Дон-Жуан (Байрон; Любич-Романович)/Часть 1/ДО

Дон-Жуан
авторъ Джордж Гордон Байрон, переводчикъ неизвѣстенъ

Оригинал: англійскій, опубл.: 1823. — Источникъ: az.lib.ru • Часть первая
Перевод В. И. Любич-Романовича (1847)

ДОНЪ-ЖУАНЪ, ПОЭМА ЛОРДА БАЙРОНА. ВОЛЬНЫЙ ПЕРЕВОДЪ В. ЛЮБИЧЪ-РОМАНОВИЧА.

I.

САНКТПЕТЕРБУРГЪ. ВЪ ТИПОГРАФІИ Е. ФИШЕРА.

1847.

ОТЪ ПЕРЕВОДЧИКА.

Предисловіе, (котораго, впрочемъ, часто и не читаютъ!) если не заключаетъ въ себѣ какого нибудь историческаго очерка или изложенья новой теоріи, походитъ обыкновенно на какое-то театральное приветствіе, съ которымъ писатель обращается къ публикѣ: такъ заѣхавшій въ первый разъ въ столицу иной провинціалъ, попавъ тамъ на блестящій балъ или раутъ, раскланивается на всѣ стороны, стараясь въ толпѣ знакомыхъ лицъ отыскать добраго пріятеля, съ которымъ могъ бы обмѣняться дружескимъ словомъ….

Между тѣмъ переводчику Байронова Донъ-Жана, явиться и запросто, — т. е. безъ приличнаго поклона покрайней мѣрѣ предъ страшнымъ Ареопагомъ Критики, было бы почти то же самое, что подражать Графу Эссексу, который въ Совѣтъ Королевы изволилъ войти — въ грязныхъ сапогахъ и со шпорами!.. И потому мы, какъ переводчикъ и издатель столъ извѣстнаго въ Европейской литературѣ творенія, должны хотъ нѣсколько словъ сказать предварительно о своемъ трудѣ, представляемомъ на судъ Публики!

Викторъ Гюго, обращаясь къ одному Французскому переводчику Гомера, сказалъ: «Великіе Поэты, подобно великимъ горамъ, имѣютъ множество отголосковъ. Пѣсни ихъ повторяются на всѣхъ языкахъ, потому то имена ихъ у всѣхъ на устахъ. Гомеръ, по своей слишкомъ громкой извѣстности, долженъ былъ, болѣе другихъ, увлечь 3а собою толпу переводчиковъ, изъ которыхъ многіе исказили его поэмы!» Къ этому еще, между прочимъ, онъ прибавилъ: «и переводить Гомера французскими стихами… да это — чудовищно и невыносимо! переводить Гомера!… Гомера!^[1]» и т. д.

Почти то же могутъ и намъ сказать: «Какъ? переводить Л. Байрона, да еще и стихами! это — ужасно!… слишкомъ великая самонадѣянность! Л. Байронъ почти тотъ же Гомеръ, въ области новѣйшей Европейской Литературы; и его „Донъ-Жуанъ“ — та же „Одиссея!“ — нѣтъ, это — ни на то не походитъ! просто — святотатство!….» и проч. и проч. и проч.

Заранѣ приготовясь выслушать такіе возгласы и не ослѣпляясь авторскимъ самолюбіемъ, мы почти согласны съ этимъ…. Но до сихъ поръ еще никто нашихъ болѣе извѣстныхъ литераторовъ не взялъ на себя труда ознакомить Русскую Публику съ этимъ великимъ поэтическимъ созданіемъ Британскаго Барда, хотя бы даже — въ прозаическомъ переводѣ! этомъ случаѣ, мы далеко отстали, въ нашей литературѣ, отъ Французовъ и Нѣмцовъ, которые смѣло могутъ похвастать, передъ нами, превосходными переводами — даже всего Л. Байрона; Во Франціи перевели его вполнѣ — двое: Пишо^[2] и Ларошъ,^[3] особенно послѣдній, отличною гармоническою прозою; а въ Германіи — Г. Бетгеръ^[4], довольно звучнымъ метрическимъ стихомъ, съ сохраненіемъ самой формы подлинника! — Есть, конечно, и у насъ тоже превосходные переводы, но только — нѣкоторыхъ произведеній Л. Байрона: такъ, на примѣръ, В. А. Жуковскій подарилъ нашу литературу образцовымъ своимъ переводомъ «Шильонскаго Узника»; съ наслажденіемъ мы читали «Абидосскую Невѣсту» въ прекрасномъ переводѣ, И. И. Козлова; полная справедливость отдана вѣрному переводу «Паризины» въ звучныхъ стихахъ В. Е. Вeрдеревскаго, наконецъ, мастерски переведенъ у насъ и "Манфредъ, " не говоря уже объ отрывкахъ изъ «Чайльдъ-Гарольда» и нѣкоторыхъ изъ мелкихъ стихотвореній Л. Байрона; но, къ сожалѣнію, одинъ его «Донъ-Жуанъ» до сихъ поръ еще не удостоился быть вполнѣ переведеннымъ на Русскій языкъ, даже прозою!

Этотъ-то недостатокъ (lacune), въ нашей литературѣ, — хотѣлось намъ пополнитъ…. покрайней мѣрѣ, цѣлью нашего перевода было и то еще, чтобы дать — хотя слабое понятіе объ этомъ Твореніи — той части публики, которая не имѣла случая читать Л. Байрона, ни въ подлинникѣ, ни въ иностранныхъ переводахъ, и даже, (какъ случалось слышать!) смѣшиваетъ Байронова Донъ-Жуана — съ тѣмъ, котораго на сценѣ похищаютъ черти!…

Все это вмѣстѣ заставило насъ наконецъ рѣшиться — испытать свои силы: не удастся ли намъ пережатъ, на отечественномъ языкѣ, хотя главныя черты, или даже одну идею, этой Эпической Сатиры Британскаго Поэта на современные нравы?… На такомъ основаніи, мы и не стѣснялись, ни формою подлинника, ни точностію перевода въ подробностяхъ, находя даже нужнымъ, многія мѣста — совсѣмъ изключить, другія же — измѣнить, по причинамъ извѣстнымъ всякому, кто знаетъ подлинникъ^[5]: и вотъ почему мы назвали свой трудъ «вольнымъ переводомъ»! Такимъ образомъ читатель видитъ ясно, что это одна только — попытка…. удачная или нѣтъ? — Объ этомъ судить вполнѣ предоставляется ему; мы, покрайней мѣрѣ, старались исполнить свое дѣло, какъ говорятъ Италіянцы: com amore, то есть, добросовѣстно, гдѣ только зависѣло отъ нашихъ силъ и возможности!

Впрочемъ, какъ ни мала наша услуга Русской литературѣ, а примѣръ — великое дѣло! Быть можетъ, попытка наша и заохотитъ кого нибудь, изъ нашихъ поэтовъ, передать «Донъ-Жуана» въ видѣ болѣе полномъ, и съ тѣми красотами, которыя такъ увлекательны въ подлинникѣ, и которыхъ не удалось намъ представить въ настоящемъ свѣтѣ…. Мы первые будемъ радоваться такому отрадному явленію на горизонтѣ нашей литературы; а до тѣхъ поръ — vogue la galère!

ДОНЪ-ЖУАНЪ.

Difficile est propriè communia dicere.

ГЛАВА ПЕРВАЯ.¹

І.

Героя мнѣ, героя надо!

Особенно въ нашъ вѣкъ, когда —

Куда бъ ни бросили мы взгляда,

Героевъ столько, что бѣда!

Но только — всѣ герои эти,

Гремящіе въ столбцахъ газетъ,

Всѣ, просто, — на ходуляхъ дѣти….

До нихъ мнѣ вовсе дѣла нѣтъ!

Другаго надо для романа…..

И такъ — возьмемъ…. хоть Донъ-Жуана!

Да и по имени, притомъ,

Онъ какъ-то намъ уже знакомъ²….

II.

Эпическіе стиходѣи,

Обыкновенно, въ «medias res»³

Бросаются, и эпопеи —

Съ нихъ начинаютъ на отрѣзъ;

Такъ самъ Горацій научаетъ!

А тамъ уже, какъ эпизодъ,

Герой ихъ съ альфы начинаетъ —

Что было до того, впередъ;

И то, спокойно, при любезной,

Усѣвшись, гдѣ нибудь, въ чудесной

Бесѣдкѣ, иль дворцѣ какомъ,

Въ безпечной нѣгѣ, вечеркомъ…

III.

И это — ходъ обыкновенный

Романовъ, но — не моего!

Я, по привычкѣ неизмѣнной,

Люблю держаться одного:

Когда ужъ начинать, такъ прямо —

Съ начала самаго! и тутъ,

Хотя бъ мой первый стихъ, упрямо,

Тянулся шестьдесятъ минутъ, —

Съ того дебютъ спой начинаю,

Что разскажу вамъ все, что знаю,

Про Донъ-Жуанова отца

И мать героя-молодца!

IV.

Севилья — мѣсто ихъ рожденья,

Пріятный городъ, какъ для глазъ,

Такъ и по вкусамъ наслажденья:

Садъ-городъ и пріютъ проказъ!…

И женщины, ⁴ и померанцы, —

Чего хотите, все есть тамъ!

И справедливо имъ Испанцы

Гордятся: даже Бадиксъ самъ ⁵ —

Ничто предъ этимъ чудомъ міра! ⁶

А берега Гвадалквивира?….

И — съ нихъ-то мы начнемъ романъ:

Тамъ родился нашъ Донъ-Жуанъ.

V.

Отецъ героя, Донъ-Жуана, —

Донъ-Хозе назывался; Донъ,

Въ Испаніи, отмѣтка сана

Дворянскаго! — За тожъ и онъ,

Донъ-Хозе, то есть, былъ ужъ истый

Гидалгъ⁷ — Испанецъ коренной,

Безъ всякой примѣси нечистой:

Ни капли не было одной

Въ немъ крови Мавра, иль Еврея!….

Родъ древній за собой имѣя,

Донъ-Хозе былъ лихой, притомъ,

Наѣздникъ…. но, о немъ — потомъ!

VII.

Мать Донъ-Жуана, а Донъ-Хозе

Супруга, женщина была —

Ученая; красою жъ — розѣ

Не уступала и влекла

Къ себѣ сердца — умомъ и взоромъ!…

Всѣ, знаніямъ ея дивясь,

Ея плѣнялись разговоромъ;

И даже многіе, стыдясь,

Что не дались имъ такъ науки, —

Предъ нею складывали руки,

И зависть тайная ихъ жгла,

Что такъ умна она была!

VIII.

Была и память Доны Иньесъ ⁸

(Такъ называлася она!)

Ну, просто, рудникъ: что ни вынесъ,

Съ собой, въ златыя времена,

Пегасъ Испанскій съ Геликона, —

Все знала наизусть она;

А въ Лопеса и Кальдерона….

Была — едва ль не влюблена!

Да и могла инымъ актерамъ,

Пожалуй, послужить суфлеромъ,

И ни почемъ былъ, передъ ней,

Фейнагль съ наукою своей. ⁹

VIII.

Но математика — наука

Ея любимая была,

Тогда, какъ и мущинамъ скука

Возиться съ нею: такъ гола!

Но Допа-Иньесъ даръ особый

Имѣла, почерпать и въ ней

Тьму занимательности, чтобы —

Быть фениксомъ, въ глазахъ людей!…

Но утру — просто одѣвалась;

Но вечерамъ — принаряжалась,

Но безъ претензій и затѣй….

Да это, впрочемъ, и умнѣй.

IX.

Она — и по латыни знала….

Лишь «Pater noster» прочитать;

По гречески… тожъ разбирала….

Иль знала — буквы разбирать;

Порой, Французскіе романы

Читала… хоть языкъ-то самъ —

Былъ ее по ней: невольно раны,

На немъ, кровавыя словамъ

И оборотамъ наносила!..

За то, Испанскій такъ любила,

Что говорила — лишь на немъ,

Хотя и темнымъ языкомъ…

X.

Хочу сказать, что теоремы —

Всѣ мысли были у нее,

Слова же — чистыя проблемы:

Таинственность любила все!…

Языкъ британскій и еврейскій —

Ей тоже нравились; да въ нихъ

И сходство находя, — злодѣйски

Надъ тѣмъ острилася, въ своихъ

Ученыхъ диспутахъ, — нерѣдко,

Цитатами щелкая мѣтко,

Изъ книгъ еврейскаго письма,

Не понимая и сама!…

XI.

Вѣдь, есть же женщины иныя,

Что дѣйствуютъ такъ языкомъ,

Какъ Академіи живыя!….

Лишь погрустишь о нихъ тайкомъ,

Да пожалѣешь, что созданья,

Такія милыя для насъ,

Вѣнецъ прекрасный мірозданья, —

Такъ непростительно, подъ часъ,

Съ пути сбиваются и, въ омутъ

Попавши, безъ спасенья тонутъ….

Такихъ бы женщинъ, съ ихъ умомъ,

Всѣхъ, просто, — въ сумасшедшихъ-домъ!

XII.

Но Дона-Иньесъ, впрочемъ, — можно

И справедливость ей отдать! —

Вела себя такъ осторожно,

Что нечего о ней сказать:

Ариѳметически расчитанъ

Былъ каждый шагъ ея, а умъ —

Такъ нравственностью весь напитанъ,

Что даже тѣни грѣшныхъ думъ

Никто не замѣчалъ за нею….

И зависть, клеветой своею,

Никакъ вредить ей не могла:

Такой безгрѣшницей слыла!

XIII.

Неслыханнаго совершенства

Она являла образецъ!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Такъ ни малѣйшія движенья —

Не возбуждали опасенья….

Ну, словомъ, свѣтъ не находилъ

Ей равной: это — Фениксъ былъ!

XIV.

Да Фениксъ совершенства, впрочемъ,

Такой — несносенъ на земли,

Гдѣ ужъ давно мы не хлопочемъ,

Какъ души намъ спасать свои!…

А только, какъ Адама дѣтки,

Досель, въ потерянномъ раю,

Блуждая мыслью, любимъ съ вѣтки

На вѣтку, въ очередь свою,

Порхать, скакать … Но той причинѣ,

И нашъ Донъ-Хозе, половинѣ

Своей не говоря о томъ,

Любилъ пошаливать тайкомъ!…

XV.

А нравомъ былъ онъ — беззаботной;

Притомъ, нежаловалъ наукъ,

И гдѣ лишь вздумалось, — охотно,

Туда несъ сердце и досугъ….

Жена, иль свѣтъ о томъ что скажетъ? —

И дѣла не было ему!

Языкъ же свѣту кто завяжетъ?…

И свѣтъ, столь вѣрный своему

Обычаю — въ чужія тайны

Всегда мѣшаться, чрезвычайный

Лазутчикъ и болтунъ большой,

Открылъ, что Хозе…. мужъ дурной!

XVI.

Что даже не одну имѣетъ,

А разомъ двухъ любовницъ!… но —

Раздоръ-то и одна посѣетъ,

Въ любомъ семействѣ, все равно!…

Сначала, Дона-Иньесъ вздоромъ

Считала это, клеветой;

И было бъ для самой позоромъ —

Повѣрить впрямъ молвѣ такой!…

Спои жъ достоинства такъ знала,

Что ей и мысль не западала,

Чтобъ могъ ей измѣнить супругъ….

Нѣтъ; это — только ложный слухъ!

XVII.

Покрайней мѣрѣ, такъ хотѣла

Она и вѣрить, и умомъ

Своимъ поддерживать…. и дѣло!

Кому какая нужда въ томъ?

Не то — терпѣніе святое

Должна была бъ она имѣть, —

Такого муженька въ покоѣ

Оставить, а самой терпѣть!…

Случалось, впрочемъ, что порою,

Увлекшись и одной мечтою

Подозрѣвала…. и тогда —

Въ тупикъ ужъ ставила…. да! да!

XVIII.

А впрочемъ, и не трудно: можно

Въ тупикъ поставить, хоть кого,

Кто поведетъ неосторожно

Дѣла свои!… да, сверхъ того,

И осмотрительность, нерѣдко,

Не въ прокъ бываетъ для мущинъ:

У дамъ такой бываетъ мѣткой

Тактъ…. даже взглядъ одинъ, —

Что и невольно, на распашку,

Откроешь душу, подъ размашку

Ихъ даже вѣера, порой….

А это — мечь ихъ, и какой!

XIX.

Ученымъ дѣвушкамъ, признаться,

Совѣтовалъ бы выходить

За неученыхъ — не рѣшаться,

Когда хотятъ счастливо жить!.

И вы, женатые невѣжды

На Академіяхъ живыхъ, —

Сознайтесь: сбыточны ль надежды,

У васъ, на прочность узъ такихъ,

Гдѣ вы — покорнѣйшіе слуги,

Дивитесь только, что супруги

Васъ держатъ такъ, подъ башмакомъ,

Академическимъ умомъ!….

XX.

Вотъ и Донь-Хозе участь ту же

Нести, бѣдняжка, долженъ былъ!…

А что еще всего тамъ хуже, —

Не разъ, супругу выводилъ

Онъ изъ терпѣнія, и споры,

Нерѣдко, доходили до…

Причинъ же настоящихъ ссоры —

Не могъ тамъ угадать никто!

Да и межъ мужемъ и женою,

Хотя бъ вы были Сатаною, —

Не разберете все, впопадъ:

Кто правъ изъ нихъ, кто виноватъ!…

XXI.

Одинъ услужливый пріятель,

Который часто къ нимъ ходилъ,

Хотѣлъ разъ, какъ доброжелатель,

Ихъ примирить…. такъ былъ онъ милъ! —

Но поздно! не было ужъ средства:

Самъ дьяволъ поселился въ нихъ!

И всѣ дивились, изъ сосѣдства,

Да лишь жалѣли обоихъ. —

Съ тѣхъ поръ ужъ и пріятель, сколько

Ни заходилъ къ нимъ, — слышалъ только

Одинъ и тотъ же все отвѣтъ,

Изъ устъ швейцара: «дома нѣтъ!» —

XXII.

Потомъ ужъ, правда, разъ, случайно,

И выдалъ, какъ-то, ихъ швейцаръ….

Но что за дѣло намъ до тайной

Исторіи домашнихъ сваръ! —

И такъ, покамѣсть, — ихъ въ покоѣ

Теперь оставимъ обоихъ,

А сами — дальше, за другое!

Сынокъ былъ Донъ-Жуанъ у нихъ, —

Преизбалованный ребенокъ .

Курчавый, точно арапченокъ,

Съ рожденья, былъ ужъ онъ большой

Шалунъ, — весь огненный, живой!

XXIII.

Родители жъ — съума сходили

Отъ этого бѣсенка; въ немъ

Души неслмшали и были

Съ собой согласны — только въ томъ!

Но лучше, если бъ, вмѣсто споровъ.

Учиться отдали его;

Или, безъ дальнихъ разговоровъ,

Почаще — сѣкли бъ!… безъ того,

Онъ дома росъ лишь, да проказилъ:

Билъ стекла, по деревьямъ лазилъ,

Людей окачивалъ водой,

И все — сходило съ рукъ долой!

XXIV-

Донъ-Хозе съ Доной-Иньесъ, знали

Лишь ссориться въ семьѣ своей,

И не развода ужъ желали, .

А какъ бы только поскорѣй —

Избавиться имъ другъ отъ друга!…

Но, впрочемъ, для стороннихъ глазъ

Приличье соблюдали круга,

Въ которомъ жили…. только разъ —

Не обошлось имъ это даромъ!

Вдругъ ссора вспыхнула пожаромъ, —

И всѣ ужъ ахнули тогда:

Быть тутъ разрыву навсегда!..

XXV.

Не знаю, какъ Донъ-Хозе вынесъ

Такой позоръ, когда сама,

Созвавъ врачей всѣхъ, Дона-Иньесъ

Имъ объявила: что — ума

Супругъ лишился! и — не знаетъ,

Что дѣлать съ нимъ! а хоть, порой,

И при умѣ своемъ бываетъ,

И тутъ бѣда съ нимъ: онъ такой….

Ну, словомъ, — негодяй безбожной!

И что ей жить съ нимъ — невозможно!

И можетъ доказать, притомъ,

Что слѣдъ ему — лишь въ желтый домъ!¹⁰

XXVI.

Когда же сомнѣваться стали,

Она вдругъ кучу принесла —

Книгъ, писемъ, чтобы прочитали —

Къ тому жъ, Севилья вся была —

На сторонѣ ея; и тетки.

Друзья, родня, да кумовья,

Такъ и пошли всѣ, какъ трещетки,

Трещать, шумѣть, и изъ себя —

Составили судъ и расправу:

Одни — въ томъ находя забаву,

Другіе — случай, можетъ быть,

Чтобъ только…. желчь свою излить!

XXVII.

Супруга жъ нѣжная, при этомъ,

Какъ бы Спартанкой родилась, —

Со всѣмъ приличнымъ этикетомъ,

Нейтралитета лишь держась,

О мужѣ больше, ни пол-слова,

Не намекнула; и, тверда

Въ своей рѣшимости, сурова,

Какъ самъ судья, и тѣмъ горда,

Съ осанкой важной и достойной —

Выслушивала преспокойно,

Все, что могла, раскрывъ уста,

Излить на мужа — клевета!

XXVIII.

Такое видя равнодушье,

Всѣ Донѣ-Иньесъ, вслухъ почти,

Кричали: «вотъ великодушье!

Ну, гдѣ ей равную найти!…»

А какъ, скажите, не пріятно —

Великодушными прослыть?…

Особенно, гдѣ аккуратно

Концы умѣемъ мы сводить!

Да въ этомъ родѣ поведенья —

Нѣтъ, впрочемъ, и злоумышленья….

Пусть и не добродѣтель — месть,

Чтожъ? если страждетъ наша честь?!…

XXIX.

А что порою, въ нашихъ ссорахъ,

Въ улику старыя дѣла —

Приводимъ съ подмѣсью, при вздорахъ,

И двухъ-трехъ лжей — большаго зла

Невидно въ томъ: напротивъ, — тѣни

Намъ больше блеска придаютъ!

Наука жъ казусовъ и преніи —

Всегда выигрываетъ тутъ….

И старина, что изъ подъ-спуда

Порой вытаскиваемъ, — чудо,

Какъ хороша! да и, притомъ,

Трупъ легче разсѣкать ножемъ!…

XXX.

Но мы оставимъ разсужденья

И станемъ продолжать разсказъ!

Когда ужъ криковъ, изступленья,

И лжей былъ истощенъ запасъ, —

Друзья хотѣли попытаться.

Черезъ родню, ихъ примирить….

Но средствъ ужъ не было, признаться:

Судъ былъ замѣшанъ! а склонить

Судей суровыхъ — трудъ напрасной!

И дѣло подвигалось, гласно, —

Къ разводу Вдругъ — случись бѣда

Донъ Хозе…. умираетъ!… да!

XXXI.

И умеръ онъ!… До окончанья

И тяжбы даже.. Больше всѣхъ,

Тутъ обнаружилъ состраданья —

Судъ, видѣвшій ужъ свой успѣхъ!

Повѣсили носы юристы:

Такой запутанный разводъ

Сулилъ — и славу имъ, и чистый,

За ихъ старанія, доходъ!…

Да! да! великая потеря

Была для нихъ! и, очень вѣря

Словамъ ихъ, съ ними за одно,

И всѣ скорбѣли, тамъ, равно…..

XXXII.

Но дѣлать нечего! онъ умеръ!

И въ гробъ съ собою онъ унесъ —

И кладъ судей, то первый нумеръ!

И въ городѣ — не мало слезъ….

А, впрочемъ, чтобы расчитаться

Съ юристами, за ихъ труды, —

Домъ проданъ, и пришлось разстаться

Вдовѣ съ прислугой; гакъ слѣды

Донъ-Хозе всѣ изчезли вскорѣ '--

Когда и изъ любовницъ, въ горѣ

Оставшихся, одну — взялъ жидъ,

XXXIII.

По крайней мѣрѣ, — по Севильи,

Такой носился общій слухъ!…

Покойникъ же, какъ говорили

Врачи тамъ, — отдалъ Богу духъ,

Отъ… отъ трехдневной лихорадки:

Такъ тяжба потрясла его!

По крайней мѣрѣ, были кратки

Его мученья… безъ того,

Едва ли бъ ихъ такъ тихо вынесъ!…

И вотъ, — вдовою Дону-Иньесъ

Оставилъ онъ, разставшись съ ней, —

Скорѣй, чѣмъ даже спилось ей!…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

XXXIV.

А былъ Донъ-Хозе славный малой,

Лихой наѣздникъ!… да; чуть разъ

Онъ сядетъ на лошадь, бывало, —

Такъ ужъ съ него не спустишь глазъ!

А если слабости иныя

За нимъ водились…. и, порой,

Незналъ онъ страсти ретивыя

Обуздывать, Гидалгъ прямой:

Виной тому, — что, воспитанье

Дурное получивъ, вниманье

На свѣтскій тактъ не обращалъ….

Притомъ, и желчью онъ страдалъ!….

XXXV.

Какіе бъ, впрочемъ, недостатки,

Или заслуги ни имѣлъ,

А подъ остатокъ жизни краткій, —

Бѣдняжка, много претерпѣлъ!…

Ну, не ужасно ль положенье?

По совѣсти пусть скажетъ всякъ!

Когда его — въ уединенье

Вдругъ засадили, гдѣ бѣднякъ,

Передъ своимъ каминомъ сидя,

И въ прахѣ всѣхъ Пенатовъ видя,¹¹

Имѣлъ въ отраду, предъ собой, —

Лишь смерть, иль., монастырь глухой!!…

XXXVI.

Такъ мудрено ль, что смерть, скорѣе,

Монастырю онъ предпочелъ?

Да это средство и вѣрнѣе —

Избавиться отъ всякихъ золъ!…

А какъ онъ умеръ безъ духовной, —

Всему наслѣдовалъ Жуанъ,

Единственный наслѣдникъ кровный;

Но малолѣтству жъ, (и всѣхъ странъ

Законы въ этомъ одногласны!)

Жуанъ, чтобъ были безопасны

Его наслѣдство и онъ самъ, —

Впадалъ во власть опекунамъ.

XXXVII.

Кому же ближе и короче,

Какъ сына — матери отдать?

И Дона-Иньесъ полномочье

Охотно согласилась взять,

Какъ умной женщинѣ пристало,

Чтобъ руки хищныя чужихъ

Расхитить не могли, пожалуй,

И не лишили обоихъ —

Отцовскихъ крохъ… и справедливо!

Притомъ, и юноша ретивой,

Воспитанъ матерью-вдовой,

Гораздо лучше, чѣмъ иной….

XXXVIII.

Тутъ опекунша непремѣнно,

Какъ женщина съ такимъ умомъ

И опытностью безсравненной, —

Рѣшилась, съ явнымъ торжествомъ,

Жуана сдѣлать, просто, чудомъ!

Чтобъ родъ свой поддержать умѣлъ,

Талантовъ не держалъ подъ спудомъ,

А выказалъ все, что въ удѣлъ

Дано было ему природой,

Какъ и высокою породой:

Отецъ его, извольте знать —

Кастилецъ, Аррагопка — мать!…

XXXIX.

А смѣсь такая, безъ сомнѣнья,

Двухъ знаменитѣйшихъ породъ —

Была порукой проявленья,

Въ немъ, всѣхъ воинственныхъ красотъ

И потому она, заранѣ

Готовя въ рыцари его, —

Старалася, въ свосмъ Жуанѣ,

Соединить комплектъ всего:

Онъ выучился фехтованью,

Ѣздѣ верховой и стрѣлянью,

И штурмованью крѣпостей,

Иль — будуаровъ безъ траншей….

XL.

Всего же болѣе, замѣтимъ,

Его заботливая мать —

Желала, и сама за этимъ

Всегда старалась наблюдать,

Чтобъ нормою фундаментальной,

При воспитаніи его,

Былъ — самый чистый и моральной

Курсъ изложенія всего!…

Поэтому и запретила,

Чтобы отнюдь здѣсь не входила —

Historia naturalis!… да:

Въ наукѣ этой тьма вреда!

XLI.

Въ особенности, онъ учился —

Извѣстнымъ мертвымъ языкамъ;

А изъ наукъ, — гдѣ бъ заносился

Умъ къ отвлеченнымъ высотамъ;

И изъ искуствъ, лишь тѣ искусства

Преподавалися ему,

Гдѣ-бь меньше роль играли чувства

А былъ бы лишь просторъ — уму!..

Романы не давались въ руки,

Для уклоненья отъ науки —

Людское племя размножать,

И тѣмъ лишь зло распространять!…

XLII.

Но что ужъ ставило, порою,

Въ тупикъ самихъ профессоровъ….

Такъ это — Классики, съ такою

Безнравственностью ихъ боговъ!…

И, какъ Гомера и Виргилья

Ни принимались защищать,

Но Дона-Иньесъ ихъ усилья

Неодобряла; и, какъ мать,

Заботящаяся о сынѣ.

Дрожала, при одномъ поминѣ —

О Миѳологіи, гдѣ въ глазъ,

Не въ бровь, бьютъ тысячи проказъ…

XLIII.

Ho ужъ Овидій-то повѣса;

Катуллъ; сѣдой Анакреонъ;

И та красотка, ¹² что съ утеса

Спрыгнуть заставилъ злой Фаонъ;

Лукреціи юношамъ опасный,

Своимъ безвѣрьемъ; Марціалъ,

Острякъ, но грубіянъ ужасный;

И тотъ сатирикъ, Ювеналъ,

До неприличья откровенной….

Жуанъ ихъ всѣхъ, хоть потаенно,

Какъ ни присматривала мать,

Успѣлъ-таки перечитать!

XLIV.

А что бъ маскировать все это,

Предъ опекуншею своей, —

Ни одного ея совѣта,

Ни назидательныхъ рѣчей,

Не пропускалъ онъ безъ вниманья;

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

И, словомъ, все, — какъ сынъ послушной,

Онъ дѣлалъ для нея радушно;

И мать довольна имъ была,

Что онъ не могъ узнать-де зла!…

XLV.

Къ тому же, что бы и приманокъ

Ему къ проказамъ недавать, —

Все старыхъ, да дурныхъ, служанокъ

Она старалась подбирать:

Такой-то нравственности строгой

Была — какъ мудрая жена!

Хоть смолоду сама не много,.

Но наше дѣло — сторона!

И что тамъ было?… знать объ этомъ-

Ей только; а, не то, предъ свѣтомъ,

Какъ стать бы все перебирать, —

Пришлось бы уши всѣмъ зажать!

XLVI.

Но возвратимся къ Донъ-Жуану.

Росъ въ святости и красотѣ —

Успѣховъ, по годамъ, не стану

Разсчитывать…. но ужъ и въ тѣ

Года невиннаго ребенка,

(Хотя, какъ намекнули мы,

Онъ походилъ и на бѣсенка!)

Всѣ озадачивалъ умы —

Своимъ къ наукамъ прилежаньемъ,

Успѣхами, и съ воспитаньемъ

Такимъ, какое получалъ,

Онъ много, много обѣщалъ!…

XLVII.

Шести лѣтъ отъ роду — прелестной

Былъ мальчикъ онъ: ни дать-ни-взять —

Амурчикъ! только неизвѣстно,

Въ кого лицемъ — въ отца, иль въ мать?..

Но, кажется … Опять злословье!

И такъ, что разбирать черты,

Да и къ чему тутъ пустословье;

Довольно — что отъ красоты

Жуана, милаго малютки,

Въ восторгъ всѣ приходя, безъ шутки,

Дивились одному, что онъ —

Былъ, ни въ отца, ни въ мать, рожденъ!…..

XLVIII.

Одно лишь, правда, осторожно,

Про Дону-Иньесъ и ея

Покойника сказать бы можно…

Но — безъ злословья: въ этомъ я

Грѣха не знаю за собою!….

Что были, кажется, они —

Несоотвѣтственной четою….

Такъ замѣчали, не одни

Сосѣди ихъ, но и родные….

Хоть впрочемъ, и межъ ними, злые

Бываютъ языки подъ-часъ!

Но станемъ продолжать разсказъ.

XLIX.

И такъ, — шести лѣтъ, какъ сказали

Онъ былъ прелестное дитя;

Въ одиннадцать — въ немъ замѣчали

Уже красавца, не шутя;

Въ тринадцать — онъ ужъ обучился

Наукамъ разнымъ, языкамъ,

И, съ каждымъ днемъ, все становился

Ученѣе, не по лѣтамъ;

А вмѣстѣ съ тѣмъ сталъ и скромнѣе,

И тише правомъ, и скорѣе —

На дѣвочку онъ походилъ….

Хоть маску, можетъ быть! носилъ!

L.

Былъ, впрочемъ, юноша премилой:

Высокъ и хорошо сложенъ;

Тоненекъ нѣсколько…. но силой —

Почти ужъ львенка надѣленъ,

Во всѣхъ статяхъ уже собою —

Мущину проявлялъ; и всѣ

Имъ любовались, стороною….

Съ досадой лишь, его красѣ

Мужья красавицъ удивлялись;

А тѣ — восторгомъ упивались,

Съ Жуана не сводя очей,

И не смотрѣли на мужей!….

LI.

Хоть Донѣ-Иньесъ и пріятно

Должно бы быть, что такъ сынокъ

Всѣмъ нравился…. неоднократно.

Однако же, ея конекъ —

Порывы нравственности строгой

Всю душу волновали ей,

Что общая молва такъ много,

Въ усердной похвальбѣ своей,

Могла вредить ея Жуану

Но какъ? ужъ объяснять не стану;

Лишь, съ преждевременнымъ умомъ. —

Всѣ страсти развивались въ немъ!….

LII.

Въ большомъ кругу ея знакомокъ,

Извѣстныхъ святостью, умомъ,

И тактъ которыхъ такъ былъ громокъ,

Что всѣ повѣсы — ихъ тайкомъ,

Не разъ, быть можетъ, проклинали!

У Доны-Иньесъ тамъ была —

Пріятельница: Джульей звали,

Иль Доной-Джуньей, и слыла

Она, по всей Севильи, первой

Лицемъ красавицей, Минервой —

По строгимъ правиламъ своимъ,

Хоть мужъ былъ старъ, и не любимъ…

LIII.

Слыла красавицей…. но мало

Для Доны-Джуліи того:

Еще на свѣтѣ не бывало

Подобнаго ей ничего!

Въ ней отражался весь восточной

Типъ — идеальной красоты:

Глаза, какъ смоль, съ огнемъ, — ну-, точно,

Гагатъ горѣли! и черты,

Не гидалгической Испанки,

А совершенной Мавританки…

Да, впрочемъ, и вела свой родъ —

Отъ Мавровъ, по смѣси породъ¹³.

LIV.

Хотя въ Испаніи, извѣстно,

Такая помѣсь — грѣхъ почти….

Но для красавицы прелестной —

Нѣтъ нужды, кто бы, Богъ прости!

Ни произвелъ ее, какъ чудо,

На свѣтъ: сама бы лишь вела

Себя примѣрно!… а покуда,

Вѣдь, Дона-Джулія была,

Какъ выше ужъ о томъ сказали, —

Женъ образцемъ! и отдавали,

Вполнѣ, всѣ справедливость ей,

Что не было ея скромнѣй!…

LV.

Ей съ небольшимъ лѣтъ двадцать было,

Какъ вышла за мужъ, красотой

Плѣнивъ Альфонса. Хоть не хилой

Еще, Испанецъ коренной,

Да былъ онъ не по ней — лѣтами:

Старикъ, пятидесяти лѣтъ….

Но что намъ, общими мѣстами,

Здѣсь развлекаться! Пусть и дѣдъ,

Иль дѣдушка, онъ былъ предъ нею, —

Судьбой, однако же, своею

Гордиться могъ, что въ Джульѣ онъ

Нашелъ жемчужину изъ женъ!

LVI.

Хоть черные глаза большіе,

У Доны-Джульи молодой,

И выражали огневые

Страстей порывы… и, одной

Ужъ искрой ихъ, она и камень

Могла бы мигомъ растопить:

Такой очей ея былъ пламень!

Она умѣла такъ таить

Души волненія порою,

Что, просто, за-живо, — святою

Казалась! и ревнивецъ съ ней

Жилъ тихо, не боясь друзей….

LVII.

Всего же больше ограждала

Ее отъ клеветы людской

И ей значенья придавала —

Связь съ Доной-Иньесъ…. хоть порой,

И удивлялися иныя,

Какъ Дона-Иньесъ съ ней могла

Быть въ дружбѣ: и лѣта другія,

И вкусы разные!… была

И Дона-Джулія прекрасно

Воспитана; но умъ напрасно

Томить ученой чепухой —

Не нравилось ей, молодой!

LVIII.

Извѣстны были ей науки

Лишь тѣ, что каждая должна

Знать дама; но пера и въ руки

Брать не любила: такъ она

Страшилась, можетъ быть, названья —

Педантки, синяго чулка!¹⁴

Иль не хотѣла, безъ призванья,

Лѣзть высоко, чтобъ свысока

Не пасть порою…. да, къ тому же,

Красавицѣ, при старомъ мужѣ

О безъ гусинаго пера

Писать — съ руки, et coetera….

LIX.

Но это только такъ, случайно,

У насъ сорвалось съ языка!

О Донѣ-Джуліи, и тайно,

Подумать это — грѣхъ пока…

Но отъ разсказа мы ужасно,

Какъ отступаемъ!… и на чемъ

Остановились?… да! прекрасно!

Что дружба Джуліи съ чепцомъ

Академическимъ — ломала

Всѣмъ головы…. молва жъ шептала,

Что Донѣ Иньесъ, какъ-то, милъ

Мужъ Джульинъ…. до женитьбы, былъ!…

LX.

И что, съ тѣхъ поръ, непрекращалась

Альфонса съ Доной-Иньесъ связь….

Иль дружба, т. е. какъ считалась! —

А черезъ это и сошлась

Такъ съ Доной-Джульей Дона-Иньесъ,

Которая ее взяла —

Подъ покровительство…. Кто жъ вынесъ

Соръ изъ избы?… но, въ этомъ, зла

Большаго, впрочемъ, нѣтъ; лишь можно

При семъ, замѣтить осторожно, —

Что не всегда такъ сходитъ съ рукъ,

Какъ здѣсь, безъ ссоры, и безъ мукъ!…

LXI.

Да, впрочемъ, Донѣ-Джульѣ это

Извѣстно ль было, или нѣтъ, —

Вниманія на толки свѣта

Не обращала, съ юныхъ лѣтъ

Наслышась вдоволь, что, нерѣдко,

Свѣтъ и нарочно свой языкъ

Остритъ, стараясь, злобой мѣткой,

Друзей поссорить!… такъ привыкъ

Мѣшаться онъ въ дѣла чужія:

То — пища, то — его стихія!

То — знала Джулья, и глухой

Старалась быть — къ молвѣ людской.

LXII.

Однако же, и намъ оставить

Пора — всѣ толки клеветы….

Ничѣмъ, вѣдь, свѣта не исправить!

Хотя бъ и цѣлые листы

Пришлось намъ исписать моралью,

И перья изтупить на томъ,

Все жъ съ нимъ неравную баталью

Тутъ проиграли бы, при всемъ

Усердьи даже — твердо, смѣло,

Стоять, какъ за святое дѣло,

Чтобъ всякъ языкъ свой поунялъ,

Да самого себя лишь зналъ!

LXIII.

И такъ — впередъ! безъ отступленій!…

Жуана Джулья, въ первый разъ

Увидя, — въ тихомъ наслажденьи,

Какъ съ милаго дитяти, глазъ

Съ него невольно не спускала:

Не по лѣтамъ уму его

Дивилась и, за то, ласкала

Его, какъ сына своего….

Хоть, болѣе, — его сестрою

Она казалась: той норою,

Всего ей было — двадцать лѣтъ,

Ему — тринадцать! только свѣтъ….

LXIV.

Опять онъ! все такъ и вертится,

На языкѣ, съ своей молвой!

Но пусть читатель не страшится:

Его оставимъ съ клеветой;

Хоть въ эти лѣта…. особливо,

Подъ солнцемъ южной широты,

Нѣтъ разницы большой, и живо,

Въ душѣ, отъ внѣшней теплоты,

Страсть можетъ, вспыхнувъ, разыграться…

Но въ Донѣ-Джульѣ сомнѣваться,

Какъ ужъ не разъ говорено,

И странно было бъ, и грѣшно!…

LXV.

И что тутъ за бѣда, скажите,

Ребенка милаго ласкать?

Но — года черезъ три…. смотрите,

Чему бы это приписать! —

Ужъ Дона-Джулья, словно, стала

Остерегаться ласкъ своихъ:

Съ нимъ осторожнѣй, чѣмъ сначала,

Рѣчь заводила при другихъ!.

И мальчикъ шестнадцатилѣтній —

Робѣть предъ нею сталъ замѣтнѣй,

И оба ужъ глаза спускать

Почаще стали, и молчать….

LXVI.

Но хоть уста ихъ и молчали, —

Ихъ взоры, между тѣмъ, съ собой

Вдругъ встрѣтясь, — ясно выражали

Какой-то тайный непокой!…

Конечно, многіе, съ улыбкой,

Подумаютъ, что Джулья тутъ

Причину знала . и, ошибкой,

Ее влюбленною сочтутъ?…

Но что касается Жуана, —

Скорѣй безбрежность Океана.

Не видѣвъ, могъ бы угадать,

Чѣмъ…. голосъ сердца понимать!…

LXVII.

Но вскорѣ — Доны Джульи нѣжность

Въ какой-то холодъ перешла….

И только въ томъ небезмятежность

Души ея видна была,

Что — самое прикосновенье

Руки Жуановой, не разъ,

Невольное въ ней сотрясенье

Производило…. но тотчасъ,

Она, опомнясь, вырывала

Свою вдругъ руку и давала,

Своимъ пожатьемъ легкимъ, знакъ —

Чтобъ осторожнѣй былъ смѣльчакъ!…

LXVIII.

Но удивительная странность

Въ пожатьи ручки красоты!…

Вся чувствъ неопытныхъ туманность

Вдругъ изчезаетъ и мечты

Разыгриваются невольно…

Магическая даже власть

Самой Армиды своевольной —

Такъ не могла бъ заставить пасть,

Какъ…. ручка Джульи, при пожатьи,

Въ Жуанѣ вдругъ, ужъ не дитяти, —

Разшевелила чувства, и….

Но это будетъ впереди!

LXIX.

Дошло и до того ужъ вскорѣ, —

Что Джулія, встрѣчаясь съ нимъ,

Не улыбалась…. лишь, во взорѣ,

Какой-то грусти слѣдъ съ такимъ

Сливался, впрочемъ, выраженьемъ

Что это выше, такъ сказать,

Улыбки было!… наслажденьемъ —

Его могло бы мы назвать!…

Какія жъ мысли, въ эту пору,

Ей приходили?… врядъ ли взору

Чьему бы это угадать:

Она умѣла ихъ скрывать!

LXX.

Она, казалось, и разстаться

Боялась съ ними, въ глубинѣ

Души тая; и предаваться

Не смѣла имъ, такъ какъ онѣ

Сильнѣй все разжигали чувства

И какъ невинна ни была,

А обойтись и безъ искуства,

Безъ маски, т. е. не могла —

Чтобъ какъ нибудь и отъ надзора

Другихъ спастись, страшась позора….

Надѣясь тоже, можетъ быть,

И страсть свою угомонить!…

LXXI.

Но страсть, пускай какъ ни лукавитъ,

А самой тайной, все-таки,

Себѣ измѣнитъ и заставитъ

Проникнуть взоромъ въ тайники!…

Такъ самыя густыя тучи,

Покрывъ собою небеса,

Готовятъ ураганъ могучій,

А въ слѣдъ за нимъ же — и гроза!…

Въ какой бы видъ ни облекалась,

И какъ холодной ни казалась,

Душа, скрывающая страсть, —

А маска все должна упасть!…

LXXII.

Какіе жъ были результаты

Лукавства этого? — сильнѣй

Вздохъ грудь тѣснилъ, какъ въ прессѣ сжатый

Взоръ потупляться сталъ живѣй;

Вдругъ, безъ причины, разливался

Въ лицѣ румянецъ; на устахъ —

Звукъ слова замиралъ; спирался

Духъ самый…. безпокойство…. страхъ,

Какой-то тайный, такъ забавно

Движенья сковывалъ и явно —

Любви застѣнчивой, младой,

Всю силу выражалъ собой!…

LXXIII.

Такъ сердце Джуліи, бѣдняжки,

Страдало, и казалось ей,

Что хочетъ — выпрыгнуть…. Да, тяжкій

То опытъ былъ! сама своей

Боялась тѣни…. и рѣшилась

Неопытная Евы дочь,

Во что бъ ни стало, — (такъ томилась!)

Любовь всю эту превозмочь!

Религью, честь и долгъ супруги

Звала на помощь! въ нихъ услуги

Себѣ искала, чтобъ напасть

Прогнать скорѣе, и — не пасть!…

LXXIV.

Ея рѣшимость — безпримѣрной

Былъ подвигъ мужества! и самъ

Тарквиній передъ ней бы, вѣрно,

Затрепеталъ, своимъ глазамъ

Не вѣря, чтобъ, съ такой отвагой

Еще Лукреція нашлась,

Хоть та — лишь закололась шпагой¹⁵!…

Но Дона-Джулья, помолясь

Передъ иконою Мадоны

И сердца заглушая стоны,

Рѣшилась… жизнь не отнимать,

Жуана только-бъ не встрѣчать!

LXXV.

И, съ этимъ, — Джулья поспѣшила,

По утру, на другой же день,

Къ Жуана матери. — Открыла

Тихонько дверь гостиной… тѣнь —

Предъ нею чья-то вдругъ мелькнула…

Не онъ ли?… и назадъ скорѣй!

Потомъ, опять въ дверь заглянула…

Нѣтъ никого! — и вотъ, смѣлѣй,

Она вошла. Ну, слава Богу!

Что нѣтъ его! и, по немногу,

Собравшись съ духомъ, все впередъ, —

Мадонѣ все молясь, идетъ….

LXXVI.

Идетъ; и рада, что не встрѣтилъ

Жуанъ ее… хоть, у людей

Иныхъ, глазъ зоркой бы замѣтилъ,

Какъ отъ того и грустно ей!…

Тѣмъ болѣе, что опасенье

Разсѣяла рѣшимость — быть

Готовой встрѣтить искушенье,

И не бѣжать, а побѣдить …

И даже — добродѣтель въ этомъ!

Притомъ и доказать предъ свѣтомъ

Могла бы, что къ Жуану въ ней —

Влеченье лишь сестры, скорѣй….

LXXVII.

И, впрочемъ, неужли влеченья

Безукоризненнго нѣтъ?

Любви — невинной, безъ смятенья,

Что платоническою свѣтъ,

По превосходству, называетъ?

Какая ангеламъ сродна;

Какая въ сердце западаетъ,

Безъ грѣшныхъ мыслей… какъ одна —

Я, наконецъ, люблю, признаться?…

Такъ Дона-Джулья, можетъ статься,

И говорила про себя,

И думала… увѣренъ я!

XXVIII.

О женщина всегда найдется,

Какъ оправдаться предъ собой,

Хоть если даже… и споткнется!…

У нихъ, вѣдь, образъ мыслей — свой!

А добродѣтельной — тѣмъ болѣ.

И думать нечего о томъ!

Да чуть еще, при твердой волѣ.

Блеснуть захочетъ торжествомъ, —

Какъ, тотъ или другой, за нею

Ни увивайся, — сломитъ шею

Скорѣе, чѣмъ собьетъ съ пути…

Нѣтъ; съ ними братъ нашъ — не шути!

LXXIX.

Да и невиннѣй, въ самомъ дѣлѣ,

Что можетъ быть любви такой, —

Какую Джулія, доселѣ,

Въ душѣ питала?… хоть порой

И дозволяла, можетъ статься,

Сначала только ручку ей!

Поцѣловать и обмѣняться,

Въ лобъ, поцѣлуемъ…, тамъ смѣлѣй

Могла — и сблизиться устами

Съ устами юноши…. но сами

Скажите: что же за бѣда

И въ этомъ? лишь бы…. о, тогда!…

LXXX.

Но дальше, за предѣлы эти,

Не выходила ихъ любовь!

Да; Джулья и Жуанъ, какъ дѣти,

(Хоть въ нихъ и не дремала кровь!)

И тѣмъ, пока, довольны были…

Не зная, можетъ быть, того,

Что поцѣлуи доводили —

Ихъ до паденья самого!…

Но Джулія рѣшилась твердо,

Съ самоувѣренностью гордой, —

Противъ искуса устоять,

И сердцу воли не давать!

LXXXI.

Да и рѣшимость — не встрѣчаться

Съ Жуаномъ болѣе, она

Уже оставила…. признаться,

И мѣра эта не нужна

Ужъ ей казалась: пользы въ этомъ

Большой бы не могла найти;

Напротивъ, передъ злобнымъ свѣтомъ

Себя бы ей тѣмъ не спасти —

Еще отъ большихъ подозрѣній….

И такъ, по долгомъ размышленьи,

Жуана Джулія встрѣчать —

Не разсудила избѣгать!

LXXXII.

Довольна мужествомъ…. ну, то есть

Къ душѣ своей убѣждена,

(Какъ чистая внушала совѣсть!)¹⁶

Что честь ея ограждена,

Удобнымъ исполненьемъ плана:

Ненарушая долгъ, любить

Лишь платонически Жуана!….

Сама ужъ стала находить,

Почаще, случаи свиданій,

Не опасаясь замѣчаній

Стороннихъ глазъ, ни эпиграммъ,

Со стороны мужчинъ и дамъ.

LXXXIII.

И если, иногда, случайно

Ей приходила мысль… (чего

Она, однакожъ, чрезвычайно

Остерегалась, какъ всего

Противнаго ея морали!) —

Что вдругъ…. старикъ ея умри!…

Тутъ вздохи грудь ей волновали,

А голосъ слышался внутри:

Ну, что же? развѣ оставаться

Вдовою вѣкъ?… Тогда, признаться,

И самъ Жуанъ войдетъ въ лѣта —

И вотъ — прекрасная чета!…

LХХXIV.

Но это лишь предположенья,

Не aактъ!… И Джульѣ, можетъ быть,

Такая мысль и разсужденья —

На умь не смѣли приходить!

По если бы и, въ самомъ дѣлѣ,

Подобное ей что-нибудь

Могло придти… хотя доселѣ

Ее грѣшно въ чемъ упрекнуть! —

То, вѣрно, думала неранѣ

О смерти мужа и…. Жуанѣ,

Какъ — лѣтъ чрезъ семь, et coetera….

Теперь къ Жуану намъ пора!

LXXXV.

Чтожъ дѣлалъ онъ, межь тѣмъ, бѣдняжка?

Какіе планы составлялъ?…

О! онъ не мучился такъ тяжко!

Своей судьбы не понималъ….

Своимъ лишь счастливъ положеньемъ,

Со всей восторженностью, онъ,

За новымъ чувствомъ, съ увлеченьемъ

Стремился, никакихъ препонъ

Не зная, не предвидя, словно —

Потокъ, что мчится, какъ по ровной

Какой покатости, впередъ,

Чрезъ камни, сучья, безъ заботъ!

LXXXVI.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

И въ этомъ чувствѣ, онъ ни мало

Не находилъ, что бъ такъ пугало

Его воображенье, умъ….

Онъ чуждъ былъ всякихъ мрачныхъ думъ!….

LXXVII.

Однѣ лишь сладостныя грёзы,

Когда задумывался онъ,

Предъ нимъ вились и сыпля розы,

Какъ маковъ цвѣтъ, со всѣхъ сторонъ,

Тѣмъ убаюкивали нѣжно

Томленья сердца и души,

Въ минуты грусти неизбѣжной….

Но, впрочемъ, грусти самъ, въ тиши,

Искалъ онъ иногда; и въ этомъ,

Почесться могъ бы онъ поэтомъ,

Тѣмъ болѣе, что и любилъ —

Шумъ лѣса съ тишиной могилъ!…

LXXXVIII.

Читатель страннымъ, безъ сомнѣнья.

Найдетъ въ Жуанѣ вкусъ такой?…

Но, право, тишь уединенья —

Согласнѣй съ любящей душой,

Чѣмъ — свѣтскій шумъ! тамъ сердце тонетъ

Въ раздольной нѣгѣ, мысль свѣтлѣй,

Свободнѣй вздохъ, мечты не гонитъ

Ни чья усмѣшка, взглядъ ни чей….

Любовь, любуяся природѣ,

Блаженствуетъ тамъ на свободѣ:

Уединенье, наконецъ, —

Кумиръ лишь избранныхъ сердецъ!

LXXXIX.

Жуана жъ сердце молодое,

Но преимуществу, сюда

Принадлежало, — мягче вдвое,

Чѣмъ воскъ!… особенно, когда

Любовь невинную познало! .

И вотъ, — съ какимъ восторгомъ, онъ

Любилъ бродить тогда, бывало,

По берегамъ ручьевъ, влеченъ

Неизъяснимыми мечтами,

Любуясь свѣтлыми струями,

Какъ и душа его свѣтла

Безспорно, въ ту-пору, была!…

ХС.

Любилъ, любилъ онъ и подъ тѣнью

Густыдъ деревъ, въ глуши лѣсной,

Спокойно предаваться чтенью,

Простершись на травѣ густой;

Потомъ, отъ чтенья, къ созерцанью

Природы онъ переходилъ;

А тамъ — къ высокому мечтанью;

И вотъ, за облака парилъ,

Въ систему міра углублялся,

Всему причинъ искалъ, вдавался

Въ метафизическій хаосъ,

Съ вопроса падая въ вопросъ…

ХСІ.

Проблематическія темы —

Міръ, человѣкъ, такъ и влекли

Жуана умъ во всѣ системы

И отторгали отъ земли;

Но, наконецъ, и къ ней спускался,

Ее на части разлагалъ,

Стихій борьбою занимался,

Перевороты разбиралъ,

И, съ обозрѣнія вселенной,

Переходилъ онъ постепенно —

Въ ближайшій міръ, къ своимъ звѣздамъ,

Къ прекраснымъ Джуліи глазамъ!..

XCII.

Тѣ хороши всѣ созерцанья,

Но — лишь для выспреннихъ умовъ,

Для развиванья въ нихъ желанья —

Къ развязкѣ Гордьевыхъ узловъ…

Къ чему жъ и юный умъ Жуана

Туда же залетать любилъ?

Чего тонулъ онъ въ мглѣ тумана?

Что для себя тамъ находилъ?…

Вы — философіи стремленья

Найдете въ этомъ, безъ сомнѣнья;

Но мы — лишь молодость его

Въ томъ видимъ, больше ничего!

XCIII.

И самъ онъ, впрочемъ, какъ бы зная

Несообразность этихъ думъ,

Недолго по мірамъ летая,

Сосредоточивалъ свой умъ —

Въ ближайшей Сферѣ: надъ листками,

Да надъ цвѣтками размышлялъ;

Мечты смѣнялися мечтами….

Шумъ вѣтра, у него, звучалъ —

Какимъ-то голосомъ, казалось;

Къ глазахъ, — сто образовъ являлось,

И изчезало!… между тѣмъ,

О домѣ забывалъ совсѣмъ!

XCIV.

Лѣсная глушь такъ и манила

Его все дальше…. онъ терялъ

Свою дорогу, — словно, сила

Влекла какая-то…. не зналъ

Онъ даже времени; и, часто

Обѣдъ свой пропускалъ: его —

Мечты питали!… Лишь, не разъ-то,

Такъ нагулявшись до того,

Что ужъ и вечеръ опускался, —

Опомнясь, самъ онъ удивлялся,

Какъ это быстро день прошелъ!….

И тутъ уже домой онъ брелъ.

XCV.

Къ такому вкусу, въ эти лѣты,

Такъ одиночество любить,

Его — любимые поэты

Настроивали, можетъ быть:

Отъ Гарсиляса¹⁷ и Боскана¹⁸

Не оторвать было Жуана;

Онъ съ ними — не разлученъ былъ!

Къ стихахъ ихъ пламенныхъ, прекрасныхъ

Онъ много, много находилъ

И чувствъ, и мыслей, такъ согласныхъ

Съ своей мечтательной душой,

Восторженной и огневой!….

XCVI.

Но все еще не доставало

Ему чего-то…. онъ вздыхалъ,

И сердце сильно трепетало —

Чего жъ желалъ? онъ самъ не зналъ?

Быть можетъ…. груди бѣлоснѣжной,

Гдѣ бъ могъ онъ голову склонить?

И сердца, — что души мятежной

Могло бъ порывы усладить?

А можетъ статься и другаго,

Чего нибудь желалъ такого —

Что строго запрещала мать….

Но мы не станемъ пояснять!

XCVII.

Его жъ прогулки и мечтанья

Которымъ предавался такъ, —

Отъ нѣжной Джуліи вниманья

Укрыться не могли никакъ;

Она, съ заботой, замѣчала,

Что Жуанотъ, (такъ иногда

Она Жуана называла!) —

Былъ самъ не свой, въ свои года!..

Но что довольно странно было,

Что Дону-Иньесъ не страшило

И не тревожило, пока, —

Подобное «passe-temps» сынка!..

XCVIII.

Казалось, даже попеченье

Совсѣмъ оставила о немъ,

Хоть и невольно подозрѣнье

Онъ могъ бы навлекать!… притомъ!…

Ни въ чемъ не требуя отчета

Себя догадками томить —

Считала лишнимъ!… и охота

Была бы ей свой мозгъ сушить

Надъ этимъ вздоромъ, безполезно!…

Тѣмъ болѣ, что сынокъ любезной —

Способенъ былъ дѣла вести,

И, хоть кого, могъ провести!…

ХСІХ.

И такъ, хоть страннымъ бы казалось

Такое равнодушье въ ней,

Но это такъ согласовалось

Съ порядкомъ общимъ, что — страннѣй

Гораздо было бъ, если бъ стала

И вмѣшиваться слишкомъ тутъ!…

Къ тому же Дона-Иньесъ знала,

Что, гдѣ и слишкомъ стерегутъ, —

Бываютъ хуже результаты …

А потому — что бѣсъ проклятый

Не дремлетъ, и найдетъ, какъ разъ,

Тьму изворотовъ, для проказъ!

С.

Примѣровъ мало ли на свѣтѣ,

Что попадается въ просакъ —

Самъ даже тотъ, кто ставитъ сѣти

О томъ не думая никакъ! —

Все это Дона Иньесъ знала;

Притомъ, имѣла зоркій взглядъ….

И вѣрно бы не пожелала,

Что бъ свѣтъ, который очень радъ

Къ малѣйшей малости придраться,

Лишь только бъ вдоволь посмѣяться, —

Рѣшилъ, что выжила изъ лѣтъ,

И дальновидности въ ней нѣтъ!….

СІ.

О то сказать: что, такъ безпечно,

Сынка себѣ ужъ самому

Предоставляла здѣсь — конечно,

Имѣло поводы къ тому!…

Какіе жъ? погодимъ немного…

Быть можетъ, — тѣмъ хотѣлось ей

Курсъ воспитанья, прежде строгой,

Тутъ посмягчить, чтобы полнѣй —

Развить способности Жуана!…

Иль — что бъ Альфонсз изъ обмана

Вдругъ вывести, когда бъ. порой,

Считать сталъ Джулію…. святой!…

CII.

Но что въ догадки намъ вдаваться,

И дѣлать выводы!… скорѣй,

За дѣло ужъ пора приняться,

И продолжать разсказъ живѣй!

Однажды лѣтомъ…. а, вѣдь, лѣто —

Весьма опасная пора!…

Особенно — въ Іюнѣ!… Это —

Ужъ аксіома: днемъ — жара,

И ночью, иногда, бываетъ

Такъ душно, — что иной не знаетъ,

Куда и дѣться!… Страсти тутъ —

Такъ и кипятъ, и сердце жгутъ!…

CIII.

И такъ — однажды, лѣтомъ было….

Да что бъ точнѣй опредѣлить:

Въ Іюнѣ, первыхъ чиселъ…. мило,

Порой, въ подробности входить!

Скажу я даже, и какого

Числа то было, или дня:

Іюня, именно, шестаго….

Такая память у меня!

Притомъ, не въ праздникъ, было — въ будни.

Часъ, помнится, былъ, по полудни —

Уже седьмой, иди восьмой:

Спѣшило солнце на покой.

CIV.

Въ бесѣдкѣ чудной, изъ душистыхъ

Акацій, пополамъ съ плющомъ,

Бритомъ, — въ тѣни деревъ вѣтвистыхъ,

(Куда лучъ солнца могъ съ трудомъ

Пробиться, сквозь густую сѣтку,

Такъ что, и въ самый сильный зной,

Прохлада легкая въ бесѣдку

Лилась отрадною струей!)

Сидѣла — Джулія; и съ ней —

Еще былъ кто то…. мужъ? — не смѣю

Открыть…. однакожъ, такъ и быть,

Рѣшусь, чтобъ долго не томить!

CV.

Съ ней былъ — Жуанъ…. возможно ль это?!

Какъ? ужъ дошло и до того,

Что Джулья, не страшась ни свѣта,

Ни взоровъ мужа своего, —

Могла такъ смѣло…. оставаться.

Такою позднею порой,

Съ мужчиной молодымъ?… Признаться,

Ужъ слишкомъ смѣлъ былъ шагъ такой!

Но — къ случилося свиданье.

И было ль это — испытанье,

Или — другое что нибудь?…

Мы можетъ смѣло проминуть!

CVI.

Но такъ они сидѣли оба —

И близко… и къ лицу лицомъ….

Что даже… даже и не злоба

Нашла бы, что сказать!… притомъ….

Притомъ, бываетъ и опасно —

Сближать такъ лица, какъ они.

Въ бесѣдкѣ…. вечеркомъ!… напрасно

Тутъ въ силы вѣровать свои!

Когда бъ еще, покраиней мѣрѣ, —

Глаза закрыли… но въ потерѣ

Никто изъ нихъ быть не хотѣлъ;

Особенно — Жуанъ-пострѣлъ!…

CVII.

Такъ Джулія была прекрасна!

Такъ сердце все ея, въ глазахъ

И щечкахъ, отражалось ясно….

Яснѣе даже…. чѣмъ, въ струяхъ

Живаго зеркала природы, —

Блескъ солнца!… о любовь! любовь

О, какъ ты, въ молодые годы,

Умѣешь взволновать всю кровь!…

И слабымъ силы придавая,

Ничтожишь сильныхъ, соблазняя,

Своими чарами, и тѣхъ….

О комъ бы и подумать грѣхъ!…

СVIII.

Но слишкомъ Джулья довѣряла

Непогрѣшимости своеіі,

И пропасти не замѣчала —

Раскрытой явно передъ ней!…

Долгъ чести, собственная сила,

Жуана молодость, притомъ,

Котораго все находила….

