Дочь актрисы (Мало)/ДО

Дочь актрисы
авторъ Гектор Мало, переводчикъ неизвѣстенъ

Оригинал: фр. La Fille de la comédienne, опубл.: 1875. — Источникъ: az.lib.ru • Текст издания: «Библиотека для чтения», Июль 1875 г.

БИБЛІ;ОТЕКА ДЛЯ ЧТЕНІ;Я Іюль 1875 года.

Гекторъ Мело.
Дочь актрисы

Романъ.

I.

Если идти изъ Конде-ле-Шатель въ Ганнебо по большой дорогѣ, пролегающей по лѣвому берегу Андона, то, подходя къ деревнѣ Мюльсанъ, очутишься противъ крутаго холма, преграждающаго дорогу и заставляющаго рѣку дѣлать въ этомъ мѣстѣ крутой поворотъ.

На вершинѣ этого холма возвышается обширное зданіе, принадлежащее къ эпохѣ Людовика XIII и носящее названіе замка Рюдмонъ.

Очевидно, этимъ названіемъ замокъ обязанъ своему положенію: въ самомъ дѣлѣ, гора эта почти неприступна.

Если путешественникъ, огибающій по дорогѣ подножіе этого холма, не побоится крутизны и особенно длины пути на вершину горы въ полдень, по неровной дорогѣ, при чемъ ему придется съ трудомъ пробираться между кучами обрушившмгося съ горы краснаго песчаника, то онъ будетъ вознагражденъ за свой трудъ, взберясь на вершину: видъ оттуда великолѣпный, трудно себѣ представить что-либо болѣе живописное.

Сзади огромный замокъ стараго стиля, за которымъ, слѣдуетъ паркъ, переходящій въ лѣсъ.

Впереди, подъ ногами зрителя, громадное пространство земли, гдѣ перемѣшиваются и сливаются между собою, до конца горизонта, поля, луга, деревья, уединенные домики, деревни, города, холмы, долины и рѣки: взоръ теряется въ безграничномъ пространствѣ, и синева неба, блѣднѣетъ по мѣрѣ приближенія къ горизонту, кажется опирающейся на темную синеву холмовъ.

Эта. вершина. одна изъ самыхъ возвышенныхъ на западѣ; между тѣмъ какъ всѣ отроги кряжа Экувъ, самой высокой точки этой части Франціи — понижаются довольно быстро, одни, теряясь въ плоской возвышенности Майена, другіе направляясь къ горѣ С.-Мишель или И.-Ло, одни, соединяясь съ горами Першъ, другіе съ горными хребтами Бретани, — гора, на которой расположены замокъ и лѣсъ Рюдмонъ, удерживаетъ безъ значительнаго пониженія свою первоначальную высоту.

Понятно, что при подобной высотѣ климатъ здѣсь долженъ быть довольно суровымъ: суровъ бываетъ холодъ на этой возвышенности, суровы бываютъ также и вѣтры, которые, въ бурную погоду, доносятъ сюда даже морскія испаренія. Въ первый разъ встрѣтивъ преграду, облака, слишкомъ тяжелыя, чтобъ быть въ состояніи подняться, разрываются объ эти гранитныя вершины и осѣдая на вѣтви деревьевъ и проникая сквозь густую листву ихъ, превращаются въ проливные дожди. Зимою — сѣверный вѣтеръ, отъ котораго нѣтъ никакого убѣжища; лѣтомъ — западные вѣтры, приносящіе съ собою цѣлые потоки воды. Такимъ образомъ, названіе Рюдмонъ оправдывается во всѣхъ отношеніяхъ.

Между тѣмъ, какъ сосѣдняя мѣстность вся превращена въ поля и пастбища, раздѣленныя между собою земляными валами, усаженными живою изгородью и высокими деревьями; эта возвышенность покрыта обширными лѣсами, которые простираются по направленію горныхъ вершинъ на значительное разстояніе, мѣняя названія по мѣстностямъ, черезъ которыя проходятъ, но сохраняя вездѣ одинъ и тотъ же характеръ.

Отсюда, въ одной и той же странѣ, двѣ мѣстности совершенно различныя характеромъ: мѣстность возвышенная и мѣстность низменная. Въ послѣдней промышленное и земледѣльческое богатство, многочисленные заводы, устроенные на рѣкахъ, города, большія селенія, поля и пастбища, столь плодородныя, что быки откармливаются тамъ въ нѣсколько мѣсяцевъ безъ всякаго ухода и труда со стороны крестьянина. На возвышенности же, на оборотъ, нѣтъ ни селеній, ни домовъ, ни жителей; лѣса и лѣса, тамъ и сямъ прерываемые нѣсколькими пустошами въ тѣхъ мѣстахъ, гдѣ почва, покрывающая песчаникъ или гранитъ, не на столько глубока, чтобы могла питать деревья.

До революціи эти лѣса и этотъ замокъ принадлежали фамиліи Рюдмонъ, которая, кромѣ знаменитыхъ въ другихъ отношеніяхъ личностей, насчитывала между двоими членами длинный рядъ знаменитыхъ охотниковъ.

При Генрихѣ IV, одинъ изъ Рюдмоновъ прославилъ свое имя въ войнахъ Беарнца, но съ Людовика XIII и до Людовика XIV ни одинъ изъ Рюдмоновъ не являлся при дворѣ и не фигурировалъ въ исторіи.

Ришелье борется съ австрійскимъ домомъ, Рюдмоны занимаются охотой. Кондэ, Вильяръ, Тюреннь даютъ сраженія, Рюдмоны занимаются охотой. Людовикъ XIV собираетъ всю знать Франціи въ Версали, Рюдмоны не оставляютъ своихъ земель и все занимаются охотой. Семилѣтняя война истощаетъ Францію, Рюдмоны не замѣчаютъ этого и продолжаютъ охотиться въ своихъ лѣсахъ.

Вмѣстѣ съ своимъ титуломъ и богатствами каждый изъ маркизовъ Рюдмонъ, умирая, передавалъ свою страсть къ охотѣ старшему сыну, который непремѣнно воспитывался на фамильныхъ преданіяхъ и на культѣ св. Губерта. Для мѣстной знати, Рюдмоны были маркизами Тейо: такъ ихъ звали всѣ и они гордились этимъ названіемъ.

Только при Людовикѣ XVI одинъ изъ Рюдмоновъ появляется въ Версали и заставляетъ говорить о себѣ въ Парижѣ: нужно было случиться катастрофѣ, чтобы это могло произойти.

Однажды, на охотѣ глава фамиліи Рюдмонъ, разгорячившись, погнался за кабаномъ и вмѣстѣ съ своей лошадью прыгнулъ со скалы въ 100 футовъ вышиною, при чемъ переломилъ себѣ спину. Онъ не оставилъ послѣ себя дѣтей и ему наслѣдовалъ младшій братъ, который въ это время уже готовился вступить въ духовное званіе.

Воспитаніе, приготовлявшее этого Рюдмона къ служенію церкви, уничтожило въ немъ наслѣдственныя склонности. Сдѣлавшись полнымъ хозяиномъ, онъ покинулъ замокъ своихъ отцовъ, который былъ для него не болѣе, какъ неудобное жилище, и отправился въ Версаль, гдѣ и женился. Когда разгорѣлась революція, онъ эмигрировалъ.

Помѣстье Рюдмонъ, замокъ, пастбища, лѣса были назначены къ продажѣ и куплены старымъ сержантомъ изъ Конде-ле-Шатель, по имени Фабіо.

Не смотря на то, что этотъ Фабю былъ президентомъ клуба Равенства, онъ не вѣрилъ въ продолжительность республики. Поэтому, лишь только онъ пріобрѣлъ помѣстье Рюдмонъ, какъ началъ рубить въ немъ лѣсъ для продажи; если бы онъ нашелъ покупщиковъ, то срубилъ бы всѣ лѣса до чиста: кто зналъ, что Рюдмоны не возвратятся?

Въ продолженіи шести лѣтъ, съ 1794 года по 1800 онъ выручилъ отъ продажи этого лѣса въ двадцать разъ больше, чѣмъ обошлась ему покупка всего помѣстья. Это рвеніе его къ уничтоженію лѣсовъ Рюдмона уменьшилось лишь тогда, когда генералъ Бонапартъ, сдѣлавшись пожизненнымъ консуломъ, тѣмъ самымъ обезпечилъ твердость и неприкосновенность правъ всѣхъ честныхъ людей; окончательно успокоился Фабю лишь тогда, когда Наполеонъ сдѣлался императоромъ.

Тогда лишь онъ началъ смотрѣть на себя какъ на полнаго собственника земли, которою онъ до настоящаго времени пользовался лишь какъ ловкій управляющій. Наполеонъ, опираясь на армію, которая заставляла трепетать всю Европу, призналъ законною продажу національныхъ имуществъ: это былъ посланный провидѣніемъ человѣкъ, въ которомъ нуждалась Франція.

Фабю, жившій до этого времени въ маленькомъ домикѣ въ Конде, теперь переселился въ замокъ Рюдмонъ, ставни котораго не отворялись въ продолженіи двѣнадцати лѣтъ, и то усердіе, съ которымъ онъ прежде опустошалъ это имѣніе, онъ употребилъ теперь на возстановленіе и обогащеніе его.

Ему было теперь хорошо; въ будущемъ онъ также ничего не боялся.

Что ему было за дѣло до того, что эмигрировавшій маркизъ де-Рюдмонъ имѣлъ сына?

Что могъ сдѣлать этотъ сынъ противъ Наполеона Великаго, императора Франціи, короля Италіи, покровителя Рейнскаго союза и прочая и прочая?

И г. Фабю, который хотѣлъ также основать свой родъ, сталъ называть себя г. Фабю де-Каркбю, по имени маленькаго помѣстья, которое онъ присоединилъ къ землѣ Рюдмонъ.

Между тѣмъ, Наполеонъ Великій, составлявшій гордость и защиту стараго сержанта, палъ, и сынъ эмигрировавшаго маркиза возвратился во Францію вслѣдъ за союзными войсками и за своими законными принцами.

Г. Фабю былъ своего рода философъ: онъ вѣровалъ, что всякая сила, всякій излишекъ увлеченія непремѣнно долженъ вести за собою реакцію. Гдѣ, на чемъ остановится эта реакція? Предполагали признать недѣйствительной продажу національныхъ имуществъ; отобрать ихъ у дѣйствительныхъ хозяевъ и возвратить прежнимъ ихъ собственникамъ.

Отобрать у него Рюдмонъ!

О, Ватерлоо! проклятый Блюхеръ!

Онъ отправился въ Парижъ и принялся разыскивать наслѣдника Рюдмоновъ.

Въ Парижѣ по немногу начала возвращаться къ нему надежда по мѣрѣ того, какъ онъ пріобрѣталъ свѣдѣнія о томъ, кого такъ боялся: у маркиза де-Рюдмонъ не было ни денегъ, ни кредита, и онъ проживалъ изъ милости у одного изъ своихъ родственниковъ по матери въ ожиданіи, когда его представятъ ко двору.

Фабю разыскалъ его, и въ маленькой комнаткѣ, подъ самой крышей увидалъ высокаго мужчину 6 футовъ росту, сложеннаго какъ геркулесъ, лѣтъ тридцатитрехъ или тридцати-пяти, маркиза де-Рюдмонъ.

— Я Фабю, сказалъ онъ, рекомендуясь.

— Что это за Фабю?

— Фабю, котораго въ Конде, въ отличіе отъ брата, называютъ Каркбю. Это я, въ бѣдственное время, такъ онъ обыкновенно называлъ революцію, купилъ все ваше помѣстье Рюдмонъ во избѣжаніе раздробленія его и съ единственной цѣлью возвратить его потомъ вамъ, что я и желаю сдѣлать теперь, не имѣвъ возможности отыскать васъ ранѣе.

Это было удивительно.

Маркизъ простоялъ съ минуту въ глубокомъ изумленіи, спрашивая себя, не во снѣ-ли происходитъ все это.

Въ самомъ дѣлѣ, тотъ, кто такъ говорилъ съ нимъ и стоялъ передъ нимъ съ почтительнымъ трепетомъ былъ тотъ страшный Фабю, имя котораго онъ въ продолженіи двадцати лѣтъ произносилъ не иначе, какъ, съ эпитетами въ родѣ: Фабю воръ, Фабю кровопійца, Фабю республиканецъ, Фабю убійца, измѣнникъ, разбойникъ.

Когда первый порывъ изумленія нѣсколько прошелъ, маркизъ попросилъ Фабю высказаться нѣсколько яснѣе.

Это было не трудно: Фабю былъ оклеветанъ, непонятъ. Правда, онъ былъ президентомъ клуба Равенства, но принимая на себя эту обязанность, онъ имѣлъ только одну цѣль — утишить народныя страсти. Если онъ требовалъ иногда чьей-нибудь головы, то просто лишь съ цѣлью укрѣпить свой авторитетъ. Вѣрно и то, что онъ купилъ помѣстье Рюдмонъ, но онъ смотрѣлъ всегда на себя только лишь какъ на управляющаго этимъ имѣніемъ. Если до сихъ поръ онъ ничего не предпринималъ, чтобы возвратить его законному его собственнику, то только потому, что былъ остановленъ тираніей Бонапарта.

Теперь, когда корсиканскій людоѣдъ бѣжалъ, онъ вздохнулъ свободнѣе и вотъ предлагаетъ маркизу возвратиться въ Рюдмонъ.

Только если онъ, Фабю, уступаетъ помѣстье Рюдмонъ его законному собственнику, то справедливость требуетъ, не такъ ли? чтобы законный собственникъ вознаградилъ его, Фабю, за то, что онъ издержалъ на улучшеніе имѣнія, на проведеніе дорогъ, разведеніе садовъ и т. п. Цифра этихъ издержекъ высчитана и чрезвычайно точно: итогъ доходилъ до 1,463,577 франковъ 42 сантимовъ, не включая процентовъ. Но относительно процентовъ не стоитъ и говорить: они вѣроятно погасились тѣми доходами, которыми Фабю пользовался во время управленія имѣніемъ.

Между тѣмъ маркизъ, не имѣвшій въ своемъ карманѣ даже десяти луидоровъ согласился на приглашеніе Фабю ѣхать въ Рюдмонъ. Здѣсь, охотясь въ лѣсахъ Рюдмона, полныхъ воспоминаній о его предкахъ, онъ невольно пробудилъ въ себѣ наслѣдственную страсть къ охотѣ.

Тогда добрякъ Фабю нашелъ средство уладить все: пусть маркизъ де-Рюдмонъ женится на Софи Фабю, молоденькой двадцатилѣтней дѣвушкѣ, правда, не знатнаго происхождія, но за то хорошо воспитанной и могущей принести въ приданое своему мужу тѣ 1,463,577 франковъ 42 сантима, которые необходимы для уплаты издержекъ, затраченныхъ Фабю на помѣстье Рюдмонъ.

Бракъ былъ заключенъ и отъ этого брака родился Артуръ-Губертъ Мюльсанъ, маркизъ де-Рюдмонъ, о которомъ будетъ рѣчь въ этомъ разсказѣ.

II.

Когда Фабю выдалъ свою дочь за маркиза де-Рюдмонъ, у него было двое дѣтей: эта дочь Софи и сынъ старше ея пятнадцатью годами, по имени Алексѣй.

Не одинъ только возрастъ составлялъ разницу между братомъ и сестрой.

Софи была кроткаго характера, скромна, тиха и сдержанна въ своихъ чувствахъ.

Родившись среди революціонныхъ волненій, она еще съ колыбели привыкла къ опасеніямъ и таинственности. Ея мать, женщина благочестивая, каждый разъ, когда могла избѣжать строгаго надзора своего мужа, отправлялась слушать обѣдню, которую священникъ совершалъ въ гротѣ лѣса Рюдмонъ, и брала съ собою свою маленькую дочь. Ребенокъ долженъ былъ молчать и заботливо скрывать отъ всѣхъ, особенно отъ отца, все, что видѣлъ или слышалъ.

Всѣмъ извѣстно, какое вліяніе оказываютъ на характеръ эти первыя впечатлѣнія дѣтства.

Вотъ въ какой средѣ образовался характеръ ребенка, и въ двадцать лѣтъ, получивши образованіе болѣе утонченное, нежели какое получали обыкновенно молодыя наслѣдницы богатой буржуазіи, Софи была дѣвушкой чрезвычайно робкой, дрожавшей постоянно передъ своимъ отцомъ, для котораго она была лишь «глупой куколкой».

Извѣстіе о предстоящемъ бракѣ ея съ маркизомъ де-Рюдмонъ наполнило ее страхомъ и въ тоже время радостью.

Маркиза! что она будетъ говорить, что будетъ дѣлать въ этомъ положеніи, въ этомъ обществѣ! Можетъ ли мужъ простить ей, что она не болѣе, какъ дочь сержанта? Какъ она съумѣетъ овладѣть его сердцемъ?

Отсюда опасенія, вслѣдствіе которыхъ она отказала бы въ своемъ согласіи на бракъ, если бы ее, объ этомъ спросили.

Съ другой стороны въ этомъ бракѣ она видѣла руку Провидѣнія, которая давала ей возможность возвратить Рюдмонамъ ихъ имущество, котораго они лишились, и она радовалась, что избрана исполнить этотъ долгъ справедливости.

Естественно, маркиза де-Рюдмонъ обожала. своего мужа и уважала его. И, умирая послѣ пятнадцатилѣтней горячей и самоотверженной любви, она просила у него прощеніе за то горе, которое причинитъ ему эта смерть и въ тоже время за первое безпокойство, которое она нанесетъ ему.

Совсѣмъ другое былъ старшій братъ, Алексѣй Фабю.

Онъ былъ столь же суровъ, какъ она кротка, также хвастливъ, какъ она скромна; также сумасброденъ въ своихъ словахъ и особенно въ своихъ дѣйствіяхъ, какъ она сдержана.

Никогда братъ и сестра не были такъ далеки другъ отъ друга какъ въ физическомъ, такъ и въ нравственномъ отношеніи. Глядя на нихъ, слушая ихъ, можно было подумать что они не имѣли въ своихъ жилахъ ни капли одной и той же крови; а между тѣмъ г-жа Фабю была честной женщиной, на счетъ которой самые злые языки въ Конде не имѣли повода что-нибудь сказать.

Воспитаніе только развило эти наслѣдственныя склонности Алексѣя, такъ какъ Фабю предназначавшій своего сына въ сельскіе землевладѣльцы, находилъ, что для этой профессіи необходимо пріобрѣсти лишь два существенныя качества — умѣть считать и умѣть заставить всѣхъ уважать свои права.

Въ заключеніе, предоставленный самому себѣ Алексѣй въ широкихъ размѣрахъ пользовался предоставленной ему свободой и черезъ нѣсколько лѣтъ сдѣлался совершеннымъ негодяемъ, тѣмъ болѣе опаснымъ, что его карманы были всегда достаточно полны.

Когда какой-нибудь отецъ семейства, въ отчаяніи, чтобы его сынъ не былъ увлеченъ Алексѣемъ, приходилъ жаловаться добряку Фабю, послѣдній громко хохоталъ и вмѣсто всякаго извиненія говорилъ:

— Нужно, чтобъ прошла молодость.

Онъ гордился этимъ сыномъ: «Рюдмонъ не могъ бы быть лучше сложеннымъ», говорилъ онъ иногда въ кругу своихъ друзей.

Быть Рюдмономъ! Отецъ Фабю воспитывалъ своего возлюбленнаго сына для этой цѣли, и послѣдній выросъ въ томъ убѣжденіи, что когда-нибудь, чѣмъ скорѣе тѣмъ лучше, онъ будетъ единственнымъ хозяиномъ этого помѣстья.

Но что было особеннаго какъ у отца, такъ и у сына, это то, что оба они наивно вѣровали, что достаточно владѣть помѣстьемъ Рюдмонъ, что бы быть настоящимъ Рюдмономъ. Проходя по большой гостиной, Алексѣй смотрѣлъ на развѣшенные по стѣнамъ портреты съ нѣкотораго рода уваженіемъ, — онъ, который неуважалъ ничего: это были портреты предковъ, его предковъ.

Когда опасенія заставили Фабю заключить бракъ своей дочери съ макизомъ де-Рюдмонъ, согласіе между отцомъ и сыномъ нарушилось посреди ужасныхъ сценъ.

Алексѣй былъ воспитанъ въ надеждѣ сдѣлаться собственникомъ Рюдмона, онъ хотѣлъ этого. Выйдетъ его сестра замужъ за маркиза или нѣтъ, ему не было дѣла, до этого. Чего онъ требовалъ какъ своего права, это замокъ, лѣсъ, землю Рюдмонъ. У него крали его собственность.

Когда, не смотря на его жалобы и сцены, бракъ былъ совершенъ, онъ началъ кричать вездѣ, что его отецъ воръ, что заставляло смѣяться всѣхъ; что маркизъ плутъ, что забавляло однихъ и раздражало другихъ, и наконецъ, что его сестра, не сестра ему, что заставляло всѣхъ пожимать плечами.

Онъ отказался присутствовать при совершеніи брака и поселился въ помѣстьѣ Каркбю, которое подарилъ ему отецъ; съ этихъ поръ онъ поклялся, что постарается надѣлать своему зятю «маркизу» и своей «воровкѣ — сестрѣ» сколько возможно больше всякаго зла.

Не смотря на то, что зять и шуринъ жили не дальше, какъ на часъ разстоянія другъ отъ друга, они, понятно, не имѣли между собой никакихъ сношеній. Когда маркизъ издали замѣчалъ брата своей жены, то онъ сворачивалъ въ сторону; если же случайно приходилось встрѣчаться съ нимъ лицомъ къ лицу, то отворачивался.

— Воръ! говорилъ Алексѣй своимъ друзьямъ: онъ не осмѣливается глядѣть на меня, и онъ называется маркизомъ! Настоящій маркизъ де-Рюдмонъ — я!

По понятію Алексѣя быть маркизомъ, значило — ѣздить по мѣстнымъ ярмаркамъ, чтобы покупать тамъ самыхъ лучшихъ лошадей, какихъ можно найти, щедро расплачиваться въ кабакахъ за тѣхъ, кто чокался съ нимъ; преслѣдовать всѣхъ дѣвушекъ, не особенно сильно сопротивляющихся, въ надеждѣ безъ всякаго труда получить луидоръ; всѣмъ говорить ты; не бояться удара кулакомъ или палкой въ затѣявшейся ссорѣ; прижимать своихъ фермеровъ, разорять своихъ должниковъ; бить своихъ работниковъ и слугъ или же играть съ ними въ карты, смотря по желанію; наконецъ стремиться всегда и вездѣ доставлять себѣ удовольствія, не сохраняя уваженія ни къ чему, ни къ себѣ, ни къ другимъ.

Но такого понятія объ образѣ жизни не раздѣлялъ маркизъ де-Рюдмонъ, который жилъ въ своемъ помѣстьѣ настолько же прилично и скромно, на сколько Алексѣй жилъ безпорядочно

Вступивъ, благодаря браку съ Софи, во владѣніе своимъ замкомъ, онъ, годъ спустя, получилъ неожиданное наслѣдство — послѣ одного изъ своихъ дальнихъ родственниковъ, которое предоставило въ его распоряженіе большую сумму денегъ, и теперь, вмѣсто того, чтобы быть въ зависимости отъ своего тестя, какъ было до сихъ поръ и какъ желалъ, чтобъ это всегда было добрякъ Фабю, онъ сдѣлался полновластнымъ хозяиномъ.

Ему послужили въ пользу, что случается очень рѣдко, опыты, извлеченные имъ изъ своей прежней бѣдственной жизни; въ продолженіе долгихъ лѣтъ изгнанія и во время путешествій онъ умѣлъ наблюдать и не считалъ стыдомъ для себя учиться.

Возвратившись въ Рюдмонъ и располагая большими средствами, онъ захотѣлъ примѣнить у себя дома то, что удивляло его въ другихъ странахъ и дѣйствовалъ такъ удачно, что черезъ нѣсколько лѣтъ втрое увеличилъ стоимость своего имѣнія и въ тоже время увеличилъ богатство своего края. Тѣ самыя лица, которыя со страхомъ смотрѣли на его возвращеніе, забыли свою вражду къ нему и скоро всѣ полюбили его, одни за услуги, которыя онъ имъ оказалъ, другіе вслѣдствіе уваженія, которое онъ внушалъ къ себѣ.

Какъ будто всего этого не было достаточно, чтобы окончательно разъединить зятя и шурина, явились судебные процессы, еще болѣе увеличившіе бездну между ними.

По смерти отца Фабю, Алексѣй прислалъ мужу своей сестры формальный счетъ того, что было будто бы у него похищено и еще тысячу другихъ претензій.

Поѣздки и проживанія въ городахъ для веденія процессовъ были гибельны для Алексѣя; его пороки нашли въ этомъ занятіи новую пищу для себя и увлекали его все дальше и дальше; въ тоже время онъ пріобрѣлъ новый порокъ, стоившій для него гораздо дороже, чѣмъ всѣ прежніе, которыми онъ былъ такъ богато надѣленъ, — это страсть къ спекуляціямъ.

Чтобы покрыть значительныя издержки, причиненныя проигрышемъ нѣсколькихъ кляузныхъ процессовъ, онъ вступилъ въ товарищество съ двумя темными обществами. Дѣла пошли плохо, и вотъ возникли новые процессы. Отъ процесса къ процессу, отъ проигрыша къ проигрышу, онъ дошелъ наконецъ до того, что умеръ, не оставивъ ничего, кромѣ долговъ своимъ дѣтямъ: дочери, г-жѣ Меро, вдовѣ судьи въ Конде и сыну «моему сыну Артемію», какъ онъ называлъ его, который въ ухаживаньи за дѣвушками, въ похожденіяхъ по ярмаркамъ, въ кутежахъ по кабакамъ подавалъ большія надежды соперничать съ отцемъ или даже превзойти его.

Смерть Алексѣя Фабю де-Каркбю не возстановила отношеній между маркизомъ и дѣтьми покойнаго.

Нужна была смерть самаго маркиза, чтобы укрѣпить семейныя связи, существовавшія между наслѣдникомъ Рюдмона и двумя дѣтьми Алексѣя Фабю.

Незадолго до смерти, маркизъ заговорилъ съ своимъ сыномъ Артуромъ объ этихъ родственникахъ.

— Они несчастны и не имѣютъ средствъ, сказалъ онъ ему. Я не могъ съ ними видѣться вслѣдствіе вражды, существовавшей между ихъ отцемъ и мной; сверхъ того — они мнѣ даже и не родственники. Но ты — другое дѣло: въ ихъ жилахъ есть твоя кровь; сдѣлай для нихъ все, самое большее, что будешь въ состояніи сдѣлать; я поручаю ихъ тебѣ.

Артуръ, никогда не видавшій своихъ родственниковъ, но за то много слыхавшій о нихъ отъ своей матери, былъ радъ исполнить просьбу отца.

Черезъ недѣлю послѣ погребенія маркиза, онъ посѣтилъ ихъ и сказалъ обоимъ:

— Мой отецъ на смертномъ одрѣ своемъ завѣщалъ мнѣ возстановить наши родственныя отношенія, что я исполняю съ особеннымъ удовольствіемъ. Желаете ли вы забыть наши семейныя распри и жить отнынѣ по родственному, по дружески? Вы свободны и тотъ и другая, я также свободенъ: будемъ жить всѣ вмѣстѣ: Не желаете-ли, кузина, оказать мнѣ честь сдѣлаться хозяйкой моего дома? Вы, кузенъ, не окажете-ли мнѣ любезность сдѣлаться моимъ сотоварищемъ по охотѣ, моимъ другомъ? Рюдмонъ на столько обширенъ, что мы можемъ поселиться тамъ всѣ втроемъ; вы будете тамъ у себя дома.

Кузина и кузенъ приняли предложеніе молодаго маркиза и черезъ десять лѣтъ они такъ хорошо устроились въ Рюдмонѣ, что были здѣсь какъ у себя дома.

Рюдмонъ принадлежалъ имъ: скорѣе маркизъ жилъ у нихъ, чѣмъ они у маркиза.

III.

Какимъ образомъ это случилось?

Отчасти по добротѣ Артура, а болѣе всего благодаря дѣятельности и настойчивости дочери и сына Алексѣя Фабю.

Твердый и самостоятельный по виду Артуръ на самомъ дѣлѣ имѣлъ мягкій и кроткій характеръ.

Отъ своего отца онъ наслѣдовалъ огромный ростъ, наружность атлета, прекрасно очерченную голову, крѣпкое здоровье, страшную силу и страсть къ тѣлеснымъ упражненіямъ: къ фехтованью, верховой ѣздѣ, охотѣ; но съ другой стороны, отъ матери онъ унаслѣдовалъ кротость и мягкость характера.

При взглядѣ на него можно было подумать, что видишь передъ собою непреклоннаго человѣка, но узнавъ его поближе, можно было скоро замѣтить, что это натура неспособная къ сопротивленію: ягненокъ въ волчьей шкурѣ.

Напротивъ, сынъ Алексѣя Фабю, "мой сынъ Артемій, " который любилъ, чтобы его просто называли г-нъ де-Каркбю, охотно сдѣлался-бы волкомъ, еслибъ его умъ соотвѣтствовалъ его инстинктамъ.

Подобно волку, онъ былъ прожорливъ, свирѣпъ, низокъ, съ безпокойнымъ взглядомъ, дикимъ видомъ; но къ несчастью для себя и къ счастью для другихъ, онъ не обладалъ смѣлостью, мужествомъ, наблюдательностью и ловкостью, тѣми качествами, которыя принадлежатъ этому ужасному хищнику.

Когда Артуръ предложилъ ему поселиться въ Рюдмонѣ, онъ вовсе не былъ тронутъ этимъ поступкомъ: «это съ его стороны долгъ справедливости», сказалъ онъ. И отсюда онъ заключилъ о себѣ какъ о человѣкѣ, по отношенію къ которому другіе состоятъ въ долгу; обязаннымъ былъ не онъ, а маркизъ.

Г-жа Меро, хотя ни въ чемъ не походила на своего брата, однако, съ своей стороны, была того же мнѣнія: ужь въ самой крови всѣхъ Фабю скрывалось убѣжденіе, что Рюдмонамъ никогда не расквитаться съ ними за ту ужасную несправедливость, которую они имъ причинили.

Только по одному тому, что г-жа Меро жила въ домѣ своей матери, между тѣмъ какъ братъ ея, старше ея годами шестью или семью, пользовался полнѣйшей свободой, она избѣжала тѣхъ причинъ деморализаціи, которыми былъ увлеченъ ея братъ. По смерти своей матери она была помѣщена въ пансіонъ, откуда прямо вышла замужъ за судью въ Конде-ле-Шатель. Тогда она очутилась въ такой средѣ, гдѣ получила привычки и воззрѣнія, естественно, весьма отличныя отъ тѣхъ, какія имѣлъ ея братъ.

Ей было уже сорокъ-три года, когда Артуръ де-Рюдмонъ сдѣлалъ ей первый визитъ. Это была женщина небольшаго роста, довольно тучная, съ свѣжимъ цвѣтомъ лица, державшаяся съ достоинствомъ, съ головою нѣсколько откинутой назадъ, и глазами, постоянно смотрѣвшими впередъ. Говорила она медленно, рѣчь ея была цвѣтиста она вплетала въ нее искуственные обороты, даже говоря о самыхъ простыхъ вещахъ. Когда она жила въ Конде, ее звали тамъ восковою куклой, и это названіе было дано очень мѣтко, такъ какъ всѣ ея движенія и положенія были разсчитаны. Безъискуственной она была лишь по отношенію къ своему сыну Людовику, шестнадцатилѣтнему юношѣ, который оканчивалъ курсъ въ коллегіи въ Конде, она оказывала ему истинно материнскія ласки, «таяла», какъ говорили про нея.

Между этими столь различными другъ отъ друга лицами, съ которыми Артуръ былъ въ близкихъ отношеніяхъ онъ чувствовалъ себя довольно неловко.

Какъ угодить людямъ съ такими противоположными характерами?

Онъ искренно хотѣлъ сдѣлать все возможное, чтобъ угодить своему кузену и кузинѣ; но онъ не хотѣлъ, чтобъ это дѣлалось въ ущербъ его внутреннему спокойствію, которое онъ цѣнилъ дороже всего.

— Такъ какъ мы рѣшились жить вмѣстѣ, сказалъ Артуръ своему кузену, послѣ того, какъ послѣдній переселился въ замокъ, то я полагаю, что мы сейчасъ же должны заняться устройствомъ всего такимъ образомъ, чтобы наши желанія и намѣренія не могли стать, въ противорѣчіе между собою. У васъ будетъ свое помѣщеніе, гдѣ вы можете оставаться одни, когда вамъ вздумается; у васъ будетъ своя прислуга, свои лошади, которыхъ завтра приведутъ и которыхъ я выбралъ по вашему вкусу. Понятно, что это не помѣшаетъ намъ вмѣстѣ охотиться; но когда вы захотите куда-нибудь отправиться, вы будете совершенно свободны и вамъ ненужно будетъ справляться, нужны или не нужны мнѣ мои лошади.

Дѣйствуя такимъ образомъ, маркизъ вовсе не хотѣлъ хвастаться своимъ великодушіемъ, но между тѣмъ, въ глубинѣ души, хорошо понималъ, что его кузенъ, не имѣя возможности самъ купить себѣ лошадей, будетъ благодаренъ ему за его предложеніе.

Недѣли двѣ спустя, къ нему явилась г-жа Меро, церемоннѣе, чѣмъ обыкновенно.

— Кузенъ, сказала она ему, я считаю себя обязанной сказать вамъ кое-что, чѣмъ, я надѣюсь, вы будете очень довольны, потому что въ этомъ одна цѣль — поддержать полное согласіе между вами и моимъ братомъ.

— Развѣ я нарушилъ чѣмъ-нибудь это согласіе?

— Намѣренно, нѣтъ; безсознательно, да; но это не ваша вина: вы не знаете моего брата. Братъ мой, г. маркизъ, чрезвычайно щекотливъ; я не говорю, чтобы это было достоинство, но не говорю также, чтобы это былъ и недостатокъ: онъ таковъ, вотъ и все. Если мы хотимъ найти объясненіе этого факта, стоитъ только припомнить исторію его жизни: тѣ, которые были несчастливы, несправедливо несчастливы, всѣ обладаютъ излишней чувствительностью, которой другіе не имѣютъ, когда мой братъ переселился въ Рюдмонъ, вы предложили ему двухъ лошадей.

— Такъ это его огорчило?

— Вы видите, что я затрудняюсь объяснить вамъ такую щекотливую вещь и, если вы не желаете понять меня съ полу-словъ, то я опасаюсь, что не буду въ состояніи довести до конца этого разговора. Подарокъ самъ по себѣ не былъ оскорбителенъ; но что сдѣлало его нѣсколько унизительнымъ для брата, такъ это нѣкоторыя обстоятельства, повидимому незначительныя, но въ дѣйствительности довольно важныя, по крайней мѣрѣ для такого человѣка, какъ мой братъ. Такъ, прежде всего, предложенныя вами лошади не таковы, какими пользуетесь вы.

— Моя милая кузина, вы должны были замѣтить, что я высокъ ростомъ, выше другихъ, и вѣсъ мой пропорціоналенъ моему росту: чтобы ѣздить цѣлый день съ тяжестью семи съ половиною пудовъ на спинѣ, нужны лошади съ особенными качествами. Вотъ какихъ качествъ я требую отъ своихъ лошадей. Поэтому-то лошади, которыхъ я имѣлъ удовольствіе подарить г-ну де-Каркбю, не походятъ на моихъ. Вѣсъ его обыкновенный и чтобъ возить его достаточно обыкновенныхъ лошадей.

— Это объясненіе излишне для тѣхъ, кто разсуждаетъ; но свѣтъ не разсуждаетъ и только самый фактъ бросается всѣмъ въ глаза: когда вы выѣзжаете вмѣстѣ съ моимъ братомь, вы сидите на прекрасной лошади, между тѣмъ какъ его лошадь не имѣетъ ни роста, ни фигуры, по крайней мѣрѣ сравнительно съ вашей. Это оскорбительно для моего брата, и вотъ почему я сообщила вамъ все это.

Артуръ де-Рюдмонъ былъ нетерпѣливъ и въ первую минуту ему сильно захотѣлось выгнать отъ себя этихъ щекотливыхъ людей; но врожденная доброта удержала его. Они поглупѣли отъ несчастій, сказалъ онъ себѣ. И, исходя изъ этого, онъ обѣщалъ устроить все такъ, чтобы достоинство г-на де-Каркбю было удовлетворено.

Мѣсяцъ спустя братъ пришелъ просить за сестру.

Маркизъ отправилъ молодаго Людовика Меро въ Парижъ оканчивать свои учебныя занятія и поэтому случаю сказалъ ему, что принимаетъ на себя всѣ расходы по его обученію до поступленія его на должность.

— Мой милый кузенъ, сказалъ г. де-Каркбю, я хочу поблагодарить васъ за все, что вы сдѣлали для моего племянника и въ то же время позвольте мнѣ воспользоваться этимъ разговоромъ, чтобы сказать вамъ кое-что относительно моей сестры. Сестра моя чрезвычайно щекотлива; подъ видомъ кротости и даже смиренія, которыя развились въ ней подъ вліяніемъ горя и несчастій, она скрываетъ гордость и чувство собственнаго достоинства. Но, когда вы будете что-нибудь дѣлать для нея, щадите эти чувства; не правда-ли, вы исполните это? Не подавляйте ее открыто, неосторожно вашимъ великодушіемъ; придумайте уловку. Дѣлайте все, понимаете-ли, какъ будто для себя, вмѣсто того, чтобъ показывать, что дѣлаете для нея; выставляйте на видъ свой интересъ, скрывайте ея. Вѣдь это не трудно, не правда-ли? Я вамъ говорю все это прямо, безъ обиняковъ и просто лишь съ цѣлью поддержать между вами полное согласіе.

Чтобы поддержать это согласіе, маркизъ де-Рюдмонъ началъ съ того, что уступилъ своихъ лошадей кузену и, будучи уже наученъ, какъ нужно дѣлать подарки, не оскорбляя одаряемаго, то сдѣлалъ это, не затронувъ щекотливости своего кузена. Потомъ, все для того, чтобы не оскорбить его, онъ во всемъ уступалъ ему первенство.

Съ своей кузиной онъ поступалъ точно также, и всякій разъ, когда приходилось оказывать какую-нибудь услугу, онъ заявлялъ ей свою благодарность за то, что ей дѣлалъ.

Мало по малу это угожденіе отъ мелочей дошло и до крупнаго и, при помощи времени, братъ и сестра сдѣлались настоящими хозяевами Рюдмона. Г-жа Меро держала въ своихъ рукахъ внутреннее управленіе домомъ, между тѣмъ, какъ г. де-Карбю управлялъ всѣми другими дѣлами. Маркизъ очутился такимъ образомъ въ положеніи настоящаго конституціоннаго короля.

Сколь ни было удовлетворительно положеніе брата и сестры, они однако не довольствовались этимъ, и хотѣли большаго, или, говоря проще, ожидали лучшаго.

Они ожидали, что Рюдмонъ перейдетъ къ нимъ въ собственность, и, не сообщая другъ другу своихъ впечатлѣній и надеждъ, каждый изъ нихъ съ своей стороны надѣялся достигнуть этого.

Жить у богатаго родственника, быть у него лишь въ качествѣ бѣднаго родственника, какое наказаніе-для г-на де-Каркбю.

Хорошо еще, что этотъ родственникъ не имѣетъ въ числѣ своихъ богатствъ дара безсмертія, когда-нибудь да умретъ же онъ.

Ему наслѣдуютъ.

Что г-жа Меро надѣялась наслѣдовать маркизу де-Рюдмонъ, это еще понятно до нѣкоторой степени. Въ своихъ соображеніяхъ она старалась не для себя одной, но особенно для своего сына, который получилъ въ это время мѣсто товарища прокурора при судѣ въ Конде. Жизнь этого молодаго человѣка двадцати-шести лѣтъ сливалась для нея съ ея собственной жизнью, она или онъ, это все равно; для ея горячей материнской любви онъ былъ ею, даже больше, чѣмъ ею; она стала бы жить въ немъ. Онъ будетъ Рюдмономъ, этого было для нея довольно.

Но г. Артемій де-Каркбю, который былъ старше Артура де-Рюдмонъ десятью годами, вообразилъ, что онъ наслѣдуетъ ему, тогда какъ маркизъ, одаренный удивительнымъ здоровьемъ, казалось бы такъ сложенъ, что проживетъ до ста лѣтъ, надежды г-на де-Каркбю должны бы показаться очень неразумными, еслибъ вообще не думали, что когда дѣло идетъ о наслѣдствѣ, вопросъ о возрастѣ не имѣетъ значенія и что весь вопросъ заключается въ счастьи.

Въ дѣлахъ о наслѣдствѣ существуетъ особенный способъ разсужденія. Здѣсь не говорится: «У меня есть родственникъ, послѣ котораго я могу наслѣдовать по закону; но какъ онъ моложе меня, то я умру раньше его». Но говорится такъ: «У меня есть богатый родственникъ, я ему наслѣдую». Допускается, что можно умереть раньше бѣднаго родственника; но раньше богатаго никогда.

IV.

Деревня Мюльсанъ, на землѣ которой расположенъ замокъ Рюдмонъ, получаетъ почту изъ Конде-ле-Шатель. Не смотря на разстояніе, почтальонъ изъ Конде приносилъ въ замокъ ежедневно около 3 или 4 часовъ по-полудни письма и журналы, Здѣсь была его послѣдняя станція. Цослѣ сытнаго обѣда онъ отправлялся отсюда обратно въ Конде.

Утромъ въ тотъ день, съ котораго начинается настоящій разсказъ, Гадебле, мюльсанскій разносчикъ писемъ получилъ въ почтовой конторѣ Конде письмо, адресованное на имя маркиза Артура де-Рюдмонъ, съ надписью на верху конверта «въ собственныя руки, очень нужное».

Очень нужное? Было семь часовъ утра, а слѣдуя своему обыкновенному порядку разноски писемъ, онъ не могъ поспѣть въ Рюдмонъ раньше двухъ часовъ пополудни.

Гадебле почиталъ, обожалъ маркиза, который въ продолженіи 10 лѣтъ предлагалъ ему ежедневно обѣдъ у себя въ замкѣ, не считая подарка въ два луидора каждый новый годъ.

Какъ сдѣлать, чтобъ это письмо немедленно дошло въ Рюдмонъ? Сначала онъ хотѣлъ-было измѣнить свой порядокъ разноски писемъ и начать съ Мюльсанъ; но долгъ службы остановилъ эту революціонную мысль.

Тогда, отправившись сначала къ себѣ, онъ отдалъ письмо своему маленькому сыну, который долженъ былъ идти въ школу, приказавъ ему отнести письмо немедленно въ Рюдмонъ.

Выходя изъ города, мальчикъ помнилъ приказаніе отца, но скоро увлекшись играми и глазѣньемъ по сторонамъ, онъ позабылъ объ этомъ и прибылъ въ Рюдмонъ лишь въ полдень, въ то время, когда маркизъ послѣ завтрака, сѣвъ на лошадь, уѣхалъ для прогулки въ лѣсъ.

Мальчикъ сначала застыдился и сконфузился; потомъ просилъ указать, въ которую сторону поѣхалъ маркизъ; ему нужно бѣжать за нимъ и найти его, чтобы вручить очень нужное письмо.

Такъ какъ это средство представлялось удобнымъ только мальчику, то слуга, къ которому онъ обращался, взялъ у него изъ рукъ письмо и отнесъ его въ гостинную, гдѣ г-жа Меро и г. де-Каркбю, не столь проворныя какъ маркизъ, еще пили кофе. Можетъ быть мадамъ, такъ обыкновенно звали г-жу Меро въ замкѣ, знаетъ куда отправился маркизъ; въ такомъ случаѣ слуга верхомъ можетъ отвезти это письмо маркизу.

Но г-жа Меро ничего не знала: выйдя изъ-за стола, маркизъ отправился, не сказавъ ни слова.

— Кто спрашиваетъ г. маркиза? спросилъ г. де-Карбю, медленно помѣшивая въ своей чашкѣ яблочное вино, которое онъ налилъ въ свой кофе.

— Очень нужное письмо, которое сейчасъ принесъ мальчикъ.

— Хорошо! давайте его сюда.

— Но…

— Давайте же.

Слуги не имѣли привычки медлить при исполненіи приказаній г. де-Каркбю, который съумѣлъ заставить повиноваться себѣ и даже болѣе того бояться. Слуга поставилъ подносъ съ письмомъ на столикъ и вышелъ.

— Кто это, чортъ возми, могъ бы прислать маркизу спѣшное письмо? сказалъ г. де-Каркбю удивленный и раздосадованный, что по такому спѣшному дѣлу не обратились противъ обыкновенія прежде всего къ нему.

Онъ взялъ письмо.

— Смотри! на немъ парижскій штемпель.

— Въ такомъ случаѣ, сказала г-жа Меро, вѣроятно Гадебле, увидѣвъ надпись «в. нужное» послалъ сюда мальчика.

— Очевидно. Почеркъ косой, буквы едва выведены: это отъ женщины. Сверхъ того, отъ него хорошо пахнетъ.

Онъ понюхалъ письмо и обернулъ его.

— Начальныя буквы Э. и Л. Значитъ, за свою послѣднюю поѣздку въ Парижъ, Артуръ таки надѣлалъ проказъ. Нужно это посмотрѣть.

Онъ хотѣлъ было разрѣзать конвертъ, какъ г-жа Меро быстро остановила его рукой.

Надѣюсь, вы не думаете вскрыть это письмо…

— Почему же нѣтъ, скажи пожалуйста?

Г-жа Меро уже давно оставила привычку говорить на ты съ своимъ братомъ. Она нашла это болѣе приличнымъ и благороднымъ. Но г. Каркбю, который вовсе не заботился о приличіяхъ, продолжалъ говорить на ты съ своей сестрой.

— Что вы пьяны? спросила она.

— А ты, съ ума что-ли сошла?

— Неужели въ нормальномъ состояніи вамъ можетъ прійти въ голову мысль прочесть чужое письмо?

Онъ бросилъ письмо опять на подносъ и принялся перемѣшивать свой кофе съ виномъ.

Г-жа Меро встала; подойдя къ двери, она отворила ее, и, удостовѣрившись, что въ передней никого не было, кто бы могъ подслушать ихъ разговоръ, подошла къ своему брату и, вставши передъ нимъ, сказала:

— Кстати, по поводу этого письма позвольте высказать вамъ одно замѣчаніе, которое я уже давно хотѣла вамъ сдѣлать.

— Если ты давно собиралась говорить, то не будетъ особеннаго неудобства подождать и еще;' сдѣлай же милость. Ты любишь проповѣдывать, это хорошо; но я не люблю слушать проповѣдей. Не будемъ же перечить другъ другу во вкусахъ.

Но г-жа Меро не замолчала.

— Дѣло идетъ не о нашихъ вкусахъ; съ этой стороны я предоставляю вамъ полную свободу и не буду вамъ препятствовать какъ бы это ни было тяжело для меня. Дѣло идетъ о нашихъ интересахъ, или по крайней мѣрѣ о вашихъ, по этому выслушайте то, что я считаю себя обязанной сказать вамъ.

Г. де-Каркбю отпивалъ маленькими глотками свой кофе; осушивши чашку, онъ наполнилъ ее коньякомъ.

— За твое здоровье, сказалъ онъ.

Потомъ мгновенно осушивъ чашку, онъ бросился на диванъ.

— Я тебя слушаю, сказалъ онъ. Разсказывай все, что знаешь; но если я усну, не буди меня.

И онъ разлегся на диванъ, положивъ ноги на одну подушку, голову на другую: его рыжая, торчащая къ верху борода походило на птичье гнѣздо изъ хвороста.

— Я хочу, начала г-жа Меро, предостеречь васъ: вы столько дѣлаете, неосторожностей въ этомъ домѣ, что нашъ кузенъ наконецъ разсердится.

— Посмотрѣлъ бы я на это.

— Продолжайте, и вы навѣрное это увидите.

— Никогда. Артуръ неспособенъ сердиться, это просто баранъ; да кромѣ того, онъ еще боится меня. Каждый по своему старается оказывать вліяніе: ты кротостью, я страхомъ. Такъ что намъ нечего ревновать другъ друга.

— Я не говорю, чтобы маркизъ вовсе не боялся васъ; я думаю даже, что онъ принимаетъ всѣ предосторожности, чтобы не противорѣчить вашему характеру. Но я говорю, что вы заставите маркиза до такой степени бояться васъ, что онъ постарается отъ васъ отдѣлаться.

— Онъ не осмѣлится.

— Неужели вы думаете, что онъ не былъ бы до крайности раздраженъ, если бы вы вскрыли это письмо? Неужели вы думаете, что въ порывѣ раздраженія онъ не будетъ въ состояніи выгнать насъ отсюда? Поймите, что нужно опасаться именно этихъ вспышекъ гнѣва.

— Другіе меня могутъ бояться, а я не боюсь никого.

— Не говорите глупостей: вы хорошо знаете, что для меня это хвастовство безполезно. Вы поступите глупо, если будете нападать на маркиза безъ всякаго повода, изъ за пустяковъ. Повѣрьте мнѣ, соблюдайте мѣру.

— Ты мнѣ надоѣдаешь съ свой мѣрой: не соблюдаю мѣры, я долженъ соблюдать мѣру; объяснись пожалуйста. — Это очень просто, если вы захотите провѣрить свои дѣйствія за всѣ десять лѣтъ, которыя вы живете здѣсь, вы сами увидите, что вамъ давно уже пора остановиться идти по тому пути, который вы избрали; потому что въ концѣ его паденіе и конецъ этотъ теперь уже не далеко. Пересчитайте вкратцѣ, начиная съ исторіи съ лошадьми маркиза, которыхъ вы взяли отъ него для себя и до исторіи съ прибавкой сверхъ условленной цѣны 10-ти тысячъ франковъ, которую вы назначили себѣ пятнадцать дней тому назадъ за послѣднюю продажу лѣса.

— Кто тебѣ сказалъ?

— Я это знаю, и довольно. Какъ вы думаете, если Артуръ, въ минуту раздраженія, припомнитъ все это, неужели онъ не разсердится на васъ?

— Если онъ вспомнитъ кое-что и относительно тебя, онъ также, вѣроятно, очень разсердится.

— Почему это, позвольте васъ спросить, чѣмъ я оскорбила маркиза, чѣмъ ему помѣшала? Въ продолженіи десяти лѣтъ, которые я живу здѣсь, я такъ управляла его домомъ, что сберегла ему по крайней мѣрѣ 500,000 франковъ; между тѣмъ какъ вы, съ своей стороны, промотали у него нѣсколько сотъ тысячъ, и не въ одномъ этомъ заключается разница между нами: между тѣмъ какъ вы дѣлали все, чтобы сдѣлаться невыносимымъ; я дѣлала все, чтобы сдѣлаться необходимой для маркиза.

— Ты берегла наслѣдство Артура, вотъ и все.

— А вы, вы его растрачивали.

— Я люблю болѣе откровенность, чѣмъ лицемѣріе.

— Въ моемъ поведеніи вовсе нѣтъ никакого лицемѣрія; я никогда не скрывала того, что разсчитываю на это наслѣдство, не для себя, разумѣется, а для своего сына.

— И тебѣ очень хотѣлось бы, чтобы твой сынъ одинъ завладѣлъ имъ, не такъ-ли? Если Артуръ прогонитъ меня отсюда, какъ ты говоришь, то это еще лучше вамъ поможетъ устроить свои дѣла: завѣщаніе и дѣло сдѣлано, — г. товарищъ прокурора сдѣлается собственникомъ Рюдмона. Хорошенькая кукла съ блѣднымъ лицемъ, сладенькими глазками, сахарной фигурой, двадцати-пятилѣтній мальчикъ, который не можетъ выпить двухъ бутылокъ вина, и который боится, дѣвушекъ, — хорошъ владѣлецъ Рюдмона! Рюдмонъ принадлежитъ мнѣ, я вамъ докажу это.

— Мнѣ кажется, что наши права на Рюдмонъ равны съ вашими.

— Я старшій и въ добавокъ мужчина.

Сказавши это, г. де-Каркбю вскочилъ съ дивана и выпрямился передъ своей сестрой.

— Выгоняйте-же меня отсюда! вскричалъ онъ.

Г-жа Меро пожала плечами.

— Еслибъ я хотѣла выжить васъ отсюда, сказала она кротко, я не взяла бы предосторожности предупреждать васъ, какъ я только что сдѣлала. Вы глупы, если подобная мысль пришла вамъ въ голову: если вы не понимаете, что моя дружба желаетъ вашего присутствія здѣсь, поймите по крайней мѣрѣ, что мой интересъ требуетъ этого.

Онъ удивленно открылъ глаза.

— Мы держимся одинъ другаго и только благодаря этому мы живемъ здѣсь 10 лѣтъ. Мы пріобрѣли въ глазахъ маркиза право оставаться здѣсь; прошла уже давность, какъ говорятъ юристы, Артуръ не хочетъ жениться, но наконецъ онъ можетъ измѣнить это намѣреніе. Если это случится, я увѣрена, что его удержитъ мысль, что онъ долженъ будетъ разстаться съ нами. Если одинъ изъ насъ удалится, право оставшагося уменьшится болѣе, чѣмъ на половину. Гораздо труднѣе разстаться съ двумя лицами, чѣмъ съ однимъ. Понимаете-ли?

— Это совершенно вѣрно, сказалъ г. де-Каркбю послѣ минутнаго размышленія.

— Вы должны были знать это уже давно.

— Единственно изъ-за боязни брака маркиза, я хотѣлъ распечатать это письмо: намъ нужно опасаться женщинъ.

— Женщины, да; женщинъ нѣтъ. Можно жениться на одной женщинѣ, нельзя — на всѣхъ. Но вотъ онъ подъѣзжаетъ, замолчимъ.

Маркизъ вошелъ поспѣшно въ гостиную съ своей поярковой шляпой въ рукѣ.

— Мнѣ сказали, что ко мнѣ есть очень нужное письмо, сказалъ онѣт обращаясь къ г-жѣ Меро.

— Вотъ оно, сказала она, подавая ему его.

Г. де-Каркбю занялъ свое прежнее мѣсто на диванѣ, но онъ просто сѣлъ вмѣсто того, чтобъ разлечься, и устремилъ на маркиза пристальный взглядъ

Послѣдній взялъ письмо и по тому, какъ онъ смотрѣлъ на адресъ, можно было предположить, что почеркъ ему былъ незнакомъ; но обернувъ письмо, чтобъ распечатать конвертъ, онъ увидѣлъ начальныя буквы на печати, и вздрогнулъ. Г-жа Меро сдѣлала неуловимый знакъ въ сторону брата. Но безполезно было вызывать вниманіе г. де-Каркбю, онъ не сводилъ глазъ съ маркиза. Кто умѣетъ наблюдать, можетъ узнать многое, смотря на лице того, кто читаетъ интересное письмо.

Но любопытство брата и сестры было обмануто: маркизъ положилъ письмо въ карманъ своего камзола и, выйдя изъ гостиной, удалился къ себѣ въ комнаты.

— Ну! сказалъ г. де-Каркбю, когда дверь была затворена, ты замѣтила его волненіе, когда онъ увидалъ начальныя буквы!

— Волненіе можетъ быть слишкомъ сильное, но я приписываю его удивленію.

— Я полагаю, что. онъ былъ растроганъ; я знаю дѣйствіе, производимое письмомъ отъ женщины. Кромѣ того, еслибъ онъ не былъ смущенъ, то сталъ бы здѣсь читать письмо; онъ не заперся бы у себя, чтобы скрыться отъ насъ. Если бы ты меня не остановила, мы узнали-бы, что скрывается въ этомъ письмѣ.

— Когда-нибудь мы объ этомъ узнаемъ.

— А если это будетъ уже поздно? Если это письмо писано отъ прежней возлюбленной, которая обращается къ Артуру съ просьбою о деньгахъ, то это еще ничего; о прежнихъ любовницахъ мало заботятся. Но если дѣло идетъ о женщинѣ, власть которой еще оказываетъ вліяніе, для насъ важно знать, каково это вліяніе. О томъ, что дѣлалъ Артуръ во время своихъ поѣздокъ въ Парижъ, мы ничего не знаемъ, вѣроятно, судя по его возрасту, онъ не занимался меланхолическими и уединенными прогулками по бульварамъ. Если онъ имѣетъ любовницъ изъ низшаго слоя, то это прекрасно: этихъ дамъ нечего бояться, — все дѣло тутъ въ нѣсколькихъ тысячахъ франковъ и, говоря откровенно, отчего-жъ въ самомъ дѣлѣ ему не повеселиться такимъ образомъ? Но если онъ пренебрегаетъ любовницами этого разряда? Все возможно для такого оригинала какъ маркизъ. Артуръ еще не въ такомъ возрастѣ, чтобы не могъ жениться; съ своимъ богатствомъ и именемъ онъ можетъ найти и честныхъ дѣвушекъ, желающихъ сдѣлать выгодную партію. Что мы будемъ дѣлать, если онъ попадетъ въ руки одной изъ такихъ дѣвушекъ, которая съумѣетъ овладѣть имъ.

— До сихъ поръ онъ навѣрное еще не попался.

— Какъ ты не понимаешь того, что чѣмъ болѣе старѣетъ человѣкъ, тѣмъ легче склонить его къ браку. Когда начинаешь убѣждаться, что не въ состояніи нравиться всѣмъ женщинамъ, то чувствуешь необходимость имѣть хоть одну. Способности сопротивленія и непостоянства, которыми одарена молодость, растрачиваются и слабѣютъ; чувствуется какая-то неопредѣленная боязнь неудачи, и увлекаешься тѣмъ, надъ, чѣмъ прежде смѣялся. Артуръ именно находится теперь въ такомъ возрастѣ; ему 45 лѣтъ и прежній «прекрасный Артуръ» превращается въ старика Артура. Если я не ошибаюсь — а я думаю, что разсуждаю правильно, такъ какъ я опытенъ въ подобныхъ, вещахъ — за нимъ теперь едва-ли кто-нибудь можетъ ухаживать или, если и ухаживаютъ, то развѣ только изъ корыстныхъ видовъ: маркизъ де-Рюдмонъ и 300,000 франковъ чистаго дохода еще могутъ казаться соблазнительными для дѣвицы 23—25 лѣтъ, неуспѣвшей найти себѣ мужа.

— Вотъ поэтому-то я и хотѣла бы помѣшать вамъ доводить маркиза до крайности своимъ сумазбродствомъ. и требовательностью. Безъ сомнѣнія, Артуръ для насъ рѣшился не вступать въ бракъ; безъ сомнѣнія, не женившись въ продолженіи десяти лѣтъ, онъ до извѣстной степени установилъ молчаливое обязательство въ нашу пользу, которое не позволяетъ ему жениться.

— Ты называешь это обязательствомъ?

— Это обязательство въ глазахъ маркиза, и довольно. Вы должны знать, какъ маркизъ уважаетъ установившіяся отношенія. Мнѣ хотѣлось бы, чтобы вы не испортили этихъ отношеній и не заставили бы маркиза позабыть наши права.

— Онъ боится меня.

— Онъ боится огорчать васъ; но если вы выведите его изъ терпѣнія, то гнѣвъ одержитъ верхъ надъ его добротой. Какъ скоро разрывъ между нами рѣшенъ, какъ скоро онъ совершится, бракъ, котораго мы такъ боимся, сдѣлается еще болѣе угрожающимъ. Если онъ не хотѣлъ до сихъ поръ жениться, еще не значитъ, что онъ сдѣлался совершенно нечувствительнымъ. Его молодость была самая бурная.

— Женщины считали его непреодолимымъ, — я никогда не раздѣлялъ этого мнѣнія, но противъ вкуса женщинъ нельзя спорить.

— Я припоминаю, какъ я его видѣла на скачкахъ въ Конде, двадцать лѣтъ тому назадъ — онъ былъ дѣйствительно прекрасенъ. Тогда двѣ знатныя дамы, бывшія его любовницами, открыто оставили Парижъ, чтобъ ѣхать за нимъ на скачки. Онѣ были до того влюблены, что при публикѣ оспаривали его другъ у друга самымъ скандальнымъ образомъ.

— Все это мнѣ извѣстно, и потому я только въ половину успокоенъ его продолжительнымъ бездѣйствіемъ. Кто поручится, что онъ не пробудится снова или ужъ не пробудился? Это письмо могло бы намъ объяснить это, не говоря уже о томъ, что оно можетъ быть открыло бы тайну, которая кроется во всей его жизни.

— Какую тайну?

— Ту, которая, безъ сомнѣнія, воспрепятствовала ему жениться. Наконецъ, неестественно, чтобы человѣкъ въ его возрастѣ, съ его вкусами, съ его положеніемъ, съ его богатствомъ, съ его именемъ не былъ бы женатъ. Навѣрное, тутъ есть что-нибудь, чего мы не знаемъ, что для насъ не разъяснено, но что вѣроятно не неразъяснимо. Я уже давно стараюсь разгадать это «что-нибудь». Я собиралъ свѣдѣнія, я спрашивалъ тѣхъ, кто могъ бы открыть мнѣ это, но ничего не узналъ. Вотъ отчего я досадую на себя, что имѣлъ глупость послушаться тебя, когда ты удержала мою руку. У меня было какъ-будто предчувствіе, что это письмо можетъ открыть не мало интереснаго и полезнаго для насъ.

— Это возможно, но едва-ли вѣроятно.

— Въ такомъ случаѣ по чему же Артуръ такъ смутился, увидавъ начальныя буквы печати и почему онъ не рѣшился распечатать письмо при насъ. Я настаиваю на своемъ мнѣніи: въ этомъ письмѣ есть что-нибудь интересное для насъ, и какъ я не хочу оставаться въ неизвѣстности, то пойду и постараюсь удовлетворить своему желанію.

— Что вы хотите сдѣлать?

— Постараться добыть это письмо.

— Я васъ прошу, Артемій…

— Неужели вы думаете, что я хочу силой вырвать его изъ рукъ маркиза?

— Я боюсь, чтобы вы не сдѣлали какой-нибудь глупости, которая можетъ обойтись намъ не дешево; во всякомъ случаѣ знайте, что я не одобряю этихъ дѣйствій. Безъ сомнѣнія, мы должны защищать наши права, но не такими средствами.

— Всѣ средства хороши, когда хочешь достигнуть успѣха.

Съ этими словами онъ отворилъ дверь, черезъ которую вышелъ маркизъ и пошелъ въ его комнаты.

Г-жа Меро пожала плечами.

Она его предупредила: тѣмъ хуже для него, если онъ сдѣлаетъ какую нибудь глупость. Ей уже начинали надоѣдать эти безуспѣшныя предостереженія.

Безъ сомнѣнія, въ ея интересахъ было, чтобы маркизъ не разошелся съ ея братомъ. Этотъ интересъ, какъ она высказала, заключался во взаимной солидарности: вмѣстѣ они были сильнѣе.

Но съ другой стороны въ ея интересѣ было также, чтобы разрывъ этотъ совершился; потому что тогда, если она удержится при маркизѣ — а она была увѣрена, что съумѣетъ удержаться — ей одной достанется наслѣдство Артура и ей не придется дѣлить его съ своимъ братомъ.

Такимъ образомъ, для нея было одинаково и то и другое положеніе.

VI.

Комнаты маркиза, расположенныя въ нижнемъ этажѣ, занимали флигель замка, выходящій окнами на дорогу изъ Конде.

Когда маркизъ, по смерти своего отца, вступилъ во владѣніе замкомъ Рюдмонъ, онъ велѣлъ устроить въ этомъ флигелѣ отдѣльное помѣщеніе, приспособленное къ его занятіямъ и вкусу.

Прёжде всего расположена была пріемная, гдѣ онъ принималъ просителей, фермеровъ и т. п.; потомъ рабочій кабинетъ, сообщающійся съ библіотекой и комнатой, гдѣ хранилось разнаго рода оружіе; наконецъ, обширная комната, въ самомъ концѣ квартиры, съ кабинетомъ для туалета съ правой стороны и ванной съ лѣвой. Особую прелесть этой комнаты, въ которой помѣстился бы цѣлый домъ, придавали 8 высокихъ оконъ, выходящихъ на три стороны и представляющихъ великолѣпный видъ на окрестности.

Тогда какъ во всемъ замкѣ сохранялась древняя меблировка, великолѣпная, но мало удобная, этотъ флигель былъ меблированъ по новому и удовлетворялъ всѣмъ требованіямъ комфорта и вкуса, котораго вовсе не имѣли прежніе владѣльцы Рюдмона. На каменныхъ плитахъ, составлявшихъ полъ, были разостланы великолѣпные ковры; вездѣ были разставлены просторныя и мягкія кресла и диваны. На окнахъ двойные занавѣсы, на дверяхъ вышитые портьеры, на стѣнахъ картины и гравюры.

Войдя въ пріемную, г. де-Каркбю нашелъ ее пустою. Онъ пошелъ дальше, легко ступая по ковру, скрадывавшему шумъ шаговъ, и вошелъ въ рабочій кабинетъ, гдѣ также никого не было.

Онъ остановился, чтобъ оглядѣться кругомъ и прислушаться.

Дверь изъ рабочаго кабинета въ библіотеку была отворена настежь и вышитая портьера поднята; дверь изъ библіотеки въ большую комнату была также отворена.

Внимательно прислушавшись, онъ услыхалъ легкій шумъ въ этой комнатѣ, или вѣрнѣе въ смежномъ съ нею туалетномъ кабинетѣ; шумъ этотъ, едва уловимый для слуха, походилъ на звукъ отъ паденія воды изъ открытаго крана.

Очевидно маркизъ былъ занятъ своимъ туалетомъ, и шумъ воды должно быть помѣшалъ ему услышать скрипъ двери въ пріемной.

Г. д-Каркбю тихонько подошелъ къ рабочему столу маркиза, на которомъ были разбросаны въ безпорядкѣ раскрытыя книги и бумаги.

У маркиза не было особенно хорошо развито то, что френологи называютъ органомъ порядка, т. е. способность класть предметъ на то мѣсто, которое онъ долженъ занимать. Когда онъ клалъ книгу, то оставлялъ ее открытою на той страницѣ, гдѣ прервалось его чтеніе. Если онъ получалъ письмо, онъ оставлялъ его на столѣ открытымъ, чтобы имѣть его всегда передъ глазами и такимъ образомъ напоминать себѣ, что на него нужно отвѣтить. Поступалъ онъ такъ отчасти изъ лѣни, чтобы не утруждать своей памяти припоминаніемъ, а главное отъ того довѣрія, которое онъ имѣлъ къ окружающимъ его лицамъ; уважая тайны другихъ, онъ разсчитывалъ на уваженіе и со стороны другихъ къ своимъ тайнамъ, и никогда ему не приходило въ голову мысли, что бы кто-нибудь вздумалъ прочитать хоть одно изъ его писемъ, разбросанныхъ на столѣ. Онъ не входилъ въ чужія дѣла, почему-же другіе вздумаютъ входить въ его? Кромѣ того, не имѣя ничего такого, что нужно бы было скрывать, онъ не находилъ никакой надобности въ секретахъ и тайнахъ.

Г. де-Каркбю хорошо зналъ это и, такъ какъ онъ имѣлъ на этотъ предметъ иные взгляды, чѣмъ его кузенъ, то онъ не разъ, просматривая эту массу писемъ, узнавалъ о чемъ ему было нужно.

Можетъ быть въ этой кучѣ писемъ не найдетъ ли юнъ того, которое его такъ интересовало.

Удостовѣрившись, что маркизъ находится у себя въ туалетномъ кабинетѣ, онъ осторожно подошелъ къ рабочему столу.

На одномъ концѣ его лежалъ конвертъ, который онъ раньше видѣлъ; потомъ въ срединѣ лежало нѣсколько развернутыхъ листковъ бумаги, исписанныхъ сжатымъ почеркомъ.

Первою мыслью его было взять эти листки и спрятать къ себѣ въ карманъ, чтобы прочесть ихъ послѣ; онъ уже протянулъ было руку за ними; но потомъ подумалъ, что маркизъ можетъ тотчасъ же возвратиться и будетъ искать это письмо, чтобъ еще перечитать его. Не нашедши, онъ можетъ легко узнать, кто взялъ его. Кромѣ того, совѣсть г. де-Каркбю дѣлала нѣкоторое различіе между кражей письма и его прочтеніемъ.

Онъ подошелъ къ столу и, помѣстившись противъ двери въ большую комнату съ цѣлью наблюдать, какъ бы маркизъ случайно и безъ всякаго шума не вошелъ сюда, придвинулъ къ себѣ эти листки и осторожно перевернулъ ихъ, отыскивая прежде всего подписи.

Внизу послѣдней страницы онъ нашелъ только одну черту, а вверху обрѣзанный и приклеенный кусокъ журнала.

Ужъ подписано-ли оно?

Но переворачивая осторожно листки, которые, не смотря на предосторожности, шуршали подъ его пальцами, онъ замѣтилъ подпись и адресъ: Эмма Лажоле, улица Ле-Пелетье, 37.

Эмма Лажоле! Онъ слыхалъ объ этомъ имени, принадлежащемъ одной модной актрисѣ. Если эта актриса пишетъ маркизу, то нечего бояться. Безъ сомнѣнія просьба о деньгахъ.

И какъ изъ комнаты маркиза все еще ничего не слышалось кромѣ шума воды, то онъ. сложилъ опять листки въ томъ порядкѣ, чтобы можно было начать чтеніе съ первой страницы.

"Уже такъ давно я не писала тебѣ, мой милый Артуръ, что вѣроятно ты не узнаешь моего почерка и, увидѣвъ мои каракули, подумаешь: когда то я видѣлъ этотъ почеркъ, но чей онъ? Въ 10 лѣтъ онъ долженъ очень измѣниться.

"Это твоя Эмма пишетъ тебѣ. Говорю это, чтобы избавить тебя отъ труда разъискивать мои письма, которыя могутъ быть гдѣ-нибудь далеко, а я намѣрена о многомъ разсказать тебѣ.

"Какое дѣйствіе произведетъ на тебя чтеніе этого имени Эмма? Прежде ты страстно увѣрялъ меня, что ты былъ всегда счастливъ, произнося это имя. Что касается меня, то написавши сейчасъ имя Артура, я почувствовала, какъ сильно забилось мое сердце. Ахъ, какъ далеко это въ дѣйствительности, и какъ близко въ воспоминаніяхъ.

"Я еще вижу какъ ты входишь въ мою комнату своими гигантскими шагами, еще я чувствую себя на твоихъ рукахъ, когда ты поднимаешь меня какъ куклу, чтобы обнять….

«Но я не затѣмъ пишу тебѣ, чтобы предаваться воспоминаніямъ. Нужно говорить серьезно, время дорого.»

Первая страница оканчивалась на этомъ словѣ. Г. де-Каркбю хотѣлъ было уже отказаться отъ дальнѣйшаго чтенія и не переворачивать листка. Что ему за дѣло до конца? Кромѣ того, совѣсть подсказывала ему, что было неприлично вмѣшиваться въ дѣла маркиза, не уважать его тайнъ; когда эти тайны или дѣла касаются лично его, Артемія де-Каркбю, это еще естественно; но какъ скоро эти секреты не касаются прямо его, онъ былъ до нѣкоторой степени расположенъ уважать ихъ.

Но слова «нужно поговорить серьезно» привели его къ рѣшенію продолжать чтеніе. Къ тому-же ничто не указывало на то, что маркизъ думаетъ возвратиться въ свою комнату.

И вотъ онъ перевернулъ листокъ.

"Серьезно то, мой милый Артуръ, что я больна, настолько, что для меня мало шансовъ выздоровѣть. Иными словами, чтобы не погрѣшить противъ истины, совсѣмъ нѣтъ надежды. Это кончено. Часы, да; дни, можетъ быть; но недѣли, нѣтъ.

"Между тѣмъ какъ ты въ своемъ замкѣ велъ спокойную жизнь (потому что, если въ продолженіи десяти лѣтъ я и не писала тебѣ ничего, однако я не переставала заботиться о тебѣ) я, съ своей стороны, ничего не измѣнила въ своихъ прежнихъ привычкахъ. Чѣмъ дальше, тѣмъ хуже. Такъ было въ продолженіи нѣкотораго времени, даже долго. Но я не выдержала, и вотъ теперь я слегла въ постель.

"Нужно порѣшить со всѣмъ, что я и хочу сдѣлать. Понятно, что около меня еще есть добрыя души, которыя стараются скрыть отъ меня истину, чтобы смягчить этотъ ужасный моментъ, который долженъ наступить; но рано или поздно его не избѣжишь. Доктора, которые лѣчатъ меня, говорятъ, что это ничего, что. со временемъ здоровье поправится. Мои друзья отъ времени до времени публикуютъ въ журналахъ: что г-жа Эмма Лажоле, которую опасная болѣзнь уже долго держитъ въ удаленіи отъ сцены, скоро явится передъ публикой въ роли, написанной нарочно для нея. Но наряду съ дружественными журналами есть такіе, гдѣ я имѣю враговъ, и послѣдніе не стѣсняются печатать съ ѣдкой снисходительностью: «что г-жа Лажоле находится въ отчаянномъ положеніи». Я присылаю тебѣ въ этомъ письмѣ вырѣзку изъ одного изъ этихъ журналовъ, изъ которой ты убѣдишься въ справедливости моихъ словъ относительно этого.

"Истина, мой добрый другъ, что я должна умереть; вотъ истина.

"И прежде, чѣмъ умереть, я хочу тебя видѣть.

"Правда, что я тебѣ предлагаю непріятный, тяжелый визитъ, и еслибы я дѣйствовала подъ вліяніемъ прежняго кокетства, я предпочла-бы умереть, не повидавшись съ тобою. Если бы ты узналъ о моей смерти изъ журналовъ, я-бы осталась въ твоихъ воспоминаніяхъ такою, какою была десять лѣтъ назадъ, когда мы любили другъ друга. Между тѣмъ какъ та, которая отнынѣ будетъ преслѣдовать тебя, это несчастная, которую ты увидишь въ постели, худую, обезображенную, на которую страшно взглянуть.

"Наконецъ, довольно объ этомъ; мнѣ должно имѣть теперь болѣе возвышенныя и твердыя мысли. Дѣло идетъ ужъ болѣе не обо мнѣ, а о Денизъ.

«Объ ней я безпокоюсь, объ ней я говорю и ради нея только пишу тебѣ».

Въ эту минуту скрипнула дверь со стороны большой комнаты, и г. де-Каркбю поспѣшно отошелъ отъ стола.

Едва онъ сдѣлалъ нѣсколько шаговъ къ окну, какъ вошелъ маркизъ.

— А! сказалъ онъ, взглянувъ на г. де-Каркбю, вы здѣсь, кузенъ? Я не слыхалъ, какъ вы вошли.

— Я пришелъ сюда, чтобы поговорить съ вами о Матвѣѣ по поводу выиграннаго имъ дѣла о лѣсѣ.

Артуръ, войдя въ кабинетъ, подошелъ къ столу и началъ собирать разбросанные листки письма и складывать ихъ.

Казалось, онъ не замѣтилъ, что они были въ безпорядкѣ; сложивъ ихъ, онъ положилъ ихъ въ бумажникъ, который сунулъ къ себѣ въ карманъ.

Г. де-Каркбю, оправившись отъ изумленія, замѣтилъ, что маркизъ перемѣнилъ свое платье: свой охотничій костюмъ онъ замѣнилъ дорожнымъ.

— Матвѣй, сказалъ г. де-Каркбю, желалъ бы….

Но маркизъ перервалъ его.

— Милый кузенъ, сказалъ онъ, я вовсе не желаю знать, чего хочетъ Матвѣй. Это ваше дѣло, можно или нѣтъ удовлетворить его просьбѣ. Такъ какъ вы были настолько любезны, что взялись заниматься моими дѣлами, то я васъ умоляю не говорить мнѣ о нихъ. Вы знаете, что я напередъ согласенъ на все, что вы ни сдѣлаете. Кромѣ того, сейчасъ я не могъ бы васъ выслушать потому, что уѣзжаю въ Парижъ.

И маркизъ пожалъ руку г. де-Каркбю.

Когда коляска, въ которую сѣлъ Артуръ, тронулась, г. де-Каркбю пошелъ въ комнаты своей сестры.

— Я прочелъ это письмо, сказалъ онъ; боятся нечего. Это отъ прежней любовницы на смертномъ одрѣ. Однако въ этомъ письмѣ кое-что говорится объ одной Денизъ, что меня безпокоитъ. Кто бы была это Денизъ?

VII.

Было уже около полуночи, когда маркизъ де-Рюдмонъ пріѣхалъ въ Парижъ.

Онъ находился въ нерѣшительности, идти-ли ему въ такое позднее время къ Эммѣ Лажоле. Это не было удобнымъ временемъ для посѣщенія больной, умирающей.

Лучше было навѣстить ее на другой день утромъ, а теперь отправиться къ себѣ на квартиру въ Елисейскія поля.

Но мысль о томъ, что она опасно больна, умираетъ, заставила его рѣшиться, послѣ минутнаго колебанія, отправиться въ улицу Ле-Пелетье въ этотъ же вечеръ.

Хотя было уже за полночь, когда онъ вышелъ изъ кареты, однако онъ нашелъ подъѣздъ полуотвореннымъ и переднюю освѣщенною, какъ будто было не позднѣе 10 часовъ вечера. Въ швейцарской на креслѣ сидѣлъ швейцаръ и еще не спалъ.

Артуръ ни разу не бывалъ въ этомъ домѣ, такъ какъ Эмма Лажоле, когда она еще была его любовницей, не жила въ немъ; Артуръ долженъ былъ спросить швейцара, въ которомъ этажѣ квартира актрисы и можно-ли войти къ ней.

— Весьма вѣроятно, что можно, сейчасъ прошло туда нѣсколько мужчинъ и дамъ. Въ первомъ этажѣ, надъ антресолями, дверь прямо.

Какихъ мужчинъ, какихъ дамъ можетъ принимать Эмма въ такое позднее время?

Онъ быстро взошелъ по лѣстницѣ, освѣщенной до самаго верхняго этажа.

Дверь прямо, по указанію швейцара, была полуотворена, и съ площадки лѣстницы видна была передняя, въ которой горѣли двѣ лампы.

Маркизъ дернулъ за ручку звонка, раздался звонъ; но никто на него не явился. Онъ позвонилъ въ другой разъ; тоже самое.

Подождавъ съ минуту, онъ рѣшился войти въ переднюю.

Плащи, шали, накидки, мужскія и женскія шляпы висѣли по стѣнѣ и сквозь непритворенную дверь слышался шумъ голосовъ въ сосѣдней комнатѣ.

Снова онъ подождалъ; потомъ, такъ какъ никто не приходилъ и шумъ голосовъ все продолжался, онъ вошелъ въ комнату, откуда доходилъ до него этотъ шумъ.

Это была столовая, посреди которой стоялъ столъ, накрытый скатертью; надъ столомъ горѣли лампы. Группы изъ пяти или шести человѣкъ находились въ разныхъ мѣстахъ. Въ амбразурѣ окна двое мужчинъ играли въ карты на маленькомъ столикѣ, покрытомъ кашемировой тканью, между тѣмъ какъ молодая женщина съ красивымъ лицомъ, стоя передъ поставцомъ, раскладывала пирожное по тарелкамъ. Ея костюмъ и осанка ясно говорили, что это не горничная, по ея заученнымъ дозамъ, въ которыхъ было болѣе искуственнаго, чѣмъ естественнаго, можно было узнать въ ней актрису.

Когда маркизъ вошелъ, всѣ обернулись въ его сторону и съ любопытствомъ посмотрѣли на него; но никто не подошелъ къ нему, никто не сказалъ ему ни слова.

Ожидая прихода слуги, маркизъ стоялъ около двери, спрашивая себя, что все это значитъ.

Не пошутила-ли съ нимъ Эмма? Ея болѣзнь не былали только предлогомъ, чтобъ побудить его явиться сюда?

Повидимому онъ былъ не у больной, а у женщины, которая даетъ ужинъ. Эмма, задержанная на нѣсколько времени въ театрѣ, съ минуты на минуту должна возвратиться.

Въ эту минуту раздался говоръ на лѣстницѣ, почти тотчасъ же въ передней послышался шелестъ платья и шумъ голосовъ, сопровождаемый сдерживаемыми взрывами смѣха.

Дверь отворилась и вошла женщина, одѣтая побальному, ее сопровождали господинъ почтенной наружности и двое молодыхъ людей во фракахъ, бѣлыхъ галстукахъ и открытыхъ жилетахъ.

— А! ля, ля, мои бѣдныя-дѣти, сказала она, бросая свою шубу на стулъ, я думала, что мы не дойдемъ Какъ здоровье бѣдной Эммы?

— Все по-прежнему, отвѣчала молодая женщина, раскладывавшая пирожное.

— Если я такъ запоздала, то это потому, что хотѣла привезти ей доктора, а потомъ мы зашли поѣсть морскихъ раковъ у Потель и Шабо.

Говоря это, она обернулась къ молодымъ людямъ, сопровождавшимъ ее, изъ которыхъ у каждаго въ рукахъ было по нѣскольку узелковъ, обернутыхъ бѣлой бумагой.

— Гонтранъ, сказала она одному изъ нихъ, положите вашу рыбу, а вы, Жюль, ваши букеты.

Потомъ, обратившись тотчасъ къ почтенному господину, сказала ему съ улыбкой:

— Докторъ, пойдемте въ комнату больной; вы не забавляться сюда пришли.

Она пошла первая; но выходя изъ столовой, обернулась и сказала своимъ собесѣдникамъ:

— Пожалуйста, не входите въ гостиную и не отворяйте двери, чтобы она не могла слышать вашихъ голосовъ.

Наконецъ, вошла горничная, но маркизъ не подошелъ къ ней; было не время просить проводить себя къ Эммѣ, такъ какъ у ней былъ докторъ. Лучше подождать.

Теперь онъ началъ понимать.

Эмма не обманула его; она была дѣйствительно больна, а эти приготовленія къ ужину дѣлались для ея друзей, которые изъ этого дома сдѣлали свой. Приходили справляться о здоровья больной и въ то же время ужинали или играли.

Въ это время вошли въ столовую два новыхъ лица. Одинъ былъ актеръ, какъ по крайней мѣрѣ заключилъ маркизъ, судя по его бритому подбородку и лоснящейся кошѣ коричневаго цвѣта; другой былъ молодой человѣкъ, который по своему костюму, имѣвшему претензію на щегольство, по своей трости съ черепаховымъ набалдашникомъ, по твердости воротничковъ, сдавливающихъ его шею, походилъ на одѣтаго по праздничному прикащика.

Между тѣмъ онъ долженъ былъ быть нѣкотораго рода особой, потому что при его появленіи между дамами поднялись восклицанія, употребляемыя въ театрѣ для выраженія удивленія и радости; всѣ бросились впередъ и протянули къ нему руки, пожимая отъ удивленія плечами….

— Г. Андріе, какъ это мило съ его стороны зайти сюда. Вы будете ужинать съ ними.

Менѣе откровенные или менѣе заинтересованные этимъ визитомъ остались въ почтительныхъ позахъ.

Пожимая протянутыя къ нему руки, «милый Андріе» отказывался принять это предложеніе: онъ долженъ возвратиться къ своему журналу; онъ пришелъ только для того, чтобы узнать о здоровья бѣдной Эммы.

— Подождите немного, докторъ сейчасъ выйдетъ и потомъ вы войдете къ ней; она будетъ очень рада васъ видѣть. Она очень вамъ благородна за то, что вы говорите о ней ежедневно. Это очень любезно съ вашей стороны.

— Да, если она будетъ имѣть блестящія похороны и густую толпу народа на нихъ, то она должна быть мной довольна. Въ продолженіи мѣсяца я старался поддерживать въ публикѣ движеніе и любопытство; ей не дѣлалось столько рекламъ даже когда она играла.

— Вы останетесь ужинать?

— Не знаю, будетъ-ли можно.

— Ну, безъ сомнѣнія, чтобы доставить удовольствіе Эммѣ; а потомъ будетъ маленькій кутежъ.

— Въ такомъ случаѣ я остаюсь.

Во время этого разговора одинъ изъ игроковъ всталъ изъ-за карточнаго стола и подошелъ къ одной изъ молодыхъ женщинъ, стоявшихъ около маркиза.

— Я не позволяю тебѣ садиться за столъ рядомъ съ Андріе.

— Это почему?

— Потому что я знаю, что знаю, и довольно.

— Если Андріе помѣстится возлѣ меня, не могуже я встать и оставить его. У васъ на умѣ только глупая ревность; но я стараюсь совсѣмъ о другомъ.

— А развѣ ты не должна стараться о моемъ спокойствіи?

— А мой талантъ? Я не дура, мой милый, я артистка. Андріе можетъ сдѣлать то, что меня ангажируютъ въ театръ «Folies», и я не хочу ссориться съ нимъ.

— Я вовсе не желаю, чтобы онъ былъ твоимъ врагомъ; напротивъ, я желаю, чтобы онъ былъ твоимъ другомъ, но въ такихъ предѣлахъ, чтобы я былъ спокоенъ. Скажи, что ты будешь выдавать ему по 100 франковъ въ мѣсяцъ, чтобъ онъ расхваливалъ тебя въ своемъ журналѣ.

— Я никогда не осмѣлюсь это сдѣлать.

— Не бойся, онъ принимаетъ такія денежныя вспоможенія отъ другихъ, не откажетъ и тебѣ.

Дверь въ гостиную отворилась, и докторъ вошелъ въ столовую.

— Ну, что? спросили всѣ, обратившись къ нему.

Но прежде, чѣмъ отвѣтить, онъ удостовѣрился хорошо-ли притворена дверь; тогда, поднявъ руки къ небу, онъ сказалъ:

— Дѣлать больше нечего; еще нѣсколько дней можетъ быть. Я сомнѣвался въ разсказахъ другихъ: осмотръ ея укрѣпилъ мои опасенія. Вы видите, моя милая Бальбинъ, что я не могу сдѣлать большаго противъ моихъ сотоварищей. Вы хотѣли слышать мое мнѣніе и съ обыкновенной вашей снисходительностью предполагали, что я сдѣлаю чудо. Чудеса, мое бѣдное дитя, столько же въ рукахъ доктора, сколько и въ рукахъ другихъ людей.

Хотѣли оставить доктора, но онъ ушелъ. Тогда маркизъ подошелъ къ молодой женщинѣ, которую называли именемъ Бальбинъ, и сказалъ ей.

— Будьте добры, сударыня, предупредите Эмму, что маркизъ Артуръ де-Рюдмонъ желаетъ видѣть ее и спросите ее, теперь-ли желаетъ она меня принять или найдетъ удобнѣе, чтобъ я пришелъ къ ней завтра утромъ.

— Какъ, господинъ маркизъ, воскликнула Бальбинъ, это вы? Вы были здѣсь и никто съ вами не заговорилъ. Я васъ сей-часъ же замѣтила, какъ только вошла; но я не имѣла чести васъ знать и предполагала, что васъ привела сюда одна изъ этихъ дамъ. Эмма очень обрадуется вамъ. Она мнѣ говорила о васъ цѣлый день, и у ней есть на постелѣ «Указатель желѣзныхъ дорогъ», по которому она изучаетъ время прихода поѣздовъ.

— Пожалуйста, передайте ей, что я къ ея услугамъ.

— Сейчасъ, господинъ маркизъ.

