ДОМАШНІЙ АДЪ.
ПОВѢСТЬ.
править
Въ душный лѣтній вечеръ, къ перевозу Оки, Л. уѣзда К. губерніи, подъѣхала тяжелая и большая коляска съ поднятымъ верхомъ. Были сумерки, а сизая туча, быстро растущая, еще болѣе усиливала темноту, такъ что едва можно было разглядѣть телѣгу, ожидавшую, вѣроятно, тоже перевоза; въ ней лежалъ сѣдокъ, а ямщикъ сидѣлъ на облучкѣ.
— Андрей, проворнѣе! сказалъ мужской, сонный голосъ изъ коляски.
— Дощаникъ на той сторонѣ! замѣтилъ ямщикъ.
— Ахъ они черти! соскочивъ съ козелъ, воскликнулъ кучеръ и отвѣчалъ потомъ барину: — вѣдь они, Дмитрій Алексѣичъ, все поближе къ кабаку сидятъ; окаянные, разбойники!
— Не ночевать же мнѣ здѣсь! кричи ихъ! раздражительно перебилъ баринъ своего кучера.
— Мы уже позвали, дощаникъ будетъ, замѣтилъ сѣдокъ изъ телѣги.
— Подъ самымъ носомъ ушелъ, прибавилъ ямщикъ: — какъ бы знать, такъ не надо было такъ скакать.
Баринъ, сидѣвшій въ коляскѣ, успокоился, но его кучеръ продолжалъ бранить перевозчиковъ и безъ всякой причины пырялъ ногами лошадей; потомъ отправился на плотъ утолять жажду; за нимъ послѣдовалъ ямщикъ въ надеждѣ поболтать и поразузнать: кто такіе и зачѣмъ ѣдутъ, но кучеръ такъ былъ грубъ, что вмѣсто пріязненной бесѣды чуть не завелъ брань. Кучеръ, на вопросъ ямщика, куда и откуда ѣдутъ? отвѣчалъ коротко: — въ вотчину; изъ своей вотчины; а оскорбленный ямщикъ на его вопросъ: кого везешь и куда? отвѣчалъ въ томъ же родѣ: — сѣдока; къ перевозу взялся доставить.
И они разошлись. Кругомъ царствовала тишина, въ природѣ казалось все замерло, рѣка словно пріостановила свое теченіе и лоснилась въ темнотѣ, походя на гигантскаго змѣя, осторожно ползущаго по песку. Вся даль погружена была въ непроницаемый мракъ, было душно, гроза ощутительно близилась.
Вдругъ торопливо блеснула молнія и освѣтила темно-сизое небо; низко пронесся вѣтерокъ въ зловѣщей, удушающей тишинѣ; гдѣ-то далеко, далеко послышались раскаты грома, но вскорѣ эти раскаты стали явственнѣе и превратились въ сильные удары, за ними послѣдовалъ порывъ вѣтра; песокъ закрутился, вода заплескалась о берега и зашумѣлъ лѣсъ съ противоположнаго берега. Сдѣлалось такъ темно, что телѣга, коляска, лошади и люди совершенно потонули во мракѣ, только повременамъ молнія ярко освѣщала ихъ, разсѣкая чорныя тучи бѣловатымъ пламенемъ; золотыя стрѣлы, скользя быстро по небу, какъ ступени исполинской лѣстницы, падали за лѣсомъ другаго берега. Раскатистое и рычащее грохотаніе сопровождалось отрывистыми, короткими ударами необыкновенной силы. Вѣтеръ рыскалъ по пустому пространству низменнаго берега, о которой суетливо плескалась вода. Буря поднялась не шутя. Рѣзкія, тяжелыя дождевыя капли, подобно свинцу, застучали въ кузовъ коляски.
Кучеръ, кутаясь въ кожанный чехолъ отъ козелъ, снова сталъ проклинать перевозчиковъ.
— На, мокни, изъ-за пьяницъ! ахъ лапотники проклятые, жди ихъ!
— Да, если подъемъ размоетъ, наплачешься съ коляской! замѣтилъ ямщикъ.
— Небось твоихъ пузатыхъ крысъ взять въ подмогу? съ презрѣніемъ спросилъ кучеръ и хотѣлъ продолжать свои насмѣшки, но вдругъ сосвистомъ и шумомъ полилъ дождь, падавшій не каплями, а сплошными нитями, которыя при блескѣ молніи походили на стальную рѣшетку, вонзавшуюся въ землю. Послѣ получаса страшной бури, дождь еще щедро лилъ на истощенную засухой землю, но удары грома стали смягчаться, молнія игривѣе и быстрѣе перебѣгала по небу, по которому мчались разорванныя грозныя тучи.
Прибытіе дощаника замедлилось отъ грозы; измокшій кучеръ встрѣтилъ перевозчиковъ бранью, которая неумолкала пока уставляли коляску на дощаникъ, стучавшій о плотъ, какъ нетерпѣливый конь въ ожиданіи всадника.
Промокшій господинъ вышелъ изъ телѣги, помѣстился на носу огромной лодки и замѣтно нетерпѣливо ожидалъ отплытія дощаника; онъ даже прикрикнулъ на перевозчиковъ и тѣмъ прекратилъ перебранку ихъ съ кучеромъ, который успокоился не скоро и въ пылу гнѣва чего-чего не желалъ дощанику: чтобъ онъ сгинулъ, чтобъ его къ чертямъ занесло: какъ будто онъ самъ не находился на немъ.
Но всему есть конецъ и кучеръ стихъ, вѣроятно, убаюканный мѣрнымъ колыханіемъ дощаника. Молнія перешла въ зарницу, грому не было слышно, вѣтеръ былъ полонъ дождевой влаги, грѣбцы лѣниво стучали веслами, рулевой еще лѣнивѣе поскрипывалъ огромнымъ весломъ, всѣ какъ бы дремали, даже звонкое стучаніе копытъ о доски не нарушало тихаго плаванія. Одинъ только господинъ, сидѣвшій на носу, разсматривалъ небо, походившее на мраморное отъ разноцвѣтныхъ и разнообразныхъ формъ облаковъ, торопливо несшихся словно въ перегонку другъ за другомъ, заигрывавшихъ съ луной и заслонявшихъ ей просторъ на небѣ, мѣшая таинственнымъ своимъ блескомъ освѣщать медленно движущіеся берега, и отражаться трепетно въ едва замѣтныхъ изгибахъ волны. Отъ неба господинъ этотъ переходилъ къ водѣ: склонивъ голову, онъ всматривался, какъ вода, прорѣзанная ходомъ лодки, спѣшила уничтожить ея слѣдъ, сливаясь быстро въ минутное углубленіе на ровной ея поверхности…
Дощаникъ причалилъ, но размытый дождемъ подъемъ былъ такъ крутъ, что лошади, измученныя дневнымъ жаромъ и безтолковымъ битьемъ и дерганьемъ кучера, не могли ввезти тяжелую коляску въ гору. Спавшій все время баринъ проснулся, бранилъ кучера, но и это не помогало, тогда онъ выйдя изъ терпѣнія выскочилъ изъ коляски въ грязь и пошелъ въ гору, по примѣру господина, сидѣвшаго на носу лодки. Они взбирались медленно по крутой и скользкой горѣ въ небольшомъ разстояніи одинъ отъ другаго. Луна выглянула изъ-за тучъ и освѣтила верхушку горы, а на ней небольшую избу, казалось, висѣвшую на воздухѣ: каждую весну глыбы земли, размываемыя дождемъ, отваливались вокругъ и близка была уже очередь избушки рухнуться въ рѣку. То былъ кабакъ, дверь его была растворена настежь. Проснувшійся цаловальникъ, освѣтивъ огаркомъ грязную избу съ спиртнымъ запахомъ и попорченными закусками, тупо глядѣлъ на высокихъ посѣтителей и наконецъ радостно произнесъ: — Ахъ, Петръ Григоричъ! И онъ низко поклонился измокшему господину, который отвѣчалъ ласково на его поклонъ.
— Здравствуй, Харитонъ! живѣе чаю, я измокъ.
— Сейчасъ, сейчасъ, батюшка, засуетясь сказалъ цаловальникъ.
— Что хозяйка?
— Ахъ, больно плоха, отвѣчалъ цаловальникъ, убѣгая въ сѣни.
Но пора мнѣ познакомить читателя моего хотя съ наружностью путешественниковъ, которые въ это время осторожно разглядывали другъ друга. Начнемъ съ Петра Григорьича, какъ назвалъ цаловальникъ одного изъ нихъ. Петръ Григорьичъ былъ молодой человѣкъ лѣтъ двадцати семи, сложенія прочнаго и небольшаго роста, такъ что ширина его плечъ была даже несоразмѣрна. Лицо его было очень обыкновенно съ добродушнымъ и полнымъ жизни выраженіемъ, бѣлокурые волосы, алыя губы и бѣлые зубы придавали ему что-то юношеское и наивное. Дождь вымочилъ до нитки его скромный туалетъ.
Спутникъ же его, хотя не имѣлъ римскаго носа, орлинаго взгляда и роскошныхъ кудрей, но все таки былъ не дуренъ: онъ былъ — высокаго роста, строенъ, имѣлъ черные волосы, въ которыхъ проглядывала сѣдина, густую черную бороду, выразительные и проницательные каріе глаза. Манеры его, несмотря на развязность, имѣли мягкость, туалетъ на немъ былъ скромный, но модный.
Немного нужно было имѣть опытности, чтобъ разгадать положеніе ихъ въ обществѣ. Петръ Григорьичъ не ошибся въ своихъ предположеніяхъ на счетъ Дмитрія Алексѣича, что онъ долженъ быть достаточный помѣщикъ и житель столицы; Дмитрій Алексѣичъ также въ свою очередь не ошибся, причисливъ Петра Григорьича къ числу новичковъ въ деревенской жизни.
Въ ожиданіи чая путешественники разговорились и оказалось, что Петръ Григорьичъ докторъ помѣщицы, живущей въ семи верстахъ, а Дмитрій Алексѣичъ помѣщикъ, ѣдущій посѣтить вновь доставшееся ему по наслѣдству небольшое имѣніе въ тридцати верстахъ. Помѣщикъ съ отвращеніемъ глядѣлъ вокругъ себя и увѣрялъ доктора, что онъ задыхается въ этой вони и грязи.
— Вотъ придетъ хозяинъ, я знаю его хорошо и попрошу, чтобъ онъ насъ пустилъ къ себѣ на половину, сказалъ докторъ.
Въ эту минуту въ избу вошелъ высокаго росту мужикь, съ широкими плечами, на которыя какъ тыква была положена огромная голова съ курчавыми, рыжими волосами, расплывшееся красное лицо окаймляла огненная борода, едва прорѣзанные блестящіе глазки имѣли недоброе и свирѣпое выраженіе. Полинялая красная рубашка, перетянутая узенькимъ поясомъ, такія же полинялыя синія панталоны и башмаки на босую ногу, составляли его нарядъ.
На почтительные его поклоны, докторъ отвѣчалъ такъ:
— Здравствуй, Прокопъ! что хозяйка?
— Да что, батюшка Петръ Григорьичъ, ваше снадобье ей не помогло.
— Смотри, Прокопъ, ты опять не вздумалъ ли ее проучивать? вѣдь ты шутя хватишь такъ, что духъ вонъ. Эдакъ ни какія лекарства ей не помогутъ, съ горячностью сказалъ докторъ, котораго Прокопъ угрюмо выслушалъ, поглядывая внизъ, и проворчалъ какъ бы про себя:
— Развѣ я неволенъ бабѣ взыскъ сдѣлать?
— Ну хорошо! послѣ объ этомъ, замѣтилъ спокойнѣе докторъ. Ты вотъ дай намъ чаю и пусти къ себѣ, здѣсь грязно.
— Милости просимъ; вѣдь, Петръ Григорьичъ, не про господъ евто мѣсто, а для таковскихъ, презрительно отвѣчалъ Прокопъ и, шаркая своими башмаками, повелъ гостей черезъ сѣни на другую половину избы, которая казалась поразительно-опрятна послѣ кабака. Меблировка была мѣщанская: кровать огромная съ ситцевымъ пологомъ, съ большими кованными желѣзомъ сундуками, съ шкапомъ со стеклами, за которыми на полкахъ стояли чашки и чайники; самовары, вычищенные, стояли въ углу, заваленномъ головами сахара и кулечками. Большая кивота съ дорогими ризами на образахъ и двѣ теплящіяся лампады передъ ними. На сундукѣ у громадной печки лежала женщина, прикрытая плисовымъ истертымъ тулупомъ, и возлѣ ней дѣтская головка, которая быстро спряталась.
Хозяинъ усадилъ своихъ гостей къ столу у кивоты, крикнулъ въ сѣни, подавать живѣе самоваръ, и сталъ собирать чашки къ чаю.
— Ну, что твой парнишка? спросилъ докторъ хозяина, который отвѣчалъ сердито:
— Что ему дѣлается!
— Прошла шишка-то на головѣ?
— Прошла!
— Что ты его не везешь въ школу, меньше было бъ у васъ ссоръ.
— Да на что?
— Какъ на что, пусть учится.
— Я его обучу самъ! сказалъ онъ, грозно посматривая на сундукъ, гдѣ лежала женщина.
— Выучился бы грамотѣ, все бы лучше было, продолжалъ докторъ.
— Нѣтъ, Петръ Григорьичъ, печально перебилъ Прокопъ, подходя съ сахарницей къ столу: — нѣтъ! онъ никуда негодный будетъ, бабы все дѣло испортятъ! Ужь отъ дуры проку мало.
— Твоя жена, братъ, дѣла хочетъ, чтобъ онъ зналъ грамоту.
Прокопъ замѣтно разгорячился и смотря на сундукъ сказалъ:
— Дѣла хочеть! нѣтъ, она только его портитъ, а ея ехидная старуха вездѣ жалится, что я сына хочу и жену извести, вотъ онѣ какія!
— Ну полно! какая тебѣ прибыль въ этомъ, вѣдь у тебя третья жена и дѣтей всего только двое отъ трехъ женъ, замѣтилъ докторъ, какъ бы желая успокоить хозяина, лицо котораго было очень мрачно.
— Да вотъ вы, Петръ Григорьичъ, такъ разумѣете, а мало ли злодѣевъ есть, какъ разъ заварятъ кашу. Вѣдь сами знаете, хочу добра сыну, ну чему онъ около бабъ научится? У Семена парнишка и моложе моего, а посмотрѣли бы, какой онъ проворный. Залучить ли обозчиковъ, такъ лучше не надо, какъ шмель повиснетъ на поводу лошади и ну причитывать, что авесъ-то шастаной у его отца и чай-то китайской, а харчи такіе, что языкъ проглотишь. Ну, зачѣмъ бы я билъ такого?
И Прокопъ вышелъ въ сѣни.
Неуспѣли путешественники перекинуться нѣсколькими словами на счетъ хозяина, какъ въ избу втащилась сгорбленная старуха въ синемъ, короткомъ, истасканномъ сарафанѣ, въ грязной, изодранной душегрѣйкѣ, съ платокомъ на головѣ, изъ-подъ котораго выглядывало желтое, худое, сморщенное лицо, глаза у нее глубоко впали, а вѣки такъ стянулись, что едва виднѣлись глаза. Старуха съ усиліемъ бухнулась въ ноги доктору и жалобно завопила:
— Помоги, кормилецъ, спаси, отецъ родной!
И она усердно стукалась лбомъ объ полъ.
Докторъ насилу уговорилъ старуху встать. Она, охая, медленно разгибала спину, говоря жалобно:
— Батюшка…. кормилецъ — золото мое, помоги вѣдь я чего — чего не испила, чего — чего не дѣлала, и на богомолье-то ходила, и у божьяго человѣчка кстати была. Нѣтъ, говоритъ, не слажу, всѣ двѣнадцать въ тебѣ баушка сидятъ. Вотъ какъ извели, злодѣйки!
И старуха захныкала.
Путешественники не вдругъ поняли старуху, потому что они вообразили, что мать пришла просить о дочери. Докторъ сказалъ:
— Что ты городишь, лучше бы присматривала за дочерью.
— Что ее за болѣсть, родной, извѣстно отъ руки, полежитъ да и встанетъ, а вотъ меня-то излечи, вѣдь загубили злодѣйки.
— Полно старуха, у меня отъ глазу нѣтъ лекарствъ, сказалъ докторъ.
Старуха встрепенулась и озираясь кругомъ тихо и выразительно отвѣчала:
— Въ кускѣ хлѣба, родной! въ кускѣ хлѣба! И все за то, что я ихъ шашни разводила. Вѣдь жену хочетъ онъ извести, чтобъ полюбовницу взять въ домъ, она его приворожила, къ храмовому празднику сарафанъ и серги подарилъ. И срамота-то какая у ней въ кельи: солянки варятъ, скрипотмя! доченька-то Прокопа бѣгаетъ къ ней, да вмѣстѣ и бражничаютъ…
— Что, баушка, опять снадобья просишь у господъ? втаскивая огромный самоваръ въ избу и страшно топая босыми ногами, сказала толстая высокая баба По сходству лица можно было легко догадаться, что это дочь Прокопа.
Поставивъ самоваръ на столъ, она поклонилась гостямъ и заваривая чай сказала старухѣ язвительно:
— Ужь полно приставать къ господамъ, пора на покой, чужой вѣкъ заживаешь.
И она вышла, а старуха вслѣдъ ей сказала:
— Солянница, трещотка! и обратясь къ гостямъ продолжала хныкая: — сними ты съ меня порчу, родимой, вѣдь я совсѣмъ высохла, щепка стала.
И старуха въ доказательство своихъ словъ выставила свою ногу въ шерстяномъ спущенномъ чулкѣ, и поднявъ сарафанъ, потирала колѣно и жалобно бормотала:
— Косточки, однѣ косточки, вотъ какъ извѣли!
Дмитрій Алексѣичъ съ отвращеніемъ отвернулся отъ старухи; докторъ не замѣтилъ этого и, попивая чай, сказалъ шутливо:
— Ну-ка, разскажи намъ, какъ это тебя въ кускѣ хлѣба испортили.
Торопливо и радостно начала старуха свою исторію:
— Вотъ какъ, мой красавецъ, я вѣдь прежде всѣмъ хозяйствомъ правила, это ненравилось злодѣйкѣ-то, таскать полюбовникамъ-то нечего, теперь раздолье. Къ храмовому празднику, я брагу варила и больно умаялась, и сѣла за вороты, любо что вѣтеркомъ овѣваетъ, а эта душегубка и идетъ домой и краюха въ рукѣ: На, говоритъ, попробуй какіе хлѣбы печетъ Марья-то, а у тебя, то перешли, до недошли. Я и съѣла, да еще пошла да студенымъ кваскомъ запила. А въ ночь меня и схватило, то въ бокъ, то въ поясницу, такъ и колетъ, ни вздохнуть, ни шевельнуться… Три недѣли какъ пластъ лежала на печи, вотъ съ тѣхъ поръ спины не разогну, и все подъ сердце подкатывается, словно младенецъ, спаси Господи!
И старуха перекрестилась пугливо.
— Ты ошибаешься, порчи въ тебѣ нѣтъ, простудилась да и старость, прервалъ ее докторъ; но обиженная старуха вскрикнула:
— И, и, и, ни, ни, кормилецъ! что мои за года, — всего шестой десятокъ въ Николу
— Врешь, баушка, на седьмой перевалило, неожиданно перебилъ ее Прокопъ, появясь въ дверяхъ.
Старуха какъ обожглась, проворно отскочила отъ стола и юркнула къ печи.
Докторъ, желая вѣроятно отвлечь Прокопа отъ старухи, подошелъ къ больной его женѣ и сталъ ее разсматривать, но больная ничего не говорила, только указывала на грудь. Прокопъ внимательно слѣдилъ за женой и грубо крикнулъ на нее.
— Что перстомъ-то тычешь, скажи толкомъ. Ишь, будто голосу нѣтъ!
Больная вдругъ приподнялась быстро и прошептала:
— Скажу, все скажу, злодѣй! но силы ее оставили и она со стономъ упала на подушку; мальчикъ, скрывавшійся подъ тулупомъ, вскрикнулъ, и бросился къ матери.
Нѣсколько секундъ продолжалась тишина. Дмитрій Алексѣичъ смотрѣлъ на Прокопа, блѣднаго и дико уставившаго свои калмыцкіе глаза на жену и сына, а докторъ стоялъ въ какой-то нерѣшительности.
— Тарантасъ пріѣхалъ! вбѣжавъ въ избу въ попыхахъ, произнесла дочь Прокопа.
Всѣ встрепенулись.
— А моя коляска? спросилъ Дмитрій Алексѣичъ.
— Кучеръ здѣсь, а коляски нѣтъ отвѣчала баба.
Позвали кучера, уже нѣсколько обогрѣвшагося въ кабакѣ; онъ покойно объявилъ своему барину, что продолжать путешествіе невозможно, потому что оказалось множество препятствій.
Баринъ былъ въ отчаяніи, бранилъ кучера и обращаясь къ доктору говорилъ:
— Ночевать! да гдѣ? тутъ трагедія, тамъ грязь и духота.
— Поѣдемте ко мнѣ, кучеръ пріѣдетъ тихонько въ деревню и тамъ все исправятъ къ тому времени, какъ вы встанете.
Это приглашеніе было сдѣлано докторомъ такъ добродушно, что помѣщикъ поблагодарилъ и охотно принялъ его.
Въ дорогѣ знакомство заводится просто. Усѣвшись въ тарантасъ, путешественники очень скоро узнали все нужное другъ о другѣ для перваго знакомства. Докторъ жилъ у вдовы Денисовой, богатой и образованной женщины, только что вернувшейся къ себѣ въ деревню изъ-за границы, гдѣ она прожила нѣсколько лѣтъ. Фамилія его была — Шабазинъ. Фамилія помѣщика была Бѣгичевъ, онъ ѣхалъ по сосѣдству отъ имѣнія Денисовой въ свое имѣніе и располагалъ тамъ провести все лѣто. Двѣ или три фразы, сказанныя Бѣгичевымъ о крестьянахъ, расположили доктора къ гостю. Докторъ очень обрадовался встрѣчѣ съ человѣкомъ, который согласовался съ его понятіями объ этомъ важномъ предметѣ. Помѣщикъ съ своей стороны тоже былъ доволенъ этимъ случайнымъ знакомствомъ въ глуши съ молодымъ человѣкомъ, развитымъ и полнымъ жажды знанія и жизни. Можно, значитъ, будетъ хоть иногда отвести душу въ бесѣдѣ съ нимъ, думалъ Бѣгичевъ, пробуя со всѣхъ сторонъ молодаго человѣка. Но Бѣгичеву еще пріятнѣе было узнать, что г-жа Денисова, будущая его сосѣдка, живетъ съ европейскимъ комфортомъ, а не такъ, какъ русская барыня помѣщица. Едва они свернули въ лѣсъ дорога сдѣлалась отличная и докторъ пояснилъ, что этотъ лѣсъ, превращенъ въ паркъ. По мѣрѣ приближенія къ усадьбѣ, въ темнотѣ засвѣтились фонари, горѣвшіе у въѣзда на дворъ, окруженный желѣзной рѣшоткой. Деревянный домъ былъ небольшой, но красивой архитектуры, съ флигелями, а подъѣздъ обтянутъ нарусиной. Два лакея выскочили принять доктора и его гостя; пройдя черезъ переднюю съ дубовой мебелью, каминомъ и съ карсельской лампой, они вошли въ корридоръ и поднялись по деревянной лѣстницѣ во второй этажъ. Всюду была чисто, удобно и свѣтло. Докторъ помѣщался въ двухъ комнатахъ, меблированныхъ просто, но съ большимъ удобствомъ. Проворная прислуга привела быстро въ порядокъ туалетъ пріѣзжихъ. Докторъ былъ позванъ внизъ къ хозяйкѣ, а гость остался одинъ на верху и внимательно разглядѣлъ даже всѣ мелочи въ комнатахъ. Первая комната имѣла назначеніе кабинета: тутъ былъ письменный столъ, шкапъ съ книгами, мягкіе диваны. Мебель была обита зеленымъ сафьяномъ, занавѣсы мериносовыя. Спальная была вся ситцовая, съ кроватью на французской манеръ, съ занавѣсками и вальками, туалетный столикъ и прочее. Гостю показалось, что онъ въ французскомъ зажиточномъ замкѣ, а ужь никакъ не въ глуши русской деревни.
Докторъ вернулся къ своему гостю и объявилъ ему, что хозяйка дома очень желаетъ познакомиться съ своимъ будущимъ сосѣдомъ и приглашаетъ его кушать чай внизъ. Бѣгичевъ охотно согласился представиться такой рѣдкой помѣщицѣ. Проходя переднюю, Бѣгичевъ пристальнѣе осмотрѣлъ ее и обратилъ особенное вниманіе на парадную лѣстницу, ведущую во второй этажъ, убранную цвѣтами и устланную англійскимъ отличнымъ ковромъ. Высокій лакей въ гороховыхъ штиблетахъ и въ красномъ жилетѣ эффектно раскрылъ дверь въ залъ.
Эта комната была большая; бѣлыя съ голубыми занавѣски, мебель сѣренькаго дерева, простенькая, но удивительно легко сдѣланная; на большомъ, кругломъ столѣ посрединѣ лежали иностранные журналы и газеты, лампа съ зеленымъ зонтикомъ висѣла надъ столомъ. Лакей, идущій впереди гостя, раздвинулъ осторожно пунцовыя тяжелыя портьеры и переступивъ порогъ, произнесъ: г. Бѣгичевъ!
Гость вошелъ въ большую малиновую комнату съ лѣпнымъ карнизомъ и потолкомъ. Стѣны ея были увѣшаны картинами, преимущественно пейзажами, въ богатыхъ рѣзныхъ рамахъ. Зелень, мраморныя бюсты, рояль, множество изящной мебели, все было расположено эффектно и вмѣстѣ съ тѣмъ каждый уголокъ былъ уютенъ. Матовый свѣтъ огромной лампы, висѣвшей посреди потолка, бросалъ на все таинственную тѣнь, а горящій каминъ и опущенныя бархатныя, малиновыя занавѣски у оконъ заставляли забывать о лѣтнемъ времени года.
Въ одномъ изъ угловъ этой роскошной комнаты сидѣла бѣлокурая женщина, невысокая и худенькая, вся въ бѣломъ, съ кружевнымъ вуалемъ на головѣ; ея маленькое личико было отѣнено взбитыми и прозрачными буклями, которыя скорѣе походили на дымъ, чѣмъ на волосы. При появленіи гостя, она привстала немного съ своего кресла и сказала по французски привѣтствіе, прося гостя сѣсть; потомъ, обратясь къ господину, лежавшему на кушеткѣ, возлѣ которой она сидѣла, сказала:
— Мсьё Поль!
Лежащій приподнялся, открылъ глаза, какъ бы пробужденный отъ дремоты.
— Мсьё Бѣгичевъ! прибавила хозяйка. — Мсьё Дроздовъ.
Мсьё Дроздовъ слегка поклонился гостю, Бѣгичевъ молча ему отвѣтилъ тѣмъ же. Отрекомендованный снова принялъ прежнюю позу. По его блѣдному, худому лицу, впалымъ глазамъ, можно было догадаться, что это больной. Онъ былъ въ домашнемъ туалетѣ: его черной бархатный пальто-сакъ, галстукъ, башмаки, все носило печать изнѣженности и щегольства.