Еще — ребенкомъ!… предъ умомъ

Безпечной Доны такъ прекрасно

Скрывали шагъ ея опасной,

Что даже…. и забыть, пока,

Могла — про мужа старика!…

СІХ.

А только, на бѣду! невольно —

У ней на мысляхъ онъ стоялъ,

И счетомъ лѣтъ своихъ довольно

Себѣ, тутъ вѣсу — отнималъ!…

Да; цифра 50 хоть звонко

Звучитъ…. но, только, — въ кошелькѣ!

Въ лѣтахъ же у любви слухъ тонкой

Разитъ, какъ визгъ смычка въ рукѣ

Неловкой скрипача инаго;

Или піита цѣховаго

Угроза — прочитать, подъ рядъ,

Стиховъ…. ну, тоже, — съ пятьдесятъ!

СХ.

Но — къ Джульѣ обратимся снова; —

Какъ ни была она вѣрна

Обѣту клятвеннаго слова —

Любить Альфонсэ, какъ жена,

Какъ и кольцо напоминало,

Что съ ручки бѣленькой своей,

Лишь умывался, снимала,

Чтобъ сохранить его прочнѣй:

А все таки…, съ улыбкой нѣжной,

Ту жъ ручку опустивъ небрежно

Жуану на-руку, она —

Какихъ-то думъ была полна….

СХІ.

Какія жъ думы, въ эту пору,

Могли ей душу волновать?…

Лишь по ея лицу и взору —

Не трудно было угадать!

О! въ этомъ взорѣ…. но къ чему намъ

Читать во взорахъ чьихъ-нибудь?

Притомъ и взоръ красавицъ — рунами

Подобенъ; можетъ обмануть….

Одно лишь здѣсь сказать бы можно,

Что ужъ весьма неосторожно

Дозволила Жуана мать, —

Порой, имъ tête à-tête бывать….

CXII.

И вотъ, — когда такъ ручкой нѣжной

Руки Жуановой она….

(Ну, то-есть, Джулія!) небрежно

Касалась, тайныхъ думъ полна,

Безпечно между тѣмъ другою

Опершись на его плечо, —

Казалось: слиться съ нимъ душою

Желала…. Такъ ужъ горячо

Пылали щечки милой Доны…

А трепетъ устъ и сердца стоны,

Иль — вздохи тяжкіе…. всю страсть,

Всю жажду выражали — пасть….

CXIII.

Жуанъ, какъ новичекъ, не знаю, —

Вполнѣ ли это понималъ?…

Но не понять…. онъ, полагаю,

Не могъ! тѣмъ болѣ, что пылалъ

И взоръ его, и сердце билось

Сильнѣе, чѣмъ когда нибудь;

Потомъ — чело его склонилось,

Невольно какъ-то, къ ней на грудь;

Рукой онъ обвилъ ставъ прелестной

А что ужъ дальше — неизвѣстно

За тѣмъ, что солнце ужъ зашло;

А при лунѣ — не такъ свѣтло! —

СXIV.

Да и луна, притомъ, большая

Проказница: сама, норой,

Нарочно прячется, играя,

Какъ будто, въ жмурки съ сатаной;

Иль, какъ Діана, можетъ статься,

Она, по скромности своей,

Нехочетъ иногда мѣшаться —

Въ дѣлишки тайныя людей….

А впрочемъ, и въ ея же скромномъ

Лучѣ серебряномъ, но томномъ,

Какъ взоръ красавицы иной, —

Какой-то скрытъ бѣсенокъ злой!…

CXV.

Въ должайшій день, въ самомъ Іюнѣ,

Не столько можетъ быть проказъ,

Какъ иногда при этой — втунѣ

Зовомой скромницѣ, — не разъ

Въ два-три часа ея урочной

Прогулки по небу!… тогда —

Душа, освободившись, точно,

Отъ всѣхъ приличій и стыда,

Вся — на распашку! сердце — тоже!

А тутъ…. съ лучемъ луны прохожей,

И западаетъ вдругъ — любовь,

И душу жжетъ, волнуетъ кровь… ¹⁹

CXVI.

О ты, Платонъ! Платонъ мудрѣйшій

Что съ нашимъ сердцемъ сдѣлалъ ты —

Своей невинностью?… Какъ злѣйшій

Врагъ и обманщикъ простоты….

Не самъ ли проложилъ широкой,

Къ прямой безнравственности, — путь,

Надъ нашимъ родомъ такъ жестоко

Смѣясь въ душѣ!… о, проклятъ будь!

Никто еще изъ романистовъ,

Какъ ты, — глава всѣхъ моралистовъ,

Вреда намъ столько не нанесъ

И не извлекъ — такъ много слезъ!.. ²⁰

СXVII.

Въ бесѣдкѣ, — долгое молчанье

Перерывали, иногда,

Лишь вздохи, слезы и рыданье….

О! если бъ не слѣды стыда,

Или раскаянья, то были!…

Но какъ любить, и устоять?…

А Джулья и Жуанъ — любили!…

Такъ и могли ль не испытать

Любви всей власти надъ собою?…

Хоть долго, сильною душою,

Она превозмогала страсть,

Жуанъ заставилъ Джулью — пасть!…

СХVIII.

Ксерксъ, говорятъ, вознагражденья

Сулилъ тому, кто бъ, для него,

Изобрѣтать могъ наслажденья,

Все — новыя!… по мнѣ, его

Величество хотѣлъ такою,

Что истощило бъ и казну,

И, все таки, царя земнаго

Осуществить мечту одну —

Не въ силахъ было бъ, безъ сомнѣнья!

Я, какъ Поэтъ, — другаго мнѣнья;

Но мнѣ, и капелька любви….

Вотъ наслажденья всѣ мои!

LXIX.

Да! да! любовь! ты — наслажденье

Прямое наше на земли!

Хоть и вмѣняютъ въ преступленье

Намъ, часто, подвиги твои….

Но такъ магически надъ нами

Ты простираешь власть свою,

Что и, подъ самыми ногами,

Скрывая пропасть, — все въ раю

Какихъ-то дивныхъ обольщеній,

Какъ благодѣтельнѣйшій геній, —

Насъ заставляешь утопать

И цѣлый міръ позабывать!….

СХХ.

Но тутъ, читатель благосклонной,

Позвольте нѣсколько — моей

Стыдливой музѣ, огорченной,

Увы! паденіемъ своей

Четы любимой и прекрасной,

Прибѣгнуть къ вольности…. Но вы —

Не ужасайтеся напрасно

И не ломайте головы:

Здѣсь рѣчь о вольности — невинной

Что, гдѣ-то у себя, такъ чинно

Аристотель преподаетъ

И — поэтической ²¹ зоветъ!

CXXI.

Ей нужно это позволенье,

Чтобъ духъ себѣ перевести,

Да и разсказа продолженье,

Съ Іюня, ей перенести, —

Съ эпохи роковой и скудной

Событьями, такъ, что при всемъ

Искуствѣ даже, было б ь трудно

Найти здѣсь, говорить о чемъ! —

Перенести, по крайней мѣрѣ,

Хоть — къ осени!…. да и въ потерѣ

Ни Джульѣ, ни Жуану, тутъ —

Не быть: ихъ дни — въ любви текутъ!

CXXII.

И такъ — положимъ, ужъ пол-года

Прошло съ тѣхъ поръ! Мы — въ Ноябрѣ. —

Мрачна унылая природа,

И снѣгъ и слякоть на дворѣ:

Осенній видъ небесъ угрюмый,

Хоть на кого, грусть наведетъ,

Раждая тягостныя думы!….

Притомъ, оцѣпененье водъ,

Безъ жизни рощи и долины —

Такія мрачныя картины,

Что, часто, даже не одинъ,

Отъ нихъ, впадетъ въ жестокій сплинъ!--

CXXIII.

Съ одной лишь пламенною кровью,

Какъ нашей пламенной четы,

Кипящей первою любовью, —

Нѣтъ осени!, — Тогда мечты,

Воображенье распаляя,

Все превращаютъ въ чудный видъ:

Ноябрь холодный — нѣгой Мая

На сердце вѣетъ; снѣгъ блеститъ —

Сребристымъ пухомъ; даже вьюга

Звучитъ пріятно, — будто, Фуга!²²

Маэстра дивнаго! кругомъ —

Все зрится въ образѣ иномъ!…

CXXIV.

Пріятно, въ полночь, надъ волнами

Осеребренными луной,

Подъ голубыми небесами,

Внимать, средь тишины нѣмой,

Подъ веселъ дружные удары —

Звукъ баркароллъ, и звонъ гитары!…

Пріятно видѣть, — какъ звѣзда,

Въ лазури, первая зажжется!…

Пріятно слышать — шумъ листа,

Что съ вѣтеркомъ зашелохнется!…

Пріятно — любоваться днемъ,

Надъ моремъ, радуги кольцомъ!…

CXXV

Пріятно видѣть, — какъ кистями,

На солнцѣ, зрѣетъ виноградъ;

Иль — подъ душистыми скирдами,

Луга, что изумрудъ, горятъ!…

Пріятно — пробудившись рано,

Заслушаться, какъ, надъ поляной.

Взвиваясь, жавронокъ поетъ!…

Пріятно — на цвѣтущемъ дернѣ,

Подъ шумъ каскада, безъ заботъ,

Забыться сномъ, иль съ думой горней,

На небо устремляя взоръ,

Дать чувствамъ волю и просторъ!…

СХXVI.

Пріятно — слышать, издалеча,

Лай вѣрныхъ псовъ сторожевыхъ,

И думать, какъ отрадна встрѣча

Съ родными будетъ, въ первой мигъ!…

На слиткахъ золота пріятно

Покоить жадный взоръ — скупцу —

Еще пріятнѣе, стократно,

Рожденье первенца — отцу!…

Еще пріятнѣй — случаи мести,

Для женщинъ…. или — подвигъ чести,

Съ добычей лавровъ, для мущинъ…

Будь воинъ, или гражданинъ! —

CXXVII.

Еще пріятнаго, конечно,

Могли бъ и больше насчитать….

Но это было бъ безконечно!

И все таки должны сказать, —

Что ничего пріятнѣй, въ свѣтѣ,

Нѣтъ — первой пламенной любви!

Тогда, все въ розовомъ лишь цвѣтѣ

Мы видимъ!… каждый пусть свои

Года припомнитъ молодые

И скажетъ — какъ любилъ впервые?…

А этого нельзя забыть,

Что, значитъ — въ первый разъ любить!…

СХХVIII.

Да! это чувство огневое

Переживаетъ — лишь одно —

Все, что ни есть въ насъ остальное….

Такъ глубоко заронено!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Да и не это ли, скорѣе,

Въ толь дивномъ миѳѣ, Прометеѣ, —

Хотѣла древность, можетъ быть,

Такъ живо олицетворить?!…

СХХІХ.

А то, — скажите, — всѣ науки,

Всѣ изобрѣтенья умовъ,

Плоды тщеславія иль скуки

И утомительныхъ трудовъ, —

Что значатъ…. противъ наслажденья?…

Хоть и считается оно —

Грѣхомъ!… но этотъ грѣхъ паденья

Такъ сладостенъ, что мудрено

И устоять предъ нимъ!… лишь трупы

Одни ходячіе — такъ глупы,

Что въ этомъ не хотятъ понять….

Земнаго счастья благодать!

СХХХ.

Но такъ ужъ что-то удалились

Мы отъ разсказа своего,

Что — гдѣ? на чемъ? остановились, —

Почти непомнимъ ничего!…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

CXXXI.

Да не объ осени ль шло дѣло?…

Такъ, именно: о Ноябрѣ!…

Ужъ темя горъ вдали бѣлѣло

Въ вѣнцѣ снѣговъ, какъ въ серебрѣ,

Возставъ надъ бездною лазурной;

Вкругъ мыса, съ ревомъ о скалы —

Взволнованнаго моря бурно

Сѣдые билися валы;

Все небо покрывали тучи,

И только огонекъ трескучій,

Который вѣтеръ раздувалъ, —

Мракъ ночи блѣдно освѣщалъ.

CXXXII.

Вокругъ же огоньковъ, мѣстами,

Виднѣлись групы²³ поселянъ,

И вьющійся надъ ихъ главами

Дымъ растилался, какъ туманъ….

О! признаюсь! есть…. есть и въ этой

Картинѣ мрачной, при огняхъ,

Въ особый колоритъ одѣтой, —

Своя тожъ прелесть!… Такъ, въ странахъ,

Гдѣ небо, лѣтомъ, вѣчно ясно,

Безоблачно, однообразно, —

Пріятны тучи, бури ревъ,

И трескъ пылающихъ костровъ!…

CXXXIII.

Была ужъ полночь. — Дона-Джулья

Въ своей постели ужъ спала;

И камеристка тожъ на стулья,

Не раздѣваясь, прилегла;

Альфонса поздно ожидали:

Въ гостяхъ онъ гдѣ-то былъ въ тотъ день

Туда и Дону-Джулью звали,

Но мучила ее мигрень;

И потому, оставшись дома,

Легла пораньше…. а знакома

Вамъ эта головная боль?

Въ ней мужъ мѣшаться не изволь!…

СХХXIV.

Но вотъ, — когда такъ обѣ спали,

И вовсе ни какихъ гостей,

Такъ поздно, не воображали, —

Вдругъ…. шумь раздался у дверей!

И стукъ такой, — что дыбомъ волосъ

Сталъ у обѣихъ! , гдѣ и сонъ,

Гдѣ и мигрень!… и слышенъ голосъ:

«Эй! Джулья! Джулья!» — это онъ!

Альфонсо!… — да!… и что-то много

Ихъ тамъ шумятъ!… — ахъ! ради Бога!

Что дѣлать?… — подъ тюфякъ, сюда!…

Да прячьтеся не то — бѣда!

CXXXV.

И камеристка мигомъ взбила

Постель, горою, и на ней —

Вновь Дону-Джулью уложила;

Прикрыла всѣмъ ее скорѣй,

Что только были подъ рукою;

И, безпорядкомъ, видъ придавъ

Ухаживанья за больною, —

Идетъ къ дверямъ, лампадку взявъ…

А стукъ и крики громче: «Что же?

Скорѣе отворять!» — О Боже!

Сеньоръ!… — И, будто лишь со сна.

Дверь отворила, вся блѣдна…

СCXXXVI.

А въ двери — съ цѣлою ватагой

Своихъ друзей и вѣрныхъ слугъ,

Тѣ — съ ружьями, а самъ — со шпагой,

Вбѣгаетъ бѣшенный супругъ….

Но Дона-Джулія въ постели,

Какъ полумертвая, блѣдна, —

И всѣ они остолбенѣли!…

«Нѣтъ! нѣтъ невѣрная жена!

Меня ты не обманешь даромъ….»

Кричитъ Альфонсо, съ дикимъ жаромъ:

— «Вездѣ искать! все перерыть!

Онъ долженъ здѣсь, навѣрно, быть!…»

СCXXXVII.

— Чтожъ это значитъ? что съ тобою? —

Сказала Джулья, наконецъ:

Съ ума ль сошелъ?.. иль пьянъ?… съ женою

Такъ поступать!… о, мой Творецъ!

Зачѣмъ не умереть мнѣ было,

Скорѣй, чѣмъ жертвой быть его! .

Чудовище!… вотъ это мило!…

Жену пугать!… и изъ чего?…

Кому здѣсь быть?… ищи жъ, ревнивецъ

Не мужъ, а извергъ! нечестивецъ!…

Ищи вездѣ… но ужъ, постой,

Раздѣлаешься ты со мной!.. —

СХХXVIII.

Вниманья же не обращая

На Доны-Джульи слова,

И только ревностью пылая,

Альфонсъ, сѣдая голова, —

Велитъ искать и шарить всюду,

И слугамъ и своимъ друзьямъ,

И шаритъ самъ…. но, какъ по чуду

Какому-то, — ни кто, ни самъ

Ревнивый мужъ, хоть перерыли

Всю спальню, — глазъ не обратили

На высоту постели…. но —

Больную трогать и смѣшно!

СХХХІХ.

А между тѣмъ, они искали

И подъ кроватью и — нашли. .

Да лишь не то, чего желали!

И вотъ, изъ спальни перешли

Всѣ въ кабинетъ; шкапы и ниши,

И всѣ обшарили углы,

Всѣ щелки даже, гдѣ лишь мыши

Едва пролѣзть; подъ всѣ столы —

Заглядывали…. все напрасно!

А тутъ — ревнивца такъ прекрасно

Бѣдняжка Джулья, по дѣломъ,

Отдѣлывала языкомъ:

CXL.

Неблагодарнымъ, негодяемъ,

И варваромъ звала его;

Что, глупой ревностью сгараемъ,

Онъ чести дома своего

Не пощадилъ; забылъ судъ Божій,

И адвокатовъ, и законъ;

Что на Гидалга не похожій, —

Своимъ поступкомъ, хуже онъ,

Чѣмъ самый гнусный изъ злодѣевъ;

Что ни одинъ и изъ плебеевъ,

Того не сдѣлалъ бы съ женой,

Хотя бъ и былъ грѣшокъ какой….

CXLI.

Потомъ, высчитывать всѣхъ стала,

Кто приволакивался къ ней,

Но что она не отвѣчала,

По непорочности своей, —

Ни вздохамъ ихъ, ни обольщеньямъ:

Что даже пола своего

Права отвергла… и внушеньямъ

Лишь только долга одного —

Всегда послѣдовала чинно;

Что даже…. дѣвушки невинной —

Она невиннѣе была,

Хоть…, столько лѣтъ съ нимъ прожила!…

CXLII.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

А муженекъ изволилъ вздумать —

Подозрѣвать…. самъ о своихъ

Забывъ проказахъ неумѣстныхъ,

По всѣмъ, и ей — не безъизвѣстныхъ;

Хотя, какъ добрая жена —

Не замѣчала ихъ она!…

CXLIII.

— И что же? сударь! . продолжала,

Съ негодованіемъ, она:

Иль думаете — не узнала,

Чьи это штуки?… у окна,

Вотъ онъ стоитъ, и самъ смѣется,

Въ душѣ, что одурачилъ васъ!…

Всегда, всегда такъ достается

Безумной ревности!… Прочь съ глазъ,

Ступайте оба, и ищите,

Кого хотите, гдѣ хотите….

А мнѣ — покой здѣсь нуженъ… ой!

Мигрень!… мигрень!… прочь! съ глазъ долой!.

CXLIV.

Антонья! дай платокъ скорѣе,

И склянку съ спиртомъ… да впередъ, —

Кто бъ ни былъ, не впускать!… умнѣе

Прошу быть!… по подай капотъ;

Хочу привстать, и проходиться….

Иль нѣтъ…. ужасно клонитъ сонъ;

И васъ прошу я удалиться —

Отсюда поскорѣе вонъ!… —

И на подушку тутъ упала,

Вся судорожно трепетала,

Негодованія полна,

Въ волненьи сильномъ, и блѣдна….

CXLV.

Глаза лишь черные сверкали

Какимъ-то пламенемъ, сквозь слезъ,

И бурю сердца выражали;

Каскадъ распущенныхъ волосъ,

По бѣлымъ плечамъ, разсыпался

Волнами черными кудрей,

Какъ бы затмить ихъ блескъ старался,

Но отражалъ еще сильнѣй!

Въ устахъ полураскрытыхъ, дивно

Блестѣлъ жемчугъ, и безпрерывно

Грудь воздымалась подъ рукой,

И сердце билось въ перебой….

CXLVI.

Кляня ужъ ревность, и съ досады,

Что роль забавную игралъ,

Лишь въ землю Донъ-Альфонсо взгляды,

Какъ осужденный, потуплялъ;

Антонья, скорыми шагами,

По комнатѣ, взадъ и впередъ,

Расхаживала да главами

Сердитыми на весь причетъ

Ревнивца стараго бросала,

И что-то про себя шептала….

Кляла, навѣрно, что весь домъ

Они поставили вверхъ-дномъ!

CXLVII.

Одинъ лишь Прокуроръ, пріятель

Сеньора Донъ-Альфонса, былъ

Спокойнѣй всѣхъ…. но чтобъ читатель

Здѣсь темноты не находилъ,

Сказать должны, что всю такую

Тревогу въ домѣ поднялъ онъ, —

Чтобъ лишь насытить месть нѣмую:

Онъ — въ Дону-Джулью былъ влюбленъ,

Но замѣчалъ одно презрѣнье!…

А это явно подозрѣнье

Рождало въ немъ, и, какъ дѣлецъ, —

Открылъ онъ поводъ, наконецъ!

CXLVIII.

Со всею тонкостью возможной,

Слѣдилъ онъ Джульи каждый шагъ,

И подстерегъ вдругъ осторожно,

Что кто-то, въ эту ночь, въ гостяхъ

Былъ у нея, въ отсутствьи мужа….

И Донъ-Альфонсэ подстрекнулъ,

Свои догадки обнаружа,

Чтобъ живо дѣло повернулъ!

Притомъ, по званью прокурора,

Расчитывалъ, что въ дѣлѣ спора —

Замѣшанъ также будетъ судъ,

И онъ-же поживится тутъ….

CXLIV.

Расчетъ былъ вѣрный, цѣль — благая!

И хоть не такъ все, до сихъ поръ,

Шло хорошо, — не унывая,

Своекорыстный прокуроръ

Спокоенъ былъ, вполнѣ увѣренъ,

Что тайный гость не ускользнетъ;

И былъ, поэтому, намѣренъ —

Хотя бъ и ночь всю, на пролетъ,

Тутъ простоять.. не вѣрилъ въ слезы

Онъ Доны Джульи; на угрозы

Вниманья онъ не обращалъ;

И все, какъ статуя, стоялъ….

CL.

Лишь чуткимъ носомъ, зоркимъ взоромъ,

Искалъ добычи все своей;…

При каждомъ жестѣ, шагѣ скоромъ,

И направленіи очей

Антоньи, съ тайною заботой,

Хотѣвшей всѣхъ ихъ разогнать, —

Онъ подозрительное что-то,

Все явственнѣй стадъ замѣчать!…

Но, между тѣмъ, и удивляло

Глубокой умъ его не мало:

Какъ этотъ обыскъ, — о позоръ! —

Шелъ безуспѣшно до сихъ поръ!…

CLI.

Не меньше удивляло это

И Донъ-Альфонса самого,

Который долго безъ отвѣта,

Непонимая ничего,

Стоялъ, какъ бы окаменѣлой;

И, наконецъ, передъ женой,

Вдругъ извиняться сталъ несмѣло,

Съ поникшей долу головой….

Но поздны были извиненья;

И онъ, ужъ полонъ сожалѣнья,

Что даромъ кашу заварилъ, —

Оставить спальню разсудилъ.

CLII.

Махнулъ товарищамъ рукою, —

И всѣ охотно убрались,

Подтрунивая надъ собою,

Что по пустому собрались;

Послѣднимъ вышелъ, неохотно,

Одинъ лишь важный прокуроръ;

И то, къ дверямъ прижавшись плотно,

Еще бросалъ все въ спальню взоръ,

Не покидая подозрѣнья….

Но, выведена изъ терпѣнья,

Антонья и его, скорѣй,

Прочь оттолкнула отъ дверей. —

CLIII.

О стыдъ! позоръ! о преступленье!

О женщины! коварный полъ!

Непостижимо ослѣпленье, —

Кто въ ангелы васъ произвелъ!

Иная, пусть и поскользнется,

Порывомъ чувствъ увлечена, —

А честь ея все остается,

Почти какъ солнце, — безъ пятна!…

Гостей едва лишь проводила, —

Антонья къ Джульѣ поспѣшила,

И, вмѣстѣ, изъ-подъ тюфяка,

Освободили бѣдняка… «

CLIV.

Какъ не задохся тамъ несчастный? —

Непостижимо!… только страхъ,

Такъ былъ великъ, что ужъ и страстный

Весь пылъ души, въ его очахъ,

Померкъ немножко; онъ на силу

Перевести дыханье могъ,

Такъ преждевременно въ могилу

Чуть не ступивъ!… но тяжкій вздохъ,

Изъ груди вырвавшись на волѣ,

Былъ знакомъ, что бояться болѣ

Ужъ было нечего почти —

За жизнь…. но какъ его спасти? —

CLV.

Альфонсо долженъ воротиться,

Отправивъ сыщиковъ своихъ;

И гдѣ тогда Жуану скрыться?…

А это — oнъ тамъ былъ, у нихъ!

Задумалась Антонья: скоро

И день настанетъ… какъ тутъ быть?

Ужъ было ей не до позора

Своей Сеньоры, а сгубить —

Тожъ и себя ей не хотѣлось!…

Въ умѣ хоть множество вертѣлось,

У ней различныхъ плановъ, но —

Все съ трудностью сопряжено!

CLVI.

А между тѣмъ, не понимая

Своей опасности, чета,

Любви лишь пламенемъ сгарая, —

Сближала страстныя уста….

Восторгомъ сердце Джульи билось;

Жуанъ, безмолвно, обвивалъ

Рукою станъ ей, — все забылось,

Что онъ недавно испыталъ!

Ужъ щеки обоихъ пылали,

Глаза всю нѣжность выражали,

И, какъ голубка съ голубкомъ, —

Ужъ стали ворковать вдвоемъ….

CLVII.

Антоньи лопнуло терпѣнье.

При видѣ ласкъ ихъ! — „Да когда

Уйметесь вы, хоть на мгновенье?…

(Она имъ крикнула) Бѣда

Виситъ еще надъ головою“,

А вы — ребячитесь!… скорѣй

Извольте въ кабинетъ!…» — Рукою

Тутъ двери указавъ, страшнѣй

Чѣмъ самъ Альфонсъ на нихъ взглянула

Взяла Жуана и втолкнула,

Съ насмѣшкою примолвивъ: «тамъ, —

Есть въ садъ окно, къ услугамъ вамъ!…

CLVIII.

И вы, Сеньора!… странно, право!

Такъ зная ревность муженька, —

Забыть его всю крутость нрава,

И раздражать лишь старика!..

Ну, какъ, на грѣхъ, избави Боже! —

Засталъ бы васъ, вошедши вновь….

Вѣдь, всѣ пропали бъ!… да и, тоже,

Нашли къ кому питать любовь!

Къ ребенку сущему!… признаться.

Ужъ выборъ вашъ! Тутъ не смѣяться,

А плакать!… Вотъ ужъ и идетъ

О Боже!… что, когда найдетъ!…»

CLIX.

И камеристка вся дрожала,

Хоть затворила, на замокъ,

Дверь кабинета; и стояла

Уже при Джульѣ. — Одинокъ,

На этотъ разъ, но все угрюмый,

Вошелъ Альфонсо; все опять

Окинулъ взоромъ, полнымъ думы, —

Но ничего не смѣлъ сказать;

Антоньѣ только удалиться,

Далъ знакъ рукой, — и покориться,

Хоть не-хотя, должна была,

И, поклонясь, она ушла.

CLX.

Мужъ и жена, какъ бы нѣмые,

Молчали нѣсколько минутъ….

Вновь извиненія смѣшныя

Онъ началъ первый., но лишь трудъ

Напрасный былъ: она ни мало

Не слушала его рѣчей

И самолюбье не давало

Обиды ей простить своей;

Къ тому жъ и эти извиненья —

Не были цѣлью омовенья

Его поступка… лишь подборъ

Являли фразъ и сущій вздоръ!

CLXI.

По этому, хоть и готова

Была бы Джулья возражать, —

Ей не хотѣлось дара слова,

Напрасно передъ нимъ терять,

И, какъ скала, она молчала;

Лишь сильно волновалась грудь….

Она про мужа много знала,

Чѣмъ и ему глаза кольнуть

Могла бъ, и право бы имѣла….

Медали только не хотѣла

Перевернуть: не то бъ, въ тупикъ

Онъ сталъ и прикусилъ языкъ!

CLXII.

Про связь его съ самою Иньесъ —

Ей стоило лишь намекнуть….

Но какъ бы слухъ Жуана вынесъ

Такой позоръ?… и, какъ нибудь,

Могла бы тѣмъ глаза ревнивца

На Донъ Жуана обратить —

А онъ не называлъ счастливца, —

Его не зная, можетъ быть;

Но на Жуана, безъ сомнѣнья,

Имѣть не могъ онъ подозрѣнья;

Тѣмъ болѣе, что самъ его —

Любилъ…. какъ сына своего!…

CLXIII.

Да и въ дѣлахъ такихъ — какъ можно

Хитрѣй и тоньше надо быть,

И даже лучше, — осторожно,

Одно молчанье лишь хранить!…

Но дамы, впрочемъ, такта имѣютъ,

Или такой особый даръ,

Что — никогда не оробѣютъ,

И всякій отразятъ ударъ!

У нихъ на все отвѣтъ найдется….

Подъ-часъ и ложью извернется

Ихъ умъ находчивой, живой,

И все имъ сходитъ съ рукъ долой! —

CLXIV.

О! эти милыя созданья,

Какъ будто бы и рождены —

Для лжи невинной и — страданья

Лишь нашего, за ихъ вины! .

Имъ только стоитъ, передъ нами,

Вдругъ покраснѣть…. вздохнуть…. сронить

Хоть слезку… томными очами

Взглянуть на насъ… или сложить

Хоть ручки на груди безмолвно…

И мы — имъ вѣримъ безусловно:

Потомъ миримся … а потомъ….

И забываемъ обо всемъ!…

CLXV.

Альфонсо, кончивъ извиненья,

Иль пустословіе одно, —

Просилъ у Джуліи прощенья…

Но вполовину лишь оно

Ему даровано; да много

Условій тягостныхъ, притомъ

Наложено — подъ карой строгой,

И съ очистительнымъ постомъ!…

Тутъ, какъ Адамъ лишенный рая,

Стоялъ онъ, только умоляя…

Вдругъ — видитъ…. пару башмаковъ!…

И задрожалъ, не стало словъ!…

CLXVI.

Что жъ. въ парѣ башмаковъ, нашелъ онъ

Такого страшнаго?… увы!…

Ревнивецъ, безъ того, думъ полонъ, —

Чуть не теряетъ головы

А тутъ!… и сами посудите!

Какъ головы не потерять?…

Вѣдь башмаки…. вообразите!….

Мнѣ даже страшно продолжать! —

Не съ дамской ножки миньятюрной,

Что украшаютъ лишь ажурной

Чулочикъ шелковый собой….

А просто, тутъ, — съ ноги мужской!!!

CLXVII.

Увидѣть ихъ, схватить — мгновенья

Довольно было одного.

Но только ужасъ положенья —

И бѣдной Джульи, и его,

Нельзя и описать словами!….

Альфонсъ разсматривать ихъ сталъ,

Такими дикими глазами,

И такъ, въ рукахъ, ихъ мялъ и жалъ,

Къ нѣмое бѣшенство впадая,

Что будь здѣсь женщина другая,

Не Джулья, — умерла бъ какъ разъ,

Не вынесши ревнивца глазъ!…

CLXVlII.

Но вотъ онъ выбѣжалъ — за шпагой,

Чтобы преступныхъ наказать….

А Джулья — въ кабинетъ, съ отвагой,

Жуана своего спасать!

« Бѣги! бѣги! Жуанъ! спасайся;

Не медли…. въ темный корридоръ

Дверь отперта…. лишь убирайся….

Ботъ и отъ саду ключъ… не вздорь.

Бѣги, прощай!… ужъ слышу, Боже!

Идетъ Альфонсъ!… но ты моложе,

Уйти успѣешь отъ него….

Изъ слугъ не встрѣтишь никого!..»

CLXIX.

И вотъ, простившись съ ней, лишь взоромъ

Жуанъ ужъ пробирался въ садъ,

Давно знакомымъ корридоромъ….

Вдругъ — на Альфонса, не впопадъ,

Въ самихъ дверяхъ, онъ натолкнулся….

Но — кулакомъ сшибъ съ ногъ его;

Старикъ, въ халатѣ, растянулся, —

Да и Жуана самого —

Тожъ повалилъ. . бороться стали….

Антонья съ Джульей закричали:

Та — воры! та — пожаръ! но домъ —

Весь спалъ, какъ бы мертвецкимъ сномъ!

CLXX.

Альфонсъ, еще до этой схватки,

Въ паденьи, шпагу обронилъ;

Жуану жъ, къ счастью, и догадки

Тутъ не было, иль позабылъ, —

Поднять ее; а, можетъ статься,

Ее и не замѣтилъ онъ .

Не то, — ревнивецъ бы, признаться,

Простился съ жизнью безъ препонъ! —

Въ такомъ азартѣ были оба,

Такъ въ обоихъ кипѣла злоба,

А Донъ-Жуанъ былъ, сверхъ того,

Сильнѣе — чорта самого!…

CLXXI.

Альфонсъ лишь всячески старался,

Изъ рукъ, не выпустить врага;

Жуанъ, напротивъ, выбивался

Изъ рукъ костлявыхъ старика,

И такъ душилъ его, что — стала

Ужъ литься кровь, почти рѣкой

Лишь, къ счастью, — носомъ… и прервала,

На мигъ, ожесточенный бои!..

Тутъ, съ удивительной снаровкой

Жуанъ, вдругъ выскользнувши ловко,

Давай бѣжать, и позабылъ, —

Что даже… безъ костюма былъ!

CLXXII.

И только тутъ уже сбѣжались

Служанки, слуги, въ попыхахъ,

Съ огнемъ въ рукахъ… и испугались

Картины — странной, въ ихъ глазахъ!

Антонья — въ спазмахъ; тамъ — Сеньора

Лежала въ обморокѣ; здѣсь, —

Къ стѣнѣ прижавшись корридора,

Стоялъ Альфонсъ, избитый весь!…

Клочки одежды подъ ногами,

И сколько крови… всѣ плечами

Лишь пожимали! — между тѣмъ,

Бѣглецъ не пойманъ былъ ни кѣмъ.

CLXXIII.

Да и, признаться, трудно бъ было

Поймать Жуана: за собой

Отъ саду дверь повѣса милой

Примкнулъ на ключъ, и самъ, стрѣлой,

Далъ тягу, подъ прикрытьемъ ночи,

Нуждаясь въ ней — по наготѣ,

Какою соблазнить могъ очи,

Когда бъ бѣжалъ не въ темнотѣ!…

Поутру жъ — всѣ ужъ это знали,

И девять дней не умолкали

Догадки, толки наконецъ,

И добрались, — кто былъ бѣглецъ!..

CLXXIV.

А между тѣмъ, уже развода

Альфонсъ рѣшительно просилъ;

И — даже прежде полугода, —

Судъ это дѣло порѣшилъ.

Какъ шелъ пронесъ?… когда хотите

Подробнѣе объ этомъ знать, —

Газеты только пробѣгите;

И даже можете достать,

Объ этомъ интересномъ дѣлѣ,

Брошюрокъ нѣсколько, — доселѣ

Еще, быть можетъ, по рукамъ,

Ходящихъ по чужимъ краямъ! —

CLXXV.

Брошюрки жъ эти — все затѣя,

Знать надо, англичанъ однихъ;

И Вилльяма Броди-Горнея — ²⁴

Изданье лучшее изъ нихъ:

Онъ даже ѣздилъ самъ, нарочно,

Въ Мадридъ за этимъ, чтобы тамъ

На самомъ мѣстѣ, свѣривъ точно,

Все это передать вѣкамъ!…

Народъ ужъ этотъ, Англичане,

Такой, — что даже въ Океанѣ

Готовы бездны досягнуть,

И тамъ бы…. вырыть что нибудь!

CLXXVI.

Но обратимся къ Донъ-Жуану,

Иль лучше — къ матери его…

Она, — описывать не стану,

Какъ пожурила своего

Повѣсу, за такой ужасной

Соблазнъ, который обратилъ

Въ ничто весь трудъ ея прекрасной —

Свѣтъ удивить сынкомъ! чтобъ былъ

Онъ — воплощенною моралью

Да! сердце матери печалью

Сжималось, что — такъ рано съ глазъ

Его спустила…. для проказъ!…

CLXXVII.

Но, чтобъ ужъ какъ нибудь загладить

И затушить соблазнъ такой,

Притомъ, и съ совѣстью поладить,

За послабленія, порой, —

Она, гдѣ нищихъ ни встрѣчала,

Имъ милостыню отъ души

Рукою щедрой раздавала;

То затворившися въ тиши,

Передъ Мадоной на колѣняхъ,

Слезами заливалась, въ пеняхъ

На самое себя, обѣтъ

Ужъ дѣлая покинуть свѣтъ!…

CLXXVIII.

Однако же, — обѣтъ обѣтомъ,

Не обошлось ей, сверхъ того.

Еще рѣшиться…. по совѣтамъ

Старушекъ многихъ! . своего

Сынка любезнаго отправить,

Сначала — въ Кадиксъ, а потомъ, —

И дальше, въ свѣтъ, гдѣ бъ могъ исправить

Свою мораль онъ, да, притомъ,

И пріобрѣсть побольше знаній;

Что мало де все жить, въ Испаньи,

А долженъ — сушу и моря

Извѣдать, разные края!…

CLXXIX.

Чтожъ съ Джульей сталось? — жаль бѣдняжки!..

Ее замкнули въ монастырь,

Чтобъ замолила грѣхъ свой тяжкій,

Всѣ мысли погрузивъ въ псалтырь….

Но все еще отъ думы грѣшной,

Такъ скоро, не могла она

Освободиться, — безутѣшно

Рыдая, день и ночь одна,

Въ разлукѣ съ милымъ Донъ-Жуаномъ,

Ужъ отъ него, какъ океаномъ,

Отдѣлена — монастыремъ!…

И лишь простилась съ нимъ — письмомъ:

CLXXX.

«Мнѣ объявили….» Такъ писала

Она дрожащею рукой,

И, каждой буквой, выражала

Еще сердечный непокой:

"Ты ѣдешь…. дѣлаешь прекрасно;

Такъ самый долгъ велитъ тебѣ!…

Хоть тяжко мнѣ…. Но что напрасно

Вздыхаю!… я должна судьбѣ

Моей жестокой покориться….

Одна должна — страдать, томиться,

На сердце юное твое

Лишившись правъ, сгубивъ свое….

CLXXXI.

"Въ одной любви — все заключалось

Мое блаженство на земли!…

Теперь — все кончено!… осталось,

Кончать лишь въ грусти дни свои….

Къ тебѣ пишу я эти строки,

Чтобъ ими только доказать,

Какъ чувства женщины глубоки

И неспособны — измѣнять!…

Хотѣла бъ я еще слезою

Скрѣпить ихъ…. но, увы! не скрою….

Всѣ слезы выплаканы мной,

И нѣтъ ужъ больше…. ни одной!…

CLXXXII.

"Тебя я — пламенно любила!

И, до сихъ поръ, еще люблю….

Все, для тебя, я позабыла —

И свѣтъ, и долгъ, и честь свою….

Но что пишу?.. сама не знаю!…

То не упреки…. но, какъ сонъ,

Какъ милый сонь воспоминаю —

Всѣ жертвы.. для тебя!… и стонъ,

И вздохи сердца заглушая,

Еще горжусь тѣмъ!… хоть, пылая

Къ тебѣ любовью, признаюсь….

Сама той слабости стыжусь!

CLXXXIII.

"Для васъ, мужчинъ, лишь развлеченье,

Игрушка, въ жизни эпизодъ, —

Любовь!… лишь на одно мгновенье

Вы любите… и, безъ заботъ,

Позабываете объятья

Жертвъ, — созданныхъ лишь для любви!…

Жизнь ваша — лишь ума занятья,

Не сердца!… мысли всѣ свои —

Въ своекорыстьи, или славѣ,

Сосредоточивая, — въ правѣ

Себя считаете…. играть,

Ахъ! нами, и потомъ — бросать!…

CLXXXIV.

"Вы дышите — лишь эгоизмомъ,

Холодностью и суетой….

За то, съ такимъ и скептицизмомъ,

На полъ нашъ смотрите!… слезой

Нетрогаются ваши души;

И сердца лепетъ — чуждъ для васъ,

И пролетаетъ лишь, сквозь уши,

Какъ праздный звукъ…. за то, не разъ,

И мы вамъ платимъ тѣмъ же сами!.

Но ужъ съ разбитыми сердцами,

Съ разочарованно# душой,

И проклиная — жребій свой!

CLXXXV.

"Ты ѣдешь. . счастливый, любимый!

Передъ тобою — міръ побѣдъ….

А я?… прошло, невозвратимо.

Все — для меня! и умеръ свѣтъ

Для жертвы, стонущей напрасно!…

Осталось только — дни свои,

Еще немногіе…. всечасно

Слезами орошать, въ тиши —

Еще я въ силахъ — стыдъ и горе

Перенести… но, лишь не вскорѣ

И никогда, — не погашу

Любви…. которой…. все дышу!…

CLXXXVI.

"Ярости, однако жъ, другъ прекрасной

Люби меня…. иль нѣтъ…. Теперь,

Ужъ это поздно и напрасно!…

Любви моей лишь только вѣрь!…

Ахъ! и доселѣ сердце Джульи —

Все также слабо… о Жуанъ!…

Хотѣла бъ…. но, увы! могу ли

Мятежной страсти ураганъ

Остановить?.. о, нѣтъ той силы!

Я женщина!… и, до могилы, —

Въ насъ сердце бьется, и…. любить….

Любить не можетъ позабыть!

CLXXXVII.

«Въ моемъ безумномъ ослѣпленьи,

Я равнодушна ко всему;

Лишь, какъ къ магниту, въ увлеченьи,

Стремлюсь — къ предмету одному!…

Я все сказала…. но не въ силахъ

Пора оставить…. замолчать.-..

Пока есть капля крови въ жилахъ, —

Любить „ — удѣлъ мой, и — страдать!…

Когда бы горесть убивала, —

Давно бъ я не существовала —

Но суждено, еще мнѣ жить,

Чтобъ — небо за тебя молить!…“

CLXXXVIII.

Посланье кончила, вздохнула;

Дрожащей ручкою, потомъ,

Бумажку вчетверо согнула;

Вложивъ въ пакетецъ, сургучомъ

Горящимъ капнула; нажала

Сердоликовою своей

Печаткой, — адресъ надписала,

Ни слезки не сронивъ съ очей;

Лишь вновь вздохнула, на печати

Замѣтивъ — вырѣзанную кстати,

Эмблему тутъ, — Геліотропъ,

Съ девизомъ: „вѣрная по гробъ!“ —

CLXXXIX.

Вотъ — первый подвигъ Донъ-Жуана,

На поприщѣ любви младой….

И первую главу романа

Имѣете передъ собой!

Когда читатель благосклонный

Ее нескучною найдетъ, —

Разсказъ, намъ Байрономъ внушенный²⁵,

Мы — продолжимъ; и эпизодъ,

За эпизодомъ, развивая,

Да разныхъ толковъ ожидая,

Досуговъ нашихъ цѣлый трудъ —

Представимъ критикѣ на судъ!…

CXC.

Конечно, знаю ужъ заранѣ,

Что многіе найдутъ, въ моемъ

Нравоучительномъ романѣ,

Такого много, что, (при всемъ

Желаньи добромъ — быть, какъ можно,

И нравственнѣе и скромнѣй!)

Покажется основой ложной

Моралью дышащихъ идей…

Но многое такое — только

Какъ злато для пилюль, нисколько

Морали чистой, никогда,

Не нанесетъ собой вреда!…

СХСІ.

Морали жъ, гдѣ бъ ни развернули, —

Найдетъ здѣсь много не одинъ,

Кому злаченыя пилюли

Нужны — изъ дамъ и изъ мужчинъ!

Старо писать одни трактаты,

И лишь серьозныхъ всѣхъ пугать,

Когда благіе результаты

И шутка можетъ проявлять…

Да это и полезнѣй вдвое,

Какъ вспомнимъ правило златое.

Мѣшать съ бездѣльемъ дѣло знать,

Иль — забавляя, поучать!… ²⁶

СХСІІ.

Да и, скорѣй, одна забава —

Предметъ поэмы нашей всей,

Чѣмъ поэтическая слава

Гонящихся за ней людей!

И что ту славу составляетъ? —

Бумаги только лоскутокъ,

Исписанный, что прочитаетъ

Кой-кто, быть можетъ, и не въ прокъ….

А многіе и не заглянутъ!..

И лавры мнимые увянутъ,

Которыхъ, съ жадностью такой,

Въ потомствѣ ждетъ поэтъ иной!

СХСІІІ.

Иные славу представляютъ —

Холмомъ высокимъ и туда

Гурьбой стремятся, достигаютъ

Вершины даже, иногда….

Но что же? и ея вершину,

Какъ и вершины всѣхъ холмовъ, —

Мгла покрываетъ вполовину,

Или станица облаковъ!…

И рѣдко, рѣдко, за парами,

Тамъ солнце, яркими лучами,

Освѣтитъ труженнику путь,

Дастъ сладостно ему вздохнуть!…

CXCIV.

А между тѣмъ, — какъ всѣ, отъ вѣка,

За этой гонятся мечтой!

Такъ всѣ надежды человѣка —

Одинъ туманъ, иль дымъ пустой!…

Хеопсъ воздвигнулъ пирамиду,

Первѣйшую изъ пирамидъ, —

По колоссальнѣйшему виду;

Онъ думалъ — этимъ сохранить

Свое и имя во вселенной,

И мумію свою нетлѣнной….

Но кто-то, хищною рукой,

Унесъ и гробъ его съ собой!… ²⁷

CXCV.

Такъ, послѣ этого, скажите:

На что жъ мы можемъ возлагать

Надежды, — если, и въ гранитѣ,

Не можемъ мы свой слѣдъ считать

Спасеннымъ отъ уничтоженья?…

И я держуся лишь того

Философическаго мнѣнья,

Что прочнаго — нѣтъ ничего;

И все, что только получило

Себѣ начало, какъ бы силой

Здѣсь ни было надѣлено, —

Тожъ и конецъ имѣть должно!…

CXCVI.

Мы, то есть, тѣло — травка только,

Что скашиваетъ смерть съ земли;

И если юность нашу, сколько

Нибудь, недурно провели, —

Должны довольствоваться этимъ,

Желанья наши умѣрять…

А свой конецъ всегда мы встрѣтимъ!

Да и главу пора кончать,

Что бы такія разсужденья —

Вконецъ неизвели терпѣнья,

Котораго должны желать,

Чтобъ дать романъ нашъ — дочитать!

CXCVII.

Затѣмъ — любезный мой читатель!

Или, любезнѣе еще,

Достопочтенный покупатель, —

Привѣтъ вамъ и прости мое!

Пожавъ пріятельски вамъ руку,

Прошу поэта извинить,

Чуть — вмѣсто развлеченья — скуку

На васъ навелъ онъ, можетъ быть?…

Но если вашего терпѣнья

Не истощилъ онъ, — продолженья

Романа ждите: за главой,

Глава пойдетъ своей чредой²⁸….

ГЛАВА ВТОРАЯ.

I.

О вы, наставники морали,

И юности опекуны!

Къ какой бы ни принадлежали

Вы націи, — а быть должны;

Съ питомцами своими, строги;

Большой имъ воли не давать….

Да помнили бы, педагоги! —

Почаще ихъ сѣкать, сѣкать,

И не заботиться, что будутъ

Кричать да плакать: позабудутъ

Физическую боль, а плодъ —

Полезный это принесетъ!

II.

А то, къ чему, вѣдь, послужило

Жуану нашему, что онъ,

У лучшей матери, такъ мило

Воспитанъ былъ и обученъ?…

Повѣсѣ не мѣшало это —

Свою невинность потерять,

Когда еще, въ такія лѣта,

Онъ — только школу долженъ знать!

Тамъ охлаждали бъ, по субботамъ,

Воображенье, — какъ по нотамъ,

Разыгрывая лишь мораль,

Чтобъ онъ оставилъ дурь и шаль!…

III.

По крайней мѣрѣ, такъ, когда-то,

Водилось встарину у насъ….

И это соблюдалось свято, —

Чтобъ лишній жаръ гасить тотчасъ!

Но, можетъ статься, тамъ…. въ Испаньи

Какъ и климатъ совсѣмъ иной,

Такъ и не тѣ, при воспитаньи.

Понятія, — что, подъ луной

Холодной на-небѣ свинцовомъ,

Въ странахъ на сѣверѣ суровомъ,

Гдѣ такъ суровы, наконецъ, —

И нравы, и составъ сердецъ?..

IV.

И такъ, пускай не удивляетъ,

Что юноша, въ шестнадцать лѣтъ, —

Вдругъ узы брака расторгаетъ,

И, нови чекъ, — пугаетъ свѣтъ!…

Да! да! всему тому виною —

Испанскій пламенный климатъ

И мать, съ ученостью такою,

Тутъ бывшая — лишь автоматъ,

Не зная, какъ съ нимъ управляться! .

Но болѣе всего, признаться,

Виновенъ былъ наставникъ тутъ, —

Большой оселъ и старый шутъ!

V.

Притомъ, и женщина — съ опасной

Такой, признаться, красотой,

Передъ которою напрасно

Мечталъ бы устоять иной!…

Да, къ этому, въ расчетъ возьмите

Лѣта и мужа — старика,

Который, ergo,¹ какъ хотите,

Былъ — не по ней: сѣдой брюзга!…

А наконецъ, — и время, случай²….

Ну, словомъ, и нашлась бы куча

Различныхъ обстоятельствъ, такъ,

Что разбирать — найдетъ столбнякъ!

VI.

Да, впрочемъ, такъ весь свѣтъ вергится,

На смазанной оси своей,

И, ни на мигъ, остановиться

Не можетъ, — унося людей,

Хвосты и головы³, съ собою….

Жизнь, смерть, любовь, вражда, борьбы —

Добра со зломъ, и свѣта съ тьмою,

Все, все — калейдоскопъ судьбы,

Гдѣ человѣчество играетъ

Роль важную, хоть исчезаетъ,

Какъ и все прочее…. Вотъ свѣтъ,

Иль хаосъ, суета суетъ! —

VII.

Но мы отбились отъ предмета,

(Подумаетъ мной острякъ!)

Какъ беззаконная комета,

Блуждая, Богъ вѣетъ гдѣ?… и такъ, —

Къ Жуану обратимся снова!

Онъ посылался въ Кадиксъ…. но,

Объ этомъ городѣ, два слова

Сказать, хоть мелькомъ, не грѣшно:

Такъ онъ красивъ — депо торговли!

Притомъ…. и, для сердечной ловли,

Красавицы какія тамъ….

Я разумѣю — милыхъ дамъ!

VIII.

Ужъ отъ одной ихъ тамъ походки,

Такъ сердце и трепещетъ…. да!

На диво — чудныя красотки!

Ихъ описалъ бы…. но — куда!

Напрасный трудъ!… и гдѣ сравненья

Найти? къ чему бъ уподобить —

Ихъ станъ, ихъ поступь, ихъ движенья?..

Съ арабскимъ ли конемъ сравнить?

Съ величественнымъ ли оленемъ?

Съ газелью ль ⁴ легкой?… все одѣнемъ

Ихъ только въ слабый колоритъ,

И все не тотъ имъ будетъ видъ!…

IX.

Да и костюмъ! костюмъ ихъ самый!…

О, что наряды ваши всѣ, —

Въ корсетахъ стянутыя дамы!

Такой нарядъ — ярмо красѣ.

Ну, то ли дѣло — покрывало,

Да юбочка?… такъ коротка,

Чтобъ чудной ножкѣ не мѣшало

Ничто — просвѣчивать слегка….

Но, Муза!… надо быть скромнѣе!

Хотя… едва ли гдѣ, круглѣе

И граціознѣй ножекъ ихъ, —

Есть ножки! у богинь самихъ….

X.

Но полно! словъ бы недостало —

Объ этихъ ножкахъ толковать!

Когда жъ, откинувъ покрывало,

Покажутъ глазки…. нѣтъ! бѣжать —

И только! — Взоръ невыразимой

Такою молньей вдругъ блеснетъ.

Что — вотъ, насквозь, неотразимо

Онъ сердце всякаго прожжетъ!…

Такъ, солнца и любви край милой,

Не одного, волшебной силой,

Ты приковалъ къ своимъ стопамъ….

Иль, то есть, — къ ножкамъ милыхъ дамъ…

XI.

И вотъ — туда-то посылался

Жуанъ, проказникъ молодой!…

Но — лишь не съ тѣмъ, чтобъ оставался

Тамъ на-долго; а чуть ногой

Туда онъ ступитъ — долженъ, вскорѣ,

Ужъ на корабль испанскій сѣсть,

И, тотчасъ, отправляться въ море —

Спасать мораль спою и честь….

Корабль испанскій полагали

Ковчегомъ Ноевымъ морали,

Откуда — чистымъ голубкомъ,

Жуанъ могъ выпорхнуть потомъ!…

XII.

Согласно мудрымъ наставленьямъ,

Что для вояжа получилъ,

Ужъ къ путевымъ приготовленьямъ —

Жуанъ, какъ надо, приступилъ….

Минуемъ, впрочемъ, описанье

Укладки собранныхъ вещей

И слезъ пролитыхъ, на прощаньѣ,

Нѣжнѣйшею изъ матерей:

Все это такъ старо и скучно,

Какъ голосъ гаммы ⁵ однозвучной;

Прощанья съ сборами къ пути, —

Одни и тѣжъ, вездѣ почти!…

XIII.

Но вотъ, съ Севильею родною

Простясь, ужъ въ Кадиксѣ Жуанъ, —

Съ гранитной пристани, съ тоскою,

Смотрѣлъ на бурный океанъ….

Какія жъ думы волновали

Бѣдняжки душу? — можетъ всякъ

Легко представить! , но позвали

Его на палубу, и знакъ

Къ отплытью поданъ; — трапъ ужъ отнятъ,

Распущенъ парусъ, якорь поднятъ,

И полетѣлъ корабль стрѣлой, —

Слѣдъ оставляя за нормой…

XIV.

Жуанъ, крестомъ на грудь сплавъ руки,

Еще на палубѣ стоялъ,

И, чувствуя всю грусть разлуки,

Издыхалъ да охалъ и стоналъ,

Прощаясь съ родиною милой, —

На долго…. на вѣкъ, можетъ быть!…

А море, между тѣмъ, бурлило,

Гудѣли снасти, вѣтеръ выть

Неуставалъ; матросовъ крики

Сливались въ хоръ какой-то дикій,

И берега родной земли —

Терялись изъ-виду вдали…

XV.

Урокъ жестокій — разставанье

Съ роднымъ и милымъ, въ первый разъ!

Душа томится, въ содроганье

При ходитъ сердце, и изъ глазъ —

Невольно катятся, потокомъ,

Нѣмыя слезы…. а Жуанъ,

Въ своемъ сиротствѣ одинокомъ,

Не мало несъ на сердцѣ ранъ….

Два драгоцѣннѣйшихъ предмета

Онъ покидалъ: мать и Джульета —

Все составляли для него;

И онъ лишался вдругъ — всего!…

XVI.

Когда жъ, порою, съ Существами

И посторонними для насъ

Мы разстаемся, какъ съ друзьями,

Вздохнувъ невольно, — то, изъ глазъ,

Весьма естественно, политься

Слезамъ ручьями, послѣ тѣхъ, —

Съ кѣмъ на-долго должны проститься,

Любя ихъ больше…. больше всѣхъ!…

Такъ и Жуанъ не могъ безслезно —

Объ матери, и объ любезной,

И объ родимой сторонѣ,

Воспоминать на единѣ….

XVII.

Да! какъ въ неводѣ Вавилонской,

Евреевъ плакала семья,

Вздыхая по горѣ Сіонской, —

И онъ такъ плакалъ, не шутя!

И слезы горькія Жуана,

Которыхъ удержать не могъ,

Съ волной соленой океана

Сливались, между тѣмъ, какъ вздохъ —

За вздохомъ, такъ и вырывался

Изъ сжатой груди и терялся

Въ порывахъ вѣтра, что печаль

Его сносилъ въ сѣдую даль…

XVIII.

„Прости, Испанія! край милый!

Прости!… надолго!… можетъ быть,

И навсегда!..“ Жуанъ унылый

Взывалъ, и продолжалъ грустить:

„Быть можетъ, — ранняя могила

Мнѣ суждена…. въ странѣ чужой!…

Скитальцевъ многихъ погубила

Тоска — по родинѣ святой….

Прости жъ, о мать!… и ты, — Джульета!

Прости!… когда ужъ злоба свѣта

Насъ разлучила, наконецъ, —

Блаженство рушивъ двухъ сердецъ!…“

XIX.

Тутъ вынулъ онъ письмо Джульеты,

И вновь прочелъ все цѣликомъ.

„О, никогда клянусь!… обѣты

Не нарушимы!… и вверхъ-дномъ,

Скорѣе, все перевернется,

Земля, и воздухъ, и моря, —

Чѣмъ образъ твой въ душѣ сотрется!

Чѣмъ, хоть на мигъ, забуду я —

Мою Джульету…“ тутъ волною

Корабль качнуло вверхъ кормою!

Жуанъ на силу устоялъ;

Болѣзнь морскую испыталъ.

XX.

„О Джулія! когда бъ ты знала,

Какъ я….“ припадокъ съ нимъ сильнѣй!

„Какъ я….“ и голова упада

На грудь; --„ Ай, дурно!… поскорѣй,

Батиста! Педро! рюмку джину!…

О Джулья!… негодяи! что жъ?

Дождусь ли?… Джулья!… вздую спину,

Вамъ, олухи!… тутъ и умрешь!…

О Джулья! другъ мой!… ай, сведите

Скорѣй въ каюту! , помогите!…

О Джулья!…“ и морской недугъ

Пресѣкъ ему и голосъ вдругъ. —

XXI.

Онъ чувствовалъ изнеможенье;

Сжималось сердце, и тощалъ

Желудокъ; въ жаръ и онѣмѣнье

Весь организмъ его впадалъ;

Казалось, лучшая аптека

Бѣдняжкѣ не могла бъ помочь!…

Такъ разслабляетъ человѣка

Морской недугъ, и превозмочь

Его ни чѣмъ нельзя…. ⁶ къ тому же,

Еще Жуану было хуже, —

Что онъ и нравственно страдалъ,

И, чѣмъ тоску унять, незналъ!…

XXII.

Да! положеніе такое,

Признаться, было не совсѣмъ

Завидное; и хуже вдвое,

Чѣмъ даже — смерть!… а между тѣмъ,

Ревѣлъ сильнѣе вѣтръ упорной,

И несъ корабль la Trinidad,⁷

По пѣнистымъ валамъ, въ Ливорно….

Жуанъ, хоть жизни былъ не радъ, —

Покрайней мѣрѣ, думалъ, скоро

Увидитъ берегъ, на которой

Онъ ступитъ — духъ перевести,

Готовясь къ дальнему пути! —

XXIII.

Туда жъ и письма онъ, съ собою,

Рекомендательныя везъ, —

Въ домъ de Moncada: такъ судьбою

Былъ счастливъ нашъ молокососъ,

Что могъ имѣть повсюду связи,

И на чужбинѣ — земляковъ,

Не лишнихъ для большихъ оказій!…

А этотъ домъ былъ — изъ домовъ,

Въ Ливорнѣ, первыхъ, и Жуану

Онъ и съ родни былъ но не стану

Здѣсь родословною томить,

И прерывать разсказа нить! —

XXIV.

Когда такъ, по пучинѣ черной,

Летѣлъ „ла-Тринидадъ“ стрѣлой,

Къ берегамъ Италіи, въ Ливорно, —

Вдругъ вѣтеръ встрѣтился другой,

Противный, — и сильнѣе море

Расколыхалось, гакъ, что вся

Надежда тутъ исчезла — вскорѣ

Увидѣть землю!… поднялся,

На кораблѣ, шумъ, крикъ, — тревога!

На лицахъ страхъ, взываютъ Бога,

А буря — мачты такъ и гнетъ,

И, за собою, ночь ведетъ⁸….

XXV.

Корабль вдругъ шкваломъ покачнуло,

Кормою внизъ — руль затрещалъ;

Водой на палубу всплеснуло,

Такъ что народъ — чуть устоялъ! —

Засуетилися матросы:

Течь оказалась въ кораблѣ….

И принялися за насосы,

Заботясь также о рулѣ!

Вода жъ потокомъ прибывала,

И трюмъ почти ужъ затопляла;

Спасенья трудно было ждать….

Пришлось всѣмъ, видно, погибать!

XXVI.

Подъ утро — нѣсколько, казалось,

Какъ бы утихло, — и пловцамъ

Въ грудь, упованье проливалось,

Добраться кое какъ къ брегамъ….

Но помпы не переставали

Все дѣйствовать, и облегченъ

Корабль отъ груза; хоть едва ли

Тѣмъ совершенно былъ спасенъ!

Всплывалъ, однакоже, по малу,

Калѣкой, отъ ночнаго шквалу,

Покачиваясь безъ руля,

Съ пробитымъ днищемъ у киля —

XXVII.

Такъ, все еще полусчастливо,

До наступленья ночи, шло;

Вдругъ вѣтеръ вновь скрѣпчалъ, и живо

Опять волненье развело….

Опять ударилъ шквалъ, — отъ шквала,

Корабль накренило; вода,

Наполнивъ трюмъ, ужъ выступала —

На палубу скорѣй тогда;

Форъ и гротъ-стенги⁹ опустили,

И бушпритъ ¹⁰ палъ…. тѣмъ облегчили

Корабль не много; и онъ, вмигъ,

Всплылъ на поверхность волнъ морскихъ,

ХХVIII.

А между тѣмъ, у пассажировъ,

И въ экипажѣ, ропотъ росъ;

Не стали слушать командировъ,

И не боялись ихъ угрозъ;

Едва ль и смерти такъ боялись,

Какъ горевали объ одномъ:

Что ихъ привычки нарушались;

Что угрожали имъ, притомъ,

Лишенья всякія!… и даже,

Что было лучшихъ въ экипажѣ,

Тутъ стали требовать, кричать, —

Хоть грогу¹¹ имъ, хоть грогу дать!…

XXIX.

Да и ничто, такъ, безъ сомнѣнья,

Не успокоиваетъ умъ,

Какъ ромъ, порою, — отъ скопленья

И тяготѣнья мрачныхъ думъ!…

И вотъ, когда одни тутъ, споря,

Послѣдній допивали грогъ, —

Другіе — распѣвали, съ горя,

Псалмы, собравшися въ пружокъ;

А вѣтры, между тѣмъ, съ волнами,

Ревѣли всѣми голосами,

Какъ будто — дикій и глухой,

Гремѣлъ тамъ хоръ — за упокой!…

XXX.

Нѣтъ! незавидное, признаться,

Тутъ было положенье всѣхъ, —

Мигъ каждый, смерти дожидаться,

Среди Нептуновыхъ потѣхъ!

Но, въ эти страшныя минуты,

Еще бы больше было бѣдъ,

Когда бъ герой нашъ, у каюты,

Гдѣ спиртъ хранился, (свыше лѣтъ,

Благоразуміе являя!)