Если маркизъ былъ предметомъ общаго вниманія и тогда, когда не знали кто онъ, то, когда узнали его, начали смотрѣть на него еще съ большимъ любопытствомъ. Произошла мгновенная перемѣна: мѣсто оживленности замѣнила сдержанность, серьезность.

Бальбинъ не возвращалась съ четверть часа, наконецъ она явилась.

— Извините, что заставила васъ ждать, сказала она; но Эмма не хотѣла принять васъ въ томъ положеніи, въ какомъ была. Она боялась испугать васъ: мы ее привели въ порядокъ. Постарайтесь не дать ей замѣтить, что вы нашли ее измѣнившейся.

Когда маркизъ вышелъ изъ столовой, поднялся общій говоръ: сдержанность и серьезность исчезли.

— Вотъ что! это маркизъ де-Рюдмонъ? Онъ походитъ на быка.

Возвращеніе Бальбинъ въ столовую прекратило эти разсужденія.

— Не пора-ли садиться за столъ, сказала она; я умираю съ голоду. Будемте ужинать, пока маркизъ и Эмма разговариваютъ; послѣ я пойду къ ней на всю ночь, это моя обязанность, а я не могу просидѣть ночь съ голоднымъ желудкомъ.

Сѣли за столъ.

Тогда Бальбинъ, наклонясь къ своему сосѣду на право, сказала ему:

— Каково везетъ Эммѣ? Сводя свои итоги, она очень безпокоилась относительно Денизъ, потому что бѣдная дѣвочка должна остаться одинокой, безъ копѣйки среди такого общества, какъ наше. Тогда она написала три письма къ тѣмъ, которые могли быть отцами ребенка.

— Развѣ ихъ было только трое?

— Только одинъ, это — маркизъ де-Рюдмонъ; она въ этомъ увѣрена, а вы понимаете мой милый, женщина это хорошо знаетъ. Но какъ она прежде разсорилась съ маркизомъ на всегда, то не знала, захочетъ-ли онъ отвѣтить; тогда она взяла предосторожности съ другой стороны, написавъ тѣмъ, которые могли полагать, что ребенокъ принадлежитъ имъ.

— А если другіе также явятся?

— Ихъ оставятъ за дверью. Бѣдная малютка Денизъ, я очень рада за нее.

VIII.

Войдя въ комнату больной, маркизъ остановился на минуту.

Его глаза успѣли присмотрѣться къ яркому свѣту въ столовой и, какъ комната, въ которую онъ вошелъ, была освѣщена только одной лампой съ опущеннымъ абажуромъ, то онъ не могъ ничего видѣть передъ собою.

— Сюда, произнесъ голосъ изъ угла комнаты.

Онъ вздрогнулъ: это былъ все тотъ же гармоническій и мягкій голосъ; ни время, ни болѣзнь не измѣнили его. Глубоко взволнованный, онъ представилъ себѣ, что встрѣтитъ ту, которую онъ такъ страстно любилъ 10 лѣтъ назадъ.

Быстро онъ подошелъ къ кровати, на которой среди мрака обрисовывалось что-то бѣлое, неопредѣленное.

— Это ты, Артуръ, повторилъ голосъ. Какъ ты великодушенъ, что пришелъ. Онъ почувствовалъ, что его руку взяли и пожали.

— Я получилъ ваше письмо въ полдень, сказалъ онъ, и отправился тотчасъ. Онъ говорилъ, чтобы избавиться отъ волненія, которое душило его.

— Ваше письмо? Ахъ, Артуръ! развѣ ты такъ долженъ говорить со мной.

Въ тоже время онъ почувствовалъ, какъ слеза упала къ нему на руку, и горячія губы коснулись ея.

— Мое волненіе, какъ отвѣтъ на твой вопросъ, можетъ лучше доказать тебѣ мои чувства, нежели слова.

— Это ты! ты былъ всегда лучшимъ изъ людей.

— Развѣ ты сомнѣвалась во мнѣ?

— Нѣтъ я никогда не сомнѣвалась въ Артурѣ, который когда-то любилъ меня, и ему то я и писала; но я не знала какимъ сдѣлался маркизъ де-Рюдмонъ, и какой человѣкъ долженъ былъ прочесть письмо мое: прежній или теперешній. Ты пріѣхалъ: время не измѣнило тебя.

Мало-по-малу онъ приглядѣлся къ темнотѣ и теперь видѣлъ ту, которая разговаривала съ нимъ.

Несчастная, какъ она измѣнилась! поблекла, постарѣла: время столь же было безпощадно къ ней, какъ и болѣзнь. Ничего не осталось отъ женщины, которую онъ любилъ, ничего, кромѣ голоса и блеска глазъ: остальное все исчезло. И между тѣмъ, чтобы скрыть слѣды болѣзни, она вся была покрыта кисеей; руки, шея были закрыты. Но въ кисти руки почти вовсе не было ни мускуловъ, ни крови, и подъ морщинистой кожей виднѣлись кости. Лице, все покоящееся въ кисеѣ, было худо; губы блѣдны, глаза углубились въ свои впадины.

Когда маркизъ разсматривалъ ее, она слѣдила за нимъ своимъ взглядомъ и угадывала съ проницательностью умирающихъ терзавшую его печаль.

— Я писала тебѣ объ этомъ, сказала она разбитымъ голосомъ; ты долженъ былъ ожидать, что встрѣтишь меня такою. Ты-же, напротивъ, все по прежнему силенъ, крѣпокъ, полонъ здоровья, твоя борода съ пробивающеюся мѣстами сѣдиною придаетъ тебѣ даже больше благородной осанки, чѣмъ прежде. Тебѣ жизнь являлась съ хорошей стороны; мнѣ-же — съ дурной; но кто можетъ остановиться на этомъ скользкомъ пути? Наконецъ, что было, то прошло; нельзя вернуться назадъ. Намъ нужно подумать о будущемъ, а не о моей…

Онъ сдѣлалъ движеніе.

— Не старайся утѣшить меня иллюзіями, это будетъ напрасно. Эта добрая Бальбинъ, которая заботится обо мнѣ съ удивительной преданностью, которая каждый вечеръ, послѣ театра, приходитъ сюда, чтобы просидѣть около меня всю ночь или по крайней мѣрѣ посмотрѣть на меня, когда кто-нибудь другой ходитъ за мной; эта Бальбинъ хотѣла привести ко мнѣ своего доктора, въ котораго она слѣпо вѣритъ. Это такая обыкновенная привычка у всѣхъ людей предлагать другимъ своихъ докторовъ, что я не противилась этому желанію. Этотъ знаменитый докторъ былъ у меня. Знаешь, что онъ сказалъ мнѣ? Нужно предоставить дѣйствовать природѣ, не утруждать меня лекарствами и что мнѣ будетъ лучше. Они называютъ это природой! Однако они правы: она создаетъ насъ, она и уничтожаетъ; все это природа. Что ты ни говори, моего убѣжденія не измѣнишь, и ты не обманешь меня. Я знаю истину; даже болѣе, чѣмъ знаю, я ее вижу, ощущаю, и поэтому-то я призвала тебя сюда. Теперь, когда ты здѣсь, поговоримъ серьезно. Но прежде всего садись въ это кресло, чтобы я могла глядѣть на тебя прямо; для меня утомительно поднимать глаза, чтобъ смотрѣть на тебя.

Онъ сдѣлалъ то, о чемъ она просила его и, какъ кресло было низко, то свѣтъ изъ подъ абажура падалъ на его лицо.

— Я долго колебалась, прежде чѣмъ написать тебѣ, сказала она, не потому, чтобы сомнѣвалась въ твоей добротѣ или великодушіи; но потому что я не знала, захочешь-ли ты, послѣ того, какъ я помѣшала тебѣ сдѣлаться отцемъ моей дочери, -когда ты этого желалъ, сдѣлаться ея отцомъ, теперь, когда я прошу тебя объ этомъ. Прежде всего, мнѣ нужно объяснить тебѣ, почему я рѣшилась дѣйствовать такъ десять лѣтъ тому назадъ.

— Зачѣмъ вспоминать прошлое?

— Повѣрь, что я хочу этого не для собственнаго удовольствія и тѣмъ болѣе не для того, чтобы огорчить тебя, а потому, что это прошедшее должно рѣшить будущее, по крайней мѣрѣ относительно Денизъ.

Маркизъ сдѣлалъ жестъ рукою въ знакъ того, что онъ слушаетъ.

— Не правда-ли, ты не сомнѣваешься, что я тебя искренно любила?

Онъ сдѣлалъ утвердительный знакъ головою.

— Болѣе чѣмъ любила, я тебя обожала. Къ несчастію, кажется, нѣтъ ничего вѣчнаго въ этомъ мірѣ. Говорятъ, есть женщины, которыя до самой смерти остаются вѣрными своимъ чувствамъ. Я не изъ этихъ, женщинъ. Продолжая любить тебя, я не могла съумѣть оставаться всегда вѣрной тебѣ. Извини, что я говорю такъ неясно; но я не нахожу словъ для выраженія того состоянія, которое даже, когда оно еще продолжалось, было необъяснимо для меня. Я тебя любила и, любя, обманывала: вотъ истина, которую я хотѣла передать тебѣ, и передала совершенно искренно.

Она остановилась на минуту, потомъ, съ трудомъ переведя духъ, продолжала:

— Если мужчина любитъ женщину, онъ сочтетъ очень естественнымъ обмануть ее. Будетъ ли это съ его стороны капризъ или фантазія, все равно: нужно, чтобы женщина обладала очень дурнымъ характеромъ, чтобы сердиться на это. Напротивъ, если женщина обманетъ любимаго человѣка, онъ разсердится. Ты подумалъ, что уже я перестала любить тебя. О, еслибъ ты могъ тогда читать въ моемъ сердцѣ, еслибъ ты могъ имѣть доказательство, что моя любовь къ тебѣ никогда не была больше, чѣмъ тогда!

Она остановилась, чтобъ взять руку Артура и привлечь ее къ себѣ.

— Посмотри на меня, сказала она, посмотри мнѣ въ глаза, тебѣ говоритъ умирающая и я клянусь тебѣ, что каждое мое слово есть совершенная истина. Я любила тебя. Когда ты пришелъ ко мнѣ съ такимъ подавляющимъ доказательствомъ въ рукахъ, котораго не возможно было опровергнуть, я хотѣла сказать тебѣ, что любила тебя, я сказала это. Но ты не хотѣлъ меня слушать: такъ какъ я тебя обманула, я не могла больше любить тебя. Ты рѣшился оставить меня. Ахъ, я не обвиняю тебя въ жестокости. Всякій другой сдѣлалъ бы то же самое на твоемъ мѣстѣ. Развѣ женщинѣ прощаютъ? это смѣшно. Надъ тобой стали бы смѣяться, еслибъ ты это сдѣлалъ.

— Я вовсе не заботился о другихъ, я былъ увлеченъ единственно своимъ отчаяніемъ.

— Да! ты сильно любилъ меня, и только видя, какъ ты страдаешь, я почувствовала все могущество своей любви. Нужно было разойтись. Обыкновенно, очень легко бываетъ разойтись съ женщиной: въ ссорахъ этого рода легко высказывается то, чего нельзя воротить. Но мы не могли разойтись такимъ образомъ, потому что между нами была такая связь, которая привязывала насъ одного къ другой — наша дочь Денизъ. Ты любилъ ее. Рѣшившись разойтись съ матерью, ты не хотѣлъ покинуть своего ребенка. Сверхъ того, кромѣ нѣжности, ты имѣлъ другую причину не оставлять ребенка: ты боялся оставить его на рукахъ женщины, которая, въ твоихъ глазахъ, не была достойна воспитывать его. Съ перваго твоего слова относительно этого предмета я поняла, какъ будетъ трудна борьба съ такимъ человѣкомъ какъ ты, который способенъ преслѣдовать, во 4jo бы то ни стало, исполненіе своихъ желаній. Ты былъ способенъ силой отнять у меня Денизъ и, такъ какъ она была признана лишь мною, а не тобою, то увезти ее за границу, гдѣ она принадлежала бы тебѣ.

— Я любилъ ее.

— И я также любила ее. Что дѣлать? Я знала, что если оставить ее тебѣ, она будетъ воспитана тобою и потомъ получитъ богатство, которымъ ты ее наградишь, но чтобы отдать ее тебѣ, нужно было разстаться съ нею, а я не имѣла для этого мужества. Я не могла сдѣлать этой жертвы во-первыхъ потому, что любила ребенка, во-вторыхъ потому, что любила тебя. Я тебя потеряла, но по крайней мѣрѣ при мнѣ была наша дочь, твоя дочь.

Маркизъ слушалъ весь этотъ разсказъ съ глубочайшимъ вниманіемъ, на лицѣ его не отражались тѣ чувства, которыя послѣдовательно волновали его; но когда разговоръ дошелъ до этого мѣста, онъ сдѣлалъ жестъ, чтобъ прервать его.

— Не правда ли, ты хочешь спросить меня, сказала она продолжая, какимъ образомъ, при такихъ чувствахъ и разсужденіяхъ, я могла такъ дѣйствовать? Я сейчасъ тебѣ скажу это: когда ты пришелъ просить у меня Денизъ и я отказала тебѣ, я очень хорошо понимала, что ты не остановишься на этомъ отказѣ и съумѣешь взять отъ меня ребенка, да ты и и не скрывалъ своего намѣренія. Помнишь ты свои слова?

— Я сказалъ, что ребенокъ принадлежитъ мнѣ и что я хочу его взять; вотъ, кажется, мои слова. Наконецъ я былъ такъ глубоко потрясенъ, что у меня сохранилось лишь неопредѣленное воспоминаніе о томъ, что было высказано мною подъ вліяніемъ волненія и гнѣва.

— Къ этимъ словамъ, и безъ того ужаснымъ, ты прибавилъ нѣсколько другихъ, еще болѣе ясныхъ, изъ которыхъ я убѣдилась, что когда-нибудь ты похитишь у меня Денизъ: сдѣлалъ ли бы ты это?

— Въ тотъ моментъ таково дѣйствительно было мое намѣреніе и, я полагалъ, что имѣлъ справедливыя на то причины.

— Подъ вліяніемъ этого убѣжденія я и дѣйствовала. Ты хотѣлъ Денизъ, я ее хотѣла также. Кто изъ насъ завладѣетъ ею? Я знала, что ты былъ силенъ: чтобы остановить тебя, нужно было героическое средство. Повѣрь, не безнаказанно можно играть комедіи и пріучать свой умъ и сердце къ романтическимъ и фантастическимъ идеямъ; мало по малу привыкнешь играть въ жизни, какъ играешь въ комедіи. Тебѣ хотѣлось взять дочь, потому что она твоя дочь. Было только одно вѣрное средство помѣшать тебѣ настоять на своемъ — лишить тебя увѣренности, что ты ея отецъ, что я и сдѣлала, доведенная до крайности твоими угрозами и страхомъ. Да, чтобъ сохранить своего ребенка, я взяла на себя печальную обязанность сказать тебѣ, что она не была твоею дочерью.

Маркизъ всталъ; она протянула руку, чтобъ удержать его, но онъ отскочилъ въ сторону.

— О, Артуръ, вскричала она въ отчаяніи, можешь ли ты простить мнѣ это преступленіе? Не для себя выпрашиваю я это прощеніе, но для нея, для Денизъ, для нашей дочери: она твоя дочь, твоя, клянусь тебѣ въ этомъ.

IX.

Во время первой половины этой длинной исповѣди видно было, что это говорила актриса: произношеніе, жесты, слова, даже внѣшній безпорядокъ мыслей, все было произведеніемъ искусства. Но мало по малу она позабыла заученное и увлеклась собственнымъ одушевленіемъ.

Дойдя, до признанія въ своей лжи и обманѣ, она залилась непритворными слезами и упала на подушку, задыхаясь отъ истощенія и повторяя прерывающимся голосомъ: «Твоя дочь, она твоя дочь, клянусь тебѣ въ этомъ!»

Потомъ она замолчала и осталась съ блуждающимъ взглядомъ, полуоткрытыми губами, конвульсивно-вздрагивая.

Усиліе было слишкомъ велико для ея слабости.

Испуганный маркизъ наклонился надъ нею и увидавъ ея неподвижный, ни на что не устремленный взглядъ, онъ хотѣлъ позвать кого-нибудь. Она удержала его рукою.

— Нѣтъ, сказала она, это еще ничего на этотъ разъ. Не зови, намъ помѣшаютъ.

Въ тишинѣ, водворившейся во время ея молчанія, слышны были доходившія изъ столовой голоса и взрывы смѣха.

— Они веселятся, печально сказала Эмма; я также была беззаботна и весела.

— Этотъ шумъ тебя безпокоитъ, сказалъ Артуръ, направляясь къ двери.

— Нѣтъ, да ихъ и не нужно стѣснять; они не придутъ больше, если увидятъ себя стѣсненными; они были очень добры ко мнѣ, они избавили меня отъ одиночества. Но дѣло идетъ не о нихъ, а о насъ, о Денизъ. Голова моя такъ слаба, что я не съумѣю разсказать всего, что нужно, мысли мои путаются. Кажется, прежде всего я должна убѣдить тебя, что я лгала впродолженіи десяти лѣтъ и что теперь я вполнѣ искренна. Когда ты убѣдишься, что Денизъ твоя дочь, она будетъ спасена и я могу умереть, но какъ убѣдить тебя?

Она съ отчаяніемъ ломала руки.

— Ты мнѣ повѣрилъ такъ легко десять лѣтъ тому назадъ, когда я сказала тебѣ эту ложь. Я, какъ теперь, тебя вижу: твое лицо внезапно такъ поблѣднѣло, что, я думала, ты умираешь. Ты подошелъ ко мнѣ съ поднятыми кулаками. О, если бы ты меня ударилъ! Но ты удержался. Потомъ, быстро повернувшись, не сказавъ ни слова, не взглянувъ, ты вышелъ, и съ тѣхъ поръ я тебя больше не видала. Пяти словъ достаточно было тогда, чтобъ все покончить, а теперь цѣлый часъ, какъ я говорю, умоляю, дѣлаю все, чтобъ убѣдить тебя, а ты все остаешься безчувственнымъ.

— Нѣтъ, не безчувственнымъ, но сердце растрогано, мысли путаются.

— Хорошо! слушайся своего сердца, поддайся своему увлеченію и вели замолчать разсудку. Я обращаюсь къ твоему, сердцу, къ нему обращаются мои мольбы. Умирающіе не лгутъ: клянусь, что Денизъ твоя дочь, клянусь, что только ты одинъ можешь быть ея отцомъ. Я хорошо знаю, что твое сомнѣніе законно. Такъ какъ ты былъ обманутъ десять лѣтъ тому назадъ, то могъ быть обманутымъ и раньше. Но нѣтъ, ты не былъ обманутъ. Артуръ, вспомни мою радость, когда я почувствовала себя матерью ребенка, отцемъ котораго былъ ты. Ахъ! какое ужасное наказаніе быть обязанной искать словъ, доказательствъ, чтобы убѣдить тебя, и какъ счастливы женщины, которымъ достаточно сказать: «вотъ твой ребенокъ», чтобы имъ повѣрили. И нѣтъ ни одного доказательства, нѣтъ ничего, чтобы убѣдить тебя; наоборотъ, все противъ меня: и моя ложь, и вся моя жизнь. Она закрыла лицо руками.

Сидя передъ ней, маркизъ не поднималъ глазъ съ ковра.

Наконецъ, онъ поднялъ голову и увидалъ, что она немного отвела руки отъ лица и пристально смотритъ на него.

Очевидно, она кончила, усилія истощили ее.

Единственно изъ жалости онъ хотѣлъ отвѣчать на эту горячую рѣчь; но что сказать, если онъ не убѣдился ея словами.

И какъ было убѣдиться, когда сомнѣніе грызло его и, если проходило на минуту, то только затѣмъ, чтобы послѣ съ новою силою и еще глубже охватить его.

Онъ обожалъ этого ребенка, котораго, въ продолженіе пяти лѣтъ, считалъ своимъ; онъ былъ безъ ума отъ него; ребенокъ этотъ пробудилъ въ немъ чувство, сладости котораго онъ никогда не подозрѣвалъ, пока не испыталъ его — отеческую любовь. Потомъ, однажды, ему сказали, что это чувство было ложно, что этотъ ребенокъ былъ не его. Значитъ, въ продолженіи пяти лѣтъ, онъ любилъ дочь неизвѣстнаго лица, можетъ быть даже своего врага, можетъ быть, друга, который обманулъ его. Рана была нанесена жестокая; никогда она не заживала.

Съ этого времени, когда онъ вспоминалъ о ребенкѣ, а не было дня, чтобы прекрасный образъ ребенка не преслѣдовалъ его, это воспоминаніе всегда пробуждало въ немъ чувство гнѣва и стыда. Еще бы! Онъ былъ такъ глупъ, что переносилъ самое лучшее и благородное чувство свое на ребенка, который былъ ему совершенно чужой. Какъ онъ позволилъ обмануть себя!

Теперь передъ нимъ клялись, что все это была ложь, что его дочь дѣйствительно его дочь и отъ него требовали, чтобы онъ сразу нашелъ для нея ту нѣжность, которую испытывалъ прежде.

А если она солгала?

И онъ боролся среди такого сомнѣнія, не находя свѣта, который направилъ бы его на путь истины.

Послѣ минутнаго отдыха, Эмма продолжала:

— Я хорошо вижу, что всѣ слова, всѣ клятвы не въ состояніи убѣдить тебя; тебя можно растрогать, но нельзя убѣдить. Вотъ наказаніе, самое ужасное, какое только можетъ постигнуть меня. Между тѣмъ необходимо, чтобы ты убѣдился умомъ и сердцемъ. Я сама болѣе, ничего не могу сдѣлать и страшно страдаю при мысли, что ты не примешь свою дочь изъ моихъ рукъ. Но еще не все кончено, слава Богу, еще есть Денизъ; она сдѣлаетъ то, чего я не могла сдѣлать. Поди, взгляни на нее и ея взоръ скажетъ твоему сердцу. Она твоя дочь не только по крови, но и по сходству съ тобой. Поди къ ней и при взглядѣ на нее твои сомнѣнія уничтожатся. Если она походитъ на тебя, то она дѣйствительно твоя дочь, не правда ли?

— Гдѣ она?

— А! голосъ, какимъ ты это произнесъ и твое волненіе возбуждаютъ во мнѣ разомъ и горе и надежду. Мнѣ повѣрить ты не можешь, но ты повѣришь сходству. Тебѣ нужно это доказательство. До десяти лѣтъ Денизъ была при мнѣ, но наступило время, когда ея, не по лѣтамъ развившійся умъ, не позволилъ мнѣ удерживать ее въ этомъ домѣ. Для насъ обѣихъ, особенно для нея, нужно было намъ разстаться. Тогда я помѣстила ее въ пансіонъ въ Шато-Шинонѣ.

— Такъ далеко отъ Парижа?

— Именно потому я и помѣстила ее туда, что это далеко отъ Парижа; тамъ она не могла слышать разговоровъ о своей матери. Въ Шато-Шинонѣ Эмма Лажоле совершенно неизвѣстна; тамъ мало людей, читающихъ театральныя газеты. Правда, что это лишаетъ меня возможности видѣть ее такъ часто, какъ мнѣ хотѣлось бы, но на самомъ дѣлѣ, гораздо лучше, чтобъ это было такъ. По крайней мѣрѣ я такъ думала; въ интересахъ настоящаго, а особенно будущаго, я рѣшилась на эту жертву. Съ тѣхъ поръ, какъ я заболѣла и какъ узнала, что мнѣ ужь болѣе не встать съ постели, я, какъ ты и можешь понять, подумала о томъ, чтобы привезти ее сюда. Но какъ ввести пятнадцатилѣтняго ребенка въ этотъ домъ? Бальбина имѣетъ доброе, превосходное сердце, но она — Бальбина. Другіе тоже прекрасные люди, но я не могла бы ввѣрить имъ свою дочь. И потомъ есть еще другая причина, которую ты поймешь, когда увидишь ее — ея красота, потому что твоя дочь прекрасна, а (она понизила голосъ) сюда ходитъ одна личность, которую эта красота можетъ плѣнить, чего не должно быть.

Маркизъ взглянулъ на нее, она отвернулась. Потомъ, помолчавъ съ минуту, она продолжала:

— Наконецъ, нужно тебѣ сказать, ни что въ этомъ домѣ не принадлежитъ мнѣ. Черезъ два или три дня все будетъ продано; если я до этого еще не умру, меня вышлютъ отсюда. Куда пріѣдетъ моя дочь?

— Я здѣсь, сказалъ маркизъ.

— Пожалуста не вмѣшивайся въ эти дѣла; ты не знаешь, куда они тебя заведутъ. Эта движимость есть залогъ не однихъ моихъ личныхъ долговъ и ты не долженъ входить во все это. Оставь все и думай только о Денизъ. Теперь, когда ты здѣсь, я могу ее видѣть, она будетъ подъ твоей охраной. Хочешь ѣхать за ней?

— Я отправлюсь завтра съ первымъ поѣздомъ.

— Я сейчасъ напишу тебѣ письмо; передай мнѣ, пожалуйста, портфель.

— Отдохни, ты устала; успѣешь написать завтра утромъ. Я останусь здѣсь и проведу ночь въ этомъ креслѣ.

Она сдѣлала жестъ.

— Или въ твоей гостинной, если здѣсь неудобно для тебя.

— Говоря по правдѣ, для меня было бы лучше, еслибъ ты не оставался здѣсь на ночь; не нужно никого мучить даже такимъ образомъ. Я сейчасъ буду писать.

Онъ подалъ ей портфель; но она была такъ слаба, что не могла обмакнуть перо въ чернильницу; нужно было, чтобъ онъ водилъ ея рукой.

Кое-какъ она написала слѣдующее письмо:

"Милая m-lle Давенъ!

"Пожалуйста отпустите мою дочь съ г-мъ маркизомъ де-Рюдмонъ, ея….

Потомъ, прервавъ письмо, она сказала:

— Можно написать «ея крестнымъ отцомъ», вѣдь это такъ и есть.

— Разумѣется; должно такъ написать.

"….ея крестнымъ отцомъ, который хочетъ привезти ее ко мнѣ, чтобы я могла проститься съ ней, потому что я опасно больна.

"Примите мою признательность за ваши добрыя попеченія.

"Эмма Лажоле".

X.

Въ ту минуту, какъ Эмма оканчивала письмо, кто-то постучалъ тихо въ дверь и вошла Бальбина.

— Какъ ты себя чувствуешь? спросила она.

— Утомлена отъ усталости, но укрѣплена надеждой; онъ отправляется въ Шато-Шинонъ (она указала на маркиза) и привезетъ сюда Денизъ.

Не отвѣтивъ ни слова, Бальбинъ подошла къ постели и, наклонившись надъ больной, сказала тихо, но на столько явственно, что маркизъ слышалъ ее:

— Отто желаетъ тебя видѣть.

— Сейчасъ.

Бальбина вышла; Эмма написала адресъ на письмѣ и подала его маркизу, который слѣдилъ за ней глазами.

Онъ тотчасъ всталъ.

— Ты уходишь? спросила Эмма.

— Но вѣдь моего ухода ждутъ?

— Ты слышалъ, что сказала Бальбина?

— Да.

— Ты знаешь Отто?

— Гимнастъ цирка?

Она сдѣлала утвердительный знакъ.

— Я видалъ его; онъ обладаетъ такой гибкостью, что страшно смотрѣть.

Казалось, она была обрадована этой похвалой и взоръ ея блеснулъ.

— Я думаю завтра отправиться съ экстреннымъ поѣздомъ, который отходитъ около одинадцати часовъ, сказалъ маркизъ; но передъ отъѣздомъ я заѣду справиться о тебѣ. Теперь, пожалуйста, нѣсколько словъ о другомъ. Ты мнѣ сказала сейчасъ, что твои дѣла въ разстройствѣ.

Сказавъ это, онъ вынулъ изъ кармана бумажникъ, взялъ изъ него билетъ въ 1,000 франковъ и свернувъ, положилъ его на портфель, поставивъ на него чернильницу. Потомъ, подойдя къ постели, онъ сказалъ:

— До завтра; будь увѣрена, что слова твои обращались не къ безчувственному сердцу.

Проходя по столовой, маркизъ нашелъ ее почти

Пустою; въ ней были лишь два игрока, не покидавшіе своего стола; Бальбина, лежавшая въ креслѣ, и передъ столомъ, загроможденнымъ бутылками, стаканами и разбросанными тамъ и сямъ тарелками съ остатками всякаго рода, сидѣлъ молодой человѣкъ, который пилъ изъ большаго стакана коньякъ съ водой. Ему казалось не болѣе двадцати лѣтъ; маленькіе усы оттѣнялись темной чертой на его безбородомъ, блѣдномъ лицѣ: это былъ Отто, гимнастъ, бывшій въ то время въ нѣкоторомъ родѣ извѣстностью, по крайней мѣрѣ въ нѣкоторыхъ кружкахъ.

Поставивъ свой стаканъ на столъ, онъ съ любопытствомъ посмотрѣлъ на маркиза, потомъ, взявъ опять свой стаканъ и быстро осушивъ его, онъ пошелъ къ Эммѣ.

Бальбина пошла впереди Артура, она хотѣла проводить его до нижняго этажа, такъ какъ газъ былъ потушенъ на лѣстницѣ.

Было два часа, когда маркизъ вышелъ на улицу; по опустѣвшимъ бульварамъ онъ дошелъ до Елисейскихъ полей.

Свѣжесть ночи была пріятна для него; онъ шелъ скоро и полной грудью вдыхалъ свѣжій воздухъ послѣ удушливой атмосферы, которой дышалъ передъ этимъ.

Неужели женщина, которую онъ только что видѣлъ, была та самая, которую онъ, десять лѣтъ назадъ, оставилъ полною красоты, окруженною роскошью, любимою, обожаемою всѣми?

Хотя онъ хорошо былъ знакомъ съ парижской жизнью, но подобное превращеніе изумляло его. Какъ могла она, падая все глубже и глубже, дойти до того, чтобы сдѣлаться любовницей этого шарлатана, который раззорилъ ее?

— Каковъ-же былъ ея возрастъ? Какъ и его, сорокъ-пять лѣтъ. Какъ несчастны женщины, которыя не умѣютъ старѣться!

Она всѣмъ пожертвовала: своимъ состояніемъ, которое хотя не было велико, но было достаточно, жизнью, даже своей дочерью.

Это дитя останется одинокимъ, безъ средствъ, безъ имени, безъ людей, которые могли-бы протянуть ей руку, кромѣ развѣ теперешнихъ подругъ ея матери.

И если это дитя его дочь, его кровь?

Онъ не ложился вовсе. Онъ провелъ всю ночь, ходя изъ угла въ уголъ по своей комнатѣ, отыскивая въ своей памяти какого нибудь указанія, факта, воспоминанія, которое могло бы разъяснить ему это.

Но ничего онъ не могъ найти; память его не могла ему дать никакихъ указаній. Когда Эмма въ первый разъ объявила ему о своей беременности, то, полный довѣрія къ ней, онъ не могъ повѣрять ея словъ; какъ же можно сдѣлать это теперь?

Поѣздъ, на который онъ взялъ билетъ до Неверъ, могъ отправиться не ранѣе одинадцати часовъ; въ половинѣ десятаго онъ отправился въ улицу Ле-Пелетье.

Заспанная горничная отворила ему дверь и въ столовой онъ встрѣтилъ тотъ-же безпорядокъ, какой оставилъ, уходя въ два часа утра. Удушливый запахъ завядшихъ цвѣтовъ, табаку, коньяку, вина и пищи захватывалъ ему дыханіе.

Чтобы избѣжать этого, онъ быстро вошелъ въ гостинную, гдѣ встрѣтилъ ожидавшую его Бальбину.

Эмма спала или по крайней была погружена въ глубокое забытье, послѣдовавшее мало по малу за лихорадочнымъ ея волненіемъ.

Такъ какъ у него было достаточно свободнаго времени впереди, то онъ воспользовался имъ, чтобъ навести на разговоръ Бальбину, что было не трудно сдѣлать.

Эмма была больна чахоткой; ужь съ годъ болѣзнь эта, существовавшая давно, приняла опасный характеръ. При заботливомъ уходѣ, тихой жизни и особенно при душевномъ спокойствіи, ее можно было остановить. Но именно въ это время она почувствовала сильную страсть къ Отто. Онъ только-что выступилъ на своемъ поприщѣ съ изумительнымъ успѣхомъ; женщины оспаривали его другъ у друга. Нужно было одержать верхъ надъ многочисленными соперницами. Тогда Эмма начала жизнь, полную борьбы и волненій, которая быстро истощила ее; потомъ наступили финансовыя затрудненія, которыя окончательно сгубили ее.

— Кстати о деньгахъ, сказала Бальбина съ замѣшательствомъ; мнѣ хотѣлось бы попросить васъ объ одномъ. Если вы дѣйствительно хотите помочь Эммѣ, не давайте ей въ руки денегъ, которыя вы назначаете для нея; лучше ихъ отдавать Розѣ, которая очень предана своей госпожѣ и съумѣетъ сохранить эти деньги для полезнаго употребленія. Это единственное средство избѣжать тяжелыхъ сценъ въ родѣ такихъ, какая произошла вчера, около часу спустя послѣ вашего отъѣзда.

— А! Г-нъ Отто….

— Вашъ билетъ не былъ даже размѣнянъ; онъ былъ унесенъ отсюда такимъ, какъ вы его оставили, только немного смятымъ.

— Въ такомъ случаѣ я замѣню его другимъ.

И маркизъ, бывшій всегда очень щедрымъ, вынулъ изъ своего бумажника новый билетъ, и отдалъ его пришедшей горничной.

Онъ очень скоро доѣхалъ изъ Парижа въ Неверъ; но далѣе не было желѣзной дороги, и онъ нанялъ карету до Шато-Шинонъ; чтобъ добраться туда, онъ долженъ былъ проѣхать 56 верстъ по неровной, гористой мѣстности.

Въ полночь, когда онъ прибылъ въ Шато-Шинонъ, было уже поздно идти въ пансіонъ къ Денизъ; несмотря на нетерпѣніе, онъ долженъ былъ подождать до утра.

Съ 7 часовъ онъ велѣлъ мальчику проводить себя къ дому, занимаемому г-жей Давенъ.

Домъ этотъ, расположенный въ верхней части города, былъ посредственной внѣшности, чтобы не сказать болѣе: на улицу выходила маленькая стѣна съ убогой дверью, надъ которой полуистертыми буквами было написано «Пансіонъ для молодыхъ дѣвицъ». Надъ этой стѣной видны были окна зданія, выходившаго угломъ на улицу.

Толкнувъ дверь, маркизъ вошелъ и очутился на маленькомъ дворѣ, устланномъ пескомъ и щебнемъ, который катался подъ ногами. Служанка шла по этому двору; маркизъ остановилъ ее.

— Можно видѣть г-жу Давенъ?

— Она еще не вставала благодаря, своей головной боли. Я сейчасъ разбужу ее.

— Дожидаясь ее, не могу-ли я видѣть г-жу Денизъ Лажоле.

— О, да! она тамъ моетъ маленькихъ дѣвочекъ.

— Гдѣ тамъ?

Служанка указала рукою на окно нижняго этажа.

Маркизъ быстро подошелъ къ этому закрытому окну и, раздвинувъ виноградныя вѣтви, поглядѣлъ сквозь стекла. Въ комнатѣ въ родѣ прачечной, загроможденной кадками, ваннами, козлами для развѣшиванья бѣлья, пять или шесть маленькихъ дѣвочекъ, отъ 8 или 10 лѣтъ, въ однѣхъ рубашкахъ и юбкахъ, бѣгали туда и сюда по комнатѣ, между тѣмъ, какъ высокая молодая дѣвушка, лѣтъ пятнадцати, съ засученными рукавами, наливала воду въ кадки.

— Гдѣ же г-жа Денизъ? спросилъ онъ, обернувшись къ служанкѣ.

— А вотъ, что наливаетъ воду; значитъ, вы ее не знаете?

Денизъ! это была Денизъ, прислуживавшая этимъ дѣтямъ.

— Позвать ее? спросила служанка, подходя къ прачечной.

— Нѣтъ, благодарю васъ; сходите сказать г-жѣ Давенъ, что я ее дожидаюсь.

И между тѣмъ, какъ она медленно удалялась, онъ опять подошелъ къ окну.

Его дочь! Дочь-ли она ему? Въ чемъ она походитъ на него?

Онъ посмотрѣлъ.

Эмма сказала правду, Денизъ была прекрасна: совершенно правильная головка, большіе глаза, великолѣпный цвѣтъ лица, чудесные бѣлокурые волосы.

Прежде всего его поразили волосы: они остались такими-же, какими были и прежде.

Бѣлокурые! онъ былъ брюнетъ; волосы ея нисколько не потемнѣли, остались такими же, какими были въ дѣтствѣ.

По нимъ она походила на мать. Но въ чемъ она походила на него? Гдѣ то сходство, въ которомъ такъ увѣряла его Эмма?

Онъ отъискивалъ его съ замираніемъ сердца.

Когда кадка была наполнена, Денизъ обмакнула въ воду губку и принялась обмывать ею маленькихъ дѣвушекъ одну послѣ другой; сильно, но осторожно терла ихъ. Глядя на нее, можно было подумать, что она привыкла къ этому занятію.

Но маркизъ смотрѣлъ на нее, а не на то, что она дѣлала.

Да, по своему здоровью, по овалу своего лица, по формѣ глазъ, она очень много походила на него.

Но можетъ быть она многимъ отличалась отъ него.

Не имѣя привычки смотрѣться въ зеркало, онъ мало зналъ свою наружность. Ахъ! еслибы тутъ было зеркало, какъ бы онъ радъ былъ посмотрѣться въ него и сравнить.

Въ эту минуту одна изъ дѣвочекъ замѣтила его у окна и показала на него Денизъ; тогда она подняла на него глаза.

Этотъ взглядъ, какъ искра ослѣпилъ его, сердце его забилось.

Чей-то голосъ вывелъ его изъ смущенія; это г-жа Давенъ вышла на дворъ.

XI.

Г-жа Давенъ, увидя человѣка, позволившаго себѣ смотрѣть сквозь оконное стекло туалетъ ея воспитанницъ, начала испускать испуганные крики — собаки, лающей на волка.

— Милостивый государь! вскричала она, что вы дѣлаете? Развѣ это хорошо: дѣвушки одѣваются. Знаетели вы, что находитесь въ пансіонѣ для дѣвицъ?

Но какъ маркизъ смотрѣлъ на нее съ удивленіемъ, она воскликнула:

— Boarding school for young ladies. Понимаете теперь?

— Совершенно. Впрочемъ, я не англичанинъ. Я пришелъ увидаться съ Денизъ Лажоле.

— Значитъ вы актеръ? Теперь я понимаю вашу невообразимую невѣжливость.

Не отвѣчая на этотъ взрывъ гнѣва, который, при другихъ обстоятельствахъ, заставилъ бы его расхохотаться, маркизъ вынулъ письмо Эммы и подалъ его г-жѣ Давенъ.

— Если вы явились съ парижскими штуками, продолжала старая дѣва, то, предупреждаю васъ, что это безполезно; я управляю здѣсь всѣмъ, я здѣсь хозяйка.

Маркизъ спрашивалъ себя, не съ ума-ли она сошла, когда она распечатала письмо и начала читать его, маркизъ сталъ разсматривать ее.

Это была уже не молодая особа, маленькая, сухая и сморщенная, какъ переспѣлая айва; вообще съ виду очень странная, очень смѣшная, но въ тоже время и добрая.

— Г. маркизъ! вскричала она, читая письмо. Г. маркизъ де-Рюдмонъ, вы маркизъ! Какъ я досадую на себя! Потрудитесь пожаловать за мной въ гостиную, покорнѣйше прошу.

Видя съ кѣмъ имѣетъ дѣло, маркизъ не сопротивлялся,

— И такъ, сказала г-жа Давенъ, г-жа Лажоле больна?

— Она умираетъ.

— Бѣдная женщина. Извините, что называю ее такъ, но я никогда не могла рѣшиться называть «дѣвушкой» особу, у которой…. у которой есть дитя. Если слово нѣсколько не приличное, я беру на себя отвѣтственность за него. И вы пріѣхали за Денизъ? Бѣдное дитя! я говорю бѣдное дитя, потому что она останется сиротой, вѣдь у ней нѣтъ отца, не правда ли? Къ счастью для нея, вы ея крестный: я не знала, что она имѣетъ честь имѣть васъ своимъ крестнымъ отцомъ. Въ такомъ случаѣ, вы, естественно, будете заботиться о ней? Но это все равно: крестный все не то, что отецъ.

— Я хотѣлъ бы видѣть ее, сказалъ маркизъ, прервавъ этотъ потокъ словъ.

Г-æa Давенъ направилась къ двери, онъ остановилъ ее.

— Не говорите ей всего, это ужь я приму на себя, скажите только, что другъ ея матери желаетъ ее видѣть; остальное я беру на себя. Не называйте меня.

Г-жа Давенъ вышла и, когда маркизъ остался одинъ, въ ушахъ его все еще раздавались ея послѣднія слова: «вы, естественно, будете заботиться о ней; но крестный все не то, что отецъ». И такъ,.это кажется естественнымъ для тѣхъ, кто не знаетъ истины. Для всѣхъ кажется невозможнымъ, чтобы эта сирота не имѣла въ немъ покровителя; значитъ, съ этого времени она должна жить у него.

Г-жа Давенъ вошла, но безъ Денизъ.

— Она немного уберется и придетъ сейчасъ. Кстати, нужно объяснить вамъ, какъ случилось, что вы увидали ее занимающейся съ дѣвочками, такъ какъ, я увѣрена, это васъ удивило. Вы, разумѣется, подумали, что не въ этомъ заключаются обязанности воспитанницы. Совершенно справедливо, г. маркизъ; но нужно вамъ сказать, что я уже не смотрю на Денизъ какъ на воспитанницу. Когда ея мать привезла ее ко мнѣ, пять лѣтъ тому назадъ, мы условились, что она оставитъ ее у меня до 13 лѣтъ, потому, что въ моемъ заведеніи нѣтъ взрослыхъ дѣвицъ. Я не люблю хвалиться тѣмъ, чего не имѣю. Въ 13 лѣтъ Денизъ должна была оставить меня и для окончанія своего воспитанія помѣститься въ болѣе серьезное заведеніе, гдѣ она могла бы найти учителей, какихъ я не могу ей доставить.

— Почему же этого не сдѣлалось?

— Я не знаю, какъ вамъ сказать; но какъ Денизъ въ 13 лѣтъ не совсѣмъ окончила свое воспитаніе здѣсь, мы условились, что она останется у меня еще нагодъ; но на слѣдующій, послѣдній годъ, г-жа Лажоле, всегда аккуратно навѣщавшая свою дочь и вносившая за нея деньги, не явилась сама и не прислала денегъ. Черезъ мѣсяцъ я написала — отвѣта не было; черезъ два мѣсяца я написала снова — отвѣта все не было. Такъ продолжалось четыре мѣсяца. Я поняла, что она не намѣрена была брать ее; я по опыту знаю, какъ парижанки поступаютъ съ своими дѣтьми. Денизъ оставлена была у меня. Несомнѣнно, мой пансіонъ хорошъ, лучшій здѣсь, могу сказать; однако онъ не доставляетъ мнѣ столько средствъ, чтобы я могла содержать даромъ дѣтей, которыхъ у меня оставляютъ. Я не могла отослать Денизъ въ Парижъ, тогда я дала ей занятія здѣсь въ домѣ. Разумѣется, она не заработаетъ того содержанія, которое я даю ей; но она дѣлаетъ все, что можетъ, чтобы быть мнѣ полезной.

Его дочь служанка! При этой мысли кровь Рюдмоновъ закипѣла въ немъ. У нихъ бывали незаконнорожденныя дѣти, но ни одинъ изъ этихъ дѣтей не впадалъ въ такое положеніе; ихъ отцы заботились о нихъ: сыновья поступали въ военную службу, дочери въ монастыри.

Если Эмма была виновата относительно своей дочери, то и онъ самъ не чуждъ тяжелыхъ упрековъ. Онъ не долженъ былъ, не разузнавъ хорошенько, повѣрить словамъ женщины, раздраженной разрывомъ съ нимъ. Во всякомъ случаѣ онъ не долженъ былъ оставлять этого ребенка, въ случаѣ, сомнѣнія, онъ долженъ Йылъ, по крайней мѣрѣ, быть его покровителемъ. Онъ доказывалъ свое покровительство подкидышамъ и лишилъ его ту, которую въ продолженіи пяти лѣтъ считалъ своею дочерью.

Отворившаяся дверь прервала его размышленія: это была Денизъ.

Войдя, она остановилась на порогѣ и внезапная краска разлилась по ея щекамъ и лбу.

— Подойди же, сказала г-жа Давенъ.

Она сдѣлала нѣсколько шаговъ впередъ и снова остановилась въ нерѣшительности и смущеніи.

Что ее такъ смущало? То-ли, что она находилась въ присутствіи лица, которое застало ее нѣсколько минутъ тому назадъ среди дѣтей? Или это замѣшательство происходило отъ бѣдности и неловкости ея костюма? Въ самомъ дѣлѣ, смѣшно было это платье, пригодное для дѣвочки тринадцати лѣтъ, но слишкомъ короткое для такой взрослой дѣвушки, какова она была теперь.

Маркизъ быстро поднялся и пошелъ къ ней на встрѣчу; инстинктивно онъ поднялъ руки, чтобы обнять ее, но остановилъ это движеніе и удовольствовался тѣмъ, что протянулъ ей обѣ руки.

— Дитя мое, сказалъ онъ, я пріѣхалъ къ вамъ отъ вашей матери, чтобы отвезти васъ въ Парижъ въ ней.

— А! отъ мамаши? какое счастіе!

Маркизъ былъ тронутъ ея голосомъ, полнымъ волненія и радости.

— Поблагодари же господина, сказала г-жа Давенъ; когда кто-нибудь оказываетъ вамъ услугу, вы должны благодарить — это. правило.

Денизъ подняла голову и глаза ея остановились на лицѣ маркиза съ какимъ-то непонятнымъ выраженіемъ.

Маркизъ чувствовалъ себя взволнованнымъ, растроганнымъ.

Она все глядѣла на него, не говоря ни слова.

— Вы меня знаете? спросилъ онъ.

— Я вспоминаю: кажется я васъ видѣла, но гдѣ не припомню. Мнѣ кажется, это было ночью, можетъ быть во снѣ.

Маркизъ нѣжно привлекъ ее и посадилъ противъ себя.

— Помните-ли вы, спросилъ онъ не твердымъ голосомъ, лошадку на колесахъ и корзины съ игрушками, которыя вамъ дарили, когда вы были еще маленькой?

— Лошадку? помню хорошо; мнѣ крестный подарилъ ее.

— А кто вамъ подарилъ попугайчика, который кричалъ «Денизъ»!

— Мой крестный; это онъ также водилъ меня въ циркъ, гдѣ были судьи въ черныхъ платьяхъ, которые прыгали въ бочкѣ.

— А помните вы своего крестнаго?

Она посмотрѣла на него пристально.

— Онъ былъ очень высокъ, какъ вы, и у него было такое же доброе лицо… какъ у васъ.

Потомъ быстро ударивши руками, она вскрикнула.

— Крестный! вы мой крестный!

Ни этотъ разъ маркизъ не сладилъ съ своимъ волненіемъ, онъ схватилъ и обнялъ ее.

— Трогательно! по истинѣ трогательно! вскричала Г-жа Давенъ, громко сморкаясь.

Время шло.

— Дитя мое, сказалъ маркизъ, нужно ѣхать. Я велѣлъ подать карету въ девять часовъ, и если мы запоздаемъ здѣсь, то не поспѣемъ къ поѣзду. Ваша мать ждетъ васъ. Идите, собирайтесь.

Когда она вышла, г-жа Давенъ начала восхвалять ее: это самая лучшая дѣвушка въ свѣтѣ: кроткая, великодушная, всегда всѣмъ довольная.

Какъ ни были для маркиза пріятны эти слова, онъ однакожъ прервалъ ее. Ему нужно было переговорить о серьезномъ дѣлѣ съ г-жей Давенъ о платѣ за Денизъ, которую Эмма Лажолэ попросила его передать ей. Замедленіе платы произошло совершенно невольно, единственно благодаря ея болѣзни.

Послѣ этихъ словъ, г-жа Давенъ удвоила свою нѣжность относительно Денизъ: эта дѣвушка чудо, настоящее чудо, она всегда это говорила. Какое несчастіе разстаться съ ней!

И она, отъ избытка чувствъ, опять начала сморкаться.

Въ эту минуту вошла Денизъ; глаза ея были заплаканы.

— Вы видите, воскликнула г-жа Давенъ, она также плачетъ, при мысли покинуть этотъ домъ.

Но Денизъ не умѣла лгать.

— Это Сидонія Фрезье заставила меня плакать. Я стала прощаться съ ней, а бѣдная дѣвочка начала кричать, что она не хочетъ, чтобы я уѣхала отсюда.

— Кто эта Сидонія Фрезье?

— Маленькая, восьми-лѣтняя дѣвочка, не имѣющая ни отца ни матери; я заботилась о ней, я была ей матерью. Она очень плачетъ, хочетъ, чтобъ я взяла ее съ собою. Такъ грустно оставаться одной, не имѣя никого подлѣ себя!

— Развѣ я не остаюсь здѣсь, вскричала г-жа Давенъ, махнувъ своимъ носовымъ платкомъ.

Прибывъ въ гостиницу, они нашли карету уже готовою къ отъѣзду; но маркизъ хотѣлъ, чтобъ Денизъ позавтракала. Чего она хочетъ?

Рѣдкаго напитка, котораго она давно очень хотѣла: чашку кофе со сливками.

Эта чашка кофе съ молокомъ причинила маркизу такое волненіе, какого онъ прежде не испытывалъ.

Они помѣстились для завтрака въ маленькой комнатѣ, дверь которой, сообщающаяся съ кухней, была не затворена, вдругъ, въ комнатѣ распространился запахъ кипяченаго молока. Маркизъ заткнулъ себѣ носъ, между тѣмъ какъ Денизъ вдыхала его съ видимымъ удовольствіемъ.

— Вы находите, что это дурно пахнетъ, сказала она, а я нахожу, что этотъ запахъ очень пріятенъ.

Тогда маркизъ вспомнилъ, что его мать также любила этотъ запахъ кипяченаго молока.

Что значило это сходство? Очень рѣдко встрѣчаются люди, которые, вслѣдствіе извращенія чувства обонянія, любятъ запахъ кипяченаго молока.

Это извращеніе, существовавшее у его матери, встрѣтилось опять у Денизъ.

Какая странность!

Или скорѣе не былъ-ли это случай наслѣдственности, которую ученые называютъ атавизмомъ, т. е. появленіе у маленькихъ дѣтей качествъ ихъ дѣдушекъ или бабушекъ, предковъ вообще.

Но въ такомъ случаѣ, значитъ Денизъ дѣйствительно его дочь; въ этомъ онъ видѣлъ доказательство.

XII.

Маркизъ не былъ человѣкомъ, способнымъ довольствоваться словами.

Однако, когда нашелъ, что атавизмъ дѣлаетъ его отцомъ Денизъ, это было для него глубокимъ утѣшеніемъ.

Атавизмъ! онъ отвѣчалъ всѣмъ его желаніямъ. Не онъ открылъ этотъ физіологическій законъ по требованію настоящей минуты; открыла его наука, основываясь на многолѣтнемъ опытѣ. Всякій, не будучи ученымъ, знаетъ, что нѣкоторыя наклонности, болѣзни, напримѣръ, ревматизмъ, подагра передаются отъ дѣда къ внуку.

Чего еще болѣе убѣдительнаго?

И при настоящихъ обстоятельствахъ, что можетъ быть для него лучше этого заключенія, которое даетъ ему право признать Денизъ за свою дочь, безъ всякихъ колебаній или сомнѣній.

Какое утѣшеніе для него послѣ всѣхъ колебаній и безпокойствъ, которыя онъ испыталъ!

Пока онъ слѣдилъ такимъ образомъ за сцѣпленіемъ своихъ мыслей, которыя приводили его отъ одного счастливаго заключенія къ множеству другихъ, Денизъ, помѣщавшаяся рядомъ съ нимъ, смотрѣла съ выраженіемъ нескрываемаго удовольствія, какъ изчезаютъ въ клубахъ пыли, поднимаемой ихъ каретой, дома Шато-Шинонъ.

— Вы довольны, что оставляете Шато-Шинонъ? спросилъ маркизъ.

— Да, и довольна также тѣмъ, что ѣду въ Парижъ, къ своей мамашѣ, довольна, что вижу васъ, довольна, что ѣду въ той самой каретѣ, которую мамаша брала катать насъ, когда она пріѣзжала сюда; наконецъ, довольна всѣмъ.

Бѣдная дѣвочка! какъ тяжелъ будетъ для нея ударъ!

— Мамаша не часто навѣщала меня, но за то, когда пріѣзжала, это былъ для меня праздникъ; у насъ были самыя лучшія комнаты въ гостинницѣ и коляска постоянно стояла на дворѣ заложенною; съ утра до вечера мы гуляли по горамъ и лѣсамъ; чего я ни желала, мамаша все дѣлала. Послѣдній годъ мы взяли съ собою Сидонію Фрезье. Какъ она была счастлива! Вы понимаете, у этой бѣдной дѣвушки нѣтъ ни родителей, никого, кто бы любилъ ее. Правда, что и у меня не было мамаши близь меня и, когда всѣ уѣзжали на вакаціи, было очень грустно оставаться въ пансіонѣ одной, со старой Франциской, но я знала, что въ Парижѣ обо мнѣ думаетъ мамаша и что если она не беретъ меня съ собою, то потому, что это невозможно.

— Вы знали, почему вамъ нельзя было быть у вашей матери?

— Еще бы! чтобы мамаша стала дѣлать со мною по вечерамъ, когда она бывала въ театрѣ или даже днемъ, во время репетицій? Когда мамаша объяснила мнѣ, что я уже не маленькая дѣвочка, которую можно было бы уложить спать гдѣ-нибудь въ углу въ фойе или ложѣ, какъ это обыкновенно дѣлалось прежде, и что я не могу сопровождать ее всюду, я не сейчасъ поняла все это, но послѣ я убѣдилась, что она была права. Вотъ поэтому-то я и хотѣла бы предложить вамъ одинъ вопросъ.

— Какой вопросъ, дитя мое?

— Если мамаша призываетъ меня къ себѣ, значитъ причины, по которымъ я не могла жить съ ней, болѣе не существуютъ, не правда-ли? Развѣ мамаша хочетъ оставить театръ?

Маркизъ затруднялся отвѣчать на это, тогда она продолжала:

— Годъ тому назадъ мамаша говорила мнѣ о своимъ желаніи оставить сцену; тогда мы стали бы жить обѣ вмѣстѣ, въ деревнѣ, въ своемъ домѣ. Ахъ, мамаша дѣлала прекрасныя предположенія для насъ! Зачѣмъ она зоветъ меня теперь. Вы не знаете этого?

— Видѣть васъ.

— Она не могла сама пріѣхать?

— Потому-то она и просила меня съѣздить за нами, что сама не могла.

— Она ежедневно играетъ?

— Теперь нѣтъ, она больна.

— Боже мой!

— Не нужно пугаться, дитя мое; навѣрно, ваше присутствіе подлѣ нея сильно ей поможетъ.

— Чѣмъ она больна?

— Слабость и припадки боли въ груди.

Денизъ замолчала и въ продолженіи довольно долгаго времени она оставалась погруженной въ печальное размышленіе. Потомъ, вдругъ поднявъ голову, сказала:

— Развѣ лошади не могутъ бѣжать скорѣе?

— Не бойтесь, наши часы расчитаны, чтобы пріѣхать къ поѣзду.

Веселость Денизъ прошла; она сидѣла печально въ углу, не обращая вниманія даже на развертывавшіеся передъ ними пейзажи.

Самъ маркизъ хранилъ молчаніе, потихоньку смотря на нее и изучая. Безъ сомнѣнія, истина тяжела будетъ для нея, и онъ чувствовалъ себя растроганнымъ при мысли объ ударѣ, ожидающемъ ее; но съ другой стороны, онъ испытывалъ нѣкоторую радость, находя въ ней, эту нѣжность и чувствительность. Разумѣется, очень естественно, что ребенокъ опечалится, узнавъ, что его мать тяжело больна; но этотъ ребенокъ былъ покинутъ своей матерью, и онъ не сердился на нее, позже онъ не будетъ, безъ сомнѣнія, сердиться и на своего отца за то, что онъ забылъ его на цѣлыхъ десять лѣтъ.

Такъ какъ путь не могъ продолжаться въ такомъ молчаніи, онъ хотѣлъ вызвать на разговоръ Денизъ. Это разсѣетъ ее противъ ея воли и потомъ, съ другой стороны, вызвавъ ея на разговоръ, онъ легче можетъ узнать ее.

Карета пріѣхала въ это время Шатильонъ-ан-Базуа и проѣзжала по мосту надъ каналомъ.

— Что это такое? спросилъ онъ, показывая на воду.

— Каналъ.

— Я это хорошо знаю, я спрашивалъ какой каналъ.

— Я не знаю.

— Теперь мы въ какомъ мѣстѣ?

— Въ Морванъ.

— Мы уже проѣзжаемъ Морванъ и въѣзжаемъ въ другое мѣсто, знаете какое?

— Не знаю.

— Ниверне. Это не указываетъ вамъ на названіе канала?

Она покраснѣла и казалась смущенною.

— Насъ не обучали географіи, сказала она наконецъ.

Но не одной только географіи не позаботились обучить ее; изъ ряда вопросовъ, поставленныхъ болѣе или менѣе искусно, маркизъ убѣдился, что она ничего не знаетъ. Въ исторіи, литературѣ, естественныхъ наукахъ она знала столько же, какъ и въ географіи; только во французскомъ языкѣ и ариѳметикѣ ее научили кое-чему въ продолженіи пяти лѣтъ, и то очень немного; очевидно было, что это незнаніе зависѣло не отъ слабости пониманія или лѣности ребенка, а отъ слабости пониманія и лѣности учителей.

Такимъ образомъ, путь былъ сокращенъ въ этихъ разговорахъ. Прибывъ въ Неверъ, они имѣли еще полчаса впереди до отхода поѣзда.

Такъ какъ имъ пришлось дожидаться въ залѣ, въ которой былъ каминъ съ большимъ зеркаломъ, то маркизъ, взявъ Денизъ за руку, поставилъ ее рядомъ съ собою прямо противъ зеркала и со вниманіемъ смотрѣлъ на нее, отводя глаза только за тѣмъ, чтобы посмотрѣть на самого себя.

Удивленная этой странностью, она начала улыбаться.

Тогда маркизъ, отвернувшись съ замѣшательствомъ, но почти сейчасъ же обернувшись къ ней, сказалъ ей шутливымъ тономъ:

— Я смотрѣлъ, похожу-ли со своимъ огромнымъ ростомъ на людоѣда, только что покушавшаго свѣжаго мяса.

Прибывъ въ улицу Ле-Пелетье въ 11 часовъ вечера, маркизъ былъ удивленъ видомъ этого дома, въ этотъ, далеко еще не поздній часъ, онъ былъ темнѣе, чѣмъ три дня тому назадъ, когда онъ подъѣхалъ къ нему въ полночь изъ Рюдмонъ.

Лучше Эммѣ или хуже?

Онъ не рѣшился спросить швейцара, который, казалось, хотѣлъ идти къ нему на встрѣчу, и быстро взявъ за руку Денизъ, пошелъ наверхъ.

Онъ чувствовалъ какъ эта рука дрожала въ его рукѣ.

Не сказавъ другъ другу ни слова, они вошли по лѣстницѣ.

Дверь была заперта, онъ позвонилъ.

Горничная, которая тотчасъ вышла отворить имъ, слегка вскрикнула, увидавъ ихъ.

— Мамаша? спросила Денизъ голосомъ, полнымъ отчаянія.

Для маркиза уже не было больше сомнѣнія, они прибыли слишкомъ поздно. Нужно было приготовить бѣднаго ребенка къ этому удару.

— Должно быть вашей мамашѣ хуже, сказалъ онъ. Горничная наклонила голову въ знакъ согласія.

— Можетъ быть совсѣмъ худо? продолжалъ маркизъ.

Горничная заплакала.

— Мамаша, мамаша! закричала Денизъ.

Въ эту минуту дверь въ столовую отворилась и показалась Бальбина.

Въ послѣднюю поѣздку Эммы въ Шато-Шинонъ Бальбина сопровождала ее. Денизъ знала ее и знала, что она была близкой подругой ея матери.

Она бросилась ей на грудь съ крикомъ:

— Гдѣ мамаша? я хочу ее видѣть.

— Бѣдная Денизъ, мой бѣдный ребенокъ!

Нужно было рѣшиться все покончить.

— Можно-ли привести ее къ ней? спросилъ маркизъ; нужно, чтобъ она увидала свою мать.

— Да, я хочу видѣть ее, сказала Денизъ, обратившись къ маркизу.

Онъ взялъ ее за руку и, сдѣлавъ знакъ горничной, чтобъ она шла впередъ, вошелъ въ пустую и мрачную столовую.

Дверь въ комнату Эммы была отворена. Прежде чѣмъ войти, онъ остановился на минуту; тогда Денизъ быстро вбѣжала первая, онъ послѣдовалъ за ней.

Она подбѣжала къ постели, крича:

— Мамаша, это я, я здѣсь!

Но мать ея не отвѣчала на ея голосъ.

Она взяла ея руку, лежавшую на постелѣ, рука была холодна.

Внѣ себя, она наклонилась надъ постелью, отыскивая глаза своей матери, она не нашла ихъ: они были закрыты.

Тогда ужасная истина, какъ острый ножъ, поразила сердце. Ея мать!… у нея не было больше матери.

Она упала на колѣни около постели и, заливаясь слезами, испуская глухія рыданія, спрятала голову въ занавѣсы.

Бальбина хотѣла подойти къ ней; но маркизъ удержалъ ее.

— Чѣмъ мы ей теперь поможемъ? сказалъ онъ; какія слова она будетъ слушать теперь? Пусть первый порывъ горя ослабитъ его силу; тогда мы поговоримъ съ ней.

Тогда, отведя Бальбинъ въ уголъ комнаты, онъ тихо спросилъ ее объ Эммѣ.

Послѣ его отъѣзда Эмма успокоилась, но ненадолго; тогда она велѣла позвать къ себѣ нотаріуса.

— Нотаріуса? прервалъ маркизъ, но бѣдная женщина ничего не имѣла.

— Дочь. Въ своемъ завѣщаніи она назначила васъ опекуномъ Денизъ. «Когда Артуръ возвратится, сказала она мнѣ, меня уже не станетъ; скажи ему отъ меня, что моя послѣдняя просьба къ нему была та, чтобы онъ заботился о дочери.»

Настало продолжительное молчаніе, потомъ маркизъ подошелъ къ постели и надъ головой колѣнопреклоненной Денизъ, взялъ руку покойницы и произнесъ:

— Эмма, ваша просьба будетъ исполнена.

Потомъ, поднявъ твердой рукою ребенка и повернувъ его голову въ себѣ, проговорилъ:

— Плачь, дитя мое; но въ своемъ отчаяніи не забывай, что имѣешь во мнѣ преданнаго друга — отца.

XIII.

На другой день маркизъ принялся за распоряженія относительно погребенія Эммы.

Онъ хотѣлъ, чтобы церемонія была приличная, но не болѣе; особенно старался онъ, чтобы не было ничего, что могло бы походить на пышность.

Этимъ онъ сильно раздражилъ нѣкоторыхъ особъ, обладающихъ щекотливымъ самолюбіемъ: двое пѣвцовъ, съ свойственнымъ артистамъ великодушіемъ, вызвались пѣть мессу, и одинъ композиторъ, желавшій исполнить Agnus Dei, написанную имъ нарочно для похоронъ Эммы Лажоле, этой прекрасной подруги, добраго сердца и т. п. получили вѣжливый отказъ.

Этотъ отказъ маркиза произвелъ нѣкотораго рода скандалъ въ театральномъ мірѣ, и журналъ маленькаго Андріё не стѣснился высказать свое неодобреніе этому «господину», который безъ всякаго права завладѣлъ тѣломъ, чтобы скрыть его «отъ преданныхъ друзей, которые хотѣли должнымъ образомъ почтить память талантливой женщины.»

Упрямый композиторъ, съ давнихъ поръ упражнявшійся съ замѣчательнымъ успѣхомъ въ искусствѣ насильно втираться всюду, не смотря ни на что, добрался къ маркизу и почтительно доложилъ ему, что этотъ "Agnus Dei, « имѣетъ чисто религіозный характеръ.

— Ударяя на ut majeur, фраза Agnus Dei переходитъ въ ut miner, и общій эффектъ будетъ поразителенъ, какъ пѣніе серафимовъ.

Обѣщаніе такого эффекта не поколебало маркиза; тогда оскорбленный въ своемъ достоинствѣ композиторъ даже рѣшился спросить, по какому праву мѣшали ему отдать послѣдній долгъ этой бѣдной Эммѣ.»

Рѣдкіе люди позволяютъ, чтобы ихъ спрашивали,

по какому праву они дѣйствуютъ; маркизъ былъ не изъ такихъ. Первымъ его движеніемъ было поднять руку, чтобы выбросить композитора въ окно; къ счастію, онъ удержался и сказалъ съ презрительною вѣжливостью:

— Милостивый государь, безъ сомнѣнія вы не знаете, что г-жа Эмма Лажоле въ своемъ духовномъ завѣщаніи избрала меня опекуномъ своей дочери; вотъ въ качествѣ опекуна я и дѣйствую.

— Но, г. маркизъ….

— Причины, не правда-ли? Вы хотите, чтобъ я высказалъ вамъ теперь причины, побуждающія меня поступать такъ? Отъ этого я освобождаю себя; я вамъ показалъ свои права, этого довольно.

Такой отвѣтъ данъ былъ имъ подъ вліяніемъ гнѣва, но обдумавъ, онъ разсердился на себя; лучше было бы, еслибъ онъ выставилъ откровенно права, которыя онъ имѣлъ на Денизъ, — но опираться на тѣ, которыя предоставила ему Эмма, было не хорошо.

Статейка маленькаго Андріе, жалобы композитора, разговоры друзей Эммы произвели нѣкоторое волненіе въ театральномъ мірѣ.

Этой бѣдной Лажоле посчастливилось найти отца для своей дочери, какъ разъ передъ смертью.

Бѣдная Эмма имѣла несчастіе умереть именно въ то время, когда она примирилась съ отцомъ своей дочери; онъ заплатилъ-бы всѣ ея долги.

Болѣе всего занимались отцемъ дочери Эммы Лажоле. Кто былъ этотъ маркизъ де-Рюдмонъ?

Богатъ?

Чрезвычайно богатъ!

Находились люди съ хорошею памятью, которые могли припомнить, что встрѣчали прежде, очень давно, этого маркиза де-Рюдмонъ, котораго называли въ то время «прекраснымъ Артуромъ». Для Эммы Лажоле было настоящимъ тріумфомъ, что она привязала его къ себѣ.

За полчаса до похоронъ въ улицѣ Ле-Пеллетье начало показываться нѣкотораго рода движеніе и лавочники, высунувшись изъ своихъ оконъ, смотрѣли, какъ на обоихъ тротуарахъ собирались люди. Среди группъ бѣгалъ молодой человѣкъ, небольшаго роста, и быстро на ходу писалъ карандашомъ на своемъ бумажникѣ: это былъ Андріе, который записывалъ имена приходящихъ.

— Мнѣ хотѣлось бы не забыть никого, говорилъ онъ.

Говоря по правдѣ, ему помогали не забыть никого тѣ, къ которымъ онъ не подходилъ, подходили сами къ нему, чтобъ пожать ему руку. Иногда случались затрудненія.

— Вы меня не узнаете?

— Нѣтъ.

Тогда подошедшій называлъ себя.

— Ахъ! очень хорошо! любезный другъ!

Онъ имѣлъ для каждаго готовую фразу, которую и повторялъ, не утомляя себя.

— Я очень доволенъ: бѣдная Эмма будетъ имѣть большія проводы.

Въ это время Денизъ и маркизъ были въ гостиной и принимали тѣхъ, кто приходилъ туда. Вальбина, стоя рядомъ съ ними, называла фамиліи лицъ по мѣрѣ того, какъ они входили.

Сначала маркизъ хотѣлъ удалить Денизъ на это тяжелое время, но она такъ твердо выражала желаніе не покидать своей матери и проводить ее до кладбища, что онъ не настаивалъ на своемъ прежнемъ желаніи. Наконецъ, какъ бы ни было сильно это испытаніе, лучше, если она вынесетъ изъ него сильное и глубокое впечатлѣніе: позже она постоянно будетъ видѣть мать свою черезъ мрачное покрывало этой печальной церемоніи и мысль о ней будетъ соединяться съ мыслью о ея горѣ.

Когда они сходили съ лѣстницы, онъ взялъ ее за руку, такъ какъ она ничего не могла видѣть отъ слезъ: казалось, она была нечувствительна ко всему, что происходило вокругъ нея.

Когда вышли на троттуаръ, произошла нѣкоторая задержка; на нѣсколько времени остановились.

Маркизъ почувствовалъ, что взоры всѣхъ присутствовавшихъ обратились на него и какъ по своему большому росту онъ возвышался надъ всѣми окружающими, то не могъ укрыться отъ этого непріятнаго любопытства.

Машинально и чтобы не видѣть этого, онъ устремилъ свой взоры прямо на другой конецъ улицы. На столбѣ, служащемъ загородкой около строющагося дома, выставлены были большія желтыя афиши, которыя были только-что приклеены и своей блестящей свѣжестью привлекали взоръ.

Нѣсколько словъ бросилось ему въ глаза: «Продажа у г-жи Эммы Лажоле: новая мебель, бронзовыя вещи, брильянты. Выставка». Это главный кредиторъ ея, по просьбѣ котораго производилась продажа и который, разсчитавъ, что будетъ большое стеченіе народа при погребеніи актрисы, предполагалъ, что на этомъ мѣстѣ очень выгодно будетъ вывѣсить объявленія; эти афиши обратятъ на себя вниманіе; ихъ прочтутъ, можетъ быть будутъ говорить въ журналахъ, хотя бы даже съ той цѣлью, чтобы порицать такой образъ дѣйствія, все-таки цѣль этихъ афишъ будетъ достигнута. Онъ былъ изъ тѣхъ, которые убѣждены, что журналы могутъ приносить пользу, когда даже они стараются сгубить человѣка, потому что можно выиграть больше сдѣлавшись извѣстнымъ плутомъ, чѣмъ оставаясь плутомъ неизвѣстнымъ; все дѣло только въ томъ, чтобы не слишкомъ дорого заплатить за это опубликованіе. Въ этихъ обстоятельствахъ счастье пришло къ нему на помощь: еслибъ актриса не умерла, продажу ея имущества могли бы смѣшать съ другими продажами этого рода, между тѣмъ какъ эта смерть придала ей особенность; всѣ въ это время занимались Эммой Лажоле. Въ своей благодарности къ Провидѣнію, онъ послалъ свою жену присутствовать при погребеніи, поручивъ ей поблагодарить Бога за него.

Еслибъ маркизъ узналъ о смерти Эммы изъ письма или изъ журнала, онъ навѣрное явился бы на ея погребеніе. Но слѣдуя одинъ за ея гробомъ, онъ не почувствовалъ бы тѣхъ впечатлѣній, какія волновали его, когда онъ имѣлъ Денизъ подлѣ себя.

Одинъ, онъ думалъ бы объ этой бѣдной женщинѣ, которую онъ любилъ, и воспоминаніе унесло бы его въ счастливое время молодости,

Но онъ не былъ одинъ; рядомъ съ нимъ плакало дитя и объ немъ онъ думалъ. Уже отеческое чувство исключительно овладѣло его умомъ и сердцемъ и во время церемоніи онъ думалъ болѣе всего о томъ, чтобы утишить печаль этого дитяти и избавить ее отъ безполезной скорби.

Въ церкви это чувство нѣжности и заботливости причинили ему особенное горе.

Между тѣмъ, какъ Денизъ, колѣнопреклоненная предъ своимъ аналоемъ, вся поглощена была своимъ горемъ, онъ сидѣлъ позади ее и, хотя не прислушивался къ разговорамъ окружающихъ, но нѣсколько словъ со стороны непосредственно за нимъ сидѣвшихъ лицъ поразили его и приковали его вниманіе.

— Бѣдная Лажоле! какая потеря для театра.

— И для насъ это большая потеря. Во первыхъ мы ее очень любили, и потомъ мы приготовили для нея три очень хорошіе пьесы, исключительно сообразуясь съ ея качествами и недостатками; онѣ пріобрѣли бы вѣрный успѣхъ, по крайней мѣрѣ по нашему мнѣнію.

— Ну, вы ихъ передадите другой.

— Но нѣтъ, другая не будетъ Эммой Лажоле. Нужно, чтобъ пьесу играли тѣ, для кого она написана; иначе ужь будетъ не то. Я не говорю, чтобъ эти пьесы были окончательно потеряны; но, во всякомъ случаѣ, настоящій сезонъ испорченъ.

— Однакожъ вы должны были ожидать ея смерти; она кажется долго была больна.

— Безъ сомнѣнія; но мы думали, что она проживетъ до нашей пьесы и умретъ вмѣстѣ съ нею. Ея болѣзнь произвела бы сильный эффектъ, который былъ бы тѣмъ поразительнѣе, чѣмъ положеніе ея было бы хуже; въ этомъ заключался вѣрный успѣхъ барыша. Этотъ мерзавецъ Отто убилъ ее.

— Онъ здѣсь?

— Да, вонъ онъ стоитъ, рисуется передъ женщинами, которыя окружаютъ его.

Маркизъ обернулся такъ быстро, что разговаривавшіе замолкли или по крайней стали говорить тише.

Онъ старался устроить такъ, чтобы процессія отъ дома до кладбища совершилась какъ можно быстрѣе; но часть этой церемоніи сама собою уклонилась отъ его распоряженій — это прощальныя рѣчи.

Они были разнаго рода: отъ одной корпораціи, отъ другой, отъ такого то, отъ такой-то; потомъ, когда, казалось, все было кончено, быстро подошелъ какой-то господинъ, и поспѣшно началъ говорить: «Я пришелъ къ этому гробу во имя друзей Эммы Лажоле, которые поручили мнѣ это сдѣлать, и также во имя тѣхъ, которые хотя и не уполномочили меня на это, но будутъ очень довольны, что я говорю отъ ихъ имени; я пришелъ…» И это продолжалось болѣе четверти часа, по мѣрѣ того, какъ какой листокъ прочитывался, маленькій Андріе съ благоговѣніемъ бралъ его. Онъ былъ увѣренъ, что онъ одинъ воспроизведетъ эту надгробную рѣчь, которую его журналъ не опубликовалъ бы, если бы не могъ напечатать въ заголовкѣ: «Будучи постоянно аккуратны въ собираніи свѣдѣній, только мы одни можемъ привести рѣчь господина… произнесенную надъ гробомъ Эммы Лажоле.»

Наконецъ, толпа мало-по малу разошлась, и маркизъ остался одинъ съ Денизъ.

Тогда маркизъ, тихо взявъ за руку, увелъ ее отъ могилы.

До самыхъ воротъ кладбища она шла молча, но, садясь въ карету, она подняла глаза на маркиза.

— Мнѣ бы очень хотѣлось заѣхать къ мамашѣ.

— Но, дитя мое…

— Пожалуйста.

Онъ велѣлъ ѣхать въ улицу ле-Пелетье.

Но, пріѣхавъ туда, они не могли подъѣхать къ самому подъѣзду, около котораго собралось множество экипажей для перевозки мебели.

Они вошли.

Двери были растворены настежъ: переносчики во всѣхъ комнатахъ забирали мебель, чтобы перевезти ее въ аукціонную камеру; комната Эммы была на половину лишена мебели.

— О, Боже мой! вскричала Денизъ.

И внѣ себя она бросилась къ маркизу.

— Теперь, дитя моя, поѣдемъ ко мнѣ, гдѣ ты будешь у себя дома.

XIV.

Если бы маркизъ слушался только своего желанія, онъ въ этотъ же вечеръ отправился бы въ Рюдмонъ: поѣздка, деревенская тишь, перемѣна образа жизни разсѣяли бы Денизъ въ ея горѣ.

Но, рѣшившись оставить у себя Денизъ, онъ долженъ былъ сдѣлать нѣкоторыя распоряженія раньше, чѣмъ она поселится въ Рюдмонъ.

Испытаніе, сдѣланное имъ ей во время пути изъ Шато-Шинонъ въ Парижъ, показало ему, что она ничего не знаетъ. Нужно было продолжать, или правильнѣе сказать, начать воспитаніе: во всемъ, что касалось образованія, она была совершенной дикаркой.

Если бы ей было лѣтъ десять или еслибъ она не находилась еще подъ вліяніемъ постигшаго ее несчастія, онъ помѣстилъ бы ее въ какой-нибудь пансіонъ, разумѣется, самый лучшій, какой онъ могъ бы найти.

Но въ томъ состояніи, въ какомъ она находилась теперь вслѣдствіе смерти матери, она нуждалась въ нѣжномъ попеченіи.

Съ другой стороны, она была уже взрослая дѣвушка пятнадцати лѣтъ и, какъ она ничего не знала, то нужно было помѣстить ее въ пансіонъ, гдѣ обучалось много дѣтей, съ десятилѣтними дѣвочками. Что бы она стала дѣлать въ подобномъ обществѣ? Не скучала-ли бы она? Не страдала-ли бы ея самолюбіе?

Слѣдовательно для нея необходимо было взять особыхъ учителей или, лучше всего, гувернантку.

Гдѣ и какъ было найти эту гувернатку? его затрудненіе было велико.

Къ счастію, онъ вспомнилъ, что между его прежними друзьями была одна дама, которая, достигнувъ 80 лѣтъ, вдругъ, съ горячею ревностью принялась за добрыя дѣла, оказывала всякія благодѣянія, и онъ подумалъ, что она, безъ сомнѣнія, будетъ въ состояніи руководить его выборомъ или, по крайней мѣрѣ, научить его, что дѣлать.

Онъ пошелъ къ ней.

При первыхъ словахъ, съ которыми онъ обратился къ ней, чтобъ изложить свою просьбу, она начала испускать громкіе крики.

— Что, мой другъ! вы хотите усыновить эту молодую дѣвушку, я говорю — усыновить, потому что невозможно, чтобы вы ее признали, не правда-ли? Дочь актрисы, тутъ нѣтъ никакого ручательства.

— Такъ вы мнѣ совѣтуете покинуть ее?

— Не мнѣ внушать вашему сердцу. Я хотѣла сказать только, что, усыновляя этого ребенка, вы поступаете эгоистично. Вы достигли такого возраста, мой другъ, когда легко пріобрѣтается любовь къ дѣтямъ: вы будете обожать эту дѣвочку.

— Развѣ это что-нибудь дурное?

— Я не говорю этого, но вы будете обожать ее для себя, она завладѣетъ вами совершенно и вы только ею будете жить. Мнѣ хотѣлось бы чего-нибудь лучшаго для такой благородной души, какъ ваша. Какъ вы думаете, напримѣръ я, могла-ли бы предаться своей теперешней дѣятельности, еслибъ у меня были дѣти свои или усыновленныя? Нѣтъ, мой другъ, нѣтъ, эти узкія, эгоистичныя чувства связываютъ нашу душу и препятствуютъ ей достигнуть болѣе высокаго и болѣе общаго чувства любви и привязанности.

Слушая этотъ разговоръ, маркизъ припоминалъ то время, когда эта женщина благодарила судьбу, что не имѣла дѣтей, потому что материнское чувство помѣшало бы ея страстной душѣ всецѣло предаться любви, и онъ думалъ, какъ мало въ дѣйствительности вліяетъ на насъ возрастъ, который, кажется, долженъ глубоко измѣнять насъ, измѣняя условія нашего существованія.

— Наконецъ, продолжала она, я имѣю теперь въ виду особу, которая, можетъ быть, удовлетворитъ требуемымъ вами условіямъ. Это молодая женщина, лѣтъ около 25, жена кавалерійскаго капитана, который въ послѣднее время оставилъ службу, не знаю почему.

— Но я вовсе не нуждаюсь въ кавалерійскомъ офицерѣ.

— Я знаю, что вамъ больше нравится жена его: откровенно говоря, я должна вамъ сказать, что это-то меня и удерживаетъ рекомендовать вамъ ее. Я васъ знаю.

— Вы меня знали.

— То-есть?…

— Что вы меня теперь не знаете; года, прошедшіе надъ вами, не коснувшись васъ, отразились на мнѣ: мнѣ сорокъ-пять лѣтъ.

— Увѣрены-ли вы въ этомъ? Наконецъ, я не хочу, чтобы эта молодая женщина подверглась у васъ опасностямъ извѣстнаго рода. Я видѣла ее только одинъ разъ. Она показалась мнѣ красивой. Мнѣ нужно увидать ее еще: если она дѣйствительно такова, какъ мнѣ показалась, въ такомъ случаѣ…. я вамъ поищу другую. Преимущество ея то, что она воспитала уже дѣвушку въ одномъ семействѣ, живущемъ въ окрестностяхъ Казна. Здѣсь познакомился съ ней ея мужъ, бывшій въ то время офицеромъ, и они обвѣнчались. Къ несчастію, потомъ офицеръ этотъ вышелъ или долженъ былъ выйти въ отставку и бѣдная женщина принуждена теперь снова приняться за прежнее занятіе, такъ какъ они теперь находятся въ очень стѣсненныхъ обстоятельствахъ. Мужъ получаетъ теперь немного у одного торговца лошадьми въ Елисейскихъ поляхъ.

— Это не очень привлекательно.

— А, по моему это скромно и прилично. Я не говорю, чтобы это положеніе стоило положенія генерала; но наконецъ приходиться дѣлать то, что можешь. Все заключается въ томъ, чтобы сдѣлать положеніе почтеннымъ. Съ этой точки зрѣнія я и смотрѣла на занятія, когда собирала свѣдѣнія о капитанѣ Божонье. Что касается до жены, то достаточно взглянуть на нее. Вы можете отправиться въ Рюдмонъ, я вамъ напишу.

— Но мнѣ также хотѣлось бы узнать ее.

— Видите, мой бѣдный другъ, что вы неисправимы; какимъ вы были, такимъ и остались.

Ему не хотѣлось сердиться.

— Я просто человѣкъ со странностями, сказалъ онъ смѣясь. Я терпѣть не могу, чтобы около меня были безобразныя лица. Если вы пришлете ко мнѣ въ гувернатки какую нибудь нѣмку, въ очкахъ и съ зубами въ родѣ фортепіанныхъ клавишей, я не буду въ состояніи входить въ комнату дочери, а я хотѣлъ-бы наблюдать за ея занятіями. Вотъ и все. Ваши подозрѣнія льстятъ моему тщеславію: къ несчастію, они не имѣютъ основаній, повѣрьте.

— Я вамъ напишу.

Чтобы дожидаться этого отвѣта, онъ долженъ былъ продолжить свое пребываніе въ Парижѣ.

Что дѣлать съ Денизъ въ это время? Квартира на Элисейскихъ поляхъ была неудобна для развлеченій; а оставлять ее чуть не на цѣлый день одинокой въ домѣ, было не хорошо для нея.

Когда онъ входилъ, придумывая, чѣмъ бы занять ее, то увидалъ ее съ атласомъ Франціи на колѣняхъ.

— Что вы ищите? спросилъ онъ.

— Вы, казалось, такъ разсердились тогда, когда я не могла назвать вамъ канала, проходящаго черезъ Шатильонъ, что я вотъ теперь отыскивала его.

— И вы нашли его? спросилъ онъ.

— Это каналъ Нивернэ, идущій отъ І;она къ Луарѣ, пересѣкая Морванъ.

— Въ такомъ случаѣ, дитя мое, работа не скучна для васъ. Я очень счастливъ, что нахожу въ васъ такое расположеніе; потому что я хочу позаботиться о васъ. Такъ какъ вашимъ воспитаніемъ пренебрегали до сихъ поръ, то, я думаю, нужно это исправить.

Такъ какъ, говоря это, онъ все время смотрѣлъ на нее, то замѣтилъ, какъ облако печали распространилось по ея лицу.

— Вамъ непріятно, что я хочу заставить васъ работать?

— Нѣтъ, увѣряю васъ.

— Однако, когда я говорилъ, что нужно исправить ваше воспитаніе, вы выразили безпокойство.

Она покраснѣла.

— Вы смутились?

— Да.

— Почему?

— Она осталась въ нерѣшительности, наконецъ, сказала дрожащимъ голосомъ:

— Я подумала, что должна буду опять поступить въ пансіонъ и разстаться съ вами, когда вы были такъ добры ко мнѣ.

И глаза ея наполнились слезами.

Нѣтъ, дитя мое, нѣтъ, вы не поступите въ пансіонъ и мы не разстанемся. Если вы немного любите меня, то, повѣрьте, я васъ люблю еще больше. Я отправлялся за тѣмъ, чтобы отыскать вамъ гувернантку, которая научитъ васъ тому, чему не могли научить васъ у г-жи Давенъ. Мы теперь еще останемся на нѣсколько дней въ Парижѣ.

Чтобы сократить какъ-нибудь остающееся у нихъ впереди время, онъ вышелъ изъ дому вмѣстѣ.

Онъ заказалъ для нея бѣлье, платья и тысячу другихъ предметовъ, прежде чѣмъ увезти ее въ Рюдмонъ.

Потомъ, выйдя изъ магазина, онъ повелъ ее по музеямъ, садамъ, вызывая ее на вопросы и отвѣчая на нихъ.

Она была умна и, что еще лучше, обладала, такъ сказать, вѣрнымъ чутьемъ и добрымъ сердцемъ.

Она обѣщала сдѣлаться прекрасной женщиной.

Смотря на нее и слушая ее, онъ замѣчалъ въ себѣ чувство неопредѣленной нѣжности къ ней, такъ какъ къ этому чувству примѣшивалась какая-то безотчетная грусть.

Несомнѣнно, она была его дочь.

Но почему она не походила на него? Чего бы онъ не далъ, чтобъ у нея была хоть одна черта его, одинъ какой-нибудь признакъ, бросающійся въ глаза.

Онъ хотѣлъ снять съ нея фотографическую карточку.

Потомъ онъ велѣлъ снять карточку и съ себя въ той же самой позѣ, не смотря на увѣренія фотографа, что эта поза не идетъ къ нему

Но онъ заботился о другомъ; что ему было за дѣло, идетъ или нейдетъ къ нему такая поза?

Иногда сходство, часто ускользающее, когда сравниваютъ два лица, бросается въ глаза, когда сравниваютъ портреты этихъ лицъ: фотографія схватываетъ сходныя черты, которыя безъ этого трудно бываетъ распознать, укрѣпляетъ и дѣлаетъ ихъ болѣе точными.

Эту карточку Денизъ, вмѣстѣ съ своей, маркизъ постоянно носилъ въ своемъ бумажникѣ и по нѣсколько разъ въ день, оставаясь одинъ, онъ изучалъ ихъ съ необыкновеннымъ вниманіемъ.

Очевидно, сходство между ними не было поразительно, но тѣмъ не менѣе оно существовало.

На улицахъ, по которымъ приходилось ходить маркизу, ему часто бросались въ глаза большія желтыя афиши, возвѣщающія о продажѣ имущества г-жи Эммы Лажоле; повсюду на стѣнахъ и заборахъ слова: «новая мебель, брилліанты, кружева» поражали его взоры.