Хозяйка дома тотчасъ завела разговоръ съ гостемъ объ Италіи, она говорила обо всемъ съ какой-то изысканной восторженностью, хотя ея худенькая и блѣдно-желтая фигура оставалась постоянно неподвижна, впалые глаза едва глядѣли, а голосъ былъ тихъ. Больной за то представлялъ совершенную противоположность: его болѣзненное лицо, не лишенное красоты и отѣненное бѣлокурыми волосами, дышало какой-то странной энергіей, но что то было непріятное и высокомѣрное въ выраженіи его сѣрыхъ и блестящихъ глазъ. Развязность, переходящая въ рѣзкость, проявлялась въ каждомъ его движеніи, онъ метался по кушеткѣ, а не мѣнялъ положенія; оправлялъ то свой туалетъ, то волосы, часто кашлялъ, — при чемъ хозяйка дома каждый разъ пріостанавливала свою и безъ того медленную рѣчь и тревожно смотрѣла на кашляющаго. Между разговоромъ, какъ бы волшебствомъ, былъ изготовленъ столь къ чаю, посреди комнаты. Бѣгичевъ только тогда замѣтилъ это, какъ повернулъ голову при появленіи яркаго освѣщенія: лакей внесъ канделябру и поставилъ ее на чайный столъ, у котораго очутилась молодая, высокая дѣвушка. Матово бѣлаго цвѣта продолговатое лицо ея, съ правильными чертами, полно было гордаго выраженія; въ сжатыхъ губахъ, очень красивой формы, было что-то презрительное; черные, блестящіе глаза, видимо способны были отчетливо передавать малѣйшее впечатлѣніе; тонкія брови, почти соединенныя вмѣстѣ, какъ-то лежали волнисто. Туалетъ ея былъ весь бѣлый; широкіе рукава, обшитые кружевами, выказывали руки, отличавшіяся какъ формой, такъ и бѣлизной. Черные блестящіе волосы причесаны были необыкновенно тщательно, но въ тоже время и красиво. При блескѣ серебра и свѣчей, на пунцовомъ фонѣ стѣнъ, фигура дѣвушки была такъ эффектна, что Бѣгичевъ невольно заглядѣлся. Хозяйка дома представила гостя дѣвушкѣ, назвавъ ея Катишь, и прибавила къ этому, что это ея пріемная дочь.
Лакей подавалъ чай всѣмъ, исключая больнаго, ему сама Катишь поднесла чашку. Странно было видѣть дѣвушку эту съ величавыми манерами, исполняющую роль прислуги, потому что больной капризничалъ, какъ избалованный ребенокъ: онъ заставлялъ ее разъ пять разбавлять и прибавлять чаю и все это рѣзкимъ, повелительнымъ тономъ.
Какъ ни былъ занятъ Бѣгичевъ любезностью хозяйки дома, однако онъ успѣлъ подмѣтить, что наружно-величавое спокойствіе дѣвушки не болѣе какъ маска. Окончивъ разливать чай, она сѣла на диванъ, окруженный зеленью, которая какимъ-то трепетнымъ узоромъ перебѣгала по ея бѣлой одеждѣ; матовое, правильной формы лицо, съ черными волосами, рельефно обрисовалось на спинкѣ дивана, обитаго пунцовымъ бархатомъ.
Докторъ, все время сидѣвшій въ отдаленіи отъ всѣхъ съ газетой, всталъ и подошелъ къ чайному столу, взялъ сухарь, положилъ его назадъ и потомъ подошелъ къ дѣвушкѣ, но не успѣлъ онъ сѣсть возлѣ нея, какъ больной подозвалъ его къ себѣ и попросилъ его пощупать ему пульсъ. Протянувъ руку доктору, онъ громко сказалъ:
— M-lle Катишь, съиграйте что нибудь.
Дѣвушка недвигалась съ мѣста, какъ будто не слышала голоса больнаго.
— Катишь, мой другъ, мсьё Поль васъ проситъ съиграть что нибудь, нѣжно, но въ тоже время повелительно произнесла хозяйка дома, между разговоромъ съ гостемъ. Дѣвушка встала и, какъ показалось Бѣгичеву, немного поблѣднѣла, садясь за рояль
M-me Денисова насмѣшливо замѣтила гостю, что ея Катишь музыкантша и брала уроки въ Италіи у знаменитыхъ европейскихъ маэстро. Но по игрѣ дѣвушки нельзя однако было этого замѣтить, она играла одну изъ мазурокъ Шопена, удовлетворительно по механизму, но безъ всякаго пониманія автора. Больной метался на кушеткѣ, а когда Бѣгичевъ произнесъ какой-то комплиментъ по окончаніи игры, то онъ насильственно засмѣялся и потомъ закашлялся. Тусклые глазки m-me Денисовой блеснули, когда ея пріемная дочь величаво удалилась на прежнее мѣсто. Отъ Бѣгичева ничто не укрылось, даже судорожное волненіе, съ какимъ докторъ переворачивалъ листы газеты, которою закрывалъ свое лицо отъ всѣхъ.
Свѣтское воспитаніе много имѣетъ преимуществъ передъ простымъ образованіемъ: свѣтскій гость можетъ машинально говорить всякій вздоръ, слушать пустую болтовню на видъ очень внимательно, и въ тоже время дѣлать свои наблюденія надъ окружающими. Скрывать свои впечатлѣнія, не обнаруживать ни удивленія, ни неудовольствія, вотъ въ чемъ заключается хорошій тонъ. Докторъ же въ этомъ случаѣ выказывалъ себя человѣкомъ самого дурнаго тона: на его лицѣ и во всей его фигурѣ, какъ въ зеркалѣ, отражались всѣ его внутреннія ощущенія. Къ счастію, никто изъ присутствующихъ не обращалъ на него вниманія: онъ могъ хмуриться, краснѣть и задыхаться, сколько ему было угодно. Когда я вижу хорошаго тона господина въ обществѣ съ наивнымъ, простымъ собесѣдникомъ, которому нужно оберегать тайну своего сердца, то господинъ хорошаго тона мнѣ кажется искуснымъ и ловкимъ столичнымъ воромъ, разговаривающимъ съ простодушнымъ провинціаломъ на улицѣ шумной столицы и въ минуту разговора незамѣтно обкрадывающимъ его, а простодушный провинціалъ еще искренно благодаритъ вора за его любезность….
Бѣгичевъ очень заинтересовался своими новыми знакомыми: m-me Денисовой, простодушнымъ докторомъ, а особенно больнымъ, который велъ себя такъ странно, что казалось даже гигантъ лакей возмущался имъ. Мсьё Дроздовъ грубо отдавалъ приказанія лакею и ничѣмъ не быль доволенъ: то уносили канделябру, то вносили ее въ комнату, курили какими-то ароматными травами, подавали ему двадцать сортовъ варенья и пять графиновъ воды разной температуры. Словомъ, это былъ господинъ невыносимый. Зато m-me Денисова была неистощимо любезна, она недавала прерываться разговору, было видно, что лучшая часть ея жизни посвящена была изученію искусства быть любезной въ гостиной. Зашелъ разговоръ о картинахъ, которыя украшали комнату. Бѣгичевъ разглядывалъ ихъ съ удовольствіемъ, картины были лучшихъ новѣйшихъ художниковъ. Больной разсказывалъ исторію каждой картины, какъ и гдѣ онъ покупалъ, какъ онъ перебивалъ ихъ у богатѣйшихъ людей и принцовъ.
— Вотъ эта картина мнѣ досталась даромъ, говорилъ Дроздовъ, указывая на небольшую картину Де-Лароша: — ее торговалъ какой-то лордъ и скупился, я внесъ деньги, когда онъ вышелъ изъ мастерской въ нерѣшительности; черезъ часъ онъ вернулся въ полной увѣренности, что картина его, и когда узналъ, что я купилъ, взбѣсился страшно. Я считаю, что я пріобрѣлъ даромъ эту картину, потому что я бы далъ охотно четыре тысячи франковъ, за то только, чтобъ видѣть, какъ лордъ горячится. Это презабавно!
И разсказчикъ засмѣялся и важно прибавилъ:
— Да я никакой и ни въ чемъ не выношу посредственности!
— Очень понятно: художническія натуры требовательнѣе, чѣмъ обыкновенные. Онѣ дышатъ однимъ изящнымъ и всѣ ихъ интересы въ жизни въ предѣлахъ изящнаго, замѣтила хозяйка дома.
«Этотъ господинъ, долженъ быть — подумалъ Дроздовъ — Меценатъ, любитель и покровитель искусствъ.»
Послѣ ужина, который былъ изъисканъ и великолѣпно сервированъ, съ метръ-дотелемъ, въ черномъ фракѣ и бѣломъ галстукѣ, всѣ вернулись въ пунцовую комнату, въ которой раскрыли дверь на террасу, по требованію больнаго.
M-lle Катишь первая вышла подышать свѣжимъ воздухомъ. Терраса была довольно большая, съ колоннами, увитыми густо плющомъ, съ парусинными занавѣсками, разшитыми зелеными узорами. Цвѣты и мебель превращали ее въ очень красивую гостинную. Садъ былъ раскинутъ на большое пространство; большая и тѣнистая аллея, съ бѣлыми бюстами, загадочно виднѣлась противъ террасы: кругомъ было тихо, темно. Дѣвушка, прислонясь къ одной изъ колоннъ, смотрѣла на мѣсяцъ, едва-едва выглядывавшій изъ темной небольшой тучи. Мало по малу, мѣсяцъ выплывъ на чистое небо, облилъ своимъ таинственнымъ свѣтомъ густую аллею и верхушки высокихъ деревъ, ясно обрисовалъ мраморные бюсты и клумбы цвѣтовъ, которые разливали ароматъ въ влажномъ ночномъ воздухѣ. Дѣвушка была ярко освѣщена. Напротивъ нея находился докторъ — молча, но пристально устремившій глаза на одну точку, а эта точка была красивое лицо дѣвушки, освѣщенное мѣсяцемъ.
Бѣгичевъ явился на террасу, увѣренный, что онъ terzo incomodo, какъ говорятъ итальянцы.
— Кажется, у васъ прекрасный садъ? сказалъ Бѣгичевъ, ставь между дѣвушкой и докторомъ.
— Да! еслибъ онъ не имѣлъ претензіи походить на версальскій, насмѣшливо отвѣчала дѣвушка, довольно рѣзкимъ тономъ; такъ по крайней мѣрѣ показалось Бѣгичеву. Голосъ у дѣвушки былъ довольно силенъ.
— А вы любите сельскую природу: поля, лѣса?
— Только не русскую.
— Значитъ, вы скучаете въ деревнѣ?
— Странный вопросъ, скучаю ли я…. Да развѣ можно жить въ этой дикой глуши, смотрѣть на сѣрое небо и на тощія березы, которыя бѣлымъ цвѣтомъ своимъ и лѣтомъ напоминаютъ снѣгъ — ужасъ зимы?
Бѣгичевъ замѣтилъ, что у нея отличные зубы и нѣкоторая кокетливость въ глазахъ.
— А знаете ли, что, еслибъ я васъ встрѣтилъ въ Италіи, я бы васъ принялъ за римлянку, даже у васъ въ голосѣ есть что-то такое, что напоминаетъ Италію.
— Не мудрено, Катерина Петровна пять лѣтъ прожила въ Италіи и тамъ почти выросла, замѣтилъ докторъ.
— Вы вѣрно поете, и у васъ контральтъ, можетъ быть? спросилъ Бѣгичевъ Катерину Петровну.
— Да, я пою немного, отвѣчала дѣвушка.
— Не правда, Катерина Петровна поетъ прекрасно и голосъ у ней сильный, подхватилъ докторъ.
Какъ нарочно въ эту минуту мѣсяцъ вышелъ изъ-за облака, и выразившійся гнѣвъ на лицѣ дѣвушки былъ замѣченъ Бѣгичевымъ.
— Докторъ, вы знаете, что я терпѣть не могу аттестатовъ, гордо произнесла Катерина Петровна.
— Развѣ я сказалъ неправду? печально и робко спросилъ докторъ, потупивъ глаза отъ блеску глазъ дѣвушки, которая отвѣчала уже гораздо мягче:
— Я вамъ нѣсколько разъ повторяла, что въ обществѣ говорить правду не слѣдуетъ
И она улыбнулась, что вызвало тотчасъ улыбку на печально сконфуженномъ лицѣ локтора.
— Какое странное понятіе у васъ объ обществѣ! воскликнулъ Бѣгичевъ.
— Что же вы находите страннаго? Вы вѣрно тоже согласитесь, что смѣшнѣе ничего нѣтъ, какъ видѣть въ обществѣ человѣка, который не умѣетъ ничего скрыть.
— Самый осторожный человѣкъ иногда не въ силахъ бываетъ покориться разсчету.
— На минуту! можетъ быть…. нѣтъ вы вообразите себѣ человѣка съ дикимъ….
— Катишь, сыро! явясь въ дверяхъ террасы, произнесла Денисова.
Дѣвушка молча ушла, а на ея мѣсто стала хозяйка дома. Это сдѣлалось такъ быстро, точно сценическое превращеніе. Луна попрежнему свѣтила, и зеленовато-матовый ея блескъ, который такъ былъ красивъ на молодомъ лицѣ, сдѣлался непріятнымъ на сморщенномъ желтомъ личикѣ пожилой женщины, съ впалыми глазами, безъ всякаго блеска. Послѣ звучнаго голоса дѣвушки, въ ночномъ воздухѣ раздался томно-восторженный голосокъ m-me Денисовой; она сказала, смотря на небо:
— Ахъ, какая очаровательная ночь! Сколько поэзіи въ этихъ мрачныхъ облакахъ!
Бѣгичевъ ловко подладился подъ восторженный тонъ пожилой дамы, и они стали говорить на изящномъ французскомъ языкѣ. Русскій языкъ неудобенъ для свѣтскихъ фразъ, онъ едва выработался для фразъ нашихъ серьёзныхъ либераловъ, съ одной цѣлью въ жизни — достичь важнаго чина, съ которымъ они безнаказанно могли бы удовлетворять свое политическое тщеславное чувство.
М-me Денисова пришла въ искренній восторгъ отъ гостя, и такъ настоятельно и любезно упрашивала его погостить у ней, что не было средствъ не принять Бѣгичеву такое лестное вниманіе дамы; впрочемъ, ему самому захотѣлось покороче познакомиться съ своими будущими сосѣдями.
Разговоръ ихъ былъ прерванъ тихими аккордами ройяля.
Катишь фантазировала, и какъ бы увлекшись, стала громче и быстрѣе передавать свою музыкальную фантазію. Комната съ террасы представляла живописную картину: красивый станъ дѣвушки, на табуретѣ у рояля, которая была одѣта вся въ бѣломъ; возлѣ нея, болѣзненная фигура больнаго, въ черномъ бархатѣ, въ живописной позѣ облокотившагося на рояль; роскошная меблировка довершала эффекть этой группы.
Катерина Петровна, вѣроятно, по просьбѣ своего слушателя, съиграла мазурку Шопена, на этотъ разъ очень хорошо. Бѣгичевъ зааплодировалъ при окончаніи игры, m-me Денисова тоже привела въ движеніе свои крошечныя ручки и сказала гостю:
— У ней большой талантъ, она музыкантша въ душѣ и поетъ очень недурно, но застѣнчива, и только между своими рѣшается пѣть.
Одинъ докторъ не принималъ ни въ чемъ участія, его глаза какъ бы впились въ группу въ комнатѣ: Дроздовъ что-то тихо, но съ жаромъ говорилъ дѣвушкѣ, которая небрежно его слушала и воскликнула, смѣясь, по-итальянски:
— Какая глупость!
Дроздовъ выпрямился и быстро пошелъ отъ рояля, но остановился, закашлявшись. M-me Денисова поспѣшно вошла въ комнату.
Бѣгичевъ обратился къ доктору и тихо спросилъ его, указывая на Дроздова:
— Скажите, пожалуйста, онъ родственникъ?
— Нѣтъ! мрачно отвѣчалъ докторъ.
— Вѣрно сосѣдъ по имѣнію?
— Нѣтъ.
Бѣгичевъ дѣлалъ видъ, что не замѣчаетъ мрачнаго расположенія доктора, и продолжалъ свои разспросы:
— Онъ, должно быть, богатъ?
— Теперь не знаю, но прежде былъ очень бѣденъ.
— Кто же онъ?
— Живописецъ, не безъ ѣдкости произнесъ докторъ.
Голосъ Бѣгичева сдѣлался мягче, какъ обыкновенно бываетъ, когда приступаютъ къ щекотливому вопросу.
— А Катерина Петровна, кто она и давно ли она въ домѣ?
— Не знаю! рѣзко отвѣчалъ докторъ и прибавилъ: — пора и намъ, кажется; ужь прощаются.
И онъ вошелъ въ комнату, а Бѣгичевъ за нимъ; они застали умилительную сцену: прощанье благодѣтельницы съ воспитанницей. Денисова нѣжно поцаловала дѣвушку въ лобъ и ласкала по щекѣ рукой, которую та почтительно поцаловала. Послѣ этого, дѣвушка холодно и гордо поклонилась Бѣгичеву; доктору фамильярно, съ одобрительной улыбкой кивнула головой, Дроздову величаво протянула руку и очень быстро отняла при прикосновеніи его руки; потомъ сдѣлавъ общій реверансъ, какъ бы на сценѣ, гордо и медленно пошла изъ комнаты, предоставляя любоваться всѣмъ своей величавой походкой и стройностью стана. Благодѣтельница проводила глазами свою воспитанницу и самодовольствіе блеснуло на ея сморщенномъ лицѣ. Она простилась съ Бѣгичевымъ съ обворожительной улыбкой и назвала его своимъ дорогимъ гостемъ. Дроздовъ пожалъ ему судорожно руку и обѣщалъ на другое утро показать рѣдкій альбомъ рисунковъ знаменитыхъ художниковъ. Вообще, Бѣгичевъ замѣтилъ, что въ манерахъ больнаго было что-то неестественное и черезъчуръ развязное, а въ словахъ и тонѣ голоса проглядывало хвастовство.
Бѣгичеву было приготовили особое помѣщеніе, но онъ отказался, желая остаться гостемъ доктора; этимъ Бѣгичевъ пріобрѣлъ большое расположеніе молодаго человѣка, который, придя на верхъ, сдѣлался, какъ прежде, спокоенъ, развязенъ и разговорчивъ. Онъ удовлетворилъ любопытство своего гостя насчетъ его новыхъ знакомыхъ.
Сначала докторъ разсказалъ біографію хозяйки дома. Вотъ она:
Г-жа Денисова съ самыхъ раннихъ лѣтъ испытывала мученія отъ своей матери-англичанки, бывшей гувернанткой, и вышедшей замужъ за чиновнаго русскаго старика, который не долго тяготилъ ее и умеръ, оставивъ ей все свое состояніе. Ученье, узкіе корсеты, приличіе — вотъ орудія пытки, которыми тупо напыщенная англичанка мучила свою дочь и лишала сама себя спокойствія; здоровье единственной дочери было страшно болѣзненно, а мать жаждала утолить свое тщеславіе и сдѣлать дочь свѣтской дамой. Въ шестнадцать лѣтъ Денисова знала четыре языка хорошо; русскій, разумѣется, очень плохо, да и на что его знать хорошо, когда приходится говорить только съ прислугой; играла на фортепьянахъ или на арфѣ, пѣла и танцовала разные характерные танцы. Въ гостиной сидѣла прямо, умѣла занимать гостей и никогда не показывала виду, что ей скучно или нетерпѣнія — это была оживленная мумія, а не молодая дѣвушка. Мать долго искала дочери мужа по своему вкусу, и только на тридцатомъ году выдала ее замужъ за старика, съ подагрой, суроваго, ревниваго, но чиновнаго. Послѣ замужства, въ жизни Денисовой сдѣлалась одна перемѣна: кромѣ матери, она стала бояться еще мужа, который никуда не выѣзжалъ и жену не пускалъ безъ себя. Дома общество состояло изъ старухъ и стариковъ. Мать простирала свою власть до такой степени надъ дочерью, что она, будучи замужемъ и тридцати-пяти лѣтъ, украдкой читала романы и получала выговоры, если въ назначенный часъ не сидѣла за роялемъ или за рисованьемъ. Разстройство здоровья у дочери — частыя слезы, безъ всякой причины, какъ полагали мать и мужъ, заставило ихъ развлекать бѣдную женщину, задыхавшуюся въ чопорной скукѣ Взяли ей воспитанницу, живую и неглупую дѣвочку лѣтъ двѣнадцати. Г-жа Денисова точно стала веселѣе: теперь хоть она слышала, какъ смѣются, а то ея мужъ и мать изъ приличія разучились смѣяться. Но не долго воспитанница смѣялась: старуха требовала отъ живой дѣвочки такого же приличія, какъ нѣкогда отъ своей болѣзненной дочери; слезы, наказанія повторялись часто, и въ этихъ сценахъ можно было видѣть, что не совсѣмъ заглохли нѣжныя чувства въ душѣ Денисовой, она иногда плакала тихонько, исполняя приказаніе матери не ласкать капризную дѣвочку. Разумѣется, старая англичанка сломила бы живой характеръ дѣвочки: сначала разстроилось бы ея здоровье, а тамъ подѣйствовала бы и на духъ, совладѣвъ съ тѣломъ ребенка; но она внезапно умерла, а вскорѣ скончался и ея зять. На сороковомъ году Денисова осталась очень богатой вдовой и полной распорядительницею своихъ дѣйствій; запуганная бѣдная женщина потерялась; она не знала, что ей дѣлать и какъ дѣйствовать въ жизни. Долго она еще жила подъ тяжелымъ впечатлѣніемъ страха, но потомъ стала попривыкать; впрочемъ, воспитанница много содѣйствовала къ оживленію подавленной женщины. Въ четырнадцать лѣтъ воспитанница была велика, стройна, красива, необыкновенно живаго характера и страшная любительница разсѣянія, но привычка къ приличію такъ была сильна въ Денисовой, что она часто должна была отказывать своей воспитанницѣ, которую баловала и называла своей дочерью. По настоянію крестной дочери, Денисова поѣхала въ Италію для своего слабаго здоровья; тамъ они очень романично познакомились съ Дроздовымъ въ какихъ-то термахъ, посреди развалинъ. Послѣ пяти лѣтъ г-жа Денисова возвратилась на родину съ больнымъ Дроздовымъ и съ своей уже величавой воспитанницей.
— Я не могъ узнать Дроздова послѣ его возвращенія изъ Италіи, продолжалъ докторъ. — Онъ поѣхалъ обыкновеннымъ человѣкомъ, это правда, полнымъ надеждъ на свой талантъ.
— Къ чему, къ живописи? спросилъ Бѣгичевъ.
— Да, онъ большой имѣлъ талантъ, но болѣзнь, а главное, праздность, кажется, уничтожили его. Ну, кто повѣритъ, что мы съ нимъ воспитывались на мѣдныя деньги? Я давно знаю его тетку и сестру; онѣ живетъ очень бѣдно.
— Почему же онъ не помогаетъ своимъ роднымъ, имѣя теперь всѣ средства?
— А Богъ его знаетъ! мнѣ кажется, онъ до того огрубѣлъ, зачерствѣлъ въ роскоши, что въ немъ все умерло, кромѣ своего я.
— Болѣзнь много портитъ человѣка: онъ раздражителенъ до дерзости.
— Его раздражительность происходитъ еще отъ самолюбія. Поѣхалъ онъ въ Италію, полный самодовольствія, отъ увѣренности, что онъ геній. Ну, а вѣдь въ Римѣ, какъ я слышалъ, на дипломы-то не смотрятъ, тамъ подай картину — нехороша, вотъ тебѣ и дипломъ! Потерпѣвъ неудачу, онъ, говорятъ, жестоко сдѣлался боленъ; ну, да и другія причины явились. И теперь онъ печальнымъ образомъ кончаетъ свое эгоистическое существованіе. Повѣрьте мнѣ, немного счастья можно найти тамъ, гдѣ страхъ играетъ первую роль. Подчинить своему вліянію не трудно женщину, у которой никогда не было самостоятельнаго характера, да еще во вредъ другимъ дѣйствуя на нее.
Докторъ вдругъ остановился, какъ бы испугавшись своей излишней откровенности; онъ перешелъ къ самому себѣ, но сказавъ немного: и изъ этихъ немногихъ словъ было видно, что онъ былъ честенъ и бѣденъ, вѣрилъ еще въ людей и жизнь и сохранилъ весь юношескій пылъ.
Бѣгичевъ же ничего не сказалъ о себѣ доктору, но за то я скажу за него. Герой моего разсказа, какъ и всѣ герои повѣстей, былъ уменъ, красивъ и довольно богатъ. Если же онъ имѣлъ кое-какіе недостатки, то такіе, на которые общество смотритъ снисходительно, и даетъ открытый листъ на нихъ, объясняя эти недостатки увлеченіемъ и слабостью характера. Одни жолчные люди, у которыхъ, вѣроятно, вслѣдствіе болѣзни взгляды дикіе и разноголосящіе со всѣми, они только одни считаютъ важными подобные недостатки. А, кажется, что тутъ преступнаго, если человѣкъ очень нѣжныхъ и благородныхъ нравовъ, увлекшись своей страстью, губитъ честь женщины, и, воспользовавшись ея молодостью, бѣжитъ отъ своей жертвы, предоставляя ее на съѣденіе злословію и страшному позору. Виноватъ ли онъ, что ему тягостна малѣйшая обязанность, если она не льститъ его самолюбію? Ихъ также удивляетъ, зачѣмъ всѣ безъ исключенія и низкомыслящіе, и благородно думающіе люди съ любезностью жмутъ руку богачу, нажившемуся Богъ знаетъ какими неправдами; зачѣмъ въ обществѣ допущены клеветники и гнусное злословіе гордо царствуетъ надъ всѣмъ; зачѣмъ гнусные свистуны, обольстители женщинъ, пользуются защитой общества, а ихъ безгласныя жертвы позоромъ и презрѣніемъ? Эти жолчные люди — престранные люди! Они хотятъ, чтобъ всѣ жили, какъ голубки; чтобъ друзья не злословили другъ на друга, чтобъ сильный не душилъ слабаго, чтобь порядочные люди, выгоняя слугу изъ дома за украденную серебряную ложку, также бы выгнали вонъ гостя вора. Да не пересчитаешь, чего только они не требуютъ отъ общества, которое не слушаетъ ихъ и смѣется надъ ними, даже умѣетъ наказывать по своему. Очень часто подобный жолчный человѣкъ очутится въ положеніи быка, выведеннаго на арену; одни раздражаютъ его краснымъ флагомъ, другіе наровятъ ранить его въ это время, а зрители радуются, и только тогда оставляютъ несчастнаго, когда онъ израненный падетъ; тогда торжествующая толпа расходится, гордая тѣмъ, что побѣдила слабаго глупыми хитростями нѣсколькихъ заговорщиковъ удальцовъ.
Всѣмъ этимъ я желалъ сказать, что недостатки Бѣгичева показались бы важными только жолчнымъ людямъ, а общее мнѣніе было очень, очень хорошее о немъ.
