Нет глав VII, IX
Докторъ Безымянный.
правитьГЛАВА I.
правитьБурная страшная ночь. Скалистый берегъ Бретани — Корнуайль все время выдерживаетъ бѣшенное нападеніе десятисаженныхъ пѣнистыхъ волнъ. Отъ самой крайней западной точки Франціи — грознаго мыса Разъ-де-Айнъ, отъ бухты Усопшихъ, на протяженіи болѣе 70-ти километровъ, въ полукругѣ, образующемъ заливъ Одіернъ, — реветъ и бушуетъ море.
Съ оглушительнымъ шумомъ, превосходящимъ по силѣ своей пальбу артиллерійскихъ орудій, громадныя волны разбиваются о гранитные берега. Огненные зигзаги ослѣпительныхъ молній разрываютъ чернильно-черное небо, а громъ содрогаетъ его и море страшными ударами.
Все вмѣстѣ составляетъ какой то дьявольскій шабашъ разсвирѣпѣвшихъ стихій. Надъ моремъ носится смерть, угрожая судамъ и всему живому.
Странно звучитъ, точно бросая вызовъ стихіямъ, звонкій голосъ, шутливою пѣсней отвѣчая на отчаянный крикъ чаекъ, въ безпорядкѣ метущихся среди бѣгущихъ волнъ.
Голосъ звонко несся съ запоздалой рыбацкой лодки, на носу которой, растянувшись на животѣ и крѣпко вцѣпившись руками въ края бортовъ, лежалъ пѣвецъ — мальчуганъ, не обращавшій никакого вниманія на заливавшія лодку волны. Взглядъ его былъ устремленъ впередъ и, казалось, хотѣлъ пронизать окружающій мракъ.
При блескѣ молніи можно было увидѣть его худенькую фигуру, блѣдное лицо съ живыми черными глазами, шесть согнувшихся надъ веслами фигуръ матросовъ и стоящаго на рулѣ хозяина судна.
— Ну, что? — раздается обращенный къ мальчугану голосъ хозяина.
— Ни зги не видно! Хоть глазъ выколи, — отвѣчаетъ мальчуганъ: точно самъ дьяволъ кипятитъ воду въ морѣ!
Суевѣрные матросы при имени черта начали набожно креститься, а мальчуганъ, не обращая на это вниманія, продолжалъ по прежнему лежать и смотрѣть впередъ. Набѣжавшая въ это время волна подхватила лодку на высоту и съ размаху швырнула внизъ.
— Ну и весело же! вскрикнулъ мальчуганъ, — точно на качеляхъ на ярмаркѣ!
Буря усиливалась и, сердясь, кидала на лодку то массу пѣны и брызгъ, то заливала ее цѣлыми ушатами воды. Даже на старыхъ матросовъ это производило сильное впечатлѣніе, поселяя въ душахъ ихъ боязнь и уныніе, только одинъ тщедушный мальчуганъ презиралъ опасность и, лежа въ той же позѣ, продолжалъ напѣвать свою шаловливую пѣсенку о старомъ матросѣ, который не боялся бурь, не страшился грозъ… Но вдругъ пѣсня прервалась и онъ громко закричалъ:
— Впереди бѣлый и зеленый огни!… Входъ въ гавань Одіернъ! — Крикъ мальчугана вызвалъ радость у всѣхъ матросовъ. Всѣ почувствовали, что они на вѣрной дорогѣ, что гавань близка, виденъ входъ въ нее, что насталъ конецъ ихъ блужданіямъ, среди разгулявшейся бури.
Но радость эта была еще преждевременна, такъ какъ расположенный у устья рѣки Гойенъ, входъ этотъ прегражденъ массой песчаныхъ отмелей и перекатовъ, которые и въ тихую погоду представляютъ большія затрудненія. Каждый годъ нѣсколько мелкихъ судовъ терпятъ крушенія или въ одномъ изъ мелкихъ проливовъ, образующихъ этотъ проходъ, или у подножія высокаго каменнаго мола, защищающаго гавань отъ моря, будучи занесенными сюда бурнымъ теченіемъ. На концѣ мола возвышался маякъ Рауликъ, Бѣлый Огонь.
Только такіе смѣлые люди, какъ привычные къ морю бретонцы-моряки, могли отважиться въ такую ночь пытаться войти въ гавань Одіернъ.
Вѣсть о томъ, что видѣнъ маякъ, заставила всѣхъ въ лодкѣ прибодриться и повеселѣть.
— Ребята, приналягъ на весла, смѣлѣе! — командовалъ хозяинъ лодки.
Слова юнги были дѣйствительно вѣрны. Вдали мелькали бѣлый и зеленый огоньки маяка, между которыми проходилъ фарватеръ.
Лодка съ страшнымъ трудомъ подвигалась по направленію огней. Сердитый океанъ, казалось, не хотѣлъ выпустить своей жертвы, съ бѣшенствомъ на нее нападая. Волны, вѣтеръ, громъ, ослѣпительныя молніи все это точно сговорилось противъ небольшой горсточки смѣлыхъ людей.
Все время лодка вскакивала на гребень косматой волны, съ тѣмъ, чтобы сейчасъ же упасть въ пропасть.
Но вотъ видѣнъ уже и каменный молъ маяка Рауликъ.
Юнга командуетъ, какъ обогнуть молъ и довольный, что команда исполнила указанный имъ маневръ, весело кричитъ: — Вотъ такъ! Славно! Теперь держи прямо — и дѣло въ шляпѣ!
Стараясь держаться посрединѣ узкаго канала, служащаго проходомъ въ гавань Одіернъ, лодка подвигалась впередъ.
Еще нѣсколько усилій, еще напоръ волны и лодка будетъ въ устьѣ рѣки, гдѣ уже сравнительно спокойно. Тамъ высота волнъ не превышаетъ 2-хъ саженей, а это уже для моряковъ экипажа «C.-Каурантенъ», названіе написанное на рыбацкой лодкѣ, сущіе пустяки, съ такими волнами легко бороться привычному къ морю человѣку. Подбодряемые окриками хозяина, Керадэка, гребцы продолжали дружно работать.
— Дружнѣй, дружнѣй, ребятушки!…
Новый страшный ударъ грома и ослѣпительная молнія освѣщаетъ скалистый берегъ, бурное море и темную линію мола.
— Да это какой то заговоренный, право! — воскликнулъ юнга, продолжая попрежнему лежать на носу лодки.
— Кто такой? — спросилъ хозяинъ.
— Да вонъ какой то господинъ, который въ такую погоду прогуливается по молу… и даже безъ зонтика… — И юнга, съ акцентомъ истаго парижанина, пропѣлъ:
Весьма прекрасно,
Когда на небѣ ясно,
Но когда хлещетъ дождь,
Промокнуть преопасно!…
На этомъ словѣ онъ оборвалъ пѣсню, точно его схватили за горло. Въ воздухѣ пронесся отчаянный крикъ, похожій на крикъ предсмертной агоніи.
При блескѣ молніи можно было ясно увидѣть, какъ съ обрисовывающагося въ отдаленіи края мола сорвался какой то бѣлый предметъ, принявшій на мгновеніе подобіе большой морской птицы, съ распущенными бѣлыми крыльями, мелькнулъ въ воздухѣ и быстро исчезъ въ волнахъ.
— Русалка! — прошептали въ страхѣ суевѣрные матросы, которые въ простотѣ своей, вѣрили преданію о русалкахъ, способныхъ вызывать бури и топить суда.
Юнга уже стоялъ на ногахъ и, придерживаясь за мачту, напряженно смотрѣлъ на массу брызгъ, вызванныхъ паденіемъ.
— Это человѣкъ упалъ въ море! закричалъ онъ. — Спасемъ его, хозяинъ! Руль на право…
— Насъ прибьетъ къ молу, — раздался грубый голосъ Керадэка, — если мы свернемъ хоть на одну линію, — у меня семь человѣкъ въ лодкѣ, за которыхъ я отвѣчаю и которыми не могу жертвовать изъ за одного.
— Ну, если такъ, то я одинъ спасу его, — крикнулъ юнга и неожиданно для всѣхъ, оттолкнувшись ногами, сдѣлалъ сильный прыжокъ и скрылся подъ водой. Матросы вскрикнули отъ ужаса, отъ неожиданности передъ смѣлостью мальчика, но черезъ минуту голова его показалась на нѣкоторомъ разстояніи отъ лодки надъ водой и онъ уже кричалъ имъ:
— Плывите къ пристани…. Обо мнѣ не заботься, хозяинъ…. У мола есть желѣзная лѣсенка — вылѣзу по ней… Ты увидишь, Керадэкъ, что парижанинъ не какой нибудь бретонецъ!
Нѣкоторое время на шлюпкѣ царила нерѣшительность, изъ которой вывелъ всѣхъ голосъ хозяина, Керадэкъ командовалъ:
— Греби, греби впередъ, ребята!… И лодка, подхваченная новой волной, была уже далеко отъ юнги.
Но въ глазахъ Керадэка, устремленныхъ впередъ, блестѣли слезы, медленно сбѣгавшія по глубокимъ морщинамъ. Рука его крѣпко опиралась на руль. Въ это же время, юнга боролся съ волнами, то ныряя въ нихъ, то снова высовываясь на поверхность и какъ будто не подозрѣвая всей опасности, которой онъ подвергался, плывя надъ бездной. И мысли его не измѣняли своей обычной формы.
— Хорошая купальня, славно, — думалъ онъ, отряхиваясь отъ воды, когда ему удалось вынырнуть. И опять валъ захлестнулъ его сверху, но онъ, сильно оттолкнувшись, побѣдилъ и на этотъ разъ и очутился на гребнѣ волны.
— Надо осмотрѣться, мелькало въ его головѣ. Гдѣ утопленникъ мой? Темно, не видать ничего!…
Мальчикъ такъ спокойно разсуждалъ, что казалось, будто онъ дѣйствительно купается въ тихую погоду гдѣ нибудь въ Сенѣ. А вокругъ между тѣмъ продолжала ревѣть буря, такъ же гремѣлъ громъ и такъ же сверкала молнія, при свѣтѣ которой онъ внезапно увидѣлъ невдалекѣ отъ себя какой то бѣловатый предметъ. Нѣсколько сильныхъ взмаховъ и мальчикъ схватилъ кусокъ бѣлой ткани, погружавшійся въ воду. Мальчикъ съ страшнымъ усиліемъ притягиваетъ къ себѣ бѣлый предметъ и, при безпрерывныхъ молніяхъ, можетъ разсмотрѣть что это еще молоденькая дѣвочка-подростокъ.
— Бѣдненькая, — бормочетъ юнга, злые родители, заставляющіе шляться въ такую погоду своихъ дѣтей, еще не перевелись на свѣтѣ. Скверная мать ея вѣроятно и сама не имѣетъ дома….
Утопленницѣ было лѣтъ 13. Не утонула она сразу благодаря своему длинному платью, которое нѣкоторое время поддерживало ее на водѣ.
Прекрасное личико, еще сохранившее колоритъ знойнаго юга, распущенные каштановые волосы, подобно морскимъ водорослямъ плавающіе въ водѣ, все это дѣлало ее такой неотразимо прекрасной, что юнга Сигаль, противъ воли, залюбовался ею.
— Какъ красива она! Другой не найдешь такой, — думалъ онъ, положивъ ея голову на руку и любуясь тонкими чертами лица съ опущенными вѣками глазъ, обрисованныхъ длинными лучистыми рѣсницами. Набѣжавшая новая волна заставила мальчика бороться изо всей силы.
Надо смотрѣть въ оба! Надо спасти эту дѣвочку, — проносилось въ его головѣ, когда онъ подплывалъ къ молу, работая одной рукой, а другой поддерживая надъ водой голову дѣвочки.
Черная стѣна мола вырисовывалась передъ нимъ. Волны набѣгали и разбивались о каменную твердыню.
Сигаль зналъ, что на нѣкоторомъ разстояніи другъ отъ друга на молѣ есть вбитые въ стѣну чугунные болты, образующіе лѣсенки для причаливанія судовъ къ молу во время отлива, когда онѣ не могутъ пройти въ гавань.
Задача заключалась въ томъ, чтобы отыскать одну изъ этихъ лѣстницъ и съ ношей взобраться на молъ.
Сдѣлать это, въ такую бурную погоду, было очень трудно. Волной могло Сигаля ударить объ стѣну или захлеснуть совсѣмъ, могло смыть его съ одного изъ уступовъ лѣстницы. Буря же въ эту ночь, какъ нарочно, была особенно сильная. Казалось не было возможности выйти слабому Сигалю побѣдителемъ изъ этой неравной борьбы. Но слабый на видъ Сигаль, на самомъ дѣлѣ, обладалъ истинно геройскимъ духомъ и отвагой. Въ добавленіе къ этому у него были сильно развитые мускулы рукъ, крѣпкія ноги и постоянно жизнерадостно настроенный умъ. Чувство страха было ему совершенно чуждо, на опасность онъ всегда бросался не оглядываясь и даже какъ будто подсмѣивался надъ нею. Подхваченный громаднымъ валомъ, который съ страшной быстротой понесъ его къ молу, Сигаль замѣтилъ лѣстницу и началъ надѣяться на спасеніе. — Какъ ни какъ, а доберусь до нее, — думаетъ онъ. Увидѣвъ сзади себя слѣдующій большой валъ, мальчикъ рѣшается лечь на спину, ногами къ молу, осторожно придерживая свою ношу.
Планъ Сигаля оказался дѣйствительно вѣренъ. Валъ подхватилъ его и готовъ былъ разбить о стѣну, но ловкій мальчуганъ предвидѣлъ и это. Сильнымъ толчкомъ ноги о стѣну онъ смягчилъ ударъ, а уже черезъ моментъ держался рукой за перекладину первой ступени.
Медленно, судорожно цѣпляясь, взлѣзаетъ юнга на лѣстницу. Волны свирѣпо кидаются сзади, стараясь смыть уходящую добычу. При каждомъ напорѣ волны Сигаль останавливается, закрѣпляется ногами и руками за ступени и ждетъ пока отхлынетъ волна; во время отлива онъ дѣлаетъ усилія, чтобы выиграть время и, нервно торопясь, лѣзетъ на верхъ. Вотъ уже волны чуть достаютъ ихъ, еще моментъ, еще одна ступень и они спасены. Сигаль утомился, въ ушахъ у него раздается шумъ, глаза уже не видятъ ничего передъ собой. Послѣднее усиліе и Сигаль почти безъ чувствъ падаетъ на набережную мола, рядомъ со спасенной имъ дѣвочкой.
ГЛАВА II.
правитьКогда Сигаль очнулся отъ своего забытья, онъ долго не могъ понять гдѣ онъ, сколько времени онъ пролежалъ здѣсь и что съ нимъ такое случилось?
Жизнь его до сихъ поръ была полна горя и неудачъ. Съ самаго дѣтства онъ принужденъ былъ терпѣть голодъ, побои и холодъ. Карьера его началась съ того, что онъ былъ мальчикомъ у разносчика зелени, въ другое время онъ собиралъ сигарные окурки по улицамъ, вертѣлъ карусели въ небольшомъ балаганѣ, продавалъ контромарки у воротъ увеселительнаго сада и вездѣ ему приходилось голодать и холодать и вездѣ его считали нужнымъ бить за всякую маленькую провинность, а иногда и совершенно безвинно.
Работать заставляли сверхъ силъ. Тяжесть подобной жизни заставила Сигапя попытать счастья на другомъ поприщѣ: онъ сдѣлался трубочистомъ.
По новому своему занятію Сигалю приходилось часто бывать въ домѣ одного ученаго, г. Обаль. Кто то изъ знакомыхъ Обаля привезъ ему съ острова Суматры ручного малайскаго медвѣженка. Медвѣженокъ былъ добродушенъ, ласковъ, красивъ и Обаль очень полюбилъ его. Назвали медвѣженка «Людовикомъ». Однимъ его недостаткомъ была ненависть къ собакамъ. Завидѣвъ собаку, Людовикъ яростно бросался на нее и моментально перекусывалъ ей хребетъ. Однажды онъ тоже продѣлалъ съ комнатной собачкой «Віолеттой», любимицей хозяйки, жены молодого ученаго.
Смерть любимицы заставила госпожу Обаль потребовать отъ мужа, чтобы онъ удалилъ ненавистнаго ей медвѣженка.
Господинъ Обаль подарилъ Людовика Сигалю. Довольный подаркомъ, Сигаль еще разъ рѣшилъ перемѣнить профессію. Теперь онъ сдѣлался уже вожакомъ медвѣдя.
Пріучивъ Людовика продѣлывать нѣкоторыя штуки, Сигаль ими забавлялъ публику. Жизнь мальчика съ медвѣженкомъ приняла кочевой характеръ. Это нравилось и Сигалю, и Людовику. Къ мальчику Людовикъ привязался страшно. Скитаясь по большимъ дорогамъ, ночуя гдѣ попало, переходя изъ деревни въ деревню, показывая публикѣ забавныя продѣлки — два этихъ сироты съ Суматры и изъ Парижа — незамѣтно пробрались въ Одіернъ, Видъ моря такъ поразилъ, такъ потянулъ къ себѣ Сигаля, что онъ рѣшилъ, что призваніе его быть морякомъ. Черезъ нѣсколько времени Сигаль поступилъ юнгой на рыболовную лодку «C.-Каурантенъ», а Людовикъ былъ оставленъ въ качествѣ сторожа квартиры. Всѣ эти воспоминанія изъ прошлой жизни быстро пронеслись въ головѣ Сигаля, когда онъ очнулся. Послѣ нѣкоторыхъ усилій сообразить, гдѣ онъ находится, Сигаль услышалъ возлѣ себя шепотъ и затѣмъ ощутилъ что кто-то ему осторожно разжалъ зубы и влилъ ложку какого то горячаго пріятнаго питья.
Сигаль раскрылъ глаза и старался узнать склонившагося надъ нимъ человѣка.
— Добрый Керадэкъ, это вы! Спасибо вамъ… Дайте еще немного попить!
Слова Сигаля обрадовали Керадэка.
— Докторъ, докторъ, вы слышите? Сигаль говоритъ, значитъ, онъ выздоровѣетъ, Онъ спасенъ!
— Здѣсь докторъ? Тотъ самый докторъ Лошерле? спросилъ мальчикъ.
Но докторъ, на котораго посмотрѣлъ Сигаль, оказался не тѣмъ, про кого онъ спрашивалъ, толстая фигура котораго такъ хорошо была извѣстна Одіернскимъ жителямъ, боготворившимъ своего доктора за доброту и всегдашнюю готовность помочь бѣдняку. Подошедшій къ Сигалю докторъ былъ на видъ лѣтъ 30 ти, очень элегантно одѣтый въ костюмъ путешественника, высокій, стройный. Онъ обращалъ на себя вниманіе всѣхъ своей шапкой черныхъ густыхъ волосъ, матово-блѣднымъ цвѣтомъ лица, высокимъ лбомъ и въ особенности взглядомъ большихъ, вдумчивыхъ, черныхъ глазъ. Взглядъ его, казалось, читалъ въ душѣ каждаго самыя сокровенныя мысли.
— Да это не дядюшка Лошерле, — вполголоса пробормоталъ озадаченный неожиданностью, Сигаль.
— Я здѣсь только временно, проѣздомъ, заговорилъ докторъ. Гощу у гг. Мэлеклюзъ, въ ихъ замкѣ, по ту сторону гавани. Я видѣлъ, какъ нѣсколько человѣкъ матросовъ несли васъ и спасенную вами дѣвочку и пріѣхалъ сюда помочь вамъ.
— Несли тебя мы, — вмѣшался Керадэкъ. — Какъ только доѣхали до пристани, сейчасъ же отправились съ веревками на молъ, помочь тебѣ выбраться. Но на молѣ увидали тебя лежащимъ на землѣ, рядомъ съ твоей утопленницей.
— Какъ утопленницей? Развѣ дѣвочка умерла? печально спросилъ Сигаль.
— Нѣтъ, нѣтъ, она жива, успокойся, дорогой мой, быстро говорилъ Керадэкъ, — посмотри вонъ на ту кровать и ты ее увидишь. Она только дольше тебя находится въ безпамятствѣ, какъ дѣвочка, болѣе слабая, чѣмъ ты.
Приподнявшись на локтяхъ, Сигаль увидѣлъ лежащую на другой постелѣ дѣвочку. Она казалась спящей. Молодая женщина, въ которой Сигаль узналъ г-жу Арбръ, жену мѣстнаго аптекаря, стояла съ чашкой въ рукѣ и старалась заставить дѣвочку сдѣлать глотокъ какого то питья.
Сигаль догадался, что онъ находится въ спальнѣ супруговъ Арбръ, расположенной при магазинѣ.
— А не умретъ она, докторъ? съ тревогой спросилъ Сигаль.
— Не пройдетъ нѣсколькихъ минутъ, какъ она очнется и. и будетъ въ состояніи поблагодарить своего спасителя!
Услышавъ это, Сигаль покраснѣлъ.
— Къ чему благодарить? заговорилъ онъ. — Я умѣю плавать какъ рыба, а потому и вытащить ее была не хитрая штука. Меня удивляетъ, почему такая дѣвчурка въ бурю попадаетъ на пристань и бултыхается въ море, вмѣсто того, чтобы сидѣть около папеньки съ маменькой.
— Какая нибудь несчастная случайность, — началъ Керадэкъ.
— Нѣтъ, возразилъ докторъ, вѣдь видно же, что дѣвочка эта дочь не бѣдняковъ какихъ нибудь! Здѣсь кроется что то таинственное!
Сигалю хотѣлось встать, докторъ протестовалъ, но наконецъ, согласился на просьбы юнги.
— Погоди, душа моя! Я тебѣ сейчасъ достану сухое платье: товарищъ Ивону принесъ его съ твоей квартиры. Медвѣженокъ твой тоже прибѣжалъ съ нимъ, говорилъ Керадэкъ.
— Ивону! Дай-ка платье юнги, закричалъ онъ, отворяя дверь въ сосѣднюю комнату. Ай, ай, что же это такое?! вдругъ воскликнулъ онъ, закачавшись, и едва успѣлъ удержаться за облипокъ двери. Дѣло къ томъ, что едва пріоткрылась дверь, какъ Людовикъ, желая какъ можно скорѣе увидѣть своего хозяина, кинулся между ногъ Керадэка и этимъ чуть было не свалилъ его.
Черезъ секунду красавецъ медвѣженокъ уже стоялъ на заднихъ лапахъ у кровати Сигаля и, ласково урча, лизалъ ему руки.
Сигаль тоже радъ былъ пріятелю и, улыбаясь, гладилъ его морду.
Вдругъ Людовикъ повернулъ голову и началъ обнюхивать воздухъ. Затѣмъ подошелъ къ кровати, на которой лежала дѣвочка и, усѣвшись передъ нею, сталъ раскачиваться изъ стороны въ сторону, не спуская глазъ съ спящей.
Докторъ внимательно смотрѣлъ на все это и съ нѣкоторымъ удивленіемъ спросилъ Сигаля:
— Это медвѣженокъ твой?
— Да! — отвѣтилъ мальчуганъ: мнѣ его подарилъ въ Парижѣ г. Обаль, когда я у него чистилъ трубы.
— А отъ кого получилъ медвѣдя г. Обаль?
— Ну онъ этого не разсказывалъ своему трубочисту!
Докторъ выразилъ удивленіе, что Сигаль былъ трубочистомъ, на что послѣдній отвѣтилъ, что надо же чѣмъ нибудь зарабатывать хлѣбъ тому, у кого нѣтъ милліонеровъ родителей или и вовсе ихъ нѣтъ.
Больная пошевелилась, пріоткрыла глаза, но сейчасъ же опять закрыла ихъ. Первый вздохъ ея раздался въ комнатѣ.
Людовикъ, услышавъ его, тихо завылъ. Это завываніе заставило дѣвочку опять открыть глаза и посмотрѣть въ ту сторону, гдѣ сидѣлъ медвѣженокъ. Радость показалась на лицѣ дѣвочки и она протянула руку, чтобы погладить голову животнаго, произнеся нѣсколько никому непонятныхъ словъ: — Пооранъ жальва со Матутра!
Медвѣженокъ, казалось, понялъ эти слова, подошелъ къ кровати, положилъ переднія лапы на край ея и довольный, тихо урча, подставилъ голову свою подъ ласки дѣвочки, которая безъ всякаго страха, какъ знакомаго, ласкала медвѣженка.
— Кажется, барышня, съ медвѣженкомъ то вы давно знакомы! воскликнулъ пораженный Сигаль. А онъ никогда мнѣ о васъ не разсказывалъ!
Дѣвочка, какъ видно, ничего не поняла изъ словъ Сигаля, потому что она произнесла нѣсколько словъ на томъ же языкѣ, на какомъ раньше обратилась къ медвѣдю. Слова этого нарѣчія были красивы и звучны, голосъ дѣвочки ласкалъ пріятнымъ тономъ. Очевидно дѣвочка была иностранка, не понимающая французскаго языка.
Докторъ предложилъ свезти ее къ своимъ знакомымъ въ замокъ, гдѣ имѣется масса различныхъ словарей, при помощи которыхъ можетъ быть удастся узнать ея національность и такимъ образомъ получить возможность вернуть ее къ ея родителямъ, которые вѣроятно страшно о ней тревожатся. Докторъ вышелъ въ сосѣднюю комнату, чтобы дать возможность г-жѣ Арбръ одѣть спасенную.
— Мальчикъ, обратился къ Сигалю докторъ: ты можешь быть мнѣ полезенъ и поэтому поѣдешь со мной!
Керадэкъ попросилъ доктора не задерживать долго юнгу, такъ какъ буря стихаетъ и имъ утромъ надо будетъ выѣзжать въ море.
— Нѣтъ, возразилъ докторъ, — на весь завтрашній день я нанимаю вашу шлюпку, назначьте цѣну какую хотите, я согласенъ. Завтра вы и весь вашъ экипажъ должны явиться ко мнѣ, въ замокъ Мэлеклюзъ. А теперь желаю спокойной ночи вамъ и вашимъ матросамъ,
Керадэкъ, смущенный, не зналъ какъ благодарить доктора.
Докторъ остался вдвоемъ съ юнгой. Черезъ нѣсколько минутъ въ дверяхъ появилась маленькая иностранка, въ сопровожденіи жены аптекаря. Платье дѣвочки еще не обсохло и потому г-жа Арбръ надѣла на нее бретонскій національный костюмъ своей дочери. Кружевной маленькій чепчикъ, косынка и бѣлый, расшитый голубымъ, фартукъ придавалъ такой граціозный и изящный видъ дѣвочкѣ, что Сигаль не могъ удержаться отъ громкаго выраженія своего восторга.
Улыбнувшись спасенной дѣвочкѣ, докторъ со всѣми прошелъ черезъ аптеку на крыльцо, у котораго его ждалъ экипажъ. Размѣстившись въ коляскѣ, причемъ Людовикъ съ чрезвычайной ловкостью взобрался на козлы, рядомъ съ кучеромъ, докторъ приказалъ ѣхать въ замокъ.
Объѣхавъ гавань и проѣхавъ мостъ на рѣкѣ Гоайенъ, пошади стали подниматься въ гору, на которой стоялъ замокъ Мэлеклюзъ.
Все это разстояніе спутники проѣхали молча. Сидѣвшій такъ же до сихъ поръ молча докторъ, вдругъ наклонился къ дѣвочкѣ и началъ съ ней говорить на ея, непонятномъ для другихъ нарѣчіи. Дѣвочка была поражена и обрадована, слыша родную рѣчь. Она хлопала въ ладоши, смѣялась и торопясь отвѣчала ему.
Сигаль тоже былъ изумленъ. На его вопросы, докторъ, кратко отвѣтивъ, сказалъ, что не терпитъ разспросовъ, а дѣлаетъ то, что надо и, обращаясь опять къ дѣвочкѣ, продолжалъ говорить съ нею:
— Какъ твое имя?
— Анооръ!
На дальнѣйшій вопросъ доктора, изъ какой она страны, дѣвочка отвѣтила:
— Не знаю, только издалека, очень далеко!
Изъ послѣдующаго разговора съ дѣвочкой докторъ узналъ, что съ ней былъ Аркабадъ, кто онъ былъ такой, дѣвочка объяснить не умѣла. На вопросъ, гдѣ ея домъ, гдѣ она жила, дѣвочка отвѣчала, что домъ очень далеко, что до него надо плыть моремъ… долго… что она была совсѣмъ маленькой, когда ее оттуда увезли и теперь она ничего не помнитъ.
— А вчера ты гдѣ жила?
— Вчера? Нигдѣ! — отвѣчала дѣвочка.
Изумленію доктора не было границъ.
— Ты шутишь, дѣвочка! Не могла же ты проводить ночь подъ открытымъ небомъ?
Дѣвочка отвѣтила, что она была на суднѣ, но на вопросъ доктора: на какомъ, опять отвѣтила свое: «не знаю».
Видя по красивому лицу доктора, что отвѣты ея наводятъ на него досаду, дѣвочка постаралась на сколько возможно подробнѣе объяснить все, что было ей извѣстно:
— Мы плыли на этомъ суднѣ, разсказывала она, очень долго, нѣсколько мѣсяцевъ. Наконецъ мы остановились въ какой то гавани, въ какой мнѣ Аркабадъ не сказалъ. На берегу насъ ожидала карета, въ которую Аркабадъ велѣлъ мнѣ сѣсть. Мы ѣхали нѣсколько часовъ. Карета остановилась на какой то горѣ, откуда я видѣла бурное, черное море. Молніи такъ и сверкали. Аркабадъ велѣлъ мнѣ выйти изъ кареты, хотя мнѣ было очень страшно и сказалъ, что мы пойдемъ смотрѣть на океанъ. Я дрожала отъ страху, онъ тащилъ меня за руку. Скоро онъ привелъ меня на высокій каменный молъ. Волны бушевали у насъ подъ ногами. Я стала просить Аркабада вернуться, но онъ поднялъ меня на руки. Я слышала, какъ онъ прошепталъ: — Ты не вернешься! — и… бросилъ меня въ волны. Черезъ нѣсколько времени волны сомкнулись надо мной и я ничего не помню дальше… клянусь вамъ!
Разсказъ дѣвочки заставилъ доктора глубоко задуматься. Онъ не сомнѣвался, что здѣсь совершалось какое то преступленіе. Нарѣчіе, на которомъ говорила Анооръ, было индусское.
Если она происходила родомъ изъ Индостана, населеніе котораго состоитъ изъ 250 милліоновъ жителей, то какъ узнать, изъ какой именно части этой громадной страны Брамы, Шивы и Рамы.
Бросившаяся въ глаза фигура медвѣженка, сидѣвшаго на козлахъ, навела доктора на мысль и онъ спросилъ:
— А это животное ты уже видѣла раньше?
— Можетъ быть… да, даже навѣрно я дома видѣла раньше такихъ… Мы съ ними играли.
— Кто мы? Съ кѣмъ ты была?
— Я не помню, какъ ее звали. Она была очень красивая часто плакала. Всегда была печальна.
Докторъ предположилъ, что это была мать дѣвочки, но Анооръ сейчасъ же заговорила, отрицательно качая головой:
— Нѣтъ, мать я не забыла бы!
Въ голосѣ ея слышалось отчаяніе, когда она говорила дальше — Я ничего, ничего не помню. Все прошлое отъ меня точно завѣшено, скрыто, ушло отъ меня… Я была такая маленькая!..
Докторъ поспѣшилъ успокоить Анооръ. Онъ обѣщалъ ей найти ту, которую она такъ любила. Въ голосѣ его было столько увѣренности что дѣвочка дѣйствительно успокоилась.
Сигаоя мучило нетерпѣніе. Онъ удивлялся, какъ люди могутъ объясняться на такой тарабарщинѣ.
Докторъ, не удовлетворивъ его любопытства, предложилъ ему нѣсколько вопросовъ:
— Ты смѣлъ, Сигаль?
— Можетъ быть, пожалуй смѣлъ!
— Могъ ли бы ты, — продолжалъ докторъ: поработать надъ однимъ добрымъ дѣломъ, окончивъ которое, ты пріобрѣтешь себѣ состояніе?
Сигаль недовѣрчиво посмотрѣлъ на доктора.
— Видишь въ чемъ дѣло — продолжалъ тотъ: — Мнѣ нуженъ человѣкъ смѣлый и вполнѣ преданный. Поѣдешь ли ты со мной?
— А куда надо ѣхать?
— Все равно, куда бы я ни повезъ тебя. При этомъ ты ни о чемъ не долженъ меня разспрашивать, что я дѣлаю, зачѣмъ, почему?
Сигаль призадумался.
— А вѣдь это интересно, послѣ нѣкотораго молчанія заговорилъ онъ:
— А это послужить на пользу этой дѣвочки?
— Безъ сомнѣнія.
— Тогда я согласенъ, если меня отпуститъ мой хозяинъ Керадэкъ.
— Я не сомнѣваюсь, что онъ тебя отпуститъ!
— А Людовика я тоже могу взять съ собой?
— Да!
— Ну тогда — вы мой новый хозяинъ. Какъ васъ зовутъ?
— У меня имени нѣтъ, проговорилъ молодой человѣкъ и улыбнулся какой то неопредѣленной улыбкой. — Зови меня просто «докторомъ»! Этого вполнѣ довольно!
Все это такъ поражало молодого парижанина, что онъ невольно воскликнуль щелкнувъ пальцами:
— Вотъ хорошо! Вытащенная изъ воды красавица, таинственный докторъ безъ имени! Точно какая то феерія!.. Но вѣдь это же мнѣ не совсѣмъ удобно… Могу я, докторъ дамъ дать какое нибудь прозвище?
— Пожалуй! — проговорилъ докторъ.
— Вы дѣйствительно — славный человѣкъ, — говорилъ Сигаль, — и съ этого времени мы съ вами можемъ быть друзьями…
Немного подумавъ онъ воскликнулъ:
— Какой же я не сообразительный! Прозвище, самое подходящее къ вашей загадочности и таинственности напрашивается само собой! Отнынѣ вы будете называться докторомъ Безымяннымъ!
Коляска подъѣхала къ замку Мэлеклюзъ.
Сигаль и Анооръ прошли въ указанныя имъ большія прекрасныя комнаты, гдѣ вскорѣ заснули.
Докторъ же въ своей комнатѣ долго еще расхаживалъ взадъ и впередъ.
Затѣмъ и онъ легъ проговоривъ;
— Необходимо выяснить дѣйствительно ли изъ Индіи родомъ эта дѣвочка и, если это такъ, то это лучше всего соотвѣтствовало бы моимъ планамъ!
Смыслъ послѣднихъ словъ, человѣкъ сказавшій ихъ, не имѣющій имени — все это было загадкой и тайной.
На разсвѣтѣ докторъ ходилъ на Одіернскій вокзалъ, откуда отправилъ телеграмму слѣдующаго содержанія.
«Подобралъ мальчугана съ медвѣжонкомъ, котораго зовутъ „Людовикъ“. Предполагаю, что это тотъ самый, который былъ когда то у моихъ друзей. Отвѣчайте, откуда вы его взяли. Адресъ; Одіернъ-Финистеръ; замокъ Мэлеклюзъ г. Саидъ. Привѣтствія! Саидъ».
На адресѣ телеграммы стояло:
Парижъ. Улица Ассасъ г. доктору Обаль.
ГЛАВА III.
правитьНа лѣвомъ берегу красивой рѣки Путри, текущей съ горъ Гаттъ въ Годавери, большую рѣку Южной Индіи, расположился хорошенькій городокъ Низама — Орангабадъ.
І4 Іюля европейскаго стиля или въ пятый день недѣли Сингаръ индійскаго мѣсяца Амри, улицы этсго городка были необыкновенно оживлены.
Оживленная, разряженная толпа двигалась по всѣмъ направленіямъ.
Вездѣ пестрѣли разноцвѣтныя, переливающіяся различными тонами, туники, тюрбаны, Кое гдѣ виднѣлись фигуры всадниковъ на красиво убранныхъ металлическими украшеніями сбруяхъ коняхъ. Красиво выдѣлялись въ толпѣ лѣниво выступающіе слоны, въ пурпурныхъ съ золотомъ чепракахъ.
Изъ покачивающихся на ихъ спинахъ паланкиновъ съ шелковыми занавѣсками выглядывали веселые личики дочерей и женъ богатыхъ кшатріа, т. е. воиновъ и дворянъ, набобовъ, данниковъ Англіи.
Всѣ эти пѣшіе и конные люди стремились къ воротамъ Динару, которыя красиво вырисовывались своими островерхими башенками надъ аркой, висящей надъ дорогой въ Эллора, къ храму, изваянному изъ скалистыхъ громадъ Мезъ-Аръ-Гата.
Вблизи воротъ пріютился англо-индусскій баръ, т. е. небольшой ресторанъ-кафе съ холщевой бѣлой съ синими полосами крышей съ большими навѣсами и съ тростниковыми стѣнками, свободно пропускающими воздухъ.
Въ ресторанѣ, вокругъ бамбуковыхъ столиковъ, размѣстились офицера въ своей колоніальной формѣ, — салакко, бѣлыхъ даломанахъ и бѣлыхъ же шальварахъ. Около рестораннаго входа солдаты сипаи держали въ поводу офицерскихъ лошадей.
Одинъ изъ офицеровъ приготовлялъ извѣстный напитокъ, lemonade — лимонадъ состоящій изъ виски съ небольшимъ количествомъ лимоннаго сока.
Въ ожиданіи напитка, офицеры наблюдали въ рѣшетки стѣнокъ уличную толпу.
— Кажется, Матью, вы видѣли этого страннаго человѣка, — обратился высокій тонкій офицеръ къ своему товарищу.
— Да, да, — поспѣшилъ отвѣтить толстый Матью, — я не то чтобы… Видите ли… Его странное жилище было буквально окружено со всѣхъ сторонъ двухтысячной толпой фанатиковъ непремѣнно желавшихъ попасть въ него. При помощи ударовъ моей трости я съ трудомъ съумѣлъ проложить себѣ дорогу среди толпы, чтобы взглянуть на доктора, но я сейчасъ же вернулся, такъ какъ не могъ вынести испареній этой грязной толпы.
Другіе офицера, сидѣвшіе за сосѣдними столиками, обратили вниманіе на разсказъ Матью.
Собесѣдникъ Матью попросилъ его подробнѣе описать, что такое представляетъ изъ себя докторъ.
Польщенный общимъ вниманіемъ, лейтенантъ Матью началъ съ удовольствіемъ разсказывать:
— Называютъ этого господина «докторомъ Безымяннымъ», безъ сомнѣнія это его прозвище, настоящаго же его имени никто не знаетъ. Онъ высокъ ростомъ, красивъ, строенъ. Осанка и манеры изящны. Особенно выразительны прекрасные глаза. По понятію англичанъ онъ не красавецъ, но все таки, одѣнь онъ нашъ мундиръ, онъ выглядѣлъ бы великолѣпнымъ офицеромъ!.. Матью замолчалъ, но по просьбѣ присутствующихъ сталъ разсказывать дальше:
— Относительно дома, въ которомъ живетъ этотъ господинъ, я могу сообщить слѣдующее: весь домъ, господа, представляетъ собою очень большой вагонъ. Длина его 6 сажень, а ширина 2 1/2 саж. Онъ двухъэтажный. Въ немъ помѣщается цѣлая квартира. Входъ устроенъ сзади при помощи подъемнаго крыльца. Если крыльцо поднято, то домъ становится совершенно неприступнымъ. На передней сторонѣ имѣется большая терраса, затянутая парусиной. Весь домъ имѣетъ видъ комфортабелькаго и красиваго помѣщенія.
— А какова же его тяжесть въ такомъ случаѣ?..
— Онъ сравнительно не тяжелъ. Сдѣланъ онъ изъ аллюмніія, какъ мнѣ объяснилъ одинъ изъ слугъ доктора.
— Но въ такомъ случаѣ въ немъ при нашей жарѣ можно задохнуться, воскликнулъ одинъ изъ собесѣдниковъ, Томсонъ, вытирая платкомъ вспотѣвшій лобъ.
— Нѣтъ, геніальный инженеръ принялъ мѣры противъ этого. Вагонныя стѣнки сдѣланы изъ двухъ параллельныхъ обшивокъ, между которыми заключена целлюлоза, непроницаемая ни для тепла, ни для холода.
Разсказъ о домѣ доктора вызвалъ одобрительные возгласы о стороны слушавшихъ офицеровъ. Докторъ своимъ появленіемъ заинтересовалъ всѣхъ, такъ какъ пріѣздъ его нарушилъ скучное теченіе гарнизонной жизни въ Орангабадѣ.
Вчера утромъ на большой дорогѣ, между Низамомъ и Бомеемъ, появился домъ — колесница таинственнаго доктора. Прибытіе этой интересной личности взволновало всѣхъ окрестныхъ жителей. Никто не могъ сообщить, откуда появилось это невиданное чудо, но, судя потому, что вагонъ остановился у подножія холма Селлами, на вершинѣ котораго построенъ одинъ изъ фортовъ Орангабада, видно было, что владѣлецъ подвижного дома особа знатная, пользующаяся расположеніемъ англійкихъ властей Индіи.
Сейчасъ по прибытіи вагона на мѣсто стоянки, изъ него вышло нѣсколько служителей несшихъ большіе плакаты съ крупными надписями на англійскомъ и на распространенному въ Индіи нарѣчіи урду или иидустани.Надписи гласили слѣдующее:
Великій мужъ науки,
править
|
Послѣдняя фраза о вызовѣ браминовъ, казалась всѣмъ индусамъ неслыханной дерззстью, и понятно, взволновало все населеніе. Вѣдь брамины — это каста, сильнѣе и могущественнѣе которой нѣтъ. Даже гордое англійское правительство часто во многомъ уступаетъ браминамъ, а иногда даже и заискиваетъ передъ ними.
Въ Индіи, среди массы религіозныхъ сектъ, господствующими являются при религіи: 1) Браманизмъ со своею троицей — Брама, творецъ міра, Вишну — хранитель жизни и Шива или Сива — разрушитель. 2) Буддизмъ, ученіе Сакіа Муни, прозваннаго Буддой, т. е. Просвѣтленнымъ. Догматъ буддизма — признаніе свободной воли человѣка. 3) Магометанство — религія Магомета. Изъ всего населенія Индіи составляющаго 272 милліона, 18 милл. — браманистовъ, 55 мил. — мусульманъ и 12 милл. — буддистовъ. Всѣ остальныя мелкія религіозныя секты составляютъ 16 милліоновъ.
Браманизмъ, господствующая религія, представляетъ громадное удобство для завоевателей, такъ какъ она запрещаетъ своимъ послѣдователямъ вооружаться и проливать кровь даже для собственной защиты. Это и служитъ причиной того, что Индія, въ своемъ большинствѣ, представляетъ толпу людей преклоняющихся передъ всякой вооруженной силой.
Воинственное же населеніе представляютъ собой мусульмане, всегда готовые возстать для возвращенія утраченной свободы.
Въ силу этого англичане стараются всячески поощрять браминовъ, для поддержанія суевѣрія въ народѣ и наоборотъ, ослаблять мелкія народности мусульманъ. Въ этомъ и заключается простая политика завоевателей-англичанъ въ Индіи.
Вслѣдствіе этого и казался страннымъ вызовъ Безымяннаго браминамъ, любимцамъ вице-короля Индіи.
Даже вызовъ былъ рискованнымъ и въ томъ случаѣ, если бъ былъ сдѣланъ только въ отношеніи къ наукѣ служителей Брамы, являющихся въ глазахъ народа носителями истины, которые такъ старательно оберегаютъ свой научный авторитетъ всѣ свои тайны въ глубинѣ своихъ храмовъ и святилищъ, впечатлѣніе отъ объявленія доктора, вслѣдствіе всего этого, было страшное, поражающее.
Вся бѣднота, всѣ обездоленные, эксплоатируемые кинулись на смѣлый призывъ доктора, который рѣшился вступить въ борьбу съ угнетателями.
Къ Безымянному стали приходить такъ называемые сусра — чернорабочіе, тели — выжиматели масла, паи — цирюльники, кумяръ — горшечники, агиръ — торговцы молокомъ, курми — мелкіе рестьяне, кхумаръ — поденщики и только баніа — купцы и банкиры и кшатрія — дворяне держались въ сторонѣ и выжидали,
Всѣ приходящіе находили радушный пріемъ у доктора Беымяннаго, никого онъ не отпускалъ безъ помощи,
Больные получали лѣкарства, голоднымъ и нищимъ онъ давалъ утоляющія голодъ пилюли, ревматическія заболѣванія лѣчилъ электричествомъ.
Легко вообразить себѣ, какъ велика была толпа народа, собравшаяся у дома такъ быстро прославившагося доктора. Къ вечеру же, когда въ дѣло вмѣшались и брамины, извѣстность таинственнаго доктора приняла еще большіе размѣры.
Вначалѣ спокойные и не придававшіе событію особеннаго значенія, брамины стали негодовать и возмущаться, когда народъ цѣлыми толпами повалилъ къ пришельцу и уходя превозносилъ величіе и благородство человѣка, вліяніе котораго стало грозить ихъ собственнымъ величію и славѣ.
Верховный жрецъ Орангабадской епархіи, браминъ Аитаръ, въ сопровожденіе прислужниковъ, державшихъ надъ нимъ зонты и опахала, музыкантовъ и священныхъ танцовщицъ, отправился лично къ холму Селлами и потребовалъ, чтобы Безымянный немедленно принялъ его одного, съ глазу на глазъ.
Отвѣтъ доктора гласилъ, что двери его жилища и его сердце открыты для всѣхъ, нуждающихся въ немъ, что съ радостью онъ приметъ брамина Аитара, но двери своего домаине согласится закрыть даже на одну минуту, передъ людьми, которые пришли къ нему, хотя бы они принадлежали къ сак послѣдней, бѣдной кастѣ. Изъ этого отвѣта браминъ увидѣлъ, что докторъ разрѣшаетъ ему придти къ себѣ, какъ и всѣмъ остальнымъ и говорить съ нимъ, какъ и другіе, въ присутствіи всѣхъ.
Восторгъ бѣдныхъ, презрѣнныхъ и обездоленныхъ, вызванный словами Безымяннаго, былъ великъ, но также великъ былъ и гнѣвъ надменнаго и честолюбиваго жэеца, который понялъ, что говорившій такимъ образомъ человѣкъ долженъ чувствовать за собой силу и потому Аитаръ не могъ не согласиться на условія доктора.
— Ты слишкомъ дерзко бросаешь вызовъ сьященной коллегіи браминовъ! — началъ говорить Аитаръ.
— Да! спокойно отвѣтилъ Безымянный.
— Извѣстно ли тебѣ, что смѣлость такая — неслыханная
— Да, объ этомъ я слышалъ, — все съ тою же беззаботностью продолжаль Безымянный — но едва только ваша каста начнетъ препятствовать моимъ желаніямъ, я, чтобы восторжествовать надъ вами, долженъ буду проявить эту смѣлость.
Жрецъ содрогнулся.!
Въ душахъ окружавшихъ доктора и жреца людей, не проронившихъ ни одного слова изъ ихъ разговора, росло чувство восторга передъ этимъ смѣлымъ человѣкомъ, готовившемся посрамить всесильныхъ браминовъ, жрецовъ, передъ которыми до сихъ поръ все трепетало.
— Не можешь ли ты высказать мнѣ своихъ намѣреній? — послѣ нѣкотораго молчанія спросилъ браминъ..
— Я и не думаю скрывать ихъ, отвѣтилъ-Безымянный. — Въ 20 килом. отсюда около селенія Эллора, въ глубокихъ ущельяхъ, есть высѣченный изъ камня цѣлый подземный городъ, единственный во всемъ мірѣ.
Въ срединѣ горы, пройдя цѣлые ряды пещеръ и ходовъ, выйдешь къ храму Кайласу со стройными башнями, залами, террасами. Переходы и галлереи высѣкались изъ цѣльнаго базальта.
Головы присутствующихъ благоговѣйно склонились при упоминаніи о почитаемой святынѣ.
— Ну и что-же? — вырвалось у Аитара.
— Въ храмѣ этомъ, подобномъ своей недоступностью крѣпости, содержится вами взаперти, прославившійся своими добродѣтелями, знаменитый факиръ. Всѣ его предсказанія, всѣ сказанныя имъ мудрыя истины народъ узнаетъ только черезъ васъ, и къ нему вы не допускаете никого.
— Да, это такъ! Законы наши запрещаютъ намъ поступить иначе, такъ какъ факиръ Бэйладъ помѣщается въ седьмомъ кругѣ мудрыхъ и видѣть его простые смертные не могутъ!
— А я то и хочу поговорить съ этимъ самымъ факиромъ Бэиладомъ! съ улыбкой проговорилъ Безымянный.
— Понимаешь ли, чего ты хочешь? быстро заговорилъ браминъ, при наступившемъ гробовомъ молчаніи. — Съ нимъ говорить? это невозможно!
— Ты думаешь, что это невозможно? Ты ошибаешься, — возразилъ докторъ и глаза его, съ строгимъ выраженіемъ, впились въ лицо брамина. — Я хочу этого и достигну!
— Разрѣшить этого мы не въ силахъ! отвѣтилъ браминъ, невольно опуская глаза подъ взглядомъ Безымяннаго.
— Ну, я съумѣю обойтись и безъ всякаго разрѣшенія! — энергично заявилъ докторъ.
Всѣ невольно вздрогнули. Человѣкъ изъ чужой страны хотѣлъ нарушить запрещеніе браминовъ.
Негодованіе душило Аитара.
— У тебя хватитъ смѣлости пойти противъ насъ? Съ сверіющимъ взлядомъ проговорилъ онъ.
— Нѣтъ, это не нужно, — спокойно возразилъ докторъ: — Я только долженъ помѣшать вамъ идти противъ меня!
— Слушай же, продолжалъ дальше Безымянный, въ упоръ смотря на служителя Брамы. Голосъ доктора былъ особенно отчетливъ и повелителенъ: — Тебѣ неизвѣстны мои сила и мощество и потому ты противишься. Чтобы убѣдить тебя и всю твою касту, я покажу завтра вамъ и народу, насколько я силенъ! Священная колесница Вишну, называемая вами колеснній Ягернаута, завтра, въ пятый день недѣли сингаръ, послѣдуетъ, для поклоненія вѣрныхъ, ожидающихъ ее по обоимъ столамъ дороги, изъ святилища Эллора, гдѣ она находится по-пути отъ храмовъ къ Орангабаду?
— Да!
— Ну такъ знай же, что я помѣшаю Вишну совершить торжественное шествіе своей колесницы. Домъ мой завтра будетъ стоять поперекъ узкой дороги отъ Эллора до Орангабада!
— Но это будетъ святотатство, на которое ты осмѣливаешься.
Многіе изъ присутствующихъ, подъ вліяніемъ суевѣрнаго страха падали на землю и ударяясь лбомъ въ металлическій паркетъ, посылали молитвы къ милосердному Брамѣ.
Докторъ продолжалъ говорить:
— Это не будетъ святотатствомъ, ибо самъ Вишну захочетъ показать передъ всѣмъ народомъ къ кому изъ насъ онъ благоволитъ. Богъ будетъ рѣшать этотъ споръ, самъ онъ для меня очиститъ путь въ Эллора!
Видя на лицахъ окружающихъ выраженіе недовѣрія къ своимъ словамъ, Безымянный, величественно поднявъ руку, и произнесъ:
— Скажи, жрецъ Брамы, о словахъ моихъ людямъ твоей касты!… А вы, рабочіе и крестьяне скажите вашимъ братьямъ, чтобы приходили они завтра на судъ Вишну и смотрѣли бы, какъ хранитель бытія покажетъ завтра расположеніе свое къ человѣку, защищающему всѣхъ обездоленныхъ, несчастныхъ и слабыхъ. Идите!
Всѣ вышли изъ аллюминіеваго дома доктора Безымяннаго.
— Какъ много нужно, — думалъ онъ, — лжи и обмана, чтобы облегчить участь этихъ несчастныхъ людей, еще такъ далеко стоящихъ отъ свободы. Еще цѣлыя столѣтія пройдутъ, пока наступитъ царство просвѣщенія и истины.
Слегка улыбнувшись и проведя рукою по лбу, будто отгоняя непріятную мысль, докторъ сказалъ: — Слѣдуетъ сообщить, дѣтямъ, что все идетъ, какъ они хотѣли. Безымянный прошелъ въ сосѣднюю комнату и нажалъ рукою одну изъ металлическихъ пластинокъ. Въ одномъ мѣстѣ потолка открылось отверстіе и изъ него спустилась на цѣпи камышевая корзина, сѣвъ въ которую, докторъ поднялся вверхъ. Пропустивъ корзинку, отверстіе опять захлопнулось.
ГЛАВА IV.
правитьНебольшая комната перваго этажа, въ которой очутился докторъ Безымянный, вся была по стѣнамъ раздѣлана маленькими щитками, представлявшими собою всевозможныя сочетанія, сливавшихся между собою фигуръ. Изъ стѣнокъ выдвигались въ нѣкоторомъ разстояніи другъ отъ друга, разнообразныя жертвенныя чаши, изображавшія собою изогнутыя фигуры божествъ арійской миѳологіи, откуда ведетъ свое начало браманизмъ. Можно было замѣтить божества: Діашпитаръ — воплощеніе неба, Варуна — духъ небосклона, Аньи, Мару, Суріа, Вейу, Митрео, Сонія, — воплощенія огня, грозы, солнца, вѣтра, дня или свѣта священныхъ садовъ и другіе, всего 33 арійскихъ божества, называемые троицей одинадцати, состоящей изъ одинадцати небесныхъ духовъ, 11 земныхъ и 11 посредниковъ между ними Брамины впослѣдствіи слили эту троицу въ тріединую троицу — Брама, Вишну и Шива.
Не обращая на нихъ вниманія, Безымянный прошелъ въ слѣдующую дверь и очутился въ довольно просторной залѣ, гдѣ, — около маленькаго стола, сидѣли два юныхъ индуса и играли въ шашки. Длинныя шелковыя туники у обоихъ были стянуты широкими шелковыми же поясами, красиво ниспадавшими на широкія шальвары. Около нихъ сидѣлъ медвѣженокъ.
Оба они поднялись при входѣ доктора и одинъ, съ живостью француза, спросилъ, протягивая доктору руку.
— Здравствуйте, докторъ, все благополучно?
Другой индусъ, стоя около стола, слегка конфузясь, произнесъ нѣжнымъ, пріятнымъ голосомъ:
— Привѣтъ тебѣ, мой господинъ!
