ДУМА НА 1869 ГОДЪ.
правитьI.
правитьСуровые пуритане, когда имъ приходилось разрѣшать общественные вопросы великой важности, очищали себя молитвой и постомъ и просили Бога ниспослать имъ мудрость и кротость.
Пуританскій постъ и молитва теперь уже вышли изъ употребленія. Люди нашего времени ищутъ помощи въ самихъ себѣ. Они полагаются на свои знанія и на свои собственныя силы.
Правы и старые пуритане; правы, пожалуй, и люди новаго времени. Но новые люди правы только въ томъ случаѣ, если былое религіозное настроеніе, дававшее силу для честнаго и умнаго рѣшенія великихъ вопросовъ, смѣнилось соотвѣтственной силой знанія. Если же этого нѣтъ, если легкомысліе, самонадѣянность и своекорыстіе замѣщаютъ торжественность религіознаго настроенія и серьезное благоговѣйное отношеніе къ вопросу, отъ котораго зависитъ судьба настоящаго и цѣлаго ряда будущихъ поколѣніи, въ такомъ случаѣ люди и себѣ и другимъ роютъ яму, и мудрость на сторонѣ не ихъ, а религіозныхъ пуританъ.
Легкомысленное отношеніе къ важнымъ вопросамъ — самое простое отношеніе; но ошибки легкомыслія выкупаются слишкомъ дорого будущими поколѣніями. Соціально-экономическій фатализмъ нельзя устранить никакою силой; его можно только отдалить. Экономическая логика приводитъ къ печальнымъ послѣдствіямъ, если люди не хотятъ ей подчиниться во время и ставятъ ей препятствія. Послѣдняя междуусобная американская война была кровавой развязкой того, чего 80 лѣтъ назадъ американца не хотѣли разрѣшить силой убѣжденія и воли. Соціально-экономическое броженіе Франціи въ нынѣшнемъ столѣтіи и ея революціи были тоже логическимъ послѣдствіемъ односторонности ея переворота 1787 года. Одинъ Бабефъ понималъ вопросъ правильно теоретически, но поступилъ безумно, ибо хотѣлъ разрѣшить его насиліемъ и убійствомъ, и поплатился за это своею головою.
Западная Европа и Америка понимаютъ гораздо вѣрнѣе насъ величіе и гигантскую важность эпохи, нами переживаемой. И не думайте, чтобы они радовались за насъ — они радуются за себя. Россія была страной азіятской, востокомъ, мѣшавшимъ прогрессу запада. Теперь она вступаетъ на западно-европейскій путь.
Это значитъ, что мы вступаетъ въ область новыхъ, до того невѣдомыхъ намъ, соціально-экономическихъ комбинацій. — комбинацій европейскаго уклада.
Сложна эта новая, для насъ еще отдаленная будущая жизнь. Яснаона, и то для немногихъ, только въ своихъ общихъ чертахъ; по подробности темны. Да и кто тотъ пророкъ, который можетъ предугадать, что придумаютъ и какъ устроятъ свою жизнь милліоны?
Но не о пророкахъ моя рѣчь. Не они устраиваютъ судьбу народовъ. Пророковъ слушаютъ поздно. Несчастіе людей въ томъ, что, отринувъ пуританское религіозное чувство, они слушаютъ не голосъ разума и коллективной правды, а голосъ лукаваго своекорыстія и повинуются съ стаднымъ свойствомъ той же внѣшней стихійной силѣ. Гдѣ же уроки исторіи и уроки времени; гдѣ же зрѣлость народовъ и зрѣлость отдѣльныхъ людей, которою каждый такъ гордится?
Стихійно и тупо двигалось наше общество во все свое историческое прошлое. Кто двигалъ? Намъ понравилось сваливать всѣ свои недостатки на старое доброе время и прошлыя поколѣнія. А что же мы-то? Я не знаю, что обиднѣе — искать виновнаго на сторонѣ или обвинять этимъ исканіемъ свое собственное умственное безсиліе?
Историческое прошлое!:. Конечно, не отъ насъ зависѣло византійское вліяніе, нашествіе монголовъ и т. д….
Да, можно придти въ отчаяніе отъ этихъ внѣшнихъ стихійныхъ вліяній и, ужь разумѣется, ни одинъ разсудительный человѣкъ не обвинитъ отдѣльныхъ людей за ихъ отчаяніе надежды и увлеченія разбиваются легко. А что остается человѣку, когда у него пропала и надежда?
Но жизнь отдѣльныхъ людей не. есть жизнь народовъ. Только отдѣльные люди могутъ возненавидѣть отдѣльнаго человѣка и даже все историческое прошлое. Масса не знаетъ разочарованій, не знаетъ утраты надеждъ и упадка духа; у нея нѣтъ ненависти. Народъ живетъ и идетъ впередъ. Онъ можетъ глупить въ частностяхъ, въ отдѣльныхъ уклоненіяхъ; но въ цѣломъ — блестящая точка его идеала отъ него не ускользаетъ, ибо идеалъ этотъ — экономическое довольство. Устаютъ и умираютъ отдѣльные бойцы, но одного умершаго смѣняютъ десятки новыхъ; разбитое, усталое поколѣніе смѣняется поколѣніемъ свѣжимъ и сильнымъ, какъ пожелтѣвшіе, упавшіе осенніе листья новой весенней зеленью.
Медленно и постепенно идутъ эти новые десятки, сотни, тысячи людей впередъ, несмотря на роковыя преграды, которыми усыпанъ ихъ путь. Изъ отдѣльныхъ усилій и борьбы единицъ мало-по-малу составляется коллективное счастіе.
Стихійной силой, силой соціально-экономическаго фатализма двигалось до сихъ поръ человѣчество, и много еще вѣковъ поведетъ его впередъ эта сила.
Тому же закону подчинялось и русское общество въ своемъ историческомъ движеніи.
Но является тутъ новый вопросъ, какъ согласить коллективность съ индивидуализмомъ? Мы всѣ согласны, что въ цѣломъ русская общественная жизнь шла тупо: но въ то же время каждый изъ насъ выгораживаетъ себя изъ этой коллективной тупости и убѣжденъ, что онъ поступалъ умно.
Это не больше, какъ самообольщеніе, ибо въ зданіе общей коллективной тупости каждый положилъ свой кирпичикъ. Однихъ кирпичи были больше, другихъ меньше — въ этомъ вся разница.
Какъ мы отнеслись къ реформамъ послѣднихъ 13 лѣтъ? Многіели изъ насъ поняли тысячи новыхъ комбинацій и милліоны возможностей еще къ милліонамъ новыхъ общественныхъ комбинацій отъ одной даже отмѣны крѣпостнаго права? Стихійно подчинились мы реформамъ, стихійно отдались либеральному порыву; стихійно увлеклись честной и умной литературой: наконецъ, стихійно замолчали и тупо уставили глаза частью въ землю, а частью устремили въ небо взоры упованія. Что же это такое?
Да, печально! И все-таки на этотъ вопросъ нельзя отвѣтить ни однимъ отвѣтомъ, ни повальнымъ обвиненіемъ: — нужно разложить наше общество на его составные элементы и опредѣлить характеръ дѣятельности каждаго изъ нихъ.
Населеніе, живущее въ деревняхъ и селахъ, пашущее землю, роющее канавы, починяющее дороги и мосты, занимающееся извозомъ, доставляющее и создающее сырье для нашихъ фабрикантовъ и купцовъ, отправляющихъ его за границу, — что это общество или нѣтъ? Нѣтъ. Оно пожалуй и общество въ смыслѣ деревенской мірской сходки и условіи деревенскаго общежитія, по внѣ ихъ — эта сѣрая масса подчиняется стихійному закону, зависитъ роковымъ образомъ отъ внѣшнихъ обстоятельствъ. Сама сѣрая масса, какъ вліятельная сила, выступаетъ рѣдко, въ эпохи историческихъ насильственныхъ моментовъ; въ этихъ случаяхъ она сама превращается въ стихію и дѣйствуетъ съ страшной силой, съ которой ничто не можетъ бороться.
Первоначально все русское общество состояло изъ подобной сѣрой массы. Чѣмъ какой нибудь Добрыня Никитичъ, Дмитрій Донской, дружинники и бояре князей отличались отъ сѣрой массы, живущей нынѣ въ деревняхъ? Стихійно дѣйствовали они подъ вліяніемъ внѣшнихъ обстоятельствъ и стадно двигались, на право или на лѣво, шли походомъ на сосѣднія области или на монголовъ, если обстоятельства двигали ихъ въ этомъ направленіи. Весь періодъ московской исторіи больше ничего, какъ стихійная, стадная, роковая дѣятельность. Шли, куда шлось, повинуясь закону непроизвольныхъ движеній и не задаваясь никакими умственными комбинаціями.
Петровскимъ переломомъ вводится новое начало — политическая сознательность, разсчетъ, большая или меньшая дальнозоркость. Но этотъ новый элементъ подчинилъ себѣ только одну область — высшую политическую сферу. Все, что стояло ниже, или внѣ ея, жило и двигалось по прежнему стихійно, и грамотные — эти представители русскаго интеллекта, и деревня, съ ея темной невѣжественной массой, знали по прежнему лишь законъ роковой необходимости и соціально-экономическаго фатализма. Общества еще не было, общественнаго мнѣнія не существовало, ибо политическій механизмъ страны въ нихъ не нуждался.
Продолжая развивать свою внутреннюю жизнь по прежнему подъ вліяніемъ стихійнымъ, мы сложили стихійно и всѣ свои внутреннія экономическія общественныя отношенія; стихійнымъ порядкомъ закрѣпился у насъ земледѣлецъ къ землѣ; стихійно складывалась промышленность, получившая крѣпостной характеръ; стихійно развивалась торговля и создались промышленные центры; стихійно организовалось наше земледѣльческое хозяйство. И среди этой общей стихійности Россія шла сама не зная куда и не думая о завтрашнемъ днѣ. Фактъ поглощалъ все. Всѣ подчинялись ему, какъ мореходъ океану, по которому онъ плыветъ: холодно, мокро, качаетъ, да вѣдь что же подѣлаешь съ океаномъ? И, подчиняясь факту, теченію внѣшнему и случайныхъ явленій, всѣ думали, что ужъ такъ намъ на роду написано, чему быть — того не миновать, отъ своей судьбы не уйдти.