Ему казалось, что во всемъ Парижѣ была только одна афиша, именно та, которую не хотѣлъ онъ видѣть.

Каждый разъ, какъ онъ замѣчалъ эти афиши, имъ овладѣвалъ какой-то стыдъ, угрызеніе совѣсти. Онъ не долженъ былъ допускать этой продажи, расплатившись съ кредиторами.

Но страхъ войти въ сношенія съ Отто или, по крайней мѣрѣ быть замѣшаннымъ въ его дѣла, останавливалъ его. Отто внушалъ ему непреодолимое отвращеніе.

Рѣшившись не препятствовать этой продажѣ и такимъ образомъ невольно сообразоваться съ ясно выраженнымъ желаніемъ Эммы Лажоле, онъ хотѣлъ однако пріобрѣсть съ публичныхъ торговъ изъ имущества Эммы хоть какую-нибудь вещь на память о матери для Денизъ.

Послѣ, она, безъ сомнѣнія, будетъ очень счастлива, что имѣетъ хоть что-нибудь изъ имущества своей матери.

Но что именно купить? Выборъ былъ труденъ и, даже болѣе — щекотливъ; нужно было, чтобъ эта вещь напоминала ей мать, а не женщину. Алмазъ, — невозможно. Книгу? Были-ли у Эммы книги, несли были, то какія?

Во что бы то ни стало, онъ рѣшился отправиться на эту выставку, о которой афиши возвѣстили по всему Парижу; сдѣлавъ выборъ, онъ попроситъ оцѣнщика купить ему то, на чемъ онъ остановится.

Подъѣхавъ къ аукціонной камерѣ, онъ увидѣлъ въ улицѣ Друо и Россини двойной рядъ колясокъ и каретъ; кучера и лакеи дружески бесѣдовали между собою.

По манерамъ слугъ, по величественности кучеровъ, по изяществу колясокъ и виду лошадей, для знающихъ дѣло было очевидно, что большая часть экипажей принадлежитъ великосвѣтскимъ людямъ.

На двери желтыя афиши; «Эмма Лажоле, мебель, брильянты;» въ передней тѣже афиши.

Гдѣ находилась эта выставка? До сихъ поръ онъ читалъ только слова, написанныя крупными буквами, онъ подошелъ къ афишѣ, чтобъ узнать гдѣ находилось зало выставки.

Передъ нимъ, уткнувшись въ афишу, стояла молодая дѣвушка, какъ видно, изъ магазина, стройная и кокетливая. Онъ долженъ былъ подождать читать, пока не отойдетъ она.

Но въ чтеніи молодой дѣвушки было что-то больше простаго вниманія; можно было подумать, что она очарована буквами, блѣстѣвшими передъ ней, и что слово «брилліантъ» свѣтилось огнями, ослѣплявшими ее.

Брильянты Эммы Лажоле, той актрисы, которую она видѣла на сценѣ нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ. И она была такъ худа, эта Лажоле! по крайней мѣрѣ она уже постарѣла, тогда какъ она….

Въ это время одинъ старый господинъ, стоявшій также передъ афишей, почтенной наружности, съ головою патріарха, увѣнчанною бѣлыми волосами, наклонился къ молодой дѣвушкѣ.

— Хе! хе! сказалъ онъ задыхающимся голосомъ, брильянты, ихъ легко можно пріобрѣсти.

Она обернулась къ нему и при этомъ движеніи показала прекрасное лице свое. Рукою, на которой блестѣли два большіе алмаза, старый патріархъ показалъ на имя Эммы Лажоле и, устремивъ глаза на молодую дѣвушку, принялся молча улыбаться съ полуоткрытымъ ртомъ, отвѣсивъ нижнюю губу и разширивъ ноздри.

Выставка была въ нижнемъ этажѣ; маркизъ, оставивъ эту соблазнительную сцену, началъ подниматься наверхъ.

Онъ хотѣлъ поторопиться, такъ какъ ему неловко было встрѣтиться въ такомъ мѣстѣ съ кѣмъ-нибудь изъ знакомыхъ; но лѣстница была полна народу, одни исходили, другіе спускались и по-неволѣ пришлось слѣдовать за другими.

Въ толпѣ встрѣчались знакомыя между собою лица, останавливались, чтобъ сказать другъ другу нѣсколько словъ и тѣмъ останавливали другихъ; входящіе спрашивали тѣхъ, которые сходили и уже видѣли выставку.

— Ну?

— Совѣтую вамъ обратить вниманіе на бархатное платье, каштановаго цвѣта, обшитое лисьимъ мѣхомъ, очень красивое и дорогое.

— Мнѣ говорили о мебели для будуара, можно ее тамъ видѣть?

— Обитая зеленымъ шелкомъ; удивительная.

Вдоль стѣнъ залы были растянуты занавѣсы для оконъ и портьеры; потомъ, тамъ и сямъ, но въ большомъ порядкѣ была разставлена различная мебель.

Когда маркизъ вошелъ въ этотъ залъ, сердце его сжалось и его первымъ движеніемъ было вернуться назадъ, но цѣлая волна вновь прибывшихъ унесла его впередъ.

Еслі? бы движеніе дѣлалось правильно, толпа, вошедшая въ одну дверь и выходя въ другую, могла бы двигаться довольно быстро: но тутъ постоянно останавливались, то чтобъ потрогать мебель, то чтобъ пощупать матерію, то обернуть платье, но особенно останавливались, чтобъ поговорить, сообщить другъ другу свои впечатлѣнія, спросить другъ друга, посмѣяться, поболтать, поврать и тутъ останавливали другихъ; толкались на одномъ мѣстѣ, не имѣя возможности идти впередъ.

Не смотря на свое желаніе выйти скорѣе изъ этой толкотни, маркизъ не могъ идти такъ скоро, какъ ему хотѣлось бы. Правда, его большой ростъ И сила помогли бы ему очистить для себя мѣсто; но какъ большая часть большихъ и сильныхъ, онъ былъ чрезвычайно остороженъ въ своихъ движеніяхъ.

Когда путь его пресѣкся о плотную группу людей, имя Отто поразило его слухъ.

— Ахъ, да! мой милый, объясните мнѣ, пожалуйста, отчего эта движимость такъ полна. Мнѣ нажется, Лажоле уже давно находилась въ стѣсненныхъ обстоятельствахъ. Какъ случилось, что она не распродала свое имущество, вещь за вещью, свои брильянты, драгоцѣнности, кружева?

— Это потому, что молодой Отто, не смотря на свою молодость очень опытный въ вещахъ подобнаго рода, хотѣлъ имѣть это имущество, цѣльнымъ; для этого онъ склонилъ Лажоле совершить фиктивную продажу, которая въ настоящее время сдѣлала-бы его полнымъ и единственнымъ собственникомъ всего, что выставлено здѣсь. Но, по просьбѣ кредиторовъ, возбужденъ былъ процессъ, продажа была признана недѣйствительною, и наложеніе ареста сохранило въ цѣлости все, что очень легко могло бы исчезнуть по частямъ. Этотъ разсказъ научаетъ тому, что кто много захватываетъ, тотъ плохо удерживаетъ.

— А молодой Отто много захватываетъ?

— Да, много, и даже кажется, что онъ очень хорошо удерживаетъ, только здѣсь прорвался. Но я вижу баронессу Турнэ съ своими дочерьми, извините, что оставляю васъ, нужно идти поздороваться съ ними.

— Она приводитъ сюда своихъ дочерей?

— Она водитъ ихъ съ собою всюду.

— Это мило.

Баронесса Турнэ, которая, въ качествѣ слабой женщины, не совѣстилась, подобно маркизу, толкать людей, очистила себѣ мѣсто; когда группы не раздвигались передъ нею, она отстраняла рукою тѣхъ лицъ, которыя мѣшали ей пройти.

Задача ея была довольно легка, потому что, при видѣ этой дамы и ея двухъ дочерей, вытянувшихся и надутыхъ, которыя шли по пятамъ своей матери, въ толпѣ произошло движеніе любопытства и всѣ выстраивались въ рядъ при ихъ проходѣ.

Быстро пробираясь такимъ образомъ, она дошла почти до того мѣста, гдѣ стоялъ маркизъ; здѣсь молодой человѣкъ, разговаривавшій объ Отто, остановилъ ее шумными изъявленіями вѣжливости.

— Ахъ, мой милый, сказала она, я очень рада, что встрѣтила васъ. Вы будете моимъ провожатымъ среди этой толпы. Какой забавный народъ!

— Но мнѣ кажется, что здѣсь есть представители всѣхъ слоевъ общества.

— Вотъ это-то смѣшеніе и забавно. Вы уже видѣли это имущество?

— Да.

— Въ такомъ случаѣ, вы намъ покажете его? Мнѣ говорили объ очень любопытной будуарной мебели.

— Вотъ она.

Какъ она очищала для себя дорогу, чтобъ дойти до мѣста, такъ и съумѣла устранить тѣхъ, которые мѣшали ей разсматривать различную будуарную мебель. Постоянно идя по ея пятамъ, ея дочери слѣдовали за ней, не говоря ни слова.

— Здѣсь вся будуарная мебель? спросила она молодаго человѣка, на руку котораго опиралась.

— Да; вы ожидали другой?

— Я представляла себѣ это иначе; кухонные принадлежности посредственны.

— Но вы хорошо знаете, милая баронесса, что не кастрюли образуютъ хорошую кухню, а кухарка.

— Это все равно; тутъ должно быть не вся мебель.

— Но нѣтъ, увѣряю васъ; посмотрите каталогъ: шкафъ и этажерка — вотъ они, подзеркальникъ изъ позолоченнаго дерева, — вотъ онъ; этажерка краснаго дерева, — вотъ она; рабочій столъ, круглый столъ, вы ихъ видите; диванъ и кресла, обитыя зеленымъ шелкомъ, вотъ они.

— Можно трогать?

— Разумѣется.

Тогда она подошла къ дивану и попробовала нѣсколько разъ рукою упругость пружинъ.

Потомъ, обращаясь къ своему компаньону, сказала.

— Совершенно, какъ наши; поэтому нечего больше смотрѣть, пойдемте.

И въ сопровожденіи своихъ дочерей она направилась къ выходной двери, не удостоивъ ни однимъ взглядомъ мебель и предметы туалета, мимо которыхъ проходила.

Однако, не смотря на свою увѣренность и ловкость раздвигать людей, она скоро должна была остановиться передъ плотной массой народа, которая представляла препятствіе почти непреодолимое. Тѣснились, толпились, а женщины, находившіеся въ заднихъ рядахъ, поднимались на цыпочки, чтобы постараться видѣть передъ собой.

— Что тамъ такое? спросила баронесса.

— Платья: въ каталогѣ ихъ записано сто-семнадцать.

— Сто-семнадцать! Посмотримъ немного.

Взволнованный видомъ того, что онъ нашелъ знакомаго въ этомъ имуществѣ, наслушавшись до тошноты разговоровъ, маркизъ рѣшился-было уйти, чувствуя себя неспособнымъ продолжать розыски, какъ вдругъ взглядъ его упалъ на фортепьяно, которое, казалось, онъ узналъ.

Онъ подошелъ. Онъ не ошибся: это было піанино фабрики Эрардъ, которое онъ когда-то подарилъ Эммѣ.

Его выборъ былъ рѣшенъ; онъ велитъ купить это фортепьяно для Денизъ.

Тотчасъ онъ поспѣшилъ выйти изъ этой залы и безъ жалости началъ толкать женщинъ, которыя попадались ему на пути къ лѣстницѣ; онъ чувствовалъ въ эту минуту презрѣніе къ этимъ честнымъ женщинамъ, которыя спѣшили сюда, побуждаемыя непохвальнымъ любопытствомъ. Зачѣмъ они сюда приходили?

Еще немного и онъ закричалъ бы имъ: «Уходите отсюда; то, что вы дѣлаете, постыдно.»

Когда онъ вернулся домой, ему сказали, что какая-то дама уже около часу дожидается его въ гостиной.

— Какая дама? Она сказала свое имя?

Слуга подалъ ему карточку:

«Госпожа Клементина Божонье»

XVI.

Прежде чѣмъ пройти въ гостиную, гдѣ ожидала его г-жа Клементина Божонье, маркизъ вошелъ къ Денизъ.

— О! крестный, сказала она, подходя къ нему, какъ васъ долго не было!

— Не журите меня, дитя мое; это для васъ я уходилъ. Нужно, чтобы вы знали, если еще не знаете, что послѣ завтра будетъ продаваться имущество вашей матери. Я хотѣлъ было не допустить эту продажу, но по нѣсколькимъ причинамъ, которыя слишкомъ долго объяснять вамъ, это показалось мнѣ невозможнымъ. Ѣднако я не хотѣлъ, чтобы все, принадлежащее вашей матери, пропало и пріобрѣту что-нибудь для васъ на память. Я распорядился, чтобы купили фортепьяно. Это фортепьяно, я подарилъ прежде вашей матери, и буду очень счастливъ видѣть его въ вашихъ рукахъ.

— Мнѣ хотѣлось-бы найти слова, чтобъ поблагодарить васъ; но если я молчу передъ вами, не подумайте, что я неблагодарна за всю вашу доброту ко мнѣ.

— Кстати, по поводу фортепьяно, продолжалъ маркизъ, прерывая этотъ порывъ благодарности, я долженъ вамъ сказать, что ваша гувернантка дожидается меня въ гостиной или, вѣрнѣе, особа, которую мнѣ предлагаютъ въ гувернантки для васъ, потому что я не хочу выбирать безъ того, чтобъ она вамъ не понравилась. Вы не ребенокъ, къ которому назначаютъ учительницу.

Она хотѣла сказать, что будетъ довольна такой гувернанткой, какую онъ ей назначитъ, но онъ тихо закрылъ ей ротъ.

— Такія обѣщанія даются чистосердечно, но иногда можетъ случиться, что ихъ нельзя будетъ выполнить. Я желаю избѣжать этого и, какъ очень вѣроятно, что вы пожелаете, чтобъ эта гувернантка осталась у насъ на нѣсколько лѣтъ, то нужно взять всѣ предосторожности, какими можетъ располагать опытность. Такимъ образомъ, я васъ позову сейчасъ, и вы, не стѣсняясь, изучайте внимательнѣе эту особу. Послѣ вы мнѣ скажете ваше мнѣніе и если оно будетъ сообразно съ моимъ; съ другой стороны, если свѣдѣнія, которыя я соберу относительно г-жи Божоннье — таково ея имя — будутъ удовлетворительны, мы отправимся завтра или послѣ завтра въ Рюдмонъ. До свиданія.

И онъ вошелъ въ гостиную.

При его приближеніи, молодая женщина, одѣтая просто, но со вкусомъ и изящно, встала и поклонилась.

Когда она подняла голову, маркизъ замѣтилъ, что она была красива: лицо ея было пріятно, хотя густыя черныя рѣсницы придавали ему нѣсколько строгое выраженіе; глаза были полны огня; но что особенно поражало въ ней, это граціозность и легкость всей ея фигуры: это была маленькая черная кошечка, нѣжная и гибкая.

Своей изящной ручкой она подала письмо маркизу.

«Особа рѣшительно красива; но она представляетъ мнѣ такія гарантіи, что я рѣшилась послать ее къ вамъ. Я рекомендую вамъ ее во всѣхъ отношеніяхъ: это перлъ.»

Маркизъ, спрятавъ заботливо письмо въ карманъ возвратился къ г-жѣ Божонье.

— Письмо, которое вы мнѣ только что вручили, сказалъ онъ, очень коротко; но нельзя желать болѣе точнаго. Оно оканчивается слѣдующими словами, которыя я прошу у вашей скромности, позволенія прочесть, чтобы вы знали подъ какими признаками вы представляетесь: «Я рекомендую вамъ ее во всѣхъ отношеніяхъ; это перлъ».

Г-жа Божонье наклонила голову, чтобы скрыть свое смущеніе.

— Я не хотѣлъ бы настаивать на этомъ словѣ, продолжалъ маркизъ, однако, позвольте вамъ сказать, что именно перлъ мнѣ и нуженъ. Нѣсколько словъ разъяснятъ это мое желаніе.

Тогда онъ разсказалъ въ короткихъ словахъ, держась строго только необходимаго, какъ Денизъ помѣщена была въ пансіонъ, гдѣ самымъ печальнымъ образомъ пренебрегали ея воспитаніемъ и, какъ по несчастному стеченію обстоятельствъ, мать молодой дѣвушки не могла наблюдать за нею.

Эта часть его объясненія была довольно запутана; но г-жа Божонье не показала никакого удивленія. Она слушала со вниманіемъ, скромностью и своей миной, казалось, говорила: «Вамъ нѣтъ необходимости разсказывать мнѣ все это.» Но какъ уваженіе препятствовало ей прервать его, то она молчала; но ея быстрые глаза, которые, казалось, не могли остановиться на глазахъ маркиза; но ея руки, полуподнятыя и протянутыя впередъ, но ея плечи, слегка выгнутые назадъ, все въ ней протестовало: «это было слишкомъ, это было черезчуръ.»

Теперь, избавившисъ отъ того, что было затруднительнаго въ его положеніи, маркизъ началъ говорить откровеннѣе, а слѣдовательно и скорѣе то, что нужно было.

Воспитаніе, которое онъ хотѣлъ дать своей малюткѣ, это воспитаніе свѣтской женщины: познанія въ литературѣ, исторіи и искусствахъ, во всемъ, о чемъ женщина можетъ говорить или слушать; въ наукѣ нѣсколько общихъ знаній; одинъ живой языкъ, сколько возможно, англійскій, такъ какъ онъ самъ понималъ его, и музыка.

Денизъ была понятлива и кротка; онъ надѣялся, что она будетъ и послушной. Притомъ вовсе не нужно было заниматься съ ней какъ съ маленькой дѣвочкой, а скорѣе какъ съ младшей по лѣтамъ подругой. Рядомъ съ уроками въ собственномъ смыслѣ необходимы прогулки, разговоры, изъ которыхъ она можетъ многому научиться.

Для этого необходимо было, чтобы воспитанница и гувернатка жили постоянно въ тѣсной дружбѣ другъ съ другомъ и этого легко достигнуть въ Рюдмонѣ, если гувернантка захочетъ подчиниться нѣкоторымъ требованіямъ, которыя впрочемъ не трудно будетъ выполнить

Замокъ былъ обширенъ, Денизъ и гувернантка будутъ имѣть каждая свое особое помѣщеніе, но которыя будутъ сообщаться между собою. Онѣ будутъ жить тамъ какъ у себя дома. Все чего требовалъ маркизъ, это чтобы онѣ, и та и другая выходили къ обѣду. Онѣ будутъ имѣть въ своемъ распоряженіи карету, чтобъ выѣзжать когда имъ вздумается; маркизъ желалъ бы только, чтобы они оставались въ замкѣ ежедневно въ пять часовъ, потому что въ это время онъ будетъ входить къ нимъ, чтобъ посмотрѣть на ихъ занятія и самому видѣть, не по недовѣрію, но для своего удовольствія, успѣхи дитяти.

Хотя г-жа Божонье, казалось, хорошо владѣла собою, но она не могла удержать движенія удовольствія, услышавъ объ отдѣльномъ помѣщеніи и каретѣ: очевидно, эта матеріальная сторона интересовала ее и возбуждала въ ней хорошія надежды: она будетъ жить въ хорошемъ домѣ.

— Теперь, продолжалъ маркизъ, когда я изложилъ передъ вами свои требованія, я васъ прошу сказать мнѣ, желаете-ли вы принять ихъ.

Нѣсколько словъ, сказанныхъ г-жей Божонье современи прихода маркиза въ гостиную, были произнесены на самомъ чистомъ французскомъ языкѣ. Велико было изумленіе маркиза, когда она отвѣтила на его вопросъ на не менѣе чистомъ англійскомъ языкѣ.

И какъ при этомъ онъ выразилъ изумленіе, то она сказала ему.

— Я говорю съ одинаковой легкостью на обоихъ языкахъ и, какъ вы тоже знаете по англійски, то я хотѣла доказать вамъ, что буду въ состояніи преподавать г-жѣ Денизъ «живой языкъ.» Наконецъ, у меня есть дипломъ, и я думаю вы предпочтете эту гарантію экзамену. Что касается музыки, то, если вы желаете, я вамъ отвѣчу такимъ же образомъ, какъ и относительно англійскаго языка.

Сказавъ это, она встала и подойдя къ фортепьяно, открыла его.

Маркизъ хотѣлъ остановить ее, но съ улыбкой нѣсколько печальной, она сѣла на табуретъ.

— Когда кого спрашиваютъ, умѣетъ-ли онъ ходить, самый лучшій отвѣтъ, какой онъ можетъ дать, это пройтись.

Когда маркизъ посмотрѣлъ съ безпокойствомъ въ сторону комнаты Денизъ, она сказала:

— Не безпокойтесъ, я не затрону печали вашего дитяти веселой музыкой.

И тотчасъ она принялась играть серьезную пьесу, полную грусти и поэзіи.

— Это «Marche funèbre» Шопена, сказала она, нѣсколько обернувшись къ маркизу и глядя на него.

Маркизъ не былъ большимъ знатокомъ въ музыкѣ, но онъ былъ пораженъ вѣрностью, съ которой она исполнила этотъ отрывокъ.

Онъ велѣлъ позвать Денизъ и представилъ ихъ другъ Другу.

Минутъ десять они разговаривали о томъ и другомъ, потомъ г-жа Божонье встала.

— Завтра или послѣ завтра я буду имѣть честь видѣть васъ, сказалъ маркизъ; будьте добры, оставьте вашъ адресъ.

При этой просьбѣ г-жа Божонье слегка двинула бровями; однако, не возражая, она написала свой адресъ на карточкѣ.

Потомъ, когда маркизъ проводилъ ее до выходной двери, между тѣмъ какъ Денизъ осталась въ гостиной, она сказала:

— Ваша воспитанница просто очаровательна.

— Ну, сказалъ маркизъ, возвратившись къ Денизъ, какъ вы нашли вашу гувернантку?

— Очаровательна.

— Тоже она сказала и о васъ. Вопросъ о взаимной симпатіи рѣшенъ, теперь посмотримъ относительно остальнаго.

XVII.

Именно потому, что г-жа Божоннье была дѣйствительно очаровательна, маркизъ чувствовалъ себя безпокойнымъ.

Какимъ образомъ такая женщина доведена была до необходимости быть гувернанткой?

Стѣсненныя обстоятельства, безъ сомнѣнія, можетъ быть даже бѣдность. Но кто причиной этихъ стѣсненныхъ обстоятельствъ? вотъ это нужно было узнать.

Зная о сношеніяхъ капитана Божонье съ торговцами лошадьми на Елисейскихъ поляхъ, маркизъ рѣшился отсюда начать свои изслѣдованія. Мужъ могъ объяснить жену, по крайней мѣрѣ, онъ могъ объяснить ея рѣшеніе.

Будучи собственникомъ извѣстнаго коннаго завода, маркизъ былъ знакомъ со всѣми торговцами лошадьми въ Парижѣ.

Первый, къ которому онъ обратился, не могъ удовлетворить его любопытству; онъ лишь зналъ капитана за отличнаго наѣздника и только. Другой объяснилъ больше.

— Если бы маркизъ прибылъ часомъ раньше, онъ могъ бы видѣть г. Божонье, который постоянно приходитъ брать одну изъ моихъ лошадей, для поѣздки до Бесуа.

— Онъ каждый день беретъ у васъ лошадей? — Онъ у меня беретъ! т. е., такъ какъ онъ отлично ѣздитъ верхомъ, то я и даю ему лошадей, то одну, то другую.

Однимъ словомъ вы оказываете другъ другу взаимныя услуги?

— Именно, г. маркизъ, вы сказали правду: это настоящій наѣздникъ; къ несчастію, ему не хватаетъ денегъ.

— Чѣмъ же онъ живетъ?

— Онъ заработываетъ нѣсколькими способами: онъ пишетъ въ журналѣ спорта. Очень понятно, что онъ не играетъ тутъ первой роли, потому что не можетъ; но пишетъ о томъ, что касается бѣговъ, вы знаете: «Контрабанда и Піетро» бѣжали впереди всѣхъ, «Музыка» была послѣдней. Подобное описаніе не требуетъ ничего, кромѣ вѣрнаго глаза и искуснаго карандаша. Онъ также состоитъ корреспондентомъ «Sporting life»; въ «Betting» онъ заключаетъ пари за князя. Наконецъ онъ….

— Наконецъ онъ получаетъ кое-что и отъ васъ, не правда-ли? но мнѣ кажется, что все это не составляетъ достаточнаго и опредѣленнаго дохода.

— Хе! хе! это было бы еще достаточно; но пусть онъ получаетъ вдвое, втрое больше, для него все-таки этого будетъ недостаточно. Капитанъ, просто, что называется, бездонная бочка; что въ нее ни клади, ничего не останется: въ одно отверзтіе наполняешь, въ двадцать все уйдетъ. Играетъ въ карты, хорошо завтракаетъ, еще лучше обѣдаетъ, ужинаетъ такъ, какъ будто цѣлый день ничего не ѣлъ, и ко всему этому еще страсти!

— Но онъ женатъ?

— Да, но у него есть еще хорошенькая любовница; но неужели маркизъ думаетъ, что бракъ или жена могутъ удержать капитана. Это ужасный человѣкъ, клянусь вамъ. Даже я, видавшій на своемъ вѣку много господъ подобнаго рода, признаюсь, что иногда боюсь его, слыша какъ онъ говоритъ. Не предразсудки испортили его карьеру, повѣрьте мнѣ.

— Что же испортило ее?

— Его пороки, г. маркизъ.

— Пороки заставили его выйти изъ службы?

— Не одни пороки, потому что въ арміи, вы знаете, не всегда бываютъ взыскательны; но для удовлетворенія этихъ пороковъ капитанъ зашелъ слишкомъ далеко, и его принудили выйти въ отставку.

— Что вы называете зайти слишкомъ далеко?

— Ну, г. маркизъ, это цѣлая исторія и я ея хорошо не знаю, такъ какъ, разумѣется, капитанъ не разсказываетъ ее; хотя онъ и хвастается многими продѣлками, но не этой.

— Но вы слышали объ этой исторіи?

— Говорятъ, что когда капитанъ промоталъ все имущество, доставшееся ему отъ отца, онъ попросился поступить въ ремонтъ, потому что тутъ, вы знаете, всегда бываютъ на рукахъ деньги и, если пожелаешь, всегда можно нагрѣть руки. Въ виду того, что онъ отлично зналъ толкъ въ лошадяхъ, это мѣсто было какъ разъ по немъ; при опредѣленіи его въ ремонтъ руководствовались только этимъ соображеніемъ, не зная и не стараясь узнать другихъ его качествъ, и послали его въ Сентъ-Ло. По истеченіи года случилось то, что должно было случиться; открыли большія неправильности въ его кассѣ и кромѣ того многіе продавцы лошадей заявили, что они вовсе не получили той платы за лошадей, какую капитанъ записалъ въ уплату имъ. Нужно было или подвергнуться суду или выйти въ отставку. Капитанъ имѣлъ въ высшихъ сферахъ много друзей и покровителей, дѣло замяли и удовольствовались его отставкой. Тогда онъ явился въ Парижъ въ крайне бѣдственномъ положеніи, потому что долженъ былъ пополнить растраченныя имъ суммы. Вотъ эта исторія, какъ по крайней мѣрѣ ее разсказываютъ.

— Благодарю васъ.

— Если вы хотите знать это навѣрное, то я совѣтую вамъ обратиться къ офицерамъ того полка, въ которомъ онъ служилъ прежде или, всего лучше, въ министерство, если у васъ есть тамъ какой-нибудь знакомый, который захочетъ разсказать вамъ это.

Этотъ разговоръ происходилъ на одной изъ аллей, усыпанныхъ желтымъ пескомъ, которыя покрываютъ Элисейскія поля. Въ эту минуту показался всадникъ въ концѣ этой аллеи.

— Вотъ онъ самъ.

И маркизъ, знавшій толкъ въ верховой ѣздѣ, удивлялся капитану, когда онъ проѣхалъ передъ ними. Взмыленная лошадь ясно показывала, что только что полученный ею урокъ былъ труденъ; капитанъ былъ спопоенъ, его посадка поражала безукоризненной правильностью.

— Эта пойдетъ, сказалъ онъ шедшему передъ нимъ груму, только передъ выѣздомъ нужно получше взнуздывать ее.

Потомъ онъ направился къ торговцу лошадьми

Капитанъ былъ лѣтъ 35—38, средняго роста, болѣзненный и худой; голова его была довольно изящна. На матово-блѣдномъ лицѣ рѣзко оттѣнялись большіе черные усы; волосы были острижены подъ гребенку. Его лице было строго, осанка надменна; его тонкій станъ былъ затянутъ въ синяго цвѣта сюртукъ, на отворотѣ котораго красовалась красная лента; гусарскія панталоны позволяли видѣть его маленькія и кривыя ноги; его шляпа была слегка надѣта набекрень.

Подошедши на близкое разстояніе къ маркизу, онъ измѣрилъ его глазами съ головы до ногъ съ такимъ презрѣніемъ, какое естественно испытываетъ моська относительно слона; потомъ, повернувшись на каблукахъ, онъ принялся ходить взадъ и впередъ, насвистывая вальсъ и помахивая хлыстикомъ.

— Идите же къ нему, сказалъ маркизъ торговцу лошадьми; кажется, онъ хочетъ съ вами говорить.

Въ самомъ дѣлѣ, онъ хотѣлъ сказать ему секретную для него вещь и очень интересную: попросить пять луидоровъ.

— Это невозможно, капитанъ. Ужь вы слишкомъ много забрали.

— Въ такомъ случаѣ дайте хоть одинъ луидоръ; онъ мнѣ крайне нуженъ.

— Невозможно.

— Вы не откажете мнѣ, надѣюсь, хоть въ сотнѣ су?

Въ этомъ не было отказано.

Изъ того, что маркизъ слышалъ и видѣлъ, онъ достаточно узналъ капитана; ему не было нужды узнавать еще болѣе. Имѣя подобнаго мужа, естественно, что г-жа Божонье захотѣла оставить Парижъ и вести независимую жизнь; подобное рѣшеніе съ ея стороны говорило даже въ ея пользу.

Покончивъ свои изслѣдованія относительно мужа, онъ началъ собирать свѣдѣнія о женѣ, такъ какъ словъ его пріятельницы «я рекомендую ее вамъ во всѣхъ отношеніяхъ» вовсе небыло довольно для него. Онъ хотѣлъ чего нибудь болѣе обстоятельнаго, чѣмъ эта общая фраза. Почему она достойна похвалы? Откуда она? кто она?

Снесясь съ отцомъ молодой дѣвушки, воспитывавшейся подъ руководствомъ г-жи Божонье, онъ получилъ точные отвѣты на всѣ эти вопросы.

Г-жа Божонье, урожденная Клементина Обріо, была дочь артиста, музыканта, который, не имѣя ничего, чтобы могъ оставить своей дочери, и зная, что долженъ умереть еще въ молодомъ возрастѣ, далъ своей дочери, которую онъ обожалъ, основательное и блестящее воспитаніе, надѣясь, что изъ этого воспитанія она, оставшись одинокой, съумѣетъ. извлечь для себя пользу на поприщѣ жизни, бывшей для него столь тяжелою. Онъ умеръ, когда Клементинѣ только что исполнилось восьмнадцать лѣтъ, и тогда она сдѣлалась гувернанткой. Воспитаніе, данное ей дочери его, было превосходно. Единственные упреки, которые можно было сдѣлать Клементинѣ, касались ея характера, который былъ не много твердъ, и ея кокетства, которое было нѣсколько велико съ нѣкоторыми лицами; однако кокетство это было таково, что никогда не производило ничего серьезнаго — потребность нравиться, ни къ чему ее не обязывавшая.

21 года она захотѣла выйти замужъ за г. Божонье, который былъ тогда блестящимъ офицеромъ, жилъ на широкою, ногу и былъ выдающимся изъ ряда своихъ товарищей. Не смотря на дружескія предостереженія объ опасности брака съ человѣкомъ такого характера, она настояла на своемъ желаніи. Любила-ли она его? Это неизвѣстно. Но достовѣрно то, что она чувствовала отвращеніе къ той зависимости, въ какой удерживало ее ея положеніе; бракъ для нея былъ освобожденіемъ.

Маркизъ былъ нѣсколько испуганъ этимъ кокетствомъ и честолюбіемъ; но, какъ съ другой стороны, свѣдѣнія, сообщенныя ему о ней, были превосходны, то онъ рѣшился взять г-жу Божонье въ гувернантки, и сейчасъ же хотѣлъ отправиться извѣстить ее, что они на другой день отправятся.

Адресъ, который она дала ему, былъ — улица Фобургъ-Сентъ-Оноре; подъ указаннымъ номеромъ онъ нашелъ меблированныя комнаты довольно некрасивой наружности, и поднялся въ третій этажъ.

Человѣкъ, въ бѣломъ передникѣ, чистившій входъ, провелъ его въ маленькую гостиную, гдѣ стоялъ накрытый столъ, и сказалъ ему, что сейчасъ г-жа Божонье занята, но что она скоро придетъ.

Машинально маркизъ взглянулъ на этотъ столъ; онъ былъ странно сервированъ. На грязной салфеткѣ, покрывающей скатерть, стояли горшокъ съ жареной свининой, коробка сардинъ и бутылка элю, завтракъ, купленный у сосѣдняго торговца.

Вдругъ онъ услышалъ голоса, раздающіеся изъ сосѣдней комнаты; голосъ г-жи Божонье и другой, совершенно ему незнакомый.

— Я подожду еще до завтра, говорилъ этотъ голосъ, и если и завтра вы не заплатите, я васъ выгоню. Вы напрасно строите мнѣ глазки: относительно меня это средство недѣйствительно. Я не допускаю, чтобы мнѣ отплачивали такой монетой.

Маркизу неловко было слышать этотъ разговоръ, онъ постучалъ въ дверь.

Ему отворили. Узнавъ его, г-жа Божоннье покраснѣла до ушей.

— А! г. маркизъ, пробормотала она.

Домохозяинъ вышелъ, низко поклонившись, и маркизъ могъ говорить о чемъ хотѣлъ.

Потомъ, уходя, онъ положилъ на каминъ нѣсколько банковыхъ билетовъ.

— Передъ отъѣздомъ, сказалъ онъ, иногда бываетъ нужно сдѣлать какія-нибудь закупки. Позвольте предложить вамъ это въ счетъ будущаго жалованья. До завтра!

На другой день г-жа Божонье прибыла одна въ вокзалъ Монпарнассъ; мужъ не провожалъ ее. Она нашла маркиза и Денизъ, которые ожидали ее.

Слуга маркиза пошелъ впередъ нея, чтобы взять ей билетъ и заняться ея багажемъ.

Багажъ этотъ состоялъ изъ одного чемодана.

Когда его положили на вѣсы, факторъ объявилъ 29 фунтовъ.

Тогда слуга, бывшій человѣкомъ почтительнымъ, принялся тихо смѣяться.

— 29 фунтовъ! гувернантка! должно быть у нея нѣтъ даже рубашекъ.

XVIII.

Письмо, въ которомъ маркизъ извѣщалъ о своемъ прибытіи въ Рюдмонъ, произвело большое безпокойство въ замкѣ.

Что возвращается маркизъ, это было естественно'. Но онъ говорилъ, что прибудетъ вмѣстѣ съ молодой дѣвушкой, своей воспитанницей, и съ ея гувернанткой. Онъ также велѣлъ приготовить комнаты, находящіяся надъ его помѣщеніемъ. Что все^! это значило?

Кто была эта молодая дѣвушка?

— Это та Денизъ, о которой говорилось въ письмѣ, сказалъ г. де-Каркбю, дочь той прежней любовницы, которая писала маркизу: «о ней я безпокоюсь, о ней я говорю».

— Это очевидно, и не нужно быть мудрецомъ, чтобы придти къ такому заключенію.

— Не менѣе вѣрно также, что для того, чтобы придти къ такому заключенію, нужно было прочесть это письмо и что не ты сдѣлала это, а я.

Г-жа Меро не нашла нужнымъ обвинять брата въ чтеніи этого письма.

— Что эта молодая дѣвушка Денизъ, это несомнѣнно, сказала она; но что нужно узнать, такъ это связь, которая привязываетъ эту Денизъ къ маркизу.

— Ты можешь сказать, что она его дочь.

— Братъ!

— Пожалуйста, не притворяйся и выскажи откровенно свои опасенія. Ты боишься, что эта дѣвушка дочь маркиза. Почему не высказать этого?

— Потому что я говорю только то, что знаю, а этого я не знаю.

— Развѣ, еслибъ она не была его дочерью, онъ привезъ бы ее сюда? Развѣ онъ отдалъ бы ей самое лучшее во всемъ замкѣ помѣщеніе, то, въ которомъ отказалъ мнѣ, своему двоюродному брату, своему наслѣднику? Это его дочь, я тебѣ говорю, что его дочь.

— Я ничего этого не знаю; но если я хорошо помню выраженія того письма, которое вы прочитали противъ моего желанія, то въ.немъ говорилось, что маркизъ и эта Эмма Лажоле, его прежняя любовница, не видѣлись въ продолженіи десяти лѣтъ, но развѣ можно десять лѣтъ невидѣться съ женщиной, если имѣешь отъ нея ребенка?

— Когда эта женщина состарѣлась!

— То, что вы сказали, очень цинично; но я не буду останавливаться на этомъ, и продолжаю свое разсужденіе. Съ другой стороны, эта Эмма Лажоле, въ томъ же самомъ письмѣ говоритъ, что она безпокоится о своей дочери. Но, еслибъ эта дочь была дочерью маркиза, ея мать не безпокоилась бы о ней! Бывши любовницей маркиза, она должна была хорошо знать его, и, слѣдовательно, ей очень хорошо было извѣстно, какъ податливъ маркизъ во всемъ, что касается чувства.

— Несчастный человѣкъ!

— Еще вовсе не значитъ, что человѣкъ несчастенъ, если легко дѣйствовать на его чувства.

— Глупецъ, простякъ, котораго дурачатъ красивыми фразами; какое довѣріе можемъ мы имѣть къ подобному характеру, при нашемъ положеніи здѣсь? Это невыносимое положеніе: ни минуты покоя, всегда на сторожѣ. И какъ будто мало всѣхъ этихъ безпокойствъ, мы должны будемъ теперь еще защищаться отъ этой маленькой язвы, зашедшей къ намъ изъ Парижа. Парижанка, дочь актрисы: должно быть будетъ льстецъ, подлипало. Еслибъ дѣло шло не о помѣстья Рюдмонъ, я бы оставилъ все, ужъ довольно, наконецъ.

— Увлеченіе никогда ни къ чему не приводитъ.

— Смѣюсь я надъ твоей мудростью. За кого ты меня принимаешь? Кто хочетъ, можетъ повторить мои слова маркизу; я самъ ихъ скажу ему. Рюдмонъ украденъ у насъ. Вмѣсто того, чтобы требовать его себѣ въ силу нашихъ правъ на него, вмѣсто того, чтобъ продолжать процессы нашего отца, мы были такъ добры, что жили здѣсь помирившись съ маркизомъ: этого очень мало; мнѣ кажется, что онъ съ своей стороны помирился съ нами. А я говорю, что онъ не помирился съ нами, и я жалуюсь, вотъ и все. Что касается этой дѣвочки, посмотримъ.

— На что нужно будетъ обратить вниманіе, такъ это на связь, которая привязываетъ этого ребенка къ маркизу.

— Его дочь!

— Его дочь, это возможно, но еще не доказано. Если этотъ ребенокъ не дочь маркиза, онъ можетъ признать ее формально за свою дочь, тогда она сдѣлается его дочерью и будетъ имѣть такія же права на наслѣдство, какъ и дитя, рожденное отъ брака. Если, наоборотъ, она его дочь….

— Она навсегда будетъ считаться незаконнорожденной?

— Да; но если онъ призналъ ее или признаетъ послѣ, она сдѣлается способной наслѣдовать ему: таковъ законъ.

Въ качествѣ вдовы чиновника, г-жа Меро говорила много о законѣ, и говоря по правдѣ, разсуждала о немъ не глупо: она обладала такими знаніями въ правѣ, какихъ обыкновенно не имѣютъ женщины и относительно права на наслѣдство могла бы даже выдержать споръ съ человѣкомъ, знающимъ хорошо законы.

При словѣ «законъ» г. де-Каркбю остался въ смущеніи, что впрочемъ часто случалось съ нимъ въ разговорахъ съ сестрой. Постоянно несговорчивый, постоянно наглый, онъ не могъ привыкнуть къ благоразумнымъ манерамъ, къ серьезнымъ рѣчамъ своей сестры и, послѣ нѣсколькихъ минутъ спора, онъ сердился, гнѣвъ овладѣвалъ имъ и онъ говорилъ все, что приходило ему въ голову, даже то, что въ болѣе спокойномъ состояніи онъ захотѣлъ бы скрыть.

— О чемъ вы думаете? спросила г-жа Меро послѣ минутнаго молчанія.

— Какъ бы намъ избавиться отъ этой дѣвочки.

— Какимъ образомъ?

— Дѣлая для нея жизнь здѣсь невыносимою; она тогда уйдетъ отсюда.

— А если она не уйдетъ, если долженъ будетъ удалиться тотъ, кто будетъ дѣлать ей жизнь невыносимою?

Г. де-Каркбю принялся улыбаться; потомъ, покручивая свои рыжіе усы и покачиваясь съ развязнымъ видомъ, онъ сказалъ:

— Есть еще средство.

— Какое?

— Жениться на этой дѣвочкѣ, съ ней получишь все.

Г-жа Меро подняла руки къ небу въ порывѣ негодованія.

— Вы съ ума сошли! Какъ вы можете вообразить, что маркизъ отдастъ ребенка за человѣка вашего возраста?

— Ну! можно будетъ его къ этому принудить.

— Но она вѣдь еще ребенокъ; ребенокъ, слышите-ли вы?

— Пятнадцати-шестнадцати лѣтъ; гораздо моложе ея выходятъ замужъ.

— О! и это мой братъ говоритъ такимъ образомъ! Вы можете думать, что маркизъ согласится когда-нибудь выдать свою дочь, дѣвочку шестнадцати лѣтъ, за человѣка пятидесяти-восьми лѣтъ? Это безуміе, я вамъ говорю, что это безуміе.

— Но это не будетъ безуміемъ, не правда-ли, вскричалъ онъ, сильно ударивъ кулакомъ по столу, не будетъ безуміемъ, если онъ выдастъ эту шестнадцати-лѣтнюю дѣвочку за двадцати-шести-лѣтняго красавчика, за господина моего племянника, напримѣръ, за твоего болвана-сына.

По невольному движенію г-жи Меро было очевидно, что она была поражена этими словами, какъ ударомъ кулака, поколебавшимъ столъ.

— Я вижу твою игру, продолжалъ онъ. Эту незаконнорожденную ты находишь хорошей партіей для своего сына и тогда онъ получитъ все наслѣдство, не правда ли? А я? А я? Ахъ, тысяча чертей! этому не бывать, клянусь. И если мнѣ придется сжечь замокъ, зарѣзать эту дѣвушку и сломать спину твоему сыну, все-таки, говорю тебѣ, этому не бывать. Если война, то война, и вы всѣ увидите, какъ я умѣю ее вести.

Произнеся эту угрозу, онъ сильно толкнулъ дверь ногой и вышелъ съ раскраснѣвшимся лицомъ, со вздувшимися жилами на лбу и шеѣ, дрожа отъ ярости.

XIX.

Когда г. де-Каркбю и г-жа Меро приготовлялись такимъ образомъ встрѣтить воспитанницу маркиза, маркизъ съ своей стороны приготовлялъ Денизъ и особенно г-жу Божонье къ пріѣзду въ Рюдмонъ.

Сначала онъ не думалъ ни о г. де-Каркбю, ни о г-жѣ Меро, когда рѣшился взять къ себѣ Денизъ. Онъ исполнялъ долгъ относительно этого ребенка, поэтому не имѣлъ нужды ни совѣтываться ни съ кѣмъ, ни спрашивать чьего-либо одобренія. Какъ прежде, онъ считалъ своимъ долгомъ взять къ себѣ кузена и кузину, такъ и теперь онъ бралъ Денизъ.

Но по мѣрѣ того, какъ приближалось время возвращаться въ Рюдмонъ, онъ началъ думать, что пріѣздъ Денизъ въ замокъ требовалъ нѣкоторыхъ приготовленій.

Въ продолженіе десяти лѣтъ, братъ и сестра, ободряемые его поведеніемъ, могли до нѣкоторой степени смотрѣть на себя какъ на хозяевъ въ замкѣ.

Ему не было дѣла до того, что Артемій Фабю чванился передъ его фермерами, поставщиками или слугами и требовалъ отъ нихъ уваженія и повиновенія къ себѣ; на самомъ дѣлѣ, всѣ эти люди очень хорошо знали, что былъ маркизъ де-Рюдмонъ и, когда представлялся случай, всегда оказывали уваженіе и привязанность къ дѣйствительному хозяину. Онъ предпочиталъ, чтобъ его любили, чѣмъ его боялись; и если ему и было иногда непріятно поведеніе Фабю, то только потому, что оно было смѣшно; такъ какъ они были родственники между собою, то онъ и хотѣлъ избавить его отъ насмѣшекъ, которыми его преслѣдовали вездѣ.

Что ему было за дѣло до того, что г-жа Меро неограниченно управляетъ всѣмъ въ замкѣ! Онъ не любилъ повелѣвать и до извѣстной степени былъ доволенъ, что его избавляли отъ скуки объявлять свою волю и особенно приводить ее въ исполненіе.

Правда, пользуясь его равнодушіемъ къ своей власти, они простерли нѣсколько слишкомъ далеко свои права. Онъ зналъ это, потому что, даже когда самъ онъ и не видѣлъ этого, то всегда другіе заботились изъ любви къ нему и желанія ему добра довести объ этомъ до его свѣдѣнія, но онъ никогда много не заботился объ этомъ.

Артемій иногда изъ хвастовства выѣзжалъ на его лошадяхъ, или при всѣхъ заводилъ съ нимъ пустую ссору, чтобы доказать, что онъ не былъ бѣднымъ, принятымъ изъ милости, родственникомъ маркиза. Ну, такъ что-же?

Г-жа Меро, когда онъ приводилъ съ собою въ замокъ своихъ друзей, не увѣдомивъ ее предварительно должнымъ образомъ объ этомъ, принимала всегда принужденный видъ, какъ это дѣлаютъ щекотливыя жены со своими мужьями. Ну, что жъ за бѣда?

Когда это выводило его иногда изъ терпѣнія, послѣ, поразмысливъ, онъ всегда считалъ себя неправымъ; нужно было смѣяться надъ этимъ, а не сердиться.

И онъ смѣялся и оставлялъ полную свободу кузену и кузинѣ дѣлать, что имъ угодно.

Впродолженіи десяти лѣтъ; онъ былъ доволенъ этой системой и хотя иго, наложенное на него ими, все увеличивалось, привычка мѣшала ему чувствовать его тяжесть.

Но что онъ охотно переносилъ самъ, того не хотѣлъ, чтобы переносили другіе, особенно если для другихъ это было тяжело.

Нужно было, слѣдовательно, изыскать средство, чтобы ихъ господство не было тяжело для Денизъ. Съ другой стороны не нужно было, чтобы пріѣздъ Денизъ затрогивалъ брата и сестру въ томъ, что они считали своими неотъемлемыми правами.

Отсюда вытекала для маркиза необходимость предпринять для каждаго цѣлый рядъ предосторожностей.

Такъ какъ Денизъ была при немъ, то, естественно, онъ началъ съ нея; по пріѣздѣ въ Рюдмонъ, онъ тоже сдѣлаетъ и относительно г. Каркбю и г-жи Меро.

Не задолго до прибытія на послѣднюю станцію желѣзной дороги онъ объяснилъ Денизъ положеніе лицъ, съ которыми ей придется жить въ замкѣ и просилъ ее быть кроткой съ этими лицами и, если можно, полюбить ихъ.

Онъ говорилъ это Денизъ, но въ тоже время онъ относился и къ г-жѣ Божонье.

Денизъ слушала эти совѣты какъ ребенокъ, какимъ и была она на самомъ дѣлѣ, не углубляясь далѣе прямаго смысла его словъ. Ее просили любить родственниковъ своего крестнаго; она была расположена любить ихъ. Что можетъ быть естественнѣе? И она откровенно отвѣтила въ этотъ смыслѣ.

Но г-жа Божонье смотрѣла не съ такой наивной простотой на положеніе, которое ей показывали кузенъ и кузина въ продолженіи десяти лѣтъ живущіе въ домѣ! Они были, безъ сомнѣнія, хозяевами этого дома; придется, вѣроятно, посчитаться съ ними. Она считала маркиза одинокимъ холостякомъ. Этотъ кузенъ и эта кузина измѣняли положеніе.

Однако, такъ какъ было не въ ея характерѣ обнаруживать волновавшія её чувства, то она отвѣтила тѣми же словами, какъ и Денизъ.

Изъ Парижа маркизъ послалъ телеграмму, чтобы выѣхали встрѣтить его; выходя изъ вагона они нашли на дворѣ станціи коляску для себя и экипажъ для багажа.

Когда слуга опустилъ подножку коляски, маркизъ подалъ руку Денизъ, сказавши:

— Входите, дитя мое.

Она легко впрыгнула въ коляску; но тутъ остановилась на минуту въ нерѣшительности: гдѣ должна она сѣсть? Она хотѣла было сѣсть въ передокъ, но маркизъ остановилъ ее.

— Нѣтъ, здѣсь, сказалъ онъ, рядомъ со мной.

Онъ подалъ руку г-жѣ Божонье, которая сѣла противъ своей ученицы.

Маркизъ, закладывавшій всегда въ коляску своихъ доморощенныхъ лошадей, былъ заинтересованъ въ томъ, чтобы они скоро бѣжали: въ полтора часа они проѣхали двадцать верстъ, отдѣляющихъ станцію желѣзной дороги отъ Мюльсанъ, и прибыли къ подножію холма, на которомъ стоятъ замокъ. Прежде подъѣзжали къ замку по ухабистой дорогѣ, на которой легко можно было сломать себѣ шею, но недавно маркизъ проложилъ новую дорогу, огибающую холмъ. Менѣе живописная, нежели прежняя, эта новая дорога имѣла то преимущество, что по ней можно было проѣхать въ каретѣ. Долго извиваясь между деревьями, она наконецъ прямо выходитъ на обнаженный холмъ и тогда открывается видъ на замокъ.

— Вотъ и Рюдмонъ, сказалъ маркизъ, и вы видите, дитя мое, что онъ названъ очень удачно: но я приму мѣры, чтобы это возвышенное и лѣсистое мѣсто не было слишкомъ неудобно для васъ.

— Шато-Шинонъ былъ тоже не очень удобенъ, сказала Денизъ съ печальной улыбкой, и однако я тамъ прожила цѣлыхъ пять лѣтъ.

— Насъ дожидаются, сказалъ маркизъ, показывая рукою на двухъ лицъ, прогуливавшихся около замка: вы сейчасъ познакомитесь съ г-жей и г-номъ де-Каркбю.

Карета продолжала быстро приближаться, и маркизъ увидалъ, что ошибся: это не былъ г. де-Каркбю, прогуливавшійся съ своей сестрой. Это былъ высокій молодой человѣкъ, одѣтый въ черномъ, съ высокой шляпой на головѣ; продолжая ходить, онъ мѣрно поднималъ и опускалъ свою лѣвую руку, какъ будто онъ размѣрялъ ею свои слова.

— Это не г. де-Каркбю, сказалъ маркизъ; это другой родственникъ, о которомъ я позабылъ сказать вамъ, потому что онъ не живетъ обыкновенно въ замкѣ: Людвигъ Меро, сынъ г-жи Меро, добрый, хорошій мальчикъ, у котораго одинъ только недостатокъ — именно быть старше своего возраста. Но это происходитъ отъ его занятій: онъ товарищемъ прокурора въ судѣ Конде, и нѣсколько преувеличиваетъ важность своей профессіи. Относительно его я отъ васъ ничего не требую: ни снисходительности, потому что онъ не имѣетъ на нее права, ни любви, такъ какъ вы сами, въ томъ я увѣренъ, полюбите его, также какъ и онъ съ своей стороны полюбитъ васъ.

Въ это время карета подъѣхала къ замку и остановилась у крыльца. Тогда Людвигъ Меро, живо приблизившись, отворилъ дверцу и подалъ руку маркизу.

— Дядюшка, сказалъ онъ, я очень радъ, поздравить васъ съ пріѣздомъ.

— Ни также радъ, мой другъ, встрѣтить тебя здѣсь.

Были сдѣланы взаимныя представленія, и какъ г-жа Божонье скромно оставалась позади, маркизъ попросилъ ее не держаться въ отдаленіи.

Въ это время на крыльцѣ показался г. де-Каркбю и быстро подошелъ пожать руку маркизу съ изъявленіями дружбы и цѣлымъ потокомъ фразъ. Онъ былъ счастливъ, очень счастливъ, что маркизъ благополучно совершилъ поѣздку, очарованъ…

Потомъ вдругъ, отведя его въ сторону, сказалъ указывая на Денизъ:

— Прекрасный ребенокъ, онъ оживитъ нашъ домъ.

Такъ какъ г-жа Меро захотѣла сама проводить Денизъ и ея гувернантку въ назначенныя для нихъ комнаты, то г. де-Каркбю остался на крыльцѣ одинъ съ Людовикомъ Меро.

— Ну! чиновникъ, сказалъ онъ смѣясь, какъ ты находишь эту дѣвушку?

— Г-жа Денизъ мнѣ кажется очаровательной.

— Я говорю о гувернанткѣ. Какіе глаза! Я полагаю, что теперь тебя придется часто видѣть въ замкѣ. Вотъ именно какую женщину нужно, чтобъ расшевелить тебя.

— Дядюшка!

— Она столь же гибка сколь ты крѣпокъ. Еслибы я хотѣлъ дать тебѣ совѣтъ, и я тебѣ даю его, будь любезенъ и все пойдетъ хорошо. Ты позоришь меня и я не рѣшаюсь признать за своего племянника хорошенькаго молодаго человѣка, который живетъ въ Конде, какъ семинаристъ. Немножко ловкости, и маркизъ ничего не увидитъ, а я ужь, разумѣется, не донесу на тебя. Мы повеселимся немного. Это наконецъ становиться скучнымъ: ни одной женщины. Если въ началѣ тебѣ потребуется добрый совѣтъ или даже небольшая помощь, я здѣсь; разсчитывай на меня.

Г. Меро покраснѣлъ и съ минуту оставался, очевидно, смущеннымъ; но, наконецъ, онъ рѣшился: поклонившись своему дядѣ, не говоря ни слова, онъ обернулся и быстро удалился по направленію къ парку.

Г. де-Каркбю сначала смотрѣлъ, какъ онъ спасался, не говоря ни слова, но вдругъ онъ принялся громко хохотать и его смѣхъ преслѣдовалъ молодаго человѣка до калитки парка.

Если капитанъ Божоннье не проводилъ своей жены въ день ея отъѣзда, то это не потому, чтобы онъ поссорился съ ней: просто, наканунѣ онъ легъ очень поздно, а рано утромъ вставать онъ не любилъ.

Однакожь, при шумѣ, который она производила ходя туда и сюда по комнатѣ, онъ проснулся и видя, что она стоитъ передъ зеркаломъ и завязываетъ ленты своей шляпы, позвалъ ее, чтобы проститься.

— Прощай, моя маленькая кошечька, сказалъ онъ заспанымъ голосомъ; добраго пути! Если соскучишься тамъ или покажется тебѣ плохо, пріѣзжай назадъ; только сдѣлай такъ, чтобъ тебѣ дали хорошее вознагражденіе.

И послѣ этого совѣта, онъ повернулся на другой бокъ, чтобъ избѣжать солнца, которое свѣтило ему прямо въ лицо.

Но прежде, чѣмъ онъ заснулъ, одна мысль пришла ему на умъ.

— Ты мнѣ будешь писать?

— Ну, спи спокойно.

Г-жа Божонье не забывала ничего, даже своихъ обѣщаній. Послѣ пяти или шести дней своего пребыванія въ Рюдмонѣ она надумалась исполнить обѣщаніе, данное мужу.

Это было воскресенье и лучшаго она ничего не могла сдѣлать.

Она сѣла къ письменному столу, и скоро ея маленькая ручка быстро и легко забѣгала по бумагѣ.

"Мой старый ка…. мой старый пи…. мой старый танъ…. мой старый капитанъ, я беру перо въ руки, чтобы сообщить тебѣ нѣсколько новостей о себѣ.

"Показалось-ли тебѣ продолжительнымъ время послѣ моего отъѣзда. Бракъ, это такое глупое установленіе, что вмѣсто того, чтобъ опечалиться нашей разлукой, ты, вѣроятно, радуешься, что можешь вздохнуть свободно, не имѣя болѣе жены около себя. О, свобода! Какъ бы мы любили другъ друга, еслибъ оба были свободны! Ты отъ природы добрый мальчикъ, это бракъ сдѣлалъ тебя брюзгой. Я сама отъ природы вовсе не зла, но мужъ, который ежедневно, постоянно твердитъ «я хочу», вовсе не располагаетъ къ любезности. Наконецъ, что сдѣлано, то сдѣлано и, какъ разводъ больше не существуетъ, то мы и не можемъ расторгнуть нашего брака, чтобы имѣть удовольствіе жить вмѣстѣ, какъ добрые друзья, какъ любовники. Эта долговременная разлука послужитъ для насъ вмѣсто развода.

"Теперь пишу я, слѣдовательно, своему другу, къ которому питаю чистую и сердечную привязанность, пишу, чтобъ повѣдать ему то, что я дѣлала съ тѣхъ поръ, какъ оставила его.

"Сегодня воскресенье, и сходивъ съ своей ученицей къ обѣднѣ (надо было видѣть это!), я нашла теперь свободную минуту.

"Такъ какъ ты разъ пріѣзжалъ въ Конде-ле-Шатель на скачки, то не буду говорить тебѣ о странѣ; ты ее знаешь. Можетъ быть, она прекрасна для разведенія животныхъ, но, какъ пребываніе для парижанки, она печальна, слишкомъ печальна.

"Рюдмонъ — настоящій замокъ, по величинѣ, по стилю, по великолѣпному положенію. Еслибъ я была женщиной мечтательной, я могла бы оставаться цѣлые часы на своемъ балконѣ, смотрѣть на безграничный горизонтъ, развертывающійся вдали. Такъ какъ у меня есть, балконъ, прекрасный балконъ, на который выходитъ четыре окна моей комнаты. Ты видишь, что я помѣстилась очень удобно. Съ этой стороны маркизъ распорядился хорошо: мы, моя ученица и я, занимаемъ лучшее помѣщеніе въ замкѣ.

"Это я говорю о клѣткѣ, перейдемъ къ птицамъ, которыя живутъ въ ней.

"Начну съ маркиза. Я тебѣ говорила, что это старый добрякъ; но въ немъ есть больше, чѣмъ остатки удалившагося отъ дѣлъ побѣдителя, тѣмъ больше, что это удаленіе добровольное. По его чернымъ глазамъ, подъ сѣдѣющими бровями, можно заключить, что у него нѣтъ недостатка ни въ чемъ, чтобы выступить на дѣятельность, и даже я полагаю, на кипучую дѣятельность.

"Въ Парижѣ его огромная фигура казалась мнѣ довольно смѣшною, но здѣсь я должна была отказаться отъ этого перваго впечатлѣнія. Въ нашихъ тѣсныхъ комнатахъ онъ не на своемъ мѣстѣ; наоборотъ: деревня, лѣса, этотъ замокъ служатъ ему рамкою, выставляющей всѣ его преимущества. Особенно нужно его видѣть на лошади, когда онъ выѣзжаетъ изъ аллеи парка галопомъ, единственный способъ ѣзды, который онъ позволяетъ своимъ лошадямъ; кажется, видишь передъ собой человѣка не нашего, другаго времени.

"И, говоря по правдѣ, и во многихъ другихъ отношеніяхъ онъ не принадлежитъ нашему времени: доброта, доходящая до глупости, никакого недовѣрія, равнодушіе, если не презрѣніе ко всему, что касается денегъ или интереса.

"Когда къ такому характеру присоединяется прекрасное состояніе, дающее триста, четыреста тысячъ франковъ вполнѣ обезпеченнаго годоваго дохода, которые расходуются не жалѣя; когда имъ отдаются приказанія своимъ стороікамъ быть строгими къ нарушеніямъ права охоты и сквозь пальцы смотрѣть на кражи лѣса, то, очень естественно, что маркиза искренно всѣ любятъ. Крестьяне, мѣщане, дворяне, всѣ его обожаютъ.

"Еслибы не его убѣжденія, онъ, навѣрное, былъ бы избранъ депутатомъ этого округа. Но строгій легитимистъ, онъ никогда не хотѣлъ отвѣчать на предложенія правительства.

"Снисходительный ко всему и ко всѣмъ, въ этомъ отношеніи онъ неукротимъ. Вчера за столомъ онъ говорилъ, что у всѣхъ бонапартистовъ есть одинъ порокъ и что этотъ порокъ и опредѣляетъ ихъ мнѣнія. Я повторяю тебѣ эту фразу, чтобы ты положилъ въ карманъ свое знамя, когда пріѣдешь навѣстить меня.

Намъ незачѣмъ объ этомъ безпокоиться и я не вижу почему ты глупо остаешься вѣрнымъ той партіи, которая тебя оставила.

"Вотъ, мой хозяинъ, насколько, по крайней мѣрѣ, я его видѣла до сихъ поръ; теперь перейдемъ къ ученицѣ.

"Ее можно обрисовать однимъ словомъ: хорошая дѣвочка; но, пока еще ничего болѣе. Во всѣхъ отношеніяхъ она запоздала, ничего еще въ ней не развилось. Однако она понятлива и будетъ, я думаю, сантиментальной натурой. Въ настоящее время ее просто пожираетъ горячая потребность любви и нѣжности, одно слово привязанность волнуетъ ее. Основываясь на этомъ, я овладѣю ей. Я заставлю ее полюбить себя, что будетъ легко сдѣлать, и когда она крѣпко привяжется ко мнѣ такими узами, которыя будутъ связаны съ самыми чувствительными струнами ея сердца, я посмотрю, въ чемъ она можетъ быть мнѣ полезной. Въ ожиданіи этого я прошу тебя узнать какъ-нибудь, дочь она маркизу или нѣтъ. Очень вѣроятно, что дочь, потому что онъ усыновилъ ее; но мнѣ хотѣлось бы чего-нибудь большаго, нежели простая вѣроятность. Я знаю, что довольно трудно, послѣ пятнадцати лѣтъ, узнать въ такомъ городѣ, какъ Парижъ, о рожденіи ребенка; но Эмма Лажоле была не какой-нибудь неизвѣстной личностью: это была модная актриса; а есть люди, которые помнятъ самыя незначительныя вещи, когда эти вещи касаются до выдающейся особы. Вотъ кого-нибудь изъ подобныхъ людей тебѣ и нужно найти и вызвать его на разговоръ. Я не прошу тебя увѣрять меня, что маркизъ отецъ или не отецъ Денизъ: нужно быть очень смѣлымъ, чтобы дѣлать какія-нибудь утвержденія въ подобномъ вопросѣ. Я прошу тебя просто сказать мнѣ только, былъ-ли маркизъ любовникомъ Эммы Лажоле во время рожденія моей воспитанницы.

Эта справка можетъ сдѣлаться для меня, т. е. для насъ, чрезвычайно важной, я совѣтую тебѣ заняться ей.

"Отправляясь сюда, я думала, что маркизъ одинъ живетъ въ замкѣ; но это оказалось не такъ. Въ своей наивной добротѣ маркизъ принялъ къ себѣ, десять лѣтъ тому назадъ, двоихъ бѣдныхъ родственниковъ, брату и сестру и, очень понятно, бѣдные родственники сдѣлались, мало по малу, настоящими хозяевами дома.

"Одинъ, братъ, олухъ лѣтъ около шестидесяти; гордый, наглый, грубый со всѣми, болтушка, обжора, охотникъ за дичью всякаго рода, и который, когда смотритъ на меня, сопитъ самымъ уморительнымъ образомъ: его глаза дѣлаются круглыми, какъ шаръ для игры въ лото, его ноздри расширяются, его усы поднимаются и, кажется, что вотъ, вотъ онъ закричитъ, какъ людоѣдъ: «здѣсь пахнетъ свѣжимъ мясомъ».

"Другая сестра, женщина жеманная, говоритъ медленно и съ достоинствомъ. Когда она говоритъ вамъ «добрый вечеръ», это простое слово въ ея устахъ превращается въ благословеніе. Это вдова одного чиновника; у нея есть сынъ, хорошій молодой человѣкъ, правильно сложенный, хорошо говоритъ; онъ товарищемъ прокурора въ Конде.

"Эти добрые родственники, какъ ты и долженъ подумать, не смотрѣли на прибытіе Денизъ въ замокъ съ особеннымъ удовольствіемъ; у нихъ уже былъ сдѣланъ планъ, который пріѣздъ ребенка, особенно если этотъ ребенокъ былъ дочерью маркиза, угрожалъ перевернуть вверхъ дномъ.

"Такъ какъ это люди искусные, ловкіе, особенно сестра, то они насъ приняли совершенно радушно, и мой маркизъ, который видитъ только то, что ему показываютъ, не доискивается никогда того, что отъ него скрываютъ, казался очарованнымъ. Когда въ день нашего пріѣзда за обѣдомъ кузенъ г. Артемій Фабю де-Каркбю (я думаю, самое имя можетъ показать тебѣ его личиность) поднялъ свой стаканъ и сказалъ голосомъ, имѣющимъ претензію на добродушіе: «Артуръ, я пью за пріѣздъ къ намъ этой прелестной дѣвушки; она будетъ нашей дочерью» мой маркизъ прослезился.

Для меня, опустившей глаза въ свою, тарелку и однако хорошо все видѣвшей, было понятно положеніе. Потомъ, нѣсколько сдѣланныхъ мною наблюденій утвердили меня въ моемъ чувствѣ: мы начали взаимную борьбу.

"Какъ она пойдетъ, я ничего не знаю, но вѣрно то, что она будетъ вестись дѣятельно и я представляю себѣ, что для понимающей особы, которая присутствовала бы при этой борьбѣ было бы чѣмъ воспользоваться.

"Чѣмъ? скажешь ты, какъ? На это я не могу отвѣтить, во первыхъ потому, что я не вижу ясно ни своей цѣли, ни того пути, по которому должна слѣдовать, чтобы ее достигнуть, и потомъ потому что время для объясненій еще не пришло.

"Въ настоящее время я выжидаю и рѣшилась остаться въ выжидательномъ положеніи до тѣхъ поръ, лона не рѣшусь дѣйствовать навѣрное.

"Знай только, для настоящаго времени, что наше «счастье» — читай хорошенько счастье и я два раза подчеркиваю это слово — что наше счастье, мнѣ кажется, вступаетъ въ новый фазисъ, какъ говорятъ на Théâtre Franèais и будь увѣренъ, что чтобы ни случилось, лучшая часть твоей жены будетъ всегда принадлежать тебѣ.

"На этомъ я должна оставить тебя, чтобы идти заняться благочестивымъ чтеніемъ съ своей ученицей. Пожалѣй меня, пожалѣй свою

Клементину."

«P. S. Я думаю, что ты захочешь писать мнѣ. Въ такомъ случаѣ я прошу тебя не адресовать своихъ писемъ сюда. Нужно брать свои предосторожности, когда находишься въ непріятельской странѣ и ничѣмъ не рисковать легкомысленно. Присылай же свои письма „до востребованія“ въ Кондэ-ле-Шатель, подъ начальными буквами К. О. Б. Отъ времени до времени я буду заходить за ними. Я лучше люблю замедленіе, чѣмъ рискъ. Прочитавши твои письма, я буду рвать ихъ на мелкіе кусочки. Я предпочитаю болѣе довѣрять своей памяти, чѣмъ замкамъ».

XXI.

Г-жа Божонье, г-жа Клементина, какъ называли ее въ Рюдмонъ, хотѣла прежде всего пріобрѣсти привязанность Денизъ.

Когда гувернантка задается такою цѣлью, то иногда случается, что она употребляетъ для этого простое и легкое средство: она даетъ своей ученицѣ полную свободу дѣлать все, что ей вздумается, и не налагаетъ на нее никакихъ принужденій, никакихъ правилъ. Если ребенокъ лѣнивъ, онъ платитъ извѣстнаго рода привязанностью за слабость, которую имѣютъ къ нему.

Подобная метода не удалась бы съ Денизъ и Клементина была слишкомъ хитра и проницательна, чтобы употребить ее.

Ей не нужно было много времени, чтобы узнать свою ученицу и ясно увидать, что она уже не была ребенкомъ, который смотритъ на потерянное время, какъ на выигранное.

Было очевидно, что Денизъ стыдилась своего невѣжества и что она рѣшилась не щадить ни времени, ни трудовъ, чтобы научиться тому, чего она не знала. Для нея это было вопросомъ самолюбія, которое было у нея очень сильно, и, съ другой стороны, вопросомъ благодарности, которая, можетъ быть, была еще сильнѣе: своимъ прилежаніемъ она хотѣла доказать своему крестному, сколько она признательна была къ нему за то, что онъ для нея сдѣлалъ. Когда она просила, чтобы ей давали работать такъ часто и такъ долго, какъ только она была въ состояніи; то при этомъ она не высказала причинъ, побуждавшихъ ее къ этому, потому что въ ней была нѣкоторая скрытность, которую было трудно побѣдить; но Клементина отлично знала эти причины и на нихъто она основала свое поведеніе.

На другой же день, послѣ ихъ пріѣзда, утромъ, когда пробило шесть часовъ, Клементина вошла въ комнату Денизъ. Послѣдняя еще спала. Она тихо позвала ее и, послѣ втораго зова, Денизъ проснулась и быстро сѣла на своей постели.

— Что нужно дѣлать?

— Проснуться.

Денизъ быстро провела рукой по своимъ заспаннымъ глазамъ, потомъ, улыбаясь своей гувернанткѣ, сказала ей:

— Вотъ я и проснулась!

— Я очень рада видѣть, что вы встаете скоро и весело, это бываетъ у людей съ хорошимъ здоровьемъ и хорошимъ характеромъ. Вамъ не будетъ непріятно вставать постоянно въ шесть часовъ?

— Даже раньше, если хотите.

— Нѣтъ, этого довольно; г. маркизъ желаетъ, чтобы мы проводили вечера, вмѣстѣ съ нимъ до десяти часовъ. Съ десяти часовъ вечера до шести часовъ утра, это будетъ восемь часовъ для сна: это какъ разъ столько, сколько необходимо для дѣвочки вашего возраста. Слѣдовательно, мы будемъ вставать въ шесть часовъ. Если я васъ хорошо понимаю, вамъ тяжело, что вы не могли больше работать въ пансіонѣ, и вы рѣшились не щадить себя, чтобы вознаградить потерянное время.

— Я буду дѣлать для этого все, что вы захотите.

— И вы будете это дѣлать охотно, я въ этомъ увѣрена, во первыхъ потому, что будучи уже большой молодой дѣвушкой по возрасту и красотѣ, вамъ непріятно быть ребенкомъ по воспитанію, и потомъ, такъ какъ у васъ доброе сердце, вы хотите доказать своему крестному, что вы благодарны ему за все, что онъ дѣлаетъ для васъ.

Слыша, что гувернантка выражаетъ ея собственныя мысли, и даетъ точную форму неопредѣленнымъ, неяснымъ чувствамъ, волновавшимъ ее, Денизъ была растрогана. Соскользнувъ съ кровати съ быстротой и непринужденностью ребёнка, она подошла къ своей гувернанткѣ и обвивъ руками ея шею, сказала.

— Позволите-ли вы мнѣ поцѣловать васъ?

Хотя Клементина ожидала до извѣстной степени душевнаго волненія, Денизъ, такъ какъ она по опыту знала, сколь могущественно было ораторское искуство, только что ею употребленное, однако она была удивлена этой вспышкой благодарности.

— Рѣшительно, сказала она себѣ, дѣвочка сантиментальна и откровенна.

Но это разсужденіе, очень понятно, не было произнесено вслухъ; вслухъ она сказала совсѣмъ иное:

— Эти заявленія привязанности, сказала она, будутъ самой пріятной наградой за мои труды; когда вы будете довольны мной, высказывайте это такимъ же образомъ. Я должна быть вашей учительницей и вы не должны забывать, что вы моя ученица; но привязанность не должна быть исключена изъ нашихъ отношеній. Хотя я буду васъ любить, но я все-таки отъ этого не буду менѣе точной и строгой въ обязанностяхъ къ вамъ, и вы, я въ этомъ увѣрена, будете такой же въ вашихъ обязанностяхъ ко мнѣ.

Послѣ этой мудрой рѣчи, она поцаловала Денизъ въ лобъ и потомъ продолжала

— Понятно, вы будете вставать ежедневно въ шесть часовъ, не дожидаясь, чтобъ я васъ будила. Вы не маленькая дѣвочка, чтобы могли застегивать свой корсажъ только на двѣ пуговицы и убрать свои волосы однимъ взмахомъ руки. Вы уже молодая дѣвушка, и не нужно этого забывать ни въ туалетѣ, ни въ занятіяхъ. Неужели, вы думаете, что, г маркизъ будетъ доволенъ, если увидитъ васъ небрежно одѣтой? О немъ вы должны думать, ему вы должны стараться нравиться.

— Что же я должна дѣлать?

— Я вамъ скажу это, я буду вашей руководительницей въ этомъ. Въ настоящее время будетъ совершенно прилично, если вы будете носить ваши волосы заплетенными какъ теперь; но черезъ нѣсколько мѣсяцевъ я научу васъ убирать ихъ, причесывая такъ, какъ къ вамъ больше всего идетъ. У васъ прекрасные волосы и ихъ нужно показывать. У васъ также очень красивая рука…

— Красная.

— Она побѣлѣетъ очень скоро; то, что въ вашихъ глазахъ есть недостатокъ, то оказывается прелестью для тѣхъ, кто знаетъ жизнь: это ваша пятнадцатилѣтняя -кровь придаетъ красноту рукамъ, это ваше здоровье, ваша сила. Когда эта рука потеряетъ знаки простой работы, которой вы занимались въ Шато-Шинонѣ, и когда ваши ногти будутъ обрѣзаны извѣстнымъ образомъ, который я вамъ покажу, она будетъ прекрасна, можете повѣрить мнѣ въ этомъ.

Пока Клементина говорила такимъ образомъ, Денизъ надѣла бѣлый пенюаръ и стоя посреди комнаты съ растрепаными волосами, внимательно слушала свою гувернантку.

— Когда окончите свой туалетъ, вы будете звать меня, чтобъ я тщательно осмотрѣла васъ и привела въ порядокъ то, что окажется неисправнымъ, потомъ мы будемъ начинать наши занятія, которыя будутъ продолжаться до одинадцати часовъ. Вы увидите, чему можно научиться въ четыре часа, когда они употребляются съ толкомъ. Прежде всего во время этихъ четырехъ часовъ вы научитесь самому главному, сравнительно съ которымъ все остальное ничего не значитъ, я говорю о силѣ прилежанія, о сосредоточеніи всѣхъ умственныхъ силъ на одномъ предметѣ. Я думаю, что въ началѣ вамъ будетъ трудно, потому что, если не ошибаюсь, вы походите немного на бабочку, и вашъ разумъ легко перелетаетъ отъ одного къ другому, зигзагами. Но при доброй волѣ и желаніи мы, безъ сомнѣнія, достигнемъ этого.

— Я постараюсь.

— Въ одинадцать часовъ мы будемъ сходить къ завтраку, потому что, хотя маркизъ далъ намъ позволеніе завтракать здѣсь у себя, я думаю, будетъ гораздо лучше завтракать всѣмъ вмѣстѣ за общимъ столомъ. Вы не должны терять ни одного случая быть ближе, къ маркизу и стараться ему нравиться. Когда увидите, что онъ входитъ, вы должны тотчасъ идти къ нему навстрѣчу и поцѣловать его.

— Я никогда не осмѣлюсь этого сдѣлать, и потомъ, добавила она съ улыбкой, онъ такъ высокъ, что я не буду въ состояніи поцѣловать его.

— Онъ нагнется къ вамъ и съ удовольствіемъ, будьте въ этомъ увѣрены. Потомъ вы должны будете подать руку г-жѣ Меро и также г-ну де-Каркбю; но вы никогда не допускайте, чтобъ г. де-Каркбю цѣловалъ васъ, даже если онъ васъ назоветъ «моя милая дочь». За завтракомъ вы должны стараться принять участіе въ разговорѣ и особенно вы должны отвѣчать г. маркизу и, говоря съ нимъ, вы должны смотрѣть ему въ лицо. Послѣ завтрака мы будемъ выходить обѣ, пѣшкомъ или въ коляскѣ, смотря по погодѣ. Въ два часа мы опять будемъ приниматься за наши занятія до пяти часовъ, а въ пять будемъ дожидаться прихода маркиза, стараясь, чтобы онъ провелъ съ нами время какъ можно пріятнѣе. Къ обѣду вы опять будете одѣваться и въ продолженіе вечера вы должны стараться нравиться г. маркизу.

— Но какимъ образомъ? спросила Денизъ, испуганная этой обязанностью нравиться, которая каждую минуту встрѣчалась въ наставленіяхъ гувернантки.

— Я еще не знаю этого, но я постараюсь узнать и также и въ этомъ буду вашей руководительницей. Теперь одѣвайтесь; въ семь часовъ я приду къ вамъ.

Въ семь часовъ Денизъ была готова; никогда она не употребляла столько времени на свой туалетъ, никогда она о немъ такъ не заботилась. Правда, что мраморный умывальникъ, прекрасныя губки, раздушенное бѣлье, щетки, флакончики и тысяча другихъ принадлежностей туалета, наполнявшихъ ея комнату, не имѣли никакого сходства съ кадкой и небольшимъ кускомъ чернаго мыла, которымъ приходилось ей довольствоваться у г-жи Давенъ.

Когда пробило семь часовъ, Клементина вошла къ своей ученицѣ и тщательно осмотрѣла ее съ головы до конца пальцевъ.

— Это хорошо, сказала она; только волосы вотъ такъ будутъ лучше.

— И она развязала ея бѣлокурыя косы и положила ихъ наверху головы, открывъ, такимъ образомъ, ея шею. Этого было достаточно, чтобы совершенно измѣнить наружность Денизъ; ребенокъ превратился въ молодую женщину.

— Теперь примемся за свои занятія, сказала Клементина.

— Чѣмъ же мы будемъ заниматься? У насъ нѣтъ ни книгъ, ни бумаги.

— Вот этого будетъ достаточно для сегодня, сказала Клементина, взявъ старую газету; вы мнѣ прочтете вслухъ эту газету. Вы умѣете читать вслухъ?

— Нѣтъ.

— Ну, вы научитесь. Я, кажется замѣтила, что аркизъ плохъ глазами. Ему, безъ сомнѣнія, будетъ пріятно, чтобъ вы читали для него газеты; но нужно чтобъ вы это могли дѣлать хорошо. Всѣ наши уроки будутъ имѣть одну цѣль, на которую я уже указала вамъ; они должны научить васъ нравиться маркизу. Въ жизни, дитя мое, все заключается въ томъ, чтобы нравиться тѣмъ, кого мы любимъ, и дѣлать ихъ счастливыми.

Въ продолженіи четырехъ часовъ Денизъ прочла и перечитала еще разъ газету. Она училась, какъ нужно хорошо читать пояснительныя статьи газеты, какъ разныя происшествія и какъ, наконецъ, фельетонъ. Гувернантка была замѣчательнымъ чтецомъ и она научила свою ученицу собственнымъ примѣромъ, какъ слѣдуетъ читать вслухъ.

Когда они сошли къ завтраку, Денизъ смущенно и нерѣшительно пошла на встрѣчу своему крестному и поднялась на цыпочки, чтобъ поцѣловать его. Какъ предвидѣла Клементина, маркизъ нагнулся и нѣжно поцѣловалъ ее.

Потомъ удалившись отъ нея на нѣсколько шаговъ, онъ смотрѣлъ на нее нѣсколько минутъ.

Потомъ полуоборотившись къ гувернанткѣ, онъ сказалъ съ довольной улыбкой:

— Хорошо!

Г. де-Каркбю подошелъ съ растопыренными руками, чтобъ поцѣловать Денизъ въ свою очередь; но она остановила его, протянувъ ему руку.

— Здравствуйте, сказала она, какъ провели вы ночь?

Видя это маркизъ тихо засмѣялся.

— Вы не теряли времени, сказалъ онъ гувернанткѣ, благодарю васъ.

XXII.

Какъ ни старательно желала Клементина достигнуть привязанности Денизъ, тѣмъ не менѣе это ни сколько не мѣшало ей заботиться привязать къ себѣ какимъ-нибудь образомъ и всѣхъ другихъ обитателей Рюдмона.

Уроки, которые она давала своей ученицѣ, были для нея самой символомъ вѣры: нравиться — было цѣлью всего ея поведенія, нравиться всѣмъ, какъ сильнымъ, такъ и слабымъ, какъ молодымъ, такъ и старымъ, какъ господамъ, такъ и слугамъ. Такъ какъ всякій могъ быть полезнымъ или въ настоящемъ или въ будущемъ, то она не дѣлала никакого исключенія изъ этого правила, и для успѣха она готова была пожертвовать всѣмъ, своимъ временемъ, своимъ умомъ, своею гордостью, всѣмъ. Признательная улыбка, которою она дарила прислуживавшую ей горничную, была такъ же любезна, хотя нѣсколько свысока, какъ и улыбка, обращенная къ маркизу.

Послѣ Денизъ она прежде всего хотѣла привязать къ себѣ двухъ особъ, г-жу Меро и г-на де-Каркбю. Можетъ быть, позже они сдѣлаются ея врагами, даже очень вѣроятно; но она смотрѣла какъ на хорошую предосторожность сдѣлаться другомъ того, кто послѣ могъ быть ея врагомъ: такимъ образомъ, можно легко узнать его слабыя стороны и чувствительныя мѣста, въ которыя можно всего вѣрнѣе поразить его. Въ ожиданіи объявленія войны, она заставитъ ихъ разговориться и изъ ихъ дружеской откровенности почерпнетъ то, что ей нужно знать.

Этотъ планъ сложился у нея еще до прибытія въ Рюдмонъ въ то время, когда маркизъ на желѣзной дорогѣ говорилъ ей о своихъ кузенѣ о кузинѣ.

Съ самаго пріѣзда своего она принялась за г-жу Меро и вела себя по отношенію къ ней безъ подслуживанья, безъ заискиванья, просто, естественно; г-жа Меро была хозяйкою дома, слѣдовательно къ ней должно было относиться почтительно, съ уваженіемъ.

Составивъ себѣ понятіе о положеніи вещей по разсказамъ маркиза и по выраженному имъ желанію, чтобы въ замкѣ царствовало самое полное спокойствіе и согласіе, она ожидала, что ея вѣжливость будетъ встрѣчена съ высока, что гувернантка, по ея предположеніямъ, должна была раздѣлить ту ненависть, которую чувствовали къ ученицѣ.

Велико было ея удивленіе, когда она увидала, что, вмѣсто того, чтобъ отталкивать ееи держать въ отдаленіи, казалось, ее хотѣли привлечь къ себѣ.

Сначала она была нѣкоторое время смущена этимъ; не она сдѣлала первый шагъ къ г-жѣ Меро, а, наоборотъ, г-жа Меро сдѣлала первый шагъ къ ней.

Этого она никакъ не ожидала. Что это значило? Къ чему это клонилось?

И первымъ ея движеніемъ было недовѣріе.

Судя о другихъ по самой себѣ, она боялась тѣхъ, которые желали нравиться.

Что она хотѣла пріобрѣсти расположеніе г-жи Меро, это объяснялось очень просто, она нуждалась въ ней; но что г-жа Меро хотѣла пріобрѣсть ея расположеніе, это было и не такъ легко и не такъ естественно объяснить.

Дѣйствуя такимъ образомъ, старая дама навѣрное имѣла какую-нибудь цѣль: какая это была цѣль?

Тогда между этими двумя женщинами началась комедія, которая иногда, когда гувернантка была въ полной увѣренности, что за ней ни кто не наблюдаетъ, заставляла ее улыбаться.

Трудно было сказать, кто изъ нихъ былъ болѣе предупредителенъ, вѣжливъ и любезенъ; то одна превосходила другую изысканной любезностью и нѣжностью, то другая.

Какъ жаль, что при этомъ не было компетентныхъ зрителей, чтобъ апплодировать имъ; не разъ Клементина сожалѣла, что тутъ не было ея мужа, она много смѣялась бы вмѣстѣ съ нимъ.

Со стороны г. де-Каркбю она встрѣтила не менѣе хорошій пріемъ.

Но уже потому, что онъ былъ мужчина, а также и потому, что онъ такъ смѣшно «сопѣлъ» глядя на нее, какъ она выразилась въ письмѣ къ мужу, она была въ немъ увѣрена.

Для этой любезности съ его стороны было очень естественное объясненіе и ей не нужно было отыскивать этого объясненія.

Кромѣ того, г. де-Каркбю поторопился открыть ей это объясненіе самымъ точнымъ образомъ.

До пріѣзда Денизъ въ Рюдмонъ, маркизъ, г-жа Меро и г. де-Каркбю обѣдали всегда за длиннымъ, четвероугольнымъ столомъ, помѣщавшимся среди столовой: маркизъ сидѣлъ на одной сторонѣ стола, г-жа Меро напротивъ его, а г. де-Каркбю на одномъ концѣ, другой же конецъ былъ не занятымъ.

Когда же семейство увеличилось съ трехъ человѣкъ до пяти, въ размѣщеніи за столомъ прежнихъ лицъ не произошло никакой перемѣны, только по правую руку маркиза, т. е. между нимъ и г. де-Каркбю помѣстилась Денизъ, а по лѣвую руку г-жи Меро, т. е. между ней и г. де-Каркбю помѣстилась гувернантка. Незанятой конецъ остался свободнымъ, кромѣ тѣхъ дней, когда Людвигъ Меро пріѣзжалъ обѣдать въ замокъ.

Еще въ то время, какъ г. де-Каркбю вышелъ на крыльцо, Клементина замѣтила, какъ онъ смотрѣлъ на нее; г. де-Каркбю былъ человѣкъ откровенный, по крайней мѣрѣ въ своихъ желаніяхъ, который не стѣснялся высказывать женщинѣ своихъ чувствъ къ ней.

Едва она успѣла просидѣть за столомъ минутъ пять, какъ почувствовала, что онъ подвинулъ свою ногу къ ея ногѣ, сначала тронулъ ее, потомъ слегка пожалъ.

Не было ли это случайно? Она отодвинула свою ногу, онъ опять придвинулъ свою; она отодвинула еще дальше, онъ сдѣлалъ тоже.

Тогда, поднявъ голову, она посмотрѣла на г. де-Каркбю; онъ, наклонившись надъ тарелкой, слегка выпрямился и прищурился въ ея сторону.

Ошибиться было нельзя: намѣреніе было очевидно. Быстро и съ нѣкоторымъ шумомъ, большимъ чѣмъ было необходимо, она спрятала свои ноги подъ стулъ, такъ что до нихъ нельзя было достать.

Нѣсколько разъ г. де-Каркбю смотрѣлъ въ ея сторону, но она тщательно избѣгала встрѣтиться съ нимъ глазами.

