Домашняя Исторія, оригинальная комедія въ одномъ дѣйствій, въ стихахъ. Соч. П. И. Григорьева 1-го. Спб. 1849.
Новый Саміель или право пожизненнаго владѣнія, комедія съ куплетами, въ одномъ дѣйствіи. Спб. 1849.
О «Новомъ Саміелѣ» мы не будемъ говорить: это водевиль забавный и довольно ловко составленный, какъ большая часть пьесъ господина Петра Каратыгина. Но мы хотимъ сказать нѣсколько словъ о «Домашней Исторіи» господина Григорьева 1-го, потому-что это — комедія въ стихахъ. Комедіи въ стихахъ, какъ извѣстно, появляются у насъ чрезвычайно рѣдко. Послѣ «Горя отъ ума» чуть ли не первой попыткой въ этомъ родѣ была пьеса г. Николая Кроля (заглавія не помнимъ, но помнимъ, что мы назвали ее «Горемъ отъ Смѣлости»), о которой стоитъ упомянуть развѣ потому, что одинъ критикъ вздумалъ серьёзно находить въ ней достоинства и трактовать о ней какъ о чемъ-то важномъ, чему многіе немало удивлялись. Можетъ быть, видя съ одной стороны рѣдкость русскихъ стихотворныхъ комедій, а съ другой такую благосклонность къ нимъ критики, г. Григорьевъ 1-й рѣшился попробовать самъ силы на этомъ поприщѣ. Сначала вкратцѣ разскажемъ содержаніе комедіи г. Григорьева, а потомъ посмотримъ на ея выполненіе.
Генералъ Крутинскій жилъ въ столицѣ, а дочь его Вѣра жила съ родственницей въ деревнѣ; тамъ она влюбилась въ своего учителя; между тѣмъ Крутинскій пріискалъ въ Петербургѣ жениха дочери и пишетъ ей объ этомъ, приказывая по-скорѣй пріѣзжать къ нему. Вѣра, ея родственница Уткина и Курбетовъ (учитель) такъ перепугались письма, что, не думая долго, рѣшили кончить дѣло разомъ: Вѣра вышла за-мужъ за Курбетова и тогда уже отправилась съ мужемъ и съ теткой въ Петербургъ. Все это случилось до поднятія занавѣса, а содержаніе самой пьесы составляютъ сцены, приготовляющія зрителя къ открытію тайны замужства отцу Вѣры. Графъ Ардальонъ Михайлычъ Брацкій, 60-ти лѣтній волокита и любезникъ стараго времени, судя по намѣренію (но не по исполненію автора) — вотъ женихъ, котораго приготовилъ Крутинскій своей дочери, и за котораго принуждаетъ ее вытти. Разумѣется, дочь отказывается, сначала не объявляя причины; наконецъ отецъ узнаетъ причину, сердится, грозитъ, потомъ прощаетъ, — и всѣ счастливы.
Содержаніе бѣдное, скорѣе годное для маленькаго фарса, чѣмъ для комедіи; но съ талантомъ, конечно, и изъ такого содержанія-можно сдѣлать хорошую вещь. У г. Григорьева 1-го изъ разсказаннаго нами содержанія — хорошей вещи не вышло, и водевиль г. Каратыгина, чуждый всякихъ претензій, читается гораздо съ большимъ интересомъ, чѣмъ эта комедія.
Г. Каратыгинъ имѣетъ понятіе о томъ, что такое характеры, что такое естественность, имѣетъ тактъ, подсказывающій ему, до какой степени можно уклоняться отъ нея и далѣе чего (даже въ водевиляхъ) нельзя итти, знаетъ, какая разница находится между образованнымъ учителемъ и недоучившимся, наконецъ онъ знаетъ собственныя силы, никогда не берется за труды выше; ихъ, и оттого его пьесы даже самаго взыскательнаго зрителя, почти всегда развеселятъ.
Къ какому разряду общества принадлежатъ лица, дѣйствующія въ комедіи г. Григорьева 1-го? Надо думать, что къ хорошему. Крутинскій — генералъ, Брацкій — графъ, Курбетовъ — учитель; но авторъ, очевидно, хотѣлъ выставить въ немъ человѣка^образованнаго и умнаго, какъ потому, что иначе не могла бы влюбиться въ него порядочная дѣвушка, такъ и потому, что авторъ его устами высказываетъ нѣсколько сатирическихъ намековъ. Теперь посмотримъ, какъ эти лица говорятъ.
Курбетовъ поминутно называетъ.жену свою: жизнью, душкой, идеаломъ, и, поручая надъ нею надзоръ теткѣ, говоритъ:
Смотри за ней, смотри, непрозѣвай, несбренди (стр. 10).
Вотъ еще нѣсколько выраженій, характеризующихъ тонъ, любезность и остроуміе этого образованнаго молодого человѣка:
Въ жизни изучить, узнать легко все можно,
Окромѣ русскаго родного языка (стр. 23).
Онъ точно въ двадцать лѣтъ.
Да, да, на серебро (стр. 34).
