ДУЭЛЬ.
правитьУ Артура Пирони была маленькая слабость — къ сливочному мороженому, и, будь онъ королемъ, пожалуй, въ одинъ прекрасный день онъ отдалъ бы все свое королевство за порцію желтаго мороженаго. Шесть разъ въ недѣлю онъ доставлялъ себѣ наслажденіе вкушать это чудное лакомство; но, надо сказать, что удовольствіе это онъ зарабатывалъ въ потѣ лица. Отецъ выдавалъ ему каждое утро деньги на четыре поѣздки въ трамваѣ, отъ площади Санъ-Мартино, гдѣ они жили, до гимназіи Джіоберти, находившейся очень далеко отъ ихъ дома; но маленькій обжора шелъ въ гимназію и назадъ къ обѣду пѣшкомъ, или вѣрнѣе, бѣжалъ, какъ страусъ; вечеромъ тоже возвращался домой галопомъ, задыхаясь отъ усталости, такъ какъ, несмотря на свою живость, былъ очень слабаго сложенія. Онъ ѣздилъ на трамваѣ только послѣ обѣда; но на полдорогѣ останавливался, бѣжалъ въ кофейню и покупалъ на сдѣланныя сбереженія порцію мороженнаго канареечнаго цвѣта. Въ это время въ кофейнѣ обыкновенно никого не было; онъ садился въ первой же комнаткѣ, у входа въ бильярдную залу, и заказывалъ мороженое такимъ тономъ, какъ будто хотѣлъ сказать: живѣй! живѣй! Опорожнивъ блюдечко въ одну минуту и тщательно облизавъ ложечку, онъ бросался вонъ изъ кофейни, какъ человѣкъ, не заплатившій денегъ. Но, пока онъ уписывалъ мороженое, у него былъ такой блаженный видъ, что даже прислуга смотрѣла на него съ наслажденіемъ, какъ смотрятъ на голоднаго, когда онъ ѣстъ; иногда въ комнату входила хозяйка и тоже съ улыбкой глядѣла на красиваго, бѣлокураго мальчика.
Однажды, въ началѣ апрѣля, садясь на свое обычное мѣсто, Артуръ услыхалъ голоса игравшихъ въ бильярдной залѣ; кто-то изъ нихъ произнесъ имя, которое сразу привлекло его вниманіе. Это была фамилія адвоката Бусси, друга его отца; послѣднее время онъ совсѣмъ пересталъ къ нимъ ходить, но дома о немъ часто говорили.
— Бусси, — сказалъ одинъ изъ играющихъ — владѣетъ шпагой въ совершенствѣ. О противникѣ его я ничего не знаю, но быть на его мѣстѣ не желалъ бы!..
— Ничего, какъ-нибудь поладятъ, — сказалъ другой.
— Помилуй! — возразилъ первый. — Получить при всѣхъ дурака, въ кофейнѣ Санъ-Филиппо, гдѣ собирается самая избранная публика?!.. Ты опять проигралъ. Сегодня тебѣ не везетъ… Нѣтъ, адвокатъ Бусси этого не спуститъ, онъ не такой человѣкъ. Боюсь, что тому придется дорого поплатиться за свой комплиментъ.
— Кто знаетъ! Не всегда побѣждаетъ тотъ, кто лучше владѣетъ шпагой. Адвокатъ Пирони…
Мальчикъ уронилъ ложечку и сидѣлъ, затаивъ дыханіе.
— Адвокатъ Пирони, — продолжалъ невидимый разскащикъ, — человѣкъ горячій, одинъ изъ тѣхъ, которые на дуэли теряютъ голову и сами лѣзутъ на погибель… Опять не попалъ! Нѣтъ, я больше не играю!
— Ахъ! пусть ихъ дерутся! — сказалъ первый.
Но бѣдный Артуръ уже больше ничего не слыхалъ. Онъ расплатился за мороженое и, не докончивъ его, схватилъ книги подъ мышку, вылетѣлъ изъ кофейни, точно изъ дома, объятаго пламенемъ, и побѣжалъ на площадь Сольферино. Тамъ онъ вдругъ остановился, какъ вкопанный; его воображенію съ ужасающей ясностью представилась такая картина: отецъ лежитъ, распростертый на землѣ, окровавленный, съ страшной раной. Рыданія сдавили ему горло, передъ глазами заколыхались дома, деревья, и онъ едва устоялъ на ногахъ.
Но это продолжалось всего одну минуту. Несмотря на свою нервность, Артуръ былъ отважный мальчикъ. Онъ выпрямился и, высоко поднявъ голову, принялъ видъ непоколебимой рѣшимости. «Нѣтъ! — сказалъ онъ про себя, — отецъ не будетъ драться! Я не хочу, чтобы онъ погибалъ!.. Я лучше самъ умру, но не позволю имъ убить его!»
Затѣмъ онъ отправился въ городской садъ, бросился на лавочку, обхватилъ голову руками и, облокотившись на колѣни, сталъ думать.
Но страхъ и волненіе сначала мѣшали ему разобраться въ своихъ мысляхъ. Можетъ ли это быть?
Отецъ будетъ драться съ Бусси на дуэли! Но, вѣдь, они прежде были друзьями. Нѣсколько лѣтъ тому назадъ Бусси часто бывалъ у нихъ, съ женой и сыномъ, мальчикомъ его лѣтъ; еще онъ былъ такой забавный, и они вмѣстѣ играли. Потомъ, по неизвѣстной ему причинѣ, между его матерью и госпожой Бусси прекратилось знакомство; но отецъ продолжалъ встрѣчаться съ Бусси, и Артуръ видѣлъ не разъ, какъ они вмѣстѣ гуляли по Турину. И какъ могли они поссориться въ публичномъ мѣстѣ и вызвать другъ друга на дуэль, какъ два смертельныхъ врага? Ахъ! бѣдный, бѣдный папа!
Прежде всего Артуру пришла такая мысль: пойти къ Бусси, броситься ему въ ноги и умолять со слезами, обнявъ его колѣни, сжалиться надъ нимъ, пощадить жизнь отца и простить оскорбленіе… Но онъ тотчасъ же отказался отъ этой мысли. Бусси, хотѣвшій убить его отца, представлялся ему человѣкомъ мстительнымъ, свирѣпымъ и неумолимымъ убійцей, котораго никакія мольбы не могли бы тронуть и заставить отказаться отъ его намѣренія.
«Не сказать ли мамѣ?» — подумалъ онъ. Но и эту мысль тотчасъ же пришлось отбросить: онъ понималъ, что подобный шагъ безполезенъ. Къ чему повергать въ ужасъ и отчаяніе несчастную мать, которая только провела бы весь этотъ день и ночь въ смертельной тоскѣ? Но, можетъ быть, ей удастся не допустить мужа до дуэли? — Однако, Артуръ понималъ, хотя немного смутно, какое огромное знаменіе имѣетъ въ обществѣ такъ называемое чувство чести; онъ понималъ, что если ради него отецъ готовъ былъ рисковать своей жизнью, то нечего было надѣяться, что любовь къ семьѣ заглушитъ въ немъ это чувство.
