Доктор Бензенгер (Лухманова)/ДО
| Докторъ Бензенгеръ |
| Источникъ: Лухманова Н. А. Женское сердце. — СПб.: Изданіе А. С. Суворина, 1899. — С. 158. |
Это было 16 лѣтъ тому назадъ, и молодой офицеръ, который теперь служитъ въ одномъ изъ блестящихъ гвардейскихъ полковъ, былъ тогда маленькимъ семилѣтнимъ мальчикомъ; его звали Боря: худенькій, тоненькій, изящный мальчикъ съ густыми, бѣлокурыми кудрями до плечъ, съ большими не по-дѣтски серьезными глазами. Онъ носилъ тогда черную курточку съ отложнымъ воротникомъ изъ широкаго англійскаго шитья, короткія панталоны, черные чулки и башмачки желтой кожи съ большими пряжками. Въ 7 часовъ утра въ одинъ прекрасный солнечный день Боря, одинъ на Пречистенскомъ бульварѣ, представлялъ изъ себя курьезное явленіе. Горничныя, бѣжавшія въ булочныя, дворники, метшіе тротуаръ, поглядывали на него съ видимымъ любопытствомъ и даже пробовали заговаривать, но мальчикъ шелъ скоро, съ озабоченнымъ дѣловымъ видомъ.
Увидя орла на вывѣскѣ и надпись: «Пречистенская аптека», онъ прямо вошелъ туда.
Съ противоположной стороны бульвара, къ подъѣзду той же аптеки, на рыженькой шведкѣ подъѣхалъ господинъ громаднаго роста, здоровенный на видъ, съ сѣдыми густыми волосами, некрасивымъ, но умнымъ и замѣчательно симпатичнымъ лицомъ.
За крошечнымъ курьезнымъ мальчикомъ поднялся и онъ на ступеньки, осматривая ребенка изъ-подъ своихъ очковъ.
— Вамъ что надо, мальчикъ? — спросилъ одинъ изъ служащихъ въ аптекѣ.
— Лекарство для мамы, — отвѣчалъ ребенокъ звучнымъ, просительнымъ голосомъ.
— У васъ есть рецептъ или вы по запискѣ за готовымъ пришли?
— Нѣтъ, у меня ничего нѣтъ и денегъ нѣтъ, я пришелъ просить лекарства, — спокойно и ясно отвѣчалъ мальчикъ.
Пришедшій господинъ подошелъ къ ребенку и положилъ свою руку на его кудри, такъ какъ на головѣ ребенка не было шапки.
— Какъ тебя зовутъ, мальчикъ?
— Борисъ Викторовичъ А.
— Прекрасно, Борисъ Викторовичъ, дай мнѣ твою ручку, я докторъ, скажи мнѣ, что съ твоей мамой?
— Она со вчерашняго дня молчитъ, — и у ребенка покатились изъ глазъ слезы.
— Молчитъ? но…
Докторъ хотѣлъ спросить: «она жива?», но запнулся.
— Она смотритъ, дышетъ, кушаетъ?
— Нѣтъ, не кушаетъ, я ей давалъ, не хочетъ, а пить пила, она не все молчитъ, а только мало говоритъ и совсѣмъ не смѣется.
— Кто же около твоей мамы теперь?
— Теперь никого, вотъ я сейчасъ приду.
— Ты? А гдѣ же прислуга?
— Прислуги у насъ нѣтъ, дворничиха приходитъ утромъ убирать, а потомъ мы все сами.
— Вы гдѣ же живете?
— Тутъ близко, на бульварѣ, домъ Тюфяевой.
— Ну, такъ вотъ что, Борисъ Викторовичъ, поѣдемъ къ твоей мамѣ, я посмотрю отчего она больше не смѣется.
— А лекарство? — настойчиво сказалъ мальчикъ и снова съ горячей просьбой устремилъ свои большіе глаза на аптекаря.
— Подожди, другъ мой, сперва надо маму твою посмотрѣть и узнать, что у нея болитъ, потомъ я пропишу ей и ты получишь лекарство.
Боря посмотрѣлъ пристально на большого человѣка, и какъ бы инстинктивно понявъ всю его доброту, довѣрчиво взялъ его за руку.
— Мы пойдемъ, — сказалъ онъ, — у меня нѣтъ денегъ на извозчика, да тутъ недалеко, только пойдемте скорѣй.
