Ассимиляция евреев в России — В силу разнообразных внешних и внутренних причин А. среди евреев России далеко не достигла такой интенсивности, как в Западной Европе. «Берлинское просвещение» уже к концу 18 века приобрело немало адептов среди еврейского населения Балтийских провинций и Сев.-Западного края. Кое-где они встречались и в прочих губерниях. Так, в м. Креславке (Белоруссия) жил последователь Мендельсона, доктор Франк (см.), представивший Державину записку о необходимости ослабить вредное влияние Талмуда на евреев. A в Петербурге, несмотря на запрещение евреям проживать там, образовалась маленькая еврейская община, представлявшая во многих отношениях берлинскую общину в миниатюре. Роль берлинских финансистов Итцига, Эфраима и др. в Петербурге выполняли богатые откупщики и финансисты Перец (см.) и Натан Ноте (см.). В Петербурге же проживали в то время видный последователь мендельсоновского просвещения Мендель Левин (см.) и Невахович (см.). Аналогичные условия вызвали тождественные явления. Занимая хорошее общественное положение, первые русские просвещенные евреи больно чувствовали социальную приниженность еврейского народа. С особой яркостью это чувство вылилось в первой книге на русском языке, написанной евреем, «Вопль дщери Иудейской» (1803 г.) Лейбы Неваховича. «В то самое время, когда сердца всех европейских народов меж собой сблизились, когда уже слились воедино, народ еврейский еще видит себя презираемым… Я чувствую всю тяжесть сего мучения и прошу облегчения… Имейте к нам жалость! Обратите к нам сердца ваши!» Не затрагивая экономического гнета и бесправия русского еврейства, Невахович, как выразитель просвещенных и полуассимилированных евреев, ратует лишь за то, чтобы русское общество признало хотя бы за просвещенными представителями еврейства столь желанное право считать и именовать себя русскими. Его мучит, главным образом, сознание, что он «отвергаем от сердец соотичей», в то время как он исполнен «гордыней, что может наименовать россиян соотчичами»; он униженно изливает сердце свое перед «возлюбленными россиянами», «преисполненными духом терпимости», и «со слезами просит благоволения… токмо благосклонного внимания людей просвещенных». Когда же надежды на эмансипацию не оправдались, Невахович совместно с Перецем перешли в христианство. Однако если в петербургской еврейской общине замечалось в начале 19 века то же явление, что в берлинской, последствия этого явления оказались в России совершенно иными, чем в Пруссии. Крупные общины Берлина, Кенигсберга и Бреславля, захваченные ассимиляционным движением, имели доминирующее влияние на все немецкое еврейство; петербургские же евреи могли оказать на русское еврейство лишь самое ничтожное воздействие. Причиной этого является не только компактность еврейской массы, жившей чисто национальной жизнью, вследствие чего она с большим трудом поддавалась ассимилирующему влиянию окружающей среды, но и другие обстоятельства. Культурный уровень русского общества был в то время слишком невысок для того, чтобы оказывать сколько-нибудь ассимилирующее действие. Зачатки европейской культуры были в России первой четверти 19 в. достоянием одного лишь дворянского сословия, с которыми русское еврейство не имело тесных сношений. В Западном и Южном крае, где только и дозволялось жить евреям, не только отсутствовало в первой половине 19 в. русское культурное среднее сословие, способное оказывать культурное, a вместе с тем и ассимилирующее влияние — там и народный язык был не русский: в Курляндии — немецкий и латышский, в Литве и Белоруссии — польский, литовский, жмудский и белорусский, в Юго-Западном крае — польский и малороссийский. Идеи «берлинского просвещения» переносились в русско-еврейское гетто вместе с зачатками немецкой культуры, и произведения Мендельсона и «меасфим» сроднили первых просвещенных русских евреев с немецким языком и его литературой. В то время как немецкое еврейство воспринимало европейскую культуру при помощи языка и литературы культурного народа, среди которого оно жило, что способствовало его сближению и ассимилированию с окружающим населением, пионеры просвещения среди русского еврейства воспринимали зачатки культуры не того народа и даже не того государства, где они жили, a чужого (немецкого) народа; в немецком еврействе за 30—50 лет жаргон был вытеснен государственным языком, в России до половины 19 в. даже образованные евреи, за редкими исключениями, не знали русского языка и литературы, прекрасно владея в то же время немецким языком. Само правительство способствовало тому, чтобы первые шаги к общеевропейскому