Дон-Жуан (Байрон; Любич-Романович)/Часть 2/ДО

Дон-Жуан
авторъ Джордж Гордон Байрон, переводчикъ неизвѣстенъ

Оригинал: англійскій, опубл.: 1823. — Источникъ: az.lib.ru • Часть вторая
Перевод В. И. Любич-Романовича (1847)

ДОНЪ-ЖУАНЪ, ПОЭМА ЛОРДА БАЙРОНА. ВОЛЬНЫЙ ПЕРЕВОДЪ В. ЛЮБИЧЪ-РОМАНОВИЧА.

II.

САНКТПЕТЕРБУРГЪ. ВЪ ТИПОГРАФІИ Е. ФИШЕРА.

1847.

ДОНЪ-ЖУАНЪ.

Difficile est propriè communia dicere.

ГЛАВА ШЕСТАЯ.

I.

«Есть и у насъ, въ дѣлахъ, приливы

Съ отливами; лишь уловить,

Должны стараться, мигъ счастливый….»¹

А тамъ ужъ — что и говорить!

Лишь иногда, неоднократно

Терпѣнья намъ недостаетъ,

И мы теряемъ, безвозвратно, —

Завѣщанный тѣмъ мигомъ плодъ!

Но, также, опытъ научаетъ.

Что все и къ лучшему бываетъ….

И, по пословицѣ, конецъ

Лишь дѣлу всякому вѣнецъ!

II.

Въ дѣлахъ и женскихъ, есть приливы

Съ отливами, — и уловить

Когда успѣли мигъ счастливый, —

Богъ вѣсть, куда прійдется плыть…..

Но, чтобы плыть пловцу надежно,

Искуство главное все въ томъ,

Чтобъ, зная море, — осторожно

Умѣть лавировать на немъ:

Оно такъ бурно и опасно…

Но, въ этомъ дѣлѣ, полъ прекрасной,

Хоть и не думаетъ, не разъ, —

Бываетъ посмышленнѣй насъ!

III.

Посмотришь: женщина иная,

Упрямствомъ, смѣлостью своей,

Разсудка голосъ заглушая,

Да увлеченію страстей

Лишь повинуясь, всѣмъ готова, —

Престоломъ, міромъ, рисковать;

Свободу, съ тишиною крова,

И честь, и имя, потерять!…

Лишь только бъ — быть и быть любимой,

По своему… неодолимой

Своей фантазіи живой

Предоставляя жребій свой!

IV.

Такая женщина, признаться,

Когда бъ сыскалась на земли, —

Могла бы дьяволомъ назваться!

За то, и сколькихъ бы, въ свои

Завлекши сѣти, обратила,

Тутъ, — въ манихеянъ!…² Изъ такихъ.

Исторія намъ сохранила….

Ну, хоть одну возьмемъ изъ нихъ, —

Хоть Клеопатру! — только ею

Успѣлъ Антоній (пусть и шею

Сломилъ себѣ черезъ нее!) —

Свое прославить бытіе!

V.

Завоеваньями ль своими,

Оспаривалъ онъ лавръ побѣдъ,

У Цезаря? — о, нѣтъ! одними —

Ея очами, и средь бѣдъ,

Вкушая счастіе земное,

Когда, про Акціумъ забывъ, —

На грудь царицы — боевое

Чело склонялъ, міръ удививъ,

Что, для любви, онъ мечъ покинулъ

И честолюбье все отринулъ,

Какъ истинный любви герой,

Дыша лишь нѣгою одной!³

VI.

Любовь такая — образцовой

Могла бъ назваться; потому —

Что ни лѣта, ни рокъ суровой,

Ни ей, бѣдняжкѣ, ни ему,

Сердецъ, взлелѣянныхъ любовью,

Не охладили до конца

Ихъ дней, запечатлѣнныхъ кровью,

Достойныхъ лучшаго вѣнца!

Они любили — безотчетно,

И умерли — самоохотно,

Съ любовью пламенной своей,

Съ челомъ развѣнчаннымъ для ей!…

VII.

Да! нѣтъ такой любви ужъ нынѣ….

Но мы — героя своего,

Жуана, съ третьей героиней,

Или — возлюбленной его,

Въ столь затруднительномъ, признаться

Ихъ положеньи, обоихъ,

Оставили, — что показаться

Имъ вѣчностью могъ этотъ мигъ —

Сомнительнаго ожиданья,

Или сердецъ ихъ волнованья:

Гюльбеи, — съ думой о себѣ!

Жуана, — съ думой о судьбѣ!…

VIII.

Не льзя же обойтись, порою,

Чтобъ, для защиты красоты,

И не пожертвовать собою….

(Хотя, нерѣдко, доброты

Такой геройской полъ прекрасной.

Въ мужчинахъ, и не признаетъ,

Усвоивая самовластно —

Себѣ лишь все, на оборотъ!)

Особенно же, нѣтъ спасенья,

Въ странѣ, гдѣ эти преступленья —

Кинжалъ рѣшаетъ, иль мѣшокъ….

Такъ къ нимъ не милостивъ Востокъ!

IX.

Султаны — вовсе не Катоны:

У нихъ есть логика своя,

Передъ которою ихъ жены —

Трепещутъ очень за себя!…

Да и какой нибудь Гортензій⁴

Ужъ не отдѣлается тѣмъ,

Чтобъ другъ любезный, безъ претензій,

Жену-то уступилъ!… со всѣмъ,

Со всѣмъ, не съ этой точки зрѣнья,

Султаны смотрятъ: уваженья,

У нихъ, побольше къ женамъ ихъ, —

Хоть и рабынь лишь видятъ въ нихъ!

X.

Гюльбеи какъ ни жаль, признаться,

А только бъ, за поступокъ свой, —

Хоть выговоромъ разсчитаться

Должна, когда не головой!…

Но, и въ поэзіи, одною

Дыша лишь правдою, (хотя бъ

И ложью можно, небольшою,

Смягчить здѣсь истину!) умъ — слабъ,

Сказать должны мы безъ обмана,

Былъ у любимицы Султана;

А страсти — сильны, между тѣмъ,

И такъ… что ни сравнить ни съ чѣмъ!

XI.

Поэтому, и не имѣя,

Конечно, права разсуждать, —

Умѣла разсудить Гюльбея,

Что сердце мужа — отвѣчать

Ей не могло, какъ должно бъ было:

Онъ былъ — шестидесяти лѣтъ.

Безъ году одного. . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

XII.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Да цифру лѣтъ его — съ огромнымъ

Числомъ любезныхъ всѣхъ его,

(Чуть только не былъ вѣроломнымъ

Противъ Гарема своего!)

Когда сравнить, — такъ и милльйонной

Онъ доли, изъ любви законной,

Не могъ Гюльбеѣ удѣлять,

Чтобъ ей грѣшить не дозволять!…

XIII.

Притомъ, замѣтить надо тоже,

Что женщины, гдѣ о правахъ

Лишь сердца рѣчь идетъ, — построже

Обсуживаютъ каждый шагъ;

И тяжбу, лучше адвоката,

Съумѣютъ съ нами завести…

А съ ними и тяжка расплата!

Убытки, протори, свести —

Ужъ такъ сведутъ…. что лишь плечами

Пожмешь, или всплеснешь руками,

Да скажешь: «виноватъ кругомъ!»

(Хотя бы былъ и правъ, притомъ!)

XIV.

А если такъ, почти, бываетъ

Въ благочестивѣйшихъ земляхъ,

Гдѣ просвѣщенье нравъ смягчаетъ.

Въ неукротимѣйшихъ сердцахъ:

Чего же ждать, въ странѣ, гдѣ страсти —

Ни чѣмъ, ни вѣрой, ни умомъ,

Невзнузданныя, грозной власти

Лишь повинуются!… притомъ, —

И власть бываетъ тамъ безъ силы;

Особенно, чуть остовъ хилый

Онѣ вдругъ встрѣтятъ предъ собой, —

Пылая лавой огневой!

XV.

И то сказать, что мусульманки, —

Хоть ограничены, въ правахъ,

И болѣе, чѣмъ христіанки;

Но бойче ихъ въ такихъ дѣлахъ,

Гдѣ надо, твердою ногою, —

За собственность имъ постоять,

Чуть стали бы въ мужьяхъ, порою,

Тѣнь вѣроломства замѣчать….

Да какъ и право — четверное,

У четверыхъ тамъ женъ, — въ покоѣ

Едва ль и можетъ ревность ихъ

Вздремнуть, улегшись, хоть на мигъ!…

XVI.

Четвертою была Гюльбея,

По счету, изъ Султанскихъ женъ;

Но — первой, приковать умѣя

Своей красой!… да лишь законъ,

Законъ почтеннаго пророка, —

Имъ всѣмъ не на руку: самой

Любимицѣ не много прока —

Отъ многоженства…. Да! порой,

На этотъ грѣхъ не равнодушно,

При всей наружности послушной, —

И сами жены смотрятъ!… но….

Имъ разсуждать запрещено!

XVII.

Его Высокость — высочайшій

Для нихъ изъ смертныхъ на земли,

Какъ тѣнь Аллаха и ближайшій

Къ нему, предъ всѣми Османли:

Свѣтила пользуясь правами,

Гаремъ, какъ счастьемъ, онъ дарить.

Когда вдругъ, — ясными очами, —

Тамъ удостоитъ свѣтъ пролить!…

Его Высокость, полновластно

Взглянувъ, съ улыбкой сладострастной

Ни прелести Гюльбеи, — ждалъ,

Чтобъ и ея взоръ отвѣчалъ….

XVIII.

Одно, при этомъ, замѣчанье!

Хоть поцѣлуи и слова,

Объятья, къ сердцу прижанье.

Et coetera, — свои права

Имѣютъ, быть изображеньемъ —

Любви, иль страсти…. но, порой,

Бываютъ только обольщеньемъ,

Личиною души нѣмой,

Что и надѣть, и скинуть можно…

Да и, не рѣдко, безбожно

Тутъ дѣйствуетъ полъ милый, что —

И можно бъ попѣнять за то!…

XIX.

Но краска легкая, взоръ темный,

Дрожанье тихое, въ чертахъ —

Стыдливость…. видъ такой лишь скромный,

Съ улыбкой робкой на устахъ, —

Чарующимъ влеченьемъ дышетъ:

Примѣта вѣрная любви!…

' не такой, — гдѣ грудь колышетъ

Страсть огненная, что, въ крови,

Кипучей лавой протекаетъ:

Излишекъ жара — разрушаетъ

Очарованье, какъ, притомъ, —

И холодъ…. въ существѣ живомъ!

XX.

Поэтому, признаться, мнѣнья

Такого я держусь всегда:

Что, даже въ дѣдѣ наслажденья,

Средина лучше, иногда, —

Излишка всякаго на свѣтѣ!…

И чтобы это доказать, —

Могли бы, о такомъ предметѣ,

И стихъ Овидіевскій взять

Да только — метръ латинской пѣсни,⁵

Въ четырестопный ямбъ, хоть тресни, —

Нельзя вогнуть!… и, стало быть, —

Мы можемъ это отложить.

XXI.

Къ разсказу жъ обратимся снова:

Гюльбея, въ этотъ день, себя

Какъ повела — о томъ ни слова —

И муза скромная моя

Не хочетъ этого касаться!

Довольно, что Султанъ своей

Любимицей — налюбоваться

Не могъ, и былъ доволенъ ей….

Она дѣла вести умѣла;

И, въ полной мѣрѣ, тутъ успѣла,

Какъ женщина — изъ женщинъ тѣхъ,

Которымъ — ни почемъ успѣхъ!

XXII.

Гдѣ сердца, или туалета,

Коснется, — тутъ прекрасный полъ

Въ своей ужъ сферѣ!… умъ поэта

Того бъ, во вѣкъ, не изобрѣлъ,

(Хотя бъ и влаги Ипокренской,

Ad libitum, напился онъ!) —

Что вмигъ придумаетъ умъ женской:

Такъ онъ находчивъ и смышленъ!

И передъ ихъ ужъ романтисмомъ.

Должны мы, съ нашимъ эгоисмомъ,

Какъ въ преферансѣ, «пасъ!» сказать, —

Всю справедливость имъ отдать!

XXIII.

И женщины, и мы, мужчины,

Всѣ лжемъ, гдѣ случай приведетъ —

Прибѣгнуть къ помощи личины,

Что ложью человѣкъ зоветъ?

Вся разница лишь въ томъ: — что ловко

Одни изъ насъ умѣютъ лгать,

Знакомѣй съ этою снаровкой,

Гдѣ надо тайнъ не выдавать!…

Другимъ-же — измѣняютъ чувства,

И лгутъ тѣ, просто, безъ искусства;

Но какъ душою ни кривить,

Ложь не помѣха и — любить!

XXIV.

И такъ, — съ Султаншею Султана

Оставимъ, царственной четой,

Въ объятьяхъ страсти и обмана.

Подъ кровомъ тишины почвой.

Различнымъ чувствамъ предаваться,

Пока не успокоитъ сонъ —

Восторговъ и тревогъ… признаться,

И былъ необходимымъ онъ,

Особенно, — Гюльбеѣ, съ думой.

Чтобы супругъ ея угрюмой —

Ея обмана не открылъ,

И ласкъ бы — въ месть не обратилъ!…

XXV.

Притомъ, обманъ надеждъ — едва ли

Не тягостнѣй всего для насъ!

И глубочайшія печали —

Ничто, въ сравненіи, не разъ.

Съ печалью, кажется, ничтожной, —

Когда страсть пылкую (что всѣмъ

Готова жертвовать!) безбожно

Вдругъ остановятъ между тѣмъ….

И остановятъ — въ тѣ мгновенья,

Какъ ужъ почти нѣтъ и сомнѣнья,

Что вскорѣ, вскорѣ ожидать

Ей можно — восторжествовать!…

XXVI.

Султанъ съ своей супругой-спали….

Иль спалъ, покрайней мѣрѣ, онъ,

Одинъ; Гюльбею же — едва ли

Могъ осѣнять спокойный сонъ!

Притомъ, ночь длинною казаться

Должна для женъ… для женъ такихъ.

Преступныхъ, какъ она, признаться:

Подушка вертится, у нихъ.

Подъ головою… на мгновенье

Глаза закрыли, и волненье

Опять разбудить, взоръ горитъ,

И грѣшная мечта кипитъ….

XXVII.

Въ ночномъ туманѣ, образъ милый-

Воображенью предстоитъ;

Въ объятья манитъ и, унылый,

Отъ нихъ опять изъ рукъ скользитъ, —

Неуловимый и туманный….

Онѣ вздыхаютъ — скоро ль день

Настанетъ, иль разсвѣтъ желанный,

И сгонитъ съ глазъ ночную тѣнь,

Что ихъ безсонницу тревожитъ;

А страсть — страданія ихъ множитъ,

И, мечась тутъ, дрожатъ, чтобъ вдругъ —

Не пробудился ихъ супругъ!…

XXVIII.

Да! поискать подъ небесами,

Или — подъ пологомъ, скорѣй.

Роскошнымъ, съ бахрамой, съ кистями,

Въ палатахъ пожилыхъ мужей, —

Такіе факты и найдутся:

Что, между тѣмъ, сна женамъ нѣтъ, —

Когда мужья ихъ предаются

Безпечно отдыху, отъ лѣтъ,

Иль отъ заботъ дневныхъ, иль скуки,

Сномъ услаждая сердца муки,

Подъ одѣяломъ, — сна крыломъ, —

Въ подушкахъ потонувъ челомъ…

XXIX.

Супружество — та жъ лоттерея,

Какъ для мужей, такъ и для женъ!

И тутъ, — хоть и была Гюльбея

Султаншей, но…. постель не тронъ!

И, можетъ быть, съ такою страстной

Натурой, иль душой, она-

'Была такою же несчастной,

Какъ королева-то одна….⁶

Но, за такія отступленья,

Намъ попросить и извиненья

Пора, чтобъ не бранили насъ;

И станемъ продолжать разсказъ!

XXX.

Мы и забыли про Жуана!…

Въ своемъ костюмѣ женскомъ, онъ,

Но знаку страстнаго Султана,

Со всею свитой уведенъ,

Чрезъ галлереи потащился —

На половину одалыкъ,

Гдѣ наслаждался и томился

Красавицъ рой, живой цвѣтникъ:

Тамъ были ихъ, затворницъ милыхъ,

И рѣзвыхъ, и полуунылыхъ,

Какъ птичекъ въ клѣткахъ, — и ночлегъ,

И весь разгулъ забавъ и нѣгъ!…

XXXI.

Люблю, признаться, полъ прекрасной!

Калигулою даже быть, —

Когда-то, я желалъ ужасно.

Чтобъ мысль его осуществить:

Онъ жаждалъ — все людское племя,

Съ одною видѣть головой,

Чтобы ее, не тратя время, —

За разъ мечемъ отсѣчь долой!⁷

А я? (лишь не теперь, а въ годы

И молодости, и свободы!) —

Весь полъ прекрасный жаждалъ я,

Въ рукахъ, имѣть бы у себя….

XXXII.

Чтобъ весь родъ женскій былъ съ одною

Головкой женской…. но, притомъ, —

Съ головкой, дивной красотою!…

Лишь не за тѣмъ, — чтобы мечемъ

Ее отсѣчь, какъ безразсудно

Тиранъ безумный помышлялъ:

А чтобъ, за разъ, полъ этотъ, (въ чудной

Вдругъ превращенный идеалъ!) —

Разцѣловать въ уста и щечки,

Et coetera. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

XXXIII.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

XXXIV.

Гдѣжъ нашъ Жуанъ?… Бросая взгляды,

Онъ, съ одалыками идетъ,

Кудабъ и вы такъ были рады

Попасть, читатель, безъ хлопотъ!

И, между тѣмъ, какъ галлереи

Переходили, — нашъ герой

Забылъ и красоту Гюльбеи,

Увидя согни, предъ собой,

Красавицъ, смѣло могшихъ, съ нею,

Поспорить — красотой своею:

Такъ ихъ округлости и стань —

Успѣлъ ужъ осмотрѣть Жуанъ!

XXXV.

Не забывалъ, однакожъ, роли

Своей, чтобъ не было бѣды,

И лишь давалъ довольно воли —

Однимъ глазамъ, на красоты

Затѣи султанскихъ любоваться….

Но только евнуховъ надзоръ

Его удерживалъ, признаться, —

Бросать и слишкомъ смѣло взоръ!

Притомъ, и впереди шла злая

Старуха, взорами сверкая,

Чтобы не смѣли говорить,

Иль изъ рядовъ тамъ выходить!

XXXVI.

Мать дѣвъ! — ее титуловали;

Хоть матерью была ль, иль нѣтъ,

И тѣ, которыя давали

Ей и мамаши⁸ эпитетъ,

Тожъ были ль: «дѣвы!» — мы не знаемъ!

Но что Сераль ихъ такъ зоветъ, —

Въ томъ, для повѣрки, отсылаемъ

Васъ къ Кантемиру⁹ и Де-Тоттъ¹⁰

Здѣсь можетъ быть порукой тоже;

Лишь эта «мать» смотрѣла строже —

Всѣхъ даже, въ свѣтѣ, матерей,

За нравственностью дочерей.

XXXVII.

Иль — этихъ дѣвъ, какъ мы сказали!

Да и обязанности, въ томъ,

Старухи этой состояли:

Чтобы подсматривать танкомъ,

Да, чуть замѣтила бы малость, —

Усовѣщевать, отклонять…

За непростительную жъ шалость,

И — къ наказаньямъ прибѣгать!

А гдѣ съ пятнадцать сотень круглыхъ —

Красавицъ, бѣленькихъ и смуглыхъ,

Какъ шалостей кое-какихъ,

Порой, не встрѣтить между нихъ!?…

XXXVIII.

Но шалостямъ большимъ, конечно,

И мудрено въ Сералѣ быть,

Куда — одинъ Султанъ, безпечно,

Да могутъ евнухи входить,

А больше — ужъ никто не думай!

Вездѣ и стража и замки….

И чуть-что тамъ случись, — безъ шума

Преступниковъ тотчасъ въ мѣшки,

Да въ волны быстраго Босфора,

Чтобъ даже ни слѣда позора

Не оставалося въ стѣнахъ,

Какъ-бы примѣра на глазахъ!

XXXIX.

Однакожъ, мы заговорили

Ужъ объ извѣстномъ всѣмъ давно,

И отъ предмета отступили….

Но чтожъ? хоть и сказать смѣшно,

Мы чуть ли и неправы въ этомъ,

Что, какъ тянулся весь Гаремъ

Вдоль галлерей, — другимъ предметомъ

Мы занялися между тѣмъ:

Не то. и нашъ разсказъ бы вяло

Тянулся, черезъ рядъ не малой —

Всѣхъ пышныхъ залъ и галлерей,

Пока дошли бы до дверей!..

XL.

Досюда, вереницей длинной,

Онѣ тащились, такъ сказать,

Во всемъ порядкѣ, скромно, чинно

Но чуть пришли — ихъ не узнать!

Въ своихъ покояхъ, рой ихъ шумной,

Безпечной, — распорхнулся вдругъ,

Со всею радостью безумной

Овечекъ, пущенныхъ на лугъ;

Или — какъ волны разыгрались….

Какъ будто-бы съ цѣпи сорвались,

Чуть скрылись евнухи отъ глазъ, —

Цѣпь тяжкая для ихъ проказъ!

XLI.

Пошли тутъ пѣсни, пляска, топотъ,

Смѣхъ, хохотъ, игры, болтовня,

Замѣтки разныя и шопотъ….

Потомъ, вдругъ стали, какъ коня,

Осматривать всѣ Донъ-Жуана —

Его и формы, и глаза,

И поступь, ростъ, и стройность стана,

Рукъ красоту и волоса;

И, наконецъ костюмъ, браслеты,

Аграфы, цѣпи… хоть одѣты

И сами были, тожъ, какъ онъ;

Но осмотрѣть — у дамъ законъ!

XLII.

Все перебравъ, всѣмъ восхищались;

Лишь одному: зачѣмъ у ней,

Въ ушахъ, серегъ нѣтъ? удивлялись;

Да что и ноги подлиннѣй, —

Чѣмъ слѣдовало бъ, какъ казалось….

Такъ, словомъ, въ немъ, на первый разъ,

Едва ли многое осталось

Пропущеннымъ отъ зоркихъ глазъ!

И даже — въ тальи замѣчали

Мужское что то и желали

Подругу бъ новую раздѣть,

Что бы получше осмотрѣть….

XLIII.

Потомъ, однакожъ, разсудили,

Что лучше ей и дать покой;

Одно лишь страннымъ находили,

Что какъ Гюльбеѣ такъ простой,

Иль быть ей такъ неосторожной,

Чтобъ покупать — все, что ни есть,

Себѣ красавицъ!.. вѣдь, возможно.

Что вдругъ моглабъ и надоѣсть

Она Султану… и какая

Нибудь «Гяурка молодая» —

Ее смѣнила бы тотчасъ….

А у Султана зорокъ глазъ!

XLIV.

Но что всего страннѣе было,

И удивительнѣй всего, —

Что зависти не возбудило,

(Хоть небываетъ безъ того,

Въ такомъ дѣвическомъ собраньи!) —

Явленье новой красоты!…

И даже — колкихъ замѣчаній, —

Такой имъ свойственной черты,

Онѣ не сдѣлали…. хвалили,

Напротивъ, все, — хотя и были

Ревнивѣйшія между нихъ….

А ревность — все осудитъ вмигъ!

XLV.

Онѣ — какое-то влеченье

Почувствовали всѣ къ нему,

И породнились съ пилъ въ мгновенье….

Какъ? отчего? и почему?…

О! между ними и Жуаномъ,

Тутъ, — симпатія, такъ сказать,

Была, но только и обманомъ

Чувствъ дѣвственныхъ нельзя бъ назвать!.

А впрочемъ, это — магнитисмомъ,

Или, пожалуй, дьяволисмомъ,

Зовите, какъ хотите, но —

Тутъ было тайное звено….

XLVI.

Звено, которое, собою,

Невольно связывало ихъ —

Съ подругой, посланной судьбою!…

Да! ни къ одной, тамъ, изъ другихъ

Подругъ своихъ, не ощущали

Онѣ влеченія того.

Что тутъ, къ нему, всѣ испытали, —

Съ прикосновенья одного!…

Однѣ желали бы — такую

Имѣть себѣ сестру родную,

Другія — брата…. и пашей

Забыли тугъ, въ любви своей!

XLVII.

Въ числѣ такихъ сентиментальныхъ,

Въ особенности, были — три:

Красавицъ самыхъ идеальныхъ

Всѣ трое представлять могли..

Такъ — Катинька. Дуду и Лоля,¹¹

Всѣмъ отличаясь отъ другихъ,

Хоть и томила ихъ неволя, —

Типъ нравовъ сберегли своихъ!

Объ ихъ красѣ распространяться

Не станемъ много… хоть, признаться,

И невозможно не сказать,

Чѣмъ каждая могла плѣнять!

XLVIII.

Съ очами черными, смуглянка.

Младая Лоля, всѣхъ живѣй,

Всѣхъ пламеннѣй, какъ Индіанка,

Была — вся страсть! Потомъ, за ней, —

Грузинка, Катинька, пылала

Не меньшей страстью…. но, бѣла

Какъ лилія, — лишь выражала

Любви всю нѣгу, и была —

Красавицею полутомной,

Съ рѣсницей бархатной, что скромно

Пріосѣняла ей глаза —

Сапфирные, какъ небеса.

XLIX.

Дуду — казалась полусонной

Венерой; въ правильныхъ чертахъ,

Съ улыбкой тихой, благосклонной,

Сливался чувствъ тревожныхъ страхъ —

Съ какимъ-то сладострастьемъ тайнымъ…

Какъ будто, мраморъ, подъ рѣзцомъ

Художника, необычайнымъ

Вдругъ жизни вспыхнувши огнемъ, —

Не конченнымъ вполнѣ остался!..

Такъ взоръ ея блеснуть боялся

Всѣмъ выраженіемъ споимъ,

Сокрытымъ въ немъ, но огневымъ!

L.

Притомъ, — Дуду, въ сравненьи, — съ Лолей,

И Катинькой, была полнѣй

Обѣихъ такъ, что, по неволѣ,

(Хоть нѣтъ сравненія старѣй!) —

Ее — лишь съ полною луною

Сравнить бы можно; такъ она,

Со всей своею красотою

Была полна. . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

LI.

— «Какъ васъ зовутъ?» — у Донъ-Жуана,

Спросила Лоля, наконецъ;

И отвѣчалъ онъ ей: — «Жуана!» —

Придѣлавъ женскій лишь конецъ,

— «О. это имя очень мило!» —

— «Откуда жъ родомъ вы?» — потомъ

И Катинька его спросила;

— «Я, изъ Испаньи.» — «Не знакомъ

Мнѣ этотъ край… гдѣжъ это?» — «Стыдно,

Не знать того сейчасъ ужъ видно,

Что ты — Грузинка! то — у насъ,

Близъ Индустана, островъ!…» — «Да-съ!» —

LII.

Чтобъ, безъ дальнѣйшихъ объясненій,

Отъ ней отдѣлаться скорѣй,

Жуанъ ей потакнулъ, безъ преній,

Оставя Лоло при своей

Географической системѣ;

И какъ ему тутъ объяснять?

Гаремъ не каѳедра! въ гаремѣ —

Лишь наслаждаться надо знать.

Отбросивъ всякую науку,

Что навести могла бъ лишь скуку!…

Тамъ мѣста педантизму нѣтъ:

Тамъ — только нѣги факультетъ!

LIII.

Межъ тѣмъ, какъ Лоля пристыжала

Бѣдняжку Катиньку, — Дуду,

Подсѣвъ къ Жуанѣ, все молчала,

И на ея лишь красоту

Любуясь грустными глазами, —

Своимъ покровомъ головнымъ,

То, золотистыми кудрями,

Играла, съ трепетомъ нѣмымъ,

Да иногда вздыхала тяжко.

Какъ будто, жалясь надъ бѣдняжкой,

Что, какъ сиротка, тамъ одна —

Чужая всѣмъ была она….

LIV.

И что. служа для всѣхъ предметомъ

Лишь любопытства, все краснѣть

Должна, да слушая, при этомъ,

Всѣхъ замѣчанія, терпѣть

И выносить все молчаливо!…

Когда жъ, съ участіемъ живымъ,

Такъ разсуждая справедливо,

Дуду дивилася своимъ

Подругамъ, занятымъ лишь вздоромъ, —

Вошла «мать дѣвъ» и, грознымъ взоромъ

Сверкнувъ, сказала: — «Время спать;

Ступайте, полно вамъ болтать!» —

LV.

Потомъ, — какъ къ одалыкѣ новой,

Къ Жуану обратясь, она

Смягчила, нѣсколько, суровой

Свой тонъ: — «Сознаться вамъ должна, —

Не знаю, что мнѣ дѣлать съ вами!

Мы васъ не ждали, и для васъ —

Особой нѣтъ кровати… нами

Всѣ заняты!… но, на сей разъ,

Пока особую закажемъ

Для васъ кровать, — пойдемъ-те, ляжемъ,

Голубушка, хоть на моей….

Кой-какъ помѣстимся на ней!» —

LVI.

--«Какъ это можно! , нѣтъ, мамаша'.

(Вдругъ Лоля вскрикнула:) никакъ

Мы не допустимъ, воля ваша!

Чтобъ вы себя стѣсняли такъ!

И безъ того вы дурно спите

Жуану я беру съ собой.

И — баста! баста! какъ хотите!

А мѣста вдоволь на одной

Кровати будетъ намъ: мы съ нею,

Всѣмъ — ростомъ, таліей своею,

Такъ схожи; худенькимъ такимъ

Не много надо… не стѣснимъ!…» —

LVII.

Но, тутъ, и Катинька пристала,

И тоже уложить съ собой

Жуану, пламенно желала,

Ссылаясь, что и спать одной —

И непріятно ей и трудно!…

Наморщила старуха лобъ,

И, покосясь, сказала: — «Чудно,

И непонятно, отчего бъ

Тебѣ такъ непріятно было,

И трудно, спать одной!… иль шило

Какое подъ бокъ колетъ… вздоръ!

Спала жъ одна ты, до сихъ поръ!» —

LVIII.

— "Мамаша! ахъ!… когда бъ вы знали,

Какія ночи провожу!…

(Сказала Катинька:) едва ли

И сами бъ… даже днемъ дрожу!…

«Ну, чтожъ такое?» — «Да тревожатъ

Видѣнья разныя меня….

Сна не даютъ!… къ тому же множатъ

И сны мой ужасъ!… только я —

Глаза закрою, иль открою —

Смотрю…. стоятъ, передо мною,

Гяуры, Гвебры, да, притомъ,

И Джины, Гоули, кругомъ!…» —

LIX.

--«Вздоръ это все! волненье крови.

И быть Жуанѣ тутъ не слѣдъ,

Чтобъ и самой, отъ пустословій

Такихъ, не впасть въ такой же бредъ!

И такъ вы обѣ — отправляться

Извольте спать себѣ однѣ.

По прежнему, и не мѣшаться

Въ дѣла, что поизвѣстнѣй мнѣ!…

Одной лишь скромной и послушной,

Моей Дудушѣ добродушной.

Могу Жуану поручить,

И безопасной съ нею быть!

LX.

Посмотримъ, что на это скажетъ

Дудуша только?…» — «Я на все,

Что мнѣ мамаша ни прикажетъ, —

Согласна!» — «Такъ, дитя мое!

Я это напередъ ужъ знала.

И потому — возьми съ собой

Жуану!» — и Дуду тутъ встала,

И съ благодарностью живой,

За отзывъ и препорученье,

Поцѣловала — (восхищенье

Тутъ обнаружа въ первый разъ!)

Старуху въ лобъ, промежду глазъ.

LXI.

Потомъ, — и Катиньку, и Лолю,

Поцѣловавъ обѣихъ, но —

Лишь въ обѣ щеки, давши волю

Восторгу сердца, (такъ оно

Вдругъ вспыхнуло и запылало!)

Еще мамашѣ отдала —

Поклонъ обычный, да, ни мало

Не мѣшкая, скорѣй взяла

Жуана за руку, и скрылись

Мгновенно за-дверь, какъ ни злились

Тутъ Лоля съ Катинькой, что мать

Изволила Дуду избрать!…

LXII.

И такъ Дуду съ Жуаномъ въ Одѣ….

(То по-турецки, дортуаръ,

Иль спальня, въ русскомъ переводѣ!)

Здѣсь одалыкъ и будуаръ,

Со всею мебелью приличной;

Цвѣты, курильницы, и все,

Чѣмъ только можетъ вкусъ отличный

Искусство выказать свое.

Все было здѣсь, и взоръ плѣняло,

На чувства нѣгой навѣвало,

И Донъ-Жуанъ, обвороженъ, —

Былъ какъ въ эдемъ перенесенъ!…

LXIII.

Дуду, прелестное созданье,

(Какъ мы сказали ужъ о ней!)

Прервала вдругъ свое молчанье,

И какъ-то сдѣлалась живѣй!

Ваялась, потомъ, водить Жуана,

Или Жуану, — по всему

Пріюту нѣги, гдѣ Султана

Правъ не дается никому!..

Показывала, называла

Ему всѣ вещи, объясняла

Все, какъ умѣла и могла, —

Хоть и болтуньей не была!

LXIV.

Туть, при наружности прекрасной,

Хоть и задумчивой, отъ думъ

Какихъ-то тайныхъ — весь свой ясной

Дуду выказывала умъ;

Но, вмѣстѣ съ тѣмъ, — (довольно странно!) —

Еще души вся чистота

Виднѣлась въ ней, и свѣтъ туманно

Лишь знала, на свои лѣтѣ:

Семнадцать лѣтъ ей полныхъ было,

А сердце — мало говорило

И про свой умъ и красоту, —

Едва ли знала что Дуду!….

LXV.

Поэтому — и тихъ, и робокъ

Ея былъ нравъ, какъ-бы она —

Въ вѣкъ золотой, (что, между скобокъ,

Лишь значитъ: «темны времена»

Когда еще не знали злата,

Ни просвѣщенія ума!) —

Она жила, лишь тѣмъ богата,

Чѣмъ надѣлить ее сама

Природа вздумала случайно,

Хоть многое еще — подъ тайной

Скрывала отъ нея пока…

Но и невинность такъ скользка!…

LXVI.

Дуду Жуану, какъ умѣла, —

Востока нравы описать,

Хоть лаконически, успѣла;

Не позабыла передать

И цѣломудренность восточныхъ

Законовъ, въ силу коихъ, — чѣмъ

Обширнѣе числомъ побочныхъ,

Или сверхштатныхъ женъ, Гаремъ,

Тѣмъ и присмотръ за ними строже,

И чѣмъ невиннѣй, иль моложе,

Изъ нихъ которая, — тѣмъ ей

И кара за вину страшнѣй!

LXVII.

Потомъ разсказъ свой заключила —

Чистѣйшимъ поцѣлуемъ вдругъ….

Такъ цѣловать Дуду любила!

И нѣтъ пріятнѣй, какъ досугъ

Такъ проводить, неоднократно, —

На поцѣлуяхъ…. безъ грѣха….

Жуану жъ это такъ пріятно

Тожъ было, что — какъ для стиха

Необходимъ, при риѳмѣ звучной,

Стихъ и другой, съ нимъ неразлучной

Что бъ мысль Поэта довершалъ: —

И онъ Дуду поцѣловалъ!

LXVIII.

Потомъ, въ невинности безпечной,

Раздѣться разсудивъ скорѣй, —

(И предъ Жуаною, конечно,

Чего бы опасаться ей?)

Дуду, почти въ мгновенье ока. —

Какъ дочь природы ужъ была,

Покровы легкіе Востока —

Въ минуту скинувъ; въ зеркала

Она смотрѣться не любила,

Въ искусствѣ чаръ не находила;

И грудь не сдавливалъ корсетъ:

Воздушенъ былъ весь туалетъ!

LXX.

И такъ, — она уже раздѣта….

Хотѣла и Жуанѣ тожъ

Помочь раздѣться, но лишь эта

Не согласилась; отчего жъ?

Причины — намъ однимъ извѣстны….

Дуду же не могла ихъ знать.

Иль не хотѣла!… полъ прелестный

Умѣетъ иногда скрывать,

Что на умѣ имѣетъ…. впрочемъ,

Дуду мы въ томъ не опорочимъ!

И въ самомъ дѣлѣ, можетъ быть,

Не знала, какъ душой кривить!

LXX.

Но ужъ, за то, и поплатился

Герой нашъ, что услугъ принять

Онъ, отъ Дуду, не согласился!…

Да и бѣда бы — раздѣвать

Себя дозволить ей…. хоть тяжко

Пришлося самому костюмъ

Затѣйливый скидать: бѣдняжка —

Весь покололся! женскій умъ

Одинъ лишь мастеръ-то, признаться,

Какъ осторожно обращаться —

Съ булавками, что такъ не разъ,

И колютъ въ пальцы бѣдныхъ насъ!

LXXI.

И то сказать: ну, что за мода,

Такъ ими, женщинѣ иной,

Себя въ какого-то урода,

Въ ежа колючаго, порой,

Преобразовывать некстати!…

Въ особенности, жаль мнѣ васъ,

Кому, какъ мнѣ, — почти дитяти, —

Случилось, въ молодости, разъ,

Субретку замѣнить у дамы

Одной прелестной эпиграмы

Иныя, право, передъ ней, —

Ницъ пали бъ, съ колкостью своей!

LXXII.

Она на балъ принаряжалась…

И сколько ей булавокъ я

Натыкалъ всюду…. улыбалась

Она лишь только, находя, —

Что все еще ихъ было мало!

Ужъ я и дѣлать что не зналъ….

Ее же это забавляло,

Что я, дитя, не понималъ,

Какъ безъ булавокъ дамамъ трудно,

И невозможно быть!… такъ чудно

Помѣшанъ, на булавкахъ, ихъ —

И умъ, и вкусъ, у дамъ иныхъ!…

LXXIII.

Но ужъ глубокое молчанье!

Весь дортуаръ давно ужъ спитъ;

Лампадъ лишь тусклое мерцанье

Черты красавицъ шевелитъ….

О! если духи есть на свѣтѣ, —

Такъ здѣсь бы только имъ блуждать.

Въ воздушныхъ формахъ въ полусвѣтѣ….

Здѣсь имъ пріятнѣй бы гулять,

Чѣмъ забиваться лишь въ глухія

Мѣста, въ развалины пустыя,

Гдѣ только скука, между тѣмъ,

Какъ занялъ бы и ихъ — Гаремъ!

LXXIV.

Кругомъ — покоилось такое

Красавицъ множество, — одна,

Другой прелестнѣй, какъ живое

Цвѣтовъ собранье, что весна

Раскинетъ по-лугу!… иль Ода,

Скорѣй, похожа тутъ была —

На чудный садъ, такого рода,

Гдѣ прихоть води собрала —

Странъ разныхъ лучшія растенья,

И холитъ ихъ, для наслажденья,

Не хуже, можетъ быть, самой

Природы — матери родной!…

LXXV.

Одна, — съ подобранной небрежно

Косою русой, опустивъ

Свою головку, безмятежно

Спала, какъ будто притаивъ,

Въ груди, и самое дыханье….

Какъ съ вѣтки свѣсившійся плодъ.

Вся прелесть, вся очарованье, —

Была она, — безъ думъ, заботъ,

Или тревожнаго волненья;

Уста лишь, съ нѣгой упоенья, —

Полураскрыты, въ нихъ — двойной

Жемчужинъ рядъ блестѣлъ красой

LXXVI.

Другая, — видно, полъ вліяньемъ,

Палящей, сладостной мечты…

Вся грудь взволнована желаньемъ,

Пылали страстью всѣ черты;

Одна рука къ щекѣ припала.

Другая — долу; волоса,

Какъ смоль, по плечамъ раскидала

Ея мятежная греза…

Улыбка, на устахъ кочуя, —

То будто жаждетъ поцѣлуя,

То — будто имъ упоена,

Очарованія полна!

LXXVII.

Тамъ, третья, — заломила руки

Надъ головой, и, какъ луна.

Блѣдна, уныла, образъ муки

Являетъ я во снѣ нѣтъ сна,

А лишь мучительныя грезы!…

Повидимому, снится ей —

Далекой край родной…. и слезы

Струятся тихо изъ очей,

Изъ подъ густой рѣсницы черной:

Изъ груди рвется вздохъ упорной….

Вдругъ — руки опустила внизъ,

Какъ вѣтви мрачный кипарисъ!…

LXXVIII.

И неподвижно, и безмолвно,

Четвертая — глубокимъ сномъ

Спала, какъ мраморная, словно,

Съ нѣмымъ, вверхъ поднятымъ челомъ

Бѣла, хладна, какъ снѣгъ нагорной,

Или — какъ Лотова жена,

Что за свой нравъ, нравъ непокорной,

Въ столпъ соляной обращена!

Или — когда еще хотите

Сравненье ближе… ну, возьмите, —

Хоть изваянье красоты.

Прикрасу гробовой плиты!…

LXXIX.

Вотъ пятая — ни молодая,

Ни пожилая… среднихъ лѣтъ….

Но женскія лѣта считая,

Нажить себѣ лишь можно бѣдъ!

И потому. — чтобъ безопасны

Мы были, — чуть у жъ перейдетъ,

За девятнадцать, полъ прекрасный…

Лѣтамъ мы забываемъ счетъ! —

И такъ, сказать о пятой что же?..

Что спящая, — и помоложе, —

Едва ль красивѣе была,

И, какъ всѣ грѣшные, спала!…

LXXX.

Всѣхъ прочихъ между тѣмъ минуя.

Посмотримъ, какъ спала Дуду….

Она — какъ будто все цѣлуя

«Жуану»…. иль свою мечту, —

Уснула!… только сонъ, замѣтно.

Былъ и ея тихъ не совсѣмъ….

Особенно, когда завѣтной

Часъ полночи насталъ! — Затѣмъ,

Что, можетъ быть, въ такую пору,

Являются и спящихъ взору —

Духовъ станицы, и кружатъ,

При тусклыхъ отблескахъ лампадъ…

LXXXI — XCV.

XCVI.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Но — ночь прошла; передразсвѣтной

Пѣтухъ запѣлъ, и темя горъ —

Заря ужъ начала замѣтно

Румянить, сквозь туманный флеръ;

И въ слѣдъ за блѣдною луною,

Звѣздъ караванъ, своею стезею,

Поплылъ за Кафу, къ Курдамъ, тамъ —

Свѣтить и прочимъ племенамъ!…

XCVII.

А, между тѣмъ, Гюльбея встала.

Всю ночь томимая тоской;

Въ ея душѣ любовь пылала…

Жуанъ унесъ ея покой!

Она накинула, поспѣшно,

На плечи легкій пенюарь,

И, съ пыломъ страсти безуспѣшной,

Пошла мечтать въ свой будуаръ, —

На дожѣ нѣги и обмана.

Покинувъ спящаго Султана,

Котораго и мы, пока,

Покинуть можемъ безъ грѣха….

XCVIII.

Да вотъ и онъ уже проснулся!

Раскрылъ глаза, стряхая лѣнь,

Еще въ постелѣ потянулся,

Зѣвнулъ, и всталъ, увидя день,

Его Султанши удаленье

Не удивило: по утрамъ,

Онъ совершалъ ужъ омовенье

Обычное, какъ всѣмъ сынамъ

Пророка подобаетъ,¹² нѣга —

Лишь услажденіемъ ночлега

Была, и ласки милыхъ женъ

Оканчивалъ спокойной сонъ!

ХСІХ.

И такъ онъ, совершивъ обычной

Обрядъ свой, кофе напился,

Да, трубку выкуривъ, прилично

Одѣлся онъ, и собрался,

Куда дѣла другаго рода

Султана призывать могли,

Дѣла дивана и народа,

Чтобы послушать — какъ-то шли

Они тамъ, безъ него… хоть мало

Его особѣ подобало —

Мѣшаться въ ихъ свободной ходъ:

Чуждался онъ большихъ заботъ!

С.

Но любопытство, страсть земная, —

И сибаритамъ, иногда,

Такъ свойственно, — не представляя

Хлопотъ имъ много и труда!…

И нашъ Султанъ любилъ, отчасти.

Ей предаваться, чтобы знать, —

Хоть каково здоровье власти

Его Султанской, такъ сказать:

Тѣмъ болѣе, что въ это время, —

Война съ Россіею, какъ бремя,

Давила Порту, ей грозя

Бѣдой, какъ болѣе нельзя!…

CI.

Но мы политику оставимъ,

И за Гюльбеей, въ будуаръ,

Стопы украдкою направимъ.

Гдѣ, какъ сказали, въ пенюаръ

Одѣта легкій одинока,

Всей роскошью окружена,

Всѣмъ комфортомъ затѣи Востока,

Мечтѣ томительной она, —

Съ свободой полной предавалась;

И прерванной быть не боялась

Никѣмъ тутъ, въ затиши своей,

Что такъ была по сердцу ей!…

CII.

Порфиръ и мраморъ съ перламутромъ,

Цвѣты и бронза, и фарфоръ,

И блескъ, и ароматъ, и, съ утромъ,

Подъ окнами птицъ звонкій хоръ, —

Все это столько придавало

Ея пріюту красоты,

Что хоть кого бъ — очаровало.

И душу увлекло въ мечты

Хоть, въ легкомъ очеркѣ, едва ли

И слабое понятье дали

О томъ, какихъ былъ полонъ чаръ —

Гюльбеи чудный будуаръ!…

CIII.

Султанша, наконецъ, велѣла

Къ ней живо евнуха позвать:

Такъ о Жуанѣ знать хотѣла.

Гдѣ онъ, и какъ, изволилъ спать:

И не открылось ли случайно,

Что оставаться, между нихъ,

Должно, во всемъ Сералѣ, тайной!…

Несчастной Баба, при такихъ

Вопросахъ тяжкихъ, затруднялся,

Какъ отвѣчать, и лишь старался

Отдѣлываться отъ всего —

Усердьемъ долга своего!…

CIV.

Но нравъ ея нетерпѣливой

Тѣмъ не довольствовался: ей

Хотѣлось все, подробно, живо —

Знать, безъ увертливыхъ рѣчей;

И, видя Бабы затрудненье

Въ прямыхъ отвѣтахъ, — напирать

Сильнѣе стала, нетерпѣнье

Свое являя, — все узнать!

Ужъ и лице у ней пылало,

И взоръ сверкалъ: такъ раздражало,

Султаншу — евнуха, предъ ней,

Почесыванье лишь ушей….

CV.

То былъ у негра признакъ явной, —

Чуть затруднялся онъ, порой,

Въ отвѣтахъ, если неисправно

Случалось долгъ исполнить свой!…

Но замѣчая тоже ясно,

Что и Султанша изъ себя

Выходитъ, и что съ ней опасно,

Чуть вспыхнетъ, гнѣвомъ закипя, —

Сталъ умолять онъ, не сердиться,

И, удержавъ свой гнѣвъ, рѣшиться

Дослушать, до конца, что онъ

Ужъ высказать ей принужденъ…

CVI.

И дѣлать нечего съ ней болѣ!

Отчетъ онъ долженъ былъ отдать,

И безъ утайки, по неволѣ,

Все, что какъ было, разсказать….

Лишь чуть дошло, гдѣ Донъ-Жуана

Заботамъ отдали Дуду, —

Сталъ клясться святостью Корана,

Что, за такую-де бѣду,

Не можетъ отвѣчать; что, въ этомъ, —

Онъ чистъ и правъ предъ цѣлымъ свѣтомъ,

Затѣмъ…. затѣмъ, что за порогъ

Ужъ Оды — властвовать не могъ!…

CVII.

Что тамъ — уже распоряжаться

Должна начальница одна,

И что лишь до нея касаться

Тамъ вся отвѣтственность должна;

Но что надѣется… и даже —

Увѣренъ, что Жуанъ и самъ,

Бывъ предваренъ, что кара та же

Ждетъ обоихъ, ктобъ далъ страстямъ

Своимъ всю волю, и порядокъ

Нарушилъ общій, — вѣрно, падокъ

Не оказался бъ, чтобъ, въ мѣшкѣ,

Босфоръ извѣдать на легкѣ!…

CVIII.

Такъ евнухъ, духа не теряя,

Все предъ Султаншей разсказалъ;

Одно лишь, шуткой не считая, —

Про сонъ Дуду онъ умолчалъ:

На это тайны покрывало,

Приличнымъ счелъ онъ, опустить,

Чтобъ подозрѣніе опалой

Не разразилось, можетъ быть!…

Но, всенадежностью своею,

Какъ ни старался онъ Гюльбею,

Тутъ, успокоить, — замѣчалъ,

Что сильно въ сердце ей попалъ!…

СІХ.

Она его не прерывала,

И слушала его разсказъ;

Лишь явно ревность выражала —

Замѣтнымъ трепетомъ, да глазъ

Сверканьемъ страшнымъ, какъ тигрица

Лице блѣднѣло, то опять —

Пылало… разныхъ думъ станица

Умъ волновала, и печать

Ихъ сильно на чело ложилась

Гюльбеи голова кружилась,

Въ ушахъ шумѣло…. такъ она

Была смятенія полна!…

CX.

Какъ ландышъ, подъ росою утра,

Чело вдругъ опустивъ на грудь,

Блѣднѣе стала перламутра,

Силъ не имѣя и вздохнуть!…

И хоть была не изъ разряда

Тѣхъ женщинъ, что, въ подобный мигъ,

Насть могутъ въ обморокъ, и надо

Спиртъ подъ рукой имѣть, чтобъ ихъ

Спасать…. но Баба испугался;

Не въ шутку даже растерялся,

Не зная, какъ и чѣмъ, подать

Ей помощь, — и хотѣлъ бѣжать….

CXI.

Но это — судорожный только

Припадокъ былъ и лишь всего —

Мгновенье длился; впрочемъ, сколько

Она тутъ вынесла…. того

Не въ силахъ выразить! и сами

Пусть скажутъ тѣ скорѣй, за насъ, —

Которымъ, тоже, со страстями

Такъ приходилося, не разъ,

Бороться, и въ изнеможенье,

Въ безпамятство и цѣпенѣнье,

Впадать, какъ будто, въ этотъ мигъ —

Насталъ конецъ ужъ жизни ихъ!…

CXII.

Гюльбея, въ этомъ положеньи,

Была — какъ Пиѳія, когда —

Она, въ минуты откровеній,

Свои вспѣненныя уста —

Для прорицаній раскрывала,

Бѣснуясь, мечась, на своемъ

Треножникѣ… пока пылала

Вся вдохновеньемъ, а потомъ,

Вдругъ падала, въ изнеможеньи,

И на дрожащіе колѣни

Склоняла голову она,

Какъ трупъ — блѣдна и холодна!.

CXIII

Черты Гюльбеи были скрыты

Густой распущенной косой,

Которой мраморныя плиты

Она сметала, — головой,

Въ уныньи, свѣсясь съ отомана;

Грудь волновалася у ней,

Какъ, въ бурю, лоно океана;

Одной рукою, что бѣлѣй

И воска бѣлаго казалась,

Она, небрежно, опиралась

На изголовѣи парчевомъ,

Къ другой — поникну да челомъ..

CXIV.

Но нѣтъ! за чѣмъ на эту пору

Не живописецъ я, чтобъ все

Собравъ здѣсь сказанное, взору

Представить на холстѣ ее —

Какъ рисовалась тутъ Гюльбея!…

Слова не краски, и перо

Не кисть! и лишь одна идея, —

(Притонъ такъ грубо и пестро

Наброшенная здѣсь!) ни мало

Не выражаетъ идеала,

Какимъ Гюльбея тутъ была, —

Очаровательно мила!

CXV.

Самъ евнухъ — любовался ею….

Покрайней мѣрѣ, онъ стоялъ,

Безмолвно глядя на Гюльбею;

Не потому ли. что и зналъ —

Приличья тактики придворной:

Когда молчать, иль говорить,

И взоры смѣло, иль покорно.

То потуплять, то возводить?…

Такъ, выжидалъ онъ, безъ сомнѣнья,

И здѣсь, въ молчаньи — лишь мгновенья,

Чтобъ, кризисъ чуть пройдетъ, опять

Заговорить, иль ей внимать!….

CXVI.

Но, наконецъ, она вдругъ встала,

И молча, въ сердцѣ грусть тая, —

Ходить по будуару стала.

Шагами тихими скользя,

Какимъ-то призракомъ, чуть слышно,

Но мраморнымъ плитамъ, въ коврахъ,

На нихъ красующихся пышно,

Вся отражаясь въ зеркалахъ; —

Чело ея вдругъ прояснилось…

Хотя въ душѣ еще таилось

Все что-то мрачное: блеснулъ —

Лучъ солнца! на-морѣ жъ, — все гулъ!…

CXVII.

Она, на мигъ, остановилась

И голову приподняла:

Промолвить будто бы рѣшилась…

Но, нѣтъ! еще все не могла!

И снова ходитъ, ускоряя,

То вдругъ — удерживая шагъ

Волненье сильное являя,

Походкой даже!… такъ, въ страстяхъ,

Обуревающихъ собою,

Изобличаютъ насъ, порою,

Всего скорѣе и вѣрнѣй,

Шаги — маштабъ ихъ степеней!…

СXVIIІ.

Она остановилась снова.

И, евнуху давъ знакъ рукой,

Сказала, хоть и не сурово,

Но только — съ силою такой,

Что задрожалъ онъ отъ смятеньи:

--«Рабъ! привести мнѣ обоихъ!» —

Какъ будто не понявъ значенья

Словъ этихъ, онъ-было, на мигъ,

Поколебался… но Гюльбея,

Терпѣнья больше не имѣя,

Сверкнула молньей черныхъ глазъ.

И повторила свой наказъ:

CXX.

— «Грузинку и Гяура надо,

Немедленно, мнѣ привести!

Да чтобы, у калитки сада,

И каикъ былъ готовъ…. Иди;

Ты понимаешь остальное!…» —

Довольно было этихъ словъ,

И приказаніе такое

Исполнить евнухъ былъ готовъ;

Но вдругъ, почувствовавъ тревогу, —

Остановился у порогу,

И сталъ Султаншу умолять,

Съ наказомъ этимъ обождать….

СХХІ

— «Султаншѣ не повиноваться —

Не смѣетъ рабъ! (сказалъ онъ ей:)

Но тутъ не быть добру, признаться,

При всей готовности моей —

Исполнить мигомъ повелѣнье:

Отъ торопливости такой,

Простите это выраженье!

Для васъ самихъ же, — вредъ большой

Быть могъ бы!… что до тайны, — тайной

Она останется; случайно,

Пусть и открылось бы потомъ….

Ужъ я не говорю о томъ!

CXXII.

Но обратите лишь вниманье

На чувства ваши!… волны — все

Скрыть могутъ; точно приказанье

Исполнить — дѣло ужъ мое;

Но вы… Гяура молодаго

Такъ любите…. и вамъ его,

Красавца рѣдкаго такого —

Лишиться такъ ужасно!… о!

Простите мнѣ великодушно.

Что униженной, рабъ послушной,

Осмѣлится вамъ доложить….

Вамъ сердца тѣмъ — не излечить!… --»

СХХІІІ.

«Ахъ! ты несчастный! не тебѣ ли

Еще о чувствахъ толковать?

И какъ уста раскрыться смѣли —

Прочь съ глазъ — и волю исполнять!…» —

Но Баба, не дослушавъ, скрылся,

Увидя, какъ ея глаза

Пылали гнѣвомъ, и пустился

Бѣжать (пока еще гроза

Не разразилась надъ главою!) —

Наказъ исполнить, бородою

Клянясь Пророка, что ужъ, знать,

Бѣды никакъ не миновать!…

CXXIV.

Онъ хорошо и зналъ и вѣдалъ.

Что, если бъ дальше продолжалъ. —

И самъ бы надъ собой извѣдалъ

Весь гнѣвъ Султанши, и пропалъ!…

Такъ лучше, разсудилъ, спасая

Свою лишь голову, — чужой

Пожертвовать, предпочитая

Самохраненье и покой —

Негодованью, за которымъ

Могла бы. переходомъ скорымъ,

Послѣдовать и смерть, какъ разъ,

За не исполненный наказъ!…

CXXV.

И такъ — пустился, въ то жъ мгновенье,

(Забывъ отдать и свой поклонъ!) —

Скорѣй исполнить порученье,

Браня, при этомъ, безъ препонъ,

Какъ турку доброму пристало, —

Всѣхъ женщинъ….. и Султаншъ самихъ….

Что такъ упрямы, и, ни мало,

Дней не умѣютъ ни своихъ,

Ни чьихъ, щадить!.. и радъ, при этомъ,

Онъ былъ, что хоть нейтралитетомъ

Своимъ еще спасался онъ —

Отъ бѣдъ такихъ, не зная женъ!

CXXVI.

Потомъ, — желая къ предпріятью,

По формѣ, приступить, — созвалъ

На помощь онъ къ себѣ всю братью,

И одного изъ нихъ послалъ,

Къ младой четѣ, съ увѣдомленьемъ,

Чтобъ нарядилася сейчасъ,

Со всѣмъ искусствомъ и раченьемъ,

Для представленья, на показъ,

Султаншѣ, сильное участье

Пріемлющей въ ночномъ несчастьи,

Иль приключеньи, на бѣду,

Съ примѣрно-смирненькой Дуду!…

CXXVII.

При этой вѣсти, удивилась —

Дуду; Жуанъ — весь поблѣднѣлъ:

«И такъ — судьба моя рѣшилась!»

Подумалъ онъ. и онѣмѣлъ.

Но дѣлать нечего! — на сборы

Имъ срокъ лишь самый малый данъ

Да и Дуду въ свои уборы

Вмигъ нарядилась; и Жуанъ, —

Такъ-какъ почти не раздѣвался, —

Умылся лишь, да причесался,

И былъ — готовъ; хоть и не радъ,

Въ бѣду попавши не впопадъ!…

CXXVIII.

И мы оставимъ ихъ на этомъ,

И всѣхъ — шептавшихся, кругомъ.

Да занятыхъ — не туалетомъ,

А только тѣмъ, каковъ пріемъ —

Бѣдняжкамъ будетъ у Гюльбеи….

Пора главу ужъ кончить намъ;

И что за оборотъ — затѣи

Султанши нашей примутъ тамъ?

Ни черточки здѣсь не прибавимъ;

Аллаху только предоставимъ —

Беречь несчастную чету….

Жуана, то есть, и Дуду!

ГЛАВА СЕДЬМАЯ.¹

I.

Любовь и слава! метеоры —

Невыразимой красоты!…

Къ вамъ — всѣ желанья, мысли, взоры,

Къ вамъ — всѣ надежды и мечты!

И вы…. звѣздой очарованья

Блеснувъ, на жизненномъ пути, —

По тяжкимъ терніямъ страданья,

Насъ заставляете идти….

Какъ часто, близко самой цѣли,

Когда мы васъ достичь хотѣли, —

Вдругъ гаснетъ вашъ отрадный свѣтъ,

Звѣзды завѣтной — милый слѣдъ!…

II.

Но ждать блаженства здѣсь — напрасно!

Непроченъ ни одинъ предметъ….

И Соломонъ сказалъ прекрасно:

«Все въ мірѣ — суета суетъ!»²

И такъ, оставивъ обольщенья

Любви коварной и слѣпой,

Займемся, хоть для развлеченья, —

Приманкой славы боевой….

Она отъ страсти изцѣляетъ,

Надежды новыя раждаетъ,

И, съ громомъ пушекъ, намъ пошлетъ —

Поэмѣ новый оборотъ!

III.

О Муза! смѣлою рукою,

Схвати рѣзецъ волшебный свой,

И, оживленною чертою,

Изобрази кровавый бой!

Представь ужасное мгновенье,

Какъ разгромленъ былъ Измаилъ,⁵

Представь отвагу и стремленье,

Несокрушимость Русскихъ силъ,

Какъ, за вождемъ Екатерины,

Непобѣдимыя дружины

Неслись, что бодрые орлы, —

На смертоносные валы!…

IV.

На лѣвомъ берегу Дуная,

Громадный городъ Измаилъ,⁴

Чело въ сводъ неба упирая,

Стопой на волны наступилъ;

Съ архитектурою восточной,

По-европейски укрѣпленъ, —

И первокласною, и прочной,

Считался крѣпостію онъ;

Но Грекъ устроилъ палисады,

Какъ бы нарочно для преграды.

Чтобъ Турковъ выстрѣламъ мѣшать,

И тѣмъ врагу лишь помогать!….⁵

V.

За то, бездонныя пучины —

Рвы были, словно, — океанъ;

А валовъ грозныя вершины-

Такія, что и самъ Вобанъ,⁶

Предъ высотою ихъ, едва ли,

Не ахнулъ бы! Со двухъ сторонъ,

Рукавъ Дуная защищали

Двѣ баттареи; бастіонъ —

Весь каменный, да футовъ въ сорокъ

Былъ вышиной, при томъ, пригорокъ,

Иль — кавальеръ, о двадцати

Двухъ пушкахъ⁷… смѣй кто подойти!

VI.

Лишь съ третьей стороны, къ Дунаю,

Оплошно городь былъ открытъ.

Но, почему? и самъ не знаю!…

Покрайней мѣрѣ, такъ гласитъ —

Исторья!…⁸ можетъ быть, конечно.

Не полагали Османли,⁹

Народъ, по нраву пребезпечной, —

Чтобъ вздумать Русскіе могли,

Когда нибудь, въ Дунай забраться,

Съ своей Флотильей? . И, признаться,

Увидя ихъ въ первые тамъ, —

Не вѣрили своимъ глазамъ!

VII.

Но, въ изумленіи великомъ,

(Почуявъ можетъ быть, и страхъ!)

Довольствовались только крикомъ:

«Аллахъ! Аллахъ!» да «Бисмилляхъ!»¹⁰

А между тѣмъ, — расправя крылья.

Неслась, какъ стая лебедей, —

На приступъ Русская флотилья,

Съ громами грозныхъ баттарей!

Командовалъ Арсеньевъ¹¹ ею….

Но мы, пока, разставшись съ нею,

На сушу перейдемъ, къ стѣнамъ,

Взглянуть что дѣлается тамъ?…

VIII.

И тамъ — все, къ приступу, готово:

Фашины, лѣстницы; войска

Ждутъ только полководца слова —

Ударить!… Измаилъ! близка

Минута страшнаго рѣшенья:

«Быть иль не быть тебѣ!»!…¹² кругомъ, —

Смотри, — какія ополченья!

И полководецъ кто, притомъ!…

Суворовъ!…¹³ у него расправа —

И коротка-то, и кровава!¹⁴

Гдѣ онъ — нѣтъ никакихъ преградъ:

«Ура!» и все — въ рукахъ солдатъ!

IX.

Такъ онъ «ребятъ своихъ» зналъ норовъ,

Самъ вышколивъ ихъ для побѣдъ!

И гдѣ теперь другой Суворовъ?

Онъ былъ — одинъ, и больше — нѣтъ!…¹⁵

Герой-чудакъ, Протей въ мундирѣ,

И сущій демонъ на земли,

Предъ кѣмь, — въ коронѣ и порфирѣ,

Чело склоняли короли!…

И старичекъ, сухой, щедушной,

Но съ волей, генію послушной, —

Судьбы вѣсами управлялъ,

И славу — въ плѣнъ къ себѣ забралъ!¹⁶

X.

Громъ пушекъ и спектакль кровавый…

Не правда ли, читатель мой,

Какъ чуденъ сонъ военной славы,

И какъ чаруетъ онъ собой?

И дымъ, и кровь, и громъ, и стоны….

Богъ вдохновенья! вотъ она, —

Потѣха Марса и Беллоны,

Иль, по просту сказать — война!

Готово все — и мечъ и пламя,

И люди — боевое знамя

Поднявшіе надъ головой, —

Съ ожесточенною душой!…

XI.

Какъ левъ, покинувшій берлогу,

Напрягши мускулы свои,

Выходитъ смѣло на дорогу,

Искать добычи впереди.

И, потрясая гривой, машетъ

Но сторонамъ своимъ хвостомъ,

А изъ ноздрей раздутыхъ пашетъ

Дыханье жгучее; огнемъ

И кровью налитыя очи —

Горятъ, какъ угли въ мракѣ ночи,

Изъ подъ нахмуреннаго лба….

Онъ ждетъ, — кого пошлетъ судьба!

XII.

Такъ войско, въ боевомъ порядкѣ,

Все нетерпѣніемъ кипитъ,

И движется, готовясь къ схваткѣ:

Земля и стонетъ, и дрожитъ,

Подъ тяжкою его стопою.

Отъ артиллеріи, что громъ

И гибель вдругъ несетъ съ собою,

Запасшись мѣткимъ чугуномъ,

Для большей массы истребленья

Жертвъ честолюбья, или мщенья, —

Сихъ политическихъ страстей,

Ожесточающихъ людей!…

XIII.

Исторія обозрѣваетъ

Предметы — гуртомъ, такъ сказать,

И мелочей не допускаетъ,

Чтобъ нити не перерывать;

Но если бъ и на нихъ вниманье

Мы обращали, — можетъ быть,

Изчезло бъ все очарованье

Затѣй военныхъ, какъ сравнить —

Ихъ выгоды и всѣ растраты!…

Такъ, часто видимъ, результаты

Кровавыхъ воинъ бываютъ лишь —

«Горой раждающею мышь»!…¹⁷

XIV.

Но мы оставимъ разсужденья

И предоставимъ лавры жать —

Любимцамъ битвъ, иль наслажденья

Въ потокахъ крови имъ искать;

А сами — лишь пожавъ плечами,

Да пожалѣвъ о слѣпотѣ

Народовъ съ буйными страстями.

Бѣгущихъ къ роковой мѣтѣ,

Толпой, за колесницей славы,

Въ чаду своемъ, на пиръ кровавый…

Возьмемся продолжать разсказъ,

Чтобъ бойнею потѣшить васъ!

XV.

Ночь темная была, и стлался

Густой туманъ по берегамъ

Дуная, гдѣ лишь отражался,

Какъ въ адскомъ зеркалѣ, здѣсь тамъ

Огонь, при безпрерывномъ громѣ

Неумолкавшихъ баттарей;¹⁸

Природа вся, тутъ, дрогла, — кромѣ

Однихъ безтрепетныхъ людей.

Собою жертвующихъ славѣ,

Иль лучше — боевой забавѣ,

Какъ мухи на огонь летя,

И жизнью, такъ сказать, шутя!…

XVI.

Едва колонна штурмовая,¹⁹

За цѣпь оставленныхъ траншеи,

Перевалила, подступая

Къ чертѣ турецкихъ баттарей, —

Какъ Турки, наконецъ, возстали,

И Христіанамъ — языкомъ

Такимъ же точно отвѣчали,

Громами грянувши на громъ!

Земля и воздухъ всколыхались,

И крики: «Алла-гю!» ²⁰ раздались,

Сливаясь съ громомъ баттарей,

При блескѣ пышущихъ огней…

XVII.

Тутъ — всѣ колонны у жъ въ движенье

Пришли: Суворовъ штурмъ ведетъ!

И съ ними же, въ одно мгновенье,

Съ Дуная грянулъ гребный флотъ;

Картечь, и бомбы, и ракеты,

И свистъ, и трескъ, и блескъ и громъ,

И въ дымѣ — гибнутъ всѣ предметы.

То вдругъ — освѣщены, какъ днемъ:

Фашины, лѣстницы, рогатки,

Подмоги для ужасной схватки,

И сотни лѣзущихъ на валъ,

Гдѣ штыкъ дорогу пролагалъ….

XVIII.

Тамъ — огнедышущія жерлы

Выбрасываютъ свой чугунъ;

Тамъ — мушкетоны сыплютъ перлы,

Иль градъ свинцовый, и перунъ,

Въ слѣдъ за Перуномъ, раздается,

Кровь брызжетъ и рѣкой течетъ,

И смерть, надъ трупами, смѣется,

И жертвы въ адъ и въ небо шлетъ!…

Скелетъ бездушный слезъ не знаетъ,

Что проливать тамъ заставляетъ —

Тѣхъ, у кого она беретъ,

Отца иль сына, безъ заботъ!

XIX.

Смѣется смерть, — и адскій хохотъ

Далече вторится; одной

Лишь ей не слышенъ онъ, подъ грохотъ

Потѣхи шумной боевой!

Въ бюльтеняхъ смертности, найдете

Тьмы погибающихъ людей,

Гдѣ косарями ихъ начтете —

Чуму, и голодъ, и врачей….

Но это все — однѣ игрушки,

Передъ картиною, гдѣ пушки

Разыгрываютъ роль судьбы,

На сценѣ штурмовой борьбы!…

XX.

Однакожъ, слава, — какъ хотите, —

Прекрасная вещь на земли!…

Да какъ и сладко, посудите.

На старость дней, (хоть костыли

Въ замѣнъ оторванныхъ ногъ служатъ!) —

Жить царской пенсіей; при томъ,

Героемъ васъ зовутъ; окружатъ,

И слушаютъ разсказъ о томъ, —

Какъ били, рѣзали, жгли, брали,

И землю кровью заливали,

Чтобы — сюжеты, такъ сказать,

Пѣвцамъ, для пѣсень, доставлять!…

XXI.

Но виноваты! разсужденья —

Отъ Измаила отвлекли!

Не страшны Русскимъ укрѣпленья;

На нихъ, по грудамъ тѣлъ, взошли!…

Въ особенности, гренадеры

Тутъ отличились: имъ помогъ

Трехгранный штыкъ, съ запасомъ вѣры,

Что противъ нехристей самъ Богъ —

За Русскихъ, за святое дѣло!…

Такъ всюду съ Богомъ Русскій смѣла,

Не озираяся идетъ!

А смѣлость — «города беретъ»….²¹

XXII.

И здѣсь-то смѣлостью прямою —

Взятъ неприступный Измаилъ!²²

Но кто жъ, отважною ногою,

Изъ первыхъ²³ тутъ на валъ вскочилъ?

Кто? — Донъ-Жуанъ!… Герой нашъ юный,

Герой любовныхъ лишь проказъ,

И здѣсь не дрогнулъ, — хоть перуны

Кругомъ гремѣли!… но для васъ

Покажется, быть можетъ, странно,

И непонятно, и туманно,

Какъ это — онъ сюда попалъ,

Гдѣ пиръ кровавой бушевалъ?…

XXIII.

Изъ этого недоумѣнья,

Не бойтесь, выведемъ сейчасъ:

Когда еще приготовленья

Шли къ взятью крѣпости у насъ,

И штурму обучалъ Суворовъ

Своихъ вновь набранныхъ солдатъ, —

Кругомъ блуждавшій, для дозоровъ,

Летучій Козаковъ отрядъ

Привелъ, съ собою, горстку плѣнныхъ…

Но безоружныхъ, невоенныхъ:

Двухъ женщинъ и троихъ мужчинъ;

Изъ нихъ — двусмысленный одинъ….

XXIV.

То были — Англичанинъ, Лола,

Дуду, да Евнухъ, и Жуанъ. —

Ихъ ожидала хуже доля,

Чѣмъ непріятельскій арканъ!

Гюльбея, ревностью пылая,

Велѣла Бабѣ утопить

Жуана и Дуду…. но зная,

Что и ему могла отмстить

Султанша, (и отмстить ужасно!) —

Онъ, чтобъ избѣгнуть безопасно

Бѣды, грозившей всѣмъ троимъ,

Самъ предложилъ бѣжать имъ съ нимъ…

XXV.

Дуду и Лолю предложила

Съ собою тоже вмѣстѣ взять;

Жуана жъ дружба побудила —

И Англичанина забрать!

И вотъ — нашъ караванъ, какъ можно,

Собравшись тише и скорѣй,

Еще до ночи, осторожно,

На каикъ — и, среди зыбей.

Великолѣпнаго Босфора,

Доплылъ, таинственно и скоро.

До шлюпа, шедшаго въ Дунай;

И, какъ ихъ звали — понимай!

XXVI.

Въ Сералѣ же, въ ту ночь, случился

Нечаянный переворотъ:

Внезапно, съ жизнію простился

Старикъ Гамидъ…²⁴ и — безъ хлопотъ,

Взошелъ на тронъ, изъ заключенья, —

Наслѣдникъ молодой Селимъ;

И потому, безъ опасенья,

Могъ евнухъ, съ обществомъ своимъ,

Успѣть пробраться изъ Стамбула,

Къ брегамъ Дуная, гдѣ вздохнула

Грудь ихъ свободнѣй, — между тѣмъ,

Какъ былъ въ расплохѣ весь Гаремъ!…

XXVII.

Но только — въ плѣнъ они попались,

Какъ мы сказали, казакамъ!…

И не легко бы разсчитались,

Когда бъ Британецъ не былъ тамъ:

Словъ нѣсколько по Русски зная, —

Джонсонъ легко имъ показалъ.

Что, много по свѣту шныряя,

Онъ и въ Россіи побывалъ;

Служилъ подъ русскими орлами,

Сражался вмѣстѣ съ казаками,

И что великій ихъ герой —

Былъ не со всѣмъ ему чужой!…

ХХVIII.

Понявъ такое объясненье,

Казаки плѣнныхъ повели —

Къ Суворову, на представленье;

Но занятымъ его нашли:

Самъ обучалъ онъ²⁵ новобранцевъ,

Какъ лучше турокъ побѣждать;

Какъ, не боясь ихъ грозныхъ шанцевъ!

Штыками ихъ аттаковать,

Взлетать на бруствера стрѣлою,

Всегда готовыми быть къ бою,

И первымъ счастіемъ считать —

На полѣ чести умирать!²⁶

XXIX.

На плѣнныхъ бросивъ взглядъ суровый,

Суворовъ рѣзко ихъ спросилъ:

--«Откуда?» — «Изъ Стамбула.» — «Кто вы?» —

— «Бѣжавшіе изъ плѣна.» — былъ

Отвѣтъ, хоть лаконической, но ясной:

Британецъ зналъ, что лишнихъ словъ

Терять съ Суворовымъ напрасно,

И что любилъ онъ молодцовъ!²⁶

— «Какъ васъ зовутъ?» — "Меня Джонсономъ,

Товарищъ — Сэръ Жуанъ, и «Дономъ»

Онъ титулуется притомъ;

Тѣхъ трое — женщины, съ рабомъ, " —

XXX.

— «Я ваше имя, будто, знаю!…

Другое — ново для меня;

Вы были…. да, припоминаю!

Подъ Видиномъ?» — «Такъ, точно; я,

Тамъ, при атакѣ находился.» —

— «Что жъ съ вами сталося потомъ?» —

— «Едва самъ помню!… чувствъ лишился,

Подъ непріятельскимъ ядромъ,

И лишь опомнился — въ турецкомъ

Плѣну!» — «Теперь, на молодецкомъ

Пиру, вы можете свои плѣнъ

Отмстить, у Измаильскихъ стѣнъ!

XXXI.

Надѣюсь, что не хуже будетъ

И нынѣшній вашъ новый постъ.

А васъ Суворовъ не забудетъ;

Лишь надобно устлать помостъ —

Изъ турокъ, для добычи славы!…

Въ свой полкъ поступите опять;

Помилуй Богъ! потокъ кровавый

Смыть долженъ нечесть, и вспахать

Мы постараемся сохою,

А тамъ — пройти и бороною,

Гдѣ Измаилъ теперь! пора!

Кукареку!²⁸ за мной! ура!» —

XXXII.

Сказалъ — и принялся за дѣло,

Опять учить своихъ солдатъ

Какъ крѣпость штурмовать и смѣло

Лѣзть на щетины палисадъ….

Межъ тѣмъ, Джонсонъ ужъ съ Донъ-Жуаномъ —

Къ мѣстамъ своимъ отведены;

А евнухъ съ дамами, за станомъ,

Въ обозъ — Фурлейтщчкамъ сданы.

Такъ описавъ ихъ похожденье,

Теперь — опять за продолженье

Разсказа примемся, какъ былъ

Взятъ неприступный Измаилъ!

XXXIII.

Войска, и съ суши, и съ Дуная,²⁹

Все жарятъ съ грозныхъ баттарей;

Везувій съ Этной, изрыгая

Огонь и лаву, — не страшнѣй,

Не гибельнѣй, опустошеньемъ

Окрестныхъ селъ и городовъ .

Все рушится — за мановеньемъ

Вождя безтрепетныхъ полковъ!

Подъ градомъ пуль, гранатъ, картечи,

Все впереди, средь, грозной сѣчи,

Джонсонъ съ Жуаномъ — турковъ бьютъ,

Отъ гренадеръ не отстаютъ….

XXXIV.

Жуанъ, особенно! хоть молодъ

И хоть впервые въ дѣлѣ онъ, —

Усталость, дымъ, и ночи холодъ,

И труповъ видъ, и смерти стонъ,

Средь свалки въ атмосферѣ душной,

Гдѣ кровью омытъ каждый шагъ….

Все переноситъ равнодушно,

Какъ будто закаленъ въ бояхъ!

Покой и нѣгу наслажденій

Забылъ, средь сильныхъ ощущеній,

По пылкости души своей,

Развившейся для всѣхъ страстей!…

XXXV.

Но, всюду дѣйствуя открыто

Такъ на войнѣ, какъ и въ любви, —

Одной лишь злобы ядовитой,

Со звѣрской жаждою крови,

Не зналъ онъ, духомъ благородной,

И полнъ поэзіи живой!

Да и другаго, какъ угодно,

Съ такой геройскою душой, —

Едва ль отыщеіе героя….

Вотъ левъ, что ужъ, признаться, стоя

Названья этого, — куда

Затмилъ бы нашихъ львовъ³⁰ стада!

XXXVI.

Кругомъ его — ложатся трупы….

Какъ черти Турки, притаясь,

За бастіонные уступы,

Открытой схватки лишь боясь,³¹

Выхватываютъ рядъ за рядомъ;

Но наши — идутъ все впередъ,

Не дрогнувъ подъ свинцовымъ градомъ….

Вдругъ брешь пробита, и — проходъ

Свободный въ стѣны! — Палисады,

Рогатки, бруствера, преграды,

Все — ни почемъ ужъ, — хоть летятъ

Вѣнцы и бревна на солдатъ!…

XXXVIII.

Свободно потекли колонны,

Одна въ слѣдъ за другой — въ проломъ;

Громъ баттарей неугомонный

Стихать ужъ началъ…. и кругомъ —

Пошла рѣзня? штыкъ съ ятаганомъ!

А тамъ — въ огнѣ весь городъ…. крикъ,

И вопли женщинъ, подъ туманомъ

Густаго дыма; Русскій штыкъ,

По грудамъ тѣлъ, путь пролегаетъ;

Въ солдатахъ бодрость подкрѣпляетъ —

Служитель церкви, на стѣнахъ,

Съ крестомъ Спасителя въ рукахъ!…³²

XXXIX.

Взятъ городъ…. но еще, мѣстами,

По улицамъ рѣзня кипитъ;

Падутъ, подъ Русскими штыками,

Остатки мусульманъ — О видъ

Ужасный! дѣти, старцы, жены —

Бѣгутъ и падаютъ, среди

Развалинъ; крики, вой, и стоны —

И впереди, и позади!…

По трупамъ даже путь опасный:

И тамъ еще, какъ змѣй ужасный.

Радъ Турокъ за-ногу схватить,

Чтобъ, и кончаясь, злость излить!

XL.

Взятъ городъ!… но еще не сдался.

Упорствовалъ все Сераскиръ:³³

И бой кровавый продолжался

До утра, — смерти страшный пиръ!…

Межъ тѣмъ, Жуанъ вдругъ, не далече,

Двухъ грозныхъ видитъ Казаковъ;

Не утоливъ знать жажды въ сѣчѣ,

Гналися, парою волковъ,

Они за дѣвочкой сироткой,

Десятилѣтнею красоткой,

Чтобъ изрубить ее въ куски,³⁴

Такъ безпощадны Казаки!

XLI.

Но нашъ герой ихъ нагоняетъ,

И какъ прикрикнетъ вдругъ на нихъ —

Они бѣжать, и онъ спасаетъ

Бѣдняжку….³⁵ Въ этотъ самый мигъ, —

Бѣжитъ къ нему Джонсонъ, и хочетъ

Его съ собою увести:

Но о малюткѣ онъ хлопочетъ,

Куда бъ бѣдняжку отнести…

— «Помилуй, братецъ! ты ужъ, видно,

Забылъ о славѣ? какъ не стыдно

Съ дѣвчонкою возиться тутъ,

Когда тамъ наши Турковъ бьютъ!…

XLII.

Скорѣе къ нашимъ! Сераскира

Ужъ нѣтъ: но замѣнилъ его

Старикъ Паша, и тоже мира

Не хочетъ слышать; ничего

Онъ не боится, трубку куритъ,

И не сдается! такъ упрямъ!…

Но онъ не долго подежуритъ,

Пойдемъ лишь, чтобы вмѣстѣ тамъ,

Съ товарищами, отличиться!

Не-то, вѣдь, стыдно отдѣлиться,

Какъ бастіонъ возьмутъ безъ насъ….

Послушай же! идемъ сейчасъ!» —

XLIII.

— «Изволь! но прежде, гдѣ бъ малютку

Мнѣ эту спрятать, укажи!…» —

— «Да негдѣ; брось ее, не въ шутку!…» —

— «Какъ это можно!» — «Но, скажи,

Теперь ли время этимъ вздоромъ

Такъ заниматься?» — И ножавъ

Плечьми, Дуконсонъ окинулъ взоромъ

Малютку: — «Правда! жаль! ты правъ!

Прелестное дитя, ни слова!

И что за глазки!… но, я снова

Скажу тебѣ, что надо намъ,

Goddamn! быть непремѣнно тамъ!» —

XLIV.

Жуанъ нетрогался ни съ мѣста,

Все занятъ дѣвочкой своей:

— «Пойдемъ же! юная невѣста

Найдетъ защиту….» — И скорѣй —

Британецъ подозвалъ, изъ роты

Своей, надежнѣйшихъ солдатъ,

Имѣвшихъ менѣе охоты

Колоть и грабить: — «Вотъ, камратъ!

(Сказалъ онъ Донъ-Жуану), смѣло

Имъ ввѣрить можно; будетъ цѣлой

Твоя малютка; для меня

Все сдѣлаютъ, ручаюсь я!

XLV.

А вы, ребята! безъ награды

Тутъ не останетесь у насъ!» —

Солдаты отвѣчали: — "рады

Стараться! « — (получивъ наказъ!)

И, сдавъ имъ на-руки сиротку,

Жуанъ съ товарищемъ своимъ.

Вновь въ сѣчу кинулись, въ охотку,

Пылая духомъ боевымъ,

Въ надеждѣ, храбростью своею, —

Иль бастіонъ взять, или шею

Подъ нимъ сломить, иль, можетъ быть

Въ петлицу крестикъ получить!…

XLVI.

Побѣда, слава, и герои,

Какъ видно, таковы вездѣ;

Отъ взятія безсмертной Трои —

Не измѣнилися нигдѣ!

Но правилъ нѣтъ безъ исключенья…

И это намъ Капланъ-Гирей³⁶

Сейчасъ докажетъ, безъ сомнѣнья,

Спокойной волею своей:

Когда кругомъ все погибало

Все рушилось, въ огнѣ пылало, —

Онъ только духа не терялъ,

И храбро пунктъ свой защищалъ!

XLVII.

Пятью сынами окруженный

(Всѣ молодцы до одного!)

Какъ тигръ, онъ дрался, разъяренный,

Средь логовища своего!

Въ надеждѣ твердой на Пророка,

Онъ думалъ Русскихъ отразить,

Невѣря, что бъ луну Востока

Могъ Сѣверный орелъ затмить;

И, ни Ахиллъ, ни сынъ Пріама,

А, просто, — старецъ, рабъ Ислама,

Здѣсь, въ головѣ своихъ сыновъ,

Сражалъ безтрепетно враговъ!…

XLVIII.

По свойству Русскихъ, имъ досаденъ

Кто бъ долго не склонялъ меча;

Кто, какъ они, ко славѣ жаденъ;

Чья грудь ко мщенью горяча!

Съ ожесточеньемъ безпримѣрнымъ.

Старикъ удары наносилъ,

Собой являя правовѣрнымъ —

Примѣръ отваги, чудныхъ силъ;

Но, не смотря на изступленье,

Солдатъ питаетъ уваженье

Къ такимъ, кто жизни не щадитъ,

На смерть безтрепетно глядитъ!..

XLIX.

Неоднократно предлагали,

Чтобъ ужъ сдался Капланъ-Гирей:

Героя пощадить желали,

Чтобы имѣть живой трофей….

Но тщетны были всѣ старанья!

Онъ предложеньямъ не внималъ

И христіанамъ, на воззванья,

Ударомъ новымъ отвѣчалъ!…

Тогда — изчезло сожалѣнье:

Упрямое сопротивленье —

Ожесточило всѣ сердца,

Всѣ кинулись на молодца!

L.

Къ геройской схваткѣ подоспѣли —

Жуанъ съ Джонсономъ, въ самый пылъ;

Они сражались и жалѣли,

Что Турокъ гакъ запальчивъ былъ!…

Когда же оба получили

По ранѣ, каждый на свой пай, —

Въ нихъ чувства жалости остыли;

Звучалъ лишь голосъ: поражай!

Но прежде, чѣмъ неустрашимый

Погибъ, — злой рокъ неотразимый —

Всѣхъ пятерыхъ до одного,

Сразилъ и сыновей его!….

LI.

Одинъ изъ нихъ, тутъ, палъ простертый

Отъ пули, а другой — въ куски

Изрубленъ; третій и четвертый —

Подняты были на штыки —

Всѣхъ дольше, пятый, охраняя

Себя и старца отъ враговъ, —

Держался, храбро отражая

Удары сабель и штыковъ!

Но, наконецъ, и онъ, проклятья

Пославъ Гяурамъ, самъ — въ объятья

Прелестныхъ Гурій поспѣшилъ….³⁷

За нимъ — и старецъ палъ безъ силъ!

LII.

Онъ пережить не могъ ужъ горя,

На трупахъ сыновей своихъ,

И, болѣе съ врагомъ не споря, —

Какъ дубъ, свалился онъ на нихъ….

Воскликнулъ лишь: „Аллахъ!“ и взоры

Поднялъ, съ упрекомъ, въ небеса!…

Съ нимъ рушились и всѣ опоры

Твердыни грозной! — Чудеса!

Солдаты даже онѣмѣли —

При этомъ видѣ, и не смѣли

Ужъ доконать его штыкомъ,

Изумлены богатыремъ!

LIII.

Тутъ бастіонъ ужъ не держался. —

И трехбунчужный въ немъ Паша,

Браду поглаживая, сдался:

Его геройская душа

Была вся — въ ароматномъ дымѣ,

Которымъ затянулся онъ,

Не помышляя о Селимѣ,

И только — кейфъ³⁸ любя, да сонъ…

Прямой былъ стоикъ! — Видя всюду

Развалины, да труповъ груду,

Онъ расчиталъ, что и ему —

Штыкъ снялъ бы гордую чалму!

LIV.

Такъ грозная твердыня пала, —

Палъ неприступный Измаилъ!³⁹

Луну, что гордо подымала

Рога свои, — Крестъ осѣнилъ,

Символъ священный искупленья,

Омытый кровью, средь огней

Опустошительнаго мщенья, —

Ужаснѣйшаго изъ бичей

Небесной кары надъ землею!…

Да! съ истребительной войною.

Гдѣ только гибель результатъ.

Сравниться можетъ только адъ!

LV.

И такъ — не стало Измаила!

Тьмы храбрыхъ онъ похоронилъ, —

Какъ человѣчества могила,

Какъ саркофагъ могучихъ силъ!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

LVI.

Изъ двадцати трехъ тысячъ павшихъ

На мѣстѣ Турокъ. — лишь одинъ

Ушелъ, съ извѣстьемъ о пылавшихъ

Стѣнахъ и башняхъ!…⁴⁰ Но картинъ

Кровопролитья и пожаровъ,

Довольно намъ передала

Исторья подвиговъ Омаровъ

И Чингисъ-хановъ, — духовъ зла….