«Не сообщить ли полиціи?» — подумалъ онъ. Ему приходилось слышать не разъ, что полиція, предупрежденная о дуэли, являлась вовремя и не допускала противниковъ драться. Но и это средство оказалось неподходящимъ. А что, если арестуютъ его отца? Что, если адвокатъ Бусси узнаетъ, кто предупредилъ полицію, и подумаетъ, что Артуръ это сдѣлалъ по наущенію самого Пирони, который боится драться. «Но не могу ли я самъ разстроить дуэль?» мелькнуло у него въ головѣ, и онъ сталъ обдумывать эту мысль, чувствуя, какъ сердце его наполняется радостью и надеждой. — «Завтра, передъ дуэлью, — думалъ онъ — папа навѣрно выйдетъ изъ дому очень рано. Я лягу, не раздѣваясь и не буду спать всю ночь, чтобы услышать, когда онъ встанетъ, и выйти тотчасъ же на улицу; я пойду за нимъ издали, до того мѣста, гдѣ они будутъ драться, а это будетъ за городомъ, такъ всегда дѣлается. Я спрячусь у забора или за дерево, и, какъ только увижу ихъ лицомъ къ лицу, брошусь къ нимъ, прижмусь къ папѣ, буду его умолять, плакать… Желалъ бы я видѣть, посмѣетъ ли Бусси ранить его, когда онъ не будетъ въ состояніи защищаться! А я не пущу папу, и всѣ будутъ тронуты и почувствуютъ жалость».
Но именно это слово «жалость», прозвучавшее такъ громко, какъ будто онъ произнесъ его вслухъ, заставило его отказаться и отъ послѣдняго намѣренія. Нѣтъ, нѣтъ, это невозможно. Отца онъ могъ бы тронуть, но не Бусси! И въ какое положеніе онъ поставилъ бы отца? Что, если и въ этомъ случаѣ его заподозрятъ, что онъ изъ трусости самъ внушилъ сыну этотъ шагъ? Не находя отвѣта на эти вопросы, не будучи въ состояніи придумать еще что-нибудь, Артуръ, охваченный ужасомъ, дошелъ до полнаго отчаянія; ему опять казалось, что онъ видитъ отца распростертаго на землѣ и окровавленнаго. Онъ горько, горько заплакалъ, качая головой съ самымъ безутѣшнымъ видомъ…
Вдругъ онъ вскочилъ, какъ будто чья-то сильная рука подняла его со скамьи; лицо его просіяло отъ внезапно озарившей его мысли; онъ быстро вытеръ слезы, схватилъ книги и почти бѣгомъ бросился по улицѣ.
Пробѣжавъ нѣсколько улицъ, онъ остановился, запыхавшись, у дверей гимназіи, передъ которыми стоялъ сторожъ, маленькій человѣкъ на кривыхъ ножкахъ, съ лисьимъ лицомъ. Замѣтивъ, что у Артура книги подъ мышкой, онъ окинулъ его строгимъ взглядомъ и пробормоталъ:
«Ишь, болтается мальчишка! Пришелъ сюда захватить товарища, чтобы вмѣстѣ шляться по улицамъ! Хорошо утѣшеніе для папеньки!»
Какъ только показались ученики, Артуръ сталъ на порогѣ и началъ выкрикивать: «Бусси! Бусси! Бусси!» смотря направо и налѣво и отыскивая своего прежняго друга дѣтства, котораго теперь онъ могъ и не узнать. Не прошло, однако, и тридцати человѣкъ, какъ чей-то голосъ отвѣтилъ: «я тутъ»! Къ Артуру подошелъ мальчикъ, взглянулъ на него, улыбнулся и сказалъ съ удивленіемъ: «Пирони?»
Этотъ мальчикъ былъ гораздо выше и шире Артура, хотя только на годъ старше его; смуглый, черноволосый, съ довольно красивымъ, слегка насмѣшливымъ лицомъ, онъ казался почти взрослымъ и поражалъ своимъ положительнымъ видомъ; впрочемъ, его живые глаза скрашивали это первое, несовсѣмъ пріятное, впечатлѣніе. Артуръ взялъ его за руку, отвелъ на другую сторону улицы и сказалъ въ сильнѣйшей тревогѣ:
— Слушай!.. завтра утромъ… мой отецъ дерется съ твоимъ на дуэли…
Но это извѣстіе не произвело того впечатлѣнія, на которое Артуръ разсчитывалъ.
— Ахъ, чортъ!.. сказалъ товарищъ, сдѣлавъ жестъ, выражающій легкое удивленіе. — Изъ за чего же это?
Артуръ передалъ ему впопыхахъ все, что зналъ.
— Понимаешь, — продолжалъ онъ прерывающимся голосомъ, — мы должны помѣшать имъ во что бы то ни стало. Мой папа можетъ убить твоего, или самъ быть убитымъ. Этого не должно быть! Это ужасно! Я къ тебѣ пришелъ. Помоги мнѣ. Давай попробуемъ вмѣстѣ. Мы одни можемъ не допустить этого страшнаго несчастья.
Мальчикъ почесалъ себѣ пальцемъ подбородокъ и отвѣтилъ совершенно спокойно: «не допустить… хорошо. Но какимъ образомъ?»
Артуръ изложилъ ему свой планъ. Дуэль, безъ сомнѣнія, состоится на слѣдующее утро. Они оба должны не спать всю ночь, подкараулить, когда ихъ отцы выйдутъ изъ дому и незамѣтно выйти вслѣдъ за ними. По обыкновенію ихъ будутъ ждать на улицѣ секунданты въ каретѣ. Мальчики прицѣпятся сзади къ экипажу и ужъ не отстанутъ отъ него. Такимъ образомъ, безъ большой усталости они доберутся до мѣста дуэли. Тамъ имъ не трудно будетъ сойтись и спрятаться гдѣ нибудь вмѣстѣ до извѣстнаго момента. А, когда придетъ время, они бросятся каждый въ ноги къ своему отцу и будутъ умолять ихъ не драться. Тѣ, безъ сомнѣнія, не станутъ драться въ присутствіи своихъ сыновей, это должно ихъ тронуть; секунданты уговорятъ ихъ отказаться отъ своего намѣренія, и они даже, можетъ быть, примирятся. — «Это единственное средство, — заключилъ Артуръ. — Одинъ я ничего не сдѣлаю. Я надѣюсь на тебя. Не оставляй меня одного. Помоги мнѣ ради того, что тебѣ дороже всего на свѣтѣ. Умоляю тебя!»
Товарищъ стоялъ передъ нимъ съ улыбкой на губахъ; его настолько привлекали странность и новизна этого предпріятія, что онъ даже не волновался при мысли объ угрожавшей отцу опасности и о томъ, что онъ можетъ совершить великодушный поступокъ.