На другой день, вошедши прежде всѣхъ въ столовую, она поставила подъ столомъ табуретку противъ своего стула. Едва только она сѣла, какъ почувствовала, что трогаютъ ея табуретку; она не тронулась и съ серьезнымъ видомъ намазывала масло на свой хлѣбъ. Скоро кто-то сталъ трясти табуретку; но вдругъ толчки прекратились; очевидно, г. де-Каркбю замѣтилъ, что жметъ кусокъ дерева, а не ногу. Тогда, обернувшись къ нему, она посмотрѣла на него съ насмѣшливой улыбкой.

Съ досады онъ налилъ большой стаканъ вина и сразу осушилъ его.

Однако онъ не разсердился на нее за этотъ урокъ и когда, послѣ обѣда, ей пришлось проходить мимо него, она услыхала, какъ онъ сказалъ, сдерживая голосъ:

— Я знаю хорошенькую, маленькую лошадку, которая очень зла.

Тонкость этого комплимента не заставила ее остановиться, она прошла, не обернувшись.

Два дня спустя, идя по корридору, она почувствовала, что ее обхватили двѣ сильныя руки: это былъ г. де-Каркбю.

Она быстро обернулась и, не стараясь вырваться, посмотрѣла на него такъ, что онъ поспѣшилъ ее выпустить.

— Я должна думать, что вы ошиблись, не правда ли?

Не найдясь сразу ничего отвѣтить, онъ пропустилъ ее.

Но на другой день, послѣ размышленія, мужество возвратилось къ нему, онъ сталъ дожидаться ее на томъ же мѣстѣ. Только она была уже осторожнѣе и онъ не могъ схватить ее какъ вчера. Онъ побѣжалъ за ней.

— Мнѣ нужно поговорить съ вами.

Она остановилась.

— Ну, милостивый государь, говорите, я васъ слушаю.

— Только не здѣсь; войдемъ въ эту комнату, тамъ мы будемъ наединѣ.

Она бросила на него такой же взглядъ, какъ вчера.

— Клянусь вамъ, мнѣ нужно сказать вамъ очень важную вещь, которую можно сказать только вамъ однимъ.

Ну, тогда, если это правда, напишите мнѣ, вы очень хорошо знаете, что я не могу слушать васъ по секрету отъ другихъ.

Написать, ей! не насмѣхается-ли она? Онъ во всю свою жизнь слѣдовалъ одному правилу, что съ женщинами нѣтъ необходимости даже говорить, нужно только дѣйствовать. И она хочетъ, чтобы онъ написалъ ей? Что-же, она думаетъ, что-ли, что онъ мужикъ и не умѣетъ писать? Эта мысль заставила его рѣшиться, потому что для него достаточно было, чтобы предположили, что онъ неспособенъ чего-нибудь сдѣлать, чтобы онъ сдѣлалъ это тотчасъ.

Но о чемъ писать ей? Въ пятьдесятъ-восемь лѣтъ это было первое его любовное посланіе. Какого черта онъ можетъ сказать ей? Еще при личномъ свиданіи можно найти тысячу предметовъ для разговора и при томъ иногда слова можно замѣнить мимикой съ большимъ или меньшимъ успѣхомъ; но передъ листомъ чистой бумаги мимики недостаточно.

Прорывшись безъ всякаго успѣха съ четверть часа въ своей головѣ, онъ отказался писать.

— Если бы я и придумалъ что-нибудь, она стала бы смѣяться надо мной.

Но скоро онъ опять возвратился къ этому проклятому листу чистой бумаги, потому что этотъ маленькій чертенокъ съ черными бровями и гибкимъ станомъ, разжигалъ его кровь.

Надо было ей написать что-нибудь.

Развѣ нѣтъ такихъ книгъ, въ которыхъ бы помѣщались готовыя любовныя письма? Разумѣется, онъ не спишетъ слово въ слово такого письма, но оно можетъ показать ему, какъ пишутся письма женщинамъ, оно покажетъ ему тонъ такихъ писемъ.

Къ несчастію г. де-Каркбю не былъ богатъ книгами. Единственный авторъ, составлявшій его библіотеку, былъ Беранже; его одного онъ только и читалъ, разумѣется не политическія его пѣсни, «политика надоѣла ему», но легкія. Но и тутъ онъ не нашелъ ничего подходящаго для себя.

Правда, онъ могъ воспользоваться библіотекой замка, гдѣ было много всякаго рода книгъ. Но какъ среди такого множества книгъ отыскать такую, которая могла бы дать ему образецъ для его письма? Его память, не богатая литературными отрывками, не могла дать ему никакого имени.

Утомившись поисками, онъ отказался отъ этой мысли и храбро сѣвши за листокъ бумаги, передъ которымъ онъ провелъ мучительные четверть часа, онъ написалъ огромными буквами слѣдующе письмо:

«Потрудитесь оставить дверь вашей комнаты отпертою на эту ночь. Въ полночь, когда всѣ заснутъ и, слѣдовательно, нечего будетъ бояться, я приду къ вамъ безъ всякаго шума. Того, что я хочу сказать вамъ, нельзя написать».

Нужно-ли подписывать? съ минуту онъ не рѣшался, но потомъ, сообразивъ, что письма всегда подписываются, онъ смѣло взявъ перо, подписалъ свое полное имя:

"Артемій Фабю де-Каркбю".

XXIII.

Г. де-Каркбю долго просидѣлъ за своимъ письмомъ; уже колоколъ звонилъ къ обѣду, когда онъ дописывалъ послѣднюю букву своей фамиліи.

Онъ поспѣшно поправилъ свой бѣлый галстухъ; потомъ, взглянувъ на себя въ зеркало, пошелъ къ обѣду, грудью впередъ, поднявъ голову, какъ человѣкъ довольный собой.

И въ самомъ дѣлѣ, онъ былъ совершенно доволенъ собой; онъ написалъ свое письмо какъ и всякій другой, не запутался въ фразахъ; въ письмѣ было все, что было нужно. Развѣ его намекъ на то, чего «нельзя написать», не былъ остроуменъ? Да, это былъ тонкій, намекъ. Наконецъ, любовное письмо вовсе нисколько не труднѣе написать, какъ и всякое другое; нужно было только приняться и готово.

Онъ надѣялся, что ему удастся поговорить съ гувернанткой еще до обѣда или, по крайней мѣрѣ, передать ей письмо; но когда онъ вошедъ въ столовую, всѣ были уже за столомъ, такъ какъ маркизъ распорядился, чтобы никого не дожидаться: съ послѣднимъ ударомъ колокола подавалось первое блюдо.

Сѣвши за столъ, онъ тотчасъ взялъ свое письмо и подъ столомъ протянулъ его къ гувернанткѣ, давши ей напередъ объ этомъ знать многозначительнымъ взглядомъ; но съ неменѣе многозначительнымъ взглядомъ она отказалась протянуть руку за этимъ письмомъ.

Тѣмъ не менѣе онъ настаивалъ.

— Позже, сказала она сдержаннымъ голосомъ.

— Что это? спросилъ маркизъ.

— Г. де-Каркбю, сказала она съ улыбкой, судя по его краснорѣчивымъ жестамъ, досадуетъ, что засталъ, первое блюдо уже поданнымъ, и я ему отвѣтила, что онъ въ самомъ дѣлѣ нѣсколько опоздалъ.

Ея хитрость и очаровательная улыбка, при которой открылись ея бѣлые зубы, привела въ восторгъ г. де-Каркбю.

— Незамѣтно, сказалъ маркизъ, смотря на своего кузена, чтобы онъ досадовалъ; напротивъ, онъ смотритъ побѣдителемъ, глаза его блестятъ, лицо горитъ; вамъ нѣтъ еще двадцати лѣтъ.

— Но, надѣюсь, что и не будетъ никогда.

— А какой туалетъ! Навѣрное изъ-за своего галстука вы опоздали къ обѣду.

Маркизъ не хотѣлъ показывать своей гувернанткѣ г. де-Каркбю такимъ, какимъ онъ былъ на самомъ дѣлѣ; но когда представлялся случай, онъ предостерегалъ ее отъ дерзости и наглости со стороны его стараго кузена. Въ продолженіи долгаго времени онъ продолжалъ шутить такимъ образомъ и, странное дѣло, г. де-Каркбю, который обыкновенно грубо отвѣчалъ на это, не сердился.

— Ладно, ладно, продолжайте, говорилъ онъ, я сегодня въ хорошемъ расположеніи духа.

Онъ былъ особенно веселъ сегодня; послѣ обѣда онъ легко найдетъ средство передать свое письмо.

Но вечеръ проходилъ, а средства передать письмо все не представлялось; маркизъ не покидалъ гостиной, и г-жа Меро сидѣла рядомъ съ Клементиной, которая занималась вышиваньемъ. Онъ хотѣлъ бросить ей письмо въ корзинку съ шерстью, но страхъ, что это замѣтятъ, удерживалъ его.

Уже болѣе двухъ часовъ ходилъ онъ изъ угла въ уголъ по гостиной, то садясь, то опять вставая, не будучи въ состояніи усидѣть на мѣстѣ, какъ гувернантка, которая, казалось, не обращала вниманія на его нетерпѣніе, вдругъ обернулась къ нему. Въ эту минуту онъ былъ какъ разъ около нея.

— Нѣтъ-ли у васъ, сказала она, какого-нибудь кусочка бумаги, чтобы я могла намотать на него клубокъ шерсти, какой-нибудь газеты или незначительнаго, ненужнаго письма?

Письма? А, вотъ хитрая-то! А, вотъ такъ фея!

Онъ поспѣшилъ отдать ей свое письмо, которое такъ долго вертѣлъ въ рукахъ.

Она взяла его съ благодарной улыбкой, потомъ медленно свернула вчетверо и принялась наматывать на него свою шерсть.

Она схитрила! и какъ спокойно! Онъ былъ въ восторгѣ.

Съ десяти часовъ до полночи онъ провелъ свое время за грогомъ съ коньякомъ. Какая миленькая, хорошенькая женщина! Это не грубая крестьянка, но парижанка, остроумна женщина. И этотъ дурачина маркизъ смѣялся надо мной: «вамъ нѣтъ двадцати лѣтъ». Молча онъ улыбался на свою фигуру въ зеркалѣ.

Лишь только пробило двѣнацать часовъ, онъ тихо вышелъ изъ своей комнаты; чтобы заглушить свои шаги, онъ надѣлъ на ноги мягкіе сапоги. Прислушался. Въ замкѣ все спало; въ передней слышался только мѣрный стукъ часовъ.

Ему. нужно было пройти болѣе двадцати сажень въ темнотѣ, чтобы дойти до комнатъ гувернантки; но онъ не боялся заблудиться: слѣдуя по стѣнѣ сѣней онъ можетъ прямо дойти туда.

Навѣрное, дверь не заперта и ему нужно будетъ только толкнуть ее «Вамъ нѣтъ двадцати лѣтъ». Невольный смѣхъ вырвался у него и раздался подъ сводами.

Въ двѣ или три минуты онъ дошелъ до двери къ гувернанткѣ, тихо толкнулъ ее, она не отворялась.

Не обманулся-ли онъ? Онъ началъ щупать около себя: попавшійся ему подъ руки столбъ показалъ ему, что онъ стоялъ передъ той дверью, которой искалъ, но въ такомъ случаѣ какъ же она не была отперта?

Безъ сомнѣнія Клементина боялась; до навѣрное она стоитъ около двери, готовая отпереть ее.

Онъ слегка ударилъ нѣсколько разъ въ дверь и прислушался: никакого шуму.

Не заснула-ли она? Это было-бы странно въ такую минуту.

Онъ постучалъ снова, но на этотъ разъ сильнѣе; толкнулъ дверь. Клементина не отвѣчала и дверь не отворялась.

Выведенный изъ терпѣнія, онъ снова началъ стучать и толкаться въ дверь; шумъ отъ его ударовъ и скрипъ двери раздавались далеко по сѣнямъ.

Еслибъ у него было какое-нибудь орудіе, ломъ или клещи, онъ навѣрное выломалъ бы эту дверь; но у него ничего не было въ рукахъ, а дверь была очень крѣпка.

Впродоженіи болѣе десяти минутъ онъ продолжалъ свои попытки, стучалъ и толкался, толкался и стучалъ, останавливаясь только затѣмъ, чтобы послушать. Ничто не трогалось, въ комнатѣ было глубокое молчаніе. На минуту, однако, ему показалось, что онъ слышитъ дыханіе за дверью, и надежда возвратилась къ нему; но скоро онъ долженъ былъ убѣдиться, что обманулся, и измученный, долженъ былъ возвратиться въ свою комнату.

Онъ легъ взбѣшоннымъ и на другой день, когда сошелъ къ завтраку, былъ не въ духѣ: ему болѣе уже не было двадцати лѣтъ.

Гувернантка прежде него вошла въ столовую въ въ духѣ и онъ быстро подошелъ къ ней.

— Ваша дверь была отперта? сказалъ онъ дрожащимъ отъ гнѣва голосомъ.

— Нѣтъ, отвѣчала она съ спокойнымъ достоинствомъ.

— Почему?

— Потому что она не должна была быть отпертой. Вы заявили, что желаете сказать мнѣ важныя вещи; я вамъ отвѣтила, что не могу васъ слушать наединѣ, какъ вы этого желали, но что я согласна получить отъ васъ письмо. Вы мнѣ не написали.

И на этомъ словѣ она обернулась къ смущенному г. де Каркбю спиною, такъ какъ въ эту минуту вошелъ маркизъ.

Какъ? Не писалъ? Чего же ей еще нужно было? Любовнаго посланія. Ладно, онъ напишетъ ей такое.

И, хорошо запивши свой завтракъ, чтобъ успѣшнѣе приняться за дѣло, онъ заперся у себя въ комнатахъ. А! она хочетъ письма! Его вчерашній успѣхъ придалъ ему смѣлости: храбро онъ взялся за перо. Однако, какъ человѣкъ разсудительный и благоразумный, онъ, вмѣсто того чтобъ взять большой листъ бумаги, какъ вчера, взялъ маленькій. Онъ хотѣлъ исписать всѣ четыре страницы, а вѣдь это и на маленькомъ листкѣ такъ тяжело.

"То, что я хотѣлъ сказать вамъ, прелестная богиня, это — что я васъ обожаю и что меня пожираетъ тайный пламень…

Онъ въ своемъ образованіи дошелъ до втораго класса и въ его памяти осталось нѣсколько перемѣшанныхъ, отрывочныхъ изрѣченій изъ классиковъ:

Volnus alit yenis, et coeco carpitur igni.

«Прелестная богиня» и «тайный пламень» ободрили его и онъ дошелъ до конца третьей страницы.

Но тутъ онъ остановился. Какъ наполнить послѣднюю страницу? Какой трудъ!

«Я къ вамъ чувствую горячую любовь; если вы отвергнете ее, знайте что вы должны будете ожидать всего отъ моего гнѣва и мщенія».

Но это еще не наполнило всей страницы; его длинная подпись, написанная крупными буквами, завершила ее. Окончивши свое письмо, онъ постучалъ въ дверь къ Денизъ, зная, что у ней идутъ занятія. Клементина отворила ему дверь, онъ сунулъ ей свое письмо, извиняясь, что помѣшалъ имъ. Онъ не зналъ, что они занимаются, и пришелъ осмотрѣть окно, которое, какъ ему сказали, требуетъ поправки.

Отвѣтъ на это письмо не заставилъ себя долго ожидать, Клементина лично отвѣтила ему. Когда онъ прогуливался по террасѣ передъ обѣдомъ, гувернантка подошла къ нему.

— Милостивый государь, сказала она, я прочла ваше письмо, которое составляетъ для меня самое тяжелое оскорбленіе, какого я никогда еще не получала. Вы говорите со мной такъ, какъ не говорятъ съ женщиной. Я честная женщина, я вамъ докажу это. Я не боюсь ни вашего гнѣва, ни вашего мщенія. Ваше письмо будетъ для меня защитой, если когда-нибудь мнѣ придется защищаться противъ васъ. Но я надѣюсь, что вы не заставите меня воспользоваться имъ.

Воспользоваться его письмомъ! Ахъ, дьяволъ!

Она произнесла эту маленькую рѣчь съ холоднымъ достоинствомъ и г. де-Каркбю могъ прерывать ее лишь одними гнѣвными восклицаніями. При послѣднемъ словѣ она быстро повернулась и присоедилась къ Денизъ, которая стояла одна на крыльцѣ.

Г. де-Каркбю былъ взбѣшенъ. А, съ какимъ удовольствіемъ онъ пересчиталъ бы ей ребра! между тѣмъ онъ долженъ былъ сдерживаться и за обѣдомъ выносить шутки маркиза.

— Это любопытно, сказалъ маркизъ. Вчера вамъ было двадцать лѣтъ, а сегодня шестьдесятъ. Хорошо ли вы спали, мой кузенъ?

И гувернантка улыбалась! А, онъ отмститъ за себя и съумѣетъ заставить ее плакать.

Но прежде чѣмъ предпринята что-нибудь, нужно было завладѣть своимъ письмомъ, которое въ рукахъ Клементины могло сдѣлаться оружіемъ противъ него.

Два дня спустя, въ такое время, когда, какъ онъ зналъ, гувернантка и Денизъ обыкновенно прогуливались, онъ вошелъ въ комнаты гувернантки, чтобы посмотрѣть, гдѣ было спрятано ея письмо. Нашедши мѣсто, гдѣ хранилось это письмо, онъ можетъ быть будетъ въ состояніи взять его.

Тогда эта чертовка поневолѣ должна будетъ вести себя какъ слѣдуетъ.

Въ то время, какъ онъ рылся въ пюпитрѣ, дверь изъ кабинета отворилась и вошла Клементина.

— Избавьте себя отъ труда искать больше, сказала она. Если вы ищите своихъ писемъ, то я предупреждаю васъ, что ихъ уже нѣтъ здѣсь. Такое драгоцѣнное оружіе не держатъ при себѣ, я ихъ отдала въ руки правительства, которое навѣрное сбережетъ ихъ.

И какъ г. де-Каркбю смотрѣлъ на нее въ изумленіи, то она прибавила улыбаясь.

— Успокойтесь, я не отослала ихъ къ императорскому прокурору вмѣстѣ съ жалобой. Просто, я вложила ихъ въ конвертъ, написала на конвертѣ начальныя буквы, извѣстныя только одной мнѣ; послала ихъ по почтѣ до востребованія въ такое мѣсто, которое извѣстно опцть-таки одной мнѣ; они останутся тамъ безопасно и въ полномъ моемъ распоряженіи до тѣхъ поръ, пока онѣ мнѣ не понадобятся.

— Ахъ, демонъ!

— Но онѣ мнѣ не понадобятся, не правда-ли? сказала она, смотря съ странной улыбкой на г. де-Каркбю.

Въ продолженіи нѣсколькихъ секундъ онъ оставался въ смущеніи подъ этимъ волновавшимъ его взглядомъ. Потомъ, взявъ вдругъ ея руку и поцѣловавъ ее, онъ сказалъ.

— Вы ангелъ!

Она засмѣялась и, тихо высвободивъ руку, вышла изъ комнаты, позвавъ Денизъ.

XXIV.

Среди различныхъ занятій, г-жа Божонье съ нетерпѣніемъ ожидала письма отъ своего мужа съ отвѣтомъ, была-ли Денизъ дочерью маркиза или нѣтъ.

Капитанъ, дней восемь или десять спустя послѣ полученія этого письма, отвѣтилъ своей женѣ, что онъ, какъ всегда, готовъ сдѣлать все, о чемъ проситъ «его маленькая милая кошечка», хотя розыскиваніе отца, когда мать была такой женщиной какъ Эмма Лажоле, казалось ему самой забавной вещью въ мірѣ; но въ настоящее время у него есть важное препятствіе исполнить это порученіе; онъ только что промотался самымъ ужаснымъ образомъ и былъ безъ гроша. Какъ при такихъ условіяхъ можно приняться за ея дѣло, когда его нужно вести въ такомъ обществѣ, которое любитъ поужинать. Она знаетъ его хорошо, знаетъ, что онъ никогда не рѣшится отказать въ ужинѣ женщинѣ, которая въ 12 часовъ ночи чувствуетъ голодъ. Если на этихъ дняхъ «маленькая милая кошечка» могла бы прислать ему нѣсколько стофранковыхъ билетовъ (заплативъ, понятно, предварительно за пересылку), въ такомъ случаѣ онъ оказалъ бы ей услугу, о которой она проситъ.

Маленькая милая кошечка, которая хорошо знала «своего стараго капъ», не была удивлена этимъ письмомъ; но ей было очень досадно, что у нея не было этихъ Нѣсколькихъ сто-франковыхъ билетовъ, которыхъ просилъ у нея мужъ и безъ которыхъ; какъ она отлично знала, онъ не сдѣлаетъ ничего.

Изъ денегъ, которыя маркизъ ей далъ въ Парижѣ, у нея остался только одинъ луидоръ, да и этотъ луидоръ она, прибывши въ замокъ, отдала слугѣ за то, что онъ несъ ея чемоданъ. Безъ сомнѣнія щедрость эта была слишкомъ велика;, но дѣлать такъ входило въ ея систему; когда искусно съумѣешь пріобрѣсти себѣ репутацію щедраго, послѣ можно долго и безнаказанно быть экономнымъ. А для нея экономія была необходима, до того времени, когда маркизъ заплатитъ ей ея жалованье. Раздѣленный на маленькія суммы ея луидоръ принесъ бы ей меньше пользы, чѣмъ издержанный заразъ во время: вся прислуга пришла въ удивленіе отъ такого подарка и результатомъ толковъ по этому поводу было то, что вся прислуга замка составила себѣ самое хорошее мнѣніе о щедрости гувернантки.

Гдѣ было достать эти нѣсколько сто-франковыхъ билетовъ.

Совершенно негдѣ; потому что у маркиза она не могла еще забрать впередъ, не скомпрометировавъ себя.

Ей пришлось такимъ образомъ дожидаться полученія жалованья за мѣсяцъ и тогда, безъ всякихъ упрековъ, не говоря ни слова о жертвѣ, которую принесла, она послала капитану требуемые имъ нѣсколько стофранковыхъ билетовъ, не оставивъ ничего для себя: настоящее — ничего, она заботилась о будущемъ и это будущее, она была въ томъ увѣрена, будетъ блестящее, если она съумѣетъ дѣйствовать искусно.

Наконецъ, мѣсяцъ спустя, она получила отвѣтъ, столь долго ею ожидаемый:

"Я долго не писалъ тебѣ, говорилъ капитанъ, но, я увѣренъ, ты понимаешь, что порученіе, которое ты мнѣ дала, было не легко исполнить. Когда я спрашивалъ тѣхъ, которыхъ, по моему мнѣнію, можно было спрашивать, былъ-ли маркизъ де-Рюдмонъ отцемъ дочери Эммы Лажоле, меня принимали далеко не какъ бы слѣдовало: мужчины пожимали плечами или отвертывались, женщины хихикали себѣ подъ носъ или смѣялись надо мной. Какъ онъ наивенъ! такъ и видно, что онъ женатъ! И много было другой болтовни, которая надоѣдала мнѣ. Я уже хотѣлъ было отказаться отъ своихъ розысковъ, какъ случай свелъ меня съ Бальбиной, которая была близкой подругой Эммы Лажоле.

"Хорошая дѣвушка эта Бальбина и болтлива какъ сорока и я безъ всякаго труда заставилъ ее разговориться и относительно твоей ученицы она мнѣ разсказала цѣлую сказку, изъ которой мнѣ раньше кое-что говорили, и это-то побудило меня узнать всю исторію.

"Когда Эмма Лажоле поняла, что ей уже не выздоровѣть, она сильно начала безпокоиться о своей дочери, которая была помѣщена въ пансіонѣ далеко отъ Парижа, въ глуши провинціи. Что сдѣлается съ дѣвочкой? Вопросъ этотъ былъ тѣмъ болѣе важенъ, что Лажоле, разоренная Отто, не могла ничего послѣ себя оставить, кромѣ долговъ. Тогда ей пришла въ голову мысль, чтобы обезпечить участь ребенка, написать троимъ лицамъ, которые могли быть отцами маленькой дѣвочки, хотя она знала, что невѣроятно, чтобы по крайней мѣрѣ хотя одинъ изъ нихъ отвѣтилъ ей.

"Этими тремя лицами были: первый — генералъ Корнатонъ, командовавшій въ Страсбургѣ; второй — лильскій купецъ, по имени Швевинъ и третій, наконецъ, нашъ маркизъ.

"Вотъ было бы забавно, еслибъ три отца явились въ одно и тоже время и съ одинаковой энергіей стали бы требовать себѣ ребенка: "Моя дочь, моя дочь, моя дочь! — Картина! Это было-бы новымъ изданіемъ суда Соломона, исправленнымъ и дополненнымъ.

"Но такія исторіи случаются только въ книгахъ; обыкновенная жизнь менѣе смѣшна и, въ дѣйствительности, когда призываютъ троихъ отцевъ къ одному ребенку всего болѣе шансовъ на то, что ни одинъ не явится.

"Но съ Лажоле не случилось такого несчастья, и нашъ маркизъ явился.

"Это показываетъ прежде всего, что маркизъ порядочный кисель, и еще болѣе это доказывается тѣмъ, что онъ допустилъ убѣдить себя, что онъ отецъ дѣвочки.

"Дѣйствительно-ли онъ убѣжденъ въ этомъ? Бальбинъ не утверждаетъ этого, но, мнѣ кажется, всѣ его дѣйствія утверждаютъ это: онъ отыскиваетъ дѣвочку въ провинціи, беретъ ее къ себѣ, беретъ для нея гувернантку, наконецъ, усыновляетъ ее. Отсюда до признанія ея недалеко.

«Вотъ моя исторія; мнѣ кажется, что она стоитъ дороже твоихъ билетовъ; если ты. объ этомъ такого же мнѣнія, ты докажешь мнѣ, какъ слѣдуетъ, свою благодарность. Если-бъ у меня сохранились счеты моихъ ужиновъ, ты бы изумилась, чего они мнѣ стоили. Удивительно, какъ все дорого теперь».

На это Клементина отвѣтила своему мужу, что эта исторія въ томъ видѣ, какъ она разсказана имъ, стоитъ какъ разъ посланныхъ ему билетовъ; но что если онъ сдѣлаетъ такъ, что Бальбинъ сама разскажетъ эту исторію въ письмѣ, она готова заплатить за это письмо, въ будущемъ мѣсяцѣ туже самую цѣпу, которую она заплатила за его письмо.

Потомъ, боясь, что капитанъ не получитъ этого письма, не смотря на цѣну, которую она.за него предлагала, она указала ему способъ пріобрѣсть это письмо,

«Чтобы не возбудить подозрѣній Бальбины, писала она ему, или даже сомнѣній, объясни ей, что ты заключилъ пари. Нужно всегда извлекать пользу изъ своихъ недостатковъ и’пороковъ: черезъ нихъ, а не черезъ хорошія качества пріобрѣтается успѣхъ. Бальбинъ, которая должна знать тебя, навѣрно знаетъ, что ты самъ — воплощеннаяигра. Когда ты ей скажешь, что разсказалъ исторію о трехъ отцахъ и дочери Лажоле и, что такъ какъ тебѣ не хотѣли вѣрить, то ты держалъ пари, что представишь доказательства того, что не ты выдумалъ эту исторію, тогда она повѣритъ тебѣ. Потомъ, если ты хорошо возмешься за это, вѣроятно, она согласится написать тебѣ эту -исторію, чтобы дать тебѣ доказательство, которое ты представишь туда, куда ей нельзя явиться въ качествѣ свидѣтельницы и, такимъ образомъ, выиграешь пари».

Написавъ это письмо, она долго обдумывала, что она будетъ дѣлать съ отвѣтомъ Бальбины, когда получитъ его, и съ тайной, которой она будетъ владѣть.

Было несомнѣнно, что если эта тайна дойдетъ какимъ-нибудь образомъ до свѣдѣнія маркиза, его распоряженія или, по крайней мѣрѣ, чувства относительно Денизъ должны измѣниться.

Есть-ли для нея какой-нибудь интересъ въ томъ,

чтобъ маркизъ зналъ эту тайну? въ этомъ заключался для нея весь вопросъ.

Съ тѣхъ поръ, какъ она поселилась въ замкѣ, частію посредствомъ собственныхъ наблюденій, частію посредствомъ искусно направленныхъ вопросовъ, она опредѣлила положеніе, въ которое поставилъ ее случай, и узнала скрытыя чувства дѣйствовавшихъ около нея лицъ.

Такъ она узнала, что до прибытія Денизъ въ Рюдмонъ, г-жа Меро и г. де-Каркбю питали надежду сдѣлаться наслѣдниками маркиза и что только эта надежда, по общности ихъ интересовъ, поддерживала добрыя отношенія между ними, не смотря на различіе ихъ характеровъ.

Потомъ она видѣла, какъ это согласіе, продолжавшееся цѣлыхъ десять лѣтъ, вдругъ рушилось передъ ея глазами и прежніе союзники превратились въ соперниковъ.

Она долго старалась уяснить себѣ причины этого разрыва, такъ какъ, когда опасность дѣлается угрожающей, совершенно не логично раздѣляться; но мало-по-малу она угадала ихъ.

Общность интересовъ, бывшая до сихъ поръ связью между братомъ и сестрой, перестала существовать съ того времени, какъ маркизъ взялъ къ себѣ Денизъ, которая, казалось, была его дочерью; такъ какъ его богатство, принадлежавшее до сихъ поръ его наслѣдникамъ по закону, съ этого времени стало принадлежать Денизъ.

Отсюда разрывъ, который сначала казался необъяснимымъ и который однако отлично объяснялся при небольшомъ вниманіи и разсужденіи.

Слѣдуя своему характеру, г. де-Каркбю хотѣлъ и стремился только къ одному: отдѣлаться какимъ-нибудь образомъ отъ Денизъ. Если до сихъ поръ онъ не пробовалъ серьезно привести въ исполненіе свое желаніе, то только потому, что еще не нашелъ для этого средства.

Болѣе мягкая, а главное, болѣе ловкая и практичная г-жа Меро думала, наоборотъ, извлечь возможную пользу изъ новаго положенія, которое застигло ее врасплохъ, но не испугало.

Въ продолженіи десяти лѣтъ она высчитала, что она навѣрное получитъ половину состоянія маркиза, а можетъ быть и все это состояніе, если братъ ея умретъ раньше ея. Теперь она видѣла, что при искусномъ веденіи дѣла, все это состояніе могло перейти въ руки ея сына. Для этого нужно было только женить Людовика на Денизъ, если Денизъ, какъ видно было по всему, была дочерью маркиза. Черезъ это братъ ея лишится половины наслѣдства, на которую онъ разсчитывалъ; но она заботилась нее братѣ, а о своемъ сынѣ, котораго она обожала и для котораго она такъ горячо желала этого наслѣдства.

Какъ должна дѣйствовать Клементина между этими двумя враждебными партіями?

Должна-ли она дать въ руки г. де-Каркбю средство отдѣлаться отъ Денизъ или, на оборотъ, она должна доказать г-жѣ Меро, что она можетъ помѣшать маркизу оставить свое состояніе Денизъ?

Вопросъ былъ трудный.

Гдѣ для нея было болѣе выгоды?

Г. де-Каркбю былъ хитеръ и лукавъ, на него нельзя было положиться, онъ способенъ не выполнить обязательствъ, которыя приметъ на себя. Разъ онъ узнаетъ о письмѣ Бальбины, какъ заставить его заплатить за это письмо по его стоимости, если онъ будетъ давать за него ничтожную цѣну.

Съ другой стороны, какъ приметъ г-жа Меро открытіе тайны относительно рожденія Денизъ? Захочетъ-ли она, чтобъ эта тайна осталась неоткрытою и преслѣдовать мысль о бракѣ, или, на оборотъ, она захочетъ, чтобъ тайна была открыта и привести дѣло въ то положеніе, въ которомъ оно было до пріѣзда Денизъ въ Рюдмонъ?

И то и другое было одинаково возможно: чтобъ угадать, что предпочтетъ г-жа Меро, надо было знать, считала она бракъ выгоднымъ изъ-за денегъ, какъ средство, или же изъ-за происхожденія Денизъ, а этого г. Божонье еще не угадала.

Она была въ затрудненіи, не рѣшаясь обратиться ни къ брату, ни къ сестрѣ, когда нѣкоторыя незначительныя событія заставили ее рѣшиться оставить и того и другую и обратиться прямо на сторону маркиза.

XXV.

Когда маркизъ начертилъ г-жѣ Божоньѣ планъ занятій, которому онъ хотѣлъ, чтобы слѣдовала Денизъ, онъ сказалъ, что ежедневно въ пять часовъ онъ будетъ входить въ комнаты своей воспитанницы, чтобы самому судить объ успѣхахъ, которые она будетъ дѣлать.

Въ первую недѣлю по прибытіи Денизъ въ замокъ, онъ въ самомъ дѣлѣ ежедневно входилъ въ ея комнаты, но, вмѣсто того, чтобъ приходить въ пять часовъ, какъ сказалъ, онъ часто приходилъ только въ шесть. Потомъ, черезъ нѣсколько минутъ, иногда, даже не садившись, онъ уходилъ опять.

Но скоро онъ сдѣлался болѣе аккуратнымъ и визиты его становились болѣе и болѣе продолжительными. Онъ хотѣлъ, чтобъ Денизъ занималась у него на глазахъ и уже не довольствовался болѣе однимъ взглядомъ поспѣшно брошеннымъ на ея работу, или вопросомъ, заданнымъ мимоходомъ относительно предмета, случайно встрѣтившагося въ разговорѣ.

Ровно въ пять часовъ, онъ входилъ къ Денизъ и помѣщался въ креслѣ около окна, какъ разъ противъ молодой дѣвушки и ея гувернантки.

— Пожалуйста, продолжайте ваши занятія, какъ будто-бы меня здѣсь не было, говорилъ онъ.

И, опершись подбородкомъ на руку, онъ внимательно слушалъ и смотрѣлъ.

Занятія продолжались или, скорѣе, считались продолжающимися, какъ будто маркиза тутъ не было; но въ дѣйствительности они были совсѣмъ другими, чѣмъ утромъ.

Вѣрная своему правилу нравиться, Клементина воздерживалась въ это тремя разсуждать о такихъ предметахъ, которые могли бы утомить или наскучить маркизу. Такіе предметы она оставляла наутро..

Послѣ двѣнадцати часовъ занимались только предметами пріятными: исторіей, литературой, музыкой.

У Денизѣ была хорошая память и такъ какъ вмѣстѣ съ этимъ она прилежно занималась, то она довольно легко запоминала отрывки изъ прозы и поэзіи, которые Клементина заставляла ее теперь декламировать, или даже, когда она декламировала драматическую сцену, Клементина отвѣчала ей.

Въ то время, когда Эмма имѣла Денизъ при себѣ, то хотя и не занималась ея образованіемъ, однако научила ее, разумѣется случайно, нѣсколькимъ баснямъ, которыя Денизъ произносила не такъ, какъ обыкновенно произносятъ ученики свои уроки.

Отсюда у Денизъ была привычка къ дикціи, пріобрѣтенная, такъ сказать, безсознательно. И какъ при этомъ у нея былъ пріятный и гармоническій голосъ — голосъ ея матери, то было удовольствіемъ слушать, какъ она читала вслухъ стихи или прозу.

Маркизъ слушалъ ее, не сводя съ нея глазъ; отъ времени до времени прерывая ее одобреніемъ или говорилъ ей нѣсколько растроганнымъ голосомъ:

— Какъ вы напоминаете свою мать, дитя мое; тотъ же самый голосъ.

Въ первое время маркизъ не обращалъ особеннаго вниманія на декламаціи отвѣтовъ, произносимыхъ гувернанткой въ драматическихъ отрывкахъ; впрочемъ эти отвѣты, заключая въ себѣ незначительныя вещи, не могли обратить на себя вниманія маркиза. Что было маркизу за дѣло, только что прослушавши Денизъ до отвѣтовъ Фенvсъ или Юноны?

Однако, мало по малу, онъ сталъ обращать вниманіе на декламацію гувернантки, которой хотя приходилось говорить только нѣсколько словъ, но за то слова эти произносились всегда правильно и выразительно.

И потомъ, вмѣсто того, чтобъ не спускать глазъ съ Денизъ, послѣ того какъ она замолчитъ, аплодируя ей улыбкой, когда она хорошо прочла свой отрывокъ, ободряя ее, когда она ошиблась, маркизъ сталъ обертываться къ гувернанткѣ.

Однажды, когда они декламировали первую сцену изъ «Эсфири», Денизъ представляя, понятно, Эсѳирь, а Клементина Элизу, онъ былъ, удивленъ, почувствовавъ себя растроганнымъ декламаціей Клементины.

Денизъ, въ пріемѣ, который она оказала своей «милой Элизѣ», выказала веселую нѣжность: это была молодая дѣвушка, которая послѣ 6 мѣсяцевъ разлуки счастлива, что встрѣчаетъ «свою подругу дѣтскихъ лѣтъ». Восторгъ, волненіе, и постоянно этотъ музыкальный голосъ, очаровывающій слухъ.

Но какая разница съ Элизой; когда эта послѣдняя печальнымъ голосомъ произнесла эту фразу:

Du reste des humains je vivais séparée,

Et de mes tristes jours n’attendais que la fin.

(Я жила отдѣленная отъ остальнаго человѣчества и ждала только конца своихъ печальныхъ дней.)

По странной связи идей маркизу казалось, что онъ видѣлъ ее опять въ ея бѣдной квартирѣ въ предмѣстьѣ Сентъ-Оноре. Она продолжала:

О spectacle! о triomphe admirable à mes yeux,

Digne en effet du bras, qui sauva nos aïeux!

Le fier Assuérus couronne sa captive.

Et le Persan superbe est aux pieds d’une juive!

Par quels secrets ressorts, par quel enchaînement,

Le ciel а-t-il conduit ce grand événement.

(О зрѣлище! о удивительное торжество для моихъ глазъ, торжество, достойное руки, которая спасла нау ихъ отцовъ! Гордый Агасуеръ надѣваетъ корону на свою плѣнницу и надменный персъ у ногъ еврейки. Какими тайными причинами привело небо къ этому великому событію).

Говоря эти стихи, она приблизилась къ маркизу и протянувъ въ его сторону руку, когда говорила о «гордомъ Агасуерѣ», посмотрѣла на него такъ странно, что онъ былъ этимъ глубоко смущенъ: быстрая дрожь эта смѣнилась жаромъ, когда она произнесла:

И гордый персъ у ногъ еврейки

Почему стихи эти, которые онъ зналъ наизусть и слышалъ разъ двадцать, какъ ихъ декламировали, произвели на него теперь такое дѣйствіе?

Онъ вовсе не слушалъ словъ Есеири и обративши глаза въ поле, смотря въ даль, ничего не видя, онъ погрузился въ глубокое размышленіе.

Что съ нимъ дѣлалось? Странная вещь! Онъ не слыхалъ голоса Денизъ, которая продолжала декламировать; въ его головѣ все раздавался голосъ гувернантки.

Уже прошло нѣсколько минутъ, какъ Денизъ замолчала, а глаза его все по-прежнему были устремлены въ даль.

Вдругъ, онъ быстро поднялся.

— Ахъ, да! очень хорошо, дитя мое, очень хорошо! сказалъ онъ.

Потомъ, обернувшись къ Клементинѣ, сказалъ, не глядя на нее:

У васъ поистинѣ замѣчательный талантъ къ дикціи, очень замѣчательный.

И онъ вышелъ.

Что съ моимъ крестнымъ? спросила Денизъ съ безпокойствомъ. Досадила я ему? Я плохо прочла свои стихи? не правда-ли?

Клементина молча улыбнулась.

— Я плохо ихъ прочла. Вы не хотите бранить меня, а крестный ушелъ, чтобъ не разсмѣяться мнѣ въ лицо. Пожалуйста, разучимте вмѣстѣ этотъ отрывокъ; я его выучу и черезъ нѣсколько дней, когда я его буду хорошо знать, я его опять продекламирую. Посмотрите, какъ онъ грустенъ.

И подошедши къ окну, она посмотрѣла на маркиза, который ходилъ по площадкѣ около замка, съ опущенной головой, погрузившись въ глубокое размышленіе.

На другой день маркизъ пришелъ въ комнату Денизъ часомъ позже и, вмѣсто того, чтобъ по обыкновенію сѣсть въ свое кресло, онъ началъ ходить взадъ и впередъ по комнатѣ, не произнеся даже своей обычной фразы:

— Пожалуйста, продолжайте свои занятія.

Потомъ, сказавъ нѣсколько незначительныхъ словъ, онъ ушелъ къ великому отчаянію Денизъ, которая обвиняла себя въ этой перемѣнѣ.

— Вы видите, говорила она, я наскучила ему вчера и сегодня онъ не рѣшается подвергнуться такой же скукѣ. Однако, мнѣ кажется, я не очень дурно произнесла начало отрывка; это конецъ у меня не выходитъ, начиная съ «король, казалось, былъ пораженъ моими слабыми прелестями». Я чувствую, что повторяю какъ попугай: тутъ нужна нѣжность, граціозность, нужно то, чего у меня нѣтъ. Ахъ, еслибъ я могла также какъ вы продекламировать:

…Наконецъ съ глазами, въ которыхъ отражается кротость!

Если бы крестный услыхалъ этотъ стихъ отъ васъ, онъ навѣрное не ушелъ бы.

Между тѣмъ, маркизъ мало-по-малу опять возвратился къ своей привычкѣ и отъ пяти до семи часовъ проводилъ время въ комнатѣ Денизъ.

— Я буду учиться вмѣстѣ съ вами, говорилъ онъ.

И въ самомъ дѣлѣ, онъ много задавалъ вопросовъ Клементинѣ и когда она отвѣчала, слушалъ ее съ большимъ вниманіемъ; обернувшись къ ней, онъ не сводилъ съ нея глазъ.

— Какой хорошій ученикъ мой крестный! говорила Денизъ смѣясь; онъ даетъ мнѣ уроки поведенія и вниманія. Когда вы будете раздѣлять награды, я увѣрена, что вашъ большой ученикъ получитъ ихъ всѣ. Однако, большой ученикъ не всегда слушалъ; онъ иногда и говорилъ. Это бывало преимущественно по поводу географіи.

Маркизъ много путешествовалъ; онъ хорошо зналъ Европу и востокъ, нѣсколько сѣверъ Африки и по живымъ разсказамъ одного путешественника онъ дополнялъ нѣсколько сухія свѣдѣнія, почерпаемыя изъ книгъ.

Гувернантка тоже путешествовала по Италіи и Англіи, когда она была еще ребенкомъ и слѣдовала за своимъ отцомъ въ его артистическихъ экскурсіяхъ.

Когда разговоръ заходилъ объ этихъ странахъ между маркизомъ и гувернанткой завязывались длинныя разсужденія, безконечные споры.

— Помните-ли вы?

— Видѣли-ли вы?

— А такую-то гостинницу?

— Вовсе была не такъ, когда я былъ тамъ.

И тому подобная болтовня лицъ, которыя путешествовали по однимъ и тѣмъ же мѣстамъ и теперь, при воспоминаніи о нихъ, вмѣстѣ наслаждались удовольствіями, прискучившими каждому изъ нихъ отдѣльно.

Такимъ образомъ то, что въ началѣ было урокомъ не замедлило сдѣлаться простымъ разговоромъ.

Правда, что разговоры эти имѣли предметомъ серьезныя вещи: отъ географіи переходили къ исторіи или литературѣ, поэзіи, роману, театру. Но все-таки разговоры эти не были уроками, серьезность которыхъ происходитъ отъ того, что одно лицо говоритъ, между тѣмъ какъ всѣ остальные слушаютъ. Въ этихъ разговорахъ каждый вставлялъ свое слово, прерывали другъ друга и, очень естественно, положеніе каждаго изъ разговаривающихъ измѣнялось: Клементина не была болѣе гувернанткой, маркизъ не былъ отцомъ, пришедшимъ наблюдать за занятіями своего ребенка; она была г-жей Божонье, очаровательной молодой женщиной, образованной, остроумной; онъ былъ маркизомъ де-Рюдмонъ, свѣтскимъ человѣкомъ, забавляющимся серьезнымъ разговоромъ. Два друга, бесѣдующіе по дружески между собою.

Характеръ этой дружбы выразился скоро и въ другомъ отношеніи.

Не будучи меломаномъ, маркизъ все-таки нѣсколько любилъ музыку, т. е., послѣ обѣда, когда онъ расположится въ своемъ креслѣ, вдыхая свѣжій воздухъ и смотря на звѣзды. Онъ любилъ, чтобъ въ это время ему играли на фортепьяно какую-нибудь пьесу, веселую или меланхолическую, смотря по расположенію духа, въ которомъ находился. Такъ какъ г-жа Меро не была музыкантшей, а г. де-Каркбю игралъ только на трубѣ (правда, что онъ игралъ на этомъ инструментѣ съ силою нѣсколькихъ лошадей, какъ онъ самъ, выражался о своемъ талантѣ), то маркизъ пользовался этимъ удовольствіемъ только тогда, когда Людовикъ Меро былъ въ замкѣ.

Однажды, когда маркизъ жаловался за столомъ на такое лишеніе, Клементина не сказала ничего; но послѣ обѣда, когда маркизъ расположился на своемъ обыкновенномъ мѣстѣ въ гостиной и любовался кольцами дыма отъ своей сигары, она попросила у него позволенія поиграть на фортепьяно.

— Вальсъ, спросила она, или rêverie?

Съ боку, не оборачиваясь совсѣмъ, она наблюдала за впечатлѣніемъ, которое производила на маркиза музыка, и пока видѣла, что онъ внимательно слушаетъ, она играла; но лишь только замѣчала, что для него было довольно, она закрывала фортепьяно и принималась за вышиванье.

Г. де-Каркбю, находилъ, что фортепьяно не стоитъ трубы и что было очень скучно оставаться въ своемъ креслѣ, не оглушивъ своей музыкой всѣхъ находящихся въ гостиной, какъ было обыкновенно; но онъ вознаградилъ себя за это лишеніе, причиненное ему маркизомъ, тѣмъ, что сѣлъ позади Клементины и все время, пока она играла, смотрѣлъ на движеніе ея плечъ. Какъ она была очаровательна, какъ мило сидѣла на своемъ табуретѣ! и онъ ворчалъ сквозь зубы:

— Какая гибкая, эта маленькая кошечка!

Такъ обыкновенно онъ слушалъ музыку и судилъ о музыкантшѣ.

XXVI.

Каждый годъ маркизъ проводилъ въ Парижѣ январь и февраль мѣсяцы; потомъ онъ опять возвращался туда въ апрѣлѣ и маѣ, когда въ Парижѣ бывали скачки.

Но въ эту зиму онъ отказался отъ своей обычной поѣздки и это отступленіе отъ правила, до сихъ поръ свято соблюдаемаго, сдѣлалось предметомъ любопытства и толковъ для обитателей замка Рюдмонъ.

— Почему Артуръ не ѣдетъ этотъ годъ въ Парижъ? спросилъ г. де-Каркбю у своей сестры, не сказалъ-ли онъ тебѣ причинъ, которыя удерживаютъ его здѣсь?

— Онъ мнѣ ничего не говорилъ объ этомъ, а я его не спрашивала.

— Я угадываю эти причины.

— Какія они?

— Я ихъ держу въ секретѣ; знай только, что они зависятъ отъ меня, сказалъ онъ угрюмымъ тономъ.

И дѣйствительно, онъ былъ очень золъ, потому что отказъ отъ этого путешествія разстроилъ всѣ его планы, которые онъ придумалъ на эту зиму.

Во время этихъ отлучекъ владѣтеля Рюдмонъ, онъ имѣлъ привычку приглашать въ замокъ своихъ друзей, т. е. «настоящихъ весельчаковъ, умѣющихъ осушить бутылку и спѣть пѣсню»: торговцевъ лошадьми, быками, сѣномъ, лѣсомъ, весь тотъ народъ, который маркизъ держалъ въ отдаленіи отъ себя, «зараженный своимъ благородствомъ», по который онъ, Артемій Фабю де-Каркбю, принималъ въ число своихъ друзей, потому что «человѣкъ стоитъ человѣка». Тогда завтракали по цѣлому часу къ великому неудовольствію г-жи Меро, которая изъ своихъ комнатъ, откуда она въ это время не выходила, слышала взрывы смѣха собесѣдниковъ; потомъ, послѣ завтрака, составлялись партіи въ домино и «памфилъ», продолжавшіяся до обѣда. Отъ игорнаго стола прямо переходили къ обѣденному столу; смѣхъ и пѣсни возобновлялись, и среди ночи мюльсанскіе крестьяне пробуждались отъ стука повозокъ, быстро ѣхавшихъ со стороны Рюдмонъ и пролетавшихъ съ быстротою урагана по деревнѣ; крики и удары кнутовъ заставляли дрожать стекла; но если не опрокидывалась повозка или не падала лошадь, что иногда случалось, то крестьяне не безпокоились этимъ шумомъ: «Это г. де-Каркбю угощалъ обѣдомъ своихъ друзей», говорили они, и опять спокойно засыпали.

Также во время отлучекъ маркиза, г. де-Каркбю производилъ въ замкѣ или паркѣ работы и перемѣны, какія онъ находилъ нужными. Онъ заботился о будущемъ и съ настоящаго времени устраивалъ все по своему вкусу для того времени, когда Рюдмонъ будетъ принадлежать ему «вполнѣ». Когда маркизъ возвращался изъ Парижа и находилъ эти перемѣны, произведенныя безъ своего согласія и очень часто противъ своего вкуса и намѣреній, онъ сердился на кузена. Но г. де-Каркбю мало заботился объ этомъ; онъ сдѣлалъ, что хотѣлъ, смѣялся надъ остальнымъ и при случаѣ, дѣлалъ тоже самое.

— Это въ интересахъ имѣнія Рюдмонъ, говорилъ онъ; я всегда, не смотря ни на что, буду дѣлать все, что въ интересахъ этого имѣнія. Если вамъ это не нравится, мой кузенъ, лучше разстанемся.

Маркизъ, какъ огня боявшійся раздоровъ, уступалъ передъ этими угрозами своего преданнаго родственника; онъ принималъ эти измѣненія и уплачивалъ по счетамъ за работы. Нужно быть снисходительнымъ.

Если въ обыкновенное время г. де-Каркбю живо былъ заинтересованъ этими поѣздками маркиза въ Парижъ, то въ эту зиму онъ дожидался этой поѣздки съ большимъ нетерпѣніемъ, чѣмъ обыкновенно; такъ какъ на это время онъ придумалъ два маленькихъ плана, которые могли удасться лишь въ томъ случаѣ, если маркизъ не будетъ мѣшать ему своимъ присутствіемъ.

Прежде всего онъ отдѣлается отъ Денизъ или, по крайней мѣрѣ, сдѣлаетъ для нея жизнь въ замкѣ столь невыносимой, что она будетъ проситься оставить Рюдмонъ. Что онъ сдѣлаетъ, чтобы достигнуть этого? Онъ еще хорошо этого не зналъ, но свобода развяжетъ ему руки и тогда онъ найдетъ какое-нибудь энергическое средство отослать въ Парижъ эту воровку его наслѣдства. Потомъ побѣдитъ послѣднія сопротивленія гувернантки, которая можетъ послѣдовать за своей ученицей, когда чувство, которое онъ къ ней имѣетъ, будетъ удовлетворено.

До этого времени онъ долженъ будетъ довольствоваться тѣмъ, что иногда пожметъ ей руку, встрѣтивъ ее въ коридорѣ, что случается довольно часто; но такого рода удовольствіе было недостаточно для такого человѣка, какъ онъ: недостаточны были также улыбки, которыми она его дарила; недостаточны также наслажденія, которыя онъ испытывалъ, глядя на нее за фортепьяно.

Онъ хотѣлъ большаго и то время, когда маркиза не будетъ въ замкѣ, будетъ благопріятно для исполненія его намѣренія: долженъ-ли онъ будетъ сдѣлать подобранный ключъ къ ея комнатѣ или просто выломаетъ дверь, но онъ войдетъ въ ея комнаты и она будетъ принадлежать ему. Если послѣ этого она захочетъ воспользоваться его письмами — сколько угодно; онъ первый будетъ смѣяться надъ этимъ.

Велико было его разочарованіе, когда въ концѣ ноября онъ увидѣлъ, что маркизъ еще не приготовляется къ отъѣзду.

— Онъ уѣдетъ въ первыхъ числахъ декабря, утѣшалъ онъ себя.

И онъ отложилъ до десятаго или пятнадцатаго числа приглашеніе своихъ друзей, которыхъ пригласилъ было на первое….

Но прошла первая недѣля декабря, потомъ вторая, потомъ третья, и сдѣлалось очевиднымъ, что маркизъ вовсе не поѣдетъ въ Парижъ.

Долго онъ искалъ причинъ, которыя могли удержать маркиза, и наконецъ онъ пришелъ къ такому заключенію, что это боязнь маркиза оставить его, Артемія и проч., одного въ замкѣ.

Онъ боится меня, подумалъ онъ.

Эта мысль смягчила нѣсколько его гнѣвъ; потому что, хотя съ одной стороны онъ былъ разсерженъ тѣмъ, что приходилось отказаться отъ своихъ плановъ и удовольствій, за то, съ другой стороны, онъ гордился при мысли, что онъ помѣшалъ маркизу, и что маркизъ боится его.

Однако онъ обманывался въ этомъ вдвойнѣ: онъ и не мѣшалъ маркизу ни сколько и маркизъ вовсе его не боялся.

Если маркизъ обыкновенно ѣздилъ на нѣсколько мѣсяцевъ въ Парижъ, то потому, что онъ скучалъ въ замкѣ въ обществѣ кузины и кузена, этотъ годъ, не скучая вовсе и не будучи принужденнымъ въ зимніе мѣсяцы довольствовоться только обществомъ брата и сестры, онъ вовсе и не думалъ о поѣздкѣ.

Это было очень просто: послѣ полудня онъ былъ занятъ на урокахъ Денизъ; по вечерамъ музыкой или разговоромъ, — зачѣмъ ему было ѣхать въ Парижъ?

При наступленіи хорошихъ дней въ мартѣ, онъ самъ хотѣлъ давать уроки Денизъ — учить ее верховой ѣздѣ.

Денизъ была очарована этой мыслью: ей можно будетъ сопровождать своего крестнаго въ его прогулкахъ, и потомъ длинная юбка и маленькая шляпа сами по себѣ служили для нея предметомъ восхищенія.

Но она еще никогда не садилась на лошадь, исключая развѣ своей маленькой лошадки на колесахъ, которую подарилъ ей крестный и, кромѣ того, по мужски; когда нужно было сѣсть на дамское сѣдло, которое было привязано къ спинѣ лошади, потряхивавшей головой и грызшей удила, она начала находить, что длинная юбка далеко не такъ была пріятна, какъ она думала, когда портной изъ Конде принесъ ее къ ней въ комнату.

Однако у нея не было недостатка въ смѣлости, и, если,.бы она могла сѣсть по мужски, и держаться за гриву лошади, она пустилась бы въ галопъ по аллеѣ парка.

Но дѣло было не въ томъ, чтобы уцѣниться за гриву лошади и скакать въ галопъ, нужно было ѣхать шагомъ и принимать такія положенія, какія указывалъ маркизъ. Это было трудно, и что еще болѣе увеличивало трудность, это ея горячее желаніе хорошо исполнять то, чего требовалъ маркизъ: огорченіе парализовало ее.

Понятно, гувернатка присутствовала при этомъ урокѣ и отъ времени до времени вмѣшивалась въ него, то чтобы ободрить Денизъ, то чтобъ показать ей чего она не понимала.

Одинъ разъ, когда Денизъ не понимала объясненія Маркиза, она такъ объяснила его, что тотчасъ затрудненіе было устранено.,

— Вы ѣздите верхомъ? спросилъ маркизъ.

— Немного, сказала она.

— Ну, въ такомъ случаѣ, если вы захотите, вы поможете намъ упростить эти первые уроки; для этого нужно только, чтобъ вы согласились сѣсть на лошадь. Видя, какъ вы сидите, Денизъ гораздо скорѣе выучится ѣздить, чѣмъ слушая всѣ мои указанія.

— Я очень рада быть вашей ученицей, г. маркизъ, только….

Она не кончила, но взглядъ ея съ очаровательнымъ смущеніемъ объяснилъ, что она не можетъ сѣсть на лошадь въ короткомъ платьѣ.

— Я не прошу васъ немедленно оказать намъ эту услугу, поспѣшилъ отвѣтить маркизъ; какъ-нибудь, прогуливаясь, вы отправьтесь въ Конде и закажите тамъ туалетъ для верховой ѣзды, вотъ, какъ у Денизъ.

— Ахъ! какое счастіе! воскликнула Денизъ.

— Завтра, продолжалъ маркизъ, съ васъ снимутъ мѣрку, а послѣ завтра, или самое позднее черезъ три дня, если вы поторопите портнаго, мы будемъ въ состояніи возобновить этотъ урокъ съ большимъ успѣхомъ для Денизъ.

Клементина не отвѣчала; тогда маркизъ спросилъ ее:

— Это для васъ неудобно?

— Я не нашла словъ благодарить васъ, потому и молчала.

— Въ такомъ случаѣ рѣшено. О сѣдлѣ не безпокойтесь: я самъ закажу его.

Черезъ три дня, какъ и желалъ маркизъ туалетъ г-жи Божонье былъ готовъ.

Въ этотъ день, позавтракавъ наскоро, Денизъ и г-жа Божонье ушли въ свои комнаты и черезъ полчаса вернулись вполнѣ готовыми для урока въ верховой ѣздѣ.

Они рука объ руку вошли въ гостиную, гдѣ были маркизъ и г. де-Каркбю.

— Двѣ граціи! воскликнулъ г. де-Каркбю, позабывши классическое число грацій.

Восклицаніе это было болѣе смѣшнымъ по своей формѣ, чѣмъ по содержанію: въ самомъ дѣлѣ онѣ обѣ были очаровательны, какъ воплощенная грація. Одна брюнетка, другая блондинка; Клементина со всѣми прелестями женщины, Денизъ съ очаровательностью ребенка.

Говоря, что не много умѣетъ ѣздить верхомъ, Клементина по обыкновенію преувеличила свою скромность; напротивъ она ѣздила отлично.

Потому, какъ она сѣла на сѣдло и взяла поводья, маркизъ сейчасъ же увидалъ, что ей нечему у него учиться.

— Мой мужъ далъ мнѣ нѣсколько уроковъ, сказала она съ улыбкой; а онъ былъ хорошимъ учителемъ.

Она говорила всегда о своемъ мужѣ такъ, какъ будто онъ уже не былъ въ живыхъ: она оплакивала и восхваляла его съ душевнымъ волненіемъ неутѣшной вдовы.

Урокъ продолжался долго, хотя маркизу и показалось, что онъ прошелъ очень скоро; онъ давалъ свои объясненія гувернанткѣ, которая тотчасъ повторяла ихъ Денизъ, исполняя сама то, чего требовалъ маркизъ.

— Смотрите на меня, говорила она каждую минуту Денизъ.

Но не одна ученица смотрѣла на неа, маркизъ также не сводилъ съ нея глазъ, и Клементина видѣла въ этихъ глазахъ такой огонь, какого прежде она у него никогда не замѣчала.

Маркизъ помолодѣлъ на десять лѣтъ.

Ревность ли, съ которою онъ занимался этимъ урокомъ, такъ преобразовала его, или это было какое нибудь другое чувство? Въ этомъ заключался вопросъ?

Г. де-Каркбю, стоявшій неподвижно на лужайкѣ съ своими кривыми ногами, выпученными глазами, съ сигарой во рту и короткимъ хлыстомъ въ рукѣ, ворчалъ отъ времени до времени, покуривая свою сигару:

— Какъ она гибка!

XXVII.

Подъ руководствомъ своего крестнаго и гувернантки Денизъ дѣлала быстрые успѣхи въ верховой ѣздѣ.

Скоро она могла предпринимать продолжительныя прогулки по парку, а потомъ еще болѣе продолжительныя по лѣсу.

Какое удовольствіе ѣздить по неизвѣстнымъ дорогамъ, по которымъ не можетъ проѣхать карета.

Отправлялись сей-часъ же послѣ завтрака и послѣ часовой или двухчасовой прогулки, возвращались и принимались за свои занятія съ раскраснѣвшимися отъ вольнаго воздуха лицами, освѣженные, съ свѣжей головой. Онѣ приносили съ собою запахъ весеннихъ цвѣтовъ и долго спустя послѣ прогулки имъ еще слышался шумъ вѣтра между обнаженными вѣтвями большихъ деревьевъ въ лѣсу.

Когда еще прежде маркизъ выѣзжалъ на прогулку послѣ завтрака, г. де-Каркбю почти никогда не сопровождалъ его "потому что ему не было никакого удовольствія ѣхать рядомъ съ человѣкомъ, который по цѣлымъ часамъ не раскрывалъ рта. "Теперь, напротивъ, онъ участвовалъ во всѣхъ прогулкахъ: «тутъ были женщины».

Правда, что относительно разговора и теперь онъ имѣлъ столько же удовольствія, какъ еслибы онъ ѣхалъ съ однимъ маркизомъ. Въ самомъ дѣлѣ, маркизъ ѣхалъ постоянно по правую сторону Денизъ, между тѣмъ какъ гувернантка по лѣвую. Такимъ образомъ, на такихъ дорогахъ, которыя были слишкомъ тѣсны для ѣзды врядъ четверымъ, какъ обыкновенно и было, г. де-Каркбю, долженъ былъ ѣхать сзади одинъ, но это нисколько не огорчало его, потому что такимъ образомъ онъ могъ смотрѣть сколько угодно «на свою маленькую богиню», галопировавшую передъ нимъ; при томъ, когда дорога была слишкомъ узка даже для троихъ, богиня его оставалась назади и тогда онъ, ѣхавъ бокъ о бокъ съ ней, могъ говорить ей, какъ она прекрасна.

— И гибка? прерывала она его, смѣясь.

— Ахъ, демонъ!

Она взглянула на него сверху внизъ.

— Ангелъ, хотѣлъ я сказать, добавилъ поспѣшно г. де-Каркбю.

Не слушая его больше, она ударила лошадь и присоединилась къ Денизъ и маркизу.

Однажды, когда предложена была отдаленная прогулка въ часть лѣса, еще неизвѣстную для Денизъ, Денизъ сошла къ завтраку съ покраснѣвшими глазами и вѣками, съ постояннымъ кашлемъ, однимъ словомъ со всѣми признаками простуды.

— Вы простудились, дитя мое, сказалъ маркизъ; вамъ не нужно будетъ ѣхать гулять сегодня и вы останьтесь лучше у себя въ комнатѣ. Мы отложимъ эту прогулку до другого разу.

— Поэтому-то я и не хотѣла говорить объ этой скверной простудѣ, воскликнула она; пожалуйста, милый крестный, не откажите мнѣ въ этой прогулкѣ, также какъ и г-жѣ Клементинѣ, которая еще вчера радовалась ей.

Клементина положительно объявила, что останется около своей больной ученицы.

И во время всего завтрака объ этой прогулкѣ не было и помину.

Но когда встали изъ-за стола, Денизъ взяла руку своего крестнаго и старалась убѣдить его, что она вовсе не чувствуетъ простуды, что эта прогулка будетъ полезна для нея, что погода была отличная и теплая.

Тутъ вмѣшалась г-жа Меро.

— Мнѣ кажется, есть средство все уладить, сказала она. Было бы очень неблагоразумно, чтобъ Денизъ отправилась гулять въ такую перемѣнную, весеннюю погоду.

— Но чтожъ въ такомъ случаѣ?

— Если она такъ твердо настаиваетъ на своемъ желаніи, продолжала г-жа Меро, то не по ребяческому капризу, а единственно по своему великодушію: ей не хочется, Цтобы г-жа Клементина лишилась этой прогулки. Поэтому, я предлагаю вотъ что: я оставлю Денизъ при себѣ и постараюсь, чтобы она провела здѣсь время сколько возможно пріятнѣе, а вы отправляйтесь.

Нѣсколько поспорили по поводу этого плана; Клементина не соглашалась ѣхать; но наконецъ маркизъ разрѣшилъ этотъ вопросъ, приказавъ сѣдлать лошадей.

Начались приготовленія. Тогда г. де-Каркбю, оставшись наединѣ съ своей сестрой, подошелъ къ ней и сказалъ въ полголоса недовольнымъ тономъ:

— Ты постоянно дѣлаешь одни только глупости.

— Братъ!

— Нужно было тебѣ удержать дома эту маленькую воровку; она получила-бы хорошое воспаленіе въ легкихъ, и мы бы отъ нея отдѣлались. Но ты не желаешь отъ нея отдѣлаться, ты предпочитаешь оставить ее для своего сына.

— Молчите, братъ! вскричала г-жа Меро, и не заставляйте меня думать, что вы говорите серьезно, потому что, въ такомъ случаѣ, клянусь вамъ, я передамъ это маркизу.

— Не осмѣлишься.

Приходъ маркиза положилъ конецъ этому раздору.

Сѣли на лошадей, и на этотъ разъ Клементинѣ пришлось быть въ срединѣ между маркизомъ и г. де-Каркбю — одинъ былъ справа, другой слѣва. Никогда она не была такъ въ духѣ. Это была уже не гувернантка, сопровождающая свою ученицу; это была свѣтская, молодая женщина, отправляющаяся на прогулку съ двумя кавалерами, своими друзьями. Она съ граціозною легкостью вспрыгнула на сѣдло и сѣла съ очаровательной ловкостью.

Взявъ въ руки поводья, она заставила свою лошадь сдѣлать нѣсколько курбетовъ; лошадь такъ быстро и легко повиновалась, что можно было подумать, что она предугадывала желанія наѣздницы.

— Счастливаго пути! сказала Денизъ съ верху крыльца.

Лошади тронулись; вуаль Клементины развѣвался по воздуху.

Маркизъ, бывшій все утро въ хорошемъ расположеніи духа, ласковымъ и любезнымъ, какъ обыкновенно, теперь казался недовольнымъ и брюзгливымъ. Обыкновенно кланяясь всѣмъ, онъ проѣхалъ мимо двоихъ крестьянъ, не отвѣтивъ на ихъ привѣтствіе. Опустивъ голову чуть не къ самой шеѣ своей лошади, онъ не говорилъ ни слова; только отъ времени до времени онъ оборачивался въ сторону г. де-Каркбю и взглядывалъ на него далеко не любезно.

Что касается до г. де-Каркбю, то онъ болталъ всякій вздоръ, разсказывая охотничьи приключенія, въ которыя онъ всегда находилъ средство вставить какую нибудь трубную мелодію.

Клементина улыбалась, подшучивая надъ нимъ; но эта улыбка и эти насмѣшки казалось раздражали маркиза.

Лошади бѣжали по длинной, прямой аллеѣ, которая терялась изъ виду, сливаясь въ дали съ лѣсомъ; на травѣ, покрывавшей мокрую землю, копыта ихъ не производили никакого шума.

Когда г. де-Каркбю приходило желаніе молчать, съ обѣихъ сторонъ изъ чащи слышалось пѣніе птицъ, свистъ дроздовъ и малиновокъ и воркованіе голубей на вѣтвяхъ высокихъ деревьевъ; отъ времени до времени взлетали вверхъ сорока или соя.

Было начало марта и, какъ зима не была суровой, то растенія начали покрываться почками: вдоль пригорковъ по обѣимъ сторонамъ, среди плюща и оленьяго языка съ темнозелеными блестящими листьями, виднѣлись жолтые цвѣтки буквицы, распускающіеся при первыхъ лучахъ солнца; тамъ и сямъ дикій тернъ блестѣлъ какъ золото.

Они ѣхали такъ болѣе четверти часа; потомъ, оставивъ эту длинную прямую аллею, свернули на другую, болѣе узкую дорогу, которая въ продолженіи зимы служила для перевозки лѣса и поэтому вся была изрыта довольно глубокими колеями. Нужно было осторожнѣе править лошадьми и иногда, чтобъ объѣхать рытвину, тѣсно сжиматься; въ такихъ случаяхъ маркизъ даже касался своимъ колѣномъ ноги Клементины.

Дорога съузилась еще болѣе и представляла возможность только двоимъ ѣхать въ рядъ: волей не волей г. де-Каркбю принужденъ былъ остаться сзади.

Тогда маркизъ, наклонившись къ Клементинѣ, сказалъ ей.

— Не желаете-ли ѣхать въ Талонъ; рытвинъ болѣе нѣтъ. Болтовня моего кузена раздражаетъ меня: я очень нервенъ.

Не отвѣтивъ ни слова, она ударила хлыстомъ свою лошадь и та поскакала въ галопъ; маркизъ скакалъ рядомъ съ нею.

Вдругъ, она приложила руку къ глазамъ на подобіе абажура, чтобы посмотрѣть въ даль.

— Что тамъ въ концѣ, загородка? спросила она.

— Да, барьеръ и плетень, которые отгораживаютъ часть лѣса. Барьеръ не высокъ; можете ли вы перескочить черезъ него. Если вы не боитесь, я увѣренъ въ вашей лошади.

— Я не боюсь ничего, отвѣтила она; съ вами я пойду, куда хотите.

— Въ такомъ случаѣ, впередъ! Держите крѣпче вашу лошадь и ударьте ее. Впередъ! гопъ!

Онъ щелкнулъ языкомъ и обѣ лошади правильно и мѣрно понеслись въ галопъ.

Сзади ихъ г. де-Каркбю испускалъ отчаянные крики, зовя ихъ.

Но они не остановились. Когда они приблизились къ барьеру, маркизъ посмотрѣлъ на Клементину: она была спокойна, улыбалась и лицо ея было одушевлено.

— Гопъ! гопъ! вскричалъ маркизъ.

Барьеръ остался позади.

Тогда они поѣхали тише.

— Я заставилъ васъ сдѣлать глупость, сказалъ маркизъ; но я не знаю почему, мой кузенъ просто раздражалъ меня. Ну, теперь мы спокойны: ни онъ, ни его лошадь не пожелаютъ слѣдовать за нами.

Въ самомъ дѣлѣ, лошадь г. де-Каркбю остановилась у самаго барьера, и самъ онъ, вставъ на стремена, смотрѣлъ впередъ.

Клементина принялась смѣяться.

— Поздравляю васъ, сказалъ маркизъ; я не знаю ни одной женщины, которая перескочила бы этотъ барьеръ.

— Я перескакивала много и другихъ барьеровъ.

Но тотчасъ она поправилась, какъ будто боясь, что сказала слишкомъ много:

— Мой мужъ былъ хорошій сорви-голова въ дѣлѣ верховой ѣзды и я должна была всюду слѣдовать за нимъ.

Они въѣхали въ сосновый лѣсъ, гдѣ вся дорога была’устлана маленькими, красноватыми колючками; никакого движенія, никакой жизни въ этомъ лѣсу; мрачная тишина, нарушаемая только вѣтромъ, который, дуя между вѣтвей, производилъ жалобный и гармоническій звукъ.

— Не хотите ли пройтись немного? спросилъ маркизъ.

Онъ протянулъ ей руки, чтобы помочь сойти съ лошади.

Она наклонилась къ нему и легко опустилась на его сильныя руки. Ей показалось, что маркизъ сжималъ ее нѣсколько крѣпче и держалъ на своей груди нѣсколько дольше, чѣмъ было необходимо; но она не выказала ни удивленія, ни смущенія. Что касается маркиза, то, когда онъ опустилъ ее на землю, онъ казался нѣсколько смущеннымъ, тяжело дышалъ и глаза его были мутны; онъ отвернулся, чтобы привязать лошадей.

Нѣсколько минутъ они шли рядомъ, не говоря ни слова. Клементина, опустивъ глаза, казалось исключительно была занята тѣмъ, чтобъ ея платье не зацѣпило ни за что, хотя она и подобрала его сзади.

Въ эту минуту они находились на самомъ возвышенномъ мѣстѣ лѣса; сквозь деревья и кучи обрушившагося гранита виденъ былъ внизу лѣсъ, который шелъ постепенно понижаясь и далѣе равнина, покрытая тамъ и сямъ домами и селеніями.

Еслибъ солнце не свѣтило такъ ярко, передъ ними былъ бы великолѣпный видъ; но легкая покатость этой возвышенности была наклонена къ полудню и солнечный свѣтъ ослѣплялъ ихъ.

Они остановились и молча смотрѣли другъ на друга.

Маркизъ казался все болѣе и болѣе смущеннымъ; его широкая грудь быстро поднималась и опускалась; можно было подумать, что онъ съ трудомъ отыскивалъ слова, но не находилъ ихъ.

Что касается Клементины, стоя неподвижно передъ нимъ и странно улыбаясь, она казалось, ждала; ея губы были полуоткрыты и зрачки расширялись и уменьшались, бросая искры.

Вдругъ маркизъ закрылъ глаза.

— Сядемъ опять на лошадей, сказалъ онъ вдругъ, здѣсь душно. Быстрая ѣзда освѣжитъ насъ.

Не проговоривъ ни слова, они вернулись къ лошадямъ, онъ посадилъ ее въ сѣдло, едва прикоснувшись къ ней.

XXVIII.

Любилъ-ли ёе маркизъ?

Вотъ вопросъ, который задавала себѣ Клементина, возвращаясь въ замокъ.

Она была до такой степени поглощена разрѣшеніемъ этого вопроса, столь ее интересовавшаго, что едва обращала вниманіе на объясненіе, болѣе чѣмъ живое, между маркизомъ и г. де-Каркбю, когда они подъѣхали къ барьеру, гдѣ онъ ихъ дожидался; однакожъ одно слово обратило на себя ея вниманіе.

На возвратномъ пути маркизъ вовсе не желалъ перескакивать опять черезъ этотъ барьеръ; но сойдя съ лошади, онъ отперъ его клюнемъ, который вынулъ изъ своего кармана.

— Какъ! вскричалъ г. де-Каркбю, покраснѣвшій какъ ракъ; у васъ былъ ключъ и вы мнѣ не оставили его здѣсь?

— Мы захотѣли перескочить черезъ этотъ барьеръ.

— Это глупость, развѣ можно такъ подвергать женщину опасности: я бы не повѣрилъ, что это возможно, если бы самъ не видѣлъ этого.

— Вы правы, сказалъ маркизъ: это была глупость.

— Не говоря уже о г-жѣ Клементинѣ, позвольте вамъ замѣтить, что вашъ поступокъ относительно меня былъ далеко не похваленъ.

— Относительно этого я не принимаю вашихъ замѣчаній, сказалъ маркизъ сухо и выпрямляясь.

— Однако…

— Если вы желали слѣдовать за нами такъ, какъ слѣдовали, выѣхавъ изъ замка, вамъ надо было прыгать за нами.

Г. де-Каркбю пробормоталъ нѣсколько невнятныхъ словъ и бросилъ на Клементину свирѣпый взглядъ.

Но ей не было никакого дѣла до взглядовъ и словъ г. де-Каркбю.

«Это была глупость», сказалъ маркизъ, и это одно слово изъ всего объясненія обратило на себя вниманіе Клементины. Въ чемъ была глупость: въ скачкѣ черезъ барьеръ или въ прогулкѣ подъ соснами?

Это сводилось къ прежнему вопросу: любитъ-ли ее маркизъ?

Съ перваго раза отвѣтъ, казалось, долженъ былъ быть утвердительнымъ.

Отчего это волненіе въ тотъ день, когда она декламировала «Эсѳирь»? Отчего это намѣренное отсутствіе при урокахъ и невольное возвращеніе къ нимъ? Отчего это постоянное стараніе слѣдить за уроками Денизъ? Отчего этотъ блескъ въ его глазахъ, когда она украдкой глядѣла на него? Отчего это смущеніе, когда ихъ взгляды встрѣчались? Отчего эта нѣжность въ голосѣ, когда онъ говорилъ съ ней? Отчего онъ былъ взбѣшенъ тѣмъ, что г. де-Карбю сопровождалъ ихъ въ прогулкѣ? Отчего захотѣлось ему перепрыгнуть черезъ барьеръ, рискуя сломать себѣ шею? Наконецъ, отчего это молчаніе, отчего это смущеніе, когда они были наединѣ среди этихъ сосенъ, въ отдаленномъ уголкѣ лѣса, который, казалось и созданъ былъ нарочно для того, чтобъ вызвать изліянія нѣжности и любви?

Изъ всѣхъ этихъ вопросовъ слѣдовало одно заключеніе: онъ любитъ ее.

Но въ такомъ случаѣ, почему онъ удержалъ свои слова, готовыя сорваться съ его губъ? Почему онъ вдругъ остановился, когда она его не останавливала?

Маркизъ ужа не былъ восемнадцати-лѣтнимъ юношей, простымъ и робкимъ, у котораго женщина должна вырвать эти страшныя слова «я васъ люблю», которыя не могутъ сами сойти съ его дрожащихъ губъ. Онъ много разъ произносилъ эти слова въ своей жизни и, безъ сомнѣнія, лучше многихъ другихъ зналъ, какъ ихъ надо произносить, смотря по характеру женщины, къ которой они относились.

Если въ сосновомъ лѣсу онъ рѣшился молчать, тогда какъ въ уединеніи этого лѣса ихъ не могъ никто ни видѣть, ни слышать, когда она держала себя такимъ образомъ, въ которомъ не было ничего недоступнаго, значитъ онъ хотѣлъ молчать, имѣя навѣрное на это какія-нибудь причины.

Когда такой человѣкъ, какъ Артуръ де-Рюдмонъ, въ прекрасный весенній день, въ глубинѣ лѣса, въ уединенномъ мѣстѣ, очутится наединѣ съ молодой женщиной, которую завелъ въ такое мѣсто съ опасностью жизни для нея, — если онъ молчитъ и таитъ въ своемъ сердцѣ слово «любовь», которое сквозитъ въ его взглядѣ, жестахъ, во всемъ, кромѣ словъ, значитъ онъ имѣетъ причины молчать или, значитъ, мало любитъ эту женщину.

Но причинъ этого молчанія она не могла объяснить себѣ.

Значитъ, онъ не любитъ ее: то, что она сочла-было за любовь, было не больше, какъ фантазія, навѣянная весной, прихоть, которой она вовсе не хотѣла уступить, боясь безъ сомнѣнія попасть въ такое положеніе, которое можетъ увлечь ее дальше, чѣмъ она хочетъ.

Переходя отъ одной крайности къ другой и теряясь въ противорѣчащихъ заключеніяхъ, которыя всѣ опирались лишь на вѣроятныхъ основаніяхъ, она не хотѣла остановиться ни на чемъ, не размысливши напередъ и не взвѣсивъ за и противъ.

Представлявшееся положеніе было критическое и результаты, которые возникнутъ изъ него, могли имѣть значительное вліяніе на ея будущее.

Для нея наступило время твердою рукою взяться за устройство своей будущности, такъ испорченной вступленіемъ ея въ бракъ съ капитаномъ: если она не желала умереть въ бѣдности и сохранить до старости свою дѣятельность гувернантки, то пора было рѣшиться дѣйствовать.

Она еще ребенкомъ познакомилась съ нуждою, съ голодомъ, съ страданіями и униженіями всякаго рода, которыя сопровождаютъ нужду, и съ этого возраста она привыкла смотрѣть на нее со страхомъ и ужасомъ.

Между тѣмъ, какъ отецъ ея, постоянно веселый, постоянно довольный, не заботившійся о завтрашнемъ днѣ, безъ счета издерживалъ заработываемыя имъ деньги, ея мать, строгая къ себѣ и другимъ, жадная до денегъ, проводившая восемнадцать часовъ въ сутки за тяжелой работой, каждую минуту говорила своей дочери «не будь бѣдной». Это были послѣднія слова на ея смертномъ одрѣ, и слова эти запали въ сердце ребенка какъ зубчатая стрѣла, которую ни съ какимъ усиліемъ нельзя вынуть изъ раны.

Съ этого дня бѣдность, какъ страшный кошмаръ, постоянно преслѣдовалъ ее; даже въ своемъ безпокойномъ снѣ она видѣла свою мать, блѣдную, сухую, истощенную трудомъ и лишеніями, постоянно занимающуюся шитьемъ и прерывающую свою работу только затѣмъ, чтобы сказать ей: "особенно постарайся не быть бѣдной.

Подъ вліяніемъ этого страха, она ревностно занималась и съ радостью принимала всѣхъ учителей, которыхъ ея отецъ доставлялъ ей, при постоянныхъ перемѣнахъ довольства и нужды, болѣе или менѣе неправильно, медленно подвигаясь впередъ, когда занималась одна, и быстро, когда у ней былъ наставникъ.

Единственно чтобъ избѣжать бѣдности, она вышла замужъ, такъ какъ жизненный опытъ, пріобрѣтенный ею между восемнадцатью и двадцать-первымъ годомъ, былъ для нея тяжелъ и полонъ печальныхъ ошибокъ.

Безъ сомнѣнія, капитанъ Божонье не былъ для нея такимъ мужемъ, на котораго разсчитывала пылкая фантазія молодой дѣвушки, но опытъ этихъ четырехъ лѣтъ доказалъ ей, какъ трудно найти мужа бѣдной молодой дѣвушкѣ, какъ бы ни была она красива, ловка и умна.

У капитана было положеніе; онъ былъ военнымъ, что было очень важно. Кромѣ того, онъ былъ связанъ довольно близкимъ родствомъ съ генераломъ Пуарье, хорошо принятымъ при дворѣ и всемогущимъ, однимъ изъ дѣятелей переворота втораго декабря и другомъ принца, который обожалъ его. Мужъ могъ бы быть послушнымъ орудіемъ ея, не отягощаясь этимъ. Она рѣшилась выйти замужъ.

Но пришлось отказаться отъ этихъ надеждъ. Орудіе, которое она разсчитывала найти, было не полное и кромѣ того еще испортившееся. Она не могла двигать его впередъ, между тѣмъ какъ онъ увлекалъ ее съ собою. Скоро она узнала его: онъ былъ бремя, связывающее ей руки, которое она должна была носить всю жизнь.

Скоро началось паденіе и когда, чтобъ остановить его, она вздумала прибѣгнуть къ своему кузену генералу и просить его поддержки, генералъ вѣжливо далъ ей слѣдующій памятный для нея отвѣтъ:

— Вліяніе, моя милая кузина, какъ и все на свѣтѣ, уменьшается отъ частаго употребленія; если я употреблю его для вашего мужа, то его будетъ меньше тогда, когда оно понадобится мнѣ самому, а эта надобность встрѣчается часто. Вы, какъ женщина очень умная, должны понять это. Однако я не отказываюсь заняться вашимъ мужемъ. Пусть онъ сначала выдвинется, и когда онъ пойдетъ хорошо, я буду помогать ему, тогда это будетъ легко сдѣлать. А желая его извлечь изъ теперешняго положенія, я только безполезно буду трудиться.

Пусть онъ сначала выдвинется! Какъ разъ въ это время, несчастный капитанъ защищался противъ открытаго слѣдствія о его проступкахъ. Все, чего она могла добиться отъ генерала, это — прекращенія начатаго противъ капитана судебнаго преслѣдованія.

Опять приходилось впасть въ бѣдность, парижскую, самую худшую изъ всѣхъ, съ мужемъ, неспособнымъ ни къ какой работѣ, раздраженнымъ униженіями, развращеннымъ всѣми пороками и который, рано или поздно загрязнитъ въ какомъ-нибудь скандальномъ дѣлѣ имя Божонье, которое она сдѣлала глупость принять.

Снова она узнала раздоры съ кредиторами и борьбу изъ-за насущнаго хлѣба.

«Особенно позаботься не быть бѣдной».

И она была молода, была красива, была умна! Допуститъ-ли она себя до нищеты безъ борьбы, не сдѣлавъ употребленія изъ оружія, даннаго ей природой, которымъ до сихъ поръ она не умѣла или не хотѣла пользоваться.

Бороться для цѣли сдѣлаться богатой было гораздо легче, чѣмъ бороться изъ-за того, чтобы не умереть съ голоду.

Но чтобы бороться, нужно было имѣть точку опоры, благопріятную почву, а она была въ грязи.

Тогда ей предложили мѣсто гувернантки у маркиза де-Рюдмонъ.

Это было рабство, но, по крайней мѣрѣ, не голодъ.

Тамъ она увидитъ. Ей можно будетъ терпѣливо ожидать благопріятнаго времени, чтобы начать дѣйствовать.

Она увидала, что попала въ такое мѣсто, гдѣ можно было легко ловить рыбу.

Отсюда ея первый планъ.

Но въ этой семейной враждѣ, сдѣлавшись союзницей той или другой стороны, можно было мало выиграть. Того, что она получитъ черезъ это, будетъ недостаточно, чтобъ навсегда оградить ее отъ бѣдности. Правда, въ настоящемъ она будетъ обезпечена и послѣ того, что она вынесла въ послѣднее время, это даже очень много; но будущее оставалось неизвѣстнымъ.

Между тѣмъ, какая разница, еслибъ маркизъ полюбилъ ее!

Чего бы она не могла получить черезъ эту любовь, которую она съумѣла бы превратить въ настоящую страсть.

Любитъ-ли онъ ее или не любитъ?

Для нея весь вопросъ заключается въ этомъ и она съ душевнымъ волненіемъ старалась изучить и разрѣшить его.

Въ первый разъ она была такъ близка къ счастью.

Съумѣетъ-ли она овладѣть имъ?

Выпуститъ-ли она его изъ своихъ рукъ?

XXIX.

Хотя Клементина дала себѣ обѣщаніе ждать терпѣливо и оставить событія идти своимъ порядкомъ, но мученія неизвѣстности и сомнѣнія были сильнѣе ея рѣшимости.

Послѣ нѣсколькихъ дней, видя, что маркизъ нисколько не измѣняетъ своего поведенія, она рѣшилась сдѣлать попытку принудить его высказать или, по крайней мѣрѣ, обнаружить свои чувства.

Прогулка въ сосновомъ лѣсу не давала ей покою; она хотѣла навѣрное знать, что крылось подъ тогдашнимъ смущеніемъ маркиза.

Она хотѣла принудить его выйти изъ этого молчанія.

Средство, представившееся ей, чтобъ попробовать эту попытку, было одно изъ самыхъ простыхъ; но она хорошо знала, что въ рукахъ искусной женщины самыя простыя и даже какъ будто самыя неподходящія средства всегда являются самыми лучшими и она не поколебалась употребить то, которое ей представилось.

Однажды утромъ, около десяти часовъ, ровно восемь дней спустя послѣ ихъ прогулки, она написала своимъ изящнымъ почеркомъ письмо маркизу, въ которомъ просила у него свиданія.

Это было такое время, когда навѣрное можно было застать маркиза въ его рабочемъ кабинетѣ. Вставая постоянно около шести часовъ, маркизъ отправлялся верхомъ или осматривать работы или просто гулять.

Въ восемь часовъ онъ возвращался въ замокъ и послѣ перваго завтрака, состоявшаго изъ хлѣба со стаканомъ бѣлаго вина, уходилъ въ свой кабинетъ, гдѣ оставался до одинадцати часовъ за чтеніемъ или письмомъ и принималъ тѣхъ, кто желалъ его почему-либо видѣть.

Пять минутъ спустя послѣ того, какъ Клементина послала письмо маркизу, ей доложили, что маркизъ ожидаетъ ее.

Она сошла.

— Не подала-ли вамъ Денизъ какого-нибудь повода къ неудовольствію? спросилъ маркизъ, увидавъ ее и еще не попросивъ ее сѣсть.

— О, нѣтъ! Денизъ милый ребенокъ, она самая покорная, самая внимательная, самая пріятная во всѣхъ отношеніяхъ ученица, какую только можно желать.