А можетъ быть… какъ знать?… и блага!?..

То вышняго Ареопага

Опредѣленіе…. и умъ

Нашъ слишкомъ слабъ для этихъ думъ!..

LVII.

Да и пора уже картины

Оставить ужасовъ войны,

И побѣдителей дружины,

Что на развалинахъ страны,

Мечомъ кровавымъ, начертали

Девизъ таинственныхъ словесъ,

Чтобъ Османли не забывали

Того — „Мани-Ѳекель-Фареса!“⁴¹

Что испыталъ, когда то, гордый

Оплотъ ихъ. Измаилъ, отъ твердой

И смѣлой воли Русскихъ силъ,

Когда ее ожесточилъ!

LVIII.

Но мы оставили героя….

И перейдемъ къ нему опять!

Что жъ сталось съ Донъ Жуаномъ, съ боя.

Гдѣ доказалъ, какъ постоять

Не только за себя умѣетъ —

Въ дѣлахъ любви; но, молодцомъ,

Онъ передъ смертью не сробѣетъ, —

И на турнирѣ роковомъ?…

Теперь — онъ въ ставкѣ отдыхаетъ.

Малютку милую ласкаетъ,

Которой поклялся онъ быть —

Отцомъ, и жизнь ея хранить!

LIX.

Отъ сердца, Русскіе готовы,

Съ гостями, хлѣбъ-соль раздѣлить,

Имъ чувства добрыя не новы;

Они умѣютъ оцѣнить —

Великодушія порывы,

Отвагу, храбрость, удальство….

Притомъ, скромны и не ревнивы,

Чужое видя торжество! .

Такъ и Жуаномъ — любовались.

Его геройствомъ восхищались,

О прославляли до небесъ —

Повѣсу изо всѣхъ повѣсь!…

LX.

Особенно ихъ увлекала

Его и добрая душа,

Что такъ несчастнымъ сострадала,

Любовью къ ближнему дыша!

Его участіе къ Леилѣ,

Его заботливость о ней.

Когда, быть можетъ, о могилѣ

Подумать надобно бъ скорѣй, —

Такъ чувства грубыя смягчили,

Растрогали й поразили.

Что всякой про него солдатъ

Другому говорилъ: вотъ — хватъ! —

LXI.

Его за храбрость уважая,

И самъ Суворовъ полюбилъ,

Но очень ясно понимая,

Что онъ, притомъ, туристомъ былъ,

Предупредилъ его желанье —

На городъ чудный посмотрѣть,

И тотчасъ, отдалъ приказанье,

Съ депешей, — въ Петербургъ летѣть!..

Жуанъ не долго собирался;

Въ столицу сѣвера помчался,

Съ малюткой милою своей, —

Рѣшась не разставаться съ ней.

LXII.

Ктожъ въ нашей сѣверной Пальмирѣ,

Бывъ съ первый разъ, не находилъ

Ее прекраснѣйшею въ мірѣ,

И флегматически бродилъ, —

Среди великолѣпныхъ зданій,

Дворцевъ и княжескихъ палатъ,

Волшебныхъ дачъ и тѣхъ гуляній,

Какими городъ нашъ богатъ?

Тотъ развѣ, — кто страдалъ хандрою,

Или — душевной пустотою….

Но не таковъ былъ нашъ Жуанъ, —

Съ душою пылкой южныхъ странъ! —

LXIII.

Однакожъ, не томя разсказомъ

О впечатлѣньяхъ удальца,

Мы съ нимъ перенесемся разомъ —

Подъ своды пышнаго дворца,

Когда онъ, предъ Царицей, въ тронной.

Съ депешей радостной предсталъ,

И на него взоръ благосклонной,

Съ престола русскаго, упалъ!

Рядъ царедворцевъ со звѣздами, _

Штатсъ-дамъ съ предлинными хвостами,

Убранства пышныя палатъ, —

Жуана занимали взглядъ!

LXIV.

На все туристъ нашъ, съ изумленьемъ,

Хоть безъ смущенія, взиралъ…

За то, — съ какимъ благоговѣньемъ.

Къ Царицѣ взоры обращалъ!

Она, съ участьемъ, распросила —

О родѣ, о странѣ его;

Какъ онъ, подъ ядра Измаила,

Попалъ изъ края своего,

И удивлялася герою,

Который, съ нѣжной красотою,

Такую храбрость проявлялъ,

Да и умомъ обворожалъ!…

LXV.

И мудрая Екатерина,

Замѣтивъ столько качествъ въ немъ,

Героя юнаго, какъ сына,

Старалась обласкать; въ своемъ

Дворцѣ, тотчасъ, отвесть велѣла —

Ему покои для житья….

(Такъ отличать она умѣла —

Достойныхъ милостей Ея!)

Такимъ пріемомъ увлеченный,

Признательный и восхищенный,

Жуанъ не могъ двухъ словъ сказать, —

Готовъ былъ жизнь свою отдать!…

LXVI.

Царицы ласки обратили

И всѣхъ вниманье на него.

Всѣ про него заговорили,

А дамы — болѣе всего!…

И вскорѣ баловень Фартуны —

Столицы всей кумиромъ сталъ!

И мудрено ль? — красивый, юный,

Онъ былъ Амура идеалъ….

Амура — не младенца только;

Но — возмужалаго, что столько

Переворотовъ испытавъ,

Еще былъ — въ силѣ, цѣлъ и здравъ!…

LXVII.

Вокругъ него всѣ увивались,

Во всѣ дома онъ приглашенъ:

Съ рукъ-на-руки, его старались

Перенимать; со всѣхъ сторонъ,

Онъ слышалъ шопотъ удивленья,

Лесть дипломатовъ, трепетъ дамъ, —

Отъ одного прикосновенья,

Атласныхъ платьевъ ихъ, къ чулкамъ

Его мужской ноги красивой…

И какъ тутъ многихъ взоръ ревнивой,

Мужей и модниковъ, страдалъ. —

Что ихъ пришелецъ затмевалъ!

LXVIII.

Но мы сердечныя побѣды

Его не станемъ изчислять,

Ни, съ нимъ, на званные обѣды,

Пикники, балы, разъѣзжать:

Все это — такъ обыкновенно….

И новаго тутъ что-нибудь,

Передъ эпохой современной,

Едваль нашли бъ, какъ развернуть

Картину тожъ большаго свѣта, —

Поклонника все этикета

И посреди забавъ своихъ,

Дневныхъ, вечернихъ и ночныхъ!

LXIX.

Однимъ лишь вѣкъ Екатерины

Отъ нашихъ отличался дней,

Что — тороватѣй былъ родъ львиный,

И жили какъ-то веселѣй!…

Нашъ Петербургъ тогда былъ молодъ,

Затѣи болѣе любилъ,

И скупости заморской холодъ

Еще баръ русскихъ не знобилъ;

Еще водилось хлѣбосольство;

Повсюду роскошь и довольство —

Дивили иноземцевъ взоръ….

Но — поумнѣй онъ сталъ съ тѣхъ поръ!

LXX.

Теперь — Парижа снимкомъ вѣрнымъ

Онъ сталъ, а, можетъ быть, въ иномъ, —

И превосходитъ…. самъ примѣрнымъ

Являясь — Чудо-Городкомъ,

И тономъ общества, и зданій

Великолѣпной красотой…

Чтобы Петровыхъ ожиданій

Планъ довершить, и, подъ пятой, —

Имѣя Балтики пучины,

Въ рукахъ — могучія дружины,

Европу въ страхѣ содержать.

На міръ безтрепетно взирать! .

LXXI.

Но возвратимся къ Донъ Жуану:

Онъ, съ каждымъ днемъ, все прибавлялъ

По новенькой главѣ къ роману….

Ну, то-есть, лавры пожиналъ

На поприщѣ большаго свѣта,

Обворожая красотой,

Умомъ, и знаньемъ этикета, —

Салоновъ дипломатъ-герой!

Онъ мало говорилъ, но — кстати:

И „соломоновой печати“

Скромнѣй, для всякихъ тайнъ, онъ былъ —

Загадкой для самихъ Свѣтилъ!…

LXXII.

Но климатъ сѣвера холодной —

Растеньямъ нѣжнымъ теплыхъ странъ.

Страхъ, какъ опасенъ, по несродной

Температурѣ и Жуанъ —

Вліянье это, надъ собою,

Довольно скоро испыталъ:

Подъ небомъ сѣрымъ надъ Невою,

Онъ тосковать замѣтно сталъ;

Потомъ и силы и румянецъ

Терялъ, хоть крѣпкій былъ испанецъ;

И, наконецъ, такъ занемогъ.

Не въ шутку, что — въ постелю слегъ!..

LXXIII.

Лейбъ-медикъ, впрочемъ, все искусство

Тутъ незамедлилъ показать;

Бредъ сильный перервалъ, и, въ чувство

Приведши, началъ врачевать —

Систематически Жуана;

Особенно, тутъ помогла

Бѣдняжкѣ — Ипекакуана!…⁴²

Но надъ болѣзнью верхъ взяла,

Едваль, и не сама природа….

За тѣмъ — что никакого рода

Еще болѣзней онъ не зналъ,

И медицины — избѣгалъ!…

LXXIV.

Да! кто лишь разъ попалъ къ ней въ лапы —

Тотъ не жилецъ ужъ для земли:

„Secundum artem“ эскулапы

Такъ жертвы истомятъ свои,

Что послѣ, — что ни шагъ — микстура,

То порошки, такъ и манятъ,

А жизненныхъ силъ процедура —

Тутъ устаетъ… и радъ не радъ,

А въ отпускъ на тотъ свѣтъ сбирайся,

Со всѣми милыми прощайся;

На дроги съ помпой понесутъ,

И за заставу — отвезутъ!….

LXXV.

„Sic transit gloria mundi!…“⁴³ Зная

То хорошо, Жуанъ младой,

И на землѣ еще желая

Пожить, — махнулъ скорѣй рукой —

Латинской кухнѣ, и рѣшился

Покинуть дворъ и милыхъ дамъ;

И за границу попросился.

Чтобъ, вновь на произволъ судьбамъ

Отдавшись, — на-воды пуститься,

Постранствовать да просвѣжиться,

И, силами запасшись вновь, —

Опять приняться…. за любовь!

LXXVI.

Царица на него имѣла —

Лишь виды матери родной,

И матерински сожалѣла,

Что иноземецъ молодой, —

Такъ съ сѣверомъ не могъ сродниться,

Когда такъ много подавалъ

Собой надеждъ!… и дослужиться

До почестей такъ обѣщалъ, —

Своею ловкостью придворной,

Умомъ, и храбростью безспорной;

И счастье, можетъ быть, — иной

Составить фрейлины младой!…

LXXVII.

Но дѣлать нечего; разстаться

Съ любимцемъ надо было ей,

Что бъ преждевременно, признаться,

Вдали отъ родины своей,

Не кончилъ поприще земное,

А пожилъ — и для странъ другихъ,

Свое здоровье молодое

Поправивъ на водахъ! — и вмигъ.

По повелѣнію Царицы, —

Ему данъ паспортъ, изъ столицы,

Свободно ѣхать, наконецъ,

Куда бъ ни вздумалъ молодецъ!…

LXXVIII.

И вотъ онъ, взявъ съ собой Леилу

Свою сиротку, — съ нею въ путь

Отправился, что бы, на силу

Свободой подышавъ, взглянуть —

На небеса, и на природу,

Въ странахъ теплѣйшихъ, унося,

Съ собою, къ русскому народу,

(Гдѣ, какъ съ родными онъ сжился!) —

И, за пріемъ, благодаренья,

И, объ разлукѣ, сожалѣнья,

И удивленье, что, не дикъ,

Народецъ русскій, а великъ —

LXXIX.

Et coetera!… хотя бъ и много

Еще могли прибавить тутъ…

Но скромность запрещаетъ строго —

Самимъ себѣ творить намъ судъ,

Распространяясь съ похвалами!

И такъ, — судьбу благодаря,

Что можемъ добрыми сынами

Назваться добраго Царя,

Оставимъ нашу Русь святую,

Да — на дорогу столбовую,

И, за повѣсою своимъ, —

Въ чужіе краи поспѣшимъ!

LXXX

Эпическаго сочиненья

Условья здѣсь соблюдены —

Всѣ, кажется, безъ изключенья:

Любви, и бури, и воины,

Имѣли вы. передъ глазами, —

Довольно вѣрныя черты;

Встрѣчали и мораль, мѣстами,

И философіи мечты,

Цвѣты поэзіи, и чувства….

Ноемъ мы, впрочемъ, безъ искусства;

И, потому, — не безъ того,

Чтобъ не было здѣсь — кой-чего….

LXXXI.

Грѣшковъ, конечно, здѣсь не мало!

Не разъ, быть можетъ, надъ и ной

Главою, тянущейся вяло,

Зѣвали вы, читатель мои!…

Иль, гдѣ вы ждали продолженья, —

Разсказа прерывалась нить,

И васъ бѣсили — отступленья,

Гдѣ намъ хотѣлось — мысль развить!…

Но мы — питомцы романтисма,

Цѣпей не знаемъ классицисма,

И если дремлемъ…. такъ примѣръ —

Намъ подаетъ и самъ Гомеръ!!..

ГЛАВА ОСЬМАЯ

I.

Паденье яблока — Ньютону,¹

Внезапно просвѣтило умъ,

Подавъ ключъ къ новому закону

Природныхъ силъ, къ разгадкѣ думъ,

Что мудрецу сна не давали!

Все — случай! согласитесь; и —

Когда бъ не яблоко,²-- едва ли,

О тяготѣніи земли,

И до сихъ поръ узнать могли бы,

И нашей земноводной глыбы

Вкругъ солнца, смѣлый оборотъ —

Рѣшить, и дать наукѣ ходъ!

II.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Такъ! можетъ быть, настанетъ скоро

Тотъ благодатный мигъ, въ которой —

Мы, на машинѣ паровой,

И на луну взлѣтимъ стрѣлой!

III.

Къ чему жъ подобное вступленье?

Вы спросите читатель мой!

Не знаю самъ…. но вдохновенье

Какое-то — внезапно, — мной

Такъ овладѣло, и отваги

Безумью столько придаетъ

Что, взявъ перо и листъ бумаги,

Мнѣ кажется, — на самолетъ,

Иль на машину паровую,

Ужъ сѣлъ, да по звѣздамъ кочую,

Не зная, съ силою паровъ. —

Сопротивленія вѣтровъ!…

IV.

Но гдѣ жъ герой нашъ? — Онъ, въ покойномъ

Дормезѣ, катится съ своей

Леилою, — въ благопристойномъ,

Отцовскомъ положеньи, къ ней —

Лишь головой склонясь не много,

На плечико, да станъ рукой

Обвивъ родительски…. дорогой,

Любуясь юной красотой:

Ея гагатовые глазки,

Устъ лепетъ и, съ улыбкой, ласки,

Безъ соблазнительныхъ затѣй, —

Его приковываютъ къ ней!

V.

Жуанъ, для милаго ребенка,

Съ собой взялъ — въ клѣткѣ снигиря,

Да бѣлаго какъ снѣгъ котенка:

Такъ онъ, и въ дальніе края, —

Воспоминанія съ собою

Хотѣлъ, быть можетъ, увезти,

О нашемъ краѣ, гдѣ герою.

Отъ сердца, грустное „прости!“

Сказали дамы и дѣвицы,

Когда рѣшился онъ — столицы

Покинуть ласковый пріемъ

И не одинъ радушный домъ!…

VI

Сиротка милая, Леила,

Теперь всѣ мысли, у него,

И все вниманье поглотила.

Предметомъ сдѣлавшись его —

Нѣжнѣйшихъ ласкъ и попеченій

Да! никогда, братъ иль отецъ,

Сестра иль дочь, при всемъ сближеньи

Взаимно бьющихся сердецъ, —

Такъ, можетъ статься, не любили!…

Такъ ихъ съ собою породнили,

Съ мгновенья перваго, Судьбы, —

При громахъ пушечной пальбы!

VII.

По чувства этого, признаться,

Какимъ къ Леилѣ онъ дышалъ, —

Едва ли можно догадаться!..

Такъ старъ онъ не былъ, чтобъ питалъ —

Къ ней лишь родительскую нѣжность;

Не могъ онъ, и какъ братъ любить;

Сестры онъ имѣлъ мятежность

И чувственной любви внушить —

Леила не могла собою,

Живя десятой лить весною!

А хоть онъ и повѣса былъ,

Плодовъ незрѣлыхъ — не любилъ….

VIII.

Притомъ, онъ даже и къ созрѣлымъ

Плодамъ — лишь скромно приступалъ:

Онъ былъ Платонникомъ несмѣлымъ!

И только случай заставлялъ

Его, порою, позабыться…

Но тутъ — не могъ онъ ничего,

Ни опасаться, ни страшиться,

Леила вовсе для него

Не представляла искушенья!…

Такъ не едва ль…. и. безъ сомнѣнья,

Онъ потому ее любилъ, —

Что жизнь сироткѣ сохранилъ!

IX.

Къ тому жъ, какъ сынъ Католицисма,

И какъ Испанецъ, изъ пеленъ,

Сродненный съ духомъ фанатисма, —

Заранѣ восхищался онъ,

При мысли (доброй, безъ сомнѣнья!)

Что могъ — орудьемъ Церкви быть,

И юной жертвѣ заблужденья —

Врата спасенія открыть….

Но, удивительно! Турчанка —

Была такая мусульманка,

Что христіанкой быть, по ней,

Страшнѣй казалось всѣхъ смертей!

X.

Такъ сильны были впечатлѣнья,

На умъ сиротки молодой,

Кроваваго опустошенья —

Ей памятной страны родной,

Гдѣ слышала…. какъ-мать и братья,

На трупахъ падшихъ мусульманъ,

И сами падая, проклятья

Лишь слали въ адъ, на христіанъ!..

Жуанъ, какъ могъ, краснорѣчиво, —

Леилы умъ, невольно лживой,

Старался свѣтомъ прояснить,

И все — заставить позабыть!…

XI.

Межъ тѣмъ, они ужъ были въ Польшѣ….

Но — лишь проѣхали по ней

Жуана мысль стремилась больше,

Увидѣть небеса скорѣй —

Надъ виноградными брегами,

Что опоясываетъ Рейнъ;

Да, животворными ключами,

Здоровье подкрѣпивъ, — рейнвейнъ,

Іоганисбергскій знаменитый,

Изъ мшистыхъ погребовъ добытый,

Да самомъ мѣстѣ испытать, —

Его доброту всю узнать!

XII.

И такъ, — за Польшею, — промчались

Чрезъ Бранденбургію³…. и въ ней,

Лишь на-скоро полюбовались —

Столицей древнею князей,

Да рудниками Кенигсберга;

А то, — что родился тамъ Кантъ⁴….

Жуанъ, какъ не былъ буршемъ⁵ (ergo,

И не былъ записной педантъ!) —

Не обратилъ на то вниманья;

И даже вся почти Германья,

По этой части, для него, —

Не составляла ничего!

XIII

Онъ въ ней — одно лишь (по несчастью!)

Невольно какъ-то замѣчалъ,

Что все, по тракту, большей частью, —

Народъ медлительный встрѣчалъ

Но это замѣчалъ, конечно, —

На почтильонахъ, что коней,

(Все глядя на часы!) безпечно

Прихлестывали…. иль, скорѣй, —

Какъ будто бъ ихъ — приберегали,

Да только жадно подбирали —

Свой „Trinkgeld⁶“, чуть-гдѣ поживѣй —

Погонятъ сонныхъ лошадей!…

XIV.

Берлинъ и Дрезденъ — городами

Нашелъ красивыми Жуанъ;

Да вотъ — и Реинъ, съ берегами

Роскошными, одѣтъ въ туманъ,

Явился замками вѣнчанный….

Мѣста готическихъ временъ!

Развалинъ груды, гдѣ Нордманны

Лишь знали мечевой законъ!

И вы — Жуана не плѣнили:

Въ его воображеньи, были

Вы какъ-то лучшей красоты…

Объ васъ — разбились всѣ мечты!

XV.

Однакожъ, — здѣсь остановился,

На время, нашъ туристъ младой,

И виноградомъ полечился⁷,

Любуясь чудной красотой —

Одной чарующей природы!…

Отсюда, на Майгеймъ и Боннъ,

Отправился, объѣхавъ воды…

Но — опоздавъ на ихъ сезона!

Тутъ въ Кельнъ еще заѣхалъ въ гости,

Полюбоваться тамъ на кости —

Одинадцати тысячъ дѣвъ⁸!…

Да, такъ Германью обозрѣвъ,

XVI.

Онъ — лишь вздохнулъ!… Одно, дорогой

Съ пріятностью онъ замѣчалъ,

Что, между Нѣмочками, — много

Встрѣчалъ красавицъ!.. но считалъ,

Не трогать лучше ихъ вниманья:

Сентиментальная страна,

При штейфѣ⁹ чопорномъ, Германья, —

Ему казалося скучна!

И лишь цѣлительныя воды,

Да видъ надреинской природы —

Жуана примиряли съ ней,

Красой и пользою своей!…

XVII.

Страну ученую оставилъ

Онъ, наконецъ, и дальше путь,

Черезъ Батавію, направилъ —

На Гагу, Гельвецлюйсъ, взглянуть….

Но — скупость, рядомъ съ нищетою,

Что джиномъ¹⁰ лишь однимъ жила,

(Такою жалкою страною,

Тогда Голландія была!) —

Родили въ немъ, не удивленье,

А лишь такое отвращенье,

Что даже на каналовъ сѣть —

Не захотѣлъ онъ посмотрѣть!…

XVIII.

Но сѣлъ скорѣе на уютный

Корабль, и птицей полетѣлъ, —

Куда гналъ вѣтерокъ попутный….

Онъ нетерпѣніемъ горѣлъ —

Увидѣть Албіонъ туманный!

И вотъ — онъ на-норѣ опять;

Знакомъ шумъ бездны океанной…

Но, въ этотъ разъ, ужъ испытать

Герой нашъ не боится скучной

Морской болѣзни, неразлучной

Подругой соляныхъ зыбей:

Давно дань заплатилъ и ей!…

XIX

Не новичекъ ужъ, слава Богу!

Сквозь огнь и воду онъ прошелъ,

Всего извѣдавъ, понемногу

Изъ чаши радостей и золъ!..

И тутъ, — на палубѣ онъ смѣло

Стоялъ, да, не спуская глазъ.

Лишь любовался, какъ кипѣло

Подъ пѣной море, и, не разъ, —

Корабль качало и бросало,

То вверхъ, то внизъ, и обдавало

Волною чрезъ борты…. стоялъ

Жуанъ, да мачту обнималъ….

XX.

Но вотъ, на краѣ небосклона,

Возстали, бѣлою стѣной,

Брега крутые Албіона, —

Какъ моря поясъ мѣловой….

Признаться; въ первое мгновенье,

На умъ туристовъ молодыхъ,

Онъ производитъ впечатлѣнье —

Невыразимое!… Грудь ихъ,

Какимъ-то гордости восторгомъ,

Ужъ бьется, что увидятъ — торгомъ,

И завладѣньемъ массы водъ,

Себя прославившій народъ!!…

XXI.

Конечно: стоитъ удивленья,

Что могъ такой клочекъ земли, —

Раскинуть такъ свои владѣнья,

И въ цѣпи оковать свои —

Весь.міръ, отъ полюса къ другому,¹¹!…

Но если только заглянуть,

Гиганту этому морскому,

Въ его бездушнѣйшую грудь….

Какимъ онъ — лавочникомъ¹² право,

Окажется, съ своей лукавой

Системой — пыль въ глаза пускать,

И благородствомъ надувать!…

XXII.

Едва лишь на-берегъ желанной

Ступилъ ногой, въ Дувръ дорогой¹³,

Преддверіе страны туманной….

Какъ предвкусилъ ужъ нашъ Герой —

Всѣ Албіона наслажденья,

И прелести и красоты:

Таможня — съ перваго мгновенья, —

Разбила всѣ его мечты!

Тамъ — портъ, съ гостинницею жадной

Карманъ очистили безщадно;

Свободной воздухъ…. даже тотъ —

Чуть-было не представилъ счета….

XXIV.

Хоть беззаботный, и богатый

Рублями и кредитомъ былъ, —

Но, какъ пришлося до расплаты,

(Гдѣ и вещами онъ платилъ,

Которыхъ везъ съ собой довольно!) —

И онъ, однакожъ, пожималъ

Плечами, удивленъ невольно,

Что край свободный, идеалъ

Всѣхъ совершенствъ, — такъ непристойно,

Изволитъ грабить преспокойно,

Что весь почти вояжъ его —

Едва ли стоить могъ того!…

XXV.

— „Живѣе лошадей! живѣе!

Да въ Кенгербури!“ — Пыль столбомъ,

И кони, молніи быстрѣе, —

Кремнисто-щебневымъ путемъ,

Дормезъ съ Фургонами помчали….

Вотъ ужъ, за это, честь отдать

'Гебѣ, о Албіонъ!… едва ли,

Быстрѣе почту гдѣ сыскать!?

Одна Россія лишь съ тобою —

Поспорить можетъ, быстротою

Гоньбы почтовой, удалой,

Своей дорогой столбовой!…

XXV.

Въ восторгѣ нашъ Герой!…. Охотно,

Простилъ и Дувру за грабежъ….

Такъ былъ, доволенъ быстролетной

Своей ѣздою! И, похожъ

На Русскаго, — нетерпѣливымъ

Своимъ тутъ нравомъ, — страхъ былъ радъ

Что распростился онъ съ лѣнивымъ,

Илъ — аккуратнымъ невпопадъ, —

Нѣмецкимъ трактомъ, гдѣ, на силу,

Тащили клячи, какъ въ могилу,

Да почтильоновъ, на привалъ, —

Schnapps¹⁴ безпрестанно зазывалъ!…

XXVI

Жуанъ не правъ былъ въ томъ, отчасти!

Еще онъ Нѣмцевъ мало зналъ,

И къ аккуратности — ихъ страсти,

Какъ должно бы, не понималъ,

Но пылкости своей испанской!

Не то, — умѣлъ бы оцѣнить,

И полюбить народъ германской;

И даже — съ трубкой шнапсъ простить….

Да побывай теперь онъ — въ этой

Земелькѣ, сѣтью ужъ одѣтой

Желѣзно-рельсовыхъ дорогъ,

Такъ — „чудо край!“ — сказать бы могъ!

XXVII.

И, въ правду! что сравниться можетъ —

Съ мгновенной, нынѣшней ѣздой?

Тутъ нѣтъ — ни миль, ни верстъ: ничтожитъ

Все это — Стендеръ паровой!

Летимъ, быстрѣе даже птицы;

Мелькаютъ лишь, по сторонамъ, —

Предметовъ тысячи, какъ скицы,

Что воли недаютъ глазамъ,

Ихъ уловить совсѣмъ отчетомъ….

Ну, не ковромъ-ли-самолетомъ.

По справедливости сказать, —

Мы снабжены, чтобъ такъ летать!?..

XXVIII.

Ѣзда почтовая, конечно,

Имѣетъ прелести свои….

Да остановокъ безконечной

Рядъ утомляетъ! И пути,

И экипажъ, какъ ни покойны,

Какъ ни исправны, — а все путь

Намъ досаждаетъ, пыльный, знойный!…

Свободно некогда вздохнуть, —

Чтобъ поскорѣй достигнуть цѣли;

Вотъ, наконецъ, и долетѣли

Но чтожъ? — отъ устали, и цѣль

Забыта, и скорѣй — въ постель!

XXIX.

А тутъ. — на паровой машинѣ,

Мы пролетѣли сотни миль,

И устали — нѣтъ и въ поминѣ;

Песокъ, ни грязь, ни зной, ни пыль,

Не надоѣли намъ дорогой!…

О, честь и слава вамъ, пары!

Да! вѣкъ нашъ выигралъ премного,

Въ своихъ расчетахъ, съ той поры.

Какъ вздумалъ лишь великій геній¹⁵

Употребить васъ, для сближеній

Мѣстъ и людей, и, такъ сказать, —

Тѣмъ время за крыло поймать!…

XXX.

Но чтобъ какой нибудь Сатирикъ

Не назвалъ вѣкъ нашъ паровымъ:

Желѣзнымъ рельсамъ панигирикъ

Кончаемъ, и покой дадимъ —

Парамъ и выдумкѣ удачной,

Да въ Канторбери поспѣшимъ,

Гдѣ — въ каѳедральной церкви мрачной,

Въ рукѣ съ ключами, и съ нѣмымъ,

Холоднымъ видомъ, педель¹⁶ плотной

Показываетъ беззаботно,

Туристамъ нашимъ, крови слѣдъ, —

Во храмѣ, гдѣ убитъ Бекетъ….¹⁷

XXXI.

Слѣдъ крови на плитѣ церковной —

Жуана душу возмутилъ!

Онъ поскорѣе взоръ, безмолвно,

Къ другимъ предметамъ обратилъ….

Тутъ — шлемъ въ коронѣ,¹⁸ наиболѣ,

Героя занялъ юный умъ:

Ему представилося поле,

Кровавыхъ битвъ… Отъ грустныхъ думъ,

При равнодушьи чичероне,

Съ какимъ, на этотъ шлемъ въ коронѣ,

Онъ указалъ, да лишь смахнулъ

Слой пыли, — нашъ туристъ вздохнулъ!

XXXII.

„Вотъ весь твой слѣдъ, искатель славы!

(Подумалъ онъ:) горсть праха, шлемъ, —

Для любопытства, для забавы,

Хранимый только!… Между тѣмъ,

Въ душѣ своей, быть можетъ, сколько

Мечтаній гордыхъ ты питалъ,

Когда, о славѣ мысля только,

Потоки крови проливалъ!…

Шлемъ и корона! передъ вами —

Склонялись тысячи главами,

И, что же?… покрываетъ васъ:

Пыль, ржавчина!… вашъ блескъ — погасъ!“

XXXIII.

Леила глазки подымала —

На куполъ, стѣны, между тѣмъ;

Ее громада поражала!

И ей хотѣлось знать: зачѣмъ,

И для кого — такой огромной

И пышный выстроили домъ?..

Когда же мусульманкѣ темной

Жуанъ, понятнымъ языкомъ,

Старался объяснить, что это —

Храмъ Божій…. стала Магомета

Взывать, не понимая: — какъ,

Мечеть такая у собакъ!…

XXXIV.

Такъ все еще она честила,

Собаками, — всѣхъ Христіанъ:

Пожаръ мечетей Измаила,

И кровь да трупы мусульманъ, —

Еще малюткѣ снились живо!…

И съ нею ничего не могъ

Герои нашъ сдѣлать, чтобъ красивой

И столь молоденькой цвѣтокъ —

Родную почву, съ небомъ дальнимъ,

Забылъ уже, да, сномъ печальнымъ.

Себя такъ долго не томилъ,

И новый бытъ свой полюбилъ!…

XXXV.

Но, мѣрь крутыхъ не допуская,

Жуанъ свободу ей давалъ,

Все — времени предоставляя;

Да лишь по малу развивалъ —

Малютки умъ, довольно гибкой,

Какъ рѣдкій, можетъ быть, отецъ,

Стараясь, съ ласковой улыбкой,

Сорвать повязку, наконецъ,

Съ очей бѣдняжки — мусульманки,

И записаться въ христіанки —

Самой, при этомъ, волю дать,

Безъ принужденья пожелать….

XXXVI.

Но — дальше! дальше! Что за нивы!

Что за прелестные сады

Густаго хмѣля! край счастливый!

Вездѣ полезнаго плоды!…

КАкъ любо страянику-поэту,

Налюбовавшись чудесамъ

Странъ теплыхъ, послѣ — и на эту

Взглянуть картину, гдѣ глазамъ, —

Хоть не оливковыя рощи,

Не съ померанцами край тощій. .

Является, — зерномъ полна, —

Трудолюбивая страна!

XXXVII.

И какъ подумаешь, порою,

О доброй кружкѣ молока….

Но дальше! мчитеся стрѣлою,

Лихіе кони, гдѣ, пока,

Гладка дорога; слѣва справа, —

Селенья, и народъ кипитъ…

Жуанъ въ восторгѣ! Но — Застава!

И стой! притомъ, (законъ велитъ:)

„Плати!“ — Гмъ! тяжко, какъ угодно!

И гдѣ жъ еще?.. въ странѣ свободной!…

А разставаться съ кошелькомъ….

Труднѣй, — чѣмъ съ жизнью, подъ ножемъ!

ХХХVIII.

Но дѣлать нечего: уставы

Взиманья пошлинъ за проѣздъ —

Необходимы, гдѣ заставы

Хотя туристамъ — тяжкій крестъ:

Встрѣчать шлахтбаумы, рогатки,

И, за поднятья ихъ, платить!

Въ особенности, гдѣ такъ гладки

Дороги, что по нимъ — катить,

Да и катить бы только, вѣчно,

Безъ остановки, и безпечно….

Не въ томъ ли и вся цѣль иныхъ

Туристовъ. — летуновъ такихъ?!..

XXXIX.

Но вотъ — и „Shooters Hill“!¹⁹ Высокой

Холмъ это, средь чудесныхъ мѣстъ,

Откуда странникъ взоръ далеко

Стремитъ, любуясь тамъ окрестъ;

Внизу, — лежащія равнины;,

Густыя рощи; а вдали, —

Предъ нимъ, синѣются пучины,

И Албіона корабли;

Его кирпичныя громады;

Дымъ, мачтъ лѣса… весь Лондонъ взгляды

Туриста, съ этого холма,²⁰ —

Чаруетъ…. но ложится тьма!

XL.

Въ туманной дали городъ скрылся,

Или еще, какъ бы волканъ

Полупотухшій, все дымился…

Но нашъ восторженный Жуанъ,

(И въ самомъ дымѣ — фиміама

Очарованье находя!)

Хоть ужъ во мракѣ панорама

Давно изчезла, — не сводя

Глазъ съ Лондона, все любовался….

Такъ онъ Испанцу представлялся —

Лабораторіей живой,

Богатствъ пучиной золотой!

XLI.

Какъ будто бы мѣсторожденьемъ

Его былъ Лондонъ, — нашъ герой,

Съ особеннымъ благоговѣньемъ,

Предъ нимъ склонялся головой,

Вниманія не обращая,

Что эта торгашей земля,

Почти пол-свѣта задушая.

Какъ стоголовая змѣя,

Опоясавъ моря собою, —

Надъ половинною другою.

Смѣется, тожъ грозя и ей,

Системой адскою своей!…

XLII.

Но виноваты, предъ Народомъ —

Такой властительной страны

Что мы коснулись, мимоходомъ,

Его чувствительной струны!…

А впрочемъ, — самъ же онъ гордится

Такой политикой своей,

И никого тутъ не боится!

Но чтобъ „не раздразнить гусей“²¹ —

Оставимъ толки всѣ въ покоѣ,

И сами съ музой, при героѣ,

На Шутерсъ Гиллѣ отдохнемъ,

Да новую главу начнемъ!

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

I.

Кто, съ высоты Акрополиса¹,

Взиралъ на Аттику; кто плылъ,

Любуясь, -въ рощахъ кипариса,

Красой Стамбула²; или былъ —

Въ Томбукту³; видѣлъ Градъ Браминовъ⁴;

Прахъ Ниневіи⁵ попиралъ;

Или, въ Столицѣ Мандариновъ⁶,

Чай ароматный распивалъ:

Конечно, съ перваго мгновенья,

Видъ Лондона — въ немъ изумленья

Не породитъ! но — черезъ годъ….

Спросите, какъ его найдетъ?

II.

Жуанъ стоялъ на Шугерсъ-Гиллѣ, —

Довольно долго, въ поздній часъ!

Кругомъ — все тихо, какъ въ могилѣ…

Изчезли виды всѣ отъ глазъ;

Лишь съ улицъ Лондона, въ туманѣ

И дымѣ скрытыхъ, несся гулъ —

Какъ ропотъ волнъ на океанѣ,

Какъ пчелъ жужжанье.. и тонулъ

Замѣтнѣй, въ мракѣ, городъ чудной,

Какъ муравейникъ, многолюдной,

Собой рѣшившій тему грезъ —

Движенья вѣчнаго вопросъ!⁷

III.

Весь погруженный въ созерцанье,

Жуанъ, пѣшкомъ, съ холма сходилъ,

И, въ наблюдательномъ молчаньи,

Глазами жадными водилъ —

По всей окрестности, свободу

Давая чувствамъ и мечтамъ,

Дивясь великому народу,

Невѣря счастью, что онъ тамъ, —

Гдѣ можетъ, наконецъ, съ Ньютономъ,

(Такъ думалъ онъ предъ Албіономъ!)

Воскликнуть; „ἐύρεκα!“ нашелъ!

Вотъ край блаженства, чуждый золъ!…

IV.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Гдѣ нравы чисты, безпорочны;

Гдѣ вѣрны жены и мужья;

Законы святы, точны, прочны;

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Гдѣ странникъ безопасно можетъ

Путь совершать одинъ; гдѣ нѣтъ

Бродягъ и нищихъ; гдѣ привѣтъ

V.

Но кончить не успѣлъ возгласовъ,

Какъ — четверо вдругъ молодцовъ,

Съ ножемъ въ рукѣ, родъ Герильясовъ,⁸

Къ нему на встрѣчу, изъ кустовъ,

Съ привѣтомъ: „damn уоuг eyes“⁹! скорѣе,

Жизнь или кошелекъ!» — Жуанъ,

Конечно, сокола быстрѣе,

(Понявъ языкъ островитянъ,

Хотя по англійски зналъ только:

Goddamn!) не думая ни сколько, —

За пистолетъ, и пэфъ! — свалилъ

Съ ногъ одного; — такъ ловокъ былъ!

VI.

На выстрѣлъ, слуги прибѣжали,

И поданъ экипажъ; межъ тѣмъ, —

Ужъ хватовъ трое — тягу дали,

Сквозь зубы проворчавъ: «Goddamn!»

Жуанъ лежащаго оставилъ,

На мѣстѣ; самъ въ карету, и —

Скорѣе въ Лондонъ путь направилъ,

Все размышляя на пути,

Что, можетъ быть, въ странѣ свободной,

Таковъ обычай благородной —

Такъ иноземцевъ принимать,

Чтобъ — духъ народа показать!…

VII.

Тѣнь болѣе, — что умирая,

Хоть кровью истекалъ, а Томъ,

(Такъ звался павшій!) не теряя

Еще все духа, — языкомъ

Слабѣющимъ и полувнятнымъ,

Спросилъ тутъ джину, хоть глотокъ;

Да съ жестомъ, каждому понятнымъ,

Свой окровавленный платокъ

Снявъ съ шеи, и вздохнувши тяжко,

Съ хрипѣньемъ вымолвилъ бѣдняжка:

«Отдайте это Сарѣ!» и —

Закрылъ затѣмъ глаза свои!

VIII.

Но нашъ Герой ужъ былъ далеко,

Отъ мѣста встрѣчи роковой,

Катяся, съ громомъ, по широкой

Дорогѣ пыльной столбовой,

Чрезъ Кенпингтот, и чрезъ всѣ тоны,

(Тонъ¹⁰ значитъ: юродъ, въ тѣхъ странахъ!)

И чрезъ всѣ graves, rows¹¹…. мудреный

Названій лексиконъ, въ стихахъ,

Оставимъ, впрочемъ; да и это —

Насъ удалило бъ отъ предмета…

И такъ, лишь скажемъ: наконецъ, —

И въ Лондонѣ нашъ молодецъ!

IX.

Дивится жизни "Вавилона, "

Кирпичнымъ зданіямъ его,

Фіакрамъ страннаго фасона

И шуму — болѣе всего!¹²

Ужъ по мосту онъ проѣзжаетъ,

Чрезъ Темзу, чей протяжный шумъ —

Онъ слухъ туристовъ обольщаетъ!

Такъ много навѣваетъ думъ!….

Но вотъ — и мрачный, величавый,

Вестминстеръ! Храмъ британской славы!

Обитель смерти! Пантеонъ —

Наукъ талантовъ и коронъ!¹³

X.

При свѣтѣ фонарей, — широкій,

Но опустѣлый тротуаръ;

Аббатства стѣны одиноки,

И въ нихъ гробницы; какъ и встарь,

Надъ древней базиликой этой,

Во мглѣ, висящая луна;

Сводъ неба, сумракомъ одѣтой;

Глубокой ночи тишина…

Все это — въ части, отчужденной

Движенья прочихъ двухъ¹⁴, — священной

Какой то типъ ей придаетъ,

И сердце — страхомъ обдаетъ¹⁵!…

XI.

Хотя изчезли, и забыты,

Лѣса Друидовъ^16; но есть тамъ —

Еще ихъ камень знаменитый¹⁷.

И грозный King’s-bench¹⁸. и Bedlam ¹⁹

Съ своими крѣпкими цѣпями,

Чтобы безумныхъ унимать;

И съ грандіозными стѣнами,

Есть Mansion-House²⁰…. но ужъ, глядь, —

Аббатство наши миновали,

И, вдоль по Сити²¹, проѣзжали

Рядъ улицъ свѣтлыхъ, хоть, на нихъ,

Лишь свѣтъ отъ фонарей простыхъ….

XII.

Еще, въ то время, освѣщенья

Не знали — часовымъ огнемъ:

До этого изобрѣтенья —

Недавно лишь дошли умомъ²²;

Парижъ же, городъ просвѣщенный,

Тогда, и вмѣсто фонарей, —

(Такой потѣшникъ ухищренный!)

Придумалъ прицѣплять людей²³!…

Но, слава Богу! что ужъ, нынѣ,

Едва остались и въ поминѣ —

Затѣй такія чудеса,

Что ужасали небеса!…

XIII.

Однакожъ, — разсвѣтать ужъ стало,

И Лондонъ просыпаться сталъ:

По улицамъ уже не мало

Народа; молотокъ ступалъ²⁴

Не у однѣхъ дверей отелей —

Богатой улицы «Pall-mall²⁵,»

Гдѣ кредиторы лишь, съ постелей.

Кого нибудь еще, едва ль

Могли подняты… хотя накрытой

Ужъ ранній столъ, для знаменитой

Конпаньи Лордовыхъ друзей, —

Ждалъ, съ пышнымъ завтракомъ, гостей!

XIV.

Герой нашъ нѣсколько отелей,

Сенъ-Джемсскій миновалъ дворецъ;²⁶

Все новымъ, для него, доселѣ,

Казалось!.. съ громомъ, наконецъ,

Подъѣхалъ къ одному изъ зданій,

Великолѣпныхъ красотой. .

Въ мгновеніе, для приказаній,

Лакеи, выбѣжавъ толпой,

Дормезъ Жуана окружили,

И сотни нимфъ тожъ обступили,

И двери — настежъ! всякъ свои

Услуги предлагаетъ…. и —

XV.

Жуанъ съ Леилою выходятъ,

Изъ экипажа, на крыльцо;

Вошли въ покои — все находятъ

Прелестнымъ, чуднымъ, на лицо!

Изъ Лондонскихъ гостинницъ, эта —

Пристала, лучше всѣхъ, ему:

При слуга — чудо, какъ одѣта!

И все — изящно; потому,

Что лишь высокія особы, —

Посланники, или Набобы,

Пріѣзжихъ, словомъ, «лучшій цвѣтъ» —

Здѣсь приставалъ, пускаясь въ свѣтъ!…

XVI.

Жуанъ объ этомъ зналъ заранѣ,

И въ Лондонѣ — блеснуть хотѣлъ;

Да и довольно онъ въ карманѣ,

Для этой прихоти, имѣлъ —

Средствъ вспомогательныхъ и сильныхъ

Причемъ, конечно, небоясь

Коварныхъ устъ и глазъ умильныхъ, —

Не могъ лицомъ ударить въ грязь;

Ко всѣмъ онъ Лондона кумирамъ —

Къ знатнѣйшимъ лордамъ и банкирамъ,

Рекомендаціи и входъ —

Имѣлъ и могъ имѣть впередъ!…

XVII.

Ужъ одного довольно было —

Что онъ, Красавецъ и Герой,

Такъ былъ въ Россіи принятъ мило!

Притомъ, — Царицею самой

Обласканъ… изъ чего и взяли,

Что тайныя имѣлъ, отъ Ней, —

Препорученья!… но едва ли.

Со всей политикой своей,

Весь Лондонъ здѣсь — не скушалъ грязи²⁷,

Какъ турки говорятъ: такъ связи —

И съ здравымъ толкомъ никакой.

Имѣть не могъ здѣсь пуфъ такой!

XVIII.

Искателя ли приключеній —

Дворъ, иди Русскій кабинетъ,

Избралъ бы вдругъ для порученій….

Чтобъ тайнами забавить свѣтъ!

Покрайней мѣрѣ, — словно, дѣти.

Всѣ, въ Лондонѣ, не въ шутку вдругъ

Руками ухватясь за эти

Пустые толки, даже вслухъ —

Заговорили, съ убѣжденьемъ,

Что онъ — съ какимъ-то порученьемъ,

И очень важнымъ, присланъ… но —

Попасть въ просакъ не мудрено!

XIX.

Забавно только, что такія,

О немъ, догадки — «кто онъ былъ!?»

(Чрезъ письма, что ли, иль иные

Пути!) чуть онъ ногой ступилъ

На берегъ Дувра — ужъ стрѣлою,

Давно, повсюду разнеслись —

И Англичанки, съ головою

Прероманической, взялись —

Ужъ планы составлять заранѣ

Да, мысля лишь о Донъ-Жуанѣ,

Его увидѣть поскорѣй —

Всѣ ждали, для своихъ затѣй!…

XX.

А, всѣ онѣ, по большей части,

Живутъ одною головой;

И зараждаются ихъ страсти,

Не столько въ сердцѣ, какъ въ одной

Лишь головѣ, гдѣ всѣ трофеи,

На полѣ славы и любви, —

Разгорячаютъ ихъ идеи!…

И лишь потомъ — огня струи,

И къ сердцу ихъ, кровь приливаетъ..

Онѣ артистки: увлекаетъ

Ихъ идеальное одно,

И сердце имъ — едва ль дано!

XXI.

Да, впрочемъ, не одно ль и же,

Что сердцемъ жить, иль головой.

Когда мы разберемъ построже —

Вопросъ мистическій такой!

Тутъ главное — лишь результаты,

И цѣли какъ достичь вѣрнѣй….

А дамы такъ умомъ богаты —

На выдумки своихъ затѣй,

Что имъ однѣмъ — и книги въ руки

Въ дѣлахъ таинственной науки:

Какъ, — сердцемъ, или головой,

Въ свой плѣнъ улавливать порой!

XXII.

И Англичанки для Жуана —

Уже готовили свой плѣнъ:

Къ нимъ слухи, изъ-за океана.

Дошедшіе, — ихъ, какъ сиренъ

Къ тому настроивали сильно….

Тѣмъ болѣ, что когда Востокъ,

Очарованьями обильной,

Съ нимъ сдѣлать ничего не могъ, —

Вся слава торжества за ними:

Героя, чарами своими,

Съумѣть увлечь и побѣдить..

Повѣсѣ голову вскружить!

XXIII.

И вотъ дождались: онъ явился

Во — всѣ первѣйшіе дома;

Взоръ Миссъ²⁸ и Лэди²⁹ устремился.

И отъ него — всѣ безъ ума!

Одни лишь только Дипломаты….

Хотя и ласково ему

Всѣ жали руку, — результаты,

Однакожъ, толковъ…. (по всему

Замѣтно было!) подозрѣнья

Раждали въ нихъ, и удивленья, —

Какъ Русскій Кабинетъ избрать

Могъ юношу, и къ нимъ прислать!…

XXIV.

И потому — хоть обходились

Съ нимъ ласково; но на него

Не мало тоже и косились,

Всего боясь; а оттого….

Что, какъ-то, Русскій край признаться,

Всегда всѣмъ націямъ глаза —

Кололъ, и колетъ!… можетъ статься,

И на роду такъ небеса

Писали Русскому народу, —

Пугать заморскую свободу,

Чтобъ этимъ воли не давать,

Ей Русь — къ рукамъ своимъ прибрать!

XXV.

Но, можетъ быть, подъ хитрой маской,

Они и обольстить его —

Надѣялись, своею лаской….

Да и забавнѣе всего,

Порою, выходки такія —

Дипломатическихъ головъ!

И какъ, нерѣдко, тутъ — иныя

Осѣчься могутъ!… Но таковъ

Ужъ тактъ науки важной этой,

Тактъ дипломатики — монетой

Фальшивой быть, двойнымъ лицомъ;

Какъ флюгеръ, дѣйствовать умомъ!…

XXVI.

Ложь всякое уладить дѣло:

И есть какіе мастера--

Лгать, даже безъ боязни, смѣло….

Но — кончить это ужъ пора!

Герой нашъ милый принятъ всюду,

Какъ мы сказали; всѣ въ глаза

Глядятъ ему, дивясь, какъ чуду….

Такія, право, чудеса!

Но свѣтъ большой — таковъ и нынѣ,

И всюду: стоитъ лишь богинѣ

Фортуны за-руку кого

Пожать, и все — въ рукахъ его!

XXVII.

Министры всѣ и субалтерны,

Жуану въ душу, такъ сказать, ~

Не влѣзутъ; но, хитрецъ примѣрный,

И самъ онъ, пыль въ глаза пускать,

Умѣетъ ловко, вѣренъ роли,

Какую навязать ему

Самъ Лондонъ вздумалъ, противъ воли…

Да, впрочемъ, онъ и все къ тому —

Имѣлъ, проказникъ, за собою.

Родясь подъ счастливой звѣздою.

Чтобъ и казаться даже тѣмъ, —

О чемъ не думалъ онъ совсѣмъ!

ХХVIII.

Онъ молодъ былъ, и запасаться

Еще не думалъ въ старики;

Хотя бъ и могъ онъ заниматься

Дѣлами, какъ и колпаки….

Иль — "ex professo, " дипломаты,

Но лишь — тогдашніе! теперь, —

Теперь, въ нашъ вѣкъ, бываютъ хваты

У насъ такіе, напримѣръ….

Что, просто, — чудо! Хоть и юны,

А ужъ политики всѣ струны, —

Наперечетъ, извѣстны имъ:

Хитры, не по лѣтамъ своимъ!…

XXIX.

Но обратимся мы къ герою,

Надѣлавшему тамъ собой —

Такого шума… и молвою

О порученьи, и у дамъ,

Ужъ не молвой, а самымъ дѣломъ,

Что, хоть куда, былъ молодецъ, —

Красивый, ловкій, и, при смѣломъ

Испанскомъ взглядѣ, для сердецъ, —

И Миссъ и Леди, (хоть напрасно

Зовутъ ихъ льдинами!) — опасной,

Для этихъ милыхъ льдинъ, волканъ….

Такимъ казался всѣмъ Жуанъ!

XXX.

И были — правы!.. но объ этомъ,

Пока, отчасти умолчимъ,

Да, по порядку, имъ и свѣтомъ

(большимъ) заняться поспѣшимъ!

Онъ — молодъ былъ, красивъ и ловокъ.

Какъ мы ужъ знаемъ: и богатъ, —

Благодаря…. (но между скобокъ!)

Все качествамъ своимъ, какъ хватъ,

Который, съ Джульи начиная,

Весь полъ прелестный увлекая,

Вездѣ въ ладу съ Фортуной жилъ….

Притомъ же онъ — и холостъ былъ!

XXXI.

Пунктъ это важный въ дамскомъ кругѣ

Надеждъ тутъ сколько для невѣстъ, —

И днемъ, и ночью, на досугѣ,

Мечтающихъ… (хоть тяжкій крестъ,

Инымъ, супружество бываетъ!)

Мечтающихъ — какъ бы скорѣй —

Имъ подъ вѣнецъ!… что жъ ожидаетъ,

Потомъ, средь жизненныхъ цѣпей? —

Невѣстамъ что за нужда! грезы,

Предъ ними, сыплютъ только розы,

А о шипахъ…. едва ли имъ

И сниться можетъ — молодыми!

XXXII.

А устарѣлыя невѣсты —

Объ нихъ ужъ что и говорить!

Имъ — честь и слава, если Весты³⁰

Обѣтъ рѣшились сохранить,

И. повинуясь волѣ рока,

На свѣтъ — съ спокойною душой,

Безъ ропота, и безъ упрека,

Глядятъ онѣ, махнувъ рукой!

Не то — мучительны ихъ ночи….

И днемъ, усталыя ихъ очи.

Такъ жалостно, тоски полны, —

На холостыхъ обращены!…

XXXIII.

Да и замужнія иныя,

Какъ устремляютъ взоръ на нихъ, —

Когда имъ страсти огневыя

Покоя недаютъ на мигъ,

И не удерживаетъ гордость,

Или законная любовь,

Иль добродѣтельная твердость,

А бѣсъ волнуетъ въ жилкахъ кровь!.

Съ женатымъ милымъ — связь опасна

Да и, къ тому же, такъ ужасна:

Тугъ грѣхъ — двойной!… а холостой,

Съ нимъ нѣтъ преграды никакой!

XXXIV.

Въ своихъ мечтахъ, не равнодушны —

И вдовушки къ нимъ, наконецъ:

Какъ ни были бъ судьбѣ послушны,

А все не могутъ ихъ сердецъ,

Норой, не волновать желанья —

Вновь цѣпи брачныя надѣть!

Авось-либо, ихъ ожиданья

И не обманутъ?… свѣтъ же — сѣть,

Опасная для одинокой,

И слабой женщины… глубокой

Вздохъ вырывается у нихъ,

При видѣ — милыхъ холостыхъ!

XXXV.

Такъ и Жуанъ, передъ совѣтомъ —

И миссъ, и леди разныхъ лѣтъ,

Не могъ не быть, для нихъ, предметомъ

Такимъ, чтобъ не попасть — въ бюджетъ!

Тѣмъ болѣе, что бакалавромъ³¹

«Искусства нравиться!» — онъ былъ,

И. въ миртовомъ вѣнкѣ подъ лавромъ,

Собой всѣхъ денди³² онъ мрачилъ!

Владѣлъ онъ — не однимъ искусствомъ:

Онъ ловко танцовалъ, и съ чувствомъ —

Мелодьи Моцартовы пѣлъ,

И кстати милымъ быть умѣлъ.

XXXVI.

Умѣлъ и грустнымъ показаться,

И видъ веселый вдругъ принять;

Мечтательностью увлекаться

И, безъ педантства, занимать —

Своимъ умомъ живымъ разсказомъ,

Весь романическій салонъ

Перенося, въ край свѣта, разомъ!…

Такъ странъ довольно видѣлъ онъ

И столько разныхъ приключеній

Онъ испыталъ… притомъ, й геній

Такой онъ былъ, что, и весь день,

Всѣмъ слушать бы его — не лѣнь 1

XXXVII.

При взглядѣ на него — пылали

Вдругъ щечки розовыя Миссъ,

И даже Леди тактъ теряли,

Да взоры потупляли внизъ,

Скорѣй, украдкою бѣлилы

Платкомъ втирая: такъ ихъ въ жаръ

Бросалъ Испанца образъ милый,

И пристыжавшій ихъ товаръ³³….

Бѣлилы, то есть, и румяны —

Красавицъ Темзы талисманы,

Для уловленья, вечеркомъ.

Сердецъ — карминомъ, иль свинцомъ!

XXXVIII.

Межъ тѣмъ, какъ дочки восхищались

Жуаномъ, съ ногъ до головы….

Иль — туалетомъ любовались;

Ихъ маменьки (знать, таковы

Онѣ вездѣ, у всѣхъ народовъ!) —

Старались вывѣдать тайкомъ:

Живетъ онъ изъ какихъ доходовъ,

Есть земли у него, иль домъ,

Да нѣтъ ли братьевъ?… и о многомъ

Такомъ, что все, однимъ итогомъ, —

О женихѣ, сперва, узнать

Должна заботливая мать!

XXXIX.

Тутъ и модисткамъ дни настали —

Дни жатвы, чудная пора!…

Работали и не дремали,

Почти отъ утра до утра;

Заказы имъ — всѣ такъ и вьючатъ,

(Какъ не бывало никогда!)

Съ условьемъ даже, что получатъ

И прежде плату, чѣмъ когда

Четы счастливой грезамъ яркимъ, —

Съ послѣднимъ поцѣлуемъ жаркимъ,

Медовый мѣсяцъ промелькнетъ,

И подрастетъ — кредитный счетъ!³⁴

XL.

Такъ на богатство иностранца,

Заранѣ, мѣтили тамъ всѣ,

И въ Гранды — нашего Испанца

Производили… по красѣ,

И блеску пышности, какою —

Онъ даже Лондонъ удивлялъ,

Водясь все съ знатью лишь одною,

Которой дружбу понималъ….

Но дружбу ту — старался ловко,

Съ дипломатической сноровкой,

Поддерживать нашъ милый хватъ,

Какъ даже рѣдкій дипломатъ!

XLI.

За нимъ ухаживали нѣжно

И даже — Синіе чулки,

Съ своей ученостью безбрежной,

Съ нимъ заводя, про языки,

Томительныя разсужденья, —

Французскій и Кастильскій, тутъ.

Коверкая безъ сожалѣнья!…

Бѣда! кого они найдутъ

Предметомъ пытки ихъ жестокой,

Чтобъ выказать свой умъ глубокой,

Почерпнутый — изъ мертвыхъ книгъ,

Иль — изъ живыхъ головъ чужихъ!

XLII.

Жуана мучили, терзали,

Довольно скучной чепухой;

Ему вопросы задавали —

Чуть не японскіе, порой!

Съ Лингвистикой Литература, —

Особенно, тутъ допекли

Любимца Марса и Амура….

Вояжи, къ счастью, помогли

Ему бой выдержать прекрасно —

Съ Фалангою синею опасной,

Гдѣ, у нея, премного онъ

Взялъ тѣмъ, что видѣлъ — «Иліонъ»!

XLIII.

Да! этимъ, онъ (сверхъ ожиданья!)

Попалъ къ нимъ — даже въ честь, и былъ

Во всѣ круги ихъ, иль собранья,

Допущенъ, гдѣ и получилъ

Понятье полное объ этомъ —

Особомъ мірѣ голубыхъ,

Иль синихъ, даже — сѣрыхъ, цвѣтомъ,

(Отъ ихъ чернилъ и пыльныхъ книгъ!)

Зачѣмъ же «синими чулками»

Ихъ чаще называютъ? сами

Не понимаемъ! да и нѣтъ

Намъ дѣла: такъ ихъ назвалъ свѣтъ!

XLIV.

А, впрочемъ, правда, есть преданье,

Что давшій синимъ клубамъ бытъ,

Иль первое существованье,

Быль — знаменитый Стиллингфлитъ

Онъ очень странно одѣвался, —

Оригиналомъ…. (таковы

И всѣ ученые!) являлся —

Чистъ, впрочемъ, съ ногъ до головы!

Но — что въ особенности било

Въ глаза всѣмъ денди, и смѣшило

Такъ это — цвѣтъ его чулковъ,

Цвѣтъ сити дымныхъ облаковъ!….

XLV.

И это быть должно началомъ

Названья — «синіе чулки»!

У свѣта жъ, всякъ оригиналомъ,

Кто только не его руки….

Кто, то есть, хочетъ выше свѣта

Подняться выспреннимъ умомъ, —

Какъ своенравная комета,

Ворвавшись въ кругъ его, хвостомъ

Въ глаза бѣдняжкѣ ударяя,

Законы вкуса попирая,

И нехотя понять того, —

Что, право, нѣтъ смѣшнѣй его!…

XLVI.

И мы, однакожъ, поступили,

Тожъ, какъ прямые чудаки,

Что столько здѣсь наговорили, —

Про что жъ? про синіе чулки!!!..

И такъ, скорѣе ихъ оставивъ,

(Чтобы, пожалуй, и самимъ

Въ нихъ не попасть!) да, взоръ уставивъ

На нашего туриста, съ нимъ, —

Изъ Сферы «синихъ» и "поэтовъ, "

Какъ чуждыхъ для него предметовъ,

Скорѣе — въ свѣтлый кабинетъ

Зайдемъ къ нему на «tête-à-tête!»

XLVII.

Безплодное покинувъ поле,

Хоть собралъ жатву онъ и тамъ, —

Онъ у себя теперь, на волѣ,

Сигару куритъ, да мечтамъ

Своимъ любимымъ предается….

А, между тѣмъ, вокругъ него,

Леила ласковая вьется

Не понимая ничего,

Что ждетъ ее!… и лишь скучаетъ, —

Когда, порою, оставляетъ

Ее одну нашъ молодецъ,

Для болѣ опытныхъ сердецъ!…

XLVIII.

Умѣя корчить дѣловаго,

Дѣлами онъ утро посвящалъ, —

Иль, то есть, только изъ пустаго

Въ порожнее переливалъ!…

Такъ, часто, мы зовемъ «дѣлами»,

Что, справедливѣй и вѣрнѣй, —

Лишь "трудовыми пустяками, "

Назвать могли бы мы скорѣй;

Что, какъ напитанная ядомъ,

Туника Несса³⁶, — жаромъ, хладомъ,

Насъ обдавая, тяготитъ,

Истомой медленной томитъ!…

XLIX.

И такъ, — дѣламъ, или бездѣлью,

Герой нашъ утра посвящалъ;

Разставшись съ теплою постелью,

(А въ полдень только онъ вставалъ!) —

Читалъ газеты или книги,

Иль письма писывалъ, въ Мадридъ,

Про Лондонъ, свѣтскія интриги,

Et coetera; — какъ Сибаритъ,

Онъ жилъ, конечно; но, при этомъ,

Любилъ и наблюдалъ за свѣтомъ,

Обогащая юный умъ —

Запасомъ философскихъ думъ!…

L.

Тамъ, дальше, время проходило —

На посѣщеніяхъ домовъ,

На полдникахъ, бесѣдѣ милой,

Въ кругу столичныхъ львицъ и львовъ;

Подъ сумерки — любилъ гулянья;

По паркамъ разъѣзжалъ верхомъ, —

(Всѣ соблюдая предписанья

Кумира «Фашена»³⁷!) потомъ, —

Онъ туалетомъ занимался;

А тамъ — обѣдъ²⁸, и просыпался,

Тутъ, свѣтъ большой, — при фонаряхъ,

При блескѣ люстръ, на вечерахъ….

LI.

Великолѣпные этажи —

Блестятъ, подъ сумракомъ густымъ;

Снуются, съ громомъ, экипажи,

По скверамъ³⁹, и по мостовымъ,

Ночные, словно, метеоры;

Паркеты будитъ шорохъ ногъ;

Къ живымъ гирландамъ льнутъ всѣхъ взоры:

У бронзовыхъ дверей звонокъ

Безперестанно раздается,

И въ золотыхъ салонахъ вьется —

Кружокъ лишь избранныхъ планетъ,

Звѣздъ неба суеты суетъ!…

LII.

А, между тѣмъ, тонъ этикета

Хозяйкѣ дома не даетъ —

Присѣсть на мигъ: бѣдняжка эта —

Все на ногахъ, всѣмъ отдаетъ

Поклонъ, съ улыбкою радушной;

Но вотъ — оркестръ уже гремитъ,

И, вереницею воздушной,

Ужъ вьются пары, вальсъ кружитъ

Головки, ножки, Миссъ эфирныхъ…

Изъ всѣхъ, рѣшительно, всемірныхъ

И пляскъ, и танцевъ, вальсъ одинъ —

Законный Терисихоры⁴⁰ сынъ!

LIII.

Но ужъ полны — салонъ и залы!

Кто опоздалъ — осуждены

Хвостъ составлять тамъ, поотсталый,

На лѣстницѣ; принуждены

Тащиться шагомъ, по неволѣ,

Между высокихъ ужъ особъ,

И добывать съ трудомъ лишь поле,

Что затопилъ гостей потопъ….

Блаженъ, кто, мимолетнымъ взглядомъ,

Окинувъ общество, что садомъ

Роскошнымъ можно бы назвать, —

Нашелъ мѣстечко, гдѣ бы стать!…

LIV.

Блаженъ! — Когда тѣснимъ отвсюду

Прижмется онъ хотя къ дверямъ,

Или къ окну, и (этимъ — чуду

Еще обязанъ!) можетъ тамъ, —

Покрайней мѣрѣ, хоть глазами,

По этой массѣ, передъ нимъ.

Какъ бурный океанъ, волнами

Кипящей, съ ропотомъ глухимъ. —

Водить свободно, какъ политикъ,

Иль наблюдатель-аналитикъ,

Иль какъ и зритель лишь простой,

Зѣвая, съ устали, порой!…

LV.

Но не дошло еще до этой

Минуты скучной, чтобъ — зѣвать;

И кто, блистательной кометой,

Роль можетъ важную играть,

Какъ нашъ герой, — тотъ пробираться

Еще все долженъ, посреди

Пучины блеска, и стараться

До мѣста своего дойти,

То ловко въ вальсъ его втираясь, или

Въ гирланды легкія кадрили,

То межъ нарядовъ, какъ змѣя,

Путемъ извилистымъ скользя….

LVI.

Но если виды кто имѣетъ,

На сердце миссъ какой нибудь

Богатой, иль подумать смѣетъ,

Къ женѣ сосѣда подольнуть, —

Пускай не слишкомъ тутъ хлопочетъ,

Чтобы намѣреній своихъ

Не обнаружить, если хочетъ

Добиться цѣли!… И въ такихъ

Дѣлахъ — быть дипломатомъ надо!

А то — неосторожность взгляда,

Оли поспѣшность, невпопадъ,

Испортятъ все, и — съ носомъ братъ!….

LVII.

Но если можете, старайтесь,

За ужиномъ, сѣсть подлѣ ней,

Иль vis-à-vis, и забавляйтесь

Игрою взоровъ, лишь бы — чей

Сторонній взоръ не могъ подмѣтить,

И если вы предварены…

Не то, — легко опасность встрѣтить,

И тутъ и тамъ, со стороны!

А сколько съ этимъ разговоромъ —

(Обмѣномъ взора съ милымъ взоромъ!;

Очарованья слито…. о!

Нѣтъ мірѣ выше ничего!…

LVIII.

И эти дивныя мгновенья, —

Какъ врѣзываются они!

Ихъ вспоминать — ужъ наслажденья!

Кровь закипитъ, какъ вспомнишь дни,

Когда тамъ взоръ краснорѣчивой,

Со взоромъ встрѣтясь красоты,

Рѣшалъ задачи сердца живо,

Иль дивныя будилъ мечты!

Надежды, страхъ, желаніи пытка

И чувствъ взволнованныхъ избытка —

Не знаешь удержать… о балъ!

Не разъ узлы ты разсѣкалъ!….

LIX.

А впрочемъ, всѣ разсудка мѣры —

Лишь для толпы, какъ, посреди

Большаго свѣта атмосферы,

Съ умомъ дѣла свои вести, —

Чтобъ, — словомъ, взоромъ, жестомъ, — плановъ

Вдругъ не разрушить, не впопадъ! .

Да этихъ мѣръ, для «Донъ-Жуановъ» —

Иль, то есть, для такихъ, чей взглядъ,

Чье слово цѣнится высоко, —

(Но видамъ мудрости глубокой

Большаго свѣта, такъ сказать!)

И вовсе нѣтъ! не имъ то знать!..

LXX.

Была бъ счастливая осанка,

(Особенно, когда ново —

Лице!) то — первая приманка;

Потомъ, -'чтобъ тонъ былъ «comme il faut!»

А тамъ ужъ — знаменитость рода,

Богатство, умъ, иль здравый смыслъ,

Отвага, ловкость и свобода….

Хоть это, изъ условныхъ числъ, —

Строка Ньютоновой биномы⁴¹,

(Съ которою не всѣ знакомы,!)

Но, съ этимъ, ужъ у васъ дипломъ —

Вездѣ на ласковый пріемъ!…

LXI.

И нашъ герой — (герой, по праву!) —

Все это за собой имѣлъ:

Богатство, молодость и славу,

И красоту, и умъ — удѣлъ

Не многихъ!… словомъ, — сынъ фортуны,

О сынъ ея любимый былъ!

Однакожъ, и красавецъ юный,

И онъ — дань тяжкую платилъ —

Пока извѣстности достигнулъ,

И свѣта суету постигнулъ,

Гдѣ жизнью жертвовалъ, не разъ,

За сладость молодыхъ проказъ!…

LXII.

А многіе, межъ тѣмъ, не знаютъ.

Какъ стоить дорого успѣхъ!

Ихъ чувства — зависти терзаютъ,

Что свѣтскихъ лишены утѣхъ….

Но если бъ ближе разсмотрѣли

Любимцевъ вѣтренной судьбы-, —

Такъ вѣрно бы не захотѣли

Подобной испытать борьбы, —

Борьбы, для многихъ столь опасной,

И результатами ужасной,

Въ которой — молодой народъ,

Не разъ, и жизнь свою кладетъ!…

LXIII.

Пусть посмотрѣли бы, порою,

На многихъ денди молодыхъ,

Во цвѣтѣ лѣтъ — уже съ душою,

Увядшею для благъ земныхъ;

Прекрасныхъ — но ужъ истощенныхъ,

Богатыхъ, — часто, безъ гроша,

Жертвъ этихъ блѣдныхъ, заклейменныхъ —

Развратомъ, что, отъ нихъ дыша,

Раждаетъ къ нимъ негодованье!

Ихъ родовое состоянье,

Въ рукахъ, у хищниковъ, и вотъ —

Лишь склепъ фамильный прахъ ихъ ждетъ!…

LXIV.

«Гдѣ свѣтъ-то?» восклицалъ вздыхая,

Старикъ восьмидесяти лѣтъ⁴², —

О современномъ вспоминая!

Увы! и въ правду: гдѣ же «свѣтъ?»

Гдѣ — эти люди, что здѣсь были,

О такъ недавно?… Гдѣ мы ихъ

И слѣдъ отыщемъ?… горсть лишь пыли —

Отъ нихъ осталася на мигъ….

И той, быть можетъ, ужъ не стало!

А сколько блеска обѣщало

Ихъ бытіе!… но — какъ стекло,

Разбило ихъ судьбы крыло!

LXV.

Давно ль Европа схоронила —

Такъ много, такъ гремѣвшихъ славъ!…

Гдѣ мужи вѣка? гдѣ свѣтила

И наши многія?… Уставъ —

Судьбы великихъ, какъ и малыхъ,

Іероглифъ еще для насъ!

Лишь грустно, какъ изъ поотсталыхъ,

Или живыхъ еще, — подъ часъ,

Кто поведетъ кругомъ глазами

И не дочтется, между нами,

Лицъ многихъ, скошенныхъ съ земли,

Гдѣ бъ такъ еще пожить могли!…

LXVI.

Что жъ восемдесятъ лѣтъ? на это, —

И половинный срокъ великъ:

Лѣтъ и десятокъ, здѣсь, со свѣта

Уноситъ сколько…. отъ владыкъ —

До мелкаго простолюдина!…

И сколькихъ смѣнъ здѣсь, подъ луной,

Бываетъ времени пучина —

Могилой мрачной и нѣмой!!!…

Да насъ — ничто не удивляетъ,

Не трогаетъ, не поражаетъ;

И въ наслажденіи земномъ —

Лишь Эгоисмомъ всѣ живемъ!…

LXVIII.

Такъ перемѣны намъ не новы!

Такъ ко всему привыкли мы,

Спокойно глядя, какъ — оковы

Рвутъ даже, смѣлые умы,

И устремляютъ, такъ свободно,

Полетъ свой за рубежъ, куда —

Мысль человѣка, духъ народной.

Не заносились никогда….

Но — занеслись и мы далеко!

И спустимся, скорѣй, съ высокой,

Опасной точки, къ своему —

Герою, чтобъ сказать ему:

LXVIII.

"Жуанъ любезный! «Carpe diem⁴³!…»

Да, «Carpe то есть: поживи —

Какъ учитъ насъ Горацій! зміемъ

Скользи лишь, да съ оглядкой рви

Плодъ запрещенный наслажденій!…

„Жизнь бѣдный-то комедіантъ“:»

Ей надо пьесъ и представленій,

Чтобъ выказать въ нихъ свой талантъ!

Сегодня — наше! завтра — будетъ

Въ другихъ рукахъ! и свѣтъ забудетъ

О насъ, быть можетъ, чуть сойдемъ —

Со сцены, съ нашилъ бытіемъ!…

LХІХ.

Успѣлъ ли нашъ Герой прельститься

Красою Мисси какой нибудь?

Иль, можетъ быть, не разъ жениться….

Ну, то есть, тайно-брачный путь

Извѣдать съ третьей, иль четвертой,

Наслѣдницею молодой, —

Законныхъ браковъ путь истертой

Минуя, робкою ногой,

Чтобы, порой, о тернъ колючій

Не зацѣпиться, или, съ кручи,

Вдругъ въ пропасть не слетѣть?… пока,

Еще то — темная строка!

LXX.

Быть можетъ, дальше — и откроемъ,

Какъ тутъ повѣсничалъ Жуанъ.

Иль — дѣйствовалъ, прямымъ героемъ,

Сплинъ разгоняя Англичанъ!…

Теперь же, отдохнемъ на время,

На перепутьи, чтобъ потомъ,

Собравши силы, ногу въ стремя,

Да и опять, своимъ путемъ,

За милымъ баловнемъ Фортуны,

Нестись, — сквозь молньи и перуны, —

Куда насъ съ музою Пегасъ

Помчитъ, средь лая псовъ на насъ….

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ.

I.

Нѣтъ хуже, варварственнѣй вѣка,

Какъ вѣкъ, который нарекли,

Хоть и не вѣкомъ человѣка,

А — среднимъ возрастомъ, или —

Лѣтами средними, по русски!

И жаль, что этотъ возрастъ нашъ

Не можно, какъ и по французски,

Назвать бы тожъ — «le moyen âge»…

Такъ схожъ онъ съ этими Вѣками,

Что тоже съ буйными страстями,

Между безумьемъ и умомъ, —

Грань составляли, переломъ!…

II.

Эпоха эта жизни, тоже,

Довольно рѣзкій переходъ,

Отъ глупости — къ уму, гдѣ строже,

И опытнѣй уже, — впередъ,

Мы смотримъ, съ каждой сѣдиною,

Что пробивается у насъ,

Какъ, словно, буквою живою —

Отмѣткой молодыхъ проказъ,

Или — заботъ и размышленій,

О цѣли жизни, назначеньи,

Къ которому мы, такъ сказать,

Должны всѣ силы примѣнять!..

III.

Въ эпоху эту, поотстали —

Отъ юношей и отъ дѣтей,

И къ старикамъ мы не пристали:

Тамъ — слишкомъ стары для затѣй,

Тутъ — слишкомъ молоды, признаться,

Чтобъ скрягами быть, въ тридцать лѣтъ,

Какъ въ шестьдесятъ…. но лишь назваться

Тутъ жизнью жизнь не можетъ: нѣтъ —

Убійственнѣе той эпохи,

Какъ — и любви смѣшны ужъ вздохи,

И всѣ иллюзіи, притомъ,

Заключены въ умѣ одномъ!¹…

IV.

Одно лишь злато, въ это время, —

Все — составляетъ! но — «Goddamn!»

Воскликнетъ златолюбцевъ племя:

«Тѣмъ лучше! и пенять зачѣмъ?»

Они и правы…. постигаютъ

Всю жизни сущность! въ ихъ рукахъ —

Весь комфортъ: только пожелаютъ,

Задумаютъ, — и, не въ мечтахъ,

На дѣлѣ, все, и въ то жъ мгновенье, —

Они имѣютъ!… Наслажденье,

Признаться, ключъ имѣть — для всѣхъ

Всѣхъ наслажденій безъ помѣхъ!…

V.

И мы еще…. мы называемъ

Сихъ Крезовъ — жалкими,² тогда,

Какъ, если мы чего желаемъ….

Такого стоитъ намъ труда 1

А имъ, — кого честимъ скупцами,

Кого такъ презираемъ мы, —

Лишь сыпнуть стоитъ имъ горстями

Монеты звонкой, и — вотъ тьмы

Фантазіи ихъ, въ мгновенье, милый

Пріемлютъ образъ, жизнь и силы,

И проявляютъ полный бытъ…

Такъ злато чудеса творитъ!

VI.

Конечно, — гнусно! гадко! видя.

Какъ скряжничая тамъ иной —

Все копитъ, да лишь, дома сидя,

Дрожитъ надъ грудой золотой;

Во всемъ, что жизнь бы услаждало,

Себѣ отказываетъ онъ,

Довольствуясь крохою малой,

И въ томъ ужъ находя уронъ…

Такой — не знаетъ жизни цѣли!

Но, если бъ ближе разсмотрѣли

Цѣль бережливости такой, —

Нашли бы толкъ и въ ней самой….

VII.

По правдѣ, стоитъ порицанья,

Не бережливость богача,

Но — человѣкъ самъ, безъ познанья

Добра и зла… межъ тѣмъ, ключа.

Ключа завѣтнаго ко благамъ, —

Хранитель, избранный судьбой!

И потому, къ однимъ лишь скрягамъ

Кипя законною враждой, —

На злато, все таки, умильно

Смотрѣть мы можемъ, какъ на сильной

Рычагъ, вращающій весь міръ, —

Желаній, взоровъ всѣхъ кумиръ!…

VIII.

Любовь, вино, игра… (отчасти,

И честолюбье невпопадъ!)

Какъ часто, видимъ, эти страсти —

Намъ явной гибелью грозятъ!…

А потому, — сознайтесь сами! —

Ужъ и не лучше ли копить,

Чѣмъ злато разсыпать горстями,

Чтобъ страсти насъ могли сгубить,

Готовя раннія могилы, —

На сердце дѣйствуя и силы,

(Не говоримъ ужъ про карманъ!)

Какъ Африканскій ураганъ!…

IX.

Такъ, злато, честь тебѣ и слава!

И пусть себѣ поэтъ иной —

Поетъ любовь, вино… а, право,

И онъ не прочь, передъ тобой, —

Чело склонить, подставить руки,

Чтобъ, звонкою монетой, ты —

Его одушевило звуки,

Позолотило всѣ мечты!…

И пусть скупецъ, иль расточитель,

(Одинъ — твои воръ, другой — губитель!)

Тебѣ цѣны не знаютъ, но…

Ты, все таки, всѣхъ благъ звено!³

X.

Однакоже, намъ это «злато»

Пора оставить, чтобъ такой

Предметъ, блестащій и богатой,

Оскомы не набилъ собой….

Да и зачѣмъ его намъ было

Коснуться, такъ au large!… ей-ей!

И сами тутъ, читатель милой,

Едва ли знаемъ?… и скорѣй, —

На романтизмъ ссылаясь вѣчно,

Мы свалимъ на него жъ, безпечно,

Такое отступленье, и —

Возьмемся за дѣла свои!

XI.

И такъ — и такъ, Жуанъ нашъ милой,

Ты въ высшемъ лондонскомъ кругу!…

Но, что же дѣлаешь съ Лейлой?

Какую этому цвѣтку,

Судьбу готовишь, самъ играя

Роль льва прекраснаго, въ такомъ

Звѣринцѣ пышномъ⁴, всѣхъ плѣняя —

Красою, ловкостью, умомъ?

Сѣтей опасныхъ искушеній,

Разврата легкихъ обольщеній,

Благодаря своей судьбѣ,

Бояться нечего тебѣ….

XII.

Не новичокъ ты, слава Богу!

Ужъ хорошо извѣдалъ ты —

И сердца тайную тревогу,

И шумной славы суеты.

Ты мастеръ, по паркету свѣта,

Скользить, какъ по-льду на конькахъ;

И, на турнирѣ этикета,

Сшибать соперниковъ во прахъ,

Да лаврами вѣнчаться всюду,

И заставляя всѣхъ, какъ чуду,

Тебѣ — дивиться, жить въ ладу —

И съ Миссъ, и съ Леди, какъ съ Дуду!….

XIII.

Встрѣчалъ ты и такихъ довольно,

Созданій милыхъ, что порокъ —

Не могутъ видѣть, а невольно,

Туда же, — дѣлаютъ прыжокъ!

Но лишь доказываетъ это,

Что и чистѣйшая душа,

Съ пути невиннаго, средь свѣта,

Его амброзіей дыша, —

Не можетъ иногда не сбиться….

Хоть всѣ тутъ — ахнутъ, и дивиться

Пошли, какъ чуду, да шептать:

«Кто бъ это могъ воображать!…»

XIV.

Но мы спросили: что жъ съ Лейлой

Герой нашъ дѣлаетъ? что ей

Готовитъ онъ, проказникъ милой, —

Сироткѣ бѣдненькой своей?…

Жуана много занимала

Судьба прелестной сироты:

Не рѣдко даже разгоняла —

Его игривыя мечты

И вмѣсто ихъ, какъ камень тяжкой,

(При мысли: дѣлать что съ бѣдняжкой?)

Ложилась на-сердце тоска:

Была забота не легка!

XV.

Онъ видѣлъ трудную задачу —

Заняться ею самому….

Въ чужія жъ руки, на удачу,

Ее отдать — не смѣлъ: ему

Извѣстно было воспитанье —

Всѣхъ Миссъ и Леди! имъ, сперва.

Лишь музыка да танцованье

Преподаются, какъ права —

На милліонныя награды!

А дальше слѣдуютъ наряды….

Въ другихъ познаньяхъ — нужды нѣтъ;

Ихъ мало уважаетъ свѣтъ!

XVI.

Отъ Гвадіаны до Тобола, —

Вездѣ, у дамъ, одинъ предметъ,

Одна техническая школа,

Отъ юныхъ до извѣстныхъ лѣтъ:

Плѣнять наружной красотою,

Да милыми стараться быть,

И увлекая, за собою,

Толпу мужчинъ, съ ума сводить —

Кокетства тайнаго искусствомъ,

Играя лишь поддѣльнымъ чувствомъ,

Сперва — чтобъ жениха поймать;

А послѣ — чтобы не скучать!…

XVII.

Нѣтъ, нашъ герой хотѣлъ другое

Лейлѣ воспитанье дать:

Невиннымъ сердце молодое

Сберечь, и умъ образовать!

По въ многихъ ужъ домахъ, случайно,

О ней провѣдали, и всѣ —

Ее желали чрезвычайно

Увидѣть, чтобъ ея красѣ

Полюбоваться, подивиться…

И долженъ былъ Жуанъ рѣшиться, —

Малютку кой-гдѣ показать,

Ея исторью разсказать,

ХVIII.

Чуть вывезъ онъ ее — Леила

Какъ рѣдкостью, какъ новизной.

Весь Лондонъ, разомъ, удивила —

Своей восточной красотой!

Ея жъ характеръ молчаливый,

Но азіатскій. — съ этихъ лѣтъ,

Огня ужъ полный, всѣ порывы

Страстей являя, — модный свѣтъ

Восхитилъ до того, собою,

Что, вскорѣ, всѣ ея судьбою.

Во всѣхъ салонахъ, занялись,

Ее образовать взялись!

XIX.

Такъ Фашенабельнымъ⁵ предметомъ —

Сиротка сдѣлалась!… межъ тѣмъ,

Не знали дамы, всѣмъ совѣтомъ

Своимъ, рѣшить: кому, и чѣмъ, —

Начать ея образованье?…

Да, да! загадкою большой,

Для многихъ, было воспитанье —

Турчанки съ пылкою душой!…

Прекрасный полъ, различныхъ мнѣній,

Тутъ находился въ затрудненьи,

Какъ никогда почти, въ своихъ —

И малыхъ спорахъ, и большихъ!…

XX.

Но вы, прелестныя созданья!

Не думайте, что бъ мы, у васъ,

Хотѣли пальму состязанья

Отбить — на спорахъ…. въ этомъ, насъ —

Куда вы бойче несравненно!

И даже сами — въ школу къ вамъ

Готовы, хоть сей часъ, смиренно

Учиться — вашимъ языкамъ —

Ну, то есть, — гибкости природной,

Съ какою можете свободно —

Пощеголять, на счетъ чужой,

Не разъ невинной клеветой!….

XXI.

Въ одномъ лишь были всѣ согласны

И правы, нечего сказать!

Что этотъ милый и прекрасный

Цвѣтокъ, на первый разъ, отнять —

У Донъ Жуана надо было,

Хотя бъ и года три, иль два,

Ему пришлося, врознь съ Леилой,

Потосковать, (пока, въ права

Свои опять вступить законно,

Не дастъ ему свѣтъ благосклонной!)

Считая нужнымъ ей надзоръ —

Надежныхъ мистриссъ,⁶ до тѣхъ поръ!…

XXII.

Довольны замысломъ похвальнымъ, —

(Заняться милой сиротой!)

Кому лишь, образомъ формальнымъ,

За это взяться? межъ собой,

Рѣшить соперницы не знали!

Нельзя жъ имъ было — разомъ всѣмъ,

Наставницами быть морали….

Да эту честь — какъ, между тѣмъ,

И уступить одной которой,

Изъ круга ихъ?… но, чтобы споры —

Всѣ, безъ обиды, прекратить,

Такъ согласилися рѣшить:

XXIII.

Шестнадцать Леди, вдовъ почтенныхъ;

Три, изъ замужнихъ отставныхъ;

Да десять (Master’s⁷ воплощенныхъ!)

Миссъ опытныхъ, не молодыхъ, —

Съ согласья общаго избрались,

Чтобъ сироту образовать,

И — вывесть въ свѣтъ, (какъ выражались!)

Чтобъ, то есть, свѣту показать,

На первомъ раутѣ столицы, —

Всѣ совершенства юной львицы:

И красоту ея, и блескъ

Фортуны, подъ всеобщій плескъ!…

XXIV.

И какъ такія попеченья

Всѣхъ этихъ благородныхъ душъ —

Не похвалить! цѣль ихъ стремленья

Была чиста: немалый кушъ,

Изъ Донъ Жуанова кармана,

Всѣмъ этимъ Master’s сироты,

Такой любимицы Жуана, —

Могъ приходиться за труды!…

У каждой же изъ нихъ, — и цѣли

Свои могли быть: тѣ имѣли

Сынковъ, тѣ дочекъ, иль сестрицъ….

Ну, словомъ, столько близкихъ лицъ!

XXV.

Сынкамъ бы — въ «Денди» путь открылся

Для дочекъ, иль сестрицъ меньшихъ, —

Тутъ, не одинъ бы вдругъ явился,

Имъ — руку предложить…. Да! ихъ —

Нельзя не похвалить за это!

И свѣту надо честь отдать,

Что онъ не знаетъ этикета.

Гдѣ только можно, такъ сказать, —

Для собственнаго наслажденья,

(Съ похвальной цѣлью, безъ сомнѣнья!)

Сторонній пощипать карманъ….

И тутъ-былъ кстати Донъ-Жуанъ!

XXVI.

Притомъ, — всегда, вокругъ Фортуны,

Бываетъ не безъ баттареи;

Особенно, чуть цѣль ихъ — юный

Герой, красавецъ, безъ траншей!…

Тутъ непріятельское войско,

Какъ мухи, что на сахаръ вдругъ

Нахлынутъ, съ дерзостью геройской, —

Со всѣхъ сторонъ, обсыплетъ вкругъ,

И вальсируетъ такъ искусно,

Съ такою лестью, чтобы вкусной

Кусочикъ свой не упустить….

Что трудно имъ — не уступить!

XXVII.

У всякой тетушки, кузины,

И даже у замужнихъ дамъ, —

Свои есть виды и причины,

Смотрѣть въ глаза всѣмъ женихамъ….

А дамы — часто щеголяютъ,

Здѣсь, безкорыстьемъ…. потому, —

Что женъ богатыхъ выбираютъ

Для милыхъ сердцу своему!…

Особенно же, въ дѣлѣ этомъ —

Поспорить можетъ съ цѣлымъ свѣтомъ:

Счастливый островъ, Албіонъ:

Такъ онъ искусенъ и смышленъ!

ХХVIII

Невѣсты!… бѣдныя созданья! .

Что видитъ въ васъ коварный свѣтъ?

Не страсть любви и обожанья,

А лишь — финансовый предметъ!

