1880
правитьОткрытіе сезона въ циркѣ Чинизели. Публика ложъ и креселъ, осмотрѣвъ лошадей въ конюшняхъ цирка и справившись о предстоящихъ новинкахъ, засѣла въ свои мѣста.
Спортмены, съ серьезностью всѣхъ знатоковъ, оцѣниваютъ достоинства четвероногихъ актеровъ, стараясь при этомъ блеснуть техническими выраженіями. На аренѣ кривляются клоуны, стараясь смѣшить изъ всѣхъ силъ публику, но спортмены не обращаютъ на нихъ никакого вниманія. За то верхніе ярусы цирка въ восторгѣ. Тамъ, какъ водится въ подобныхъ случаяхъ, слышны даже ласковыя ругательства.
— И гдѣ только учатся они, шельмецы, всѣмъ этимъ штукамъ, чтобъ ихъ жукъ забодалъ! восклицаетъ не то купецъ, не то артельщикъ, засѣдающій съ своей супругой во вторыхъ мѣстахъ, и утюжитъ при этомъ платкомъ потную шею.
— Это дураки-то? даетъ отвѣтъ сосѣдъ въ сѣрой сибиркѣ и прибавляетъ: — Извѣстно, заграницей, потому иностранцы… Тамъ имъ кости выламываютъ, тамъ и учатъ. Вѣдь у нихъ развихляніе всякаго сустава устроено.
— А нешто за границей есть дурацкая школа?
— Еще-бы не быть! Даже цѣлая дурацкая академія существуетъ, на манеръ какъ-бы нетриситетъ, а въ ней скубенты. Скубенты тамъ курзу держутъ и въ дураки готовятся. И какъ курзу кончилъ — сейчасъ получаетъ свидѣтельства на листѣ: «дескать дуракъ во всемъ составѣ». Послѣ этаго ужъ они поступаютъ на мѣста и начинаютъ ломаться.
— Ну?! Вотъ ужъ я этаго не ожидалъ.
— Мало-ли ты что не ожидалъ, а только это вѣрно, какъ въ аптекѣ. Мнѣ одинъ конюхъ-нѣмецъ разсказывалъ, что у графа Заварова въ англичанахъ служитъ. Онъ тамошній заграничный, такъ ужъ какъ-же ему не знать. Какъ придетъ къ намъ въ лабазъ овесъ закупать — сейчасъ и разсказываетъ про все заграничное. Я у него спрашивалъ: «Какже, говорю, эти самые заграничные дураки насчетъ паспорта»? А онъ мнѣ: «Также, говоритъ, у нихъ и въ паспортѣ прописано: предъявитель сего билета дуракъ такой-то… А потомъ весь паспортный порядокъ: волосы рыжіе, ноздря кривая, глаза вывертомъ».
— Вретъ, поди, твой англійскій нѣмецъ.
— Ну, вотъ! Онъ человѣкъ вѣроятственный. Да и отчего-же и не быть, дурацкой академіи? Тамъ вѣдь народъ-то во всю цивилизацію жарятъ. Всѣ при наукѣ. Столяръ въ столярной академіи курзу доходитъ, маляръ въ малярномъ нитриситетѣ, портной при швальной гимназіи состоитъ, а этой мальчишечьей науки нѣтъ, чтобы, коли ты портному рукомеслу у мастера учишься, то чтобъ по трактирамъ съ утюгами бѣгать. Тамъ все по книжкѣ…
— И въ дураки по книжкамъ приготовляются?
— Само собой. Сидитъ и зубритъ какъ ему языкъ выставлять, какъ бѣлками ворочать и носъ кривить на сторону. А потомъ экзаменъ по всѣмъ пунктамъ, трико на голое тѣло и въ циркъ ломаться. Да чтожъ тутъ удивительнаго? Вѣдь у насъ есть-же театральное училище, гдѣ представлять учатъ.
— Дурацкая академія! Скажи на милость! дивился купецъ. — Анна Спиридоновна, слышишь, въ заграничныхъ Европахъ дурацкіе нетриситеты есть, обратился онъ къ женѣ.
— Ну, такъ чтоже изъ этого? — откликнулась та. — Вотъ-бы тебя туда послать на передѣлку, а то ужъ больно уменъ сталъ.
— Цыцъ! — пригрозилъ ей купецъ. — Али забыла съ кѣмъ разговариваешь? Смотри! У меня нѣтъ этаго вниманія, что тутъ циркъ, я и при публикѣ съ тобой науку начну.
— Знаю твои порядки. Озорникъ извѣстный.
— Ну, то-то. Такъ остерегись экзамена-то, а то ужъ у меня указка чесаться начала.
Купецъ сжалъ кулакъ, прикрылъ его полой и показалъ женѣ. Сѣрая сибирка остановила купца.
— Оставь, Викулъ Сергѣичъ. Ну, что ты къ бабѣ придираешься. Вишь она разопрѣла съ жары и сидитъ нахохлившись. Брось. Къ человѣку вся одежда прилипла, а онъ ее тревожитъ. Само собой женщина въ тягости, ну, она и надулась какъ мышь на крупу.
— Мало-ли что она въ тягости, а все-таки отвѣты надо давать при всей учливости. Потакай ей, потакай, такъ она и тебя облаетъ. Ну, такъ какъ-же эти скубенты изъ дурацкой академіи, форму они носятъ, что-ли?
— Само собой форму. Всякій ученикъ въ формѣ. Тамъ строгостей-то еще больше нашихъ, даетъ отвѣтъ сѣрая сибирка.
— Дурацкая одежда у нихъ форма-то?
— Нѣтъ, гдѣ-же… Дурацкая одежда у нихъ — парадный мундиръ. Нешто въ трикѣ можно по улицамъ ходить? Сейчасъ собаки лаять начнутъ, да еще, чего добраго, за ноги кусать начнутъ. У нихъ форма средственная: вотъ какъ по дворамъ музыканты съ трубами ходятъ — сѣрые спинжакъ и зеленая оторочка, а на головѣ картузъ съ пуговкой.
— Ну, а когда скубентъ въ дурацкой академіи курзу кончитъ, чиномъ его награждаютъ? допытывался купецъ.
— Настоящихъ чиновъ у нихъ нѣтъ, но глядя по экзамену: дуракъ перваго разбора, втораго разбора, третьяго, шутъ перваго разбора и все въ такомъ порядкѣ.
— Нудно! помоталъ головой купецъ.
— За то заграничная Европа. Тамъ каждый человѣкъ къ своему мѣсту пристроенъ.
— А вотъ эти женщины-акробатки, что на канатѣ пляшутъ, и для нихъ училище есть?
— Коли есть наука, то есть и училище. Акробатокъ въ канатныхъ институтахъ обламываютъ и шлифуютъ.
— Дѣльно. Коли-бы денегъ не жалко, ей-ей, свою-бы бабу на обломъ и шлифованіе послалъ, снова задираетъ купецъ жену. — Пущай-бы ее тамъ пріятнымъ улыбкамъ научили.
— Ты опять? Да плюнь ты на нее! дергаетъ купца за рукавъ сѣрая сибирка. — И охота это словесности свои тратить! Ты побереги бисеръ-то свой. Что его зря метать? Завтра покупателя уговаривать пригодится.
— А и то поберечь, соглашается купецъ и отвертывается отъ супруги.