Но все еще я не сказалъ ничего существеннаго о моемъ героѣ. Онъ имѣлъ счастье родиться отъ довольно богатыхъ родителей, старинныхъ дворянъ, потомъ имѣлъ еще большее счастье быть единственнымъ наслѣдникомъ, въ ранній возрастъ потерявъ многихъ братьевъ и сестеръ. Бѣгичевъ провель свое дѣтство, какъ большая часть дворянъ-наслѣдниковъ въ Россіи, въ деревнѣ, окруженный раболѣпной и праздной дворнею, сластолюбивыми уѣздными жалкими гостями и подъ руководстомъ гувернеровъ разныхъ націй, но съ одинаковымъ презрѣніемъ къ русскимъ. Разумѣется, будущій наслѣдникъ, не смотря на свой природный умъ и довольно хорошое свѣтское образованіе, походилъ скорѣе на дрессированную породистую лошадь, чѣмъ на человѣка. Благодѣтельное университетское вліяніе и тутъ оказало огромную пользу: оно преобразило юнаго Бѣгичева въ человѣка, а его природныя способности сдѣлали его недюжиннымъ человѣкомъ. Но онъ походилъ на капиталиста, который прячетъ свои сокровища, не находя для нихъ обращенія, или на игрока, которому мелкая игра скучна, а большая страшна, и Богъ вѣсть по силамъ ли? Жизнь его проходила праздно — не потому, чтобъ онъ былъ лѣнивъ; безслѣдно — не потому, чтобъ онъ лишенъ былъ способностей и охоты приложить ихъ или блеснуть ими…. почему же?… Такихъ людей теперь въ Россіи много, и не даромъ русская повѣсть, въ извѣстномъ кругу, не можетъ обойтись безъ нихъ. И долго еще она не будетъ обходиться безъ нихъ; могутъ быть варіаціи, уклоненія, но герой существенно измѣнится только тогда, когда ко многимъ аренамъ, гдѣ нынѣ опредѣленно проявляются русскіе характеры, прибавится еще арена для людей новѣйшаго поколѣнія, которые — не служатъ, потому что переросли не только взятки, но и служебное честолюбіе, но не доросли до того, чтобъ проходить служебное поприще по терніямъ, оканчивая его ранѣе или позднѣе, съ единственнымъ титломъ «безпокойнаго человѣка»; — неуправляютъ своими наслѣдственными помѣстьями, потому что переросли и тщеславіе барина и жажду къ пріумноженію своихъ доходовъ, но не доросли до высокаго самоотверженія, потребнаго для обратной роли; а въ литераторы нейдутъ, потому что не всѣмъ же Богъ посылаетъ литературный талантъ; притомъ наше время гораздо болѣе производитъ людей съ высокими стремленіями, чѣмъ нужно намъ литераторовъ. Что же дѣлать? Читать, учиться, быть зрителемъ, гнушаясь дѣятельностью однихъ, не имѣя силы или отваги, даже просто случая, толчка извнѣ, часто необходимаго даже самымъ сильнымъ натурамъ, чтобъ идти вслѣдъ за другими немногими. Не веселая роль въ минуту полнаго разгара силъ, но другой нѣтъ!.. Жалокъ тотъ, кто даже въ первой молодости не чувствовалъ, не сожалѣлъ, что дня недостаетъ, кто, напротивъ, въ двадцать-пять лѣтъ думалъ о томъ, какъ и чѣмъ бы наполнить его, и, ложась въ постель, словно Богъ знаетъ какому счастью радовался, что день прошелъ. — День жизни, день изъ молодости! Радъ не радъ, а возись самъ собою: холить и лелѣять себя, вѣчно искать пищи праздному уму, праздной силѣ, безъ возможности, безъ привычки и, наконецъ, безъ умѣнья примѣнять ее, — вотъ въ чемъ проходитъ жизнь такихъ людей. Привычка, наконецъ, беретъ свое. Умъ облѣнивается, дѣлается тяжелъ, безпрестанно расходуемый по мелочамъ, становится не способенъ къ долгому напряженію; необновляемое сердце сохнетъ, скупѣетъ; уже и тамъ, гдѣ не нужно сжиматься, гдѣ сокровище его принесло бы благодѣтельный плодъ, оно не разспускается…. Существуетъ не одна скупость матеріальная, есть еще скупость сердечная, невсегда врожденная человѣку, но образующаяся вслѣдствіе своихъ законовъ и условій, какъ скупость Плюшкина. И горе бѣдной женщинѣ, если судьба столкнетъ ее съ такимъ человѣкомъ! Надо же куда нибудь дѣвать свою энергію, найти въ чемъ нибудь пищу своему тщеславію:
Юность намъ совѣтуетъ лукаво….
Въ первую молодую пору жизни ежедневно дѣятельность такихъ людей посвящается, — какъ бы сказать? — не волокитству — волокитство предполагаетъ опредѣленную цѣль, — а покоренію своей волѣ, своей личности женскихъ сердецъ. Не то, чтобъ они были одарены натурой страстной или ловеласовской, нѣтъ, часто люди съ самыми ограниченными потребностями сердца берутся у насъ за роль ловеласовъ: весело пробовать свою силу и еще веселѣе убѣждаться въ ней. Нельзя сказать, чтобъ ихъ собственное сердце всегда оставалось покойно, но не легко они отдаютъ свою свободу, чаще всего даже вовсе не отдаютъ ее; поддайся такой человѣкъ увлеченію, сдѣлай рѣшительный шагъ, — и что ему останется дѣлать? Инстинктивно или сознательно они это чувствуютъ, и вотъ почему такъ удачно и долго они выдерживаютъ роль «губителей сердецъ», и если свихиваются, то развѣ подъ старость.
Бѣгичевъ уже былъ разъ пять влюбленъ, разъ даже сильно, какъ ему казалось, но ничто не могло его склонить къ семейной жизни, и, самъ не замѣчая какъ, дожилъ онъ до зрѣлыхъ лѣтъ, до зрѣлыхъ чувствъ и наслажденій: — хорошій обѣдъ, послѣ него мягкое кресло, общество людей умныхъ, образованныхъ, но не строгихъ и невзыскательныхъ, передъ которыми можно было бы блеснуть своимъ знаніемъ, начитанностью, а тамъ спокойный сонъ, хорошій вкусъ поутру, чтобъ была надежда покушать съ аппетитомъ на приглашенномъ обѣдѣ, — вотъ потребности, которыя выдвигаются на первый планъ у многихъ очень умныхъ и благородно мыслящихъ людей. Но Бѣгичевъ пугался самъ подобной жизни и иногда заставлялъ себя казаться инымъ, даже мечтателемъ, и эти желанія приходили ему чаще и чаще…
Послѣ долгаго разговора съ докторомъ, Бѣгичевъ улегся въ постель, невольно сравнилъ себя съ нимъ и ужаснулся, какъ онъ состарѣлся. «Ахъ, какъ пріятна эта лихорадочная жизнь молодости? Какъ все живо чувствуешь, какъ полно на душѣ! Онъ страстно влюбленъ, — это проглядываетъ въ каждомъ его взглядѣ, словѣ! Да, она красива, но гдѣ она набралась этой величавости, даже немного странной въ воспитанницѣ русской барыни? Изъ этой любви можетъ разъиграться трагедія…. и можетъ ли она полюбить человѣка безъ всякаго лоску?… А что, побѣсить развѣ мнѣ больнаго, отомстить за бѣднаго доктора?… Я буду ширмой для всѣхъ, и мой влюбленный будетъ имѣть случай чаще говорить съ своей Лаурой.»
Долго еще на эту тему разсуждалъ самъ съ собой Бѣгичевъ, и потомъ уже заснулъ. На другое утро онъ проснулся очень поздно, день былъ ясный, теплый, изъ другой комнаты, гдѣ спалъ докторъ, уступившій свою постель гостю, доносился вѣтерокъ и пѣніе птицъ, тамъ былъ раскрытъ балконъ. Бѣгичеву давно не было такъ легко и хорошо — просто помолодѣлъ онъ: «нѣтъ, я хорошо сдѣлалъ, что пріѣхалъ въ деревню, здѣсь человѣку легче», вставая съ постели, думалъ онъ, и пошелъ на балконъ полюбоваться природой. Видъ былъ очень обыкновенный, но за то раздолье глазамъ, поля кругомъ, лѣса, и снова даль безконечная. Небо, къ удивленію, въ это утро было безъ облаковъ и довольно сине, солнце блестѣло не скупо. Подъ балкономъ раскидывался большой садъ съ огромнымъ прудомъ. Главная аллея, съ бюстами, съ густой стѣной акацій и съ подстриженными деревьями, кончалась бесѣдкой на небольшой возвышенности. Дорожки содержались отлично, множество цвѣтовъ было разбросано около дома. Садъ понравился Бѣгичеву, — но вотъ и гуляющіе: докторъ и Катерина Петровна. Бѣгичевъ невольно улыбнулся; широкія плечи доктора ему показались ужасно неуклюжи передъ стройной, красивой и высокой фигурой дѣвушки. Да докторъ и шелъ не въ ногу, съ понуренной головой, казалось, что слова дамы уничтожали его.
Бѣгичевь быстро сдѣлалъ свой туалетъ и спустился въ садъ, будто случайно на встрѣчу гуляющимъ; докторъ радостно пошелъ къ нему, а его дама замѣтно хотѣла скрыться, даже пошла назадъ, но перемѣнила намѣреніе, остановилась у куста розъ и какъ бы занялась разсматриваніемъ его. Бѣгичевъ подошелъ къ Катеринѣ Петровнѣ, раскланялся съ ней и нашелъ дѣвушку также красивую днемъ какъ и вечеромъ, а утренній туалетъ безукоризненнымъ, — онъ какъ и наканунѣ былъ весь бѣлый.
Когда они всѣ трое пошли по аллеѣ, Бѣгичевъ спросилъ дѣвушку:
— Вы любите утреннія прогулки?
— Нѣтъ! вотъ по милости доктора я это дѣлаю, увѣряютъ меня, что мнѣ надо лечиться, что я больна. Пить парное молоко и ходить цѣлый часъ въ этомъ скучномъ саду, отвѣчала дѣвушка съ какой-то ироніей.
— Это очень полезно, я думаю, для цвѣта лица, замѣтилъ Бѣгичевъ, самъ незная какъ это у него сорвалось съ языка. Дѣвушка засмѣялась, а докторъ покраснѣлъ.
Бѣгичевъ, желая поправить свою неосторожность, торопливо прибавилъ:
— Такъ значитъ вы любите поле, лѣсъ? Впрочемъ, я забылъ, что русскія дамы очень пугливы, онѣ…
Докторъ не далъ договорить Бѣгичеву, перебивъ съ ироніею:
— Катерина Петровна никого и ничего не боится.
Катерина Петровна такъ посмотрѣла на доктора, что онъ, какъ показалось Бѣгичеву, сдѣлался ниже ростомъ, но это не заставило ее пощадить его; когда гость, съ насмѣшливымъ удивленіемъ, воскликнулъ:
— Какъ! вы не боитесь лягушекъ, пауковъ??
Катерина Петровна сдвинула брови и глядя сердито отвѣчала:
— Никакихъ насѣкомыхъ! Меня скорѣе можетъ испугать человѣкъ, неумѣющій держать себя прилично въ обществѣ.
И она посмотрѣла на доктора очень гнѣвно.
Бѣгичевъ отъ души жалѣлъ несчастнаго доктора; но скоро вниманіе его было привлечено группой, показавшейся въ концѣ аллеи: Дроздовъ полулежалъ въ зеленыхъ бархатныхъ креслахъ съ колесами, эти кресла катили два гиганта-лакея, въ штиблетахъ и въ красныхъ жилетахъ, одинъ спереди, другой сзади. Г-жа Денисова издали казалась дѣвочкой, вся въ бѣломъ, въ соломенной круглой шляпкѣ, съ вѣнкомъ изъ полевыхъ цвѣтовъ; подъ огромными полями ея личико и узенькія плечи совершенно скрывались. Эта процессія двигалась медленно на встрѣчу гуляющимъ; Бѣгичевъ подмѣтилъ на лицѣ дѣвушки нѣкоторое волненіе, она повернула голову назадъ и сказала ласково отставшему доктору:
— Вы устали?
Докторъ сдѣлалъ скачекъ, краска показалась на его лицѣ и онъ довольно безсмысленно усмѣхнулся, поровнявшись съ Катериной Петровной. Она сказала:
— Сегодня что-то рано прогулка.
И ускорила шаги; приблизясь къ m-me Денисовой, она поцаловала ея руку, а та нѣжно ее въ лобъ. Дѣвушка поклонилась больному и получила отъ него сухой и даже сердитый поклонъ, за то онъ дружески протянулъ руку гостю. На поклоны доктора едва кивали головой. Хозяйка дома мило протянула свою крошечную ручку гостю и освѣдомилась какъ онъ провелъ ночь. То мѣсто, гдѣ остановились всѣ, солнце безпощадно пекло и гиганты-лакеи морщились и косились сердито на Дроздова, какъ виновника пытки, которой подвергались ихъ открытыя головы солнцу.
— Катишь, держите зонтикъ ниже, солнце прямо въ лицо мсьё Полю! замѣтила m-me Денисова своей воспитанницѣ, которая, говорила въ это время съ докторомъ, неслыхавъ вѣроятно, что ее окликалъ больной.
Катерина Петровна исполнила приказаніе своей благодѣтельницы, но не охотно, такъ что Дроздовъ грознымъ взглядомъ далъ знакъ лакею везти себя далѣе отъ дѣвушки, но всѣ двинулись за креслами, какъ за царственной колесницей. Бѣгичевъ шелъ съ боку m-me Денисовой, которая, какъ преданная собачка, ни на шагъ не отставала отъ креселъ; докторъ позади своего большаго, но съ такимъ убитымъ, печальнымъ лицомъ, какъ будто за гробомъ Дроздова. Разумѣется, во всѣхъ затруднительныхъ случаяхъ, разговоръ начинается съ погоды и хозяйка дома стала разхваливать утро. Бѣгичевъ отъ погоды перешелъ къ саду, а потомъ перескочилъ къ разсказу какого-то фантастическаго сна, видѣннаго имъ подъ утро.
М-me Денисова одна слушала гостя. Дроздовъ тихо говорилъ по-итальянски съ Катериной Петровной:
— Прошу васъ, сложите зонтикъ и не безпокойтесь для меня.
— Мнѣ велѣно! отвѣчала дѣвушка.
— Потому-то я васъ и прошу сложить его, я знаю очень хорошо, что вы это дѣлаете не изъ доброй воли. Сложите! не раздражайте меня.
— Напрасно вы раздражаетесь такими вещами, которыя всякой день меня заставляютъ дѣлать.
— Ваше воображеніе создаетъ себѣ небывалыя несчастья.
— Я не жалуюсь.
— Можно безъ словъ говорить.
— Я не готовилась къ балетному искусству…
— Какъ оригинально, сколько поэзіи въ вашемъ снѣ, прервала большаго m-me Денисова и, обратясь къ нему, прибавила: — вы слышали, Поль, какой интересный сонъ видѣлъ мсьё Бѣгичёвъ.
— Нѣтъ! мрачно отвѣчалъ Дроздовъ: замѣтно ему было не до сновъ, но m-me Денисова передала вкратцѣ сонъ гостя; сонъ точно былъ оригиналенъ:
Тутъ было все, коль не было обмана —
И черти, и любовь, и страхи, и цвѣты…
Послѣ круга по саду, шествіе остановилось у террасы, гдѣ былъ приготовленъ столъ къ чаю. Катерина Петровна, какъ наканунѣ, разливала чай и поила больнаго, который капризничалъ еще болѣе, чѣмъ вечеромъ. Дѣвушка не скрывала своихъ непріязненныхъ чувствъ къ больному, они свѣтились въ ея гордомъ взглядѣ, она не маскировалась какъ прежде спокойнымъ величіемъ. Чай окончился, но всѣ оставались на террасѣ, кромѣ Дроздова въ креслахъ внизу, грѣвшагося на солнцѣ. Подали газеты, и всѣ занялись чтеніемъ: m-me Денисова пересматривала журналъ объ искусствѣ, Дроздовъ взялъ «Débats», докторъ «Московскія Вѣдомости», Катерина Петровна разглядывала иллюстрацію, Бѣгичевъ просматривалъ «Revues». Казалось, всѣ заняты чтеніемъ, но въ сущности никто не читалъ внимательно; Бѣгичевъ украдкой поглядывалъ на граціозную позу дѣвушки, что было ею подмѣчено, а докторъ такъ залюбовался ножкой Катерины Петровны, что перевернулъ газету вверхъ ногами, не замѣчая этого.
Дроздовъ, слѣдившій зорко за дѣвушкой и докторомъ, увидавъ газету вверхъ ногами въ рукахъ влюбленнаго, залился смѣхомъ и указалъ Бѣгичеву на разсѣяннаго чтеца. Докторъ, увидѣвъ свою разсѣянность, поблѣднѣлъ. Катерина Петровна пылала и бросала на всѣхъ такіе грозные взгляды, что Бѣгичевъ прикрылся книгой. Одна хозяйка дома не участвовала въ этой мимической сценѣ и улыбнулась Дроздову, думая, что «Débats» его такъ насмѣшили. Смѣхъ продолжался, докторъ вскочилъ блѣдный, бросилъ свирѣпый взглядъ на больнаго, и такъ бросился съ террасы, что стулъ покатился за нимъ и перепугалъ этимъ m-me Денисову, она только въ эту минуту догадалась, что не «Débats» были причиной веселости мсьё Поля и обратя вопросительный взглядъ къ Катишь, она еще болѣе перепугалась, такъ что привстала съ своего мѣста. Катерина Петровна смотрѣла на больнаго такъ злобно и съ такимъ презрѣніемъ, что у него дыханіе ускорилось, потъ выступилъ на поблѣднѣвшемъ лицѣ и безъ того болѣзненномъ; вся его фигура изобразила страданіе, онъ закрылъ глаза и тихо произнесъ: воды! голова его скатилась на спинку креселъ.
На m-me Денисову было жалко смотрѣть: ея старческое запуганное личико, притертое бѣлилами, страшно подергивалось, движенія были около больнаго тоскливо-суетливы, но вдругъ это безцвѣтное лицо изобразило гнѣвъ, когда она встрѣтила улыбающееся и торжествующее лицо Катишь, сидѣвшей въ спокойной позѣ. Можно было ожидать взрыва, — но какъ хорошо воспитанная женщина, она подавила порывъ свой и только голосъ ея дрожалъ и былъ грубѣе обыкновеннаго, когда она обратилась къ воспитанницѣ и повелительно сказала:
— Приведите сейчасъ же сюда доктора.
Катерина Петровна, смущенная, ушла съ террасы.
Бѣгичевъ остался съ хозяйкой дома возлѣ больнаго, котораго онъ съ креслами отодвинулъ въ тѣнь; потомъ онъ бѣгалъ за водой и спиртомъ въ комнату, теръ больному виски, но ничто не помогало. M-me Денисова потеряла надъ собою власть: какъ обыкновенно женщины въ раздраженіи, говорила много обиднаго насчетъ доктора; заключила, какъ слѣдуетъ, свои слова слезами и, упавъ въ кресла, закрыла лицо руками.
Бѣгичевъ былъ въ затруднительномъ положеніи, но по счастью вернулась Катерина Петровна и бросилась къ своей благодѣтельницѣ со спиртомъ, но та тихо отстранила ее рукой. Дѣвушка тяжело вздохнула и слегка пожала плечами.
— Гдѣ докторъ? спросила m-me Денисова.
— Ушелъ въ лѣсъ, сейчасъ будетъ! отвѣчала дѣвушка, подошла къ больному и стала растирать ему виски спиртомъ. Лишь только ея ручки коснулись его лица, какъ онъ пришелъ въ чувство и, открывъ глаза, вопросительно глядѣлъ на дѣвушку, которая наклонясь близко къ его лицу, подула ему и посмотрѣла ласково.
— Merci, еще, произнесъ больной и закрылъ глаза съ пріятнымъ выраженіемъ лица, m-me Денисова радостно встрепенулась, бросилась къ кресламъ и съ нѣжностью спросила его, не хочетѣли онъ въ комнату?
Больной нахмурился при звукѣ ея голоса, открылъ глаза и раздражительно сказалъ:
— Вы ни минуты не дадите мнѣ покоя! потомъ мягче продолжалъ: къ чему вы вѣчно испугаетесь, развѣ въ первый разъ? Я усталъ, много катался…. Онъ закончилъ свои слова тѣмъ, что взялъ худенькую руку m-me Денисовой и поднесъ къ своимъ блѣднымъ губамъ и сказалъ кротко: — Merci, вы вѣрно захлопотались.
Надо было видѣть счастье, какое озарило тревожное лицо m-me Денисовой, она какъ бы помолодѣла и восторженно пошла описывать внимательность Бѣгичева къ ней и Дроздову, который пожалъ его руку и потребовалъ, чтобъ его внесли въ комнату. Явились лакеи съ палками, на которыя подняли кресла съ больнымъ и понесли; Катишь слѣдовала за нимъ, а m-me Денисова съ любезной и благодарной улыбкой продолжительно пожала руку Бѣгичеву и смотря въ слѣдъ кресламъ сказала:
— Вы незнаете, мсьё Бѣгичевъ, что это за замѣчательный человѣкъ. Много, очень много искусство теряетъ, что онъ боленъ, онъ удивилъ бы Европу, если бы могъ серьёзно заниматься…
Увѣренность въ геніи Дроздова и благоговѣніе m-me Денисовой невольно умилили Бѣгичева и онъ сдѣлалъ такую физіономію, какъ будто раздѣляетъ ея высокое мнѣніе о больномъ.
Черезъ полчаса Дроздовъ совершенно оправился и бесѣдовалъ о живописи съ Бѣгичевымъ; больной замѣтно хотѣлъ озадачить гостя своими познаніями, гость не отставалъ отъ него и въ этой хвастливой борьбѣ они провели время; поединокъ было еще пріятнѣе, потому что на немъ присутствовали дамы.
Завтракъ былъ въ бесѣдкѣ, которая походила на восточную комнату: круглая, освѣщенная съ верху большимъ окномъ, ковры на полу и кругомъ низенькія турецкія диваны, — для жаркихъ дней эта комната была очень пріятна: полу-свѣтъ, пестрота обоевъ и мягкіе диваны располагали къ нѣгѣ.
M-me Денисова замѣтно разсердилась на доктора, что онъ неявился къ завтраку; Катерина Петровна была грустна, что ея лицу гораздо болѣе шло, чѣмъ величавое выраженіе. Бѣгичеву пришла мысль, что она влюблена въ доктора и страдаетъ по немъ. Дроздовъ послѣ обморока сдѣлался такъ болтливъ, что даже надоѣлъ Бѣгичеву своимъ щегольствомъ по части пониманія глубокихъ вопросовъ. Но m-me Денисова благоговѣйно слушала больнаго и просто влюбилась въ гостя, зато, вѣроятно, что мсьё Поль былъ говорливъ и веселъ. Ничѣмъ нельзя такъ расположить къ себѣ женщину, какъ выказать участье и удивленіе къ тому человѣку, въ которомъ сосредоточена вся ея жизнь. Слушая Дроздова на видъ очень серьёзно, Бѣгичевъ былъ занятъ другимъ: онъ любовался маленькой красивой ножкой Катерины Петровны, обутой въ изящный башмачекъ и тончайшій чулокъ розоваго цвѣта. Онъ незамѣтно перевелъ Дроздова изъ ученаго настроенія къ болѣе легкой темѣ и они перешли къ ножкамъ женщинъ. Бѣгичевъ прочиталъ стихи Пушкина:
Какъ я завидовалъ волнамъ,
Летѣвшимъ дружной чередою
Съ любовью пасть къ ея ногамъ.
Дроздовъ бросилъ торопливый взглядъ на ножки Катерины Петровны и продолжалъ стихи:
Какъ я желалъ тогда съ волнами
Коснуться милыхъ ногъ устами.
M-me Денисова тихонько выдвинула свою дѣтскую, сухую ногу, но эта нога, какъ и вся она, могла гордиться худобой и миньятюрностью, но не стройностью.
Докторъ не явился и къ обѣду, который былъ приготовленъ съ истиннымъ искусствомъ. Бѣгичевъ кушалъ съ большимъ аппетитомъ, и былъ бы очень доволенъ, если бы не Дроздовъ, надоѣдавшій ему своимь угощеніемъ, въ которомъ не было искренности, а одно хвастовство. Самыя дорогія вина откупоривались по его приказанію неизвѣстно для чего: ни онъ, ни Бѣгичевъ не пили ихъ. Явно Дроздовъ хотѣлъ показать, что онъ знатокъ въ винахъ, и что ему все ни почемъ.
Послѣ обѣда Бѣгичева сильно тянуло полежать съ книгой, или такъ съ сигарой, но хозяйка дома, въ знакъ особеннаго своего вниманія, взяла его подъ руку и повела въ садъ, а Дроздовъ остался дремать въ креслахъ у террасы, пригрѣваемый солнцемъ и убаюкиваемый голосомъ Катерины Петровны, читавшей ему вслухъ итальянскую газету. Бѣгичеву очень хотѣлось въ эту минуту быть на мѣстѣ больнаго, но онъ долженъ былъ выслушивать разсказы пожилой дамы о ея домашней жизни. Къ счастію, замѣтивъ, что больной не дремалъ, а глядѣлъ во всѣ глаза на дѣвушку, сидящую на террасѣ въ цвѣтахъ, что было очень красиво, подошла къ кресламъ и предложила мсьё Полю сдѣлать туръ по саду. Бѣгичевъ остался на террасѣ одинъ съ дѣвушкой и немного затруднился, съ чего начать разговоръ, но она первая начала его, сказавъ тихо и насмѣшливо:
— Вы, я думаю, умираете отъ скуки, обмороковъ, слезъ и трагико-комическихъ сценъ?
Бѣгичевъ никакъ не ожидалъ такой откровенности, дѣвушка продолжала:
— Пожалуйста, уѣзжайте скорѣе.
— Если вы желаете, отвѣчалъ Бѣгичевъ, смотря на Катерину Петровну, и какъ бы желая разгадать ея слова….
— Я желаю для васъ.
— Я очень счастливъ, что вы хоть минуту подумали обо мнѣ.
Катерина Петровна слегка вспыхнула, но холодно отвѣчала:
— Простите меня за откровенность, давая вамъ этотъ совѣтъ, я объ васъ не думала….
— Кажется, мой отъѣздъ будетъ пріятенъ?…
— Мнѣ! отвѣчала дѣвушка.
— Я сейчасъ же ѣду! вставая съ своего мѣста, печально произнесъ Бѣгичевъ.
— Только не сейчасъ! Съищите предлогъ, вставая также съ креселъ, сказала дѣвушка, съ улыбкой поклонившись ему, и ушла въ комнату.
Бѣгичеву сдѣлалось весело; голосъ дѣвушки, фамильярная просьба, кокетливая улыбка, все имѣло какую-то тайну. Онъ пошелъ къ доктору наверхъ и засталъ его въ очень мрачномъ состояніи духа.
— Я ѣду сейчасъ, сказалъ Бѣгичевъ.
— Это что значитъ? Вы хотѣли ѣхать завтра? спросилъ съ удивленіемъ докторъ.
— Такъ!…
Это такъ было сказано такимъ голосомъ, что будь на мѣстѣ доктора другой человѣкъ, онъ тотчасъ бы догадался, что очень важная причина заставляетъ его измѣнить свое намѣреніе. Докторъ, напротивъ, почувствовалъ что-то въ родѣ раскаянія и кротко произнесъ:
— Это все я виноватъ, но вѣдь вы видѣли сами его грубость? Что онъ о себѣ думаетъ? Я бы его проучилъ, не будь тутъ женщинъ! но я не могу болѣе выносить его дерзостей… Я….