Медвежѣнокъ ласкался у ногъ Безымяннаго.
Юные индусы были, конечно, Сигаль и Анооръ и ихъ пріятель медвежѣнокъ Людовикъ.
— Сколько разъ я старался разъяснить тебѣ сестричка, что французскій языкъ — языкъ людей свободныхъ, гдѣ нѣтъ выраженій «мой господинъ», «мой владыка», у насъ говорятъ прямо господинъ" или «докторъ».
— Я не забуду и буду говорить: «господинъ докторъ»! кротка улыбнувшись, сказала Анооръ.
— Ну и отлично!
Безымянный улыбался, глядя на эту сцену. Потомъ онъ обратился къ дѣвушкѣ, отчетливо говоря по французски, такъ какъ въ теченіи четырехъ мѣсяцевъ, прошедшихъ со дня ея спасенія, Анооръ уже довольно свободно владѣла этимъ языкомъ.
— Я обѣщалъ тебѣ, помнишь, найти домъ, — гдѣ когда то ты видѣла Людовика?
— Помню, мой господинъ, т. е. господинъ докторъ, поправилась Анооръ и глаза ея заблестѣли.
— Я узналъ отъ г. Обаль, подарившаго Людовика нашему юному другу Сигалю, — говорилъ докторъ, — что онъ получилъ его отъ одного ученаго, изслѣдователя южной Азіи, г. Стрижль, который въ свою очередь получилъ медвѣженка отъ добровольнаго затворника храма Эллора — факира Бэилада!
— Ну и что же? тревожно спросила Анооръ.
— Завтра мы увидимъ этого факира!
— Неужели?
— Да, но для этого мы должны будемъ продѣлать очень удивительныя вещи, — говорилъ докторъ, слегка посмѣиваясь: — такъ напримѣръ мы остановимъ колесницу Ягернаута.
— Какъ, остановить колесницу божественнаго Вишну! воскликнула, испуганная послѣдними словами доктора, Анооръ.
— Да… Развѣ тебѣ, дитя мое, извѣстна эта колесница? просилъ, довольный этимъ, докторъ.
— О да, я припоминаю! проговорила Анооръ, стараясь вызвать въ памяти воспоминанія, — да… она разсказывала мнѣ, давно…
— Довольно, не вспоминай, съ меня достаточно и этого! Ты родилась или выросла въ Индіи, это ясно изъ того, что ты говоришь по индусски, знаешь браманическія легенды. Завтра Гиладъ, возможно, укажетъ намъ домъ твоихъ родителей.
Надежда, оживившая Анооръ, вдругъ погасла и красивое лицо ея опечалилось.
— Но… для этого нужно будетъ остановить священную колесницу! — проговорила она.
— Да, и мы остановимъ!
— Но Вишну всесиленъ, — тономъ сомнѣнія прошептала она .
— Но не такъ, какъ я, во всякомъ случаѣ! — сказалъ Безымянный. — Вѣришь ли ты, Анооръ, что я имѣю власть, сильную, что ею я стану только защищать обиженныхъ и несчастныхъ.
— Вѣрю, ты очень добрый, хорошій! — быстро отвѣтила Анооръ, и тѣ которые у тебя служатъ, всѣ добрые, ласковые. Всѣ эти матросы, съ лодки «С. Каурантенъ», которыхъ ты тогда нанялъ и Карадэкъ — всѣ они относятся хорошо ко мнѣ, хотя я и иностранка!
— Сигаль тоже добрый, продолжала дѣвушка, взявъ, слушавшаго ее съ удовольствіемъ юношу, за руку, — онъ меня бранилъ иногда, но я все-таки его не боюсь…
— Ты, сестричка, права; тебѣ я преданъ всѣмъ сердцемъ. Готовъ за тебя дать изрубить себя на куски!
Всѣ описанныя событія вызывали безконечные разговоры въ толпахъ народа, стоявшихъ по сторонамъ большой дороги къ Эллору, наполнявшихъ примыкавшія къ воротамъ Динару, улицы города и сидѣвшихъ въ англо-индусскомъ барѣ, что близъ этихъ воротъ, гдѣ сидѣли англійскіе офицеры.
Здѣсь разговоръ происходилъ между уже знакомыми на офицерами — Матью и Томсономъ.
Лейтенантъ Томсонъ все время продолжалъ распрашивать лейтенанта Матью:
— Вѣдь докторъ Безымянный заявляетъ, что онъ остановитъ колесницу Ягернаута?
— Безъ сомнѣнія, — я слышалъ это собственными ушами, — отвѣтилъ Матью.
— Но вѣдь онъ рискуетъ, что ему перерѣжутъ горло фанатики индусы!
— Конечно, все можетъ случиться!
— Господа, разскажите пожалуйста, что такое представляетъ изъ себя эта знаменитая колесница Джагернаутъ или Ягернаутъ? Обратился съ вопросомъ молодой, только что пріѣхавшій изъ Англіи, корнетъ.
— Совѣтую за разъясненіями обратиться къ Вульгэту, отвѣтилъ, пожавъ плечами, Матью — это гарнизонный карманный лексиконъ, справочникъ!
— Слушай, Вульгэтъ, — раздалось нѣсколько голосовъ просвѣти-ка сего юнца насчетъ колесницы Джагернаута!
Маленькій, сухощавый лейтенантъ, брюнетъ, съ болѣзненнымъ цвѣтомъ лица, къ которому всѣ обратились, до сихъ поръ скромно держался въ сторонѣ отъ остальной кампаніи.
— Джагернаутъ или Ягернаутъ, — заговорилъ Вульгэтъ, по-санскритски: «Джагханната» и «Пури» по индустански, есть названіе города въ Курда, на рѣке Манахадди, имѣющаго селеніе въ 50.000. Въ немъ находится громадный храмъ Вишну съ коллосальнымъ изображеніемъ этого божества. Статуя слыветъ въ народѣ чудотворной! такъ, коснувшійся носа идола можетъ быть спокоенъ относительно изобилія во всемъ. Прикосновеніе къ колѣну его влечетъ за собой здоровье и исцѣленіе отъ недуговъ. Большой палецъ ноги вызываетъ склонность или любовь и т. д. Въ старину жрецы ежегодно вывозили священное изображеніе на площадь Джагернаута, гдѣ позволялось народу касаться носового подвѣска, колѣна и пальца божественнаго Вишну хранителя бытія. Передвиженіе этой громадной фигуры совершалось въ громаднѣйшей колесницѣ съ запряженными въ нее 32 лошадьми. На торжество обыкновенно собирается изъ разныхъ мѣстъ Индіи до 16—17 тысячъ народа. Съ него собирается подать въ пользу храма, что составляетъ доходъ въ 13 милліоновъ рублей. Но подобное стеченіе народа вызвало всеобщій ропотъ, такъ какъ являлось нежелательнымъ для другихъ святилищъ Индіи. И вотъ, брамины, собравшись на совѣтъ, постановили, чтобы впредь каждый изъ храмовъ устраивалъ процессію Ягернаута. Во всѣхъ храмахъ было заведено громадное изображеніе Вишну, колесница и лошади. Въ этомъ году эту доходную процессію устраиваетъ храмъ Эллора и мы увидимъ это великолѣпное торжество. Теперь вы поэтому вопросу знаете не меньше меня! закончилъ свой разсказъ маленькій офицеръ.
Въ комнатѣ воцарилось на нѣсколько времени молчаніе.
Всѣ понимали, что докторъ Безымянный, рѣшившійся на такой поступокъ, какъ прегражденіе пути колесницы божественнаго Вишну, долженъ былъ обладать сверхъественной смѣлостью, такъ какъ въ глазахъ народа — это было бы страшнымъ святотатствомъ.
— Вѣроятно этотъ докторъ, человѣкъ помѣшанный, разсуждали практичные англичане, — вѣдь долженъ же онъ понять, что эта сильная каста пойдетъ на все, чтобы защитить свои интересы.
— Но во всякомъ случаѣ, — проговорилъ Томсонъ, угадывая общую мысль, — это любопытно и посмотрѣть слѣдуетъ.
— О да, конечно! — подтвердили остальные.
— Ну, знаете, прогуливаться верхомъ при такой жарѣ не особенно пріятно! замѣтилъ одинъ изъ офицеровъ.
— Господа, — вдругъ раздался звучный, пріятный голосъ на чистѣйшемъ англійскомъ языкѣ: — Я радъ предложить вамъ прохладную тѣнь, лимонадъ и удобныя кресла!
Невольно обернувшись на говорившаго, офицера удивились, увидя передъ собой человѣка, сидѣвшаго раньше у отдѣльнаго столика и теперь подошедшаго къ кампаніи. Прихода его никто не замѣтилъ, такъ какъ всѣ были заняты своимъ разговоромъ.
Одѣтый въ свѣтло зеленый шелковый казакинъ съ широкимъ краснымъ поясомъ, въ широкія бѣлыя шальвары, причемъ на головѣ у него былъ высокій тюрбанъ, съ золотой эгреткой спереди, надо лбомъ, человѣкъ этотъ высокаго роста, красивый, изящный, производилъ впечатлѣніе какого-то набоба, посвятившаго себя культу извѣстнаго божества и принадлежащаго къ кастѣ вольнаго духовенства. Но это впечатлѣніе сейчасъ же разсѣивалось при взглядѣ на удивительно красивое лицо его, привѣтливо и весело улыбающееся. Онъ не замедлилъ представиться, наклонивъ слегка голову и прижавъ руку къ груди;
— Докторъ Безымянный… Очень радъ буду предложить вамъ свое гостепріимство на терассѣ моего дома-автомобиля, чтобы проѣхаться въ немъ по дорогѣ въ Эллоръ!
Внезапное появленіе человѣка, такъ интересовавшаго всѣхъ въ данный моментъ, показалось какимъ-то фантастическимъ, хотя и явившимся какъ разъ кстати, что офицеры сразу смутились и съ минуту колебались.
Но предложеніе было заманчиво, никому не улыбалась перспектива трястись верхомъ по жарѣ 20 километровъ. Маленькое недовѣріе сразу пропало и старшій лейтенантъ Черри, отвѣтилъ за товарищей:
— Если бы принятіе вашего любезнаго предложенія не показалось бы навязчивымъ, я сказалъ бы отъ имени всѣхъ товарищей: «Очень благодаримъ васъ, докторъ, согласны, мы ваши гости!»
— Господа, тутъ нѣтъ ни намека на навязчивость и никакой опасности! — проговорилъ Безымянный.
— Ну насчетъ навязчивости я съ вами соглашаюсь, сказалъ Черри, — а насчетъ опасности… вы знаете какъ брамины оберегаютъ свое вліяніе, привиллегіи, права, какою силою и значеніемъ они обладаютъ въ странѣ… Связываться съ ними не безопасно.
— Значитъ — вы боитесь?
— Англійскій офицеръ ничего не боится! разомъ какъ-то выпрямившись, сухо сказалъ Черри.
— Это мнѣ извѣстно, — вѣжливо поклонившись, произнесъ Безымянный, — въ такомъ случаѣ мы можемъ сейчасъ отправиться ко мнѣ и увидѣть предстоящее зрѣлище, если оно для васъ интересно!?
Теперь только офицеры замѣтили ту ловкость, съ которой докторъ, приглашая, лишилъ ихъ возможности отказаться отъ этого приглашенія. Всѣ невольно переглянулись.
Но вѣдь приглашеніе все-таки было кстати, и офицеры пошли вслѣдъ за докторомъ изъ бара. Лошади были отосланы въ казармы и вся компанія отправилась къ аллюминіевому дому, за ворота Динару.
Лейтенантъ Матью далъ описаніе дома довольно вѣрное. Семь человѣкъ слугъ, въ темно зеленыхъ одинаковыхъ индусскихъ костюмахъ, ожидали на крыльцѣ возвращенія своего господина. Въ этихъ случаяхъ можно было признать экипажъ рыбацкой шлюпки «С. Каурантенъ». Это были Керадэкъ и его шесть матросовъ: низкій и коренастый Ивонъ; породистые сыны зретонской Корнуальи, рослые, костлявые, угрюмые Кербрасъ и Бельвенэкъ; веселые, добродушные, средняго роста, Артенеръ и Ле-Моаль, и наконецъ, здоровенный парень, уроженецъ изъ Луарненезъ, упрямый, подобно ослу, и сильный, какъ волъ — Серлошъ.
Указывая путь гостямъ, докторъ Безымянный первый поднялся на лѣстницу. Поровнявшись съ Керадэкомъ, онъ на ходу росилъ ему нѣсколько непонятныхъ для постороннихъ словъ:
— Мои распоряженія…
— Точно исполнены, все сдѣлано…
— А медвѣдь?
— Весь смазанъ! Параболическія зеркала на мѣстахъ!
Почти не замѣтивъ этого короткаго разговора, англичане прошли за докторомъ въ вестибюль аллюминіеваго дома. Стѣнки, вестибюля, сдѣланныя изъ квадратныхъ щитковъ алюминія, разѣлялись между собой переплетомъ изъ алюминіевой бронзы, что давало очень пріятное для глаза сочетаніе серебра съ золотомъ.
Войдя же затѣмъ въ слѣдующую большую комнату, гости или буквально поражены тѣмъ оригинальнымъ великолѣпіемъ, съ какимъ была обставлена эта комната. Стѣны ея такъ же представляли изъ себя алюминіевые квадраты съ бронзовыми перегородками. Но щитки эти были не гладкіе, какъ въ вестибюлѣ, а на каждомъ изъ нихъ было помѣщено, какое нибудь изображеніе. Здѣсь изображались битвы, сражающіеся воины, жрецы, женщины, однимъ словомъ эти изображенія иллюстрировали собою великую браманическую поэму — «Магабгарата», удивительую повѣсть о борьбѣ браминовъ противъ дворянъ и знати, духовенства противъ воиновъ, о борьбѣ, въ которой послѣдніе были побѣждены. Всѣ эти изображенія расположены были на трехъ стѣнахъ комнаты. Четвертая же представляла изъ себя картину несущагося во весь духъ, по пустынной, разоренной мѣстности всадника. Передъ всадникомъ въ легкомъ туманѣ плыла тѣнь женщины съ сіяющей звѣздой на лбу. Подъ картиной было написано: «Впередъ къ будущности»!
— Вотъ это — мудрый, а это безумные! сказалъ тихимъ, выразительнымъ голосомъ докторъ Безымянный, указывая на послѣднюю картину и на остальныхъ 3 стѣны, когда гости его налюбовались художественными барельефами. Не заботясь о томъ, какъ поняли они его фразу, докторъ прошелъ впередъ, въ столовую. Вся столовая по стѣнамъ изъ алюминія была украшена бронзовыми гирляндами цвѣтовъ. Широкой аркой столовая соединялась съ террасой, окруженной ажурной рѣшеткой и прикрытой отъ солнца полосатымъ бѣлымъ съ желтымъ тентомъ. Комната была заставлена массой цвѣтовъ, среди которыхъ были расположены столики и тростниковыя качалки.
— Будьте, какъ дома, господа! проговорилъ Безымянный, я же попрошу извиненія и уйду на одну минуту: я долженъ посмотрѣть на приведеніе въ движеніе механизма.
— Да, совсѣмъ я забылъ! Господа, взгляните сюда, — продолжалъ докторъ, указывая на рядъ кнопокъ около двери, ведущихъ на террасу. Надъ каждой кнопкой была надпись различныхъ напитковъ.
— При нажимѣ любой кнопки, разсказывалъ Безымянный, вотъ здѣсь открывается шкапчикъ и въ немъ вы находите выбранный вами напитокъ. Такимъ образомъ прислуга не должна бѣгать взадъ и впередъ, нарушая этимъ мирную компанію собесѣдниковъ. Прошу васъ не стѣсняться и требовать, что вамъ угодно!
— Прямо какая то феерія! воскликнулъ съ удовольствіемъ Матью.
— Нѣтъ, это просто автоматическій буфетъ, встрѣчающійся въ Европѣ очень часто! проговорилъ, усмѣхаясь, докторъ.
— Черезъ минуту я вернусь, — добавилъ онъ и вышелъ.
V.
правитьВъ то время, какъ гости доктора безпрерывно звонили требуя различныхъ напитковъ, Безымянный, вернувшись въ залу, спустилъ свою подъемную корзину и въ ней поднялся въ верхній этажъ. Керадэкъ, Сигаль и Анооръ, находившіеся здѣсь, съ удивленіемъ смотрѣли на потолокъ. Удивленіе ихъ было вызвано тѣмъ, что одно изъ металлическихъ панно, украшавшихъ потолокъ, какъ то сразу оживилось. Въ немъ появилось отраженіе террасы и всего происходящаго на ней. Видно было какъ офицеры толпились около автоматическаго буфета, щедро раздававшаго различные напитки. Кромѣ возможности видѣтѣ ихъ, можно было слышать каждое слово изъ ихъ разговора.
Они хвалили комфортабельную обстановку Безымяннаго.
Смотрѣвшіе такъ были поглощены всѣмъ видѣннымъ, что не замѣтили появленія доктора.
— Однако мой «телефонофотъ» прекрасно дѣйствуетъ!
Всѣ обернулись и Сигаль по обыкновенію отозвался первый.
— Это великолѣпная штука, докторъ! Всякое слово, движеніе людей, слышишь и видишь, а они и не подозрѣваютъ этого!
— Въ доктора вселился духъ Брамы благоговѣйно прошептала Анооръ.
— Нѣтъ, Анооръ, — сказалъ докторъ, — это просто послѣднее изобрѣтеніе запада — усовершенствованный телефонъ и телефотъ.
— Удивительная китайщина, подобныя слова! ничего я въ нихъ не понимаю! съ досадой воскликнулъ Сигаль.
— Это слова греческія, а не китайщина, дорогой другъ, — объяснилъ докторъ. — Телефонъ — значитъ передающій на разстояніе звукъ, а телефотъ — изображеніе. Ясно теперь? Ну я ухожу… Параболическія зеркала расположилъ, Керадэкъ, какъ я указывалъ?
— Готово, командиръ, — отвѣчалъ бывшій морякъ, по привычкѣ матросовъ, называвшихъ всякаго капитана командиромъ.
— Вотъ они! — указалъ онъ мозолистой рукой на два рефлектора, обращенныхъ вогнутой стороной къ передней стѣнкѣ автомобиля.
— Хорошо! Не забудь же спустить подвижные щитки, какъ, только тронемся!
Съ этими словами, докторъ подошелъ къ перегородкѣ и осторожно передвинулъ два металлическихъ щитка, которые передвигаясь открыли два квадратныхъ отверстія, вершковъ въ 5 длиной и шириной.
— Отсюда ты увидишь колесницу Ягернаута! Какъ только она покажется, ты посмотри на потолокъ, гдѣ увидишь меня и моихъ гостей. Въ это время я протяну руку и скажу:
«Покажи правовѣрнымъ, Вишну, что я самый любимый изъ сыновъ твоихъ!» — ты сдѣлай то, о чемъ я тебѣ говорилъ!
— Будетъ сдѣлано, командиръ!
— Я сойду внизъ, а Сигаль, Анооръ и Людовикъ пойдете со мной.
— Ну, если вы дѣйствительно остановите этими зеркальцами тридцать лошадей, везущихъ колесницу, я готовъ вамъ пожертвовать цѣлое кило вишень, докторъ! — смѣясь произнесъ Сигаль.
— Ты убѣдишься, когда увидишь. Смотри, Анооръ прямо вѣрить въ меня, а не сомнѣвается, какъ ты.
— Да, да, докторъ! — промолвила дѣвушка, восторженно глядя на Безымяннаго.
— Да и я вѣрю, только мнѣ хотѣлось бы все знать и понимать!
— Я съ удовольствіемъ тебѣ объясню, только послѣ, сейчасъ некогда. Ты и Анооръ не забудьте, что передъ другими вы — мои воспитанники и только. Не проговоритесь, слѣдите за каждымъ своимъ словомъ. Опасность окружаетъ насъ со всѣхъ сторонъ и хорошенькой подругѣ нашей угрожаетъ смерть при малѣйшей неосторожности — а потому, Сигаль, будь остороженъ! Ну пойдемте.
Черезъ минуту они были уже въ залѣ нижняго этажа.
— Чѣмъ то страннымъ пахнетъ сегодня отъ нашего Людовика! — замѣтилъ мальчикъ.
— Я велѣлъ натереть его однимъ растеніемъ съ Гималайскихъ высотъ, эссенціей Бесжеебэ (Cactus Horrigus Boutanensis)!
— Неудачный же вы выбрали запахъ! сказалъ Сигаль.
— Сегодня же ты измѣнишь свое мнѣніе объ этомъ!
Докторъ прошелъ въ столовую, затѣмъ на террасу, Сигаль и Анооръ шли за нимъ. На террасѣ докторъ представилъ своихъ друзей гостямъ. Когда всѣ усѣлись, домъ-автомобиль мягко, безъ малѣйшаго сотрясенія, тронулся съ мѣста. Работы механизма совершенно не было слышно.
— Какая чудная конструкція! — восхитились офицеры, замѣтивъ черезъ нѣкоторое время, что автомобиль въ движеніи.
Автомобиль между тѣмъ все усиливалъ ходъ, вскорѣ выѣхалъ на большую дорогу, ведущую въ Эллора и покатился среди массы народа, уступавшаго ему дорогу съ какимъ-то суевѣрнымъ почтеніемъ. На встрѣчу попадались пѣшеходы, всадники, величественные слоны съ красивыми паланкинами, вереницы бормочущихъ молитвы факировъ.
Все это гудѣло, тѣснилось, сталкивалось другъ съ другомъ. Но весь этотъ шумъ затихалъ, какъ только приближался аллюминіевый автомобиль. Взгляды встрѣчниковъ выражали испугъ и ужасъ. Всѣ, при видѣ катящейся на-встрѣчу священной колесницѣ таинственной машины, предчуствовали какую-то мрачную драму, которая съ минуты на минуту можетъ совершиться.
Это же чувство охватило и англійскихъ офицеровъ, которые теперь молча, сосредоточенно смотрѣли впередъ, не будучи въ силахъ разговаривать.
Ихъ поражала личность доктора Безымяннаго осмѣлившагося идти противъ всесильной касты браминовъ и въ глазахъ ихъ докторъ теперь принялъ какой то фантастическій обликъ.
Докторъ же былъ совершенно спокоенъ, разговаривалъ со своими сосѣдями и какъ будто не замѣчалъ производимаго имъ впечатлѣнія, хотя прекрасно сознавалъ, что въ случаѣ неудачи въ будетъ немедленно растерзанъ фанатичной толпой.
Автомобиль уже миновалъ долины и поля Орангабада и катился по холмистой мѣстности, предгорью страны Ажанта-Гата.
Толпа народа здѣсь была еще гуще. Надо было ѣхать медленнѣе, чтобы проѣхать небольшое селеніе Эллора, которое лежало у входа въ ущелье съ грандіозными священными памятниками нѣкогда могущественной и свободной Индіи.
Самое ущелье Эллора казалось на разстояніи 250 саженъ какой то исполинской трещиной въ горѣ.
Вдругъ страшное волненіе охватило толпу, запрудившую всю мѣстность, холмы, придорожныя скалы, крыши хижинъ. Офицеры и тѣ не могли удержаться отъ невольнаго восклицанія: вдали, въ ущельѣ, занимая всю его ширину показалась священная колесница Ягернаута.
Колесница представляла изъ себя родъ пирамиды, вершина второй была украшена золоченымъ изображеніемъ Вишну. На уступахъ, образующихъ стороны пирамиды, помѣщались по чинамъ четыре іерархіи браманистовъ.
Аскеты или отшельники, такъ называемые сунидзи въ бѣлыхъ съ серебрянными украшеніями одеждахъ помѣщались выше всѣхъ, ближе къ идолу Вишну. На слѣдующемъ уступѣ стояли ванапраста или пустынники въ декоративныхъ желтыхъ съ золотомъ костюмахъ. Ниже ихъ помѣщались главы семействъ — грихаста и на послѣдней ступени новообращенные — гэра мишари, замѣтные по голубымъ одеждамъ съ мѣдными галунами или по краснымъ съ желѣзными.
Четыре ряда лошадей, по восьми въ каждомъ везли эту колесницу.
Вокругъ колесницы, мѣрно шагали воспитанники браминскихъ подготовительныхъ школъ — дарзана. Они были вооружены длинными копьями и священными щитами и пѣли гимны.
Автомобиль, не уменьшая хода, продолжалъ катиться навстрѣчу шествію.
Черезъ нѣсколько минутъ должно было произойти столкновеніе.
Толпа, состоявшая изъ нѣсколькихъ тысячъ человѣкъ, мгновенно притихла. Ожидалось что то ужасное. Офицеры въ волненіи стояли, держась за перила террасы.
Золоченая фигура Вишну, казалось подсмѣивалась надъ смѣльчакомъ, дерзнувшимъ преградить ей путь. Улыбающееся лицо идола виднѣлось яснѣе и яснѣе. Разстояніе между домомъ и колесницей было уже не болѣе 50 саженей еще минута и ихъ раздѣляютъ какихъ нибудь 10 саженей.
Минута напряженнаго ожиданія. Вдругъ автомобиль остановился. Безымянный всталъ со своего мѣста и началъ внимательно вглядываться въ лицо сидящаго на вершинѣ колесницы Аитара, рядомъ съ которымъ стоялъ съ закрытымъ покрываломъ лицомъ какой то жрецъ, въ свою очередь самымъ внимательнымъ образомъ разглядывающій доктора, точно онъ хотѣлъ припомнить лицо доктора и угадать его мысли.
— Аркабадъ, ты не узналъ его? — едва шевеля губами шепчетъ Аитаръ.
— Не знаю! мрачно отвѣчаетъ онъ и вдругъ взволнованно продолжаетъ. — Знаешь, я вижу тамъ среди людей на проклятой машинѣ, воскресшее изъ мертвыхъ существо…
— Ты видишь… кого? опять осторожно шепчетъ Аитаръ.
— Я вижу Анооръ Таджаръ, которую по приговору совѣта Брамы я увезъ на западъ, очень далеко и самъ бросилъ въ, разъяренныя волны моря… и вдругъ я вижу ее живою…
— Но какою же силой и властью обладаетъ этотъ человѣкъ, если онъ можетъ отнять жертву отъ океана? — растерянно шепчетъ испуганный жрецъ.
— Все-таки этотъ человѣкъ безумецъ! — продолжаетъ Аитаръ. Колесница божественнаго Вишну никогда не уступитъ ему дороги и онъ будетъ растерзанъ толпой правовѣрныхъ, въ общемъ смятеніи погибнетъ и Анооръ.
Дѣйствительно толпа начинала уже роптать и волноваться.
Аитаръ поднялся со своего мѣста, протянулъ впередъ обѣ руки и торжественно произнесъ:
— Гнѣвъ, хранителя бытія падетъ на голову невѣрнаго, именующаго себя Безымяннымъ за поруганіе святыни! Ты, окружающій себя тайной, опомнись, возвратись назадъ!..
Слова жреца произвели магическое дѣйствіе на толпу. При первыхъ звукахъ властнаго голоса толпа склонилась, какъ колосья подъ порывомъ вѣтра.
Раздался плачъ дѣтей, женщины, факиры, странники молились, многіе падали ницъ.
Изъ толпы доносились слова — срази святотатца, божественный Вишну!
Стоящіе на террасѣ автомобиля офицеры тревожно переглядывались и начинали уже сожалѣть, что воспользовались приглашеніемъ доктора.
Но докторъ, не теряя спокойствія и самоувѣренности, заговорилъ:
— Аитаръ и народъ меня окружающій, я напомню вамъ то, что говорилъ вчера!
— Я говорилъ, что хочу бесѣдовать съ факиромъ Бэйладъ, мудрѣйшимъ изъ мудрѣйшихъ, добровольнымъ узникомъ Эллора. По вашимъ законамъ это запрещено, но мнѣ покровительствуетъ самъ Вишну и всѣ это увидятъ, когда самъ богъ очиститъ мнѣ путь къ священному ущелью, отстранивъ съ дороги свою колесницу. Это говорилъ я вчера!
— Да! произнесъ Аитаръ, — но ты долженъ знать, что если ты обманулъ насъ, то только смерть искупитъ такое святотатство!
— Самъ Вишну за меня и поэтому я ничего не боюсь! — гордо отвѣтилъ докторъ и затѣмъ, поднявъ руки кверху, громко воскликнулъ: — Покажи, о Вишну! Кто изъ сыновъ твоихъ — возлюбленный!
Не успѣли замереть послѣднія слова доктора, какъ со стороны колесницы раздался конскій топотъ, лошади ржали, бились, жрецы корчились въ какихъ то судорогахъ, подскакивали, извивались.
По всей сбруѣ лошадей, по металлическимъ украшеніямъ одеждъ жрецовъ перебѣгали красноватыя искры. Лицо Вишну казалось окруженнымъ пламенемъ.
Въ толпѣ раздался вой отъ ужаса. Офицеры, пораженные видѣннымъ, жались другъ къ другу.
— Что, не дурно дѣйствуютъ мои, какъ ты ихъ назвалъ, дьявольскія зеркала? — произнесъ тихо докторъ, наклонясь къ Сигалю:
— Вижу… но… не понимаю…
— Потомъ я тебѣ объясню!
Анооръ подъ вліяніемъ всего видѣннаго взяла руку доктора и поцѣловала ее восторженно шепча:
— Какъ ты могучъ, господинъ мой.
Но докторъ уже долженъ былъ обратить свое вниманіе на колесницу Вишну, такъ какъ искры и огоньки, которые покрывали ее, разгорались все ярче и ярче.
Лошади бѣшено бились, взвивались на дыбы. Брамины совершенно терялись и не знали, что предпринять. Но вотъ лошади кинулись въ сторону и стащили громадную колесницу съ дороги на сосѣднее поле.
Онѣ едва держались на ногахъ, дрожа всѣмъ тѣломъ.
— Прими благодарность мою, хранитель бытія, великій Вишну, за проявленную благосклонность къ почтительнѣйшему изъ твоихъ сыновъ!
Происшедшее подѣйствовало на толпу и подъ вліяніемъ видѣннаго чуда она съ криками восторга устремилась къ автомобилю, чтобы хотя коснуться стѣнокъ жилища человѣка, къ которому богъ такъ явно проявляетъ свою милость.
Вдругъ Безымянный заговорилъ:
— Братья мои! пусть брамины подойдутъ ко мнѣ и проведутъ меня къ факиру Бэиладу!
Жрецы по прочищенной народомъ дорогѣ приблизились къ террассѣ автомобиля, во главѣ съ Аитаромъ.
Приблизясь Аитаръ, блѣдный отъ волненія, торжественно произнесъ:
— Воля Вишну непреклонна! Желаніе твое будетъ исполнено, но мы не можемъ укратить стражей Эллора, хотя самъ Вишну, вѣроятно, будетъ охранять тебя!
Слова эти таили въ себѣ едва уловимую насмѣшку брамина.,
Между прочимъ всѣмъ въ Индіи извѣстно, что представляютъ изъ себя «стражи храма Эллора»!
Это свирѣпѣйшія священные звѣри — пантеры, гепарды, оцелоты, тигры, которые бродятъ на свободѣ въ корридорахъ и пещерахъ священнаго ущелья. Они неприкосновенны.
Всѣ сопутствующіе Безымяннаго посмотрѣли на него, ожидая, что онъ отвѣтитъ. Но докторъ, пожавъ плечами, обратился къ Аитару:
— Ты, Аитаръ, проводишь меня къ факиру Бэиладу. Я пойду безъ всякаго оружія, въ сопровожденіи моихъ гостей, господъ офицеровъ и моихъ воспитанниковъ. Хранящій меня Вишну, поразитъ гнѣвомъ своимъ всякаго, кто осмѣлится воспротивиться моей волѣ и его рѣшенію!
Замѣтивъ, что офицеры не особенно довольны этой прогулкой, Безымянный, успокаивая ихъ, сказала:
— Господа, мы не подвергнемся никакой опасности!!
Увѣренный тонъ, которымъ были сказаны эти слова, успокоилъ англичанъ. Вѣдь докторъ уже доказалъ свою силу, заставивъ колесницу Ягернаута свернуть съ дороги!
Онъ же, очевидно, съумѣетъ и защититься отъ хищниковъ.! Что же касается таинственныхъ пріемовъ доктора, то они возбуждали любопытство офицеровъ. Какъ европейцы они не могли вѣрить въ сверхъестественность и особое расположеніе къ доктору Вишну.
Конечно Безымянный продѣлалъ все видѣнное ими посредствомъ какого нибудь научнаго пріема, примѣненія электричества, но какъ это было сдѣлано — они не знали и это возбуждало ихъ любопытство.
Докторъ всталъ и пошелъ къ выходу черезъ столовую и большую залу нижняго этажа. Всѣ послѣдовали за нимъ. Когда вышли изъ дома, крыльцо автоматически поднялось и герметически закрыло входъ въ автомобиль.
Появленіе Безымяннаго среди толпы произвело странное впечатлѣніе. Передъ нимъ падали ницъ, кланялись, шептали молитву, которую обыкновенно правовѣрные браманисты произносятъ передъ изображеніемъ Вишну:
«Кроткій Вишну, равный Брамѣ, Господинъ Шивы, да будетъ твоя воля волей вселенной!»
Въ лицѣ Безымяннаго эти наивные люди видѣли воплощеніе божества и подобное поклоненіе не могло не вызвать улыбки на его красивомъ лицѣ. Въ такую минуту онъ былъ дѣйствительно властелиномъ. По его приказанію эти фанатики могли бы перебить всѣхъ браминовъ.
Докторъ шелъ впереди своихъ спутниковъ, у ногъ его медленно выступалъ Людовикъ. За ними шли, держа другъ друга за руку, Анооръ и Сигаль и затѣмъ офицеры.
Жрецы слѣдили за ними глазами.
— Проводи ихъ, братъ мой, а я останусь здѣсь, чтобы во время ихъ отсутствія проникнуть въ проклятую машину. Мы должны во чтобы то ни стало узнать кто нашъ врагъ, столь опасный для насъ! Все это успѣлъ скороговоркой шепнуть Арказадъ Аитару.
— Ты думаешь, что онъ пройдетъ невредимымъ среди звѣрей посвященныхъ Шивѣ?
— Если бы это и случилось, хотя я не вѣрю въ это, то все-таки мы должны позаботиться, чтобы его не стало!
— Да, братъ мой, ты правъ!
Аркабадъ исчезъ въ толпѣ, а Аитаръ пошелъ навстрѣчу Безымянному.
— Приказывай, побѣдитель, я повинуюсь!
— Ты долженъ провести меня къ факиру Бэиладу!
— Тебя не устрашаетъ встрѣча съ хранителями храмовъ Эллора?
— Кому покровительствуетъ Вишну, что значатъ для того какіе то тигры и пантеры! — отвѣтилъ Безымянный, презрительно передернувъ плечами. — Веди насъ, куда я тебѣ сказалъ, объ остальномъ долженъ заботиться я!
Все это, сказанное спокойнымъ, самоувѣреннымъ голосомъ, поразило брамина, но онъ, быстро оправившись отъ овладѣвшаго имъ удивленія, молча направился къ священному ущелью.
ГЛАВА VI.
правитьВся кампанія направилась за браминомъ.
Когда они скрылись изъ глазъ толпы — толпа, не сдерживаемая присутствіемъ избранника Вишну — зашумѣла. Всѣ спѣшили обмѣняться впечатлѣніями.
Священное ущелье въ своемъ началѣ представляетъ собой узкую щель, въ которую никогда не проникаетъ солнце. Царящіе здѣсь полумракъ, для человѣка, вошедшаго съ дороги освѣщенной яркимъ солнцемъ, кажется полнымъ мракомъ, нагоняющими какое то жуткое, странное чувство.
Мѣстами со стѣнъ ущелья падали тонкія струи воды, образующія при паденіи цѣлыя облака мелкой водяной пыли.
Аитаръ молча шелъ впередъ. Остальные слѣдовали за нимъ.
Дальше ущелье становилось шире. Черезъ нѣсколько времени наши путешественники очутились передъ громадной, вырубленной въ скалѣ лѣстницей, ведущей въ подземные храмы.
По бокамъ каждой изъ трехсотъ ступеней лѣстницы, въ видѣ перилъ, были каменныя изображенія львовъ, неподвижно смотрящихъ на смѣльчака, отважившагося проникнуть въ эти священные тайники.
Аитаръ пріостановился передъ лѣстницей, молча указавъ нее.
— Иди! повелительно произнесъ Безымянный.
Лѣстница вела на обширную площадь, въ концѣ которой возвышалась гранитная стѣна съ широкимъ чернѣвшимъ издали отверстіемъ входа, по сторонамъ котораго также были высѣчены изображенія львовъ.
У входа браминъ остановился и началъ нашептывать какія-то молитвы, ударяя себя въ грудь, прикладывая руки ко лбу или распростирая ихъ. Кончивъ молитвы, браминъ вступилъ въ львиный гротъ.
Гротъ этотъ былъ первымъ среди единственныхъ во всемъ: мірѣ браминскихъ монастырей, часовенъ буддистовъ и древнихъ усыпальницъ извѣстныхъ подъ общимъ названіемъ храмовъ Эллора.
Полумракъ, холодъ, таинственность пещеръ, изъ которыхъ состоялъ гротъ, дѣйствовали удручающе даже на флегматическихъ англійскихъ офицеровъ.
Проходы, соединяющіе отдѣльные храмы и пещеры, иногда такъ были узки, что по нимъ можно было двигаться только другъ за другомъ. Путешественники, идя за проводникомъ, часто обходили громадныя колонны со странными уродливыми изображеніями идоловъ, изваянныхъ быть можетъ въ доисторическую эпоху.
Все это вызывало чувство какого-то мистическаго страха въ душахъ офицеровъ и только докторъ Безымянный, казалось, не испытывалъ ничего подобнаго и бодро шелъ впередъ, спокойно посматривая по сторонамъ.
Анооръ, подъ впечатлѣніемъ видѣннаго, боязливо жалась къ своему пріятелю Сигалю, гордо шагавшему рядомъ и довольному довѣрчивостью прекрасной своей подруги. Онъ не испытывалъ никакихъ религіозныхъ волненій, находя путешествіе очень занятнымъ, а встрѣчающіеся памятники древности забавными, какъ страницы юмористическаго журнала.
Не вызывало повидимому путешествіе какихъ либо особенныхъ чувствъ и въ равнодушно шествующемъ Людовикѣ.
Внезапно до слуха идущихъ донесся отдаленный ревъ, подхваченный эхомъ пещеръ.
Руки остановившихся англичанъ инстинктивно схватились за рукоятки сабель.
— Пантеры Шивы! — торжественно произнесъ Аитаръ.
— Слышу, — невозмутимо спокойно проговорилъ Безымянный — значитъ мы сейчасъ очутимся въ послѣдней задѣ подземелья, которая находится передъ чудомъ изъ чудесъ — храмомъ Кайласъ — мѣстопребываніемъ факира Бэилада! Ну, идемъ же дальше!
Браминъ удивленно взглянулъ на доктора,
— Развѣ ты не знаешь, что пантеры ходятъ на свободѣ и при этомъ онѣ голодны!
— Ну что же изъ этого, всеравно онѣ сегодня не будутъ ѣсть! — равнодушно произнесъ таинственный докторъ, гладя рукой стоявшаго около него медвѣдя и ласково обращаясь къ послѣднему сказалъ ему:
— Это, товарищъ, теперь ужъ твое дѣло загнать ихъ въ ихъ логовища, не зѣвай!
Сигалю показалось очень забавнымъ ожидать помощи въ такомъ случаѣ отъ кроткаго Людовика и онъ не могъ удержаться, чтобы не расхохотаться на слова доктора.
Но другихъ присутствующихъ сильно смущала мысль о голодныхъ пантерахъ и смѣхъ парижанина не нашелъ отклика среди нихъ.
Анооръ, совсѣмъ испуганная, измѣнившимся голосомъ говорила:
— На свободѣ… голодныя пантеры… но вѣдь онѣ же съѣдятъ насъ!
Не успѣлъ Безымянный отвѣтить, какъ Сигаль уже говорилъ:
— Не бойся, милая сестренка: здѣсь нашъ господинъ и я тоже! Да и пантеры, собственно говоря, вѣдь ничто иное, какъ крупныя кошки!
Глядя на озабоченныя, встревоженныя лица англичанъ и на веселую, смѣющуюся физіономію француза, у доктора невольно являлось сравненіе и онъ, какъ бы про себя, шепталъ:
— Смѣлые, отважные, веселые французы, почему не похожи на васъ эти индусы?! И перервавъ себя онъ обратился къ брамину:
— Веди же насъ!
Аитаръ двинулся впередъ.
Всѣ двинулись за нимъ.
Рычаніе доносилось откуда-то уже недалеко. Животныя, очевидно, почувствовали приближеніе чужихъ.
Анооръ уже почти висѣла на рукѣ Сигаля, почти насильно заставляющаго ее итти за собой.
Если бы постараться опредѣлить чувство офицеровъ, автоматически шествовавшихъ сзади, то надо сознаться, что оно было очень похоже на чувство, называемое обыкновенно страхомъ.
Всѣ вскорѣ вышли въ залъ съ толстыми низкими колоннами — столбами, освѣщенный сверху.
— «Стражи Шивы» находятся здѣсь — произнесъ браминъ, — но мы еще можемъ вернуться!
— Я нигдѣ, никогда не отступаю! — небрежно бросилъ Безымянный. — Веди!
Черезъ нѣсколько шаговъ они очутились у первой, встрѣтившейся здѣсь, двери.
За отворившейся со скрипомъ чугунной рѣшеткой, передъ посѣтителями открылся цѣлый рядъ отворенныхъ настежь, громадныхъ желѣзныхъ клѣтокъ.
Всѣ онѣ выходили въ большой, залитый солнцемъ залъ, въ которомъ рѣзко выдѣлялись рыжими пятнами, грѣющіяся панеры. При входѣ людей всѣ онѣ вытянули шеи, начали глухо рычать и казалось приготовлялись къ прыжку. Еще моментъ и страшное нападеніе совершилось бы.
Браминъ, съ какими-то восклицаніями, шарахнулся въ сторону, прячась за могучей фигурой доктора.
Хищники, какъ бы выведенные изъ оцѣпененія крикомъ Аитара, вскочили на ноги, но въ это же время Безымянный наскоро погладилъ Людовика и спокойно сказалъ:
— Ступай! Разгони ихъ! — и показалъ рукой на пантеръ.
Тутъ совершилось нѣчто никѣмъ неожиданное. Свирѣпые хищники, изъ которыхъ любая пантера могла бы въ минуту растерзать маленькаго медвѣженка, съ жалобнымъ воемъ побѣжали во всѣ стороны отъ кроткаго Людовика и, дрожа всѣмъ тѣломъ, скрылись въ свои клѣтки.
Сзади за ними шелъ докторъ Безымянный и спокойно запиралъ на засовъ каждую клѣтку. Въ теченіи какихъ нибудь пяти минутъ страшныя животныя были уже совершенно безоасны для посѣтителей.
Полное изумленіе выразилось на лицахъ офицеровъ и Аитара, слѣдившихъ за каждымъ движеніемъ медвѣженка и удивительнаго доктора, который совершенно спокойно продѣлывалъ столь поразительныя вещи.
Скрывавшій въ душѣ сильную злобу браминъ не могъ догадаться, что сила была совсѣмъ не въ медвѣженкѣ, а въ эссенціи Cactus Herridus Boutanensis, которою докторъ велѣлъ смазать Людовика и которую не переносятъ всѣ хищники кошачьей породы.
Аитаръ въ суевѣріи своемъ видѣлъ въ этомъ божественное вмѣшательство.
— Этотъ человѣкъ — воплощеніе Вишну! — въ изумленіи шепталъ браминъ.
— Однако впередъ, Аитаръ! Время идетъ! — произнесъ докторъ и добавилъ, обращаясь къ офицерамъ:
— Видите, господа, намъ не грозитъ никакой опасности!
Проводникъ приблизился ко входу въ нишу въ концѣ зала, здѣсь была другая лѣстница, похожая на первую. Лѣстница вела внизъ. Такъ же, какъ и первая — она была украшена на каждой ступени каменными изображеніями, но не львовъ, тигровъ.
Сойдя съ лѣстницы докторъ и остальные очутились въ узкомъ проходѣ, на уровнѣ земли. По сторонамъ прохода возвышались громадныя скалы.
Здѣсь было темно. Итти приходилось гуськомъ. Высоко надъ головами свѣтлѣла узкая голубая полоска неба.
Тропинка развѣтвлялась въ разныхъ направленіяхъ мрачномъ ущельѣ.
Черезъ нѣсколько времени стало замѣтно, что дорога дѣлаетъ подъемъ — и вотъ проходъ расширился и вывелъ на большую освѣщенную площадь, посреди которой красовалось чудо изъ чудесъ древности, храмъ Кайласъ!
Храмъ былъ созданъ такимъ образомъ; строители его вырубили въ горѣ, начиная съ вершины, глубокій и длинный колодезь, въ срединѣ котораго оставили нетронутою скалу.
Изъ скалы этой и былъ высѣченъ весь храмъ съ громаднымъ куполомъ, съ стройными минаретами, стрѣльчатыми башнями и величественными лѣстницами.
Подобнаго по изяществу и грандіозности сооруженія не было во всемъ свѣтѣ.
— Укрѣпился ли ты сердцемъ, чтобы безъ страха вступить въ священное убѣжище? — обратился съ вопросомъ къ доктору Безымянному Аитаръ.
— Тебѣ объ этомъ заботиться не приходится, веди, я иду за тобой!
— Прежде я долженъ предупредить тебя о сопровождающихъ посѣщеніе всякаго посторонняго лица, обрядахъ.
Весь храмъ дѣлится на три части: сначала посѣтитель попадаетъ въ одну изъ «залъ очищенія», гдѣ въ проточной водѣ омывается грѣховность тѣла; въ слѣдующей части, — собственно храмѣ, — люди обращаются съ молитвами къ Всевышнему и послѣдняя, третья — Святая-Святыхъ, для простыхъ смертныхъ недоступна. Эта часть храма, соединенная воздушнымъ переходомъ съ предыдущей и служитъ помѣщеніемъ факира Бэйлада.
Всякій, старающійся проникнуть въ эту часть храма, заранѣе обреченъ на вѣрную смерть, такъ какъ доступъ къ факиру строго охраняется тигромъ-сокрушителемъ!
Аитаръ замолчалъ и внимательно слѣдилъ за произведеннымъ впечатлѣніемъ.
— Ну и что же? спокойно, даже равнодушно спросилъ Безымянный.
— Какъ такъ, что?! удивился браминъ и, несмотря на униженный тонъ, которымъ онъ говорилъ, видно было, какъ глаза его сверкнули злобой.
— Ужъ во всякомъ случаѣ пройти могъ бы только ты одинъ, продолжалъ говорить Аитаръ — медвѣдь твой не можетъ слѣдовать за тобой: это животное нечистое, и только присутствіе одного тигра можетъ быть пріятно божествамъ!
— Теперь только я понялъ, — воскликнулъ, расхохотавшись Безымянный, — что ты думаешь, что безъ защиты медвѣженка, я буду растерзанъ тигромъ! Ну хорошо, я медвѣдя оставлю, но священный тигръ умретъ!
Съ этими словами докторъ смѣло направился впередъ и, обойдя стороной, какъ знакомый съ мѣстомъ человѣкъ, остановился у «Вратъ Шивы».
ГЛАВА VIII.
править— Теперь мы катимся прямо къ Дели?
— Да, Сигаль!
— А когда мы туда прибудемъ?
— Разстояніе между Орангабадомъ и Дели равняется 900 километрамъ, въ день мы, не особенно торопясь, успѣваемъ сдѣлать 200 километровъ.
— Все путешествіе значитъ продлится денька четыре съ половиной!
Докторъ и Сигаль сидѣли на террасѣ автомобиля, который часовъ пять уже шелъ полнымъ ходомъ по дорогѣ отъ Орангабада, лежащей діагонально поперекъ полуострова Индіи. Вблиз и разговаривающихъ возился Людовикъ и тугъ же, задумавшись, сидѣла Анооръ.
— Такъ какъ времени у насъ впереди много, докторъ, то я напомню вамъ ваше обѣщаніе объяснить мнѣ, какимъ образомъ, посредствомъ вашихъ зеркалъ, вы производите грозу, направляете ее куда угодно, по собственному желанію и поражаете громами кого угодно!
— Хорошо, насколько это возможно, я постараюсь тебѣ объяснить!
Говоря это, докторъ вынулъ изъ кармана записную книжку и продолжалъ:
— Тебѣ, конечно, извѣстно, что, когда кинешь въ воду камень, то по ея поверхности расходятся концентрическіе круги? Знаешь, почему это бываетъ?
— Нѣтъ.
— Когда камень ударяетъ въ водяную поверхность — онъ производитъ сотрясеніе, которое передается дальше и дальше въ видѣ расходящихся круговъ, которые называются волнами. Совершенно похоже на эти круги, вызванные паденіемъ камня, распространяются теплота, электричество, свѣтъ. Это — разныя формы движенія, которое происходитъ въ наполняющемъ все міровое пространство и такъ называемомъ міровомъ эфирѣ, только на мѣстѣ камня здѣсь является солнце. Понятно тебѣ это?
— Вполнѣ, продолжайте!
— Если на пути этихъ волнъ помѣстить какой нибудь предметъ, который сталъ бы такимъ образомъ для нихъ препятствіемъ, то понятно волны, ударившись о него, примутъ направленіе обратное первому. На основаніи этого, если точно высчитать величину и форму выбраннаго препятствія, то можи о произвольно направить эти волны въ желаемомъ направленіи!
— Но развѣ это возможно высчитать?
— Безусловно возможно и не такъ ужъ трудно! — сказалъ Безымянный и быстро набросалъ въ своей книжкѣ маленькій чертежъ.
— Вотъ посмотри! — обратился онъ къ Сигалю. — Эти два рисунка представляютъ собою разрѣзы двухъ параболическихъ зеркалъ. Эта кривая разсчитана на посыланіе свѣтовыхъ или тепловыхъ волнъ въ параллельномъ направленіи!
Сигаль, при этихъ словахъ доктора, схватился обѣими руками за голову, воскликнувъ:
— Бѣдная, бѣдная моя головушка!
— Нѣтъ, пріятель, — проговорилъ Безымянный, — хотѣлъ слушать, такъ слушай до конца.
. Затѣмъ докторъ сталъ объяснять Сигалю путь, совершаемый лучомъ послѣ его отраженія.
— Точно также отражаются и тепловые лучи, если источникъ свѣта, напримѣръ свѣчу, замѣнить какимъ нибудь источникомъ тепла, хотя бы стекляннымъ шаромъ, наполненнымъ горячей водой.
— А какъ же можно узнать, — спросилъ Сигаль, — что тепловой лучъ пойдетъ въ томъ же направленіи, какъ и свѣтовой, вѣдь его же не видно!
— Это узнается термометромъ, который помѣщается въ фокусѣ.
— Изъ всего этого, — говорилъ докторъ, — тебѣ ясно, что даже невидимые лучи могутъ быть направлены въ извѣстномъ направленіи. Этимъ свойствомъ зеркалъ воспользовался одинъ французскій инженеръ для того, чтобы направлять на значительное разстояніе пучки лучей X или Рентгена!
— Это тѣ самые лучи, которые проникаютъ сквозь тѣло человѣка и которыми можно сфотографировать скелетъ съ живого человѣка! — воскликнулъ Сигаль.
— Именно, эти самые!
— Этотъ инженеръ, г. Дебюро, убѣдился, что X лучи обладаютъ способностью внезапно разлагать нейтральное электричество, распространенное на поверхности всѣхъ тѣлъ, на положительное и отрицательное. Если напримѣръ эти лучи направить на стѣнку увѣшанную оружіемъ, то между разными металлическими предметами получатся чрезвычайно сильныя электрическія искры.
— Ой, кажется это все не помѣстится въ моей головѣ! Я пока только и знаю одно электричество, которое служитъ для освѣщенія!
— Подожди, ты сейчасъ увидишь, что это не такъ сложно, какъ тебѣ кажется! Для примѣра представь себѣ три рюмки, изъ которыхъ одна наполнена виномъ, другая чистой водой, а въ третью налито половина вина и половина воды. Такимъ, образомъ у насъ въ третьей рюмкѣ получается не вода и не вино, а нѣчто среднее — вода, окрашенная виномъ. Вода — положительное, вино — отрицательное, а смѣсь — нейтральное электричество.
— Теперь догадываюсь… Значитъ X лучи обладаютъ свойствомъ сразу отдѣлить положительное электричество отъ отрицательнаго?
— Да! Только въ электричествѣ, положительное и отрицательное постоянно, послѣ разъединенія, стремятся опять соединиться, что происходитъ посредствомъ искры, а въ природѣ — молніи.
— Другими словами, молнія, это ничто иное, какъ буйное бракосочетаніе г-жи Положительной съ г-мъ Отрицательнымъ!
— Погоди болтать, Сигэль, слушай дальше.
Узнавъ это свойство лучей, нашъ инженеръ сталъ думать о томъ, что если найти такой рефлекторъ, который далъ бы возможность направлять пучекъ этихъ лучей на дальнее разстояніе, то, вслѣдствіе того, что вся металлическая поверхность, на которую направлены лучи Рентгена, даетъ искры, то было бы достаточно одного такого прибора, чтобы въ нѣсколько минутъ поразить цѣлую армію въ сто тысячъ человѣкъ. Между всѣми металлическими частями въ войскѣ, между дулами ружей, пуговицами мундировъ, саблями, штыками, пушками и т. я образовались бы миріады молній!
— И война тогда будетъ невозможной! — воскликнулъ заинтересованный Сигаль.
— Конечно, но если эта задача будетъ окончательно рѣшена! Я пока попытался примѣнить это на дѣлѣ и ты видѣлъ, дѣйствіе этого на коняхъ колесницы Ягернаута!
— Какъ! Тѣ голубоватые огоньки были электрическія искры?!. — немного разочарованно спросилъ мальчуганъ. — Почему же никто не былъ убитъ?
Докторъ улыбнулся и пояснилъ:
— Это произошло потому, что я соразмѣрилъ силу электричества такъ, чтобы не было убитыхъ. Стоило мнѣ захотѣть и вся эта толпа, жрецы, слоны, лошади превратились бы въ груду труповъ!