Не сталъ на стражѣ, защищая

Входъ — съ пистолетами въ рукахъ,

Такъ — страхомъ дѣйствуя на страхъ!…

XXXI.

И хоть казалось бы забавно,

Чтобъ смерть страшнѣе, отъ огня,

Чѣмъ отъ воды была, — а явно,

Какъ ни шумѣли, жизнь кляня, —

Видъ кухенрейтеровъ,¹² двуствольныхъ,

Жуана поза, грозный взоръ, —

Порывъ матросовъ своевольныхъ,

Готовыхъ лѣзти на отпоръ.

Остановили вдругъ! — лишь въ дикій

Какой-то гулъ сливались крики:

„Еще намъ грогу! все, для насъ,

Ужъ будетъ кончено, чрезъ часъ!…“

XXXII.

„Нѣтъ!“ отвѣчалъ Жуанъ: „предъ нами,

Конечно, смерть; и вы и я, —

Должны погибнуть подъ волнами, .

По крайней мѣрѣ, вы съ меня

Примѣръ берите, и мужайтесь!

Пока еще часъ не насталъ, —

Отчаянью не предавайтесь!…

И если Богъ на насъ наслалъ

Невзгоду…. даже смерть. — смиренно,

Предъ волею Его священной,

Главы преклонимъ и, потомъ, —

Людьми, не какъ скоты, умремъ!“

XXXIII.

Такая рѣчь у всѣхъ, мгновенно,

Охоту къ хмѣлю отняла!

Наставникъ самъ, достопочтенный

Педрилло, — потъ рукой съ чела

Тутъ отирая, ей дивился;

И, какъ онъ ни желалъ — спросить

Хоть капли рому, — не рѣшился

Къ Жуану съ этимъ приступить….

Но только каялся бѣдняжка,

Стоная, да вздыхая тяжко,

Что, Саламанку ¹³ бросивъ, онъ —

Такъ горемыкать принужденъ!…

XXXIV.

Но вдругъ — надежды лучъ, казалось,

Умы всѣхъ оживилъ на мигъ:

Къ востоку небо прояснялось,

И вѣтеръ нѣсколько затихъ….

Но что имъ дѣлать?… всюду — мели;

Нигдѣ невидно береговъ;

Вода же такъ и льется въ щели,

И нѣтъ ни мачтъ, ни парусовъ….

И снова дружно за насосы, —

И пассажиры и матросы,

Въ охотку, принялись скорѣй,

Чтобъ сняться, какъ нибудь, съ мелей!…

XXXV.

Другіе жъ, чѣмъ попало, щели,

Притомъ, старались затыкать….

По крайней мѣрѣ, — всѣ хотѣли,

Въ несчастьи общемъ, помогать,

Чтобъ, до послѣдняго мгновенья,

Перебороться имъ съ судьбой,

Когда пришлось такъ безъ спасенья,

Всѣмъ разомъ, гибнуть полъ водой!…

Когда бъ еще — въ открытомъ морѣ;

А то…. вообразите горе! —

Въ заливъ Ліонскій, не-впопадъ,

Загнало бурей Тринидада!…

XXXVI.

Пока жъ еще притихли-было,

На время, вѣтры, и изъ тучъ.

Порой, проглядывалъ уныло

Сомнительный надежды лучъ! —

Увѣчный Тринидада держался

Еще на дремлющихъ зыбяхъ…

Иль уткой, такъ сказать, болтался,

Покачиваясь на меляхъ!

Но прѣсной ужъ воды не стало;

Съѣстныхъ припасовъ тоже мало;

Все жъ — берега, ни парусовъ,

Нигдѣ не видитъ взоръ пловцовъ!…

XXXVII.

Напрасно даже прибѣгаютъ

И къ зрительной трубѣ: вода

Да небо! а по немъ гуляютъ

Густыя тучи… Вдругъ — бѣда!

Вновь вѣтеръ засвѣжѣлъ; прорвалась

Опять вода, и въ трюмъ бѣжитъ;

Въ насосахъ порча оказалась, —

Не дѣйствуютъ!… Корабль трещитъ;

Доноситъ плотникъ со слезами

Что, поврежденный ужъ волнами,

И корабельный носъ, сейчасъ,

Отвалится, едва держась!…

XXXVIII.

Тут;ъ, въ ужасѣ, полны смятенья,

Давай всѣ бѣгать, — давка, вой;

Клянутъ день своего рожденья,

Ломая руки надъ собой;

Другіе на воду спускаютъ.

Скорѣе, шлюпки; въ нихъ еще

Жизнь сохранить себѣ мечтаютъ;

У всѣхъ лишь на умѣ — свое

Тутъ, разумѣется, спасенье!

Вопль, суета, ожесточенье,

Проклятья, ближній позабытъ….

Страхъ, хоть кого, окаменитъ!

XXXIX.

Но въ шлюпкахъ помѣщенья мало;

Сооружаютъ плотъ скорѣй,

Изо всего что ни попало, —

Изъ стенегъ, рей, досокъ, снастей….¹⁴

А между тѣмъ, бурлитъ пучина

Еще сильнѣй, и настаютъ

Ночныя сумерки…. картина

Ужасная для бывшихъ тутъ!

У всѣхъ ужъ смерть передъ глазами…

Вдругъ трескъ раздался, и, валами

Приподнятый, корабль нырнулъ,

Кормою внизъ, и — потонулъ….

XL.

Тогда послѣднее раздалось —

„Прости!“ среди вспѣненныхъ водъ,

И страшнымъ воемъ отозвалось,

И стихло! — шлюпки же и плотъ

Умчало ужъ волной далеко….

Такъ остальные, съ кораблемъ.

Пошли ко дну и, въ тьмѣ глубокой,

Исчезли въ безднѣ, — лишь, потомъ,

Ихъ трупы всюду разбросало,

И понесло, куда попало,

Волнами бурными…. куда жъ, —

Куда герой дѣвался нашъ?

XLI.

Жуанъ, изъ первыхъ, — Тринидада

Предвидя гибель, — поскорѣй

Мысль подалъ, что спасаться надо;

И тугъ, въ рѣшимости своей,

Схвативши за-руку, поспѣшно,

Педрилла, дядьку своего,

Что лишь вздыхалъ все безутѣшно, —

Живѣе въ шлюпку толкъ его;

Самъ тожъ въ нее спрыгнулъ проворно,

И даже — эпаньолки черной, —

Подарка Джульи, не забылъ,

Лишь слугъ своихъ не захватилъ!…

XLII.

Батиста съ Педромъ, — такъ ихъ звали, —

Бѣдняжки, съ горя, до того —

Хватили рому, что лежали,

Безъ чувствъ, у борта самого:

Когда жъ всѣ къ шлюпкамъ устремились,

Они собрались тоже встать,

Но вдругъ имъ ноги подкосились,

И оба — (ужъ судьба ихъ, знать!) —

Бухъ за-бортъ, въ воду, и нырнули,

Такъ, что едва ли и вздохнули,

Въ чаду похмелья своего,

Не чувствуя ужъ ничего!…

XLIII.

А ночь все съ бурей продолжалась;

Изъ шлюпокъ только лишь одна,

Гдѣ былъ Жуанъ, еще держалась,

Кой-какъ судьбой пощажена!

Всѣхъ прочихъ ужъ не видно было,

Когда, кровавою зарей,

Пучину утро освѣтило:

Погибли, стало, подъ водой!…

Послѣдняя въ себѣ вмѣщала

Людей до тридцати, безъ-мала,

Но такъ набитыхъ, что, чуть чуть,

Могъ и рукой кто шевельнуть!

XLIV.

Сперва, и дѣлать что, не знали,

Въ такой ужасной тѣснотѣ —

Потомъ, — придумали, и стали

Смѣняться, чтобъ помочь бѣдѣ;

И такъ, когда одни сидѣли,

Другіе, стоя на ногахъ,

Покрайней мѣрѣ, хоть владѣли —

Рукой, ногой… но смерть въ глазахъ,

И холодъ съ мокротой одежды,

Лишенье всей почти надежды

На избавленье — такъ трясли,

Что и зубовъ свесть не могли!…

XLV.

Не удивительно ли, впрочемъ,

Какъ это глупое, не разъ,

Здѣсь жизнелюбье, чѣмъ морочимъ

Себя такъ безотчетно, насъ

Поддерживаетъ, ободряетъ,

И, чудной силою своей,

Дышать намъ дольше дозволяетъ.

Чѣмъ мы, не зная срока дней,

Могли бъ расчитывать, иль смѣли,

Игра судьбы отъ колыбели,

Въ свѣтъ пущенные, для чего? —

Спросить у неба самого!…

XLVI.

Да чуть ли жизнелюбье это —

И не болѣзнь!… что бы прожить

Дней лишнихъ нѣсколько для свѣта

Готовы мы переносить —

Всѣ пытки бѣдствій! не ужасны,

Для насъ, на челнокѣ лихомъ,

Ни путь безвѣстный и опасный,

Ни бездны ревъ, ни неба громъ!

Скитаемся, по волѣ бури;

И счастливы, — когда, въ лазури,

Хоть звѣздочка одна, изъ тучъ,

Украдкой намъ свой броситъ лучь!..

LXVII.

Но человѣкъ и плотояденъ,

И безъ ѣды, ни дня, пробыть

Не можетъ онъ; хоть и не жаденъ,

Какъ тигръ, аккула, можетъ быть;

И хоть, при крайности, желудокъ

Его и терпитъ, иногда, —

Растительность… а, все жъ, разсудокъ

Ему твердитъ, что, никогда,

Растительная пища столько

Не можетъ силъ придать намъ, сколько —

Бифштексъ, иль ростбифъ, иль кусокъ

Телятины…. и въ ней есть прокъ!…

XLVIII.

Такъ точно думалъ и несчастный

Нашъ экипажъ, когда стихать

Ужъ стала буря и ненастный

Покровъ свой съ воздуха снимать.

Сперва тутъ сномъ было забылись,

Отъ устали и отъ тревогъ;

Но вскорѣ же, чуть пробудились, —

Такъ былъ желудокъ ихъ легокъ.

Что, мигомъ, на припасы жадно

Всѣ кинулись и, безпощадно,

Давай ихъ истреблять скорѣй,

Въ голодной алчности своей!…

ХІ.ІХ.

И догадаться мудрено ли.

Какой былъ результатъ того? —

Опустошили все! и воли

Унять имъ этой — никого

Ужъ не было: какъ ни пытался

Жуанъ усовѣщевать ихъ, —

Куда! — лишь въ воздухѣ терялся

Гласъ назиданій для глухихъ!…

Безумцы, при утихшемъ морѣ,

Уже надѣялись, что, вскорѣ,

Имъ тамъ удастся, гдѣ нибудь,

Къ землѣ причалить, отдохнуть…

L.

Но лучше, если бы надеждѣ

Такъ не ввѣрялись, на авось,

А расчитавъ вѣрнѣе прежде,

Что среди моря, гдѣ пришлось

Имъ въ утломъ челнокѣ скитаться,

Безъ паруса и безъ руля,

Нельзя безпечнымъ оставаться,

Будь даже и близка земля, —

При берегли бы осторожно,

Про черный день свой, сколько можно,

Припасы скудные свои….

За разумъ не взялись они!

LI.

Съ утихшей бурею настали

Дни, наконецъ, такіе имъ,

Что воды безмятежно спали,

Подъ небомъ ясно-голубымъ;

Хотя бы вѣтерокъ малѣйшій

Поверхность моря зарябилъ….

А между тѣмъ и голодъ злѣйшій

Въ желудкахъ ихъ заговорилъ!

Тутъ…. съ бѣшенствомъ они схватили

Вдругъ, у Жуана, и убили —

(Недрогнувъ даже отъ того!)

Собачку бѣдную его!…

LII.

Но здѣсь — ужъ осторожнѣй стали:

Дѣлились ею, межъ собой,

Лишь по кусочку, что сосали,

Какъ лакомство!… Такой ѣдой

Одинъ нашъ Донъ-Жуанъ гнушался:

Такъ эпаньольку онъ любилъ!…

Межъ тѣмъ и совѣстью терзался,

Что такъ, безъ бою, уступилъ

Подарокъ Джульи, не умѣя

Спасти ничѣмъ!… по, не имѣя

И самъ ужъ силы голодъ свой

Преодолѣть — махнулъ рукой!…

LIII.

Да, уступая побужденью

Желудка, съ голоду и онъ

Рѣшился, — къ крайнему мученью! —

Воспользоваться, безъ препонъ,

Одной хоть изъ переднихъ лапокъ

Своей собачки дорогой…

И то еще ея остатокъ,

Со вздохомъ, чуть не со слезой,

Онъ передалъ, изъ сожалѣнья,

Для доглоданья, безъ смущенья, —

Педриллѣ, дядькѣ своему,

Чтобъ подкрѣпиться и ему!…

LIV.

Такъ день, проживъ собачки мясомъ,

Одну лишь шкурку на другой,

Они имѣли, — съ каждымъ часомъ,

Все ближе видя жребіи свой!…

А солнце жгло ихъ такъ безщадно,

Что заставляло лишь лежать,

Какъ труповъ: вѣтерокъ отрадной

Не рѣялъ все! имъ не унять,

Ни жажды нечѣмъ, ни питаться….

Да! положеніе, признаться,

Ужасное! — со всѣхъ сторонъ —

Проклятья, ропотъ, вой и стонъ!…

LV.

Вдругъ — роковая мысль, случайно

Кому-то въ голову пришла….

D всѣми овладѣла тайно,

И взоры всѣхъ собой зажгла!

Всѣ, другъ на друга, злобно стали

Посматривать, и изъ очей

Ихъ видно было, какъ алкали —

Упиться кровію своей!…

Но только — долго колебались;

Все будто съ духомъ собирались,

Не зная, какъ, съ кого начать?…

Иль жребіи на себя метать!..

LVI.

Но прежде, чѣмъ еще рѣшились

На эту крайность, — стали рвать

Одежду, обувь… и дѣлились

Кусками ихъ, — такъ поддержать,

Хотя сосаньемъ ихъ, стараясь

Остатокъ скудный силъ своихъ!…

Но, наконецъ, все уменьшаясь,

Запасъ и этотъ ужъ у нихъ —

Весь истощился!… и тутъ, долѣ

Владѣть собою, по неволѣ,

Не могши, — все взревѣло: „Что жъ?

Скорѣй за жребій, да за ножъ!“

LVII.

И, для кровавой лотереи,

Билеты сдѣланы тотчасъ;

Но изъ чего же?… о злодѣи!…

Здѣсь Музы замираетъ гласъ….

За неимѣньемъ матерьала

Другаго, лучшаго, — рука

Не дрогла ихъ, и разорвала —

На двадесять и три куска..

Письмо — Джульеты къ Донъ-Жуану,

Что вынулъ было изъ карману,

Чтобы прочесть, еще хоть разъ,

Пока пробьетъ — послѣдній часъ!!…

LVIII.

Онъ былъ въ отчаяньи! чуть было

Не умеръ съ горя…. но не могъ

Послѣдней памяти отъ милой —

Спасти — ея послѣднихъ строкъ!…

А между тѣмъ, уже билеты

И свернуты изъ лоскутковъ

Письма завѣтнаго Джульеты,

И жребіи брошенъ…. тутъ, и словъ

Ужъ нѣтъ, — какимъ еще ударомъ

Рокъ поразилъ Жуана!… даромъ,

Что голодъ самого терзалъ, —

Онъ все забылъ и задрожалъ!…

LIX.

И какъ не задрожать, о Боже!

Когда, — ужаснѣе всего! —

Вдругъ выпалъ жребій…. на кого же?..

На дядьку бѣднаго его!….

Педрилло жъ. видя, что ужъ слезно

Ему просить и умолять,

О жизни, было бъ безполезно, —

Просилъ лишь объ одномъ: не дать

Ему какъ псу, безъ покаянія,

Окончить жизнь среди страданья;

А, какъ Сенекѣ ^15,-- кровь пустить,

Чтобъ могъ онъ тихо взоръ закрыть!…

LX.

Всѣ согласилися на это;

Тутъ, къ счастью, и цирюльникъ былъ,

Который, съ помощью ланцета,

Кровь изъ руки ему пустилъ;

И кровью, хлынувшей изъ жилы,

Спокойно истекая, взоръ

Закрылъ Педрилло…. для могилы —

Въ желудкахъ братьевъ!… о позоръ!…

Но дѣлать нечего: вѣдь, голодъ —

Не свой брать; и стучитъ какъ молотъ

Разсудокъ разбивая такъ,

Что звѣремъ станетъ и добрякъ!…

LXI.

Цирюльнику, за то, свободный

Данъ выборъ, — лучшій взять кусокъ;

Но онъ, смиривъ позывъ голодный —

Лишь крови предпочелъ глотокъ.

Тутъ — трупъ въ куски, и подѣлились

Поспѣшно имъ, между собой;

Затѣмъ, когда всѣ подкрѣпились

Такою пищей роковой, —

Мозгъ, внутренности, съ остальными

Частями, — за-бортъ, чтобы ими

Дать и аккуламъ, тожъ равно,

Полакомиться за одно….

LXII.

Всѣ кушали… лишь только трое,

А въ томъ числѣ и нашъ герой,

Отвергли блюдо роковое

Превозмогая голодъ свой;

Да и разумно поступили!

А то, со всѣми, кромѣ ихъ,

Послѣдствія ужасны были:

Тотъ — богохульствовалъ; другихъ —

Сводили корчи; опивались

Водой соленой; раздавались —

Стонъ, хохотъ, скрежетъ, дикій вой;

И въ мукахъ мерли чередой….

LXIII.

Изъ нихъ, не многіе остались

Въ живыхъ; и тѣ — на мертвецовъ

Скорѣй, похожіе, — шатались,

Какъ тѣни жалкіе…. суровъ

Былъ неба приговоръ надъ ними!…

А впрочемъ, такъ и по дѣломъ,

Что бросились на трупъ такими

Шакалами! — и что жъ?… потомъ,

Еще на жертву посягали:

Съѣсть и подшкипера алкали,

Который потучнѣй всѣхъ былъ,

Хоть голодъ и его томилъ!

LXIV.

Въ него ужъ, жадными глазами,

Такъ и впивалися…. Да онъ —

Высокъ и ростомъ, и плечами,

Притомъ, широкими снабженъ,

Ихъ покушеній не боялся;

Но чѣмъ онъ, болѣе всего,

Отъ алчности ихъ ограждался,

Такъ это…. слухомъ, что его,

Еще на разставаньи жаркомъ,

Красотки Кадикса подаркомъ

Снабдили не большимъ, чтобъ ихъ

Не забывалъ онъ, ни на мигъ! .

LXV.

Такъ неудачу видя явно,

И опасался, притомъ,

Послѣдствій трапезы отравной, —

Рѣшились, лучше ужъ постомъ,

До-нельзя, тутъ перебиваться;

Могли еще одной рукой

Педрилла бѣднаго питаться

Но прикасаться ужъ и къ той

Не смѣли больше!… всѣхъ же долѣ

Воздержность, въ этой тяжкой долѣ,

Одинъ Жуанъ лишь сохранялъ,

Который все свинецъ жевалъ ¹⁶….

LXVI.

Судьба Педрилла, безъ сомнѣнья,

Собою взволновать должна

Васъ, мой читатель!… отвращенья

И, вмѣстѣ, ужаса полна?…

Но вспомните лишь Уголина,

Что вражій черепъ грызъ въ аду, —

И, право, Дантова картина ¹⁷

Едва ль изящнѣй! да, къ стыду, —

Тамъ — месть роль важную играетъ;

А здѣсь — лишь голодъ заставляетъ

Пловцовъ, всѣ чувства заглушить,

Чтобъ только жизнь себѣ продлить!.

LXVII.

Но, наконецъ, жаль небу стало

Скитальцевъ бѣдныхъ; и — къ ночи,

Имъ дождь обильнѣйшій послало! —

Съ какою жъ жадностью, струи

Столь благодатнаго потока

Они глотали? — лишь пойметъ

Испанецъ, или сынъ Востока,

Что, испытавъ уже, какъ жжетъ

И мучитъ жажда, — можетъ статься

Не разъ, готовы бъ искупаться, —

Въ самомъ колодцѣ, чтобы спой

Палящій жаръ залить водой! —

LXVIII.

Но горла ихъ уже, какъ горны,

Огнемъ пылали; языки,

Почти какъ уголь, были черны;

И благотворныя струи

Едва спасительны имъ были,

Мгновенно сохнувъ на устахъ!…

И вотъ — несчастные мочили

Платки, да комкая въ рукахъ —

Ихъ выжимали, хоть водою

Питаясь, какъ небесъ росою;

При чемъ, и меда и вина,

Вкуснѣй казалась имъ она! —

LXIX.

А дождь, всю ночь не преставая,

Какъ изъ ведра, тутъ ливмя лилъ,

Пловцовъ прохладой оживляя;

Но жажду — голодъ вновь смѣнилъ,

Лишь прежняго слабѣй и тише….

У всѣхъ, въ устахъ и на очахъ,

Какъ бы ниспосланная свыше, —

Была покорность, Божій страхъ!…

Здѣсь — трогательную картину

Являли два отца: по сыну,

Имѣли при себѣ, и ихъ….

Судьба лишила обоихъ!

LXX.

Но только видѣть надо было,

Съ какою нѣжностью, съ какой

Безмолвной грустью, старцы, хилой

Главою наклонясь, — рукой

Дрожащею благословляли,

Тутъ каждый — сына своего,

И съ теплой вѣрой закрывали

Глаза имъ, что, не безъ того, —

И сами въ слѣдъ, окончивъ горе,

Отправятся за ними вскорѣ …

И ни слезы въ столь тяжкій мигъ,

Не проронилъ никто изъ нихъ!…

LXXI.

Когда же труповъ опустили

Въ морскія волны — лишь глухой

Издали стонь. и устремили

Взоръ къ небу, гдѣ, — надъ ихъ главой, —

Вдругъ семицвѣтная явилась,

Сквозь тучи, радуга!… концомъ

Однимъ въ лазури утвердилась,

Другимъ, — изогнута кольцомъ, —

Далече уперлася въ море,

И разлилась на всемъ просторѣ,

Который заняла собой.

Блестящей сѣтью золотой….

LXXII.

Но вскорѣ — стали расширяться

Ея оттѣнки, и цвѣта —

Переливаться и сливаться….

И постепенно темнота,

Вновь опускаясь, небосклона

Края одѣла… блескъ погасъ

Небеснаго хамелеона,

И — въ тучахъ скрылся весь отъ глазъ…

А какъ обрадовалъ онъ было

Скитальцевъ нашихъ взоръ унылой!

Но такъ всегда надежды лучъ —

Блеснетъ, и гаснетъ въ нѣдрахъ тучъ!..

LXXIII.

А между тѣмъ вдругъ пронеслася

И птица бѣлая, стрѣлой….

Откуда же и какъ взялася?

Никто не зналъ!… то былъ — другой

Ужъ добрый вѣстникъ, иль примѣта,

Для ободренія пловцовъ:

Сперва тамъ, — радуга завѣта!

Тутъ — голубь … (хоть и рыболовъ!)

И лодка даже, что носила

По морю буря, походила,

Отчасти, тоже — на ковчегъ…

Лишь скоро ли увидятъ брегъ!!…

LXXIV.

Настала ночь, и вѣтеръ снова

Подулъ, — но легкій; въ небесахъ,

Зажглися звѣзды, отъ покрова

Освободясь; — какъ на крылахъ,

Но вѣтру лодка полетѣла….

Не знали только, гдѣ они,

Да и неслись куда?. одѣла

Вдругъ мгла густая ихъ! . одни —

Ужъ будто землю замѣчали….

Другіе — только утверждали,

Что выстрѣлъ пушки заревой —

Раздался, гдѣ то, стороной …

LXXV.

Всѣ жъ прочіе: — „нѣтъ!“ говорили:

„Земля — оптическій обманъ;

Пальба — буруны!“ ¹⁸ — да и были

Едва ль не правы!… но туманъ,

Съ восходомъ солнца, постепенно,

Рѣдѣть, разсѣяваться сталъ….

И вахтенный, какъ изступленной:

„Земля! земля!“ вдругъ закричалъ. —

Всѣ протирать глаза тутъ стали,

И, въ самомъ дѣлѣ, увидали —

Заливъ и берета, вдали

Что, словно, изъ воды росли!…

LXXVI.

И къ нимъ то, прямо, шлюпку гнало,

Попутнымъ вѣтромъ, по волнамъ;

Межъ тѣмъ, и солнце освѣщало

Яснѣй предметы, и глазамъ —

Скалы и рощи показались…

Пловцы, какъ ни бодрила ихъ

Надежда — все еще боялись:

Не сонъ ли это? и троихъ,

Что въ шлюпкѣ, между тѣмъ, уснули

Стараясь разбудить, тянули

Ихъ за-руку, — но, всѣ втроемъ,

Они ужъ спали вѣчнымъ сномъ….

LXXVII.

И съ остальными бъ тоже было,

Когда бы черепаха имъ —

Еще дня жизни не продлила:

Ее — (знать, чудомъ лишь однимъ!)

Къ ихъ шлюпкѣ, наканунѣ волны

Примчали сонную, на снѣдь,

Когда, отчаянья ужъ полны,

Готовились всѣ умереть!

Такъ Провидѣніе святое,

Пославъ имъ кушанье такое,

Еще хотѣло поддержать

Ихъ упованье въ благодать!…

LXXVIII.

Земля жъ — замѣтнѣй выдвигалась

Лишь, по скалистымъ берегамъ, —

Страной гористою казалась,

И неприступною пловцамъ!

Скитальцамъ нашимъ — вовсе эта

Земля невѣдома была;

Не знали даже — части свѣта,

Куда судьба ихъ загнала! .

Пошли догадки, толки, споры;

Тѣмъ — Этна видѣлась; тѣмъ — горы

Родоса, Кипра…. словомъ, весь

Архипелагъ являлся здѣсь!…

LXXIX.

А между тѣмъ, все шлюпку гнало,

Теченьемъ. — къ берегу…. притомъ,

И вѣтеръ помогалъ не мало,

Все, въ направленіи прямомъ,

Имъ дувшій въ тылъ; — тутъ оставалось

Ужъ только четверо въ живыхъ,

Да трое мертвыхъ…. хоть, казалось,

Что можно было бъ и всѣхъ ихъ —

Принять… за мертвецовъ, скорѣе:

Такъ были тощи и блѣднѣе,

Чѣмъ тѣни, что Харонъ, подъ-рядъ.

Перевозилъ, когда-то, въ адъ!…

LXXX.

Но вотъ — по мѣрѣ приближенья

Къ обѣтованнымъ берегамъ, —

Какъ будто бы изъ усыпленья

Всѣ вышли вдругъ! своимъ главамъ

Не вѣрили: — казалось чудомъ

Спасенье ихъ! — и видомъ горъ,

И рощь зеленыхъ изумрудомъ,

Любуясь, разгорался взоръ;

А грудь — дышала ароматомъ,

Подъ чистымъ, теплымъ небоскатомъ,

Что такъ давно ужъ ихъ очей —

Красой не радовалъ своей!

LХХХІ.

Но удивительно! безлюденъ

Казался берегъ; а у скалъ,

Буруны цѣнились, и труденъ

Былъ доступъ…. вдругъ — ударилъ шквалъ

Тутъ шлюпку объ утесъ подводной, —

И шлюпка — въ дребезги…. пошла,

Ко дну, съ людьми: такъ, отъ голодной

Спасенныхъ смерти, — прибрала

Ихъ бездна въ соляной купели!…

Лишь двое вынырнуть успѣли; —

Да и изъ нихъ-то, наконецъ

Одинъ лишь спасся — молодецъ …

LXXXII.

То былъ — Жуанъ!. — Едваль, и въ мірѣ

Во всемъ — другой пловецъ такой

Сыскался бы! — Въ Гвадалквивирѣ,

Рѣкѣ любимой и родной,

Еще, изъ дѣтства, пріучился

Онъ члены юныя свои

Купать, бывало; и сроднился

Съ водой, — какъ рыба! , моряки

Искуснѣйшіе удивлялись —

Ему, не разъ, и восхищались,

Какъ ловокъ былъ, что, безъ труда,

Пари выигрывалъ всегда!

LXXXIII.

За то и здѣсь — какъ жажда, голодъ.

Ни изнурили силъ его,

И членовъ нѣжныхъ — соль и холодъ,

Какъ ни сводили, — до того

Умѣлъ онъ на водѣ держаться,

Въ борьбѣ упорной съ быстриной, —

Что, до-ночи еще, добраться

Успѣлъ, до берега, живой!…

Одна опасность угрожала:

Чтобы ноги не оторвала

Аккула, тожъ и у него,

Какъ у товарища его,

LXXXIV.

Но, знать, судьба его любила:

Аккулѣ на-зубъ не дала;

Еще, съ волной, благоволила

Пригнать къ нему — кусокъ весла!…

И за него онъ ухватился,

Скорѣй, рукой не то бы валъ,

Что надъ главою прокатился,

Его, быть можетъ, доконалъ….

Но, наконецъ, кой-какъ справляясь

Съ бурунами, и, выбиваясь

Уже изъ силъ, — на брегъ морской.

Вскарабкался, полуживой….

LXXXV.

Тутъ, задыхаясь, онъ ногтями

Впился въ увлаженный песокъ,

Чтобъ, снова, бурными волнами,

Его не смыло! — Одинокъ,

Почти безъ чувствъ и безъ движенья,

Въ тѣни утеса, онъ лежалъ;

И только боли и томленья —

Одно онъ чувство сохранялъ!…

Хотѣлъ онъ приподняться было,

Но вновь упалъ, да лишь уныло

Глазами онъ повелъ кругомъ —

Одинъ, на берегу пустомъ!…

LXXXVI.

Но вотъ — товарища волною

Еще пригнало одного….

То былъ лишь трупъ и — головою

Поникъ Жуанъ! — душа его

Вся взволновалась, потемнѣло

Въ глазахъ, — и снова, на пескѣ,

Какъ тотъ же трупъ, окоченѣлой,

Лежалъ онъ, крѣпко сжавъ въ рукѣ

Весла обломокъ!.. блѣдный, нѣжный

Сложеньемъ, онъ — на бѣлоснѣжный

Цвѣтокъ похожъ былъ, что, грозой

Измятый, склонится главой!.

LXXXVIII.

Какъ долго въ этой летаргіи

Жуанъ нашъ молодой лежалъ? —

Не зналъ и самъ онъ: такъ стихіи

И хладъ, и ужасъ, оковалъ

Всю въ жилахъ кровь и ощущенья!

Не зналъ онъ даже и того,

Какъ вышелъ изъ оцѣпенѣнья,

Когда вдругъ члены, у него,

По малу стали расправляться,

И кровь по жиламъ разливаться,

И жизнь надъ смертью верхъ взяла,

Хоть бой упорный съ ней вела!

LXXXVIII.

Глаза раскрылись у Жуана,

Потомъ закрылись, и опять

Раскрылись, — все еще тумана

Не могши разомъ разогнать!…

Еще ему, съ просонковъ словно,

Казалось, — что боролся онъ,

Съ волнами, въ шлюпкѣ… и, безмолвно,

Онъ вздрагивалъ…. когда же сонъ

Совсѣмъ разсѣялся — грудь сжалась,

Жизнь тягостнѣе показалась,

И ужъ хотѣлъ бы — смерти сномъ

Уснуть, въ отчаяньи своемъ!…

LXXXIX.

Вдругъ, онъ повелъ кругомъ глазами,

И что жъ? не призракъ ли?… надъ нимъ

Склонясь, красавица устами

Коснулась устъ его, съ нѣмымъ

Вопросомъ у его дыханья,

Свое дыханье притаивъ!…

Полна и страха, и вниманья,

На сердце руку приложивъ,

Другой рукою оттирала

Она виски ему, и, мало

Но малу, къ жизни приводя,

Стояла, взора не сводя….

XC.

Когда же, наконецъ, старанья

О попечительность, о немъ,

Такого милаго созданья,

Онъ вздохомъ увѣнчалъ потомъ, —

Она бѣдняжкѣ животворныхъ

Какихъ-то капель подала,

И, искрой взоровъ непритворныхъ,

Его ужъ въ чувства привела;

Тутъ плащъ накинула на тѣло,

И голову, рукой не смѣлой,

Легонько приподнявъ, какъ мать,

Всю нѣжность стала изливать….

ХСІ.

Къ своей груди его прижала.

Поцѣловала въ лобъ смѣлѣй;

А въ то же время выжимала

Морскую воду изъ кудрей;

И, все любуясь имъ, слѣдила

Движенье каждое его,

И каждый вздохъ его ловила —

Дыханьемъ сердца своего:

Глаза любовью оживлялись

Румянцемъ щеки разгорались….

Такъ надъ собой теряя власть,

Красавица узнала страсть!

ХСІІ.

Едва семнадцать лѣтъ ей было,

И сердце въ ней, — лишь въ первый разъ

Такъ сладостно заговорило,

Пыша огнемъ изъ черныхъ глазъ….

При всемъ своемъ изнеможеньи,

Жуанъ почувствовалъ въ себѣ —

Тожъ пламень чудный, при сближеньи

Устъ незнакомки!…. и судьбѣ,

Какъ покровительницѣ тайной,

Сюда загнавшей такъ случайно,

Ужъ и не зналъ онъ, можетъ быть,

Какъ благодарность изъявить!

XCIII.

А между тѣмъ, вдвоемъ съ другою,

Немногимъ старше, чѣмъ сама,

Подругою, или рабою, —

Отъ незнакомца безъ ума,

Красотка милая, какъ можно,

Взявъ легче подъ руки его

Приподняла, — и осторожно

Въ гротъ отвела, гдѣ, для него,

Ц ложе тотчасъ же постлали,

И уложивъ, огонь расклали,

Чтобъ могъ согрѣться и уснуть,

Спокойнѣе, чѣмъ гдѣ нибудь….

XCIV.

При свѣтѣ пламени, который

Сводъ мрачный грота озарилъ,

Ожившіе Жуана взоры,

Невыразимо, поразилъ —

Блескъ идеальнаго созданья!

Такъ были полны красоты

И дивнаго очарованья —

Взоръ незнакомки и черты!

Къ тому жъ и ростъ, при благородной

Осанкѣ, съ поступью свободной, —

Въ ней замѣчая, Донъ-Жуанъ —

Высокой видѣлъ родъ и санъ!

XCV.

Чело младое украшали,

Поверхъ каштановыхъ кудрей,

Что своенравно упадали,

Каскадомъ, по плечамъ у ней, —

Монеты разныя златыя,

Какъ у восточныхъ щеголихъ;

Дугою бровь, глаза большіе,

И черные, какъ смерть¹⁹; а въ нихъ,

Изъ подъ рѣсницъ густыхъ атласныхъ,

Блескъ молній яркихъ и опасныхъ —

Съ волшебной силою сверкалъ,

И чувства — страстью обдавалъ!…

XCVI.

Черты лица, — какъ бы рукою

Самой любви проведены;

На щечкахъ, спорилъ съ бѣлизною

Румянецъ легкій розъ весны;

А губка верхняя… ну, просто, —

Очарованье! — наконецъ,

И видъ, и соразмѣрность роста,

Съ красою Формъ, — въ ней образецъ

Являли дивный совершенства!…

Да что? — почесть за верхъ блаженства,

Художникъ могъ бы — уловить

Черты ея, и сохранить!

XCVII.

О! передъ этимъ чудомъ свѣта,

Всѣ идеаловъ образцы,

Надъ чѣмъ трудилась мысль поэта,

Иль кисть, и бойкіе рѣзцы, —

Всѣ показались бы, и жалки,

И совершенства далеки! .

Такъ, передъ блескомъ и фіалки, —

Созданья мастерской руки,

Цвѣты поддѣльные — не смѣютъ,

Красой гордиться, и блѣднѣютъ….

Она же — розъ самыхъ пышнѣй,

Была по красотѣ своей!…

ХСVIII.

Костюмъ ея, хотя казался,

На видъ, и проще и скромнѣй,

Чѣмъ у Испанокъ, — но бросался

Въ глаза, по яркости своей!

А, вѣдь, Испанки, какъ извѣстно, —

Одинъ лишь черный любятъ цвѣтъ,

И это къ нимъ идетъ прелестно;

Другихъ цвѣтовъ тамъ въ модѣ нѣтъ —

Баскинъ ²⁰ ихъ, впрочемъ, и мантилья ²¹

Что развѣваются какъ крылья, —

И такъ имъ придаютъ, собой,

Видъ фантастическій такой!

ХСІХ.

На незнакомкѣ все являло —

Богатство, роскошь разныхъ странъ:

Съ камнями золото сіяло

На головѣ; прелестной станъ, —

Изъ тонкой ткани разноцвѣтной,

Туника, съ яркимъ кушакомъ,

И съ оторочкою глазетной,

Обхватывала вплоть; притомъ,

Костюмъ красивый довершало,

Изъ лучшихъ кружевъ, покрывало,

Да мешты ²² изъ парчи златой,

На ножкѣ чудной, хоть босой!

С.

Ея подруги, иль служанки,

Тожъ не лишенной красоты,

Но дюжей, такъ сказать, смуглянки, —

Какъ и нарядъ, такъ и черты,

Все — погрубѣй, конечно, было;

Осанка жъ, поступь, взоръ у ней,

Хотя и рабство въ нихъ сквозило, —

Но были, видимо, смѣлѣй,

Рѣшительнѣй; и украшенья —

Не золото, и не каменья,

А составляла смѣсь сребра,

Стекляруса, et coetera….

CI.

Но не смотря, что различались,

Такъ рѣзко, всѣмъ, — одна другой,

Какъ сестры, помогать старались,

Со всею женской добротой,

Ухаживая за Жуаномъ:

Одежду, пищу припасли

И хоть не зналъ онъ, — океаномъ

Куда заброшенъ отъ земли

Родной, съ которою разстался? —

Съ признательностью сознавался,

Что не могла бъ и, дома, мать,

Его нѣжнѣе обласкать!…

СІІ.

Пора, однакожъ, передъ вами

Совлечь таинственный покровъ,

И познакомить съ существами

Столь добрыми, безъ дальнихъ словъ:

Не то сочли бъ ихъ, можетъ статься,

За переряженныхъ принцесъ,

Или волшебницъ…. я, признаться,

Не изъ любителей чудесъ!

И пусть иные, какъ угодно,

Поэты врутъ себѣ свободно,

Чтобъ больше важности придать….

Люблю я правду лишь писать! —

CIII.

И такъ, — чтобъ вывесть изъ сомнѣнья

Моихъ читателей, на счетъ

Существъ двухъ этихъ, — для спасенья,

Жуану посланныхъ съ высотъ,

Скажу, что это, просто, были

Двѣ дѣвушки: одна изъ нихъ, —

Пирата дочь…. Пирата, или….

Контрабандиста; (впрочемъ, ихъ —

И жизнь, и промыслъ благородный,

Такъ приблизительны и сходны!…)

Другая же — была, при ней,

Рабыня, преданная ей.

CIV.

Отецъ красавицы, когда-то,

Простымъ былъ только рыбакомъ;

Потомъ, — по ремеслу Пирата, —

И человѣческимъ ловцомъ

Онъ сталъ, любя черезвычайно

Болтаться по морскимъ зыбямъ,

Да подстерегши вдругъ, случайно,

Купеческое судно тамъ, —

Напасть немедленно, съ размаха,

Забрать пожитки и безъ страха,

Арканъ накинувъ на пловцовъ,

Сбывать ихъ послѣ, какъ рабовъ.

CV.

Онъ Грекъ былъ родомъ; превосходно

Умѣлъ вести свои дѣла;

И хоть торговля (какъ угодно!)

Предосудительна была…..

Онъ отъ нея богатства нажилъ —

Несмѣтныя! и на одномъ,

Изъ острововъ Цикладскихъ, зажилъ —

Царемъ, и только! — пышный домъ,

Готической архитектуры, —

И живописи, и скульптуры

Всѣ рѣдкости въ себѣ вмѣщалъ;

Весь блескомъ золота сіялъ!

CVI.

Конечно…. хоть богатства эти —

Цѣной и крови онъ скупилъ….

Намъ дѣла нѣтъ! но только въ сѣти

Кого, бывало, уловилъ, —

Ужъ кончено! — безъ состраданья,

Онъ душу черствую имѣлъ;

Да и рыбакъ, безъ воспитанья,

Какъ въ чувствахъ бы не огрубѣлъ

Отъ алчности и отъ торговли —

Добычею преступной ловли?…

Одно, что нѣжно онъ любилъ, —

Иль могъ любить… кладъ это былъ!

CVII.

Такъ! безъ сомнѣнія, онъ кладомъ

Считать могъ Хайде²³, дочь свою,

Которая, улыбкой, взглядомъ, —

Его души жестокость всю

Смягчать и укрощать умѣла!…

Притомъ, чаруя красотой,

Хоть и едва еще имѣла

Семнадцать лѣтъ, — она такой

Была ужъ милою плутовкой,

Что не одинъ вздыхатель — ловко

Былъ ею въ сѣти завлеченъ,

И, безъ успѣха, — удаленъ!…

СVIII.

Она еще не находила,

Кто бъ могъ по сердцу ей придти…

(Да, впрочемъ, и едва-ль тужила

Она о томъ, въ лѣта свои!)

Когда — вдругъ случай Донъ-Жуана

На берегъ выбросилъ волной, —

Куда, картиной Океана

Полюбоваться, той порой,

Пришла она, какъ, обычайно,

Любила Хаиде чрезвычайно —

Вечернія прогулки тамъ,

По цѣлымъ иногда часамъ….

CIX.

Сначала, было-ужаснулась,

Увидя трупъ передъ собой….

И отскочила, отвернулась!

Притомъ, — и видъ полунагой

Могъ оскорбить…. но такъ онъ молодъ

И такъ красивъ собою былъ,

Что, какъ бѣдняжку сильный голодъ

Ни истощилъ, ни измѣнилъ, —

А вскорѣ, — съ чувствомъ сострадай

Вновь подошла, — и паръ дыханья

Замѣтя, съ радостью: „Онъ живъ!“

Шепнула, взоръ въ него вперивъ!

CX.

Тутъ разсмотрѣвъ черты прилежно,

И сильно, знать, поражена

Жуана красотою нѣжной,

Впервой, задумалась она —

И, наконецъ…. во что бъ ни стало,

Рѣшилася — его снасти!

Ее одно лишь затрудняло,

Какъ это сдѣлать? — отвести

Его къ отцу…. но это бь было,

Иль на одно бы выходило,

Что мышь коту препоручить,

Или живаго схоронить 1

СХІ.

Старикъ такой былъ добродушной!

И столько нусу ²⁴ было въ немъ,

Что принялъ бы весьма радушно

Бѣдняжку странника въ свой домъ,

И даже, человѣколюбьемъ.

Арабовъ пристыдить бы могъ,

Живущихъ только душегубьемъ,

Или разбоемъ: такъ онъ строгъ

Былъ въ правилахъ гостепріимства,

Что и больному, безъ мздоимства,

Готовъ бы помощь оказать,

Чтобъ, излечивъ, — его продать!

СХІІ.

То знала Хайде…. и скорѣе

Спросясь совѣта у своей

Прислужницы, — (кто жъ и вѣрнѣе

Могъ пособить бы въ этомъ ей?)

Сочла за лучшее, конечно, —

На первый разъ, Жуана скрыть

Въ прибрежномъ гротѣ, гдѣ безпечно

Могъ онъ дней нѣсколько пробыть….

Когда жъ глаза его раскрылись, —

Сердца у дѣвушекъ забились

Такимъ восторгомъ, что самимъ —

Невѣрилось глазамъ своимъ!

СХІІІ.

И вотъ, какъ выше мы сказали,

Скорѣе припасли онѣ

Тутъ хворосту, огонь расклали,

Чтобъ обогрѣлся при огнѣ;

И ложе изъ собольей шубки,

Что Хайде съ плечь своихъ сняла,

Жуану сдѣлавъ, даже юбки….

(Pardon, mesdames, что такъ смѣла

Здѣсь техника!) съ себя спустили,

И ими бѣднаго прикрыли,

Чтобъ было спать ему теплѣй,

И наготу скрыть отъ очей.

СXIV.

Потомъ, — такъ уложивъ Жуана,

Изъ грота вышли, вновь придти.

Съ собой условясь, утромъ рано,

И вкусный завтракъ принести;

А между тѣмъ, бѣдняжкѣ дали

Цѣлебныхъ капель, что съ собой,

На всякій случай, кстати взяли:

Былъ это эликсиръ такой,

Что дивно подкрѣпляетъ силы….

Такъ сострадательны и милы,

Съ любовью сестринской вдвоемъ,

Онѣ заботились о немъ!

CXV.

Жуанъ, оставленный въ покоѣ, —

Впервые, послѣ всѣхъ тревогъ,

Вкусилъ блаженство неземное,

Уснувъ мертвецки, какъ мѣшокъ:

Малѣйшей грезой не тревожимъ,

Онъ, какъ убитый, тамъ лежалъ….

И мы его оставить можемъ,

Въ покоѣ, подъ навѣсомъ скалъ,

Въ уютномъ гротѣ безопасномъ,

Межъ тѣмъ, какъ въ небѣ чистомъ, ясномъ,

Златилась полная луна,

Въ морскихъ зыбяхъ отражена…

СXVI.

Къ отцу, въ задумчивости томной,

Вернулась Хаиде; да боясь,

Чтобъ Зоя, какъ нибудь нескромно,

Непроболталась, — (такъ звалась

Ея наперсница-служанка!)

Съ нея, дорогою взяла,

Нолъ клятвой, слово…. но смуглянка,

И безъ того, сама была

Догадлива, и лучше знала.

Чѣмъ даже Хаиде понимала, —

Дѣла подобныя вести,

Бывъ опытнѣй, въ лѣта свои!.

СXVII.

Но вотъ — и утро улыбнулось

Своей пурпуровой зарей,

И солнце встало, — встрепенулось

Въ природѣ все! лучъ золотой

Ужъ яркимъ блескомъ отражался,

Отъ скалъ, на гребняхъ волнъ морскихъ;

Въ ближайшихъ рощахъ раздавался

Хоръ птицъ, проснувшихся въ своихъ

Безпечныхъ гнѣздахъ…. лишь Жуана —

Ни солнца блескъ, ни океана

Знакомый гулъ, не пробуждалъ;

Онъ все еще сномъ крѣпкимъ спалъ!

CXVIII.

Да и, признаться, не мѣшало

Ему подолѣе поспать:

Страданій вынесъ онъ немало…

Такъ надо было поунять,

Хоть сномъ, ихъ боль!… къ тому жъ и сладокъ

Былъ сонъ его; ни разу онъ

Глазъ не раскрылъ;' и хоть не кратокъ

Былъ этотъ благодатный сонъ, —

Казалось, въ томъ же положеньи

Лежалъ, какъ легъ онъ: такъ движеній

Невидно было, чтобъ норой

Пошевельнулъ онъ, иль рукой!…

СХІХ.

За то — спасительницы милой,

Сонъ-Хайде былъ со всѣмъ другой.

Она, сначала, долго было

Глазъ не могла сомкнуть; съ тоской,

Все по постели лишь металось!

Уснула, наконецъ, потомъ …

Но безпрестанно просыпалась,

Въ какомъ-то трепетѣ нѣмомъ:

Все спились — кораблекрушенья;

Встрѣчала трупы, безъ движенья,

Но — прекрасивые собой,

Къ брегамъ прибитые волной….

CXX.

Притомъ, — такъ длинной ей казалась

Вся эта ночь, что — вся горя,

Какъ бы въ горячкѣ, — не дождалась,

Чтобъ даже занялась заря;

Съ разсвѣтомъ первымъ, ужъ вскочила

Она съ постели, подошла

Къ окну, — и Зою разбудила,

Которая еще спала

Сномъ крѣпкимъ, и, не безъ ворчанья,

Глаза раскрыла…. Но вздыханья

Невинной Хайде, надъ собой,

Услышавъ, — встала съ тяготой….

CXXI.

Лишь, вставъ сама такъ не охотно,

И прочихъ слугъ всѣхъ подняла,

Чтобы не спали беззаботно….

'Гакъ мстительна она была!

Межъ тѣмъ невольники, не зная,

За чѣмъ такъ рано будятъ ихъ,

Потягиваясь, да зѣвая, —

На разныхъ языкахъ своихъ,

Брань и проклятье отпускали….

И по дѣломъ! за чѣмъ мѣшали

Имъ спать, — и до зари, притомъ!

И поднялся шумъ, гамъ, содомъ….

СХХІІ.

Въ испугѣ Зоя, чтобы мщенье

Ея невольное, порой,

Не превратилось въ приключенье,

Грозить могущее бѣдой, —

Скорѣе унимать ихъ стала,

Ссылаясь, какъ-то не-впопадъ,

На солнце, что, она слыхала,

Взойдетъ съ игрой и, какъ каскадъ,

Потомъ разсыплется огнями,

Особенными, надъ скалами….²⁵

(Хоть, впрочемъ, — и всегда оно

Встаетъ изъ моря такъ красно!)

CXXIII.

И только этимъ потушила

Весь ропотъ въ домѣ, межъ рабовъ,

Которыхъ было-всполошила,

Такъ рано, лишь изъ пустяковъ!…

А между тѣмъ, какъ это мило, —

Проснувшись до зари, встрѣчать

Великолѣпное свѣтило,

Чуть начинаетъ лишь вставать

Изъ колыбели бирюзовой,

А ночь снимаетъ свой свинцовой

Покровъ тумана, и лѣса —

Птицъ пробуждаютъ голоса!…

CXXIV.

Да! это — дивныя мгновенья

Къ природѣ, нечего сказать,

Мгновенья — солнца восхожденья!…

Иль захожденья тамъ опять, —

Когда зальетъ потокъ пурпурный

Края небесъ, и шаръ златой,

Огнемъ забрызнувъ сводъ лазурный,

Стремится въ волны…. полутьмой,

Межъ тѣмъ, другая половина

Подергивается…. картина

Рембрандта» ²⁶ кисти! — и потомъ….

Стихаетъ все, и ночь — кругомъ!

CXXV.

Но первое изъ нихъ мгновенье —

Великолѣпнѣе стократъ,

Когда природы пробужденье, —

И жизнь, и блескъ, и ароматъ,

Въ одну гармонію сливаетъ,

И душу, отъ красотъ земныхъ,

Невольно къ небу возвышаетъ. .

О! этотъ благодатный мигъ —

Назвать лишь можно жизнью нашей,

Которой нѣгу — полной чашей,

Пьемъ обновленною душой,

Вставая — съ утренней зарей!…

СХXVI.

И даже первое условье,

(Какъ увѣряютъ всѣ врачи!)

Чтобъ сохранить свое здоровье

И продолжить лѣта свои:

Ложиться раньше да съ разсвѣта

День начинать… тогда…. тогда, —

(Хоть и къ ущербу Факультета!)

Маѳусаиловы года

Прожить мы можемъ, — безъ изъяна,

Притомъ, для самаго кармана —

Не покупая больше свѣчъ:

При солнцѣ ихъ не нужно жечь!²⁷

СХXVII.

И вы — желающіе много,

Какъ можно больше, лѣтъ прожить, —

Смотрите, соблюдайте строго

Наказъ: ночей непроводить

Безъ сна, да лишь вставать съ разсвѣтомъ!…

Когда жъ, восьмидесяти лѣтъ,

Прощаться будете со свѣтомъ,

Не позабудьте, за совѣтъ

Благодаря столь безподобной,

Велѣть, и на плитѣ надгробной,

Великолѣпно начертать —

Обычай свой, съ зарей, вставать! ²⁸

СХXVIII.

Но разсужденья отдалили

Насъ отъ разсказа!… а лучи

Ужъ солнца, между тѣмъ, златили

Покровы легкіе свои,

Что быстро исчезали паромъ

И проясняли небосклонъ,

Пылавшій золотымъ пожаромъ….

Взоръ Хайде, утромъ оживленъ,

Тожъ запылалъ, но лишь — любовью!

И щечки пробужденный кровью,

Взволнованной отъ милыхъ грезъ,

Подернулъ ей румянецъ розъ!

СХХІХ.

И такъ — лицомъ къ лицу, встрѣчая

Блескъ солнца съ утренней зарей,

Островитянка молодая

Сошла, съ утеса, на морской

Песчаный берегъ; тутъ — немножко

Остановилась…. и, кругомъ,

Взоръ робкій бросивъ, — легкой ножкой,

Порхнула мигомъ въ гротъ; потомъ,

Дыханье притаивъ, подкралась

Къ Жуану тихо!… задержалась

Съ минуту передъ нимъ…. но онъ —

Все спалъ, въ сонъ крѣпкій погруженъ,

CXXXX.

И Хайде спящаго прикрыла

Еще и шалію своей,

Да, наклонясь надъ нимъ, ловила

Его дыханіе. — нѣжнѣй,

Чѣмъ, надъ младенцемъ, мать родная,

Сестра надъ братомъ…. страстныхъ глазъ

На мигъ, съ красавца не спуская….

А Зоя, между тѣмъ, запасъ

Яицъ и хлѣба, кофе, сливокъ,

Вина хіосскаго, оливокъ

И разныхъ фруктовъ принесла,

И огонекъ вновь развела.

СХХХІ.

Да; Зоя знала, что, конечно,

Не лишній завтракъ послѣ сна;

И стряпать принялась сердечно,

Тѣмъ болѣе, что и она —

Сама позавтракать любила;

И такъ влюбленной не была.

Чтобы объ кофе позабыла,

Что, рада случаю, пила —

Разовъ по нѣскольку на сутки!

Притомъ и свѣжесть утра — шутки!

А кофе грѣетъ, да и какъ!…

Онъ и вкуснѣе на тощакъ.

СХХХ1І.

Но яйца, кофе, все — готово;

И Зоя хочетъ ужъ будить

Красавца…. только жестъ суровой,

Иль боязливый, можетъ быть,

Вдругъ сдѣлавъ, Хайде сокрушила

Надежды Зои — на такой

Прекрасный завтракъ, чѣмъ спѣшила

Она блеснуть передъ четой!…

Пропалъ весь трудъ!… и Зоя снова,

(Какъ быть!) не говоря ни слова,

Кофейникъ ставитъ на таганъ,

Пока проснется Донъ-Жуанъ….

CXXXIII.

Но сонъ его не прерывался;

На блѣдныхъ лишь его щекахъ

Румянецъ легкій разгарался,

И пробивалась жизнь въ чертахъ….

Хоть все еще страданье — сильно

Въ нихъ отражалось и, съ кудрей,

Отъ гротной сырости обильно

Стекала влага; грудь вольнѣй

Дышала, впрочемъ; безмятежно,

Онъ, какъ младенецъ, спалъ, какъ нѣжной

Цвѣтокъ, увлаженный росой,

Красивъ, какъ лебедь молодой!

СХХXIV.

Надъ нимъ же все, храня молчанье,

Стояла Хайде, наклонясь,

И теплое его дыханье

Впивала сладостно. — боясь,

Самомалѣйшимъ тутъ движеньемъ,

Нарушить сонъ его…. но онъ, —

Проснулся вдругъ. — и, съ изумленьемъ,

Глядитъ… что это? милый сонъ,

Или игра воображенья?…

И, можетъ быть, отъ утомленья,

Опять бы онъ глаза закрылъ, —

Да не имѣлъ ужъ больше силъ:

CXXXV.

Онъ видѣлъ ясно, надъ собою —

Прелестный образъ!… надо жъ знать,

Что, передъ женской красотою —

Никакъ не могъ онъ устоять!

И даже предъ холстомъ бездушнымъ,

Изображающимъ черты

Красавицы, — онъ равнодушнымъ

Не могъ быть: столько теплоты

Всегда въ немъ было и влеченья —

Къ изяществу произведенья

Живой природы, иль искуствъ,

Но нѣжности прекрасныхъ чувствъ t

СХХXVI.

И тутъ, какъ слабъ онъ ни казался,

Передъ красавицей младой,

Вдругъ приподнялся, и старался

Сказать ей слово…: но рукой

Лишь сдѣлалъ слабое движенье,

Да взоромъ высказалъ, какъ могъ

Краснорѣчивѣе, — волненье

Души своей … и, съ этимъ, вздохъ

Исторгся изъ груди, вздохъ тяжкій….

Но Хайде поняла бѣдняжки

Нѣмую рѣчь, что, можетъ быть, —

Хотѣлъ ее благодарить….

CXXXVII.

Ей этого не нужно было;

И пальчикъ къ губкамъ приложивъ,

Она, съ чарующей и милой

Улыбкой, глазки опустивъ,

На новогреческомъ, прекрасно

Звучащемъ, языкѣ родномъ,

Сказала, что онъ слабъ; напрасно

Ему, бѣдняжкѣ, при такомъ

Изнеможеніи, трудиться

Быть вѣжливымъ; но подкрѣпиться

Онъ долженъ пищей: безъ того, —

Ей даже видѣть жаль его!…

CXXXVIII.

Но Донъ-Жуану непонятна

Гречанки рѣчь была (затѣмъ,

Что не былъ Грекъ!) а слухъ пріятно

Ему ласкала, между тѣмъ:

Какъ щебетъ птички раздавался

Ея сребристой голосокъ….

Или, еще скорѣй, казался —

Той музыкой, что вѣтерокъ,

Съ воздушной арфы, навѣваетъ,

Которой каждый звукъ вливаетъ

Намъ въ душу — нѣгу…. и съ мечтой,

Мы улетаемъ въ міръ другой!…

СХХХІХ.

Онъ въ сладостномъ самозабвеньи,

Подъ эти звуки, утопалъ;

Разливъ же тайныхъ ощущеній

Такъ дивно душу волновалъ,

Что онъ не могъ отдать отчета;

Все это видитъ, слышитъ онъ, —

Во снѣ, иль на яву? дремота,

Иль бдѣнье это?… Впрочемъ, сонъ,

Иль эти грезы — вдругъ пріятно

Разсѣялъ запахъ ароматной,

И завтрака отрадный видъ —

Расшевелилъ въ немъ апетитъ!…

CXL.

Тутъ, наконецъ, онъ весь разсудокъ

Свой отыскалъ и, никогда,

Еще такъ радостно желудокъ

Не трепеталъ!… одна бѣда,

Что взоръ его, блуждая жадно,

Бифштекса сочнаго — никакъ

Здѣсь не встрѣчалъ…. а послѣ хладной

Купели — было бъ это такъ,

И кстати, для него, и мило!…

Но дѣлать нечего ужъ было:

Волы, на этихъ островахъ.

Такъ рѣдки, что — увы! и ахъ!..

CXLI.

Рогатый скотъ тамъ составляютъ —

Лишь козы, овцы…. и, притомъ,

На всемъ востокѣ почитаютъ

Ихъ мясо лакомымъ кускомъ,

Какъ, вообще, оно нѣжнѣе

Говядины; да въ тѣхъ странахъ —

И праздника, или, скорѣе,

Нѣтъ пира, что бы, на столахъ,

Не красовался гамъ, какъ надо, —

Баранъ, отличнѣйшій изъ стада,

Какъ есть, зажаренъ цѣликомъ,

И съ головою и съ хвостомъ!…

CXLII.

Таковъ ужъ варварскій обычай

На всемъ востокѣ искони,

Гдѣ лишь живутъ одной добычей,

Какъ дикари, и въ наши дни!…

Но, разумѣется, все это

Мы говоримъ лишь о сынахъ —

Разноплеменныхъ Магомета,

Живущихъ тамъ, на островахъ,

Въ мѣстахъ гористыхъ и голодныхъ,

Гдѣ, кромѣ дикихъ кущъ природныхъ,

Почти нѣтъ хижинъ, и весь бытъ —

Изъ средствъ лишь скудныхъ состоитъ…

CXLIII.

Но возвратимся мы къ разсказу!

Хоть Донъ-Жуану, можетъ быть,

Бифштекса и хотѣлось съ разу,

Что бы себя тѣмъ подкрѣпить:

Но вспомнивъ, что его желудокъ

Давно безъ пищи и такой

Томился тяжко, — весь разсудокъ

Призвалъ онъ свой и радъ, душой,

Предметамъ нѣсколькимъ, что были

Хоть и легки, а все манили

Отвѣдать ихъ, — онъ, безъ затѣй,

Принялся и за нихъ скорѣй!

CXLIV.

Конечно, завтракъ не былъ сытный

Для Донъ-Жуана, столько дней

Постившагося, — anemumнo

Онъ кушалъ, впрочемъ, и жаднѣй,

Чѣмъ щука, иль аккула, или….

Но что сравненій намъ искать!

Довольно, что всѣ блюда были

Ему — по вкусу!… и, какъ мать,

Любуясь, Хайде улыбалась, —

Что, наконецъ, она дождалась

Своимъ стараніямъ вѣнца —

Воскресшимъ видѣть мертвеца!

CXLV.

Но Зоя, въ этомъ отношеньи,

Благоразумнѣе была,

И слишкомъ, въ первое мгновенье,

Тутъ наѣдаться не дала:

По слухамъ знала, что съ такими

Голодными велятъ всегда

Быть осторожнѣй, — какъ съ больными.

Или дѣтьми…. не то — бѣда!

Какъ разъ излишекъ пищи можетъ

Убить ихъ такъ, что не поможетъ

И медицина ужъ воззвать

Ихъ снова къ жизни, и поднять!…

CXLVI.

Одними знаками, сначала,

Старалась Зоя воздержать

Его отъ жадности; тамъ — стала

Ужъ и словами убѣждать….

Но Донъ-Жуанъ, не понимая

Ни словъ, ни знаковъ, — продолжалъ

Все очищать, не разсуждая,

Какъ это Богъ ему послалъ!…

Тутъ Зои лопнуло терпѣнье,

И — все убравъ въ одно мгновенье, —

Она не подала, пока, —

Ему ужъ больше….ни куска!

CXLVII.

Такъ за него она боялась!

А потому…. что угодить

Тѣмъ госпожѣ своей старалась;

Да и самой бы, можетъ быть,

Жаль стало, если бъ Донъ-Жуана —

Вдругъ смерть похитила у нихъ,

Когда, волнами океана,

Сама судьба, на берегъ ихъ, —

Красавца выбросила, точно,

Для Хайде сохранивъ нарочно —

Что бъ могъ онъ первый сердце ей

Расшевелить красой своей!…

CXLVIII.

Когда- жъ, при миломъ попеченьи

Островитянокъ молодыхъ,

Онъ подкрѣпился, да, въ смущеньи,

На благодѣтельницъ своихъ

Поглядывалъ, еще не смѣя

Привстать съ постели, чтобъ очей

Не оскорбить имъ, не имѣя,

Прикрыть чѣмъ наготы своей, —

Онѣ и тутъ заботы милой,

(Запасшись всѣмъ, чѣмъ можно было!)