— Мысль прекрасная… отвѣтилъ онъ совершенно спокойно, — но… что касается успѣха, то я въ немъ сомнѣваюсь. Я знаю одно, что, какъ только отецъ меня увидитъ, вмѣсто того, чтобы растрогаться, онъ меня отдуетъ палкой. Въ этомъ я твердо увѣренъ. Онъ любитъ меня, но… все-таки отдуетъ. Я это чувствую. Впрочемъ, это пустяки. Скверно то, что все это вилами на водѣ писано, увѣряю тебя! А скажи, не лучше ли намъ совсѣмъ не вмѣшиваться въ это дѣло? Не надо такъ горячиться. Вѣдь они не умрутъ. Дуэли бываютъ каждый день и кончаются какой нибудь царапиной на рукѣ или ничтожной ранкой на головѣ; докторъ сдѣлаетъ что надо, противники пожмутъ другъ другу руки и потомъ… отправятся вмѣстѣ обѣдать.
— Нѣтъ! нѣтъ! — воскликнулъ Артуръ со слезами въ голосѣ. — Не говори этого, я тебя умоляю! Твой отецъ былъ оскорбленъ, а мой такой горячій. Когда у нихъ въ рукахъ оружіе, они теряютъ голову. И потомъ, кто знаетъ? А если они будутъ драться на револьверахъ… Одинъ изъ нихъ можетъ умереть! Подумай, каково будетъ наше отчаяніе, и какъ насъ будетъ мучить совѣсть! Подумай о твоей бѣдной матери! Представь только, завтра утромъ, всего черезъ нѣсколько часовъ, у тебя или у меня, можетъ быть, не будетъ отца! И все изъ за одного слова! Вѣдь это ужасно! Давай дѣйствовать сообща, какъ братья. Не оставляй меня. Если ты не пойдешь, я все равно пойду одинъ, даже, если мнѣ придется упасть и умереть тутъ же на улицѣ. Но тогда могутъ сказать, почему другой не пошелъ? О тебѣ могутъ дурно подумать… Пойдемъ! пойдемъ!.. Пойдемъ, Карлъ, прошу тебя. Я стану передъ тобой на колѣни, вотъ тутъ, на улицѣ, если ты не согласишься. Ты мнѣ необходимъ. Ты можешь спасти моего отца. Умоляю тебя именемъ твоей матери и моей также. Если ты мнѣ поможешь, я всегда буду любить тебя и, когда выросту большой, буду дѣлать все, что ты захочешь. Я отдамъ тебѣ жизнь свою, если она тебѣ понадобится!
Съ этими словами Артуръ положилъ ему на плечи свои дрожащія руки и посмотрѣлъ на него въ упоръ.
Карлъ, который сначала слушалъ Артура съ улыбкой, теперь пересталъ улыбаться и, пристально взглянувъ на него, сказалъ съ искреннимъ сожалѣніемъ, какъ старшій братъ: «бѣдный Артуръ!»
Тогда Артуръ еще сильнѣе схватилъ его за плечи и глядѣлъ на него выразительными глазами, ожидая отвѣта.
— Я приду, — отвѣтилъ Карлъ.
Артуръ обнялъ его одной руісой за шею и поцѣловалъ въ обѣ щеки.
— Ты обѣщаешь? — спросилъ онъ опять.
— Приду! — отвѣтилъ Карлъ рѣшительно.
Вернувшись домой, Артуръ всячески старался скрыть свое душевное состояніе отъ матери. Въ этотъ день она была веселѣе обыкновеннаго, а Артуру, именно вслѣдствіе этого, было еще больнѣе и тяжелѣе скрывать свою тайну. Когда наступилъ часъ ужина и раздался звонокъ отца, у него не хватило мужества пойти къ нему навстрѣчу; онъ сѣлъ за столъ и съ трепетомъ сталъ ожидать его появленія.
Но когда Пирони вошелъ и началъ съ самымъ обыкновеннымъ видомъ говорить о разныхъ мелкихъ происшествіяхъ дня, у Артура отлегло отъ сердца; отецъ не выказывалъ ни малѣйшаго смущенія, въ немъ даже чувствовалась какая-то особенная живость и привѣтливость. Впрочемъ, Артуръ замѣтилъ разъ или два, что, сдѣлавъ вопросъ, онъ не обращалъ вниманія на отвѣтъ, какъ будто спрашивалъ только для того, чтобы сказать что-нибудь; иногда его взглядъ устремлялся въ противоположное окно и становился задумчивымъ. Но это съ нимъ бывало и раньше. Мальчикъ понемногу успокаивался и, когда отецъ на какую-то шутку матери разразился неожиданнымъ смѣхомъ, въ сердцѣ его блеснула надежда.
— Можетъ быть, неправда, что они хотятъ драться? — подумалъ онъ. Ему приходилось слышать, что эти такъ называемыя «дѣла чести» иногда мирно улаживались секундантами. Развѣ его папа и адвокатъ Бусси тоже не могли помириться, благодаря вмѣшательству друзей? Развѣ могъ онъ казаться такимъ спокойнымъ, если завтра долженъ былъ подвергнуть опасности свою жизнь. Всѣми силами души Артуръ ухватился за эту надежду, становясь бодрѣе при видѣ улыбающагося отца и чувствуя, какъ сердце его наполняется безконечной радостью.
— Какой я разсѣянный! — сказалъ вдругъ Пирони, ударивъ себя рукой по лбу. — Забылъ тебѣ сообщить, — обратился онъ къ женѣ, — что завтра утромъ я уѣзжаю въ Верчели.
У Артура морозъ пробѣжалъ по кожѣ.
— Все изъ-за этого дѣла братьевъ Бономи, — прибавилъ онъ. — Я поѣду съ первымъ поѣздомъ, а вернусь вечеромъ.
— Но, — спросила жена, нѣсколько удивленная, — вѣдь, ты, кажется, говорилъ, что это дѣло отложено до будущаго мѣсяца?
— Да, это такъ и было, — отвѣтилъ адвокатъ. — Но теперь разборъ назначенъ раньше, потому что отложено предыдущее дѣло. Сейчасъ въ судѣ я получилъ телеграмму. Это очень некстати, но ничего не подѣлаешь.
— Ты навѣрно вернешься завтра вечеромъ? — спросила жена безъ малѣйшей тѣни подозрѣнія.
— Непремѣнно. Все будетъ кончено въ нѣсколько часовъ. Я даже не беру съ собой чемодана. Ты утромъ не вставай.
Сказавъ это, онъ тотчасъ же перемѣнилъ разговоръ. Но Артуръ, охваченный снова горемъ и ужасомъ, ничего уже болѣе не слышалъ. Какъ только кончился ужинъ, онъ всталъ и отправился въ свою комнату; тамъ онъ зажегъ свѣчку и сѣлъ за столъ, дѣлая видъ, будто приготовляетъ уроки. Прошло нѣсколько времени, и въ дверяхъ показался отецъ.
