ЕЭБЕ/Апокалиптическая литература древнееврейская

Апокалиптическая литература древнееврейская — В терминологии ранней еврейской и христианской литературы апокалипсис означает откровение сокровенных вещей, полученное от Бога одним из Его избранных, или (чаще) писаное сообщение о таком откровении. Слово происходит от греческого αποκάλυψις — «открытие», «раскрытие». Это существительное совсем не встречается в классической греческой литературе, у позднейших же светских писателей оно употребляется не в том значении, как мы его определили выше. В этом значении оно, кажется, впервые стало употребляться говорящими по-гречески евреями, а от них это словоупотребление перешло к христианам, среди которых оно получило дальнейшее развитие. Греческий глагол άποκαλύπτειν иногда употребляется в Септуагинте для перевода еврейского גלה‎, «открыть», «открыть тайну» (Прит., 11; 13; ср. Эккл. (?) IV, 18; 22, 22; 41, 23 [XLII, 1]); открытие Богом будущих событий, Амос, 3, 7, и в особенности в выражениях גלה ןזא‎, «открыть уши», גלה עזניס‎, «открыть глаза», Числ., 22, 31; 24, 4, 16 (ср. Энох, I, 2). Несомненно, что во время зарождения христианства среди говоривших по-гречески евреев это слово употреблялось в смысле «откровения от Бога». Так, когда ап. Павел говорит о «видениях и откровениях [άποκαλυψεις] Господних» (I Кор., XIV, 6, 26; II Кор., XII, 1, 7; ср. Юстин, Dialogus cum Tryph., тр. 81), он просто употребляет хорошо знакомые греческим евреям слова, в своем историческом происхождении связанные с тем употреблением глагола в Септуагинте, которое приведено выше. То же самое можно сказать и об употреблении этого слова в Откровении, I, 1. Дальнейшее подтверждение можно найти в словах Луки, II, 32 φώς ίς άποκάλυψιν έθνών, «свет откровения для язычников», которые по всей связи, в которой они стоят, носят совершенно еврейский характер. Мы приходим, таким образом, к выводу, что греческие евреи употребляли существительное άποκαλυψεις в смысле откровения, полученного от Бога. Ни в еврейском, ни в арамейском языках нет, однако, слова, которое могло бы этимологически передать это существительное. Для обозначения откровения в еврейском языке употребляются слова חאן‎ (также חזיזן‎, מחזה‎) «видение»; см., напр., Дан., VIII, 1. Более позднего происхождения — употребление άποκαλυψις для обозначения писаного рассказа о таком откровении или книге, в которой содержится подобный рассказ. Это словоупотребление явно обязано своим происхождением названию, данному новозаветному А.; а название последнего, в свою очередь, получилось совершенно естественно от слов Άποκάλυψις (см. выше), которым оно начинается. Эти слова, однако, должны были, по намерению автора, служить не заглавием книги, а просто указать на ее содержание. Название «А.» давалось затем другим произведениям того же рода, некоторые из которых появились около того же времени. С начала второго века название А. употреблялось для обозначения многих как еврейских, так и христианских произведений, отличавшихся одними и теми же характерными чертами. Кроме А. Иоанна (это название встречается у некоторых из самых ранних отцов церкви), отрывки Муратори, Климент Александрийский и др. упоминают еще и об А. Петра. Встречаются также упоминания об А. Адама и Авраама (Епифаний) и об А. Илии (Иероним); см., напр., шесть заглавий этого рода в «списке 60 канонических книг» (в Analecta Прейтена, стр. 159). — В новейшее время слово апокалипсис означает вообще все различные еврейские и христианские произведения, как канонические, так и апокрифические, в которых даются эсхатологические предсказания в форме откровения. Некоторая неопределенность в употреблении этого слова, благодаря чему включаются в разряд апокалиптики такие произведения, в которых нет в собственном смысле ничего апокалиптического, частью объясняется тем, что изучение апокалиптики как особой отрасли литературы началось сравнительно недавно.

Происхождение названия Апокалипсис и еще более те характерные черты, которыми резко отличаются типичные произведения этого рода, оправдывают отведение А. особого места как отдельной отрасли литературы, причем желательно и возможно подробно отметить отличительные черты ее. Вот они: А. есть откровение тайн, вещей, лежащих за пределами обычного человеческого познания. Всевышний дает своим святым определенные указания относительно сокровенных вещей, будут ли то вещи, совершенно не входящие в человеческий опыт, или только не наступившие еще события человеческой истории. Открываются более или менее подробно некоторые небесные тайны: намерения Бога, дела и природа ангелов и злых духов; объяснение явлений природы; история творения и первого человека; предстоящие события, в особенности события, связанные с будущими судьбами Израиля; конец мира сего; последний суд и судьба людей; времена Мессии; изображения неба и ада. В книге Эноха, самом обширном еврейском А., содержатся откровения относительно всех этих вещей.

