Библейская критика (Общее обозрение) — христианско-богословская наука ο толковании не только отдельных текстов, но и целых книг Св. Писания, об их происхождении и взаимоотношении, ο той, наконец, выдающейся роли, которую играет Библия среди прочих памятников общей литературы. Как всякая наука, Б.-К. имеет свою историю, которая в данном случае может быть разделена на три периода, обнимающих срок от эпохи Реформации (начало 16 века) до настоящего времени. Конечно, попытки многоразличного толкования Библии в частях и целом восходят к периоду весьма отдаленному; уже в талмудической литературе указывается почти на все без исключения противоречия в Б., которые Талмуд примиряет по-своему и которые послужили современным протестантским критикам основанием для их гипотез (см. по этому поводу также ст. Канон, Жертвоприношение, Жреческий кодекс). Это же интерпретационное направление встречается в раннее средневековье и характеризует всю дальнейшую средневековую еврейскую литературу комментариев и толкований, и с этой точки зрения библейский канон не переставал, в сущности, с первого момента своего возникновения быть предметом огромной работы целого ряда богословов. Но вся работа эта, специально богословская, ни разу не задавалась мыслью ο возможности небожественного происхождения того великого памятника, с которым имела дело. Этот элемент рационализма является характерным свойством Б. критики, как таковой, и начало его должно быть отнесено к периоду, когда в истории европейских народов произошли такие крупные перемены, которые коренным образом видоизменили все их миросозерцание. В эпоху великих открытий, изобретения книгопечатания, уничтожения феодального строя, возникновения культурного городского сословия и возрождения классической древности, одним словом, в период Ренессанса с его внешним блеском и духовными завоеваниями, когда после средневекового застоя забила ключом новая жизнь, решающим моментом явились первые робкие шаги надвигавшейся Реформации. Пробудившаяся от тысячелетнего сна мысль охотнее всего обратилась к источнику веры, к Св. Писанию, дотоле ревниво оберегавшемуся католической церковью от пытливых взоров любознательных мирян. Эмансипация от духовного гнета Рима естественно привела к непосредственной проверке притязаний церкви и критическому отношению к тем священным текстам, на которых католическая церковь обосновывала свои притязания. Священным текстом у нее служила Вульгата, весьма несовершенный и неточный латинский перевод Библии. Ближе всего было поэтому обратиться к первоисточнику, к еврейской Библии. Вполне логично также, что эпоха Возрождения знаменуется не только расцветом классической филологии, но и резко выраженным стремлением к изучению языков арабского и древнееврейского, тем более, что арабы и евреи нередко оказывались хранителями выдающихся и ценнейших произведений классической древности. Неудивительно поэтому, что один из наиболее видных гуманистов, Рейхлин (1445—1522), усиленно занимался древнееврейским языком, усердно слушая лекции еврейских учителей. Он настолько успел в этом, что, основательно изучив творения Давида Кимхи, сам составил руководство — «Rudimenta linguae hebraicae» (1506), прославившее его, как творца современной науки об еврействе. Если принять во внимание, что друг Рейхлина, Мартин Лютер, также усердно изучал священный язык и что в знаменитом Виттенбергском университете кафедра еврейского языка играла доминирующую роль, то станет понятным, почему перевод Библии, сделанный Мартином Лютером непосредственно с еврейского и греческого языков, гораздо точнее и ценнее Вульгаты.