Но среди этой стихійной, несознающей себя жизни, начинаютъ выдѣляться отдѣльные умы, зачатки нашей будущей гражданственности. Какъ-то смутно бродила въ этихъ людяхъ потребность оцѣнки окружающаго и опредѣленія для общественной жизни руководящаго принципа. И несмотря на эту смутность, несмотря на свою малочисленность, поди съ проснувшеюся мыслью чувствуютъ свою силу; они хотятъ быть путеводителями слѣпыхъ, они хотятъ сдѣлать свой принципъ руководящимъ; они считаютъ себя обществомъ и свое мнѣніе общественнымъ мнѣніемъ.
Медленно росло это, едва возродившееся общество, но уже въ самомъ началѣ опредѣлился его характеръ и цвѣтъ. Какъ въ древнемъ Римѣ вся жизнь сложилась подъ тяготѣніемъ рабства, такъ у насъ все принимало цвѣтъ крѣпостнаго начала; народившееся русское общество явилось представителемъ помѣщичьяго права и помѣщичьихъ привиллегій. Обществомъ было только дворянство, только его интересы были всепоглощающимъ центромъ, только его мнѣніе было руководящимъ общественнымъ мнѣніемъ.
Предъ этимъ общественнымъ мнѣніемъ и единственно полновѣснымъ представительствомъ русскаго общества, все остальное являлось подчиненнымъ, назначеннымъ служить ему. Россія, по мнѣнію этого общества, распадалась на сѣрую массу — мужиковъ, обязанныхъ пахать землю своихъ господъ и на цвѣтъ русской земли — дворянство. Чиновный міръ въ этомъ основномъ дѣленіи игралъ роль ничтожную, подчиненную. Даже исправникъ являлся чѣмъ-то въ родѣ земскаго ярыжки и не смѣлъ пріѣхать въ помѣщичье имѣніе безъ позволенія помѣщика.
Общественное мнѣніе крѣпостнаго міра сложилось постепенно въ законченную систему. Всему было свое мѣсто, все предусмотрѣно и рѣшено, каждый шагъ разсчитанъ по вершкамъ, каждой мысли опредѣленъ извѣстный размѣръ и цвѣтъ. Все, что выходило изъ установленныхъ предѣловъ, каралось общественнымъ мнѣніемъ и преслѣдовалось, какъ вольнодумное и опасное. Чацкому грозилъ сумасшедшій домъ, а будь его мысли глубже и радикальнѣе, пожалуй и холодный Березовъ. И такое всемогущее общественное мнѣніе существовало до отмѣны крѣпостнаго права.
Освобожденіе крестьянъ совершилось, хотя и безъ всякихъ потрясеній, но оно подъѣло такъ сильно всѣ связи прежняго общественнаго зданія, что зданіе, почти во всѣхъ его частяхъ, разсыпалось на свои составные элементы.
Въ силу отмѣны крѣпостнаго права и послѣднихъ реформъ мысль стала свободнѣе и то, что каралось прежде общественнымъ мнѣніемъ и держало себя, какъ тайный врагъ, съ видомъ заговорщика, выступило теперь съ явной протестующей силой. Освободившіеся элементы пришли въ броженіе и въ общественномъ мнѣніи наступило хаотическое состояніе.
Крѣпостное общественное мнѣніе утратило свое могущество вмѣстѣ съ паденіемъ крѣпостнаго нрава; но новое общественное мнѣніе, которое должно смѣнить его и сдѣлаться новымъ руководящимъ принципомъ новой некрѣпостной Россіи, еще не сформировалось, хотя новые всходы уже и ясны, Съ одной стороны, старая традиція мѣшаетъ новому; съ другой, новое еще безсильно предъ традиціей.
Среди этого хаотическаго броженія являются постоянно попытки и покушенія отдѣльныхъ людей и кружковъ стать во главѣ умственнаго движенія Россіи, указать ей цѣли и направленіе ея дѣятельности, считая свой принципъ единственнымъ руководящимъ началомъ.
Въ этихъ попыткахъ завладѣть общественнымъ мнѣніемъ замѣтны два главныя направленія — традиціонное и прогрессивное. Традиціонное выставило знаменемъ прежнее, нѣсколько исправленное и очеловѣченное помѣщичье общественное мнѣніе; прогрессивное выставило себя адвокатомъ сѣрой массы и новаго нарождающагося общества.
Какъ бы ни казались различны въ мелочахъ мнѣнія кружковъ разныхъ слоевъ общества и литературныхъ органовъ, но они подходятъ подъ эти два главныя дѣленія.
Нужна впрочемъ нѣкоторая проницательность, чтобы распознать всегда вѣрно истинное направленіе каждаго отдѣльнаго человѣка и литературнаго органа, ибо тѣ и другія, по недостатку послѣдовательности, перебѣгаютъ очень часто отъ одного лагеря къ другому или, еще лукавѣе, облекаютъ свои традиціонныя тенденціи въ либеральную форму.
Между этими двумя крайними мнѣніями качается, какъ маятникъ. наша такъ называемая образованная публика, читающая безразлично все, что ни предлагаютъ ей подъ разными обложками и разными заглавіями.
Эта образованная публика, сложившаяся изъ обломковъ стараго крѣпостничества и стихійно подчинившаяся водовороту новаго соціально-экономическаго уклада, созданнаго реформами, составляетъ ту вялую, безучастную, неподатливую массу, изъ за которой, какъ изъ за лакомого куска, борятся представители направленій. Каждому хочется затянуть ее въ свой лагерь; ибо она все-таки масса; а въ вопросѣ общественнаго мнѣнія главную роль играетъ число. Понятно, что только тѣ представители увидятъ свое торжество, за которыми стоитъ больше вліятельныхъ людей.
Былъ моментъ, когда вялая, безучастная масса, выступивъ изъ апатіи, отдалась стихійно-либеральному порыву. Затѣмъ наступилъ моментъ, когда таже масса, озадаченная событіями и непонявъ въ нихъ ничего, впала снова въ свое безучастіе и теперь уподобляется она кулю съ мукой, мирно покоющемуся на одномъ мѣстѣ. Изъ за этого-то куля и ведется борьба, и станетъ она еще жарче, ибо мы на порогѣ 1870 года.
Моментъ намъ предстоящій самый важный, самый величественный моментъ изъ всей нашей исторіи. Понятно, почему намъ нужно то благоговѣйное воодушевленіе, которое только одно помогаетъ въ разрѣшеніи сложныхъ и запутанныхъ вопросовъ, всѣхъ послѣдствій которыхъ предвидѣть нельзя. При недостаткѣ знанія, доброжелательство и прямодушіе составляютъ силу неошибающуюся, ибо они дѣйствуютъ въ направленіи общаго блага; могущество этой силы въ любви къ человѣчеству. Только тѣ общественные вопросы разрѣшаются правильно, которые разрѣшаются любовью и гуманно.
Роковая важность предстоящаго намъ момента заключается въ томъ, что кончается девятилѣтіе, а съ нимъ и переходное положеніе освобожденныхъ крестьянъ. Съ этого момента временно принятое закрѣпленіе крестьянъ кончается и наступаетъ новый періодъ въ соціально-экономической жизни Россіи. Оттого, какъ мыслящая и дѣйствующая Россія сьумѣетъ отнестись къ предстоящему вопросу, зависитъ на многое число лѣтъ соціально-экономическое существованіе всей страны.
Освобожденіе крестьянъ не есть вопросъ исключительно крестьянскій. Освобождаемыхъ 20 милліоновъ, а съ ними тѣсно связана судьба и остальныхъ 40 милліоновъ. Городъ и деревня, крестьянинъ и ремесленникъ, земледѣлецъ, чиновникъ и землевладѣлецъ — всѣ связаны взаимно соціально-экономической солидарностью, если одинъ хочетъ идти впередъ, а другой стоитъ: оба не уйдутъ. Прошедшая исторія крѣпостнаго права уже показала, насколько оно парализовало развитіе всей Россіи, хотя крѣпостныхъ была только одна треть. Задача въ томъ, въ какія условія свободы будетъ поставленъ русскій трудъ и насколько онъ будетъ освобожденъ отъ мѣшавшихъ ему до сихъ поръ путъ.
Экономическій принципъ, установленный для 20 милліоновъ, явится всеобщимъ экономическимъ принципомъ и, конечно, если общественнымъ мнѣніемъ завладѣютъ люди, которые, подобно фениксу, возродились изъ стараго пепла, то придется только пожалѣть о нашемъ общественномъ легкомысліи, а разсудительнымъ людямъ повторить старую истину, что въ своей землѣ никто пророкомъ не бывалъ.
Предстоящій общественный моментъ уже чувствуется, онъ близокъ, о немъ заговорили. Даже и въ литературѣ явились голоса на него указывающіе. Но не въ этомъ важность вопроса. Важность его въ томъ, что именно и какъ указываютъ. Важность его въ томъ, изъ какого лагеря идутъ мнѣніи и пожеланія; кто претендуетъ явиться глашатаемъ петины; мнѣніе, выдаваемое за общественное, есть ли мнѣніе общерусское, но среднему уровню, или мнѣніе кружка, тянущаго на свою сторону и выдающаго свои личные интересы за интересы народные.
II.
правитьВъ октябрьской книжкѣ «Вѣстника Европы» г. Колюпановъ помѣстилъ замѣчательную, но діалектической ловкости, статью подъ названіемъ «19 февраля 1870 года».
Но важность этой статьи не въ діалектической ловкости автора, и даже не въ томъ, что извѣстная партія имѣетъ въ немъ довольно ловкаго адвоката, а въ томъ, что въ этой статьѣ въ первый разъ затрогивается вопросъ о значеніи 19 февраля 1870 года, въ довольно подробной разработкѣ.
Въ статьѣ этой есть двѣ независимыя одна отъ другой сущности: факты и обобщенія автора. Начнемъ съ фактовъ.
Для временно-обязанныхъ крестьянъ съ 19 февраля 1870 года начинается эпоха свободнаго труда. Въ теченіи девятилѣтія крестьяне эти были обязаны удерживать въ своемъ пользованіи, за установленныя повинности, отведенную имъ мірскую землю, безъ права отказа. По истеченіи же девятилѣтняго срока крестьяне получаютъ право отказаться отъ земли и дѣлаются вполнѣ свободными.
