Духовенство Русской православной церкви и Февральская революция. «Старая» и «новая» государственные присяги (Бабкин)

Духовенство Русской православной церкви и Февральская революция.
«Старая» и «новая» государственные присяги
автор Михаил Анатольевич Бабкин

Дата создания: 2006, опубл.: 2007, февраль. Источник: Посев. 2007. № 2 (1553). С. 21—25. • Сетевая публикация статьи — на «Русской народной линии», 3.03.2007
Материал статьи послужил основой для параграфа II.2 («"Старая" и "новая" государственные присяги») монографии: Бабкин М. А. Священство и Царство (Россия, начало XX века – 1918 год). Исследования и материалы. — М.: Индрик, 2011. С. 234—246.

Духовенство Русской православной церкви и Февральская революция.
«Старая» и «новая» государственные присяги

Настанет год, России чёрный год,

Когда царей корона упадёт;

Забудет чернь к ним прежнюю любовь,

И пища многих будет смерть и кровь;

Когда детей, когда невинных жён

Низвергнутый не защитит закон;

Когда чума от смрадных, мёртвых тел

Начнёт бродить среди печальных сел,

Чтобы платком из хижин вызывать,

И станет глад сей бедный край терзать;

И зарево окрасит волны рек…

М. Ю. Лермонтов

(Из стихотворения «Предсказание», 1830 г.)

Малоизвестным фактом истории Русской Православной церкви (РПЦ) является официальное приветствие и поддержка духовенством свержения монархии в 1917 году. Одним из основных мотивов революционности представителей высшей иерархии РПЦ было стремление разрешить в свою пользу историко-богословскую проблему «священства-царства»^[1]. Практически не исследованы и последствия такой политической позиции церковных пастырей в судьбоносное для России время. Одним из наиболее важных аспектов в вопросе об отношении РПЦ к Февральской революции является рассмотрение роли священнослужителей в нарушении прежней и принятии народом России новой государственной присяги.

Временное правительство сохранило религиозный характер государственной присяги. Её новая форма была установлена 7 марта 1917 г. — «Присяга или клятвенное обещание на верность службы Российскому Государству для лиц христианских вероисповеданий». В присяге, в частности, говорилось: «Обещаюсь перед Богом и своею совестью быть верным и неизменно преданным Российскому Государству […]. Обязуюсь повиноваться Временному Правительству, ныне возглавляющему Российское Государство, впредь до установления образа правления волею Народа при посредстве Учредительного Собрания […]. В заключении данной мною клятвы осеняю себя крестным знамением и нижеподписуюсь»^[2].

9 марта определением Святейшего правительствующего синода эта присяга была по духовному ведомству объявлена «для исполнения», о чём по всем епархиям были разосланы соответствующие указы. Также было признано необходимым участие духовенства в церемониях принятия новой присяги^[3]. Отмены действия предыдущей присяги на верность императору, а также «освобождения» граждан от её действия со стороны Св. синода не последовало. Поэтому прежняя, верноподданническая присяга, по сути, осталась действующей. Однако, по крайней мере, одним из архиереев РПЦ — епископом Омским и Павлодарским Сильвестром (Ольшевским) паства была освобождена от присяги на верноподданство императору. Произошло это 10 марта: епископ призвал граждан принести присягу новой власти, а для ликвидации существующих смущений в народе о прежней верноподданнической присяге, он отменил её действие, публично прочитав особую молитву из «Требника» — «На разрешение связующих себя клятвою». Использование этого чинопоследования во время церемоний присяги было рекомендовано для духовенства всей епархии^[4].

Показателен факт: Св. синод повелел народу присягать новой власти до того, как призвал паству ей подчиниться. Об этом можно судить, исходя из сопоставления номеров его определений, принятых 9 марта. Так, определение об обращении «по поводу переживаемых ныне событий» имеет порядковый N 1280, а об объявлении государственной присяги «для исполнения» — N 1277. Это свидетельствует о наличии определённого желания со стороны членов Св. синода быстрее, вопреки даже логике последовательности действий, привести православную паству к присяге новой власти. В послании Св. синода «К верным чадам Православной Российской Церкви по поводу переживаемых ныне событий» был призыв довериться Временному правительству. При этом послание начиналось так: «Свершилась воля Божия. Россия вступила на путь новой государственной жизни. Да благословит Господь нашу великую Родину счастьем и славой на ея новом пути»^[5]. Это послание было охарактеризовано профессором Петроградской духовной академии Б. В. Титлиновым как «послание, благословившее новую свободную Россию», а генералом А. И. Деникиным — как «санкционировавшее совершившийся переворот». На страницах социалистической газеты послание было расценено как «торжественное признание синодом нового правительства»^[6]. В первую очередь, Синод не пытался объяснять народу суть происшедших изменений в политическом устройстве страны, а стремился быстрее привести его к присяге Временному правительству. Иными словами, он стремился закрепить завоевания революции и придать ей необратимый характер.