— А, вы избавили меня отъ безпокойства; читая вашу записку, я боялся.

— Я хочу поговорить съ вами, г. маркизъ, не о Денизъ, а о себѣ.

— О себѣ?

— Когда вамъ угодно было принять меня въ качествѣ гувернантки къ Денизъ, сказала она, наше положеніе, т. е. положеніе моего мужа и мое, было самое критическое. Я вамъ не объяснила его, не правдали? Я болѣе не хочу скрывать его. Мы были жертвами ужаснаго стеченія обстоятельствъ.

— Она хочетъ просить у меня денегъ, подумалъ маркизъ, и успокоился, потому что подобнаго рода вопросы затрудняли его только тогда, когда его денежный ящикъ бывалъ пустъ, что случалось довольно часто, но теперь онъ былъ полонъ.

— Принужденные пополнить значительныя суммы, украденныя нашимъ чиновникомъ, мы разорились.

— А, такъ это былъ чиновникъ?

— Неужели вы считаете моего мужа виновнымъ въ этомъ похищеніи, которое заставило его выйти изъ службы? Несомнѣнно, я многое прощала своему мужу; но я никогда не простила бы ему такого поступка, который можетъ замарать его честь. Я въ такомъ случаѣ потребовала бы дозволенія жить отдѣльно отъ него, и къ несчастію — она сказала это съ грустной улыбкой — я могла бы представить суду слишкомъ много доказательствъ и онъ не отказалъ бы мнѣ въ этомъ дозволеніи. Нѣтъ, г. маркизъ, нѣтъ, мой мужъ не былъ виновенъ; онъ былъ жертвой, жертвой одного человѣка, къ которому онъ имѣлъ довѣріе и, съ другой стороны, жертвой своего начальника, который хотѣлъ — она съ минуту колебалась, краснѣя — который хотѣлъ отмстить мужу за жену.

Она отвернулась и молчала нѣсколько минутъ, какъ будто воспоминаніе объ этомъ оскорбленіи тяготило ее.

Маркизъ, слушавшій безъучастно исторію о капитанѣ, былъ тронутъ этимъ волненіемъ Клементины. Что касается ея, то дѣйствительно дѣло могло произойти такимъ образомъ. Почему не допустить, что дѣйствительно она подвергалась преслѣдованіямъ офицера: она была довольно красива для этого.

Скоро она продолжала:

— Вы были для насъ спасеніемъ: жена могла придти на помощь своему мужу. Но потомъ, какъ будто вы принесли къ намъ счастіе, судьба, бывшая до сихъ поръ столь жестокою по отношенію къ намъ, измѣнилась къ лучшему. Тѣ, которые отвернулись отъ моего мужа, считая его виновнымъ, примирились съ нимъ, когда узнали его невинность. Теперь позаботились поставить его во главѣ одной финансовой газеты и-сдѣлать его управляющимъ одного банкирскаго дома.

Маркизъ сдѣлалъ движеніе, онъ начиналъ безпокоиться.

— Если мой мужъ согласился на разлуку со мной, продолжала она, если онъ позволилъ мнѣ взяться за мою прежнюю профессію гувернантки, то только потому, что мы находились тогда подъ гнетомъ нужды и не желали быть въ тягость одинъ другому. Но теперь обстоятельства не таковы: мой мужъ теперь не только не нуждается, но и занимаетъ, какъ говоритъ мнѣ, очень выгодное и прочное мѣсто, и требуетъ — она замедляла свою рѣчь, чтобы лучше отдѣлить свои послѣднія слова — онъ требуетъ… чтобы его жена… она понизила свой голосъ — возвратилась къ нему.

Маркизъ быстро вскочилъ, какъ ужаленый.

— Вы хотите оставить насъ? вскричалъ онъ.

— Нѣтъ, конечно; но мой мужъ хочетъ, чтобы я возвратилась къ нему. Мой мужъ, г. маркизъ, очень легкомысленъ, но въ существѣ онъ питаетъ ко мнѣ искреннюю привязанность — она опять начала отдѣлять слова — глубокую нѣжность, даже, можно сказать, любовь.

Маркизъ ходилъ большими шагами по кабинету, вдругъ онъ остановился и протянулъ руку, какъ будто чтобъ зажать ей ротъ.

Довольная дѣйствіемъ, произведеннымъ на него, она не настаивала.

— Я говорю такимъ образомъ, продолжала она, чтобы вы знали причины, руководящія моимъ мужемъ, который, повѣрьте, дѣйствуетъ такъ не изъ каприза. Когда онъ извѣстилъ меня о своемъ желаніи, я ему отвѣтила, что не могу васъ такъ оставить.

— Но это очевидно.

— Что я необходима для своей ученицы.

— Очевидно.

— Что перемѣна учителя, особенно, когда онъ взятъ такъ поздно, будетъ для нея очень вредна.

— Совершенно справедливо.

— Наконецъ, что если я не связана строго-формальнымъ условіемъ, то связана благодарностью и памятью о всѣхъ вашихъ благодѣяніяхъ относительно меня.

— И что вамъ отвѣтилъ г. капитанъ Божонье?

— Онъ хочетъ, чтобъ я ѣхала къ нему.

— А я, сударыня, не хочу этого.

Она улыбнулась и нѣсколько насмѣшливымъ голосомъ сказала:

— Не забывайте, г. маркизъ, что онъ мой мужъ.

— Это справедливо, сказалъ онъ, подавляя свой гнѣвъ, я забылъ это. Но подумайте, сударыня, что невозможно, чтобы вы насъ оставили. Кромѣ причинъ, которыя привязываютъ васъ къ Денизъ и которыя вы сами очень хорошо цѣните, есть, позвольте вамъ сказать, и другія, которыя привязываютъ васъ къ намъ.

— Къ вамъ, г. маркизъ? сказала она съ удивленіемъ, очень натуральнымъ.

Къ намъ всѣмъ здѣсь. Но что касается меня, я хочу вамъ сказать, что чувствую къ вамъ глубокую признательность… Живую симпатію… уваженіе…

Она смотрѣла на него изподтишка, спрашивая себя, до чего онъ дойдетъ.

— Привязанность…

Онъ остановился, ожидая безъ сомнѣнія ея отвѣта; но такъ какъ никакого отвѣта не послѣдовало, то онъ продолжалъ послѣ минутнаго молчанія:

— Согласны вы остаться? Отвѣчайте откровенно, пожалуйста.

— Отъ всего моего сердца, я желаю… не разставаться съ Денизъ.

— Въ такомъ случаѣ, сударыня, этого довольно. Объ остальномъ мы поговоримъ съ г. капитаномъ. Божонье. Я отправляюсь въ Парижъ.

Клементина была изумлена этимъ внезапнымъ рѣшеніемъ, котораго она совершенно не предвидѣла и которое сильно смутило ее. Если исторія о банкирскомъ домѣ была справедлива, то, наоборотъ, вовсе не было справедливо то, что капитанъ требовалъ ее къ себѣ; онъ и не думалъ о ней. Это была выдумка съ цѣлью довести маркиза до крайности. Но выдумка ужь слишкомъ удалась!

Она совершенно искренно старалась, чтобъ маркизъ отказался отъ своего рѣшенія.

— Нѣтъ, сказалъ онъ, нѣтъ; мнѣ нужно видѣть капитана. Я объясню ему положеніе, я буду сильно настаивать.

— Берегитесь, сказала она, настаивать слишкомъ живо и, если хотите успѣть, не забывайте въ разговорѣ съ нимъ, что вы говорите съ мужемъ.

— Не бойтесь ничего; я вамъ обѣщаю, что вы останетесь у насъ.

— И повѣрьте, г. маркизъ, что буду счастлива, если такъ случится.

Она должна была уступить.

Но лишь только маркизъ отправился на станцію желѣзной дороги, какъ она тотчасъ сѣла на лошадь подъ предлогомъ прогуляться по лѣсу. Денизъ хотѣла сопровождать ее, но она сказала, что желала бы быть одной. Такой же отвѣтъ дала она и г. де-Каркбю и, какъ онъ настаивалъ, то прямо сказала, что вовсе не поѣдетъ, если ее не оставятъ одну.

Отправившись изъ замка, она, какъ обыкновенно, поѣхала въ паркъ, потомъ въ лѣсъ, но скоро свернувъ на большую дорогу, направилась къ Конде.

Здѣсь она остановилась передъ телеграфной станціей и написала слѣдующую телеграмму:

"Г. Божонье, контора «Fortune publique», улица Россини, Парижъ.

«Завтра, можетъ быть, раньше, чѣмъ ты получишь письмо, которое я тебѣ написала, къ тебѣ придетъ одна личность, которую я не могу тебѣ назвать. Тебѣ сдѣлаютъ предложеніе, которое я не могу тебѣ объяснить. Заставь его высказаться, чтобы понять, о чемъ идетъ дѣло. Сначала энергически отказывай и уступи лишь при послѣдней крайности. Ты можешь заставить его заплатить за свое согласіе сколько хочешь.

Клементина".

Она подала свою депешу чиновнику, который, прочитавъ ее, замѣтилъ, что ее можно сократить, выпустивъ слова „ты“ и чтобы».

— Нѣтъ, сказала она, я желаю, чтобы она была ясна.

— Она все равно не слишкомъ ясна, сказалъ чиновникъ, улыбаясь.

— Она будетъ ясна для того, кто долженъ прочесть ее и этого достаточно.

Она сѣла на лошадь и возвратилась въ замокъ, такъ что никто не зналъ, что она была въ Конде.

XXX.

На другой день, часовъ въ 10 утра, маркизъ отправился въ улицу Россини въ контору «Fortune publique». Онъ не зналъ номера дома, но новая, блестящая вывѣска съ золотыми буквами по голубому полю, указала ему помѣщеніе этого финансоваго учрежденія.

Онъ поднялся по темной лѣстницѣ въ верхній этажъ: на площадку лѣстницы выходили обѣ двери, сверху до низу покрытыя мѣдными гербами: сіяющими, свѣтящимися, ослѣпляющими: на одномъ написано «Банкъ», на другомъ «Газета», кругомъ ихъ слова «Fortune publique», служащія археологомъ для этихъ практическихъ названій.

Куда войти? — Онъ рѣшился въ банкъ.

Въ передней онъ встрѣтилъ конторскаго лакея, увѣшаннаго съ головы до ногъ украшеніями и военными медалями, который вѣжливо сказалъ ему, что г. де-Божонье въ настоящую минуту нѣтъ здѣсь, но что, безъ сомнѣнія, онъ скоро вернется.

Его попросили войти въ пріемную, гдѣ находился другой лакей, также увѣшанный украшеніями и медалями, который, съ перочиннымъ ножичкомъ въ рукѣ, преважно занимался рѣзаньемъ стола изъ чернаго дерева.

Эта пріемная была въ сообщеніи со всѣми комнатами помѣщенія посредствомъ двухъ корридоровъ. Съ того мѣста, гдѣ сидѣлъ маркизъ, можно было видѣть до самаго конца этихъ корридоровъ.

Онъ принялся смотрѣть кругомъ себя; не будь этихъ увѣшанныхъ множествомъ украшеній лакеевъ, которыя представляли собою ходячія рекламы, можно бы было подумать, что находишься въ порядочномъ домѣ.

Шумъ голосовъ дошелъ до него.

— Мы не принимаемъ никого безъ залога; положите въ кассу 3,000 или 5,000 франковъ, смотря по мѣсту, которое вы желаете имѣть, и вы получите мѣсто. Для насъ залогъ есть самая лучшая рекомендація.

— У меня всего только 750 франковъ.

— Принесите ваши 750 франковъ и вы получите мѣсто, соотвѣтствующее такому залогу.

— Могу я придти завтра?

— Нѣтъ, это будетъ слишкомъ поздно; приходите сегодня вечеромъ до четырехъ часовъ.

Молчаніе. Но съ противуположной стороны начался новый разговоръ.

— Я прочелъ въ вашей газетѣ, говорилъ одинъ голосъ, что акціонеры «Ports de Tripoli» могутъ явиться въ ваши конторы, чтобъ получить интересное сообщеніе.

— Да, милостивый государь, отвѣчалъ насмѣшливый голосъ, и вы можете разсчитывать, что это будетъ почти единственная вещь, которую дастъ вамъ «Ports de Tripoli».

— Дѣло, слѣдовательно, дурно?

— Погибшее! Какъ могли подписываться на акціи въ подобномъ дѣлѣ?

— Перевозъ трепела на корабляхъ общества долженъ былъ дать болѣе 15 %.

— Вамъ такъ сказали?

— Чортъ возьми! Монополія снабжать трепеломъ цѣлый свѣтъ…. это значитъ что-нибудь!

— Однако, теперь дѣло идетъ плохо; но во главѣ общества есть люди, которые могутъ вознаградить акціонеровъ, если съумѣютъ заставить ихъ платить: уже болѣе 1,200 акціонеровъ ввѣрило намъ свои интересы. Если вы ввѣрите намъ свои акціи, то мы готовы быть вашими представителями за одинъ только франкъ съ каждой акціи, и вы получите что-нибудь, даже вѣроятно много. Только вы не будете больше брать акцій «Ports de Tripoli» или другихъ, не правда-ли? Довольно здѣсь на мѣстѣ хорошихъ предпріятій, которыя даютъ болѣе 15 % и вѣрныя: таково, напримѣръ, «Canaux irrigateurs».

— Это хорошо?

— 20 % и гарантіи, даже болѣе вѣрныя, чѣмъ можетъ дать правительство; выпускъ акцій производится нами, вы можете имѣть всѣ свѣденія, какія захотите.

Далѣе маркизъ не могъ слышать, такъ какъ въ эту минуту господинъ, проходившій по пріемной, остановился передъ нимъ.

— Г. маркизъ де-Рюдмонъ здѣсь? воскликнулъ этотъ господинъ, оказавшійся повѣреннымъ маркиза.

— И вы вѣдь также здѣсь, отвѣтилъ маркизъ смѣясь.

— Я, г. маркизъ, это иное дѣло; наконецъ, если вамъ угодно будетъ удѣлить мнѣ двѣ минуты для разговора съ вами наединѣ, я вамъ скажу, что привело меня въ этотъ домъ и такъ какъ я васъ нахожу здѣсь, то это, можетъ быть, послужитъ вамъ въ пользу.

— Но я дожидаюсь здѣсь г. капитана Божонье.

— Я не уведу васъ далеко, а только на плащодку лѣстницы.

Маркизъ колебался съ минуту, потомъ рѣшился идти за своимъ повѣреннымъ; въ томъ, что тотъ хотѣлъ ему сказать, могли заключаться такія вещи, которыя будетъ полезно ему знать въ такую минуту, когда онъ хотѣлъ войти въ сношенія съ капитаномъ.

И такъ они вышли.

— Г. маркизъ, сказалъ повѣренный тихо, у меня есть кучеръ, который служитъ мнѣ въ продолженіи пятнадцати лѣтъ; это человѣкъ скромный и онъ, по немногу откладывая, сберегъ тысячъ пять или шесть франковъ. На что и какъ, вы думаете, употребилъ онъ эти деньги? Можетъ быть, вы думаете, онъ попросилъ у меня совѣта, какимъ образомъ всего вѣрнѣе и выгоднѣе помѣстить ихъ? Нѣтъ! Какъ можно спросить у меня совѣта!

— Вѣдь вы его хозяинъ?

— Именно. Но онъ собиралъ свѣдѣнія одинъ, читая объявленія финансовыхъ газетъ и положилъ весь

свой капиталъ, такъ медленно и съ такимъ трудомъ скопленный, въ «Fortune Publique». Я могъ бы предложить ему помѣстить безъ риска свои деньги не болѣе какъ за обыкновенные 7 % или 8 %; между тѣмъ какъ онъ нашелъ, что «Fortune Publique» будетъ давать ему 207_о или 25 %; но скоро онъ самъ же открылъ, что «Fortune Publique» далеко не то, что о ней говорится въ объявленіяхъ. Онъ разсказалъ мнѣ свои спасенія и вотъ теперь я стараюсь какъ-нибудь возвратить его капиталъ. Такъ какъ я знаю многое, что можетъ сдѣлаться въ моихъ рукахъ сильнымъ оружіемъ противъ «Fortune Publique», то я надѣюсь получить обратно эти деньги. Вотъ, г. маркизъ, что привело меня въ этотъ домъ, и, можетъ быть, и для васъ не будетъ безполезно знать это.

— Не думаете-ли вы, что я, подобно вашему кучеру, хочу помѣстить свои капиталы въ «Fortune Publique», чтобъ получать на нихъ большіе проценты.

И маркизъ принялся хохотать отъ всей души.

— Во-первыхъ, у меня нѣтъ свободныхъ капиталовъ, во-вторыхъ, у меня никогда не бывало страсти къ спекуляціямъ и вы знаете это лучше, чѣмъ кто-нибудь. Нѣтъ, я пришелъ сюда просто только за тѣмъ, чтобы поговорить о личномъ дѣлѣ съ директоромъ этого дома, капитаномъ Божонье. Но отъ этого я не менѣе вамъ благодаренъ за свѣдѣнія, которыя вы сочли необходимымъ передать мнѣ. Мнѣ нужно знать его личность. Это плутъ, не правда-ли?

Повѣренный понизилъ голосъ.

— Онъ, я не знаю навѣрное, но относительно дѣйствительнаго главы этого предпріятія вы не ошиблись.

— Развѣ не капитанъ Божонье глава этого дома?

— Нисколько: Божонье, это только имя, вывѣска. Вы хорошо понимаете, какъ бы ни были мало серьезны дѣла такого дома, но ихъ все-таки не можетъ вести кавалерійскій офицеръ, очутившійся въ одно прекрасное утро финансистомъ. Настоящій основатель, хозяинъ и глава этого дома есть бывшій гусаръ изъ СентъЛо, хитрый и изворотливый нормандецъ, имѣющій вражду съ правосудіемъ. Не имѣя возможности открыть банкирскій домъ отъ своего имени, онъ отыскалъ вывѣску. Онъ зналъ капитана Божонье: съ хорошими манерами, офицеръ, достаточно понятливый, чтобы въ полдень повторить то, чему его научатъ утромъ, онъ не могъ внушить недовѣрія никому: такого человѣка ему и было нужно. Онъ сдѣлалъ изъ него оффиціальнаго директора «Fortune Publique».

— И это хорошее положеніе для капитана? спросилъ маркизъ, котораго интересовали всѣ эти подробности. Въ виду сдѣлки, которую ему предстояло совершить съ нимъ, въ самъ дѣлѣ ему важно было знать, способенъ будетъ или нѣтъ Божонье принять его предложенія.

— Хорошее, если хотите, сказалъ повѣренный. Съ виду это — положеніе, въ существѣ это — ничто, завтра же все это можетъ разрушиться; достаточно, чтобы хоть одинъ акціонеръ подалъ въ судъ жалобу, я напримѣръ, если мнѣ не возвратятъ денегъ моего дурачины кучера.

Вы видите, что такое банкирскій домъ; что касается газеты, то и она не лучше.

— Два франка пятьдесятъ сант. за годъ, сказалъ маркизъ, читая на одномъ изъ щитовъ.

— Да, пятьдесятъ два нумера въ годъ за пятьдесятъ су; два нумера, значитъ, даромъ. Но не цѣна абонемента дѣлаетъ газету выгодной, потому что чѣмъ меньше цѣна, тѣмъ болѣе шансовъ имѣть много подписчиковъ, а подписчики могутъ сдѣлаться кліентами банкирскаго дома, т. е. обманутыми простяками. То, что теряютъ въ подписчикѣ, съ избыткомъ получаютъ въ кліентѣ: въ этомъ заключается вся спекуляція. Вы видите, такимъ образомъ, что положеніе капитана Божонье болѣе чѣмъ непрочно. Тѣмъ не менѣе оно имѣетъ нѣкоторыя привлекательныя стороны для человѣка такого рода. Такъ какъ онъ долженъ внушать довѣріе и блестѣть, то ему каждое утро даютъ пятнадцать франковъ на завтракъ. Съ 11 часовъ утра и до часу всѣмъ кліентамъ, спрашивающимъ г. Божонье, отвѣчаютъ, что если имъ совершенно необходимо его видѣть, то они могутъ найти его въ кафе Ришъ, гдѣ онъ завтракаетъ. И они находятъ его тамъ или покрайней мѣрѣ видятъ его издали, сами не осмѣливаясь войти къ нему, и они ослѣплены: кафе Ришъ! Они вынимаютъ деньги изъ своихъ шерстяныхъ чулокъ и довольные тѣмъ, что нашли хорошее помѣщеніе для нихъ, уходятъ сами завтракать въ кухмистерскую Дюваль.

— Бѣдная Клементина, думалъ маркизъ, слушая этотъ разсказъ, несчастная женщина!

— Я полагаю, что этотъ отвѣтъ вамъ дадутъ сей часъ, продолжалъ повѣренный, такъ какъ у васъ наружность серьезнаго кліента.

Это предположеніе оказалось справедливымъ: когда маркизъ вошелъ въ пріемную, лакей подошелъ къ нему и сказалъ:

— Можетъ быть г. Божанье не придетъ сегодня утромъ; но если вамъ его необходимо видѣть, то вы найдете его въ кафе Ришъ, гдѣ онъ завтракаетъ ежедневно. Если вы его не знаете въ лицо, то только спросите лакея, который сейчасъ же вамъ покажетъ его столъ.

XXXI.

Маркизъ вошелъ въ гостиную кафе Ришъ черезъ дверь, выходящую на улицу Ле-Пелетье; онъ оглядѣлся кругомъ, но не замѣтилъ капитана.

Тогда онъ обратился къ лакею, который отвѣтилъ ему, что г. Божонье долженъ быть въ кафе, въ ожиданіи часа своего завтрака.

Въ самомъ дѣлѣ, войдя въ кафе, онъ увидалъ капитана передъ столомъ; поднявъ руку, онъ наливалъ тонкой струею воду въ свой абсентъ. Противъ него сидѣли двое мужчинъ мало представительной наружности и смотрѣли на эту операцію съ такимъ напряженнымъ и почтительнымъ вниманіемъ, какъ будто они присутствовали при религіозной церемоніи.

— Г. капитанъ Божонье, не правда-ли? сказалъ маркизъ.

Не отвѣчая, капитанъ продолжалъ тихо наливать свою воду; потомъ, когда безъ сомнѣнія, пришло время увеличить дозу, онъ вразъ пустилъ большую струю воды, которая наполнила стаканъ. Тогда, поднявъ голову и взглянувъ на маркиза, онъ сказалъ съ презрительной непринужденностью:

— Да, милостивый государь. Съ кѣмъ имѣю честь говорить?

— Съ маркизомъ де-Рюдмонъ.

При этихъ словахъ физіономія капитана совершенно измѣнилась. Онъ поднялся и снялъ свою шляпу, которая казалось, была привинчена къ его головѣ; въ тоже время другой рукою онъ сдѣлалъ знакъ своимъ сотоварищамъ, чтобы тѣ оставили ихъ.

— Мы теперь одни, сказалъ тогда капитанъ, чѣмъ могу служить вамъ, г. маркизъ?

— Я хотѣлъ бы поговорить съ вами объ одномъ дѣлѣ.

— Надѣюсь, г-жа Божонье не больна?

— Нѣтъ, милостивый государь; вчера, когда я отправлялся изъ Рюдмонъ, она была здорова. Однако, какъ вы можете догадаться, о ней я хочу поговорить съ вами; но такъ какъ здѣсь нѣсколько неудобно, то я…

Маркизъ остановился въ нерѣшительности; очевидно, ему болѣе хотѣлось встрѣтить капитана въ конторѣ «Fortune publique».

— Не можете-ли вы на минуту выйти со мною? сказалъ онъ наконецъ.

— Конечно, я очень желалъ бы этого; но для меня это крайне неудобно; у меня здѣсь назначены свиданія по важнымъ дѣламъ и, если меня не найдутъ здѣсь, то вслѣдствіе этого могутъ произойти просрочки, которыя могутъ повредить намъ; вы знаете, г. маркизъ, что биржевыя дѣла должны рѣшаться быстро.

Нужно-ли было пригласить капитана Божонье завтракать? Сидѣть за однимъ столомъ съ директоромъ «Fortune publique» было неудобно. Однако маркизъ остановился на этомъ, но съ соблюденіемъ нѣкоторыхъ предосторожностей, которыя могли бы сдѣлать капитана его неумолимымъ врагомъ, еслибъ тотъ могъ понять ихъ причины.

— Войдя на верхъ въ гостиную, сказалъ маркизъ, намъ можно будетъ за завтракомъ поговорить о дѣлѣ, которое привело меня къ вамъ.

— А, отлично, такимъ образомъ я всё-таки остаюсь здѣсь, и если кто захочетъ видѣть меня, можетъ отъискать меня здѣсь.

Они взошли въ верхній этажъ; потомъ, когда усѣлись, маркизъ обратился къ капитану:

— Будьте такъ любезны, закажите нашъ завтракъ: вы здѣсь какъ дома.

— Съ удовольствіемъ; только, будьте добры, скажите сначала, голодны вы?

Маркизъ понялъ, что капитанъ былъ голоденъ и что нужно предоставить выборъ завтрака капитану по его вкусу.

— Очень голоденъ, сказалъ онъ, и особенно хочу пить.

— Въ такомъ случаѣ отлично.

И рука капитана, державшая карандашъ, быстро забѣгала по бумагѣ, между тѣмъ какъ слуга, стоя позади его, ожидалъ съ улыбкой, смотря поперемѣнно на обоихъ собесѣдниковъ и безъ сомнѣнія разсуждая съ собою, что капитанъ нашелъ хорошаго простяка.

Вдругъ капитанъ остановился:

— Пили-ли вы здѣсь Шато д’Икемъ 1847 года? спросилъ онъ.

— Нѣтъ.

— Ну, г. маркизъ, я хочу васъ угостить имъ; оно стоитъ 45 франковъ бутылка, но это, я думаю, для васъ не великъ разсчетъ.

Маркизъ началъ сожалѣть, что сѣлъ за одинъ столъ съ такимъ господиномъ.

— Вы увидите это вино, г. маркизъ; его нельзя просто проглатывать, его нужно медленно «просмаковывать», и тогда вотъ я посмотрю, что вы о немъ скажете.

Подали завтракъ. — Тогда маркизъ, который торопился покончить съ этой сдѣлкой, дѣлавшейся для него все болѣе и болѣе непріятной, началъ разговоръ.

— То, чего я хочу просить у васъ, сказалъ онъ, это оставить то требованіе, которое вы заявили г-жѣ Божонье.

— Мое требованіе… Ахъ, да. Я на немъ настаиваю; когда я рѣшаюсь предъявить требованіе, это значитъ что оно тщательно обсушено и что оно имѣетъ для меня большую важность. Я не могу скрыть отъ васъ, что именно таково требованіе, которое я заявилъ своей женѣ.

— Я не разсчитываю на то, чтобы вы оставили это требованіе, ничѣмъ не вознаградивъ себя.

— Безъ сомнѣнія… это я отлично понимаю, но только я не вижу, совершенно не вижу вознагражденія, о которомъ вы говорите. Въ подобномъ дѣлѣ какія могутъ быть вознагражденія? я спрашиваю васъ, г. маркизъ.

— Вы хотите, не правда-ли, чтобы г-жа Божонье возвратилась къ вамъ?

Капитанъ былъ приготовленъ ко всему; однако, услыхавъ, что онъ хочетъ заставить свою жену вернуться къ себѣ, онъ не могъ удержать движенія удивленія: онъ не предвидѣлъ такого оборота дѣла.

— Бѣдная женщина! воскликнулъ онъ въ волненіи.

— Если вы призываете ее къ себѣ, продолжалъ маркизъ, значитъ вы приготовили ей извѣстное положеніе.

— Разумѣется.

— Это положеніе такъ-ли прочно, какъ вы о немъ думаете? въ этомъ заключается весь вопросъ.

— Все что угодно, г. маркизъ, только не сомнѣвайтесь въ состоятельности «Fortune publique».

— Я нисколько въ ней не сомнѣваюсь и мое мнѣніе относительно этого предмета вполнѣ согласно съ вашимъ. Только я хочу сказать, что не очень благоразумно, не узнавши напередъ, что сдѣлается съ предпріятіемъ, которое только еще начинается, заставлять г-жу Божонье покидать вѣрное для невѣрнаго. Однимъ словомъ, я желаю оставить у себя г-жу Божонье для того, чтобъ она продолжала воспитаніе моего ребенка и пришелъ просить васъ за вознагражденіе, которое мы установимъ вмѣстѣ, отказаться отъ вашего требованія, чтобъ она возвратилась къ вамъ.

Капитанъ поднялъ свой стаканъ къ самому носу и, казалось, внимательно разсматривалъ цвѣтъ своего вина; на самомъ же дѣлѣ онъ смотрѣлъ на маркиза. Теперь онъ понималъ смыслъ телеграммы, полученной имъ сегодня. Но ради чего Клементина играла эту комедію? Съ другой стороны, почему маркизъ такъ желалъ оставить ее въ Рюдмонѣ? Это были очень интересные для него вопросы. Но не видя средства легко разрѣшить ихъ, онъ рѣшился отложить рѣшеніе ихъ до другаго времени, довольствуясь пока тѣмъ, что можно воспользоваться представившимся ему случаемъ.

— Г. маркизъ, сказалъ онъ, вы должны узнать меня: я человѣкъ, любящій семейную жизнь, хозяйство; я люблю, нѣтъ мало, я обожаю тишину, миръ и спокойствіе домашняго очага. Только поэтому я и женился. Несчастныя, ахъ очень несчастныя обстоятельства, я васъ увѣряю, лишили меня этихъ радостей. Теперь, когда мои дѣла поправились, я опять хочу ихъ. Ахъ, вы не знаете, какую я веду жизнь. Нѣтъ дома, есть меблированная комната; нѣтъ семейнаго очага, есть ресторанъ, все ресторанъ; вездѣ одинъ и тотъ же черный соусъ, одинъ и тотъ же бѣлый соусъ. Ахъ, горшокъ горячаго съ капустой и морковью. Вы любите морковь, г. маркизъ?

— Да я ѣмъ ее… когда не могу сдѣлать иначе.

— Но я, я обожаю ее. Сказавъ это, онъ положилъ свою руку на бутылку Шато д’Икемъ, которая стояла передъ нимъ, и налилъ изъ нея полный стаканъ, потомъ, посмотрѣвъ на свое вино, онъ началъ отвѣдывать его большими глотками, смаковать, по его собственному выраженію. Его взглядъ выражалъ меланхолическое блаженство; было-ли это сожалѣніемъ о горячемъ съ морковью, или это ароматъ Шато д’Икемъ такъ преобразовывалъ его? Ему до этого было все равно и онъ продолжалъ:

— До сихъ поръ я говорилъ только о нравственномъ вопросѣ, глубоко затрогивавшемъ меня; но рядомъ съ нимъ есть другой, я хочу сказать, вопросъ матеріальный. Живя такимъ образомъ по ресторанамъ, я трачу ужасныя деньги. А я уже не въ такомъ возрастѣ, что бы могъ безъ счету расходовать деньги; мнѣ тридцать-восемь лѣтъ и пора думать о будущемъ. Что сдѣлается съ моей бѣдной женой, если я умру? Или если у насъ родится ребенокъ, что я ему оставлю? Гдѣ мои накопленныя деньги? Настало время пріобрѣтать ихъ; а это для меня будетъ возможно только тогда, когда у меня будетъ семейная жизнь, т. е. когда при мнѣ будетъ моя жена.

— Вотъ именно въ этомъ представляется вопросъ о вознагражденіи, о которомъ я говорилъ вамъ. Во сколько цѣните вы свой матеріальный ущербъ, который причиняетъ вамъ отсутствіе г-жи Божонье?

Капитанъ облокотился обѣими руками на столъ и, посмотря въ лицо маркизу, сказалъ съ добродушнымъ видомъ:

— Посмотримъ, г. маркизъ; однако я не могу вамъ продать своей жены.

Маркизъ опустилъ глаза; но онъ скоро поднялъ ихъ и въ свою очередь посмотрѣлъ въ лицо капитану.

— Я у васъ прошу только одного-объяснить мнѣ, какимъ образомъ я могу вознаградить васъ за матеріальный ущербъ, причиняемый вамъ отсутствіемъ г-жи Божонье.

— Ну, я хочу объяснить вамъ свое положеніе и вы увидите сами. Я вовсе не единственный основатель «Fortune publique», какъ вы и должны думать. У меня не было капиталовъ для этого. Нуждались въ моемъ имени, въ моей дѣятельности, въ моемъ умѣ, и вотъ я вступилъ въ это предпріятіе; но если бы я могъ внести сюда капиталъ, моя роль здѣсь стала бы важнѣе и, слѣдовательно, мое вознагражденіе увеличилось бы. Такимъ образомъ я полагаю, что вы согласитесь положить опредѣленную сумму въ нашъ домъ и если вмѣстѣ съ этой суммой вы будете считаться предсѣдателемъ нашего совѣта, то я сдѣлаюсь настоящимъ директоромъ нашего дома.

— Мое имя не принадлежитъ мнѣ, сказалъ съ гордостью маркизъ, оно принадлежитъ моимъ предкамъ, но деньги принадлежатъ мнѣ и ихъ я предлагаю вамъ.

— И въ этомъ случаѣ дѣло еще можно устроить, сказалъ капитанъ, нисколько не смутившись; такъ какъ, очень вѣроятно, что мое вліяніе сдѣлается большимъ, если я внесу 15 тысячъ франковъ.

Онъ смотрѣлъ, какое дѣйствіе произведетъ на маркиза эта цифра и какъ маркизъ не повелъ даже бровью, то онъ быстро добавилъ:

— 20 тысячъ, 20 тысячъ!

— Положимъ, 20 тысячъ, перебилъ его маркизъ:

— Несомнѣнно, когда у меня будутъ эти 20 тысячъ франковъ, то я стану совсѣмъ на другую ногу въ этомъ домѣ.

Маркизъ торопился поскорѣе окончить со всѣмъ этимъ.

— Сегодня, послѣ полудня, я пришлю вамъ чекъ на 20 тысячъ франковъ, сказалъ онъ, вставая изъ-за стола.

— Я могу зайти къ вамъ, если вы желаете, чтобы выдать вамъ росписку въ полученіи отъ васъ денегъ.

— Не нужно росписки.

— Несомнѣнно, между благородными людьми….

Онъ протянулъ руку маркизу.

— Между благородными людьми довольно одного слова и я далъ вамъ его, г. маркизъ. Моя жена останется гувернанткой вашей воспитанницы до тѣхъ поръ, пока будетъ вамъ нужно. И если случится, что она сама захочетъ возвратиться ко мнѣ; но это невозможно, не правда-ли?

— Я думаю, что она не оставитъ своей ученицы, къ которой такъ привязана.

— Я также думаю. Но если, наконецъ, сверхъ всякаго ожиданія, она захочетъ возвратиться ко мнѣ, я самъ привезу ее къ вамъ обратно. Но это все равно, я былъ бы ужасно удивленъ, еслибъ сегодня утромъ мнѣ сказали, что я отступлюсь отъ своего, столь твердо обдуманнаго рѣшенія, какъ это. Вы ужасный человѣкъ, г. маркизъ.

Въ этотъ же вечеръ маркизъ отправился по желѣзной дорогѣ обратно въ Рюдмонъ.

XXXII.

Между тѣмъ, приближалась пасха и, такъ какъ судебныя мѣста пользовались на это время вакаціей, то Людовику Меро предстояло нѣсколько свободныхъ дней.

Обыкновенно онъ проводилъ пасху въ Парижѣ; а въ лѣтнія вакаціи предпринималъ классическія путешествія каждаго молодаго чиновника по Швейцаріи, берегамъ Рейна и Голландіи.

Въ этотъ же годъ г-жа Меро рѣшила, что вмѣсто того, чтобъ ѣхать въ Парижъ, онъ прожилъ бы пасху въ Рюдмонѣ. Она хотѣла сдѣлать нѣкоторыя наблюденія, время для которыхъ было самое благопріятное.

Въ самомъ дѣлѣ, для ея плановъ очень важно было знать, каковы были въ дѣйствительности чувства Людовика къ Денизъ, въ этомъ отношеніи она ничего не знала. Пятнадцати-дневное пребываніе Людовика въ Рюдмонѣ помогло бы ей узнать эти чувства.

Въ продолженіи зимы она внимательно изучала своего сына; но не открыла ничего особеннаго, что могло бы было служить указаніемъ на интересующій ее, предметъ.

Людовикъ каждое воскресенье проводилъ въ Рюдмонѣ, пріѣзжая сюда въ субботу вечеромъ и уѣзжая въ понедѣльникъ утромъ.

Но во все это время онъ мало видѣлъ Денизъ. Утромъ она ходила къ обѣднѣ со своей гувернанткой и когда возвращалась, завтракъ уже былъ конченъ. Только вечеромъ всѣ были вмѣстѣ, но и тутъ присутствіе всѣхъ препятствовало всякому откровенному выраженію чувствъ, которыя могъ испытывать Людовикъ.

Не передъ маркизомъ же, не передъ гувернанткой съ зоркими глазами и тонкимъ слухомъ и особенно не передъ своимъ дядей Артеміемъ сталъ бы выказывать Людовикъ свои чувства къ Денизъ, если только онъ имѣлъ ихъ.

Только одно могла замѣтить г-жа Меро въ Людовикѣ, это его намѣренную осторожность: казалось, всякій разъ, какъ ему приходилось обращаться къ Денизъ, онъ старался не выходить изъ предѣловъ простой вѣжливости.

Часто она указывала ему на это, но никогда не могла добиться отъ него другаго отвѣта, кромѣ такого:

— Я не умѣю говорить съ молодыми дѣвушками, которыхъ не знаю.

— Почему же ты не познакомишься съ ней? Развѣ она не очаровательна?

— Совершенно очаровательна.

— Ну, въ такомъ случаѣ, что-жъ?

— Мнѣ кажется, я съ ней таковъ, какимъ и долженъ быть. Я уже не ребенокъ, а она еще маленькая дѣвочка; мы не можемъ вмѣстѣ играть, еще менѣе говорить серьезно; для перваго она слишкомъ велика, для втораго слишкомъ мала.

— Мнѣ не хотѣлось бы, ради маркиза, который ее очень любитъ, чтобы ты ее держалъ въ отдаленіи отъ себя.

— Мое намѣреніе вовсе не таково, и маркизъ, я надѣюсь, не впадетъ въ ошибку.

Потомъ всегда подъ тѣмъ или другимъ предлогомъ онъ прерывалъ на этомъ разговоръ, предметъ котораго былъ, казалось, тяжелъ для него или по крайней мѣрѣ затруднителенъ.

Отчего это?

Вотъ именно это-то и хотѣла знать г-жа Меро, и пасхальныя вакаціи, казалось, благопріятствовали удовлетворенію ея любопытства; хоть только ради этого нужно было, чтобы Людовикъ вмѣсто того, чтобъ ѣхать въ Парижъ, остался въ Рюдмонѣ.

Остановившись на этомъ рѣшеніи, она отправилась въ Конде-ле-Шатень.

На площади Шато, противъ гостинницы «Коронованный быкъ», молодой товарищъ прокурора занималъ, въ скромномъ и чистомъ по наружности домѣ, помѣщеніе, окна котораго, выходящія на площадь, были предметомъ любопытства для большей части города. Освѣщенныя каждый вечеръ до одиннадцати часовъ, два изъ этихъ оконъ освѣщались въ зимніе дни съ четырехъ часовъ утра, и рѣдкіе въ этотъ ранній часъ прохожіе, спускаясь по Архіерейской улицѣ, видѣли молодаго человѣка, сидящаго за столомъ при свѣтѣ лампы: онъ работалъ.

— Что такое! Неужели г. Меро такимъ образомъ проводитъ ночи?

Этотъ вопросъ представлялся каждому. Ни королевскій прокуроръ, ни предсѣдатель, Бономъ де-ла-Фардуйеръ, ни судьи гг. Легренъ и Дю-Капаръ не проводили такъ ночи за работой.

— Почему Меро не спитъ какъ слѣдуетъ въ постелѣ? Ночь и существуетъ затѣмъ, чтобы отдыхать; даже день — увы! слишкомъ длиненъ, чтобы весь его употребить на дѣло.

— Это неестественно.

— Онъ честолюбецъ.

Дѣло зашло такъ далеко, что предсѣдатель почелъ себя въ правѣ вмѣшаться въ него.

— Не оригинальничайте, мой юный другъ, сказалъ онъ Меро съ тѣмъ благородствомъ въ осанкѣ и выраженіи, которымъ онъ былъ обязанъ частію собственному старанію, частію своей природѣ; не выдѣляйтесь изъ ряда другихъ, повѣрьте мнѣ: вмѣсто того, чтобъ быть на хорошемъ счету, вы этимъ достигнете того, что будете на дурномъ. Слава Богу, мы знаемъ, какія могутъ быть дѣла у товарища прокурора, и вы не на столько обременены дѣломъ, чтобы должны были просиживать за нимъ цѣлыя ночи. Люди удивляются, видя поздно вечеромъ и рано утромъ ваши окна освѣщенными и на ихъ вопросы можетъ представиться только одинъ отвѣтъ — что у васъ есть трудная работа. Пусть не думаютъ, что человѣкъ, имѣющій впереди прекрасное будущее, долженъ заниматься трудной работой. Слышали-ли вы когда нибудь отъ кого бы то ни было, что у меня была трудная работа?

— Нѣтъ, г. предсѣдатель.

— Это потому, что я всегда скрывалъ свой трудъ и усилія, такъ какъ и мнѣ тоже приходилось усиленно трудиться! Но при людяхъ, мой юный другъ, работу въ сторону, это было моимъ правиломъ, я вамъ рекомендую, совѣтую это правило. Работу въ сторону, не забывайте.

Однако, не смотря на этотъ добрый совѣтъ, товарищъ прокурора продолжалъ заниматься, и его окна постоянно были такъ-же освѣщены. Предсѣдатель не разсердился открыто, но бывши до сихъ поръ въ самыхъ лучшихъ отношеніяхъ «съ племянникомъ маркиза деРюдмонъ», онъ теперь началъ чувствовать нѣкоторое презрѣніе къ этому молодому гордецу и иногда въ компаніи близкихъ къ себѣ людей обнаруживалъ свои чувства относительно Людовика Меро.

— Меро безпокоитъ меня все болѣе и болѣе, говорилъ онъ; не забывайте, господа, что именно такимъ образомъ началъ и Робеспьеръ.

Сначала эта фраза показалась всѣмъ нѣсколько преувеличенной: Робеспьеръ, ужь это было слишкомъ, много сказано; однако нашлись люди, которые наконецъ приняли эту фразу. Послѣ всего этого почему же и не принять? Все можетъ случиться съ человѣкомъ, который ведетъ себя не какъ другіе, который оригинальничаетъ, по выраженію предсѣдателя.

Людовикъ Меро «оригинальничалъ» не только своими занятіями, но еще и другимъ и это — то, по мнѣнію нѣкоторыхъ лицъ, было не менѣе перваго предосудительно.

Такъ г. де-Беллемаръ, товарищъ прокурора, предшественникъ Меро, былъ прелестный молодой человѣкъ, примѣрно державшій себя, настоящій чиновникъ; это однако не мѣшало ему имѣть любовницу; все дѣло шло очень скромно, онъ не выдавалъ себя вовсе, и только разъ въ недѣлю, въ полночь, въ пятницу, когда мужъ отправлялся на рынокъ въ Ганнебо, онъ приходилъ къ своей любовницѣ. Это знали, объ этомъ говорили. Любопытство общества было удовлетворено.

Между тѣмъ, какъ г. Меро вовсе не имѣлъ любовницы. За нимъ наблюдали. Разсыпали мелкій песокъ передъ дверью его квартиры, подозрѣвая, что этотъ свѣтъ въ окнахъ могъ быть только хитростью, чтобъ скрыть свое отсутствіе изъ дому. Но онъ вовсе не выходилъ; съ другой стороны и къ нему никто не приходилъ. Предположить же, что могли существовать отношенія у него съ своими хозяйками, было невозможно, не смотря на смѣлость провинціальнаго воображенія: въ самомъ дѣлѣ хозяйками его были двѣ старыя дѣвы за шестьдесятъ лѣтъ и очень набожныя.

Отчего онъ тамъ работалъ?

Отчего у него не было любовницы?

Эти два вопроса, которыя всѣ ставили для разрѣшенія до крайности раздражали любопытство. Всѣ ужасно интересовались ихъ разрѣшеніемъ, и въ этомъ оправдывался совѣтъ предсѣдателя Бономъ де-ла-Фардуйера, совѣтъ, гораздо менѣе глупый, чѣмъ думалъ Людовикъ Меро.

Извѣстно, какъ образуется общественное мнѣніе: мало по малу было признано всѣми, что Меро странная личность.

Людовикъ былъ проницателенъ и онъ сразу замѣтилъ, что всѣ удаляются отъ него; тогда, такъ какъ онъ хорошо зналъ, что ничего не сдѣлалъ такого, чтобы могло заслужить ему антипатію, и какъ съ другой стороны онъ былъ гордъ, то самъ сталъ держать другихъ вдалекѣ отъ себя, увеличивъ свою природную холодность.

Вообще ему рѣдко приходилось пожимать руки другимъ; да и эти пожатія не были ни крѣпкими, ни продолжительными.

Когда между 4 и 5 часами, онъ выходилъ изъ суда, съ сафьяннымъ портфелемъ зеленаго цвѣта въ рукѣ, важно выступай въ своемъ твердо накрахмаленномъ воротничкѣ, сѣрыхъ постоянно новыхъ перчаткахъ, въ черномъ платьѣ, сшитомъ однимъ изъ лучшихъ парижскихъ портныхъ, никому не приходило желанія остановить его, чтобъ даже поговорить о важномъ дѣлѣ, ему кланялись издали и онъ поднималъ свою шляпу такимъ образомъ, какъ будто это былъ министръ, кланяющійся своимъ подчиненнымъ.

«Министромъ» онъ былъ во всемъ и вездѣ, до того, что въ гостиницѣ «Коронованный быкъ», гдѣ онъ постоянно обѣдалъ, не разъ поднимался вопросъ, нужно-ли оставить его въ числѣ постоянно обѣдающихъ. Въ самомъ дѣлѣ онъ парализовалъ веселость и хорошее расположеніе духа путешественниковъ. Видя его за столомъ, какъ онъ важно ѣстъ, не обращаясь ни къ кому ни съ однимъ словомъ, всѣ чувствовали себя не по себѣ. Всѣ умалкивали и не пили больше вина, составлявшаго главную выгоду хозяевъ гостинницы. Но какъ только товарищъ прокурора оставлялъ столъ, всѣ снова оживлялись и шутки лились дождемъ.

— Ты знаешь, Леру, я хотѣлъ предложить тебѣ бутылку шампанскаго; но г. чиновникъ помѣшалъ бы пробкѣ выйти изъ бутылки.

— Завтра мы поставимъ около него бутылку; я держу пари, что въ четверть часа она лопнетъ.

А между тѣмъ этотъ молодой чиновникъ, такой гордый по наружности, такой безукоризненно правильный по манерамъ, столь холодный, по виду и словамъ былъ въ дѣйствительности человѣкъ съ нѣжной и страстной душой.

Если бы ночью, когда свѣтъ блестѣлъ въ его окнахъ къ великой досадѣ жителей Конде, одинъ изъ этихъ любопытныхъ проникъ тихо въ его комнату и наклонился бы къ нему черезъ плечо, то онъ увидалъ бы, что товарищъ прокурора, столь суровый когда онъ сидѣлъ въ судѣ, не проводитъ ночей, согнувшись надъ юридическими книгами.

Передъ нимъ на столѣ открыта маленькая книжка, строки которой имѣютъ различную длину, эту-то книгу онъ и читаетъ, произнося мѣрно ея слова въ полголоса.

Или же, если онъ писалъ, то любопытный увидѣлъ бы еще, что онъ писалъ не замѣтки на книгѣ и не твердо мотивированныя заключенія, а строки, похожія на тѣ, какія были въ книжкѣ, т. е. неравной длины.

Необыкновенная, чудовищная, изумительная вещь! это стихи онъ читалъ, это стихи онъ писалъ.

Въ немъ, въ самомъ дѣлѣ, было два человѣка, совершенно отличные одинъ отъ другаго:

Чиновникъ, котораго онъ показывалъ при всякомъ случаѣ и даже иногда безъ случая;

И поэтъ, котораго онъ заботливо скрывалъ.

XXXIII.

Когда г-жа Меро прибыла въ Конде, ея сынъ еще не возвратился изъ суда. Она была очень радушно встрѣчена хозяйками; такъ какъ не смотря ни на что, обѣ старыя дѣвы имѣли особеннаго рода уваженіе къ товарищу прокурора, правда, оригиналу, но за то, вѣжливому «съ особами женскаго пола», а въ этомъ отношеніи они не были избалованы, такъ какъ имъ гораздо чаще приходилось испытывать шутки и насмѣшки, чѣмъ учтивость.

Хотя г-жа Меро отлично знала, какъ пройти въ помѣщеніе своего сына, однако обѣ старые дѣвы проводили ее до самой лѣстницы и, отворивъ дверь, простились съ ней со всѣми подобающими церемоніями.

Это помѣщеніе состояло изъ трехъ комнатъ: передней, потомъ гостинной и наконецъ спальни. Такъ какъ эту квартиру занималъ прежде «г. священникъ», который и умеръ въ ней, то она представляла больше комфорту и даже роскоши, чѣмъ вообще можно найти въ провинціальныхъ домахъ, отдающихся въ наемъ съ мебелью. Видно было, что все было устроено съ нѣжною заботливостью руками набожныхъ людей, желавшихъ сдѣлать что-нибудь пріятное духовному лицу. Утонченность доходила до того, что въ гостинной былъ вышитый диванъ работы старыхъ дѣвъ; коверъ, сшитый изъ кусковъ сукна, покрывалъ полъ и кровать была завѣшена бѣлыми кисейными занавѣсами, которыя хозяйки сами вышили.

Первой заботой г-жи Меро, по пріѣздѣ ея въ Конде, было осмотрѣть шкафъ съ бѣльемъ своего сына.

Она погружена была въ это занятіе, когда вошелъ Людовикъ. Повѣсивъ свою шляпу и положивъ на столъ портфель изъ зеленаго сафьяна, онъ тихо подошелъ къ матери и съ большей горячностью, нежели было вообще въ его дѣйствіяхъ, обнялъ ее.

— Сегодня въ Конде! сказалъ онъ; ты мнѣ ничего не говорила объ этомъ визитѣ;

— Онъ тебя удивляетъ?

— Онъ меня радуетъ; ты со мною будешь обѣдать, надѣюсь.

— Я пріѣхала сюда не за тѣмъ, чтобы обѣдать; мнѣ нужно поговорить съ тобой.

— Ты меня пугаешь, говоря такимъ образомъ.

И съ самомъ дѣлѣ онъ чувствовалъ себя неспокойно. Его мать такъ часто говорила съ нимъ о «наслѣдствѣ Артура», они столько разъ спорили по поводу этого предмета, что онъ боялся услышать что-нибудь объ этомъ.

Мгновенно его манеры измѣнились: нѣжный и почтительный сынъ превратился, какъ будто его коснулась волшебная палочка феи, въ строгаго и холоднаго чиновника.

— Садись, сказалъ онъ, придвигая матери кресло.

А самъ онъ помѣстился передъ своимъ рабочимъ столомъ въ положеніи судьи, который собирается слушать просителя.

— Я пріѣхала, сказала она, просить тебя провести пасхальныя вакаціи вмѣстѣ съ нами въ Рюдмонѣ; ты мнѣ этимъ доставишь большое удовольствіе.

— Если только это, отвѣтилъ онъ, улыбаясь, то незачѣмъ тебѣ было подвергаться неудобствамъ путешествія сюда.

— Ты согласенъ?

— Разумѣется, если это доставитъ тебѣ удовольствіе. Правда, я уже сдѣлалъ нѣкоторыя распоряженія, имѣя въ виду поѣздку въ Парижъ; я назначилъ тамъ свиданія своимъ друзьямъ. Но у меня нѣтъ друга лучше тебя, ты хочешь меня оставить: я остаюсь.

Это было сказано нѣжно, почти съ увлеченіемъ.

Если бы онъ не соглашался, то г-жа Меро, окончательно убѣдивши его, вѣроятно, не повела бы дальше своего разговора: она ожидала вакацій, чтобы увидѣть самой то, что она старалась открыть.

Но эта легкость, эта поспѣшность, съ которою онъ принялъ ея предложеніе, удивили ее.

Какъ онъ отказался такъ легко отъ своего путешествія въ Парижъ, которому онъ придавалъ много значенія?

Не ожидалъ-ли онъ только случая пріѣхать на пасху въ Рюдмонъ?

Въ такомъ случаѣ, очевидно, Денизъ привлекала его туда.

У нея не хватило терпѣнія ждать дольше.

— Ты не спрашиваешь у меня, сказала она, причинъ, которыя заставляютъ меня просить тебя отказаться отъ путешествія въ Парижъ?

— Ты мнѣ сказала, что тебѣ будетъ пріятно, если я проведу пасху около тебя, и ты нарочно ѣдешь сюда извѣстить меня о своемъ желаніи; я заключилъ изъ этого, что это желаніе сильно, и для меня этого довольно.

— Дитя мое, я вовсе не требовательная мать и никогда ничего не требовала отъ тебя для личнаго моего удовольствія. Я знаю, какъ ты дорожишь поѣздкой въ Парижъ; если я тебя прошу отказаться отъ нея, значитъ, я имѣю на это важныя причины.

Въ такомъ случаѣ, мамаша, я беру назадъ свое слово. Твоему желанію я уступаю и всегда буду уступать; но если это желаніе опирается не на личныя твои причины, ты захочешь, надѣюсь, чтобы я оцѣнилъ эти причины прежде, чѣмъ рѣшиться.

Г-жа Меро увидѣла, что избрала ложный путь, но она уже слишкомъ далеко зашла, чтобы отступить.

Я хочу быть откровенной, сказала она, и объяснить тебѣ, не скрывая ничего, чего мнѣ хотѣлось бы. Ты знаешь, что въ продолженіи десяти лѣтъ я имѣю только одну цѣль въ жизни: обезпечить тебѣ наслѣдство маркиза.

При этихъ словахъ, Людовикъ перебилъ свою мать съ живостью, которая очень удивила бы тѣхъ, кто видѣлъ его только на судейскомъ креслѣ.

— О, мамаша, сказалъ онъ взволнованнымъ голосомъ, пожалуйста, я тебя умоляю, не будемъ говорить о наслѣдствѣ дяди; ты знаешь, что ничто не можетъ быть для меня тяжелѣе этого.

— Однако мнѣ нужно объяснить причины, вслѣдствіе которыхъ я желаю твоего присутствія въ Рюдмонѣ.

— Если эти причины относятся хоть сколько-нибудь къ вопросу о наслѣдствѣ, я не желаю ихъ знать.

Сегодня ты не въ первый разъ затрогиваешь вопросъ о наслѣдствѣ послѣ моего дяди и ты знаешь мои мнѣнія относительно этого предмета. Что мой дядя Артемій и ты забрали себѣ въ голову, что вы будете наслѣдниками маркиза де-Рюдмонъ и это въ силу права, какъ какъ помѣстье Рщмонъ принадлежало прежде моему дѣду Фабю, все это хорошо; я не хочу оспаривать этой мысли, тѣмъ болѣе, что не имѣю права судить тебя и дядю Артемія.

— Однако, ты насъ судишь.

— Нѣтъ, мамаша, нѣтъ; и во всякомъ случаѣ если бы я позволилъ себѣ это сдѣлать, то повѣрь, что я не смѣшалъ бы въ своемъ сужденіи тебя и дядю Артемія. Если ваши надежды однѣ и тѣ же, что мнѣ очень тяжело, позволь сказать тебѣ, то ваши поступки совершенно различны, что заставляетъ меня радоваться за тебя.

— Ты знаешь, что я не для себя желаю наслѣдства Артура; ты знаешь, что я желаю его для своего сына, котораго люблю, который составляетъ все въ моей жизни и котораго я хочу видѣть богатымъ и могущественнымъ. Никогда побудительная причина не можетъ быть болѣе священной; и, кромѣ того, я хорошо знаю, что для обезпеченія за тобой наслѣдства я никогда не сдѣлала ничего, что могло бы оскорбить тебя въ настоящемъ и безпокоить въ будущемъ.

— Опять-таки повторяю тебѣ, что я не смѣшиваю тебя съ дядей Артеміемъ; но тѣмъ не менѣе вѣрно однако, что я страдаю, очень страдаю, видя, что ты преслѣдуешь осуществленіе этого плана.

— Наслѣдникъ ты или не наслѣдникъ маркиза де-Рюдмонъ, сына сестры моего отца?

— Разумѣется, при этихъ условіяхъ я буду когда-нибудь имъ, если однако маркизъ не сдѣлаетъ противоположныхъ распоряженій. Вотъ, милая мамаша, въ чемъ разница между нами и если ты разсудишь это хорошенько, то увидишь, что это разница капитальная. Вы, т. е. дядя Артемій и ты, смотрите на себя какъ на настоящихъ наслѣдниковъ маркиза де-Рюдмонъ, сына сестры вашего отца; я же, наоборотъ, смотрю на себя какъ на лицоі, которое «можетъ» быть когда-нибудь наслѣдникомъ маркиза, но также который очень можетъ и не быть имъ. Наслѣдство принадлежитъ вамъ съ настоящаго времени, вы имѣете уже пріобрѣтенное право, вамъ не достаетъ только осуществленія его. Мнѣ же, наоборотъ, оно не принадлежитъ, я не имѣю на него никакого неоспоримаго права.

— Однако, послѣ дяди Артемія и меня ты ближайшій родственникъ Артура.

— Безъ сомнѣнія; но если я возможный наслѣдникъ для него, то я вовсе не наслѣдникъ необходимый. Не такой, хорошо знающей законы женщинѣ, какъ ты, еще можно объяснять это различіе, такое же, какое существуетъ между днемъ и ночью. Если бы я былъ прямымъ наслѣдникомъ маркиза, напримѣръ, его сыномъ, это было бы другое дѣло, тогда, да, я имѣлъ бы права на это наслѣдство.

Г-жа Меро сдѣлала движеніе, которое сынъ ея замѣтилъ, но значеніе котораго онъ не понялъ.

Онъ продолжалъ:

— Принимая во вниманіе мой характеръ, вѣроятно я не былъ бы расположенъ цѣнить эти права или защищать ихъ, ибо я хочу сказать тебѣ здѣсь одну вещь, нѣсколько неловкую для чиновника, но наконецъ она останется между нами, ибо я смотрю на наслѣдство какъ на причину уменьшенія національнаго богатства и развращенія отдѣльныхъ лицъ. Подъ тѣмъ предлогомъ, что ожидаютъ наслѣдства, пренебрегаютъ трудомъ; къ чему трудиться? когда-нибудь получишь наслѣдство и будешь богатъ, законъ за тебя работаетъ. Какъ неизмѣримо выше стоитъ англійскій обычай: ничего не оставляютъ своимъ дѣтямъ, но дѣлаютъ ихъ людьми. Во Франціи мы всѣ, болѣе или менѣе, наслѣдники и, разсчитывая на это, мы остаемся дѣтьми, которые надѣются получить когда-нибудь отцовское имущество.

— Къ кому же ты хочешь, чтобы переходило это имущество?

— Вопросъ не въ этомъ. Я хочу сказать, что никогда не займу общественнаго положенія въ качествѣ наслѣдника маркиза де-Рюдмонъ; я считалъ бы это унизительнымъ и, кромѣ того, это поистинѣ прекрасное и вѣрное положеніе: маркизу сорокъ-пять лѣтъ, мнѣ двадцать-шесть; только: двадцать лѣтъ разницы. Но нужно замѣтить, между тѣмъ какъ маркизъ сложенъ какъ геркулесъ, у меня же самое обыкновенное сложеніе. Сила здоровья и крѣпость одного уравновѣшиваетъ преимущество возраста другаго. Такимъ образомъ, если вѣроятности справедливы; маркизъ проживетъ до восьмидесяти-пяти или до девяносто лѣтъ, а я до шестидесяти, т. е., что я умру раньше его; и въ продолженіи этихъ шестидесяти лѣтъ я не буду ничего дѣлать подъ тѣмъ предлогомъ, что ожидаю наслѣдства, которое, впрочемъ, маркизъ можетъ отлично передать Другому.

— Ты очень хорошо знаешь, что по законамъ природы онъ долженъ умереть раньше тебя и что по законамъ гражданскимъ ты долженъ ему наслѣдовать. Недоговаривайся, пожалуйста, до абсурдовъ.

— Но нѣтъ, я этого не знаю. Вопросъ о томъ, кто кого переживетъ, неизвѣстенъ, вопросъ о наслѣдствѣ также. Почему маркизъ не можетъ сдѣлать духовное завѣщаніе? Мнѣ кажется, онъ имѣетъ на это полное право. Почему ему не оставить все свое имущество тому, кого онъ любитъ или будетъ любить?

— Вотъ именно этому я и хочу помѣшать.

— А я вотъ именно по этому не хочу вмѣшиваться. Маркизъ былъ хорошъ для меня; онъ очень великодушно занимался моимъ воспитаніемъ, онъ сдѣлалъ меня тѣмъ, что я есть. Какъ родственникъ, онъ расквитался со мной даже далеко больше, чѣмъ мнѣ долженъ: я буду ему за это вѣчно признательнымъ и, если когда-нибудь представится случай, я съумѣю доказать ему свою благодарность; но я не изъ тѣхъ, которые воображаютъ, что такъ какъ разъ кто что-нибудь сдѣлалъ, то обязанъ дѣлать это и всегда. Маркизъ мнѣ ничего не долженъ, а я ему долженъ много: вотъ наше взаимное положеніе. Что касается меня, то я твердо рѣшился не выходить изъ своего положенія, даже для того, чтобы сдѣлать тебѣ пріятное. Если мое пребываніе въ Рюдмонѣ будетъ находиться хоть въ какой-нибудь связи съ дѣломъ о наслѣдствѣ, которое ты преслѣдуешь вопреки моему желанію, то, пожалуйста, не будемъ больше говорить объ этомъ и позволь мнѣ ѣхать въ Парижъ.

— А если я пріѣхала сюда, чтобы предложить тебѣ средство обезпечить за тобой это наслѣдство самымъ вѣрнымъ образомъ, если я предложу тебѣ осуществить тотъ случай, о которомъ ты говорилъ сейчасъ; если вмѣсто того, чтобы быть возможнымъ наслѣдникомъ маркиза, ты сдѣлаешься его необходимымъ наслѣдникомъ?

Онъ долго смотрѣлъ на нее безъ отвѣта.

Потомъ, вдругъ поднявшись, онъ быстро подошелъ къ ней и обнялъ ее съ нѣжностью.

— Не говори такъ, пожалуйста, сказалъ онъ, ни слова больше: пойдемъ обѣдать.

И осторожно онъ хотѣлъ закрыть ей ротъ рукою; но она отвела его руку.

— Мнѣ нужно говорить, сказала она, а ты слушай меня.

XXXIV.

Г-жа Меро приготовилась къ этому разговору съ своимъ сыномъ, однако-жъ, готовясь начать его, она остановилась съ безпокойствомъ и смущеніемъ.

Предметъ былъ въ самомъ дѣлѣ щекотливъ для матери, особенно когда ей приходилось обращаться къ такому сыну, какъ Людовикъ. Однако-жъ, наконецъ, мысль о наслѣдствѣ увлекла ее, и не зная, съ чего начать этотъ трудный разговоръ, для котораго были необходимы осторожность и искусное приготовленіе, она начала его съ начала.

— Когда Денизъ прибыла въ Рюдмонъ, я не скрыла отъ тебя, сказала она, что мы имѣли основаніе предполагать, что она была для Артура болѣе чѣмъ воспитанница и крестница. Наши предположенія подтвердились: Денизъ — дочь маркиза. Она посмотрѣла на своего сына, но онъ не пошевельнулся: сидя неподвижно въ своемъ креслѣ, опершись подбородкомъ на руки и устремивъ глаза на мать, онъ, казалось, рѣшился слушать до конца, все, что она ему ни скажетъ, не позволяя себѣ никакого замѣчанія и не возбуждая никакого спора. Его просили слушать: онъ слушалъ, вотъ и все, онъ жертвовалъ своимъ вниманіемъ и больше ничѣмъ.

Подождавъ съ минуту, г-жа Меро продолжала;

— Ты спросишь меня, безъ сомнѣнія…

— Ничего, сказалъ онъ; я ничего не спрашиваю.

— Наконецъ, ты желаешь знать…

— Я не желалъ бы ничего знать.

— То, что зародило наши сомнѣнія, продолжала она, не останавливаясь, это нѣжность Артура къ Денизъ. Такъ заботиться нельзя о ребенкѣ, если онъ чужой. Онъ не сводитъ съ нея глазъ, онъ ею любуется. Когда она цѣлуетъ его, его лицо сіяетъ. Когда онъ говоритъ съ ней, его голосъ принимаетъ нѣжный, ласкающій тонъ. Она его дочь.

Хотя Людовикъ далъ себѣ слово слушать мать до конца, онъ не могъ удержаться, чтобъ не отвѣтить ей.

— Я далъ себѣ слово не прерывать тебя, сказалъ онъ, но вотъ ты съ особенной настойчивостью повторяешь одно слово, такъ что, вѣроятно, относительно его составилось истинное убѣжденіе, не правда-ли?

— Разумѣется, мое убѣжденіе относительно этого предмета окончательно установилось: мой кузенъ — отецъ Денизъ. Это для меня также вѣрно, какъ если бы я видѣла самый актъ рожденія дѣвочки. Это соображеніе ни сколько не колеблется отъ того, что онъ покинулъ мать на цѣлые десять лѣтъ. Эта Эмма Лажоле была женщина болѣе чѣмъ легкомысленная, и она принудила Артура оставить ее. Денизъ его дочь, можешь быть въ этомъ увѣренъ.

— Въ такомъ случаѣ нашъ разговоръ долженъ на этомъ остановиться.

— Почему?

— Потому что, если Денизъ дочь маркиза, то мы для него болѣе ничто; я думаю, что мы болѣе не наслѣдники его и въ такомъ случаѣ намъ нечего касаться вопроса о наслѣдствѣ.

Тутъ, вставши, онъ подошелъ къ матери и взялъ ее за руку.

— Пойдемъ обѣдать, сказалъ онъ.

Но она осторожно заставила его опять сѣсть.

— Безъ сомнѣнія, сказала она, ты совершенно правъ относительно дяди Артемія и меня: мы не должны болѣе имѣть никакой надежды на наслѣдство Артура. Это понятно. Хотя Денизъ, въ качествѣ незаконнорожденной дочери, не имѣетъ право на все имущество кузена, но болѣе чѣмъ вѣроятно, что маркизъ дополнитъ завѣщаніемъ въ ея пользу то, что законъ началъ: она получитъ все его имущество. Твой дядя и я, мы увидимъ, какъ исчезнетъ наслѣдство, на которое въ продолженіи десяти лѣтъ мы имѣли полное право.

Она сдѣлала рукою жестъ, который вовсе не имѣлъ печальнаго характера.

— Я не жалуюсь, продолжала она, и очень рада, что ты знаешь, что я никогда не желала этого наслѣдства для себя. Не для того, чтобы самой пользоваться имуществомъ Артура, я въ продолженіи десяти лѣтъ заботилась о немъ и сберегала его: все это для одного тебя. Я была бы несчастной только тогда, когда бы это имущество должно было ускользнуть отъ тебя. Но этого нечего бояться: если ты захочешь, это имущество можетъ принадлежать тебѣ.

Онъ оставался по прежнему безучастнымъ и г-жа Меро, которая направляла свою рѣчь такъ, чтобы вызвать возраженія, которыя должны были помочь ей въ томъ, что она хотѣла сказать ему въ заключеніе, была смущена этимъ молчаніемъ: она предпочитала бы даже споръ.

— Почему бы тебѣ не жениться на Денизъ? сказала наконецъ она, доведенная до крайности.

— Мнѣ? вскричалъ онъ, и это ты, ты, моя мать, совѣтуешь мнѣ это? Посмотри, до чего можетъ довести тебя страсть къ этому богатству.

— Если у тебя есть какія-нибудь причины, по которымъ ты, не хочешь сдѣлаться мужемъ Денизъ, то выскажи ихъ: это все, чего я отъ тебя требую.

— Ты не видишь этихъ причинъ?

— Я вижу только такія причины, которыя дѣлаютъ этотъ бракъ желательнымъ.

— Въ такомъ случаѣ я сейчасъ скажу тебѣ такія, какія дѣлаютъ его невозможнымъ. До сихъ поръ, не правда-ли, дядя Артемій и ты, вы полагали, что когда-нибудь вы будете наслѣдниками маркиза де-Рюдмонъ? И это казалось вамъ такъ естественнымъ, что вы не трудились даже скрывать свои надежды.

— Зачѣмъ-бы мы стали ихъ скрывать?

— Я не буду говорить объ этомъ, такъ какъ то, что я могъ бы сказать, не измѣнило-бы вашего взгляда. Въ обществѣ уже признано, что это наслѣдство будетъ принадлежать вамъ. И, болѣе чѣмъ вѣроятно, маркизъ долженъ знать, что уже въ продолженіи десяти лѣтъ вы ожидаете его смерти. Мой дядя, пятидесяти лѣтъ, ожидающій смерти маркиза де-Рюдмонъ, которому только сорокъ-пять лѣтъ!

— Сорокъ-шесть, прервала г-жа Меро, которая каждый день считала года маркиза.

— Все равно. Когда г. маркизъ проживетъ годъ, мой дядя Артемій не потеряетъ ни одного изъ своихъ лѣтъ. Наконецъ, я хочу сказать, что для всѣхъ, въ томъ числѣ и маркиза, вы наслѣдники Рюдмона. Теперь это наслѣдство ускользаетъ отъ васъ и вы хотите, чтобъ я, посредствомъ брака, возвратилъ его; вы хотите, чтобы я выставилъ себя передъ всѣми способнымъ на такую… на такую слабость.

— Что тебѣ за дѣло до мнѣнія другихъ?

— Не о мнѣніи другихъ я забочусь теперь, а о мнѣніи маркиза. Какъ онъ смотритъ на дядю Артемія, я не знаю и не желаю знать; но я не хочу, чтобы онъ смѣшивалъ меня съ нимъ. Я люблю маркиза, я желаю его дружбы и также уваженія. Маркизъде-Рюдмонъ слишкомъ уменъ и нравственно высокъ, чтобы могъ уважать меня, когда узнаетъ, что я женюсь на его дочери затѣмъ, чтобы посредствомъ этого брака вернуть его имущество, которое ускользаетъ отъ меня.

— А еслибъ ты любилъ его дочь и она тебя любила, неужели ты отказался бы жениться на ней изъ ложной гордости, чтобы тебя не обвинили въ спекуляціи?

— Если бы я любилъ ее — онъ опустилъ глаза — и еслибъ она меня любила, это было бы совсѣмъ иное дѣло. И честный человѣкъ, подъ вліяніемъ страсти, можетъ дойти до преступленій или низостей, которыхъ онъ никогда ни сдѣлалъ бы, еслибъ дѣло было только о деньгахъ.

— И почему ты хочешь видѣть только одинъ денежный вопросъ въ томъ, что я тебѣ сказала?

— Что же ты хочешь, чтобъ я видѣлъ?

— Денизъ.

— Дочь, наслѣдницу маркиза де-Рюдмонъ.

— Безъ сомнѣнія, это качество не можетъ быть отнято у нея; но на ряду съ этимъ она обладаетъ другими личными качествами: красотой, граціей, кротостью, добротой, — развѣ онане очаровательна?

— Онъ не отвѣчалъ.

— О чемъ я тебя прошу? продолжала г-жа Меро, провести свои пасхальныя вакаціи съ нами въ Рюдмонѣ. Почему? Очень просто, чтобы въ это время могъ постоянно видѣть Денизъ и узнать ее. Прибывши ребенкомъ въ Рюдмонъ, она сдѣлалась теперь молодой дѣвушкой очаровательной для тѣхъ, кто ее знаетъ. Она прекрасная невѣста не только по богатству, которымъ она будетъ обладать современемъ, но и по своимъ личнымъ качествамъ.

Онъ долго молчалъ, опустивши на столъ свою голову.

Онъ не любитъ ее, думала г-жа Меро, но онъ полюбитъ и ее заставитъ полюбить себя. Наслѣдство Артура будетъ нашимъ.

Вдругъ, онъ поднялъ свою голову и печально посмотрѣлъ на мать.

— О, мамаша, сказалъ онъ тономъ жалующагося ребенка, зачѣмъ ты говорила со мной, не смотря на мои просьбы, зачѣмъ ты заставляла меня слушать тебя?

Она была тронута этимъ печальномъ выраженіемъ.

— Чѣмъ же слова мои заставили страдать тебя, мое милое дитя?

— Тѣмъ, что они описывали положеніе, котораго я не хотѣлъ бы видѣть.

— Боже мой!

— Да, все, что ты только что сказала о Денизъ, я знаю такъ же хорошо, какъ и ты, и я не ожидалъ, чтобы ты еще стала выставлять мнѣ все это. Да, она прекрасна, кротка, добра; да, она очаровательна; да, она для каждаго прекрасная невѣста и я люблю ее.

Онъ закрылъ лицо руками, но скоро, смотря на мать, сказалъ:

— Почему я не говорилъ съ тобой, почему я сопротивлялся тебѣ и сопротивляюсь? Потому что я не считалъ, потому что я не считаю этотъ бракъ возможнымъ. Въ моемъ положеніи, не правда-ли, мнѣ нельзя сдѣлаться мужемъ дочери Эммы Лажоле? Это положеніе не я избралъ, а вы заставили меня взять; я предпочелъ бы другое, которое удовлетворяло бы моимъ вкусамъ и природѣ. Я избралъ его во-первыхъ для тебя, потому что мы были бѣдны и я хотѣлъ обезпечить тебѣ честную жизнь, когда это окажется необходимымъ; во-вторыхъ для маркиза, потому что я не хотѣлъ оставаться на его попеченіи, а также и потому, что я считалъ себя обязаннымъ въ отношеніи къ маркизу дѣлать то, чего онъ желаетъ. Вотъ я и сдѣлался чиновникомъ и навѣрное, никто не скажетъ, что я по своему поведенію и характеру, сколько-нибудь уклонился отъ правилъ, предписанныхъ намъ нашими обязанностями, также, какъ и общественнымъ мнѣніемъ. Если и можно упрекнуть меня, то развѣ только въ томъ, что я слишкомъ далеко зашелъ въ этомъ отношеніи; я хотѣлъ быть чиновникомъ и по внѣшности, какъ по правиламъ, мнѣніямъ и чувствамъ; можетъ быть, я оказался неисправнымъ, именно потому, что хотѣлъ быть исправнымъ; но наконецъ ты должна же знать, что при этихъ условіяхъ я не могу и думать о бракѣ съ Денизъ Лажоле. Поэтому я всячески противился чувству, которое овладѣло мной.

— Дѣло идетъ вовсе не о Денизъ Лажоле, но о Денизъ Мюльсанъ де-Рюдмонъ, дочери маркиза де-Рюдмонъ.

— Охъ, мамаша, замолчи! замолчи! Не толкай меня на этотъ путь, потому что разъ ты заставишь меня выйти за ту черту, за которой я жилъ до сихъ поръ, ничто уже меня не въ состояніи будетъ заставить возвратиться туда. Тѣбѣ хочется, чтобъ я любилъ Денизъ де-Рюдмонъ, богатую наслѣдницу; но я ее не могу полюбить, я люблю просто Денизъ, дочь или не дочь маркиза, наслѣдницу или не наслѣдницу его и, если вмѣсто того, чтобъ позволить мнѣ вырвать изъ своего сердца эту зараждающуюся любовь, ты стараешься развить ее, то знай, что послѣ ни что не заставитъ меня отказаться отъ Денизъ. Ты говоришь, ты думаешь, что она получитъ богатства маркиза, и ты-счастлива при мыслнъ что я могу сдѣлаться ея мужемъ; но если она не получитъ этихъ богатствъ, захочешь ли ты, чтобъ я на ней женился?

— Почему же она ихъ не получитъ? сказала г-жа Меро съ жестомъ, полнымъ увѣренности.

— Я почему знаю; все возможно. Позволь мнѣ ѣхать въ Парижъ, пока есть еще время, позволь мнѣ не видѣть Денизъ.

— Нѣтъ, я прошу тебя, пріѣзжай въ Рюдмонъ, мой милый сынъ, пріѣзжай въ Рюдмонъ.

Онъ долго сидѣлъ не говоря ни слова, не рѣшаясь, борясь съ самимъ съ собою; наконецъ, поднявъ голову, онъ сказалъ:

— Пріѣду.

XXXV.

Когда г. де-Каркбю увидѣлъ, что его племянникъ располагается провести въ Рюдмонѣ свои пасхальныя вакаціи, онъ не поцеремонился выразить вслухъ свое удивленіе.

— Теперь ужь больше никто не хочетъ ѣздить въ Парижъ, сказалъ онъ. Въ декабрѣ маркизъ остался въ Рюдмонѣ, теперь товарищъ прокурора остается здѣсь.

Онъ сожалѣлъ, зачѣмъ давалъ Людовику совѣты въ тотъ день, когда Клементина пріѣхала въ замокъ.

Если теперь его племянникъ сдѣлается его соперникомъ! Къ счастью онъ заранѣе принялъ предосторожности и «маленькая богиня» не будетъ на столько наивна, чтобы предпочесть такому человѣку какъ онъ, Артемій де-Каркбю, такого мальчишку, какъ этотъ чиновничишка, не имѣющій за собой никакихъ преимуществъ, кромѣ своихъ 25 лѣтъ. Въ самомъ дѣлѣ, очень важная вещь молодость для такой умной женщины какъ Клементина: дурачье воображаютъ, что довольно только сказать «я васъ люблю» дрожащимъ голосомъ и закатить глаза. Его голосъ не дрожалъ и онъ не умѣлъ вращать зрачками «это былъ не его пріемъ». У него былъ другой пріемъ, хорошій; по крайней мѣрѣ не одна женщина говорила ему это. Невозможно, чтобы «маленькая богиня» думала иначе, чѣмъ другія.

Хотя увѣренность въ своихъ личныхъ качествахъ и въ своемъ «пріемѣ» успокоили его до извѣстной степени, однако, онъ далъ себѣ слово наблюдать за своимъ племянникомъ, такъ какъ отъ женщинъ можно всего ожидать, даже желанія видѣть закатыванья глазъ. Нѣсколько предосторожностей сдѣлали пребываніе Людовика* Меро въ замкѣ неопаснымъ. При томъ, при малѣйшей опасности, онъ просто предупредитъ маркиза, который, разумѣется, не допуститъ гувернантку своей воспитанницы подвергаться нападеніямъ мальчишки. Артуръ будетъ взбѣшенъ и гнѣвъ его, обрушившись сначала на сына, перейдетъ и на мать: это значитъ однимъ ударомъ убить двухъ зайцевъ.

Успокоенный до нѣкоторой степени этими размышленіями, онъ хотѣлъ придумать подобныя же средства для безопасности Денизъ: къ несчастью, тутъ ничего нельзя было сдѣлать.

Все, что онъ видѣлъ и замѣтилъ въ продолженіи нѣсколькихъ мѣсяцевъ, съ каждымъ днемъ все болѣе и болѣе укрѣпляло его въ той мысли, которая представилась его безпокойному уму, когда онъ узналъ о близкомъ пріѣздѣ Денизъ въ Рюдмонъ.

Если тогда онъ подозрѣвалъ, что его сестра желаетъ устроить бракъ своего сына съ наслѣдницей Артура, то теперь уже не сомнѣніе, а извѣстность этого мучила его.

Несомнѣнно въ виду этой цѣли г-жа Меро призвала своего сына въ Рюдмонъ; въ ежедневныхъ бесѣдахъ онъ покоритъ сердце ребенка и въ такомъ случаѣ все будетъ кончено, бракъ несомнѣненъ, наслѣдство потеряно.

При этой мысли онъ впадалъ въ бѣшенство, нѣмое, правда, но ни сколько отъ этого не менѣе ужасное, и взгляды, которые онъ бросалъ тогда на свою сестру были такъ жестоки и суровы, что маркизъ никогда не опускалъ случая, пошутить надъ нимъ по этому поводу.

— Какіе глазки вы дѣлаете моей кузинѣ, говорилъ онъ; посмотрите-ка, г-жа Клементина.

— О, у г. де-Каркбю бываютъ такіе нѣжные глаза, когда онъ захочетъ, говорила Клементина, смѣясь въ лицо своему обожателю.

— Развѣ я не свободенъ здѣсь смотрѣть какъ мнѣ вздумается? кричалъ г. де-Каркбю, или же, прежде, чѣмъ сѣсть за вашъ столъ, я долженъ спрашивать, какъ вамъ угодно, чтобъ я смотрѣлъ.

— Несомнѣнно, вы самый свободный человѣкъ, кузенъ.

— А вы, г. маркизъ, не имѣете права нападать на меня съ своими неумѣстными наблюденіями. Предупреждаю васъ, что я ихъ не намѣренъ сносить.

Такъ продолжалось до тѣхъ поръ, пока маркизъ, наскучивъ этимъ, не уступалъ ему.

Тогда г. де-Каркбю, обернувшись къ своей сестрѣ съ побѣдоноснымъ видомъ, говорилъ ей:

— Еще ты не хочешь-ли поднять споръ со мною?

— Въ свою очередь г-жа Меро уходила изъ гостиной, Клементина и Денизъ слѣдовали за нею и г. де-Каркбю оставшись одинъ на полѣ сраженія, прогуливался большими шагами по комнатѣ, заложивъ одну руку за спину, другую въ карманъ, устремивъ глаза на фамильные портреты Рюдмоновъ, какъ будто спрашивая ихъ, довольны-ли были они имъ:

Всѣ вы будете свидѣтелями!

Говорилъ онъ, какъ будто этотъ стихъ былъ изъ его Беранже. Онъ разсматривалъ ихъ: между всѣми этими Рюдмонами, неподвижно висѣвшими въ своихъ рамкахъ, не найдется-ли хоть одинъ, который внушилъ бы ему хорошую мысль? Вы, Одерикъ де-Рюдмонъ, по преданію, замуровавшій свою жену вмѣстѣ съ ея любовникомъ въ склепѣ, вы молчите? А вы, Андрей де-Рюдмонъ, оставившій послѣ себя въ странѣ такую репутацію, которая можетъ затмить репутацію Роберта Дьявола, не хотите-ли дать добраго совѣта человѣку, который, по своимъ проказамъ достоинъ васъ? Но нѣтъ, отъ нихъ не было никакого отвѣта; лишь вечеромъ, при захожденіи солнца, Андрей де-Рюдмонъ, казалось, оживлялся, но только затѣмъ, чтобъ сдѣлать насмѣшливую гримасу.

— Если-бы ты былъ Рюдмонъ, казалось говорилъ онъ, ты нашелъ-бы что-нибудь; но ты не болѣе, какъ Фабю. Быть Рюдмономъ, именно этого онъ и хотѣлъ и въ ту минуту, когда онъ былъ уже близокъ къ этой цѣли, такъ давно имъ преслѣдуемой, мальчишка становится передъ нимъ.

Какъ удалить его?

Могло ли быть положеніе досаднѣе этого? Съ одной стороны, наблюдать за Клементиной, съ другой за Денизъ. Здѣсь защищать свою любовь, тамъ — богатство,

и все противъ одного и того же мерзавца, сына своей сестры, своего племянника. Ахъ, родство!

Правда, другой на его мѣстѣ не мучился бы этимъ двойнымъ страхомъ, и остановился бы на томъ или другомъ, такъ какъ одно должно исключить другое. Но онъ не былъ такой человѣкъ, чтобы позволилъ себѣ успокоиться этимъ соображеніемъ; ухаживая за Денизъ, чтобъ жениться на ней, Людовикъ могъ отлично ухаживать и за Клементиной, чтобы сдѣлать ее своей любовницей. Онъ зналъ, какъ дѣлаются дѣла на свѣтѣ и судилъ, по его мнѣнію, справедливо о жизни, основываясь на собственныхъ воспоминаніяхъ. Однако, такъ какъ нѣтъ такого положенія, изъ котораго человѣкъ опытный не извлекъ бы чего нибудь, то и г. де-Каркбю нашелъ наконецъ средство улучшить свое положеніе.

Это возложить на Клементину наблюденіе за Денизъ: предуведомлѣнная о настоящихъ намѣреніяхъ Людовика, гувернантка не позволитъ увлечь себя человѣку, который любитъ другую женщину.

Не великій разбойникъ Андрей де-Рюдмонъ, не этотъ второй Робертъ Дьяволъ внушили ему подобную мысль; онъ нашелъ ее одинъ, онъ, Артемій Фабю де-Каркбю.

Онъ хотѣлъ тотчасъ же сообщить ее гувернанткѣ. Къ несчастію, онъ могъ только съ трудомъ разговаривать съ ней слѣдующимъ образомъ: слово, сказанное изъ подтишка, пожатіе руки черезъ дверь, легкій взглядъ, вотъ все, что позволяла ему гувернантка. Однако, онъ хотѣлъ попытать счастья.

— Мнѣ нужно поговорить съ вами, сказалъ онъ послѣ завтракъ, два дня спустя.

— Ну! напишите мнѣ, отвѣтила она, смѣясь ему подъ носъ.

— Дѣло идетъ вовсе не обо мнѣ и не о васъ, а о Денизъ, дѣло важное.

— Ну, дождитесь меня передъ замкомъ на площадкѣ, я сейчасъ приду.

— У всѣхъ на виду?

— Такъ какъ вы хотите только говорить, то вамъ все равно: насъ будутъ видѣть, но не слышать.

— Черезъ нѣсколько минутъ она въ самомъ дѣлѣ вышла къ нему.

— Будете-ли вы довольны, сказалъ онъ, если вашу ученицу прельстятъ на вашихъ глазахъ? Нѣтъ, не правда-ли? Ну! вотъ именно это и хотятъ сдѣлать.

— Ахъ, Боже мой! вскричала она.

— Что я вамъ сказалъ, это правда. Наблюдайте за Людовикомъ и Денизъ. Не надо допускать, чтобы эта миленькая дѣвочка была обманута негодяемъ, моимъ племянникомъ.

— Я очень рада слышать, что вы такъ говорите, и видѣть, что. я о васъ слишкомъ дурно думала. Вы честный человѣкъ, г. де-Каркбю, и я благодарю васъ за это предупрежденіе; но не смотря на все довѣріе, которое вы мнѣ внушаете, я не могу этому повѣрить. Денизъ — сама невинность, а г. Людовикъ мнѣ кажется хорошимъ молодымъ человѣкомъ, неспособнымъ на подобную вещь.

— Значитъ, вы не подозрѣваете истины, сказалъ г. де-Каркбю въ полголоса. Людовика подстрекаетъ его мать, которой хочется женить его на Денизъ; потому что Денизъ, какъ вы вѣроятно не сомнѣваетесь, есть дочь маркиза. Если Людовикъ сдѣлается ея мужемъ онъ получитъ наслѣдство Артура. Понимаете-ли вы теперь?

— Ахъ, Боже мой! сказала она, всплескивая руками, какъ ужасна жизнь! и какъ суровы уроки опыта! Зачѣмъ вы мнѣ это говорили? Зачѣмъ не оставили меня въ моемъ невѣденіи и сообщили мнѣ ваше ужасное знаніе?