— Я иду къ себѣ работать, — сказалъ онъ. — Пожалуйста, не мѣшай мнѣ, Артуръ. Я хочу съ тобой проститься сейчасъ. Покойной ночи!
— Прощай, папа! — отвѣтилъ мальчикъ сдавленнымъ голосомъ и продолжалъ сидѣть совсѣмъ ошеломленный, холодѣя при мысли, что онъ, можетъ быть, въ послѣдній разъ слышалъ этотъ голосъ, говорившій ему: «покойной ночи!»
Потомъ онъ бросился на постель, полураздѣтый, потушилъ свѣчку и лежалъ въ темнотѣ съ открытыми глазами, прислушиваясь ко всякому шороху, чтобы не пропустить той минуты, когда отецъ пойдетъ спать. Пробило одиннадцать часовъ, а шаговъ его не было слышно. Что онъ могъ дѣлать въ такой поздній часъ, не могъ же онъ быть настолько спокоенъ, чтобы заниматься дѣлами?
— Что онъ тамъ дѣлаетъ? — по вторялъ Артуръ все съ болѣе и болѣе возраставшимъ безпокойствомъ.
И, вдругъ, страшная мысль пронеслась у него въ головѣ: онъ пишетъ духовное завѣщаніе! Артуръ былъ твердо увѣренъ, что это такъ. У отца было предчувствіе смерти, и онъ готовился умереть. При этой мысли Артуромъ овладѣла безконечная жалость и нѣжность къ отцу, всегда такому любящему и доброму. И переходя отъ воспоминанія къ воспоминанію въ самую глубь своего дѣтства, онъ снова видѣлъ передъ собою безчисленныя доказательства отцовской любви; онъ вспоминалъ его въ тѣ минуты, когда наиболѣе ярко выказывалось его благородство и доброта; онъ снова видѣлъ его улыбку, слышалъ его слова, чувствовалъ его ласку… И вдругъ, передъ нимъ опять явился образъ отца, распростертаго на землѣ и окровавленнаго; ему стало еще тяжелѣе, чѣмъ утромъ, когда онъ услышалъ печальное извѣстіе, и онъ разразился рыданіями. Однако, усталость, овладѣвшая имъ послѣ мучительныхъ волненій этого дня, оказалась сильнѣе горя и, несмотря на всѣ свои старанія, онъ заснулъ.
Онъ видѣлъ сонъ.
Ему снилось, что идетъ дождь, гремитъ громъ и сверкаетъ молнія. Онъ былъ одинъ въ домѣ, въ какой-то комнатѣ, которую никогда раньте не видалъ. Между однимъ ударомъ грома и другимъ, а иногда, сливаясь съ раскатами, слышался голосъ отца, который звалъ его, какъ бы умоляя о помощи: «Артуръ! Артуръ! сынъ мой»! Но Артуръ никакъ не могъ понять, откуда этотъ голосъ? Онъ ему казался заразъ и далекимъ, и близкимъ; то онъ слышался съ верхняго этажа, то съ нижняго, то за стѣной, то изъ подъ мебели, то на дворѣ, то на террассѣ, то въ воздухѣ. Онъ бросился въ сосѣднюю комнату, но и тамъ опять услышалъ: «Артуръ, Артуръ! сынъ мой!» Ему казалось, что голосъ ускользаетъ отъ него. Тогда онъ началъ бѣгать изъ комнаты въ комнату, по цѣлому лабиринту незнакомыхъ ему комнатъ, то темныхъ, какъ подземелье, то освѣщенныхъ лампами; онъ бродилъ по длиннымъ корридорамъ, по широчайшимъ заламъ, гдѣ стекла дрожали отъ непрерывныхъ ударовъ грома, и гдѣ онъ къ своему великому ужасу натыкался на какіе-то кусты и стволы деревьевъ и чувствовалъ у себя подъ ногами камни и траву. И всюду, всюду слышался голосъ: «Артуръ! Артуръ, сынъ мой»! Онъ становился все болѣе умоляющимъ, все болѣе слабымъ, все болѣе далекимъ. Артуромъ овладѣло отчаяніе. Онъ бросился бѣжать, рыдая и крича: «Папа! папа! гдѣ ты? гдѣ ты?».. Наконецъ, громъ прекратился, молнія перестала сверкать и наступило глубокое молчаніе. И вдругъ, среди непроницаемаго мрака Артуръ услышалъ чьи то легкіе шаги, которые къ нему приближались…
Онъ вздрогнулъ, проснулся, увидѣлъ, что уже разсвѣтаетъ, и опять услышалъ эти шаги…
Едва онъ успѣлъ укрыться подъ одѣяло, какъ на порогѣ показался отецъ.
Пирони пришелъ поцѣловать своего сына въ послѣдній разъ.
Артуръ притворился спящимъ. Отецъ тихо подошелъ къ его изголовью. Тогда Артура охватило страстное желаніе броситься къ нему на шею, но онъ чувствовалъ, что расплачется и, пожалуй, выдастъ свою тайну. Страшнымъ усиліемъ воли, напрягая всѣ свои нервы, онъ сдержался и сталъ дышать ровно и спокойно, какъ спящій.
Когда отецъ поцѣловалъ его въ лобъ, онъ задрожалъ всѣмъ тѣломъ, но побѣдилъ себя.
Пирони удалился, какъ тѣнь.
Но не успѣлъ еще онъ спуститься до половины лѣстницы, какъ Артуръ, одѣвшись въ мгновеніе ока, выскочилъ на площадку. Въ ту минуту, какъ отецъ вышелъ за ворота, онъ уже стоялъ на послѣдней ступенькѣ и, высунувъ голову за дверь, увидѣлъ въ неясной предразсвѣтной мглѣ карету, остановившуюся около самаго тротуара; передъ дверцами стояли трое мущинъ; они поклонились Пирони и вошли въ карету вмѣстѣ съ нимъ. Извозчикъ ударилъ лошадь, Артуръ подкрался къ экипажу, ухватился сзади за ось, и карета двинулась.
Лошадь шла маленькой рысцой, и Артуръ могъ бѣжать, не утомляясь. Онъ зналъ, что отца должны сопровождать двое секундантовъ, но никакъ не могъ понять, кто же былъ третій господинъ, сѣвшій съ нимъ въ карету? Ему не приходило въ голову, что это былъ докторъ. Впрочемъ, онъ не останавливался долго на этой мысли. Было такое чудное весеннее утро, ясное и полное благоуханій, которыя неслись изъ окрестныхъ деревень. Городъ, еще сонный, съ пустыми улицами и закрытыми лавками, казался печальнымъ и необитаемымъ, а стукъ лошадинныхъ копытъ и шумъ колесъ раздавались среди этой молчаливой пустыни, точно подъ огромными и невидимыми сводами. На перекресткѣ имъ встрѣтилась другая карета; кучеръ, сидѣвшій на козлахъ, приподнялся и закричалъ: «эй! товарищъ! одного даромъ везешь»! «Товарищъ» въ ту же минуту обернулся и хлестнулъ Артура бичемъ по щекѣ. Артуръ почувствовалъ жгучую боль и стыдъ, отъ котораго ему стало еще больнѣе, чѣмъ отъ удара.