— Полноте! ну стоитъ ли обижаться раздражительностью больнаго, и вы еще докторъ, и знаете хорошо, что онъ не сегодня, такъ завтра умретъ, сказалъ наставительно Бѣгичевъ.
— Онъ? воскликнулъ съ жестокостью докторъ: — нѣтъ! онъ прежде уморитъ другихъ…. Я васъ увѣряю, что они ее вгонятъ въ чахотку.
Докторъ въ волненіи не замѣчалъ, что словомъ ее выдаетъ сокровенную тайну своего сердца.
— Да скажите мнѣ, пожалуйста, что за причина вражды между Катериной Петровной и Дроздовымъ? съ притворной наивностью спросилъ Бѣгичевъ.
Докторъ нахмурился, и отвѣчалъ неопредѣленно….
— Она не выдержитъ борьбы, у ней много гордости для низкой роли, какую онъ желаетъ, чтобъ она разъигрывала, онъ, безнравственный эгоистъ!
— Вы все преувеличиваете; мнѣ кажется, онъ просто влюбленъ страстно въ нее, съ тѣмъ же притворнымъ равнодушіемъ сказалъ Бѣгичевъ.
— Кажется! принужденно смѣясь повторилъ докторъ; отъ веселости перескочилъ въ мрачность и съ горячностью продолжалъ:
— Развѣ только слѣпой да Антонида Михайловна этого не видятъ. Она просто смѣшна! Вообразите, что выдумала, будто Катерина Петровна не благосклонна къ нему изъ ревности къ ней!
И докторъ язвительно опять засмѣялся.
— Однако, можетъ разъиграться трагедія? замѣтилъ Бѣгичевъ.
— Если все такъ пойдетъ, то непремѣнно, и погибнетъ одна она! Ея характера никто не понимаетъ!
— Покорится обстоятельствамъ! вкрадчиво замѣтилъ Бѣгичевъ, подливая масла на раскаленное желѣзо.
— Вамъ простительно такъ думать объ ней! возразилъ докторъ. Вы ее не знаете. Я изучилъ ея характеръ: любовью и кротостью изъ нея все можно сдѣлать, но не силою. Имъ легче будетъ сломить ее, нежели согнуть. Я съ ужасомъ жду каждую минуту, что она изъ благородства своего характера и по неопытности откроетъ глаза этой несчастной рабѣ, которая, отъ одного испуга огорчить своего властелина, Богъ знаетъ на что способна! и тогда….
— Что тогда? нетерпѣливо спросилъ Бѣгичевъ.
— Будетъ что нибудь страшное!… Вы не смотрите на ея нѣжную наружность. Женщина ея лѣтъ, изнывавшая подъ холодностью и безжизненностью сухихъ стариковъ, узнала, наконецъ, страсть; она пожертвовала слишкомъ многимъ для поздней своей любви, которой отдалась нелегко. Страхъ, одинъ страхъ потерять общественное уваженіе чего ей стоитъ, а родственники? Все принесено въ жертву любви, безъ разсчета, безъ оглядки, какъ дѣлаютъ женщины или дѣвушки молоденькія. Что же вы думаете, она легко уступитъ мѣсто другой тамъ, гдѣ могила ея чести, и гдѣ всѣ ея радости въ жизни?
— Что же и ему дѣлать, если онъ влюбился. Всякій день вмѣстѣ съ красивой дѣвушкой, на это надо много силы воли, чтобъ
— Нѣтъ! это не оправданіе. Если нечувствуешь въ себѣ силы, такъ и не поощряй женщину идти на пытку, это безчестно, сегодня полюблю одну, завтра другую, послѣ завтра третью, и все оправдаю безсиліемъ своего характера. Нѣтъ! Онъ извергъ! Развѣ вы не видѣли сами, что для нея онъ? Она дышетъ имъ однимъ, ея жизнь, деньги, честь, все ему отдано, и за это обманывать ее? Низко! Отъ эдакаго человѣка можно ожидать всего, и если ему не покорятся, то онъ способенъ на черную месть.
— Есть мѣра всему! Вы ужь слишкомъ мрачно смотрите на него.
Этимъ замѣчаніемъ Бѣгичевъ остановилъ доктора.
— Такъ вы думаете, что выгнать изъ дому дѣвушку, не будетъ черная месть. А это будетъ, если только она узнаетъ тайну его.
— Есть родственники у Катерины Петровны?
— Лучше ихъ не было бы: жадные, завистливые; они вытолкнутъ ее вонъ отъ себя, изъ страха потратить грошъ на нее.
— Да если они не богаты, то взять такую избалованную барышню и трудно! замѣтилъ Бѣгичевъ.
— Не она виновата, а Антонида Михайловна, ей хотѣлось, чтобъ у ней была воспитанница, какъ княжна. Она вообразила, что сдѣлала все, сдѣлавъ изъ своей воспитанницы красивую дѣвушку, пріученную къ роскоши.
— Можетъ быть она ей дастъ капиталъ, которымъ она будетъ въ состояніи жить.
— Она ей обѣщала все, до нитки, какъ своей дочери. Но это было до встрѣчи съ нимъ. Теперь сомнительно, чтобъ она думала о комъ нибудь другомъ. Нѣтъ, ея будущность ужасна, если она оставитъ домъ этотъ; они лишили ее возможность вытти замужъ по любви, за бѣднаго человѣка; гдѣ ей теперь узнавать разныя лишенія.
И докторъ вдругъ смолкъ, погрузясь въ печальную задумчивость. Бѣгичевъ пошелъ прощаться съ хозяйкой дома, онъ нашелъ ее у кушетки больнаго, тутъ же сидѣла съ какой-то работой и Катерина Петровна.
М-me Денисова, узнавъ, что гость хочетъ ѣхать долой, съ удивленіемъ и обиженно сказала:
— Какъ, мсьё Бѣгичевь! а ваше слово? я право удивлена, почему вы не хотите погостить у меня. Положимъ, вы не хотите быть гостемъ доктора, а нашимъ?
Бѣгичень никакъ не ожидалъ, что хозяйка дома обидится его отъѣздомъ, онъ сказалъ какой-то пустой предлогъ.
Дроздовъ кусалъ губы съ замѣтной досадой.
— Мнѣ очень жаль, что я не могла сдѣлать пріятнымъ ваше пребываніе здѣсь! Вы вѣрно соскучились? говорила печально хозяйка дома, которую съ ироніею перебилъ Дроздовъ:
— Ахъ, Боже мой! Мсьё Бѣгичевь хочетъ показать, что онъ гость доктора.
— Я готова итти сама къ доктору и просить его удержать своего гостя.
Бѣгичевъ бросилъ вопросительный взглядъ на дѣвушку, она едва замѣтно кивнула головой, какъ бы въ знакъ согласія прекратить тяжелую сцену. Бѣгичевъ объявилъ, что онъ остается и тѣмъ доставилъ большое удовольствіе хозяйкѣ дома, которая, желая развлечь своего гостя, предложила ему прогулку въ паркъ и отдала тотчасъ же приказаніе лакею заложить коляску.
— Нѣтъ, линейку! закричалъ Дроздовъ.
— Въ линейкѣ для васъ будетъ пыльно, робко замѣтила m-me Денисова.
— Какая пыль! вчера лилъ дождь, полноте! капризнымъ тономъ возразилъ больной и прибавилъ грубо лакею: — ну что стоишь? Линейку я сказалъ!
М-me Денисова, желая скрыть свое неловкое положеніе, заняла гостя разговоромъ и подъ предлогомъ показать какой-то кипсекъ, отвела гостя въ сторону и шепнула ему:
— Сдѣлайте одолженіе, мсьё Бѣгичевъ, уговорите нашего упрямца ѣхать съ нами, я боюсь, чтобъ опять чего не сдѣлалось на прогулкѣ съ мсьё Полемъ, онъ ужасно какъ слабъ здоровьемъ.
Бѣгичевъ пошелъ исполнить порученіе, но въ залѣ онъ встрѣтилъ Катерину Петровну; сердце его пріятно забилось и онъ какимъ-то слезно тихимъ голосомъ спросилъ ее:
— Вы на меня не сердитесь?
— За что? также тихо спросила Катерина Петровна, несмотря въ глаза ему, и перебирая газеты на столѣ.
— Я не исполнилъ вашего желанія, но вы были сами свидѣтельницей, что я….
— Хорошо, хорошо, я прощаю васъ на этотъ разъ, но за вами обѣщаніе исполнить то, что я вамъ скажу…. сказала кокетливо дѣвушка и пугливо прибавила: — идутъ! отскочивъ на другой конецъ стола.
Точно, блѣдное лицо Дроздова выглянуло изъ пунцовой портьеры и снова скрылось. Дѣвушка сдѣлала жесть Бѣгичеву, чтобъ онъ ушелъ.
Бѣгичевъ былъ очень доволенъ своей особой, вѣроятно всѣмъ; онъ съ пѣніемъ и легкостью юноши вбѣжалъ по лѣстницѣ, съ шумомъ вошелъ въ комнату, гдѣ засталъ доктора въ той же позѣ и въ томъ же мрачномъ настроеніи духа. Бѣгичевъ весело сказалъ ему:
— Я остаюсь! мы ѣдемъ сейчасъ кататься. М-me Денисова приглашаетъ васъ съ нами ѣхать.
— Не поѣду! рѣшительно отвѣтиль докторъ.
— Полноте, развѣ онъ стоитъ, чтобъ на него сердиться? Онъ просто помѣшанный, и смѣшонъ съ своими аристократическими выходками Пойдемте, будемъ его бѣсить.
— Нѣтъ, пожалуйста, не упрашивайте меня, я способенъ наговорить ему грубостей.
— Вотъ вы недавно такъ хорошо возставали противъ эгоизма Дроздова, а….
— Прошу васъ не сравнивать меня съ нимъ! обиженно и мрачно замѣтилъ докторъ.
— Я васъ и не думалъ сравнивать, а хотѣлъ указать на противорѣчіе ваше.
— Въ чемъ? раздражаясь веселостью своего гостя, спросилъ докторъ.
— Да развѣ это не эгоизмъ съ вашей стороны, вы сидите здѣсь, m-me Денисова дуется
— Очень мнѣ интересно!
— Вамъ разумѣется неинтересно, въ какомъ духѣ она, но надо подумать о другихъ, не имѣетъ ли это на другихъ непріятнаго дѣйствія?
— На кого можетъ производить непріятное впечатлѣніе мое отсутствіе?
— А на бѣдную Катерину Петровну…. М-me Денисова не хочетъ ѣхать безъ васъ кататься, боясь за больнаго, а Катеринѣ Петровнѣ хочется подышать чистымъ воздухомъ. Вѣдь я могъ тоже бы уѣхать домой, а остался, чтобъ сколько нибудь разсѣять мракъ, въ который всѣ впали… право, жаль ее.
Бѣгичевъ какъ бы разсуждалъ самъ съ собою и, усѣвшись на диванѣ, взялъ книгу. Докторъ не произнесъ слова и послѣдовалъ его примѣру, но его лицо замѣтно смягчилось; онъ поглядывалъ на гостя, какъ бы желая что-то сказать, но тотъ какъ нарочно не обращалъ на него вниманія
Доложили, что экипажъ готовъ, Бѣгичевъ всталъ, натягивая перчатки, сказалъ доктору:
— Вы будете читать? — прощайте.
И онъ пошелъ къ двери.
— Постойте! торопливо произнесъ докторъ Я поѣду, право для васъ я это дѣлаю, прибавилъ онъ нерѣшительно, какъ бы оправдываясь.
Бѣгичевъ посмотрѣлъ такими глазами на доктора, въ которыхъ выражалось: «ахъ ты чудакъ, ну гдѣ тебѣ провести меня.» У подъѣзда уже сидѣли всѣ на линейкѣ. М-me Денисова съ мсьё Полемъ, а Катерина Пегровна особо, на другой сторонѣ. Хозяйка дома въ знакъ милости пригласила доктора сѣсть возлѣ себя, а Бѣгичевъ усѣлся возлѣ дѣвушки.
Ѣхали лѣсомъ, по разчищеннымь дорогамъ, и иногда прямо по мягкой травѣ. Вечеръ быль тихій, ясный, вся зелень, старательно омытая недавнимъ дождемъ, какимъ-то свѣжимъ блескомъ сіяла при заходящемъ солнцѣ, врывавшимся въ каждую скважину между листьевъ густаго лѣса. Линейка, то катилась между стѣнами густыхъ кустовъ орѣшнику, молодаго клена и дубковъ, то въѣзжала въ тѣнистую аллею елокъ и огромныхъ дубовъ, то опять являлась на изумрудномъ лугу, недавно скошенномъ и полномъ запаха сѣна. Вечеръ такъ былъ хорошъ, что всѣмъ стало легко; докторъ прояснился при видѣ веселаго лица дѣвушки, она болтала живо, смѣялась искренно. Дроздовъ, къ удивленію всѣхъ, тоже былъ веселъ, вмѣшивался въ разговоры Бѣгичева съ его дамой, и видя довольнымъ больнаго, была счастлива и m-me Денисова.
Бѣгичевъ занималъ всѣхъ своими разсказами и иногда такъ забавно, что лакей и кучеръ улыбались, сохраняя лакейскую важность. Смѣхъ и говоръ не умолкалъ всю дорогу. У берега рѣки, гдѣ Бѣгичевъ и докторъ наканунѣ познакомились, всѣ сошли съ линейки, чтобъ полюбоваться живописнымъ мѣстомъ. Рѣчка быстро, но безъ волнъ, катилась подъ горой, нѣсколько барокъ на парусахъ неслись по теченію; противоположный низменный песчаный берегъ былъ ярко освѣщенъ заходящимъ солнцемъ, предоставляя усталымъ глазамъ городскихъ жителей отдохнуть въ безконечной дали: даже полусгнившій кабакъ, висѣвшій на обрывѣ, казался изъ дали очень живописнымъ.
— Я надѣюсь, что чай взятъ? спросилъ Дроздовъ m-me Денисову, которая смутилась и робко отвѣчала:
— Я думала будетъ сыро.
— Ахъ! Боже мой, дайте мнѣ хоть на минуту забыть о моей болѣзни, раздражительно возразилъ онъ.
М-гае Денисова отдала приказаніе скакать лакеямъ за чаемъ и коврами, а въ ожиданіи всѣ усѣлись на подушкахъ изъ экипажа. Катерина Петровна была блистательна, хотя иногда въ ея позахъ проглядывала искусственность, но красота и граціи выказывалась вполнѣ. Бѣгичевъ, докторъ, Дроздовъ, всѣ любовались ею и она равно со всѣми была кокетливо любезна.
Явился чай, коверъ и нѣсколько бархатныхъ подушекъ, что доставило дѣвушкѣ новое торжество; ея позы такъ были сладострастны, что Бѣгичевъ истинно пожалѣлъ и Дроздова и доктора. Послѣ чая Катерина Петровна пожелала рѣзвиться, устроили горѣлки: Бѣгичевъ сталъ съ ней, а докторъ горѣлъ. Дроздовъ съ m-me Денисовой были зрителями. Эти горѣлки очень забавляли Дроздова, онъ съ напряженіемъ слѣдилъ за дѣвушкой, которая казалось хотѣла замучить обоихъ кавалеровъ. Бѣгичевъ сталъ жаловаться на усталость, но докторъ былъ неумолимъ и чуть было не поймалъ ея — въ его рукахъ остался кусокъ кружевъ, Дроздовъ радостно забилъ въ ладоши:
— Бѣгите къ ней скорѣе, скорѣе!… кричалъ онъ необыкновенно громко Бѣгичеву; тотъ бросился къ большому дубу, вокругъ котораго бѣгали — дѣвушка и съ пылающимъ лицомъ докторъ.
Вотъ уже его рука касается ея плеча, Дроздовъ въ отчаяніи вскрикиваетъ: скорѣе. М-me Денисова машетъ платкомъ Бѣгичеву, даже лакеи, пріостановивъ уборку чая, напряженно слѣдятъ за играющими: Бѣгичевъ дѣлаетъ скачокъ и въ ту минуту, когда докторъ готовъ схватить Катерину Петровну, онъ беретъ ее за талію и, повернувъ почти на воздухѣ, какъ ребенка, заслонилъ собой отъ доктора и прижалъ ее къ своей груди, а она прильнула къ ней и закрыла глаза…. Разумѣется, все это произошло скорѣе, чѣмъ въ минуту; докторъ какъ вкопаный остановился, Катерина Петровна, вспыхнувъ, высвободилась изъ объятій Бѣгичева.
Дроздовъ усиленно билъ въ ладоши и кричалъ: браво, браво! Лицо доктора такъ было свирѣпо и блѣдно, что Бѣгичевъ испугался немного, кажется, оно также подѣйствовало и на дѣвушку; она быстро убѣжала къ зрителямъ и усѣлась къ нимъ какъ бы подъ защиту.
Бѣгичевъ медленно пошелъ за ней, отирая свое пылающее лицо платкомъ, ему было страшно жарко и казалось, что вся его грудь въ огнѣ, что онъ еще слышитъ дыханіе Катерины Петровны; голова его была не въ порядкѣ. Дроздовъ и m-me Денисова стали его поздравлять словно съ какой-то важной побѣдой; онъ оглянулся назадъ, докторъ исчезъ.
— Я васъ поздравляю, вы пріобрѣли страшнаго врага, весело замѣтилъ ему Дроздовъ. — Докторъ вамъ никогда не проститъ, что вы лучше его бѣгаете и ловчее; между нами сказать, онъ до дикости самолюбивъ. Посмотрите, онъ, какъ раздосадованный ребенокъ, спрятался отъ насъ.
Бѣгичевъ усѣлся поближе къ ногамъ Катерины Петровны, которая съ разгорѣвшимися щеками отъ бѣготни имѣла какое-то вакханическое выраженіе и томно улыбалась Бѣгичеву, ясно выражавшему вздохами и взглядами, что онъ плѣнился ею.
Дроздовъ, желая уничтожить доктора, сталъ торопить всѣхъ, чтобъ ѣхать домой, говоря, что дамамъ сыро и не слѣдуетъ ждать разбѣжавшихся кавалеровъ: но Катерина Петровна шепнула Бѣгичеву отъискать доктора и привести его. Бѣгичевъ пустился бѣжать къ кустамъ, гдѣ скрылся докторъ, не слушая криковъ Дроздова: куда вы, мы сейчасъ ѣдемъ. М-me Денисова приняла этотъ поступокъ гостя за новое доказательство вниманія къ ней и тихо сказала Катишь:
— Я рѣдко встрѣчала такого очаровательнаго человѣка. Онъ навѣрно побѣжалъ за нашимъ дикаремъ?
— Не знаю, спокойно отвѣчала Катишь и самодовольная улыбка засіяла на ея лицѣ.
Бѣгичевъ долго искалъ доктора, сталъ кричать его по имени, но все было безуспѣшно, пока онъ не сталъ кричать имя Катерины Петровны, которая будто бы зоветъ его. Докторъ выскочилъ изъ кустовъ и торопливо спросилъ:
— Что, съ ней дурно?
— Нѣтъ! она васъ зоветъ, чтобъ ѣхать домой, отвѣчалъ Бѣгичевъ и скоро пошелъ къ дамамъ, а докторъ печальный слѣдовалъ за нимъ, но когда Катерина Петровна указала ему мѣсто на линейкѣ возлѣ себя, то онъ ожилъ. Дѣвушка сидѣла между Дроздовымъ и докторомъ, а m-me Денисова съ Бѣгичевымъ на другой сторонѣ. Онъ такъ близко былъ около плечъ дѣвушки, что малѣйшая неровность дороги доставляла ему случай чувствовать прикосновеніе ихъ. Дроздовъ, сидя около Катерины Петровны, всю дорогу тѣшился надъ докторомъ, острилъ и поддразнивалъ на счетъ его неловкости, но доктору было не до того, онъ весь превратился въ зрѣніе и въ полумракѣ вечера слѣдилъ за каждымъ движеніемъ и взглядомъ Бѣгичева, а тотъ, замѣчая это, небылъ остороженъ. Катерина Петровна, находясь въ мирномъ настроеніи, изрѣдка бросала выразительные взгляды на доктора и ласково заговаривала съ нимъ, но встрѣчая мрачное и тревожное лицо своего кавалера, съ досадою отвернулась отъ него.
По пріѣздѣ домой, докторъ сдѣлался тѣнью Бѣгичева, что не было пріятно послѣднему. Въ этотъ вечеръ, казалось, Катерина Петровна управляла всѣми поступками другихъ, можетъ быть сама того не замѣчая: если она выходила на террасу, Бѣгичевъ за ней, за нимъ докторъ, за докторомъ Дроздовъ, а за Дроздовымъ неизмѣнно являлась m-me Денисова. Наблюдали, взвѣшивали каждое слово другъ друга итакъ эти пять человѣкъ томились весь вечеръ.
Почти къ ужину послышался звукъ колокольчика, всѣ стояли на порогѣ и прислушивались.
— Вѣроятно, исправникъ или кто нибудь по дѣлу, замѣтила m-me Денисова, входя въ комнату, а за ней и всѣ.
Любопытство скоро было удовлетворено: лакей, появясь въ дверяхъ, громко произнесъ, даже съ нѣкоторымъ презрѣніемъ, какъ показалось Бѣгичеву:
— Г-жи Дроздовы!
Хозяйка дома тревожно взглянула на больнаго, который нахмурился, остальные обратили глаза къ двери, гдѣ стояла пожилая женщина, низенькая, необыкновенно толстая, съ открытымъ полнымъ лицомъ, въ измятомъ чепцѣ и въ пестромъ, тоже помятомъ, капорѣ и неуклюжаго фасона кацавейкѣ изъ пестрой шелковой матеріи; позади ея широкихъ плечъ виднѣлась бѣлокурая головка дѣвушки; они не переступали порога, да и какъ было переступить его? Лакей придерживая портьеру, стоялъ въ дверяхъ съ протянутой рукой, готовый, казалось, вытолкнуть гостей при первомъ покушеніи ихъ идти впередъ.
— Проси! неохотно выговорила наконецъ хозяйка дома.
Лакей опустилъ руку и насмѣшливо глядѣлъ въ глаза пожилой гостьѣ, развязной добродушно раскланивавшейся на всѣ стороны; потомъ она пошла къ хозяйкѣ дома, хотѣла было ее поцаловать, но та уклонилась. Дроздовъ сухо поздоровался съ теткой своей и кивнулъ головой сестрѣ. Дѣвушка съ чувствомъ бросилась къ брату на шею и крѣпко стала цаловать. Братъ раздражительно произнесъ вполголоса, но такъ, что всѣ могли слышать;
— Что за сцены!
М-me Денисова, не слушая пожилую гостью, разсыпавшую ей похвалы о деревнѣ, съ упрекомъ замѣтила дѣвушкѣ, у которой навернулись слезы отъ холоднаго пріема брата:
— Пожалуйста, не разстроивайте его.
Дѣвушка пугливо попятилась назадъ, позабывъ поздороваться съ хозяйкой дома, и сѣла торопливо на указанное ей мѣсто. Тетушка, желая сѣсть поближе къ племяннику, опустилась на кончикъ креселъ возлѣ кушетки, перевѣсила спину и въ одну секунду очутилась на полу. Всѣ оцѣпенѣли, одна племянница бросилась поднимать перепуганную тетку. На бѣдную хозяйку дома страшно было смотрѣть. Посреди всеобщаго молчанія, Дроздовъ вдругъ захохоталъ, у всѣхъ какъ камень свалился съ души, m-me Денисова улыбнулась, остальные просто смѣялись. Сконфуженная и перепуганная гостья поспѣшила сѣсть на диванъ, сначала попробовавъ его рукой; это движеніе сопровождалось опять громкимъ смѣхомъ Дроздова, что замѣтно обидѣло гостей: они сидѣли, только прислушиваясь къ смѣху, который, разумѣется, всѣ старались подавить, кромѣ Дроздова, но его веселость быстро перешла въ мрачность, ему сдѣлалось жарко, онъ закашлялся и замѣтался на кушеткѣ. M-me Денисова приписавъ все пріѣзду родныхъ, обходилась съ ними нелюбезно и приказала имъ не безпокоить своими услугами больнаго. Гостьи сидѣли какъ на иголкахъ; пока Дроздовъ не успокоился, никто съ ними не сказалъ ни слова. Хозяйка дома сидѣла около больнаго, Катерина Петровна въ бесѣдкѣ изъ зелени съ книжкой, а Бѣгичевъ напротивъ, разспрашивая доктора о пріѣзжихъ дамахъ.
— Тетка глуповатая, простая, но, по своему, добрая женщина. Разумѣется, ея доброта вся состоитъ въ томъ, чтобы угостить всякаго, даже злѣйшаго своего врага, если онъ пришелъ къ ней въ гости. Любитъ свою племянницу; и эта любовь проявляется очень обыкновенно: въ желаніи выдать ее замужъ во что бы то ни стало, хоть за перваго мерзавца, только бы она не осталась въ дѣвушкахъ. Снуя вся въ своихъ кухонныхъ интересахъ, она безсознательно мучитъ очень умную и образованную дѣвушку, съ сердцемъ любящимъ, деликатнымъ. — А видѣли, какъ ее принялъ братъ, а вѣдь она въ немъ души не слышитъ, и всего видѣла раза два послѣ его пріѣзда изъ Италіи, гдѣ онъ пробылъ лѣтъ пять. Какъ она ждала его, сколько безсонныхъ ночей она провела, чтобы приготовить подарки своему брату, воображая, что онъ по прежнему будетъ цѣнить шитую подушку, вязанный кошелекъ. Вѣдь онъ любилъ ее прежде, нанималъ ей учителей на свои выработанныя деньги. Эта дѣвушка такъ образовала себя сама, что, право, гораздо болѣе понимаетъ, чѣмъ на видъ самыя образованныя дамы.
И докторъ злобно взглянулъ на хозяйку дома.
— Хоть бы вы подошли къ нимъ; имъ неловко, или представьте меня m-lle Дроздовой, сказалъ Бѣгичевъ.
— На это есть хозяйка дома, которая знаетъ отлично всѣ свѣтскіе обычаи; обо мнѣ и такъ думаютъ, что я нарушаю гармонію ихъ аристократическаго дома. Боже мой, о чемъ заботятся люди! а что поважнѣе въ жизни, о томъ забываютъ.
Послѣднія слова докторъ произнесъ трагически. Бѣгичевъ не радъ былъ, что заговорилъ съ нимъ, онъ видѣлъ, что состояніе духа доктора далеко не соотвѣтствовало бархатной мебели, лакеямъ въ шолковыхъ чулкахъ и всей аристократической обстановкѣ въ комнатѣ, и потому онъ поспѣшилъ измѣнить предметъ разговора и, разсматривая молодую гостью, дѣлалъ свои замѣчанія о ея наружности.
— А у ней умное и нѣжное выраженіе, даже ея неловкое положеніе придаетъ ей какую-то стыдливую граціозность. Эта миньятюрность идетъ къ ней.
И Бѣгичевъ невольно сравнилъ ее съ Катериной Петровной, сидящей эффектно на малиновой кушеткѣ, точно живая картина въ рамкѣ изъ зелени.
