Бар-Каппара (בר קפרא по-арамейски; по-еврейски — Бен га-Каппар, בן הקפר) — палестинский ученый начала 3 в., занимающий среднее положение между таннаем и амораем. Полное его имя — Элеазар бен-Элеазар га-Каппар. Под этим именем он выступает в таннаитских источниках, в Тосефте (Иом-Тоб, I, 7; Chullin, VI, 3 и Sifre Bamidb., изд. Фридмана, стр. 12б). Обычная талмудическая форма «Бар-Каппара» и часто встречающееся название «Элеазар га-Каппар Берабби» являются сокращенными формами полного имени Б.-К. — Подобно почти всем тем, которые занимали среднее положение между таннаями и амораями и удобства ради назывались сокращенно «полутаннаями», Б.-К. был учеником р. Иегуды I га-Наси; кажется, однако, что его учителями были также р. Натан Вавилонский (Midr. Teh., XII, 4, изд. Бубера) и р. Иеремия бен-Элеазар, тождественный, вероятно. с Иеремией, упоминаемым в Mechilta и Sifre (Tanch. Achare Mot, VI, изд. Бубера, VII и параллельные места). Натянутые отношения между Б.-К. и семейством патриарха (см. ниже) заставили его удалиться на юг Палестины, где Б.-К. учредил собственную академию в Кесарее (относительно «Парод», פרוד, который, согласно Abodah Zarah, 31а, был местожительством Б.-К., кроме этого сообщения, ничего более не известно; см. Bacher, в Agadah der Tannaiten, II, 55), и его школа стала серьезной соперницей школы Рабби. Наиболее значительными из его учеников были Гошайа, «отец Мишны» (Kerit., 8а), и Иошуа бен-Леви, выдающийся агадист, который в значительной степени повторял только агаду Б.-К. (Schab., 75a). Даже выдающиеся почитатели Рабби и лучшие опоры патриаршего двора, Ханина бен-Хана и Иоханан бен-Наппаха, не могли не признать его душевного величия (Niddah, 20a; Ab. Zarah, l. c.). Рассказывают, что, прогуливаясь однажды у морского берега и увидев римлянина, потерпевшего кораблекрушение и потерявшего при этом все свое имущество, Б.-К. взял его к себе и снабдил его платьем и всем необходимым; вдобавок он дал ему еще денег. Впоследствии этот путешественник был назначен проконсулом Кесареи и имел случай выказать благодарность своему спасителю: как-то были арестованы вмешавшиеся в политические беспорядки евреи, и проконсул по просьбе Б.-К. освободил их (Kohel. rabba, XI, 1). Еще более, чем это признание современников, для характеристики Б.-К. важны некоторые его афоризмы, выставляющие его как человека, далеко опередившего свое время. Вот несколько примеров. «Если человек умеет вычислять солнцестояния и движения планет (т. е. знает астрономию) и не занимается этими вычислениями, то к нему можно применить стих (Ис., 5, 12): «А на дела Господа они не взирают, и о деяниях рук Его не помышляют» (Schab., 75a). Это вменение в обязанность изучения астрономии и естествознания приобретает еще больше значения при сопоставлении взгляда Б.-К. с его несколько безразличным отношением к обязательности изучения Торы. По его мнению, еврей, читающий ежедневно два отрывка Торы, один утром, другой вечером, тем уже исполняет предписание изучать Закон Божий днем и ночью (Псалм., 1, 2; Midr. Teh. к месту). Б.-К. не только был поклонником естественных наук, считавшихся большинством евреев того времени запретной «греческой мудростью», он, кроме того, ценил также эллинское чувство прекрасного и, вероятно, был единственным палестинским евреем, относившимся благоприятно к литературной деятельности александрийских евреев. Одно его свободное толкование стиха Бытия, 9, 27, гласило: «Слова Торы будут читаться на языке Яфета (греков), в шатрах Сема (в синагогах и школах)» (Beresch. r., 36, 8). — Насколько Б.