ДОЛЯ-ГОРЕ.
правитьГерасимъ Прохоровичъ, зажиточный крестьянинъ, рыбакъ, недавно выкупившійся на волю и приписавшійся къ городу.
Петръ, его сынъ, лѣтъ двадцати.
Николай Андреевичъ, сынъ рыбнаго торговца въ городѣ, изъ мѣщанъ, лѣтъ двадцати-двухъ.
Еремеичъ, отставной солдатъ, матросъ. Служитъ сторожемъ въ сельской церкви.
Наталья, его внучка, дѣвушка, лѣтъ восемьнадцати.
Параша, солдатка, бобылька, хороводница, лѣтъ подъ тридцать.
Евплъ, рыбакъ изъ города, изъ приписныхъ, мѣщанинъ, лѣтъ девятнадцати.
1-й и 2-й купцы.
Василиса, Варвара, Марья, сельскія дѣвушки.
Раевщикъ.
Макаръ, прикащикъ въ харчевнѣ.
Половой, прислужникъ въ харчевнѣ.
Ермолай, бурлакъ, лѣтъ тридцати-пяти.
Хозяйка избы при постояломъ дворѣ, гдѣ живутъ перевощики и паромщики.
Лоцманъ на расшивѣ.
Бурлаки, богомолки, дѣвушки и парни на гуляньѣ. —
ДѢЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.
правитьСцена представляетъ тихую поверхность Волги. На дальнемъ планѣ видно село, утонувшее въ зелени деревьевъ; направо, на песчаномъ берегу, рыбачья избушка; отъ нея, къ аван-сценѣ, идетъ огородъ, на которой развѣшенъ неводъ, нѣсколько веселъ и шестовъ прислонено къ огороди. Передъ избой, на трехъ жардинахъ, виситъ котелокъ. Налѣво — высокій курганъ, на немъ шестъ съ флюгеромъ. Солнце заходить и окрашиваетъ Волгу пурпурнымъ цвѣтомъ. Вечерѣетъ.
Петръ (Вынимаетъ черноснастку, сидя въ лодкѣ, недалеко отъ берега; на кормѣ лодки спитъ лицомъ къ верху Герасимъ Прохоровичъ).-- Волга-то какая нонѣсь стала сытная, вода все на прибыль идетъ, а улову нѣтъ; что ты будешь дѣлать!… (Вынимаетъ на крючкѣ стерлядь).-- Сигай, сигай… Не стреконешь, небось… (Снимаетъ ее съ крючка).-- Ишь, родима, какъ брюхомъ-то на крюкъ угодила… а и стерледка, янтарь! (Мѣряетъ отъ глазу до пера вершками)… Осмеричекъ! Чего сигаешь? Видно, братъ, тебѣ съ пропоротымъ-то брюхомъ не гулять въ садкѣ, въ нашъ котелокъ сноровишь, и уха же изъ тебя выйдетъ важная! (Продолжаетъ выбирать снастъ, кинувши стерлядь въ лодку).-- На што это только мы рыбу изводимъ? Пора теперь икряная, самый теперь водъ рыбѣ, а мы ее ловимъ… Одинъ рыбѣ переводъ. Да и рыба рыбѣ — розь: вонъ осетра, аль-бо бѣлугу поймаешь, тѣ шустры, ничего не боятся, махалкой, значитъ, хвостомъ, такъ махаетъ, ровно со зла тебя ударить хочетъ, насилу съ ними справишься; а стерледка, ровно малый ребёнокъ: вытащишь ты ее, жабрами хлопаетъ, ротокъ разѣваетъ, а глазами-то на тебя таково жалко смотритъ, ровно вымолвить хочетъ: отпусти-де меня, велика ли во мнѣ корысть… Иную и отпустишь, ужь оченно жалко! (Вынимаетъ грузило и кладетъ въ лодку).-- Ко — нецъ! (Моетъ въ водѣ руки и отряхаетъ).-- Сколько тинища-то насѣло. (Садится ге смотритъ вдоль по Волгѣ) — Экая тишь да гладъ, да господня благодать… Ни рябинки на Волгѣ, ровно стекло гладкое… Солнышко западаетъ, такъ тебя и ведетъ всего, корчитъ. Вонъ старикъ-то спитъ словно малолѣтокъ; жаль и будить. Больно ужь у насъ здѣсь на Волгѣ вальяжно! А будить надо. Герасимъ Прохоровичъ, а Герасимъ Прохоровичъ, встань-ко-съ… снасть вся подметана.
Герасимъ Прохоровичъ (Пробуждаясь и потягиваясь). — Али снасть всю вынулъ… Много ли рыбёшки-то? А-а-а!
Петръ. — Гдѣ много быть! всего-на-всего десять стерледокъ.
Герасимъ Прохоровичъ. — Крупны?
Петръ. — Двѣ вершковъ по десяти, три — осмеричка, останныя — мелюзга.
Герасимъ Прохоровичъ. — Эка, нонѣ какой уловъ… А все это праходы поганые рыбу пугаютъ, развелось ихъ — и счету нѣтъ. Иной, лѣшій, всю Волгу взбуровитъ, до самаго днища колесами-то воду разбиваетъ… У хрещонаго народа, у бурлука только хлѣбъ отбиваютъ, погань (Садится въ весла и ѣдетъ).-- Здѣсь, что-ли снасть-то заброшена?
Петръ. — Не што, вонъ сука-то торчитъ.
Герасимъ Прохоровичъ. — Больно близко другъ дружки черноснастку кидаете… Надо закидывать рѣже.
Петръ. — Этакъ-то лучше. Не одна стерледка не проскочитъ: не на тотъ, такъ на другой крюкъ угодитъ.
Герасимъ Прохоровичъ. — Ты меня не учи. Новы порядки начали заводить (Кидаетъ весла).-- Вынимай снасть! (Петръ принимается за работу).-- Всѣ вы умны оченно стали, старикамъ не уважаете.
Петръ. — Коли-же я?
Герасимъ Прохоровичъ. — Еще бы ты-то! Коли бы что ты, я бы тебя изъ своихъ рукъ разразилъ и рѣчь не про тебя… А то, что всѣ вы на одну стать: только и глядите, гдѣ бы за заборомъ съ дѣвками цошабаширить, а то въ кабакъ… развелось ихъ — будь имъ пусто!
Петръ. — Что за кабакъ такой, я и духу его не знаю.
Герасимъ Прохоровичъ. — Молчи! (Послѣ минутнаго молчанія) А Еремеича оповѣщалъ?
Петръ. — Оповѣщалъ. Хотѣлъ быть безпремѣнно и съ внучкой.
Герасимъ Прохоровичъ. — Ладно… И веревокъ припасъ?
Петръ. — Припасъ. м.и
Герасимъ Прохоровичъ.. — Николай Андреевичъ поставилъ мерёжи, и воротился?
Петръ. — Пріѣхамши, въ избѣ ждетъ. Да вонъ и Еремеичъ ѣдетъ… Ере-ме-ичъ!… Услыхалъ, подъѣзжаетъ.
Еремеичъ (Подплывая). — Богъ на помочь! Каково ловите?
Герасимъ Прохоровичъ (Приподымая шляпу).-- Спасибо. Какой нонѣ уловъ! Плохо… На сенюриной ватагѣ ребята рыбы наловили сорокъ-семь пудовъ… Имъ царь небесный посылаетъ… Я вотъ и подъѣхалъ: не дадимъ ли завтра тоню собща? Неводъ-то у насъ прорванъ… къ утрею-то внучка и заштопала-бы дырья, а?
Герасимъ Прохоровичъ. — Неводъ-то больно спорченъ, къ утрою не поспѣетъ.
Еремеичъ. — Поспѣетъ… Внучка у меня — мастеръ первый сортъ: плесть почнетъ, такъ только веревки припасай; въ недѣлю цѣлый неводъ сплететъ.
Герасимъ Прохоровичъ. — Э?
Еремеичъ. — Вѣрно… Сплетешь, Наташа, а?
Наташа. — Не вѣду, дѣдушка, надо посмотрѣть (Къ Герасиму Прохоровичу и Петру).-- Здравствуйте. (Кланяется. Петръ молча снимаетъ картузъ и кланяется).
Герасимъ Прохоровичъ. — Здорово!.. Такъ вотъ что: я перейду къ вамъ въ лодку… внучку подвеземъ и высадимъ — пусь чинитъ неводъ; Петруха здѣсь одинъ управится… Снась-то свою, сусѣдушко, я еще не всю вынулъ, еще два конца осталось. (Къ Петру) Ты вынимай снасть.. Кончишь… ужо уху состряпай. Мы всѣ и поужинаемъ… (Переходя въ лодку).-- Да коли Николая Андреича стрѣтишь, скажи, чтобъ безпремѣнно подождалъ меня и мерёжи ставилъ, потому-де завтра тоню даемъ, такъ и скажи (Лодка отъѣзжаетъ).-- Смотри же, не забудь; я съ дѣдушкой справлюсь, да и домой.
Петръ. — Ну!.. (Смотрѣть во слѣдъ удаляющейся лодкѣ).-- Здравствуйте… Хошь-бы примѣрно однимъ глазомъ посмотрѣла, что за дѣвка!… изъ всѣхъ она, кажись, дѣвокъ самая смирная… Коло дѣдушки радѣетъ день и ночь, на работѣ — первая и работаетъ, что твой парень… Миколай Аидренчъ коло нее лебезитъ… Кажись, кабы на ней жениться!… Помирать не надо (Поетъ, садясь въ весла).
Ѣхали бояре чечетку ловить,
Ой, чечетка моя,
Ой, лебедка моя!
Поймали чечеточку въ клѣточку
Ой, чечетка моя,
Ой, лебедка моя!
Какъ у этой чечеточки семь сыновей,
Ой, чечетка моя,
Ой, лебедка моя!
Параша (Поднимая надъ глазами руку въ видѣ зонтика, кричитъ).-- Петру-у-ухъ, Петру-ха-а?
Петръ (Увидя ее).-- Асиньки?
Параша. — Подъѣзжай-ко сюда. Въ городъ ѣду, сюда забѣжала, словца два надо бы съ тобой перемолвить… Подъѣзжай скорѣй!
Петръ (Подъѣзжаетъ).-- Ладно.
Параша. — Слушай, паренекъ! (Сбѣгаетъ на самый берегъ). — Ты смотри за Натахой, недоброе на умѣ у этого Андреича… Повадился онъ къ селу за рыбой ѣздить, да въ ограду церковную ходить… Подстрѣлитъ птицу, тогда что? Эй, смотри, да поглядывай.
Петръ. — Да что смотрѣть-то?
Параша. — Тебѣ вотъ такъ все и выложи, а ты своимъ умомъ дойди. Береженаго и Богъ бережетъ… Близко локоть-то да-не укусишь (Идетъ назадъ).
Петръ. — Да скажи, Параня, толкомъ-то.
Параша (Уходя).-- Слушай ухомъ, а не брюхомъ, да почаще посматривай, вотъ и весь толкъ (Уходитъ).
Петръ — Чего она? Неужто, Натаха? въ жисть не повѣрю: не такая дѣвка. Парашка, извѣстно, брешитъ со злости, что Миколай Андреичъ сердцемъ отъ нее отворотилъ. Эхъ, бабы! (Садится въ лодку и гребетъ, напѣвая):
Ой, чечетка моя,
Ой, лебедка моя… (Уѣзжаетъ)
Николай. — Куда ты домой? еще поспѣешь, а ты слушай: неужто она Гаврюньку-то такъ на отмашь въ рыло (Сплевываетъ на сторону).
Евплъ. — Такъ въ самое… Прощай!
Николай. — Стой, погоди, Юпла… Что жь, онъ развѣ сграбасталъ ее, что ли?
Евплъ. — Гдѣ сграбастать!… Натаха-то рыбу изъ садка вынимала, наклонилась, а онъ ее черезъ спину-то въ щоку и чмокъ.
Николай. — А она ему на отмашь?
Евплъ. — Какъ есть смазала.
Николай. — Ловко… ха, ха, ха! Люблю я экихъ дѣвокъ, сейчасъ умереть. Любъ — въ обнимку, нелюбъ — на отмашь. Ха, ха, ха! Дѣло! Вотъ со мной, особь статья, со мной она все молчитъ… а сердцовъ нѣтъ… Дѣло на мази…
Евплъ. — Дѣвка, братецъ, смирная.
Николай. — Смирная-то хуже, смирная-то полюбитъ, пристанетъ… Ничего не подѣлаешь — ты ее бьешь, а она пуще къ тебѣ лѣзетъ.
Евплъ. — Э-э?
Ни колли. — Отсохнуть рукѣ. (Садится на завалину) — Слушай, Юпла, сядь… Въ запрошломъ лѣтѣ… Знаешь курдюминскаго хозяина?
Евплъ. — Ну, какъ не знать… карявая рожа.
Николай. — При разсчетѣ насъ съ батькой на пятнадцать серебра обчелъ, одно слово — міроѣдъ… Ну, вотъ, въ запрошлой годъ мы у него въ садокъ рыбу поставляли… У него дочка есть Маша, сказать дѣвка-королевна, румяная, дородная, говоритъ — прелести послушать и смирная такая, даже вотъ съ старикомъ говоритъ, все въ землю смотритъ.
Евплъ. — Ну?
Николай. — Ну… началъ я домекать, что словно-бы на меня она посматриваетъ; задомъ-то, знашь, стою на работѣ, съ боку-то мнѣ видать, словно бы смотритъ, обернусь — глаза отведетъ, потупится.
Евплъ. — Ну…
Николай. — Она у насъ рыбу на плоту принимала… Все хорошо, ничево; только, одинъ разъ, говоритъ, принесите, говоритъ, Николаи Андреичъ, изъ садка три стерледки; тятенька, говоритъ, къ ужину приказалъ изъ садка вынуть. Прознала, братецъ, какъ меня звать, а узнать было не отъ кого.
Евплъ. — Прознала?
Николай. — Прознала… Ладно, думаю… Захватилъ я сачёкъ; пошли мы къ садку; она, знаешь, спереду идетъ, а я съ сачкомъ съ заду; только все она обертывается, да зрительно, умильно посматриваетъ… Все ничего, хорошо, идемъ. Только, зпашь, отошли мы эдакъ отъ народу-то; она тише пошла, и я тише все за ней иду, все за пей; она остановилась, да и говоритъ мнѣ: чей, молъ, вы, Николай Андреичъ? Отцовъ-де, да материнъ… Вижу, дѣвка такъ вся и разгорѣлась; ладно. Отперла она садокъ, началъ я сакомъ стерлядокъ искать, картузъ-то снялъ, чтобъ въ воду не поронить, слышу — ровно-бы кто меня по волосамъ гладитъ.
Евплъ. — Неужто сама?
Николай. — Сама.
Евплъ. — Ну, что жь ты?
Николай. — Ну, что жь… Расплелъ косу на двое… да и наконецъ…
Евплъ. — Ну, братъ, Николаша, дошливъ ты на-это самое? ха, ха, ха!
Николай. — Да ты слушай, Юпла, опослѣ того что было.
Евплъ. — Ха, ха, ха! шустеръ, братъ, ты!
Николай. — Слушай… Почала она это на садокъ ходить каждый день, обхватитъ меня руками, да и воетъ… женись, говоритъ, на мнѣ безпримѣнно тихимъ манеромъ; тятенька, говоритъ, мой благословенья не дастъ, а мы, говоритъ, женимся тихимъ манеромъ.
Евплъ. — Сдурилась?
Николай. — Совсѣмъ, братецъ, съ ума спятила… Я говорю, то есть, безъ благословенья родительскаго никакъ невозможно — виситъ на шеѣ, что хочешь… Опаска, всѣ рыбаки начали примѣчать, что на садокъ почесть кажный день ходитъ; -говорю — ничего этого не слушаетъ, еще пуще воетъ: женись, говоритъ, либо убей.
Евплъ. — Бабій-то разумъ!
Николай — Около самаго спаса, братецъ мой, не то за недѣлю, не то за три дни, ужь больно она просила къ садку выйтить… Вышелъ я, въ сумерочкахъ дѣло-то было. Она тутъ у садка… Ну, думаю, дѣло… Никого нѣтъ… только, братъ, она меня этакъ рукой-то обняла, поцаловать хотѣла, какъ кто-то меня по затылку кулакомъ съѣздитъ, ноли небо съ овчинку показалось.
Евплъ. — Э-ка, братъ!..
Николай. — Ужь онъ меня трепалъ-трепалъ, за волосы-то таскалъ, таскалъ.
Евплъ. — Кто-о?
Николай. — Извѣстно кто, батька.
Евплъ. — Ея батька?
Николай. — Какой, ея? извѣстно, мой… За срубомъ спрятался, меня выжидалъ..
Евплъ (Трясетъ головой).-- Чай, ловкій онъ тебѣ задалъ трезвонъ,, ха, ха, ха!
Николай. — Три дни вылежалъ, головы не поднималъ; услали меня, опослѣ этого, на другую ватагу, версты за четыре… прибѣгала.
Евплъ. — Значитъ, не стерпѣла?
Николай. — Мнѣ-то тогда бѣда была, батька въ солдаты грозился отдать; такъ я, братъ, одинъ разъ, когда прибѣгла, (машетъ кулакомъ) такую печать припечаталъ, въ чемъ только душу унесла…
Евплъ. — Ходить перестала?
Николай. — Перестала… Я тоже въ слободѣ, когда подъ городомъ на садкѣ, при ватагѣ, жилъ, такъ двѣ благородныя барыни втюрились.
Евплъ. — Хе-е!
Николай. — Слушай, разскажу… Пойдемъ въ_заведеніе, выпьемъ еще, а?
Евплъ. — Нѣту, не пойду… мнѣ мерёжи надо ставить… ужо ругаться станетъ.
Николай. — Юпла, пойдемъ… вечера-то немного, успѣешь, дурашка…
Евплъ. — Гдѣ успѣть? Звона какъ солнышко-то низко…. пора!… Что это, парень, никакъ Натаха сюда идетъ… Она… прощай! (Уходитъ налѣво, подмигивая Николаю. Изъ-за кургана показывается Наташа).
Николай (Выходя на встрѣчу Наташѣ).-- Натальѣ Ивановнѣ наше почтеніе-съ… Слыхомъ не слыхать, запали совсѣмъ; каково ваше прекрасное здоровье-съ?
Наташа. — Спасибо… гдѣ у нихъ тутотка неводъ-то?
Николай. — Какой такой неводъ?… Никакого невода у нихъ нѣтъ…
Наташа. — Полно-ко, Николай Андреичъ, лясы-то точить… дѣдушка съ Герасимомъ Прохорычемъ послали меня неводъ чинить… Нуте-ка и взаправду укажите, къ утрею, можетъ, и не поспѣешь.
Николай. — Да чего поспѣть-то… Правое-съ слово, нѣту невода… Тѣмъ лѣтомъ былъ, да весь вышелъ, ха, ха, ха! На поднизи старичишка дѣвкамъ раздарилъ весь.
Наташа. — Вамъ-бы все смѣхи… этотъ, что ли? (Указывая на огородъ).
Николай. — Онъ самый. (Наташа подходитъ къ неводу и осматриваетъ его) Объ чемъ же мнѣ горевать-то стать? батюшку не хороню, малыхъ дѣтокъ нѣту, одна своя голова, бѣдна да одна, откуда жь бы этому самому горю придтить-съ?
Наташа. — Ишь, дырья какія понадѣлали… въ вечоръ не учинишь.
Николай. — Это они медвѣдя въ Волгѣ-то словили, онъ у нихъ весь неводъ спортилъ… Наталья Ивановна медвѣдя-то видали-съ… (Подходитъ къ ней близко). Такой онъ нескладный… кусается (Заигрываетъ съ нею)… и въ шерсти весь.
Наташа. — Ну-ко, полно… не дури… Не припасены видно веревки… гдѣ они у нихъ тамъ? говорю — не дури… Что ты и въ заправду (Сердится). Отстань!
Николай. — Не серчайте-съ, не серчайте-съ… сейчасъ отыщемъ, принесемъ! экая вы дама строгая-съ. (Поетъ)
Ужь мы рыбушку ловили
По крутымъ берегамъ,
По мелкимъ, желтымъ пескамъ!
У-у-ухъ! (Приплясывая уходитъ въ избушку). Наташа. — И что за парень! отродясь экихъ веселыхъ не видала, и сердца-то на него нѣтъ, хошь-кого своимъ разговоромъ заговоритъ.
Николай (Возвращается изъ избушки, тоже приплясывая):
Мы поймали осетра,
Да ужь и этотъ ли осетръ
Онъ бородушкой трясетъ.
Наталья Ивановна, какой такой осетръ, что бородушкой трясетъ… ась?…
Наташа. — Давай веревки-то… ей-богу, некогда.
Николай. — Безъ того, таперича, не отдамъ — вы мнѣ эту загадку разгадайте.
Наташа. — Говорю, некогда мнѣ… ей-богу, все кину, домой уйду.
Николай. — Начто жь серчать-съ… вы безъ серцовъ… отганите загадку, а? (Наталья обертывается и хочетъ уйти) Я шутки шучу, а вы серчаете… Наташа, полно… Пожалуйте вотъ веревки получить-съ… (Подаетъ ей).
Наташа. (Взявши веревки, идетъ къ неводу) — Что съ тобой безъ толку толковать? (Беретъ скамейку и садится къ неводу работать).
Николай. — Ужь и самъ-дѣлѣ я толкомъ-то разѣ ничего не говорю. Вотъ что, Наташа: за кого вы меня почитаете? (Садится на землю).
Наташа. — Кто ты таковъ есть, за того и почитаю.
Николай. — А кто я таковъ есть и какіе во мнѣ могутъ быть художества, ась?
Наташа. — Мнѣ почемъ знать.
Николай. — Нѣтъ, одначе?
Наташа. — Не знаю.
Николай. — Въ городѣ и на селѣ меня безпутномъ зовутъ, потому сердце у меня оченно горячее, а набольшаго надо мной никого нѣтъ, и ничего я не боюсь; по этой самой причинѣ собразить съ собой никакъ не могу.
Наташа. — Андрея Макарыча слушай… онъ тебѣ отецъ, худа не скажетъ, всѣ къ ему съ почтеньемъ, ровно купецъ какой.
Николай (Махнувши рукой).-- Тятинька что-съ! Они свое отжилили. Какъ ты ему ни служи, значитъ, со всякимъ чувствіемъ и угожденіемъ, онъ все тебя ругать будетъ; ему кусъ въ горло не пойдетъ, коли зря да походя некого будетъ, ругать… Его ужь я довольно хорошо знаю. Вотъ сюда сослалъ… На что, говоритъ, пьянствуешь.
Наташа. — Такъ неужто за это хвалить тебя?
Николай. — За что?
Наташа. — А за пьянство-то.