На васъ не угодишь, хоть будь тутъ самъ Аллахъ! (стр. 44.)
Вѣдь я я самъ, когда примусь орать и пр. (51).
Когда Вѣра объясняетъ ему, что отецъ простилъ ихъ, Курбетовъ восклицаетъ:
Какъ это знаменито!!! (Три восклицательные знака поставлены самимъ авторомъ).
Жена Курбетова называетъ своего мужа уродцемъ:
«Ахъ кстати, вотъ и мой уродецъ прискакалъ»
Остритъ она еще лучше. Пріѣхавъ въ домъ къ отцу съ мужемъ, котораго всѣ въ домѣ считаютъ еще только учителемъ, она говоритъ теткѣ, пріѣхавшей съ нею:
Я мужу комнату вотъ эту отвела,
Чтобъ, знаете, по чаще съ нимъ видаться
И вечеркомъ
Вдвоемъ
Поговорить, поплакать, посмѣяться и пр. (стр. 8).
Теперь покажемъ, какъ выражается генералъ Крутинскій. Сватая дочь свою графу Брацкому, онъ говоритъ:
Тамъ что ни говори а если разсудить
Графиней молодой отрадно въ свѣтѣ быть.
Ну и въ послѣдствіи посредствомъ угожденья
Ты ей понравишься, безъ всякаго сомнѣнья (стр. 18).
Учителю своей дочери Курбетову онъ говоритъ постояно: ты. Но всего интереснѣе, что графъ Брацкій говоритъ ему тоже ты. Гдѣ авторъ видѣлъ такихъ графовъ, которые, встрѣтивъ въ домѣ своихъ знакомыхъ учителя и видя его въ первый разъ, говорили бы ему — ты? Интересно было бы знать…. Довольно одного этого, чтобъ читатель понялъ, какъ объясняется графъ въ комедіи г. Григорьева. Нѣтъ сомнѣнія, лица комедіи принадлежатъ къ самому хорошему топу, — жаль только, что автора, мало оттѣнилъ ихъ. Заставивъ говорить свою Уткину, провинціялку, почти одинаковымъ съ ними языкомъ: Да ужь и я тугъ съ вами каждый день.
Дурафья старая невольно горемычу (стр. 7).
Вотъ что: чтобъ мнѣ здѣсь ногъ не протянуть,
Чтобъ твой старикъ не съѣлъ меня старушку.
Я думаю отъ васъ улепетнуть
Въ свою степную деревушку (стр: 8).
Но, впрочемъ, и то сказать: къ какимъ же надо было прибѣгнуть выраженіямъ, чтобъ рѣзже оттѣнить этотъ несвѣтскій, деревенскій характеръ, послѣ того, чѣмъ надѣлены у автора люди столичные и свѣтскіе!
Мы взяли комедію г. Григорьева съ надеждой посмѣяться полчаса; но, къ сожалѣнію, намъ это не удалось. Комедія это есть произведеніе посредственное, а извѣстно, что посредственности всего менѣе удовлетворяетъ читателя.
Въ литературѣ доставляетъ Наибольшее удовольствіе или что-нибудь очень хорошее, или что-нибудь очень плохое. Люди, много читавшіе и притупившіе вкусъ свой, даже предпочитаютъ очень хорошему очень плохое, особенно если послѣднее приправлено претензіями автора, замѣчаніями, имѣющими автобіографическій интересъ, и т. под. Говорятъ, мало у насъ юмористовъ и слѣдовательно мало нищи наклонности читателя посмѣяться. Это оттого, что не всѣ еще имѣютъ о юмористахъ надлежащее понятіе, оттого, что многіе думаютъ ожидать отъ книги или статьи забавнаго тогда только, корда на ней написано: сочиненіе комическое, или что-нибудь подобное. Но нашему мнѣнію, юмористы бываютъ двухъ родовъ. Одни употребляютъ болѣе или менѣе удачно скрытыя усилія представлять свой предметъ съ комической точки, острятъ, поражаютъ неожиданными сближеніями разнородныхъ крайностей, новыми и живописными сравненіями; цѣлію хлопотъ ихъ бываетъ смѣхъ читателя и веселое его расположеніе; но и при такихъ усиліяхъ не всегда достигаютъ они своей цѣли. Другимъ, напротивъ, стоитъ взять перо и начать писать, какъ уже читатель смѣется, веселое расположеніе охватываетъ его съ головы до пятокъ: такъ ужь счастливо устроены ихъ способности; не нужны имъ никакія условія, употребляемыя юмористами перваго рода; даже чѣмъ болѣе они будутъ чуждаться всякихъ условій юмористическаго произведенія и чѣмъ усерднѣе будутъ заботиться о сообщеніи своему труду серьезнаго характера, тѣмъ оно выйдетъ лучше и усладительнѣе въ вышеписанномъ отношеніи. Разница между тѣми и другими юмористами понятна; но дѣло не въ ней: дѣло въ томъ, что такимъ образомъ человѣкъ смѣтливый, любящій веселое чтеніе, всегда найдетъ пищу этому желанію.