Вайикра рабба — В собрании гомилетических комментариев к Пятикнижию Моисея и к т. наз. «Пяти свиткам», известном под общим именем «Мидраш рабба» (или «раббот»), комментарий к третьей книге Моисея (Вайикра) является сравнительно древним. Язык и композиция книги указывают, по мнению Zunz’a, на то, что сочинение это возникло в середине 7 века и что родиной его является Палестина. «Значительная доля содержания имеет своим источником более древние агадические сборники, заключавшие отчасти толкования, отчасти исторические повествования». В. Р. представляет сборник из 37 статей, פרשות, составленных на такое же число тем из третьей книги Моисея. «Каждая из этих статей исходит из определенного библейского текста, применяет содержание его к толкованию какого-нибудь стиха из неисторических Агиографов, иногда варьируя его применения к разным стихам Агиографов или Пророков, не удаляясь, однако, от первоначального текста» (Zunz). Автор В. Р. был знаком с сборником «Берешит рабба» и часто пользовался им, изменяя, сокращая или расширяя его гомилетические комментарии. В противоположность книге «Берешит рабба», содержащей отчасти толкования, характерные для тогдашнего преподавания Торы в школах (для детей) и синагогах (для взрослых), В. Р. заключает в себе исключительно проповеди, почти в той же форме, в какой они произносились тогда различными агадическими учителями. Необходимо, однако, обратить внимание на то, что третья книга Моисея почти не содержит повествовательного материала, чем с самого начала определяется различие между Берешит рабба и В. Р. Независимо от этого следует также принять во внимание, что к кн. Левит имеется древний Мидраш под названием «Сифра» (см.) и, хотя последний по преимуществу галахического характера и ставит себе целью показать, каким образом та или другая талмудическая галаха вытекает из соответственного библейского текста, он иногда содержит также некоторые агадические элементы, в силу чего и не мог остаться без влияния на В. Р. В общем последняя написана в стиле «Песикты» (см.) и отличается от нее только тем, что содержит речи на темы, пригодные для любого момента, a не исключительно для праздничных дней или чем-нибудь замечательных суббот. Рядом с рассуждениями на специальные темы, имеющие лишь историческое значение, напр. ο Скинии завета (два раза, гл. Ι), ο жертвоприношении (гл. IX), ο проказе (гл. ХV) и т. д., мы находим в В. Р. также проповеди, касающиеся вопросов, имеющих непосредственный интерес и для современной жизни, напр. ο святости законов (гл. XXIX), ο клятвопреступлении (гл. VI), ο клеветниках (гл. ХVI), ο благотворительности (гл. XXXVI) и т. д. Внешняя форма сборника повсюду одна и та же. Проповедник обыкновенно начинает рассуждения кратким введением, פתיחתא, имеющим исходным пунктом какой-нибудь стих соответствующего отдела Торы; напр. первый отдел (к Лев, 1, 1) начинается так: «Рабби Танхум, сын Ханилаи, начал (פתח) свою речь так», и, цитируя стих «Благословите Господа, ο посланцы Его!» (Псалмы, 103, 20), оратор гомилетически разбирает, идет ли речь об ангелах или ο пророках. Толкование приведенного стиха совершается на различные лады, для чего приводятся тексты из других мест Библии, a равно агадические изречения их праучителей или даже народные поговорки (в гл. I, напр., сказано: «Народная пословица гласит: Если ты мудрость приобрел, чего не достает тебе? Если же ты мудрости не приобрел, то что же ты приобрел?»). Речь оживляется таким путем, получая характер беседы двух учителей, изъясняющих и дополняющих друг друга. От одной темы собеседники переходят к другой, но лишь постольку, поскольку они находятся в известной связи между собою. Внешне, однако, получается впечатление, будто оратор совсем удалился от темы. Мимоходом затрагиваются предметы, кажущиеся далекими от центральной проблемы, которые, однако, способствуют тому, что речь приобретает более интереса и привлекательности. В конце концов проповедь возвращается к исходному тексту: "И воззвал Господь к Моисею…" Тут, однако, еще не следует настоящая тема; начинается второе введение к толкованию этой главы: Рабби Аббагу выступает с текстом из Гошеи, также подходящим к интересующей оратора теме, опять в том же роде, как в первом введении. Затем следует третье введение рабби Абина, который выступает со стихом из Псалмов, и уже тогда начинается обстоятельное обсуждение самой темы — значение Скинии как места встречи Бога с Моисеем или Бога с народом Израилевым.