Российское духовенство спокойно и достаточно легко пошло не только на изменение государственной присяги и на служение совершенно другой — светской, немиропомазанной власти, но и на нарушение предыдущей своей присяги «на верноподданство»^[7]. По сути оно пошло на клятвопреступление. Духовенство РПЦ приносило присягу несколько раз: первый раз, согласно «Основных законов», — всеобщую, по достижению двенадцатилетнего возраста, второй раз — перед посвящением в стихарь псаломщика, третий — при производстве в дьяконский чин, в четвёртый — во иерейский чин. Отдельную, расширенную присягу давали при производстве в архиерейство^[8].

Современниками событий 1917 года действия российской армии и её военачальников по поддержке февральской революции были характеризованы как измена своей присяге на верность царю, данной на кресте и Евангелии. Об этом в дневниках и воспоминаниях писали супруга Александра III вдовствующая императрица Мария Фёдоровна, посол Франции М. Палеолог, историк Н. Тальберг и множество офицеров-монархистов. О клятвопреступлении армии говорилось в мартовские дни 1917-го и на страницах российской социалистической прессы^[9]. Присяга — «клятва именем Божиим, произносимая в установленной законом форме, пред св. крестом и Евангелием». Личным примером нарушения присяги на верность императору духовенство спровоцировало и остальных граждан России на клятвопреступление. Утверждать это позволяет тот факт, что присяга «на верноподданство» носила ярко выраженный религиозный характер, и духовенство в церемониях присяги играло едва ли не главную роль. Более того, согласно «Своду законов Российской империи» почтение к царю воспринималось скорее как обязанность веры, нежели как гражданский долг. По мнению современных богословов и специалистов по церковному каноническому праву, лишь одно обстоятельство могло освободить российских подданных от присяги на верность императору — отпадение его от православия^[10]. Поэтому мнение Св. синода о присяге было решающим: его достаточно легковесное отношение к присяге на верность императору обусловило такое же отношение к ней и со стороны граждан. Церковными законами для клятвопреступников предусмотрены суровые наказания: для священнослужителей и прочих членов причта — извержение из сана (25 правило св. Апостолов); для мирян — отлучение от церкви (от таинства св. причащения) на 10 лет (65 правило св. Василия Великого); невольно или по принуждению нарушившим клятву — отлучение на 6 лет (82 правило св. Василия Великого). Но несмотря на это, российское духовенство (в первую очередь члены Св. синода) пошло на нарушение государственно-церковной присяги, сознавая, что оно само на себя и на народ взыскания за клятвопреступление накладывать не будет, а светская внеконфессиональная революционная власть делать этого также не собирается, да и не имеет права. Единственный, кто мог, руководствуясь церковным законодательством, применить к нарушителям присяги меры воздействия — это «внешний епископ» церкви, который есть «хранитель догматов веры, блюститель правоверия и церковного благочиния» — император^[11].

По выражению современника тех событий — епископа Селенгинского Ефрема (Кузнецова), в марте 1917-го народ России «ни во что вменил целование св. Креста и Евангелия»^[12].

Официальное отношение Православной церкви к февральской революции характеризуют и высказывания представителей церковной иерархии о значении государственной присяги на верноподданство императору. Так, Уфимский епископ Андрей (князь Ухтомский) в первых числах марта 1917-го обратился к своей пастве через епархиальную газету с посланием «Нравственный смысл современных великих событий». В нём, упомянув, что совесть многих граждан смущена совершившимися революционными событиями, что «многие души ждут ясных указаний [относительно] того, вправе ли они отречься от прежнего строя», не изменят ли присяге на верность царю, признав новое правительство Государственной думы, епископ Андрей отмечал: «Прежде всего, должен сказать, что ни о какой „присяге“ не может быть речи. Отречение от престола Николая II освобождает его бывших подданных от присяги ему»^[13]. 14 апреля 1917 г. дореволюционный состав Св. синода был роспущен Временным правительством. Единственным, кто из прежнего состава был оставлен заседать во вновь утверждённом составе высшего органа церковной властии, был архиепископ Финляндский Сергий (Страгородский)^[14].