Явили доводъ-вмигъ всего,

По своему, одѣвъ его!…

CXLIX

Въ шалварахъ ²⁹ и рубашкѣ бѣлой,

И подпоясанъ кушакомъ, —

За турка, или грека, смѣло

Могъ онъ быть принятъ!… при такомъ

Костюмѣ, — лишь чалмы, кинжала,

Да пистолетовъ у него,

На этотъ разъ, недоставало,

Для превращенія его

Наружности женоподобной, —

Въ характеръ мужественно-злобной,

Котораго стихія — кровь,

А не безпечная любовь!…

CL.

Тутъ, — имъ любуясь, Хайде снова

Съ нимъ заводила разговоръ….

Но. все-таки, Жуанъ ни слова

Не понималъ, и только взоръ

Болтуньи милой, взоромъ нѣжнымъ,

Встрѣчая, жадно сладость пилъ

Въ ея дыханьи, да, съ прилежнымъ

Вниманьемъ, звукъ рѣчей ловилъ,

Какъ звуки пѣсни непонятной,

Но западающей пріятно,

Въ глубь сердца — музыкой своей,

Всю душу наполняя ей!…

CLI.

Она жъ почти не умолкала,

Покачивала головой,

Къ различнымъ знакамъ прибѣгала

Съ улыбкой дивною такой, —

Что ей казалось невозможнымъ,

Чтобъ онъ ея не понималъ,

И удивлялась, — какъ, съ безбожнымъ

Такимъ упрямствомъ, онъ молчалъ!

Но, глазъ съ него все не спуская,

Островитянка молодая

Ужъ начала — въ глазахъ читать,

Жуана взоры понимать….

CLII.

Они — весь пламень выражали

Восторга и любви живой!

Черты жъ лица его дышали —

Такою чудной красотой

Что тайный лепетъ сердца внятно

Ей говорилъ: хоть и молчитъ

Прекрасный юноша, — понятно

Душѣ, его что говоритъ

Ему красавица такая,

Порывы сердца выражая,

Руки пожатіемъ, не разъ,

Иль жгучей молньей черныхъ глазъ!…

CLIII.

Сочувствіе непостижимо —

Двухъ нѣжно-созданныхъ сердецъ!

Такъ, по немногу, съ пантомимой

Жуанъ свыкаясь, наконецъ,

Вслѣдъ за наставницею милой

Ея слова сталъ повторять,

И не замѣтно, воли силой,

Языкъ ромейскій ³⁰ изучать

Хотя, конечно, по неволѣ,

Уроки первые онъ болѣ

Во взорахъ Хайде почерпалъ,

Чѣмъ къ звукамъ слухъ свой напрягалъ!

CLIV.

Онъ поступалъ тутъ, совершенно,

Какъ астрономъ, что книгу — прочь,

Взоръ устремляетъ вдохновенной

На звѣзды неба, и всю ночь

Готовъ не спать, чтобъ только ими

Лишь любоваться въ вышинѣ,

При роды буквами живыми!…

Такъ взоры Хайде, что вполнѣ

Ея всю душу выражали, —

И Донъ-Жуана чаровали,

Бывъ, для души его младой,

Такою жъ азбукой живой!

CLV.

И, вправду, что за наслажденье —

Такъ обучаться языкамъ,

При обоюдномъ душъ сближеньи,

Изъ устъ и взоровъ милыхъ дамъ!…

Но, разумѣется, — при этомъ,

Наставница съ ученикомъ,

Занявшися такимъ предметомъ,

Должны быть оба, — и съ огнемъ,

И молоды!… что ни ошибка —

Тотчасъ, взглядъ милой, иль улыбка,

Руки пожатье, а подъ часъ, —

И даже поцѣлуй, не разъ….

CLVI.

Но возвратимся къ Донъ-Жуану!

Онъ сталъ и новыя встрѣчать

Слова и фразы…. лишь не стану

Всѣмъ этимъ дольше утомлять:

Довольно, — что, какъ составляетъ

Любовь всеобщій здѣсь законъ,

И всей природой управляетъ, —

Жуанъ, наставницей плѣненъ,

Самъ власти этой покорился….

Короче, — въ Хайде онъ влюбился,

И даже…. даже не шутя,

Монетой той же ей платя!

CLVII.

Тутъ, — каждый день, по утру рано,

Гроть стала Хайде посѣщать,

И если тамъ еще Жуана

Случалось спящимъ заставать,

Она, подкравшись къ изголовью,

Имъ любовалась до тѣхъ поръ,

Пока, глаза раскрывъ съ любовью,

Не броситъ нѣжно первый взоръ —

Онъ на нее!… Такъ, съ пробужденьемъ,

Она пріятнымъ удивленьемъ

Его любила поражать,

Чтобъ, — какъ дитя, — похохотать….

CLVIII.

Такъ всѣ ихъ утра начинались —

Невинной шалостью дѣтей!

Потомъ — болтали, цѣловались

Четы, казалося, нѣжнѣй

И не бывало подъ луною!

Жуаномъ Хайде, ею онъ, —

Такъ были счастливы собою,

Что ихъ любовь, какъ милый сонъ,

Была полна очарованья!…

Онъ, съ каждымъ днемъ, свои страданья

Въ любви счастливой, забывалъ,

И только нѣгою дышалъ!

CLIX.

А между тѣмъ, — онъ становился

Красивѣй, крѣпче, съ каждымъ днемъ:

Въ лицѣ румянецъ появился,

Глаза ужъ искрились огнемъ;

Съ неимовѣрной быстротою,

Возстановлялося его

Здоровье! тѣломъ и душою

Онъ воскресалъ… да, безъ того,

Любить нельзя: въ любви условье,

И даже первое, — здоровье!

Оно и красотѣ самой —

Цѣны-то придаетъ собой!…

CLX.

Но при здоровій, отчасти,

Еще и праздность, — надо знать,

Такъ сильно дѣйствуетъ на страсти

Какъ если бъ масло, порохъ взять,

И бросить на огонь!… Цереры

И Вакха комфортъ дорогой,

Въ дѣлахъ Амура и Венеры, —

Тожъ служатъ помощью большой….³¹

Да! и яицъ иль устрицъ блюдо,

При рюмкѣ Хереса, — на чудо,

Какъ хорошо, порой, чтобъ кровь

Согрѣть у сердца, гдѣ любовь!…

CLXI.

Все это Хайде очень знала….

Хотя, конечно, въ этомъ ей,

Довольно Зоя помогала —

Услужливостію своей!

По этому, при пробужденьи,

Жуанъ ужъ находилъ, всегда,

Весь комфортъ дивныхъ наслажденій:

Купальню, завтракъ, и — куда,

«Яснѣе дня, чернѣе ночи» ³²

Прекраснѣйшіе въ мірѣ очи

Двухъ попечительницъ Ьвоихъ,

Островитянокъ молодыхъ!…

CLXII.

И такъ — купаньемъ начинался

Жуана день; потомъ, изъ волнъ

Морскихъ, онъ тотчасъ принимался

За кофе спой, и, жизни полнъ, —

Во взорахъ Хайде нектаръ сладкой

Любви восторговъ испивалъ,

А между тѣмъ, глаза… украдкой…

И къ Зоѣ также обращалъ, —

Той и другой, поочередно,

Любуясь красотой природной,

Но гакъ… чтобъ ревности, отнюдь,

Не возбудить въ нихъ, какъ нибудь!..

CLXIII-

Да, впрочемъ, Хайде такъ безпечна,

Въ своей невинности, бщла,

Что ревность и на мысль, конечно,

Придти еще ей не могла!

Притомъ, — въ Жуанѣ находила

Давно желанный идеалъ

И, какъ дитя, его любила:

Всю душу ей онъ наполнялъ!

А при любви такой счастливой,

Едва ль неопытность — ревнивой

Быть можетъ, жаждая своимъ

Дѣлиться счастьемъ и — съ другимъ!…

CLXIV.

Все жъ счастье Хайде составляло —

Жуана видѣть, вмѣстѣ быть;

Пока и солнце не вставало —

Ужъ въ гротъ бѣжать, и сторожить

Минуты сна и пробужденья,

Глазъ не сводя, на мигъ, съ него,

Трепеща отъ прикосновенья

Дыханья даже самого….

Счастливое дитя! — разлука

На часъ съ нимъ — для нея ужъ мука

Невыносимая была:

Лишь имъ дышала и жила!…

CLXV.

Да; сердцемъ дѣвственнымъ, впервые,

Она любила! — Донъ-Жуанъ

Осуществилъ ея младыя

Мечты и сны … И океанъ,

И небеса благословляя,

За этотъ посланный ей кладъ, —

Боялась Хайде молодая

Лишь одного: чтобы Пиратъ,

Отецъ ея, о немъ, случайно, —

Вдругъ не узналъ…. не-то бы тайной

Любви ихъ, вѣрно, помѣшалъ!…

По онъ — и неподозрѣвалъ.

CLXVI.

Такъ счастливо, сверхъ ожиданья,

Прошелъ и мѣсяцъ… Наконецъ,

Какъ бы заслышавъ ихъ желанья, —

Собрался въ путь ея отецъ;

Не съ тѣмъ — чтобъ, за какою Іо, ³³

По морю синему летать.

Но чтобъ — идущихъ съ грузомъ въ Сціо, ³⁴

Три судна славные поймать!

Отецъ уѣхалъ… и прекрасно —

Онъ сдѣлалъ: Хайде, безопасно,

Могла съ Жуаномъ вмѣстѣ быть,

И — безпрепятственно любить!…

CLXVII.

Теперь ужъ, полною осталась

Она хозяйкой, безъ отца:

Мать у нея давно скончалась,

И посторонняго лица,

Дуэнны, ³⁵ то есть, чтобъ смотрѣла

За нею пристально, — она,

Тутъ, кромѣ Зои, неимѣла;

А Зоя — ей была вѣрна,

Ей преданная всей душою!

Докучныхъ братцевъ — тожъ, судьбою,

Ей не дано; рабы же, въ ней, —

Души неслышали своей!…

CLXVIII.

Такъ положенье Хайде милой —

И изъ замужнихъ не одной

Завидно бъ, безъ сомнѣнья, было!…

Хотя располагать собой,

Дать волю дѣвушкѣ прекрасной,

И пылкой, какъ она — не слѣдъ…

Покрайней мѣрѣ, — преопасно:

На грѣхъ-то мастера, вѣдь, нѣтъ! —

Но Хайде батюшка, какъ видно,

О томъ не думалъ; иль . и стыдно

Ему казалось, можетъ быть, —

Въ такія мелочи входить?!…

CLXIX.

Довольно, что любилъ онъ нѣжно

Красотку — дочь свою, и могъ,

Лишь при себѣ, смотрѣть прилежно

За нею, безъ большихъ тревогъ….

Но полно говорить объ этомъ:

Займемся лучше, поскорѣй, —

Своимъ существеннымъ предметомъ!

Съ отъѣздомъ батюшки, — смѣлѣй,

И не тайкомъ, ужъ Хайде стала

Гротъ посѣщать, гдѣ продолжала,

Съ Жуаномъ, въ счастливой любви, —

Бесѣды нѣжныя свои…

CLXX.

Ея потребность составляло —

Съ нимъ видѣться и говорить!…

И Донъ-Жуанъ успѣлъ не мало:

Могъ, безъ ошибки, предложить,

На новогреческомъ нарѣчьи,

Прогулку ей по берегамъ;

И Хайде, непріятной встрѣчи

Уже не опасаясь тамъ, —

Охотно, подъ вечеръ, впервые,

Съ нимъ вышла… солнца золотые

Лучи ужъ гасли, и — блѣдна

Всходила на небо луна…

CLXXI.

Картина вечера: — сводъ звѣздный,

Луна, и дикость береговъ;

Вверху — скалы, внизу — шумъ бездны,

Подъ бѣдой пѣною валовъ;

Вдали — блестящей полосою,

Свѣтъ фосфорическихъ зыбей,

За убѣгающей ладьею… ³⁶

Споръ свѣта съ рѣзкостью тѣней,

И неподвижность океана —

Все это Хайде и Жуана

Такъ занимало, что на умъ

И сонъ не шелъ, отъ милыхъ думъ!…

CLXXII.

Съ восторгомъ полнымъ наслаждались

Природы зрѣлищемъ они,

И души ихъ въ одну сливались….

Молчали оба, и одни

Лишь взоры ихъ — краснорѣчиво

Передавали чувства ихъ,

Съ порывами любви счастливой, —

Въ виду небесъ и волнъ морскихъ,

Что съ шумомъ берегъ обмывали

И пѣнилися, какъ въ бокалѣ,

Дождь сердца и роса души, — ³⁷

Струи кипучаго Аи!…

CLXXIII.

Такъ, — долго, объ руку, гуляли,

Любуясь берегомъ морскимъ,

Что раковины устилали,

Съ пескомъ блестящимъ, разсыпнымъ;

Потомъ, — зашли они въ ущелья,

Въ скалахъ пробитыя грозой,

И въ залы, въ нѣдрахъ подземелья,

Вступили смѣлою ногой.

Подъ сталактитовые ³⁸ своды,

Гдѣ дѣло чудное природы

Имѣло видъ, скорѣй всего, —

Затѣй искусства самого!

CLXXIV.

Свѣтъ лунный — сверху лишь, мѣстами,

Сквозь трещины перепадалъ,

И ночи мракъ, предъ ихъ глазами,

Какъ бы украдкой, озарялъ….

Тутъ обдало бъ и оковало,

Невольнымъ ужасомъ, другихъ:

Но Хайде и Жуанъ — ни мало

Глуши не опасались: ихъ —

Сама любовь вела, а съ нею,

Нѣтъ страха! такъ она, своею

Повязкой, ослѣпляетъ насъ, —

Надъ самой пропастью, не разъ!…

CLXXV.

Но, наконецъ, они устали

Отъ продолжительной ходьбы,

А тутъ — и камень указали

Имъ, кстати, добрыя судьбы!

И вотъ, они присѣли, рады,

Хоть на мгновенье, отдохнуть,

Не замѣчая и прохлады:

Такъ жаромъ ихъ пылала грудь!

Жуанъ рукой обвилъ станъ гибкой

Прелестной Хайде… та — съ улыбкой,

Тожъ обхвативъ и самого,

Склонилась на плечо его….

CLXXVI.

Надъ головой — опять сводъ звѣздный,

Луна, вершины дикихъ скалъ;

Въ виду же — море, гдѣ шумъ бездны

Безмолвный берегъ оживлялъ. .

Жуанъ и Хайде любовались —

Картиной ночи и собой;

Ихъ души сильно волновались,

Пылали щеки, изъ младой

Груди ихъ вырывались вздохи, —

И, отъ сердечной суматохи,

Глаза заискрились, — чета.

Невольно, сблизила уста…

CLXXVII.

И — страстный, пламенный, палящій,

И продолжительный, притомъ,

Спаялъ ихъ поцѣлуй, взносящій

Въ седьмое небо душу!… Въ немъ,

Въ томъ поцѣлуѣ, — все блаженство

Сливалось юности, любви,

Съ красою дивной совершенства,

Съ потокомъ огненнымъ въ крови,

Съ волшебной нѣгой упоенья, —

Чему ни словъ, ни выраженья,

На языкѣ у смертныхъ, нѣтъ;

Что лишь пойметъ одинъ — поэтъ!…

CLXXVIII.

Да! это былъ одинъ изъ дивныхъ

Тѣхъ поцѣлуевъ первыхъ дней,

Когда, при чувствахъ неразрывныхъ,

Душа и сердце въ насъ дружнѣй!

Кровь лавою кипитъ, пульсъ бьется,

Какъ въ лихорадочномъ огнѣ,

И съ жаркихъ устъ передается —

Взаимной трепетъ, отъ вполнѣ

Сочувствуемыхъ ощущеніи!…

И Хайде, и Жуанъ, въ забвеньи

Очаровательномъ своемъ, —

Однимъ казались существомъ!…

CLXXIX.

И поцѣлуй ихъ этотъ длился….

Какъ долго? — трудно расчитать!

Довольно; — что весь міръ затмился

Въ очахъ ихъ… не въ секунду жъ сжать

Могли они всѣ ощущенья!…

Они молчали…. по, съ собой,

Такъ, въ этотъ мигъ самозабвенья,

Слились устами и душой, —

Что ихъ бы никакая сила

Земная тутъ не отдѣлила!

И, словно пчелки, души ихъ —

Медъ сердца пили съ устъ младыхъ!…

CLXXX.

Одни — Жуанъ и Хайде — были;

Но, одиночествомъ своимъ,

Они на тѣхъ не походили,

Что, — четыремъ стѣнамъ нѣмымъ

Безпечно ввѣрясь, полагаютъ

Себя укрытыми отъ глазъ,

А между тѣмъ какъ измѣняютъ —

И стѣны самыя, не разъ!..

Нѣтъ; одиночество ихъ было

Тутъ — совершенное, и мило

Дружилось съ положеньемъ ихъ,

Въ одно сливавшимъ — обоихъ!

CLXXXI.

Ночь, — Море, — Небо, съ луннымъ свѣтомъ, —

Песчаный берегъ, — дикость скалъ, —

И тишина кругомъ при этомъ,

Что ропотъ волнъ лишь нарушалъ….

Все это такъ сердца сближало

Младой и любящей четы.

Что — ничего недоставало,

Для ихъ блаженства полноты!

Да! наслаждаться безопасно

Они могли — своей прекрасной

Любовью первою, цвѣткомъ

Роскошнѣйшимъ, въ быту земномъ!…

CLXXXII.

Имъ прибѣгать не нужно было —

Ни къ клятвамъ, ни къ рѣчамъ пустымъ;

Въ нихъ только сердце говорило,

Да взоры — пламенемъ живымъ!

Жуана — Хайде, дочь природы,

Любила — безъ коварства; но, —

И ложью устъ, — себя свободы

Лишать не думала!… оно

И лучше, право, обѣщаніи,

А послѣ — тяжкихъ нареканій,

За неустойку въ клятвахъ, и —

Разрыва, горькихъ слезъ, тоски!..

CLXXXIII.

Она любила, и любима

Была, взаимно, всей душой,

И, сверхъ того, — боготворима,

За доброту свою съ красой!…

Ихъ души такъ пылали страстью,

Что и погасли бъ навсегда, —

Одна въ другой…. но только, къ счастью,

Не гаснутъ души никогда!

Лишь, въ упоеньи, — замираютъ….

И снова, мигомъ, оживаютъ,

Чтобы упиться нѣгой вновь….

Такъ движетъ чувствами любовь!

CLXXXIV.

И, разомъ, двухъ сердецъ біенье

Тутъ слыша…. Хайде вся была —

Восторгъ! и ей ни въ помышленье

Не приходило, чтобъ могла,

Когда нибудь, быть одинокой —

Сліянье душъ, въ тиши ночной,

Полно поэзіи высокой.

И дивной прелести такой, —

Что мы…. невольно забываемъ

О Стиксѣ, адѣ, и вдыхаемъ

Лишь воздухъ рая…. (хоть, не разъ,

Тутъ рай — и далеко отъ насъ!)

CLXXXV.

Въ виду небесъ и океана, —

Весь міръ забытъ младой четой!…

Ужъ на колѣняхъ у Жуана

Сидѣла Хайде и, рукой

Обнявъ его за шею нѣжно,

Играла кудрями его,

Впивая вздохъ его мятежной,

И неспуская глазъ съ него;

Онъ, тоже, любовался ею….

И — на Амура и Психею, —

Такъ оба походили, что….

И не ошибся бъ въ томъ никто!

CLXXXVI.

Когда жъ минуты упоенья,

Восторга жгучаго, прошли, —

Жуанъ, отъ нѣги утомленья,

На мигъ закрывъ глаза свои,

Въ объятьяхъ Хайде сномъ забылся.

Она лишь не могла уснуть;

И между тѣмъ, какъ онъ клонился,

Все ниже, головой на грудь, —

Она поддерживать старалась

Его, какъ мать, да восхищалась,

Въ благоговѣніи нѣмомъ, —

И красотой его, и сномъ….

CLXXXVII.

Не такъ — младенецъ грудь сосущій,

Не такъ — освобожденный рабъ,

Не такъ — дервишъ въ мечеть идущій.

Не такъ — пристанище арабъ

Дающій страннику радушно,

Не такъ — увидя брегъ пловецъ,

Иди ребенокъ — шаръ воздушный,

Иль злато — скряга, наконецъ:

Не такъ восторгу предаются,

Какъ тѣхъ сердца блаженствомъ бьются, —

Чьи взоры услаждаетъ видъ,

Когда любимое ихъ спитъ!…

CLXXXVIII.

И можетъ ли что съ нимъ сравниться,

Съ предметомъ милымъ, въ этотъ мигъ?

Онъ спитъ — такъ тихо, что съ нимъ слиться

Душой хотѣли бъ и въ самихъ

Его тѣхъ грезахъ, гдѣ безпечно

Онъ тонетъ, сладко усыпленъ,

Не зная самъ того, конечно, —

Какъ этимъ насъ счастливитъ онъ!…

Онъ тамъ — безъ чувства, безъ движенья,

И всѣ мечты, всѣ ощущенья,

Съ страстями, съ слабостями, въ немъ,

Отъ глазъ сокрыты — сна крыломъ!

CLXXXIX.

Любуясь тихимъ сномъ Жуана,

Не смѣла Хайде и дохнуть….

А ночи мракъ, тишь океана —

Любовью наполняли грудь!

Среди песковъ, между скалами,

По дикомъ берегѣ морскомъ,

Подъ голубыми небесами,

Какъ мило было ей, вдвоемъ,

Съ своимъ любимцемъ, — наслаждаться

Любви блаженствомъ… а бояться

Имъ было нечего, чтобъ ихъ —

Не подстерегъ кто въ этотъ мигъ!

СХС.

Луна да звѣзды только были

Свидѣтелями счастья ихъ;

И тѣ — съ улыбкой лишь свѣтили.

Огнями брачными, для нихъ….

О, что за чудное, признаться,

Явленье — женская любовь!

Но, вмѣстѣ съ тѣмъ, какъ и бояться

Должны ея: въ минуту кровь,

У женщинъ, взволноваться можетъ;

И врядъ ли что тогда поможетъ

Остановить въ душѣ ихъ — месть,

Чуть зашивалась бы ихъ честь!…

СХСІ.

Любовь!… онѣ, на карту эту,

Всю ставятъ жизнь свою — va-banque!

Сорвали — счастливы! и свѣту

Открытъ въ ихъ сердце портофранкъ….

Но если карта измѣнила, —

Однимъ прыжкомъ, месть въ сердцѣ ихъ,

Какъ лютый тигръ, и задушила

Прошедшее въ ногтяхъ своихъ!

Но какъ и сами тутъ страдаютъ….

Бѣдняжки! въ мукахъ изнываютъ —

Съ разочарованной душой,

Упорной бой ведя съ судьбой!..

СХСІІ.

А, между тѣмъ, мы такъ бываемъ

Несправедливы противъ нихъ!…

Ихъ сердцемъ, какъ хотимъ, играемъ;

Изъ нихъ мы дѣлаемъ своихъ

Рабынь и куколъ: такъ послушно

Намъ повинуются онѣ!

И послѣ, — мы же равнодушно,

Цѣны не зная имъ вполнѣ,

Любовь ихъ, самоотверженье,

Сердецъ невинныхъ увлеченье,

Измѣной отравляемъ вдругъ,

И бѣдныхъ топимъ — въ безднѣ мукъ!

CXCIII.

Ихъ участь всѣхъ — одна и таже:

Онѣ всегда измѣны ждутъ….

Таятъ любовь, и чувствамъ даже —

Свободы полной не даютъ!

А между тѣмъ, пора настанетъ,

Пора прилично въ бракъ вступить….

Разчетъ корысти ихъ обманетъ, —

И сердце — должно уступить! —

Что жъ послѣ? мужъ — неблагодарный,

Потомъ — любовникъ, другъ коварный;

Потомъ — кокетство, туалетъ, —

Тамъ — ханжество за этимъ вслѣдъ!…

CXCIV.

Отъ добродѣтели къ пороку —

Не труденъ, въ свѣтѣ, переходъ!

Здѣсь, впрочемъ, подлежитъ упреку

Лишь первый шагъ; потомъ, идетъ

Все колеей своей обычной….

Но, съ перемѣной, ихъ дѣла,

(Въ какой бы степени различной

Судьба ихъ быта ни была!)

Не улучшаются: чертоги,

Иль хижины навѣсъ убогій, —

Не могутъ охранить, увы!

Ихъ положенья отъ молвы….

CXCV.

Конечно, многія отважно

Эманципируютъ себя,

И даже — съ диктатурой важной,

Романы пишутъ…. Судія

Имъ, въ этомъ, Богъ одинъ! но только

Младая Хайде, дочь самой

Природы — этого нисколько,

Въ своей невинности прямой,

Не знала и не понимала:

Для Хайде лишь существовала —

Страсть пылкой, пламенной души,

Что развивается въ тиши!

CXCVI.

Она и родилась въ прекрасной

Странѣ кипучихъ лишь страстей,

Гдѣ солнца лучъ, въ лазури ясной,

Пылая лавою огней, —

И поцѣлуй туземки милой,

И взоръ газели молодой,

Тройною надѣляетъ силой:

Прельстить, увлечь, и жечь собой!

Любовь была ея стихія,

И чувства всѣ ея младыя —

Соединялись лишь въ одномъ

Предметѣ избранномъ своемъ!

CXCVII.

Все постороннее, ни мало,

Ея ни сердца, ни ума,

Какъ лишнее, — не занимало:

И удивлялася сама,

Какъ это никакихъ желаній,

Надеждъ, тревогъ, тоски, она

Уже не знала, въ обаяньи

Какомъ-то дивномъ, вся полна

Восторга тайнаго и счастья….

Лишь въ сердцѣ — трепетъ сладострастья

На мысляхъ — лишь одинъ предметъ!

Ни тучки предъ глазами нѣтъ!

СХСVIII.

Такъ, кончено! — сердца ихъ были

Любовью спаяны одной;

Огнями брачными свѣтили

Имъ звѣзды, въ тишинѣ ночной,

Свидѣтель — океанъ широкой.

И ложе брачное имъ — гротъ!

За клятву, берегъ одинокой —

Ихъ принялъ поцѣлуй… и вотъ.

Они — супруги, и счастливы, —

Счастливы оба! взоръ ревнивый

Блаженства ихъ не возмутитъ;

Они — въ раю, и міръ забытъ!…

СХСІХ.

Любовь!… о ты, которой, въ мірѣ,

Самовластительнѣе нѣтъ!

Передъ которой и въ порфирѣ

Дари склоняются и свѣтъ —

Весь простирается во прахѣ!…

Ты. у которой Цезарь былъ —

Любимцемъ; Титъ — царемъ; и, въ страхѣ,

Антоній, — цѣпь раба влачилъ;

Въ чьей школѣ, школьниками были. —

Катуллъ, Горацій; а учили

Твоей наукѣ золотой —

Овидіи съ Сафой огневой.

CC.

Скажи, о, кто ты? и какое

Тебѣ дать имя, о любовь!

Небесное, но роковое,

Ты божество! волнуя кровь,

Въ грудь проливаешь адскій пламень,

Передъ которымъ таетъ ледъ,

Не въ силахъ устоять и камень:

Твое дыханье даже — жжетъ!…

Томиться сердце заставляешь,

А между тѣмъ, — какъ наполняешь

Его и радостью, чрезъ край.

Намъ землю превращая — въ рай!…

CCI.

Въ бѣдахъ — отрада; средь недуговъ, —

Ты облегченіе не разъ:

Лишь — цѣломудренность супруговъ….

Трепещетъ отъ твоихъ проказъ:

Съ какой улыбкою лукавой,

Ты украшаешь лбы мужей —

Увѣнчанные даже славой!

Дѣлами — Цезарь и Помпей,

И Магометъ, и Велизарій,

Какъ ни гремятъ, а въ комментаріи

Лишь стоитъ заглянуть, такъ въ нихъ —

Чтожъ видимъ? — рогачей твоихъ!…

ССІІ.

Ты и философовъ морочишь,

Сбивая, часто, ихъ съ пути,

И ими уловить хлопочешь —

Всѣхъ въ сѣти милыя свои!…

Не ты ль развратныхъ Эпикуровъ,

И Аристиновъ создала?

И секты этихъ балагуровъ —

Почти по всюду развела,

Вмѣнивъ имъ въ правило златое:

«Ѣсть, пить, любить, а остальное —

Все трынь-трава!…» какъ повторялъ

Премудрый царь Сарданапалъ!

ССІІІ.

Но возвратимся къ Донъ-Жуану.

Чтожъ? неужли онъ могъ забыть,

Такъ скоро, — Джулью?… Ба!… Не стану.

Однакожъ, и его винить:

Тутъ, безъ сомнѣнія, виною —

Не самъ онъ, а одна — луна,

Что такъ свѣтила надъ Жилею,

Соблазна страшнаго полна!…

Ея-то дѣло забавляться

Надъ нами грѣшными, признаться,

Предъ новымъ личикомъ, не разъ,

Такъ падать заставляя насъ!…

CCIV.

Не говорю здѣсь о женатыхъ….

О! имъ то грѣхъ, и грѣхъ большой,

Такъ вѣтреннпчать въ узахъ, сжатыхъ —

Приличьемъ, клятвой и судьбой!

Любовь чиста и постоянна

Ихъ быть должна!…. хотя, порой,

И можно ль, чтобы безпрестанно —

Быть мыслью занятымъ одной?…

Особенно — когда, на балѣ,

Увидишь…. въ многолюдной залѣ —

Мелькнетъ вдругъ личико одно, —

Что заглядишься, хоть грѣшно!…

CCV.

Конечно, тотчасъ же, на помощь,

Тутъ философія придетъ,

И — «помни запрещенный овощъ!» ³⁹ —

Тихонько на ухо шепнетъ;

Послушаешься — въ тожъ мгновенье.

Но…. что за дивныя черты!

Глаза! уста!.. о, наслажденье —

Природы видѣть красоты!…

И только — такъ, изъ любопытства,

Отнюдь, не съ цѣлью волокитства,

Узнать хотѣлось бы порой, —

Кто это существо?… но — «стой!»

CCVI.

«Стой!» снова, надъ-ухомъ, грознѣе

Раздастся тайный голосъ! и, —

Какъ пойманъ на дурномъ, скорѣе

Отложишь поиски свои….

Такъ философія, признаться.

Сурова!… хоть на мигъ бы, тамъ,

Дала она полюбоваться —

Живою красотою намъ?…

Такъ — нѣтъ! свободу глазъ стѣсняетъ,

И, какъ рабамъ, предоставляетъ

Намъ удивляться красотѣ —

Лишь въ мраморѣ, иль на холстѣ!…

CCVII.

А наше это удивленье

Земной, волшебной красотѣ. —

Лишь дань восторга, поклоненье

Той поэтической мечтѣ,

Что идеаломъ совершенства,

Здѣсь, мы привыкли понимать,

И міръ верховнаго блаженства,

Обыкновенно, съ нимъ сливать!…

Безъ чувства этого — жизнь наша,

Была бы, какъ пустая чаша,

Безъ искрометнаго вина, —

Цѣны своей всей лишена!

CCVIII.

Къ чему бы и глаза намъ были

Даны природою самой,

Какъ не на то, чтобъ намъ служили —

Лишь любоваться красотой!

И какъ, при нихъ, душѣ отрадно….

Душѣ — которая, безъ нихъ,

Была бы — лишь темницей хладной,

Для сердца и для чувствъ живыхъ!…

Въ насъ только бушевали бъ бури,

И не запалъ бы къ намъ, съ лазури,

Лучъ ни одинъ, и слѣдъ грозы —

Не смыла бъ капелька слезы….

ССІХ.

Однакожъ, — кончимъ разсужденья,

Чтобъ долѣе не утомлять —

Читателей долготерпѣнья;

И хоть, какъ Байронъ, разобрать

Анатомически могли бы —

Весь сердца нашего составъ,

Какъ очага горючей глыбы, ⁴⁰

Что человѣкомъ, Богъ, назвавъ,

Безсмертной надѣлилъ душою:

Покамѣстъ, этою строфою,

Главу вторую заключимъ,

Да къ новой — живо поспѣшимъ!

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

I.

Привѣтъ тебѣ и поклоненье,

О Муза, Фебова сестра!

Пошли мнѣ свыше вдохновенье….

Et coetera! et coetera!

Оставили мы Донъ-Жуана,

Въ роскошномъ гротѣ подъ скалой,

На тихомъ брегѣ океана,

Въ объятьяхъ Хайде молодой,

Уснувшаго подъ стражей милой —

Очей, съ чарующею силой,

Покоящихся на своемъ

Любимцѣ, въ забытьи нѣмомъ….

II.

Красавица еще не знала

Отравы счастья своего,

И, полнымъ сердцемъ, довѣряла

Врагу спокойствія его,

Что, до сихъ поръ, не возмущалось,

Ни тучкой грусти, ни слезой,

А радостью лишь отражалось —

Въ очахъ невинности младой!…

И сердце дѣвственное, боли

Неиспытавъ еще, могло ли

Вообразить, чтобъ могъ враждой

Дышать предметъ столь дорогой!…

III.

Да и зачѣмъ, кумиръ прекрасной,

Что здѣсь любовью мы зовемъ!

Зачѣмъ такъ, на земли, опасно

Дышать твоимъ живымъ огнемъ?…

Зачѣмъ, — гдѣ, изумрудной сѣткой,

Лишь миртамъ съ розами твои

Бесѣдки обвивать, — нерѣдко,

И мрачный кипарисъ свои,

Тожъ вѣтви, словно надъ могилой.

Тамъ смѣетъ простирать уныло?

И неужли избрать не могъ

Ты лучше толмача, чѣмъ — вздохъ?…

IV.

Цвѣты красавица срываетъ.

Чтобъ ароматомъ подышать,

И, на груди, ихъ заставляетъ —

По малу, блекнуть, увядать….

Не такъ ли, какъ цвѣты же эти,

И дѣвы милыя — къ груди

Льнуть нашей тожъ, попавъ къ намъ въ сѣти,

Чтобъ имъ…. лишь гибнуть, не цвѣсти?…

Такъ все здѣсь, на земли, что любитъ,

Иль — гибнетъ и само, иль — губитъ!..

Красавица! любовь — огонь:

Хоть гаснетъ, жжетъ она — лишь тронь!…

V.

Чуть сердце женщины забьется

Любовью первой — всей душой

Она счастливцу отдается,

Упоена любовью той…

И, для нея, не существуетъ

Ужъ въ мірѣ больше — ничего!

Потомъ…. страсть пылкая минуетъ;

Привычка, видѣть все его,

По малу сердце охлаждаетъ;

Предметовъ тысяча мелькаетъ

И раздробляется любовь —

На столько жъ разныхъ огоньковъ!…

VI.

Чья жъ тутъ вина? на сторонѣ ли

Созданій милыхъ, иль мужчинъ? —

Задачи бъ этой не съумѣли

Рѣшить, — ни Питтъ, ни самъ Франклинъ!

Одно лишь только достовѣрно-

Что женщина, доведена

Ужъ до такой любви чрезмѣрной,

Не превратись въ ханжу она,

Иль куклу нравственности строгой; —

Должна, безспорно, давъ не много

Угомониться языкамъ, —

Опасной сдѣлаться сердцамъ!

VII.

Тутъ можно бъ было много, много

Чего сказать!… поговорить

И о супружествахъ….¹ но, строго

Держась системы не томить

Своихъ читателей терпѣнья, —

(Тѣмъ болѣ, что, и безъ того,

Вдались ужъ слишкомъ въ разсужденья!)

За нить разсказа своего

Возьмемся вновь!… Да и, признаться,

Супружествъ нечего касаться:

Жуанъ и Хайде — сихъ цѣпей

Не вѣдали, въ любви своей!…

VIII.

И въ этомъ, если вы хотите, —

Ошибка, даже и вина,

Большая — ихъ, и — ихъ судите….

А наше дѣло — сторона!

Но если бъ и на насъ сердиться

Тутъ вздумалъ кто, нахмуривъ бровь,

Или замѣтно покоситься,

Что незаконную любовь

Мы раскрываемъ…. пусть, заранѣ, —

На соблазнительномъ романѣ

Безбрачно-счастливой четы,

Закроетъ книгу, до бѣды!….

IX.

Такія книги, сами знаемъ,

Читать опасно…. но — лишь тѣмъ,

Кто слабъ умомъ! — и продолжаемъ

Разсказъ нашъ грѣшный, между тѣмъ,

Для тѣхъ, — кого съ пути не можетъ

Сбить соблазнительный предметъ:

Да и числа онъ не умножитъ

Грѣховъ, которыхъ полонъ свѣтъ!…

И такъ: — чета, хоть и грѣшила

Ужасно въ этомъ, — находила

Себя счастливѣйшей…. и связь

Преступная ихъ не рвалась!…

X.

Напротивъ; съ каждымъ днемъ все болѣ

Усиливалась и росла….

Но только, — въ столь счастливой долѣ,

Безпечна черезъ чуръ была

Младая Хайле; забывала,

Что островъ былъ ея отца,

И Донъ-Жуана посѣщала

Такъ слишкомъ часто, что сердца

Ихъ, свыкшись, не могли бъ, безъ муки, —

На мигъ перенести разлуки:

Не то, — и жизнью, можетъ быть,

Пришлось бы Хайде заплатить!…

XI.

Покрайней мѣрѣ такъ бываетъ

Всегда, — пока еще любовь,

Со всею силой въ насъ пылаетъ,

Волнуя молодую кровь,

И ненасталъ — часъ пресыщенья,

Что погашаетъ пылъ страстей!

Но, впрочемъ, Хайде, безъ сомнѣнья,

О томъ не думала…. лишь ей,

Безъ Донъ-Жуана, — было бъ скучно!…

И потому съ нимъ неразлучно

Старалась быть, хотя бъ пока, —

До возвращенья старика.

XII.

Старикъ же, все еще разстаться

Не могъ съ морями, хоть домой —

Давно бъ ему пора, признаться!…

Онъ и спѣшилъ, везя съ собой —

Тьму плѣнныхъ, скованныхъ цѣпями,

И сортировку сдѣлавъ имъ,

Подъ клеймами и нумерами

Да, съ этимъ грузомъ дорогимъ,

Что вымѣнять ужъ коршунъ старый

Намѣревался на доллары, —

Вдругъ бурей былъ застигнутъ онъ,

И вновь далече занесенъ!…

XIII.

И тутъ, однакожъ, безъ изъяна, —

Удачно дѣло смастерилъ!

Въ виду, у мыса Матапана,

Часть груза своего сложилъ —

Онъ у друзей своихъ, Майнотовъ,

Въ Тунисъ другую переслалъ,

Черезъ надежнѣйшихъ фактотовъ; ²

А для себя лишь отобралъ —

Что было лучшаго, изъ плѣнныхъ,

Да изъ товаровъ драгоцѣнныхъ,

Но — самыхъ легкихъ, чтобъ, стрѣлой.

Летѣлъ его корабль домой.

XIV.

Лишь, по пути, еще онъ рынки

Восточные околесилъ,

И такъ успѣшно, что былинки,

Везъ барыша, съ рукъ не спустилъ!…

И вотъ — со златомъ, да, при этомъ,

И для любимицы своей,

Для Хайде, съ женскимъ туалетомъ,

Незабывая и о ней.

Доволенъ крейсирствомъ и ловомъ,

Съ удачнымъ сбытомъ, — счастливъ, словомъ, —

Плылъ съ нетерпѣньемъ, наконецъ,

Въ объятья къ дочери отецъ.

XV.

И плылъ недолго; изъ пучины,

Родные берега росли….

Ему жъ таможни, карантины.

Служить помѣхой не могли!

Причаливши благополучно,

Онъ приказалъ толпѣ подручной,

Корабль не медля разгрузить,

Да, въ докъ поставивъ, починить;

А самъ, скорѣе, одинокой, —

Взобравшись на утесъ высокой,

Остановился, чтобъ, пока.

Взглянуть на домъ издалека….

XVI.

Какихъ тьма думъ и ощущеніи

Насъ не волнуетъ, въ первой мигъ.

Когда, — по долгомъ отдаленьи, —

Мы снова дома, близъ своихъ!…

Т^къ неизвѣстность насъ тревожитъ:

Въ какомъ порядкѣ все найдемъ?…

Все, что мы любимъ, все. что можетъ

Насъ занимать, — пока на немъ

Не упокоимъ, съ упоеньемъ,

Мы нашихъ взоровъ, — подозрѣньемъ,

Сомнѣньемъ, тайною тоской,

Насъ мучитъ, до минуты той!

XVII.

Особенно, — мужьямъ съ отцами,

Тутъ достается трепетать. —

За женъ и дочерей!… сѣтями,

Да и какими, надо знать, —

Опутать можетъ ихъ лукавой,

Чуть нѣтъ за ними — глазъ да глазъ!…

Такая съ женщинами, право,

Бѣда!… и голова, не разъ,

Отъ нихъ вскружится по неволѣ!…

Да! о прекрасномъ этомъ полѣ,

Чтобъ кой-чего не вышло тамъ, —

Не малая забота намъ!..

XVIII.

А какъ, въ отсутствіи скажите,

За женами да дочерьми,

Усмотрите и сохраните

На нихъ вліянія свои?…

Иль мало случаевъ бывало,

Что жены, безъ своихъ мужей,

Соскучась на свободѣ, — мало

По малу, привыкаютъ къ ней,

И послѣ…. муженьковъ считаютъ —

Ужъ лишними, о покидаютъ!…

Не покидаютъ ли, тайкомъ,

И дочери — отцовскій домъ?…

XIX.

Не всѣмъ счастливцами такими

Быть — какъ Улиссъ! и съ фонаремъ,

Подъ небесами голубыми,

Едва ль другой найдется томъ —

Такого самоотверженья,

Какое въ Пенелопѣ ³ онъ

Нашелъ, исполненъ изумленья,

Изъ дальнихъ возвратясь сторонъ!

Да и зачѣмъ лить женамъ слезы,

Когда, въ замѣнъ ихъ, словно розы,

Имъ можно поцѣлуй друзей —

Срывать, въ отсутствіи мужей!?…

XX.

Такъ путешествія опасны!

Добро еще холостякамъ….

Какъ ни казались бы ужасны

Подругъ измѣны ихъ сердцамъ —

Обманутый красоткой милой,

Умѣвшей богача поддѣть,

(Избравъ, для злата, остовъ хилой!…)

Все жъ холостякъ еще имѣть

Надежду можетъ — подобраться

Къ ней снова въ милость, и вписаться

Въ число услужливыхъ друзей….

Или — презрѣвъ, забыть о ней!

XXI.

Но отступили мы отъ дѣла!

Старикъ нашъ, Ламбро, ⁴ чуть родной

Дымокъ увидѣлъ — овладѣла

Имъ радость и восторгъ живой!

Лишь, въ метафизикѣ не сильный, —

Отдать отчета не умѣлъ:

Зачѣмъ на домъ свой такъ умильно,

Такъ безтревожно онъ смотрѣлъ?…

Онъ дочь свою любилъ сердечно;

Но и лишись ея, — конечно,

Не могъ бы, и сквозь слезъ самихъ. —

Все разгадать причины ихъ!…

XXII.

Да; билось какъ-то безотчетно,

И ровно, сердце старика!

На домъ, казалось, беззаботно,

Безъ цѣли онъ, издалека

Смотрѣлъ, и только любовался, —

Какъ стѣны бѣлыя златилъ

Лучъ яркій дня; какъ рисовался

Тѣнистый садъ; какъ бѣгъ струилъ

Сребристый ручеекъ съ журчаньемъ….

Старикъ смотрѣлъ, да, со вниманьемъ.

Лай слушалъ псовъ, что, у воротъ.

Съ цѣпи рвалися на народъ….

XXIII

Вообразите жъ удивленье,

Когда замѣтилъ онъ, потомъ, —

Въ саду — какое-то движенье,

И блескъ оружья!… все жъ, притомъ,

Въ одеждахъ праздничныхъ пестрѣло,

И слышался веселый шумъ..-.

Что за причина! — Тутъ, несмѣло,

Исполненъ разнородныхъ думъ,

Онъ сталъ спускаться… шумъ слышнѣе,

Толпа и ближе и виднѣе:

И слышитъ — музыка гремитъ,

И пѣсни, хохотъ, пиръ кипитъ!…

XXIV.

Съ утеса, наконецъ, спустился;

Сквозь чащу направляетъ путь —

Къ долинѣ, вдругъ…. остановился:

Предъ нимъ — не сонъ ли? нѣтъ, ни чуть!

Живая передъ нимъ картина —

Народа пестрою толпой

Полна зеленая долина;

Подъ однозвучный скрипокъ вой,

При рѣзкомъ присвистѣ свирѣлокъ,

И шумѣ бубновъ и тарелокъ,

Онъ видитъ — въ пляскѣ — слугъ своихъ.

Какъ будто дѣломъ занятыхъ!…

XXV.

Какъ дервиши они кружились,

На мѣстѣ, на одной ногѣ,

То расходились и сходились,

Какъ будто къ схваткѣ, а въ рукѣ,

У каждаго изъ нихъ, сверкало

Оружье!… пляска то была —

Пиррическая, ⁵ что, бывало,

И древнихъ Грековъ души жгла,

Картину боя представляя;

Но Ламбра пляска боевая

Не столько заняла собой,

Какъ видъ картины тамъ другой

XXVI.

Подальше — полныя приманки

И обольстительныхъ красотъ,

Свивались юныя Гречанки

Въ летучій рѣзвый хороводъ….

И даже въ старцѣ заиграла,

Невольно кровь при видѣ ихъ!

Особенно одна плѣняла:

Красивѣй всѣхъ подругъ своихъ, —

Платочкомъ бѣлымъ развѣвая

Надъ головой, да распѣвая

Родныя пѣсни, — за собой

Вела она красавицъ рой!

XXVII.

Одушевленныя весельемъ,

Одна прелестнѣе другой, —

Какъ бы жемчужнымъ ожерельемъ,

За руки взявшись, подъ ногой

Земли не слыша, мотыльками

Онѣ носились, — лишь коса.

Надъ бѣлоснѣжными плечами,

Взвѣвалась вѣтеркомъ; глаза

Восторгомъ радости сверкали,

А перси нѣгою дышали!…

И Ламбро отвести очей

Не могъ — отъ этихъ милыхъ фей!

XXVIII.

А дальше тамъ, — поджавши ноги,

Сидѣли трупы на коврахъ,

Пилавъ ⁶ вкушая безъ тревоги;

Предъ ними — въ свѣтлыхъ хрусталяхъ,

Шербеты ⁷ разные и вины —

Стояли дружною семьей….

Тамъ были все одни мужчины,

И больше — старцы; дѣтокъ рой

Но всей долинѣ разсыпался;

Слѣдя за ними, любовался

Взоръ матерей…. ну, словомъ, весь

Былъ островъ Ламбра собранъ здѣсь!

XXIX.

Все веселилось, забавлялось,

И всей душою, безъ заботъ, —

Разгульной жизни предавалось. .

Пиръ длился и шумѣлъ народъ!

Для большей же потѣхи, были —

И фокусники, и шуты,

Что надували и смѣшили

Охотниковъ разинуть рты,

Да и до слезъ нахохотаться….

Такого праздника, признаться,

Не помнилъ, на своемъ вѣку —

Никто, на этомъ островку!…

XXX.

Но, какъ невинны ни казались

Увеселенья эти всѣ, —

У Ламбра кулаки сжимались,

Съ досады!… даже и красѣ,

Которой такъ-было прельщался

Въ летучемъ хороводѣ онъ,

Ужъ болѣе не любовался:

Такъ этимъ всѣмъ онъ былъ взбѣшенъ,

Разсчитывая — сколько даромъ,

Тутъ, денегъ брошено!… и, въ яромъ

Негодованіи своемъ,

Жалѣлъ, — что покидалъ и домъ!

XXXI.

Что значитъ человѣкъ! Какими

Бываетъ жизнь его, не разъ,

Опасностями роковыми

Окружена!… за день, за часъ

Полуиспитыхъ наслажденій,

Онъ долженъ — вѣкомъ, иногда,

Платить — язвительныхъ мученій!…

Счастливѣйшій…. и тотъ, — когда,

Скажите, не знавалъ измѣны?…

Что радость? — пѣнье лишь Сирены:

Неосторожный новичекъ

Заслушался, и въ бездну — скокъ!…

XXXII.

Не снилось Ламбру шумной встрѣчи,

Какую дома онъ нашелъ! —

Обыкновенно, скупъ на рѣчи,

Дѣла таинственно онъ велъ;

И тутъ, хотѣлъ онъ непремѣнно,

Знать не давая о своемъ

Прибытьи, — нежданно, мгновенно,

Предстать предъ дочерью тайкомъ….

И потому, поодаль стоя,

И никого не безпокоя,

Довольно страннымъ находилъ —

Что такъ народъ его кутилъ!…

XXXIII.

Увы! не зналъ онъ… (такъ-то можно

Всѣмъ слухамъ вѣрить!) что о немъ

Разнесся слухъ, — конечно, ложной,

Что будто умеръ онъ! и домъ,

На основаньи этой вѣсти, —

Но немъ и трауръ ужъ носилъ;

Потомъ, и скинулъ…. хоть, по чести, —

И срокъ еще не наступилъ!…

Но дѣлать нечего ужъ было,

Когда и Хайде взоръ унылой

Отъ слезъ успѣла осушить,

И, съ милымъ, объ отцѣ забыть!

XXXIV.

Къ тому же долгая разлука —

Ужасно сердце холодитъ!

Да и томиться долго — скука;

А наша жизнь — стрѣлой летитъ!..

Такъ пользоваться не мѣшаетъ,

Хоть на лету, всѣмъ, что, порой,

Пріятнаго судьба бросаетъ

Намъ полу щедрою рукой!

Лишь Хайде не совсѣмъ, конечно,

Въ своей невинности безпечной,

Такъ разсуждала…. но и ей —

Пожить хотѣлось веселѣй!…

XXXV.

Да и, дѣйствительно, считая

Отца умершимъ, — погрустивъ

Поплакавъ, Хайде молодая

Рѣшилась, наконецъ, сложивъ

Глубокой трауръ но покойномъ,

Разсѣяться хоть какъ-нибудь;

А по обычаю, — пристойнымъ

Его и пиромъ помянуть!

И, какъ наслѣдницѣ богатой, —

Ей не мѣшало сыпнуть злато,

Чтобъ болѣе къ себѣ сердца

Привлечь всѣхъ подданныхъ отца…

XXXVI.

Поэтому, и не смѣшно ли

Ее намъ было бъ осуждать, —

Что, сдѣлавшись хозяйкой воли

Своей, впервые…. показать

Хотѣлось ей такъ благородно, —

Что счастливой своей судьбой

Дѣлиться рада всенародно,

Да дикій островокъ родной

Весельемъ оживить, дотолѣ

Скучавшій въ тягостной неволѣ,

Затѣмъ, что Ламбро не любилъ

Пировъ и лѣни…. скряга былъ!

XXXVII.

И вдругъ — увидя, предъ собою,

Такой здѣсь пиръ, хоть и вскипѣлъ

Досадой Ламбро, и, съ душою

Взволнованной, на все глядѣлъ, —

Подумаете, можетъ статься,

Что выскочитъ онъ, наконецъ,

Изъ темной чащи, разсчитайся

Не по добру, да, какъ овецъ.

Занесши свой кинжалъ кровавый, —

Разгонитъ всѣхъ, и, всѣ забавы

Прервавъ, все въ трепетъ приведетъ,

Казня и вѣшая народъ?…

XXXVIII.

Нѣтъ, вы ошиблись бы! — Нисколько

Онъ не изъ тѣхъ пиратовъ былъ;

Онъ — кротость самая; и только, —

На изверга не походилъ!

Такъ были всѣ его пріемы —

Спокойны, ласковы, на взглядъ,.

Да! съ дипломатикой знакомый,

Какъ ни одинъ его собратъ, —

Онъ такъ умѣлъ владѣть собою,

Что въ душу Ламбра, — стороною,

Ни чей не могъ проникнуть взоръ:

Онъ былъ ну, словно змѣй, — хитеръ!

XXXIX.

Стоялъ онъ долго за кустами….

Но, наконецъ, досаду скрывъ,

Подъ добродушными чертами, —

Онъ вышелъ; руки заложивъ

За поясъ, подошелъ, въ молчаньи,

Къ ближайшей трупѣ, что, въ тѣни

Расположась, — отъ возліяній,

Глаза ужъ щурила свои…

Неизмѣнивъ, и тутъ, привычной

Улыбкѣ кротости двуличной, —

Спросилъ онъ гостя одного:

«Пиръ этотъ заданъ для кого?»

XL.

Гость, обращенъ къ нему спиною,

Надъ кубкомъ допитымъ дремалъ;

Заслышавъ голосъ надъ собою,

Лишь голову онъ приподнялъ,

И принимая, беззаботно,

За приглашеніе — вопросъ:

«Лей, братецъ!» — отвѣчалъ охотно,

И кубокъ со стола поднесъ.

Къ другому Ламбро обратился….

Но тотъ — почти не шевелился,

И только головой качнулъ,

Сказанъ: «пиръ знатный!» и зѣвнулъ.

XLI.

— «Да ктожъ хозяинъ здѣсь?» — «Вотъ славно!»

Съ усмѣшкой третій отвѣчалъ:

«Хозяина здѣсь нѣтъ: недавно

Старикъ вашъ безъ вѣсти пропалъ…»

— «Онъ умеръ…» двое подхватили:

«И дочь его теперь, у насъ,

Хозяйка…» — «Ба! хозяйка!… или —

Хозяинъ, то есть; да что васъ

Такъ это занимаетъ больно:

Кто угощаетъ здѣсь? довольно,

Что мы — пируемъ…. и, за нихъ

Вотъ выпьемъ-ко, за обоихъ!» —

XLII.

То были Греки, и пристали —

Случайно къ этимъ берегамъ;

И потому они незнали,

Съ кѣмъ говорили; по рѣчамъ,

Однакожъ, Ламбро догадался

Въ чемъ было дѣло! и, хотя

Такимъ пріемомъ не казался

Доволенъ, — продолжалъ, шутя,

Но полонъ весь досады злобной,

У нихъ разспрашивать подробно, —

Ктожъ, и откуда, этотъ былъ

Хозяинъ, что ихъ такъ поилъ?…

XLIII.

— «Хозяинъ?… о! за угощенье

Дай Богъ здоровья-то ему!

Старикъ, — какое съ нимъ сравненье! —

Былъ скупъ, и страшенъ по всему

Архипелагу, какъ разбойникъ!…

По крайней мѣрѣ, отдохнемъ

Мы безъ него; теперь покойникъ

Спитъ, гдѣ-то, богатырскимъ сномъ!

А молодой нашъ — малый-чудо!..

Кто жъ онъ? Какъ имя? и откуда? —

Сосѣдъ мой можетъ объяснить;

О немъ онъ любитъ говорить!» —

XLIV.

— «Да я…. одно лишь только знаю, —

Что пиръ, такъ пиръ ужъ хоть куда!

И что за вины!… приглашаю

Отвѣдать! — Чтоже, господа?

Нальемъ-ко снова! остальное —

Все трынь-трава!… зачѣмъ терять

Напрасно время золотое?..» —

За кубки всѣ взялись опять;

И Ламбро, видя, что. признаться,

Неможетъ толку тутъ добраться, —

На нихъ съ презрѣньемъ лишь взглянулъ,

И въ сторону самъ повернулъ. —

XLV.

Онъ былъ — желѣзнаго терпѣнья!

И силу всей души своей

Онъ доказалъ здѣсь, безъ сомнѣнья,

Какъ рѣдкій, рѣдкій изъ людей!

Всѣ саркастическія рѣчи,

Что поражали слухъ его,

Какъ будто сыпались картечи,

Довольно мѣтко на него, —

Онъ вынесъ, молча, и съ геройствомъ;

Хоть и, невольнымъ безпокойствомъ,

Душа его, какъ ни сильна, —

А все была отравлена!…

XLVI.

Въ другое время, можетъ статься,

Онъ и не вынесъ бы такихъ

Рѣчей и личностей, признаться,

И расчитался бы за нихъ…

Но тутъ, — сосредоточивъ злобу

Въ самомъ себѣ, какъ хитрый змѣй,

Убравшійся въ свою трущобу,

Чтобъ послѣ выместить сильнѣй, —

Не дѣлая вопросовъ болѣ,

И времени не тратя долѣ,

Направилъ къ дому путь скорѣй,

Тропинкой тайною своей .

XLVII.

И здѣсь, однакоже, встрѣчались,

Хоть изрѣдка, кой-кто ему.

Лишь такъ довольны всѣ казались,

И такъ не снился никому —

Его пріѣздъ, такой нежданной,

Что и вниманья на него

Не обращали: хоть и странно

Довольно было!… но всего

Еще страннѣе, безъ сомнѣнья, —

Что даже страха, ни смущенья,

И въ слугахъ онъ не возбудилъ:

Какъ бы забытъ ужъ всѣми былъ!…

XLVIII.

Вошелъ онъ въ домъ, какъ посторонній

Какъ незнакомый никому!..

Средь вакханальныхъ беззаконій,

Входъ безпрепятственъ былъ ему;

Да и пріемъ ему — холодной! .

Такая встрѣча у себя

И отъ домашнихъ, (какъ угодно!)

Была ужасна! и будь я —

На мѣстѣ Ламбра… но онъ шума

Надѣлать не хотѣлъ; хоть дума.

И дума тяжкая, притомъ, —

Лежала на душѣ свинцомъ!…

XLIX,

Вошелъ онъ, и — лишь удивлялся,

Какъ это такъ, никто его

Не узнаетъ!!.. иль отчуждался

Совсѣмъ ужъ дома своего,

Онъ, какъ покойникъ, въ самомъ дѣлѣ?..

И то опять: какъ и слѣда

Не встрѣтить грусти. — а веселье

Одно лишь замѣчать, тогда,

Какъ, и умри онъ, какъ считали. —

Всежъ грусть — приличья бъ налагали.

Тѣмъ болѣ, что еще не могъ

И трауру пройти весь срокъ!..

L.

У Ламбра сердце сильно сжалось,

При одиночествѣ такомъ:

Не у себя онъ былъ, казалось….

Такъ поразилъ его пріемъ.

Столь невнимательный впервые!

Всежъ стоя, на порогѣ, онъ —

Припомнилъ дни свои былые,

И настоящее, какъ сонъ,

Какъ тяжкій сонъ, его давило…

Но, какъ ему ни тяжко было,

Еще онъ подкрѣпленья силъ —

Въ любви отцовской находилъ:

LI.

Дочь, для него, все составляла!

И, какъ онъ ни былъ нравомъ крутъ, —

Она, не разъ, его смягчала

Своей невинностью….и тутъ, —

Ея жъ могучему вліянью

Еще подвластенъ, онъ призвалъ

Всю бодрость духа — къ устоянью

Въ борьбѣ, гдѣ чуть-было не палъ,

Кипя, за оскорбленье, местью….

Но выдержалъ характеръ съ честью, —

Всегда, какъ истинный герои,

Умѣя управлять собой!

LII.

Нельзя сказать, чтобъ, отъ природы,

И добръ онъ не былъ…. но его —

Труды, опасности и годы,

Такъ огрубили! — одного

Лишь чувства, иль скорѣе, страсти —

Въ немъ не успѣли притупить:

Онъ жилъ и грезилъ лишь о власти,

Чтобъ изъ цѣпей освободить

Свою отчизну, что страдала….

Лишь эта дума занимала

Умъ Ламбра! — но куда рабу —

Отчизны измѣнить судьбу!

LIII.

Къ тому жъ и выбралъ, какъ угодно,

Путь не совсѣмъ приличный онъ,

Для этой цѣли благородной, —

Поправъ и совѣсть, и законъ!…

За то, по крайней мѣрѣ, маха

Онъ не далъ, — дѣйствуя съ умомъ, —

Богатства накоплять, безъ страха,

Хоть и опаснымъ ремесломъ:

Онъ былъ заклятѣйшимъ всѣхъ націй

Врагомъ, для вѣрныхъ спекуляцій….

Хоть и постыдно, могъ онъ знать, —

Невольниками промышлять!

LIV.

Да какъ и лучше, за обиды

Годнаго края, могъ онъ мстить?

Притомъ, искателей Колхиды

Потомокъ, — тѣмъ же, стало быть,

И духомъ онъ руководился, —

Гоняться за златыми руномъ…

Лишь, подъ другой звѣздой, родился:

Любилъ кровавой бой, притомъ, —

Врагъ жизни мирной и привольной!…

Хоть небо родины — невольно,

Своей роскошной теплотой,

Смягчало правъ его крутой!…

LV.

Климатъ Іоніи — вліянье

Имѣлъ тожъ и на вкусъ его,

Какъ проявляло и избранье

Жилища Ламбра; сверхъ того,

И самая любовь къ искусствамъ!…

Но, тутъ, особенно любилъ

Онъ музыку, затѣмъ, что чувствамъ

Такъ говоритъ!… Онъ находилъ

Тожъ и въ природѣ наслажденье:

Тишь моря, солнца захожденье,

Шумъ листьевъ, ропотъ ручейка, —

Не разъ, плѣняли старика!…

LVI.

Но всю любовь свою и славу

Сосредоточилъ онъ — въ одной

Любимой дочери, по праву,

Достойной этого — красой!

Она единственнымъ предметомъ

Была — его заботъ и думъ;

И удовольствіе лишь въ этомъ

Вкушалъ его суровый умъ;

Такъ даже, что — лишась, случайно,

Послѣдней сей отрады тайной, —

Онъ сталъ бы Полифемъ другой,

Ожесточенный слѣпотой! ⁸

LVII.

Тигрицы бѣшенство — ужасно.

Когда тигрятъ у ней возьмутъ;

И море въ ярости — опасно,

Гдѣ объ утесы волны бьютъ;

Но ярость моря и тигрицы,

Излившись, этой — на стада,

Того — на кораблей станицы,

Проходитъ вскорѣ, безъ вреда —

И для тигрицы, и для моря;

Но человѣческаго горя,

Особенно, въ душѣ отца, —

Не знаетъ бѣшенство конца!…

LVIII.

Но полно этихъ разсужденій,

И возвратимся къ Ламбру! — Онъ,

Но долгой пыткѣ размышленій.

Жестоко въ сердце уязвленъ,

Оставилъ, наконецъ, пиръ шумный,

И, не замѣченный никѣмъ,

Отправился, благоразумно

Въ свой кабинетъ. — А между тѣмъ,

Младая Хайде съ Донъ-Жуаномъ,

Пируютъ, сладостнымъ обманомъ.

Взаимныхъ чувствъ упоены….

Другъ въ друга, то есть, — влюблены!

LIX.

Предъ ними столъ съ рѣзнымъ узоромъ.

