Н. Страховъ. Борьба съ Западомъ въ нашей литературѣ. Книжка третья
С.-Петербургъ. Типографія бр. Пантелеевыхъ. Верейская, 16. 1896
Д. Щегловъ. — Исторія соціальныхъ системъ отъ древности до нашихъ дней. Т. I. Критическое обозрѣніе соціальныхъ ученій Платона, Т. Мора, Кампанеллы, Гаррингтона, Морелли, Мабли, Бриссо, Сенъ-Симона, Сенъ-Симонистовъ и Р. Оуэна. Спб. 1870 — т. II. Критическое обозрѣніе соціальныхъ ученій Фурье, Кабе, Л. Блана, Лямене, П. Леру, Бюше, Отта, Ог. Конта и Литтре. Спб. 1889.
Побужденія и намѣренія, въ силу которыхъ написана эта книга, безъ сомнѣнія заслуживаютъ величайшаго сочувствія. Авторъ былъ возмущенъ и испуганъ тою «умственною смутою» (его выраженіе), которая зародилась у насъ и породила столько бѣдъ и зла въ прошлое царствованіе, которая, конечно, продолжаетъ и теперь существовать и дѣйствовать, и можетъ, послѣ временнаго ослабленія, снова усилиться. Авторъ постарался вникнуть въ причины этого печальнаго явленія и рѣшился, по мѣрѣ своихъ силъ, противодѣйствовать ему.
Нельзя не отдать справедливости глубокому патріотическому чувству, которымъ руководился авторъ, и не признать правильности его указаній на наши бѣдствія и на обязанности, которыхъ мы не исполняемъ. Въ предисловіи ко второму тому онъ говоритъ:
«Произошла умственная смута, какъ начало, какъ корень зла; а затѣмъ смута политическая, какъ послѣдствіе ея;… произошли событія, которыя составили нѣсколько такихъ мрачныхъ страницъ нашей исторіи, какихъ было немного и въ наиболѣе печальные періоды ея. И, независимо отъ того траура, который вся Россія носила на виду у всей Европы, на виду у исторіи, сколько семействъ носили свой особенный, частный трауръ, если не на одеждѣ, то въ сердцѣ! Сколько отцовъ и матерей выплакали глаза, оплакивая погибель дѣтей! А затѣмъ, сколько злораднаго торжества имѣли наши враги, какъ внѣшніе, такъ и внутренніе, какъ явные, такъ и тайные, и насколько всѣ эти событія прибавили имъ самоувѣренности и энергіи въ стремленіи съ задачамъ, враждебнымъ русскому народу и русскому государству! — И такое положеніе дѣлъ продолжается уже многіе годы».
"Очевидно, что нашъ политическій организмъ находится въ состояніи болѣзни, и притомъ болѣзни острой и серіозной. Болѣзнь нужно лѣчить. Но, чтобы лѣченіе было успѣшно, ему должно предшествовать изслѣдованіе болѣзни, изысканіе причинъ ея, потому что только sublata causa tollitur effectus. У насъ какъ-будто этого не понимаютъ. Иностранцевъ наша болѣзнь занимаетъ; они не могутъ съ перваго раза понять: какимъ это образомъ въ организмѣ молодомъ, крѣпкомъ и здоровомъ, вдругъ начались столь серіозные симптомы болѣзни? И заграницей рядъ изслѣдованій о нашей болѣзни давно начался и до сихъ поръ продолжается. А намъ самимъ какъ-будто до этого никакого дѣла нѣтъ; какъ-будто это не насъ касается. Произойдетъ какой-нибудь особенный случай, въ родѣ подкопа, взрыва и т. и., и мы не прочь потолковать о немъ въ продолженіе двухъ дней, двухъ недѣль, или двухъ мѣсяцевъ, смотря до важности случая; а лотомъ опять совсѣмъ забываемъ о немъ, какъ будто-бы онъ представлялъ что-то въ родѣ аэролита, неожиданно прилетѣвшаго изъ другой области небеснаго пространства ".