-К. относился с уважением к точным наукам, настолько же ему были антипатичны метафизические спекуляции, процветавшие именно в его время среди евреев и христиан в форме гнозиса. Ссылаясь на Второзак., 4, 32: «Ибо спроси у времен прежних, бывших прежде тебя, с того дня, как Бог сотворил человека на земле», Б.-К говорит: «Старайся знать о том, что произошло в дни, следовавшие за творением, но не ищи узнать, что произошло до творения» (Beresch. r., I, 10), как бы желая этим сказать, что мир и история человека в мире дают достаточно пищи уму помимо всяких хитроумных изысканий в области скрытых тайн. — Очень характеристическим для жизнепонимания и идеалов Б.-К. является его мнение относительно аскетизма: «Писание (Числ., 6, 11) говорит: «Священник… очистит его (назорея) от согрешения его душой». Какой душой он согрешил? Он добровольно отказался от вина. Если назорей, отказавшийся только от вина, именуется грешником, то насколько должен почитаться грешником тот, кто отказывается от всех наслаждений!» (Назир, 19а; см. статьи Аскетизм и Абба Арика). Нужно было иметь много смелости и самоуверенности, чтобы объявить аскетизм грехом в эпоху, когда посты и всякого рода воздержание почитались величайшими добродетелями. — Сравнение взгляда Б.-К. относительно воздержания с заявлением Рабби перед смертью, что он не воспользовался в продолжение всей жизни никакими удовольствиями и благами мира сего (Ket., 104a), ясно показывает огромную разницу между этими двумя учеными. В делах повседневной жизни они расходились не менее, чем в отвлеченных вопросах. Нельзя себе представить более противоположные характеры, чем олимпийски спокойного и княжески-величественного Рабби и поэтически-живого, веселого и остроумного Б.-К. Так как одного присутствия Рабби было достаточно, чтобы заставить Б.-К. быть более сдержанным, то, вероятно, у них никогда не дошло бы до разрыва, если бы не вмешались члены патриаршей семьи, особенно сын Рабби, Симон, и его зять, Бен-Элаша, богатый, но невежественный человек, часто подвергавшийся едкой сатире Б.-К. Одно непочтительное замечание Б.-К. относительно Рабби, сделанное им в присутствии Симона, было последним сообщено Рабби, который вслед за тем дал понять, что он Б.-К. впредь не хочет и видеть (Моэд Катон, 16а). Окончательный разрыв между ними произошел, однако, по сообщению Иерушалми, благодаря следующему инциденту. На одном собрании в доме Рабби Б.-К. заметил невежественному зятю Рабби, что всем бросается в глаза его полное молчание, в то время как все другие присутствующие задают Рабби ученые вопросы. Бен-Элаша был смущен, не зная, какой вопрос предложить своему тестю, но Б.-К. поспешил вывести его из затруднения, шепнув ему на ухо следующую загадку: «Ее глаз смотрит вниз с высокого неба; постоянные препирательства возбуждают ее недовольствие; крылатые избегают ее взгляда; молодых она мгновенно обращает в бегство; старых ее вид также заставляет отвернуться. Горе! горе! — восклицают бегущие; кто попался раз в ее тенета, тот никогда не очистится от своего греха». — Когда Рабби выслушал загадку, предложенную ему зятем, он оглянулся вокруг и, заметив улыбку на лице Б.-К., воскликнул: «Я незнаком с тобой, старец!» Б.-К. теперь понял, что он никогда не будет рукоположен Рабби (Иер. Моэд Катон, III, 81в). Смысл приведенной загадки до сих пор остается темным, несмотря на ряд попыток объяснить ее. Наиболее вероятным кажется мнение Авраама Крохмаля, что Б.