Наконецъ Дроздовъ сжалился надъ родственниками, подозвалъ къ себѣ сестру, назвавъ ее Ольгой. Дѣвушка радостно сѣла возлѣ брата, а m-me Денисова подозвала Бѣгичева къ себѣ и, безъ церемоніи, сказала ему вполголоса:
— Вотъ некстати пріѣхали, они запугаютъ насъ всѣхъ, да и ему вредно всякое волненіе
Бѣгичевъ молчалъ и слушалъ, какъ въ это время братъ читалъ нотацію своей сестрѣ тоже вполголоса.
— Ты имѣешь преглупую привычку лакеямъ говорить вы и благодарить ихъ за все, — этого не слѣдуетъ дѣлать здѣсь; да скажи своей тетушкѣ, чтобъ она не пускалась въ разговоры съ горничными и не бѣгала бы на кухню для изученія какого нибудь пирога. — И какъ ты одѣта, вся измята, что за платье!
— Да отъ дороги оно измялось, замѣтила робко дѣвушка.
— Отлично! не могла одѣться, прямо ввалилась въ гостиную; ну, кто это дѣлаетъ?… а?
— Гдѣ же мнѣ было переодѣться, тетушка меня..
— Хорошо, довольно! рѣзко перебилъ сестру Дроздовъ и указывая головой, гдѣ сидѣла Катерина Петровна уже съ докторомъ, сказалъ: — Поди къ ней.
Дѣвушка вся вспыхнула, грудь ея заколыхалась, она пугливо посмотрѣла въ ту сторону.
— Иди же! повторилъ братъ.
— Нѣтъ, зачѣмъ я пойду къ ней? выговорила дѣвушка въ волненіи.
— Ты, просто, несносная! такъ громко произнесъ братъ, отвернувшись отъ сестры, что она вздрогнула, а m-me Денисова прекратила въ ту же минуту бесѣду свою съ Бѣгичевымъ, и не стѣсняясь сказала гостьѣ:
— Подите, милая, вашъ братъ усталъ.
Дѣвушка со слезами на глазахъ пошла на прежнее мѣсто. M-lle Денисова, выслушавъ сказанное тихо больнымъ, подозвала къ себѣ Катишь, и что-то шепнула ей на ухо. Катерина Петровна, принявъ суровое выраженіе, съ гордой осанкой подошла къ дамамъ, сѣла нехотя и презрительнымъ тономъ заговорила съ ними. Бѣгичевъ подошелъ къ Катеринѣ Петровнѣ и вмѣшался въ разговоръ. Вблизи лицо молодой гостьи ему очень понравилось; мягкія, нѣжныя черты, а особенно глаза, полные ума и огня, но совершенно не такого, какимъ блестѣли глаза Катерины Петровны. Зато тетушка смѣшила его своей неуклюжей фигурой; вытащивъ изъ мѣшка толстый чулокъ съ длинными спицами, она бряцала ими, а огромный мотокъ катался у ней на колѣняхъ. Бѣгичевъ взглянулъ на Катерину Петровну, которая насмѣшливо указала глазами на тетушку. Они невольно усмѣхнулись; но, къ несчастію, этотъ взглядъ былъ замѣченъ племянницей; она вспыхнула, какъ зарево, и шепнула что-то на ухо теткѣ: та пугливо вскочила съ своего мѣста, клубокъ упалъ и покатился къ кушеткѣ больнаго; желая его поймать, она запуталась въ ниткахъ, наматывая ихъ на растопыренные пальцы, наконецъ, въ сердцахъ, плюнула:
— Тьфу ты проклятыя! и прибавила, обращаясь къ племяннику: — Павлуша, сестрѣ нездоровится, куда ей прилечь?
Но Павлуша, къ удивленію Бѣгичева, не принялъ участія въ сестрѣ, а хозяйка дома позвонила и отдала приказаніе вошедшему лакею проводить гостей во флигель, сухо кивнувъ имъ головой. Бѣгичевъ, мучимый своимъ поступкомъ, почтительно поклонился уходящимъ дамамъ; тетушка отвѣтила ему радушнымъ поклономъ, а племянница пугливо ушла изъ комнаты.
Родственниковъ Дроздова помѣстили во флигелѣ, гдѣ принимались уѣздные чиновники, вѣроятно, чтобъ они были подальше отъ всѣхъ. Къ ужину явилась одна тетушка и ѣла съ большимъ аппетитомъ, расхваливая всякое кушанье, что очень понравилось племяннику, и онъ заговорилъ съ ней:
— Что новаго въ городѣ?
— Зелень очень дешева, огурцы я посолила…. отвѣчала тетка.
— Что въ домѣ у васъ?
— Ледникъ плохъ, вода все портитъ, мое варенье….
— У васъ только и помысловъ, что о животѣ, тихо и язвительно перебилъ опять тетку племянникъ, которая обидѣлась, и громко, съ упрекомъ, сказала:
— А, Господи! да вѣдь я должна обо всемъ позаботиться, все такъ дорого, что хоть плачь: вонъ говядина….
— Прекрасно! я вѣрю! полноте! отвѣчалъ Дроздовъ, поворачиваясь спиною къ родственницѣ.
Онъ замѣтно былъ въ большомъ недухѣ, можетъ быть потому, что Бѣгичевъ очень ясно ухаживалъ за Катериной Петровной, и они все время разговаривали между собою довольно тихо, но одушевленно.
— Интересно знать, что у васъ за секреты? Вы весь вечеръ шепчетесь? спросилъ внезапно Дроздовъ, смотря грозно на Бѣгичева, который никакъ не ожидалъ подобнаго вопроса и замѣтно смѣшался.
Катерина Петровна очень покраснѣла, глаза всѣхъ обратились на нее. Дроздовъ залился насильственнымъ смѣхомъ, что было нехорошимъ знакомъ. Докторъ какъ-то сердито, даже дерзко глядѣлъ на сконфуженнаго Бѣгичева и его сосѣдку. Несчастная хозяйка дома потерялась, то хмурилась, то улыбалась, одна тетушка, пользуясь общимъ замѣшательствомъ, съ школьной торопливостью утоляла свой аппетитъ.
Бѣгичевъ проклиналъ мысленно себя за ненаходчивость и рѣшился бѣсить Дроздова; онъ не только не прекратилъ своей манеры говорить съ Катериной Петровной, но старался глазами выразить какъ можно болѣе нѣжности и одушевленія. Дроздовъ не выдержалъ, выскочилъ изъ-за стола, за нимъ m-me Денисова, а за ней тетушка неохотно поднялась.
Торжествующій докторъ тихо барабанилъ вилкой по тарелкѣ и сердито искоса поглядывалъ на Бѣгичева, который съ притворнымъ равнодушіемъ ко всѣмъ продолжалъ свою рѣчь. Доктора скоро вызвали къ больному. Оставшись наединѣ съ Бѣгичевымъ, Катерина Петровна задумалась.
— О чемъ вы думаете? спросилъ ее Бѣгичевъ.
— Что за вопросъ! Неужели вы думаете, что я вамъ буду повѣрять всѣ свои мысли, отвѣчала она.
— Я потому спросилъ, что боюсь, не будетъ ли эта сцена имѣть для васъ послѣдствій!
— Какая сцена?… съ натянутымъ удивленіемъ спросила Катерина Петровна и прибавила равнодушно: — я о другомъ думала.
— Объ чемъ же?… обо мнѣ?
Катерина Петровна осталась недовольна увѣреннымъ тономъ Бѣгичева; онъ продолжалъ, улыбаясь и глядя прямой ей въ глаза:
— Вы думали обо мнѣ, и даже я знаю что.
— Это ужь слишкомъ! сердито замѣтила дѣвушка.
— Нисколько, я очень проницателенъ. Вы думали: ахъ скоро ли уѣдетъ отсюда этотъ несносный господинъ!
Катерина Петровна усмѣхнулась и кокетливо кивнула головой въ знакъ согласія.
Глядя на нихъ, трудно было рѣшить, кто былъ искренъ, но я скажу откровенно, что они оба лгали, и притомъ оба это очень хорошо знали, но на столько были свѣтски образованны, что дѣлали видъ, будто вѣрятъ другъ другу. Между тѣмъ, волненіе усилилось, лакеи чаще и чаще забѣгали по столовой.
— Вы знаете обычаи въ домѣ: что, эта суета, плохой знакъ? спросилъ Бѣгичевъ.
— Тотъ же признакъ, когда бываетъ суета на палубѣ, на пароходахъ, смѣясь отвѣчала дѣвушка.
— Значитъ, бури, и вы не боитесь?
— Я привыкла къ ней, какъ ко всему привыкаютъ.
— Не уйти ли мнѣ? Я не желалъ бы васъ опять вмѣшивать въ непріятныя сцены.
Дѣвушка подумала и потомъ сказала.
— Уходите.
— Прощайте.
Бѣгичевъ всталъ, протянулъ свою руку, Катерина Петровна выразительно взглянула на него, онъ сказалъ:
— Дайте мнѣ вашу ручку въ знакъ, что вы не сердитесь на меня.
— За что?
— За то, что я былъ глупъ и ничего не съумѣлъ отвѣтить на дерзость, но я былъ въ такомъ кроткомъ, пріятномъ духѣ, такъ счастливъ, что этотъ бѣшенный бульдогъ могъ бы загрызть меня… Дайте же вашу ручку.
Катерина Петровна нерѣшительно подала свою руку, Бѣгичевъ крѣпко сжалъ ее и тихо, торопливо произнесъ:
— Завтра утромъ въ саду.
И вышелъ быстро изъ столовой.
Оставшись одна, Катерина Петровна долго сидѣла облокотись на столъ, глаза горѣли, дыханіе было ускорено; изъ этого раздумья вывела ее тетушка, вернувшаяся доѣдать покинутую порцію жаренаго; и какъ бы въ вознагражденіе за антрактъ, подбавила себѣ еще кусокъ и, кушая его, медленно говорила:
— Ему полегче, братцу. Ахъ какой онъ сталъ сердитый, не угодишь ему ничѣмъ; какъ это вы съ нимъ справляетесь? Шутка ли, сколько времени не видались, пріѣхалъ, не успѣли поглядѣть на него, уѣхалъ опять, говоритъ, пріѣзжайте въ деревню погостить: ну вотъ пріѣхали!… Охъ ужь эта болѣзнь!… Да я васъ хотѣла просить, моя голубушка, Катерина Петровна, не оставьте мою дикарку, вѣдь она однѣ книги только и знаетъ, ужь, право, не знаю, что она тамъ вычитываетъ. Все мудрено разсуждаетъ; былъ такой славный женихъ, съ достаткомъ, имѣющій, знаете, мѣсто невидное, а доходное. Такъ не хочу! Я, говоритъ, за вора отъ голодной смерти не пойду замужъ, Вора? Вѣдь выдумаетъ что? А ей Богу очень трудно жить, квартира-то внизу стоить пустая, все дорого, ну, просто, бѣда. Сами знаете, только жильцами и живешь..
Разговоръ гостьи былъ прерванъ появленіемъ хозяйки дома въ столовую, съ любезной улыбкой на лицѣ, которая явно предназначалась Бѣгичеву; не найдя его, хозяйка съ удивленіемъ спросила свою Катишь: — куда онъ ушелъ? Воспитанница спокойно отвѣчала, что не знаетъ, и была довольна, видя смущеніе Антониды Михайловны, мучимой несоблюденіемъ приличія, какъ это — порядочнаго тона хозяйки: ушла изъ-за стола, даже неизвинясь передъ гостемъ, который былъ оскорбленъ больнымъ.
Желая поправить дѣла, m-me Денисова написала записку Бѣгичеву, съ разными любезностями и извиненіями, и пригласила его на другое утро пить чай на ея половинѣ. Она не успѣла запечатать записку, какъ ее позвалъ больной; она велѣла Катишь это сдѣлать и отослать на верхъ къ гостю.
Катерина Петровна приписала внизу записки: «будьте, какъ можно холоднѣе съ нимъ», и потомъ уже запечатавъ, отослала по адресу.
Черезъ часъ всѣ разошлись по своимъ комнатамъ. Не знаю, какъ другія, но навѣрно могу сказать, что тётушка едва добралась до постели, тотчасъ потеряла сознанье, и въ просоньяхъ только чмокала губами, какъ бы продолжая кушать. Ея племянница только подъ утро задремала, держа книгу въ рукахъ, съ которой она провела всю ночь.
На другое утро Бѣгичевъ всталъ рано, чтобъ итти въ садъ, но докторъ помѣшалъ ему, встрѣтивъ его въ кабинетѣ, тоже одѣтый. Бѣгичевъ досадовалъ. Что-то странное сдѣлалось въ обращеніи этихъ двухъ лицъ — оба старались попасть на старый тонъ, и оба не умѣли; еще гость могъ прикрываться натянутой развязностью, но докторъ явно былъ сконфуженъ и смѣшонъ.
— Чѣмъ вчера окончилась трагедія? спросилъ Бѣгичевъ, притворяясь равнодушнымъ и позѣвывая.
— Надо спросить Катерину Петровну, нехотя отвѣчалъ докторъ: — вѣдь на нее все обрушивается.
— Мнѣ жаль эту дѣвушку, я вчера, кажется, надѣлалъ глупостей. Я хотѣлъ бѣсить этого подлеца, онъ мнѣ гадокъ, послѣ его обращенія съ сестрой, замѣтилъ Бѣгичевъ искреннимъ голосомъ.
Эти слова поразили доктора, онъ пытливо глядѣлъ на Бѣгичева, а Бѣгичевъ, догадавшись, что ложь его имѣла успѣхъ, самъ старался себя убѣдить, что вниманіе его къ Катеринѣ Петровнѣ вытекало единственно изъ благороднаго мщенія.
Снова въ глазахъ доктора засіяло прежнее добродушіе, онъ вдругъ повеселѣлъ, смѣялся, и готовъ былъ цаловать своего гостя, которому тоже стало очень легко, несмотря на внутренній голосъ, говорившій ему, что вѣдь это предательская ложь, — и она награждается искренней признательностью довѣрчивой души. Но что было дѣлать опытному Бѣгичеву? Онъ зналъ, какъ несносны ревнивые влюбленные, и потому, очертя голову, пошелъ по дорогѣ лжи.
— Вы, докторъ, помогите намъ бѣсить его, сказалъ Бѣгичевъ.
— Развѣ она знаетъ ваше намѣреніе? съ удивленіемъ спросилъ докторъ, и его лицо выразило недовѣріе, но гость успокоилъ его, сказавъ:
— Она такъ умна и такъ ненавидитъ его, что поняла мое мщеніе…. Заговоръ, низвергнемъ идола! со смѣхомъ заключилъ Бѣгичевъ.
— Низвергнуть его невозможно, но пріятно хоть пощелкать его по носу, шутливо отвѣтилъ докторъ.
— Пойдемте въ садъ, она вѣрно гуляетъ, какъ вчера, по вашему приказанію, взявъ подъ руку доктора, говорилъ Бѣгичевъ, но докторъ съ лукавой улыбкой спросилъ его:
— Скажите мнѣ откровенно, вы для этого рано встали?
— Для этого! открыто и тоже улыбаясь отвѣчалъ Бѣгичевъ.
Докторъ предобродушно разсмѣялся, а гость, глядя на него, не могъ удержаться тоже отъ смѣха: они сошли въ садъ самыми искренними друзьями, и точно нашли тамъ уже Катерину Петровну: она не могла не скрыть нѣкотораго замѣшательства при видѣ Бѣгичева въ обществѣ доктора, но оправилась скоро, прочитавъ на лицѣ перваго: звѣрь укрощенъ! Катерина Петровна была свѣтски образована, и потому нисколько не возмутилась, ролью ложнаго друга въ Бѣгичевѣ, а напротивъ, почувствовала нѣкоторое довѣріе къ человѣку, который такъ привыкъ носить маску, что могъ не покидать ее — ни въ радостныя, ни въ горькія минуты. Общество ничего болѣе не требуетъ. Докторъ на столько простеръ свою довѣренность, что оставилъ Бѣгичева съ Катериной Петровной, а самъ пошелъ въ глубь сада.
Бѣгичевъ, торжествуя, глядѣлъ на Катерину Петровну, она улыбнулась и сказала ему:
— Удивляюсь вашему искусству.
— Есть минуты въ жизни, въ которыя самый обыкновенный человѣкъ дѣлается геніаленъ.
— А разорвали ли вы записку? серьёзно спросила Катерина Петровна Бѣгичева.
— Нѣтъ! для чего? вотъ она!
— Я такъ хочу, повелительно отвѣчала дѣвушка.
Бѣгичевъ съ эффектомъ разорвалъ записку, потомъ собравъ кусочки, гдѣ была строка, написанная Катериной Петровной, ихъ только спряталъ въ карманъ.
— Какой фарсъ! произнесла дѣвушка, не безъ самодовольствія.
Но оставимъ ихъ и обратимся къ доктору, который въ концѣ сада встрѣтилъ дѣвицу Дроздову: она возвращалась съ купанья. Ея нарядъ былъ простъ: голубая ситцевая блуза, съ простенькимъ бѣлымъ воротничкомъ и широкими рукавами. Длинныя бѣлокурыя косы чуть не касались до земли и очень красили миньятюрную фигурку печальной дѣвушки; она шла медленно, съ потупленными глазами. Завидя доктора, она пошла назадъ; но онъ взволнованнымъ и умоляющимъ голосомъ произнесъ:
— Ольга Львовна, неужели мы не можемъ встрѣчаться какъ друзья?
И онъ, подойдя къ дѣвушкѣ и протягивая ей руку, выразительно произнесъ:
— Другъ? дайте вашу руку.
Ольга Львовна отвернула свое пылающее лицо и медленно подала дрожащую руку доктору, тихо сказавъ:
— Я ни за что бы не пріѣхала сюда, еслибъ не братъ.
— Я увѣренъ въ этомъ.
— Я васъ хотѣла просить, быть со мной откровеннымъ на счетъ состоянія его здоровья; не обманывайте меня, и такъ его болѣзнь была для меня страшной неожиданностью. Онъ скрывалъ ее отъ меня. Право, не знаю почему, неужели онъ думалъ, что меня это мало интересуетъ.
Слезы прилили къ глазамъ говорившей; она, тяжело вздохнувъ, продолжала дрожащимъ голосомъ:
— Я не знаю, что мнѣ дѣлать; онъ сердится на меня, чѣмъ онъ не доволенъ? лучше бы сказалъ. Я съ радостью ходила бы за нимъ, но меня не допускаютъ.
И дѣвушка горько заплакала, докторъ стоялъ понуря голову нѣсколько секундъ, и потомъ, какъ бы опомнясь, торопливо сказалъ:
— Перестаньте, Ольга Львовна, слезами не поможете; вашъ братъ вовсе не такъ опасенъ, какъ воображаютъ окружающія его. Перестаньте, право, ваши слезы меня терзаютъ.
— Я не буду, съ трудомъ говорила дѣвушка, вытирая слезы. — Вы знаете, какъ я его любила; завидовать тому, что его любятъ другія, я неспособна, но за что же, за что же меня отталкивать, кого же мнѣ любить, за что-же всѣ бѣгутъ меня?
И снова зарыдала дѣвушка, только громче.
Докторъ былъ страшно встревоженъ, онъ съ упрекомъ замѣтилъ:
— Ольга Львовна, за что вы меня оскорбляете?
— Я васъ оскорбляю? Что вы! Богъ съ вами! отвѣчала дѣвушка пугливо. — Нѣтъ, я васъ уважаю, и желаю вамъ много, много счастья.
— Я знаю, этому я очень вѣрю, и способны ли вы на злое дѣло, но вы плачете, вы упрекаете за холодность къ вамъ.
— Я, право, глупая; не знаю, что говорю.
— Сядьте здѣсь, мы давно невидались, и долго не говорили отъ души, говорилъ докторъ, садясь на траву у дерева.
Дѣвушка покорно сѣла возлѣ него.
— Ольга Львовна, я вамъ хочу откровенно все высказать, началъ докторъ нерѣшительнымъ голосомъ, съ потупленными глазами.
— Я все знаю! торопливо прервала его дѣвушка.
— Нѣтъ, вы, навѣрно, не знаете самого главнаго…. Я самый несчастный человѣкъ.
Дѣвушка тяжело вздохнула и недовѣрчиво спросила:
— Почему?
Докторъ съ большимъ жаромъ продолжалъ:
— Если все такъ будетъ продолжаться, я или сойду съума, или….
— Ахъ! что это! перестаньте! съ ужасомъ воскликнула дѣвушка.
— Я знаю, что все глупо, безсмысленно, кротче сказалъ докторъ: — но теперь поздно! Я не умѣю и не могу владѣть собою, я бываю гнусенъ самъ себѣ, что же для другихъ?… Вы думаете мнѣ легко видѣть ваши слезы, я васъ ува…
— Говорите о себѣ, о себѣ одномъ! прервала доктора Ольга Львовна и покраснѣла.
Докторъ замолчалъ; на его лицѣ выразилось отчаяніе. Дѣвушка заговорила съ рыданіемъ въ голосѣ:
— Прошу васъ объ одномъ: никогда не упоминать мнѣ, что было между нами. Пощадите меня; вы должны знать, что женщина, рѣшившаяся первая говорить о своихъ чувствахъ мужчинѣ, должна быть очень, очень несчастна во всѣхъ своихъ привязанностяхъ, или, просто, сумасшедшая, потому что теперь я непонимаю сама, какъ я на это рѣшилась.
— Полноте, что тутъ безумнаго? замѣтилъ было докторъ, но его съ запальчивостью остановила дѣвушка.
— Дико, унизительно! Умоляю васъ, забудьте все, забудьте о моемъ существованіи
Помолчавъ съ секунду, она продолжала:
— Я буду счастлива, если вы будете искренно любить ее….
Голосъ сорвался на этомъ словѣ у Ольги Львовны, и она закрыла руками свое лицо.
— Нѣтъ, это невозможно! въ отчаяніи произнесъ докторъ. — Я ничтоженъ для нея!
Дѣвушка торопливо привстала; на ея лицѣ выразилась мучительная тоска, а глаза выражали упрекъ: «такъ значитъ на сколько же я ничтожна, если ты отвергъ меня?» Докторъ удержалъ ее за руку и потрясающимъ, отчаяннымъ голосомъ сказалъ:
— Если у васъ есть хоть капля участья ко мнѣ, то не уходите!… Я не понимаю, что говорю, что дѣлаю, пожалѣйте меня!…
И онъ склонилъ свою горячую голову на руку дѣвушки, которая тихо опустилась на колѣни передъ нимъ и ласково заговорила:
— Я готова быть вашимъ другомъ; неужели вы думаете, что я не цѣню высоко вашего благороднаго поступка. Развѣ вы не могли обмануть меня, и обманывать долго, потому что, когда любишь человѣка искренно, ему вѣришь вполнѣ.
— Вы простили меня?
Дѣвушка пожала ему руку и сказала:
— Я очень благодарна вамъ; намъ нужно было поговорить, мнѣ легче, я все выбросила изъ головы, я вашъ другъ — да вы ни въ чемъ не виноваты, что любите другую.
— Но меня не любятъ! съ воплемъ воскликнулъ докторъ и всталъ быстро на ноги, какъ бы самъ испугавшись своего восклицанія.
Ольга Львовна стала утѣшать доктора, что свѣтская дѣвушка скрытна, что, можетъ быть, ея наружная холодность скрываетъ нѣжныя чувства къ нему, что она мало еще знаетъ доктора. Всему, что ни говорила Ольга Львовна доктору, она сама не вѣрила; она очень хорошо знала, что Катерина Петровна неспособна полюбить человѣка некрасиваго, небогатаго, безъ всякихъ блестящихъ достоинствъ, ну, будь хоть онъ извѣстный талантъ, а то, просто, благородный человѣкъ. Зато докторъ, какъ утопающій хватается за соломинку, ухватился за высказанныя утѣшенія и повеселѣлъ. Ольгѣ Львовнѣ тоже стало легче, она прямо уже глядѣла въ глаза доктору. Подходя къ дому, она издали увидѣла Катерину Петровну съ Бѣгичевымъ, идущихъ по аллеѣ; по ихъ одушевленнымъ лицамъ можно было догадаться, что разговоръ былъ между ними очень интересенъ. Катерина Петровна на этотъ разъ такъ была любезна, что, завидѣвъ гостью, сама подошла къ ней, и всѣ въ четверомъ пошли къ террасѣ. Дамы шли впереди, а кавалеры позади. Бѣгичевъ смотрѣлъ на дамъ самымъ критическимъ взглядомъ. Высокая, стройная, съ гордой осанкой и самоувѣренной походкой, Катерина Петровна, одѣтая въ дорогомъ изящномъ бѣломъ капотѣ, въ шляпкѣ почти изъоднихъ кружевъ, въ перчаткахъ, съ зонтикомъ на розовой тэфтѣ, нѣжно румянившей ея лицо, все это могло, казалось бы, уничтожить небольшаго роста Ольгу Львовну въ ситцевой блузѣ, съ распущенными косами. Одна какъ будто изображала простоту, а другая роскошь самую эффектную.
— Какая она граціозная, замѣтилъ Бѣгичевъ, указывая на Ольгу Львовну.
Докторъ съ увлеченьемъ отвѣчалъ:
— А если бы вы знали, что за душа у ней, сколько въ ней любви, поэзіи, вы удивитесь, если узнаете ее покороче, какъ она смотритъ на вещи, какъ начитана, какъ умна!
— Катерина Петровна васъ ждала долго, а вы вѣрно съ ней гуляли? спросилъ Бѣгичевъ, пытливо глядя на доктора, который слегка покраснѣлъ и поспѣшно отвѣчалъ:
— Да, мы разговорились о домашнихъ дѣлахъ, вѣдь я ихъ знаю лѣтъ десять. Я еще былъ мальчикъ, какъ познакомился съ ними.
— У ней какъ будто глаза заплаканы? спросилъ Бѣгичевъ.
— Заплаканы?… можетъ быть, она ужасно нервная, да и какъ ей не плакать, тетка по глупости своей принуждаетъ ее выходить замужъ за всякаго взяточника, лишь бы посватался. Всѣ надежды были на брата, а и тотъ, кажется, готовъ ее самъ уговаривать выйти замужъ за какого-то господина съ таинственными доходами.
— Однако, надо же ей будетъ вытти замужъ? или она безнадежно влюблена?
— Развѣ порядочная дѣвушка непремѣнно должна вытти замужъ за перваго жениха, котораго не любитъ? разгорячась сказалъ докторъ, ему было неловко передъ разспрощикомъ.
— Да что, ей лѣтъ 20 будетъ? если она серьёзнаго характера и непустая дѣвушка, она не могла же жить безъ привязанностей?
— Вѣроятно у ней и были привязанности, но вѣдь чѣмъ женщина горячѣе, тѣмъ способнѣе на жертвы, тѣмъ чаще бываютъ неудачи въ выборѣ привязанности. Осмотрительные и холодные характеры, они всегда очень удачно выбираютъ для себя людей., которыхъ они заставляютъ себя любить,… Я вамъ скажу, что неудачныя привязанности въ жизни такъ исковеркаютъ натуру самую сильную; исходъ одинъ для истерзаннаго сердца: пуля въ лобъ или ядъ.
— Къ чему вы на все такъ трагически смотрите? неужели нѣтъ ничего хорошаго въ жизни?