Николай. — Да развѣ я пьяница, что ль?… Во всю, значитъ, недѣлю денёкъ выберется, что въ заведеніи посидишь, и то отъ тоски, для компанства, вотъ какъ передъ истиннымъ-съ… Развѣ я ему этимъ вредъ дѣлаю? Самъ себя одѣваю, обуваю, самъ за м. себя подати плачу, все какъ слѣдственно, изъ дому не тащу, одежи не пропиваю… Такъ это не пьянство… пьяница-то все д., съ себя радъ пропить, дай стянуть гдѣ плохо лежитъ, а я, можете видѣть, и на работу-то въ атександрійской рубахѣ выѣзжаю… а безъ эвтово намъ нельзя, чтобъ въ воскресенье не погулять… это вѣрно-съ, этакъ съ тоски помрешь, вѣрно-съ… Онъ Петруху здѣшняго въ примѣръ приводитъ, имъ мнѣ всѣ глаза выкололъ… Такъ Петрушка совсѣмъ несхожій человѣкъ, совсѣмъ несобразный, потому колода — колода она и есть… давно ли они приписались-то, а мы изстари мѣщане, это надо понимать-съ. Люди гулять идутъ, а онъ на работу, мы съ работы — спать, а онъ либо сѣти плесть, либо крючки точить. Ему батька лапти новыя съ базару привезетъ, такъ радъ, ровно ему сапоги казловые подарили… Право! Онъ разѣ что видалъ? А я пять годовъ въ самомъ Нижнемъ у Макарья выжилъ… такъ важный день у раза по три чай въ харчевни пивалъ, потому Петрушку противъ меня ровнять нельзя… Здѣсь ни поводки, ни веселья, одно слово — сторона глухая… Разгуляться негдѣ — ну, и тянетъ тебя въ заведеніе, выпьешь — сердце-то и отойдетъ, на весь-день и сталъ веселъ. А мнѣ вино что?… Вино — не медъ…
Наташа. — Не медъ, а пьешь.
Николай. — Пью, потому подъ сердцемъ точитъ… Кабы не одно, я бы маковой росинки въ ротъ не взялъ винища-то, какъ передъ Богомъ-съ.
Наташа (Улыбаясь).-- Что одно-то?… Отчего у тебя подъ сердцемъ точитъ?
Николай. — Говорить стану — не повѣрите-съ (Молчаніе). Я вотъ что вамъ скажу-съ: изо всѣхъ дѣвокъ, Наталья Ивановна, лучше васъ нѣтъ, съ мѣста не сойти.
Наташа. — Повѣрь тебѣ, ты наскажешь.
Николай. — Чего наскажешь… Это — вѣрно-съ! Я, по чувстіямъ и своимъ, съ самой весны объ васъ думаю.. Какъ посмотрю на васъ, п что одни для ради сродственниковъ своихъ всю. нашу, значитъ, рыбацкую работу тяжелую правите, сердце вотъ схватитъ, защемитъ, ну, и… пошелъ въ заведеніе. Больно, вѣдь, мнѣ васъ жаль… Какая жизть здѣсь?… ни радости, ни веселья, съ работы на новую работу, каково воскресенье и въ воскресенье отдыху лѣтъ, дѣвица ни молодая, за что погибать въ этой трущобѣ… Все это я понимать могу-съ.
Наташа. — Такъ-то такъ, Николай Андреичъ; достатки наши малые, отецъ съ матерью по міру побираются, дѣдушка слѣпнетъ, въ сторожахъ-то разѣ себя прокормить?… а нить ѣсть надо, одна а дѣвка у отца у матери; коли мнѣ не работать, имъ съ голоду помереть надо.
Николай. — Вотъ что Наташа… (Подвигается къ ней). Порѣши ты въ два слова — любъ я тебѣ, аль нѣтъ? (Наташа опускаешь голову и молчитъ). Что жь ты молчишь! Какъ бы мы съ тобой зажили! Первое дѣло, всю бы твою семью къ себѣ въ домъ взяли, въ самой губерніи домъ бы купили, у тятеньки деньги есть, не занимать стать, свои садокъ бы завели, торговать бы начали, что твои купцы. Въ людяхъ — будни, у насъ кажный день праздникъ, о масляной но городу бы на тройкѣ въ саняхъ-самокаткахъ съ колокольцами, съ бубенцами! Вотъ жись-то! Рядилъ бы я тебя словно первогильдейную, а ужь любилъ бы какъ! (Обнимаетъ ее). Кажется, за любовныя эти чувствія всю жизнь свою отдамъ, какъ передъ истиннымъ!… Наташа, любъ я тебѣ?
Наташа (Съ одушевленіемъ) — Любъ, любъ, сердечный мой!
Николай (Цалуя ее).-- Коли любъ, выходи ужо, Наташа, на Волгу, мы промежь себя по душѣ потолкуемъ… Пѣсню споемъ.
Наташа. — Начто, голубчикъ, боязно… Нѣту… По что?
Николай. — Что за боязнь такая?… дѣдушка ужо спать ляжетъ, я посвистомъ тебя оповѣщу, ты и выходи, касатка. (Цалуетъ ее).
Петръ (Входитъ съ сачкомъ въ рукахъ).-- Николай Андреичъ!… (Притворяется, что не замѣтилъ поцалуя) — Герасимъ Прохорычъ велѣлъ тебѣ пообождать. Мерёжи-то, чай, еще не поставилъ, а батька говоритъ, на утре, говоритъ — поѣду; коли мерёжи не поставлены, шибко, говоритъ ему достанется, въ городъ съѣзжу Андрею Макаровичу жалобиться стану. (Наташа уходитъ поспѣшно въ избу).
Николай (Лежа).-- Ну!
Петръ. — Ну, то-то я и спрашиваю, поѣдешь, молъ, ставить-то, али нѣтъ?
Николай. — Нѣтъ.
Петръ. — Батюшка-то больно на тебя серчаетъ (Подходитъ къ котелку, потрошитъ рыбу, вливаетъ изъ ведерка воды въ котелокъ и раскладываетъ подъ нимъ дрова).
Николай. — Посерчаетъ… не бѣда… Ему что дѣлать-то какъ не серчать. Что твой батька, что мой — ругатели первый сортъ.
Петръ (Разводя подъ котелкомъ огонь).-- Сейчасъ съ дѣдушкой Еремеичемъ придутъ сюда.
Николай. — Пущай придутъ.
Петръ. — А ты не поѣдешь?
Николай. — Куда?
Петръ. — А мерёжа-то ставить.
Николай. — Вѣдь тебѣ сказано, что не поѣду… чего еще?
Петръ. — Нѣтъ… а… вѣдь… ругаться почнетъ.
Николай. — А тебѣ что… Что и самъ дѣлѣ я вамъ достался, батька твой мудритъ ровно настоящій мой отецъ. Что ты мнѣ за указъ?
Петръ. — Мнѣ что указывать, а то…
Николай. — Что-о?
Петръ. — А ругаться-то.
Николай. — Опять же тебѣ нѣтъ дѣла: ругать почнетъ меня, а не тебя. Обрадовались, черти, что батька меня сюда отослалъ, а я вотъ плюну на всѣхъ васъ да уѣду въ городъ.
Петръ. — Да это знамо дѣло.
Николай. — Ну, а знаешь, такъ и молчи… Съ вола двухъ шкуръ не дерутъ; я почесь цѣльный день сегодня за работой;, грузила къ неводу прибралъ, кручки обточилъ, всю черноснастку на утре по Волгѣ развезъ… Чего ему еще?.. Не батракъ я ему достался; хоша за пьянство тятенька и сослалъ меня сюда, одначе я твоему батькѣ мудровать надъ собой не дамъ!… Скупость насъ съѣла… Ей-богу, право!.. Скаредъ этакой! Какъ тебя одѣваетъ, хоть поставь тебя въ огородъ за мѣсто пугала воронъ пугать… и то тебѣ ничего. Мѣщане еще!, Хуже сиволапыхъ. А мой-то родитель все тобой глаза ѣстъ… Говорилъ батькѣ насчетъ денегъ?
Петръ. — Какихъ денегъ?
Николай. — Ну, чтобъ онъ тебѣ сколько ни на есть на одежду денегъ положилъ?
Петръ (Раздувая дрова) — Нѣту, не говорилъ.
Николай. — Для чего не говорилъ?
Петръ. — На что мнѣ деньги?
Николай. — Какъ, на что… Такъ ты, такъ безъ денегъ на батьку работать станешь до сѣдыхъ волосъ?
Петръ. — Буду.
Николай. — И ежели тебѣ батька по чести самъ не дастъ, просить у его не будешь?
Петръ. — Не буду.
Николай. — Дуракъ, какъ есть ты дуракъ сиволапый.
Петръ. — Ну, и пущай дуракъ.
Наташа (Выходя съ веревками изъ избушки).-- Эти ли веревки я взяла? ровно-бы давешнія поровнѣе будутъ.
Николай. — Онѣ самыя. Чай, устали плести-то, Наталья Ивановна? Маленько-бы вздохнули.
Наташа. — Велика ли работа, отъ чего устать (Садится за работу).
Николай. — Право бы отдохнули; вонъ у насъ стряпуха мастерица неводья плесть, попросили бы ее за мѣсто себя сѣсть.
Наташа. — Какая такая стряпуха? -Николай. — А вонъ, что уху-то въ котелкѣ варитъ… Давно ли Петруха въ стряпухи нанялся, а? Что жь, молчишь-то? (Подходитъ къ нему). Стряпуха-то ужь очинно строгая у насъ, говорить не хочетъ (Теребитъ его за рукавъ). А ты поговори.
Петръ. — Что пристаешь, словно малый ребёнокъ… Отстань! Что тебѣ отъ меня надо?
Николай. — Ты, можетъ, и.коровъ доить мастеръ, а? (Петръ молчитъ). Вотъ зима подойдетъ, за гребень тебя посадимъ (Трясетъ). Умѣешь ли пряжу-то прясть? А!
Петръ (Вырываетъ рукавъ).-- Отцѣпись!. Экой ты, братецъ, право.
Николай. — Одно названье ты что парень, а баба какъ есть, баба.
Герасимъ Прохоровичъ. — Николай Андреичъ не думаетъ, какъ что по родительскому приказу сдѣлать, а все норовитъ по своему, это ты мнѣ повѣрь. Андреи Макарычъ бился-бился съ нимъ, отдалъ мнѣ на оправленье (Увидя Николая). А, а!… Поставилъ мерёжи?
Николай. — Нѣту, не ставилъ.
Герасимъ Прохоровичъ. — Для-че же не поставилъ? я тебѣ приказывалъ… Ты лучше скажи мнѣ, что не хочу работать, я такъ твоему тятенькѣ и объявлю.
Николай. — Отъ того и не ставилъ, что другое дѣло дѣлалъ — крючки точилъ. На два дѣла мнѣ не разорваться стать.
Герасимъ Прохоровичъ. — А теперь что дѣлалъ?
Николай. — Что теперь дѣлать — отдыхалъ.
Герасимъ Прохоровичъ. — Отдыхаешь-то ты больно подолгу, Николай Андреичъ, да и отдыхи-то у тебя часты.
Николай. — Не животная я какая, чаи, надо вздохнуть.
Герасимъ Прохоровичъ. — А я тебѣ вотъ что скажу: ты, какъ твоей милости угодно, а у меня къ утрею безпремѣнно мерёжи поставь, а то смотри!
Николай. — Чего смотрѣть-то на тебя, я и своего тятеньки немного испугался.
Герасимъ Прохоровичъ. — Что-о?
Николай. — Ночь-то, молъ, длинна, какъ не поставить.
Герасимъ Прохоровичъ. — То-то… Сядемъ къ котелку-то, Еремеичъ… Пошли нонѣ новые порядки, дѣти отдамъ перестали уважать. У родителей отъ рукъ отбился, долженъ родитель сына въ чужія руки отдать. Срамота!… А отъ чего?… Вонъ желетъ сшилъ (Указываетъ на Николая), пуговицъ-то сколько насадилъ — ровно баринъ.
Николай. — У тятеньки денегъ не просилъ, на свой сшилъ, не ходить же мнѣ людямъ на смѣхъ, какъ онъ (Указываетъ на Петра), одергышемъ. Одначе мы мѣщане.
Герасимъ Прохоровичъ. — Не пригоже тебѣ, Миколай Андреичъ, глупаго парня съ пути сбивать. Что толку въ нарядахъ-те! Попа знаютъ и въ рогозѣ. Твой тятенька не больно часто синію-то чуйку надѣваетъ, а всѣ къ-нему съ почтеніемъ, а?
Еремеичъ. — Полно, сосѣдъ, не сердитесь; дѣло молодое, знаемо, охота порядиться. Вотъ (Встаетъ и идетъ къ Наташѣ) выучку въ золотѣ бы водилъ, кабы достатки были, а, Наташа? Ты бы нарядиться-то не прочь?
Наташа. — Для-че, дѣдушка, и не нарядиться.
Еремеичъ (Цалуетъ ее въ голову).-- Правда, правда, мнучка. Самъ молодъ-то былъ; знаю самъ, какъ оно любо, какъ мундиръ-то новый надѣнешь, усы прифабришь, по улицѣ козыремъ идешь, какая хочешь дѣвка заглядится, а?… Всему свой чередъ; теперь на старости лѣтъ ничто не манитъ, такъ-то. Много ли тебѣ еще плесть?
Наташа. — Еще поплету.
Еремепчъ. — Плети, плети, дитятко… (Отходитъ къ Герасиму Прохоровичу). Намъ, старикамъ, сосѣдушка, ихъ въ эвтомъ не судить; сами молодыми были.
Герасимъ Прохоровичъ. — Кто ему препятствуетъ? Рядись, да чтобъ все было по закону, а то наровитъ всё по новому, желеты да картузы позавели, да и Бога-то съ желетами позабываютъ… Выѣдетъ на работу лобъ не окрестя, да дѣлаетъ все съ нехорошимъ словомъ; какъ опосля этого и лову быть? Рыболовство — промыселъ святой, апостольскій, апостолы рыболовы были. Коли тутъ божьяго произволенья нѣтъ, ничего не подѣлаешь, какіе хошь сѣти ставь — лову не будетъ, тутъ своимъ умомъ ничего не придумаешь.
Еремеичъ. — Сказываютъ, въ нѣмецкихъ земляхъ своимъ умомъ придумываютъ, тамъ — народъ другой, —
Герасимъ Прохоровичъ. — Такъ у нихъ, у проклятыхъ, прости Господи, у нѣмцевъ этихъ самыхъ, и Бога нѣтъ… Да!
Николай. — Какъ же Бога нѣтъ. У ихъ къ городу и церковь есть, самъ видѣлъ, каждое воскресенье у нихъ Богу молятся.
Герасимъ Прохоровичъ. — А ты бы, Николай Андреичъ, примолчалъ, когда постарше тебя толкуютъ: вѣдь не съ тобой рѣчь. —
Николай. — На что жь пустое-то говорить? Противно это слушать, вотъ что-съ…
Еремеичъ (Перебивая _его).-- Это онъ вѣрно говоритъ, Герасимъ Прохорычъ… Самъ я тоже когда по Волгѣ въ лоцманахъ бѣгать, какъ срокъ свой въ морѣ выслужилъ, въ колонкахъ у нихъ церкви видалъ и зовутъ это, примѣрно, у нихъ кирха.
Герасимъ Прохоровичъ. — Одначе, все-таки кирха, а не церковь… Эхо ужь выходитъ особь статья. Вонъ у татарвы тоже свои этакія колокольни есть… а разѣ они хрестеяне?
Еремеичъ. — Это что говорить…
Герасимъ Прохоровичъ. — То-то… Наша вѣра супротивъ всѣхъ невпримѣръ (Слышенъ шумъ парохода). Ишь вонъ гудетъ, проклятый.
Ерелеичъ. — Али праходъ идетъ (Встаетъ).
Герасилъ Прохоровичъ. — Колу жь больше… Ишь, стономъ стонетъ.
Ерелеичъ. — Николай Андреичъ, голубчикъ, взойдемъ на бугорокъ-то скоренько; ты прочитаешь, какое ему названье… Надъ кожухомъ у нихъ всегда прописывается. Поди и ты, мнучка, погляди (Всѣ входятъ на курганъ). Эко, братецъ, какъ идетъ ходко… Легкій оченно праходъ на ходу… Николай Андреичъ, прочитай, голубчикъ, какъ прозывается… Ишь, какъ валитъ.
Николай (Складывая по слогамъ).-- Добро, арцы, иже — дрі, я, добро, азъ — яда… Дреада (Пароходъ проходитъ на всѣхъ парахъ. Еремеичъ машетъ шапкой). Что такое за названье мудреное… Дреада, а?
Еремей. — Нашей канпаньи праходъ… Самолетской канпаньи, при мнѣ только его на Волгу спустили, добрый праходъ; моему рыбинскому, гдѣ я лоцманомъ состоялъ, супротивъ этого не уйтить, оченно ходокъ; почитай, по водѣ верстъ двадцать убѣжитъ, что больше; вѣрно двадцать верстъ въ часъ уйдетъ (Машетъ шапкой). Здорово! (Съ парохода лоцманъ отвѣчаетъ тѣмъ же).
Петръ (У котла).-- Подьте уху хлебать… поспѣла. Я за ложкамъ схожу. Глянь, Герасимъ Прохорычъ, чтобъ не пролилась — больно кипитъ.
Герасимъ Прохоровичъ. — Ладно… Подемъ, сусѣдъ, ушицы похлебаемъ. Ишь, время-то много ушло, солнышко вовсе зашло (Сходятъ къ котлу). Скоро мѣсяцу надо взойтить… Наташа, подъ и ты съ нами поужинать, кинь неводъ-то.
Наташа. — Только вотъ петлю завяжу… садитесь.
Еремеичъ. — Экая уха-то важная и сварена въ самый разъ.
Николай. — У насъ стряпуха — первый сортъ, ее нѣмецъ о бучалъ, какъ уху-то варить, три года въ ученьи по этому случаю въ колонкахъ у нѣмца жила (Хохочетъ).
Герасимъ Прохоровичъ. — Ты что хохочешь-то? Эхъ, Николай Андреичъ, не въ тятиньку ты уродился… Врагъ рода человѣческаго за этотъ смѣхъ всякаго грѣха насыпетъ невидимо въ котелокъ-то.
Николай. — Да ужь очнино стряпуха-то у насъ добра, сейчасъ помереть, луку въ уху не пожалѣла. Ноли глазъ воротитъ. Ха, ха, ха!
Герасимъ Прохоровичъ. — Говорю, глотки не дери… Грѣхъ это за обѣдомъ тяжкій: за ѣдой у человѣка ангели невидимо предстоятъ… Вонъ въ монастыряхъ, у братіи за трапезой, книги духовныя читаютъ; смѣяться за трапезой все одно, что нечистаго призывать. Тлтены;а-то твой, чай, неодиново это говорилъ. (Минута молчанія).
Еремеичъ. — А ужь приходъ… сказать, сосѣдъ, легкій!
Герасимъ Прохоровичъ. — Ну ихъ, нечисть.
Николай. — Что это, дѣдушка, за названье такое мудреное ему дано: Дреада? Больно ужь чудно, съ мѣста не сойти.
Еремеичъ. — Богъ ее знаетъ, что за названье! Я когда лоцманилъ, пасажеровъ спрашивалъ, и тѣ этого названья не знаютъ. У насъ въ канпаньи теперя все такія зряшныя названья даютъ, на странные, значитъ. Это тоже есть — Наяда, Нинфа… Такъ зря даютъ, и на какой это манеръ — неизвѣстно… Тоже есть Прогресъ, и-и-и! страшенный праходъ, значитъ больно быстрый, на заверкахъ, на повротахъ беретъ легко… Тоже Тилиграфъ, Курьеръ — это, напримѣръ, названье къ скорости; опять это пойдетъ Ярославь, Тверь — ну, будемъ говорить это отъ городовъ — губерни, а тутъ опять Русалка…
Герасимъ Прохоровичъ. — Ишь еще какія названья придумываютъ… Народъ на что пошелъ!… (Минута молчанія).
Николай. — А надо полагать, что это самое названье Дреада, что ни наесть должно значить на ихномъ языкѣ. Петруша должонъ это понимать, разѣ что только не скажетъ, а онъ у насъ на разные манеры знаетъ. Ха, ха, ха!: !
Герасимъ Прохоровичъ. — Я вѣдь тебѣ сказалъ, молчи… Экой ты Миколай Андреичъ не угомонъ-голова. Праходы эти много вреда народу православному дѣлаютъ… Вонъ прослышались, кажинное лѣто что ни на-есть послучится: то на мель сядетъ, то совсѣмъ затонетъ… (Наташа встаетъ).
Герасимъ Прохоровичъ. — Ты кудажь, Наташа? похлебай ушицы.
Наташа. — Нѣту… Спасибо… Неводъ пойду учинять.
Герасимъ Прохоровичъ. — Ну… не на чемъ, на здоровье (Наташа садится за работу). Дьяволу на утѣшенье эти приходы почали строить, по Волгѣ теперя этого добра довольно стало. Скоро свѣту преставленья быть, въ народѣ правилы старой нѣтъ, безчинство землю преполняетъ, спасаться люди по городамъ почали, въ городахъ это пошли трактиры, да портерныя, ящики съ музыкой по базарамъ носятъ, дѣвки сарафаны скидаютъ, пошла мода на платья и благочестивымъ-то людямъ вышло проще… Спасенья въ городахъ ищутъ; въ старые-то годы кто спасаться хочетъ, въ пустынь аль въ вертепу какую уйдетъ, може карешкомъ, травой какой, самымъ зеліемъ кормится, а нонѣ что?… не глядѣли бы глазоньки, помолиться по обѣщанью! на этихъ самыхъ приходахъ ѣздятъ… Чего ждать хорошаго?
Герасимъ Прохоровичъ (Вставая, за нимъ подымается Еремей, Николай и Петръ).-- Слава Царю-создателю, на, накормилъ.
Еремеичъ. — Спасибо.
Герасимъ Прохоровичъ. — Не начемъ, сусѣдушка… Такъ завтра, на утре ужь помоги тоню дать, я ужь отблагодарствую.!
Еремеичъ. — Можно… Завтра, чаи, ведрено будетъ… Ишь, какъ свѣтло, на небѣ ни облачка.
Герасимъ Прохоровичъ. — Рання небесная!
Николай. — Дѣдушка Еремеичъ, видишь ты, намѣсяцѣ-то пятна?
Еремеичъ. — Вижу, миленькій, вижу.
Николай. — Мнѣ одинъ кавалеръ сказывалъ, что тутъ приставлено, какъ Каилъ Явеля убиваетъ, и промежъ ихъ ведро крови.!
Еремеичъ. — Не вѣдаю, голубчикъ, не знаю, —
Герасимъ Прохоровичъ. — Что пустое-то врать. Кто можетъ планиду господню знать?
Николай. — Говорятъ тебѣ, унтеръ завѣрялъ.
Герасимъ Прохоровичъ. — А ты вѣрь. Планида господня отъ всѣхъ насъ, грѣшныхъ, сокрыта… Прощай, сусѣдъ, ништо спать охота; прощай, Наташа, на утре выѣдешь съ нами на тоню?
Наташа. — Выѣду безпремѣнно, — Герасимъ Прохорычъ, а вотъ я и неводъ учинила.
Герасимъ Прохоровичъ. — Золото ты, не дѣвка… До утра, сусѣдъ, прощайте.
Еремеичъ и Наташа. — Спокойна ночь. (Герасимъ Прохоровичъ уходитъ).
Еремеичъ. — Ну, мнучка, пойдемъ и мы къ домамъ. Время въ сторожку, на ограду идти.
Наташа. — Подемъ, дѣдушка.
Еремеичъ. — Прощайте, молодцы.
Николай. — Наше вамъ почтеніе, дѣдушка (Кланяется). Натальѣ Ивановнѣ-съ. Покойной ночи.
Петръ. — На что жъ тебѣ, дѣдушка, пѣшкомъ идти? Я въ лодкѣ тебя мигомъ довезу съ мнучкой.
Еремеичъ. — Спасибо (.Николай мигаетъ Наташѣ; та отходитъ къ неводу), паренекъ, тутъ врагомъ-то близко пройти.
Николай (Тихо Наташѣ).-- Наташа смотри же, я три раза свисну… Выходи къ Волгѣ… Я на лодкѣ подъѣду… лодка у меня за бугромъ спрятана… Выходи, лебедка.
Петръ. — Право, дѣдушка, довезу.
Еремеичъ. — Не надо… Ну, мнучка, куда ушла? подемъ. Да что ты тамъ дѣлаешь? поди сюда.
