Болезни חלאים, в Библии и Талмуде. — Разнообразные телесные страдания и недуги, отравляющие жизнь человека и часто ведущие к прекращению этой жизни, несомненно, так же стары, как и род человеческий. В колыбели еврейского народа, Египте, обилие и повторяемость разных заболеваний уже рано вызвали к жизни особый класс людей, занимавшихся врачеванием Б., דופאים (Быт., 50, 2). Труды их сохранились до наших дней в форме объемистых папирусов (ср. напр., открытый в 1873 году папирус Эберса), в которых приводятся названия многих, не всегда нам понятных, болезней и излагаются способы их лечения. Это были, по-видимому, весьма жестокие Б.; недаром они так часто упоминаются в книгах Моисея то в виде обещания охранять от них еврейский народ в награду за исполнение заповедей Божиих (Исх., 15, 26), то в виде угрозы, как наказание за отступление от заповедей Божиих (Второзакон., 28, 22). Однако и более благоприятный климат гористой Палестины не предохранял ее населения от различных Б. Это видно из богатой номенклатуры разных недугов, встречаемых в Св. Писании. Конечно, по этим названиям мы далеко не в состоянии составить себе понятие ο сущности обозначаемых ими Б., а лишь об общем их характере. Древние вообще не имели представления ο сущности болезни в современном анатомическом смысле этого слова, где в понятие болезни входит, между прочим, представление ο том органе, который в данном случае служит источником страдания. Не только при чтении Библии, но даже при чтении специально медицинских сочинений Гиппократа, где так пластично описываются разные болезненные симптомы, современный врач редко может догадаться, ο какой собственно болезни идет там речь. Анатомическое понимание болезней не было доступно древним уже потому, что ο самом строении человеческого организма они имели весьма смутное, если не прямо превратное, представление. Не может помочь для точного определения болезни и этимология слова, употребляемого для ее обозначения. Названия болезней у древних не школьного происхождения, а созданы живой народной речью, пользующейся самой прихотливой ассоциацией мысли для образования нужных ей слов. Если бы мы, напр., не знали, что понимает русский народ под словом «болячка», то по понятию «боли», которое лежит в основе его, мы не могли бы догадаться, что это слово обозначает «нарыв»; равно мы не могли бы догадаться, что народное название «лихоманка» связано с понятием ο «болотной лихорадке». Тем не менее, этимологический разбор библейской номенклатуры Б. раскрывает некоторые весьма любопытные данные.
I. Номенклатура Б. — В современной медицине имеются две фиксированные формы слов для обозначения разных Б. Для обозначения воспаления какого-нибудь органа берется греческое или латинское название его и к нему приставляется греческое окончание «itis», напр. pleura — pleuritis; meninx (мозговая оболочка) — meningitis; larinx (гортань) — laringitis и т. д. Для болезней же общего характера, или конституциональных, пользуются греческими окончаниями «osis» или «asis»; напр., helmintiasis (глистная болезнь), tuberculosis, psoriosis (чешуйчатый лишай), arteriosclerosis и т. д. Любопытно, что у евреев библейской эпохи также была выработана подобная фиксированная форма: значительная часть названий Б. построена по грамматическому типу «паэлет», פעלת, т. е. к трехбуквенному корню слова прибавляется суффикс ת, а коренные буквы получают гласные знаки: а, e, е (при третьей букве гортанной эти три знака, согласно законам еврейской фонетики, превращаются в а, а, а.), напр., «ябелет», ינלת (опухоль), «далекет», דלקת (воспаление), «шахефет», שחפת (сухотка) или «кадахат», קדחת (лихорадка), «цараат», צדעת (проказа?), «сапахат», םפחת (чешуйчатый лишай) и т. д. — Древнему человеку доступен был один только симптом, общий