образованию были сделаны под влиянием чужой культуры. Устроив казенные еврейские училища по образцу австрийских элементарных училищ для евреев, правительство снабжало эти училища учебниками с немецкими переводами и сделало преподавание немецкого языка обязательным. — Положение резко изменилось, когда произошла коренная ломка крепостной России. Русская культура перестала быть исключительно дворянской, ее носителями стали также и т. назыв. разночинцы, вышедшие из средних классов городского населения. В государстве, кроме класса помещиков, стало играть некоторую роль и нарождавшееся промышленное сословие. С развитием самосознания в широких слоях городского населения пробудилось и национальное чувство, перешедшее после польского восстания 1863 г. в шовинизм и вылившееся в стремлении к насильственному обрусению нерусских национальностей. Все эти условия вместе с расширением прав некоторых категорий евреев явились факторами сближения еврейских интеллигентных, a отчасти также промышленных слоев с русской культурой. Немецкий язык был в значительной степени вытеснен русским, и вместе с усвоением русской культуры среди просвещенного еврейства стал усиливаться также процесс уподобления всему русскому. Евреи-интеллигенты заявили себя противниками жаргона и даже делали попытки насильственного его упразднения; с этой целью они ходатайствовали перед русским правительством о запрещении печатания жаргонных книг (П. Усов, «Из моих воспоминаний», «Истор. вестн.», 1883, II, 342). Редактор первого еврейского журнала на русском языке, «Рассвет», Осип Рабинович жаловался в 1860г., что «мы, евреи в России, вместо усвоения себе прекрасного русского языка остаемся при нашем испорченном жаргоне, неблагозвучном, неправильном и бедном… Наше отечество Россия; так же как ее воздух, и язык ее должен быть нашим» (№ 13). Органы 70-х гг. говорили уже о полном обрусении евреев. «Вестник русских евреев» констатирует в 1871 г. (№ 7) что «новое и в полном смысле слова благотворное направление в прогрессивном движении русских евреев обнаружилось лишь в недавнее время. Отличительная черта этого направления состоит в стремлении их, сохранив в неприкосновенности религию своих предков, во всем остальном безусловно слиться с русским народом. Этому направлению мы сочувствуем как нельзя более, имея в виду счастливые результаты подобного направления во многих государствах Зап. Европы, где в настоящее время еврей ничем, кроме религии, не отличается от прочих граждан». Добиваясь эмансипации, просвещенные евреи 70-х гг. подчеркивали, что только последняя и сделает возможным весьма желанное и правительством и ими самими обрусение русских евреев. Эту точку зрения особенно горячо отстаивал и развивал самый выдающийся русско-еврейский публицист той эпохи, И. Оршанский: желанная цель — «национальное единство населения России» и «полное объединение всего инородческого населения с господствующей народностью»; еврейство «может и должно слиться с господствующим населением» и проникнуться «русским духом»; несмотря на ограничение в правах, из всех народностей, населяющих Россию, «евреи первые почувствовали себя не только людьми и гражданами, но и русскими людьми и гражданами России. Евреи стали упорно стремиться к усвоению русской народности, русского национального духа и русских форм жизни»; для ускорения этого «важного исторического акта» «необходимо поставить евреев в такое положение, чтобы они могли сознавать и считать себя свободными гражданами свободной цивилизованной страны, и тогда процесс ассимиляции их с коренным русским населением свершится сам собой». Подобные воззрения были господствующими в интеллигентных еврейских сферах того времени, их стали горячо отстаивать даже люди старшего поколения, напр. выдающийся поэт Л. Гордон. И он относился крайне отрицательно к жаргону, считая это наречие в устах народа самым печальным явлением его исторической жизни; даже древнееврейский язык, «вечным и верным рабом» которого Гордон себя объявил, он отстаивал лишь с точки зрения его полезности, считая его единственным проводником знания и просвещения, «пока масса евреев в России не усвоит себе окончательно русского языка, пока не станет не только говорить, но и думать по-русски». Даже при этой оговорке Гордон настоятельно подчеркивал, что его точка зрения не противоречит интересам обрусения, что его нельзя обвинять в нежелании скорого и полного обрусения евреев. В семидесятых же годах образовались ячейки еврейской радикальной молодежи, которая во имя идеалов народничества стала также все более удаляться от своего народа. Тогдашняя радикальная и