Наташа. — Сейчасъ веревки соберу. (Суетится, тихо Николаю). Боязно.
Николай (Тихо).-- Чего бояться? выходи, ненаглядная. Выйдешь, что ли?
Еремеичъ. — Ну, мнучка, скорѣй.
Наташа. — Иду, дѣдушка, иду (Тихо Николаю)… выйду. (Поспѣшно подходитъ къ Еремеичу) Пойдемъ, дѣдушка.
Еремеичъ. — Пойдемъ, ягодка. Прощайте, родимые.
Петръ и Николай. — Прощайте. (Еремеичъ и Наташа уходятъ)
Петръ (Идетъ къ избушкѣ): — Ты, Николай Андреичъ, туто-тка что-ль спать-то ляжешь, али въ избѣ?
Николай. — А тебѣ что?
Петръ. — Нѣтъ, вотъ я въ избу иду; коли здѣсь ляжешь. Такъ и тебѣ бы полушубокъ-то захватилъ въ изголовье положить.
Николай. — У меня свои чай руки-то есть; возьму, коли надо будетъ.
Петръ (Уходя въ избу).-- То-то молъ взять.
Николай (Набивая трубку).-- Проваливай (Петръ уходитъ, Николай закуриваетъ трубку и садится на лавку). Покурить, иска втораго моего батьки нѣтъ. Эка жись: родной отецъ изъ дому выгналъ, ровно работника въ чужія руки отдалъ: къ городу, слышь, избалуюсь… Тамъ они что хотятъ, а я имъ не батракъ!… въ украдку трубку приходится курить!
Герасимъ Прохоровичъ (Показывается въ дверяхъ избы. Николай прячетъ трубку въ сапогъ). Ты опять у меня это зелье поганое курить почалъ… смотри!
Николай. — Я не курилъ.
Герасимъ Прохоровичъ. — Отчего жь пахнетъ… чортовымъ-то ладономъ-табачищемъ?
Николай. — Можетъ, это… съ Волги вѣтромъ нанесло… Вѣтеръ-то низовой.., оно наноситъ (Петръ выходитъ съ полушубкомъ изъ избы).
Герасимъ Прохоровичъ. — То-то наноситъ. Ужь доживешь ты, Миколай Андреичъ, до бѣды; коли родитель эту твою охотку запримѣтитъ, проклянетъ онъ тебя… Что жь не ѣдешь мерёжито ставить?
Николай. — Сейчасъ, поѣду (Петръ кладетъ полушубокъ въ головы у котелка).
Герасимъ Прохоровичъ. — Нечего годить, поѣзжай.
Николай. — Поѣду, ночь-то моя, поспѣю (Петръ ложится).
Герасимъ Прохоровичъ. — Да ставь сѣти-то повыше Собачьяго пролаза… тамъ рыбы больше… прибой воды.
Николай. — Знаю, гдѣ поставить.
Герасимъ Прохоровичъ. — Знаешь ты много… Въ кабакъ дорогу знаешь, этому самъ обучился… Даве я посмотрѣлъ, и крючки-то почесть масломъ не смазаны… всѣ проржавѣли. Эхъ, Миколай Андреичъ, не быть въ тебѣ пути, жаль мнѣ твово родителя..
Николай. — Каждый разъ смазываю… неотчего имъ ржавѣть.
Герасимъ Прохоровичъ. — Видно, есть отчего, коли ржавые… Послѣдніе времена приходятъ, право! (Уходитъ, хлопнувши дверью).
Николай (Вынимая трубку изъ-за голенища).-- Носъ-то, точно батькинъ раскольничій, услыхалъ (Куритъ).
Петръ (Приподымаясь съ изголовья).-- Николай Андреичъ?
Николай. — Ну!
Петръ. — Ты поѣдешь мерёжи ставить?
Николай. — Поѣду; а тебѣ что?
Петръ. — Нѣтъ… коли спать хочешь?…
Николай. — Ну! (Сплевываетъ на сторону).
Петръ. — Ты ложись спать, а я за мѣсто тебя съѣзжу.
Николай. — Самъ поѣду.
Петръ. — Право, ложись спать.
Николай. — Сказано, самъ ѣду (Молчаніе).
Петръ. — Утре рано на тоню поѣдемъ.
Николай. — Поѣдемъ извѣстно?
Петръ. — То-то, молъ, на зарѣ поѣдемъ.
Николай. — Само собой, не вечеромъ.
Петръ. — Ты лягъ сосни, а я поѣду. Николай. — Что ты ко мнѣ присталъ — поѣду, да поѣду… Дѣло не твое: можетъ, я и совсѣмъ не поѣду.
Петръ. — Коли же Герасимъ Прохоровичъ… (Приподнимается).
Николай. — Не тебѣ приказъ — мнѣ, я и въ отвѣтѣ буду. Что ты ко мнѣ съ батькой пристаешь? Плевать я на него хотѣлъ. (Кладетъ неводъ въ одно мѣсто и ложится на него). Хочу спать — и сплю, а своего дѣла за мѣсто себя дѣлать не дамъ никому.
Петръ. — Какъ хошь. (Ложгітся).
Николай. — Какъ хочу, такъ оно и будетъ (Минута молчанія. Петръ храпитъ, притворяясъ спящимъ. Николай тихонько пробирается на бугоръ и, осмотрѣвшись кругомъ, пронзительно и долго свиститъ).
Петръ (Быстро вскакиваетъ и бѣжитъ къ Николаю). — Николаша, голубчикъ, родной. (Хочетъ обнять).
Николай. — Что тебѣ?
Петръ (Сдерживаясь, спокойно).-- Куда ты, голубчикъ, хошь идти?
Николай. — Опять же это не твое дѣло. (Во второй разъ свиститъ).
Петръ. — Не трошь ты ее, родименькій, не обидь.
Николай. — Что ты, полоумный — кого я обиждаю?
Петръ. — Я все вѣдь видѣлъ, все знаю (Обнимаетъ его). Болезный мой, что тебѣ Наташа? Не трошь ты эту дѣвку, коли Бога боишься… дѣвка она всему дому подмога… не обидь Наташу.
Николай. — Отвяжись, дура-голова (Отталкиваетъ его). Что она тебѣ? тебѣ что за дѣло? (Свиститъ въ третій разъ).
Петръ. — Николай Андреичъ, не обидь ты ее, Богомъ тебя прошу… Знамо, она мнѣ не сестра, только дѣвка смирная, не загуби души хрестеянской… Кого хоть… не трошь только Наташи; больно она дѣвка смирная. Кому за нее вступиться? Николай Андреичъ, прошу я тебя.
Николай (Отталкиваетъ его).-- Вотъ дуракъ-то несообразный, ха, ха, ха! (Убѣгаетъ).
Петръ (Смотритъ ему во слѣдъ).-- Въ лодку сѣлъ… поплылъ… она къ рѣкѣ вышла… Господи… батюшки!… Что же это, за что такая напасть… за что онъ ее загубитъ? (Бѣжгстъ къ лодкѣ) Поѣду, догоню… отниму ее, касатку (Садится въ лодку]), недамъ ему, разбойнику (Встаетъ въ лодкѣ). Никакъ она къ ему въ лодку сѣла… Видно, и ея согласье тутъ есть… На что жь ѣхать? Загубитъ онъ ее… голубушку… Эхъ ты, ма, горе-доля! (Кидаетъ весла и стоитъ въ лодкѣ понура голову).
Волга, матушка, бурлива, говорятъ,
Подъ Самарою разбойнички шалятъ,
А въ Саратовѣ дѣвицы хороши и т. д.
ДѢЙСТВІЕ ВТОРОЕ.
правитьЕремеичъ (Выходя изъ-за перегородки).-- Право, Наташа, подемъ… Чего тутъ сидѣшь-то?… Обѣдню простояли бы, вмѣстѣ помолились, а опослѣ обѣдни я бы на село къ свату зашелъ, а ты бы пѣсенокъ попѣла, въ хороводѣ походила… Все-бъ маненько разгулялась, а то здѣсь одна съ тоски пропадешь, а? Подемъ, ягодка.
Наташа. — Нѣту, дѣдушка, не пойду…
Еремеичъ. — Да что ты, дѣвушка… не можется, что ли тебѣ, такая притоманная ходишь почесь цѣлу недѣлю… Коли не здоровится, легла бы полежала… а то мятки свари, испей.
Наташа. — Мнѣ, дѣдушка, ничего.
Еремеичъ. — Какъ ничего, мнучка… Все ты такая смурая, да неохотливая ходишь… Коли здорова, для чего не сходить въ село… Какое веселье одной въ избёнкѣ сидѣть?…
Наташа. — Ко мнѣ, Параня Рышковская севодни придетъ.
Еремеичъ. — Али съ ней на гулянье-то выдешь?
Наташа. — Не вѣду, дѣдушка… може и выду.
Еремеичъ. — Ну, вотъ это дѣло… съ ней и приходи… Нонѣ, народъ толкуетъ, гулянье хорошее будетъ… качели понадѣланы… Вотъ на качеляхъ бы покачалась. Право такъ, мнучка, выходи-тко.
Наташа. — Какъ съ Параней… може приду.
Еремеичъ. — Заходи, коли придешь, къ свату; домой-то я не попаду, на оградѣ сторожить стану… Я за твое здоровье просвирку изъ церкви принесу.
Наташа. — Принеси, болезный мой, принеси, дѣдушка… Помолись за меня (Порывисто обнимаетъ и уходитъ за перегородку, закрывая глаза рукавомъ).
Еремеичъ. — Что съ дѣвкой подѣлалось?… Такая веселая, говорливая была, а теперь на-ко, что за притча такая? Не приглянулся ли кто ей, больно скучна стала она (Беретъ съ гвоздика фуражку и шинель). Ну, прощай, ягодка; время къ обѣдни идти.
Наташа (Выходя изъ-за перегородки).-- Прощай, дѣдушка, прощай, родименькій.
Еремеичъ. Прощай (Цалуетъ ее въ голову) мяучка, прощай… Да что ты словно?… (Смотря на нее). Глаза-то такіе красные.
Наташа. — Нѣту, дѣдушка… это вѣтромъ надуло… Вчера зогодливо было.
Еремеичъ. — То-то… Ты скажи мнѣ, коли что на душѣ у тебя есть… Можетъ, парень какой полюбился… а, мнучка?
Наташа. — Что ты, дѣдушка, съ чего ты это?
Еремей. — Ты — дѣвка молодая… Что жь, подавай-богъ, коли малый хорошій, да работящій.
Наташа. — Ну, полно, дѣдушка (Прижимается къ нему). Не пойду я отъ тебя ни къ кому.
Еремей. — Отчего не пойти? не вѣкъ въ дѣвкахъ сидѣть… Ты думаешь, весело одному-то жить?… а мнѣ съ тобой недолго жить: плохо вижу; видно, въ чистую пора. Только бы богъ-далъ, чтобы по душѣ былъ, да человѣкъ не мотыга, не пьяница.
Наташа. — Оставь это, дѣдушка (Прижавшись, плачетъ).
Еремеичъ. — Ну, не плачь… Не отдамъ, коли сама не захочешь… Ну, не плачь же, я пошутилъ (Цалуетъ въ голову). Прощай! приходите съ Параней, ужо.
Наташа. — Прощай! (Стоитъ, закрывъ лицо рукавомъ).
Еремеичъ (Уходя).-- Что съ дѣвкой попритчилось — и ума не приложу… Эко дѣло, эко дѣло!
Наташа (Одна).-- Запропала моя головушка; только и свѣту я видѣла, что въ эти три недѣльки… За что онъ меня при людяхъ-то обижаетъ, позоритъ при всемъ честномъ народѣ?… Чѣмъ я супротивъ его виновата стала?… Хоть бы слово со мной перемолвилъ, на душенькѣ бы полегчило, а то стрѣнится… либо на смѣхъ подыметъ, либо отвернется… Отворожилъ, видно, его отъ меня недобрый человѣкъ… аль полюбила его какая разлучница злая… не токма любви, а и сердца-то въ емъ ко мнѣ нѣту… Дѣдушка, и тотъ примѣчаетъ, что ровно убитая хожу… а онъ и глазомъ не взглянетъ… Бѣда моя, доля горькая! (Облокачивается на столъ локтями и опускаетъ голову на руки).
Петръ (Входитъ одѣтый по праздничному, съ шляпой въ рукахъ, армякъ въ накидку).-- Съ праздникомъ, Наташа..
Наташа. — Спасибо, Петруша; али въ церковь идучи, за дѣдушкой зашелъ?… Сейчасъ онъ только вышелъ, какъ вы не встрѣнулись… Неболѣ, чай, шаговъ со сто отошелъ, разомъ догонишь.
Петръ (Въ замѣшательствѣ).-- Нѣтъ, я… не къ дѣдушкѣ Еремеичу… мнѣ… что?… Ты, Наташа, ровно бы ревѣла, ишь глаза-то какіе!…
Натаніа. — Вѣтромъ принадуло… вчерась, какъ мы снасти выбирали, такъ вѣтеръ-то крѣпокъ очень былъ.
Петръ. — Полно, Наташа, какое отъ вѣтру… Сама ты изъ себя вся выжелтѣла.
Наташа. — Неможется нешто… Али надо что — пришелъ, може Герасимъ Прохорычъ прислалъ зачѣмъ?… Почто зашелъ къ намъ?
Петръ (Крутитъ въ рукахъ шляпу).-- Ты, Наташа, на что себя такъ убиваешь?… Этакъ убиваться — надо въ гробъ лечь… Ты полно.
Наташа. — Что ты, Петруха, объ чемъ мнѣ убиваться! (Старается улыбнуться).
Петръ. — Какъ же? видишь какъ убиваешься, ноли изъ лица спала… Нестоющій онъ человѣкъ, чтобъ объ емъ думать-то… право!
Наташа. — Да съ чего это ты?.. ни объ комъ я не думаю…
Петръ. — Полно, Наташа, упираться-то… Знамо дѣло, кабы не думала, не такая бы была, а то смотри… исхудала, желтая нони стала… Выбрось ты изъ своей думки его… Ахальникъ онъ, одно слово — разбойникъ… Ему бы только, какъ гдѣ смутить… Послѣдній онъ человѣкъ изо всѣхъ..
Наташа. — Да что ты, Петруха?… не знаю я никого.
Петръ. — Полна, Наташа… Отъ добра сердца хочу я тебѣ сказать… Народъ начатъ примѣчать, что ты ходишь, ровно въ воду опщенная… Народъ, знамо, толкуетъ съ глазу… Я тоже все знаю про его непутнаго.
Наташа. — Про кого, про кого? (Порывисто говоритъ и смотритъ пристально въ глаза Петру).
Петръ. — Про кого? (Дрожащимъ голосомъ) Про его, разбойника, про Николая Андреича… Все, може, сердце изболѣло, глядя на тебя.
Наташа. — Петруша, голубчикъ… не говори ты никому… рук на себя наложу.
Петръ. — Что ты, что ты! Разѣ я нехрись, что ли… Ты, мои, Наташа, не вѣдашь…
Наташа. — Видѣлъ ты его… Сядь, разскажи, Петруша, гдѣ онъ, и говорилъ что онъ тебѣ? (Садится на лавку, Петръ возлѣ нея).
Петръ. — Разѣ что онъ путемъ-то говоритъ?… Брань, да ругань отъ него. Скалитъ зубы надо всѣмъ, и закона у его ни противъ чего нѣтъ… Одно слово — непутный. Отъ насъ сбѣжалъ, такъ третьяго дни Андрей Макарычъ къ батькѣ опять привели на справленье… Его не справить!
Наташа. — Что про меня-то онъ тебѣ говорилъ?
Петръ. — Что про тебя говорить ему? Извѣстно, что деретъ глотку, благо у него широка, поднимаетъ насмѣхъ.
Наташа (Со слезами).-- Горькая моя доля… Опостыла я ему совсѣмъ.
Петръ. — Полно, не реви, касатка; выбрось ты его изъ своего сердца.
Наташа. — Петрушенька, вѣдь одного его любила — и тотъ меня покинулъ вовсе.
Петръ. — Что тебѣ въ емъ въ разбойникѣ…? Не онъ первый, не онъ послѣдній: кажныи парень, кажись, за тебя голову положитъ… Что въ емъ непутномъ…? Ты возьми, да и память о немъ покинь. Что, что онъ мѣщанинъ городской? мы и слабодскіе, да на экія дѣла не пойдемъ.
Наташа. — Кажись, легче умереть, чѣмъ его позабыть: приворожилъ онъ меня къ себѣ, ровно цѣпями приковалъ онъ… (Плачетъ)…
Петръ. — А ты не реви, родная… Пропади онъ совсѣмъ!… Наташа, а Наташа? (Молчитъ, склонивъ голову на руки). Кабы Богъ помогъ, на душу бы тебѣ облегченье пришло, да позабылся бы тебѣ онъ, одманщикъ недобрый… Что тебѣ въ емъ, въ одманщикѣ?… Избушка у насъ, знаешь, какая просторная; мѣста здѣсь привольныя, рыба рыбѣ въ перебои, только успѣвай ловить; дѣдушка у тебя душа добрая, вѣтхъ больно; родители христовымъ подаяньемъ побираются; гдѣ тебѣ ихъ всѣхъ соблюсть? подмогу тебѣ надо…
Наташа. — Не надрывай ты моего сердца, Петрушенька… не говори (Плачетъ).
Петръ. — Эка ты, право, дѣвка!… (Утираетъ слезы). Смотрѣть-то на тебя сердце надрывается… Разбойникъ, безпутная голова… Ишь, что съ дѣвкой подѣлалъ! (Отираетъ слезы полой армяка) Наташа, простой я человѣкъ, безъ лукавства. На хочу я сватовъ насылать, самъ за себя прошу: выдь ты за меня! Хошь и не въ большомъ богатствѣ, да въ любви жить будемъ; работать стану сколько силъ хватитъ; ни день, ни ночь отдыха себѣ не дамъ; родителевъ твоихъ за мѣсто родныхъ почитать стану; дѣдушку на старости лѣтъ ни до какой работы не допущу… Молви ты мнѣ по открытности свое доброе согласье.
Наташа. — Петрушенька… Люблю я моего лиходѣя, Миколаюшку; окромя его ни за кого замужъ не выду… Не прогнѣвься ты на меня, Петрушенька, не хочу я тебя одманывать, не властна я съ сердцемъ своимъ ретивымъ: не закажешь ему кого полюбить, кого разлюбить. Прости ты меня, горькую!… Не забыть мнѣ моего дружка милаго.
Петръ (Стоитъ нѣсколько минутъ на одномъ мѣстѣ, закрывъ лицо полой; потомъ быстро обнимаетъ Наташу).-- Забудь ты его, зазноба моя!… Прости, Наташа! Загубилъ, разбойникъ! (Со слезами уходитъ).
Наташа. — И чѣмъ бы Петруха не парень? Смирный, добрый, работяжій… А сердце къ ему не лежитъ… Видать, что старики-то правду толкуютъ: не похорошу милъ, а помилу хорошъ… И куды я угодила?…
Параша (Входя).-- Здравствуй, Наташа… Умора, дѣвонька! Повстрѣчалась я сейчасъ съ Петрухой: реветъ быкомъ около избы. Спрашиваю, что, молъ, съ тобой? Рукой махнулъ, слова не сказалъ, да и пошелъ по дорогѣ къ селу, а сапъ такъ и реветъ-заливается… Упора!… и кто только его изобидѣлъ? Да что ты, дѣвка, сидишь въ будничномъ сарафанѣ? Развѣ не пойдешь на гулянку? Народъ такъ валомъ и валитъ… Мѣшковскіе, Орѣховскіе, всѣ идутъ; чай, вся волость сберется… Время собираться.
Наташа. — Я не пойду.
Параша. — Какъ, не пойдешь?… Полно-ко, что ты! Нонѣ у насъ семикъ, извѣстно — дѣвичій праздникъ, да и въ приходѣ пашемъ престолъ, грѣхъ въ кобедню нейти… Развѣ дѣдушка-то одинъ ушелъ?
Наташа. — Одинъ… Не до гулянокъ мнѣ теперь, не до праздниковъ.
Параша. — Али съ парнемъ размолвка?
Наташа. — На весь міръ надо мной надругается… Вчера ходила къ Герасиму Прохорычу — такъ и не кланяется; остались одни, говорить начала съ нимъ — захохоталъ на мои рѣчи: уйди, говоритъ, отъ меня, опостылѣла ты мнѣ.
Параша. — Ахъ, онъ, ахальникъ этакой! Что жь ты ему, дѣвонька, на это… какой отвѣтъ дала?
Наташа. — Какой отвѣтъ?… ужь, знамо — силой милой не быть.
Параша. — Да что ты, дѣвка, въ умѣ ли ты? Да я бы ему, разбойнику, зенки-то его, кажись, выцарапала… право. Г.тядико, опостылѣла, говоритъ, а! Да самъ онъ что? Развѣ что разговоры-то свои мѣщанскіе разводить мастеръ; а то не больно собой-то взялъ, ишь.ты!… Видали мы и не экіихъ, да по морозцу спускали, въ путь добрую… Что жь ты ему въ зубы-то смотришь, Наташа? Взяла ужо въ хороводѣ, такъ выпѣла, что и мѣста-то бы себѣ не нашелъ, безстыжіе его глаза, право!
Наташа. — Гдѣ ужь мнѣ, Параня… Богъ съ нимъ!…
Параша. — Какъ, Богъ съ нимъ?… Этакъ дай имъ повадку-то, они возомнятъ и ни весь что о себѣ. Ну-ка, дѣвка, что носъ-то повѣсила? Выряжайся, да пойдемъ въ кобѣдню… Я ему ужо, непутному, покажу, какъ надъ дѣвками фордыбачиться, погоди… При всемъ хороводѣ такъ отчищу — ни къ одной дѣвкѣ подступиться не посмѣетъ. Пра-а-во!
Наташа. — Не трожь ты его, Параня.
Параша. — Такъ что жь, такъ и оставить надругаться надъ тобой? Погоди еще, придетъ сюда… спѣсь-то мѣщанскую пособью… Ну-ка, дѣвонька, собирайся, пора!
Наташа. — Не пойду я, Нараня… Ну. на что я пойду?… На какое веселье, на какую радость? Люди въ хороводъ пойдутъ, пѣсню запоютъ, а у меня на сердцѣ горе тяжкое. Онъ-то словно каменный, веселёшенекъ.
Параша. — Имъ что?… Знамо, толкуютъ, поплачутъ-де, да перестанутъ — на то бабье… Разѣ у ихъ есть какая жалось, у непутныхъ? Что объ ихъ убиваться-то? А ты, дѣвонька, плюнь на него, озарника, право.
Наташа. — Силушки моей нѣтъ; рада бы радёшенька позабыть его, да сердце-то не остановишь: болитъ по немъ, по моемъ измѣнникѣ невѣрномъ.
Параша. — А ты ему воли-то не давай… Мало оно объ чемъ болитъ… Я дѣвка была молодая, парнямъ спуску не давала. Вонъ покойникъ большакъ, почитай цѣлый мясоѣдъ коло меня лебезилъ; ужь и парень былъ, сказать молодецъ, всѣ дѣвки на него возрились, да и сама я души въ емъ не чаяла, а такой ужо у меня ндравъ, что до самого дѣвшиника съ нимъ не цаловалась, ей-богу. Ну, и любилъ ужь противъ всѣхъ мужьевъ не въ примѣръ; за два года, покесь его господа въ солдаты не сдали, одиново только и побилъ, во хмѣлю домой пришолъ. Такъ-то и ты… Чего плакать-то? Онъ смѣется, а ты вдвое; може, и черезъ силы посмѣяться придется: что съ ими, озарниками, дѣлать? Да я бы и слезинки объ Миколкѣ не проронила; одинъ разлюбилъ — другой полюбитъ.
