Библия в мусульманской литературе — Во время своего пребывания в Мекке и Медине, а также при странствованиях по родной Аравии Магомет научился различать идолопоклонников от таких народностей, которые он определяет термином «народы книги», т. е. считает обладателями и последователями писаного Откровения. Под второй категорией лиц он разумеет преимущественно евреев и христиан; к этой же группе Коран трижды относит сабеев и один раз магов. Относительно характера и содержания священных книг всех этих немусульман Магомет был твердо уверен лишь в одном: книги их учат тому же самому, что проповедует он, Магомет; другими словами, что всякое учение исходит от единого Господа Бога. Он говорил, притом в довольно темных выражениях, что известные «разрешения» были преподаны Аврааму, но что было с ними дальше, ο том Магомет умалчивает. По позднейшей мусульманской доктрине, указанные «разрешения» впоследствии были взяты обратно на небо и от них ведет начало религия сабеев и магов. Практическим результатом этого воззрения было то, что ислам не только не отнес последователей Зороастра и почитателей звездного неба к числу идолопоклонников, но даже согласился вступать с ними в общение. В этом смысле «Писания» евреев и христиан были удобнее: они были налицо в дни Магомета. Моисею была дана свыше «Таурат» (Тора), Давиду «Зубур» (Псалмы), а Иисусу «Инджиль» (Евангелие). И вот Тора, Псалтырь и Евангелие представляются Магомету совокупностью книг Ветхого и Нового заветов. Насколько неясно было его представление ο взаимоотношении указанных книг и насколько в его понятиях евреи и христиане смешались между собой, наглядно явствует из его уверенности в тождестве Мириам, сестры Моисея, и Марии, матери Иисуса.
Магомет объявил себя прямым преемником пророков, признанных учением евреев и христиан. По предопределению Божию, при нем наступило время, когда арабам было суждено иметь собственного пророка, специально посланного к ним, говорящего на их языке, одной с ними крови, призывающего их к покаянию и признанию единого Бога и Его учения подобно тому, как прежние пророки объявляли это каждый своим последователям. Магомет, по-видимому, удовлетворился тем, что основы его проповеди были ясно выражены уже в Таурате, Зубуре и Инджиле. По его мнению, евреи и христиане должны были признать в нем настоящего пророка и согласиться, что именно он удовлетворяет всем указанным в священных книгах условиям. Искреннее желание привить это убеждение последователям ислама составляло всю основу религиозной реформы меккского пророка. Непосредственного и хотя бы частичного знакомства с содержанием священных книг евреев и христиан Магомет, однако, совершенно не имел, в чем он сам, впрочем, открыто признавался. Когда же евреи и христиане решительно отказались признать его учение и пророческую миссию, он приписал это исключительно их злой воле и упрямству: они ведь скрыли некоторые фразы из своих книг, а кое-какие места они неправильно истолковали, «впутав туда свои собственные речи» (Коран, III, 72). Тогда он отказался от мысли искать опоры в книгах евреев и христиан и вернулся непосредственно к своей личной авторитетности. Предание, быть может, несколько позднейшего происхождения, указывает, по крайней мере в общих чертах, на то положение, которое занял Магомет. Рассказывается, будто он заявил: "Не обращайте никакого внимания на «народ Писания» и его книги и говорите: «Мы верим в то, что было Откровением для всех нас; ваш Бог и наш Бог один и тот же». По существу взгляды Магомета выразились также в изречении: «Полученное мною Откровение одинаково с тем, что отмечено и в ваших книгах; вы только неверно истолковываете, скрываете и извращаете его; мое же Откровение истинно и достаточно». Таково было отношение самого Магомета к кн. Св. Писания. Для более подробной иллюстрации приводим список соответствующих мест Корана: суры, II, 85, 129, 209; III, 60, 72, 179, 184; IV, 161, 169; V, 47, 85, 109; XIX, 28; XXVI, 192; XXIX, 45; XLII, 11; LVII, 25; LXI, 6; LXII, 5; LXVL 10.