Раскрытие сокровенной мудрости происходит в видении или сне. Это, очевидно, наиболее подходящая литературная форма для особенностей содержания, отличающих произведения этого рода. Еще больше, способ откровения и опыт получающего его рисуются более или менее выпукло. В обстоятельствах, сопровождающих откровение, есть что-то страшное, что вполне соответствует важности раскрываемых тайн. Элемент таинственного, часто так ярко проявляющийся в самом видении, предзнаменуется в предшествующих событиях. Некоторые постоянно встречающиеся черты «апокалиптической традиции» связаны с обстоятельствами, сопровождающими видения, и с личным опытом получающего откровение. Когда Даниил после долгого поста стоял на берегу реки, ему явилось небесное существо и началось откровение (Дан., X, 2 и сл.). Иоанн имеет такой же опыт и рассказывает его в таких же выражениях (Откр. Иоанна. I, 9 и сл.; ср. также первую гл. греч. А. Баруха и сирийский А., VI, 1 и сл., XIII, 1 и сл., LV, 1—3). В некоторых А. пророк лежит на ложе и сокрушается о будущности своего народа; он впадает затем в некоторого рода транс, и будущее представляется в «видении его головы» (Дан., VII, 1 и сл.; II кн. Эзр., III. 1—3; славянская кн. Эноха, I, 2 и сл.). Относительно действия видения на получающего откровение см. Дан., VIII, 27; кн. Эноха, LX, 3; II кн. Эзр., V, 14.

Введение ангелов как носителей откровения — также одна из постоянных черт А. Всевышний не говорит лично с человеком [в противоположность более ранним еврейским рассказам этого рода, видениям Амоса, VII—IX, и др.), а дает ему указания через своих небесных посланцев, которые служат толкователями для получающего откровение. Они предносят перед его глазами тайны невидимого мира, объясняют ему виденное им, отвечают на его вопросы и раскрывают ему будущее. Вряд ли имеется пример подлинного А., в котором не было ангелов-посланцев. В «Смерти Моисея», состоящей только из подробного предсказания иудейской и израильской истории, откровение дает Моисей перед своей смертью Иисусу Навину. В оракулах Сивиллы, которые также в большей своей части являются только предсказанием будущих событий, пророчит одна только Сивилла. Но ни одна из этих книг не может быть названа действительным образцом апокалиптической литературы в более тесном смысле слова (см. ниже). В другом произведении, которое также иногда причисляется к апокалиптическим книгам, в Кн. Юбилеев, передатчиком откровения является ангел, но недостает элемента видения или сна. Однако и в этом случае книга по характеру своему совсем не апокалиптична.

Главной целью А. является предсказание будущего. А. — это пророчество с явною религиозною целью показать пути Бога по отношению к людям и Его конечные цели. Автор дает часто очень живое изображение будущих событий и в особенности, тех, которые связаны с скончанием веков. Так, в некоторых произведениях этого рода предмет изложения описывается неопределенно, напр., «что будет в последние дни» (Дан., 2, 28; ср. также ст. 29); подобным же образом в Дан., 10, 14 — «возвестить тебе, что будет с твоим народом в последние дни»; ср. кн. Эноха, I, 1, 2; X, 2 и сл. В Откров. Иоан., I, 1 (ср. Дан., 2, 28 и сл. LХХ) также «Откровение… чему надлежит быть вскоре». В видение часто включается и прошлая история, но только для того, чтобы подкрепить и дать историческую перспективу предсказаниям, так что панорама последовательных событий приходит незаметно от прошлого известного к неизвестному. Так, в 11-й гл. Дан. подробная история греческого владычества на востоке, от завоевания Александра Великого до последних годов царствования Антиоха Епифана (все это сообщается в форме пророчества; ст. 3—39), продолжается без перерыва почти не менее живым описанием (ст. 41—45) событий, еще не происходивших, а только ожидаемых автором (см. ниже), — а именно войн, которые начнутся после смерти Епифана, и падения его царства. Все это, однако, служит только введением к замечательному эсхатологическому предсказанию в двенадцатой главе, составляющему главную цель книги. Точно так же в сне, подробно изложенном в II кн. Эзр., XI и XII, за орлом, представляющим Римскую империю, следует лев, предобещанный Мессия, который освободит избранный народ и установит вечное царствие. Переход от истории к пророчеству виден в гл. XII, 28, где предсказывается ожидаемый конец царствования Домициана, а с ним и конец мира. Другим примером подобного рода являются Сивиллины книги, III, 608—623. Почти во всех действительно апокалиптических произведениях ярко выступает эсхатологический элемент. В самом деле, развитие спекуляции относительно последних времен и упований избранного народа более чем что-либо другое было причиною возникновения и развития этого рода литературы.