-К. хотел загадкой дать оценку неумолимой суровости Рабби к старым и молодым. Это стихотворение очень ценно, как образчик новоеврейской поэзии в эпоху Талмуда и его немногие строки являются, может быть, единственным свидетельством о деятельности евреев той эпохи в области светской поэзии. Язык загадки классичен, но не вполне: он силен и чист и вместе с тем — легок и плавен. Любопытно, что единственный другой образчик поэзии Б.-К, сохранившийся в источниках, — красноречивые слова, в которых он возвестил о смерти Рабби собравшимся жителям Сепфориса. Вот они: «Братья дома Иедаи (так он называет жителей Сепфориса), слушайте меня! Смертные и ангелы долго спорили из-за обладания священными скрижалями завета; ангелы победили и завладели скрижалями» (Jer. Кеt., XII, 35а; Bab. Ket., 104a; Kohel. r., VII, 11; IX, 10 с некоторыми изменениями в тексте). Уже самое присутствие Б.-К. в Сепфорисе во время смерти Рабби ясно показывает, что, несмотря на несправедливое отношение к нему Рабби, он все-таки по совести и как следует исполнил свой последний долг по отношению к учителю, и мы не имеем никакого основания сомневаться в искренности его сетований по поводу смерти Рабби. — Б.-К. пользовался у амораев известностью более всего как автор так назыв. Мишны Бар-Каппара (Pesik., XV, 122а; Jer. Hor., III, 48с, и некоторые другие места). Это собрание Мишны не сохранилось; его уже, вероятно, не существовало во время окончательной редакции Мишны (Меири в комментарии к Абот, виленское издан., стр. 14, не упоминает факта существования такого мишнаитского сборника — Шор, He-Chaluz, I, 14, и А. Крохмал, ibid., III, 118, также не говорят об этом, а только о Барайте, цитируемой в Талмуде в качестве Барайты Б.-К.). Тем не менее, многочисленных мест его Мишны, вошедших в Талмуд, совершенно достаточно, чтобы судить о характере Б. — Меири (l. c.) совершенно правильно называет этот сборник дополнением к Мишне Рабби, имевшим главной целью объяснение последней и лишь в редких случаях дававшим мнение, отличное от мнения Мишны (см. Барайта). Мишна Б.-К. представляла варианты Мишны Рабби и позже настолько смешалась с текстом последней, что возникло сомнение, принадлежит ли данная Мишна первой или последней (Jer. Pes., X, 37d). Мишной Б.-К. пользовался также редактор Тосефты, который извлек из нее некоторые решения (примеры см. Weiss, Dor-Dor we-Dorschaw, II, 219). Нельзя сказать определенно, дошел ли или нет в Вавилонию мишнаитский сборник Б.-К., так как единственное место в вавилонской Гемаре, где он цитируется, имеет своим источником палестинца Симона бен-Лакиш (Баба Батра, 154б; ср. также Halevy, Doroth ha-Rischonim, II, 123—125, где без достаточных оснований отрицается существование сборника Мишны Б.-К.). Б.-К. последний ученый эпохи Талмуда, о котором сообщается, что он знал басни. Мидраш (Wajikra r., XXVIII, 2) рассказывает, что Рабби не пригласил Б.-К. на свадьбу своего сына. Б.-К. отомстил ему следующим образом: на пиру, который после свадьбы устроил Рабби в честь Б.-К., последний рассказал много (300, как сообщает Мидраш) басен о лисицах, и гости, заслушавшись этих рассказов оставили кушанья нетронутыми. — Ср.: Bacher, Agadah der Tannaiten, II, 503—520 (относительно других мест см. index); Brüll, Mebo ha-Mischnah, Ι, 244, 289—292; Frankel, Darke ha-Mischnah, стр. 313; idem, Mebo, 20a и сл., 71a; Grätz, Gesch., 4-e изд., IV, 198, 199, 211; Hamburger, дополнение к Realencyclop. für Bibel und Talmud, стр. 36—38; Kohan, в Ha-Asif. III, 330—333 (здесь впервые доказывается тождество Б.-К. с Элеазаром бен-Элеазар га-Каппар); Abraham Krochmal, в He-Chaluz, II, 84; Rapoport, в Literaturblatt des Orients, I, 38, 39; Reifmann, Pescher Dabar; Weiss, Dor Dor we-Dorschaw, II, 191, 219. [Статья L. Ginzberg’а, в J. E., II, 503—505]. 3.
ЕЭБЕ/Бар-Каппара
< ЕЭБЕ