Редакціонная комиссія, съ понятной осторожностью, уклонившись предрѣшать вопросъ за цѣлые девять лѣтъ впередъ, постановила не касаться общаго вопроса о томъ, можетъ ли быть допущенъ по истеченіи 9 лѣтъ и на какихъ основаніяхъ отказъ цѣлыхъ обществъ отъ пользованія землею для переселенія на казенныя или иныя земли.
Но въ то же время каждому отдѣльному крестьянину предположено предоставить безусловное право отказаться отъ пользованія земельнымъ надѣломъ по истеченіи девятилѣтняго срока. По мнѣнію комиссіи, крестьянинъ ни въ какомъ случаѣ не можетъ быть подвергаемъ какимъ либо ограниченіямъ, имѣющимъ цѣлью обезпечить помѣщику уплату части повинности за земельный надѣлъ или обществу — вознагражденіе за уплату исправнаго тяглеца. Даже самыя вещественныя отношенія крестьянина къ правительству, въ случаѣ, оказанія ему послѣднимъ вспомоществованія для выкупа у помѣщика угодій, не должны вести къ стѣсненію личной гражданской свободы крестьянина.
Заключеніе это было принято, и положеніе 19 то февраля не говоритъ ни слова объ отказѣ отъ зеы іи цѣлыми сельскими обществами; а относительно отдѣльныхъ крестьянъ постановлено, что каждый, желающій перейти въ другое общество или сословіе, можетъ отказаться отъ пользованія всею предоставленною ему землею:
Если онъ откажется навсегда отъ участія въ мірскомъ надѣлѣ и сдастъ свой участокъ.
Если на увольненіе его нѣтъ препятствій по отправленію рекрутской повинности.
Если на семействѣ увольняемаго нѣтъ никакихъ казенныхъ, земскихъ или мірскихъ недоимокъ.
Если на увольняемомъ нѣтъ безспорныхъ частныхъ взысканій и обязательствъ, предъявленныхъ волостному правленію.
Если увольняемый не состоитъ подъ судомъ и слѣдствіемъ.
Если родители увольняемаго согласны на его увольненіе.
Если остающіяся въ обществѣ, въ семействѣ увольняемаго крестьянина, малолѣтнія и другія лица, неспособныя къ работѣ, будутъ обезпечены въ своемъ содержаніи.
Если желающій получить увольненіе представитъ приговоръ отъ того общества, куда, онъ переходитъ.
Кромѣ того требуется согласіе новаго общества, въ которое переходитъ крестьянинъ, отказавшійся отъ надѣла. Согласіе это обусловливается лишь принятіемъ на себя переселенномъ участія въ исполненіи всѣхъ государственныхъ, земскихъ и частныхъ повинностей, лежащихъ на обществѣ.
Но если крестьянинъ пріобрѣтаетъ въ собственность землю внѣ мірскаго надѣла, но въ разстояніи отъ мѣста своего водворенія не далѣе 15 верстъ и если участокъ этотъ равняется, по крайней мѣрѣ, двумъ душевымъ надѣламъ высшаго или указнаго размѣра, то для приписки согласія общества не требуется.
Каждый крестьянинъ, не выходя изъ общества, можетъ отказаться отъ пользованія мірскою землею, если при общинномъ пользованіи пріобрѣтетъ въ собственность, внѣ мірского надѣла и въ разстояніи не далѣе 15 верстъ, участокъ, равный по крайней мѣрѣ двумъ душевымъ надѣламъ; а при надворномъ пользованіи, если домохозяинъ, по добровольному соглашенію съ помѣщикомъ, пріобрѣтетъ отъ него въ собственность, изъ состоящаго за нимъ надѣла участокъ земли, равный по крайней мѣрѣ, двумъ душевымъ надѣламъ.
Каждый крестьянинъ, пріобрѣтшій въ собственность свою усадебную осѣдлость, можетъ отказаться отъ пользованія полевыми землями и угодьями; но крестьянинъ, невыкупившій усадьбы, отказаться отъ полевыхъ угодій не имѣетъ права.
Положеніе 19 февраля, предоставивъ право отказа отъ земли только временно-обязаннымъ крестьянамъ, не даетъ его крестьянамъ, выкупившимъ свой надѣлъ съ помощью отъ правительства.
«И такъ вотъ въ чемъ состоитъ нерѣшенный вопросъ, говоритъ г. Колюпановъ, — часъ, въ который свободныя сословныя отношенія должны установиться между землевладѣльцами и милліонами временно-обязанныхъ крестьянъ, близокъ, а мѣры къ тому приводящія еще не указаны»… «Въ такомъ важномъ дѣлѣ, гдѣ справедливость требуетъ выслушать всякій голосъ, я считаю, быть можетъ, не излишнимъ, продолжаетъ г. Колюпановъ, — изложить нѣкоторыя мои личныя наблюденія, именно съ точки зрѣнія тѣхъ практическихъ требованій, которыя разъяснились, въ окружающей меня средѣ».
Чтобы поставить вопросъ яснѣе и разработать его всесторонне, г. Колюпановъ вводитъ читателя въ подробности теоретическаго, согласно положенію, и практическаго состоянія крестьянства.
Положеніе 19 февраля раздѣлило крестьянъ, вышедшихъ изъ крѣпостной зависимости, на 4 разряда:
Крестьяне, получившіе въ даръ отъ помѣщика часть надѣла и усадебную осѣдлость.
Крестьяне-собственники, купившіе свой надѣлъ отъ помѣщика, по добровольному съ нимъ соглашенію.
Крестьяне-собственники, купившіе цѣлымъ сельскимъ обществомъ весь усадебный и полевой надѣлъ, по требованію одного помѣщика, и сдѣлавшіеся такимъ образомъ собственниками обязательно.
Наконецъ, временно-обязанные крестьяне, которымъ предоставлено право отказа отъ земли черезъ девять лѣтъ, т. е. съ 19 февраля 1870 г., на условіяхъ, которыя я изложилъ выше.
Объ относительномъ матеріальномъ положеніи всѣхъ этихъ четырехъ классовъ крестьянъ теоретически, т. е. въ томъ видѣ, какъ они поставлены законодательствомъ, г. Колюпановъ говоритъ слѣдующее:
«Крестьяне-собственники, получившіе даровой надѣлъ или выкупившіе его съ помощью правительства, по добровольному соглашенію съ помѣщикомъ, могутъ быть отнесены къ числу лицъ, окончательно устроившихъ свой бытъ. Имъ и не отъ кого и нечего ждать больше. Вся ихъ надежда на самихъ себя, ибо получившіе даровой надѣлъ, приняли его конечно сознательно, а выкупившіе сдѣлали покупку тоже сознательно. Слѣдовательно, и тѣ и другіе опредѣлили прочно и независимо свое экономическое положеніе. Дѣло ихъ кончено».
Но совсѣмъ въ иномъ видѣ представляется положеніе крестьянъ временно-обязанныхъ и пріобрѣтшихъ землю по обязательному выкупу.
Временно обязанные, хотя и находятся теперь въ неопредѣленномъ положеніи и должны оставаться на своемъ прежнемъ насиженномъ мѣстѣ, по съ 19 февраля 1870 года законъ даетъ имъ право отказаться отъ надѣла и возвратить его помѣщику.
Что же касается до крестьянъ-собственниковъ, подвергшихся обязательному выкупу, то они находятся въ условіи самомъ безвыходномъ. Они помимо своей воли сдѣлались владѣльцами земли, которой взять не желали; они уплачиваютъ за нее цѣну, которая установлена, помимо ихъ; нарѣзано имъ земли не столько, сколько имъ нужно, а столько, сколько могъ навязать помѣщикъ, знавшій, что чѣмъ больше онъ сбудетъ непроизводительной земли, тѣмъ большую онъ получитъ отъ правительства ссуду.
Правда и временно-обязанные крестьяне находились въ подобномъ же положеніи: но если, положеніе ихъ тяжело, то они, по истеченіи 9 лѣтъ, могутъ отказаться отъ надѣла; что же касается до крестьянъ собственниковъ по обязательному выкупу, то отказъ имъ воспрещенъ.
Теоретически г. Колюпановъ признаетъ положеніе крестьянъ-собственниковъ по обязательному выкупу безвыходно тягостнымъ. Теоретически, да конечно и на практикѣ, обязательному выкупу должны были подвергнуться больше всего земли, оцѣненныя слишкомъ высоко, гдѣ оброкъ не подъ силу крестьянамъ, гдѣ поэтому накопляются недоимки и гдѣ, слѣдовательно, помѣщику было выгодно выкупить свою землю, какъ можно ранѣе.
Относясь къ вопросу практически, г. Колюпановъ говоритъ, что такихъ рѣзкихъ группъ, на какія распадаются освобожденныя крестьяне ври теоретическомъ взглядѣ на вопросъ, въ дѣйствительности нѣтъ. Вмѣсто отдѣльныхъ группъ является пестрая, перемѣшанная сплошная масса.
Крестьяне, получившіе даровой надѣлъ, вовсе не принадлежатъ къ числу самыхъ обезпеченныхъ. Помѣщики, согласившіеся на подарокъ, поступили весьма хитроумно и дальнозорко. Они понимали очень хорошо, что подобнымъ подаркомъ заберутъ всего прочнѣе въ свои руки будущихъ безземельныхъ рабочихъ. Крестьяне же, съ своей стороны, оказались мало проницательными, ибо, прельстившись немедленнымъ освобожденіемъ отъ всякихъ платежей, они вообразили, что сдѣлаются тузами и свободными какъ птицы, получивъ въ подарокъ избу и клочекъ земли.
Крестьяне-собственники, пріобрѣвшіе надѣлъ по добровольному согласію, тоже не находятся въ особенно благопріятномъ положеніи, и въ невыгодныхъ мѣстностяхъ достаточно было даже призрака выгоды, чтобы склонить крестьянъ на добровольное соглашеніе, особенно когда разрѣшено оно было въ барщинныхъ имѣніяхъ.
Крестьяне-собственники, сдѣлавшіеся владѣльцами обязательно, въ дѣйствительности не принадлежатъ къ числу самыхъ бездольныхъ, какъ это представляется теоретически. Они не всегда неоплатные недоимщики, не всегда сидятъ на неблагодарной почвѣ, ибо многіе изъ помѣщиковъ, привыкшіе къ мотовству, прибѣгали къ обязательному выкупу, чтобы только скорѣе развязаться съ мужиками и получить деньги.