для всех острых внутренних болезней — чувство жара, горения, которое ощущалось субъективно самим больным и объективно посторонними при прикладывании руки к телу больного. Доступные же глазу наружные болезни, всякие струпья, наросты, сыпи, производили на древнего человека впечатление чего-то растительного, ботанического. Согласно этому и корни для образования слов, обозначающих на библейском языке разные болезни, заимствованы обыкновенно или из сферы понятий об огне и горении, или из сферы явлений в растительном царстве; так, слово דלקת (воспаление) произошло от דלק (зажигать), קחת от קדח (гореть), חדחוד (горячка) от חדה (пылать), שחין (воспаление кожи) от арамейского שח (греть), часто встречаемого в талмудической литературе. (Заметим мимоходом, что это несомненно семитическое слово имеется также в папирусе Эберса, где «sechen» употребляется в смысле — язвы). С другой стороны, слово םפחת (лишай) сродно с םפיח, означающим то, что растет без посева; ינלת (нарост) сродно с ינול — урожай; сюда же относится так часто встречаемое в Библии выражение פדוח (расцветать, eflorescere) для процесса проявления сыпи на коже человека; с этой точки зрения становится понятной и этимология слова «Zaraath», צדעת, которое переводится обыкновенно термином «проказа», но которое на самом деле обозначает всякое вообще высыпание на коже (это слово происходит от זדע — сеять, ибо ז и צ, как известно, часто заменяют друг друга в еврейском языке; см. ст. Проказа). — Указанная закономерность, наблюдаемая в образовании библейской номенклатуры болезней, совершенно отсутствует в многочисленных названиях болезней, приводимых в памятниках талмудической литературы и заимствованных или из греческого языка, или из арамейского. Единственное исключение составляет слово צלקה — рубец (от שלק — варить; Мишна, Негаим, IX, 2). Слово «аскара», אםנדה — дифтерит — хотя, несомненно, еврейского происхождения, от םנד — заткнуть (см. ниже), но уже построено не по типу «паэлет», а по типу «аф’ала», אפעלה, подобно слову אםנדה.
II. Этиология болезней. — Библейское воззрение на причину Б. с первого взгляда кажется чисто теологическим. Как спорадические заболевания отдельных лиц, так и эпидемические поражения больших народных масс рисуются в Библии всегда, как наказание, ниспосланное Богом за совершенный грех. Сестра Моисея, Мириам, наказывается болезнью «цараат» за то, что злословила ο своем брате (Числ., 12, 1—14). Так объясняется и эпидемия, разразившаяся над народом в пустыне после возмущения Кораха против Моисея и Аарона (Числ., 17, 10), или эпидемия, поразившая израильтян после массового увлечения их дочерьми моабитян (Числ., 25, 8—9); некоторые усматривают в этой эпидемии массовое венерическое поражение, без достаточных, однако, оснований; такова также эпидемия, разразившаяся над народом после того, как царь Давид произвел поголовную перепись евреев (II кн. Сам., 24, 15), хотя не совсем ясно, в чем собственно заключается здесь преступление: ведь и Моисей устроил перепись (Числ., 1, 2). Еще менее понятно преступление жителей города Бет-Шемеша, за которое Бог поразил их чумной, по-видимому, эпидемией (см. ниже) после того, как к ним был возвращен Ковчег завета, бывший в плену у филистимлян, ранее также жестоко пострадавших от этой же болезни (I Сам., 6 и 7). — Однако при изучении законов т. наз. «ритуальной нечистоты» можно убедиться, что, рядом с теологическим воззрением на этиологию болезней, законодатель руководствовался также заразительностью болезней, потому что в основе указанных законов лежат здоровая, ясно сознанная санитарная идея об инфекции и стремление законодателя к предохранению здоровых людей от заражения недугами больных. Уже тот факт, что заразительные болезни носят в Библии название «Nega», נגע (от глагола נגע — прикасаться, contingere), наводит на мысль ο «контагии». Еще больше убеждает нас в этом закон об изоляции т. наз. прокаженных, מצודעים, и гноеточивых, זנים (Числ., 5, 2; Лев., 13, 45, 46). Еще рельефнее выступает эта идея в специальном законе ο гноеточивом (Лев., 15, 1—13), где речь, вне всякого сомнения, идет ο гонорее. Следует заметить, что греческое название этой болезни gonorrhoe указывает, что древние греки смешивали гноетечение с семятечением, между тем как еврейские законоучители уже очень рано различали эти явления (Нидда, 25б; ср. Баб. Кама, 25а). По Моисееву закону, платье гонорейного, его постель, стул, на который он садится, служат источником нечистоты, т. е. заразы: к ним могла прилипнуть частица заразительного истечения. Всякий предмет, к которому больной прикоснется немытыми руками, становится нечистым, ибо руки его могли быть запачканы заразительной материей. Деревянные и металлические предметы, к которым он прикасался, освобождались от своей нечистоты обмыванием водой; глиняная же посуда, которая у древних евреев была, по-видимому, неглазированной, вследствие своей пористости не может освободиться от прилипшей к ней нечистоты и должна быть разбита. Очевидно, что эта библейская нечистота отнюдь не представляет чего-то духовного, чего-то мистического или символического, а напротив, есть нечто реальное, вещественное. К этому же выводу приводит нас также и закон ο трупной инфекции, изложенный в главе ο рыжей телице (Числ., 19, 11—19), хотя этот закон не свободен и от некоторых символических придатков (напр. почему для приготовления очистительной золы требуется непременно рыжая корова, а не белая или черная). Человеческий труп инфицирует шатер и все в нем, за исключением вещей, находящихся в герметически закрытых, צמיד פתיל, сосудах; для проникания духовной инфекции закрытый сосуд не служил бы препятствием. По всему видно, что законодателем руководил страх перед распространением чумной заразы. Что Палестина в библейское время служила очагом именно бубонной чумы, видно из выше приведенного рассказа об эпидемии, разразившейся среди филистимлян и перенесенной вместе с Ковчегом завета к израильтянам. Там прямо говорится об опухолях, עפולים (от עופל — возвышение) в закрытых местах (I Сам., 5, 9), а роль, приписываемая там крысам «в истреблении страны» (I кн. Сам., 6, 5), объясняется общеизвестным фактом, что крысы всегда являются первыми жертвами бубонной чумы и, вместе с тем, ее главными распространительницами. Некоторый намек на роль заразительности в этиологии болезни представляет рассказ ο Гехази (Гиезий), слуге пророка Елисея, вопреки приказанию пророка принявшем в дар разные одежды от сирийского полководца Ноэмана, излеченного Елисеем от болезни «цараат». За корыстолюбие пророк проклял Гехази, чтобы «цараат» Ноэмана прилипла к нему навсегда (II Цар., 5, 27).
Хотя законы ритуальной чистоты, под влиянием тех наслоений, которые они получили в «Устном учении», совершенно лишились своей санитарной основы и ничего общего с идеей об инфекции не имеют (см. Рит. чистота), тем не менее, эта идея не только не была чужда законоучителям талмудической эпохи, но, напротив, от их наблюдательности не ускользнули даже такие факты, которые стали достоянием лишь новейшей медицинской науки, как, напр., роль мух в распространении заразительных Б. По поводу Б. «раатан», דאתן, которая есть, по-видимому, не что иное, как современная проказа (Lepra), сообщается, что р. Меир (таннай II в.) избегал употреблять в пищу продукты, купленные в переулке, отведенном для этого рода больных; другой таннай, р. Иосе, опасался стоять вблизи таких больных по направлению ветра, а p. Иоханан (аморай III в.) велел провозгласить в синагогах: «Остерегайтесь мух, сидевших на одержимых раатаном» (Кет.,77б).