Наташа. — Нѣтъ, не любить меня другому… Стыдобушка моя въ гробъ меня положитъ.
Параша. (Лукаво).-- Экой стыдъ, подумаешь, что дѣвка съ парнемъ поцаловалась, гдѣ украдкой любовныя рѣчи промежь себя говорила… а ты подожди.
Наташа (Бросаясь къ ней на шею со слезами).-- Да чего ждать-то, бабанька? Вѣдь запропала моя головушка, Парашенька… (Рыдаетъ).
Параша. (Съ притворнымъ ужасомъ).-- Ахъ, дѣвонька! Экая бѣда послучилась злая, а мнѣ-то съ дурна ума и невдомёкъ… Сядь-ко, полно надрываться, не плачь (Сажаетъ ее). Ну, ужь парень-безпутокъ, совѣсть воровская… Ты дѣдушкѣ-то не повинилась?
Наташа. — Нѣту, не винилась.
Параша. — Экой грѣхъ, экой грѣхъ! Ума-то тутъ не приложить въ этакой бѣдѣ… Опосля того ты съ нимъ въ хороводѣ не ходила, на гулянкѣ не видалась?
Наташа. — О за прошлое воскресенье вышла на гулянку, такъ такой смѣхъ пустилъ… со стыда сгорѣла, слезами обливавшись.
Параша. — Ну, дѣвка, вотъ что: выряжайся ты въ сарафанъ, въ самый-самолучшій, ленту широкую въ косу вплети и подемъ на гулянье. Выряжайся скорѣй.
Наташа. — На что… Моченьки моей нѣтъ, не до гулянокъ мнѣ.
Параша. — Ужь повѣрь ты моему слову: сама дѣвкой была не хуже другихъ… Повѣрь ты мнѣ, бобылкѣ, съ добра сердца тебѣ говорю: какой парень ни будь, а изъ моихъ рукъ не уйдетъ… Ну-ка, дѣвонька, поторапливайся. А избушку-то запираете?
Наташа. — Нѣту, перегородку одну замыкаемъ.
Параша. — Ну, и ладно… Ты подъ, выряжайся, а я здѣсь что лишнее-то, къ тебѣ за перегородку подамъ замкнуть. Нонѣ праздникъ, пьянаго народу много, неровенъ часъ и недобрый человѣкъ какой навернется, выкрадетъ все, на замкѣ-то оно все спокойнѣе. Подь же, подь, надѣвай сарафанъ. (Поднимаетъ Наташу съ лавки).
Наташа (Вставая).-- Да скажи ты мнѣ, что ты задумала, Параня? На что я выряжаться-то стану?
Параша. — Ужо сама увидишь, какъ милой дружокъ коло тебя увиваться почнетъ… Худу не научу, говорю — сама дѣвкой была… не разъ послѣ спасибо скажешь.
Наташа (Уходя).-- Не воротить его старой любви, опостылѣла я ему.
Параша. — Богъ не безъ милости! (Провожаетъ ее до дверей) А ты поскорѣй, дѣвонька. Такъ оно и есть! Настрою противъ его Натаху, парень онъ огонь — не стерпитъ… опротивитъ она ему. Опять ко мнѣ повернетъ. (Собираетъ со стѣнъ саки, черноснастку, сѣти, кладетъ все на столъ и уноситъ его за перегородку, туда же относитъ и скамейки. Все это дѣлаетъ впродолженіи монолога). А-а! такъ вотъ какъ?… Погоди, разбойникъ, придешь… Не все тебѣ величаться, да дѣвичью жизнь заѣдать… Эко дѣло, что ты городской мѣщанинъ, велика невидаль!… Насъ бабъ изобидѣть недолго, охальникъ. Ну-ка, я глазъ не осушаю, а ему горя мало: горланитъ пѣсни, да по кабакамъ шляется… Дѣвка изо всѣхъ дѣвокъ писаная, купцы засматриваются… Нѣту, шалишь… Не отлынишь — либо по старому со мной, живи, либо женись… Не уйдешь… Мало тебѣ, что надо мной, надъ бобылкой, цѣлое лѣто зубы скалилъ, непутный, дѣвокъ изобижать началъ… Постой, отольются тебѣ, волку, бабьи слезы!' Мало тебѣ, что я сокрушаюсь… Другую высушить хочешь… Всю деревню подыму, къ батькѣ твоему толстобрюхому въ городъ дойду. Либо меня попрежнему люби, либо женись на нелюбой… Сокрушилъ ты меня! Ноли дѣвка себя не помнитъ, подлый человѣкъ. (Въ двери) Скоро ли, Наташенька?… Подъ сюда, я ленту-то повяжу.. (Наташа входитъ въ праздничномъ сарафанѣ). Ну, вотъ такъ, касатка, давно бы вырядиться… Дай-ка ленту-то. (Наташа подаетъ, Параша ввязываетъ въ косу). Не стоитъ онъ, чтобъ память-то объ немъ имѣть… Чего хорошаго — сидишь одна здѣсь, да разливаешься… Вотъ и на голову повяжу (Повязываетъ). Поглянись-ко въ зеркальцо-то… (Наташа смотрится). Красота такая, что хоть и купеческому сынку такъ понравишься, а? А ты смотри веселѣй, во всей волости такой красавицы нѣтъ.
Наташа. — На что и красота, коли милому не мила…
Параша. — Будешь и милому мила. Дай-ка сюды, я волосы-то приглажу (Приглаживаетъ ей волосы). Такъ всѣ парни изъ-подъ ручки смотрѣть станутъ.
Наташа. — По что же ты меня на гулянку ведешь?
Параша. — А вотъ по что, дѣвушка. Миколкино сердце перемётливо, завистливо. Выйдешь ты на гулянку, въ хороводъ, пойдешь, глазомъ на него не смотри, съ другими парнями лебези, поводку имъ давай, пусь кругъ тебя увиваются, смѣяться почнетъ — а ты еще рѣзвѣй пляши, да съ парнями пересмѣивайся, пой во весь голосъ, ровно у тебя и горюшка нѣту на, сердцѣ, хороводъ води вольно да съ приглядью, обернется его. сердце къ тебѣ, почнетъ онъ съ тобой разговоры заводить — ни въ жись съ нимъ не говори…
Наташа. — Не стерплю я, Параша… не совладѣю съ собой, сердце-то у меня крѣпко болитъ но немъ.
Параша. — А ты на его не гляди… Возьми ужь на часъ волю… Знаю я экихъ парней: ихъ что больше люби, тѣмъ они больше неповадливы… Да съ твоей красотой, да я бы, дѣвка, всѣхъ парней сглазила… Только ты волю собери, да не гляди на его — будетъ твой опять… Видишь, ты какая красавица.
Наташа (Воодушевляясь).-- А что, Параня, и въ самомъ дѣлѣ, да коли онъ меня опять полюбитъ?
Параша. — Ужь повѣрь слову… Не перваго парня на своемъ вѣку вижу… Третій годъ не даромъ бобылкой живу. Подемъ, дѣвонька.
Наташа (Запирая перегородку).-- Подемъ, Параня, подемъ. Ужь либо сниметъ онъ съ меня голову, либо будетъ мой! (Уходятъ)
Направо церковная ограда съ каменными столбами по угламъ и деревянными, выкрашенными зеленой краской, балясинами, образующими красивую рѣшетку; налѣво качели и вдалекѣ видна харчевня съ вывѣскою «Хотъ въ завидѣніе». Ближе къ аванъ-сценѣ небольшая кудрявая березка. Вдалекѣ Волга. При вскрытіи занавѣса народъ толпой валитъ изъ воротъ церковной ограды, накрываясь шляпами; ребятишки бѣгутъ къ качелямъ и качаются.
Герасимъ Прохоровичъ. — Экой безпутокъ какой!…Изъ церкви, сусѣдъ, выходили, все за мной шелъ, оглядывался, чтобъ не улизнулъ какъ онъ… Тутъ съ церковнымъ старостой закалякался… а онъ въ толпу и юркнулъ. Совсѣмъ парень отъ рукъ отбился… Наказалъ Господь Андрея Макарыча — совсѣмъ пропащій у его сынъ.
Еремеичъ. — Хочется молодцу погулять — ну, пускай его.
Герасимъ Прохоровичъ. — Гулянки-то у него непутные.
Еремеичъ. — Дѣло молодое и выпьется лишнее — не бѣда… Вы, сусѣдъ, очень до него строги.
Герасимъ Прохоровичъ. — Съ нимъ, сусѣдушка, никакъ ни возможно. Будь онъ мой сынъ, я бъ зналъ, какъ… а онъ на исправленье отданъ, чтобъ не баловался къ городу. Какъ его наблюдать? Ты съ имъ норовишь по душѣ, а онъ противъ тебя одно другаго слова злѣй. Вѣдь въ людяхъ живетъ, все одно служитъ, долженъ бы это чувствовать. Теперь онъ у господъ не жилъ… Тамъ экой-то совсѣмъ пропадетъ….
Еремеичъ. — Гдѣ жь у господъ ему жить? самъ я оброкъ платилъ — знаю… Теперь хошь бы взять въ службѣ? Поперечь старшому — забьютъ… Суборденація… Да! (Осматривается). Мнучки не видать… Экое дѣло!… Сохнетъ, сусѣдъ, дѣвка… таетъ какъ воскъ… (Осматривается). Нѣту, нѣтути. Прощайте, сосѣдушка; къ дьячку Егору побреду.
Герасимъ Прохоровичъ. — Али дѣло есть?
Еремеичъ. — Дѣла чтобъ особаго сказать — нѣтъ, а пиво у нихъ на праздикъ варили, позывали пивка выпить… Вѣдь и васъ онъ просилъ; подемъ и вы заодно, покалякаемъ съ дьячкомъ-то; онъ намъ изъ божественнаго что раскажетъ; старикъ онъ хорошій, на рѣдкость поискать, а?
Герасимъ Прохоровичъ. — Для-че не пойти, да вотъ Миколая Андреича высматриваю; надо наказать, чтобъ небольно на винище-то напускался; важный праздникъ домой придетъ вина пьянѣе. Надо безпремѣнно въ заведеніе зайти.
Еремеичъ. — Христосъ съ нимъ!… Не троньте его; пускай его гуляетъ, коли гуляется. Подемъ-ко… (Идутъ) Года возьмутъ свое — отгуляется, намъ старикамъ не воспретить имъ стать.
Герасимъ Прохоровичъ. — Гуляй… да разріъ не прогуливай, родителя-то огорчаетъ.
Еремеичъ. — Придетъ пора, время — возьмется за умъ. (Уходятъ). Теперь онъ въ заведеніе не пойдетъ, а ужо отъ свата зайдемъ. Пусь погуляетъ.
Николай (Выходя изъ кучи, парней).-- Провалился, ушелъ?… ушелъ!… Видно, его дѣдушка Еремеичъ съ собой увелъ; глазами-то все меня искалъ, да видно, не запримѣтилъ. Теперь крути, верти, козыремъ ходи. (Приплясываетъ) Вотъ что, парни, давайте дѣвокъ на качеляхъ качать… Юпла, выбирай дѣвку, сади на качели, а я свою возьму, напротивъ другъ дружки на концахъ станемъ.
Евплъ. — Ладно. (Уходитъ въ толпу).
Николай (Подходя къ дѣвушкамъ, которыя стоятъ кучкой въ сторонѣ и разговариваютъ меокду собой).-- Дѣвушки красныя, что же вы отъ насъ отшиблись, въ сторонку спрятались… Сдѣлайте ваше одолженіе, взгляните хоть однимъ глазкомъ; по васъ всѣ парни соскучились, носы повѣсили… Просимъ милости на качеляхъ покачаться, бѣлы косточки понѣжить, пожалутесь. (Дѣвушки переминаются, толкаютъ другъ друга локтями и улыбаются) Что жь, дѣвушки красныя, писанныя, расрекрасныя… Наше вамъ-съ, милости просимъ.
Дѣвушка изъ толпы. — Что жь, или Варюха… Чего пядиться-то?
Варвара. — Почто мнѣ первой-то идти? или сама, коли хочется, не меня зоветъ… Что цѣпляешься? (Отталкиваетъ ее локтемъ).
Николай (Снимаетъ шляпу).-- Которая ближе ко мнѣ, той и бью челомъ, не откажите вашимъ желаніемъ нашимъ расположеніемъ-съ. (Беретъ одну изъ дѣвушекъ за руку и ведетъ къ качелѣ).
Дѣвушка изъ толпы. — Ишь… Мавруху взялъ… коло нее любезитъ таперь… Только ужь парень!… Да что, дѣвки, Натахи не видать?
Варвара. — Прасковья-хороводница за ней пошла… придутъ!
Николай (Подходя къ качели, ребятишкамъ).-- Вы, материны забавники, отцовы печальники, поспѣли ужь! Пошли съ качелей долой (Мальчики отбѣгаютъ). Юпла, что жь ты запропалъ?
Евплъ (Выходя изъ толпы съ дѣвушкой).-- Здѣсь… иду.
Николай. — Какой, братецъ мой, ты нескорый; чай, не рожь молотить… Ты поворачивайся… Марьѣ Матвѣвнѣ-съ. (кланяется дѣвушкѣ, та отвѣчаетъ поклономъ ему). Садитесь, крѣпче держитесь, не свалитесь… Земля дрогнетъ, такъ качну… въ самое небо улетите. Ну-ка, Юпла, вставай на конецъ. (Дѣвушки садятся посрединѣ доски, парни встаютъ на концы). Юпла, начинай… Смотри, въ разъ, дѣйствуй. (Начинаютъ качаться, дѣвушки подходятъ къ качелямъ).
Марья. — Миколай Андреичъ, не прытко… голова помутится. Николай. — Что ужь тутъ говорить? Назвалась груздемъ, полѣзай въ кузовъ… Такъ ли я говорю, ась?
Голосъ изъ толпы. — Вѣрно… какъ есть такъ.
Николай. — Ну-ка, Юпла, махни! Ухъ. (Взмахиваетъ рукой). Подъ самое облочко! Лихо… Еще, парень!… Такъ! Наше почтеніе-съ, міръ честной! (Снимаетъ шляпу и кланяется). Всѣхъ видно… Ю-ю-пла, крѣпись, Москву увидалъ!…
Голоса изъ толпы. — Экакой паренъ… Ловко, собака, качаитъ… одно слово — городской… Ишь его какъ изгибается, волкъ его зарѣжь!… Дѣвки-то сомлѣли совсѣмъ… укачало. Гляди-ка парень, это кто жь идетъ и домикъ съ собой за плечами несетъ… Да это никакъ раевщикъ, что о запрошлу ярмонку былъ… онъ самый… опять пріѣхалъ… Миколай Андреичъ, спущайте дѣвокъ, сейчасъ представлять почнетъ.
Николай. — Ишь его принесло, только было, раскачался. (Останавливаетъ качели). А вы, дѣвушки, легонько скачите… (Одна соскакиваетъ). Видишь, Мавруша, какая крѣпкая, ее какъ хошь качай, не укачаешь, право, ей-богу! (Соскакиваетъ съ качелей).
Изъ толпы показывается раёвщикъ; ставитъ раёкъ на стойку. Онъ въ сѣромъ армякѣ, застегнутомъ на три мѣдныя пуговицы, подпоясанъ кушакомъ, въ картузѣ. Снимаетъ картузъ и раскланивается; говоритъ монотонно, нараспѣвъ, съ ужимками и гримасами.
Раёвщикъ: Здравствуйте, мужички,
Сѣрые армячки,
Красные кушачки!
Пожалуйте, не скупитесь,
Дивамъ дивнымъ подивитесь!
Николай. — Мавруша, пойдемъ, посмотримъ… Марья Матвѣвна, пожалуйте, не упирайтесь… Чего вы, съ нашимъ удовольствіемъ. Съ трёшника не разорюсь, въ кабалу не пойду. (Подходятъ къ стеклышкамъ и смотрятъ).
Раёвщикъ: Въ заморскомъ царствѣ,
Во французскомъ государствѣ,
Стоитъ городъ Парижъ,
Не доѣдешь, угоришь,
А изъ дали поглядишь:
Дома-то цвѣтные,
Окна-то рѣзныя,
Свѣту-то, свѣту,
А тепла ничего нѣгу!
За городомъ мостъ
На двадцать-пять верстъ,
Мужья по мосту ходятъ,
Чужихъ жонъ за собою водятъ;
Барыни, всѣ въ тряпкахъ, въ шляпкахъ,
На модныхъ подкладкахъ. и
А вотъ стоитъ городъ Мадритъ,
Городъ-то бы онъ и торговый
Да народъ все живетъ въ немъ безтолковый.
Изъ дому не бѣжитъ,
Дома на печкѣ не лежитъ,
Мякины не жуетъ,
Вина выходитъ — не пьетъ.
Съ воды пьянъ живетъ. (Хохотъ въ толпѣ).
А вотъ, извольте смотрѣть,
Идутъ корабли съ товаромъ,
Везутъ обновы барамъ:
Пару, вару, кухальнаго угару,
Шерсти, шелку, курительную смолку,
Ворохъ паутины,
Два пуда дыму, (Хохотъ въ толпѣ).
Три пуда вѣтру —
Хвать — анъ и ничего и пѣту!
Наши-то деньги изъ мошны
Французы-то взяли да ушли.
А вотъ столичный городъ Питеръ,
Россійскому народу бока повытеръ,
Отъ нѣмцовъ житья нѣту —
На всемъ кладутъ свою мѣту.
Николай. — И удивительно, какъ тутъ все занятно обозначено, въ точности. Важно, братъ, возьми трёшникъ, не жаль (Подаетъ деньги). Что жь, братцы, отлынивать стали… Кажи дѣвицамъ каждый на трёшникъ, раскашеливайся… Лындить, нѣтъ стой… Юпла, кажи ты дѣвкамъ.
Параша (Раскланиваясь дѣвушкамъ).-- Здорово, дѣвоньки красныя. Каково можется, здоровится…? Вотъ и я не одна хороводница пришла — госью привела… Здорово, молодцы, госью встрѣчайте, за бѣлы-руки принимайте… Али безъ меня и пѣсня не поется и хороводъ не ладится?
Николай. — Чему безъ тебя сладиться… безъ тебя, однемъ словомъ, всѣ пропадаемъ… (Указываетъ на Петра и презрительно смотритъ на Наташу, я которая входитъ въ толпу дѣвушекъ) Гляди, какого плясуна косолапаго привела… Ты бы еще калѣкъ перехожихъ сюда назвала, да и водила съ ими хороводъ.
Параша. — Мы и косолапые да плясать пойдемъ, а тебя и прямоногаго да не припустимъ.
Николай. — Ну, нѣтъ, тётка, шутишь!… Этому не бывать — не плавать курицѣ по синю морю… шалишь!
Параша (Тихо и скороговоркой Николаю).-- Слушай, Миколаша, придешь ко мнѣ севодни, а то смотри въ бѣду введу. Придешь?
Николай. — Я тебѣ сказалъ, отцѣпись! Ишь какая охотливая… Еще грозитъ! Испугался! (Хохочетъ) Солдатскій ошметокъ.
Параша (Сверкнувъ глазами).-- Ну, такъ ладно! (Вслухъ). Нестоющій ты человѣкъ, чтобъ и говорить-то мнѣ съ тобой… Ну-ко, дѣвоньки, заломаемъ березоньку… Очищайтетко мѣсто… (Къ раёвщику). А ты, добрый человѣкъ, посторонись: мѣсто здѣсь хороводное, съ испоконь вѣку здѣсь хороводы водимъ; отойди вонъ туда, въ ярмоику, тамъ за кабакомъ самый развалъ народу (Раёвщикъ хочетъ удалиться съ понорамой).
Николай. — Стой… приставляй здѣсь… дѣвушки смотрѣть хотятъ…
Параша. — Кто хочетъ, пущай туды идетъ, чтобъ на семъ мѣстѣ нашему хороводу помѣхи не было… Такъ ли, дѣвоньки?
Дѣвушки. — Такъ, такъ, Параня.
Параша. — Отойди къ сторонкѣ, добрый человѣкъ (Раевщикъ уходитъ).
Николай. — Да ты откупила, что ль, это мѣсто?
Параша. — Откупила, да не у тебя; что еще вяжисься… Ну-ка, пареньки, берите дѣвокъ, да становите танокъ… Петрушенька, бери Наташу… (Всѣ устанавливаются, взявшись руками, въ кружокъ). Дѣло семиково, заломаемъ березоньку да покумимся. Становитесь вкругъ березы.
Николай (Подходя къ дѣвушкамъ).-- Наташа съ Петрушкой въ перву голову пойдутъ, то-то хороводъ будетъ… Али ужь мнѣ пойтить?
Параша (Замыкая хороводъ).-- Больно чивъ… У тебя губа дура… Ничего, ты постой, оборви сердце-то на себѣ самоемъ, намъ купцовъ, аршинниковъ не надо. (Шагаетъ платкомъ) Начнемъ, дѣвоньки. (Запѣваютъ пѣсню).
Николай. — Стойте, дѣвушки! (Пѣсню продолжаютъ пѣть)
Параша. — Много взялъ, что? -Еще не то будетъ, погоди (Хохочетъ: Николай отходитъ къ сторонѣ и насупясь смотритъ на хороводъ).
Во полѣ березонька стояла,:
Во полѣ кудрявая стояла.
Люли, люли, стояла! (bis),
Некому березу заломати,
Некому кудряву заломати.
Лю ли, люли, заломати! (bis).
Параша. — Выходи, Наташа! (Та выходитъ въ кругъ, тихо ей) Не робѣй, дѣвка, парень-то ошалѣлъ.
Я пойду погуляю,
Бѣлую березу заломаю.
Люли, люли, заломаю! (bis).
Срѣжу съ березы три пруточка,
(Срываетъ березовую вѣтку)
Сдѣлаю я три гудочка.
Люли, люли, три гудочка! (bis).
Вы гудки не гудите,
Стара мужа не будите.
Люли, люли, не будите! (bis).
Николай: (Хохочетъ).-- Дайте ей, братцы, вмѣсто гудка-то лопату, больно легко ходитъ!… Смотрите (Нѣсколько мѣщанъ подходятъ). Умора! ха, ха, ха! (Толпа хохочетъ. Хороводъ прекращаетъ пѣсню) А вы пойте… Я вотъ сейчасъ пойду пудъ орѣховъ куплю, авось повадливѣе наша хороводница будетъ. Пойдемъ, ребята! (Хочетъ идти).
Параша (Выскакивая изъ хоровода).-- Ты смотри у меня озарничать, безстыжіе твои глаза.
Николай. — А ты мнѣ, что подѣлашь? (Выступаетъ впередъ).
Параша. — Да вотъ вцѣплюсь въ твои кудри-то, да такъ оттаскаю, что на!… Не найдешь, что чесать.
Николай. — Больно прытка! а ты погоди: руки коротки, не доросли до моихъ кудрей… Ты свои сначала выросли; ишь, у тебя на головѣ-то гладко, хоть горохъ молоти… Собери свои гдѣ растеряла, али кто вытаскалъ.
Параша. — Что-о? (Наступаетъ на него).
Николай. — Что сказалъ, тѣмъ и кланяюсь… Такъ-то… Думаешь, по старому обниму, какъ-же — жди; знаешь пословицу: поигралъ да и за щеку. Пойдемъ, братцы, дѣвкамъ пряниковъ, да орѣховъ покупать. (Идетъ съ двумя парнями)_
Параша (Въ слѣдъ ему, наскакивая сзади).-- Ахъ ты, ахальникъ! ахъ ты, непутная твоя голова! Да я тебѣ… дай срокъ, батька такъ тебѣ бока-то отомнётъ. Стой, погоди, разбойникъ.