Стремление к точности передачи священных текстов, правило «принимать текст Библии в его буквальном значении» характеризует и прочих богословов-реформаторов середины 16 в., Меланхтона, Кальвина и др. Все они являются ярыми противниками т. наз. аллегорического метода толкования, стремясь лишь к установлению буквального смысла подлинника. В этом отношении заслуживают внимания «Observationes in Psalmos» Лютера (1519), а также интерпретации Кальвином текстов Исаии (1551) и Псалмов (1564). Крупную роль в точности перевода сыграло, конечно, не только опубликование в 1514—17 гг. т. наз. «Комплютензийской Полиглотты» кардинала Хименеса (в 6 томах, из коих 4 посвящены Библии, Септуагинте, Таргумам и Вульгате), но и выход первой печатной еврейской Библии Бомберга (Венеция, 1518—26), в установлении текста которой видное участие принимал крупный ученый р. Яков бен-Хаим из Туниса. Тогда только интересовавшимся религиозными вопросами дана была возможность критически отнестись к работе деятелей Реформация, с одной стороны, а с другой — приступить к основательному изучению еврейского языка с точки зрения грамматически-филологической. Этим были положены первые основания той науки, которая впоследствии получила название Б.-К. и привела к совершенно неожиданным результатам. Таким образом закончился первый период истории Б.-К., период реформационный, подготовительный.
Внутренние смуты, охватившие Западную Европу непосредственно после провозглашения Реформации и признания ее Римом, не могли особенно благотворно повлиять на рост еврейской науки среди христиан. Чисто филологическое или богословское отношение к священным текстам, под влиянием событий времени, заменилось тенденциями политического свойства, и наука, как таковая, само собою отошла на задний план. Были выдвинуты вопросы догматического характера и положены основания развитию широкого сектантства. Таким образом в истории Б.-К. наступил, после временного застоя, второй период, догматическо-конфессиональный. Немалую роль сыграли тут т. наз. «Полиглотты», которых в течение последующего за Реформацией столетия вышло несколько. За вышеупомянутым изданием кардинала Хименеса последовала обширная «Антверпенская» Полиглотта (1568—72), составленная, по поручению Филиппа II Испанского, ученым ориенталистом Ариасом Монтанусом. Особенность и преимущество этого труда выразилось в большей перед Комплютезийским кодексом точности текста и более полном воспроизведении Таргумов. Обнимая четыре языка, еврейский, халдейский, латинский и греческий, работа А. Монтануса, при всех своих достоинствах, все-таки не могла считаться образцовой и законченной, так как в состав ее не вошли ни самарянские, ни сирийские, арабские и эфиопские тексты. Восполнен был этот пробел значительно позже, когда знакомство с восточными языками усилилось в Западной Европе, в Полиглоттах Парижской (1629—45) и Лондонской (1654—57), в которой, кроме эфиопских текстов, было помещено и весьма ценное общее вступление главного редактора, Брайана Вальтона. — Естественно, что издание подобных капитальных трудов предполагало наличность целого ряда лексикографических и филологических пособий. На деле, однако, видим не то: кроме обоих Буксторфов, отца и сына (умерли в 1629 и 1664 гг. в Базеле), знаменитых своими словарями и справочными книгами по талмудической и раввинской литературе, здесь можно указать лишь на единичные попытки отдельных ученых, специализировавшихся в своих изысканиях на том или другом вопросе. Самуил Бохарт (1599—1667) усердно поработал над библейской географией (Phaleg et Canaan) и зоологией (Hierozoicon). Несколько ранее его Джон Сельден (1584—1654) в своем «Syntagmata de dis syris» подготовил почву для основы сравнительной мифологии семитов. Эдуард Поккок (1604—91), отличный арабист, немало поработал над объяснением некоторых темных мест Библии и явился предтечей известного знатока арабского языка Альберта Шультенса (1686—1750), принадлежащего, впрочем, уже другому времени и другому направлению. На успешное составление «Лондонской» Полиглотты, несомненно, оказали влияние исследования И. Лудольфа (1624—1704) в области эфиопской библейской литературы. Наконец, почти непосредственно за указанной Полиглоттой вышел грандиозный и единственный в своем роде труд Эдм. Кастеллуса «Lexicon Heptaglotton» (1669). Автор его считался не без основания первым лингвистом своего времени. Если к перечисленным ученым присоединить еще кембриджского исследователя Джона Спенсера, составителя многотомной книги «De legibus hebraeorum ritualibus» (1685), то исчерпано почти все выдающееся, что было сделано библейской наукой в период, последовавший за Реформацией. Как видно, количественно сделано было сравнительно немного, но то, что дала тогда наука, оказалось прочным, превосходным строительным материалом для дальнейшей работы, и этим материалом современные ученые пользуются весьма охотно поныне. О Б.