Душевная драма Феди Зубрякина (Аверченко)
| ← Последний экипаж | Душевная драма Феди Зубрякина | Занзивеев → |
| Из сборника «Сорные травы». Опубл.: 1914. Источник: Аверченко А. Т. Собрание сочинений: В 6 т. Т. 4: Сорные травы. — М.: ТЕРРА--Книжный клуб. 2007. — az.lib.ru |
Это случилось в купе вагона железной дороги.
Новый курский депутат Пуришкевич купил себе место в вагоне, но оно ему не понравилось.
Тогда Пуришкевич стал искать места получше.
Ему понравилось место барона Клодта. Спрятавшись за дверью, Пуришкевич устерег момент, когда барон Клодт отлучился куда-то, — выскочил из-за двери, сбросил вещи барона Клодта на пол и улегся на месте барона Клодта.
Вернувшийся барон Клодт был очень огорчен случившимся.
— Виноват, — сказал он. — Вы заняли, вероятно, по ошибке мое место…
По словам газетного корреспондента, Пуришкевич возразил на слова барона Клодта.
Но это возражение было — «песня без слов».
Пуришкевич «в ответ на это лег на живот и заболтал ногами».
Это было возражение, к которому барон мог и не прислушиваться; это возражение можно было видеть.
Барон позвал кондуктора.
В ответ на просьбу кондуктора Пуришкевич снова возразил: заболтал ногами.
Оживленный разговор этот продолжался недолго: когда взгляд кондуктора перешел с быстро мелькающих ног на голову пассажира, он всплеснул руками и вскричал:
— Это Пуришкевич! Бежим! Оставим его в покое — Бог с ним.
И оба, подхватив вещи барона, убежали, а Пуришкевич остался лежать на животе, болтая вслух сам с собой ногами.
Этим дело не кончилось.
Маленький второклассник Федя Зубрякин видел все происшедшее и решил, что сама судьба дает ему в руки ключ к счастью и благосостоянию. Он понял, что уменье устраиваться в жизни — вещь простая, и пути к достижению благополучия всецело находятся если не в его руках, то в ногах.
Посмеиваясь, маленький хитрец собрал свои вещи, перенес их в купе первого класса и улегся на бархатный диван.
— Виноват, — раздался над ним чей-то голос. — Это мое место. Потрудитесь уступить.
Федя Зубрякин был малый не промах: он лег на живот и заболтал ногами.
— Послушайте! Я вам говорю!..
«Шалишь, брат», — подумал Федя и еще больше заболтал ногами.
— Уйдите отсюда, слышите?
Федя болтал ногами.
— Айяяй, — укоризненно сказал пассажир. — Такой большой малчик, а поступает, как маленький поросенок.
«Говори себе, что хочешь, — внутренно усмехнулся Федя, — а мое дело правое».
— Подумай! — сказал пассажир. — Ведь ты уже ученик гимназии, а поступаешь, как какой-нибудь дурак!
Федя болтал ногами.
— Нет, это, наконец, невыносимо! Кондуктор!
— Что прикажете? — спросил кондуктор.
— Уберите этого нахала. Он уже не дитя, чтобы болтать ногами, заняв чужое место!
— Эй, мальчик! Уходи-ка отсюда… Это место чужое.
«И чего они ломаются, — подумал Федя. — Знают же, что меня с места согнать нельзя!»
— Нечего тут ногами болтать! Уходите! А еще гимназист.
На шум пришли пассажиры соседних купе.
— Что тут случилось?
— Да вот: занял мое место, а когда я прошу его уйти — он болтает ногами.
Сзади кто-то соболезнующе сказал:
— Может, эпилептик?
— Еще что скажете! Просто озорничает мальчишка.
— Господи! Такая здоровая дубина — лет десять, если не все двенадцать, а ведет себя, как кретин.
— Может, отсталость в развитии? Это бывает.
— Хорошая отсталость: занял чужое место и болтает ногами. Пошел вон!
«Почему же они не убегают от меня? — подумал Федя, начиная внутренно сомневаться в правильности занятой им позиции. — Может быть, я недостаточно быстро болтаю ногами? А ну, попробуем так»…
— Ах, какая дрянь, мальчишка!
— Форменная свинья!
— Такой огромадный мальчишка, а дурак!
— Осел какой-то упрямый.
— Да чего там на него смотреть: тащите за уши, да на пол!
…И вдруг Федя Зубрякин почувствовал себя висящим в воздухе. Кто-то дал ему подзатыльник, кто-то энергично дернул за ухо.
— Так ему! Так этому мальчишке и надо. Чтоб в другорядь было неповадно.
— Хе-хе!
— Выставили голубчика.
— Ах, нахал! Да и нахал же нынче пошел мальчишка.
— Сущая дрянь.
— Вот она — революция-то!..
Понурившись и еле таща чемоданчик, брел Федя Зубрякин из вагона в вагон. Уши горели, как уголья, и затылок болел.
А пуще всего болело маленькое доверчивое сердечко, впервые столкнувшееся с несправедливостью взрослых.
— За что? Господи, за что же? — шептали дрожащие от обиды бледные губки ребенка.
Мороз крепчал.