Иныя понимаютъ это, —

И сердце строго берегутъ…

Но, отражая козни свѣта,

Онѣ — кокетками слывутъ!

За то, другія, къ сожалѣнью!…

По слабости и увлеченью,

Тутъ попадаются въ обманъ,

И — проклинаютъ свой романъ!

XXIX.

Но дурно, тожъ когда и сами

Невѣсты вздумаютъ играть,

Подъ часъ, какъ куклой — женихами;

Да не съумѣютъ уловить

Кого нибудь, своимъ кокетствомъ,

По наставленіямъ благимъ,

И въ дѣвушкахъ, съ своимъ наслѣдствомъ,

Придется оставаться имъ!…

Толпа самихъ Наставницъ, хоромъ,

Тутъ нападетъ на нихъ съ укоромъ,

Знать не хотя, — Какъ? по чему?

Отказъ у нихъ не одному!

XXX.

«Зачѣмъ, когда давно Миссъ звала,

Что Вильямсъ бѣденъ, — между тѣмъ,

Съ нимъ говорила, танцовала?

Иль, слово давъ вчера, зачѣмъ —

Его сегодня огорчила,

Своимъ отказомъ роковымъ?

Зачѣмъ, тогда, его любила?..

Да и не бѣденъ онъ!… съ такимъ

Ей мужемъ — жить бы да и только!..»

И этихъ, наконецъ, ужъ столько:

"Зачѣмъ и почему? что Miss —

Лишь глазки потупляетъ внизъ!…

XXXI.

А, между тѣмъ, — ужъ пожилая

Маркиза строитъ новый планъ;

И тотъ же Вилльямсъ, самъ не зная,

Вдругъ — въ новый впутался романъ!

Чрезъ третьи руки, ждутъ отвѣта

Его, на лестный billet doux….

(То — осторожность этикета,

Чтобъ не подвергнуться стыду,

Самимъ, за Вилльямса отказомъ!)

И всѣ уже пружины, разомъ,

Натянуты здѣсь для того,

Чтобъ для себя поймать его!…

XXXII.

Миссъ, между тѣмъ, поочередно, —

Мундиры, пышные гербы,

Перебираетъ, съ благородной

Все гордостью: еще судьбы

Себѣ блестящей поджидаетъ…

А время — все течетъ, течетъ,

Да жениховъ лишь увлекаетъ —

Къ стопамъ другихъ…. и чтожъ? дойдетъ,

Потомъ, вдругъ до того, что, вмѣсто

Красавца Вилльямса, — невѣста

Выходитъ…. за кого нибудь,

Чтобъ только — въ «Mistress⁸» ей шагнуть!..

XXXIII.

Примѣры этому не рѣдки!

И удивительнаго нѣтъ;

И мы живемъ, какъ жили предки,

И врядъ ли перемѣнитъ свѣтъ —

Обычаи свой и нравъ причудной!….

Еще, напротивъ, съ каждымъ днемъ,

Онъ все старѣетъ!… такъ и трудно

Ему привычки, какъ свой домъ —

Улиткѣ, бросить безъ мученья….

Но, для Леилы, разсужденья,

Про этотъ свѣтъ et coetera, —

Скорѣй оставить намъ пора!

XXXIV.

Еще бы можно небольшое

Здѣсь отступленье сдѣлать намъ….

Но что воспоминать былое!

А помнится, какъ случаи тамъ —

Былъ тожъ съ одной, что разбирая,

Какъ Мисси, полкъ юныхъ жениховъ,

Потомъ, (знать, свѣту угождая!)

За одного, изъ стариковъ,

Вдругъ вышла…. чтобъ, за то, свободно

Ей, подъ прикрытьемъ. — какъ угодно,

Свои досуги проводить,

И молодость вознаградить….

XXXV.

Но, за такія отступленья,

Попросимъ, — и на этотъ разъ! —

Великодушнаго прощенья,

Иль слушать продолжать — разсказъ,

Перерываемый нарочно,

Порой — для нравственныхъ причинъ..

Чтобы, какъ въ панорамѣ точной —

Иныя слабости мущинъ,

И милыхъ дамъ, на сценѣ свѣта,

(Со всѣмъ приличьемъ этикета!)

Такъ, лишь для шутки, показать….

Иль — противъ шерстки поласкать!

XXXVI.

То — «Benedicite»⁹ морали, —

Передъ обѣденнымъ столомъ!

И какъ бы тутъ ни вопіяли…

А Муза — все, своимъ путемъ,

Идетъ, какъ тетушка воркунья,

Иль другъ докучный, иль отецъ

Родной…. и, хоть сама шалунья, —

А хочется ей, наконецъ,

Свѣтъ старый поунять отъ страсти —

Къ его проказамъ, хоть отчасти,

Хоть такъ, лишь нѣсколько…. и вотъ,

Что часто насъ заводитъ въ бродъ!…

XXXVII.

И нашъ Пегасъ, тогда, невольно, —

Чуть тащитъ ноги…. не паритъ….

Но оговорокъ ужъ довольно!

Теперь — васъ Муза угоститъ,

Роскошнымъ пиромъ; хоть, немножко,

И совѣстно… но дѣла нѣтъ!

Притомъ, и обойти, дорожкой,

Мы можемъ пропасть, и безъ бѣдъ….

А было бъ жаль, (изъ опасенья,

Чтобъ не упасть!) безъ наблюденья, —

Предметъ опасный миновать,

И, въ чемъ опасность, не узнать!…

XXXVIII.

Не будьте же — какъ недотроги,

Читатель милый! и бровей

Не хмуря взоръ смягчите строгій,

Да, въ слѣдъ за Музою моей, —

На пиръ готовьтесь безопасно!

Увидите тамъ, можетъ быть,

Такія пещи, что — ужасно

Васъ могутъ вдругъ ошеломить….

Но помните, что все вѣдь это —

Всегдашняя забава свѣта,

Хоть и покинуть бы давно

Ее ужъ долженъ онъ!.. по….но…..

XXXIX.

А это — «но!» какъ значитъ много

И — «но!» еще мы повторимъ,

(Чтобъ ужъ отдѣлаться съ тревогой

Намъ поскорѣе и самимъ!)

Да, къ сожалѣнью! улучшенья

Не видя на бѣломъ-свѣту,

Оставимъ, разомъ, разсужденья

И пени всѣ, (къ его ягъ стыду!)

И лучше поспѣшимъ мы — съ милой

Малюткой нашею, Леилой,

Короче ознакомить васъ,

И продолжать, съ нея, разсказъ!

XL.

Она была — прекраснѣй утра,

Или — зари, предъ яснымъ днемъ;

Душой — бѣлѣе перламутра,

Иль — (выражаясь языкомъ

Классическимъ!) бѣлѣе снѣга….

И снѣгъ еще — всей чистоты

Не представляетъ! развѣ — нѣга,

Иль нѣжность пуха… красоты

Ея могла бы быть эмблемой!

Но всѣ сравненья — скучной темой

Всегда казались намъ, и тутъ —

Положимъ ихъ скорѣй подъ спудъ!

XLI.

А скажемъ только, что Леила —

Была прекрасна и мила;

Жуана, какъ дитя, любила.-..

Да иначе и не могла, —

Дитя, жемчужина природы,

И круглая съ тѣмъ сирота!

Но скоро приближались годы, —

Что и опасной красота

Ея могла бы оказаться…

И нашъ герой былъ радъ, признаться,

Что могъ ей воспитанье дать,

И перлъ свой — въ блескѣ показать!

XLII.

Онъ радъ былъ, — что нашелъ, при этомъ,

Своей питомицѣ — одну,

(Рекомендованную свѣтомъ —

Жуану, какъ опекуну!)

Почтенную старушку… или —

(Простите!) Леди, даму — лѣтъ

По правда! правда! позабыли,

Что дамскія лѣта не слѣдъ

Считать, и, даже мимоходомъ, —

Ихъ намекать: не то — уродомъ,

Пожалуй, назовутъ… да нѣтъ

И дѣла здѣсь до счета лѣтъ!

XLIII.

Довольно, что — былъ радъ, сказали.

Своей находкѣ нашъ герой!..

И даже многіе бъ желали

Опекуны, чтобы такой

Кладъ сущій — имъ представилъ случай

По крайней мѣрѣ, тутъ, любя —

Своихъ питомицъ и не муча,

Ихъ воспитаніемъ, себя…

(Ну, то есть, въ молодые годы.

Не оковавъ своей свободы!)

Опекунами можно быть,

И, съ тѣмъ, — нейтралитетъ хранить!

XLIV.

А кажется, что и Жуану

Хотѣлось этого весьма….

За чѣмъ же? пояснять не стану!

Довольно, что — онъ безъ ума

Былъ даже, что нашлася дама,

Которой поручить онъ могъ —

Свою малютку, дочь Ислама,

На воспитанье, безъ тревогъ;

Чтобъ, изъ дикаркиазіатки,

Со временемъ, могъ выйти сладкій

Европеисма спѣлый плодъ,

Et coetera…. Пегасъ! впередъ!

XLV.

За Леди Пинчбекъ — (по фамильи

Такъ звали даму!) весь большой

Ручался свѣтъ…. хоть говорили,

Ступенькой ниже, стороной, —

Что эта добрая старушка,

Иль — Леди Пинчбекъ, лучше звать, —

Была-то, смолоду, вертушка….

Но что намъ слухи собирать!

Бываютъ языки презлые….

И прочь всѣ сплетни ихъ пустыя;

Тѣмъ болѣ, что она слыла —

Теперь бичемъ строжайшимъ зла….

XLVI.

Ну, то есть, просто, — воплощенной

Пороковъ, иль страстей, грозой,

Иль добродѣтелью почтенной, —

Съ безстрастнымъ сердцемъ и душой!

Одно, при этомъ, замѣчанье

Позвольте сдѣлать…. не въ намекъ

На Леди Пинчбекъ: указанье

Намъ это было бъ и не въ прокъ!

А такъ… чтобъ только наблюденій —

Своихъ намъ, въ этомъ отношеньи,

Быть можетъ, вѣрность показать,

И, точно ль правы мы, узнать!

XLVII.

Когда то, мы… (хотя едва ли,

Изъ нашей братьи, и не могъ

Кто не замѣтить!) замѣчали,

Не разъ, признаться, тотъ грѣшокъ,

Что дамы, — чуть въ младые годы,

Хотя немножко, такъ сказать,

Неограниченной свободы

Имъ удалось поиспытать….

Подъ старость, — словно, искупаютъ

Свои первый шагъ, и не прощаютъ

Ни тѣни ужъ проказъ своихъ, —

Чуть что замѣтятъ на другихъ!…

XLVIII.

И какъ тутъ дѣлаются строги,

Ну, просто, — Аргусы, свои

Уставивъ взоры, чтобъ съ дороги

Морали чистой не могли

Ихъ жертвы сбиться. такъ, вѣдь, милы!

Но, опоздалымъ-то умомъ,

Лишь жребій недотрогъ унылый —

Готовятъ имъ!.. да и притомъ,

Не разъ, опасности такія

Имъ представляютъ, что иныя —

Ихъ и не знали бъ никогда;

А тутъ — ихъ научаютъ…. да!

XLIX.

Быть можетъ, чтобъ предъ новичками

Похвастать только, подъ чепцомъ,

Своей моралью, (съ сѣдинами,

Лишь жалкимъ купленной умомъ!] —

Онѣ осмѣиваютъ страсти,

(Которыхъ имъ ужъ не питать!)

Съ досады ль, съ зависти ль, отчасти, —

Стараясь этимъ не спасать —

Невинность, а вредить ей болѣ,

Раскрытьемъ тайнъ, и по неволѣ,

Своей теоріей любви, —

Огонь лишь разжигать въ крови!…

L.

И не со этому ль, во многихъ

Домахъ, случается не разъ,

Что дѣвушки, у слишкомъ строгихъ

Отступницъ вѣтренныхъ проказъ,

И свѣтъ узнавшихъ по интригамъ,

Иль, то есть, опытомъ своимъ,

Скорѣй, чѣмъ по печатнымъ книгамъ,

По идеаламъ лишь однимъ, —

Способнѣй къ расторженью брачныхъ

Священныхъ узъ, не гакъ удачныхъ…

Чѣмъ — у бездушныхъ недотрогъ,

Не знавшихъ никакихъ тревогъ?

LI.

Про Леди Пинчбекъ, мы сказали, —

Носились слухи, стороной…

Да есть ли женщина, едвали,

Чтобъ, въ молодости, красотой

Не возбуждала злоязычья?

Теперь же — злобнымъ языкамъ

Повелѣвалъ и тонъ приличья —

Все уваженіе къ лѣтамъ!…

И всѣ, уму честь отдавая,

Ее любезной называя,

Дивились даже, что такой

Была — примѣрною вдовой!

LII.

Такъ Леди Пинчбекъ увлекала

Всѣхъ — тактомъ!… съ высшими горда

Кругъ низшій — добротой плѣняла,

Другъ молодежи, ей всегда —

Спускала!… за проступокъ гласной

Журила только., да и то,

Съ такою кротостью, что ясно,

(Хоть вовсе этого никто

Не замѣчалъ, но мы — замѣтимъ!;

Лишь обнаруживала этимъ,

Семействамъ многимъ на бѣду, —

Расположенье ко вреду!…

LIII.

Добра жъ, иль пользы, этимъ сколько

Имъ Леди Пинчбекъ принесла?

Едва ли бъ кто сказалъ…. но только —

Она добрѣйшею слыла!

Такой-то умъ она имѣла, —

Вползти въ довѣренность ко всѣмъ

До прочаго же — нѣтъ намъ дѣла!

И съ Леди Пинчбекъ, между тѣмъ,

Такъ познакомивъ, — по неволѣ

Вздохнемъ лишь о сиротской долѣ —

Лейлы, что красой своей,

Отъ разу, полюбилась ей!…

LIV.

Она живѣйшее участье

Въ малюткѣ милой приняла,

И со дня-на-день, на несчастье.

Ея привязанность росла!.. —

Жуанъ попалъ къ ней въ милость тоже, —

За сердце доброе (свое;

И будь она-де помоложе,

Невольно можно бъ про нее

Подумать даже… что опасно —

Въ него влюбилась!… но напрасно

Такъ было бъ думать: не по немъ

Былъ этотъ — красоты фантомъ!…

LV.

Притомъ, и Леди находила —

Испорченной мораль его….

Хоть впрочемъ, не совсѣмъ: Леила

Тутъ честь спасала своего

Опекуна!… а вѣдь, отчасти,

И удивительно, что онъ —

Такъ много надъ собою власти

Имѣлъ еще, и бывъ рожденъ,

Подъ небомъ знойнымъ, съ пылкой кровью,

Да, съ дѣтства все почти, любовью

Играя, столько испытавъ, —

Могъ сохранить еще свой нравъ?!.

LVI.

И нравъ-то…. иль характеръ гордый,

(Хоть и не съ дѣвственной душой!)

Не разъ, Жуану, воли твердой

Тутъ придавалъ, чтобъ, какъ герой, —

Соблазны отражалъ и въ лѣта,

Такія слабыя притомъ, —

Когда, средь обольщеній свѣта,

Такъ трудно управлять умомъ,

На каждомъ шагѣ, предъ собою,

Встрѣчая случаи — чумою,

Тутъ, дѣйствующіе, не разъ,

На жертвы юныя проказъ!…

LVII.

Но онъ прошелъ сквозь огнь и воду….

И это помогло ему —

Влеченій поунять свободу,

И сердце подчинить уму!

Да мы и учимся — бѣдами….

И кто какихъ бы ни былъ лѣтъ,

Но если, избранъ небесами,

Узналъ онъ сладостный привѣтъ —

Войны и бурь, (и, особливо,

Гоненій женщины ревнивой!)

Такъ, значитъ, — школу ужъ прошелъ

Перегорѣвъ въ горнилѣ золъ!

LVIII.

Такому нечего ужъ болѣ

И опасаться на земли;

А нашъ герой — былъ въ этой школѣ,

И силы закалилъ свои!….

Рѣшась — сдать на руки малютку

Почтенной дамѣ, наконецъ,

Самъ былъ душевно радъ, не въ шутку,

Что могъ исполнить, какъ отецъ, —

Свой долгъ, что честь ему внушала:

Такъ Леди Пинчбекъ подавала

Надежды, какъ родная мать, —

Питомицу образовать…

LIX.

Теперь — со вздохомъ, и глубокимъ

Простимся съ милой сиротой,

Да, за героемъ одинокимъ,

Опять послѣдуемъ — въ большой….

Иль малый свѣтъ, сказать вѣрнѣе:

Такъ, на ходуляхъ лишь своихъ, —

Большимъ онъ кажется!… Смѣшнѣе

И есть ли что, какъ видъ иныхъ

Пигмеевъ этихъ, что съ презрѣньемъ

(Своимъ спѣсивясь положеньемъ!)

Глядятъ на прочихъ, кто судьбой —

Поставленъ ниже ихъ, порой!…

LX.

Но свѣтъ большой лишь понимаетъ,

(Иль такъ привыкъ онъ понимать!)

Что произвольно управляетъ

Мечомъ — златая рукоять….

Въ блестящей этой рукояти,

Онъ видитъ ясно образъ свой,

И полагаетъ, очень кстати,

Что можетъ управлять толпой!¹⁰

Но только хоть и, лучшимъ тономъ,

Онъ могъ бы быть для ней закономъ, —

Сквозитъ въ немъ часто мишура….

Et coetera! et coetera!

LXI.

Жуанъ, съ такой же точки зрѣнья,

Хоть самъ къ нему принадлежалъ, —

Не разъ, съ улыбкой сожалѣнья,

На этотъ микрокосмъ¹¹ взиралъ:

Онъ понималъ и видѣлъ ясно, —

Какъ, и за чѣмъ, вокругъ него,

Бились друзья и полъ прекрасной,

Мужья и жены, и чего

Всѣ эти существа хотѣли?..

И помышленья ихъ., и цѣли, —

Его забавили, не разъ,

И были пищей для проказъ!

LXII.

Онъ зналъ и вѣдалъ, какъ, нерѣдко,

Другому было бъ тяжело,

Служа такою цѣлью мѣткой, —

Порой, не преклонить чело,

И въ петлю не попасть аркана,

Что иногда готовитъ — бракъ!…

Но для него, для Донъ-Жуана,

Попасть въ столь явственный просакъ —

Забавно было бъ: онъ ужъ тертый

Былъ, такъ сказать, калачъ, и форты

Онъ неприступнѣйшіе бралъ,

Но самъ — врага не подпускалъ!

LXIII.

Онъ слушалъ, очень равнодушно,

Напѣвы сладостныхъ Сиренъ,

И замокъ не одинъ воздушной —

Имъ развѣвалъ онъ, такъ, что въ плѣнъ

Поймать его, — ни изъ-засады,

Ни смѣлой встрѣчей, — не могли:

Обѣды, балы, маскарады —

Все было ни почемъ! Вдали,

Отъ явныхъ козней, онъ держался,

Знавъ — братцевъ…. впрочемъ, не боялся

И пистолетныхъ ихъ угрозъ,

Ни острыхъ иглъ прелестныхъ розъ!…

LXIV.

Для новичковъ… еще, признаться,

Опасность есть — вечернихъ встрѣчъ!

Хоть про любовь тамъ, можетъ статься,

Иль про супружество, — ни рѣчь

Не поведется, ни намека

Бояться нечего о томъ .

Но все таки, и у порока —

Свои есть замыслы!… притомъ,

И добродѣтели осанку

Прибрать умѣетъ онъ въ приманку,

Для полуопытныхъ сердецъ,

И — уловляетъ, наконецъ!

LXV.

Здѣсь, впрочемъ, рѣчь — не о несчастныхъ

Созданьяхъ, жалкой кастѣ жрицъ

Киприды, пламенныхъ и страстныхъ,

Порокомъ заклейменныхъ лицъ;

Но — объ амфибіяхъ столичныхъ,

Объ этихъ розахъ роковыхъ,

Прелестницахъ цвѣтовъ различныхъ,

Капканахъ для сердецъ младыхъ,

И пылкихъ, дышащихъ любовью,

Какъ Вертеры съ кипучей кровью,

И гибнущихъ, какъ и они, —

Отъ этихъ змѣи, въ младые дни….

LXVI.

То — вы, бездушныя кокетки!

Что «нѣтъ!» не можете сказать,

И, нанеся ударъ свой мѣткій,

Цѣлебнымъ «да!» уврачевать —

Кровавой не хотите раны;

Но забавляете себя —

Жертвъ этихъ муками, обманы

Одни коварные любя,

Чтобъ ими завлекать лишь въ сѣти,

Гдѣ гибнутъ малодушья дѣти. .

И это — не соблазнъ, о, нѣтъ;

Но такъ… соблазна лишь привѣтъ!

LXVII.

Однакожъ, слишкомъ разболтались

И много воли мы даемъ

Себѣ…. да такъ и быть! чуть взялись

За болтовню — такъ и пойдемъ,

Еще подальше, въ лѣсъ дремучій —

И такъ, — еще опасность есть!

О всѣхъ — страшнѣй: то — тернъ колючій

Иль, то есть, — дамъ замужнихъ честь!..

По мнѣнью нашему, признаться,

Опаснѣй нѣтъ, (а можетъ статься,

И гибельнѣй!) любви — иныхъ

Замужнихъ… этихъ Этнъ живыхъ!

LXVIII.

Въ другихъ краяхъ, дѣла такія,

(Особенно, гдѣ южный зной

На страсти, страсти огневыя,

Такъ сильно дѣйствуетъ собой!)

Дѣла такія — съ рукъ имъ сходятъ:

Мужья уже привыкли къ нимъ;

Нерѣдко даже и находятъ,

По склонностямъ тожъ и своимъ,

Едва ли то и не законнымъ….

Покрайней мѣрѣ, — съ благосклоннымъ

Прощаютъ видомъ; хоть, порой, —

Есть и кинжалъ-то подъ рукой!…

LXIX.

Но, въ древней Великобританьи, —

Другое дѣло!… (да и быть,

Вездѣ, такъ должно, чтобъ созданій

Прелестныхъ нравы оградить!)

Пусть только юная супруга,

Тамъ, поскользнется какъ нибудь…

Ужъ съ нею, не расправа Юга:

Не остріе кинжала въ грудь….

О, нѣтъ! край этотъ — край журналовъ,

Край тяжебъ, и такихъ нахаловъ….

Иль, то есть, — адвокатовъ, да!

Что, просто, бѣдненькимъ бѣда! —

LXX.

Ужъ эти тяжбы, адвокаты.

Убытки, протори, затѣмъ, —

Убійственные результаты!

И хоть для многихъ Евъ — Эдемъ

Свой пышный потерять, признаться,

Не значило бы ничего;

Но, передъ свѣтомъ, такъ тягаться….

О! это ужъ одно — чего,

Для сердца страждущаго, стоитъ!

Такъ ихъ — огласка безпокоитъ:

Притомъ, безъ сожалѣнья, тутъ —

Романъ весь разрушаетъ…. Судъ!

LXXI.

Но въ западню здѣсь попадаютъ —

Неопытныя лишь однѣ,

Какъ дебютантки, что не знаютъ

Еще продѣлокъ всѣхъ вполнѣ….

А то, вѣдь, сколько же прелестныхъ.

Изъ круга высшаго, такихъ

Замужнихъ грѣшницъ, всѣмъ извѣстныхъ, —

И приняты вездѣ, и ихъ

Такъ любитъ свѣтъ, и уважаетъ!…

А потому, что ихъ спасаетъ —

Свой тактъ, умѣнье, такъ свои

Дѣла обдуманно вести!

LXXII.

И всѣ опасности такія —

Жуана окружали…. но,

Спокойно и лукавѣй змія,

Онъ ускользалъ! — Еще одно,

Его, при этомъ, охраняло:

Онъ — пресыщена былъ, до того,

Любви сластями, что и мало, —

На сердце сытое его,

Могли тутъ дѣйствовать всѣ роды

Прельщеній, въ молодые годы,

Опасныхъ такъ — для новичковъ….

А онъ — куда былъ не таковъ!

LXXIII.

Его — ужъ больше Албіона

Не восхищали красоты:

Покровъ туманный небосклона —

Разочаровывалъ мечты;

Налоги, тяжбы, кредиторы,

Двойной стукъ въ двери молоткомъ,

Коварные уста и взоры,

Дыханье алчности кругомъ…

Къ немъ отвращенье довершали!

И такъ, — его ужъ не прельщали:

Ни бѣлизна — и екалъ и плечъ,

Ни блескъ — очей, ни сладость — встрѣчъ!.

LXXIV.

Онъ видѣлъ, что въ странѣ свободы —

Такія жъ цѣпи, какъ вездѣ;

Любовь — одна игрушка моды,

Иль спекулацья…. но, нигдѣ,

Нѣтъ страсти истинной, готовой —

Безтрепетно смерть презирать,

А не носить полуторговой,

Полупедантскій, такъ сказать, —

Характеръ, подъ лукавой маской,

Трепещущій передъ оглаской,

Боясь журналовъ и суда….

Для тяжебъ лишь, не изъ стыда!

LXXV.

Жуанъ и правъ былъ, можетъ статься,

Такъ разцѣняя Албіонъ!…

Но только — чуть ли тутъ, признаться,

И сплиномъ не былъ зараженъ,

Когда, отъ этихъ впечатлѣній,

Не вѣрилъ даже, чтобы могъ —

Край столь холодныхъ ощущеній.

Безъ романическихъ тревогъ, —

Имѣть красавицъ даже…. такъ-то

Лишенъ и вкуса былъ и такта —

Смотрѣть, какъ должно, какъ всегда

Смотрѣлъ на милый полъ…. да! да!

LXXVI.

Онъ, просто, было записался.

Тутъ, въ циники, иль чудаки!

Хоть, послѣ, самъ онъ сознавался,

Что были синіе чулки —

Виною этому не малой….

Да и по малу, наконецъ,

Онъ убѣдился, какъ пристало,

Что Англичанкамъ — и вѣнецъ

Принадлежитъ первенствованья,

Чутъ, безъ пристрастнаго вліянья,

Ихъ красоту сравнить, порой, —

Съ восточной даже красотой!…

LXXVII.

А это и не фактъ ли новой,

Доказывающій, что намъ —

Не слѣдъ, такъ иногда сурово,

По взгляду первому на дамъ,

Судить о нихъ безъ разсмотрѣнья?!…

Но, впрочемъ, и Жуана — тутъ

Винить не можно, безъ сомнѣнья,

Чтобъ судъ его былъ только судъ —

Поверхностный…. иль чтобы, въ этомъ. —

Свое безвкусье, передъ свѣтомъ,

Онъ обнаруживалъ, — о! нѣтъ:

Онъ хорошо зналъ свои предметъ!

LXXVIII.

Но насъ и опытъ убѣждаетъ,

Что, какъ-то новизна собой

Всегда насъ — больше поражаете,

Чѣмъ — увлекаете красотой!…

Къ тому же, съ обсужденьемъ зрѣлымъ,

Когда посмотримъ иногда, —

(Хоть чернаго не станемъ бѣлымъ

Мы называть!) и красота,

Скажите сами, — что такое?

Не, просто ли, не что иное,

Какъ лишь — условіе одно:

Что здѣсь — бѣло, то тамъ — черно!

LXXIX

Мы, Европейцы, почитаемъ

Условьемъ первымъ красоты —

Цвѣтъ бѣлый, и, притомъ, желаемъ,

Чтобъ были — правильны черты;

А въ Африку, въ Томбукту, просимъ

Васъ заглянуть! да тамъ краса,

.Которую такъ превозносимъ, —

Уродство, просто! , тамъ, глаза

Привыкли, съ самаго рожденья,

Лишь — къ чернотѣ, и, безъ презрѣнья,

Не могутъ видѣть красоты,

Какъ бы больной, — безъ черноты)….¹²

LXXX.

Вкусъ тожъ измѣнчивъ, какъ и нравы!

И положительнаго нѣтъ,

Тутъ, — ничего! Затѣмъ, и правы —

Одни слѣпцы въ цвѣтахъ, что цвѣтъ

Одинъ лишь видятъ всюду — черный,

Иль, то-есть, ровно ничего

Они не видятъ, и безспорно,

Затѣмъ, всѣ — мнѣнья одного, —

Не зная ни зари, ни ночи….

Да что жъ и наши видятъ очи?

Одинъ сомнительный лишь свѣтъ….

И свѣтъ ли то еще, иль нѣтъ?…

LXXXI.

Но въ метафизику мы впали!

И этотъ лабиринтъ пустой,

Пока къ нему не подобрали

Ключа, обхваченные тьмой, —

Скорѣй оставимъ осторожно,

Да снова лучше перейдемъ,

Пока еще ногой надежной, —

Въ нашъ міръ физическій, чтобъ, въ немъ,

Еще прозрачной и блестящей.

Красой полярной настоящей,

Какъ солнцемъ въ глыбахъ ледяныхъ, —

Полюбоваться, хоть на мигъ….

LXXXII.

Но, нѣтъ; вы не льдяныя глыбы!

Вы — лишь жемчужины морей!

Или…. пол-женщины, пол-рыбы, —

Еще вы ближе и вѣрнѣй,

Сирены милыя!… Конечно,

И между вами много есть —

Такихъ, что мило и безпечно,

Для чувства, забываютъ честь,

Да послѣ — очищаютъ совѣсть….

И романическую повѣсть

Минувшихъ всѣхъ своихъ проказъ —

Скрываютъ скромностью отъ главъ!

LXXXIII.

Но, въ этой скромности наружной,

Мы не находимъ ничего:

Блескъ, все таки, красы жемчужной —

Лишь хладомъ дышетъ!… оттого,

И Донъ-Жуану Англичанки,

Какъ мы сказали, — въ первый разъ,

Всѣ показались — безъ приманки,

При всемъ очарованьи глазъ

Своихъ, лазорево-эмальныхъ!…

Еще не зналъ онъ всѣхъ похвальныхъ

Ихъ качествъ: онъ искалъ — страстей,

Да жаромъ пышущихъ очей!…

LXXXIV.

А Англичанка — половину.

Скрываетъ прелестей своихъ;

И если вздумаетъ мужчину —

Привлечь…. (такія есть изъ нихъ

Предобродушныя созданья!)

И то — изъ жалости одной,

Чтобъ наградить его страданья!…

Такъ лишь тихонько, стороной,

Не разомъ — сердце осаждаетъ.

Иль, такъ сказать, въ него — вползаетъ…

А чуть сдалося сердце ей, —

Ужъ нѣтъ союзника вѣрнѣй!

LXXXV.

У нихъ — нѣтъ поступи красивой

Коня арабскаго, или —

Дѣвъ Андалузіи счастливой,

Когда онѣ шаги свои

Торопятъ, выходя изъ храма;

Ни граціозности той нѣтъ,

Съ какою, сыновьямъ Адама,

Француженка свой туалетъ

Выказываетъ для приманки,

Ни взоръ живой — Италіянки,

Или Восточной красоты, —

Не оживляетъ ихъ черты….

LXXXVI.

Ни Нѣмочекъ сентиментальныхъ —

Не видно томности такой,

Въ ихъ свѣтло-голубыхъ, эмальныхъ.

Глазахъ, какъ небосводъ дневной;

Ни даже голосъ, — хоть и милой,

Звучитъ гармоніей у нихъ;

Но той энергіей, иль силой,

Не поражаетъ, какъ въ другихъ

Устахъ и горлышкахъ пѣвучихъ,

Но созданныхъ и для гремучихъ,

Бравурныхъ арій, чтобъ, порой, —

Всѣ Фибры потрясти собой!…

LXXXVII.

Онѣ вещей такихъ не знаютъ.

Какъ многихъ и другихъ, притомъ;

Такъ, напримѣръ: не понимаютъ —

Непринужденности во всемъ…

Свободы той — небрежно милой,

Того — piquant, что, чортъ возьми! —

Съ такою непонятной силой,

Обворожаетъ!… на свои

Улыбки даже, какъ тиранки, —

Скупятся эти Англичанки!…

И, на свиданіи одномъ, —

Узнать ихъ трудно… Но — потомъ. .

LXXXVIII.

Потомъ, за то, уже сторицей —

Вознаграждаются труды,

И собираются, кошницей,

Любви завѣтные плоды….

Да! ихъ любовь — такого рода,

Что — и капризъ, сначала будь,

Кокетство, иль игрушка, мода,

Иль — лишь желанье у кольнуть

Соперницу…. но погодите!

Потомъ, все это, посмотрите,

Вдругъ переходитъ — въ ураганъ,

Иль превращается — въ волканъ!…

LXXXIX.

Нѣтъ ничего, на что. при этомъ,

Онѣ рѣшиться бъ не могли!

И мудрено ли? чуть, предъ свѣтомъ,

Онѣ споткнулись…. понесли

Ужъ участь Парій¹³ — видъ презрѣнья!

Изъ касты выброшены вонъ;

Про нихъ въ журналахъ, разсужденья…

И свѣтъ — (такъ лицемѣренъ онъ!)

Ссылаетъ ихъ, чтобы, какъ Марій,

На грудахъ Карѳагена¹⁴, Парьи —

Позоръ свой, тамъ же, отряхли.

Гдѣ поскользнуться такъ могли!…

ХС.

На всѣ такія отношенья —

Жуанъ нашъ, впрочемъ, не смотрѣлъ;

И въ нравственныя размышленья,

О томъ, — пускаться не хотѣлъ;

И хоть не очень правилъ строгихъ

Былъ самъ, и свѣтъ довольно зналъ….

Однакожъ, между сотенъ многихъ,

Красавицъ милыхъ, что встрѣчалъ, —

Онъ дамы ни одной, признаться.

Такой не встрѣтилъ, чтобъ — заняться

Могъ ею, не шутя, и съ ней —

Душою сблизиться своей!…

ХСІ.

Да и загадочнаго въ этомъ

Нѣтъ, впрочемъ, ничего: онъ былъ —

И слишкомъ избалованъ свѣтомъ,

И столько разныхъ находилъ

Предметовъ новыхъ, и вниманья

Не могшихъ не увлечь его…

(Какъ, напримѣръ, — хоть засѣданья

Однихъ парламентовъ — чего

Ужъ стоятъ, по рѣчамъ гремучимъ,

И мнѣніямъ своимъ летучимъ!)

Что, этимъ развлекая умъ,

Чуждался онъ — сердечныхъ думъ!

XCII.

Но онъ, какъ выше мы сказали,

Былъ, въ лучшемъ лондонскомъ кругу —

И принятъ, и его ласкали….

Почти на каждомъ тутъ шагу,

Встрѣчалъ онъ — сѣти обольщенья!

И мы боимся за него,

Чтобъ выдержалъ всѣ искушенья,

И не случилось съ нимъ чего….

Тѣмъ болѣ, что его таланты,

Умъ, тонъ любезность, — секунданты

Плохіе, въ схваткѣ роковой.

Съ такой опасностей толпой!…

ХСІІІ.

И счастливо ль онъ выйдетъ съ боя,

И съ кѣмъ, и какъ сразится онъ? —

Нельзя такъ подвиги героя,

Вдругъ пробѣжать!… и нуженъ сонъ,

Со крайней мѣрѣ, — отдыхъ нуженъ.

Чтобы, пока, желудку дать

Переварить обѣдъ, иль ужинъ.

Иль — только завтракъ, такъ сказать; —

Чтобъ, снова, съ силами собраться,

Да вновь — за трапезу приняться….

Хоть, правда, пира-то у насъ —

Еще и не было для васъ!

XCIV.

Но — погодите! погодите!

Быть можетъ, мы и угостимъ….

И насъ вы поблагодарите,

За хлѣбъ-соль вашу! А за сими —

Готовьте ваше лишь терпѣнье,

Пока немного отдохнемъ,

Чтобъ патетически вступленье —

Къ роману новому, во всемъ

Приличномъ блескѣ для Героя,

На полѣ сладостнаго боя,

Съ прелестнымъ поломъ, намъ начать….

Или — разсказъ свой продолжать!

ГЛАВА ОДИНАДЦАТАЯ.

I.

Теперь мы примемъ, сколько можно.

Тонъ поприличнѣй…. важный тонъ!

Въ нашъ вѣкъ солидной, осторожной,

И смѣхъ — опалѣ подчиненъ:

Да! шутка, даже надъ порокомъ…

И та считается, у насъ,

По размышленіи глубокомъ,

Виной, и — важною, не разъ!

И, часто, какъ за преступленье,

Казнь получаетъ — исключенье,

Широкимъ почеркомъ пера

Да и серьознымъ быть — пора!

II.

Притомъ, серьозное — хоть скучно

Бываетъ, если, иногда,

Протянется… но неразлучно

Оно съ высокимъ, и всегда

Его источникомъ богатымъ —

Еще считается притомъ!

И такъ — съ Пегасомъ ужъ крылатымъ,

Пока, простимся, да, вдвоемъ,

Лишь съ Музой нашей, важно, чинно,

Усядемся въ углу гостинной,

Гдѣ — «sine ira» — замѣчать

Съ ней будемъ и передавать…

III.

Вотъ Леди Амондвиль предъ нами,

И Аделина имя ей;

Кто жъ были предки? это сами

Потрудитесь узнать, вѣрнѣй, —

Къ норманскихъ книгахъ родословныхъ:

Тамъ рода древняго она;

Да, чуть ли, и не Принцевъ Кровныхъ

Меньшая отрасль!… но умна,

Мила, красавица, богата…

Вотъ титла! а въ странѣ, гдѣ злато —

Кумиръ всѣхъ взоровъ и сердецъ,

Послѣднее — всему вѣнецъ!

IV.

Всѣ истинные патріоты,

Отъ Аделины, — безъ ума!…

И спорить съ ними нѣтъ охоты;

Хоть, можетъ статься, и сама

Красавица — смѣшной, отчасти,

Находитъ эту слѣпоту,

Что на-вѣсъ злата (слабость страсти!), —

Ея такъ цѣнятъ красоту!

Но, впрочемъ, и по благородной,

Британской гордости народной,

Считаетъ, что и быть она —

Такой красавицей должна….

V.

Покрайней мѣрѣ, Англичане —

За все родное, такъ стоятъ!

И пусть ихъ, въ сладостномъ обманѣ,

Все у себя имѣть хотятъ,

По превосходству, — лучшимъ въ свѣтѣ!…

И мы ихъ вкусъ, и ихъ глаза,

При нихъ оставимъ: о предметѣ

Такомъ, какъ, напримѣръ, краса —

И трудно спорить, какъ сказали;

Тѣмъ болѣе, что и едва ли,

На самомъ дѣлѣ, красота —

Не милая ль одна мечта?!…

VI.

Да и прекрасный полъ, съ какими

Глазами ни былъ бы себѣ,

Хоть съ черными, хоть съ голубыми, —

Все онъ прекраснымъ, по судьбѣ,

И по названью будетъ вѣчно!…

Но лучшими, при красотѣ,

Считаться бы должны конечно,

Глаза созданіи милыхъ тѣ, —

Что больше силы выраженья

Имѣютъ, для обвороженья

Чувствъ нашихъ — нѣгою своей,

Или ~ порывами страстей….

VII.

Притомъ, еще одна причина,

Что милый полъ не можетъ быть

Дурнымъ, — что никакой мужчина

Не долженъ и вообразить, —

Чтобъ, гдѣ нибудь, возможно было —

Дурную женщину найти!

Все, въ женщинѣ, — прекрасно, мило,

Должно быть!… да и тутъ, почти,

Нѣтъ даже вовсе исключенья,

За тѣмъ, что это — перлъ творенья!…

Покрайней мѣрѣ, такъ должны

Мы въ этомъ быть — убѣждены!…

VIII.

Особенно, пока не стукнетъ

Намъ тридцать лѣтъ! — потомъ?… потомъ, —

Когда ужъ развѣ намъ аукнетъ

Сѣдая старость, и съ умомъ

Уже спознаемся холоднымъ, —

Намъ позволяется… судить,

И языкомъ, уже свободнымъ,

И — похвалить, и — похулить!

Пыль страсти старость усыпляетъ,

И равнодушье лишь раждаетъ;

Къ тому жъ, и мѣсто, такъ и быть,

Должны мы — юнымъ уступить!…

IX.

Хотя и есть, изъ насъ, признаться,

Что, не смотря на ветхость лѣтъ,

Еще все бодрыми казаться

Хотятъ, и жаль имъ бросить свѣтъ!…

Да чтобы хриплый зовъ могилы,

Еще отсрочить, какъ нибудь, —

Свои изношенныя силы

Воображаютъ подстрекнуть,

Иль — тайнами латинской кухни.

Или — портвейномъ… но потухни

Огонь въ крови — ничѣмъ ужъ, нѣтъ, —

Не воскресить пылъ юныхъ лѣтъ!…

X.

Да, развѣ, имъ — хандра иль скука,

Или служебныя дѣла,

Иль честолюбья злая мука,

Иль эгоисмъ, источникъ зла, —

Еще не могутъ наслажденій

Доставить въ жизни? ихъ занять?…

И что имъ, въ этомъ положеньи, —

О призракѣ любви мечтать?!

Любовь — лишь головокруженье,

Горячки бредъ, ума затменье….

Вражда жъ, иль ненависть, — прочнѣй

Всѣхъ радостей, пустыхъ затѣй!…

XI.

Прекрасно выразился, гдѣ-то,

Глубокій моралистъ, Джонсонъ,

«Люблю я одного за это,

Что славно ненавидитъ онъ!»¹

Хоть это — шутка, какъ хотите

Почтеннаго весельчака;

Но какъ и вѣрно, разсмотрите, —

Изображаетъ старика!

Да, впрочемъ, я — простой лишь зритель,

И не судья здѣсь, и не чтитель —

Ни ненависти, ни любви,

И взоры отвожу свои…

XII.

Да! да! какъ Гетевъ Мефистофель, —

Въ другую сторону скорѣй,

Съ улыбкой, отворотимь профиль,

Чтобъ не смутить иныхъ людей!…

А, впрочемъ, — развѣ преступленье,

Порою, шуткою щелкнуть,

Когда цѣль шутки — исправленье,

Кого нибудь, чего нибудь?…

Должны жъ искоренять такое,

Что — направленіе дурное

Могло бъ имѣть… Вѣдь, и «Жилбласъ»

И «Донъ-Кихотъ» такъ учатъ насъ!…

XIII.

Да изъ чего мы тутъ хлопочемъ?

Едва ли свѣтъ перемѣнить!

Но, съ отступленьемъ нашимъ, впрочемъ,

Мы и забыли, — что слѣдить

Герой нашъ взоромъ начинаетъ —

За Аделиной Амондвиль…

Такъ эта Леди увлекаетъ

Своей красою!… но должны ль

Мы этой роковой, признаться,

Его съ ней встрѣча — опасаться,

Иль нѣтъ? — предоставляемъ валъ

Самимъ рѣшить, какъ знатокамъ!…

XIV.

А сами не спуская глава,

Ни съ Аделины, ни съ него, —

Держаться будемъ лишь разсказа,

Изъ наблюденья своего,

О томъ — Какъ что происходило!…

Веселый, шумный, свѣтскій рой

Вился вкругъ Аделины милой,

Всѣхъ затмевавшей — красотой;

Признаться, зеркало живое

Всего прекраснаго, — въ нѣмое

Очарованіе должна

Была всѣхъ приводить она!

XV.

Мужчины всѣ — съ ума сходили,

И даже дамы красотой

Ея прельщались, но хранили

Молчанье…. похвалой нѣмой

Ей отдавая справедливость!

Какъ бы изчезли, передъ ней, —

И злая зависть, и ревнивость….

Любовь лишь только изъ очей,

У всѣхъ, невольно вырывалась,

И къ Аделинѣ устремлялась —

Восторгомъ общимъ!… чудеса

Творила дивная краса!

XVI.

Притомъ, — еще одно условье

Она имѣла за собой, —

Что даже тайное злословье

Къ ней не касалось клеветой!..

Такъ удивляла всѣхъ — примѣрной

И непорочностью своей,

Любя, душой нелицемѣрной,

Супруга, счастливаго съ ней!

И онъ былъ человѣкъ достойный:

Холодный, гордый и спокойный,

Собой довольный и женой….

Ну, Англичанинъ былъ прямой!

XVII.

Своей страной онъ, по заслугамъ,

Былъ уважаемъ и любимъ;

И свѣтъ, дивясь такимъ супругамъ,

Въ глаза смотрѣлъ имъ обоимъ;

Да и самихъ-то, безъ сомнѣнья,

Столь счастливый семейный бытъ,

И, въ свѣтѣ, вѣсъ и уваженья,

И та безпечность, что даритъ

Достоинствъ собственныхъ сознанье, —

Ихъ не могли въ очарованье

Не приводить, и не внушать

Имъ жребій свой благословлять!..

ХVIII.

Случилось… (какъ бываетъ въ свѣтѣ!)

Почти съ двухъ словъ о томъ, о семъ, —

Сошелся съ Лордомъ, на паркетѣ,

Нашъ Донъ-Жуанъ, своимъ умомъ;

А вскорѣ — свѣтскихъ отношеній

Лишь церемонный этикетъ.

Про всемъ различьи положеній,

И рода жизни ихъ, и лѣтъ,

Смѣнился — и короткой дружбой —

Лордъ Генри, хоть и занятъ службой.

Умѣлъ минуты находить,

И съ Донъ-Жуаномъ ихъ дѣлить.

XIX.

Лордъ Генри, хоть и осторожной

Былъ, по надменности своей,

И часто избѣгалъ, какъ можно,

Знакомства молодыхъ людей;

Но чуть кого нашелъ достойнымъ,

И руку дружески кому

Пожалъ, — тотъ могъ ужъ быть спокойнымъ,

Что Лордъ — расположенъ къ нему!

За то, когда возненавидѣлъ

Кого нибудь…. такъ ужъ не видѣлъ —

Предѣловъ для своей вражды:

Такія Лордъ имѣлъ черты!

XX.

Его упрямство, (справедлива

Была тамъ сторона, иль нѣтъ!)

Не знало никогда отлива:

Онъ — стоикъ былъ! но зналъ и свѣтъ,

Иль, лучше, — свой народъ Британскій!

Въ любви, и дружбѣ, и враждѣ, —

Хотя и дѣйствовалъ Султански,

Иль безотчетно…. былъ вездѣ,

За это самое, какъ рѣдкій

Изъ знати, (хоть бы тамъ и предки

Стояли, съ именемъ своимъ!)

И уважаемъ, и любимъ!

XXI.

И всѣ такія отношенья

Его и дружбы и вражды, —

Бывъ, безъ малѣйшаго сомнѣнья,

Его занятій лишь слѣды,

Иль той ступеньки результаты,

Гдѣ онъ стоялъ, какъ по уму,

И званью, (верхней членъ палаты!)

Такъ и по роду своему:

Для всѣхъ — законными казались,

И всѣ, какъ чести добивались,

Отъ благосклонности его, —

Хоть слова, взгляда одного!..

XXII.

Но, въ этихъ чувствахъ своенравныхъ

Нисколько онъ не допускалъ

Излишествъ странныхъ и забавныхъ….

Иль, скажемъ лучше, — онъ искалъ

Тѣхъ переходовъ перемѣнныхъ —

Отъ холода вдругъ къ теплотѣ,

Причудъ, такихъ обыкновенныхъ

Въ особахъ тѣхъ, что на чредѣ,

Судьбой поставлены, высокой, —

Не видятъ, иногда, глубокой,

Опасной бездны подъ собой,

И держатся, пока, — судьбой!…

XXIII.

Да «смертнымъ» — кто-то справедливо

Замѣтилъ, и сказалъ давно:

«Успѣхомъ, иль судьбой счастливой —

Повелѣвать и не дано!²»

Умѣть лишь пользоваться только

Минутой надобно такой,

Что улыбнется намъ… нисколько

Впередъ не заносясь мечтой!

Да въ томъ и главное умѣнье.

Чуть слишкомъ велико давленье —

Скорѣе должно уступить,

И совѣсть — волѣ подчаинить…

XXIV.

Какъ мы любуемся, порою,

Искусствомъ ловкаго бойца,

Иль скачкой лошади лихою,

Въ рукахъ инаго молодца!…

А все искуство, безъ сомнѣнья,

Въ одной сноровкѣ лишь простой,

Гдѣ, бѣгу лошади, стремленья —

Придать, иль гдѣ — сдержать порой;

И гдѣ, бойцу, — понаклониться,

Гдѣ — выпрямиться, или — свиться,

Чтобы минуту улучить, —

Какъ, съ ногъ, противника сшибить!…

XXV.

Любилъ и онъ, Лордъ Генри, тоже —

Первенствовать, и затмевать

Своихъ соперниковъ — да кто же

И прочь отъ этого, какъ взять,

Да разсмотрѣть — большихъ и малыхъ!…

И самый жалкій будь — найдетъ

Еще пожалче… а удалыхъ —

Тутъ нечего и ставить въ счетъ:

Какъ будто на роду, конечно,

Успѣхъ имъ писанъ — вѣрный, вѣчной….

Хоть и плечьми пожмешь, порой:

Чѣмъ взяли?… смѣлостью одной!

XXVI.

Но мы — опять за разсужденья…

Что жъ дѣлать? слабость такова

Да лишь пустая, безъ мышленья,

Не разсуждаетъ голова….

Однакожъ, кончимъ мы! — Фортуной,

И родомъ, съ именемъ своимъ,

Лордъ Генри, и герой нашъ юной, —

Едва ль не равны были; имъ,

Лишь въ этомъ только, съ равной силой, —

Соперничать и можно бъ было….

Но ужъ лѣта, и край родной, —

Имѣлъ Лордъ Генри за собой!

XXVII.

Хоть лѣтъ еще и не преклонныхъ,

Но былъ онъ — и не молодой;

Притомъ, не безъ причинъ законныхъ,

Могъ почитать себя — звѣздой

Роднаго края, какъ извѣстный,

И по уму, и по перу:

Парламентскій ораторъ! — лестный

Титулъ, — какой и на Перу,

По гордости своей, Британецъ

Не промѣнялъ бы!… а Испанецъ,

Тутъ, передъ нимъ, былъ — лишь пигмей…

Такъ думалъ сей Чатамъ, иль Грей!

XXVIII.

Онъ думалъ, тожъ, что и завѣтныхъ

Никто знать лучше «Тайнъ Двора» —

Не могъ; и что изъ кабинетныхъ.

Сѣдыхъ головъ et coetera, —

Онъ былъ одинъ…. но думалъ только!

И кто жъ безъ слабости такой?…

Когда иныхъ бываетъ столько —

Слабѣе — съ головой пустой!…

Но намъ до нихъ, тутъ, дѣла мало;

А Лорда Генри заставляло

И это тоже, можетъ быть, —

Такъ Донъ-Жуана полюбить…

XXIX.

Тѣмъ болѣе, что онъ въ Жуанѣ,

И нравъ безпечный замѣчалъ!

А по уму…. едва ль и въ планѣ

Онъ не имѣлъ, и не считалъ

Возможнымъ и весьма полезнымъ —

Его къ себѣ переманить,

И дипломатомъ, столь любезнымъ,

Страну родную подарить?…

Жуана жъ удалымъ проказамъ,

Что зналъ онъ только но разсказанъ, —

Прощалъ, по молодости лѣтъ,

И потому, что зналъ и спѣтъ!

XXX.

И между тѣмъ, — хоть и на сходный,

У Лорда Генри, въ этомъ, съ нимъ.

Былъ взглядъ на вкусъ не благородный,

Завладѣвать, не разъ, чужимъ….

(Женъ, то есть, отбивать, порою,

Отъ ихъ оплошныхъ половинъ!)

Нашъ Лордъ, ручаясь головою,

Что Аделинѣ ни одинъ

Повѣса головы не вскружитъ, —

Спокоенъ былъ… что, также, служитъ

За доказательство, какъ гордъ,

Во всемъ, былъ благородный Лордъ!

XXXI.

И такъ, они — друзьями стали;

Константинополь и Мадридъ —

Предметъ бесѣдъ ихъ составляли,

И странъ другихъ далекихъ бытъ,

Политика, языкъ, и нравы,

Обычаи, et coetera, —

Ума солиднаго забавы,

Имъ сокращали вечера.

И Лорда Генри занимали,

Такъ даже, что, порой, едва ли —

Онъ, безъ Жуана, не скучалъ:

Туристъ — его околдовалъ!

XXXII.

Но, наконецъ, не проходило

И дня почти ни одного,

Чтобъ нашъ проказникъ умный, милой,

Домъ Лорда, друга своего,

Не посѣщалъ, ставъ ужъ всегдашнимъ,

Любезнымъ гостемъ, и почти —

Безвыходнымъ, или домашнимъ…

Такъ онъ умѣлъ дѣла вести,

Невыдавая, даже взоромъ,

Что, иногда, за разговоромъ,

Которымъ Лорда занималъ, —

Объ Аделинѣ онъ мечталъ…..

XXXIII.

Но только — гакъ… безъ опасеній….

Мечталъ лишь…. впрочемъ, можетъ быть,

И не объ ней! ихъ отношеній —

Нельзя было опредѣлить:

Жуанъ, какъ ни былъ близокъ съ Лордомъ —

Не разъ, однакожъ, замѣчалъ,

Что въ сердцѣ Леди, чистомъ, гордомъ, —

Ни искры чувствъ не возбуждалъ!…

Она съ нимъ ласкова бывала,

Его отъ многихъ отличала,

За умъ любезность, свѣтскій тонъ…

Но ей — опасенъ не былъ онъ!

LXXIV.

Хоть молода, но — такъ сурова

Казалась въ правилахъ своихъ,

Что о любви, ни полуслова, —

Хотя и представлялся мигъ,

Быть можетъ, не одинъ счастливый….

(Тѣмъ болѣе, что изъ мужей,

Лордъ Генри былъ пренеревнивый!)

Не смѣлъ повѣса, передъ ней,

Ни вымолвить, ни заикнуться

Съ нимъ какъ нибудь, чтобъ не споткнуться,

Иль — не осѣчься…. такъ и онъ

Былъ остороженъ, иль — смышленъ!

XXXV.

Знакомъ съ искусною сноровкой,

Какъ, и о чемъ, съ кѣмъ говорить, —

Лишь иногда, довольно ловко,

О томъ старался заводить

Рѣчь стороной, обиняками…

Все кряжъ лишь пробуя, да такъ,

Что, и поопытнѣй лѣтами,

Жуана тактики, никакъ,

Открыть бы не могли…. тѣмъ болѣ, —

Что многіе, на этомъ полѣ,

Грязь кушали, и что могло

Быть и ему тутъ — Ватерло!…

XXXVI.

Простите, впрочемъ, критикъ строгій!

За этотъ нашъ анахронисмъ,

И смѣлый, можетъ быть, не много…

Но знаете, что романтисмъ —

Все допускаетъ!… да и, въ это

Ужъ время, былъ Наполеонъ,

Являясь дивною кометой,

Звѣздой, на ратный небосклонъ. —

Почти такимъ же Донъ-Жуаномъ,

Съ кровавымъ лишь своимъ романомъ,

Который кончилъ на скалѣ,

Съ тяжелой думой на челѣ!…

XXXVII.

И сдѣлавъ это отступленье,

Какъ видите, для Ватерло,

Опять — за дѣло! — положенье

Жуана лучшимъ не могло

И быть, покамѣстъ: не всегда же,

Вдругъ — удается побѣждать!

И — «veni, vidi, viсi!»³ даже,

Едва ль, по совѣсти сказать, —

Не хвастовство одно, и только?…

Притомъ, побѣдъ такихъ, нисколько,

Считать побѣдами нельзя,

Гдѣ — безъ труда — до нихъ стезя!…

XXXVIII.

Еще мы, здѣсь одно, замѣтимъ, —

Что, о побѣдахъ говоря,

Не думаемъ нисколько, этимъ,

И намекать вамъ, что, тая

Любовь, быть можетъ, къ Аделинѣ, —

Ее Жуанъ и побѣдитъ….

Или — одною героиней,

Еще ихъ счетъ обогатитъ!

Мы — ничего еще не знаемъ,

И времени все оставляемъ:

Довольно — что онъ Лорду другъ,

И раздѣляетъ съ нимъ досугъ!

XXXIX.

Тамъ, въ скверѣ; «Три Звѣзды»…. Вѣрнѣе

Такъ будетъ, мѣсто указать;

Да и приличнѣй, и точнѣе,

Чѣмъ, просто, улицу назвать,

Гдѣ Лорда Генри возвышался

Великолѣпный домъ, дворецъ,

Или «Отель», — какъ назывался

Архитектуры образецъ,

Которой, и своей громадой,

И скверомъ съ золотой оградой,

И блескомъ внутреннимъ, — почти,

Былъ первый, въ Лондонѣ, въ чести!

XL.

Онъ существуетъ ли и нынѣ.

Иль срыты и: то слѣды, —

Намъ дѣла нѣтъ: онъ — лишь въ поминѣ!…

Но въ этомъ скверѣ: «Три Звѣзды» —

Въ то время, лучшій кругъ сбирался:

Лишь — сливки Лондона, иль цвѣта,

И Аделиной восхищался,

Хозяйкой милой, въ цвѣтѣ лѣтъ!

Одинъ поклонникъ — побѣждаетъ;

Но ихъ толпа — лишь развлекаетъ….

Опасность — силы придаетъ,

И лучше сердце бережетъ! —

XLI.

Но Аделина не нуждалась

Въ такой защитѣ отъ сѣтей

Въ ней гордость чувства проявлялась —

Во всей высокости своей!

Она кокетство презирала;

Шумъ удивленья и похвалъ,

Какъ дань обычную, сбирала,

Й онъ — ее не занималъ;

Привѣтлива — безъ исключенья,

Она давала предпочтенья —

Заслугамъ сердца и ума,

Гдѣ — убѣждалася сама!

XLII.

Себя достойно оцѣняя,

Умѣла и другихъ цѣнить,

И, справедливость отдавая, —

Пріятно, кстати, похвалить,

Со всѣмъ спокойствіемъ приличнымъ,

При тонѣ круга своего,

Не подвергаясь злоязычнымъ

Истолкованіямъ того;

И вообще, безъ принужденья,

Ея былъ образъ обхожденья,

Со всѣми — ровный, и такой, —

Что увлекала всѣхъ собой!

XLIII.

Притомъ, ничто не удивляло

Ея блестящаго ума;

Но все прекрасное — внушало

Ей удовольствіе!…. Сама —

Природы дивное созданье,

Да и украшенная всѣмъ,

Что красоты очарованье

Такъ довершаетъ, между тѣмъ:

Какъ и могла бъ она прекраснымъ

Не быть довольна, столь согласнымъ —

Съ ея прелестнымъ существомъ,

И образованнымъ умомъ?…

XLIV.

Но равнодушія тѣнь эта,

Что видѣлась въ ея чертахъ —

Была лишь тонъ большаго свѣта,

Который держитъ все — въ цѣпяхъ,

Повелѣвая и улыбкой,

И взоромъ, даже — и душой,..

Не позволяя, и ошибкой,

Забыться тамъ! — и кто бъ, порой,

Не могъ не выказать невольно,

Восторга своего — довольно

Ужъ этого, чтобъ, и съ умомъ, —

Прослыть безумнымъ чудакомъ!

XLV.

«Nil admirari!» составляетъ —

Условье первое, законъ —

Большаго свѣта! такъ являетъ

Онъ тѣмъ вполнѣ — китайскій тонъ! .

И самъ Горацій это чувство

Пусть проповѣдуетъ, уча,

Что быть счастливымъ все искусство —

Смотрѣть на все, какъ каланча .

Но этотъ, Мандаринскій чистый,

Бездушный взглядъ — въ душѣ артисты —

Не допускаютъ, видя, въ немъ,

Одну лишь ложь…. и правы въ томъ!

XLVI.

Но возвратимся къ Аделинѣ:

Хоть и была она, на видъ, —

Такъ равнодушна, но — пусть, нынѣ,

"Волканъ, " и "лава, " и «гранитъ»

И всѣ подобныя сравненья, —

Мѣстами общими, у насъ,

Считаются, (какъ, безъ сомнѣнья, —

Балластъ лишь фразъ, иль риѳмъ, не разъ!)

Мы все таки не можемъ, право,

Здѣсь обойтись безъ нихъ, и — съ лавой

Волкана не употребить, —

Ея души съ нимъ не сравнить!

XLVI.

Дай какъ Волканъ, подъ ледяного,

Иль снѣжной мантіей своей.

Кипитъ все лавой огневою:

И Аделина такъ, при всей

Своей наружности холодной, —

Нѣтъ, равнодушной не была…

Но жаръ восторговъ благородный, —

Отъ глазъ скрывала, какъ могла!

Или, когда еще хотите

Новѣй сравненіе?… возьмите —

Au бутылку, чтобъ она

Промерзла…. только не до дна:

XLVII.

Откупорьте ее, и что же? —

Найдете выморозки въ ней,

Что самаго Au дороже, —

По спиртуозности своей!…

Такъ многихъ хладныя личины —

Скрываютъ нектаръ дорогой!

Такъ и осанка Аделины, —

Холодной блеща красотой,

Скрывала — пламенную душу,

И сердце, — не степную сушу,

Но — Ипдустанъ, куда лишь входъ

Загорожалъ — полярный ледъ!

XLVIII.

Бороться жъ съ этимъ льдомъ, признаться, —

Не шутка! или — дологъ путь,

Чтобы, какъ Парри⁴, пробираться…

Или, скорѣй, — не досягнуть

Искомой цѣли: вдругъ разбиться

Тутъ можно, иль — затертымъ быть!

Но если новичкамъ — пробиться

Тутъ хочется — должны ужъ плыть,

Лишь лавируя, осторожно….

Неновички жъ, — скорѣй, какъ можно, —

Оставивъ путь опасный свой,

Бросаютъ океанъ льдянои!

XLIX.

Да и умнѣе не храбриться,

А раньше торопиться въ портъ,

Пока намъ можно положиться ~

Еще на парусъ, прочный бортъ,

И Время «fuimus» уныло,

Какъ свой сигналъ, не пропоетъ,

Что мы — ногой ужъ надъ могилой

Всѣхъ наслажденій и заботъ,

Между наслѣдникомъ, который

Зѣваетъ, глядя намъ во взоры,

И злой подагрой, что томитъ —

Ужъ тяжкій и докучный бытъ!…

L.

Но вотъ — пока мы разсуждали

Объ океанахъ ледяныхъ,

Да надъ могилою стояли,

Въ мечтахъ какихъ-то гробовыхъ…

Зима ужъ Лондонская — лѣтомъ

Смѣнилась, то есть: наступилъ, —

Іюль, и, съ радостнымъ привѣтомъ,

Забавы дачныя открылъ.

По всѣмъ дорогамъ, направленьямъ,

Клубится пыль, все — къ наслажденьямъ,

Лишь деревенскимъ, хоть на мигъ,

Спѣшитъ, летитъ на почтовыхъ….

LI.

Обрадовались почтильоны:

Для нихъ — счастливая пора

Настала, собирать прогоны,

Гнать лошадей, et coetera! —

А городъ, между тѣмъ, пустѣетъ….

Хоть не на долго: на одинъ

Лишь мѣсяцъ…. тамъ — опять повѣетъ

Зимою англійской, и сплинъ

Опять всѣмъ отуманитъ лица….

Да; съ Августомъ, опять столица —

Какъ муравейникъ закипитъ,

И фонарями заблеститъ.

LII.

Съ нимъ, снова тамъ зима настанетъ,

Которую Іюль прогналъ, —

Хотя еще и не обтянетъ,

Осенней мглой, прибрежныхъ скалъ….

Здѣсь до воздушныхъ измѣненій —

Нѣтъ дѣла; Фаренгейта ртуть,

Съ зимою этой, отношеній

Имѣть не можетъ; здѣсь, отнюдь.

Зима — не въ точкѣ замерзанья:

«Парламентскія засѣданья» —

Ботъ Лондонскій и термометръ.

И календарь, и барометръ!

LIII.

Да, ихъ лишь ртути возвышенья,

Иль пониженья до нуля, —

Предметъ всеобщій наблюденья,

Здѣсь, составляютъ, шевеля

Всѣмъ Лондономъ, всѣмъ Албіономъ,

И служатъ ихъ умамъ, сердцамъ, —

Указкой, фашеномъ, закономъ,

Когда — къ забавамъ, иль къ дѣламъ,

Иль къ отдыху, пріятной лѣни, —

Имъ обращаться, да, безъ пени,

Свою свободу, такъ сказать, —

Цѣпямъ приличій подчинять!

LIV.

И вотъ чуть до нуля доходитъ

Такого барометра ртуть, —

Въ движенье Лондонъ весь приходитъ,

Пускается въ счастливой путь!

Пустѣютъ пышные этажи —

Богатыхъ Лондонскихъ дворцовъ,

И, съ Сого-Сквера⁵, экипажи

Несутся, мчатся… Rotten-Row⁶

Глядитъ, печальною вдовицей.

На тянущихся вереницей,

Къ заставѣ, — рыцарей своихъ,

Гдѣ пылъ и даль скрываютъ ихъ….

LV.

Поставщики вздыхаютъ тоже,

И счеты длинные въ рукахъ

Сжимаютъ, съ вытянутой рожей,

Что ихъ уплата — въ небесахъ….

Иль, то есть — до другаго срока

Отложена!, хоть до зимы,

Конечно, тоже не далеко

Но руки — пусты; а умы

Надежда мало утѣшаетъ

Гдѣ лишь разсчетъ все составляетъ

И гдѣ, безъ денегъ, векселя —

Едва ли болѣе нуля!…

LVI.

Но это все — ничто! — въ красивой

Каретѣ съ Лордовскимъ гербомъ,

Милордъ съ Миледи, рядомъ; — «Живо!» —

Сказалъ, — по лошадямъ бичомъ!

И Groom⁷ на козлахъ, съ почтильономъ,

Ужъ сидя, лишь «пошелъ!» кричитъ,

Со всѣми распростясь поклономъ;

И экипажъ стрѣлой летитъ….

Безъ остановки перемѣны

Коней, измученныхъ до пѣны,

И мили изчезаютъ съ глазъ, —

Летятъ быстрѣе, чѣмъ Пегасъ!

LVII.

«Cosi viaggian’i Ricchil» то есть;

Такъ совершаютъ богачи —

Свой путь счастливый; и ужъ совѣсть,

У нихъ, не шевелись, молчи!

Что нужды имъ, что за собою,

Они оставили долги,

Иль, при разсчетахъ-де, порою,

Могли обидѣть… бѣдняки —

Созданья жалкія! и Лорды,

Одними званьями лишь горды, —

Ихъ знать, ни слышать, не хотятъ,

И звукомъ слова дорожатъ —

LVIII.

Но полно! — Лорды ускакали,

Въ деревнѣ лѣто проводить;

Лишь пору лучшую, едва ли,

Не пропустили, какъ цвѣсти

При рода только начинала,

И въ рощахъ щелкалъ соловей!..

Тогда — тогда предпочитала

Ихъ Милость въ городѣ, скорѣй,

Пыхтѣть, выслушивая пренья,

До той поры, что развлеченья

Найдутъ другія, въ деревняхъ….

Хоть — поохотиться въ лѣсахъ!

LIX.

Лишь для того имъ надо бъ было,

Вѣрнѣе, выждать Сентября….

По тамъ — опять ихъ городъ милой

Займетъ собой, — не говоря.

Ужъ про дѣла и про заботы,

Которымъ каждый патріотъ —

Всѣхъ соловьевъ и всѣ охоты,

Конечно, въ жертву принесетъ!

Покрайней мѣрѣ, — такь народу

Онъ долженъ показать, чтобъ ходу

И вѣсу болѣе имѣть,

И всѣхъ сердцами овладѣть….

LX.

Однако жъ, слишкомъ, съ описаньемъ —

Переселенья богачей,

Въ деревни, съ полнымъ упованьемъ,

Тамъ хоть не много свѣтлыхъ дней

Имъ провести, сложивши руки, —

Мы растянулись! между тѣмъ.

Ужъ Лондонъ — лишь обитель скуки….

Такъ опустѣлъ почти совсѣмъ;

Всѣ, всѣ разъѣхались, на лѣто,

По деревнямъ, чтобы и это

Уединенье — суетой

Одушевить имъ городской!

LXI.

Какъ обойтись имъ, для парада, —

Безъ слугъ, хотя бъ безъ тридцати?….

Тѣмъ болѣе, что, думать надо,

У нихъ тамъ столько же почти,

Когда не больше, — наберется

И посѣтителей, друзей!

И, стало быть, не обойдется —

Безъ угощеній, безъ затѣй….

А древній Албіонъ, признаться,

Едва ли можетъ не назваться,

Хотя изъ гордости одной, —

Гостепріимнѣйшей страной!

LXII.

Лордъ Генри съ Леди Аделиной,

Неотставая отъ другихъ,

Отправилися тожъ въ старинный

Свой замокъ, ожидавшій ихъ.

Во всѣхъ журналахъ возвѣстили,

Объ ихъ отъѣздѣ; въ Morning-Post,

Въ особенности, изложили

О томъ подробно, — такъ какъ постъ

Лордъ Генри занималъ высокой!

А въ свитѣ лордовой, съ глубокой

Почтительностью, наконецъ,

Былъ помѣщенъ, въ одинъ столбецъ, —

LXIII.

И вашъ Испанецъ знаменитый!…

Онъ Лондонъ занималъ собой,

И нуженъ былъ для блеска свиты, —

Какъ «Дипломатъ» и какъ «Герой»!

Столбецъ же громкаго журнала

Былъ купленъ, кажется, самимъ

Милордомъ…. чтобы даже знала

О немъ Европа вся, какимъ

Онъ былъ свѣтиломъ Албіона —

И по связямъ такого тона,

-И по числу своихъ друзей….

О честолюбіе людей!

LXIV.

Великолѣпьемъ и богатствомъ

Помѣстье славилось его, —

Когда-то бывшее Аббатствомъ:

Артисты сами ничего,

Величественнѣй и богаче,

Не находили, какъ одинъ —

Фасадъ ужъ замка!.. чудной дачей,

Притомъ, былъ «Norman Abbey»,⁸ (сынъ —

Готической архитектуры!)

Такъ и съ громады и фигуры,

Какъ и по рощамъ то своимъ.

Друидскимъ, мрачнымъ, вѣковымъ I

LXV.

То — паркъ былъ пышный и прекрасный

Природой дикою своей;

Промежъ деревьевъ, безопасно

Стада блуждали рогачей….

Оленей, то-есть, вѣтворогихъ,

Да робкихъ ланей, и другихъ

Породъ нехищныхъ, быстроногихъ,

Для развлеченья лишь своихъ

Господъ, хозяевъ добронравныхъ, —

Любителей прыжковъ забавныхъ,

Въ глуши лѣсной — между звѣрей,

И въ шумѣ свѣта — у людей.

LXVI.

Предъ замкомъ — дивныя картины.

Подъ тѣнью чащи, — какъ стекло,

Прозрачное, среди долины,

Сребрилось озера чело;

Его рѣка пересѣкала,

Широкой синей полосой,

И къ устью, съ шумомъ, въ лѣсъ бѣжала.

Каскада пѣнистой волной,

Врываясь между камышами,

Гдѣ стаи птицъ, шумя крылами,

Взвивались съ крикомъ, средь зыбей, —

Добыча сторожі своей.

LXVII.

Немного въ сторону, — остатки

Готическаго зданья; сводъ

Полуразрушенный отъ схватки —

Годовъ и бурныхъ непогодъ;

То — католическій, когда-то,

Былъ храмъ — искусства образецъ;

Великолѣпіемъ богатой,

И превращенный, наконецъ,

Войной, — лишь въ чудныя руины;

Въ высокой ниши, лишь единый

Остался памятникъ иконъ, —

Мадона, идеалъ мадонъ!

LXVIII.

Окно, что стеклами цвѣтными,

Когда-то, украшало храмъ,

(Куда, лучами золотыми

Врываясь, солнце, по стѣнамъ,

Блескъ разноцвѣтный разливало,

И обновляя образа —

И самый мраморъ оживляло!)

Теперь, безъ стеколъ, небеса

Уныло только пропускаетъ,

Гдѣ пустоту лишь оглашаетъ,

Въ замѣнъ органовъ и псалмовъ, —

Свистъ вѣтра, или крики совъ….

LXIX.

Но, о полуночи глубокой,

Сливаясь это съ шумомъ водъ,

И рощъ…. торжественно высокой,

Руинѣ самой, придаетъ

Характеръ — музыкой природы!

Какъ будто духъ какой-то тамъ,

Нѣмые оживляя своды, —

Развалинъ груду снова въ храмъ

Временъ готическихъ возводитъ,

И на окрестности наводитъ —

Священный ужасъ!… такъ «Мемнонъ»

Свой издавалъ урочный стонъ!⁹

LXX

Дворъ замка украшалъ собою —

Готическій фонтанъ, кругомъ

Одѣтый чудною рѣзьбою,

И бившій вверхъ, однимъ столбомъ,

Изъ тысячи разнообразныхъ

И фантастическихъ пастей,

То — разсыпавшійся въ алмазныхъ

Струяхъ и брызгахъ…. такъ — людей

Изображалъ надежды, планы,

Честолюбивые обманы, —

Что разсыпаются, порой,

Тожъ — въ брызги, съ высоты иной!…

LXXI.

Обитель самая, иль замокъ, —

Свой монастырскій сохранилъ

Характеръ: средь массивныхъ рамокъ

Временъ готическихъ, онъ былъ —

Обширенъ, мраченъ, полонъ келій,

Огромныхъ залъ и галлерей, —

Для тишины, не для веселій,

Безвкусьемъ созданный скорѣй;

Но въ цѣломъ — представлялъ собою

Онъ исполина, — красотою

Обворожая взоръ, при всей —

Несоразмѣрности частей!

LXXII.

Въ стальной бронѣ, съ угрюмымъ взглядомъ,

Бароновъ лики — по стѣнамъ,

И — Леди Мери, съ ними рядомъ,

Висѣли тутъ; какъ бы, изъ рамъ, —

Рвались и Леди, и Бароны,

Однѣ — что бъ выказать свои

Прически, платья, модъ законы,

И прелести, и жемчуги;

Другіе — съ удивленьемъ сильнымъ,

Дивясь, на внукахъ, щепетильнымъ

Ихъ фракамъ, шелковымъ чулкамъ,

И прочимъ кукольнымъ вещамъ!

LXXIII.

Виднѣлись, тоже, будто стаи

И попугаевъ и гусей, —

И пурпуры, и горностаи,

Епископовъ и королей;

И бѣлые жезлы придворныхъ,

Съ ключами золотыми ихъ,

И судьи, въ епанчахъ ихъ черныхъ,

При бѣлыхъ парикахъ своихъ…

Ну, словомъ, разные костюмы, —

Вѣкамъ переданныя думы,

И въ важныхъ и въ смѣшныхъ чертахъ,

Тутъ красовались на стѣнахъ.

LXXIV.

А чтобъ наслѣдственныя славы

Не утомляли слишкомъ глазъ, —

Мѣстами, словно, для забавы,

И Карло Дольче, на показъ,

Украдкой изъ-за нихъ являлся;

И Клоди Лоррену — Сальваторе,

Съ усмѣшкой дикой, улыбался;

И Каравачи угрюмый взоръ

Бросалъ на кисть Эспаньолета;

Межъ тѣмъ, какъ «Океанъ» Бернета

«Дѣтямъ» показывалъ Альбани,

Прельщалъ «Красотками» Тицьанъ.

LXXV.

Игралъ своею «свѣтотѣнью»

Рембрандтъ здѣсь тоже; больше всѣхъ,

Теньеръ тутъ, (впрочемъ, къ удивленью!)

Взоръ занималъ, невольный смѣхъ —

" Стаканчиками " возбуждая….

И мы, при видѣ ихъ, въ рукахъ

Его Батавцевъ, — оставляя

Дополнить вамъ самимъ, въ мечтахъ,

Все остальное, въ отношеньи

Картинъ и прочихъ украшеній, —

Изъ этихъ пышныхъ галлерей

И выйти поспѣшимъ скорѣй!…

LXXVI.

За всѣ жъ подробности такія,

Мы просимъ не пенять на насъ:

Не мы одни, — и всѣ другіе

Поэты, самъ Гомеръ, не разъ,

Пускались въ эти исчисленья, —

И лишнихъ часто, мелочей….

Но, цѣну вашего терпѣнья

Узнавъ, теперь — впередъ скорѣй,

Съ разсказомъ нашимъ, сколько можно,

Мы поспѣшимъ, и осторожно

Ужъ будемъ избѣгать, порой,

Подробной описи такой!

LXXVII.

И такъ — съ Іюлемъ, наступила

Полуосенняя пора;

И замокъ Лорда оживила

Толпа гостей! пошли, съ утра, —

Прогулки по полямъ понятымъ,

По скошеннымъ уже лугамъ,

По рощамъ дичію богатымъ.

Охотники — и здѣсь, и тамъ,

Снуются; выстрѣламъ нѣтъ счета;

Борзымъ, лягавымъ, всѣмъ — работа:

И гончихъ раздается лай…

Добычу только подбирай!

LXXVIII.

И сколько сѣрыхъ куропатокъ,

Фазановъ, зайцевъ, дикихъ козъ….

Въ восторгѣ всѣ! такой достатокъ

Нашли тутъ дичи!… и, хоть лозъ

Нѣтъ, въ Албіонѣ, виноградныхъ.

Какъ въ поэтическихъ странахъ, —

Но лучшій выборъ винъ отрадныхъ

Кипитъ ужъ въ свѣтлыхъ хрусталяхъ….

А въ винахъ --толкъ Британецъ знаетъ,

И погребами щеголяетъ….

Особенно, ужъ съ нимъ никто —

Не спорь, про хересъ, иль бордо!

LXXIX.

Притомъ, въ замѣну дней прекрасныхъ.

Дней — дивныхъ южныхъ осеней,

Еще такъ теплыхъ, и такъ ясныхъ,

Какъ бы — весной второй, скорѣй,

Была та осень, чѣмъ унылой

Норой, преддверіемъ зимы, —

Имѣетъ Англія тотъ милой,

Домашній комфортъ, (чѣмъ и мы —

Ссужаемы бываемъ ею!)

Тотъ уголь каменный, своею

Извѣстный пользой: замѣнять

Дрова, и лѣсъ тѣмъ сберегать!…

LXXX.

И если, въ Великобританьи,

Villeggiature¹⁰ этихъ нѣтъ,

Лишь для изнѣженныхъ созданій,

Весь составляющихъ предметъ

Забавъ охотничьихъ, на югѣ:

За то, — ея охоты такъ

Оживлены, что, на досугѣ, —

И самъ нимвродъ-дикарь, никакъ

Не отказался бы равнины

Свои оставить, и пучины

Морей проплыть, чтобъ честь имѣть —

Тожъ куртку Мельтона¹¹ надѣть!..

LXXXI.

И если, наконецъ, нѣтъ вепрей,

Медвѣдей, и звѣрей другихъ,

Гостей — дремучихъ, мрачныхъ дебрей,

Какъ въ сѣверныхъ странахъ иныхъ.

За то, для этихъ наслажденій,

Правдивый Спортсменъ¹², Албіонъ,

Искатель только развлеченій, —

Сторицею вознагражденъ,

Резервомъ пріученной дичи,

Готовой, подъ рукой, добычи,

Чтобъ ею потѣшать себя,

Охоту, какъ игру, любя!

LXXXII.

Но Лорда Замокъ — родъ святыни

И Паѳоса богини былъ:

Одна Дюшесса, двѣ Графини —

Блистательнѣйшій рядъ свѣтилъ,

Послѣ хозяйки, — начинали,

Гдѣ Леди двѣ, четыре Мисси,

Да съ десять Мистрисси, — представляли

Собранье типовъ и эскизъ —

Префантастическій салона:

Богатство, глупость, спѣсь бонтона,

Замаскированный порокъ,

И сплетенъ звонкій язычокъ!..

LXXXIII.

Всѣхъ, впрочемъ, дамъ здѣсь — поименно

Не думаемъ мы исчислять:

То было бъ — слишкомъ монотонно,

И прозѣ лишь одной подъ стать!

Притомъ, и новаго — едва ли,

Здѣсь, указали бъ что нибудь;

Наряды, развѣ, токи, шали….

А то — лишь стоитъ развернуть,

Любой столицы, свитокъ длинной

Аристократокъ, львицъ гостинной, —

И вы найдете, что — однѣ

И тѣжъ, вездѣ почти, онѣ!…

LXXXIV.

Едва ль не тожъ, и о мужчинахъ,

Сказать могли бъ, — о гордыхъ львахъ,

И тона высшаго Браминахъ,

Иль этихъ — общества тузахъ,

Которыхъ здѣсь villeggiatura —

Въ старинный замокъ собрала….

Но ихъ одна номенклатура

Ужъ такъ курьозна и мила,

Что мы не можемъ удержаться,

И вамъ не дать полюбоваться —

На избранный кружокъ свѣтилъ,

Что Norman-Abbey озарилъ!

LXXXV.

Тамъ были — нѣсколько Ирландцевъ…

Лишь по владѣніямъ своимъ,

Но — истыхъ Великобританцевъ, —

Но отношеніямъ другимъ!…

То, словомъ, — Абсентисты¹³ были,

Что, въ Лондонѣ, на счетъ своихъ

Ирландскихъ вотчинъ, пышно жили,

Да лишь — проматывали ихъ…

Но были тамъ — и патріоты,

Которые, полны заботы,

Пеклись о родинѣ своей —

Чрезъ сильныхъ Лондонскихъ друзей!

LXXXVI.

Тамъ былъ — и страшный забіяка….

Но больше — на однихъ словахъ:

Судъ и Сенатъ — онъ тамъ рубака!

Для поля битвы — мечъ въ ножнахъ!..

Довольно вѣрная сноровка —

Всегда быть цѣлыми самому;

Хоть, эта, между тѣмъ, уловка —

Съ рукъ не сходила бы ему….

Но Де-Пароль не былъ нахаломъ;

Онъ только былъ — оригиналомъ,

И, если не страшилъ мечомъ,

За то — опаснымъ былъ дѣльцомъ!

LXXXVII,

Тамъ былъ — и Музъ поклонникъ юный,

Роккреймъ, котораго стихи, —

Какъ подъ смычкомъ неловкимъ струны

Скрипѣли… впрочемъ, на грѣхи

Такіе юнаго поэта —

Вниманья свѣтъ не обращалъ;

Тѣмъ болѣе — что и сюжета

Инаго онъ не понималъ:

Такъ сущее столпотворенье —

Риѳмованное вдохновенье

Бывало, у него, порой,

И забавляло лишь собой!

LXXXVIII.

Тамъ былъ одинъ и вольнодумной,

Лордъ Пирро, тожъ — оригиналъ,

Который, часто, какъ безумной,

Да изступленья, все ругалъ;

Все съ грязью смѣшивалъ: палаты

Предполагалъ пересоздать;

И умъ, на выдумки богатый,

Языкъ свой заставлялъ болтать, —

Безпошлинно, неугомонно;

А слушалъ ли кто благосклонно,

Или плечами пожималъ

Онъ ничего не замѣчалъ!

LXXXIX.

Тамъ былъ — и Геркулесъ застольной,

Гроза — и тостовъ и пировъ,

Взиравшій такъ самодовольно —

На погреба и на воловъ:

На тѣ — какъ на ключи, откуда —

Потоки хереса, бордо;

На тѣхъ — какъ на живыя блюда

Кровавыхъ ростбифовъ!… за то,

Ужъ Сэръ Джонъ-Поттледитъ и смѣло

Могъ представителемъ быть цѣлой —

Фаланги Англіи сыновъ,

Лихихъ обжоръ и питуховъ!…

XC.

Тамъ былъ — и Дюкв-офъ-Дешъ, правдивый

Вельможа, съ головы до ногъ, —

И по осанкѣ горделивой,

И по уму, какъ полубогъ,

Который, важностью своею,

Къ себѣ почтеніе внушалъ,

Да, подражая Веллеслею, —

Лишь хмурилъ брови и молчалъ!…

Тутъ были — и двѣнадцать Перовъ,

Изъ Виговъ, Тори, Репилеровъ¹⁴,

Замѣтныхъ геніемъ своимъ, —

Блестящимъ, смѣлымъ и живымъ!

ХСІ.

И де-ля-Рюзъ, Маркизъ французской,

Въ томъ обществѣ блестящемъ былъ;

Острился надъ земелькой русской,

И всѣхъ забавилъ и смѣшилъ!

И метафизикъ былъ искусный,

Любившій философскій бредъ,

Да, вмѣстѣ съ тѣмъ, — изящный, вкусный, —

Гастрономическій обѣдъ!…

Еще тамъ были: математикъ,

И богословъ, и злой фанатикъ,

И нѣсколько изъ записныхъ, —

Горячихъ спортсменовъ лихихъ,

ХСІІ.

По справедливости, безъ злобы, —

Назваться «шахматной игрой»

Любое общество могло бы,

По пестротѣ своей такой!

И королевы съ королями

И пѣшки, кони, и слоны,

Съ своими ходами, правами

Да съ ловкостью, — со стороны.

Умѣть подъѣхать съ шахъ и-матомъ,¹⁶ —

Игры всей этой результатомъ,

И цѣлью…. все, какъ разберемъ,

Все тожъ — и въ обществѣ любомъ!…

ХСІІІ.

Свѣтъ — та жъ игра! отчасти, даже. —

Съ комедьей кукольною онъ

Такъ сходенъ! въ ней и въ немъ, — все та же

Арлекинада: такъ смѣшонъ!…

Вся разница лишь въ томъ, — что сами

Тутъ куклы дергаютъ, впопадъ,

За ниточки, подъ ихъ руками,

И движутся, да чернь смѣшатъ

Но Муза наша пролетаетъ —

Лишь мотылькомъ, и оставляетъ

Однимъ шмелямъ тутъ жалить свѣтъ:

У ней — лишь крылья, жала — нѣтъ!

XCIV.

Собранье, въ замкѣ, показаться

Могло бъ, скорѣе — городскимъ,

Чѣмъ загороднымъ… и, признаться,

Для дачи слишкомъ натяжными, —

Отъ тона важныхъ лицъ столичныхъ,

И слишкомъ шумнымъ, — отъ затѣй,

Придуманныхъ тамъ для различныхъ —

И вкусовъ и головъ гостей….

Но согласитесь, что, иначе, —

Несносно было, бъ и на дачѣ.

Безъ этой странной пестроты,

И разнородной суеты!

XCV.

Гостямъ душевно рады были,

Лордъ Генри и его жена,

Что ихъ обитель посѣтили —

Столь громкія все имена!

И гости, — (молвить мимоходомъ!)

Хозяевамъ тожъ не могли

Не быть тамъ, нѣкоторымъ родомъ,

Признательными, что нашли —

Такой пріемъ.. притомъ, и чудной

Столъ прихотливой, многоблюдмой,

Что могъ бы даже блескъ пировъ

Затмить — и греческихъ боговъ!

XCVI.

Но мы не станемъ исчисленьемъ

Роскошныхъ соусовъ, жаркихъ,

Блюдъ, словомъ, бывшихъ объяденьемъ,

Васъ занимать: вы сами ихъ

Живѣе можете представить —

Гастромоническимъ умомъ!…

Одно лишь можно бы прибавить,

(Заговоривъ здѣсь о такомъ

Предметѣ важномъ!) что, отъ вѣка,

Столъ вкусный, въ жизни человѣка, —

Роль непослѣднюю игралъ,

И, часто, — счастье составлялъ¹⁷!…

XCVII.

Всѣ гости, въ замкѣ, препріятно

Дни проводили, безъ заботъ:

Настанетъ утро — аккуратно,

Мужчины, молодой народъ,

Ужъ на конѣ, гарцуютъ въ.полѣ,

Охотой псовой тѣшась тамъ,

Или, съ винтовкой, наиболѣ,

За дичью, бродятъ по лѣсамъ;

Другіе, посолиднѣй нравомъ,

И старики, — своимъ забавамъ

Тожъ предаются: чтенье книгъ,

Журналовъ, — занимаетъ ихъ.