На улицѣ начали показываться кое-какіе рабочіе, стали открываться окна; ему казалось, что всѣ на него смотрятъ, принимаютъ за бродягу и босяка и, того гляди, закричатъ извозчику: «хлестни-ка его»! Онъ бѣжалъ, опустивъ голову на грудь; передъ нимъ мелькали, какъ тѣни, люди и деревья; онъ бѣжалъ, ежеминутно попадая въ лужи, образовавшіяся ночью послѣ дождя; бѣжалъ, весь забрызганный грязью, пристально вглядываясь въ номеръ кареты, какъ бы желая сосредоточить на немъ всѣ свои мысли и не думать ни о чемъ другомъ. Между тѣмъ лошадь прибавила шагу, и Артуръ началъ чувствовать утомленіе; потъ крупными каплями катился у него по лбу и вискамъ. Особенно тяжело ему было находиться въ наклонномъ положеніи и, низко нагнувшись, держаться за ось. Онъ попробовалъ схватиться за рессоры, но это оказало съ еще хуже, потому что онъ долженъ, былъ бѣжать, широко разставивъ руки, что затрудняло ему дыханіе.
Когда карета повернула направо, на Корсо Гумберта, онъ началъ бояться, что у него не хватятъ больше силъ. Однако, собравъ все свое мужество, онъ продолжалъ бѣжать. Ему казалось, что, если онъ остановится, то это будетъ дурное предзнаменованіе и, если отецъ поѣдетъ дальше безъ него, то непремѣнно умретъ. Потъ лилъ съ него градомъ, сердце въ груди такъ и прыгало, и дыханіе вырывалось съ шумомъ, какъ изъ мѣховъ.
Почти задыхаясь, подпрыгивая при каждомъ толчкѣ кареты, схватываясь руками то за ось, то за рессоры, то опять за ось, то совсѣмъ сгибаясь, то снова выпрямляясь все съ большимъ усиліемъ, онъ повторялъ себѣ: «нѣтъ, нѣтъ, я тебя не оставлю, папа!.. я не позволю имъ убить тебя!.. Я лучше самъ упаду посреди дороги, когда не хватитъ силъ!.. Я тебя спасу, или умру самъ…»
Отецъ, ѣхавшій въ каретѣ, между тѣмъ молчалъ и думалъ. Рядомъ съ нимъ сидѣлъ докторъ, бѣлокурый толстякъ; онъ дремалъ; а напротивъ два секунданта; оба адвокаты лѣтъ подъ сорокъ, бородатые и серьезные. Но это была та напускная серьезность, съ какой секунданты обыкновенно стараются скрыть отъ себя и отъ другихъ упреки совѣсти, говорящей имъ, что они принимаютъ участіе въ безумномъ и нечестномъ дѣлѣ.
Адвокатъ Пирони думалъ о женѣ, которую обманулъ, о своемъ мальчикѣ, котораго поцѣловалъ, можетъ быть, въ послѣдній разъ въ жизни; думалъ о томъ, что онъ убѣжалъ изъ дому, какъ воръ, и, что, можетъ быть, онъ, дѣйствительно, воръ, потому что, уйдя изъ дому тайно, унесъ съ собою счастье, миръ, довольство, будущее своего сына и также его здоровье и здоровье матери. И въ первый разъ онъ спросилъ свою совѣсть, имѣетъ-ли онъ право распоряжаться такимъ образомъ жизнью и счастьемъ женщины, связавшей съ нимъ свою судьбу, и жизнью ребенка, его собственнаго ребенка, послѣ того, какъ онъ поклялся беречь ихъ и посвятить имъ свою жизнь? И совѣсть отвѣтила ему: «Нѣтъ, ты не имѣешь этого права, потому что твоя жизнь тебѣ не принадлежитъ! Нѣтъ, ты не долженъ былъ дѣлать того, что сдѣлалъ, и не долженъ дѣлать того, что хочешь сдѣлать, потому что это жестокій и безчестный поступокъ по отношенію къ твоимъ близкимъ, варварскій по отношенію къ цивилизаціи, противный разуму и недостойный христіанина.» — Но что же мнѣ дѣлать? — спрашивалъ онъ себя, въ борьбѣ съ своей совѣстью. — Ты не долженъ былъ оскорблять своего друга, — Но я его оскорбилъ и обязанъ дать ему удовлетвореніе. — Да, но оно должно состоять въ самоуниженіи, въ наказаніи твоей гордости, породившей это оскорбленіе, а не въ томъ, чтобы ставить на карту двѣ жизни, которыя связаны съ тобой, но не принадлежатъ тебѣ. Только для того, чтобы спасти свою гордость, ты подвергаешь ихъ опасности; у тебя не хватаетъ мужества попросить прощенія, но ты достаточно смѣлъ и низокъ, чтобы повергнуть въ отчаяніе всю твою семью; неужели ты долженъ быть безжалостнымъ мужемъ и отцомъ, чтобы доказать свое мужество? Подъ маской благородства въ тебѣ кроется дикій эгоизмъ; твое мужество — не что иное, какъ страшная слабость; тебѣ легче проливать кровь, чѣмъ быть великодушнымъ; ты самъ себя унижаешь для того, чтобы удовлетворить своему самолюбію. Ну, чтожъ, иди, дерись, пускай тебя убьютъ, и пускай твоя жена и сынъ всю жизнь расплачиваются слезами и нищетой за одно твое дерзкое слово, вырвавшееся въ минуту гнѣва, и которое ты не хотѣлъ взять назадъ изъ гордости. Это низко! низко!..
Пирони не находилъ возраженій на эти слова; онъ сидѣлъ съ закрытыми глазами, притворяясь спящимъ, и думалъ съ глубокой грустью о своемъ сынѣ, который былъ именно въ такихъ годахъ, когда мальчику больше всего нужны совѣты и помощь отца. Красивый, умный и прилежный, съ твердымъ, рѣшительнымъ характеромъ, Артуръ былъ, однако, слабаго сложенія и отличался крайне тонкой чувствительностью и слишкомъ пылкимъ воображеніемъ; его надо было всячески охранять отъ черезчуръ сильныхъ волненій, которыя могли пагубно отразиться на немъ. Отецъ долженъ былъ оберегать сына отъ всего тяжелаго, а между тѣмъ, онъ самъ готовилъ ему этотъ ужасъ: вотъ сейчасъ ему предстоитъ увидѣть отца съ отрѣзанной рукой, или раскроеннымъ черепомъ, быть можетъ, умирающаго, или даже мертваго! Отъ этой мысли сердце Пирони мучительно заныло; толчокъ кареты заставилъ его открыть глаза, и онъ увидѣлъ, что они ѣхали по новому плацъ-параду. Эта зеленая лужайка напомнила ему, какъ онъ приводилъ сюда Артура побѣгать, когда тотъ былъ еще ребенкомъ; ему живо вспомнилось его дѣтское личико, граціозныя движенія, веселые возгласы и милый лепетъ. И въ эту минуту со дна его души неожиданно поднялась такая могучая волна нѣжности и жалости, что онъ долженъ былъ закусить губы, чтобы подавить слезы, которыхъ такъ стыдился. И тогда онъ поклялся въ душѣ своей, что, если только не погибнетъ въ этой дуэли, то никогда больше, никогда во всю жизнь не подвергнетъ такому тяжелому испытанію своихъ близкихъ и такой страшной пыткѣ самого себя.