Другие характерные черты А.-Л. заключаются в некоторых литературных особенностях, которые в известном размере всегда имеются налицо, а иногда выражаются очень ярко. Элемент таинственного как в содержании, так и в форме произведения характерен для всякого типичного А. Литература видений и вещих снов имеет свои никогда не отсутствующие традиции, и этот факт прекрасно иллюстрируется группою рассматриваемых здесь еврейских (или еврейско-христианских) произведений. Эти апокалиптические особенности проявляются ярче всего в употреблении фантастических фигур. Лучшей иллюстрацией могут служить фигурирующие в столь многих видениях «звери», в которых в пугающих и часто смешных образах комбинируются свойства людей, животных, птиц, пресмыкающихся или просто воображаемых существ. Насколько характеристична эта черта, можно видеть из следующего перечисления наиболее достойных упоминания мест, в которых введены эти создания; ср. Дан., VII, 1—8; VII, 3—12 (оба места имеют величайшее значение для истории апокалиптической литературы); кн. Эноха, LXXXV—ХС; славянская кн. Эноха, XII, XV, 1, XIX, 6, XLII, 1 и т. д.; II кн. Эвр., XI, 1—XII, 3, 11—32; греческий А. Баруха, II, III; еврейское "Завещание Нафтали, III; Откров., IV, 6 и сл. (ср. сирийский A. Бapyxa, LI, 11); IX, 710, 17—19; XIII, 1—18; XVII, 3, 12; Видение Гермаса, IV, 1. Некоторые появляющиеся в Ветхом Завете мифические или полумифические существа тоже играют все более и более возрастающую роль в этих книгах. Таковы, напр., «Левиафан» и «Бегемот» (кн. Эноха, LX, 7, 8; II кн. Эзр., VI, 49—52; А. Баруха, XXIX, 4), «Гог и Магог» (Сив. кн., III, 319 и сл., 512 и сл.; ср. кн. Эноха LVI, 5 и сл.; Откров., XX, 8). Как того можно ожидать, эти книги иногда пользуются также мифологией других народов (см. ниже). Апокалиптические особенности проявляются и в частом употреблении мистифицирующего символизма. Самой ясной иллюстрацией этой особенности могут служить те случаи, где употребляется «gematria» с целью затемнить мысль автора; таково таинственное имя «Таксо», Assumptio Mosis, IX, 1; таково «звериное число» 666, Откр., XIII, 18; таково, наконец, число 888 (Ίησοΰς), Сивил., 1, 326—330. Подобное же значение имеют часто встречающиеся загадочные пророчества о том времени, которое должно пройти раньше, чем наступят предсказанные события; таковы «время, времена и полувремени» Дан., XII, 7, «пятьдесят восемь времен» кн. Эноха, ХС, 5, Assumptio Mosis, VII, 1. Эта же тенденция видна и в употреблении символического языка в отношении известных лиц, вещей или событий. Таковы «рога» Дан., VII, VIII; Откров XVII и сл.; «главы» и «крылья» II кн. Эзр., ХI и сл.; «семь печатей» Откров., VI, трубы, VIII, чаша, XVI, дракон, Откров., XII, 3—17, XX, 1—3, орел, Asum. Mos., X, 8 и т. д. Как на типичные примеры более разработанных аллегорий — кроме упомянутых уже Дан., VII, VIII и II кн. Эзр., XI, XII — можно указать на тельцов и овец, кн. Эн., LXXXV и сл., на лес, вино, фонтан и кедр, А. Баруха, XXXVI и сл., на светлые и черные воды, ib., LIII и сл.; на почку и ее ветви, Hermas, Similitudines, VIII. К этому описанию литературных особенностей еврейской апокалиптики можно прибавить, что в явно эсхатологических частях она обнаруживает приемы и символизм классических мест Ветхого Завета (см. ниже). Но это применимо в такой же степени и относительно всей позднейшей еврейской и ранней христианской литературы, большинство произведений которых не принадлежит к апокалиптике в собственном смысле слова. Поэтому нельзя указанную черту считать отличительною чертою А.

Причины происхождения еврейской апокалиптики нужно искать, главным образом, в развитии некоторых очень определенных тенденций национальной литературы, частью же, как полагают некоторые исследователи, — во влиянии чужих религиозных идей и литературных образцов. Из известных нам А. самым ранним является кн. Дан. (в середине II в. до Р. Хр.); с этой книгой явно зарождается новая ветвь еврейской литературы (хотя некоторые полагают, что часть кн. Эн. древнее Дан.). Но хотя автор гл. VII—XII Дан. и был пионером и творцом в этой области, он все же не может быть назван создателем еврейского А. Почти все характерные черты его произведения можно найти в более ранней литературе еврейского народа. Еще больше, последующие произведения ни целиком, ни даже в значительной части не воспользовались материалом, доставленным этою книгою. Подобно Даниилу и вместе с ним они были продуктами времени (см. ниже). Обширная литература Эноха, возникающая вскоре после этой книги, уже сама по себе является доказательством этого. Очевидно, что материалы для этого рода произведений были уже готовы. С другой стороны, кн. Дан. наверное в значительной степени определила приемы использования и разработки этого материала апокалиптической традицией и народной эсхатологией. Ее как религиозное, так и литературное влияние было очень велико.

