Доподлинное сказание о некоем стрюцком, просветителе далёких окраин (Дорошевич)
| Доподлинное сказание о некоем стрюцком, просветителе далёких окраин : Страничка из летописи города Макаро-Телятинска |
| Источник: Дорошевич В. М. Папильотки. — М.: Редакция журнала «Будильник», 1893. — С. 123. |
В лето от сотворения мира неизвестно какое, были присланы из просвещённых центров морским путём в город Макаро-Телятинск пять персон людей, из коих четыре персоны пребыли в неизвестности, а пятая персона, поименованная туземными обывателями «стрюцким» — проявила себя введением в городе Макаро-Телятинске новых законов.
Сии для всея России опубликованные законы, хотя своевременно и были присланы в Макаро-Телятинск в коленкоровом переплёте, — но до прибытия стрюцкого в действие приведены не были, а обёрнуты были для предохранения от пыли в белую бумагу и положены в сохранное и от огня безопасное место.
Произошло же сие, благодаря полному отсутствию среди туземцев юридических познаний и первобытной простоте, в коей туземцы не только друг друга по наружности, имени, отчеству и голосу, но даже и по запаху знали. В сей же простоте младенческой Макаро-Телятинск только и делал, что кумился, никаких других гражданских обязанностей не исполнял и не судился. Если же происходили неизбежные в общежитии распри, то никто к защите закона не прибегал, исков и обвинений не вчинял, — а дело кончалось полюбовно, и виновный должен был, в наказание, звать всех на уху и во время ухи трижды обиженного облобызать. Тем всё и кончалось; и уха в Макаро-Телятинске варилась ежедневно, и губы у всего города от лобызаний припухли. Так и ходили макаро-телятинцы сытые и с губами припухшими.
Родом же занятий макаро-телятинцев было хождение по морю вдоль берегов своих и смотрение за контрабандистами, коих не было, так что стража, вместо контрабандистов, ловила осетров преизрядных, кои в городе и поедались сообща и с единодушием.
Так жили макаро-телятинцы.
Вышеозначенные же пять персон были присланы морским путём за совершение в центрах деяний, заранее «предусмотренных», а из них стрюцкий совершил всё, что только есть на свете «предусмотренного», и потому юридическими познаниями владел по опыту и в совершенстве.
Прибыл же стрюцкий в город, имея в кармане имущества — две рыбки солёные, и когда рыбок тех съел, то стал, из вежливости, обывателям делать визиты, и столь счастливо, что всегда попадал к обеду. Переобедавши же у всех, он взял да и ввёл новые законы.
Так как в хождению вдоль берегов и ловле осетров и контрабандистов способностей он не имел, то измыслил он себе способ пропитания новый, и тем способом и жизнь свою от недостатка питания не потерял, и капитал приобрёл, и город просветил, и память по себе оставил.
А сделал он это утром, явившись к г. капитану таможенного судна и задавши ему такой вопрос приватный:
— А не именовал ли вас, государь мой, вчерашнего числа сего года шкипер Вертихвостов дураком, когда вы при семи пиках объявили простую игру?
Капитан припомнил и отвечал:
— Точно именовал, но что ж из этого? Мы часто друг друга так именуем, но не обижаемся.
А стрюцкий тут очень строго и пояснил ему закон.
— Это, — говорит, — по вашему «что из этого», — а закон гласит иначе, и наименование «дураком» — именует личным оскорблением на словах… Как же это: закон гласит одно, а вы говорите другое!.. Не есть ли это неповиновение закону, вам особливо, как лицу служащему, непозволительное?.. При том же г. шкипер в лице вашем оскорбил начальника, своего капитана, и чрез то совершил сугубо наказанное деяние… А вы говорите: «что из этого»?.. Воля ваша, а я этого не перенесу и о таком явном неповиновении законам отпишу в губернию… Вы уж меня извините…
Капитан, как человек морской и сухопутных законов незнающий, испугался до последней крайности и умолял стрюцкого в губернию не писать. Тот поколебался, но пришёл к соглашению.
— Хорошо-с, — говорит, — для вас пренебрегу своим долгом и заставлю замолчать возмущённое чувство… Но вы извольте сие исправить, пожаловать мне осетра и пять рублей денег, и к сей просьбе, кою я на шкипера Вертихвостова мировому судье напишу, руку приложить…
Так и сделали. Явившись к мировому, стрюцкий передал ему от капитана прошение и тем его в несказанное изумление поверг.
— Помилуйте, — сказал г. мировой судья, — у меня и дел-то никогда не было, и цепью-то моей ребятишки играют, и на бланках-то для повесток жена каждое воскресенье пироги печёт… Что это такое?.. Какое-то там ещё дело?.. Я завтра хотел ехать вдоль берегов ходить…
А стрюцкий ему на это со строгостью ответил:
— Ваше дело не вдоль берегов ходить, а в камере сидеть…
А мировой спросил:
— Что ж я в камере сидеть буду, если делов нет?
А стрюцкий ответил:
— А не есть ли это отсутствие делов — бездействие власти?..
И, упомянув о губернии, стрюцкий взял, для успокоения поруганного чувства, стерлядь и семь рублей денег… Мировой же просьбу принял, цепь у детей отнял и на себя надел и даже на своей спальной надпись сделал: «канцелярия».
Стрюцкий, меж тем, и к заседанию приступил.
— А позвольте, — говорит, — спросить вас, по какому праву жена мирового пироги печёт на повестках? И почему вы о сём куда следует не отписываете? И не есть ли это попущение власти?
И, упомянув о губернии, и тут поруганное чувство двумя пудами головизны и десятью рублями денег удовлетворил и заседателя подвинул на вчинение против мирового дела об упущениях по службе, после чего поскакал к шкиперу Вертихвостову, коему, сообщив о том, что капитан его, шкипера, обвиняет в оскорблении, привёл шкипера в неистовство и подвигнул такое прошение сочинить:
«Потому что до сих пор слово „дурак“ употребляемо было в обиходе часто и общепринято, и сам капитан не однажды так меня аттестовал, то и я употребил сие слово по простоте, без обидного намерения, что и капитану вполне ведомо. А потому и обвинение его является недобросовестным и прошу его, капитана, наказать».
Приняв же от шкипера мзду, снова посетил стрюцкий капитана и, о шкиперовом прошении упомянув, сказал:
— А не есть ли недобросовестно сие обвинение в недобросовестном обвинении, и не обязаны ли вы таковое, как явно законом предусмотренное, преследовать?..
И написав вторую просьбу г. капитану, приял стрюцкий вторую мзду, и возвратившись в дом свой, — всю собранную рыбу посолил и начал питаться.
С того же дня все законные институты в Макаро-Телятинске задействовали, и новые законы были из белой бумаги развёрнуты.
Вместо хождения вдоль берегов, жители принялись за хождение к мировому судье, и стрюцкий начал уж грязновые прошения подавать, ибо на переписку начисто не имел времени.
И столько за это время стрюцкий насолил рыбы, что даже начал её поставлять на вновь открытые макаро-телятинские «Титы», кои вечно с тех пор пребывали полны.
Кончилось же это всё тем, что, пересажавши всех г. мировой судья, однажды, усмотрев какой-то свой промах, обругал себя вслух «дураком», — но тут же привлёк сам себя за «оскорбление в присутственном месте должностного лица, при исполнении им своих обязанностей». И даже в приговоре присовокупил, что «такое деяние тем непростительнее, что совершено мировым же судьёю против мирового судьи, а потому и подлежит наказанию более строгому»…
С тех пор стрюцкий единолично гулял в городе Макаро-Телятинске, а все туземцы в Титах имели пребывание.