-К. пока не могло быть и речи: с одной стороны, известным образом слагавшиеся политические условия (религиозные войны, главным образом, Тридцатилетняя), с другой, сильно развившееся в пределах протестантизма сектантство отвлекали богословов от особенно усердного изучения еврейского и прочих семитических языков, сосредоточивая их внимание специально на догматике. Божественность священных текстов не только никем не оспаривалась, но решительно никто не останавливался на мысли ο возможности подобного оспаривания. Авторитет Св. Писания во всех его мельчайших подробностях был так незыблем, что «Formula ecclesiarum Helveticarum» (1675), провозгласившая божественное происхождение даже масоретских вокализационных знаков и ударений еврейского текста Библии, не поразила никого, хотя за четверть века до этого самюрский профессор Л. Капеллус в своей «Critica sacra» (1650) выступил с неопровержимым доказательством, что масоретские знаки должны быть отнесены к 6 в. после Р. Хр. (еще задолго до Капеллуса это же было установлено евреем Илией Левитой, 1472—1549). Сравнительная сухость учения реформаторов, огромная роль, отводимая в вопросах веры разуму, отсутствие, наконец, эмоций, связанных с торжественностью обстановки католического богослужения, неминуемо должны были привести к реакции: рационализм нашел себе противовес в мистицизме, с одной, и в пиетизме, с другой стороны. Фигуры Бёме и Спенера являются в этом отношении характерными: натуры увлекающиеся, люди богословски не ученые, но прекрасные начетчики в Библии, они со всем пылом убежденных фанатиков восстали против той узкости и сухости, которыми к концу 17 века уже успел проникнуться протестантизм. Воспитанные на отрицании католической зависимости человека от церкви, привыкшие прилагать к Св. Писанию свое liberum arbitrium, они не остановились перед открытым отрицанием истинности учения, провозглашенного Лютером, Кальвином, Цвингли и их последователями. Пользуясь оружием своих же наставников, полной независимостью от авторитетов, они внесли в вопросы веры свободное, чисто рационалистическое толкование; такое ничем не обуздываемое толкование учения церкви повело к крайне свободному отношению к Библии и провозглашаемым ею истинам, а вяжущий характер некоторых ее постановлений, догматизм ее учения ο Боге стал вызывать в них протест. Еще Иоганн Кох (Сосceius, 1603—69) открыто выступил с заявлением, что божественное Откровение эволюционирует, что представление ο Боге не остается неизменным и понимание Его сущности в разные времена у разных лиц различно. В Нидерландах такие идеи нашли особенно благоприятную почву, и голландские ученые Гроциус (1583—1645), Де-Дье (1590—1642) и Витринга (1659—1722) явились убежденными, горячими их адептами: вооруженные хорошими филологическими и лингвистическими познаниями, они усердно принялись комментировать библейские тексты в крайне либеральном духе. Это было началом того, что принято называть библейской критикой, которая с этого момента, т. е. с начала 18 века, вступает в последний фазис своей истории, закончившийся сравнительно недавно. — Пошатнувшаяся вера в божественность Св. Писания привела наконец к тому, что ученые толкователи Библии не оставили от нее камня на камне. Почти двухвековой период этой деструктивной работы лучше всего охарактеризовать именем периода критицизма, того критицизма, которым проникнута вся эпоха т. н. «просвещения» в Западной Европе. Просвещение нашло наиболее яркое выражение в скептицизме, проявившемся в виде реакции к тяжелому во всех отношениях XVII веку, и недаром переход к этому периоду знаменуют такие корифеи мысли, какими являются Декарт (1596—1650) и Спиноза (1632—1677). Последний, под влиянием некоторых намеков средневекового еврейского экзегета Авраама ибн-Эзры (1093—1168), стал выражать сомнение в исторической ценности Пятикнижия, так как в этих книгах немало текстов, которые, очевидно, не могли быть написаны составителем Пятикнижия Моисеем, потому что отражают в себе события, имевшие место уже после смерти Моисея. Не остановившись на этом, Спиноза, руководствуясь Перейрой, пошел дальше и в своем «Tractatus theologico-politicus» (1670) решился заявить, что содержание