Ближайшим предтечею еврейской апокалиптической литературы несомненно было характерное развитие эсхатологического элемента в позднейшем еврейском пророчестве. Еврейские воззрения на последние вещи в некоторых отношениях довольно похожи на воззрения окружающих народов. Но то же самое основное верование, которое придало особый характер религиозной жизни народа и наложило печать на другие отделы его религиозной литературы, проявило свое действие и здесь. Учение об избранном народе больше всего другого повлияло на рост и развитие еврейской эсхатологии. Это же верование является господствующей идеей еврейской апокалиптики.

Упования на блестящее будущее Израиля, лелеявшиеся позднейшими пророками, находят свое наиболее полное и пылкое выражение в Пс., XL—LXVI, где будущее народа изображается в ярких красках и возвышенном стиле. «Израиль — избранный народ единого Бога, который явно и с самого начала объявил об этом. Хотя Израиль теперь презираем и попирается ногами, его славное будущее несомненно». Когда кругозор евреев постепенно расширился, они яснее увидели свое положение между народами земли и стало совершенно ясно, что им нельзя надеяться на продолжительную политическую супрематию, тогда все больше и больше выдвигалась вера в будущий век, когда восторжествуют праведность и истинная религия. В особенности в эпоху Маккавеев, под гнетом суровых преследований, эта вера и связанные с нею учения получили могущественный толчок к дальнейшему развитию. Кроме надежд, питаемых вторым Исаиею и его сотоварищами (которые были только не так красноречивы, как он) должно было непременно развиться учение о «мире будущего» (Olam ha-ba), противопоставление которого «миру настоящего» (Olam ha-seh) представляет одну из основных черт апокалиптической литературы на протяжении всей ее истории, хотя форма выражения этой противоположности — позднейшего происхождения (см., однако, кн. Эн., LXXI, 15). Таким образом, смысл всего так тщательно разработанного символизма Дан., VII, заключается в конечной антитезе между двумя следующими друг за другом царствами, «царством мира сего» и «вечным царством» святых Всевышнего (ст. 18, 27).

Чем более представлялось невероятным, чтобы Израиль когда-нибудь мог одержать верх над окружающими его народами, тем сильнее становилось предчувствие, что конечному торжеству должно предшествовать полнейшее ниспровержение существующего мирового порядка. Времени наступит внезапный конец, и его место займет новое время, вступлением в которое будет «день Господень». Этот «конец дней» (אחוית הימים‎) будет возвещен великими предзнаменованиями и катастрофами природы, «знамениями» на земле и на небесах. В высшей степени образная и таинственная фразеология выработалась и вошла в употребление для выражения этих чаяний (см., наприм., Ис., 24 и сл., 34, 4, 66, 15; Цеф., 1, 15; Зах., 14; Иоель, 3, 3 и сл. и т. д.; ср. также в Нов. Зав., Матф., ХХIV, 29 и параллельные места в синоптических Евангелиях). Эти воззрения и образы были богатым источником для апокалиптических писателей; ср., напр., Сивилл., III, 796—807; II кн. Эзр., V, 1—12, VI, 20—28; А. Баруха, ХXVII, LIII, LXX; кн. Эн., ХСI—ХСIII, С; II Эзр., ХV, 5, 20, 34 45, XVI, 1839.

День торжества Израиля должен быть днем суда для язычников. Различные фазы этой идеи — ряд кровавых войн, в которых падут притеснители Израиля, «Гог и Магог» (Иезек., 38 и сл.), суд над народами и наказание их Иеговой (Цеф., 3, 8) — все это очень характерно разработано авторами А. Л.

Идея конечного торжества Бога и Его небесных сонмов над злыми духами естественно возникла и развивалась вместе с развитием еврейской ангелологии. «Ангелы-хранители» (9—12) и наказание «павших звезд», занимающее так много места в литературе Эноха, являются только разработкой верований, которые уже успели получить ясное выражение; ср. Ис., 24, 21 и сл. (очень важное место); Второзак., 32, 8 (по-греч.); Иов, 38, 7 и т. д. Появление злого духа «Азазеля» в Лев., 16, 8 и сл. доказывает, что уже до эпохи Даниила и Эноха имена ангелов и демонов вошли в общее употребление.