«У многихъ есть даже наклонность замять дѣло, или смотрѣть на него сквозь розовыя очки: говорятъ, что это ничего, пустяки, дѣло случайное, временное, которое само собой пройдетъ, что оно уже и проходитъ; не надобно только придавать ему большаго значенія, не надобно преувеличивать. Эти пріятныя рѣчи пріятно было бы и слушать. Но они какъ-будто не ладятъ съ фактами. Первыми представителями политической смуты были изгои, люди, выброшенные жизнью изъ ихъ колеи, а послѣдними (т. е. въ 1887 г.) совсѣмъ не изгои, а юношество, идущее своею нормальною дорогою, юношество, или находящееся въ школѣ, или только-что покинувшее ее съ полнымъ запасомъ свѣдѣній, сообщаемыхъ школою и съ надлежащими удостовѣреніями въ видѣ дипломовъ и аттестатовъ, и притомъ юношество, принадлежащее къ самимъ разнообразнымъ спеціальностямъ». (Т. II, стр. XIII, XIV).
Вѣрность этой картины несомнѣнна; если же таково положеніе дѣла, то совершенно понятно то горячее воодушевленіе, съ которымъ авторъ указываетъ на обязанности, вытекающія отсюда для всякаго сознающаго свои силы.
«Какъ же быть?» говоритъ онъ. «Не покориться же злу, не признать же власть Аримана, не смотрѣть же, сложа руки, на человѣческія жертвы, которыми чтятъ Молоха какіе-то его поклонники». «Противодѣйствіе злу», замѣчаетъ авторъ, «есть одна изъ самыхъ священныхъ обязанностей человѣка и гражданина». «Считая современное положеніе весьма серіознымъ не только для настоящаго, но и для будущаго, мы готовы повторить слова, сказанныя при другихъ обстоятельствахъ, также очень серіозныхъ: „вооружайтесь всѣ, вооружайся всякъ“! Сторонники царства тьмы берутъ только многолюдствомъ, — но не въ многолюдствѣ Богъ, а въ правдѣ Богъ; въ преданности дѣлу и въ единеніи сила. Одинъ преданный дѣлу человѣкъ принесетъ ему больше пользы, чѣмъ десять, которые готовы служить и нашимъ и вашимъ». (Т. II, стр. XXIII).
Таковы чувства и мысли, которыми былъ одушевленъ авторъ. Уже давно, двадцать пять лѣтъ тому назадъ, онъ рѣшился вооружиться противъ зла и для этого задумалъ написать ту книгу, которая передъ нами.
Источникомъ всего зла, какъ мы видѣли, онъ считаетъ «умственную смуту», превратныя понятія, заблужденія, распространившіяся въ это время; между заблужденіями главную роль онъ приписываетъ соціалистическимъ ученіямъ, проникшимъ къ намъ съ Запада и отвергавшимъ собственность, семейство и религію. Поэтому, для исцѣленія нашей болѣзни, нужно было написать критику «соціальныхъ системъ», показать ихъ внутреннюю несостоятельность и такимъ образомъ отрезвить умы, разрушить увлеченіе. Вотъ задача, которую взялъ на себя авторъ, и на которую потратилъ не мало труда и времени.
Конечно, на такую постановку вопроса можно сдѣлать нѣкоторыя возраженія. Хотя подобныя отрицательныя задачи очень важны и полезны, но наибольшей пользы, наилучшаго оздоровленія слѣдуетъ ожидать не отъ нихъ, а отъ задачъ положительныхъ, отъ укрѣпленія и развитія здравыхъ политико-экономическихъ и другихъ ученій. Увлеченіе соціализмомъ зависѣло у насъ не просто отъ его соблазнительныхъ софизмовъ и обѣщаній, а было усилено другими умственными вліяніями и разными обстоятельствами внутреннихъ перемѣнъ, черезъ которыя проходила Россія. И вообще, главное наше зло есть удивительная умственная зыбкость и пустота, отсутствіе въ нашей интеллигенціи твердыхъ основъ религіозныхъ и общественныхъ, при которыхъ невозможны были бы такія быстрыя и горячешныя увлеченія.