исторических книг Библии иногда носит на себе явные следы сравнительно позднего времени (Хроники написаны гораздо позже Эзры) и что книги Пророков отличаются неравномерным, сборным характером, будучи лишены естественного единства. С подобными взглядами Спиноза стоял далеко не одиноко: философ Гоббс (1588—1679) во многом был с ним солидарен; вскоре эти взгляды получили более широкое распространение, так как рационализм указанных мыслителей проник в университеты, а через них и в общество. Французский ученый Р. Симон (1638—1712), наиболее глубокий критик своего времени, всецело усвоил их и открыто заявлял об отсутствии единства в составлении Библии, являющейся рядом трудов талантливых историографов, не только не зависимых друг от друга, но и взаимно противоречащих. Однако чтобы дать правильную, основанную не на одних только предположениях, а на фактах, оценку исторических достоинств книг Св. Писания, приходилось приступить к их разбору особенно с точки зрения формы и применить к ним методы критики общелитературной. В этом отношении для истории Б.-К. знаменательным оказался 1753 год, когда одновременно вышло три замечательных исследования: книга англичанина Роберта Лоуса (Lowth, 1710—1787) — «De sacri poesi hebraeorum», выдающееся сочинение англичанина же B. Кенникотта (1718—1783) — «The study of the Hebrew printed text of the Old Testament», повлиявшее на работы Де-Росси, и труд француза Жана Астрюка (1684—1766), лейб-медика Людовика XIV — «Conjectures sur les mémoirs originaux dont il paraît que Moïse s’est servi pour composer le livre de la Génèse». Если Лоус впервые по пророчествам Исаии установил сущность характера библейской поэзии и ее параллелизмов, то Ж. Астрюк остановился на вопросе филологически-археологического свойства, на чередовании в Библии имен Бога — Элогим и Ягве. Установление двух различных версий Пятикнижия, которые впоследствии, по мнению Астрюка, были слиты воедино новым редактором, положило начало так наз. «высшей», или «прогрессивной», критики библейских текстов, вскоре нашедших целую плеяду последователей; среди них на первом плане нужно назвать Эйхгорна, который в 1779 г. подтвердил на основании лингвистических особенностей библейских текстов мысль Астрюка ο существовании ряда авторов не только отдельных книг, но и отдельных глав Пятикнижия. Немного спустя (1798) К. Д. Ильген дошел до утверждения, что элогистическая часть кн. Бытия ведет происхождение от нескольких авторов. — Великая французская революция с ее отрицанием установившихся во всех областях знания принципов и ее отрицательным отношением к вопросам религии вообще довершила то, что подготовлялось в течении всего века «просвещения», — за Библией более не признавался богооткровенный характер, и она была низведена на степень общелитературного памятника, источника сведений ο жизни и духе того народа, на языке которого ее книги были составлены. Правда, от этого выиграла эстетика (ср., напр., огромное влияние, оказанное сочинением поэта-пастора Гердера «Ueber den Geist der hebräischen Poesie»), но потеряло богословие. Дух отрицания, столь мощно пробужденный, все властнее и властнее стал заявлять ο себе: имена Де-Ветте, И. В. Гете, Эвальда, Кольриджа, Матью Арнольда и др. служат лучшим показателем развития Б.-К. с конца 18-го до середины 19-го века. В 1805 г. Де-Ветте выступил с утверждением, что Второзаконие в существенных частях своих очень разнится от прочих книг Пятикнижия. Высказанная в 1822 г. Фридрихом Блеком мысль, что книга Иошуи неразрывно связана с Второзаконием, являясь естественным продолжением этого исторического повествования, повела к объединению кн. Иошуи с Пятикнижием и возникновению так наз. «Шестикнижия» (Hexateuch). Эвальд, Гитциг, Гупфельд и др. пытались установить наличность целого ряда элогистических и ягвистских источников Библии, другими словами, они отстаивали мысль, что Hexateuch — лишь серия самостоятельных исторических документов. Таким образом возникла «фрагментарная» теория, по которой к основному элогистическому ядру Пятикнижия с течением времени были прибавлены различные другие источники. При желании и известной предвзятости, пользуясь приемами выработанной еще Фридр. Авг. Вольфом филологической критики, нетрудно было в этом смысле доказать все что угодно. Дело расчленения Пятикнижия и прочих исторических (а затем и поэтических) частей Библии превратилось в нечто произвольное, в страсть к отрицанию, достигшую своего апогея в трудах голландца Графа и немца Велльгаузена (ср. также издание так наз. «Радужной Библии» — P. Haupt, The sacred books of the Old Testament, а critical edition of the Hebrew text printed in colours, Leipz., Baltimore, London, 1893 и сл.). — Не вдаваясь здесь в утомительные подробности, ограничимся лишь указанием главнейших результатов, к которым пришла новейшая Б.