ХСVIII.

У дамъ — свои занятья тоже:

Пѣшкомъ прогулки, иль верхомъ —

У тѣхъ, изъ нихъ, что помоложе,

Да покрасивѣе лицомъ!…

У прочихъ, — туалетъ, иль книги,

Иль пѣнье, музыка, или —

Разсказы, моды, и интриги….

Ну, то есть, — пишутся свои

Записки, писмеца, посланья,

Гдѣ назначаются свиданья,

Кому нибудь, et coetera….

Затѣи идутъ ужъ съ утра!

ХСІХ.

Садъ, библіотека, картины,

Бильярдъ и карты, словомъ: — все,

Чѣмъ могутъ дамы и мужчины —

Развлечься и провесть свое,

Безъ скуки, утро, — все тутъ было,

Въ распоряженіи гостей;

И всѣ своей свободой милой,

Безъ принужденья, безъ цѣпей, —

Тутъ произвольно наслаждались!…

Но въ шесть часовъ — ужъ собирались,

Къ обѣду, всѣ, со всѣхъ сторонъ, —

Подъ громкій колокола звонъ!

C.

И столъ — ужъ вечеръ¹⁸ начинаетъ:

Оркестръ плѣнительный гремитъ,

Бесѣду хохотъ оживляетъ,

Въ бокалахъ эперне кипитъ….

Потомъ, — почтеннѣйшихъ лѣтами

Еще оставивъ за столомъ.

Для подкрѣпленья силъ струями

Мадеры, иль шери,¹⁹ — виномъ

Любимымъ Великобританцевъ, —

Прелестный полъ ужъ, въ вихрѣ танцевъ,

Кружитъ средь освѣщенныхъ залъ….

Но это — вечеръ лишь, не — балъ!

СІ.

Въ антрактахъ же веселой пляски —

И раздаются голоски….

Какой нибудь дуэтъ!… и глазки,

Сентиментально, въ небеса, —

Иная миссъ возводитъ; чувства

Приводитъ въ нѣгу; или, вдругъ, —

Раздастся арфы звонъ!… искусства

Тутъ не ищите; но-лишь рукъ,

Иль плечъ, роскошной бѣлизною —

Тутъ полюбуйтесь за игрою…

И не смотрите на черты,

Но лишь — на позу красоты!.

CII.

Но только — Дженни, Бетси, Мери,

И всѣ вы, миленькія миссъ!..

Ни голоскомъ, ни тальей Пери,

Ни глазками — то вверхъ, то внизъ,

Бросаемыми такъ искусно,

Ни плечъ и ручекъ бѣлизной, —

Кружокъ тутъ спортсменовъ безвкусной,

Нѣтъ, — не займете вы собой!

На васъ взирая безъ вниманья.

Они — полны очарованья .

Но — отъ разсказовъ про лисицъ,

Да зайцевъ, или дикихъ птицъ!…

CIII.

Да и политиковъ глубокихъ,

Едва ли, тоже, вамъ занять:

У нихъ, — свой міръ — и думъ высокихъ,

И дѣлъ великихъ! — разлагать

Вселенную на части; жаркой

Бой, на словахъ, вести; блеснуть —

Хотя одною мыслью яркой,

Иль — остротой какой нибудь….

Вотъ что одно ихъ занимаетъ!

И, горе! если помѣшаетъ

Имъ что нибудь не досказать —

Мысль, фразу, слово ль продолжать!

CIV.

Но впрочемъ, такъ — въ иныхъ собраньяхъ

Бываетъ не въ такомъ, какъ тутъ:

Здѣсь, — какъ въ палатскихъ засѣданьяхъ, —

Никто не спорилъ, и подъ спудъ

Отложены всѣ были думы,

Что обществу могли бъ собой,

Придать характеръ лишь угрюмый….

Здѣсь — все, напротивъ, лишь одной

Любезностью, да лучшимъ тономъ,

Дышало, и салонъ — салономъ

Такимъ былъ, какъ — и слѣдъ ему

Быть, по значенью своему!

CV.

Обычай, впрочемъ, деревенскій —

Лишь до полуночи давалъ,

Тутъ, веселиться, и полъ женскій

Ужъ беззаботно почивалъ, —

Пока еще и съ небосклона,

На отдыхъ, даже не сошла

Любовница Эндиміона²⁰, —

Иль, то есть, по небу плыла

Луна, царица ночи ясной…

И мы — станицы розъ прекрасной

Невозмущая сна, — на томъ,

Пока, и сами отдохнемъ!

ГЛАВА ДВѢНАДЦАТАЯ.

I.

Когда бъ въ природѣ необъятной,

Иль въ собственномъ своемъ умѣ,

(Блуждая такъ не однократно,

Съ повязкой на глазахъ, во тьмѣ!)

Могли мы, наконецъ, случайно, —

Свѣтильникъ истины найти!…

Авось либо, съ находкой тайной

Намъ и открылись бы пути,

Которыхъ ищетъ, такъ напрасно,

Родъ человѣческій, — всечасно,

Сбиваясь только, между тѣмъ,

Средь перепутанныхъ системъ!…

II.

И сколько ихъ, на бѣломъ свѣтѣ,

Перебывало до сихъ поръ!…

Одно лишь счастье, что всѣ эти

Системы — сущій только вздоръ;

Да и одна другую --живо

Изволятъ пожирать, притомъ, —

Какъ тотъ Сатурнъ честолюбивой,¹

Что, въ ослѣпленіи своемъ,

Глоталъ и камни безпощадно,

Когда Цибелла, видя жадной

Позывъ его на бѣдныхъ чадъ, —

Подмѣнивала ихъ впопадъ!

III.

Въ одномъ лишь разнствуютъ, съ Титаномъ, —

Системы паши, что, у нихъ,

На изворотъ, въ позывѣ странномъ,

И на родителей своихъ ~

Острятся зубы…. хоть причудной

Такой ихъ вкусъ имъ и вредитъ;

Желудокъ ихъ — довольно трудно —

Такое кушанье варить!

Но. шутки въ сторону, скажите:

Какой вопросъ любой возьмите, —

Рѣшенъ ужъ, въ видѣ аксіомъ,

Теоретическимъ умомъ?…

IV.

По большей части, основаньемъ,

Здѣсь служатъ чувства наши…. такъ!

Но разберите, со вниманьемъ,

И эти чувства — сколько вракъ,

Отъ нихъ самихъ, у насъ родится?…

А для повѣрки нашихъ темъ,

Къ которымъ жадно умъ стремится,

Нѣтъ средствъ вѣрнѣе, между тѣмъ,

Какъ — скудныя лишь эти чувства….

И много выкажетъ искусства,

Здѣсь, даже тотъ, ктобь доказалъ,

Что истины — хоть тѣнь — поймалъ!

V.

Но мнѣ, — я ничего не знаю,

Не допускаю ничего,

И ничего не отвергаю, —

По неизвѣстности того,

Что намъ — лишь чувства представляютъ!

Да твердо ль мы убѣждены —

И въ томъ, какъ вѣрить заставляютъ:

Что мы — для смерти рождены?…

Нѣтъ; кто такъ думаетъ, — конечно,

Слѣпъ: онъ не видитъ жизни вѣчной,

Которая, за гробомъ ждетъ,

Гдѣ съ глазъ повязку намъ сорветъ!…

VI.

И что такое смерть, признаться,

Что заставляетъ такъ людей

Рыдать и плакать и терзаться,

Въ безмѣрной горести своей, —

При видѣ ближняго, который,

Уставши на пиру земномъ,

Закрыть невольно долженъ взоры

И опочить глубокимъ сномъ;

Когда и тѣ, что такъ рыдаютъ

Надъ нимъ, — не тоже ль умираютъ,

Почти треть жизни проводя —

Во снѣ, въ немъ отдыхъ находя?!…

VII.

Мы всѣ такъ любимъ сонъ глубокой,

Сонъ безмятежный, сонъ безъ грезъ!…

И отчего же, такъ жестоко,

Насъ смерть пугаетъ, столько слезъ

И тяжкихъ стоновъ исторгая?

И не должно ли насъ смѣшить —

Самоубійство, поспѣшая,

До срока, — эту смерть купить, —

Къ отчаянью всѣхъ кредиторовъ,

Не такъ затѣмъ, чтобы отъ взоровъ²,

Докучныхъ скрыться поскорѣй,

Какъ — смерти же боясь своей!..

VIII.

Она — вездѣ, вокругъ насъ бродитъ,

И обойти ея нельзя!…

Зачѣмъ же въ страхъ такой приводитъ

Насъ эта — жизни колея?

Намъ съ ней ужъ свыкнуться — пора бы,

Ея привѣтствовать приходъ,

И не показывать, какъ слабы,

Что съ жизнью насъ страшитъ расчетъ….

Тѣмъ болѣе, что жизнь земная —

Стократъ тяжелѣ, чѣмъ другая,

Чѣмъ, то есть — смерть, иль сонъ одинъ,

Гдѣ нѣтъ заботъ! гдѣ нѣтъ кручинъ!…

IX.

Но что тутъ общаго съ предметомъ,

Который занимаетъ насъ?

Вы спросите: и мы отвѣтомъ.

Быть можетъ, озадачимъ васъ,

Читатель милый! простодушно

Сознавшись: нѣтъ тутъ — ничего,

Опричь фантазіи воздушной,

Да только взгляда одного —

На всѣ предметы, что, порою,

Мелькаютъ, пестрою толпою,

Въ повѣствованіи такомъ —

О томъ, о семъ, и ни о чемъ!…

X.

Вы знаете ль, иль нѣтъ, — ужъ это

Не наше дѣло, а, давно,

Сказалъ великій Бэконъ, гдѣ-то,

И кстати будетъ здѣсь оно:

«Чтобъ знать, откуда вѣтеръ дуетъ, —

Соломенку лишь стоитъ взять,

И броситъ вверхъ!³…» какъ та кочуетъ,.

По воздуху, давая знать,

Собой, о вѣтра направленьи;

Такъ и поэзія — стремленій

Ума изображаетъ путь, —

Куда онъ вздумаетъ подуть!

XI.

Какъ змѣй бумажный, какъ воздушной

Шаръ, или — мыльный пузырекъ;

Или, блуждающій послушно,

По волѣ вѣтра, огонекъ,

Или, какъ тѣнь за человѣкомъ….

Такъ и поэзія, уму

Послушна, — за умомь, за вѣкомъ,

Стремится, вѣчно, своему

Вѣрна такому направленно,

Неизмѣняя вдохновенью!…

И здѣсь, — не славы ищетъ, нѣтъ;

Но хочетъ — позабавить свѣтъ!

XII.

Она, — какъ дѣтская игрушка,

У насъ, въ рукахъ, — блеститъ, шумитъ,

Какъ золотая погремушка,

И насъ самихъ, порой, смѣшитъ,

Забавитъ, разгоняя думы,

Нерѣдко, — мрачныя!… и вы, —

Читатель строгій! взоръ угрюмый

Смягчите; вашей головы.

Надъ нашей выходкой иною, —

(Не разъ, лишь шуткою одною!)

Напрасно не ломайте: умъ

Не долженъ, здѣсь, знать пытки думъ!…

XIII.

Кто жъ, въ жизнь свою, — скажите сами! —

Не шаливалъ?… и мы — шалимъ!

Шалимъ, однакожъ, лишь — стихами,

И никому тѣмъ не вредимъ;

А если проку, здѣсь, ни славы,

Невидя, спросите: «зачѣмъ

Писать же бредъ такой?⁴» вы — правы,

Отчасти…. но и вамъ, межъ тѣмъ,

Позвольте, тожъ, сказать: отъ скуки,

Берете же вы — карты въ руки;

И книга, иль вино, подъ часъ, —

Собою занимаютъ васъ?…

XIV.

И насъ, такъ точно жъ, развлекаетъ,

Когда хотите, этотъ бредъ,

И грусть, и скуку прогоняетъ!…

А удостоится ль, иль нѣтъ, —

У васъ вниманья, иль улыбки,

Нашъ стихъ, крылатая мечта,

Что заблужденья, иль ошибки,

Улавливая иногда,

То забавляется надъ ними,

То, между шутками своими,

О томъ, порой, и погруститъ,

И — какъ тамъ, дальше, полетитъ?…

XV.

Намъ дѣла нѣтъ! перо, послушно,

Передаетъ одни слѣды —

Своей фантазіи воздушной….

То — сонъ нашъ, нашихъ грезъ плоды!…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

XVI.

Да, впрочемъ, — не безъ вѣроятій, —

Весь этотъ Музы нашей бредъ,

(Конечно, и не безъ изъятій!)

Почти фактически, нашъ свѣтъ,

Почти такимъ, какъ существуетъ, —

Она, блуждая подъ луной,

Въ туманныхъ очеркахъ рисуетъ,

Чтобъ, слишкомъ рѣзкою чертой,

Не поразить, не озадачить

Хоть и, стараясь обозначить

Кой-что, порою, посильнѣй, —

Рука сбивается у ней!…

XVII.

Но, иногда, и не мѣшаетъ

Такая сбивчивость руки,

Гдѣ полутонъ — опять смягчаетъ

Ужъ слишкомъ смѣлые штрихи —

Да было бъ и безчеловѣчно,

Свободы Музѣ не давать,

И, у фантазіи безпечной, —

Игры отчетливой искать!

Когда бъ еще была здѣсь слава,

Въ виду, а не одна забава….

Конечно, иначе бъ дѣла

Свои тутъ Муза повела!

ХVIII.

Тогда, — старалась бы, какъ можно,

Лишь тономъ важнымъ говорить,

И, какъ ораторъ осторожной,

Мѣстъ слишкомъ общихъ не вводить;

Не дозволять себѣ, нисколько,

Малѣйшей шутки, иль щелчковъ. .

Намековъ, то есть, да лишь только —

Горстями потчивать цвѣтовъ

Пріятной лести, угожденья,

И не пускаться въ отступленья,

Математически свои

Расчитывая всѣ шаги….

XIX.

Да это бъ, просто, надоѣло!

И лучше — не писать тогда,

Не мыслить даже… и, вѣкъ цѣлой,

Лишь только — спать, чтобъ и слѣда

Существованья не оставить I

Но — «полно! полно!» говорить

Самъ Аполонъ, и вновь расправить

Намъ крылья, поскорѣй, велитъ….

Вновь, то есть, — за разсказъ приняться,

Да и въ большія не вдаваться —

Ни разсужденья, ни мечты,

И рѣзкія смягчать черты!…

XX.

И такъ, — что здѣсь, передъ собою,

Ни видите, все — лишь мечта,

Носящаяся подъ луною,

Слетающая, иногда,

Какъ птичка, и въ пустыню эту,

Что люди обществомъ зовутъ…

И вотъ — опять къ большому свѣту —

Мы перейдемъ, гдѣ насъ ужъ ждутъ

Герои наши, героини,

Иль полубоги и богини,

Свѣтила разныхъ величинъ,

Ну, то есть, — группы дамъ, мужчинъ!…

XXI.

Мы ихъ оставили въ прекрасномъ

Климатѣ міра своего,

При собственномъ ихъ небѣ ясномъ

Очарованія того, —

Что власти знаковъ зодіака⁵

Не подлежа, вліянья ихъ

Не знаютъ; и хоть саванъ мрака

Покроетъ темя горъ земныхъ, —

Свое лишь солнце золотое

Имъ свѣтитъ — счастіе земное:

Богатство, роскошь, нѣга, лѣнь,

И съ радостями ночь и день!…

XXII.

Герои нашъ и въ такомъ блестящемъ

Кругу, среди такихъ свѣтилъ,

Все былъ — героемъ настоящимъ,

Все яркою звѣздой свѣтилъ!

Со всѣми былъ онъ, безъ различья,

И милъ, и друженъ: такъ умѣлъ

Вездѣ постигнуть тонъ приличья;

И къ счастью жизни ключъ имѣлъ….

Вездѣ — доволенъ, одинаковъ,

На кораблѣ, и средь биваковъ,

Въ чертогахъ, въ хижинѣ, вездѣ —

И въ свѣтлой долѣ, и въ бѣдѣ!

XXIII.

Да, не всегда тонулъ онъ въ нѣгѣ…

Въѣзжая въ свѣтъ, всѣ новички,

На тряской жизненной телѣгѣ, —

Должны испытывать толчки!

Но онъ уже извѣдалъ сушу,

И огнь и воду: потому,

И закалить себѣ ужъ душу,

Счастливо удалось ему!

Въ особенности, какъ извѣстно,

Его взлелѣялъ — полъ прелестной,

Его и пѣстунъ, съ нѣжныхъ лѣтъ,

И первый провожатый — въ свѣтъ!….

XXIV.

За то, ужъ и въ долгу, признаться

Онъ не остался передъ нимъ;

Гдѣ ни былъ принужденъ скитаться,

А полъ прелестный, — подъ какимъ

Нарядомъ ни былъ бы, къ какому

Сословью бъ ни принадлежалъ,

Блистательному, иль простому, —

Жуанъ особое питалъ

Къ нему души расположенье,

И даже — тайное влеченье

Онъ ощущалъ, чуть шорохъ, гдѣ,

Услышитъ — ножекъ, въ темнотѣ….

XXV.

Однакожъ, о такомъ предметѣ,

Здѣсь, и смѣшно — упоминать,

Когда ужъ столько ножекъ, въ свѣтѣ,

Имѣлъ онъ случаи встрѣчать

И смѣло ими любоваться,

Что даже, наконецъ, ему

И надоѣсть могли, признаться!

Но мы коснулись, потому,

Такого милаго предмета,

Что ложки, вѣчно, для поэта —

Какой-то прелести полны,

И увлекать обречены!…

XXVI.

Жаль только, что причуды моды

Теперь скрываютъ ножки дамъ

И не даютъ, увы! свободы —

На ножки любоваться намъ!..

Прошло то время золотое,

Когда восторженный поэтъ —

Могъ, забывая остальное,

Весь, то есть, дамскій туалетъ,

«Діаны грудь, ланиты Флоры», —

Одну лишь ножку «Терисихоры»

Всего прелестнѣй находить,

И ножкамъ вздохъ свой подарить:

XXVII.

«Ахъ! ножки! ножки!…⁶» но довольно!

Васъ ужъ воспѣлъ поэтъ безъ, насъ;

И мы съ нимъ тожъ вздохнувъ невольно,

Оставимъ здѣсь въ покоѣ васъ,

А возвратимся — къ Донъ-Жуану!…

Природой щедро надѣленъ

Красою дивной, безъ изъяну,

Какъ Бельведерскій Аполлонъ, —

Онъ былъ прекраснѣйшимъ мужчиной;

И скроменъ такъ, что ни единой —

Съ нимъ не сравнился бъ… а за то,

Онъ былъ и счастливъ, какъ — никто!

ХХVIII.

Любимый женщинами всѣми,

Онъ тѣмъ не хвасталъ никогда,

И передъ франтиками тѣми,

Что такъ тщеславятся всегда,

Своимъ искусствомъ обольщенья,

Тріумфомъ записныхъ повѣсъ, —

Чрезъ то одно ужъ, безъ сомнѣнья,

Всегда имѣлъ онъ перевѣсъ!..

Да! скромность — важная наука!

Притомъ, и вѣрная порука —

Удачно сердце покорить,

И — жертвы честь не уронить!…

XXIX.

Но эта скромность проявлялась —

И не въ однихъ дѣлахъ любви;

Она, въ Жуанѣ, отражалась

На всѣхъ его поступкахъ…. и —

Никто, поэтому, не слышалъ,

Чтобъ онъ геройствомъ щеголялъ,

И тамъ, — гдѣ бъ изъ терпѣнья вышелъ

Иной, и бодрость потерялъ!

Изъ чаши ль пилъ онъ наслажденья,

Или испытывалъ лишенья, —

Онъ, равнодушіемъ своимъ,

Всѣхъ удивлялъ, — играя имъ….

XXX.

Герои страстные охоты,

Единогласно, всѣ твердятъ,

Что много имъ всегда работы,

Когда лисицъ они травятъ:

Тутъ — кромѣ опытной сноровки, —

Опасность страшная грозитъ,

Что въ дѣлѣ этомъ не такъ ловкій,

Какъ разъ, — собою насмѣшитъ;

Да, сверхъ того, летя стрѣлою, —

Проститься можетъ съ головою,

Иль — шею, по просту, сломить….

А трудно — равнодушнымъ быть!

XXXI.

Дебютъ здѣсь первый для Жуана,

Какъ иностранца, — важенъ былъ!…

Но онъ — давно, и очень рано,

Къ охотѣ навыкъ получилъ:

Въ степяхъ Кастиліи родимой,

Бывало, на конѣ лихомъ,

Онъ, какъ Арабъ неукротимой, —

Носился вихремъ-молодцомъ;

И жеребецъ, какъ ни упоренъ, —

Его рукѣ бывалъ покоренъ,

И словно чувствомъ понималъ —

Кто имъ, такъ ловко, управлялъ!

XXXII.

Такъ онъ, и здѣсь, героемъ вышелъ,

На этой, новой для него,

Аренѣ славы; — и лишь слышалъ —

Дань удивленья одного,

Да громъ похвалъ, какъ, безъ оглядки

Онъ перескакивалъ съ конемъ

Черезъ заборы, рвы, рогатки;

И стѣны были ни почемъ —

Инаго сквера, или сада….

И лишь брала его досада,

Когда добычи слѣдъ, порой, —

Терялъ онъ вдругъ передъ собой!…

XXXIII.

Случалось иногда, конечно,

Что и законы нарушалъ

Охоты, юноша безпечной;

Конемъ и псовъ, порой, онъ мялъ. .

И даже, на пути встрѣчая,

Сшибалъ съ ногъ многихъ поселянъ,

И черезъ нихъ, не замѣчая,

Онъ пролеталъ, какъ ураганъ!…

Но всѣ — и то ему прощали,

И молодцомъ лишь называли,

Дивясь такому удальству,

И иностранца торжеству!…

XXXIV.

А торжество все состояло —

Лишь въ перескачкѣ рвовъ, плетней,

Въ томъ, что измучивалъ не мало,

Или — зарѣзывалъ коней,

Да, иногда, — въ наградѣ лестной,

Хвостами лисьими,⁷ за то!…

Но и такой тріумфъ прелестной,

Едва ль у Донъ-Жуана, кто —

Оспорить могъ!… такъ сознавались

И сами тѣ, что состязались,

Съ намъ, на охотѣ роковой….

Онъ былъ вездѣ такой герой!

XXXV.

Еще онъ качествомъ, признаться,

Довольно рѣдкимъ обладалъ:

Не зналъ, что значитъ — утомляться!….

Хоть, съ пѣтухами, онъ вставалъ,

И утра посвящалъ охотѣ,

И, кажется, не могъ не быть

Безъ устали, въ такой работѣ,

Да, послѣ ней, не опочить?…

Онъ, къ отдыху неприбѣгая,

И милыхъ дамъ незабывая, —

Перемѣнивъ костюмъ лишь свой,

Являлся, тотчасъ, къ нимъ, стрѣлой!

XXXVI.

Шутилъ, смѣшилъ, всегда готовый —

Услужливымъ, любезнымъ быть;

Найти сюжетъ блестящій, новый,

Чтобъ разговоръ имъ оживить;

Съ умомъ игривымъ и веселымъ,

Быть и солиднымъ онъ умѣлъ,

Лишь не былъ никогда — тяжелымъ,

Ни дерзкимъ, и собой владѣлъ;

Предъ дамскою иной ошибкой,

Довольствовался онъ улыбкой,

И то — лишь про себя… такъ милъ

И снисходителенъ онъ былъ!

XXXVII.

Притомъ, — съ такимъ непринужденьемъ,

Желаньямъ дамскимъ угождалъ…

Притомъ, — съ такимъ одушевленьемъ,

Никто, какъ онъ не танцовалъ….

И граціей такой плѣняло —

Движенье каждое его!

Въ особенности, составляло

Его тріумфъ иль торжество —

Родное Боллеро,⁸ въ которомъ

Леталъ онъ легкимъ метеоромъ,

Но — безъ танцмейстерскихъ прыжковъ,

Затѣй балетныхъ плясуновъ.

XXXVIII.

Притомъ, и слухомъ музыкальнымъ

Похвастать смѣло могъ Жуанъ,

И съ званьемъ дѣла доскональнымъ —

Учителемъ быть Англичанъ,

Которымъ камень преткновенья —

И музыка и танцы… да!

И онъ не могъ, безъ сожалѣнья,

Британцевъ видѣть иногда,

Дивясь, — какъ это и въ искусства

Влить не хотятъ…. хоть капли чувства,

Чтобъ эгоизмомъ, такъ сказать,

Хоть танцевъ пылъ не охлаждать!

XXXIX.

Но это — лишь къ однимъ мужчинамъ

Относится, не къ дамамъ, нѣтъ:

Онѣ — ужъ не подобны льдинамъ, —

За танцами, гдѣ этикетъ

Свой принужденный забываютъ,

И легче пуха, вѣтерка,

Всѣ лишь Сильфидами летаютъ,

Послушной ножкою слегка

Касаясь скользкаго паркета….

И Донъ-Жуану сфера эта —

Такъ нравилась, что онъ бы, въ ней,

Кружился вѣкъ, средь милыхъ фей!…

XL.

И столько качествъ и талантовъ

Имѣя, при умѣ своемъ,

Онъ не былъ изъ числа педантовъ;

Напротивъ, проявлялъ во всемъ, —

Типъ совершенства благородный,

Безъ притязаній свѣтскихъ львовъ,

И могъ, поэтому, свободно

Плѣнять, не зная самъ оковъ, —

Красавицъ строгихъ и не строгихъ,

И даже — непонятныхъ многихъ….

Ну, то есть ставящихъ въ тупикъ —

И самой клеветы языкъ!

XLI.

Онъ, просто, олицетвореньемъ

Былъ Купидона самого!, —

И, между тѣмъ, съ такимъ умѣньемъ,

Иль званьемъ дѣла своего, —

Ни ревности, ни подозрѣнья,

Ни въ комъ собой не возбуждалъ….

Тактическаго поведенья —

Онъ, такъ сказать, былъ идеалъ!

Между красавицъ Албіона,

Изъ львицъ блистательнаго тона,

Дюшесса Фицъ-Фолькъ — всѣхъ милѣй

Слыла любезностью своей.

XLII.

Никто, предъ вѣтренницей милой,

Не могъ не преклонить чела:

Такъ, магнитическою силой,

Дюшесса тожъ къ себѣ влекла, —

Не меньше Леди Аделины,

Всегда окружена толпой…

(Да, какъ-то, вѣтреницъ мужчины

И больше жалуютъ, порой!)

Дюшессы Фицъ-Фолькъ взоръ былъ мѣтокъ

И не было, изъ всѣхъ кокетокъ,

Ея опаснѣй и хитрѣй;

Жуанъ былъ, по всему, по ней!

XLIII

Она — торжествовать любила;

Считала жертвы ни почемъ,

И къ Донъ Жуану приступила,

Съ своимъ извивистымъ умомъ!…

Блондинка съ дивной красотою,

И въ цвѣтѣ настоящихъ лѣтъ, —

Она смѣялась надъ молвою,

И очаровывала свѣтъ:

Ея послѣдній подвигъ смѣлый….

Едва ль не удивилъ свѣтъ цѣлый.

Какъ жертвой палъ ея побѣдъ —

Лордъ Августъ Фицъ-Плантаженетъ!

XLIV.

Вдругъ новую аттаку, противъ

Испанца, явно повела;

И, Лорда умъ тѣмъ озаботивъ, —

Шумъ страшный въ свѣтѣ подняла…

Тѣмъ болѣе, что для Жуана,

Для иностранца, пришлеца,

Дюшесса позабыла сана

Всю важность и почетъ лица, —

Жена блистательной особы!…

И всѣ язвительныя злобы —

Противъ нея возстали вдругъ,

Острясь, и шопотомъ, и вслухъ.

XLV.

Всѣ миссъ, отъ гордости, надулись,

И маменьки, съ досады, бровь

Нахмурили — что обманулись

Въ своихъ расчетахъ! тѣмъ — любовь

Еще надеждой улыбалась,

Да и молва не такъ страшна,

По ихъ понятіямъ, казалась….

За то, ужъ этихъ сторона,

Старушки, то есть, — пожимая

Плечьми, дивились, какъ такая —

Могла роль въ обществѣ играть,

Иль быть — терпима, такъ сказать!…

XLVI.

Но многія здѣсь не хотѣли

Тому и вѣрить!… между тѣмъ,

Какъ всѣ о Лордѣ сожалѣли, —

И Донъ-Жуанъ былъ жалокъ всѣмъ!

Но Лордъ любовникъ былъ, и только;

И потому — хоть огорченъ

Онъ былъ жестоко, но — нисколько

Не смѣлъ тутъ слова пикнуть онъ:

Такія вольности терпимы

У паръ такихъ, и пантомимы —

Должна тутъ ревность избѣгать;

Не то — все можетъ потерять!…

XLVII.

Но мужу здѣсь?… однакожъ, странно,

Что имя Дюка, между тѣмъ,

Въ такой исторіи нежданной,

Не произнесъ никто! совсѣмъ

Его — какъ будто небывало!

Да, впрочемъ, на лицо онъ тутъ

И не былъ, и, притомъ, такъ мало —

(Быть можетъ, въ избѣжанье смутъ

Домашнихъ, или толковъ въ свѣтѣ!)

Заботился онъ о предметѣ,

Такомъ ничтожномъ для него:

Дюкъ Фицъ-Фолькъ — выше былъ того!

XLVIII.

Да и союзъ такого рода —

Едва ль и всѣхъ не лучше былъ:

У каждаго своя свобода,

И каждый — міръ свой находилъ,

Ни въ чемъ другому не мѣшая;

У Дюка былъ свой кабинетъ,

Свои занятья, жизнь иная, —

По образу ума и лѣтъ;

Дюшесса тоже, по внушеньямъ

Своимъ и разнымъ отношеньямъ,

Почти отдѣльно жизнь вела..

За тѣмъ — что молода была!

XLIX.

И если вольности такія —

Самъ мужъ спускалъ женѣ своей,

Какое жъ право, тутъ, другіе

Имѣли бъ, — ядовитѣй змѣй,

Противъ нея вооружаться? .

Ея поступки осуждать,

Иль поведеньемъ — соблазняться…

Но свѣтъ ужъ любитъ, такъ сказать, —

Вездѣ, соваться неумѣстно!…

Въ особенности, подъ прелестной —

На это мастеръ, какъ,.порой

Повозмутить другихъ покой….

L.

Но кажется и мы злословью

Должны дань тоже заплатить!…

Пылающая той любовью,

Какой — и не вообразить, —

И наша милая Діана,

И Леди Аделина, (знать,

Жалѣя тоже Донъ-Жуана!)

Подобно прочимъ, осуждать

Дюшессы стала поведенье,..

И даже — съ нею обращенье

Перемѣнила, явно къ ней —

Вдругъ сдѣлавшися холоднѣй!

LI.

Но, вмѣстѣ съ тѣмъ, — и огорчала

Дюшессы вѣтренность ее;

За тѣмъ, — что друга въ ней считала,

И этотъ другъ — забылъ свое

Достоинство, срамя, предъ свѣтомъ,

Такъ непростительно себя!…

Да только, ужъ и, въ свѣтѣ этомъ, —

Друзья-то эти!.. а любя

Свѣтъ, или общество большое,

Что будетъ сердце молодое,

Тамъ, дѣлать, — если не найдетъ

Себѣ… что другомъ свѣтъ зоветъ!…

LII.

Прекрасно, если приведется,

Что, по сочувствію, порой, —

(Лишь рѣдко это удается!)

Два сердца сблизятся съ собой,

И гармонически сольются….

По, большей частію, друзья —

Друзьями только лишь зовутся,

А въ сущности, то — лишь змѣя,

Что мы за пазухой пригрѣемъ:

Едва пошевельнуться смѣемъ, —

Тотчасъ готовы уязвить,

И сердце кровью намъ облить!…

LIII.

Поэтому, — всегда, какъ можно,

Съ друзьями даже мы должны

Тактъ соблюдать преосторожно,

Чтобъ, какъ нибудь, со стороны, —

Другъ нашу слабость не подмѣтилъ

Да и безъ друга быть не льзя!

Но счастливъ, кто лишь друга встрѣтилъ —

(Не вамъ подобнаго, друзья,

А по себѣ!) съ кѣмъ могъ бы смѣло

Жить на распашку, кто бы дѣло,

Въ глаза, намъ прямо говорилъ,

А за глаза, щитомъ намъ былъ!..

LIV.

И Іовъ нашъ, многострадальный,

Примѣромъ служитъ, что бѣда —

Имѣть друзей!… въ судьбѣ печальной,

Довольно, — если, иногда,

Есть и одинъ, у насъ, да вѣрной!

Толпа ихъ, только до грозы,

Вокругъ насъ вьется лицемѣрно,

Какъ тѣ врачи, что на часы

Посматриваютъ лишь безмолвно,

У изголовья жертвы, — словно,

Ждутъ только часа поскорѣй,

За трудъ свой, — разсчитаться съ ней!

LV.

И если другъ васъ покидаетъ, —

Не сожалѣйте вы о томъ!

Дубъ, развѣ, съ горя унываетъ,

Когда вдругъ листъ иной на немъ,

Случайно вѣтеръ мимолетной —

Сорветъ, и унесетъ съ собой?..

На то — онъ смотритъ беззаботно:

Не стало одного — другой,

Такой же листъ, его замѣнитъ…

Пускай одинъ вамъ другъ измѣнитъ, —

Другой, и третій, — тутъ, какъ тутъ;

И тоже руку вамъ пожмутъ!…

LVI.

Но то — не наша лишь метода

Друзей терять да наживать, —

Безъ вздоха…. хоть, такого рода,

Есть люди, нечего сказать⁹!…

Да и для сердца тутъ, конечно,

Мученьемъ меньше было бъ… но —

(Живи, кто хочетъ, такъ безпечно!)

Намъ — слава Богу! — не дано

Быть черепахой крѣпкокожей:

Любить намъ ближняго — дороже —

Всего, на свѣтѣ, хоть, не разъ,

Друзья обманывали насъ!…

LVII.

Однакожъ, — полно! отъ предмета

Мы отдалились, и пора —

Намъ кончить memorandum, это,

Насчетъ друзей, et coetera!

Суровость Леди Аделины

Не ограничивалась тутъ —

Одной Дюшессой; хоть причины

Свѣтъ и не зналъ здѣсь тайныхъ смутъ!.

Суровость эта простиралась —

И на Жуана… и казалась

Тожъ основательной, какъ та;

Хоть и могла бы клевета….

LVIII.

Но клеветѣ грѣшно бы было

Придраться здѣсь къ чему нибудь!

Нѣтъ, Леди Аделинѣ милой —

Ничто ни западало въ грудь,

Что пищей послужить злословью

Могло бъ, порой!… она могла

Лишь платонической любовью

Дышать, иль дружбой такъ была

Она чиста, и строгихъ правилъ….

И свѣтъ ее въ примѣръ всѣмъ ставилъ,

Какъ идеалъ рѣдчайшихъ женъ,

Какимъ гордился Албіонъ!

LIX.

И на Жуана простиралась

Суровость эта — изъ одной,

Къ нему, лишь дружбы!… и смягчалась,

Отчасти…. да! онъ былъ такой

Еще неопытный, по мнѣнью

Діаны нашей! сверхъ того, —

Такъ молодъ… хоть, по разсчисленью

Ихъ лѣтъ, она была — его

Постарше мѣсяцемъ лишь только! .

Но Леди Аделина столько

Имѣла качествъ за собой,

Что — перевѣсъ брала большой!

LX.

И знаменитый родъ, и званье,

И строгость правилъ, и почетъ,

Который доставляло знанье

Ей свѣта — покрывая счетъ

Лѣтъ Лордовой жены, — давали

Ей даже право, такъ сказать, —

Со всею нѣжностью едва ли

Не материнской, въ руки взять —

Такого новичка, Жуана,

Чтобы его, средь океана

Соблазновъ, цѣлымъ сохранить;

Ему наставницею быть!…

LXI.

Такъ думала, покрайней мѣрѣ —

Она, въ безпечности своей,

И Донъ-Жуанъ въ большой потерѣ

Не могъ быть, повинуясь ей…

Хотя еще — куда далеко, —

До високосныхъ было лѣтъ,

Иль, то есть, — до того ей срока,

Когда ужъ женщина, на свѣтъ

Безъ опасенія взирая,

Да все, по опытности, зная, —

Уроки можетъ всѣмъ давать,

Какъ искушеній избѣгать!

LXII.

Нѣтъ; Аделина — до эпохи

Такой еще не дожила,

Когда ужъ сердцу чужды вздохи, —

Перегорѣвшему до тла!…

Ей было лѣтъ… (хотя касаться

И не должны бы мы до нихъ..

Но ихъ итогъ такъ малъ, признаться,

Что были — изъ числа младыхъ!)

Лѣтъ подъ-тридцать… или, скорѣе,

Еще опредѣлимъ точнѣе:

Лишь — двадцать семь! а счетъ такой, —

Еще, не правда ль? не большой!

LXIII.

Но, Время!… о, зачѣмъ бы, право,

И не сложить тебѣ косы

Своей заржавленной, кровавой,

На этой цифрѣ, для красы?…

Нора бъ тебѣ остановиться,

Иль — тише, медленнѣй, косить….

Съ лѣтами женщинъ примириться;

Для насъ — подольше ихъ хранить —

Но — лишь въ одной порѣ, цвѣтущей,

Чарующей, душѣ дающей

Еще восторги, силу чаръ….

Да твой неумолимъ ударъ!

LXIV.

Но обратимся къ Аделинѣ:

И такъ не по лѣтамъ, она

Могла быть полной героиней;

Была — по опыту, умна,

Иль осторожна! свѣтъ ужъ знала

Она довольна, потому, —

Что въ этотъ вихрь она попала

Довольно рано, и на тьму

Тамъ разныхъ случаевъ съ иными,

И насмотрѣться-то своими

Могла глазами, и про нихъ

Наслышаться, черезъ другихъ…

LXV.

Шестнадцать лѣтъ всего ей было,

Какъ, въ свѣтъ блестящій введена,

Своею красотою милой,

Короны графскія она —

Привесть успѣла въ сотрясенье!..

Въ семнадцать, продолжала все —

Свѣтъ изумлять, обвороженье

Такъ навѣвая, что ее —

Второй Венерой признавали;

И въ восемнадцать… (хоть вздыхали

Къ ней сотни пламенныхъ сердецъ!)

Съ однимъ рѣшилась подъ вѣнецъ.

LXVI.

Такъ счастье новаго Адама

Составивъ полное собой,

Въ теченіе трехъ зимъ, какъ дама

Уже, блистала красотой!

Какъ ни вились, однакожъ, роемъ,

И тутъ, вокругъ нее — никто

Ея возлюбленнымъ героемъ

Не могъ назваться, и ничто

Поколебать Киприды гордой —

Не въ силахъ было, — ставшей, твердой

Ногой, на избранномъ пути, —

Не глядя на права свои!…

LXVII.

Всѣ Лондонскіе львы, предъ нею,

Склоняли головы свои,

Какъ — предъ царицею своею;

Всѣ блещущіе мотыльки —

Кружились…. но — лишь обжигались;

Искала пищи клевета,

Но всѣ ея труды остались —

Напрасны: злобныя уста

Молчали, и глаза, съ досады,

Невольно отвращали взгляды, —

Что этотъ мраморъ не имѣлъ —

Ни язвинки, и такъ былъ бѣлъ!…

LXVIII.

А между тѣмъ, — ни покрывала

Ни маски на себя она —

Смиренницы не надѣвала,

Мила, любезна, и полна —

Невольнаго очарованья!…

Лишь, можетъ быть, въ душѣ у ней —

И были тайныя желанья….

Да, можетъ быть, въ толпѣ своей,

Что такъ ее боготворила.

Она еще не находила —

Достойнаго… иль, можетъ быть, —

Себя боялась уронить?…

LXIX.

Но, какъ бы ни были всѣ эти

Догадочные «можетъ быть!»

И справедливы, — только сѣти

Всѣхъ обольщеній — заманить,

Ни сбить ее, съ своей дороги.

Нисколько не могли!… и свѣтъ —

Дивился ей; Лордъ, безъ тревоги,

Въ свой запираясь кабинетъ, —

Миледи не стѣснялъ собою;

И преспокойно, гордъ женою,

На рой вздыхателей смотрѣлъ,

И съ ней — наслѣдника имѣлъ…

LXX.

Въ такой гармоніи прекрасной —

Жила счастливая чета!

Такъ и старалась бы напрасно,

Порой, подумать клевета,

Чтобъ Аделина ревновала

Дюшессу — къ Донъ-Жуану… нѣтъ!

Она имъ лишь добра желала,

И не хотѣла, что бы свѣтъ

Они заставили смѣяться,

Иль чтобъ соблазнъ такой, признаться

Могъ на ея почтенный домъ —

Лечь непростительнымъ пятномъ!….

LXXI.

Особенно, она боялась,

Что, если не остановить, —

Исторья бъ эта разыгралась

Такъ дурно, что могла бъ сгубить —

И честь Дюшессы безвозвратно,

Да и — Жуана самого,

Какъ иностранца, вѣроятно,

Еще незнавшаго того,

Что въ Англіи, странѣ присяжныхъ.

Къ разряду дѣлъ немаловажныхъ —

Безчестіе принадлежитъ,

И онъ — суда не избѣжитъ. .

LXXII.

И потому, — все это дѣло

Сообразивъ своимъ умомъ,

Рѣшились Аделина смѣло —

Остановить его, въ самомъ

Началѣ, чтобъ скорѣй, какъ можно,

Спасти ей — обоихъ, не давъ,

Чтобъ дипломатъ неосторожной,

По пылкости неустоявъ,

Предъ искушеньями опасной

Дюшессы Фицъ-Фолькъ, — могъ прекрасной

Испортить вдругъ весь свой карьеръ,

Или — былъ вызванъ на барьеръ….

LXXIII.

Но лишь послѣднее — напрасно

Пугало Аделину: мужъ

Дюшессы былъ супругъ прекрасной, —

Добрякъ извѣстный; да къ тому жъ,

Но логикѣ благоразумья,

И не рѣшился бъ онъ, собой,

Число бедламсккхъ жертвъ безумья, —

Умножить, или — городской

Вдругъ сказкой сдѣлаться!… могло бы

Одно случиться, что…. изъ злобы,

Лишь развѣ Лордъ Олантадженетъ —

Взялся бы тутъ за пистолетъ…

LXXIV.

Да, впрочемъ, онъ едва ль и право —

Имѣлъ — Дюшессу ревновать:

Ея любимой лишь забавой,

Капризомъ было — увлекать,

И, такъ сказать, — играть любовью!

Она изъ тѣхъ существъ была,

Что пищу лишь даютъ злословью….

Да, часто, и большаго зла

Пе вида въ этомъ, только любятъ —

Помучить насъ…. хотя и губятъ,

Нерѣдко, Бергеровъ младыхъ,

Чуть попадутся въ сѣти ихъ!

LXXV.

То — испытательницы, можно

Сказать, — загадочныхъ сердецъ!

Хотя иныя и безбожно,

Тутъ поступаютъ, наконецъ:

Извѣдавъ почву, изо льда ли,

Изъ пламени ли состоитъ?…

Пусть лишь замѣтятъ, какъ желали,

Что сила чаръ ихъ — ужъ крушитъ,

Не только ледъ, но — самый камень:

Онѣ бросаютъ ледъ и пламень,

Или — изводятъ ихъ совсѣмъ,

Смѣясь надъ слабостью межъ тѣмъ!

LXXVI.

По этому, и мудрено ли,

Что Аделина, какъ была

Душа добрѣйшая, — безъ боли

Подумать даже не могла,

Чтобъ допустить, или оставить,

Жуана юнаго, собой, —

Кокетки прихоть позабавить,

И пасть съ разбитою душой!…

Нѣтъ; лучше во сто кратъ, пусть будетъ —

Женатъ, иль мертвъ, и позабудетъ

Онъ эту гибельную связь…

И Леди дѣйствовать взялась!

LXXVII.

Сперва, — какъ долгъ внушалъ, конечно,

И откровенностью дыша, —

Со всею прямотой сердечной

(Такая чистая душа!) —

Она минуту улучила,

О томъ съ супругомъ говорить,

И даже у него просила

Совѣтовъ — горю пособить,

Да что бы~самъ онъ Донъ-Жуана, —

По дружбѣ, вывелъ изъ обмана,

И, силой логики своей,

Несчастнаго спасъ отъ сѣтей!…

LXXVIII.

Лордъ Генри сердца изліяньямъ,

Внималъ спокойно, какъ отецъ,

Да лишь несбыточнымъ желаньямъ

Онъ улыбался; наконецъ,

И нетерпѣнье обнаружа,

Не слишкомъ вздоръ такой любя,

Онъ — государственнаго мужа

Осанку принялъ на себя,

И отвѣчалъ такою рѣчью,

Парламентской, что, какъ картечью,

Миледи планы разгромилъ,

И даже — правъ, отчасти, былъ!…

LXXIX.

Онъ говорилъ ей, — что мѣшаться

Не можетъ онъ въ дѣла другихъ,

По долгу — ходомъ заниматься

Лишь государственныхъ однихъ;

Что требуютъ дѣла такія —

И сильныхъ доводовъ, притомъ,

А, безъ того, они — пустыя

Лишь сплетни; что Жуанъ, потомъ, —

Не мальчикъ, и ума въ немъ столько,

Что не нуждается нисколько,

Что бы — на помочахъ водить,

Иль въ свѣтѣ жить — его учить!

LXXX.

Что, наконецъ, бываетъ рѣдко,

Что бы все пользу приносилъ

Совѣтъ прекраснѣйшій, иль мѣтко —

Къ цѣль попадалъ, а не скользилъ!…

И потому, какъ въ подтвержденье,

Конечно, истины такой, —

Совѣтовалъ онъ, въ заключенье.

Своей супругѣ молодой, —

Тутъ, обѣ стороны — въ покоѣ

Оставить, правило златое

Всегда имѣя на виду;

«Не называться на бѣду!»

LXXXI

Еще изволилъ онъ прибавить,

Что Донъ-Жуану, сверхъ того, —

И время можетъ поисправить

Ошибки юныя его….

Да и смѣшно бы, даже трудно,

Отшельничества ожидать —

Отъ молодежи безразсудной,

Или свободу ей стѣснять,

Кому бъ то ни было!… къ тому же,

Преграды распаляютъ хуже….

Но вдругъ — тутъ Лорда отвлекли:

Ему депешу принесли….

LXXXII.

И онъ, чуть-чуть, по недосугу, —

(Взглянувъ на дѣловой пакетъ!)

Не позабылъ обнять супругу!…

Такъ поспѣшилъ въ свой кабинетъ,

Чтобъ дѣломъ поскорѣй заняться;

Чтобъ будущій какой нибудь

Титъ-Ливій — случай, можетъ статься,

Имѣлъ потомъ упомянуть,

Тожъ и о немъ, какъ о глубокомъ

Политикѣ, иль — о высокомъ

Свѣтилѣ вѣка своего, —

По подписи бумагъ его!…

LXXXIII.

Онъ былъ, и въ правду, предостойный

Изъ государственныхъ мужей;

Холодный умъ и нравъ спокойный,

Безъ возмутительныхъ страстей,

Во всемъ являлъ онъ, — чѣмъ и въ свѣтѣ

Умѣлъ себѣ цѣны придать,

И въ государственномъ Совѣтѣ,

Могъ смѣлый голосъ подавать, —

Другъ правды и любимецъ трона,

Онъ — честь и гордость Адбіона,

Безспорно, составлялъ, и всѣмъ —

Такъ былъ великъ! но, между тѣмъ…

LXXXIV

Но, между тѣмъ, — не доставало

Ему, чего-то, одною….

Такой бездѣлицы, что мало

И занимать могло бъ кого —

Изъ насъ, мужчинъ; за то, признаться,

У пола милаго оно —

Въ большомъ значеньи… можетъ статься,

Ему лишь только и дано!

Что жъ это? что?… — да что такъ мило,

Съ такой не выразимой силой,

Въ устахъ красавицы иной.

Звучитъ…. и что зовутъ — душой!

LXXXV.

Лишь этого не замѣчалось

У Лорда Генри! между тѣмъ,

Какъ онъ безспорно могъ, казалось.

Гордиться по наружи всѣмъ, —

Бывъ, просто, полубогъ снаружи:

Блестящъ, и въ лентахъ и въ звѣздахъ,

Какъ государственные мужи;

Величье гордое въ чертахъ,

И ростъ и поступь исполина

И, словомъ, хоть куда — мужчина,

Красивъ собой, и, какъ Алкидъ¹⁰,

Еще онъ силенъ былъ на видъ!

LXXXVI

Когда-то былъ онъ и военный,

И поле ратное любилъ,

И даже, мужъ уже почтенный, —

Всю твердость духа сохранилъ,

И богатырскіе пріемы;

Вездѣ отважно выступалъ,

Вездѣ шелъ прямо на проломы,

И всюду приступомъ лишь бралъ,

Всѣхъ удивляя прямотою,

Неуклонимою такою, —

Что и Амуръ, и Марсъ, его

Боялись вида одного!…

LXXXVII.

Но что все это передъ тою

Бездѣлицею, что зоветъ,

Такъ нѣжно, милый полъ — душою?…

И, что еще сильнѣй беретъ,

Чѣмъ — всякая отвага съ силой!

Не это ли и Трою въ прахъ, —

За взоръ Гречанки, обратило?…

Спартанецъ дюжій, нѣги врагъ, —

Конечно, больше перевѣса,

Во всемъ, имѣть могъ, чѣмъ повѣса,

Младой дарданскій пастушокъ…

А сдѣлать — ничего не могъ!

LXXXVIII.

Не могъ онъ, то есть, сердца Евы

Своей прелестной — покорить,

Успѣвъ лишь рать собрать, да гнѣвы

Всѣхъ Грековъ мщеньемъ распалить¹¹!..

И затруднительная впрочемъ,

Задача — Какъ вести, порой,

Дѣла любви!.. мы такъ хлопочемъ,

Не разъ, со стороны одной,

Тутъ дѣйствовать на полъ прекрасной,

И, кажется, — успѣхъ?… напрасно:

То очаровываетъ насъ —

Мечта одна, обманъ лишь глазъ!

LXXXIX

Такъ, до сихъ поръ, еще загадкой —

Сердца и женщинъ и мужчинъ!…

Такъ, правду молвить, и украдкой,

Еще изъ смертныхъ ни одинъ

Не подстерегъ — Какъ, оба пола,

Любить предпочитаютъ?… да! —

Одними ль чувствами, какъ школа

Епикурейцевъ…. гдѣ всегда

Кончается — лишь пресыщеньемъ,

А въ слѣдъ за тѣмъ и охлажденьемъ?

Иль платонической душой….

Гдѣ скука — результатъ другой!

ХС.

Еще лишь развѣ осторожно

Два эти рода, такъ сказать,

Любви соединивъ, намъ можно

Успѣха было бъ ожидать —

Довольно прочнаго но это

Такой бы былъ Кентавръ любви —

Чудовищный, на сценѣ свѣта,

Что, согласитесь, на свои

Тутъ силы — трудно бъ положиться,

Что бъ на него возгромоздиться…

Да и, едва ль, на трудъ такой —

Сыскался бъ, на земли, герой!!

ХСI.

Но, безъ сомнѣнія, есть что-то,

Чего такъ ищетъ милый полъ,

Со всѣмъ желаньемъ и заботой…

И — горе! если не нашелъ!

Тогда — не зная чѣмъ сердечной

Заполнить пустоты, чрезъ насъ, —

Не удивительно, конечно,

Что онъ и падаетъ неразъ:

На утломъ челнокѣ носимы,

По морю бурному, томимы

Желаньемъ къ берегу пристать,

Онѣ должны — все испытать!…

ХСІІ.

Да если, наконецъ, несчастныхъ

Волной и къ берегу прибьетъ….

Нерѣдко, послѣ дней ненастныхъ,

И тамъ ихъ — что за отдыхъ ждетъ?

Какой нибудь утесъ холодный,

Гдѣ — ни покойно опочить.

Ни же найти — чѣмъ, ни безплодной

Гой глыбѣ, силы подкрѣпить!…

И дни ихъ, иль скорѣй, мгновенья.

Какъ жалкаго лишь прозябенья, —

Печальной тянутся чредой,

Пока пробьетъ часъ роковой!

XCIII.

Одинъ лишь есть цвѣтокъ прекрасной….

Въ саду Шекспира онъ цвѣтетъ;

Его — садовникъ, лишь не ясно, —

«Любовью въ праздности¹²» зоветъ!

И мы столь темное названье

Оставимъ этого цвѣтка,

Да, вмѣстѣ съ тѣмъ, и опасенье

Его подробное; слегка

Коснемся развѣ, для сравненья, —

Листочка только, съ дозволенья

Его хозяина.. иль нѣтъ:

Нашелся и у насъ свой цвѣтъ!..

XCIV.

Хотя съ шекспировскимъ-то злакомъ —

Онъ и несхожъ… но мы нашли,

И «Voilà la Pervenche!»¹³-- съ Жанъ-Жакомъ,

Почти воскликнуть бы могли..

Мы, то есть, — не такого мнѣнья,

Что бь только въ праздности была

Любовь, — рай этотъ наслажденья!…

Но что лишь праздность, омутъ зла, —

Почти всегда къ ней примыкаетъ,

И какъ тотъ Нилъ, что утучняетъ,

Своимъ разливомъ, кряжъ полей, —

Почти — необходима ей!…

XCV.

Напротивъ, — трудъ, или заботы,

Ее лишь могутъ извести….

То — каторжныя лишь работы,

То — пытка, для нея, почти!

И видано ли гдѣ, чтобъ страстно

Любить могъ — труженникъ-дѣлецъ,

Съ тѣхъ поръ, какъ злату лишь подвластно

Все стало, и какъ тотъ купецъ

Изволилъ на баркасѣ «Арго»

Медею, вмѣсто Суперкарго¹⁴,

Изъ скупости употреблять, —

Чтобъ лишнихъ денегъ не бросать!…

XCVI.

Сказалъ, какъ кажется, не кстати,

Горацій, Феба Секретарь;

«Блаженъ, кто дѣлъ и предпріятій

Не зная, лишь живетъ, какъ встарь —

Живали дѣды¹⁵!….» — онъ, конечно,

Любилъ лишь нѣгу да покой —

Проказникъ и старикъ безпечной!

Но онъ не зналъ, что тѣмъ — большой

Вредъ принести бы могъ, когда бы —

Потомки умъ имѣли слабый,

Да согласились въ нѣгѣ жить,

И всѣ занятья позабыть!…

XCVII.

Но нашему, — хоть, можетъ статься,

Иной и скажетъ: вотъ педантъ!

А смыслъ пословицы, признаться,

Какъ эта: «dis-moi qui tu hantes?»¹⁶

Превыше этихъ всѣхъ ученій;

Особенно, когда хотимъ —

Вкусить лишь чистыхъ наслажденій,

Между занятіемъ своимъ….

Чтобъ, то есть, общество такое

Лишь избирать, гдѣ бъ, про дурное, —

И даже слышать, не могли!

Найти ль лишь это на земли?…

XCVIII.

И потому, — чѣмъ только въ свѣтѣ,

(Особенно, большомъ!), бывать, —

Не лучше ль, въ тихомъ кабинетѣ.

Свои занятья только знать,

Гдѣ, рѣдко, что дурное въ уши,

Иль можетъ, на глаза, — попасть,

И гдѣ намъ дѣла нѣтъ, что души

Иныя, тамъ, иная страсть —

Въ пороки, что ли, повергаетъ,

Да бѣднымъ новичкамъ являетъ —

Соблазновъ тысячи такихъ.

Что страхъ возьметъ, неразъ, отъ нихъ!.

XCIX.

А это все — плоды бездѣлья,

Иль — праздности!… Да! такъ, и самъ

Адамъ — свой рай, страну веселья,

Утратилъ навсегда, что тамъ —

Не зналъ онъ никакихъ занятій…'

И потому-то, безъ труда,

Лукавый не страшась проклятій, —

Приманкой чуднаго плода,

Могъ обольстить его, чрезъ Еву,

И обоихъ подвергнуть гнѣву

Небесъ, что, сжалившись, потомъ.

Ихъ научили — жить трудомъ!

С.

О прародитель, — чтобъ ужъ болѣ,

Отъ праздности, не погрѣшать, —

Взялся пахать усердно поле,

И прародительницѣ дать

Придумалъ тоже рукодѣлье, —

Хотя изъ листьевъ шить себѣ

Наряды, или — новоселье —

Въ порядокъ приводить, судьбѣ

Своей покорствуя, безъ пени,

Чтобъ только праздности — ни тѣни

Не знать имъ больше обоимъ….

И подражать бы надо имъ!

СІ.

А то — сознаемся мы сами:

Не большая ль часть нашихъ золъ,

Что разражаются надъ нами,

Что испытуетъ милый полъ, —

Лишь оттого всѣ происходятъ,

Что болѣе часовъ, у насъ,

Лишь въ развлеченіяхъ проходятъ,

И не хотимъ мы знать, что часъ,

Занятьямъ посвященный, вдвое

Намъ наслажденіе любое —

Пріятнѣй дѣлаетъ!… трудомъ —

Всему лишь цѣну узнаемъ!

СІІ.

И не встрѣчали ль, въ жизни вашей,

Примѣровъ множества тому, —

Что если кто, лишь полной чашей,

Однѣ пьетъ радости, «. ему

Такъ ужъ онѣ прискучатъ вскорѣ,

Что онъ желалъ бы испытать…

И даже небольшое горе,

Чтобъ пресыщенья лишь не знать!

Довольство воспѣвать лишь вольно

Однимъ поэтамъ! но довольной —

Ужъ значитъ: пеc plus ultra — сытъ!

Тутъ — насъ ничто не шевелитъ….

CIII.

Да, отъ такого пресыщенья,

И зараждаются, неразъ, —

Болѣзни сердца: одурѣнья,

Хандра, мигрени, тмы проказъ,

Причуды разныя такія,

Разсудку даже вопреки, —

Всѣ эти „бѣсы голубые“,

Всѣ эти „синіе чулки“,

И въ лицахъ всякіе романы,

Я похищенья, и обманы,

Самоубійства всѣхъ родовъ,

Несчастья, словомъ, — всѣхъ цвѣтовъ!

CIV.

Возьмите устрицу, та даже —

Несчастной можетъ быть въ любви!…¹⁷

Какъ такъ? да потому что, та же,

Тоска, отъ праздности — свои

Недуги бѣдной посылаетъ;

Да! въ раковинѣ и она,

Свернувшись, страждетъ и вздыхаетъ,

Какъ въ келіи заключена, —

Пока не взманитъ гастронома…

Такъ, безъ сомнѣнья, аксіома,

Что праздность — всѣхъ несчастій мать!

За тѣмъ и надо избѣгать…

CV.

Но возвратимся къ Аделинѣ! —

Въ ней недостатокъ былъ одинъ;

Младое сердце — лишь пустыней

Глухою было, отъ причинъ —

Весьма естественныхъ: предмета

Не находила до сихъ поръ,

Который бы — богини свѣта

Могъ поразить тоскливый взоръ,

И сердца пустоту, собою,

Занять, какъ милою мечтою….

Или, яснѣе говорить —

Ее заставить — полюбить!

CVI.

Она вела себя такъ строго,

Лишь по энергіи души;

Но какъ и стоило ей много —

Тоску переносить въ тиши,

И не показывать ни тѣни —

Того, предъ свѣтомъ, чтобъ не могъ —

Услышать онъ не только пени,

Но самый вздохъ не подстерегъ!

Съ дутою шаткою и нѣжной, —

Давно бъ она, въ борьбѣ съ мятежной,

Голодной страстью, пала тутъ,

Какъ, видимъ, многія падутъ….

CVII.

Но Аделина — благородной

Дышала гордостью, и взоръ

Водила, по свѣту, свободно,

Съ такимъ геройствомъ, до сихъ поръ!..

Такія души, безъ сомнѣнья, —

Всѣхъ прочихъ, выше, по своей

Нехрупкости…. но потрясенья,

За то, — и губятъ ихъ скорѣй!

Онѣ подготовляютъ сами, —

Своими тайными страстями,

Себѣ паденье, да, не разъ; —

И гибели послѣдній часъ!…

СVIII.

Она любила мужа, или —

Такъ только думала, скорѣй….

Любовь и эта, — безъ усилій,

Не обошлась, однакожъ, ей!

И для души столь благородной, —

То сущій трудъ Сизифа¹⁸ былъ:

Ихъ чувства, мысли, — разнородной

Стихіи были!… а служилъ.

Со всѣмъ тѣмъ, ихъ союзъ спокойный,

И удивленья предостойный, —

Супружествъ рѣдкимъ образцомъ!

Лишь холодъ замѣчался въ немъ….

СІХ.

А то — ни ссоръ они незнали,

Ни жалобъ, ни упрековъ, ни ~

Малѣйшихъ дрязгъ не испытали,

Въ быту супружескомъ, они!

Характеры ихъ не сходились,

По разнородности своей….

А въ свѣтѣ, между тѣмъ, дивились,

Что не было четы — дружнѣй!

То, словно, слитыя съ собою, —

Леманъ и Рона, полосою

Отдѣльной, въ тишинѣ, свои

Катили свѣтлыя струи….

CX.

Но только, если принимала,

Что къ сердцу, сильно, — (не смотря,

Что Аделина не давала

Страстямъ свободы, и ея

Всѣ чисты были помышленья!)

Чѣмъ болѣе сжимала ихъ, —

Тѣмъ, несравненно, впечатлѣнья —

Сильнѣе были…. каждый мигъ,

Все увеличивались болѣ!…

И уступала, по неволѣ,

Имъ, — непокорная, сперва, —

Ея душа, иль голова!

СХІ.

Тогда уже — она лишалась

Благоразумья своего,

И страшной волѣ поддавалась —

Двойнаго демона того,

Котораго зовутъ различно,

Но обстоятельствамъ смотря:

Въ герояхъ — твердостью, приличной

Душѣ стальной богатыря;

Въ мужчинахъ же второстепенныхъ,

И женщинахъ обыкновенныхъ, —

Упрямствомъ…. если, средь борьбы,

Звѣзду ихъ помрачатъ судьбы!…

CXII.

Но мы сказать, объ Аделинѣ,

Еще не можемъ ничего;

Тѣмъ болѣ, что сама, донынѣ,

Не знала сердца своего,

И, подъ щитомъ своей морали,

Бояться страсти не могла!

А если тутъ… но, нѣтъ; едва ли,

Въ Жуана влюблена была….

Одно сочувствіе къ Испанцу

Могла питать, — какъ къ иностранцу..

Какъ къ другу дома своего….

Чтобъ отъ сѣтей спасать его!…

СХІІІ.

Да! дружба, развѣ, тутъ казаться

Любовью, какъ нибудь, могла….

Лишь романической, признаться,

Она нисколько не была, —

Тѣмъ платонисмомъ, такъ опаснымъ,

Что, часто, увлекаетъ тамъ,

Подобно Нѣмочкамъ прекраснымъ,

Къ невиннымъ поцѣлуямъ — дамъ….

Нѣтъ, дружба эта, такъ далеко,

Не заходила: лишь высокой

Характеръ дружбы…. такъ сказать —

Мужской, — старалась сохранять!

СXIV.

Забавно было бы, конечно,

Отъ Аделины молодой, —

Хоть и не вѣтренно-безпечпой,

Все жъ — дамы свѣтской, и такой

Прекрасной, милой и свободной —

Ждать, или требовать, отъ ней,

Тожъ — дружбы строгой и холодной,

Какая, у мужчинъ-друзей,

Бываетъ только межъ собою!…

Дышать и дружбою такою —

Нѣтъ, Аделина не могла:

Все жъ женщина она была!

CXV.

Что жъ за характеръ — Аделины

Имѣла дружба?… Какъ сказать?…

Она держалась — середины;

И можно бы ее назвать….

Почти — сестры любовью нѣжной! —

Такого чувства нѣтъ прочнѣй…

Но и она, подъ часъ, — въ мятежный

Иль бурный, ураганъ страстей —

Тожъ можетъ, разомъ, превратиться:

Любви и дружбѣ — измѣниться

Одной въ другую — такъ легко!

Такъ ихъ сродство не далеко!…

CXVI.

Одно лишь — ихъ и отличаетъ:

Что дружба, — какъ-то, тише кровь

Къ артеріяхъ переливаетъ;

Тогда, какъ пламя вся — любовь,

Кипучей лавою пылая,

Покоя сердцу не даетъ!…

За то жъ, собой все разрушая, —

И гаснетъ скоро!… Впрочемъ, ходъ

Такой — всѣхъ сильныхъ ощущеній,¹⁹

И всѣхъ естественныхъ явленій,

Какъ — буря, урагань, гроза…

Что шлютъ на землю небеса!

CXVII.

Названье самое, отчасти, —

„Любовь!“ — какъ будто говоритъ,

Что нѣтъ нѣжнѣе этой страсти,

И что ея непроченъ бытъ!…

Къ тому жъ, и опытъ подтверждаетъ —

Непродолжительность ея:

' Пусть свѣтъ укажетъ, насчитаетъ.

Такихъ любовниковъ, что бъ вся

Ихъ жизнь была — лишь безконечной,

Любовью нѣжной и безпечной,

И не смѣняли милыхъ грезъ —

Забвенье иль потоки слезъ?…

CXVIII.

Да начиная съ Соломона,

Мудрѣйшаго изъ мудрецовъ, —

Лишь только вздоховъ, слезъ и стона,

Сердецъ разбитыхъ, да умовъ

Разстроенныхъ, иль потрясенныхъ,

Всегда виновницей она —

Была и будетъ!… хоть влюбленныхъ,

Ужъ; правда, въ наши времена, —

Все, по не многу, убываетъ…

Расчетъ отъ страсти излечаетъ!

Да скоро, можетъ быть, расчетъ —

Любовь и вовсе изведетъ!…

СХІХ.

А было бъ жаль того, признаться!

Но, впрочемъ…. лишь бы хоть, за то, —

Намъ съ дружбою не разставаться!…

Съ такой, однакожъ, — чтобъ ничто,

На свѣтѣ, узъ ея священныхъ

Не въ силахъ было потрясти…

Но, въ нѣдрахъ обществъ просвѣщенныхъ.

Такую можно ли найти? —

Тамъ зависть съ клеветою гибкой,

На все, — съ коварною улыбкой,

Бросая ядовитый взглядъ,

Все — отравить собой хотятъ!…

CXX.

Но — прочь, столь страшная картина —

Непоэтической мечты!

И нашъ Жуанъ и Аделина, —

Должны избѣгнуть клеветы!

Какими же друзьями были

Они?… иль, то есть, мы хотимъ

Сказать: какія чувства…. или —

Какія отношенья, — имъ

Должны мы приписать?… объ этомъ —

Чтобы ихъ чести, передъ свѣтомъ,

Здѣсь какъ нибудь не запятнать;

Пока мы можемъ — умолчать!

СХХІ.

И какъ тамъ время проводили

Они — на единѣ, вдвоемъ:

Верхомъ ли разъѣзжать любили,

Прогуливаться ли пѣшкомъ;

И занимался ль, съ Аделиной,

Кастильскимъ языкомъ Жуанъ,

Читая, въ подлинникѣ, чинно,

Порой, Сервантеса романъ,

Иль Лопеса, и Кальдерона;

И разговоръ какого тона,

У нихъ, былъ тамъ, иль ихъ бесѣдъ —

Въ чемъ главный состоялъ предметъ?…

ХСVII.

Все это — мы предполагаемъ,

Въ другой главѣ, пересказать;

Но лишь заранѣ, приглашаемъ,

По своему не толковать —

Объ Аделинѣ и Жуанѣ!..

Еще, признаться, и самимъ —

Не все извѣстно намъ заранѣ, —

Что съ ней послѣдуетъ, иль съ нимъ?…

Лишь постараемся, какъ можно, —

Смягчать искусно, осторожно,

Эпической сатиры тонъ, —

Что бъ былъ подъ стать предмету онъ!

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ.

I.

Увы! и Ахъ!… Вся жизнь, на свѣтѣ, —

Изъ восклицаній состоитъ:

На все — свое есть междомѣтье….

Грусть, радость, иль тоска томитъ,

Или зѣвота одолѣетъ, —

Все: а! э! и! о! у! подъ стать,

На выборъ, у себя имѣетъ,

Чтобы на этихъ, такъ сказать;

Гортанныхъ звукахъ, произвольно,

Въ Це-дуръ, Де-дуръ, или Бе-мольно¹ —

Разыгрывать, на всѣ лады,

Свои фантазіи, мечты!…

II.

Но, въ большей, или меньшей мѣрѣ,

Все это — сокращенье нотъ….

Хоть, впрочемъ, и въ большой потерѣ.

Тутъ, небываетъ смертныхъ родъ;

Напротивъ, — сильныя волненья

Смиряетъ это, какъ пріемъ

Гомеопатіи, — леченья,

Основаннаго лишь на томъ:

„Со всею строгостью держаться —

Діеты!“ то есть, — тутъ стараться

Душѣ свободы не давать,

Себя чрезъ мѣру волновать….

III.

Притомъ, спасаетъ и отъ скуки —

Все къ междомѣтьямъ прибѣгать,

Переливая душу — въ звуки,

Скорѣе, чѣмъ ее питать —

Лишь вздохами, ихъ заглушая

Въ пещерѣ сердца между тѣмъ,

Спокойства маску надѣвая….

А чуть спросили бы; за чѣмъ? —

Такъ, право, и отвѣтъ дать трудно….

Такъ человѣческій родъ чудно,

Признаться, созданъ! любитъ все —

Скрывать природное свое….

IV.

Да! мало есть людей на свѣтѣ,

Что смѣли бъ высказать свои

Сужденья объ иномъ предметѣ!

У каждаго есть уголки

Свои въ запасѣ, гдѣ, подъ тайной,

Свой образъ мыслей мы хранимъ,

Чтобъ какъ нибудь его, случайно,

Не выдать, не открыть другимъ!…

Не оттого ль такъ, можетъ статься,

И любимъ — выдумки?… признаться,

И меньше въ выдумкахъ, неразъ,

Противорѣчія у насъ!…

V.

Кто жъ можетъ высказать открыто,

Иль кто не говоря, скорѣй, —

Не помнитъ хоть одной, омытой

Слезами, строчки изъ своей

Печальной книги заблужденій,

Страстей…. что жизнью свѣтъ зоветъ?..

Кто даже и въ самозабвеньи

Лишь тонетъ…. самъ глупецъ, и тотъ —

Туманы утромъ видить ясно;

И, въ волны Летскія², напрасно

Старался бъ погрузить свои —

Тревогъ исполненные дни!

VI.

На днѣ рубиновомъ стакана

Который смертнаго рука

Еще все держитъ съ полупьяна, —

Осадокъ есть всегда песка,

Который время оставляетъ…

О! нѣтъ изъ насъ ни одного.

Кто бъ все забылъ!… не изчезаетъ

О прежнемъ память, какъ того

Ни удаляли бы, порою,

Отъ мысли нашей; предъ душою,

Все гостемъ каменнымъ³ стоитъ —

Нашъ бытъ прошедшій, и грозитъ! .

VII.

Что жъ до любви…. любви!.. да, впрочемъ,

Разсказъ намъ продолжать пора!

Лишь въ краски радуги обмочимъ

Мы кончикъ нашего пера,

Чтобъ — милой Леди Аделиной

Опять заняться…. ужъ одно

Такое имя — Каватиной

Звучитъ какой-то…. такъ оно —

Пріятно, нѣжно, музыкально,

И въ міръ чудесной, идеальной,

Невольно переноситъ умъ,

Изъ области печальныхъ думъ!

VIII.

Да! имя Леди Аделины —

Звучитъ ужъ музыкой такой! .

А чтожъ, — улыбка, взоръ невинный,

Съ очаровательной красой?.

Едва ли, подъ луной, сыскаться

Могла бъ красавица — милѣй:

Такъ по всему она, призваться,

Была звѣздой страны своей!

И этотъ дивный перлъ творенья,

Кумиръ похвалъ и уваженья,

Ужъ былъ. . въ опасности…. увы! —

Игрушкой сдѣлаться молвы….

IX.

Тѣмъ болѣ, грустно и ужасно, —

Что, какъ характеромъ ни гордъ,

Бываетъ рѣдко полъ прекрасной,

Въ своей рѣшительности, твердъ!…

Созданья милыя, признаться,

Страхъ, какъ измѣнчивы, порой,

И очень трудно полагаться

На видъ ихъ, дышащій красой —

Всѣхъ добродѣтелей!… ихъ можно

Сравнить — съ виномъ, гдѣ. часто, ложно

Означенъ сортъ на ярлыкѣ,

А вкусъ не тотъ — на языкѣ!..

X.

Да! да! и женщины и вина —

Поддѣлкѣ могутъ подлежать…

До старости…. Но Аделина

Была чистѣйшій, такъ сказать, —

Сокъ виноградный!… ярче солнца,

Прозрачнѣй янтаря, свѣтлѣй

Чекана новаго червонца,

И бѣлой лиліи нѣжнѣй, —

Она — невинностью блестѣла,

И право полное имѣла,

Казалось, — время умолить,

Предъ нею, — косу преклонить!…

XI.

Для красоты такой невинной,

Природа смѣло бы могла —

Забыть свой долгъ, еще недлинной

Счетъ уничтоживъ, чтобъ была

Она вольна, еще свободно.

Располагать своей судьбой…

Тѣмъ болѣ, что, когда угодно,

Природа, кредиторъ такой

Счастливый, — отпертыя двери

Вездѣ имѣя, — безъ потери,

(Банкротствъ не зная, ни тревогъ!)

Уплаты взыскиваетъ — въ срокъ….

XII.

О Смерть о самый безпощадной.

Изъ кредиторовъ на земли!

Входящій съ лѣстницы парадной,

И съ черной, по долги свои….

Бери, что хочешь, Богъ съ тобою!

Лишь безобидной красоты —

Не тронь костлявою рукою:

То — рѣдкость! Да, къ тому же, ты —

Другихъ добычь имѣешь столько….

Линуй ее! минуй, и только!

И поскользнется пусть, порой —

Что нужды! ты махни рукой!

XIII.

Прости ей! будь великодушенъ,

О ненасытный людоѣдъ!…

И безъ нея, вѣдь, такъ послушенъ —

Желудку твоему весь свѣтъ!

И что тебѣ — въ такой эфирной,

Столь легкой пищѣ?… лучше, тамъ,

На полѣ ратномъ, бифштексъ жирной —

Изъ тѣхъ героевъ, по зубамъ

Своимъ, всегда имѣть ты можешь!…

Притомъ, и болѣе размножишь

Себѣ добычи, — милый полъ

Отъ всякихъ охраняя золъ!

XIV.

Но полно! — Леди Аделина,

Хоть и, признаться, не была —

Составъ горючій, какъ мужчина

Оной, — чтобъ вспыхнуть вдругъ могла,

Иль, можетъ быть, ее и гордость

Удерживала отъ того…

Но, со дня-на-день, стала твердость

Благоразумья своего —

Терять замѣтнѣй; даже можно

Сказать, — и впрямь не осторожно,

Лишь сердцу подчиняла умъ,

Не глядя и на свѣтскій шумъ!…

XV.

А этотъ шумъ, — ея предмета

Касался сильно!… но она,

Считая, что живая эта

Газета, часто, такъ полна

Невѣроятностей бываетъ,

И въ самомъ солнцѣ, между тѣмъ,

Нарочно пятна открываетъ….

О Донъ-Жуанѣ толкамъ всѣмъ —

Она и вѣрить не хотѣла;

Иль свойство женское имѣла, —

Быть снисходительнѣй, порой,

Къ проказамъ юности живой!

XVI.

Притомъ, подъ небомъ Албіона,

Герой нашъ велъ себя скромнѣй —

И самого Эндиміона….

Отъ обольстительныхъ связей

Стараясь ускользать, какъ можно, —

Умѣлъ онъ, какъ Алвивіадъ⁴,

Извѣдывая, осторожно,

Обычай, нравы и климатъ,

Къ нимъ, безъ усилій, примѣняться,

И всюду ловко уживаться….

Да и степеннѣе, умомъ.

Онъ становился съ каждымъ днемъ!

XVII.

Лишь соблазнительны пріемы

Жуана были…. можетъ быть,

Не оттого ли, что знакомый

Довольно съ тактикой кружить

Головки дамамъ, да, нерѣдко,

Сердца и взглядомъ побѣждать, —

Казалось, не хотѣлъ ужъ къ мѣткой

Своей снаровкѣ прибѣгать?…

Все жъ такъ непринужденно мило,

Отъ головы до ногъ, въ немъ было,

Что, — хоть и не старался онъ, —

Былъ „первымъ львомъ“ провозглашенъ!

XVIII.

Его примѣръ служить наукой

И многимъ могъ бы этимъ львамъ,

Что держатся лишь близорукой

Системы виться вокругъ дамъ.

Какъ самъ Амуръ, съ улыбкой дерзкой,

Мечтая жертву покорить —

Самонадѣянностью рѣзкой:

„Попробуйте не уступить!“

А какъ не разъ, они не знаютъ,

Чрезъ это жъ самое теряютъ,

И, нагло мѣтя на успѣхъ, —

Лишь громкій возбуждаютъ смѣхъ!…

XIX.

Когда бъ пооткровеннѣй были.

Сознали бы и сами вы,

Что это — такъ! и что тупили

Не разъ, здѣсь, ваши когти, львы…

Но это — въ сторону, пожалуй!

А Донъ Жуанъ былъ не таковъ:

Своеобычный, добрый малой,

Онъ былъ — безъ норова тѣхъ львовъ

Самоувѣренныхъ!. но самый

Звукъ голоса его — для дамы,

Ужъ былъ опаснѣй всякихъ стрѣлъ:

Такъ въ сердце западать умѣлъ!

XX.

Но принужденья въ самой рѣчи,

Какъ и въ осанкѣ, онъ не зналъ;

И хоть не робокъ, — взоровъ встрѣчи,

Скорѣй, казалось, избѣгалъ,

Чѣмъ взоромъ приковать вниманье

Старался чье нибудь, или —

Смутить невинное созданье!…

А, между тѣмъ, и не могли

Его наслушаться, чуть только

Уста раскроетъ онъ… и — сколько

Сердецъ тутъ, блескомъ черныхъ глазъ,.

Невольно поражалъ не разъ!

XXI.

Ко всѣмъ внимательный, спокойный,

Безъ шума, веселъ онъ бывалъ;

Шутилъ-ли — шуткой непристойной

Онъ никого не оскорблялъ;

И если дѣлать наблюденья,

Въ толпѣ, надъ кѣмъ нибудь любилъ, —

Не подавалъ и подозрѣнья,

Что слабаго въ немъ находилъ;

Вредъ гордыми былъ гордъ, по только —

Не зазнавался онъ нисколько,

Лишь вѣжливо давалъ тутъ знать,

Что онъ имъ ровня, такъ сказать!

XXII.

Но лишь съ мужчинами одними

Держался тактики такой;

Предъ дамами жъ, (предъ молодыми.

Особенно!) совсѣмъ другой,

Онъ всѣмъ былъ, — чѣмъ онѣ хотѣли….

Тѣмъ бодѣ, что прекрасный полъ. —

Блистательнѣй, чѣмъ Рафаэли,

(Имѣя полный произволъ,

Играть живымъ воображеньемъ!;

Чуть дѣйствуетъ гдѣ съ увлеченьемъ.

Доканчивать умѣетъ вмигъ —

Эскизы баловней своихъ….

XXIII.

Но Донъ-Жуанъ, для всѣхъ, мужчина —

На рѣдкость былъ! И оттого,

Сама и Леди Аделина

Не находила ничего,

Въ немъ — не убавить, ни прибавить,

Въ воображеніи своемъ….

И не могла пасть не заставить, —

Свой гордый умъ, предъ молодцомъ!

Да! такъ-то опытъ научаетъ.

Что даже мудрыхъ — ослѣпляетъ,

Нерѣдко, благосклонность ихъ —

Къ предметамъ милымъ думъ своихъ….

XXIV.

И, послѣ этого, скажите:

Умъ, или сердце, — что сильнѣй?

Умомъ своимъ, какъ ни парите

Высоко, въ гордости своей,

А сердце — все таки, цѣпочкой,

Связующей его съ умомъ,

Притянетъ васъ къ землѣ, что точкой

Опоры, въ кругѣ міровомъ,

Должна служить намъ, чтобъ, порою,

Не слишкомъ залетать мечтою…

За тѣмъ, что крайности — бѣда:

Къ безумью шагъ онѣ, всегда!

XXV.

И мы, скорѣе, разсужденья

Такія кончимъ, чтобъ и насъ

Тожъ не сочли, за отступленья, —

Къ безумью близкими, подъ часъ!..»

Да и, къ тому же, воспѣвая

Новѣйшихъ рыцарей и дамъ,

Которыхъ сфера — лишь земная…"

Не стоитъ заноситься намъ

Въ міръ отвлеченностей туманныхъ,

И лучше, на однѣхъ лишь данныхъ,

Вертѣться, то есть, на своихъ

Предметахъ, близкихъ лишь, земныхъ!

XXVI.

Достоинства и положенье

Жуана, съ каждымъ днемъ, сильнѣй

Миледи, чувствуя, — волненье

Груди неопытной своей —

Едва удерживала, тяжко

Страдая за него: въ такой

Опасности его, — бѣдняжка

Считала, чистая душой!

И такъ какъ дамы, большей частью,

Чуть предадутся соучастью,

Не знаютъ полумѣръ, — какъ мать,

Взялась она его спасать!…

XXVII.

Ее — лишь мѣры затрудняли;

Какія бы принять скорѣй?

Совѣты — были бы, едва ли,

Всего не лучше…. по своей —

И легкости и дешевизнѣ:

Такъ подаютъ ихъ безъ труда,

И даромъ получаютъ! — въ жизни,

Нѣтъ ничего дешевлѣ…. да!

Ихъ пошлиной не облагаютъ;

Благодарить не заставляютъ,

И даже то сказать: совѣтъ —

Всякъ воленъ, — и принять, и нѣтъ!

ХXVIII.

Надъ этимъ Леди Аделина

Раздумывала…. наконецъ, —

Рѣшилась дать совѣтъ! — мужчина,

Такой опасный для сердецъ.

Который, между тѣмъ, самъ тоже

Не безопасенъ отъ сѣтей,

Такъ губящихъ, избави Боже!

Безпечныхъ молодыхъ людей, —

Для самой нравственности даже,

Подумать долженъ: не всегда же

Порхать лишь мотылькомъ; а взять —

Да и жениться испытать!

XXIX.

Задумавъ это, — приступила

Она къ Жуану, не шутя;

Супружество изобразила

Такъ мило, что уста ея,

Медоточивыя, чуть-было, —

Жуана даже самого,

Не увлекли, волшебной силой, —

Не отказаться отъ того!…

Ее онъ слушалъ со вниманьемъ,

И даже съ тѣмъ очарованьемъ,

Съ какимъ мы слушаемъ, не разъ, —

Изъ устъ красавицы разсказъ!

XXX.

Жуана, впрочемъ, занимало —

Одно ея витійство тутъ:

Къ предмету жъ — сердце не лежало…

Да и боялось брачныхъ путъ!

Онъ, на вопросы Аделины,

Лишь осторожно отвѣчалъ,

И все держался середины —

Межъ «да!» и «нѣтъ!» онъ, то есть, звалъ

Съ дипломатической снаровкой, —

Не быть тугъ пойманнымъ, и ловко —

На жребій свой ссылался онъ,

Что, знать, жениться — не рожденъ!…

XXXI.

Онъ говорилъ, — что. можетъ статься,

Онъ и охотно бы желалъ —

Избрать невѣсту…. да, признаться,

Всѣ, на кого бъ ни простиралъ

Законныхъ видовъ, — всѣ, къ несчастью! —

Ужъ были за-мужемъ, въ цѣпяхъ,

Которыхъ, никакою властью,

Ужъ не расторгнуть!… и въ глазахъ

Его, затѣмъ, на сценѣ свѣта, —

Ужъ больше не было предмета,

Съ которымъ могъ бы сочетать

Судьбу свою, и — не роптать!..

XXXII.

Для женщины — уже довольной,

По долгу, выборомъ споимъ, —

Простительно желать невольно

Такого жъ жребья и другимъ;

И если нѣтъ, кого желать бы

Пристроить, изъ своихъ родныхъ, —

Чего же лучше, какъ ей свадьбы

Устроивать и для чужихъ?..

И въ этомъ — нѣтъ грѣха!… хоть дамы —

Знать не хотятъ, — какія драмы,

Или комедіи, (какъ быть!)

Потомъ тутъ могутъ выходить!…

XXXIII.

Но до того и нужды нѣтъ имъ!

Сосватать только — дѣло ихъ,

Забава, прихоть!… хоть замѣтимъ,

Почти и ремесло иныхъ —

Такія сватовства бываютъ!…

Однѣ, — по дружбѣ лишь одной,

Другія — сватьбы затѣваютъ,

По видамъ собственнымъ, порой:

То — рода своего торговля,

Или — невиннѣйшая ловля

Невѣстъ и жениховъ въ силки….

Чтобъ — барыши имѣть свои!

XXXIV.

Да эти свахи, къ сожалѣнью!

Не знаютъ, что лишь тѣмъ вредятъ

Онѣ — народонаселенью…

Какъ Мальтусы о томъ твердятъ,

Доказывая, что — чѣмъ болѣ

Распространяется людей,

Тѣмъ возрастаетъ, по неволѣ,

И нищета⁵, — изъ всѣхъ бичей

Ужаснѣйшій, на цѣломъ свѣтѣ!

Но разсуждать здѣсь о предметѣ,

Такомъ глубокомъ, намъ — не слѣдъ:

То — политическій предметъ!

XXXV.

Одно лишь можно заключенье

Оттуда вывести, что намъ —

Экономистовъ ополченье

Совѣтуетъ, признаться, впрямъ,

Для блага общаго, — въ бракъ только

Одинъ лишь выгодный вступать,

Внушенью нашихъ чувствъ — нисколько

Не слѣдуя, и, такъ сказать —

Жить — иль отшельниками въ мірѣ,

Иль — все лишь въ золотомъ кумирѣ

Сосредоточивъ, такъ и быть, —

И сердце въ цифры обратить!…

XXXVI.

И Аделина, можетъ статься, —

Читала ль Мальтуса, иль нѣтъ;

Тожъ думала, что увлекаться

Однимъ лишь сердцемъ — сущій бредъ;

И что, въ супружествѣ, конечно,

И безъ взаимности сердецъ, —

Жить можно счастливо, безпечно,

Лишь было бъ — чѣмъ жить, наконецъ!

И потому, предполагая,

Что и Жуанъ, — соединяя

Всѣ качества…. не долженъ быть

Бѣднякъ — рѣшилася женить….

XXXVII.

Женить его, и непремѣнно,

Во что бъ ни стало! лишь — на комъ?…

И умъ ея, обыкновенно,

Живой, находчивый, — на томъ

Остановился на мгновенье!…

Невѣстъ, казалось, для него,

Довольно, было…. но сомнѣнье

Ее тутъ брало оттого,

Что все еще не находила —

Достойной партіи, хоть была

И на прекраснѣйшихъ невѣстъ,

На лучшихъ изъ блестящихъ звѣздъ!…

XXXVIII.

Безъ малаго, миссъ до десятка

Пересчитала тугъ она, —

Миссъ съ именемъ, не безъ достатка,

Богатыхъ даже, — имена

Которыхъ, въ свѣтѣ, такъ звучали —

И стерлингами, и красой;

Которыя обворожили —

Всѣхъ денди Лондонскихъ собой!

Одну лишь, какъ-то, пропустила —

Зачѣмъ?… быть можетъ, позабыла,

Случайно…. дамы, иногда, —

Забывчивы бываютъ…. да!…

XXXIX.

