Братцы, долго меня мучила мысль и не давала мне покоя — отчего любимый мной простой народ русский, которым держится вся Россия, так бедствует! Отчего ему не идет впрок его безустанный тяжелый труд, его пот и кровь и весь‑то свой век он работает задаром! Отчего рядом с нашим вечным тружеником простым народом: крестьянами, фабричными и заводскими рабочими и другими ремесленниками, живут в роскошных домах‑дворцах люди, ничего не делающие, тунеядцы‑дворяне, чиновная орда и другие богатеи, и живут они на счет простого народа, чужими руками жар загребают, сосут кровь мужицкую. Как же это — думалось мне, простой народ русский допустил у себя завестись таким порядкам? Ведь в нашей матушке России на каждую тысячу бедняков‑рабочих едва ли придется десять человек праздных тунеядцев‑богачей, которых содержит эта тысяча рабочих. Чего, наконец, смотрят наши цари, ведь они на то и поставлены от народа, чтобы зло уничтожать и заботиться о благе всего народа русского — народа рабочего, а не тунеядцев‑ богачей. Захотел я узнать, что умные люди насчет этого думают, стал читать книги разные, и много книг перечитал я о том, как люди жили в прежние, старинные времена. И что же, братцы, я узнал? Что цари‑то и есть настоящие виновники всех наших бед. Цари завели у себя чиновников для того, чтобы легче им было обирать народ, брать через них с народа великие поборы, а чтобы народ не вздумал сопротивляться этим самым сборщикам, устроили у себя уж кстати и постоянное войско. Для того же, чтобы чиновники усердно служили царскому брюху, не жалели бы мужицких карманов, цари начали ублаготворять эту сволочь всячески. Назвали их дворянами, помещиками и начали раздавать км земли направо и на лево. Крестьян же, которые были допрежь этого хозяевами этих самых земель, отдавали в рабство своим чиновникам-помещикам. Быстро расплодилось это проклятое помещечье племя и захватило в свои руки всю русскую землю. Так стало у нас на Руси крепостное право. Цари, чиновники и помещики начали жить насчет мужицкого труда. Вышла из них из всех одна семья, и с круговою порукою, по пословице: «рука руку моет», принялись уже сообща высасывать из мужиков кровь. Сообразите это, братцы, пораскиньте умом-разумом и вы увидите, что царь есть самый главный из помещиков: никогда он не потянет на мужицкую руку, потому он самый сильный недруг простого народа. Когда нынешний царь Александр II издал первый манифест о воле, не поверил я, друзья, в то время, чтобы это царь сделал от чистого сердца, добра только одному простому народу желаючи. С какой стати волк будет ублаготворять овец, когда он с них же шкуру дерет и мясо их грызет. А когда и самая воля вышла от царя, тут я увидел, что моя правда. Воля вот какая, что отрезали от помещичьих владений самый малый кус земли, да и за тот крестьянин должен выплатить большие деньги, а где взять и без того разоренному мужику денег, чтобы откупить себе землю, которую он испокон века обрабатывал? Не поверили в те поры и крестьяне, что царь их так ловко обманул; подумали, что это помещики скрывают от них настоящую волю, и стали они от нее отказываться да не слушаться помещиков; не верили и посредникам, которые тоже все были из помещиков. Прослышал об этом царь и посылает своих генералов с войсками наказать крестьян‑ослушников, и стали эти генералы вешать крестьян да расстреливать. Присмирели мужички, приняли эту волю‑неволю, и стало их житьишко еще хуже прежнего. Побывал я сам в разных местах нашей матушки-России, нагляделся вдосталь на горемычное мужицкое житье. За неплатеж откупных денег в казну, за недоимки у крестьянина отымают последнюю лошаденку, последнюю корову, продают скот с аукциона и трудовыми мужицкими деньгами набивают царские карманы. Скоро, может статься, последнюю одежонку потащут с мужика. Грустно, тяжко мне стало, что так погибает мой любимый народ, и вот я решился уничтожить царя‑злодея и самому умереть за мой любезный народ. Удастся мне мой замысел, я умру с мыслью, — что смертью своей принес пользу дорогому своему другу русскому мужичку. А не удастся, так все же я верую, что найдутся люди, которые пойдут по моему пути. Мне не удалось — им удастся. Для них смерть моя будет примером и вдохновит их. Пусть узнает русский народ своего главного могучего врага — будь он Александр второй или Александр третий, это все равно. Справится народ со своим главным врагом, остальные мелкие его враги – помещики, вельможи, чиновники и другие богатеи, струсят, потому, что число их вовсе незначительно. Тогда‑то и будет настоящая воля. Земля будет принадлежать не тунеядцам, ничего не делающим, а артелям, обществам самих рабочих. И капиталы не будут проматываться царем, помещиками да сановниками царскими, а будут принадлежать тем артелям рабочих. Артели будут производить выгодные обороты этими капиталами и доход делить между всеми работниками артели поровну. А были бы лишь средства — русский народ сумеет и без царя управляться, сам собой. Будет у всех достаток, так не будет и зависти, потому что некому будет завидовать, все будут равны, и заживет счастливо и честно русский народ-рабочий, работая только для себя, а не для ублаготворения ненасытной жадности русских царей, царских сановников, царской семьи, помещиков и других тунеядцев, падких на мужицкие трудовые гроши. Вот мое последнее слово друзьям рабочим. Пусть каждый из них, в руки которого попадется этот листок, перепишет его и даст читать своим знакомым, а те передадут в другие руки. Пусть узнают рабочие, что об их счастье думал человек, пишущий эти строки, и сами позаботятся, не надеясь ни на кого, кроме себя завоевать себе счастье и избавить всю Россию от ее грабителей и лиходеев.
Друзьям рабочим! (Каракозов)
| Друзьям рабочим! |