Чеканнымъ золотомъ сіялъ;

Кругомъ стола — съ блестящимъ взоромъ,

Младыхъ невольницъ рой порхалъ;

Все, все, что самый прихотливый

Вкусъ сибаритовъ записныхъ,

Въ живой фантазіи игривой,

Придумалъ для пировъ своихъ. —

Обѣдъ ихъ пышный составляло;

Мясное съ рыбнымъ взоръ плѣняло,

И раздражало апетитъ

Приправой, чудною на видъ!

LX.

Въ прозрачныхъ хрусталяхъ стояли

Шербеты разные; плоды,

Востока сласти, — довершали

Великолѣпный пиръ четы;

Потомъ, — Аравіи прекрасной

Даръ благовонный поданъ былъ,

Чѣмъ мусульманинъ сладострастный

Клико съ портвейномъ замѣнилъ;

Звѣздами жирными сверкая,

Въ прекрасныхъ чашечкахъ Китая,

Былъ это — кофе, наконецъ, —

Восточныхъ прихотей вѣнецъ!

LXI.

Какъ описать же украшенья,

Палаты, гдѣ была чета?…

Нѣтъ красокъ для изображенья:

'Гамъ — все прелестно, какъ мечта!

Востока ткани дорогія;

Хрусталь, и бронза, и фарфоръ,

Затѣи вкуса выписныя,

Кругомъ, — обворожали взоръ,

Сливаясь съ яркими лучами,

Что отражались, зеркалами,

Отъ камней, злата и сребра,

Et coetera! et coetera!

LXII.

Ну, словомъ, такъ все это чудно

Дышало нѣгой и красой.

Что высказать — и въ сказкѣ трудно!..

Жуанъ съ подругой молодой,

Въ ароматическомъ туманѣ,

Клубящемся изъ урнъ златыхъ,

Сидѣли, рядомъ, на диванѣ,

Облокотясь на парчевыхъ

Подушкахъ; коврикъ пышный, -новый

Атласный ярко-пурпуровый,

Съ широкой голубой каймой, —

Роскошно стлался подъ ногой.

LXIII.

На Хайде были два Джелика: ⁹

Одинъ — весь палевый; другой —

Малиновый; — какъ одалыка,

Притомъ, украшена чалмой,

Изъ бѣлой шали, съ оторочкой

И бахрамою золотой;

Подъ тонкой бѣлою сорочкой

Грудь воздымалася волной;

Газъ тоже бѣлый, полосатый,

У пояса аграфомъ сжатый,

Обхватывалъ прелестный стань,

Клубясь, какъ облачный туманъ.

LXIV.

Жемчугъ и камни дорогіе,

Браслеты, цѣпи, на рукахъ,

И перстни, кольцы золотые, —

(Отличья сана въ тѣхъ странахъ!)

Все въ ней величіе являло;

Богатство, роскошь, красота —

Ее отъ прочихъ отдѣляло;

Она казалась, какъ мечта,

Воображеніемъ поэта, —

Прелестной Гуріей одѣта.

Передъ которой палъ бы самъ

И Магометъ, къ ея ногамъ!

LXV.

Красивъ костюмъ былъ и Жуана

Изъ черной шали состоялъ

И бѣлаго, какъ снѣгъ, баркана; ¹⁰

Притомъ, — весь золотомъ сіялъ

И драгоцѣнными камнями,

Которыми, какъ млечный путь,

Горящій мелкими звѣздами, —

Была усыпана вся грудь;

На головѣ — чалма съ султаномъ;

Два пистолета съ ятаганомъ,

У пояса, на золотой

Цѣпи, блестѣли подъ рукой.

LXVI.

Передъ концемъ стола, мгновенно,

Явились, на глаза четы, —

Съ толпой танцовщицъ окрыленной,

Евнухи, карлы и шуты;

Импровизаторъ, ¹¹ въ заключенье,

Пришелъ и отдалъ свой Селямъ, ¹²

Уже заранѣ вдохновенье

Замѣтно было по глазамъ,

Сверкавшимъ блескомъ метеора:

Такъ сыпалъ молніями взора,

Готовясь, сразу, такъ сказать, —

Къ себѣ вниманье приковать!…

LXVII.

И былъ талантъ онъ знаменитый!

На всѣ предметы, у него,

Въ запасѣ были, какъ отлиты,

Стихи: сатирой ли кого

Отдѣлать, или, мадригаломъ,

Польстить кому, — всегда онъ былъ

Готовъ и радъ; и либераломъ

Слывя, — нерѣдко онъ любилъ

И обращаться, по неволѣ,

Магнитной стрѣлкою, гдѣ болѣ

Могъ — отъ султана, иль паши, —

Разсчитывать на барыши!…

LXVIIІ.

И какъ была не постоянной

А подвижной, его звѣзда

Полярная, — то и не странно,

Что даже избѣгалъ всегда

Опалы грозной, или мести,

Умѣя ловко ускользать,

И въ самой низости, — на чести,

Притомъ, ни мало не терять",

Такъ сущимъ былъ хамелеономъ!

И, наконецъ, досталъ съ пенсьономъ

Титулъ вѣнчаннаго пѣвца,

Тогда, какъ стоилъ — наглеца!

LXIX.

Но, впрочемъ, былъ любезной малой:

Умѣлъ смѣшить и потѣшать,

И общество его ласкало, —

Покрайней мѣрѣ, угождать

Старалось всѣмъ ему: кормили,

Поили; пира, безъ него,

Не обходилось, и — платили

Ему жъ, за это!… сверхъ того,

За сатирическія шутки,

За остроты да прибаутки,

Хоть и не всякъ ихъ понималъ, —

Не обирался онъ похвалъ!

LXX.

Какой быль націи? едва ли,

Кто это зналъ…. но онъ Востокъ

Зналъ хорошо, и всѣ считали

Его за Грека; да и могъ

Онъ Грекомъ быть, соединяя —

Пронырство съ смѣтливымъ умомъ,

И къ Туркамъ ненависть питая:

Ихъ даже явнымъ былъ врагомъ!

Умѣлъ лишь гнуться передъ силой….

За то уже, гдѣ можно было, —

До нельзя дерзость, иногда,

Выказывалъ онъ безъ труда.

LXXI.

Съ такою гибкостью природной,

Вездѣ друзей себѣ сыскавъ,

Польстить и гордости народной

Любилъ онъ, — изучая нравъ

Той націи, гдѣ, наиболѣ,

Щедротъ и ласкъ онъ получалъ….

И, счастливый своею долей,

Онъ безъ боязни воспѣвалъ —

И цѣпи рабства, и свободу,

Развратъ, и нравственность, въ угоду

Аудиторіи своей,

Мѣняя лица, какъ Протей!

LXXII.

Съ арабами онъ былъ арабомъ,

Средь Франковъ ¹³ европейцемъ былъ;

Ѣлъ и хвалилъ кумысъ ¹⁴ съ кебабомъ, ¹⁵

И трюфли и вино любилъ;

Короче, былъ — космополитомъ,

Съ послушной музою своей!…

И тутъ, на пирѣ знаменитомъ,

Окинувъ взоромъ всѣхъ гостей,

Настроилъ лиру подкупную,

Да, грянувъ по струнамъ, такую

Пропѣлъ онъ пѣснь, передъ четой,

Все Грековъ. видя предъ собой:

1.

Край чудесный! край природы!

И любви и божества!…

Гдѣ тѣ годы, гдѣ тѣ годы —

Вашей, славы и свободы,

Греческіе острова!…

2.

Гдѣ любила, распѣвая,

Сафо, страстная краса;

Гдѣ искуства, процвѣтая,

Небеса благословляя, —

Создавали чудеса!…

3.

То же небо! тѣ же воды!

То же солнце золотитъ

Дивныя красы природы, —

Лишь, на остовѣ свободы,

Цѣпь тяжелая лежитъ!…

4.

Пиндара, Анакреона,

Ужъ не слышно пѣсень ихъ!

И въ отчизнѣ Геликона, —

Только стоны, вмѣсто звона

Древней лиры струнъ златыхъ!…

5.

Съ горъ, далече на просторѣ,

Видѣлъ славный Мараѳонъ;

Съ Мараѳона видно море….

Греція въ цѣпяхъ и горѣ —

Вспоминаетъ милый сонъ!

6.

На скалѣ, надъ Саламиной, ¹⁶

Царь сидѣлъ; внизу — суда;

Рать, широкою плотиной,

Разстилалась надъ пучиной….

Было все — его тогда!

7.

На разсвѣтѣ, гордымъ взоромъ,

Царь полки свои считалъ;

Ввечеру жъ — покрытъ позоромъ

Самъ бѣжалъ, и, метеоромъ,

Царской рати слѣдъ пропалъ!…

8.

Гдѣ жъ они?… что и съ тобою

Сталось, Греція моя?…

Ты — могильной тишиною

Залегла!… и мнѣ ль. златою

Лирой, пробудить тебя?…

9.

О! напрасно! о! напрасно!…

Лишь осталося краснѣть,

За тебя, пѣвцу, прекрасной

Край боговъ!… да надъ несчастной

Долею твоей…. скорбѣть!…

10.

Дайте жъ, лучше, намъ Самосской

Влаги — свѣтлаго вина!…

Туркамъ — битвы! мы — отцовской

Кровію лозы Хіосской,

Спрыснемъ наши времена!…

LXXIII.

Патріотизмомъ распаленный,

Такъ пѣлъ угодливый поэтъ;

И въ этой пѣсни, имъ сложенной,

Толкъ былъ ли кстати, или нѣтъ? —

Ни онъ, ни шумное собранье,

Не обращали, подъ хмелькомъ,

На это своего вниманья;

Лишь восхищались всѣ пѣвцомъ!…

И дальше, подъ его напѣвы,

Уже вакхическіе, — дѣвы

Свивались въ рѣзвый хороводъ;

Въ ладоши хлопалъ весь народъ.

LXXIV.

Потомъ, — паяцы ихъ смѣнили;

Кривлялись карлы, и шуты

Проказничали да смѣшили,

Въ угоду молодой четы;

И наконецъ, — какъ все, обычно,

Имѣетъ свой конець, — и нашъ

Веселый пиръ, порой приличной,

При шелъ къ концу, при звонѣ чашъ,

И шумныхъ тостахъ, какъ бываетъ….

Но и читатель ужъ зѣваетъ,

И самъ разскащикъ. какъ зѣвалъ —

И самъ Гомеръ…. когда дремалъ!… ¹⁷

LXXV.

Но ужъ не бойтесь: отступленья

Отложимъ въ сторону; хотя….

И не мѣшаетъ — въ разсужденья,

Иль въ отвлеченности, шутя,

Какъ въ міръ особый, увлекаться!…

Да описанія одни —

И могутъ надоѣсть, признаться,

Какъ въ старые бывало дни, —

Когда всѣ мысли замѣняли —

Однѣ картины, и, едвали

Небольше, утомляли умъ,

Судьбой назначенный — для думъ!

LXXVI.

Пиръ кончился, — рабы сокрылись;

Танцовщицы и карлы, въ слѣдъ

За ними, — тоже удалились;

Умолкъ и сказочникъ-поэтъ,

И пѣсень звуки остальные

Уже затихли…. Въ тишинѣ,

Остались только молодые

Любовники, наединѣ,

Любуясь красотой природы;

Межъ тѣмъ — на землю и на воды —

Спускались сумерки, и день

Слегка сгоняла ночи тѣнь….

LXXVII.

То — Ave Maria!¹⁸ — о Марія!

То — часъ Твой, и Тебѣ привѣтъ!

Небесный часъ, когда земныя

Смолкаютъ суеты суетъ!…

О, какъ, въ странахъ благословенныхъ,

Часъ этотъ чѣмъ-то напоенъ —

Небеснымъ!… съ башенъ отдаленныхъ,

Протяжный раздается звонъ….

И все ему — какъ бы внимаетъ!

Самъ вѣтерокъ тогда стихаетъ,

И роща лишь слегка шумитъ,

Какъ бы молитву тамъ творить!

LXXVIII.

Такъ! Ave Maria! часъ священный!

Молитвы часъ! и — часъ любви!…

Марія!… предъ Тобой, смиренно,

Палъ грѣшникъ, и возвелъ свои

Благочестивѣйшіе взоры, —

Къ Тебѣ и Сыну Твоему! .

И съ неба ангельскіе хоры

Поютъ тамъ, — слышится ему, —

Гимнъ: Ave, Maria! gratiа plena!…

О, въ этотъ часъ! — всѣ на колѣна!

Падите! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

LXXIX.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . Лишь Атей,

Предъ именемъ Твоимъ небеснымъ,

Холоденъ будетъ, какъ скала!

Но, взоромъ Ты, своимъ чудеснымъ,

Еще ребенку мнѣ зажгла,

Въ груди, свѣтильникъ благодати, —

Святую вѣру, и дитяти

Внушила — чистою душой.

Благоговѣть передъ Тобой!

LXXX.

И я, — со всѣмъ благоговѣньемъ, —

Твое здѣсь имя повторилъ!…

А тотъ, кто сталъ бы, съ подозрѣньемъ,

Мнѣ запрещать сердечной пылъ,

Пусть состязается, со мною, —

На благочестьи! И судья

Намъ — небо: кто грѣшнѣй душою!

Святая мысль, небесъ дитя,

Гдѣ бъ, и когда бы, ни запала,

Намъ въ душу, какъ зерно начала

Всевышняго, — вездѣ, всегда,

У мѣста: такъ она чиста!

LXXXI.

Часъ сумерокъ!… о, какъ собою

Располагаетъ душу онъ —

Взноситься смѣло, надъ землею,

Въ надзвѣздный міръ, за небосклонъ!…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.

I.

По мнѣ, въ поэзіи, признаться,

Всего труднѣй, сперва — начатъ!

А тамъ, и — кончить, можетъ статься,

Когда пошло перо писать ¹…..

Затѣмъ, — что нашъ Пегасъ крылатой,

Нерѣдко, у самой мѣты,

Споткнуться можетъ!… и, тогда-то,

Какъ разъ, ужъ въ пропасть съ высоты.

Мы полетимъ, внизъ головою….

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

II.

Но время, общій уравнитель,

Бѣдами только учитъ насъ,

Что мы, и самъ нашъ искуситель, —

Не такъ, какъ думаемъ подъ часъ,

Бойки на поприщѣ познаній!

Лить, въ ослѣпленіи, (пока,

Подъ лавой огненныхъ желаній,

Кипитъ въ насъ юность!) какъ рѣка.

Стремимся въ бездны океана….

Но вдругъ, чуть выйдемъ изъ тумана, —

Невольный ощущая страхъ,

Соразмѣряемъ каждый шагъ!

III.

Ребенкомъ будучи, съ какою

Самоувѣренностью, я —

Считалъ, предъ сверстниковъ толпою,

Умнѣйшимъ мальчикомъ себя!

Когда сталъ возрастнѣе — та же

Меня лелѣяла мечта,

Въ такомъ чарующемъ миражѣ!…²

За то, въ позднѣйшіе лѣта,

Когда фантазія ужъ стала

Охладѣвать, и съ глазъ упала

Повязка, — истина въ комизмъ ³

Весь обратила романтизмъ!

IV.

Но если и смѣюсь, — нисколько

Не отъ веселости смѣюсь,

А чтобъ не плакать, да и только!…

Заплачу ль я? такъ, признаюсь,

Лишь отъ того, что ужъ такое

Природой свойство намъ дано, —

Не быть въ бездѣйственномъ застоѣ….

Да это такъ и быть должно:

Не-то бы, скучно въ мірѣ было —

До срока свыкнуться съ могилой!

А что бъ о ней позабывать.

Сердца намъ — въ Летѣ ⁴ бы купать…

V.

Однакожъ, я заговорился,

Богъ вѣсть, о чемъ, и для чего? ⁵

Самъ Аполлонъ ужъ разсердился

Отъ разсужденья моего;

И дернувъ за ухо, чтобъ вздоромъ

Не занимался я такимъ, —

Напоминаетъ, строгимъ взоромъ.

Заняться дѣломъ мнѣ своимъ…. ⁶

Сейчасъ! сейчасъ! мой покровитель!

Я повинуюсь и. какъ чтитель

Твоихъ наказовъ, сей же часъ, —

Вновь принимаюсь за разсказъ!

VII.

Жуанъ и Хайде наслаждались,

Не опасался молвы….

(На этомъ, кажется, разстались

Мы съ ними, подъ конецъ главы?)

И время самое съ косою

Безмилосердною своей,

Какъ будто сжалась надъ четою.

Ни сколько не мѣшало ей;

И хоть отъявленный врагъ страсти, —

Тутъ, словно, не имѣло власти,

Иль не хотѣло, можетъ быть,

Часовъ своихъ имъ ускорить….

VII.

Да, между тѣмъ, и не возможно

Ему бы было задержать

Полетъ свой слишкомъ, и, безбожно, —

Дожить до старости имъ дать:

Имъ было суждено — во цвѣтѣ

Своей весны погаснуть вдругъ,

Пока еще, на этомъ свѣтѣ,

Такъ обаятельно, вокругъ,

Имъ улыбалось все…. чтобъ прежде,

Чѣмъ, хоть одной своей надеждѣ, —

«Прости!» сказали бъ, — не могли

Желанья пережить свои!…

VIII.

Не для морщинъ ихъ лица были

Обречены, и въ жилахъ кровь —

Не для того, чтобъ только жили

Оплакивать свою любовь:

И волосамъ ихъ серебриться

Не суждено…. но, какъ въ странахъ

Безснѣжныхъ, — вѣчно золотиться

Должна ихъ жизнь! Скорѣе, въ прахъ

Могли внезапно быть грозою

Разбиты, чѣмъ — влачить, съ тоскою,

Дни долгіе, и ждать конца,

Въ томленьи тяжкомъ, ихъ сердца!…

IX.

Въ нихъ — слишкомъ мало было глины, ⁷

И наслаждаться тутъ вполнѣ,

Еще разъ, жизнью безъ кручины —

Могли они на единѣ….

Быть такъ — эдемъ ихъ составляло!

Они скучали лишь тогда.

Какъ что нибудь недозволяло

Имъ вмѣстѣ быть! — не такъ вода,

Въ рѣкѣ, мгновенно исчезаетъ,

Когда источникъ высыхаетъ,

Какъ ихъ сразилъ бы обоихъ —

Убійственный разлуки мигъ!…

X.

Ужъ таково предназначенье

Для нѣжно-созданныхъ сердецъ:

Съ ударомъ первымъ — сокрушенье,

И всѣмъ страданіямъ конецъ!

Не видѣть имъ, — какъ, длинной цѣпью,

За днями тянутся, въ году,

Дни мукъ и слезъ, за скучной степью

Имѣя общую, въ виду,

Цѣль — умереть! притомъ, бываетъ,

Что, часто, кто скорѣй желаетъ

Достигнуть цѣли той, она —

Какъ бы бѣжитъ…. такъ жизнь странна!

XI.

Да и «одни лишь умираютъ

Боговъ любимцы — въ цвѣтѣ дней….»

(Рѣшила древность!) О и не знаютъ,

Чрезъ это, тысячи смертей;

Имъ не оплакивать могилы

Друзей!… а что важнѣй всего, —

Не знать, какъ постепенно силы

Насъ оставляютъ, ни того,

Какъ быстро молодость проходитъ,

Да, за собой, любовь уводитъ.

И съ ней всѣ радости, потомъ,

Скрываются въ гробу нѣмомъ!…

XII.

Но Хайде и Жуанъ — ни мало

Не размышляли о смертяхъ

Ихъ умъ лишь небо занимало,

Да видъ природы въ ихъ глазахъ;

И если бъ даже находили

Виновнымъ время, такъ — въ одномъ,

Что слишкомъ скоро уходили

Часы бесѣды ихъ вдвоемъ!…

За то, — и глазъ ужъ не спускали

Другъ съ друга, въ свѣтлой ихъ эмали

Читая страстную любовь,

Что сильно волновала кровь….

XIII.

Ихъ дивно было положенье!

И зная хорошо, что взглядъ

Одинъ, руки прикосновенье, —

Понятнѣй сердцу говорятъ,

Чѣмъ всѣ слова — они молчали;

Но, и въ молчаніи самомъ,

Гораздо больше выражали,

Чѣмъ, если бъ стали языкомъ

Обыкновеннымъ выражаться!

Языкъ ихъ, просто, могъ назваться —

Тѣмъ, на которомъ рѣчь ведутъ

И птички, если не поютъ….

XIV.

Но птичьи разговоры эти

Понятны только могутъ быть —

Однимъ влюбленнымъ, что, какъ дѣти,

Не любятъ лишнихъ фразъ клеить,

Чуждаясь блестокъ всѣхъ искусства,

Передавая, между тѣмъ,

Краснорѣчиво, — сердца чувства,

На языкѣ своемъ, не всѣмъ,

Но имъ — понятномъ!.. И доселѣ,

Жуанъ и Хайде, въ самомъ дѣлѣ, —

Еще какъ дѣти были все .

Завидное ихъ бытіе!

XV.

Не назначалось имъ судьбою —

Интриги свѣта испытать.

И, съ безмятежною душою,

Отъ нихъ томиться и скучать:

Но какъ, изъ одного истока,

Двумъ ручейкамъ, имъ суждено —

Катиться лишь, по волѣ рока,

Имъ давшаго златое дно,

Между цвѣтовъ земнаго рая,

Въ прозрачной влагѣ отражая —

Сводъ неба ясный, да цвѣты,

Не зная бурной суеты!…

XVI.

Надъ ихъ главой смѣняясь, луны —

Все тѣми жъ находили ихъ,

На ихъ красу и пламень юный,

Не разъ, любуясь, средь своихъ

Ночныхъ дозоровъ, и дивились:

Какъ это — плавленной четы

Сердца еще неутомились,

Отъ пресыщенья полноты!…

Но не могли знать пресыщенья,

За тѣмъ, что свойство расширенья —

Любовь ихъ придавала имъ,

Очарованіемъ своимъ!

XVII.

И чувственностію одною

Не увлекалися они:

Они любили — и душою,

Какъ любятъ, иногда, въ тѣ дни,,

Когда ужъ вихрь страстей наскучитъ,

И суеты надоѣдятъ,

И сердца ужъ соблазнъ не мучитъ,

А узы брачные крѣпятъ

Одну лишь дружбу!.. о, какъ это

Прекрасно, даже и въ тѣ лѣта,

Когда ужъ не взволнуетъ кровь —

Давно погасшая любовь!

XVIII.

Чтожъ въ годы юности счастливой?

Но это — рѣдкость! а чета —

Примѣрь такой любви, на диво,

Являла въ пылкія лѣта!

И если счастьемъ безмятежнымъ

Пресытиться тутъ не могла,

Такъ этимъ — только чувствамъ нѣжнымъ

Она обязана была!

Но, между тѣмъ, какъ эти чувства,

Въ другихъ, — лишь результатъ искусства,

Притворный, и смѣшной, порой;

Въ нихъ — были слитыя съ душой!…

XIX.

Другихъ — въ такое положенье

Приводитъ опіумъ, или —

Избытокъ юности, и чтенье…

Они жъ — отчета бъ не могли

Отдать, какъ этого добились:

Природа ль такъ ихъ создала,

Иди — ужъ такъ расположились

Судьбы ихъ!.. Хайде не брала

Ни въ руки никогда романа;

И воспитанье Донъ-Жуана —

Такъ было нравственно! а что….

Но ужъ и вынесъ онъ за-то!

XX.

Поэтому, и мудрено ли,

Что ихъ любовь, — ни дать, ни взять, —

Была, подъ стать ихъ свѣтлой доли,

Такой, что можно бы назвать —

Любовью — "соловья и розы, " ¹⁰

Или — двухъ нѣжныхъ голубковъ…

Поэзіи ихъ жизни — прозы

Не знала, средь волшебныхъ сновъ!

Любуясь солнечнымъ закатомъ,

Они дышали ароматомъ

Цвѣтовъ роскошныхъ, въ этотъ часъ,

И съ неба не спускали глазъ…

XXI.

И, безъ сомнѣнья, лишь оттуда —

Такая рѣдкая на нихъ,

Любовь спустилась, и на чудо,

Такъ мощно оковала ихъ!

Часъ сумерокъ, для всѣхъ — прекрасенъ:

Для нихъ — блаженство составлялъ:

Такъ съ ихъ душою былъ согласенъ,

На чувства нѣгу навѣвалъ! .

Но. вмѣстѣ съ тѣмъ, какой-то тайный

И трепетъ, вдругъ, необычайный, —

Проникъ ихъ душу, наконецъ,

И счастье возмутилъ сердецъ!..

XXII.

Какъ вѣтерокъ, когда коснется

Струнъ арфы, или вдругъ дохнетъ

На огонекъ, — и шевельнется

Раздвоясь, пламя и замретъ:

Предчувствье тайное запало,

Въ грудь, — обоимъ! Жуанъ вздохнулъ,

И сердце Хайде простонало,

И странно взоръ ея сверкнулъ,

Слѣдя за солнцемъ, что спускалось

Въ глубъ моря, и какъ бы прощалось —

Съ четою… унося, въ тотъ мигъ, —

Послѣдній день блаженства ихъ!

XXIII.

Съ какой то грустію безмолвной,

Жуанъ на Хайде посмотрѣлъ:

Изъ черныхъ глазъ ея онъ, словно,

Свою судьбу узнать хотѣлъ….

Но только и опомнясь вскорѣ,

(Причинъ не видя, почему —

Ему сгрустнулось такъ?) во взорѣ

Подруги, чувству своему —

Невольной грусти, иль смущенья,

Просилъ онъ поскорѣй прощенья:

Такъ душу омрачить и ей

Боялся, — грустію своей!

XXIV.

Взоръ этотъ встрѣтивъ, улыбнулась

Она, но такъ, — что языкомъ

Не выразить! и отвернулась,

Потомъ, взволнованнымъ лицомъ;

Лишь это и прошло въ мгновенье:

Умъ, или гордость верхъ взяла!

Когда жъ, преодолѣвъ смущенье,'

Вновь Хайде взоромъ повела, —

Жуанъ спросилъ, (смущенъ, быть можетъ!)

Что это такъ ее тревожитъ?..

Она вздрогнула, и слеза

Ей навернулась на глаза…

XXV.

— «О! если бы…» (потомъ сказала:)

"Но этого не можетъ быть!

Иль тутъ же бъ — не существовала…

«Минуты бъ той не пережить!» —

Хотѣлъ-было, у Хайде, снова

Спросить Жуанъ…, но тутъ, не давъ

Ему и вымолвить ни слова, —

Уста къ устамъ, его прижавъ,

Она молчать ему велѣла,

И, наконецъ, напечатлѣла —

Столь нѣжный поцѣлуй, что страхъ

Исчезъ — и въ сердцѣ, и въ очахъ!

XXVI.

Да и не лучшая ль метода —

Такъ муки сердца облегчать?

Хоть многіе… другаго рода

Предпочитаютъ, такъ сказать, —

Патріархальное леченье:

Виномъ! — и правы, можетъ быть,

Когда — на головокруженье,

Вниманія не обратить!…

По мнѣ жъ-; какъ то, такъ и другое, —

Все только бѣдствіе земное,

И, — женщина, или вино,

Рѣшить: что лучше? мудрено!

XXVII.

Но если молвить съ прямотою,

Такъ, (безъ обиды, находя,

Ко многомъ схожими съ собою —

Двѣ эти вещи!) — смѣло бъ я

Рѣшилъ: что лучше, безъ сомнѣнья,

Охъ — нераздѣльными имѣть.

Чтобъ радости, безъ отравленья,

Вполнѣ оцѣнивать умѣть!

Вино и женщина — двѣ наши

Болѣзни, и отрадъ двѣ чаши,

Которыя судьба намъ шлетъ —

Чтобъ полонъ былъ нашъ обиходъ!…

XXVIII.

Жуанъ и Хайде — другъ на друга

Смотрѣли съ нѣжностью нѣмой,

Гдѣ чувства всѣ — дитяти, друга.

Сестры и брата, и иной

Любви кипучей, или страсти, —

Сливались вмѣстѣ, въ ихъ очахъ;

Гдѣ выражалось все, отчасти,

И въ самыхъ явственныхъ чертахъ, —

Что могутъ выражать два сердца,

Соединять два одновѣрца,

Всѣмъ жертвуя, — чтобъ дни свои

Златить взаимностью любви! .

XXIX.

Зачѣмъ, обвившися руками,

Какъ вѣтви сплетшихся деревъ,

И грудь къ груди, уста съ устами

Спаявъ, такъ сладостно, безъ словъ, —

Не умереть бы имъ тогда же?…

Такъ слишкомъ долго, для земли,

Ихъ счастье длилося, что даже —

И сами бъ пожелать могли.

Тутъ — умереть, чѣмъ, можетъ статься,

Потомъ, — на вѣкъ съ собой разстаться,

Да съ грустью вспоминать, потомъ, —

О миломъ счастіи быломъ!…

XXX.

Свѣтъ не для нихъ былъ созданъ шумный,

И маскарадный, сверхъ того;

И общаго съ толпой безумной,

Какъ пѣсни Сафы, — ничего

Ихъ души не имѣли; чувство

Лишь непритворное одно,

Безъ всякой примѣси искусства,

Такъ было въ нихъ заронено

И съ ихъ составомъ такъ сливалось,

Что — самой жизнью ихъ казалось!..

И чувства этого лишить, —

То жъ значило бъ, что ихъ убить!

XXXI.

Они и родилися, словно,

Лишь другъ для друга, вмѣстѣ жить

Въ глуши лѣсной, въ глуши безмолвной,

И на свободѣ тамъ любить, —

Вдали отъ этихъ залюдненныхъ

Степей, что обществомъ зовутъ, —

Гнѣздъ всѣхъ пороковъ воплощенныхъ.

Вражды, интригъ, заботъ и смутъ!…

Такъ все рожденное свободнымъ —

Живетъ счастливо, по природнымъ

Своимъ влеченьямъ, то — четой,

То — одиноко, то — толпой!…

ХХХІІ.

Созданья нѣжнаго сложенья,

Какъ птички Божьи, что поютъ, —

Къ тиши лишь ищутъ наслажденья,

И парочками все живутъ!…

Орелъ — одинъ себѣ ширяетъ

По поднебеснымъ высотамъ;

Добыча чаекъ собираетъ —

Станицами, по отмелямъ;

И вороны, шумя крылами.

Слетаютъ, — цѣлыми стадами, —

На запахъ труповъ… такъ, толпой,

И люди сыплются на бой!…

XXXIII.

Лицомъ къ лицу, другъ друга нѣжно

Обнявъ, покоилась чета…

Но сонъ ихъ былъ не безмятежной:

Онъ — вздрагивалъ; ея уста —

Какой-то музыкой невнятной

Журчали, словно ручеекъ;

И будто розы ароматной

Листки, когда ихъ вѣтерокъ

Всколышетъ, — легкое смятенье

Тревожило черты, волненье

Грудь воздымало… Такъ ихъ сонъ

Былъ чѣмъ-то тайнымъ возмущенъ!

XXXIV.

Ей грезилось: — что, безъ Жуана,

Одна, на берегу морскомъ,

Внимаетъ шуму океана….

Къ скалѣ прикована. притомъ, —

Ни съ мѣста сдвинуться неможетъ,

А волны, между тѣмъ, растутъ,

И ихъ. напоръ ее тревожитъ!…

Она незнаетъ, что ей тутъ

И дѣлать?… ужъ до половины,

Ужъ выше головы, — пучины

Валы вспѣненные кипятъ,

И затопить ее хотятъ….

XXXV.

Захватываетъ ей дыханье,

Въ глазахъ темнѣетъ… ей грозитъ

Ужъ явной смертью, и — страданье

Невыразимое томитъ! .

Потомъ…. невидимою силой,

Какой-то, вдругъ извлечена, —

Уже надъ влажною могилой.

На высотѣ скалы, она!..

Лишь ноги всѣ въ крови, колѣни

Подъ нею гнутся; въ утомленьи.

Чуть не падетъ, ловя, съ тоской, —

Какой-то призракъ, предъ собой….

XXXVI.

А призракъ — въ бѣломъ покрывалѣ,

Иль бѣлымъ саваномъ обвитъ. —

Все далѣ отъ нея, и далѣ,

Бѣжитъ, изъ рукъ ея скользитъ!…

И страшно ей, и непремѣнно —

Ей хочется его поймать….

Иль, хоть въ лице ему, мгновенно,

Взглянуть, да по чертамъ узнать

И вотъ — почти уже коснулась

Къ нему рукой… но — обманулась:

То — воздухъ только былъ въ рукѣ,

А призракъ — снова вдалекѣ!…

XXXVII.

Вдругъ сцена — вновь перемѣнилась:

Ужъ Хайде, въ гротѣ подъ скалой,

Въ обширной залѣ очутилась!

Всѣ стѣны, сводъ надъ головой, —

Украшены рукой природы,

Подъ сталактитами блестятъ,

Что поразвѣшивали воды

Какъ брилліантовый каскадъ;

И самый полъ — одни кристаллы,

Да раковины и кораллы,

Гдѣ, разыгравшися, толпой,

Тюлени брызгались волной….

XXXVIII.

И у нея самой струились,

Кристальной влагой, волоса,

И, будто, въ слезы растопились —

Ея прелестные глаза…

У ногъ же — хладный, бездыханный,

Покрытый пѣною морской,

И матовой луны туманной

Лицомъ блѣднѣе, и нѣмой,

Лежалъ Жуанъ; глаза сомкнуты,

Не билось сердце; весь раздутый,

И посинѣлый, онъ лежалъ;

И трупъ — шумъ моря отпѣвалъ!…

XXXIX.

На трупъ уставивъ взоръ съ тоскою,

Она стояла все надъ нимъ,

Поникнувъ долу головою….

Но вдругъ — черты его, какъ дымъ,

Сперва развѣеваться стали,

Потомъ видъ принимать другой,

И — образъ ужъ отца являли.

Такъ рѣзко, что, передъ собой, —

Ужъ видя Ламбра…. содрогнулась

Она, въ испугѣ, и — проснулась…

И что же? въ самомъ дѣлѣ, онъ —

Предъ ней!… ужъ это не былъ сонъ!

XL.

Дѣйствительность страшнѣй обмана

Была, для Хайде, послѣ сна:

Отецъ, на дочь и на Жуана,

Смотрѣлъ такъ грозно, что она, —

Вскочила, вскрикнула, и снова

Упала…. радость, пополамъ,

Съ сомнѣніемъ и страхомъ, слова

Не давъ ей вымолвить, — глазамъ

Своимъ, ей вѣрить не давали,

Чтобъ это — Ламбро былъ!.. могла ли

Она и думать, наконецъ,

Что бъ ожилъ вдругъ ея отецъ?!…

LXI.

Не зная, въ первое мгновенье,

Кто былъ, что Хайде испугалъ, —

Жуанъ хотѣлъ-было все мщенье

Излить на Ламбра, что стоялъ,

Предъ ними, съ дерзостью такою! —

Но тотъ — молчанье вдругъ прервалъ,

Да, только покачавъ чалмою,

Съ улыбкой злобною сказалъ:

--«Мнѣ только слово молвить стоитъ, —

И кровь младую успокоитъ,

Вмигъ, — сотня сабель! такъ, вѣрнѣй,

Вложи свою въ ножны скорѣй.» —

XLII.

И Хайде между ними стала,

Жуана обвила рукой,

И умолять обоихъ стала,

Оставить помыслъ роковой:

— «Жуанъ! то — Ламбро, мой родитель!

Падемъ предъ нимъ; проститъ онъ насъ

И вы, Папаша!…¹¹ захотите ль, —

Дочь, умоляющую васъ,

Тутъ видѣть трупомъ, предъ собою?

Покрайней мѣрѣ, хоть слезою

Моею тронетесь, — и онъ….

Онъ будетъ вами — пощаженъ!…»

XLIII.

Наружность старца выражала

Спокойствіе во всѣхъ чертахъ;

Но, вмѣстѣ съ тѣмъ, и отражала —

Всю гордость — въ огненныхъ глазахъ!

Взглянувъ на Хайде хладнокровно.

Ни слова онъ не отвѣчалъ;

Но этотъ взглядъ его безмолвной —

Свинцомъ ей на душу упалъ!…

Потомъ, онъ обмѣнялся взоромъ —

Съ Жуаномъ, и Жуанъ, въ которомъ

Къ лицу прихлынула вся кровь, —

Ужъ расчитаться былъ готовъ….

XLIV.

Но Ламбро, — съ флегмой, безъ смущенья,

Замѣтивъ жестъ его, сказалъ:

— «Ну, храбрый!… безъ сопротивленья,

Отдай мнѣ саблю: прокъ въ ней малъ!» —

— «Нѣтъ, никогда! — пока свободна

Моя рука!» — И весь дрожалъ

Жуанъ, съ досады. — «Какъ угодно!» —

Спокойно старецъ отвѣчалъ,

Да изъ за пояса тутъ вынулъ

Двуствольный пистолетъ, окинулъ

Жуана взглядомъ, и сказалъ:

--«Получишь же, чего желалъ!» —

XLV.

Потомъ, къ груди прицѣливъ дуло,

Взялся ужъ за курокъ рукой….

Но Хайде къ милому прильнула,

И, оградивъ его собой, —

Взоръ грозный Ламбра встрѣтивъ смѣло:

— «Нѣтъ» вскрикнула: «нѣтъ, нѣтъ, отецъ!…

Иль если такъ — то, прежде, тѣло

Мое пронижетъ твой свинецъ!» —

И какъ они тутъ были оба,

Отецъ и дочь, похожи! злоба

Въ немъ, выражалась — льва; она —

Какъ львица, тожъ, была грозна!

XLVI.

Черты лица, и ростъ, и даже,

Почти одни и тѣжъ, глаза, —

Большіе, черные!… и та же

Осанка дикая, краса —

Въ движеньяхъ, въ поступи свободной….

Лишь различалися въ одномъ, —

Въ лѣтахъ и полѣ: такъ природной

Типъ сохранился — въ ней и въ немъ!

Хоть оба тутъ они молчали,

Глаза ихъ молньями сверкали:

Такъ волновали обоихъ —

Страстей порывы, въ этотъ мигъ!

XLVII.

Отецъ уже рѣшался-было….

Но опустилъ вдругъ пистолетъ,

Какъ бы — таинственною силой

Удержанъ былъ; и молвилъ: — «нѣтъ;

Не я, тутъ, первый жаждалъ крови,

И погубить его желалъ:

Онъ смерти ищетъ самъ!» — и брови

Нахмуривъ, Ламбро засверкалъ

Глазами сокровенной мести!

--«Такъ; хоть немногіе, по чести!

Тутъ удержались бы…. но я —

Ему прощаю, для тебя!

XLVIII.

Пусть только онъ, сейчасъ же сложитъ

Свое оружье: иль — главой

Отца клянусь! — свою положитъ,

На мѣстѣ, онъ передъ тобой!» —

И, съ этимъ, вдругъ свистокъ свой вынулъ,

И свистнулъ; — на его свистокъ, —

Другой раздался, и нахлынулъ

Сбродъ цѣлый чалмоносцевъ, съ ногъ

До головы, вооруженныхъ,

Какъ стая псовъ, съ цѣпи спущенныхъ,

И Ламбро закричалъ: — «схватить,

Сейчасъ, мнѣ франка, иль убить!» —

XLIX.

И, въ то жъ мгновенье, дочь рукою,

Безжалостно, онъ оттолкнулъ!…

Жуанъ, обступленный толпою,

Мгновенно саблею взмахнулъ,

И — двое первыхъ, изъ пиратовъ,

Легли на мѣстѣ, наповалъ;

За то ужъ третій — былъ изъ хватовъ!

Рубака старый расчиталъ

Удара мѣткость хладнокровно, —

Отвелъ его, и мигомъ, словно

Тигръ, бросился на жертву, и —

Жуанъ лежалъ ужъ на земли!…

L.

Онъ въ голову и руку раненъ,

Кинжаломъ мѣткимъ, истекалъ

Весь кровью, взоръ былъ отуманенъ…

Тутъ Ламбро знакъ рукой подалъ, —

И, мигомъ, бѣднаго связали.

И отнесли на берегъ, гдѣ —

Два корабля ужъ ожидали,

Рисуясь мачтами въ водѣ;

Жуана въ шлюпку опустили,

Къ судамъ причалили, сложили

Тамъ въ трюмѣ на одномъ изъ нихъ, —

Съ глазъ не спуская, ни на мигъ….

LI.

Свѣтъ удивителенъ своими

Превратностями, и, притомъ,

Такъ, на бѣду, обиленъ ими,

Что, шагъ чуть сдѣлаешь, — кругомъ

Оглядывайся непремѣнно,

Ужъ не грозитъ ли гдѣ бѣдой!…

Ну, думалъ ли Жуанъ, рожденной

Въ достаткѣ, надѣленъ красой,

И жизнь которому такъ мило,

Заранѣ, улыбнулась было, —

Что будетъ раненъ, связанъ онъ,

Да брошенъ въ трюмъ, и увезенъ?¹…

LII.

И это все — за то, скажите,

Что приглянулся онъ одной

Красавицѣ!… Но, какъ хотите,

А тутъ я долженъ дать покой

Бѣдняжкѣ нашему герою, —

Разстроенъ самъ почти до слезъ,

Его несчастною судьбою,

Или — китайской нимфой грезъ,

Ну, то есть, — чаемъ ароматнымъ,

Что, за глоткомъ уже трикратнымъ,

Симпатизируя съ душой,

Наводитъ сонъ, иль сплинъ съ дремой!..

LIII.

И такъ, израненному тяжко,

Жуану пожелавъ, пока.

Покоя въ трюмѣ, мы — бѣдняжкой

Займемся Хайде!… Не легка

Боль и ея была; и рана,

Что въ сердце ей нанесена.

Была тяжелѣй ранъ Жуана:

Хоть женщиною рождена,

Слезъ женскихъ, что проходятъ вскорѣ,

Не знала Хайде; сердца горе

Не развѣвалось такъ легко,

А западало глубоко!..

LIV.

Она была дочь мавританки,

Изъ Феца, гдѣ — все рай земной,¹²

Иль степь пустая, безъ приманки,

И гдѣ на все — лишь пашетъ зной….

Тамъ въ мраморный бассейнъ оливы —

Дождятъ янтарныя струи;

Цвѣты, плоды и зерна нивы, —

Ключами бьютъ изъ нѣдръ земли;

Но тамъ — растетъ и древо яда,

Ревъ львиный съ шумомъ водопада

Сливается и караванъ —

Въ песчаный тонетъ океанъ!…

LV.

Подъ небомъ Африки, отъ вѣка,

И почва такова земли,

И также сердце человѣка,

Гдѣ чувства — въ страсти перешли!

Могучая — на зло и благо.

Кровь мавританская кипитъ,

Съ рожденья, огненною- влагой:

Такіе жъ и плоды родитъ….

Мать Хайде — съ красотой, любовью, —

И сердце съ пламенною кровью

Имѣла, походя душой —

На львицу родины степной!

LVI.

Дочь, — нравомъ мягче и нѣжнѣе, —

Была подобна облакамъ,

Что, пуха лебедя бѣлѣе,

Плывутъ по лѣтнимъ небесамъ,

Покамѣстъ въ массу не сольются,

И, въ тучу превратясь, — грозой

Не грянутъ и не пронесутся,

Небесной карой, надъ землей!…

И Хайде, по сей день, безбурно,

Сребристымъ облакомъ, лазурной

Стезей своей неслась, какъ пухъ —

Легка, бѣла!… но только вдругъ….

LVII.

Страсть и отчаянье верхъ взяли:

Кровь мавританская огнемъ

Въ ней вспыхнула, и засверкали

Глаза — грозой, передъ отцомъ!…

Но это былъ Самумъ, который,

По степи, зноемъ лишь пахнулъ!

Послѣдній видъ, что Хайде взоры

Такъ поразилъ, и промелькнулъ,

Какъ метеоръ, вдругъ мглой сокрытый.

Былъ — кровью, ранами покрытый,

Жуанъ во власти палачей,

И ими разлученный съ ней!…

LVIII.

Еще на полъ, облитый кровью

Любимца своего, она

Смотрѣла… мысль ея, любовью

Еще недавнею полна, —

За милымъ призракомъ носилась;

Но ужъ отъ глазъ ея. какъ сонъ,

Изчезъ онъ, — и она лишилась

Послѣднихъ силъ!… лишь тяжкій стонъ

Изъ груди вырвался, и, словно

Кедръ подъ сѣкирою — безмолвію,

Павъ на руки къ отцу, главой

Склонилась, какъ цвѣтокъ младой….

LIX.

Потокомъ хлынула, устами,

Кровь, — и закрылися глаза!…

Невольницы къ ней, со слезами,

Сбѣжались. . но — ни голоса.

Ни оттиранья ихъ, не были

Успѣшны — въ чувство привести;

Врачи всѣ средства истощили,

И всѣ познанія свои:

Но все напрасно! съ положенья

Ея въ постель, — все, безъ движенья,

Лежала Хайде, не мертва,

Но и, казалось, не жива!…

LX.

Какъ, будто, власти не имѣли,

Ни жизнь, ни смерть еще надъ ней:

Вся холодна, — еще жъ алѣли

Ея уста; лице блѣднѣй

Ужъ было мрамора, не билось

И сердце… все жъ еще, въ груди.

Дыханіе какъ бы таилось!..

Всѣ, на нее глаза свои

Устава, все еще — минуты,

Въ молчаньи, ждали, что сомкнутый

Взоръ, къ ожиданью всѣхъ сердецъ, —

Она раскроетъ, наконецъ. .

LXI.

Но день, другой…. и третій даже.

Прошелъ, — все. жъ, какъ бы въ сонъ она

Погружена, лежитъ все та же, —

Съ устами алыми, хладна,

И безъ малѣйшаго движенья…

Малѣйшаго однако жъ нѣтъ —

Въ ней признака и разрушенья:

Въ чертахъ еще какъ бы просвѣтъ

Мелькаетъ жизни и, отчасти, —

Еще господствующей страсти….

Такъ видимъ, въ мраморѣ нѣмомъ.

Мысль оживленную рѣзцомъ!

LXII.

Но наконецъ, она проснулась —

Не такъ, однакожъ, какъ отъ сна;

Скорѣй, какъ мертвая, очнулась:

Хоть улыбнулась бы она, —

Такъ нѣтъ! Жизнь чѣмъ-то новымъ, страннымъ,

Ей показалась: — взоръ блуждалъ,

Съ предмета на предметъ, туманнымъ

Какимъ-то взоромъ, не искалъ,

Однакоже, воспоминаній….

И сердце, — хоть полно страданій,

Но безотчетныхъ, такъ сказать, —

Имъ не могло всей воли дать!

LXIII.

Она окинула глазами,

Блуждающими, лица всѣхъ;

Но, слова не сронивъ устами,

Вниманья даже и на тѣхъ,

Что въ головахъ у ней сидѣли, —

Не обратила, чтобъ спросить:

Зачѣмъ вокругъ ея постели

Толпой собрались?… облегчить

И груди не могла, бѣдняжка, —

Хоть вздохомъ…. а страдала тяжко!…

Однимъ дыханьемъ устъ своихъ,

Являла, что еще — въ живыхъ!…

LXIV.

И тишиной, и разговоромъ,

Старались пробудить ее!

Она — лишь безотвѣтнымъ взоромъ

Смотрѣла… и казалась все —

Бездушной статуей нѣмою!…

Тишь отвращалась отъ отца,

Какъ, словно, онъ пугалъ собою;

Хотя — ни мѣста, ни лица

Тутъ ничьего не узнавала,

И препослушно позволяла

Себя, по комнатѣ, водить,

Какъ будто — все могла забыть!…

LXV.

Но, наконецъ, глаза блеснули

Какимъ-то пламенемъ у ней;

И, будто, мысли проглянули….

Тутъ ей напомнили, скорѣй, —

Объ арфѣ, — и, въ одно мгновенье.

Арфистъ явился…. строить сталъ

Свой инструментъ, — струнъ пробужденье

Подѣйствовало!… грустно палъ

Взоръ Хайде на арфиста. словно —

Онъ пробудилъ, въ душѣ безмолвной,

Воспоминанья о быломъ,

Лежащемъ на-сердцѣ свинцомъ!…

LXVI.

Потомъ, она отворотилась

Лицомъ къ стѣнѣ, — какъ будто ей

Вдругъ дурно стало…. и закрылась

Руками и арфистъ, скорѣй,

Пѣснь заунывную, родную,

Запѣлъ протяжно… но она,

Подъ эту пѣсню островскую, —

Вдругъ стала, молча, и полна,

Казалось, мрачныхъ думъ съ тоской, —

Бить такту, по стѣнѣ, рукою….

Арфистъ сюжетъ перемѣнилъ,

И пѣснь любви вдругъ пробудилъ.

LXVII.

При имени любви — вздохнула

Она внезапно, и — слеза

Вдругъ на глазахъ у ней блеснула;

И прояснилися глаза:

Знать, ожили воспоминанья.

Пріятныя душѣ ея!

Но вмигъ — проснулись и страданья….

Тутъ залилася, какъ дитя,

Она горючими слезами,

Что потекли изъ глазъ струями, —

И, спертая доселѣ, грудь

Могла — свободнѣе вздохнуть!….

LXVIII.

Ей легче стало…. но напрасно

Сердца всѣмъ радость обдала:

Мысль возвращенная — ужасно

Умъ бѣдной Хай де потрясла!

Вдругъ — съ мѣста своего вскочила,

Какъ будто, и больна она

Ни сколько не была! и сила

Гдѣ у нея взялась?… грозна,

Какъ разъяренный левъ, кидаться

На всѣхъ тутъ стала, да метаться;

Но хоть бы слово, хоть бы крикъ….

Такъ нѣтъ! и ужасъ всѣхъ проникъ!

LXIX.

Припадокъ бѣшенства не длился:

Казалось, промелькалъ, порой, —

Разсудокъ… то — опять дичился

Взоръ у нея: иль вдругъ — такой

Былъ неподвижный!… какъ ни били

Ее, въ надеждѣ излечить,

Чуть вновь припадки находили, —

Удары въ чувства приводить

Бѣдняжку не могли; стихала

Сама собой, — лишь избѣгала

Все, съ содроганьемъ, лица

И вида своего отца!….

LXX.

Старались ей всѣ развлеченья

Пріискивать и доставлять….

Но — все напрасно, и спасенья

Уже не смѣли ожидать! —

Одежду, пищу, отвергала,

Лишилась сна, и, — какъ свѣча

Восковая, истаивала….

Двѣнадцать сутокъ такъ влача

Лишь остовъ жизни, — безъ страданій,

Погасла, наконецъ, въ молчаньи, —

Не простонавъ и не вздохнувъ,

Какъ будто, — тихимъ сномъ заснувъ!…

LXXI.

Никто, изъ окружавшихъ даже,

И не замѣтилъ, какъ она

Отъ жизни отошла — все та же —

Давно безмолвна и блѣдна!

И только догадались вскорѣ,

Что Богу душу отдала,

Лишь по тому, что ужъ во взорѣ

Не стало блеска жизни: мгла

Глаза погасшіе покрыла,

И, на черты, смерть наложила

Свою свинцовую печать,

Которой трудно не узнать!…

LXXII.

Такъ Хайде жертвой жалкой пала —

Отцовской мести роковой!

И не одна.. въ ней смерть прервала

Зародышъ жизни и другой:

Она въ себѣ уже носила

Любви преступной нѣжный плодъ….

И, разомъ, — хладная могила

Ихъ прибрала, на небосводъ

Не давъ невинному созданью —

взглянуть очами!… Такъ, подъ дланью

Тяжелой рока, клонитъ все, —

Здѣсь, на земли, чело свое!…

LXXIII.

Да: Хайде дни свои младые,

Цвѣткомъ роскошнымъ, отжила,

И стыдъ, и прелести земныя,

Въ собой, въ могилу унесла!..

Не суждено, знать, небомъ было,

Влачить ей долгіе года! —

Цѣпь жизни тяжкой и унылой

Нѣтъ; жизнь ея — была мечта,

Иль лучше — чаша наслажденій!….

И спитъ она теперь, въ забвеньи,

На берегу морскомъ, гдѣ ей —

Любовь златила утро дней!

LXXIV.

Теперь, тотъ островъ въ запустѣньи,

Дома разрушены давно;

И жителей ужъ нѣтъ въ забвеньи

Былое все погребено! —

Нѣтъ даже и слѣда, гдѣ были

Могилы — Хайде и отца!

Давно ихъ, можетъ быть, ужъ смыли

Морскія волны… лишь сердца

Чувствительныхъ островитянокъ —

Прелестныхъ молодыхъ Гречанокъ,

Еще вздыхаютъ, въ пѣсняхъ ихъ,

О Хайде, при друзьяхъ своихъ!

LXXV.

И не одинъ архипелажецъ.

Воспоминая объ отцѣ

Несчастной Хайде, свой разсказецъ —

Какъ о пиратѣ-молодцѣ,

Порой, сопровождаетъ вздохомъ,

Что ужъ прошли тѣ времена!…

И на скалахъ, покрытыхъ мохомъ,

Господствуетъ — лишь тишина;

Да! гдѣ чалма, — чалма Пирата,

Мелькала грозная когда-то, —

Теперь, лишь пѣсни тамъ, порой,

Про нихъ несутся надъ волной….

LXXVI.

Въ тѣхъ пѣсняхъ, — имя Ламбра звучно,

Какъ богатырское гремитъ;

И Хайде имя, неразлучно, —

Любви всѣмъ пламенемъ горитъ!…

А что несчастная любила

Такъ безразсудно, можетъ быть, —

Цѣною жизни искупила

Свою ошибку! — и винить

Ее, за это, не спѣшите….

Любовь, къ тому же, какъ хотите, —

Неотразима какъ судьба!

А съ ней — опасна и борьба….

LXXVII.

Но ужъ пора намъ надъ могилой

Несчастной Хайде перестать

Лить слезы, и сюжетъ унылой,

Скорѣе, кстати — перервать!

Люблю, конечно, описанья —

Безумья… но боюсь, порой,

И самъ…. и самъ его вліянья

Не испытать вдругъ надъ собой!…

И такъ, — чтобъ и главы на этомъ

Не кончить, поскорѣй предметомъ

Другимъ займемся: — за своимъ

Героемъ бѣднымъ поспѣшимъ! —

LXXVIII.

Жуанъ, съ тѣхъ поръ, какъ раненъ тяжко,

И, связанный, въ трюмъ брошенъ былъ, —

Не могъ опомниться. бѣдняжка,

Дней нѣсколько, и походилъ

На трупъ безчувственный!… порою,

Стоналъ лишь, изрѣдка, отъ ранъ….

Когда жъ очнулся, — предъ собою.

Увидѣлъ онъ ужъ океанъ

Во всей красѣ; корабль уютный

Летѣлъ стрѣлою, вѣтръ попутный

Дулъ, надымая паруса;

Кругомъ — вода да небеса!

LXXIX.

Вдали, на краѣ небосклона,

Явились вскорѣ берега —

Прославленнаго Иліона

Стихомъ Гомера-старика!

Въ другую пору, можетъ статься,

Собой плѣнилъ бы Мысъ-Сигей…. ¹³

Но тутъ — Жуанъ имъ любоваться

Не могъ, подъ бременемъ цѣпей;

А между тѣмъ, — холмы и скаты,

Гдѣ, нынче, лишь селенья хаты

Виднѣются, покоятъ прахъ —

Героевъ, падшихъ тамъ въ бояхъ!…

LXXX.

Тамъ вся земля почти промокла

Ихъ кровью… лишь слѣдовъ могилъ —

Аякса, Гектора, Патрокла,

Полетъ вѣковъ не пощадилъ!…

Еще указываютъ только —

Ахилла холмъ…. да, сверхъ того,

Тамъ — Ида и Скамандръ…. и сколько

Воспоминаній!… одного

Лишь Иліона стѣнъ папрасно

Искать: ихъ нѣтъ!¹⁴ и безопасно

Овца тамъ бродитъ, да верблюдъ,

Иль кони дикіе тамъ ржутъ….

LXXXI.

Но только пастухи, что ходятъ

За ними, — (нечего сказать!)

Ужъ на Париса не походятъ….

Да и Фригійца не сыскать.

Ни одного тамъ, между ними;

Лишь турокъ, съ трубкою въ зубахъ,

Творитъ, надъ четками своими,

Намазъ ¹⁵ урочный, въ тѣхъ мѣстахъ,

Да съ любопытствомъ озираетъ

Зашедшихъ франковъ, и не знаетъ, —

Чего отыскиваютъ, тамъ,

Они по холмамъ и полямъ! .

LXXXII.

Въ виду-то этихъ мѣстъ, Жуану

Позволено оставить трюмъ;

Но, взоромъ, — лишь по океану

Блуждалъ онъ, полонъ мрачныхъ думъ,

Увидя, что онъ быль въ неволѣ,

Влача оковы на ногахъ,

И о своей не зная долѣ…

Зналъ только, — въ чьихъ онъ былъ рукахъ

Куда же плылъ? — какъ ни пытался

Вопросы дѣлать — оставался

Почти при томъ же, ничего

Не разузнавъ ни отъ кого!

LXXXIII.

Могъ, впрочемъ, не скучать: съ нимъ были

Италіянцы, и они

Ему радушно говорили

Про похожденія свои….

Была то — Truppa ambulante, ¹⁶

И съ impressario,¹⁷ плыла

Въ Сицилью, — выказать таланты:

Но, на пути, она была,

Безчеловѣчнымъ Impressario,

Пиратамъ продана, — въ salario ¹⁸

Ни даже скуда ¹⁹ одного

Неполучивъ, ни отъ кого!…

LXXXIV.

Такъ говорилъ одинъ тамъ Buffo, ²⁰

Казавшійся всѣхъ веселѣй, —

Хоть, можетъ быть, и роль Тартюфа ²¹

Бѣднякъ разыгрывалъ, скорѣй!…

Разсказъ его былъ полонъ соли,

Иль, лучше, шуточекъ такихъ, —

Что ужъ и не дали бы воли.

При обстоятельствахъ другихъ,

Такъ надъ собратьею остриться!

Да и, пожалуй, поплатиться,

За это могъ бы… тутъ же онъ, —

Шутить былъ властенъ, безъ препонъ!

LXXXV.

Теперь — (онъ говорилъ Жуану:)

Везутъ насъ эти господа —

Въ Сераль, къ Турецкому Султану,

Играть тамъ оперу — тогда

Мы, можетъ быть, и неисправимъ

Дѣлишки наши!… а сказать

Ужъ смѣло можно, — позабавимъ!

Вотъ примадонну нашу взять: —

Такъ хоть она и постарѣла,

И отъ разгула подурнѣла,

И голосокъ сталъ сиповатъ —

А все тамъ будетъ — сущій кладъ!

LXXXVI.

"Да что? еще весьма недавно, —

Въ послѣдній карнавалъ, она

Потѣшила Болонью славно.

Принцесса римская одна,

(Конечно, пожилая тоже!)

Была въ интригѣ тамъ съ однимъ

Красивымъ графомъ… и, вѣдь, чтоже? —

Такъ графа, голоскомъ своимъ,

Обворожила prima donna.

Что этого Эндиміона —

Отбила у принцессы той,

И увезла его съ собой!…

LXXXVII.

"Къ тому же, есть у насъ, на чудо!

Танцовщицы… всѣ, до одной.

Искусницы — весьма не худо

Вести торгъ выгодный…. собой!

Вотъ, хоть бы, напримѣръ, и Нини?…

Сколькихъ на удочку она

Поймала! или…. Пелегрини? —

Какъ демонъ сущій, смышлена!

Послѣдній карнавалъ ей, тоже,

Былъ на-руку; цекиновъ, ²² Боже!

Зашибла сколько… лишь, за-то,

Ужъ и мотовка, — какъ никто!…

LXXXVIII.

"Или Гротеска? или…. или…

Да всѣ онѣ такія, что —

Весь міръ собою бы прельстили!…

Да; будь кто ледъ, иль камень кто, —

И тотъ бы устоять, предъ ними,

Не могъ!… и фигурантки есть,

Что, пируэтами своими,

Съ ума могли бъ тожъ многихъ свесть!…

Но, между ними, есть иныя, —

Сказать по правдѣ, и такія,

Что только годны — на базаръ:

Лицо да талья, — весь ихъ даръ!

LXXXIX.

"Мужчины? — такъ…. не знамениты,

И нечего о нихъ сказать!

Il Musico ²³ — котелъ разбитый….

Въ Сералѣ, могъ бы только, взять —

Одной наружностью своею,

Да должность евнуха, притомъ,

Прилично исправлять, — со всею

Условностью въ быту такомъ…

На счетъ же пѣнья, — люди эти,

Иль, такъ сказать, полъ этотъ третій,

Капелла папы, — жаль смотрѣ#.

Какъ примутся, бѣдняжки, пѣть!…

XC.

"Теноръ нашъ могъ бы быть, признаться.

Еще хорошъ…. да любитъ онъ —

Все въ афектаціи пускаться,

И черезъ это такъ смѣшонъ….

Особенно, когда своими

Глазами, черными какъ смоль,

Начнетъ онъ поводить, лишь ими

Стараясь взять; — ну, словно, роль

Кокетки старой, въ будуарѣ,

Разыгрываетъ, да въ разгарѣ

Такой продѣлки, иногда,

Какъ — и фальшивитъ безъ стыда!

XCI.

"А Бассъ&-- такъ ужъ изъ рукъ вонъ: только

Ревѣть лишь знаетъ, какъ оселъ!

Но части музыки, ни сколько

Не образованъ; но — нашелъ

Себѣ протекцію и связи…

Онъ примадоннѣ изъ родни;

И та его — почти изъ грязи —

Въ свѣтъ вывела, да, какъ они

Другъ друга стоятъ, увѣряетъ,

Что онъ талантомъ обладаетъ….

Когда ни уха у него,

Ни голоса, — нѣтъ ничего!

ХСІІ.

«Здѣсь, о себѣ хоть не пристало

Мнѣ говорить…. но вы, Signor!

Хоть молоды, а, чай, не мало

Европы видѣвъ, — на подборъ,

Всѣ, вѣрно, лучшіе таланты,

По части оперной, могли

Вы слышать?. Raucocanti ²⁴

Ни въ чемъ имъ не уступитъ; и —

Онъ передъ вами!… можетъ статься,

Настанетъ день, — что удивляться

Весь міръ мнѣ будетъ!.. въ первый разъ,

Какъ буду пѣть — прошу я васъ!…

XCIII.

„Но позабылъ совсѣмъ я было,

О Баритонѣ нашемъ! онъ —

Красивый мальчикъ; очень мило

Играть бы могъ… да ослѣпленъ,

Жаль, самолюбьемъ непомѣрнымъ!

Игры ее хочетъ изучать,

И только голосомъ, — хоть вѣрнымъ,

И звучнымъ, нечего сказать —

Но — необширнымъ, хвастать любитъ….