III. Наследственность, как причина болезни. — О влиянии наследственности вообще на физические и нравственные особенности потомства в Талмуде имеется очень много указаний. Р. Гамлиил Старший (I в. хр. эры) наблюдал в Иерусалиме семейство «Дуркети», все женские члены которого были лишены менструальной крови (Кет., 10б). Аморай начала III в. р. Симон бен-Лакиш знал, что если оба родителя, отец и мать, обладают каким-либо общим свойством, то последнее может проявиться у потомства (мысль, лежащая в основании теории Дарвина) в уродливых размерах, и высказал поэтому следующее положение: высокий ростом не должен жениться на высокой, дабы не родилась у них «мачта», הודן; карлик не должен жениться на карлице, дабы не родился у них мальчик с пальчик, אצנעי; белокурый не должен жениться на белокурой, дабы не родился у них альбинос, נוהק; смуглый не должен жениться на смуглой, дабы не родился у них черный «печной горшок» (Бехор., 45б). На основании одной древней Барайты, гласящей, что большинство детей по характеру похожи на братьев матери, известный вавилонский аморай Равва советует, при желании жениться, прежде всего справляться ο характере братьев невесты (Баба Батра, 110а). В то время, как в Палестине в первые века христианской эры смотрели на страдающих падучей болезнью, как на одержимых бесом, талмудисты знали, что эпилепсия, как нервная болезнь, наследственна, и упомянутый Равва советует не жениться на женщине из семейства эпилептиков или из семейства прокаженных, מצודען (т. е. страдающих кожными болезнями, из которых многие — наследственны), хотя бы сами невесты этим не страдали, т. к. женщины могут иногда стать «кондукторами» наследственной Б., которая их самих пощадила. На эту мысль навели Равву происшедшие в Академии прения по вопросу об отношении обряда обрезания к болезни, известной теперь под названием гемофилии, или наследственной кровоточивости. Это весьма интересный в историческом отношении вопрос. Под именем Haemophilia понимают собственно не болезнь, а врожденное предрасположение к привычным и неудержимым кровотечениям. Лица, одержимые этой роковой аномалией, уже с самого рождения обнаруживают наклонность к упорным кровотечениям, которые появляются под влиянием ничтожной причины. Какого-нибудь легкого пореза кожи, удаления зуба или приставления пиявок вполне достаточно, чтобы больной истек кровью. Первое и единственное указание на гемофилию и наследственный ее характер находится у знаменитого арабского хирурга Абул-Казема Альзагарави (умер в 1107 г. в Кордове), который видел одержимых ею лиц в одном лишь городе. Только в 1784 г. английский врач Ferdyce опубликовал свои наблюдения над членами нескольких родственных между собой семейств, страдавшими резко выраженным предрасположением к кровоточивости. Как только внимание врачей было обращено на эту болезнь, число наблюдений быстро увеличилось и скоро стало возможным установить ту, с первого взгляда весьма запутанную, закономерность, которая проявляется в наследственной передаче гемофилии. Оказалось, именно, что предрасположение к кровоточивости передается не по «агнатической» наследственности, а по «когнатической», т. е. не по мужской линии, а по женской, причем так, что женские члены гемофильных семейств бывают сами крайне редко одержимы этим недугом, а служат только передатчицами (кондукторами) недуга своему мужскому потомству; напр., в гемофильном семействе А. родилось несколько сыновей и несколько дочерей (в таких семействах всегда много детей); одни из сыновей погибнут уже в детстве от смертельных кровотечений; другие, хотя были предрасположены к этому, как-нибудь избегнут опасности и доживут до возмужалости. Женившись на здоровых женщинах, они своего предрасположения своим детям, ни мальчикам, ни девочкам, не передадут, и в семействах, носящих фамильное имя Α., гемофилия исчезнет. Дочери же из семейства А., сами свободные от недуга, выйдя замуж за Б., В. или Г., родят последним гемофильных детей. т. е. кровоточивых мальчиков и кондукторов-девочек, которые перенесут недуг на новые и новые фамилии. Эта запутанность, это отсутствие параллелизма между наследственной передачей болезни и наследственной передачей фамильного имени и была причиной, почему болезнь так долго ускользала от наблюдения врачей, хотя она несомненно существовала уже в глубокой древности, как ясно свидетельствуют