-К. Выводы ее формулируются следующим образом: 1) в составлении так наз. Шестикнижия участвовало, по крайней мере, четыре автора, кроме общего редактора или нескольких редакторов. Роль Моисея в этом деле остается невыясненной. Одним автором (или источником) является текст Второзакония (Deutoronomium, сокращенно D); другой источник проявляется особенно рельефно в кн. Левит (Priestercodex, сокращенно Р), сказываясь порой очень ярко в и других книгах; третьим и четвертым источниками служат тексты Элогиста (Elohist, сокр. Е) и ягвиста (Jahwist, сокр. J), часто неразрывно связанные друг с другом (JE). JE представляют нечто вроде резюме истории еврейского народа с момента разделения его на царства Северное и Южное; преимущественное внимание в этих источниках уделяется Пророкам и вызванному ими движению. Тексты эти не восходят далее 8 или 9 веков до Р. Хр. Основанием источника D послужила так наз. «Книга наставлений», найденная Хелкией в 629 году до Р. Хр. в иерусалимском храме. Тут уделяется одинаковое внимание как пророческим стремлениям, так и культу. D лег в основу исправления кн. Иошуи. Источник Р преследует поддержание ритуала; неудивительно поэтому что все исторические факты освещаются в нем со священнической, теократической точки зрения. Хотя P и заключает в себе довольно ранние данные, но на деле это — слова лиц, связанных с ритуалом второго храма; в сущности, этот источник — законодательная книга Эзры. И вот, получается такая последовательность указанных источников: J и E предшествуют D, который, в свою очередь, предшествует Р, а так как P является наиболее поздним источником, то все сообщения его ο раннем религиозном культе еврейского народа (о скинии завета, священном ковчеге и пр.) теряют всякую историческую достоверность, являясь плодом деятельности жрецов эпохи 2-го храма с целью представить установившуюся в их время централизацию культа институтом глубокой древности. Впрочем, вопрос ο способе и времени окончательной редакции указанных источников до сих пор не решен. — 2) Влияние и тенденции указанных четырех источников сказываются во всех исторических книгах Библии. Книги Судей, Самуила и Царств проникнуты более духом JE и D, а Хроники, книги Эзры и Нехемии являют особенно следы влияния священнического источника Р. — 3) На книгах Пророков также сказалось влияние четырех указанных источников. Кроме того, сами пророческие книги не только не однородны в самих себе, но порой являются продуктом разных лиц с различным миросозерцанием. — 4) Надписи на Псалмах не первоначальны и не заслуживают доверия. Личность царя Давида не играла при составлении Псалмов почти никакой роли. Гораздо позже его возникли те из них, которые проникнуты особым подъемом, характеризующим время общественных бедствий. — 5) Творения, приписываемые Соломону, в теперешнем своем виде принадлежат к гораздо более позднему времени: Экклезиаст целиком, а Притчи в большей своей части — произведения персидско-греческого периода. Составление кн. Даниила должно быть отнесено ко времени Маккавеев. — 6) Не только история Израильского народа и его историческая летопись нуждаются в перестройке заново, но и вся деятельность израильтян в Палестине представляет лишь эпизод в истории северных семитов. История эта началась за много тысяч лет до того, как евреи образовали нацию. — 7) Развитие религиозных концепций и учреждений древнего Израиля объясняется рационалистически по аналогии с явлениями, характеризующими историческое развитие других народов. — Однако, не отрицая существования в Библии некоторых данных, которые могли послужить исходными точками для современной Б.