Сигаль вздрогнулъ при воображеніи этой картины, гдѣ всѣ зависѣло отъ воли одного человѣка, а внимательно слушавшая Анооръ благоговѣйно прошептала:
— Господинъ мой, какъ избранникъ Вишну, добръ и не злобивъ и не захотѣлъ этого!
— Можетъ настать тотъ день, — задумчиво произнесъ Безымянный, — когда я принужденъ буду губить и разить, но дай Богъ, чтобы день этотъ никогда не насталъ!
— Меня смущаетъ одинъ вопросъ, — прошепталъ Сигаль, — это откуда вы добываете электричество?
— Да изъ того же мотора, который приводитъ въ движеніе нашъ автомобиль!
— А вотъ еще скажите — какъ вы убили тигра?
— У тебя, я вижу, большая любознательность! Изволь, я объясню тебѣ. — Говоря это, докторъ вынулъ изъ кармана и передалъ Сигалю небольшой предметъ, напоминающій по виду футляръ большого мундштука или маленькой трубки.
— Не дотрогивайся только до маленькой мѣдной кнопки на концѣ ствола! Если я ее нажму, ты сейчасъ же упадешь мертвымъ, такъ же какъ и всякое другое живое существо! Въ этой трубочкѣ — смерть! Это родъ пистолета моего изобрѣтенія.
Эта трубочка заряжена сорока маленькими стеклянными шариками, наполненными синильной кислотой, одной капли которой вполнѣ достаточно, чтобы причинить моментальную смерть. При нажимѣ на эту кнопку, приходитъ въ движеніе пружина которая со страшной силой выбрасываетъ одинъ изъ этихъ стеклянныхъ шариковъ. Встрѣтивъ какое-либо препятствіе шарикъ моментально превращается въ пыль, содержащаяся въ немъ кислота улетучивается и получается то, что ты уже видѣлъ!
Сигалы сидѣлъ пораженный, не находя даже, противъ своего обыкновенія, что сказать. Его подавляла мысль, что такая трубочка заключаетъ въ себѣ сорокъ смертей.
Анооръ съ восторгомъ воскликнула:
— Кто же ты, господинъ мой, посвятившій силы свои защитѣ угнетенныхъ и слабыхъ и обладающій могуществомъ равнымъ могуществу самого Брамы?!.
Скорбь и печаль отразились при этихъ словахъ на лицѣ доктора Безымяннаго.
— Кто я?.. Человѣкъ, вынесшій много горя, человѣкъ, у котораго отнято все, что составляло радость его жизни, его счастье, его привязанности…
— Но тебѣ то вѣдь все равно, кто бы я ни былъ! — говорилъ докторъ, стараясь вернуть себѣ обычное самообладаніе. — Если я съумѣю возвратить тебѣ ту, память о которой сохраняется въ твоей душѣ, если мнѣ удастся охранить тебя отъ Орангабада и его сообщниковъ, если я смогу обезпечить тебѣ то счастье, о которомъ самъ уже не смѣю думать… и, замѣтивъ, устремленный на него, полный слезъ, благодарный взглядъ дѣвушки, онъ произнесъ;
— Значитъ ты дѣйствительно любишь меня, Анооръ?
Анооръ прижалась къ плечу Безымяннаго и, сложивъ молитвенно руки, прошептала: «Для Анооръ ты — отецъ!»
Докторъ обнялъ ее и поцѣловалъ ея чернокудрую головку.
— Сердце мое бьется сильнѣе при звукахъ твоего нѣжнаго, кроткаго голоса… Когда нибудь, возможно, ты узнаешь, кто твой печальный другъ, но пока, знай только, что онъ есть страданіе и скорбь! Люби его за всѣхъ тѣхъ, кто наполняетъ его воспоминанія, чьи тѣни дороги ему, кого ужъ больше нѣтъ, такъ какъ злоба и преступленіе перенесли ихъ въ царство тѣней… Мнѣ голосъ твой напоминаетъ другіе, дорогіе для меня голоса…
Докторъ прижалъ дѣвочку къ своей груди и видно было какъ крупная слеза скатилась по щекѣ его и упала въ черныя кудри Анооръ.
Сигаль, видѣвшій эту сцену, не могъ успокоиться. Слова молодого ученаго: «Я — страданіе… я скорбь»: не давали ему покоя. Вѣдь и онъ могъ бы такъ же сказать;, я — страданіе, я — скорбь" и понятнѣе для него отъ этого становился докторъ, роднѣе, ближе. Онъ уже не могъ видѣть въ немъ любимаго господина, а вмѣсто этого онъ почувствовалъ въ лицѣ доктора — дорогого брата.
На глазахъ Сигаля выступили слезы.
— Ты плачешь, Сигаль?.. О чемъ?..
Не отдавая себѣ отчета, не подозрѣвая, сколько чувства любви заключалось въ его отвѣтѣ, Сигаль прошепталъ:
— О васъ!
На лицѣ доктора засіяла радость. Онъ обнялъ обоихъ подростковъ и воскликнулъ:
— Судьба не безжалостна и не жестока! Не она ли послала мнѣ этихъ безкорыстныхъ дорогихъ друзей?!.
ГЛАВА X.
правитьУже три дня Безымянный и его спутники самымъ тщательнымъ образомъ обыскивали развалины, но факира встрѣтить не могли.
Среди высокой травы, кустовъ и деревьевъ передъ ними выростали каменные колоссы, какъ бы упрекая за нарушеніе ихъ вѣкового покоя.
— Точно на загадочныхъ картинкахъ, — болталъ, смѣясь, Сигаль: — Нарисованы развалины, гдѣ же путешественникъ?
Но вотъ въ одномъ мѣстѣ зашевелились кусты и на высокой каменной плитѣ показалась фигура индуса, опоясаннаго кускомъ голубого холста. Индусъ произнесъ:
— Привѣтъ золотому тигру!
— А кто ты? — спросилъ Безымянный.
— Отшельникъ Магапуръ!
У Сигаля и Анооръ невольно вырвалось восклицаніе радости при этомъ имени.
Докторъ Безымяный подалъ факиру для разсмотрѣнія золотую фигурку тигра. Магапуръ преклонился передъ нею.
— Я всѣмъ тебѣ готовъ служить, саибъ, говори! Только сегодня меня увѣдомили о твоемъ прибытіи и я вышелъ встрѣтить тебя и предупредить объ опасности!
Ученый одобрительно кивнулъ головой.
— Кто подарилъ тебѣ, Магапуръ, того медвѣдя Шивы, — такъ у индусовъ принято называть маленькихъ черныхъ малайскихъ медвѣдей, — котораго ты подарилъ Бэиладу?
— Только это ты и хотѣлъ узнать у меня! Хорошо! Воля твоя будетъ исполнена! Этого медвѣдя далъ мнѣ Гапи, великій, чтимый всѣми, вождь «товарищей Шивы и Кали»!
Услышавъ это, Анооръ вздрогнула и поблѣднѣла. Общество это пользуется славой не менѣе ужасной, чѣмъ слава самихъ туговъ, цѣлой секты индѣйскихъ душителей. Разница между ними заключается въ томъ, что «товарищи», вмѣсто шелковаго шнурка, для умерщвленія своихъ жертвъ употребляютъ просто кинжалъ.
Въ Европѣ считали эти секты прямо шайками бандитовъ, на самомъ же дѣлѣ туги и товарищи представляли изъ себя тайныя секты энергичныхъ людей, задавшихся цѣлью возвратить свободу и возбудить къ возстанію браманическую Индію. Они доказывали, что англичанъ можно уничтожать не выступая съ ними на поле битвы. И дѣйствительно, когда англичане и ихъ сторонники падали жертвами этихъ фанатиковъ, французы, Бувель, Везилль, Арланъ и др. безъ всякаго конвоя и оружія путешествовали по Индіи. Иногда ихъ задерживали туги или товарищи, но послѣ короткаго допроса имъ всегда возвращали свободу. Изъ разсказовъ этихъ путешественниковъ видно, что эти мнимые разбойники были люди, любящіе свободу, честные сыны Индіи, принужденные хитростью и изъ засады бороться противъ своихъ угнетателей, съ сильными, дисциплинированными англійскими войсками.
— А гдѣ же въ настоящее время находится этотъ вождь Гапи?
— Въ странѣ Покоя"! — произнесъ факиръ, указывая рукой на небо. Онъ спитъ теперь на томъ голубомъ полѣ, гдѣ вечеромъ разцвѣтаютъ звѣзды!
— Значитъ онъ умеръ?
— Для земли умеръ, но живъ въ безконечномъ пространствѣ! Въ этихъ словахъ заключалось вѣрованіе факировъ, допускающихъ три существованія: до рожденія человѣка — темная, безсознательная жизнь; затѣмъ жизнь земная или подготовительная, когда всѣ умственные взоры человѣка должны обращаться къ свѣту безконечнаго, подъ страхомъ сызнова начинать неопредѣленное число разъ свое земное существованіе и третье — это жизнь всемірная, когда существо носится въ міровомъ пространствѣ.
Докторъ далъ себѣ слово найти семью Анооръ. Отвѣтъ факира заставилъ Безымяннаго призадуматься.
— Умеръ Гапи, — бормоталъ онъ, — неужели я принужденъ буду заставить этого ребенка раздѣлять со мной опасную жизнь? О, еслибъ я съумѣлъ найти ту, имя которой Анооръ не помнитъ, но которую до сихъ поръ любитъ!
— Не нужно ли тебѣ, Саибъ, спросить меня еще о чемъ нибудь, — сказалъ факиръ. — Я долженъ исполнять то дѣло которое ты довѣрилъ Бэиладу!
— Да, ты правъ, — произнесъ Безымянный, мы не должны медлить, жизнь наша не принадлежитъ намъ…. Дѣло, которому мы служимъ, не даетъ пощады!
— Но постой! Посмотри внимательно на эту дѣвочку и запомни ея черты. Она жертва браминовъ, ее хотѣли утопить въ чужомъ, далекомъ морѣ. Когда она была еще совсѣмъ ребенкомъ, она играла съ медвѣженкомъ, который нѣкоторое время принадлежалъ тебѣ. Спрашивая тебя о медвѣдѣ, я думалъ найти ея семью и возвратить ее ей. Въ случаѣ моей смерти я завѣщаю ее тебѣ и вѣрнымъ факирамъ, чтобы вы докончили начатое мною! Головъ доктора былъ тихъ и грустенъ.
— Единственную отраду я видѣлъ въ ней, — растроганно договорилъ Безымяный.
— Отецъ, я съ тобой не хочу разставаться! — прервала его Анооръ растроганнымъ голосомъ. — Я вѣрю, что то дѣло, которому ты посвятилъ себя, дѣло великое и прекрасное! Отдайся ему, не думай обо мнѣ и позволь мнѣ только слѣдовать всюду за тобою, позволь быть подлѣ тебя и служить тебѣ!
— Но и я вѣдь не хуже! — воскликнулъ Сигаль. — Во всякомъ случаѣ парижанинъ стоитъ вѣрнаго пса!
Безымянный ласково прижалъ къ себѣ обоихъ подростковъ.
— Да, саибъ: а какъ зовутъ брамина, покушавшагося на жизнь дѣвочки, — спросилъ факиръ.
— Зовутъ его Аркабадъ!
— А, такъ это Аркабадъ, — воскликнулъ факиръ и радость свернула въ его глазахъ. — Онъ конечно знаетъ, гдѣ и у кого онъ похитилъ этого ребенка! 1
— Конечно знаетъ, но онъ не скажетъ этого!..
— Нѣтъ, повелитель, ошибаешься, онъ сказалъ….
— Какъ, сказалъ то, что я такъ стараюсь узнать?
— Нѣтъ, онъ сказалъ не совсѣмъ то, но онъ указалъ, нашимъ поработителямъ — англичанамъ, тѣ пути на которыхъ они могли бы задержать тебя!
— Теперь я понимаю. Это тѣ самые пути, по которымъ очевидно я долженъ слѣдовать! Какія же это дороги, куда онѣ ведутъ?
— Это дороги въ Лагоръ!
— Это къ Афганской границѣ, въ столицу Пенджаба… Анооръ, радуйся, твоя родина какъ разъ та сторона, гдѣ я долженъ привести въ исполненіе затѣянное мною дѣло
— Какимъ же образомъ ты узналъ это? — обратился Безымянный къ Магапуру.
— «Братъ» который сообщилъ мнѣ о твоемъ пріѣздѣ, поручилъ передать тебѣ это.
— Теперь я вижу, что Бэйладъ исполнилъ то, что я ему говорилъ. Цѣлый невидимый міръ зашевелился и ожилъ, воскрешая надежду на возможность освобожденія отъ ига. Я вѣрю, что на этотъ разъ мы восторжествуемъ.
Факиръ сомнительно покачалъ головой.
— Для этого нужно, чтобы тебя не могли захватить англичане!
— Ну, это то они могутъ сдѣлать только съ моего согласія! — презрительно бросилъ Безымянный.
— Но не забудь, что всѣ пути къ Лагору охраняются врагами! Что всѣ дороги перерыты глубокими канавами, въ которыя можетъ опрокинуться твой волшебный домъ!
Молодой ученый слегка задумался.
— Достигнуть Лагора, — продолжалъ факиръ, — ты можешь двумя дорогами: по пути на Сахарантаръ — Патіола и на Нарнолъ — Шейрахъ. Про желѣзную дорогу Дели — Лагоръ я конечно не говорю, такъ какъ, чтобы воспользоваться ею, тебѣ пришлось бы бросить свою чудную колесницу! Если ты поѣдешь по первому пути, то тебя задержатъ на разстояніи одного часа пути отъ Патіола, а на второмъ пути та же участь ожидаетъ тебя въ окрестностяхъ Шеираха!
Это были существенныя затрудненія, которыхъ, казалось, докторъ не могъ сразу рѣшить.
— Еще не наступило время для открытаго возстанія, — какъ бы про себя произнесъ Безымянный.
— Конечно! И изъ этого видно, что ихъ надо обмануть, — отвѣтилъ факиръ.
— Но какъ это сдѣлать?
— Надо, чтобы они задержали другого, вмѣсто тебя!
— Да, но его еще надо найти!
Ну если это и не трудно, то все-таки мнѣ придется разстаться съ моимъ аллюминіевымъ домомъ!
— Но на самое непродолжительное время!
— Какъ же это! Почему на непродолжительный срокъ?
— Слушай, господинъ! По какой то непонятной нашимъ"братьямъ" причинѣ, англичане во чтобы то ни стало хотятъ завладѣть твоимъ домомъ. Они говорятъ о какихъ то зеркалахъ!
— О зеркалахъ, — воскликнулъ пораженный ученый. Неужели они догадываются, что я разрѣшилъ задачу X—лучей?
— Я не понимаю, о чемъ говоришь ты, но знаю, что англичанѣ видятъ въ твоемъ домѣ прекрасное оружіе для самозащиты, въ случаѣ еслибы войска Бѣлаго царя, русскіе, двинулись въ Индію черезъ Афганистанъ. Англичане, завладѣвъ твоимъ дворцомъ, заставятъ одного изъ своихъ офицеровъ привести его въ Синдъ или Пенджабъ, Тебѣ не трудно будетъ попути отнять его у нихъ!
— Ну хорошо! А кто же будетъ задержанъ вмѣсто меня?
— Тѣ, кто менѣе всего этого ожидаютъ!
— Кто же это?
— Да тутъ по близости! Это путешественники англичане; сейчасъ они завтракаютъ у арки Аладина; я знаю ихъ переводчика и проводника — онъ изъ нашихъ приверженцевъ.
— Мнѣ хотѣлось бы ихъ видѣть!
— Сейчасъ, саибъ! — произнесъ Магапуръ и ударилъ два раза въ ладони.
Черезъ нѣсколько минутъ изъ за кустовъ вышелъ человѣкъ въ костюмѣ индусскихъ проводниковъ, сопровождающихъ обыкновенно англичанъ. На немъ была одѣта куртка со свѣтлыми пуговицами, брюки съ темно-краснымъ лампасомъ и тюрбанъ со значкомъ изображающимъ двѣ англійскія буквы I. R. (Indian Railways т. е. «Индійскія желѣзныя дороги»). Ношеніе даннаго значка показывало, что проводникъ принадлежитъ къ числу присяжныхъ переводчиковъ, служащихъ у желѣзнодорожныхъ компаній Индіи.
— Натшури! Вотъ саибъ, обладатель золотого Тигра! — обратился къ пришедшему факиръ.
— Проводникъ низко поклонился Безымянному.
Надо устроить, чтобы тѣ кого ты сопровождаешь согласились продолжать путешествіе въ подвижномъ дворцѣ нашего господина!
— Хорошо, Магапуръ!
— Гдѣ они теперь?
— Около арки Аладина и башни Побѣды. Они закусываютъ!
— Ты провели туда саиба и исполни мои приказанія!
— Все будетъ исполнено, братъ!
— Теперь я могу удалиться, господинъ? — спросилъ Магапуръ, вопросительно глядя на Безымяннаго.
_ Можешь, и пусть Вишну будетъ съ тобою!
Магапуръ тотчасъ же скользнулъ въ чащу кустовъ и скрылся.
Проводникъ молча пошелъ впередъ. Докторъ и его спутники двинулись за нимъ.
Черезъ четверть часа они были уже у горделиво возвышавшейся среди небольшой площадки башни побѣды. Тутъ же была и арка Аладина.
«Башня Побѣды», построенная императоромъ Кутабосъ; представляла изъ себя образецъ строительнаго искусства.
Она состояла изъ пяти этажей стройныхъ колонокъ и пяти круговыхъ галлерей. Общая высота ея достигала 35 саженей. Рядомъ съ ней перекинулась величественная арка, которая вела когда то въ храмъ. Подъ аркой виднѣлась небольшая группа деревьевъ — остатокъ древней рощи Самехъ-Удинъ.
— Вотъ они здѣсь, по ту сторону развалинъ! — произнесъ Натшури, показавъ рукой на обломокъ стѣны.
— А кто они?
— Семейство состоящее изъ мистера и мистриссъ Сандерсъ и ихъ двѣнадцати дочерей.
— Ого! — невольно воскликнулъ Сигаль.
До Безымяннаго и его спутниковъ уже доносились ссорившіеся между собой голоса.
ГЛАВА XI
править— Жена моя, Вильгельмина! — строго восклицалъ мужской голосъ.
— Мужъ мой, Іеровоамъ Сандерсъ! столь же грозно отзывалось женское сопрано. — Но это же нестерпимо!
— Я говорю, что это невыносимо наконецъ!
— И въ лѣтописяхъ парламента, къ которому я имѣлъ честь принадлежать
— Никогда не встрѣчалось человѣка болѣе придирчиваго и болѣе вздорнаго, чѣмъ вы, другъ мой!
— Вильгельмина!
— Іеровоамъ!
— Мама! Папа! раздалось 12 серебристыхъ дѣвичьихъ голо совъ одни изъ которыхъ были съ голландскимъ, другіе съ англійскимъ выговоромъ. Всѣ 12 дѣвушекъ, одинаково одѣтыхъ въ бѣлыя платья и круглыя соломенныя шляпы, съ лиловыми вуалями — кинулись къ ссорящимся.
Маленькій толстякъ, Іеровоамъ Сандерсъ, представлялъ изъ себя самодовольнаго дороднаго человѣка, несмотря на низкій ростъ, на румяное старческое безусое и безбородое лицо, на волоса, напоминавшіе кудель и на выпяченное впередъ, выступающее изъ полъ бѣлаго парусиннаго пальто, брюшко. Онъ сопѣлъ, пыхтѣлъ, потѣлъ подъ парусиннымъ колоніальнымъ шлемомъ, украшеннымъ зеленымъ газовымъ вуалемъ. Супруга его была наоборотъ очень тонка, высока, костлява. Перламутроваго цвѣта лицо ея украшалось густымъ пушкомъ на верхней губѣ, который, будь онъ на мужскомъ лицѣ, назывался бы уже не усиками, а усами.
Какъ только въ споръ вмѣшались дочери, Іеровоамъ торжественно протянулъ руку по направленію молодого поколѣнія и произнесъ:
_ Послушайте этихъ дѣтей, Вильгельмина. Гласъ народа долженъ руководить представителями. Этой формулой долженъ руководствоваться настоящій членъ парламента!
Чтобы лучше ознакомиться съ этимъ семействомъ, понять что это за люди и какъ они попали въ долину Дели, необходимо сначала сказать нѣсколько словъ о каждомъ изъ членовъ этой странной семьи.
Англійскій дворянинъ-помѣщикъ (фартеръ), джентльменъ, сэръ Сандерсъ засѣдалъ нѣкоторое время въ палатѣ общинъ въ парламентѣ. Это было самое счастливое время его жизни: онъ присутствовалъ на всѣхъ засѣданіяхъ, участвовалъ во всѣхъ комиссіяхъ и подкомиссіяхъ, говорилъ съ одинаковымъ увлеченіемъ обо всемъ: о флотѣ, войнѣ, бюджетѣ, промышленности, торговлѣ.
Ему лучше всѣхъ были извѣстны всѣ формулы и обращенія, принятыя въ засѣданіяхъ англійскаго парламента, которыми никто въ такой мѣрѣ и не злоупотреблялъ, какъ сэръ Сандерсъ. Когда же избиратели вмѣсто него избрали другого представителя въ палату общинъ, сэръ Сандерсъ почувствовалъ, что у него отняли самую суть его жизни. Но Іеровоамъ Сандерсъ не принадлежалъ къ числу людей, которымъ можно окончательно испортить жизнь.
Только по возвращеніи домой Іеровоамъ Сандерсъ спохватился, почувствовавъ, что онъ вдовецъ и что у него есть пять дочерей, прелестныхъ, шумливыхъ, всегда смѣющихся, всегда щебечущихъ, спорящихъ, суетящихся. Эти созданія не давали ему ни минуты покоя. Звали ихъ Модъ, Лора, Грэсъ, Мэри и Бетти.
Почтенный отецъ сейчасъ-же занялся переустройствомъ домашняго правленія: старшей, Модъ, было препоручено управленіе домомъ и хозяйственными дѣлами, съ званіемъ министра внутреннихъ дѣлъ. Лора завѣдывала садоводствомъ и огородничествомъ, съ наименованіемъ управляющаго лѣснымъ и садовымъ департаментамъ. Мэри назначено было наблюдать за ремонтомъ и постройками, ей былъ данъ портфель министерства общественныхъ работъ и т. д.
Вслѣдствіе такого устройства всѣ домашнія бесѣды превращались въ нѣчто, очень напоминающее засѣданія палаты общинъ, причемъ пять веселенькихъ, хорошенькихъ, задорныхъ дѣвушекъ изображали собой различныя правительственныя фракціи и оппозицію законодательнаго собранія. Но нерѣдко., этими пятью хорошенькими дѣвицами устраивалась рѣшительная оппозиція противъ своего почтеннаго папаши — «президента, совѣта».
Трудно приходится иногда бѣдному Іеровоаму Сандерсъ со своими дочерьми, милыя головки которыхъ часто настраивались очень революціонно. Впрочемъ, каждый малѣйшій вопросъ въ семьѣ рѣшался большинствомъ голосовъ.
Въ такихъ случаяхъ отецъ семейства восклицалъ: — «Къ. урнамъ!г и всѣ чинно усаживались вокругъ стола, посреди котораго ставилась пустая цвѣточная ваза, изображавшая урну.
Каждое мнѣніе писалось на клочкѣ бумаги, который затѣмъ сворачивался и опускался въ урну. Случалось чаще всего, что голоса были три противъ трехъ.
Но однажды при голосованіи случилось нѣчто никѣмъ неожиданное. Былъ предложенъ вопросъ, куда ѣхать лѣтомъ на морскія купанія: въ Брайтонъ или на островъ Уайтъ.
Предсѣдатель совѣта подалъ голосъ за поѣздку на Уайтъ, а народное мнѣніе въ лицѣ пяти missis голосовало такъ: „ѣхать въ Калькутту, ѣхать въ Мизоръ“, „ѣхать въ Аллахабадъ“, ѣхать въ Дели», ѣхать въ Лагоръ".
Результатомъ голосованія было рѣшено: "ѣхать въ Индію, — на этомъ и оетановились.
Уѣзжая изъ Англіи сэръ Сандерсъ располагалъ только пятью вотирующими голосами, но дальше число голосовъ увеличилось. Произошло это такъ.
Сѣвъ въ Ливерпулѣ на пароходъ «Парламентъ», выбранный поклонникомъ эіого учрежденія ради его названія и отправлявшійся въ Коломбо и Калькутту черезъ Гибралтаръ, Мальту, Портъ-Сайдъ и Аденъ, дочери Іеровоама Сандерсъ быстро сдружились съ семью барышнями голландками, путешествующими со своей мамашей на томъ же пароходѣ.
Мамаша ихъ была вдова голландскаго губернатора Батавіи, Вильгельмина ванъ-Стоонъ.
О своемъ мужѣ эта превосходная женщина сохранила самое нѣжное воспоминаніе. Каждое указаніе дочерямъ, каждое движеніе у нея проявлялось въ видѣ военной команды.
Если нужно было встать и пойти, — она командовала: «маршъ впередъ!» при защитѣ раздавалась команда: — «сомкни штыки!» или «открыть огонь».
При такомъ руководствѣ дочери почтенной дамы пріобрѣли совершенно военную выправку. На прогулкѣ онѣ строились по ранжиру, самая высокая съ праваго фланга, самая маленькая — съ лѣваго.
Поднять уроненный платокъ требовалось по военному въ три пріема: платья дѣвушекъ назывались не иначе какъ походная форма, парадный мундиръ, шляпы носили названія киверовъ, дорожныя сумки — ранцевъ и т. д.
Высокая, тощая вдова сразу произвела сильное впечатлѣніе на Іеровоама Сандерсъ, быть можетъ въ силу противоположности съ нимъ, такъ какъ онъ былъ коротенькій и толстый. Своими фигурами они напоминали билліардный кій и шаръ. Ея семь дѣвицъ вполнѣ ей повиновались, строго исполняя каждую ея команду, между тѣмъ какъ онъ не могъ привести къ порядку своихъ пяти дочерей. И это вызвало у Іеровоама Сандерсъ мечтанія о порядкѣ и спокойствіи подъ строгимъ управленіемъ госпожи Вильгельмины. когда ему придется имѣть дѣло не съ пятью противорѣчивыми мнѣніями, а съ одной разумной волей.
Даже такой сторонникъ республиканскаго правленія, правленія всѣхъ на равныхъ правахъ, Іеровоамъ Сандерсъ теперь склонялся на сторону абсолютнаго подчиненія одной волѣ, одной личности. Либералъ сталъ превозносить тиранію!
Со стороны боготворившей память своего мужа вдовы тоже виднѣлось желаніе обзавестись вторымъ мужемъ. Эти одинокіе люди поняли другъ друга съ первыхъ же словъ.
Въ Лиссабонѣ Іеровоамъ Сандерсъ томно вздохнулъ и послалъ нѣжный взглядъ по адресу вдовы. Въ Гибралтарѣ она отвѣтила ему тѣмъ-же. Дальше чувство съ обѣихъ сторонъ росло и въ Суэцѣ нотаріусъ составилъ брачный контрактъ, а методистскій пасторъ повѣнчалъ эту чету и британскій консулъ скрѣпилъ документъ,
Празднованіе свадьбы состоялось въ Цейлонѣ а затѣмъ былъ поднятъ вопросъ о свадебномъ путешествіи. На этотъ разъ всѣ. двѣнадцать дочекъ молодой четы единогласно порѣшили сначала объѣхать Индію, какъ предполагала семья Сандерсъ, а затѣмъ отправиться въ Батавію, какъ первоначально намѣчала себѣ семья ванъ-Стоонъ.
Единодушіе это было вызвано тѣмъ, что Модъ Сандерсъ, въ возрастѣ трехъ лѣтъ была объявлена невѣстой пятилѣтняго. Клодіуса Фасэнъ, единственнаго сына Лорда Фасэнъ, полковника колоніальной арміи въ Индіи.
Больше молодые люди не видѣлись съ тѣхъ поръ, но впослѣдствіи изъ газетъ Модъ узнала, что лордъ Фасэнъ, въ награду за заслуги, былъ назначенъ на постъ губернатора Пенджаба съ резиденціей во дворцѣ Амра, недалеко отъ Лагора.
Поэтому то Модъ и подговорила всѣхъ своихъ сестеръ поддержать ее въ желаніи свидѣться съ Хлодіусомъ. Сестры мысленно радовались, что бракъ Модъ поможетъ имъ войти въ новый кругъ знакомыхъ, среди которыхъ каждая изъ нихъ надѣялась найти себѣ мужа.
Путешествіе началось прекрасно. Красивыя долины Ганга, чудные памятники Бенареса вызывали восторги путешественниковъ, но, когда проѣхали торговый городъ Орангабадъ, темное облачко омрачило безоблачный горизонтъ новобрачныхъ.
Въ это время какъ разъ была объявлена Англіей война Южно-Африканскимъ республикамъ, Трансваалю и Оранжевой. Это то событіе и вырыло между супругами пропасть, Вильгельмина стояла за своихъ соотечественниковъ буровъ, а Іеровоамъ Сандерсъ всецѣло желалъ успѣха англійскому оружію.
Послѣдствіемъ этого явилось то, что супруга, ангелъ хранитель домашняго очага, превратилась въ демона, котораго нельзя было умиротворить парламентскимъ спокойствіемъ и уравновѣшенностью.
Вскорѣ и въ немъ самомъ стала проявляться рѣзкость и возмущеніе.
Все касающееся событій и Англіи или съ театра войны служило поводомъ къ ссорамъ между супругами. А свѣдѣній такихъ приносилось много. И причина войны — алчность министерства Салисбюри-Чемберлэнъ, желавшаго дать возможность своимъ финансистамъ завладѣть золотыми пріисками Трансвааля, гордая смѣлость горсти смѣлыхъ удальцовъ-буровъ, возставшихъ, какъ одинъ человѣкъ подъ, предводительствомъ своего стараго президента Крюгера, и первые успѣхи генерала Жубера и блокада арміи Уайта въ Ледисмитѣ, Фрэнчъ, Варренъ, Мэтуенъ, Буллеръ — разбитые подъ Кимберлеемъ и Моддеръ-Риверъ, и Колензо и Спіонскопомъ; и возстаніе африкандеровъ, обитателей Капской колоніи; и отъѣздъ волонтеровъ всѣхъ націй, горящихъ желаніемъ помочь бурамъ; и шпага, предложенная Крюгеру французскимъ полковникомъ Виллеруа-Морейлемъ, и германскія Крупповскія пушки, разившія англосаксонскіе полки; ликованіе Ирландіи при ридѣ пораженія нанавистной угнетательницы своей — Англіи; воскресшія надежды Египта — свергнуть иго Британіи; разгоравшееся возстаніе Индіи; движеніе русскихъ въ сердце Афганистана — Гератъ… все вызывало супружескія ссоры.
Дочери боялись, чтобы событія въ Наталѣ и Капскихъ провинціяхъ не повлекли за собой разводъ родителей, что такимъ образомъ разрушило бы всѣ прекрасные планы о путешествіи въ Лагоръ, и потому соблюдали строгій нейтралитетъ.
Въ тѣни башни Побѣды, между аркою Аладина, старая ссора возобновилась. На этотъ разъ причиною вспышки патріотизма явились лордъ Робертсъ и Китченеръ, которыхъ Военное Министерство ставило теперь во главѣ капской арміи, вмѣсто неудачно дѣйствовавшаго генерала Буллера.
Прочтя въ газетѣ это извѣстіе, Вильгельмина въ полъ голоса проворчала.
— Еще два дурака желаютъ, чтобы ихъ взнуздали!
— Я замѣтилъ бы вамъ, Вильгельмина, что подобное выраженіе примѣнимо только къ лошадямъ! — произнесъ разсерженный супругъ.
— Да, ваша правда! — сухо засмѣялась голландка — я должна извиниться передъ лошадьми, а не передъ англійскими генералами, которые въ моихъ глазахъ не болѣе, какъ ослы!
— Оо! Ослы!.. — вознегодовалъ Іеровоамъ Сандерсъ. — Совѣтую Вамъ быть осторожнѣй: мой патріотизмъ очень щекотливъ!
Я затруднился бы сказать, что собственно меня удерживаетъ отъ того, чтобы подобно тигру, прыгнуть на васъ!
— Конечно васъ удерживаетъ ваша тучность! Неужели возможно прыгнуть съ такимъ животомъ?!..
— Не отзывайтесь о немъ дурно, это — животъ честнаго гражданина!
— Уже самое слово «честный» — прилагательное не англійское!.. Зачѣмъ я отдала свою свободу, связавъ жизнь свою съ англичаниномъ?.. Я не выдержу болѣе и преломлю свою шпагу!
Въ этотъ моментъ только что вмѣшались голоса двѣнадцати дочекъ восклицавшіе. — Папа! Мама! какъ появился запыхавшійся, какъ бы отъ сильнаго бѣга, проводникъ Натшури и встревоженно заявилъ:
— Несчастье, милордъ, милэди!..
— Что такое, неужели буры побиты? блѣднѣя воскликнула Вильгельмина.
— Нѣтъ… Но линія Западно-Индійской желѣзной дороги попорчена на значительномъ разстояніи вслѣдствіе крушенія поѣзда; мостъ разрушенъ, такъ что должно пройти порядочно времени, пока дорога будетъ исправлена!
— Но что же намъ тогда дѣлать въ Дели? Намъ уже надоѣло видѣть развалины! Еще цѣлую недѣлю прожить здѣсь! Вотъ онѣ, желѣзныя дороги! — слышались возмущенные возгласы со всѣхъ сторонъ.
— Этого никогда не могло бы случиться въ Англіи! — заявилъ Іеровоамъ Сандерсъ.
— Мы вѣдь, сэръ, въ англійской странѣ! — презрительно возразила Вильгельмина Вѣроятно вы хотѣли сказать, что такой штуки никогда не сыграли бы съ путешественниками въ Голландіи!
— Голландія не существуетъ въ смыслѣ желѣзныхъ дорогъ!
— Ну конечно, желѣзныя дороги есть только въ одной Англіи!
— Само собой разумѣется, что какіе нибудь жалкіе 8,000 килом. голландскихъ дорогъ ничего не значатъ въ сравненіи съ 45,000 килом. англійскихъ!
— Прошу васъ не оскорблять мою родину!
— Да я и не думаю оскорблять!
— Я привожу только цыфры!
— Я тоже полагалъ, что моимъ уважаемымъ кліентамъ не доставитъ удовольствія долго оставаться здѣсь! — замѣтилъ проводникъ.
— Поэтому я, — продолжалъ проводникъ: — изыскалъ возможность продолжать путешествіе немедленно…
— Неужели это возможно?
— Да, милордъ!.. Это Электрическій Отель.
Это сообщеніе удивило всѣхъ.
— Что же это такое Электрическій Отель? — спросилъ Сандерсъ.
— Это прекраснѣйшее изобрѣтеніе, милордъ, чрезвычайно удобное для путешественниковъ. Это домъ-автомобиль, приводимый въ движеніе электричествомъ. Автомобиль теперь совершаетъ свой первый пробный рейсъ и мнѣ удалось уговорить владѣльца этого отеля согласиться принять васъ въ качествѣ первыхъ пассажировъ.
Эти слова вызвали восторженныя рукоплесканія барышень.
— Папа, мама, согласимся на это предложеніе!.. Какой восторгъ быть первыми пассажирами перваго дома — автомобиля!
— Хотя покойный мужъ мой и былъ пѣхотинцемъ, но ради этихъ новобранцевъ я готова перейти въ обозную команду!
— Я тоже согласенъ! — воскликнулъ супругъ, радуясь, что хоть случайно онъ могъ сойтись во мнѣніи съ женой.
— Идемте, идемте! — хоромъ подхватили всѣ миссъ и фрейленъ.
— Тогда попрошу слѣдовать за мной, — почтительно кланяясь предложилъ проводникъ, — Электрическій Отель находится недалеко отсюда!
Услыхавъ весь этотъ разговоръ, докторъ Безымянный и Сигаль поспѣшили незамѣтно вернуться въ аллюминіевый домъ и не болѣе, какъ черезъ полъ часа докторъ любезно встрѣчалъ своихъ гостей.
Прежде всего «г-нъ хозяинъ», какъ величалъ доктора сэръ Сандерсъ, попросилъ своихъ пассажировъ облечься въ мундиры его служащихъ, говоря, что во время совершенія перваго рейса, онъ не имѣетъ еще права принимать пассажировъ. Это переодѣваніе спасаетъ его отъ непріятности, въ случаѣ если бы какой нибудь правительственный агентъ захотѣлъ сдѣлать ревизію отеля въ пути. Въ костюмахъ же служащихъ гостинницы, никто не заподозритъ въ нихъ пассажировъ. Помѣщеніе для нихъ отведено въ комнатахъ нижняго этажа.
Всѣ дѣвицы были довольны такимъ переодѣваніемъ въ оригинальные костюмы индійскаго покроя и тюрбаны темно-зеленаго цвѣта. Даже пріятному настроенію поддались и почтенные папенька и маменька.
Въ новыхъ костюмахъ барышни были положительно прелестны, Іеровоамъ и Вильгельмина — оригинальны.
Людовикъ сейчасъ же сталъ любимцемъ всѣхъ барышень. Комфортабельность гостинницы привела всѣхъ въ восторгъ, а Безымянный радовался, что смѣлый планъ факира Магапура, пока удался, какъ нельзя лучше.
На разсвѣтѣ гостинница-автомобиль уже катилась полнымъ ходомъ по дорогѣ въ Шейрахъ, оставляя за собой Дели.
XII.
правитьПочти параллельно хребту сѣверныхъ Аравійскихъ горъ, съ сѣверо-запада къ юго-западу идетъ широкая, окаймленная съ обѣихъ сторонъ широкими канавами, дорога.
Вся мѣстность до селенія Нарноль представляетъ собою цвѣтущія поля проса красноватыя полосы пшеницы и обширныя бахчи дынь.
На передней террасѣ дома-автомобиля расположилось все семейство Сандерсъ ванъ-Стоонъ, восхищаясь окружающей мѣстностію, а также и удобствами Электрической Гостинницы, которая, по утвержденію Вильгельмины являлась посрамленіемъ всѣхъ англійскихъ желѣзныхъ дорогъ.
— Да и голландскихъ также! прибавила старшая изъ ея дочерей для пердупрежденія могущей возникнуть новой стычки между супругами.
Мѣстность за селеніемъ Нарноль совершенно измѣняла свой характеръ.
Чувствовалась близость пустыни Таръ. Красивые пейзажи замѣнились однообразными песчанными и скалистыми пространствами, которыя тянутся на всей сѣверо-западной части Раджпутана. Единственно часто оживляло эту скучную картину — это зеленѣющіе сады вокругъ небольшихъ селеній, разбросанныхъ на громадныхъ разстояніяхъ одно отъ другого
Встрѣчались по дорогѣ мосты, перекинутые черезъ пересохшія въ это время года рѣки, но обильныя ею во время половодья.
Хозяинъ гостинницы, сидя со своими гостями на террасѣ, подолгу бесѣдовалъ съ ними, разсказывая исторію Индіи, нашествія враговъ, которые совершали ихъ всегда черезъ проходъ въ горахъ Афганистана, гдѣ протекаетъ рѣка Кабулъ.
Докторъ разсказывалъ объ арійцахъ, туркменахъ, монголахъ, персахъ, туркахъ и грекахъ Александра Македонскаго, ордахъ Камбиза, проникавшихъ тѣмъ же путемъ. Относительно будущаго Индіи Безымянный говорилъ, что сюда же придутъ и русскія войска и что послѣ этого только наступитъ пробужденіе страны чудесъ, ненавистное иго будетъ свергнуто и послѣ долголѣтняго порабощенія воспрянетъ новый подъемъ духа въ измученной странѣ.
Познанія доктора вызывали удивленіе въ его слушателяхъ; вопросы сыпались со всѣхъ сторонъ, какъ вдругъ въ воздухѣ пронесся жалобный крикъ.
— Помогите! Помогите!
По приказанію Безымяннаго автомобиль былъ остановленъ и докторъ спустился на дорогу; изъ придорожной канавы приподнялась фигура индуса и затѣмъ въ безсиліи опустилась опять.
Приблизившись къ лежащему. Безымянный увидѣлъ, что все тѣло индуса покрыто ранами и кровавыми рубцами, все лицо его также было изранено и исполосовано.
Взглядъ раненаго былъ молящій и робкій.
— Не бойся! — сказалъ подходя Безымянный, — кто тебя привелъ въ такой видъ?
— Любимцы англичанъ брамины, эти грабители и угнетатели насъ!
— Но за что же? Что ты совершилъ такое?
— За чтеніе священныхъ книгъ, изъ которыхъ я узналъ, что въ старыя времена, когда еще не было браминовъ въ Индіи, нашихъ вдовъ и дочерей не убивали и что этотъ звѣрскій обычай, для ослабленія касты воиновъ, введенъ браминами. Дѣйствительно, подъ ихъ вліяніемъ, вдовы стали гибнуть на кострахъ со своими умершими мужьями, а отцы начали душить своихъ дочерей, будто бы потому, что онѣ не способствуютъ обогащенію семьи, такъ какъ не могутъ носить оружія. Такимъ образомъ знатныя семьи, древніе роды стали угасать и вымирать. Я разсказывалъ объ этомъ народу и вотъ меня схватили и доставили англійскимъ политическимъ агентамъ, потомъ посадили въ тюрьму и вчера выдали служителямъ Брамы, которые приговорили меня къ смерти отъ плетей изъ змѣиной кожи и били меня до потери сознанія. Не могу сказать, какъ я остался живъ, но очнувшись я увидѣлъ себя истекающимъ кровью здѣсь, въ канавѣ!
— А гдѣ ты живешь?
Раненый протянулъ руку, указывая на кучу развалинъ, виднѣвшихся въ сторонѣ отъ дороги.
— Теперь, превращенный въ то, что ты видишь, я не имѣю гдѣ преклонить свою голову!
— Итакъ браминовъ ты ненавидишь?…
— А ты не ихъ ли приверженецъ? — испуганно произнесъ индусъ. — Хотя нѣтъ! Я видѣлъ, что лицо твое было спокойно, когда я а нихъ говорилъ; англичаниномъ ты тоже быть не можешь, такъ какъ не хуже меня говоришь на моемъ родномъ языкѣ… Я съ радостью буду тебѣ во всемъ повиноваться, если ты не будешь имѣть ничего противъ моей мести браминамъ!
— А если я воспротивлюсь этому?…
— Тогда дай мнѣ умереть здѣсь и уйди отъ меня!
— Успокойся, мой другъ! Я тебя только полечу немного и постараюсь возстановить твои силы, а месть твоя браминамъ меня не касается!
— Хорошо, я согласенъ! Я корзинщикъ Аудъ, который не забудетъ твоихъ милостей…
Черезъ нѣкоторое время больной, съ тщательно перевязанными ранами, уже лежалъ на удобной койкѣ въ большой залѣ нижняго этажа. Вскорѣ онъ уснулъ, а Безымянный и Сигаль бесѣдовали, сидя около него.
— Не совсѣмъ мнѣ нравится, докторъ, этотъ парень! — говорилъ Сигаль… — Взглядъ у него какой-то лукавый… Да и выглядитъ онъ слишкомъ бодрымъ, совсѣмъ не похожъ на человѣка, истекавшаго кровью… Ну да вы умнѣе меня, у меня вѣдь, слова, что вѣтеръ!
— Пожалуй, дорогой мой, ты правъ… У меня получилось тоже впечатлѣніе… Но индусы народъ очень выносливый, пренебрегающій всякой физической болью.
--Болью то пожалуй, но нельзя пренебрежительно относиться къ потерѣ крови… Презрѣніе тутъ не поможетъ… И раны, мнѣ кажется, не похожи на настоящія…
— Откуда, господинъ Сигаль, вы почерпнули такія познанія по части хирургіи? — улыбаясь спросилъ Безымянный.
— Меня самого не разъ били и палкой, и плеткой, и ремнемъ, потому мнѣ и знакомы подобные шрамы; выглядѣли они иначе, чѣмъ эти царапины, Хотя били меня не съ цѣлію убить… Этотъ же человѣкъ былъ приговоренъ къ смерти!
Дѣйствительно незначительность пораненій больного поразила и Безымяннаго, когда онъ дѣлалъ перевязку, не смотря на то, что видъ ранъ былъ ужасающій и тогда же у доктора явилась мысль, не соглядатай ли это, подосланный его врагами.
Безымянный зналъ, что всѣ браминскія касты теперь возстали на него, дерзнувшаго остановить колесницу Ягернаута, убить священнаго тигра и, посрамивъ всѣмъ этимъ браминовъ, пріобрѣсти неограниченное вліяніе на народъ.
Слѣдовало бы высадить этого мнимаго больного на дорогу, а самимъ продолжать путь, но докторъ боялся, что онъ можетъ ошибиться въ своихъ предположеніяхъ. Возможно, что слуги браминовъ пощадили несчастнаго, какъ это иногда бывало. Все-таки слѣдовало оказать несчастному первую помощь, а за тѣмъ можно и разстаться съ нимъ.
— Пока намъ его опасаться нечего, у него сильный жаръ, и онъ даже шевельнуться не можетъ. Мы будемъ зорко слѣдить за нимъ, пока онъ оправится! — говорилъ докторъ.
Рѣшивъ поступить такъ и видя, что больной крѣпко спитъ, Сигаль и докторъ вышли освѣжиться на террасу.
Лишь только они вышли, больной полураскрылъ глаза и язвительно улыбаясь прошепталъ:
— Какая жалкая наука европейцевъ! Этотъ ученый не съумѣлъ даже распознать, что язвы мои сдѣланы иглой колючей ліаны мезруръ, а лихорадка вызвана напиткомъ заполейе…
Безымянный понялъ бы значеніе этихъ словъ, если бы только могъ ихъ услышать.
Въ числѣ различныхъ растеній, покрывающихъ густою сѣтью болотистыя равнины Бенгальскихъ джунглей встрѣчаются два рода ползучихъ ліанъ мезруръ и заполейе, отличающихся удивительными свойствами, которыми пользуются брамины, эти неподражаемые фабриканты чудеснаго.
Сокъ заполейе, принятый въ извѣстномъ количествѣ, вызываетъ ускоренное кровообращеніе и видимое лихорадочное состояніе, но отнюдь не ослабляющее человѣка и не вредящее его здоровью. Колючія же длинныя иглы ліаны мезруръ употребляется издавна служителями Брамы для изображенія на своемъ тѣлѣ страшныхъ по виду ранъ, но совершенно безболѣзненныхъ и не опасныхъ, вслѣдствіе того, что сокъ этой ліаны сейчасъ же прижигаетъ рану, уничтожая чувство боли.
Это и есть тотъ секретъ легкости, съ которой брамины переносятъ физическія страданія, вызывающія удивленіе въ невѣжественномъ народѣ и пріѣзжихъ иностранцахъ. Собственно же говоря здѣсь нѣтъ ни терпѣнія, ни боли — все сводится къ простому обману или фокусу.
Мнимый больной не раскрывалъ глазъ и не шевелился въ теченіе цѣлаго дня, стараясь лежать совершенно неподвижно и покорно принимая каждые два часа предлагаемое ему лекарство.
Съ наступленіемъ ночи автомобиль остановился въ нѣсколькихъ саженяхъ отъ деревни Шеирахъ, которая была послѣднимъ селеніемъ на краю пустыни Таръ, раскинувшейся на 800 километровъ до самаго Синда.
Аудъ продолжалъ лежать не шевелясь, но чутко прислушиваясь къ малѣйшему шороху въ домѣ. Безымянный прошелъ въ свою комнату во второмъ этажѣ и заснулъ, не принявъ мѣръ предосторожности по отношенію къ индусу, думая, что онъ находится въ полусознательномъ состояніи.
Слыша, что все успокоилось, Аудъ приподнялся на своемъ ложѣ, сбросилъ съ себя всѣ перевязки, надѣлъ свое, лежавшее тутъ же, бѣлое опоясаніе и высыпалъ на мраморный столикъ нѣсколько желтоватыхъ крупинокъ, величиною съ булавочную головку и небольшое количество какихъ то прозрачныхъ кристалликовъ.
Всѣ желтоватые крупинки онъ проглотилъ и выждалъ нѣкоторое время.
Спустя четверть часа онъ чиркнулъ спичку и поднесъ къ къ кучкѣ кристалликовъ, лежащихъ на столѣ, бормоча про себя:
— Прекрасно, ренгзебъ сдѣлалъ меня непобѣдимыми для сна, а фалтваръ. сдѣлаетъ свое дѣло надъ остальными!
Кристаллики охватываемые пламенемъ, стали быстро трескаться и легкія струи голубоватаго дыма поднялись къ потолку, распространяя сильный странный запахъ, напоминающій ароматъ яблокъ съ эфиромъ. Черезъ минуту кристаллики фалтвара сгорѣли. Аулъ сѣлъ на скамейку и казалось чего то ждалъ.
Способъ изготовленія индусскаго хлороформа — фалтвара, усыпительнаго средства, совершенно намъ неизвѣстенъ. Въ Европѣ хлороформъ извѣстенъ только въ жидкомъ видѣ посредствомъ перегонки смѣси спирта и воднаго раствора хлорной извести и ѣдкой извести. Въ сравненіи съ фалтваромъ европейскій хлороформъ, какъ усыпляющее средство, является ничего не значущимъ.
Открыли это средство брамины и держатъ его въ секретѣ; одни они умѣютъ приготовлять воспламеняющіеся кристаллики хлороформа, причемъ дѣйствіе ихъ такъ сильно, что никакія стѣны или двери не въ состояніи задержать одурманивающаго запаха фалтвара.
Одной ученой комиссіей былъ произведенъ въ Бомбеѣ опытъ усыпленія человѣка, помѣщеннаго внутри водолазнаго колокола, металлическія стѣнки котораго не могли предохранить этого человѣка отъ усыпленія.
Дѣйствіе же ренгзеба, т. е. остатка отъ сожиганія морскихъ водорослей, совершенно обратное.
Пріемъ этого средства совершенно нейтрализуетъ дѣйствіе всѣхъ извѣстныхъ усыпительныхъ средствъ, не исключая, и хлороформа — самаго сильнаго изъ нихъ.
Прошло времени около часа, когда Аудъ всталъ и, обшаривъ часть стѣны, нашелъ пружину, спускавшую корзину — лифтъ. Съ легкимъ трескомъ корзина спустилась. Аудь сталъ въ нее и, поднявшись наверхъ, прислушался.
Всѣ спали.
— Дѣло выиграно, — пробормоталъ онъ и началъ прокрадываться сначала въ одно отдѣленіе, затѣмъ въ другое, приближался къ постелямъ и крался дальше. Вотъ еще дверь. Аудъ толкнулъ ее. Небольшая комната, освѣщенная электрической лампочкой, придѣланной къ потолку. На роскошной оттоманкѣ спитъ одѣтая Анооръ съ французской книгой въ рукахъ. Сонъ засталъ ее за изученіемъ родного языка ея нареченнаго брата Сигаля.
Видъ спящей дѣвочки вызываетъ радостный возгласъ индуса:
— Она! Она! Спасенная изъ волнъ океана… На этотъ разъ уже не спасется!
Индусъ подходитъ къ ней, беретъ ее на руки и несетъ. Вотъ проходитъ по залѣ чашъ; садится въ корзину, спускается вмѣстѣ съ ношей внизъ и выходитъ въ сѣни и на крыльцо. Здѣсь доносится до его слуха странный, равномѣрный звукъ, долетающій сверху. Аудъ стоитъ и прислушивается. Ему кажется, что это чьи то шаги. Нагнувшись впередъ онъ видитъ дежурнаго часового, прохаживающаго по крышѣ автомобиля. Хлороформъ не подѣйствовалъ на него.
Аудъ старается подвигаться впередъ только въ тѣ моменты, когда часовой поворачивается къ нему спиной. Онъ то бѣжитъ, то прилегаетъ къ землѣ со своей ношей, чтобы не быть замѣченнымъ.
Добразшись такъ до края дороги, индусъ спустился въ канаву, по которой и направился дальше, таща за собой безчувственную Анооръ.
Пройдя саженъ 50 отъ автомобиля онъ, выждавъ удобный моментъ, выскочилъ изъ канавы и бросился со своей жертвой въ кусты, росшіе близъ канавы, а минуту спустя скрылся въ чащѣ лѣса.
Очередь быть часовымъ выпала на этотъ разъ матросу Ивону, природному бретонцу, человѣку отчаянно смѣлому во всякой опасности, но безусловно робкому и боязливому -по отношенію къ сверхъестественнымъ силамъ и духамъ, въ которыхъ онъ искренно вѣрилъ. Воображеніе его было населено домовыми, русалками, ночными привидѣніями и другими фантастическими созданіями. Особенно въ лунныя ночи, съ ихъ обманчивымъ бѣлѣсоватымъ, невѣрнымъ свѣтомъ, придающимъ предметамъ странныя фантастическія очертанія, онъ чувствовалъ себя усиленно плохо.
И въ эту ночь онъ вдругъ содрогнулся. Въ кустахъ направо ему показалось два пятна: одно черное, другое бѣлое. Въ этотъ моментъ какъ разъ Аудъ съ ношей спустился въ канаву.
Все существо бретонца наполнилось страхомъ.
— Что же это такое? — пробормоталъ онъ, — вѣдь этого сейчасъ не было…
Но сейчасъ же онъ подумалъ, что онъ не замѣтилъ этого раньше, такъ какъ предметы были неподвижны. Но вдругъ пятна тихо стали сползать на дно канавы. Ивону чуть не закричалъ отъ страха.
— Оборотень! Клянусь честью… это блуждающая тѣнь… — едва шевеля губами бормоталъ онъ и, вспомнивъ, что духи не любятъ, когда за ними, во время ихъ странствій, — слѣдятъ, закрылъ глаза.
Когда же онъ осмѣлился посмотрѣть, тамъ уже никого не было.
— Слава Богу! — проговорилъ Ивону, — блуждающая тѣнь, миновала меня не примѣтивъ… А какъ опасна встрѣча съ нею! Бабушка моя изъ за этого осталась хромою на всю жизнь! Разъ вечеромъ она встрѣтилась съ такой блуждающей тѣнью, — и этотъ проклятый оборотень переломилъ ей ногу. Вдругъ Ивону застоналъ, падая на колѣни:
— Святые угодники… защитите… спасите меня!.. Возгласъ этотъ вызванъ былъ появленіемъ той же тѣни, точно выросшей изъ земли, только нѣсколько далѣе. Тѣнь сдѣлала большой скачекъ и опять исчезла за кустами.