Пока отецъ такъ думалъ, карета ѣхала все быстрѣе и быстрѣе; бѣдный Артуръ напрягалъ послѣднія силы. Онъ уже пробѣжалъ двѣ мили, а это было слишкомъ много для мальчика съ такой слабой грудью, какъ у него. Онъ могъ-бы выдержать долѣе, еслибъ принялся за это испытаніе со свѣжими силами; но онъ уже былъ утомленъ волненіями предыдущаго дня, мучительной безсонной ночью и тѣмъ, что ничего не ѣлъ въ это утро; только страшное напряженіе воли поддерживало его до сихъ поръ. Онъ весь былъ въ поту, мускулы у него ослабѣли, сердце готово было выскочить, въ вискахъ стучало, руки дрожали, пальцы онѣмѣли, въ глазахъ темнѣло и мысли путались; дыханіе превратилось въ сплошные, тяжелые вздохи. Онъ бѣжалъ впередъ почти безъ сознанія, будто его толкала какая-то внутренняя сила, но и та постепенно ослабѣвала; ему казалось, что онъ бѣжитъ раненый, и у него изъ раны льется кровь; онъ чувствовалъ, что разумъ и даже самая жизнь какъ бы потухаютъ въ немъ…
Карета повернула на улицу Соммелье и потомъ направо. Какъ въ туманѣ Артуръ смотрѣлъ на дома и вязы, окаймлявшіе дорогу. «Ступинджи!» — сказалъ онъ, самъ не понимая, что говоритъ. И вдругъ, въ его мозгу блеснула мысль: онъ вспомнилъ, что дуэли обыкновенно бываютъ въ лѣсу Ступинджи. Отецъ, безъ сомнѣнія, ѣхалъ туда. Но, вѣдь, это еще десять километровъ! Артуръ понялъ, что погибъ. И теперь, когда въ немъ исчезла надежда предотвратить дуэль, онъ окончательно ослабѣлъ. Ноги у него подгибались, и онъ еле-еле тащился; только немного силы оставалось въ рукахъ, и онъ съ бѣшенствомъ уцѣпился ими за ось. Но, когда съ видомъ утопающаго онъ взглянулъ направо и увидѣлъ больницу, ему живо представилась фигура отца, блѣднаго, съ повисшими руками, котораго несутъ туда четверо людей. При этомъ видѣніи онъ окончательно потерялъ голову, выпустилъ ось изъ рукъ и со стономъ упалъ посреди дороги, едва миновавъ больницу.
— Прощай, папа! прощай! — говорилъ онъ въ отчаяніи. Будучи не въ силахъ подняться, онъ кое-какъ дотащился до края дороги и упалъ, вытянувшись, какъ мертвый.
Нѣсколько минутъ спустя Артуръ услышалъ, точно во снѣ, стукъ проѣзжавшей мимо кареты, и вслѣдъ за этимъ кто-то назвалъ его по имени.
Онъ открылъ глаза и увидѣлъ Карла Бусси, стоявшаго передъ нимъ на колѣняхъ.
— Пирони! — закричалъ Карлъ, схватывая его за руку.
— Пирони! Что съ тобой? Что случилось?
— Я больше не могу!.. отвѣтилъ Артуръ.
— Вставай! — возразилъ товарищъ взволнованнымъ голосомъ. — Соберись съ духомъ! Мы еще поспѣемъ. Карета моего отца только-что проѣхала. Я тебя увидѣлъ и подумалъ, что ты умеръ. Ну, Артуръ, вставай, вставай! Мы еще ихъ догонимъ! Они далеко не поѣдутъ. Погляди, карета ѣдетъ совсѣмъ медленно!.. Ахъ! Какое счастье! Она остановилась!
Дѣйствительно, шагахъ въ ста отъ нихъ карета остановилась, чтобы пропустить поѣздъ, такъ какъ въ этомъ мѣстѣ желѣзная дорога перерѣзывала дорогу Ступинджи. Сторожъ закрылъ обѣ заставы.
— Ну, пріободрись! — повторилъ Карлъ, помогая товарищу подняться и сѣсть. — Вотъ твоя шапка. У насъ въ выигрышѣ цѣлыхъ пять минутъ. Ты успѣешь отдохнуть. Ну, вставай, Пиронетто! Нельзя же все это бросить. Смотри, у меня есть мятныя лепешечки; проглоти одну, она живо поставитъ тебя на ноги. Вѣдь, самое трудное ты сдѣлалъ; сдѣлай же теперь послѣднее усиліе. Мы живо добѣжимъ и не дадимъ имъ драться. Ты увидишь, какъ славно меня отдуетъ родитель! Или ты думаешь, что я тоже не усталъ? Вставай же скорѣе! Тебѣ больше бѣжать не придется. Я посажу тебя на ось, ты положишь руки мнѣ на плечи и такъ поѣдешь, какъ настоящій мильонеръ. Ну, вставай же! Слышишь, поѣздъ подходитъ. Бѣжимъ скорѣе! Теперь все пойдетъ, какъ по маслу, вотъ увидишь. Только не надо терять ни одной минуты!
При этихъ словахъ Артуру показалось, что кто-то вдохнулъ въ него новую жизнь; онъ поднялся и пошелъ нетвердыми, торопливыми шагами. Карлъ тащилъ его за руку. Они подошли къ каретѣ какъ разъ въ ту минуту, когда со стукомъ и громомъ проходилъ поѣздъ.
— Открываютъ! — сказалъ Карлъ. — Ну, Артуръ, на мѣсто!
Взявъ товарища на руки, онъ посадилъ его на ось и, заставивъ его положить руки къ нему на плечи, крѣпко ухватился за желѣзный прутъ обѣими руками и приготовился бѣжать.
Бичъ щелкнулъ, и карета двинулась въ путь.
— Тебѣ хорошо? — спросилъ Карлъ.
Артуръ сдѣлалъ утвердительный знакъ.
— Ухватись за меня покрѣпче и, смотри, осторожнѣй на толчкахъ. Во всякомъ случаѣ ничего не бойся. Они поѣдутъ не скоро. Обо мнѣ не думай. У меня здоровыя легкія. Вотъ увидишь, все будетъ хорошо.