Но эсхатологические учения, бывшие в ходу среди евреев в начале II века до Р. Хр., были не только связаны с судьбами народов вообще и Израиля в особенности. Так как грядущий «день Господень» рассматривался как время замены неправды правдою, то было вполне естественно и даже необходимо, что ожидаемый Страшный суд представлялся как окончательное торжество праведных над грешниками и среди сынов Израиля (Мал., 3, 1—5, 13—21, Цеф., 1, 12; Зах., 13, 8 сл.). Отсюда возникло учение о воскресении праведных израильтян, уже формулированное в Ис., 26, 19 (как показывает I контекст) и 25, 8, — учение, получившее такое огромное значение у авторов А., начиная с Дан., XII, 2 и кн. Эноха, XXII. В обоих последних местах предсказывается также воскресение по крайней мере части грешных сынов Израиля. Этот факт хорошо иллюстрирует преобладающее значение, которое приобрело индивидуальное начало, в противоположность национальному, в той теологии, представителями которой являлись эти произведения. Изображение геенны огненной, в которой будут гореть все грешники, также начинает теперь занимать видное место (кн. Эн., LXIII, 1, ХСIХ, 11, С, 9, СIII, 7 и сл.). И в этом пункте данные А. Л. были предвосхищены пророками (Исаия, 66, 24; ср. Псал., 30, 33). Со стороны литературной формы, так же как и со стороны теологии А. оказался в главном новой разработкою признанных еврейских образцов. Еврейская литература имела свои «видения» и «вещие сны», и народные верования относились к ним так же, как относились к ним окружающие народы. Влияние Быт., 40 и сл. на Дан. совершенно очевидно. Таинственные видения Иезек. и Зах. во многом были традиционными образцами позднейшей группы произведений, с которыми у них так много родственного. Интересное место в Быт., 15, 9—18 (ср. ст. 1) уже может быть названо миниатюрным А.; достойно внимания, что об этом говорится в II кн. Эзр., III, 168 и А. Баруха, IV, 4. Многие другие места могут быть рассматриваемы как переходные стадии к подлинным А. и в известной мере служили им образцами; между ними выделяются пророчества Валаама, Числ., 24, и многие предсказания в книгах пророков, в которых высокопоэтическим и часто таинственным языком изображается будущий ход истории — «день Господень» или времена Мессии. Интересно сравнить с этими пророчествами «Эклоги» Вергилия, IV, 4—47. — Некоторые из произведений, обыкновенно причисляемых к А. Л., в действительности относятся к тем же «переходным» формам; таковы, напр., главная часть Сивиллы и «Смерть Моисея», которые не представляют ничего, кроме сверхъестественных предсказаний или случаев ясновидения. Даже гл. II Даниила можно причислить к переходным формам, ибо она имеет больше сходства с более древней литературой (напр. с аллегориями Иезекиила), чем с главой VII, несмотря на их весьма схожее содержание. — Чудесные апокалиптические «звери» также имеют своих прототипов в более ранней литературе (ср. совершенно простое изображение у Ис., 6, 2, с Иезек., 1, 5 и сл.). Нужно также заметить, что включение мифологических созданий в еврейскую эсхатологию произошло раньше, чем в А. Л.; см. особенно Ис., 27, 1: «В тот день поразит Господь мечом Своим тяжелым, и большим и крепким, Левиафана, змея прямого, и Левиафана, змея извивающегося, и убьет чудовище морское». Иногда вводится в эсхатологию материал, заимствованный из чужих мифологий. Идея сотворения мира в виде яйца и описание процесса и миросотворения в славянской книге Эноха, ХХV, явно заимствованы. Вопрос, обязана ли еврейская апокалиптика своим происхождением в значительной мере влиянию иноземных литературных образцов, не может в настоящее время получить окончательное решение. Второй в. до Р. Хр. был эпохой, когда влияние окружающих народов дало возможность еврейской религии и литературе сделать значительные приобретения. Естественно напрашивается мысль, что новое приспособление старого материала и создание из него цельного произведения произошло благодаря внешнему толчку. Раньше всего стали искать этот импульс в персидских влияниях, отчасти потому, что, как известно, еврейская теология того времени действительно заимствовала некоторые персидские представления, отчасти оттого, что мифологические элементы, включенные в А. Л., носят явно вавилонский характер. Однако между идеями, обнаруживающимися в А., нет почти ни одной несомненно персидской, и неизвестно также ни одного персидского произведения такого рода, которое могло бы послужить для А. Л. образцом. Поскольку иметь в виду литературные параллели, более вероятно предположение о египетском или греческом источнике. Некоторые из обращавшихся в то время греческих (в особенности лирических) эсхатологических произведений имеют много общего с еврейской литературой «Эноха» (см. Дитерих, Nekyia, 1893, стр. 217 и сл.). В древнейшей части Кн. Сивиллы сохранились места бесспорно языческого происхождения, представляющие точное соответствие с такими произведениями, как «Смерть Моисея». Другую интересную параллель представляет одна египетская народная «хроника», написанная в эпоху Птолемеев и являющаяся изложенным таинственным языком «пророчеством post factum» с явно теологическим характером (Ваксмут, Einleitung in das Studium der Alten Geschichte, стр. 357). Но и относительно этих параллелей нужно повторить, что нет доказательств прямого заимствования их из греческого или египетского источников. Самым вероятным является, по-видимому, то объяснение происхождения еврейских А., которое видит в них характерный продукт национальной религиозной литературы, принявший свою форму под влиянием внешних условий, а именно под влиянием ужасных преследований Антиоха Епифана. Подобно