Наконецъ временно-обязанные находятся въ положеніи самомъ выгодномъ, ибо къ числу ихъ могутъ принадлежать или тѣ, которые хорошо платили помѣщику оброкъ, слѣдовательно пользовались хорошими землями, или гдѣ земли были оцѣнены ниже дѣйствительности, и гдѣ, слѣдовательно, крестьянамъ было выгодно удержать ее за собою за установленный платежъ.
Нужно согласиться, что изъ теоретическихъ и практическихъ разсужденій и указаній г. Колюпанова трудно вывести точное, обстоятельное представленіе о положеніи бывшихъ помѣщичьихъ крестьянъ. То имъ, повидимому, хорошо, то имъ, повидимому, худо. Но общій тонъ картины оказывается болѣе мрачнаго колорита и судя потому, что г. Колюпановъ считаетъ необходимымъ сдѣлать въ пользу крестьянъ нѣкоторыя уступки, нужно полагать, что вообще онъ считаетъ положеніе ихъ неудовлетворительнымъ. Какое же средство онъ предлагаетъ для улучшенія быта крестьянъ? Средство это переселеніе. Точка отправленія предлагаемаго г. Колюпановымъ переселенія, главнымъ образомъ, опирается на томъ, чтобы кончить прежде всего то, что было предуказано положеніемъ 19 Февраля, и притомъ докончить съ нѣкоторымъ расширеніемъ крестьянскихъ правъ, какъ это обѣщано тѣмъ же самымъ положеніемъ распространивъ предоставленныя льготы на крестьянъ-собственниковъ. Такимъ образомъ г. Колюпановъ смотритъ на положеніе, какъ на ошибочное теоретическое предрѣшеніе, а свои мысли предлагаетъ, какъ практическій выводъ и практическое дополненіе къ тому, что не могло быть предвидѣно и не вошло въ положеніе.
Свое средство г. Колюпановъ излагаетъ въ нижеслѣдующей редакціи:
«По истеченіи девятилѣтняго срока со времени обнародованія положенія, крестьянское общество, какъ временно-обязанное, такъ и выкупившееся съ помощію отъ правительства, получаетъ право отказываться, не испрашивая особаго разрѣшенія у правительства и безъ согласія помѣщика, отъ правъ пользованія всѣмъ земельнымъ своимъ надѣломъ лишь съ соблюденіемъ слѣдующихъ условій:
Если крестьяне цѣлаго сельскаго общества, или цѣлаго селенія, или части всего селенія единогласно, или по большинству двухъ третей домохозяевъ, заявятъ желаніе отказаться отъ полученнаго ими въ пользованіе или собственность надѣла.
Если по составленіи приговора пріобрѣтутъ гдѣ либо количество земли равное установленному въ той мѣстности высшему душевому надѣлу на все число ревизскихъ душъ; а гдѣ душеваго надѣла не назначено, количество земли не менѣе отводимаго правительствомъ для дароваго переселенія.
Если треть домохозяевъ отказалась отъ составленія приговора, и не участвовала въ пріобрѣтеніи новыхъ земель, то эта треть оставшихся крестьянъ имѣетъ право удержатъ свой прежній надѣлъ съ тѣмъ, чтобы въ теченіе двухъ лѣтъ было сдѣлано разверстаніе и отрѣзано все то, что крестьяне признаютъ неудобнымъ или невознаграждающимъ трудъ обработки.
Всякій единичный отказъ отъ земли со стороны отдѣльныхъ хозяевъ безъ надлежащаго вознагражденія въ пользу казны или землевладѣльца, отмѣняется.»
Г. Колюпановъ признаетъ свою редакцію въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ несравненно шире и обширнѣе льготъ, обѣщанныхъ положеніемъ 19 февраля.
По положенію отдѣльные крестьяне, желающіе отказаться отъ земли, раздѣляются на два класса:
Приписывающіеся къ мѣщанскимъ и купеческимъ обществамъ въ городахъ, посадахъ и мѣстечкахъ. Крестьяне эти могутъ отказаться отъ земли прямо и перейти въ разрядъ безземельныхъ гражданъ, если ихъ принимаютъ общества, въ которыя они хотятъ вступить.
Приписывающіеся къ другимъ сельскимъ обществамъ или остающіеся въ томъ же обществѣ могутъ отказаться отъ земли, если пріобрѣли участокъ, равный, по крайней, мѣрѣ двумъ душевымъ надѣламъ и въ разстояніи не далѣе 15 верстъ отъ мѣста своего водворенія.
Г. Колюпановъ не скрываетъ, что предполагаемая имъ редакція несравненно тѣснѣе перваго случая, но за то гораздо шире второго, потому что не ограничиваетъ мѣстности для поземельнаго пріобрѣтенія и вмѣсто двухъ душевыхъ надѣловъ требуетъ только одного. Кромѣ того она простирается не только на временно-обязанныхъ крестьянъ, но и на крестьянъ-собственниковъ. Единственная тѣснота этой редакція только въ томъ, что право, предоставленное положеніемъ отдѣльнымъ лицамъ, она ставитъ въ зависимость отъ цѣлаго общества или, по крайней мѣрѣ, двухъ третей его.
Теперь мы обратимся къ теоретическимъ мотивамъ, руководившимъ г. Колюпановымъ. Только разъяснивъ этотъ вопросъ, мы уяснимъ себѣ не только дѣйствительную сущность того туманнаго улучшенія, которое г. Колюпановъ такъ великодушно предлагаетъ всѣмъ нуждающимся крестьянамъ, но и соціально экономическое міровоззрѣніе автора, которое намъ укажетъ на тотъ лагерь, къ которому онъ принадлежитъ.
Г. Колюпановъ находятъ въ положеніи противорѣчіе, ибо, сохраняя круговую поруку, онъ въ тоже время допускаетъ единоличный выходъ изъ общины: въ слѣдствіе чего община, теряя постепенно и незамѣтно своихъ членовъ, можетъ совершенно уничтожиться. Г. Колюпановъ признаетъ общину въ смыслѣ свободнаго личнаго союза не только какъ фактъ, по какъ законъ, какъ норму политической правоспособности массъ и естественную гарантію всякаго самоуправленія. «Торжество зиждущаго христіанскаго начала ассоціаціи надъ разлагающимъ міазмомъ обособленія, — надъ все еще живущимъ и могучимъ девизомъ римскаго деспотизма: (livide et impera, — есть задача новаго времени». Такъ и подумаешь, что послѣ этой торжественной, какъ католическій праздничный звонъ, рѣчи, г. Колюпановъ станетъ продолжать развивать послѣдовательно и смѣло свою мысль. Но тутъ-то именно и является камень преткновенія Г. Колюпановъ необычайно щедръ, когда приходится сулить журавля въ небѣ, но на землѣ онъ не только не дастъ синицы, но и не отдастъ пуговицы отъ своего стараго жилета. Такой способъ отношенія къ общественнымъ вопросамъ называется либеральнымъ консерватизмомъ, и онъ не только хуже всякаго прямого открытаго, чистаго консерватизма, но пожалуй и хуже всякой отсталости. Тамъ, по крайней мѣрѣ, знаешь, съ кѣмъ имѣешь дѣло съ первого разу; здѣсь же приходится съѣсть семь пудовъ соли, чтобы раскусить человѣка.
Признавая общину не только фактомъ, но закономъ и, повидимому, попирая всякій индивидуализмъ, г. Колюпановъ въ то же время смотритъ на поземельную общину, какъ на одну изъ переходныхъ историческихъ формъ, гдѣ свободный личный союзъ людей выразился въ общности землевладѣнія, какъ видимомъ признакѣ единства интересовъ.
По поземельная община, по мнѣнію г. Колюпанова, можетъ выразиться въ формѣ нормальной и формѣ патологической. Нормальной формой онъ признаетъ поземельную общину кочующаго, переходящаго къ осѣдлости, народа, который можетъ овладѣть природою лишь при совокупности общественныхъ условій. Патологическими же формами онъ признаетъ всѣ тѣ формы, гдѣ община утратила характеръ личнаго союза съ правомъ свободнаго вступленія и выхода и является прикрѣпленною такъ или иначе къ землѣ, въ смыслѣ крѣпостной или фискальной кабалы. Нашу поземельную общину г. Колюпановъ признаетъ явленіемъ патологическимъ и потому преобразованіе ея онъ считаетъ чистымъ благомъ, лишь бы только оно совершилось не путемъ насилія, а спокойною внутреннею самодѣятельностью. Въ доказательство правильности своей мысли и того, что нашъ народъ бѣжитъ общины, г. Колюпановъ ссылается на фактъ, встрѣченный имъ въ самарской губерніи, въ которой въ послѣднее время стали въ значительной степени усиливаться выходы крестьянъ изъ общины на основаніи 140 ст. мѣс. пол., по которой домохозяинъ, внесшій въ мірской капиталъ сумму, равную капитализированному оброку изъ 6 %, можетъ выйти изъ общества безъ согласія послѣдняго и помѣщика. Другой фактъ, и въ той же самарской губерніи: крестьяне, купившіе обществами или товариществами значительные земельные участки, тотчасъ же раздѣлили ихъ на отдѣльные паи и не ввели тамъ общиннаго пользованія землею.
Г. Колюпановъ, пораженный подобными фактами, незамѣтно для самого себя впадаетъ въ противорѣчіе, неизбѣжное для всѣхъ виляющихъ и вправо и влѣво. Г. Колюпановъ, какъ и самъ онъ говоритъ, не любитъ крайностей и думаетъ, что истина, всегда въ жизни, лежитъ только въ серединѣ.
Допуская поземельную общину въ нормальной формѣ лишь у кочующихъ народовъ, переходящихъ къ осѣдлости, и видя въ торжествѣ зивдущаго христіанскаго начала ассоціаціи, надъ разлагающимъ міазмомъ обособленія, задачу новаго времени, онъ выхватываетъ изъ наблюденій въ самарской губерніи факты стремленія къ обособленію, въ доказательство того, что намъ не нужна община, а слѣдовательно и ассоціація. Если ассоціація есть задача новаго времени, если, слѣдовательно, для разрѣшенія ея должны быть направлены всѣ попытки, то какимъ же образомъ можно умиляться надъ тѣмъ печальнымъ фактомъ, что нѣсколько разбогатѣвшихъ кулаковъ, задумавъ сдѣлаться купцами или наживать деньги, принятымъ въ самарской губерніи хищническимъ выпахиваніемъ оброчныхъ земель, выдѣляются изъ общины, чтобы удобнѣе быть эксплуататорами? Фактъ этотъ доказываетъ совсѣмъ не то, что наша поземельная община есть явленіе патологическое, точно также, какъ недовольство богатыхъ мужиковъ круговой порукой не доказываетъ ошибочности ея теоретическаго основаніи.