Въ эту самую минуту одинъ изъ находившихся въ каретѣ секундантовъ, высокій, сухой господинъ съ кошачьими глазами и сѣдой бородкой, въ видѣ эспаньолки, давалъ сидѣвшему противъ него адвокату Бусси послѣднія наставленія относительно того, какъ держать себя на дуэли. «Ты меня понимаешь, — говорилъ онъ. — Твой противникъ не имѣетъ ни малѣйшей опытности, онъ утомится послѣ перваго же натиска. А ты дай ему ослабѣть и тогда дѣлай то, что я тебѣ сказалъ: такъ, такъ и туда! Онъ и готовъ!» — Прищуривъ свои кошачьи глаза, секундантъ продѣлалъ костлявой рукой такія движенія, какъ будто совершалъ сначала мнимое нападеніе, а потомъ настоящій ударъ въ плечо.
Адвокатъ Бусси ничего не отвѣчалъ. У него былъ скучающій видъ. Въ головѣ у него бродили мысли, совершенно несоотвѣтствовавшія этому разговору; онѣ отражались насмѣшливой улыбкой на его тонкихъ губахъ. — Удивительно, — говорилъ онъ про себя, — этотъ милѣйшій господинъ, который такъ гордится тѣмъ, что вѣруетъ въ Бога, учитъ меня, какъ убить своего ближняго съ такимъ спокойнымъ видомъ, будто даетъ мнѣ рецептъ какого-нибудь соуса! А другой, этотъ пустоголовый толстякъ, даже не умѣетъ скрыть своей радости, что первый разъ въ жизни попалъ въ секунданты, точно это подвигъ Геркулеса; у него даже глаза блестятъ отъ нетерпѣнія разболтать объ этомъ поскорѣе на всѣхъ перекресткахъ Турина! И этотъ господинъ, такъ любезно предложившій намъ свою дачу, чтобы мы удобнѣе могли убить другъ друга, и этотъ докторъ, сопровождающій насъ съ иголками и нитками, чтобы зашить наши раны, все это мнѣ кажется какимъ-то печальнымъ фарсомъ. Желалъ бы я знать, зачѣмъ я ѣду драться? Когда Пирони назвалъ меня дуракомъ, я былъ увѣренъ, что такимъ онъ меня не считаетъ, и всѣ присутствовавшіе были въ этомъ твердо увѣрены, и всѣ понимали, что у него вырвалось это слово, потому что я прижалъ его къ стѣнѣ, и онъ не зналъ, что мнѣ отвѣтить. Я долженъ былъ засмѣяться ему въ лицо, и только всего!… Значитъ, я дерусь, чтобы доказать, что я не такой человѣкъ, который позволяетъ говорить себѣ дерзости. Но, если онъ меня ранитъ, къ чему тогда послужатъ всѣ мои доказательства? Вѣдь, тогда выйдетъ, что я не позволяю говорить себѣ дерзости, но въ то же время позволяю наносить себя удары шпагой. Какая чушь!.. Но, вѣдь, это чушь можетъ кончиться… смертью одного изъ насъ. Можно ли дойти до большого безумія?.. Комедія, настоящая комедія! Но, когда же мы, наконецъ, пріѣдемъ на эту проклятую виллу?
Въ эту минуту мальчики услыхали, что изъ кареты кто-то грубо крикнулъ: «стой!».
— Пріѣхали! — сказалъ Карлъ. — Слѣзай, давай куда нибудь спрячемся. — Артуръ соскочилъ, бросился вслѣдъ за товарищемъ и прыгнулъ въ канаву, окаймлявшую дорогу; тамъ они прилегли и, снявъ шляпы, чуть чуть высунули головы, чтобы видѣть происходившее.
Карета остановилась у рѣшетки, передъ барскимъ домой, крыша котораго выглядывала изъ-за деревьевъ обширнаго сада, обнесеннаго стѣной. Чья-то невидимая рука распахнула ворота, закрытыя до сихъ поръ; карета проѣхала во дворъ, и ворота снова закрылись.
— Мы погибли! — воскликнулъ Артуръ.
— Нисколько! — возразилъ Карлъ.
— Но какъ же мы войдемъ?
— Какъ воры. Иди скорѣе за мной!
Съ этими словами Карлъ выскочилъ на дорогу и, перейдя ее, бросился бѣгомъ по полю, сосѣднему съ виллой; Артуръ бѣжалъ за нимъ. Потомъ, остановившись около стѣны, окружавшей садъ, Карлъ измѣрилъ ее взглядомъ и сказалъ товарищу: давай перелѣземъ!
— Но мы не поспѣемъ! — воскликнулъ Артуръ съ тревогой.
— Не бойся! — отвѣтилъ Карлъ. — Приготовленія будутъ долгія. Мы вотъ какъ сдѣлаемъ:
И, повернувъ Артура спиной къ стѣнѣ, онъ приказалъ ему какъ можно крѣпче упереться ногами въ землю, вытянуть руки и сложить ихъ крестъ на крестъ.
— Держись крѣпче! — сказалъ онъ и сталъ ему на руки одной ногой, ухватился за него и, приподнявшись на другой ногѣ, вскочилъ къ нему на плечи и уже готовъ былъ уцѣпиться за верхушку стѣны, какъ вдругъ упалъ на землю.
— Чортъ возьми! — закричалъ онъ.
— Что такое? — спросилъ Артуръ въ ужасѣ.
— А то, что верхушка стѣны покрыта осколками стекла. Надо пожертвовать нашими куртками. Давай мнѣ твою.
Они сняли куртки; Карлъ взялъ ихъ въ зубы и, вскочивъ къ товарищу на плечи, бросилъ ихъ на верхушку стѣны, уцѣпился за нее пальцами, какъ когтями, вскарабкался наверхъ, легъ на животъ и, повернувшись къ товарищу, протянулъ къ нему руки.
— Держись за мои руки, — сказалъ онъ, — а ногами стань на выступъ стѣны и полѣзай смѣлѣй. У меня руки крѣпкія, какъ лопаты.
Съ ловкостью маленькаго атлета Карлъ притянулъ къ себѣ товарища, точно какое-нибудь ведро.
— Смотри, не обрѣжь руку! — сказалъ онъ, когда Артуръ ухватился за куртку.
Артуръ вскрикнулъ
— Что съ тобой?
— Ничего, укололся немного.
— Я прыгну внизъ, а ты за мною.
Карлъ соскочилъ въ садъ и, широко разставивъ руки, протянулъ ихъ Артуру, говоря: теперь твой чередъ!
Артуръ бросился внизъ и упалъ прямо къ Карлу въ объятія.
— Прибыли благополучно! — сказалъ онъ, — теперь мы въ крѣпости!
Они находились въ концѣ длинной дорожки; по обѣ стороны ея тянулись маленькія грядки, пересѣкаемыя другими тропинками. Дорожка кончалась у живой изгороди изъ очень высокихъ миртъ, раздѣлявшей садъ ввидѣ перегородки; кое-гдѣ въ ней виднѣлись полукруглыя отверстія, вродѣ дверей.