другим отраслям еврейск. литературы в греческий и римский период, здесь, несомненно, заимствовался иностранный материал; но существенные черты, кажется, были вполне еврейскими как в начале, при их зарождении, так и в последующей их истории. — Одна из наиболее замечательных черт истории этой отрасли литературы — то постоянство, с которым она сохраняет собственные традиции. Фразеология, образы, приемы мышления или толкования — все переходит от одного к другому. Выше уже было приведено немало иллюстраций этого факта. Из других характеристичных примеров можно привести изображение «семи небес» (ср. Завещание патриархов, Леви, III; Восхождение Исаии, VII—X; славянская Кн. Эноха, III—XX; греческий А. Баруха, II—IХ), «семи ангелов» (ср. Кн. Эноха ХХ; Завещания патриархов, Леви, VIII; Откров., VIII, 1); относительно «стражей» έγρηγοροι (עירין‎), Дан., IV, 14, 20, ср. Кн. Эноха, I, 5, XII, 2 и сл., а также славянск. Энох, XVIII, 3; Завещание Нафтали, III; «большие звери вышли из моря» Дан., VII, 3; II Эзра, XI, 1; Откр., XIII, 1. Традиционное введение таких чудовищ для изображения ими языческих мировых держав и, последовательно, правителей привело к представлению их в виде ряда голов, рогов или крыльев и т. п. С точки зрения теологических учений можно заметить то же самое интересное перенесение материала (ср. примеры). Ясно, что подобное сохранение апокалиптической традиции обязано природе самого материала данной темы. Авторы таких видений будущего должны были известным образом обходиться с определенными вещами, лицами, событиями, временем и местом. Конец мира, например, может наступить только известным образом; после того как эта сцена была однажды описана, следующие писатели не могли отступить или противоречить прежним описаниям, не дискредитируя своих собственных произведений. Ни в какой другой области литературы так необходимо — и, конечно, так легко — опираться на традицию. Стремление казаться правдоподобными и было, главным образом, причиною того, что многие из этих памятников приписаны древним великим людям Израиля. Только в одном случае («Пастух» Гермаса) подписан собственным именем христианского автора. Несмотря на такое однообразие традиции, апокалиптические книги этой категории представляют очень значительное разнообразие. В ходе развития еврейской апокалиптической литературы могут быть рассматриваемы два господствующих мотива — интерес к будущему, специально к будущему еврейского народа, и интерес к тайнам вселенной. Два древнейших из сохранившихся апокалипсисов — Даниил и Энох — являются представителями этих двух различных видов. Даниил — это самое убежденное и патриотическое произведение из всех А. Невидимому миру в нем посвящается очень мало внимания; в нем не замечается особого интереса к распространенным мифологическим воззрениям; в нем одном из всех памятников группы нет ссылки на древнюю историю евреев. Эсхатология этой книги при всем ее необъятном значении и при всем горячем энтузиазме, с которым автор относится к ней, занимает самое незаметное место (7, 13 и сл., 27; 12, 1—3). Ангелы введены здесь только с целью отметить тот факт, что Бог и Его воинство непосредственно заинтересованы во всем, что касается евреев; все же остальное относится к пророчеству непосредственного будущего. Евреи скоро освободятся от своих притеснителей, и верующие восторжествуют. Другая книга, Эзра II, которую следует отнести к одной категории с кн. Даниила, носит, однако, совершенно иной характер. Здесь выясняется другая и более значительная черта развития. Теологический интерес выступает на первый план. Тут ставится вопрос (и дается ответ) об отношении Бога к Его народу и Его конечных намерениях по отношению к нему. Ясно выдвинуто учение о Мессии. Во всех этих отношениях апокалипсис Баруха (Сирийского) представляет точную копию Эзры II. — Книга Эноха представляет другой тип этого подразделения; она занята по преимуществу небесами и тайнами вселенной. Здесь нет недостатка и в интересе к будущему Израиля, но интерес этот играет совсем подчиненную роль. Ангелы и демоны, обитатели небес, местонахождение и судьба душ усопших принадлежат к предметам, занимающим главнейшее место. Книга составлена в действительности из соединения различных независимых друг от друга сочинений, относящихся к различным периодам; отдел национального апокалипсиса в этой книге относится к времени, близкому Даниилу. — Множество апокалипсисов, имеющих, в общем, меньшую религиозную ценность, следует по указанному пути. Самым выдающимся примером вырождения, до которого дошло это направление, является греческий апокалипсис Баруха. Обе разновидности апокалипсисов оказали глубокое влияние на народ. Такие общие им обеим доктрины, как учения о воскресении душ, о тысячелетнем царстве и о мессианском времени, завоевали прочное место в народном веровании. Детальная мифология и тайное учение литературы Эноха унаследованы евр. Мидрашимами и некоторыми христианскими памятниками. Что касается выдающихся патриотических апокалипсисов, особенно кн. Даниила и Эзры II, то вполне очевидно, что они дали в полном объеме то, что должны были дать: поддержку и новый религиозный импульс для верующих в Израиле. Более детального доказательства того влияния, которое они оказали на развитие как христианской, так и еврейской мифологии, см. в статьях, относящихся к отдельным сочинениям. — Апокалиптические произведения не были собственностью отдельной секты или школы. Их точка зрения — в общем точка зрения палестинского правоверия того типа, лучшими представителями которого являются фарисеи. Большинство из них (но, вероятно, не все) были написаны в Палестине.