Но, при всѣхъ этихъ ограниченіяхъ, на которыя, впрочемъ, есть указанія у самого автора, книгу его слѣдуетъ, однако, признать совершенно нужною и своевременною, и составленіе ея поставить ему въ гражданскую заслугу. Онъ со своей стороны усердно потрудился для разсѣянія очень вредныхъ заблужденій. Занимаясь спеціально политическою экономіею, онъ взялъ себѣ эту въ высшей степени поучительную тему и, въ точномъ смыслѣ этого слова, пополнилъ важный пробѣлъ въ нашей литературѣ. Впрочемъ, это обширное изслѣдованіе едва-ли имѣетъ себѣ подобное и въ другихъ литературахъ. Ученые экономисты обыкновенно пренебрежительно смотрятъ на соціализмъ и не изучаютъ его подробно. Встрѣчаются подробныя сочиненія, но посвященныя только отдѣльнымъ системамъ и обыкновенно писанныя съ одностороннимъ пристрастіемъ съ предмету; у нашего же автора мы имѣемъ, можно сказать, рядъ монографій, въ которыхъ цѣлый рядъ системъ обсуждается обстоятельно и съ одной и той же точки зрѣнія, чисто научной.
Заглавіе книги очень точно выражаетъ ея содержаніе- Это не есть исторія соціализма, какъ особаго явленія, развивающагося и видоизмѣняющагося съ теченіемъ времени. Когда авторъ кончитъ свой трудъ, можетъ быть, онъ дастъ намъ очеркъ подобной исторіи, въ которомъ подведетъ разсмотрѣнныя явленія подъ строгія научныя понятія. Теперь же, послѣ краткаго вступленія, онъ прямо излагаетъ исторію отдѣльныхъ системъ въ хронологическомъ порядкѣ. Системы эти указаны въ самомъ заглавіи двухъ вышедшихъ томовъ.
Наиболѣе важныя системы, именно системы Платона, Томаса Мора, Сенъ-Симона, Оуэна, Фурье, Кабе, Луи Блана, изучаются здѣсь со всею обстоятельностію, какой только можно пожелать. Не только ученіе каждаго изъ названныхъ дѣятелей излагается во всѣхъ существенныхъ чертахъ, но разсматривается его біографія, перечисляются послѣдователи, разсказывается исторія попытокъ осуществить теорію на практикѣ, приводятся сужденія о теоріи, высказанныя учеными и публицистами, и, наконецъ, по возможности полная библіографія. Но и это еще не все: въ приложеніяхъ авторъ помѣстилъ изслѣдованія объ отдѣльныхъ пунктахъ, выдержки характерныхъ мѣстъ изъ сочиненій соціалистовъ, или изъ ихъ критиковъ и т. д, Притомъ, повсюду изложеніе сопровождается критикою, или принципіальною, или историческою, историко-литературною, филологическою, всякою, какой требуетъ дѣло. Такимъ образомъ вышла книга и необыкновенно занимательная по предметамъ, и содержащая очень много новаго, свѣжаго, такого, чего нельзя найти въ другихъ книгахъ.
Очень понятно, что, задавшись такимъ широкимъ планомъ и пустившись въ пути, мало проторенные или вовсе не проторенные, авторъ не избѣгъ несовершенствъ, нѣкоторыхъ пропусковъ, недосмотровъ и т. п. Кромѣ того, есть неудачныя мѣста въ отступленіяхъ, которыхъ много въ этой книгѣ. По умѣренности ихъ объема нельзя ихъ поставить ей въ упрекъ, и притомъ они вытекаютъ изъ самой цѣли книги, именно относятся къ положенію дѣлъ въ нашей литературѣ, публицистикѣ, учебныхъ заведеніяхъ, вообще съ умственному и нравственному состоянію Россіи. Но тутъ автору пришлось касаться очень разнообразныхъ сферъ и именъ, и онъ часто дѣлаетъ это уже вовсе безъ ученыхъ пріемовъ, съ легкостію и рѣзкостію, которую, во многихъ случаяхъ, можетъ быть, и можно оправдать, но которая въ самой книгѣ не оправдывается. Возьмемъ такое мѣсто:
«Костомаровъ подвергъ истинному поруганію все, что въ русской исторіи имѣетъ неоспоримое право на уваженіе истинно русскихъ людей, — начиная съ первыхъ князей, которые для него только разбойники и грабители. Владиміръ Мономахъ, Василько, Андрей Боголюбскій — это люди своекорыстные, жестокіе, способные на гнусное злодѣяніе. Дмитрій Донской — трусь, человѣкъ неблагородный; Пожарскій, Мининъ, Скопинъ-Шуйскій — лица двусмысленныя, своекорыстныя, лживыя и т. п. Самопожертвованіе Сусанина — миѳъ, т. е. фактъ, никогда не существовавшій. И эти дѣтски-легкомысленныя характеристики, эти противо-научныя положенія не встрѣтили отпора не только въ массѣ читателей, въ толпѣ, но и въ тѣхъ, которые по праву могутъ считать себя представителями такъ-называемой интеллигенціи, въ руководителяхъ періодическихъ органовъ литературы. Кромѣ Погодина, которой много раньше и неоднократно былъ осмѣянъ и ославленъ, какъ человѣкъ отсталый, обскурантъ и квасной патріотъ, никто изъ представителей печати не возвысилъ голоса въ защиту славной памяти печальниковъ, защитниковъ и освободителей Русской земли» и пр. (Т. II, стр. 569),
Отзывъ этотъ, будучи довольно справедливымъ, имѣетъ однако очень неправильный видъ. Очевидно, сила его въ томъ, что Костомаровъ, по убѣжденію автора, дѣлалъ «дѣтски-легкомысленныя характеристики» и выставлялъ «противо-научныя положенія»; но авторъ, къ сожалѣнію, ничѣмъ этого не доказываетъ. Можно подумать, что, по его мнѣнію, все, несогласное съ чувствомъ патріотовъ, уже поэтому непремѣнно есть противо-научное. Очевидно, нельзя брать дѣла съ этой стороны, начинать прямо съ обвиненій, на которыя подсудимый можетъ апеллировать къ высшей инстанціи, — къ исторической правдѣ и къ безпристрастію. Вообще, Костомаровъ у насъ такой извѣстный писатель, что характеристика его одними грѣхами противъ патріотизма — черезъ чуръ легка и мало убѣдительна для большинства читателей, хотя бы съ нею и были согласны люди, основательно знакомые съ русскою исторіею.
Точно такъ, слишкомъ рѣзво сказано, что никто не возражалъ Костомарову; кой-какія возраженія были, и можно упрекнуть автора, что онъ забылъ книгу И. Забѣлина «Мининъ и Пожарскій» (Москва, 1883), книгу превосходную и по знанію дѣла, и по глубокому пониманію лицъ и событій, и даже по мастерству изложенія. Такія книги показываютъ намъ, что наука Русской Исторіи, славу Богу, у насъ стоитъ крѣпко и подымается высоко, что намъ не слѣдуетъ до конца огорчаться многочисленными и несостоятельными произведеніями Костомарова, бы они ни раздражали наше патріотическое чувство.
И все-таки, говоря вообще, нужно сказать, что нашъ авторъ правъ; публика, безъ сомнѣнія, со сластью поглащала книги Костомарова; она вбирала въ себя его неосновательныя мнѣнія и не обращала вниманія на возраженія, да и возраженій было черезъ чуръ маю. Авторъ справедливо указалъ на очень грустное явленіе въ нашемъ умственномъ мірѣ.
Мы могли бы сдѣлать много другихъ замѣчаній въ этомъ родѣ. Авторъ, руководясь наилучшими чувствами и не ошибаясь въ главныхъ чертахъ, говоритъ о нашей литературѣ и публицистикѣ часто слишкомъ горячо и поверхностно. Въ его рѣчахъ тутъ слышится презрѣніе; понятно, что, въ силу этого презрѣнія, онъ не изучалъ внимательно предмета.
Такъ какъ соціализмъ касается самыхъ различныхъ сторонъ человѣческой жизни, религіи, политики, нравственности, гигіены, и т. д., то нашъ авторъ, слѣдуя за своимъ предметомъ, вдавался въ очень различныя области, и тутъ можно у него отыскать кой-какіе недочеты. Напримѣръ, полемизируя противъ Фурье и объясняя, почему трудъ вообще бываетъ тяжелъ, онъ говоритъ:
«Это основано на непреложномъ физіологическомъ законѣ; трудъ сопровождается разрушеніемъ тканей, изъ которыхъ состоитъ организмъ человѣческій; ткань распадается на элементы, и элементы эти затрудняютъ дѣятельность мышцъ, отчасти ослабляютъ ее, отчасти имѣютъ даже тотъ результатъ, что она сопровождается непріятнымъ, болѣзненнымъ ощущеніемъ. И тутъ никакія страсти, ни папильонна, ни кабалиста[1] не помогутъ» (т. II, стр. 122, 123).