— Не знаю, что и будетъ теперь со мною!.. Позвать скорѣй товарищей!.. — шепталъ Изону еле-еле добираясь до люка, ведущаго въ «казарму экипажа», какъ они называли свое помѣщеніе.
— Ей ребята! — закричалъ онъ внизъ, — блуждающая тѣнь за бортомъ…
Отвѣта не было.
Онъ снова крикнулъ и не успѣлъ докончить, какъ сильный порывъ вѣтра, промчавшись по равнинѣ обдалъ его цѣлымъ градомъ песку и мелкихъ камешковъ. Это было уже не по силамъ бѣдному бретонцу; ему представился цѣлый легіонъ ночныхъ оборотней и блуждающихъ тѣней нападающій на него.
Уже не раздумывая, онъ бросился въ люкъ, зацѣпился зачто то и, не удержавъ равновѣсіе, грохнулся на одну изъ коекъ, стоявшихъ вдоль стѣнъ «казармы».
На этой койкѣ спалъ Керадэкъ, который съ просонья прежде всего выругался, затѣмъ отбросилъ съ себя упавшаго бретонца и, не понимая въ чемъ дѣло, спросилъ:
— Что случилось? Кто здѣсь?
— Призидѣніе! — могъ только проговорить Ивону.
— Гдѣ?
— На дорогѣ!
— Странно! Очень странно! — бормоталъ, одѣваясь, старый лодочникъ, --голова у меня очень тяжела и во рту какъ то скверно. Пойдемъ на верхъ; объясни мнѣ топкомъ, въ чемъ дѣло, иначе я тебѣ этого такъ не спущу! Какое тутъ привидѣніе! — продолжалъ онъ.
Ты, дуралей, отъ страха не разобралъ — это былъ какой нибудь шпіонъ… Одно хорошо, что ты разбудилъ меня. Возможно, что на насъ нападутъ, — иди и смотри зорко, а я разбужу командира!
Керадэкъ опять спустился въ казарму и прошелъ въ комнату Безымяннаго.
Доктора пришлось потрясти нѣсколько разъ прежде, чѣмъ онъ проснулся и раскрылъ глаза.
— Какая тяжелая голова у меня сегодня и скверный вкусъ во рту!. — были первыя его слова послѣ пробужденія.
— Такъ и у васъ тоже! — воскликнулъ Керадэкъ.
— Ага! вкусъ напоминаетъ… хотя нѣтъ… не можетъ быть; — въ раздумьи говорилъ Безымянный.
Выслушавъ объясненіе Керадэка, почему онъ счелъ нужнымъ его разбудить, докторъ, какъ бы осѣненный внезапной мыслью, воскликнулъ:
— Ты правъ, Керадэкъ! На насъ хотятъ напасть и, чтобы нападеніе вышло успѣшнѣе — насъ усыпили…
— Усыпили?
— Конечно! Я узнаю всѣ признаки усыпленія хлороформомъ. Неужели это сдѣлалъ Аудъ?..
Докторъ въ теченіи этого разговора одѣлся и поспѣшилъ съ Керадэхомъ въ залу нижняго этажа, гдѣ помѣщался больной, но гдѣ теперь его уже не было. Пятна аспиднаго цвѣта на мраморномъ столикѣ обратили обратили вниманіе доктора… Нагнувшись ближе, чтобы лучше разсмотрѣть, онъ воскликнулъ.
— Несомнѣнно Аудъ безсовѣстно провелъ насъ! Это кристаллизованный хлороформъ!..
Открытая входная дверь показывала, какъ бѣжалъ предатель.
— Въ погоню! — шепнулъ Безымянный Керадэку, и оба бросились черезъ сѣни и террасу на дорогу.
XIII.
правитьСтоптанная и смятая трава на днѣ канавы и за канавой до первыхъ кустовъ, явно свидѣтельствовала о направленіи, выбранномъ бѣглецомъ.
Дальше, въ кустахъ, обломанные сучья и вѣтви показывали, что здѣсь индусъ отбросилъ всякую заботу объ осторожности, чувствуя себя въ полной безопасности. Вдругъ вниманіе доктора привлекъ на себя кусокъ пестрой ткани, повисшій на иглахъ колючаго кустарника. Докторъ нагнулся и сразу призналъ въ немъ обрывокъ знакомой ему туники Анооръ.
— Онъ похитилъ нашу Анооръ! — гнѣвно воскликнулъ Безымянный, — Наша дѣвочка въ рукахъ безжалостныхъ браминовъ! Но мы спасемъ ее! Чего бы мнѣ это не стоило, мы спасемъ ее! Мнѣ дорогъ этотъ ребенокъ, называемый меня своимъ отцомъ… Ради нее я готовъ пожертвовать и жизнью, и моей завѣтной цѣлью… Ее спасемъ!.. —и докторъ бѣгомъ вернулся къ автомобилю, Керадэкъ еле поспѣвалъ за нимъ.
— Разбуди своихъ… Пусть будутъ готовы отправиться со мной по первому слову… Чтобы захватили съ собой тѣ волынки, о которыхъ я говорилъ… каждому дай по трости, что стоятъ въ углу кладовой…
— Все будетъ сдѣлано, командиръ!
Пока будили команду, Безымянный вбѣжалъ въ комнату Сигаля и принялся разсталкивать его.
— Что такое?.. Въ чемъ дѣло?.. Поѣздъ сошелъ съ рельсъ?. — бормоталъ мальчуганъ, пока докторъ не потрясъ его за плечи и не поставилъ на ноги.
— Слушай, Сигаль! Брамины похитили Анооръ… Они ее убьютъ… Чтобы спасти, надо торопиться… — перерывающимся голосомъ шепталъ Безымянный.
— Анооръ! — повторилъ мальчуганъ, — похитили Анооръ… Негодяи… Они узнаютъ меня… Гдѣ они?..
— Пока не могу сказать этого, не знаю, одѣвайся, сейчасъ узнаемъ, пойдемъ…
Мальчикъ живо одѣлся и несмотря на горе при мысли объ Анооръ — онъ не жаловался, не вздыхалъ: онъ ждалъ возможности начать дѣйствовать, еще разъ спасти дѣвочку, которую онъ называлъ своей сестричкой.
Такой характеръ въ мальчикѣ удивлялъ Безымяннаго.
— Ты, Сигаль, настоящій мужчина, отважный и смѣлый! — говорилъ онъ пожимая руку Сигаля. Съ такимъ помощникомъ я берусь все сдѣлать! Идемъ!
Они прошли въ такъ называемую лабораторію, помѣщавшуюся въ самомъ заду аллюминіеваго дома и сплошь заставленную колбами, ретортами, пробирками, разными, страннаго вида, инструментами, металлическими зеркалами и аллюминіевыми ваннами. По полу проходили рельсы, а по стѣнамъ стояли различные сосуды и предметы.
Молча ученый подошелъ къ ручкѣ, напоминающей ручку шарманки, утвержденной въ стѣнѣ и повернулъ ее нѣсколько разъ.
Отъ стѣны отдѣлилась черная доска и стала двигаться по рельсамъ. Одновременно съ этимъ по параллельнымъ рельсамъ покатился какой-то странный аппаратъ на мѣдныхъ стойкахъ, между которыми были укрѣплены металлическія проволоки, бронзовыя пластинки, рефлекторы со стеклянными электрическими приборами. Въ это же время въ самой стѣнкѣ дома раскрылось, окошко, на подобіе слухового, черезъ которое видны были окрестности.
— Чего же мы ждемъ? — спросилъ въ нетерпѣніи Сигаль.
— Мы постараемся напасть на слѣдъ нашей маленькой бѣдной подруги! — отвѣтилъ Безымянный. Прежде чѣмъ догонять этого негодяя, намъ нужно узнать куда онъ бѣжалъ.
— Это, конечно, хорошо, но что мы узнаемъ изъ этихъ картинокъ.
— Погоди… Ты помнишь, я говорилъ тебѣ, что, благодаря открытіямъ Бранли, Герца и Рентгена, я могу посылать электричество на большія разстоянія, безъ всякихъ проводовъ. Въ данномъ случаѣ я примѣню этотъ способъ обратно, т. е. получаю электричество, исходящее изъ извѣстной опредѣленной, точки, издали. Великая сила природы — электричество, справедливо называемое факирами «душею міра» находится вездѣ и во всемъ, въ дѣйствіяхъ, въ движеніяхъ, въ звуковыхъ волнахъ или въ свѣтовыхъ. Электрическій токъ или волна, исходитъ отъ тѣла человѣка бѣгущаго, говорящаго, дышащаго. Мой аппаратъ воспринимаетъ самый слабѣйшій токъ; Это — соединеніе телефона съ телефономъ безъ проводовъ.
Его дѣйствіе на близкомъ разстояніи ты уже видѣлъ, когда у насъ были англійскіе офицеры, а теперь онъ приспособленъ къ большому разстоянію. Вотъ смотри!
Въ это время на экранѣ появился пейзажъ съ небольшой рощицей, позади которой виднѣлась деревня Шеира; потомъ картина медленно перемѣнилась.
— Вотъ здорово! Точно мы идемъ! Лѣсъ, прогалина!..
— А слѣды человѣка видишь? Вотъ здѣсь, посмотри, Аудъ скрылся въ лѣсу, вонъ тропинка, по которой онъ шелъ… А теперь лѣсъ кончается и идетъ безплодная, песчаная равнина, мѣстами усѣянная скалами…
Ученый внимательно и слегка удивленно всматривался въ изображеніе.
— Никого не видно!.. — бормоталъ онъ, — Какъ могъ пѣшій индусъ уйти такъ далеко по голой пустинѣ? А — а! Вотъ въ чемъ дѣло! — громко воскликнулъ докторъ. — Смотри, Сигаль, за этой скалой виднѣется конскій слѣдъ… Все было заранѣе обдумано, подготовлено! Его здѣсь ждали! Мерзавцы!
Картина опять смѣнилась. Ясно были видны слѣды двухъ лошадей.
Сигаль теперь уже какъ то робко смотрѣлъ на молодого ученаго, который, благодаря, своей науки, могъ изъ кабинета видѣть все, что происходило на большомъ разстояніи, что дѣлали его враги.
Вотъ на картинѣ появился цѣлый лѣсъ скалъ. Гроты и пещеры раскрывали свои пасти въ узкій проходъ, который изогнувшись, расширялся и образовывалъ какъ-бы кольцо.
Здѣсь сидѣла компанія въ нѣсколько человѣкъ среди которыхъ стоялъ Аудъ, держа за плечо Анооръ, лицо которой выражало безпредѣльный ужасъ.
Докторъ повернулъ маленькій тормазъ и картина стала неподвижной, потомъ онъ нажалъ какую-то пружину и до слуха Сигаля и ученаго стали доноситься голоса сидящихъ.
Удивленіе Сигаля при этомъ было такъ вегіико, что онъ чуть не вскрикнулъ, но докторъ остановилъ его.
— Не говори! Слушай!
При этомъ Безымянный указалъ рукой на маленькій циферблатъ, на которомъ стрѣлка показывала на одну изъ цифръ.
— Они находятся на 12 километровъ и 500 метровъ отъ насъ, какъ видно по этому километрическому аппарату.
Разговоръ происходилъ на индусскомъ нарѣчіи, а потому Сигаль, слыша ихъ голоса, не могъ понимать разговора, что вызывало досаду маленькаго, парижанина.
— Молчи, я тебѣ переведу! — и Безымянный началъ переводить:
Аудъ: Человѣкъ этотъ, говорю я вамъ, обладаетъ большой силой, такъ какъ онъ сумѣлъ остановить колесницу Ягернаута и взглядомъ убилъ священнаго тигра, онъ задался цѣлью уничтожить власть браминовъ въ Индіи…
Одинъ изъ сидящихъ. Но вѣдь мы не брамины и намъ до этого нѣтъ никакого дѣла! Вѣдь не могъ же ты забыть, кто я такой? Я — глаза товарищей Шивы и Кали — Даливаръ!
— Потому, что я ничего не забываю, я и говорю тебѣ это, такъ какъ и ты заинтересованъ въ томъ, чтобы брамины не были поражены!
— Я заинтересованъ?
— Да, конечно! Вспомни и скажи, кто по власти служитъ здѣсь противовѣсомъ всесильной власти англичанъ? Англичане это чувствуютъ и щадятъ насъ, зная, что по нашему Призыву возстанутъ милліоны людей. Но мы еще не произносимъ этого послѣдняго призывнаго слова, потому что не пришло еще для этого время. Когда вы подняли великое возстаніе сипаевъ, мы васъ, тозарищей Шивы, предупреждали, что часъ освобожденія еще не пробилъ, вы не повѣрили и были разбиты. А послѣ чьей помощью вы могли вновь возродиться? Вѣдь тѣ же бра мины протянули вамъ руку помощи, простивъ вамъ ваши ошибки во имя вашего патріотизма, тронутые вашими искренними усиліями!
Это была ложь. Брамины отчасти помогли возродиться товарищамъ Шивы, но исключительно для того, чтобы добиться новыхъ выгодъ отъ англичанъ. Но Деливара смутили слова обманщика.
Не лжешь ли ты? — спросилъ онъ.
— У меня доказательство на лицо; я привелъ эту жертву вамъ добровольно, она должна погибнуть на алтарѣ Шивы и Кали!
— А кто она?
— Я не долженъ произнести ея имени, ---торжественно заговорилъ Аудъ, глаза котораго злобно сверкнули, — но я скажу тебѣ почему такая жертва будетъ особенно пріятна божествамъ.
Безымянный стоялъ поблѣднѣвшій, сосредоточенный. Тайна, тяготѣвшая надъ его любимицей наконецъ то станетъ ему извѣстной.
— Ты знаешь что раньше всѣ жители Синда и Пенджаба, выбирали среди себя заслуживавшаго особеннаго довѣрія гражданина и ежегодно уплачивали ему извѣстную, добровольную дань, изъ которой образовывался особый капиталъ, предназначавшійся на военныя нужды страны. Капиталъ этотъ былъ названъ «Сокровище Свободы» и долженъ былъ служить для покупки патроновъ и оружія, когда вся Индія возстанетъ противъ чужеземнаго владычества.
— Мы знаемъ объ этомъ сокровищѣ. Но развѣ оно и теперь еще существуетъ?
— Да, и скоро настанетъ часъ, когда оно понадобится. Вотъ это то и есть причина, вслѣдствіе которой эта дѣвушка должна умереть.
Въ святѣйшей изъ святыхъ книгъ Ригъ-Веда говорится «Ихъ будетъ двѣ сестры; одна изъ нихъ будетъ знать тайну, гдѣ хранится „Сокровище Свободы“. Она будетъ на нѣсколько лѣтъ старше своей сестры, но она будетъ безумна и поэтому неприкосновенна и священна для всѣхъ. Всякій, поднявшій на нее руку, будетъ пораженъ самъ и семья его, и всѣ близкіе его до пятаго колѣна. Но ей возвратится разумъ ея и она укажетъ, гдѣ хранится сокровище. И будетъ это, когда меньшая сестра падетъ жертвой кинжала Шивы. Безумной будетъ показано опоясаніе сестры, обмоченное въ ея же крови, — и глаза безумной прозрятъ, мысли ея прояснятся и скажетъ она: „Пробилъ часъ на часахъ Вѣчности“.
Помолчавъ Аудъ добавилъ:
— Меньшая сестра эта здѣсь передъ вами. Это опоясаніе ея будетъ окрашено ея кровью. Вотъ рука, долженствующая поднести ткань эту къ глазамъ покинутой разумомъ! — и онъ протянулъ руку впередъ.
Всѣ слушали молча.
— А ты кто? — произнесъ Деливаръ.
— Я — жертвоноситель храмовъ Эллора, мудрый избранникъ браминовъ — Аркабадъ. Я, довѣряя тебѣ, вручаю жертву и подожду пока получу отъ тебя, окрашенное ея кровью, опоясаніе. Съ тобою же я пойду и къ безумной, чтобы засвидѣтельствовать другимъ, что уста мои не лгутъ. Тогда передъ нами откроется тайна и ты и я узнаемъ то мѣсто, гдѣ хранится это сокровище!
— Я тебѣ вѣрю! — сказалъ послѣ нѣкотораго молчанія Деливаръ. — Гдѣ я найду тебя?
— Въ браминскомъ монастырѣ мавзолея царя Руньетъ-Синга, въ Лагорѣ!
— Все сдѣлается такъ! Начало дня. Ночью же, когда луна зажжетъ свою лампаду подъ куполомъ голубого свода, мы принесемъ жертву въ пещерѣ Заполаки!
Анооръ въ отчаяніи взмолилась:
— О пощадите! Пощадите!
Сигаль узналъ ея голосъ, и забывъ, что передъ нимъ только изображеніе, кинулся впередъ, но все вдругъ исчезло.
— Идемъ! — сказалъ докторъ, дрогнувшимъ голосомъ. — Пора!
— Куда же?
— Въ пещеру Заполаки!.. Къ вечеру мы будемъ тамъ… Въ дорогѣ я скажу тебѣ, что мнѣ отъ тебя нужно! Ее мы спасемъ!
Докторъ сталъ снимать съ себя костюмъ, сказавъ, чтобы и Сигаль сдѣлалъ тоже самое. Затѣмъ онъ досталъ изъ шкафа двѣ старинныхъ кольчуги съ набедренниками, наколѣнниками я чулками, очень тонко сдѣланныхъ, причемъ всѣ звенья кольчугъ напоминали собою по виду крошечныя катушки Румкорфа. Одну изъ кольчугъ докторъ подалъ Сигалю.
Когда были одѣты кольчуги и, поверхъ нихъ, обыкновенное платье, Безымянный сказалъ:
— Теперь до насъ никто не можетъ дотронуться безъ того, чтобы за это не поплатиться жизнью!
— Однако, чортъ возьми, я теперь положительно недоумѣваю, куда дѣвать руки!
— Ты обрати вниманіе, что на бедрѣ у тебя есть сплошная металлическая пластинка! Это электричество — такъ какъ эти кольчуги представляютъ изъ себя сѣть электрическихъ снарядовъ. Электричество начинаетъ дѣйствовать не ранѣе, пока ты надавишь эту пластинку!
— Но вѣдь это главнымъ образомъ опасно для того, кто вырядился въ такую рубаху!
— Нѣтъ. Токъ, которымъ онъ окруженъ, не можетъ причинить ему никакого вреда!
Сказавъ это, Безымянный досталъ двѣ черныя трости съ золотыми набалдашниками и укрѣпилъ ихъ въ одной изъ машинъ, вырабатывающихъ электричество и приведенныхъ въ дѣйствіе.
— Въ ожиданіи, — заговорилъ онъ, — пока наши трости будутъ заряжаться, я объясню тебѣ, почему намъ нечего опасаться проволочной рубашки. Мозгъ въ человѣческомъ тѣлѣ играетъ ту же роль, какъ пріемникъ-регистраторъ въ аппаратѣ. Глаза, уши, нервная система служатъ проводниками впечатлѣній, которыя они затѣмъ передаютъ нашему мозгу, получая ихъ отъ движенія. Движеніе же есть звукъ, свѣтъ, сотрясеніе воздуха, какъ напримѣръ при грозѣ. Но вслѣдствіе несовершенства нашихъ чувствъ, мы можемъ улавливать и воспринимать только извѣстную степень движенія, которое представляетъ собою безконечную цѣпь градацій въ восходящей и нисходящей линіи, то постепенно усиливающихся, то ослабѣвающихъ. Если насадить, напримѣръ, на иглу кружочекъ картона, оклеенаго съ двухъ сторонъ цвѣточной бумагой и вертѣть съ усиливающейся быстротой, то вскорѣ глазъ перестанетъ размѣчать цвѣта и получится одноцвѣтная поверхность; если еще усилить быстроту вращенія, то весь кружокъ превратится въ туманное пятно которое будетъ все рѣдѣть и, наконецъ, станетъ совершенно недвижимымъ, такъ какъ быстрота вращенія или движенія не позволитъ уже нашему несовершенному зрѣнію воспринять этого движенія. Если же взять обратное, то результаты получатся одни и тѣ-же. Допустимъ, что кружокъ можно вертѣть такъ, что онъ сдѣлаетъ одинъ оборотъ въ теченіе цѣлаго года;тогда тоже глазъ не будетъ въ состояніи уловить этого движенія. Это же самое можно сказать и относительно звука, свѣта и электричества.
— Въ Америкѣ, — продолжалъ немного помолчавъ докторъ, — преступниковъ казнятъ электричествомъ, причемъ наблюдалось, что слишкомъ сильный токъ не убиваетъ, а только усыпляетъ человѣка. Если-же токъ еще усилить, то человѣкъ, на которомъ онъ разряжается, совершенно не ощущаетъ его. Это все должно доказать тебѣ, что наши кольчуги, какъ слишкомъ сильные проводники, не могутъ представлять для насъ никакой опасности, но всякій, прикоснувшись къ нимъ, т. е. подвергшійся дѣйствію только извѣстной части этихъ токовъ, безусловно убивается ими.
— О, какъ это превосходно! — вскричалъ Сигаль. — Теперь мы покажемъ этимъ негодяямъ, которые похитили нашу Анооръ! Но зато я долженъ буду и свою сестрицу предупредить, прежде, чѣмъ обнять ее, чтобы она подождала, пока я сниму свою электрическую фуфайку!
— Это, конечно, будетъ резонно! Ну, а теперь пора и въ путь, трости наши готовы!
Въ вестибюлѣ они встрѣтили шестерыхъ матросовъ и Керадэка, вооруженныхъ такими же тростями, сумками и карманчиками, болтающимися на ихъ поясахъ.
— Какъ наши англичане? — спросилъ Безымянный.
— Спятъ точно убитые! — отвѣтилъ Керадэкъ.
— Хорошо! Англійскіе власти, явятся сегодня сюда, если свѣдѣнія, сообщенныя Магапуромъ вѣрны, чтобы овладѣть нашимъ, автомобилемъ. Сандерсы, конечно, не будутъ въ состояніи имъ сообщить, куда мы отправились и какъ покинули нашъ домъ!
Сказавъ это, Безымянный сошелъ съ крыльца на дорогу, а за нимъ послѣдовали и всѣ остальные. Вскорѣ они шли уже по тѣмъ мѣстамъ, гдѣ два часа тому назадъ пробирался мнимый Аудъ со своей ношей.
XIV.
правитьШедшаго впереди всѣхъ Сигаля поражало сходство мѣстъ съ тѣми которыя онъ видѣлъ на экранѣ телефота. Кусты были повтореніемъ видѣнныхъ, лѣсная тропа та же, вотъ и песчаная пустыня, скала, слѣдъ двухъ лошадей… Все это ему казалось какимъ то сномъ. Сигаль нагнулся къ землѣ и ощупалъ дѣйствительные слѣды. Значитъ докторъ въ самомъ дѣлѣ волшебникъ, чародѣй, магъ, если онъ могъ показать ему путь, пройденный похитителемъ Анооръ два часа тому назадъ!
До скалъ пришлось пробираться, увязая въ песку пустыни, цѣлыхъ два часа. Но вотъ стали выростать все чаще и чаще скалы, иногда преграждая путь своими гранитными массами. Никто не разговаривалъ, не останавливался, и не оглядывался
Путники спустились въ глубокій ровъ, лежавшій на лѣво. Здѣсь уже былъ одинъ голый камень, безъ всякаго признака какой-нибудь растительности.
Солнце было уже высоко; жарко невыносимо, точно въ сушильной печи, потъ катится градомъ, дышать тяжело, ноги съ трудомъ повинуются. Вдругъ Сигаль крикнулъ: путники были въ томъ самомъ кольцѣ, гдѣ Анооръ была передана Аркабадомъ Деливару. Вотъ камни на которыхъ сидѣли вождь и другіе „товарищи Шивы и Кали“, а дальше немного открывала черный зѣвъ изъ гранитной скалы пещера Заполаки.
— Какъ только наступитъ ночь, здѣсь должна умереть наша Анооръ! — задумчиво произнесъ Безымянный, послѣ продолжительнаго молчанія и указалъ рукою на пещеру.
Въ этой мрачной, темной пещерѣ томилась и ждала смерти беззащитная, бѣдная дѣвочка.
У Сигаля набѣжали на глазахъ слезы.
— Спасемъ ее, не унывай! — шепнулъ ему Безымянный и медленнымъ, но твердымъ шагомъ направился къ пещерному(входу. Подойдя къ нему трижды, съ равными промежутками, ударилъ тростью въ скалу и трижды, какъ эхо раздался вибрирующій звукъ, похожій на звукъ отдаленнаго колокола. Затѣмъ Безымянный сталъ терпѣливо ждать.
Черезъ насколько времени изъ мрака пещеры раздался голосъ:
— Кто нарушилъ молчаніе звучащей скалы?
— Тотъ, кто есть Жизнь! — сразу отвѣтилъ Безымянный.
— Онъ попалъ не на тотъ путь: здѣсь обитаетъ Смерть!
— Мнѣ должна повиноваться и сама Смерть!
— Тебѣ извѣстно, что Шива могучъ, великъ и силенъ!
— Его господинъ — Вишну, сильнѣе его!
Все смолкло. Немного подождавъ Безымянный подошелъ къ самому входу въ пещеру и повелительнымъ голосомъ произнесъ:
— Пойди къ своему господину Даливару, владыкѣ „Товарищей Шивы и Кали“, и передай ему, что Сынъ Золотого Тигра, хочетъ войти въ убѣжище Заполаки!
Легкое восклицаніе донеслось изъ мрака и послышался прежній голосъ!
— Слова твои будутъ переданы господину!
Изъ пещеры донесся шумъ поспѣшно удаляющихся шаговъ, затѣмъ все смолкло.
Ни Сигалю, ни Керадэку съ его шестью матросами разговоръ не былъ понятенъ, но всѣ они инстинктивно чувствовали, что они погружаются въ одну изъ тайнъ этой классической страны чудесъ, Индіи.
Вскорѣ изъ мрака раздался тотъ же голосъ:
— Я принесъ отвѣтъ Даливара: Сынъ Золотого Тигра съ его спутниками могутъ войти въ заповѣдную пещеру; но сначала Сынъ Золотого Тигра пусть докажетъ свое божественное происхожденіе, иначе онъ такъ же падетъ жертвой на алтарѣ Шивы!
— Я докажу! — отвѣтилъ Безымянный.
Въ глубинѣ грота нарисовался смутный силуэтъ, который по мѣрѣ приближенія, становился все болѣе опредѣленнымъ и наконецъ уже можно было ясно разсмотрѣть пришедшаго. Это былъ одинъ изъ Товарищей Шивы и Кали, въ бѣломъ тюрбанѣ съ эгреткой, украшенной пятью рубинами кровавыми, драгоцѣнными камнями, посвященными генію-разрушителю — Шивѣ.
— Слѣдуй за рабомъ, принесшимъ тебѣ отвѣтъ Даливара, — проговорилъ маленькій, костлявый человѣкъ, вооруженный только кривымъ кинжаломъ за кушакомъ и краснымъ шелковымъ шнуркомъ Душителей, обмотаннымъ на лѣвой рукѣ.
Проводникъ хлопнулъ въ ладоши и въ пещерѣ замелькали огни. Всѣ отправились за проводникомъ въ самую глубь горы.
Идти нужно было по наклонной узкой галлереѣ, освѣщенной свѣтомъ факеловъ, которые держали, точно отлитые изъ бронзы стражи, стоявшіе около стѣнокъ прохода, на разстояніи 20 шаговъ другъ отъ друга. Пламя факеловъ колебалось, отбрасывая на стѣны причудливыя тѣни и все обливая краснымъ, кровавымъ свѣтомъ.
Галлерея, постепенно разширяясь, приводила къ цѣлому ряду, соединенныхъ между собою, залъ и наконецъ привела къ большой пещерѣ, весь потолокъ которой былъ покрытъ сталактитами и сталагмитами, спускающимися съ 80-ти футовой высоты.
Пещера освѣщалась факелами, воткнутыми въ расщелины стѣнъ. Дымъ отъ факеловъ сгущался вверху и висѣлъ туманнымъ, непроницаемымъ облакомъ подъ сводомъ пещеры.
Вся пещера наполнена была нѣсколькими сотнями человѣкъ, въ бѣлыхъ тюрбанахъ съ налобными, украшенными пятью рубинами, эгретками, съ лицами, скрытыми кроваво-красными короткими масками.
Средина пещеры представляла собой нѣчто вродѣ арены, огороженной краснымъ, невысокимъ барьеромъ, мѣстами покрытымъ изображеніями кровожадныхъ божествъ Шивы и Кали.
На возвышеніи, напоминавшемъ эстраду, прямо противъ входа, сидѣли на красныхъ деревянныхъ чурбанахъ вожди или старшины обществъ; среди нихъ на самомъ высокомъ чурбанъ сидѣлъ ихъ глаза — Даливаръ.
Многочисленное собраніе это состояло изъ индусовъ всѣхъ племенъ и кастъ. Отъ красноватаго освѣщенія факеловъ, отъ массы красныхъ предметовъ святилища, собраніе это, съ красными масками на лицахъ — производило впечатлѣніе чего то демоническаго.
Среди толпы можно было замѣтить герольда, оруженосца, поэта — этого неизбѣжнаго члена всякаго богатаго раджпутанскаго дома, одѣтаго въ тюрбанъ, формой напоминающій греческій шлемъ. Рядомъ съ нимъ вырисовывалась шапка съ загнутыми кверху краями — уборъ богатаго, знатнаго раджпутана, съ гербовымъ щитомъ въ рукѣ. Невдалекѣ стоялъ пёшъ, т. е. только что выдержавшій установленное испытаніе, (умерщвленіе трехграннымъ кинжаломъ, катаромъ, кабана) юноша, принятый въ общество настоящихъ мужей. Тутъ же находились и женщины, такъ какъ Раджпутанъ единственная страна на востокѣ, гдѣ мужчина считаетъ, женщину равной себѣ. Въ живописныхъ костюмахъ, состоящихъ изъ широкихъ шелковыхъ, со множествомъ складокъ, юбокъ, шелковыхъ лифчиковъ, вышитыхъ золотомъ, высокія, стройныя, онѣ слегка шуршали юбками, сгибая свой стройный станъ.
Въ сторонѣ стояли богатые купцы тахандханы или тарвани, одѣтые въ коричневые кафтаны и афганскія шапки. Тутъ же были крестьяне, рабочіе, всякаго рода мастеровые, состовлявшіе самый главный элементъ собранія „Товарищей Шивы и Кали“.
По толпѣ шелъ смутный шопотъ, но когда появился Безымянный и его спутники, шопотъ прекратился. Даливаръ поднялся на своемъ мѣстѣ.
— Узнаешь ли ты Даливара, чужестранецъ, ты хотѣлъ видѣть меня!
— Докторъ молча кивнулъ головой.
— Чего же ты хочешь отъ меня, говори! — продолжалъ Даливаръ.
— Я хочу, чтобы ты отдалъ мнѣ жертву, которую браминъ Аркабадъ привелъ къ тебѣ сегодня утромъ!
Въ толпѣ послышался ропотъ, многіе протестовали…
— Ты слышишь отвѣтъ братьевъ? — насмѣшливо произнесъ Даливаръ.
— Да, но это меня не можетъ смутить. Избранникъ Вишну, предвѣчнаго побѣдителя разрушающей силы, требуетъ именемъ Золотого Тигра, чтобы ему повиновались!
Съ этими словами Безымянный поднялъ надъ головой золотую фигурку тигра и поварачиваясь показалъ ее всему собранію.
Всѣ(не исключая и Даливара, молитвенно складывали руки и склоняли головы.
— У тебя есть священная эмблема, но мы, не простые смертные, а служители божественнаго Шивы, не можемъ преклонитья передъ тобою, пока ты не выдержишь полный искусъ, требуемыхъ нашими обрядами испытаній!
— Я готовъ!
— Тебѣ, конечно, извѣстно, что по нашему закону долженъ умереть всякій посторонній, который дерзнетъ проникнуть въ пещеру Заполаки. Изъ этого исключается только тотъ единственный, за кого ты себя выдаешь, такъ какъ онъ — господинъ всего!
— Я — этотъ человѣкъ! Дай мнѣ возможность пройти тѣ испытанія, которыя предписываетъ законъ и не говори такъ много, какъ женщина; назначь искусъ и приведи сюда ту, которую я хочу спасти! Вмѣстѣ съ ней пусть приведутъ бѣлаго ягненка!
Властность и твердость голоса Безымяннаго заставило даже Даливара безпрекословно повиноваться.
— Приведите сюда жертву, обѣщанную Шизѣ, на поединкѣ боговъ рѣшится ея судьба! — приказалъ онъ.
Суевѣрные индусы затрепетали при мысли о борьбѣ боговъ, Шивы и Вишну, Жизни и Смерти, и въ ужасѣ смотрѣли на смѣльчака-пришельца, дерзавшаго вызывать на бой ихъ грознаго бога.
И вотъ появилась процессія жертвоприносителей, въ длинныхъ красныхъ одеждахъ, увѣнчанныхъ блеклой листвой, въ маскахъ изъ воска, изображающихъ мертвую голову, ведущихъ на арену испуганную, трепещущую Анооръ.
Анооръ вскрикнула, увидя доктора, Сигаля и матросовъ.
— Я ждала васъ!
Она готова была кинуться къ нимъ, но палачи удержали ее.
— Надо подождать, дочь моя, — обратился къ ней Безымянный, — я еще долженъ оспаривать тебя у Шивы и Кали, которымъ ты должна быть принесена въ жертву. Но ты не бойся и исполняй безпрекословно все, что тебѣ прикажутъ, тебѣ больше бояться нечего!
Дѣвочка ласково улыбнулась.
— Мое сердце, отецъ, полно любви къ тебѣ! Разъ ты здѣсь — я ничего не боюсь!
— Я жду! — обратился Безымянный къ Даливару.
Тотъ усмѣхнулся.
— Пусть приведутъ сюда Саджеба, это безсознательное орудіе воли бога!
Жертвенные служители сейчасъ же положили Анооръ на каменныя плиты, привязали къ четыремъ, вбитымъ въ полъ, желѣзнымъ кольцамъ, а голову положили на каменную плиту.
Продѣлавъ это они разступились въ разныя стороны.
Анооръ лежала, не будучи въ состояніи пошевелиться, но большіе черные глаза ея были устремлены на лицо Безымяннаго.
— Не пугайся ничего! — повторилъ онъ ей еще разъ.
Въ то же время издали сталъ доноситься шумъ тяжелыхъ шаговъ, подъ которыми, казалось, содрогались каменныя плиты, громкое сопѣніе и наконецъ на арену вступилъ громадный бѣлый, съ черною головою, слонъ Саджебъ, знаменитый, постоянный палачъ Товарищей Шивы и Кали, который долженъ былъ раздавливать ногою голову жертвы, обреченной на казнь.
Анооръ лежала теперь какъ разъ на томъ мѣстѣ, гдѣ не разъ уже этотъ четвероногій палачъ раздавливалъ черепъ обреченныхъ на погибель этимъ ужаснымъ обществомъ фанатиковъ.
У дѣвушки невольно вырвался крикъ ужаса, когда она увидѣла это страшное чудовище, но увидѣвъ, что Безымянный приложилъ палецъ къ губамъ въ знакъ молчанія, сейчасъ же смолкла.
Но вотъ заговорилъ Даливаръ
При звукахъ его голоса всѣ невольно содрогнулись.
— Шива хочетъ, чтобы Саджеба раздавилъ голову этой дѣвушки своею-ступнею и чтобы это опоясаніе было окрашено ея кровью — при этомъ вождь кинулъ на арену кусокъ бѣлой ткани. Все это послужитъ тому о чемъ говорится въ Ригъ-Веда!
— Вишну требуетъ, чтобы она жила! — раздался въ отвѣтъ голосъ Безымяннаго. — И она должна и будетъ жить, иначе за ея кровь будетъ въ отвѣтѣ вся Индія!
Даливаръ, приложивъ ко рту свистокъ, пронзительно свиснулъ. Все кругомъ замерло. Слонъ, какъ бы содрогнулся при этомъ звѣрѣ, посмотрѣлъ на всѣхъ дикими, горящими глазами
И наконецъ уставился на лежащую на полу Анооръ. Испустивъ громкій крикъ, вродѣ звука трубы, онъ двинулся впередъ и занесъ уже ногу надъ головой дѣвушки.
Безымянный въ этотъ моментъ протянулъ по направленію къ нему руку со своей тростью и громкимъ, повелительнымъ голосомъ закричалъ:
— Вишну воспрещаетъ!
Слонъ вздохнулъ, жалобно заревѣлъ и, шатаясь, сталъ пятиться назадъ.
— Ступай прочь! крикнулъ ему молодой ученый, — и слонъ, повернувшись назадъ, покорно скрылся во мракѣ пещеры.
Все случившееся страшно поразило присутствующихъ: никто не могъ понять, какъ этотъ невѣдомый пришелецъ изъ чужой страны простымъ движеніемъ руки подчинилъ себѣ и заставилъ повиноваться страшнаго Саджеба, съ которымъ въ такія минуты еле справлялись пятьдесятъ человѣкъ.
У всѣхъ невольно являлась мысль, что не есть ли дѣйствительно этотъ человѣкъ избранникъ Вишну, за котораго онъ себя выдавалъ.
На лицѣ вставшаго въ это время Даливара читалась нѣкоторая нерѣшительность и сомнѣніе.
— Продѣланное сейчасъ тобою. — произнесъ онъ, — можно назвать чудомъ. Я охотно бы сталъ тебѣ повиноваться, но обряды, завѣщанные намъ самой Кали не должны быть нарушены. Вишну, чтобы подчинить себѣ Шиву, долженъ преодолѣть и выйти побѣдителемъ изъ цѣлаго ряда испытаній!
— Мнѣ это извѣстно — презрительно проговорилъ Безымянный, — всѣхъ испытаній пять, по одному на каждый изъ рубиновъ Шивы!
— Все это ты знаешь?
— Да! Въ книгѣ Барутра, въ написанномъ кровью ученіи Шивы, испытанія эти обозначаются такъ: раздавленіе, ядъ, кинжалъ, петля и знаніе!
Услышавъ это многіе глухо зароптали, многіе упали ницъ.
— Чтобы ты хотѣлъ испытать прежде?
Мнѣ, какъ и всѣмъ, кто состоитъ подъ моимъ покровительствомъ, все это не представляетъ никакой опасности, а потому дѣлай, какъ самъ ты найдешь лучше!
Даливаръ снова пронзительно свистнулъ и въ отвѣтъ на это всѣ присутствующіе стали издавать странные свистящіе звуки, то усиливающіеся и напоминающіе завываніе вѣтра, то. нѣжно стихавшіе и почти замирающіе. Вскорѣ все затихло. Со всѣхъ сторонъ на арену стали выползать змѣи, все увеличивающія количество и составившія теперь цѣлую армію ядовитыхъ змѣй, посвященныхъ богинѣ Кали. Въ числѣ змѣй бросались въ глаза боа-конструкторы, могущіе въ нѣсколько минутъ раздавить буйвола, очковыя змѣи, кобры съ черными пятнами, удавы, укусы которыхъ смертельны, Тутъ можно было, прослѣдить образцы всѣхъ пресмыкающихся Индостана, которые, въ десятилѣтній промежутокъ, съ 1870 года по 1880—причинили смерть 200,000 человѣкъ въ Индіи.
Все это стадо змѣй, шипя, свистя, извиваясь ползло къ тому мѣсту, гдѣ лежала распростертая Анооръ.
— Дитя мое, не бойся ничего! — ободрилъ ее Безымянный!
— Разъ ты здѣсь — я не боюсь ничего! — ясно смотря на него отвѣтила дѣвушка.
Ученый пошарилъ въ своемъ кожаномъ карманѣ и досталъ оттуда небольшую свирѣль, поднесъ ее къ губамъ и затѣмъ поднявъ надъ головой, внушительнымъ голосомъ проговорилъ:
— Эту волшебную флейту заставитъ звучать самъ Вишну! и сейчасъ же раздались звуки медленной тихой мелодіи:
— Этотъ электрическій свистокъ дѣйствуетъ съ помощью маленькаго аккумулятора! — шепнулъ Безымянный стоявшему рядомъ Сигалю.
Но на несвѣдующихъ туземцевъ это являлось необъяснимымъ чудомъ.
Теперь уже большинство стояло на колѣняхъ, благоговѣйно смотря на избранника Вишну.
Музыка произвела на змѣй особенное, странное впечатлѣніе.
Всѣ онѣ остановились, поднялись на своихъ хвостахъ, прислушиваясь къ тихимъ звукамъ свирѣли и стали поворачивать изъ стороны въ сторону свои головы.
Къ музыкѣ же прибѣгаютъ обыкновенно индійскіе жонглеры и укротители змѣй.
— Дайте корзины! — приказалъ Безымянный.
Черезъ красный барьеръ сейчасъ же стали перебрасывать, большія корзины, служившія жилищами для священныхъ змѣй. Докторъ сталъ шагъ за шагомъ наступать на змѣй и этимъ заставилъ всѣхъ ихъ влѣзть въ свои корзины, которыя затѣмъ прикрылъ крышками.
Волшебная свирѣль смолкла и Безымянный обратился къ Даливару:
— Продолжай испытанія, но прежде вели отвязать эту дѣвушку: ей трудно такъ лежать на каменномъ полу!
— Въ тебѣ духъ Вишну, что же ты самъ не отвяжешь ее? — съ легкой ироніей отвѣчалъ Даливаръ.
— Я не хотѣлъ этого дѣлать безъ твоей воли, но если ты хочешь… — и Безымянный протянулъ свою палку къ желѣзнымъ кольцамъ, къ которымъ веревками были прикрѣплены руки и ноги Анооръ. Крѣпкіе пеньковые канаты порвались, точно спаленные огнемъ.
— Дитя мое, встань и приди къ намъ.
Анооръ быстро вскочила на ноги и радостно подбѣжала къ своимъ.
— Сестричка! Маленькая моя сестричка! — восклицалъ счастливый Сигаль, съ глазами полными слезъ.
Но Даливара приводило въ отчаяніе торжество избранника Вишну и онъ скомандовалъ:
— Кинжалъ и петля!
При этомъ возгласѣ вся пещера наполнилась гробовымъ молчаніемъ. На арену вышли два, одѣтые въ красные костюмы, человѣка, съ голыми руками, выкрашенными краской охрой. Оба они приближались къ Безымянному, причемъ въ рукахъ одного былъ кинжалъ, а другой держалъ натянутый красный шелковый шнуръ. Безымянный стоялъ неподвижно, заложивъ руки за спину.
Черезъ моментъ священный убійца, взмахнувъ кинжаломъ, кинулся на Безымяннаго, но моментально опрокинулся навзничь, страшно извиваясь и корчась отъ боли. Это былъ результатъ прикосновенія къ электрической кольчугѣ доктора.
Когда все вниманіе было отвлечено происшедшимъ, священный душитель воспользовался этимъ моментомъ и незамѣтно подкравшись сзади Безымяннаго, быстро накинулъ ему на шею свой красный шелковый шнуръ и сразу затянулъ петлю.
Но бѣдный душитель подвергся той же участи. Шнуръ его, отъ прикосновенія къ кольчугѣ доктора, порвался напополамъ, какъ бы пережженый огнемъ. Озадаченный этой неожиданностью палачъ въ недоумѣніи уставился на оставшіеся обрывки краснаго шнурка душителей Шивы.
Эффектъ всей этой сцены былъ такъ великъ, что индусы буквально ревели отъ избытка религіознаго чувства. Своды пещеры оглашались бурными возгласами:
— Слава Вишну, хранителю бытія!
Но вскорѣ Даливаръ прекратилъ шумъ повелительнымъ жестомъ.
— По закону, — произнесъ онъ, — требуется еще одно послѣднее испытаніе!
— Я жду! — спокойно произнесъ молодой ученый.
— Неужели по мудрости ты равенъ самимъ браминамъ, которые изсыхаютъ въ монастыряхъ и храмахъ надъ изученіемъ священныхъ текстовъ божественной мудрости — Кали? — съ удивленіемъ спросилъ доктора вождь.
— Мудрость Вишну больше всякой мудрости браминовъ, такъ какъ онъ начало всякой премудрости! — холодно отвѣтилъ Безымянный.
Даливаръ махнулъ рукой и вдали гдѣ-то раздалась музыка, напоминающая церковное пѣніе, которое приближалось и становилось слышнѣе; присутствующіе разступились и дали дорогу браминамъ.
Всѣхъ ихъ было 22 человѣка. Одиннадцать первыхъ браминовъ были одѣты въ лазоревыя, украшенныя краснымъ, туники, а вторыя — въ красныя туники съ лазорево-голубыми украшеніями.
Головы ихъ были сѣды, лица съ впалыми щеками и глазами — это были лица аскетовъ. Горящій взглядъ ихъ былъ устремленъ куда-то въ пространство, какъ будто они совсѣмъ не думали о землѣ.
Расположились они по обѣ стороны эстрады, въ два ряда, оперлись на посохи и съ опущенными въ землю головами, ждали.
Наконецъ заговорилъ Даливаръ:
— Высокочтимый Ma-Ни, глаза толкователей священныхъ книгъ Веды! Шива требуетъ, чтобы ты посрамилъ чужестранца!
Старикъ, къ которому обратился Даливаръ, былъ въ группѣ одѣтыхъ въ лазорево-голубыя одежды. Не поднимая глазъ на Даливара, онъ отвѣчалъ:
— Чего требуетъ отъ насъ нашъ повелитель — Шива?
— Неподражаемаго чуда!
Ma-Ни началъ шептать какія-то заклинанія, которыя повторялись за нимъ его собратьями. По окончаніи заклинанія всѣ они одновременно подняли свои одиннадцать посоховъ до высоты лица и разомъ бросили на землю,
Посохи ударились о землю, — и совершилось чудо.
Глазамъ зрителей представилось странное и отвратительное зрѣлище; брошенные посохи стали принимать видъ змѣй, они ежились, извивались, притягивались; набалдашники ихъ принимали видъ головы, наконечники были хвостами. Hѣкоторые изъ нихъ оставались гладкими, нѣкоторые покрывались чешуйками, всѣ они ползали, шипѣли, поднимались. Казалось тутъ появлялись гадюки, очковыя змѣи съ трехугольной головой, гидры и т, п.
Толпа, пораженная видомъ совершившагося на ея глазахъ чуда, въ волненіи восклицала:
— Шива, Шива! Ты одинъ великъ и могучъ!
Но Безымянный, при видѣ всего этого, только презрительно пожалъ плечами. Дѣло въ томъ, что чудо это было давно извѣстно доктору. Посохи эти, которые извѣстны подъ названіемъ „посоховъ браминовъ“, изготовляются какимъ то неизвѣстнымъ, таинственнымъ способомъ въ тайникахъ браминскихъ храмовъ изъ отдѣльныхъ деревянныхъ частицъ и стальныхъ тонкихъ проволокъ, благодаря чему брамины и могутъ показывать описанное „чудо“. Это собственно говоря жонглерство, обманъ зрѣнія. Въ музеяхъ Калькутты и Лондона хранятся нѣсколько такихъ посоховъ.
— Вѣдь это простая дѣтская забава, — проговорилъ докторъ. Правда, посохи сдѣланы прекрасно, но нѣтъ ничего легче, какъ сдѣлать ихъ неподвижными!
Затѣмъ онъ шопотомъ обратился къ Сигалю. — Направь на нихъ токъ своей трости!
— Неужели вы хотите устрашить меня этимъ дѣтскимъ фокусомъ? — громко спросилъ онъ. Не пробывшій еще и года у меня въ ученіи, мой ученикъ, съумѣетъ продѣлать это!
Въ толпѣ послышались возгласы удивленія, слившіяся въ общій крикъ. Сигаль стоялъ съ протянутой, по направленію къ змѣямъ, палкой въ рукѣ и мнимыя змѣи разомъ стали вытягиваться, дѣлались неподвижными и приняли свой прежній видъ,
Это злило Даливара и онъ съ бѣшенствомъ смотрѣлъ на совершившееся на его глазахъ новое чудо.
— Ma-Ни! — гнѣвно воскликнулъ онъ. — Правъ чужестранецъ: не такъ прославляютъ Шиву! Науку вашу посрамилъ мальчуганъ!
Но на старика это замѣчаніе не произвело особеннаго впечатлѣнія. Онъ попрежнему былъ невозмутимъ, только слегка поклонился Сигалю, какъ бы воздавая должную честь его искусству, затѣмъ опять началъ бормотать какія то заклинанія и посохи вновь обратились въ страшныхъ, противныхъ змѣй. На этотъ разъ Сигаль своей тростью не могъ уже достигнуть того результата, который получился раньше.
Даливеръ торжествовалъ.
— Видишь теперь. — радостно заговорилъ онъ, — мудрость твоя не можетъ спасти тебя! Смерти твоей требуетъ всесильный Шива!
— Ну, торжествовать еще подожди… Не торопись! Смотри! — отвѣтилъ докторъ и протянулъ свою трость. Послышалось шипѣніе и громкій трескъ; отъ трости молодого ученаго исходила масса молній, голубоватое пламя тянулось по направленію къ извивающимся змѣямъ — и черезъ нѣсколько мгновеній всѣ онѣ. сгорѣли, а когда разсѣялся дымъ, то на полу уже ничего не было. Въ рукахъ у доктора была совершенно невредимая его. трость.
Въ залѣ Заполаки воцарилась мертвая тишина.
Даже старцы, толкователи Веды, окружавшіе Ma-Ни, казалось не могли понять происшедшаго, а самъ Ма-Ни тихо бормоталъ:
— Неужто я неправильно истолковалъ 50-й стихъ о заклинаніи змѣй?
— Ну что же? — обратился докторъ Безымянный къ Даливару. — Убѣжденъ ли ты теперь наконецъ?
— Нѣтъ еще! — отвѣтилъ тотъ. — Ты, какъ избранникъ Вишну, хранителя бытія, долженъ обладать возможностью сохранить для жизни то, что обречено къ уничтоженію и смерти Шивой. Ты долженъ доказать это!
— На васъ, — продолжалъ глаза товарищей Шивы и Кали, указывая рукой на браминовъ, толкователей Веды, въ красныхъ одеждахъ съ лазоревой отдѣлкой: — лежитъ теперь обязанность отомстить чужестранцу за вашихъ лазоревыхъ собратій! Доставьте возможность восторжествовать духу разрушенія!
Послѣ этихъ словъ стоявшій во главѣ браминовъ въ красныхъ одеждахъ старецъ поднялъ вверхъ руку, показывая указательнымъ и среднимъ пальцами въ потолокъ.
На арену, по этому знаку, выбѣжали два раба, несшіе въ рукахъ громадную глиняную вазу, наполненную землей, въ которой росла роскошная, цвѣтущая гортензія Регина.
Цвѣтокъ рабы поставили у ногъ старца, толкователя Веды, въ это время презрительно взглянувшаго на Безымяннаго и сказавшаго:
— Цвѣтущее и зеленѣющее растеніе это, какъ и та молодая дѣвушка, что стоитъ подлѣ тебя — обречено погибели. Два существованія этихъ тѣсно связаны между собою, если тебѣ удасться спасти отъ уничтоженія этотъ цвѣтокъ, — ты, этимъ самымъ, спасешь эту плѣнницу!
Сказавъ это, старецъ протянулъ руки надъ гортензіей и продолжалъ:
— Растеніе! Шива требуетъ отъ тебя, чтобы ты обратилось въ „ничто“! Приговоръ этотъ не жестокъ, такъ какъ человѣкъ кустъ, цвѣтокъ и всякое другое живое существо — братья между собою… и смерть ихъ есть только вступленіе къ будущимъ превращеніямъ въ ихъ дальнѣйшемъ существованіи.
Старикъ, все также стоя съ вытянутыми надъ цвѣткомъ костлявыми руками, началъ бормотать какія то непонятныя заклинанія.
Наука, которой пользовался въ данномъ случаѣ старикъ, — магнетизмъ, — съ незапамятныхъ временъ былъ знакомъ браминамъ. Силой магнетизма они могли творить необъяснимыя, неподражаемыя чудеса, еще и теперь приводящія въ изумленіе не только простодушныхъ индусовъ, но и нашихъ ученыхъ.
Въ настоящее время цѣлая ученая комиссія, субсидируемая англійскимъ правительствомъ, изучаетъ въ Бенгальскихъ провинціяхъ удивительную силу магнетизма, какою обладаютъ индусскіе брамины и факиры.
Пользуясь этой силой брамины могутъ, напримѣръ, выростить или заставить поблекнуть и погибнуть любой цвѣтущій кустъ въ нѣсколько минутъ.
Старикъ, съ напряженнымъ, суровымъ, точно застывшимъ лицомъ, въ своей красной одеждѣ, неподвижно стоялъ надъ цвѣткомъ и только нервное дрожаніе его сухихъ, костлявыхъ рукъ показывало степень его напряженія.
Толпа въ глубокомъ молчаніи, точно окаменѣвшая, смотрѣла на старца, — ни движенія, ни звука. Вотъ начало совершаться чудо: — гортензія стала умирать, яркіе лепестки поблѣднѣли, концы листьевъ засыхали и становились желтыми; растеніе блекло, видимо увядая и приближаясь къ смерти, которую звалъ надъ нею красный браминъ.
На Даливара чудо это произвело страшное впечатлѣніе; онъ положительно взвылъ отъ восторга:
— Хвала, Шивѣ! Онъ торжествуетъ!
— Но, не успѣли замереть еще послѣдніе звуки этого восторженнаго возгласа, какъ докторъ Безымянный звучно произнесъ:
— Прошу тебя, Вишну, поддержать меня! Хвала спасающему и сохраняющему! — говоря это ученый подошелъ къ цвѣтку и, широкимъ взмахомъ разведя руки, протянулъ ихъ надъ умершей гортензіей.
Толпа окаменѣла. Длилась мучительная минута. Если докторъ не сможетъ побѣдить теперь, несчастная Анооръ погибла безвозвратно, смерть ея станетъ неизбѣжной.
Но, какъ видно, судьбѣ было угодно другое. Напряженіе брамина достигло своей крайней точки, силы его готовы были оставить, подъ его изсохшей, какъ пергаментъ, кожей натянулись, подобно веревкамъ, синія жилы, но не смотря на это цвѣтокъ, мало по малу, сталъ оживать; лепестки его принимали свою прежнюю пеструю окраску, листья, содрогнувшись, стали яркими и зелеными.