От евреев произведения А. Л. перешли к христианам; и тем, и другим эти книги послужили образцом для самостоятельных произведений; еще чаще они присваивали себе целиком имевшиеся уже книги или только видоизменяли их. Прибавления к II кн. Эзры (гл. I, II, XVI, иначе названные V книгой Эзры) могут служить самой яркой иллюстрацией вышеуказанного процесса. О других примерах упомянуто ниже.

Еврейские апокалипсисы. — В следующих строках дан список главнейших представителей еврейск. апокалип. творчества. Отдельные книги рассматриваются в соответственных местах; ниже дается только их краткое описание с целью представить в каждой из них те особенности, которые должны наилучшим образом иллюстрировать историю роста этой литературы. —

1) Даниил. — Последняя часть этой книги (написанная, вероятно, в 165 году до Р. X.) является самым древним из знакомых нам еврейских А. В гл. I, III—VI мало (или вовсе нет ничего) характерного.

2) Энох. — Наиболее древняя часть написана приблизительно за 120 лет до Р. X., остальное в течение приблизительно 50 лет. Язык оригинала наверное семитический, вероятно еврейский. По большей части это типичный А. и неисчерпаемый источник характерного материала. Главнейшими выдающимися чертами книги являются ангелология, описание тайн невидимого мира, объяснение невидимых явлений, мировая история, разделенная на последовательные периоды, и учение о мессианском царстве.

3) Славянский Энох (или Кн. тайн Эноха). Написан, вероятно, в первой половине I века христианской эры. Язык оригинала, по всей вероятности, греческий. Вообще характер его приближается к более древним книгам, но находится под гораздо более сильным влиянием греческой мысли. Книга заключает некоторые философские спекуляции. Здесь заметны элементы гностицизма, особенно в очень детальном рассказе о миротворении. Отличительные черты: семь небес, тысячелетнее царство и судьба души после смерти. Эта книга целиком еврейская. Некоторые пытались усмотреть в ней христианские добавления и вставки, но без достаточного основания.

4) Вознесение Моисея. — Написано, вероятно, на еврейском яз. и около начала христианской эры, в форме не видений или снов, а предсказания будущей истории Израиля, сообщенного Моисеем Иисусу Навину. Материал более или менее апокалиптического характера заметен в гл. VII—X, с которыми можно сравнить Дан. XI, 40, XII, 13. В дошедшем до нас виде книга не полна.

5) II кн. Эзры (также IV Эзра). Семитский, очевидно еврейск., оригинал был составлен около 90 г.; во всех отношениях типичный А. теологического типа, лучшим образчиком которого он является. Учение о вещах сокровенных имеет здесь, главным образом, отношение к темам религии и веры. Характерная черта — поучение при помощи аллегорий. Влияние кн. Дан. (названа по имени в гл. XII, 11) очень заметно, особенно в сновидениях — XI, 13 (ср. знамения конца, V, 1—13; VI, 18—28; мессианск. пророчества, XII, 31 и сл.; XIII 32 и сл., 51 и сл.; XIV, 9 и сл.; общее воскресение душ и последний суд VII, 30—35; подробное описание судьбы души после смерти, VII, 78—98). Точка зрения этой книги проникнута взглядами палестинск. иудаизма (противоположность рассказу о миротворении, VII, 33—54, славянск. Энох., XXV, XXX), но автор безусловно так же оригинален, как и правоверен. Гл. I, II, XV, XVI — позднейшие добавления, очевидно, христианского происхождения.

6) Апокалипсис Баруха. — Сохранился целиком только на сирийском языке, почему называется иногда Сирийским; написан в начале II века; ряд видений в связных рассказах, поучениях, местами очень риторических. В своих главных чертах эта книга — худшая копия Эзры II, к которой она имеет также очень тесное литературное отношение, причем сходство распространяется даже на фразеологию. Выше упомянутые как характерные для Эзры черты имеются и здесь. Приложенное письмо, LXXVII—LXXXVII, ничего апокалиптического не содержит.

7) Греческая книга Баруха. — Греческий текст впервые опубликован в 1847 г.; сокращ. славянск. список известен с 1886 г. Произведение относится к последней части II века. Оригинал еврейский, но содержит теперь христианские добавления. Типичный образчик вырождения А. типа Эноха. Ангел водит Баруха по пяти (первоначально 7?) небесам, где он видит странные вещи, рассказ о которых обнаруживает скорее комические, чем захватывающие черты. Почти ничего не сказано о будущем, и религиозный элемент, обыкновенно столь выступающий в памятниках А. Л., почти вполне отсутствует. Здесь видна зависимость как от славянского Эноха, так и от первоначального А. Баруха.