талмудические данные ο гемофилии. Но никому, даже еврейским врачам, никогда не приходило в голову искать в Талмуде медицину. Народ, у которого более половины рождающихся детей (у евреев на 100 девочек рождается 107 мальчиков) подвергается на 8-й день после рождения действию ножа, естественно, должен был раньше других заметить роковые последствия указанного недуга. Несмотря на первостепенную важность, которая придается обряду обрезания в еврейской религии, Талмуд освобождает детей гемофиликов от этой операции. Требуется только, чтобы факт существования кровоточивого диатеза в семействе был установлен на основании двух случаев смерти от обрядовой операции (один законоучитель требовал трех смертных случаев); один несчастный случай недостаточен для установления презумпции (חזקה) кровоточивости в семье, так как мог произойти от случайной причины (Иебам., 64б). При этом требуется, чтобы эти два смертных случая относились к детям одной матери, хотя бы каждый ребенок был от другого мужа (Jad ha-Chasaka, Mila, 1, §18); напротив, смерть двух детей от одного отца, но разных матерей, не устанавливает презумпции кровоточивости. Этот совершенно логический вывод из текста Талмуда приводится кодификаторами (Schulchan Aruch Jore Dea, 263, §2), хотя они, не будучи знакомы со сложным характером указанной болезни, не дают ему объяснения (необходимо заметить, что позднейшие раввины, исходя из общего принципа: всякое сомнение в вопросах жизни решай в облегчительном смысле, להקל םפק נפשות, запрещают совершать обряд обрезания над ребенком одного отца, хотя бы и двух матерей; там же). Больше того, если у каждой из двух сестер умерло по ребенку от обрезания, то дети третьей сестры должны быть освобождены от операции (Иеб., 64б). В Гемаре по этому поводу цитируются истории болезни двух семейств. В одном случае к патриарху Р. Симону бен-Гамлиил в Сепфорисе (между 138 и 164 гг. по Р. X.) обратилась женщина, у трех сестер которой умерло по 1 ребенку после обрезания, и он запретил совершить обряд над ее ребенком. Другой случай был в Маоне: у двух сестер умерло по ребенку, но известный палестинский аморай р. Иоханан (198—278 по Р. X.) разрешил совершить операцию над ребенком третьей сестры, так как считал, что 2 случаев смерти недостаточно для установления презумпции кровоточивости (там же). Как указано выше, его мнение в данном случае не было принято к руководству. Талмуд даже делает попытку объяснить патогенез этой загадочной болезни, для которой и современная медицинская наука еще не имеет общепризнанной теории. «Бывают семейства с жидкой кровью и бывают семейства с густой кровью», אינא משחה דדפי דמא ואידא משפחה דקמיט דמא (там же). Это предположение, однако, не оправдалось: микроскопическое и химическое исследование крови гемофиликов не обнаружило в ней никаких отступлений от нормы. В талмудической литературе многократно цитируются еще две истории болезни, которые, как доказал автор (ср. библиографию в конце статьи), также относятся к гемофилии. Р. Натан Вавилонский (таннай II в., сотрудник редактора Мишны) рассказывает: «Однажды во время моего путешествия по приморским городам, ко мне обратилась женщина, у которой двое детей умерло от обрезания; третьего она представила мне. Осмотрев ребенка, я увидел, что он очень красный (от кровоподтеков), и я сказал ей: Дочь моя, подожди, пока в нем не рассосется кровь. Она подождала и впоследствии совершила над ним обрезание; он же остался жив и его прозвали в честь меня Натаном Вавилонским. Другой раз я посетил провинцию Каппадокию и ко мне обратилась женщина, у которой двое детей умерло от обрезания; третьего она представила мне; я заметил, что он весь желтый, а присматриваясь к нему поближе, увидел, что в нем нет ни капли крови [гемофильные дети иногда истекают кровью сейчас же после рождения от перерезки пуповины], и я сказал ей: Дочь моя, подожди, пока в нем не появится кровь. Подождали, и впоследствии совершили над ним обрезание, и ребенок остался жив; его также прозвали Натаном Вавилонским в честь меня» (Хул., 47б; Шабб., 134а, Toc. Шабб., XVII, 5; Иер. Иеб., VI). Что воздержание от обрезания из-за гемофилии было у древних евреев явление довольно частое, видно из того, что Талмуд неоднократно возвращается к вопросу, можно ли считать таких лиц в ритуальном отношении полноправными евреями (Иеб., 70а и парал. места).