Г. Колюпановъ увѣряетъ, что положеніе богатаго крестьянина при круговой порукѣ не отличается отъ прежняго крѣпостнаго быта, ибо какъ прежде все его достояніе могло перейти въ кошелекъ помѣщика, по капризу послѣдняго, такъ нынче все свое достояніе, всѣ свои сбереженія онъ долженъ отдавать за перваго пьяницу или лѣтняя, незаплатившаго своихъ повинностей. «Сколько людей, продолжаетъ г. Колюпановъ, — трудолюбивыхъ перестало или вовсе не начинало трудиться; сколько я ѣнтяевъ или дармоѣдовъ спокойно заснуло, зная, что въ крайнемъ случаѣ за нихъ отвѣчаетъ другой; и потомъ, какое же уваженіе къ народу и праву собственности можетъ воспитаться въ обществѣ, гдѣ трудолюбіе наказывается за лѣность!» О, какимъ аскетическимъ холодомъ, какой безпощадностью вѣетъ отъ этихъ словъ, и какъ все это противорѣчивъ тому гуманному настроенію, которое г. Колюпановъ заявляетъ такъ широко, но правда лишь въ облакахъ, въ другихъ мѣстахъ своей статьи!
Если нормальная форма общины есть необходимый результатъ единоличной слабости; если община, ассоціація есть цѣль и конечный результатъ всѣхъ человѣческихъ стремленій, то почему г. Колюпановъ, допуская ее у дикарей, едва вышедшихъ изъ пастушескаго быта, допуская ее, наконецъ, въ отдаленномъ идеалѣ, въ дальнемъ будущемъ, хочетъ непремѣнно разстроить ее въ промежуткѣ, между этими крайними предѣлами, единственно на основаніи нѣсколькихъ самарскихъ кулаковъ? Какъ вы устроите общину въ будущемъ, если истребите корень ея въ настоящемъ? Поколѣніе, раззнакомившееся съ идеей коллективности, станете вы воспитывать въ ней вновь, и вновь станете наводить человѣчество на путь, съ котораго оно сошло, на путь, который оно даже забыло, гдѣ лежитъ? Вы ссылаетесь на кулаковъ. Да они начало подавляющее и эксплуатирующее. Эти люди всегда будутъ разстроивать общину. Въ томъ-то и дѣло, чтобы принять и предложить мѣры противъ возможности кулачества, нужно, чтобы не община выдѣляла изъ себя кулаковъ, ее разъѣдающихъ, а, напротивъ, чтобы кулаки поглощались общиной. Въ этомъ весь вопросъ, вся задача. А между тѣмъ г. Колюпановъ думаетъ задомъ напередъ и, подчиняясь факту, какъ онъ есть, не разбирая, къ какимъ послѣдствіямъ онъ можетъ вести въ будущемъ, хочетъ видѣть въ немъ законъ, которому должна подчиниться вся Россія. Выдѣленіе изъ общины богатыхъ мужиковъ, замѣчаемое въ настоящее время, есть переходное, временное состояніе, которое и невозможно понимать иначе и противъ котораго слѣдуетъ бороться. Это индивидуализмъ, враждебный коллективности и ассоціаціи, указываемой г. Колюпановымъ, какъ отдаленный идеалъ. Это зло, а не добро. Это болѣзненный патологическій ростъ, а не здоровое нормальное состояніе. Еще бы кулаки были довольны круговой порукой. Когда же богатые бывали довольны, когда имъ приходилось платить, какъ имъ казалось, за другихъ. Но извѣстенъ ли вамъ г. Колюпановъ порядокъ справедливаго распредѣленія налоговъ и податей?.. Порядокъ этотъ заключается въ томъ, чтобы каждаго члена общества освобождать отъ налога на ту часть его достоянія, которая нужна ему на необходимыя первыя потребности. Этотъ порядокъ уже давно усвоенъ Западной Европой и будетъ неизбѣжно усвоенъ и нами. И когда порядокъ этотъ водворится, будутъ уже невозможны тѣ явленія при собираніи налоговъ, которыя извѣстны г. Колюпанову лучше, чѣмъ мнѣ. Тогда послѣдняя корова недоимщика не продастся на базарѣ за безцѣнокъ. Вѣдь не шкуру же драть съ того, у кого ничего нѣтъ. Вы говорите, что у людей ничего нѣтъ, потому что они лѣнтяи и дармоѣды, что они трудятся лишь настолько, чтобы заплатить подати, а затѣмъ заваливаются на печку. Но худо же вы знаете, г. Колюпановъ, натуру человѣческую, если полагаете, что въ русскомъ мужикѣ нѣтъ ровно никакихъ стремленій къ лучшему, что ему нехочется имѣть лучшее платье и попить чайку, хотя въ праздникъ. Впрочемъ, вы это знаете, ибо сами говорите, «что крестьянское сословіе начинаетъ замѣтно оправляться отъ того застоя и отсутствія всякой предпріимчивости и привычки къ труду, къ которымъ его пріучило крѣпостное право». Новое противорѣчіе. Ясно, что, и по словамъ г. Колюпанова, лѣнтяи вовсе не такіе дармоѣды и не такіе закоренѣлые тунеядцы, что за нихъ всегда будутъ платить болѣе богатые, а сами они, бѣдняки, будутъ смѣяться въ кулакъ, лежа на печи.
Круговая порука, на которую г. Колюпановъ нападаетъ съ точки зрѣнія зажиточныхъ мужиковъ, есть въ сущности противоядіе противъ неудовлетворительной системы податей, у насъ существующей. Только круговая порука позволяетъ нашъ поголовный налогъ превратить въ налогъ пропорціональный. Разница лишь въ томъ, что пропорціональное распредѣленіе за границей сдѣлалось принципомъ и основой государственнаго хозяйства; у насъ же финансовая власть этотъ вопросъ отъ себя отстранила, и принявъ систему круговой поруки, тѣмъ самымъ болѣе равномѣрное и пропорціональное распредѣленіе налоговъ предоставила самому народу. Понятно, почему богатый платитъ больше бѣднаго, а неимущій и ничего не платитъ. Кому же и вносить за нихъ долю на государственныя надобности, какъ не тѣмъ, кто богаче? Но не думайте, чтобы кулакъ мужикъ, уплатившій за бѣдняка его подать, не воротилъ бы своего, да еще и съ лихвою? Съ того же бѣднаго возьметъ онъ работой и натурой съ жидовскими процентами и переложитъ свой налогъ, на кого только окажется возможнымъ, не разбирая ни пола, ни возраста. Въ Англіи, во Франціи, въ Германіи, въ Америкѣ повсюду принята система пропорціональнаго налога, повсюду богатые платятъ больше бѣдныхъ, и только у насъ желаетъ г. Колюпановъ сохранить обратный порядокъ и заставить неимущихъ платить за богатыхъ.
Г. Колюпановъ принадлежитъ къ числу тѣхъ соціально-экономическихъ мыслителей, которые ждутъ всякихъ чудесъ отъ школьнаго образованія. Онъ говоритъ патетически: «поколѣніе переходное, поколѣніе, на долю котораго выпала не только матеріальная, но и нравственная ликвидація печальнаго прошедшаго, мы страдаемъ не столько отъ экономическаго потрясенія, вызваннаго совершившимися переворотами привычнаго строя, сколько нравственною немощью, наслѣдственнымъ неумѣньемъ воспитать въ себѣ тѣ строгія и опредѣленныя требованія, которыя налагаетъ на человѣка и общество неизвѣданная нами до сихъ поръ свобода. И старшіе и меньшіе братья, въ лицѣ современнаго поколѣнія, платятъ і, ань за свое прошедшее, и внутри себя не находятъ силъ, чтобы приноровиться къ настоящему.» Но чтобы разныя драгоцѣнныя качества, присущія русскому человѣку, какъ выражается г. Колюпановъ, въ немъ воскресли и окрѣпли, необходимо время и образованіе. «Вотъ почему, продолжаетъ онъ, — прискорбно видѣть, что земскія учрежденія въ образованіи видятъ предметъ самой отдаленной потребности и большею частью скупы въ своихъ на него пожертвованіяхъ». По если бы Россія въ сей моментъ покрылась школами отъ сѣвера до тога, отъ востока до запада, чтобы выиграли отъ того ваши недоимщики и насколько умѣнье читать и писать сдѣлало бы ихъ богаче? Г. Колюпановъ, какъ видно, думаетъ. что накопленіе энергіи и привычки къ разнообразному труду. въ недостаткѣ которыхъ онъ укоряетъ и старшую и меньшую братію, зависитъ отъ школьнаго образованія. Впрочемъ нужно быть справедливымъ. Кромѣ школъ г. Колюпановъ считаетъ необходимымъ допустить свободное передвиженіе населенія, съ тѣмъ, чтобы доставить возможность наиболѣе выгоднаго приложенія своихъ экономическихъ силъ и энергіи. Но съ другой стороны, ошибочно ожидать, чтобы г. Колюпановъ. ко принципу видящій въ золотой серединѣ спасеніе отъ всѣхъ человѣческихъ золъ, подъ именемъ свободнаго переселенія понималъ дѣйствительно что нибудь свободное. Его свободное переселеніе есть небольше. какъ прикрѣпленіе и кабала всѣхъ бѣдныхъ.