Старецъ-браминъ глубоко вздохнулъ и опустилъ руки.
— Противъ него идти мы не можемъ, — произнесъ онъ. — Онъ нашъ господинъ.
Послѣ словъ этихъ поднялась цѣлая буря восторженныхъ криковъ, одобреній, привѣтствій.
Толпа не знала какъ выразить свои чувства къ Вишну, къ доктору Безымянному, къ спасенной Анооръ. Даливаръ, спустившись съ своего возвышенія, распростерся передъ Безымяннымъ на полу.
— Отнынѣ Даливаръ будетъ тебѣ повиноваться! — говорилъ онъ. — Ты тотъ, за кого себя выдаешь! Въ этомъ мы убѣдились и въ знакъ этого я преклоняюсь передъ тобою!
Слова владыки тайнаго общества заглушались шумомъ и криками толпы, и не всѣ могли ихъ слышать, но смыслъ ихъ былъ ясенъ для всѣхъ: Даливаръ, признавъ высшую силу чужеземца, отъ имени всѣхъ товарищей Шивы и Кали, приносилъ ему обѣтъ повиновенія, покорности и вѣрности.
Толпа неистовствовала еще больше. Доктора Безымяннаго и его спутниковъ Даливаръ ввелъ теперь на возвышеніе и усадилъ на почетныхь мѣстахъ. Въ знакъ того, что обѣты, данные Даливаромъ доктору Безымянному, признаютъ всѣ, находившіеся на возвышеніи сняли свои красныя маски. Докторъ Безымянный, такимъ образомъ, сдѣлался главой грознаго общества Товарищей Шивы и Кали, стоявшихъ передъ нимъ съ открытыми лицами.
Въ толпѣ тоже, слѣдуя примѣру своихъ главарей, всѣ сняли маски. Докторъ Безымянный, войдя на возвышеніе, движеніемъ руки возстановилъ тишину.
Всѣ присутствующіе не сводили съ него глазъ. Ихъ энергичныя, темныя лица дышали вѣрой въ этого человѣка, съумѣвшаго своей мудростью восторжествовать и надъ слономъ, и надъ змѣями, и надъ кинжаломъ, и надъ петлей душителей, и надъ наукой браминовъ.
Докторъ заговорилъ:
— Братья! Васъ, чужеземные поработители и угнетатели называютъ разбойниками, но мнѣ ваши цѣли хорошо извѣстны..
Вы убиваете, но зато и сами готовы всегда умереть за святое дѣло свободы! Вамъ однимъ, поборникамъ и защитникамъ свободы, завѣщано умершими, почившими въ лонѣ Брамы, „Сокровище Свободы“, созданное трудами любящихъ сыновъ родины, сыновъ Синда и Пенджаба. У васъ есть злѣйшіе враги — брамины, ежегодно предающіе кого-нибудь изъ васъ англичанамъ, чтобы этимъ пріобрѣтать унизительное покровительство ихъ.
Теперь эти брамины задумали завладѣть „Сокровищемъ Свободы“, вырвавъ его изъ вашихъ рукъ. Сокровище это предназначено на освобожденіе индусовъ отъ ненавистнаго чужеземнаго ига.
Съ браминами должно порвать всякую связь, но не теперь, такъ какъ теперь еще они намъ нужны, они помогутъ намъ отыскать это священное, собранное предками, сокровище!
Затѣмъ молодой ученый обратился къ Даливару:
— Мой другъ! Въ мой домъ, подъ именемъ Ауда, прокрался одинъ браминъ, по имени Аркабадъ. Я не препятствовалъ ему сдѣлать это. Онъ похитилъ у меня дитя, любимое мною, и привелъ его къ тебѣ, наговоривъ тебѣ много лжи, такъ какъ брамины вообще много лгутъ.
Видъ смоченнаго кровью этой невинной жертвы бѣлаго опоясанія долженъ вернуть разсудокъ одной молодой женщинѣ, давно лишенной его, но знающей мѣсто, гдѣ хранится это сокровище. Намъ нужно сдѣлать видъ, что мы вѣримъ этому измѣннику и пусть онъ насъ проведетъ къ мѣсту нахожденія утраченнаго сокровища, помощью котораго мы купимъ себѣ дорогую свободу! Теперь зарѣжьте бѣлаго ягненка и кровью его смочите бѣлое опоясаніе, о которомъ я говорилъ, и Даливаръ пусть отправится, какъ онъ обѣщалъ, въ браминскій монастырь на могилѣ Рунджитъ-Сингъ!
Даливаръ вздрогнулъ.
— Кто тебѣ разсказалъ все это, господинъ?
— Желающій освободить Индію отъ чужеземнаго ига! Я сказалъ тебѣ и теперь ухожу. Волю свою я проявлю въ Лагорѣ!
XV.
править— Дорогой Элликъ!
— Моя ненаглядная Льоо!
И послѣ этихъ нѣжныхъ восклицаній раздавалось два вздоха, напоминавшихъ собою гудѣніе вѣтра въ дымовой трубѣ.
Элликъ и Льоо (уменьшительныя имена отъ полныхъ Александра и Луизы) сидѣли другъ противъ друга въ гостинной единственнаго каменнаго дома въ Шейрахѣ.
Оба этихъ супруга были рыжіе и красные, какъ вареные раки, оба толстые настолько, что, казалось, одежда лопнетъ на нихъ по швамъ, они нѣжно глядѣли другъ на друга глазами полными слезъ.
— О, Элликъ! — огорченно промычала Льоо.
— О, Льоо! — какъ глухое эхо отозвался супругъ.
Фамилія супруговъ была Глассъ. Господинъ Глассъ занималъ мѣсто присяжнаго комиссара британскаго правительства въ Шейрахѣ. Но, что же такъ удручало нѣжныхъ супруговъ? Какое горестное событіе обрушилось на мирную чету Глассъ?
Жизнь ихъ до сихъ поръ была прекрасна. Пользуясь выгодами своего положенія, они занимались очень удачно торговлей скотомъ, преимущественно овцами. Покупать можно было дешево — продавать дорого.
Вслѣдствіе жаркаго климата, изъ гигіеническихъ цѣлей и изъ предосторожности, двигаться они старались какъ можно меньше, ѣсть возможно больше.
Постоянно находясь только въ обществѣ другъ друга и будучи этимъ вполнѣ довольны, они считали себя лучшими представителями человѣческой породы.»
Живя такимъ образомъ, супруги Глассъ разжирѣли, какъ откормленныя на убой птицы.
Тѣла ихъ обратились въ какія то жирныя, безформенныя туши, что не мѣшало однако имъ восхищаться другъ другомъ и кромѣ этого еще чувствовать какое то презрѣніе ко всѣмъ худощавымъ людямъ.
Достойная чета, безъ всякихъ помѣхъ, предававшаяся быстро прогрессирующему ожирѣнію, была вполнѣ счастлива до тѣхъ поръ, пока внезапно, подобно неожиданному грому, на нихъ не обрушилось распоряженіе отъ имени Губернатора Пенджаба. Распоряженіе гласило, что не далѣе, какъ утромъ, въ Шейрахъ прибудутъ два отряда сипаевъ, съ которыми присяжный комиссаръ долженъ будетъ задержать и конфисковать извѣстный аллюминіевый домъ автомобиль, расположившійся невдалекѣ отъ селенія Шейрахъ, а всѣхъ обитателей этого дома — арестовать. Далѣе въ бумагѣ говорилось о нѣкоторыхъ подробностяхъ, вродѣ того, напримѣръ, что владѣлецъ автомобиля, называющій себя докторомъ Безымяннымъ, всѣхъ своихъ слугъ одѣваетъ въ костюмы туземнаго покроя, но не смотря на это, внимательный глазъ можетъ узнать въ нихъ европейскихъ моряковъ.
— О милосердный Боже! — прочувствованно воскликнула Льоо, когда ознакомилась съ содержаніемъ бумаги.
— Громъ и молнія! — сердито пробурчалъ Элликъ. Въ порывѣ отчаянія супруги, забывъ совершенно объ объемѣ своихъ животовъ, кинулись въ объятія другъ друга.
Ночь, послѣ полученія предписанія губернатора была испорчена. Супруги мучились безсоницей, которая для людей такой тучности, считающихъ каждое движеніе невѣроятнымъ трудомъ, является особеннымъ мученіемъ.
На слѣдующее утро измученная безсонной ночью Льоо, жалобно восклицала:
— Я изнываю, Элликъ! Я совершенно извелась со вчерашняго дня!
— И я тоже! — не менѣе плаксиво поддакивалъ супругъ.
Но вотъ послышался во дворѣ лязгъ оружія — это пришли солдаты. Ихъ было человѣкъ 20, сопровождали ихъ два капрала и одинъ сержантъ, который немедленно же счелъ долгомъ доложить о себѣ Эллику.
— Мы прибыли сюда, по приказанію губернатора, для задержанія дома-колесницы. Ждемъ вашихъ распоряженій. Сзади за нами слѣдуетъ инженеръ-офицеръ съ необходимыми для перевозки колесницы лошадьми. Намъ приказано дѣйствовать безъ, промедленія:
— Сейчасъ, сейчасъ! — взволнованно засуетился Элликъ.
Сержантъ, повернувшись на каблукахъ, вышелъ.
Элликъ Глассъ и вздыхающая Льоо, какъ два шара, покатились за нимъ и спустились во дворъ.
Туземцы-слуги подвели этой дородной четѣ двухъ бѣлыхъ ословъ, на которыхъ въ рѣдкихъ обыкновенно случаяхъ супруги показывались въ улицахъ города. Двое туземцевъ занялись подсаживаніемъ на осла присяжнаго комиссара, а двое другихъ — его супруги. — Одинъ изъ слугъ помѣстился рядомъ съ осломъ своего господина, держа надъ нимъ раскрытый бѣлый зонтикъ; другой держалъ надъ госпожей бѣлое, на длинной бамбуковой трости, опахало изъ перьевъ. Такъ тронулись супруги во главѣ отряда солдатъ.
На шоссѣ, за первымъ поворотомъ за селеніемъ, стоялъ алюминіевый домъ-колесница. Приблизясь къ нему, сержантъ Бумъ, поднявъ руку вверхъ, скомандовалъ:
— Стройся, обходи, оцѣпить этотъ домъ.
Команду повторили капралы Симъ и Самъ.
— Не должны ли мы, милый Элликъ, опасаться, что обитатели этого дома станутъ защищаться! — испуганно говорила поблѣднѣвшая Льоо.
— Конечно, это возможно… — отвѣтилъ обливающійся потомъ толстякъ.
— Значитъ намъ угрожаетъ опасность, Элликъ?
— Совершенно вѣрно, Льоо!
Мистриссъ Глассъ, услышавъ это, такъ привскочила на своемъ сѣдлѣ, что несчастный оселъ покачнулся.
— Надо держать себя спокойно и строго, — внушительно проговорилъ британскій агентъ, — потому что упасть въ присутствіи этихъ сипаевъ — это значитъ навсегда потерять хорошую репутацію, на которую ляжетъ неизгладимая тѣнь. Особенно же не корректно паденіе лэди!
Лицо супруги покрылось багровымъ румянцемъ.
— О, Элликъ, не бранитесь: Вѣдь вамъ извѣстно, насколько я конфузлива и робка, какъ молодая газель, впечатлительность моя напоминаетъ мимозу!
Слова эти подѣйствовали самымъ благотворнымъ образомъ на англійскаго комиссара, который проговорилъ, нѣжно глядя и очевидно любуясь этой молодой газелью, напоминающей скорѣе жирнаго быка, этой впечатлительной мимозой, которая вѣсила не менѣе десяти пудовъ.
— Дѣйствительно, Льоо, вы и теперь остались тѣмъ же прелестнымъ существомъ, какимъ были молодой дѣвушкой, и къ тому же еще избавились отъ одного недостатка вашей молодости: меня угнетала ваша худощавость, но вы настолько геройски сумѣли избавиться отъ нее, что грѣшно и вспоминать объ этомъ!
— Но, дорогой Элликъ, что будетъ, если люди, которыхъ вы хотите арестовать, окажутъ сопротивленіе?
— Я, Льоо, составлю протоколъ!
— А въ томъ случаѣ, если они дерзнутъ прибѣгнуть къ силѣ оружія, начнутъ стрѣлять?
— Я сдѣлаю то, что я слышалъ отъ солдатъ, т. е. сойду съ коня и лягу плашмя на землю. Солдаты говорили, что въ этомъ положеніи не опасны даже бомбы; вѣроятно этотъ пріемъ хорошъ и по отношенію къ пулямъ!
— О, да! — обрадовалась ожирѣвшая лэди. — Но, знаете, Элликъ, укрыться за этими солдатами прямо невозможно; всѣ они страшно тощи, а вы другъ мой, и лежа, все-таки будете представлять изъ себя хорошую мишень для непріятеля!
Между тѣмъ раздавалась команда Бума, повторяемая капралами Симомъ и Самомъ.
То и дѣло долетали возгласы:
— Слушай!
— Обходи, оцѣпляй!
Вскорѣ автомобиль былъ со всѣхъ сторонъ окруженъ цѣпью сипаевъ. Въ домѣ все было спокойно, казалось, никто и не ожидалъ прибытія военныхъ силъ.
Все было погружено въ глубокій сонъ и только спущенное заднее крыльцо и открытая входная дверь, какъ бы приглашали войти желающаго.
Это видимое спокойствіе и ничѣмъ ненарушаемая тишина воспламенили мужество комиссара.
Съ большимъ трудомъ, опираясь на поддерживающихъ его двухъ сипаевъ, онъ, наконецъ, слѣзъ съ сѣдла и лично помогъ сойти своей супругѣ. Напустивъ на себя видъ героя, оглянувъ орлинымъ взглядомъ сержанта и двухъ капраловъ, онъ торжественнымъ голосомъ произнесъ:
— Идемте, господа! Надо заставить уважать законъ!
Толстый комиссаръ первымъ вошелъ въ аплюминіевый домъ.
Но въ вестибюлѣ, въ слѣдующей залѣ, въ столовой и на террасѣ не было ни одной живой дущи.
— Странно!.. Конечно, бунтовщики могли заблаговременно уйдти, скрыться!… Это такъ просто… страна населена до безобразія густо, десятки людей могли предупредить негодяевъ о малѣйшемъ движеніи войскъ, о каждомъ секретномъ намѣреніи полиціи. Вѣдь, совсѣмъ недавно, я доносилъ администраціи, что здѣсь слишкомъ густое населеніе и, что невозможно водворить какой бы то ни было порядокъ, пока страна имѣетъ населеніе…
Подобное утвержденіе крайне озабочило сержанта, но, помня, что передъ нимъ начальникъ, онъ осмѣлился только замѣтить, что обитатели дома быть можетъ попрятались во второмъ этажѣ дома-автомобиля.
— Да, это вѣрно! Но какъ туда попасть?
Весь нижній этажъ былъ тщательно обысканъ, но и признаковъ лѣстницы нигдѣ не находилось.
Выйдя случайно на террасу, комиссаръ замѣтилъ кнопки автоматическаго буфета съ надписью надъ ними, которая гласила, что желающій получить одинъ изъ поименованныхъ на кнопкахъ прохладительныхъ напитковъ — долженъ только нажать соотвѣтсвующую кнопку.
Комиссаръ рѣшилъ сейчасъ же использовать это любезное предложеніе и потребовалъ себѣ лимонаду, но лишь только онъ надавилъ кнопку, надъ его головой раскрылся одинъ изъ квадратовъ потолка и на бѣднаго толстяка вылился цѣлый ушатъ холодной воды.
Это происшествіе съ мистеромъ Глассъ было совсѣмъ не случайностью, это было одной изъ мѣръ предосторожности, принятой заблаговременно экипажемъ автомобиля.
Сержантъ и капралы, видѣвшіе всю эту сцену, кусали себѣ губы, чтобы удержаться отъ хохоту, который разбиралъ ихъ.
На толстяка, послѣ столь неожиданнаго душа, напалъ страшный приливъ злости на виновниковъ этого непріятнаго приключенія, которое, какъ онъ видѣлъ ясно, ставило его въ очень смѣшное положеніе передъ подчиненными.
— Возьмемъ силой это разбойничье гнѣздо! — гнѣвно закричалъ онъ.
— Ура! Старая Англія! Ищите, здѣсь гдѣ нибудь обязательно должна быть потайная лѣстница!
— Да вотъ и здѣсь опять какая то таинственная кнопка! — воскликнулъ Элликъ, случайно наткнувшись на кнопку лифта.
— Но, Элликъ, въ этотъ разъ ужъ вы сами не троньте кнопки, прикажите кому нибудь изъ сипаевъ, пусть ужъ лучше онъ пострадаетъ!
— Меня трогаетъ ваша заботливость, моя милая, королевская уточка, но, чтобы за эту экспедицію я могъ получить награду и вообще повышаться по службѣ — я долженъ всегда быть впереди всѣхъ. Успокойся, на этотъ разъ я сдѣлаю это осторожнѣе! — и отойдя отъ стѣны на нѣкоторое разстояніе онъ тянулъ кнойку концомъ своего зонта. Послышался легкій шумъ супруги стояли впившись глазами въ стѣну и были полны ожиданія, что вотъ вотъ въ стѣнѣ откроется клапанъ, смотря на стѣну они совершенно не замѣтили, какъ въ потолкѣ открылся трапъ и стала спускаться корзина лифта.
Стояли супруги какъ разъ подъ трапомъ и вдругъ оба вскрикнули, почувствовавъ сначала довольно сильный толчокъ по ихъ головамъ, а затѣмъ какую то тяжесть, которая все сильнѣе давила ихъ сверху. Напуганные, растерявшіеся, не могущіе себѣ, объяснить, въ чемъ дѣло, толстяки, въ довершеніе всего, желая выбраться изъ подъ корзины, запнулись, мѣшая другъ другу своими объемистыми фигурами, и грузно шлепнулись на полъ.
— Ой, ой!.. — стонала Льоо.
— Меня, кажется, порядочно ушибло! — донеслось со стороны Эллика, — однако подниматься то нужно! — и онъ съ мужествомъ на которое никто не могъ считать его способнымъ, не обращая вниманія на ушибленное во многихъ мѣстахъ, тѣло, сильно болѣвшее, перевернулся подъ корзиной на спину, затѣмъ перекатился и наконецъ получилъ возможность привстать на колѣни и потомъ подняться на ноги. Освободившись самъ, онъ сталъ помогать встать своей супругѣ. Теперь оба они съ огромнымъ недоумѣніемъ увидѣли корзину — лифтъ, стоявшую на полу. Изъ корзины къ потолку подымались цѣпи, по которымъ она двигалась, и уходили въ открытый въ потолкѣ трапъ. Увидѣвъ все это, комиссаръ сразу же понялъ въ чемъ дѣло.
Громкое «ура» супруговъ созвало сержанта, капраловъ и сипаевъ. Начались поздравленія Гласса съ его счастливымъ открытіемъ. Теперь оставалось только воспользоваться трудами комиссара и въ корзинѣ подняться на верхъ, для производства тамъ осмотра, что по совѣту супруги уставшій комиссаръ предоставилъ солдатамъ, сказавъ, что самъ онъ будетъ ихъ ожидать внизу.
XVI.
правитьПроснувшіеся члены семейства Сандерсъ всѣ единогласно жаловались на тяжесть въ головѣ и скверный вкусъ во рту, но все-таки всѣ одѣлись въ свои восточные зеленые костюмы и вышли въ одну изъ залъ верхняго этажа, гдѣ былъ приготовленъ утренній кофе. Одна изъ барышень, выглянувшая въ окно, вдругъ вскрикнула:
— Солдаты! Солдаты!
Сандерсъ добродушно улыбнулся.
— Солдаты! Это конечно полицейскій осмотръ, о возможности котораго насъ предупреждалъ нашъ любезный хозяинъ. Теперь намъ остается только сдержать свое обѣщаніе: назваться служащими этой электрической гостинницы!
Слова эти на всѣхъ подѣйствовали успокоительно; барышни даже были до нѣкоторой степени довольно, такъ какъ ужъ очень забавнымъ представлялось имъ выдать себя за слугъ гостинницы.
Прибытіе комиссара и его супруги, которое онѣ видѣли въ окно, вызывало всеобщій смѣхъ, отъ котораго не могла удержать и сама чопорная Вильгельмина.
— Эти два голубка, — смѣялась она, — милы и граціозны, какъ двѣ тыквы!
Внизу въ это время уже слышалась возня и вскорѣ послышались тяжелые шаги въ сосѣдней залѣ.
— Ну вотъ и они! — сказалъ Сандерсъ.
Дѣйствительно, при этихъ словахъ, дверь отворилась и въ комнатѣ появились сержантъ Бумъ и сзади за нимъ — Симъ и Самъ.
— Именемъ ея величества Викторіи, королевы Англіи и императрицы Индіи, приказываю всѣмъ оставаться на своихъ мѣстахъ!!
Произнесеніе имени королевы было встрѣчено почтительнымъ склоненіемъ головъ всѣхъ находившихся въ залѣ.
— Всѣ присутствующіе готовы повиноваться нашей милостивой королевѣ! — произнесъ Сандерсъ.
— Ну, разглагольствовать много нечего! Маршъ внизъ.
Всѣ сидѣли и стояли на своихъ мѣстахъ, какъ загипнзтизированные. Никто не трогался съ мѣста.
— Ага… неповиновеніе власти — зарычалъ сержантъ. — Говорятъ вамъ, живо маршъ! — и при послѣднемъ выкрикѣ онъ ударилъ Сандерса прикладомъ по икрѣ.
— Вотъ предметъ вашей гордости — англійскіе солдаты! — прошипѣла, возмущенная такимъ обращеніемъ Вильгельмина.
— Но вѣдь ваше приказаніе отъ имени королевы гласило чтобы мы не трогались съ мѣста, а теперь вы намъ приказываете идти!
— Не разговаривать! Слушаться начальства!
Черезъ нѣсколько минутъ все семейство Сандерсъ-ванъ-Стоонъ уже предстояло передъ торжественно возсѣдавшимъ въ широкихъ креслахъ комиссаромъ англійскаго правительства и достойной его половиной.
Сипаи плотнымъ кольцомъ окружали арестованныхъ.
Испытующій взглядъ комиссара съ нѣкоторымъ доброжелательствомъ остановился на объемистой фигурѣ г. Сандерса.
— Начнемъ теперь краткій предварительный допросъ! — окончивъ внимательный осмотръ, внушительно произнесъ Элликъ.
Дѣвушки прыснули со смѣху. Глассъ окинулъ ихъ строгимъ взглядомъ.
— Смотрите ребята, берегитесь! Не забывайте, что вы стоите передъ властями!
Дѣвушки недоумѣло переглянулись между собою. Почему онъ назвалъ ихъ ребятами?
— Джентльмэнъ, отвѣчайте! — обратился комиссаръ къ Іеровоаму Сандерсу. — Признаете вы себя главой этихъ плѣнныхъ?
— Да, — отвѣтилъ онъ, — я глаза этого семейства, отецъ однихъ и вотчимъ другихъ!
— Очень хорошо, хорошо! — одобрялъ, самодовольно потирая руки, Глассъ. — Значитъ вы всѣ члены одной семьи… Это очень, важно… Будьте добры, Льоо, на этотъ разъ быть моимъ секретаремъ и записать показанія этихъ господъ!
Затѣмъ толстякъ обратился опять къ Іеровоаму:
— Я очень цѣню вашу правдивость и попрошу васъ продолжать въ томъ же родѣ. Тогда я могу васъ завѣрить, что вы не будете повѣшены!
Всѣ четырнадцать голосовъ, какъ эхо, съ ужасомъ повторили:
— Повѣшены!
— Но позвольте же… позвольте… — взволновался Іеровоамъ Сандерсъ: — вы говорите о повѣшеніи…
— Авы по этому поводу выражаете неудовольствіе, — договорилъ многозначительно комиссаръ.
— Но, если бы вы поставили себя на мое мѣсто…
— Ну это то ужъ никоимъ образомъ быть не можетъ… ни коимъ образомъ… Будьте добры сказать ваше настоящее имя!
— Меня зовутъ Іеровоамъ-Алкивіадъ-Улиссъ Сандерсъ!
— Хорошо! Вы докторъ?
— Докторъ!? Совсѣмъ нѣтъ!
— Васъ называютъ Безымяннымъ?
— Да нѣтъ же! Мое имя Сандерсъ!..
— Очень хорошо! Прекрасно! Значить названіе Безымянный было только псевдонимомъ.
Все семейство Сандерса никакъ не могло понять, о чемъ говоритъ комиссаръ, такъ какъ совершенно не знали, что хозяинъ «Электрическаго Отеля» назывался докторомъ Безымяннымъ, да и слова этого они никогда раньше не слыхали.
— Я долженъ вамъ сказать, — -продолжалъ толстякъ комиссаръ, — что пока я вами совершенно доволенъ, — и, если и дальше все пойдетъ такъ, то надѣюсь, что все устроится къ обоюдному ко мнѣ желательно знать, почтенный другъ мой, зачѣмъ вы присвоили себѣ это странное прозвище «докторъ Безымянный»?
На лицѣ Іеровоама выразилось полное недоумѣніе.
— Клянусь небомъ.! — запротестовалъ онъ, — что я совершенно не могу понять, о чемъ вы говорите: этого доктора я положительно не знаю…
Лицо комиссара приняло угрожающій видъ, брови свирѣпо, нахмурились надъ глазами.
— Смотрите, милостивый государь, берегитесь! Ни къ чему не приведетъ ваше отрицаніе… Вы же признали себя главой этого семейства.
— Берегитесь, милостивый государь! Всякое запирательство послужитъ вамъ только во вредъ. Вы уже признали себя главой обитателей этого дома, слѣдовательно вы и есть докторъ Безымянный.
— Да нѣтъ же, увѣряю васъ, я Сандерсъ, бывшій представитель палаты Общинъ въ парламентѣ…
— Не старайтесь себѣ подыскать неправдоподобное алиби; власти отлично знаютъ всѣ ваши намѣренія. Вы явились сюда въ Индію съ цѣлью ниспровергнуть власть браминовъ…
— Я? внѣ себя отъ удивленія, воскликнулъ Сандерсъ.
Ему начинало казаться, что онъ имѣетъ дѣло съ помѣшаннымъ.
— Мы? повторила за нимъ Вильгельмина и всѣ двѣнадцать барышень.
— Ну, вы молчите, матросы! грозно прикрикнулъ на них комиссаръ.
— Матросы! Съ чего вы взяли, что мы матросы? разомъ запротестовали барышни.
— Молчать! Или каждый изъ васъ получитъ по двадцать палокъ!
— Невѣжа! Могъ бы быть полюбезнѣе съ дамами, пробормотала госпожа Сандерсъ.
— Я любезенъ съ дамами, а съ матросами у меня другое обращеніе. И такъ молчать. Смирно!
На этотъ разъ никто изъ семьи Сандерсъ-вамъ-Стоонъ и отвѣчалъ ни слова; всѣ молча переглянулись и въ этом взглядѣ ясно читалось мнѣніе, что комиссаръ просто сумасшедшій. Но эти сипаи? Какимъ образомъ представили въ распоряженіе этого помѣшаннаго цѣлый отрядъ солдатъ? Гдѣ же, всамомъ дѣлѣ, хозяинъ электрической гостинницы? Онъ-бы и всей вѣроятности могъ все это разъяснить.
Между тѣмъ Элликъ торжественно продолжалъ:
— Попрошу васъ не перебивать меня. Я еще разъ повторяю, что вы явились сюда, чтобы низвергнуть власть браминовъ
Сандерсъ хотѣлъ что-то сказать, но комиссаръ предупредилъ его, подозвавъ одного сипая.
— Встань подлѣ этогр бандита и при первомъ его движеніи ударь его прикладомъ, приказалъ суровый комиссаръ.
У Іеровоама со страха челюсть задрожала, а Элликъ продолжалъ свое обвиненіе:
— Прибывъ въ Бомбей съ этими преданными вамъ матросами, въ заранѣе нанятомъ вами помѣстьѣ, въ окрестностяхъ Бомбея, вы соорудили эту гостинницу-автомобиль и отправили въ Орангабадъ. Тамъ со смѣлостью, достойной удивленія, въ держали пари, что остановите колесницу Ягернаута, и выиграли это пари. Теперь потрудитесь мнѣ объяснить цѣль вашего поступка.
— Но я положительно ничего объ этомъ не знаю… растерялся Сандерсъ, если я и сдѣлалъ что нибудь подобное, то вѣроятно, въ состояніи сомнамбулизма… Я ничего не помню.
— Вижу, что вамъ, господинъ бандитъ, не угодно отвѣчать энергично заявилъ комиссаръ, въ такомъ случаѣ я допрошу вашихъ сообщниковъ. Эй, ты, старый матросъ, выйди впередъ, — обратился онъ къ Вильгельминѣ.
— Я! возмушенно воскликнула госпожа Сандерсъ.
— Ну да, ты! Что ломаешься! Не смотря на твой нарядъ въ тебѣ не трудно признать стараго морского волка; по длинному носу, покраснѣвшему отъ пьянства, по жиденькимъ усамъ и костлявому сложенію въ тебѣ немудрено угадать боцмана.
— Идіотъ, нахалъ, скотина, старая кляча! разразилась оскорбленная женщина.
— До чего грубы эти матросы замѣтила Льоо.
— Что дѣлать, душечка моя ненаглядная, отъ людей, проводящихъ всю свою жизнь въ обществѣ китовъ, акулъ, кашалотовъ и трески, нельзя ничего требовать иного. Имъ негдѣ учиться хорошимъ манерамъ и умѣнью себя держать въ обществѣ.
Затѣмъ, дружески хлопнувъ Вильгельмину по плечу, комиссаръ продолжалъ:
— Ну, успокойся, старина, облегчилъ свою душу бранью, и довольно. Теперь поговоримъ о дѣлѣ.
— Лучше бы вы сдерживали свой языкъ, когда говорите съ женщиной! въ бѣшенствѣ крикнула госпожа Сандерсъ.
— Да гдѣ ты здѣсь увидѣлъ слабую женщину?
— А я!..
— Это ты, слабая женщина? и комиссаръ, не смотря на свою серьезность, разразился смѣхомъ. Льоо послѣдовала его примѣру.
— Ну да, я — слабая женщина, я — мистриссъ Сандерсъ, я — мать, я — избранный сосудъ, о которомъ говорится въ Священномъ Писаніи, я шандалъ о семи свѣчахъ, потому, что у меня семь дочерей…
Гомерическій хохотъ комиссара, Льоо и сипаевъ покрылъ слова Вильгельмины.
— Ну, довольно! энергично заявилъ Глассъ, не думайте, что вамъ удастся смутить насъ своими вымыслами. Полицейскій указъ, вмѣняющій мнѣ въ обязанность арестовать васъ гласитъ такъ: «при докторѣ Безымянномъ находятся матросы».
— Но я вамъ говорю, что я вовсе не докторъ! завопилъ несчастный Сандерсъ.
— Мы не матросы! разомъ воскликнули всѣ двѣнадцать дѣвушекъ и Вильгельмина.
— Молчать! крикнулъ комиссаръ, неужели вы воображаете, кто я повѣрю вашимъ выдумкамъ больше, чѣмъ форменной бумагѣі присланной мнѣ моимъ начальникомъ? Я не могу колебаться ни минуты. Для меня вы матросы и останетесь ими!
Въ эту минуту въ комнату вошло новое лицо. Сержантъ Бумъ вытянулся и громко скомандовалъ: «смирно!»
Вошедшій былъ высокій тощій англичанинъ, съ рыжеватымт баками и большими холодными сѣрыми глазами. Одѣтъ онъ былъ съ ногъ до головы въ бѣлое.
Бумъ наклонился къ комиссару.
— Лейтенантъ инженерныхъ войскъ, Бельфрогъ, прошепталъ онъ ему на ухо.
— Если не ошибаюсь, проговорилъ комиссаръ, вамъ, господинъ лейтенантъ, поручено везти этотъ домъ-автомобиль.
— Совершенно вѣрно. Извините, что своимъ приходомъ помѣшалъ вашему допросу.
— О, нисколько! Допросъ оконченъ и я какъ разъ собирался отправить арестованныхъ въ тюрьму Шейрахъ.
— Задержу васъ еще на одну минуту. Телеграфъ только что принесъ намъ изъ Трансвааля радостную новость.
Тутъ всѣ присутствующіе солдаты и плѣнные превратились въ слухъ и не спускали глазъ съ лейтенанта Белльфрога.
— Всѣмъ извѣстно, какъ тяжела была намъ вначалѣ борьба съ бурами Южной Африки. Но теперь наши доблестные генералъ Китченеръ и Робертсъ одержали надъ непріятелемъ блестящую побѣду подъ Наардебергомъ. Генералъ Кронье съ 3,000 солдатъ и 6 орудіями взятъ въ плѣнъ англичанами. Это начало нашей побѣдоноснаго шествія къ Блюмфонтэну, столицѣ свободной Оранжевой республики, и къ Преторіи, столицѣ Трансвааля!
— Урра! Да здравствуетъ старая Англія! крикнули солдаты.
— Да здравствуетъ Англія! крикнулъ Іеровоамъ въ порывѣ патріотическихъ чувствъ, но вдругъ осѣкся, взглянувъ на свою жену.
Голландка слушала разсказъ лейтенанта съ затаенной злобой, но восклицаніе Сандерса окончательно вывели ее изъ себя. Она такъ и набросилась на него.
— Несчастный! Вы женились на мнѣ, на вдовѣ храбраго голландскаго офицера, и вы… вы имѣете дерзость радоваться пораженію буровъ, этихъ славныхъ потомковъ голландскихъ колонизаторовъ. О, будьте вы прокляты!..
— Но, милочка, ты забываешь, что я англичанинъ!
— Да, низкій человѣкъ, не напоминайте мнѣ о моемъ позорѣ что я связала свою жизнь съ англичаниномъ!
И, внѣ себя отъ гнѣва, Вильгельмина со всего размаху угостила мужа двумя звонкими пощечинами.
— Ого! Это ужъ слишкомъ!
— Нѣтъ, это еще мало! умирающимъ голосомъ простонала госпожа Сандерсъ.
Сипаи розняли супруговъ, по распоряженію комиссара, заковали имъ, какъ и всѣмъ плѣннымъ, руки въ кандалы. Послѣ этого всѣ вышли вонъ изъ дома. Элликъ и Льоо замыкали шествіе.
— Вы замѣтили, дорогая, что этотъ старый боцманъ призналъ себя голландцемъ и оскорбительно выражался объ англичанахъ. Это будетъ имѣть громадное значеніе въ дѣлѣ этого негодяя!
Затѣмъ почтенные супруги Глассъ, не торопясь, вышли на крыльцо и спустились съ него на дорогу. Здѣсь, послѣ долгихъ усилій они взобрались на своихъ ословъ и послѣдовали за плѣнниками, которыхъ сипаи вели по дорогѣ къ Шейрахъ.
Лейтенантъ Белльфрогъ съ четырьмя солдатами остались при автомобилѣ. Двадцать лошадей, приведенныхъ для того, чтобы увести автомобиль, печально паслись на краю дороги, стреноженныя изъ предосторожности.
XVII.
правитьБелльфрогъ былъ отличнымъ знатокомъ своего дѣла, но, не смотря на всю свою распорядительность, приведенныя имъ двадцать лошадей не въ состояніи были сдвинуть съ мѣста автимобиль, колеса котораго были заторможены электрическимъ тормазомъ.
Лещадей впрягали и по двѣ, и по четыре, и по десять въ рядъ, били безпощадно, но домъ-автомобиль неподвижно стоялъ на мѣстѣ.
Белльфрогъ нѣсколько разъ обошелъ внутреннія помѣщенія, стараясь найти какой-нибудь рычагъ, какую нибудь кнопку, съ помощью которой можно было бы привести въ движеніе аллюминіевый домъ. Но не смотря на то, что лейтенантъ обыскалъ всѣ углы и закоулки, онъ не нашелъ ничего. Дѣло въ томъЮ что моторы были скрыты между двумя аллюминіевыми обшивками автомобиля, и человѣкъ не знакомый съ секретомъ подвижныхъ щитовъ и двойной обшивки, никакъ не могъ доискаться ихъ.
Наконецъ, послѣ долгихъ и тщетныхъ усилій, инженеръ долженъ былъ отказаться отъ намѣренія сдвинуть съ мѣста автомобиль. Вечеромъ онъ приказалъ отвести лошадей въ ближайшее селеніе, а самъ остался въ аллюминіевомъ домѣ, наказавъ солдатамъ явиться къ нему рано утромъ. Оставшись одинъ онъ еще разъ сдѣлалъ обходъ всего помѣщенія, и снова неуспѣшно. Наконецъ, совершенно выбившись изъ силъ, онъ вернулся въ комнату рядомъ съ вестибюлемъ, и въ изнеможеніи опустился въ кресло. Но лейтенанту было не до сна, имъ овладѣло отчаяніе.
— Мнѣ остается только подать въ отставку, пробормоталъ онъ, скрежеща зубами, я сдѣлаюсь посмѣшищемъ для своихъ товарищей. Подумать только; инженеръ, который не въ состояніи привести въ движеніе автомобиль! Неслыханная вещь!
Вдругъ ему послышался легкій шорохъ, кто-то тихо пробирался въ вестибюль. Офицеръ вскочилъ на ноги, выхватилъ саблю и безшумно подошелъ двери. Но прежде чѣмъ онъ успѣлъ до нея дотронуться, дверь быстро распахнулась и на порогѣ ея появился мальчуганъ лѣтъ 15-ти, одѣтый весь въ зеленое, какъ тѣ плѣнные, которые были уведены по утру изъ; этого дома комиссаромъ Шейраха.
— Мое почтеніе, милостивый государь, развязно поклонился вошедшій, очень радъ, что вы еще не спите, это избавляетъ меня отъ непріятной необходимости будить васъ.
Это былъ никто иной, какъ Сигаль.
Безцеремонный тонъ юнаго посѣтителя возмутилъ офицера.
— Что вамъ надо? — рѣзко спросилъ онъ, — какъ вы смѣете врываться въ чужую квартиру?
— Ого! засмѣялся маленькій парижанинъ, — сразу видно, что вы англичанинъ: любезны, какъ ударъ дубины. Только не забывайте, что вы здѣсь не дома, какъ я!
— Дрянной мальчишка! въ бѣшенствѣ закричалъ офицеръ.;
— Ай! Ай! Какъ вы кричите! Умоляю васъ закрыть ротъ, отъ этого происходитъ сквознякъ, а я боюсь простуды. Да перестаньте же горячиться, вѣдь я пришелъ вывести Васъ изъ затруднительнаго положенія.
— Лейтенантъ англійской арміи никогда не бываетъ въ затрудненіи, надменно уронилъ Белльфрогъ.
— Неужели? Въ такомъ случаѣ, извините меня, я ошибся. Конечно, если вы сами умѣете управлять этимъ автомобилемъ, то мнѣ остается только пожелать вамъ спокойной ночи и удалиться.
Мальчуганъ направился къ двери. Белльфрсгъ за нимъ.
— О, не трудитесь меня провожать, насмѣшливо произнесъ Сигаль, — я отлично знаю дорогу.
— Постойте, остановилъ его офицеръ, — вы говорите, что умѣете управлять этой машиной.
— Еще бы! Вѣдь я служилъ механикомъ у доктора Безымяннаго.
— Такъ вы научите меня, какъ обращаться съ этимъ механизмомъ?
— Такъ и быть! Но сначала вы мнѣ должны обѣщать, что не повѣсите меня на гвоздикѣ и не лишите свободы.
— Вотъ какъ, вы предписываете мнѣ условія?!
— Не условія, а только одно маленькое условіе! Кромѣ того вы не разжирѣете, если засадите меня въ камеру одиночнаго заключенія. Итакъ, вы согласны?
Лейтенантъ охотно бы отодралъ дерзкаго мальчишку, но ему не оставалось ничего другого, какъ пойти на уступки, чтобы не оказаться смѣшнымъ въ глазахъ начальства и сослуживцевъ.
— Ну хорошо, обѣщаю вамъ, что послѣ того, какъ вы меня ознакомите съ устройствомъ машинъ, я вамъ дамъ право дать себя повѣсить въ другомъ мѣстѣ.
— Благодарю васъ, вы удивительно любезны! Теперь пожалуйте за мной, я вамъ все покажу и не далѣе, какъ черезъ четверть часа, мы, съ вашего разрѣшенія, сдѣлаемъ пробный туръ.
Они прошли въ вестибюль, здѣсь Сигаль сдвинулъ съ мѣста извѣстные щитки въ стѣнѣ и показалъ лейтенанту, гдѣ находятся моторы.
— А теперь поднимемся наверхъ, сказалъ мальчуганъ, — тамъ находятся аппараты для управленія автомобилемъ.
— Ладно! согласился англичанинъ.
Сигаль нажалъ рукой одну изъ чашъ въ залѣ верхняго этажа.
— Ну вотъ мы и поѣхали!
— Неужели, мой юный другъ.
— Посмотрите сами, если не вѣрите.
И, сдвинувъ одинъ изъ щитковъ въ стѣнкѣ дома, мальчикъ открылъ окно, выходившее на дорогу, по которой теперь плавно и послушно катился автомобиль.
— Урра! воскликнулъ инженеръ внѣ себя отъ радости, мы дѣйствительно ѣдемъ! Вы свободны и можете итти куда вамъ угодно. Но мнѣ бы хотѣлось задержать васъ на нѣкоторое время. Не будете ли вы такъ любезны объяснить мнѣ подробности устройства этого механизма.
— Съ удовольствіемъ! любезно согласился маленькій французъ, — это займетъ немного времени.
Съ этими словами Сигаль опустилъ одну руку на стѣнное украшеніе залы.
Моторы мгновенно перестали работать.
— А теперь попрошу васъ спуститься внизъ, я тамъ дамъ вамъ первыя объясненія.
— All right! согласился англичанинъ.
Белльфрогъ и Сигаль помѣстились въ корзину-лифтъ и стали опускаться, но не успѣла еще корзина коснуться пола, какъ нѣсколько сильныхъ рукъ схватило инженера. Его связали, уложили на койку, на которой лежалъ раньше мнимый Аудъ. Вокругъ лейтенанта столпились рослые шарни, одѣтые въ зеленые кафтаны и чалмы, съ лицами до неузнаваемости вымазанными сажей.
Вдругъ легкое колебаніе пола возвѣстило инженеру, что автомобиль снова тронулся въ путь.
— Но кто же эти люди? — думалъ инженеръ, — что имъ отъ меня надо. Куда они меня везутъ?
Мальчуганъ исчезъ и лейтенантъ долженъ былъ сознаться что тотъ ловко его провелъ.
Прошло около часа. Вдругъ моторъ остановился. Надъ трапомъ лифта появился хитрый мальчуганъ.
— Мы отъѣхали сорокъ километровъ отъ Шейраха, — сказалъ онъ стоявшимъ тутъ же людямъ и добавилъ: — теперь пора!
Тѣ молча подошли къ лейтенанту, осторожно подхватили его кто подъ руки, кто подъ колѣни и вынесли на крыльцо, а оттуда на дорогу. Здѣсь они посадили офицера на откосъ возлѣ канавы, вынули всѣ заряды изъ его револьвера, развязали ему руки и ротъ, оставивъ связанными только ноги; потомъ всѣ быстро кинулись обратно къ крыльцу дома-автомобиля. Раздался свистокъ и машина покатилась съ удивительной быстротой.
Инженеръ не успѣлъ опомниться, какъ автомобиль скрылся изъ вида.
Съ бранью и проклятіями офицеръ принялся распутывать замысловатый узелъ веревки, связывавшей ему ноги, и затѣмъ волей-неволей отправился пѣшкомъ обратно въ Шейрахъ. Дорогой онъ утѣшалъ себя мыслью, что, вернувшись въ Шейрахъ, онъ тотчасъ сообщитъ начальству и товарищамъ о той невѣроятной продѣлкѣ Безымяннаго, жертвой которой онъ сталъ. Немедленно надо будетъ поднять на ноги всю полицію и броситься въ погоню за бѣглецами. Найти ихъ будетъ легко, такъ какъ двухъ-этажный автомобиль — не иголка, его не такъ то легко спрятать. И, въ надеждѣ на близкое возмездіе, Белльфрогъ бодро зашагалъ по дорогѣ къ Шейрахъ.
Тѣмъ временемъ аллюминіевый домъ быстро катился къ западу, миновалъ небольшія холмистыя возвышенія и очутился въ открытой пустынѣ.
Докторъ Безымянный, занявшій снова свое жилище, пока Сигаль отвлекалъ вниманіе инженера подъ предлогомъ ознакомить его съ управленіемъ механизма, передъ наступленіемъ ночи, вдругъ велѣлъ остановить машину. Разбили палатки и расположились на ночлегъ. Анооръ и Сигаль быстро заснули. Проснувшись на другое утро, они удивленно оглядѣлись по сторонамъ. Автомобиль безслѣдно исчезъ. Вмѣсто него, въ нѣсколькихъ метрахъ отъ палатокъ, стоялъ длинный фургонъ, съ сѣрыми деревянными стѣнками и грубой парусиновой крышей.
— Что это такое? спросилъ маленькій парижанинъ.
— Какъ, развѣ ты не узнаешь нашего автомобиля? съ улыбкой отозвался докторъ Безымянный, стоявшій около фургона.
— Это то автомобиль?
— Ну да, это. Всѣ стѣнки нашего дома разбираются, аллюминіевые щитки, прикрѣпленные къ деревяннымъ стѣнкамъ, могутъ быть по желанію удалены, что мы и сдѣлали въ эту ночь.
— Ага! Понимаю! Вы это сдѣлали, чтобы полиція потеряла нашъ слѣдъ. Послѣ того, что мы вчера продѣлали съ инженеромъ, вся рыжая англійская полиція обрушится на насъ, будетъ искать аллюминіевый домъ и, конечно не найдетъ его, такъ какъ со вчерашняго дня наружный видъ его порядкомъ таки измѣнился.
— Ты угадалъ Сигаль.
— Только я не понимаю, почему вы не сдѣлали этого превращенія раньше. Тогда не нужно было-бы принимать семейства Сандерсъ, ни давать ихъ арестовывать, ни отнимать у англичанина автомобиль.
— Видишь ли, для этого превращенія понадобилось шесть часовъ, какъ ты понимаешь, весь смыслъ этого превращенія въ томъ, чтобы никто объ этомъ не узналъ. Мѣстность Дели и Низама очень густо населена и кто нибудь могъ бы замѣтить нашу работу и донести о ней властямъ.
— Вѣрно! — воскликнулъ Сигаль, — вы ждали, когда мы очутимся въ пустынѣ,
— Ну, конечно! Теперь остается только перемѣнить наши костюмы. Тогда никто не узнаетъ въ насъ шайку доктора Безымяннаго, какъ, вѣроятно, назовутъ насъ здѣшнія газеты.
Не прошло и получаса, какъ обитатели алюминіеваго дома измѣнились до неузнаваемости. Благодаря какому то снадобью лицо Сигаля, также какъ лицо доктора и матросовъ, приняла золотистый оттѣнокъ. Зеленые кафтаны смѣнились ярко-красными, длинными одеждами, расшитыми жемчугомъ и золотомъ. Сигаль удивительно запоминалъ теперь мальчика изъ богатаго парсійскаго дома.
Анооръ была до того прелестна въ широкихъ шальварахъ, ниспадавшихъ до щиколотки и легкой газовой чадрѣ, что Сигаль не удержался отъ восторженнаго восклицанія:
— Да это настоящая фарфоровая кукла!
Дѣвушка при этихъ спорахъ покраснѣла и опустила голову.
Впервые подростки стояли другъ передъ другомъ въ смущеніи. Докторъ, не спускавшій съ нихъ глазъ, замѣтилъ это. Однако, не подавая вида, онъ сказалъ имъ:
— Ну, друзья мои, теперь, что мы и матросы превратились въ богатыхъ парсійскихъ купцовъ, скорѣй — всѣ въ фургонъ. Мы отправимся въ Лагоръ, гдѣ вѣроломный Аркабадъ и нашъ вѣрный Даливаръ помогутъ намъ найти сестру Анооръ, о которой наша маленькая подруга сохранила такое нѣжное воспоминаніе.
Всѣ поспѣшили войти въ фургонъ, который съ удивительной быстротой покатился по направленію къ сѣверу.
Тамъ, по другую сторону равнинъ пустыни Таръ, лежалъ Лагоръ, большой и весьма значительный городъ Пенджаба, гдѣ докторъ Безымянный назначилъ свиданіе вождю «Товарищей Шивы и Кали».
XVIII.
правитьСовершенно неузнаваемый автомобиль, запряженный восемью лошадьми, пріобрѣтенными въ окрестностяхъ города, грузно и тяжело громыхая, какъ настоящая сельская арба, въѣхалъ въ Лагоръ черезъ заставу Атаръ Хана. Миновавъ предмѣстья Монтазангъ и Ирира и бульваръ, разбитые на мѣстѣ прежнихъ городскихъ рвовъ, мнимый фургонъ въѣхалъ въ одни изъ воротъ зубчатой кирпичной городской стѣны и, слѣдуя вдоль длинной и широкой улицы Wales, ведущей къ гранитному плато, гдѣ возвышается цитадель, медленно проѣхалъ мимо дворца и мечетей Монти-Марджидъ, Орангъ-Зебъ и Шихъ-Магала, восточнаго университета, мимо госпиталя Маго и губернаторскаго дворца, находящагося въ одномъ изъ превосходнѣйшихъ зданій монгольской эпохи, затѣмъ, свернувъ направо въ улицу Иностранцевъ, подъѣхалъ къ гостинницѣ, рекомендуемой всѣми карманными путеводителями. Управлялъ этой гостинницей нѣкій парсъ Бейрали. Она походила на громадный Караванъ-Сарай, состоящій изъ нѣсколькихъ десятковъ разнородныхъ комнатъ, нѣкоторыя изъ нихъ были меблированы со сказочной роскошью, другія — бѣдно и убого. Комнаты были соединены между собой шаткими галлереями, безчисленными ходами, аллеями, заброшенными двориками.
На площадкѣ передъ гостинницей толпились люди, верблкды, лошади, арбы, фургоны, паланкины, а среди этой волнующейся разнообразной массы, плавно и величаво двигались слуги, совершенно безучастно и равнодушно относившіеся къ похвалѣ и гнѣву посѣтителей. Эти люди часто подавали гостямъ бритвы, когда тѣ требовали обѣдъ, или миску риса, когда тѣ просили платяную щетку. Часто посѣтители рискуютъ получить такой отвѣтъ:
— Саибъ проситъ запречь лошадь. «Я не могу этого сдѣлать. Это дѣло конюха, а я конюшенный сторожъ», — или:
— Вы просите дессерта. «Обратитесь къ другому слугѣ: на мнѣ лежитъ обязанность подавать только блюда» и т. п.
Объясняется это тѣмъ, что нигдѣ въ свѣтѣ не существуетъ такого раздѣленія труда, какъ въ Индіи. Въ то время, какъ богатый европеецъ довольствуется для своихъ личныхъ услугъ однимъ камердинеромъ, въ Индіи состоятельный человѣкъ имѣетъ по крайней мѣрѣ трехъ слугъ, изъ которыхъ одинъ заботится о его платьѣ, другой объ обуви, третій о головныхъ уборахъ, а ужъ подать умыться или одѣться — обязанность четвертаго слуги. Если кто вздумаетъ отправиться на прогулку, его должны сопровождать трое слугъ, изъ которыхъ первый несетъ зонтъ, второй опахало, третій курительный приборъ.,
Съ трудомъ прокладывая себѣ дорогу между толпившимися гостями и слугами, фургонъ доктора Безымяннаго подъѣхалъ къ флигелю № 28 караванъ-сарая и былъ помѣщенъ въ просторномъ и высокомъ сараѣ. Матросы и Керадэкъ остались въ фургонѣ, за докторъ, Анооръ и Сигаль съ неразлучнымъ Людовикомъ, прошли на одну изъ верандъ и, расположившись подъ навѣсомъ, приказали принести себѣ закуску.
Въ ожиданіи заказаннаго кушанья, путешественники принялись съ любопытствомъ разглядывать пеструю толпу пріѣзжающихъ и отъѣзжающихъ. Среди всей этой волнующейся, спорящей массы выдѣлялась неподвижная и спокойная фигура парсійскаго купца, стоявшаго, неподалеку отъ Безымяннаго и его друзей. Это былъ высокій, стройный мужчина, съ черными проницательными глазами и длинной окладистой бородой. Одѣтъ онъ былъ весьма богато. На немъ былъ длиннополый коричневый кафтанъ, цвѣтной шелковый тюрбанъ, за поясомъ его торчалъ длинный кинжалъ въ богато разукрашенныхъ ножнахъ.
Человѣкъ этотъ упорно и пристально смотрѣлъ на Анооръ. Это не ускользнуло отъ вниманія доктора. Обезпокоенный этимъ обстоятельствомъ, онъ уже хотѣлъ подойти къ незнакомцу и обратиться къ нему съ вопросомъ, когда парсъ, лѣниво и какъ бы нехотя самъ подошелъ къ Безымянному.
— Знаете ли вы деревню Шейрахъ на краю пустыни Таръ? вѣжливо спросилъ онъ, и не получивъ отвѣта, продолжалъ, ходятъ странные слухи, будто грозное общество «Шивы и Кали» нашло себѣ тамъ новаго главу, посланнаго самимъ Вишну. Его зовутъ «Золотой Тигръ».
— Гм, — возразилъ на это докторъ, я слышалъ это имя, но мнѣ говорили, что главу товарищей «Шивы и Кали» зовутъ Даливаромъ.
— Даливаръ покинулъ братьевъ!
— Можетъ быть для того, чтобы отправиться въ Лагоръ?
— А, теперь я увѣренъ, что ты тотъ, кого я ищу, возразилъ парсъ, низко кланяясь и складывая руки на груди. Мнѣ казалось, что я узналъ дѣвушку, но сходство бываетъ иногда такъ обманчиво, что мнѣ нужно было сначала убѣдиться, что братья тебѣ не чужды.
При этомъ онъ сильно понизилъ голосъ.
— Долженъ тебѣ сообщить, что Даливаръ со вчерашняго дня находится въ стѣнахъ монастыря Рунжетъ-Сингъ, гдѣ онъ долженъ былъ встрѣтиться съ браминомъ Аркабадомъ, какъ ты приказалъ ему.