социалистическая русская интеллигенция под «народом» подразумевала главным образом трудовое крестьянство, и в формулу «рабочее сословие» рядом с крестьянством включены были одни только фабрично-заводские рабочие. Таким образом, еврейский народоволец той эпохи не находил в рядах своего родного народа элементов «рабочего сословия»; поэтому для него девиз «пойти в народ» означал пойти к русскому народу; еврейские адепты социализма, обращавшего тогда весьма мало внимания на значение национального фактора в культурном развитии человечества, стали усиленно ассимилироваться и усваивать «русский национальный дух»; даже те из них, которые не порвали связи с родным народом и считали нужным пропагандировать социализм на еврейском языке, ратовали за ассимиляцию: «Наш долг прежде всего братски сблизиться с народами тех стран, в которых мы живем. Пусть каждый из нас сойдется с людьми своего класса и сословия без различия исповедания, и тогда мы сможем заявить: y вас, евреев, нет своей особой культуры, отличающейся от культуры народностей, среди которых мы живем» («Га-эмет»). Однако в семидесятых же годах наблюдается уже обратное течение. П. Смоленскин вел в своем журнале «Гашахар» систематическую борьбу с Α., отстаивая мысль, что евреи не религиозная секта, a нация. Под влиянием отчасти этой проповеди, но еще в большей степени вследствие развившегося на Западе антисемитизма национальный элемент проник и в русско-еврейскую литературу. «Русский еврей» (за 1879 г.) говорит о том, что «много счастливее был бы мир, много мягче были бы международные столкновения, если бы люди не смешивали друг с другом и не сливали бы в одно три совершенно раздельных, совершенно ясных понятия: о государстве, о национальности и о вероисповедании. Мы — русские подданные еврейского происхождения, иудейского вероисповедания и считаем себя вправе именовать себя «русскими евреями», так как в государственном смысле слова мы такие же русские, т. е. такие же граждане, как и чистокровные русские, хотя с антропологической и религиозной точки зрения мы все-таки не перестаем быть евреями». — Сильный удар теории ассимиляции нанесли разразившиеся в начале 80-х годов погромы. Идеи А. уступили в значительной части интеллигенции место идее национализма, вылившейся в первое время в движение палестинофильства (см.). Однако в радикально-социалистических кругах идея А. продолжала еще господствовать в течение довольно долгого времени — y них существовало опасение, что увлечение национализмом может привести к шовинизму и «затемнить классовое самосознание пролетариата». В конце 19 в. замечались поэтому два противоположных течения: усиление национального настроения в буржуазно-либеральных кругах и так назыв. «ассимиляция снизу», т. е. стремление к отчуждению от всего национально-еврейского в сознательных пролетарских кругах. Но все более распространявшаяся в культурном мире мысль, что национальная идея играет выдающуюся роль в пробуждении человеческого самосознания, принудила и теоретиков пролетарских кругов к более широкой постановке национального вопроса, вследствие чего и в этих кругах после длительной борьбы с непримиримыми ассимиляторами социал-демократической партии ассимиляционные тенденции стали постепенно вытесняться национальными. Самая крупная пролетарская организация, Бунд (см.), начавший свою деятельность (1897) в ассимиляционном направлении, признает в 1901 году, что понятие «национальность» приложимо и к еврейскому народу, a в 1905 г. выставил требование «национально-культурной автономии» Вскоре уже не оказалось почти ни одной организации или партии, которая отстаивала бы А. Однако и в России, хотя в значительно более слабой степени, повторяется то же явление, что и на Западе: наряду с тем, что А. как теория потерпела крушение, она, тем не менее не перестала играть роль реального фактора в жизни русского еврейства, по крайней мере в той его части, которая живет в крупных городах. См. Автономизм, Сионизм. — Ср.: Осип Рабинович, Собрание сочинений; «Рассвет», 1860 г.; «Сион», 1861 г.; «Вестник русских евреев», 1871 г.; Л. Леванда, «Горячее время», «Русский еврей», 1879 г.; И. Оршанский, «Евреи в России»; Ю. Гессен, «Евреи в России»; С. Цинберг, «Первые социал. органы в евр. литературе», «Пережитое», т. I; Марек, «Борьба двух воспитаний», ibid.; «Искра», №№ 7, 8, 51, 55 58; «Заря», № 4 (1902); Аксельрод-Ортодокс, «К национальному вопросу» (точка зрения ассимиляторов-«искровцев»); В. Медем, «Социал-демократия и национ. вопрос»; Коссовский, «Вопросы национальности»; С. Дубнов, «Письма о старом и новом еврействе», 1907.
С. Цинберг.8.