Вѣрный своему принципу сулить журавля въ небѣ. г. Колюпановъ говоритъ, что его главное положеніе таково: «принципъ свободнаго переселенія есть вѣчный и неизмѣнный законъ общечеловѣческаго развитія и потому всякое законодательство тѣмъ болѣе приближается къ своему совершенству, чѣмъ безусловнѣе и шире оно признаетъ такую свободу». — Посуливъ такимъ образомъ журавля въ небѣ, г. Колюпановъ дѣлаетъ переходъ къ настоящему и скупится даже на синицу. «Но, продолжаетъ онъ, — какъ законодательство есть слѣдствіе примѣненія естественныхъ правъ человѣка, вытекающихъ изъ существа его разумно-свободной воли, подчинившейся общежитію, къ условіямъ данной мѣстной среды въ извѣстное время, то неограниченная безусловная свобода переселенія можетъ быть допущена въ государствѣ только тогда, когда въ самыхъ условіяхъ мѣста и времени, данной страны, нѣтъ препятствій къ такому переселенію, выработанныхъ прежнею жизнью и нще пеотстраненныхъ тѣмъ уровнемъ нравственнаго и экономическаго развитія, котораго достигло извѣстное государство». Говоря коротко. г. Колюпановъ силится доказать, что хотя свобода переселенія въ принципѣ и въ отдаленномъ идеалѣ вещь для всѣхъ людей превосходная. и что только при свободѣ возможно правильное приложеніе труда и капитала, но что для насъ въ настоящее время эта превосходная вещь совсѣмъ негодится, ибо мы, по своей глупости, воспользоваться ею не въ состояніи, непоучившись предварительно въ школахъ грамотѣ и арифметикѣ.
Чтобы сдѣлать еще болѣе невозможнымъ свободное экономическое передвиженіе, г. Колюпановъ, ссылаясь на американцевъ, требуетъ, чтобы постоянному внутреннему теченію народонаселенія была поставлена преграда въ формѣ прекращенія всякаго льготнаго переселенія. Онъ желаетъ, чтобы переселялись только тѣ люди, въ которыхъ воспиталась достаточно Экономическая энергія, техническія знанія, и у кого есть кошелекъ, достаточно туго набитый деньгами, чтобы на новомъ мѣстѣ выстроить немедленно фабрику или устроить раціональное сельское хозяйство на сельскій ладъ. Но откуда же возмется все это и откуда взять крестьянину тугой кошелекъ, когда при тѣхъ условіяхъ, въ которыхъ дѣйствуетъ крестьянинъ, ему частенько недостаетъ денегъ даже на уплату податей. Но г. Колюпановъ объ этихъ людяхъ не думаетъ. Всѣ его симпатіи направлены къ людямъ сильнымъ, богатымъ, знающимъ, которые и сами не нуждаются ни въ чьей помощи. Что же касается до бѣдныхъ, слабыхъ, невѣжественныхъ, то онъ считаетъ гораздо удобнѣе оставить ихъ. какъ они есть — пусть себѣ выкручиваются, какъ имъ Богъ пошлетъ на душу. Хороша эта помощь, нѣтъ слова, но если вы хотите незнающаго учить уму-разуму въ школѣ, зачѣмъ же вы лишаете бѣднаго возможности экономическаго воспитанія и развитія? Зачѣмъ вы не хотите тому, кто живетъ въ неблагопріятныхъ экономическихъ условіяхъ, дать возможность поставить себя въ условія благопріятныя? Наконецъ, когда по вашему мнѣнію Россія достигнетъ экономическаго благополучія, если она, предоставивъ всѣхъ бѣдныхъ самимъ себѣ, будетъ дѣлать все только для богатыхъ?
Здѣсь мы, наконецъ, приходимъ къ основной исходной точкѣ государственно-экономической теоріи г. Колюпанова, отъ которой, но его мнѣнію, зависитъ современное спасеніе Россіи. Хотя онъ и увѣряетъ, что стоитъ на легальной точкѣ и не позволяетъ себѣ никакихъ противорѣчій съ Положеніемъ 19-го февраля, но это больше ничего, какъ литературная уловка. Въ дѣйствительности г. Колюпановъ предлагаемой имъ системой улучшенія быта русскаго крестьянина прикрѣпляетъ его новымъ способомъ къ землѣ и хочетъ парализовать возможность того свободнаго развитія, которое имѣло въ виду Положеніе.
Положеніе предоставляетъ отдѣльному лицу полную свободу передвиженія; о переселеніи цѣлыхъ обществъ оно не говоритъ ни слова, ибо считаетъ невозможнымъ предрѣшить этотъ вопросъ за 9 лѣтъ впередъ, и предоставляетъ законодательной власти опредѣлить его, по указанію опыта, въ концѣ этого срока. Г. Колюпановъ, напротивъ, даетъ свободу переселенія цѣлымъ обществамъ и прекращаетъ его для отдѣльнаго лица. Этой мѣрой, повидимому, благопріятной, переселеніе или правильное свободное экономическое передвиженіе и уравновѣшиваніе экономическихъ силъ должно прекратиться, ибо цѣлому селенію почти единодушно, конечно, очень трудно, если почти не невозможно, повально оставить свое прежнее мѣсто и уйдти въ новое. А такъ какъ отдѣльное лицо, и именно бѣдняки, находящіеся въ полнѣйшей невозможности тронуться съ мѣста при льготахъ, доставляемыхъ имъ г. Колюпановымъ, не оставятъ тоже своего мѣста, то ясно, что временно-обязанные крестьяне должны будутъ остаться въ томъ кабальномъ состояніи, изъ котораго ихъ предполагаетъ вывести Положеніе въ 1870 году.
Г. Колюпановъ явился прямымъ защитникомъ интересовъ помѣщиковъ. Онъ этого правда и не скрываетъ; но такъ какъ среди разсужденій, повидимому, благопріятныхъ для крестьянъ, и среди торжественныхъ и громкихъ восхваленій прогрессивныхъ принциповъ, признаваемыхъ имъ какъ отдаленный идеалъ, коротенькія отрывочныя фразы въ пользу кабалы совершенно теряются, то недостаточно внимательный читатель легко можетъ быть введенъ въ недоразумѣніе относительно истиннаго міровоззрѣнія г. Колюпанова и характера его прогрессивныхъ тенденцій. Г. Колюпановъ боится, что если отдѣльнымъ крестьянамъ предоставится право свободнаго переселенія, то всѣ болѣе зажиточные и недовольные уйдутъ и на землѣ землевладѣльца останутся только голь и бѣдняки, съ которыми, конечно, ему нѣтъ никакого разсчета возиться. Чтобы этого не случилось, г. Колюпановъ и предлагаетъ свою незамысловатую систему. Непостижимо только одно, зачѣмъ г. Колюпановъ не высказалъ эту простую и короткую мысль на двухъ, трехъ страничкахъ и написалъ огромную торжественнаго характера статью, въ которой, изложивъ много мало подходящаго къ дѣлу, завернулъ свою суровую основную мысль въ блестящія либеральныя и растянутыя разсужденія. И неужели нѣтъ другого выхода и средства предупредить ту опасность, которой г. Колюпановъ такъ боится за окружающую его среду, защитникомъ интересовъ которой онъ является? Самъ же онъ говоритъ, что спасеніе человѣчества не въ крайностяхъ, а въ серединѣ, и въ тоже время даже не дѣлаетъ попытки поискать этой середины, и боясь, что Положеніе принесетъ въ жертву крестьянамъ помѣщиковъ, предлагаетъ принести въ жертву крестьянъ помѣщикамъ. Это называется изъ кулька въ рогожку, и вовсе, по своей сущности, не заслуживаетъ того торжественнаго тона, на который г. Колюпановъ потратилъ въ своей статьѣ такъ много силъ и времени.
Можетъ быть, я уже слишкомъ много распространился о г. Колюпановѣ; въ другое время, и но вопросамъ меньшей важности, я, конечно не позволилъ бы этого себѣ. Но теперь иное время: моментъ дѣйствительно торжественный и важный; а тѣхъ, кого г. Колюпановъ думаетъ прикрѣпить, по его собственнымъ исчисленіямъ, 46½% всего бывшаго крѣпостнаго населенія или около 10,000,00. Масса слишкомъ значительная, чтобы можно было обходить спокойно вопросъ о ея будущей судьбѣ, и чтобы скрывать отъ читателя истинный характеръ общественнаго направленія людей, выдвигающихся въ общественные дѣятели.
Рѣшать вопросы такимъ образомъ, какъ разрѣшаетъ ихъ г. Колюпановъ, конечно, нетрудно. Но едва ли способъ Александра Македонскаго годится къ чему нибудь въ настоящемъ случаѣ. Сказать, что для выгодъ землевладѣльцевъ и для возможности полученія ими ренты съ своей земли нужно, чтобы на ихъ землѣ жили постоянно рабочіе, что для выгоды богатыхъ мужиковъ нужно уничтожить круговую поруку, что переселеніе, имѣющее у насъ въ Россіи характеръ освобожденія отъ прежняго принудительнаго прикрѣпленія, нужно уничтожить отмѣной помощи переселенцамъ — очень просто, по только высказывать и рекомендовать такія простыя средства едва ли общественно, и едва ли можетъ вести къ какимъ либо полезнымъ результатамъ и въ настоящемъ и въ будущемъ. Устроиваютъ же люди умно свои порядки. Неужели только мы, русскіе, не въ состояніи найти умныхъ средствъ, безобидныхъ для той и для другой стороны? Неужели противъ всего того, противъ чего такъ ратуетъ г. Колюпановъ, нельзя найти дѣйствительнаго средства, и средства обрекающаго насъ не на бѣдность, какъ того хочетъ г. Колюпановъ, а выводящаго на путь прогрессивной экономической дѣятельности, освобождающаго трудъ нашего мужика, а не прикрѣпляющаго 10,000,000 народа снова къ землѣ? Средства эти должны быть и есть. «Какъ можетъ быть Испанія безъ короля, говоритъ Гоголь, въ запискахъ сумасшедшаго. Король есть, по его нужно найти». Такъ и тѣ средства, о которыхъ я говорю. Не можетъ быть, чтобъ ихъ не было: только нужно ихъ поискать.
Читатель, конечно, понимаетъ, что я не возьму на себя самонадѣянной роли указать такое спасительное средство. И вся моя статья имѣетъ не этотъ характеръ. Въ вопросахъ, въ которыхъ замѣшана судьба всей страны, мнѣніе отдѣльныхъ лицъ есть не больше, какъ сырой матеріалъ. Судьба народовъ разрѣшается совокупностью мнѣній. И я, въ настоящей статьѣ, имѣю въ виду указать лишь на важность предстоящаго Россіи момента и на необходимость общественному мнѣнію вооружиться всею осторожностью, чтобы не дать увлечь себя какой нибудь односторонности, а тѣмъ болѣе такого противообщественнаго характера, какимъ отличается средство г. Колюпанова, у котораго, конечно, не мало единомышленниковъ.