Забыла, можетъ быть?…. хоть трудно

Ее забыть бы было: то —

Была Аврора-Реби⁶! къ чудной

Такой красавицѣ — никто

Не могъ быть равнодушенъ!… съ этимъ —

Съ красою, то есть, не земной,

(Такъ, мимоходомъ лишь, замѣтимъ!)

Соединяла — и другой,

(Не маловажный, безъ сомнѣнья!)

Даръ неба, иди провидѣнья, —

Умъ, при богатствѣ родовомъ,

И знатность, молодость, притомъ!…

XL.

Ей одного недоставало:

Родителей!… у нихъ одна

Была на свѣтѣ; но — такъ мало

Ихъ знала, помнила она'…

Еще, едваль, не изъ пеленокъ,

Лишилася ихъ обоихъ, —

Сиротка круглая; — ребенокъ —

И въ цвѣтѣ юныхъ лѣтъ своихъ!

Опекуновъ она, конечно,

Имѣла добрыхъ; но — сердечной

Нельзя заполнить пустоты —

Ничѣмъ, у круглой сироты!

XLI.

Кровь не вода! и нѣтъ искусства,

Которое могло бы, въ насъ,

Одушевить опять тѣ чувства,

Которыхъ мы лишились разъ,

Когда ихъ унесла, съ собою.

Смерть — давшихъ здѣсь намъ бытіе!…

Тогда, со всею красотою.

Свѣтъ шумный кажется намъ все —

Пустыннымъ; какъ въ чертогахъ пышныхъ,

Но опустѣлыхъ, вовсе лишнихъ

Для насъ, — блуждаемъ мы съ тоской….

Кто тамъ согрѣетъ насъ собой!

XLII.

Тоску такую — и Авроры,

Прелестной этой сироты, —

Невольно отражали взоры;

При полномъ блескѣ красоты,

Она казалась — Серафимомъ,

Сіяющимъ во всѣхъ лучахъ,

И, между тѣмъ, — въ неодолимомъ

Недугѣ скорби и въ слезахъ,

Сѣдящимъ, предъ вратами Рая,

Гдѣ, самъ, грѣха не постигая,

Оплакиваетъ лишь — людей

Грѣхи, въ безгрѣшности своей!…

XLIII.

Притомъ, — хоть и безъ фанатисма, —

Аврора ревностной была

Поборницей католицисма,

И равнодушно не могла

Переносить она паденья —

Обрядовъ вѣры праотцовъ;

Да, сохраняя впечатлѣнья

Еще младенческихъ годовъ, —

(Послѣдняя въ своемъ ужъ родѣ!)

И не послѣдовала модѣ,

Гордясь тѣмъ даже, что она —

Паписткой строгой рождена!…

XLIV

На свѣтъ, — который начинала,

Ужъ по немногу, понимать,

(Хоть и, казалось, не желала

Его постигнуть и узнать!)

Вниманія не обращая, —

Она росла, цвѣткомъ, въ тиши,

Всю непорочность сохраняя

Своей младенческой души!

Но что достойно удивленья:

Дань отдавали уваженья —

(Религіознаго почти!)

Ей даже — въ свѣтѣ шумномъ!… и —

XLV.

Лишь въ каталогѣ Аделины

Она пропущена была!…

Жуанъ постичь не могъ причины,

Что тутъ за поводъ подала

Аврора — Аделинѣ!… страннымъ

Казалось это для него,

И даже нѣсколько туманнымъ —

И удивленья своего

Не могши заглушить, — невольно,

Съ улыбкой важною довольно,

У Аделины онъ спросилъ…

И что жъ въ отвѣтъ онъ получилъ!

XLVI.

Съ негодованьемъ и презрѣньемъ,

Какъ будто бы оскорблена,

Такимъ его недоумѣньемъ, —

Сказала, что сама она

Тожъ удивляется, чѣмъ эта,

Аврора Реби поразить,

Могла его!.. лишь кукла свѣта,

Бездушная, которой жить —

Лишь въ кельѣ бъ, иль въ степи безлюдной;

Дитя — съ холодностью причудной,

И напыщенная однимъ —

Католицисмомъ родовымъ!…

XLVII.

— «И этого уже довольно,

Что католичка!» — возразилъ

Жуанъ поспѣшно, и невольно,

Вздохнувъ, глаза онъ опустилъ:

Въ минуту эту, можетъ статься.

Онъ вспомнилъ, что могла бы мать —

Вдругъ занемочь, когда бъ…. Но мнѣнья

Такого не могла понять —

Дочь хладнаго протестантисма;

И лишь, какъ жертва фанатисма,

Миледи показался онъ —

Довольно страненъ, и смѣшонъ!

XLVIII.

Но, между тѣмъ, и Аделина,

И съ сердцемъ и съ умомъ своимъ, —

Была странна: что за причина,

Съ предубѣжденіемъ такимъ,

Къ такому милому созданью,

Съ такою чистою душой, —

Столь злобному негодованью

Ей предаваться?… Нравъ другой..

И образъ мыслей разнородной, —

Виной тутъ были, какъ угодно!

Да и, у женщинъ, столько есть

Причудъ…. что всѣхъ — не перечесть!

XLIX.

Не нравился ей, вѣроятно; —

Авроры равнодушный видъ,

Съ какимъ она, неоднократно,

На все, что юность веселитъ.

Смотрѣла, находя все это —

Лишь вздоромъ жалкимъ… между тѣмъ,

Какъ этотъ вздоръ, — и даже въ лѣта

Позднѣйшія, чѣмъ юность, — всѣмъ

Такъ нравится, такъ увлекаетъ….

И рѣдко кто, за то, прощаетъ

Чуть видимъ, что другой кто — насъ,

Умомъ, солиднѣй во сто разъ!…

L.

Да! вѣроятно, это только —

Причиной было!… потому.

Что Аделина тутъ нисколько,

По эгоисму самому,

Не знала зависти; презрѣнья —

Тожъ не могла она питать

Къ Аврорѣ, — такъ какъ, безъ сомнѣнья, —

(Въ томъ справедливость ей отдать!)

И никого не презирала,

По добротѣ своей!… мелькала,

Быть можетъ, ревность…. но что гамъ.

Въ догадки лишь вдаваться намъ!

LI.

Аврора, между тѣмъ, объ этомъ

И не могла воображать,

Чтобъ тутъ была она — предметомъ,

Довольно спорнымъ, такъ сказать!

Она спокойно принимала

Участье въ обществѣ, такомъ

Блестящемъ, шумномъ…. не мѣшала,

Свободно Аделинѣ въ немъ —

Блистать, всѣхъ затмевать собою,

Сама — вращался волною,

Лишь тихою…. но всѣхъ свѣтлѣй, —

Въ живомъ потокѣ всѣхъ страстей!…

LII.

Аврора не подозрѣвала,

Что бъ и замѣчена была!…

Но, даже, если бы и знала,

Что обратила, иль могла

Чье либо обратить вниманье, —

Лишь улыбнулась бы она,

Спокойно, — милое созданье! —

По скромности — удивлена,

Которою въ ней все дышало!…

Такъ много, — иль, скорѣй, такъ мало.

Натуры дѣтской было въ ней,

Иль — самолюбія дѣтей!

LIII.

Ея очей не ослѣпляли —

Земныя блестки; шумъ похвалъ,

Ни шопотъ лести, не смущали

Души невинной; и искалъ

Ея взоръ дѣвственной и ясной —

Лучей лишь тихихъ въ небесахъ,

Куда всѣ мысли, безопасно,

Стремила, съ чувствомъ на устахъ;

И не боялася казаться,

Предъ свѣтомъ, — странной, иль чуждаться —

Эгоистическихъ оковъ,

Бездушья спѣси, вздорныхъ словъ…

LIV.

Жуанъ, — что такъ сердца и взоры

Всѣхъ привлекалъ и чаровалъ, —

Былъ чѣмъ-то чуднымъ для Авроры,

Почти — загадкой!… занималъ

Ея вниманье, впрочемъ, только, —

Какъ метеоръ блестящій…. но —

Не ослѣплялъ ее нисколько!

Красы достоинство одно,

Въ ея глазахъ, не составляло —

Большихъ заслугъ: и такъ — ни мало,

И Донъ-Жуанъ ее собой —

Не поражалъ, лишь красотой;

LV.

Ни репутаціей, какою

Онъ пользовался въ свѣтѣ… (да,

И репутаціей одною —

Дамъ увлекаютъ иногда!)

Смѣсь эта качествъ разнородныхъ, —

Любезности и доброты,

Ума, порывовъ благородныхъ,

Съ пороками, что красоты

Его душевныя мрачили….

Такая репутацья, или —

Сумбуръ весь этотъ, такъ сказать,

Ее не могъ тожъ увлекать!

LVI.

Всѣ эти разныхъ свойствъ печати —

Не оставляли ни слѣда

На сердцѣ восковомъ… дитяти,

По виду, такъ сказать! тогда —

Какъ и характеры сильнѣе,

(Которые ему крушить,

Случалось, даже по труднѣе!) —

Не въ силахъ были выносить,

Ни отражать того вліянья,

Съ какимъ, на милыя созданья,

Онъ дѣйствовалъ, какъ чародѣй, —

Магнитной волею своей!

LVII.

Такъ холодна была… иль власти

Имѣла столько, надъ собой,

Аврора, отражая страсти —

Щитомъ невинности одной!?…

Такой характеръ, для Жуана,

Рѣшительно — загадкой былъ….

Души невинной талисмана —

Не могъ онъ знать! не находилъ

Онъ, между жертвами своими,

Признаться — ни одной, съ такими

Чертами дивной красоты,

И непорочной чистоты!…

LVIII.

Изъ нихъ — лишь Хайде развѣ, ближе

Всѣхъ, подходила бъ къ ней, душой

Своей высокой…. но — все ниже

И та была: той и другой, —

Какъ сферы разныя, и чувства

Различны были; лишь въ одномъ, —

Сходились: проблеска искусства,

Въ нихъ, видно не было, и въ томъ,

Два эти милыя созданья,

Равно полны очарованья,

Могли бы, — объ руку почти, —

При всемъ различьи ихъ, идти!…

LIX.

Но Хаиде — дочь самой природы,

Островитянка южныхъ странъ, —

Имѣла болѣе свободы,

Въ порывахъ чувствъ, какъ океанъ,

Среди котораго родилась;

И пылкой страсти не могла

Ни чѣмъ обуздывать: влюбилась,

И пала — жертвой чувствъ! была

Она — цвѣткомъ, что, по неволѣ,

Увялъ, не могши вынесть долѣ —

Лучей палящихъ, что сожгли —

Цвѣтокъ прекрасный на земли!…

LX.

Аврора, — съ вѣрою святою,

И съ образованнымъ умомъ, —

Довольно власти надъ собою

Имѣла; — а съ такимъ щитомъ,

Двойнымъ, — чего ей опасаться?….

И потому она была,

Иль, правильнѣй сказать, назваться —

Алмазомъ дорогимъ могла!…

И послѣ этого сравненья,

Пока…. пока, безъ опасенья,

Оставивъ дорогой алмазъ, —

Мы можемъ продолжать разсказъ!

LXI.

Какъ долго длилось совѣщанье,

Иль — Аделины tête à tête

Съ Жуаномъ?… и ихъ засѣданье —

Чѣмъ кончилось? — такой предметъ,

Пока, оставимъ безъ рѣшенья….

Одно лишь можемъ мы сказать:

Что нашъ герой, не безъ смущенья.

Былъ долженъ взоры — опускать,

Досадуя, что въ Аделинѣ, —

Ужъ не богиню видѣлъ нынѣ,

А лишь Миледи, предъ собой, —

Съ пустой, надменною душой!

LXII.

И, съ этимъ, — все очарованье

Почти изчезло для него….

Но, впрочемъ, въ это засѣданье,

Еще, признаться, ничего

Нельзя предвидѣть бы, и смѣло

Сказать: счастливо ль, или нѣтъ, —

Окончится еще все дѣло,

Иль конференціи предметъ!

Ужъ сдѣлавшись серьознотоннымъ,

Онъ тутъ остался нерѣшеннымъ,

За тѣмъ, — что серебристый вдругъ

Раздался колокола звукъ!…

LXIII.

То — знакъ былъ поданъ повсемѣстно,

Что, — черезъ полчаса, — обѣдъ,

И чтобъ, покамѣстъ, полъ прелестной

Успѣлъ, къ столу, свой туалетъ

Перемѣнить…. хотя, признаться,

Такой срокъ, получасовой, —

Довольно малъ для дамъ, собраться,

Какъ должно имъ, чтобы, порой,

Заторопившись чрезвычайно, —

Чего нибудь имъ тамъ случайно,

Съ поспѣшности, не позабыть….

Какъ туалетъ свой довершить!

LXIV.

Столъ — дѣло важное на свѣтѣ!

Великихъ подвиговъ, не разъ, —

Арена!… на такомъ предметѣ

Оставить мы желали бъ васъ,

Да, какъ Гомеръ, — со всей подробной

Отчетливостью, передать,

Что тамъ за столъ былъ безподобной,

Иль пиръ — на славу, такъ сказать, —

Блестящій роскошью, богатствомъ….

Но это было бъ свѣтотатствомъ,

Намъ взяться за такой предметъ —

Гастрономическій обѣдъ!

LXV.

Да и какая нынче Муза,

Послѣ гомеровскихъ пировъ,

Могла бъ, у повара-француза,

Взявъ карту нынѣшнихъ столовъ,

Да, -развернувъ ее, стараться —

Причуды вкуса передать,

Гдѣ блюдо каждое, признаться.

Тайнъ больше можетъ заключать,

Чѣмъ ихъ — въ умѣ у шарлатановъ,

Для надувательства профановъ,

Въ чемъ не уступятъ повара —

Самимъ врачамъ… et coetera!

LXVI.

Тамъ были, напримѣръ: супъ чудной

A la Веаимеаи…. à la bonne femme⁷…

A la…. но и припомнить трудно

Всѣхъ суповъ разныхъ, бывшихъ тамъ'.

Еще того труднѣй — названья

Различныхъ соусовъ. . потомъ, —

Жаркихъ, и прочаго созданья

Вателей⁸ съ выспреннимъ умомъ,

Придумавшихъ все, такъ искусно,

Облечь и даже формой вкусной,

Для самыхъ глазъ, чтобъ, такъ сказать, —

Тѣмъ славу кухни поддержать!..

LXVII.

И мы, профаны въ этомъ дѣлѣ,

Гастрономическую дичь,

Со всей премудростью Вателей,

Которой таинствъ намъ постичь,

Не удалось…. (всю, въ этомъ, славу —

Лишь Гастрономамъ записнымъ

Предоставляя, какъ по праву!)

Здѣсь скажемъ только — что такимъ

Столомъ изящнымъ восхищались

Всѣ гости тамъ, да удивлялись

Какъ Лордъ угащивать умѣлъ,

И что за повара имѣлъ!…

LXVIII.

За этой трапезою чудной,

Или вельможескимъ столомъ,

Что прихотію многоблюдной

Кипѣлъ, на серебрѣ литомъ,

Съ гербомъ подъ Лордовской короной, —

Сидѣли гости по мѣстамъ,

Указаннымъ опредѣленной.

Для каждаго прибора тамъ,

Своей прислугою особой, —

Чтобъ каждый изъ гостей — съ особой,

Ему пріятной, могъ быть тутъ.

Среди любимыхъ винъ и блюдъ,

LXIX.

Жуану нашему, который,

Какъ знаемъ, другъ домашній былъ, —

Межъ Аделиной и Авророй,

Сидѣть досталось — и забылъ

Онъ даже все негодованье

Свое, за полчаса назадъ, —

За столь любезное вниманье

Хозяйки милой: такъ былъ радъ —

Сосѣдству своему… лишь рѣдко,

И съ нимъ-то, и съ его сосѣдкой,

Миледи заводила рѣчь,

Предпочитая — ихъ стеречь!…

LXX.

Да; проницательные взоры

Миледи — угадать, не разъ,

Старались мысли — и Авроры,

И Донъ-Жуана! Женскихъ глазъ,

Признаться, стража — и опасна!

У нихъ — какъ будто, — уши есть:

Какъ ихъ ни берегись — напрасно!

Все тайны сердца — и прочесть,

И, такъ сказать, — подслушать могутъ!..

Да, никакія не помогутъ

И хитрости, чтобъ, какъ нибудь, —

Отъ этихъ взоровъ ускользнуть!

LXXI.

Аврора, — (впрочемъ, безъ личины,

Какъ непорочная душа!)

Къ досадѣ страшной Аделины,

Тѣмъ равнодушіемъ дыша,

Что задѣваетъ за живое,

Не обращала своего

Вниманья тутъ на огневое

Сверканье глазъ ея…. того

Нимало, не подозрѣвая,

Что Аделина, знать желая,

Въ душѣ скрывала: такъ была

И мыслью далека отъ зла!

LXXII.

Жуанъ, какъ ни былъ радъ сначала,

(Какъ мы сказали!) своему

Сосѣдству, — но, потомъ, и стала

Одна тутъ сторона ему,

Признаться, — даже предосадной!…

Да и другая сторона

Неслишкомъ тожъ была отрадной:

Съ нимъ — и Аврора холодна

Была, казалось, безъ причины….

Онъ, словно, — врѣзавшійся въ льдины

Корабль, — что дѣлать? самъ не зналъ,

И чуть судьбу не проклиналъ!

LXXIII.

Какъ ни старался быть любезнымъ,

Какъ рѣчи, съ той, или съ другой

Ни заводилъ, почти съ желѣзнымъ

Терпѣньемъ, подлинный герой! —

На шутки — не было отвѣта;

Улыбки даже — не встрѣчалъ;

Иль съ хладнымъ тономъ этикета.

Порой отвѣты получалъ….

И то — лишь самые пустые,

Что развѣ только записные

Любезники — въ нихъ, можетъ быть,

Мечтали бъ прелесть находить!

LXXIV.

А онъ — не изъ числа, признаться,

Былъ этихъ записныхъ глупцовъ;

И онъ не могъ не удивляться,

Что бъ это значило!… столовъ

Такихъ, — какъ ни были бъ роскошны, —

Избави Богъ! гдѣ не съ кѣмъ двухъ,

Трехъ словъ сказать; гдѣ чванства тошный

Лишь этикетъ!… «Что за злой духъ

Въ сосѣдокъ этихъ поселился!»

Жуанъ подумалъ, и дивился,

Особенно Аврорѣ, онъ:

«Скромна ли такъ? иль спѣси тонъ!…»

LXXV.

Онъ въ пыткѣ былъ невыносимой!

За то, Миледи взоръ — сверкалъ

Тутъ радостью невыразимой,

И, словно, высказать желалъ:

— «А что? не правду ль говорила?» —

Душевнаго родъ торжества,

Когда мы видимъ, что такъ мило.

У насъ, сбываются слова!…

Лишь никому мы не желаемъ —

Тѣмъ хвастать! а за тѣмъ… что знаемъ,

Какъ, въ дружбѣ и любви, порой, —

И гибеленъ тріумфъ такой!…

LXXVI.

Задѣть онъ можетъ за живое;

И шутку лишь, сперва, — потомъ, —

Въ серьозное и роковое

Вдругъ обратить, и торжествомъ,

Гораздо злѣйшимъ, сатанинскимъ,

За торжество то отплатить, —

Шагнувъ ужъ шагомъ исполинскимъ,

Гдѣ — нѣтъ и средствъ остановить!…

Пророчествовать — всѣ мы любимъ,

Что есть, иль было!… только губимъ,

По ненависти, тѣхъ, кто насъ

Ухватитъ за руку, подъ часъ,

LXXVII.

И — «стой!» намъ злобно скажетъ: «цѣли,

Нѣтъ, не достигнешь ты своей!…» —

Такою злобой пламенѣли

И взоры — Леди!… но, затѣй

Ея предвидя результаты,

Жуанъ и самъ ей показалъ,

(Со всѣмъ приличьемъ!) что, богатый

Самъ средствами, — еще не палъ!

Взялся за тактику: не столько

Сталъ онъ любезничать, и только —

Изъ вѣжливости лишь одной,

Къ нимъ обращался онъ, порой.

LXXVIII.

Но то была — одна личина!

И не замѣтить не могла

Того, конечно, Аделина:

Довольно смышлена была!

Аврора, между тѣмъ, не видя,

Чтобъ Донъ-Жуанъ такъ страшенъ былъ,

Какъ свѣтъ, — (быть можетъ, ненавидя

Его, за то, что всѣхъ мрачилъ —

Своимъ умомъ и красотою!)

Его позорилъ клеветою, —

Вдругъ стала ласковѣй, милѣй,

Съ нимъ обращаться…. чародѣй!

LXXIX.

Онъ ужъ успѣлъ — и разговоромъ,

Увлечь прелестное дитя,

И обмѣняться даже взоромъ —

Ее заставить!… такъ, шутя,

Онъ, хитростью своей опасной,

Взялъ больше, чѣмъ и полагалъ!…

Да и Миледи какъ ужасно

Тѣмъ потревожилъ!.. Онъ попалъ

Въ двойную цѣль, довольно ловко, —

Своей тактической уловкой,

Которою, заранѣ зналъ,

Что онъ — возьметъ… и — доказалъ!

LXXX.

Страхъ и досаду умножая

Миледи гордой, ледяной,

И, каждымъ словомъ проникая

Аврорѣ въ душу, — какъ прямой

Магнетизеръ, волшебной силой,

Онъ дѣйствовалъ, торжествовалъ…

Хоть — ни къ коварству лести милой"

Ни — къ болтовнѣ, не прибѣгалъ —

Любезниковъ обыкновенныхъ,

Съ запасомъ взоровъ умиленныхъ,

Да чувствъ поддѣльныхъ, иль, притомъ.

Блеснуть желающихъ умомъ!…

LXXXI.

Его оружье — тожъ имѣло

Видъ лести, только лести той, —

Высокой, благородной, смѣлой,

Что души гордыя, собой,

Такъ увлекаетъ, отдавая

Всю справедливость имъ, скорѣй,

Чѣмъ самолюбье ихъ лаская,

Угодливостію своей, —

Лишь въ комилиментахъ разсыпаясь..

Жуана десть, не прикрываясь

Лишь мишурой избитыхъ фразъ, —

Была пріятнѣй во сто разъ!…

LXXXII.

И этой лести все вліянье

Ужъ начинала, надъ собой,

Аврора чувствовать, — вниманье

Не могши не склонять, порой,

Съ улыбкою самодовольной,

Къ его рѣчамъ, что — прямо шли —

Ей въ душу чистую!… невольно,

И взоры на него свои

Она замѣтнѣй устремляла

И — миловидность начинала

Ужъ замѣчать въ его чертахъ…

И что то доброе въ глазахъ!…

LXXXIII.

А если только замѣчаетъ

Ужъ миловидность милый полъ, —

Знать, сердце чарамъ уступаетъ,

Имъ отдаваясь въ произволъ!…

И хоть давно уже извѣстно,

Какъ, часто, видъ — обманчивъ…. но

Передъ наружностью прелестной.

Иль даже милой, — не одно

Сдавалось сердце, по неволѣ;

И лучшая изъ книгъ, не болѣ,

Имѣла бъ силы, такъ сказать.

Чѣмъ милый видъ — умъ увлекать!

LXXXIV.

Аврора жъ, больше изучила —

Книгъ, чѣмъ — наружностей людскихъ….

И хоть свой умъ обогатила,

Не по лѣтамъ, умомъ изъ книгъ,

Такъ что охотнѣй любовалась —

Минервой, чѣмъ красой Харитъ,

Иль Граціи, если попадалась

Ей въ руки, иль, скорѣй, на видъ, —

Съ изображеньемъ ихъ гравюра,

Или картина, иль скульптура;

Но то — натяжка лишь ума

Была, а не душа сама

LXXXV.

Да! Добродѣтель, какъ бы стана

Ни стягивала своего,

А все — чужда она обмана,

Или разсчета одного,

Какому старость научаетъ.

Чтобы природу заглушать,

Чуть красота въ ней пробуждаетъ

Невольный трепетъ, такъ сказать!…

Сократъ — умъ этотъ образцовый,

Твердящій все про долгъ суровый —

И тотъ…. хоть скромно… а главой

Склонялся — передъ красотой⁹!

LXXXVI.

И эта юная Сократка,

Во всей невинности своей, —

Могла ль. въ Жуанѣ, отпечатка

Не видѣть красоты, во всей

Его наружности пріятной?..

Да если правда, наконецъ,

Что такъ грѣшилъ, неоднократно,

И праведный старикъ-мудрецъ, —

Не знаемъ, отчего жъ стѣсняться

Тутъ было бъ слишкомъ, иль смущаться,

И дѣвушкѣ, въ шестнадцать лѣтъ,

Предъ красотой — плѣнявшей свѣтъ?!…

LXXXVII.

И въ этомъ, кажется, ни видѣть

Противорѣчія съ душой —

Нельзя, столь чистой, ни обидѣть,

Равно, и гордости самой —

Въ созданьи миломъ, какъ Аврора!..

Да и Жуана красота,

Для скромнаго сиротки взора, —

Земною не была, — тогда.

Какъ развѣ… дамамъ лишь, случайно,

Однѣмъ замужнимъ, — мыслью тайной,

Могла покоя не давать….

Но ужъ пора — главу кончать!

LXXXVIII.

Пора! тѣмъ болѣе, что разныхъ

Предметовъ столько, или темъ,

Общественныхъ, разнообразныхъ,

Здѣсь представляя, — между тѣмъ, —

Еще ни разу не коснулись

Мы сверхъестественныхъ пружинъ,

Иль такъ сказать, — не окунулись,

Ни разу, въ міръ чудесъ, въ одинъ

Изъ тѣхъ міровъ, что и угрюмый,

Холодный умъ, порою, въ думы

Такія можетъ погрузить, —

Что затруднится ихъ рѣшить!

LXXXIX.

Да! да! читатель! откровенно

Сознайтесь лишь: когда нибудь,

Случалось ли, съ душой смущенной,

Вамъ видѣть… мертвеца? — ни чуть?

Но слышали ль, по крайней мѣрѣ?…

Такъ — тсъ! доставлю случай вамъ,

Чтобъ не были въ такой потерѣ!

Но лишь не думайте, чтобъ намъ

Хотѣлось только посмѣяться —

Надъ легковѣрьемъ…. нѣтъ! — признаться

Съ подобными вещами, нѣтъ.

Шутить и страшно, и не слѣдъ¹⁰!

ХС.

Во все я вѣрую серьозно….

Смѣетесь? какъ хотите вы!

Меня же — страхъ, религіозной

Какой-то, съ ногъ до головы,

Такъ и объемлетъ!… вамъ забавно?

А знаете ль, что есть одно

И мѣсто — мертвецовъ, пунктъ главной —

Ихъ шаббаша!… лишь гдѣ оно?

О томъ не спрашивайте! — можно

Вамъ, впрочемъ… только осторожно….

У насъ, въ изданіи одномъ¹¹,

Узнать, иль справиться о томъ!

ХСІ

Но — на дворѣ темно… какъ въ гробѣ!

Бьетъ полночь…. чу!… что жъ это тамъ?..

Какъ бы крикъ филина въ трущобѣ,

И — стаи призраковъ!… глазамъ

Не вѣрю!… на стѣнѣ, портреты —

Зашевелились… и глядятъ….

О философія! о, гдѣ ты?…

Въ ушахъ колокола гудятъ….

По жиламъ пробѣгаетъ холодъ.

И волосъ дыбомъ!… умъ! ты молодъ,

Иль — слишкомъ дряхлъ, чтобъ угадать,

Что можетъ часа ночной — скрывать!…

ХСІІ.

И потому — хоть не имѣю

Привычки, днемъ писать стихи,

Теперь — доканчивать не смѣю.."

И страшныя мечты свои —

До утра отложу скорѣе:

Покрайней мѣрѣ: — утромъ, днемъ,

Душа спокойнѣй, и — смѣлѣе,

Тогда, оглянешься кругомъ!

А ночью… смѣйтесь, какъ хотите,

Хоть суевѣріемъ зовите

Страхъ этотъ… но — самихъ бы васъ

Желалъ я видѣть — въ этотъ часъ!…

XCIII.

Жизнь — звѣздочка, что въ мракѣ свѣтитъ,

На рубежѣ, тамъ, двухъ міровъ!…

Мы всѣ — въ ночи…. а скоро ль встрѣтитъ

Зарю нашъ взоръ?.. годовъ, вѣковъ —

Теченье быстро, безконечно…

И безпрестанно, волны ихъ —

Надежды юности безпечной,

Съ собой, уносятъ!… каждый мигъ.

Мы замѣчаемъ, какъ — все тонетъ,

Подъ пѣной ихъ…. и сердце стонетъ….

А! можетъ ли кто возвратить —

Свои утраты… иль забыть?…

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ.

I.

У древнихъ персовъ обучали —

Необходимымъ тремъ вещамъ,

(И въ томъ всю мудрость полагали,

По нравамъ ихъ, и тѣмъ вѣкамъ!)

А именно; стрѣлять изъ лука,

Ѣздѣ верховой, и потомъ —

Лишь правду говорить… (наука,

Дающаяся лишь съ трудомъ!)

Такъ Киръ воспитанъ былъ; — и даже

Метода воспитанья та же,

Почти, ведется и у насъ…

Лишь — утонченнѣй во сто разъ!

II.

И наша молодежъ стрѣляетъ….

Но — поудачнѣй и смѣлѣй;

Ѣзду верховую — тожъ знаетъ,

Лишь не жалѣетъ ужъ…. коней!

А если, можетъ быть, въ предметѣ

Послѣднемъ: «правду говорить!» —

Не первенствуетъ…. на паркетѣ,

За то, ужъ шаркать и скользить,

Со всею гибкостью змѣиной, —

Едва ль. когда нибудь, родъ львиной

Бывалъ и ловче, и хитрѣй….

Такіе мастера, ей-ей!

III.

Такому жъ недостатку, (или —

Счастливой даже, можетъ быть,

Замѣнѣ, шарканьемъ въ кадрили,

Искусства правду говорить!)

Доискиваться здѣсь причины.

Но недосугу, не хотимъ….

Да и, притомъ, родъ этотъ львиный —

Мы слишкомъ любимъ, цѣнимъ, чтимъ

Но что касается до Музы?…

Такъ чужды ей разсчетовъ узы,

И ловкой быть не учена, —

Лишь правду говоритъ она!

IV.

И это — слабостью, порокомъ,

Зовите, чѣмъ угодно вамъ, —

На этомъ пунктѣ одинокомъ,

Она — какъ будто бы…. и впрямъ,

Не помѣшательство ль, отчасти, —

Чувствительныхъ касаться струнъ,

Иль нападать, порой, на страсти,

Да сатирическій перунъ,

И вкось, и прямо направляя,

Иль чашу съ медомъ подавая, —

И здѣсь — немножко, такъ сказать,

Полыни горькой подбавлять?…

V.

Изъ всѣхъ же правдъ, которыхъ столько

Наговорила здѣсь она, —

Правдивѣй нѣтъ, или нисколько,

Покрайней мѣрѣ, не должна

Сомнѣнью подлежать, — какъ эта,

Которую готовимъ вамъ!…

Лишь приготовьтеся — предмета

Не испугаться: будетъ тамъ —

Мертвецъ на сценѣ… иль явленье,

Что называютъ — привидѣнье,

Или, пожалуй, — домовой,

Гость неожиданный, ночной!…

VI.

Но прежде, нежели къ предмету

Приступимъ, мы желали бъ знать —

Извѣдали ль мы всю планету

Земную нашу, что бъ сказать,

Съ опредѣлительностью точной, —

Ея предѣлы, всѣ концы?…

Нѣтъ, безъ сомнѣнья! лишь, за очно,

Воображаемъ — какъ слѣпцы….

И потому пора бъ, признаться, —

Съ безвѣріемъ — намъ и разстаться:

Есть міръ чудесъ! — еще лишь нѣтъ —

Колумба, что бъ открыть тотъ свѣтъ!…

VII.

Да, впрочемъ, (скажемъ въ заключенье,

Чтобъ къ дѣлу перейти скорѣй!)

И всѣ народы въ появленье

Загробныхъ, незванныхъ гостей,

И вѣровали, и боялись

Тому не вѣрить, потому,

Что, какъ умомъ ни добирались,

Досель духовный міръ уму —

Непостижимъ остался!²… странно!

А, между тѣмъ, покровъ туманной

Совлечь, премудростью своей, —

Попробуйте съ такихъ вещей!..

VIII.

Обѣдъ, и вечеръ, блеска полный, —

Прошли обычной чередой;

И послѣ ужина, — какъ волны,

Гостей станица, на покой,

Расхлынулась… и вотъ — съ прозрачнымъ,

Послѣднимъ платьицемъ, въ дверяхъ, —

Салонъ затихъ, — безмолвнымъ, мрачнымъ,

Ужъ сдѣлавшись, какъ саркофагъ,

Лишь догаравшими свѣчами

Еще блестящій, да, мѣстами,

Луной, что въ окна, словно тать,

Врывалась — пиръ допировать!..

IX.

Конецъ, иль испаренье бала,

Признаться, можно бы сравнить —

Съ глоткомъ послѣдняго бокала,

Лишеннымъ силы — веселитъ;

Или — съ системой, гдѣ сомнѣнье

Свѣваетъ разума слѣды…

Или — еще одно сравненье, —

Съ стаканомъ зельцерской воды,

Когда, съ шипучестью игривой,

Гасъ, испаряющійся живо,

Весь улетѣлъ почти, — пока

Не допили, хоть въ два глотка!..

X.

Иль, наконецъ, — когда сравненья

Всѣ эти не годятся, — балъ,

Кончающійся…. безъ сомнѣнья,

Какъ шума, блеска идеалъ,

Неуловимѣй метеора,

И изчезающій, какъ онъ,

Въ туманѣ, безъ слѣда, отъ взора,

На мигъ лишь освѣтивъ салонъ:

Ни съ чѣмъ, ни ближе, на вѣрнѣе.

Математически точнѣе —

Ни съ чѣмъ быть и не можетъ онъ…

Какъ — лишь съ собой самимъ — сравненъ!

XI.

Да; балъ и сердце — съ чѣмъ бы только

Ни сравнивали ихъ, умомъ, —

Все — не опредѣлимъ нисколько:

Такъ въ дивномъ существѣ своемъ, —

Они загадочны!… такъ трудно,

Да и не льзя, скорѣй сказать, —

На Тирской багряницѣ чудной,

Багряной краски угадать:

Чѣмъ, то есть, пурпуръ наводили

На эту ткань? ~ изъ кошенили,

Или — изъ раковины³?… такъ —

Ихъ сходенъ цвѣтъ и одинакъ!

XII.

Балъ, какъ и сердце, тотшъ безъ скуки

Не обойдется иногда…

Да хоть и веселъ, — сколько муки

И до него, и послѣ…. да!

Одно ужъ то, какъ отравляетъ:

Тутъ — наряжайся, а потомъ,

Когда ужъ сонъ глаза смыкаетъ, —

Наряды прочь опять!… притомъ,

Сидѣвшее неловко платье,

Быть можетъ, не одно проклятье

Сорвало съ устъ…. и сколько тамъ —

Другихъ досадъ бываетъ намъ!…

XIII.

И сколько, послѣ, мыслей разныхъ

Набьется въ голову, такихъ —

Тревожныхъ, грустныхъ, иль — и грязныхъ..

Что и покоя нѣтъ отъ нихъ!

Титъ восклицалъ не безъ причины:

«Досадно! день я потерялъ!»

А сколько жъ, дамы и мужчины,

Мы всѣ — летящіе на балъ,

Иль рауты, толпою жадной, —

Теряемъ, и безвознаградно,

Неразъ тамъ — и прекрасныхъ дней,

И вдохновительныхъ ночей!…

XIV.

Жуанъ въ покой свой одинокой,

Изъ шумной Сферы воротясь, —

Почувствовалъ, какъ былъ жестоко

Измученъ весь, душой томясь;

Взволнованный, полу взбѣшенный,

Съ разбитымъ сердцемъ, такъ сказать.

Воспоминаньями смущенный,

Не зналъ онъ — чѣмъ тоску унять:

Глаза Авроры не давали

Ему покоя, и блистали,

Гораздо ярче, — чѣмъ уста

Миледи предваряли…. да!

XV.

Такъ и всегда, всегда бываетъ,

Когда берутся предварять —

О чѣмъ нибудь! тутъ заставляетъ

Ужъ любопытство наблюдать,

Такъ пристально, чтобъ всѣ оттѣнки

Предмета уловить того,

Не только для одной оцѣнки —

Хотя наружности его;

Но даже — такъ, лишь для сличенья —

Словъ съ истиной, и заключенья,

Изъ высказаннаго о томъ, —

Каковъ совѣтъ? что скрыто въ немъ?…

XVI.

Жуанъ, когда бы положенье

Сное тутъ совершенно зналъ, —

За философью, въ тожъ мгновенье,

Принялся бы, въ ней средствъ искалъ….

Но онъ, съ измученной душою,

Лишь ограничился — однимъ,

Двумя ли вздохами, луною

Навѣянными, — подъ такимъ

Ея вліяньемъ, по неволѣ,

Тутъ находясь, затѣмъ, что поле

Имѣлъ свободнѣйшее онъ —

Ей любоваться, безъ препонъ!…

XVII.

Луна жъ — извѣстная колдунья….

Особенно, когда она —

Въ послѣдней точкѣ полнолунья,

Такъ ослѣпительно ясна!

И платоническій вздыхатель,

И спеціальный астрономъ,

И фантастическій мечтатель,

Поэтъ, и пахарь съ пастухомъ, —

Все, словомъ, что глаза имѣетъ,

И сердцемъ чувствовать умѣетъ, —

Тогда не въ силахъ устоять.

Чтобъ взоровъ къ ней не устремлять!….

XVIII.

И созерцаніе такое,

Волшебно дѣйствуя на умъ

И сердце нѣжное, живое, —

Раждаетъ столько разныхъ думъ….

Великихъ даже! хоть, порою,

(Грѣха-то нечего таить!)

Тутъ, съ сильной болью головною,

И — насморкъ можно получить….

Да! этой странницы небесной,

Луны, вліяніе извѣстно —

И на приливъ-отливъ морей,

И на сердца и мозгъ людей!

XIX.

Жуанъ невольное къ мечтанью

Расположенье ощущалъ….

И, весь предавшись созерцанью,

Забылъ и сонъ и шумный балъ, —

Все у окна недвижно стоя,

Любуясь озера стекломъ,

Луной, фонтаномъ, да покоя

Архитектурой; а притомъ,

И рощи шумъ, (само собою

Ужъ разумѣется!) ночною

Своей мелодіей въ тиши, —

Тожъ былъ отраденъ для души!

XX.

На столикѣ, иль туалетѣ…

Не помнимъ въ точности того;

Но-только въ тихомъ кабинетѣ,

Иль, просто, — въ спальнѣ у него, —

Лампадка теплилась, бросая

Таинственный свѣтъ по стѣнамъ,

Цвѣтныя стекла оживляя,

Да орнаменты, здѣсь и тамъ,

Готическіе, то лепные,

То золоченные рѣзные,

Вкругъ оконъ, нишей и дверей, —

Остатки рыцарскихъ затѣй.

XXI.

Потомъ, — какъ ночь была чудесна.

Хоть и немного холодна,

У въ комнатѣ, быть можетъ, тѣсно

Ему казалось… у окна,

Жуанъ оставилъ созерцанье,

Да въ галерею вышелъ онъ,

Полюбоваться на созданье

Искусствъ готическихъ временъ, —

На статуи да на картины,

На дамъ и рыцарей рядъ длинный…

Но были всѣ освѣщены —

Тишь слабымъ отблескомъ луны.

XXII.

А отъ такого освѣщенья,

Усопшихъ лики по стѣнамъ, —

Какъ гробовыя привидѣнья,

Ужасны кажутся очамъ;

Они какъ будто оживаютъ…

Да и свои шаги, притомъ,

Соображенье намъ пугаютъ,

Въ тиши, безмолвіи ночномъ.

Могильнымъ эхомъ отзываясь,

Какъ будто предки, вырываясь

Изъ рамъ, качаютъ головой:

За чѣмъ тревожимъ ихъ покой!

XXIII.

Улыбка мертвая и взоры,

Красавицъ даже, на холстѣ, —

Какъ на могилахъ метеоры,

Собой пугаютъ въ темнотѣ:

При слабомъ освѣщеньи ночи,

Съ головъ струятся волоса,

И такъ ихъ страшно блещутъ очи,

Что ужасаетъ — и краса!…

Портретъ — былаго выраженье;

Въ немъ рѣзко видно измѣненье,

Что испыталъ оригиналъ,

Съ тѣхъ поръ, какъ въ раму онъ попалъ!…

XXIV

Жуанъ мечталъ, и, вѣроятно,

Своихъ красавицъ вспоминалъ

Иль думалъ: Какъ здѣсь все превратно!…

Измѣнчиво!… и пробуждалъ.

Лишь вздохами, или шагами

Своими, — галереи тишь,

Модъ сводомъ съ мрачными стѣнами;

Вдругъ — слышитъ шорохъ странный…. мышь

Скребетъ гдѣ, подъ-поломъ, быть можетъ?…

Мышь, тоже, иногда тревожитъ,

Своимъ царапаньемъ, въ большихъ

Покояхъ мрачныхъ и пустыхъ!

XXV.

Но то — не мышь…. и, какъ хотите,

Жуанъ вздрогнулъ немного!… тамъ….

Не призракъ ли?… вообразите!…

Скользитъ, по каменнымъ плитамъ, —

(Такъ не слыхать его походки!)

Монахъ какой-то…. да, монахъ,

Съ покрытой головой, и четки

Перебираетъ онъ въ рукахъ….

Безмолвенъ — какъ сама могила!…

Луна его вдругъ освѣтила —

Въ предлинной, черной рясѣ онъ;

Лице скрываетъ капишонъ.

XXVI.

Прошелъ онъ мимо Донъ-Жуана….

Но на него лишь парой глазъ

Сверкнулъ, и, словно изъ тумана

Весь созданный, — изчезъ тотчасъ!

Жуанъ, какъ бы окаменѣлый,

Ни съ мѣста сдвинуться не могъ;

Повелъ за нимъ лишь взоръ несмѣлый,

Но — и слѣда не подстерегъ!

Спустя немного — показался

Монахъ опять!… и возвращался

Такъ три-раза, и изчезалъ….

Жуанъ, придумать что, не зналъ!

XXVII.

Лишь, за вторымъ и третьимъ разомъ,

Онъ на него смѣлѣй смотрѣлъ;

Но призракъ — изчезалъ!… Проказамъ

Ночныхъ гостей, хоть не хотѣлъ

Герой нашъ вѣрить, привидѣнья

Считая выдумкой пустой;

Но тутъ — былъ долженъ, безъ сомнѣнья,

Повѣрить въ случай неземной,

И, для него, — непостижимый!…

Когда жъ монахъ, впослѣдній, мимо

Тожъ проходилъ, — Жуанъ хотѣлъ

Спросить…. и устъ раскрыть не смѣлъ!

XXVIII.

А въ этотъ разъ — какъ бы нарочно,

Вопроса призракъ выжидалъ:

Онъ нѣсколько секундъ тамъ, точно

Приросшій къ полу, все стоялъ…

И вдругъ — изчезъ! — куда жъ?… дверями,

Конечно, могъ онъ скрыться; но —

Ихъ столько было, что глазами

Замѣтить было мудрено,

Какими именно онъ вышелъ!

Да и Жуанъ шаговъ не слышалъ….

И галерея такъ длинна,

И такъ, притомъ, была темна!

XXIX.

Монахъ давно изчезъ, иль скрылся….

Жуанъ на мѣстѣ всѣ стоялъ,

И гдѣ монахъ впервой явился, —

Съ той точки глазъ онъ не спускалъ:

Еще монаха появленья —

Какъ будто ожидалъ…. Такъ онъ

Лишился даже размышленья, —

Видѣньемъ страннымъ потрясенъ!…

Но, наконецъ, — какъ бы очнулся;

Кругомъ, со страхомъ, оглянулся,

И въ комнату, скорѣй, какъ могъ,

Онъ поспѣшилъ, не слыша ногъ.

XXX.

Тамъ было все, какъ онъ оставилъ;

Въ порядкѣ прежнемъ все нашелъ,

Лампадку только онъ поправилъ,

Рукою по челу провелъ.

Протеръ глаза, журналъ взялъ въ руки.

Прочелъ онъ, безъ труда, статью,

Одну, другую, не со скуки,

Но — чтобъ боязнь прогнать свою,

Иль испытать ума и воли —

Дѣятельность; да не дошло ли

И до того, что потерялъ

Онъ голову?.. въ бездумье впалъ?…

XXXI

Но, нѣтъ; — онъ чувствовалъ, что только

Физически онъ изнемогъ;

Но въ силахъ умственныхъ нисколько

Онъ не ослабъ: и мыслить могъ,

И разсуждать! — и, такъ собою

Еще владѣя, онъ пошелъ

И заперъ дверь, чтобъ воръ, порою,

Къ нему, пожалуй, не забрелъ!…

Потомъ, не торопясь, спокойно,

Раздѣлся, легъ въ постель, пристойно

Укрылся одѣяломъ онъ,

И погрузился — въ тихій сонъ.

XXXII.

Довольно рано онъ проснулся,

Хоть, впрочемъ, ужъ давно былъ день; —

Зѣвнулъ два раза, потянулся….

Но то — усталость, а не лѣнь —

Была, конечно, послѣ ночи,

Такой томительной! — Ему

И тутъ еще монаха очи

Мерещились…. Не зналъ, чему

Такое приписать явленье?…

Что въ замкѣ этомъ привидѣнье

Бродило по ночамъ, о томъ

Хоть слышалъ, — отвергалъ умомъ!…

XXXIII.

А между тѣмъ, — и самъ, признаться,

Увидя, — колебаться сталъ:

И въ самомъ дѣлѣ, можетъ статься.

Ужъ нѣтъ ли здѣсь чего!… Не зналъ,

Объ этомъ говорить ли, впрочемъ,

Чтобъ и осмѣяннымъ не быть?…

Чѣмъ больше иногда хлопочемъ,

О томъ, какъ лучше поступить, —

Насъ самое недоумѣнье

Въ такое ставитъ положенье,

Что и запутается умъ,

Невольно, въ лабиринтѣ думъ!

XXXIV.

Такъ и съ Жуаномъ: чѣмъ онъ болѣ,

Надъ этимъ, голову ломалъ, —

Тѣмъ положенье, по неволѣ,

Свое — замѣтнѣй затруднялъ!…

Но къ счастью! въ дверь тутъ постучался

Къ нему — лакей его, иль грумъ,

(Такъ аккуратно онъ являлся,

Въ свои часы!) и тѣмъ — отъ думъ-

Мучительныхъ его избавилъ,

Все нужное предъ нимъ поставилъ,

Давъ этимъ знать, что ужъ пора —

Встать, и одѣться для утра.

XXXV.

Жуанъ одѣлся, и — мгновенно*

Какъ никогда, какъ ни одинъ,

Изъ любящихъ обыкновенно,

Не хуже дамъ, иныхъ мужчинъ, —

Своимъ заняться туалетомъ,

Чтобъ умъ и вкусъ свой показать,

Иль — весь талантъ свой въ дѣлѣ этомъ,

Хотя наружнымъ видомъ взять!…

Жуанъ и въ зеркало прилежно

Не посмотрѣлся, и небрежно —

Свой даже галстукъ повязалъ,

И голову чуть причесалъ….

XXXVI.

Сошелъ въ гостинную, — едва ли.

На самого себя похожъ!

Онъ мраченъ былъ, глаза блуждали,

И такъ онъ блѣдѣнъ, не хорошъ,

Съ лица казался, — что причины

Еще не зная, отчего? —

Всѣ удивлялись, и мужчины,

И дамы, глядя на него!

Онъ сѣлъ за столъ — безъ замѣчанья;

Взялъ чашку чаю — безъ вниманья;

Ни рѣчи не завелъ ни съ кѣмъ,

И словно, былъ — и глухъ, и нѣмъ!

XXXVII.

Но какъ въ большомъ кругу бываетъ,

Гдѣ всякъ себя лишь долженъ знать,

(О это, часто, заставляетъ —

Къ другимъ отнюдь не сострадать!)

Никто и не спросилъ причины,

У Донъ-Жуана: отчего

Онъ такъ разстроенъ? — Аделины

Лишь взоры пали на него,

Съ какимъ-то страннымъ выраженьемъ….

Съ участіемъ, или смущеньемъ? —

Не знаемъ: да и дѣла нѣтъ

И мы должны знать этикетъ!

XXXVIII.

Дюшесса Фицъ-Фолькъ, хоть играла

Своимъ вуалемъ, между тѣмъ, —

Съ Жуана тоже не спускала

Прелестныхъ глазъ; да не совсѣмъ

Тутъ равнодушной и Аврора,

Казалась, глядя на него, —

Со всей внимательностью взора —

Не любопытства одного,

Но и, отчасти — сожалѣнья,

Съ какимъ-то родомъ удивленья….

Не смѣла только можетъ быть:

«Что это съ нимъ?» при всѣхъ спросить!

XXXIX.

Лордъ Генри между тѣмъ, (который,

Бывъ занятъ завтракомъ однимъ,

Лишь въ чашку шоколада взоры

Вперялъ, да маффиномъ⁵ своимъ

Былъ недоволенъ! и вниманья —

На блѣдность друга своего,

Не обращалъ: свои страданья

Не мало мучили его!

Гастрономическія губы

Надувъ, онъ все ворчалъ, сквозь зубы —

Какъ это къ шоколаду смѣть

Поджарить маффинъ не умѣть!

XL.

Но Аделина замѣчая,

Что какъ-то слишкомъ продолжалъ

Жуанъ молчать, и, обращая

Вниманье многихъ, подавалъ,

По нѣкоторымъ отношеньямъ,

Тѣмъ поводъ къ разнымъ, можетъ быть,

И щекотливымъ заключеньямъ, —

Рѣшилась, наконецъ, спросить:

Не болѣнъ ли? — Жуанъ невольно

Вздрогнулъ при этомъ, и — довольно

Разсѣянно сказалъ въ отвѣтъ:

«Не знаю самъ…. и — да! и — нѣтъ!..»

XLI.

Домашній докторъ, бывъ при этомъ,

Пощупать пульсъ хотѣлъ ему…

Но поспѣшилъ Жуанъ съ отвѣтомъ,

Что онъ здоровъ, и потому —

Благодаритъ и увольняетъ

Его отъ лишняго труда,

И что лсчиться не желаетъ!

Отвѣты эти: «нѣтъ!» и «да!»

"Здоровъ, " и прочее — прекрасны:

Но недовольно были ясны….

И докторъ про себя рѣшилъ —

Что онъ душевно болѣнъ былъ!

XLII.

А, между тѣмъ, достопочтенный

Лордъ Генри кончилъ завтракъ свой.

И позабылъ свой гнѣвъ мгновенный —

На моффинъ: такъ былъ добръ душой!

Особенно, когда покушалъ,

Покрайней мѣрѣ, — за двоихъ:

Тогда и говорилъ и слушалъ,

И даже — замѣчалъ другихъ. .

И потому-то здѣсь онъ только

Замѣтилъ, что Жуанъ — ни сколько,

Не такъ и милъ, и оживленъ,

Какъ былъ обыкновенно онъ!

XLIII.

И это Лорда удивляло,

Тѣмъ болѣе, что — солнце, вставь

Довольно поздно, обѣщало —

Хорошій день!… я онъ былъ правъ:

По солнечному восхожденью,

Всегда почти, опредѣлить

Погоду можно… къ сожалѣнью,

Бываетъ только согласить

Такія наблюденья — трудно…

(Особенно, какъ непробудной

Сонъ, послѣ бала иль заботъ,

Къ постелѣ мягкой прикуетъ!)

XLIV.

Потомъ, — Лордъ Генри обратился

Къ Дюшессѣ Фицъ-Фолькъ, и спросилъ

Гдѣ Дюкъ почтенный находился.

Да какъ въ своемъ здоровьи былъ?

Дюшесса Лорду отвѣчала,

Что по послѣднимъ, отъ него,

Извѣстіямъ, спокойнѣй стала,

Насчетъ здоровія его;

Что онъ — лишь легкіе припадки

Подагры чувствовалъ… остатки

Разгульной жизни молодой,

Притомъ недугъ и родовой!

XLV.

Тогда онъ, съ видомъ сожалѣнья,

Къ Жуану обратясь, спросилъ:

«Да не чернецъ ли, безъ сомнѣнья,

Ламъ сонъ пріятный возмутилъ?…»

— «Какой чернецъ?». — Жуанъ, скрывая

Свое волненіе, сказалъ,

Какъ будто бы не понимая….

Хотя еще блѣднѣе сталъ!

«Да, развѣ вы…. прошу покорно!

И не слыхали, что здѣсь черной

Монахъ гуляетъ по ночамъ,

И не даетъ покоя намъ!…»

XLVI.

— «Нѣтъ; ничего!…» — «Такъ, погодите,

О немъ перескажу я вамъ!…

Но послѣ…. иль, когда хотите, —

Теперь… хоть, правда, рѣже къ намъ

Являться сталъ; а то, бывало….

Да предковъ, можетъ быть, глаза

Позорче были…. или — мало,

Теперь, ужъ стали въ чудеса

Такія вѣрить безотчетно!

Хоть есть еще, что а охотно,

И вѣрятъ этимъ бреднямъ, и —

Хотятъ увѣрить, что они….»

XLVII.

По Аделина наблюдала,

Какъ измѣнялся все въ лицѣ

Жуанъ, и — Лорда рѣчь прервала.

Что такъ хотѣлъ, о чернецѣ

Таинственномъ, распространиться,

Да всю легенду разсказать….

— «Прошу, Милордъ, остановиться!»

Она сказала: «и избрать

Другой предметъ для шутокъ вашихъ,

И остроумія; а нашихъ

Преданій трогать вамъ не слѣдъ:

Пускай и странны — дѣла нѣтъ!» —

XLVIII.

«Да, съ этимъ, я шутить нисколько

И не намѣренъ!..» возразилъ,

Съ усмѣшкой, Лордъ: «хочу лишь только

Сказать, что, съ нами даже, былъ —

Подобный случай… да! въ медовой

Еще нашъ мѣсяцъ, сами….» — «Но —

Позвольте перебить вамъ слово:

Все это было такъ давно,

Что помнить вамъ довольно трудно;

И лучше — я сама столь чудной,

Тотъ случай съ нами, передамъ….

Вотъ слушайте — сыграю вамъ!» —

XLIX.

И, чтобъ предметъ такой серьозной

Смягчить, она взялась скорѣй —

За арфу, въ позѣ граціозной:

И, бѣлоснѣжною своей

Рукой, едва она послушныхъ

Коснулась струнъ, — какъ увлекла,

И даже самыхъ равнодушныхъ,

Своей игрою — такъ была —

Очаровательна!… мужчины

И дамы даже, — съ Аделины

Глазъ не спускали: каждый звукъ —

Ловили, изъ-подъ дивныхъ рукъ!

L.

Она умѣла, такъ прелестно,

Всѣ мысли выразить свои,

Подъ голосъ аріи извѣстной:

«Il était un moine gris!»⁶ —

Что всѣ дыханье притаили,

Какъ будто видя міръ духовъ….

Какъ будто призраки сходили,

Иль къ нимъ спускались съ облаковъ!…

— «Ну, что жъ, Миледи!» — вдругъ, нежданно,

Сказалъ ей Лордъ, съ усмѣшкой странной:

«Пропѣли бъ и слова свои?

Она — поэтъ! съ ней не шути!» —

LI.

Тутъ, разумѣется, пристали —

Всѣ къ Аделинѣ, и пропѣть

Ее просили: такъ желали

Хотя понятіе имѣть —

О голосѣ и сочиненьи!…

Но долго не могла она

Рѣшиться, въ видимомъ смущеньи;

Иль это…. можетъ быть, одна

Была уловка, тактъ невинной —

Очаровательницъ гостинной,

Что любятъ прибѣгать къ тому,

Хоть неизвѣстно, — почему?…

LII.

Но, какъ бы ни было, — притворно,

Иль по чему иному тамъ,

Сопротивляясь такъ упорно, —

И не могла она мольбамъ

Не уступить… и — опустила

Рѣсницы длинныя сперва;

Потомъ, — вдругъ оживясь, раскрыла

Глаза свои, — аккорда два

Небрежно сорвала прелюдныхъ,

Разсыпавшихся въ звукахъ чудныхъ,

И спѣла подъ аккордъ глухой,

Балладу, съ дѣтской простотой:

БАЛЛАДА.

Да хранитъ васъ Провидѣнье

Отъ ночнаго чернеца!

Онъ какъ грозное явленье,

Бродитъ около дворца….

То — была его обитель!

Но, съ тѣхъ поръ, какъ разогналъ

Всѣхъ монаховъ Лордъ гонитель,

Онъ — одинъ, какъ геній-мститель, —

Здѣсь бродить не пересталъ!…

Полночь — часъ его условной:

Тутъ, съ огнемъ съ мечомъ въ рукахъ,

Принадлежности церковной —

Домогается монахъ!..

До утра онъ все здѣсь бродитъ,

Не слыхать его шаговъ,

Страхъ невольный онъ наводитъ…

Но куда, и какъ уходитъ?

Не найти его слѣдовъ!

Амондвилей, день и ночь.

Имъ напугана обитель:

Даже крестъ не гонитъ прочь!…

Онъ — безвыходный здѣсь житель…

Непонятное явленье!

Амондвилей роду что —

Онъ несетъ: благословенье,

Или гибель, истребленье?…

Пусть рѣшитъ и скажетъ кто!

Въ ночь ихъ бракосочетанья, —

Онъ постель ихъ обойдетъ;

Тѣнь его, безъ состраданья.

И въ день смерти ихъ — мелькнетъ;

Иль наслѣдникъ имъ родится, —

Онъ является тотчасъ!

Но, въ глазахъ его, таится —

Грусть, иль страхъ… какъ бы боится,

Чтобъ ихъ родъ — жилъ, иль погасъ⁷!..

Въ полнолуніе обходитъ,

Какъ дозоромъ, весь дворецъ,

И глаза къ лунѣ возводитъ,

Съ думой тайною, чернецъ….

Въ черной рясѣ онъ блуждаетъ,

И черты его лица —

Черный капишонъ скрываетъ,

Сквозь который, лишь сверкаетъ

Взоръ огнистый чернеца!

Да хранитъ васъ Провидѣнье,

Повстрѣчаться съ чернецомъ!

По ночамъ, свое владѣнье

Онъ обходитъ — все, кругомъ….

Только днемъ повелѣваетъ —

Амондвиль въ своемъ дворцѣ;

Ночью право уступаетъ —

Чернецу, и каждый знаетъ,

Старъ и малъ, — о чернецѣ!…

По-ночи, когда онъ бродитъ,

Съ тайной думой, по дворцу, —

Сторонитесь, чуть подходитъ….

Не мѣшайте чернецу!

Онъ безмолвенъ, какъ могила;

Иль бормочетъ про себя….

Можетъ быть, святая сила

Чернеца здѣсь поселила, —

Лордовъ родъ еще любя!…

Можетъ быть, онъ — предковъ совѣсть,

Что раскаяньемъ горя,

Все развертываетъ повѣсть —

О судьбѣ монастыря!…

Можетъ быть, — и добрый геній….

Иль — блуждающая стѣнь….

Или — мститель преступленій,

Или, высшихъ откровеній,

То — пророческая тѣнь!…

Но кто бъ ни былъ — гость, иль житель

Сей таинственный чернецъ:

Врагъ ли нашъ, иль покровитель, —

Сохрани насъ, о Творецъ!

Сохрани насъ — отъ напасти,

Сохрани насъ — отъ сѣтей,

Отъ тревогъ и отъ несчастій….

Не давай надъ нами власти —

Искусителю людей!…

LIII.

Тутъ — замеръ голосъ Аделины,

И смолкли струны, подъ рукой,

Съ дрожащимъ звукомъ…. мигъ единый —

Салонъ покрылся тишиной!…

Потомъ, — съ приличнымъ этикетомъ,

Раздался аплодисементъ!

И не одинъ, при шумѣ этомъ,

Пѣвица лестный комплиментъ —

Услышала отъ дилетантовъ,

Такихъ оцѣнщиковъ — талантовъ,

Безъ знанья дѣла, иногда….

Чтобъ лишь сказать: «нѣтъ!» или «да!»

LIV.

Манерѣ, голосу и чувству,

Всѣ удивлялись, обступивъ;

Да лишь таланту и искусству

И льстили такъ, на перерывъ,

Глазъ съ дебютантки неспуская,

Что, наконецъ, и ей самой —

Смѣшно ужъ стало, замѣчая,

Какъ пыль въ глаза пустить, порой, —

Красавицѣ бездѣлкой можно! .

Такъ ей казалося ничтожно, —

Чѣмъ занималась лишь тогда,

Какъ ей сгруснется иногда….

LV.

То — развлеченьемъ было только,

Ея забавою одной,

И Аделина тутъ нисколько —

Претензій на талантъ большой,

Повидимому, не имѣла:

Напротивъ, съ жалостью, сама —

На Миссъ, и Леди тѣхъ, смотрѣла,

Что, для похвалъ пустыхъ, съ ума

Почти сходили, и старались, —

Чтобъ всѣ, съ восторгомъ, удивлялись —

Ихъ голосу, или…. глазамъ,

Скорѣй, — поднятымъ къ небесамъ!..

LVI.

Притомъ, и эти: «mamma mia»

Иль «tanеi palpiti» или —

«Addio», «lasciami» такія

Извѣстныя⁸, — едва ль могли

Ей нравиться, надоѣдая,

Не разъ, на длинныхъ вечерахъ,

Особенно, когда иная

Пѣвица, вздумавъ, при гостяхъ.

Чтобъ показаться примадонной, —

Слухъ терпѣливо-благосклонный,

Фіоритурами начнетъ

Терзать безбожно, безъ заботъ!

LVII.

И Аделина не любила

Итти, признаться, за толпой:

Ей, можетъ статься, говорила —

И гордость тоже, что порой,

Въ подобныхъ случаяхъ, для тона,

Топтать цинически коверъ

Высокомѣрнаго Платона⁹, —

Идетъ скорѣй, чѣмъ (за позоръ

Считая жалкое старанье!)

Желать вымаливать вниманье,

У свѣта, тяжкою цѣной, —

На судъ, талантъ бросая свой!…

LVIII.

Она, скорѣй, предпочитала —

Нестоящій трудовъ большихъ —

Бравурный родъ; иль — выбирала

Баллады, пѣсни лишь простыхъ,

Шотландскихъ горцевъ, что искусства

Не требовали, по своей

При родной простотѣ, а — чувства

Лишь выражать могли скорѣй, —

Безъ блестокъ, и безъ напряженья….

Такого рода сочиненья

Ей нравились, и всѣхъ своихъ

Соперницъ — затмевала въ нихъ!

LIX.

Слегка, въ ней, даже пробивался —

Оттѣнокъ стиховъ…. да! стихи

Она любила; замѣчался

Въ ней и талантъ, — порой, свои

Мечты любимыя, счастливо,

Въ пріятныхъ формахъ изливать,

Иль — эпиграммою игривой,

На счетъ друзей, пощеголять….

Но больше это сочиняла —

Такъ, про себя лишь, не писала….

И лишь случайно кто, порой, —

Въ ней открывалъ талантъ такой!

LX.

Въ томъ Аделина не хотѣла,

Нисколько, славы находить;

И слабость лишь одну имѣла,

Которой не могла и скрыть, —

Что, первенствующимъ поэтомъ,

Считала — Попе!… и того

Еще забавнѣй, — что, предъ свѣтомъ,

Стояла грудью за него, —

Не разъ, и съ синими чулками,

И даже съ дѣльными умами, —

Вступая въ жаркій споръ о томъ,

Что слава Англіи — лишь въ немъ!..

LXI.

Аврора… ужъ когда предмета,

Столь эстетическаго, тутъ

Коснулись: существа Поэта! —

Аврора Аделины судъ

Не раздѣляла, всѣмъ — Шекспира

Предпочитая…. да она,

И для Шекспировскаго міра.

Была скорѣе создана!

Здѣсь бывъ лишь гостьею земною,

Въ тотъ міръ лишь все рвалась душою,

И все туда стремила взоръ,

Тамъ находя себѣ просторъ!…

LXII.

Дюшесса Фицъ-Фолькъ, тожъ, собою

Отдѣльный представляла типъ:

Съ ея умомъ, съ ея, красою,

Она была, — сказать могли бъ, —

Въ той трупѣ грацій Албіона,

Двухъ первыхъ старшею сестрой,

Или — Гебеею салона….

Опаснѣйшею красотой!

Мечтательной, сентиментальной,

Красавицею идеальной,

Ни сколько не была она, —

Къ коварству болѣе склонна….

LXIII.

Но это, вѣдь, такая малость.

Что нечего и говорить!

Въ красавицахъ коварство — шалость

И пища, безъ чего и жить —

Едва ли бы имъ можно было!…

Да если бъ не имѣлъ, притомъ,

Хоть капли этого, полъ милой, —

Мы, просто, были бы въ такомъ

Раю, иль небѣ, гдѣ бы вѣчно, —

Одну амврозію безпечно

Вкушая, не могли бъ и знать, —

Какъ иначе существовать!…

LXIV.

Чтобъ поэтическаго чувства

Хоть отблескъ — замѣчался въ ней,

(Въ Дюшессѣ, то есть,) иль искусства

Поменьше было, да своей

Душѣ, когда нибудь, давала —

Свободы…. слышать намъ о томъ,

Не удалось! — лишь сознавала, —

Разъ, какъ-то, прочитавъ, въ одномъ

Романѣ, торжество кокетки, —

Что авторъ — чародѣй, какъ рѣдкій

Художникъ, вѣрно начерталъ,

Какъ бы съ нея, — свой идеалъ!…

LXV.

Да и всю жизнь и приключенья

Свои, съ замужества, — она,

Съ тѣхъ поръ, въ романахъ, безъ смущенья, —

(Напротивъ, — вся распалена!)

Отыскивала и свѣряла,

Стараясь даже, такъ сказать.

Страницы своего журнала

Кой-чѣмъ, оттуда, пополнять….

Но изъ стиховъ? — одни сонеты,

Акростихи, да тѣ куплеты,

Гдѣ воспѣваема была, —

Ей нравились…. какъ похвала!

LXVI.

Но обратимся къ Аделинѣ!

Какую цѣль могла имѣть,

Что о такомъ, и при поминѣ,

Предметѣ страшноми, — вдругъ ей спѣть

Балладу вздумалось?… едва ли,

Кто разгадалъ бы! — можетъ быть,

Черты Жуана ей внушали, —

Надъ малодушнымъ пошутить,

Еще сильнѣй воображенье

Его настроивъ…. иль — волненье

Души его унять, отъ думъ

Развлечь его стараясь умъ?

LXVII.

Но, что бы ни было, — а только —

Ей, средствомъ этимъ, пробудить

Жуана удалось на столько,

Что могъ, покрайней мѣрѣ, скрыть

Свою душевную тревогу,

Да, заглушивъ сердечный стонъ,

Поддѣлаться вновь понемногу —

Подъ общій свѣтскій каммертонъ….

Чтобъ — зная общества законы,

Зловѣщимъ видомъ Аббадоны,¹⁰

Иль, то есть, мрачностью своей, —

И всѣхъ не заразить гостей!

LXVIII

И такъ, — Жуанъ, приноровляясь

Ко всѣмъ, и самъ ужъ сталъ шутить,

Да, въ объясненья не вдаваясь,

Старался страхъ свой позабыть;

Дюшессѣ, тожъ, пріятно было —

Вмѣшаться въ разговоръ живой,

Гдѣ представлялся случай милой —

Блеснуть природной острогой….

Объ чернецѣ она желала

Подробнѣй знать, и умоляла

Ей разсказать, какъ это тамъ, —

Является онъ по ночамъ!…

LXIX.

Но ни разсказъ о привидѣньи,

Ни толки разные о немъ,

Не разрѣшили все — сомнѣній….

Всѣ оставались при своемъ:

Иные важно отрицали

Возможность случаевъ такихъ;

За то, другіе утверждали,

Что множество слыхали ихъ!…

Когда жъ къ Жуану обратились, —

Еще ихъ мнѣнья больше сбились:

Отвѣтъ двусмысленный его —

Не пояснялъ тутъ ничего!

LXX.

Однако жъ, общество ужъ стало —

И расходиться…. пробилъ часъ!

Однихъ — занятье призывало,

Другихъ тамъ — отдыхъ, про запасъ;

Отправились гулять иные;

А многихъ — любопытный бои

Бульдоговъ и, притомъ, другія

Потѣхи — увлекли собой…

И Лорду самому, признаться,

Дать надо было позаняться —

Устройствомъ разныхъ дѣлъ своихъ,

Домашнихъ, сельскихъ и другихъ.

LXXI.

Его — давно ужъ дожидался.

Въ передней, — продавецъ картинъ,

И видѣть Лорда добивался,

Чтобъ показать ему одинъ

Оригиналъ предрагоцѣнный,

Такъ какъ любитель и знатокъ

Лордъ Генри былъ, и непремѣнно

Купить, поэтому, онъ могъ —

Столь чудное произведенье!…

О немъ, покраиней мѣрѣ, мнѣнье

Такое — продавецъ имѣлъ….

(Да и товаръ свой — сбыть хотѣлъ!)

LXXII.

И архитекторъ, съ предложеньемъ —

Услугъ своихъ, тамъ тоже былъ,

И дожидался съ нетерпѣньемъ,

Чтобъ Лордъ скорѣе поручилъ

Ему дворецъ свой обветшалый —

Возобновить; ужъ для того,

И планъ былъ съ нимъ, и матерьялы

Готовы были у него….

Ему хотѣлось — реставрацьей

Своей блеснуть предъ цѣлой нацьей,

Которую онъ такъ цѣнилъ

(Чьи, то есть, стерлинги любилъ!)

LXXIII.

Два афериста тоже были,

U Лорду доложить о нихъ,

Какъ можно поскорѣй, просили;

Они узнали отъ другихъ,

Что Лордъ желалъ-де часть имѣнья

Продать кому, иль заложить,

Для новаго пріобрѣтенья,

И два процесса поручить ~

Дѣльцамъ надежнымъ…. ergo: смѣло

Имѣть онъ можетъ съ ними дѣло,

И что ручаются они….

(Карманы понабить свои!)

LXXIV.

Стоялъ прикащикъ отъ банкира,

И отъ нотарьуса писецъ;

Курьеръ съ депешей, и, отъ міра,

Старшинъ тожъ двое; наконецъ, —

Въ передней, у него тамъ, разныхъ

Довольно было и другихъ.

Лицъ и особъ: въ разнообразныхъ

Дѣлахъ и сдѣлкахъ, какъ своихъ,

Такъ и стороннихъ, Лордъ участье

Живое принималъ, за счастье

Считая — ближнимъ помогать….

(Да и себя не забывать!)

LXXV.

Притомъ, онъ былъ — и членъ почетной

Всѣхъ вольныхъ обществъ, и для нихъ,

Онъ утромъ жертвовалъ охотно,

Межъ государственныхъ своихъ,

Дѣлъ и занятій, — принимая

Сословья всякаго людей,

Патріотически желая,

Для блага націи своей, —

Поддерживать, своимъ вліяньемъ,

Или участьемъ, или знаньемъ,

Все, что служить могло, чтобъ дать —

Торговлѣ края процвѣтать!

LXXVI.

Поэтому и дворъ обширной,

Предъ замкомъ Лорда, по утрамъ,

Являлъ родъ выставки всемірной, —

По разнороднымъ образцамъ

Произведеніи и природы,

И человѣческихъ трудовъ:

Животныхъ разныя породы,

Искусствъ издѣлья всѣхъ родовъ,

Для земледѣлья, для охоты,

И рукодѣльныя работы,

И хлѣбъ въ зернѣ, et coetera…

Базаръ всего — среди двора!

LXXVII.

Среди такихъ своихъ занятій,

Лордъ былъ — помѣщикомъ прямымъ,

Съ умомъ для разныхъ предпріятій,

Съ умомъ коммерческимъ такимъ,

Что, просто — стоилъ удивленья.

Чуть еслибъ вздумалъ развернуть.

Предъ кѣмъ, свои предположенья,

Какъ могъ бы мастерски надуть.

Кого бъ ни пожелалъ! но только, —

Своимъ искусствомъ, онъ нисколько

Не хвасталъ, хвастать не любя,

И зная все — лишь про себя!…

LXXVIII.

Однако жъ, мы заговорились

О Лордѣ Генри; между тѣмъ; —

Прошло и утро! возвратились,

Съ прогулокъ, всѣ, — и кто тамъ чѣмъ

Былъ занятъ, все скорѣй оставивъ,

Да туалетъ перемѣнивъ.

Иль поприличнѣе поправивъ, —

Волнами, какъ въ морской приливъ,

Стеклись въ столовую, — на званный

Обѣдъ, иль пиръ, на славу данный.

Чтобы эсквейровъ¹¹ угостить, —

Иль накормить да напоить….

LXXIX.

Такими, нѣкогда, пирами

Гремѣлъ старинный Албіонъ,

Но тутъ, за длинными столами, —

Лишь скука, церемонный тонъ.

Винъ разныхъ разливное море,

Избытокъ разнородныхъ блюдъ,

И — недостатокъ въ разговорѣ,

Живомъ, веселомъ…. всякъ надутъ,

Сидитъ, да лишь конца обѣда

Ждетъ, косо глядя на сосѣда,

Когда, по званью своему,

Иной тутъ не чета кому.

LXXX.

Пиры такіе лишь давались —

Для важныхъ случаевъ: на нихъ,

Избранья разныя рѣшались;

И этотъ пиръ — былъ изъ такихъ!

Обѣдъ превкусный и предлинный,

Гдѣ Лордовъ и Миледи тонъ

Держалъ., въ почтительности чинной, —

Эсквейровъ, Лердовъ¹² и ихъ женъ;

Гдѣ даже слуги подавали

Тарелки, съ важностью, едва ли —

Не равной тону всѣхъ гостей,

Какъ будто — чопорныхъ тѣней!

LXXXI.

Жуанъ, въ разсѣяньи, не зная,

Гдѣ даже мѣсто занялъ онъ, —

Сидѣлъ, какъ статуя нѣмая,

И, словно, къ стулу пригвожденъ,

Казался — лишнимъ за обѣдомъ;

Едва касался до чего….

Какъ вдругъ — былъ выведенъ, сосѣдомъ,

Изъ, полусонья своего!

Разъ нѣсколько ворчалъ, покуда,

Сосѣдъ, желая съ рыбой блюда;

Но, наконецъ, Жуана сталъ —

Толкать, когда тотъ все молчалъ!

LXXXII.

Терпѣнье потерявъ съ досады,

Жуанъ на стулѣ подскочилъ….

Замѣтя же, — что этимъ взгляды

Всѣхъ на себя онъ обратилъ, —

Такъ блюдо съ рыбой пододвинулъ

Къ сосѣду, вспыхнувъ со стыда,

Что чуть-было не опрокинулъ —

Солонки.. вотъ была бъ бѣда¹³!

И то — сосѣди, другъ на друга,

Взглянули здѣсь, не безъ испуга….

Но здѣсь — другой лишь случай былъ,

Что даже всѣхъ ошеломилъ!

LXXXIII.

Сосѣдъ Жуана, полновластно,

Всѣмъ блюдомъ съ рыбой завладѣлъ;

Онъ къ рыбѣ былъ охотникъ страстной

И это доказать хотѣлъ, —

Принявшись за нее такъ жадно,

Что прочіе, на блюдо взоръ

Уставивъ, съ грустью безотрадной, —

Жуану ставили въ укоръ:

Какъ это смѣлъ, безъ состраданья,

Безъ уваженья и вниманья,

Такого блюда, можетъ быть, —

Ихъ и совсѣмъ уже лишить!…

LXXXIV.

И удивлялись тожъ не мало,

Какъ даже Лордъ — могъ, за столомъ,

Терпѣть подобнаго нахала….

Такого фертика, притомъ,

Что, — съ ними, въ толки не вдавался —

Ни о погодѣ, ни поляхъ;

И даже до того казался —

Глупъ, — что не зналъ и о цѣнахъ,

Какія были, на послѣднихъ

Торгахъ-то, на овесъ, отъ среднихъ

Упавъ до самыхъ низкихъ такъ, —

Что всѣмъ хоть въ петлю лѣзть некакъ!.

LXXXV.

И вотъ — по милости Жуана,

Что объ овсѣ не толковалъ,

Да лишь глаза, (какъ, съ полупьяна,

Казалось имъ!) все устремлялъ

На ихъ разряженныхъ Esqucress, —

Лордъ Генри голосовъ пяти

Лишился вдругъ…. когда и хересъ

Одинъ его — ужъ могъ почти

Залить бы ихъ негодованье,

На Лорда, и купить избранье

Ему, хоть даже въ короли, —

Когда бъ Эсквейры то могли!

LXXXVI.

Они, на Лордово несчастье, —

Не знали, что за случай былъ,

Съ; Жуаномъ, въ ночь!… не то — участье,

Изъ нихъ бы, каждый поспѣшилъ

Принять въ бѣдняжкѣ, что, конечно,

Не могъ тутъ не разстроенъ быть!…

И разговоръ бы безконечной

Пошелъ у нихъ: какъ разрѣшить,

Чтобъ души быть могли безъ тѣла,

Иль тѣло — безъ души, хоть дѣла

Имъ было мало до души;

Влачить бы лишь тѣла свои!…

LXXXVII.

Притомъ, Эсквейры ошибались,

Что будто на Эсквейрессъ все —

Глаза Жуана устремлялись:

Нѣтъ; было у него — свое.

Полюбопытнѣй, чѣмъ наряды

И лица ихъ почтенныхъ дамъ!…

Онъ замѣчалъ — Авроры взгляды,

Ея улыбкамъ и чертамъ

Дивясь, что такъ ему и странны

Онѣ казались, и туманны,

И, какъ ни бился разгадать, —

Не могъ Авроры думъ узнать!…

LXXXVIII.

Взглядъ падалъ кротко, безмятежно;

Въ улыбкѣ — тоже ни слѣда

Надежды, или страсти нѣжной;

Ни тѣхъ силковъ. что такъ всегда,

Въ улыбкѣ дамъ, воображаютъ

Иные знатоки изъ насъ .

(Хотя, чрезъ это попадаютъ,

Конечно, и въ просакъ, не разъ!)

Аврора — просто, — съ сожалѣньемъ….

Иль съ нѣкоторымъ удивленьемъ,

Посматривала на него,

Что такъ, онъ страненъ!… отчего?!…

LXXIX.

Жуанъ, межъ тѣмъ, при каждомъ взглядѣ,

Кусалъ лишь губы, иль краснѣлъ, —

На самого себя въ досадѣ,

И на нее!… такъ онъ имѣлъ,

Здѣсь, мало власти надъ собою!

Такъ на себя не походилъ!

И, со взволнованной душою,

Свою всю тактику забылъ….

А этому всему, конечно, —

Монахъ ночной, безчеловѣчной,

Виною былъ! такъ умъ его

Разстроилъ, грустный безъ того!…

XC.

Но что всего тутъ хуже: взоры

Жуана — въ краску привести

Ни сколько не могли Авроры,

Ни сердца сильно потрясти!

Она, напротивъ, сохраняла

Обыкновенное свое —

Спокойствіе; не потупляла

Прекрасныхъ глазъ…. но лишь — ее

Заставило вдругъ что-то живо

Отвесть ихъ, словно, — боязливо,

И поблѣднѣть самой!… что жъ такъ? —

Сказать не можемъ мы никакъ!…

XCI.

Быть можетъ, — такъ лишь показалось!…

Тѣмъ болѣ, что чего бы ей —

Бояться и блѣднѣть, казалось:

Жуанъ нашъ не былъ Асмодей¹⁴!…

Притомъ, и краски слишкомъ яркой

Въ ней не бывало никогда:

При атмосферѣ даже жаркой,

Гдѣ разгорѣться, иногда,

Могла…. и тамъ — лишь нѣжной, ровной

Румянецъ пробивался, словно, —

Въ прозрачной синевѣ морей,

Отливъ зари, — въ лицѣ у ней!…

XCII.

Что жъ Аделина? — Вся лишь славой

Дня этого, какъ торжества,

Дающаго на то ей право, —

Хозяйки милой голова

Была тутъ занята: стараясь

На все вниманье обращать,

Ко всѣмъ съ улыбкой обращаясь, —

Всѣхъ вкусъ и мысли угадать,

Она заботливо желала:

Сама всѣмъ блюда выбирала,

И приправляла все — такимъ

Очарованіемъ своимъ!…

ХСІІІ.

Да, да; внимательна, на диво, —

Роль настоящую она

Хозяйки милой, говорливой,

Разыгривала здѣсь; полна,

Притомъ, достойнаго величья, —

Своей любезностью живой,

Не нарушая топъ приличья,

Какъ должно, санъ высокой свой

Поддерживала, съ тѣмъ умѣньемъ, —

Что даже, съ тайнымъ изумленьемъ,

Всѣ дамы не сводили съ ней —

Своихъ внимательныхъ очей!…

XCIV.

Какъ, впрочемъ, ни было все это —

И кстати, и, притомъ, весьма

Обыкновенно въ ней, что свѣта

Тактъ знала, и была ума

Такого гибкаго, живаго, —

Жуанъ, какъ будто бы впервой,

Въ-ней столько новаго такого

Нашелъ, что (хоть онъ, стороной,

И будто замѣчалъ личину!)

Непостигая Аделину, —

Сталъ сомнѣваться, не шутя, —

Не духа ли принялъ видъ ея!…

XCV.

Да; чудной лишь игрой обмана —

Роль Аделины, для него,

Казалась…. но лишь умъ Жуана

Тутъ — ошибался: ничего

Естественнѣе, въ Аделинѣ,

Быть не могло, и прибѣгать

Ей было не зачѣмъ къ личинѣ:

Она, напротивъ, показать

Себя хотѣла здѣсь, свободно,

Во всей волшебности природной,

Весь обнаруживая свой —

Характеръ гибкій и живой!

XCVI.

Въ ней это — не было искуство,

Хоть и имѣло видъ такой;

То было — самолюбье, чувство,

Столь благородное, порой,

И столь высокое, замѣтимъ,

Когда еще сопряжена —

Цѣль благороднѣйшая съ этимъ,

Цѣль, то есть, — если мать, жена,

Иль даже родственница, хочетъ,

И поддержать собой хлопочетъ —

Честь сына, мужа, иль родныхъ,

При важныхъ случаяхъ иныхъ!

XCVII.

Когда такъ Леди Аделина

Старалась пиръ одушевлять,

(Гдѣ лишь Жуанъ, какъ бы отъ сплина

Страдая, пиромъ могъ скучать!)

Дюшесса Фицъ-Фолькъ тожъ казалась —

Необычайно весела….

Двусмысленно лишь улыбалась!…

Въ своей тарелкѣ здѣсь была:

Хотя приличья тонъ, конечно,

Смѣхъ явный сковывалъ, — безпечно

Могъ, впрочемъ, взоръ ея блуждать,

Да все смѣшное — подмѣчать….

XCVIII.

Признаться, въ обществѣ, смѣшное —

Сотъ, просто, для гостинныхъ пчелъ:

Въ немъ упоеніе такое —

Онѣ находятъ, что и золъ,

Поэтому, (полумать можно!) —

Рой фашенабельный…. да нѣтъ!

Такъ думать было бъ и безбожно:

То — лишь забава, и предметъ, —

Такой невинной, что и, право,

Грѣха тутъ вовсе нѣтъ — лукаво,

Порою, улыбнуться намъ, —

Чуть что смѣшное встрѣтимъ тамъ!…

XCIX.

Напротивъ это избавляетъ —

Такъ, иногда, отъ скуки насъ,

Которой чуть не задушаетъ

Тонъ этикетный тамъ, не разъ!

И блескъ, и роскошь, и богатство….

Такой эдемъ — салонъ иной,

Что даже, словно, святотатство —

На пухъ ковра ступить ногой!…

И, между тѣмъ, — какъ будто, тѣни,

Всѣ бродятъ…. цѣпи принужденій —

На всѣхъ замѣтны . умъ-обманъ;

И сердце-лишь одинъ туманъ!…

С.

Однакожъ, что за разсужденья!

И блескъ, и роскошь, весь эдемъ —

Очарованья, упоенья,

И цѣпи, тѣни, между тѣмъ,

Со скукой, съ радостью, съ туманомъ —

Все изчезаетъ на земли;

И день кончается — обманомъ!…

И этотъ день, что провели,

За пиромъ, тамъ, — чредой обычной.

Тожъ кончился, благоприлично,

Смѣнившись вечеромъ, что, тожъ, —

Протекъ, какъ должно у вельможъ…

СІ.

Иль, то есть, мы сказать забыли, —

Что, послѣ длиннаго стола,

Былъ поданъ кофе; доложили:

Кареты поданы! — пошла

Тутъ суета: мужчины, дамы,

Все — поднялось, — присѣетъ, поклонъ, —

Конецъ комедіи, иль драмы!

Разъѣхалися, и салонъ —

Поопустѣлъ уже замѣтно….

Еще лишь нѣсколькихъ, привѣтно,

Хозяйка провожала…. всѣ —

Дивились въ ней — уму, красѣ!…

CII.

Но, были ль искренни, при этомъ, —

И удивленья, и похвалъ

Всѣ эти дани съ этикетомъ,

Что каждый тамъ ей расточалъ?…

Не наше дѣло! Но коваренъ

Какъ ни былъ бы, однакожъ, свѣтъ —

Тутъ быть не могъ неблагодаренъ,

Покрайней мѣрѣ, — за привѣтъ,

Такой радушный, хлѣбосольной,

Гдѣ каждый могъ, самодовольно,

Сказать: что за роскошный домъ!

Что за внимательность, притомъ!

CIII.

Да, въ этотъ день, и въ самомъ дѣлѣ,

Очаровательна была,

Какъ никогда еще доселѣ, —

Миледи! такъ была мила…

И, между тѣмъ, такъ грандіозна!

Одѣта просто, безъ затѣй,

И такъ, однакожъ, граціозна,

И ослѣпительна своей

Одушевленною красою —

О! въ этотъ день, она — такою

Была, что справедливо Лордъ —

Могъ ею быть, до-нельзя, гордъ!

CIV.

Когда жъ разъѣхались всѣ гости,

И лишь остался небольшой

Кружокъ, домашній, — тутъ, безъ злости,

А для забавы лишь одной,

Для одного лишь сокращенья

Часовъ, оставшихся до сна, —

Пошли различныя сужденья,

О томъ, о семъ; какъ та — смѣшна

Была, своей костюмировкой;

Какъ тотъ былъ страненъ; какъ неловко

Тотъ выступалъ; и что за тонъ,

Манера, — и мужей, и женъ!…

CV.

Въ такихъ летучихъ приговорахъ

Оставшихся и львовъ и львицъ,

О странностяхъ и объ уборахъ

Домой отправившихся лицъ, —

Особенное принимала

Участье Аделина: тѣмъ,

Она какъ будто выкупала —

Свою внимательность ко всѣмъ,

Которая могла довольно, —

Чтобъ оживлять свой кругъ застольной,

Такой любезностью своей, —

И принужденій стоитъ ей!…

CVI.

Она, конечно, больше только —

Лишь запѣвала, такъ сказать,

И не желала тутъ нисколько

Сама — все на-смѣхъ поднимать;

Но, между тѣмъ, довольно мѣтко —

Въ цѣль попадала: полутонъ

Похвалъ ея — сатирой ѣдкой,

Въ угоду ей, со всѣхъ сторонъ,

Въ аккордахъ сильныхъ раздавался;

Оркестромъ полнымъ разражался —

Премузыкальныхъ эпиграммъ —

На кавалеровъ и на дамъ!