Тутъ много неточнаго и неправильно выраженнаго. Всякое жизненное явленіе, безъ исключенія, сопровождается разрушеніемъ тканей, такъ что Клодъ Бернаръ даже выразилъ это въ очень парадоксальномъ изреченіи: la vie c’est la mort. И всякое жизненное отправленіе бываетъ пріятно, но всякое дѣлается тяжелымъ и даже мучительнымъ, какъ скоро перейдена извѣстная мѣра. Тяжесть же «рабочаго труда», если онъ иногда и не бываетъ тяжелъ физически, состоитъ въ принужденіи, однообразіи, лишеніи свободы, дурной обстановкѣ, и т. п. Однако же, всѣ подобныя недосмотры и недочеты разбираемой книги, во-первыхъ, незначительны, во-вторыхъ, не относятся прямо къ существенному предмету книги, то-есть къ изложенію соціальныхъ системъ и ихъ исторіи. Въ отношеніи къ этому изложенію за авторомъ нужно признать большія заслуги. Всѣ толкуютъ о соціалистахъ, многіе ихъ бранятъ, но никто не изучаетъ внимательно и безпристрастно. Взявшись за такое изученіе и въ продолженіе многихъ лѣтъ обдумывая соціальныя системы и собирая объ нихъ свѣдѣнія, авторъ успѣлъ правильно понять ихъ истинный духъ и представилъ каждую въ наиболѣе характерныхъ ея чертахъ. Въ силу этого онъ исправляетъ многія поспѣшныя заявленія другихъ ученыхъ и опровергаетъ ходячія мнѣнія и предразсудки. Вообще, во всѣхъ своихъ частяхъ эта книга представляетъ самостоятельность и отчетливость; это не компиляція, а дѣйствительное изслѣдованіе, отвѣчающее на главные вопросы о предметѣ. Можно смѣло сказать, что, напримѣръ, дѣятельность Оуэна изложена здѣсь такъ вѣрно и полно, что другаго подобнаго изложенія нѣтъ ни въ одной литературѣ. Есть конечно главы и не столь удачныя; можно сдѣлать нѣкоторые упреки главѣ о Платонѣ, а также изложеніямъ ученій Фурье и Конта. «Республика» Платона разсматривается преимущественно съ политической и экономической стороны, почему недовольно оцѣнена связь этой системы съ философскимъ ученіемъ Платона. Нельзя согласиться съ такимъ изложеніемъ: "Платонъ смотритъ на женщину, какъ на вещь, посредствомъ которой государство награждаетъ своихъ слугъ и вмѣстѣ съ тѣмъ производить здоровыхъ дѣтей сообразно со своими видами; на ея волю, чувства не обращается никакого вниманія* (т. I, стр. 30). Нельзя этого сказать, Платонъ, согласно съ Сократомъ, признавалъ у мужчинъ и женщинъ равныя способности къ добродѣтелямъ, и въ «Республикѣ» женщины класса правителей и воиновъ получали то же воспитаніе и участіе въ дѣлахъ, какое имѣла мужчины; если же союзы опредѣлялись начальствующими, то тутъ было одинаковое принужденіе какъ одного, такъ и другаго пола.
Главы о Фурье и объ Ог. Контѣ показались намъ слишкомъ рѣзкими, хотя невѣрными мы ихъ назвать не можемъ. Онѣ лишь односторонни, именно, мало разъясняютъ, въ чемъ состояла привлекательность разбираемыхъ ученій; а привлекательность, очевидно, была сильная, если эти ученія производили такое обширное вліяніе и набирали приверженцевъ также между людьми умными и учеными. Впрочемъ, Фурье и Контъ вообще принадлежатъ къ загадочнымъ явленіямъ, которыя столько же привлекаютъ однихъ, сколько отталкиваютъ другихъ. Напримѣръ, Ренанъ отзывается о Контѣ съ неменьшимъ презрѣніемъ, чѣмъ г. Щегловъ.
Но, вообще говоря, нашего автора нельзя никакъ назвать пристрастнымъ. Онъ не принадлежитъ къ людямъ, которые задаются цѣлью только порочить соціалистовъ, и о которыхъ онъ разсказываетъ въ одномъ мѣстѣ своей «Исторіи».