Но сила присущей человѣку правды и общественной справедливости не даетъ, по крайней мѣрѣ на длинный срокъ, возможности отдаться вредному вліянію. Живетъ общественная совѣсть, хотя ее и нельзя формулировать математически точнымъ опредѣленіемъ. Эта-то общественная совѣсть и общественная правда сказывается всегда въ трудныя минуты общественныхъ переломовъ. Она сказалась въ Положеніи 19 февраля 1861 года, она же всплыветъ и въ Положеніи 19 февраля 1870 года. Слѣды этой общественной совѣсти и общественной правды можно усмотрѣть уже и теперь, и изъ среды тѣхъ же собственниковъ, которые выдвинули своимъ представителемъ г. Колюпанова, раздаются голоса иного направленія и исходятъ мнѣнія болѣе широкаго, всеобъемлющаго размаха. Мнѣніе этого иного направленія, хотя и недостаточно развитое, было высказано княземъ Васильчиковымъ.
Становится легко и отрадно, когда встрѣчаешься съ добрымъ и хорошимъ человѣкомъ, и когда видишь, что не зачѣмъ тебѣ бояться за себя, и что человѣкъ этотъ не сниметъ съ тебя послѣдней рубашки, и тебя, бѣдняка, за то, что ты бѣденъ, что у тебя нѣтъ силъ, не выкинетъ голоднаго на улицу и не вытолкаетъ изъ дому. Именно подобное впечатлѣніе производитъ и князь Васильчиковъ, послѣ безпощадно суроваго и безучастнаго взгляда г. Колюпанова.
Князь Васильчиковъ раньше г. Колюпанова коснулся того же самого вопроса. Не меньше его онъ понимаетъ важность предстоящаго намъ момента освобожденія и считаетъ этотъ второй шагъ даже важнѣе перваго. Съ этого только срока, говоритъ онъ, русскій крестьянинъ выйдетъ на полную волю и русская земля поступитъ въ свободное распоряженіе тѣхъ земледѣльцевъ, которые пожелаютъ ее воздѣлывать.
Но вольный переходъ, а съ нимъ и новый порядокъ, по замѣчанію князя Васильчикова, откроетъ широкій просторъ экономической дѣятельности крестьянамъ зажиточнымъ и промышленнымъ. Только они сдѣлаются въ полномъ смыслѣ вольными, самостоятельными не только лично, но и по имуществу. Но вмѣстѣ съ тѣмъ въ земледѣльческой полосѣ представятся еще важныя препятствія къ свободному переходу той части населенія, которая, по скудости своего мѣстнаго быта, должна искать лучшихъ условій приволья, простора и заработковъ. Прежній ихъ недостатокъ будетъ лежать на нихъ, какъ вѣчное ярмо, и покуда они не раздѣлаются съ недоимками, завѣщанными имъ отцами и дѣдами, и не отбудутъ рекрутской очереди — отысканіе лучшихъ условій другого мѣста жительства имъ возбраняется. Такимъ образомъ бѣдность будетъ вращаться въ безъисходномъ кругу: переходъ запрещается, покуда на хозяинѣ числятся взысканія, а онъ оттого именно и ищетъ перейти на другое мѣсто жительства, что на своемъ не находитъ средствъ къ пропитанію, не видитъ возможности выйти изъ неоплатныхъ долговъ.
Соображенія эти князь Васильчиковъ считаетъ весьма важными. Заселеніе пустынныхъ привольныхъ пространствъ совершается совокупными силами капиталовъ и рабочихъ, рукъ; рабочія руки набираются изъ разряда бѣдныхъ людей, которымъ на родинѣ тѣсно и скудно. Поэтому, если поставить слишкомъ тѣсные предѣлы для передвиженія всего того, что по недовольству стремится къ передвиженію, то и самыя благодѣтельныя общественно-экономическія предпріятія окажутся неосуществимыми но недостатку рабочей силы и ея дороговизнѣ.
Поэтому князь Васильчиковъ ставитъ такой вопросъ: какимъ образомъ облегчить вольный переходъ для тѣхъ крестьянъ, которые, стѣсняясь малоземеліемъ или безплодіемъ почвы, пожелаютъ отказаться отъ мірскаго надѣла и переселиться въ другія мѣста?
Какъ извѣстно читателю изъ предыдущаго изложенія, согласно мѣст. пол., крестьянинъ, отказывающійся отъ мірской земли, долженъ имѣть въ двойномъ количествѣ и въ разстояніи не далѣе 15 верстъ, свою собственную или же выкупить на наличныя деньги, безъ пособія отъ правительства, свою усадебную осѣдлость.
Оба эти условія выполнимы только для богатыхъ; слѣдовательно бѣдные все время, пока они бѣдны, должны будутъ держать землю обязательно.
Уже и нынче многіе изъ бѣдныхъ крестьянъ сдали свои земли въ наемъ и, такимъ образомъ, хотя они юридически и считаются ея владѣльцами, по въ дѣйствительности они ею не пользуются. Такимъ образомъ, законъ объ обязательномъ пользованіи по существу обходится, хотя по формѣ и соблюдается. Съ подобнаго номинальнаго владѣльца, считающагося членомъ общины, требуются всѣ подати и повинности, и если они взнести ихъ не въ состояніи, то общество или помѣщикъ продаютъ его движимую собственность. Отъ полеваго надѣла отказаться онъ не имѣетъ права. А между тѣмъ надѣлъ этотъ не даетъ ему достаточныхъ средствъ, и за недоимки, поплатившись сначала движимымъ имуществомъ, онъ, наконецъ, можетъ поплатиться и своею землею, которая, наконецъ, отъ него отбирается, если всѣ мѣры для пополненія недоимокъ окажутся недостаточными. Такимъ образомъ, въ концѣ концовъ совершается насильственно то, что воспрещалось въ началѣ сдѣлать бѣдному крестьянину добровольно.
Князь Васильчиковъ считаетъ 15-верстное разстояніе и двухѣдушевой надѣлъ, какъ основное условіе вольнаго перехода и отказа отъ земли, слишкомъ тягостнымъ. Онъ думаетъ, что въ этомъ условіи заключается начало имущественнаго ценза и привилегія богатыхъ къ невыгодѣ бѣдныхъ. Онъ думаетъ, что неудобство это могло бы быть отстранено, если бы бѣднымъ крестьянамъ давалась выкупная ссуда за усадьбу, точно также, какъ она выдается за полевой надѣлъ.
Другой вопросъ заключается въ порядкѣ увольненія изъ общества. Для этого требуется очистить недоимки и получить пріемный приговоръ новаго общества, въ которое входитъ крестьянинъ.
Но и эти условія, исполняемыя во всей своей суровости, равносильны запрещенію. Если съ бѣднаго требуется немедленно уплата всѣхъ податей и недоимокъ, а денегъ у него нѣтъ, да не предвидятся они и въ будущемъ, то очевидно, что онъ никогда не тронется съ мѣста, его необезпечивающаго, и будетъ вѣчнымъ недоимщикомъ.
При разрѣшеніи этого вопроса обнаруживается, насколько понятія людей того міросозерцанія, къ которому принадлежитъ князь Васильчиковъ, выше міровоззрѣнія людей, представителемъ которыхъ является г. Колюпановъ. Князь Васильчиковъ находитъ разрѣшеніе, этого вопроса въ системѣ податей и налоговъ.
По существующей у насъ системѣ, повинности лежатъ на лицѣ. Но если крестьянинъ, выдѣляющійся изъ общества, оставляетъ этому обществу свою землю, усадьбу, строеніе и всю движимость, то что же остается требовать отъ него еще болѣе для покрытія лежащихъ на немъ обязательствъ? Если остающееся имущество не пригодно для этой цѣли, то какое обезпеченіе можетъ представить сама личность, и что выигрываетъ общество, если оно будетъ держать у себя сплои бездольнаго человѣка, немогущаго своей собственной особой создать ничего для этого общества выгоднаго.
Та же система податей стѣсняетъ и пріемъ крестьянина въ новое общество. Ни городскому, ни сельскому обществу нѣтъ никакой выгоды принимать такихъ членовъ, которые, какъ будущіе недоимщики, причинятъ имъ только новые расходы. Очевидно, что во всѣхъ этихъ случаяхъ начало исцѣленія лежитъ въ податной системѣ, и возможное предоставленіе свободнаго передвиженія тому слою крестьянскаго населенія, который по своей бѣдности и безсилію не можетъ принести пользы обществу, въ новыя болѣе привольныя мѣста послужитъ общимъ примиряющимъ всходомъ.
Земскія и общественныя повинности переведены уже у насъ большею частью на недвижимую собственность. Натуральныя повинности: дорожная, подводная, квартирная, хотя я распредѣляются по домохозяевамъ, по какъ каждому хозяину соотвѣтствуетъ извѣстный участокъ земли, то ясно, что раскладка этихъ повинностей производится въ сущности не по лицамъ, а по имуществу. На личной отвѣтственности остаются затѣмъ только подушная подать и рекрутская повинность.
Относительно рекрутской повинности будетъ, разумѣется, справедливымъ не увольнять того, на комъ она лежитъ. Но вѣдь она лежитъ не вѣчно, а только на извѣстный срокъ. Крестьянинъ, вышедшій изъ лѣтъ, ей уже не подлежитъ и, слѣдовательно, съ того момента онъ отъ нея свободенъ, и она не можетъ служить ему препятствіемъ къ переселенію. Что же касается до подушнаго оклада, то такъ какъ нераціональность этого налога признана уже нашими финансистами и составлена комиссія для пересмотра податей и повинностей. то едва ли можно полагать, чтобы одна эта повинность могла послужить препятствіемъ для улучшенія быта бѣдняковъ, когда отъ нея, такимъ образомъ, зависитъ вся экономическая судьба Россіи.
Экономическій вопросъ въ Россіи именно въ томъ и заключается, чтобы дать просторъ не сильнымъ и богатымъ крестьянамъ, которые и безъ того уже сильны и богаты, а, напротивъ, поставить бѣдныхъ въ возможность сдѣлаться богатыми. Только сила бѣдныхъ пропадаетъ у насъ даромъ, и только отъ множества этихъ бѣдныхъ бѣдна и Россія. По исчисленію г. Колюпанова, ихъ только между бывшими помѣщичьими крестьянами до 10,000,000. Князь Васильчиковъ справедливо замѣчаетъ, что пока у насъ будетъ такая масса бѣдныхъ людей, которымъ затрудненъ переходъ и переселеніе для пріисканія заработковъ, никакіе займы не помогутъ нашимъ дефицитамъ, «Нѣсколько милліоновъ рукъ, совершенно бездѣйствующихъ съ Покрова до Егорья: нѣсколько милліоновъ рабочихъ, прикрѣпленныхъ къ такой почвѣ и къ такому климату, гдѣ земледѣліе не оплачиваетъ труда земледѣльца, — вотъ что составляетъ настоящій дефицитъ казны, народа и всей русской земли, говоритъ князь Васи я ьчи ко въ».