CVII.

Въ концертѣ этомъ — только двое

Не дѣйствовали, и почти

Не вслушивалися въ такое —

Allegro общее, въ свои

Лишь тихо погружаясь думы…

То были: кроткая всегда,

Аврора, и Жуанъ угрюмый!

Хотя бъ невольно иногда,

Онъ улыбнулся, молвилъ слово…

Такъ нѣтъ!… Но, впрочемъ, чтобъ суровой

Назвать его осанку…. нѣтъ:

Въ ней былъ — лишь тайной грусти слѣдъ!…

СVIII.

Но, все молчанье сохраняя,

Онъ, понемногу, будто сталъ

Разоблачаться, замѣчая,

Что взоръ Авроры упадалъ,

Порою, на него… въ томъ взорѣ,

Казалось, онъ читалъ, какъ ей —

Онъ нравился, что въ разговорѣ,

Насчетъ знакомыхъ и друзей,

Онъ не учавствовалъ, — съ достойной

Души энергіей, спокойно,

Забившись въ темный уголокъ,

Гдѣ онъ мечтать свободно могъ!…

СІХ.

И онъ былъ счастливъ тѣмъ, казалось:

Невольно самолюбье въ немъ.

При этихъ мысляхъ, пробуждалось.

Что въ миломъ существѣ такомъ, —

По видимому, одобренье

Своимъ поступкамъ находилъ;

Онъ замѣчалъ — возобновленье

Чувствъ сладостныхъ, что притупилъ

Въ немъ было свѣтъ: вновь оживала

Душа его, и начинала —

Въ міръ идеальный, неземной,

Вновь увлекаться за мечтой….

CX.

Такія чувства, можетъ статься,

И болѣе — одна мечта!

Но такъ божественны, признаться,

И такъ чаруютъ насъ всегда,

Любовь къ высокому внушая,

Намъ ярче освѣщая дни,

И свѣтъ холодный удаляя

Отъ взоровъ…. что куда они,

Всего вещественнаго въ мірѣ —

Дороже!… самый міръ намъ шире,

Тутъ, представляется при нихъ,

Полнъ дивныхъ образовъ своихъ!…

CXI.

Да есть ли кто, чтобы, имѣя

Живую память о быломъ,

И сердцемъ чувствовать умѣя.

Еще не сдѣлавшися льдомъ, —

Норою, съ грустью сожалѣнья,

Но Цитереяхъ¹⁵ не вздыхалъ?…

Звѣзда любви не безъ затменья,

Какъ и луна!… да не страдалъ,

Съ уходомъ лѣтъ, души тоскою —

Одипъ, быть можетъ, подъ луною,

Анакреонъ, всегда — съ челомъ

Увитымъ миртовымъ вѣнкомъ!…

CXII.

Но и Жуанъ еще жестокихъ,

Обидъ любви не испыталъ!

И съ сердцемъ, полнымъ чувствъ высокихъ —

Когда протяжно прозвучалъ

Урочный часъ подушки, то есть, —

Пробила полночь на часахъ:

Спокойно, какъ младенца совѣсть, —

Изчезъ изъ залы, весь въ мечтахъ,

Ему навѣянныхъ любовью,

Оставивъ преданныхъ злословью,

И, позабывъ про шумный свѣтъ, —

Отправился въ свой кабинетъ…

CXIII

Какъ и прошедшая, ночь, тоже, —

Была прелестная: ясна,

Тиха; и Донъ-Жуана ложе

Не увлекало къ нѣгѣ сна;

Онъ-лишь раздѣлся, и накинулъ,

На плечи, шелковый халатъ;

Къ постели столикъ пододвинулъ,

И сѣлъ. — А чтобы, не впопадъ,

Не задремать ему случайно, —

Сигару закурилъ…. такъ тайно

Его еще тревожилъ тотъ —

Монахъ… ну, какъ опять придетъ!…

СXIV.

И что жъ? — предчувствіе Жуана

Не обмануло: тсъ!… Что тамъ?…

О силы неба!.. то — съ дивана

Спрыгнула кошка!… — дьяволъ самъ

Ее занесъ туда?… знать, въ двери

Прокралась, за Жуаномъ вслѣдъ;

Но вотъ — нѣжнѣй иной Мисси Мери,

Мяукнула…. и — кошки нѣтъ!…

Съ настроеннымъ воображеньемъ

Къ чудесному, онъ — привидѣньемъ

Счелъ было это…. но окно —

Въ садъ было тамъ отворено.

CXV.

Онъ всталъ, и, затворивъ окошко,

На мѣсто воротился, — вновь

Онъ слышитъ шорохъ.. снова кошка?

Нѣтъ! вѣтеръ? вовсе нѣтъ!… вся кровь

Въ немъ замерла…. дыханье

Онъ притаилъ, натужилъ слухъ….

Кругомъ — глубокое молчанье,

А между тѣмъ, онъ слышитъ…. ухъ!

Опять идетъ — монахъ, такими

Шагами мѣрными своими,

Какъ пятистопные стихи; —

И у дверей уже шаги…

СXVI.

Вдругъ слышитъ онъ: какъ бы ногтями

Повелъ кто по стеклу!… потомъ, —

Какъ будто, бурными волнами,

Взыграло море подъ окномъ….

Какъ будто — проливной дождь хлынулъ..

Деревья вѣтеръ раскачалъ.

И скрипъ, и шумъ!… Жуанъ окинулъ

Глазами комнату…. искалъ,

Какъ будто, призрака-Монаха….

Нѣтъ никого еще!… полнъ страха,

Не смѣетъ приподняться онъ….

Не сонъ ли это?… нѣтъ, не сонъ!

CXVII.

Глаза, уста его — раскрыты;

И чувствуетъ, что онъ — не спитъ;

Но — словно, скованный, иль свитый,

Иль грузъ какой на немъ лежитъ, —

Пошевельнуться онъ не можетъ!

А шумъ — сильнѣй все и сильнѣй,

Въ ушахъ его!… такъ насъ тревожитъ

Мысль самая, въ часы ночей, —

О сверхъестественныхъ явленьяхъ!

И пусть имъ, въ умозаключеньяхъ

Своихъ, не вѣрятъ мудрецы, —

А, право, — страшны…. мертвецы!…

CXVIII.

Уста раскрыты у Испанца,

И дверь раскрылась тоже…. но —

Какъ дверь: «Lasciat’ogni speranza¹⁶!…»

Со скрипомъ, медленно… темно —

Въ глазахъ у Донъ-Жуана стало!

Раскрылась дверь…. потомъ, — опять

Примкнулась тихо…. и — стояло.

Тамъ, привидѣніе, — молчать

Повелѣвая Донъ-Жуану,

Перстомъ, приложеннымъ къ органу

Живаго слова, иль — къ устамъ;

Хоть неизвѣстно, — были ль тамъ'?…

СХІХ

На столикѣ, предъ Донъ-Жуаномъ,

Ужъ не лампадка, — двѣ свѣчи

Горѣли; но — какъ бы туманомъ,

Одѣло свѣтъ ихъ; какъ, въ ночи,

Два тусклыхъ фонаря свѣтили….

Такъ помрачалъ ихъ — мракъ густой,

Что отъ дверей ложился…. или —

Такъ ярко, въ темнотѣ ночной,

Монахъ, стоявшій на порогѣ, —

Сверкалъ глазами, что, въ тревогѣ.

Герою нашему, при немъ,

Казалось все — темно кругомъ!…

CXX.

Не понимая…. иль, вѣрнѣе,

Силъ не имѣя разгадать

Явленья дивнаго, — скорѣе,

Готовый не существовать.

Чѣмъ видѣть духа предъ собою, —

Жуанъ, какъ ни былъ храбръ всегда,

Гдѣ могъ, какъ слѣдуетъ герою,

Всю силу показать, когда —

Имѣлъ лишь съ матерьяльнымъ дѣло; —

Предъ невещественнымъ, духъ смѣлой

Онъ потерялъ, и весь дрожалъ,

Какъ будто — въ лихорадку впалъ¹⁷!…

CXXI.

Но — понемногу, понемногу,

Сталъ пароксисмъ ослабѣвать;

Или — невольную тревогу

Жуанъ умомъ сталъ разбирать….

Ему мелькнула мысль случайно:

Да, можетъ быть, то и обманъ —

И чувствъ и глазъ?… и трепетъ тайный

И видъ Монаха, и туманъ, —

Одна фантазія…. все это,

Не результатъ ли разогрѣтой,

Мечтательностью, головы,

Съ прошедшей ночи?… но — увы!…

СХХІІ.

Что ни придумывалъ, стараясь

Разсѣять свой постыдный страхъ, —

Жуанъ лишь путался, теряясь,

Въ своихъ догадкахъ; а Монахъ, —

Ни съ мѣста все!… «O hideputa¹³!»

Испанецъ вскрикнулъ, наконецъ:

Быть или не быть — одна минута!

А лишь узнать, что за чернецъ?…

Я долженъ! — и душа и тѣло —

Не могутъ развѣ, вмѣстѣ, смѣло —

Съ душой безъ тѣла въ бой вступить?..

Хоть — потягаться, такъ и быть!…

СХХІІІ.

Подумалъ онъ, и — не со страха,

Уже съ досады онъ дрожалъ,

И самъ ужъ грозно на Монаха

Взглянувъ, — мгновенно съ мѣста всталъ;

Идетъ къ дверямъ неустрашимо, —

Монахъ за двери, въ корридоръ;

Жуанъ за нимъ, — неуловимый

Монахъ все дальше…. «А! хитеръ.

Но не уйдешь!» Жуанъ смѣлѣе

-Шаги удвоилъ; — въ галереѣ.

Они ужъ оба…. вдругъ — Монахъ

Остановился, въ двухъ шагахъ….

СХXIV.

Жуанъ простеръ ужъ руку…. чтоже?

Одна лишь, подъ рукой, стѣна!

Монахъ — исчезъ…. иль нѣтъ . о Боже!

Его — ужъ въ ниши у окна —

Луною слабо освѣтило,

И тамъ — рукою онъ грозитъ!…

Какъ, словно, варомъ окатило

Жуана!… а Монахъ — стоитъ,

Покачивая головою,

Какъ бы смѣясь, въ глаза, герою, —

Что призракъ хочетъ онъ поймать,

И міръ духовный разгадать!…

CXXV.

Однакожъ, бодрость не теряя,

Жуанъ опять къ нему идетъ,

И снова, руку простирая.

Уже касается… но вотъ —

Предъ нимъ лишь тѣнь одна Монаха

Рисуется, лицемъ къ нему,

И что жъ онъ видитъ, не безъ страха?

Два глаза голубыхъ, сквозь тьму,

Въ него, съ улыбкою лукавой,

Уставлены… ну, какъ тутъ, право,

Не потеряться?… а глаза —

Такъ и смѣются… чудеса!…

СХXVI.

Онъ — даже чувствуетъ дыханье….

Онъ видитъ — даже шелкъ кудрей….

И слышитъ — вздохъ!… очарованье!

Монахъ раскрылъ уста… бѣлѣй,

Чѣмъ жемчугъ, два ряда блеснули —

Зубковъ прелестнѣйшихъ, въ устахъ!…

Жуанъ дивится…. не мечту ли

Онъ видитъ? и — прошелъ весь страхъ!

Тѣмъ болѣе — что и атласной

Костюмъ, на призракѣ, онъ ясно

Теперь замѣтилъ подъ рукой,

При освѣщеніи луной!…

СХXVII.

Жуанъ коснулся ужъ, рукою,

Груди Монаха. . но рука,

Какъ бы упругою волною, —

Была оттолкнута слегка,

И сердца слышалось біенье…

Какъ бы — живаго существа!

Жуанъ магнитное влеченье —

Почувствовалъ… и хоть слова

Еще сорваться съ устъ не смѣли, —

Ужъ чувства въ немъ огнемъ кипѣли,

И видя, что ужъ тутъ не сонъ, —

Онъ снялъ съ монаха капишонъ….

СХXVIIІ.

И чтожъ? — остолбенѣлъ невольно!..

Но не отъ ужаса; о, нѣтъ!….

Да, кажется, уже довольно

Томить читателя… хоть свѣтъ,

Невѣрующій въ привидѣнья,

И безъ того, могъ угадать,

Чуть Донъ-Жуанъ нашъ, безъ смущенья,

Рѣшился капишонъ сорвать,

Что это былъ — не духъ безплотный,

Но призракъ, что весьма охотно

Желалъ бы и изъ насъ иной, —

Такъ встрѣтить и обнять рукой!

СХХІХ.

Чуть, подъ рукой нетерпѣливой

Героя нашего, упалъ

Атласный капишонъ ревнивой, —

Головки женской идеалъ,

Весьма знакомой Донъ-Жуану,

Глаза такъ дивно поразилъ,

Что онъ — и тутъ, какъ бы обману,

Не вѣрилъ долго, чтобъ то былъ —

Не призракъ только!… такъ, признаться,

Могла воздушной показаться —

Дюшесса Фицъ-Фолькъ…. то она

Была, шалунья, у окна!…

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ¹.

I.

Бровей не хмурьте, мой читатель²,

Чтобы, со страха одного,

Не умеръ — Донъ-Жуанъ!… и кстати-ль

Такъ все сердиться на него?

Или — на насъ…. избави Боже!…

Да и, позвольте васъ спросить;

За что сердиться? иль по кожѣ

Васъ подираетъ, можетъ быть, —

Что призракъ, ужаснувъ повѣсу,

Преобразился вдругъ…. въ Дюшессу —

Дюшессу Фицъ-Фолькъ, и Жуанъ

Ужъ обнималъ прелестный станъ?…

II.

Но если мелочи такія

Васъ могутъ въ трепетъ приводить,

Что жъ будетъ послѣ, — какъ другія

Придется вещи поразвить?…

Но нѣтъ, не бойтесь! даже глазки

И музы нашей намъ грозятъ,

Что въ краску приводить и маски

Hе слѣдъ…. и полно! не велятъ, —

Такъ и должны повиноваться!…

Да и зачѣмъ срывать, признаться,

Покровъ съ таинственныхъ вещей?

И тайны же — всего милѣй!…

III.

Но только нѣтъ скачковъ въ природѣ!

И то, чего мы досмотрѣть

Не можемъ глазомъ, — на свободѣ,

Должны догадками умѣть —

Пополнить, про себя…. Да, кстати! —

Знакомы ль вы, читатель мой, —

Съ системой мудрой вѣроятій,

Основанной лишь на одной

Игрѣ случайностей въ идеѣ?…

И такъ, мы за нее, скорѣе,

Приняться можемъ, чтобъ четѣ —

Не быть помѣхой — въ темнотѣ!…

IV.

Да; по системѣ вѣроятій,

Для Донъ-Жуана, что дрожалъ,

Среди таинственныхъ объятій, —

Особый міръ существовалъ!…

Иль, можетъ статься, въ то мгновенье,

Былъ даже — міра и конецъ.

Для обоихъ, когда біенье,

Двухъ разомъ, слышалось сердецъ —

Дюшессы сердца и Жуана….

Да! да! тогда, въ чаду обмана

Грезъ обоятельныхъ, для нихъ, —

Конецъ земли былъ, въ этотъ мигъ!

V.

Земли, для нихъ, какъ не бывало….

Она разрушена была:

Комета огненная пала,

И, врывшись въ землю, начала —

Сжигать ядро, обвивъ, своими

Власами огненными, такъ,

Что треснула земля подъ ними,

И страшно застонала…. какъ —

Лишь можно застонать отъ боли!…

Отъ бѣдственной съ землею доли,

И прочія планеты тутъ,

Вздрогнувъ, — забыли свои маршрутъ!

VI.

Пожаръ — по Азіи разлился;

Какъ море огненное, тамъ,

Онъ возрасталъ, бурлилъ, клубился,

Да, примыкая къ городамъ, —

Какъ воскъ, ихъ растоплялъ…. взбираясь,

Потомъ, на горы напиралъ,

И, до ихъ гребней прикасаясь,

Въ паръ — ледники ихъ обращалъ.

И горы сохли, распадались,

Да въ прахъ, какъ известь, разсыпались,

И море огненное — ихъ

Остатки поглощало вмигъ!…

VII.

Потомъ — на Африку направилъ

Пожаръ свой путь, и, по степямъ

Песчанымъ протекая, плавилъ —

Пески, своимъ дыханьемъ, тамъ;

И всю страну, почти мгновенно,

Въ стекло и пепелъ превратилъ!…

Потекъ оттуда разъяренной,

И — всю Европу тожъ сгубилъ….

У полюса, льды забурлили,

Растаяли, и обнажили —

Всю ось желѣзную земли,

И ось огни вмигъ обвили….

VIII.

Земля вертѣться перестала!

Природа, въ судорогахъ вся,

Огнемъ сжигаема, стонала…

А человѣкъ?… не дождался

Минутъ послѣднихъ разрушенья

Своей земли: заранѣ онъ

Задохся, отъ распространенья —

Огня и дыма!… Безъ препонъ,

Пожаръ стремился…. даже боги —

Людей моленьямъ, отъ тревоги.

Не внемля, — храмовъ не могли

Спасти, средь бѣдствія земли!…

IX.

Все гибло!… мысли и желанья,

Любовь, тщеславье, и вражда,

И радости, и всѣ страданья,

Все превращалось — въ прахъ!… тогда, —

Пожаръ, безщадный истребитель,

Взглянувъ на пепелъ равныхъ странъ,

Отъ полюса, какъ побѣдитель,

Направилъ путь — на океанъ….

Была ихъ встрѣча — роковая!

Лицемъ къ лицу, враждой пылая,

Два исполина, здѣсь, съ собой

Сошлись, вступили въ смертный бой!

X.

Схватились съ яростью, и полны —

И силъ и средствъ, другъ друга прутъ:

То — пламя набѣжитъ на волны.

То — волны пламя обольютъ!

Огонь сжечь воду замышляетъ;

Вода залить огонь спѣшитъ….

Бой длился! — но одолѣваетъ

Пожаръ врага: котломъ кипитъ,

Отъ жара, океанъ бездонный,

И испаряется вспѣненный:

А между тѣмъ, его жъ брега —

Питаютъ мощнаго врага!

XI.

И вотъ онъ, ярыми огнями,

Тѣснимъ уже со всѣхъ сторонъ,

Уходитъ въ глубину съ волнами,

Вращаясь тамъ, какъ скорпіонъ:

Все меньше для него простора,

И силъ ему не достаетъ —

Собраться снова для отпора….

И онъ — какъ мученикъ, — падетъ,

Спокойно умереть рѣшаясь,

И на песчаномъ днѣ кончаясь,

Со вздохомъ, обнажаетъ онъ —

Безднъ глубину, въ паръ обращенъ!…

XII.

Не стало больше океана,

И прекратился бой! Пожаръ,

И водянаго великана

Сразивъ, еще свирѣпъ и яръ,

Своей побѣдою несытый,

Пошелъ сжигать и острова,

Оставленныя безъ защиты….

И всѣ — изчезли, какъ трава!

Америка вся содрогнулась,

И, какъ ремень въ огнѣ, свернулась:

Волканы даже не могли —

Не пасть на трупъ родной земли!

XIII.

И ихъ не пощадилъ губитель!

И на подземные огни —

Глядѣлъ съ презрѣньемъ побѣдитель,

Какъ бы и не были они —

Огнями тожъ!… пожаръ небесный,

Надъ ихъ бездѣйствіемъ смѣясь, —

Ихъ разжигалъ въ утробѣ тѣсной,

И всю взаимную ихъ связь

Своими расторгалъ огнями…

И, наконецъ, — безъ пищи, сами

Собой, волканы, передъ нимъ, —

Погасли всѣ, изчезъ и дымъ…

XIV.

Земли нигдѣ уже не стало;

А простиралося, кругомъ, —

Лишь огненное покрывало,

Надъ трупомъ, что еще огнемъ

Небеснымъ жадно пожирался…

Но, наконецъ, и трупъ земли —

Уже въ объемѣ уменьшался;

И самые огни, что жгли —

Ослабѣвать по малу стали,

Вокругъ ядра, и умирали.

По пеплу проползая… имъ —

Не стало пищи и самимъ!

XV.

Но торжествующій губитель,

Всю землю обративши въ прахъ,

И самъ уже, какъ побѣдитель,

На лаврахъ пожатыхъ въ бояхъ,

На трупѣ бездыханной жертвы,

Изнеможенный въ силахъ, палъ….

Еще, однакожъ, полумертвый,

Глазами ярко засверкалъ,

Окинулъ весь просторъ безмолвной,

И вотъ — послѣдній пламень, словно,

Послѣдній вздохъ, среди небесъ,

Къ нимъ быстро взвившися, — изчезъ!..

XVI.

И сильный ураганъ поднялся,

И груду пепла подхватилъ,

И съ ней по воздуху помчался,

И воздухъ тучами покрылъ;

И отъ земли ужъ не осталось —

Ни зги, малѣйшаго слѣда:

Съ послѣднимъ прахомъ — все скончалось!

Она изчезла навсегда!

Не стало даже атмосферы….

Ее — другихъ планетъ тожъ сферы,

Приближась, захватили, и —

Съ собою, въ вѣчность унесли….

XVII.

Нашъ милый Донъ-Жуанъ съ прелестной

Своей Дюшессой Фицъ-Фолькъ тутъ —

Изчезли тожъ…. иль нѣтъ!… извѣстно.

Что ихъ-то души — не умрутъ!.

Да, можетъ быть, еще, на чудо,

Пожаръ весь этотъ разовьетъ —

Планъ Жуанады…. лишь, покуда,

Какъ это все у насъ пойдетъ, —

Не знаемъ ничего заранѣ:

Не плачьте только о Жуанѣ,

И прочихъ лицахъ… да! для нихъ —

Насталъ, быть можетъ, лучшій мигъ!

XVIII.

Они уже не будутъ болѣ

Влачиться по землѣ: она,

Для нихъ, изчезла!… свѣтской долѣ —

Ихъ жизнь, у насъ, обречена:

Ихъ невещественныя души —

Мы по вселенной разольемъ,

Гдѣ ужъ не будетъ жалкой суши,

Которую сожгли огнемъ….

Земли, то есть, не будетъ: смѣнитъ

Ее — пространство, и измѣнитъ,

Въ немъ, все — свой блѣдный колоритъ;

Все — новой жизнью закипитъ!

XIX.

Представьте лишь, какъ Аделина —

Въ кольцо Сатурна⁴ полетитъ,

И тамъ, какъ на листкѣ жесмина,

Жемчужной каплей заблеститъ,

Съ цвѣткомъ душистымъ колыхаясь!…

Душа Жуана, — за душой

Дюшессы вѣтреной гоняясь.

Перелетая тамъ съ одной

Къ другой звѣздѣ, или планетѣ, —

Заставитъ тоже, на кометѣ,

И Фицъ-Плангаженета, тамъ,

Блуждать, ревнивцемъ, по слѣдамъ…

XX.

Аврора, тоже, въ небѣ ясномъ.

Погружена въ мечты свои, —

О всемъ высокомъ и прекрасномъ.

Звѣзду не преминетъ найти,

Блуждающую средь эфира,

Въ своемъ испугѣ, отъ толчка…

Но — полно! изъ другаго міра,

Пора намъ выйти, и пока,

Тамъ, будетъ что, — мы, поскорѣе,

Посмотримъ-ко, что въ галереѣ,

У Лорда въ замкѣ?… Ба! Жуанъ —

Еще все тамъ объемлетъ станъ….

XXI.

Такъ; мы сказали, что Дюшессы

Прелестный станъ онъ обнималъ;

Станъ этотъ, подъ рукой повѣсы, —

Еще все дивно трепеталъ. .

Вдругъ — слышится имъ, въ галереѣ,

Какой-то шумъ…. невольно вдругъ —

Вздрогнули оба! и скорѣе,

Жуанъ, почувствовавъ испугъ,

Прочь руку опустилъ… да! тайной

Страхъ обдалъ ихъ, и, чрезвычайно

Удивлены тутъ оба, взоръ

Уставили на корридоръ…

XXII.

Въ потьмахъ, съ тревожною заботой, —

Кто бъ это былъ? узнать хотятъ….

Но никого невидно что-то…

А шумъ слышнѣй…. они глядятъ.

Дыханье притаивъ…. и вскорѣ —

Имъ показался слабый свѣтъ,

Забрежжившійся въ корридорѣ….

Дюшесса догадалась! — Нѣтъ

Догадливѣй, какъ дамы! въ этомъ, —

И книги въ руки имъ: съ предметомъ

Тайнъ разрѣшенья всѣ онѣ —

Такъ ознакомлены вполнѣ!

XXIII.

Предчувствіе преобладаетъ

У пола милаго: когда —

Еще мужчина разсуждаетъ….

У нихъ — ужъ рѣшено! да! да!

Сама природа, не искусство,

Ихъ учитъ этому, вложивъ —

Какъ бы двадцатое въ нихъ чувство,'

Чтобъ разгадать Іероглифъ

Любой задачи во мгновенье!

Такой инстинктъ, иль вдохновенье —

Пророческое имъ дано!

И скрыть отъ нихъ что — мудрено!…

XXIV.

Дюшесса Фицъ-Фолькъ вновь, скорѣе,

Свою роль призрака взяла,

И мигомъ въ темной галереѣ —

Изчезла… Такъ ловка была!

Жуанъ къ себѣ тожъ воротился,

И на порогѣ, какъ ни въ чемъ,

Ждать гостя новаго рѣшился, —

Героемъ сущимъ, храбрецомъ;

Скрестивши руки, видъ холодный

Онъ принялъ…. только, какъ угодно, —

Въ душѣ, досадой онъ кипѣлъ,

Что такъ отъ шума оробѣлъ!…

XXV.

Но вотъ — онъ слышитъ приближенье

Шаговъ…. и свѣтъ, то вдругъ блеснетъ,

То вновь погаснетъ на мгновенье,

Да лишь сгущаетъ мракъ!… но ждетъ

Герой нашъ; и, взбѣшенъ ужасно,

Уже хотѣлъ бы наглеца

Скорѣй въ лице увидѣть ясно,

Чтобъ новаго-то чернеца —

Порядкомъ наказать, какъ надо! .

Такъ, отъ чудесъ, уже досада

Брала его!… но, наконецъ, —

И дождался нашъ молодецъ!

XXVI.

Вотъ, въ двухъ шагахъ, вдругъ потаенный

Фонарь отбрызнулъ яркій свѣтъ,

И предъ Жуаномъ — воплощенный:

Лордъ Августъ Фицт-Плантаженетъ!…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

XXVII.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Лордъ Августъ былъ, во всемъ значеньи

Что назвали французы: fat,

Ну, то есть, франтъ, паркетный геній,

Когда и знатенъ и богатъ!…

Лордъ по рожденью, онъ и кстати,

Лишь предоставленный для знати,

Въ палатѣ Перовъ, стулъ имѣлъ,

Хоть дѣлъ и знать онъ не хотѣлъ!

ХХVIII.

Красивъ лицемъ, и строенъ станомъ,

Какъ истый джентельменъ⁵ одѣтъ,

Вторымъ былъ, словно, Донъ-Жуаномъ,

Какъ скопированный портретъ!

Имѣлъ и умъ, и неубогой

Запасъ сужденій обо всемъ….

Собой лишь занятъ, слишкомъ много —

Мечталъ онъ объ умѣ своемъ;

А этотъ умъ былъ только штука,

Иль, лучше, хитрая наука —

Чужія мысли заучать,

Да за свои ихъ выдавать!…

XXIX.

Всѣмъ этимъ памяти счастливой

Онъ былъ обязанъ, и запасъ —

Ума чужаго могъ, на диво!

Оттуда выгружать, да фразъ

Подборомъ отличаться ловко…

Но только странно, какъ ворамъ,

Владѣющимъ такой сноровкой, —

Прогулка по чужимъ умамъ,

Такъ безнаказанно, съ рукъ сходитъ!

Здѣсь даже намъ на умъ приходить,

Что кража эта — всѣхъ глупцовъ

Преобразуетъ въ мудрецовъ…

XXX.

И какъ конецъ настанетъ міра,

Все будетъ — геніи одни!⁶

Медаль и самого Шекспира

Едва ль не стерлась въ наши дни,

Чрезъ святотатственныя руки

Глупцовъ отъявленныхъ пройдя,

Гдѣ, испытавъ отъ нихъ всѣ муки,

Ничтожеству ихъ бытія —

Ссужала блескъ, сама тускнѣя…

Такъ, побывавъ въ рукахъ Еврея,

Червонецъ вѣсъ теряетъ свой,

И жаль монеты золотой!

XXXI.

У Лорда Фицъ-Плантаженета,

Запасъ такой монеты былъ —

Огромный, для обмана свѣта,

И какъ-то въ прокъ ему служилъ!!..

Но чѣмъ особенно, предъ свѣтомъ,

Лордъ могъ похвастать, — такъ своей

Конюшней, мастеръ въ дѣлѣ этомъ,

Какъ истый Спортсменъ, — и коней

Лихихъ имѣя, и приличныхъ

Жокѣевъ, ѣздоковъ отличныхъ,

Готовыхъ шею хоть сломить, —

Да удальствомъ всѣхъ изумить!

XXXII.

Притомъ, онъ, съ легкостью Француза,

Во всѣ азартный игралъ,

И, словно, тяготясь отъ груза. —

Спокойно тысячи спускалъ;

Венеціанскимъ хладнокровьемъ

Онъ отличался — за игрой;

Въ салонахъ дамскихъ — пустословьемъ;

Въ пари — неслыханной цѣной!

Любилъ онъ разныя забавы;

Искалъ успѣховъ — лишь для славы,

И, часто, ихъ — хоть не имѣлъ —

Поэтизировать умѣлъ….

XXXIII.

Страстей онъ мало зналъ, — но власти

Ума и воли надъ собой,

(Какъ увѣрялъ!) и только страсти

Повиновался онъ одной —

Торисму, страсти положенья,

Какое въ свѣтѣ занималъ,

Хотя большаго увлеченья,

И даже къ ней не ощущалъ;

Вести же дружбу съ кѣмъ, — досуга

Онъ не имѣлъ…. и, вмѣсто друга,

Имѣлъ онъ лишь толпу друзей,

Или — подъ масть себѣ людей!

XXXIV.

Одни, большія притязанья

Имѣлъ онъ — на любовь…. и то, —

Для виду лишь, для показанья,

Что знаетъ — женщинъ!… и никто,

Признаться, съ наглостью такою,

На полъ прекрасный не бросалъ

Злодѣйскихъ взглядовъ, что собою

Приводятъ въ краску!… направлялъ,

Всего же болѣ, эти стрѣлы —

На Миссъ невинныхъ, что несмѣлый

Тутъ опускали взоръ… а Лордъ —

Былъ и такимъ успѣхомъ гордъ!

XXXV.

Но одного не доставало

Ему для тона, такъ сказать:

Кого бы могъ онъ, свѣтскій малый,

Изъ свѣтскихъ дамъ себѣ избрать?

Во чтобъ ни стало, — къ колесницѣ

Какой нибудь блестящей онъ

Хотѣлъ примкнуть, и — львомъ ко львицѣ,

Къ Дюшессѣ Фицъ-Фолькъ, безъ препонъ,

Онъ подверну лея…. но — съ успѣхомъ,

Иль нѣтъ? и былъ ли, лишь со смѣхомъ,

Къ ней принятъ, чтобъ пополнить штатъ? —

О томъ не разсуждалъ нашъ хватъ!

XXXVI.

Но и добившись лестной цѣли —

Дюшессы кавалеромъ быть,

Томился все еще…. дуэли.

Ему хотѣлось, чтобъ покрыть

Себя еще шумнѣйшей славой:

«Что жизнь безъ шуму!…» онъ вздыхалъ,

Да какъ бы, новою забавой,

Разсѣять сплинъ свой, помышлялъ….

Q обстоятельства такъ чудно

Сложились для него, что трудно —

Удобнѣй случай бы найти,

Мысль эту въ дѣло привести!

XXXVII.

Дюшесса, — поводъ пресчастливой, —

Затѣять славную дуэль;

Есть и соперникъ, и — на диво, —

Quasi-Посланникъ!… Лорда цѣль

Не можетъ встрѣтить затрудненья

Покрайней мѣрѣ, шуму онъ

Надѣлать долженъ, безъ сомнѣнья,

И вызовъ у него — рѣшенъ!

Лордъ Августъ счастливъ: такъ согласно

И мѣсто самое съ прекрасной

Его затѣей…. просто, кладъ:

Старинный замокъ — такъ впопадъ!…

XXXVIII.

Такія всѣ соображенья

И были поводомъ — его

Ночнаго страннаго явленья,

Предъ Донъ-Жуаномъ. Одного

Сообразить не потрудился:

Какой-то встрѣтитъ онъ привѣтъ?…

И вотъ, — когда остановился

Онъ предъ соперникомъ, и свѣтъ

Изъ фонаря глухаго, разомъ,

Ихъ облилъ обоихъ, да глазомъ

Они окинули себя, —

Вскипѣли оба, духъ скрѣпя.'

XXXIX.

Да, да; они вскипѣли оба…

Но — лишь досадой, Донъ-Жуанъ;

Хоть и того была вся злоба —

Едва ль не чувствъ однихъ обманъ!..

Дуэль — онъ, болѣе для славы,

Пришелъ затѣять, чѣмъ питать

Могъ въ сердцѣ — замыселъ кровавый,

И наслажденья въ томъ искать;

Нѣтъ, былъ онъ не такого нрава.

И, какъ сказали, лишь забава —

Была здѣсь для него дуэль,

А мысль прослыть героемъ-цѣль!…

XL.

Но Донъ-Жуанъ вскипѣлъ, признаться.

Досадой — не шутя; взбѣшенъ-

Что съ милымъ призракомъ разстаться,

Такъ не-въ нору, былъ долженъ онъ!

И былъ готовъ уже, со злости,

Принять порядкомъ наглеца,

Къ нему забравшагося въ гости,

Подъ слѣдъ ночнаго чернеца!….

Но лишь увидѣлъ позитуру

И Лорда Августа фигуру,

Что свѣтъ фонарный освѣщалъ….

Онъ улыбнулся, и сказалъ:

XLI.

— «Скорѣе чернеца явленье,

Чѣмъ Вашей Милости⁷ приходъ,

Я ожидалъ; и посѣщенье

Ночное ваше — подаетъ

Мнѣ поводъ думать, извините,

Что въ лунатисмѣ вы, Милордъ!…» —

Подобной встрѣчи, какъ хотите,

Не ожидалъ Лордъ Августъ!… Гордъ —

Своимъ достоинствомъ, такою

Вдругъ озадаченъ шуткой злою, —

Чуть на ногахъ онъ устоялъ,

И, стиснувъ зубы, отвѣчалъ:

XLII.

— «Здѣсь шутка вовсе неумѣстна,

Когда о важномъ рѣчь идетъ! .» —

— «О важномъ? вотъ это, прелестно!

Милордъ!» — "Вы, что-то, на мой счетъ,

Дней нѣсколько, какъ замѣчаю,

Трунить изволите…. " — "Трунить?

Милордъ! " — «Да; очень понимаю,

Что это значитъ!…» — «Можетъ быть,

Милордъ!» — «Не можетъ быть, а въ этомъ

Я убѣжденъ! но быть предметомъ

Для вашихъ шутокъ, сударь мой, —

Я не дозволю!» — «Вы — герой!» —

XLIII.

— "Конечно, вашимъ оскорбленьямъ —

Есть и причина… " — "Неужли? —

— «И, по своимъ соображеньямъ,

Вы бъ догадаться ужъ могли….» —

— «Нѣтъ, я не мастеръ на догадки,

Подобно вамъ, Милордъ!» — «Ну, такъ,

Скажу вамъ просто, что нападки

Всѣ ваши — чрезъ Дюшессу….» — «Какъ?

Черезъ Дюшессу?… что жъ! прекрасно,

Милордъ!» — «Но, сударь мой, напрасно

Такъ торжествуете: со мной —

Должны вы разсчитаться!» — «Ой!!..» —

XLIV.

Въ послѣднемъ восклицаньи этомъ,

Такая ѣдкость ужъ была,

Что съ Лордомъ Фицъ Плантаженетомъ —

Бѣда случиться бы могла!…

Онъ былъ убитъ уже морально.

Разстроеннымъ предвидя планъ….

Но только, сжалась надъ печальной

Фигурой Лорда, Донъ Жуанъ —

Помогъ ему изъ затрудненья

Вдругъ выйти, сдѣлавъ предложенье:

Оружье самому избрать,

Назначить мѣсто, часъ, и ждать.

XLV.

— «Теперь, Милордъ, когда мы съ вами

Покончили все, до утра, —

И сна не многими часами

Воспользоваться бъ намъ пора!

Такъ и позвольте, вамъ скорѣе —

Спокойной ночи пожелать…

Хотя, порой, и нѣтъ милѣе —

Ночныхъ свиданій; но мѣшать

И спать другому — не годится!

Чѣмъ сладкій сонъ вознаградится?…» —

И тутъ, — качнувши головой,

Оставилъ Лорда нашъ герой.

XLVI.

«Goddamn! и джентельменъ такъ смѣетъ

Все это въ-шутку обращать!…

Да онъ понятья не имѣетъ —

О дѣлѣ чести!…» И ворчать

Все продолжалъ еще, сквозь зубы,

Лордъ Августъ, удаляясь гонгъ,

И полонъ думъ, надувши губы, —

На Санчо-Пансу⁸ былъ похожъ:

Онъ рѣчь свою хотѣлъ, какъ можно,

Начать важнѣй. . и такъ безбожно —

Съ нимъ здѣсь Испанецъ поступилъ!

Все, сразу, въ шутку обратилъ!…

XLVII.

Лордъ щепетильный, озадаченъ

Неуваженіемъ такимъ,

Пришелъ къ себѣ ужасно мраченъ;

И страхъ, отчасти, началъ имъ

Овладѣвать, при размышленьи —

Объ утрѣ, и дуэли…. да!

Такая вещь, по обсужденьи,

Смутитъ и храбрыхъ иногда!…

Нашъ Донъ-Жуанъ еще искусно,

Хоть шутками, отъ мысли грустной:

Лечь самому, иди убить! —

Умѣлъ себя здѣсь оградить….

XLVIII.

Но Лорда Фицъ-Плантаженета —

Почти нельзя бы и узнать!

Такъ на лицѣ шутливость эта,

Смущенья наложивъ печать, —

Усилила и страхъ природной,

Что — не послѣднюю игралъ —

Роль, въ Лордовой крови, несродной,

(Какъ онъ, быть можетъ, полагалъ!)

Съ спокойствіемъ, или геройствомъ, —

Душъ лишь весьма немногихъ свойствомъ,

При видѣ пистолетныхъ дулъ,

Когда — къ нимъ руку протянулъ!…

XLIX.

Но, впрочемъ, — оба тамъ, къ дуэли

Приготовляясь, не могли

Подумать долго о постели….

Когда жъ въ «порядокъ привели

Они дѣла свои проворно,

Лордъ Августъ — съ важностью своей,

Жуанъ — съ безпечностью притворной,

Занявшись оба, поскорѣй,

Передъ-дуэльнымъ завѣщаньемъ,

И кончили его со тщаньемъ,

Стараясь въ немъ умомъ блеснуть, —

Рѣшились, наконецъ, уснуть!

L.

Сонъ, міра царь, (покрайней мѣрѣ, —

Для четверти вселенной!) взоръ

Сомкнулъ имъ вскорѣ, чтобъ въ потерѣ

Большой не быть имъ, до тѣхъ поръ,

Что разыграть должны пристойно —

Свою комедію вполнѣ!…

Какъ спали, между тѣмъ: спокойно,

Или тревожно; и во снѣ

Видали что, иль нѣтъ? — едва ли

О томъ они и сами знали….

А мы — и менѣе того;

О томъ не знаемъ ничего!

LI.

Другіе братья-стихотворцы,

Пожалуй, вывели бы тутъ —

Сны страшные, какъ чудотворцы;

Но мы — за этотъ страшный трудъ

Не думаемъ и приниматься,

Чтобъ и разсказъ не развлекать,

Да и читателя, признаться,

Что снами страшными пугать!

Довольно, что еще, съ разсвѣтомъ,

Жуанъ нашъ съ Фицъ-Плантаженетомъ,

Проснулись оба, и скорѣй

Отправились будить друзей….

LII.

Изъ нихъ себѣ тотчасъ избрали

По секунданту одному;

Тѣжъ, отъ бездѣлья, начинали

Скучать ужъ въ замкѣ, и сему

Черезвычайно рады были,

Что хоть дуэль ихъ развлечетъ!…

Сперва, конечно, приступили,

Здѣсь, къ примиренью…. но впередъ,

Къ развязкѣ, подвигалось дѣло,

И люди, съ тѣмъ, шли на-смерть смѣло,

И девять пробило часовъ; —

Дуэльный сборъ ужъ весь готовъ.

LIII.

Враги уже полураздѣты⁹,

Шаги отмѣрены для нихъ:

Осмотрѣны ихъ пистолеты;

Стоятъ всѣ на мѣстахъ своихъ,

И роковаго ждутъ мгновенья —

Кому-то суждено изъ двухъ:

Быть, иль не быть!… не безъ смущенья

Курки ужъ взведены, и вдругъ —

Два разомъ выстрѣла раздались….

Чтожъ? оба пали?… нѣтъ! остались,

Въ живыхъ, — какъ тотъ, гакъ и другой;

Одинъ лишь раненъ…. но, Богъ мой! —

LIV.

Презамѣчательная рана!…

И только Лордъ Плантаженетъ —

Достоинъ былъ отъ Донъ-Жуана,

Достать ее, чтобъ модный свѣтъ

Заставить — ахнуть!… и, признаться,

Лишь Донъ-Жуану одному,

Удачно такъ, повиноваться

Могъ выстрѣлъ, оторвать ему,

Ну, то есть, Фицъ-Плантаженету….

Чтожъ? руку, ногу?., нѣтъ! и свѣту

Всему — того не угадать!…

И какъ бы это вамъ сказать?…

LV.

Восплачьте, Сестры Аполлона!

Восплачьте, Граціи! и ты,

Поэзія! дщерь Геликона,

Восплачь, съ туманной высоты!…

Да! слыханное ль дѣло это, —

Что выстрѣлъ, пулей роковой,

У Лорда Фицъ-Плантаженета,

Снесъ…. лѣваго пол-уха..ъ. Ой!

И я готовъ заплакать съ вами,

О Дѣвы Неба! что, стихами,

Прославить долженъ здѣсь дуэль —

Столь необычную досель!

LVI.

Пол-уха!… Вотъ ужъ смѣхъ, и горе….

И хоть дуэль бы не должна

Кончаться на такомъ позорѣ,

Но честь — удовлетворена….

И баста! — Только, безъ сомнѣнья,

Лордъ Августъ Фицъ-Плантаженетъ,

За это — уха уменьшенье —

Не могъ Испанца пистолетъ,

И самого Испанца, тоже,

Не проклинать, хоть втайнѣ… что же

И уха уменьшитель самъ —

Здѣсь чувствовалъ?..», нѣтъ дѣла намъ;

LVII.

Но Секунданты поспѣшили

Приличнымъ образомъ, враговъ

Ужъ примирить, и какъ ни были

Различны чувства ихъ, — безъ словъ,

Лордъ Августъ Донъ Жуану руку —

Ипокритически простеръ,

Для виду, заглушая муку,

И, съ ненавистью, свои позоръ….

Потомъ, — какъ водится, — довольны,

Всѣ разошлись, лишь смѣхъ невольный

Такъ явно искрился въ очахъ,

Съ приличьемъ должнымъ на устахъ….

LVIII.

Межъ тѣмъ, — Олимпа вѣстовщица,

Молва крылатая¹⁰, спустясь

На землю, сплетни мастерица

Сбирать и сѣять, — притаясь,

Все слушала да наблюдала….

И даже, позабывъ, что ей

Нора къ Зевесу, — подбирала

Еще все болѣе вѣстей;

Притомъ, ей, къ помощи не малой,

Двѣ вещи Время даровало:

Газетъ летучіе листки,

И типографскіе станки!

LIX.

Чтобъ за дуэлью тамъ удобнѣй.

Ей, издали, тайкомъ слѣдить,

Да обстоятельства, подробнѣй,

Собрать и послѣ въ свѣтъ пустить, —

Богиня крылушки свернула,

Сермягою прикрыла ихъ,

И ножки въ сапоги обула;

И вся преобразилась вмигъ —

Къ рыжеволосаго, съ сѣдою

Да всклоченною бородою,

Садовника, на заступъ свой

Опершагося головой.

LX.

Садовникъ этотъ безобразной.

Все видѣвъ, тотчасъ побѣжалъ —

На кухню; — и, хотя несвязно,

Все челяди пересказалъ:

Какъ тамъ дуэль происходила,

Какъ Лордъ, пол-уха потерявъ,

Страдалъ отъ боли…. и кружила

Вѣсть эта, шумъ такой поднявъ.

Что — чрезъ лакеевъ, постепенно,

Пробралась къ горничнымъ мгновенно,

И къ Аделинѣ, наконецъ,

Дошла, обѣгавъ весь дворецъ….

LXI.

И весь дворецъ уже вѣсть эта

Въ волненье привела собой, —

О бѣдствіи Плантаженета!…

Особенно жъ, она грозой,

За завтракомъ, тамъ разразилась:

Тамъ знали всѣ о томъ, ушамъ

Своимъ невѣря, чтобъ случилась —

Бѣда такая!… трупы дамъ

Негодованье выражали….

И только взоры потупляли,

На восклицанья стариковъ,

Такія… что и нѣтъ имъ словъ!

LXII.

Лишь Аделина — мраморъ, словно,

Недвижна и блѣдна была;

Аврора, сидя тожъ безмолвно,

Краснѣла только, у стола;

Дюшесса жъ, Фицъ-Фолькъ, — чуть не пала,

На стулѣ, въ обморокъ…. но, вмигъ,

Разсудокъ кое-какъ призвала,

И кончилось все на однихъ —

Лишь спазмахъ легкихъ и мгновенныхъ;

Хотя отъ взоровъ дамъ почтенныхъ,

И тѣ-то не могли, отнюдь, —

Безъ замѣчаній ускользнуть!

LXIII.

У всѣхъ Лордъ Августъ сожалѣнья

Единодушныя нашелъ….

На эти, впрочемъ, изъявленья

Душевной скорби, — милый полъ

Всегда готовъ, — когда страдаетъ,

Порою, фатъ какой нибудь,

Что дамъ, какъ кукла, забавляетъ,

Которой имъ и жалко, чуть —

Любимую игрушку эту

Кто разобьетъ!… къ Плантаженету —

Такія жъ чувства были тутъ;

За то, Испанцу — страшный судъ!

LXIV.

О! Донъ-Жуанъ, въ одно мгновенье, —

Былъ обвиненъ, приговоренъ,

И, какъ убійца, за лишенье

Пол-уха Лордова, казненъ, —

По дамскому суду!… Конечно,

И стоилъ онъ того, за свой

Поступокъ столь безчеловѣчной!…

Погибъ бѣдняжка, нашъ герой!

И это все, надъ Донъ-Жуаномъ,

Взревѣло грознымъ ураганомъ,

Пока еще и чайный пылъ —

Въ послѣдней чашкѣ не простылъ!…

LXV.

Межъ тѣмъ, какъ будто бы предвидя,

Заранѣ, этотъ ураганъ, —

Замкнувшись у себя, да сидя

Печально въ креслахъ, Донъ-Жуанъ —

Столь глупое съ нимъ приключенье

Душевно проклиналъ, что онъ,

Себѣ лишь только въ поношенье,

Былъ, по несчастью, принужденъ

Пролить такъ даромъ кровь… и чью же? —

Глупца, а не врага!… Но, хуже

Всего еще, его пугалъ —

Набатъ, который онъ поднялъ!…

LXVI.

Притомъ, Жуана волновали —

И, неразгаданныя имъ,

Мечты любви, что возникали,

Съ очарованіемъ своимъ,

И гдѣ, обворожая взоры,

Какъ трупа легкихъ облачковъ,

Тѣнь Аделины и Авроры,

Съ Дюшессой, — силою вѣтровъ,

Въ даль уносились, по небесной

Тамъ синевѣ, и такъ чудесно, —

Въ одно прекрасное, предъ нимъ,

Сливались призракомъ тройнымъ!…

LXVII.

Но какъ-то облачко, казалось,

Всѣхъ больше — розовое, тамъ,

Отъ милой трупы отдѣлялось,

И нравилось его глазамъ….

Хотя и облачко другое,

Гдѣ Аделины взоръ сверкалъ;

И тоже — третье, золотое,

Гдѣ такъ улыбкой чаровалъ

Дюшессы призракъ, — увлекали

Жуана сердце, что, едва ли,

Гдѣ знало бросить якорь свой,

Лѣнясь причалить на покой!…

LXVIII.

И чтожъ? — всѣ эти дорогія

Три облачка, что такъ, досель,

Его плѣняли, какъ живыя

Мечты души…. теперь — дуэль,

Дуэль столь глупая, признаться, —

Какъ буря роковая, вмигъ,

Развѣяла…. да чтобъ спасаться,

Отъ общей злобы, онъ отъ нихъ —

И самъ скорѣе, безъ оглядки,

Бѣжать былъ долженъ!… Такъ нападки

Озлобившихся языковъ —

Жуана гнали градомъ словъ!

LXIX.

Ужаснѣйшіе эпитеты —

Отвсюду сыпались за нимъ….

Какъ будто, всѣ Плантаженеты,

Съ ужаснымъ мщеніемъ своимъ,

Изъ Лордовыхъ гробницъ возстали,

И, Лорда Генри весь дворецъ

Собой наполнивъ, скрежетали

Зубами: какъ это пришлецъ —

Смѣлъ опозорить родъ ихъ славный,

Такою шуткой не забавной —

Пол-уха Лорду отстрѣливъ!…

Гостепріимство позабывъ!…

LXX.

Да; къ Донъ-Жуану долетали, —

Хоть, такъ сказать, издалека,

Слова, что злобу выражали

Язвительнаго языка:

Пришлецъ! искатель приключеній!

Убійца злой! et coetera…

Не безъ прикрасъ и прибавленіи,

Такихъ — что почеркомъ пера

Не выразить!… Я, какъ угодно! —

Герой съ душою благородной,

Правѣй младенца самого, —

Не могъ онъ вынести того!

LXXI.

Не могъ онъ больше показаться

Въ салонѣ, гдѣ Ареопагъ,

Такой былъ собранъ! . и — разстаться

Рѣшился съ замкомъ; лишь въ строкахъ,

Сперва, немногихъ, (о причинѣ

Отъѣзда, впрочемъ, своего.

Прелестной Леди Аделинѣ,

Не говоря тамъ ничего!)

Прилично съ нею онъ простился;

Сѣлъ на коня, перекрестился,

И шагомъ путь направилъ свой,

Чрезъ паркъ, поникнувъ головой…

LXXII.

Былъ полдень. Впрочемъ, небо — мрачной

Подернутое пеленой,

Согласовалось, такъ удачно,

Съ его печальною душой!

Безъ солнца, что за мглой скрывалось.

Лишенное своихъ лучей, —

И вся природа тамъ, казалось,

Была — по немъ, въ тоскѣ своей;

Дернъ и растенья, мглой одѣты,

Деревья, словомъ: всѣ предметы, —

Какъ будто въ траурѣ, кругомъ,

Виднѣлись подъ туманнымъ днемъ…

LXXIII.

Среди природы столь унылой, —

Конь даже, будто, понималъ,

Что съ сѣдокомъ происходило!

И, свѣся голову, ступалъ

Уже послѣдняя аллея

Кончалась парка…. Нашъ герой,

О замкѣ, словно, сожалѣя,

Приподнялъ голову съ тоской,

И обернулся, чтобъ прощальной

Взоръ бросить съ думой поминальной:

Вдругъ — видитъ онъ одну изъ нихъ….

Одну изъ трехъ богинь своихъ!…

LXXIV.

И то — какъ дивное явленье,

Была, особенно, — она!…

Аврора!… что за приключенье!

И какъ, зачѣмъ бы здѣсь она?…

Привелъ сюда Аврору случай.

Любимый этотъ братъ любви!

И случай — Донъ-Жуана, муча,

Заставилъ обернуться; и —

Все тотъ же случай благосклонный….

Откинулъ ей вуаль зеленый,

Остановилъ ихъ обоихъ,

Далъ имъ увидѣться на мигъ!…

LXXV.

Они другъ-на-друга взглянули….

Все — случай! но — ни тотъ, ни та;

Не смѣли вскрикнуть, лишь вздрогнули

Съ испуга? — нѣтъ! ея уста.

Напротивъ, даже оживила

Улыбка легкая…. въ очахъ —

Блеснула радость — но смѣнила

Ее и грусть, въ ея чертахъ! .

И оба — опустили взоры….

Жуанъ опять взглянулъ — Авроры

Уже не стало, лишь покровъ

Ея мелькнулъ, между деревъ….

LXXVI.

Какъ милый призракъ сновидѣньи,

Изчезла изъ виду она!…

Подъ тайной силой увлеченья,

Жманъ привсталъ на стремена, —

Еще явленья ожидая….

И благородный конь его,

Какъ будто мысли понимая, —

Съ движеньемъ первымъ своего

Хозяина, остановился,

И тихо, будто въ землю врылся,

Стоялъ все, съ мѣста не сходилъ;

Ушами только поводилъ….

LXXVII.

Жуанъ все ждалъ своей прекрасной

Мечты… но нѣсколько минутъ

Прошло, — и онъ, томясь напрасно,

Вздохъ испустивъ глубокій тутъ,

Да устремивъ взоръ долгій, словно,

Проникнуть чащу всю желалъ, —

Коню далъ шпоры, и съ безмолвной

Тоской, изъ парка поскакалъ….

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

LXXVIII.

Еще у парковой ограды,

Хотѣлъ онъ обернуться… но —

Почувствовалъ, что ужъ отрады

Ему найти въ томъ мудрено;

Что это не кокетство было —

Дюшессы ловкой; ни, опять,

Жеманство Аделины милой,

Умѣвшихъ только завлекать….

Нѣтъ! это дивное созданье —

Ужъ полное очарованье,

Своею робостью самой,

Такъ разливало надъ душой!…

LXXIX.

И онъ — при этой встрѣчѣ чудной, —

Счастливый случай упустилъ!

Чудакъ, несчастный, безразсудный, —

Къ Аврорѣ не поворотилъ,

Скорѣй, коня!. не поклонился!…

Двухъ словъ ей не умѣлъ сказать!.

Съ ней, жестомъ даже, не простился!…

Какое о себѣ подать

Могъ, этимъ, мнѣніе Аврорѣ!

Что стоило ему, во взорѣ,

Покрайней мѣрѣ, дать прочесть.

Что, для нея, — все могъ бы снесть!…

LXXX.

И онъ хотѣлъ-было вернуться,

Но — ужъ не могъ! онъ былъ взбѣшенъ, —

Зачѣмъ и вздумалъ обернуться!

Такъ безвозвратно, видѣлъ онъ,

Потеряннымъ тотъ мигъ счастливый…

Но если бъ вновь, на мѣстѣ томъ,

Она явилась, и ревнивый

Вуаль, нескромнымъ вѣтеркомъ,

Откинутъ снова, — такъ чудесно,

Ея улыбкою небесной —

Далъ насладиться… О! не такъ —

Ужъ поступилъ бы онъ, чудакъ!

LXXXI.

Такъ сожалѣлъ онъ безутѣшно

Что ужъ не могъ онъ воротить —

Прошедшаго, да столь поспѣшной

Свой шагъ поправить, можетъ быть!

Кто бъ, впрочемъ и другой, давъ промахъ.

Такъ точно не жалѣлъ о томъ?…

Все это тѣжъ стихи въ альбомахъ, —

Мы крѣпки заднимъ лишь умомъ!…

Такъ все прошедшее намъ мило!..

Такъ этотъ призракъ легкокрылой

Хотѣли бъ приковать, тогда, —

Какъ улетѣлъ онъ на всегда!…

LXXXII.

У насъ, тутъ, цѣлые запасы

Бываютъ пресмѣшныхъ затѣй:

Улыбки, жесты и гримасы.

Подборъ придуманныхъ рѣчей;

Вопросы, вмѣстѣ и отвѣты;

И умъ работаетъ, кипитъ.

Воображеніемъ согрѣтый,

И изъ прошедшаго клеитъ —

Себѣ мечтательныя сцены….

Но декорацій перемѣны

Передвигая, — наконецъ,

Самъ видитъ…. что онъ за глупецъ!

LXXXIII.

Не все ль обманъ одинъ, и только —

Хотѣть прошедшее словить.

Когда его уже нисколько,

Разъ упустивъ, не воротить?….

Но человѣкъ, какъ вы хотите, —

Комедіантомъ родился,

И, что ему ни говорите, —

Перемѣнить его нельзя!…

Въ себя пришедши, понемногу.

Герой нашъ, наконецъ, тревогу

Души взволнованной унялъ;

Разсудокъ въ помощь онъ призвалъ.

LXXXIV.

Да чтобъ скорѣй и отъ смущенья

Освободиться, убѣдясь.

Что невозвратнаго мгновенья

Не возвратить, — душой скрѣпясь,

Пришпорилъ онъ коня сильнѣе;

И во всю прыть тутъ поскакалъ.

Забывъ о призракѣ въ аллѣе,

И цѣломъ замкѣ!… онъ вдыхалъ —

Ужъ чистый воздухъ на свободѣ,

И, съ наслажденьемъ, весь природѣ

Отдался, полною душой,

Покинувъ страсти за собой….

LXXXV.

Средь поля чистаго, дорогой,

Онъ вихремъ, на конѣ лихомъ,

Летѣлъ, разставшися съ тревогой,

И съ грустной мыслью о быломъ;

Ничто уже не омрачало

Его восторженной души;

Его одно лишь занимало:

Настроивъ мысли всѣ свои

На поэтическую думу, —

Внималъ отрадно вѣтра шуму,

Да небомъ любовался онъ.

Одѣтымъ въ сѣрый балахонъ.

LXXXVI.

Онъ наслаждался непогодой,

Ревѣвшею вокругъ него,

И мчась, какъ бы на бой съ природой, —

Усилья вѣтра самого,

Своей летучей быстротою,

Ему хотѣлось пристыдить!…

Но путь былъ дологъ, и такою

Соскучась скачкой, — какъ тутъ быть?…

Съ разгоряченнымъ вображеньемъ,

Исполнился онъ вдохновеньемъ,

И къ вѣтру, что свистѣлъ и вылъ,

Такую оду онъ сложилъ:

1.

Вотъ вотъ онъ, ужасный,

Летитъ, — а невидно его!

Откуда жъ?… напрасно:

Никто и не скажетъ того;

Никто и не знаетъ —

Что это за гость,

Который, скользя, лишь сгибаетъ

Безсильную трость,

А дубъ вѣковой — сокрушаетъ,

Въ полетѣ своемъ,

Незримымъ крыломъ!…

Не тѣло, по сила, — безплотный, могучій.

Духъ это степной,

Колеблющій въ воздухѣ, тучи — "

Надъ сушей, водой!…

2.

То — онъ!… его голосъ далече.

Тамъ, слышенъ… въ пространствѣ гудитъ.

Но онъ — лишь несется предтечей.

Незримый, съ глаголами неба летитъ!…

Какъ будто бы, волей верховной —

Онъ ходитъ промежду міровъ!…

И всѣ, тамъ, ему — безусловно, —

Подвластны стихіи!… на зовъ….

На зовъ его — всѣ возстаютъ и трепещутъ,

Волнуются, пламенемъ блещутъ,

И громы изъ нѣдръ своихъ мещутъ….

Особенно, воздуху онъ —

И сила, и жизнь, и законъ!

3.

Вихрь этотъ, духъ этотъ могучій,

Пройдетъ ли по сушѣ? -предъ нимъ,

Всклубится песокъ, праха стелются тучи, —

И будто бы мрачное пламя, иль дымъ,

Взвились къ небесамъ голубымъ,

И вся атмосфера проникнута прахомъ,

И прячется солнце, со страхомъ,

За пологомъ мрачнымъ своимъ!…

4.

Пройдетъ ли онъ, бурной стопою,

По темени горныхъ лѣсовъ? —

Дубы, тамъ, со скрипомъ, тѣснятся стѣною,

И слышится: «вотъ онъ!» изъ плотныхъ рядовъ;

И тополи дольныя гнутъ, торопливо.

Вершины свои передъ нимъ:

Подобно рабамъ, боязливо,

Склоняются — предъ властелиномъ своимъ….

5.

Прошелъ онъ? — и тополи, гордо,

Опять подымаютъ чело!

Опять, храбрецами, стоятъ ногой твердой:

Съ грозой-властелиномъ, прошло —

Рабовъ опасенье!

Одни вѣковые дубы, —

Еще все, и послѣ борьбы,

Шумятъ, провожая врага удаленье —

Протяжнымъ, глухимъ,

Проклятьемъ своимъ….

6.

Но вихрь-ураганъ презираетъ —

И слабость и дерзость, и тѣхъ и другихъ,

И дальше — свой путь направляетъ!…

Предъ нимъ — озера! и нагрянулъ на нихъ!

Прозрачную гладь ихъ — волнистой

Покрылъ чешуей серебристой;

И страшно, подъ нею, вверхъ-дномъ,

Пошли озepа, закипѣли котломъ!…

7.

Но вотъ, наконецъ, постепенно,

И самъ, обезсиленъ, падетъ….

И бурная жизнь урагана, — мгновенно, —

Изчезла! — утихло волненіе водъ;

И воздухъ улегся… Куда же дѣвался

Крутой богатырь?… какъ нельзя угадать.

Откуда онъ взялся?

Его и могилы слѣда — не сыскать!

LXXXVII.

Съимпровизировавъ такіе

Стихи, на вѣтеръ, нашъ герой —

Въ восторгѣ былъ, что такъ, впервые.

Удался стихъ ему живой!…

И чтобы не забыть, на случай,

Такой попытки, — съ десять разъ.

Онъ оду повторилъ!. Такъ муча,

Души поэзія, подъ часъ,

Своей горячкой стихотворной,

Давъ выжать намъ стихъ непокорной,

Изъ головы, даруетъ въ немъ —

И наслажденіе потомъ!…

LXXXVIII.

Жуанъ свое произведенье, —

Въ восторгѣ, такъ сказать, жевалъ;

И, тѣмъ, уму пищеваренье

Столь сладостное доставлялъ,

Что, между тѣмъ, среди занятья

Такого, — онъ и позабылъ —

О времени!… такъ наша братья,

Поэты всѣ, — чуть только пылъ,

Иль поэтическое рвенье,

Обхватитъ ихъ воображенье, —

Все забываютъ на земли,

Погружены въ мечты свои!…

LXXXIX.

Хотя и не былъ, въ строгомъ смыслѣ,

Жуанъ — поэтомъ записнымъ;

Но, по возвышенности мыслей,

И чувствамъ пламеннымъ своимъ, —

Впадалъ и онъ, порой, признаться.

Въ бредъ поэтическихъ головъ….

Давно лишь бросилъ заниматься —

Трудомъ чеканенья стиховъ;

И если здѣсь онъ, на свободѣ,

Попытку сдѣлалъ въ этомъ родѣ, —

Такъ лишь за тѣмъ…. чтобъ, такъ сказать, —

Стихами грусть свою прогнать!

XC.

И облегчился онъ — стихами,

Почти, какъ греческій мудрецъ.

Что, азбучными письменами,

Унялъ лишь гнѣвъ свой наконецъ;

Но, послѣ долгаго молчанья,

Какъ будто, все еще въ чаду

Восторженнаго состоянья,

Иль — поэтическомъ бреду, —

Воскликнулъ Донъ-Жуанъ: «Напрасно,

Я только случай столь прекрасной,

Въ аллеѣ этой, упустилъ!…

Зачѣмъ — съ коня не соскочилъ?…

XCI.

Зачѣмъ, хоть ручку, не вернулся —

Пожать!… хоть слова не сказалъ!…

Хоть поцѣлуемъ не коснулся….

Но не такимъ, чтобъ испугалъ —

Уста небеснаго созданья!

Не поцѣлуемъ огневымъ,

Не адскимъ, чтобъ пролить страданья —

Въ младую душу…. но — такимъ…

Что не смутилъ бы безмятежной

Невинности, а только — нѣжно….

На ручкѣ замеръ!.. что лишь данъ —

Душѣ, какъ дивный Талисманъ!…»

ХСІІ.

Жуанъ мечталъ еще, отчасти,

Не безъ унынья, — о быломъ!…

Но это — лишь послѣдній страсти

Былъ крикъ, и новый переломъ,

Иль переходъ — отъ сожалѣній,

Опять къ поэзіи, къ стихамъ.

Въ которыхъ духъ его, иль геній,

Ужъ обращался къ небесамъ!…

Быть можетъ, тутъ заговорило

И самолюбье, — призракъ милой,

Отъ глазъ его, отвѣявъ вдругъ, —

Чтобъ облегчить души недугъ!…

XCIII.

Какъ тонкій паръ, что изчезаетъ,

Между двухъ свѣтлыхъ облаковъ,

И просинь неба открываетъ, —

Авроры тѣнь, среди стиховъ,

Ему природой вдохновенныхъ,

Изчезла, и послѣдній слѣдъ

Ея погасъ…. отъ думъ священныхъ,

Въ которыхъ потонулъ поэтъ,

При видѣ, предъ собой, лазури,

Что очищалась, послѣ бури,

Отъ тучь, рѣдѣвшихъ какъ туманъ….

И вотъ воскликнулъ Донъ-Жуанъ:

1.

Гдѣ жъ это небо, о которомъ,

Такъ много, люди говорятъ?

Гдѣ, со слезами, грустнымъ взоромъ, —

Страдальцы ищутъ все отрадъ,

И утѣшенье почерпаютъ,

Съ молитвой теплой на устахъ?

То небо, — что и воспѣваютъ

Поэты, въ выспреннихъ стихахъ?….

2.

Пусть кто нибудь, изъ нихъ, мнѣ скажетъ, —

Что это небо? гдѣ оно?

Пусть кто нибудь — его укажетъ!…

Иль это — слово лишь одно,

Одна идея, безъ значенья,

Звукъ только праздный?… или, въ томъ,

Что существуетъ, — нѣтъ сомнѣнья,

И, въ правду, создано Творцомъ?…

3.

О! укажи, поэтъ! мнѣ эту

Обитель свѣтлую боговъ?…

Олимпъ свой, одному поэту

Доступный, скрытый отъ слѣпцовъ!…

Скажи, художникъ! гдѣ идею

Ты почерпнулъ, когда, мечтѣ

Весь преданъ, кистію своею,

Лазурь ты пишешь на холстѣ?…

4.

Нѣтъ неба!… Есть одно — пространство…

Да лишь міры — въ пространствѣ томъ!

Все прочее — мечты убранство,

Міръ чувствамъ — созданный умомъ!..

И ты, о мысль! скорѣе крылья

Свои расправь, сбирайся въ путь.

Да напряги свои усилья —

На безконечное взглянуть!…

5.

Взвивайся выше, за предѣлы

Земли, и — неба мнѣ ищи!

Взвивайся выше все, да, смѣлый

Взоръ устремляя, разгляди, —

Надъ солнцемъ нѣтъ ли неба?… или —

И тамъ пространство лишь одно!…

Иль солнце къ своду горнихъ жилій.

Какъ брилліантъ, прикрѣплено?…

6.

Проникла мысль туда…. но что же?

И тамъ — пространство лишь, кругомъ!…

И сколько тѣлъ небесныхъ, Боже!

Разсыпано въ пространствѣ томъ….

Сатурнъ…. Юпитеръ и Венера….

И прочихъ цѣлый легіонъ!

Для каждаго своя тамъ сфера,

И тяготѣнья свой законъ!…

7.

И ты, земля! тамъ, тоже, съ ними,

Вращаешься! и ты — въ числѣ

Небесныхъ тѣлъ…. лишь мы — другими

Глазами смотримъ, въ нашей мглѣ!…

Гдѣжъ небо?:., все еще не зрю я, —

Кромѣ пространства одного,

Да тѣлъ небесныхъ, что, кочуя,

Сіяютъ посреди его!…

8.

О Солнце!… ты источникъ свѣта!

Источникъ жизни — и земли,

И сестръ ея, планетъ!… согрѣта

Тобой, и мысль моя, — вдали,

Вблизи, вездѣ, съ благоговѣньемъ.

Передъ тобою ницъ падетъ!

Тебя чистѣйшимъ проявленьемъ

Творца вселенной признаетъ!…

9.

Но, все таки, — гдѣ жъ небо?… тише!

Мысль, можетъ быть, еще найдетъ….

Еще туда, за солнцы, выше —

Дерзаетъ простирать полетъ…

Но что жъ?… и тамъ, она находитъ —

Одно пространство безъ границъ!…

Въ священный ужасъ мысль приходитъ,

И падаетъ на землю ницъ!

10.

Такъ безконечность въ утомленье —

Мысль даже привела собой,

Оледенивъ воображенье!…

И гдѣ же…. гдѣ же, умъ земной!

Нашелъ ты небо?… нѣтъ; пространство,

Съ его лишь далью голубой, —

Художникъ пишетъ, какъ убранство

Творца картины вѣковой!..

11.

И ты, Поэтъ, имъ вдохновенный,

Не увлекаешься-ль, скажи, —

Одной мечтою, надъ вселенной

Раскинувъ небеса свои?…

Нѣтъ неба, иль небесъ, — той скиньи,

Недосягаемой Творца….

Иль есть она: — сводъ неба синій, —

Одно пространство безъ конца!…

12.

И всю пространства безконечность, —

Незримо, наполняетъ — Онъ!

Онъ — Еговв''а¹²! Въ себѣ Онъ вѣчность,

И безпредѣльность, и законъ!

Онъ — все! изъ прахъ, предъ Нимъ умъ бренный

Передъ Создателемъ своимъ!

Передъ Премудростью вселенной!

Передъ Незримымъ, Трисвятымъ!…

СХXIV.

Увлекшись думою высокой,

Священной думой, нашъ герой —

Самъ удивился, какъ глубокой

Коснулся темы онъ такой!…

Мы знаемъ, — былъ религіозно

И онъ воспитанъ, изъ пеленъ….

Но, между тѣмъ, къ такой серьозной,

Высокой думѣ, увлеченъ,

Признаться, былъ онъ — (къ сожалѣнью!)

Не такъ по чувствамъ, или рвенью,

Что вдохновеньемъ мы зовемъ,

Какъ, больше, — суетнымъ умомъ!

XCV.

Ему, сперва, лишь мыслью новой

Блеснуть хотѣлось…. но, потомъ, —

Такъ складно, тамъ, за словомъ слово,

И стихъ низался за стихомъ, —

Какъ биссеръ, иль жемчугъ!… да сами

И риѳмы помогали тутъ —

Мысль развивать, — что, надъ строфами,

Былъ небольшой Жуану трудъ!…

И самолюбье же^ при этомъ,

Шептало, на-ухо: Поэтомъ

Не сладостно ли быть, когда —

Такъ достается безъ труда?…

СXVI.

Но — что сказалъ!… и какъ я смѣю —

Такія тайны открывать!

Такою дерзостью своею,

Могу лишь — весь народъ поднять,

Столь раздражительный, какъ братья,

Поэты, genus vatum¹³ и —

Услышать надъ собой проклятья

Всей Аполлоновой семьи!…

Но — дѣлать нечего; случайно,

Обмолвился съ своею тайной;

Такъ ужъ и высказать свои, —

Увы! приходится — грѣхи….

XCVII.

Внимайте же, міры природы!

И небеса, земли концы,

И хоры звѣздъ, и всѣ народы,

И мудрецы, и всѣ глупцы,

И всѣ восторженныя души,

И бьющіяся всѣ сердца, —

И все, что лишь имѣетъ уши..

Внимайте! дайте, до конца,

Пересказать вамъ, откровенно, —

Всѣ наши тайны, иль, священной

Сорвавъ съ поэзіи покровъ,

Явить фактуру вамъ — стиховъ! .

XCVIII.

Жрецъ этотъ музъ, — пророкъ и геній…

(Хоть правилъ, какъ извѣстно, нѣтъ —

Безъ нѣкоторыхъ изключеній!)

Ну, словомъ, вообще Поэтъ, —

Есть только человѣкъ смышленный,

Который, мысль пока придетъ, —

Сперва играетъ беззаконно —

Словами, да въ стихи ихъ гнетъ,

Какъ ловкій дѣлатель мозаикъ;

Тогда какъ вообще прозаикъ —

Сначала ловитъ мысль, а тамъ. .

Ужъ прибѣгаетъ и къ словамъ!

ХСІХ.

Но это — лишь обыкновенный

Поэтъ, иль — труженикъ, скорѣй;

Высокій же, иль вдохновенный,

Поэтъ — художникъ! для своей

Фантазіи, беретъ, конечно,

И онъ, сначала, вещество…

И лѣпитъ весело, безпечно, —

Сперва, лишь форму изъ него;

Но, вылѣпивъ ее удачно —

Блестящей вазою прозрачной,

Потомъ, хоть капельку туда,

Вольетъ и мысли!… и тогда —

C.

Онъ радъ и счастливъ, какъ ребенокъ!

Сосудъ его — и дивный видъ

Имѣетъ, и легокъ и звонокъ;

И дорогой елей хранитъ….

И самъ художникъ тѣмъ доволенъ,

И очарована толпа!…

Сосуду жъ форму дать онъ воленъ, —

Какую хочетъ: хоть столба,

Хоть пирамиды, иль овала;

Отдѣлка только бы плѣняла….

И если онъ достигъ того —

Тогда блаженнѣй нѣтъ его!

CI.

И такъ, здѣсь, главное: умѣнье —

Сосудъ лишь вылѣпить сперва;

А трудъ и имя, тамъ, въ мгновенье,

Протрубитъ громкая молва!…

Мануфактура, впрочемъ, эта —

Имѣетъ, тоже, свой процесъ,

И формулы свои, отъ свѣта

Лишь скрытыя, какъ міръ чудесъ!

То — родъ извѣстный механисма,

Что, отъ сѣдаго классицисма,

И къ романтисму перешелъ,

И ласковой пріемъ нашелъ….

CII.

Поэты древніе имѣли —

И вкусъ, изящное любя,

И инструменты, для издѣлій, —

Чудеснѣйшіе у себя:

Во-первыхъ — дактиль благородный;

Потомъ — почтенный анапеста;

Тамъ — амфибрахій, однородный;

А тамъ — тяжелый, какъ усѣстъ

Подагрика, спондей солидный;

Тамъ — ямба, меньшой братъ миловидный,

Съ трохеемъ, наконецъ, хорей,

И множество такихъ затѣй….

CIII.

Слова укладывались чинно —

Въ такія формы, подъ рукой,

И мысль, сдержавъ полетъ орлиной,

Туда жъ спускалась на покой,

Когда мѣстечко оставалось….

И такъ сосудъ, иль стихъ, или —

Твореніе изготовлялось!

Лишь древніе потише шли,

Чѣмъ мы, въ костюмѣ романтисма,

Свободнѣйшемъ, чѣмъ классицисма.

Костюмъ, который и умамъ —

Вѣсъ придавалъ, и ихъ стопамъ!…

CIV.

Вѣка новѣйшіе хитрѣе:

Еще прекраснѣй вещь нашли,

Открывъ, — что эхо слухъ нѣжнѣе

Ласкаетъ…. и затѣмъ ввели,

Чтобы стихамъ очарованья

Еще поболѣе придать, —

Созвучныя все окончанья,

Изволивъ риѳмами назвать —

Гремушки милыя такія,

И раздѣливъ ихъ — на мужскія,

И женскія, чтобъ, межъ собой.

Ихъ перемѣшивать, порой….

CV.

Да! этихъ риѳмъ изобрѣтенье —

Кладъ сущій для любимцевъ музъ!…

Хотя, для многихъ, и мученье, —

Какъ цѣпи…. Но отъ этихъ узъ,

Уже иные стиходѣи

Освобождаются опять, —

Подъ видомъ, чтобъ свои идеи,

Нерѣдко, риѳмой не стѣснять!…

А между тѣмъ, не знаютъ сами,

Какъ эти риѳмы, небесами

Ниспосланныя, за собой —

Ведутъ и мысль, подъ часъ иной!..

CVI.

Не мало риѳмы и Жуану,

Въ строфахъ о бурѣ, помогли….

Но — полной лучше перестану,

Чтобы, пожалуй, не сочли, —

Что и вся наша Жуанада,

На основаніи такомъ, —

Не вдохновенья плодъ, какъ надо,

И должно думать бы о томъ!…

Но лишь — издѣлье механисма,

Но всѣмъ условьямъ романтисма, —

Сосудъ, изваянный изъ словъ,

Да изъ ямбическихъ стиховъ!!..

CVII.

А впрочемъ, — пусть и такъ, и — баста!

Довольно, то есть, толковать,

О томъ, — какъ мы умѣемъ, часто,

Превратно вещи понимать, —

Нерѣдко видя вдохновенье….

Лишь — въ механическомъ трудѣ,

Et vice versa, — въ проявленье

Огня поэзіи, чуть гдѣ,

Порой, отдѣлки незамѣтно, —

Не слишкомъ вѣря, да привѣтно

Лишь то встрѣчая, что блеститъ:

Зачѣмъ намъ сущность? былъ бы — видъ!

CVIII.

Но возвратимся мы къ герою.

Онъ, между тѣмъ, все продолжалъ

Свой путь, да, полною душою,

Въ мечтахъ и думахъ утопалъ:

То бредилъ, про себя, стихами.

То вспоминалъ онъ о быломъ.

Все разными еще страстями ~

Волнуемъ…. Но, за то, въ иномъ

Расположеньи, благородной

Былъ конь его: безъ думъ, свободно,

Онъ все скакалъ тамъ, да скакалъ,

Мчась прямо въ Лондонъ, на привалъ…

CIX.

И, наконецъ, ужъ было поздно,

Когда вдругъ новый Вавилонъ —

Предсталъ, глазамъ ихъ, въ грандіозной

Своей красѣ, весь освѣщенъ!

Въ столицу гордую въѣзжая,

Жуанъ тотчасъ же разсудилъ,

Сообразуясь съ духомъ края, —

Поудержать немножко пылъ

Коня ретиваго, чтобъ знали —

Что ѣдетъ Gentleman, и давали

Ему дорогу!… да и самъ —

Тутъ далъ покой своимъ мечтамъ!

CX.

И вотъ — величественно, твердой

Ногою, конь ужъ выступалъ,

Подъ сѣдокомъ, который съ гордой

Осанкой, взоръ въ толпу бросалъ:

Его ужъ вздохи не томили,

И гласъ поэзіи, затихъ…

Такъ онъ проѣхалъ Пикадилли¹⁴,

И вскорѣ, съ радостью, достигъ —

Своей гостинницы счастливо,

Гдѣ былъ прислугой встрѣченъ живо,

И гдѣ свободно могъ вздохнуть,

Душой и тѣломъ отдохнуть!

СХІ.

Благословляя возвращенье

Изъ плѣна шумной суеты,

Жуанъ былъ радъ, хоть на мгновенье,

Стряхнуть прошедшаго мечты!

Онъ у себя ужъ въ кабинетѣ….

Вдругъ видитъ…. на столѣ лежитъ

Пакетъ, и почеркъ на пакетѣ —

Руки знакомой…. онъ спѣшитъ

Сорвать печать скорѣй, и чтоже?

Мать умирающая, Боже!

Зоветъ его, чтобъ все забылъ,

Глаза закрыть ей поспѣшилъ¹⁵!…

КОНЕЦЪ. ПРИМѢЧАНІЯ къ ГЛАВЪ ШЕСТОЙ.

(1) There is а tide in the affairs of men,

Which, taten at lhe flood, leads on to fortune;

Omitted, all the voyage of their life

Js bound in shallows, and in miseries.

Shakspeare (Julius Caesar, act.IV. sc.3).

(2) Маyихеzнами или манихейцами (Manichéens назывались послѣдователи Манихеизма т. е. ученія ересеначальника Манеса (Manès), родившагося, въ Персіи, въ 240 г. по P. X. Они признавали два начала равно могучія и равно вѣчныя: доброе и злое. (См. Diction. Infernal, Paris. 1844).

(3) Знаменитая морская битва между Маркомъ Антоніемъ и Октавіемъ Августомъ, рѣшившая споръ за верховное владычество въ Римѣ, происходила близъ мыса Акціума (Actium) при входѣ въ Артскій или Амвракійскій заливъ въ Акарнаніи, области древней Греціи (нынѣ Капо-ди-Фиголо или Азіо), въ 31 г. по Р.Х. — Антоній, обольщенный Клеопатрою, Египетскою царицею, рѣшился, по ея совѣту, сразиться на морѣ, не смотря на превосходство и преданность своего сухопутнаго войска, и для того расположилъ свой флотъ у самаго входа въ заливъ. Но Випсаній Агриппа, начальствовавшій надъ флотомъ Октавія, пользуясь легкостію и удободвижимостію своихъ галеръ, надъ огромными, неповоротливыми судами Антонія, выманилъ противниковъ въ открытое море, отдѣлилъ крылья боевой ихъ линіи отъ центра, и началъ приводить его въ замѣшательство; тогда Клеопатра, лично участвовавшая въ бою, обратилась въ бѣгство и спаслась со всѣми Египетскими кораблями. При этомъ зрѣлищѣ Антоній, забывъ дли любви славу и могущество, сѣлъ на легкій корабль и поспѣшилъ за бѣгущею; флотъ же его, а нѣсколько дней спустя, и войско, бывшее на берегу залива празднымъ зрителемъ битвы, сдались Октавію, который такимъ образомъ и сдѣлался повелитемъ древняго міра. (См. Воен. Энц. Лексиконъ 1837. Ч. 1. Кн. II.)

(4) Катонъ жену свою Марцію уступилъ своему другу Гортенсію; но, со смертью сего послѣдняго, снова взялъ ее къ себѣ; поступокъ этотъ былъ порицаемъ его современниками, которые замѣтили, что Марція вошла въ домъ Гортенсія весьма бѣдною, а возвратилась къ Катону — съ сокровищами. (См. Плутарха).

(5) . . . . . .Medio tutissimus ibis!^[1]

(6) Въ подлинникѣ сказано: «а peasant’s quean (крестьянская королева!)» такъ названа королева Каролина, супруга Георга IV, которую, между прочими преступленіями, обвиняли еще въ связи съ каммергеромъ своего двора, Италіянцемъ Бергами (Bergami), начавшимъ свое поприще съ курьера.-- Л. Байронъ говоритъ, въ одномъ изъ своихъ примѣчаніи, что «Барды ея (такъ титулуетъ онъ ея защитниковъ!) воспѣвали въ „Times“ во все продолженіе процесса — снѣгъ ея непорочности, попираемый ногами!…» Въ палатѣ Лордовъ, одинъ изъ адвокатовъ несчастной королевы, говоря объ одномъ изъ самыхъ обвинительныхъ пунктовъ ея преступленія, представилъ это, какъ непредвиденный результатъ страннаго совпаденія обстоятельствъ (odd instances of strange coincidence!)

(7) Светоній пишетъ, что, однажды, въ минуту озлобленія своего на Римскій народъ, который, на цирковыхъ играхъ, благопріятствовалъ противной партіи, Калигула воскликнулъ: «О, когдабъ этотъ Римскій народъ былъ объ одной головѣ!»

(8) Въ подлинникѣ «Mamma» т. е. маменька; но намъ показалось какъ-то приличнѣе, осмѣлиться здѣсь употребить: мамаша!?..

(9) Молдавскій Князь Дмитрій Кантемиръ, написавшій Исторію о величіи и паденіи Оттоманской Имперіи (Histoire de la grandeur et de la décadence de l’empire ottoman); умеръ онъ въ 1723 году.

(10) См. Mémoire sur la situation de l’empire turc, par. M. de Tott. 1785.

(11) Въ подлинникѣ:

Of those who had most genius for this sort

Of sentimental friendship, there were three:

Lolah, Katinka, and Dudù….

Изъ этихъ трехъ именъ позволили мы себѣ нѣсколько измѣнить первое, т. е. имя Индіанки, которое но настоящему слѣдовало бы намъ написать не Лоля, а Лолахъ…. Но мы сдѣлали это per licentiam poetieam, подобно тому, какъ и самъ поэтъ, едва ли не на томъ же основаніи, изволилъ Грузинкѣ, Катинкѣ, вмѣсто черныхъ придать голубые глаза (blue eyes)! Г. Моріеръ, написавшій романъ, извѣстный у насъ въ прекрасной передѣлкѣ или вольномъ переводѣ Барона Брамбеуса: «Похожденія Марзы Хаджи-Бабы», описываетъ слѣдующимъ Образомъ красоту Грузинокъ: «Главныя прелести Грузинокъ — румяныя щеки, что называется на ихъ языкѣ: Нумуръ (соль красоты), черные какъ смоль волоса, большіе черные глаза газели, маленькій носъ, маленькій ротъ, бѣлью зубы, большая шея, нѣжные члены. Онѣ вообще чрезвычайно красивы, исполнены одушевленія, граціи и пріятности.»

(12) Въ Коранѣ сказано: «Вѣрующіе! когда приступаете къ молитвѣ, умойте себѣ лице и по локоть, руки; оботрите голову и ноги, до пятокъ!» (См. Сурата V «столъ» cm. 8)

ПРИМѢЧАНІЯ къ ГЛАВЪ СЕДЬМОЙ.

(1) Въ пѣсняхъ VII, VIII и IX, Л. Байронъ, предположивъ вооружиться противъ войнъ и завоеваніи, избралъ себѣ сюжетомъ для этого — осаду и взятіе штурмомъ крѣпости Измаила. Это читалъ подлинникъ или иностранные переводы «Донъ-Жуана» и хорошо ознакомлена), по исторіи, съ этою блистательною эпохою Русскаго оружія, конечно согласится что Британскій поэтъ позволилъ себѣ (per licentiam poeticam!) исказить, въ многихъ мѣстахъ, историческую правду своими поэтическими вымыслами!… Русскій переводчикъ, дошедши до предмета столь близкаго сердцу каждаго Русскаго, рѣшился, на правахъ вольнаго перевода, передѣлать весь этотъ эпизодъ военныхъ дѣйствій, т. е. представить ихъ, по возможности, въ настоящемъ видѣ, соображаясь при этомъ съ историческими фактами! Для этого служили ему нѣкоторымъ пособіемъ слѣдующія сочиненія, и именно: «Картина, историческая и политическая, Порты Оттоманской», С. Глинки; «Исторія Суворова», Н. Полеваго, «Анекдоты Князя Италійскаго Графа Суворова Рымникскаго» изд. г. Фуксомъ, и наконецъ, «Исторія Новороссійскаго Края», соч. Дюка де Ришелье (Histoire de la Nouvelle Russie, par Richelieu) которою руководствовался и самъ Л. Байронъ. — Между тѣмъ, чтобъ не развлекать разсказа нашего подробнымъ описаніемъ военныхъ дѣйствій при этой знаменитой осадѣ, мы сосредоточили весь интересъ почти на самомъ моментѣ взятія штурмомъ Крѣпости Измаила, и потому сократили всѣ три означенныя пѣсни Байроновой сатирической поэмы — въ одну главу нашего перевода; отъ этого и нумерація нашихъ главъ пойдетъ уже своимъ порядкомъ, т. е. не слѣдуя нумераціи пѣсень подлинника: такимъ образомъ, — наша глава VIII будетъ уже соотвѣтствовать пѣсни X; глава IX — пѣсни XI, и. т. д.

(2) «И возвратится персть въ землю яко же бѣ, и духъ возвратится къ Богу, иже даде его. Суета суетствій, рече Екклезіастъ, всяческая суета!» (См. Книга Екклезіаста гл. 12. cm. 7, 8, 9.)