И этимъ онъ себя погубить,

Годясь и такъ ужъ — лишь вертѣть

Шарманку, да для улицъ пѣть!“

XCIV.

Тутъ Raucocanti говорливой —

Пиратами вдругъ прерванъ былъ,

Которые погнали, живо.

Всѣхъ плѣнныхъ въ трюмъ: для нихъ пробилъ

Урочный часъ опять забиться

Въ свой тѣсный уголъ, на ночлегъ,

Гдѣ лишь едва пошевелиться

Могли они! — и вотъ, на брегъ

Да на лазоревыя волны,

Взоръ бросивъ каждый, грусти полный, —

Потомъ, одинъ по одному

Спустились, люками, къ тюрьму!…

XCV.

По утру — въ Дарданеллахъ стали, —

И, въ ожиданіи, пока,

Фирмана, ²⁵ плѣнники узнали,

Что ждало ихъ, когда, — рука

Съ рукою, стали ихъ попарно,

(Особо, женщинъ и мужчинъ,)

Для вывода на торгъ базарной, —

Цѣпями сковывать; одинъ

Сопрано, наконецъ, при этомъ,

Остался, такъ сказать, — предметомъ

Загадочнымъ…. и споръ зашелъ, —

Въ какой его зачислить полъ?…

XCVI.

Но, послѣ долгихъ разсужденій,

Хотя по виду-то и былъ —

Мужчина, — большинствомъ же мнѣній, —

Онъ изъ разряда выходилъ….

И всѣ рѣшили одногласно:

Зачислить въ женщины — его!…

Но какъ еще все былъ ужасной

Паръ недочетъ, а отъ того,

Что женщинъ и мужчинъ былъ нечетъ, —

Покрыли недостатокъ этотъ,

Связавъ уже, рука съ рукой,

Мужчину — съ женщиной одной;

XCVII.

И эту пару составляли….

Вотъ ужъ случайность! — Донъ-Жуанъ

Съ одной Вакханкой; и едва ли —

Могъ лучше выборъ пасть: тюльпанъ

И роза!… такъ они, съ собою,

Имѣли сходство, и могли —

Назваться дивною четою!

И съ фонаремъ-то, на земли,

Едва ли парочку другую

Найти бы равную такую:

Какъ будто бы — братъ и сестра,

По красотѣ, et coetera!…

ХСVIII.

Она была Романіолка;

Въ Анконскомъ округѣ была

Воспитана; и, какъ креолка,

Очаровательно смугла,

Съ италіянскими чертами,

Всѣхъ такъ и жгла, и жгла она, —

Какъ уголь, черными глазами,

Кокетства милаго полна,

Притомъ, и нѣги сладострастной…

Повелѣвая самовластно —

Улыбкой, взоромъ: словомъ, всей

Красою чудною своей!…

ХСІХ.

Но, для Жуана, всѣ приманки

Ея волшебной красоты —

Напрасны были: Итальянки,

Ни взоръ, ни чудныя черты,

Ни самое прикосновенье —

Въ немъ не могли чувствъ разбудить,

Ни крови привести въ волненье….

Отъ сильной боли, можетъ быть!

Иль — сохранить хотѣлъ онъ вѣрность….

Да тутъ была бъ лишь лицемѣрность —

Въ такой холодности его!

Но что за нужда до того:

С.

Мы не намѣрены пускаться

Къ изслѣдованія причинъ;

А факты — на лице, признаться,

Что, безъ сомнѣнья, ни одинъ

Изъ рыцарей — любить нѣжнѣе,

Не могъ, ни постояннѣй быть,

Какъ онъ, готовый все, скорѣе, —

Перенести, чѣмъ — измѣнить!…

И доказательствъ тутъ не нужно:

Довольно, — что, хоть и наружно,

Онъ — предъ искусомъ устоялъ,

Когда — огонь въ рукѣ держалъ!

СІ.

Я могъ бы скромно, безъ сомнѣнья,

Тутъ описать, какъ я и самъ,

Разъ, въ молодости, искушенья

Никакъ не поддался сѣтямъ….

Но тотчасъ бы остановили

Меня на этомъ, — указавъ,

Что, безъ того, пощекотили

Иныхъ — проказы первыхъ главъ,

Иль — пѣсенъ, моего романа…

И потому, скорѣй, Жуана —

На берегъ высадимъ, чтобъ дать

Всѣмъ нашу повѣсть дочитать!

СІІ.

Мнѣ все равно; люблю уступки.

Порою, дѣлать, чтобъ мои,

По части нравственной, поступки

Пугать собою не могли; —

Хоть Фильдинга, иль Аріоста,

Страницы, въ скромности своей,

Признаться, мало чѣмъ, иль, просто, —

Моихъ и вовсе не скромнѣй! ²⁶

А полемическія пренья

Тутъ заводить, для защищенья

Себя, — нѣтъ, не намѣренъ я!

И годы уняли меня! .

CIII.

Любить лишь воевать — забава

Однихъ дѣтей; а я — покой,

Теперь, предпочитаю! слава

Невелика, притомъ, — съ толпой,

Иль чернію литературной,

Весть перестрѣлку на однихъ, —

(Хоть для отстрастки и не дурно!)

Зарядахъ, просто, холостыхъ….

А стихъ мой проживетъ ли вѣки,

Иль въ гробъ со мной сойдетъ, чуть вѣки

Закрою я, — мнѣ все равно!

Пою жъ, пока поется…. но —

CIV.

Но продолжать разсказъ нашъ станемъ

И хоть здѣсь многаго бъ могли

Коснуться…. афоризмъ вспомянемъ:

Ничто не ново на земли,

Иль „подъ луной“ ²⁷ какъ говорится!

Корабль нашъ у Серальскихъ стѣнъ

Стоялъ и ждалъ, пока свершится

Осмотръ товара, и обмѣнъ —

Начнется, прямо, на доллары;

Тутъ стали выгружаться пары

Мужчинъ и плѣнницъ молодыхъ,

Чтобы на торгъ представить ихъ….

CV.

И эти бѣдныя творенья

Томились трепетомъ нѣмымъ,

Да возсылали всѣ — моленья,

Чтобъ лучшій жребіи выпалъ имъ!

Черкешенка, краса Кавказа,

Сошла огромною цѣной —

(Цѣною рѣдкаго алмаза!)

Чтобы, своею красотой,

Блистать, звѣздой Альдебарана ²⁸

Въ гаремѣ гордаго Султана

Она, какъ Гурія, была —

Обворожительно мила!

CVI.

Невольницъ черныхъ раскупили,

Тожъ, слишкомъ по большой цѣнѣ;

Ихъ покровителями были —

Развратъ и жажда къ новизнѣ….

Благотворительность — считаетъ,

Остерегается мотать;

Но страсть — себя не повѣряетъ,

Лишь бы желанное достать!

Толпа мужчинъ еще не знала, —

Что имъ Фортуна назначала:

Иль ренегатство, иль позорь? —

И грустно потупляли взоръ.

CVII.

Чтожъ было съ труппой Итальянской?

Читатель спроситъ, можетъ быть!

Въ странѣ безвкусья мусульманской, —

Кто бъ могъ талантъ ихъ оцѣнить!…

Что сталось, наконецъ, съ Жуаномъ?

Съ его сердечною тоской?

Не завелся ли вновь романомъ? —

Узнаете въ главѣ другой:

Тамъ, попорядку, все разскажемъ,

Картины новыя покажемъ,

А между тѣмъ, пока начнемъ

Разсказъ нашъ снова, — отдохнемъ!…

ГЛАВА ПЯТАЯ¹

I.

Когда любовные піиты

Поютъ любовь свою въ стихахъ,

Что, голубками Афродиты,

Попарно вьются въ ихъ глазахъ, —

Изъ нихъ никто не помышляетъ,

Какой ужасный вредъ отъ ихъ

Стиховъ медовыхъ истекаетъ,

Нерѣдко, для сердецъ младыхъ!..

И чѣмъ ихъ больше, громче слава, —

Тѣмъ и опаснѣй ихъ отрава:

Сошлемся въ этомъ, напрямки.

Хоть — на Овидьевы стишки! ²

II.

Да что! и самъ Петрарка, тоже,

Не лучше, если разобрать

Его поэзію построже, —

Соблазна явную печать!… ³

Поэтому, — на всѣ творенье,

Гдѣ дышетъ грѣшный Эротизма,

Съ опасной силой увлеченье, —

Я наложилъ бы острацизмъ….

И самъ намѣренъ, осторожно,

Вездѣ стараться, сколько можно,

Быть нравственнѣй, чтобъ поучать,

А не прельщать и развращать!

III.

Хочу, — чтобъ смѣло, безопасно,

Внимать разсказу моему

Могъ даже нѣжный полъ прекрасной

Вреда не нанесу ему!

Я? — я недѣйствую на чувства….

И если бъ проскользнуло что, —

Такъ недостатокъ лишь искусства

Тому виною, а не то,

Чтобъ Музѣ вздумалось, — нарочно,

Стезей безнравственной, порочной,

Идти приличьями вопреки….

Нѣтъ, не такой она руки!

IV.

Но вотъ — и берега Босфора…

Вотъ каики ⁴ и корабли;

Вотъ куполъ золотой Собора, ⁵

(Или мечети) такъ, вдали, —

Господствующій съ бѣлоглавымъ

Олимпомъ, между цѣпью горъ,

Гигантомъ грозно величавымъ;

А вотъ — и острова…. и взоръ, —

Въ садахъ и рощахъ кипарисныхъ,

Весь потонулъ…. но живописныхъ

Бреговъ Босфора красоту

Кто передастъ? рисуй — мечту! ⁶

V.

Эвксина волны бушевали.

Гонимы вѣтромъ къ берегамъ,

И бѣлой пѣной ударяли

Въ утесы, разбиваясь, тамъ,

Лишь въ брызги мелкія — былъ это

Одинъ изъ тѣхъ ненастныхъ дней,

Что, бурей прогоняя лѣто,

Ужъ дышатъ осенью: страшнѣй,

Тогда, становятся пучины;

Судовъ рѣдѣютъ парусины, ⁷

И даже смѣлыхъ моряковъ.

Тутъ манитъ затишь береговъ…

VI.

Базаръ, полнехонекъ толпою

Невольниковъ изъ разныхъ странъ. —

Лицъ, лѣтъ и половъ пестротою

Кипѣлъ, шумя, какъ океанъ;

Купцы осматривали трупы…. ⁸

Бѣдняжки! всѣмъ имъ было жаль

Родныхъ земель!… за то, какъ трупы,

Одни лишь черные едва ль

На тяжкій жребій свой роптали:

Они спокойно ожидали

Своей неволи свыкшись съ ней, —

Какъ угорь съ участью своей!⁹

VIII.

Жуанъ былъ молодъ, полонъ силы,

Какъ въ эти водится лѣта;

Но только видъ имѣлъ унылый,

И даже…. даже, иногда,

Украдкой по щекѣ спадала

Слеза съ рѣсницы у него….

Конечно, потерялъ не мало

И крови-то, и, сверхъ того,

Значительное состоянье,

Свободу, милыхъ обладанье,

Всю роскошь жизни…. чтобъ во власть —

Къ бездушнымъ туркамъ здѣсь попасть!

VIII.

Все это не могло, конечно,

Души, хоть чьей, не потрясти:

Такой судьбы безчеловѣчной

Ударъ — едва ль перенести

И Стоика могъ бы! — Въ положеньи

Спокойномъ онъ, однакожъ, былъ;

Какъ будто бы въ оцѣпенѣньи,

Стоялъ недвижно, и хранилъ

Молчаніе!…. костюмъ Жуана,

Лице его, и стройность стана, —

Всѣхъ обращали взоръ: такъ онъ

Былъ отъ толпы всей отдѣленъ!

IX.

Базара площадь видъ имѣла

Какъ будто шахматной игры:

Такъ плѣнныхъ трупами пестрѣла,

Что ждали ужъ скорѣй поры

Раскупки ихъ. — На черныхъ было

Поменѣе покупщиковъ,

Чѣмъ на стоявшихъ здѣсь уныло

Невольниковъ — другихъ цвѣтовъ;

Межъ этими, съ Жуаномъ, рядомъ,

Стоялъ одинъ, съ какимъ-то взглядомъ —

Рѣшительнымъ; притомъ, собой,

Мужчина статный и лихой.

X.

Онъ былъ, по виду, — Англичанинъ.

Плечистый, то есть, и лицомъ —

Румянъ и бѣлъ; довольно страненъ,

По равнодушью, и съ челомъ —

Открытымъ, величаво гордымъ!

Лѣтъ тридцати онъ былъ, черты

Всѣ правильны; казалось, съ твердымъ

Былъ и характеромъ; слѣды

Глубокой грусти…. иль науки….

Или заботъ… иль только — скуки,

Виднѣлись на челѣ; рука —

На перевязи изъ платка.

XI.

Взглянувъ на юнаго Жуана,

Который, тоже, какъ и онъ,

Еще, казалось, (хоть и рано

Судьбы ударомъ пораженъ!)

Все бодрость духа сохраняя.

Не палъ совсѣмъ, лишь до поры,

Чело подъ думами склоняя,

Конца ждалъ роковой игры, —

Онъ не замедлилъ обратиться,

Къ Жуану, вдругъ, чтобъ подѣлиться

Съ нимъ, какъ съ товарищемъ своимъ,

Хоть словомъ дружескимъ однимъ.

XII.

— „Послушайте!“ сказалъ онъ: „въ этомъ

Забавномъ сборищѣ людей,

Различныхъ нравами и цвѣтомъ,

Одеждъ и лицъ, — судьбой своей,

Лишь только схожихъ межъ собою, —

Мы только: вы, да я, равны,

Кажись, породой и душою….

И познакомиться должны!

И еслибъ ваше положенье

Могъ облегчить, хоть на мгновенье.

Моей бесѣдой, — очень радъ!

Какой вы націи, собратъ?…“

XIII.

Когда Жуанъ ему, на это,

Сказалъ: — „ Испанецъ я.“ — „О! такъ

И ждалъ я вашего отвѣта,

Что вы — не Грекъ, не изъ собакъ

Турецкихъ этихъ! благородной

Башъ взглядъ ужъ явно мнѣ сказалъ.

Что вы — изъ націи свободной!“ —

Британецъ отвѣчавъ, пожалъ

Жуану руку: — „да, другъ юный!

Познали рано вы Фортуны

Немилость… да!… но, вѣдь, она —

Со всѣми, такъ крута, странна!…

XIV.

То — женская ея причуда;

И чрезъ недѣлю, можетъ быть, —

Все перемѣнится! покуда,

Лишь тягостно переносить!…

Такъ тоже и со мной, недавно,

Она сыграла шутку; но —

Я знаю правъ ея забавной,

И ужъ меня ей мудрено

Поколебать! нѣтъ; я не знаю,

Что значитъ — пріуныть; скучаю,

Напротивъ, если нѣтъ чего,

Что потрясло бъ меня всего!“ —

XV

— „Нескромности моей простите;

Но что васъ привело сюда?“ —

Спросилъ Жуанъ. — „Goddamn! ¹⁰ судите,

Бездѣлица: — веревка, да!…

Да шестеро татаръ, въ придачу!“ —

— „Но я желалъ бы знать, какой

Къ тому былъ поводъ?…“ — „Неудачу,

Мой другъ! въ кампаніи одной,

Я испыталъ: меня послали

Взять крѣпость приступомъ, и взяли —

Меня тутъ въ плѣнъ!… вотъ все, что я

Могу сказать вамъ про себя!“ —

XVI.

— „Но неужли же не нашли вы —

Друзей, что бъ выручили васъ?“ —

— „Есть у меня друзья…. но живы,

Иль нѣтъ ужъ ихъ, подъ этотъ часъ, —

О нихъ я ничего не знаю,

И — слава Богу! — но теперь,

Отъ васъ, услышать ожидаю,

О вашихъ приключеньяхъ, Sir!“ —

— „Готовъ бы разсказать, но только,

И длинно было бъ, и ни сколько

Васъ это не могло бъ занять;

Къ тому жъ, и больно вспоминать…“ —

XVII.

— „О, если такъ, — то, безъ сомнѣнья,

Вы правы, сами разсудивъ —

Подъ тайной ваши похожденья

Держать, и я — не прихотливъ,

Когда, какъ сами говорите,

И длинно было бъ, и для васъ

Мучительно!… Да, какъ хотите, —

И всѣмъ мучителенъ разсказъ,

Чуть длиненъ онъ!… но, въ ваши лѣта,

Не унывайте, нѣтъ: какъ эта

Фортуна къ вамъ ни жестока, —

Не будетъ злобствовать вѣка!

XVIII.

Въ одномъ лишь случаѣ, конечно,

Могли бъ роптать на жребій свой:

Когда бъ такой безчеловѣчной —

Вы нужны были!… но съ судьбой

Своей бороться, — тожъ, признаться,

Не выгодно, и мудрено!

Съ косою травкѣ управляться. —

Едва ли не было бъ смѣшно?

Намъ превозмочь, порою, трудно —

И обстоятельства!… такъ чудно

Мы, — то есть, созданъ человѣкъ,

Игрушка случаевъ весь вѣкъ!…“ —

XIX.

— „Не говорю о положеньи

Моемъ теперешнемъ…“ (сказалъ

Жуанъ, со вздохомъ и въ смущеньи;)

„Но мнѣ прошедшее — кинжалъ

Вонзаетъ въ сердце…. и мнѣ больно.

Какъ вспомню, что любилъ, и былъ —

Любимъ взаимно!..“ (тутъ невольно

Онъ взоры въ землю опустилъ,

И крупная слеза упала

Съ рѣсницы у него;) „о, мало,

Кто могъ бы перенесть, что я, —

Въ душѣ страданія тая!…

XX.

Какъ вспомню я о бурномъ морѣ….

Или тотъ ударъ послѣдній!…“ --„А!“

(Сказалъ британецъ;)» въ вашемъ горѣ, —

Любовь, какъ кажется, должна

Замѣшана быть непремѣнно?

Безъ женщины тутъ обойтись

Не можетъ…. жаль же васъ, почтенный

И милый другъ! что предались

Вы слишкомъ — увлеченьямъ сердца!…

Хоть, въ этомъ, тоже — одновѣрца

Вы видите передъ собой!

Такой былъ случай и со мной:

XXI.

Я плакалъ горько, — какъ могила

Съ женою первою меня

Безмилосердно разлучила!…

Я плакалъ также, жизнь кляня, —

Какъ и второй жены лишился —

Она бѣжала!… Въ третій разъ,

Я тоже плакалъ, — какъ женился…." —

— «Какъ такъ? не понимаю васъ!» —

Жуанъ воскликнулъ съ удивленьемъ,

И англичанина, съ сомнѣньемъ,

Окинулъ съ ногъ до головы:

— «Нѣтъ; шутите, конечно, вы!…» —

XXII.

— «Какія шутки тутъ, скажите!

Едва ль кто больше моего,

Въ женитьбѣ, испыталъ!…» — «Простите;

Едва ль вамъ тридцать лѣтъ всего, —

И три жены у васъ!» — «Нисколько:

Изъ нихъ, покамѣстъ, двѣ въ живыхъ;

Да что за удивленье? столько

Женатыхъ трижды!» — Но, «изъ нихъ,

Что жъ третья сдѣлала? иль, тоже,

Бѣжала?…» — «Вовсе нѣтъ» — «Такъ, что же? —

— „Что?… отъ нея — я самъ бѣжалъ!“ —

Британецъ гордо отвѣчалъ.

XXIII.

— „И вы такъ холодно, признаться,

Объ этомъ говорите!…“ — „Чтожъ

Хотите? неужли терзаться

Всю жизнь свою, пока умрешь?

Еще, предъ вами, небо ясно,

Все, въ радужныхъ цвѣтахъ своихъ,

Вамъ улыбается прекрасно…

А у меня — нѣтъ звѣздъ моихъ!

Жизнь начинается, конечно, —

Надеждами; и имъ безпечно

Мы предаемся, вѣрны имъ,

По чувствамъ пламеннымъ своимъ….

XXIV.

Но время руку налагаетъ

На наши милыя мечты,

И, постепенно, ихъ лишаетъ,

Всей радужной ихъ красоты!…

Любовь, тутъ, первая — тенеты

Свои, на гибель, ставитъ намъ;

Потомъ — тщеславія заботы,

Потомъ — корыстолюбье; тамъ —

И страсти мелкія другія….

И такъ уходятъ дни земные,

И мы летимъ, какъ мотыльки,

За блескомъ, — въ разные силки!“ —

XXV.

— „Все это такъ, почти…, прекрасно,

И справедливо, можетъ быть!“

(Сказалъ Жуанъ:) „но лишь — напрасно:

Невижу, что тутъ послужить

Могло бы — къ улучшенью вашей,

Оли моей судьбы!…“ — „Такъ, такъ!…

Однакожъ, согласитесь: въ нашей

Позиціи, и то ужъ шагъ, —

Чуть, съ настоящей точки зрѣнья,

Все разсмотрѣвъ, всѣ обольщенья

Увидя, — можемъ, такъ сказать, —

Смѣлѣе въ будущность шагать!..:

XXVI.

Теперь ужъ знаемъ мы, примѣрно,

Что значитъ рабство; и, въ цѣпяхъ,

Мы ужъ научимся, навѣрно.

Какъ рабство и самимъ — въ рукахъ

Держать потомъ!…“ — „Все такъ, прекрасно;

Зачѣмъ же, не теперь бы взять,

И цѣпи эти, такъ ужасно

Гнетущія, не разорвать. .

Хотя бъ, для пробы?…“ --„Погодите!

Успѣется…. но посмотрите,

Какъ этотъ черный евнухъ съ насъ,

Недаромъ, не спускаетъ глазъ!…

XXVII.

Когдабъ ужъ далъ Богъ, чтобъ скорѣе

Купилъ насъ кто нибудь!… Вѣдь, быть

Ужъ хуже, жалче и гнуснѣе,

Не можетъ, какъ теперь: не жить,

А ожиданьемъ лишь томиться'….

Какъ знать! авось-либо, съ судьбой

Еще удастся примириться,

Когда достанемся, порой.

Кому нибудь изъ важныхъ…. эти,

Вѣдь, люди — слабы, словно, дѣти:

Имъ только стоить угождать,

Да ихъ страстями управлять!“ —

XXVIII.

Тутъ черный евнухъ, окидая

Глазами трупы, подошелъ,

Остановился, оцѣняя

Въ умѣ товаръ, на произволъ

Всѣмъ предоставленный свободно:

Невѣсту — ни одинъ женихъ,

Коня — барышника,; иль, угодно,

Сравненье ближе, въ этомъ мигъ, —

Тюремщикъ ни одинъ, такими

Глазами бойкими, живыми,

Несчастныхъ жертвъ не озиралъ, —

Какъ евнухъ трупы наблюдалъ!

XXIX.

Но покупщикъ, товаръ торгуя,

Еще хозяиномъ его

Не дѣлается, — не рискуя

И самъ покамѣстъ ничего;»

А какъ пріятно обладанье —

Себѣ подобнымъ существомъ,

Чтобъ имъ — располагать!… и званье

Хозяина — звучитъ, притомъ, —

Такъ сладостно!… хотя и сами,

Мы, у страстей своихъ, рабами,

Съ аукціона жребій свой

Продавъ имъ — жизни всей цѣной!

XXX.

Тѣмъ — личико повелѣваетъ;

Другой — у мѣста своего

Въ цѣпяхъ; тотъ — шею преклоняетъ

Предъ честолюбьемъ; а того —

Корыстолюбье гнетъ и давитъ!…

А каждый, между тѣмъ, себя, —

Въ своихъ глазахъ, — всѣхъ выше ставитъ

Цѣпей не видя, иль любя

Свою неволю больше воли,

Пока настанетъ часъ, что роли,

Предъ свѣтомъ, разыгравъ свои, —

Должны всему сказать: прости!…

XXXI.

По одиначкѣ, а по парѣ,

Всѣхъ евнухъ зорко осмотрѣлъ,

И, кончивъ свой осмотръ, въ товарѣ

Нашедши все, чего хотѣлъ, —

Съ хозяиномъ сталъ торговаться,

Да, о цѣнѣ споръ заведя,

Чуть-было не дошли, признаться,

До драки, — оба выходя

Ужъ изъ границъ приличья даже!…

Предметомъ распри, при продажѣ,

Былъ — предпочтительно другимъ, —

Жуанъ, съ товарищемъ своимъ.

XXXII.

Еще такъ споръ ихъ долго длился,

И все, часъ отъ часу, сильнѣй,

И жарче-жарче становился, —

Споръ о покупкѣ двухъ людей!

Но, наконецъ, пробормотали,

Тамъ обмѣнялись взглядомъ, и —

Проворно кошельки достали,

Монету звонкую сочли,

Да — по рукамъ! — съ Жуаномъ вмѣстѣ,

Британецъ проданъ: штукъ за двѣсти

Долларовъ, оба съ рукъ сошли,

И, — какъ телятъ, ихъ повели….

XXXIII.

Иль, правильнѣй, — повелъ ихъ разомъ.

Съ собою, черный покупщикъ.

Все ихъ окидывая глазомъ;

Пришли на берегъ; — въ тотъ же мигъ,

Имъ поданъ каикъ золоченный:

Всѣ трое сѣли по мѣстамъ,

И каикъ, словно окрыленный.

Отчаливъ мигомъ, — по волнамъ

Прозрачно-голубымъ Босфора,

Быстрѣе даже метеора,

На дружныхъ веслахъ, полетѣлъ….

Куда? — узнать народъ хотѣлъ!

XXXIV.

И оба плѣнника хотѣли

Знать то же; но въ тоскѣ нѣмой, —

Какъ осужденные, сидѣли,

Съ поникшей долу головой…

Вдругъ — каикъ ихъ остановился,

Въ какой-то бухтѣ, у стѣны,

Подъ кипарисами… сокрылся

День, между тѣмъ; средь тишины,

Объ дверь желѣзную раздался

Ударъ кольца; то — постучался

Ихъ черный проводникъ, и вдругъ —

Дверь отворилася на стукъ!

XXXV.

Идутъ, въ потемкахъ спотыкаясь,

Тропинкой узкой, межъ деревъ;

Безмолвны плѣнники; толкаясь,

Не знаютъ, гдѣ они? — цвѣтовъ

Вдругъ слышатъ запахъ ароматной!…

Тутъ — Донъ-Жуану мысль пришла…

Хоть даже и невѣроятно,

Чтобы придти ему могла! —

И сообщилъ онъ, осторожно

Ту мысль товарищу; — «Вѣдь, можно

Легко бы намъ его!…. и мы —

Свободны, подъ прикрытьемъ тьмы…» —

XXXVI.

— «Конечно, такъ бы…. а отсюда

Какъ выбраться?.. да и, притомъ,

Куда бъ бѣжать намъ?… нѣтъ; такъ — худо

Все жъ насъ поймало бы потомъ, —

И поминай тогда, какъ звали!…

А я хочу еще пожить;

И этотъ старый чертъ, едва ли

Не принялъ мѣръ, предупредить

Всѣ случаи, что безопасно,

По темнотѣ такой ужасной, —

Къ двумя невольниками онъ

Идетъ одинъ!.. нѣтъ; онъ смышленъ!

XXXVII.

Здѣсь, близко гдѣ нибудь, сокрыты,

Въ лѣсу — и жилья, и друзья,

Что ждутъ его; и, для защиты, —

Сбѣжаться могутъ… такъ нельзя

Намъ опрометчиво рѣшаться!..

Да, посмотрите-ко, куда

Ведетъ тропинка эта.. статься

Не можетъ!… то — дворецъ! , да! да!

И какъ еще горитъ, на чудо,

Иллюминованъ весь…, не худо

Намъ будетъ, кажется: какъ разъ, —

Быть можетъ, и накормятъ насъ!

XXXVIII.

А это не мѣшало бъ, право!

Съ пустымъ желудкомъ никуда

Негоденъ смертный: такъ и здравой

Разсудокъ говоритъ всегда!..:

Я жъ, до смерти, проголодался;

И радъ бы — цѣлаго быка

Съѣсть разомъ!…» — Между тѣмъ, являлся,

Дѣйствительно, издалека, —

Дворецъ, во всей красѣ волшебной,

Блестящій, и великолѣпной,

Въ концѣ аллеи, въ глубинѣ,

На мрачномъ грунтѣ, весь въ огнѣ!…

XXXIX.

Фасадъ его — и позолотой,

И живописью, весь покрытъ, —

Въ турецкомъ вкусѣ…. лишь работой

Не отличался, и, на видъ, —

Какъ всѣ тамъ дачи, вдоль Босфора,

Казался только росписной

Игрушкой дѣтской, изъ фарфора,

Блестящей ярко — мишурой:

Такъ артистическаго чувства,

У турковъ, — мало, и искуства,

У нихъ, въ застоѣ; между тѣмъ,

Какъ былъ ихъ край — искусствъ эдемъ!…

XL.

Дворецъ ужъ близокъ — и пріятно

Повѣялъ запахъ отъ жаркихъ,

Да отъ пилавовъ съ ароматной

Приправой…. отъ вещей такихъ, —

Что апетитъ, хоть въ комъ угодно,

Пробудятъ! что жъ и говорить

Про тѣ желудки, гдѣ голодной

Дней нѣсколько ужъ, можетъ быть,

Червь пищи проситъ, и тревогу

Бьетъ безпрестанно!.. Понемногу,

И въ Донъ Жуанѣ буйства пылъ —

Пріятный запахъ укротилъ!…

XLI.

Онъ отложилъ ужъ попеченье

О прежней мысли роковой;

Его жъ товарищъ, — въ умиленье

Весь приведенный, отъ такой

Ихъ будущности вожделѣнной, —

Шепнулъ Жуану: — «Погоди!

Теперь намъ надо, непремѣнно.

Объ ужинѣ подумать…. и —

Потомъ ужъ, подкрѣпивши силы,

Въ угоду вамъ, товарищъ милый,

Безъ отговорокъ, я готовъ

Надѣлать шуму!… я таковъ!» —

XLII.

Совѣты разные бываютъ:

Тѣ — любятъ страсти разжигать;

Тѣ — сильно нервы потрясаютъ;

Иные жъ…. да и то сказать, —

Что дѣйствовать на умъ — метода

Ихъ эта слишкомъ ужъ смѣшна

Для человѣческаго рода,

Гдѣ страсть лишь дѣйствуетъ одна!…

Есть и такія — что и слезы

Употребляютъ, иль угрозы —

Для убѣжденій…. но — грѣшатъ,

Что краткими быть не хотятъ!…

XLIII.

Еще позвольте отступленье,

Здѣсь, кстати, сдѣлать! хоть почесть

Сильнѣйшими можно бъ убѣжденье,

Какъ напримѣръ: — угрозы, лесть,

Краса и злато!… но, порою,

Нѣтъ убѣжденія сильнѣй,

(Чтобъ человѣческой душою, —

Всей овладѣть, или страстей

Порывы укротить мгновенно!)

Какъ звукъ одинъ, звукъ вожделѣнной, —

Звонъ колокола, иль посолъ,

Съ докладомъ: «подано на столъ!»

XLIV.

Но хоть и край безколокольный,

А есть и въ Турціи свой часъ,

Когда желудокъ недовольный —

Ѣсть требуетъ, какъ и у насъ!

И нашъ Жуанъ съ своимъ Пиладомъ,

Хотя и колокола звонъ

Не возвѣщалъ имъ, ни, съ парадомъ,

Ихъ не встрѣчалъ слугъ легіонъ,

Иль мэтръ-д’отель, въ рукѣ съ салфеткой, —

Пророчески попали мѣтко,

Что больше имъ не голодать,

А вкусной, хоть закуски, ждать!

XLV.

Жаркаго запахъ и пыланье

Огня на кухнѣ, сквозь деревъ.

И бѣготня, и хлопотанье

Засуеченныхъ поваровъ, —

Все ихъ въ догадкѣ утверждало

И съ мыслью роковой своей,

Жуанъ, простившись, какъ пристало.

Ужъ шелъ за евнухомъ бодрѣй,

И, словно, — съ жребьемъ примирился

Вдругъ проводникъ остановился,

Въ дверь постучался — и глазамъ

Предсталъ — великолѣпья храмъ!

XLVI.

Великолѣпья храмъ . такъ, точно:

Предъ ними зала вся въ огняхъ,

Со всею пышностью восточной!

Но какъ описывать въ стихахъ.

Когда и прозой было бъ трудно

Все высказать, и передать

Картину роскоши причудной.

Превосходящей, такъ сказать,

И самое воображенье?..

И такъ отложимъ попеченье

Чтобъ и разсказа, какъ-нибудь,

Чрезъ это намъ не растянуть!.

XLVII.

Притомъ, и описанья эти

Оставить можно — лишь однимъ

Туристамъ нашимъ, что, какъ дѣти —

Къ игрушкамъ, льнутъ душою къ нимъ!…

А впрочемъ, родъ и спекуляцій

Есть въ томъ: потолще сколотить

Имъ книгу, или — Иллюстрацій

Страницу лишнюю набить,

Не помышляя, что читатель —

Въ накладѣ будетъ…. но издатель

Себѣ лишь на умѣ: порой,

Взять книгой — толстой, хоть пустой!…

XLVIII.

Въ блестящей залѣ, турковъ трупы

Въ цвѣтныхъ халатахъ и чалмахъ,

Почти недвижась, словно трупы, —

Сидѣли, важно, на коврахъ

Одни, тугъ — въ шахматы играли,

Другіе — разговоръ, безъ словъ,

Ведя мимически, пускали

Дымъ изъ янтарныхъ мундштуковъ;

Иные, — заложивши руки

За поясъ, повторяли звуки:

«Аллахъ керимъ!» «Барекъ Аллахъ!»

Иль, даже, только — «Ба!» и «Ахъ!»

XLIX.

А многіе — такъ, просто, спали,

И чуть не богатырскимъ сномъ;

Иль, передъ ужиномъ, вкушали

По рюмочкѣ янтарный ромъ, ¹³

Расхаживая молчаливо….

Явленье евнуха, съ четой

Гяуровъ,¹⁴ обратило живо

Вниманье всѣхъ, и, за игрой,

Сидѣвшіе — взоръ приподняли;

Но, молча, только покачали

Чалмою, подавая знакъ,

Что евнухъ, въ выборѣ, — мастакъ!¹⁵

L.

И онъ торжественно и важно,

Чрезъ рядъ такихъ же пышныхъ залъ,

Гдѣ лишь фонтана шумъ протяжной

Безмолвье сводовъ нарушалъ, —

Провелъ Британца и Жуана,

Не мало удивленныхъ тутъ,

Куда это, какъ два барана,

Они за евнухомъ идутъ…

Ужъ лампы рѣже здѣсь мерцали,

И женщинъ головы мелькали,

Высовываясь изъ дверей,

То — снова прятались скорѣй.

LI.

Въ обширныхъ залахъ, страхъ наводитъ,

При слабомъ свѣтѣ, тишина:

Чего на умъ не поприходитъ!…

Какъ ни была бъ душа сильна,

А тутъ, — невольно содрогнется!

Еще въ степи, въ лѣсу глухомъ, —

Не такъ все страшно: хоть сожмется,

Сначала, сердце…. но, потомъ, —

И свыкнется съ уединеньемъ;

А съ тишиной и запустѣньемъ

Огромныхъ залъ — лишь мизантропъ

Могъ свыкнуться бъ: то — сущій гробъ!

LII.

И, въ этомъ случаѣ, невольно

Осудишь человѣка въ томъ,

Что видя, кажется, довольно,

Какъ малъ онъ, на земли, въ своемъ

Быту естественномъ, — нѣтъ, хочетъ

Еще быть меньше во стократъ!…

Зачѣмъ онъ, напримѣръ, хлопочетъ

О возведеніи палатъ.

Такихъ громадныхъ, что собою

Ихъ не займетъ, а, пустотою

Лишь окруженный, тонетъ въ нихъ —

Невольникъ прихотей своихъ!?.. ¹⁷

LIII.

Огромность зданія, признаться.

Прилична храму одному.

Гдѣ бъ мысль свободно возвышаться

Могла къ началу своему!..

Но домъ обширный — лишь гробница.

Для человѣка! и одна,

Въ исторіи вѣковъ, страница —

Людское племя бы должна

Ужъ вывести изъ заблужденья.

Являя фактъ — Столпотворенья,

Какъ доказательство затѣй.

Въ безумной головѣ людей!..

LIV.

Но полно! эти разсужденья

Насъ ни къ чему не поведутъ,

И выведутъ лишь изъ терпѣнья

Читателя!… Они идутъ,

(Британецъ, то есть, съ Донъ-Жуаномъ!)

Все за вожатаемъ своимъ,

Уже въ досадѣ, что обманомъ

Поддѣлъ ихъ давича такимъ,

Гдѣ запахъ кухни и блескъ залы,

Ихъ восхищали, какъ сигналы,

Что конченъ путь, и аппетитъ —

Имъ ужинъ сытный утолитъ!…

LXV.

Но, наконецъ, ихъ ожиданья —

Вновь ожили: они вошли,

Куда-то…. гдѣ очарованья

Изящества ихъ обдали

Восторгомъ новымъ удивленья!

То былъ — покоикъ небольшой,

Но что за роскошь!.. безъ сомнѣнья,

Не могъ и будуаръ самой

Армиды — быть пышнѣй, нисколько;

Хотя покоикъ этотъ — только,

Казалось, амфиладу валъ

Еще пышнѣйшихъ начиналъ!

LVI.

Повсюду — роскошь; шелкъ и злато,

И блескъ, и вкусъ! что за ковры,

И что за мебель!… такъ богато,

Великолѣпно, все — игры

Такой полно, что и рукою

Грѣшно бы тронуть, иль ступить

Ногою страшно…. чтобъ, порою,

И складочкѣ не повредить,

Пылинки не смести ошибкой,

А только бъ, — золотою рыбкой,

Скользить по этому всему.

Не прикасаясь ни къ чему!…

LVII.

Но черный евнухъ, безъ вниманья.

Ковры такіе попиралъ,

И, въ храминѣ очарованья,

Глазъ ни на что необращалъ!

Лишь, подойдя, остановился,

Передъ какимъ-то шкапомъ, онъ;

Открылъ его — и изумился,

Тутъ, взоръ Гяуровъ, пораженъ

Разнообразьемъ богатѣйшихъ

Костюмовъ, древнихъ и новѣйшихъ!…

То, словомъ, былъ, на самый взглядъ,

Восточныхъ одѣяній складъ,

LVIII.

Оттуда множество онъ вынулъ

Костюмовъ самыхъ дорогихъ;

Окинулъ взоромъ, перекинулъ,

И выбралъ, наконецъ, изъ нихъ —

Одинъ, всѣхъ болѣе приличный

Для купленныхъ имъ христіанъ,

Какъ видно, одѣвать привычный,

Соображая ростъ и станъ,

Лѣта, и все, чтобъ, словомъ, — точно,

Какъ будто бы для нихъ, нарочно,

Все было сшито на заказъ:

Такъ евнухъ зналъ свой вѣрный глазъ!

LIX.

Для англичанина — лѣтами

Постарше, тѣломъ поплотнѣй,

И выше ростомъ, и плечами

Пошире, — ничего сходнѣй

Онъ не нашелъ, чтобъ даже руку,

На перевязи, скрыть отъ глазъ,

Какъ — кандіотскій плащъ; а муку

Костюма нижняго (не разъ,

Лишающаго, властью моды,

Насъ Европейцевъ — всей свободы!,

Чтобъ облегчить, — шалвары онъ

Далъ, вмѣсто узкихъ панталонъ.

LX.

Потомъ, онъ шалью яркоцвѣтной

Британца голову обвилъ,

Со всей снаровкой туалетной;

За поясъ шелковой, вложилъ

Кинжалъ съ насѣчкой золотою;

Да сапоги стащивши съ ногъ,

Вмигъ, — туфель парою цвѣтною,

Ихъ по восточному облекъ,

И вотъ — узнать Британца бъ трудно

Такъ, разомъ, азіатскій чудной

Костюмъ его преобразилъ:

Онъ, въ полномъ видѣ, Турокъ былъ!

LXI.

Въ восторгѣ Баба, ¹⁹ (такъ ихъ черной

Другъ назывался!) суетясь,

И подавая все проворно,

Самъ удивлялся, — какъ пришлась

Къ лицу такая перемѣна!…

Да, словно, высказать хотѣлъ —

Что не зачѣмъ имъ было плѣна

Страшиться и, на врядъ, удѣлъ

Счастливѣй могъ бы быть, когда-бы

Рѣшились только.. и жестъ Бабы

Довольно ясно показалъ.

Что — къ обрѣзанью — ихъ склонялъ!…

LХІІ.

Но впрочемъ, тутъ, безъ принужденья

Онъ дѣйствовалъ: предоставлялъ

На волю — выборъ предложенья

Хоть видимо въ душѣ желалъ.

Чтобъ — въ правовѣрныхъ обратиться

Они рѣшились!.. и, дивясь,

Что не могли они рѣшиться. —

Сказалъ онъ только покосясь:

— «Не принимаете совѣта?

Для васъ же хуже: мѣра эта

Спасла бы васъ отъ многихъ бѣдъ….

Подумайте! и — да, иль нѣтъ?» —

LXIII.

— «Нѣтъ!» отвѣчалъ Жуанъ: «скорѣе

Дамъ голову себѣ отсѣчь!…»

— «И! погодите, другъ! вѣрнѣе

Быть съ годовой!.» — Жуана рѣчь

Замявъ, Британецъ осторожной.

Съ улыбкой, евнуху сказалъ:

— «Посмотримъ!… отчего жъ нѣтъ?… можно

1! согласиться!… отощалъ

Я только; и когда бъ намъ дали

Чего нибудь поѣсть…. едва ли

И не рѣшился бъ я, потомъ, —

На все! , съ условьемъ лишь, притомъ!….» —

LXIV.

— "Но я? — нѣтъ, никогда! " — Тутъ Черной

Жуана, ст ногъ до головы,

Окинувъ: — «Гмъ! прошу покорно!» —

Пробормоталъ сквозь зубы: --«вы.

Какъ вижу, не хотите сами

Себѣ добра!… но ужъ пора —

И вамъ одѣться!» — И, съ кистями,

Весь сотканный изъ серебра,

Костюмъ, богатой и красивой,

Серальскихъ одалыкъ, онъ живо

Жуану подалъ, восхищенъ.

Заранѣ, какъ пристанетъ онъ!…

LXV.

Но Донъ-Жуанъ хранилъ молчанье,

Ногою оттолкнувъ нарядъ,

Предложенный, какъ въ посмѣянье;

И на умѣ ль могъ маскарадъ

Быть, у него, въ минуту эту!…

Плечами старый негръ пожалъ,

Съ воззваньемъ громкимъ къ Магомету,

— «Да что ребячиться! сказалъ,

И — одѣваться мнѣ проворно!» —

— «Не водитель, прошу покорно;

Что я — не дама!.» — возразилъ

Жуанъ; но евнухъ перебилъ:

LXVI.

«Кто бъ ни была, не разбираю,

И дѣла нѣтъ мнѣ до того!

Почто лишь время я теряю? —

Сейчасъ одѣться!» — «Для чего,

Покрайней мѣрѣ, вы хотите,

Костюмъ мнѣ этотъ навязать?» —

— «Вы любопытство удержите:

То — тайна…. и нельзя сказать!

Со временемъ, все будетъ ясно,

И больше спрашивать напрасно!» —

— «Однакожъ, знать желалъ бы я…» —

— «А я вамъ говорю — не льзя!» —

LXVII.

— «Согласенъ, но….» — «Остановитесь

О повинуйтесь! или васъ

Могу заставить…. берегитесь

Насъ разсердить; а то, — какъ разъ!…» —

— «Но не возможнаго, судите,

Вы требуете! Въ полъ другой

Преобразить меня хотите!…» —

Тутъ Баба, топнувши ногой,

И бросивъ платье, грозно вскрикнулъ:

— «Такъ вы хотите, чтобъ я кликнулъ

Людей, и будете тогда —

Ужъ ни какого пола…. да!

LXVIII.

Такъ лучше доброму совѣту

Послѣдовать! — да и другой

Меня бы, за услугу эту,

Благодарилъ еще: такой

Костюмъ богатой и красивой, —

Конечно, женской…. но — что въ томъ!

Когда — причины есть!… и живо

Одѣньтесь только, а потомъ,

И сами скажете; спасибо!…» —

Должна тутъ быть какая либо

Мистификацья, иль обманъ!…

Подумалъ про себя Жуанъ.

LXIX.

Потомъ, — вздохнувъ, пожавъ плечами,

— «Ну, дѣлать нечего!» — сказалъ:

«Забавно только лоскутками

Такими…. (такъ онъ называлъ

Изъ чудныхъ кружевъ покрывало,

Что не одну бы, можетъ быть.

Красавицу очаровало!) —

Обвѣшаться, и походить

На гаера, иль скомороха….

Забавно, право!.» — И тутъ вздоха

Опять не могъ онъ подавить,

И явнаго волненья скрыть!…

LXX.

Но — надо было отвращенье

Жуана видѣть, и, притомъ,

Мучительное оскорбленье, —

Какъ подано ему потомъ,

Въ добавокъ, — юбку и тунику,

Преобразившія его.

До неузнанья, — въ одалыку!…

Тутъ Баба, осмотрѣвъ всего,

Нашелъ еще необходимымъ,

Дополнить туалетъ — красивымъ

Долговолосымъ парикомъ,

Съ каменьями и съ жемчугомъ….

LXXI.

Такъ совершилось превращенье

Жуана, съ ногъ до головы,

Въ чудесно-милое творенье,

Которому и сами вы, —

Вы, сѣверные Фашенабли!

Могли бы сердце подарить….

Лишь чувства въ васъ давно зазябли,

Такъ что, не только распалить,

Но и согрѣть ихъ даже трудно,

Не разъ, бываетъ самой чудной

Находкѣ!… Африканцу жъ — о! —

Довольно взгляда одного!

LXXII.

И Негръ, — хоть евнухъ, искры чувства,

Казалось бы, имѣть не могъ,

А тутъ — предъ пластикой искусства

Невольно вскрикнулъ: — «О пророкъ!…

Взгляните, что за прелесть — наша

Красавица!.. ну, хоть кого —

Обворожить…. но, воля ваша!

Теперь, — за мною: одного

Султана взоръ имѣетъ право

Полюбоваться вами!…» — «Браво!» —

Сказалъ британецъ: «браво! съ чѣмъ

И поздравляю васъ! goddamn!» —

LXXIII.

А евнухъ, между тѣмъ, безмолвно,

Въ ладони хлопнулъ, и, тотчасъ,

Явились, изъ-подъ полу, словно, —

Четыре негра, и приказъ

Имъ отданъ — проводить Британца….

--« А вы, красавица, за мной

Послѣдуете! робость агнца

Оставьте: васъ не на убой —

Я поведу. Вамъ не извѣстно.

Быть можетъ, гдѣ вы? — рай прелестной

Пророка ожидаетъ васъ….

Лишь поспѣшайте!… дорогъ часъ! —

LXXIV.

Чегожъ стоите да глядите?

Васъ эти люди, вѣрьте мнѣ

Не тронутъ!…» — «Въ этомъ, извините,

И самъ увѣренъ я вполнѣ!

Не то — почувствовали бъ, вѣрно,

Руки моей всю нѣжность…. я —

Пойду за вами; но, примѣрно,

Сказать: — пусть кто нибудь меня

Принять попробуетъ, ошибкой,

За то', чѣмъ я кажусь — (съ улыбкой

Язвительной сказалъ Жуанъ:)

Поплатится за свой обманъ!» —

LXXV.

— «Ну, какъ упрямы вы, признаться!» —

Сквозь зубы евнухъ проворчалъ:

--«Чего тутъ, впрочемъ, дожидаться!

Идемъ!» — И за-руку онъ взялъ —

Жуана; и Жуанъ, глазами,

Простясь съ товарищемъ своимъ,

Успѣлъ еще, пожавъ плечами,

Словъ парой обмѣняться съ нимъ:

— «Ну, ужъ земелька приключеній,

И странныхъ, дивныхъ превращеній!» —

--«Прощай, красавица!» — «Прощай,

Почтенный турокъ!…» — «Поминай!…» —

LХXVI.

--«Да! поминай! до новой встрѣчи!…» —

Сказалъ съ улыбкой нашъ герои;

И евнухъ перервалъ ихъ рѣчи,

Сердито топнувши ногой:

— «Зачѣмъ слова терять напрасно!

Тѣмъ ближе къ цѣли, чѣмъ скорѣй;

А, право, будетъ вамъ прекрасно,

Съ условьемъ только: не робѣй!» —

Тутъ новые друзья разстались,

Еще лишь взоромъ обмѣнялись,

И, изъ особенныхъ дверей.

Ихъ порознь, вывели скорѣй.

LXXVII.

Жуана евнухъ, длиннымъ рядомъ

Блестящихъ галлерей, повелъ,

Гдѣ, все окинувъ бѣглымъ взглядомъ, —

Бѣдняжка рѣдкими нашелъ

Великолѣпныя палаты,

По дивной роскоши затѣй:

Цвѣтовъ восточныхъ ароматы

Лились изъ пышныхъ хрусталей;

Повсюду, — ткани дорогія,

Полъ штучный, своды росписные,

О арабески на стѣнахъ,

Фарфоръ и бронза на столахъ….

LXXVIII.

Пришли они къ огромной двери; —

Она богаче всѣхъ другихъ;

И стерегли ее, какъ звѣри,

Два черныхъ карлика нѣмыхъ,

Два отвратительныхъ созданья,

Въ контрастъ, по малости своей,

Приставленныхъ, — для отпиранья

Да запиранья, у дверей,

Гдѣ ихъ почти не замѣчали,

И чуть ногою не топтали:

Такъ, ростомъ и лицомъ, они —

Отъ глазъ терялися въ тѣни!

LXXIX.

Но, какъ они ни малы были, —

Довольно силы для своей

Имѣли должности; служили,

Притомъ, для разныхъ мелочей:

Чуть на кого Султанъ озлится —

Доставить роковой шнурокъ.

Иль знать давать, чуть что случится —

Такъ, подозрительный Востокъ,

И осторожный чрезвычайно, —

Довѣрчивъ лишь къ нѣмымъ, чтобъ тайно

Все только дѣйствовать, чрезъ нихъ,

Въ соображеніяхъ своихъ!

LXXX.

Уродцы эти говорили —

Лишь знаками, да, притаясь,

Глазами зоркими слѣдили

За всѣмъ, — шпіонами родясь!

Негръ подошелъ, и прикоснулся

Къ нимъ пальцемъ, чтобъ открыли дверь….

А между тѣмъ, онъ обернулся

Къ Жуану, и шепнулъ: — «Теперь,

Я долженъ дать вамъ наставленье:

Чтобъ въ дьяволенкахъ подозрѣнье

Не возбудить, — умѣрьте свой

Шагъ, слишкомъ явственно мужской!…

LXXXI.

Притомъ, старайтеся не много

Покачиваться на ходу,

Развязность замѣнить тревогой;

Не то, — какъ разъ, попасть въ бѣду

Мы можемъ оба! глазъ ихъ зорокъ!

Пожалуй, и сквозь юбку, васъ

Узнаютъ…. и, безъ отговорокъ,

Тогда — погибли! Вѣдь, у насъ,

Недалеко Босфора волны….

Есть и мѣшки — такіе челны,

Что въ мраморное море ²⁰ насъ,

И до зари, снесутъ, какъ разъ!.» —

LXXXII.

И, давъ такое наставленье,

Жуана евнухъ ввелъ, съ собой,

Въ одну изъ залъ, — воображенье

Превосходящихъ красотой!

Предъ этою блестящей залой, —

Всѣ были прочія — ничто!

Одно лишь золото сіяло

Да камни дорогіе то —

Была одна изъ залъ, на чудо!

Какія въ сказкахъ лишь, покуда,

Герою вашему встрѣчать

Случалось, иль — во снѣ видать!…

LXXXIII.

Тутъ, въ нѣкоторомъ разстояньи,

На отоманѣ парчевомъ.

Подъ балдахиномъ, вся въ сіяньи

Отъ брилліантовъ, и, лицомъ,

Блистательнѣй самой денницы,

Съ улыбкой дивной, на устахъ,

Притомъ, съ осанкою царицы,

И яркимъ пламенемъ въ очахъ,

Покоилась полунебрежно —

Красавица…, газъ, бѣлоснѣжной,

Что голову ей обвивалъ.

Еще ей блеска придавалъ.

LXXXIV

Съ почтеньемъ негръ остановился,

Палъ на колѣни передъ ней;

Но знаку, и Жуанъ рѣшился.

То жъ сдѣлать, роли чтобъ своей

Не измѣнить, — и оба стали

Поклоны въ землю отбивать….

Когда еще такъ продолжали

Свои поклоны, приподнять

Не смѣя глазъ, до совершенья

Церемоньала поклоненья, —

Султанша (то была она!)

Привстала — прелести полна!…

LXXXV.

Богиня Паѳоса и Книда,

Когда, изъ пѣны волнъ морскихъ,

Явилась, дивная Киприда,

Не граціознѣе, въ тотъ мигъ,

Была, конечно, какъ Султана

Жена-любимица, — когда.

Глазъ не спуская съ Донъ-Жуана,

И, для улыбки лишь, уста

Полураскрывъ, одной рукою.

Играла цѣпью золотою,

Другою: встать! знакъ подала.

И евнуха подозвала.

LXXXVI.

Негръ подошелъ, и пурпуровой

Одежды край поцѣловалъ,

Сказалъ привѣтливое слово

И на Жуана указалъ,

Который, — стоя въ отдаленьи,

Стыдясь костюма своего,

Былъ въ самомъ странномъ положеньи,

Непонимая ничего,

И лишь конца ждалъ этой драмы,

Да красотѣ дивился дамы,

Догадываясь, что она —

Султаншей, вѣрно быть должна!…

LXXXVII.

Такъ рѣзкую величья сана

Печать носили всѣ черты

Жены-любимицы Султана;

А совершенство красоты,

У ней, такого было рода —

Что невозможно описать!

И такъ — вамъ полная свобода —

Самимъ, читатель мой! принять

Трудъ на себя — воображенья

Широкой кистью, безъ смущенья.

Представить, въ образѣ мечты, —

Гюльбею — чудо красоты!..

LXXXVIII.

Вамъ это право предоставимъ;

А сами, — такъ — для полноты.

Одно лишь отъ себя прибавимъ:

Что это чудо красоты, —

Гюльбея, отъ роду, имѣла

Лѣтъ съ небольшимъ…. ужъ двадцать пять;

И, стало быть, вполнѣ созрѣла….

Могли бы про нее сказать! —

Но есть красавицы такія,

Что, напримѣръ, какъ и Марія

Стюартъ,²¹ — не знаютъ, и средь бѣдъ,

Слѣдовъ неумолимыхъ лѣтъ….

LXXXIX.

Или еще сравнить бы, ближе,

Ее — съ Ниноной де Ланкло, ²²

Которой, и въ самомъ Парижѣ,

Всѣ удивлялися, чело

Благоговѣйно преклоняя,

Какъ предъ богиней красоты!

Еще сравнить…. но и, едва ли,

Такъ роза прочіе цвѣты

Собой мрачитъ въ садахъ эдема,

Какъ весь живой цвѣтникъ Гарема —

Гюльбея помрачить могла;

Такой красавицей была!

XC.

По выслушаніи доклада,

Гюльбея знакъ дала рукой —

Прелестнымъ нимфамъ, для парада

Стоявшимъ вкругъ нея толпой,

(Костюмированнымъ такъ точно,

Какъ и Жуанъ, въ сребристый газъ,

Подъ этой роскошью восточной,

Скрывавшій многое отъ глазъ!..)

И всѣ Султаншѣ — поклонились,

Да другъ за дружкой удалились,

Въ другую дверь, напротивъ той,

Куда введенъ былъ нашъ герой.

ХСІ.

Жуанъ стоялъ все въ отдаленьи,

Не понимая ничего,

И ждалъ лишь, молча, въ изумленьи, —

Чѣмъ кончится вся роль его?!..

И мы дивимся съ нимъ не мало….

Но только — учитъ насъ поэтъ,

Что удивляться не пристало,

На свѣтѣ, ничему!…²³ и нѣтъ

Счастливѣй нрава, можетъ статься,

Какъ — ничему не удивляться!…

Хоть, впрочемъ, это мудрено,

И даже — нѣсколько смѣшно!…

ХСІІ.

Когда весь рой красавицъ скрылся,

И лишь осталися втроемъ, —

Къ Жуану евнухъ обратился:

— «Пожалуйте сюда!» потомъ, —

Шепнулъ тихонько, чтобъ обычной

Обрядъ онъ совершилъ опять —

Колѣна преклонить прилично

Да, сверхъ-того, поцѣловать

Султанши ногу…. — «Извините!

Ужъ этого то вы не ждите:

Ногъ кромѣ Папы одного,

Мнѣ цѣловать — ни у кого!»²⁴ —

СХІІІ.

Жуанъ сказалъ неустрашимо,

И выпрямился въ струнку весь.

— «Какъ смѣете? необходимо….

Такой обычай принятъ здѣсь!…» —

И евнухъ петлей сталъ ужъ-было,

Не въ шутку разсердись, грозить!…

Все тщетно: никакою силой,

Жуана онъ не могъ склонить!

Къ красавицамъ неравнодушной,

Жуанъ былъ имъ готовъ, послушно, —

Всѣмъ жертвовать… но ужъ, за то,

Унизиться — нѣтъ! ни за что!

XCIV.

И онъ стоялъ неколебимо,

Какъ богатырь, — подъ градомъ словъ,

Что дробью разсыпались мимо

Ушей его! всѣхъ предковъ кровь,

Кровь чистая Кастильцевъ, въ жилахъ

Его кипѣла…. и, скорѣй,

Чѣмъ вынести позоръ, — былъ въ силахъ

Онъ броситься на сто мечей…

Таковъ онъ былъ! — но евнухъ черный,

Всѣмъ обстоятельствамъ покорный,

Придумалъ — дѣлу пособить:

Рукою ногу замѣнить!

XCV.

Такою сдѣлкой превосходной

Всю трудность евнухъ устранилъ,

И духъ Жуана благородной,

Везъ униженья, преклонилъ:

Онъ тѣмъ охотнѣй согласился

Исполнить этотъ этикетъ,

Что, съ малолѣтства, научился —

Какъ на почтительный предметъ,

Смотрѣть на ручку милой дамы…

Хотя условій свѣтскихъ рамы

Изволили теперь отнять.

Обычай — ручки цѣловать!..

XCVI.

Съ невольною въ глазахъ досадой,

Жуанъ къ Султаншѣ подошелъ,

Не обольщайся наградой,

Что счастьемъ бы иной почелъ!…

Прижалъ къ устамъ Гюльбеи руку, —

Невыразимой красоты! —

И чтожъ?… забылъ --. и сердца муку,

И задушевныя мечты!…

Къ такой рукѣ прикосновенье —

Невольное обвороженье….

И постоянства цѣлый годъ,

Тогда. — ужъ безполезный плодъ!

XCVII.

Окинувъ юношу глазами,

Султанша негру выйти вонъ

Велѣла, — быстрыми шагами.

Съ поклономъ, удалился онъ;

Успѣлъ, однакожъ, тихомолкомъ

Жуану на-ухо шепнуть:

--« Не стойте же угрюмымъ волкомъ:

Теперь открытъ вамъ къ счастью путь!»

При этомъ, онъ взглянулъ съ улыбкой,

И какъ придворный, ловкой, гибкой,

Вполнѣ собой доволенъ былъ, —

Что славной подвигъ совершилъ!..

ХСVIII.

Съ уходомъ негра, измѣнились

Гюльбеи важныя черты;

Въ нихъ чувства сердца отразились,

Съ порывомъ пламенной мечты….

Въ щекахъ мгновенно заиграла

Востока огненная кровь;

Ярчѣй зари, у ней пылала,

Во взорахъ, страстная любовь!…

Но гордость — верхъ взяла надъ нею,

Могучей волею своею,

И оба чувства, такъ сказать,

Старалась слить и уравнять!…

ХСІХ.

Стройнѣе пальмы, станъ Гюльбеи

Волшебной прелестью плѣнялъ:

Въ немъ грація была Психеи,

Иль — совершенства идеалъ!

Въ ея лицѣ изображался

Самъ демонъ, падшій херувимъ,

Когда предъ Евой появлялся —

Небеснымъ, чистымъ, неземнымъ..

Наружность такъ была пріятна,

Такъ восхитительна, что пятна —

Скорѣе въ солнцѣ указать,

Чѣмъ недостатки въ ней сыскать!

С.

Въ ней что го царственное было,

Одинъ ужъ взглядъ ея очей,

Какъ магнетическою силой, —

Все влекъ, приковывая къ ней!…

Ей одного недоставало,

Для деспотизма своего:

Что сердце въ ней преобладало,

И умъ не умѣрялъ его!

Отъ этого и цѣпи сами

Ея — тяжелыми цѣпями

Казались каждому, кто разъ

Попался въ нихъ, кляня свой часъ

СІ.

Улыбка самая, какою,

Привѣтствовала всѣхъ она, —

Казалась, словно, ледяного,

Бездушьемъ запечатлѣна;

То жъ равнодушье въ наклоненьи

И головы, едва —

Замѣтномъ; даже и въ движеньи

Прелестной ножки… такова

Во всемъ, просвѣчивала ясно,

При обольстительно-прекрасной

Ея наружности, — печать

Привычки — лишь повелѣвать!

CII.

Все въ ней, до мелочи, являло,

Что съ этимъ, словно, рождена,

И, чтобъ предъ ней все трепетало, —

Закономъ видѣла она!

За поясомъ — отличье сана, —

Кинжалъ показывалъ у ней,

Что и женой была Султана,

(Лишь, слава Богу, не моей!)

И что. когда бъ посмѣлъ кто только

Ея ослушаться, — нисколько,

У ней, недрогнула бъ рука —

Снять голову у смѣльчака!…

CIII.

Въ своихъ желаньяхъ прихотлива,

Она не знала мѣры имъ;

И своенравна, и ревнива,

Съ характеромъ, почти мужскимъ,

Что ни завидѣла, — въ мгновенье,

Желала ужъ имѣть въ рукахъ!

И даже, что воображенье

Ей создавало — ужъ въ глазахъ

Гульбеи сущность принимало….

И, тотчасъ же, во чтобъ ни стало, —

Должно явиться, и не смѣй

Никто противорѣчить ей!

CIV.

Такъ, отъ желанія къ желанью.

Отъ мысли къ волѣ, безъ препонъ,

Переходя, и ожиданью

Предѣломъ ставя лишь законъ —

Немедленнаго исполненья,

Будь Европейкою она, —

Проблему вѣчнаго движенья

Могла бъ осуществить, полна

Энергіи и произвола

Фантазіи летучей пола,

Рожденнаго лишь, такъ сказать, —

Возможнымъ все воображать!…

CV.