И дѣйствительно вопросъ о землѣ у насъ одинъ изъ самыхъ смутныхъ вопросовъ. Напр., у насъ существуетъ убѣжденіе, что сѣверныя губерніи, отличающіяся огромнымъ обиліемъ земли и малолюдствомъ, отличаются наибольшимъ просторомъ, а губерніи, въ которыхъ населеніе стѣснено, требуютъ по преимуществу переселенія.
Въ опроверженіе этого мнѣнія я представлю читателю поразительные факты. Читателю извѣстно, что въ архангельской губерніи приходится на одну кв. милю 20 человѣкъ, а въ виленской 1,176 человѣкъ. Что же значатъ эти 20 и 1,176 человѣкъ. Обыкновенно думаютъ, что въ архангельской губерніи каждый житель удаленъ отъ другого на цѣлыя версты: а въ тѣсно-населенныхъ губерніяхъ стоятъ плотно плечами и борятся за существованіе. Но я дѣлаю выборку и разсчетъ на основаніи данныхъ «Статистическаго Временника» и прошу читателя вникнуть въ эти цифры
|
|
|
| |
| Архангельская | 255,000 |
|
1,2 челов. |
| Олонецкая | 276,000 |
|
0,80 -- |
| Московская | 1,144,000 |
|
0,76 -- |
| Вологодская | 930,000 |
|
0,74 -- |
| Вятская | 2,167,000 |
|
0,58 -- |
| Ярославская | 882,000 |
|
0,58 -- |
| Курляндская | 511,000 |
|
0,54 -- |
| Пензенская | 1,076,000 |
|
0,53 -- |
| Новогородская | 938,000 |
|
0,53 -- |
| Калужская | 872,000 |
|
0,46 -- |
| Тульская. | 1,044,000 |
|
0,45 -- |
| Остляндская | 278,000 |
|
0,42 -- |
| Гродненская | 769,000 |
|
0,41 -- |
| Ковенская | 967,000 |
|
0,38 -- |
| Оренбургская | 1,764,000 |
|
0,37 -- |
| Пермская | 2,049,000 |
|
0,36 -- |
| Виленская | 806,000 |
|
0,36 -- |
| Самарская | 1,614,000 |
|
0,34 -- |
| Астраханская | 314,000 |
|
0,25 -- |
| З. войска Донскаго. | 931.000 |
|
0,07 -- |
Изъ этой таблицы оказываются совершенно неожиданные для читателя результаты, убѣждающіе между прочимъ и въ томъ, насколько обыкновенные статистическіе пріемы способствуютъ распространенію смутныхъ понятій и ошибочныхъ представленій.
Кто же не знаетъ у насъ, что архангельская губернія отличается самой рѣдкой населенностію? И что же — нѣсколько иное, чѣмъ принято обыкновенно, сопоставленіе цифръ показываетъ, что такое мнѣніе лишено точнаго основанія.
Конечно, если брать въ разсчетъ всѣ тундры, пустыри, болота и лѣса архангельской губерніи и присоединить къ нимъ еще Бѣлое море и Ледовитый океанъ, то населеніе этой губерніи окажется рѣже и 20 человѣкъ на милю. Но какъ правильное понятіе о густотѣ населенія можно получить лишь по отношенію къ пространству, которое кормитъ, ибо люди живутъ на землѣ удобной, а не на пустыряхъ и болотахъ, то ясно, что въ разсчетъ нужно брать только землю удобную.
Изъ сдѣланнаго разсчета оказывается, что въ архангельской губерніи приходится на милю не 20 ч., а 6,124 человѣка, т. е., что она губернія самая населенная, населенная почти вдвое тѣснѣе губерній ярославской, курляндской, пензенской, втрое населеннѣе губерніи самарской, вчетверо противъ астраханской и въ 16 разъ противъ земли войска донскаго.
Обыкновенно думаютъ, что въ архангельской губерніи приходится на душу по 15 десятинъ; въ дѣйствительности же только 4/5 десятины.
Рядомъ съ архангельской губерніею стоятъ, по тѣснотѣ населенія, губерніи олонецкая, вологодская.
Напротивъ того, губерніи, считавшіяся до сихъ поръ очень тѣсно населенными, оказываются многоземельными, и потому, если у васъ позволительно говорить о малоземельности, то, конечно, только по отношенію къ губерніямъ: архангельской, олонецкой, вологодской.
Но въ дополненіе къ этому разсчету нужно сдѣлать и еще разсчетъ, для котораго, впрочемъ, у меня неимѣется никакихъ данныхъ: — какимъ количествомъ земли, дѣйствительно пригоднымъ для земледѣлія, снабжены крестьяне, получившіе свободу?
Безъ сомнѣнія однихъ свѣденій о землѣ еще недостаточно, и я считаю необходимымъ оговориться еще разъ предъ читателемъ, что не предрѣшаю и не рѣшаю вопроса, а только указываю на важность предстоящаго намъ момента и на ту борьбу мнѣній, которую онъ вызоветъ.
А изъ этого слѣдуетъ тотъ выводъ, что чѣмъ больше явится возможности для всесторонняго выясненія обстоятельствъ, отъ которыхъ зависитъ правильное разрѣшеніе вопроса, чѣмъ болѣе гласную разработку онъ получитъ, тѣмъ, конечно, и больше вѣроятія, что онъ разрѣшится въ наиболѣе выгодномъ для всѣхъ направленіи. Большую помощь въ этомъ отношеніи могла бы оказать литература, которая въ свое время уже была полезной въ подобномъ же случаѣ.
Но нельзя не замѣтить, что наша журналистика, по крайней мѣрѣ, въ послѣдніе 9 лѣтъ, не обращала достаточнаго вниманія на экономическій бытъ страны и на тѣ новыя комбинаціи, которыя вызвались отмѣной крѣпостнаго права и земскими учрежденіями.
А между тѣмъ читающая публика, и по преимуществу новый нарождающійся элементъ, зачатокъ будущаго общественнаго мнѣнія, которому суждено смѣнить общественное мнѣніе, существовавшее до освобожденія крестьянъ, заявлялъ достаточно свои требованія отъ литературы.
Изслѣдованіе экономическаго быта, ознакомленіе съ практикой жизни — вотъ направленіе и требованіе болѣе прогрессивной и мыслящей части читающей публики.
Конечно, нельзя отрицать того, что критическое отношеніе къ вопросамъ внутренней семейной жизни и любопытно и поучительно. Но эти вопросы можно считать, если и не вполнѣ поконченными, то уже настолько выясненными, что приковать ими особенное вниманіе читателя или бросить на нихъ совершенно новый яркій, ослѣпляющій свѣтъ невозможно. Наконецъ, въ настоящій моментъ вопросы этого рода и по существу своей общественной исторической важности должны стать на второй планъ, ибо ихъ заслоняетъ 19 февраля 1870 года.
Паша журналистика поглощаетъ довольно значительные капиталы, но, къ сожалѣнію, редакторы мало обращаютъ вниманія на то, что ихъ роль нѣсколько шире той, которую они взяли на себя. Редакціи въ сущности не ведутъ свое дѣло, не направляютъ усилія сотрудниковъ въ ту или другую сторону, а заняты лишь подборомъ статей, которыя пошлетъ имъ Господь Богъ, и пришлются съ разныхъ концовъ Россіи. Работа, конечно, трудная по механизму, но мало плодотворная по пользѣ; а главное, дѣйствующая въ ущербъ дѣйствительному значенію и той важности, которую могли бы создать себѣ литературные органы.
Редакціи англійскихъ журналовъ имѣютъ у себя корреспондентовъ, или вѣрнѣе, сотрудниковъ, разсыпаемыхъ ими для изслѣдованій на мѣстѣ тѣхъ вопросовъ, уясненіе которыхъ невозможно инымъ способомъ. Такъ въ Крымскую войну, въ Итальянскую войну и т. д., англійскія редакціи разсылали своихъ сотрудниковъ на мѣста дѣйствія.
У насъ мѣстныя свѣденія доставляются только провинціальными корреспондентами. Но нельзя скрыть того, что наши провинціальные корреспонденты владѣютъ слишкомъ скуднымъ запасомъ свѣденій, преимущественно экономическихъ, да и кромѣ того или служебнымъ положеніемъ или безденежьемъ слишкомъ крѣпко привязаны къ своему мѣсту. Корреспондентъ долженъ быть свободнымъ человѣкомъ и со средствами. А такъ какъ свобода и средства въ этомъ случаѣ могутъ быть доставлены только редакціями, то очевидно, что и корреспонденты должны состоять при редакціяхъ. Корреспондентъ долженъ быть сотрудникомъ для особыхъ порученіи, а не собирателемъ мелочныхъ фактовъ и провинціальныхъ скандаловъ, пригодныхъ для минутной потѣхи празднаго читателя, и немогущихъ служить матеріаломъ для серьезныхъ общественныхъ соображеній,
Отъ того, что наши газеты наполняются всякимъ вздоромъ, сочиняемымъ провинціальными корреспондентами, а журналы наполняются статьями кабинетныхъ тружениковъ, наша литература, не можетъ усвоить себѣ того серьезнаго характера и общественной важности, какіе ей присущи.
Можетъ быть, никогда необходимость къ разъясненію мѣстныхъ вопросовъ соціально-экономическаго быта чрезъ сотрудниковъ, посланныхъ на мѣста отъ газетъ и журналовъ, не чувствовалась и не чувствуется въ такой мѣрѣ, какъ нынче. Здѣсь шильническое разсчитываніе копѣекъ и экономія на сальныхъ огаркахъ неумѣстна. Лишнихъ три — пять тысячи расходу не будутъ расходомъ, безвозвратнымъ, ибо оживленіе и интересъ, купленные на эти деньги, конечно, вознаградятся лишнимъ числомъ подписчиковъ. Но если редакторы, согласившись въ правильностью настоящей мысли, найдутъ несправедливымъ мое замѣчаніе о шильничествѣ, то тѣмъ лучше для нихъ, а главное для общаго дѣла.