Николай (Шедши молча задомъ, обертывается).-- Брысь!. (Парни хохочутъ)
Параша. — Тьфу тебѣ, поганецъ! (Николай уходитъ).
Параша. (Подходя къ дѣвушкамъ, которыя окружили Наташу).-- Экой, разбойникъ, парень, стыда въ емъ никакого нѣту, надо всѣмъ міромъ надругается… Неужъ-то вы, дѣвоньки, себя въ обиду дадите? Сегодня надъ одной надругается, а завтра и до всѣхъ доберется. Ишь дѣвку-то какъ опозорилъ… Полно, Наташа, подь сюда (Наташа подходитъ). Что ты на его смотришь! (Тихо) Скрѣпись, дѣвка; что дѣлать, я съ нимъ еще шутку сшучу.
Наташа. — Пойдемъ, Параня, домой; не до пѣсенъ мнѣ, не до плясокъ, ноженьки подо мной подгибаются.
Параша. — Погоди, дѣвка… Зло его забрало — сдѣлаемъ дѣло; ты только не смотри, да ходи но кругу вальяжнѣе. (Вслухъ) Такъ какъ же, дѣвоньки, дадимъ мы себя въ обиду, а?
Дѣвушки. — На што даваться… не дадимся… Гдѣ въ обиду даться… Не таковскія… не дадимся.
Параша. — Хороводница я ваша, аль нѣтъ?
Дѣвушки. — Хороводница, знамо хороводница.
Параша. — Ну, коли я хороводница, такъ подьте сюда…. Теперя этотъ обидчикъ Миколка видитъ, что его не беретъ, ушелъ орѣхи покупать, думаетъ приманкой этой весь хороводъ къ себѣ повернуть… Что мы — дуры, штоль, орѣховъ его да пряниковъ не видали.
Дѣвушки. — Эки не видали… Видали може и леденцы сахарные?
Параша. — Не брать никому у него гостницовъ, а?
Дѣвушки. — Не брать, не брать!… не возьмемъ… ни въ жись не возьмемъ!..
Параша. — Держать свое слово, дѣвки, крѣпко… Сейчасъ хороводъ заведемъ. Вотъ что, молодцы, пареньки… (Къ парнямъ) Изобидѣлъ этотъ безпутокъ, Миколка, нашу дѣвку; кто его руку Держитъ — отходите, отъ насъ, кто къ намъ тянетъ — милости просимъ пѣсенъ поиграть. (Кланяется).
Петръ. — Такъ неужто парнямъ дѣвокъ изобижать? Подемъ, ребята… Бабу изобидѣть — послѣднее дѣло.. Подемте. (Большинство парней отдѣляется за Петромъ).
Параша. — Ай-да парень, вотъ, молодецъ… сказать что молодецъ!… Выбирайте дѣвокъ… Мавруша, бери Наташу, становись (Устанавливаются). Ходи живо, смотри весело… Ну-ка. Покумитесь, заплетайте вѣнокъ.
Заплетися вѣнокъ, заплетися,
Ой, Дидъ, Ладо, заплетися! (bis)
Покумимся, кума, покумимся,
Ой, Дидъ, Ладо, покумимся!
Подружимся, душа, подружимся,
Ой, Дидъ, Ладо, подружимся! (bis) и т. д.
Николай (Выходитъ изъ-за харчевни при началѣ пѣсни; въ рукахъ у него платокъ съ орѣхами то пряниками, за нимъ идетъ Евплъ то другой мѣщанинъ также съ гостинцами. Обходя хороводъ). — Дѣвушки красныя, не побрезгуйте нашимъ добромъ… Самъ орѣхи калилъ, на меду прянички мѣсилъ; пожалуйте орѣшковъ пощелкать, не поспѣсивьтесь. (Продолжаютъ пѣть, не обращая на него вниманія) Что жь, дѣвушки, пожалуйте, не обидьте? (Подходитъ къ одного) Василиса Митревна! Просимъ милости-съ.
Василиса. — Отступись, не мѣшай пѣть! (Отвертывается) Николай. — Или больно съ вечера каши наперлась, что съ орѣховъ-то у тебя глазъ воротитъ… ха, ха, ха! (Мѣщане, присоединившіеся къ нему, тоже хохочутъ. Онъ подходитъ къ другого). Василиса съ каши оскому набила, зубомъ не двигаетъ… У васъ, Варюша, зубки молодые — просимъ милости, не обезсудьте-съ. (Подставляетъ платокъ. Варвара молча ударяетъ рукой по платку, орѣхи разсыпаются)
Параша. — Такъ его… ай-да, варя!… ну-ка, дружнѣй. (Поютъ). Николай (Становясь невдалекѣ отъ хоровода, справа). — Эки нонче дѣвки-то копытливыя стали, ровно-мерины лягаются, ха, ха, ха! Гляди, гляди, братцы, какъ Наталья Ивановна выплясываетъ, съ перевальцемъ… А вы ножку-то колесомъ несите, не спотыкнетесь, такъ не разшибетесь, кубаремъ покатитесь… ха, ха, — ха! Вы маненечко словно бы поприпухли, погрузнѣй стали. (Наташа закрываетъ лицо) Какъ ваше теперь прикрасное здоровьице, позвольте узнать, съ нашимъ чувствіемъ-съ.
Наташа (Въ слезахъ, порывисто выбѣгая изъ круга). — Миколаша, голубчикъ, убей ты меня, разнеси ты на части мое тѣло бѣлое, не срами ты меня на міру чесномъ. Тебя любя, загубила я мою головушку… Золотой ты мой, писаный, скажи ты мнѣ, за что не взлюбилъ меня? (Хочетъ взятъ его за руки).
Николай. — Отойди ты прочь… Надоскучила ты мнѣ, опостыла хуже горькой полыни.
Наташа. — Лиходѣй ты мой, за мою любовь-тоску, снялъ ты съ меня головушку. (Сверкнувъ глазами) Надоскучила?… Міръ честной, согрѣшила я грѣшница, простите меня. Дѣвушки, хоть вы пожалѣйте меня… Скажите вы ему, лиходѣю, что мнѣ жисть безъ него опостыла… Клялся вѣдь онъ мнѣ любить меня до гробовой доски. Польстилась я на его рѣчи лукавыя, слова ласковыя… (Рыдаетъ)
Въ толпѣ. — Ну-ка, ну-ка… Что съ дѣвкой-то подѣлалось? Вслухъ, парень, про грѣхъ свой говоритъ… А-а-а!.. Уведите дѣвку-то.
Параша. — Полно-ка убиваться объ немъ… Зазарно, отойдемъ, дѣвка, къ сторонкѣ… Подемъ, подемъ… Наташа, очкнись, полно тебѣ. Петруня, помоги-ко мнѣ. (Петръ подходитъ. Натащу берутъ подъ руки).
Наташа. — Ахъ, убейте меня, люди добрые! (Ее силой ведутъ подъ руки).
Николай (Петру).-- Не подсобить ли тебѣ, Петруша? Одному-то руки обломитъ, не довести… Тяга-то — ровно осмина ржи!
Петръ (Оставляя Наташу, подскакиваетъ къ Николаю съ дикимъ взглядомъ и поднятымъ кулакомъ).-- Молви еще одно слово — разражу разбойника, праху твоего не будетъ. (Николай отступаетъ. Петръ злобно смотритъ съ минуту на него; потомъ, когда Параша зоветъ его къ себѣ). Злодѣи, злодѣи, загубилъ дѣвку ни зачто… заѣлъ дѣвичій вѣкъ… разбойникъ!
Евплъ. — Что, Николаша, что-струсилъ… ракомъ запятился передъ Петрухой-то, а?
Дѣвушка. — Что парень, а? Знать, на словахъ-то ты больно прытокъ, и на дѣлѣ и лыжи вострить, а?
Николай. — Чего вострить-то съ… Экаго дива испугатся? въ городу фонари вотъ какіе сажали… да не пятился… Дѣвка, извѣстно, блажитъ потому все это ей въ новѣ, обидчива больно… развѣ изъ одной дѣвушки всѣмъ кручиниться… Вонъ у насъ какія піёны, розаны… Выбирай любую… (.Встряхиваетъ кудрями). Эхъ, не одна-то во полѣ дорожка пролегала! Пой, дѣвушки — угощу, на томъ свѣту угощенье воспоминать станите. (Запѣваетъ залихвацкую пѣсню, парни и дѣвушки подхватываютъ):
Вы послушайте, ребята,
Что струна-то говоритъ,
Дунай мой, Дунай, веселый Дунай
Что струна-то говоритъ —
Мнѣ жениться велитъ,
Дунай мой… и проч.
Мнѣ жениться-разориться,
Стару бабу взять… и т. д.
Дунай мой… и проч.
Николай. — Что за причта такая, не поётся вовсе?… Даже сердце ломитъ… Совсѣмъ дѣвка меня въ конфусъ привела. И голосу вовсе нѣтъ.
Параша (Запыхавшись, вбѣгаетъ).-- Батюшки, кормильцы, подь-те со мной кто нибудь, помогите дѣвку до лодки донести; лежитъ на землѣ словно пластъ, отнесть намъ съ Петрушей не въ моготу.
Дѣвушки изъ толпы. — Да гдѣ Петруха-то?
Параша. — Да тамъ въ кустахъ близь Сестрина врага… Побѣжимте, голубчики… отцы родные.
Парни и дѣвушки. — Пойдемъ, ребята… побѣжимъ, Варюха… Эко дѣло, дѣвоньки?… Какой случай лослучился… Ишь бѣда какая стряслась надъ дѣвкой.
Параша (Уходя, тихо Николаю).-- Останный разъ тебя спрашиваю, придешь уже ко мнѣ? (Ласково) Миколаша, приходи… Ишь ты какъ я къ тебѣ… и сердца у меня вовсе нѣтъ. (Николай отвертывается отъ нее) Носъ воротишь. Такъ погодишь ты, увидишь; какой я солдатской-ошметокъ. (Вслухъ). Что буркалами-то своими непутными хлопаешь? Набѣдилъ бѣду, разбойницкая голова, — погоди ужо. (Уходитъ)
Николай (Вслѣдъ).-- Молчи дура, не твоего ума-это дѣло. Эка дѣвка-то ндравная. (Стоитъ задумавшись).
Евплъ. — Что, Николаша, задумался? (Бьетъ ею слегка по плечи).
Николай (Не отвѣчая на вопросъ).-- Право, ндравная.
Евплъ. — Слушай, ну!
Николай. — Чего?
Евплъ. — Знаемо, чего. Что безъ толку-то на одномъ мѣстѣ стоять? Ишь, какъ паритъ, ноли рубаха смокла; подемъ прохладиться… Ишь заведенье-то глядитъ, словно барскіе хоромы! Полемъ, ребята.
Николай (Встряхнувъ кудрями).-- Она плачетъ, онъ смѣется — умственная штука!… не побабьи-жъ ревѣть!… У этого орла, (Указываетъ на вывѣску харчевни) сказываютъ, жена померла, подемъ помянуть. (Уходятъ).
ДѢЙСТВІЕ ТРЕТЬЕ.
правитьГруппа поетъ: По Тверской Ямской,
По дороженькѣ,
Пишетъ миленькій,
Ко мнѣ грамотку,
Не перомъ пишетъ, не чернилами,
Пишетъ, пышетъ онъ,
Горючьми слезми.
Не сиди, мой другъ,
Поздно вечеромъ,
Ты не жги свѣчи
Воску яраго,
Ты не жди къ себѣ
Дружка милаго!
Николай (Оканчивая плясать).-- Ноли усталъ… Ну-ка, Юпла, прохладимся. (Беретъ штофъ и трясетъ его) Ничуть… видно, было да все сплыло!… (Вынимаетъ изъ кармана деньги). Что, ребятки, штофомъ-то только себя подразнили, на сухую-то толковать нескладно. (Звенитъ деньгами) Ну-ка, братцы, съ носу по грошу — полведра на столъ, давайте въ складчину. (Парни вынимаютъ деньги и подаютъ Николаю).
Евплъ. — На, братъ, и я на цѣльный гривенникъ разорюсь.
Николай (Прикащику).-- Макаръ, ставь сюда четверть, ребята намъ мѣсто дадутъ.
Макаръ. — Какой подливать?
Николай. — Французской, аль сладкой взять?
Макаръ. — Есть у меня особенная, водка сахаръ, одно слово хереса превосходятъ, все именитое купечество беретъ, да городничему отпускаемъ, а то и въ продажѣ ее трудно найтить, ужь для милаго дружка и сережка изъ ушка… Подать што-ли?..
Николай. — А цѣна?
Макаръ. — Для тебя, Николай Андреичъ, два рубли четверть… Да ужь не сумнѣвайтесь… водка — первый сортъ…
Николай. — Тащи.
Макаръ (Ставитъ на столъ и откупориваетъ).-- Ну-ка, О спецыяльная дешевка, лечи россійскій народъ отъ хворости, горести, сердечной болести… Духи малиновые. (Наливаетъ).
Николай. — А ужь ты сказано на то Макаръ… не стерпѣлъ — отлилъ.
Макаръ (Отливъ).-- Самая малость… За то уступку по душѣ сдѣлалъ.
Николай. — Толкуй бабамъ. (Кидаетъ деньги). Наливай важный самъ себѣ.
Макаръ (Сосчитавши деньги).-- Двухъ копеекъ не хватаетъ; ну, да Богъ съ вами, свои доложу (Идетъ за стойку).
Николай (Наливши себѣ, пьетъ).-- Берегись душа, оболью… экой омегъ! (Кашляетъ).
Еремеичъ (Входитъ, Николаю).-- Слушаико, молодчикъ… Сосѣдъ сюда идетъ по тебя… уйди отсюда… одна брань да крикъ подетъ… заднимъ ходомъ уйдешь, послѣ опять воротишься.
Николай. — Аль ищетъ?… Дѣдушка Еремеичъ, пуншикъ не прикажите ли, а то сивушки холостячкомъ?
Еремеичъ. — Спасибо, можно… По пятамъ за мной идетъ… домой тебя взять хочетъ.
Николай. — Что я малый ребёнокъ, одинъ дороги до дому что ли не знаю?… Не пойду я. (Наливаетъ ему стаканъ и подаетъ) Просимъ милость.
Еремеичъ (Пьетъ).-- Съ праздникомъ. Что-те за охота на брань называться? Неровенъ часъ, еще ударитъ.
Николай. — Ударитъ? Нѣтъ, ужь надо погодить.
Еремеичъ. — Ну, такъ что-жь? Уйди отъ грѣха… При публикѣ, чего хорошаго ссору заводить.
Макарычъ. — Али Герасимъ Прохорычъ… сюда идетъ?
Еремеичъ. — Про то и толкуемъ… Молодецъ-то упрямиться, выдти не хочетъ. Ну, что тутъ за бѣда. Посмотришь, да и уйдешь… опять придешь, Николаша… Ну-ка, поди.
Макаръ. — Вотъ что, Миколай Андреичъ, пойдемъ за перегородку… тамъ я-те замкну…. Какъ уйдетъ онъ, тогда скличу.
Евплъ. — А что и есть, Николаша, поди… Чего, братецъ, упираться-то…. По крайности канпаньи не разобьешь, а то пойдетъ у васъ судъ, да рядъ.
Николай. — Такъ вы смотрите, братцы, такъ и скажите, что, молъ, былъ, да домой ушелъ. (Идетъ съ Макаромъ).
Евплъ. Знаемо, скажемъ, не дураки! (Макаръ запираетъ перегородку).
Еремеичъ. — Ну, вотъ такъ-то, миромъ оно и пройдетъ… (Къ Макару) Ужь и отецъ же у него, отдалъ сына въ чужую семью.
Макаръ. — Ужь больно этотъ сталовѣръ мужикъ строгій.,
Герасимъ Прохоровичъ (Входитъ. Сидѣлецъ кланяется, онъ не отвѣчаетъ на поклонъ).-- Ну что, сусѣдушка, нѣту нашего-то безпутка тутъ? —
Еремеичъ. — Нѣту, пѣту, сосѣдъ.
Макаръ. — За что же такъ ужъ тотчасъ и безпутокъ?
Герасимъ Прохоровичъ. — Тебѣ дѣла нѣтъ… Мнѣ онъ предоставленъ — какъ хочу, такъ и зову.
Макаръ. — Конечно, дѣло твое… Къ намъ и путные ходятъ. (Идетъ важно къ стойкѣ).
Герасимъ Прохоровичъ. — Куда только онъ провалился?
Евплъ. — Да ты, дѣдушка, Герасимъ Прохорычъ, про Николая Андреича…? Былъ здѣсь, да домой пошелъ… Только что сейчасъ ушелъ… говоритъ, меня въ хороводѣ, говоритъ, искалъ, пора домой… ушелъ…
Герасимъ Прохоровичъ. Да полно, такъ ли? (Смотритъ ему въ глаза), Ты, парень, и солгать недорого возьмешь — одного вы поля ягоды съ нимъ.
Евплъ. — Мнѣ что врать!
Герасимъ Прохоровичъ (Осматриваясь кругомъ).-- Нѣтути… нѣту.
Макаръ. — А ты у меня осмотръ сдѣлай, чего озираешься… Вонъ онъ у меня тутъ въ полштофъ влѣзъ… тутъ и спрятанъ.
Герасимъ Прохоровичъ. — Ты поменѣ надо мной зубы-то скаль!
Макаръ. — Да что ты?.. Экая, подумаешь, фря сталъ.
Герасимъ Прохоровичъ. — То-то, фря… По кабацки-то имъ причитай…
Макаръ. — А чѣмъ они хуже тебя… по крайности не скряжничаютъ… неводьевъ рваныхъ не покупаютъ.
Еремеичъ. — Полно вамъ считаться-то… Экіе вы, право, какіе…
Герасимъ Прохоровичъ (Обертывается къ дверямъ).-- Что мнѣ съ имъ считаться? не таковскій я… Прощай, сусѣдъ, домой пойду. (Евплъ хохочетъ) Ты чему хохочешь?… (Въ Жакару). Врешь, стой… смѣкаю, Миколай Андреичъ здѣсь… Куда его спряталъ?
Макаръ (Хладнокровно).-- Говорю, въ штофѣ сидитъ.
Герасимъ Прохоровичъ. — Ты не балясничай… Я говорю, подавай Миколая Андреича.
Макаръ. — Изъ-за пазухи что ль мнѣ его вынуть?… Что ты?
Герасимъ Прохоровичъ (Заглядывая за стойку).-- Тутъ нѣту.
Макаръ. — Да что ты и-самъ дѣлѣ обыскъ что ли у меня дѣлаешь?… Ишь еще новый левизоръ какой наѣхалъ!
Герасимъ Прохоровичъ (Подходя къ перегородкѣ).-- Здѣсь онъ, отмыкай!
Макаръ. — Да что жъ это и самъ дѣлѣ, міръ чесной?.. Ввалился сюда, ровно самъ управляющій, кажи да отмыкай… Пошелъ-ко, проваливай съ Богомъ… покесь цѣлъ… а то вѣдь у насъ недолго — руки, да ноги скручу… За сотскимъ, пошлю!
Еркмеичъ. — Полно, сосѣдъ, сумнѣваться… Экой ты, Богъ съ тобой!…
Герасимъ Прохоровичъ. — Отстань ты отъ меня… Знамо, эти кабацкіе, разбойницкой народъ; имъ любаго споить нипочемъ. (Идетъ).
Макаръ. — Ты не больно, братъ, кабацкими-то тыкайся.
Герасимъ Прохоровичъ. — А что?
Макаръ. — А то иди, куда шелъ… а то туда ткнемъ, что своихъ не узнаешь.
Герасимъ Прохоровичъ (Уходя).-- Ну… ты, смотри!
Макаръ (Вслѣдъ).-- Смотри самъ… Николай Андреичъ изъ сапога торчитъ. Васютка, подь сюда! (Половой подходитъ) Смотри дозоромъ за нимъ. Какъ только запримѣтишь, что назадъ ворочается, что ни есть духу бѣги… оповѣсти насъ. Коли за Волгу переправится, приходи домой — значитъ, не вернется. Пошелъ! (Половой уходитъ)
Макаръ (Выпуская Николая).-- Ну, выходи, Николай Андреичь, батьку-то унесло. (Николай выходитъ)
Еремеичъ. — Ну, вотъ, дружокъ, теперь и погуляй, попляши. А то чего хорошаго, при людяхъ-то бы содомъ съ нимъ подняли.
Макаръ. — И за что только тебя батька къ этому лѣшему отдалъ?… Сросвенникъ онъ, что ли вамъ?
Николай. — Седьмая вода на киселѣ — сватами зовутся… Отдалъ, чтобъ я не баловался къ городу… рыбачье дѣло узналъ… Съ дурака Петрушки примѣръ бралъ. Оба они съ батькой скупердяи, развѣ въ ихъ есть чувствіе какое? Берегутъ деньги! на тотъ свѣтъ, черти.
Еремей. — Ну, полно, полно… Ты про родителя дурнаго не моги говорить… Онъ разсудительный, почтенный…
Николай. — Не моги говорить… Ни за что ни про што… Сослалъ вотъ сюда… Такъ это родитель? Я ему еще не то покажу… Совсѣмъ сопьюсь…
Еремеичъ. — Вѣдь люба… что дѣлать?… Не токма родитель, а всяко начальство любя наказуетъ; возьмемъ, примѣрь, у насъ во Флотѣ, линьковъ полсотни всыплютъ — больно, а начальству этого вида не покажешь. Радъ стараться, виноватъ!… и шабатъ, значитъ: стопъ, закрѣпи… Голова у тебя больно горячая… во всемъ знай мѣру… Ну, выпилъ, поплясалъ… да ушелъ домой… а ты радъ до свѣту сидѣть… ну, и выпьешь когда лишнее…
Николай. — Я ему еще не то покажу… Совсѣмъ сопьюсь… Что онъ меня при себѣ держитъ? (Пьетъ) Изъ городу сослалъ, справиться… Съ хлѣбовъ долой, во всякомъ кускѣ дрожитъ… Его дѣло только отъ чорта ладономъ откуриваться… Что я воръ, что ли? Прошлымъ лѣтомъ въ Нижнемъ выторговалъ при садкѣ тысячу рублей, отдалъ ему. Просился — пусти меня торговать отдѣльно. Такъ нѣтъ, видишь, сопьюсь съ кругу. Не ходи по харчевнямъ, но кабакамъ… Ладономъ что ль мнѣ курить да по четкамъ поклоны класть… Изъ добра онъ меня къ этому лѣшему сослалъ…
Еремеичъ. — Все объ тебѣ радѣетъ, какъ бы и что лучше.
Макаръ. — Нѣтъ ужь… что правда, то правда… парень чахнетъ здѣсь… развернуться негдѣ, батька его сталовѣръ смурый.
Половой (Вбѣгаетъ).-- Переѣхалъ, за Волгу переѣхалъ.
Макаръ. — Чего орешь-то? Ишь, ноли задохся, дуракъ. Такъ прямо на Волгу и прошелъ?
Половой. — Прямешенько на Волгу, на паромѣ переѣхалъ.
Макаръ. — Такъ что жь ты долго ходилъ-то, -а? По улицѣ шлялся, тутъ хороводы водятъ. Знаешь, что тутъ гости, послать никуда нельзя; пошелъ за перегородку посуду мыть.
Половой (Оробѣвъ)..-- Да я, Макаръ…
Макаръ. — Ну, что еще?
Половой (Прерывающимся отъ поспѣшности, голосомъ). — Съ Волги-то прямо сюда и побѣгъ, только къ хороводу-то вышелъ…
Макаръ. — И пошелъ козлы ставить…..