Покупки, слѣдственно, Гюльбеи

Несмѣтны были, какъ равно,

И затрудненья, что затѣи

Ея тутъ представляли!…. но, —

Хотя и цѣпи налагала

Тиранской властію своей,

Такъ, между тѣмъ, обворожала

Она всѣхъ приближенныхъ къ ней,

Что женщины, — и тѣ прощали

Султаншѣ все!… одно едва ли

Могли простить…. что, какъ на грѣхъ, —

Красою затмевала всѣхъ!

CVI.

Жуанъ! — послѣдняя затѣя

Такой причудницы была:

Его замѣтила Гюльбея,

Среди базара, и дала

Тихонько Бабѣ приказанье —

Немедленно его купить!

Онъ понялъ странное желанье,

И поспѣшилъ ей угодить;

Но видя, что легко тутъ можно

Попасть въ бѣду, онъ осторожно —

Взялся за дѣло…. и нашелъ

Костюмъ, чтобъ скрыть Жуана полъ!

CVII.

Къ тому же и черты Жуана,

И молодость его могли —

Взоръ даже самого Султана

Ввести въ обманъ…. но какъ пришли

Султаншѣ въ голову, признаться.

Такія мысли? — съ этимъ васъ

Попросимъ мы адресоваться —

Къ самимъ Султаншамъ!… хоть, не разъ,

И не Султанши — наши львицы.

Почти такія жъ мастерицы

Своихъ супруговъ проводить,

И въ тайнахъ прелесть находить…

СVIII.

Но женскую натуру эту —

Любить таинственность….. зачѣмъ

Разоблачать намъ? — и къ предмету

Мы возвратимся, между тѣмъ!

Гюльбея, — видя всѣ препоны

Ужъ побѣжденными вполнѣ,

Рѣшилась и свои законы

Поизмѣнить, наединѣ

Оставшись съ плѣнникомъ (который

Ужъ ей принадлежалъ!) и взоры

Вдругъ опустила на него,

Безъ деспотизма своего….

CXI.

«Гяуръ!» потомъ ему сказала:

«Гяуръ! умѣешь ли любить?»

И этимъ словомъ полагала

Его мгновенно побѣдить.

Конечно, часъ и мѣсто были

Такъ соотвѣтственны тому,

Что эти бы слова вскружили

Умъ, можетъ статься, хоть кому!…

Но Донъ-Жуанъ, — какъ пробужденный,

Тутъ вспомнилъ образъ незабвенный

Прелестной Хайде, и — всю кровь

Въ немъ взволновала къ ней любовь!

CX.

Его лицо вдругъ поблѣднѣло,

Ц измѣнились всѣ черты,

И сердце, сжавшись, онѣмѣло,

Отъ пробудившейся мечты….

Слова Гюльбеи поразили,

Сильнѣй арабскаго копья,

Жуана душу, и — раскрыла

Живую рану!… Затая

Всю муку сердца, — хоть безмолвно

Стоялъ онъ предъ Султаншей, словно,

Окаменѣлый, но, — никакъ,

Слезъ удержать не могъ бѣднякъ!…

CXII.

Султаншу это поразило!

Не слезы…. женщинѣ ль не знать

Заплакать? но ей странно было —

Въ слезахъ мужчину увидать!…

Конечно, за живое тронетъ

Слеза и женская, порой,

Слеза же, что мужчина сронитъ, —

Свинецъ расплавленный! отъ той

Слезы — ихъ сердцу облегченье,

Но намъ — напротивъ- лишь мученье —

Слеза, которая у насъ

Вдругъ горемъ выжмется изъ глазъ!…

СХІІ.

Она хотѣла, и не знала,

Какъ эти слезы осушить….

Да и едва ли понимала,

Что значитъ — въ горѣ слезы лить!

Судьбою равныхъ не имѣя.

Сочувствія тожъ не могла

Знать беззаботная Гюльбея;

И если, иногда, чела

Ея касалась грусть, --то вскорѣ

И изчезала, и во взорѣ —

Вновь отражаюсь, такъ сказать,

Самодовольствія печать!

CXIII.

Но столько чувства намъ природа

Даетъ, что врядъ ли заглушить

Могли бъ, величье и порода,

Прямой инстинктъ души — любить,

Иль — къ ближнимъ чувствовать влеченье…

И если можетъ въ комъ, вполнѣ,

Развиться это ощущенье, —

Такъ, вѣрно, въ женщинѣ! онѣ

Ужъ такъ и созданы, отъ вѣка, —

Выть утѣшеньемъ человѣка,

Созданья добрыя!… не разъ.

Вздохнешь невольно, вспомнивъ васъ!…

CXIV.

Изъ образованной ли нацьи,

Или изъ дикихъ взять племенъ;

Во всѣхъ сословьяхъ, — свойствомъ грацій

Полъ этотъ милый надѣленъ:

На наши раны — всѣ готовы,

Какъ та Самаритянка, лить —

Вино и мѵро, чуть суровый

Рокъ вздумаетъ насъ поразить!…

Такъ и Гюльбея молодая,

При видѣ слезъ, не понимая.

Сама причины, — не шутя,

Тожъ въ слезы…. сущее дитя!

CXV.

Но слезы тожъ конецъ имѣютъ,

Какъ и все прочее, — хоть рань

Закрыть и не всегда умѣютъ!…

Но это въ сторону! — Жуанъ,

Какъ сердца ни терзало горе.

Услышавъ вдругъ: — любилъ ли онъ?

Очнулся, словно, и во взорѣ —

Не стало слезъ! Какъ пристыженъ,

Что слабость выказалъ такую,

Взглянулъ онъ смѣло, — но нѣмую

Досаду скрыть хотѣлъ; зачѣмъ,

Онъ не свободенъ, между тѣмъ!!…

СXVI.

Гюльбея, въ жизнь свою, впервые,

Въ душѣ почувствовала страхъ….

Иль опасенья роковыя, —

Досель привыкши, лишь въ глазахъ

Читать покорность, да, съ улыбкой,

Лишь слышать, отъ своей толпы,

Языкъ обычной лести гибкой,

Иль — раболѣпныя мольбы!

Критомъ, и время убѣгало,

Успѣха жъ — не было ни мало;

Ей каждый мигъ — ужъ пыткой былъ:

А тутъ — часъ цѣлый проходилъ!…

СXVII.

При этомъ случаѣ, о срокѣ,

Не лишнимъ было бы сказать, —

Какой на югѣ и востокѣ, —

Для объясненій, назначать,

Обычай заведенъ, иль — мода!

У насъ, совсѣмъ не то: у насъ —

На это полная свобода,

И ни почемъ бываетъ часъ….

Но тамъ — напротивъ: тамъ — мгновенье,

А много…. два — ужъ преступленье!

И мнѣнье доброе о васъ —

Уноситъ лишній мигъ, не разъ!…

СXVIIІ.

Жуану нечего бы было

Бояться: за себя-то могъ

Онъ постоять, — съ замѣтной силой,

Красавецъ, съ головы до ногъ!…

Но у него — (хотя и странно,

Казалось бы!) все, на глазахъ, —

Кружился Хайде видъ туманной.

Съ укоромъ ревности въ устахъ!…

И отъ того Жуанъ, навѣрно,

Такъ былъ невѣжливъ черезмѣрно!

Не то — какъ могъ бы онъ не пасть,

И не признать Гюльбеи власть?!..

СХІХ.

Его жъ и должникомъ считала

Гюльбея, за одинъ пріемъ,

Какой ему тутъ оказала, —

Такъ долго съ нимъ пробывъ вдвоемъ!…

Но видя, что надъ нимъ имѣла

Такъ мало власти, красотой, —

Съ досады ужъ она краснѣла,

То вдругъ блѣднѣла, огневой

Взоръ на Гяура устремляя….

И, этимъ взоромъ, умоляя —

Надъ нею сжалиться!… взяла

И руну даже, и ждала….

СХХ.

Но все надраено! все напрасно!

Жуанъ ея не понималъ,

Иль не хотѣлъ Султаншѣ страстной —

Повиноваться, и стоялъ.

Какъ въ землю вросшій, безъ движенья….

Тутъ — омрачилося чело

Красавицы: ея мученья —

Не выразить! ее и жгло,

И холодомъ вдругъ обдавало:

Въ груди, дыханье замирало;

Уста, однакожъ, — хоть бы звукъ

Одинъ произнесли!… но вдругъ —

СХХІ.

Но вдругъ рѣшительной и твердой

Характеръ пробудился въ ней:

Гюльбея — женщиною гордой

Мгновенно встала, и скорѣй, —

Съ нимъ разсчитаться ужъ рѣшилась —

Отчаянья послѣдній шагъ!

Однакожъ, — пріостановилась,

Съ какой-то робостью въ глазахъ….

Но, наконецъ, — свое смущенье

Преодолѣла и, въ мгновенье, —

(Такъ, что Жуана потрясла!)

Къ его объятьяхъ ужъ была!..

СХХІІ.

Опасно было испытанье….

И это чувствовалъ Жуанъ!

Но гнѣвъ, и гордость, и страданье,

Отъ прежнихъ незабытыхъ ранъ, —

Его отъ слабости покрыли,

Какъ панцыремъ, и, какъ булатъ,

Его всю душу закалили —

Отъ искупительныхъ отрадъ!…

Вмигъ заглушивъ всѣ сердца муки,

Онъ обольстительныя руки

Отвелъ красавицы своей,

И посадилъ ее скорѣй.

CXXIII.

Присѣлъ и самъ онъ, съ нею рядомъ,

На отоманѣ…. но, потомъ, —

Вскочилъ, и только, гордымъ взглядомъ,

Окинувъ вкругъ себя, съ челомъ.

Поднятымъ смѣло, — равнодушно

Онъ на Гюльбею посмотрѣлъ,

И ей сказалъ: — "Орелъ воздушной.

Попавшись въ плѣнъ, — хотя бъ имѣлъ

И сильное къ тому влеченье, —

Отвергнетъ страсти побужденье:

И я, — чтобъ мнѣ игрушкой быть?

Султанши прихоть утолить.

CXXIV.

"Нѣтъ, никогда! — меня спросила

Ты, давича: умѣю ль я —

Любить?. . суди же, что за сила

Моей любви, — когда…. тебя

Я не люблю, нашедши прежде, —

Кого всѣмъ сердцемъ полюбилъ!…

При унизительной одеждѣ,

Въ которой я сюда вступилъ, —

Кудель мнѣ только съ самопрялкой,

Пристали мнѣ, теперь, въ столь жалкой

Неволѣ…. а любовь — одной

Дана свободѣ дорогой!…

CXXV.

«Блескъ этихъ мѣстъ не ослѣпляетъ

Меня нисколько…. какова бъ

Власть ни была твоя — склоняетъ

Чело передъ тобою рабъ;

И выполнить готовь послушно —

Всѣ приказанія твои….

Но сердца — не отдастъ бездушно,

За всѣ сокровища земли!

Глазамъ, рукамъ, — ты можешь смѣло

Повелѣвать…. все наше тѣло —

Во власти у тебя…, но намъ,

Оставь лишь сердце, намъ…. рабамъ!…»

CXXVI.

Такая истина Гюльбею,

Какъ ни казалась бы проста,

Но самой простотой своею, —

Такъ поразила, что уста,

Съ досады, прикусивъ, — не впала,

Что даже отвѣчать на то!

Султанша не воображала,

Чтобъ, передъ ней, не только кто

Сказать подобное, но даже —

Смѣлъ и подумать!… отъ раба же

Услышать это, отъ того,

Что мельче червя самого…

СХXVII.

Нѣтъ! этого — не понимала

Султанша, въ гордости своей;

Тѣмъ болѣе, что, полагала,

Съ восторгомъ всякъ старался ей —

Въ малѣйшемъ угодить желаньи,

И что земля вся — создана

Лишь для Султановъ, — приказаній

И женъ ихъ слушаться должна!…

А сердце гдѣ лежитъ: на правой,

Иль лѣвой сторонѣ, и здравой

Разсудокъ нуженъ ли, иль нѣтъ, —

То не ея ужъ былъ предметъ!

CXXVIII.

Къ тому же такъ была прекрасной

И увлекательной она, —

Что красотой такой опасной, —

Будь и рабыней рождена,

Гюльбея, этимъ талисманомъ,

Могла бы чудеса творить,

И сдѣлать всякаго — Султаномъ.

Иль Порту — въ пепелъ обратить!…

Такъ думала, покрайней мѣрѣ,

Иль думать такъ могла, — по вѣрѣ,

Гюльбея, — въ прелести свои, —

Какъ всѣ красавицы земли!…

СХХІХ.

О вы, которые встрѣчали

Любовь опасную старухъ!..

Навѣрное, вы испытали,

Какой тогда въ нихъ адскій духъ

Гнѣздился, разжигая страсти,

Разсудокъ здравый затемнялъ,

И, — за отказъ, — что за напасти,

На васъ, о юноши! внушалъ?…

Что жъ чувствовать могла Гюльбея,

Красою чудною владѣя,

Когда, на пламенный привѣтъ, —

Холодность встрѣтила въ отвѣтъ!…

CXXX.

Исторія намъ сохранила

Немного — дѣвственныхъ именъ,

Которыхъ не обворожила

Слѣпая страсть измѣнницъ женъ:

Но всѣ онѣ, по силѣ мщенья.

Лишь были бъ — слабый идеалъ

Той злобы и ожесточенья,

Что умъ Султанши тутъ вмѣщалъ!…

Тигрица, бѣшенствомъ пылая,

Какъ ни страшна, дѣтей теряя,

Ничто, въ сравненьи, передъ ней, —

Въ любви отверженной своей!

СХХХІ.

Огня и бѣшенства потоки

Султанша, взорами, лила;

Румянцемъ дикимъ рдѣлись щеки, —

Она ужасна тутъ была!

Но верхъ столь изступленной страсти

Какъ чудный и высокій мигъ, —

Изобразить не въ нашей власти:

Нѣтъ красокъ для него живыхъ!…

Но счастью, онъ не долго длился,

И — слезъ каскадомъ разразился, —

И это лишь ее спасло:

Неистовство — убить могло!

CXXXII.

Такъ, въ бурю, пѣнистыя волны

Въ утесы грозный океанъ,

Ужаснаго величья полный,

Бросаетъ, дикій великанъ!

Но, отягченная грозою,

Вдругъ туча пронеслась надъ нимъ, —

И онъ улегся послѣ бою,

Едва-едва лишь колебимъ….

Гюльбеи гнѣвъ грозою вспыхнулъ,

Грозою и прошелъ, и стихнулъ,

Почти безъ ропота въ устахъ,

Съ слезами только на глазахъ!

СХХXIII.

Быть можетъ, не безъ произвола

Она смирилась, — устыдясь,

И по лѣтамъ, и свойству пола,

Что такъ безумно увлеклась

Порывомъ безотчетной страсти!…

Да какъ ей было бы простить,

Притомъ, и оскорбленье власти —

Султанши, что велитъ любить?…

Но дѣлать нечего: съ досады,

Потупя огненные взгляды.

Она — молчала, и лишь умъ

Ея кипѣлъ, подъ лавой думъ!…

СХХXIV.

Жуану голову, сначала,

Она рѣшалась отрубить….

Но мысль другая — удержала

Отъ этой мести, позабыть

О немъ совѣтуя! — мысль, тоже.

Пришла потомъ: спросить его,

Гдѣ былъ воспитанъ?. или — (что же

Быть можетъ лучше!) самого,

Насмѣшкой ѣдкою, заставить

Раскаяться!… иль нѣтъ: отправить

Его скорѣй, самой же — взять,

И заколоться, чѣмъ — страдать!…

CXXXV.

Но проучить и Бабу надо,

Чтобы такихъ не приводилъ!…

На этотъ разъ, хоть бастонада²⁵ —

Ему покажетъ, какъ онъ милъ!…

Такія мысли волновали

Султанши огорченный умъ,

Такъ что она, въ своей печали,

Не знала, — дѣлать что отъ думъ!…

Но силъ ужъ больше не имѣла

Стоять все на ногахъ, и сѣла

Она на отоманъ опять,

Чтобъ хоть-слезамъ всю волю дать!…

СХХXVI.

Все жъ мысль ея не покидала,

Чтобъ — заколоться… но, потомъ, —

Какъ и рѣшиться? вѣдь, кинжала

Ударъ не шутка!… да, притомъ,

Восточныхъ щеголихъ корсеты —

Безъ ваты, и, какъ разъ, пройдетъ

Кинжалъ насквозь, а въ грудь продѣтый —

Кончаетъ съ жизнію разсчетъ!…

Убить Жуана?… но, бѣдняжка!

Хотябъ и стоилъ кары тяжкой….

Да голову ему срубить,

Не значитъ — сердце покорить!…

СХХXVII.

Когда такъ, молча, разсуждала

Султанша, все потупя взоръ,

О средства всѣ перебирала,

Какъ отомстить за свой позоръ:

Жуанъ ждалъ участи безмолвно —

Быть вздѣтымъ на-колъ, иль въ куски

Изрубленнымъ!… и — хладнокровно

Рѣшился перенесть свои

Всѣ муки, хоть бы… въ заключенье. —

Живой былъ брошенъ, на съѣденье.

Собакамъ, львамъ, или, скорѣй, —

Босфорскимъ рыбамъ, безъ затѣй! —

СХХXVIIІ.

Все это перенесть рѣшился,

Геройски, но — никакъ не пасть!,

Покрайней мѣрѣ, онъ крѣпился.

За тяжкій грѣхъ считая — страсть

Султанши гордой утолять,

Самоохотно!.. хоть и трудно,

Признаться бы не согрѣшить —

Для красоты Гюльбеи чудной —

По, впрочемъ, всѣ такіе сборы

Къ ужасной смерти, — чуть на взоры

Красавицы, въ слезахъ, — Жуанъ

Взглянулъ, — изчезли, какъ туманъ!

СХХХIХ.

И, съ этимъ вся Жуана твердость

Поколебалась, какъ тростникъ….

Онъ гордостью платилъ за гордость,

Но видѣть слезъ онъ не привыкъ!

Сперва. — онъ начиналъ дивиться,

Какъ только могъ онъ отказать?

Тамъ, — какъ бы съ него примириться,

Въ умѣ сталъ планы составлять…

Потомъ, — съ раскаяньемъ глубокимъ,

Онъ называлъ себя жестокимъ,

Несправедливымъ, словомъ: онъ —

Былъ вполовину побѣжденъ!…

CXL.

По этому, сталъ извиняться,

И, заикаясь, составлять

Такія фразы, что, признаться, —

И трудно бъ ихъ пересказать:

Все это, напыщеннымъ слогомъ

Какихъ-то денди записныхъ, —

Дышало, съ примѣсью, во многомъ,

Ужасныхъ плоскостей смѣшныхъ!…

Но, въ то же самое мгновенье,

Когда, съ надеждой на прощенье,

Поздравить онъ себя спѣшилъ. —

Вдругъ евнухъ обоихъ смутилъ!

CXLI.

Его внезапное явленье,

Притомъ, и слишкомъ скорый шагъ, —

Имѣли важное значенье!

Гюльбея даже — тайной страхъ

Почувствовала…. но, съ обычнымъ

Поклономъ, до земли, предъ ней

Остановившись, — такъ, приличнымъ

Высокой должности своей, —

«Кизляръ-Аги!» ²⁶ высокимъ слогомъ.

Рѣчь началъ онъ, и предъ «Порогомъ

Благополучія»²⁷, не разъ, —

Блеснуть умѣя гранью Фразъ:

CXLII.

— «Супруга солнца, и родная,

Достойная, сестра луны! —

Передъ которой, преклоняя

Чело, Аллаховы сыны

Благоговѣютъ! предъ бровями

Которой, — весь трепещетъ свѣтъ!

Предъ чьей улыбкой — пляшутъ сами,

Въ восторгѣ, сонмища планётъ!…

Рабъ, — предъ тобою, — съ доброй вѣстью;

Тебя почтить высокой честью —

Само свѣтило дня²⁸ спѣшитъ, '

И прагъ твой — тотчасъ озарить!» —

CXLIII.

--«Неужли?» — вскрикнула Гюльбея:

«Сегодня лучше бъ не всходить

Ему на небо, не имѣя.

Здѣсь, надобности намъ свѣтить!…

Но — женщинамъ моимъ путь млечный

Вели составить поскорѣй,

Комета старая! — строй вѣчный

Всѣхъ звѣздъ моихъ сбери живѣй,

И ты Гяуръ, смѣшайся съ ними,

Чтобъ солнце не сожгло своими

Лучами!.. прошлое жъ….» — Но вотъ —

Раздался шумъ: Султанъ идетъ!

CXLIV.

Сначала, — женщины Гюльбеи,

За ними, — евнухи вошли;

Образовали родъ аллеи

Построившись въ ряды свои,

Вдоль, отъ дверей, до отомана,

Гдѣ, на возглавьи парчевомъ,

Жена — любимица Султана,

Во всемъ величіи своемъ, —

Его Высокости прихода

Ждала. — Пріемъ такого рода,

Изъ четырехъ султанскихъ женъ,

Лишь для любимой заведенъ!!

CXLV.

И этикетъ такой — являться,

Съ докладомъ, лишь въ извѣстной часъ,

Въ ночной, особенно, — признаться,

Понравился бы, и у насъ,

Инымъ изъ львицъ… хоть, правда, — въ этомъ,

И счастливѣй султаншъ онѣ, —

Не въ заперти, а передъ свѣтомъ,

Свободой пользуясь вполнѣ!

У нихъ свои есть половины,

Гдѣ мужъ — какъ гость; и нѣтъ причины,

Мужьямъ, по этому, туда —

Являться, даже иногда!..

CXLVI.

Но, львицы милыя!… (тревожитъ

Насъ это страшно!) погрозятъ

На насъ тутъ пальчикомъ, быть можетъ,

Что мы, такъ дерзко, невпопадъ,

Сравнить ихъ образъ жизни смѣли —

Съ тюремной жизнью, такъ сказать,

Султанскихъ женъ!… и но имѣли,

Конечно, права открывать

Мы этихъ тайнъ… да чтобъ и болѣ

Не проболтаться по неволѣ,

Прощенья попросивъ у васъ, —

Вновь станемъ продолжать разсказъ!

CXLVII.

Его Высокость, — или, просто,

Султаномъ будемъ звать его! —

Мужчина былъ большаго роста,

Довольно плотный; сверхъ того,

Обвитый до-носу чалмою,

Изъ бѣлой шали дорогой;

Почти до самыхъ глазъ, густою

Обросшій черной бородой…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

CXLVIII.

Онъ вышелъ изъ темницы душной,

Чтобъ, послѣ брата, на престолъ

Взойти, съ отвагой равнодушной, —

(Хотя, недавно, братъ нашелъ

Отъ петли смерть, иль былъ — задавленъ,

Какъ водится у мусульманъ!]

И хоть исторіей прославленъ

Не могъ онъ быть, какъ Солейманъ,²⁹

Востокъ покрывшій громкой славой, —

Но правилъ онъ своей державой

Не хуже, можетъ быть, другихъ,

Плохихъ предмѣстниковъ своихъ!…

CXLIX.

Въ мечеть всегда онъ отправдался —

Со всею помпой; тамъ свои

Мольбы обычныя старался

Такъ совершать онъ, какъ почти

И ни одинъ изъ правовѣрныхъ!³⁰

Визирь дѣлами управлялъ;

А самъ по трону непомѣрныхъ

Заботъ не жалуя, — искалъ

Покоя лишь, въ стѣнахъ гарема.

Гдѣ, впрочемъ, съ Гурьями эдема,

При четверыхъ еще — женахъ,

Не могъ не быть тожъ въ хлопотахъ!…

CXL.

За то, уже у нихъ и даромъ

Не проходило ничего:

Безъ шума, и однимъ ударомъ, —

Все совершалось у него!

Преступницы, и преступленья,

Никто не видѣлъ, не слыхалъ:

Босфоръ, какъ бы рѣка забвенья, —

Молву и жертву поглощалъ….

Притомъ, тиснѣнія свободы.

Не знаютъ тамъ и въ наши годы,

И оттого — мораль чиста,

И стая рыбъ — всегда сыта! —

CLI.

О многомъ онъ судилъ превратно,

За исключеніемъ — луны!

Онъ землю полагалъ квадратной,

Хоть и своей не зналъ страны;

Свои владѣнья объѣзжая,

Предѣловъ имъ не находилъ,

И всюду тишину встрѣчая,

Спокоенъ совершенно былъ;

А хоть паши и бунтовали,

Да и гяуры воевали….

Онъ, въ семибашенномъ дворцѣ, —

Не помышлялъ объ ихъ свинцѣ!

CLII.

Да и едваль могъ знать объ этомъ,

Затѣмъ, что и послы державъ

Вели дѣла съ однимъ совѣтомъ,

Диваномъ,³¹ то-есть, гдѣ, отдавъ

Все визирю въ распоряженье,

Самъ не мѣшался ни во что,

И, какъ Диванъ — рѣшалъ, рѣшенье

Фирманомъ лишь скрѣплялъ; за то,

И могъ онъ смѣло предаваться

Всѣмъ наслажденьямъ…. можетъ статься,

И къ лучшему такъ поступалъ,

Что головы не затруднялъ!

CLIII.

Онъ для Гарема болѣ нуженъ

Былъ по способности своей, —

Но нѣскольку имѣя дюжинъ

И дочерей, и сыновей!…

О дочеряхъ, конечно, мало

Заботы было у него:

Ихъ воспитанье состояло

Лишь въ томъ, — чтобъ пола своего

Все назначенье понимали:

Росли бъ, да очереди ждали,

Пока, хоть и не по душѣ, —

Къ награду сбудутъ ихъ пашѣ!…

CLIV.

О та, которой наступила

Такая очередь, — тотчасъ,

Выходитъ за мужъ, хоть бы было

Шесть лѣтъ ей только!…³² и не разъ

Такіе факты тамъ бываютъ!

Тутъ и разсчетъ есть небольшой….

Паши ужъ это такъ и знаютъ:

Подарки тестю, за женой

Даютъ…. и счастливы судьбою,

Имѣя право, (и съ лихвою!)

За то, — въ пашалыкахъ своихъ,

Брать взятки съ мертвыхъ и живыхъ

CLV.

Другое дѣло — съ сыновьями:

Къ темницѣ, только не сырой, —

Они, подъ десятью замками,

Страдать обречены судьбой!

И такъ должны они томиться,

Пока — подъ петлю, иль на тронъ.

По достиженьи лѣтъ, явиться

Суровой повелитъ законъ….³³

То, иль, другое, — ожиданье

Прекрасное!… но воспитанье

Имъ, между тѣмъ, дается тамъ, —

Какъ мусульманскимъ всѣмъ князькамъ….

CLVI.

Такъ, въ краткомъ очеркѣ, представивъ

Портретъ Султана, жизнь его, —

Теперь, исторію оставивъ,

За продолженье своего

Разсказа примемся скорѣе:

Со всѣмъ приличіемъ, какъ санъ

Столь важный требовалъ, — къ Гюльбеѣ,

Своей любимицѣ, Султанъ,

Приближась, церемоніальной

Селямъ ей отдалъ, иль, буквально

Сказать, по нашему, — почтилъ

Ее поклономъ; вѣжливъ былъ!

CLVII.

Глаза Гюльбеи заблистали,

Какъ звѣздочки послѣ грозы;

Румянцемъ щеки запылали,

И ни слѣда на нихъ слезы!

Но вскорѣ — опустила взоры,

Какъ бы почувствовавъ вину,

Предъ мужемъ добрякомъ, который

Готовъ бы, за нее одну, —

Весь свой Гаремъ отдать охотно.

Такъ пламенно и беззотчетно

Ее любилъ онъ больше всѣхъ!

И ей, такъ поступать, не грѣхъ?..

CLVIII.

Но, — совѣсти ли угрызенье,

Иль, можетъ быть, и тайный страхъ,

Чтобъ не открылось преступленье…

(Иль сдѣланный къ измѣнѣ шагъ!)

Изъ глазъ ея прелестныхъ черныхъ, —

Она ихъ опустила вдругъ,

Какъ мы сказали, и — покорныхъ.

Съ невиннымъ трепетомъ, супругъ

Видъ приняла передъ Султаномъ…

Да и такимъ двойнымъ обманомъ, —

Легко морочить, иногда,

Мужей, которымъ въ рай — чреда!

CLIX.

Гюльбею, страстными глазами.

Султанъ окинулъ, и, потомъ.

Повелъ ихъ промежду рядами

Невольницъ…. тутъ онъ на одномъ

Лицѣ, что показалось новымъ,

Свой зоркій взоръ остановилъ….

Взоръ этотъ, хоть не былъ суровымъ,

Ни подозрѣнья не таилъ, —

Смутилъ, однакоже, Гюльбею.

Внимательностію своею:

Его предметомъ былъ — Жуанъ!

Ну. какъ откроетъ вдругъ Султанъ…

CLX.

Мысль эта сильно сердце сжала —

Гюльбеѣ, пойманной почти!

И тяжкій вздохъ чуть удержала

Она въ трепещущей груди;

Но муженекъ ея почтенной

Спросилъ лишь, обратившись къ ней,

Благоразумно и степенно,

Съ обычной важностью своей:

— «Я вижу, прибыло одною

У васъ невольницей младою?

Жаль одного, моя душа,

Что такъ Гяурка хороша!» —

CLXI.

Нежданный комплиментъ Султана,

Всѣхъ взоры быстро обратилъ

На покраснѣвшаго Жуана;

Онъ даже вздрогнулъ, — словно былъ

Окаченъ варомъ, отъ значенья

Полуобидныхъ этихъ словъ!

Подругъ же ужасъ, безъ сравненья,

Еще сильнѣй былъ: сто громовъ —

Надъ ними разразились, словно!

Повѣся головы, безмолвно,

Какъ на-смерть всѣ обречены,

Стояли, трепета полны…

CLXII.

«О Мухамедъ! что это сталось

Съ Его Высокостью?… зачѣмъ

Такое счастіе досталось

Въ удѣлъ, Гяуркѣ?… между тѣмъ,

Бывало ль, чтобъ, когда, — едва ли

Что и подобное уста

Его Султанскія сказали —

Хотя одной изъ насъ!…» — Да! да!

Такое странное вниманье

Всѣхъ взволновало! но молчанье —

Восточный этикетъ; и — вмигъ

Невольный ропотъ ихъ затихъ!

CLXIII.

Прекрасно Турки поступаютъ,

(Покрайней мѣрѣ, иногда!)

Что женщинъ… женщинъ запираютъ

Не то, — была бы имъ бѣда,

Дать женщинамъ свободу!… жгучій

Климатъ странъ этихъ — силы той

Лишенъ, чтобы сжимать кипучій,

Какъ лава, нравъ ихъ огневой!…

То ль дѣло — сѣверъ благодатной,

Гдѣ даже снѣгъ, неоднократно.

Не чище — нравовъ!.. о, Востокъ —

Дыханьемъ ужъ родитъ порокъ!..

CLXIV.

И потому-то, чрезвычайно,

Какъ, на Востокѣ, строго женъ,

(О женщинъ, вообще!) подъ тайной,

Повелѣваетъ и законъ, —

Въ гаремахъ содержать, гдѣ стѣны

Имѣютъ даже, такъ сказать, —

Глаза и уши!… хоть измѣны

И тамъ, порой, не миновать!…

Такъ! и супружество нисколько

Правамъ тамъ не отрада: только

Лишь видъ — висячаго замка

Имѣетъ… хитрость же ловка!…

CLXV.

Ключъ вору подобрать — не штука;

И отпереть и запереть —

Искусно можно въ томъ наука!

Но лишь проворства здѣсь имѣть

Немножко надо, чтобъ, случайно, —

На дѣлѣ не поймали вдругъ!..

Да это, что-то, чрезвычайно

Темно становится, и звукъ

Числа строфы столь слишкомъ темной.

Про нравъ Турчанокъ вѣроломной, —

Намъ раздается звукомъ: «стой!»

Какъ, у заставы, часовой.

CLXVI.

И этимъ нашимъ отступленьемъ.

Кончаемъ пятую главу!

Не потому, чтобъ, съ утомленьемъ,

Разсказа нашего канву —

Не знали, чѣмъ нибудь дѣльнѣе,

Украсить, и собой занять:

Но ужъ пора, пора скорѣе

И паруса намъ подобрать,

Да якорь бросить…. ужъ пучины —

Мы добрались до половины,

И если есть терпѣнье въ васъ, —

Съ главы шестой, вновь за разсказъ

Конецъ первой части.

ПРИМѢЧАНІЯ къ ГЛАВѢ ПЕРВОЙ.

(1) У Лорда Байрона «Донъ-Жуанъ» — Поэма, и, разумѣется, дѣлится на Пѣсни; мы, сохранивъ самое заглавіе, (хотя, но духу сочиненія, могъ бы и самъ авторъ назвать его, скорѣе, — сатирическимъ романомъ въ стихахъ!) позволили себѣ, въ нашемъ вольномъ переводѣ, раздѣлить эту поэму на главы, разумѣя (какъ и слѣдуетъ по самому смыслу Греческаго глагола «ποίεω» — творить, создавать, дѣлать), подъ словомъ «поэма» просто, — твореніе; и, въ этомъ случаѣ, тѣнь великаго поэта да проститъ намъ такое дерзкое превращеніе его пѣсень въ главы, какъ измѣненіе, равнымъ образомъ, и прекрасныхъ октавъ подлинника въ двѣнадцати-стишныя строфы, и даже многихъ мѣстъ въ цѣлой его «Жуанадѣ» или «Жуанеидѣ»!… Все это, впрочемъ, сдѣлано нами — на правахъ вольнаго перевода… Притомъ, Л. Байронъ началъ^[6] и кончилъ^[7] первою пѣснь поэмы своей — подъ вдохновительнымъ небомъ Венеціи, а мы переводили «Донъ-Жуана» — подъ холоднымъ небомъ нашей сѣверной Пальмиры, гдѣ меньше поется, но больше обдумывается!…

Въ запискахъ Томаса Мура о Л. Байронѣ («Notices of the Life of Lord Byron» by Mr Moore) находятся многія подробности, относящіяся до обстоятельствъ, подъ вліяніемъ которыхъ являлись въ свѣтъ, послѣдовательно, разныя пѣсни «Донъ-Жуана»: изъ этихъ подробностей не лишнимъ считаемъ привести здѣсь нѣкоторыя, гдѣ именно выказываются мысли и сужденія самого Л. Байрона о своемъ любимѣйшемъ произведеніи. Вотъ выдержки изъ его писемъ къ знаменитому книгопродавцу Мурраю:

Сентября 19, 1818. — «Я кончилъ первую пѣснь (состоящую изъ 180 октавъ) поэмы, во вкусѣ и стилѣ „Беппо“^[8]…. она называется: „Донъ-Жуанъ“ и будетъ въ себѣ содержать значительное количество невинныхъ шуточекъ (littly quietly facetious) на счетъ разныхъ предметовъ. — Боюсь одного: не покажется ли она (покрайней мѣрѣ, какъ думаютъ всѣ тѣ, которые ее читали!) слишкомъ вольною, относительно чистоты нравовъ нашей эпохи?… Впрочемъ, попытаюсь счастья; не удастся? — не стану продолжать!…»

Января 25, 1819. — «Если поэма эта имѣетъ поэтическое достоинство, — она удержится; если нѣтъ, — будетъ забыта; остальное — „кожа да пропель (leather and prunelle)“ и никогда не имѣло вліянія ни на какую книгу pro или contra! — Одно нелѣпое сочиненіе не можетъ жить.» — "….Еслижъ допустить жеманство (prudery), тогда пришлось бы положить подъ спудъ — половину Аріоста, Лафонтена, Шекспира, Бомонта, Флетчера, Месингера, Форда, всѣхъ писателей царствованія Карла II; однимъ словомъ, — кое-что у всѣхъ писавшихъ до Попе, и весьма многое у самого Попе! прочтите его… но этого никто не сдѣлаетъ. Сдѣлайте это, и я прощу вамъ, хотя-бы непремѣнно должны вы было — сжечь все, что написалъ я и всѣ нынѣшніе жалкіе Клавдіанцы, — кромѣ Скотта и Крабба….

Февраля 1, 1819. — «….Нападаютъ всё на меня за нравственность (morality)!… но я стою на томъ, что „Донъ-Жуанъ“ — самая нравственная изъ всѣхъ поэмъ, а если кто не найдетъ въ ней нравственной стороны, такъ ужъ это вина его, а не моя!»

Августа 12, 1819. — «….Душа (soul) подобныхъ сочиненій заключается въ самомъ ихъ своеволіи (licence)….» Но что объ этомъ толковать! Слишкомъ много придаете вѣса сочиненію, которое вовсе никакихъ притязаній не имѣетъ на то, чтобъ быть — серьознымъ! и неужли не видите, что все мое намѣреніе: позабавиться самому и позабавить другихъ (to giggle aud make giggle)? написать шутливую сатиру, въ которой было бы, какъ можно, менѣе поэзіи…. вотъ была моя цѣль! — Что-же касается до непристойностей (indecency)?… такъ, прошу васъ, прочтите только въ «Boswell» что говоритъ тамъ тяжелый моралистъ Джонсонъ — о Пріорѣ и Паолѣ Пургантѣ^[9]…"

Вотъ еще нѣсколько словъ о «Донъ-Жуанѣ» изъ разговора, бывшаго у Л. Байрона съ Г. Кеннеди, въ Кефалоніи, недѣль за нѣсколько до смерти поэта:

— «Я не могу понять (говорилъ Л. Байронъ), почему такъ всегда хотятъ меня сливать непремѣнно, по характеру и образу мыслей, съ лицами мною вымышленными, и которыхъ, какъ поэтъ, имѣлъ я, кажется, полное право и свободу — создавать?…» —

— «Противъ этого, Милордъ, какъ бы вы ни протестовали (отвѣчалъ Кеннеди), — не перемѣните, конечно, такого общаго мнѣнія; всѣ слишкомъ расположены думать, что съ самого себя списали вы портреть въ Чайльдъ-Гарольдѣ, Ларѣ, Гяурѣ и Донъ-Жуанѣ, и что эти характеры просто, живые представители — собственныхъ вашихъ чувствъ и мыслей!» —

— «Въ такомъ случаѣ, весьма несправедливо поступаютъ со мною, и даже — какъ никогда еще не поступали ни съ однимъ поэтомъ! Притомъ, въ Донъ-Жуанѣ, я рѣшительно не узнанъ! я беру тамъ человѣка съ пороками, безъ правилъ, и провожу его по всѣмъ слоямъ общества, которое, подъ блестящею наружностію, скрываетъ тайные пороки; но, разумѣется, я нѣсколько поослабилъ истину и посмягчилъ колоритъ въ моихъ картинахъ!…» —

— «Все это, можетъ быть, и правда; но вотъ вопросъ: что же за цѣль была у васъ, Милордъ, какія побудительныя причины, изображать — все сцены порочныя или безумныя?…» —

— «Сорвать хотѣла, съ общества плащъ, подъ которымъ, съ помощію лжи и лукавства, скрываетъ оно отъ глаза, свои пороки; и сорвать этотъ плащъ для того, чтобъ показать свѣтъ — въ настоящемъ его видѣ!» —

Изъ всѣхъ этихъ словъ Л. Байрона видно, что цѣль его была — едва ль не самая нравственная: осмѣять все дурное, и этимъ, сколько можно, стараться излечить общество… Uidendo casligat nnres!

Послушаемъ, наконецъ, что говоритъ еще и самъ Гёте, въ примѣчаніяхъ своихъ къ Нѣмецкому переводу отрывка изъ первой пѣсни «Донъ-Жуана», — помѣщенному въ издаваемомъ ямъ журналѣ подъ заглавіемъ: «Kunst und Altorthum»^[10]:

«Донъ-Жуанъ, во всѣхъ отношеніяхъ, твореніе геніальное, гдѣ мизантропія доходитъ до горькой дикости, нѣжность — до изящества; и чуть только, освоившись съ авторомъ, мм постигли его и не упрямимся въ своихъ требованіяхъ отъ него, чтобъ былъ другимъ, а не тѣмъ, каковъ онъ дѣйствительно, — тогда невозможно не наслаждаться панорамою какую развиваетъ онъ, передъ нами, съ такою смѣлостію и небрежностію! Характеръ и основная идея сюжета, совершенно соотвѣтствуютъ странной и забавной простотѣ плана этого сочиненія; Поэтъ столь же мало занимается выполировкою своей фразы, какъ и угодливостію своимъ читателямъ, и мы, разсматривая это твореніе съ добросовѣстною тщательностію, должны сознаться, что Англійская поэзія имѣетъ нынѣ то, чего не имѣютъ еще Нѣмцы: комическаго стиля, такъ классически щегольскаго!»

(2) Подъ именами: «Don Juan» «The-Libertine» и т. и., возобновлена старинная Испанская духовная піеса, извѣстная подъ заглавіемъ: «Atheista fulminato» и игранная, нѣкогда, по церквамъ и монастырямъ. Въ свое время, она производила «furore» — во всей Европѣ! Въ первый разъ, поставилъ ее на настоящую сцену, подъ заглавіемъ: «El Burlador de Sevilla y Combidado da Piedra» — Габріель Теллесъ, (Gabriel Tellez), современникъ Кальдерона^[11]. Вскорѣ потомъ эта піеса, въ переводѣ Чиконьнни (Cicognini) на Италіянскомъ языкѣ, была съ большимъ успѣхомъ играна не только въ Италіи, но и въ Парижѣ, гдѣ, незадолго до своей смерти, Мольеръ передѣлалъ ее въ пятиактную комедію подъ заглавіемъ: «Don-Juan ou le Festin de Pierre.» Піеса эта была, въ 1677 г. переложена даже въ стихи Ѳомою Корнелемъ и, въ этомъ видѣ, до сихъ поръ удержалась на Французскомъ театрѣ. — Въ 1676 г. Шедуилль (Shadwell), преемникъ Драйдена (Drydcn) по званію лавровѣнчаннаго поэта (in the laurcaleshif), ввелъ это лице и въ Англійскую литературу, въ трагедіи своей: «the Libertine» (повѣса); но онъ сдѣлалъ своего героя до такой степени необузданнымъ злодѣемъ, что — превосходитъ всякое вѣроятіе! — Во всѣхъ этихъ сочиненіяхъ, какъ равно и въ знаменитой Моцартовой оперѣ, Донъ-Жуанъ представляется — какимъ-то странствующимъ развратникомъ, который обольщаетъ всѣхъ женщинъ безпощадно и, наконецъ, за свои безчисленныя преступленія, пожирается пламенемъ coram populo (всенародно), или, какъ выразился самъ Л. Байронъ, въ послѣднемъ стихѣ первой октавы своего Донъ-Жуана

«Sent to the devil somewhat ere his time»

(т. е. посланъ былъ къ чорту — немного раненько!)

(3) Горацій, въ «de arte poetica» такъ говоритъ:

«Quanto rectius hic, qui

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Semper ad eventum feslinat, et in medias res

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .auditorem rapit, etc. *»

• См. Epist. III. т.т. 140—149.

(т. е. тотъ поступаетъ вѣрнѣе, кто прямо спѣшитъ къ событію, начиная, съ середины, знакомить слушателя съ своимъ разсказомъ!)

(4) «Севильскія женщины, вообще, славятся своею красотою: У всѣхъ большіе черные глаза и самая граціозная поступь, какую трудно себѣ представить притомъ и костюмъ ихъ весьма способенъ выказывать всѣ преимущества красоты; но, вмѣстѣ съ тѣмъ, чрезвычайно скроменъ и благопристоенъ…. Все это — дѣлаетъ Севильянокъ, просто, очаровательными! У нихъ одна только постоянная мысль — нравиться, и вся ихъ жизнь, по этому, вертится на любовныхъ интригахъ!… Жена какого нибудь герцога равняется, въ любезности (information), съ женою простолюдина; жена простолюдина, въ обходительности (manner) не уступить никакой герцогинѣ!» (См. переписку Л. Байрона съ Мурраемъ.)

(5) «Кадиксъ, прелестный Кадиксъ! можно смѣло сказать — пріятнѣйшій городъ въ мірѣ! Красоту его улицъ и домовъ превосходитъ только одна любезность его жителей! Это совершенная Цитера, гдѣ собраны первыя красавицы Испаніи; дивныя Кадиксанки, для Полуострова, то же самое, что, для Англіи, — Ленкеширскія волшебницы (the Lankashire vitches)!…» (См. L. Byron, to his Mother. 1809).

(6) О Севильи существуетъ даже Испанская поговорка:

"Quien no ha visto Sevilla,

No ha visto maravilla.

(т. е.)

Кто въ Севильи не бывалъ,

Тотъ и чуда невидалъ!

(7) Гидалгъ, по Испанки: Hidalgo. Одни производятъ это составное слово отъ hijo (сынъ) и algo (доблесть, добродѣтель); другіе же этимологи утверждаютъ, что слово это составлено изъ «hijo de Godo», то есть, Готѳовъ-сынъ, и это потому-де, что Готѳы, бывъ первыми Христіанами въ Испаніи, считались тамъ самыми благородными, lля различія отъ новообращенныхъ; но что, въ послѣдствіи, hijo de Godo измѣнилось (par corruption!) въ "Hidalgo, " что значитъ, просто, — «родовой дворянинъ».

(8) Не знаемъ нужно ли даже объяснять, почему Испанское имя: Yñez (произносится — Иньесъ!) не перевели, какъ чаще употребляется: "Инеса, " а удержали его въ томъ видѣ, какъ звучитъ оно на Испанскомъ языкѣ, позволивъ себѣ только измѣнить одно ударенье?… Такимъ образомъ, мы хотѣли-было и самого Героя назвать, скорѣе, — Донъ-Хуанъ (Don-Juan); но разсудили приличнѣе сохранить этому повѣсѣ названіе: "Донъ-Жуанъ, « какъ уже принятое всею Европою!…

(9) Профессоръ Фейнагль (Feinagle), уроженецъ Баденскій, бывшій подъ особеннымъ покровительствомъ — такъ называемыхъ Синихъ Чулковъ (bas bleus), читалъ въ 1812 году, въ Королевскомъ училищѣ, курсъ Мнемоники (искусство изощренія памяти).

(10) „Желтый домъ!“ такъ вообще назывался, нѣкогда, домъ умалишенныхъ въ Петербургѣ, (что теперь Обуховская больница), — по желтому цвѣту, которымъ снаружи окрашено было это зданіе. Мы осмѣлились употребить это выраженіе, (хотя мѣстное, но слишкомъ извѣстное!) даже въ обширнѣйшемъ значеніи, т. е. какъ употребляется, напримѣръ, у Англичанъ: а Bedlam» или у Французовъ: «les petites maisonsl» —

(11) Въ подлинникѣ:

«. . . . . . . . . . . . . . . . . .beside his desolate hearth,

where all bis household gods lay sbiver’d round him.»

(См. Cant. I. oct. XXXVI).

(12) Сафо — извѣстная, въ древней Греціи, женщина-поэтъ, которая, ли безумія влюбившись въ жестокаго Фаона, кончила, съ отчаянія, свою поэтическую жизнь — весьма патетическимъ «Salto mortale» съ Левкадской скалы!….

(13) Здѣсь, въ подлинникѣ, слѣдуетъ краткая родословная Доны-Джуліи: «Когда пала гордая Гренада и бѣжалъ Боабдиль, оплакивая свой позоръ, одни изъ предковъ Доны-Джуліи перешли въ Африку, другіе остались въ Испаніи; изъ числа сихъ послѣднихъ была и ея почтенная пра-прабабушка (great great grandmamma); она вышла за одного Гидалга, который передалъ, своему потомству, не столь уже благородную кровь, какъ самъ получилъ отъ своихъ предковъ! Родители его смотрѣли на эту женитьбу съ неудовольствіемъ, потому-что члены семейства были такъ щекотливы на счетъ статьи родоваго дворянства (degrce), что вступали въ супружество только между собою, и женились на своихъ кузинахъ, даже — на тетушкахъ и племянницахъ: дурной обычай, который, чрезъ размноженіе, искажаетъ породу! — Языческая помѣсь возстановила породу, испортила кровь, но, за-то, улучшила — красоту тѣла, такъ что, изъ самаго сквернаго пня древней Испаніи, вышли прекраснѣйшіе свѣжіе побѣги, перевелись — кургузые мальчишки, и толстыя, краснощекія дѣвчонки.» — См. Cant. I. oct. LXV—LVII)".

(14) Около 1781 года, было въ большой модѣ, у многихъ Лондонскихъ леди, собираться по вечерамъ, гдѣ прекрасный полъ — могъ участвовать въ бесѣдахъ съ учеными людьми и литераторами, одушевляемыми желаніемъ нравиться. Собранія эти назывались — «клубами синихъ чулковъ (Blue-stocking Clubs).» Происхожденіе такого названія мало извѣстно, и потому не лишнимъ считаемъ сказать объ этомъ два слова: однимъ изъ знаменитыхъ членовъ этихъ собраній и первымъ, который ихъ образовалъ, былъ нѣкто Мистеръ Стиллингфлитъ (Mr. Stillingfleet). — Онъ одѣвался чрезвычайно скромно, даже до оригинальности! но чѣмъ, въ особенности, онъ обращалъ на себя вниманіе, такъ это — своими синими чулками!… Разговоръ онъ велъ такъ хорошо и занимательно, что отсутствіе его считалось — даже большою потерею, и обыкновенно тогда говаривали: «Нельзя намъ ничего дѣлать безъ синихъ чулковъ!» — и такимъ-то образомъ названіе это постепенно утвердилось, (см. Croker’s Boswell. vol. IV р. 48). — Сэръ Вилльямъ Форбисъ (Forbes), въ споемъ жизнеописаніи доктора Бити (Dr. Beathie), говоритъ: что "одинъ знаменитый иностранецъ перевелъ это выраженіе буквально: Bas bleu (синій чулокъ), для обозначенія такихъ собраній. Миссъ Моръ (Miss Hannah More), которая была и сама тамъ членомъ, написала даже поэму, подъ заглавіемъ: "bas blеи, « намекая на ошибку иностранца, и, въ рѣзкихъ чертахъ, изобразивъ въ ней многія знакомыя лица, изъ которыхъ составлены были эти клубы.»

(15) Лукреція — жена Римскаго Патриція, Тарквннія Коллатина, не могла перенести позора, нанесеннаго ей однимъ изъ друзей ея мужа, Секстомъ Тарквиніемъ, и закололась кинжаломъ; (у насъ, — шпагою, per licentiam poeticam!)

Нельзя здѣсь не привести прекрасныхъ стиховъ одного изъ новѣйшихъ французскихъ поэтовъ, Понсара, которые влагаетъ онъ въ уста Лукреціи, предъ самымъ совершеніемъ ею столь геройскаго подвига! Когда мужъ и отецъ утѣшаютъ ее, что такого рода позоръ, какой нанесенъ ей негодяемъ Секстомъ, не должна она считать позоромъ, оставаясь по сердцу — непорочною, и что никто не можетъ укорять ее въ томъ, — она отвѣчаетъ:

«Merci, mon père, et toi,

Collatin. Mais il reste un juge….

Collatin.

Et qui donc?

Lucrиce.

Moi.

Je m’absous du forfait, et non pas du supplice.

Il ne faut pas qu’un jour, des désordres complice,

Mon exemple devienne un prétexte invoqué,

Quand aux devoirs d'épouse une autre aura manqué!..

Vous verrez à punir Sextus, et je l’approuve;

Moi, j’ai dit n’avoir pas craint la mort; je le prouve.» —

(Elle se frappe d’un poignard qui était caché dans ses vêtements et tombe.)

(См. Lucrèce, tragédie, , par F. Ponsard, act. V. sc. III.)

(16) «Conscienza l’assicura,

La huona compagna che l’uom francheggia,

Sotto l’usbergo del esser puro.»

Dante.

(17) Гарсилисо (Garcilasso de la Vega), изъ благородной фамиліи въ Толедѣ, былъ, въ одно и тоже время, — и воинъ, и поэтъ; доблестно прослуживъ своему отечеству въ Германіи, въ Африкѣ, и въ Провансѣ, убитъ былъ, наконецъ, (1536) камнемъ, брошеннымъ съ одной башни и попавшимъ ему въ лобъ, когда проходилъ онъ мимо, въ головѣ своего баталіона.

(18) Бисканъ (Juan Boscan Almogavа), родомъ изъ Барселоны, умеръ въ 1543 году; вмѣстѣ съ другомъ своимъ Гарсилясомъ, онъ первый ввелъ — италіянскій стиль въ Кастильскую поэзію, и началъ свое нововведеніе — сонетами, въ родѣ Петрарковыхъ.

(19) «Я всегда бываю религіознѣе въ ясный день; какъ будто бы, въ лучахъ солнца, существуетъ нѣкоторая связь между внутреннимъ стремленіемъ къ большему свѣту и чистотѣ, и между зажигателемъ этого тусклаго фонаря внѣшняго міра! Ночь также внушаетъ какое-то благоговѣніе (its а religions concern), особенно когда, въ Гершелевъ телескопъ, разсматривалъ я луну и звѣзды, и увидѣлъ, что это — міры!» (См. L. Byrons Diary 1821).

(20) Здѣсь, кажется, слишкомъ нападаетъ поэтъ на великаго философа, по словамъ котораго: красота есть чувственное изображеніе нравственнаго и Физическаго совершенства и, составляя одно съ истиною и благомъ, внушаетъ любовь «'ερος» которая ведетъ къ добродѣтели…. Вотъ «платоническая любовь!» — Впрочемъ, говоритъ Монтань: «Quand je me confesse à moy religieusement, je trouve que la meilleure bonté que j’ayé, a quelque teinture vicieuse. Et crains que Platon en sa plus nette vertu (rooy qui en suis aultant sincère et loyal estimateur, et des vertus de semblable marque, qu’aultre puisse estre) s’il y eust escouté de près comme sans doubte il faisoit, y eust senty quelque ton gauche, de mixtion humaine: mais ton obscur, et sensible seulement à soy. L’homme en tout et par tout n’est que rappiessemcnt et bigarrure.» (См. Essais de Montaigne tom. II. ch. XX)

(21) Но латыни называется: licenlia poetica; то есть, — такого рода вольность, которая дозволяетъ поэтамъ многія такія вещи, которыя отнюдь не допускаются прозаиками, считающими это — злоупотребленіемъ!…

(22) Фуга (Fugue) — музыкальный отрывокъ или дѣлая піеса, гдѣ одинъ и тотъ же мотивъ подвергается разнымъ послѣдовательнымъ или неожиданно быстрымъ переходамъ знаковъ, отъ тихихъ къ громкимъ, и на оборотъ; впрочемъ, — на извѣстныхъ правилахъ гармоніи и тонники! Слово это происходитъ отъ латинскаго: Fuga — бѣгство, потому что части фуги, смѣняясь постепенно, какъ бы убѣгаютъ одна отъ другой и догоняютъ другъ-дружку…. Вообще, эти Фуги дѣлаютъ музыку болѣе громкою, чѣмъ пріятною для слуха.

(См. Dict. de la Musique par J.J. Rousseau, tom. 1. pp. 373—376. Genève, 1782.

(23) Групы? мы позволили себѣ писать это слово съ однимъ п, производя его отъ Французскаго: groupe, а не отъ Италіянскаго groppo; тѣмъ болѣе, что и самый глаголъ grouper принято же писать: групировать, а не группировать….

Простите, Гг. Грамматики, за входъ, —

Съ своимъ уставомъ, въ вашъ приходъ!

(24) Бродей-Горней (William Brodie Gurney), замѣчательный парламентскій стенографъ (скорописецъ), наслѣдовавшій это званіе, или должность, послѣ отца; дядя его — тоже извѣстенъ, по своему разсужденію о краткописаніи (Brachygraphia).

(25) Читатели ясно видятъ теперь, что мы представляемъ имъ на судъ только самый вольный переводъ Донъ-Жуана; а потому и просимъ — отнюдь не смотрѣть на него, какъ на переводъ дѣйствительный, классическій, и не быть слишкомъ взыскательными, если встрѣтится, у насъ, кое-что и свое собственное, — въ мысляхъ или выраженіяхъ, — чего нѣтъ въ самомъ подлинникѣ!… Слѣдуя только за планомъ Поэта, въ цѣломъ, мы не могли иногда не увлечься, въ частностяхъ, — и собственною фантазіею, стараясь соображаться болѣе съ духомъ и обстоятельствами современными, чтобы придать нашему труду, хоть нѣсколько, и современнаго интереса…. Впрочемъ, если строгіе поклонники Байроновой тѣни найдутъ у насъ многое, разумѣется, гораздо слабѣе противъ неподражаемаго подлинника…. что дѣлать?… мы не станемъ самонадѣянно защищать своихъ недостатковъ, и только прикроемся, въ этомъ случаѣ вѣковымъ девизомъ: «еггаге humanum est!» —

(26) Omne tulit punctum qui miscuit utile dulci,

Lectorem delectando pariterque monendo.

(См. Hor. de arte poet. vv. 43, 44).

Или какъ это же самое перевелъ и Буало слѣдующимъ образомъ:

Qu’en savantes leèons votre muse fertile,

Partout joigne au plaisant le solide et l’utile.

(См. Boileau, l’art poétique).

(27) Египтяне вѣровали, что человѣческая душа не оставляетъ тѣла, пока остается оно неприкосновеннымъ! Для подтвержденія этой мысли, Царь Хеопсъ (какъ сказываетъ Геродотъ) употребилъ въ дѣло триста шестьдесятъ тысячъ своихъ подданныхъ, и они, въ продолженіе двадцати лѣтъ, трудились надъ сооруженіемь каменнаго памятника, вѣсомъ въ шесть милліоновъ тоннъ (360,000,000 пудовъ), накъ «Augusta domus» или гробницею, предназначенною для храненія его останковъ; а чтобъ еще вѣрнѣе и безопаснѣе сохранить этотъ драгоцѣнный прахъ, не иначе можно было добраться до узкой комнатки, гдѣ онъ хранился, какъ — черезъ цѣлый рядъ извилистыхъ переходовъ, запертыхъ огромнѣйшими каменьями, да, притомъ такъ тщательно, что нельзя было ничего видѣть извнѣ! Между тѣмъ, Г. Шау (Shau), вошедши въ эту келлію, не нашелъ тамъ, къ величайшему своему удивленію, ни въ гробѣ, ни на камнѣ, — ни же одной косточки Хеопса!… о vanitas vanitatum!

(28) Л. Байронъ оканчиваетъ свою первую пѣснь стихами поэта Саути (Southey), котораго онъ, какъ извѣстно, не жаловалъ, и даже ненавидѣлъ. Вотъ эти стихи:

«Go, little book, from this ray solitude!

I east thee on the waters — go thy ways!

And if, as I believe, thy vein be good,

The world will find thee after mariy days!*»

(См. Don Juan, Cant. I. oct. CCXXII.)

• Изъ «Southey’s Pilgrimage to Waterloo.»

Мы не разсудили ихъ перевести, какъ потому, что и самъ авторъ, въ слѣдующихъ за ними стихахъ, упрашиваетъ не приписывать ихъ — ему, такъ еще и потому болѣе, что нашъ незабвенный Поэтъ (А. С. Пушкинъ) превосходно воспользовался ими же, для заключенія первой главы своего «Евгенія Онѣгина»: —

«Иди же къ Невскимъ берегамъ,

Новорожденное твореніе!

И заслужи мнѣ славы дань —

Кривые толки, шумъ и брань!»

ПРИМѢЧАНІЯ къ ГЛАВѢ ВТОРОЙ.

(1) «Ergo» (и такъ, поэтому, слѣдовательно) — латинская частица рѣчи, или союзъ, весьма употребительный, особенно — въ ученыхъ выводахъ. (Примѣчаніе для незнакомыхъ съ латинскою грамматикою!)

(2) Le temps, l’occasion, l’herbe tendre, et je pense,

Quelque diable aussi me poussant!…

La Fontaine.

(3) Въ подлинникѣ сказано:

«. . . . . . . .the world must turn upon its axis,

And all mankind turn with it, heads or tails!»

(См. Don Juan. Cant. II. oct. IV.)

(4) Газель — изъ рода сайгъ (antilope). Выраженіе: «у тебя — глаза газели!» считается на востокѣ величайшею любезностію, какую можно сказать женщинѣ; но, и кромѣ красоты глазъ, нѣтъ ничего грандіознѣе и легче на бѣгу, какъ эта дикая козочка!…

(5) Гаммою (Gamme) называется извѣстное число звуковъ (ut, re, mi, la, sol, la, si), повторяющихся послѣдовательно, какъ въ высшихъ, такъ и въ нисшихъ нотахъ. — Эта музыкальная «таблица или лѣстница» (Table ou Echelle), какъ говоритъ Жанъ-Жакъ Руссо въ своемъ музыкальномъ словарѣ (См. Diction, de la Musique par J.J. Rousseau, tom. 1. p. 378—383 ed. M. DCC. LXXXIl. Genève), изобрѣтена извѣстнымъ Гуи, Аретинцемъ (Gui Aretino), и получила наименованіе Гаммы отъ греческой буквы (Г), которою обозначалась, у него, въ началѣ густыхъ тоновъ.