-К., следует, однако, относиться к добытым ею результатам с крайней осторожностью. Раз вышедшая за известные пределы мысль, умчалась слишком далеко вперед, заменяя, по собственному признанию Б.-К., гипотезами и гадательными предположениями отсутствие реальных фактов. Почва для целого ряда новых гипотез, одна заманчивее другой, оказалась особенно благоприятной после грандиозных открытий последних десятилетий в долине Тигра и Евфрата. Находка клинописной корреспонденции в Телль-Амарне, дешифровка египетских иероглифических текстов, сюрпризы ассиро-вавилонских открытий, резюмированные в знаменитом споре Делича о Babel-Bibel, все это как будто клонится в сторону выводов новейших библейских критиков. Однако не следует ни минуты упускать из вида, что в настоящее время наука обладает лишь частью, и притом чрезвычайно незначительною, тех сокровищ, которые пока зарыты в почве Передней Азии и которым, быть может, когда-либо и суждено раскрыть великую тайну, над отгадкой которой трудятся библейские критики. Пока же все еще обстоит по-старому, с той лишь разницей, что усердие особенно рьяных критиков библейских текстов начинает парализоваться людьми, прошедшими их же школу. Период увлечения крайними выводами библейской критики может считаться оконченным с тех пор, как наука выдвинула ряд ученых, более трезво смотрящих на вещи. Вышедший в 1895 г. в Лондоне и Нью-Йорке капитальный коллективный труд «Lex Mosaica, The law of Moses and higher criticism», в составлении которого участвовало 15 видных ученых экзегетов и ориенталистов, знаменует крутой поворот назад. Интересно, что близок по времени выхода к «Lex Mosaica» и труд проф. Дж. Робертсона «The early religion of Israel», где автор становится на сторону традиционного представления религиозных судеб Израиля. Особенно же внимание останавливает на себе вышедшая в 1904 г. книга д-ра D. Hoffmann’а «Die wichtigsten Instanzen gegen die Graf-Wellhausenschen Hypothese», Heft I. С огромной эрудицией составитель этой монографии выступает против главнейших положений новой Б.-К. и совершенно разбивает их. Можно думать, что попытка Гофманна останется в Германии не одинокой и, несомненно, вызовет ряд последователей и продолжателей, которым придется во всеоружии знания отделить ценное от ничтожного, золото от шлаков в обширном руднике Б.-К. — См. Экзегетика библейская. — Ср.: Jew. Enc., III, 174—178; G. W. Meyer, Gesch. der Schrifterklärung seit der Wiederherstellung der Wissenschaften, 1802—09; Diestel, Gesch. des Alten. Testaments in der christlichen Kirche, 1868; F. W. Farrar, History of interpretation (Bampton lectures, 1885); Horne, Introduction to the Holy Scriptures (1834), II, 2; Reuss, Gesch. der Heiligen Schriften, 1890; Bleek-Wellhausen, Einleitung in das Alte Testament (4 изд. 1878); Strack, у Zöckler’а, Handbuch der theologischen Wissenschaften in encyclopädischer Darstellung, I, 2; Driver, Introduction to the literature of the Old Test., 1891; Cornill, Einleitung in das Alte Test., 4 изд., 1896; B. R. Smith, The Old Test. in the jewish church, 1881; Briggs, Methods of biblical study, 1883; Cheyne, Founders of O. Т. criticism, 1893 idem, Prophecies pf Isaiah, appendix, X, 4 изд. 1886; Franz Delitzsch, Commentar zum Psalter, 4 изд., 1883, введение; Carpenter and Harford — Battersby, The Hexateuch, I, 1900; Wellhausen, Prolegomena zur Geschichte Israels; K. H. Graf, Die gesetzlichen Bcüher des Alt. Test., 1866; idem, Die sogenannte Grundschrift des Pentat., в Merx Archiv, 1869; D. Hoffmann, Die wichtigsten Instanzen gegen die Graf-Wellhausensche Hypothese, 1904; H. L. Strack, Einleitung in das Alte Test., einschliesslich Apokryphen und Pseudepigraphen, 6 изд., 1906; И. Троицкий, «Психологич. и истор. условия сохранения св. предания у древних евреев», «Христ. Чтение», 1885, 3—4; Д. А. Хвольсон, «История ветхозав. текста», 1874; A. С. Царевский, «Библейская литература за 1881—86 гг. на Западе», «Труды Киевск. дух. акад.», 1882—87; М. Никольский, «Библейская наука в России», "Правосл. обозрение, 1875 и 1877; Шантепи де ля Соссей, «История религии», в переводе кн. E. E. Трубецкого, Москва, 1896 (статье «Израильтяне проф. Валетона» предпослано ценное введение проф. Казанск. дух. акад. К. Голубева).
Г. Г—ль.1.