Половой. — Нѣту. Стрѣлся знакомый, сказываетъ, что… (Смотритъ на Николая).
Макаръ. — Да говори, дурень.
Тіоловой. — Сказывалъ, что Натахѣ ничто приключилось.
Еременчъ. — Не моей ли мнучкѣ?
Половой. — Поминали, кавалеръ, что твоей… Изъ хоровода, баютъ, вышла, да такъ пластомъ и упала.
Еременчъ (Растерявшись стоитъ на одномъ мѣстѣ).-- Давеча видѣлъ самъ — плясала, таково весело плясала. Голубушка, мнучка, что съ ней?… Голубчики, кто былъ въ хороводѣ, не знаете ли?… Ты, Николай Андреичъ, не видалъ ли?
Николай. — Не видалъ, почемъ я знаю? (Отворачивается и потупляетъ глаза).
Еременчъ. — Господи, помилуй! да гдѣ жь она упала-то?
Половой. — Тамъ у Сестрина врага.
Еременчъ. — Побѣжать туда… Ну, прощайте. (Уходитъ).
Евплъ (Николаю). — Заварятъ теперь кашу… Будетъ тебѣ бѣда!
Николай. — Никакой бѣды быть не можетъ… А вотъ ты мнѣ что, Юпла, скажи… Отчего это, братецъ ты мой, такой у меня карахтеръ: обцаловалъ, облюбилъ дѣвку, сейчасъ стала она мнѣ противна, хуже горькой рѣдьки…? Смотрѣть на нее не могу… Вижу, вѣдь, сокрушается, а мнѣ нисколько не жаль, даже въ пріятность это самое. Иной полюбитъ — вѣкъ любитъ, а я обмиловалъ — и ступай прочь… не годна…
Евплъ. — Это какъ по человѣку; ты набалованъ больно.
Николай. — Нѣтъ, ужь это, выходитъ, такой карахтеръ. (Пьетъ).
Наташа. — А, вотъ и мы!… Думалъ, сюда не приду, анъ пришелъ… думалъ, може, что слезами обливаться стану, анъ ошибся, не на таковскую напалъ. Садись, Параша… Чѣмъ насъ женихъ угощать станетъ? (Садится къ столу, противъ Николая).
Параша (Тихо). — Зазорно, дѣвонька, смотри что народу… Ну-ка, въ харчевнѣ, Господи! (Закрывается).
Наташа. — Чего зазорно?… Тоже, чай, здѣсь народъ православный… Не къ чужому пришла… къ жениху… Садись! (Параша тихо опускается на лавку, не открываясь). Ну, что жъ?
(Смотритъ пристально въ глаза Николаю). Разѣ такъ желанную-то стрѣчаютъ? Али загордился, купецкой сынъ, не призналъ меня… (Дрожащимъ голосомъ). А помнишь, тамъ?… ты говорилъ, что о святкахъ гадалъ, я тебѣ суженой-ряженой вышла (Заглядываетъ ему въ глаза). Посмотри-тко на меня хорошенько; нечего отворачиваться-то, отъ меня какъ отъ совѣсти не уйдешь… Нѣтъ, не уйдешь! (Смотритъ на него, не спуская глазъ).
Макаръ (Тихо Парашѣ). — Что съ ней, тётка, попритчилось, ужь не помутилась ли?
Параша (Со слезами). — Ахъ, ужь и не разберу. Свезли мы ее домой, сидѣла все вздрагивала, сначала-то ревѣла, а потомъ перестала, замолчала. Легла на лавку. Затихла. Да вдрухъ встала, подходитъ ко мнѣ; подемъ, говоритъ, куда молъ?… Подемъ, говоритъ, да и конецъ, вотъ и привела сюда…
Наташа. — Что любо тебѣ, любо? Что жь ты не смотришь на меня? Погляди да скажи — хороша ли твоя краля-то писаная… Что жь не угощаешь? Угощай — вѣдь знакомыя! (Къ окружающимъ, которые изумленно смотрятъ на нее). Вотъ у меня какой женихъ-то! Обѣщаетъ въ купчихи вывести, первогильдейной сдѣлать, а теперь угощенья жалѣетъ. Ну-ка, разскажи, какъ мы съ тобой въ новомъ-то домѣ заживемъ, какъ ты рядить-то меня будешь… Ну, какъ обнимешь, да на тройкѣ о масляной по городу прокатишь. Да что ты онѣмѣлъ, что ли?
Николай (Робко и потупясь).-- Чего ты, Наташа… здѣсь тебѣ не мѣсто…
Наташа. — Суженую-то, зазнобу, кралю свою писаную отъ себя гонитъ… Думалъ, что сюда не приду? На край свѣта бѣлаго приду, не спрячешься, воровская душа… Ужь мнѣ будетъ горько, да и тебѣ не сладко; мнѣ не сдобровать, да и тебѣ головы не сносить… Ты думаешь, что всѣ, какъ Параня, одной своей слезѣ горе повѣрятъ.
Параша (Сквозь слезы, удерживая ее). — Наташа, что ты, пойдемъ!
Наташа. — Постой, дай на милаго дружка наглядѣться… Что, ѣстъ совѣсть-то, ѣстъ? Ахъ ты, злодѣй, злодѣй! Лучше бъ ты убилъ меня, не чѣмъ… (Склоняетъ голову на столъ и покрываетъ ее руками; рыданій не- слыхать, все тѣло судорожно подергивается).
Параша (Трогаетъ ее за плечо).-- Наташа, пойдемъ, голубка…
Наташа (Съ минуту остается въ томъ же положеніи; потомъ быстро встаетъ съ лавки).-- Люди добрые, честная я была дѣвушка, никто про меня дурнаго не скажетъ, а теперь… на свѣтъ бы божій мнѣ не глядѣть… куда я только угодила!… Живи же ты счастливо, Николай Андреичъ, купецкой сынъ! (Беретъ стаканъ вина и выпиваетъ).-- Говорятъ, отъ всякой болести лечитъ это снадобье.
Параша. — Ай, что ты, Наташа!
Наташа. — Пропила свое дѣвичество, есть чѣмъ помянуть свою молодость… Теперь на всѣ четыре стороны мнѣ дорога открыта… Что первогильдейной сдѣлалъ?… Пойдемъ, Параша, таково у меня теперь легко на сердцѣ! (Идетъ).
Параша. — Что, безпутная голова, догулялся, загубилъ дѣвку, лиходѣй! (Уходитъ вслѣдъ за Наташей).
Макаръ (Послѣ общаго молчанія).-- Вотъ дѣвка-то, а? Не дѣвка, а просто чортъ… Видишь, смиренница была какая… Ну-у, не на вѣтеръ, видно, сказано, что въ тихомъ омутѣ черти водятся. (Николай и другіе парни молчатъ). Чего молчите, чего испугались? И ты, Николай Андреичъ, туда же! Отвѣчать, что ль, будешь? Эхъ, вы, молодцы, молодцы! Дѣвка дуритъ, блажитъ, а они и носы повѣсили… Въ Сибирь, что ли, и впрямь за это сгонятъ?… Мало ли такихъ дѣловъ у насъ дѣлается… Противъ этого дѣла и въ законѣ штрафа нѣтъ… Право, нѣтъ.
Евплъ. — Слышь, и штрафа нѣтъ… Выпьемъ. (Ньютъ)
Николай (Беретъ стаканъ).-- Что дѣвокъ видалъ, а такой, какъ Наталья, не привидывалъ… Ндравна больно… Смотритъ, словно звѣрь лѣсной, дрожитъ вся… что за диво съ ней такое?
Макаръ. — Одна блажь, это вѣрно… У насъ въ усадьбѣ послучилось не такое дѣло… Почала этакъ же ломаться одна, все на себѣ рветъ, мечетъ, по лѣсамъ начала бѣгать, по буэракамъ, съ народомъ дерется, работы никакой не работаетъ… Спервоначалу-то за ней вотъ такъ же бѣгали, ублажали ее… Смотрятъ — ничего не беретъ… Ну, маленько и пожурили…
Евплъ. — Перестала?
Макаръ. — Всѣ эти дурости прошли, думать перестала. Однако мѣсяцу не прожила — умерла. (Уходитъ за стойку) Счета пора сводить… Завтра левизоръ для отлички пріѣдетъ.
Евплъ. — Наташу-то надо бы тоже научить… право.
Николай. — Учить-то ее некому, видишь здѣсь народъ-то такой дурашливый: охаютъ да охаютъ, нехотя самошедствовать станешь. Темная здѣсь сторона. Извѣстно къ городу, это дѣло — не важно кушанье, тамъ другой народъ совсѣмъ, тамъ начни этакъ блажить, со съѣзжай не сойдешь.
Петръ (Входитъ, армякъ тащится по полу, лицо блѣдное. Подходитъ быстро къ стойкѣ, Макару).-- Давай водки штофъ.
Макаръ (Подставляя руку).-- Клади полтину денегъ, за водкой остановки не будетъ.
Петръ (Послѣ молчанія).-- Нѣту со мной денегъ.
Макаръ. — Такъ что жь ты сюда фофаномъ-то разлетѣлся? сюда безъ денегъ и ходу нѣту.
Петръ (Снимая армякъ и подавая Макару).-- На вотъ армякъ, подавай штофъ. (Стоитъ опустивши голову).
Макаръ (Перескакивая прилавокъ).-- Эй, малый! (Половой входитъ) Нацѣди штофъ! Поставь вонъ на этотъ столъ! (Петръ молча отходитъ направо и садится на лавку, опустивъ голову на руки). Закуски требуется, поштенный? (Петръ молчитъ. Макаръ разсматриваетъ армякъ около свѣчки) Армячишко небольно путный?… Въ закладъ оставляешь, али вовся, а? Что жь ты молчишь?
Петръ. — Ну-у.
Макаръ. — Выкупишь что ли армякъ-то?
Петръ. — Не вѣду. (Опускаетъ голову).
Макаръ. — Ну, ладно, у насъ всяко сойдетъ! Закуска требуется…? Слышь, подать что ли закуски?
Петръ (Отрывисто). — Не надо! (Половой несетъ водку).
Макаръ. — Ставь тутъ… Ишь какой смурый?… Прибирай здѣсь лишнее, взавтре отличка будетъ… Съ утрея поранѣ надо повымыть… Какъ нагрязнили… Повѣренный этого не любитъ… Прибирай все! (Петръ пьетъ стаканъ за стаканомъ молча)
Николай. — Петруша, какъ ты сюда попалъ? (Петръ молчитъ и пьетъ) Слышишь ли, дурашка, по кабакамъ отродясь не хаживалъ, нонѣ пришелъ… съ какой радости? (Петръ пьетъ) Что быкомъ-то глядишь? Чай языкъ не отвалится отвѣтить.
Петръ. — Не трожь меня, уйди прочь.
Николай. — Кто тебя трогаетъ?… Что больно сердитъ сегодня…? Поди въ нашу канпанью, одному-то невесело сидѣть. (Петръ молчитъ и пьетъ) Да что у тебя, братецъ, языкъ-то на привязи, что ль, молчишь, или онѣмѣлъ. (Теребитъ его за рукавъ) Что больно невеселъ?
Петръ (Вскакиваетъ и толкаетъ Николая въ грудъ, такъ что тотъ чуть не падаетъ).-- Уйди отъ грѣха… убью! (Пьетъ)
Николай. — Что ты, лѣшій, ошалѣлъ… Ты не больно. Я самъ тебя такъ съѣзжу, лоскомъ положу. Видишь ты!
Евплъ. — Оставь его, Никалаша! Что съ дурнемъ вязаться… (Беретъ подъ руку Николая) Подемъ выпьемъ. (Отводитъ его)
Николай (Беретъ стаканъ «пьетъ).-- Ты смотри у меня… Право-о! (Садится) Его, видишь ты, завись беретъ, что дѣвки на него не смотрятъ… Кому этакой чурбанъ пріятенъ… и водкуто пить не умѣетъ, ишь стаканъ за стаканомъ садитъ, ровно на каменку поддаетъ. Кто его только выродилъ энтакаго?
Евплъ. — Знаемо, мать да отецъ.
Николай. — Нѣту, братъ, его мать нашла въ кустахъ… Лѣсовикомъ и смотритъ; сказываютъ, что онъ до пятнадцати лѣтъ говорить не умѣлъ — волкомъ вылъ. (Евплъ хохочетъ) Теперь по ночамъ воетъ… дѣвокъ пугаетъ. Намеднись Наташа говорила, такъ ее испужалъ. (Петръ пьетъ).
Евплъ. — Да не оттого ли и Натаха-то блажить начала? Ха, ха, ха!
Николай. — Отъ энтаго самаго. Въ ночи, вчерась, онъ ей привидѣлся, увидала, сдурилась на цѣльный день. (Хохочутъ всѣ.)
Петръ (Быстро вскакивая изъ-за стола, кидается на Николая, но его удерживаетъ прикащикъ и парни).-- Задавлю я тебя, разбойника, лиходѣя лютаго.
Макаръ. — Что ты съ ума спятилъ? Дракъ-у меня здѣсь не заводить. Пошелъ вонъ… Да и всѣ, братцы, подьте по домамъ. (Петръ порывается) Руки свяжу; говорятъ, пошелъ!… что за буянство здѣсь?… Допивайте, дружки, да ступайте съ Богомъ, запираться сейчасъ буду… Эй! (Половому) Вноси лавки за перегородку… завтра, раненько, баба мыть полы придетъ… Все вѣдь допили, идите же по добру, по здорову. Пора, на дворѣ ночь. (Николай, Евплъ берутъ шляпы и идутъ къ двери. Петръ стоитъ на одномъ мѣстѣ).
Николай. — Прощай, дядя Макаръ. —
Макаръ. — Прощай… Недоимочку надо получить.
Петръ (Махаетъ безнадежно руками).-- Загубилъ, лиходѣй, дѣвку не за денежку.
Макаръ. — Пошелъ!… Подьте!… Недоимку-то занеси.
Николай. — Взавтре зайду. (Уходятъ)
Петръ. — За что дѣвка пропадаетъ? Ты скажи, дядя, дѣвка вѣдь въ этакомъ мѣстѣ была, водку пила… Помутилась она, что ли, отъ его, лиходѣя?
Макаръ. — Ну, поди, тамъ съ нимъ на улицѣ потолкуй.
Петръ (Уходя).-- Ужь оченно больно. Нони сердце все изныло, изболѣлось все. (Макаръ выпроваоюиваетъ его за дверь) Лиходѣй!
Макаръ. — Примай столы… Такъ! (Уносятъ столы за перегородку) Лишнюю посуду обери съ полокъ. (Подносчикъ собираетъ посуду и уноситъ за перегородку) Армячшико все рубля съ четыре дадутъ? (Разсматриваетъ)… Дадутъ. Выкупу я не приму, нѣтъ! (Зѣваетъ) Ишь какъ умаялся. (Зѣваетъ) День и ночь — сутки прочь… къ смерти ближе. (Запираетъ дверь. Половому) Иди спать. Вотъ наша служба-то: что укралъ, чѣмъ кого надулъ, то и твое… Постъ придетъ, покаимся! (Идетъ за перегородку) Спать идти. (Уходитъ).
Николай (Петру).-- Такъ ты домой не поѣдешь… Одинъ въ лодкѣ ѣдешь.
Петръ. — Одинъ, я къ Натахѣ поѣду.
Николай. — Хоть къ Парахѣ, мнѣ что!
Евплъ. — Эка, братецъ, непогодь, разгулялся сердечный. Шляпу рветъ съ головы (Порывъ вѣтра), вонъ какъ! (Схватывается за шляпу) Ну, прощай, Никалаша, къ домамъ пора… до дождя-то-бы уйти. Я. тебѣ эту лодку-то оставлю; здѣсь близко, пѣшкомъ дойду, а на утре ты мнѣ ее безпремѣнно доставь. Нѣтъ, вотъ что: самъ приду понавѣдаться.
Петръ (Подходя къ Николаю, Евплу и парнямъ). Братцы, ребята, что жь дѣвкѣ-то пропадать стать?
Николай. — Чего мелешь-то?… Мы не пекаря, аль не знахари какіе, вылечить ее не могемъ.
Петръ (Плачетъ).-- Гдѣ ее лекарямъ вылечить?
Николай. — Ну, такъ нечего на вѣтеръ и толковать. Прощайте.
Евплъ и парип. — Прощай.
Петръ. — Погодьте. Она вѣдь душа какая, божья у ей душа. Больно она грѣха свово испужалась, нуте-ка забыла, какова она есть дѣвка! на весь міръ свой грѣхъ славитъ. (Тѣ хотятъ идти) Братцы, кормилицы, постойте. Коли ты, Микалаша, захочешь, будетъ она здорова… Она больше оттого и въ забывку эту пришла, что неласковъ ты съ ней, да рѣчи твои… всѣ ей въ самое сердце, ровно стрѣлы каленыя. Подемте всѣ къ ней, обними ты ее, поласковѣй приголубь, да скажи, что, молъ, женюсь. Пойдемте, братцы. (Евплъ и парни хохочутъ).
Николай. — Пошелъ, дурья голова, прочь; ишь съ вина-то ты что городишь… Дѣвка блажитъ, а я поди къ ней, да цалуйся. Дурацкій умъ!
Петръ. — Разбойники вы всѣ!
Николай. — Мужланъ! еще ругается. Ну, прощайте… Такъ завтра свидимся… Тутъ! (Указываетъ на харчевню), коли самъ не зайдешь.
Евплъ. — Въ ей!… Прощай покедова!… Подемъ, ребята. (Уходятъ).;
Петръ — Микалаша, Микалахъ? (Подходитъ къ нему) Николай. — Что еще скажешь? Чего присталъ-ко мнѣ? Петръ. — Ты меня прости, что я осерчать; больно ужь мнѣ тяжело, тошно, съ собой совладать никакъ не могу.
Николай. — Ты дуракъ… ума въ тебѣ на грошъ нѣту… На что Макару армякъ-то отдачъ., ужъ онъ тебѣ его не воротитъ. Коли выпить захотѣлъ, я бы въ долгъ взялъ вина-то.
Петръ. — Ну его, армякъ… что тутъ пустое… Ты на меня не въ сердцахъ?
Николай. — Ровно ты малой робёнокъ… сейчасъ драться лѣзешь, послѣ того сейчасъ ластишься… Ну, съ чего ты давеча осерчалъ?
Петръ. — Натахи ужь оченно жаль. Ну-ка, на что пошла, ты раскинько умомъ, видно ей легко, при всѣхъ въ грѣхѣ кается — страсть господня!
Николай. — Сказано, дѣвка… разѣ у ихъ умъ есть? Люди за ней ходятъ, а она ломается… Пройдетъ… Поѣдемъ домой (Идетъ къ рѣкѣ).
Петръ. — Нѣтъ, постой… погоди (Останавливаетъ его у лодки). Вотъ что, женись ты на дѣвкѣ… Покрой свой грѣхъ тяжкій.
Николай. — Полно пустое-то толковать.
Петръ. — Не пустое… Голубчикъ, спаси хрестеянскую душеньку… Вѣрно тебѣ говорю… Любитъ она тебя и сказать невозможно какъ любитъ… Родименькій, болезный, женись на ей.
Николай. — Дѣвка мнѣ не къ рукѣ, видишь ндравная какая, прямой чортъ, а я женись на ей.
Петръ. — А какъ тебя любитъ!… Чего жь тебѣ, пожилъ, погулялъ.
Николай. — Ври больше, неумная голова… Пусти! (Хочетъ идти)
Петръ. — Микалаша, не губи дѣвки, женись на.ей. Богомъ тебя» святымъ прошу… Не пущу я тебя… скажи свое слово, что женишься на Натахѣ.
Николай (Отталкивая его).-- Что еще только не выдумаешь, на этакой дѣвкѣ жениться… (Становится въ лодку, упираясь весломъ, чтобъ отпихнуться отъ берега) Женись самъ, коли больно очень она тебѣ понравилась.
Петръ (Вскакиваетъ къ нему въ лодку).-- Микалаха, слушай, разбойникъ, женишься ты на Натахѣ, аль нѣтъ? (Лодка подвигается отъ берега) Убью я тебя, лиходѣя окаяннаго.
Николай. — Выходи изълодки, а то въ воду спехну… Слышишь, выходи… — Чего дуришь…? Сказано, не женюсь.
Петръ. — Не дурю я… Женишься, аль нѣтъ? (Схватываетъ его за воротъ) Говори въ остатной разъ.
Николай. — Петрушка, пусти!… Что ты и самъ-дѣлѣ, чортъ… Пусти, говорятъ… Батюшки, помогите! (Обороняется)
Петръ. — Не женишься, разбойникъ (Борются. Петръ сталкиваетъ его съ лодки) Пропади же ты, анафемскій человѣкъ! (Николай показывается раза два изъ воды, слабо кричишь «помогите» и исчезаетъ въ волнахъ. Громъ гремитъ ближе, молнія блеститъ чаще. Петръ стоитъ съ минуту молча, неподвижно смотря на волны) Неужто утопъ?… Утопъ!… Микалаша, Микалахъ!… душу человѣческую загубилъ, батюшки! Господи! Микалаша, откликнись!… Что я понадѣлалъ!… (Пристаетъ къ берегу, выскакиваетъ изъ лодки и озирается кругомъ)
Петръ. — Спасите, помогите… Господи!… Никого нѣту. (Бѣжитъ къ харчевнѣ и стучитъ въ дверь) Дядюшка, дядя, отопри… Макаръ, отомкнись, отомкнись!… (Стучитъ) Скорѣе, скорѣе отопри… Человѣка я утопилъ… Макаръ, дядя Макаръ!… (Послѣ молчанія) Не слышитъ… Не надо кричать, не надо говорить… никто не видалъ, никто не слыхалъ… самому надо уйти, убѣжать… Натаха его не увидитъ больше — можетъ, забудетъ… Лодку надо оттолкнуть… дескать хмѣльной переправлялся, утопъ… А какъ узнаютъ?… самому убѣжать, въ дальню губернію… (Отталкиваетъ лодку) Послѣ придти можно. (Ударъ грома, Петръ вздрагиваетъ)
Еремеичъ (Выходя изъ-за ограды).-- Кто тамъ кричитъ, чего надо…? Реветъ вѣтеръ-то, ничего не чуть… Эка темь… глазъ выколи… а ровно бы кто кричалъ. (Кричитъ) Эй, кто тамъ, а? (Петръ молчитъ, молнія блещетъ) ровно кто тамъ стоитъ?… Эй, откликайся, кто стоитъ?
Петръ. — Я..
Еремеичъ. — Что же ты не откликаешься, а?
Петръ. — Не дослышалъ.
Еремеичъ. — Кто такой я? Какъ тебя звать-то?
Петръ. — Петръ… Не спозналъ… отъ Герасима Прохорыча.
Еремеичъ. — Чего же тебѣ надо?… Кричишь кого, что ль, а?
Петръ. — Мнѣ… ни-чего….не-на-до…
Еремеичъ. — Али за Волгу переправляешься?
Петръ. — Да.
Еремеичъ. — Не слыхалъ, ровно бы кто кричалъ съ Волги, таково шибко кричалъ: помогите, спасите… Али вѣтеръ это?
Петръ. — Вѣтеръ… Я… не… слы… халъ… Вѣтеръ.