8) Оракулы Сивиллы (кн. III—V). — Еврейское подражание образцам языческих оракулов. Гипотеза об очень ранних христианских добавлениях не имеет достаточного основания. Вполне еврейские части относятся к периоду от 140 г. до Р. Хр. до приблизительно 80 г. христианской эры. Оракулы стоят вполне в стороне от круга характерных для А.-Л. традиций; отчасти они дают яркий пример родственного класса пророчески-эсхатологических писаний. Так, кн. III, содержащая места, напоминающие настоящие А., — пророчества о последовательных царствах, которые будут господствовать над евреями, страдания, странствования по различным странам, знамения конца мира, день суда, грядущее блаженство (строки 71—99; 167—198; 295—561; 608—623; 767—806). Ср. сходные места в Иоеле, Зах., 25. Малах., Ис., 24 и сл.

9) Завещание 12-ти патриархов. — По всей вероятности, произведение I века христианской эры и первоначально написано по-еврейски; главным образом, агадический Мидраш, соединенный с некоторыми пророческими предсказаниями. Единственные апокалиптические части находятся в завещаниях Леви и Нафтали. У Леви описаны два видения, семь небес, II—V, семь ангелов, VIII. См. также XVIII, предсказание мессианской эры. У Нафтали V, VI (еврейск. текст, II—VI) рассказано о двух сновидениях, которые носят несколько апокалиптический характер. Вся книга в дошедшей до нас форме издана христианами.

10) Жизнь Адама и Евы (или, в другой редакции, А. Моисея). — Предполагается, что первоначальный язык — еврейский; содержит некоторые христианские добавления. Эта книга едва ли имеет что-либо апокалиптическое в тесном смысле слова, за исключением А. Моисея, XIII, пророчества о воскресении и будущем блаженстве рая (ср. кн. Дан., 12, 1,) и фантастических видений Моисея, XXXIII—XLII; ср. также Жизнь Адама и Евы, XXV—XXVIII; см. Адамова книга. — Остается упомянуть еще о следующих: Книга Юбилеев. — Иногда включается в эту литературу. Синкелл (изд. Диндорфа, I, 5) называет ее А. Моисея. Здесь заявляется, что книга была дана ангелами Моисею на горе Синае, но характер содержания ее очень далек от того, что бы быть апокалипсисом. — Вознесение Исаии или Видение Исаии. Краткий апокалипсис, найденный вместе с более древним еврейским «Мученичеством Исаии», в состав которого он входит (гл. VI—XI); также существует в отдельном издании. Это, тем не менее, христианское произведение. Теория о еврейском ядре едва ли выдерживает критику. — Апокалипсис Авраама; настоящий апокалипсис II столетия; по-видимому, еврейский с христианскими добавлениями; сохранился только в славянской версии. — Апокалипсисы Илии и Цефании — коптский фрагмент, изд. Штейндорфом, 1899. Оба, вероятно, первоначально евр., но переделаны христианами. — Ап. Моисея и Эзры (изд. Тишендорфом, «Apocalypses Apocryphae», 1866); христ. произведения. — А. Седраха — позднейшее произведение; находится под влиянием А., изд. Тишендорфом, а также Эзры II, изд. Джэмсом (Ар. anecdota 1893, 127—137). Ап. Адама — греческий фрагмент, списанный Джэмсом, 138—145. — Завещание Авраама и Завещание Авраама, Исаака и Якова были переведены в выдержках Джэмсом и Барнесом, Texts and studies, II, 2, 1892; Все эти произведения содержат некоторый а-ческий материал, вероятно, еврейский. Частичное изложение некоторых характерных средневековых A. см. Bousset, Antichrist, стр. 72—78. Из первых христ. сочинений этого класса наиболее важным для истории евр. А. Л. являются Откровение Нового завета и «Пастух» Гермаса; см. также Апокрифы, Эсхатология и литературу об отдельных А. — Ср.: Наиболее важными книгами и статьями по данному вопросу являются следующие: Hilgenfeld, Die jüdische Apokalyptik, 1857; его же, Messias judaeorum, 1869; Smend, в Stades Zeitschrift, 1885, V, 222—250, Gunkel, Schöpfung und Chaos, 1895; Bousset, Der Antichrist, английский перевод Kenne, 1896; его же, Offenbarung Johannis, 1896, стр. 1—11, и экскурс, passim; Schürer, Geschichte, III, 1898, стр. 181 и сл.; Milton Sterry, Biblical Apocalyptics, New York, 1898; Wellhausen, Skizzen und Vorarbeiten, 1899, VI, 215—249; Kautzsch, Die Apokryphen und Pseudepigraphen des Alten Testaments, 1899; E. H. Charles, Book of Enoch, 1893, его же, Secrets of Enoch, 1896; его же, Apocalypse of Baruch, 1896; его же, Hebrew, Jewish and Christian eschatology, 1899. [J. E., I, 669—676].

2.