В целом для духовенства РПЦ в марте 1917 года была типичной точка зрения, основанная на том, что раз император Николай II отрёкся от престола, а великий князь Михаил Александрович признал власть Временного правительства, призвав граждан России повиноваться данному правительству, то это служит достаточным основанием для принесения присяги на преданность новой власти. Проповеди, обращения и воззвания, содержавшие такую точку зрения, в своём большинстве произносились епископатом и, начиная с 4 марта 1917-го, публиковались на страницах церковной периодической печати. В десятых числах марта духовенство РПЦ само принесло присягу Временному правительству и практически всегда участвовало в церемониях принятия православными гражданами России новой присяги. Его участие заключалось едва ли не в руководящей роли в церемониях присяги: во время её принятия священнослужители подавали народу для целования крест и Евангелие, а в некоторых местах — сопровождали её крестными ходами и служением молебнов на городских площадях, плацах и военных кораблях. Известны случаи проведения церемонии присяги непосредственно в церквах, то есть с максимальным участием духовенства. Например, войска Киевского гарнизона в течение нескольких дней, вплоть до 19 марта, присягали в военно-Николаевском соборе города, а моряки дивизии траления Северного Ледовитого океана 19 марта приводились к присяге на верность Временному правительству в храме подворья Соловецкого монастыря^[15].

Следствием подобных действий священнослужителей РПЦ в марте стало возникновение некоторого замешательства и растерянности среди православной паствы. Достаточно недоуменное отношение части мирян к революционным событиям во многом было обусловлено позицией высшей иерархии по отношению к введению новой государственной присяги без отмены старой^[16]. В качестве примера, можно привести слова из письма, подписанного «православными христианами» и адресованного членам Св. синода. Православные обращались с просьбой разрешить их разногласия относительно сакральности принятия государственных присяг. Если прежней присягой на верноподданство царю, как якобы ничего не значащей (при том, что Николай II находился под арестом) власти распоряжаются пренебречь, то такое же легковесное отношение у народа будет и к новой присяге, приносимой на верность или новому царю, или же Временному правительству. Православные писали, что их вопросы как действовать в создавшейся обстановке приходские священники оставляют без ответа, в результате чего среди паствы возникает ропот и разногласия. Вследствие чего миряне решили обратиться с вопросами непосредственно к членам Правительствующего синода: «Как быть со старой присягой и с той, которую принимать заставят? Какая присяга должна быть милее Богу первая, аль вторая?»^[17]. Синод оставил письмо без ответа.

Подобные обращения к Св. синоду свидетельствуют не только о наличии монархических симпатий у определённой части православных христиан, но и о том, что они расценивали политическую ситуацию в России как «междуцарствие». А молчание синода в большой степени объясняется нежеланием рассматривать положение России в послефевральский период как «междуцарствие», грозившее возвратом монархии, а следовательно и возобновлением подчинения церкви императору. Например, такую оценку сложившейся в России политической ситуации с момента появления Высочайших актов от 2 и 3 марта (соответственно, «Акта об отречении Николая II от престола Государства Российского за себя и за сына в пользу Великого Князя Михаила Александровича» и «Акта об отказе Великого Князя Михаила Александровича от восприятия верховной власти») и вплоть до Учредительного собрания давал епископ Пермский и Кунгурский Андроник (Никольский)^[18]. В «Акте» великого князя Михаила Александровича, в частности, говорилось: «Принял Я твёрдое решение в том лишь случае воспринять верховную (царскую) власть, если такова будет воля великого народа нашего, которому надлежит […] в Учредительном Собрании установить образ правления и новые основные законы Государства Российского. Посему, […] прошу всех граждан Державы Российской подчиниться Временному правительству, […] впредь до того, как […] Учредительное Собрание своим решением об образе правления выразит волю народа»^[19]. Речь шла не об отречении великого князя от престола, а о невозможности занятия им царского престола без ясно выраженной на это воли всего народа России. Михаил Александрович предоставлял выбор формы государственного правления Учредительному собранию. До созыва же этого собрания он доверил управление страной созданному по инициативе Государственной думы Временному правительству. Его намерение основывалось на имевших место в российском обществе мнений о возможности существования в России конституционной монархии.