(3) Везувій пламя изрыгаетъ,

Столпъ огненный во тмѣ стоитъ;

Багрово зарево зіяетъ,

Дымъ черный клубомъ вверхъ летитъ;

Блѣднѣетъ понтъ, реветъ громъ ярый,

Ударамъ въ слѣдъ гремятъ удары.

Дрожитъ земля, дождь искръ течетъ,

Клокочутъ рѣки рдяной лавы…

О Россъ! таковъ твой образъ славы,

Что зрѣлъ подъ Измаиломъ свѣтъ!

Державинъ.

(4) «Israaёl est situé sur la rive gauche du bras gauche du Danube.» (См. Hist. de la Nouv. Russie, нom. 2).

(5) «On а compris dans ces fortifications un faubourg moldave, situé à la gauche de la ville, sur une hauteur qui la domine: l’ouvrage a été terminé par un Grec. Pour donner une idée des talents de cet ingénieur, il suffira de dire qu’il fit placer les palissades perpendiculairement sur le parapet, de maniиre qu elles favorisaient les assiégeants, et arrêtaient le feu des assiégés.» (См. тамъ же).

(6) Вобанъ (Sébastien le Prestra de Vauban), извѣстный Французскій Маршалъ при Людовикѣ XIV, и знаменитый инженеръ своего вѣка. Его фортификаціонныя системы и до нынѣ въ ходу и славѣ, во всей Европѣ. — Быть можетъ, мы слишкомъ гиперболически употребили выраженіе, что «и самъ Вобанъ, предъ высотою Измаильскихъ валовъ, едва ли не ахнулъ бы!…» Но самъ очевидецъ, извѣстный Дюкъ-де-Ришелье,^[2] бывшій тогда при Россійскихъ войскахъ, въ охотникахъ, такъ говоритъ:

«Le rempart en terre est prodigieusement élevé, à cause de l’immense profondeur du fossé; il est cependant absolument rasant; il n’у а ni ouvrage avancé, ni chemin couvert.» (Cv. Hist de la Nouv. Russ. tom. 2.)

А dотъ и нашего историка описаніе устройства крѣпости Измаила:

«Сія обширная крѣпость, по обширности своей названная Турками Орду Калеси (крѣпость сбора войскъ), занимала, въ окружности, десять верстъ и, составляя треугольникъ, примыкалась одною стороною къ Дунаю, гдѣ ограждала ее каменная стѣна; съ другихъ сторонъ, былъ земляной валъ въ четыре сажени вышиною, со рвомъ въ семь саженей глубины.» (См. Исторію Суворова, соч. Н. Полеваго).

(7) «Da côté droit de la ville est un cavalier^[3] de quarante pieds d'élévation â pic, garni de vingt deux pièces de canons, et qui défend la partie gauche.» (См. Hist. de la Nouv. Russie lom. 2.)

(8) «Du côté du fleuve, la ville est absolument ouverte; les Turcs ne croyaient pas que les Russes püssent jamais avoir une flottille dans le Danube.» (См. тамъ же.)

(9) Османли, правильнѣе: Осмаилы — Оттоманцы; такъ называютъ себя Турки, но имени Османа или Отмана, основателя Оттоманской державы, который, какъ полагаютъ иные, достигнувъ чреды Султана, повелѣлъ однихъ только земледѣльцевъ называть Турками, а всѣмъ другимъ своимъ подданнымъ присвоилъ имя Оттоманцевъ. (См. Карт. Оттом. Порты, С. Глинки.)

(10) Бисмилляхъ! (во имя Аллаха!) такъ начинаются всѣ Сураты или главы Корана, кромѣ одной IX. Такъ начинаютъ Турки и всѣ свои молитвы и благодаренія; и это обратилось у нихъ даже въ довольно обыкновенное восклицаніе.

(11) «На гребномъ флотѣ, умножившееся число войска расположено было на три колонны; начальниками оныхъ были: Генералъ-Маіоръ Арсеньевъ, бригадиръ Чепега, и Секундъ-Маіоръ гвардіи Марковъ.» (См. Карт. Оттом. Порты, С. Глинки.)

(12) Уже наступила глубокая осень; двукратное намѣреніе взять Измаилъ не состоялось; войска русскія удалялись. Въ сихъ затруднительныхъ обстоятельствахъ, Князь Таврическій, поручилъ Графу Рымникскому покореніе крѣпости, почитаемой неприступною и Турціей и Европой. Пославъ изъ Галича предписаніе отступавшимъ войскамъ и увѣщевая ихъ соблюдать мужественную непоколебимость, Герой полетѣлъ съ малымъ отрядомъ къ Измаилу. — Принявъ 2 Дек. (1789) начальство надъ войскомъ подъ Измаиломъ, Суворовъ немедленно предпринялъ все нужное для приступа. Работы кончились 5 Декабря, и 6 числа войско, умножившееся прибытіемъ Фанагорійскаго полка, Апшеронскихъ мушкетеръ, нѣсколькими отрядами Донцовъ и Арнаутъ, расположилось вокругъ города. 7 Декабря отправленъ къ Сераскиру чиновникъ съ письмомъ отъ Князя Потемкина, требовавшаго сдачи крѣпости. — 8 числа, Сераскиръ отвѣчалъ: «Скорѣе Дунай остановится въ своемъ теченіи и небо преклонится къ землѣ, нежели сдастся Измаилъ!» — Къ укрощенію кичливости Оттоманской, Суворовъ ускорилъ побѣдоносныя свои распоряженія. Сказываютъ, что въ то же время онъ получилъ отъ Потемкина письмо, дозволявшее ему удалиться, если онъ не увѣренъ въ удачномъ приступѣ…. Суворовъ отвѣчалъ: «два уже раза Русскіе были у стѣнъ Измаила; стыдно будетъ, если въ третій разъ не совершимъ нашего дѣла!» — 9 Декабря на высокомѣрный отвѣтъ Сераскира, данъ ему словесный отвѣтъ, что не будетъ уже никому болѣе пощады! и немедленно собранъ былъ воинскій совѣтъ. — Графъ Платовъ, служивщій тогда бригадиромъ, первый написалъ: штурмовать всѣ то же подтвердили. Суворовъ вбѣжалъ въ ставку, перецѣловалъ всѣхъ, и сказалъ: «одинъ день Богу молиться, другой день учиться, въ третій день — славная смерть, или побѣда!» (См. Карт. Оттом. Порты С. Глинки.)

(13) «Le 13 Dec. (n. s.) une partie des troupes était embarquée; on allait lever le siège un courrier arrive; ce courierr annonce, de la part du prince, que le maréchal Souwaroff va prendre le commandement des forces réunies sous Ismaël. — Le 16, on voit venir de loin deux hommes courant à toute bride: on les prit pour des Cosaques; l’un était Souwaroff, et l’autre son guide, portant un paquet gros comme le poing, et renfermant le bagage du général. —Les succès multipliés de Souwaroff, sa bravoure à toute épreuve, la confiance que le soldat avait en lui, produisirent un enthousiasme général: une salve des batteries du camp et de la flotte célébrèrent son arrivée, et l’espoir du succès ranima les esprits. — L’ardeur de Souwaroff, son incroyable activité, son mépris des dangers, sa presque certitude de réussir, son âme, enfin, s’est communiquée à l’armée; il n’est pas jusqu’au dernier goujat, qui ne désire ob tenir l’honneur de monter à l’assaut.» (См. Hist. de la Nouv. Russie, tom 2.)

(14) «Стрѣляй рѣдко, да мѣтко. Штыкомъ коли крѣпко; пуля обмишулится, штыкъ не обмишулится: пуля дура, штыкъ молодецъ! коли одинъ разъ; бросай басурмана съ штыка; мертвъ на штыкѣ: царапаетъ саблею шею, сабля на шеѣ, отскочи шагъ, ударь: коли другаго, коли третьяго; богатырь заколетъ полдюжины: больше! береги пулю въ дулѣ; трое наскочатъ: перваго заколи, втораго застрѣли: третьему штыкомъ карачунъ; это не рѣдко, а заряжать некогда. Въ атакѣ не задерживай! — Штурмъ. Ломи чрезъ засѣки, бросай плетни чрезъ волчьи ямы, быстро бѣги, прыгай чрезъ палисады, бросай фашины, спускайся въ ровъ, ставь лѣстницы. Стрѣлки, очищай колонны! стрѣлки, по головамъ колонны! лети чрезъ стѣну, на валъ, окалывай на валу, вытягивай линію, ставь караулъ къ пороховымъ погребамъ; отворяй вороты конницѣ. — Непріятель бѣжитъ въ городъ: его пушки обороти по немъ, стрѣляй сильно въ улицы: бомбардируй живо; не досужно за нимъ ходить. Приказъ: спускайся въ городъ, рѣжь непріятеля на улицахъ; конница руби, и проч.» (См. «Разговоръ съ солдатами ихъ языкомъ» въ собраніи анекдотовъ о Суворовѣ.)

(15) «Всѣ великіе полководцы древнѣйшихъ и новѣйшихъ вѣковъ, имѣли свои особенности, безъ которыхъ не отличались бы отъ толпы; но она слѣдовали свѣтскимъ приличіямъ. Нашъ же, какъ будто выпрыгнулъ изъ сей сферы, и представляетъ собою необыкновенное единственное явленіе, и на военномъ поприщѣ, гдѣ онъ непобѣдимъ, и въ кабинетѣ своемъ, гдѣ онъ непостижимъ! Румянцевыхъ, Тюреневъ и другихъ, мы знаемъ: ибо они дѣйствовали, обращались съ людьми по-людски, говорили нашимъ языкомъ; тонкости и тайны ихъ раскрылись. Но Суворовъ…»

Здѣсь прерываемъ слова Г. Фукса, бывшаго при немъ Секретаремъ, и дополнимъ этотъ справедливый панигирикъ — неменѣе лестнымъ отзывомъ извѣстнаго Лорда Клинтона, который такъ писалъ къ одному изъ друзей своихъ въ Лондонѣ, послѣ обѣда, даннаго ему Суворовымъ въ 9 часовъ по полуночи:

"Сейчасъ выхожу я изъ ученѣйшей Военной Академіи, гдѣ были разсужденія о военномъ искусствѣ, объ Анибалѣ, Цезарѣ, замѣчанія на ошибки Тюреня, Принца Евгенія, о нашемъ Мальборукѣ, о штыкѣ, и проч. и проч. — Вы вѣрно хотите знать, гдѣ же эта Академія, и кто Профессоры? угадайте!… я обѣдалъ у Суворова: — не помню, ѣлъ ли что; но помню съ восторгомъ каждое его слово. Это нашъ Гаррикъ, но — на театрѣ великихъ происшествіи! это тактическій Рембрандтъ: какъ тотъ, въ живописи, такъ этотъ, на войнѣ — волшебники! боюсь только, чтобы онъ не занемогъ нашимъ сплиномъ…. но отъ богатствъ побѣдъ! И этотъ умнѣйшій мужъ вздумалъ меня увѣрять, что онъ ничего не знаетъ, ничему не учился, безъ воспитанія, и что его по справедливости называютъ Вандаломъ!… наконецъ, остановилъ я его сими словами: «Если вамъ удается обманывать насъ, вашихъ современниковъ, то не удастся обмануть потомковъ; впрочемъ, и въ самомъ потомствѣ останетесь вы — Іероглифомъ! и проч.» (См. Анекдоты Кн. Италійскаго и проч, изд. Г. Фуксомъ. С. П. б. 1827.)

(16) Представивъ въ живой картинѣ всѣ рѣзкія черты, изъ жизни великаго Героя, такъ, между прочимъ, заключаетъ его новѣйшій біографъ свой очеркъ, исполненный исторической вѣрности, согрѣтый теплотою чувства и дышащій поэзіею:

«…Таковъ быль нашъ великій Суворовъ, загадка современниковъ, Герой, имя коего отзывалось въ цѣлой Европѣ, и Чудакъ, для тѣхъ, кто приближался къ нему, дивный Протей, оживленная доброта и нѣжность сердца, о которомъ говорили, какъ о кровожадномъ чудовищѣ, и умъ необыкновенный, изумлявшій — шутовского рѣчью! приходившіе взглянуть на Суворова — видѣли худенькаго, слабаго старичка, смѣшившаго шутками…. Старичекъ превращался въ Исполина, въ Генія, — если узнавали его ближе! Тогда понимали и его, и великія дѣла его, и любовь, какою привязывалъ онъ къ себѣ знавшихъ его!» (См. Истор. Суворова соч. Н. Полеваго).

«И славу въ плѣнъ къ себѣ забралъ!»

Такъ, дѣйствительно, читая все, что было только писано о Суворовѣ, нельзя не примѣнить и къ нему извѣстнаго дѣвиза Юлія Цезаря: «veni, vidi, vici», т. е, пришелъ, увидѣлъ, побѣдилъ! — Въ Измаилѣ, подвели ему рѣдкую лошадь, которой не было цѣны, и просили принять се въ намять знаменитой эпохи; но онъ отказался, сказавъ: «Нѣтъ, мнѣ она не нужна. Я прискакалъ сюда на Донскомъ конѣ, съ однимъ казакомъ; на немъ и съ нимъ ускачу.» Тутъ одинъ генералъ замѣтилъ, что теперь поскачетъ онъ съ тяжестью лавровъ…. Суворовъ отвѣчалъ; «Донецъ всегда выносилъ меня и мое счастіе!» При этомъ, нельзя не привести также и знаменитаго о немъ изрѣченія одного Иностранца; извѣстный своею ученостію и воинскими доблестями, Австрійскій Генералъ-Квартирмейстеръ Цахъ, съ которымъ любилъ Суворовъ бесѣдовать о военномъ искусствѣ, называя его «генераломъ sans faèons и Катономъ», такъ сказалъ ему однажды безъ обиняковъ: «и всякій народъ подъ жезломъ вашимъ былъ бы побѣдоносенъ, потому что вы — Герои всѣхъ вѣковъ и всѣхъ народовъ!^[4]»

(17) Именно этими словами: «И такъ гора родила мышь!» выразился самъ Суворовъ, въ одномъ письмѣ своемъ къ Г. Фуксу (Кобринъ ⁷/₁₈ Марта 1800), гдѣ изложивъ «свою тактику» жаловался онъ на тактику Австрійскаго Кабинета, заставлявшаго Россійское войско «оставить все, и уйти во свояси!» (См. Ист. Россійско-Австр. Камп. Г. Фукса Ч. III. стр. 659.)

(18) La nuit était obscure; un brouillard épais ne nous permettait de distinguer autre chose que le feu de notre artillerie, dont l’horizon était embrasé de tous côtés; ce feu, partant du milieu du Danube, se réfléchissait sur les eaux, et offrait un coup d’oeil très-singulier. (См. Hist. de la Nouv. Russ. tom. 3.)

(19) «Ни въ городѣ, ни въ лагерѣ Русскихъ, никто не спалъ. Полки двигались. Осажденные готовилось, увѣдомленные отъ перебѣжчиковъ о наступающемъ грозномъ штурмѣ. Суворовъ объѣзжалъ войска; являлся всюду; радостно привѣтствовали его солдаты. Въ три часа, взлетѣла ракета — всѣ взялись за оружіе; въ четыре, другая — построились; въ пять часовъ, третья, — и въ одно мгновеніе колонны двинулись къ Измаилу, стѣны Измаила вспыхнули огнемъ, и скоро — крики: Ура! Алла! показали начало неслыханнаго воинскаго подвига!» (См. Истор. Суворова, соч. Н. П.)

(20) Алла-гю! — заключительныя слова муэззиновъ, призывающихъ къ молитвѣ съ высокихъ галереи, устроенныхъ снаружи минаретовъ. Слова эти перешли и въ военный крикъ у Турковъ; на послѣдній слогъ они сильнѣе ударяютъ. Едва ли не отсюда и слово: гикъ, гиканіе?…

(21) «Смѣлость города беретъ!» — старинная русская поговорка.

(22) «Побѣдители сами изумлялись, когда днемъ осматривали, рвы и валы, по которымъ перешли, ночью, подъ губительнымъ огнемъ непріятелей!… Притомъ, надобно вспомнить и объ отчаянной храбрости Турковъ, при защитѣ крѣпостей: робкій бѣглецъ — въ полѣ, Оттоманъ не побѣдимъ — за стѣнами крѣпости!» (См. Ист. Суворова, соч. Н. П.)

(23) «Первый вошедшій на стѣны былъ Маіоръ Неклюдовъ, вызвавшійся итти съ охотниками. Прежде всѣхъ достигла на валъ колонна Ласси^[5]-- бросивъ лѣстницы, солдаты лѣзли безъ нихъ, втыкая въ валъ штыки.» (См. Ист. Суворова. Н. П.).

(24) Оставивъ Донъ-Жуана и Дуду на сборахъ къ Аудіенціи, назначенной имъ грозною Султаншею; Л. Байронъ заключаетъ этимъ шестую пѣснь своей поэмы, надѣясь, между прочимъ, что герои его «авось либо и избавится отъ рыбъ (may escape the fishes!)» т. e. уйдетъ цѣль, отъ грозящей ему опасности. И дѣйствительно, — въ слѣдующей пѣсни, снова является Донъ-Жуанъ, и цѣль и невредимъ, но только…. не въ Сералѣ, и не въ Стамбулѣ, а подъ стѣнами уже Измаила, въ лагерѣ Суворова, къ которому приводятъ его Казаки, да и не одного притомъ, а вмѣстѣ съ Англичаниномъ Джонсономъ, двумя безыменными Турчанками и Евнухомъ (См. Cant. VII. oct. LVI, LVII, LX, LXVI, LXVII, LXXII, LXXIII, LXXIV, LXXV и LXXVI) на канунѣ самаго штурма крѣпости!-- Какимъ же образомъ удалось всей этой честной компаніи уйти изъ Сераля и, благополучно покинувъ Стамбулъ, очутиться вдругъ на берегахъ Дуная?… ничего этого не извѣстно изъ подлинника!

Отнюдь не думая осуждать въ этомъ пропускѣ (lacune poétique!) великаго Поэта, мы сочли не лишнимъ, однакожъ, въ своемъ вольномъ переводѣ, — придумать — переворотъ въ Семибашенномъ замкѣ, по случаю смерти Султана Гамида, или Ахмета III, и восшествія на его престолъ — Селима II…. Конечно, Гг. строгіе критики не преминуть здѣсь замѣтить небольшой анахронисмъ: извѣстно по исторіи, что событія эти совершились въ Апрѣлѣ 1789, а взятіе штурмомъ Измаила послѣдовало въ Декабрѣ 1790 года, и, стало быть, — гдѣ же такъ долго изволили скитаться наши Серальскіе бѣглецы?… Но тогда слѣдовало бы совершенно отступить отъ подлинника, написать новый эпизодъ, и т. п. А нашимъ долгомъ было, покрайней мѣрѣ въ цѣломъ, слѣдить какъ можно ближе за авторомъ т. е. сохранить весь планъ и ходъ его разсказа; притомъ, «Донъ Жуанъ» — не исторія, и даже не историческій романъ, да и всѣ ли историческіе романы придерживаются, съ математическою точностію, хронологіи фактовъ?… Довольно того, что есть здѣсь сколько нибудь исторической вѣроятности, которою желалось воспользоваться сострадательной Музѣ, чтобъ, поскорѣе освободивъ своего проказника отъ позорнаго плѣна въ Сералѣ и грозившей ему бѣды со стороны ревнивой Султанши, открыть передъ нимъ болѣе блестящее и громкое попроще — подъ ядрами Измаила!…

(25) «Souwaroff exerсa les soldats; il leur montra comment il fallait s’у prendre pour escalader; il enseigna aux recrues la manière de donner le coup de baпonnette, etc. etc.» (См. Hist. de la Nouv. Russie, tom. 2).

«. . . . . .между тѣмъ, русскіе дѣятельно готовили фашины и лѣстницы; Суворовъ самъ училъ солдатъ, какъ ставить лѣстницы, какъ лѣзть на стѣны и сражаться.» (См. Исторія Суворова соч. Н. П.).

(26) «Умирай за домъ Богородицы, за Матушку, за пресвѣтлѣйшій Домъ, Церковь Бога молитъ; кто остался живъ, тому честь и слава!» (См. "Разговоръ съ солдатами ихъ языкомъ, " въ собраніи анекдотовъ о Суворовѣ).

Суворовъ любилъ также твердить всегда: «Если желать умереть на войнѣ, то надобно желать умереть въ дѣлѣ со славою, какъ Тюрень!» (См. анекдоты Кн. Италійскаго, изд. Г. Фуксомъ.)

(27) «Суворовъ любилъ скорые отвѣты, безъ остановки: онъ хотѣлъ въ этомъ родѣ испытанія быть Ла-Фатеромъ, узнавать характеръ человѣка, какъ тотъ — по физіономіи, такъ онъ — по отвѣту! — Впрочемъ, многіе очень ошибались, думая, что отвѣчая ему скоро и нелѣпо — ему угождали…. правда, онъ замолчитъ, бывало, по оцѣнитъ — пустослова!» (См. анекдоты Кн. Италійскаго, изд. Г. Фуксомъ.)

(28) Во время войны и находясь противъ непріятеля, безъ точнаго его приказанія, утренней зари не били: онъ выходилъ изъ своей палатки, и три раза пѣлъ пѣтухомъ. Это былъ знакъ къ походу, а иногда и къ нападенію на непріятеля!

Тоже самое случалось не разъ и при другихъ обстоятельствахъ: такъ, на канунѣ своего отъѣзда въ Вѣну, Суворовъ, оставаясь наединѣ съ Графомъ Ѳ. В. Растопчинымъ, разговаривалъ съ нимъ о войнѣ и о тогдашнемъ положеніи Европы. — «Графъ Александръ Васильевичъ (слова самого Растопчина!) началъ сперва высчитывать ошибки Цесарскихъ Начальниковъ, потомъ, — сообщать свои виды и намѣренія. Слова у него текли какъ рѣка, мысли всѣ были человѣка чрезвычайнаго! такъ говорящаго его и подобное отъ него краснорѣчіе я слышалъ въ первый разъ! но, посреди рѣчи, когда я весь превращенъ былъ въ слухъ и вниманіе, онъ самъ вдругъ, изъ Цицерона и Юлія Кесаря, обратился въ птицу, и запѣлъ громко — пѣтухомъ!…» (См. анекд. Кн. Италійс. изд. Г. Фуксомъ.)

(29) «10 числа, по восхожденіи солнца, началась пальба съ гребнаго флота и съ четырехъ батарей, устроенныхъ на обоихъ крылахъ. Турки отвѣчали изъ крѣпости безпрерывною пальбою.» (См. Карт. Порты Оттом. С. Глинки.)

(30) «Есть ли что смѣшнѣе, въ мірѣ, такъ называемыхъ львовъ, у которыхъ все на перекоръ природѣ и изящному вкусу, отъ лорнетки, вставленной въ тѣло, какъ въ рамку, предъ однимъ глазомъ, до каблуковъ, въ родѣ ходулей?» (См. замѣтки и выписки Ѳ. Б.)

Левъ, Lion, по терминологіи модныхъ салоновъ, — молодой человѣкъ съ кудрявою или длинноволосою головою, въ желтыхъ перчаткахъ, завернутый въ неукоризненное пальто, и курящій сигару длиною съ барабанную палку; достойная подруга льва называется львица, Lionne, т. е. молодая дама, которая отличается на скачкахъ, прыгаетъ чрезъ плетни и изгороды, боксируетъ и не выпускаетъ изъ рта сигаретты. Впрочемъ, характеристика эта льва и львицы, не рѣдко, измѣняется въ подробностяхъ, по произволу непостоянной повелительницы большаго свѣта, моды, которая прежнихъ своихъ поклонниковъ, извѣстныхъ подъ именами: Петиметровъ (Petit-maître,) Мускаденовъ (Muscadin), Адмираблей (Admirables), Энкрояблей (incroyables), Красавцевъ (Beaux), Кавалеровъ (Cavaliers), Щеголей (Elégants), Денди (Dandys), Модниковъ и модницъ (Fashionables), и Амазонокъ (Amazonnes), могучимъ жезломъ своимъ превратила наконецъ въ звѣрей-людей и людей-звѣрей XIX столѣтія! Парнасскіе салоны, въ особенности, представляютъ дивный звѣринецъ сего рода: тамъ, кромѣ львовъ и львицъ, есть еще: Тигръ, Tigre, — маленькій жокей, который въ случаѣ нужды, можетъ весь уйти въ одинъ изъ своихъ сапоговъ съ отворотами; Пантера, Panthère, — красавица въ предосудительномъ костюмѣ, развалившаяся въ коляскѣ безъ герба; Крыса, Rat, — молоденькая дѣвочка, дебитирующая на поприщѣ пируэтовъ моральныхъ и Физическихъ; и, наконецъ, Рысь, Lynx, — спекулаторъ, денежный человѣкъ, съ яростію бросающійся на всякую добычу.^[6]

Послѣ такой характеристики этихъ львовъ и комп. нашъ Донъ-Жуанъ, былъ разумѣется, гораздо выше, покрайней мѣрѣ — не дюжиннымъ львомъ свѣтскаго звѣринца!…

(31) См. выше, примѣч. 22.

(32) «Въ одномъ мѣстѣ — русскіе дрогнули…. Среди нихъ явился священникъ, и именемъ Бога — Побѣдоносца, держа въ рукѣ крестъ повелъ ихъ впередъ.» (См. Исторію Суворова, Н. П.)

(33) «La jonction de la colonne de Meknop (le général étant mal secondé fut tué) — s'étant effectuée avec celle qui l’avoisinait, ces colonnes attaquèrent un bastion, et éprouvèrent une résistance opiniâtre, mais bientôt des cris de victoire se font entendre de toutes parts, et le bastion est emporté; le séraskier défendait cette partie.» (См. Hist. de la Nouv. Russie, tom, 3.)

(34) Для эпизода Турчанки Леплы, Л. Байронъ воспользовался случаемъ, бывшимъ при штурмѣ Измаила съ самимъ Дюкомъ-де-Ришелье, который описываетъ его такъ: «Je sauvai la vie à une fille de dix ans, dont l’innocence et la candeur formaient un contraste bien frappant avec la rage de tout ce qui m’environnait. En arrivant sur le bastion où le combat cessa et où commenèa le carnage, j’apperèus un groupe de quatre femmes égorgées, entre les quelles cet enfant, d’une figure charmante, cherchait un asile contre la fureur de deux Cosaques qui étaient sur le point de la massacrer….» (См. Hist. de la Nouv. Buss, tom. 3.)

(35) «Ce spectacle m’attira bientôt, et je n’hésitai pas, comme on peut le croire, à prendre entre mes bras cette infortunée, que les Barbares voulaient y poursuivre encore. J’eus bien de la peine à me retenir et à ne pas percer ces misérables du sabre que je tenais suspendu sur leur tête: — je me contentai cependant de les éloigner, non sans leur prodiguer les coups et les injures qu’ils méritaient….» (См. тамъ же.)

(36) «Русскіе овладѣли всѣми внѣшними укрѣпленіями, но имъ предлежала битва не менѣе страшная: каждая улица, каждый домъ, были оспариваемы съ оружіемъ въ рукахъ. Капланъ-Гирей сражался, окруженный своими сыновьями; пятеро изъ нихъ пали въ его глазахъ, и на трупы ихъ послѣдній палъ отецъ!…» (См. Исторію Суворова, H. П.)

(37) Гуріи — дѣвы эдема, такъ названы по ихъ «большимъ чернымъ глазамъ (hur al oyun)!» — Сообщеніе съ ними, но ученію Магомета, составляетъ главное блаженство муслима, т. е. правовѣрнаго. Созданныя не изъ праха, подобно смертнымъ женщинамъ, а изъ вещества гораздо нѣжнѣйшаго, онѣ надѣлены неувядающею красотою, и, сверхъ того, пользуются небеснымъ преимуществомъ — вѣчной юности. (См. D’Herbelot, и le Koran, trad. par Kazпmirski. ch. LVI.)

Есть даже военная пѣснь, у Турковъ, которая начинается такъ:

«Я вижу, вижу юную райскую дѣву! глаза у нея черные, она машетъ мнѣ покрываломъ, покрываломъ своимъ зеленымъ, и кличетъ: приходи, обними меня; я люблю тебя! и проч.»^[7]

(38) Кейфъ — сладкая праздность, «il dolce far niente» Восточныхъ, наслажденіе, состоящее въ совершенномъ бездѣйствіи, тѣлесномъ и умственномъ, съ трубкою въ зубахъ, прсреди облаковъ табачнаго дыма.

«Quoique 'esRusses fussent répandus dans la ville, le bastion de pierre résistait encore: il était défendu par un vieillard, pacha à trois queues et commandant les for.es réunies à Ismaël, Un lui proposa une capitulation: il demanda si le reste de la ville était conquis; sur cette réponse, il autorisa quelques-uns de ses officiers à capituler avec M. de Ribas. —Pendant ce colloque, il resta étendu sur des tapis placés snr les ruines de la forteresse, fumant sa pipe avec la môme tranquillité et la môme indifférence que s’il eùtété étranger à tout ce qui se passait.» (См. Hist. de la Nouv. Russ. tom. 3.)

(39) Измаилъ взята. 11 Декабря 1790. — «Не бывало крѣпости крѣпче, небывало обороны отчаяннѣе, обороны Измаила; но Измаилъ взятъ — поздравляю Вашу Свѣтлость!» писалъ Суворовъ къ Потемкину. (См. Исторію Суворова, Н. П.)

(40) «Только одинъ человѣкъ ушелъ изъ Измаила и принесъ Визирю вѣсть о взятіи Русскими непобѣдимой крѣпости. До двадцати трехъ тысячъ турковъ было убито, и только до пяти тысячъ, и то — большею частью раненыхъ, взято въ плѣнъ. — Въ числѣ убитыхъ было шестьдесятъ Пашей. — Въ 4 часа по полудни, Измаилъ лежалъ безмолвною могилой, — опаленный пожаромъ, залитый кровью, заваленный трупами.» (См. Исторію Суворова, Н. П.)

(41) «Мани, Ѳекелъ, Фаресъ.» — Слова, начертанныя на стѣнѣ, во время Валтасарова пира, таинственною рукою, и, по истолкованію Пророка Даніила, означавшія паденіе Вавилонской Имперіи. (См. Книга Пророка Даніила гл. 4 cm. 25—28.)

(42) Ipecacuanha Radix — корень, величиною съ мизинецъ, самаго черно-бураго цвѣта и колѣнчатый; употребляется въ «Dissenteria maligna.» — Въ Вестъ-Индіи, особенно въ Бразиліи (откуда и вывезенъ въ Европу, въ прошломъ столѣтіи, Португальцами и Голландцами), онъ называется Ipecacuanha или Нуроасаппа и Cagosanna, у Испанцевъ: Bexugilla, Beguquella, Becula, Bolaculo; у Португальцевъ: Cipo di Cameras, а у aранцузовъ: Bécouquille ou mine d’or, т. e. золотая руда; послѣднее названіе получилъ этотъ корень потому, что въ особенности и находится онъ въ золотыхъ рудникахъ. Ипекакуана въ 1713 году оказала важную услугу во время моровой язвы въ Вѣнѣ. (См. Curieuses und Reales Natur-Kunst-Berg Gewerck und Handlungs Lexicon, von Dr. G. H. ZincIce, Leipi. 1755

(43) «Такъ проходитъ слава міра сего!»

ПРИМѢЧАНІЯ къ ГЛАВЪ СЕДЬМОЙ.

(1) Въ пѣсняхъ VII, VIII и IX, Л. Бапронъ, предположивъ вооружиться противъ войнъ и завоеваніи, избралъ себѣ сюжетомъ для этого — осаду и взятіе штурмомъ крѣпости Измаила. Это читалъ подлинникъ или иностранные переводы «Донъ-Жуана» и хорошо ознакомлена), по исторіи, съ этою блистательною эпохою Русскаго оружія, конечно согласится что Британскій поэтъ позволилъ себѣ (per licentiam poeticam!) исказить, въ многихъ мѣстахъ, историческую правду своими поэтическими вымыслами!… Русскій переводчикъ, дошедши до предмета столь близкаго сердцу каждаго Русскаго, рѣшился, на правахъ вольнаго перевода, передѣлать весь этотъ эпизодъ военныхъ дѣйствій, т. е. представить ихъ, по возможности, въ настоящемъ видѣ, соображаясь при этомъ съ историческими фактами! Для этого служили ему нѣкоторымъ пособіемъ слѣдующія сочиненія, и именно: «Картина, историческая и политическая, Порты Оттоманской», С. Глинки; «Исторія Суворова», Н. Полеваго, «Анекдоты Князя Италійскаго Графа Суворова Рымникскаго» изд. г. Фуксомъ, и наконецъ, «Исторія Новороссійскаго Края», соч. Дюка де Ришелье (Histoire de la Nouvelle Russie, par Richelieu) которою руководствовался и самъ Л. Байронъ. — Между тѣмъ, чтобъ не развлекать разсказа нашего подробнымъ описаніемъ военныхъ дѣйствій при этой знаменитой осадѣ, мы сосредоточили весь интересъ почти на самомъ моментѣ взятія штурмомъ Крѣпости Измаила, и потому сократили всѣ три означенныя пѣсни Байроновой сатирической поэмы — въ одну главу нашего перевода; отъ этого и нумерація нашихъ главъ пойдетъ уже своимъ порядкомъ, т. е. не слѣдуя нумераціи пѣсень подлинника: такимъ образомъ, — наша глава VIII будетъ уже соотвѣтствовать пѣсни X; глава IX — пѣсни XI, и. т. д.

(2) «И возвратится персть въ землю яко же бѣ, и духъ возвратится къ Богу, иже даде его. Суета суетствій, рече Екклезіастъ, всяческая суета!» (См. Книга Екклезіаста гл. 12. cm. 7, 8, 9.)

(3) Везувій пламя изрыгаетъ,

Столпъ огненный во тмѣ стоитъ;

Багрово зарево зіяетъ,

Дымъ черный клубомъ вверхъ летитъ;

Блѣднѣетъ понтъ, реветъ громъ ярый,

Ударамъ въ слѣдъ гремятъ удары.

Дрожитъ земля, дождь искръ течетъ,

Клокочутъ рѣки рдяной лавы…

О Россъ! таковъ твой образъ славы,

Что зрѣлъ подъ Измаиломъ свѣтъ!

Державинъ.

(4) «Israaёl est situé sur la rive gauche du bras gauche du Danube.» (См. Hist. de la Nouv. Russie, нom. 2).

(5) «On а compris dans ces fortifications un faubourg moldave, situé à la gauche de la ville, sur une hauteur qui la domine: l’ouvrage a été terminé par un Grec. Pour donner une idée des talents de cet ingénieur, il suffira de dire qu’il fit placer les palissades perpendiculairement sur le parapet, de maniиre qu elles favorisaient les assiégeants, et arrêtaient le feu des assiégés.» (См. тамъ же).

(6) Вобанъ (Sébastien le Prestra de Vauban), извѣстный Французскій Маршалъ при Людовикѣ XIV, и знаменитый инженеръ своего вѣка. Его фортификаціонныя системы и до нынѣ въ ходу и славѣ, во всей Европѣ. — Быть можетъ, мы слишкомъ гиперболически употребили выраженіе, что «и самъ Вобанъ, предъ высотою Измаильскихъ валовъ, едва ли не ахнулъ бы!…» Но самъ очевидецъ, извѣстный Дюкъ-де-Ришелье,^[8] бывшій тогда при Россійскихъ войскахъ, въ охотникахъ, такъ говоритъ:

«Le rempart en terre est prodigieusement élevé, à cause de l’immense profondeur du fossé; il est cependant absolument rasant; il n’у а ni ouvrage avancé, ni chemin couvert.» (Cv. Hist de la Nouv. Russ. tom. 2.)

А dотъ и нашего историка описаніе устройства крѣпости Измаила:

«Сія обширная крѣпость, по обширности своей названная Турками Орду Калеси (крѣпость сбора войскъ), занимала, въ окружности, десять верстъ и, составляя треугольникъ, примыкалась одною стороною къ Дунаю, гдѣ ограждала ее каменная стѣна; съ другихъ сторонъ, былъ земляной валъ въ четыре сажени вышиною, со рвомъ въ семь саженей глубины.» (См. Исторію Суворова, соч. Н. Полеваго).

(7) «Da côté droit de la ville est un cavalier^[9] de quarante pieds d'élévation â pic, garni de vingt deux pièces de canons, et qui défend la partie gauche.» (См. Hist. de la Nouv. Russie lom. 2.)

(8) «Du côté du fleuve, la ville est absolument ouverte; les Turcs ne croyaient pas que les Russes püssent jamais avoir une flottille dans le Danube.» (См. тамъ же.)

(9) Османли, правильнѣе: Осмаилы — Оттоманцы; такъ называютъ себя Турки, но имени Османа или Отмана, основателя Оттоманской державы, который, какъ полагаютъ иные, достигнувъ чреды Султана, повелѣлъ однихъ только земледѣльцевъ называть Турками, а всѣмъ другимъ своимъ подданнымъ присвоилъ имя Оттоманцевъ. (См. Карт. Оттом. Порты, С. Глинки.)

(10) Бисмилляхъ! (во имя Аллаха!) такъ начинаются всѣ Сураты или главы Корана, кромѣ одной IX. Такъ начинаютъ Турки и всѣ свои молитвы и благодаренія; и это обратилось у нихъ даже въ довольно обыкновенное восклицаніе.

(11) «На гребномъ флотѣ, умножившееся число войска расположено было на три колонны; начальниками оныхъ были: Генералъ-Маіоръ Арсеньевъ, бригадиръ Чепега, и Секундъ-Маіоръ гвардіи Марковъ.» (См. Карт. Оттом. Порты, С. Глинки.)

(12) Уже наступила глубокая осень; двукратное намѣреніе взять Измаилъ не состоялось; войска русскія удалялись. Въ сихъ затруднительныхъ обстоятельствахъ, князь Таврическія, поручилъ Графу Рымникскому покореніе крѣпости, почитаемой неприступною и Турціей и Европой. Пославъ изъ Галича предписаніе отступавшимъ войскамъ и увѣщевая ихъ соблюдать мужественную непоколебимость, Герой полетѣлъ съ малымъ отрядомъ къ Измаилу. — Принявъ 2 Дек. (1789) начальство надъ войскомъ подъ Измаиломъ, Суворовъ немедленно предпринялъ все нужное для приступа. Работы кончились 5 Декабря, и 6 числа войско, умножившееся прибытіемъ Фанагорійскаго полка, Апшеронскихъ мушкетеръ, нѣсколькими отрядами Донцовъ и Арнаутъ, расположилось вокругъ города. 7 Декабря отправленъ къ Сераскиру чиновникъ съ письмомъ отъ Князя Потемкина, требовавшаго сдачи крѣпости. — 8 числа, Сераскиръ отвѣчала.: «Скорѣе Дунай остановится въ своемъ теченіи и небо преклонится къ землѣ, нежели сдастся Измаилъ!» — Къ укрощенію кичливости Оттоманской, Суворовъ ускорилъ побѣдоносныя свои распоряженія. Сказываютъ, что въ то же время онъ получилъ отъ Потемкина письмо, дозволявшее ему удалиться, если онъ не увѣренъ въ удачномъ приступѣ…. Суворовъ отвѣчалъ: «два уже раза Русскіе были у стѣнъ Измаила; стыдно будетъ, если въ третій разъ не совершимъ нашего дѣла!» — 9 Декабря на высокомѣрный отвѣтъ Сераскира, данъ ему словесный отвѣтъ, что не будетъ уже никому болѣе пощады! и немедленно собранъ былъ воинскій совѣтъ. — Графъ Платовъ, служивщій тогда бригадиромъ, первый написалъ: штурмовать всѣ то же подтвердили. Суворовъ вбѣжалъ въ ставку, перецѣловалъ всѣхъ, и сказалъ: «одинъ день Богу молиться, другой день учиться, въ третій день — славная смерть, или побѣда!» (См. Карт. Оттом. Порты С. Глинки.)

(13) «Le 13 Dec. (n. s.) une partie des troupes était embarquée; on allait lever le siège un courrier arrive; ce courierr annonce, de la part du prince, que le maréchal Souwaroff va prendre le commandement des forces réunies sous Ismaël. — Le 16, on voit venir de loin deux hommes courant à toute bride: on les prit pour des Cosaques; l’un était Souwaroff, et l’autre son guide, portant un paquet gros comme le poing, et renfermant le bagage du général. —Les succès multipliés de Souwaroff, sa bravoure à toute épreuve, la confiance que le soldat avait en lui, produisirent un enthousiasme général: une salve des batteries du camp et de la flotte célébrèrent son arrivée, et l’espoir du succès ranima les esprits. — L’ardeur de Souwaroff, son incroyable activité, son mépris des dangers, sa presque certitude de réussir, son âme, enfin, s’est communiquée à l’armée; il n’est pas jusqu’au dernier goujat, qui ne désire ob tenir l’honneur de monter à l’assaut.» (См. Hist. de la Nouv. Russie, tom 2.)

(14) «Стрѣляй рѣдко, да мѣтко. Штыкомъ коли крѣпко; пуля обмишулится, штыкъ не обмишулится: пуля дура, штыкъ молодецъ! коли одинъ разъ; бросай басурмана съ штыка; мертвъ на штыкѣ: царапаетъ саблею шею, сабля на шеѣ, отскочи шагъ, ударь: коли другаго, коли третьяго; богатырь заколетъ полдюжины: больше! береги пулю въ дулѣ; трое наскочатъ: перваго заколи, втораго застрѣли: третьему штыкомъ карачунъ; это не рѣдко, а заряжать некогда. Въ атакѣ не задерживай! — Штурмъ. Ломи чрезъ засѣки, бросай плетни чрезъ волчьи ямы, быстро бѣги, прыгай чрезъ палисады, бросай фашины, спускайся въ ровъ, ставь лѣстницы. Стрѣлки, очищай колонны! стрѣлки, по головамъ колонны! лети чрезъ стѣну, на валъ, окалывай на валу, вытягивай линію, ставь караулъ къ пороховымъ погребамъ; отворяй вороты конницѣ. — Непріятель бѣжитъ въ городъ: его пушки обороти по немъ, стрѣляй сильно въ улицы: бомбардируй живо; не досужно за нимъ ходить. Приказъ: спускайся въ городъ, рѣжь непріятеля на улицахъ; конница руби, и проч.» (См. «Разговоръ съ солдатами ихъ языкомъ» въ собраніи анекдотовъ о Суворовѣ.)

(15) «Всѣ великіе полководцы древнѣйшихъ и новѣйшихъ вѣковъ, имѣли свои особенности, безъ которыхъ не отличались бы отъ толпы; но она слѣдовали свѣтскимъ приличіямъ. Нашъ же, какъ будто выпрыгнулъ изъ сей сферы, и представляетъ собою необыкновенное единственное явленіе, и на военномъ поприщѣ, гдѣ онъ непобѣдимъ, и въ кабинетѣ своемъ, гдѣ онъ непостижимъ! Румянцевыхъ, Тюреневъ и другихъ, мы знаемъ: ибо они дѣйствовали, обращались съ людьми по-людски, говорили нашимъ языкомъ; тонкости и тайны ихъ раскрылись. Но Суворовъ…»

Здѣсь прерываемъ слова Г. Фукса, бывшаго при немъ Секретаремъ, и дополнимъ этотъ справедливый панигирикъ — неменѣе лестнымъ отзывомъ извѣстнаго Лорда Клинтона, который такъ писалъ къ одному изъ друзей своихъ въ Лондонѣ, послѣ обѣда, даннаго ему Суворовымъ въ 9 часовъ по полуночи:

"Сейчасъ выхожу я изъ ученѣйшей Военной Академіи, гдѣ были разсужденія о военномъ искусствѣ, объ Анибалѣ, Цезарѣ, замѣчанія на ошибки Тюреня, Принца Евгенія, о нашемъ Мальборукѣ, о штыкѣ, и проч. и проч. — Вы вѣрно хотите знать, гдѣ же эта Академія, и кто Профессоры? угадайте!… я обѣдалъ у Суворова: — не помню, ѣлъ ли что; но помню съ восторгомъ каждое его слово. Это нашъ Гаррикъ, но — на театрѣ великихъ происшествіи! это тактическій Рембрандтъ: какъ тотъ, въ живописи, такъ этотъ, на войнѣ — волшебники! боюсь только, чтобы онъ не занемогъ нашимъ сплиномъ…. но отъ богатствъ побѣдъ! И этотъ умнѣйшій мужъ вздумалъ меня увѣрять, что онъ ничего не знаетъ, ничему не учился, безъ воспитанія, и что его по справедливости называютъ Вандаломъ!… наконецъ, остановилъ я его сими словами: «Если вамъ удается обманывать насъ, вашихъ современниковъ, то не удастся обмануть потомковъ; впрочемъ, и въ самомъ потомствѣ останетесь вы — Іероглифомъ! и проч.» (См. Анекдоты Кн. Италійскаго и проч, изд. Г. Фуксомъ. С. П. б. 1827.)

(16) Представивъ въ живой картинѣ всѣ рѣзкія черты, изъ жизни великаго Героя, такъ, между прочимъ, заключаетъ его новѣйшій біографъ свой очеркъ, исполненный исторической вѣрности, согрѣтый теплотою чувства и дышащій поэзіею:

«…Таковъ быль нашъ великій Суворовъ, загадка современниковъ, Герой, имя коего отзывалось въ цѣлой Европѣ, и Чудакъ, для тѣхъ, кто приближался къ нему, дивный Протей, оживленная доброта и нѣжность сердца, о которомъ говорили, какъ о кровожадномъ чудовищѣ, и умъ необыкновенный, изумлявшій — шутовского рѣчью! приходившіе взглянуть на Суворова — видѣли худенькаго, слабаго старичка, смѣшившаго шутками…. Старичекъ превращался въ Исполина, въ Генія, — если узнавали его ближе! Тогда понимали и его, и великія дѣла его, и любовь, какою привязывалъ онъ къ себѣ знавшихъ его!» (См. Истор. Суворова соч. Н. Полеваго).

«И славу въ плѣнъ къ себѣ забралъ!»

Такъ, дѣйствительно, читая все, что было только писано о Суворовѣ, нельзя не примѣнить и къ нему извѣстнаго дѣвиза Юлія Цезаря: «veni, vidi, vici», т. е, пришелъ, увидѣлъ, побѣдилъ! — Въ Измаилѣ, подвели ему рѣдкую лошадь, которой не было цѣны, и просили принять се въ намять знаменитой эпохи; но онъ отказался, сказавъ: «Нѣтъ, мнѣ она не нужна. Я прискакалъ сюда на Донскомъ конѣ, съ однимъ казакомъ; на немъ и съ нимъ ускачу.» Тутъ одинъ генералъ замѣтилъ, что теперь поскачетъ онъ съ тяжестью лавровъ…. Суворовъ отвѣчалъ; «Донецъ всегда выносилъ меня и мое счастіе!» При этомъ, нельзя не привести также и знаменитаго о немъ изрѣченія одного Иностранца; извѣстный своею ученостію и воинскими доблестями, Австрійскій Генералъ-Квартирмейстеръ Цахъ, съ которымъ любилъ Суворовъ бесѣдовать о военномъ искусствѣ, называя его «генераломъ sans faèons и Катономъ», такъ сказалъ ему однажды безъ обиняковъ: «и всякій народъ подъ жезломъ вашимъ былъ бы побѣдоносенъ, потому что вы — Герои всѣхъ вѣковъ и всѣхъ народовъ!^[10]»

(17) Именно этими словами: «И такъ гора родила мышь!» выразился самъ Суворовъ, въ одномъ письмѣ своемъ къ Г. Фуксу (Кобринъ ⁷/₁₈ Марта 1800), гдѣ изложивъ «свою тактику» жаловался онъ на тактику Австрійскаго Кабинета, заставлявшаго Россійское войско «оставить все, и уйти во свояси!» (См. Ист. Россійско-Австр. Камп. Г. Фукса Ч. III. стр. 659.)

(18) La nuit était obscure; un brouillard épais ne nous permettait de distinguer autre chose que le feu de notre artillerie, dont l’horizon était embrasé de tous côtés; ce feu, partant du milieu du Danube, se réfléchissait sur les eaux, et offrait un coup d’oeil très-singulier. (См. Hist. de la Nouv. Russ. tom. 3.)

(19) «Ни въ городѣ, ни въ лагерѣ Русскихъ, никто не спалъ. Полки двигались. Осажденные готовилось, увѣдомленные отъ перебѣжчиковъ о наступающемъ грозномъ штурмѣ. Суворовъ объѣзжалъ войска; являлся всюду; радостно привѣтствовали его солдаты. Въ три часа, взлетѣла ракета — всѣ взялись за оружіе; въ четыре, другая — построились; въ пять часовъ, третья, — и въ одно мгновеніе колонны двинулись къ Измаилу, стѣны Измаила вспыхнули огнемъ, и скоро — крики: Ура! Алла! показали начало неслыханнаго воинскаго подвига!» (См. Истор. Суворова, соч. Н. П.)

(20) Алла-гю! — заключительныя слова муэззиновъ, призывающихъ къ молитвѣ съ высокихъ галереи, устроенныхъ снаружи минаретовъ. Слова эти перешли и въ военный крикъ у Турковъ; на послѣдній слогъ они сильнѣе ударяютъ. Едва ли не отсюда и слово: гикъ, гиканіе?…

(21) «Смѣлость города беретъ!» — старинная русская поговорка.

(22) «Побѣдители сами изумлялись, когда днемъ осматривали, рвы и валы, по которымъ перешли, ночью, подъ губительнымъ огнемъ непріятелей!… Притомъ, надобно вспомнить и объ отчаянной храбрости Турковъ, при защитѣ крѣпостей: робкій бѣглецъ — въ полѣ, Оттоманъ не побѣдимъ — за стѣнами крѣпости!» (См. Ист. Суворова, соч. Н. П.)

(23) «Первый вошедшій на стѣны былъ Маіоръ Неклюдовъ, вызвавшійся итти съ охотниками. Прежде всѣхъ достигла на валъ колонна Ласси^[11]-- бросивъ лѣстницы, солдаты лѣзли безъ нихъ, втыкая въ валъ штыки.» (См. Ист. Суворова. Н. П.).

(24) Оставивъ Донъ-Жуана и Дуду на сборахъ къ Аудіенціи, назначенной имъ грозною Султаншею; Л. Байронъ заключаетъ этимъ шестую пѣснь своей поэмы, надѣясь, между прочимъ, что герои его «авось либо и избавится отъ рыбъ (may escape the fishes!)» т. e. уйдетъ цѣль, отъ грозящей ему опасности. И дѣйствительно, — въ слѣдующей пѣсни, снова является Донъ-Жуанъ, и цѣль и невредимъ, но только…. не въ Сералѣ, и не въ Стамбулѣ, а подъ стѣнами уже Измаила, въ лагерѣ Суворова, къ которому приводятъ его Казаки, да и не одного притомъ, а вмѣстѣ съ Англичаниномъ Джонсономъ, двумя безыменными Турчанками и Евнухомъ (См. Cant. VII. oct. LVI, LVII, LX, LXVI, LXVII, LXXII, LXXIII, LXXIV, LXXV и LXXVI) на канунѣ самаго штурма крѣпости!-- Какимъ же образомъ удалось всей этой честной компаніи уйти изъ Сераля и, благополучно покинувъ Стамбулъ, очутиться вдругъ на берегахъ Дуная?… ничего этого не извѣстно изъ подлинника!

Отнюдь не думая осуждать въ этомъ пропускѣ (lacune poétique!) великаго Поэта, мы сочли не лишнимъ, однакожъ, въ своемъ вольномъ переводѣ, — придумать — переворотъ въ Семибашенномъ замкѣ, по случаю смерти Султана Гамида, или Ахмета III, и восшествія на его престолъ — Селима II…. Конечно, Гг. строгіе критики не преминуть здѣсь замѣтить небольшой анахронисмъ: извѣстно по исторіи, что событія эти совершились въ Апрѣлѣ 1789, а взятіе штурмомъ Измаила послѣдовало въ Декабрѣ 1790 года, и, стало быть, — гдѣ же такъ долго изволили скитаться наши Серальскіе бѣглецы?… Но тогда слѣдовало бы совершенно отступить отъ подлинника, написать новый эпизодъ, и т. п. А нашимъ долгомъ было, покрайней мѣрѣ въ цѣломъ, слѣдить какъ можно ближе за авторомъ т. е. сохранить весь планъ и ходъ его разсказа; притомъ, «Донъ Жуанъ» — не исторія, и даже не историческій романъ, да и всѣ ли историческіе романы придерживаются, съ математическою точностію, хронологіи фактовъ?… Довольно того, что есть здѣсь сколько нибудь исторической вѣроятности, которою желалось воспользоваться сострадательной Музѣ, чтобъ, поскорѣе освободивъ своего проказника отъ позорнаго плѣна въ Сералѣ и грозившей ему бѣды со стороны ревнивой Султанши, открыть передъ нимъ болѣе блестящее и громкое попроще — подъ ядрами Измаила!…

(25) «Souwaroff exerсa les soldats; il leur montra comment il fallait s’у prendre pour escalader; il enseigna aux recrues la manière de donner le coup de baпonnette, etc. etc.» (См. Hist. de la Nouv. Russie, tom. 2).

«. . . . . .между тѣмъ, русскіе дѣятельно готовили фашины и лѣстницы; Суворовъ самъ училъ солдатъ, какъ ставить лѣстницы, какъ лѣзть на стѣны и сражаться.» (См. Исторія Суворова соч. Н. П.).

(26) «Умирай за домъ Богородицы, за Матушку, за пресвѣтлѣйшій Домъ, Церковь Бога молитъ; кто остался живъ, тому честь и слава!» (См. "Разговоръ съ солдатами ихъ языкомъ, « въ собраніи анекдотовъ о Суворовѣ).

Суворовъ любилъ также твердить всегда: „Если желать умереть на войнѣ, то надобно желать умереть въ дѣлѣ со славою, какъ Тюрень!“ (См. анекдоты Кн. Италійскаго, изд. Г. Фуксомъ.)

(27) „Суворовъ любилъ скорые отвѣты, безъ остановки: онъ хотѣлъ въ этомъ родѣ испытанія быть Ла-Фатеромъ, узнавать характеръ человѣка, какъ тотъ — по физіономіи, такъ онъ — по отвѣту! — Впрочемъ, многіе очень ошибались, думая, что отвѣчая ему скоро и нелѣпо — ему угождали…. правда, онъ замолчитъ, бывало, по оцѣнитъ — пустослова!“ (См. анекдоты Кн. Италійскаго, изд. Г. Фуксомъ.)

(28) Во время войны и находясь противъ непріятеля, безъ точнаго его приказанія, утренней зари не били: онъ выходилъ изъ своей палатки, и три раза пѣлъ пѣтухомъ. Это былъ знакъ къ походу, а иногда и къ нападенію на непріятеля!

Тоже самое случалось не разъ и при другихъ обстоятельствахъ: такъ, на канунѣ своего отъѣзда въ Вѣну, Суворовъ, оставаясь наединѣ съ Графомъ Ѳ. В. Растопчинымъ, разговаривалъ съ нимъ о войнѣ и о тогдашнемъ положеніи Европы. — „Графъ Александръ Васильевичъ (слова самого Растопчина!) началъ сперва высчитывать ошибки Цесарскихъ Начальниковъ, потомъ, — сообщать свои виды и намѣренія. Слова у него текли какъ рѣка, мысли всѣ были человѣка чрезвычайнаго! такъ говорящаго его и подобное отъ него краснорѣчіе я слышалъ въ первый разъ! но, посреди рѣчи, когда я весь превращенъ былъ въ слухъ и вниманіе, онъ самъ вдругъ, изъ Цицерона и Юлія Кесаря, обратился въ птицу, и запѣлъ громко — пѣтухомъ!…“ (См. анекд. Кн. Италійс. изд. Г. Фуксомъ.)

(29) „10 числа, по восхожденіи солнца, началась пальба съ гребнаго флота и съ четырехъ батарей, устроенныхъ на обоихъ крылахъ. Турки отвѣчали изъ крѣпости безпрерывною пальбою.“ (См. Карт. Порты Оттом. С. Глинки.)

(30) „Есть ли что смѣшнѣе, въ мірѣ, такъ называемыхъ львовъ, у которыхъ все на перекоръ природѣ и изящному вкусу, отъ лорнетки, вставленной въ тѣло, какъ въ рамку, предъ однимъ глазомъ, до каблуковъ, въ родѣ ходулей?“ (См. замѣтки и выписки Ѳ. Б.)

Левъ, Lion, по терминологіи модныхъ салоновъ, — молодой человѣкъ съ кудрявою или длинноволосою головою, въ желтыхъ перчаткахъ, завернутый въ неукоризненное пальто, и курящій сигару длиною съ барабанную палку; достойная подруга льва называется львица, Lionne, т. е. молодая дама, которая отличается на скачкахъ, прыгаетъ чрезъ плетни и изгороды, боксируетъ и не выпускаетъ изъ рта сигаретты. Впрочемъ, характеристика эта льва и львицы, не рѣдко, измѣняется въ подробностяхъ, по произволу непостоянной повелительницы большаго свѣта, моды, которая прежнихъ своихъ поклонниковъ, извѣстныхъ подъ именами: Петиметровъ (Petit-maître,) Мускаденовъ (Muscadin), Адмираблей (Admirables), Энкрояблей (incroyables), Красавцевъ (Beaux), Кавалеровъ (Cavaliers), Щеголей (Elégants), Денди (Dandys), Модниковъ и модницъ (Fashionables), и Амазонокъ (Amazonnes), могучимъ жезломъ своимъ превратила наконецъ въ звѣрей-людей и людей-звѣрей XIX столѣтія! Парнасскіе салоны, въ особенности, представляютъ дивный звѣринецъ сего рода: тамъ, кромѣ львовъ и львицъ, есть еще: Тигръ, Tigre, — маленькій жокей, который въ случаѣ нужды, можетъ весь уйти въ одинъ изъ своихъ сапоговъ съ отворотами; Пантера, Panthère, — красавица въ предосудительномъ костюмѣ, развалившаяся въ коляскѣ безъ герба; Крыса, Rat, — молоденькая дѣвочка, дебитирующая на поприщѣ пируэтовъ моральныхъ и Физическихъ; и, наконецъ, Рысь, Lynx, — спекулаторъ, денежный человѣкъ, съ яростію бросающійся на всякую добычу.^[12]

Послѣ такой характеристики этихъ львовъ и комп. нашъ Донъ-Жуанъ, былъ разумѣется, гораздо выше, покрайней мѣрѣ — не дюжиннымъ львомъ свѣтскаго звѣринца!…

(31) См. выше, примѣч. 22.

(32) „Въ одномъ мѣстѣ — русскіе дрогнули…. Среди нихъ явился священникъ, и именемъ Бога — Побѣдоносца, держа въ рукѣ крестъ повелъ ихъ впередъ.“ (См. Исторію Суворова, Н. П.)

(33) „La jonction de la colonne de Meknop (le général étant mal secondé fut tué) — s'étant effectuée avec celle qui l’avoisinait, ces colonnes attaquèrent un bastion, et éprouvèrent une résistance opiniâtre, mais bientôt des cris de victoire se font entendre de toutes parts, et le bastion est emporté; le séraskier défendait cette partie.“ (См. Hist. de la Nouv. Russie, tom, 3.)

(34) Для эпизода Турчанки Леплы, Л. Байронъ воспользовался случаемъ, бывшимъ при штурмѣ Измаила съ самимъ Дюкомъ-де-Ришелье, который описываетъ его такъ: „Je sauvai la vie à une fille de dix ans, dont l’innocence et la candeur formaient un contraste bien frappant avec la rage de tout ce qui m’environnait. En arrivant sur le bastion où le combat cessa et où commenèa le carnage, j’apperèus un groupe de quatre femmes égorgées, entre les quelles cet enfant, d’une figure charmante, cherchait un asile contre la fureur de deux Cosaques qui étaient sur le point de la massacrer….“ (См. Hist. de la Nouv. Buss, tom. 3.)

(35) „Ce spectacle m’attira bientôt, et je n’hésitai pas, comme on peut le croire, à prendre entre mes bras cette infortunée, que les Barbares voulaient y poursuivre encore. J’eus bien de la peine à me retenir et à ne pas percer ces misérables du sabre que je tenais suspendu sur leur tête: — je me contentai cependant de les éloigner, non sans leur prodiguer les coups et les injures qu’ils méritaient….“ (См. тамъ же.)

(36) „Русскіе овладѣли всѣми внѣшними укрѣпленіями, но имъ предлежала битва не менѣе страшная: каждая улица, каждый домъ, были оспариваемы съ оружіемъ въ рукахъ. Капланъ-Гирей сражался, окруженный своими сыновьями; пятеро изъ нихъ пали въ его глазахъ, и на трупы ихъ послѣдній палъ отецъ!…“ (См. Исторію Суворова, H. П.)

(37) Гуріи — дѣвы эдема, такъ названы по ихъ „большимъ чернымъ глазамъ (hur al oyun)!“ — Сообщеніе съ ними, но ученію Магомета, составляетъ главное блаженство муслима, т. е. правовѣрнаго. Созданныя не изъ праха, подобно смертнымъ женщинамъ, а изъ вещества гораздо нѣжнѣйшаго, онѣ надѣлены неувядающею красотою, и, сверхъ того, пользуются небеснымъ преимуществомъ — вѣчной юности. (См. D’Herbelot, и le Koran, trad. par Kazпmirski. ch. LVI.)

Есть даже военная пѣснь, у Турковъ, которая начинается такъ:

„Я вижу, вижу юную райскую дѣву! глаза у нея черные, она машетъ мнѣ покрываломъ, покрываломъ своимъ зеленымъ, и кличетъ: приходи, обними меня; я люблю тебя! и проч.“^[13]

(38) Кейфъ — сладкая праздность, „il dolce far niente“ Восточныхъ, наслажденіе, состоящее въ совершенномъ бездѣйствіи, тѣлесномъ и умственномъ, съ трубкою въ зубахъ, прсреди облаковъ табачнаго дыма.

„Quoique 'esRusses fussent répandus dans la ville, le bastion de pierre résistait encore: il était défendu par un vieillard, pacha à trois queues et commandant les for.es réunies à Ismaël, Un lui proposa une capitulation: il demanda si le reste de la ville était conquis; sur cette réponse, il autorisa quelques-uns de ses officiers à capituler avec M. de Ribas. —Pendant ce colloque, il resta étendu sur des tapis placés snr les ruines de la forteresse, fumant sa pipe avec la môme tranquillité et la môme indifférence que s’il eùtété étranger à tout ce qui se passait.“ (См. Hist. de la Nouv. Russ. tom. 3.)

(39) Измаилъ взята. 11 Декабря 1790. — „Не бывало крѣпости крѣпче, небывало обороны отчаяннѣе, обороны Измаила; но Измаилъ взятъ — поздравляю Вашу Свѣтлость!“ писалъ Суворовъ къ Потемкину. (См. Исторію Суворова, Н. П.)

(40) „Только одинъ человѣкъ ушелъ изъ Измаила и принесъ Визирю вѣсть о взятіи Русскими непобѣдимой крѣпости. До двадцати трехъ тысячъ турковъ было убито, и только до пяти тысячъ, и то — большею частью раненыхъ, взято въ плѣнъ. — Въ числѣ убитыхъ было шестьдесятъ Пашей. — Въ 4 часа по полудни, Измаилъ лежалъ безмолвною могилой, — опаленный пожаромъ, залитый кровью, заваленный трупами.“ (См. Исторію Суворова, Н. П.)

(41) „Мани, Ѳекелъ, Фаресъ.“ — Слова, начертанныя на стѣнѣ, во время Валтасарова пира, таинственною рукою, и, по истолкованію Пророка Даніила, означавшія паденіе Вавилонской Имперіи. (См. Книга Пророка Даніила гл. 4 cm. 25—28.)

(42) Ipecacuanha Radix — корень, величиною съ мизинецъ, самаго черно-бураго цвѣта и колѣнчатый; употребляется въ „Dissenteria maligna.“ — Въ Вестъ-Индіи, особенно въ Бразиліи (откуда и вывезенъ въ Европу, въ прошломъ столѣтіи, Португальцами и Голландцами), онъ называется Ipecacuanha или Нуроасаппа и Cagosanna, у Испанцевъ: Bexugilla, Beguquella, Becula, Bolaculo; у Португальцевъ: Cipo di Cameras, а у aранцузовъ: Bécouquille ou mine d’or, т. e. золотая руда; послѣднее названіе получилъ этотъ корень потому, что въ особенности и находится онъ въ золотыхъ рудникахъ. Ипекакуана въ 1713 году оказала важную услугу во время моровой язвы въ Вѣнѣ. (См. Curieuses und Reales Natur-Kunst-Berg Gewerck und Handlungs Lexicon, von Dr. G. H. Zinclеe, Leipz. 1755.

(43) „Такъ проходитъ слава міра сего!“

ПРИМѢЧАНІЯ къ ГЛАВѢ ВОСЬМОЙ.

(1) Ньютонъ ((Isaac Newton) родился въ Кембриджѣ, въ 1642, умеръ въ 1727 году. Наблюдательность этого великаго генія довела его до многихъ важныхъ открытій, между которыми, въ особенности, обезсмертили его: теорія, цвѣтовъ и законъ тяготѣнія. Сіе послѣднее открытіе, изданное въ 1687 г, въ его „Philosophiae naturalis Principia mathematica“ представляетъ, такъ сказать, зародышъ совершеннѣйшихъ системъ новѣйшей Астрономіи.

(2) Г. Брюйстеръ (Brewster), въ своей біографіи) Ньютона, говоритъ, что знаменитая яблонь, (съ которой упавшій плодъ Павелъ случайно этого великаго математика на открытіе притягательной силы, или системы тяготѣнія I) съ корнемъ вырвана недавно сильнымъ ураганомъ. (См. Brewster’s Life of Newton, p. 344.) Впрочемъ, на счетъ извѣстнаго анекдота о яблокѣ, онъ сомнѣвается, ссылаясь, что не упоминаютъ объ этомъ случаѣ ни докторъ Стюкелей (Dr. Stukeley), ни г. Кондоитъ (Mr Condaitt); но въ этомъ едва ли онъ правъ, если вѣритъ словамъ Французской Всеобщей Біографіи, гдѣ именно сказано: „Cette anecdote est rapportée par Pemberton contemporain de Newton et son ami particulier. Voltaire, dans ses Elements de Philosophie, dit qu’elle lui a été attestée par M-me Conduitt; propre nièce de Newton.“ (См. Biographie universelle 1822.) Какъ бы то ни было, а Ньютонъ первый, однакожъ, нашелъ ключъ — къ открытію такой великой тайны природы!

(3) Бранденбургія — первобытная Область Прусской Монархіи.

(4) Эмануилъ Кантъ (род. въ Кенигсбергѣ, въ 1724 г. ум. въ 1804) обезсмертилъ себя, въ особенности, новою (послѣ Лейбница и Вольфэ) философскою системою, извѣстною подъ именемъ критической или трансцедентальной философіи, противоположной скептицисму и догматисму; равнымъ образомъ поддержалъ онъ свою славу и другими учеными сочиненіями, въ числѣ которыхъ преимущественно замѣчательна его Антропологія. Главный его недостатокъ, что часто бываетъ теменъ и даже непонятенъ; между тѣмъ, нельзя ему и не удивляться, какъ великому писателю, гдѣ избѣгаетъ онъ только своей необычайной Фразеологіи.

(5) Буршами т. е: -товарищами (Bursche отъ слова Bursch — молодой человѣкъ, парень) называютъ себя студенты, во многихъ германскихъ университетахъ, для различія отъ филистровь, т. е. филистимлянъ (Philister), какъ именуютъ они, изъ презрѣнія, всѣхъ непринадлежащихъ къ ихъ сословію, и низкихъ разночинцевъ.

(6) Trinkgeld — деньги, даваемыя почталіонамъ на водку.

(7) Къ винограду на берегахъ Рейна можно бы скорѣе всего примѣнить стихъ Горація: „omne tulit punctum qui miscuit utile dulci!“ онъ доставляетъ смертнымъ и пріятный нектаръ — рейнвейнъ, и пользу оказываетъ здоровію — посредствомъ такъ называемаго винограднаго леченіи (Traubencur).

(8) Saint-Pantaléon, `saint-Pierre, saint-Séverin, les Minorités, ceile de Lisolph, l’Assomption et le Chapitre de Sainte Ursule, — ne sont pas des monuments remarquables de l’art. Siquelque chose y retient les pas du touriste, ce sont des circonstances indépendantes du mérite de leur architecture; le Chapitre de Sainte Ursule fait exception! Sur les murailles du chœur, en effet comme sur la châsse de l’Hospice Saint-Jean, de Bruges, est peinte l’histoire du martyre de la Sainte: on y voit Ursule montant (selon la chronique de Sigebert) sur le vaisseau fatal dans un port de l’Angleterre; puis naviguant sur le fihin et remorquant un évêque; puis enfin débarquant à Cologne avec ses onze compagnes, dont la plus charmante, appeleé Undecimilla, donna naissance à la légende allemande si populaire des onze mille vierges.

Dans un fragment de ses Notices littéraires, M. Saint-Marc Girardin assure que, loin d’amener un évêque, Ursule venait cherchait un mari sur les bords du Bhin. Quoiqu’il en soit, Cologne fut son tombeau, et l'église du Chapitre est pleine des ossements des onze mille victimes. Il у а même des crânes entiers que l’on montre dans lé reliquaire dit la Chambre d’Or.» (См. Le Rhin, par André Delrieu. Paris. 1846 p. 433—434).

(9) По нѣмецки: Steife, значитъ собственно — натянутость, принужденность.

(10) Джинъ (Gin) — можжевеловая водка.

(11) Couvrant toutes les mers de ses vaisseaux marchands et les dominant toutes par ses flottes invin-cibles, et par ses colonies, dont la position a été choisie avec une admirable intelligence, la Grande Bretagne s’est élevée à un tel degré de puissance et de splendeur, qu’elle est parvenue à étendre son action commerciale encore plus loin que sa vaste domination politique. Son commerce n’a d’autres bornes que celles du monde connu. (См. Balbi, Abrégé de Geograf.)

(12) Такъ сказано и въ подлинникѣ:

Those haughty Shopkeepers, who sternly dealt

Their goods and’edicts out from pole to pole.

And made the very billows pay them toll.

(См. Cant. X. oct. LXV.)

(13) Слово: дорогой, по Англійски dear, по Французски cher, имѣетъ nгоже, какъ и у насъ, двойное значеніе; здѣсь Британскій Поэтъ разумѣлъ, конечно, въ томъ смыслѣ, какъ выразился Вольтеръ въ своемъ Танкредѣ:

«А tous les cœurs bien nés que la patrie est chère!» впрочемъ и въ другомъ значеніи идетъ это очень кстати. — Н. И. Гречъ пишетъ: «мы пріѣхали въ Дувръ, и ночевали въ трактирѣ (Ship-hotel), въ которомъ господствуетъ Англійская опрятность, удобства, и дороговизна.» (См. Пут. письма. Ч. 1 стр. 189.)

Дувръ лежитъ у подошвы довольно высокихъ, отвѣсныхъ, какъ бы отсѣченныхъ мѣловыхъ холмовъ, бѣлѣющихся издали и подавшихъ Римлянамъ поводъ къ наименованіи Англіи бѣлою землею (Албіономъ). (См. тамъ же.)

(14) «Schnapps» значитъ: водка, чарка водки; — въ подлинникѣ сказано:

"Hurrah! how swiftly speeds the post so merry!

Not like slow Germany, wherein they muddle

Along the road, as if they went to bury

Their tare; and also pause besides, to fuddle,

With «schnapps» — sad dogs! whoin "Hundsfot, " or "Verflucter, «

Affect no more than lighlning а conductor.

(См. Cant X. oct 71.)

(15) Джемсъ Уатъ (James Watt) род. въ Гриноккѣ, въ Англіи, 1736 г.; шестнадцати лѣтъ отъ роду былъ отданъ въ обученіе къ одному фабриканту математическихъ инструментовъ, и поселился въ Гласковѣ для упражненіи въ своемъ мастерствѣ; въ 1757 г. онъ получилъ званіе фабриканта физическихъ инструментовъ при Университетѣ. Послѣ большихъ трудовъ и безчисленныхъ опытовъ, онъ постигъ всю пользу, какую могла извлечь механика изъ двигательной силы, свойственной парамъ, и изобрѣли) паровую машину. Изобрѣтеніе это хотѣли приписать многимъ физикамъ, жившимъ до него. Можетъ статься, эти ученые и, дѣйствительно, знали уже свойство упругости (la puissance élastique) паровъ, но никто прежде Уата не изобрѣлъ машины, посредствомъ которой тѣло это, употребленное какъ двигательная сила, производило бы движеніе непрерывнаго, правильнаго и постояннаго круговращенія (mouvement de rotation). Этотъ геніальный человѣкъ умеръ въ 1820 году. (См. Dictionnaire Encyclopйdique, par Ch. S-t Laurent. Paris, 1845.)

(16) Педель (по-англійски: bedral, то же, что по французски: bedeau; у насъ, съ нѣмецкаго: Pedell) значить — церковный сторожъ; такъ называются, въ Германіи, во Франціи, Англіи и другихъ земляхъ, сторожа и при Университетахъ.

(17) Бекетъ, причисленный западною церковью къ лику святыхъ подъ именемъ Ѳомы Канторберійекаго, былъ первоначально адвокатомъ; изъ этого званія, Генрихъ II, Король Англійскій возвелъ его въ Канцлеры, и наконецъ, далъ ему Архіепископство Канторберійское. Чрезмѣрное усердіе, съ какимъ этотъ примасъ Англіи и Папскій легатъ поддерживалъ права освобождающія духовенство отъ платежа податей (immunités ecclésiastiques), породило сильныя ссоры между нимъ и Англійскимъ королемъ. — Лудовикъ младшій (Louis le jeune) Король Французскій, успѣлъ было, сначала, ихъ примирить; но это примиреніе было только притворное. Непреклонный прелатъ сталъ отлучать отъ церкви всѣхъ дѣйствовавшихъ противъ него; жалобы о томъ дошли до короля, который на ту пору находился въ Нормандіи. Генрихъ II, выведенный, наконецъ, изъ терпѣнія, воскликнулъ съ досадою: „Да неужли не найдется никто изъ моихъ слугъ, кто бы отомстилъ за меня этому буйному монаху!“ слова эти подѣйствовали на окружавшихъ Короля, и четверо изъ его джентельменовъ, отправились немедленно въ Канторбери, гдѣ и убили (въ 1170 г.) Архіепископа, дубинами, на ступеняхъ алтаря. (См. Voltaire, sur les moeurs, etc. tom, II p. 70—72 и Ephémérides pol. litt, et relig. 1812 Dec. p. 254.)

(18) Въ подлинникѣ сказано: „Black Edwards heim“ т. e. шлемъ чернаго Эдуарда, Принца Валлійскаго, знаменитаго героя Англіи въ сраженіяхъ съ Французами при Креси и Пуату. — На гробницѣ этого принца, въ Кентерберійскомъ соборѣ, лежитъ бронзовое изваяніе, въ кольчугѣ и съ шлемомъ на головѣ, украшеннымъ короною, которая была нѣкогда усыпана алмазами.

(19) Shooter’s-Hill такъ называется одинъ холмъ, въ восьми миляхъ отъ Лондона, но Лондонской дорогѣ; съ вершины его видна вся столица и судоходство на Темзѣ, въ прелестнѣйшей панорамѣ, и почти какъ на ладони.

(20) Under his proud survey the city lies,

And like а mist beneath а hill doth rise,

Whose state and weallh, the business and the crowd,

Seem at this distance but а darker cloud,

And is, to him who rightly things esteems,

No other in effect than what it seems;

Where, with like haste, tho' several ways they run.

Some to undo, and some to be undone;

While luxury and wealth, like war and peace,

Are each the other’s ruin and increase.'

Denham.

(21) „Баснь эту можно бы и болѣ пояснить —

Да чтобъ гусей не раздразнить!“

Крыловъ (См. басни. кн. III. б. XV.)

ПРИМѢЧАНІЯ къ ГЛАВЪ ДЕВЯТОЙ.

(1) Часть Акрополиса разрушена взрывомъ пороховаго магазина во время осады Венеціанцами. На возвышенной части Ликавета (Lycabettus), какъ сказывалъ Чендлеру одинъ очевидецъ, Венеціанцы въ 1767 году поставили четыре мортиры и шесть пушекъ, когда подошли къ Акрополису. Одна изъ бомбъ была роковая для нѣкоторыхъ изваяній, находившихся на широкомъ Фронтонѣ Парѳенона. „Въ 1667 г. (говоритъ г. Гобгоузъ) были еще порядочно сохранены всѣ древности, отъ которыхъ теперь не осталось ни слѣда. Большой храмъ могъ еще въ то время назваться цѣлымъ: бывъ временно христіанскою церковью, онъ былъ потомъ обращенъ въ мечеть красивѣйшую въ мірѣ; до сихъ поръ еще существующая часть этого древняго храма не можетъ не производить впечатлѣнія ужаса и удивленія на самаго равнодушнаго зрителя, и пробуждаются многія размышленія при видѣ этихъ огромныхъ мраморныхъ массъ, лежащихъ теперь въ развалинахъ, и которыя покрывали нѣкогда поверхность великолѣпнаго храма!“

Акрополисъ — древняя аѳинская Цитаделла на высокомъ утесѣ, отдѣленномъ отъ Трикорфы глубокою пропастью. Теперь остались отъ нея однѣ развалины. Сохранились еще львиныя ворота, такъ называемыя простолюдіемь по причинѣ большаго камня, положеннаго сверхъ перекладины, и на которомъ изсѣчены два льва, стоящіе и смотрящіе другъ на друга; они раздѣлены опрокинутою колонною. Это былъ настоящій входъ въ Акрополисъ, который, какъ и всѣ древнія крѣпости, имѣлъ калитку для схода къ подошвѣ скалы. Въ нѣкоторыхъ мѣстахъ, особливо же у воротъ львиныхъ, стѣны до сихъ поръ еще почти цѣлы: онѣ были весьма толсты и высоки, и построены въ два ряда. Въ стѣнахъ Акрополиса не осталось ни слѣда памятниковъ, кромѣ нѣсколькихъ водоемовъ, изсѣченныхъ въ скалѣ; отсюда можно любоваться великолѣпными видами, представляющимися особенно со стороны Аргоса.^[14]

(2) Стамбулъ — Турецкое названіе Константинополя^[15] Л. Байронъ, говоря о немъ, пишетъ между прочимъ: „Я видѣлъ развалины Аѳинъ, Эфеза, и Дельфъ; проѣхалъ большую часть Турціи, видѣлъ и многія другія страны Европы и нѣкоторыя страны Азіи, и все таки долженъ сознаться, что никогда ни какое произведеніе природы, или искусства, не производило на меня такого впечатлѣнія, какъ дивная картина, рисующаяся справа и слѣва, отъ Семибашеннаго Замка до оконечности Золотаго Рога!“

Въ дополненіе, ко всему сказанному уже объ этой древней Византіи, могли бы привести еще нѣсколько словъ о ней, — одного англійскаго туриста Г. Роза (Мг. Rose), по ограничился лучше прекраснымъ его сонетомъ, внушеннымъ очаровательною панорамою Стамбула:

А glorioiis form thy shilling city wore,

'Mid cypress thickels of perennial green,

With minaret and golden dфme belween,

While thy sea softly kiss’d ils grassy shore:

Darling across whose blue expanse was seen,

Of sculptured barques and galleys many а score,

Whence noise was none save that of plaishing oar.

Nor word was spoke, to break the calm serene.

Unbeard is whisker’d boalman’s hall or joke;

Wbo, mute as Sindbad’s men of copper, rows,

And only intermits tbe sturdy stroke,

When learless gull too nigh his pinnace goes.

I hardly conscious if I dream’d or woke,

Mark’d tbat strange piece of action and repose!*

• См. Byron’s Works, not. to Child Harold, Cant. II oct. LXXIX. p. 107.

(3) Бенаресъ, одинъ изъ самыхъ большихъ городовъ Индустана; лежитъ на берегу р. Ганга. Его можно-считать какъ бы духовною столицею Индіи, (métropole ecclésiastique de l’Inde)! Епископъ Реберъ (Heber) и другіе ученые путешественники, по всей справедливости, называютъ его также Индійскими Аѳинами или Римомъ (Athènes ou Rome Hindoue) потому что, съ незапамятныхъ временъ, служитъ онъ средоточіемъ браминской Литературы, и почитается „святымъ городомъ“, гдѣ многіе Индѣйскіе Раджи (Radjas) имѣютъ свои дома, въ которыхъ постоянно живутъ ихъ Вакилы (Vakil) или агенты, для отправленія, вмѣсто ихъ, священныхъ обрядовъ жертвоприношеніи и разрѣшеній, предписанныхъ Ученіемъ Брамы. Домы въ Бенаресѣ весьма высоки, не менѣе двухъ этажей каждый, а многіе есть и въ три, и даже отъ пяти и до шести этажей. Всѣ они богато украшены такъ называемыми Верраидахами (verrandah), галереями, окнами съ балконами, широкими и чрезвычайно наклонными крышами, поддерживаемыми нерѣдко планками, покрытыми тщательною рѣзьбою. Число храмовъ значительное; большею частью они чрезвычайно малы и расположены, въ видѣ нишей, по угламъ улицъ и подъ навѣсами большихъ домовъ. Многіе изъ нихъ совершенно покрыты разными изображеніями цвѣтовъ, животныхъ, пальмовыхъ вѣтвей, отличающимися удивительною отдѣлкою. Болѣе выдавшіяся части домовъ украшены расписными камеями (camaïeu peints des vives couleos, de la tuile), представляющими людей, животныхъ, боговъ и богинь съ разными ихъ аттрибутами. Быки разныхъ лѣтъ, посвященные Савѣ, пріученные и ручные какъ домашняя собака, свободно себѣ разгуливаютъ по улицамъ; между тѣмъ трупы обезьянъ, посвященныхъ Хануману (Hanoumân) цѣпляются но крышамъ домовъ и храмовъ, или безнаказанно влетаютъ во фруктовыя и кандитерскія лавки. Высокое мнѣніе о святости этого города привлекаетъ туда ежегодно, изъ разныхъ частей Индіи несмѣтное число пиллигримовъ и дѣлаетъ его главнымъ мѣстомъ сборища нищихъ. Бенаресъ имѣетъ также и главное аппеляціонное судилище; въ числѣ замѣчательнѣйшихъ его зданій первое мѣсто занимаютъ великолѣпная мечеть, построенная Аврингзебомъ; храмъ Висвиніи (Visvisha) и обсерваторія, основанная Раджею Джеисингомъ. Находится тамъ множество индійскихъ и нѣсколько магометанскихъ училищъ, и сверхъ того, родъ браминскаго университета, извѣстнаго подъ именемъ Видалайя и (Vіdalayà), котораго профессора живутъ на жалованіи англійскаго правительства. (См. Balbi, Heber, etc.)

(4) Томбукту или Тен-бокту, — таинственный городъ королевства того же имени, внутри Африки; лежитъ онъ въ восьми миляхъ отъ лѣваго берега р. Джолибы, въ обширной равнинѣ бѣлыхъ и сыпучихъ песковъ, гдѣ растутъ одни жалкія, захирѣвшія деревца. Городъ этотъ вовсе безъ ограды, имѣетъ въ окружности около трехъ миль. Домы обширные, но не высокіе, объ одномъ этажѣ, изъ кирпича. Улицы чистыя и довольно широкія, такъ что два всадника могутъ по нимъ свободно ѣхать рядомъ. Внутри и внѣ города множество соломенныхъ юртъ, почти круглыхъ, въ родѣ шалашей Фулахскихъ пастуховъ: онѣ служатъ жилищами для бѣдныхъ, и невольниковъ, занимающихся мелкою торговлею, въ пользу своихъ господъ. Въ Томбукту находится семь мечетей; изъ нихъ двѣ большія украшены, каждая, кирпичною башнею. (См. Balbi. etc.)

(5) Ксенофонтъ говоритъ, что Греки, во время знаменитаго отступленія, перейдя Забъ, нашли не далеко отъ береговъ этой рѣки развалины города на берегахъ Тигра. Въ этомъ городѣ, который назывался Лариссою и нѣкогда былъ обитаемъ Мидянами, находилась пирамида. Это описаніе совершенно соотвѣтствуетъ положенію Нимрудскихъ развалинъ, открытыхъ недавно Г. Лаярдомъ (преемникомъ Г. Ботты въ археологическихъ поискахъ) въ окрестностяхъ Мосула. Будетъ уже годъ, какъ онъ началъ свои изслѣдованія, и плодомъ его ревностныхъ усилій было открытіе великолѣпнаго храма, который, подобно Хорсабадскому, открытому Боттою, былъ, кажется до бычею пламени. Хотя зданіе это еще не все открыто но уже видѣнъ стиль пирамидальный. Размѣры, означенные Ксенофонгомъ, равнымъ образомъ согласны съ размѣрами руинъ, и разстояніе отъ Заба почти то же; только Тигръ, протекавшій нѣкогда подъ стѣнами города, измѣнилъ свое русло, и течетъ нынѣ на разстояніи полуторы мили отъ развалинъ. Старались было доказать, что городъ, именуемый у Ксенофонта Лариссою, былъ городъ Везенъ, одинъ изъ самыхъ древнихъ городовъ въ свѣтѣ; но Британскій Консулъ въ Багдадѣ, Роулинсонъ, и другіе ученые опровергли эту гипотезу, и считаютъ Нимрудъ — древнею Нивевіею, столицею Ассирійской Монархіи, павшей съ Сарданапаломъ. — Явныя доказательства подтверждаютъ это мнѣніе: всѣ мѣстныя преданія (а преданія на Востокѣ важны, особенно когда дѣло идетъ о топографическомъ положеніи мѣстъ!) называютъ Нимрудъ первою столицею Ассиріи, а развалины, находящіяся на супротивъ Мосула близъ селенія Нуніи и извѣстныя подъ именемъ Ниневіи, считаются остатками уже позднѣйшаго города; въ отношеніи археологическомъ, памятники, находимые на этомъ мѣстѣ, не могутъ быть сравниваемы съ памятниками Нимрудскими. — Маіоръ Роунилсонъ разбираетъ теперь надписи, открытыя Г. Лаярдомъ: всѣ онѣ начертаны клинообразными буквами. Одинъ недавно открытый барельефъ представляетъ полную исторію военнаго искуства. Онъ занимаетъ стѣну залы длиною во сто-пятьдесятъ, шириною въ тридцать метровъ; вся зала украшена картинами битвъ, осадъ и охоты за львами. Большая зала имѣетъ нѣсколько выходовъ. Всѣ выходы сообщаются съ комнатами, которыя въ свою очередь ведутъ въ другія комнаты; число послѣднихъ неизвѣстно. Стѣны комнатъ покрыты надписями. По послѣднимъ извѣстіямъ, открыто Г. Лаярдомъ еще большое число малыхъ бронзовыхъ львовъ, женскія ожерелья, мѣдный шлемъ, множество мелкихъ золотыхъ и серебряныхъ монетъ; сверхъ того, два прекрасные цилиндра и четыреугольный столбъ, совершенно покрытый надписями и рисунками. Этотъ столбъ сдѣланъ изъ чернаго вещества, подобнаго порфиру: гладокъ и блеститъ какъ стекло. Большая часть этихъ драгоцѣнныхъ остатковъ хорошо сохранилась, и работа изящная. — Честь и слава Археологіи нашего вѣка, разобравшей уже и трехчязычную надпись на могилѣ Дарія, въ Персеполисѣ, гдѣ заключаются названія всѣхъ странъ, которыя были тогда подвластны Персіи, и теперь открывшей неопровержимые слѣды древней Ниневіи!…

(6) Кантонъ. Но Л. Байронъ, выразившись:

„Or hath taken tea

In small eyed China’s crockery-ware metropolis.*“

• См. Cant. XI. oct. VII.