— Очень много, только не всѣмъ позволяетъ судьба наслаждаться хорошимъ, у ней есть свои любимцы, какъ у директора, столоначальника; этимъ любимцамъ все съ рукъ сходитъ, а другимъ каждая пустая ошибка въ страшное преступленіе ставится. Да сравните меня съ вами: вы ѣдете куда хотите, дѣлаете что хотите, а я долженъ какъ колодникъ съ цѣпями на ногахъ жить тамъ, гдѣ меня заставятъ работать,
— Не завидуйте мнѣ: вы молоды, а это выше всѣхъ матеріальныхъ благъ, я бы за годъ молодости отдалъ всѣ мои деньги.
— Развѣ вы небыли молоды?
— Былъ! какъ же!… да только моя молодость вся была истрачена на такія пошлости, на такіе нечеловѣческіе интересы, что моя молодость, относительно вашей, все равно, что ребенокъ здоровой и ребенокъ въ англійской болѣзни.
— Я васъ не понимаю, почему такое сравненіе?
— Послѣ я вамъ растолкую, теперь пойдемте къ дамамъ, невѣжливо — мы отстали отъ нихъ.
— Доскажите, успѣемъ.
— Нѣтъ, въ другой разъ, это долго толковать вамъ, если вы не понимаете разницу въ Россіи между воспитаніемъ людей бѣдныхъ и богатыхъ. Васъ воспитываютъ для дѣла, а насъ… Богъ знаетъ къ чему готовятъ, хорошо если выдеть человѣкъ какъ я, который хоть зла-то не приноситъ своей родинѣ.
— Вы мрачнѣе меня смотрите на все, какъ я вижу….
— Я не повѣрю, чтобъ человѣкъ съ вашимъ умомъ и средствами не приносилъ пользы, съ своими убѣжденіями и благороднымъ взглядомъ на все….
— Полноте, мнѣ совѣстно слушать незаслуженныя похвалы… Смотрите, кто явился на террасѣ, сказалъ Бѣгичевъ и, ускоривъ шаги, пошелъ съ дамами и вмѣшался въ ихъ разговоръ; докторъ послѣдовалъ его примѣру.
По мѣрѣ того, какъ приближались къ террасѣ, лица всѣхъ изображали неудовольствіе, одна Ольга Львовна радостно улыбалась брату и, вбѣжавъ по ступенькамъ, поцаловала его съ любовью; но братъ не отвѣчалъ на ласки сестры: все его вниманіе было обращено на оставленное ею общество, которому онъ сухо поклонился, когда оно вошло на террасу.
— Это что за дурацкая прическа? обратился Дроздовъ съ вопросомъ къ сестрѣ, которая, сконфуженная, ничего не отвѣчала, она пугливо схватилась за косы и сама съ удивленіемъ взглянула на нихъ; встрѣча ея съ докторомъ послѣ купанья совершенно поглотила всѣ ея мысли, ей было не до причесокъ.
— И развѣ ты не знаешь, что я немогу видѣть цвѣтныхъ платьевъ? да ты еще бы парусину надѣла.
— У меня нѣтъ бѣлаго платья, отвѣчала Ольга Львовна шопотомъ и чуть не со слезами.
— Прежде чѣмъ ѣхать сюда, надо былобъ объ этомъ подумать. И пожалуйста не возражай мнѣ.
Бѣгичеву такъ непріятно было быть свидѣтелемъ неловкаго положенія бѣдной дѣвушки, что онъ сошелъ внизъ, гдѣ докторъ прохаживался въ волненіи и бросалъ недовольные взгляды на Дроздова.
— Что это съ нимъ, онъ кажется съума сошелъ? сказалъ тихо доктору Бѣгичевъ. — Да онъ скоро травѣ непозволитъ быть зеленой, а чтобъ была бѣлая.
— Все виновата Антонида Михайловна въ этомъ, она скоро нарядится для него въ шапочку съ колокольчиками. Да Богъ съ ней! рядилась бы сама во что хочетъ, да другихъ бы избавила отъ унизительной роли плясать по его дудочкѣ.
Бѣгичеву сдѣлалось понятно, почему дамы ничего не имѣли цвѣтнаго въ своемъ туалетѣ.
Вѣроятно въ знакъ немилости своей къ Катеринѣ Петровнѣ или желая загладить свою грубость передъ сестрой, онъ заставилъ послѣднюю поить его чаемъ, но не на радость была эта честь Ольгѣ Львовнѣ: онъ сердился на нее за каждое движеніе. Эта придирчивость однако прошла, какъ только ушелъ Бѣгичевъ съ террасы, оставивъ больнаго въ кругу родственниковъ и доктора. Катерина Петровна ушла давно къ себѣ въ комнату.
М-me Денисова кушала чай вдвоемъ съ Бѣгичевымъ на верхней половинѣ дома. Комната была устроена кокетливо роскошно: тутъ былъ шолкъ, ленты, тюль, цвѣты и безчисленное множество дорогихъ игрушекъ; картины, бюсты, книги въ золоченныхъ переплетахъ, арфа, рояль и мольбертъ съ неоконченнымъ пейзажемъ, давали комнатѣ видъ дамскаго будуара и изящнаго ателье.
Хозяйка сидѣла на маленькой кушеткѣ, кокетливо выставивъ на бархатную скамейку свою худенькую ножку; бѣлый нарядъ, взбитыя какъ дымъ букли, что-то имѣли изысканное на видъ; она прихлебывала чай изъ прозрачной севрской чашечки, говорила такъ правильно, такъ плавно и такъ чувствительно, что гостю захотѣлось спать. Разговоръ, какъ слѣдуетъ, былъ на французскомъ языкѣ.
— Моя Катишь меня любитъ до обожанія. Впрочемъ, между нами непонятная симпатія, я имѣю невѣроятные факты: — если у меня болитъ голова, то непремѣнно заболитъ и у ней, я скучна, и моя Катишь печальна. Нѣтъ, мсьё Бѣгичевъ, есть какое-то таинственное сродство душъ, въ любви моей Катишь я испытываю что-то небесное! Мы всегда вмѣстѣ, намъ не надо развлеченій свѣта, насъ удовлетворяютъ артистическія занятія…. Сегодня я не хотѣла пить чай внизу, вмѣстѣ съ ними…
Послѣднюю фразу m-me Денисова произнесла съ большимъ презрѣніемъ и опять продолжала въ прежнемъ тонѣ.
— Я съ вами буду откровенна, мсьё Бѣгичевъ; пріѣздъ ихъ вовсе былъ ненуженъ. Мсьё Поль артистъ въ душѣ и совершенный аристократъ, его раздражаетъ все тривіальное. Надо намекнуть доктору, чтобъ онъ далъ имъ почувствовать, какой вредъ приноситъ больному малѣйшее волненіе. Я васъ увѣряю, между ними нѣтъ ничего общаго!
Несмотря на всю любезность хозяйки и ея лестную откровенность, гость очень обрадовался появленію Дроздова, который замѣтно искалъ кого-то, даже заглянулъ въ другія комнаты и потомъ уже сѣлъ на предлагаемое мѣсто, возлѣ хозяйки…
Однако мнѣ пора уяснить читателю встрѣчу въ саду Ольги Львовны съ докторомъ: изъ ихъ разговора ясно уже видно, что они оба были несчастливы въ любви, а это вотъ какъ случилось. Докторъ почти дѣвочкой зналъ Ольгу Львовну, да и самъ-то онъ на ея глазахъ сдѣлался самостоятельнымъ человѣкомъ. Послѣ отъѣзда Дроздова за границу, Ольга Львовна въ одномъ докторѣ находила отдыхъ среди пошлой и бѣдной среды, въ какой она жила у тетки, замѣнившей, ей давно умершихъ отца и мать. Ни пошлая праздность, ни пустое тщеславіе бѣднаго чиновничьяго круга не занимало дѣвушку, развившуюся отъ чтенія и довольно серьёзную по характеру. Докторъ тоже былъ далекъ отъ мелочности и пустоты празднаго общества и потому молодые люди находили въ бесѣдахъ другъ съ другомъ большое удовольствіе; чтеніе было ихъ любимымъ занятіемъ. Тетка Ольги Львовны была женщина добрая, но спала и видѣла выдать скорѣе замужъ свою племянницу. Вѣчно возилась со свахами да съ женихами и мучила тѣмъ порядочную дѣвушку. Докторъ не разъ бывалъ свидѣтелемъ сценъ между невѣжественной теткой и ея благородной племянницей по этому поводу…. Годы шли быстро для Ольги Львовны, несмотря на очень однообразную жизнь; въ это время она стала чувствовать къ доктору все болѣе и болѣе привязанности, она нетерпѣливѣе ждала его прихода и цѣнила болѣе его къ ней вниманіе. Пріѣздъ Дроздова нарушилъ тишину въ жизни Ольги Львовны, холодность и болѣзнь брата ее убили, докторъ, прежде знавшій Дроздова, съ разу разгадалъ причину такой перемѣны, но утѣшалъ бѣдную дѣвушку, что болѣзнь всему причиной. Черезъ два дня по пріѣздѣ Дроздова, докторъ былъ приглашенъ вечеромъ къ m-me Денисовой, гдѣ остановился Дроздовъ, очень грубо отвергнувъ прежнюю комнату, приготовленную для него въ домѣ тетки. Доктора повели въ спальню къ Катеринѣ Петровнѣ, она лежала въ постели послѣ истерическаго припадка, въ первый разъ сдѣлавшагося съ ней. Дроздовъ и m-me Денисова были очень взволнованы болѣзнью ея, приставали къ доктору съ разспросами, а докторъ такъ былъ пораженъ съ перваго взгляда красотой Катерины Петровны, что едва могъ собрать мысли, гдѣ онъ и что съ нимъ? Молодому человѣку никогда не случалось видѣть женскую, роскошно меблированную спальню и такую роскошную дѣвушку въ ночномъ нарядѣ, которая и въ болѣзни умѣла сохранить кокетливую грацію. Доктора оставили на ночь, больная боялась оставаться одна; и всю ночь по очередно дежурили всѣ трое; докторъ, оставшись одинъ, любовался на свободѣ, то обнаженной ручкой больной, то ея черными волосами, то ея позой. Три дня лежала въ постели Катерина Петровна, и докторъ былъ неотлучно при ней. Больная очень скоро выздоровѣла, докторъ еще скорѣе влюбился до безумія въ нее. Разумѣется, Катерина Петровна замѣтила быстро то впечатлѣніе, какое произвела на доктора, и отъ нечего дѣлать кокетничала съ нимъ, а когда увидала, что дѣло сдѣлано, то есть, что докторъ потерялъ голову, она стала имъ играть какъ котенокъ играетъ мышкой: то придавитъ ее, то дастъ подышать и неожиданно бросится на запуганную мышку.
Докторъ ни о чемъ и ни о комъ не могъ думать, кромѣ Катерины Петровны, ея фигура вѣчно мерещилась ему; онъ ходилъ какъ потерянный, то былъ веселъ и счастливъ, какъ безумный, то походилъ на мертвеца.
Ольга Львовна, не подозрѣвая соперницы, была встревожена перемѣной въ докторѣ: она все приписала въ пользу своей любви, которой дала волю. А когда она узнала, что докторъ бросаетъ выгодную практику въ городѣ и ѣдетъ для ея брата въ деревню, то ея благодарности не было мѣры. При прощаньи съ докторомъ, Ольга Львовна намекнула ему о своей любви, докторъ былъ такъ испуганъ этой откровенностью, что самъ ей открылъ свою тайну, что любитъ другую. Съ тѣхъ поръ молодые люди не видались, до встрѣчи въ саду. Ольга Львовна въ продолженіе мѣсяца старалась затушить сердечную привязанность, а докторъ, напротивъ, далъ волю своему молодому, пылкому и неопытному сердцу.
Въ мѣсяцъ своего пребыванія въ деревнѣ, докторъ много могъ бы узнать о предметѣ своей страстной любви, но онъ былъ довѣрчивъ по характеру, и часто явное доказательство, что его не можетъ любить дѣвушка, воспитанная въ роскоши и свѣтскости, приписывалъ Богъ знаетъ чему. Впрочемъ, въ послѣднее время сердце его почуяло бѣду, но гдѣ взять столько власти надъ сердцемъ и бѣжать отъ своей гибели?…
Кстати я скажу нѣсколько словъ и о романической встрѣчѣ m-me Денисовой съ Дроздовымъ: они встрѣтились въ термахъ римскихъ, куда она пришла сдѣлать этюды. М-me Денисова никогда не была знакома съ молодыми людьми бѣднаго класса. Ее сначала поразило несвѣтское обращеніе съ ней Дроздова, но когда онъ сдѣлался ея учителемъ въ живописи, она заинтересовалась имъ, да и не мудрено: для m-me Денисовой все было ново въ Дроздовѣ — его пренебреженіе къ свѣту, его насмѣшки надъ пустотой общества, его любовь къ искусству, къ природѣ, даже его необычайно высокое понятіе о самомъ себѣ. Путешествіе въ Неаполь ихъ сблизило, и съ тѣхъ поръ m-me Денисова ни на минуту не разставалась съ геніальнымъ художникомъ, какимъ она считала его, и такъ полюбила искусство и мирную жизнь, что Катерина Петровна не узнавала свою благодѣтельницу и не разъ плакала отъ скуки, какую ей пришлось испытывать. За границей все же есть развлеченія, въ Россіи единственное развлеченіе гости. А гостей-то Дроздовъ ненавидѣлъ съ каждымъ днемъ все болѣе и болѣе, особенно молодыхъ людей. М-me Денисова исполняла его волю, считая отвращеніе его къ гостямъ за болѣзненную ревность къ ней, что очень льстило ея увядшей наружности
До обѣда время тянулось медленно и скучно для всѣхъ, исключая Катерины Петровны; она провела его пріятно, занимаясь своимъ туалетомъ. На ней было новое бѣлое платье, только что оконченное, до того прозрачное, что въ немъ можно было ѣхать на балъ. Волосы блестѣли на солнце какъ сталь, а въ черной густой косѣ какъ бы случайно была забыта брильянтовая небольшая шпилька, — весь туалетъ былъ поразителенъ простотой и изяществомъ. Разумѣется, рядомъ съ ней, Ольга Львовна, въ ситцевомъ платьѣ, въ сопровожденіи неизящной тетушки, казалась очень жалкой. Дроздовъ нахмурился, а этого было достаточно, чтобъ хозяйка дома съ большой непріязнью смотрѣла на бѣдныхъ гостей. Это нѣжное и свѣтское созданье не чувствовало само, на сколько оно было неделикатно. Впрочемъ, кромѣ Ольги Львовны, никто не обращалъ на это вниманія; бѣдная дѣвушка съ минуты своего пріѣзда столько настрадалась, что чувствовала съ ужасомъ, какъ слезы подступаютъ къ ея глазамъ и рыданіе судорожно сжимаетъ ея горло. Казалось всѣ какъ бы сговорились ее оскорблять: блистательная ея соперница не сказала ей слова; Бѣгичевъ, сидѣвшій между ними, разсыпался въ любезностяхъ и оказывалъ утонченное вниманіе Катеринѣ Петровнѣ, а объ Ольгѣ Львовнѣ такъ забылъ, что сидѣлъ повернувшись спиной.
Дроздовъ, какъ наканунѣ, сталъ бѣситься на Бѣгичева и весь свой гнѣвъ разразилъ на сестрѣ.
— Что ты ничего не ѣшь? это что за пошлая манера отказываться отъ всѣхъ блюдъ, ты воображаешь, что это интересно? рѣзко спросилъ Дроздовъ, и тѣмъ всѣхъ заставилъ обратить вниманіе на сестру.
— Въ самомъ дѣлѣ вы ничего не кушаете, замѣтилъ Бѣгичевъ какъ-то такъ неловко, что можно было принять за колкость.
— Я не хочу! едва выговорила Ольга Львовна.
— Тогда не слѣдовало являться къ столу! И ты не думаешь ли, что тебя будутъ просить покушать? опять спросилъ ее братъ.
Ольга Львовна почувствовала холодный потъ на своемъ лицѣ, и была окончательно уничтожена насмѣшливымъ взглядомъ, брошеннымъ ея соперницей.
Докторъ во время подошелъ къ ней и вывелъ ее изъ-за стола, сказавъ:
— Вы нездоровы, подите на воздухъ!
— Больныя должны сидѣть дома! этими словами сопутствовалъ братъ свою сестру.
Ольга Львовна, въ какомъ-то оцепѣненіи, вышла въ садъ, и, посидѣвъ не много, горько заплакала. Докторъ уговаривалъ ее перестать плакать.
— Ради Бога, устройте, чтобъ мы уѣхали сегодня же отсюда, заговорила съ рыданіемъ дѣвушка. Я всѣмъ въ тягость! Ахъ, какъ тяжело мнѣ!… Мы пріѣхали по его же желанію, за что же онъ на насъ сердится? Развѣ я виновата, что у меня нѣтъ великолѣпныхъ платьевъ? Гдѣ взять мнѣ денегъ? И что за униженіе для него, что мы бѣдны?
— Ну, что объ этомъ плакать; стоятъ ли они одной вашей слезы. И можно ли оскорбляться грубостью тѣхъ, которые даже не понимаютъ того, что дикари считаютъ необходимымъ — это бытъ вѣжливыми съ гостями… Не плакать, а презирать надо всѣ ихъ грубости!… Мы лучше удалимся отъ ихъ свѣтскаго общества, поѣдемте гулять въ кабріолетѣ, я вамъ покажу отличныя мѣста здѣсь.
Ольга Львовна приняла приглашеніе, и они уѣхали прежде, чѣмъ встали изъ-за стола.
Докторъ явно желалъ поразить Катерину Петровну своимъ равнодушіемъ; прогулка была продолжительная, но этого не замѣтила она, а, напротивъ, при его появленіи, она предложила Бѣгичеву итти въ садъ.
Дроздовъ выходилъ изъ себя отъ явнаго вниманія Катерины Петровны къ Бѣгичеву, и, не зная, какъ излить накипѣвшую злобу, разразился на докторѣ: наговорилъ ему рѣзкихъ вещей, зачѣмъ онъ ѣздилъ съ его сестрой кататься.
Докторъ терпѣливо выслушалъ Дроздова и потомъ отвѣчалъ ему:
— Вы кончили свою нотацію? Теперь я начну изъявлять свою претензію, хотя заранѣе предупреждаю, что она дика, потому что я буду защищать сестру вашу, въ то время, какъ это была бы ваша обязанность и долгъ. Ваша сестра очень слабаго здоровья, слишкомъ благородна, чтобъ выносить такое унизительное обращеніе всѣхъ, даже своего брата! Она не заслуживаетъ этого! Вся ея вина въ томъ, что она всю жизнь посвятила для другихъ и своими трудами одѣвается. Это ей дѣлаетъ высокую честь!… Она желаетъ ѣхать домой, сейчасъ же! и я, по праву доктора, подтверждаю, что ея нервы долѣе не могутъ выносить этой пытки. Это возмутительно видѣть со стороны, что дѣлаютъ съ ней здѣсь!
Докторъ никогда не говорилъ съ Дроздовымъ такъ покойно и такъ рѣшительно, больной же не привыкъ къ такому обращенію съ нимъ, а можетъ и раскаяніе имъ овладѣло, только онъ кротко сказалъ, вставая съ креселъ:
— Пойдемте къ ней, я уговорю ее остаться, она должна извинить больнаго своего брата, а до остальныхъ ей нѣтъ дѣла! Она у меня въ гостяхъ, а своихъ гостей я заставлю уважать и обращаться съ ними какъ слѣдуетъ.
Дроздовъ даже разгорячился, но въ это время вошла въ комнату m-me Денисова, и, узнавъ, что мсьё Поль хочетъ итти на вечерній воздухъ, возстала противъ этого, и сказала доктору:
— И вы не остановите вашего больнаго, почему m-lle Ольга не прійдетъ сюда? Если ей не вредно кататься, то, вѣроятно, для нея небольшой трудъ прійти къ больному брату?
Докторъ не умѣлъ долго владѣть собой: онъ рѣзко отвѣчалъ, что Ольга Львовна не прійдетъ.
М-me Денисова съ ироніею возразила: не прійдетъ? но зачѣмъ же она пріѣхала? кажется, для брата? очень ясно желая этимъ сказать, что она не считаетъ ея своей гостьей.
— Неужели вы думали, что Ольга Львовна пріѣхала для кого нибудь другаго?
— Докторъ! обиженно произнесла хозяйка дома.
— Я откровененъ, извините меня, но я былъ свидѣтелемъ слезъ….
— Такъ она пріѣхала сюда плакать? перебила доктора m-me Денисова
— Самая необразованная дѣвушка заплакала бы отъ обращенія…..
— Вы просто не знаете, что говорите! въ сердцахъ остановила доктора хозяйка дома, и пошла на встрѣчу Бѣгичеву, который шелъ подъ руку съ Катериной Петровной; бѣлый розанъ, украшавшій ея лифъ, былъ у него въ петлицѣ: лицо его сіяло самодовольствіемъ, каждая черта, казалось, громко восклицала: я торжествую! я торжествую!…
— Гдѣ вы пропадали? спросилъ Бѣгичевъ доктора, чтобъ что нибудь сказать.
— Мы ѣздили подышать чистымъ воздухомъ: мы съ Ольгой Львовной оба были тамъ, гдѣ не смѣются надъ нами, и гдѣ мы никого не возмущаемъ нашимъ плебейскимъ происхожденіемъ и нашими манерами, отвѣчалъ докторъ въ какомъ-то невѣроятно-озлобленномъ волненіи.
Озадаченный Бѣгичевъ понялъ, что неумѣстно продолжать разговоръ и замолчалъ, но храбрая Катерина Петровна отвѣчала за него.
— Браво! Я незнала, что у васъ такой краснорѣчивый талантъ къ проповѣдямъ.
— Я желалъ бы имѣть какой нибудь талантъ, чтобъ показать людямъ, въ чемъ состоитъ истинное образованіе. Не въ свѣтскихъ заученыхъ манерахъ, не въ дорогихъ платьяхъ…. а…
Докторъ дрожалъ и былъ блѣденъ, Бѣгичевъ смотрѣлъ на Катерину Петровну, какъ бы прося у ней пощады бѣдному сопернику, но она, скрывая улыбкой свою досаду, отвѣчала доктору:
— Вы, докторъ, вѣрно безъ шляпы дѣлали прогулку, и солнце вамъ сильно напекло голову. Надо вамъ приложить льду, вы не помните, что говорите .
Докторъ, какъ бѣшеный, выбѣжалъ изъ гостинной, онъ походилъ на раздраженнаго звѣря, который бросается на все, что ни встрѣтитъ, кусаетъ и бѣжитъ далѣе.
— Онъ просто помѣшанъ! замѣтила, улыбаясь, m-me Денисова, и, обратясь къ Бѣгичеву, прибавила: — мсьё Бѣгичевъ, скажите, пожалуйста, возможно ли такія дикія вещи говорить?
— Удивляюсь! довольно грубо перебилъ ее Дроздовъ, все время лежавшій на кушеткѣ: — что вы находите страннымъ въ немъ? Онъ благороднѣйшій человѣкъ!
— Развѣ мы касались его благородства? Мы дивились его странностямъ, съ натянутымъ спокойствіемъ отвѣчала m-me Денисова.
— Я ненавижу злословіе!
— Что съ вами! кто злословитъ? обиженно спросила опять она.
— Такъ это по вашему не злословіе? Человѣкъ не успѣлъ уйти, какъ ему вслѣдъ посыпались улыбки, насмѣшки!
Дроздовъ глядѣлъ прямо на Бѣгичева и Катерину Петровну.
— Вы были бы совершенно правы заступаясь за доктора, если бы мы могли позволить себѣ такое неприличіе! замѣтила m-me Денисова.
— Извините, я не былъ рабомъ свѣтскаго приличія и не буду…
И, вѣроятно, въ доказательство этого, Дроздовъ растянулся на кушеткѣ и закрылъ глаза.
Хозяйка дома тревожно поглядывала на него, заговоривъ съ Бѣгичевымъ, но когда Дроздовъ судорожно позвонилъ, она забылась, и сказала ласково:
— Что вамъ угодно?
— Лакея! грубо отвѣчалъ Дроздовъ, и, обратясь къ вошедшему лакею, прибавилъ въ томъ же тонѣ: — проси ко мнѣ Ольгу Львовну, скажи, что мнѣ скучно, чтобъ она пришла посидѣть со мной.
М-me Денисова едва не задохнулась, въ ея потухшихъ глазкахъ сначала блеснули слезы, потомъ гнѣвъ; она съ притворнымъ равнодушіемъ произнесла: — мсьё Бѣгичевъ, пойдемте на мою половину; Катишь, дайте мнѣ вашу руку.
И, облокотясь на руку своей пріемной дочери, хозяйка дома вышла изъ комнаты.
Но не долго бѣдная женщина разъигрывала роль равнодушной: посидѣвъ не болѣе десяти минутъ у себя въ гостиной, она оставила Бѣгичева съ Катериной Петровной, и сошла внизъ.
Бѣгичевъ на этотъ разъ былъ очень доволенъ нѣжностью сердца m-me Денисовой, онъ могъ быть съ женщиной, вниманіе которой льстило его самолюбію. Катерина Петровна произвела на него пріятное впечатлѣніе своей красотой, но ему не нравилось многое въ ней: ея самоувѣренность, ея аристократическія выходки, довольно ограниченное развитіе ума. Но что ему было за дѣло до ея недостатковъ, вѣдь ему пріятно въ ея обществѣ, даже онъ чувствовалъ нѣкоторое увлеченіе, ну и слава Богу, къ чему предаваться анализу: что и какъ?…
Катерина Петровна, какъ нарочно, позировалась великолѣпно въ роскошной гостиной, занимала гостя свѣтскимъ разговоромъ на изящномъ французскомъ языкѣ. Бѣгичевъ былъ недоволенъ, когда явился лакей отъ хозяйки дома, прося ихъ въ низъ, но онъ утѣшился тѣмъ, что когда сходилъ съ своей дамой съ лѣстницы, она такъ медленно, такъ неохотно ступала по мягкому ковру, что ясно было видно, что ей хотѣлось продлить бесѣду съ нимъ. Они застали трогательную картину. М-me Денисова фантазировала на роялѣ, Дроздовъ стоялъ облокотясь возлѣ и такъ внимательно слушалъ ее, что не обратилъ вниманія на приходъ постороннихъ лицъ.
— Кажется, воцарилась тишина? тихо спросилъ Бѣгичевъ свою даму.
— Передъ бурей, отвѣтила Катерина Петровна и ушла изъ комнаты.
М-me Денисова продолжала фантазировать, Бѣгичевъ понялъ, что его не хотятъ замѣчать, вышелъ на террасу, а тамъ пошелъ бродить по саду, въ надеждѣ встрѣтить Катерину Петровну, по онъ наткнулся на Ольгу Львовну; она сидѣла съ книгой, на высокой покатости, поросшей густой травой у пруда, чистаго и большаго; кругомъ вилась дорожка, между рядами высокихъ деревьевъ. У ногъ дѣвушки, по темной синевѣ воды, величаво плавалъ лебедь и какъ бы кокетничалъ передъ ней; онъ то вытягивалъ шею и приподнималъ на половину крылья, то согнувъ ее дугой, носомъ сплескивалъ воду и гордо отплывалъ то въ одну, то въ другую сторону. Эта картина освѣщалась закатомъ солнца, которое, сквозя огненнымъ пламенемъ, падало на одушевленное лицо дѣвушки, погруженной до такой степени въ чтеніе, что она не замѣтила прихода Бѣгичева: ея естественный испугъ ясно доказалъ это, когда она услышала голосъ Бѣгичева.
