Дон Кихот российский (Дорошевич)/ДО
| Донъ-Кихотъ россійскій : Некрологъ одного человѣка |
| Источникъ: Дорошевичъ В. М. Папильотки. — М.: Редакція журнала «Будильникъ», 1893. — С. 44. |
Было время, были птицы, были пѣсни… Прошло то время, улетѣли тѣ птицы, зазвенѣли пѣсни иныя…
Вообще, то было удивительное время, когда журавли въ небѣ казались синицами въ рукахъ, — время галлюцинацій.
Донъ-Кихоты рождались сотнями, — беремъ изъ нихъ одного.
Все, что писалось тогда, сильно смахивало на рыцарскіе романы. Онъ начитался этихъ рыцарскихъ романовъ и серьезно возомнилъ себя рыцаремъ.
На самомъ дѣлѣ, этотъ рыцарь печальнаго образа былъ просто-на-просто Донъ-Кихотомъ.
Жизнь казалась ему полемъ битвы, факультетское обѣщаніе — клятвой «иль на щитѣ, иль со щитомъ», производство во врачи — посвященіемъ въ рыцари, а факультетскій деканъ, добродушнѣйшій старичекъ, лѣчившій обыкновенно купцовъ по понедѣльникамъ, — въ его воображеніи представлялся тѣмъ-же, чѣмъ, нѣкогда, въ глазахъ настоящаго Донъ-Кихота представлялся хозяинъ таверны: онъ казался могущественнымъ лицомъ, посвящающимъ въ рыцари.
Простой ланцетъ казался мечемъ, и рыцарь не далекъ былъ отъ того, чтобы принять простой операціонный тазикъ за шлемъ.
Его любимымъ конькомъ были его «идеи». Какъ Донъ-Кихотъ, онъ не могъ обойтись безъ Санхо-Пансо, и въ качествѣ оруженосца взялъ себѣ удивительную дѣвицу; она была носительницей его идей, слѣпо вѣрила въ его рыцарство и ждала губернаторства въ какой-то землѣ обѣтованной.
И вотъ, сдѣлавшись мужемъ и женой, эти два курьезнѣйшіе сумасброда пустились въ путь и начали рядъ удивительнѣйшихъ подвиговъ.
По уставу своего рыцарства, онъ, конечно, поступилъ въ земство.
Пріѣздъ молодаго врача взбудоражилъ маленькій уѣздный городокъ. Первыми откликнулись дамы.
Онѣ нагрянули толпой, и ему оставалось только радоваться, ибо частная практика могла дать возможность стать на ноги, а они съ женой были очень бѣдны. Ихъ желудки и обувь просили каши. Они веди жизнь совсѣмъ не гигіеничную: ѣли черезъ три дня на четвертый. Медику должно быть стыдно за такой образъ жизни: онъ обязанъ подавать примѣръ.
Дамы всѣ сплошь страдали нервами. Одной необходимо было ѣхать въ Крымъ, другой — больше развлеченій, третьей — новое платье. И онѣ явились «за совѣтомъ».
Чудакъ осмотрѣлъ ихъ всѣхъ внимательно и объявилъ одной, что воздухъ деревни будетъ ей полезенъ въ такой-же мѣрѣ, какъ и воздухъ дальнихъ краевъ, другой — что ей надо для укрѣпленія нервовъ воздерживаться отъ всякихъ шумныхъ развлеченій, третьей посовѣтовалъ меньше слѣдить за модой и не такъ затягиваться въ корсетъ.
Судите сами: вмѣсто
| «Rp.[1] Матеріи шелковой | XII арш. |
| Бархату… | II |
| Приклада… | VI |
Сшить немедленно и надѣвать по вечерамъ», — онъ прописалъ:
«Rp. Aquae laurocerasi[2] — ℥11, принимать по 15 капель».
Дамы разсердились и во всеуслышаніе объявили, что новый докторъ ничего не понимаетъ, что онъ дерзокъ съ паціентами и ничего, кромѣ лавровишневыхъ капель, не знаетъ.
Законы пишутся женщинами. Избѣгать новаго врача сдѣлалось закономъ. Къ нему никто ни шелъ, у него не стало практики.
Пришла, правда, разъ унтеръ-офицерская вдова Пошлепкина, но той самой пришлось дать двугривенный на свинцовую примочку къ слѣдамъ самосѣченія.
Чудакъ былъ разбитъ на первомъ-же шагу.
Но, вѣдь, и настоящій Донъ-Кихотъ боролся съ вѣтряными мельницами.
Мѣстное городское общество рѣшило дать ему за труды особое жалованье отъ себя.
Онъ ревниво занялся своими обязанностями: бѣгалъ по дворамъ, принюхивался. Врядъ-ли это доставляло ему особое удовольствіе, — тѣмъ болѣе, что составляемые имъ протоколы кончались рублевыми штрафами, и все оставалось по-прежнему.
Городъ былъ ремесленный. Чудакъ обратилъ особое вниманіе на положеніе дѣтей-учениковъ. Исписалъ гору бумаги на протоколы о жестокомъ обращеніи, и, въ концѣ концовъ, имѣлъ удовольствіе лишиться жалованья отъ города.
«Черная сотня», — тѣ самые хозяева, на которыхъ онъ составлялъ протоколы, — подавляющимъ большинствомъ провела въ Думѣ мысль о сокращеніи городскихъ расходовъ, благоразумной экономіи и отнятіи жалованья у городскаго врача.
— Наши отцы и безъ него жили.