Докторъ утвердительно наклонилъ голову.
— Я проводилъ Даливара до самыхъ воротъ монастыря, продолжалъ парсъ, и онъ мнѣ велѣлъ отправиться въ караванъ-сарай и выждать пока ты туда прибудешь, а затѣмъ вернуться снова въ монастырь.
— Онъ ничего не поручилъ передать мнѣ?
— Нѣтъ господинъ, ничего. А теперь, если позволишь, я возвращусь къ Даливару. Со вчерашняго дня онъ, вѣроятно, успѣлъ провѣдать что нибудь о той тайнѣ, которую желаетъ разъяснить.
— О сестрѣ моей, краснѣя отъ волненія произнесла Анооръ.
— О нашей сестрѣ, поправилъ ее Сигаль, она тоже будетъ моей франжиной, какъ вы, и я тоже буду ее любить… конечно не какъ васъ, Анооръ, но все таки какъ сестру.
— Ого, — воскликнулъ Безымянный, съ какихъ это поръ ты называешь Анооръ на «вы»?
Сигаль густо покраснѣлъ.
— Я думалъ, что это приличнѣе, сконфуженно произнесъ онъ. Анооръ за это время такъ выросла, и стала совсѣмъ взрослой дѣвушкой.
На губахъ доктора промелькнула загадочная улыбка.
— Да, да, я замѣчаю, что за послѣднее время она очень выросла въ твоихъ глазахъ. Затѣмъ, обращаясь къ парсу, докторъ продолжалъ:
— Можешь итти къ Даливару. Помни, что мнѣ необходимо быть раньше Аркабада возлѣ той, которую онъ хочетъ подвергнуть новой нравственной пыткѣ. Если Вишну намѣренъ вернуть ей разсудокъ, то пусть это будетъ на пользу дѣлу свободы. Иди!
— Повинуюсь тебѣ, господинъ съ золотымъ тигромъ! Съ этими словами парскій купецъ досталъ изъ за пазухи своего кафтана листъ бумаги, испещренный санскритскими письменами.
— Это прокламація, которую Даливаръ разослалъ всѣмъ отдѣламъ общества «Товарищей Шивы и Кали», находящимся въ Пенджабѣ. Этотъ экземпляръ онъ велѣлъ мнѣ вручить дѣвушкѣ съ глазами газели, изъ него она узнаетъ чего ей нужно опасаться.
Безымянный взялъ бумагу изъ рукъ парса.
— Хорошо, къ тому времени, когда ты вернешься, дѣвушка ознакомится съ содержаніемъ этой бумаги. А теперь спѣши!
Индусъ молча повернулся и скрылся въ одномъ изъ сосѣднихъ зданій.
— Слушай, дитя мое, что пишетъ Даливаръ своимъ вѣрнымъ собратьямъ, сказалъ Безымянный, наклоняясь къ Анооръ, изъ этого ты поймешь, какъ велика опасность, окружающая насъ со всѣхъ сторонъ и какъ важно твое довѣріе ко мнѣ.
— Ахъ, отецъ, я вѣрю тебѣ какъ самому всемогущему Брамѣ! воскликнула Анооръ.
— Мало вѣрить, дитя мое, нужно еще повиноваться.
— Я твоя слуга, отецъ мой! прошептала Анооръ.
— Не дѣлай ни движенія, не говори ни слова безъ моего, вѣдома. А ты Сигаль, посвятившій себя защитѣ и охраненію этой преслѣдуемой дѣвушки, будь остороженъ и осмотрителенъ; выслушай внимательно то, что я сейчасъ вамъ прочту.
И онъ сталъ медленно читать прокламацію Даливара.
— Бодрствуйте, бодрствуйте, братья! Въ былое время жители Синда и Пенджаба мечтали о свободѣ и независимости. Но у нихъ не было ни ружей, ни пороха, ни пуль. Чтобы пріобрѣсти все это, имъ нужно было золото, много золота. Жители рѣшили, что каждый день, каждый сынъ страны будетъ приносить свою посильную лепту родинѣ; богатый жертвовалъ рупію, бѣдный мелкую мѣдную монету. Но всѣ: воины, купцы, рабочіе, крестьяне, мастеровые, всѣ несли свою дань родинѣ охотно и радостно. Одни только брамины отказались внести свою дань въ Сокровищницу Свободы.
Несмотря на это, Сокровище Свободы росло и стало больше всѣхъ остальныхъ сокровищъ Индіи. Человѣкъ, мудрѣйшій изъ муудрыхъ и честнѣйшій изъ честныхъ, былъ избранъ хранителемъ этихъ несмѣтныхъ сокровищъ, предназначенныхъ для выкупа цѣлаго народа. Онъ хранилъ эти деньги въ недоступныхъ тайникахъ и только онъ и старшая дочь знали то мѣсто, гдѣ накоплялись и наростали милліоны. Но этого человѣка похитили брамины: они надѣялись вырвать у него его тайну и завладѣть сокровищемъ. Его подвергли страшнымъ пыткамъ и мученіямъ. Но онъ упорно молчалъ и не выдалъ тайны врагамъ отечества. Онъ погибъ мученической смертью, но остался вѣренъ себѣ и родинѣ.
Бодрствуйте, бодрствуйте, братья! Остались живы обѣ дочери мученика свободы. Одной изъ нихъ было восемь лѣтъ, другой четыре года.
Старшая унаслѣдовала отъ отца твердость характера и заіѣчательную силу воли. Она была посвящена отцомъ въ его тайну и однажды отецъ свелъ ее въ то мѣсто, гдѣ хранились эти несмѣтныя богатства.
Она своими глазами видѣла эти милліоны, она осязала ихъ руками, и любовь къ родинѣ зажгла въ ея юномъ сердцѣ беззавѣтную преданность этому святому дѣлу, создала изъ нея мученицу свободы.
Своей кровью, своей жизнью, своимъ вѣчнымъ покоемъ въ лонѣ Брамы, этими тремя страшными и священными клятвами для индусской женщины, поклялась дѣвочка своему отцу иногда, ни подъ какимъ видомъ не выдавать врагамъ свободы родины то мѣсто, гдѣ хранятся сокровище.
Отецъ исчезъ и дѣвочка сумѣла обойти всѣ козни, всѣ хитрости браминовъ.
Ей грозили разлукой съ ея маленькой сестрой Анооръ, которую она нѣжно любила. Дѣвушка плакала и убивалась, но не выдала тайны браминамъ.
Тогда озлобленные враги тайно похитили молодую Анооръ. Старшая сестра была въ отчаяніи, она хотѣла наложить на себя руки, но все же осталась вѣрна тайнѣ. Она заболѣла тяжкой болѣзнью и многія недѣли была на волосокъ отъ смерти.
Тогда самъ Вишну простеръ надъ ней свою десницу: когда она наконецъ оправилась отъ недуга, Вишну лишилъ ее разсудка и тѣмъ сдѣлалъ ее неприкосновенной для всѣхъ, съ тѣхъ поръ она живетъ въ своемъ дворцѣ, безучастная ко всему, кроткая и смиренная, постоянно окруженная шпіонами браминовъ и англичанъ, которые слѣдятъ за каждымъ ея словомъ и жестомъ, въ надеждѣ, что безумная какъ нибудь выдасть безсознательно ту тайну, которая стоила ей разсудка и жизни ея отцу. Теперь ей ужъ 18 лѣтъ, но до сихъ поръ она невыдала еще своей тайны.
Бодрствуйте, бодрствуйте, братья. Врагъ силенъ, онъ бодрствуетъ и не дремлетъ. Онъ хочетъ внезапнымъ сильнымъ потрясеніемъ вернуть разсудокъ безумной, хочетъ получть право пытать ее, чтобы вырвать у нея тайну и захватить въ свои жадныя, нечистыя руки «Сокровище Свободы»!
Бодрствуйте, бодрствуйте, братья!.. "
Докторъ Безымянный замолчалъ.
— «О моя бѣдная сестра, со слезами на глазахъ воскликнула Анооръ, „что они сдѣлали съ ней“.
— „Не плачь, дитя мое“, сказалъ докторъ, ласково гладя ее по головѣ, „мы найдемъ твою сестру и вернемъ ей разсудокъ“…
Дѣвочка быстро подняла глаза на доктора.
— „Ты, дѣйствительно, можешь сотворить это чудо?“
— „Да, милое дитя, могу!“
— „Такъ будемъ же ее искать господинъ. Я такъ боюсь, что мы явимся слишкомъ поздно, чтобы вырвать ее изъ рукъ враговъ… О ищи ты ее, господинъ, твоя сила и могущество такъ велики!“… Вдругъ дѣвушка прервала себя на полусловеѣ: парсійскій купецъ, вручившій Безымянному воззваніе Даливара, снова появился въ толпѣ недалеко отъ нихъ. Его лицо было блѣдно, руки дрожали, онъ тяжело дышалъ, какъ бы послѣ продолжительнаго бѣга.
— „Что случилось?“ тревожно спросилъ его молодой ученый.
— „Я не могъ видѣть Даливара“.
— „Какъ, неужели брамины монастыря Рунжетъ — Сикхи осмѣлились удержать его какъ плѣнника?“
— „Плѣнника! Я былъ бы радъ, если бы это было такъ! Всякій узникъ можетъ освободиться, но“…
— „Что случилось? Разсказывай по порядку!“
— „Я исполнилъ твое приказаніе, Саибъ, я пошелъ въ монастырь браминовъ и спросилъ Даливара, главу нашего общества. Мнѣ сказали, что его нѣтъ и что онъ не переступалъ ограды этого монастыря. Но я знаю, что это ложь. Я самъ видѣлъ, какъ мѣдная дверь монастыря затворилась за Даливаромъ“…
— „Дальше, дальше“, въ тревогѣ проговорилъ Безымянный.
— Тогда я попросилъ вызвать ко мнѣ Аркабада, но брамины твѣчали, что онъ находится въ Эллора и еще не явился въ монастырь».
— "Какъ, неужели онъ пропустилъ свиданіе, имъ же самимъ назначенное?
Парсъ сдѣлалъ нетерпѣливое движеніе.
— «Да нѣтъ же! Брамины солгали. Аркабадъ былъ въ моастырѣ; онъ вырвалъ у Даливара окровавленное опоясаніе и исчезъ безслѣдно, желая одинъ знать, гдѣ находится „Сокроище свободы“.
— Что же случилось съ Даливаромъ, что онъ не могъ прити къ тебѣ?»
Красивое лицо парса исказилось на мгновеніе злобной, полной ненависти, улыбкой.
— Въ браминскомъ монастырѣ есть тайники («selavus»).
— «Неужели ты думаешь?»…
— «Я увѣренъ, что нашъ глава погибъ предательски сброшенный въ одну изъ этихъ бездонныхъ каменныхъ ямъ. Ему ужъ не придется, какъ бывало, предсѣдательствовать на нашихъ собраніяхъ».
Подростки обмѣнялись быстрымъ взглядомъ, полнымъ ужаса, при послѣднихъ словахъ купца.
— «Знаете, докторъ!» вдругъ неожиданно сказалъ, Сигаль. Я хочу пробраться въ этотъ монастырь: брамины не отдѣлаются отъ меня такими баснями"…
Безымянный отрицательно покачалъ головой.
— «Ты не знаешь, какія опасности грозятъ всякому, кто только рѣшается имѣть дѣло съ людьми, у которыхъ нѣтъ ни сердца, ни совѣсти. Брамины поступятъ съ тобой также, какъ сх Даливаромъ»…
— «Опасность!» воскликнулъ Сигаль, «я не боюсь никакихъ опасностей. Къ тому же я поклялся въ душѣ быть вѣрнымъ слугой моей франжины Анооръ, а разъ принято такое рѣшеніе, то, разумѣется, приходится рисковать своей шкурой, что гораздо пріятнѣе, чѣмъ набивать ее жиромъ и мясомъ, какъ какой нибудь облѣнившійся пузатый рантье».
Анооръ слушала его съ глазами, полными слезъ, восхищенная его беззавѣтной смѣлостью, его простой, шутливой рѣчью.
Мальчикъ такъ горячо настаивалъ на выполненіи сврего плана, что послѣ долгаго спора Безымянному пришлось уступить.
Дѣйствительно нужно было во что бы то ни стало предпринять что нибудь, такъ какъ загадочное исчезновеніе Даливара разомъ измѣняло все дѣло. Черезъ него докторъ надѣялся напасть на слѣдъ семьи Анооръ, а теперь это почти невозможно. Необходимо было добыть хоть какія нибудь указанія.
XIX.
правитьЧерезъ четверть часа докторъ Безымянный, отдавъ необходимыя распоряженія Керадэку, вмѣстѣ съ двумя подростками и медвѣдемъ вышелъ изъ Караванъ-Сарая и направился браминскому монастырю.
Они шли сначала по тѣснымъ и кривымъ улицамъ индусскаго квартала, потомъ миновали тѣнистыя аллеи, вдоль которыхъ тянулись ряды роскошныхъ англійскихъ виллъ, затемъ снова пошли по древнему городу индусовъ, съ его причудливыми мечетями.
Время отъ времени навстрѣчу имъ попадались тибетскіе ламы, съ широкимъ, плоскимъ лицомъ, красавицы индуски, накрытыя прозрачными покрывалами, отъ которыхъ распространялся тяжелый, приторный запахъ мускуса, особенно любимый женщинами Пенджаба, нищенствующіе факиры, полунагіе дѣтишки…
На перекресткахъ улицъ стояли неподвижные, подобные каменнымъ изваяніямъ, туземные полицейскіе стражи, вооруженные огромными палицами съ желѣзными наконечниками.
При первой ссорѣ или дракѣ эти блюстители порядка разомъ оживлялись и принимались усердно дѣйствовать палками направо и налѣво такъ, что въ нѣсколько минутъ улица пустѣла и порядокъ былъ возстановленъ.
Пройдя длинную улицу, круто поднимавшуюся въ гору, Безымянный съ подростками и Людовикомъ вышли на большую широкую площадь. Вдоль ее тянулась красивая зубчатая стѣна браминскаго монастыря Рунжетъ-Сингъ, получившаго свое названіе отъ великолѣпнаго мавзолея Рунжетъ-Сингъ, возвышавшагося изъ за ограды.
— «Такъ вотъ онъ монастырь!» сказалъ Сигаль, «ну, стѣна не особенно удобная, чтобы пройти внутрь, ну да, надѣюсь, мы отыщемъ какую нибудь калитку».
Вдругъ онъ прервалъ себя на полусловѣ, замѣтивъ, что Людовикъ, все время покорно слѣдовавшій за ними, теперь забѣжалъ впередъ, выказывая несомнѣнные признаки сильнаго волненія, становился имъ поперекъ дороги, точно желая помѣшать идти дальше; наконецъ онъ схватился за юбку Анооръ и сталъ изо всѣхъ силъ тащить ее въ одну изъ боковыхъ аллей, упиравшихся въ площадь.
— «Пусти, Людовикъ, слышишь!» сердито прикрикнулъ на него Сигаль, но медвѣжонокъ, обыкновенно послушный, на этотъ разъ не обратилъ вниманія на приказаніе своего хозяина и продолжалъ тянуть ее за платье, все въ ту же аллею. Докторъ попробовалъ его отогнать, но медвѣдь сердито зарычалъ и оскалилъ зубы.
— «Что съ нимъ такое?» удивился Сигаль, «это не спроста! Смотрите, онъ точно хочетъ заставить мою кузину свернутъ въ аллею налѣво».
— «Да, да!» возразила Анооръ. «Вѣроятно у него есть на это серьезная причина. Вѣдь нерѣдко Брама влагаетъ свою мудрость въ излюбленныхъ животныхъ!»
Сигаль остановился у столба въ началѣ аллеи. На дощечкѣ было что то написано.
— «Дорога въ Амритсиръ!» прочелъ Сигаль. «Это названіе вамъ ничего не говорить?» спросилъ онъ у Анооръ.
— «Нѣтъ, Сигаль, но мнѣ страшно хочется послѣдовать за Людовикомъ».
— «Твое желаніе нетрудно исполнить». Отозвался Безымянный.
И всѣ трое свернули въ аллею, куда такъ упорно тащилъ ихъ медвѣженокъ. Умное животное очевидно поняло, что его настоянію уступили и, разомъ повеселѣвъ, выпустило юбку Анооръ и пустилось впередъ, какъ бы указывая дорогу. Спутники вступили подъ тѣнь красивой рощи. Людовикъ обнюхалъ воздухъ и съ радостнымъ визгомъ пустился впередъ и скрылся гдѣ то въ лѣсной чащѣ.
— «Надо идти за нимъ», сказалъ Безымянный, мнѣ начинаетъ казаться, что Людовикъ когда то жилъ въ этихъ мѣстахъ, и они знакомы ему… Быть можетъ онъ приведетъ насъ туда, гдѣ провела первые годы своего дѣтства наша милая Анооръ.
Дѣвушка молча взяла руку молодого ученаго и почтительно поднесла ее къ своимъ губамъ.
Роща была сказочно прекрасна, какъ рай; множество пестрыхъ, разноголосыхъ птицъ весело щебетали, порхая въ листвѣ тропическихъ деревьевъ; воздухъ былъ наполненъ нѣжнымъ ароматомъ цвѣтовъ; здѣсь вѣяло таинственной тишиной храма, невольно пробуждая въ душѣ благоговѣйное чувство.
Вдругъ дорога сдѣлала крутой поворотъ и уперлась въ зеленый лугъ, посреди котораго, точно зеркало въ изумрудной рамѣ, разстилалось свѣтло-серебристое тихое озеро, закованное въ бѣлую мраморную набережную. Посреди озера виднѣлся небольшой цвѣтущій островокъ, соединенный съ берегомъ широкой тѣнистой аллеей, окаймленной чугунными перилами художественной работы. Посреди острова возвышался великолѣпный бѣлый мраморный храмъ, съ золотыми колокольнями и куполомъ, залитыми яркими лучами солнца.
Анооръ слабо вскрикнула и пошатнулась, закрывъ лицо руками при видѣ острова и священнаго храма.
— Что съ тобой, дитя мое? тревожно спросилъ Безымянный.
— Что съ вами, франжина? почти одновременно воскликнулъ Сигаль.
— Нѣтъ, нѣтъ, это сонъ… не можетъ быть, шептала дѣвушка, а между тѣмъ въ моей душѣ воскресаютъ воспоминанія… темная завѣса, застилавшая отъ меня прошлое, какъ будто падаетъ. О это священное озеро! Этотъ храмъ! Теперь я узнаю ихъ! Это «Амрита Сара», прудъ безсмертія, это золотой храмъ Магадевы!..
И, не въ силахъ побороть свое волненіе, дѣвушка опустилась на колѣни, сложила руки и погрузилась въ молитвенный экстазъ.
Безымянный былъ глубоко взволнованъ, онъ исполнилъ обѣщаніе данное имъ себѣ, онъ вернулъ этой дѣвушкѣ ея родину ея отчій домъ… И капризной судьбѣ было угодно, чтобы медвѣдь указалъ имъ путь, чтобы его инстинктъ животнаго сдѣлалъ, больше, чѣмъ всѣ усилія человѣческаго разума.
Между тѣмъ Анооръ поднялась и стояла неподвижно на одномъ мѣстѣ.
Глазами, полными слезъ, любовалась она этимъ дивнымъ пейзажемъ, не въ силахъ оторваться отъ него, отъ нахлынувшихъ воспоминаній далекаго прошлаго.
— Такъ въ этомъ храмѣ молилась ты ребенкомъ? тихо спросилъ ее Безымянный.
— Да, да… пойдемте туда. Проспавимьте милосерднаго Браму въ этотъ счастливый день, прошептала Анооръ, увлекая своихъ спутниковъ къ мраморной колоннадѣ храма. Да, теперь я помню этотъ храмъ Магадевы, эту жемчужину Пенджаба, бѣлыя стѣны этого храма усыпаны росой рубиновъ, изумрудовъ и сапфировъ, всѣ украшенія и арабески — не живописи, а мозаика изъ драгоцѣнныхъ камней, весь куполъ и колокольни сдѣланы изъ чистаго, золота. Храмъ этотъ былъ выстроенъ мудрѣйшимъ изъ сейковъ, Гуру-Говингъ-Сингомъ. Даже варвары чтутъ это святилище персы, монголы, афганцы, въ пору своихъ вторженій, не осмѣливались поднять на него святотатственную руку, не дерзали коснуться его сокровищъ и богатствъ… Такъ говорила мнѣ сестра, сама она узнала это отъ покойнаго отца, и я, слушая ее разсказы, воображала, что слышала голосъ нашего возлюбленнаго мученика свободы и независимости.
Анооръ была какъ въ бреду, она говорила какъ бы думая вслухъ. Войдя въ храмъ она смолкла и благоговѣйно опустила голову. Цвѣтныя стекла бросали на бѣлый мраморъ пола мѣстами синія, мѣстами красныя пятна; колонны и стѣны храма сверкали гирляндами драгоцѣнныхъ камней, золота и серебра удивительной чеканки.
Анооръ подошла къ одной изъ таинственныхъ нишъ и распростерлась ницъ. Боясь помѣшать ея молитвенному экстазу, Безымянный и Сигаль издали любовались изящнымъ силуэтомъ дѣвушки, вырисовывавшимся на фонѣ ниши, какъ видѣніе или мечта поэта, во всей своей чистой красотѣ и граціи.
На каменныхъ плитахъ колоннады раздались шаги и снова смолкли у входа.
Сигаль обернулся и увидѣлъ богатыя носилки, съ пурпурными занавѣсами. Его несли слуги индусы, одѣтые въ ферримы (бѣлые и красные плащи) — отличительный признакъ ихъ касты. Войдя въ храмъ, слуги опустили паланкинъ, изъ котораго вышли двѣ женщины. Одна изъ нихъ была безобразна и стара, у нея было хитрое, лукавое лицо старой служанки, другая была прекрасна какъ мечта, совсѣмъ молодая, но съ страшнымъ блуждающимъ взглядомъ, безпокойно смотрящимъ куда то въ пространство.
Обѣ женщины прошли черезъ весь храмъ и, подойдя къ нишѣ, передъ которой молилась Анооръ, остановились въ нѣсколькихъ шагахъ отъ нея.
Анооръ случайно подняла голову и взглядъ ея упалъ на лицо красавицы. Дѣвушка страшно поблѣднѣла.
— Это она… моя дорогая сестра… прошептала она своимъ спутникамъ.
— Какъ ее зовутъ? — спросилъ Безымянный, увѣрена ли ты, что это твоя сестра?
— О да, это она, я узнаю ее… Но ея имя… я не помню, я забыла его… какимъ то отчаяннымъ воплемъ вырвалось у дѣвушки. Она глухо зарыдала. Она безсильна, она не можетъ назвать по имени ту, которую любитъ такъ горячо, къ которой рвется вся ея душа.
Между тѣмъ безумная — это была она — равнодушно оглянулась вокругъ и медленно направилась къ выходу.
Неужели она уйдетъ, вновь скроется, быть можетъ навсегда, уйдетъ безъ тего, чтобы Анооръ могла запечатлѣть на ея безчувственныхъ устахъ горячій сестринъ поцѣлуй!..
Неужели? Нѣтъ, бѣдная Анооръ не допуститъ этого, она подбѣжитъ къ ней, заключитъ ее въ свои объятья… И, сдѣлавъ надъ собой отчаянное усиліе, Анооръ поднялась на ноги, намѣреваясь бѣжать за безумной. Но въ эту минуту изъ за колонны выступила темная фигура мужчины и преградила красавицѣ дорогу.
Онгаль, Анооръ и Безымянный узнали этого человѣка: это былъ Аркабадъ, явившійся сюда, чтобы выполнить свою ужасную, жестокую месть. Онъ держалъ въ рукахъ бѣлое опоясаніе, на которомъ ясно выдѣлялись темныя капли крови.
— Наиндра! — громко окликнулъ онъ безумную, Наиндра, остановись и выслушай меня!
— Наиндра! — прошептала вслѣдъ за нимъ Анооръ, Наиндра! Да, это ея имя, ея вполнѣ заслуженное имя — «Поцѣлуй небесъ».
Безумная остановилась, бѣгло взглянула на Аркабада, затѣмъ пошаривъ въ атласномъ мѣшечкѣ, привѣшенному къ ея поясу, она достала оттуда серебрянную монету и протянула ее брамину.
— Нищій, ты просишь милостыни, — раздался ея нѣжный, мелодичный голосъ, пусть же она будетъ дана тебѣ.
Аркабадъ рѣзко оттолкнулъ протянутую ему монету.
— Нѣтъ, я не прошу у тебя милостыни. Пойми меня! Я принесъ тебѣ вѣсть о дорогомъ воспоминаніи. Смотри, видишь ты это опоясаніе, видишь эти пятна? Это кровь… кровь твоей сестры Анооръ, принесенной въ жертву Шивѣ.
Въ первое мгновеніе сильное волненіе мучительно измѣнило черты прекраснаго, невозмутимо спокойнаго, точно застывшаго лица; мучительная улыбка скривила губы безумной, мимолетныя морщины избороздили прекрасное чело, но затѣмъ все это сгладилось и лице безумной приняло прежнее равнодушное выраженіе.
— Хвала Творцу, мертвые оживаютъ въ Брамѣ, — спокойно произнесла Наиндра; и она прошла мимо него, не удостоивъ брамина ни взглядомъ, ни движеніемъ.
Обманутый въ своихъ ожиданіяхъ, Аркабадъ обмѣнялся быстрымъ, многозначительнымъ взглядомъ съ старой служанкой дѣвушки и, выбѣжавъ вонъ изъ колоннады, скрылся въ глубинѣ рощи.
Анооръ стояла на мѣстѣ какъ окаменѣлая. Что за ужасный сонъ видѣла она сейчасъ на яву! Она слышала своими ушами, какъ ея сестрѣ сообщали о ея смерти, указывали на кровь, которую называли ея кровью, и она не могла, не смѣла возмутиться противъ этой гнусной лжи! Hо это еще не все: бѣдная Анооръ видѣла, какъ спокойно и безучастно осталось лицо Наиндры при этомъ извѣстіи; и такъ въ больномъ мозгу безумной ничего не пробудилось, не воскресло. Такъ это было тѣло безъ души, прекрасное чело безъ мысли. И горькая обида, жгучее горе и разочарованіе наполнили душу Анооръ. Въ этотъ моментъ, когда настало давно желанное свиданіе съ сестрей, она почувствовала себя дальше отъ Наиндры, чѣмъ когда ихъ разлучали моря и земли.
Покорно послѣдовала она за своими друзьями и также покорно остановилась возлѣ раззолоченнаго палантина.
Прошло нѣсколько секундъ. Къ носилкамъ приблизилась Наиндра со своей спутницей.
Безымянный наклонился къ Анооръ и толкнулъ ее впередъ.
— Обними и поцѣлуй свою сестру, Анооръ, шепнулъ онъ ей на ухо.
Не помня себя отъ волненія, почти не сознавая опасности своего поступка, Анооръ бросилась къ сестрѣ и, обнявъ ея шею, припала къ ея лицу долгимъ, горячимъ поцѣлуемъ.
— О, Наиндра! — голосомъ, полнымъ муки, воскликнула она, — Наиндра, узнаешь ты меня, я твоя сестра Анооръ, я люблю тебя какъ жизнь и хочу воскресить въ твоей душѣ воспоминанія прошлаго!
При звукѣ знакомаго голоса слабоумная вздрогнула; длинныя шелковистыя рѣсницы ея затрепетали, она пристально взглянула на говорившую, какъ будто образъ ея воскресилъ какой то отголосокъ чего-то давно забытаго. Но это минутное волненіе скоро сгладилось и исчезло безслѣдно. Наиндра опустила руку въ свой мѣшочекъ, вынула изъ него монету и произнесла тѣмъ же монотоннымъ голосомъ, какъ четверть часа тому назадъ.
— Ты просишь милостыню. Прими ее…
Анооръ въ отчаяніи заломила руки.
— Нѣтъ, нѣтъ, я не нищая, мнѣ не нужно милостыни. О, Наиндра, сестра моя, я хочу посвятить тебѣ всю свою жизнь, хочу вырвать твою душу изъ мрака, въ которомъ она изнываетъ… Пойми, Наиндра, я хочу быть всегда съ тобой!..
Между тѣмъ старая служанка сдѣлала знакъ носильщикамъ паланкина, чтобы они отогнали отъ Наиндры эту странную незнакомку. Тѣ шагнули было впередъ, но безумная остановила ихъ.
— Ты хочешь быть всегда со мной? Пусть будетъ такъ, — сказала она.
Слуги почтительно отступили: безумная изрекла свою волю, всѣ обязаны были ей повиноваться. Таковъ завѣтъ Брамы:
— Чти безумныхъ и слабоумныхъ, какъ меня самого, повинуйся имъ. Всякій, погрѣшившій противъ этого повелѣнія, навсегда лишится небеснаго блаженства и будетъ проклятъ самъ и потомство его изъ рода въ родъ — говоритъ Брамэ,
Наиндра продолжала:
— Сядь со мной въ носилки. Твои и мои спутники пойдутъ рядомъ. Мое жилище достаточно просторно, чтобы принять всѣхъ, кто взываетъ къ гостепріимству Наиндры.
Сестры сѣли въ паланкинъ, балдахины опустились, слуги взялись за поручни и медленно понесли носилки.
Безымянный, Сигаль и старуха, подозрительно поглядывшавшая на нихъ, пошли слѣдомъ за паланкиномъ, стараясь уловить хоть одно слово изъ того, что говорилось подъ балдахиномъ. Но до нихъ не доносилось ни звука.
Анооръ, крѣпко обхвативъ шею сестры, горько плакала. Безумная, склонившись къ ней, задумчиво гладила ее по волосамъ. Вдругъ Анооръ вздрогнула: горячая слеза упала на ея лице, она подняла глаза, взглянула на безумную и увидѣла, что она тоже плачетъ.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ.
Пути будущаго
править
I.
править— Какъ ты смѣла, Гариба, пустить этихъ иностранцевъ во дворецъ Наиндры!
— Извини меня, саибъ, но я ничемъ не могла воспрепятствоть этому, смиренно отвѣчала та, къ которой былъ обращенъ этотъ строгій выговоръ.
Старая служанка слабоумой стояла передъ тремя мужчинами, съ сокрушеннымъ видомъ поглядывая на одного изъ нихъ, человвѣка съ звѣрски жестокимъ лицомъ и мрачно сверкающими глазами. Это былъ ни кто иной, какъ браминъ Аркабадъ, двое остальныхъ, по типу и костюму, европейцы, были лордъ Фатсенъ, бернаторъ Пенджаба и его сынъ Теобальдъ.
Съ часъ тому назадъ губернаторъ и его сынъ окончили сытный завтракъ. Испытывая нѣчто среднее между дремотой и бдѣніемъ они удобно расположились на мягкихъ креслахъ-качалкахъ, вынесенныхъ на роскошную террасу великолѣпнаго губернаторскаго дворца, расположеннаго на холмѣ Варлуръ, возвышавни надъ живописнымъ городомъ Амритзиръ.
Отецъ и сынъ лѣниво курили сигары, пуская въ воздухъ легкія облачка табачнаго дыма и изрѣдка обмѣниваясь нѣсколькими словами.
— А Наиндра удивительно красива, — замѣтилъ губернаторъ.
— Да… очень хороша, отозвался младшій Фатсенъ, жаль, что бѣдняга совершенно лишена всякихъ умственныхъ способностей
— Это-то и хорошо, лучшаго и желать нельзя, замѣтилъ лордъ Фатсенъ, мечта всякаго порядочнаго человѣка — это имѣть прекрасную молодую жену, но при этомъ лишенную всякихъ умственныхъ способностей. Это первая гарантія семейнаго счастья. Никакихъ недоразумѣній, никакихъ ссоръ, никакихъ непріятностей. Каждый разумный мущина вступаетъ въ бракъ съ цѣлью обрѣсти комфортабельный и уютный «home», а Наиндра лучше всякой другой женщины можетъ дать тебѣ все это.
— Нда, вы, пожалуй, правы, согласился Теобальдъ, милліоны Наиндры вполнѣ замѣнятъ мнѣ отсутствіе въ ней ума…
Наступила продолжительная пауза. Отецъ и сынъ пріятно улыбнулись и, закрывъ глаза, погрузились въ легкую дремоту.
Попасть въ число слугъ слабоумной Наиндры было довольно трудно. Для этого нужна была письменная рекомендація съ подписью губернатора Пенджаба.
Раздосадованный своей неудачей въ храмѣ Магадевы, Аркабадъ рѣшилъ обратиться къ лорду Фатсену, испросить у него нужные документы и при помощи этихъ бумагъ, водвориться въ домѣ Наиндры, хоть нѣсколько вознаградить себя за испытанную неудачу.
Когда слуга доложилъ о приходѣ брамина Аркабада, губернаторъ недовольно поморщился; приходъ посѣтителя въ такое неурочное время нарушалъ отдыхъ лорда Фатсена, но не принять такое лицо, какъ Аркабадъ, онъ не могъ. Правительство предписало всякому должностному лицу, отъ вице-короля до послѣдняго чиновника, во всемъ оказывать поддержку и содѣйствіе высокочтимой кастѣ браминовъ.
Выслушавъ просьбу Аркабада, лордъ Фатсенъ ударилъ въ гонгъ. На его зовъ явились, неслышно ступая, нѣсколько слугъ туземцевъ, безмолвно ожидавшихъ его приказаній. Минуту спустя слуги внесли маленькій столикъ съ письменными принадлежностями и губернаторъ, не теряя времени напрасно, написалъ требуемую рекомендацію и приложилъ къ ней казенную печать, послѣ его снова растянулся въ своемъ креслѣ, разсчитывая теперь вкусить заслуженный отдыхъ. Но, видно, судьба рѣшила иначе, и какъ только губернаторъ собрался задремать, какъ слуга доложилъ о приходѣ амритзирскаго купца, принесшаго боченокъ меда для изготовленія «rewistana» (ревистанъ).
Медъ играетъ огромную роль у европейцевъ, живущихъ въ Индіи. Изъ него изготовляется ревистанъ, родъ освѣжительнаго желе, который, по словамъ любителей этого вкуснаго блюда, излѣчиваетъ всевозможные недуги.
Способъ изготовленія этого лакомства довольно оригиналенъ: боченокъ, наполненный медомъ, зарываютъ стоймя въ землю, кладутъ въ медъ имбиря, толченаго кокосоваго орѣха, вливаютъ нѣсколько бутылокъ дорогого рома, выжимаютъ сокъ нѣсколькихъ лимоновъ, затѣмъ верхнее дно боченка замѣняютъ тонкой проволочной сѣткой, чтобы предохранить содержимое отъ засоренія и вмѣстѣ съ тѣмъ дать доступъ воздуху. Смѣсь эта начинаетъ бродить, сгущается и получаетъ видъ густого желе коричневато-краснаго цвѣта. Передъ тѣмъ, какъ подавать его къ столу, ревистанъ спускаютъ въ холодильникъ со льдомъ, и получается превосходное, сладкое блюдо.
Зарывъ боченокъ въ землю и приготовивъ ревистанъ, почтеный купецъ удалился. Губернаторъ облегченно вздохнулъ — наконецъ-то его оставили въ покоѣ. Но разсчетъ его оказался ошибочнымъ. На террасѣ снова появился браминъ Аркабадъ. Одинъ изъ документовъ оказался не въ порядкѣ, губернатору пришлось исправить ошибку. Едва онъ покончилъ съ этимъ дѣломъ, какъ явилась старая служанка Гариба съ тревожной вѣстью о томъ, то иностранцы, которыхъ Наиндра встрѣтила въ золотомъ храмѣ, проникли вмѣстѣ съ ней въ Наиндратуръ (т. е. городъ Поцѣлуя Неба) и теперь находятся при ней.
— Я не могла помѣшать этому, добавила старая служанка, такъ какъ слабоумная изрекла свою волю и никто не смѣетъ противиться ей. Такая вѣсть встревожила Аркабада и обоихъ англичанъ, съ жадностью зарившихся на несмѣтныя сокровища свободы.
У всѣхъ трехъ одновременно мелькнула мысль: а что, если «незнакомцы овладѣютъ довѣріемъ безумной и она откроетъ имъ свою тайну?»
Необходимо было какъ можно скорѣй удалить этихъ подозрительныхъ пришельцевъ.
— Не бойся, Гариба, сказалъ Аркабадъ, мрачно сверкнувъ глазами, сегодня вечеромъ я вступлю въ число слугъ безумной и, клянусь тебѣ, эти незнакомцы жестоко поплатятся за свою дерзость.
Эти слова успокоили старую служанку и обоихъ англичанъ.
Предоставивъ лорду Фатсену и его сыну перебирать длинный рядъ англійскихъ ругательствъ по адресу незнакомцевъ, браминъ и Гариба удалились.
Угрюмый и мрачный шелъ Аркабадъ. Быстрыми шагами спустился онъ съ отлогаго склона холма Варлуръ, миновалъ священный прудъ, посреди котораго красовался на зеленомъ островъ мраморный храмъ Магадевы и вскорѣ дошелъ до колючей терновой изгороди, окружавшей со всѣхъ сторонъ Наиндратуръ.
Сквозь чащу листвы виднѣлся фасадъ роскошнаго дворца Наиндры, украшенный воздушными галлереями, террасами, и колоннами, а немного дальше странное зданіе изъ золоченной проволоки съ золочеными куполами, не то вольера, не то клѣтка.
Гариба указала на золоченый куполъ.
— Медвѣди Шивы, задумчиво произнесла она, у тѣхъ незнакомцевъ, что гостятъ у моей госпожи, тоже есть медвѣдь Шивы, который не разстается съ ними…
— Медвѣдь Шивы! въ сильномъ волненіи воскликнулъ браминъ, и ты говоришь, ихъ трое?!
— Да, Саибъ, мужчина лѣтъ 30-ти, юноша-подростокъ и дѣвочка.
Лицо Аркабада еще болѣе омрачилось.
— Такъ это опять тотъ же таинственный докторъ Безымянный! Человѣкъ, который всюду становится на моемъ пути, засыпаетъ мнѣ дорогу. Онъ вторично спасъ Анооръ! Что за загадочный человѣкъ!.. Но его необходимо уничтожить, раздавить!..
Гариба спокойно склонивъ голову, молча слушала слова Apгабада.
— Но пока я безсиленъ противъ этихъ незнакомцевъ! — гнѣвно воскликнулъ браминъ, они находятся подъ покровительствомъ безумной, и никто, даже я, не осмѣлится поднять на нихъ руку. Противъ дерзкаго возмутилось-бы все населеніе… А все-таки Безымянный долженъ умереть! со злобнымъ смѣхомъ продолжая Аркабадъ, я поклялся передъ собраніемъ браминовъ, что мои враги исчезнуть и сдержу клятву. Послушай Гариба, обратился онъ къ старой служанкѣ, пытливо смотря ей въ лицо, не казалось-ли тебѣ иногда, что безумная понимаетъ или силится что-нибудь понять, не замѣчала ли ты въ ней проблесковъ разума.
Старуха пожала плечами, какъ бы затрудняясь отвѣтить.
— Скажи, Гариба, продолжалъ браминъ, вполнѣ ли ты убѣждена въ безуміи Наиндры? Не имѣешь ли ты какихъ-нибудь подозрѣній?
— Вотъ, что, саибъ, неувѣренно начала старуха, можетъ быть это только бредни старой женщины, которой измѣняетъ разумъ, которую обманываетъ ея слухъ и зрѣніе, но скажу тебѣ откровенно, что порой мнѣ казалось, будто нѣкоторыя слова производятъ на Наиндру извѣстное впечатлѣніе, что порой взглядъ ея оживляется, и даже мнѣ иногда казалось, что она въ душѣ смѣется надо мной.
— Почему же ты думаешь, что она смѣется надъ тобой?
— Быть можетъ я ошибаюсь, но вотъ на той недѣли, когда ты прислалъ мнѣ сказать, чтобъ я поговорила съ Наиндрой о ея сестрѣ Анооръ, мы отправились съ ней на прогулку въ паркъ, Безумная все время напѣвала какую-то пѣсенку. Тогда я нѣсколько разъ, какъ бы про себя, повторила имя Анооръ.
— И что же? съ живостью перебилъ ее браминъ.
— Она какъ будто ничего не слышала; лицо ея не измѣнилось, взглядъ остался такъ же безучастенъ, какъ и раньше, но она почему то замедлила шагъ и нагнулась, чтобы сорвать цвѣтокъ!
— Если у тебя нѣтъ другихъ доказательствъ… съ досадой замѣтилъ Аркабадъ.
Но старуха жестами остановила его.
— Подожди, саибъ, дай мнѣ кончить! Ты знаешь, меня ничему не учили, съ дѣтства я служила другимъ, богатымъ и знатнымъ, которымъ была покорной слугой, хотя и ненавидѣла ихъ за ихъ богатство и счастье; я много лѣтъ завидовала имъ и привыкла наблюдать, подсматривать, слѣдить; я угадывала самыя сокровенныя мысли и желанія. О, саибъ, зависть и ненависть могутъ многому научить!.. И вотъ, теперь я увѣрена, что имя Анооръ дошло до разумѣнія больной, что оно произвело на нее извѣстное впечатлѣніе.
— Ты должна удвоить свой надзоръ за безумной, сказалъ Аркабадъ, помни, что брамины вполнѣ довѣряютъ тебѣ. Ты знаешь, что когда мы вырвемъ у Наиндры ея тайну, брамины щедро наградятъ тебя. Ты будешь богата, очень богата и сама будей имѣть слугъ, которыми будешь повелѣвать, какъ госпожа.
При этихъ словахъ лицо Гариды вспыхнуло яркой краской
— Я вѣрю слову браминовъ и служу имъ преданно, сказала! старуха. Такъ вотъ, идемъ мы дальше, я вдругъ схватываю руку своей госпожи, прижимаю ее къ губамъ и говорю притворно растроганнымъ голосомъ: О моя горячо любимая госпожа, хоть твой больной разумъ не способенъ оцѣнить всю силу моей привязанности къ тебѣ, но все же я отъ души желаю, чтобы прежнее счастье вернулось къ тебѣ! И я стала разсказывать ей вымышленный сонъ, будто бы виденный мною, о томъ, что въ Намидратуръ вернулась ея сестра Анооръ.
Аркабадъ вдругъ злобно заскрежеталъ зубами.
— Накликала бѣду! злобно прошипѣлъ онъ, эта дѣвушка, что пришла съ незнакомцами, — Анооръ!
— Неужели она ускользнула изъ твоихъ рукъ? спросила Гариба.
— Да, сжимая кулаки, отвѣчалъ браминъ, да, ее спасъ Безымянный, онъ вырвалъ ее изъ яростныхъ волнъ океана, онъ отвратилъ отъ нея кинжалы товарищей «Шивы и Кали»!
При этихъ словахъ старуха вздрогнула и съ испугомъ взглянула на брамина. Тотъ понялъ, что сказалъ лишнее, что этимъ онъ только подчеркнулъ могущество и силу своего противника.
— Но не бойся, Гариба, поспѣшно добавилъ Аркабадъ, мы одолѣемъ этого дерзкаго иностранца, какъ бы силенъ онъ не былъ! А теперь продолжай.
— И пока я разсказывала свой сонъ, Наиндра смотрѣла на меня, но взглядъ ея не былъ, по обыкновенію туманный, нѣтъ, въ немъ свѣтилось какое то новое, непонятное для меня выраженіе, и мнѣ показалось, что безумная въ душѣ смѣется надо мной. О, я знаю этотъ презрительный смѣхъ богатыхъ и гордыхъ людей, я чутко угадываю его!
— Конечно, все это возможно, но такими слабыми признаками мы не убѣдимъ никого. Пока Наиндру считаютъ безумной, она священна въ глазахъ толпы, не менѣе, чѣмъ само божество и гости ея неприкосновенны. Даже браминъ не посмѣетъ употребить явнаго насилія. Это было бы страшнымъ святотатствомъ, за которое онъ былъ бы растерзанъ толпой. Нѣтъ намъ необходимо довести ее до того, чтобы она выдала себя при всѣхъ, чтобы народъ могъ убѣдиться, что она не безумная.
Старуха съ сомнѣніемъ покачала головой.
— Теперь мы должны разстаться, сказалъ Аркабадъ, но за ужиномъ я хочу прислуживать у стола.
— Какъ, саибъ, ты хочешь прислуживать какъ слуга?
— Да, это нужно, я хочу быть принятымъ въ число слугъ Наиндры и ты должна мнѣ это устроить.
— Слушаю, саибъ, воля твоя будетъ исполнена: я нанимаю и посылаю слугъ по своему усмотрѣнію и безумная даже не замѣчаетъ перемѣны.
— Такъ-ли? усмѣхнулся Аркабадъ. Ну, иди теперь домой, а я приду позднѣе. Старуха еще не успѣла скрыться въ чащѣ деревьевъ, какъ браминъ сталъ крадучись пробираться къ дворцу Наиндры.
Это было бѣлое зданіе, толстыя стѣны котораго не уступали въ прочности стѣнамъ надежной крѣпости, несмотря на то, что вокругъ зданія тянулись веранды и терассы, легкіе минареты и стройныя колонны. Такъ строились жилища всѣхъ набабовъ въ этой пограничной части Пенджаба, гдѣ постоянно можно ожидать нападенія аджанцевъ. Эти жилища представляютъ собой подобіе укрѣпленныхъ замковъ, но съ виду мало напоминаютъ эти мрачныя средневѣковыя зданія.
Стройныя колонны и воздушные балкончики совершенно скрадываютъ массивность стѣнъ, безчисленныя изваянія и рѣзныя перила, переплетенныя вьющимися растеніями, придаютъ всему общій видъ сказочнаго дворца, сотканнаго изъ золота, кружевъ и цвѣтовъ.
На террасѣ, поддерживаемой двойнымъ рядомъ стройныхъ голубыхъ съ золотомъ колонокъ, въ удобныхъ рѣзныхъ креслахъ полулежала слабоумная и ея гости.
Анооръ жадно смотрѣла на любимую сестру, по которой такъ долго томилась и которую такъ упорно разыскивала.
Нѣжныя, ласковыя слова лились цѣлыми потоками изъ ея устъ, а Наиндра, полузакрывъ глаза, внимала рѣчамъ сестры, какъ дивной музыкѣ, ласкавшей ея слухъ.
— О, повѣрь, Наиндра! говорила Анооръ, разумъ вернется къ тебѣ, мой господинъ обѣщалъ мнѣ это. И тогда ты узнаешь твою сестру, Анооръ, которая любитъ тебя всей душой. Ты полюбишь Сигаля, пришедшаго сюда издалека, изъ страны, гдѣ всѣ люди свободны, равны между собой и не знаютъ тамъ браминовъ, гдѣ нѣтъ злобы и печали. Тамъ твоя душа сольется съ душой моего господина, котораго я называю своимъ отцомъ, такъ какъ ты Наиндра — «Поцѣлуй неба», а онъ — Объ — Индра — «благость неба», и взглядъ дѣвушки съ любовью скользнулъ по лицамъ дорогихъ ей людей.
— «Вотъ это хорошо сказано»! одобрительно замѣтилъ Сигаль.
Безымянный молча слушалъ, а Людовикъ, растянувшись у ногъ слабоумной, лежалъ неподвижно.
Никто не подозрѣвалъ о присутствіи Аркабада, а между тѣмъ онъ стоялъ шагахъ въ 15-ти отъ Наиндры, притаившись за колонной, ловя каждое слово, каждый жестъ этихъ людей и внимательно слѣдя за выраженіемъ лица безумной. Но онъ не прочелъ въ ея прекрасныхъ чертахъ ничего, что-бы дало ему отвѣтъ на его сомнѣнія. Долго стоялъ онъ такъ, неподвижно, какъ темная статуя. Наконецъ онъ сдѣлалъ нетерпѣливый, досадливый жестъ и началъ незамѣтно отступать въ чащу парка. Затѣмъ, сдѣлавъ большой обходъ, онъ вышелъ на дорогу.
II.
правитьТемнѣло, наступалъ вечеръ. Слуги-туземцы безмолвно внесли уже почти совсѣмъ накрытый столъ. Вездѣ между колоннами были подвѣшены роговые стеклянные фонарики, имѣвшіе форму цвѣтовъ и распространявшіе по всей террасѣ фантастическій розоватый цвѣтъ. Никакихъ занавѣсокъ противъ комаровъ и другой мошкары не было нужно, такъ какъ подъ голубыми сводами террасы уже рѣяли въ воздухѣ ночные бенгальскіе зяблики, эти страшныя птицы съ мягкимъ и пушистымъ опереніемъ лазореваго цвѣта съ черными пятнами. Въ присутствіи этихъ птицъ нечего опасаться укусовъ москитовъ: ихъ зоркій глазъ и жадный клювъ не даютъ пощады ни одному вредному насѣкомому.
Между тѣмъ на небѣ одна за другой зажглись звѣзды, на сонную землю заструился темный цвѣтъ луны.
Старая Гариба покорно склонилась передъ своей госпожей, скрестивъ руки на груди.
— «Наиндра! Поцѣлуй неба, улыбка мірозданія, обожаемая госпожа распростертыхъ передъ тобой слугъ», такъ докладывала она, «столъ уже накрытъ и уставленъ всевозможными явствами, которыя ожидаютъ твоего прикосновенія, царица красоты».
Красавица равнодушно дала отвести себя на свое мѣсто, и вокругъ небольшого столика изъ Японскаго лака, покрытаго длинной шелковой скатертью, молча усѣлись, Безымянный, Сигаль и Анооръ.
Въ двухъ шагахъ отъ стола стоялъ высокій, рослый туземецъ, одѣтый въ бѣлую одежду съ краснымъ тюрбаномъ (отличительный признакъ дворецкаго) и ожидалъ малѣйшаго приказанія господъ.
Слабоумная на мгновеніе остановила на немъ свой равнодушный безучастный взоръ, затѣмъ отвела его и стала машинально ѣсть то, что было положено на ея тарелку.
Докторъ Безымянный тоже бросилъ разсѣянный взглядъ на дворецкаго, и едва замѣтная усмѣшка скользнула по его губамъ, послѣ чего онъ пересталъ совершенно обращать на то вниманіе.
Сигаль, по обыкновенію, болталъ безъ умолку.
— «Да, что ни говори, а имѣть такой отель въ окрестности Парижа, да 100 тысячъ годового дохода — весьма пріятно, если-бы у меня все это было, я-бы отдалъ Анооръ въ одинъ изъ лучшихъ пансіоновъ для дѣвицъ, чтобы она сдѣлалась настоящей француженкой, а самъ каждое утро провожалъ-бы ее туда и каждый вечеръ привозилъ-бы ее обратно домой. А когда она-бы сдала экзаменъ, все дѣло-бы съ концомъ!..»
— Ну, а потомъ что? спросилъ Безымянный, — чтобы стала дѣлать Анооръ, окончивъ свое образованіе?
— Да ничего; это, кажется, самое пріятное занятіе, отвѣчалъ мальчуганъ.
— Вотъ какъ? Но вѣдь ей-же будетъ скучно?
— О нѣтъ! съ живостью подхватилъ Сигаль, — мы-бы посѣщали балы, концерты, театръ, скачки, вечера, ѣздили-бы кататься, устраивали-бы прогулки, пикники, вотъ-бы и не было времени скучать. Не правда-ли m-lle Анооръ, вамъ было-бы весело?
— Я думаю, что да, отвѣчала дѣвушка, — но я не знаю… если отецъ…
— Нѣтъ, Сигаль, перебилъ ее докторъ, — желая сдѣлать изъ нашей Анооръ парижанку, ты только испортишь ея хорошую, непосредственную натуру.
— Да что вы! Парижанки такъ обаятельны и прекрасные, что ни одна женщина другой страны не можетъ сравниться съ ними.
Безымянный съ улыбкой слушалъ разговоръ маленькаго француза.
— Не спорю, но все-же дѣвушка не можетъ проводить всю жизнь въ удовольствіяхъ и развлеченіяхъ, у нея должна быть другая цѣль въ жизни.
— Ну, да!..
— Ты сейчасъ разсуждалъ какъ настоящій опекунъ, въ такомъ случаѣ на тебѣ лежитъ обязанность позаботиться о томъ, чтобы пристроить свою воспитанницу,
— Т. е. какъ пристроить?
— Ну, выдать замужъ.
— Замужъ! повторилъ Сигаль и лицо его вытянулось и потеряло свое веселое выраженіе.
— Ну, конечно, всякая дѣвушка должна выйти замужъ, продолжалъ докторъ, а ты, какъ опекунъ, долженъ будешь направить ея выборъ. Такъ скажи, какого мужа ты-бы выбралъ для Анооръ!
— Она не можетъ выйти за человѣка, у котораго нѣтъ ни гроша за душой.
— Да конечно. Въ такомъ случаѣ надо выдать ее за богача, аристократа.
— Знаю я вашихъ богачей, аристократовъ, — подхватилъ Сигаль, воткнутъ себѣ гвоздику въ петличку, пофабрятъ усы и воображаютъ себя совершенствами. Да Анооръ умерла-бы съ тоски съ такимъ мужемъ, а если-бы она умерла, я-бы убилъ этого негодяя — со слезами на глазахъ закончилъ мальчуганъ.
Щеки его горѣли; лицо дышало энергіей, и рѣшимостью. Но вдругъ онъ пркраснѣлъ еще больше и опустилъ глаза на столъ.
Дѣло въ томъ, что при послѣднихъ словахъ глаза его встрѣтились съ глазами молодой дѣвушки и Сигаль прочелъ во взглядѣ Анооръ то, что заставило его смущенно опустить голову. Молодые люди поняли что любятъ другъ друга и передъ ними раскрылся цѣлый міръ радостныхъ грезъ и счастливыхъ чувствъ, имъ стало ясно, что они созданы другъ для друга.
Въ это время дворецкій обносилъ гостей превосходными фруктами.
Ананасы, персики, бананы, груши и массивныя грозди винограда красивой пирамидой наполняли изящную золотую корзину тончайшей филиграновой работы.
— Плодовъ, саибъ, пробормоталъ слуга, поднося корзину Сигалю, который, весь охваченный никогда не испытаннымъ еще Радостнымъ волненіемъ, ничего не видѣлъ передъ собой. Звукъ голоса заставилъ мальчика поднять голову. Онъ взглянулъ и дворецкаго и крикъ изумленія замеръ у него на губахъ; онъ узналъ въ дворецкомъ брамина Аркабада.