(т. e. Или кто пилъ чай въ фарфоровой столицѣ узкоглазаго Китая!) едва ли не разумѣлъ здѣсь Нанкина (Nan-king) или, какъ нынѣ называется, Цзянь-нинъ-фу, бывшей нѣкогда резиденціи китайскихъ Императоровъ изъ династіи Минь (Ming), города лежащаго на южномъ берегу р. Цзянъ (Kiang) и знаменитаго своею фарфоровою башнею?.. Какъ бы то ни было впрочемъ, а довольно того, что рѣчь здѣсь идетъ о Китаѣ.

(7) Вопросъ вѣчнаго движенія (perpetui mobilis) принадлежитъ къ области механики. Съ незапамятныхъ временъ умъ человѣческій работалъ надъ изобрѣтеніемъ такой машины, которая бы вѣчно и безпрерывно дѣйствовала…. но всѣ усилія этого царя природы встрѣчали непреодолимыя препятствія къ тому со стороны обстоятельствъ, не зависящихъ отъ его произвола: онъ не могъ пріискать ни такого вещества, которое бы устояло отъ тренія (frictio), ни такой силы, которой бы не ослабляло вліяніе самаго воздуха. И по этому весьма справедливо всѣ новѣйшіе и ученѣйшіе математики рѣшили, наконецъ, почти единогласно, что perpetuum mobile, въ тѣсномъ и собственномъ значеніи этого слова, — одна фантазія, которую можно отнести къ одной категоріи съ отыскиваніемъ lapidi philosophorum, т. е. философскаго камня, который также, долгое время, занималъ ученыя головы и не оставилъ по себѣ никакихъ существенныхъ результатовъ, кромѣ довольно забавныхъ анекдотовъ! — Впрочемъ, одному Совѣтнику Орфирею (Orphyreus), состоявшему на службѣ Ландграфа Карла Гессенкасельскаго удалось найти perpetuum mobile (См. Math. Lexicon); но все таки возможность существованія такой машины подвержена сомнѣнію…. и только одинъ Лондонъ, какъ мы сказали, только онъ одинъ, этотъ чудный микрокосмъ въ чредѣ всемірныхъ столицъ, можетъ, по своей вѣчно-кипучей жизни, служить отчасти представителемъ этого „perpetui mobilis!“

(8) Guerilla, по испански, значитъ: малая война; отсюда и множественное число: Guerillas, партизанскія шайки, которыя мы привыкли называть Герильясами. Въ эти шайки всего легче набираются охотники въ Нижней Арагоніи: жители этихъ горъ почти всѣ контрабандисты; ladrones, бѣглые, отвсюду стекаются сюда, ради безопаснаго убѣжища. Подобные люди естественно склонны къ опаснымъ приключеніямъ, о когда встрѣтятъ предводителя нс сердцу, подобнаго извѣстному Кабрерѣ, съ радостью пристаютъ къ нему для совокупныхъ хищническихъ подвиговъ. Эти Герильясы (правильнѣе слѣдовало бы называть ихъ Герильерами), подобно Греческимъ Клефтамъ (Κλεντῄ — разбойникъ), занимаются иногда и постыднымъ грабежомъ: по этому и мы употребили здѣсь это слово въ значеніи разбойниковъ, per licentiam poeticam!

(9) Damn your eyes! (проклятыя глаза!) одна изъ самыхъ энергическихъ клятвъ у англійскаго народа. — Въ Англіи, какъ извѣстно, бродяжничество, нищенство и развратъ — въ высочайшей степени! Еще недавно, (въ 1845 г.) въ Лондонѣ, проведены были въ Авинъ-Скверскій Судъ двѣсти четыре человѣка, пойманныхъ въ нищенствѣ. Видъ ихъ былъ до того ужасенъ и отвратителенъ, что судьи, вмѣсто допросовъ, сдѣлали между собою складчину, и собранныя такимъ образомъ деньги роздали этомъ несчастнымъ… что же? только двое изъ нихъ осталось въ залѣ Суда и благородныхъ Судей, всѣ прочіе — съ крикомъ радости бросились въ ближайшій шинокъ и пропили всѣ полученныя ими деньги.

(10) Въ англійскихъ названіяхъ городовъ, окончаніе ton происходитъ отъ слова: town (городъ) и отвѣчаетъ нѣмецкому burg, Французскому ville, и нашему города; такъ, напримѣръ, въ Англіи: Kennington, Southampton, въ Германіи: Marienburg, Hamburg, во Франціи: Abbeville, Charlevile; у насъ: Новгородъ, Бѣлгородъ, Миргородъ и т. п.

(11) Grove — роща, аллея; множество Лондонскихъ улицъ носятъ это наименованіе, подобно тому какъ и у насъ, въ Петербургѣ, есть названіе улицъ Садовая, Моховая и т. п. — Row — рядъ, линія; первоначально обозначались такимъ образомъ улицы, застроенныя только съ одной стороны; да и у насъ тоже, на Васильевскомъ Острову, улицы — или, лучше сказать, застроенныя стороны улицы называются линіями»

(12) "Изумительная, блистательная, оглушительная картина (пишетъ Н. И. Гречъ о Лондонѣ) закружала всѣ мои чувства. Вообразите не широкую улицу.^[16] По обѣимъ сторонамъ домы не выше четырехъ ярусовъ, и не шире четырехъ или пяти оконъ: стѣны законченныя, запачканныя, покрыты огромными надписями, въ числѣ которыхъ отличаются вывѣски пивныхъ лавокъ Барклея, Витбрида и другихъ; въ нижнихъ этажахъ расположены лавки на тротуарахъ, съ обѣихъ сторонъ, нѣтъ прохода отъ толпы народной, а по самой улицѣ гонятся экипажи всѣхъ возможныхъ сортовъ: кабріолеты на два человѣка, съ прибавкою, со стороны, отдѣльнаго мѣста для кучера; небольшія кареты, въ которыя сѣдоки входятъ сзади, и садятся лицомъ другъ къ другу по бокамъ, " и проч. «И все это кричитъ, вопитъ, ржетъ, лаетъ — и всѣ эти вопли сливаются въ одинъ продолжательный гулъ!…»^[17]

(13) «Вестминстерское Аббатство если не самое древнее, то одно изъ древнѣйшихъ зданій Лондона, заслуживаетъ вниманіе путешественника, во-первыхъ, какъ памятникъ архитектуры среднихъ вѣковъ; во-вторыхъ, какъ Пантеонъ Британской славы, храня въ себѣ смертныя останки людей, прославившихъ отечество. Аббатство, или собственно церковь Св. Петра, лежитъ неподалеку отъ Темзы и отъ моста, названнаго по его имени.^[18]»

— Все строеніе Аббатства имѣетъ цвѣтъ сѣрый, мѣстами тѣмно-сѣрый и даже черный. — Зданіе это выведено продолговатымъ крестомъ. — По стариннымъ сказаніямъ, церковь Св. Петра построена была, первоначально около 610 г., Остъ-Саксскимъ королемъ Себертомъ, на развалинахъ Аполлонова храма, разрушеннаго землетрясеніемъ. — Древнее зданіе срыто Эдуардомъ Исповѣдникомъ (Edward the Confessor), который построилъ, на томъ же мѣстѣ, нынѣшнее (1066—1099); по и оно испытало много перемѣнъ, нѣсколько разъ было исправляемо, и въ послѣдній разъ, въ 1809 г. — Знаменитѣйшая часть этого зданія есть придѣлъ Генриха VII, называемый осьмымъ чудомъ свѣта, и дѣйствительно занимающій мѣсто въ ряду остатковъ готической архитектуры. — Въ этомъ придѣлѣ находится великое число гробницъ: въ сѣв. части лежитъ Елисавета, въ южной — несчастная соперница ея Марія Шотландская. Всѣ прочіе придѣлы, всѣ части церкви также наполнены монументами. — При самомъ входѣ, съ южной стороны, находится такъ называемый уголъ Поэтовъ, (Poets corner): это отдѣленіе церкви занято памятниками великимъ писателямъ и художникамъ Англіи. — Въ другихъ отдѣленіяхъ погребены знаменитыя и знатныя особы: генералы, адмиралы, министры, вельможи, также и еще нѣкоторые ученые и артисты. — Много краснорѣчивыхъ, трогательныхъ странницъ внушило это Аббатство Англійскимъ писателямъ, между прочими: Аддисону и Вашингтону-Ирвингу; прекрасный переводъ статьи сего послѣдняго, о Вестминстерскомъ Аббатствѣ, находится въ путевыхъ письмахъ Н. И. Греча, изъ Германіи, Англіи и Франціи.^[19]

(14) Еще въ началѣ нынѣшняго столѣтія Лондонъ состоялъ изъ трехъ главныхъ частей: Вестминстерской, Сити и Соутварка; но теперь онъ разлился и поглотилъ многія окрестныя мѣстечки, занялъ обширные пустыри и превратилъ ихъ въ прекрасные кварталы. (См. Пут. письма изъ Герм. Англіи, и Франціи, Н. И. Греча.); Здѣсь идетъ рѣчь о томъ времени, когда Вестминстеръ былъ еще уединенною частью Лондона, окруженный пустырями.

(15) Хаживалъ я часто одинъ (говоритъ Аддисонъ) въ Вестминстерское Аббатство. Знаю, что такого рода прогулки способны пораждать мысли мрачныя и грустныя въ умахъ робкихъ и воображеніяхъ меланхолическихъ. Но что касается до меня, то, хотя всегда серьозенъ, я не знаю, однакожъ, что такое меланхолія, и могу, поэтому, съ одинакимъ удовольствіемъ наслаждаться печальными и торжественными зрѣлищами природы, какъ и веселыми, игривыми сценами. Когда смотрю на гробницы великихъ людей, всякое чувство зависти погасаетъ во мнѣ; когда читаю эпитафіи на гробницахъ знаменитыхъ красавицъ, всякое преступное желаніе изчезаетъ; при видѣ надписей, въ которыхъ излились безутѣшныя сожалѣнія родныхъ покойника, сердце мое наполняется состраданіемъ; взгляну ли, наконецъ, на могилы тѣхъ же родныхъ покойника, котораго они оплакивали, мнѣ приходитъ на мысль: что за ребячество оплакивать тѣхъ, съ которыми придется намъ нѣкогда раздѣлить одну и тужъ участь! когда я вижу королей покоящихся подлѣ тѣхъ, которые свергнули ихъ съ престола, или, геніевъ-соперниковъ, или священныхъ особъ, раздѣлившихъ міръ на части своими распрями, я погружаюсь въ грустныя думы и удивляюсь тому, что за сущая бездѣлица всѣ эти войны, пренія и различныя мнѣнія, которыя такъ запинаютъ собою человѣческій родъ! Числа — на этихъ гробницахъ, изъ которыхъ однѣ воздвигнуты вчера, другія нѣсколько сотъ лѣтъ тому назадъ, представляетъ моему воображенію тотъ великій день Страшнаго Суда, — когда мы всѣ станемся современниками и предстанемъ, всѣ вмѣстѣ, на томъ послѣднемъ Судилищѣ!

(16) Друиды (Druides) отъ цельтическаго слова: deru (дубъ), — жрецы древней до-Христіанской Великобританіи. Извѣстно, что первые Британцы, или Бретоны, не воздвигали храмовъ, но совершали свои поклоненія божеству и приносили кровавыя жертвы — въ священныхъ рощахъ или дубовыхъ лѣсахъ, гдѣ призывали своихъ боговъ, какъ видимъ и въ пѣсняхъ Оссіана, вокругъ одного каменнаго истукана, который называли камнемъ власти.

(17) Въ придѣлѣ Эдуарда Исповѣдника (въ Вестминстерскомъ Аббатствѣ), "стоятъ кресла, въ которыхъ Англійскіе Короли и Королевы коронуются, простыя, ветхія деревянныя кресла, съ высокими спинками и истертыми подушками. Подъ креслами Короля лежитъ знаменитый Пророческій камень, на которомъ древле вѣнчались на царство Короли Шотландскіе.^[20]

(18) King’s-bench, буквально, — королевская скамья (banc du roi), есть одно изъ судебныхъ мѣстъ, находящихся въ такъ называемой Вестминстерской Залѣ (Vestminster Hall), старинномъ зданіи, возвышающемся неподалеку отъ самаго Аббатства. Тамъ собирается Парламентъ.

(19) Bedlam — домъ умалишенныхъ, въ Лондонѣ; слово это принято у насъ вообще произносить, съ французскаго: Бедламъ; по этому и мы рѣшились его употребить въ риѳму къ тамъ; а то, по настоящему, т. е. по Англійски, оно звучитъ: Бэдлемъ, съ удареніемъ на первомъ слогѣ.

(20) Mansion-House (произносится: Мэншенъ-Гоузъ) — Большой старинный, закопченный домъ съ колоннами, посреди Сити (City); въ немъ живетъ Лордъ-Меръ, властелинъ этой торговой части Лондона, и творитъ тамъ судъ и правду.

(21) Сити (City) самая центральная и самая старинная часть города, складочное мѣсто и средоточіе всѣхъ торговыхъ дѣлъ.

(22) Лондонскія улицы въ первый разъ были освѣщены гасомъ въ 1812 году.

(23) Извѣстно, какъ, во время французской революціи 1790-хъ годовъ, неистовая чернь Парижская, съ криками: à la lanterne! à la lanterne! вѣшала всѣхъ роялистовъ на фонарные столбы; предводитель безумныхъ демагоговъ, Камиллъ-Демуленъ (Desmoulins) называлъ себя даже, въ шутку, Генералъ-Прокуроромъ, или главнымъ поставщикомъ фонарей (procureur-général de la lanterne)! — Когда такимъ образомъ тащили, вздернуть на фонарь, и извѣстнаго Аббата-Мори (l’abbé Maury), онъ обратился вдругъ къ своимъ палачамъ съ этими словами: «Послушайте, Граждане! да развѣ будетъ вамъ отъ меня свѣтлѣе?» — И только этою остротою удалось ему отыграться отъ грозившей уже висѣлицы!

(24) Въ Англіи у всѣхъ дверей въ домахъ находятся молотки. Число ударовъ молоткомъ возвѣщаетъ о званіи посѣтителя. Такимъ образомъ, слуги, или ходячіе торговцы, ударяютъ только по одному разу; комисіонеръ, или разнощикъ писемъ (factor) — два раза; равный хозяину, дома — три; высшій званіемъ — четыре, пять, или шесть, и даже болѣе, смотря по степени превосходства; стукъ экипажныхъ людей не прекращается. Все это пошло въ обычай; Аристократы и Демократы, Тори и Радикалы, всѣ сообразуются съ этимъ въ равной степени. Впрочемъ, теперь, чуть ли не замѣнило кольцо — молотокъ. Покрайней мѣрѣ, Н. И. Гречъ, бывъ въ Лондонѣ въ 1837 году упоминаетъ въ своихъ Путевыхъ Письмахъ, только объ кольцѣ: «Въ нижнемъ ярусѣ, говоритъ онъ, красивая дверь на улицу, съ изображеніемъ имени жильца, на бронзовой дощечкѣ и съ тяжелымъ кольцомъ. Слуга даетъ знать о приходѣ своемъ, стукнувъ одинъ разъ; почтиліонъ съ письмомъ или посылками — два раза, а гость — мелкою дробью.»^[21]

(25) Pall-mall произносится по англійски двояко: и Паль-малъ и Пелъ-мелъ; (мы придержались перваго произношенія!) Такъ называется одинъ изъ богатѣйшихъ Лондонскихъ кварталовъ.

(26) Сенъ-Джемсскій дворецъ — одно изъ достопримѣчательныхъ зданій Лондона; находится въ сѣверной сторонѣ Парка того же имени. Здѣсь постоянное пребываніе Англійскихъ Королей съ 1695 года; но не смотря на всю обширность, великолѣпіе и богатство своихъ безчисленныхъ покоевъ, снаружи это зданіе вовсе не походитъ на королевскій дворецъ, будучи кирпичное, неправильной архитектуры и лишенное всякой красоты и вкуса.

(27) Ѣстъ грязь — выраженіе турецкое, значитъ: врать; такъ, дѣйствительно, всякая ложь есть нравственная нечистота, или грязь!

(28) Миссъ (Miss) вообще значитъ: дѣвица, то же что по Французски — demoiselle, mademoiselle; но имѣетъ, сверхъ того, и нѣсколько другихъ значеній, которымъ здѣсь впрочемъ не мѣсто.

(29) Леди (Lady) значитъ вообще: госпожа или дама; въ Англіи, это почетный титулъ, принадлежащій собственно однѣмъ дамамъ высшаго круга, то есть, женамъ Лордовъ (Lords), Графовъ (Earls), Баронетовъ (Baronnets), а также — Кавалеровъ (Knigths) и даже вообще — Дворянъ (Esquires); пользуются этимъ титуломъ — и дѣвицы, изъ аристократическаго круга; но вѣжливость, привыкшая расточать почетные титулы безъ разбора, жалуетъ титуломъ Леди или Миледи (Mylady) даже дамъ и дѣвицъ, изъ низшихъ гражданскихъ сословіи, т. е. въ такой мѣрѣ, какъ Французы употребляютъ свои выраженія: Madame и Mademoiselle.

Собственно, слова: Лордъ и Леди, — происхожденія Саксонскаго. Лордъ происходитъ отъ La-fort (хлѣбодатель, Loaf-giver), потому что господа обыкновенно содержали на свои счетъ извѣстное число приверженцевъ, и снабжали ихъ хлѣбомъ (пищею); Леди происходитъ отъ Laf-dian (хлѣбодательница, Loav-server), потому что хозяйка дома обязана была сама разрѣзывать хлѣбъ и подавать его гостямъ.

Теперь коренное значеніе этихъ, словъ измѣнилось, какъ и все современенъ измѣняется подъ луною!

(30) Веста — богиня огня и непорочности: въ ея храмахъ постоянно теплился священный огонь — символъ нравственной чистоты, тщательно поддерживаемый жрицами, которыя, по имени богини, и назывались Весталками; для этого избирались однѣ непорочныя дѣвственницы, и играли онѣ важную роль въ Исторіи Римскаго народа, пользуясь особенными привиллегіями и всеобщимъ почетомъ. (См. древнюю Миѳологію Грековъ и Римлянъ).

(31) Баккалавръ (Baccalaureus), отъ bacca — ягода, и laurus — лавръ, первая изъ ученыхъ степеней въ старинныхъ заграничныхъ университетахъ. Изъ бакалавровъ поступали въ лиценціаты (Licenciatus) и наконецъ въ доктора (Doctor) какого нибудь факультета.

(32) Джентельменъ (Gentlemen) есть всякой порядочный, благовоспитанный Англичанинъ, притомъ достаточный, благородный, не изъ ремесленнаго сословія. Денди (Dandy) есть выродокъ Джентельмена, и потому можно найти въ нихъ и нѣкоторыя общія черты. Подробное опредѣленіе или характеристика Джентельмена и Денди прекрасно изложена въ Путевыхъ Письмахъ изъ Германіи, Англіи и Франціи, Н. И. Греча. (См. Ч. І. гл. XIII. стр. 165—171).

(33) Въ подлинникѣ сказано:

«For both Commodities dwell by the Thames, —

Tbe painting and the paindet…»*

• См. Cant. XI. oct. XLVIII.

(т. е. Румяны и бѣлилы, и набѣленныя и нарумяненыя лица — составляютъ два товара на берегахъ Темзы!)

(34) Въ подлинникѣ, рѣчь здѣсь идетъ о невѣстахъ такъ называемыхъ «drapery Misses;» «слово это (говоритъ Л. Байронъ въ примѣчаніи), конечно, всѣмъ уже извѣстно; но для меня, когда въ 1814 г. я возвратился съ Востока, оно было новымъ и таинственнымъ; оно означаетъ молоденькую, красивую дѣвицу, изъ хорошей фамиліи и фашенабельнаго круга; хорошо выученную всему своими подругами, и получающую отъ своей модистки весь гардеробъ въ кредитъ съ уплатою отъ мужа послѣ сватьбы.» (См. «the Complite works of L. Byron», изд. Парижское 1837 г. примѣч. 15 къ пѣсни. XI Донъ-Жуана).

(35) См. част. I. иримѣч. 14 къ гл. 1. Донъ-Жуана, нашего перевода.

(36) Illita Nesseo tibi texta veneno. Ovidius (Epist. IX.)

Нессъ (Nessus) Кентавръ, влюбленный въ Деяниру, невѣсту Геркулеса, палъ отъ его мѣткой стрѣлы, когда собирался уже бѣжать съ красавицею. Умирая, впрочемъ, успѣлъ онъ ей вручить свою окровавленную тунику, завѣщая хранить ее, какъ талисманъ, могущій возвратить любовь въ случаѣ охлажденія или измѣны Геркулеса. — Сей послѣдній, женившись на Деянирѣ, не преминулъ ей вскорѣ измѣнить…. Тогда, покинутая имъ красавица вспомнила предсмертныя слова Несса, и нашла случай переслать къ невѣрному мужу бережно-хранимую тунику, съ убѣдительною просьбою — надѣть ее, при совершеніи священнаго обрядажертвопрнношенія Юпитеру. — Горку лесъ, не подозрѣвая коварства Деяниры, едва облекся въ Нессову роковую тунику, какъ виилась она ему въ тѣло и стала его жечь до того, что онъ впалъ въ безуміе и, бросясь самъ на приготовленный для жертвоприношенія огромный костеръ, сгорѣлъ на немъ до тла…. Такъ говоритъ древняя миѳологія о Нессовой туникѣ!

(37) Фашенъ (Fashion) — мода, которая въ Англіи господствуетъ неограниченно. Во Франціи частные модные обычаи, независимо отъ измѣненія нравовъ вообще, происходятъ отъ налетныхъ капризовъ, отъ шалостей, отъ подражанія какому нибудь знаменитому лицу, и такъ же скоро изчезаютъ, какъ и являются. Здѣсь же мода есть какая-то власть безусловная и безпощадная: здѣсь поклонники и рабы моды имѣютъ цѣлью — отличиться отъ толпы, показать, что они принадлежатъ къ высшему кругу общества, въ который самъ Веллингтонъ былъ допущенъ съ трудомъ, и уже когда побѣды доставили ему фельдмаршальскій чинъ въ трехъ имперіяхъ. Иногда люди высокаго ума и образованія, знатной породы и богатые, не имѣютъ входа въ это общество, между тѣмъ какъ глупые, пустые франты, бездушные болваны тамъ играютъ важную роль. Байронъ сдѣлался мизантропомъ отъ ударовъ, которыми терзала его аристократія гостинныхъ: величайшій геній Англіи упалъ духомъ предъ людьми, которыхъ все достоинство состояло въ искусствѣ ѣздить верхомъ, травить зайцевъ, и повязывать галстухъ!^[22]

(38) «Въ десять часовъ въ Лондонѣ очень рано; въ двѣнадцать начинается дѣйствительное движеніе по улицамъ, и мало по малу разыгривается. Обѣдаютъ въ седьмомъ, въ осьмомъ часу^[23]….»

(39) Скверами (Squares) называются огороженные чугунными рѣшетками садики, къ которымъ имѣютъ ключъ всѣ хозяева домовъ, окружающихъ площадь. Эти скверы служатъ не только къ красотѣ, но и къ поддержанію хорошаго воздуха въ Лондонѣ. Однимъ изъ главныхъ почитается такъ называемый Cow-скверъ (Soho-Square), резиденція Лондонской аристократіи, и гдѣ находится прекрасный магазинъ книжной торговли.

(40) Терпсихора — одна изъ девяти Музъ, завѣдывающая танцами.

(41) Биномою, вообще, называется въ математикѣ всякая алгебраическая величина, состоящая изъ двухъ равныхъ членовъ, соединенныхъ между собою знаками плюсъ (+) или минусъ (--). Знаменитый Ньютонъ, первый открылъ законъ для развитія каждой Биномы, возвышенной въ какую бы то ни было степень, и потому получилъ этотъ законъ названіе Ньютоновой биномы (Binome de Newton). Вотъ ея формула:

(42) «Where is the world (гдѣ свѣтъ)?» выраженіе Шекспира, которое употребилъ и поэтъ Юнгъ (Young) въ своей поэмѣ: «the Resignation» изданной онъ, когда было ему болѣе восьмидесяти лѣтъ отъ роду.

(43) Carpe diem, quam minimum creduia postero. Horatius. (lib. I. od. XI.)

(44) Out, rogue! play out tbe play. Shakspeare (Henri IV. part. I. act. II. Sc. lV.)

ПРИМѢЧАНІЯ къ ГЛАВѢ ДЕСЯТОЙ.

(1) Въ одномъ неизданномъ письмѣ Л. Байрона къ банкиру его, Г. Киннерду (Мг. Kinnard), изъ Женевы отъ 18 Янв. 1823 г., находятся между прочимъ слѣдующія строки: «Я намѣренъ приняться за экономію, и началъ уже мало по малу копить, какъ сами вы могли убѣдиться изъ излишка моего дохода за 1822 годъ…. постарайтесь пустить въ оборотъ мои маленькія суммы, которыя могутъ доставить проценты, — такъ какъ говорится у насъ на Сѣверѣ: „отъ. маленькихъ ручьевъ бываютъ большія рѣки (many a little makes а mickle)!… мои сумазбродныя страсти приближаются уже къ концу, какъ и все должно оканчиваться, по достиженіи тридцатилѣтняго возраста. Эти годы я полагаю какъ бы гранію, за которою перестаемъ уже находить удовольствіе въ страстяхъ; покрайней мѣрѣ, я оставляю ихъ — организаціямъ помоложе и покрѣпче моей, а моя теперь очередь — скупость…. начинаю любить корысть (I loves lucre); надо же хоть что нибудь любить! — Въ каждомъ періодѣ моей жизни, я находилъ новую страсть и новыя ощущенія. — Впрочемъ, теперь забота не о себѣ: хочу, если позволитъ Богъ, оставить своимъ наслѣдникамъ что нибудь побольше имени, чтобъ доставить имъ случай оказывать услуги ближнему, въ большемъ размѣрѣ! Другой цѣли нѣтъ у меня; самъ буду довольствоваться хлѣбомъ да водою, такъ какъ и эта пища — весьма хорошая и весьма питательная!“ (См. the complete workes of L. Byron. Paris, 1837.)

(2) Босуиллъ: Я слышалъ, какъ старикъ Шериданъ утверждалъ весьма остроумно, что совершенный скряга (miser) — человѣкъ счастливый: это скупецъ, предавшійся весь удовольствію копить.

Джонсонъ: Это пощечина общему мнѣнію, назвавшему скупца скрягою, (miser) то есть, жалкимъ, несчастнымъ (miserable); нѣтъ, сударь мой! человѣкъ, который въ одно и тоже время о выдаетъ и копитъ, есть счастливѣйшій изъ смертныхъ, потому что у него два наслажденія разомъ^[24].»

(3) Здѣсь благородный Поэтъ Великобританіи такъ увлекся этимъ звонкимъ предметомъ, что написалъ предлинный панигирикъ — злату, мы разсудили сократить его немножко; хоть и жаль, что не озолотили своего перевода такимъ чистымъ золотомъ подлинника!…

(4) Л. Байронъ, обращаясь къ Великобританіи, говоритъ:

"All countries have their «Lions», but in thee —

There is but one superb menagerie.

(См. Cant. XII. oct. XXIV.)

(5) фашенабельный (fashionable) — модный.

6) Мистриссъ (mistress), слово это на англійскомъ языкѣ имѣетъ нѣсколько значеній: любовница, наложница, хозяйка, владѣлица, замужняя женщина, изъ средняго класса, и наконецъ — наставница, учительница: все это Mistress! Здѣсь употреблено въ двухъ послѣднихъ значеніяхъ, или, просто, въ смыслѣ гувернантки.

(7) Master — подъ этимъ словомъ тоже скрывается много разныхъ значеній, какъ-то: хозяинъ, начальникъ, директоръ, гувернеръ, владѣлецъ, покровитель, учитель, профессоръ, и даже что французы называютъ: un jeune monsieur. У насъ, здѣсь, принято въ значеніи профессора.

(8) Здѣсь Mistress принято, разумѣется, въ значеніи замужней женщины.

(9) Benedicite, съ латинскаго, значитъ: молитва передъ обѣдомъ.

(10) Enfin, partout la bonne société règle tout. Voltaire.

(11) Микрокосмъ (Μικροκοσμος) значитъ: «малый свѣтъ». — «Большой свѣтъ» Греки называли: макрокосмъ (Μακροκοσμος). Такъ, часто, одна буква измѣняетъ смыслъ; такъ, иногда, малость производитъ большіе перевороты!…

(12) Маіоръ Дэнамъ (Denham) говоритъ, что, когда онъ возвратился изъ своего путешествія по Африкѣ, первыя Европейскія женщины, которыхъ онъ увидѣлъ, показались ему какими-то болѣзненными и томными.

(13) Паріи (Parias) въ Индіи, отверженная каста народа, послѣдующаго ученію Брамы, и въ такомъ презрѣніи у прочихъ Индійцевъ, что уби гь Парію или собаку — одно и то же!

(14) Одинъ Гальскій или Германскій воинъ, посланный схватить Марія, такъ былъ пораженъ его видомъ, что отступился отъ возложеннаго на него порученія, и народъ, въ восторгѣ отъ этого чуда, самъ помогъ Марію скрыться отъ погони за нимъ. Присутствіе такого изгнанника на развалинахъ Карѳагена, казалось, еще увеличивало торжественность и мрачность этой сцены: «Ступай!» сказалъ онъ ликтору, присланному къ нему отъ Претора съ приказаніемъ отправляться въ Римъ; «Ступай, и скажи, что ты видѣлъ Марія, сидящаго на развалинахъ Карѳагена!» (См. Ferguson.)

ПРИМѢЧАНІЯ къ ГЛАВѢ ОДИНАДЦАТОЙ.

(1) «Sir, I love а good hater!» (См. Boswett’s Johnson.)

(2) «'T is not in mortals to command successs;

But we’ll do more, Sempronius, — we’ll deserve it.» Cato.

(3) «Veni! vidi! vici!» (пришелъ, увидѣлъ, побѣдилъ!) — девизъ Юлія Цезаря.

(4) Капитанъ Парри (Captain Parry) извѣстный Англійскій мореходецъ, который безуспѣшно ходилъ въ Ледовитое море, для открытія Сѣверо-Западнаго прохода въ Америку.

(5) См. выше примѣч. 39 къ главѣ IX.

(6) Rotten-Row — такъ называется гульбище въ Гайдъ-Паркѣ, гдѣ щеголяютъ экипажами. (См. прим. Лароша).

(7) Groom, (произносится: грумъ) лакеи, слуга; впрочемъ, и у насъ уже въ употребленіи, въ большихъ домахъ, названіе: грумъ.

(8) Norman-Abbey; — подъ этимъ именемъ Л. Байронъ описалъ свое Ньюштетское аббатство, а частью и Вестминстерское.

(9) Геродотъ, отправляясь въ Египетъ, видѣлъ еще остатки колосса, разрушеннаго, за нѣсколько лѣтъ до того, Камбизомъ; но не говоритъ ни слова о звукахъ, которые онъ издавалъ при разсвѣтѣ утренней зари. Г. Летронь (Mr. Letronne) оспаривалъ этотъ вопросъ, и написалъ о томъ цѣлый трактатъ въ одной запискѣ или меморіи подъ заглавіемъ: La statue vocale de Memnon.

(10) Villegiatura, Итальянское слово, значитъ собственно — сельскія удовольствія, а также и дачное время, или такъ сказать пріятное загородное «passetemps.»

(11) За точнѣйшими и подробнѣйшими свѣдѣніями о Мельтонѣ Моубреѣ (Melton Mowbray), генералъ-квартирмейстерѣ Англійской охоты, Л. Байронъ совѣтуетъ прибѣгнуть къ «Quarterly Review, vol. XLVII. p. 216. Мы, не имѣя у себя подъ рукой этого журнала, тоже приглашаемъ желающихъ — туда же обратиться.

(12) Sport. Въ буквальномъ смыслѣ это слово означаетъ только забаву, веселое препровожденіе времени, а теперь sport въ англійскомъ языкѣ слово, означающее страсть къ верховой ѣздѣ, псовой охотѣ, стрѣльбѣ, рыбной ловлѣ, ко всему, на что требуется смѣлость, ловкость, тѣлесная сила, твердость духа и терпѣніе. Sportsman, sportsmanship, означаютъ не просто охотника и охоту, но страстнаго и искуснаго охотника и охоту, сопряженную съ трудностями. Наши слова охотникъ и охота невыразительны. Охота къ чему? — Звѣриная ловля, неполное выраженіе! — ни зайца, ни дикой козы нельзя назвать звѣремъ…. Французское chasse и нѣмецкое Jagd (гоньба) гораздо лучше. (См. замѣтки и выписки Ѳ. Б.)

(13) Absentees, — этимъ именемъ отмѣчаютъ, въ Англіи, Ирландскихъ помѣщиковъ проживающихъ внѣ Ирландіи. (Прим. фр. переводч. Лароша).

(14) Тори (Tory) имя данное, въ Англіи, приверженцамъ Карла II; съ тѣхъ поръ оно осталось родовымъ (générique) именемъ партіи, поддерживающей королевскія права. Это оппозиціонная партія Виговъ, (или, какъ Англичане произносятъ, Уизовъ (Whigs), т. е. Либераловъ. Репилеры (Repealer, отъ глагола: to repeal — отмѣнять, ниспровергать, уничтожать) партія педопускающая нововведеніи въ Англійскомъ законодательствѣ. — Въ этомъ словѣ, мы (виноваты!) для стиха, измѣнили нѣсколько удареніе, которое должно но настоящему находиться на первомъ слогѣ…. licentia poetical.

(15) Въ подлинникѣ всѣмъ этимъ лицамъ подобраны характеристическія имена: тамъ метафизикъ названъ — Dirk Dubious; математикъ — Angle; богословъ-фанатикъ — the Reverend Rodomond Precisian; спортсменъ — Sir Henry Silvercup; да и предыдущія имена: Parolles (у насъ де Пароль, съ франц. Des-Parolles); Rackryme (у насъ Реккреймъ, во франц. переводѣ: Ecorche-oreille); Chevalier de la Ruse (у насъ съ небольшою перемѣною: Маркизъ де ла Рюзъ); Duke-of-Dash (во Франц. переводѣ: Duc Des-Grands-Airs, у насъ просто по англійскому произношенію: Дюкъ-офъ-Дешъ); Sir John Pottledeep (у насъ тоже Сэръ Джонъ Потледипъ, а въ переводѣ у Лароша: Sir Jean Boirude); всѣ, какъ изъ этого видно, имѣютъ тоже свои знаменія, которыя, впрочемъ, передать по русски было бы невозможно, да и показалось бы это страннымъ и вовсе не забавнымъ; а потому и не сочли мы нужнымъ ломать себѣ голову надъ этимъ, признаться, не интереснымъ вздоромъ! на этомъ основаніи, многія лица мы даже вовсе исключили въ нашемъ переводѣ, что бъ этимъ слишкомъ, и притомъ безполезно, не растягивать разсказа.

(16) „Шахъ-и матъ“ называется въ шахматной игрѣ (которая и получила отъ того свое названіе!) роковой ходъ, поставляющій Короля противной стороны въ такое положеніе, что не куда ему двинуться, и этимъ оканчивается игра — во славу побѣдителя!

(17) „Человѣкъ, обыкновенно, болѣе чѣмъ объ иныхъ вещахъ думаетъ о своемъ обѣдѣ,“ если не можетъ распорядиться этимъ, можно заключить, что онъ небреженъ и во всѣхъ прочихъ дѣлахъ.» Такъ говоритъ моралистъ Джонсонъ (См. Crofcer’s Boswell); по нашему, впрочемъ, это еще не рѣшенный вопросъ: можно и не умѣть распорядиться обѣдомъ, а дѣло свое знать хорошо!

(18) См. выше, къ гл. IX. примѣч. 38.

(19) Англичане чрезвычайно любятъ хересъ (xeres) и произносятъ названіе этого вина по своему: шери: остряки-французы сдѣлали изъ этого небольшой каламбуръ, что хересъ вино любимое (chéri) у Англичанъ.

(20) Древніе олицетворяли Луну полъ именемъ богини Діаны, Аполлоновой сестры, которая постановила обѣтомъ не выходить за-мужъ, и окружила себя двадцатью юными нимфами (Азіями) и шестьюдесятью Океанидами, обрекшими себя также на вѣчную дѣвственность. Между тѣмъ Діана не могла не увлечься нѣжностію сердца, и полюбила Карійскаго пастушка Эндиміона. Такую эмблематическую связь объяснить, впрочемъ, можно предположеніемъ, что Карійскій пастухъ былъ искусный астрономъ, и любилъ проводить цѣлыя ночи, подъ открытымъ небомъ, наблюдая теченіе звѣздъ и обращенія Луны. (См. Les Mythologies de tous les peuples par, M-me Laure Bernard. Paris. 1842.)

ПРИМѢЧАНІЯ къ ГЛАВЪ ДВѢНАДЦАТОЙ.

(1) Право старшинства призывало Титана (внука Неба и Земли) къ верховной власти; онъ согласился уступить свой престолъ меньшому брату Сатурну или Крону (Χρόνος — время), подъ условіемъ, чтобы тотъ истреблялъ всѣхъ своихъ дѣтей мужескаго пола, чуть только будутъ у него раждаться на свѣтъ; Сатурнъ, давъ такое обѣщаніе, свято соблюдалъ его, самъ пожирая собственныхъ младенцевъ-сыновей; Цибелла, супруга его, была въ отчаяпіа отъ своего несчастнаго плодородія; но вскорѣ употребила хитрость: родивъ Юпитера, она поднесла своему почтенному супругу, вмѣсто младенца, спелеваиный камень, который мигомъ проглотилъ Сатурнъ: Такимъ образомъ удалось ей спасти и Плутона, и. Нептуна, братьевъ Юпитера, котораго перенесла она тайкомъ на Островъ Критъ, гдѣ былъ онъ вскромленъ козою Амальтеею.^[25] Смыслъ этой басни очень ясенъ, что время потребляетъ все что ни успѣетъ произвести!

(2) Евстафій Бюджиль, большой негодяй и жалкій риѳмачъ, какъ называетъ его Л. Байронъ, надѣлавъ множество долговъ и сверхъ того поддѣлавъ одно духовное завѣщаніе, — чтобъ спастись отъ суда и отъ кредиторовъ, рѣшился умереть Катономъ, и бросился въ Темзу. — Извѣстный Англійскій сатирическій писатель Босуилль, разговаривая однажды съ моралистомъ Джонсономъ объ убійствахъ, привелъ этотъ случаи въ примѣръ, желая доказать, что простительно иногда прибѣгнуть къ такой мѣрѣ человѣку, увѣренному, что, проживъ дней нѣсколько подольше, можетъ онъ подвергнуться опасности быть публично опозореннымъ и выгнаннымъ изъ общества; Джонсонъ весьма остроумно ему на это отвѣчалъ: «Такой негодяй пусть лучше удалится куда нибудь, гдѣ еще не знаютъ его, чѣмъ отправляться въ адъ, гдѣ онъ уже слишкомъ извѣстенъ!»^[26]

(3) Въ подлинникѣ сказано:

You know, ог don’t know, that great Bacon saith:

«Fling up а straw, 't will show the way the wind blows.»

(См. Cant. XIV. oct. VIII.)

(4) Л. Байронъ заимствовалъ это у Попе:

«But.why then publish? — Granville, tbe polite,

And knowing Walsh, would tell me I could Write.»

Pope.

(5) По Астрологіи, которая родилась у Халдеевъ, и отъ нихъ перешла въ Египетъ, потомъ въ Грецію, а оттуда въ Италію, и весьма важную роль играла, особенно въ среднихъ вѣкахъ, почти во всей Европѣ, — знаки Зодіака имѣютъ сильное вліяніе на судьбу человѣка. Наука эта, суевѣрная сестра Астрономіи, знала всего только семь Планетъ (которыхъ число постепенно возрастаетъ съ вѣками, благодаря усовершенствованнымъ телескопамъ и усерднымъ наблюденіямъ Гг. Звѣздочетовъ!) и двѣнадцать знаковъ Зодіака, которые остаются донынѣ неизмѣнными. Каждой.планетѣ Астрологія подчинила особую часть человѣческаго тѣла: такъ Солнце завѣдываетъ, по ней, головою; Луна — правою рукою; Венера — лѣвою рукой; Юпитеръ — желудкомъ; Марсъ — половыми органами; Меркурій — правою, и наконецъ Сатурнъ — лѣвою ногою; или же: Марсъ — головою, Венера — правою, Юпитеръ — лѣвою рукою, Солнце — желудкомъ, Луна — сокровенностями, Меркурій — правою, и Сатурнъ — лѣвою ногою. Такимъ образомъ и между созвѣздіями или знаками Зодіака: Овенъ — управляетъ головою; Телецъ — шеею; Близнецы — руками и плечами; Ракъ — грудью и сердцемъ; Левъ — желудкомъ; Дѣва — животомъ; Вѣсы — поясницею и задомъ; Скорпіонъ — половыми органами; Стрѣлецъ — бедрами; Козерогъ — колѣнами; Водолей — голенями, и наконецъ Рыбы — ногами! Левъ Еврей (Léon l’Hébreu), въ своемъ сочиненіи «Philosophie d’amour» переведенномъ на Французскій языкъ нѣкоимъ Дюпаркомъ, Шэмпанцемъ, допускаетъ еще слѣдующее владычество Планетъ: «Солнце (говоритъ онъ) повелѣваетъ — правымъ, а Луна — лѣвымъ глазомъ, потому что оба глаза суть очи неба; Юпитеръ — управляетъ лѣвымъ, а Сатурнъ — правымъ ухомъ; Марсъ — правою стороною носа, а Венера — лѣвою; Меркурій, наконецъ, завладѣлъ одинъ — ртомъ, потому что онъ завѣдываетъ даромъ слова или краснорѣчіемъ.» — Желающіе узнать поподробнѣе о прочихъ тайнахъ Астрологіи могутъ заглянуть въ «Dictionnaire infernal ou Répertoire Universel, par. J. Collin de Plancy. Paris, 1844.» откуда и мы почерпнули это свѣденіе о знакахъ Зодіака.

(6) Кто не помнитъ прекраснаго эпизода изъ Евгенія Онѣгина:

«Ахъ! ножки, ножки! гдѣ вы нынѣ? и проч.»

(7) Въ Англіи охота за лисицами считается главною, по требующейся для нея особенной ловкости и снаровки охотниковъ, а не менѣе того, и по сопряженной съ такимъ условіемъ — опасности сломить себѣ шею! Спустивъ сначала гончихъ, которыя, поднявъ звѣря, преслѣдуютъ его безъ отдыха, — охотники, съ своей стороны, тоже несутся за ними слѣдомъ, чрезъ кочки, пни, плетни и рвы, невзирая ни на какія препятствія на своемъ пути, несутся она какъ безумные, до зарѣза коней, или до паденія съ нихъ, и не рѣдко съ опаснымъ ушибомъ, чтобъ только опередить всѣхъ своихъ товарищей, и кто изъ нихъ успѣлъ первый нагнать лисицу, или чьи собаки, покрайней мѣрѣ, возьмутъ этого хитраго звѣря, тотъ мигомъ отрѣзываетъ хвостъ у своей добычи; потомъ берутъ эти лисьи хвосты, прицѣпляютъ къ сѣдлу и привезши ихъ съ собою, хранятъ ихъ на всю жизнь, какъ трофеи славы! — Такой обычай, какъ сказывали намъ, водится и у насъ на Руси, между записными помѣщиками-охотниками; но только разница въ томъ, что у насъ предпочитается лисьему — волчій хвостъ!…

(8) Боллеро (Bollero) Испанскій танецъ, отличающійся особенною легкостію и самыми граціозными движеніями.

(9) Въ письмахъ Свифта или Горація Вальполя упоминается, что, когда одинъ джентельменъ жаловался на потерю одного изъ своихъ друзей, ему отвѣчалъ на это одинъ изъ бывшихъ тамъ же всемірныхъ Пиладовъ: «Вотъ велика бѣда! покраиней мѣрѣ я, когда случится потерять одного изъ моихъ друзей, отправляюсь тотчасъ въ Сенъ-Джемсскую Кофейню и беру себѣ тамъ — другаго.»

(10) Алкидъ (Аλκιδος — услужливый воинъ) имя, усвоенное извѣстному силачу-богатырю древняго міра, Геркулесу.

(11) При рожденіи одного изъ сыновей у Троянскаго царя Пріама, предсказано было Оракуломъ, что существованіе этого царевича будетъ гибельно для Иліона. — Отецъ приказалъ убить его…. между тѣмъ, мать, царица Гекуба умолила получившаго такое приказаніе отъ царя, пощадить ея сына, и, втайнѣ отъ мужа, отдала его на воспитаніе пастухамъ горы Иды. — Жизнь юнаго пастушка отмѣтилась однимъ только важнымъ событіемъ: весь Олимпъ созванъ былъ праздновать сватьбу богини Ѳетиды, согласившейся сочетаться бракомъ съ простымъ смертнымъ — Нелеемъ. Всѣ боги и богини собрались на горѣ Идѣ; вдругъ посреди пира, неприглашенная богиня Раздора, прокралась туда тайкомъ, и бросила золотое яблоко на столъ, воскликнувъ: «Прекраснѣйшей!» Три богини, Юнона, Минерва и Венера, стали оспаривать между собою право на роковое яблоко. Боги не хотѣли сами рѣшить, и для присужденія, которая изъ нихъ прекраснѣе, призвали Париса, прекраснѣйшаго изъ Фригійскихъ молодыхъ пастуховъ; это былъ именно — сынъ Гекубы и Пріама. Онъ присудилъ яблоко — Венерѣ, и чрезъ это вооружилъ противъ себя Юнону и Минерву, которыя сдѣлались его непримиримыми врагами. Покровительство же, которое стала ему съ этихъ поръ оказывать Венера, осуществило роковое предсказаніе Оракула. — Въ Троѣ ежегодно праздновались всенародныя игры; на нихъ явился Парисъ, и восторжествовалъ надъ соперниками; Гекуба торжественно признала его своимъ сыномъ; самъ Пріамъ, увидя явныя доказательства благоволенія Венеры и Марса къ Парису, принялъ его въ свое царское семейство, и вскорѣ потомъ отправилъ его въ Грецію требовать тетки его, Гезіоны. Нарисъ прибылъ въ Спарту, ко двору Менелая, и былъ принятъ по-царски, какъ сынъ союзнаго государя. Венера внушила ему желаніе соблазнить супругу Менелая, Елену, прекраснѣйшую изъ Гречанокъ. Любимецъ Венеры успѣлъ обворожить собою Спартанскую царицу, которая влюбилась въ него до безумія, такъ что, забывъ и честь и долѣ, и свой санъ, рѣшилась бѣжать съ Парисомъ, который и привезъ ее въ Трою, во дворецъ Пріама. — Менелай сталъ требовать возвращенія ему Елены. Фригійцы презрѣли угрозы, сопровождавшія требованія Спартанскаго царя. Вся Греція приняла сторону Менелая, и вспыхнула война, результатомъ которой было совершенное разрушеніе Трои, иначе Иліона, — отъ чего и назвалъ Гомеръ свою знаменитую поэму — Иліадою.

(12) У Шекспира въ драмѣ: «Сонъ въ лѣтнюю ночь.» Оберонъ между прочимъ говоритъ Пуку.

Yet mark’d I where tbe boit of Cupid feil:

Il feil upon а little western flower, —

Before, milk-white; now purple with love’s wound,

And maidens call it: «Love-in-idleness!»

(См. Midsummer-Night’s Dream. Act. 2. sc. II.)

(13) Въ подлинникѣ сказано:

But though the flower is different, with the French

Or Swiss Rousseau, cry «Voilа la Pervenche!»*

(См. Cant. XIV. oct. LXXV.)

• См. La Nouvelle Héloïse, par J. J. Rousseau.

Pervenche — барвенокъ, первый весенній цвѣтокъ.

(14) Испанское слово: Суперкарго (Supercargo), или какъ употребительнѣе у насъ, съ французскаго языка, Субрекаргъ (Subrécarque), значитъ собственно: прикащикъ на кораблѣ Индійской Компаніи.^[27] Хотя выраженіе это и самая мысль, (конечно высказанная въ шутку!) покажутся, быть можетъ, многимъ изъ нашихъ читателей, и довольно странными…. но мы, кажется, довольно близко придержались подлинника, гдѣ именно сказано такъ:

Your men of business are not apt to express

Much passion, since the merchant-ship «the Argo»

Convey’d Medea as her supercargo.

(См. Cant. XIV. oct. LXXVI.)

(15) Beatus ille, qui procul negotiis,

Ut prisca gens mortalium,

Paterna rura bobus exercet suis,

Solutus omni fenore, etc.

Horatius. (Epod. lib. ep. II.)

(16) «Dis-moi qui tu hantes, je te dirai qui tu es!» извѣстная французская поговорка, заимствованная съ Латинскаго языка: «Noscitur а sooiis» и которой едвали не отвѣчаетъ наша коренная русская:

«Каковъ попъ, таковъ приходъ!»

(17) «An oyster may be cross’d in love.»

(См. Sheridan s «the Critic».)

(18) Wilh many а weary slep, and many а groan,

Up the high hill he heaves the huge round stone:

The huge round stone, resalting with а bound,

Thunders irapetuous down, and smokes along the ground.

(См. «Pope’s Homer»).

Съ чрезвычайнымъ трудомъ восходя и сходя.

Онъ отъ устали стонетъ, все камень катя:

Едва камень на гору вскатилъ, какъ, въ назолу, —

Камень съ громомъ обратно катится долу! (переводъ.)

(19) These wiolent delights have violent ends,

And in their triumph die.

Shakspeare. (Romeo and Juliet. Act. 2. sc. V.)

ПРИМѢЧАНІЯ къ ГЛАВЪ ТРИНАДЦАТОЙ.

(1) Въ подлинникѣ сказано только:

All present life is but an interjection,

An «Oh!» or «Ah!» of joy or misery,

Or а «Ha! ha!» or «Bah!» — а yawn, or «Pooh!»

Of which perhaps the lalter is most true.

(См. Cant. XV. oct. 1.)

У насъ эта мысль разыгралась какъ-то случайно (можетъ быть, и не совсѣмъ удачно!) музыкальными терминами…. да такъ какъ они, можетъ быть, и не всякому изъ нашихъ читателей извѣстны, то и не лишнимъ считаемъ сказать о нихъ хоть нѣсколько словъ:

«Гуи изъ Ареццо, или Аретинецъ (Gui Aretino), давшій нѣкогда названія шести нотамъ октавы, изъ которыхъ онъ составилъ свою знаменитую сексту Мажоръ и Миноръ (Hexacorde), оставилъ седьмую при одномъ собственномъ ея имени: В., между тѣмъ какъ Е названо у него ut, D — re, E — mi, и т. д. Безыменное это И пѣлось двояко, т. е. тономъ выше Іа, по естественному порядку гаммы, или только полутономъ того же Іа, когда хотѣли соединить тетракорды: въ то время не знали еще новѣйшихъ модуляцій или переливовъ изъ тона въ тонъ (modes et tones)I — Въ первомъ случаѣ si отзывалось довольно твердо, по причинѣ трехъ послѣдовательныхъ тоновъ, производя на слухъ дѣйствіе подобное тому, какъ угловатое и твердое тѣло дѣйствуетъ на руку; и потому назвали это B — B-dur (Бе-дуръ), то есть: твердымъ, или Béquarre, Bécarre, по Италіянски B-quadro (Бекаръ), т. е. квадратнымъ отъ значка (#), которымъ этотъ тонъ выражался; Во второмъ случаѣ, напротивъ, нашли Г.г. посвященные въ тайны музыки, что si было чрезвычайно мягко и нѣжно для слуха; и потому назвали его В--mol (Бе-моль) т. е. мягкимъ, и проч.» (См. Diction, de la musique par J. J. Rousseau, tom. I.)

Въ послѣдствіи отъ Бе-дуръ или Бекара произошелъ цѣлый рядъ звуковъ называемыхъ: C-dur (Це-Дуръ) D-dur (Де-дуръ) и т. д.

(2) Лета — рѣка забвенія, протекающая въ аду, по топографіи Поэтовъ; и волнамъ ея мы усвоили эпитетъ: летскія, на общемъ основаніи, то есть, какъ говорится же: волны Невскія, Волжскія, Сенскія, о такъ далѣе.

(3) Каменный гость! вѣроятно всѣмъ извѣстно, что такъ называется статуя командора, играющая весьма важную роль въ le Festin de pierre, Ѳ. Корнеля, въ Don-Juan on le festin de pierre, Мольера, и наконецъ въ знаменитой Моцарговой оперѣ: Don Giovani; но едва ли многіе знаютъ, изъ чего родился сюжетъ этихъ піесъ, и даже прототипъ ихъ — испанская мистерія: El Burlador de Sevilla у Convidado da piedra?… Всему этому началомъ историческія фактъ, сохранившійся въ Севильскихъ хроникахъ, которыя разсказываютъ такъ: "Донъ-Хуанъ Теноріо, изъ знаменитой фамиліи двадцати-четырехъ (ventiquattri) Севильскихъ, убилъ однажды ночью Командора Уллоа, похитивъ его дочь. Командоръ былъ похороненъ во францисканскомъ Монастырѣ, гдѣ родъ его имѣлъ особую часовню (сэрена); часовня эта вмѣстѣ съ находившеюся тамъ статуею Командора, высѣченною изъ мрамора, разрушена пожаромъ въ половинѣ прошедшаго столѣтія. Францисканскіе монахи, желая остановить ила пресѣчь проказы Донъ-Хуана, который по знатности своего происхожденія находился внѣ общихъ мѣръ правосудія, заманили его, одной ночи, къ себѣ въ монастырь, подъ какимъ-то коварнымъ предлогомъ, и его умертвили; потомъ разнесли слухъ, будто Донъ-Хуанъ пришелъ издѣваться надъ Комапдоромъ, на его гробницѣ, и что Статуя, схвативъ, увлекла его въ адъ. (См. «Siиcle» 1847. N. 16.)

(4) См. «Story of Greecc» by Mitford, и «Voyage d’Anacharsis» par Barthélémi.

(5) Г. Мальтусъ полагаетъ необходимою мѣрою, для уменьшенія числа бѣдныхъ, проповѣдывало воздержаніе въ низшихъ слояхъ общества и отклонять простолюдиновъ, сколько можно, отъ женитьбы, а женатымъ внушать, какъ безнравственно производить дѣтей на свѣтъ, допуская этотъ грѣхъ только тѣмъ, которые въ состояніи ихъ прокармливать; если же несчастные не уймутся, и будутъ все упорствовать въ такой неприличной и безнравственной своей слабости, тогда предписываетъ онъ строжайше — отказывать имъ въ малѣйшемъ пособіи отъ міра или общинъ! Далѣе, по его же наставленіямъ, отнюдь не давать никакого воспитанія, ни оказывать никакой помощи — дитяти, умирающему съ голоду, потому-де, что оно для общества ровно ничего не значитъ, и не имѣетъ въ немъ для себя никакого мѣста; и, наконецъ, — все что дозволяетъ этотъ пресловутый экономистъ обществу, такъ это — повѣсить мать, которая рѣшилась бы скорѣй положить конецъ страданіямъ своего ребенка, чѣмъ видѣть его умирающимъ съ голоду. (См. Southey.)

(6) Въ подлинникѣ: Aurora Raby.

(7) См. Almanach des Gourmands, Code des Gourmands.

(9) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . ."Vatel,

Du vainqueur de Rocroix fameux maitre-maitre-d’hôtel!"

Такъ титулуетъ Бершу^[28] знаменитаго повара при дворѣ Людовика XIV, воспѣвъ одну его неудачу по части метръ-д’отельства, неудачу впрочемъ заставившую его кончить жизнь — самымъ трагическимъ образомъ: съ отчаянія, что на пиру у Короля не достало на нѣсколькихъ столахъ жаркаго, да, въ добавокъ къ этому, не могши дождаться посланныхъ имъ спозаранку поваренковъ для закупки морской рыбы во всѣхъ приморскихъ гаваняхъ, чтобъ не ударить лицемъ въ грязь и за обѣденномъ столомъ, на другой же день послѣ первой неудачи, — Ватель, великій Ватель, беретъ шпагу, упираетъ ее въ дверь, и самъ, три раза грудью бросаясь на остріе, за третьимъ разомъ, — закалывается на-смерть!… (См. Lettre de М-те de Sévignè à M-me de Grignan.)

(9) Въ подлинникѣ сказано:

And Socrates, lhat model of ail duty,

Own’d to а penchant, though discreet, for heauty! (См. Cant. XV. oct. LXXXV).

(10) Гоббесъ (Hobbes) Англійскій Философъ, сомнѣвавшійся въ существованіи своей души, оказывалъ, однакожъ, все должное благоговѣніе къ душамъ другихъ, чрезвычайно боясь ихъ посѣщеній! Безсмертіе души признано впрочемъ всѣми народами. Нѣтъ самаго дикаго племени, которое захотѣло бы въ этомъ отношеніи унизиться до грубаго животнаго или скота, прикованнаго только къ землѣ и лишеннаго способности, свойственной одному человѣку, возвышать свои взоры и мысли — къ благороднѣйшей обители, своей настоящей отчизнѣ!…Но только, по несовершенству человѣческаго ума, родились у разныхъ народовъ, какъ и во многихъ отдѣльныхъ головахъ, разныя и часто даже презабавныя понятія о душѣ, этомъ лучѣ божества! — По мнѣнію однихъ, это совѣсть, умъ, духъ и т. п.; по мнѣнію другихъ, это — надежда въ другую жизнь заставляющая биться сердце у всѣхъ людей. Многіе доходили даже до олицетворенія души; придавали ей легкій, и прозрачный, словомъ, — воздушный образъ человѣка: отсюда и родилось почти повсемѣстное понятіе о явленіяхъ душъ, или привидѣніяхъ, мертвецахъ и т. д. Весьма любопытная статья объ этомъ предметѣ помѣщена въ Dictionnaire Infernal, édit, de Paris, 18,44. (См. Ame и Mort.)

(11) Одинъ изъ покойныхъ нашихъ журналовъ, и именно: «Маякъ» былъ, особенно при послѣднемъ своемъ мерцаніи, какъ бы привиллегированнымъ Депо, т. е. складочнымъ мѣстомъ, разныхъ ученыхъ и неученыхъ статей объ эксцентрическомъ мірѣ; всѣ эти статьи, въ числѣ которыхъ попадались многія и довольно курьозныя, были за то, почти безъ исключенія, такія страшныя, что даже теперь чуть вспомнить о нихъ, такъ уже и мерещутся передъ глазами — разныя привидѣнія, мертвецы, волколаки, вѣдьмы и черти, брррръ!… съ нами крестная сила!

ПРИМѢЧАНІЯ къ ГЛАВЪ ЧЕТЫРНАДЦАТОЙ.

(1) См. Ксенофонтово сочиненіе о жизни Персидскаго царя Кира, которое и названо по этому — Киропедія.

(2) «Чтобъ покойники не являлись дѣйствительно, оказалъ Имлакъ: этого не берусь я поддерживать противъ положительнаго свидѣтельства всѣхъ вѣковъ и всѣхъ народовъ! Нѣтъ ни одного образованнаго или ученаго народа, который бы не имѣлъ своихъ преданій о мертвецахъ, и не вѣрилъ имъ. Такое повсемѣстное распространеніе этого мнѣнія и вѣрованіе въ него — ничему болѣе нельзя приписать, какъ только самой его дѣйствительности; даже сомнѣнія нѣкоторыхъ вольнодумцевъ (esprits fort), не могутъ идти вопреки очевидности; да и сами тѣ, которые на словахъ отвергаютъ существованіе замогильныхъ выходцевъ, сознаютъ это однакоже — своею боязливостію!» (См. Rasselas).

(3) Чѣмъ была крашена древняя Тирская багряница (pourpede Tyr, Tyria): краскою ли изъ раковины, называемой багрянка (pourpre); изъ насѣкомаго ли, извѣстнаго подъ именемъ червеца или кошенили (cochenille); или же изъ минеральнаго краснаго порошка, — кермеса (kermès)?… до сихъ поръ еще не рѣшено; извѣстно только, что цвѣтъ этой дорогой матеріи былъ всегда — одинъ и тотъ же; между тѣмъ, одни называютъ его — багрянымъ (pourpre), а другіе — червленымъ (écarlate)!…

(4) Императоръ Титъ, сынъ и преемникъ Веспасіана, прозванный еще при жизни «Amor et Deliciae generis humani (любовь и наслажденіе человѣческаго рода!)» до того былъ добръ и благотворителенъ, что однажды, когда случилось ему не дать никому ничего, онъ сказалъ окружающимъ: «Друзья мои, вотъ потерянный день!»

(5) Моффинъ (Muffin) родъ пышекъ, губчатый пирожокъ (gâteau), или, просто, поджаренный бѣлый хлѣбъ и намазанный масломъ, который ѣдятъ съ чаемъ или шоколадомъ.

(6) Въ подлинникѣ:

«'Т was а Friar of Orders Gray.»

Мы воспользовались стихомъ изъ французскаго перевода Г. Лароша.^[29]

(7) Къ числу замѣчательныхъ суевѣрій принадлежитъ одно въ особенности интересное: это — Ирландское вѣрованіе, усвоивающее нѣкоторымъ Ирландскимъ семействамъ, изъ почетныхъ и старинныхъ дворянскихъ домовъ, право на покровительство такъ называемаго «Banshie» — который является весь въ слезахъ, извѣщая такимъ образомъ о смерти кого нибудь изъ членовъ семейства. Преданіе это вошло наконецъ недавно въ составъ «Волшебныхъ легендъ» изданныхъ Г. Крокеромъ. (См. Sir Walter Scott, 1829.)

(8) Л. Байронъ направляетъ здѣсь, разумѣется, свой сатирическій перунъ противъ явной, такъ сказать, національной ненависти своихъ соотечественниковъ ко всему иноземному, даже и въ области музыкальнаго міра. Впрочемъ едва ли и самъ онъ не былъ зараженъ отчасти такою же слабостію своей родины, какъ пробивается это немного въ одномъ изъ его примѣчаній къ пѣсни XVI этой Поэмы, гдѣ говоритъ онъ: «Помнится мнѣ, какъ жена Мера одного провинціальнаго городка, уставъ отъ избытка иностранной музыки, прервала вдругъ рукоплесканія меломановъ слѣдующими, довольно грубыми, словами: „Къ чорту всѣхъ вашихъ Итальянцевъ! по мнѣ гораздо лучше — простои балетъ!“ — Слова эти были сказаны лѣтъ за нѣсколько до мира, и, слѣдовательно, прежде чѣмъ начала всѣ путешествовать, и когда я находился еще въ коллегіи на ученической скамьѣ; но не менѣе того должны были они показаться горькими для виртуозовъ!… Впрочемъ Россини на такой дорогѣ, что и многіе готовы раздѣлять это мнѣніе. И кто бъ могъ подумать, чтобъ это тамъ былъ преемникъ Моцарта?… Конечно, я высказываю это сужденіе не безъ нѣкоторой недовѣрчивости, и, какъ вѣрный и неизмѣнный почитатель Италіянской музыка вообще, и самого Россини въ особенности; но со всѣмъ тѣмъ и не могу не сказать, какъ тотъ любитель картинъ въ Векфильдскомъ Викаріи: „картина эта была бы еще несравненно лучше, еслибъ художникъ приложилъ но больше труда и старанія!“

(9) Діогенъ, какъ сказываютъ, пришедши разъ къ Платону сталъ топтать ногами коверъ, воскликнувъ: „Топчу я гордость Платона!“ — „Да!“ — еще съ большею гордостію отвѣчалъ на это ѣдкому цинику степенный философъ. Л. Байронъ впрочемъ замѣчаетъ, что „врядъ ли могъ это быть коверъ, потому что ковры и служатъ для того, чтобъ ихъ топтали нотами; не было ли это скорѣе — платье, постель, или другая какая нибудь красивая движимость?…“

(10) Сумраченъ, тихъ, одинокъ, на ступеняхъ подземнаго трона,

Зрѣлся отъ всѣхъ удаленъ Серафимъ Аббадона…

(См. Cm. В. А. Жуковскаго,Т. V.)

Аббадона, — или Разрушитель, имя одного изъ падшихъ ангеловъ, духа тьмы, и предводителя демоновъ седьмой Іерархіи. (См. Dictionnaire Infernal.)

(11) Въ Англіи дворянинъ или джентельменъ (Gentleman), если не имѣетъ больше никакого титула, называется Местеръ (Master), и въ этомъ ему никто не можетъ отказать Но высшая степень дворянскаго достоинства обозначается уже титуломъ Эсквейра (Esquire); эти Esquires (слово соотвѣтствующее французскому Ecuyers — armigeri, scutiferi, т. е. оруженосцы, щитоносцы), почти то же самое, что и въ нѣкоторыхъ нѣмецкихъ земляхъ, такъ называемые клейнотные (Siegelmässige и Vappenfähige) дворяне, которые, и не будучи рыцарскаго сословія (Rittern) т. е. родовыми дворянами, имѣютъ уже право носить дворянскій гербъ (Wappen). Прежде, бывало, въ званіе Эсквейровъ жаловались даже особенными королевскими грамотами, но теперь уже это давно оставлено. Всѣ государственные чины, начиная съ самаго нижняго, мирнаго судьи, а также и высшая ученая степень (Doctorship) и адвокатское званіе (Barrister) даютъ право подписываться: Esq., чего и не пропуститъ никогда ни одинъ Англичанинъ! Каждый кавалеръ ордена Бани (Knight of the Bath) имѣлъ нѣкогда право, при своемъ пожалованіи, наименовать трехъ Эсквейровъ; но такое право теперь уже, кажется, отнято по новому уставу этого ордена. Со дня рожденія, старшіе сыновья кавалеровъ, и младшіе сыновья перовъ, называются Esquires, и даже передаютъ этотъ титулъ своему потомству по праву перворожденія. Всѣ иностранные дворнае, даже Ирландскіе перы, пользуются въ Англіи только титуломъ: Esquires. (См. Neues Convers. Lexicon. Leipzig. 1823. Ausgab. N 2. art. England)

(12) Лердъ (laird), такъ называются Шотландскія помѣщики.

(13) Соль, говоритъ Боге (Boguet) превосходный антидотъ противъ нечистой силы. Дьяволъ до того ненавидитъ соли, что ничего соленаго не ѣстъ на шабашѣ (sabbat). Одному Италіянцу случилось какъ-то попасть къ бѣсамъ въ гости, на этотъ проклятый пиръ, и, не видя на столѣ ни одной солонки, онъ потребовалъ соли у Сатаны съ такою настойчивостію, что тотъ принужденъ былъ приказать подать тогда Италіянецъ радостно воскликнулъ: „Благодарю Тебя, Боже, за соль!“ и что же? въ одно мгновеніе все сборище бѣсовъ изчезло. — Шотландцы приписываютъ чрезвычайное свойство водѣ насыщенной солью; жители Гебридскихъ и Оркадскихъ острововъ никогда не забываютъ ставить сосуда съ водою и солью на груди покойниковъ, полагая тѣмъ отгонять адскихъ духовъ — Соль признавали древніе — символомъ мудрости, по неподверженности ея никакой порчѣ, и потому всегда наблюдало, чтобъ солонка была на столѣ во время пиршества! Признавали соль также и символомъ дружбы; почему друзья имѣли обычай всегда потчивать ею себя при началѣ пира; и если бы кто тамъ просыпалъ соль, такъ это было знакомъ непремѣнной ссоры между ними. — Еще и нынѣ считается, у суевѣрныхъ людей, весьма дурнымъ предзнаменованіемъ, когда опрокинется на столъ солонка, или нечаянно просыплется соль. Но, въ такомъ случаѣ, стоитъ только взять поскорѣе, да и перебросить за себя щепоть просыпавшейся соли, правою рукою чрезъ лѣвое плечо, и это отклонитъ всякую бѣду!!… (См. Dictionnaire Infernal: Sel et Saliиre.)

(14) Асмодей — демонъ разрушитель, то же что и Самаэль, по толкованію раввиновъ, которые сказываютъ, будто онъ свергнулъ даже Соломона съ престола; но вскорѣ потомъ Соломонъ самого его оковалъ цѣпями и заставилъ помогать при постройкѣ Іерусалимскаго храма. Другіе полагаютъ, что Асмодей — тотъ древній змѣй, который обольстилъ Еву. Лесажъ (Le Sage) сдѣлалъ Асмодея даже героемъ одного изъ своихъ романовъ: Le Diable Boiteux. Впрочемъ подробнѣе объ Асмодѣе, См. le Diction. Infernal: Astnodйe.

(15) Въ подлинникѣ:

Who would not sigh Αι αι ταν Kυτέρεαν,

That hath а memory, or that had а heart?

(См. Cant. XVI. oct. CIX.)

Kυτέρεαν, по Лат. Cytherea и Cythereia, — эпитетъ, придаваемый богинѣ Венерѣ, отъ имени остр. Цитеры, гдѣ находился одинъ изъ извѣстнѣйшихъ ея храмовъ.

(16) „Lasciate ogni speranza, voi chi entratel“

Извѣстная надпись на дверяхъ Дантова Ада (Inferno).

(17) . . . . . . . . . . . . . .Shadows to-night

Have struck more terror to the soul of Richard,

Than can the substance of ten thousand soldiers!

Shakspeare (Richard III. act.V. Sc.III.)

(18) ô hideputa!-- довольно обыкновенное энергическое восклицаніе у Испанцевъ, или междометіе, выражающее — презрѣніе и, нерѣдко, досаду и порывы гнѣва. Это составное, или, лучше сказать, сокращенное слово: hijo de puta — то есть, въ родѣ нашего простонароднаго браннаго выраженія: „собачій сынъ!“ которое, помнится, употреблено и въ извѣстномъ романѣ: „Юрій Милославскій“.

ПРИМѢЧАНІЯ къ ГЛАВѢ ПЯТНАДЦАТОЙ,

Во всѣхъ изданіяхъ Байроновыхъ сочиненій, эта эпическая сатира „Донъ-Жуанъ“ оканчивается шестнадцатою пѣснію, на разоблаченіи чернеца, то есть, за стихахъ:

„Back feil the sable frock and dreary cowl,

And they reveal’d — alas! thaп e’er they should!

In full, voluptuous, but not o’ergrown bulk,

The phanlom of her frolic Grвce — Fitz-Fulke!“

Между тѣмъ, изъ показанія Капитана Медвина (Captain Medwin), помѣщеннаго въ предисловіи къ „Донъ Жуану“^[30] видно, что Л. Байронъ предполагалъ эту странную эпопею, или саркастическую выходку противъ человѣческаго, и, въ особенности, Англійскаго общества, написать — въ двадцати четырехъ пѣсняхъ. Куда же, поэтому, дѣвались остальныя восемь пѣсенъ, или гдѣ и у кого могли бы находиться, покрайней мѣрѣ, подготовленные матеріалы для этой „Жуанеиды“ или отрывки изъ ея окончанія?… долгое время оставалось это втайнѣ. —

Только въ началѣ 1843 года пронесся слухъ, что Г. Гаспаръ Никколини (Gaspard Niccolini), Женевецъ, бывшій нѣкогда въ довольно короткихъ отношеніяхъ съ Л. Байрономъ, до послѣдняго отъѣзда его въ Грецію, имѣлъ въ своихъ рукахъ множество манускриптовъ Британскаго поэта, въ числѣ которыхъ нашлись и послѣднія пѣсни „Донъ-Жуана“.

Г. Никколини не хотѣлъ ихъ сообщить ни Томасу Муру, ни, того еще менѣе, самой Леди Байронъ, вдовѣ поэта. Вскорѣ, однакожъ, эти важные манускрипты достались въ Англію, и тамъ приступили къ изданію ихъ въ свѣтъ. — Правда ли это, или нѣтъ? покрайней мѣрѣ такъ было писано во Французской Иллюстраціи, гдѣ помѣщена даже и „семнадцатая пѣснь Донъ-Жуана“ въ переводѣ одного изъ сотрудниковъ этого изданія.^[31] Вскорѣ потомъ и оговорено тамъ же, что будто это невинный пуфъ (une innocente plaisanterie)!… но этотъ пуфъ такъ хорошъ, что даже во всей Европѣ приняло эту quasi-поддѣлку Французскую за настоящій переводъ….^[32] да и въ самомъ дѣлѣ трудно новѣрить, чтобъ это была частая поддѣлка: такъ удачно въ ней схваченъ весь характеръ и колоритъ Баироновской Поэзіи, до самыхъ мелочей, гдѣ даже не видно повтореніи, а, напротивъ того, пропасть новаго такого, что могло, казалось бы, придти на умъ одному Л. Байрону! — Какъ бы то ни было, а мы, необинуясь, взялись перевести и эту семнадцатую пѣснь, тѣмъ болѣе, что, по плану нашего вольнаго перевода, она рѣшительно у мѣста, и отчасти доканчиваетъ цѣлое.

(2) На-полѣ рукописи пѣсни XVII, сказано въ „Illustration“, находились еще восемь октавъ изъ другаго начала той же пѣсни, которыхъ, какъ кажется, Л. Байронъ не разсудилъ продолжать; вотъ онѣ въ подлинникѣ:

1.

Heroes are men, and man is heav’n knows what,

А yea, and eke а nay, а Gordian riddle,

An Alexander perhaps may eut the knot

Some future day, and thus, just in the middle.

Of all our ruminatings on our lot,

Show us that all our reasoning is but fiddle —

Faddle, and all our boasted hard-earned Knowledge,

Is even less than what I learnt at college.

2.

Heroes are more than men; mine’s more than any;

If he’s а hero who can love and hate,

As few can do, у et look just like the many;

Who as а mind so poised by the weight.

Of his own worlh, that e’en wilhout а penny,

Or one poor menial slave to grвce his state,

He’d feel as soaring and as proud of heart,

As llothschild’s selfor even Buonaparle.

3.

How many heroes never had а name!

How many that have had one have none now!

Renown like Fortune is а fickle dame,

Nor lighls her halo up on ev’ry brow,

And yet who is there would not feel her flame!

E’en I myself sometimes would, I avow;

And should not like to see obliviou’s finger

One day snuff out what might around me linger.

4.

Yet after all, as I’ve said already.

Fame is but fume, а motion of the mind,

А very pleasant draught, but--somewhat heady,

As many oft have found and yet ma у' find;

Its only fault is lhat it makes unsteady

Our very best rйsolves and seems design’d,

Yust like most good things as

Champaign and Hock, Only to male us go off on half-cock,

5.

Now Juan was а hero as I’ve said.

Or shall be one which will do quitte as well,

Tis not alone the „unforgotten dead“.

The Poët can’embalm within his spell.

А Pitt or Luther, when his soыl bas sped,

Is but а name like him of whom I tell.

The shade’twist real and fictitious glory,

Is living in hislory or in а story.

6.

But Juan was а hero, or at least.

Feit like а hero’neath her grace’s look,

I will not say he made himself а beast,

Such as Sterne tells us he did, in his book,

When near Maria (true Sterne was а priest.

And as а priest some strдnge vagaries took);

But this I know that Juan lhen did feel,

If not а beast like, yet а priest-like zeal.

7.

And sad it is to think he should feel so,

My candid reader, bolh for you and me.

For if things take а natural course you know,

Why they may chance to shock your modesty,

If you howe any: yet. indeed, I trow

To be wilhout it is almost an oddity,

'Tis common now-а days; though folks’tis said

Ne’er fail to doff it when they go to bed.

8.

So Juan feit beneaih her grace’s eye,

As I have sung, and I confess his feeling.

Act’s strongly on my own, i can’t tell why;

But as I like plain, honest, upright dealing,

I’ll e’en confess l’en half afraid to try.

Anolher line; my pen’s, like Juan, realing;

Por’t is indeed an awkwarь situation,

Might end in… heav’ns! — now don’t say what — flirtation.

(3) „И паде съ небесе звѣзда велика, горища яко свѣща.“ (См. Апокалипсисъ. Гл. 8. cm. 10.)

(4) Сатурновымъ кольцомъ (annulus Saturni), въ Астрономіи, называется блестящій кругъ опоясывающій на извѣстномъ разстояніи планету Сатурнъ. Полагаютъ (См. Lex. Math), что это пять его спутниковъ, satellites; по до сихъ поръ, кажется, въ точности неопредѣлено еще, изъ чего, состоитъ этотъ кругъ или кольцо!

(5) „Въ одеждѣ джентельменъ смахиваетъ на денди, одежда его должна быть тѣсная простая, сколько можно одноцвѣтная, до крайности чистая и опрятная.“ (См. Пут. Письма, Н. П. Греча. Ч. 1. Гл XIII стр. 171)

(6) Mr. Verdâtre.-- Qu’est-ce que cela Madame Verdâtre?

Mme. Verdâtre.-- Mon cher; mais ce sont des Génies!

Mr. Verdâtre.-- Comme c’est bête!

Riquet á la houppe. Vaudeville.

(7) По-Англійски: Your Grace, her Grace, his Grace, совершенно соотвѣтствуетъ нашему старинному выраженію: ваша Милость, его Милость, ея Милость, что сохранилось еще теперь только на языкѣ нашего простолюдина, когда говоритъ онъ съ бариномъ, не имѣющимъ какого нибудь Аристократическаго званія, или заслуженнаго титула, т. е. когда онъ не сіятельный, или не превосходительный; у Англичанъ, напротивъ, слово Grace замѣняетъ всѣ титулы, какъ титулъ, выражающій лучшую сторону человѣческаго сердца — милость, т. е. любовь къ ближнему! Тѣнь этого удержалась еще какъ-то, у насъ, 'въ письменномъ стилѣ: Милостивый Государь, Милостивая Государыня. что едва ли не лучше даже Французскаго: Monsieur, Madame?… впрочемъ, и это, можетъ быть, вытѣснился со временемъ, какъ сказалъ Горацій:

Cadentque,

Quoe nunc sunt in honore, vocahula, si volet usus!*

• См. Do arte poetica. Epist. III. v. 70.

(8) Санчо-Панса (Sancho Pansa) знаменитый оруженосецъ рыцаря печальнаго образа, то есть „Донъ-Кихота“ въ романѣ Сервантеса. У насъ обыкновенно говорятъ, и пишутъ даже: Санхо Панса, но это неправильно: ch по-Испапски произносится какъ наше ч.

(9) Плащи бросаютъ два врага.

Зарѣцкій тридцать два шага

Отмѣрялъ съ точностью отмѣнной,

Друзей развелъ по крайній слѣдъ,

И каждый взялъ свой пистолетъ,

„Теперь сходитесь!“

Хладнокровно,

Еще не цѣля, два врага,

Походкой твердой, тихо, ровно,

Четыре перешли шага,

Четыре смертныя ступени!

Свой пистолетъ тогда Евгеній,

Не преставая наступать,

Сталъ первый тихо подымать.

Вотъ пять шаговъ еще ступили,

И Ленскій, жмуря лѣвый глазъ,

Стадъ также цѣлить….»

А. Пушкинъ (Евгеній Онѣгинъ гл. VI. стр. ХХІХ-ХХХ).

(10) …magna it Fama per urbes;

Fama, malum quа non aliud velocius ullum:

Mobilitate viget, viresque acquirit eundo;

Parva melu primo, mox sese attollit in auras;

Ingreditur que solo, et caput inter nubila condit.

Illam Terra. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Progenuit, pedibus celerem et pernicibus alis:

Monstrum horrendum, ingens; cui, quot sunt corpore pluma,

Tot vigiles oculi subter, mirabile dictu,

Tot linguж, totidem ora sonant, tot subrigit aures.

Nocte volat coeli medio terraeque, per umbram

Stridens, nec dulei declinat lumina somno;

Luce sedet custos. aut summi culmine tecti,

Turribus aut allis, et magnas territat urbes;

Tarn ficti pravique tenax quдm nuntia veri.

Virgilius*.

• См. Aeneidos lib. IV. vv. 173—188.

(11) Les superbes coursiers, qu’on voyaient autrefois,

Pleins d’une ardeur si noble, obéir à sa voix,

L’eil morne maintenant et la tête baissée.

Semblaient se conformer à sa triste pensée….

J. Racine*.

• • См. Phèdre, act. V. Sc. VI.

(12) Еговв''а (Jéhovah) имя Бога, которое Израильтяне не смѣли, изъ благоговѣнія, произносить; на Еврейскомъ языкѣ оно значитъ: Все!

(13) Malta fero, ut placem genus irritabile vatum,

Quum scribo, et supplex populi suffragiacapto, etc.

Horatius. (lib. II.epist. II. v.v.102.103).

(14) "Пикадилли (Piccadilly) — одна изъ лучшихъ Лондонскихъ улицъ; съ лѣвой стороны, отъ въѣзда въ Лондонъ, оканчивается она Гайдъ-Парковъ (Hyde-Park), по правую сторону идутъ красивые и великолѣпные дома.

(15) Во Французскомъ quasi-переводѣ, оканчивается семнадцатая пѣснь немножко иначе Впрочемъ, сдѣланное нами измѣненіе отнюдь не помѣшало бы — продолжать и кончить "Донъ-Жуана, " по плану, составленному даже самимъ Л. Байрономъ, если бы нашлись и остальныя его пѣсни, въ которыхъ Поэтъ располагалъ сдѣлать своего героя еще сентиментальнымъ Вертеромъ въ Германіи, cavaliиre servente въ Италіи, и заставить его кончить свое блестящее поприще — въ ужасахъ Французской революціи, подъ лезвіемъ гильотины! (См. выше часть I, примѣч. 1. къ гл. V.)

Uu ouvrage ne doit point paraître trop travaillé, mais il ne saurait être trop travaillé.
Boileau. (Préface VI pour l'édit, de 1701.)

Покорнѣйше просимъ благосклоннаго читателя обратить особенное вниманіе на промахи, невольно вкравшіеся въ нашъ текстъ и отмѣченные здѣсь звѣздочками, иначе, во многихъ мѣстахъ, самый смыслъ въ стихахъ можетъ показаться болѣе чѣмъ сомнительнымъ! перепечатывать же всѣ эти страницы съ большими промахами — заставило бы еще продлить изданіе нашего «Донъ-Жуана», который и безъ того уже слишкомъ запоздалъ своимъ выходомъ въ свѣтъ, испытавъ довольно долгую пытку въ типографскихъ станкахъ, съ Декабря минувшаго 1846 года — около пяти мѣсяцевъ…. Lucina difficilis!

---

1. См. Ovidii Metamorphoseon lib. II. т. 137.
2. Этотъ самый Дюкъ-де-Ришелье былъ въ послѣдствіи градоначальникомъ Одессы, и оставилъ тамъ по себѣ вѣковую память учрежденіемъ лицея до сихъ поръ носящаго его имя, а равнымъ образомъ и многими другими благодѣтельными содѣйствіями цѣли Правительства, пекущагося о процвѣтаніи Новороссійскаго края.
3. Кавальеромъ (cavalier) на фортификаціонномъ языкѣ называется земляной валъ, дѣлаемый въ крѣпостяхъ, внутри бастіоновъ; съ наружной стороны онъ одѣвается кирпичомъ или камнемъ, и долженъ быть выше главнаго вала крѣпости, отъ 10 до 15 футовъ. Укрѣпленіе это строится для того, чтобы изъ крѣпости можно было удобнѣе очищать противулежащія въ полѣ высокія мѣста, на которыхъ осаждающіе располагаютъ свои баттареи.
4. См. Анекдоты Кн. Италійскаго, изд. Г. Фуксомъ.
5. Все русское войско дѣлилось на три Отдѣленія, и въ каждомъ было по три колонны: первою начальствомъ Ген. Пор. П. С. Потемкинъ, второю — Ген. Пор. Самойловъ, третьею — Рибасъ (бывшій тогда контръ-адмираломъ.) Начальники колоннъ были; Ген. Маіоры — Львовъ, Ласси, Мекнобъ, Безбородко, Кутузовъ, Арсеньевъ, — бригадиры — Платовъ, Орловъ, Марковъ. Атам. Запорожс. Чепега. — Волонтерами при войскѣ — сынъ Принца де Лини; Эмигран. Герцогъ Фрон-Ланжеронъ. Графъ Валеріанъ Зубовъ и мн. другихъ.
6. См. Реп. и Пант. Рус. Театр. 1846. 1. стр. 235—239.
7. См. примѣч. къ поэмѣ Л. Байрона: Giaur.
8. Этотъ самый Дюкъ-де-Ришелье былъ въ послѣдствіи градоначальникомъ Одессы, и оставилъ тамъ по себѣ вѣковую память учрежденіемъ лицея до сихъ поръ носящаго его имя, а равнымъ образомъ и многими другими благодѣтельными содѣйствіями цѣли Правительства, пекущагося о процвѣтаніи Новороссійскаго края.
9. Кавальеромъ (cavalier) на фортификаціонномъ языкѣ называется земляной валъ, дѣлаемый въ крѣпостяхъ, внутри бастіоновъ; съ наружной стороны онъ одѣвается кирпичомъ или камнемъ, и долженъ быть выше главнаго вала крѣпости, отъ 10 до 15 футовъ. Укрѣпленіе это строится для того, чтобы изъ крѣпости можно было удобнѣе очищать противулежащія въ полѣ высокія мѣста, на которыхъ осаждающіе располагаютъ свои баттареи.
10. См. Анекдоты Кн. Италійскаго, изд. Г. Фуксомъ.
11. Все русское войско дѣлилось на три Отдѣленія, и въ каждомъ было по три колонны: первою начальствомъ Ген. Пор. П. С. Потемкинъ, второю — Ген. Пор. Самойловъ, третьею — Рибасъ (бывшій тогда контръ-адмираломъ.) Начальники колоннъ были; Ген. Маіоры — Львовъ, Ласси, Мекнобъ, Безбородко, Кутузовъ, Арсеньевъ, — бригадиры — Платовъ, Орловъ, Марковъ. Атам. Запорожс. Чепега. — Волонтерами при войскѣ — сынъ Принца де Лини; Эмигран. Герцогъ Фрон-Ланжеронъ. Графъ Валеріанъ Зубовъ и мн. другихъ.
12. См. Реп. и Пант. Рус. Театр. 1846. 1. стр. 235—239.
13. См. примѣч. къ поэмѣ Л. Байрона: Giaur.
14. См. записки Полковника Вутье, пер. О. Сомова С. П.б. 1824. ч. II.
15. См. примѣчаніе къ главѣ V.
16. Сити, (City) или какъ Англичане произносятъ: Ситы.
17. См. Путевыя Письма изъ Англіи, Германіи и Франціи, изд. 1839. Ч. 1. гл. XIX.
18. См. Пут. письма Н. Г. изд. 1839. Ч. 1. гл. V.
19. См. изд. 1839. Ч. 1. гл. V. стр. 60—66.
20. См. Пут. Письма, изд. 1839 г. Ч. 1. гл. V. стр. 36.
21. См. Пут. Письма, изд. 1839 г. Ч. 1. гл. IV. стр. 45.
22. См. Пут. Письма, H. И. Греча. Ч 1. гл. XIII стр. 166.
23. См. тамъ же, гл. XIV. стр. 181.
24. См. Croker’s Boswell, t. IV, p. 182.
25. См. Les Mytholog. de tous les peuples, par M-rae Laure Bernard.
26. См. Croker’s Boswell, tom 11. pp. 220—290.
27. См. Dict. franèais et russe, par J. de Tatischeff. tom. II. p. 981. éd. 1816.
28. См. La Gastronomie, poème, par J. Bercboux. Ch. III.
29. См. выше, къ гл. XIII. примѣч. 10.
30. См. the complete Works of L. Byron, Paris 1537. V. Medwin.
31. См. Illustration. 1843. vol. 1. №№ 12. et. 13.
32. См. Illustration. 1843. vol. 1. № 15.