IV. Общие этиологические моменты. — Господствовавшая у греков гуморальная теория болезней, по которой последние зависят от неправильного распределения в человеческом организме четырех кардинальных жидкостей — крови, флегмы, зеленой желчи и черной желчи — нашла себе некоторый отклик также в талмудической литературе, хотя в гораздо меньшей степени, чем основанный на этой теории способ лечения всех болезней кровопусканием. О легендарном р. Банае (см.) рассказывается, что, назначенный судьей в каком-то греческом городе, он увидел там надпись на городских вратах, гласившую: «Начало (т. е. причина) всякой смерти — это я — кровь; начало всякой жизни — это я — вино», он обратил внимание граждан на неправильность приведенного афоризма: «Не от одной крови зависит смерть человека (ведь бывает смерть и насильственная), и не всегда вино может дать жизнь человеку». Тогда они к прежней надписи прибавили: "Но мудрецы иудейские говорят так: «Начало всякой болезни это я — кровь, и начало всякого лечения это я — вино, там же, где нет вина, ищи лекарства» (Б. Батра, 58б). Отголоском греческих воззрений является также древний афоризм: «Болезнь это — желчь», מחלה זה מדה. — В противоположность этому воззрению еврейские врачи начала III в. р. Ханина и Самуил приписывали все болезни космическим влияниям. Первый говорил: «Болезнь — это простуда», חולי זה צינה, а второй говорил: «Болезнь — это воздух», חולי זה הדוח (Б. Меция, 107а). Впрочем, Самуил придавал большое значение также нарушению привычного образа жизни. Он говорил: «Изменение привычек — начало болезни», שינוי וםת תחילת חולי (Б. Батра, 146а). В Талмуде приводятся названия разных болезней и даже их лечения, большей частью симпатическими средствами, знатоком которых был известный вавилонский аморай Аббайи (см.) Но так как названия Б. (имена самих болезней, как и лечение их собраны в работе J. Bergel’я, ср. ниже, библиографию) не сопровождаются подробным изложением их симптомов, то они историко-медицинского интереса не имеют. Подобный интерес несомненно имеют некоторые из описанных в тракт. Бехорот телесные пороки (мумин, מומי), свидетельствующие ο существовании рахитизма у древних евреев (см. Анатомия). Большой интерес представляет также сильно свирепствовавший в Палестине дифтерит зева и гортани, весьма часто описываемый в Талмуде под названием «eschara», אםנדא. Под тем же названием эта Б. подробно описывается знаменитым греческим врачом Аретеем Каппадокийским (50 л. по Р. X.), который называет ее также «сирийской язвой» (De causis et signis morb. acut., cap. IX). По вопросу о том, существовал ли в библейское время сифилис, см. ст. Проказа библейская, где будут рассмотрены и другие кожные болезни, имеющие отношение к вопросу ο «цараат». Об изменении внутренних органов при разных внутренних болезнях см. Анатомия. — Ср.: R. Wunderbar, Biblisch-talmudische Medicin, Riga u. Leipzig 1850—1860 (автор приводит всю литературу вопроса до него); J. Bergel, Die Medizin der Talmudisten, Leipzig, 1885; Л. Каценельсон, «Сведения о Гемофилии в Талмуде», С.-Петербург, 1881; его же, 415;ננתני הקודש שמות הנגעי, сборник היקנ 1894 г.; его же, Die rituellen Reinheitsgesetze in der B. u. im T., Monatsschrift, 44 Jahrgang, 97—112; его же, וטהדה יםודי טומאה, сборник «Газман», книга 2-я, СПб., 1903; A. Sack, Was ist Zaraath, Virchows Archiv für pathologische Anatomie, etc., 144 Bd., 1896 (содержит подробный реферат статьи Каценельсона из «Га-иекев»).