— Чтобы предупредить васъ, сказалъ онъ, гордый тѣмъ, что она сказала о его знаніи.

— Ну, я буду наблюдать, но, чтобы повѣрить тому, что вы мнѣ только что сказали, мнѣ нужно самой это увидѣть: Людовикъ такъ тихъ, любезенъ, съ такимъ открытымъ, смѣлымъ взглядомъ.

— Людовикъ не тихъ, не любезенъ, его взглядъ вовсе не смѣлъ, разувѣрьтесь.

— Денизъ такъ чиста, такъ проста, такой ребенокъ. Нѣтъ, нѣтъ, это невозможно.

Она сдѣлала шагъ назадъ, чтобы идти обратно въ замокъ.

— Мнѣ еще нужно сказать вамъ тысячу вещей, не удаляйтесь.

— Нужно?

— Въ такомъ случаѣ не запирайте вашъ замокъ сегодня вечеромъ.

— А, г. де-Каркбю, подобное слово послѣ тѣхъ возвышенныхъ рѣчей, которыя только что были произнесены между нами.

Она продолжала идти къ замну; но скоро, полуоборотившись, сказала ему:

— Я ежедневно прогуливаюсь по кругу парка; вы можете также тамъ прогуливаться.

XXXVI.

То, что называли кругомъ парка въ Рюдмонѣ, было земляное возвышеніе, усаженное деревьями и кустарниками и служившее оградою парку.

Прежде весь этотъ паркъ былъ окруженъ стѣною; но мало-по-малу, съ годами, стѣны разрушились и, какъ маркизы де-Рюдмонъ внушали всѣмъ браконьерамъ отъ отца къ сыну непреодолимый страхъ, то имъ не было необходимости строить съ большими издержками новую ограду, которая не могла приносить имъ большой пользы.

Когда Фабю, сержантъ изъ Конде, купилъ помѣстье Рюдмонъ, онъ нашелъ эти стѣны въ такомъ дурномъ состояніи, что нечего было и думать о томъ, чтобы поправлять ихъ; нужно было ихъ или совсѣмъ перестроить или же оставить вовсе.

Сначала, когда онъ былъ президентомъ клуба Равенства и когда въ его рукахъ были сильныя средства, чтобы заставить уважать свою собственность, онъ вовсе оставилъ эти стѣны; но послѣ, когда онъ сдѣлался простымъ частнымъ лицемъ и страдалъ отъ хищничества сосѣдей, онъ задумалъ возобновить ихъ. Это было въ то время, когда онъ сталъ смотрѣть на себя, какъ на настоящаго собственника Рюдмонъ и когда онъ употреблялъ всѣ свои усилія на то, чтобы привести въ порядокъ и обогатить свое имѣніе.

Но это было далеко не мелкимъ дѣломъ — возобновить стѣны на протяженіи болѣе семи верстъ; потому что, если и былъ у него подъ руками старый матеріалъ, кирпичи и камни, то у него не было извести или, по крайней мѣрѣ, она стоила очень дорого. Тогда онъ нашелъ способъ, который позволялъ ему обойтись безъ извести и въ тоже время дать своему парку характеръ огороженнаго мѣста со всѣми привиллегіями, какія даются уголовнымъ закономъ подобнаго рода имуществамъ.

Такъ какъ рабочія руки были дешевы, то онъ на мѣстѣ прежнихъ стѣнъ велѣлъ сдѣлать земляное возвышеніе пять футовъ вышины и двадцать четыре ширины. Съ внѣшней стороны возвышеніе это поддерживалось оставшимися отъ прежней стѣны кирпичами и камнями, связанными между собою посредствомъ глины и моха; съ внутренней стороны, наоборотъ, возвышеніе представляло отлогій скатъ. На этомъ широкомъ возвышеніи, во всю длину его, были насажены деревья, колючія растенія, боярышникъ, остролистникъ, ирга, съ мѣстомъ между этими двумя живыми изгородями въ десять футовъ шириною для прохода.

Это-то и былъ кругъ парка, т. е. образующая кругъ дорога, круглая аллея въ семь верстъ, и то, что было въ началѣ экономическимъ средствомъ, сдѣлалось при помощи времени достопримѣчательностью, составляющею особенную прелесть помѣстья Рюдмонъ.

Деревья и кустарники, насаженные здѣсь еще сержантомъ Фабю, находя обильное питаніе въ этой искусственно образованной почвѣ, быстро пустили корни и, подъ ихъ покровомъ образовалась дикая, сильная и изобильная растительность.

Даже и зимой это было гораздо болѣе пріятнымъ мѣстомъ прогулки, чѣмъ садовыя аллеи: между тѣмъ какъ въ саду все представляло печальный, мертвенный видъ, здѣсь все было полно зелени и жизни, стволы деревьевъ были увиты плющемъ съ черноватыми плодами, на ихъ вѣтвяхъ росли папоротники, которые, при дуновеніи вѣтра, быстро и равномѣрно покачивали своими легкими листьями; среди темной листвы остролистника сверкали красныя ягоды; тамъ и сямъ птицы, привлеченныя сюда издалека обиліемъ пищи, щебетали, поклевывая плоды шиповника и ирги. Но самымъ прекраснымъ временемъ было начало весны, когда, подъ покровомъ листьевъ, маленькія весеннія растенія пробуждались отъ своего зимняго сна: тогда, въ длину всей поросшей травой дорожки среди сѣти барвенки, расположившейся на бархатномъ мхѣ, цвѣли голубыя и бѣлыя фіалки, перемѣшиваясь съ бѣлой буквицей и желтымъ левкоемъ; съ обѣихъ сторонъ представлялся коверъ изъ пахучихъ цвѣтовъ.

Этотъ-то кругъ Людовикъ и Денизъ и избрали своимъ обыкновеннымъ мѣстомъ прогулки.

Въ самомъ дѣлѣ, по безмолвному согласію, съ самаго перваго дня прибытія Людовика въ Рюдмонъ, они выходили вмѣстѣ и, вмѣсто того, чтобы прогуливаться по садовымъ аллеямъ, они ходили по этой тропинкѣ, которая начиналась на одномъ концѣ площадки и, описавъ длинную дугу, оканчивалась на другомъ, противуположномъ.

Людовикъ, стараясь быть наединѣ съ Денизъ и выбирая уединенныя мѣста, повиновался своей любви: такимъ образомъ онъ избѣгалъ взглядовъ своей матери, которыя его смущали и наблюденія своего дяди Артемія, которое унижало его и, съ другой стороны онъ избѣгалъ маркиза и гувернантки, передъ которыми онъ не могъ быть самимъ собой. Далеко не безнаказанно обходятся намъ наши привычки; легко ихъ пріобрѣтать, но отставать отъ нихъ трудно; потому что, если даже искренно желаешь отъ нихъ отдѣлаться, другіе опять навязываютъ ихъ; онъ напрасно хотѣлъ быть юношей, быть собой: маркизъ и гувернантка все-таки обходились съ нимъ какъ съ чиновникомъ.

Денизъ, свободно сближаясь съ нимъ, хотѣла также хоть на минуту избѣжать своего обыкновеннаго общества въ Рюдмонѣ: не потому, чтобы она хотѣла что-нибудь скрыть отъ нихъ и что она какимъ-нибудь образомъ страдала отъ нихъ; но просто она чувствовала невольную потребность сойтись съ тѣмъ, что молодо. Въ Шато Шинонѣ она жила съ дѣтьми, играла съ ними, бѣгала, кричала, сама была молода, въ Рюдмонѣ она жила съ людьми уже пожившими: ея крестному было сорокъшесть лѣтъ, г-ну де Каркбю пятьдесятъ воюемъ, г-жѣ Меро сорокъ-пять; Клементина была хотя и молода, но была ея гувернанткой, Людовикъ, наоборотъ, былъ молодъ, она сближалась съ нимъ естественно, увлекаемая безъ своего вѣдома, неотразимымъ очарованіемъ молодости.

Несомнѣнно, если бы ей можно было дѣлать выборъ себѣ компаньона, товарища или друга, она выбрала-бы еще моложе и, еслибы ему было лѣтъ пятнадцать или шестнадцать, если бы онъ былъ расположенъ бѣгать за бабочками или карабкаться на деревья, чтобъ смотрѣть что было въ гнѣздахъ, она бы не сдѣлала ему ни малѣйшаго упрека за эти мальчишества, въ которыхъ была бы рада сама участвовать.

Но наконецъ, молодость такой великой чародѣй, что въ тотъ день, когда Людовикъ рѣшился отказаться отъ своей холодности и сдержанности, Денизъ тотчасъ бросилась къ нему съ распростертыми объятіями и улыбкой на губахъ.

Какъ случается часто, послѣ тягостнаго принужденія, Людовикъ, наединѣ съ Денизъ, былъ тѣмъ бо: лѣе молодъ, что въ продолженіи долгаго времени онъ изображалъ старика и, естественно, его сердце, влюбленное и честное билось въ унисонъ съ этимъ чистымъ и наивнымъ сердцемъ.

Между ними вовсе не было тѣхъ разговоровъ, которые въ концѣ концовъ, если они направляются опытнымъ умомъ, ведутъ къ обнаруженію любви.

Говорить о любви Людовикъ и не думалъ. Что бы онъ сказалъ этому ребенку, чтобы она могла понять?

Да и зачѣмъ было гово^іть; развѣ рѣчи болѣе или менѣе искусныя могли имъ дать большія радости, чѣмъ тѣ, которыя они вкушали?

Зачѣмъ было заключаться въ тѣсные предѣлы матеріальнаго, когда въ глубинѣ сердца они имѣли безконечное; зачѣмъ ставить передъ собой стѣну, когда передъ ними открывалось необъятное небо?

У Людовика, къ его счастью, была настолько молодая и настолько чистая душа, что онъ могъ, не требуя большаго, вкушать прелесть этого положенія.

И Денизъ, съ своей стороны была настолько невинна, чтобы довѣриться ему безъ всякаго безпокойства.

Говорить о любви!

Чтобы стали говорить они?

Нужно-ли имъ было говарить другъ другу, что они счастливы, когда они послѣ завтрака, убѣжавъ изъ гостиной, гдѣ маркизъ молча курилъ свою сигару, а г. де-Каркбю пилъ свой кафе съ коньякомъ, они перебѣгали черезъ площадку и входили въ кругъ парка?

Счастливы!

Только несчастные умѣютъ разсуждать о своихъ чувствахъ, анализировать и измѣрять ихъ, взвѣшивать ихъ на печальныхъ вѣсахъ опыта и сравненія; только несчастные говорятъ другъ другу, что они счастливы, только они могутъ изъяснять другъ другу свое счастіе.

Чувство пробуждавшееся въ нихъ, походило на разцвѣтаніе цвѣтовъ весною.

Если они открывали губы, то не для того, чтобы говорить, а для улыбки.

Они шли, тихо ступая по зеленѣющему дерну: это была прогулка среди цвѣтовъ. Подъ ихъ ногами распускались фіалки въ сухихъ листьяхъ, изъ которыхъ онѣ выставляли свои синіе и бѣлые стебли и на ихъ головкахъ черные шипы, начинавшіе отцвѣтать, роняли свои лепестки, которые уносилъ вѣтеръ въ видѣ снѣжнаго вихря.

Тогда они начинали болтать: разговаривая о томъ и другомъ, весело, съ перерывами, и громко смѣясь ради удовольствія смѣяться, небезпокоясь узнавать, было-ли остроумно то, что вызвало ихъ веселость.

Они не заботились объ остроуміи, они не знали, что такое остроуміе.

Иногда они останавливались: Денизъ вдругъ удерживала Людовика за руку.

— Не будемъ такъ смѣяться, говорила она, а то мы заставимъ птичекъ оставить свои гнѣзда. Сейчасъ, когда вы заставили меня смѣяться, я видѣла какъ улетѣла малиновка, испугавшись.

— Ея гнѣздо, вѣроятно, здѣсь.

— Поищемъ его.

— Хорошее средство успокоить мать, которую мы спугнули.

— Мы его не тронемъ, только посмотримъ; мы поглядимъ, есть-ли тамъ маленькія и завтра придемъ посмотрѣть выросли-ли они.

И они начинали искать гнѣздо, царапали себѣ пальцы и смѣялись.

Но скоро нужно возвращаться въ замокъ, потому что наступило время идти заниматься и Денизъ, какъ бы ни была увлечена смѣхомъ и веселой прогулкой, не забывала, что въ назначенный часъ ея гувернантка будетъ сидѣть у стола.

Тогда они возвращались назадъ въ замокъ тою же дорогой.

Или же, если они очень запаздывали и нельзя было выиграть потерянное время, бѣжа бѣгомъ, они шли на прямки по прямой аллеѣ парка, которыя представляли собою вѣеръ, сходясь всѣ около площадки замка.

Вечеромъ они встрѣчались за обѣдомъ, потомъ, послѣ обѣда, въ гостиной.

Между тѣмъ, какъ Клементина садилась за фортепьяно играть для маркиза, Людовикъ и Денизъ садились въ уголъ и перелистывали альбомъ или путешествія.

Если волосы Денизъ касались щеки Людовика, когда они стояли оба, наклонившись надъ одной какой-нибудь гравюрой, они ни сколько не смущались ни тотъ, ни другой и не думали отшатнуться другъ отъ друга или опустить глаза.

Но что ихъ смущало, что ихъ безпокоило, такъ это голосъ г. де-Каркбю, когда съ своего мѣста, постоянно имъ занимаемаго, позади Клементины, онъ принимался кричать.

— Ну, что вы тамъ дѣлаете, дѣти, въ своемъ углу: васъ не слышно.

XXXVII.

Разумѣется, Клементина вовсе не нуждалась въ предупрежденіи г. де-Каркбю наблюдать за Людовикомъ.

Въ самомъ дѣлѣ, она была далеко не изъ такихъ женщинъ, которыя не хотятъ ничего видѣть и которымъ нужно насильно открывать глаза.

На другой же день, по прибытіи Людовика въ I Рюдмонъ, она имѣла разговоръ съ маркизомъ по поводу его.

Конечно, она не имѣла никакихъ обвиненій противъ Людовика Меро, который былъ самымъ честнымъ и самымъ скромнымъ молодымъ человѣкомъ, какого она когда-либо видѣла; однако, такъ какъ онъ былъ молодъ и такъ какъ онъ намѣренъ поселиться въ домѣ, гдѣ была молодая дѣвушка, то, можетъ быть, маркизъ захочетъ принять какія-нибудь предосторожности.

— Какія предосторожности? спросилъ маркизъ.

— Но г. Людовикъ и Денизъ сегодня утромъ, послѣ завтрака, долго гуляли одни по кругу парка.

— Ну?

— Если г. маркизъ одобряетъ эти прогулки, то мнѣ больше нечего говорить.

— Я ихъ ни одобряю, ни не одобряю, я въ это не вмѣшиваюсь. Людовикъ и Денизъ свободны прогуливаться по кругу парка, какъ и вездѣ, и если они стараются быть наединѣ, значитъ, они любятъ быть вмѣстѣ.

Тогда она посмотрѣла на него съ нѣкотораго рода удивленіемъ.

— Вы сказали, не правда-ли, что Людовикъ, честный мальчикъ. Я думаю о немъ такъ же какъ вы; что касается Денизъ, то это сама невинность. Ну, въ такомъ случаѣ, мы можемъ оставить ихъ прогуливаться, играть, болтать, смѣяться, безъ всякаго неудобства; я питаю полное довѣріе къ молодости. Я не хотѣлъ бы, чтобы Денизъ дошла до деревни одна съ кузеномъ Артеміемъ; но я отпустилъ бы ее одну съ Людовикомъ идти до Парижа. Вотъ мое мнѣніе, и оно — результатъ опыта.

— Я думала…

— Благодарю васъ за предупрежденіе; я освобождаю васъ окончательно отъ всякой отвѣтственности.

— Я никогда не думала объ отвѣтственности въ этомъ дѣлѣ; только мнѣ казалось, что эта близость можетъ повести къ возникновенію извѣстнаго рода чувствъ, которыя послѣ, можетъ быть, помѣшаютъ вашимъ планамъ; вотъ и все.

— Съ этой стороны будьте также спокойны. Я могу вамъ сказать, но это только между нами, что, если чувства, на которыя вы сдѣлали намекъ, зародятся, я ничего не сдѣлаю, чтобъ помѣшать ихъ развитію. Мнѣ не будетъ непріятно, если эти дѣти почувствуютъ другъ къ другу взаимную привязанность. Я ничего не сдѣлаю, чтобы вызвать эту привязанность; но, съ другой стороны, а не сдѣлаю также ничего, чтобы помѣшать ей: я хочу для нихъ полной свободы.

Она не спрашивала его болѣе. Откровенность маркиза была совершенно ясна: онъ желалъ брака Людовика съ Денизъ.

Если дѣла пойдутъ такимъ образомъ, то было вѣроятно, что этотъ бракъ совершится.

Какой-же интересъ былъ для нея въ этомъ бракѣ?

Ей сдѣлаютъ подарокъ въ тотъ день, когда ея ученица выйдетъ замужъ за товарища прокурора: прекрасное дѣло, въ самомъ дѣлѣ!

И она отдала самые лучшіе годы въ своей жизни, послѣдніе, для такого результата: это будетъ все, что она могла сдѣлать, все, что она съумѣла извлечь изъ прекраснаго положенія, въ которое поставилъ ее случай! Ахъ, нѣтъ! тысячу разъ нѣтъ!

Выходя отъ маркиза, она хотѣла спросить свою ученицу, такъ какъ ей нужно было знать навѣрное, до чего дошло дѣло.

Но она не могла извлечь изъ разговора съ ней ничего точнаго или, по крайней мѣрѣ, ничего, что хоть сколько-нибудь могло разрѣшить ея вопросъ.

Денизъ была очень счастлива, что можетъ гулять съ г. Людовикомъ, который гораздо моложе и веселѣе, чѣмъ она думала. Его серьезность въ продолженіи всей зимы зависѣла, безъ сомнѣнія, отъ заботъ о дѣлахъ; потому что теперь, когда онъ свободенъ, онъ всегда веселъ и живъ. Онъ знаетъ всѣхъ птицъ по именамъ. Онъ знаетъ наизусть много прекрасныхъ стиховъ, онъ ихъ отлично декламируетъ. Онъ выбираетъ всегда отрывки изъ старыхъ поэтовъ или же изъ новѣйшихъ; есть стихотвореніе о Рюдмонѣ, автора котораго онъ. не могъ ей назвать.

Какъ люблю я Рюдмонъ съ его мрачными лѣсами.

Надо будетъ попросить его прочитать его вечеромъ.

Прогуливаться съ цѣлью изученія орнитологіи ещег не было особенно знаменательно въ глазахъ Клементины; но стихи давали этимъ прогулкамъ извѣстный характеръ.

Однако, такъ какъ все возможно у молодыхъ людей, даже поэзія ради поэзіи, то ей захотѣлось самой послушать, о чемъ разговаривалось въ этихъ бесѣдахъ.

Расположеніе круга парка дѣлало ея наблюденіе довольно легкимъ: возвышеніе земли въ нѣсколькихъ мѣстахъ перерывалось дорогами, направлявшимися въ деревню или лѣсъ; но, чтобы эти выемки не затрудняли прогулокъ, чрезъ нихъ перекинуты были мостики изъ сплоченныхъ между собою стволовъ деревьевъ; помѣстясь подъ такимъ мостомъ, легко можно было слышать разговоръ лицъ, проходившихъ по мосту.

Къ несчастію для успѣха ея плана, они пробѣжали по мосту бѣгомъ, и она могла слышать только ихъ шаги, слабо отдававшіеся на этихъ полусгнившихъ деревьяхъ; ни одного слова, ничего; только нѣсколько мгновеній спустя послѣ ихъ прохода по мосту, она услыхала взрывъ смѣха, какъ будто они смѣялись ладъ нею.

Не разсердясь на это, она осталась дожидаться ихъ возвращенія; но, вмѣсто того, чтобы возвратиться въ замокъ по кругу парка, они прошли по прямой аллеѣ.

На другой день она опять заняла свой наблюдадательный постъ, но на этотъ разъ не была счастливѣе: они прошли тихо, не сказавъ ни слова.

Только одну характеристическую замѣтку могла юна сдѣлать, это одинакую мѣрность ихъ шаговъ: шлили они рука объ руку, или она опиралась на него? Она не могла ихъ видѣть и должна была довольствоваться лишь заключеніями, которыя могла извлечь изъ шума ихъ шаговъ.

Однако, такъ какъ ей надоѣло ежедневно подвергаться подобнымъ неудачамъ, то она отказалась отъ этого шпіонства.

— Я нахожу, что вы вовсе не обратили вниманія на мое предупрежденіе, сказалъ г. де-Каркбю, увидавъ, какъ она шла съ круга парка; значитъ вамъ пріятно видѣть, какъ мерзавецъ, мой племянникъ, надѣлаетъ бѣдъ вашей ученицѣ?

— Вы хотите, чтобъ я помѣшала Денизъ гулять съ Людовикомъ?

— Я хочу видѣть, чтобы этого мальчишку остановили въ его скверныхъ намѣреніяхъ.

— Я предупредила г. маркиза, онъ не видитъ ничего неудобнаго въ этихъ прогулкахъ.

— Какъ? вскричалъ г. де-Каркбю, онъ не видитъ ничего неудобнаго въ этихъ прогулкахъ. Значитъ, онъ совсѣмъ глупъ. И говорятъ, что у него были любовницы! Если это правда, то онъ долженъ бы знать

женщинъ, не правда-ли? Но нѣтъ, онъ ничего не знаетъ. Я сколько разъ говорилъ, что эти люди, которыхъ называютъ прекрасными, просто дураки. Потому что имъ нужно только явиться, чтобы очаровать женщину, они воображаютъ, что они орлы. Простаки, дураки! Ахъ, если бы они были обязаны своими побѣдами своему уму!

Онъ заложилъ одну руку за спину, другую въ карманъ.

— Если бы они обязаны были этими побѣдами своимъ личнымъ заслугамъ; это было бы совсѣмъ иное дѣло. Они научились бы узнавать жизнь. Вотъ вамъ между прочимъ добрый совѣтъ: никогда не позволяйте любить себя красивымъ щеголямъ.

— Если я позволю когда-нибудь любить себя, сказала она, смотря въ его глаза съ насмѣшливой улыбкой, то непремѣнно только человѣку очень умному.

Онъ просіялъ.

— Не красивому.

Онъ нахмурился.

— Не молодому.

Онъ сдѣлалъ ужасную гримасу.

— Но тѣмъ не менѣе очаровательному, заключила она.

— И когда это случится? вскричалъ онъ.

— Ахъ! но дѣло идетъ не обо мнѣ и не о васъ, такъ какъ вы не стары, не некрасивы, не…. Дѣло идетъ о Денизъ и вашемъ племянникѣ, и вы должны понимать, что я обязана повиноваться намѣреніямъ маркиза.

— Маркизъ, повторяю вамъ глупецъ и если не глупецъ, то преслѣдуетъ постыдную цѣль.

— Я не понимаю этого.

— Онъ хотѣлъ обязать моего племянника жениться на своей незаконной дочери, этой дочери актрисы; но этого не будетъ, даю вамъ слово; мой племянникъ — мой племянникъ; я глава фамиліи и докажу это, чтобы помѣшать подобной низости. Охъ, эти маркизы! Я имъ покажу, что значитъ человѣкъ революціи.

Въ самомъ дѣлѣ, онъ имѣлъ претензію быть человѣкомъ революціи. Въ тысячу разъ болѣе аристократъ, чѣмъ маркизъ, напыщенный своей фамиліейде-Каркбю, которая вовсе, не принадлежала ему, ставившій крестьянина ниже животнаго, суровый съ бѣдными, заносчивый съ слабыми, онъ считалъ себя сыномъ революціи, «какъ Наполеонъ», говорилъ онъ. Это была его манера унижать маркиза, «старой корки древняго режима». Между тѣмъ какъ онъ, г. Артемій де-Каркбю, былъ человѣкомъ прогресса и движенія.

Если Клементина отказалась отъ своихъ секретныхъ прогулокъ по кругу парка, то этимъ самымъ она вовсе не отказалась отъ своего желанія узнать, на сколько именно были привязаны другъ къ другу Людовикъ и Денизъ; но какъ ничто не заставляло ее торопиться, то она и рѣшилась дожидаться удобнаго времени.

Это удобное время, по ея мнѣнію, наступило наканунѣ отъѣзда Людовика въ Конде. Если Людовикъ дѣйствовалъ сначала осторожно, то онъ долженъ былъ успокоиться полной свободой, какой онъ пользовался, и слѣдовательно тѣмъ легче можно было застигнуть его врасплохъ.

Великолѣпная погода, стоявшая впродолженіи пятнадцати дней, перемѣнилась и только изрѣдка дозволяла небольшія прогулки.

Случай благопріятствовалъ Клементинѣ: ея цѣль была спрятаться въ бесѣдкѣ, находящейся на самой аллѣе. Молодые люди, навѣрное, войдутъ въ этотъ павильонъ и черезъ занавѣску ей легко будетъ ихъ видѣть, такъ же какъ и слышать ихъ разговоръ.

Наканунѣ разставанья, они, вѣроятно, предадутся своимъ чувствамъ и, если окончательныя слова еще не были сказаны между нами, то они должны быть сказаны именно въ это время.

Когда они вышли по обыкновенію, она слѣдовала за ними издалека со всѣми предосторожностями, чтобы не быть замѣченной, если бы они случайно обернулись.

Они шли по кругу парка, идя тихо, медленно, какъ бы подъ тяжестью тяжелой мысли.

Войдутъ-ли они въ павильонъ?

Они прошли его.

Безъ сомнѣнія, они зайдутъ въ него на обратномъ пути; Клементина рѣшилась ждать ихъ.

Построенный на вершинѣ холма, этотъ павильонъ соединялся съ паркомъ посредствомъ аллеи, на которую выходила его дверь. Изъ его круглыхъ оконъ простирался видъ на огромное пространство до Конде-ле-Шатель, даже далѣе. Онъ состоялъ изъ 4 комнатъ: передней съ двумя кабинетами по бокамъ и большой залы, наполненной книгами и журналами.

Такое расположеніе было очень удобно для ея цѣли: нужно было только спрятаться въ одномъ изъ кабинетовъ.

Отворивъ дверь одного изъ этихъ кабинетовъ она очутилась лицомъ къ лицу съ г. де-Каркбю и инстинктивно бросилась назадъ.

Но онъ, взявъ ее за руку, насильно удержалъ ее.

Я готовъ держать пари, что у насъ одна мысль.

— Спрятаться отъ приближающагося дождя? спросила она.

— Нѣтъ, маленькая шалунья, но наблюдать за Людовикомъ и Денизъ. Какъ я вошелъ прежде, то позвольте васъ просить въ нашу засаду.

Это товарищество не могло ей нравиться, однако, не желая отказаться изъ опасенія опустить случай, она вошла въ кабинетъ.

XXXVIII.

Этотъ кабинетъ, бывшій въ родѣ буфетной, со всѣмъ, что нужно было для сервировки закуски, салфетками, ножами, стаканами, сообщался съ залой маленькою дверью.

— Вы видите, что намъ здѣсь будетъ отлично, сказалъ г. де-Каркбю; оставивъ эту дверь полуотворенною и загородивъ ее столомъ, мы будемъ скрыты и услышимъ все, что они будутъ говорить.

Потомъ, вдругъ взявъ Клементину за руку и привлекая ее къ себѣ, онъ сказалъ:

— Почему это не насъ хотятъ подкараулить въ залѣ?

— Благодарю васъ! мысль счастливая и совершенно любезная.

— Не это я хочу сказать; я вовсе не хочу, чтобы насъ застали, но чтобы мы боялись, чтобы насъ не застали. Долго ли вы будете такъ жестоки ко мнѣ?

Онъ хотѣлъ обнять ее, но она выскользнула у него изъ рукъ.

— Маленькая змѣйка! Развѣ вы не видите, что я васъ обожаю и что около васъ я теряю разсудокъ.

— Въ самомъ дѣлѣ? сказала она съ улыкой.

— Я схожу съ ума и отдалъ бы всю свою жизнь, чтобы провести тамъ, въ этой залѣ, хоть одинъ часъ съ вами.

— Только часъ!

— Вы мнѣ не вѣрите?

— Потому-то я и боюсь васъ, что вѣрю вамъ: вашъ взглядъ, вашъ голосъ, все меня пугаетъ. Если вы хотите говорить со мной такъ, то, по крайней мѣрѣ, заприте на ключь входную дверь.

— Но если я запру ее, имъ нельзя будетъ о войти сюда и намъ нельзя будетъ подстеречь ихъ.

— Тогда она захохотала.

— Вы хорошо видите, сказала она, что не теряете разсудка и что ваше сумасшествіе умѣетъ хорошо разсчитывать. «Я отдалъ бы свою жизнь, чтобы провести съ вами хоть часъ въ этой залѣ». Вотъ что, вы говорили.

— Клянусь вамъ, вскричалъ онъ въ смущеніи, что я говорилъ искренно.

— Я въ этомъ не сомнѣваюсь, только то, что вы сказали, неприложимо въ настоящую минуту; сегодня вы предпочитаете подкараулить своего племянника, не правда-ли? Какъ я того же мнѣнія, значитъ, мы согласны.

Онъ хотѣлъ высказать свою горячую любовь, но она засмѣялась ему въ лицо.

— Не зажигайте своего огня, сказала она, нужно потушить его. Вотъ идетъ туча и заставитъ ихъ войти сюда.

Въ самомъ дѣлѣ почти тотчасъ же послышались, удары дождевыхъ капель о стекла.

Клементина отодвинула немного занавѣску, чтобы взглянуть на аллею, по которой они гуляли.

Скоро сквозь вѣтви деревьевъ она увидала, что они бѣгутъ; они были подъ зонтомъ, защищавшимъ ихъ отъ дождя; вѣтеръ толкалъ ихъ впередъ: они шли крѣпко прижавшись одинъ къ другому, Денизъ слегка поднявъ свою голову къ Людовику, Людовикъ, наоборотъ, наклонивъ ее къ Денизъ.

Когда приходилось вступать въ лужу, обдававшую ихъ брызгами грязи, они громко хохотали, и зонтъ ихъ, некрѣпко удерживаемый, поднимался, угрожая оставить ихъ беззащитными отъ дождя.

— Вотъ они! сказала Клементина, осторожно опуская занавѣсъ.

— Они входятъ? тихо спросилъ г. де-Каркбю.

— Я ихъ больше не вижу, будемте слушать.

Скоро шумъ шаговъ раздался-въ передней и Клементина, приложивъ палецъ къ губамъ, взглянула на г. де-Каркбю, чтобы заставить его не дѣлать ни малѣйшаго движенія.

Изъ передней они прошли въ залъ.

— Какъ мы промокли! сказала Денизъ встряхивая свое платье; еслибы г-жа Клементина увидала меня.

— Значитъ она васъ бранитъ?

— Никогда; только, когда я сдѣлаю что-нибудь дурное, она замѣчаетъ мнѣ такимъ огорченнымъ тономъ, что даже мнѣ было-бы пріятнѣе, еслибъ она меня бранила. Это очень хорошая женщина, увѣряю васъ, и мнѣ хотѣлось бы, чтобы вы были справедливѣе къ ней.

— Буду, если хотите.

Услышавъ эти слова, г. де-Каркбю обернулся къ Клементинѣ съ злой улыбкой.

— Вы видите, казалось говорилъ онъ, что мой племянникъ не имѣетъ по отношенію къ вамъ такихъ же чувствъ, какъ ваша ученица: онъ врагъ. Соединитесь со мной, чтобъ отмстить ему.

И, недовольствуясь злобнымъ выраженіемъ своего взгляда, онъ поднялъ кулакъ по направленію къ Людовику.

— Кто нападаетъ на «мою маленькую богиню», тотъ имѣетъ дѣло со мной, не смотря ни на какое родство.

Кончикомъ пальца Клементина опустила этотъ вызывающій кулакъ, пожимая плечами.

— Я не нуждаюсь въ защитѣ другихъ, говорили ея глаза; я хорошо съумѣю защитить себя и одна.

Между тѣмъ, Денизъ ходила взадъ и впередъ по залѣ, разсѣянно смотря на книги, разбросанныя по полкамъ. Людовикъ ходилъ за ней, не говоря ни слова.

Подойдя къ большому среднему окну, Денизъ остановилась.

Дождь пересталъ и черная туча ушла далеко, заволакивая горизонтъ.

Съ одной стороны, гдѣ дождь уже прошелъ, видъ простирался на далекое разстояніе и пейзажъ представлялся съ необыкновенной ясностью и отчетливостью; съ другой стороны, гдѣ дождь еще шелъ, наоборотъ, взоръ сейчасъ же терялся въ туманѣ.

— Я хочу просить у васъ одной милости, сказалъ Людовикъ, протягивая руку по направленію кучи домовъ, виднѣвшихся вдали.

— Милости? у меня, вы? сейчасъ?

— Блестящія точки, которыя виднѣются тамъ, около луга, это кровли Конде-ле-Шатель.

— Я ихъ хорошо вижу.

— Можетъ быть въ обыкновенное время не видно города съ такою ясностью, потому что, когда воздухъ очищенъ дождемъ отъ всякой находящейся въ немъ пыли, гораздо дальше можно видѣть. Но каково бы ни было состояніе атмосферы, съ этого мѣста всегда виденъ городъ болѣе или менѣе ясно. Ну, чего я хочу просить у васъ….

Его голосъ задрожалъ.

…Это приходить ежедневно, передъ завтракомъ, въ -этотъ павильонъ и остановиться передь этимъ открытымъ окномъ.

Онъ отворилъ окно, между тѣмъ, какъ она смотрѣла на него съ удивленіемъ.

— Если изъ павильона видно городъ, то и изъ города также видно павильонъ, бѣлыя каменныя стѣны котораго обрисовываются на темной зелени этихъ лѣсовъ. Особенно изъ стараго замка въ Конде можно открыть эту точку, едва замѣтную для того, кто ея не знаетъ, но однако совершенно явственную для того, кто умѣетъ отыскать ее. Если вы выберете удобный часъ, напримѣръ, три четверти одинадцатаго, то именно въ это время, между тѣмъ какъ вы будете у этого окна, я буду на площадкѣ замка въ Конде и, такимъ образомъ, если не глазами, то хоть умомъ мы будемъ видѣть другъ друга; сердцемъ — мы будемъ вмѣстѣ.

Не оборачивая головы къ нему, не отводя своихъ глазъ отъ башенъ стараго замка, обрисовывавшагося чернымъ пятномъ на желтомъ фонѣ, она отвѣтила слабымъ голосомъ:

— Каждый день… я буду приходить.

Она произнесла эти слова такъ тихо, что г. де-Каркбю не слыхалъ вовсе того, что она сказала; но у Клементины былъ болѣе тонкій слухъ и то, чего не уловилъ ея слухъ, она угадала умомъ.

Г. де-Карбю сдѣлалъ отчаянный жестъ гувернанткѣ, указывая на свое ухо; но у нея было совсѣмъ другое наумѣ.

Она смотрѣла на нихъ.

Услышавъ такой отвѣтъ, Людовикъ схватилъ Денизъ за руку и осторожно заставилъ ее повернуться къ себѣ.

Они стояли лицомъ другъ къ другу передъ окномъ, которое какъ бы составляло для нихъ рамку: Людовикъ смотрѣлъ на нее съ сіяющимъ лицомъ, преображенный отъ радости, между тѣмъ какъ она, не поднимая опущенныхъ глазъ, обнаруживала свое волненіе только краской, покрывавшей ея щеки.

— Ахъ, Денизъ, Денизъ, сказалъ онъ.

Она начала дрожать.

— Я удаляюсь отъ васъ; мы будемъ въ разлукѣ.

— Развѣ вы не пріѣдете сюда въ воскресенье? спросила она слабымъ голосомъ.

— Я пріѣду; но что будетъ значить одинъ короткій день послѣ недѣль, проведенныхъ вмѣстѣ.

— Воспоминаніе не изглаживается; а потомъ наступятъ большія вакаціи.

Они замолчали; Людовикъ, кажется находился подъ тяжестью мысли, которая давила его.

— Дождь уже нейдетъ больше, сказала Денизъ, мы можемъ выйти.

— Да, мы сейчасъ выйдемъ; но однако не прежде, какъ вы выслушаете то, что я хочу сказатъ вамъ.

Она сложила руки, умоляя его взглядомъ не говорить.

Но онъ не поддался ея просьбѣ.

— Съ самаго моего пріѣзда, сказалъ онъ, эти слова мучили меня; двадцать разъ, сто разъ они едва не сходили съ губъ моихъ; но сегодня я не могу болѣе удерживать ихъ.

Она поблѣднѣла, ея губы конвульсивно вздрагивали и вся она дрожала.

— Денизъ, продолжалъ Людовикъ, милая Денизъ, я васъ люблю.

Мгновенно она протянула обѣ руки впередъ, какъ будто желая отвести оружіе, которымъ онъ поразилъ ее.

— Ахъ, Боже мой! воскликнула она.

— Я васъ люблю.

— О! нѣтъ, прошу васъ, заклинаю васъ, не говорите.

Потомъ, быстро отступивши, она бросилась на диванъ и закрыла лицо руками.

Въ кабинетѣ были слышны ея рыданія, которыя она усиливалась подавить, но которыя душили ее.

Людовикъ сталъ передъ нею на колѣни, но, уважая ея волненіе, смотрѣлъ на нее, не говоря ни слова.

— Какой дуракъ! проворчалъ г. де-Каркбю.

Къ счастію, Людовикъ былъ слишкомъ глубоко смущенъ, чтобы услышать эти слова.

Наконецъ, черезъ нѣсколько минутъ Денизъ отвела руки отъ своего лица, но, увидавъ Людовика у своихъ ногъ, она тотчасъ откинулась назадъ.

— Отчего вы бѣжите меня, сказалъ онъ умоляющимъ голосомъ, отчего эти слезы? Мои слова повторили вамъ только то, что мои глаза говорили вамъ уже столько разъ.

Она быстро встала съ рѣшительнымъ жестомъ.

— Идя сюда, вы просили у меня одной милости, сказала она.

— И вы мнѣ дали ее.

— Въ свою очередь, я васъ прошу объ одной.

— И вы получите ее также.

— Ну, выйдемъ отсюда, возвратимся въ замокъ.

— Выйти?…

— Я васъ умоляю.

— Но этотъ часъ послѣдній, который мы можемъ провести вмѣстѣ.

— Заклинаю васъ.

Но мнѣ нужно сказать вамъ тысячу вещей.

— Вотъ поэтому-то я хочу уйти; такъ какъ я не могу, то и не хочу ихъ слушать.

Протянувъ впередъ руку, онъ хотѣлъ удержать ее.

— А! вскричала она раздирающимъ сердце голосомъ, вы не знаете, какую боль вы мнѣ причиняете. Пожалуйста! уйдемъ, уйдемъ!

Онъ отступилъ отъ нея, тогда она быстро направилась къ выходной двери.

Потомъ, такъ какъ онъ не шелъ за ней, она обернулась.

Стоя неподвижно посреди залы, онъ смотрѣлъ на нее грустными глазами.

Тогда она протянула руку къ окну.

— Я буду помнить, сказала она, каждое утро я буду отворять это окно….

— Ахъ, Денизъ….

— Сдѣлайте милость, уйдемте.

И она вышла первая.

Молча, рука объ руку, съ опущенными глазами, они направились къ замку.

XXXIX.

Заперевъ дверь, г. де-Каркбю обхватилъ Клементину руками и крѣпко прижалъ ее къ своей груди.

Это было такъ быстро сдѣлано, что она была изумлена и не могла защищаться.

Онъ такъ крѣпко сжалъ ее, что она не могла и думать выскользнуть изъ его рукъ ш освободиться.

Онъ хотѣлъ увлечь ее въ залъ, но дверь была слишкомъ узка, чтобы можно было пройти въ нее такимъ образомъ.

Онъ напрасно пытался пройти, унося съ собою Клементину.

Такъ какъ она не оказывала до сихъ поръ никакого сопротивленія, то онъ вообразилъ, что она и не думала убѣгать отъ него и что она испытывала тѣ же самыя чувства, какъ и онъ.

Но когда они были уже въ залѣ, она быстро наклонилась и, въ тоже время сильно оттолкнувши его, освободилась.

Тогда, однимъ прыжкомъ, она отскочила за большой четырехъ-угольной столъ, занимавшій полъ залы.

Онъ побѣжалъ за ней, она перебѣжала на другую сторону стола.

— Моя маленькая богиня, говорилъ онъ, пожалуста, не убѣгай отъ меня.

— Не говорите во время бѣготни, сказала она, а то запыхаетесь.

— Я съумѣю догнать тебя.

— Предупреждаю васъ, если вы будете такимъ образомъ гоняться за мною около стола, я выбѣгу въ эту отворенную дверь и возвращусь въ замокъ.

— Проклятый демонъ!

— Такъ лучше; ругайте меня, скорѣе успокоитесь; дьяволъ, извергъ, обманщица! ну, начинайте, не стѣсняйтесь!

Съ краснымъ лицомъ, съ раздувшимися жилами на лбу, едва переводя духъ, онъ, наконецъ, остановился.

Тогда Клементина, опершись обѣими руками на столъ и смотря ему прямо въ лицо, сказала:

— Успокойтесь, успокойтесь!

— Если вы думаете, что я сдѣлаю тоже, что дуракъ мой племянникъ и позволю вамъ убѣжать, то вы ошибаетесь моя курочка.

— Вашъ племянникъ вовсе не дуракъ, онъ славный мальчикъ.

— Я вамъ говорю, что это дуракъ, простофиля.

— Были ли вы молоды, г. де-Каркбю?

— Какъ? былъ ли я молодъ!

— Я очень хорошо знаю, что вы еще и теперь молоды, но я васъ спрашиваю, были ли вы совсѣмъ юнымъ; вѣдь вы не явились же на свѣтъ прямо такимъ, какъ теперь, со всѣми этими качествами, которыя дѣлаютъ изъ васъ опаснаго человѣка: вы были просты, наивны, можетъ быть.

— Никогда.

— Наконецъ, вы не прямо выступили опытнымъ, вы не любили же всѣхъ женщинъ заразъ: была же одна какая-нибудь, которая была первой, — какъ бы вы вели себя съ ней, если бы она хотѣла спастись отъ васъ?

— Она пыталась. Это была большая рыжая дѣвка тридцати лѣтъ, я же былъ еще мальчишкой. Мы часто играли вмѣстѣ и она была сильнѣе меня. Я не знаю, знала-ли она, что происходило со мной, вѣрно, что я ее любилъ. Однажды, я хотѣлъ показать ей, каковы были мои чувства. Тогда она вздумала спастись отъ меня. Когда я увидалъ, что она хочетъ убѣжать отъ меня, я вцѣпился въ нее; но, не смотря на это, она все-таки была сильнѣе меня. Тогда…. я вспомнилъ, какъ усмиряютъ попорченыхъ лошадей…. кусая имъ кончикъ уха, и я укусилъ ей такъ больно ухо, что она укротилась.

— А, отлично! вы были умны не по лѣтамъ. Въ такомъ случаѣ, еслибъ я имѣла слабость допустить васъ схватить меня вы обхватили бы меня за уши. Благодарю васъ!

— О, но ты! я тебя обожаю.

— До такой степени, что съѣли бы кусочекъ меня, неправда-ли? Это заманчиво, въ самомъ дѣлѣ! Какой вы человѣкъ!

— Я не племянникъ мой.

— Къ счастью для Денизъ.

— Вотъ тоже маленькая дурочка, которая начинаетъ плакать, когда ей говорятъ, что ее любятъ.

— Это не дурочка

— Ну, въ такомъ случаѣ, жеманница.

— Ни то, ни другое. Вы не были тронуты жестомъ полнымъ неутѣшной стыдливости, съ какимъ она хотѣла оттолкнуть того, кто въ первый разъ говорилъ ей о любви.

— Право, нѣтъ!

— Вы, значитъ, не мягкій человѣкъ. Еслибы вы поняли, подъ вліяніемъ какого чувства дѣйствовала Денизъ, вы тронулись бы.

Какого чувства?

— Хотите оставаться спокойнымъ на своемъ мѣстѣ въ продолженіи пяти минутъ, я скажу вамъ это.

Онъ сдѣлалъ утвердительный знакъ.

— Денизъ, продолжала Клементина, дочь актрисы, которая вела непостоянную жизнь.

— Да, femme d’amour.

— Слово нѣсколько грубое, но справедливое. Хотя Денизъ покинула свою мать почти еще ребенкомъ, однако, она съ этой удивительной дѣтской проницательностью, видѣла достаточно, чтобы узнать, что это за жизнь, основаніемъ которой было слово «любовь». Отъ этого у нея инстинктивный ужасъ, страхъ, отвращеніе ко всему, что. касается любви. Никогда она не говорила со мной откровенно объ этомъ предметѣ, но сто разъ я замѣчала, какъ она страдала при воспоминаніи о годахъ своего дѣтства. Поэтому она не осуждаетъ своей матери, а осуждаетъ любовь. Понимаете-ли вы, какой ударъ она должна была получить? Когда вашъ племянникъ сказалъ, что любитъ ее и когда при этихъ словахъ она почувствовала, что то, что она сама испытывала, была любовь, а не дружба, какъ она полагала до сихъ поръ?

— Право, нѣтъ!

— Можетъ быть; но тѣмъ не менѣе вѣрно, что именно это чувство заставило слезы брызнуть изъ ея глазъ, что именно оно причинило ей стыдъ и печаль. Подъ вліяніемъ этого чувства она просила его возвратиться въ замокъ, чтобы не слышать словъ, которыя приводили ее въ отчаяніе, чтобы не видѣть взглядовъ, которые оскорбляли ее,, чтобы не предаться чувствамъ, которыя заставили бы ее умереть со стыда.

— Въ такомъ случаѣ, если то, что вы говорите, справедливо, она не любитъ моего племянника и не согласится быть его женой.

Она слегка пожала плечами.

— Вы думаете, что она выйдетъ за него замужъ?

Она начала смѣяться.

— Г. де-Каркбю, сказала она, вы танцуете?

— Вы смѣетесь надо мной?

— Нисколько; я спрашиваю, танцуете-ли вы. Я сейчасъ отлично видѣла по вашимъ гимнастическимъ упражненіямъ около этого стола, что вы хорошо бѣгаете, но бѣгать еще не значитъ танцовать.

— Можетъ быть, вы объяснитесь?

— Очень просто. Предлагая вамъ этотъ вопросъ, я думаю о томъ, чтобы доставить вамъ удовольствіе, если ваши слова, что вы меня обожаете, были искренни, я хотѣла предложить вамъ протанцовать со мной первый контрдансъ на свадьбѣ г. Людовика Меро съ Денизъ.

— Чортъ возьми! вскричалъ онъ, страшно ударяя кулакомъ по столу, смѣетесь вы надо мной или нѣтъ.

— Нѣтъ.

— Въ такомъ случаѣ, вы думаете, что этотъ бракъ будетъ?

— Да.

— Я не допущу его.

— Какимъ образомъ?

— Пока еще не знаю, но найду средство; если я долженъ буду для этого оставить свою кожу, повторяю, что я не допущу его. Вы думаете, я буду настолько глупъ, что допущу бракъ, который лишитъ меня имущества маркиза.

— А, вы разсчитываете получить имущество г. маркиза?

— Развѣ я не наслѣдникъ его?

— Это такъ, я позабыла.

— Я этого не забываю; это имущество принадлежитъ мнѣ и я не опущу его.

— Любопытно было бы посмотрѣть, какъ вы помѣшаете этому браку, если молодые люди хотятъ его и маркизъ также. Мнѣ кажется, что онъ можетъ отдать свое имущество тѣмъ, кого любитъ.

— Онъ можетъ, но не долженъ; мы заставимъ уважать наши права.

— Какъ вы ихъ заставите уважать? весь вопросъ въ этомъ.

Г. де-Каркбю началъ молча тереть свой лобъ рукою, какъ будто желая вызвать мысли, которыя не приходили ему.

— Вы видите, что ничего не находите, сказала она.

— Потому что я честный человѣкъ, вскричалъ онъ; еслибы я не былъ такимъ, это скоро бы сдѣлалось. Но я не хочу пользоваться такими средствами. Нужно только ловкость, хитрость. Слушайте, я хочу быть откровеннымъ съ вами и этимъ доказать вамъ, какъ я васъ уважаю. Почему вамъ не помочь мнѣ? Если Артуръ отдаетъ свое имущество этой дѣвочкѣ, то только потому, что онъ считаетъ ее своей дочерью, неправда-ли? Помогите мнѣ доказать ему, что она не его дочь.

— Какъ это? позвольте васъ спросить.

— Женщина въ вашемъ положеніи имѣетъ много средствъ, которыхъ мужчина не можетъ имѣть. Между нами, Артуръ такой простофиля, что куда вѣтеръ подуетъ, туда и онъ. Дѣйствуя искусно, легко можно заронить въ него сомнѣніе и, если разъ это сомнѣніе зародилось, легко заставить разростись его. Тогда, если Людовикъ и женится на Денизъ, на что мнѣ наплевать, онъ не получитъ богатствъ маркиза.

Она, прищурившись, смотрѣла на него, не желая, чтобы онъ угадалъ ея мысли.

— И это все? спросила она.

— Понятно, отвѣтилъ онъ, если вы захотите помочь мнѣ, я съумѣю отблагодарить васъ за вашу услугу.

— Какимъ образомъ?

— Если вы доставите мнѣ это имущество, которое принадлежитъ мнѣ, клянусь вамъ, я раздѣлю его съ вами.

— Вы мнѣ отдадите половину его?

— Я отдамъ вамъ его все; я васъ обожаю, вы будете моей женой, клянусь вамъ.

Она громко захохотала.

— А мой мужъ? сказала она, когда прошелъ первый порывъ смѣха, какую роль онъ будетъ играть въ этомъ прекрасномъ проектѣ?

— Вашъ мужъ, кажется, негодяй и плутъ.

— Г. де-Каркбю!

— Мнѣ такъ говорили; не нюньче, завтра, онъ сломаетъ шею, тогда вы будете вдовой и будете свободны.

— Такимъ образомъ, по вашимъ разсчетамъ, г. маркизъ долженъ скоро умереть, потомъ эта очередь дойдетъ до моего мужа и уже потомъ, получивши наслѣдство, вы женитесь на мнѣ.

— Клянусь вамъ.

— О, вы не скупы на клятвы, онѣ градомъ сыплются съ вашего языка.

— Неужели вы сомнѣваетесь въ моемъ честномъ словѣ?

— Я такъ-же въ него вѣрю, какъ вы сами.

— Такъ вы согласны? сказалъ онъ, осторожно придвигаясь къ той сторонѣ стола, на которую она опиралась.

— Вы мнѣ дайте время для размышленія, отвѣчала она съ улыбкой; мнѣ нужно посовѣтоваться съ своимъ семействомъ.

— Вы шутите.

— А какъ вы хотите, чтобъ я вамъ отвѣчала серьезно разсердившись?

— Зачѣмъ сердиться? Что можетъ лучше доказать вамъ искренность моей любви, какъ не сдѣланное мною вамъ предложеніе?

— Любви къ наслѣдству или къ женщинѣ?

— Къ женщинѣ, къ тебѣ, мой ангелъ.

Мало по малу онъ приблизился къ ней и она, ничего не подозрѣвая, не убѣжала; при послѣднихъ словахъ, онъ схватилъ ее обѣими руками за талію.

Она хотѣла защищаться, но онъ крѣпко держалъ ее.

— На этотъ разъ вы не ускользнете отъ меня, сказалъ онъ.

Она откинула голову назадъ, но онъ не выпустилъ ее и наклонился къ ней.

— Осторожнѣе! сказала она, у меня очень чувствительное ухо.

XL.

На другой день, около пяти часовъ утра, въ то время, когда восходящее солнце окрашивало востокъ, звукъ трубы потрясъ стекла въ окнахъ замка.

Собаки тотчасъ отвѣтили, изъ своихъ конуръ на этотъ призывъ радостнымъ громкимъ лаемъ.

Мгновенно поднялся такой шумъ, отъ котораго даже мертвые могли проснуться.

Клементина вскочила съ своей постели и, поднявъ уголъ занавѣски, взглянула, не отправляются-ли на охоту.

Среди площадки, противъ своихъ оконъ, она увидѣла одного г. де-Каркбю, который трубилъ въ трубу.

Съ маленькой бархатной шапочкой въ видѣ дыни на головѣ, обутый въ мягкіе сапоги, въ новыхъ перчаткахъ, онъ держалъ обѣими руками свой инструментъ и, устремивъ глаза на комнату своей «маленькой богини», онъ дулъ изо всѣхъ силъ въ трубу, легонько покачиваясь взадъ и впередъ.

Онъ былъ такъ смѣшонъ въ этомъ положеніи и лай собакъ, отвѣчавшихъ ему, былъ такъ страненъ, что она залилась неудержимымъ смѣхомъ.

Подъ ея дрожащей отъ смѣха рукой занавѣска заколебалась тогда г. де-Каркбю, увидѣвъ, что она сморитъ на него, пересталъ трубить и, держа свою трубу въ одной рукѣ, другою снялъ свою дыню и низко поклонился.

Потомъ, важно надѣвъ свою шапочку, онъ началъ играть побѣдный маршъ.

За завтракомъ, естественно, только и говорили объ этой музыкѣ.

— Какая муха укусила васъ такъ рано, кузенъ? спросилъ маркизъ.

— Я не могъ спать, отвѣтилъ г. де-Каркбю, бросивъ побѣдоносный взглядъ на Клементину.

— Другіе, можетъ быть, были не въ такомъ расположеніи какъ вы.

— Развѣ я не имѣю права играть на трубѣ, когда мнѣ угодно?

— О, разумѣется; только мнѣ также очень бы хотѣлось имѣть право спать, когда мнѣ угодно.

— Хорошо, я буду спрашивать васъ о времени, когда мнѣ захочется дать серенаду этимъ дамамъ.

— А, сказалъ маркизъ, помирая со смѣху, такъ это была серенада въ пять часовъ утра, при восходѣ солнца?

— Да, это была серенада и я не вижу, что въ этомъ смѣшнаго.

Говоря это, онъ обернулся къ Клементинѣ, потомъ къ своей сестрѣ, потомъ къ Денизъ, чтобы онѣ, въ случаѣ нужды, могли засвидѣтельствовать его слова противъ маркиза. Не смѣшонъ ли этотъ бѣдный Артуръ, который не знаетъ, что такое серенада? И у него были любовницы?

Онъ хотѣлъ было посмѣяться надъ нимъ, унизить его; но уже припадокъ веселости маркиза прошелъ, и онъ впалъ въ ту неопредѣленную меланхолію, въ которую, съ нѣкотораго времени, онъ часто погружался.

Отчего происходило это меланхолическое настроеніе? задавалъ себѣ вопросъ каждый въ Рюдмонѣ.

Естественно, это было интереснымъ предметомъ разговора для г-жи Меро и г. де-Каркбю.

— Нашъ Маркинъ что-то хандритъ, говорилъ г. де-Каркбю, потирая себѣ подбородокъ. Фетъ онъ хорошо, аппетитъ хорошъ, желудокъ въ порядкѣ и При этомъ веселъ какъ на похоронахъ. Это неестественно, у него должна быть какая-нибудь внутренняя болѣзнь. Называли его прекраснымъ Артуромъ, удивлялись его росту, силѣ и вотъ теперь онъ на пути къ… Гмъ! Гмъ!

Г-жа Меро не обладала такой мягкой философіей, она была искренно привязана къ маркизу и вовсе не желала, подобно своему брату, скорѣе вступить во владѣніе наслѣдствомъ Артура: у нея было довольно времени впереди, если не для нея самой, то, по крайней мѣрѣ, для ея сына. Дѣло Провидѣнія было послать смерть маркизу; она считала преступленіемъ назначить опредѣленное время для этой смерти. Эта смерть когда-нибудь да послѣдуетъ, этого было для нея достаточно.

Эта терпѣливая безропотность бѣсила г. де-Каркбю, который не стѣснялся называть свою сестру лицемѣркой.

— Я знаю, почему ты не торопишься: ты надѣешься, что маркизъ прежде, смерти устроитъ бракъ дурака твоего сына съ этой дочерью актрисы. Посмотримъ.

Если гувернанткѣ и не съ кѣмъ было говорить о меланхоліи маркиза, то она объ этомъ разсуждала сама съ собою и, говоря по правдѣ, это былъ единственный предметъ ея размышленій.

Она не шла по ложному пути, какъ г-жа Меро и г. де-Каркбю, относительно причинъ перемѣны, обнаружившейся въ расположеніи духа и привычкахъ маркиза.

Если онъ былъ боленъ, то это была вовсе не такая болѣзнь, которая вела-бы къ смерти.

Онъ любилъ ее.

Теперь она имѣла тысячу доказательствъ этой любви, доказательствъ одно сильнѣе другаго.

Единственно потому, что онъ любилъ ее, онъ вдругъ бросилъ прогулки верхомъ, не желая оставаться съ ней наединѣ.

Потому что онъ любилъ ее, онъ устремлялъ на нее украдкой томные и трогательные взгляды.

Потому онъ избѣгалъ разговора съ ней, говоря только то, что было строго необходимо при ихъ отношеніяхъ.

Потому онъ не оставался болѣе по вечерамъ въ гостинной и запирался въ своей библіотекѣ. Онъ вовсе не работалъ въ этой библіотекѣ, но, сидя въ креслѣ передъ открытымъ окномъ, только курилъ безъ перерыва сигары. Нѣсколько разъ она выходила вечеромъ и проходила по площадкѣ; всегда она видѣла эту закуренную сигару, которая слабо блестѣла во мракѣ, какъ свѣтящійся червякъ.

Сколько онъ былъ привѣтливъ и любезенъ съ ней въ продолженіи нѣсколькихъ мѣсяцевъ, предупредителенъ, внимателенъ, сообщителенъ, столь же онъ казался теперь сдержаннымъ, холоднымъ принужденнымъ и расположеннымъ удаляться отъ нея.

Это были знаменательныя перемѣны для нея, которыя, чтобы быть понятными, не нуждались въ разъясняющемъ письмѣ, написанномъ ей капитаномъ, гдѣ онъ благодарилъ свою милую кошечку «за прекрасную ловлю», которую она доставила своему «старому коту».

Маркизъ любилъ ее, любилъ ее глубоко.

Женщина не можетъ обмануться въ такомъ предметѣ.

Но въ такомъ случаѣ, почему же онъ молчалъ?

Отвѣтъ на этотъ вопросъ не представлялъ никакой трудности для того, кто зналъ прошедшее маркиза и потрудился изучить его характеръ въ настоящемъ.

Маркизъ удалился въ Рюдмонъ, измученный двадцати-лѣтней жизнью, полной многочисленныхъ страстей, которымъ онъ предавался вполнѣ, съ тѣмъ лихорадочнымъ увлеченіемъ, которое было свойственно его натурѣ.

Эмма Лажоле была не единственной женщиной, которую онъ любилъ. Много другихъ, прежде нея, и онъ не довольствовался тѣмъ, что его любили, онъ самъ любилъ всѣхъ ихъ. Для него блаженство заключалось гораздо болѣе въ томъ, чтобъ доставлять его другимъ, чѣмъ получать самому отъ другихъ. Преслѣдуя подобную цѣль, люди скоро изнашиваются.

Именно это и случилось съ "прекраснымъ Артуромъ, « не говоря уже объ обманахъ и огорченіяхъ, которыя онъ имѣлъ слабость принимать близко къ сердцу, когда видѣлъ себя обманутымъ.

Онъ переселился въ Рюдмонъ затѣмъ, чтобъ „предпринять леченіе“, какъ говорятъ медики, и радикально изцѣлиться отъ любви и страсти.

Двадцать разъ Клементина слышала, какъ г-жа Меро объясняла это патологическое состояніе маркиза.

— Удивительно, какъ Артуръ быстро вылѣчился, говорила она; но также нужно замѣтить, что и я ничѣмъ не пренебрегала, ничего не щадила, чтобы заставить его полюбить семейную жизнь. Онъ узналъ, сколь тщетны и обманчивы эти волненія страсти и онъ ушелъ изъ этихъ проклятыхъ мѣстъ, чтобы никогда туда не возвращаться. Это такъ вѣрно, что онъ даже никогда и не думалъ о бракѣ; онъ былъ такъ истощенъ, что даже рѣшилъ не жениться.

Однако-жь, несмотря на все это, онъ не умеръ для страсти; послѣ десяти лѣтъ, огонь, тлѣвшій подъ пепломъ, вспыхнулъ.

И она вызвала это пробужденіе, она явилась и побѣдила.

Если онъ продолжалъ упорно молчать, то просто боясь страсти и потому, что не хотѣлъ предаться любви, которая могла бросить его опять въ то бурное море, гдѣ онъ плавалъ въ продолженіи двадцати лѣтъ.

Въ этомъ дѣйствительно заключалось объясненіе поведенія маркиза.

Онъ любилъ ее.

Что будетъ съ этой любовью?

Сдержится-ли она въ этихъ плотинахъ, среди которыхъ онъ умѣлъ до сихъ поръ направлять ее или же, превратившись въ неудержимый потокъ, она разобьетъ, унесетъ всѣ эти преграды, нагроможденныя страхомъ?

Но пока она будетъ ждать, не увеличиться-ли любовь Людовика и Денизъ? Не рѣшится ли маркизъ устроить ихъ бракъ.

Не нужно было допускать увеличиваться эту любовь.

Не нужно было допускать, чтобъ этотъ бракъ устроился.

Не нужно было ждать.

XLI.

Установивъ свой планъ, она не замедлила привести его въ исполненіе.

Въ этотъ-же вечеръ, когда маркизъ, по обыкновенію, удалился въ свои комнаты, она сошла на площадку.

Вечеръ былъ тихій, весенній; тихій вѣтерокъ приносилъ съ собою запахъ цвѣтовъ и молодыхъ листьевъ, луны не было, но небо было чисто и усѣяно звѣздами.

Одно изъ оконъ библіотеки было открыто и представляло собою черное отверзтіе на бѣломъ фасадѣ замка; среди темноты блестѣла маленькая свѣтящаяся точка, которая, по временамъ, бросала свѣтъ и скоро опять блѣднѣла — это сигара маркиза.

Значитъ, маркизъ былъ въ библіотекѣ, безъ лампы, и, сидя въ своемъ креслѣ, мечталъ, глядя на небо, усѣянное звѣздами.

Пробило половина одинадцатаго. Окна Денизъ были уже темны, но окна г-жи Меро и г. де-Каркбю, на оборотъ, были освѣщены. Денизъ легла, братъ и сестра удалились въ свои комнаты.

Она обогнула площадку и быстро вошла въ замокъ.

Все было тихо и спокойно; только со стороны кухни, прислушавшись, можно было разслышать какой-то неопредѣленный, смѣшанный шумъ.

Она вошла въ гостиную, потомъ, пройдя рабочій кабинетъ, ощупью отворила дверь въ библіотеку

Но тотчасъ она слегка вскрикнула.

— Это вы, Валерій? сказала она, я не знала, что вы здѣсь.

— Это не Валерій здѣсь, отвѣчалъ голосъ маркиза: это я.

— А, г. маркизъ, извините, что я васъ обезпокоила; я шла сюда взять книгу.

— Безъ свѣчи?

— Мнѣ она была не нужна; для завтрашняго урока мнѣ нуженъ первый томъ Бернардена де-Сентъ Пьера и я знала, что онъ лежитъ на третьей полкѣ влѣво отъ окна.

Сказавъ это, она подошла къ окну и взяла ту книгу, о которой говорила.

— У васъ хорошіе глаза, сказалъ маркизъ.

— Г. де-Каркбю находитъ, что у меня кошачьи глаза.

— Онъ находитъ многое, сказалъ маркизъ недовольнымъ тономъ.

Не отвѣчая на это, она тихо направилась къ выходной двери.

— Неугодно-ли вамъ будетъ остаться на минуту? спросилъ маркизъ, бросая въ окно свою сигару.

— Я къ вашимъ услугамъ.

Это просьба.

И какъ она продолжала стоять среди библіотеки, то онъ сказалъ, показывая рукою на кресло противъ себя:

— Садитесь, пожалуйста.

Хотя въ комнатѣ было довольно темно, но такъ какъ маркизъ стоялъ между нею и окномъ, то она хорошо видѣла его движенія, обрисовывавшіяся на блѣдномъ небѣ.

Она сѣла на указанное ей кресло и такимъ образомъ, была въ двухъ или трехъ шагахъ отъ него.

Опершись рукою на ручку кресла, онъ молчалъ нѣсколько минутъ, пять или шесть можетъ быть, смотря на нее.

— Я говорилъ вамъ о г. де-Каркбю, сказалъ онъ наконецъ въ полголоса; я хотѣлъ бы предложить вамъ одинъ вопросъ относительно его. Отвѣтите вы на него или нѣтъ, это какъ вамъ будетъ угодно, но я исполню свою обязанность, поставивъ вамъ этотъ вопросъ: вы не жалуетесь на г. де-Каркбю?

Что вы подъ этимъ разумѣете? спросила она совершенно простодушно.

Онъ съ минуту находился въ нерѣшительности, отыскивая, очевидно, способъ заставить понять ее то, чего онъ не хотѣлъ высказать.

Что это за серенада такая, какъ называетъ ее мой кузенъ?

— Относительно этого я знаю не болѣе васъ. Когда я услышала эту ужасную музыку, которую г. де-Каркбю называетъ пьесой для трубы, я встала и на площадкѣ увидала г. де-Каркбю, который дулъ въ свою трубу изо всѣхъ силъ. Признаюсь, что кривлянья, которыя онъ выдѣлывалъ, были такъ смѣшны, что я просто покатилась со смѣху. Къ счастью, мои занавѣски были опущены и г. де-Каркбю не видалъ произведеннаго имъ впечатлѣнія. Только изъ разговора за завтракомъ я узнала, что это была серенада.

— И кому давалъ онъ эту серенаду?

— Нужно говорить откровенно? спросила она въ замѣшательствѣ.

— Вы можете не отвѣчать, я сказалъ вамъ это.

— Но отвѣчая я должна говорить откровенно: признаюсь, что я имѣю поводъ предполагать, что это было для меня.

А, г. де-Каркбю позволилъ себѣ такую вольность? вскричалъ онъ, вскочивъ. Оцъ! у меня!

— Если бы маркизъ могъ видѣть лицо Клементины, онъ замѣтилъ бы, что по нему скользнула улыбка.

— А, говорила эта улыбка, наконецъ, начинается ревность.

Но онъ не видалъ ничего, во-первыхъ потому, что въ комнатѣ было темно и во-вторыхъ, въ припадкѣ гнѣва, онъ былъ неспособенъ замѣчать того, что происходило у него передъ глазами.

— Я многое переносилъ со стороны моего кузена, сказалъ онъ, но онъ наконецъ переступаетъ всякую мѣру и я не хочу терпѣть, чтобы онъ нападалъ на особу, которую… я уважаю. Но успокойтесь: завтра я приведу все это въ порядокъ.

— Я не могу вамъ выразить, возразила она кротко, какъ я тронута предупредительностью, съ которой вы готовы защищать меня; но, съ другой стороны, я хотѣла бы просить у васъ позволенія самой защищать себя.

— Однако.

— Позвольте вамъ сказать, что при моемъ положеніи здѣсь ваша готовность защищать меня будетъ сильно компрометировать меня, если позволите такъ выразиться; кромѣ того, эта защита такъ легка, что я, но истинѣ, не могу нуждаться въ помощи.

— Вы незнаете г. де-Каркбю.

— Извините, г. маркизъ: если я говорю, — что моя защита будетъ легка, то единственно только потому, что я, по моему мнѣнію, знаю г. де-Каркбю. Наконецъ, я испытала это и думаю, что уже болѣе не будетъ вопроса о серенадахъ и другихъ шуткахъ подобнаго рода. Если бы я отвѣтила г. де-Каркбю, что я честная женщина, онъ можетъ быть не принялъ-бы это за серьезную вещь, такъ какъ онъ не вѣритъ въ честность женщинъ.

— Въ такомъ случаѣ, что-же вы выставите противъ него?

— Боже мой, г. маркизъ; вы, безъ сомнѣнія, найдете, что я держала себя слишкомъ свободно съ лицомъ, которое стоитъ близко къ вамъ; но извиненіемъ для меня будетъ служить то, что мнѣ нужно было защищаться противъ лица… очень настоятельнаго.

— Видите, вы сами сознаетесь въ этомъ.

— Который былъ настоятельнымъ, но уже не будетъ болѣе. Я сказала ему, что если когда нибудь рѣшусь забыть свои обязанности, то ужь ни въ какомъ случаѣ не для старика; что безъ сомнѣнія женщина можетъ сдѣлать проступокъ, но въ такомъ случаѣ нужно, чтобы она была увлечена непреодолимой любовью и чтобы мужчина, внушившій такую страсть, имѣлъ въ себѣ что-нибудь великое, благородное… могущественное, чего нельзя встрѣтить ни въ восьмнацатилѣтнемъ ребенкѣ, ни въ шестидесяти-лѣтнемъ старикѣ.

— И что возразилъ вамъ на это г. де-Каркбю? спросилъ маркизъ насмѣшливымъ голосомъ.

— Я думала, что онъ заколетъ меня, потомъ онъ подошелъ ко мнѣ и вздыхая, вы знаете, какъ онъ вздыхаетъ, назвалъ меня „змѣйкой“.

Маркизъ громко захохоталъ, откинувшись на спинку кресла: эта исторія показалась ему прекрасной и пріятно льстила ему.

Наступило продолжительное молчаніе.

О чемъ думалъ онъ?

Вотъ вопросъ, который она предлагала себѣ, перебирая всѣ возможности, которыя могли представиться ея уму; вдругъ маркизъ обратился къ ней съ страннымъ вопросомъ:

— Всегда-ли вы довольны Денизъ? сказалъ онъ.

Сначала она смутилась и машинально отвѣтила:

— Да, г. маркизъ очень довольна.

Но скоро ея обыкновенная проницательность возвратилась къ ней и она поняла, что вопросъ этотъ, смѣшной повидимому, напротивъ, хорошо обрисовывалъ положеніе.

Онъ хотѣлъ говорить, потому что ему нужно было говорить, потому что онъ просилъ ее остаться при немъ, но какъ онъ не могъ говорить того, что было у него на сердцѣ, то онъ и призвалъ на помощь Денизъ.

Тогда она замолчала и снова наступило молчаніе еще болѣе тяжелое и неловкое.

Они сидѣли другъ противъ друга и ничего не говорили, ни одного слова, ни одного жеста. Она слышала только тяжелое дыханіе маркиза.

Въ это время сторона неба; на которое выходили окна, освѣтилась краснымъ свѣтомъ, который быстро распространяясь во всѣ стороны, заставилъ поблѣднѣть звѣзды.

Это всходила луна. Скоро она появилась на горизонтѣ какъ блестящая точка надъ темными холмами; скоро эта точка увеличилась и округлилась и блѣдный свѣтъ разлился по полямъ.

Это было для нихъ развлеченіемъ, которое сдѣлало молчаніе менѣе тягостнымъ.

— Вы намъ сдѣлали изъ Рюдмона, сказала наконецъ Клементина, очень мрачную картину. Это вовсе не дикая и суровая страна, какую вы намъ рисовали, когда говорили намъ о ней на желѣзной дорогѣ.

— Вамъ нравится эта страна?

— Я нахожу ее удивительной; я сказала бы, что въ ней есть романтическія красоты, если бы это слово было въ модѣ. Во всякомъ случаѣ, въ молчаніи этой ночи, въ этомъ весеннемъ вечерѣ тепломъ и благовонномъ, въ этомъ свѣтѣ полной апрѣльской луны чувствуется что-то трогающее душу.

Сказавъ это и какъ бы боясь поддаться этому поэтическому увлеченію* она встала и оперлась на окно, смотря на луну.

Хотя она стояла спиной къ маркизу, она угадывало, что происходило въ немъ, почти также вѣрно, какъ если бы она могла видѣть его.

Сначала, когда она подошла къ окну, онъ поднялся было, чтобъ идти за ней; она слышала шелестъ его шаговъ по ковру, но почти тотчасъ же трескъ кресла показалъ ей, что онъ сѣлъ снова.

Она не обернулась, только подняла немного голову, нѣсколько поворотивъ ее; въ такомъ видѣ она представлялась маркизу въ профиль и, по счастливой для нея случайности, ея изящная голова обрисовывалась на свѣтломъ фонѣ неба.

Прошло нѣсколько минутъ. Наконецъ, она услыхала, что маркизъ встаетъ. Тихо подошелъ онъ къ ней, она не тронулась.

Вдругъ она почувствовала горячее дыханіе на шеѣ, рука обвила ея талію: она была на груди маркиза.

Она быстро высвободилась и, искусно пробѣжавъ между мебелью, какъ будто комната была освѣщена, бросилась на диванъ.

Теперь маркизъ былъ между нею и свѣтомъ луны.

Она видѣла, какъ онъ приближался.

Но вдругъ, онъ остановился и обѣими руками съ отчаяніемъ ударилъ себя въ грудь.

Въ продолженіи нѣсколькихъ секундъ онъ оставался неподвижнымъ.

Потомъ онъ пошелъ, но не къ ней, а къ камину и протянулъ руку. Она услыхала колебаніе звонка.

Почти тотчасъ же дверь отворилась и вошелъ слуга.

— Лампы! сказалъ маркизъ.

Лампы были принесены.

Тогда Клементина встала и, обращаясь къ слугѣ, не глядя на маркиза, сказала.

— Посвятите мнѣ, пожалуйста, до передней.

Украдкой она взглянула на маркиза: онъ не тронулся.

XLII.

Длинныя письменныя упражненія, которыми слишкомъ часто обременяютъ дѣтей, не входили въ систему воспитанія, избраннаго Клементиною съ Денизъ.

Но на слѣдующій-же день она сдѣлала исключеніе изъ этого правила, и въ семь часовъ утра задала своей воспитанницѣ разсказъ, который долженъ былъ занять около двухъ часовъ времени.

И когда Денизъ усѣлась писать, Клементина сошла внизъ.

Она увидала, что маркизъ сѣлъ на лошадь и отправился по дорогѣ въ лѣсъ, было слишкомъ вѣроятно, что онъ возвратится не ранѣе какъ черезъ два или три часа.

Но ей нуженъ былъ не онъ, а слуга Валерій или, лучше, господинъ Валерій, какъ называли его въ Рюдмонѣ.

Валерій былъ въ своемъ родѣ замѣчательный человѣкъ. Служа маркизу во время его славы, онъ удостоилъ послѣдовать за нимъ и въ Рюдмонъ „единственно изъ чистой привязанности“, говорилъ онъ. Будучи человѣкомъ чувствительнымъ, онъ, не разсуждая, слѣдовалъ влеченію своего чувствительнаго сердца, иначе могъ-ли бы онъ послѣдовать за Рюдмономъ въ глубину лѣсовъ, въ дикую страну, онъ, который до этого времени вращался въ лучшемъ мірѣ.

Валерій былъ дѣйствительно преданъ маркизу; правда, онъ не рѣшился бы броситься въ воду, чтобы спасти ему жизнь, но за то онъ никогда его не обкрадывалъ и всегда говорилъ о немъ съ извѣстнымъ уваженіемъ.

Но все-таки это ле была единственная причина, которая, не смотря на его отвращеніе и презрѣніе къ деревенской жизни, заставила его поселиться въ Рюдмонѣ; тутъ была другая всесильная и чисто-личная причина.

Валерій былъ одаренъ отъ природы великолѣпною черною бородою и маркизъ, не смотря на то, что строго относился къ правиламъ этикета, дозволялъ ему носить ее.

Не способный къ исполненію никакой другой обязанности, кромѣ лакейской, Валерій очутился въ очень затруднительномъ положеніи, передъ отъѣздомъ въ Рюдмонъ. Если-бы онъ не согласился ѣхать въ Рюдмонъ, гдѣ-бы онъ могъ найти такой-же почтенной домъ, въ которомъ позволили-бы ему носить бороду. Тогда нужно бы было, чтобы святотатственная бритва прошла по этой бородѣ и такимъ образомъ онъ лишился бы своего главнаго украшенія, которое доставляло ему такъ много побѣдъ. Но любовь къ бородѣ одержала верхъ надъ его презрѣніемъ къ деревнѣ; онъ согласился не лишать маркиза своихъ услугъ и попеченій.

— Естественно, что эта великая жертва, которую онъ приносилъ своей бородѣ, дѣлалась еще болѣе драгоцѣнной для него; потому, какъ онъ носилъ ее слегка откинувъ назадъ голову, можно было видѣть съ перваго взгляда все уваженіе, которое онъ чувствовалъ къ своей бородѣ; особенно это было замѣтно, когда онъ прогуливался, показывая себя, по деревнѣ. Для этихъ прогулокъ онъ постоянно одѣвался, т. е. снималъ черное платье и бѣлый галстукъ. Надѣвши сѣрую шляпу, каштановаго цвѣта камзолъ, галстукъ небесно-голубаго цвѣта, сѣрожемчужныя перчатки, онъ чинно шелъ къ „французской кофейнѣ“, возбуждая позади себя ропотъ удивленія между женщинами и молодыми дѣвушками, которыя бросали свои кружевныя работы, чтобы слѣдовать за нимъ глазами. Клементина нашла его сидящимъ въ креслахъ и наблюдающимъ за двумя лакеями, которые убирали комнаты маркиза, самъ-же онъ никогда не занимался этими грубыми работами; никогда онъ самъ не наливалъ воды въ графинъ, никогда не дотрогивался до лампы, развѣ только затѣмъ, чтобы поправить свѣтъ. Увидавъ гувернантку, онъ положилъ на» колѣни газету, которую разсѣянно разсматривалъ.

— Г-нъ маркизъ вышелъ, сказалъ онъ.

— У меня дѣло не до г. маркиза, а до васъ; не можете-ли вы удѣлить мнѣ. нѣсколько минутъ?

Съ самаго прибытія Клементины въ Рюдмонъ, онъ взялъ ее подъ свое покровительство; онъ былъ признателенъ ей за вниманіе, которое она ему оказывала и за вѣжливость съ которой всегда говорила съ нимъ.

Услышавши ея просьбу, онъ быстро поднялся.

— Я къ вашимъ услугамъ, сказалъ онъ; не желаете-ли, чтобы мы прошли въ библіотеку?

Онъ умѣлъ съ каждымъ говорить по своему и, обращаясь къ гувернанткѣ, старался показать ей, что онъ вовсе не невѣжда и, если бы она была не довольна, то была бы уже слишкомъ взыскательна.

Она улыбнулась; онъ былъ очарованъ; они понимали другъ друга.

Онъ постоянно думалъ о ней какъ объ очень умной женщинѣ и считалъ ее столько-же необыкновенной гувернанткой, сколько себя необыкновеннымъ слугою.

Клементина вошла въ библіотеку и церемонно усѣлась на кресло, которое ей подалъ Валерій съ величавой медленностью, замѣченною имъ во французской комедіи.

— Я хочу обратиться къ вамъ съ просьбою, сказала она.

— Я имѣлъ честь сказать вамъ, что я весь къ вашимъ услугамъ. Я повторяю это для того, чтобы вы знали теперь и всегда.

— Дѣло, о которомъ я хочу поговорить съ вами, продолжала Клементина, очень щекотливо: оно требуетъ для успѣшнаго исполненія много ловкости и скромности. Вотъ почему въ этомъ затруднительномъ положеніи я обращаюсь къ вамъ. О ловкости нечего говорить; я знаю, что никто лучше васъ не сдѣлаетъ того, о чемъ я прошу; но относительно скромности, я должна спросить васъ откровенно, обѣщаете-ли вы ее?

Валерій съ минуту подумалъ, такъ-какъ онъ не привыкъ дѣйствовать необдуманно. Безъ сомнѣнія, выраженіе, съ какимъ говорила съ нимъ гувернантка, заставила его согласиться исполнить ея желаніе. Но онъ не хотѣлъ дать слова на то, что онъ не въ состояніи будетъ исполнить.

— Если я, сказалъ онъ наконецъ, могу исполнить то, о чемъ вы просите, то моя скромность къ вашимъ услугамъ; но если это касается обязанностей моей должности, то вы поймете, что я могу принять лишь условное обязательство.

— Конечно. И такъ, при этихъ условіяхъ, я неколеблюсь болѣе открыть вамъ это, будучи увѣрена, что моя тайна будетъ свято сохранена. Вотъ въ чемъ дѣло. Мнѣ нужно, чтобы сегодня вечеромъ, въ одипадцать часовъ, около площадки замка меня ожидала карета, заложенная хорошею лошадью, которая могла-бы сдѣлать пятнадцать верстъ въ часъ.

— Вы хотите уѣхать? спросилъ изумленный лакей.

— Мнѣ нужно сегодня ночью совершить поѣздку, отъ которой зависитъ честь женщины. Къ четыремъ часамъ утра я возвращусь.

— Но такъ-какъ я не могу говорить объ этомъ съ маркизомъ, входя въ нѣкоторыя объясненія, которыя я не должна давать, то по этому-то я и вынуждена скрыть отъ него свою поѣздку; вотъ почему я и обращаюсь съ этою просьбою къ вамъ. Я не знаю, гдѣ найдти карету; я не могу сдѣлать этого сама, чтобы не возбудить опаснаго любопытства. Между тѣмъ, какъ вы можете, если согласитесь оказать мнѣ эту услугу. Никто не найдетъ ни чего страннаго въ томъ, что вамъ понадобилась ночью карета.

Валерій усмѣхнулся, слушая эти слова, которыя были тонкимъ намекомъ на его ночныя приключенія. Очевидно гувернантка была очень остроумна и очень умна.

— Я достану вамъ лошадь и карету, сказалъ онъ; я беру это на себя, а когда я за что-нибудь берусь, то это все равно, что сдѣлано.

— Какъ я вамъ благодарна! воскликнула она. Послѣ вы узнаете истину, когда я буду въ состояніи разсказать вамъ все.

— Это безполезно, сказалъ онъ съ улыбкою и прищелкивая пальцами, сегодня или позже — все равно.

И когда Клементина ушла, онъ легко и весело перевернулся на каблукахъ.

Конечно, было совершенно безполезно открывать ему истину, потому что онъ угадывалъ ее.

Та женщина, чести которой угрожала опасность, была она, Клементина.

Поѣздку-же эту она предпринимала просто за тѣмъ, чтобы пріѣхать на станцію и сѣсть на отходящій ночью экстренный поѣздъ. Вотъ почему она спрашивала такую лошадь, которая могла-бы сдѣлать 15 верстъ въ часъ. Если она была умна, то и онъ не былъ глупъ; онъ умѣлъ разсчитать часы и разстояніе, сблизить нѣсколько фактовъ, повидимому совершенно различныхъ одинъ отъ отъ другаго, сгруппировать ихъ и вывести логическія заключенія.

То, что онъ видѣлъ наканунѣ въ этой комнатѣ, было для него теперь совершенно понятно.

Маркизъ показался ему слишкомъ смущеннымъ и гувернантка въ замѣшательствѣ позвонила.

Онъ былъ увѣренъ, что тутъ произошло что нибудь особенное.

Теперь гувернантка, не видя болѣе для себя безопасности, хотѣла оставить Рюдмонъ и уѣхать въ Парижъ, по этому-то она и просила достать ей карету и сохранить это въ тайнѣ.

И неужели онъ сдѣлаетъ это, онъ, Валерій? Ужели онъ пойдетъ противъ своего господина и помѣшаетъ ему имѣть любовницу? Дѣйствительно, это было невозможно.

Если бы эта любовница была стара, или дурна, или, наконецъ, рыжая (онъ не любилъ рыжихъ женщинъ), то, безъ сомнѣнія, онъ могъ бы закрыть глаза и, притворяясь, что не понимаетъ то, о чемъ его просили, помочь этому бѣгству; потому что непріятно наконецъ человѣку въ его положеніи видѣть своего господина подъ властью женщины, которая вамъ не нравится.

Но тутъ не было этихъ причинъ; эта женщина пикантна, не стара, не дурна и не рыжая, наконецъ, она нравилась ему и онъ совершенно одобрялъ вкусъ маркиза. Конечно, онъ желалъ бы эту женщину по больше ростомъ, по внушительнѣе и по пикантнѣе, но не всѣ же могли быть такъ требовательны, какъ онъ; а для человѣка въ возврастѣ маркиза, она была вполнѣ достаточна. Онъ зналъ, что у маркиза бывали иногда любовницы не лучше этой, даже въ то время, когда ему было двадцать-пять лѣтъ.

Дѣйствительно, было смѣшно, что господинъ его, Валерія, не имѣетъ любовницы. На сколько онъ прежде гордился его побѣдами, на столько теперь онъ былъ униженъ этимъ постыднымъ отдыхомъ, къ которымъ жилъ маркизъ.

"Въ его года — и жить какъ старикъ, когда даже этотъ отвратительный Каркбю, котораго онъ не на видѣлъ и презиралъ, заставлялъ говорить о себѣ на пятьдесятъ верстъ въ окружности.

Наконецъ, это униженіе скоро прекратится, онъ скоро подниметъ голову, ворзиратится къ дѣятельности, послѣ такого долгаго бездѣйствія. Его истинное призваніе въ этомъ мірѣ заключалось въ томъ, чтобы обратить свои способности къ услугамъ человѣка счастливаго въ любви.

И при такихъ неожиданныхъ обстоятельствахъ онъ упустилъ представившійся случай? Это невозможно.

Онъ не допуститъ, чтобы гувернантка уѣхала.

Правда онъ обѣщалъ ей сохранить тайну; но, принимая это обязательство, онъ имѣлъ благоразуміе уклониться отъ этого, если это будетъ несовмѣстно съ его обязанностью.

А развѣ это не противорѣчитъ ей? Развѣ его обязанность не предписывала ему способствовать замысламъ своего господина? Ему оставалось сдѣлать только одно въ этихъ щекотливыхъ обстоятельствахъ: предупредить своего господина и разсказать ему все, что онъ узналъ. И онъ ждалъ его съ нетерпѣніемъ, чтобы увѣдомить его объ этомъ.

XLIII.

Маркизъ возвратился въ замокъ только тогда, когда колоколъ прозвонилъ уже къ завтраку. Такимъ образомъ, Валерій не могъ переговорить съ нимъ, какъ думалъ раньше, потому что, сойдя съ своей лошади, маркизъ прошелъ прямо въ столовую.

По заведенному обычаю, г-жа Меро, Каркбю и Денизъ сѣли за столъ, не дожидаясь маркиза; не было только одной Клементины.

Когда маркизъ взглянулъ на ея незанятый стулъ, г-жа Меро, отвѣчая на этотъ нѣмой вопросъ, сказала, что гувернантка больна.

— Больна? быстро спросилъ маркизъ, обращаясь къ Денизъ.

— Не думаю, отвѣчала она, просто, кажется, не въ духѣ. Я просила ее сойдти къ завтраку, но она сказала, что чувствуетъ себя не совсѣмъ хорошо. Я хотѣла было тогда остаться съ ней, но ей хотѣлось быть одной.

Во время этого разговора, де-Каркбю сидѣлъ, опрокинувшись на спинку своего стула, улыбаясь и устремивъ глаза на потолокъ. Онъ, повидимому, нисколько не безпокоился объ этомъ и его улыбка, казалось, говорила: «это ничего — я знаю, что съ ней».

Обыкновенно маркизъ завтракалъ сытно; но на этотъ разъ онъ почти не прикасался ни къ чему, что ему подавали; съ глазами, устремленными на тарелку, онъ, казалось, былъ погруженъ въ свои обыкновенныя, мрачныя думы.