Еремеичъ. — Ну, съ-богомъ!… А мнѣ почудилось, что ровно кто кричитъ… со сна-то и не призналъ, что вѣтеръ… Путь добрая. (Идетъ въ огради церкви) Въ доску было постучать. (Выбиваетъ по деревянной доскѣ мелкую дробь)
Петръ (садится въ лодку).-- Не слыхалъ… Въ ночь-то верстъ тридцать уѣду… Не сыщутъ., не поймаютъ, а остаться — Еремеичъ скажетъ, что меня въ эту пору здѣсь окликалъ. (Еремеичъ бьетъ въ доску. Петръ вздрагиваетъ) Спросятъ, отчего я не откликался… Что я тутъ дѣлалъ, для че я молчалъ?… узнаютъ, въ Сибирь ушлютъ… Не увижу, Наташи… Нѣтъ, убѣгу, убѣгу… Эхъ, Наташа, сама ты пропала, да и мою головушку загубила. Скорѣе бѣжать… уйдти, благо ночь! (Гребетъ, лодка прыгаетъ по волнамъ, сильный ударъ грома, молнія)
ДѢЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.
правитьЛоцманъ (Стоитъ на расшивѣ у руля и кричитъ бурлакамъ). — Шабашъ!… Трави бичеву-у… Подавай! (Бурлаки снимаютъ лямки) Ладно!… Микитка кашеваръ да Иванъ Веслоухъ за хлѣбомъ въ городъ отъѣхали, надо ихъ обождать. (Кричитъ и машетъ рукой) Вы смотряйте, ребята, къ городу недолго… ворочайтесь скорѣй.
Ермолай (Кричитъ лоцману).-- Дядя Тихонъ, молви имъ, чтобъ луку купили, да огурца.
Лоцманъ. — Ладно!… Луку купите, да огурца; на базарѣ на нижнемъ огурцы продаютъ… Лѣтошній годъ тамъ покупалъ — дешево продаютъ, тамъ и купите. (Ложится на палубѣ) Не забудьте.
Голосъ за сценой. — Ну-у!… Купимъ.
Ермолай (Къ Петру, который, выдѣлясь изъ общей группы бурлаковъ, отходитъ къ. соснѣ).-- Больно я до тюри, братецъ, охочь… Когда, теперя, ее съ лукомъ да съ масломъ сдѣлать, да еще огурца положить — слась! Скусно, Алеха, а?
Петръ. — Ну. (Садится на землю).
Ермолай (Къ бурлакамъ, которые цѣлой ватагой идутъ налѣво).-- Вы, ребята, куда?
Молодой бурлакъ. — Тебѣ туда ходу нѣтъ.
Ермолай. — Али ужь пронюхали?… Близко кабакъ-то?
Молодой бурлакъ. — Наше дѣло… Найдемъ по духу, тебя не спросимъ.
Ермолай. — Путь-дорога.
Лоцманъ. — Вы, ребята, тамъ долго-то не проклажайтесь; выпили да и назадъ поскорѣй. (Уходитъ въ казёнку)
Молодой бурлакъ. — Какъ скоро — такъ и сейчасъ. (Толпа бурлаковъ уходитъ)
Ермолай (Подсаживается къ Петру).-- Что ты, парень, усѣлся одинъ здѣсь..? Ребята въ кабакъ пошли, подемъ-ко и мы для праздника по стаканчику тяпнемъ… Подемъ.
Петръ. — Ступай себѣ… я не пью..
Ермолай. — Знамо не пьешь, да вѣдь и я не пью. (Послѣ молчанія) Больно ужь ты очень, парень, чуденъ: вотъ три мѣсяца, почитай, жъ тобой вмѣстѣ путину ломаю — веселымъ тебя не видывалъ.
Петръ. — Не съ чего веселымъ-то быть.
Ермолай. — А съ чего тебѣ, Алеха, и, тосковать-то?…. Начала надъ тобой никакого нѣту, сродственниковъ у тебя одна сестра, и та, говоришь, за мѣщанина замужъ вышла, живутъ душа въ душу, самъ ты не по оброку ходишь; вѣдь ты баилъ, самъ-то изъ вольныхъ?
Петръ. — Изъ вольныхъ.
Ермолай. — Видишь… Повинности рублевъ двѣнадцать разѣ въ годъ сойдетъ… Двѣнадцать сойдетъ?
Петръ. — Сойдетъ.
Ермолай. — Ну, по рублю на мѣсяцъ, сказать, немного… Что твоя жизнь — въ людяхъ зависть… А вотъ какъ мое положеніе: одинъ шесть душъ содержу: жена да пятеро ребятишекъ малъ-мала меньше, всѣхъ обуть-одѣть, согрѣть надо, да оброку съ подушной, почитай, въ годъ-то рублей шестдесятъ на серебро, что больше, сойдетъ. Такъ тутъ надо подумать!… Земля у насъ бѣлая, холодная, ты коло поля-то ходишь, ходишь, кажись важный вершокъ потомъ ульешь, уродилось самъ-третей, такъ молебны служимъ, а то и сѣмянъ не соберешь. Что жь не брать котомку, не идти съ цѣлой семьей христовымъ именемъ побираться, долженъ какъ нибудь себя наблюдать. Вотъ и наймешь работника — въ нашихъ мѣстахъ руки дешевы, изъ-за хлѣба идутъ въ работники-то: наймешь, а самъ и пошелъ на Волгу-матушку — лямку тянуть. Съ весны-то до заморозковъ путины три сломаешь, рублевъ шестдесятъ заработаешь, такъ радъ-не-нарадуешься домой-то бѣжишь. Придешь домой, недѣлю-другую проживешь, подать заплатишь, семью не облюбуешь, жены не поцалуешь, нужа гонитъ изъ дому вонъ, слезы кулакомъ отеръ, да и пошелъ въ извозъ наниматься: Такъ вотъ эта жизнь тяжельше будетъ, а, Алёша?
Петръ. — Ты говори… О семьѣ-то, чай, какъ думается?
Ермолай. — Какъ не думаться — своя кровь… Кабы не нужа, ни за тысячи бы семью не покинулъ. Парнишка у меня, Сенька — осьмой годъ съ зимняго Миколы пошелъ — шустрой такой, будь ему ладно!… Какъ нонѣ весной уходилъ, обхватилъ это ручишками, цалуетъ: прощай, говоритъ, тятька, приходи-де скорѣй, зимой я ужь большой буду, замѣсто тебя на Волгу пойду, а ты съ мамкой оставайся,;больно она безъ тебя-ко реветъ… Пострѣлъ, вправо!: Отъ земли не видать, а ужь о родителяхъ болѣетъ… Перетерпѣлъ — сплакалъ тогда… Такъ вотъ оно-какъ семья-то дорога! Вотъ кабы ста четыре денегъ найтить можно бы подняться, скотинку бы завелъ, землицу удобрять бы почалъ, ну и урожай бы хорошій, пошелъ, а то, знамо, тыкашь, тыкашь сохой-то Ивановной въ пустое-то мѣсто — откуда и урожаю придти? А вотъ покель денегъ не нашелъ, надо лямку тянуть, извертываться какъ ни на есть, а? Тосковать нашему брату не приходится — эта тоска до добра не доводитъ. Одна истома да болѣсь отъ этой тоски… Съ чего тебѣ тосковать-то — одна голова?
Петръ. — То-то и тоска, что одна голова, ни роду ни племени. Ровно я на бѣломъ свѣтѣ лишній человѣкъ.
Ермолай. — Какой такой лишній? А ты или домой, женись, ребятишки запищатъ — куда тоска пропадетъ, да и тосковать неколи будетъ, на. плечахъ заботушку понесешь. Который тебѣ годъ-то?
Петръ. — Мнѣ-то?.. Двадцать-три.
Ермолай. — Ужь давно время жениться! Въ твои-то, парень, годы, у меня двое ребятишекъ ползали. Право, женись. Отъ дому отшибся, слышь, тоска его выгнала, въ люди пошелъ — тоска… Знамо, пришло время хозяйкой обзавестись. Къ зимѣ, вотъ и ступай домой, сыщи свою суженую; этого добра не денегъ, можно найтить и у насъ на Волгѣ — дѣвки-макъ.
Петръ. — А и безъ нихъ мнѣ тошнёхонько… Сломаю путину — уйду.
Ермолай. — Куда жь, Алёха, пойдешь?
Петръ. — Пойду, куда глаза глядятъ… На свѣтъ божій, кажись, бы не смотрѣлъ, а не то что жениться.
Ермолай. — Чудной ты, парень… Даты вотъ что — подемъ-ко къ ребятамъ.
Петръ. — Я тебѣ говорю, что два года маковой росинки во рту не бывало этого винища…
Ермолай. — Да не на счетъ винища, а все охотливѣе тамо-тка… Что сидѣть-то одному, ровно обойденый какой сидишь… Пойдемъ-ко.
Петръ. — Пить я не стану… Иди, я приду.
Ермолай. — Какой тебѣ пить?.. (Встаетъ) Знаешь, что самъ не пью, а ребята картошку хотѣли пожарить — обѣдать, чай, будутъ… Подемъ-ко.
Петръ. — Ступай…. я за тобой. (Ермолай медленно идетъ). Эка напасть, Господи! привязалась, тоска жерновымъ камнемъ на шею, сбросить ее силушки нѣтъ. Кажись однимъ, бы глазкомъ взглянуть на Натаху, повинился бы во всемъ… Пойду нонѣ, безпремѣнно пойду къ домамъ… Отдамъ ей всѣ деньги, да и объявлюсь суду.
Ермолай (Возвращаясь) — Да полно тебѣ сидѣть-то одному… Подемъ обѣдать-то.
Петръ (Вставая).-- Иду… Видно, какъ горя не горевать, а ѣды не миновать. (Уходятъ).
Герасимъ Прохоровичъ (Подходитъ къ окну избы и стучитъ въ него посохомъ, шапку предварительно снимаетъ съ головы).-- На построеніе храма божьяго, подайте, милостивцы, христіане православные.
Хозяйка (Высовывается изъ окна).-- Погоди, дѣдушка… Присядь тутъ на завалинку. (Говоритъ тихо) Большакъ-то у меня странниковъ не любитъ и всякаго ходячаго народа, да и купцы останомимши, съ ярманки ѣдутъ… Потише, чтобъ не осерчалъ… На полати полѣзъ… сейчасъ захрапитъ. Есть у меня копеечка отложенная… тотчасу вынесу; ты подожди, не уходи, дѣдушка, присядь.
Герасимъ Прохоровичъ. — Не уйду, посижу… Спасибо, родная, подай тебѣ Богъ всякой милости божеской.. (Окошко захлопывается, онъ садится на завалину) Охъ, Господи, помилуй! Немного отошелъ, а добре пріусталъ, видно, время подходитъ — кости покоя просятъ. Господи, помилуй и сохрани насъ грѣшныхъ!
Хозяйка (Подходитъ и кланяется).-- Прими, батюшка, не взыщи. (Опускаетъ копейку въ кружку).
Герасимъ Прохоровичъ (Кланяясь ниже пояса).-- Богъ тебѣ воздастъ сторицею.
Хозяйка. — Не хочешь ли пирожка поѣсть, кормилецъ?… Я тебѣ захватила пирожка.
Герасимъ Прохоровичъ (Кланяясь).-- Спасибо, родная, добрые люди накормили… сытъ… Ковшичекъ кваску, коли поволишь — выпилъ бы.
Хозяйка. — Сейчасъ, сейчасъ, болезный. (Хочетъ идти, вдругъ останавливается) Эка я дура… Ну-ка пирогъ несу назадъ въ домъ… Возьми на дорожку, скушаешь когда путемъ-то дорогой.
Герасимъ Прохоровичъ. — Нѣту, родима, ужь уволь… Богобоязненные-то, старые люди говорятъ — великъ это грѣхъ. Идешь въ путь — не бери съ собой не токма хлѣба, срачицы на перемѣну лишней не бери, по слабости своей человѣческой и то грѣхъ творю, для зимняго времени, отъ мраза лютаго, за плечами полушубчишко кой-какой ношу.
Хозяйка. — Прости ты меня, нагрѣшницу, не знала я этого запрету вамъ странникамъ. А ужь назадъ пирога въ домъ не понесу; тоже старые люди говорятъ, что это нехорошо (Кладетъ близъ окна, на подоконницу). Можетъ, ночнымъ временъ какой прохожій, а не то нищенькій возьметъ… Сейчасъ, батюшка, кваску-то вынесу (Торопливо уходитъ).
Герасимъ Прохоровичъ. — Милуетъ насъ, Господъ, за такихъ жонъ страннопріимныхъ… Ими и миръ и покой и согласье держится, да, иминно ими.
Хозяйка (Возвращается съ ковшомъ квасу).-- Откушай, батюшка, на доброе здоровьице (Подаетъ ковшъ и кланяется).
Герасимъ Прохоровичъ (Снимаетъ шапку).-- Господи благослови! (Пьетъ). Пріятный, легкій квасъ (Пьетъ, потомъ отдаетъ ковшъ). Спаси тебя Богъ.
Хозяйка. — Еще не прикажешь ли кваску-то?
Герасимъ Прохоровичъ. — Доволенъ.
Хозяйка. — Ну, какъ желаешь… на доброе здоровье.
Герасимъ Прохоровичъ. — Ужь позволь ты мнѣ, хозяюшка, у тебя-ко тутъ на завалинкѣ посидѣть, отдохнуть… Ничто больно пріустать.
Хозяйка. — Сядь, батюшка, сядь, отдохни. (Герасимъ Прохоровичъ садится, около него помѣщается хозяйка). Какъ не устать, какая жара. Изъ какихъ мѣстовъ, батюшка, путь держите?
Герісимъ..Прохоровичъ. — А и сказать тебѣ, какъ не вѣду… Теперь-то отъ печерскихъ угодниковъ иду, изъ Кіева. Хозяйка. — А самъ-то, батюшка, тутошній кіевскій? Герасимъ Прохоровичъ. — Нѣту, родима, самъ-то, я съ Волги, пониже Василя.
Хозяйка. — Вотъ, батюшка… Гля души что-ли спасенье ищешь, али по обѣту ходишь?
Герасимъ Прохоровичъ. — На церковь сбираю, на построенье храма божьяго.
Хозяйка. — Такъ, дѣдушка, такъ… Али въ пустынь нашу пробираешься, народу видимо-не-видимо, важный годъ туда идетъ и нонѣ очень много богомольцевъ… Туда путь держишь?
Герасимъ Прохоровичъ. — Туда, коли Господь грѣхамъ попуститъ.
Хозяйка. — И откуда только этого народу спасеннаго нейдетъ. Вчерася вонъ подъ вечеръ у насъ богомолки привалъ сдѣлали, все изъ купечества, да изъ мѣщанства, чай пили… Одна, вишь ты, купеческая вдова, по мужѣ тоскуитъ, такъ по обителямъ-то отъ тоски и ѣздитъ. Богата очунь — подвода за ней ѣздитъ и самоваръ при себѣ возитъ… такъ бѣдныя-то коло нее побираются… Разговоръ этотъ былъ промежь ихъ, кто изъ какихъ мѣстовъ. Одна, слышь, изъ Костромы, другая изъ Перми, третья изъ Вологды, одна изъ-подъ самаго Архангельска… Такъ всѣ богомолки въ одинъ голосъ и ахнули, а я нони сплавала!.. Ну-ка, одна пѣшкомъ изъ-подъ Архангельска идетъ… Купчихѣ тоже это чувствительно, она ей полтину серебра въ руку сунула. Все гля ради спасенья своей душеньки радѣютъ.
Герасимъ Прохоровичъ. — Знамо, не на смѣхъ тысячи верстъ идутъ.
Хозяйка. — Смиренницы эти богомолки, да странницы.
Герасимъ Прохоровичъ. — Всякаго народа на лицѣ земли довольно.
Хозяйка. — Ты прости меня, дѣдушка, что я тоже тебѣ докучаю, больно я отъ божественнаго разговоры эти люблю; тоже вотъ странницы-то эти ходятъ, такъ даже до слезъ разсказываютъ. Въ какихъ ты, батюшка, во обителяхъ-то бывалъ? Въ Соловкахъ былъ?
Герасимъ Прохоровичъ. — Привелъ Богъ.
Хозяйка. — Ну-ка, скажи; опомнясь тутъ, когда купчиха-то чай пила, такъ одна изъ богомольщицъ-то ей сказывала, сама чу видѣла въ Соловкахъ этихъ, — жидъ чу безсмертный по землѣ ходитъ, когда мѣсяцъ молодой и онъ молодъ, а-то въ ёмъ болѣзни разныя и стонъ, а въ смерти ему отказано.
Герасимъ Прохоровичъ. — Не вѣрь, родная; ничего эвтого нѣтъ… Народъ только этимъ самымъ мутятъ.
Хозяйка. — Не сойти съ мѣста, богомолка сказывала, и богомолка изъ себя такая, какъ есть странница.
Герасимъ Прохоровичъ. — Лгать мнѣ старому человѣку не приходится. Полно пустому-то вѣрить, грѣхъ это, великій грѣхъ… Бога только гнѣвить… Мало-ли, что бабы врутъ, а врутъ онѣ чтобъ только православныхъ обирать… Не попуститъ, Господь, этой пакости на земли.
Хозяйка. — Тоже, сказывала, въ какихъ мѣстахъ это будетъ — забыла, ради спасенья-то себя сами сжигаютъ, мученическаго-то вѣнца ищутъ… Кто это такія, дѣдушка, будутъ?
Герасимъ Прохоровичъ. — Всякой эреси довольно… Много я увидалъ народу экаго… Духовѣры, субботники, перекрещенцы… Ихъ только послушай — наскажутъ.
Хозяйка. — Странница-то, говорила, что ихъ, чу, вѣра правая.
Герасимъ Прохоровичъ. — Какая такая правая? Молись, да зла ближнему не дѣлай — вотъ и вѣра вся въ томъ. О-о-охъ! Господи, помилуй. Ничто какъ больно въ спину кольнуло.
Хозяйка. — Не знаю, какъ твою милость но имени отчеству величать — удостой, батюшка, въ сѣнничкѣ отдохнуть опочивать.
Герасимъ Прохоровичъ. — Спасибо, родная. Зовутъ меня Герасимъ Прохоровъ… Больно разломало всего, я-бы ничего соснулъ, да большакъ-то твой осерчаетъ.
Хозяйка. — Не увидитъ, батюшка, я тебя задами проведу въ сѣнничекъ-то, а ты снутра на щеколду замкнись, чтобъ тебѣ спокойнѣе было. Пожалуй, Герасимъ Прохорычъ, сосни.
Герасимъ Прохоровичъ (Поднимаясь). — Спасетъ тебя, Господь, болезная. Какія только на Волгѣ преудовольственныя мѣста!.. Вонъ туда къ Кіеву взять тополь-роевое дерево растетъ, груша и слива, а церкви скуднѣй не въ примѣръ нашихъ… Господи помилуй! Нѣтъ, нашъ народъ волжскій, сказать надо такъ, къ украшенію храмовъ божіихъ большіе любители… Благодатственный народъ, знаменитные у насъ храмы по всей Волгѣ. Куда идти-то?
Хозяйка. — Сюда, сюда, родимый, пожалуй, за избу-то, огородомъ проведу (Идетъ впередъ).
Герасимъ Прохоровичъ (Уходя за ней).-- Теплынь и благораствореніе воздуховъ… И все-то на пользу человѣковъ, насъ грѣшниковъ, Господи помилуй! (Уходитъ съ хозяйкой).
Ермолай. — Теперя пообѣдали — соснуть. Ишь сосна-то какую тѣнь растянула, подъ ей и лягимъ (Ложится). Ты чай нонѣ, Алеха, часа съ три спалъ ли, ночью-то? Не спалъ?
Петръ (Тоже ложась).-- Какъ не спать — спалъ.
Ермолай. — Право слово, врешь… Часу въ первомъ легли, чай, вчера вмѣстѣ, первый часъ тогда былъ — вторые пѣтухи пѣли я всталъ, солнышко манешенько показалось, зорькой… (Петръ приподымается), а ты ужь не спишь… Чего всталъ? (Издали слышится женское пѣніе).
Петръ. — Чудится, ровно бы поютъ.
Ермолай. — Вѣрно… ноютъ (Прислушивается). Ишь какъ складно поетъ. Не такъ далеко надо быть. (Смотритъ по дорогѣ) на дорогѣ никого не видать. (Слушаютъ оба) Никакъ перестали. (Пѣніе прекращается) Перестали и есть… Вотъ наша-то жизь какая. (Гладитъ рукой по травѣ) Постеля пуховая разослана (Петръ ложится). Мягко… Ты, Алеха, допрежь того какъ въ бурлаки-то идти, въ деревнѣ жилъ, аль въ селѣ? все тебя пороспрошать забывалъ.
Петръ. — Въ деревнѣ.
Ермолай. — Въ какой такой?.. Какъ прозывается?
Петръ. — Крючиха.
Ермолай. — Деревня большая?
Петръ. — Большая.
Ермолай. — Какой губерніи?
Петръ. — Псковской.
Ермолай. — На рѣкѣ, что ль?
Петръ. — На озерѣ.
Ермолай. — На самомъ на озерѣ, у берегу?
Петръ. — На самомъ.
Ермолай. — Что это, парень, у насъ на Волгѣ вашихъ псковскихъ мало бурлачитъ, почитай и вовся нѣту?
Петръ. — Не вѣду.
Ермолай. — Привольно, поди, у васъ на озерѣ-то. Рыбы, чай, сколько хошь ѣшь, уху больше хлѣбаете, щей, поди, мало ѣдите?
Петръ. — Какъ случится.
Ермолай. — Я бы какъ теперь ухи похлебать. Больно я уху люблю: ѣшь сколько хоть, ровно вода жидкая, а скусъ и пріятство такое, что на. Послѣ обѣда я, кажись, чашки двѣ-бы артельныхъ оплелъ, ей-богу бы выхлебалъ. Какія у васъ рыбы-то ловятся больше?
Петръ. — Разныя ловятся.
Ермолай. — Судакъ ловится?
Петръ. — И… судакъ.
Ермолай. — Смерть какъ я до его охочь… Соленый когда да съ квасомъ да съ лукомъ… Въ жись бы все его ѣлъ. А ёршь ловится?
Петръ. — Когда и ёршь.
Ермолай. — Ершь — самая пустая рыба, костей въ емъ не оберешься и сласти особой никакой нѣтъ… По зимамъ къ намъ снѣтокъ везутъ… этотъ скусенъ. Навалитъ баба его когда во щи, жуешь ровно горохъ вареный -и на зубу не хруститъ… важно!… Самъ я въ малые годы охочь былъ рыбу ловить, удочку у рыбаковъ стащишь, неподалеку отъ насъ рыбаки жили, на рѣку убѣжишь, гдѣ еще свѣтать не начнетъ. Удилище смастеришь, сидишь-сидишь на берегу-то, ноли голову всю раскалитъ, а домой ни въ жись не придешь… Батька, когда на рѣкѣ словитъ, тряску задастъ: больно я рѣзовъ былъ; опасался онъ, чтобъ какъ я не утопъ… Проревешься — опять на рѣку… смѣхота! Въ день-то цѣльный разѣ какого пискаря, али вьюна выловишь, радости-то на всю деревню… всѣмъ ребятишкамъ перекажешь… Глупые-то года, подумаешь, заботу шеи-то никакой нѣтъ. Алёшунька, лавливалъ ли когда рыбу-то, а? Любилъ ли удить-то, уживалъ ли? (Петръ спитъ) Алёха, аль уснулъ? (Смотритъ на него) Уснулъ и есть. Ну, пущай спитъ… И что за тоска у него такая, откеля пришла, откель навязалася?… Чудное дѣло — отчего только парень гинетъ? (Зѣваетъ) Эка теплынь, а, ахъ! (Засыпаетъ).
Наташа (Садясь на приступокъ крыльца, подъ навѣсомъ). — Экъ разлакомился, ну, и будетъ… Спѣла одново, чего еще пристаешь. (Смотря ласково) Въ кабалу я къ тебѣ пошла пѣсни-то пѣть, видишь ты!