— Они дерутся тамъ! — сказалъ Артуръ. — Бѣжимъ!
Растрепанные, тяжело дыша и обливаясь потомъ, они бросились бѣгомъ къ этой зеленой стѣнѣ.
Въѣхавъ во дворъ виллы и выйдя изъ кареты, остановившейся у воротъ, гдѣ уже стояла другая карета, адвокатъ Бусси увидѣлъ передъ собой широкую дорогу, окаймленную двумя высокими стѣнами миртъ, въ концѣ которой виднѣлся фасадъ виллы. Въ противоположномъ концѣ дороги стоялъ адвокатъ Пирони съ докторомъ и своими секундантами. Эти послѣдніе и секунданты Бусси тотчасъ же пошли на встрѣчу другъ другу и, сойдясь на полдорогѣ, назначили мѣсто дуэли, проведя на землѣ линіи концомъ палки. Потомъ они вынули изъ ножонъ сабли и подали ихъ доктору; тотъ побрызгалъ ихъ карболовой кислотой и разложилъ бинты, пинцеты и разные пузырьки на деревянной табуреткѣ, стоявшей около одного изъ боковыхъ отверстій живой изгороди.
У обоихъ противниковъ лица были блѣдныя, хотя полныя рѣшимости. Всѣ молчали. Слышалось только веселое чириканье птицъ и гдѣ-то далеко лай собаки.
По знаку секундантовъ противники стали въ позицію и скрестили шпаги…
Въ эту секунду за миртовой стѣной раздался громкій крикъ: «помогите!»
Адвокатъ Бусси остановился первый. Онъ былъ пораженъ; казалось, онъ узналъ этотъ голосъ, но еще не довѣрялъ себѣ, думая, что это обманъ слуха.
— Помогите! — закричалъ голосъ еще болѣе протяжно и умоляюще. То былъ голосъ Карла. Забывъ все на свѣтѣ, Бусси посмотрѣлъ вокругъ себя и, увидѣвъ въ миртовой стѣнѣ отверстіе, бросился туда.
Всѣ пошли за нимъ.
Но не успѣли они сдѣлать и двадцати шаговъ, какъ вдругъ остановились.
Артуръ лежалъ, растянувшись на землѣ, посреди дорожки, весь въ крови, безъ чувствъ. Карлъ стоялъ около него на колѣняхъ. Одной рукой онъ поддерживалъ ему голову, а другой, запачканной кровью, крѣпко сжималъ ему руку около пульса. Вдоль дорожки текла, извиваясь, какъ змѣйка, струя крови.
— Онъ умеръ! — закричалъ въ отчаяніи адвокатъ Пирони и бросился передъ нимъ на колѣни. Докторъ нагнулся надъ Артуромъ и взялъ его за руку.
Всѣ стали осыпать Карла вопросами, а тотъ, не помня себя отъ страха, отвѣчалъ прерывающимся голосомъ. Онъ разсказалъ, какъ они пришли сюда, чтобы помѣшать отцамъ драться, какъ они перелѣзли стѣну, усыпанную битымъ стекломъ, и какъ Артуръ, схватившись за верхушку стѣны, порѣзалъ себѣ руку. Сначала Артуръ этого не замѣтилъ, но потомъ, когда они бѣжали садомъ, онъ почувствовалъ, что совсѣмъ теряетъ силы и только тутъ увидѣлъ рану; онъ потерялъ очень много крови, и свалился. Карлъ едва успѣлъ подхватить его.
— Докторъ! — закричалъ Пирони, — докторъ! спасите мнѣ сына!
Докторъ между тѣмъ осмотрѣлъ руку, сдѣлалъ перевязку и объявилъ Пирони, что онъ можетъ не безпокоиться; ранена лучевая артерія, но очень легко; Карлъ, сжавъ руку товарища, вовремя остановилъ кровь, такъ что теперь нѣтъ никакой опасности.
Но Пирони, пораженный ужасомъ, видя, что сынъ не подаетъ признаковъ жизни; не вѣрилъ доктору и кричалъ все съ большимъ отчаяніемъ: «Онъ умираетъ! онъ умираетъ! Развѣ вы не видите, что онъ умираетъ?»
— Нѣтъ! — возразилъ докторъ и, взявъ флаконъ, поднесъ его къ носу раненаго мальчика. — Смотрите, онъ приходитъ въ себя.
Артуръ открылъ глаза, узналъ отца и улыбнулся ему.
— Папа! — прошепталъ, онъ — это все Карлъ… Я упалъ на дорогѣ… онъ поднялъ меня… ободрилъ меня… Вѣдь, это онъ втащилъ меня на стѣну… Еслибъ не онъ, я бы не попалъ сюда… Онъ остановилъ мнѣ кровь… Онъ все сдѣлалъ…
Пирони повернулся къ Карлу и съ выраженіемъ глубокой благодарности взглянулъ ему въ лицо.
— Ты настоящій мущина! — сказалъ онъ и горячо поцѣловалъ его.
Потомъ онъ вскочилъ, поднялъ отброшенную шпагу и, обратившись къ Бусси, неподвижно стоявшему въ нѣсколькихъ шагахъ отъ него, произнесъ рѣшительнымъ тономъ:
— Я готовъ!
— Я тоже! — гордо отвѣтилъ Бусси и бросилъ шпагу на землю.
Тогда Пирони кинулся къ нему на шею и, крѣпко обнявъ его, шепнулъ ему на ухо: «забудь!»
— И прости меня! — прибавилъ онъ громко, чтобы всѣ могли слышать.
Нѣсколько минутъ спустя отцы подняли на руки и понесли раненаго мальчика; его окровавленныя руки лежали у нихъ на плечахъ, какъ бы соединяя между собою этихъ людей. А секунданты взяли подъ руки смѣлаго товарища Артура и торжественно повели его къ каретѣ среди аплодисментовъ и громкихъ ура…
Однако, адвокату Пирони пришлось испытывать дорогой еще новое волненіе. Вмѣстѣ съ нимъ въ каретѣ ѣхали адвокатъ Бусси, докторъ и Артуръ; послѣдній говорилъ безъ умолку и такъ утомился, что у него даже сдѣлался легкій бредъ.
— Что это значитъ? — спросилъ Пирони въ ужасѣ
Докторъ объяснилъ, что это отъ слабости, и посовѣтовалъ дать ему что-нибудь подкрѣпляющее.
— Стой! — закричалъ Пирони кучеру. Карета остановилась около кофейни Монье.
— Хочешь коньяку? — хиннаго вина? марсалы? — предлагали Артуру всѣ трое заразъ.
Артуръ открылъ глаза и прошепталъ улыбаясь: «Нѣтъ, папа! — лучше сливочнаго мороженаго… Двойную порцію!» — прибавилъ онъ, снова закрывая глаза.