Члены Св. синода понимали неоднозначность политической ситуации в стране и возможность альтернативного решения вопроса о выборе формы государственной власти в России, что было зафиксировано в синодальных определениях от 6 и 9 марта 1917 года. В них говорилось, что великий князь Михаил Александрович отказался от принятия верховной власти «впредь до установления в Учредительном Собрании образа правления». Однако это не свидетельствовало о колебаниях в рядах синодальных членов по поводу будущего государственного устройства. Вероятно, в данных случаях проявилось стремление авторов упомянутых определений в своих формулировках поточнее соблюсти «юридическую форму». В подтверждении чего можно указать, что принятые в те же и в последующие дни решения высшего органа церковной власти имели однозначный характер в пользу народовластия и были подписаны всем составом Св. синода.

Аналогичное недоумение о неопределённом отношении властей к старой присяге на верность царю высказывалось и бароном П. Н. Врангелем. Вспоминая о мартовских днях 1917 года (когда в воинских частях стало известно о происшедших в столице политический событиях и от вышестоящих начальников был получен приказ о присяге новой власти) он писал: «Что [при этом] должен был испытать русский офицер или солдат, сызмальства воспитанный в идее нерушимости присяги и верности Царю, в этих понятиях прошедший службу, видевший в этом главный понятный ему смысл войны? Надо сказать, в эти решительные минуты ничего не было предпринято со стороны старших руководителей для разъяснения армии происшедшего. Никаких общих руководящих указаний, никакой попытки овладеть сверху психологией армии не было сделано»^[20].

Обратимся к рассмотрению формы торжественного обещания для членов Временного правительства, которая была установлена 11 марта. В ней говорилось: «Обещаюсь и клянусь пред Всемогущим Богом и своею совестью служить верою и правдою народу Державы Российской, […] и всеми предоставленными мне мерами подавлять всякие попытки, прямо или косвенно направленные к восстановлению старого строя […]. Клянусь принять все меры для созыва в возможно кратчайший срок […] Учредительного Собрания, передать в руки его полноту власти, […] и преклониться пред выраженною сим Собранием народною волею об образе правления и основных законах Российского Государства. В исполнении сей моей клятвы да поможет мне Бог». Присягу члены Временного правительства принесли 15 марта. Её церемония происходила в Правительствующем сенате, в светской обстановке^[21].

В ней содержится определённое противоречие: с одной стороны, члены Временного правительства обещали принять и признать выбранный народными представителями в Учредительном Собрании образ правления, с другой, — всячески подавлять любые попытки к восстановлению прежнего монархического строя. Таким образом, в марте 1917 года граждане России давали клятву верности правительству, члены которого публично-декларативно превышали свои полномочия. Духовенство же Православной церкви, приводя паству к присяге на верность новой власти, являлось добровольным помощником и верным союзником правительства в этих его начинаниях.

Действия, как членов Временного правительства, так и членов Святейшего правительствующего синода были направлены на создание республиканского государственного устройства в России. Подготовляя, предвосхищая и обусловливая республиканский выбор Учредительного Собрания и Св. синод, и Временное правительство стремились не допустить даже обсуждения политического вопроса о временно образовавшемся российском «междуцарствии», упоминая в своих официальных документах лишь необратимый характер произошедших в феврале-марте 1917 года событий.

9 марта фактически был отменён державный церковно-монархический лозунг «за Веру, Царя и Отечество». Спешно распорядившись привести паству к присяге новой власти и отказавшись молитвенно поминать царскую власть, церковь исключила одну из составляющих триединого девиза — «за Царя». Тем самым, духовенством фактически была изменена исторически сложившаяся государственно-монархическая идеология. Под этим влиянием оказались в первую очередь члены организаций и партий, придерживавшиеся правых позиций — Союза русского народа, Русской монархической партии, Русского народного союза имени Михаила Архангела и других, в своей совокупности являвшихся едва ли не наиболее многочисленным партийным объединением в России (не представлявшим, однако, единого целого). Монархические партии, занимавшие правый фланг российской партийной системы, «безмолвно» сошли с политической сцены в февральско-мартовские дни. Они не оказали никакого сопротивления и не выразили даже протеста после официального запрещения своей деятельности в начале марта 1917-го новой властью — Временным правительством и Исполнительным комитетом Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов. В их программах было прописано отстаивание монархической формы правления и послушание Православной церкви. Отказ церкви в первые дни марта 1917-го от девиза «за Царя» во многом предопределил фактический сход с российской политической сцены монархического движения. По причине фактического отказа Св. синода от поддержки царской власти, у монархистов «ушла из под ног» идеологическая почва.

9 марта с высоты официального церковного амвона, от Св. синода РПЦ было дано «благословение» на клятвопреступление. Этим воспользовались многие из тех, кто осенью 1917 — весной 1918 годов поддержал большевиков и стал на их сторону в Гражданской войне.