1-й купецъ. — Какая кабала, Наташа… Я вѣдь по душѣ тебя прошу… Что вѣдь ужь говорить, сайа знаешь, запоешь заунывную, ровно кто пеня по самому сердцу, бархатомъ гладитъ; сказать невозможно, какая пріятность!
Наташа. — Видишь, какой!… Чай, не первый денекъ вмѣстѣ живемъ: пора бы привыкнуть, надоѣсть.
1-й купецъ. — По гропъ жизни не надоѣстъ!… Каково соловей въ рощѣ, свищетъ, такъ и ты поешь, потому и невозможно тебя безъ восхищенія слушать.
Наташа. — Такъ-то такъ, а соловья баснями не кормятъ. Чаю напьемся, да и въ дорогу. Вели-ко самоварчикъ наставить, да сюда вынести; на волѣ изопьемъ, видишь жарина какая, такъ и паритъ.
1-й купецъ. — Ладно, тотчасъ. (2-му купцу) Сенюшка, велико хозяйкѣ самоварчикъ наставитъ, да погребчикъ достать, сюда вели вынести. А межь тѣмъ временъ, пусть лошадей запрягаютъ.
2-й купецъ. — Ладно-съ, дядюшка. Да крыночку молочка не захватить ли: можетъ, Наталья Ивановна выкушаютъ со сливочками, а?
1-й купецъ. — Дѣло, дѣло; вели и сливокъ дать. (2-й купецъ уходитъ) Наташа, что жь? Отведи душу, спой: зеленую рощу. (Ласкается къ ней и хочетъ поцаловатm).
Наташа. — Ахъ, отстань-ко, Ванюшка!… Все у тебя на умѣ поцалуи да пѣсни. (Отстраняетъ его и задумывается).
1-й купецъ (Послѣ непродолжительнаго молчанія).-- Что у тебя за нравъ такой: сейчасъ весела и сейчасъ… Объ чемъ, Наташа, задумалась? (Наташа молчитъ и смотритъ на Волгу) Чудная, ты, право, Наташа: весела-весела, щебечешь словно пташка, а тутъ вдругъ отъ тебя голосу не добьешься; удивительное это дѣло; ну, объ чемъ ты думаешь?
Наташа. — А вотъ объ чемъ, Ваня, я думаю… Видишь, вонъ Волга-то, гладкая, свѣтлая, словно зеркало, ровнешенько бѣжитъ, на берегъ не плеснетъ, рябинкой не подернется, а вчера какъ бурлила?
1-й купецъ. — Что жь тутъ, дѣло понятное — вчера погодливо было, а сегодня ведро… Объ эвтихъ пустякахъ не стоитъ думать; если объ всякомъ пустякѣ думать, что жь можетъ хорошаго выдтить?
Наташа. — Да, вотъ, ты поди, пустякъ… а отъ него мнѣ дума приходитъ.
1-й купецъ. — Какая же можетъ отъ этого пустяка дріа придти? — самая пустая.
Наташа. — Нѣтъ, не пустая… Вотъ думается мнѣ: взнепогодится, взбушуется Волга, вся посивѣетъ, шумитъ, ровно сердится, плачетъ: и на берегъ-то она кинется, и волнами-то къ верху мечется, словно въ другое мѣсто убѣжать хочетъ — тяжело ей, сердечной, тошно… Вышло солнышко, затихъ вѣтерокъ и опять течетъ она потихоньку, бережка не замочитъ, словно у ней и горя не было, словно она и не маялась. А вотъ у людей взять: живетъ спервоначалу человѣкъ ровно, вонъ какъ Волга катится, а вдругъ спознаетъ его горе, бѣда лютая, изломаетъ она его всего, обовьется около сердца злой змѣей, такъ на весь вѣкъ его и загубитъ. Хошь и солнышко свѣтитъ, хошь и ведрено, а его все тоска гложетъ, и не встать ему на прежній ладъ, и радъ бы онъ на старое повернуть, да силушки нѣтъ… (Умолкаетъ).
1-й купецъ. — Что жь тутъ такого необыкновеннаго, чтобъ объ этомъ думать? Всему свой предѣлъ наложенъ и то-есть, на все божье произволенье: Волга — она рѣка, ну, и должна течь, какъ ей слѣдованно… Теперь, возьмемъ въ примѣръ, черемха растетъ; пришелъ я, ее срубилъ, она ужь рости не можетъ, потому я ее все одно убилъ…
Наташа (Перебивая его).-- Все ты не то толкуешь, Ваня…1-й купецъ. — А по моему, обо всемъ этомъ думать не слѣдуетъ, потому живемъ мы съ тобой не нищіе какіе, ни въ чемъ ты у меня отказу не имѣешь; что жь такія это за думы? Одинъ ропотъ и соблазнъ… Господь тебя спасъ отъ пропащей жизни; вспомни только, по какой ты дорожкѣ пошла… Видно, такое ужь произволеніе, что встрѣтился я съ тобой и полюбилъ тебя отъ всей души… На все произволенье…
Наташа (Перебивая).-- Ну, полно, полно… Чего мнѣ роптать! Только со мной времемъ такая тоска дѣлается.
1-й купецъ. — Оттого, Наташа, и тоска, что мы не въ законѣ живемъ… Какъ бы повѣнчались мы съ тобой…. Наташа. — И не говори, ни въ жисть этому не быть… Не говори …
1-й купецъ. — Отчего ты мнѣ не хочешь сказать, сколько разъ я тебя ни прошу, по какой причинѣ ты закону исполнить не хочешь?
Наташа. — Не хочу.
1-й купецъ. — Для чего же?
Наташа. — Ну, ужь про то я знаю.
1-й купецъ. — Наташа! Полтора года мы съ тобой живемъ; неушто ужь ты въ меня вѣры не имѣешь, чтобъ по душѣ всo мнѣ разсказать.
Наташа. — Слушай же, коли такъ… Кто я такая была — запропащая деревенская дѣвка, ты — купецъ именитый, во своихъ мѣстахъ на знати. Вынулъ ты меня изъ этого омута, справилъ меня. Въ вѣкъ я этого не забуду. Ну, а сподручное ли дѣло, чтобъ я тебѣ въ родню пошла, твой покой смутила? Да одна твоя роденька тебя поѣдомъ заѣстъ; развѣ повѣрятъ, что я за тебя любя пошла; скажутъ, деньгами прельстилась, чтобъ твои деньги себѣ забрать… Распроклянешь ты тогда и себя и меня… Знаешь, вѣдь ты мою судьбу всю, какова она есть… Два парня отъ меня сгибли, хоть неповинна я въ этомъ была, а теперь хочешь, чтобъ я тебя по доброй волѣ погубила… Нѣтъ, Ваня, объ этомъ и не говори. (1-й купецъ хмурится) Буду я тебя покоить и холить до смерти. (Обнимаетъ его) Люби, какъ любилъ.
1-й купецъ. — Умная ты голова, Наташа.
2-й купецъ. — Гдѣ, Наталья Ивановна, чай-то будемъ пить? Здѣсь на галдарейкѣ, или на землю столикъ поставить?
Наташа. — Ставьте здѣсь, Семенъ Харлампьичъ… Тутъ тѣня побольше, пріятнѣе будетъ. (Уставляетъ столъ. Вынимаетъ изъ погребца скатерть и посуду. Хозяинъ) Ставь, матушка, сюда самоварчикъ-то. Вотъ такъ.
Хозяйка. — Крыночку-то вамъ съ устоемъ подать?
1-й купецъ. — Извѣстно съ устоемъ, только чтобъ не кислыя сливки были. (Сходитъ и садится на нижній приступокъ).
Хозяйка. — Какъ можно кислыя… У меня погребъ-то льдомъ набитъ, чистымъ льдомъ, безъ снѣгу… Скиснуться не отчего.
1-й купецъ. — Ладно, ладно! Неси скорѣй.
Хозяйка. — Тотчасъ, тотчасъ. (Уходитъ).
Наташа (Завариваетъ чай, а потомъ садится рядомъ съ 1-мъ купцомъ).-- Пока чай настоится, такъ ужь и быть, спою тебѣ рощу.
1-й купецъ (Цалуетъ).-- Одно слово, Наташа, ты — душа.
Наташа. — Постойко, вотъ въ тѣнь сяду. (Садится и поетъ).
Зеленая роща всю ночь прошумѣла,
А я молоденька всю ночку не спала.
Всю ночку не спала — мила дружка ждала —
Мила дружка ждала — постелюшку слала.
Пряди моя пряха, пряди — не лѣнися,
Я бы рада пряла — меня въ гости звали,.
Меня въ гости звали, звали-позывали,
Къ сосѣду въ бесѣду, во пиръ пировати.
1-й купецъ-(Обнимая ее).-- И въ жисть я этакого пѣнья не слыхивалъ; другіе есть и лучше голосомъ берутъ, а не то… вотъ поди!
Хозяйка (Входитъ съ крынкой молока).-- Милости прошу, отвѣдайте… Устой надо быть хорошій.
Наташа. — Ставь, бабушка. Да не хочешь-ли чашечку откушать? (Подходитъ къ столу и разливаетъ чай).
Хозяйка (Кланяясь).-- Кушайте на здоровье, а яу жь опосля васъ.
1-й купецъ. — Чего опосля?… Небойся насъ, садись… Мы не кусаемся.
Наташа. — Вотъ и тебѣ, хозяюшка, чашечка… Бери сахаръ, кушай.
Хозяйка. — Чай и сахаръ вашей чести. (Отходитъ, взявши чашку).
1-й купецъ (Беретъ чашку).-- На здоровье! Садись тутъ… вотъ тутъ (Садится).
Наташа. — А сливочекъ-то, что же, Ваня?
1-й купецъ.. — Вонъ малаго-то пои, онъ охочь, а я такъ.
Наташа. — А я вамъ въ накладку налила, Семенъ Харлампьичъ.
2-й купецъ. — Покорнѣйше благодаримъ! (Беретъ чашку и садится поодаль).X
1- и купецъ. — Сенюшка! одѣли ихъ.
2- и купецъ. — Тотчасъ, дяденька-съ. (Оставляетъ чай и идетъ одѣлятъ странницъ, которыя, получивши милостыню, съ поклономъ отходятъ къ перевозу).
1-й купецъ. — А много, видно, народу въ пустынь-то идетъ?
Хозяйка. — Видимо-невидимо… изо всякихъ мѣстовъ. А вы тоже, чай, въ пустынѣ-то были, угодникамъ поклонялись?
1-й купецъ. — Не привелъ Богъ. Съ ярмонки ѣдемъ, домой спѣшимъ.
Хозяйка. — Такъ, такъ. Вамъ не рука отъ почтовой-то дороги отбиваться: верстъ десять тутъ въ сторону будетъ. Изъ какихъ вы сами-то мѣстъ?
1-й купецъ. — Дальніе, мы изъ Сибири.
Хозяйка. — Слыхала я, хвалятъ сибирскій-то народъ. Купцовъ вашихъ къ Макарью много ѣдутъ, такъ все мимо насъ проѣзжаютъ: по столбовой-то дорогѣ не минешь. Вотъ я смотрю, на милостыню-то ужь ты, батюшка, очунь чивъ. Не пропадетъ — тамъ зачтется. Старые люди говорятъ, нищему не подать — великъ грѣхъ, а прохожему да страннику, что къ угодникамъ идетъ отказать — не замолимъ грѣхъ, потому странническія душеньки прямо на седьмое небо возлетаютъ, а ихъ молитвы, яко ладанъ, къ Богу возносится… А это сынокъ что-ли твой?
1-й купецъ. — Племяшъ, бабушка, племянникъ.
Хозяйка. — Ну, вотъ… А сожительница-то твоя, изъ вашихъ мѣстовъ сибирскихъ?
Наташа. — Нѣту, я родомъ съ Волги, изъ-подъ Василя-Сурска.
Хозяйка. — Вонъ у меня тоже старичокъ отдыхаетъ, на церковь сбираетъ: тоже, говоритъ, съ Волги, изъ-подъ Вясиля; сказать, строгій странникъ. За чай, за сахаръ! (Кланяется):
Наташа. — Какъ его, бабушка, звать-то?… Выпей еще чашечку.
Хозяйка. — Нѣту, благодарю покорнѣйше. Обзывалъ онъ себя, чу, Герасимъ Прохоровичъ.
Наташа (Вставая быстро).-- Онъ… сердце чуетъ, что онъ!… Баупіка, позови его поскорѣй ко пнѣ.
Хозяйка. — Тотчасъ, тотчасъ (.Намѣревается сойти).
1-й купецъ. — Наташа, кто это такой?
Хозяйка. — Да вонъ самъ идетъ; видно, не уснулось ему, болезному.
Герасимъ Прохоровичъ (Входитъ съ опущенной головой). — Ну, спасибо, хозяюшка, маненько прикурнулъ (Подаетъ ключъ). Вотъ и ключъ.
Хозяйка. — А ты бы поболѣ соснулъ, дорога не близкая. (Беретъ ключъ и уходитъ).
Наташа (Подходя къ нему).-- Дѣдушка Герасимъ Прохорычъ .
Герасимъ Прохоровичъ. — Неужто, Наташа… (Отстраняетъ ее) Съ кѣмъ ты здѣсь? (Осматривается) А-а?… Кто эти? (Наташа молчитъ) Молчишь, видно; все по старому… въ беззаконіи живешь… Опомнись, укроти свое сердце… Что тебя тамъ ожидаетъ? Огнь неугасимый, вѣчная мука, уготоваешь ты себя діаволу и аггеламъ его.
Наташа (Робко).-- Дѣдушка, Герасимъ Прохорычъ… кинула я свою старую жизнь.
Герасимъ Прохоровичъ. — А кто они?
Наташа. — Это, дѣдушка, сожитель мой… Полтора года… вмѣстѣ живемъ.
Герасимъ Прохоровичъ. — Кто на сожительство благословилъ? Сказала-ли ты предъ церковнымъ престоломъ свое согласіе?
1-й купецъ (Подходя).-- Не-знаю, какъ тебя звать, странный человѣкъ: въ первый разъ я тебя вижу. Изъ разговора твоего съ Наташей выходитъ, что вся ея судьба тебѣ извѣстна. Не суди ты ее строго; выслушай мою рѣчь и дай ей совѣтъ: обидѣть человѣка не долго.
Герасимъ Прохоровичъ. — Умную рѣчь ты мнѣ говоришь, а поступаешь противно закону христіанскому; говори.
1-й купецъ. — Вотъ полтора года живу я съ Наташей душа въ душу… Встрѣтилъ я ее, что говорить, знаешь, какой… За эти полтора года такъ она справилась, что и узнать нельзя: въ домъ мои радость и счастье внесла; одно слово — порядокъ и благочиніе. Словно помолодѣлъ я, глядючи на нее; Богъ мнѣ ее послалъ!… Слава-богу, я не молодой, видалъ на своемъ вѣку всякаго народу, а этакой души не встрѣчалъ; врать мнѣ не-изъ чего… заботится она обо мнѣ словно мать родная… Урезонь ты ее, чтобъ пошла подъ законъ.
Герасимъ Прохоровичъ. — Я и въ толкъ не возьму тутъ ничего… Наташа, скажи ты мнѣ все по открытости… Прости, коли теперь попрекнулъ: не со зла попрекнулъ… Прости, Христа ради. (Кланяется).
Наташа (Бросаясь къ нему на шею).-- Дѣдушка! Какая я ему жена — слуга я ему… Изъ какой бѣды онъ меня вынулъ?… Онъ меня образумилъ и… Старое, дѣдушка, я бросила…
Герасимъ Прохоровичъ. — Ну, полно, полно… Богъ многомилостивъ! Сядь вотъ сюда, на пристулочекъ-то, потолкуемъ. (Садятся).
1-й купецъ. — Можетъ, старичокъ, чайку выкушаешь?
Герасимъ Прохоровичъ. — Спаси Богъ, не употребляю я его. (Къ Наташѣ) Ну, Господь съ тобой, не печалься. (Петръ просыпается и первое время смотритъ на все безсознательно)
Наташа. — Разскажи-ка, дѣдушка, что въ нашихъ-то краяхъ подѣлывается?… Можетъ, слухъ есть какой?
Герасимъ Прохоровичъ. — Что подѣлываться-то… Дѣдушка Еремеичъ еще при тебѣ померъ; родители твои тоже отошли въ тѣ мѣста, идеже вси упокоеваются… Слуховъ никакихъ!… Сказывали, что коло Ярославля тѣло прибило, Миколаши ли, покойника, али Петруши никакъ признать не могли; Андрей Макаровичъ самъ ѣздили — не распознали… Вотъ и все.
Наташа. — Ну, а о Петрушѣ-то не слыхать?
Герасимъ Прохоровичъ. — И слухъ запалъ; добрый парень былъ, такъ ужь видно ему назначено… Ни что же безъ Господней воли!…
Наташа. — Что-жь руки, что ли на себя наложилъ?… видно, утопился?
Герасимъ Прохоровичъ. — Видно, что такъ… Рыбаки нашли его лодку-то, въ которой тогда въ село поѣхалъ, пониже насъ верстъ за тридцать… Такъ, такъ… Его-святая воля! — Загубилъ себя, парень, загубилъ.
Петръ (Быстро встаетъ и бросается въ ноги Герасиму Прохоровичу).-- Здѣсь я, батюшка-кормилецъ… Прости ты меня, помилуй (Наташа вскрикиваетъ. Герасимъ Прохоровичъ привстаетъ, потомъ опускается въ изнеможеніи).
Герасимъ Прохоровичъ (Обнимаетъ его голову).-- Петруша, голубчикъ… живъ, онъ… онъ… Какъ ты, откуда? Родной мой… Да онъ ли это? (Смотритъ на него) Онъ!… Слава въ вышнихъ Богу!… Да встань ты, встань… Вотъ и Наташа.
Петръ (Вшивая).-- Наталья Иван… Наташа! (Хочетъ обнять) Привелъ Богъ свидѣться.
Наташа (Отступая).-- Петръ Герасимычъ… Какже это?… а Николаша гдѣ? Тебя тогда дѣдушка окликалъ…
Герасимъ Прохоровичъ. — Ну, что же, обними на радостяхъ: съ малыхъ лѣтъ росли, точно сестра съ братомъ… (Толпа бурлаковъ входитъ и съ изумленіемъ смотритъ на всю сцену; Ермолай, проснувшись, также подходитъ къ нимъ).
Петръ (Закрывая лицо руками).-- Эхъ, доля моя — горе, житье лютое! Пришелъ, видно, мой часъ; никуда, видно, отъ тоски не уйдти, ни укрыться! (Cъ рыданіями падаетъ въ ноги къ отцу) Батюшка, кормилецъ я… я его убилъ… Я убилъ Миколаюшку. (Наташа, въ ужасѣ отступаетъ. Герасимъ Прохоровичъ блѣднѣетъ).
Ермолай. — Что ты, Алеха?… Алексѣй!
Петръ (Вставая на ноги).-- Не Алёха я… Я Петръ — его сынъ родной… Убійца, разбойникъ злой… Загубила меня любовь злая, безотвѣтная… Люди добрые, при всѣхъ каюсь: утопилъ я человѣка по зависти — любви, не стерпѣло сердце ретивое. Два года въ бѣгахъ былъ, да видно отъ кручины злой не спрятаться, не уйтить. Вяжи же меня, родной батюшка, веди въ судъ убійцу-разбойника. Ты меня породилъ, ты меня вспоилъ, ты же и казни меня. (Кланяется на всѣ стороны) Прости, міръ честной! (Смотритъ на Наташу, потомъ падаетъ ей въ ноги) Прости ты меня, Наташа, зазноба моя, отнялъ я твоего дружка милаго.
Наташа. — Петрушенька! Какъ же это?… Съ чего ты?
Герасимъ Прохоровичъ. — Вяжите, вяжите его… Родитель — не покрывщикъ сына, разбойника… Не на радость породилъ я тебя… Испытаніе твое тяжко, Господи!
Петръ (Вставая).-- Прощайте!… А вотъ… (Вынимаетъ изъ-за пазухи кошель и подаетъ его отцу) Возьми, батюшка, два года работалъ, отдай на поминъ его души. Пойдемъ въ городъ (Смотритъ съ отчаяніемъ на Наташу). Эхъ-ма, суди меня меня теперь кнутъ да царевъ кабакъ! (Идетъ; за нимъ слѣдуетъ вся толпа бурлаковъ).
Герасимъ Прохоровичъ. — Господи, поддержи! Испытаніе не по силамъ! Господи помоги! (Уходитъ)
Наташа (Прислонясь головой къ плечу купца, нѣсколько времени не говоритъ, потомъ быстро).-- Повстрѣчалась-было радость, думала прожить съ тобою всю жизнь, да видно — не судьба: приходится намъ разстаться. Прощай, Ваня, милый другъ.
1-й купецъ. Что ты, что ты, Наташа, куда ты?
Наташа. За нимъ… прощай! (Обнимаетъ его горячо) Не ходи, Ваня, за мной, забудь меня… Онъ за меня жизнь свою загубилъ, такъ развѣ за такую любовь мнѣ слѣдъ его покидать. Прости! Не проси, не говори; знаешь, что я сказала: умру — сдѣлаю. (Хочетъ идти, 1-й купецъ удерживаетъ ее)
1-й купецъ. Да что ты, что ты, опомнись. Онъ вѣдь разбойникъ: человѣка убилъ.
Наташа. А за кого убилъ? — За меня.
1-й купецъ. — Да вѣдь его въ каторгу сошлютъ!
Наташа. — И въ каторгу за нимъ пойду.
1- и купецъ. — Наташа, что ты!… Или жись тебѣ надоѣла, я надоскучилъ?
Наташа. — Ни жисть не надоѣла, ни ты не надоскучилъ… Самъ говорилъ, что безъ закону жить грѣшно. Повѣнчаться мнѣ съ тобой — жить во радости, въ счастьи, а ему одному слезы лить… Законъ это?… Нѣту, Ваня, не говори; лучше и безъ любви проживу, да тосковать не стану, что двухъ парней сгубила..! пополамъ понесемъ горе — вдвоемъ легче снести!… Прости, желанный!. (Обнимаетъ его долго и горячо) По смерть не забуду, отъ какого ты: грѣха меня спасъ. (Цалуетъ 2-го купца) Прощай, Сеня, не оставляй дяди, покой его замѣсто отца.
2- и купецъ. — Да куда же вы такъ, Наталья Ивановна?
Наташа. — Надо такъ, надо!… Доля моя такая!
Хозяйка (Выходя на крыльцо).-- Лошадки запряжены.
Наташа (Обнимая 1-го купца).-- Ну, и съ Богомъ, уѣзжай же… Въ послѣдній разъ прощай!
2-й купецъ. — Хоть одежу-то возьмите свою, денегъ на дорогу.
Наташа. — Ничего не надо, одежу бѣднымъ раздайте! (1-му купцу, который безсмысленно смотритъ на нее). Не горюй; видно, Богу такъ угодно. Не ищи меня; все старое порѣшила, и тоска отъ сердца отхлынула… Не ходи же… уѣзжай! (Быстро цалуетъ). Прощайте, не поминайте лихомъ (Убѣгаетъ).
2-й купецъ (Первому, который стоитъ на одномъ мѣстѣ, безсмысленно смотря вслѣдъ убѣгающей Наташѣ).-- Дяденька, побѣжимте-съ… Можетъ, упросимъ — воротится.
1-й купецъ. Нѣтъ, Сеня, не вернется… ея слово свято… Сеня, Сеня! (Обнимаетъ его. Печально). Сирота я сталъ безъ Наташи, круглый сирота. (Закрываетъ лицо руками).
7-го марта.
С.-Петербургъ.