Впрочем, такую позицию мог занимать только Магомет с его огромной уверенностью в истинности своей миссии. После его смерти произошли резкие перемены, по существу вполне естественные, но тем не менее до сих пор по своим мотивам еще довольно темные. Когда умер основатель ислама и руководитель во всех спорных вопросах веры, когда при первых халифах закончилась редакция Корана и мусульмане получили нечто вроде собственного Св. Писания, то особенно сильно проявилось среди них желание сравнить его с Тауратом, Зубуром и Инджилем. Этого требовала уже неизбежность полемики с евреями и христианами. Однако единственный способ, которым мусульмане могли знакомиться со священными книгами евреев и христиан, был через прозелитов; между тем в подавляющем большинстве случаев эти неофиты ислама гораздо более смущали, чем просвещали своих новых единоверцев. Мусульмане почему-то считали их авторитетными знатоками истории минувших времен, особенно истории религии. Задавая в этой области бесчисленное количество вопросов, они ожидали на них ответа, и чем неправоподобнее был ответ, тем более он, по-видимому, нравился. Только в одном отношении новообращенным мусульманам приходилось соблюдать осторожность: их ответы должны были в общем совпадать с основами ислама и мусульманского богословия; иначе неофиту грозила опасность лишиться головы. При таких условиях совершенно свободно стали возникать разные легендарные повествования. Несомненно, известную роль сыграли тут Мидраши; еще больше должно быть отнесено на счет фантазии неофитов. Из таких новообращенных, выдающихся поразительной способностью к фантастическим вымыслам, заслуживают упоминания Вагб ибн-Мунабби (ум. в 728 г.) и Кааб аль-Ахбар (ум. в 652 году). Усердию подобных лиц обязано своим возникновением подавляющее большинство ложных относительно книг Св. Писания сведений, которые, к сожалению, до сих пор еще распространены в мусульманском мире. С одной стороны, произошло смешение Торы со Скрижалями завета, с другой стороны, объем самой Торы чудовищным образом увеличился, причем установилось мнение, будто она распадается на огромное число отдельных частей (свыше 1000), которыми можно было бы нагрузить 70 верблюдов. Прочтение каждой такой части требует года времени. Только четыре лица (Моисей, Иисус Навин, Эзра и Иисус) изучили все их. Прямо нелепые цитаты приводились из темных источников, причем спокойно заявлялось: «Я прочел это в Торе». То же самое можно сказать относительно Евангелия и Псалтыри. Что касается последней, то существует ее арабская версия, состоящая из 150 глав, из коих лишь первые две совпадают с оригиналом; все остальное представляет свободное подражание Корану. Вероятно, имелись подобные же искажения Торы и Евангелия; в настоящее время от них ничего не сохранилось. В мусульманском Таурате (Торе) заключались описания Магомета и ряда других лиц, тесно связанных с историей зарождения ислама. Что касается Евангелия, то характерно следующее изречение старого, авторитетного мусульманского ученого: «Я нашел в Евангелии, что ключи к сокровищам Карука (Кораха), קדח, представляли груз для 60 мулов; ни один из ключей не превышал ширины пальца и каждым ключом отмыкалось отдельное помещение».
Кроме указанных трех священных книг, упоминаемых Магометом, мусульманами цитируются и другие памятники религиозного содержания, причем относительно их истина нарушается не столь грубо. Встречаются цитаты из Премудрости Соломона, Завещания Соломона (по-видимому, это — часть кн. Притчей) и Премудрости дома Давидова; эти выдержки, по-видимому, допускают наличность какого-то реального источника, из которого они почерпнуты. Далее, не следует думать, чтобы все сказанное характеризовало лишь раннюю стадию развития мусульманства и высказывалось исключительно людьми невежественными и легкомысленными. Величайший теолог ислама, человек, по интеллектуальному развитию вполне могущий занять место рядом с блаж. Августином или Фомой Аквинским, Газзали (умер в 1111 г.), подобно прочим мусульманским писателям, доверчиво цитирует все без разбора, причем даже не останавливается на мысли ο необходимости проверить этот материал. Другой выдающийся мусульманский богослов, Фахр аль-Дин аль-Рази (ум. в 1209 г.), хвастался знанием наизусть Торы и Евангелия и в своем комментарии к Корану приводит совершенно невероятные вещи, якобы заимствованные из священных книг евреев и христиан. В лучшем случае следует допустить, что он был сам введен в заблуждение либо Псевдо-Торой и Псевдо-Евангелием, либо кто-то налгал ему. Таковы были результаты лживости прозелитов ислама, а также доверчивости и беззаботности самих мусульман. Некоторым извинением может, конечно, служить все более и более распространявшееся убеждение, будто чтение мусульманином священных еврейских и христианских книг не только греховно, но и опасно. Даже Ибн-Халдун (ум. в 1405 г.), первый историк философии ислама, относился отрицательно к подобному чтению; по его мнению, истина заключается в Коране и мусульмане должны удовлетвориться этим.