— Извините, я вамъ помѣшалъ, сказалъ Бѣгичевъ, невольно заглядѣвшись на личико дѣвушки, полное ума, кротости, безъ всякой пошлости.
— Долго вы здѣсь думаете пробыть? садясь возлѣ, спросилъ Бѣгичевъ.
— О, нѣтъ…. пугливо произнесла дѣвушка и замѣтивъ, что отвѣчала слишкомъ откровенно, прибавила: — надо намъ домой, по дѣламъ.
— Какія у васъ дѣла могутъ быть? вѣдь лѣтомъ тоска въ городѣ, да и вы, кажется, любите природу и умѣете наслаждаться ею. Здѣсь отличное мѣсто вы выбрали.
— Да я очень люблю деревню.
— Васъ брать не пуститъ.
Лицо дѣвушки опечалилось, она тяжело вздохнула, вѣроятно, вспомнивъ сцену за столомъ.
Въ эту минуту явилась въ попыхахъ горничная, говоря, что тетушкѣ дурно. Ольга Львовна бросилась бѣжать, сказавъ Бѣгичсву умоляющимъ голосомъ:
— Пошлите доктора во флигель.
Бѣгичевъ на террасѣ нашелъ разгнѣванную m-me Денисову и ея величавую Катишь.
— Они пріѣхали сюда замучить насъ своими обмороками и слезами, этими словами встрѣтила хозяйка дома гостя.
— Гдѣ докторъ? Ольга Львовна очень испугалась, отвѣтилъ Бѣгичевъ.
— Успокойтесь! иронически отвѣтила Катерина Петровна. Докторъ давно тамъ, и разъигрываетъ роль утѣшителя. Все окончится дальней прогулкой опять
Бѣгичевъ понялъ, что, несмотря на все презрѣніе къ бѣдному доктору, Катерина Петровна немогла видѣть спокойно его вниманія къ другой женщинѣ. Бѣгичевъ не показалъ непріятнаго впечатлѣнія, какое произвелъ на него, еще продолжавшійся между дамами, насмѣшливый разговоръ о бѣдныхъ гостьяхъ, при чемъ каждая складочка была разобрана на ихъ ситцевыхъ платьяхъ. М-me Денисова снова стала любезна съ гостемъ, мѣшало только отсутствіе Дроздова, который показывалъ ему такое неестественное равнодушіе, что плохо вѣрилось.
Отъ больнаго скрыли, что его тетка расплакалась горько, когда онъ въ раздраженіи выгналъ ее отъ себя, и потому когда онъ спросилъ, почему нѣтъ его родственницъ въ гостиной, m-me Денисова сказала, что онѣ уѣхали кататься, и черезъ нѣсколько минутъ попросила Бѣгичева позвать къ брату Ольгу Львовну и предупредить ее, что братъ нездоровъ, потому слѣдуетъ скрыть отъ него болѣзнь тетки его. Бѣгичевъ передалъ Ольгѣ Львовнѣ о желаніи хозяйки дома. Дѣвушка вопросительно взглянула на доктора, который сидѣлъ у постели тетки, еще немогшей притти въ себя отъ горя.
— Идите, если вы въ силахъ перенести свѣтское обращеніе, сказалъ докторъ.
— Но братъ будетъ безпокоиться, произнесла Ольга Львовна съ такой любовью, что Бѣгичевъ былъ тронутъ и почувствовалъ глубокое уваженіе къ дѣвушкѣ, ему сдѣлалось стыдно за свое поведеніе съ ней. Онъ вызвался проводить ее до дому. Было уже темно, когда они вышли изъ флигеля; Бѣгичевъ предложилъ ей руку и чувствовалъ какъ стыдливо касалась его руки маленькая ручка Ольги Львовны.
— Не спѣшите такъ, сказалъ Бѣгичевъ: — вы и такъ взволнованы, вашъ братъ сейчасъ замѣтитъ.
— Ахъ да! ему вредно волненіе, отвѣчала дѣвушка и стала обтирать свои заплаканные глаза платкомъ.
— Не забудьте, что вы катались.
— Хорошо, хорошо.
— А гдѣ? если онъ спроситъ… Вотъ что значитъ непривычка лгать. Вы навѣрно бы попались.
— Ахъ Боже мой! неужели я не съумѣю солгать, если это нужно для спокойствія брата, простодушно воскликнула дѣвушка.
Бѣгичевъ невольно усмѣхнулся и сказалъ:
— Какъ мнѣ весело, что я встрѣтилъ женщину, которая обижается, что въ ней не подозрѣваютъ способности лгать.
Ольга Львовна стала оправдываться и защищать женщинъ, такъ остроумно и мило, что Бѣгичевъ восхищался ея умомъ и не безъ торжества посмотрѣлъ на удивленныхъ дамъ, когда велъ подъ руку Ольгу Львовну въ комнату. Дроздовъ замѣтно сдѣлался нѣженъ съ сестрой, объявилъ ей, что онъ очень желаетъ, чтобъ она погостила у него, что они такъ давно невидались, имъ надо поговорить о многомъ. Ольга Львовна разцвѣла и какъ бы переродилась, сдѣлалась развязна и разговорчива, и раза два разсмѣшила брата. М-me Денисова тотчасъ же стала любезна съ молодой гостьей. У Дроздова вдругъ сдѣлался приливъ родственнаго чувства, онъ потребовалъ къ себѣ тетку. М-me Денисова встревожилась, что тетушка, обиженная племянникомъ, заупрямится, отозвала Ольгу Львовну и просила ее устранить непріятность и привести тетку въ гостиную сейчасъ же. Бѣгичевъ вызвался проводить Ольгу Львовну во флигель и замѣтно угодилъ этимъ Дроздову.
Чай прошелъ очень благополучно, то есть, Дроздовъ не капризничалъ; послѣ чая всѣ вышли въ садъ полюбоваться луной и весело разговаривали; достаточно было, чтобъ больной былъ въ хорошемъ расположеніи духа и все приняло одушевленный характеръ. Началась музыка. Катерина Петровна играла и пѣла, она хотѣла блеснуть своими талантами, разумѣется, всѣ осыпали ее похвалами, особенно Бѣгичевъ, который замѣтилъ много недостатковъ въ ея пѣніи. Дроздовъ потребовалъ, чтобъ его сестра спѣла русскіе романсы, какіе она пѣвала до его отъѣзда. Ольга Львовна сконфузилась, но увидя нахмуренныя брови брата, рѣшилась подойти къ роялю. Катерина Петровна вызвалась ей акомпанировать и замѣтно сбивала ее, но все таки Ольга Львовна пропѣла два романса съ удивительной простотой и такъ увлекательно, что всѣ разчувствовались. Всѣ остались довольны вечеромъ, исключая Катерины Петровны, ея брови часто сдвигались, губы были сжаты судорожно, и гордая осанка еще казалась величавѣе. Бѣгичевъ не безъ пріятнаго чувства видѣлъ все это, и продолжалъ любезничать съ Ольгой Львовной. Дроздовъ все дѣлался веселѣе и веселѣе, одинъ докторъ непокидалъ ни на минуту своей мрачности Въ этомъ настроеніи духа разошлось общество спать….
Бѣгичевъ, казалось, забылъ о томъ, что его экипажъ давнымъ давно готовъ, а ворчливый кучеръ въ недѣлю успѣлъ перебраниться рѣшительно со всѣми людьми. Ему было хорошо: цѣлый день онъ ничего не дѣлалъ, и въ тоже время день быстро смѣнялся другимъ. Спалъ онъ отлично, вставалъ съ легкостью, ему хотѣлось все смѣяться, а если онъ впадалъ въ грустное настроеніе духа, то такое оно было сладкое, поэтическое, даже разстаться съ нимъ было жаль, Катерина Петровна, не смотря на наружное равнодушіе въ гостиной къ Бѣгичеву, явно ему оказывала свое расположеніе, когда они оставались одни. Она имѣла неосторожность выказать ревность къ Ольгѣ Львовнѣ, съ которой Бѣгичевъ съ каждымъ днемъ все болѣе и болѣе сближался; ихъ разговоры были продолжительнѣе чѣмъ позволяло приличіе. Бѣгичевъ находилъ искреннее удовольствіе разговаривать съ начитанной и развитой дѣвушкой, очень оригинальной по своей граціозной простогѣ и полной поэтическихъ порывовъ. Къ томужь онъ видѣлъ, что и Ольга Львовна ищетъ случая говорить съ нимъ почаще, чѣмъ бы слѣдовало. А самолюбіе, — какъ трудно бороться съ нимъ человѣку!
Дроздовъ торжествовалъ, что Бѣгичевъ оказываетъ явное предпочтеніе его сестрѣ, а частыя колкости, какими награждала ее Катерина Петровна, ясно доказывали, что вниманіе Бѣгичева не воображаемое, а дѣйствительное….
Было поздно, день весь былъ дождливый, а къ ночи дождь усилился. Бѣгичевъ читалъ въ волненіи раздушенную записку на своей половинѣ; ему давно отвели особое помѣщеніе; окончивъ чтеніе, онъ пожалъ какъ бы изъ сожаленія плечами, но его лицо выражало какое-то торжество. Онъ долго разхаживалъ по комнатѣ и часто останавливался у окна, наконецъ, взглянувъ на часы, отворилъ окно и выскочилъ въ садъ. Темно было кругомъ, дождь лилъ страшно, но Бѣгичевъ пробирался бодро по дорогѣ къ бесѣдкѣ; когда онъ подошелъ къ ней, то остановился въ нерѣшительности, потомъ тихо стукнулъ въ дверь.
— Войдите! произнесъ дрожащій женскій голосъ.
Бѣгичевъ вошелъ, и заперъ тихо за собой дверь; въ эту минуту бесѣдка освѣтилась, на столѣ стоялъ потайный фонарь и яркимъ свѣтомъ обдалъ встревоженное лицо Катерины Петровны, сидѣвшей на турецкомъ диванѣ.
Бѣгичевъ сѣлъ молча возлѣ.
— Не правдали, я съумасшедшая? вдругъ спросила Катерина Петровна, съ принужденной веселостью.
— Почему?… что такое важное вы желаете говорить со мной?
Голосъ Бѣгичева былъ покоенъ и почтителенъ.
Дѣвушка замѣтно ободрилась и отвѣчала болѣе естественно:
— Однако, вы можете Богъ знаетъ что подумать.
— Увѣряю васъ, что я ровно ничего не думаю, я слишкомъ далекъ отъ всѣхъ пошлостей.
— Нѣтъ, не можетъ быть, скажите, что вы думали, когда получили мою записку.
— Я?… я подумалъ, что вѣроятно вы имѣете мнѣ сказать что нибудь очень серьёзное, нетерпящее отлагательства ни на минуту.
— О да, да! неужели бы я рѣшилась на это безъ важныхъ… обрадовавшись заговорила Катерина Петровна и тяжело вздохнувъ, довольно трагически воскликнула: — Я самая несчастная!….
— Скажите, что случилось?
— Дайте мнѣ слово исполнить то, о чемъ я васъ буду просить.
— Какъ я могу дать вамъ слово, неузнавъ, въ чемъ состоитъ ваша просьба. Скажите.
— Какъ! вы недовѣряете мнѣ! а я, я вамъ слѣпо довѣрилась, обиженно сказала Катерина Петровна.
— Что такое вы сдѣлали, гдѣ ваша слѣпая довѣренность? Полноте, съ удивленіемъ спросилъ Бѣгичевъ.
— Неужели вы въ самомъ дѣлѣ считаете за пустяки, что я рѣшилась писать къ вамъ и…. и звать васъ сюда…. послѣднія слова едва договорила Катерина Петровна.
— Вы такъ трагически произнесли слово «рѣшиться». Я слишкомъ былъ увѣренъ идя сюда, что не найду васъ, а найдя васъ не думаю, чтобъ это было свиданіе, и…. и….
— Что же такое?
— Какое нибудь требованіе, я даже угадалъ его: вы желаете, что бы я уѣхалъ отсюда?
— Да, да, уѣзжайте, ради Бога уѣзжайте отсюда! воскликнула съ жаромъ Катерина Петровна.
Бѣгичевъ всталъ и молча протянулъ руку Катеринѣ Петровнѣ, она подала ему свою, Бѣгичевъ сжалъ крѣпко и пристально глядѣлъ въ глаза ей. Катерина Петровна хотѣла выдернуть руку, но онъ не выпускалъ ея.
— Что вы дѣлаете! сердито сказала Катерина Петровна.
— Неужели вы будете разъигрывать роль деревенской барышни? чего вы боитесь? Вы очень дурнаго мнѣнія обо мнѣ.
И говоря это, Бѣгичевъ выпустилъ руку и съ почтительнымъ благородствомъ поклонился.
Катерина Петровна потерялась, но тотчасъ же величаво протянула свою руку. Бѣгичевъ почтительно пожалъ ее и выпустилъ въ ту же секунду. Это движеніе совершенно успокоило Катерину Петровну, она спокойно, даже кокетливо, сказала:
— И такъ, вы исполните, наконецъ, мою просьбу?
Бѣгичевъ сѣлъ возлѣ и покорно отвѣчалъ:
— Все, что прикажете.
— А если я потребую никогда меня не видать?
— И это исполню, какъ мнѣ ни тяжело, чтобъ только пріобрѣсти ваше довѣріе и доказать вамъ….
— Что?
— Дайте мнѣ вашу руку.
— Зачѣмъ? скажите, въ чемъ вы меня желаете увѣрить?
— Не скажу, пока вы мнѣ не докажете, что я вамъ непротивенъ.
Катерина Петровна, шутя, протянула свою ручку, Бѣгичевъ нѣжно и страстно поцаловалъ ее. Катерина Петровна привстала, но Бѣгичевъ самъ вскочилъ, говоря насмѣшливо:
— Я уйду, ради Бога не безпокойтесь.
— Я вовсе не испугалась, садясь на свое мѣсто съ досадою сказала Катерина Петровна.
Бѣгичевъ тоже сѣлъ и взялъ ея руку; вѣроятно, Катерина Петровна, не желая показаться деревенской барышней, не противилась этому; они съ минуту сидѣли въ этой позѣ и молчали; Катерина Петровна чувствовала и страхъ, и какое-то безсиліе высвободить свою руку, которую вдругъ Бѣгичевъ съ жаромъ сталъ цаловать; она хотѣла встать, по почувствовала, что ее. удерживаютъ за талію, она хотѣла вскрикнуть, но губы Бѣгичева заглушили этотъ крикъ. Бѣдная Катерина Петровна, забывъ все свое величіе, умоляющимъ голосомъ просила пощады, но Бѣгичевъ былъ глухъ. Тогда она заплакала. Бѣгичевъ быстро откинулся отъ нея и съ досадою сказалъ:
— О, пожалуйста, безъ слезъ!
Но Катерина Петровна въ такомъ была испугѣ, что вся дрожала и плакала.
— Прощайте, я ѣду сейчасъ же, это ужь слишкомъ!
И Бѣгичевъ пошелъ къ двери.
Катерина Петровна воскликнула съ ужасомъ:
— Навсегда?
— Намъ надо разстаться! я вижу ясно, что вы кокетничали со мной, что вы не способны любить, вамъ надо было уничтожить своихъ безумныхъ поклонниковъ, и потому я имѣлъ честь быть вашей игрушкой на нѣкоторое время.
Бѣгичевъ говорилъ это со злобою, съ жаромъ, какъ будто онъ имѣлъ право упрекать дѣвушку, тогда-какъ онъ долженъ былъ бы выслушать отъ нея этотъ упрекъ, потому что онъ первый подалъ поводъ думать, что онъ влюбленъ, а потомъ язвилъ ея самолюбіе вниманіемъ къ другой и въ ту же самую минуту, какъ упрекалъ ее, былъ жестоко виноватъ передъ ней. Разумѣется, если смотрѣть съ точки зрѣнія Бѣгичева, Катерина Петровна была виновата, зачѣмъ у ней было столько благороднаго довѣрія.
Катерина Петровна была поражена упреками, она знала за собой порокъ пококетничать, но, какъ нарочно, къ Бѣгичеву она почувствовала что-то въ родѣ любви, да и притомъ она такъ привыкла къ благоговѣйной любви доктора, котораго одинъ ея взглядъ цѣпенилъ, а тутъ она рѣшилась на свиданіе, и все это вызывало одни упреки! Она, забывъ свою гордость, заслонила Бѣгичеву дорогу и искренно сказала:
— Клянусь вамъ, я не кокетничала! для чего же бы я пришла сюда, если бы это было кокетство.
И сказавъ это, Катерина Петровна бросилась на диванъ и спрятала свое вспыхнувшее лицо въ подушку.
Бѣгичевъ подошелъ къ ней и нѣжно назвалъ ее но имени, потомъ сталъ просить прощенья, цаловалъ ея руки, и говорилъ съ жаромъ о своей любви. Катерина Петровна подняла свое лицо, какъ бы недовѣряя ему; Бѣгичевъ радостно сжалъ ея руки, прося у ней улыбки въ знакъ полнаго примиренія. Катерина Петровна улыбнулась и спрятала стыдливо свое липо на труди Бѣгичева…
На другое утро, всѣ собрались къ утреннему чаю, кромѣ Катерины Петровны. Бѣгичевъ былъ веселъ и говорливъ и съ особеннымъ увлеченіемъ читалъ Лермонтова Ольгѣ Львовнѣ.
Катерина Петровна явилась въ гостинную вечеромъ; въ ея походкѣ, въ движеніяхъ, уже не было той самоувѣренной гордости, краска вспыхивала на щекахъ, взглядъ былъ тревожно задумчивъ. Всѣ изъявляли участіе въ ея головной боли, одинъ Бѣгичевъ былъ равнодушенъ и болталъ все съ Ольгой Львовной; это убило Катерину Петровну, она ожидала страстныхъ взглядовъ, заранѣе пугалась ихъ, и вдругъ ее даже не замѣчаютъ. Что же это такое? Она искала замѣтно случая поговорить съ нимъ, и ей удалось застать его одного на террасѣ. Рыдающимъ отъ оскорбленія голосомъ она сказала Бѣгичеву:
— Что это все значитъ?
— Будьте благоразумны! отвѣчалъ онъ ей тихо, боясь, чтобъ не услышалъ кто въ комнатѣ ихъ разговора.
— Поздно! задыхаясь, продолжала Катерина Петровна, возвышая голосъ.
— Здѣсь невозможно намъ говорить! торопливо произнесъ Бѣгичевъ.
— Гдѣ?
— Тамъ! въ которомъ только часу?
— Какъ вче… голосъ у Катерины Петровны замеръ, и она облокотилась на колону. Бѣгичевъ почувствовалъ, что кто-то дышетъ усиленно за его спиной: онъ догадался кто. Сильный припадокъ кашля, сдѣлавшійся съ больнымъ, вызвалъ нѣжную m-me Денисову на террасу, она повела шатающагося Дроздова въ комнату, доказывая, что сырость очень вредна ему. Но Дроздовъ ничего не сказалъ, онъ былъ въ обморокѣ. Бѣготня сдѣлалась страшная. Двое лицъ оставались равнодушны и не принимали никакого участья въ болѣзни Дроздова, — это Бѣгичевъ и Катерина Петровна, которая послѣ нѣсколькихъ минутъ молчанья, произнесла трагически, но естественнымъ голосомъ:
— Я погибла!
Бѣгичевъ съ нѣжностью взялъ ее за руку и сказалъ озабоченно:
— Надо найти предлогъ.
— Онъ все слышалъ!
— Мы спасены! радостно воскликнулъ Бѣгичевъ. Завтра вѣдь его рожденье?
— Да, но для чего оно вамъ?
— Скажите, что мы сговаривались ему сдѣлать сюрпризъ!
— Какой? нетерпѣливо спросила Катерина Петровна.
— Фейерверкъ.
— Это невозможно! ничего нѣтъ у насъ въ деревнѣ, а посылать въ городъ поздно.
— Ну серенаду! да, серенаду на прудѣ, я готовъ плясать, пѣть, все, что угодно!… Лучше вотъ какъ, вы посвятили меня въ эту тайну, намъ надо было условиться… Неправда ли это хорошо?
Катерина Петровна взглянула пытливо на Бѣгичева, который поспѣшно прибавилъ: — Я одного боюсь, чтобы онъ васъ не оскорбилъ, тогда я буду расправляться съ нимъ.
Катерина Петровна свободно вздохнула и тихо проговорила:
— Какъ я желала бы знать, что у васъ теперь на сердцѣ?
— Вы! отвѣчалъ страстно Бѣгичевъ и пошелъ въ комнату, гдѣ былъ свидѣтелемъ отчаянія и слезъ сестры больного и г-жи Денисовой, а также и того, какъ мрачно исполнялъ свои обязанности докторъ.
Наконецъ больной пришелъ въ себя и торопливо шепнулъ что-то m-me Денисовой; они пугливо оглядѣли комнату, остановили свои взгляды на Бѣгичевѣ, потомъ на Катеринѣ Петровнѣ, которая собрала все свое спокойствіе, чтобъ принять бурю, но m-me Денисова ничего не сказала, она своей головкой указала ей на дверь. Воспитанница, вся вспыхнувъ, но сохраняя спокойствіе, вышла изъ комнаты.
Дроздовъ пожелалъ остаться одинъ, потому всѣ разошлись по своимъ комнатамъ ранѣе обыкновеннаго. Бѣгичеву не сидѣлось одному и онъ пошелъ къ доктору, зная напередъ, что будетъ имѣть несноснаго собесѣдника, но ему нужно было собрать разныя свѣдѣнія.
— Ну что, обморокъ, не имитація ли? спросилъ Бѣгичевъ доктора, который серьезно отвѣчалъ:
— Нѣтъ настоящій!
— Онъ не проживетъ долго съ своей безумной любовью.
— Очень вѣроятно, если будетъ имѣть такихъ опасныхъ соперниковъ, со злобой выговорилъ докторъ.
Бѣгичевъ призадумался на минуту, и потомъ началъ съ необыкновенной искренностью.
— Я неопасенъ для Дроздова, Катерина Петровна прекрасная дѣвушка, но…
— Она не богата, и не дворянка, перебилъ съ горячностью докторъ.
Бѣгичевъ покачалъ головой и съ какимъ-то особеннымъ удареніемъ произнесъ: — Это мелочи для такой красивой дѣвушки. Нѣтъ не потому. У меня у самого характеръ испорченъ воспитаніемъ. А вотъ, если я могу быть опасенъ, то развѣ тому, кто бы любилъ Ольгу Львовну. Я долженъ сознаться, что я не встрѣчалъ дѣвушку привлекательнѣе, что за граціозная простота, сколько поэзіи?
И Бѣгичевъ цѣлый часъ такъ восторженно говорилъ объ Ольгѣ Львовнѣ, что докторъ былъ оглушенъ.
Эти похвалы были прерваны приходомъ горничной Катерины Петровны, которая звала доктора къ барышнѣ. Докторъ выбѣжалъ, какъ стрѣла, пущенная изъ лука. Оставшись одинъ, Бѣгичевъ невольно углубился въ самого себя, и сталъ задавать себѣ вопросы насчетъ своихъ чувствъ и дѣйствій, но отвѣты были не очень для него лестны, такъ что, вставая, онъ сказалъ про себя: однако, все мнѣ начинаетъ надоѣдать.
Не скоро вернулся докторъ къ себѣ въ комнату, Бѣгичевъ чуть не упалъ, столкнувшись съ нимъ въ дверяхъ, и даже испугался, такъ было страшно его лицо.
— Что? спросилъ Бѣгичевъ.
— Желаетъ васъ видѣть, съ трудомъ выговорилъ докторъ.
Бѣгичевъ смутился, но какъ бы вдохновленный, воскликнулъ:
— Ахъ, такъ она не оставила-таки своего намѣренія?
Докторъ вытаращилъ глаза и былъ очень глупъ въ это время. Бѣгичевъ продолжалъ:
— У насъ назначено свиданіе…
Докторъ весь побагровѣлъ и, стиснувъ зубы, едва выговорилъ отъ бѣшенства:
— Какъ не стыдно хвастаться?…
— Вы слишкомъ горячитесь и не дадите мнѣ досказать, съ горячностью перебилъ въ свою очередь Бѣгичевъ доктора и болѣе покойно продолжалъ. — Сегодня мы должны были избрать мѣсто, гдѣ лучше стоять лодкѣ, въ которой Катерина Петровна съ Ольгой Львовной должны будутъ пѣть серенаду новорожденному. Я долженъ былъ всѣхъ заманить къ пруду, въ назначенный часъ. Но Дроздовъ, въ родѣ васъ, не вслушался хорошенько въ наши таинственныя слова, принялъ свои мѣры и будетъ наказанъ: не слыхать ему серенады.
Бѣгичевъ засмѣялся, а докторъ совершенно уничтожился, ему стало совѣстно, что онъ въ дурную сторону перетолковалъ слезы и волненіе, Катерины Петровны. Какъ сожалѣлъ онъ о ней въ эту минуту. Не подымая глазъ на Бѣгичева, онъ тихо произнесъ:
— Простите…. Я точно безумно горячусь. Я васъ второй разъ оскорбляю, и самымъ гнуснымъ образомъ. Простите, или требуйте отъ меня удовлетворенія, я оскорбилъ также своими гнусными предположеніями благородную дѣвушку и безъ того безвинно пострадавшую.
Бѣгичевъ протянулъ не совсѣмъ, свободно руку, которую радостно пожалъ докторъ, и печально продолжалъ:
— Господи, какъ легко ошибиться въ людяхъ! Я не знаю, какъ я вамъ благодаренъ, что вы вырвали изъ меня этого глупаго червя сомнѣнія и недовѣрчивости. Ахъ, бѣдная, бѣдная Катерина Петровна, за что это она такъ несчастна? Она же думала угодить этому тирану! Да и я-то хорошъ. Мнѣ, знаете, сдѣлалось жаль, досадно, когда она просила меня передать вамъ, что желаетъ васъ видѣть. Ну, сами посудите, вѣдь это можетъ быть гибельно для дѣвушки; онѣ воображаютъ, что мужчины, какъ онѣ, чисты въ своихъ помыслахъ. Я боялся, что вы дурно будете думать о ней?
— Я очень сожалѣю, что невольно былъ причиною всей исторіи.
— Надо скорѣе потушить пожаръ, а то онъ надѣлаетъ ужасовъ.
— Я не берусь! и что я могу сдѣлать? отвѣчалъ рѣшительно Бѣгичевъ.
— Я, я возьмусь! съ такой готовностью воскликнулъ докторъ, что Бѣгичеву стало жаль его; однако, онъ предоставилъ благороднѣйшему доктору все устроить, а самъ пошелъ спать.
На другое утро, онъ получилъ записочку отъ m-me Денисовой — новое приглашеніе на чай. Бѣгичевъ догадался, что это приглашеніе есть предлогъ къ объясненію, и серьёзно призадумался. Онъ зналъ, что m-me Денисова женщина образованная, но, наущенная Дроздовымъ, можетъ затѣять какую нибудь исторію. Однако хозяйка дома такъ любезно встрѣтила гостя, что Бѣгичевъ мысленно благодарилъ услужливаго доктора, который, замѣтно было по всѣму, разъяснилъ ошибку. При его уходѣ, m-me Денисова црелюбезно сказала:
— Ахъ, мсьё Бѣгичевъ, какъ я сожалѣю, что придуманный вами сюрпризъ не можетъ осуществиться. Докторъ не позволяетъ Катишь выходить изъ комнаты, онъ предполагаетъ, что у ней начинается грипъ. Бѣдная моя Катишь, надо ее развлекать чѣмъ нибудь.