— Мы живо доѣдемъ, мой мальчикъ, садись, — и докторъ, усадивъ рядомъ съ собою ребенка, сказалъ кучеру адресъ.
Домъ купчихи Тюфяевой былъ деревянный съ мезониномъ и флигелемъ во дворѣ. Во флигелѣ она жила сама, домъ отдавала «хорошимъ господамъ», а наверху въ мезонинѣ, въ одной комнатѣ жила вдова полковника, со своимъ сыномъ Борей. Плохая жилица! Пенсіи видимо она не получала никакой, ходила куда-то на уроки, прислуги не держала. 9 рублей за свою комнату она, положимъ, платила, да только все это, по мнѣнію хозяйки, было ненадежно, потому что много было въ ней фанаберіи. Бореньку своего одѣвала какимъ-то «принцемъ» и каждое утро, вмѣсто того, чтобы оставить его играть на дворѣ, да на бульварѣ, съ хозяйкиными дѣтьми и цѣлой оравой ихъ товарищей, она отводила его куда-то въ «дѣтскій садъ», гдѣ платила за него 8 рублей въ мѣсяцъ.
Шутка сказать, самимъ, прости Господи, ѣсть нечего, а 8 руб. за мальчишку въ какой-то садъ. Теперь жиличка была больна и купчиха Тюфяева волновалась. Помретъ, хоронить надо, да и мальчишку своего прикинетъ.
Когда докторъ подъѣхалъ съ Борей къ воротамъ, они во дворѣ встрѣтили хозяйку, которая сразу догадалась, что пріѣхавшій господинъ былъ докторъ.
— Вотъ молодецъ, Боренька, откуда ты доктора взялъ? Вотъ, слава тебѣ Господи! А я уже совсѣмъ струсила, думаю, ну, какъ помретъ твоя мамашенька-то; ужъ я ее ходила смотрѣть, лежитъ да молчитъ!
— Мама не помретъ, — серьезно отвѣчалъ Боря, — она мнѣ сколько разъ обѣщала, что не помретъ, пока я не выросту.
Докторъ молча пожалъ маленькую рученку и они поднялись по узенькой, скрипучей лѣсенкѣ въ мезонинъ.
Боря открылъ не запертую дверь и они вошли.
Комната была узкая, довольно длинная, но покатый потолокъ ея, напоминавшій крышку гроба, былъ такъ низокъ, что могучая голова доктора почти упиралась въ него. Вмѣсто мебели было всего нѣсколько соломенныхъ стульевъ, кухонный бѣлый столъ, шкапикъ котораго, очевидно, служилъ буфетомъ. Въ углу комодъ, покрытый кускомъ какой-то дорогой шолковой ткани и на немъ богемскаго хрусталя небольшое зеркало, изящный туалетный приборъ, горка книгъ въ дорогихъ переплетахъ, словомъ, смѣсь грубой нищеты съ остатками прошлой, видимо совсѣмъ иной жизни.
Въ глубинѣ комнаты двѣ кровати, одна дѣтская, вѣнская съ батистомъ и кружевами, другая рыночная, узенькая, желѣзная, хотя съ безукоризненно бѣлыми простынями и подушкой, на ней лежала молодая женщина. При входѣ доктора и ребенка она даже не повернула головы, ея темно-сѣрые глаза съ усталымъ и покорнымъ взоромъ были устремлены на одну точку. Бѣлокуро-рыжеватые волосы длинными растрепавшимися косами лежали по обѣ стороны ея тѣла. Худыя изящныя руки были вытянуты. Маленькій блѣдный ротъ закрытъ. Она имѣла видъ ни больной, ни умирающей: тутъ не было ни страданія, ни борьбы, ни отчаянія, это было смертельно загнанное, усталое существо, которое шло до тѣхъ поръ, пока не упало, а упавъ не въ силахъ было больше подняться и умирало съ тупою покорностью. Сердце доктора сжалось при видѣ этого полнаго одиночества, этой матери и ребенка, не имѣвшихъ очевидно на всемъ широкомъ свѣтѣ ни помощи, ни покровителя.
Онъ подошелъ къ кровати, взялъ руку больной и пощупалъ ея пульсъ, затѣмъ дотронулся до ея головы.
— Полный упадокъ силъ и энергіи, состояніе не опасное, но безусловно смертельное, если не побороть его тотчасъ.