— Не больны-ли также и вы? спросилъ г. де-Каркбю; вотъ любопытное совпаденіе. Ужъ не сдѣлался-ли воздухъ Рюдмона заразительнымъ? Вы мало выѣзжаете, кузенъ. Вамъ не слѣдовало бы отказываться отъ поѣздокъ въ Парижъ: онѣ принесли бы вамъ пользу, разсѣяли бы васъ.

— Дѣйствительно, я думаю ѣхать.

— Вотъ хорошая мысль!

И г. де-Каркбю пустился объяснять, прищуриваясь на маркиза, о хорошемъ вліяніи поѣздокъ на крѣпкую натуру; у него относительно этого предмета было много драгоцѣнныхъ правилъ, которыя онъ подкрѣплялъ удивительными, по его словамъ, примѣрами.

Къ несчастію, эти примѣры онъ не могъ разсказать до конца, такъ какъ ему, къ его досадѣ, измѣняла память. Начиналъ онъ всегда въ слѣдующемъ родѣ: "Я вамъ хочу разсказать очень забавную вещь… вы знаете, забылъ его имя, но это не бѣда… Тогда онъ намъ сказалъ… но что же онъ намъ сказалъ?… вотъ этого-то я и не помню; но это ничего, вы повѣрите мнѣ на слово. Это было такъ удивительно, что я до сихъ поръ не могу вспомнить объ этомъ безъ смѣха.

И онъ, въ самомъ дѣлѣ, разражался такимъ ужаснымъ смѣхомъ, что дрожали окна.

Но подобныя исторіи не могли отвлечь маркиза отъ его задумчивости.

Онъ всталъ изъ-за стола, лишь только кончился завтракъ и прошелъ въ свою комнату.

Тогда Валерій могъ передать ему свое сообщеніе; онъ разсказалъ его со всѣми подробностями и обратилъ особенное вниманіе на ту предосторожность, съ какою онъ обѣщалъ хранить тайну лишь подъ условіемъ.

— Я думаю, заключилъ онъ, что обстоятельства обязываютъ меня не быть единственнымъ хранителемъ тайны.

Онъ ожидалъ одобренія, но маркизъ молчалъ.

— А теперь, что я долженъ дѣлать? спросилъ лакей, оскорбленный по части дипломатіи.

— Мнѣ кажется, что вамъ нечего спрашивать меня объ этомъ.

— Однако….

— Вы обѣщали г-жѣ Клементинѣ достать карету.

— Но я не зналъ тогда, для чего она ей нужна.

— Теперь вы объ этомъ знаете?

— Кажется.

— Мнѣ кажется, что когда что обѣщаютъ, то сдерживаютъ это обѣщаніе.

Валерій былъ изумленъ. Какъ! въ этомъ вся его благодарность? Что-же съ нимъ случилось? Маркизъ не понималъ обстоятельствъ; онъ допускалъ гувернантку уѣхать. Что-же все это значитъ?

Но послѣ всего этого, дѣло не стоило того, чтобы онъ сталъ ломать голову надъ тѣмъ, чего не понималъ.

Онъ исполнилъ свой долгъ. Тѣмъ хуже для маркиза. Но дѣйствительно этотъ бѣдный маркизъ очень опустился.

На самомъ дѣлѣ маркизъ былъ достоинъ сожалѣнія, но не такъ какъ объ этомъ думалъ лакей.

Иллюзіи были невозможны: онъ любилъ Клементину и любилъ страстно.

Прежде, когда онъ влюблялся въ кого-нибудь, онъ никогда не мучился и не страдалъ отъ этого; напротивъ, это было для него развлеченіемъ, которое незамѣтно вкрадывалось въ жизнь и наполняло ее розовыми мечтами.

Но прошло то счастливое время и страсть уже не привлекала его, а отталкивала.

Онъ не былъ болѣе молодъ.

Онъ не былъ болѣе свободенъ.

Чувство, которое онъ питалъ къ этой молодой женщинѣ, которую простой случай, а не разумный выборъ привелъ въ его домъ, не было кратковременной вспышкой, которая могла-бы прекратиться послѣ нѣсколькихъ дней обладанія любимымъ существомъ; это была истинная любовь, это была глубокая страсть.

Онъ зналъ по опыту, что любовь въ его года быстро овладѣваетъ человѣкомъ, такъ быстро, что, не смотря на всѣ усилія разума, заставитъ принести себѣ въ жертву все. И не только онъ одинъ сдѣлается жертвою этой страсти, но ею сдѣлается, что для него слишкомъ тяжело, и его дочь.

Одинъ онъ можетъ быть и уступилъ-бы, такъ-какъ за эту жертву онъ получилъ-бы вознагражденіе и Клементина, какою онъ ее видѣлъ, могла дать много такихъ вознагражденій, сильныхъ и пріятныхъ; но онъ былъ не одинъ; онъ имѣлъ дочь, жизнь которой сливалась съ его собственною.

Что сдѣлается съ нею, дорогою малюткой, въ томъ вихрѣ, которому онъ предается?

Онъ не былъ на столько молодъ, чтобы представить себѣ, что страсть подобнаго рода доставитъ ему тихую и счастливую жизнь.

Клементина не была свободна; ея мужъ былъ искатель приключеній, способный на все. Какія столкновенія, какія катастрофы могутъ послѣдовать за этой связью!

Если онъ прежде имѣлъ слабость удержать ее въ

Рюдмонѣ, когда капитанъ требовалъ ее къ себѣ, то теперь онъ не долженъ препятствовать ей уѣхать.

Случай, который представился ему, былъ единственнымъ средствомъ избѣжать угрожающей ему опасности и, если онъ не воспользуется имъ, то навсегда подпадетъ вліянію этой женщины.

Такимъ образомъ, нужно было, чтобы она уѣхала. Что было въ ней столь плѣнительнаго, за что бы онъ долженъ былъ стараться удержать ее?

Она прекрасна — это неоспоримо; но, наконецъ, были и другія, нисколько не хуже ея, быть можетъ, даже лучше, и не имѣли, какъ она, мужемъ капитана Божонье, и не были гувернантками Денизъ.

Если его сердце еще не умерло для страсти, какъ онъ этого желалъ, то онъ долженъ стремиться къ этимъ женщинамъ, а не къ Клементинѣ.

Но онъ не любилъ ихъ, между тѣмъ какъ Клем’ентину обожалъ. Нѣтъ, не можетъ быть, чтобы другія были также прекрасны какъ она, нѣтъ, не можетъ быть, чтобы онѣ могли оказывать такое же вліяніе на его сердце, какое оказывала Клементина.

Клементина, одна Клементина, всегда Клементина.

Въ ту минуту, когда онъ прижималъ ее къ своей груди, онъ прожилъ болѣе, нежели въ продолженіе десяти истекшихъ лѣтъ.

Это была новая жизнь, которую она ему давала, жизнь первой молодости.

Она не должна уѣзжать.

Такъ прошелъ для него день и онъ былъ дѣйствительно разстроенъ, когда явился въ столовую.

Что скажетъ его сердце, когда войдетъ она?

Испытаніе будетъ рѣшительное. Если оно останется спокойнымъ, онъ позволитъ ей уѣхать.

Но онъ не могъ произвести этого опыта. Клементина не вышла къ обѣду, какъ не сошла и къ завтраку и Денизъ сказала, что она была все еще больна.

— На что же она жалуется? спросилъ маркизъ.

Она не жалуется ни на что въ особенности, но скорѣе на все; во всякомъ случаѣ, она кажется очень больной.

Больной? Бѣдная женщина!

Рѣшеніе маркиза поколебалось. Не подняться-ли ему къ ней; не сказать-ли, что онъ ее любитъ, что онъ ее обожаетъ?

Однако, онъ удержался отъ этого и имѣлъ настолько мужества, что прошелъ въ свою комнату и заперся тамъ. Видъ Денизъ возвратилъ ему сознаніе его обязанности и придалъ ему силы.

Къ несчастію, эта рѣшимость была слишкомъ слаба и вечеромъ ему было еще тяжелѣе, чѣмъ днемъ. Чѣмъ скорѣе приближалась минута отъѣзда, тѣмъ мучительнѣе онъ сознавалъ, какъ глубоко овладѣла имъ эта страсть.

Уступитъ-ли онъ?

Поддастся-ли онъ?

Пробило десять часовъ, а онъ ощэ ни на что не рѣшился и рѣшилъ ждать половины одинадцатаго. Когда часы тихо пробили половину, эти два тихіе удара болѣзненно отозвались въ его сердцѣ.

Тогда онъ поднялся; его рѣшеніе было принято: пусть она уѣдетъ.

Онъ быстро принялся ходить по темной библіотекѣ, удивляясь, что ощущаетъ нѣкотораго рода спокойствіе.

Конечно, она уѣдетъ.

Онъ желалъ-бы даже, чтобы она была уже далеко.

Онъ не ребенокъ; онъ утѣшится, онъ забудетъ ее.

Часы пробили три четверти.

Онъ захотѣлъ слышать, какъ она пройдетъ, для того, чтобы быть увѣреннымъ, что она уѣхала, и онъ сѣлъ въ гостинной, черезъ которую она должна пройдти.

Какъ ни легки ея шаги, но онъ услышитъ, какъ она проскользнетъ по звонкимъ плитамъ передней.

Едва прошло нѣсколько минутъ послѣ того, какъ онъ занялъ свой постъ, онъ услыхалъ шелестъ; вслѣдъ затѣмъ отворилась дверь гостинной.

Это была она въ дорожномъ костюмѣ; атакъ какъ она была между имъ и окномъ, то ясно обрисовалась на блѣдномъ фонѣ неба.

Тихо приблизилась она къ двери библіотеки и, положивъ лѣвую руку на сердце, а правую на губы, она, вздыхая, послала поцѣлуй этой двери.

Однимъ прыжкомъ онъ очутился около нея, онъ схватилъ ее и унесъ въ свои комнаты.

Въ его сильныхъ рукахъ она была не тяжелѣе ребенка.

XLIV.

— И вы хотѣли уѣхать!

Это было первое обдуманное слово, которое сорвалось съ устъ маркиза.

— И вы допускали меня уѣхать!

Еслибы онъ былъ менѣе смущенъ, менѣе взволнованъ, онъ спросилъ бы себя, какимъ образомъ она знаетъ, что онъ былъ предупрежденъ объ этомъ отъѣздѣ, подготовленномъ съ такими предосторожностями и въ такой глубокой тайнѣ.

Но онъ не спросилъ себя объ этомъ, такъ какъ умъ его не былъ въ нормальномъ состояніи, а находился подъ вліяніемъ страсти, особенно, когда онъ услыхалъ этотъ дрожащій голосъ.

Онъ понялъ только упрекъ, обращенный къ нему, что онъ могъ допустить ее уѣхать; онъ хотѣлъ только оправдаться.

— Развѣ я зналъ, что вы меня любите? сказалъ онъ, осыпая страстными поцѣлуями ея волосы.

— А я, именно потому, что я узнала, что вы меня любите, чувствовала, что…. сама любила васъ, я хотѣла бѣжать отсюда.

Смущенная своимъ признаніемъ она закрыла лице руками.

Но онъ тихо отвелъ ея руки и, пристально глядя ей въ глаза, сказалъ:.

— А теперь, ты еще все хочешь бѣжать?

— Еслибъ я не допустила себя подчиниться этой страсти, которая такъ сильно овладѣла мною, что вотъ я нахожусь теперь въ вашихъ объятіяхъ, у меня хватило бы силы оставить васъ, когда я замѣтила, что вы оказываете мнѣ не одну только дружбу. Но я не въ силахъ была оторваться отъ своей мечты; я была слаба, я была нерѣшительна, и вотъ до чего дошла теперь: я ваша любовница.

Снова она закрыла лице руками.

Онъ хотѣлъ отвести ея руки, но она не позволила. Однако, когда онъ отказался отъ своей попытки, она вдругъ подняла голову и, страстно смотря на него, сказала, обвивъ руками его шею:

— Но нѣтъ! никогда я не буду сожалѣть о настоящей минутѣ. Я погибла, да, погибла! Моя жизнь, вся моя жизнь за эту минуту! Не будетъ дорого заплатить всѣми моими слезами за этотъ устремленный на меня взглядъ. Умереть теперь? такъ что же! я любила, я была любима.

Она сказала это съ воодушевленнымъ увлеченіемъ и глаза ея блестѣли страстнымъ выраженіемъ. нервный трепетъ пробѣгалъ по всему тѣлу; ея голосъ прерывался.

— Зачѣмъ думать о смерти? сказалъ онъ тихимъ и ласковымъ голосомъ, какъ будто обращался къ ребенку. Зачѣмъ говорить о смерти, когда я тебя люблю, когда я тебя обожаю?

— Но что же намъ дѣлать, по вашему мнѣнію? Вы сами очень хорошо знаете, что для нашей любви нѣтъ никакой будущности, потому что вы не можете отдаться ей. Ахъ! разлука теперь не будетъ-ли въ тысячу разъ тяжелѣе, нежели была бы вчера? Тогда я думала бы о васъ съ спокойной совѣстью, а теперь я буду вспоминать о васъ съ душевной мукой и сожалѣніемъ. Ахъ, не смотрите на меня, отведите отъ меня по крайней мѣрѣ ваши взоры, которые жгутъ меня.

— Но еще разъ, зачѣмъ говорить о смерти, зачѣмъ говорить о разлукѣ?

— Неужели вы допускаете, что съ этихъ поръ я могу оставаться здѣсь, въ этомъ домѣ? Вы, маркизъ де-Рюдмонъ, можете имѣть такую мысль? Если вы не отвѣчаете, то я вижу отвѣтъ въ вашихъ глазахъ.

Онъ отвелъ отъ нея свои взоры.

— Вы хорошо видите, продолжала она, что не можете допустить этой мысли. Я буду проводить ночь въ этой комнатѣ, а утромъ отправляться къ этому невинному ребенку; мои уста, которыя произносятъ слова любви, будутъ говорить о долгѣ, нравственности, чистотѣ. Ахъ, скажите, что вы не считаете меня способной на такую роль.

Онъ опустилъ голову.

— Вамъ нѣтъ нужды говорить мнѣ это, продолжала она, ваше рѣшеніе допустить мой отъѣздъ служитъ отвѣтомъ за васъ. Слава Богу, вы уважаете меня и это-то чувство уваженія не допустило васъ удержать меня. Сохранили-ли бы вы ко мнѣ это уваженіе и послѣ?

— Я люблю васъ.

— Я также люблю васъ; но таково наше положеніе, что сама любовь наша разлучаетъ насъ. Могу-ли я въ одно и тоже время быть вашей любовницей и гувернанткою Денизъ…. вашей дочери?

Онъ поднялъ руку, чтобы закрыть ей ротъ, но она отвернула голову.

— Вѣдь она дѣйствительно ваша дочь, не правда-ли? Не меня, и не теперь, увѣрить, что она ваша воспитанница. Ахъ, скажите, такъ ли это?

— Зачѣмъ же говорить о Денизъ?

— Зачѣмъ? Но если она не дочь ваша, то она должна удалиться отсюда, а не я. Если она не дочь ваша, то нѣтъ болѣе ни мученій, ни угрызеній совѣсти, чужая вамъ, — она должна удалиться, а я останусь. Я ваша любовница, я буду такой передъ глазами всѣхъ; да, я перенесу это безчестіе; блаженство жить подлѣ васъ помѣшаетъ мнѣ чувствовать позоръ моего положенія. Но вы ничего не говорите? Вы не говорите, что она не дочь ваша?

— Вы не обманываетесь, она моя дочь.

Она начала ломать себѣ руки.

— Ваша дочь! сказала она послѣ довольно продолжительнаго молчанія; я ничего не могу сдѣлать противъ нея: ея права священны, между тѣмъ какъ мои истекаютъ изъ преступной любви. Она, милый ребенокъ, должна остаться подлѣ васъ; я же должна удалиться. О, какъ она будетъ счастлива!

— Намъ невозможно разстаться и одно слово «разлука» является въ настоящую минуту преступленіемъ противъ нашей любви.

— Наша связь является преступленіемъ противъ вашихъ отеческихъ чувствъ: нельзя поручать любовницѣ воспитаніе своей дочери. Мнѣ нужно уѣхать.

— Нельзя-ли вамъ уѣхать такъ, чтобы намъ можно было не разлучаться?

Она сдѣлала удивленный жестъ и украдкой взглянула на него, стараясь угадать смыслъ этихъ словъ.

— Уѣхать, не разлучаясь? сказала она; я не понимаю. Развѣ вы хотите слѣдовать за мной? Вы это сдѣлаете?

— Во всякомъ случаѣ, мы можемъ видѣться.

Она опустила безнадежно свои руки.

— Какое паденіе, сказала она, и какъ оно жестоко! Но это моя вина; я вздумала подняться слишкомъ высоко.

— Поймите же меня!

— Я понимаю, увы! Я слишкомъ хорошо понимаю васъ.

При этихъ словахъ слезы брызнули изъ ея глазъ и покатились по щекамъ.

Онъ хотѣлъ взять ея руки; но она тихо, безъ раздраженія, даже съ покорностью отстранила ихъ.

— Вамъ не нужно утѣшать меня, сказала она, такъ какъ я понимаю, что ваша рѣчь — рѣчь разсудка; но какое разстояніе между разсудкомъ и страстью! Бѣдныя женщины, мы никогда не можемъ придерживаться земли, но всегда желаемъ отдѣлиться отъ нея. Такимъ образомъ, я должна поселиться въ Парижѣ, не правда-ли? гдѣ-нибудь въ глухомъ, отдаленномъ кварталѣ, гдѣ никто не будетъ знать меня; я не должна буду выходить, чтобы кто-нибудь не встрѣтилъ меня, такъ какъ у меня есть мужъ. Вы будете пріѣзжать ко мнѣ, чтобы провести нѣсколько дней съ изгнанницей. Но часто-ли вы будете пріѣзжать, будете-ли вы считать дни и часы, какъ буду считать ихъ я?

— Почему же вы избрали Парижъ? сказалъ онъ. Развѣ мы не можемъ здѣсь вблизи найти удобное помѣщеніе, куда я сталъ бы приходить къ вамъ?

— Здѣсь вблизи? Въ такомъ случаѣ, вы, значитъ, хотите, чтобы всѣ знали наши отношенія? Если маркизъ де-Рюдмонъ, котораго всѣ знаютъ въ этой мѣстности, сталъ бы ходить къ одинокой женщинѣ, это значило-бы, что женщина эта — его любовница. Пусть это будетъ, если вы того хотите. Я сказала вамъ, что мнѣ мало дѣла до мнѣнія свѣта, лишь бы только не лишиться васъ. Въ такомъ случаѣ, мы займемъ маленькій домикъ, окруженный садомъ; я буду жить въ немъ одна съ служанкой и буду съ утра до вечера и съ вечера до утра поджидать моего господина и милаго. Но будетъ-ли онъ приходить?

— Мой ангелъ!

— Твоя любовница! я буду твоей любовницей.

Ночь прошла въ этихъ разговорахъ и только, когда утренняя заря, проникая сквозь рѣшетчатые ставни, заставила поблѣднѣть пламя свѣчей, она вышла изъ комнатъ маркиза.

Онъ хотѣлъ проводить ее до двери гостинной, но она отказалась отъ этого.

— Ты произведешь много шуму, сказала она смѣясь; у исполиновъ не бываетъ бархатныхъ ногъ.

И, какъ будто у нея самой были именно такія бархатныя ноги, она безъ всякаго шума дошла до своихъ комнатъ. Но, вмѣсто того, чтобъ лечь въ постель, она отворила окно и стала смотрѣть на восходъ солнца. Когда первые лучи его упали на темный лѣсъ, который волнообразно колебался подъ этими лучами, какъ море зелени, она простерла впередъ свои руки.

При взглядѣ на нея въ такомъ положеніи, можно было подумать, что она принимаетъ въ свое владѣніе всю эту землю, всѣ лѣса, къ которымъ она простерла свои руки.

XLV.

Такое помѣщеніе, какое маркизъ хотѣлъ для Клементины, было не легко отыскать,

Маленькій домикъ въ глубинѣ сада, о какомъ она говорила, можно было отлично строить въ воображеніи: небольшая дверь въ стѣнѣ среди пустыннаго переулка, высокія деревья, ползучія растенія, скрывающія домикъ, закрытые ставни, скромная служанка — все это имѣло очень пріятную романическую обстановку; но, къ несчастію, дѣйствительность не всегда согласуется съ нашими желаніями и мечтами. Однако, Конде-ле-Шатель оказался единственнымъ изъ всѣхъ провинціальныхъ городовъ, въ которомъ всего легче можно найти подобнаго рода домъ. Въ его улицахъ, засаженныхъ высокими деревьями и окаймленныхъ рвами съ проточной водой, очень много дачъ, нанимаемыхъ англичанами, которые избираютъ Конде мѣстомъ своего жительства.

Но каждая изъ этихъ дачъ имѣла свое неудобство: то находилась въ слишкомъ многолюдной улицѣ, то была слишкомъ дорога. Относительно послѣдняго у Клементины были свои мнѣнія, отъ которыхъ невозможно было заставить ее отказаться.

— Вашей любовницей, говорила она, я буду; но, если я рада принести въ жертву любви свою честь, то пусть будетъ понятно, будетъ очевидно, даже для моихъ недоброжелателей, оказывающихъ мнѣ свое презрѣніе, что я отдаюсь, а не продаюсь. Пусть меня обвиняютъ въ томъ, что я потерянная, падшая женщина, — я перенесу этотъ позоръ, если вы будете любить меня; но если меня будутъ обвинять, что я обогащаюсь средствами маркиза де-Рюдмонъ, то я умру отъ этого. И такъ, прошу васъ, не спорьте объ этомъ предметѣ, если не хотите оскорбить меня.

Такая щепетильность со стороны Клементины дѣлала эти поиски очень затруднительными, такъ какъ дома, окруженные садами, стоили вездѣ дорого, а въ Конде дороже чѣмъ гдѣ-либо, потому что на нихъ было болѣе спросу.

Приходилось искать въ другихъ окрестныхъ городахъ; но съ этой стороны представлялись еще большія неудобства, чтобы не сказать невозможность.

Клементина не принадлежала къ числу тѣхъ женщинъ, которыя скоро наскучиваютъ; чѣмъ чаще маркизъ видѣлъ ее, тѣмъ чаще ему хотѣлось ее видѣть; быстро пролетали часы дня, какъ сонъ проходили часы ночи.

Какъ могъ бы онъ жить вдали отъ нея?

Нужно, чтобы она жила не далеко отъ Рюдмона, чтобы ихъ раздѣляло небольшее разстояніе, чтобы онъ могъ видѣть ее каждый день, даже по нѣскольку разъ въ день.

Но около Рюдмона было мало городовъ, удовлетворяющихъ этимъ условіямъ.

Раздраженный препятствіями, встрѣчавшимися на каждомъ шагу, маркизъ придумалъ оставить Рюдмонъ и поселиться въ Парижѣ.

Это было радикальное средство, которое позволяло ему видѣть ее совершенно свободно, когда вздумается.

Когда онъ сообщилъ этотъ проектъ Клементинѣ, та пришла въ восторгъ.

Жить въ Парижѣ, вмѣстѣ, совершенно свободно, затерявшись въ большомъ городѣ, какая радость! Это просто рай. Для нея онъ оставитъ Рюдмонъ! какое доказательство любви!

Весь день продолжались изъявленія радости съ ея стороны. Не для однихъ ихъ пребываніе въ Парижѣ будетъ счастливо; для Денизъ оно будетъ тоже хорошо; ей можно будетъ найти самыхъ лучшихъ учителей и поэтому выборъ новой гувернантки для нея будетъ очень не труденъ, — для нея достаточно будетъ самой простой гувернантки, такъ какъ обученіе принимали на себя учителя, каждый по своей спеціальности.

Но на другой день представились нѣкоторыя возраженія противъ этого проэкта и, что особенно замѣчательно, они послѣдовали со стороны Клементины, которая сначала была такъ довольна проэктомъ.

Она прежде всего обнаруживала свою искренность и откровенность, хотя бы даже ей пришлось жестоко страдать вслѣдствіе этого, — ужь таковъ былъ ея характеръ. Она не могла бы скрыть истины, еще менѣе исказить ее, еслибы ей пришлось черезъ это получить или потерять власть надъ цѣлымъ міромъ.

Ей пришла въ голову мысль, о которой она считала своимъ долгомъ сообщить маркизу.

Если, оставивъ Рюдмонъ, она поселится въ маленькомъ городкѣ, то, всего вѣроятнѣе, что капитанъ не будетъ посѣщать ее. Она сочинитъ ему какую-нибудь сказку, скажетъ, что съ трудомъ заработываетъ себѣ пропитаніе и онъ удовлетворится этимъ объясненіемъ изъ боязни, какъ бы не пришлось ему помогать ей. Но если, напротивъ, она поселится въ Парижѣ, ей будетъ очень трудно избѣгать своего мужа.

— Вы такъ думаете? вскричалъ маркизъ.

— Хотя моя переписка съ капитаномъ и не была особенно велика, однако я не могу не извѣстить его, что покидаю Рюдмонъ. Если я поселюсь въ Парижѣ, какъ мы того хотимъ и не буду видѣться съ нимъ, то, очень естественно, въ немъ могутъ пробудиться подозрѣнія. Онъ будетъ стараться объяснить себѣ причины такого поведенія своей жены, которая до сихъ поръ не подавала ему никакого повода къ жалобамъ. Эти причины не трудно будетъ открыть, если онъ обратитъ вниманіе на одновременность вашего отъѣзда съ моимъ.

— Что нужды до того, узнаетъ или не узнаетъ онъ эти причины, сказалъ онъ презрительно; нужно только, чтобъ онъ не зналъ, гдѣ вы живете.

— Несомнѣнно, онъ скоро узнаетъ это; вы не. знаете, какъ онъ искусенъ въ розыскахъ подобнаго рода. Что тогда будетъ? Вы будете драться.

— Неужели вы думаете, что дѣло дойдетъ до этого?

— Я не знаю, кто поселилъ въ васъ это презрѣніе къ нему, которое проглядываетъ въ каждомъ вашемъ словѣ о немъ; но вы ошибаетесь, если считаете себя правымъ въ этомъ отношеніи. Капитанъ не такой человѣкъ, какимъ вы его считаете, г. маркизъ.

Маркизъ покачалъ головой.

— Я не знаю, продолжала она, что произошло между вами, когда вы были въ Парижѣ; но все равно, чтобы то ни было, вы напрасно думаете, что избѣжите столкновенія съ нимъ, когда онъ узнаетъ, что я принадлежу вамъ.

Еслибы у маркиза была хорошая память, то онъ замѣтилъ бы, что она совершенно иначе говорила о пустынномъ кварталѣ Парижа, гдѣ она могла бы укрыться; но онъ не замѣтилъ этого, напуганный ея послѣдними словами о капитанѣ. Чтобы она возвратилась къ нему! Ревность овладѣла маркизомъ.

Такимъ образомъ, онъ отказался отъ Парижа и снова принялся за поиски въ окрестностяхъ Рюдмона.

Но постоянно, когда онъ находилъ, по его мнѣнію, совершенно удобное мѣсто, Клементина представляла противъ этого какія-нибудь возраженія, передъ которыми онъ долженъ былъ отступать.

Время проходило и они не могли достигнуть да какого-нибудь результата; съ каждымъ днемъ невозможность исполненія ихъ плана становилась болѣе и болѣе очевидною.

Они не находили, потому-что искали невозможнаго;, приходилось убѣдиться въ этой горькой истинѣ.

Тогда Клементина начала обнаруживать безпокойство и глубокую печаль.

Она потеряла свою живость характера и движеній, составлявшую главную ея прелесть; сдѣлалась мрачной, постоянно озабоченной; перестала смѣяться и морщины не сходили съ ея лба.

Часто, разставаясь съ маркизомъ, она бросалась въ его объятія и, прильнувши къ его груди, заливалась слезами.

— Прощай! говорила она, позволь мнѣ уѣхать и не возвращаться болѣе. Вечеромъ мнѣ легко сходить съ лѣстницы и приходить къ тебѣ; утромъ же какъ тяжело подниматься обратно и возвращаться къ твоей дочери, — мнѣ кажется, что я несу на себѣ подавляющую тяжесть.

Онъ, старался успокоить ее; но она не хотѣла ничего слышать.

— Такая жизнь позорна, говорила она съ отчаяніемъ, я умру отъ стыда. Я не буду въ состояніи вынести подобнаго мученія. Я не смѣю смотрѣть на Денизъ и каждый поцѣлуй ея жжетъ меня. Нужно рѣшиться сдѣлать выборъ: принадлежать тебѣ или ей, я не могу принадлежать обоимъ. Такое положеніе ужасно, ложь убьетъ меня. Твоя любовница! да, на сколько ты этого желаешь, на сколько ты меня любишь; но ничего болѣе, какъ твоя любовница. Что будетъ, если проснувшаяся прислуга увидитъ, какъ я выхожу отъ тебя? Тогда выноси, если можешь, взгляды своей дочери, но я никогда не буду въ состояніи этого сдѣлать. И тогда, когда это случится, для меня будетъ все кончено, я брошусь въ Андонъ.

— Какое безуміе!

— Это не безуміе, ничего не можетъ быть серьезнѣе этого. Я говорю тебѣ, что когда прогуливаюсь теперь около рѣки, то выбираю мѣсто для себя; я нашла уже два глубокихъ мѣста, поросшихъ тростникомъ, окруженныхъ плакучими ивами. Здѣсь можно честно умереть.

Однако, не было никакой нужды понуждать маркиза положить конецъ этому положенію, которое и для него было невыносимо тяжело. Онъ и ранѣе видѣлъ неудобства этого положенія и единственно во избѣжаніе вытекающихъ отсюда стыда и угрызеній совѣсти онъ хотѣлъ отпустить Клементину.

Но теперь этотъ отъѣздъ Клементины былъ уже невозможенъ.

Съ другой стороны онъ не находилъ никакого средства оставаться въ одно и тоже время отцомъ и любовникомъ.

Оставалось одно изъ двухъ: или удалить Клементину или удалить Денизъ; но, очень понятно, что онъ не могъ рѣшиться ни на то, ни на другое.

Однако, постоянно обращаясь къ одной и той же мысли, онъ остановился наконецъ на одномъ рѣшеніи и однажды, когда Клементина возобновила, по обыкновенію, свои жалобы, онъ остановилъ ее почти весело.

— Я нашелъ средство устроить все, сказалъ онъ. Она съ удивленіемъ взглянула на него.

— Это средство — выдать Денизъ замужъ за Людовика, продолжалъ онъ; когда у ней будетъ мужъ, я буду свободенъ, т. е. я весь буду принадлежать тебѣ. Безъ сомнѣнія, она еще очень молода и я предпочелъ бы лучше подождать. Но, мнѣ кажется, черезъ нѣсколько мѣсяцевъ она вступитъ въ возрастъ невѣсты. Какъ вы объ этомъ думаете?

XLVI.

Клементина не ожидала подобнаго рѣшенія.

Но скоро она оправилась и, взявъ руку маркиза, страстно поцѣловала ее.

— Какъ ты меня любишь! воскликнула она; никогда я не сдѣлаюсь достойной тебя. Для меня ты приносишь въ жертву свою дочь, о Артуръ!

— Отдать ее за Людовика, вовсе не значитъ принести ее въ жертву; я увѣренъ, что онъ будетъ для нея прекраснымъ мужемъ.

— Я такъ же думаю; но она такъ молода; она еще дитя, никто не знаетъ этого лучше меня. Не будетъ ли бракъ, заключенный при такихъ условіяхъ, опаснымъ во всѣхъ отношеніяхъ?

— Отчего это? спросилъ онъ испуганно, такъ какъ слова Клементины соотвѣтствовали его собственному безпокойству по поводу этого плана.

— Если она тотчасъ же сдѣлается матерью, продолжала Клементина, хватитъ ли у нея силы имѣть ребенка? Ахъ! если бы она походила на васъ; если бы она была такъ же сильна, какъ вы!

— Однако, мнѣ кажется, что она во многомъ походитъ на меня.

— Можетъ быть; но истина требуетъ, не смотря на мое желаніе быть вамъ пріятной, чтобъ я вамъ сказала, что не вижу никакого сходства, по которому ее можно было бы счесть за вашу дочь. Походитъ ли она на васъ ростомъ?

— Она женщина.

— Я принимаю въ разсчетъ разницу пола и возраста и все-таки не нахожу въ ней ничего общаго съ вами. Обладаетъ ли она такимъ же крѣпкимъ здоровьемъ, какъ вы? обладаетъ ли вашимъ сангвиническимъ темпераментомъ? Она блондинка — вы брюнетъ; она бѣла — вы смуглы. Походитъ ли она на васъ хоть глазами? Но могутъ ли быть у кого такіе огненные, ласкающіе глаза, въ которыхъ сила соединяется съ кротостью? Я никогда не видала ея матери, но, вѣроятно, Денизъ походитъ на нее: вы дитя лѣсовъ — Денизъ парижанка. Раннее развитіе парижанокъ бываетъ часто обманчиво.

— Но въ такомъ случаѣ?

— Въ такомъ случаѣ, я боюсь за Денизъ; но не одна эта сторона вопроса пугаетъ меня; есть другая, не менѣе важная. Г. Людовикъ любитъ ли Денизъ и Денизъ любитъ ли своего… кузена? можно сказать своего кузена?

— Безъ сомнѣнія. Мое намѣреніе признать ее передъ свадьбой своей дочерью; я не знаю, можно ли это сдѣлать, но я посовѣтуюсь объ этомъ съ Людовикомъ. Онъ женится не на Денизъ Лажоле, а на Денизъ де-Рюдмонъ, слѣдовательно, на своей кузинѣ.

Клементина не остановилась и продолжала тѣмъ же мягкимъ голосомъ:

— Дѣйствительно ли они любятъ другъ друга? Въ этомъ весь вопросъ, или же ихъ соединяетъ одна только молодость?

— Вы говорили мнѣ, что мы должны брать предосторожности; слѣдовательно, вы подозрѣвали, что между ними существуетъ чувство нѣжности! Я разсуждаю такъ, потому что считаю васъ за такую женщину, которая не будетъ говорить, ни на чемъ не основываясь.

— Представляетъ ли это чувство дѣйствительную и глубокую любовь? Вотъ въ чемъ вопросъ, который необходимо вамъ разрѣшить въ интересѣ будущности этихъ дѣтей. Если они полюбятъ другъ друга, обвѣнчайте ихъ и они навсегда будутъ счастливы; но если они не любятъ другъ друга, если это только капризъ съ ихъ стороны, то очень рискованно обвѣнчать ихъ, когда они такъ молоды: Сколько ужасныхъ, долгихъ лѣтъ придется имъ быть несчастнымъ!

— Такимъ образомъ, вы находите этотъ планъ не удобнымъ?

— Напротивъ, отличнымъ и самымъ лучшимъ, какой только можетъ представиться въ нашемъ положеніи. Денизъ послѣдуетъ за своимъ мужемъ, г-жа Меро будетъ, конечно, жить у своего сына и невѣстки и мнѣ можно будетъ открыто заступить ея мѣсто. Итакъ, внѣшнія приличія будутъ соблюдены и мое присутствіе здѣсь будетъ имѣть вполнѣ достаточное объясненіе для всѣхъ, даже для самаго капитана. Только этотъ проектъ, который обѣщаетъ намъ прекрасную будущность и за который я буду вѣчно вамъ благодарна, не нужно торопиться приводить въ исполненіе; въ противномъ случаѣ, мы можемъ принести Денизъ въ жертву нашей любви, на что я никогда не соглашусь.

— Я точно такъ же не хочу этого.

— Я въ этомъ увѣрена. Намъ, разумѣется, нужно сначала достовѣрно убѣдиться, что г. Людовикъ искренно любитъ Денизъ.

— Я могу спросить объ этомъ.

— Всегда одинаковъ: благородный, неспособный на низкіе разсчеты, — вы судите о другихъ по себѣ. Конечно, я думаю, что г. Меро человѣкъ благородный, честный и прямодушный; но какъ бы ни былъ человѣкъ честенъ и прямодушенъ, онъ все-таки можетъ быть ослѣпленнымъ, когда, вдругъ, очутится въ виду нѣсколькихъ миліоновъ; это же самое можетъ случиться и съ г. Меро, если вы его спросите о его чувствахъ къ Денизъ. Эти миліоны могутъ воспламенить его чувства и онъ совершенно чистосердечно можетъ замѣтить въ себѣ такія чувства, которыхъ или вовсе нѣтъ на самомъ дѣлѣ или, напримѣръ, есть, но въ болѣе слабой степени. Вотъ этого-то и нужно избѣгнуть, чтобы не впасть въ заблужденіе. Съ другой стороны, я не думаю, чтобы вы могли разспросить Денизъ о ея чувствахъ; что касается до меня, то я не съумѣю этого сдѣлать. Между тѣмъ, если вы найдете возможнымъ разспросить ее, то это былъ бы самый вѣрный путь, такъ какъ Денизъ неспособна притворяться.

— Если вы затрудняетесь, то признаюсь, мнѣ будетъ еще труднѣе добиться такой откровенности со стороны Денизъ.

— И такъ нужно отказаться отъ этой мысли.

— Въ такомъ случаѣ, нужно отказаться также и отъ предложеннаго мною плана?

— Отказаться отъ плана, который обезпечиваетъ намъ свободу? Ахъ, конечно, нѣтъ; только нужно дѣйствовать благоразумно, а самое главное — съ терпѣніемъ.

— А въ то время, пока мы будемъ ждать?..

— Я понимаю ваше безпокойство; но вы сдѣлали въ виду этихъ обстоятельствъ слишкомъ много для меня, и я съ своей стороны считаю себя обязанной сдѣлать также многое для васъ. Эти нравственныя страданія, которымъ я подвергалась нѣкоторое время, я опять приму на себя изъ любви къ Денизъ. Вы не услышите отъ меня болѣе ни одной жалобы, не увидите ни одной слезы на моихъ глазахъ; увѣренность, что я достигну опредѣленнаго результата въ близкомъ будущемъ, подкрѣпитъ мои силы. Мы подождемъ вакацій; тогда вы и я будемъ вблизи наблюдать за Людовикомъ и Денизъ, узнаемъ то, что они на самомъ дѣлѣ чувствуютъ другъ къ другу и если ихъ любовь сильна, вы можете обвѣнчать ихъ. И такъ, мы выиграемъ нѣсколько мѣсяцевъ, что можетъ быть очень полезно для Денизъ, и съ другой стороны мы сдѣлаемъ опытъ, который можетъ вполнѣ и навсегда успокоить вашу отеческую совѣсть. Не вы выберете мужа для своей дочери, а она сама его выберетъ. Это, мнѣ кажется, имѣетъ для васъ громадное значеніе. Только для того, чтобъ это устроилось такъ, какъ мы думаемъ теперь, нужно, чтобы отъ настоящей минуты до самыхъ вакацій вы не показывали вида, что одобряете взаимную склонность, которую могутъ имѣть эти дѣти другъ къ другу.

— Конечно.

— Нужно, чтобъ они были вполнѣ свободны изъ тоже время не подозрѣвали-бы, что получатъ ваше согласіе. «Я ничего не сдѣлаю, чтобы вызвать чувство привязанности между ними», сказали вы мнѣ, когда мы говорили о нихъ въ первый разъ: «но, съ другой стороны, я не сдѣлаю также ничего, чтобы стѣснять ихъ». Мнѣ кажется, что теперь это правило вы должны соблюдать строже, чѣмъ когда-либо; что касается меня, то только при этомъ условіи я буду смотрѣть на ихъ бракъ безъ угрызеній совѣсти.

— Ты ангелъ! воскликнулъ съ чувствомъ маркизъ.

— Я люблю васъ и прежде всего желаю вамъ счастія. Вы не стали бы уважать меня, еслибъ я пожертвовала спокойствіемъ вашего будущаго на удовлетвореніе настоящей минуты.

Не задолго до завтрака она сошла въ гостинную и въ ожиданіи завтрака, отъ нечего дѣлать, начала машинально играть колодою картъ, лежавшей на столикѣ. Потомъ, разложивъ эти карты, по видимому безъ всякаго порядка, она снова собрала ихъ и положила на прежнее мѣсто.

Все это дѣлалось такъ естественно, что, если бы тутъ находился самый тонкій наблюдатель, и тотъ не ліогъ бы почувствовать ни малѣйшаго подозрѣнія.

Когда она отошла къ окну, г. де-Каркбю занялъ ея мѣсто около столика и также совершенно естественно взялъ эту колоду картъ; нижняя карта была двойка.

Въ два часа г. де-Каркбю отправился въ павильонъ, что на кругу парка; черезъ нѣсколько минутъ туда пришла и Клементина.

— Наконецъ-то, сказалъ онъ недовольнымъ тономъ, увидѣвъ ее; я думалъ, что вы никогда не рѣшитесь подать мнѣ этотъ сигналъ. Вы смѣетесь надо мной, заставивъ ждать меня цѣлые восемь дней, когда я васъ такъ обожаю. — Вотъ какъ вы меня встрѣчаете, сказала она холодно; прощайте!

Она направилась къ двери; онъ быстро побѣжалъ за ней, но она остановила его движеніемъ руки.

— Погодите! сказала она. Выслушайте меня серьезно.

— Такъ вы для разговора назначили мнѣ свиданіе здѣсь?

— Чтобы сообщить вамъ о бракѣ Денизъ съ вашимъ племянникомъ, г. Людовикомъ Меро.

Онъ разразился проклятіями.

— Бракъ совершится тогда, продолжала она, когда маркизъ признаетъ Денизъ за свою дочь; по крайней мѣрѣ, такъ онъ сказалъ мнѣ сегодня утромъ.

— И вы такъ говорите объ этомъ! вскричалъ онъ. Выдать ее замужъ за Людовика, признать ее своей дочерью! Тысяча чертей!

И проклятія продолжали гремѣть, между тѣмъ, какъ онъ ходилъ большими шагами по павильону.

— Г. де-Каркбю, сказала она, становясь передъ нимъ; замѣчали-ли вы когда нибудь, чтобы люди, находясь въ затруднительномъ положеніи, занимались проклятіями?

— Вы очаровательны съ вашимъ спокойствіемъ; хорошо видно, что дѣло не идетъ о вашемъ состояніи.

— Развѣ вы не должны раздѣлить его со мной, какъ обѣщали?

— Оставимъ шутки; не такъ ли? теперь не время выказывать свое остроуміе.

— Съ вами никогда не бываетъ такого времени.

— То есть….

— То есть, что вы человѣкъ торопливый, страстный, если это вамъ больше нравится; повѣрьте, что я говорю съ вами серьезно. Да или нѣтъ, согласны вы или нѣтъ раздѣлить со мной ваше состояніе?

— Если вы помѣшаете браку этой дочери актрисы съ нищимъ, моимъ племянникомъ, тогда да.

— Я ожидала этого; вы не отдаетесь, а продаетесь. Это понятно, когда дѣло идетъ о г. Артеміѣ де-Каркбю.

— Вы хорошо знаете, что я васъ обожаю.

— Мы увидимъ, до чего простирается ваше обожаніе, такъ какъ я думаю поставить васъ въ такое положеніе, гдѣ вы можете доказать свою любовь ко мнѣ.

— Вы можете помѣшать этому браку?

— Послѣ того, какъ вы просили моего содѣйствія, я вамъ ничего не говорила, но я дѣйствовала, или, правильнѣе, я заставляла другихъ дѣйствовать и теперь я знаю, гдѣ находится доказательство того, что Денизъ не дочь маркиза.

— У васъ есть это доказательство, мой ангелъ?

— У меня нѣтъ; но я знаю, у кого оно находится.

— У кого? у кого?вы заставите меня умереть.

— У человѣка, который, я думаю, уступитъ его вамъ; только, вѣроятно, вамъ придется заплатить за него.

— Если это серьезное доказательство, то, что называется доказательствомъ, въ такомъ случаѣ, можно и заплатить за него.

— Ну, хорошо! въ такомъ случаѣ поѣзжайте въ

Парижъ, улица Россини, въ контору «Fortune publique» и поговорите объ этомъ съ г. капитаномъ Божонье.

— Вашимъ мужемъ?

— Съ нимъ самымъ.

XLVII.

Г. де-Каркбю имѣлъ свою особенную, оригинальную привычку смѣяться.

Когда ему разсказывали что-нибудь о другихъ, онъ рѣдко смѣялся, хотя бы это было и очень смѣшно.

Напротивъ, когда разсказывалъ онъ самъ, то поминутно останавливался, разражаясь громкимъ смѣхомъ.

Точно также онъ любилъ смѣяться, когда говорилось о немъ, когда онъ игралъ какую-нибудь роль въ разсказѣ, потому что все, что касалось его лично, получало въ его глазахъ значительную важность.

Когда Клементина сказала ему, чтобы онъ переговорилъ съ капитаномъ Божонье, онъ разразился громкимъ смѣхомъ, отъ котораго задрожали окна павильона.

— Такъ это капитанъ доставитъ мнѣ доказательство, воскликнулъ онъ; доказательство, которое возвратитъ мнѣ состояніе Артура и чрезъ это обезпечитъ нашъ бракъ. Ахъ, это очень забавно! Такъ это онъ? онъ славный малый.

И онъ снова началъ хохотать; но вдругъ остановился.

— Ты ангелъ! воскликнулъ онъ.

Но Клементина такъ привыкла слышать, что она ангелъ, что осталась нечувствительною къ этому комплименту.

— Я не знаю, продолжала она, найдете-ли вы капитана добрымъ малымъ, когда увидите его, такъ какъ я думаю, что онъ даромъ не отдастъ вамъ этого доказательства. Когда вы просили меня помочь вамъ доказать маркизу, что Денизъ не его дочь, я сначала отказала вамъ въ своемъ содѣйствіи; но скоро я поразмыслила, что то, что вы говорили мнѣ относительно этого ребенка, могло быть и правдой.

— Чортъ возьми! если это правда; у меня есть какое-то предчувствіе относительно подобныхъ вещей.

— Относительно женщинъ, подобныхъ Эммѣ Лажоле, которыя на столько несчастны, что не могутъ быть вѣрными своимъ чувствамъ и которыя играютъ любовью, такъ какъ, мнѣ кажется, есть женщины настолько…

— Ну да! сказалъ онъ съ глубокомысленнымъ видомъ, есть такія.

— Относительно такой женщины ваши подозрѣнія имѣли нѣкотораго рода видимыя основанія и въ такомъ случаѣ нѣтъ ничего дурнаго въ томъ, чтобы объяснить маркизу подозрѣнія.

— Это будетъ даже похвально.

— Это послужитъ препятствіемъ постороннему ребенку раззорить законныхъ наслѣдниковъ.

— Очень хорошо, это именно такъ.

— При такихъ условіяхъ, я такимъ образомъ рѣшилась, подъ вліяніемъ чувства справедливости и изъ сочувствія къ вамъ, сдѣлать то, о чемъ вы меня просили. И вотъ, я написала объ этомъ своему мужу, такъ какъ къ кому же другому я могла обратиться? Къ счастію, мой мужъ находился въ положеніи благопріятномъ для розысковъ подобнаго рода. Черезъ нѣсколько времени онъ мнѣ отвѣтилъ, что уже въ его рукахъ доказательство того, что Денизъ не дочь маркиза.

— Онъ сказалъ «доказательство»?

— Онъ написалъ: «доказательство». Тогда я попросила прислать его мнѣ; но онъ отказалъ, говоря, что доказательство это имѣетъ значительную цѣну для нѣкоторыхъ лицъ и что онъ не будетъ на столько простъ, чтобы отдать его даромъ.

— Когда я вамъ сказалъ однажды, что вашъ мужъ мошенникъ, вы разсердились.

— Признаюсь, мнѣ болѣе бы понравилось, еслибъ онъ былъ великодушнѣе и именно поэтому я не говорила вамъ объ этомъ доказательствѣ. Но извѣстіе о бракѣ Денизъ съ вашимъ племянникомъ не позволяетъ мнѣ болѣе таиться отъ васъ. Вамъ необходимо ѣхать въ Парижъ и переговорить съ капитаномъ, если вы не желаете допустить этого брака.

— Брака не будетъ.

— Это будетъ зависѣть отъ вашей сдѣлки съ капитаномъ; я пошлю съ вами письмо къ нему.

— Въ особенности объясните ему, что я въ настоящее время не богатъ и что покупка для меня рискъ; если случится, что я умру раньше маркиза, то потрачусь по-пусту.

— Ну, оно будетъ полезно для вашего племянника.

— Плевать мнѣ на своего племянника; для него я не потрачу и двухъ су. Съ другой стороны, мой ангельчикъ, не забывайте, что деньги, которыя вы теперь сбережете, принадлежатъ вамъ. Берегите ихъ. То, что вы отнимете у вашего мужа настоящаго, впослѣдствіи вы найдете у вашего будущаго мужа, такъ какъ я буду вашимъ мужемъ, моя милая курочка, я обѣщалъ вамъ это, а вы знаете, что я свято держу свое слово.

Она написала своему мужу такое письмо, какого желалъ г. де-Каркбю, такъ какъ она хорошо знала, что раньше, чѣмъ отдать его по назначенію, онъ навѣрное прочтетъ его.

— Но въ тоже время она написала другое письмо, которое отправила по почтѣ; оно было гораздо яснѣе и подробнѣе перваго:

"Нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ я дала тебѣ возможность получить хорошій кушъ денегъ, о которомъ, надѣюсь, ты сохранилъ пріятное воспоминаніе, если только не сохранилъ того, что связано съ этимъ воспоминаніемъ, чего, увы! слѣдуетъ ожидать, зная характеръ моего бѣднаго капа. Теперь я приготовила тебѣ другую вещь, которая можетъ сдѣлаться въ твоихъ рукахъ производительной, если ты съумѣешь ей воспользоваться.

"Такимъ образомъ, ты видишь, что я думаю о тебѣ и не берегу себя, чтобы помочь тебѣ. По крайней мѣрѣ, ты долженъ быть благодаренъ мнѣ и сказать самому себѣ, что у тебя есть маленькая кошечка, которая сильно трудится для своего бездѣльника мужа, между тѣмъ какъ онъ живетъ въ Парижѣ и ведетъ монашескую жизнь: хорошо ѣстъ, хорошо пьетъ и прочее.

"Наконецъ, таково назначеніе насъ, слабыхъ женщинъ, чтобы посвящать себя бездѣльникамъ, которые позволяютъ намъ только любить себя и ласкать.

"Но довольно философскихъ разсужденій, иначе ты не прочтешь этого письма до конца.

"Итакъ перехожу къ дѣлу.

"Въ этомъ письмѣ (застрахованномъ, чтобы оно не затерялось) ты найдешь другое, присланное мнѣ тобою нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ — письмо Бальбинъ.

"Въ то время я заплатила тебѣ за него сколько оно стоило, по крайней мѣрѣ для меня; но впослѣдствіи цѣнность его увеличилась и хотя, строго говоря, я имѣла бы право продать его теперь сообразно съ его теперешнею стоимостью, но я не хочу поступать такимъ образомъ съ тобою.

"И вотъ, я возвращаю его тебѣ и въ тоже время присылаю тебѣ хорошаго покупателя. Если ты въ состояніи вознаградить меня за издержки, то сдѣлай это; если же нѣтъ, то можешь подождать болѣе благопріятнаго времени; въ этомъ я на тебя вполнѣ полагаюсь.

"Мой покупатель никто иной, какъ г. Артемій де-Каркбю, о которомъ я говорила тебѣ нѣсколько разъ, кузенъ маркиза и его наслѣдникъ въ томъ случаѣ, если Денизъ будетъ отстранена. Теперь ты понимаешь, какую цѣну имѣетъ это письмо для него.

"Однако ты не слишкомъ дорожись, во-первыхъ потому, что онъ можетъ отказаться, если ты запросишь слишкомъ дорого; во-вторыхъ, онъ не будетъ даже въ состояніи заплатить дорого: весь его капиталъ состоитъ только изъ нѣсколькихъ тысячъ франковъ, съ трудомъ скопленныхъ отъ продажи и отдачи въ наемъ лѣса, по порученію маркиза.

"При назначеніи цѣны не говори о милліонахъ маркиза, а только о тысячахъ своего покупателя.

"За симъ «впередъ», мой старый капитанъ, желаю тебѣ счастливаго успѣха.

"Если ты не будешь доволенъ своей маленькой кошечкой, то будешь слишкомъ требовательнымъ и недостойнымъ любви твоей

Клементины".

Такъ какъ нужно было, чтобы это письмо пришло въ Парижъ ранѣе пріѣзда туда г. де-Каркбю, то Клементина устроила такъ, что онъ опоздалъ на вечерній поѣздъ.

Такимъ образомъ, уже на другой день, въ три часа, г. де-Каркбю явился въ контору «Fortune publique».

— Если вы явились для того, чтобъ подписаться, сказалъ лакей, идя къ нему навстрѣчу, то поторопитесь: остается только нѣсколько минутъ, а завтра будетъ поздно.

Но г. де-Каркбю, оскорбленный тѣмъ, что его приняли за подписчика — онъ не вмѣшивался въ подобные пустяки — высокомѣрно отвѣтилъ, что ему нужно и сейчасъ же видѣть капитана Божонье.

— Г. Божонье въ засѣданіи, онъ никого не можетъ принять.

— А въ которомъ часу окончится это засѣданіе?

— Часовъ въ пять, шесть.

— Неужели вы думаете, что я буду дожидаться столько времени?

— Какъ вамъ будетъ угодно.

— Не можете-ли вы передать письмо г. Божонье?

— Это трудно.

— Но не невозможно, не такъ-ли? Это зависитъ отъ благодарности, а?

Лакей усмѣхнулся.

Тогда г. де-Каркбю, порывшись довольно долго въ карманѣ своего жилета, вынулъ монету въ два франка.

— За это можно? сказалъ онъ съ княжескимъ видомъ, показывая монету.

— Невозможно, отвѣтилъ слуга съ презрѣніемъ.

— Развѣ вы обязаны раздѣлить ее съ вашимъ господиномъ?

— Милостивый государь…

— Ну, возьмите вотъ эту монету въ пять франковъ и отнесите скорѣе письмо; вы хорошо видите, что я не какой-нибудь простакъ. Я знаю вашего директора.

И, заложивъ руку за спину, онъ принялся насвистывать охотничью пѣсню, между тѣмъ какъ слуга понесъ письмо Клементины къ капитану.

Минутъ черезъ десять вошелъ капитанъ торопливымъ шагомъ, съ видомъ человѣка, заваленнаго работой.

— Г. де-Каркбю? спросилъ онъ не кланяясь.

— Да.

— Я прочелъ письмо свой жены; теперь не возможно переговорить объ этомъ дѣлѣ, очень занятъ; завтра, если хотите.

Съ той поры какъ сдѣлался финансистомъ, онъ усвоилъ себѣ этотъ телеграфическій языкъ въ разговорѣ съ своими кліентами, которыхъ онъ хотѣлъ ослѣпить, поразить.

— Вашъ часъ? продолжалъ онъ. — Въ пять часовъ утра, если хотите; тогда намъ никто не помѣшаетъ.

Если г. де-Каркбю не былъ ослѣпленъ, то, по крайней мѣрѣ, онъ былъ удивленъ.

— Какой хвастунишко! подумалъ онъ, смотря на капитана.

— Рѣшайте, продолжалъ капитанъ, вынувъ бумажникъ, чтобъ записать часъ условленнаго свиданія.

— Я тоже очень спѣшу, сказалъ г. де-Каркбю; завтра будетъ для меня очень поздно.

— Сегодня ни одной свободной минуты.

— Вѣдь вы будете же обѣдать?

— Да, прекрасная мысль; вы окажете мнѣ честь отобѣдать со мною?

— Напротивъ, я думаю, вы окажете мнѣ любезность раздѣлить мой обѣдъ.

— Какъ вамъ будетъ угодно; я никогда не пускаюсь въ любезности: пустяки и потеря времени.

— Таково же и мое мнѣніе.

— Въ которомъ часу?

— Это зависитъ отъ васъ.

— Въ такомъ случаѣ въ семь часовъ; гдѣ?

— Въ Пале-Ройяль, сказалъ г. де-Каркбю, любившій придерживаться экономіи.

— Невозможно, отвѣчалъ капитанъ, качая головою: — тонкій желудокъ нельзя насыщать въ такихъ мѣстахъ; въ кафе Ришъ, въ англійскомъ кафе — я обѣдаю только здѣсь.

— Въ такомъ случаѣ въ кафе Ришъ.

— Хорошо! вы найдете меня тамъ за абсентомъ.

И, не сказавъ ни слова, не подавъ руки, онъ быстро удалился.

— Вотъ мошенникъ-то, думалъ г. де-Каркбю, выходя изъ конторы «Fortune publique»; — если я не спою его, онъ будетъ стоить мнѣ дорого.

— Вотъ старый дуракъ, думалъ въ тоже самое время капитанъ; — онъ не позволитъ ощипать себя такъ же легко, какъ маркизъ; ну, да все-таки вытяну съ него сколько можно.

И, возвратившись въ свой кабинетъ, гдѣ никто его не дожидался, онъ принялся курить трубку въ ожиданіи обѣда.

XLVIII.

— Есть у васъ какія-нибудь правила, спросилъ г. де-Каркбю, усѣвшись за столъ противъ капитана въ кафе Ришъ.

— Правила? у меня? но разумѣется; у меня есть правила всѣхъ сортовъ: политическія, кулинарныя, религіозныя. Не хотите-ли вы подвергнуть экзамену мою совѣсть?

— Просто я хотѣлъ васъ спросить, не раздѣляетели вы со мной того мнѣнія, что не слѣдуетъ говорить о дѣлахъ ранѣе, чѣмъ каждый осушитъ хоть одну бутылку?

— Относительно этого мои правила строже вашихъ: я счелъ бы себя достойнымъ проклятія, еслибы сталъ говорить серьезно, не осушивъ предварительно, по крайней мѣрѣ, двухъ бутылокъ.

— Положите по три, воскликнулъ г. де-Каркбю, разсчитывая, что это. вино, какъ-бы дорого оно ни стоило, принесетъ ему хорошіе проценты, да кромѣ того, онъ самъ будетъ принимать участіе въ этой попойкѣ.

— Положите по четыре, если хотите, отвѣтилъ капитанъ.

— Неужели этотъ старый служака будетъ въ состояніи состязаться со мной? подумалъ г. де-Каркбю съ безпокойствомъ.

Но онъ не выказалъ этихъ опасеній и съ полнымъ стаканомъ привѣтствовалъ капитана:

— Вы нравитесь мнѣ, сказалъ онъ: — повидимому, вы хорошій кутила.

— И вы также, отвѣчалъ капитанъ.

— Я! отвѣчалъ г. до-Каркбю, не желая показаться опаснымъ; — я былъ прежде кутилой, а теперь нѣтъ; осталось только одно желаніе и больше ничего.

— Знаете-ли, о чемъ я думалъ сейчасъ, смотря на васъ? О томъ, что жена моя, живя въ глуши провинціи, должна быть очень счастливой, что нашла компаньономъ себѣ такого любезнаго человѣка, какъ вы.

— Дѣйствительно, я иногда забавляю ее.

— Въ такомъ случаѣ я очень обязанъ вамъ, сказалъ капитанъ, протягивая ему черезъ столъ руку.

— О, не за что! воскликнулъ г. де-Каркбю, разражаясь громкимъ хохотомъ.

— Это все равно; еслибъ я не далъ честнаго слова маркизу оставить ее въ Рюдмонѣ, то я попросилъ бы ее возвратиться сюда; я не могу жить безъ нея.

— Шутъ!

— Сами вы шутъ.

— Что вы притворяетесь святымъ!

— А вы?

Подобнаго рода откровенность могла зайти очень далеко; она продолжалась до четвертой бутылки и однако ни который изъ собесѣдниковъ не выказалъ ни малѣйшаго признака опьяненія.

— Этотъ старикъ крѣпокъ, подумалъ капитанъ.

— Вотъ кутила, онъ можетъ выпить цѣлый погребъ и не опьянѣть, думалъ г. де-Каркбю, съ нѣкоторой грустью приготовляясь требовать еще вина; — если я самъ буду такъ пить, то не выторгую у него ни одного су.

Тогда онъ рѣшился на отчаянное средство.

— У меня есть одна привычка, сказалъ онъ: — старая привычка, которую прошу васъ соблюсти.

— Въ такомъ случаѣ, это правило.

— Именно. Правило это — выпить во время обѣда стаканъ коньяку. Надѣюсь, вы не заставите меня, чтобы я пилъ одинъ.

— Разумѣется. Потрудитесь потребовать бутылку коньяку.

Это было послѣднее средство, которое г. де-Каркбю призвалъ себѣ на помощь. Дѣйствительно, имѣя привычку, какъ онъ говорилъ, пить за обѣдомъ коньякъ, онъ надѣялся, что это дастъ ему перевѣсъ надъ капитаномъ.

Но капитанъ не опьянѣлъ отъ коньяку, какъ не опьянѣлъ онъ отъ винъ.

Подали дессертъ. Тогда капитанъ, опершись руками на столъ и глядя въ лицо г. де-Каркбю съ насмѣшливой улыбкой, сказалъ:

— Г. де-Каркбю, вы не разъ въ своей жизни продавали лошадей, не такъ ли?

— Къ чему этотъ вопросъ?

— Чтобы сказать вамъ, что я, съ своей стороны, въ продолженіи нѣсколькихъ лѣтъ торговалъ лошадьми. Такимъ образомъ, оставимъ эти пріемы барышниковъ, не такъ ли? Мы одинаково хитры, какъ одинъ, такъ и другой. Что касается до того, чтобы споить другъ друга, то, безъ сомнѣнія, мы можемъ достигнуть этого; но достигнемъ оба въ одно и тоже время, такъ что это не дастъ преимущества ни тому, ни другому; только у обоихъ будетъ болѣть голова, вотъ и все. Будемъ же играть въ открытую. Въ моихъ рукахъ есть бумага, которую вамъ нужно пріобрѣсти; начнемъ съ этого.

— Я погибъ, сказалъ г. де-Каркбю съ простодушнымъ видомъ; — дѣйствовать на мою откровенность, — это все равно, что просто взять деньги изъ моего кармана: я не могу защищаться.

— А я, видя васъ такимъ, я чувствую себя неспособнымъ отказать вамъ въ этой маленькой бумажкѣ, которая для васъ содержитъ въ себѣ цѣлое состояніе.

Говоря это, онъ положилъ на столъ письмо Бальбинъ, сложенное вчетверо. Г. де-Каркбю тотчасъ протянулъ къ нему руку; но капитанъ закрылъ письмо своей ладонью.

— Сейчасъ, сказалъ онъ.

Въ эту минуту оффиціантъ приготовлялся раскупорить новую бутылку, но г. де-Каркбю остановилъ его.

— Нѣтъ, сказалъ онъ, довольно; приготовьте счетъ.

Когда оффиціантъ вышелъ, онъ сказалъ:

— Посмотримъ, за сколько продадите вы мнѣ это письмо?

— Гораздо дешевле, чѣмъ оно стоитъ, потому что оно доставитъ вамъ состояніе маркиза де-Рюдмонъ въ семь или восемь милліоновъ.

— Семь или восемь милліоновъ — состояніе маркиза? Кто вамъ сказалъ подобную глупость? Едва ли найдется на одинъ милліонъ; да кромѣ того, сколько еще нужно потратить расходовъ на него: строенія въ дурномъ состояніи и требуютъ поправокъ, лѣса повырублены…

— Довольно, я знаю эти разсчеты. Каково бы ни было состояніе маркиза, но безъ этого письма оно не достанется вамъ; между тѣмъ какъ при помощи этого письма вы непремѣнно получите его. Я не прошу съ васъ милліона; дайте мнѣ сто тысячъ и вы получите письмо.

Г. де-Каркбю громко захохоталъ.

— Это стоитъ обѣда, воскликнулъ онъ; сто тысячъ франковъ! Да вы съ ума сошли!

Потомъ, видя, что капитанъ молчитъ, онъ сказалъ:

— Я замѣчаю съ удовольствіемъ, что вино произвело на васъ свое дѣйствіе.

— Я тоже очень радъ видѣть, что коньякъ произвелъ на васъ такое же дѣйствіе.

— Какое значеніе имѣетъ эта бумажка, которую вы закрываете рукой, какъ будто боясь, чтобъ я не вырвалъ ее у васъ?

— Она служитъ доказательствомъ того, что маркизъ де-Рюдмонъ вовсе не отецъ дочери Эммы Лажоле.

— Если это такъ, то я предлагаю вамъ за него тысячу франковъ; тысячу франковъ — ни одного су больше, ни одного су меньше.

Не отвѣтивъ ни слова, не выказавъ ни малѣйшаго удивленія, капитанъ позвонилъ.

Вошелъ слуга.

— Свѣчу, спросилъ капитанъ.

Когда принесли зажженную свѣчу, капитанъ свернулъ въ трубочку письмо и хотѣлъ зажечь его.

— Что вы хотите дѣлать? спросилъ г. де-Каркбю, удерживая его руку.

— Закурить сигару этимъ письмомъ.

— Я даю вамъ за него двѣ тысячи.

Капитанъ поднесъ письмо къ свѣчѣ.

— Три тысячи.

— Вы знаете, сказалъ капитанъ улыбаясь, — я сдѣлаю тоже, что дѣлается въ аукціонной камерѣ: если не дашь настоящую цѣну во время, послѣ будетъ поздно. Три тысячи франковъ! кто больше? разъ два! понимаете?

— Видите, мой милый капитанъ, сказалъ г. де-Каркбю; — вы хорошо знаете, что за пятьсотъ франковъ я могу найти кого-нибудь, кто согласится освободить меня отъ этой молодой дѣвушки и еще гораздо болѣе пріятнымъ способомъ, чѣмъ черезъ ваше письмо, безъ всякихъ объясненій съ маркизомъ.

— А угрызенія совѣсти, вы ихъ ни во что не ставите? Пожалуйста, не прикидывайтесь болѣе жестокимъ, нежаи вы на самомъ дѣлѣ. Я увѣренъ, что если вы прибѣгнете къ этому средству (а если вы еще не прибѣгли къ нему, то значитъ боитесь его), то вы будете мучиться угрызеніями совѣсти.

— Оцѣнимъ эти угрызенія въ пятьсотъ франковъ за обѣдни, это въ общемъ все составитъ только тысячу франковъ, и вы видите, что это очень далеко отъ ста тысячъ франковъ, которые вы просите. Сто тысячъ франковъ! но, мой милый капитанъ, гдѣ прикажете мнѣ ихъ взять? Примите во вниманіе, что я другъ вашей жены, что она послала меня къ вамъ. Ну! положимъ три тысячи пятьсотъ, я заплачу за обѣдъ и не будемъ больше говорить объ этомъ.

Капитанъ ожидалъ сопротивленія, но все-таки не разсчитывалъ, что Каркбю будетъ торговаться какъ какой торгашъ; онъ понялъ, что необходимо ограничить свои требованія, иначе онъ могъ не получить ничего.

— Ну! сказалъ онъ, — давайте двадцать пять тысячъ франковъ и ни слова болѣе.

— Но…

— Ни слова больше, или я сожгу письмо.

— Ну, ну, безъ гнѣва! не горячитесь и поймите, что нельзя покупать вещь, не осмотрѣвъ ея. Вы увѣряете меня, что письмо это есть доказательство, но вы можете ошибаться. Прежде всего, позвольте мнѣ прочесть его.

— Когда вы узнаете, что въ немъ заключается, оно вамъ будетъ ненужно и вы же первый будете смѣяться надо мной.

— А если я куплю его у васъ, не читавши, вы можете смѣяться надо мной, что продали мнѣ никуда негодную бумагу.

— Г. де-Каркбю!…

— Капитанъ!…

Но споръ не пошелъ дальше.

Правой рукой капитанъ подалъ открытое письмо и въ тоже время протянулъ лѣвую руку.

— Положите три тысячи франковъ въ эту руку, сказалъ онъ, и читайте; даю вамъ слово, что не будете сожалѣть объ этихъ деньгахъ. Г. де-Каркбю подумалъ съ минуту; наконецъ вынулъ изъ своего бумажника два билета въ тысячу франковъ каждый и положилъ ихъ въ руку капитана.

— Вотъ все, что я могу дать, сказалъ онъ, честное слово!

Въ тоже время онъ быстро взялъ письмо и въ полголоса прочелъ его.

— Какъ! воскликнулъ онъ; — такъ это называете вы доказательствомъ?

— Развѣ показаніе свидѣтеля не представляетъ по вашему мнѣнію доказательства?

— Но это показаніе не удостовѣряетъ, что маркизъ не отецъ Денизъ, а указываетъ только, что и двое другихъ могутъ быть ея отцами.

— Такъ этого для васъ недостаточно?

— Вы мнѣ говорили совершенно о другомъ. Еслибы вы представили мнѣ полное, несомнѣнное доказательство, что маркизъ не былъ отцомъ этой дѣвочки, тогда я могъ бы заплатить вамъ за него до десяти тысячъ франковъ; но это только треть доказательства и потому не стоитъ болѣе трехъ тысячъ франковъ. Вы уже получили двѣ тысячи франковъ, остается додать вамъ еще тысячу; вотъ она.

Сказавъ это, онъ быстро сунулъ письмо въ карманъ и положилъ на столъ билетъ въ тысячу франковъ.

Капитанъ думалъ было разсердиться, но г. де-Каркбю перекричалъ его. Они обозвали другъ друга мошенниками и потомъ успокоились.

— Вы прибавите еще пятьсотъ франковъ, чтобъ я могъ купить подарокъ для своей жены, сказалъ капитанъ.

— Я самъ куплю его, отвѣтилъ г. де-Каркбю.

— Мы купимъ его вмѣстѣ.

— Хорошо, только я поднесу его ей.

Въ этотъ же самый вечеръ они купили этотъ подарокъ, и на другой день г. де-Каркбю отправился по желѣзной дорогѣ въ обратный путь; но, сойдя на станціи, вмѣсто того, чтобъ ѣхать въ Рюдмонъ, онъ поѣхалъ въ Конде-ле-Шатель.

Прежде всего онъ хотѣлъ видѣть своего племянника.

XLIX.

Пріѣхавъ въ Конде-ле-Шатель, г. де-Каркбю прямо отправился къ Людовику; но ему сказали, что г. товарищъ прокурора только что отправился въ судъ.

Было только три четверти одиннадцатаго, а г. де-Каркбю зналъ, что присутствіе начинается не ранѣе одинадцати часовъ. Онъ отправился въ судъ, который помѣщался въ зданіи стараго замка, кое-какъ приспособленнаго для присутственныхъ мѣстъ округа: суда, меріи, су префектуры.

Такъ какъ замокъ построенъ на небольшомъ холмикѣ, то его видно издалека съ улицъ, которыя всѣ сходятся къ площадкѣ замка, обсаженной деревьями.

Дойдя до конца улицы, по которой шелъ, г. де-Каркбю увидалъ своего племянника, стоящаго подъ однимъ изъ этихъ деревьевъ, со скрещенными на груди руками, закинутой головой, въ положеніи человѣка, который смотритъ со вниманіемъ въ даль, какъ будто отъискивая какую точку въ пространствѣ. На что онъ могъ смотрѣть такъ? Отсюда только съ трудомъ можно видѣть синеватыя вершины холмовъ Рюдмона. Денизъ! Ахъ, да! Денизъ въ эту минуту стояла должно быть въ павильонѣ на кругу парка.

Когда г. де-Каркбю думалъ съ улыбкой, какое истинно доброе дѣло изцѣлить отъ такой глупой любви двадцати-пятилѣтняго мальчика, Людовикъ протянулъ руку въ пространство и большими шагами направился ко входу въ замокъ.

Г. де-Каркбю пошелъ за нимъ.

Такъ какъ онъ былъ хорошо знакомъ со слугою, то тотъ пропустилъ его и онъ дошелъ до г. товарища прокурора, который въ это время переодѣвалъ платье.

— Прочитай вотъ это, сказалъ г. де-Каркбю своему племяннику, передавая ему письмо Бальбинъ.

— Но, дядюшка, мнѣ нужно идти въ присутствіе.

— Одной минуты будетъ достаточно для тебя; ты не будешь жалѣть времени, которое потратишь на это; ты увидишь, что у тебя есть дядя, который заботится о тебѣ.

Людовикъ взялъ письмо и началъ читать его; но на третьей строчкѣ онъ остановился, чтобы взглянуть на своего дядю.

Увидѣвъ насмѣшливую мину его, онъ понялъ то, что прочиталъ.

Тогда, возвращая дрожащею рукою письмо своему дядѣ, онъ сказалъ глухимъ голосомъ:

— Это письмо не касается до меня.

— Что ты одурѣлъ что-ли? вскричалъ г. де-Каркбю; — вотъ письмо, которое мнѣ, чортъ знаетъ, чего стоило; я купилъ его для тебя, въ твоемъ интересѣ, потому что ты мой племянникъ, а ты не хочешь его прочесть.

— Меня ждутъ въ присутствіи, сказалъ Людовикъ, принявшій опять свое чиновническое равнодушіе.

— Я видѣлъ, что ты любишь эту дѣвочку, сказалъ г. де-Каркбю. — Я сомнѣвался въ томъ, что она дочь маркиза; я нашелъ доказательство, что мои сомнѣнія были основательны. Я принесъ тебѣ это доказательство, чтобы ты не рѣшился на бракъ, который не принесетъ того, на что ты разсчитывалъ. Не великодушничай; люби, если это доставляетъ тебѣ удовольствіе, но не женись.

Въ эту минуту дверь извнутри отворилась и слуга объявилъ, что господинъ президентъ ожидаетъ г-на товарища прокурора.

— Я люблю не дочь маркиза де-Рюдмонъ, а Денизъ. Я не хочу читать этого письма, которое нисколько не можетъ измѣнить моихъ чувствъ.

— Но ты просто глупецъ; я тебѣ говорю, что она не дочь Артура и я сейчасъ докажу это ему самому.

— О! вскричалъ Людовикъ.

Но тотчасъ же подавилъ свое негодованіе и, надѣвая судейскую шляпу на свою голову, сказалъ размѣреннымъ голосомъ:

— Я сейчасъ буду произносить обвинительную рѣчь противъ двоихъ несчастныхъ, которые гораздо менѣе преступны, чѣмъ вы, милостивый государь.

И не оборачиваясь, онъ вышелъ, оставивъ г. де-Каркбю, задыхавшагося отъ гнѣва.

— Глупецъ, дуракъ, разиня! Въ его возрастъ! Неужели любовь дѣлаетъ изъ людей полнѣйшихъ идіотовъ?

Къ счастію, маркизъ не влюбленъ и не будетъ такъ глупъ.

Это размышленіе утѣшило его и онъ отправился въ Рюдмонъ, тихонько посмѣиваясь надъ миной, которую состроитъ Артуръ, когда узнаетъ, что онъ не отецъ этой маленькой дѣвочки, которую онъ обожаетъ. Три тысячи франковъ и съ обѣдомъ, — поистинѣ, это вовсе не дорого, тѣмъ болѣе, что обѣдъ былъ превосходенъ. А «маленькая богиня», что она скажетъ, получивъ кольцо, которое онъ ей привезъ? Да, рѣшительно онъ сдѣлалъ удачное путешествіе.

Именно «маленькая богиня» и была первымъ лицомъ, которое онъ увидалъ, пріѣхавъ въ замокъ.

Она была у своего окна; она сошла и идя навстрѣчу ему по лѣстницѣ, издали сдѣлала ему знакъ пройти въ маленькую гостинную, куда она тотчасъ же и пришла.

— У васъ письмо? спросила она его тихо и рѣшительно останавливая его изъявленія нѣжности.

— Да.

— Ну хорошо! Я вамъ совѣтую сообщить его немедленно маркизу, который теперь въ своихъ комнатахъ. Мнѣ кажется, очень хорошо, что вы сдѣлали все это съ такою поспѣшностью и ревностью. Въ то же самое время, хорошо также и то, что онъ не знаетъ, что вы видѣли здѣсь кого-нибудь раньше, чѣмъ его; нужно, чтобъ онъ думалъ, что вы пришли къ нему прямо съ дороги.

— Неужели вы считаете меня на столько простымъ, чтобы я могъ ему упомянуть о моей «маленькой богинѣ»?

— Я уже буду достаточно замѣшана въ это дѣло тѣмъ, что вы будете принуждены сказать, будто получили это письмо отъ моего мужа.

— Зачѣмъ же говорить объ этомъ?

— Потому что вамъ нельзя будетъ этого скрыть. Но, можетъ быть, вамъ можно будетъ объяснить, что разговоръ о Денизъ у васъ зашелъ за обѣдомъ съ капитаномъ, къ которому я посылала письмо съ вами. Тогда капитанъ, немного подвыпившій, началъ говорить въ двусмысленныхъ выраженіяхъ относительно рожденія Денизъ. Вы, очень понятно, потребовали отъ него объясненій и, такимъ образомъ, поставленный въ крайнее положеніе, онъ ничего не могъ сдѣлать, какъ только отдать вамъ это письмо.

— Но это почти такъ, какъ и на самомъ дѣлѣ было между нами; это было за обѣдомъ и вдобавокъ за хорошимъ….

— Въ такомъ случаѣ, это отлично: дѣйствительная исторія придастъ характеръ вѣроятности исторіи вымышленной; наконецъ, съ вами, мущинами, нечего бояться; вы такъ искусны въ придумываніи исторій. Идите, идите скорѣе.

Онъ хотѣлъ отдать ей кольцо, онъ хотѣлъ говорить ей о своей любви; она тихо толкнула его къ двери.

— Завтра, сказала она: — въ два часа.

— Какъ! завтра! сказалъ онъ печальнымъ тономъ; — когда я такъ спѣшилъ возвратиться къ вамъ!

— А я, думаете вы, не спѣшу узнать то, что вы дѣлали въ Парижѣ, а также, что произойдетъ сейчасъ между вами и маркизомъ? Но въ борьбѣ, которую вы хотите начинать, вы можете тогда только успѣть, когда будетъ очевидно, что у васъ нѣтъ союзниковъ. Если узнаютъ о слабомъ участіи, которое я во всемъ этомъ принимаю по дружбѣ къ вамъ, маркизъ можетъ подумать, что противъ него существуетъ цѣлый заговоръ. И это письмо потеряетъ въ его глазахъ всю свою силу. И такъ, будемъ благоразумны; я оберегаю вашъ же интересъ. До завтра!

— До завтра, мой ангелъ.

— Мой ангелъ?

— До завтра, моя милая жена.

И въ то время, какъ г. де-Каркбю направлялся въ комнаты маркиза, Клементина всходила къ Денизъ.

Никогда г. де-Каркбю не чувствовалъ себя такъ веселымъ, такъ полнымъ надеждъ и увѣренности; наконецъ онъ могъ отмстить.

— Какъ? Это вы, мой кузенъ? спросилъ его маркизъ, увидя, что онъ входитъ; — вы уже возвратились?

Г. де-Каркбю состроилъ мрачную фигуру и принялъ грустную позу.

— Обстоятельства, независящія отъ моей воли, сказалъ онъ печальнымъ голосомъ, сократили мое пребываніе въ. Парижѣ.

— Вы играли въ карты? спросилъ маркизъ, предвидя заемъ.

— Еслибъ дѣло шло только о денежной потерѣ, то вы увидѣли бы меня менѣе огорченнымъ.

— Что же съ вами случилось?

— Дѣло идетъ не обо мнѣ, а о васъ, и это-то меня и огорчаетъ.

— Обо мнѣ?

Тогда г. де-Каркбю, слово въ слово, повторилъ исторію, которой научила его Клементина: какъ, относя ея письмо, онъ увидѣлъ капитана Божонье; какъ они вмѣстѣ обѣдали; какъ вино развязало языкъ Божонье и онъ началъ говорить объ ученицѣ своей жены; какъ сталъ дѣлать странные намеки относительно рожденія Денизъ; какъ онъ, Артемій, разсердился, услышавъ эти слова; какъ тогда капитанъ, чтобъ выйти изъ затруднительнаго положенія, сталъ увѣрять, что въ рукахъ его есть письмо, подтверждающее его слова; какъ наконецъ, доведенный до крайности, онъ принужденъ былъ отдать ему, Артемію, это письмо.

— Какіе намеки, какое письмо? спросилъ маркизъ, выведенный изъ терпѣнія.

— Письмо, которое ничего болѣе не доказываетъ, какъ только то, что вы вовсе не отецъ Денизъ, какъ вы считаете себя.

Маркизъ вскочилъ страшный, угрожающій.

— А кто вамъ сказалъ, вскричалъ онъ, — что я считаю себя отцомъ Денизъ?

— Но, кузенъ…. пробормоталъ, испугавшись, г. де-Каркбю.

— Кто вамъ это сказалъ? кто вамъ это сказалъ?

— Но я думалъ, я полагалъ….

— Вы думали, что этотъ ребенокъ угрожаетъ вашему положенію здѣсь и вы подло выдумали эту исторію, которую только что разсказали мнѣ съ лицемѣрнымъ видомъ.

— Клянусь вамъ….

— Вы, вы клянетесь, передо мной!

Эти слова были произнесены съ такимъ подавляющимъ презрѣніемъ, что г. де-Каркбю въ продолженіи нѣсколькихъ секундъ оставался уничтоженнымъ.

— Если вы не вѣрите моимъ словамъ, сказалъ онъ наконецъ, — то повѣрите, безъ сомнѣнія, этому письму.

— Письму, которое этотъ презрѣнный капитанъ написалъ вамъ за нѣсколько сотенъ франковъ?

— Не капитанъ написалъ его, но оно было прислано ему подругой Эммы Лажоле, актрисой Бальбинъ. Прочтите, по крайней мѣрѣ.

Сказавъ это, онъ положилъ передъ маркизомъ развернутое письмо; но тотъ отбросилъ его.

— Вы должны выслушать мою защиту, сказалъ г. де-Каркбю, — а не отбрасывать мои доказательства.

— Что мнѣ за дѣло до вашей защиты.

Однако, послѣ минутнаго колебанія и борьбы съ собою, онъ рѣшился прочесть это письмо.

Послѣ прочтенія первыхъ строчекъ онѣ поблѣднѣлъ, и письмо задрожало въ его рукахъ, какъ листья на вѣтви во время бури; онъ принужденъ былъ положить его на свой письменный столъ и поддерживать голову обѣими руками.

Но вдругъ, схвативъ это письмо, онъ выпрямился во весь ростъ, скрестивъ на груди руки и закинувъ голову, передъ г. де-Каркбю, который инстинктивно попятился назадъ.

— Такимъ образомъ, вскричалъ онъ громовымъ голосомъ, — то, что мнѣ говорили сотню разъ, значитъ справедливо? Вы хотите моего наслѣдства и, какъ вы вообразили, что этотъ ребенокъ можетъ лишить васъ его, вы изобрѣтаете противъ него эту клевету и съ плачевнымъ видомъ приносите мнѣ это письмо. Вы думаете такимъ образомъ, не правда-ли, порвать связи, которыя привязываютъ меня къ ней? Ну! слушайте: еслибъ я узналъ, что Рюдмонъ долженъ когда-нибудь перейти въ такія руки какъ ваши, я лучше сжегъ бы самъ эти лѣса. Вы, вы наслѣдникъ Рюдмона, да это было бы еще болѣе смѣшно, чѣмъ постыдно. Я пригласилъ васъ сюда изъ жалости, изъ человѣколюбія, и вотъ какъ вознаградили вы меня за это, низостью!

Г. де-Каркбю мало по малу приблизился къ двери.

— Ну, вскричалъ маркизъ, наклоняясь къ нему, — убирайтесь, убирайтесь отсюда, если не хотите, чтобъ я васъ выгналъ пинками.

Г. де-Каркбю не счелъ благоразумнымъ продолжать этотъ разговоръ, принявшій оборотъ столь отличный отъ того, какого онъ ожидалъ

— Печаль помрачаетъ вашъ разсудокъ, сказалъ онъ. И отворивъ дверь, онъ выскользнулъ изъ комнаты. Тогда маркизъ, подошедши опять къ своему письменному столу, упалъ въ кресло, закрывъ голову руками.

— О, Денизъ! воскликнулъ онъ. Бѣдный ребенокъ!

L.

Маркизъ долго сидѣлъ, закрывъ лицо руками; глубокое уныніе смѣнило гнѣвъ. Онъ думалъ не о г. де-Каркбю, а о Денизъ, объ Эммѣ.

Возможно-ли, чтобы Эмма такъ позорно обманула его? Возможно-ли, чтобы клятвы, произнесенныя ею на смертномъ одрѣ, были ложны?

И онъ снова впадалъ въ тоску, которая такъ жестоко терзала его въ то время, когда Эмма звала его къ себѣ, чтобы вручить ему Денизъ. Но какъ тяжелѣе были теперь эти мученія, чѣмъ въ то время!

Тогда его просили только взять на свое попеченіе ребенка, котораго онъ не зналъ и съ которымъ имѣлъ только слабую связь.

Между тѣмъ какъ теперь нужно было отвернуть отъ себя ребенка, котораго онъ любилъ; нужно было насильственно вырвать изъ сердца чувства, которыя мало-по-малу такъ овладѣли имъ, что онъ во всемъ своемъ существѣ чувствовалъ ихъ глубокіе и крѣпкіе корни.

Она уже не будетъ болѣе его дочерью, этотъ милый ребенокъ Денизъ, кроткіе и нѣжные глаза которой оказывали на него такое дѣйствіе! Это дѣйствіе, это очарованіе было мечтой, ложной мечтой.

Онъ допустилъ обмануть себя, онъ обманулся самъ.

Отнынѣ она для него чужая, даже хуже — дочь его соперника.

Онъ снова прочелъ письмо Бальбины, остававшееся развернутымъ передъ нимъ.

Корнатонъ, Шевинъ! Вотъ имена тѣхъ, къ которымъ писала Эмма въ одно время, какъ и писала къ нему.

Онъ хорошо помнилъ ихъ, особенно капитана Корнатона, столь смѣшнаго съ своимъ побѣдоноснымъ видомъ, самохвала, хвастуна, и Шевина, походившаго на барана съ бѣлой шерстью.

Они могли бы взять его дочь, какъ онъ взялъ, можетъ быть, ихъ дочь.

Какая непостижимая тайна! Какъ найтись въ этой массѣ лжи, смѣшивающейся, противорѣчащей, подтверждающей, затемняющей одна другую.

Никакой руководящей нити, никакого свѣта, который могъ бы освѣтить этотъ окружающій его мракъ.

Сомнѣніе, одно сомнѣніе, такъ какъ онъ не хотѣлъ вѣрить въ истину, переданную ему такими безчестными людьми.

Ахъ, еслибъ эти люди были честными! Но Каркбю и Божонье, соединившіеся вмѣстѣ, какъ онъ могъ имъ вѣрить?

Одинъ этотъ союзъ ихъ между собою не былъ-ли для него предостереженіемъ не довѣрять имъ?

Интересъ Каркбю, чтобы онъ отвергнулъ Денизъ, былъ слишкомъ очевиденъ: онъ защищалъ свое наслѣдство.

Съ тѣхъ поръ, какъ маркизъ привезъ Денизъ въ Рюдмонъ, онъ заперъ въ ящикъ фотографическія карточки свои и ея, сдѣланныя въ Парижѣ, и никогда онъ не думалъ смотрѣть на нихъ. Къ чему?