Съ минуту, казалось, слабоумная поняла что-то, но это было одно мгновеніе, затѣмъ лицо ея приняло прежнее равнодушное выраженіе. Что же касается Анооръ, то она съ аппетитомъ кушала красное, какъ кровь яблочко, нѣсколько напоминавшее своимъ вкусомъ лимонъ и растущее на манканилѣ (весьма ядовитомъ антильскомъ деревѣ). Путемъ обезвреживающей прививки и искусной культуры этотъ плодъ, очень ядовитый въ дикомъ состояніи, можетъ быть совершенно обезвреженнымъ, но ни по внѣшнему виду, ни по вкусу культивированный плодъ нельзя отличить отъ дикаго плода, а потому случай отравленія плодами манканилы весьма часты.
Вдругъ Аркабадъ быстро вбѣжалъ въ комнату, лицо его казалось озабоченнымъ и встревоженнымъ.
— Извините, саибы, сказалъ онъ, не изволилъ-ли кто ни будь кушать плодовъ манканилы? По случайной ошибкѣ вновь поступившая служанка собрала эти плоды съ дерева, которому еще не сдѣлали прививки. Плоды настолько ядовиты, что могутъ причинить смерть.
Въ отвѣтъ на эти слова послышался отчанный крикъ Анооръ.
— Отецъ, отецъ, закричала поблѣднѣвшая дѣвушка, я съѣла яблоко, о спасите несчастную Анооръ
— Не бойся дитя, спокойно отвѣчалъ Безымянный, кофе прекрасное противоядіе. На, выпей эту чашечку кофе.
И онъ передалъ ей чашечку чернаго кофе, внимательно слѣдя за Аркабадомъ, который не спускалъ бѣшенаго взгляда съ Наиндры.
Слабоумная не выдала себя ни словомъ, ни движеніемъ. Она ни разу не подняла головы отъ своей тарелки, не посмотрѣла въ сторону, только щеки ея слегка поблѣднѣли и тонкія ноздри дрогнули.
Аркабадъ сдвинулъ брови и удалился лѣнивой поступью уставшаго за день слуги.
Ужинъ кончился. Всѣ встали изъ-за стола. Докторъ взялъ подъ руку Сигаля, и какъ-бы желая прогуляться, увлекъ его въ одну изъ темныхъ аллей парка. Бывшій гаменъ хотѣлъ что-то спросить, но Безымянный знакомъ приказалъ ему молчать. Такъ дошли они до небольшой, открытой со всѣхъ сторонъ, площадки. Докторъ остановился, поднялъ руки кверху, какъ-бы указывая на небо, и едва слышнымъ шопотомъ, проговорилъ:
— Будь остороженъ, Сигаль, изъ за всѣхъ кустовъ, изъ мрака аллей за нами слѣдятъ враги, поэтому смотри на небо, чтобь думали, что я тебѣ что-нибудь объясняю о свѣтилахъ.
Мальчикъ утвердительно кивнулъ головой.
— Ты узналъ брамина Аркабада?
— Да.
— Онъ опять подстерегаетъ нашу Анооръ. Мы обязаны заботливо охранять ея безопасность. Я поручаю это тебѣ, такъ какъ самъ долженъ отлучиться въ эту ночь. Къ разсвѣту я вернусь. Смотри, карауль хорошенько и не спи всю ночь.
— Хорошо. Я спать не буду. Можете положиться на меня. Я готовъ отдать всю свою кровь ради этихъ двухъ ангеловъ: Анооръ и Наиндры. Когда мы съ Людовикомъ тутъ — имъ нечего опасаться.
— Я знаю тебя, мой мальчикъ и потому поручаю дѣвушекъ тебѣ.
Въ это время кусты слегка заколыхались, будто отъ вѣтра. Докторъ и Сигаль догадались, что ихъ подслушиваютъ.
— Ну, пора и по домамъ. Я страшно усталъ и радъ буду добраться до своей постели. — сказалъ Безымянный.
— Да я тоже не прочь заснуть, отозвался Сигаль, притворно зѣвая. И, взявъ своего покровителя подъ руку, онъ лѣниво поплелся обратно къ террасѣ. Позади нихъ слегка колыхались кусты.
Пять минутъ спустя Безымяннаго, Анооръ и Сигаля заперли въ помѣщеніи, отведенномъ для нихъ въ отдѣльномъ флигелѣ дворца Наиндры.
Анооръ, увѣренная, что ея друзья заботливо охраняютъ ея покой, раздѣлась и улеглась спать, а Сигаль, открывъ настежь дверь своей комнаты и выдвинувъ наружу покойное кресло обхватилъ колѣни руками и сталъ внимательно смотрѣть впередъ, крѣпко сжимая въ рукѣ рукоятку револьвера. Людовикъ покорно растянулся у его ногъ.
Тѣмъ временемъ Безымянный сбросилъ съ себя одежду и намазалъ все тѣло какой-то коричневой мазью, подобной той, которую изготовляютъ индусы изъ коры особаго рода пальмы. Операція эта заняла около часу времени. Затѣмъ онъ надѣлъ на голову иный тюрбанъ, опоясался широкимъ шарфомъ, заткнулъ за поясъ длинный кинжалъ, какъ это въ обычаѣ у бѣдныхъ индусовъ, и сталъ совершенно неузнаваемымъ.
— Такъ смотри-же не спи! сказалъ онъ еще разъ, прощаясь Сигалемъ.
— Будьте спокойны, на меня можно положиться.
Докторъ кивнулъ головой, подошелъ къ угловому окну флигеля и, перевѣсившись наружу, нѣкоторое время зорко вглядывался въ темноту, стараясь уловить малѣйшій звукъ.
— Все спитъ кругомъ, все тихо! прошепталъ онъ, и, захвативъ длинный поясъ, который облегалъ его станъ въ теченіи дня, привязалъ одинъ его конецъ къ балюстрадѣ балкона, перекинулъ другой конецъ наружу, затѣмъ проворно соскользнулъ по немъ, какъ по веревкѣ, въ садъ.
Эти пояса, длиной въ 5 или 6 аршинъ, индусы употребляютъ вмѣсто веревки, взбираясь на пальмы, перебираясь черезъ овраги, а по минованію надобности это длинное шелковое полотнище, которое цѣликомъ можно продѣть въ кольцо и которое настолько прочно, что безъ труда выдерживаетъ тяжесть человѣка, снова становится кушакомъ, въ который туземецъ прячетъ свое оружіе.
Еще одинъ прощальный знакъ рукой и докторъ исчезъ во мракѣ ночи. Ползкомъ, точно ящерица, сталъ онъ пробираться по мягкой травѣ лужайки и скоро достигъ чащи мелкихъ, низкорослыхъ кустовъ, въ которыхъ и пропалъ безслѣдно.
— Куда это онъ пошелъ ночью, въ этой странѣ, гдѣ на каждомъ шагу скрываются шпіоны, предатели и тигры, голодный рыкъ которыхъ порою нарушаетъ однообразную тишину индійской ночи? подумалъ Сигаль.
Вдругъ онъ вздрогнулъ. Ему почудился легкій шорохъ. Онъ слушался и внимательно посмотрѣлъ кругомъ. На бѣлой стѣнѣ появилась черная тѣнь. Она быстро спустилась внизъ, какъ паукъ по своей паутинѣ, и бросилась по слѣдамъ доктора. У Сигаля сжималось сердце. Это, безъ сомнѣнія, былъ шпіонъ, подкараулившій бѣгство Безымяннаго. У Сигаля мельнула мысль догнать негодяя, предупредить доктора о близости врага, но тотчасъ-же онъ вспомнилъ, что не имѣетъ права покинуть Анооръ, которую ему довѣрилъ его другъ и благодѣтель.
Вдругъ раздался рѣзкій пронзительный крикъ. Мальчикъ вздрогнулъ. Крикъ напоминалъ коршуна, устремившагося на жертву, но звукъ этотъ раздался не изъ сада, а изъ дома.
Сигаль высунулся изъ окна, посмотрѣлъ, направо и налево. Вездѣ было тихо, нигдѣ не виднѣлось ни души.
Это таинственныя индійскія ночи вселяютъ какой-то безотчетный страхъ въ душу человѣка, жутко становится, когда не знаешь, чего бояться. Все кругомъ таитъ въ себѣ что-то зловещее, угрюмое, безпощадно жестокое и, притомъ, неуловимое. Невольно вспоминаешь разсказы о многочисленныхъ жертвахъ таинственныхъ и неуловимыхъ убійцъ, которыми кишитъ Индія.
III.
правитьДокторъ Безымянный добрался до ограды Наиндрапура и однимъ прыжкомъ очутился на большой дорогѣ. Точно свѣтлая лента развернулась передъ нимъ бѣлая полоса дороги, залитая мягкимъ луннымъ свѣтомъ.
Вдругъ до слуха его донесся пронзительный крикъ коршуна. Онъ на минуту остановился и прислушался. Онъ зналъ, что это сигналъ, предупреждающій о близости врага. Неужели Сигаль успѣлъ усвоить этотъ пріемъ и теперь предупреждаетъ объ опасности?
— «Пусть Аркабадъ обгонитъ меня», подумалъ докторъ, и бросился въ тѣнь небольшой скалы, въ сторонѣ отъ дороги.
Но врагъ, очевидно, замѣтилъ его и тоже выжидалъ.
— Ну, будь что будетъ, рѣшилъ докторъ и снова пустился бѣжать. Съ быстротой лани побѣжалъ онъ полемъ напрямикъ. Врагъ бросился за нимъ въ погоню.
Но это уже не смущало Безымяннаго. Онъ зналъ, что за нимъ гонится Аркабадъ, и вся забота была обогнать, опередить его, насколько возможно, а не укрыться отъ него.
Онъ уже пробѣжалъ болѣе двухъ километровъ, но, какъ природный сынъ этой дикой пустыни, не запыхался и не потерялъ обычной эластичности своихъ упругихъ, какъ сталь, мускуловъ.
Теперь дорога шла между скалами, но это не смущало Безымяннаго; онъ неутомимо спѣшилъ впередъ.
Вдругъ изъ за одного утеса выросла фигура рослаго туземца.
— Эта земля посвящена Красной Царицѣ (Кали), пробормоталъ сторожъ, преграждая дорогу Безымянному, здѣсь нѣтъ пути.
— Ничто не можетъ остановить золотого тигра, отвѣчалъ докторъ, показывая золотую фигурку тигра.
— Проходи, саибъ, сказалъ стражъ, почтительно склоняя голову. — Побѣдитель вездѣ на своей землѣ.
Но Безымянный наклонился къ самому уху туземца.
— За мной гонится Аркабадъ, исполнитель приговоровъ браминовъ Эллоръ. Останови и задержи его.
— Слушаю, господинъ. Я не могу убить его безъ твоего особаго приказанія, но если ты именемъ золотого Тигра велишь мнѣ это сдѣлать, — воля твоя будетъ исполнена.
— Нѣтъ, не надо убивать. Часъ мщенія еще не насталъ, не обагряй кровью холодную сталь своего кинжала. Задержи Аркабада, чтобы онъ потерялъ мой слѣдъ.
— Хорошо, саибъ!
Безымянный продолжалъ свой путь. Справа и слѣва толпились скалы, преграждая ему путь, обступая его со всѣхъ сторонъ. Тамъ и сямъ его пытался задержать вынырнувшій изъ за скалы или изъ за камня сторожевой туземецъ, но докторъ показывалъ золотую фигурку и сторожъ почтительно уступалъ ему дорогу.
Нѣсколько минутъ спустя къ тому мѣсту, гдѣ стоялъ первый стражъ, подоспѣлъ Аркабадъ. Браминъ хотѣлъ миновать его, но рослый индусъ заступилъ ему дорогу.
— Эта земля принадлежитъ Красной Царицѣ, здѣсь нѣтъ пути.
— Я браминъ, исполнитель приговоровъ браминовъ Эллоръ.
— Я не могу пропустить тебя. Запретъ относится ко всѣмъ великимъ и малымъ, отвѣчалъ стражъ.
Аркабадъ злобно заскрежеталъ зубами.
— Берегись, прошипѣлъ онъ.
Но туземецъ стоялъ неподвижно, скрестивъ руки на груди.
— Ты попадешь на землю богини Кали не иначе, какъ перешагнувъ черезъ мой трупъ. Что-же, убей меня, но помни, что товарищи «Шивы и Кали» отомстятъ за меня, и ты первый нарушишь этимъ перемиріе, заключенное между поклонниками Брамы и Шивы-Кали.
Аркабадъ, схватившійся было за кинжалъ, опустилъ руку. Дѣйствительно, убивая одного изъ товарищей «Шивы и Кали», онъ навлекалъ на себя мщеніе всего этого грознаго общества, а это было ему вовсе не желательно. Поэтому онъ рѣшилъ уступить.
— Хорошо! — уже совсѣмъ другимъ тономъ сказалъ онъ — передай тѣмъ, кто отдалъ тебѣ это приказаніе, что я уважилъ ихъ требованіе.
— Хорошо, скажу, саибъ.
— Ну прощай, и Аркабадъ зашагалъ обратно.
— Этотъ Безымянный, разсуждалъ онъ по дорогѣ, членъ общества «Шивы и Кали», или человѣкъ близко стоящій къ нему. Теперь мнѣ остается только вооружить противъ него фанатиковъ Дееры. Эти ничего не боятся, даже гнѣва боговъ, и я могу ихъ пустить въ дѣло даже противъ безумной Наиндры.
Но кто же эти фанатики Дееры. Что такое Деера? спроситъ читатель. Задолго до того времени, когда возникъ браманизмъ, существовала первобытная религія индусовъ, нѣчто вродѣ пантеизма: духи зла, или Дэвы, главой которыхъ являлся демонъ Амрисъ-Манъ, или Омри-Са-Манъ, изъ котораго впослѣдствіи получился грозный богъ Арасманъ или Орисманъ, повиновавшійся богинѣ Деерѣ, уродливому существу съ крокодиловой головой и четырьмя руками.
Когда супружеская чета Шивы и Кали заступили мѣсто чудовищной богини, образовалась фанатическая секта дееристовъ, члены которой, оставаясь вѣрными прежней религіи, стали непримиримыми врагами поклонниковъ новыхъ божествъ — разрушенія и уничтоженія.
Слѣдуя общему правилу браминовъ — разъединять, чтобы самимъ властвовать, Аркабадъ рѣшилъ возстановить дееристовъ противъ «Товарищей Шивы и Кали» и доктора Безымяннаго.
Тѣмъ временемъ докторъ миновалъ огромное поле, усѣянное обломками скалъ и глыбами камней и производившее впечатлѣніе мѣста побоища титановъ, и достигъ наконецъ плоскаго возвышенія, защищеннаго со всѣхъ сторонъ каменными утесами. Пробравшись между ними, онъ очутился на гладкой площадкѣ, въ центрѣ которой сидѣло трое мужчинъ.
При видѣ Безымяннаго всѣ трое встали, издавъ своеобразный гортанный звукъ. Докторъ остановился, раскинувъ вертикально руки, затѣмъ приложилъ ихъ къ глазамъ, скрестилъ ихъ на груди и молча, сѣлъ передъ тремя индусами.
Нѣкоторое время всѣ четверо хранили молчаніе. Потомъ Безымянный произнесъ:
— Великъ и силенъ Шива!
— Онъ источникъ свободы, онъ даруетъ намъ ее, хоромъ отвѣтили индусы.
— И отъ смерти родится жизнь!
— А жизнь имѣетъ цѣну только для человѣка свободнаго, который отважно сброситъ съ себя ненавистное!
Снова воцарилось молчаніе. Первымъ нарушилъ его Безымянный.
— Братья, сказалъ онъ, я нахожусь теперь при безумной Наиндрѣ, хранительницѣ «Сокровища свободы», но враги бродятъ вокругъ нея. Брамину Аркабаду, убійцѣ вашего вождя Даливара, удалось, подъ видомъ слуги, пробраться въ домъ слабоумной. Вы знаете, какъ кровожаденъ и жестокъ этотъ человѣкъ…
— Котораго ты пощадилъ, саибъ, приказавъ намъ отложить свое мщеніе.
— Да, потому, что этотъ часъ еще не насталъ. Но я пришелъ сказать, что ваше содѣйствіе мнѣ необходимо. Я долженъ остаться здѣсь, чтобы овладѣть Сокровищемъ Свободы и вернуть странѣ свободу и независимость, но я не хочу, чтобы мои близкіе друзья подвергались тѣмъ опасностямъ, которыя окружаютъ меня. Поэтому пусть одинъ изъ васъ отправится завтра въ караванъ-сарай Лагора и вручитъ это письмо моимъ людямъ, которые остались тамъ съ моей волшебной колесницей. Вотъ кольцо, по которому мои люди узнаютъ, что вы посланы мной.
Съ этими словами Безымянный снялъ съ пальца тяжелый перстень съ изображеніемъ тигра и передалъ его одному изъ индусовъ.
Принявъ кольцо, тотъ спросилъ:
— Что-же долженъ посланный сказать твоимъ друзьямъ?
— Пусть онъ скажетъ имъ, чтобы они немедленно покинули Лагоръ, отправились на югъ до Милтана, тамъ переѣхали бы границу Белуджистана и, пріѣхавъ въ афганскій городъ Кандагаръ, ожидали бы моего прибытія. Если же по прошествіи трехъ сутокъ я не явлюсь, то пусть вскроютъ конвертъ, находящійся въ 21-омъ отдѣленіи колесницы, и исполнятъ въ точности все, что тамъ сказано.
Со свойственной индусамъ невѣроятной понятливостью, всѣ три индуса повторили слово въ слово все сказанное Безымяннымъ.
— Въ четыре часа пополудни мои люди покинутъ Лагоръ, увозя съ собой Анооръ и ея товарища, мальчика-подростка. Завтра въ полдень я выйду съ ними изъ Амритзира; вы будете ожидать меня за городомъ. Я поручу ихъ вамъ и вы отведете ихъ къ колесницѣ: они, вѣроятно, будутъ противиться, но вы дѣлайте то, что я вамъ сказалъ.
— Хорошо, все будетъ исполнено!
Безымянный сдѣлалъ знакъ рукой и трое туземцевъ близко наклонились къ нему. Безымянный что-то шопотомъ передалъ имъ, послѣ чего онъ всталъ, собираясь уже пуститься въ обратный путь, какъ вдругъ короткій пронзительный крикъ заставилъ всѣхъ вздрогнуть и притихнуть. То былъ крикъ, напоминавшій крикъ цапли, застигнутой врасплохъ дикой кошкой
Затѣмъ минуту спустя, на арену прыгнулъ полунагой туземецъ и очутился передъ индусами. Онъ страшно запыхался и еле переводилъ духъ отъ усталости. Онъ отвѣсилъ почтительный поклонъ и ждалъ, чтобы его стали разспрашивать.
— Это ты, братъ Фенди, спросилъ одинъ изъ индусовъ.
— Да, это я, господинъ Ночи (такъ называютъ члены союза «Шивы и Кали» своихъ вождей и предводителей) я торопился сюда, чтобы застать господина Золотого тигра. Стѣны храма Норъ-Абаба болтливы, а у меня хорошій слухъ. Тамъ я узналъ, что господинъ здѣсь среди васъ и я поспѣшилъ сюда. Я былъ въ то время, когда дееристы приносили жертвы своей безобразной богинѣ, которую они осмѣливаются противуставлять великому Шивѣ. Въ храмѣ собралось человѣкъ 300. Они совершали свои дикіе и смѣшные обряды жертвоприношенія, рѣзали людей на алтарѣ богини. Эти фанатики не работаютъ на пользу освобожденія страны отъ иностраннаго владычества, какъ мы, а просто рѣжутъ безъ разбора, въ угоду своему уродливому божеству. Я хотѣлъ знать, кто тѣ несчастные, которые будутъ умерщвлены сегодня, чтобы въ случаѣ нареканій на нашихъ братьевъ, указать родственникамъ, кто виноватъ въ смерти ихъ близкихъ. Такъ вотъ, посрединѣ храма, на высокомъ цоколѣ, обагренномъ кровью многихъ безвинныхъ жертвъ, возвышается статуя Дееры четверорукой съ крокодиловой мордой, а по обѣ стороны ея — два громадныхъ каменныхъ изваянія, два гигантскихъ барельефа. Одинъ изъ нихъ, изображающій смерть Тифума, похитившаго Миріа, дочь Дееры, какъ говорятъ, временами одушевляется и начинаетъ пророчествовать. Правда это или нѣтъ, не знаю, но между стѣной и фигурой Тифума есть пустое пространство, гдѣ свободно, можетъ помѣститься человѣкъ. Это я знаю навѣрно, потому, что самъ спрятался туда для наблюденія. Такъ вотъ въ то время, когда я тамъ находился, пришелъ въ храмъ браминъ изъ Эллора и сталъ просить содѣйствія дееристовъ противъ тебя, господинъ, сказалъ Фэнди, обращаясь прямо къ Безымянному, и противъ иноземнаго юноши и дѣвушки, что сидятъ во дворцѣ безумной Наиндры.
Безымянный вздрогнулъ.
— «Когда-же они начнутъ дѣйствовать противъ насъ?» спросилъ онъ наружно спокойно.
— «Завтра ночью. Я слышалъ, какъ ихъ вожди сзывали ихъ на завтра».
— «Благодарю, Фэнди», сказалъ докторъ, Золотой тигръ запомнитъ твое имя и запишетъ его въ число именъ своихъ возлюбленныхъ дѣтей, Боги довольны тобой. Иди съ миромъ"!
Индусъ распростерся на землѣ, затѣмъ ловко вскочилъ на ноги и скрылся за каменными утесами.
Безымянный тоже всталъ и простеръ руки къ индусамъ.
— «Вы слышали, братья; такъ пусть-же приказанія мои будутъ исполнены въ точности».
— «Будь спокоенъ, Саибъ, воля и слова твои священны для насъ».
— «Помните, что скоро настанетъ часъ освобожденія! А теперь прощайте»!
Съ этими словами докторъ покинулъ «товарищей Шивы и Кали» и пустился въ обратный путь.
Благополучно достигнувъ ограды дворца Наиндры, онъ безпрепятственно вошелъ въ садъ, пробрался къ флигелю, гдѣ ему было отведено помѣщеніе. Его шелковый шарфъ все еще висѣлъ на прежнемъ мѣстѣ. Съ его помощью Безымянный быстро взобрался къ окну, но въ тотъ моментъ, когда онъ уже хотѣлъ вскочить въ комнату, холодное дуло пистолета коснулось его лба и голосъ Сигаля произнесъ:
— «Сюда нельзя входить».
— "Это я, Сигаль, прошепталъ докторъ, не повышая голоса.
— «Ахъ, это вы, ну входите, милости просимъ, прошу садиться» шутливо отозвался парижанинъ.
— «Прежде всего мнѣ слѣдуетъ умыться и переодѣться, а потому мы съ тобой побесѣдуемъ», сказалъ докторъ, «ахъ да, чуть не забылъ тебя поблагодарить за то, что ты меня предупредилъ о преслѣдованіи Аркабада. Ты отлично умѣешь подражать крику коршуна».
— «Я? Да я не подавалъ вамъ никакого сигнала. Но я тоже слышалъ крикъ, онъ раздался изъ дома. Кто-бы это могъ быть»?
— «Можетъ быть Анооръ»?
— Анооръ? О нѣтъ! Наша голубка спала все время какъ убитая. Я все время чутко прислушивался и зорко всматривался, но не замѣтилъ никого, кто-бы могъ издать этотъ звукъ, а между тѣмъ я убѣжденъ, что онъ раздался изъ дома.
— Странно, очень странно. Надѣюсь, что мы со временемъ доищемся этой тайны, а пока брось объ этомъ думать и выслушай все, что я тебѣ скажу. И докторъ Безымянный подробно описалъ Сигалю всѣ происшествія минувшей ночи, умолчавъ лишь о своемъ намѣреніи разстаться со своими милыми дѣтьми, какъ онъ мысленно называлъ Сигаля и Анооръ.
— А теперь, Сигаль, мы можемъ спокойно заснуть, — добавилъ Безымянный, — намъ нечего опасаться въ эту ночь. Я тоже постараюсь заснуть, хотя, признаться, мысль объ этомъ странномъ сигналѣ не даетъ мнѣ покоя. Все-же пойду лягу, спокойной ночи!
— И вамъ также!
На другое утро Анооръ проснулась веселая и бодрая. Выйдя на террасу, она застала тамъ Безымяннаго и Сигаля, дружески бесѣдующихъ за чашкой кофе.
Дѣвушкѣ въ голову не пришло, что ея покровители провели большую часть ночи безъ сна, охраняя ея спокойствіе и сонъ.
IV.
правитьВъ продолженіи цѣлаго утра Аркабада нигдѣ не было видно. Это очень встревожило Безымяннаго. Онъ незамѣтно обыскалъ весь домъ, обошелъ весь садъ, чтобы убѣдиться, что браминъ не скрывается въ какомъ-нибудь укромномъ уголкѣ. Аркабада нигдѣ не было.
Бродя по саду, докторъ незамѣтно очутился у деревянной калитки, ведущей на улицу. Отсюда ему видна была терраса, на которой находились Анооръ, Сигаль съ Людовикомъ и слабоумная Наиндра. Дѣвушка лежала на кушеткѣ, устремивъ загадочный взоръ куда-то вдаль. Старая служанка, стоя позади нея, мѣрнымъ движеніемъ большого опахала обмахивала свою госпожу. Докторъ Безымянный внимательно слѣдилъ за Гарибой, стараясь уловить каждый ея взглядъ и движеніе.
Вдругъ чей-то старческій голосъ окликнулъ его:
— Не поможешь ли чѣмъ нищенствующему факиру, саибъ.
Безымянный обернулся, взглянулъ на нищаго и протянулъ ему какую-то мелкую монету. Факиръ наклонился и, принимая милостыню, пробормоталъ, какъ обыкновенно бормочатъ благодарность.
— Товарищи Шивы и Кали исполнили твое приказаніе: сегодня вечеромъ твои друзья выѣдутъ изъ города на волшебной повозкѣ. Но, саибъ, опасность окружаетъ тебя со всѣхъ сторонъ. Сегодня утромъ Аркабадъ покинулъ городъ и отправился во дворецъ англійскаго губернатора, лорда Фатсена.
— Что же дальше?
— Онъ сообщилъ ему о томъ, что ты здѣсь, а также разсказалъ все бывшее съ тобой въ Эллорѣ, Дели и Шейрахѣ. Губернаторъ телеграфировалъ вице-королю, и теперь ожидаетъ отвѣтной телеграммы, чтобы арестовать тебя.
Безымянный недовольно поморщился.
— Неужели мнѣ придется покинуть Наиндру съ ея тайной! — пробормоталъ онъ, — неужели мнѣ придется бѣжать вмѣстѣ съ Сигалемъ и Анооръ!..
— Бѣжать? — повторилъ факиръ, не измѣняя своей приниженной позы, — теперь уже поздно бѣжать, за каждымъ камнемъ, за каждымъ кустомъ скрываются кровожадныя дееристы. Они подстерегаютъ тебя и не выпустятъ даже за ограду этого сада. Бѣда, саибъ, если всемогущему Вишну не вздумается сдѣлать тебя невидимкой, никакія средства въ мірѣ не помогутъ тебѣ бѣжать отсюда.
И, отвѣсивъ, низкій поклонъ, старый факиръ побрелъ дальше.
— Что дѣлать? Какъ спастись? — размышлялъ между тѣмъ Безымянный.
Положеніе его казалось ему безвыходнымъ. Вилла Наиндры оцѣплена дееристами, а вечеромъ сюда явятся англійскіе солдаты и арестуютъ молодого ученаго.
Медленно вернулся Безымянный въ домъ и взошелъ на веранду. Гириба попрежнему обмахивала опахаломъ свою госпожу, а Анооръ и Сигаль, облокотясь на перила, о чемъ-то бесѣдовали между собой. Людовикъ спокойно лежалъ у ихъ ногъ.
— А, это вы, докторъ! — радостно воскликнулъ юноша, — очень хорошо, что вы пришли. Подумайте, нашей Анооръ мерещится, что тамъ, въ пруду, поросшемъ тросникомъ и водяными лиліями, скрывается туземецъ, слѣдившій все время за нами. Она увѣряетъ, что сейчасъ видѣла его голову, торчавшую изъ воды.
— Очень можетъ быть, что Анооръ права, — отозвался Безымянный, — никогда мы еще не были окружены столькими опасностями, какъ теперь. Наша милая Анооръ многаго не знаетъ, но ея чуткая душа подсказываетъ ей то, что ей неизвѣстно. Я мечталъ о великомъ подвигѣ, я посвятилъ всю свою жизнь, всѣ свои силы народному дѣлу. Но на своемъ пути я встрѣтилъ это прекрасное дитя и забота о счастьѣ Анооръ стала первой моей заботой. Вотъ почему, можетъ быть, намъ суждено погибнуть, погубивъ и святое дѣло. При этой мысли мною овладѣваетъ безумное отчаяніе, разумъ мой мутится и я не вижу никакой возможности спастись…
И молодой ученый разсказалъ событія минувшей ночи и то, что онъ узналъ отъ факира.
— Исходъ всегда есть, отецъ, — замѣтила Анооръ, — смерти никто у насъ отнять не можетъ и мы соединимся всѣ вмѣстѣ въ Нирванѣ.
— Ну, въ такомъ случаѣ, я тоже перекачусь съ вами въ Нирвану, — засмѣялся маленькій французъ.
У доктора болѣзненно сжалось сердце.
— Гариба, уста мои запеклись отъ жажды! Въ большую чашу выжали сокъ зрѣлыхъ лимоновъ, разбивъ его студеной ключевой водой, подсласти хорошенько этотъ напитокъ и поднеси его къ моимъ жаждущимъ устамъ, какъ даръ благихъ небесъ! — жалобно и монотонно произнесла Наиндра.
Старая служанка послушно отложила опахало и пошла въ комнаты.
Едва скрылась Гариба, какъ Наиндра порывисто вскочила со своего мѣста, схватила руку доктора своими гибкими пальцами и нервнымъ шопотомъ произнесла:
— Скорѣй, скорѣй, подите на мной… Да подите-же, — умоляюще добавила она, видя, что докторъ не двигается и удивленно смотритъ на нее, — развѣ вы не знаете, что никто не смѣетъ ослушаться той, чей разумъ витаетъ вокругъ чашечекъ цвѣтовъ.
И не давая имъ времени опомниться, слабоумная куда-то повлекла ихъ.
Наиндра шла быстрой, увѣренной походкой, совершенно непохожей на ея обычную лѣнивую поступь. Безымянный, Анооръ и Сигаль едва поспѣшали за ней. Слабоумная неутомимо шла впередъ. Вскорѣ они очутились у входа въ подвалы, высѣченные въ живой скалѣ и предназначенные для храненія винъ и напитковъ. Погреба эти, какъ во всѣхъ богатыхъ домахъ, были расположены въ двухъ этажахъ. Наиндра быстро, не останавливаясь, прошла весь первый этажъ, затѣмъ по узкой винтовой лѣстницѣ повела своихъ спутниковъ въ нижній этажъ. Пройдя цѣлый рядъ корридоровъ и кладовыхъ, освѣщенныхъ тамъ и сямъ тусклымъ свѣтомъ фонарей, Наиндра остановилась у высокой дубовой двери. Наиндра нажала какую-то невидимую пружину, дверь безшумно отворилась и наши бѣглецы очутились въ большой восьмнугольной залѣ.
— Не понимаю, зачѣмъ она привела насъ сюда, — сказалъ Сигаль, — отсюда нѣтъ другого выхода, кромѣ того, въ который мы вошли.
Безымянный въ отвѣтъ только пожалъ плечами.
Между тѣмъ Наиндра стала продѣлывать какія-то странные пріемы. Она подошла къ одной изъ стѣнъ, прислонилась къ ней спиной, затѣмъ, сдѣлавъ три шага впередъ, повернулась на каблукахъ и очутилась лицомъ къ стѣнѣ, перпендикулярной той отъ которой отошла. Слабоумная вплотную подошла къ этой стѣнѣ. Широко раскинувъ руки, она прижалась лбомъ къ холодному камню и стала медленно ощупывать руками лѣпныя украшенія, обрамлявшія стѣны этой подземной залы.
— Наиндра, любимая сестра моя, — сказала Анооръ, — вернемся назадъ, что ты хочешь дѣлать въ темномъ подземельѣ?
Но безумная, оставивъ слова сестры безъ отвѣта, продолжала свое странное занятіе.
Въ это время издали глухо донесся голосъ старой служанки.
— Наиндра, возлюбленная госпожа моя, гдѣ вы, отзовитесь! — съ тревогой кричала Гариба.
Обнаруживъ исчезновеніе безумной, старуха пришла въ ужасъ.
Аркабадъ приказалъ ей сегодня удвоить надзоръ за Намидрой и не спускать съ нее глазъ.
— Старая вѣдьма сейчасъ притащится сюда, — замѣтилъ Сигаль, — нечего сказать, въ хорошую исторію мы попали!
Вдругъ послышался звукъ отворяющейся двери и передъ удивленными взорами присутствующихъ цѣлая часть стѣны со скрипомъ медленно отошла въ сторону и обнаружила довольно широкій проходъ.
Наиндра съ торжествующимъ видомъ обернулась къ своимъ спутникамъ. Лицо ея сіяло радостью, вся она точно преобразилась.
— Идите за мной, — сказала она, — здѣсь вы благополучно выйдете изъ предѣловъ Наиндрапура и никто, даже Аркабадъ, не найдетъ васъ.
Всѣ кинулись къ ней, намѣреваясь осыпать ее разспросами, но она знакомъ пригласила ихъ слѣдовать за ней. Когда Безымянный, Аноора и Сигаль съ медвѣдемъ прошли въ отверстіе каменной стѣны, широкая плита, отступившая въ сторону, медленно двинулась впередъ и, ставъ на свое прежнее мѣсто, совершенно скрыла существовавшій здѣсь проходъ.
Бѣглецы очутились въ узкомъ и темномъ пространствѣ между двумя каменными стѣнами. Въ этотъ моментъ неожиданно блеснулъ свѣтъ. Это Наиндра зажгла свѣчу изъ душистаго розоваго воска, добываемаго изъ резиноваго дерева Аріакъ, какія очень распространены въ Пенджабѣ. Молодая дѣвушка смѣло и не останавливаясь пошла впередъ. Этотъ подземный ходъ, тянувшійся по прямой линіи, велъ куда-то далеко и, по разсчетамъ доктора, простирался за предѣлы Наиндрапура.
Трудно сказать, сколько именно времени шли они этимъ подземнымъ ходомъ, но, по мнѣнію путниковъ, не менѣе часу. Наконецъ, они подошли къ каменной лѣстницѣ съ высокими гранитныы ступенями, очевидно, ведущей на поверхность земли.
Здѣсь безумная поставила свѣчу на одну изъ ступеней и, обернувшись лицомъ къ своимъ спутникамъ, нѣкоторое время молча смотрѣла на нихъ. Затѣмъ она сказала:
— Прежде, чѣмъ мы двинемся дальше, я хочу объяснить вамъ все, что могло показаться непонятнымъ. Анооръ, милая сестра моя, дай мнѣ хорошенько взглянуть на тебя, прижать отъ всей души къ своей груди. Дай мнѣ возвратить тебѣ всѣ твои ласки, сдѣлать то, чего не смѣла сдѣлать до сихъ поръ, пока мы были окружены шпіонами браминовъ…
— Наиндра, дорогая, — радостно воскликнула Анооръ, — къ тебѣ снова вернулся разумъ…
— Да онъ никогда и не покидалъ меня, — съ улыбкой отвѣчала молодая дѣвушка, нѣжно гладя шелковистыя кудри, припавшей къ ней сестры, — сейчасъ я тебѣ все объясню и ты поймешь, почему въ Золотомъ храмѣ я сдѣлала видъ, что не знаю тебя. А между тѣмъ, я тогда сразу же признала тебя и чуть не умерла отъ радости. О, если бы ты знала, чего мнѣ стоило мое напускное равнодушіе! Но я знала, что десятки глазъ зорко слѣдятъ за мной, я знала, что единственное средство не погубить васъ и себя — это остаться безумной въ глазахъ всѣхъ окружающихъ.
Васъ, докторъ, я отъ души благодарю за спасеніе Анооръ, этой слабой дѣвочки, которую отецъ передъ смертью поручилъ мнѣ. Если я не ошибаюсь, вы тотъ человѣкъ, котораго несчастная, измученная Индія ожидаетъ какъ своего избавителя. Поэтому позвольте мнѣ горячо поблагодарить васъ. Знайте, что я всегда буду вашей союзницей и пособницей въ святомъ дѣлѣ освобожденія Индіи отъ чужеземнаго ига. «Сокровище свободы» цѣло до сихъ поръ. Я знаю, гдѣ оно находится и укажу вамъ мѣсто, гдѣ зарытъ кладъ, потому, что вполнѣ довѣряю вамъ. Вѣдь вы тотъ, кто вернетъ свободу моей дорогой родинѣ.
А теперь я хочу разсказать вамъ вкратцѣ всю грустную повѣсть моей жизни, чтобъ вы знали всю исторію моего мнимаго безумія!.. Вамъ уже извѣстно, что мой отецъ былъ избранъ хранителемъ тайны «Сокровища свободы». Узнавъ объ этомъ, брамины употребили всѣ средства, чтобы узнать, гдѣ находятся эти деньги. Но никакія хитрости, никакія угрозы не могли принудить отца выдать имъ тайну.
Не гнушаясь никакими средствами для достиженія своей цѣли, брамины рѣшились подкупить меня, семилѣтняго ребенка, чтобы вырвать тайну у отца. Но Брама надоумилъ меня разсказать все отцу. Тогда онъ заключилъ меня въ свои объятья, проговоривъ «Дорогое дитя! Сокровище Свободы хорошо скрыто отъ людей, и я одинъ знаю, гдѣ оно находится. Изъ того, что ты мнѣ сейчасъ разсказала я вижу, что наши враги ни передъ чѣмъ не отступятъ, чтобы обладать этимъ кладомъ и, быть можетъ, я уже приговоренъ ими къ смерти. Но прежде, чѣмъ я умру, я долженъ кому-нибудь открыть эту тайну, чтобы борцы за свободу знали, гдѣ находятся сокровища. Поэтому я все открою тебѣ. Но помни, что ты должна лучше дать себя убить, чѣмъ выдать эту тайну браминамъ.
Только одни борцы за освобожденіе и независимость Индіи имѣютъ право на эти сокровища, которыя принадлежатъ имъ. Помни это. Быть можетъ ты и Анооръ скоро осиротѣете. Такъ береги же свою маленькую сестру, охраняй ее, я поручаю малютку тебѣ. Люби ее, но не довѣряй ей своей тайны, она слишкомъ мала для этого. И отецъ прижалъ меня къ своей груди, запечатлѣвъ на моемъ лбу горячій, долгій поцѣлуй.
Въ слѣдующую ночь онъ разбудилъ меня. Тайкомъ, безшумно спустились мы съ отцомъ въ подвалы и прошли тѣмъ самымъ путемъ, какимъ мы шли съ вами сейчасъ. Отецъ ознакомилъ меня съ секретомъ потайной двери въ стѣнѣ и нѣсколько разъ заставилъ меня продѣлать то, что я продѣлала сегодня на вашихъ глазахъ, чтобы отыскать потайныя пружины. Затѣмъ мы пошли дальше и онъ указалъ мнѣ мѣсто, гдѣ хранится „Сокровище свободы“.
Наша ночная прогулка осталась тайной для всѣхъ, и какимъ образомъ брамины узнали, что отецъ все открылъ мнѣ, я до сихъ поръ не могу себѣ объяснить, но только не прошло и недѣли, какъ нашего отца не стало.,
Однажды утромъ онъ отправился на охоту и больше не вернулся домой, исчезнувъ безслѣдно. Впослѣдствіи я узнала, что онъ былъ схваченъ браминами и увезенъ въ храмъ Норъ-Абадъ посвященной богинѣ Деерѣ. Здѣсь въ продолженіи нѣсколькихъ дней брамины звѣрски пытали и мучили его. Наконецъ, послѣ страшныхъ истязаній, отецъ умеръ, не выдавъ своей тайны. Мы съ Анооръ остались одинокими и беззащитными, и брамины рѣшили, что со мной не трудно будетъ справиться. Но память о моемъ отцѣ живой раной жила въ моемъ сердцѣ. Слова его навсегда запечатлѣлись въ моей душѣ и я не могла забыть своей клятвы, данной передъ „Сокровищемъ свободы“.
Брамины старались соблазнить меня заманчивыми обѣщаніями, но они не прельщали меня. Тогда негодяи стали осыпать меня страшными угрозами, но я не испугалась; я помнила завѣтъ отца: — лучше умереть, чѣмъ выдать тайну. И вотъ безжалостные люди нанесли мнѣ страшный ударъ: они отняли у меня Анооръ. Я была въ отчаяніи. Горе сразило меня, но не нравственно, а физически. Я заболѣла острымъ воспаленіемъ мозга. Болѣе шести мѣсяцевъ находилась я въ постоянномъ бреду, на волосокъ отъ смерти.
Но вотъ, однажды, я пришла въ себя. Я проснулась обезсиленная, разбитая, но уже въ полномъ сознаніи. Желѣзное кольцо, сдавливавшее мнѣ черепъ, точно тисками, какъ будто спало. Я чувствовала себя необычайно легко, сознавая, что отъ смерти я вернулась къ жизни. Но вотъ звуки голосовъ привлекли мое вниманіе.
Сквозь опущенныя рѣсницы я увидѣла трехъ человѣкъ, сидѣвшихъ за маленькимъ столикомъ въ нѣсколькихъ шагахъ отъ моей постели. Это были; моя старая служанка Гариба, браминъ Аитаръ изъ Эллора и лордъ Фатсенъ, губернаторъ провинціи Лагоръ.
Какое то инстиктивное чувство побудило меня остаться неподвижной и ни единымъ словомъ, ни единымъ движеніемъ не выдать имъ своего пробужденія.
— Талль (т. е. врачъ) объявилъ сегодня, что выздоровленіе наступитъ черезъ нѣсколько дней, — говорила Гариба, — завтра или послѣзавтра она придетъ въ себя, а черезъ нѣсколько недѣль, благодаря молодому и крѣпкому организму, она будетъ совершенно здорова.
— Еще нѣсколько недѣль ожиданія, — поморщился лордъ Фатсенъ, — за это время какой-нибудь негодяй можетъ найти то мѣсто, гдѣ хранится кладъ и похитить „Сокровище свободы“, — при этомъ глаза англичанина разгорѣлись отъ чувства нескрываемой жадности, — такія несмѣтныя богатства, такіе безчисленные милліоны, безъ всякой пользы зарыты въ землѣ, тогда какъ въ нашихъ рукахъ они могли бы превратиться въ роскошные дворцы, виллы, парки!..
Браминъ иронически усмѣхнулся.
— Ба! — сказалъ онъ, — „Сокровище свободы“ все равно не уйдетъ изъ нашихъ рукъ. Отецъ, безстрашный воинъ, могъ вынести различныя пытки, но это хрупкое изнѣженное существо заговоритъ при первой ранѣ, при первой струйкѣ крови, я въ этомъ увѣренъ. Она обезумѣетъ отъ ужаса и, подъ вліяніемъ страха, выдастъ намъ тайну своего отца.
Я невольно вздрогнула при этихъ словахъ. Не муки пугали меня, но возможность проговориться и такимъ образомъ, измѣнить клятвѣ, данной отцу.
— Ахъ, какъ я бы желалъ, чтобы часъ ея пытокъ уже насталъ, — съ возмутительной жестокостью воскликнулъ лордъ Фатсенъ, — къ чему ждать полнаго ея выздоровленія?
— Въ угоду безсмысленнымъ предразсудкамъ жителей этой страны, милордъ. Для того, чтобы не вызвать новаго возстанія въ Индіи, котораго англійское правительство предписываетъ избѣгать во что-бы то ни стало…
Слова брамина несказанно удивили меня: значитъ, пока я буду еще больна, никто не посмѣетъ дотронуться до меня, никто не причинитъ мнѣ вреда. Что-то будетъ невидимо охранять меня отъ злобы этихъ коварныхъ людей.
— Отлично, отлично, — съ нетерпѣніемъ возразилъ губернаторъ, — но я не вижу причины откладывать въ дальній ящикъ рѣшеніе столь важнаго вопроса.
— Ахъ, милордъ, вы, я вижу, совсѣмъ не знаете народа, которымъ призваны управлять, — не безъ насмѣшки замѣтилъ браминъ, — необходимо считаться со здѣшними предразсудками. Въ Ведахъ ясно сказано.
— Ахъ, при чемъ тутъ Веды?
— Ну, я вижу, мнѣ приходится обучать васъ многому, милордъ, — съ нескрываемой ироніей отвѣчалъ Аитаръ. — Надѣюсь, вы не сомнѣваетесь въ преданности намъ Гарибы. Вспомните, что вѣдь она выдала намъ своего господина, она была соучастницей похищенія Анооръ. Ну, такъ спросите ее, которая всѣми фибрами своей души ненавидитъ эту распростертую передъ нами дѣвушку, спросите, не станетъ ли она до послѣдней капли крови защищать и отстаивать Наиндру?
— Неужели это такъ? — спросилъ лордъ Фатсенъ, обращаясь къ старой служанкѣ.
— Да, милордъ. Брама караетъ до самаго дальняго поколѣнія всякаго, кто осмѣлится обидѣть или причинить вредъ существу, лишенному разума. Всякій слабоумный или безумный — неприкосновенная святыня.
— Да намъ то какое дѣло до этого, вѣдь Наиндра не сумашедщая.
— Нѣтъ, — отвѣчалъ Аитаръ, — но во время своей болѣзни она находилась безъ памяти, постоянно бредила, это извѣстно всѣмъ жителямъ Пенджаба, милордъ.
— Ну такъ что-же?
— А то, что необходимо теперь, чтобы она совершенно оправилась, стала опять всюду появляться, чтобы всѣ могли убѣдиться, что разсудокъ вернулся къ ней. Тогда мы будемъ въ правѣ поступать съ ней какъ намъ угодно, но до этого мы рискуемъ вызвать возстаніе. А я осмѣлюсь напомнить милорду, что эта провинція носитъ названіе Пенджаба, и что сосѣднія съ ними провиндіи Синдъ и Раджпутанъ — настоящія гнѣзда бунтовщиковъ и крамольниковъ…
Браминъ долго и горячо убѣждалъ губернатора и изъ ихъ разговора я поняла, что безумную никто не осмѣлится подвергать пыткѣ и что никто не причинитъ ей ни малѣйшаго вреда. И вотъ я рѣшилась притвориться безумной, чтобы сохранить тайну отца и защитить себѣ отъ преслѣдованій браминовъ.
Въ тотъ же вечеръ я какъ-будто проснулась, пришла въ себя. Браминъ и губернаторъ почти тотчасъ же очутились возлѣ меня, но каково было ихъ бѣшенство и отчаяніе, когда они услышали, что я произношу безсвязныя слова, тихонько смѣюсь безо всякой причины. Такимъ образомъ я приняла на себя ту роль, которую безпрерывно исполняла въ теченіе девяти лѣтъ.
Дѣвушка умолкла и грустно опустила голову. Всѣ съ восхищеніемъ смотрѣли на эту мужественную молодую дѣвушку, сумѣвшую въ теченіи столькихъ лѣтъ слыть сумашедшей въ глазахъ всѣхъ ее окружающихъ.
— Ну теперь вы все знаете, — тихо сказала Наиндра, — я вамъ все сказала. Мнѣ, быть можетъ, понадобится быть еще нѣкоторое время безумной, чтобы провести васъ туда, куда отецъ указалъ мнѣ дорогу и гдѣ хранится „Сокровище Свободы“.
Съ этими словами она снова взяла свѣчу и пошла вверхъ по лѣстницѣ.
— Тихо… Молчаніе… ни слова, — едва слышнымъ шопотомъ произнесла она, оборачиваясь назадъ къ своимъ спутникамъ, — мы вступаемъ сейчасъ въ стѣны обитаемаго дома, въ стѣны дворца губернатора Пенджаба, лорда Фатсена.
Всѣ невольно пріостановились; это являлось такой странной неожиданностью. Впрочемъ за послѣдніе часы они уже успѣли привыкнуть къ этому: этотъ неожиданный подземный ходъ изъ восьмиугольной залы, Наиндра — мнимо-сумашедшая, въ полномъ разсудкѣ, спасающая ихъ, когда они уже потеряли на это почти всякую надежду и, наконецъ, скрывающая ихъ тамъ, гдѣ никому не придетъ въ голову ихъ искать, въ самомъ домѣ ихъ злѣйшаго врага, лорда Фатсена, полновластнаго губернатора Пенджаба.
V.
править— Теобальдъ, другъ мой, вы телеграфировали?
— Да, милордъ, Согласно желанію брамина Аркабада я потребовалъ 25 человѣкъ солдатъ съ поста Буаліоръ, которые въ настоящее время, вѣроятно, уже обыскиваютъ дворецъ Наиндры.
— Такъ. А кто командуетъ постомъ Буаліоръ?
— Капитанъ Гэберійсъ. Смѣю васъ увѣрить, милордъ, что это отличный офицеръ и я увѣренъ, что онъ добросовѣстно выполнитъ возложенное на него порученіе и изловитъ этого доктора Безымяннаго, столь сильно безпокоющаго благороднаго Аркабада. Признаться, довольно несносный господинъ этотъ Аркабадъ…
— Тише, тише, — остановилъ сына губернаторъ, — брамины вѣрные союзники англійскаго правительства, поэтому не надо отзываться непочтительно, въ особенности вслухъ, — не безъ лукавства добавилъ лордъ Фатсенъ.
Разговоръ оборвался…
Губернаторъ и его сынъ, конечно, не подозрѣвали, что за ихъ стѣнами скрываются люди, которые слышатъ каждое ихъ слово и сквозь продѣланныя въ стѣнѣ замаскированныя отверстія видятъ все, что творится въ роскошномъ рабочемъ кабинетѣ лорда Фатсена.
— Эта мѣстность кишитъ шпіонами Аркабада, — шопотомъ говорила Наиндра, — поэтому мы должны скрываться здѣсь нѣсколько дней, чтобы браминъ и его сообщники пришли къ убѣжденію, что намъ удалось бѣжать изъ этой страны.
Сигаль молча кивнулъ головой въ знакъ одобренія. Храбрый мальчуганъ испытывалъ чувство восхищенія передъ отвагой и разсудительностью этой молодой дѣвушки.
— Этотъ дворецъ былъ построенъ однимъ знатнымъ синдомъ нашимъ родственникомъ, по имени Реезитъ-Бегумъ. Такъ какъ въ ту пору въ странѣ было далеко не безопасно, то, съ общаго согласія нашихъ обоихъ семействъ, соорудили этотъ подземельный ходъ, — говорила Наиндра своимъ друзьямъ,. — такіе ходы въ стѣнахъ, какъ этотъ, идутъ по всему дому, и въ каждую комнату есть выходъ такъ, что мы будемъ имѣть возможность, не подвергаясь ни малѣйшему риску, добывать себѣ пищу въ необходимомъ количествѣ.
— Вотъ это хорошо! — обрадовался Сигаль, у котораго ужъ разыгрался аппетитъ.
И, какъ будто предупреждая его желаніе, въ этотъ самый моментъ за стѣной послышался голосъ Теобальда.
— А что вы скажете, милордъ, если мы потребуемъ себѣ мамаленькій refreshment? (освѣжительное).
— Гм… я того мнѣнія, что „refreshment“, т. е. холодный ростбивъ, телятина, кусочекъ баранины, немного копченой рыбы, свѣжія яйца и побольше портвейна и пива, никогда не могутъ причинить вреда человѣку. Вообще я замѣчаю, мой другъ, что, несмотря на вашу юность, у васъ иногда являются блестящія мысли. Позвоните Теобальдъ!
На зовъ явился слуга-индусъ. Получивъ приказаніе, онъ молча удалился, а нѣсколько минутъ спустя двое слугъ втащили большой лаковый подносъ, уставленный бутылками и всевозможными явствами. Наиндра взяла руку Сигаля и прижала ее къ стѣнѣ.
— Чувствуете вы острый уголъ камня? — спрашивала она его.
— Какъ-же, я нажимаю его рукой!
— Отлично черезъ минуту лордъ Фатсенъ и его сынъ выбѣгутъ на балконъ. Тогда нажмите посильнѣе выступъ камня, въ сторонѣ откроется проходъ. Войдите въ комнату, схватите подносъ съ ѣдой и несите его поскорѣй сюда. Смотрите, не теряйте ни секунды и старайтесь не шумѣть.
— Хорошо, хорошо, — отвѣчалъ Сигаль, сгорая нетерпѣніемъ скорѣй приступить къ дѣйствію.
Между тѣмъ Наиндра наклонилась къ уху доктора и сказала ему нѣсколько словъ на индустанскомъ нарѣчіи. Послѣ этого она исчезла во мракѣ внутренняго корридора.
— Ба… — лѣниво протянулъ молодой Фатсенъ, подходя къ столу и внимательно разглядывая закуску, — пока удовольствуюсь кускомъ ростбифа и рюмкой хереса.
Вдругъ изъ сада раздались громкія крики:
— Смерть лживымъ браминамъ, обманщикамъ и притѣснителямъ индусовъ и ихъ подлымъ слугамъ — англичанамъ! — криичалъ чей-то пронзительный голосъ.
— Что это такое? — растерянно спросилъ лордъ Фатсенъ.
— Какой наглецъ позволилъ себѣ подобное? — вспылилъ Теобальдъ.
А голосъ между тѣмъ продолжалъ:
— Индія — для индусовъ и висѣлица для притѣснителей!
Отецъ и сынъ, забывъ о завтракѣ, выбѣжали на балконъ и кинулись къ периламъ.
— Скорѣй! — скомандовалъ Безымянный, — это кричала Наиндра.
Сигаль нажалъ выдающійся уголъ въ стѣнѣ, потайной трапъ тотчасъ-же раскрылся; юноша бросился впередъ, но, не разсчитавъ свой прыжокъ, ударился объ столъ и растянулся во всю длину на паркетѣ, произведя страшный шумъ. Въ одно мгновеніе онъ ужъ былъ на ногахъ, но, увы, слишкомъ поздно: шумъ привлекъ вниманіе губернатора и его сына, которые устремились теперь обратно въ кабинетъ. Минута и электрическій звонокъ созоветъ сюда десятки слугъ. Надо было во что-бы то ни стало помѣшать этому.