Примечания

1. Подробнее об этом: Бабкин М. А. Святейший синод Российской Православной церкви и свержение монархии в 1917 году // Вопросы истории. — 2005. — N 2, — С. 97—109.
2. Вестник Временного правительства. — 1917. — N 4 (50), — С. 1; Государственный архив Российской Федерации (ГА РФ). Ф. 1779. Оп. 1. Д. 6. Л. 15 об. — 16.
3. Российский государственный исторический архив (РГИА). Ф. 796. Оп. 204. 1917. I отд. V стол. Д. 54. Л. 53; Ф. 797. Оп. 86. 1917. III отд. V стол. Д. 12. Л. 52—53.
4. Омские епархиальные ведомости. — 1917. — N 12. Часть неофиц. С. 21—22; N 14. Часть офиц. С. 1.
5. Церковные ведомости. — 1917. — N 9-15, — С. 57, 58.
6. Титлинов Б. В. Церковь во время революции. — Пг.: — 1924. — С. 56; Деникин А. И. Очерки русской смуты. Крушение власти и армии. Февраль — сентябрь 1917 г. Воспоминания. Мемуары. — Минск: 2002. — С. 7; День. — Пг.: — 1917. — N 1578 (6), — С. 1.
7. ЭСБЕ/Присяга, клятва.
8. Свод законов Российской Империи (СЗРИ). — СПб.: 1912. Т. I. Ч. 1. Гл. 4. Ст. 53. С. 16; РГИА. Ф. 796. Оп. 204. 1917. I отд. V стол. Д. 54. Л. 87-89 об.; Чин избрания и рукоположения архиерейского. — СПб.: 1910. Л. 16—21.
9. Дневники императрицы Марии Фёдоровны. (1914—1920, 1923 гг.). — М.: 2005. — С. 178; Палеолог М. Дневник посла. — М.: 2003. — С. 771; Воейков В. Н. С Царём и без Царя. Воспоминания последнего Дворцового Коменданта Государя Императора Николая II. — М.: 1994. — С. 137; Винберг Ф. Крестный путь. Ч. 1. Корни зла. — СПб.: 1997. — С. 143, 151; Тальберг Н. Д. Перед судом правды. Третий Рим: возвышение и крушение. Чаемая монархия. Русская смута. Кн. 2. — М.: 2004. — С. 481, 502; Известия Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов. — 1917. — N 19, — С. 2.
10. Русская Православная Церковь и право: комментарий / Отв. ред. М. В. Ильичёв. — М.: 1999. — С. 30.
11. СЗРИ. 1912. Т. 1. Ч. 1. С. 18.
12. Деяния Священного Собора Православной Российской Церкви 1917—1918 гг. Т. 6. Деяние 67. — М.: 1996. — С. 49.
13. Уфимские епархиальные ведомости. — 1917. — N 5-6. Отдел неофиц. С. 138—141.
14. Церковные ведомости. — 1917. — N 16-17, — С. 83.
15. Вечерняя газета. — Киев. — 1917. — N 1362, — С. 2, N 1363, — С. 3; Российский Государственный архив Военно-морского флота (РГА ВМФ). Ф. 389. Оп. 1. Д. 78. Л. 45 об.
16. О политической позиции епископата РПЦ в марте 1917 г. см.: Бабкин М. А. Иерархи Русской православной церкви и свержение монархии в России (весна 1917 г.) // Отечественная история. — 2005. — N 3, — С. 109—124. См. также: Российское духовенство и свержение монархии в 1917 году. (Материалы и архивные документы по истории Русской православной церкви) / Сост., авт. предисловия и комментариев М. А. Бабкин. — М.: 2006.
17. РГИА. Ф. 796. Оп. 204. Д. 54. Л. 128.
18. РГИА. Ф. 797. Оп. 86. 1917. III отд. V стол. Д. 12. Л. 89 а. об.
19. Церковные ведомости. — 1917. — N 9-15, С. 56.
20. Врангель П. Н. Записки. Ноябрь 1916 — ноябрь 1920 гг. Т. 1. Воспоминания. Мемуары. — Минск, 2003. — С. 22—23.
21. ГАРФ. Ф. 1779. Оп. 1. Д. 6. Л. 40 — 40 об.; Петроградские ведомости. — 1917. — N 43, — С. 2.

См. также

• Народовластие от Бога
• Святейший синод сверг монархию раньше революционеров. Церковь устранила «конкурента» в деле сакрализации власти