То, что каждая проповедь обсуждает только один стих данной главы, легко объясняется тем, что оратор вовсе не имеет в виду дать экзегетическое или хотя бы гомилетическое толкование данного отдела, но желает произнести проповедь на определенную тему, которую подходящим образом можно связать с данным текстом Библии. Только 8 (в старой редакции 9) проповедей имеют вступительную формулу: «Рабби такой-то начал, פתח»; остальные начинаются просто формулой: «Вот то, что говорит Священное Писание, זש״ה», или: "Вот то, что сказано в Священном Писании, הה״ד…" В остальном форма проповеди во всех отделах одинакова. То, что речь начинается, большей частью, текстами из Агиографов (только две начинаются текстами из Пророков), объясняется, вероятно, тем, что именно эти книги еще не нашли применения при богослужении (за исключением «свитков», которые, однако, по палестинскому канону не все принадлежали к Агиографам); ораторы, по-видимому, заботились ο включении в круг своих рассуждений нового материала.
Трудно сказать, вошли ли проповеди в сборник целиком в том виде, в каком они были произнесены. Но если даже допустить, что они подверглись обработке, то во многом все-таки, несомненно, сохранился первоначальный характер речи. Это видно из того, что оратор иногда приводит нечто такое, что вызывает y него же восклицание: «Я не могу не удивляться!», אתמהא, a затем истолковывает приведенный факт посредством другого текста из Библии. Часто оратор приводит народные поговорки, большею частью на сиро-халдейском наречии, на котором изъяснялась тогда народная масса. В общем же язык чисто древнееврейский с примесью новых, незнакомых, но все же вполне хороших древнееврейских слов и словообразований. Помимо отдельных слов и словосочетаний, встречаются меткие и очень удачные обороты речи. Поэтому представляется вполне достоверным, что оратор произносил свои проповеди именно в том виде, в каком они сохранились, и что народ, говоривший обыкновенно на сиро-халдейском языке, хорошо понимал его. Конечно, те места, которые оратор дословно приводит из палестинского Талмуда, изложены на преобладающем в последнем сиро-халдейском диалекте; иногда из палестинского Талмуда приводятся места дословно, но в другой редакции, отличающейся от общеизвестной формы, из чего можно заключить, что в те времена палестинский Талмуд в некоторых случаях пользовался иною формою выражения. Вавилонский Талмуд также не был чужд автору; это видно из того, что он пользуется иногда словами, встречающимися исключительно в этом Талмуде. Обыкновенными же источниками его служат древнейшие сборники, напр. Мехилта, Сифре, Сифра, Песикта, Берешит рабба, откуда он иногда выписывает с небольшими изменениями пространные цитаты. Допустимо, что он пользовался также и другими древними агадическими сборниками, оставшимися неизвестными; ибо в то время, когда подобные гомилетические речи были распространены, различные в Палестине «учителя агады», דאגדתא רננן, составляли заметки, отчасти вошедшие в старые книги Мидраша.
Содержание проповедей проникнуто мыслью, что вся мораль и вся житейская мудрость заключаются в Торе; необходимо только правильно понимать ее изречения. Отношения человека к Богу, Божие провидение, справедливое, божеское воздаяние за всякое человеческое деяние, ценность человеческой жизни, бессмертие души, место Израиля в человечестве, его великие предки, его история, его положение в настоящее время, его надежда на великое будущее, затем высокая ценность Торы и ее божественных заветов, пророки, еврейские наставники в их этическом значении — вот те темы, которые разрабатывает В. Р., хотя и без определенной системы. Форма речи всюду проста, доступна народу; язык живой, затрагивающий душевные струны; тон отличается мягкостью. Очень часто встречаются сравнения, משלים, взятые из народной жизни или из области государственных учреждений. Сравнения эти почти всегда подходящи и красивы, некоторые заключают даже много поэтических элементов. Этот агадический сборник замечателен также тем, что в нем почти совершенно отсутствуют жалобы на гонения, которым подвергались евреи; отсюда можно заключить об удовлетворительном отношении между еврейским и нееврейским (тогда в Палестине христианским) населением. Иногда встречаются фиктивные беседы между евреями и иноверцами или же между ангелом-хранителем Израиля и ангелами-хранителями других народов. Все эти беседы носят невинный характер, без всякого оттенка ожесточения, столь часто встречающегося, напр., в Песикте. Скорбь о муках, испытываемых евреями за исполнение божественных заповедей (В. Р., XXXII), заимствована из Песикты и имеет преимущественно теоретическое значение. — В. Р. цитируется приблизительно с 11 столетия и сильно использована в позднейшем Мидраше. — Ср.: Zunz, Gottesdienstiiche Vorträge (2-е изд.), 191 sqq., Theodor, в Monatsschrift, 30, 500—510; Weiss, Dor Dor wedorschaw, III, 261.