Докторъ вышелъ, далъ подробныя наставленія своему кучеру и вернулся обратно. Больная лежала не шевелясь. Поднявъ ребенка, онъ посадилъ его на кровать къ матери и самъ, ставъ на колѣни, нагнулъ свою голову къ слабо бившемуся сердцу молодой женщины.
— Мама! мама! моя милая мама! пожалуйста поговори со мною, — началъ Боря, и вдругъ съ страстною, нѣжной лаской бросился, рыдая, къ ней на грудь. — Мама! мама!
— Плачь, Боря, зови маму, пусть она знаетъ, какъ тебя огорчаетъ ея молчанье, — сказалъ докторъ и, какъ прежде ребенка, такъ теперь мать онъ гладилъ по головѣ своей большой рукой.
— Мама, моя милая мама! — могъ только лепетать Боря, захлебываясь слезами.
Сердечный ли крикъ ея мальчика и его трепетная ласка, или это честное, доброе прикосновенье чужой руки къ ея горячей головѣ, но только больная очнулась, въ глазахъ ея мелькнуло сознаніе и она перевела ихъ сперва на ребенка, а затѣмъ на большую курчавую голову доктора.
Что напомнила ей эта мужская фигура, стоявшая на колѣняхъ возлѣ ея кровати, какой забытой ласкою и нѣжностью повѣяло на нее, какія картины прошлой, болѣе счастливой жизни воскресли въ ея душѣ? Грудь ея колыхнулась, крупныя, тяжелыя слезы одна за другою покатились изъ глазъ, губы разомкнулись и изъ нихъ съ рыданьемъ вылетѣло чуть слышно:
— Боря!
— Ну, слава Богу! — прошепталъ докторъ, вставая съ колѣнъ, при видѣ входившаго кучера.
Онъ взялъ изъ его рукъ лекарство, бутылку дорогого вина, спиртъ, спиртовую лампочку и разные другіе свертки.
Докторъ принялся хозяйничать.
Скоро на спирту варился бульонъ, на столѣ хлѣбъ, холодная курица и даже фрукты. Больная выпила полъ-рюмки стараго вина и теперь лежала съ чуть-чуть порозовѣлымъ лицомъ и слѣдила съ покорной ясностью за хлопотами доктора, который угощалъ Борю. Черезъ часъ, выпивъ бульону, молодая женщина спала глубоко и тихо. Сестра милосердія, пріѣхавшая по требованію доктора, убирала комнату. Боря сидѣлъ у окна, тише мышенка и вырѣзывалъ великолѣпныхъ бумажныхъ солдатъ, личико его, серьезное по обыкновенію, теперь сіяло радостью, кудри сползли ему на лобъ, большіе голубые глаза не могли оторваться отъ золотыхъ мундировъ и выпуклыхъ сабель героевъ. Картинки эти были ему сейчасъ только привезены сестрою отъ доктора.
Черезъ нѣсколько дней, когда молодая женщина уже могла ходить по комнатѣ, докторъ пріѣхалъ за нею въ коляскѣ и безъ дальнѣйшихъ разговоровъ, перевезъ ее и Борю въ гостинницу «Франція» на Тверской. Тамъ было уже заплочено впередъ за мѣсяцъ за ея полное содержаніе. За Борю тоже было внесено за мѣсяцъ въ дѣтскій садъ.
Прошли года, и судьба далеко раскинула этихъ случайныхъ друзей.
Въ теченіе перваго года, пока молодая женщина съ сыномъ еще оставалась въ Москвѣ, она изрѣдка видала доктора. У него не было свободнаго времени — наука, больные и встрѣчное горе людское, отнимали весь его досугъ. Затѣмъ, уже въ другомъ, далекомъ городѣ, она узнала объ его смерти и горячо оплакала своего случайнаго, дорогого друга. Много бѣдныхъ бывшихъ паціентовъ доктора оплакали его кончину вмѣстѣ съ его друзьями и родными.
Боря выросъ и служитъ теперь въ одномъ изъ блестящихъ гвардейскихъ полковъ. Мать его живетъ въ Петербургѣ. Судьба ея измѣнилась къ лучшему, но ни она, ни сынъ ея, никогда не забудутъ имя человѣка, который такъ просто, такъ человѣчно и искренно пришелъ на помощь къ людямъ — только во имя христіанской любви къ ближнему.