Въ концѣ концовъ, даже ребятишки показывали на него пальцами, говоря:
— Чортъ длинногривый! Изъ-за него насъ хозяинъ только шпандыремъ лупитъ!..
Вы помните приключеніе Донъ-Кихота съ мальчикомъ, котораго билъ хозяинъ?..
Видя, что ничего не подѣлаешь въ городѣ, онъ обратилъ все вниманіе на уѣздъ. Въ уѣздѣ была масса фабрикъ.
Ему предложили самыя выгодныя условія: поступить фабричнымъ врачемъ сразу на 16 фабрикъ, самому завѣдывать больницами и аптеками, и самому-же, въ качествѣ земскаго врача, наблюдать за своей дѣятельностью врача фабричнаго. Его даже не просили лгать и говорить про фабрики что-нибудь хорошее, просили только не говорить дурнаго.
— У насъ вамъ будетъ спокойно, — говорили ему, — рабочіе — народъ простой и мудреными болѣзнями не хвораютъ. Работы никакой. А по койкѣ въ каждой больницѣ стоитъ потому, что, вѣдь, надо-же гдѣ-нибудь спать вѣчно-пьяному фельдшеру.
И онъ, чудакъ, отъ этого отказался. Онъ началъ «бороться», опять писать протоколы, изобличать.
На ближайшемъ-же земскомъ собраніи было доложено, что въ дѣятельности новаго врача масса безпорядковъ, о чемъ свидѣтельствуетъ цѣлая гора разныхъ протоколовъ. При прежнемъ врачѣ этого не было. Все обстояло благополучно.
Земское собраніе чуть не единогласно рѣшило: неумѣлаго врача уволить.
Въ то же время онъ имѣлъ удовольствіе видѣть, какъ треплютъ репутацію его жены.
Жены обиженныхъ имъ мужей вымещали все на его женѣ. Про «стриженую» разсказывали чудеса въ связи съ его отлучками по службѣ въ уѣздъ.
А когда кто-нибудь съ сожалѣніемъ спрашивалъ:
— На какія-же средства они, бѣдные, теперь будутъ жить, когда онъ безъ мѣста? — Дамы съ чувствомъ благороднаго негодованія говорили:
— А она? Кто пренебрегаетъ общественнымъ мнѣніемъ, — тотъ не пренебрегаетъ ничѣмъ.
При встрѣчахъ ей не отвѣчали на поклонъ, не подавали руки и переходили на другую сторону.
А онъ все это видѣлъ.
Бѣдный Донъ-Кихотъ!
Чудакъ поступилъ ординаторомъ въ больницу. Главный докторъ принялъ его съ распростертыми объятіями:
— Я такъ много слышалъ о вашей честности. Васъ зовутъ Донъ-Кихотъ, и потому-то я васъ уважаю. Будемте работать вмѣстѣ.
Какія горячія рѣчи они говорили вмѣстѣ, сколько проектовъ объ улучшеніи больничныхъ порядковъ, — хорошихъ, смѣлыхъ, трезвыхъ проектовъ навалилъ на Донъ-Кихота старшій врачъ!
А пока онъ зарылся въ проектахъ, въ больницѣ все шло своимъ чередомъ: кормили овсянкой, лѣчили персидской ромашкой.
У Донъ-Кихота была репутація. Ссылаясь на него, главный докторъ говорилъ:
— Смотрите, даже этотъ безпокойный человѣкъ не имѣетъ къ чему придраться. Не лучшее-ли это доказательство того, что у меня все идетъ прекрасно? Большая смертность зависитъ отъ бо́льшаго прекращенія жизни.
За прекрасно обработанные проекты главный докторъ удостоился награды. Только тогда увидѣлъ Донъ-Кихотъ, какъ его дурачили.
Но, вѣдь, и настоящаго Донъ-Кихота дурачилъ какой-то владѣтельный принцъ.
Выгнанный изъ больницы за обнаруженное вдругъ безпокойство, онъ остался безъ мѣста, безъ практики.
Годъ терпѣлъ онъ, наконецъ-то ставши съ женой на ноги: у нихъ отвалились окончательно подметки.
А когда подметки эти были съѣдены вмѣсто бифштекса, тогда онъ одумался и явился въ губернское врачебное управленіе просить мѣста.
— А, г. Донъ-Кихотъ! — такъ встрѣтилъ его начальникъ.
— Не зовите меня такъ. Я теперь прозрѣлъ. Я больше не Донъ-Кихотъ, я просто — малый добрый, — пародировалъ онъ предсмертный отвѣтъ настоящаго Донъ-Кихота.
Это случилось 12 января, въ Татьянинъ день. Въ день «именинъ» ему захотѣлось пирога. Вѣдь, человѣкъ-же онъ былъ!..
Съ тѣхъ поръ прошло много лѣтъ.
Онъ живетъ прекрасно. Состоитъ докторомъ на 30 фабрикахъ, управляетъ врачебной управой и главный врачъ какой-то больницы. У него огромная практика, больше дамская. Кромѣ заграничныхъ водъ, развлеченій и сахарныхъ, позолоченныхъ пилюль (онъ хорошъ со всѣми аптекарями) онъ ничего не прописываетъ.
12-го января справлялся юбилей «почтенной и плодотворной общественной дѣятельности» почтеннаго доктора.
Одинъ изъ ораторовъ красиво назвалъ это «именинами сердца», — а самъ юбиляръ, съ радости, должно быть, напился до того, что вдругъ почему-то захотѣлъ самъ по себѣ отслужить панихиду.