«Сюдръ», пишетъ онъ, «былъ не единственный человѣкъ, старавшійся приписывать всѣмъ соціалистамъ безъ разбора всякаго рода гнусности. Въ то время[2], въ улицѣ Пуатье составилось негласное общество борьбы съ соціализмомъ, которое образовало значительный фондъ для этой цѣли, издавало въ громадномъ количествѣ брошюры и распространяло ихъ въ народныхъ массахъ. Въ брошюрахъ этихъ на истину не очень много обращалось вниманія; находили, что съ соціализмомъ можно бороться и ложью». (Т. II, стр. 431).
Нашъ авторъ, напротивъ, обращаетъ строгое вниманіе на истину. За личныя свойства онъ однихъ осуждаетъ, но другихъ ставитъ высоко, напримѣръ, Оуэна, Кабе, Лямене; въ каждомъ ученіи онъ старательно отдѣляетъ вѣрныя и полезныя мысли отъ фантазій и софизмовъ; анализируя заблужденія, онъ доходитъ до ихъ корня, и старательно опровергаетъ исходные пункты. Нѣкоторыя изъ этихъ опроверженій замѣчательны по строгости въ различеніи понятій, по ясности и твердости выводовъ. Таково опроверженіе Кабе по вопросу о частной собственности и о свободѣ занятій (т. II, 313—353), опроверженіе Бюше по вопросу о наслѣдованіи имущества (т. II, стр. 758—764), и многія подобныя мѣста.
Такимъ образомъ, предметъ проясняется для читателя во всѣхъ своихъ главныхъ чертахъ. Мы видимъ, какъ увлеченія соціалистовъ зарождались въ силу ихъ личныхъ свойствъ и занятій и развивались, не будучи сдерживаемы основательными познаніями, которыхъ обыкновенно недоставало авторамъ системъ. Мы видимъ, какъ на практикѣ имѣли успѣхъ только личныя усилія, самоотверженность и благожелательность реформаторовъ, или же порядки, въ которыхъ они опирались на здравыя начала, и какъ быстро рушились всякія предпріятія, гдѣ въ основу полагался какой-нибудь фантастическій принципъ. Теоретическая критика, такимъ образомъ, подтверждается опытомъ, экспериментальною провѣркою.
Полнота и отчетливость этой картины всего лучше обнаруживается, если ее сравнить съ обыкновенными толками о соціализмѣ. Авторъ указываетъ не мало ошибокъ въ отзывахъ даже извѣстнѣйшихъ французскихъ, нѣмецкихъ и англійскихъ ученыхъ. Въ нашей литературѣ о соціалистахъ большею частію отзывались очень благосклонно, но, къ несчастію, безъ всякой основательноcти. Г. Щегловъ приводитъ выдержки или дѣлаетъ полные анализы статей разныхъ нашихъ авторовъ, писавшихъ о соціализмѣ, напр. Добролюбова, Чернышевскаго. Большею частію нельзя не изумляться странности этихъ писаній: въ нихъ господствуетъ произволъ безъ всякой оглядки, и совершаются самыя вопіющія отступленія отъ истины.
Вообще, вездѣ, гдѣ авторъ обращается къ явленіямъ нашей литературы, касающимся соціальныхъ ученій, нельзя не стать на его сторону, несмотря на нѣкоторыя его чрезмѣрныя рѣзкости и недосмотры. Впрочемъ, онъ умѣетъ полемизировать и сдержанно, и въ этихъ случаяхъ достигаетъ замѣчательной строгости мысли и неопровержимости выводовъ. Какъ на примѣры такой полемики укажемъ на истинно-блестящую его статью въ защиту своей книги (Отвѣтъ г. Ю. Я., въ началѣ II тома стр. I—XXVII), а также на статью противъ г. Вырубова по вопросу: Обратился ли Литтре къ вѣрѣ въ послѣдній годъ жизни? (тамъ-же, стр. 892—905).