Среди различных уверений Корана, будто появление Магомета было предвещено еще в древних книгах, только сказанное в суре LXI, 6, позволяет думат, что пророк в данном случае имел в виду определенное место Евангелия, именно Иоанн., XIV. Слова суры LXI, 6, приписываемые там Иисусу из Назарета: «О сыны Израиля, Я послан к вам Господом Богом… чтобы принести вам благую весть ο посланце, который явится после Меня; имя его будет Ахмед», являются довольно прозрачным намеком на евантельского «утешителя», упоминаемого у Иоанна, XIV и сл.; одна весьма древняя мусульманская традиция подтверждает это, также заключая в себе арабизированную форму греческого слова Παράκλητος (утешитель). Другим указанием на связь Корана с Библиею может служить истолкование слов Второзакония, 18, 18 и сл.: «Я воздвигну им пророка из среды братьев их, такого, как ты…». Это предсказание, по мнению мусульманского предания, может относиться только к пророку, ведущему род свой от Исмаила, так как последний был братом Исаака; пророка из рода Исава не было, а слова «братьев их» исключают возможность появления пророка, ведущего происхождение от Якова. Далее у Исаии, 21, 6—9, под «едущим на осле» следует подразумевать Иисуса, а под «едущим на верблюде» — Магомета. Подробности, приведенные у Исаии, 60, 4—7, рассматриваются, как относящиеся непосредственно и исключительно к Магомету. Подобные толкования принимались на веру даже великим ученым Аль-Беруни (умер в 1048 г.).
Впрочем, рядом со столь поразительным массовым невежеством в исламе наблюдалось порой и непосредственное изучение священных книг евреев. Особенно заметно было это в период расцвета науки и полной ее свободы при первых Абассидах, главным образом при Аль-Мамуне. В то время через персидских врачей и последователей Аристотеля, при посредстве сирийских монастырей и гарранских язычников коснулась ислама греческая цивилизация с ее строго-научными методами, с ее философскими приемами, с ее критическим отношением ко всем отвлеченным вопросам. Историки этой эпохи уже обнаруживают, напр., стремление к изучению первоисточников в оригинале и сознательному их разбору. Ибн-Вада, писавший около 880 г., обладал основательным знакомством со всем Св. Писанием, отдельные части которого были также хорошо изучены историком Ибн-Кутейбою, умершим в 889 году. Уже в сочинениях этих писателей, рядом с бессмысленными старинными легендами, лишь несколько переделанными и дополненными мусульманскими повествователями (Kussas), приводятся для сравнения довольно точные переводы еврейских и греческих оригиналов. Однако время расцвета мусульманской науки при Абассидах было до крайности непродолжительно. Уже Табари (ум. в 921 г.) обнаруживает мало следов истинного знания; Масуди (ум. в 957 г.), хотя и был свободомыслящим богословом, явно склонялся в сторону прежнего традиционализма. В результате получилось лишь новое накопление данных в полном противоречий хаосе сведений, которые передавались одним писателем другому. — В лице загирита Ибн-Хазма (ум. в 1064 г.) наступил новый период развития богословских знаний; следы этого течения сказываются еще и поныне. Ибн-Хазм отмечен в истории ислама, как человек, приложивший к богословию принципы буквальной интерпретации, уже применявшейся загиритами к области канонического права. Как лицо, в своих полемических приемах не стеснявшееся ничем, он открыто заявил, что все древние священные книги представляют вообще сплошную подделку. — Впрочем, воспитание, получаемое в настоящее время мусульманами в Индии и особенно в европейских странах, привело к знакомству их с Библией. По поводу отношения к ней современных ортодоксальных представителей ислама можно указать на книгу «Mizen al-Chak» Пфандера, перевод которой вышел в Лондоне в 1867 г., и на ответ на нее Рахмат-Аллаха в его «Izhar al-Chak», переведенном в 1880 г. в Париже.
Ср.: Hughes, Dictionary of Islam, 61, 211, 433, 439, 629 и в других мест. (требует, впрочем, осторожности); главная монография по вопросу принадлежит Goldziher’у, в Zeitschrift Deutsch. Morg. Gesell., XXXII, 341 и сл.; Steinschneider, Polem. und apologetische Litteratur in arab. Sprache, 1877; Schreiner, в Zeit. D. M. G., XLIII, 591 и сл.; Goldziher, в Stades Zeitschrift, XIII, 35 и сл.; Brockelmann, ibid., ХV, 138, 312; Bacher, ibid., XV, 309; idem, в Jeschurun Koбака, VIII, 1—29 и сл.; Hirschfeld, в Jew. Quart. Rev., I, 1901; Van der Dam, Disputatio pro religione mohammedanorum, Лейден, 1890 (довольно малоценный арабский трактат апологетического характера). [По статье Duncan B. McDonald’а, в J. E., III, 182—185].
4.