Бѣгичевъ понялъ, какого рода грипъ у Катерины Петровны и увидѣлъ, что нетакъ-то легко ловить въ сѣти бывалыхъ птицъ, что вѣрятъ словамъ только люди слишкомъ чистые…. Онъ узналъ отъ доктора, что Катерина Петровна просто на-просто въ заключеніи въ своей комнатѣ; это страшно возмущало доктора противъ враговъ ея, онъ въ пылу своего гнѣва открылъ тайну Дроздова его сестрѣ. Та пришла въ благородное негодованіе и, принявъ искреннее участіе въ заключенной, рѣшилась дать почувствовать брату, что онъ дѣйствуетъ безчеловѣчно. Но не успѣла заикнуться Ольга Львовна брату о его чувствахъ, какъ онъ, пришедши въ ярость, закричалъ такъ страшно на сестру, что та онѣмѣла.
М-me Денисова, сидѣвшая на террасѣ съ Бѣгичевымъ, бросилась въ комнату и, забывъ всякое приличіе, схватила за руку ошеломленную дѣвушку, вывела ее на террасу и повелительно произнесла:
— Прошу васъ не смѣть переступать порогъ, даже совѣтую совсѣмъ уѣхать изъ моего дома.
Эти слова слышали лакеи, приготовлявшіе вечерній чай на террасѣ и смотрѣли не безъ радости на бѣдную дѣвушку въ дикомъ, потерянномъ остолбѣненіи.
Бѣгичевъ взялъ подъ руку Ольгу Львовну и по французски сказалъ:
— Я васъ провожу въ вашу комнату.
Ольга Львовна шла тихо, какъ будто послѣ страшной болѣзни. Придя въ свою комнату, она въ изнеможеніи сѣла съ поникнутой головой.
Бѣгичевъ хлопоталъ около нее: подавалъ ей воды, мочилъ голову. Ему было жаль дѣвушку, такъ жестоко оскорбленную хозяйкой дома, тѣмъ болѣе, что тетка, единственная защита ея, уѣхала изъ деревни.
— Я позову доктора, сказалъ Бѣгичевъ, пугаясь положенія Ольги Львовны.
Она вздрогнула и отвѣчала торопливо:
— Ни слова, ради Бога, ни слова ему не говорите, и какъ бы собравъ всѣ свои силы, она продолжала: — я сама виновата! Я необдуманно поступила. Но надо все скрыть отъ доктора, онъ можетъ надѣлать бѣды. Я буду покойна при немъ, я скрою все.
Но голосъ у ней дрожалъ и ее била лихорадка.
Бѣгичевъ оставался долго въ комнатѣ у Ольги Львовны, что узнали всѣ въ домѣ; дѣло, разумѣется, дошло до заключенной. Докторъ принесъ записку къ Бѣгичеву отъ Катерины Петровны и съ притворнымъ равнодушіемъ спросилъ:
— Что она пишетъ?
— Увѣряетъ, что больна.
— Разумѣется, ей хочется скрыть всю гнусность своихъ враговъ.
— Вѣроятно!
— Она хочетъ сегодня вечеромъ выдти въ садъ погулять. Я все устрою.
— Смотрите, докторъ, чтобъ не было хуже.
— Помилуйте! надо же ей подышать чистымъ воздухомъ: она въ ужасномъ положеніи, но скрываетъ это отъ меня, притворяясь спокойной….
Бѣгичевъ серьёзно призадумался послѣ этого разговора; онъ ясно видѣлъ, что запутался самъ въ своихъ сѣтяхъ, раскинутыхъ такъ искусно для другихъ. Катерина Петровна въ своей запискѣ требовала, чтобъ онъ пришелъ въ бесѣдку и ждалъ бы ее. Нечего дѣлать, Бѣгичевъ забрался въ темную бесѣдку, какъ только Дроздовъ и m-me Денисова закупорились отъ вечерняго воздуха въ комнатѣ. Онъ ждалъ довольно долго и соображалъ, какъ вести себя; онъ твердо рѣшился покончить все, и вотъ скрипнула тихонько дверь и Катерина Петровна вошла въ бесѣдку съ потайнымъ фонаремъ. Бѣгичевъ даже въ полумракѣ могъ замѣтить, что она измѣнилась, онъ невольно съ участьемъ хотѣлъ взять ея руку, но она уклонилась, и съ достоинствомъ сказала:
— Я пришла сюда за тѣмъ, чтобъ объявить вамъ, что я не хочу быть ширмами. Завтра я получу свободу и буду мстить.
Бѣгичевъ никакъ не ожидалъ такого оборота дѣлъ, и съ досадою спросилъ:
— Я надѣюсь, что ваша месть падетъ на меня одного?
— Не знаю, если случай представится, я не пощажу никого.
— Вы этого не сдѣлаете! рѣшительно произнесъ Бѣгичевъ.
— Вы думаете, я пожалѣю васъ?!
— Нѣтъ, самое себя, потому что месть есть самая безотрадная, чудовищная вещь! А у васъ есть сердце, и вы неспособны ни на что жестокое.
— Ахъ, не льстите мнѣ! Я сама себя презираю. Вы сами мнѣ проповѣдовали благоразуміе.
Бѣгичевъ задумался, и, сѣвъ на диванъ, въ отчаяніи воскликнулъ:
— Господи! что за непонятныя существа эти женщины!
— Что же вы находите загадочнаго въ нихъ, если онѣ не хотятъ быть игрушкой вашей прихоти?
— Сядьте здѣсь! указывая на диванъ возлѣ себя, повелительно сказалъ Бѣгичевъ. Намъ надо говорить долго, потому что я хочу оправдать себя въ вашихъ глазахъ.
— Словамъ я болѣе не вѣрю, отвѣчала Катерина Петровна.
— Что же — вы хотите, чтобъ я застрѣлился? съ досадою спросилъ Бѣгичевъ, и указалъ снова на диванъ возлѣ себя.
Катерина Петровна сѣла.
— Вы желаете, чтобы мы разстались?
— Да!
Бѣгичевъ схватилъ руку Катерины Петровны, и, осыпая поцалуями, отвѣчалъ:
— Нѣтъ, это невозможно! это жестоко, это безчеловѣчно…
И онъ сталъ краснорѣчиво доказывать Катеринѣ Петровнѣ, что онъ только тогда счастливъ, какъ видитъ ее, что жизнь ему въ тягость безъ женщины, которая бы, онъ зналъ, могла любить его (человѣкъ, если лжетъ искренно, то въ тѣ только минуты, когда онъ возлѣ хорошенькой женщины). Краснорѣчіе Бѣгичева было удивительное, такъ что Катерина Петровна, послѣ, долгой борьбы, пришла въ бесѣдку на прощанье съ нимъ, а уходя, отвѣчала ему «хорошо, до завтра»
На другое утро Катерина Петровна сошла внизъ, предварительно переговоривъ у себя въ комнатѣ съ Дроздовымъ, который сдѣлался веселѣе, а m-me Денисова даже страшно нѣжничала съ ней. Видимо тишина воцарилась въ домѣ. Бѣгичевъ постоянно былъ съ Ольгой Львовной, но каждый вечеръ исчезалъ изъ своей комнаты: въ дальней части сада прохаживались двѣ тѣни во мракѣ тѣнистой аллеи.
Положеніе Бѣгичева сдѣлалось критическое, онъ догадывался, что ему раскидываютъ сѣти. Дроздовъ желалъ устроитъ свою сестру, а m-me Денисова свою Катишь, потому что ей были что-то не понутру нѣжность и вниманіе Дроздова къ ней, да и Катерина Петровна не скрывала своей власти надъ нимъ, а даже хвастала ею. Зоркость, съ какой стала слѣдить m-me Денисова за своей воспитанницей, неукрылась отъ послѣдней, и завязалась борьба между ними, но тихая, прикрытая съ каждой стороны нѣжностью и беззаботной веселостью.
Разъ, сидя съ больнымъ на террасѣ, m-me Денисова, указывая на играющихъ въ серсо дѣвицъ и кавалеровъ, сказала дрожащимъ голосомъ:
— Знаете ли, Поль, что я смотрю на эту кадриль и думаю, что хорошо было бы, если бы все кончилось свадьбой.
— Какія у васъ женскія фантазіи, улыбаясь, замѣтилъ Дроздовъ.
— Почему? — Докторъ женился бы на вашей сестрѣ, а мсьё Бѣгичевъ на Катишь.
— Конечно! Какъ это пошло, сейчасъ всѣхъ сватать! Да ни онъ, ни она, другъ о другѣ и не думаютъ.
— Богъ знаетъ; я такъ имѣю доказательство въ противномъ.
— Какое! что? измѣнясь весь въ лицѣ, воскликнулъ Дроздовъ.
Маленькіе глаза m-me Денисовой сдѣлались большими, она смотрѣла на больнаго и продолжала вся дрожа:
— Я знаю очень хорошо, что Катишь неравнодушна къ нему.
— Вздоръ, вздоръ! утвердительно и рѣзко отвѣтилъ Дроздовъ, и, желая придать своему лицу спокойствіе, запѣлъ что-то, стуча судорожно ногой о полъ, а его глаза, полные тревожнаго и злобнаго чувства, перебѣгали то на Бѣгичева, то на Катерину Петровну.
М-me Денисова молчала, но, задыхаясь, слѣдила за его глазами, и поблѣднѣла какъ полотно, когда Дроздовъ, съ несвойственной ему быстротой, вскочилъ съ своего мѣста и пошелъ къ Катеринѣ Петровнѣ, взялъ ее подъ руку и повелъ по аллеѣ.
M-me Денисова впилась въ нихъ глазами, и когда они скрылись отъ всѣхъ, она кинулась въ комнаты, и чрезъ нѣсколько минутъ ея маленькая фигурка тоже мелькнула между кустами въ саду.
Дроздовъ былъ въ волненіи, говоря съ Катериной Петровной. Онъ приставалъ къ ней, чтобъ она дала ему клятву въ томъ, что она не любить Бѣгичева. Катерина Петровна ловко уклонялась.
— Вы должны успокоить меня, я дорожу вашимъ счастіемъ болѣе всѣхъ на свѣтѣ, вы для меня….
Голосъ Дроздова порвался отъ пугливаго содроганія Катерины Петровны: она, блѣдная, трепетной рукой указала на кустъ: что-то бѣлое виднѣлось тамъ. Дроздовъ бросился къ тому мѣсту, раздвинулъ зелень и ужасъ изобразился на его лицѣ. Катерина Петровна вопросительно смотрѣла на него. Дроздовъ, какъ бы опомнясь, быстро пошелъ, произнеся съ содроганіемъ: она! Катерина Петровна въ отчаяніи сжала на своей груди руки, и воскликнула: Господи! что это будетъ.
Дроздовъ не пришелъ, а прибѣжалъ сначала къ себѣ въ комнату и прерывающимся отъ волненія голосомъ произнесъ: Нина! Нина! съ ужасомъ повторилъ онъ, оглядываясь вокругъ, и бросился на верхъ: тамъ, на той самой кушеткѣ, гдѣ нѣкогда пила чай m-me Денисова въ обществѣ Бѣгичева, тамъ теперь она лежала, спрятавъ лицо въ подушку.
— Нина, Нина! въ отчаяніи и болѣзненнымъ голосомъ воскликнулъ Дроздовъ. Но на этотъ разъ m-me Денисова была глуха и лежала неподвижно. Дроздовъ бросился къ ея ногамъ и простоналъ жалобно: Нина!
M-me Денисова подняла голову и въ изнеможеніи сѣла. Потомъ, приподнявъ лѣвой рукой Дроздова, указала ему сѣсть на стулъ и судорожно позвонила. Вошелъ лакей, она едва слышно сказала ему.
— Карету, и вели…. Катеринѣ Петровнѣ собрать свои вещи.
Дроздовъ схватилъ съ ужасомъ за руку m-me Денисову, но она сдѣлала повелительный жестъ лакею, прибавивъ: скорѣе! и когда лакей ушелъ, обратилась къ Дроздову и продолжала: — она вернется къ своимъ родственникамъ. Я не могу ее видѣть!
И m-me Денисова, забывъ свою манеру плавно и тихо говорить, почти кричала, за то Дроздовъ лишился способности произносить слова. Въ эту минуту вбѣжала въ комнату, полная ужаса и гнѣва, Катерина Петровна. M-me Денисова привстала и обѣ съ минуту глядѣли другъ на друга.
— Что вамъ угодно? сухо спросила m-me Денисова.
— Вы меня выгоняете? запальчиво спросила Катерина Петровна.
— Я васъ прошу оставить мой домъ!
— Скажите причину, почему я должна оставить вашъ домъ?
— Надѣюсь, я вправѣ дѣлать благодѣяніе и лишать его, не давая никому отчета.
— Вы свободны лишить меня вашихъ благодѣяній, но не вправѣ лишить меня чести… За что вы меня выгоняете? усиливая голосъ, говорила Катерина Петровна.
— Тише, вы получите пенсію отъ меня и письмо къ родственникамъ вашимъ, гдѣ я отстраню васъ отъ дурнаго мнѣнія постороннихъ.
Катерина Петровна зарыдала.
Дроздовъ вышелъ изъ своего летаргическаго состоянія и съ умоляющимъ голосомъ обратился къ m-me Денисовой.
— Пощади меня, я долго не могу выносить этой сцены. И одумайтесь, что вы дѣлаете.
— Я наказываю того, кто долженъ быть наказанъ. Думала ли я, что она такая неблагодарная! Ахъ, Боже мой!
И m-me Денисова тоже залилась слезами, упавъ на кушетку.
Дроздовъ радостно указалъ Катеринѣ Петровнѣ на дверь, у которой та, стоя, тоже рыдала.
— Велите ей уйти скорѣе, я не могу видѣть ея притворныхъ слезъ, проговорила m-me Денисова.
Катерина Петровна вышла, громко рыдая.
Время давно прошло для чая, но m-me Денисова, Дроздовъ и Катерина Петровна не показывались внизъ, каждый сидѣлъ одинъ, запершись. А запряженная карета четверней у подъѣзда, какъ загадочная комета, наводила ужасъ и любопытство.
Почти къ ужину дано было приказаніе разпречь карету. Часовъ въ двѣнадцать ночи m-me Денисова попросила съ себѣ Бѣгичева, который удивился, найдя ее просто старой. Однако она съ прежней ловкостью и любезностью приняла гостя, объявила ему, что внезапно захворала, по что теперь совершенно оправилась, и съ замѣтнымъ дрожаніемъ въ голосѣ продолжала:
— Я, мсьё Бѣгичевъ желала съ вами поговорить искренно. Я знаю, что вы благороднѣйшій человѣкъ и поймете поводъ, почему я переступаю границы приличія. Вы знаете, какъ я свято исполняла обязанности къ Катишь. Я съ ней жила одной жизнью, съ нѣкоторыхъ поръ я замѣтила въ ней перемѣну, но слава Богу, это все окончилось.
Бѣгичевъ сидѣлъ какъ на иголкахъ. М-me Денисова продолжала:
— Вы догадываетесь, что я хочу сказать? Она дитя…. я рѣшилась васъ спросить, какое вы чувство питаете къ ней?
— Я не задавалъ себѣ самъ этого вопроса, отвѣчалъ Бѣгичевъ.
М-me Денисова сдѣлала видъ, какъ будто неслышитъ, и продолжала:
— Я вамъ скажу, что Катишь, дѣвушка очень благонравная, но предупреждаю, что она бѣдна, и имѣетъ очень низкаго происхожденія родственниковъ, впрочемъ, я ихъ такъ пріучила, что они не смѣютъ докучать собой. Разумѣется, я дамъ ей хорошое приданое
— Извините меня, прервалъ Бѣгичевъ съ досадою m-me Денисову: — я еще не интересовался знать всѣ эти подробности.
— Такъ вы нерасположены къ браку?
— Нисколько!
M-me Денисова тяжело вздохнула и съ покорностью сказала:
— Надо будетъ залечить раны на бѣдномъ сердцѣ дѣвушки.
Бѣгичевъ всталъ, говоря:
— Позвольте мнѣ съ вами проститься, я уѣзжаю рано утромъ.
М-me Денисова протянула ручку свою и сказала шутливо:
— Вы, пожалуйста, не сердитесь на меня, я раскаиваюсь, что говорила съ вами о бѣдной моей Катишь. Смотрите, докажите мнѣ, что вы забыли нашъ разговоръ и пріѣзжайте послѣ завтра обѣдать ко мнѣ….
Только что вернулся Бѣгичевъ къ себѣ и еще не успѣлъ очнуться отъ свиданія съ m-me Денисовой, какъ дверь распахнулась и Дроздовъ съ развязностью вошелъ произнося: Извините!
Бѣгичевъ подвинулъ стулъ гостю и самъ сѣлъ. Дроздовъ въ изнеможеніи бросился въ кресла, но сохраняя необыкновенную подвижность, послѣ краткаго молчанія, рѣзко сказалъ:
— Я васъ считаю за благороднаго человѣка.
Бѣгичевъ склонилъ голову въ знакъ согласія, что онъ не ошибается въ своемъ предположеніи.
— Скажите пожалуйста, вы съ глупыми предразсудками?
— На счетъ чего?
— Да пожалуй на счетъ всего и въ особенности на счетъ званія женщины?
Бѣгичевъ пытливо смотрѣлъ на Дроздова, какъ бы желая проникнуть скорѣе, къ чему ведетъ этотъ вопросъ и отвѣчалъ:
— Кажется, что объ этомъ не надо было бы меня и спрашивать?
— Значитъ, съ этой стороны, препятствій нѣтъ.
Бѣгичевъ начиналъ бѣситься и молчалъ.
— Вы переписывались съ моей сестрой?
— Да! твердо отвѣчалъ Бѣгичевъ.
Онъ точно имѣлъ неосторожность написать письмо къ Ольгѣ Львовнѣ по поводу какого-то между ними спора о семейной жизни. Это письмо было отдано ей въ книгѣ, она прислала ему отвѣтъ, точно также. Но какъ узналъ объ этомъ братъ, не могъ разгадать Бѣгичевъ и злился на себя, что онъ какъ мальчишка ведетъ себя.
— Вы развѣ не знаете, что всякая переписка компрометируетъ дѣвушку? спросилъ мрачно Дроздовъ.
— А, вы съ предразсудками! воскликнулъ Бѣгичевъ и замѣтя замѣшательство Дроздова продолжалъ: — Вы значитъ непрочли нашу переписку, въ ней нѣтъ и тѣни пошлостей или повода къ какимъ бы то ни было подозрѣніямъ.
— Все это прекрасно, но я буду откровененъ съ вами, я люблю мою сестру, и не желаю навязывать ее никому, потому что она всегда найдетъ себѣ мужа хорошаго; она умна, деньги у ней будутъ; но такъ какъ я замѣтилъ ваше вниманіе къ ней, то хочу знать, имѣете ли вы расположеніе къ семейной жизни?
— Никакого, я слишкомъ испорченъ для семейной жизни.
Дроздовъ измѣнился въ лицѣ и съ волненіемъ спросилъ:
— Можетъ быть это вымышленное препятствіе. Вы влюблены?
— Нѣтъ!
Дроздовъ свободно вздохнулъ и довольно хладнокровно сказалъ:
— Прощайте, забудьте нашъ разговоръ, я васъ считаю за благороднаго человѣка, и съ этой фразой Дроздовъ насмѣшливо поклонился и вышелъ вонъ.
Бѣгичевъ тотчасъ же позвалъ лакея и велѣлъ укладывать свои вещи, отдавъ приказаніе, чтобъ его коляска была готова чуть свѣтъ, и въ страхѣ, чтобъ еще не вошли къ нему, даже заперся, ворча: трехъ словъ нельзя сказать, чтобъ сейчасъ же не требовали жениться!
Несмотря на наружное ночное спокойствіе въ домѣ, было страшное движеніе между комнатами дѣвицъ: Дроздовъ былъ у сестры, горячился очень, потомъ пошелъ къ Катеринѣ Петровнѣ, m-me Денисова тоже посѣтила ихъ, дѣвушки плакали, оправдывались. Однимъ словомъ въ эту ночь слезы лились, какъ сказалъ Тютчевъ:
Неистощимыя, неисчислимыя, —
Какъ льются струи дождевыя
Въ осень глухую, порою ночной.
Еще солнце едва вставало, тускло освѣщая землю, а Бѣгичевъ уже стоялъ на подъѣздѣ, нетерпѣливо ожидая, какъ укладывали въ коляску его вещи.
Докторъ выбѣжалъ къ нему съ испуганнымъ лицомъ:
— Что это?… куда?…
— Домой, загостился.
— Не вышло ли чего? Дроздовъ, да и всѣ, точно сошли съ ума?
— Незнаю, прощайте, отвѣчалъ Бѣгичевъ и протянулъ руку доктору, но тотъ бросился обнимать его.
— Можетъ быть вы не пріѣдете сюда, такъ я къ вамъ самъ пріѣду, я васъ искренно полюбилъ, вы такъ благородны…. говорилъ докторъ растроганнымъ голосомъ.
— Что вы, сконфуженно пробормоталъ Бѣгичевъ, садясь въ коляску: — я послѣ завтра обѣдаю здѣсь.
— Ну, такъ до свиданія, я очень радъ.
— Попросите Извиненія у дамъ, что я непростясь уѣхалъ, выдумайте что нибудь въ оправданіе мое.
— Хорошо, хорошо, не забывайте ихъ.
Когда коляска поѣхала, Бѣгичевъ въ сердцахъ проговорилъ:
— Ужь онъ тоже не хотѣлъ ли меня сосватать?
Онъ находился въ мрачномъ расположеніи духа, внутренній голосъ ему шепталъ: за что ты столько подлилъ зла для удовлетворенія своего самолюбія; но, разумѣется, этотъ голосъ былъ покрытъ болѣе выгодными разсужденіями: Вотъ домашній адъ! какъ я ловко попался! нѣтъ, ни зачто не буду ночи проводить подъ одной кровлей, гдѣ есть невѣста.
Послѣ двухъ дней, полныхъ всѣхъ возможныхъ ощущеній, Бѣгичевъ почувствовалъ пустоту и не безъ радости поѣхалъ на званый обѣдъ; только ему все мерещились мрачныя сцены послѣдняго дня и онъ былъ въ восторгѣ, заставъ все общество спокойнымъ и любезнымъ между собой.
— Ну, кажется, всѣ успокоились? спросилъ Бѣгичевъ у доктора, когда они остались одни.
— Что вы, просто нѣтъ силъ высказать, что тутъ дѣлается. Сегодня утромъ Катерина Петровна чуть не бросилась въ воду.
— Въ чемъ дѣло?
— Я ужь ничего неразберу, въ отчаяніи махнувъ рукой, сказалъ докторъ.
Бѣгичевъ держалъ себя осторожно, онъ зналъ, что за нимъ слѣдятъ. Катерина Петровна силилась быть веселой, но Ольга Львовна не умѣла скрыть своего замѣшательства, ясно было для него, что онѣ обѣ жаждутъ объясниться съ нимъ, но Бѣгичевъ далъ себѣ слово избѣгать объясненій. Послѣ обѣда онъ поѣхалъ домой, несмотря на приглашеніе остаться пить чай. Онъ ѣхалъ задумавшись, какъ вдругъ, на одномъ изъ поворотовъ дороги, явилась на лошади Катерина Петровна и окликнула его.
Бѣгичевъ почувствовалъ холодный потъ и съ отчаяніемъ воскликнулъ по французски:
— Боже мой, какое безразсудство!
— Это послѣднее! говорите прямо, вы третьяго дня отказались, что любите меня?
— Я не хотѣлъ посвящать въ тайну
— Говорите яснѣе, меня нечѣмъ оскорбить теперь. Вы знаете, меня хотѣли выгнать изъ дому, потомъ выдать замужъ за доктора. Предлагали сначала вамъ, но вы отказались.
— Вамъ все переврали.
— Очень вѣроятно, но вы скажите мнѣ теперь, зачѣмъ вы меня обманывали?
— Я васъ не обманывалъ, я только неспособенъ къ семейной жизни, я не могу составить ваше счастье.
— А ее?
— Ничье.
— Въ такомъ случаѣ, вамъ не слѣдовало дѣлать пробы. Значитъ, мы видимся въ послѣдній разъ.
— Я черезъ недѣлю пріѣду.
— Можете хоть завтра, меня не будетъ болѣе здѣсь.
— Полноте, къ чему эти угрозы. До свиданія! крикнулъ Бѣгичевъ вслѣдъ ускакавшей Катеринѣ Петровнѣ.
Ранѣе недѣли пріѣхалъ Бѣгичевъ къ m-rne Денисовой, и нашелъ весь домъ въ страшномъ уныніи. Дроздовъ опасно былъ боленъ и не вставалъ съ постели. М-me Денисова и докторъ ни на минуту не оставляли его комнаты, Ольга Львовна встрѣтила гостя и послѣ разспросовъ о больномъ братѣ, Бѣгичевъ спросилъ, какъ могъ покойнѣе:
— Здорова Катерина Петровна?
— Она уѣхала, взглянувъ пытливо, отвѣчала Ольга Львовна.
— Куда? пугливо произнесъ Бѣгичевъ.
— Не знаю, вѣдь отъ меня все скрываютъ здѣсь, но кажется, она хочетъ ѣхать въ Италію.
— Одна?
— Съ какой-то родственницей своей.
Въ головѣ Бѣгичева на минуту сдѣлался какой-то хаосъ, однако онъ собрался съ мыслями и продолжалъ разспросы:
— Какъ это пустила ее безъ себя m-me Денисова?
— Ничего не знаю.
Бѣгичевъ горѣлъ нетерпѣніемъ увидать доктора, онъ его нашелъ едва передвигающимъ ноги, по всей его фигурѣ видно было, что онъ едва понимаетъ что съ нимъ.
— Скажите, пожалуйста, какъ все это случилось? спросилъ Бѣгичевъ.
Докторъ съ упрекомъ посмотрѣлъ на него и отвѣчалъ убитымъ тономъ:
— Вы мнѣ невѣрили, что они способны на все. Впрочемъ, не спрашивайте меня, чуть не плача прибавилъ докторъ,
— Вы довольно странны, какъ не спрашивать мнѣ?
— Ну что вамъ нужно знать? бѣжала отъ васъ!
— Опять за старое, строго произнесъ Бѣгичевъ.
— Вы думаете, не открылось вчерашнее ваше свиданіе?
— Я тутъ ни въ чемъ не виноватъ, она просто хотѣла имѣть предлогъ…
— Нѣтъ, Бѣгичевъ, она любила васъ, и ея гордое сердце не могло вынести соперницы.
Бѣгичевъ замолчалъ, а черезъ нѣсколько минутъ уѣхалъ домой. Садясь въ экипажъ, онъ увидѣлъ Ольгу Львовну на балконѣ, она ласково кланялась ему, и когда онъ отъѣхалъ далеко, она весело замахала платкомъ. Бѣгичевъ отвѣтилъ тѣмъ же, но его платокъ такъ печально взвился въ воздухѣ, что походилъ на сигналъ вѣчнаго прощанья…. И точно, Бѣгичеву нескоро пришлось видѣть кого нибудь изъ нихъ: онъ уѣхалъ въ свою прежнюю деревню, а оттуда въ Петербургъ…
Дальнѣйшая судьба Катерины Петровны составитъ предметъ второй части нашей повѣсти.