Прибавимъ, наконецъ, что общіе принципы, которыхъ держится авторъ, то направленіе и духъ, которыми проникнута его книга, отличаются не только совершенною чистотою, но даже большою, суровою строгостью. Онъ крѣпко стоитъ за религію, справедливость, преклоненіе передъ долгомъ, чистые нравы, неуклонную правдивость и отвѣтственность передъ собою и передъ отечествомъ. Мы знаемъ, что не только для соціалистовъ, но и вообще для юристовъ, политико-экономовъ и публицистовъ нравственныя начала часто стоятъ на второмъ планѣ; у нашего автора они стоятъ на первомъ. Требованія его очень высоки, и онъ не расположенъ ими поступаться. Эта строгость вовлекаетъ его иногда въ поспѣшныя сужденія и осужденія, но она же побуждаетъ насъ не ставить ихъ ему въ упрекъ; а тамъ, гдѣ его сужденія не поспѣшны, то-есть во всей главной массѣ книги, эта строгость даетъ его взглядамъ и выводамъ высоту и твердость, такъ какъ тутъ мысль восходитъ на высшія точки зрѣнія.
Что касается до главной заповѣди, любви въ ближнему, то авторъ, конечно, исповѣдуетъ ее вполнѣ. Людскія страданія, часто возбуждающія мало вниманія политиковъ и политико-экономовъ, постоянно въ виду у нашего автора, и онъ тщательно разбираетъ соціалистическія указанія на бѣдствія низшихъ классовъ и рабочихъ, и старается, отвергая фантазіи, иногда безнравстепныя и сумазбродныя, показать нѣкоторые здравые и разумные пути, которыми нужно идти въ борьбѣ съ этими бѣдствіями. Соціализмъ, вообще говоря, есть признакъ глубокой болѣзни, поразившей европейскія государства; вотъ почему изученіе соціализма имѣетъ и величайшій практическій интересъ. Еще въ 1870 году г. Щегловъ писалъ: «Нѣкоторые признаки бури показываются уже и теперь; о коалиціяхъ рабочихъ слышно чаще и чаще; политическая борьба партій во Франціи, въ Англіи, въ Германіи и даже Испаніи усиливается; въ Англіи является феніанизмъ, какъ протестъ противъ политическаго и экономическаго порабощенія Ирландіи и т. п. И въ самые послѣдніе годы Европа увидѣла небывалое зрѣлище — международные съѣзды рабочихъ, которые открыто требуютъ измѣненія современныхъ экономическихъ условій западной Европы. Очевидно, что, рано или поздно, западная Европа должна будетъ вести серіозные счеты съ своими пролетаріями и съ литературными представителями ихъ — соціалистами. И, какъ правительства, такъ и ученые западной Европы должны обратить болѣе серіозное вниманіе на то, что есть справедливаго и несправедливаго въ ученіяхъ и требованіяхъ соціалистовъ. Вопросъ о пролетаріатѣ составляетъ для всякой страны вопросъ жизни, вопросъ свободы и прогресса» (Т. I стр. XXIX).
Въ настоящую минуту это предсказаніе можно повторить еще съ большею увѣренностью, чѣмъ двадцать лѣтъ назадъ.
Мы, русскіе, находимся, конечно, въ другомъ положеніи, и г. Щегловъ не разъ указываетъ на то, что у насъ не было еще причинъ къ развитію соціализма. Но, примкнувши съ Европѣ, мы, волей-неволей, принуждены переносить похмѣлье на чужомъ пиру. У насъ явились, являются и будутъ являться поклонники, обыкновенно восторженные и безтолковые, европейскихъ теорій; должна быть у насъ и книга, безпристрастно и основательно изучающая эти теоріи. Г. Щегловъ усердно и, вообще говоря, превосходно исполнилъ долгъ, который непремѣнно слѣдовало исполнить нашимъ мыслящимъ людямъ и ученымъ. Нужно отъ души пожелать, чтобы онъ довелъ свои трудъ до конца и далъ намъ такую же обстоятельную и основательную критику Прудона, Маркса, Лассаля, коллективистовъ, — вообще всѣхъ явленій соціализма до послѣдняго времени.
Книга г. Щеглова, по своей серіозности, а главное, по своему рѣзкому противорѣчію инымъ ходячимъ воззрѣніямъ, у насъ мало распространена и извѣстна. Но надѣемся, она мало-по-малу пробьетъ себѣ дорогу, такъ какъ это книга очень важная, очень полезная и надобная, незамѣнимая другими книгами, притомъ рѣдкая по занимательности своего содержанія и прекрасно написанная, то-есть повсюду непрерывно оживленная мыслью и интересомъ съ излагаемому предмету.
15 февр. 1890.