Никогда съ этого времени сомнѣніе не закрадывалось въ него Зачѣмъ онъ сталъ бы отъискивать сходство между собою и ей? Она была его дочь. Ни разу ему не приходило мысли задать себѣ вопросъ по этому поводу.

Каждое утро, когда она подходила къ нему, улыбающаяся и нѣжная, онъ цѣловалъ ее, какъ дочь: «Доброе утро, милое дитя», говорилъ онъ ей громко; — «доброе утро, милая дочь», говорило его сердце.

Онъ отперъ ящикъ и вынулъ два портрета, на которые долго смотрѣлъ, сравнивая ихъ между собою.

Но уже портретъ Денизъ не походилъ болѣе на оригиналъ: какъ она похорошѣла за это время!

Можетъ быть, она теперь болѣе походитъ на него, чѣмъ на портретѣ.

Но когда онъ погрузился въ столь пріятное размышленіе, слова Клементины пришли ему на память и эти слова, къ несчастію, противорѣчили его надеждамъ: Клементина, которая не могла знать его настоящихъ сомнѣній, отрицала это сходство. Прежде, когда онъ былъ еще молодъ, онъ много страдалъ отъ ревности, но эти страданія, какъ они ни были мучительны, были ничто въ сравненіи съ этой ужасной тоской, причиняемой ему теперь сомнѣніемъ.

Вопросъ былъ теперь не о вѣрности ему женщины, болѣе или менѣе любимой, но о томъ, отецъ онъ или нѣтъ, о любви, которую онъ чувствовалъ къ своей дочери.

Мало-по-малу онъ впалъ какъ будто въ лихорадку; онъ бѣгалъ кругомъ по комнатѣ, какъ будто отъискивая выхода изъ какой западни; исхода нѣтъ, — все тотъ-же головоломный вопросъ.

Она не дочь его?

Ахъ! еслибы это письмо было не отъ Бальбинъ, онъ счелъ было его за злую выдумку; но Бальбинъ была подругой Эммы; вѣроятно-ли, чтобы она рѣшилась взвести на свою старую подругу обвиненіе такого рода?

Если она разсказала эту исторію о трехъ письмахъ, значитъ, эта исторія вѣрна.

Однако, какъ ни казалось ему вѣроятнымъ это заключеніе, онъ не рѣшился вполнѣ довѣриться ему и о такомъ важномъ обстоятельствѣ какъ это, онъ думалъ, что должно спросить саму Бальбинъ. И такъ, онъ долженъ ѣхать въ Парижъ.

Принявъ такое рѣшеніе, онъ велѣлъ позвать Клементину, чтобы сообщить ей объ этомъ.

Клементина, ожидавшая съ нетерпѣніемъ результата сообщенія г. де-Каркбю, поспѣшила явиться.

Но ея любопытство было обмануто: маркизъ сказалъ ей просто, что ѣдетъ въ Парижъ по одному очень важному дѣлу.

— И когда вы ѣдете? спросила она.

— Сейчасъ.

Она подошла къ нему и, нѣжно глядя на него, спросила:

— Завтра утромъ будетъ поздно?

— Дѣло крайне нужное.

Не смотря на свою досаду, она улыбнулась.

— Въ такомъ случаѣ, добраго пути, г. маркизъ!

— Я возвращусь завтра или, самое позднее, послѣ завтра.

— Вы не проститесь передъ отъѣздомъ съ Денизъ? спросила она съ безпокойствомъ слѣдя за дѣйствіемъ, какое произведетъ на маркиза этотъ вопросъ.

Онъ колебался съ минуту и казался смущеннымъ.

Она не хотѣла повторять этого вопроса, боясь возбудить подозрѣніе въ маркизѣ; но лишь только увидала, что карета маркиза тронулась, сейчасъ же поспѣшила къ г. де-Каркбю.

— Ну! спросила она, — что произошло? Маркизъ поѣхалъ въ Парижъ.

— А! онъ уѣхалъ! вскричалъ г. де-Каркбю, — онъ уѣхалъ!

И, заложивъ руку въ карманъ, онъ началъ прохаживаться съ закинутой головой.

— Знаете, почему онъ уѣхалъ?

— Объ этомъ-то я и пришла васъ спросить.

— Ну! онъ уѣхалъ просто отъ того, чтобы не встрѣтиться со мной за обѣдомъ. Мы поссорились съ нимъ, и онъ не знаетъ теперь, какъ держать себя передо мной. Трусъ — вашъ маркизъ.

— Изъ этого все-таки невидно, почему вы поссорились, какъ вы говорите.

— Но изъ за этого письма, Боже мой! Онъ мнѣ сказалъ, что скорѣе самъ сожжетъ весь этотъ лѣсъ, нежели передастъ свое наслѣдство въ мои руки.

— А, онъ сказалъ это, перервала его Клементина, не скрывая своей радости.

— Это очень важныя слова, не правда ли? потому что никто не имѣетъ права поджигать свой домъ и кто сдѣлаетъ это предается суду какъ поджигатель. Но эти люди «стараго режима» думаютъ, что имъ все позволено.

— Ну, а относительно Денизъ, что онъ сказалъ?

— Ничего. Онъ притворился, что не придаетъ никакого значенія письму, но повѣрьте мнѣ, оно задѣло его за живое. Можетъ быть, онъ воспользуется своей поѣздкой въ Парижъ, чтобъ узнать, справедливо ли оно.

— Это вѣроятно. Наконецъ, мы скоро узнаемъ это; маркизъ долженъ возвратиться завтра или послѣ завтра.

— Тѣмъ лучше. Въ это время мы успокоимся и такъ какъ намъ должно жить вмѣстѣ, то лучше, если мы не будемъ дуться другъ на друга, — это портитъ аппетитъ; я терпѣть не могу ссоръ за столомъ. Это все равно; онъ былъ взбѣшенъ.

— Это вамъ все равно?

— Съ одной стороны, да; съ другой, я нѣсколько неспокоенъ. Можетъ быть, я лучше сдѣлалъ бы, еслибъ не самъ передалъ ему это письмо.

— Кто же бы передалъ за васъ?

— Да почта; она всѣмъ оказываетъ такія услуги; за четыре су можно спокойно, не выходя изъ дому, нанести хорошій ударъ своему врагу, который получаетъ ударъ, не подозрѣвая никого.

— Анонимное письмо, вы?

— Да, я; у меня нѣтъ предразсудковъ.

— Это такъ; но несомнѣнно, въ такомъ случаѣ, вовсе не трудно было бы узнать, что это письмо взято отъ моего мужа и что прислали его вы; тогда вы были бы низкимъ трусомъ въ глазахъ маркиза; между тѣмъ какъ теперь маркизъ долженъ признать благородную смѣлость вашего поступка.

— Въ самомъ дѣлѣ онъ былъ смѣлъ, вы справедливо выразились, сказалъ г. де-Каркбю, выпрямляясь.

Между тѣмъ, маркизъ подъѣзжалъ къ Парижу.

Когда онъ поканалъ Бальбинѣ письмо, написанное ею для капитана, актриса пришла въ отчаяніе.

— Какъ? вскричала она;это письмо въ вашихъ рукахъ, г. маркизъ!

Тогда она разсказала, какимъ образомъ написала его, т. е. ту самую исторію, которую придумала Клементина.

— Меня мучитъ не то, что вы написали это письмо, сказалъ онъ; — хотя вы, бывши подругой Эммы, должны, болѣе чѣмъ кто-нибудь другой, хранить ея тайны.

— Еслибы вы знали, какъ было дѣло, вы менѣе обвиняли бы меня. На ужинѣ у Эммы, въ тотъ самый вечеръ, какъ вы пріѣхали, былъ разговоръ объ этихъ трехъ письмахъ Эммы; этотъ разговоръ, не знаю какимъ образомъ, дошелъ до свѣдѣнія капитана Божонье, который просилъ меня въ подробности разсказать эту исторію; конецъ вы знаете.

— Такимъ образомъ вѣрно, что Эмма написала эти три письма?

— Это вѣрно. Но не думайте, что это хоть сколько-нибудь касается рожденія Денизъ. Эмма никогда не колебалась; мнѣ, какъ и всѣмъ своимъ подругамъ, она всегда говорила, что вы отецъ Денизъ.

И она въ тоже время писала другимъ двоимъ, чтобы отдать имъ свою дочь, которая, какъ вы говорите, моя дочь? Но что у васъ, женщинъ, за представленіе о жизни, что вы играете такими священными чувствами? Вамъ нужно отца своему ребенку и вы берете того или другаго, не безпокоясь знать, какимъ ужаснымъ мукамъ можетъ подвергнуться честный человѣкъ, котораго вамъ угодно будетъ избрать. Когда-нибудь сомнѣніе сожметъ своими острыми когтями сердце этого несчастнаго и тогда онъ не осмѣлится болѣе сжимать въ своихъ объятіяхъ ребенка, котораго онъ любитъ, который, можетъ быть, не его, и онъ не осмѣлится также отвергнуть этого ребенка.

— Клянусь вамъ, что Денизъ ваша дочь! воскликнула она.

— Вы клянетесь въ этомъ и я вѣрю въ вашу искренность; но Эмма, если бы она была здѣсь, осмѣлилась ли бы она въ этомъ поклясться? Изъ троихъ, которыхъ она призывала къ своему смертному одру, чтобы отдать имъ дочь свою, знала ли она, который былъ отцемъ ея ребенка? Кто скажетъ, что она не чистосердечно писала эти три письма и кто можетъ когда-нибудь освѣтить эту тайну для меня столь ужасную?

LI.

Такимъ образомъ это свиданіе съ Бальбинъ произвело обыкновенный результатъ всѣхъ розысковъ маркиза — сомнѣніе и противорѣчіе.

То, что подтверждалось съ одной стороны, отрицалось съ другой.

Однако неумолимый фактъ подтвердился несомнѣнно въ этомъ свиданіи: Эмма написала эти три письма.

Но этотъ отчаянный призывъ матери, чувствующей приближеніе смерти, доказывалъ ли, что онъ не былъ отцомъ Денизъ?

Нѣтъ.

И, говоря по справедливости, не нужно было преувеличивать значеніе этого призыва.

Онъ могъ не быть отцомъ Денизъ, но онъ также могъ и быть имъ.

Заключеніе, такимъ образомъ, было постоянно одно и тоже: сомнѣніе, сомнѣніе съ своимъ отчаяніемъ.

При этихъ условіяхъ онъ не могъ болѣе признать ее за свою дочь и дать ей имя Рюдмонъ, потому что она была можетъ быть дочерью этого Корнатона или этого Шевина.

Но съ другой стороны, онъ не могъ также покинуть ее, потому что, можетъ быть, она была его дочерью.

Такимъ образомъ, постоянно было передъ нимъ это ужасное «можетъ быть», — бездна, надъ которой, онъ наклонялся въ тоскѣ, чтобы видѣть только мракъ и неопредѣленность.

Волнуемый этими печальными размышленіями, онъ возвращался въ Рюдмонъ.

Прежде чѣмъ сѣсть на поѣздъ, онъ, по обыкновенію, подалъ телеграмму въ Рюдмонъ, чтобы выслали карету на станцію къ его пріѣзду.

Эта телеграмма была получена когда въ Рюдмонѣ завтракали, и г-жа Меро, распечатавъ, прочла ее вслухъ.

— Не выѣхать ли намъ навстрѣчу г. маркизу? спросила Клементина, обращаясь къ Денизъ.

— О, съ удовольствіемъ.

— Это будетъ для насъ прогулкой, а г. маркизъ, можетъ быть, будетъ радъ увидать васъ нѣсколькими минутами раньше.

Въ дѣйствительности, она сама спѣшила увидать маркиза. Безъ сомнѣнія, онъ не скажетъ ей ничего и ей самой нельзя будетъ спросить его, но потому, какъ онъ будетъ смотрѣть на Денизъ, она пойметъ, какое дѣйствіе произвела на него поѣздка въ Парижъ.

И такъ, онѣ отправились въ коляскѣ.

Прибыли на станцію рано и, дожидаясь прихода поѣзда, оставались въ коляскѣ.

Поѣздъ запоздалъ и Денизъ, соскучившись сидѣть въ коляскѣ, вышла посмотрѣть, какъ сажали въ вагоны быковъ.

Вдругъ раздался свистокъ локомотива; приближался поѣздъ.

Своимъ носовымъ платкомъ Клементина сдѣлала знакъ Денизъ воротиться; но та смотрѣла въ это время на быка, который, напугавшись стука отъ поѣзда, не захотѣлъ идти въ вагонъ, и не видала сигнала гувернантки.

Только, когда шумъ прекратился, она услышала ея призывы, произносимыя раздраженнымъ тономъ.

Она тотчасъ направилась къ коляскѣ, но въ эту минуту увидала, что маркизъ выходилъ со станціи. Она побѣжала къ нему на встрѣчу и весело бросилась къ нему на шею.

— Здравствуйте, крестный.

Печальныя мысли, терзавшія маркиза во время дороги, не устояли противъ этой дѣтской ласки. Онъ поцѣловалъ ее.

— Здравствуйте, дитя мое; какъ же вы сюда попали?

— Это г-жа Клементина предложила выѣхать къ вамъ на встрѣчу; хорошая мысль, не правда-ли?

— Очень хорошая.

Они подошли къ коляскѣ, гдѣ была Клементина, сидѣвшая на томъ же мѣстѣ, какъ ѣхала, т. е. назади.

Маркизъ хотѣлъ протянуть ей руку; но на дворѣ станціи, въ присутствіи сотни лицъ, фамильярность могла показаться неудобною. Онъ удовольствовался тѣмъ, что поглядѣлъ на нее; но онъ не нашелъ въ ней той маски, которую привыкъ видѣть въ ея глазахъ.

Въ самомъ дѣлѣ, она была подъ вліяніемъ сильной досады. Поѣхала она на станцію только за тѣмъ, чтобы уловить первый взглядъ маркиза, когда онъ увидитъ Денизъ и, по несчастіюму случаю, это не удалось.

— У васъ явилась прекрасная мысль выѣхать мнѣ на встрѣчу, сказалъ онъ; — благодарю васъ за это.

— Я думала, что вы будете очень рады видѣть Денизъ, сказала она.

Денизъ? Онъ думалъ вовсе не о Денизъ, когда говорилъ это, а о ней; почему же она притворилась будто не поняла его.

Нужно было садиться въ коляску.

Онъ подалъ руку Денизъ и та легко вспрыгнула на подножку. Но тотчасъ остановилась въ замѣшательствѣ. Обыкновенно, она сидѣла назади, рядомъ съ маркизомъ, между тѣмъ какъ Клементина сидѣла впереди, лицомъ къ нимъ. Но Клементина не покидала теперь своего мѣста, которое занимала, когда они ѣхали на станцію. Послѣ минутнаго колебанія, причиненнаго единственно этой перемѣной обыкновеннаго мѣста, она хотѣла сѣсть впереди, но маркизъ удержалъ ее.

— Садитесь тамъ, сказалъ онъ, показывая пальцемъ на мѣсто подлѣ Клементины.

— А вы, крестный.

— Я сяду впереди.

Дорога прошла въ молчаніи, потому что никто не былъ расположенъ разговаривать.

Вовсе не по забывчивости Клементина осталась не на своемъ мѣстѣ въ коляскѣ. Послѣ перваго неудавшагося опыта, она захотѣла сдѣлать второй, принуждая, такъ сказать, маркиза отдалить отъ себя Денизъ.

Если письмо Бальбины произвело дѣйствіе, котораго должно было ожидать, то онъ, навѣрное, не задумается оттолкнуть отъ себя ребенка, сдѣлавшагося въ его глазахъ чужимъ.

Но онъ не только не оттолкнулъ ее, но и прямо показалъ, что хочетъ, чтобы она сохранила свое обычное мѣсто.

Это имѣло какое-нибудь значеніе и для Клементины было совершенно ясно.

То, чего она хотѣла отъ письма Бальбины, не вполнѣ удалось и если чувства маркиза относительно Денизъ и видоизмѣнились, то только въ извѣстной степени, которую она не могла опредѣлить навѣрное.

Каковы были эти чувства теперь? Она сдѣлала нѣсколько попытокъ, чтобы узнать это; но безуспѣшно; повидимому, маркизъ скрывалъ это.

Очевидно, Денизъ не была уже болѣе для него тѣмъ, чѣмъ прежде; но не всѣ связи, привязывавшія его къ ней, были порваны и тѣ, которыя порвались подъ вліяніемъ письма Бальбины, очень хорошо могли возстановиться и укрѣпиться со временемъ.

Этого она и не должна была допускать, если желала навѣрное достигнуть цѣли, которую преслѣдовала.

И она придумала новый планъ, чтобы овладѣть маркизомъ и тотчасъ написала своему мужу, содѣйствіе котораго было необходимо, слѣдующее письмо:

"И такъ, мой старый капъ, въ продолженіи многихъ мѣсяцевъ нашей разлуки ты не соскучился по своей маленькой кошечкѣ и ни разу не испытывалъ, желанія пріѣхать повидаться съ ней.

"Правда, что отъ времени до времени ты писалъ къ ней (когда ужъ ты не могъ иначе сдѣлать); правда также, что ты прислалъ ей сувениръ съ этимъ старымъ Каркбю.

"Но вотъ и все. Но, говоря откровенно, этого недостаточно. Вы забыли, значитъ, что вы женаты, г. капитанъ, и что у васъ есть жена, которую вы должны любить. Въ чемъ клялся ты передъ священникомъ, несчастный?

"Я знаю, что Парижъ есть такое мѣсто, которое благопріятствуетъ забвенію клятвъ подобнаго рода, но ты, съ своей стороны, долженъ знать, что Рюдмонъ далеко не такое мѣсто, гдѣ бы женщина могла закружиться въ вихрѣ удовольствій.

"Безъ сомнѣнія, я пользуюсь здѣсь обществомъ маркиза и его кузена Артемія. Но ты знаешь ихъ обоихъ и можешь предположить на сколько весело ихъ общество: маркизъ — деревенскій геркулесъ; кузенъ Артемій — типъ дворянчика, который на театрѣ представляемый Деланнуа можетъ показаться забавнымъ, если представить его такимъ, каковъ онъ на самомъ дѣлѣ съ своей крестьянской грубостью и мѣщанскимъ тщеславіемъ, но который въ дѣйствительности дѣлается ужасно несноснымъ.

"Въ такой средѣ, какъ ты долженъ понять безъ длинныхъ объясненій съ моей стороны, я вовсе не могу очень весело проводить время, я становлюсь печальной и сантиментальной.

"Не смѣйся, это вѣрно. Я думаю о тебѣ, мой старый капъ, и нѣсколько разъ, прогуливаясь, печальная и одинокая (это даже видно по моему письму, въ которомъ отражается мое душевное состояніе), я думаю, какъ было бы пріятно опираться на руку одного капитана, который нѣсколько лѣтъ тому назадъ умѣлъ такъ пріятно нашептывать слова любви на ухо одной молодой женщинѣ, которую онъ по его словамъ обожалъ.

"Развѣ ты забылъ эти слова? Скажи мнѣ, воинъ, помнишь ты ихъ?

"Серьезно, еще они отдаются до сихъ поръ въ глубинѣ моего сердца.

"Почему не пріѣдешь ты вновь повторить мнѣ ихъ? Почему намъ не вспомнить прошедшаго? Уже давно мы не видались, чтобы, сойдясь вмѣстѣ, вкусить удовольствіе новизны.

"Мѣсяцъ тому назадъ, приглашая тебя сюда, я сказала бы, чтобы ты просто явился въ замокъ повидаться со мной и я предложила бы въ твое распоряженіе все, что тамъ есть — лошадей, карету, собакъ и проч. Но продажа тобою письма Бальбины (какъ ты могъ отдать его такъ дешево?) поставила тебя не совсѣмъ въ хорошее отношеніе къ маркизу и, я думаю, еслибъ онъ увидалъ, что ты пріѣхалъ въ Рюдмонъ, то сдѣлалъ бы тебѣ едва-ли очень хорошій пріемъ.

"Я вовсе не хочу подвергать тебя этому, такъ какъ мнѣ пріятно, чтобы вездѣ, гдѣ я ни находилась-бы, ты могъ ходить съ поднятой головой. Итакъ, если ты согласенъ пріѣхать повидаться со мной, вотъ что я тебѣ предлагаю:

"Вмѣсто того, чтобы пріѣхать въ Рюдмонъ, ты остановись въ Конде, гдѣ ты найдешь въ гостинницѣ «Коронованный Быкъ» хорошее помѣщеніе и хорошій столъ (говорятъ, что тамъ особенно хорошъ коньякъ). Вечеромъ, послѣ обѣда, ты садись на лошадь и отправляйся въ Мюльсанъ, гдѣ можешь оставить лошадь въ первой гостинницѣ. Потомъ или пѣшкомъ въ Рюдмонъ и устрой такъ, чтобы прійти на площадку замка въ 11 часовъ. Въ это время женщина (трепещущая) выйдетъ изъ рощи и бросится (страстно) въ твои объятія.

"Это будетъ она, т. е. я, твоя маленькая милая кошечка.

"Что касается того, какъ тебѣ войти въ замокъ и выйти изъ него, то не безпокойся объ этомъ, это мое дѣло.

«Нѣтъ, это пѣсня жаворонка; уходи, милый Ромео». Я предложу тебѣ черезъ балконъ.

"Въ самомъ дѣлѣ, развѣ ты не находишь пикантнымъ, что я буду принимать тебя, какъ любовника.

"Въ этой надеждѣ цѣлуетъ тебя нѣжно любящая тебя

Твоя Клементина".

«P. S. При семъ прилагаю маленькій банковый билетъ. Посылаю тебѣ только одинъ изъ страха, что иначе ты останешься повеселиться въ Парижѣ; на обратномъ пути я нагружу тебя потяжелѣе. Я тебя озолочу. Какой успѣхъ въ твои года! И что особенно ужасно, это то, что ты найдешь это вполнѣ естественнымъ.

„Наконецъ, до скораго свиданія, неправда-ли? Напиши мнѣ, чтобы я знала день твоего пріѣзда“.

LII.

Отославъ это письмо, Клементина начала очень холодно относиться къ маркизу, къ чему тотъ не привыкъ.

Что съ ней? ласково спрашивалъ онъ ее; она отвѣчала, что ничего, какъ обыкновенно. Но эти отвѣты она произносила принужденнымъ тономъ, вполнѣ противорѣчащимъ ея словамъ.

Однако, не смотря на свои просьбы, маркизъ не могъ добиться отъ нея ничего опредѣленнаго и проходили цѣлые дни, не принося съ собой никакой перемѣны въ этомъ необъяснимомъ для него состояніи Клементины.

Однажды вечеромъ, когда онъ читалъ въ своей постелѣ, онъ услышалъ легкій стукъ въ дверь своей комнаты.

Было уже болѣе половины двѣнадцатаго; кто могъ прійти къ нему въ такой часъ?

Неужели это…

Но онъ не имѣлъ времени окончить своего вопроса: дверь отворилась и вошелъ Валерій.

— Какъ, это вы? вскричалъ маркизъ. Что вамъ нужно? Какъ вы входите безъ моего зова?

Слуга казалось былъ въ затруднительномъ положеніи. Однако, еслибъ маркизъ, вмѣсто того, чтобъ горячиться, потрудился по пристальнѣе взглянуть на него, онъ замѣтилъ бы, что подъ этимъ видимымъ замѣшательствомъ скрывается какое-то лукавое довольство.

— Я прошу извиненія у г. маркиза, сказалъ онъ, что потревожилъ его въ такой неудачный часъ; но это затѣмъ, чтобы сдѣлать сообщеніе, которое я считаю очень важнымъ.

— Что вы смѣетесь надо мной, г. Валерій?

— Если г. маркизу угодно будетъ выслушать меня двѣ минуты, онъ увидитъ, какъ важно это сообщеніе. Дѣло идетъ о чести женщины.

— Что такое? вскричалъ маркизъ, котораго это слово заставило быть внимательнымъ.

— Еще нѣсколько времени тому назадъ я хотѣлъ, продолжалъ Валерій, сдѣлать г. маркизу одно сообщеніе, касающееся одной особы здѣсь, и г. маркизъ очень дурно меня принялъ, это и есть причина моего теперешняго замѣшательства.

— Поскорѣе, пожалуйста, избавьте меня отъ этихъ словъ и ораторскихъ пріемовъ; скажите въ двухъ словахъ, что вы хотите сказать.

— Къ балкону г-жи Клементины приставлена лѣстница, сказалъ слуга, медленно произнося каждое слово.

Лѣстница у балкона Клементины! вскричалъ маркизъ, забывши въ смущеніи, что она должна быть для него г-жей Клементиной.

— И какой-то человѣкъ только что влѣзъ къ ней по этой лѣстницѣ.

Маркизъ быстро вскочилъ съ постели.

— Какой человѣкъ? вскричалъ онъ, одѣваясь.

— Я не знаю его имени. Все, что я могу сказать г. маркизу, такъ это то, что онъ средняго роста, довольно худъ, съ черными усами. Онъ еще молодъ; во всякомъ случаѣ, потому, какъ онъ приставлялъ лѣстницу, можно заключить, что онъ силенъ, а потому, какъ онъ карабкался по ней, что онъ ловокъ.

— Значитъ, вы его видѣли?

— Какъ вижу теперь г. маркиза. Но чтобы г. маркизъ могъ понять, какъ это случилось, мнѣ нужно представить нѣсколько объясненій. Съ тѣхъ поръ, какъ г. маркизъ далъ мнѣ свободу проводить ночи гдѣ и какъ мнѣ угодно, я обыкновенно проводилъ вечера въ Мюльсанѣ, потому что тамъ есть особа, которая меня привлекаетъ.

— Все это хорошо. Поскорѣе!

— Если я объясняю это, то вовсе не для того, чтобы похвастаться, потому что я не нуждаюсь въ этомъ, а чтобы г. маркизъ понялъ, какъ было дѣло. Вотъ эта-то молодая особа и сказала мнѣ, что вчера, ночью, около десяти часовъ прибылъ изъ Конде какой-то господинъ и спрашивалъ дорогу къ замку; онъ оставилъ свою лошадь въ конюшнѣ, сказавъ, что придетъ за ней въ четыре часа. Это мнѣ показалось подозрительнымъ, и въ четыре часа, когда онъ пришелъ за лошадью, я устроилъ такъ, чтобы можно было увидать его и вотъ тогда я увидалъ того человѣка, наружность котораго я описалъ г. маркизу. Зачѣмъ онъ отправился въ замокъ гдѣ провелъ ночь. Къ кому онъ приходилъ? Вотъ вопросы, которые я задавалъ себѣ въ теченіи цѣлаго дня. Никогда мнѣ не пришло бы въ голову и мысли, чтобы эта была г-жа Клементина, потому что… Однимъ словомъ я вовсе не думалъ о ней.

— Ну же, скорѣе! вскричалъ маркизъ; — вы выводите меня изъ терпѣнія.

— Сегодня вечеромъ, когда пробило одинадцать часовъ, я вышелъ изъ замка, чтобы отправиться въ Мюльсанъ, и вотъ, на первомъ поворотѣ я встрѣтилъ этого человѣка, ѣхавшаго верхомъ. Понятно я показалъ видъ, будто не замѣтилъ его; но, удалившись на достаточное разстояніе отъ него, я остановился и возвратился назадъ, чтобы слѣдовать за нимъ. Это, могу сказать, я сдѣлалъ съ благоразуміемъ и ловкостью, потому что онъ ничего не замѣтилъ. Вмѣсто того, чтобъ направиться къ замку, онъ пошелъ по дорогѣ къ службамъ. Здѣсь онъ взялъ лѣстницу отъ сѣнника и, положивъ ее на плечо, спокойно, безъ всякихъ предосторожностей, какъ бы все это происходило среди бѣлаго дня, пошелъ къ замку. Къ которому окну онъ приставитъ лѣстницу? Всѣ были темны. Но, когда я задавалъ себѣ этотъ вопросъ, вдругъ окно г-жи Клементины отворилось. Онъ приставилъ свою лѣстницу, влѣзъ по ней, ступилъ на балконъ и сжалъ въ своихъ объятіяхъ г-жу Клементину.

Маркизъ не могъ удержать движенія ярости.

— Тогда, продолжалъ Валерій, — я подумалъ, что должно извѣстить объ этомъ г. маркиза.

— Хорошо, уйдите.

Когда слуга направлялся къ двери, маркизъ сказалъ:

— Отправляйтесь въ деревню.

— Но, г. маркизъ…

— Отправляйтесь или ложитесь спать, это все равно; но не вмѣшивайтесь въ то, что можетъ произойти здѣсь.

Такимъ образомъ, эта необъяснимая холодность объяснилась теперь.

У нея былъ любовникъ, который приходилъ къ ней.

Во время разсказа своего слуги онъ успѣлъ одѣться; быстро онъ вошелъ въ свой оружейный кабинетъ и снялъ со стѣны шпагу.

Къ ней! къ ней!

Онъ уже готовъ былъ выйти изъ своей комнаты и подняться въ комнату Клементины, въ которую онъ вошелъ бы, еслибъ даже пришлось выломать дверь, но одна мысль удержала его: эта комната была смежна съ комнатой Денизъ, изъ одной было слышно все, что происходило въ другой, — можетъ ли онъ поставить этого ребенка свидѣтелемъ подобнаго скандала?

Да и по какому праву онъ. ворвется въ комнату Клементины и вызоветъ ея любовника?

Въ глазахъ всѣхъ онъ имѣлъ только одно право: прогнать ее. Но въ такомъ случаѣ Денизъ не должна была знать причины этого: есть вещи, которыя не должны касаться слуха молодой дѣвушки.

Тогда, отказавшись отъ своего перваго намѣренія и повѣсивъ шпагу на прежнее мѣсто, онъ тихо отворилъ стеклянную дверь, выходившую на площадку.

Валерій не обманулъ его; при слабомъ свѣтѣ луны, закрытой темнымъ облакомъ, онъ замѣтилъ лѣстницу, приставленную къ балкону Клементины.

Это вѣрно, у нея былъ любовникъ и этотъ любовникъ былъ подлѣ нея.

Онъ быстро сдѣлалъ нѣсколько шаговъ по направленію къ парку. Искушеніе влѣзть по этой лѣстницѣ, войти въ комнату Клементины и выбросить ихъ обоихъ за окно, искушеніе это было очень сильно; онъ хотѣлъ поставить себя въ невозможность поддаться ему; нужно было, чтобы разстояніе, которое онъ долженъ пробѣжать для этого, было на столько велико, чтобы онъ успѣлъ одуматься и остановиться.

Тогда онъ принялся ходить вдоль и поперегъ по площадкѣ, не отводя глазъ отъ балкона.

Окна Клементины были темны, какъ и всѣ другія окна замка; всѣ спали, кромѣ нихъ.

И такъ она обманула его; у нея былъ любовникъ, любовникъ, любовникъ! Это слово безпрестанно возвращалось на его языкъ, и онъ произносилъ его вслухъ, громко, машинально, не отдавая себѣ отчета въ томъ, что дѣлалъ.

Зачѣмъ же тогда она говорила, что любитъ его? зачѣмъ эта нѣжность? зачѣмъ эти страстные порывы?

Лжива, обманчива, какъ всѣ женщины. И онъ обожалъ ее и онъ обожаетъ ее!

Никогда онъ не чувствовалъ такъ, какъ теперь, какъ она дорога для него.

То, что онъ испытывалъ, былъ не капризъ, не любовь, болѣе или менѣе глубокая, а сильная, глубокая страсть. Съ головы до ногъ, душой, умомъ, тѣломъ — онъ весь принадлежалъ ей.

И въ эту самую минуту, за этими окнами въ объятіяхъ своего любовника она, можетъ быть, смѣялась надъ нимъ. Онъ кружился на площадкѣ въ тѣсномъ кругу, какъ кружились около одного предмета мысли въ его пылающей головѣ.

Кто могъ быть ея любовникомъ?

Онъ принялся отыскивать между людьми, бывавшими въ послѣднее время въ замкѣ?

Но это не могло быть лицомъ, знающимъ Рюдмонъ, потому что онъ спрашивалъ въ гостинницѣ дорогу къ замку.

Кто же въ такомъ случаѣ, кто?

Часы ночи, медленные и ужасные, прошли для него въ этомъ отчаяніи.

Неужели возможно, чтобы эта нѣжная, эта очаровательная Клементина обманывала его? Все кончено; кончены всѣхъ планы, кончена ихъ любовь. Онъ не увидитъ уже болѣе, какъ нѣжные глаза ея будутъ смотрѣть на него.

Ахъ, какъ онъ любилъ ее.

Слабость овладѣла имъ; слабость душевная еще болѣе, чѣмъ физическая усталость.

Кончено! Это было кончено!

Онъ сѣлъ на одну изъ скамеекъ, которыя были разставлены подъ тѣнью тисовыхъ деревьевъ, обстриженныхъ въ формѣ зонтиковъ.

Онъ былъ противъ ея оконъ и передъ его глазами была эта ужасная лѣстница.

Вѣтеръ разогналъ облака и луна чистымъ свѣтомъ озаряла фасадъ замка. Въ молчаніи ночи слышались пѣсни соловьевъ, издалека отвѣчавшихъ другъ другу.

Нѣтъ, нѣтъ, это было невозможно.

Но лѣстница была тамъ.

Часы шли одинъ за другимъ; ночь прошла, пробило три часа, утро скоро наступитъ; уже съ восточной стороны утренняя заря освѣщала вершины холмовъ. Туманъ, какъ длинная бѣлая змѣя, поднимался надъ теченіемъ рѣкъ. Съ луговъ доносилось мычаніе быковъ и въ чащѣ парка начиналось пѣніе птицъ.

Не чувствуя утренней свѣжести, прохватывавшей его одежду, маркизъ не отводилъ глазъ отъ окна; это было такое время когда, безъ сомнѣнія, долженъ былъ показаться тотъ, кто лишилъ его счастія. Кто?

Вдругъ стеклянная дверь отворилась и на балконѣ показалась бѣлая фигура.

Наконецъ, маркизъ всталъ; онъ былъ скрытъ въ тѣни тиса, между тѣмъ какъ балконъ явственно освѣщался утреннимъ свѣтомъ.

Черная фигура показалась позади Клементины.

Это былъ тотъ человѣкъ, котораго описалъ ему Валерій; но какъ воротникъ его пальто былъ поднятъ для защиты отъ утренней свѣжести и какъ на немъ была шляпа съ довольно большими полями, то маркизъ не могъ видѣть его лица.

Почти тотчасъ онъ обернулся, обнялъ Клементину и поцѣловалъ ее.

Потомъ онъ быстро вышелъ на балконъ; по при этомъ уронилъ съ своей головы шляпу.

И маркизъ, который уже хотѣлъ было выскочить изъ своей засады, узналъ капитана Божонье.

Ея мужъ! Онъ остановился въ изумленіи.

Въ это время капитанъ спустился на площадку, поднялъ свою шляпу, взвалилъ лѣстницу на спину и направился къ службамъ.

Перегнувшись черезъ балконъ, Клементина смотрѣла какъ онъ удалялся; потомъ, выпрямившись, окинула медленнымъ взглядомъ площадку и, ничего не увидѣвъ, вошла въ свою комнату и затворила дверь.

LIII.

Ея мужъ! Это она своего мужа принимала какъ любовника. Какая женщина!

Первою мыслью маркиза было идти въ ея комнату; они объяснились бы тамъ. Но, подойдя уже къ замку, онъ остановился. Ему идти въ комнату, гдѣ провелъ ночь капитанъ Божонье!

Онъ вернулся и направился къ парку; прежде всего ему нужно было, посредствомъ ходьбы и усталости, утишить порывы своей ярости. Онъ не хотѣлъ надѣлать глупостей; онъ долженъ быть спокойнымъ, владѣть собою.

Въ продолженіи четырехъ часовъ онъ шелъ большими шагами, самъ не зная куда.

Крестьяне, видя какъ онъ шелъ со шляпой въ рукѣ, съ раскраснѣвшимся лицомъ, съ растрепанными волосами, думали, не сошелъ ли онъ съ ума.

И въ самомъ дѣлѣ, въ это время онъ былъ сумасшедшимъ отъ ревности, ярости, стыда и горя.

Только въ семь часовъ онъ вернулся въ замокъ; она, вѣроятно, ужь встала, одѣлась; онъ могъ говорить съ ней.

Онъ велѣлъ позвать ее.

Почти тотчасъ она явилась. Она была причесана, одѣта, какъ обыкновенно; но у ней не было теперь той легкой поступи, улыбающагося лица, какъ обыкновенно; она была, напротивъ, задумчива и съ трудомъ скрывала свою грусть.

Онъ сидѣлъ въ креслѣ передъ своимъ письменнымъ столомъ, со скрещенными на груди руками, спокойный по наружности, но внутренно глубоко взволнованный.

Не говоря ни слова, онъ глядѣлъ, какъ она вошла и долго не сводилъ съ нея глазъ; но она въ смущеніи отвела глаза въ другую сторону.

— Хорошо ли вы спали? спросилъ онъ наконецъ.

— Нѣтъ, отвѣчала она нѣсколько хриплымъ голосомъ; — я вовсе не спала.

— А, да! да!

Онъ снова посмотрѣлъ на нее; она стояла передъ нимъ въ грустной позѣ.

Въ продолженіи нѣсколькихъ минутъ они молчали.

Она первая перервала молчаніе.

— Вы велѣли позвать меня? сказала она.

— Да.

Въ свою очередь, онъ опустилъ глаза и твердымъ голосомъ произнесъ.

— Чтобы сказать вамъ, что мы должны разстаться.

— Боже мой!

— Вы должны понять, безъ дальнѣйшихъ объясненій между нами, что мнѣ невозможно оставлять у себя гувернантку, которая на виду у моихъ слугъ принимаетъ къ себѣ ночью, черезъ окно, мужчину, если даже этотъ мужчина и ея мужъ.

Она въ отчаяніи подняла руки къ небу и изъ ея глазъ брызнулъ цѣлый потокъ слезъ.

Потомъ, вдругъ бросившись впередъ, она упала къ ногамъ маркиза и, спрятавъ голову въ его колѣняхъ, громко зарыдала.

— Уничтожь меня, убей меня! говорила она надрывающимся голосомъ, — я презрѣнная женщина, — безъ силы и мужества.

Потомъ, поднявъ голову и страстно глядя на маркиза, она повторяла:

— Убей меня, убей меня!

Въ этихъ безпорядочныхъ движеніяхъ ея волосы распустились; они разсыпались по ея плечамъ и ихъ локоны касались рукъ маркиза. Эти волосы составляли главную прелесть Клементины; никогда не казалась она болѣе очаровательной, какъ когда волосы ея высвобождались изъ подъ гребенокъ и шпилекъ, сдерживавшихъ ихъ. Среди этихъ черныхъ, вьющихся локоновъ блѣдное матовое лицо ея какъ бы сіяло, глаза ея метали искры.

Въ эту минуту, залитые слезами глаза ея казались безумными отъ страстнаго отчаянія.

— Умереть отъ твоей руки? говорила она; — но убивай же.

И она согнулась надъ его колѣнами, на своихъ рукахъ онъ чувствовалъ ея горячее дыханіе.

— Ты не хочешь? вскричала она. — Ну! въ такомъ случаѣ я разскажу тебѣ все.

И, поднявшись, она заперла двери на задвижки, подошла къ нему и снова упала къ его ногамъ.

Онъ хотѣлъ поднять ее, но она противилась и вырвалась изъ его рукъ.

— У твоихъ ногъ, сказала она, — какъ виновная, какъ презрѣнная… Слушай меня!

— Мнѣ нечего слушать, сказалъ онъ, — я видѣлъ.

— Вы видѣли, какъ онъ сходилъ; но вы должны знать, какъ онъ вошелъ.

— Мнѣ что до этого? избавьте меня отъ этихъ оскорбительныхъ подробностей.

— Для меня это важно; если мы скоро разстанемся — рыданіе перервало ея рѣчь — я хочу, чтобъ вы жалѣли меня; я не хочу, чтобы вы меня презирали, потому что, если вы меня болѣе не любите, я, я васъ люблю, я васъ Обожаю.

Онъ быстро отступилъ и она осталась на колѣняхъ передъ нимъ, съ простертыми руками.

— Третьягодня, вечеромъ, сказала она, — около одинадцати часовъ, когда я хотѣла ложиться, вдругъ услыхала нѣсколько рѣзкихъ ударовъ въ мои окна, какъ будто отъ ударовъ камешковъ о стекла. Вы знаете, что я не боязлива и всегда хочу узнавать причины всего. Я подошла къ окну; на площадкѣ стоялъ человѣкъ. Первымъ моимъ движеніемъ было отойти назадъ, но я устыдилась этой слабости и осталась смотрѣть. Въ эту самую минуту человѣкъ поднялъ голову ко мнѣ и свѣтъ луны упалъ прямо ему на лицо.

— Прямо, это невозможно.

— Прямо или съ боку, я не знаю, по этотъ лучь достаточно ясно освѣтилъ его, чтобы я могла узнать своего мужа. Я отворила окно. „Мнѣ нужно поговорить съ вами, сказалъ онъ мнѣ“. — Завтра, отвѣтила я ему. — „Нѣтъ, сейчасъ“. — „У меня нѣтъ ключа, чтобы отпереть вамъ“. — „Я сейчасъ возьму лѣстницу и влѣзу черезъ балконъ, я видѣлъ одну около службъ“.

„Уходите; завтра“. Онъ въ самомъ дѣлѣ ушелъ; но скоро возвратился, неся на своемъ плечѣ лѣстницу. Въ мигъ онъ влѣзъ на мой балконъ. Что дѣлать? — Спасаться, кричать, звать? Это было невозможно, нужно было прежде всего подумать о Денизъ. Я пыталась защищаться словами, болѣе или менѣе искусными. Но какъ? Я защищалась противъ своего мужа; мужа, котораго я любила нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ, когда мы разстались и котораго въ эту минуту, я не любила болѣе, потому что новая любовь всемогущая, но преступная, закралась въ мое сердце. Я искала словъ, но онъ очень скоро угадалъ, что они не были искренни. Онъ упрекалъ меня, что я не люблю болѣе его, а люблю другаго. И кого же другаго могла я любить, кромѣ васъ. Тогда мнѣ пришлось защищать не только себя, но еще и того, кого онъ называлъ своимъ соперникомъ. Было-ли когда-нибудь болѣе жестокое положеніе, чѣмъ мое?

Она закрыла лицо руками, не будучи въ состояніи продолжать эту ужасную исповѣдь.

Маркизъ представлялъ себѣ это дѣло совершенно иначе. Онъ вздохнулъ; пожиравшій его пламень потухъ.

— Почему вчера утромъ вы не разсказали мнѣ всей правды? спросилъ маркизъ, придвинувшись къ ней.

— Признаться въ своемъ позорѣ тебѣ, вскричала она; признаться, что я не могла защитить себя, что я не достойна болѣе твоей любви. Да я умерла бы прежде. И теперь, когда эта ужасная истина тебѣ извѣстна, теперь, когда я должна была все разсказать, смерть отъ твоей руки была-бы для меня счастіемъ.

Она встала, и взявъ со стола кинжалъ, хотя дать его ему въ руку, но онъ далеко отбросилъ его.

— Ты не хочешь? сказала она отчаянно, — ты не считаешь меня достойной своего гнѣва. Ахъ, Артуръ, вы неумолимы къ жертвѣ рока.

И она ломала себѣ руки и глухо рыдала.

— Я васъ такъ любилъ, сказалъ онъ опустивъ глаза, какъ будто говоря самъ съ собой.

Она схватила его руку и покрыла ее страстными поцалуями.

— Прощайте! воскликнула она, — я не могу болѣе выносить вашего взгляда…. Прощайте!

Но, схвативъ ее за руку, онъ насильно удержалъ ее.

Они долго стояли, смотря другъ на друга.

Вдругъ она подошла къ нему и сжимая его въ своихъ объятіяхъ, воскликнула, поднявъ къ нему голову:

— Ты не хочешь убить меня? Ты не хочешь позволить бѣжать отъ тебя? Ну! бѣжимъ вмѣстѣ, увези меня далеко отсюда, укради меня. Мы будемъ навсегда принадлежать другъ другу.

Она остановилась и съ восхищеніемъ глядя на него, продолжала:

— Навсегда! Мнѣ можно будетъ любить тебя свободно; говорить открыто, что я обожаю тебя; доказывать тебѣ это каждую минуту въ тысячѣ мелкихъ вещей въ жизни, которыя такъ много говорятъ сердцу; быть твоей, всецѣло твоей.

Разсудокъ маркиза затемнился отъ этихъ страстныхъ горячихъ словъ; подъ ихъ вліяніемъ загорѣлась его кровь.

— Если я останусь здѣсь, продолжала она, — я умру, потому что невозможно жить подлѣ него, еще болѣе невозможно жить вдали отъ тебя. Если меня любитъ Артуръ де-Рюдмонъ, то никто больше не имѣетъ права любить меня. Онъ долженъ опять придти сегодня вечеромъ. О! умоляю тебя, уведи меня. Но нужно бѣжать далеко отъ Франціи, туда, гдѣ насъ никто не встрѣтитъ, гдѣ мы скроемся, гдѣ я буду твоей женой…. о, Артуръ, твоей женой!

Нѣсколько разъ она повторила эти два слова „твоей женой“, каждый разъ все съ возрастающей страстностью. Сколько надеждъ, сколько обѣщаній въ этихъ двухъ словахъ? Это цѣлая поэма блаженства!

Онъ болѣе не думалъ о томъ, что видѣлъ; онъ не былъ болѣе въ прошедшемъ, но въ будущемъ, увлеченный, восхищенный этою страстной рѣчью.

Нагнувшись къ ней, онъ погрузился въ ея глаза, гдѣ, какъ въ волшебномъ зеркалѣ, онъ видѣлъ картину будущаго, которое она звала.

Но вдругъ, она вырвалась изъ его объятій и, отскочивъ далеко отъ него, сказала:

— Несчастные мы, сумасшедшіе, что позволяемъ себѣ увлекаться этими мечтами. Развѣ ты можешь принадлежать мнѣ?

— А кто можетъ разлучить насъ? Ты заставишь меня забыть то, что я видѣлъ.

— Я говорю не о воспоминаніи, а о тебѣ, о твоей дочери.

Она замолчала, подавленная этими словами.

Но скоро она продолжала:

— Разстанемся, это необходимо; позвольте мнѣ возвратиться къ своей несчастной судьбѣ. Если придется умереть отъ этого, я умру; по крайней мѣрѣ, ты исполнишь свой долгъ. Ты не можешь принадлежать мнѣ, потому что ты принадлежишь своей дочери, А мы забыли объ ней! Удалиться заграницу, жить, вмѣстѣ въ Неаполѣ или Венеціи, на берегу моря. А она? Мы здѣсь скрываемся отъ нея; а въ Венеціи или Неаполѣ развѣ глаза ея будутъ менѣе страшны, чѣмъ въ этомъ замкѣ. Мечта была слишкомъ очаровательна.

Онъ, казалось, колебался, какъ будто не могъ рѣшиться произнести тѣхъ словъ, которыя вертѣлись у него на языкѣ.

— Оставимъ мечты, сказала она, — смѣло вступимъ въ дѣйствительность. Разстанемся и пусть это свиданіе будетъ послѣднимъ между нами, черезъ часъ я оставлю Рюдмонъ; я не хочу чтобы вамъ снова пришлось перенести это ужасное мученіе, которое вы испытали въ эту ночь. Васъ, васъ, который такъ любитъ меня, какъ заставила я васъ страдать! Вашу руку, Артуръ!

Она взяла его руку и долго цѣловала ее. Потомъ, закрывъ свое лицо платкомъ, она сказала.

— Прощайте, г. маркизъ!

И она сдѣлала шагъ къ двери, но не могла идти дальше: онъ обхватилъ ее своими руками.

— Мы уѣдемъ сегодня вечеромъ, сказалъ онъ, — оба вмѣстѣ.

— А Денизъ? Что мы ей скажемъ?

— Ничего. Денизъ не поѣдетъ съ нами.

Радость поразила ее и она упала къ нему на грудь.

LIV.

Клементина не на долго потеряла способность говорить.

— А Денизъ? сказала она, открывая глаза.

Маркизъ не отвѣчалъ.

Во время этого разговора онъ переходилъ къ самымъ противоположнымъ рѣшеніямъ: прогнать Клементину, разойтись съ ней навсегда, потомъ, наоборотъ, увести ее и соединиться съ ней навсегда, покинувъ Денизъ.

Первую мысль онъ долго обдумывалъ во время своей утренней прогулки по парку; онъ готовъ былъ исполнить ее.

Но послѣдняя, возникшая вдругъ, застала его неприготовленнымъ; какъ осуществить ее?

Безъ сомнѣнія, не было трудно увезть Клементину; нужно было только сѣсть въ вагонъ и ѣхать куда глаза глядятъ.

Но Денизъ? что съ ней дѣлать?

Онъ не былъ приготовленъ къ этому вопросу.

Когда онъ размышлялъ объ этомъ, Клементина качала печально головой.

— Ты хорошо видишь, сказала она, что это невозможно; но, что бы не было, я тебѣ вѣчно буду признательна за твои слова. У тебя была мысль соединить мою судьбу съ своей, изъ этого я заключаю о силѣ твоей любви. Если ты теперь останавливаешься, то останавливаешься передъ невозможностью. Оставайся при своей дочери, я возвращусь къ своему мужу; подчинимся своей судьбѣ.

Онъ ничего не отвѣчалъ и пристально смотрѣлъ на нее.

Вдругъ, обернувъ ее такъ, чтобъ можно было прямо смотрѣть на нее, онъ сказалъ серьезнымъ тономъ:

— Вашъ мужъ говорилъ вамъ о Денизъ?

Она, казалось, смутилась.

— Я васъ прошу, продолжалъ онъ, отвѣчайте; говорилъ вамъ капитанъ о Денизъ?

— Вы хотите, чтобъ я вамъ отвѣтила?

— Я васъ прошу объ этомъ.

— Хорошо, да!

— Что онъ вамъ говорилъ?

— Онъ мнѣ говорилъ о письмѣ, написанномъ одной актрисой, подругой Эммы Лажоле, что это письмо бросаетъ сомнѣніе относительно рожденія Денизъ. Признаюсь, когда я услышала этотъ разсказъ, для меня блеснулъ было лучъ безумной надежды. Ахъ, еслибъ она не была его дочерью, подумала я, еслибъ онъ былъ свободенъ! Но это была мечта воображенія. Безъ сомнѣнія, письмо это ложно или же просто безсмысленная, ни на чемъ неоснованная болтовня. Если бы оно возбудило въ тебѣ хоть какое-нибудь сомнѣніе относительно твоего родства съ Денизъ, развѣ бы ты могъ быть такимъ нерѣшительнымъ? Между дочерью Эммы Лажоле и мною твой выборъ, смѣю надѣяться, былъ бы сдѣланъ уже давно. Если ты не рѣшаешься его сдѣлать, то это значитъ, что съ одной стороны дѣло идетъ о дочери, съ другой — о любимой женщинѣ. Отецъ одерживаетъ верхъ надъ влюбленнымъ. Ну! будь отцомъ. Я возвращаю тебѣ обѣщаніе, которое ты мнѣ сейчасъ далъ въ минуту страстнаго увлеченія; теперь, когда говоритъ разсудокъ, слушайся его голоса, слушайся голоса долга.

Говоря это, она не сводила глазъ съ него, съ безпокойствомъ слѣдя за дѣйствіемъ каждаго слова.

Что онъ отвѣтитъ? на что рѣшится?

— Вы хорошо знаете, сказалъ онъ наконецъ, — что я никогда не отступаю отъ своего слова: что сказано, то для меня сдѣлано. Я думалъ въ настоящую минуту не о рѣшеніи — оно ужь сдѣлано и я вамъ сказалъ его — но о его исполненіи. Вы хорошо понимаете, не-правдали? что я не могу и не хочу покинуть Денизъ?

— Милый ребенокъ!

— Съ другой стороны, я не могу оставить ее въ замкѣ; что она будетъ дѣлать одна въ обществѣ г-жи Меро?

— Не говоря уже объ обществѣ г. де-Каркбю.

— Она нуждается въ руководствѣ

— Она нуждается даже въ большемъ.

— Что вы разумѣете подъ этимъ.

— Я должна быть откровенной, не правда-ли? и высказать вамъ все, что я думаю, даже все, что я чувствую? Я это сдѣлаю, но помните, что».вы сами требовали этого. Когда мой мужъ — еще мнѣ такъ нужно называть его, потому что онъ только завтра перестанетъ быть моимъ мужемъ и навсегда — когда мой мужъ сказалъ мнѣ о сомнѣніяхъ, которыя, по его мнѣнію, возбуждались относительно рожденія Денизъ, я увлеклась (было бы лицемѣріемъ скрывать это) придумываньемъ проэктовъ. Когда-нибудь эти сомнѣнія должны же были дойти до васъ; тогда вы не покинете Денизъ и не отвергнете ее, такъ какъ, если она не была навѣрное вашей дочерью, то она могла быть ею. Было бы преступленіемъ съ вашей стороны отвергнуть ее. Но она уже не служитъ болѣе препятствіемъ къ нашему соединенію и то, чего я не осмѣлилась бы передать вамъ, когда мои слова могли быть приняты въ смыслѣ нападокъ на вашу дочь, я передаю теперь, когда дѣло идетъ о личности, вамъ чужой.

— Что такое передать?

— На сколько полезно было для Денизъ, что ее взяли отъ Давенъ, которая такъ мало заботилась о ней, на столько же было бы дурно для нея теперь оставаться въ тѣсныхъ границахъ домашняго воспитанія. Денизъ необходимо жить вмѣстѣ съ другими молодыми дѣвушками, благородными и хорошо воспитанными, общество которыхъ заставитъ ее оставить дурныя привычки въ языкѣ и манерахъ, которыя она пріобрѣла въ продолженіи первыхъ лѣтъ дѣтства въ материнскомъ домѣ. Все, что я ни дѣлала относительно этого, было безполезно; только примѣръ, только уроки уязвленнаго самолюбія, могутъ принести дѣйствительную пользу. Вотъ почему въ своихъ проектахъ я помѣстила Денизъ въ пансіонъ или монастырь, гдѣ она получала бы уроки отъ подругъ, съ которыми она жила бы до тѣхъ поръ, пока вы не выдадите ее замужъ. Идя дальше въ своемъ проэктѣ или, правильнѣе, въ своей мечтѣ, я даже выбрала для нея монастырь: монастырь Св. Рутиліи въ Ганнебо. Какая глупость, не правда-ли?

— То, что было глупостью вчера, сегодня уже не глупость.

— Замѣтьте, что въ этомъ выборѣ совмѣщалось все, что могло быть благопріятно для Денизъ. Вы былибы отдалены отъ нея на короткое разстояніе, которое позволяло-бывамъ видѣть ее каждый день. Кромѣ того, монастырь св. Рутиліи, несомнѣнно, одинъ изъ самыхъ лучшихъ въ провинціи. Аббатъ Гилльмиттъ, дѣйствующій тамъ съ успѣхомъ, какъ и во всемъ, за что онъ принимается, въ короткое время съумѣлъ сдѣлать изъ этого монастыря модный пансіонъ, въ который высокая плата за воспитаніе допускаетъ только богатыхъ дѣвушекъ; образованіе дается тамъ превосходное. Наконецъ, уже самый успѣхъ этого воспитанія можетъ рекомендовать его.

Она замолчала.

Скоро маркизъ, остававшійся съ опущенными глазами, протянулъ ей руку.

— Не хотите-ли сдѣлать мнѣ одолженіе, сказалъ онъ, — съѣздите въ Ганнебо переговорить съ аббатомъ Гилльмиттъ, чтобы онъ принялъ Денизъ въ свой монастырь?

— Я? Вы хотите?…

— Вы мнѣ окажете этимъ большую услугу. Я сталъ бы стѣсняться говорить съ нимъ о Денизъ; вы сдѣлаете это лучше меня. Въ то же время, вы переговорите съ настоятельницей и сообщите ей о характерѣ Денизъ, обращая вниманіе на тѣ стороны, которыя, по вашему мнѣнію, должно измѣнить общимъ воспитаніемъ. Наконецъ, вы скажете, чтобы сегодня къ вечеру приготовили комнату для Денизъ.

— Сегодня къ вечеру?

— Неужели вы думаете, что я допущу васъ провести ночь здѣсь? Вы уѣдете сегодня вечеромъ или, что еще лучше, не возвращайтесь изъ Ганнебо въ замокъ; заставьте провести себя на станцію, когда совсѣмъ условитесь съ аббатомъ Гилльмиттъ и настоятельницей монастыря. На станціи возьмите билетъ до Маиса и отправляйтесь съ двухъ-часовымъ поѣздомъ; а а поѣду на шести-часовомъ. Въ Маисѣ сходится много желѣзныхъ дорогъ и можно будетъ ѣхать по какому угодно направленію. Если капитанъ Божонье вздумаетъ гнаться за нами, то здѣсь онъ потеряетъ наши слѣды, тѣмъ болѣе, что я не думаю ѣхать въ Парижъ, гдѣ, вѣроятно, онъ будетъ искать насъ. Изъ Манса я разсчитываю ѣхать въ Сентъ-Мало, а изъ Сентъ-Мало, черезъ Джерсей, въ Англію.

Онъ говорилъ, какъ человѣкъ, объясняющій давно составленный и спокойно обдуманный планъ.

Она смотрѣла на него изумленная этой увѣренностью въ рѣшеніи.

— Вы удивляетесь, сказалъ онъ, — слушая, что я говорю такимъ образомъ? Я долженъ быть столько же откровеннымъ, какъ и вы. По моему вопросу, съ которымъ я обратился къ вамъ сейчасъ относительно письма Бальбины, вы вѣроятно поняли, что я зналъ это письмо. Вы не ошиблись; это письмо было сообщено мнѣ г. де-Каркбю, который хотѣлъ такимъ образомъ помѣшать мнѣ оставить свое состояніе Денизъ. Съ этого времени, я началъ думать о томъ, чтобы дать нашей любви обезпеченіе, котораго она не могла имѣть, когда я былъ связанъ по отношенію къ своей дочери обязанностями, которыя прекратились въ то время, когда я удостовѣрился, что письмо Бальбины не было ложно. Я могъ пожертвовать собой и своей страстью для своей дочери; я не имѣлъ права пожертвовать вами, когда вы меня любите и когда я обожаю васъ для Денизъ Лажоле. И такъ, мы отправляемся. Что касается Денизъ, то ничего не бойтесь за нея; она найдетъ во мнѣ преданнаго попечителя, крестнаго, который не забудетъ ее, искренняго друга.

Она въ восхищеніи подняла руки и сказала, не обращаясь къ маркизу:

— Всегда одинъ и тотъ же: благородство, величіе.

Безъ сомнѣнія, похвала была слишкомъ велика или сказана нѣсколько не во время, такъ какъ маркизъ печально пожалъ плечами.

— Пожалуйста, сказалъ онъ, не будемъ говорить объ этомъ; въ эту минуту я думаю только о своей любви.

— Это моя любовь удивляется вамъ. Что же, вы хотите, чтобы я оставалась нечувствительной и холодной при видѣ нѣжности и страсти, доказательства которыхъ вы мнѣ представляете? Ѣхать со мной! Оставить свои привычки, своихъ друзей, свою счастливую и покойную жизнь! Подумайте объ этомъ, Артуръ; есть еще время остановиться.

— Что же, вы боитесь неизвѣстности?

— За тебя я боюсь, а не за себя. Если ты когда-нибудь разлюбишь меня, о Артуръ, я умру отъ этого.

— Время отправляться, сказалъ онъ; не берите ничего съ собой, кромѣ плаща, чтобы не возбудить подозрѣнія. А я, пока вы будете въ Ганнебо, пойду приготовить Денизъ.

— Не лучше-ли будетъ ничего не говорить ей и приготовить ее прямо къ отъѣзду? Разставаться и такъ будетъ достаточно тяжело для нея, такъ что не зачѣмъ огорчать ее раньше времени.

Онъ сдѣлалъ недовольный жестъ.

— Вы правы, сказалъ онъ

Она направилась къ двери; но, сдѣлавъ нѣсколько шаговъ, вернулась и, взявъ его за обѣ руки, сказала:

— Артуръ, посмотрите на меня; въ этомъ замкѣ, принадлежавшемъ вашимъ предкамъ, вѣрно-ли я ваша жена.

Онъ обнялъ ее и отвѣтомъ его былъ горячій поцѣлуй.

— До вечера! сказалъ онъ.

Она пошла было, онъ удержалъ ее.

— Поцѣлуйте Денизъ, сказалъ онъ.

— Неужели вы думаете, что я забыла бы ее? Ахъ, мой другъ, подобное подозрѣніе…

Она вышла. Онъ позвонилъ; вошелъ Валерій.

— Скажите, чтобъ заложили карету для г-жи Клементины, сказалъ маркизъ.

Слуга наклонился, чтобъ скрыть улыбку.

XV.

Успѣхъ монастыря св. Рутиліи обусловливался не роскошью его обстановки.

Въ самомъ дѣлѣ, монастырь этотъ помѣщался въ обширномъ зданіи, бывшемъ прядильномъ заводѣ, и архитектура его соотвѣтствовала его первоначальному назначенію: кубъ изъ красныхъ кирпичей, со множествомъ маленькихъ оконъ. Зданіе это? прежде чѣмъ были перенесены въ него всѣ станки и машины, было продано съ публичнаго торга вслѣдствіе несостоятельности общества, выстроившаго его, и куплено за дешевую цѣну аббатомъ Гилльмиттъ, который передѣлалъ его, съ грѣхомъ пополамъ, въ учебное заведеніе.

Какимъ образомъ человѣкъ, обнаружившій постройкою церкви въ Ганнебо высокія познанія и высокій вкусъ въ архитектурѣ, могъ купить такое безобразное въ архитектурномъ отношеніи зданіе, — это не входитъ въ предметъ настоящаго разсказа и достаточно сказать здѣсь, что это пріобрѣтеніе было внушено тѣмъ духомъ предпріимчивости, при помощи котораго онъ нашелъ милліоны, чтобы начать постройку своей церкви^[1].

Постоянно нуждаясь въ деньгахъ, онъ еще съ давнихъ поръ, въ виду того, что самыя большія суммы таяли какъ снѣгъ въ его рукахъ, разсчиталъ, что учебное заведеніе, которое поставитъ подъ его вліяніе молодыхъ дѣвушекъ, самыхъ богатыхъ въ провинціи, ихъ родителей, ихъ мужей и ихъ дѣтей, было бы богатымъ источникомъ, въ которомъ онъ могъ постоянно черпать, и онъ купилъ этотъ покинутый прядильный заводъ.

Безъ сомнѣнія, зданіе было мало удобно для того, чему онъ хотѣлъ посвятить его; но это былъ для него вопросъ второстепенный. Главное заключалось въ томъ, чтобы было четыре стѣны и крыша, что, бы укрыть первыхъ ученицъ; остальное успѣется послѣ. Онъ былъ изъ тѣхъ, которые не боятся скромной и низкой точки отправленія; все заключается въ томъ, чтобы начать, шагъ удлинняется, когда идешь.

Онъ шелъ большими, гигантскими шагами и немного лѣтъ спустя, монастырь, поставленный подъ покровительство св. Рутиліи, имѣвшій въ началѣ только восемь дѣвочекъ, вошелъ въ моду; всякое почтенное и разумное семейство отдавало своихъ дочерей въ монастырь св. Рутиліи.

— Наша святая сдѣлала это чудо, говорилъ скромно аббатъ Гилльмиттъ, благодаря за свой успѣхъ святую Рутилію, мощи которой находились въ церкви Ганнебо.

Еслибъ онъ былъ менѣе скроменъ, то долженъ былъ бы приписать себѣ нѣкоторую часть этого чудеснаго успѣха и, еслибъ онъ былъ болѣе искрененъ, то много долженъ бы былъ отнести на долю настоятельницы, поставленной имъ во главѣ этого заведенія: матери Сентъ-Аликсъ.

Но ему неудобно было дѣлать эти признанія и онъ находилъ болѣе выгоднымъ для своихъ интересовъ объяснять успѣхъ своего предпріятія содѣйствіемъ святой, чѣмъ приписывать его своему уму или ревности своихъ сотрудниковъ. Что касается своихъ сотрудниковъ, то онъ не заботился о нихъ и мать Сентъ-Аликсъ была слишкомъ предана ему, чтобы жаловаться на это. Послѣ того, какъ онъ посвятилъ свой умъ, свой трудъ, свою жизнь основанію патроната Св. І;осифа, для котораго выстроилъ домъ — образецъ швейныхъ работъ, онъ посвящалъ теперь съ тою же ревностью. и самоотверженіемъ, свой умъ, свой трудъ и свою жизнь основанію монастыря св. Рутиліи, изъ котораго онъ дѣлалъ теперь домъ — образецъ воспитанія. Это было задачею его въ этомъ мірѣ и его счастіемъ — повиноваться рукѣ, которая управляла имъ.

Обыкновенно, при хорошемъ управленіи, когда предпріятіе идетъ успѣшно, часть выгодъ, которыя оно приноситъ, употребляютъ на его улучшеніе, усовершенствованіе. Ни одного су изъ 25—30 тысячъ франковъ, получаемыхъ отъ своего учебнаго заведенія, онъ не употреблялъ на самый монастырь св. Рутиліи, потому что главнымъ дѣломъ аббата Гилльмиттъ была его церковь, которая, какъ бездомная пропасть, поглощала всѣ его средства.

Окончивши свою церковь, если онъ когда-нибудь окончитъ ее, онъ болѣе заботливо занялся бы своимъ монастыремъ, своимъ патронатомъ, своимъ банкомъ, своейбольницей, своей типографіей и всѣми другими своими дѣлами, которыя въ настоящее время служили только, такъ сказать, спутниками для церкви; ихъ очередь придетъ послѣ.

Сначала онъ перестроитъ монастырь по плану, который у него давно уже наброшенъ на бумагѣ.

Это будетъ чудо; все было устроено, расположено въ его головѣ.

Тогда онъ будетъ близокъ къ преслѣдуемой имъ цѣли; своей церковью, которая будетъ производить чудеса, онъ будетъ дѣйствовать надушу; своимъ монастыремъ, который будетъ воспитывать молодыхъ дѣвушекъ, онъ будетъ направлять умы; своимъ банкомъ, который будетъ вести дѣла со всѣми рабочими и купцами страны, онъ будетъ вліять на матеріальные интересы.

Тогда онъ посчитается съ епископомъ, докажетъ ему свое могущество и подчинитъ его себѣ.

Къ несчастію, это время было еще далеко, такъ какъ его церковь не была окончена, а деньги становилось все болѣе и болѣе трудно добывать отъ благочестія и тщеславія вѣрующихъ. Первые милліоны пришли къ нему крупными суммами; послѣдніе приходили по копѣйкѣ.

Не угаснетъ-ли его жизнь въ этой борьбѣ? Увидитъ-ли онъ когда-нибудь обѣтованную землю?

Уже здоровье его сильно было потрясено постоянными усиліями, утомленіемъ, лихорадкою, горемъ, безсонными ночами, которымъ онъ подвергался; долголи оно не измѣнитъ ему?

Когда Клементина явилась къ нему, чтобъ поговорить съ нимъ о Денизъ, онъ лежалъ въ постели въ припадкѣ лихорадки, причиненной ему послѣднимъ срокомъ платежа, который былъ одинъ изъ самыхъ грудныхъ и изъ котораго онъ вышелъ торжествующимъ только благодаря чудесамъ его ловкости.

Первымъ отвѣтомъ его было, что болѣзнь не позволяла ему никого принимать.

Но Клемментина настаивала, громко произнося имя маркиза де-Рюдмонъ; онъ рѣшился оставить свою постель.

Одѣвшись съ помощью своего слуги — потому что онъ слишкомъ дрожалъ, чтобы самому застегнуть пуговицы своей рясы — онъ вышелъ въ ватномъ пальто, которое надѣлъ вмѣсто сюртука.

Онъ бывалъ въ замкѣ Рюдмонъ за сборомъ пожертвованій въ то время, какъ жила тамъ Клементина; но ни разу не встрѣтивъ ее тамъ, онъ не зналъ ее вовсе, между тѣмъ какъ она отлично знала его и слыхала что онъ за человѣкъ.

— Вы желаете говорить со мной отъ имени г. маркиза де-Рюдмонъ? спросилъ онъ, усаживаясь въ кресло, чтобы меньше зябнуть; — признаюсь вамъ, нужно было имя столь благороднаго, столь почтеннаго лица, чтобъ принудить меня оставить свою постель, гдѣ удерживаетъ меня лихорадка. И такъ, сударыня, вотъ а къ вашимъ услугамъ, готовый сдѣлать для г. маркиза де-Рюдмонъ, которому я такъ обязанъ, все, что находится въ моей власти.

Тогда Клементина, въ немногихъ точныхъ и ясныхъ словахъ, объяснила ему, что она гувернантка воспитанницы маркиза, но что, принужденная возвратиться въ Парижъ, она не можетъ продолжать воспитанія этой молодой дѣвушки, такъ что маркизъ желалъ бы помѣстить свою воспитанницу, которую очень любитъ, въ монастырь Св. Рутиліи.

— Извините, сказалъ аббатъ Гилльмиттъ, внимательно выслушавъ ее, — извините за вопросъ, который, безъ сомнѣнія, покажется вамъ нескромнымъ, но который я, однако, обязанъ предложить вамъ. Не извѣстноли вамъ, рожденіе этой особы не предосудительное?

— Но, г. деканъ…

— Боже мой, сударыня, я первый признаю, насколько страненъ мой вопросъ и я предупредилъ васъ объ этомъ; также я не имѣю претензіи обязывать васъ отвѣчать на него. Вы можете, если сочтете болѣе удобнымъ хранить молчаніе по этому предмету; только, въ этомъ случаѣ, я буду принужденъ предложить этотъ вопросъ самому г. маркизу. Вамъ видѣть, уполномочиваетъ-ли васъ порученіе, данное г. маркизомъ, говорить, или же онъ васъ просилъ не отвѣчать на это; у меня свои причины предлагать вамъ этотъ вопросъ, вы можете имѣть свои причины не отвѣчать на него.

— Прайда, сказала она послѣ минутнаго размышленія, — что она незаконнорожденная.

— Дочь актрисы, не такъ-ли?

— Это правда, но крестница маркиза де-Рюдмонъ и кромѣ того — его воспитанница.

— Это нисколько не измѣняетъ рожденія молодой особы. Какъ г. маркизъ могъ подумать, что, не смотря на все уваженіе, которое мы чувствуемъ къ его особѣ, все почтеніе, которое имѣемъ къ его имени, намъ будетъ возможно принять въ монастырь св. Рутиліи незаконнорожденную воспитанницу, кромѣ того дочь актрисы.

Клементина смутилась и не отвѣчала. Развѣ затѣмъ она такъ близко подошла къ цѣли, чтобы эта цѣль не осуществилась. Если Денизъ не поступитъ немедленно въ монастырь, планъ маркиза уничтоженъ. Она должна будетъ возвратиться въ замокъ, нужно будетъ отложить ихъ отъѣздъ. Эта ночь, которая такъ пугала маркиза, пройдетъ. А завтра все можетъ перемѣниться, все подлежать вопросу. Что дѣлать?

Къ счастью для нея, аббатъ Гилльмиттъ далъ ей время на размышленіе.

— Мысль, которая внушила основаніе нашего монастыря, сказалъ онъ, такова, — чтобы воспитаніе дитяти зависѣло столько же отъ подругъ, сколько и отъ учителей, такъ что это дитя должно приходить въ соприкосновеніе только съ дѣтьми, достойными его, или, лучше, съ равными себѣ по рожденію, чувствамъ и положенію въ обществѣ. Какимъ образомъ въ стадо молодыхъ дѣвушекъ, соединяющихъ всѣ эти условія, мы можемъ принять постороннюю овцу?

Ея планъ былъ готовъ.

— Мы знали все это, сказала она, — но г. маркизъ думалъ, что вы можете отступить отъ этого правила ради ребенка, который въ дѣйствительности есть дочь маркиза. Нѣкоторыя частныя обстоятельства помѣшали до сихъ поръ признать ее, но она будетъ его наслѣдницей.

— Наслѣдство зависитъ отъ множества случайностей, прежде чѣмъ осуществится.

— Безъ сомнѣнія; но наконецъ, если эта дѣвушка, проживши нѣсколько лѣтъ въ такомъ домѣ, какъ вашъ, почувствуетъ склонность къ монашеской жизни… Маркизъ намѣренъ теперь же назначить ей большое приданое.

— А!

— Мнѣ кажется, было бы истинно добрымъ дѣломъ во всѣхъ отношеніяхъ принять ее, и если правила вашего заведенія запрещаютъ вамъ это, — она встала, — я надѣюсь быть болѣе счастливой, если обращусь въ другія заведенія.

— Несомнѣнно, сказалъ онъ протягивая руку, чтобы удержать ее, — что положеніе, разсматриваемое съ этой точки зрѣнія, совершенно иное; однако, все-таки остается это рожденіе.

— Я съ этимъ согласна, это рожденіе только тогда могло бы быть препятствіемъ, когда бы оно было всѣмъ извѣстно; но кто знаетъ истину объ этомъ предметѣ? Два или три лица, можетъ быть, подозрѣваютъ ее, и, если они вздумаютъ говорить объ этомъ, ихъ рѣчи, въ виду совершившагося факта, не встрѣтятъ довѣрія. Во всякомъ случаѣ, подруги молодой дѣвушки не будутъ жаловаться на это; она еще въ дѣтствѣ оставила материнскій домъ и представляетъ собою образецъ кротости и хорошихъ манеръ.

— А когда привезете вы къ намъ молодую дѣвушку? спросилъ аббатъ послѣ минутнаго молчанія.

— Да сегодня-же; г. маркизъ долженъ самъ привезти ее въ монастырь.

— Ну! вы можете сказать ему, что я готовъ не

полнить его желаніе, я напишу сейчасъ нѣсколько словъ настоятельницѣ, чтобы она приняла его воспитанницу. Я вамъ буду очень благодаренъ, если вы объясните г. маркизу, что я не могу пріѣхать самъ за ней, такъ какъ лихорадка удерживаетъ меня въ постелѣ. Тотчасъ, какъ только выздоровлю, я немедленно буду имѣть честь сдѣлать ему визитъ.

Клементина не возвратилась въ Рюдмонъ, но написала нѣсколько строкъ маркизу, чтобы сказать ему, что Денизъ ожидаютъ въ монастырѣ св. Рутиліи.

Отославъ съ нарочнымъ это письмо, она сама велѣла кучеру везти себя на станцію.

LVI.

Пока Клементина въ Ганнебо уговаривалась съ аббатомъ Гилльмиттъ относительно поступленія Денизъ въ монастырь св. Рутиліи, въ это время маркизъ въ Рюдмонѣ приготовлялся къ предпринятому имъ путешествію.

Куда онъ поѣдетъ? Когда возвратится?

Уже не въ первый разъ онъ отправлялся такимъ образомъ. Во время своей молодости онъ нѣсколько разъ предпринималъ такія путешествія и передъ своимъ отъѣздомъ никогда не думалъ спрашивать себя, куда онъ поѣдетъ съ своей возлюбленной и когда возвратится.

Но тогда онъ былъ молодъ, смотрѣлъ впередъ, а не назадъ, и во время пути, который предпринималъ; онъ предавался радужнымъ надеждамъ.

Это время уже прошло.

Безъ сомнѣнія, онъ любилъ Клементину болѣе глубоко, болѣе неограниченно, чѣмъ тѣхъ, съ которыми онъ прежде предпринималъ такія путешествія; но крылья молодости, на которыхъ онъ поднимался тогда, теперь болѣе не существовали: беззаботливость, свобода, мечты двадцатилѣтняго возраста, замѣнились прозорливостью и опытностью пятидесятилѣтняго.

Если его сердце было еще молодо, то его умъ болѣе не былъ молодымъ. Ужасная разница, все значеніе которой онъ въ первый разъ понялъ теперь:

Въ продолженіи нѣсколькихъ часовъ, онъ ходилъ взадъ и впередъ по своему кабинету подъ тяжестью своихъ мыслей.

Потомъ, подойдя къ своему письменному столу, отыскалъ въ его ящикѣ листъ гербовой бумаги и твердой рукою, безъ всякаго колебанія, написалъ слѣдующее:

"Вотъ мое завѣщаніе.

"Я нижеподписавшійся, Артуръ-Губертъ Мюльсанъ, маркизъ де-Рюдмонъ, живущій въ замкѣ Рюдмонъ, назначаю своимъ единственнымъ наслѣдникомъ моего двоюроднаго племянника г. Людовика Меро, товарища императорскаго прокурора въ Конде-ле-Шатель.

"Вслѣдствіе чего я оставляю ему все мое движимое и недвижимое имущество.

"Обязываю его:

"1) заплатить моей воспитанницѣ Денизъ Лажоле,

въ моментъ ея совершеннолѣтія или выхода ея замужъ, сумму въ милліонъ франковъ;

"2) назначить моему двоюродному брату, г. Артемію Фабю, пожизненный пенсіонъ въ двѣнадцать тысячъ франковъ ежегодно, съ выдачей этого пенсіона помѣсячно.

"Если настоящимъ своимъ завѣщаніемъ я ничего не оставляю моей двоюродной сестрѣ, г-жѣ Меро, то не потому что я забываю ее; но она мать Людовика и было бы оскорбленіемъ послѣдняго назначить сумму пенсіона, который онъ захочетъ предложить своей матери.

"Точно, также я не назначаю суммъ, которыя должно раздать бѣднымъ и людямъ мрего замка, потому что вполнѣ полагаюсь на его чувство справедливости и на его благородство.

"Я оканчиваю выраженіемъ желанія:

"Я замѣтилъ, что существуетъ довольно сильное чувство нѣжности между Людовикомъ и Денизъ; я былъ бы счастливъ надѣяться, чтобы эта нѣжность привела къ браку между ними, такъ какъ я убѣжденъ, что во всѣхъ отношеніяхъ они достойны другъ друга.

"Написано въ замкѣ Рюдмонъ пятнадцатаго мая тысяча восемьсотъ шестьдесятъ пятаго года.

"Артуръ Мюльсанъ, маркизъ де Рюдмонъ".

Написавъ это завѣщаніе, онъ внимательно прочелъ его, разставивъ знаки препинанія, гдѣ забылъ ихъ поставить, потомъ запечаталъ его въ конвертъ, на которомъ написалъ: «вскрыть послѣ моей смерти», и, вложивъ этотъ конвертъ въ другой, онъ адресовалъ все это г-ну Пенель, своему нотаріусу въ Конде-ле-Шатель.

Тогда онъ почувствовалъ себя свободнѣе; чтобы ни случилось, участь тѣхъ, о комъ онъ заботился, была обезпечена; Денизъ будетъ имѣть доказательство, что онъ не забылъ ее.

Эта мысль придала ему мужества войти къ ней, потому что приближалось время оставить Рюдмонъ.

Вошедши въ комнату, гдѣ она работала, онъ замѣтилъ, что она быстро спрятала какой-то предметъ, который держала въ своихъ рукахъ и положила его подъ коверъ; она въ смущеніи пошла къ нему на встрѣчу, какъ будто ее застали за какимъ-нибудь дурнымъ дѣломъ.

— Я пришелъ не во время? спросилъ онъ.

— О, крестный, какъ вы можете такъ думать?

— Я не обвиняю васъ, дитя мое; я знаю, что вы неспособны дѣлать что-нибудь дурное. Только я замѣтилъ, что при моемъ приходѣ вы что-то спрятали отъ меня и что вы были смущены. Можно-ли мнѣ посмотрѣть, что такое у васъ подъ этимъ ковромъ?

Она быстро бросилась впередъ, положивъ руку на этотъ коверъ.

— О, нѣтъ, сказала она, позвольте мнѣ, я васъ прошу, самой поднять этотъ коверъ. Сегодня пятнадцатое число и время настало; сегодня вечеромъ или сейчасъ, разница не велика. Даже лучше теперь, потому что мы одни.

Говоря это, она подняла коверъ, вынула оттуда порт-сигаръ и подала его маркизу.

— Завтра день вашего рожденія, сказала она, и я хотѣла предложить вамъ сегодня вечеромъ этотъ порт-сигаръ, который я вышила для васъ. Это былъ сюрпризъ, который я скрывала отъ всѣхъ, даже отъ г-жи Клементины. Хотите носить его, крестный?

Онъ привлекъ ее къ себѣ и нѣжно поцѣловалъ.

— У васъ доброе сердце, моя милая Денизъ, сказалъ онъ съ волненіемъ, котораго не могъ удержать; — чтобы не случилось, будьте увѣрены, что я имѣю къ вамъ сильную любовь, неизмѣнную привязанность.

Она смотрѣла на него съ изумленіемъ, удивленная сколько словами его, малопонятными для нея, столько и выраженіемъ, съ которымъ онъ произнесъ ихъ.

— Я сказалъ это не по пустому, продолжалъ онъ, такъ какъ скоро должно произойти важное обстоятельство какъ въ вашей, такъ и въ моей жизни, и чтобы поговорить объ этомъ съ вами я и пришелъ сюда.

— Боже мой! сказала она, — такъ это потому г-жа Клементина хотѣла поцѣловать меня, уѣзжая.

— Не хотите-ли одѣться? мы выѣдемъ вмѣстѣ; мы поговоримъ въ каретѣ.

— Сейчасъ, крестный; нужно только надѣть мантилью и шляпу.

Пока она завязывала передъ зеркаломъ свою шляпу, маркизъ ходилъ по комнатѣ. Онъ остановился передъ рабочимъ столомъ, гдѣ находился маленькій портретъ, нарисованный на эмали, портретъ Эммы Лажоле.

— Возьмите этотъ портретъ, сказалъ онъ, подавая его Денизъ; — возьмите также вотъ и это.

Онъ подалъ ей медальонъ.

— Это мой портретъ, сказалъ онъ.

— О, какъ была бы я счастлива, еслибы…

— Если-бы?

— Если бы я не боялась.

Когда они сѣли въ карету, онъ долго хранилъ молчаніе и только когда замѣтилъ колокольню церкви Ганнебо, рѣшился заговорить.

— Г-жа Клементина заходила къ тебѣ проститься, она уѣзжаетъ; обстоятельства заставляютъ ее разстаться съ нами. Я тоже принужденъ предпринять путешествіе за-границу, которое можетъ продлиться долго. При этихъ обстоятельствахъ мнѣ невозможно оставить васъ одну въ замкѣ и потому я рѣшилъ, что вы останетесь на время моего отсутствія въ монастырѣ св. Рутиліи.

— Въ монастырѣ!

— Дитя мое, я васъ прошу, будьте спокойны; я самъ очень огорченъ этимъ своимъ рѣшеніемъ и ваше волненіе или жалобы еще болѣе увеличатъ мою печаль:

— Я не хочу жаловаться.

Она не сказала ничего болѣе, но двѣ слезы тихо катились по ея щекамъ; маркизъ отвернулся, чтобъ не видѣть ихъ.

Снова наступило между ними тяжелое молчаніе.

Рука Денизъ лежала на портьерѣ кареты и въ вздрагиваніи ея согнутыхъ пальцевъ маркизъ видѣлъ усилія, которыя она употребляла, чтобы скрыть свое волненіе.

Онъ самъ былъ слишкомъ глубоко взволнованъ, и не могъ говорить.

Она первая прервала молчаніе.

— Мнѣ можно будетъ писать вамъ? спросила она.

— Разумѣется. Вы будете не въ монастырѣ, а въ учебномъ заведеніи, гдѣ вамъ можно будетъ съ успѣхомъ заниматься. Учителя, которыхъ вы найдете здѣсь, превосходны.

Но очевидно было, что она не слушала и слѣдила за собственной мыслью.

— Авы мнѣ иногда будете писать? спросила она.

— Часто, мое милое дитя; обѣщаю вамъ это, моя милая дочь.

Это внезапно вырвавшееся у него слово глубоко взволновало его. Его дочь! Если она дѣйствительно была его дочерью!

Къ счастію для него, карета уже подъѣхала къ высокимъ кирпичнымъ стѣнамъ.

— Вотъ мы и пріѣхали, сказалъ онъ, показывая на дверь, надъ которой стоялъ вызолоченный деревянный крестъ. Это монастырь.

— Я его знаю; часто мы проѣзжали мимо этихъ безобразныхъ стѣнъ, сожалѣя тѣхъ, которыя жили за ними. Я не предвидѣла тогда…

Она не кончила: чтобы помочь ей сойти, маркизъ взялъ ее за руку, которая была холодна и дрожала; ея лицо было блѣдно; но, благодаря усиліямъ надъ собой, она не плакала.

Ихъ приняли въ гостинной, холодной какъ погребъ, всю мебель которой составляли двѣнадцать стульевъ, разставленныхъ въ порядкѣ вдоль стѣнъ.

Почти тотчасъ вошла настоятельница и, пока маркизъ излагалъ, въ короткихъ словахъ, цѣль своего визита, она не спускала съ Денизъ своихъ черныхъ глазъ, которые ярко блестѣли изъ-подъ ея бѣлаго чепца.

— Я ожидала это милое дитя, такъ какъ была предувѣдомлена о ея пріѣздѣ письмомъ г. декана.

Наступило молчаніе.

Денизъ сидѣла на стулѣ, опустивъ глаза и тяжело дыша.

— Вы будете имѣть послушную ученицу, сказалъ маркизъ, — съ добрымъ и кроткимъ характеромъ.

Онъ всталъ. Денизъ тоже встала, какъ будто что толкнуло ее.

Маркизъ хотѣлъ сократить прощанье, но не могъ покинуть ее, не сказавъ ей нѣжнаго слова, не обласкавъ ее.

Онъ протянулъ ей руку.

— До свиданія, дитя мое, сказалъ онъ; — до скораго свиданія!

— Прощайте, мой крестный!

Онъ сдѣлалъ нѣсколько шаговъ къ двери, оборачивая голову назадъ; она подбѣжала къ нему, схватила его за руку и долго сдерживаемыя слезы брызнули у нея изъ глазъ.

Мать Сентъ-Аликъ, смотрѣвшая на эту сцену съ сухими глазами и сжатыми губами, принялась, наконецъ, уговаривать Денизъ.

— Вы уже не дитя, сказала она; — будьте мужественны.

Дверь гостинной затворилась со стукомъ, отдавшимся въ сердцѣ Денизъ. Кончено! ея крестный отецъ уѣхалъ; она была въ монастырѣ.

*  *  *

Прибывши въ Мансъ, маркизъ нашелъ Клементину, которая дожидалась его.

Почти тотчасъ же они сѣли на поѣздъ, отправлявшійся въ Реннъ; они были одни въ своемъ отдѣленіи.

Клементина нашла, что маркизъ былъ мраченъ, но она думала, что лучше не стараться его разсѣевать.

Первая половина пути прошла въ молчаніи; они сидѣли другъ противъ друга.

Но черезъ нѣсколько времени она вынула свои часы и встала, чтобы лучше разсмотрѣть при свѣтѣ лампы.

— Одиннадцать часовъ, сказала она. Теперь капитанъ, навѣрное, влѣзаетъ въ мое окно. Еслибъ де-Каркбю, услыхавъ шумъ, послалъ ему пулю въ лобъ, какъ вору! Вотъ было бы забавно!

Маркизъ не отвѣчалъ ничего. Тогда она сѣла подлѣ него и прильнула къ его груди.

— Наконецъ-то, сказала она, я твоя!

^[2]

---

1. Смотри «Провинціальный священникъ» (Un curé de province) и «Чудо» (Un miracle).
2. Окончаніемъ этого романа служитъ романъ «Наслѣдство маркиза».