(6) Одинъ изъ друзей Л. Байрона, Докторъ Гронвиль (Granville), въ путешествіи своемъ въ Петербургъ (1819 г.), говорить, что эта болѣзнь "состоитъ въ сильной тошнотѣ съ непріятными послѣдствіями, и что «лучшее средство для избѣжанія ея — принимать утромъ, натощакъ, по 45 капель лавдана (Laudanum), и, по стольку же, — чуть начинаются припадки.» — Другой Докторъ Кейчнеръ (Kitchner) замѣчаетъ, что, "присовѣтованный въ такихъ случаяхъ Л. Байрону бифштексъ — можетъ только годиться очень молодому и очень сильному желудку, " и совѣтуетъ своему питомцу «довольствоваться одною соленою рыбою съ порядочнымъ количествомъ водки въ зельцерской водѣ!» — Между тѣмъ, лѣтъ нѣсколько назадъ, писано въ газетахъ, что какой-то благодѣтель человѣческаго рода, (покрайней мѣрѣ, — другъ мореходцевъ!) придумалъ еще одно средство (самое вѣрное!) отъ этого недуга: стоитъ-де только вымочить бѣлье и платье въ морской водѣ, да надѣть его потомъ на себя, такъ и безопасно можно въ этомъ костюмѣ, напитанномъ соляною водою, совершать путешествіе, хоть вокругъ свѣта, не подвергаясь такой неизбѣжной непріятности морскаго пути!!!…

(7) La Trinidad.-- Въ подлинникѣ: «La Trinidada», едва ли только не для риѳмы къ «de Moncada.» Мы?… отбросили окончаніе а, на томъ основаніи, что, по испанской грамматикѣ, всѣ подобныя имена оканчиваются, просто, на ad, какъ-то: verdad, lealdad, humanidad, deidat, ciudad, sanctitad и т. д.; но рѣчь здѣсь не о томъ, а что — съ этого мѣста, въ «Донъ-Жуанѣ», начинаются похожденія на морѣ!…

Къ 1799 году, когда Л. Байронъ былъ отданъ за-руки Доктору Глиннейю (Dr. Glinnie), въ Дольвичѣ, нашелъ онъ тамъ между книгами, предоставленными въ его распоряженіе, одно путешествіе, подъ заглавіемъ: Narrative of Shipwreck of the Juno on the Coast of Arracan, in the Year 1795 (исторія кораблекрушенія Юноны, на Араканскихъ берегахъ, въ 179S году). — Книга эта почти не обратила вниманія публики; но она сдѣлалась любимымъ чтеніемъ у молодыхъ студентовъ Дольвичъ-Грова (Долвической улицы); и едвали не впечатлѣніе, произведенное ею на умъ Л. Байрона, внушило ему мысль собирать любонытныя историческія свѣдѣнія о разныхъ кораблекрушеніяхъ, которыя старался озъ изучить, готовясь самъ — такъ энергически написать подобную картину въ своемъ «Донъ-Жуанѣ»?… И онъ исполнилъ это мастерски! Мы, въ нашемъ переводѣ, старались по возможности передать только главный очеркъ этого великолѣпнаго эпизода, — минуя, впрочемъ, многія подробности, чтобъ ими не растянуть слишкомъ нашего разсказа, какъ и потому болѣе, что, для вѣрной передачи всѣхъ оттѣнковъ этой морской картины, надо самому быть морякомъ, а мы — никогда еще не пробовали соляной воды!

(8) Описаніе этой бури заимствовалъ Л. Байронъ — изъ исторіи кораблекрушенія «Геркулеса» (Loss of the Hercules), гдѣ сказано: «ночь была еще хуже дня; около полуночи, неожиданный шквалъ положилъ корабль на дрейфъ поперегъ вала, который ударилъ ему въ корму, вышибъ ахтерштевень, повредилъ носъ и смылъ его верхнею палубу. — Немедленно принялись за помпы; въ нѣсколько минутъ корабль наполнился водою до четырехъ Футовъ глубины.»

(9) Форъ-стенга, гротъ-стенга, — техническія названія корабельныхъ мачтъ.

(10) Бугспритъ, — наклонная мачта на самомъ носу корабля.

(11) Грогъ (Grog) родъ холоднаго пунша, который приготовляется изъ одной части арака, рома, или даже, просто, водки, да трехъ частей холодной воды: питье самое любимое у Англичанъ, и вообще — у моряковъ.

(12) Кухенрейтеръ — извѣстный оружейный мастеръ, и пистолеты его работы, довольно рѣдкіе нынче, удержали названіе — Кухенрейтеровъ, но имени своего Фабриканта. Что же касается до представленной здѣсь сцены, то она списана Л. Байрономъ съ Факта, бывшаго во время крушенія Англійскаго корабля «Abergavenny.» Поручено было одному мичману охранять камеру съ крѣпкими напитками, куда матросы уже бросились толпою, желая умереть, покрайней мѣрѣ, въ хмѣльномъ положеніи. — «Дайте намъ грогу! (кричали они съ неистовствомъ:) черезъ часъ — насъ не будетъ!» — «Знаю, что мы должны умереть, (отвѣчалъ хладнокровно молодой мичманъ:) но умремъ, покрайней мѣрѣ, людьми!» — и, вооруженный двумя пистолетами, онъ не сходилъ съ своего поста, хотя корабль погружался уже въ волны.

(См. Loss. of the Abergavenny.)

(13) Саламанка (Salamanca) — одинъ изъ главныхъ городовъ древней Кастильи; славилась нѣкогда своимъ знаменитымъ Университетомъ, гдѣ обучалась большая часть ученыхъ и писателей Испанскихъ въ XV, XVI и XVII вѣкѣ, когда заведеніе это считалось даже однимъ изъ четырехъ первыхъ Университетовъ въ Европѣ.

(14) Стенги — собственно, такъ сказать, надставки мачтъ; Реями, у моряковъ, называются поперечники на мачтахъ, и къ нимъ-то прикрѣпляются паруса; Снасти — веревки, канаты, и т. п. — Надъ сооруженіемъ этого плота въ такую бурю, самъ Байронъ смѣется; но воспользовался онъ этимъ фактомъ изъ исторіи кораблекрушенія Пандоры, гдѣ сказано: «крючья, верви, доски; наконецъ, все, что могло только держаться на водѣ и служить къ спасенію, — было употреблено въ дѣло: — шлюпки отнесло уже далеко.» (См. Loss of the Pandora.)

(15) Сенека былъ наставникомъ Нерона, и если, въ первые годы своего царствованія, тиранъ дѣлалъ сколько нибудь добра, — такъ благодаря назиданіямъ этого Философа и примѣрнаго друга его Бурра (Burrhas); когда же кровожадный повелитель Рима бросился во всѣ ужасы тираніи, — присутствіе его стараго наставника стало ему надоѣдать и сдѣлалось даже ненавистнымъ и нестерпимымъ! Хотя на Сенеку сдѣланъ былъ доносъ однимъ, изъ заговорщиковъ, по имени Наталисомъ; (Natalis), и не совсѣмъ опредѣлительно, — подвергся онъ, однакожъ, смертному приговору; и только, какъ милость, дозволено ему было самому избрать родъ смерти. Онъ и пожелалъ, — чтобъ бросили ему кровь изъ жилъ; но кровь у него, охладѣвшая отъ старости, текла медленно, а нетерпѣливый Трибунъ требовалъ скорѣйшей кончины старца, (чтобъ поспѣшить съ отчетомъ о его смерти къ кровожадному тирану, и чрезъ такое усердіе выслужиться у него!) тогда Сенека погрузился въ теплую ванну, которой пары задушили его.

(16) «Другое средство, къ которому мы часто прибѣгали и которое доставляло нашему рту минутное прохлажденіе, состояло въ жеваніи всего, что могли имѣть у себя подъ рукою, какъ напримѣръ, — кусокъ паруса или даже свинца» (см. Loss of lhe Juno.)

(17) Quandó ebbe detto ció, con gli occhi torti,

Riprese il teschio misero có denti,

Che furo all’osso, corne d’un can forti.

Dante.

(18) Бурунами называется волненіе, «которое съ чрезвычайною яростью ходитъ надъ подводными каменьями, или надъ покрытыми водою скалами; оно отличается, какъ видомъ своимъ, такъ и шумомъ, ибо около него вся вода покрывается пѣною, а шумъ его весьма отличается отъ обыкновеннаго шума волненія на глубинѣ.» (См. Военный энцик. лексиконъ ч. II кн. VIII.)

(19) Въ подлинникѣ:

«. . . . . . . . . . . . . .her eyes

Were black as death.»

(Cant. II. oct. CXVII).

(20) Баскинъ — родъ юбки, которую нѣкогда носили Испанки; названіе этого костюма происходитъ едва ли не отъ Басковъ, народа, живущаго къ Сѣверу и Югу отъ Пиренеевъ.

(21) Мантилья — родъ головной наколки или вуаля; она бываетъ изъ черныхъ или бѣлыхъ кружевъ, но обыкновеннѣе изъ черныхъ, и надѣвается поверхъ гребня, на затылкѣ; послѣднія складки мантильи упадаютъ на шаль, поверхъ исподняго платья, или баскина, изъ шелковой или другой какой либо матеріи. (См. Voyage en Espagne par Th. Gauthier.)

(22) Мешты — родъ женскихъ туфлей на Востокѣ

(23) Въ подлинникѣ; Haidée (произносится — Гаиди). Мы придержались правописанія греческаго, нашедши это имя Χὰηδή (Хаиди) въ одной ромейской пѣснѣ, которая въ большомъ ходу, у молодыхъ Аѳинянокъ всѣхъ сословій, и начинается такъ:

«Μπενω μες'τσ'περιβόλι

Ω'ραιότατη χάηδή, κ»

Крайне жалѣемъ одного, что не удалось намъ сохранить настоящаго произношенія, съ удареніемъ на послѣднемъ слогѣ; впрочемъ, и сами Греки произносятъ это имя такъ, что трудно отличить Хайде отъ Хаиди; буква X, притомъ, должна здѣсь звучать, какъ можно, — мягче, т. е. между Х и Г, или почти какъ латинское Н.

(24) Нусъ (νους), греческое слово; значитъ: благоразуміе.

(25) «Въ Тульской Губерніи, на Петровъ день, за часъ до разсвѣта, крестьяне и крестьянки въ праздничныхъ нарядахъ собираются на холмъ караулить Солнце,^[12] которое, по ихъ мнѣнію, согласному съ мнѣніемъ Испанцевъ,^[13] на своемъ восходѣ играетъ, такъ, какъ и въ Свѣтлое Воскресеніе!»

(См. М. П. Снегирева: «Русскіе простонарод. праздники, и проч.» М. 1837. вып. I.)

Такое же повѣрье, какъ слышали, существуетъ и на Востокѣ.

(26) Рембрандтъ Ванъ Ринъ (род. 1606—1688) — учитель Жераръ-Дова и отличный историческій живописецъ по части — колорита и освѣщенія.

(См. Краткое руководство къ познанію искусствъ, сост. В. Лангеромъ. С. П. б. 1841, стр. 252J.

(27) Въ 1748 г., Франклинъ помѣстилъ, въ одномъ Парижскомъ Журналѣ, преостроумную статейку о выгодахъ вставать рано, разсматривая это съ экономической точки: онъ высчиталъ, что, въ одномъ Парижѣ, можно бы сдѣлать экономіи на 96,000,000, въ годъ, неупотребляя другихъ свѣчъ, кромѣ — солнца!

(См. Hill.)

(28) Привычка, ложиться рано спать и вставать тоже рано, почитается — лучшимъ средствомъ для сбереженія здоровья и вѣрнымъ залогомъ долгой жизни; даже многія поговорки освятили это вѣрованіе, и когда спросить стариковъ, какой системы они держались, что живутъ такъ долго, то непремѣнно они отвѣтятъ, безъ запинки: «рано ложиться и вставать!» (См. Sir John Sinclair).

(29) Шалвары, — широкое исподнее платье у восточныхъ народовъ.

(30) «Въ концѣ XVII столѣтія, училища въ Константинополѣ, Смирнѣ, Янинѣ и другихъ Греческихъ городахъ, получили новое преобразованіе и были управляемы людьми знающими. Новогреческій (Ромейскій) языкъ сдѣлался книжнымъ.»

(См. Записки Полковника Вутье, пер. О. Сомова. Ч. 1 cm. VII).

(31) Доктора не всѣ согласны насчетъ этого вывода; даже Овидій, который могъ бы быть авторитетомъ въ этомъ отношеніи, сказалъ:

«Et Venus in vinis, ignis in igne fuit!»

(32) Стихъ изъ Бахчисарайскаго Фонтана, А. С. Пушкина…. Да проститъ намъ эту невольную кражу тѣнь незабвеннаго поэта!

(33) Іо — дочь Инаха, одна изъ соперницъ Юноны; преслѣдуемая ревностію этой богини, она была превращена Юпитеромъ въ корову, и находилась подъ стражею стоглазаго Аргуса, отъ котораго освободилъ ее Меркурій, усыпивъ его сначала, звуками Аполлоновой лиры, и потомъ убивъ его — спящаго; такъ гласитъ древняя Миѳологія!

(34) Это — Хіо, иначе, Хіось (Χιος) одинъ изъ острововъ греческаго Архипелага; мы придержались правописанія, принятаго въ нашихъ Географіяхъ и Атласахъ, гдѣ, впрочемъ, неправильно называютъ этотъ островъ — Сціо; тѣмъ болѣе, что, въ греческомъ алфавитѣ, нѣтъ и вовсе — буквы: «Ц»!…

(35) Пожилая гувернантка или надзирательница.

(36) Извѣстно, что морская вода бываетъ различныхъ цвѣтовъ: такъ въ Атлантическомъ Океанѣ, омывающемъ берега Франціи, Голландіи и Германіи, кажется она темнозеленою; въ Средиземномъ морѣ и на большихъ широтахъ, особенно во время тиши, — голубою; въ Гвинейскомъ заливѣ — бѣлою; у береговъ Калифорніи, — красноватою; у Мальдивскихъ острововъ, — черною, какъ и въ черномъ морѣ, несправедливости заслуживающемъ это наименованіе по своему цвѣту, у береговъ полуденной Россіи. — Но есть еще, особенно въ жаркихъ полосахъ, моря фосфорическія... иногда вся поверхность такихъ морей — какъ бы пылаетъ въ огнѣ; иногда, только мѣстами, разливается по нимъ фосфорическій свѣтъ: каждый ударь весла, каждое движеніе челнока или корабля, сопровождается тамъ мгновеннымъ блескомъ, подобнымъ блеску молніи…

«Flush’d the dipt oars, and sparkling with the stroke,

Around the waves' phosphoric brightness broke*.»

' См. Corsair. Cant. I. st. XVII.

Впрочемъ, это дивное явленіе бываетъ замѣтно, разумѣется, только — по ночамъ.

(37) Въ подлинникѣ;

«Thal Spring-dew of the spirit! the heart’s rain!»

(См. Cant. II. oct. CLXXVIII.)

(38) Сталактиты — каменистые натеки (concretion), которые образуются, на сводахъ подземелій, въ видѣ ледяныхъ сосулекъ, висящихъ зимою съ кровель на домахъ.

(39) "Fruit — плодъ, овощъ!

(См. Nouveau Dictionnaire, etc. par А. Oldecop. tom. 1.)

(40) Виноваты! выраженіе.: «очагъ горючей глыбы!» покажется, конечно, слишкомъ смѣлымъ и дикимъ…. но мы хотѣли, этою фразою, сокращенно выразить мысль Британскаго Поэта, который, сказавъ: что человѣческое тѣло составлено изъ «горючаго праха или вещества» (flesh is form’d of ficry dust!)^[14]. Переходитъ потомъ къ «сердцу и печени» и, назвавъ послѣднюю «лазаретомъ желчи», заключаетъ, — что изъ этаго очага, или центра, происходятъ всѣ наши бѣдствія, подобно землетрясеніямъ, происходящимъ отъ сокровеннаго или центральнаго огня! Вотъ и подлинникъ, если хотите:

"The liver is the lazaret of bile,

But very rarely execules its function,

For the first passion stays there such а while,

That all the rest creep in and form а junction,

Like knols of vipers on а dunghill’s soil,

Rage, fear, hate, jcalousy, revenge, compunction,

So that all mischiefs spring up from this entrail,

Like earthquakes from the hidden fire call’d «central.»

(См. Don Juan, Cant. II. oct. CCXV.)

ПРИМѢЧАНІЯ къ ГЛАВѢ ТРЕТЬЕЙ.

(1) Л. Байронъ очень любилъ нападать на брачныя узы, опираясь, можетъ быть, на нѣсколькихъ грустныхъ Фактахъ, что нѣкоторые изъ великихъ поэтовъ, какъ Данте {Данте, въ поэмѣ своей: «Адъ» называетъ свою жену, Джемму (Gemma) — жестокою женою, по ея дѣйствительно жестокому нраву, который и былъ источникомъ невыносимѣйшихъ страданій несчастнаго поэта-супруга. За то уже и заклеймилъ онъ память своей жестокой половины — жестокимъ стихомъ,

«La fiera moglie più ch’altra mi nuoce!»}, Мильтонъ^[15], Шекспиръ^[16] и много другихъ, какъ, наконецъ, и онъ самъ, — не были счастливы въ супружескомъ быту: изъ этого родилась даже довольно ложная идея, будто поэтъ не можетъ быть счастливымъ супругомъ…. Все зависитъ отъ самого человѣка, т. е. отъ его нравственной организаціи! Поэтому-то, нераздѣляя такого чистаго софизма многихъ, какъ и невыгодныхъ мыслей самого Л. Байрона о супружествѣ вообще, переводчикъ разсудилъ сократить весь софистическій эпизодъ Британскаго Поэта объ этомъ предметѣ, совершенно соглашаясь съ мнѣніемъ Г. Гогга (Hogg), который говоритъ: «супружество — предметъ весьма важный, и потому не можетъ подавать собою повода къ шуткамъ или насмѣшкамъ. Да и человѣку женатому забавляться такими сарказмами, значитъ почти то же самое, что самого себя бить по щекамъ!»

(2) Виноваты! Знаемъ, что неправильно; но, per licentiam poeticam, мы позволили себѣ употребить: фантомовъ, вмѣсто фактотумовъ…. впрочемъ, на томъ же основаніи, какъ принято у насъ писать: коллегія, атеней, музей, и т. п. вмѣсто: коллегіумъ, атенеумъ, музеумъ! Да и, вообще, едва ли не правильнѣе, по духу Русскаго языка, отбрасывать въ словахъ, заимствованныхъ съ латинскаго, псѣ эти заморскіе умы и усы (us, um)?!..

(3) Задача на счетъ образцовой вѣрности Пенелопы, которую сохранила она до возвращенія своего Улисса домой, — теперь уже разрѣшена! извѣстный Французскій писатель-туристъ Амперъ (Ampère) сравнивая нынѣшній бытъ Греціи съ древнимъ, говоритъ, между прочимъ: «Характеристическая черта восточныхъ народовъ состоитъ въ томъ, что мужчины никогда не допускаются во внутренніе покои, гдѣ живутъ вмѣстѣ — мать, сестра, жена господина дома и его дѣти. Почти тоже находимъ и у древнихъ Гречанокъ: мужчины никогда не проникали въ Гинекей. {Гυναικέος (отъ слова γυνῄ, γυναικος, женщина) значить — женская половина.} Даже изъ „Одиссеи“ не видно, чтобъ женихи, несмотря на свою наглость, когда либо пробрались въ комнату, гдѣ уединенно жила Пенелопа, занимаясь пряденіемъ или шитьемъ, по среди своихъ служанокъ…» Стало быть и не было ей повода къ измѣнѣ?!…

(4) Ламбро Канчьони, родомъ Грекъ, прославился было своими усиліями (въ 1789 и 1790 годахъ) возстановить независимость своей родины; но, встрѣчая неудачи, онъ сдѣлался наконецъ Пиратомъ, и поприщемъ своихъ предпріятіи избралъ Архипелагъ. Объ немъ упоминаетъ Л. Байронъ въ своей «the Bride of Abydos (Абидосская невѣста)»; да и здѣсь едва ли не его же выводитъ поэтъ на сцену…. полагаютъ, впрочемъ, что списано это лицо, отчасти, и съ Али-Паши Янинскаго (См. Galt.)

(5) «Пиррическая пляска до сихъ поръ еще въ употребленіи у молодыхъ людей, которые, съ ногъ до головы вооруженные, представляютъ, подъ звуки инструментовъ, всѣ движенія аттаки и обороны». (См. Clarke).

(6) Пилавъ — рисовая каша, и бываетъ двухъ сортовъ: простой бѣлый пилавъ, безъ шафрана, называется пилавъ саде; съ шафраномъ — пилавъ зерде.

(7) Шербетъ — родъ лимонада, т. е. прохладительное питье, на Востокѣ, приготовляемое, изъ разныхъ фруктовъ, съ примѣсью амбры и всякихъ спецій, на виноградномъ соку, замѣняющемъ сахара, или патоку. (Примѣчаніе одного Грека])

(8) См. Одиссею.

(9) Джеликъ, (правильнѣе: Джаръ-елекъ или Елекъ!) — родъ коротенькой туники, или спенцера, въ обхватъ таліи, съ разрѣзомъ на груди; костюмъ одалыкъ, или Серальскихъ красавицъ, весьма красивый и нѣсколько похожій на нынѣшнія, такъ называемыя, — Польки.

(10) Барканъ или бараканъ, — родъ кашемира, или шерстяной матеріи изъ козьяго пуха.

(11) Импровизаторы, или сказочники-поэты, весьма обыкновенны на Востокѣ, и безъ нихъ не обходится тамъ ми одного пира, даже — у кочующихъ Бедуиновъ.

(12) Селямъ, по русски значитъ: поклонъ или привѣтствіе. — Турки, при встрѣчѣ съ единовѣрцами, приложивъ правую руку къ сердцу, говорятъ, одинъ: Селямъ алейкумъ, или, сокращенно, Селямъ-алейкъ (міръ съ тобою)! другой на это: Алейкумъ Селямъ (съ тобою міръ)! Греки тоже переняли этотъ обычай отъ Турковъ, то есть, привѣтствовать кого нибудь — приложеніемъ правой руки сердцу съ почтительнымъ наклоненіемъ головы, или, по просту, — поклономъ.

(13) Франками называютъ на Востокѣ, особенно въ Турціи, всѣхъ вообще Европейцевъ.

(14) Кумысъ — напитокъ изъ кобыльяго молока, довольно крѣпкій и любимый, вообще, кочующими племенами.

(15) Кебабъ — въ мелкіе куски изрубленная конина, или баранина, и на вертелѣ зажаренная надъ угольями; родъ степнаго бифштекса, или котлетъ.

(16) У насъ обыкновенно принято писать: Саламинъ; но едвали это правильно? здѣсь придержались мы правописанія латинскаго: Salamina.

(17) Quandoque bonus dormitat Homcrus!

(См. Horart, de arte poetic v. 359)

(18) Ave Maria — Дѣво радуйся! Въ Католическихъ земляхъ: утромъ, въ полдень и вечеромъ, раздастся звонъ колокола. Это называется — Angelus, т. e. благовѣстъ Архангела Гавріила, и каждый Католикъ долженъ тогда произносить молитву Ave Maria!

ПРИМѢЧАНІЯ къ ГЛАВѢ ЧЕТВЕРТОЙ.

(1) Какъ бы вы думали (пишетъ Л. Байронъ къ Мурраю, при посылкѣ четвертой или продолженія третьей пѣсни Донъ-Жуана): что сказала мнѣ, на дняхъ, одна прелестная Италіянка?… Она читала мою поэму, въ переводѣ на Французскомъ языкѣ, и насказала мнѣ много вѣжливостей съ обязательными, впрочемъ, ограниченіями (restrinctions)! Я отвѣчалъ ей, что она совершенно права, но полагаю, что «Донъ-Жуанъ» долженъ прожить подолѣе «Чайльдъ Гарольда.»-- «Ахъ! возразила она; я предпочла бы насладиться три года славою быть творцемъ Чайльдъ-Гарольда, чѣмъ имѣть безсмертіе Донъ-Жуана!» Она сказала правду, потому что «въ Донъ-Жуанѣ» — слишкомъ мною истины…. а женщинамъ не нравится, чтобъ разоблачали чувство, лишая его — наружнаго блеска!… Впрочемъ, онѣ и правы: тогда были бы лишены части своего оружія!…

(См. L. Byrons letters to Mr. Murray, Feb. 7. 1820).

(2) Миражъ — слово французское (mirage) и значитъ воздушное явленіе, случающееся, въ жаркихъ климатахъ и на большихъ широтахъ, отъ преломленія солнечныхъ лучей; или, просто, это — оптическій обманъ: страннику, пробирающемуся, напримѣръ, чрезъ песчаныя степи Египта или Сиріи, гдѣ такія явленія весьма обыкновенны, — показываются вдругъ, на дальнемъ горизонтѣ, то рощи, то озера, то синѣющее море…. По мѣрѣ приближенія его къ этимъ отраднымъ предметамъ, они постепенно снимаются и совершенно изчезаютъ отъ глазъ!

(3) Комисмъ — веселая шутливость, отъ греческаго слова: Κῶμος — (Комусъ, богъ пировъ и веселья; а также и самое веселіе, радость, пиршество), откуда происходитъ и комедіи, комическій слогъ и т. и; потому и употребили мы это выраженіе въ значеніи: burlesque, то есть, забавное, смѣшное, какъ сказано въ подлинникѣ:

«And the sad trulh which hovers o’er my desk

Turns what once romantic to burlesque.»

(См. Don Juan. Cant, IV. oct. IIJ.)

(4) ….а slow and silend stream,

Lethe, the river of oblivion, rolls

Her wat’ry labyrinth; whereof who drinks,

Forthwith Lis former state and being forgets,

Forgets both joy and grief, pleasure and pain.*

Milton.

• См. Paradiso Lost. b. II. vv. 582—586.

(5) По плану нашего перевода, мы пропустили здѣсь двѣ цѣлыя октавы подлинника, находя имъ мѣсто гораздо приличнѣе — въ примѣчаніи; вотъ онѣ: "Многіе обвиняли меня въ страшныхъ замыслахъ противъ вѣрованія и нравственности края, воображая найти тому доказательства въ каждомъ стихѣ моей поэмы!… Я не имѣю притязанія даже самого себя всегда понимать, чуть захочу блеснуть — чѣмъ нибудь изящнымъ, и очень изящнымъ!… Но дѣло въ томъ, что у меня нѣтъ никакого плана: пишу, когда вздумается мнѣ предаться минутной веселости — новое слово въ моемъ лексиконѣ!…

"Снисходительному читателю нашего воздержнаго климата (of our sober clime) — такой способъ писанія можетъ, конечно, показаться — заморскимъ (exotic!)! Пульчи^[17] былъ отцомъ такой полусерьезной поэзіи; онъ пѣлъ въ то время, когда рыцарство было гораздо допкихотпѣе теперешняго; его геній потѣшался среди любимыхъ сюжетовъ своего времени, т. е. благородныхъ рыцарей и цѣломудренныхъ дамъ, огромныхъ исполиновъ…. Но все это вышло уже изъ моды, и я долженъ былъ взяться за сюжетъ — поновѣе, " и проч. —

(См. Don Juan. Cant. IV. oct. V, VI.)

(6) Cum canercm reges et proelia,

Cynthius aurem Vellit, et admouuit.

Virgilius (Ecl. VI).

(7) Здѣсь мы придержались выраженія:

«…they had too liltle clay»

(8) Въ подлинникѣ:

They heart — which may be broken: happy they!

Thrice fortunate! who of that fragile mould,

The precious porcelain of human clay,

Break with the first fall.

(См. Cant. IV. oct. XI).

(9) Такъ поэтически выразился Геродотъ.

(10) «Любовь соловья и розы» — весьма извѣстная персидская сказка. Если не ошибаюсь, бюльбюль въ «тысячѣ сказкахъ» есть одно изъ именъ соловья и Месги (Meshi) такъ заставляетъ его говорить: «Приди, красавица! послушай пѣсни твоего пѣвца… Поетъ онъ тебя, о роза! онъ — весенняя птичка! Любовь велитъ ему пѣть: онъ повинуется любви. Веселись, весенніе цвѣты увядаютъ слишкомъ быстро!»

(11) Строгому критику не понравится, конечно, не слишкомъ поэтическое выраженіе: Папаша!… но здѣсь оно очень кстати, и близко подходитъ къ Греческому: πὰπας (батюшка), которое могло здѣсь, весьма естественно, сорваться съ устъ у любимой дочери, при томъ, и Гречанки — по отцу! поэтому и оставили мы, нарочно, это выраженіе нѣжности…. хотя для стиха, легко могли бы замѣнить его словомъ: «Родитель» (которое, впрочемъ, показалось бы, въ этомъ мѣстѣ, слишкомъ чопорнымъ и важнымъ!) или «о батюшка»!… или же, просто, сказавъ; «u вы же сами захотители» и проч.

(12) Въ Фецѣ, дома богачей и вельможъ имѣютъ внутри обширные дворы, украшенные пышными галлереями, фонтанами иль прекраснѣйшаго мрамора, и бассейнами, осѣненными разными фруктовыми деревьями, какъ-то: лимонными, гранатовыми, померанцовыми и фиговыми; — розы, гіацинты, жесмины, фіалки — разливаютъ кругомъ свой ароматъ…. настоящій рай земной! (См. Jackson).

(13) Мы бросило якорь у мыса Янычарскаго, или, нѣкогда знаменитаго, Сигейскаго (Promontorium Sigoeum). Любопытство заставило меня взобраться на самую вершину горы, чтобъ видѣть мѣсто, гдѣ погребенъ Ахиллъ, и гдѣ Александръ бѣгалъ нагишомъ вокругъ его могилы, воздавая такую честь герою, котораго тѣни, конечно, было это — весьма пріятно…. Потомъ, спускаясь съ горы, мы увидѣли мысъ, гдѣ возвышается могила Аякса. Пробѣгая эти достопамятныя поля, съ Иліадою въ рукѣ, я удивлялась точности описаній Гомера. Каждый изъ эпитетовъ, который онъ придаетъ какой нибудь горѣ, или равнинѣ, такъ вѣренъ, что приличнѣйшаго и нельзя было бы придумать! Такимъ образомъ я провела нѣсколько самыхъ пріятныхъ часовъ, и навѣрно Донъ-Кихотъ не ощущалъ живѣйшаго наслажденія на горѣ Монтесиносѣ!… (См. Lady W. Montagu).

(14) Троада представляетъ теперь удивительную равнину, для разныхъ предположеніи или догадокъ, и сажанія капусты; хорошій огородникъ ? краснорѣчивый школьникъ могутъ тамъ чудесно упражнять свои ноги и способности, къ величайшей пользѣ мѣстности; или, если предпочитаютъ прогулку верхомъ, — потерять время, по моему, въ лужахъ Скамандра, который разливается далече, какъ будто и до сихъ поръ еще дарданскія дѣвы приносятъ ему обязанную дань. Единственный слѣдъ Трои, или его разрушителей, состоитъ въ нѣсколькихъ могилахъ, которыя, какъ полагаютъ, должны сохранять въ себѣ оставы Ахилла, Аякса, Антилопа. Гора Ида все такъ же прекрасна, хотя нынѣшніе пастухи не походятъ вовсе на Ганимедовъ! (См. Leiters of L. Byron, 1810).

(15) Намазъ — мусульманская молитва, состоитъ изъ извѣстнаго числа поклоновъ и формулъ, которыя молящійся произноситъ вслухъ, на арабскомъ языкѣ. Каждый Муслимъ^[18] или, какъ мы говоримъ, Мусульманинъ, обязанъ совершать по пяти такихъ намазовъ ежедневно, въ положенные часы. (См. Collectanea etc, J.J.S. Senkowskiego.)

(16) Truppa ambulante — трудна кочующихъ актеровъ.

(17) Impressario — антрепренёръ, директоръ, или содержатель труппы.

(18) Salario — плата, жалованье.

(19) Скудъ (scudo) Римская монета.

(20) Buffo — Буфъ, такъ называется, вообще, комическій актеръ въ Италіанской веселой оперѣ (opera-buffa); впрочемъ, Италіянцы различаютъ еще buffo-cantante, который долженъ быть хорошій пѣвецъ, отъ buffo-comico, который только — мимикъ.

(21) Тартюфъ (Tartuffe), извѣстное лицо въ одной изъ Мольеровскихъ комедій; вообще значитъ: лицемѣръ.

(22) Цекинъ (Zecchino) Венеціанская монета.

(23) il musico — мужской сопрано, или дискантъ.

(24) «Rauco-canti (говоритъ Л. Байронъ въ своемъ примѣчаніи) можно бы перевести: лошадиный голосъ!»

(25) Фирманъ — Султанское повелѣніе, на бумагѣ.

(26) Мой «Донъ-Жуанъ» (пишетъ Л. Байронъ къ Мурраю:) проложитъ себѣ дорогу; мало по малу признаютъ сто за то, чѣмъ онъ есть, т. е. за сатиру на недостатки современнаго общества, а не за панигирикъ пороку! — Ему позволено быть сладострастнымъ, и я немогу ему въ этомъ мѣшать…. Аріостъ заходитъ дальше; Смоллетъ (посмотрите, что Лордъ Струтвель дѣлаетъ у него въ «Родригѣ-Рамдомѣ»!) еще въ десять разъ дальше; Фильдингъ тоже имъ не уступаетъ! Никогда молоденькая дѣвушка не соблазнится, читая «Донъ-Жуана»…. О, нѣтъ! она обратится за этимъ, скорѣе, къ поэмамъ маленькаго, къ романами. Жанъ-Жака Руссо, или даже — безпорочной Г-жи де-Сталь: они заохотятъ ее къ соблазну скорѣе, чѣмъ «Донъ-Жуанъ» который, напротивъ, смѣется надъ любовью, и… и…. надъ многими другими вещами; но что объ этомъ толковать: èa ira!!…

(27) Державинъ сказалъ:

«Ничто не ново подъ лупой»

И это обратилось даже въ обыкновенную поговорку.

(28) Альдебаранъ — самое блестящее сѣверное созвѣздіе; играетъ весьма важную роль въ поэтическихъ сравненіяхъ у восточныхъ народовъ.^[19]

ПРИМѢЧАНІЯ къ ГЛАВѢ ПЯТОЙ.

1) По выпускѣ въ свѣтъ первыхъ четырехъ пѣсень, Л. Байронъ пріостановился-было съ продолженіемъ "Донъ-Жуана, " по настоятельной просьбѣ своей прекрасной Италіанки, Графини Гваччіоли (Guiccioli), которой записку даже препроводилъ онъ къ своему книгопродавцу Мурраю: «Rappelez-vous, mon Byron, la promesse que vous m’avez faite: jamais je ne pourrai vous exprimer la satisfaction que j’en éprouve, tant est grande la joie et la confiance que m’а inspirées votre saccrifice.» Поэтъ, однакожъ, не сдержалъ обѣщанія, и послалъ, къ тому же Мурраю, рукопись пятой пѣсни своего «Донъ-Жуана», при слѣдующемъ письмѣ:

"Эта пѣснь далеко еще по послѣдняя пѣснь "Донъ-Жуана, " котораго похожденія — едва только начинаются; и намѣренъ пустить его по всей Европѣ, приправивъ это путешествіе осадами, сраженіями и разными приключеніями, и дать погибнуть моему герою — во французской революціи…. Сколько пѣсень заключать будетъ эта Поэма? и когда ее кончу (хотя бы, Богъ вѣсть, сколько жилъ!) — самъ того не знаю; но вотъ мой планъ: я хочу изъ него сдѣлать Cavaliere servenle, въ Италіи; Виновника развода, въ Англіи; и сентиментальнаго Вертера, въ Германіи: такимъ образомъ, я постараюсь выказать разныя смѣшныя стороны общества каждой изъ этихъ странъ, и представить моего Донъ-Жуана — избалованнымъ и пресыщеннымъ (gâté et blasé), по мѣрѣ того, какъ онъ будетъ старѣться…. это весьма естественно! (См. L. Byron’s lelters. Feb. 16. 1821.)

(2) См. Ovidii Nasonis «de arte amandi».

(3) Теперь почти доказано, что любовь Петрарки къ Лаурѣ вовсе не была — ни платоническая, ни поэтическая; и хотя, въ одномъ мѣстѣ своихъ твореній, онъ называетъ ее — amore veemenleissimo та unico sed onesto; за то, въ письмѣ къ одному изъ своихъ друзей, самъ сознается онъ, что эта страсть, совершенно завладѣвшая его сердцемъ и пожиравшая его, была — преступная и развратная: «Quella mea е perversa passione che solo tutto mi occupava, e mi regnava nel cuore!»

(4) Каики — Константинопольскія гондолы, весьма легкой и красивой постройки.

(5) Въ Византійской исторіи найдете много подробностей о Софійскомъ соборѣ, объ этомъ храмѣ Небесной Мудрости, воздвигнутомъ сперва^[20] Св. Константиномъ, потомъ обновленномъ въ большомъ размѣрѣ Ѳеодосіемъ старшимъ, и наконецъ построенномъ въ настоящемъ его видѣ Юстиніаномъ.^[21] — Самый уничиженный, самый безграмотный Христіанинъ Константинополя знаетъ судьбу Софійскаго храма, сохранившаго доселѣ свое имя: и Турки называютъ его Ая-Софья!-- Три архитектора заслужили безсмертіе этимъ колоссомъ,^[22] и архитекторы Римскаго собора Св. Петра съ удивленіемъ и завистію смотрѣли на многія его части. Куполъ его есть самое смѣлое созданіе рукъ человѣческихъ и, своею необъятностію и легкостію, достойно выражаетъ мысль перваго архитектора, раскинувшаго это полушаріе, надъ молящимися Христіанами, въ видѣ неба. — Говорятъ, что когда Юстиніанъ увидѣлъ совершенно оконченнымъ этотъ храмъ — предметъ долголѣтнихъ его усиліи и помысловъ, когда вступалъ въ него при его освященіи, упоенный восторгомъ при видѣ великолѣпнаго своего созданія, воскликнулъ: «О Соломонъ, я побѣдилъ тебя!» — Магометъ II, обративъ храмъ въ Мечеть,^[23] пристроилъ къ нему четыре минарета; преемники его сдѣлали также много пристроекъ, и имѣли архитектуру его образцомъ во всѣхъ воздвигнутыхъ ими мечетяхъ. (См. К. Базила очерки Константинополя. С.п б. 1835 г. Ч. II.)

(6) Вотъ что Леди-Монтегю говоритъ о прелестныхъ берегахъ Босфора:

«На разстояніи двадцати миль, представляются глазами поочередно, самыя разнообразныя и самыя картинныя мѣстоположенія. Азіатскій берегъ покрытъ плодами, деревьями, селеньями и видами самыми роскошными; на Европейскомъ берегу — возвышается Константинополь, на своихъ семи холмахъ, являя пріятнѣйшую смѣсь садовъ, пирамидальныхъ елей, кипарисовъ, дворцовъ, мечетей, публичныхъ зданій, которыя групируются одни надъ другими съ такою симетріею и правильностію, что можно все это принять — за какой нибудь кабинетъ, убранный самыми заботливыми руками, и гдѣ художнически уставлены, горками, вазы надъ вазами съ разными корзиночками и канделабрами сравненіе хоть обветшалое, но чрезвычайно вѣрно рисующее картину, которую мы имѣемъ предъ глазами!»

«Есть Европейцы, которые живутъ по нѣскольку лѣтъ въ Перѣ, и не рѣшаются переправиться черезъ заливъ золотого рога и посѣтить Стамбулъ,^[24] Царственные его холмы лежать предъ ними величественнымъ амфитеатромъ, широкіе куполы, башни и минареты вѣнчаютъ Мусульманскій городъ каменнымъ вѣнцемъ Цибеллы, и эта чудная мозаика мелкихъ и колоссальныхъ зданіи, древнихъ стѣнъ и водопроводовъ обросшихъ садами, массивныхъ базаровъ и легкихъ азіатскихъ дворцовъ, стелется предъ ними на необозримое пространство… они каждое утро любуются этимъ видомъ съ высоты Терскаго холма, и съ истинно Турецкимъ безстрастіемъ не рѣшаются заглянуть въ таинственную внутренность Стамбула. — Послѣ роскошнаго простора видовъ и картинъ, среди коихъ разгульно блуждали ваши взоры отъ пейзажа въ пейзажъ, отъ причудливой архитектуры кіосковъ, отъ свѣжести садовъ, и отъ необъятныхъ мраморныхъ массъ мечетей въ дрожащее ихъ отраженіе въ волнахъ, и въ глубокій куполъ неба — вы стѣснены въ узкихъ улицахъ, ваше зрѣніе страдаетъ отъ пасмурнаго цвѣта уродливыхъ зданій, вашъ слухъ отъ крикливыхъ продавцовъ, и болѣе всего ваше дыханіе, ваше обоняніе, отъ духоты, которая какъ зараза впилась въ улицы Галаты!» (См. К. Базили, очерки Константинополя.)

(7) Мы позволили себѣ употребить выраженіе: парусины, вмѣсто парусовъ, съ дозволенія — Г-жи Метониміи, допускающей ставить: "причину, вмѣсто произведенія, напр. сочинителя, начальника, орудіе и проч. вмѣсто самой вещи; матеріальное свойство, вмѣсто самой вещи; произведеніе, вмѣсто самой вещи; содержаніе, вмѣсто содержимаго; владѣтеля вмѣсто вещи; предыдущее, вмѣсто послѣдующаго, " и проч. и проч. (см. Опытъ Литературнаго Словаря, соч. Д. М.) да, притомъ, и — для риѳмы….

Которой иногда, признаться,

И трудно — не повиноваться!…

Самъ Буало сказалъ:

….. «un auteur sans defaut»?

La raison dit: Virgile, et la rime — Quinault!

Boileau (sat. III )

(8) Въ Константинополѣ есть два замѣчательныхъ невольничьихъ рынка: одинъ представляетъ широкій неправильный дворъ; кругомъ, вдоль стѣнъ, построены лавочки или ложи, закрытыя, рѣшеткою, гдѣ заперты женщины какъ въ курятникъ. Посреди огромный навѣсъ, и подъ нимь сидятъ на цыновкахъ прозаическія фигуры купцовъ; у каждаго изъ нихъ отдѣльныя групы маленькихъ арапченковъ, бронзоваго, грязночернаго и чернаго какъ смоль цвѣта: это дѣти, проданныя родителями въ Нубіи, въ Абиссаніи и въ неизвѣстныхъ странахъ внутренней Африки; групы малолѣтнихъ арапокъ, полунагихъ, грѣются на солнцѣ, жалѣя, въ своей неволѣ, развѣ объ одномъ Африканскомъ солнцѣ! Къ клѣткахъ кругомъ базара, не воображайте, чтобъ хранились плѣнныя красавицы для Гаремовъ…. нѣтъ: тамъ увидите довольно старыхъ женщинъ, большею частью, тоже арапокъ: то — отставныя гаремныя служанки, продаваемыя обѣднѣвшими своими господами, наслѣдниками послѣ умершаго турка, или людьми, которые ихъ выписали для себя и потомъ обманулись въ своихъ ожиданіяхъ; по этому, если а бываютъ между ними молодые невольницы, такъ онѣ — или слишкомъ глупыя, или дурнаго нрава и собою весьма дурныя, отъ природы либо отъ оспы, и которыя не могутъ быть представительницами Турецкой красоты. Этимъ несчастнымъ случается, по нѣскольку разъ въ году, бывать на этой выставкѣ и перемѣнять свою судьбу и хозяевъ. Онѣ не обращаютъ вниманія на проходящаго франка; но когда Турокъ или Турчанка обходятъ ихъ клѣтки, онѣ какъ будто силятся угадать на ихъ лицахъ, каковы могутъ быть эти покупатели и какого обхожденія ожидать имъ отъ такихъ господъ. Большею частію, сидятъ онѣ спокойно на полу, разговариваютъ между собою, даже смѣются и играютъ.^[25] — Другой подобный базаръ или дворъ, находящійся у Семи-башень, и въ которомъ продаютъ уже взрослыхъ невольниковъ, евнуховъ, и невольницъ лучшаго разбора, образуетъ квадратъ, окруженный крытою галлереею, раздѣленною на небольшіе покои; до покупки, трупы невольниковъ и невольницъ осматриваются съ головы до ногъ; заставляютъ ихъ выказывать все, что знаютъ, и эта продѣлка бываетъ по нѣскольку разъ на-день, пока не дойдетъ до сдѣлки между покупщикомъ и продавцомъ. Тѣ изъ несчастныхъ, мужчинъ и женщинъ, которыхъ природа поскупилась надѣлить своими дарами, отдѣляются отъ прочихъ и предназначаются для самыхъ низкихъ должностей; молодые и красивой наружности — проводятъ время довольно пріятно. Торговцами человѣческаго товара, большею частію, жиды; они заботятся о воспитаніи своихъ жертвъ, для сбыта ихъ на выгодныхъ условіяхъ; самыхъ замѣчательныхъ они берегутъ у себя отдѣльно, и туда-то надо обращаться, если кто хочетъ имѣть что нибудь получше обыкновеннаго: хорошій товаръ, какъ на конныхъ ярмонкахъ, не показывается всенародно.

(9) Въ подлинникѣ:

«….as eels are to by flay’d.»

т. е. «какъ угорь, которому ни почемъ, что сдираютъ съ него кожу!» — Мы посмягчили выраженіе, полагая, что почти всякому извѣстна такая горькая участь бѣдныхъ угрей, для удовольствованія гастрономическихъ желудковъ!

(10) Goddamn! — (произносятъ: Годдемъ!) нѣчто въ родѣ нашего: «чортъ побери!» любимая клятва у Англичанъ.

(11) Пукевиль, (Pouqueville) говоритъ, что покупщики, какъ нельзя подробнѣе, осматриваютъ несчастныхъ невольниковъ и невольницъ, чтобъ удостовѣриться во всѣхъ ихъ животныхъ качествахъ; выбираютъ изъ нихъ, въ разныхъ трупахъ, что ни есть красивѣйшихъ и лучше сложенныхъ; потомъ, заставивъ ихъ проходиться, подвергаютъ строжайшему изслѣдованію — ихъ ротъ и зубы!

(12) «Аллахъ-экберъ!» значитъ: Великъ Богъ! «Барекъ-Аллахъ!» — да будетъ благословенъ Аллахъ! «Ба!» — О! «Ахъ!» то же, какъ и наше — Ахъ! (восклицаніе удивленія).

Турки, надо замѣтить, народъ вообще такого пылкаго темперамента, съ такими необузданными страстями, и такіе фанатики на войнѣ, — до чрезвычайности молчаливы, когда у себя, или гдѣ нибудь въ домѣ, дѣлаютъ кейфъ, т. е. усядутся на коврахъ, поджавъ подъ себя ноги, и префлегматически курятъ трубку или кальянъ, что значитъ, по выраженію самихъ Осмнвлы: «разгонять облако скуки облаками дыма!»

(13) «Нѣтъ ничего обыкновеннѣе (говоритъ Л. Байронъ), какъ видѣть Турковъ выпивающихъ по нѣскольку рюмокъ крѣпчайшихъ ликеровъ, для возбужденія апетита; я самъ видѣлъ, какъ высушивали они, по шести рюмокъ араку, предъ обѣдомъ, и клялись, — будто обѣдаютъ отъ того гораздо лучше!.. Я попробовалъ сдѣлать то же, и со мною случилось, какъ съ тѣмъ Шотландцемъ, который, — слыша, будто птицы, называемыя „kitti-wakes (?)“, служатъ къ изощренію апетита, — жаловался, что съѣлъ ихъ шесть, и все таки не былъ голоднѣе прежняго, т. е. когда принимался за нихъ!»

(14) Гяуръ — значитъ: невѣрный! такъ мусульмане честятъ Христіанъ, и вообще всѣхъ Иновѣрцевъ, самихъ себя называя — Правовѣрными. Слово это есть исковерканное имя персидское: Геберъ, или Геверъ, т. е. Гебръ, Гвебръ, огнепоклонникъ.

(15) «Молчаніе, царствующее во дворѣ Сераля, такое глубокое, что почти можно слышать мушиный полетъ! Если бы кто посмѣлъ возвысить, сколько нибудь, свой голосъ, или оказать малѣйшее неуваженіе, проходя близъ Султанскаго дворца, то — немедленно получилъ бы бастонаду (т. е. палками по пятамъ) отъ служителей ходящихъ рундомъ вокругъ дворца. (См. Tournefort).

(16) Мастеръ своего дѣла.

(17) Tu seeanda marmora

Locas sub ipsum funus et, sepulcri

Immеmor, struis domos!…

(См. Horat. Lib. II. od. XVIII.)

(18) За исключеніемъ развалинъ нѣсколькихъ высокихъ и громадныхъ башень, какъ напр. Вааловой или Вавилонскаго столпа (turrets of Babel or Belus), города — Вавилонъ и Ниневія — совершенно обращены въ прахъ, такъ что едва, но нѣкоторымъ неровностямъ почвы, замѣтно и мѣсто, гдѣ они возвышались! Скромный шатеръ Араба замѣнилъ теперь царскіе дворцы, и скуднаго корму ищутъ себѣ тамъ стада его, между обломками великолѣпія древняго міра. Берега Тигра и Евфрата, когда-то такіе плодородные, теперь покрыты непроходимымъ бурьяномъ, и вся внутренность страны, пересѣкаемая нѣкогда безчисленными каналами, представляетъ теперь совершенную пустыню, безлюдную и безплодную!… (См. Morier).

(19) Баба, по турецки, значитъ вообще: отецъ. Здѣсь оно, разумѣется, употреблено какъ собственное имя или прозвище.

(20) Л. Байронъ говоритъ, что однажды жена Мухтаръ-Паши пожаловалась отцу на подозрѣваемую невѣрность его сына. Али спросилъ у нея, кого же подозрѣваетъ своей соперницей? и она представила ему, на спискѣ, двѣнадцать прекраснѣйшихъ женщинъ Янинскихъ; всѣ онѣ были немедленно схвачены, связаны, и въ мѣшкахъ, въ ту же ночь, брошены въ море.

(21) Всѣ современные писатели единогласно отдаютъ справедливость Королевѣ Маріи Стюартъ, на счетъ ея рѣдкой красоты и очаровательности, какою только можетъ быть надѣлено человѣческое созданіе! Волосы у нея были черные, хотя, слѣдуя тогдашней модѣ, она часто носила разноцвѣтныя головныя сѣточки (résilles); глаза имѣла темносѣрые; сложенія была самаго граціознаго; руки — вообще отличались у нея необыкновенною Формою и прозрачностію!… Станъ — стройный и величественный; танцовала, ходила и бѣгала, съ одинакою граціею. — Она имѣла огромныя способности къ музыкѣ; пѣла и играла на лютнѣ съ изумительнымъ искуствомъ. — „Никто, (говорить Брантомъ не могъ, видя ее, не удивляться ей и не любить ее; никто не можетъ, читая исторію ея жизни, не сожалѣть о ея участи!“ (См. Robertson).

(22) Нинона де-Ланкло (Mademoiselle Ninon de Lanclos) славилась своею красотою, взглядомъ, любезностію (galanteries) и, въ особенности, необычайною неувядаемостію своихъ прелестей: у ногъ ея была вся молодежь трехъ поколѣній, и говорятъ, что, въ числѣ ея обожателей, находился даже одинъ изъ ея внуковъ (См. M-me de Sevigné и Voltaire). Наконецъ, вотъ что пишутъ объ ней и въ Biographie Universelle: „Когда она состарѣлась, домъ ея былъ сходбищемъ знаменитѣйшихъ людей той эпохи: Скарронъ приходилъ къ пей совѣтоваться насчетъ своихъ Романовъ; Сентъ-Эвремонъ — на счетъ своихъ Поэмъ; Мольеръ — насчетъ своихъ Комедій, Фонтенель — насчетъ своихъ Бесѣдъ (dialogues); Ларошфуко — насчетъ своихъ Правилъ (maximes); Колиньи, Севинье, были въ числѣ ея обожателей и друзей. Она скончалась (1705) на девяностомъ году своей жизни, о завѣщала Вольтеру значительную сумму на покупку книгъ.“

(23) Nil admirari prope res est una, Numici,

Solaque, quae possit facere et servare beatum.

(См. Horat. Lib.l. еpis. VI.)

(24) Надо помнить, что Донъ-Жуанъ былъ Испанецъ, а гордость Испанская всему міру извѣстна; притомъ и католицисмъ, въ Испаніи, доходитъ до пеc plus ultra фанатисма; и потому немудрено, что нашъ герой хотя и не былъ, конечно, слишкомъ ослѣпленнымъ фанатикомъ, а все таки — не могъ не высказать, что только передъ Папою онъ знаетъ благоговѣть!…

(25) Бастонада весьма обыкновенная расправа съ преступниками на Востокѣ: являются ферраши (служители) съ фелеками, или колодками, и палками, берутъ виновнаго и, поваливъ его спиною на землю, заключаютъ на крѣпко ноги его въ колодки; потомъ, поднявъ колодки на воздухъ, два человѣка держатъ ихъ, а два другіе принимаются колотить несчастнаго палками по подошвамъ.

(26) Кизляръ-Ага, или Кизляръ-Ага-сы, (начальникъ дѣвушекъ), по нашему — начальникъ черныхъ евнуховъ; его титулуютъ еще и Агою Дверей Благополучія. Въ изнѣженномъ Сералѣ Падишаховъ, этотъ евнухъ бываетъ весьма часто самовластительнымъ лицемъ, и почти всегда единственнымъ сановникомъ, имѣющимъ свободный доступъ къ Султану и полное его довѣріе. (См. Collectanea. etc. J.J. Senkowskiego.)

(27) „Порогъ Благополучія“ — или „Порогъ дверей счастія“, выраженія — чисто Восточныя, означающія Дворъ Султана.

Съ перваго взгляда, какъ ни страненъ кажется намъ, Европейцамъ, смыслъ этихъ словъ, но если этимологически разобрать, какъ говорится, ab ovo, — восточная эта метафора становится чрезвычайно ясною и вѣрною! Извѣстно, что Сераль, какъ вообще называются, въ Турціи, дворцы и преимущественно Султанскіе, есть только испорченное арабское слово — Серай, что собственно значитъ: жилище. Между тѣмъ важнѣйшею частію строеніи, на Востокѣ, всегда почиталась дверь: тамъ, искони, велись всѣ переговоры и рѣшались всѣ дѣла, на порогѣ у дверей; — Едва ль не поэтому и самая „Порта“ или кабинетъ оттоманской державы, получила такое названіе съ эпитетомъ „высокой (porte auguste, porte sublime)“ отъ италіанскаго слова: porta — дверь? а такъ какъ у дверей всегда есть порогъ, да, притомъ, и Правительство по турецки называется Девлетъ, что значитъ также и — счастіе или благополучіе: то и весьма естественно, что порогомъ дверей счастія, или же, просто Порогомъ благополучія, въ понятіи у вѣрноподанныхъ Османлы, по всей справедливости, есть — Дворъ Падишаха!

(28) Офиціальные титулы Султана сильно отзываются Азіатскою Гиперболою: его называютъ — Правителемъ земли, Повелителемъ трехъ материковъ, и двухъ морей, Средоточіемъ міра, тѣнію Аллаха, Падишахомъ или Шехиншахомъ, т. е. Царемъ Царей, а также, Шехріаромъ, и весьма часто — Хункяромъ, съ Персидскаго Хунхоръ, что значитъ кровопролитель, или истребитель людей п. т. д. Титулы персидскіе и даже татарскіе, словомъ, какіе только могутъ придти въ голову, для усиленія блеска величія и силы могущества, придаются Турецкомъ Султанамъ.

(29) Бэконъ (Bacon) въ своемъ „Essay on Empire“ полагаетъ, что Солейманъ былъ послѣдній въ своемъ родѣ! Вотъ собственные слова его:

The destruction of Mustapha was to fatal to Solyman’s lino, as the Succession of the Turks from Solyman, until this day, is suspected to be untrue, and of strange blood; for that Selymus the Second was thought to by supposititious.»

(30) См. Gibbon.

(31) Хотя въ подлинникѣ нѣтъ имени Султана, но по всему можно догадываться, что Л. Байронъ хотѣлъ, въ этомъ лицѣ, вывести на сцену Ахмета III (извѣстнаго подъ именемъ Абдулъ-Гамида), ведшаго въ это время войну съ Россіею и котораго такъ описываетъ исторія:

«Абдулъ-Гамидъ — пятидесятилѣтнее дитя, жившій дотолѣ въ тюрьмахъ Серальскихъ, слабоумный властитель Оттоманской Порты, былъ игрушкою корыстолюбивыхъ сановниковъ, которыми управляли Европейскіе дипломаты» (См. Исторію Суворова; соч. H. П.)

(32) Султанша Асма, дочь Ахмета III, вопіяла противъ варварскаго постановленія, продавшаго ее, шести лѣтъ отъ роду, дряхлому старику, который, обращаясь съ нею какъ съ ребенкомъ, внушалъ ей этимъ одно отвращеніе! (См. de Toit.)

(33) Старый-Сераль (или Эски-Серай) называется клѣткою, «кафесъ» гдѣ, подъ строжайшимъ надзоромъ, содержатся заключенные Султаната, т. е. дѣти Царствующаго Султана; тамъ эти несчастные, окружены толпою женщинъ, евнуховъ и стражей, ростутъ во мракѣ, одурѣніи и совершенномъ невѣжествѣ, выслушивая только, отъ своей свиты, самыя забавныя раболѣпныя лести. По этому и немудрено, что, попавъ оттуда на престолъ, не умѣютъ они править государствомъ! — Такъ замѣчаетъ О. И. Сенковскій въ своемъ собраніи выписокъ, относящихся къ исторіи Польши, изъ Турецкихъ историковъ.

(См. Collectanea z Dziejow Tureckich etc. przez J J. S. Senkowskiego. Warszawa 1844 tom. 1 str. 238.)

Un ouvrage ne doit point paraître trop travaillé,

mais il ne saurait être trop travaillé.

Boileau (Préface VI pour l'édit, de 1701.)

Сочинить или перевести книгу порядочнаго объема — трудъ, конечно, не малый; по все таки не можетъ онъ сравниться съ тѣмъ трудомъ, когда прійдется самому, автору или переводчику, издавать свою книгу! Здѣсь, въ особенности, убійственна самая важная и вмѣстѣ съ тѣмъ самая утомительная обязанность держать корректуру, заставляющая издателя съ напряженнымъ вниманіемъ по нѣскольку разъ перечитывать одно и то же; при чемъ преимущественно достается страдать — бѣднымъ глазамъ…. И потому весьма не мудрено, если прокрадываются иногда промахи, или такъ называемыя погрѣшности и опечатки! Первыя относятся, или должны относиться не рѣдко къ самому автору или переводчику, особенно когда онъ самъ издатель; вторыя же — собственно лежатъ на прямой отвѣтственности Типографіи. Но, по русской пословицѣ: «всякая вина виновата!» за всѣ такіе промахи должны равнымъ образомъ отвѣчать, передъ публикою, и самъ издатель и типогравщикъ, и только отъ одной снисходительности читателя зависитъ простить ихъ, какъ тому, такъ и другому, взявъ на себя трудъ, при чтеніи погрѣшительнаго текста, самому исправить такіе недосмотры или просмотры въ печати, по указаніямъ издателя подъ рубрикою: погрѣшности, опечатки и поправки. Поэтому и мы покорнѣйше просимъ благосклоннаго читателя обратить вниманіе, покрайней мѣрѣ, на важнѣйшія изъ нихъ, отмѣченныя здѣсь, у насъ, звѣздочками. Если же, и сверхъ подмѣченнаго нами послѣ отпечатанія всего текста, найдется въ немъ еще кое-что ускользнувшимъ отъ нашего вниманія, — несемъ повинную, а повинной и мечъ не беретъ!… (bmn — правки внесены в текст.)

Наконецъ, тамъ же, на стр. VII внизу подъ звѣздочкою напечатано:

Такъ сказано въ примѣчаніи парижскаго компактнаго изданія Твореній Л. Байрона, 1837 in 8-о; но, въ статьѣ Ипполита Люка (Нур. Lucas) помѣщенной въ Siècle, 1847 № 16, приписывается эта самая піеса другому Испанскому Поэту — Тирсо де Молина (Tirso de Molina)!

Виноваты! Габріель Теллись и Тирсо де Молина — одно и тоже лицо; разница только въ томъ, что первое есть настоящее имя автора Мистеріи: Atheista fulminato, а второе псевдонимъ, подъ которымъ онъ, до поступленія своего на 50 году отъ роду въ Монашество, писалъ разныя драматическія піесы для Испанскаго Театра. Изъ такого недоразумѣнія вывелъ насъ Адскій Словарь (Dictionnaire Infernal), который попался намъ подъ-руку, послѣ напечатанія нашей погрѣшительной замѣтки!

---

1. См. Littérature et Philosophie mêlées, par Victor Hugo. Paris, 1841.
2. См. Oeuvres complètes de Lord Byron, traduites de l’anglais par M.А — P (Amédèe Pichot), édit. de. Paris l’an MDCCCXII.
3. См. Oeuvres complètes de Lord Byron, trad. par Benjamin Laroche, édit. de Paris, l’an 1842.
4. Byrons Sämtliche Werke von Adolf Böttger. Leipzig 1841.
5. См. также «примѣчанія» въ концѣ части I и II Донъ-Жуана.
6. Сентября 1818.
7. 1 Ноября 1818.
8. Беппо, Венеціанская повѣсть, написанная Л. Байрономъ (1817), за годъ до первой пѣсни Донъ-Жуана; вольный переводъ ея въ стихахъ, на Русскомъ языкѣ, помѣщенъ въ Сынѣ Отечества, См. № 4, 1842.
9. См. Croker’s Boswell, vol, IV р. 45.
10. См. 1821. part. III.
11. Такъ сказано въ примѣчаніи парижскаго компактнаго изданія Твореній Л. Байрона, 1837 in 8-о; но, въ статьѣ Ипполита Люка (Нур. Lucas) помѣщенной въ Siècle, 1847 № 16, приписывается эта самая піеса другому Испанскому Поэту — Тирсо де Молина (Tirso de Molina)!
12. См. Путешествіе отъ Тріеста до С. Петербурга В. Броневскаго. М. 1828.
13. См. 7Edda Saemundina. Тоm. III.
14. См. Cant II. oct. CCXII.
15. Мильтонъ — тоже не могъ похвастать своею нѣжною супругою, которая, въ первый мѣсяцъ послѣ свадьбы, бѣжала отъ него!
16. Шекспиръ женатъ былъ на Іоаннѣ Гетвай (Hathavay) дворянкѣ изъ весьма небѣдной фамиліи; но она, подаривъ его только — двумя дочерьми и сыномъ, не понимала величія души его и, поэтому, различествовала съ нимъ во всѣхъ отношеніяхъ характера. (См. жизнь Вилльяма Шекспира. М. 1840.)
17. Пульчи (Pulci) написалъ превосходную поэму: «Morgants maggiore» въ родѣ Аріостова «Orlando furioso.»
18. Значитъ: правовѣрный, совершенно преданный Аллаху. (См. Коранъ, Сурат. II. «Корова.» Ст. 108).
19. Извѣстію, что Томасъ Муръ, подъ псевдонимомъ: Little (маленькій), издалъ въ свѣтъ собраніе эротическихъ поэмъ, въ родѣ Боккачьевыхъ.
20. Въ IV в. по P. X.
21. Въ IV в. по P. X.
22. Анѳемій Трульскій и Исидоръ Милетскій строили его отъ 535 до 538 г; но въ 559 г. отъ сильныхъ землетрясеніи большой куполъ упалъ, и былъ вновь выстроенъ другимъ архитекторомъ Исидоромъ, племянникомъ того Исидора.
23. По взятіи Констнитинополя Турками въ 1433 году.
24. Стамбулъ и Истамбулъ, т. е. градъ Исламиста, а также и Константинье — позднѣйшія названія, даваемые Турками съ 1453 г. Царь-Граду или древней Византіи, которая получила наименованіе Константинополя, отъ имени своего основателя, Константина Великаго.
25. См. К. Базили, очерки Константинополя С. П.б. 1835 г.