На углу Петропавловской улицы и нынешней Театральной площади был большой каменный двухэтажный дом советника уголовной палаты Елисея Леонтьевича Чадина. Участь этого дома весьма любопытна. Он был отстроен вчерне и покрыт железом, но никогда не был отделан, никогда в нём никто не жил. Он остался цел каким-то чудом во время пожара 1842 года, когда кругом его всё погорело.
Был куплен в конце сороковых годов М. Г. Сведомским, затем уступлен им городскому обществу в обмен на дом, принадлежащий теперь почтовой конторе. И, наконец, простояв полсотни лет необитаемым, без всякого видимого повода, сломан до основания.
Позднее, на арендованном у общества месте его, был выстроен небольшой деревянный домик антрепренером театра Херувимовым, служивший сначала квартирой для актёров, а в последнее время его существования помещавший в себе портерную. Теперь на месте его красуется грандиозное здание женской гимназии.
Странная участь дома Чадина, естественно, вызывала толки в народе, суеверие которого создавало в нём различные легенды. В доме творились чудеса: слышались как бы выходящие из-под земли стоны, раздавались голоса, необыкновенные звуки, подобные стуку падающих и разбивающихся предметов. В особенности «чудилось» в глухую полночь; в такую пору запоздалый прохожий ускорял шаги, осеняя себя крестным знамением от диавольского наваждения.
Все это объяснялось тем, что дом Чадина избрала своею резиденциею «кикимора», которая, как известно, ничьего сожительства не терпит. Её даже видели. Это случилось во время пожара 14 сентября 1842 года. Одна набожная старушка рассказывала, что в этот роковой для Перми день, проходя мимо дома, когда уже кругом его всё горело, а он продолжал стоять цел и невредим, она собственными глазами видела, как какая-то женщина в белом чепце, высунувшись из слухового окна в крыше, платочком отмахивала от дома огонь соседних зданий. Эта женщина и была кикимора; благодаря ей, дом, остававшийся без хозяев и, следовательно, без всякого призора, не подвергся участи окружавших его зданий.
Во время общего переполоха воображение толпы всегда настроено объяснять естественные явления необыкновенными причинами, действием нечистой силы, и потому ничего нет мудрёного, что россказни старухи подействовали на простой народ возбуждающим образом; слова её передавались с прибавлениями и прикрасами и в конце концов разрослись в легенду с ужасающими и нелепейшими подробностями; разговорам и толкам не было конца; народ собирался толпами, хулил начальство и его действия во время пожара, обвиняя его чуть не в сообщничестве с чертями; к ним же в компанию приплетал и поляков — словом, трудно было и добраться, что именно представлялось разгорячённой фантазии толпы…
Бывший в то время губернатор И. И. Огарев приказал разыскать распространителей нелепых слухов. Оказалось, что всему злу корень была вышеупомянутая старушка. Призвали её в полицию, допросили — она и на допросе показала то, что выше рассказано, — вздумали пристращать присягой, она и от присяги не отказалась. Говорила, что врать ей незачем, что она уже доживает свой век, и греха на душу брать ей не приходится, и что она показала то, что действительно видела. Кончилось дело тем, что продержали её несколько дней в заключении и выпустили со строгим запретом смущать народ болтовнёй.
Основанием разных нелепых рассказов о доме Чадина служил личный характер покойного владельца, его необыкновенная скупость, жестокое обращение с дворовыми людьми, руками которых не только строился дом, но даже изготовлялся для него кирпич. Скупость побуждала его прибегать даже к весьма зазорным проделкам для приобретения нужных вещей. Так, например, он посылал своих дворовых людей по ночам увозить чугунные могильные плиты с кладбища, которые закладывались потом надписями книзу в печи и в полы в сенях. Отец мой рассказывал, что именно это обстоятельство и ускорило смерть Чадина. Дворовые, не терпевшие барина за дурное с ними обращение, в день его именин придумали испечь пирог на обломке краденой плиты, обратив его надписью кверху. Проделка эта открылась за званым обедом; гости, не окончив обеда, взялись за шапки, а на хозяина так подействовал неожиданный скандал, что он сильно заболел и вскоре умер. Так отомстили вышедшие из терпения дворовые своему жестокосердому барину.
Покойный городовой архитектор Константин Алексеевич Золотавин рассказывал, что, получив по какому-то случаю поручение начальства осмотреть подробно необитаемый дом, он открыл в подвальном этаже его необыкновенной глубины колодец, назначение которого он объяснить затруднялся. Был ли колодец этот выкопан Чадиным для каких-либо целей или это просто была слабо засыпанная и потом от времени провалившаяся горная шахта, каких много было на месте нынешнего города, во время действия Егошихинского завода?
Мне самому привелось открыть такую засыпанную и потом провалившуюся шахту при доме губернской управы. По передаче этого дома от бывшего приказа общественного призрения в ведение земства, в существующем при нём саду был небольшой насыпной холмик, на котором красовалась полусгнившая скамейка. Когда впоследствии на этом месте я вздумал устроить беседку и холмик пришлось наполовину срезать, то земля посередине провалилась и в образовавшуюся яму едва не упал один из рабочих. Яма оказалась значительной глубины; обвал легко объясняется тем, что, вероятно из экономии, при разведении сада старая шахта была не сплошь заполнена землей, а забита деревом, сверх которого и был насыпан холм. Дерево, разумеется, от времени сгнило и когда часть холма была срыта, то остальная земля провалилась.
Старые горные работы вообще давали повод в прежнее время к таинственным рассказам. Так, например, говорили, что из оврага Медведки проведён под всей Пермью подземный ход, что его устроили в незапамятные времена разбойники (действительно имевшие свои притоны в окрестностях нынешнего города ещё в прошлом столетии), которые укрывались в нём от поисков и хоронили там награбленное добро. Этот пресловутый подземный ход, может быть, действительно существует, и даже не мудрено, что в нём действительно могли укрываться разбойники, но представляет он собой, конечно, ничто иное как заброшенную заводскую штольню, которая могла быть пробита никак не раньше первой половины прошлого столетия.