Съ быстротой молніи Сигаль, какъ всегда находчивый, бросился на Теобальда и сильнымъ ударомъ головы въ грудь сбросилъ его на полъ. Отъ неожиданности нападенія молодой капитанъ потерялъ на нѣсколько мгновеній способность кричать и сопротивляться.
Въ это время Безымянный подоспѣлъ на помощь Сигалю. Быстро и проворно онъ завязалъ ротъ губернатору, скрутилъ ему руки на спинѣ; то-же самое сдѣлали и съ Теобальдомъ, послѣ чего обоихъ англичанъ втащили въ потайной корридоръ въ стѣнѣ, и самый выходъ закрыли.
— Это происшествіе можетъ имѣть для насъ очень непріятныя послѣдствія, — сказала вернувшаяся Наиндра.
— А именно?
— Не позже, какъ черезъ часъ сюда явится слуга, чтобы убирать со стола и исчезновеніе губорнатора и его сына станетъ извѣстно всѣмъ. Ихъ станутъ искать вездѣ и, разумѣется, объ этомъ узнаетъ Аркабадъ.
— Такъ что-же?
— А онъ хорошо знакомъ съ тайными ходами нашихъ храмовъ и, конечно, догадается, въ чемъ дѣло. Подумайте только: часъ-тому назадъ мы исчезли изъ моей виллы, теперь такимъ-же образомъ исчезаетъ лордъ Фатсенъ и его сынъ. Согласитесь сами, что это сопоставленіе можетъ навести брамина на истину.
— Неужели вы думаете, что онъ откроетъ потайной ходъ, которымъ мы только, что воспользовались?
— Нѣтъ, но если онъ заподозритъ истину, — отвѣчала Наиндра, — то вмѣсто того чтобы отпустить дееристовъ, онъ прикажетъ имъ караулить всѣ ходы и выходы, и мы очутимся здѣсь какъ въ ловушкѣ.
— Господа, послушайте, у меня явилась мысль, — воскликнулъ Сталь, — я хочу вамъ предложить, докторъ, изобразить изъ себя губернатора, а я буду его сыномъ. Мы обмѣняемся костюмами съ нашими плѣнниками, которыхъ оставимъ въ корридорѣ подъ охраной нашихъ барышень чтобы наши физіономіи не выдали насъ, мы обернемъ себѣ головы кисеей, подъ предлогомъ, что на насъ налетѣла туча москитовъ и искусала намъ лица.
— Ну, а если явится сюда Аркабадъ? Онъ легко можетъ открыть обманъ.
— А мы его не примемъ.
— Губернаторъ не можетъ отказать ему въ пріемѣ.
— А почему-же нѣтъ, если онъ боленъ, если у него лихорадка и т. д.? И такъ живѣй! Приступимъ къ переодѣванію! — закончилъ французъ, видя, что никто ему не противорѣчитъ.
Дѣвушки удалились въ глубь корридора, а мужчины обмѣнялись костюмами со своими плѣнниками. Тѣ даже не сопротивлялись. Злополучный лордъ Фатсенъ и Теобальдъ положительно не могли понять, что съ ними случилось, и не могли очнуться. Когда Безымянный и Сигаль окончили свое переодѣваніе, они позвали молодыхъ дѣвушекъ и поручили имъ надзоръ за плѣнниками.
— Помните, что отъ вашей бдительности зависитъ наша безопасность, — сказалъ молодой ученый.
— Не безпокойтесь, — отвѣчали молодыя дѣвушки, — они или будутъ смирны и безмолвны, или умрутъ.
Индійскія женщины не боятся смерти, не видятъ въ ней ничего ужаснаго, какъ наши женщины, и потому сами они умираютъ спокойно и безропотно и убиваютъ такъ-же спокойно и хладнокровно, безъ содроганія и сожалѣнія.
Войдя въ кабинетъ, мнимый губернаторъ и его сынъ предусмотрительно заперли дверь, чтобы не быть застигнутыми врасплохъ. Затѣмъ всѣ приступили къ завтраку. Всего было такъ много, что хватило также для плѣнниковъ, которые получили свою долю.
Вдругъ кто-то постучалъ въ дверь. Всѣ точно замерли. Но это длилось лишь минуту. Дѣвушки скрылись въ корридорѣ, потайная дверь затворилась, и Сигаль, сорвавъ съ окна тонкія занавѣски, одной изъ нихъ окуталъ свою голову, а другую бросилъ доктору, который сдѣлалъ то же самое. Затѣмъ мнимый губернаторъ громко спросилъ:
— Что надо?
— Капитанъ Гэбертсъ только что вернулся изъ своей экспедиціи и желаетъ видѣть ваше превосходительство.
— Хорошо! Проси, — отозвался Безымянный.
Сигаль отворилъ дверь, послѣ чего оба усѣлись въ низенькихъ качалкахъ. Спустя минуту послышались тяжелые шаги, дверь отворилась, и на порогѣ комнаты появилась длинная и тощая фигура капитана Гэбертса. Вытянувшись въ струнку, онъ поднесъ руку къ каскѣ и произнесъ обычнымъ оффиціальнымъ тономъ:
— Ваше высокопревосходительство, имѣю честь… — тутъ онъ смутился и покраснѣлъ, не будучи въ состояніи продолжать дальше: дѣло въ томъ, что предъ собой онъ увидѣлъ двѣ муміи, съ закутанными головами. Онъ вглядѣлся повнимательнѣе и узналъ костюмы губернатора и его сына, которые были надѣты на нихъ поутру. Но теперь на плечахъ у нихъ вмѣсто головъ сидѣли какіе-то голландскіе сыры, обернутые тряпкой. Капитанъ готовъ было расхохотаться, но вспомнилъ, что это было-бы неслыханнымъ преступленіемъ противъ дисциплины и общихъ правилъ приличія и вѣжливости, поэтому онъ прикусилъ губу, чтобы сдержать душившій его смѣхъ,
— Вы удивлены, капитанъ, что застаете насъ въ такомъ видѣ, — сказалъ мнимый губернаторъ. — Видите-ли, на насъ напала туча какихъ-то москитовъ и до того искусала намъ лица, что я и мой сынъ положительно обезображены ими. Это лихорадка дня на два, на три, и мы никого не принимаемъ, только для васъ, ввиду особой важности дѣла, я велѣлъ сдѣлать исключеніе.
Капитанъ почтительно поклонился.
— Ваше высокопревосходительство совершенно вѣрно изволили замѣтить, ввиду особой важности дѣла?
— Что вы этимъ хотите сказать, капитанъ?
— То, что я не могъ привести въ исполненіе то порученіе, которое ваше высокопревосходительство возложило на меня.
— Какъ? Неужели дерзкіе бунтовщики, скрывавшіеся въ виллѣ Наиндры, успѣли сбѣжать?
— Не могу знать, ваше высокопревосходительство, — отвѣчалъ Гэбертсъ, — я не нашелъ никого. Явившись во дворецъ въ сопровожденіи брамина Аркабада, я засталъ слугъ въ страшномъ смятеніи. Мы обыскали весь домъ, чердаки, башни и подвалы, весь паркъ и всѣ окрестности и не видали никого.
Губернаторъ задумчиво покачалъ головой.
— Это очень странно, — послѣ продолжительной паузы сказалъ онъ.
Вытянувшись въ струнку, руки по швамъ, злополучный офицеръ ожидалъ строгаго выговора отъ губернатора, который имѣлъ обыкновеніе читать нотаціи своимъ подчиненнымъ, даже когда они совсѣмъ не виноваты. Но Гэбертсъ ошибся. Губернаторъ вдругъ обратился къ нему съ такими словами.
— Хорошо, капитанъ! Я знаю, что вы хорошій офицеръ, не ваша вина, что сегодняшнее порученіе вамъ не удалось. Можете вернуться съ вашими солдатами на постъ Буаліоръ. Скажите казначею поста, что я приказываю ему выдать вамъ, капитанъ, 20 фунтовъ стерлинговъ наградныхъ.
Лицо капитана просіяло отъ удовольствія: что другое, но этого онъ ни какъ не ожидалъ.
— Можете идти.
— Имѣю честь откланяться вашему превосходительству!
— Съ Богомъ! Добрый путь. Кстати, будьте любезны сказать моимъ людямъ, что я никого не принимаю: мы съ сыномъ нездоровы. Намъ надо отдохнуть. офицеръ вышелъ, а Сигаль поспѣшилъ запереть дверь на ключъ.
Губернаторъ, слышавшій все это въ своемъ импровизованномъ карцерѣ, злобно скрежеталъ зубами.
— Ни за что не утвержу этой награды капитану Гэбертсу, — проворчалъ онъ. Сигаль весело расхохотался ему въ лицо.
— Ахъ, сдѣлай одолженіе, не утверждай, мнѣ-то какое дѣло вѣдь я не капитанъ Гэбертсъ.
Губернаторъ побагровѣлъ.
— Не смѣть говорить мнѣ „ты“! И сейчасъ отпустите меня на свободу.
— Нѣтъ, милѣйшій, этого никакъ нельзя, — развязно отвѣчалъ юноша.
— Тогда я сейчасъ позову слугъ, васъ арестуютъ и вы будете отвѣчать передъ судомъ.
— Нѣтъ милый, если ты только пикнешь, сдѣлаешь малѣйшую попытку позвать на помощь, я тебѣ прострѣлю голову.
И Сигаль навелъ дуло револьвера на совершенно растерявшагося губернатора.
— Поэтому совѣтую тебѣ вести себя благоразумно въ теченіи трехъ дней. Вы оба дайте мнѣ слово честнаго офицера, что не сдѣлаете ни малѣйшей попытки ослушаться и звать на помощь. Черезъ три дня мы васъ освободимъ и вы можете дѣлать все что вамъ угодно…
Лордъ Фатсенъ и Теобальдъ сначала колебались, но рѣшительный видъ Сигаля, выразительно высовывавшійся у него изъ за пояса револьверъ, кинжалъ Наиндры, имѣли рѣшающее значеніе для обоихъ англичанъ. Послѣ слабаго возраженія они дали честное слово быть безмолвными и покорными въ теченіе трехъ сутокъ.
На этомъ всѣ успокоились. Остальная часть дня прошла безъ особыхъ приключеній. Правда, что слуга — индусъ, несмотря на свою флегматичность, былъ удивленъ невѣроятнымъ количествомъ всякихъ кушаній, какое потребовалъ себѣ на этотъ разъ губернаторъ. Но не надо забывать, что теперь нужно было накормить не двоихъ, а шестерыхъ людей, а потому и не удивительно, что мнимый губернаторъ заказалъ такой обильный обѣдъ.
VI.
правитьНаши друзья съ облегченіемъ вздохнули, когда насталъ вечеръ, слуги удалились, и они могли запереться въ кабинетѣ губернатора. На дворѣ почти совсѣмъ стемнѣло. Съ наступленіемъ ночи бѣглецы могли считать себя, сравнительно, въ безопасности.
Вдругъ до слуха ихъ въ раскрытое окно донесся топотъ коня; кто-то во весь опоръ скакалъ по направленію къ губернаторскому дому. Еще минута и топотъ копытъ раздался подъ самымъ окномъ. Затѣмъ послышались разговоры и снова все смолкло. Наши друзья съ напряженіемъ прислушивались. Вотъ кто-то постучалъ въ дверь. Дѣвушки увлекли плѣнниковъ въ потайной корридоръ, дверь затворилась. Мужчины снова закрыли лица кисеей и отперли дверь. Вошелъ слуга и подалъ письмо, адресованное губернатору, только что доставленное курьеромъ изъ Лагора.
Когда слуга удалился, Безымянный вскрылъ конвертъ и, позвавъ обѣихъ сестеръ, сталъ читать вслухъ перехваченное письмо. Оно было отъ Іеровоама Сандерса.
Почтенный джентельменъ извѣщалъ своего стараго друга и пріятеля, лорда Фатсена, что онъ намѣренъ посѣтить его со всѣмъ своимъ семействомъ, состоящимъ теперь не изъ пяти прелестныхъ дочерей, какъ раньше, а изъ 12-ти очаровательныхъ молодыхъ дѣвицъ и мамаши семерыхъ изъ нихъ, вдовы полковника ванъ-Стоонъ, ставшей теперь лэди Сандерсъ. Далѣе сообщалось, что авторъ письма считаетъ долгомъ предупредить своего дорогого друга о томъ, что супруга его, г-жа Вильгельмина Сандерсъ, къ несчастью, при всей своей добродѣтели, голландка и ярая патріотка своей родины, и вопреки горячему желанію своего супруга, никакъ не можетъ усвоить себѣ высокихъ чувствъ англійской лэди. Съ того дня, какъ великій генералисимусъ Робертъ вошелъ въ Блумфонтенъ, столицу и очагъ повстанцевъ Оранжевой республики, эта прекраснѣйшая во всѣхъ другихъ отношеніяхъ женщина находится въ постоянномъ раздраженіи и гнѣвѣ „еще недавно, когда въ газетахъ появился списокъ нашихъ убитыхъ и раненыхъ“, писалъ Іеровоамъ, — лэди Вильгельмина воскликнула:
— Буры насчитываютъ въ настоящее время 30 тысячъ солдатъ и съумѣли выбить у васъ изъ строя столько солдатъ. Это значитъ, что война еще только начинается, и что англичане поплатятся за свою наглость.
Вотъ какого рода болѣзнью страдаетъ моя супруга. Поэтому, прежде, чѣмъ познакомить ее съ вами, я счелъ долгомъ предупредить васъ о ея душевномъ состояніи».
Далѣе слѣдовало оповѣщеніе, что почтенное семейство Сандерсъ-ванъ-Стоонъ слѣдуетъ за своими гонцами въ разстояніи двухъ часовъ пути и потому прибудетъ въ Амритзиръ еще сегодня вечеромъ.
Бѣглецы вопросительно переглянулись, когда докторъ окончилъ чтеніе письма.
— Вотъ тебѣ на! — воскликнулъ Сигаль, — они будутъ здѣсь черезъ два часа, отъ нихъ нельзя будетъ скрыться и они, весьма вѣроятно, узнаютъ въ докторѣ хозяина «Electric hotel». И чего только дураки сипаи выпустили ихъ на свободу!..
Но это объясняется очень просто: лейтенантъ Бельфрогъ, похищенный Сигалемъ, вернувшись въ Шейрахъ, поспѣшилъ удовлетворить свою жажду мщенія, разсказавъ со всевозможными лестными для него прикрасами о своемъ приключеніи. Супруги Глассъ усумнились въ своей непогрѣшимости и проницательности и учинили новый, болѣе безпристрастный допросъ, изъ котораго выяснилась невиновность семейства Іеровоама Сандерса, которое и было тотчасъ выпущено на свободу.
Вернувшись обратно въ Дели, Сандерсъ узналъ, что никакого крушенія на линіи Дели-Лагоръ не происходило, что путь въ полной исправности. Проклиная подлеца-проводника, послѣ нѣсколькихъ дней отдыха, семейство отправилось съ поѣздомъ желѣзной дороги въ Лагоръ, а оттуда въ экипажахъ въ Амритзиръ.
— Что-же намъ дѣлать? — спросила Анооръ, выражая этими словами вопросъ, который напрашивался каждому.
— Бѣжать какъ можно скорѣй изъ этого дома, — отвѣчала ея сестра.
— Но какъ? Всюду рыскаютъ дееристы. Аркабадъ предупрежденъ. Насъ схватятъ, арестуютъ.
— Нѣтъ, — возразила Наиндра, — за нами будутъ гнаться, будутъ всячески стараться задержать насъ въ пути и тѣмъ замедлить наше бѣгство. Но никто не осмѣлится открыто прибѣгнуть къ насилію, безумные священны въ этой странѣ, никто не посягнетъ на лишенную разсудка и ея спутниковъ. Вѣрьте мнѣ, я спасу васъ, — добавила она, глядя прямо въ глаза доктору, — я спасу васъ и помогу вамъ осуществить великое дѣло освобожденія.
Безымянный колебался.
— Мы уйдемъ отъ нашихъ враговъ, я это чувствую, я въ этомъ увѣрена, — продолжала Наиндра, — намъ предстоитъ трудный и долгій путь, но мы не должны смущаться… Позвоните, милый другъ, — властно, но вмѣстѣ съ тѣмъ ласково сказала она, обращаясь къ Безымянному, — прикажите слугамъ помѣстить и устроить съ удобствомъ семью Сандерсъ. Вы больны и не можете встрѣтить ихъ сами, а завтра извинитесь передъ дамами и объясните имъ причины вашего отсутствія при встрѣчѣ ихъ въ моментъ пріѣзда.
— Завтра?
— Ну да, завтра мы будемъ уже далеко, — отозвалась Наиндра.
Въ тонѣ молодой дѣвушки было столько спокойной рѣшимости, что никто не вздумали противиться ея рѣшенію, смѣло довѣряясь уму, изобрѣтательности и знанію мѣстности и обычаевъ страны. Всѣ чувствовали, что эта не простая, заурядная дѣвушка, а одна изъ тѣхъ отважныхъ женщинъ Пенджаба, которыя привыкли невозмутимо спокойно смотрѣть въ глаза опасности, которыя не останавливаются ни передъ чѣмъ для достиженія своихъ цѣлей. Наиндра знала, что на каждомъ шагу ихъ ждетъ засада или какой-нибудь врагъ, знала, что Аркабадъ, зная, что какъ безумная она неприкосновенна, всячески будетъ стремиться къ тому, чтобы заставить ее выдать себя, чтобы доказать мнимое безуміе своей жертвы и тѣмъ получить право ее пытать. Но отважная дѣвушка не робѣла.
Согласно ея желанію, докторъ позвалъ слугу и приказалъ ему принять и устроить какъ нельзя лучше семейство Сандерсъ-ванъ-Стоонъ.
Вскорѣ послышались голоса, смѣхъ, топотъ множества ногъ, Безымянный и его спутники догадались, что гости пріѣхали. Мало-по-малу возня стихла, кругомъ воцарилась тишина: Сандерсы улеглись спать. Нельзя было медлить, нужно было бѣжать какъ можно скорѣй. Плѣнниковъ вытащили изъ потайного корридора и Безымянный обратился къ нимъ съ слѣдующими словами:
— Господа, я намѣренъ сейчасъ возвратить вамъ свободу, но за то я возьму у васъ четырехъ лошадей.
Губернаторъ скорчилъ недовольную мину.
— Не бойтесь, я заплачу вамъ. Скажите, во сколько вы цѣните четырехъ лучшихъ скакуновъ вашей конюшни?
Въ душѣ каждаго англичанина таится жадный торгашъ, считающій грѣхомъ упустить случай нажить деньгу. Поэтому лордъ Фатсенъ, послѣ короткаго раздумья, назначилъ цѣну въ 50 ф. стерлинговъ.
Безымянный отлично зналъ, что англичанинъ запросилъ съ него лишнее, но не сталъ возражать, а прямо отсчиталъ требуемую сумму.
Лицо губернатора просіяло. За такія деньги онъ бы согласился давать пріютъ у себя разбойникамъ и заклятымъ врагамъ своего отечества.
— Теперь, одно послѣднее условіе, — сказалъ Безымянный, — сейчасъ мы покинемъ вашъ домъ и вы съ вашимъ сыномъ останетесь одни. Я беру съ васъ честное слово, что въ продолженіи цѣлаго часа вы не сдѣлаете ни малѣйшей попытки призвать слугъ, послать за нами въ погоню или выйти изъ этой комнаты.
— А если мы не согласился на это? — спросилъ Теобальдъ.
— Въ такомъ случаѣ ради своей безопасности мы будемъ вынуждены принудить васъ къ молчанію насильственнымъ способомъ.
— А именно?
— Какъ вамъ извѣстно, мертвецы самый молчаливый народъ.
Англичане поблѣднѣли и поспѣшили согласиться на требованіе своихъ мучителей.
— А по прошествіи этого срока мы можемъ дѣлать что намъ угодно?
— Все, что вамъ вздумается.
Безымянный подозвалъ Сигаля и велѣлъ ему осѣдлать четырехъ коней и вывести ихъ на дворъ.
Сигаль исчезъ. Безымянный попросилъ дѣвушекъ выйти въ сосѣднюю комнату. Оставшись одинъ со своими плѣнниками, онъ обратился къ нимъ со слѣдующими словами:
— Еще одна маленькая формальность, господа. Потрудитесь раздѣться и возвратить наше платье, которое вы намъ одолжили Ваши мундиры помогутъ намъ безпрепятственно выѣхать отсюда, но впослѣдствіи намъ нужно будетъ переодѣться. Прошу поторопиться.
Отецъ и сынъ послушно раздѣлись.
VII.
правитьСемейство Сандерсъ было непріятно поражено отсутствіемъ лорда Фатсена и его сына въ моментъ пріѣзда гостей.
Неугомонная Вильгельмина Сандерсъ тотчасъ обрушилась на англійскую невоспитанность и невѣжливость; затѣмъ незамѣтно разговоръ супруговъ перешелъ на неизбѣжную тему о Трансваальской войнѣ.
Іеровоамъ утверждалъ, что лордъ Робертсъ скоро войдетъ въ Преторію, а голландка съ пѣной у рта кричала, что англичане никогда не увидятъ столицы президента Крюгера.
Послѣ ужина всѣ разошлись въ самомъ скверномъ настроеніи. Окончивъ свой ночной туалетъ, барышни, вмѣсто того, чтобы размѣститься въ трехъ большихъ комнатахъ, превращенныхъ для нихъ въ дортуары, собрались всѣ вокругъ бѣдной Модъ, страшно обиженной невниманіемъ къ ней ея нареченнаго жениха Теобальда.
Она переплыла Средиземное море, Красное море. Индійскій океанъ, перерѣзала всю долину Ганга, утѣшая себя и сестеръ тѣмъ, что въ Амритзирѣ ее ждетъ нареченный женихъ, у котораго, безъ сомнѣнія, есть друзья и товарищи, только о томъ и мечтающіе, какъ бы пріобрѣсти себѣ невѣстъ; слѣдовательно замужество было почти обезпечено для дѣвицъ Сандерсъ-ванъ-Стоонъ.
— Но, послушай, Модъ, — утѣшали ее сестры, — его искусали москиты, изуродовали ему лицо. Вполнѣ понятно, что онъ не хочетъ показаться тебѣ въ такомъ видѣ.
Но хорошенькая Модъ упрямо качала бѣлокурой головкой. Она сидѣла у окна, выходившаго на передній дворъ губернаторскаго дома, и задумчиво смотрѣла въ даль. Вдругъ глазки ея засверкали любопытствомъ. Она обернулась къ сестрамъ и знакомъ пригласила ихъ подойти къ окну.
— Посмотрите, — сказала Модъ, — во дворъ вывели осѣдланныхъ лошадей. Интересно знать, кому это вздумалось ночью кататься верхомъ.
Цѣлая дюжина хорошенькихъ головокъ перегнулась черезъ окно и внимательно смотрѣла теперь во дворъ.
— Можетъ быть въ Индіи принято кататься ночью, — замѣтила одна изъ барышень, — давайте смотрѣть, можетъ быть мы увидимъ, кто это отправляется на прогулку.
— Смотрите, смотрите! — воскликнула ея сестра, — двѣ лошади осѣдланы дамскими сѣдлами. Для кого это можетъ быть. Насколько мнѣ извѣстно, лордъ Фатсенъ вдовъ, а его сынъ еще холостъ. Кто-же эти таинственныя дамы, удаляющіяся ночью изъ ихъ дворца.
— Кто они эти двѣ дамы? — повторила одна изъ голландокъ, — мнѣ кажется, что я могу вамъ отвѣтить на этотъ вопросъ. Мама мнѣ разсказывала объ обычаяхъ на Суматрѣ, а также въ Малайскихъ странахъ и на Явѣ. Европеецъ, желающій жениться на знатной туземкѣ, отправляется въ домъ ея родителей и одариваетъ ихъ по мѣрѣ силъ.
— Ну, это дѣлается вездѣ, даже въ Голландіи, — замѣтила одна изъ сестеръ.
— Подожди, не перебивай, — остановила ее разсказчица, — на слѣдующій день знатная молодая особа пріѣзжаетъ съ родителями въ домъ жениха, гдѣ проводитъ весь день. Всѣ осматриваютъ домъ и хозяйство жениха. Только поздно вечеромъ, за ужиномъ, онъ спрашиваетъ молодую дѣвушку, согласна ли она быть его женой. Та отвѣчаетъ, что нѣжно любитъ своихъ родителей и что она разстанется съ ними лишь по принужденію. Но это отнюдь не отказъ, это лишь церемонія, требуемая обычаемъ… Тогда родители дѣвушки дѣлаютъ видъ, что сильно разсержены отказомъ дочери лучшему и достойнѣйшему изъ мужей, котораго они выбрали для нея. Бѣдняжку запираютъ въ отдѣльную комнату и говорятъ ей, что волей неволей она должна выйти замужъ. Среди ночи мать, какъ-бы сжалившись надъ дочерью, выпускаетъ ее изъ темницы, обѣ садятся на заранѣе приготовленныхъ коней и быстро удаляются изъ дома жениха. Но отецъ и женихъ замѣчаютъ бѣгство женщинъ. Они вскакиваютъ на коней и бросаются въ погоню. Начинается бѣшеная скачка. Женщинъ нагоняютъ и женихъ тутъ-же заключаетъ невѣсту въ свои объятія. Обычай исполненъ, послѣ этого можно вѣнчаться, хоть на другой день.
— О, неужели я, англичанка, имѣю соперницей какую-то темнокожую туземку! — съ тоской воскликнула хорошенькая Модъ, — о какое униженіе, какая обида!..
Вдругъ со двора донесся громкій говоръ и шумъ шаговъ. Двѣ женщины проворно вскочили на лошадей и помчались во весь опоръ. Вслѣдъ за ними верхомъ бросилось двое мужчинъ въ бѣлыхъ кителяхъ. При свѣтѣ луны ясно видны были знаки ихъ отличія на кителяхъ.
— Лордъ Фатсенъ! — воскликнула одна изъ дѣвицъ.
— Теобальдъ! — простонала Модъ, безсильно опускаясь на стулъ у окна и закрывая лицо руками.
Сестры столпились вокругъ нее и стали ее успокаивать и утѣшать.
На это потребовалось не мало времени и усилій. Наконецъ было рѣшено ложиться спать, какъ вдругъ весь домъ огласился бѣшенымъ трескомъ электрическихъ звонковъ, началась суетня и переполохъ.
Полагая, что дворецъ подвергся нападенію разбойниковъ или возмутившихся сипаевъ, всѣ двѣнадцать дѣвушекъ, какъ и полагается благонравнымъ барышнямъ, поспѣшили искать спасенія и защиты подъ крыломъ своихъ почтенныхъ родителей. Но едва успѣли они отворить дверь смежной комнаты, раздѣлявшей ихъ дортуары отъ спальни ихъ родителей, какъ всѣ разомъ откинулись назадъ съ громкимъ восклицаніемъ: «Шоккингъ».
Дѣйствительно, черезъ залу опрометью бѣжали двое мужчинъ въ одномъ бѣльѣ, расталкивая совершенно ошалѣвшихъ слугъ, и выкрикивая на ходу цѣлый потокъ отборнѣйшей англійской брани.
Эти двое мужчинъ были лордъ Фатсенъ и его сынъ Теобальдъ. По прошествіи условнаго срока, не будучи болѣе въ состояніи сдерживать клокотавшаго въ нихъ бѣшенства, они ринулись сзывать своихъ слугъ и послали погоню за дерзкими бѣглецами, осмѣлившимися такъ надругаться надъ ними. Но все это было неизвѣстно семейству Сандерсъ-ванъ-Стоонъ, такимъ образомъ разстроился бракъ, ради котораго Сандерсы совершили такое длинное и утомительное путешествіе…
Тѣмъ временемъ, Безымянный, Анооръ, Сигаль и Наиндра какъ вихрь неслись по равнинѣ. Бѣдный Людовикъ, уже привыкшій къ различнымъ злоключеніямъ, крѣпко держась за переднюю луку сѣдла Сигаля, онъ зорко всматривался въ темноту и по временамъ рычалъ, указывая тѣмъ на близость опасности или врага.
И дѣйствительно, изъ-за камней и кустовъ выползали темные силуэты. Безшумно, пригнувшись къ землѣ, преслѣдовали они бѣглецовъ, направлявшихся къ сѣверу. Это были свирѣпые служители богини Дееры, исполнявшіе приказаніе Аркабада, по мѣрѣ возможности задерживать бѣгство намѣченныхъ имъ жертвъ.
Бѣглецы миновали мало населенную мѣстность Бэра и помчались по пустынной дорогѣ между рѣками Джиламъ и Инджамъ, среди скалистыхъ холмовъ и дремучихъ лѣсовъ, что чрезвычайно замедляло путь. На разсвѣтѣ измученныя лошади были ни въ состояніи продолжать эту бѣшеную скачку, пришлось остановиться и дать имъ отдохнуть.
Наши путники находились въ нѣсколькихъ сотняхъ шаговъ отъ деревни Тсиллахамъ, гнѣздившейся высоко въ горахъ и окруженной зубчатой стѣной съ каменными сторожевыми башнями, подобно неприступной крѣпости на стражѣ противъ набѣговъ изъ дальнихъ горъ Афганистана. Еще два дня пути — и бѣглецы будутъ уже за границей британской Индіи. Конечно и тамъ они не были въ безопасности, такъ какъ ненависть браминовъ могла ихъ преслѣдовать и. тамъ, но все-же ни солдаты, ни полиція не имѣли права ихъ задержать. При мысли объ этомъ, утомленные путники забывали свою усталость, свой страхъ, лица ихъ освѣщались улыбкой, а глаза съ тайной надеждой устремлялись на дальній западный горизонтъ, за которымъ простирались земли свободнаго Афганистана.
Однако надо было дать вздохнуть конямъ и отдохнуть самимъ отъ утомительнаго и длиннаго пути. Путники слѣзли съ лошадей и, ведя ихъ въ поводу въ крутую гору, вошли въ деревню.
Не смотря на ранній часъ, всѣ ужъ были на ногахъ, такъ какъ все населеніе Тсиллахамъ — мужчины, женщины и дѣти, работали въ мѣдныхъ рудникахъ, которыми изобилуютъ эти горы. Работы производились самымъ примитивнымъ способомъ, посредствомъ пороховыхъ взрывовъ, отдѣляющихъ цѣлыя глыбы руды, которую жители подбираютъ, нагружаютъ на подводы и затѣмъ доставляютъ въ Валмуръ, откуда отдѣльная вѣтвь желѣзной дороги препровождаетъ ее уже цѣлыми вагонами на станцію Равальпиндъ главной Индійской дороги.
Бѣдные, но добродушные жители Тсиллаханъ гостепріимно приняли путешественниковъ; самъ старшина общины Аджи пріютилъ ихъ въ своемъ домѣ. Здѣсь онъ предложилъ своимъ гостямъ меду, плодовъ просяныхъ лепешекъ, отвелъ имъ лучшую комнату для отдыха и, пожелавъ спокойнаго сна, самъ удалился съ семьей на работу. Путники проспали какъ убитые все утро и весь полдень, проснулись они лишь къ вечеру, свѣжіе и бодрые. Совершивъ обычное омовеніе, они приготовились, выйти изъ дому и, поблагодаривъ радушнаго хозяина, продолжать свой путь, но на порогѣ ихъ ожидала непріятная новость. У дверей сидѣлъ Аджи и, видимо, поджидалъ своихъ гостей. Вмѣсто его рабочей одежды на немъ было его оффиціальное праздничное платье съ присвоеннымъ ему знакомъ отличія.
— Привѣтъ вамъ братья, — сказалъ онъ вставая, — ты мой гость, — продолжалъ онъ обращаясь къ молодому ученому, — подъ моимъ кровомъ ты и твои спутники неприкосновенны, но я, какъ хозяинъ, считаю долгомъ предупредить васъ о грозящей вамъ опасности. Ты имѣлъ несчастье возбудить противъ себя гнѣвъ брамина Аркабада и приверженцевъ браминовъ.
— Да, это такъ. Но скажи, какая грозитъ мнѣ опасность, славный Аджи?
— Я разскажу тебѣ все по порядку. Сегодня, вернувшись домой пообѣдать, я убѣдился, что вы всѣ спите. Тогда я рѣшилъ уйти изъ дома, чтобы не разбудить васъ. Едва только я сдѣлалъ нѣсколько шаговъ, какъ къ дому моему подъѣхалъ браминъ Аркабадъ въ сопровожденіи нѣсколькихъ человѣкъ, которыхъ, судя по одѣяніямъ, я принялъ за поклонниковъ Дееры.
— Ты старшина этой деревни? — спросилъ меня браминъ.
Я утвердительно кивнулъ головой. Тогда онъ сказалъ мнѣ, что я обязанъ выдать ему людей, скрывающихся у меня.
— У тебя остановилось двое мужчинъ и двѣ дѣвушки, имѣющіе медвѣдя Шивы. Ты долженъ выдать ихъ мнѣ, исполнителю приговоровъ братства Эллора, — надменно заявилъ браминъ.
Я отказалъ исполнить это требованіе, такъ какъ гости для меня священны, а одна дѣвушка показалась мнѣ безумной.
— Ты ошибаешься, — возразилъ Аркабадъ, — дѣвушка эта въ полномъ разсудкѣ и только притворяется сумасшедшей, чтобы спасти своихъ сообщниковъ отъ моей мести. И вотъ, чтобы доказать притворство этой дѣвушки, ты долженъ помочь мнѣ испытать ее въ присутствіи твоихъ односельчанъ. Если дѣвушка окажется безумной, — она будетъ немедленно освобождена и можетъ безпрепятственно продолжать свой путь, если же мнѣ удастся доказать ея мнимое безуміе — ты обязанъ выдать мнѣ твоихъ гостей.
— Такъ вотъ, скажи, какъ мнѣ поступить? — спросилъ Аджи.
Безымянный быстро взглянулъ на Наиндру. Казалось, она ничего не слышала. Беззаботно она перебирала золотые цехимы своего головного убора и въ этотъ самый моментъ, граціозно приподнявъ край своей легкой туники, выполняла какое-то сложное «па», какъ-бы подъ впечатлѣніемъ видѣнной гдѣ-то баядерки. Вдругъ она слегка вскрикнула и выбѣжала изъ дома черезъ открытую дверь и направилась къ деревенской площади. Безымянный понялъ, что отважная дѣвушка приняла вызовъ брамина и поспѣшилъ сказать старшинѣ:
— Веди насъ, славный Аджи, я вполнѣ довѣряюсь тебѣ.
Четверть часа спустя путники въ сопровожденіи старшины, брамина и 50 воиновъ вышли изъ деревни и отправились къ одному изъ разрабатываемыхъ рудниковъ. По просьбѣ Сигаля, лошади путешественниковъ, совершенно осѣдланныя, велись въ поводу четырьмя воинами.
Вслѣдъ за шествіемъ, удобно размѣстившись на сѣдлѣ, ѣхалъ Людовикъ, Безымянный велъ Наиндру за руку, какъ-бы поправляя ея шали. Безумная покорно и безучастно шла туда, куда ее вели. Взглядъ ея кроткій и недоумѣвающій ни разу не измѣнилъ своего выраженія. Аркабадъ неотступно слѣдилъ за ней, не спуская съ нее глазъ и ловя малѣйшую тѣнь на ея лицѣ. Однако, несмотря на всѣ свои старанія, онъ ничего не прочелъ въ этихъ, почти безжизненныхъ чертахъ.
Съ восхищеніемъ смотрѣлъ Безымянный на храбрую дѣвушку, спокойно шедшую навстрѣчу неизвѣстной ей опасности, подъ взглядомъ караулившаго ее злѣйшаго врага всей ея семьи.
Анооръ шла рядомъ съ Сигалемъ и все время подростки бесѣдовали между собой.
— Милый другъ, — говорила дѣвушка, — я не хочу снова быть рабой Аркабада. Французъ вздрогнулъ; у него только что промелькнула та-же мысль.
— Я тоже этого не хочу, — отвѣчалъ онъ, — но я поглупѣлъ до такой степени, что рѣшительно ничего не могу придумать.
— А я придумала. Это очень просто. Конечно, это отчаянное средство: когда жизнь жестока, Брама позволяетъ искать спасенія въ Нирванѣ.
— Смерть! Что вы говорите, сестричка!
— Я говорю, «быть свободной». Смерть отъ руки любимаго человѣка — это тоже блаженство. Поэтому я требую отъ васъ одного обѣщанія.
— Отъ меня?
— Да. Тамъ, далеко, на вашей родинѣ вы спасли мнѣ жизнь. Здѣсь вы вернули мнѣ мою дорогую сестру. Жизнь моя принадлежитъ вамъ! Я знаю, что пока я жива, вы не оставите меня. Вотъ почему вы должны мнѣ обѣщать, что если наши враги одержатъ верхъ, вы дадите мнѣ умереть отъ вашей руки.
— Нѣтъ, нѣтъ это невозможно!
— Развѣ лучше будетъ если Аркабадъ подвергнетъ меня различнымъ пыткамъ?
— Да, въ такомъ случаѣ, я согласенъ, — угрюмо отозвался юноша, — сначала васъ, потомъ себя. Такимъ образомъ мы съ вами не разстанемся.
Анооръ протянула ему руку, которую онъ крѣпко пожалъ, затѣмъ задержалъ въ своей. Оба смолкли.
Между тѣмъ весь караванъ подошелъ къ рудникамъ.
Аркабадъ увѣренно шелъ впередъ, очевидно хорошо ознакомленный со всѣми ходами. Всѣ остальные молча слѣдовали за нимъ. Наконецъ онъ остановился передъ громадной каменной глыбой кубической формы, нависшей надъ пещерой и далеко выступавшей впередъ. На переднемъ выступѣ скалы замѣчалосч нѣчто вродѣ квадратнаго окошка, замкнутаго зарядомъ пороховой мины.
— Знаешь-ли ты что это такое? — спросилъ Аркабадъ старшину, указывая на пробуравленное мѣсто въ скалѣ.
— Знаю, — отвѣчалъ Аджи, — это приготовленный взрывъ.
— Сюда вложено 100 килограммовъ пороха, — многозначительно замѣтилъ браминъ.
— Зачѣмъ такъ много? — удивился Аджи, — вѣдь это разнесетъ всю скалу.
— Конечно, — отозвался Аркабадъ, не спуская глазъ съ Наиндры, — и тотъ, кто поджигаетъ фитиль этой мины, рискуетъ поплатиться жизнью, такъ какъ вслѣдствіе нѣкоторыхъ условій ходъ мины очень короткій.
— Это очень опасно. Но я не понимаю, какое отношеніе имѣетъ эта мина къ тому, что привело насъ сюда?
— Сейчасъ увидишь, — злобно пробормоталъ Аркабадъ и, чиркнувъ спичку, онъ поднесъ ее къ фителю.
— Я поджогъ мину, спасайтесь, бѣгите! — крикнулъ онъ, отскакивая въ сторону.
Сигаль обхвативъ Анооръ, поспѣшно увлекъ ее назадъ, но шагахъ въ 60-ти она вырвалась отъ него и, обернувшись назадъ, крикнула:
— Смотрите!
Сигаль, оглянулся и увидѣлъ Безымяннаго и Аркабада неподвижно стоявшихъ возлѣ самой скалы.
Въ первый моментъ всеобщей паники молодой ученый подбѣжалъ къ отважной дѣвушкѣ, чтобы увлечь ее отъ опаснаго мѣста, но та остановила его.
— Если убѣгу, Аркабадъ скажетъ, что я не сумасшедшая, — прошептала она.
Безымянный только тутъ догадался, что это-то и есть то безчеловѣчное, страшное испытаніе, которое придумалъ браминъ для жертвы своей ненависти.
Угадавъ этотъ коварный замыселъ своимъ женскимъ чутьемъ, эта храбрая дѣвушка, словно не сознавая грозящей ей опасности, съ выраженіемъ наивнаго любопытства, стояла возлѣ самой мины, рискуя своей жизнью ради спасенія своихъ друзей.
Сердце Безымяннаго переполнилось восторженнымъ удивленіемъ передъ необыкновенной силой воли Наиндры и поблѣднѣвшими отъ волненія губами онъ тихо произнесъ:
— Мы вмѣстѣ раздѣлимъ опасность; я останусь возлѣ васъ.
Наиндра съ сердечной благодарностью взглянула на молодого ученаго, затѣмъ лицо ея стало снова мертвенно спокойно и потеряло всякое выраженіе.
Между тѣмъ внѣшняя часть фитиля истлѣла, въ шнурѣ раздалось какое-то зловѣщее шипѣніе: то огонекъ фитиля подвигался все дальше и дальше внутрь. Наступилъ моментъ ужаснаго ожиданія. Вотъ вотъ раздастся страшный взрывъ.
Вдругъ, словно очнувшись отъ какого-то оцѣпенѣнія, Безымянный услышалъ позади себя кѣмъ-то произнесенную фразу:
— Теперь ты убѣдился, что Брама лишилъ ее разсудка. Пусть она и ея спутники безпрепятственно продолжаютъ свой путь.
— Да, Аджи, теперь я убѣдился, что это такъ, — отвѣчалъ Аркабадъ, злобно и мрачно сверкнувъ глазами.
Теперь докторъ понялъ, что никакой мины не существовало, это была лишь хитрая уловка со стороны брамина, чтобы заставить свою жертву выдать себя.
Аджи подошелъ къ Безымянному и крѣпко пожалъ его руку.
— Я счастливъ, что мои гости могутъ безпрепятственно продолжать свой путь, что никакое зло не обрушилось на нихъ. Кони твои готовы, поѣзжай съ Богомъ, и знай, что тотъ, подъ чьей кровлей ты вкушалъ часы отдыха, шлетъ тебѣ вслѣдъ пожеланіе всего хорошаго.
И все лицо этого честнаго, прямодушнаго человѣка дышало искренней радостью, что браминъ, по отношенію къ которому каждый индусъ питаетъ скрытую непріязнь, посрамленъ, а коварный замыселъ не удался.
Безымянный дружески простился съ гостепріимнымъ старшиной, сердечно поблагодарилъ его за радушіе и вскочилъ на коня. Тоже сдѣлали его спутницы и Сигаль.
— Прощай! — сказалъ Безымянный старшинѣ.
— Быть можетъ, до свиданья? — отвѣтилъ Аджи.
— Можетъ быть.
Путники пришпорили коней и вскорѣ скрылись за выступами скалъ. Привставъ на стременахъ, замирающимъ отъ волненія голосомъ, докторъ могъ только произнести.
— Впередъ! Въ карьеръ! Все наше спасеніе въ бѣгствѣ!
И началась безумная, бѣшеная скачка.
VIII.
правитьБерега Инда, въ особенности ниже Равальпинда, чрезвычайно живописны. Лѣвый берегъ представляетъ собой обширную низменность, усѣянную невысокими холмами, покрытыми низкорослымъ кустарникомъ, правый берегъ, болѣе возвышенный, покрытъ безконечными дѣвственными лѣсами, извѣстными подъ именемъ «лѣса Белуджей». Эта сторона имѣетъ крутые берега; мѣстами обвалы обнажаютъ слои темнокрасной глины, похожей на потоки крови, текущей изъ-подъ мрачнаго навѣса деревьевъ. Здѣсь бурливый потокъ до того крутится и пѣнится, что почти на всемъ своемъ протяженіи покрытъ громадными клубами пѣны, плывущей по его поверхности, подобно мертвымъ чайкамъ съ широко распростертыми крыльями.
Эта мѣстность служитъ излюбленнымъ убѣжищемъ служителей Дееры, такъ какъ въ этомъ лѣсу была основана эта религія крови и смерти. Здѣсь Аралишъ-логъ, этотъ дикій фанатикъ, основавшій эту нелѣпую секту, имѣлъ, какъ онъ потомъ утверждалъ, видѣнье богини Дееры.
— Убивай! Кровь и смерть мнѣ благоугодны, — приказало божество.
И онъ сталъ убивать, рѣзать, душить въ угоду своей богини; и въ теченіе пяти лѣтъ умертвилъ одиннадцать тысячъ мужчинъ, женщинъ и дѣтей.
Въ Индіи все грандіозно, даже убійство.
Въ другихъ странахъ этотъ извергъ былъ бы засаженъ въ сумасшедшій домъ подъ крѣпкіе запоры, здѣсь же онъ былъ провозглашенъ великимъ пророкомъ и сдѣлался основателемъ могущественной религіозной секты, лишенной всякихъ принциповъ, всякихъ основъ и предъявлявшей къ своимъ послѣдователямъ лишь одно требованіе: «Умертвляй»!
Въ этомъ мѣстѣ Индъ пересѣкаетъ путь между Джиламомъ и Кобатомъ, послѣдней станціей передъ афганской границей, и потому здѣсь содержится постоянный перевозчикъ, который переправляетъ путешественниковъ и ихъ товары на своей маленькой лодкѣ. Перевозчика этого звали Баканомъ.
Въ тотъ день, когда Безымянный и его спутники остановились въ домѣ Аджи, Баканъ переправилъ въ свомъ челнокѣ съ праваго на лѣвый берегъ Инда двухъ путешественниковъ: молодого человѣка и дѣвушку.
Послѣдняя отличалась выдающейся красотой, здоровымъ и: сильнымъ сложеніемъ. Высокая жгучая брюнетка, съ черными глазами и ярко-алыми губами, она имѣла видъ рѣшительный и. смѣлый. Спутникъ же ея, напротивъ, былъ худъ и блѣденъ, онъ казался грустнымъ и утомленнымъ.
Небольшой кожаный чемоданчикъ составлялъ весь багажъ путешественниковъ, кромѣ того каждый изъ нихъ имѣлъ на перевязи при себѣ часть переносной палатки, чрезвычайно красивой и элегантной.
Едва ступивъ на берегъ, молодая дѣвушка произнесла властношутливымъ тономъ:
— Теперь, Тимотео, поторопитесь разбить мнѣ mia tente (мою палатку)
— Ваше приказаніе будетъ сію минуту исполнено, cara Граціэлла, радость души моей, — отозвался Тимотео.
И съ ловкостью и проворствомъ, доказывавшимъ, что это для него привычное дѣло, молодой человѣкъ вбилъ колышки и въ нѣсколько минутъ натянулъ щеголеватую палатку.
— Синьорина, — доложилъ Тимотео, почтительно склоняясь передъ своей хорошенькой спутницей, — la tente dellamarchesina (палатка маркизы) готова ее принять.
На это она отвѣчала съ благосклонной улыбкой:
— Я очень довольна вами, caro Тимотео, вы старательны и послушны и я съ каждымъ днемъ убѣждаюсь все больше и больше, что женщина можетъ быть счастлива съ вами.
— Клянусь святой Мадонной, я безгранично счастливъ! — восторженно произнесъ Тимотео.
— Будьте счастливы, amico, — милостиво разрѣшила дѣвушка, — а я пока буду спать. Надѣюсь, что вы будете ревниво оберегать мой сонъ, и никакая непріятная случайность не нарушитъ его.
— О я буду сторожить васъ какъ самое цѣнное сокровище! — воскликнулъ молодой человѣкъ.
Граціэлла милостиво кивнула ему головой и скрылась въ голубой палаткѣ.
Тимотео растянулся у самой палатки, а въ нѣсколькихъ шагахъ отъ него, за кустомъ, прилегъ и старый перевозчикъ.
Кругомъ царила полная тишина.
Въ тѣни голубой палатки, утомленный молодой итальянецъ отдыхалъ, но не спалъ. Лежа на спинѣ и устремивъ мечтательные глаза на темное небо, на которомъ сверкали тысячи звѣздъ, онъ весь отдался воспоминаніямъ. Онъ сталъ припоминать, какъ все это случилось, что скромный студентъ Болонскаго университета попалъ въ Индію вмѣстѣ съ очаровательной маркизой Граціэллой. (Хорошенькая дѣвушка была дѣйствительно настоящей итальянской маркизой и, что въ настоящее время большая рѣдкость въ Италіи, владѣтельницей большого состоянія).
Въ свободное отъ занятій время Тимотео Галіедри слонялся, какъ и подобаетъ настоящему студенту, по улицамъ Болоньи.
Однажды на корсо онъ увидѣлъ Граціэллу. Эта встрѣча рѣшила его участь. Съ этого дня все ему опротивѣло, онъ думалъ только о хорошенькой маркизѣ и постоянно искалъ встрѣчи съ ней.
Однажды Граціэлла приказала остановить свой экипажъ, выпорхнула изъ него и, подойдя къ молодому человѣку съ развязностью и не корректностью, свойственной итальянкамъ, и объявила ему, что замѣтила его настойчивыя преслѣдованія, что онъ, Тимотео, ей симпатиченъ и поэтому она избираетъ его своимъ «cavalier servant» (прислуживающимъ кавалеромъ, то-есть ухаживателемъ).
Въ Италіи существуетъ обычай, дозволяющій молодой дѣвушкѣ избрать изъ числа своихъ поклонниковъ «cavalier servant», на обязанности котораго лежитъ сопровождать ее повсюду на прогулки, балы, въ театръ, концерты и т. д., носить вѣеръ, перчатки, лорнетъ, мантилью, словомъ прислуживать свой дамѣ.
Почти всегда эти «cavaliers servant» получаютъ со временемъ повышеніе въ званіе жениха.
Для Тимотео эта награда досталась не легко. Его обожаемая маленькая маркиза была чрезвычайно дѣятельна, энергична и предпріимчива, между тѣмъ какъ онъ былъ отъ природы робокъ и тихъ и имѣлъ больше склонности къ мечтательности и поэзіи, чѣмъ къ кипучей дѣятельности.
Хорошенькая Граціэлла страстно любила спортъ и проводила цѣлые дни на велосипедѣ, на лошади или на автомобилѣ. И вотъ бѣдняга былъ принужденъ, въ угоду своему маленькому тирану, исполнять по очереди роль гребца, жокея, велосипедиста и т. д. Когда же силы совсѣмъ покидали его, маленькая маркиза давала ему минуту отдыха, посылая его къ массажисту, чтобы поскорѣй снова приняться за тѣ-же занятія.
Однако съ теченіемъ времени нервы молодого мечтателя окрѣпли, а мускулы получили значительную силу. Убѣдившись въ этомъ, маленькая маркиза осталась очень довольна. И вотъ, взбалмошная итальянка вздумала совершить «маленькое» путешествіе и отправиться вмѣстѣ со своимъ женихомъ въ Индію.
Съ этой цѣлью она заставила несчастнаго Тимотео въ теченіи полугода изучать индустанское нарѣчіе, и по прошествіи этого срока молодая парочка дѣйствительно отправилась въ Индію.
Теперь хорошенькая маркиза беззаботно спала въ своей голубой палаткѣ, а Тимотео, какъ вѣрный слуга, заботливо охранялъ ея сонъ.
Но пережитыя волненія и усталость незамѣтно навѣяли на него легкую дремоту, глаза его сомкнулись, вѣки отяжелѣли. Вдругъ итальянцу почудился неясный шорохъ, онъ инстинктивно насторожился, дѣлая усиліе, чтобы избавиться отъ дремоты. Вотъ кто-то ползкомъ подкрался къ нему, нагнулся и нѣсколько мгновеній упорно смотрѣлъ въ лицо молодого итальянца, затѣмъ незнакомецъ, крадучись, сталъ пробираться къ тому мѣсту, гдѣ спалъ лодочникъ.
Тимотео съ любопытствомъ сталъ слѣдить за нимъ. Онъ увидѣлъ высокаго, рослаго туземца, одѣтаго въ простую бѣлую одежду, какую носятъ брамины.
Приподнявшись на локтяхъ, Тимотео заглянулъ въ палатку и, успокоенный относительно Граціэллы, спавшей крѣпкимъ сномъ, поползъ по слѣдамъ незнакомца.
Послѣдній, видимо убѣжденный въ своей безопасности, и считая всякую осторожность излишней, увѣренно пошелъ впередъ, какъ человѣкъ, хорошо знающій мѣстность. Минуту спустя онъ былъ уже возлѣ лодочника и грубо расталкивалъ спящаго.
— Ну, проснись же! — повелительно произнесъ онъ, — скажи вѣдь ты занимаешься перевозомъ?
— Я, саибъ. Но тутъ, по близости лѣса Бѣлуджей, путешественники рѣдки.
— Это твой челнъ? Какъ онъ малъ! Въ немъ едва могутъ помѣститься двое.
— Потокъ въ этомъ мѣстѣ слишкомъ бурливъ, онъ давно поглотилъ бы болѣе тяжелую и крупную лодку, между тѣмъ, какъ эта скользитъ по поверхности какъ орѣховая скорлупа.
— И эта скорлупа принадлежитъ тебѣ? спросилъ незнакомецъ — Да, саибъ.
— А рѣка хорошо знакома тебѣ?
— Еще бы! Я ужъ 20 лѣтъ занимаюсь здѣсь перевозомъ. Кому-же лучше знать эти быстрины. Я даже не разъ вплавь переправлялся на тотъ берегъ.
— Скажи, сколько ты заплатилъ за свой челнокъ?
— Четыре гинеи, саибъ (40 руб.)
— Вотъ тебѣ десять гиней, — сказалъ таинственный незнакомецъ, — а вотъ еще десять, которыя ты получишь за то, что перевернешь и потопишь лодку по среди рѣки, на томъ мѣстѣ, гдѣ потокъ всего опаснѣе.
Тимотео, неслышно подкравшійся совершенно близко къ нимъ, не пропускалъ ни одного слова изъ ихъ разговора. О какъ онъ былъ теперь благодаренъ въ душѣ своей взбалмашной невѣстѣ за то, что она заставила его изучать индустанское нарѣчіе.
Перевозчикъ удивленно посмотрѣлъ на своего таинственнаго собесѣдника, очевидно не понимая, что отъ него хотятъ. Наконецъ незнакомецъ заговорилъ суровымъ, почти угрожающимъ тономъ.
— Я — Аркабадъ, исполнитель приговоровъ браминовъ братства Эллора. Ты обязанъ слѣпо повиноваться мнѣ, не требуя никакихъ объясненій!
— Приказывай, я твой слуга, саибъ.
— Слушай, и запомни хорошенько, что я тебѣ скажу. Сегодня днемъ, а можетъ быть и подъ вечеръ, сюда прибудутъ четверо путешественниковъ: двое мужчинъ, двѣ дѣвушки и съ ними медвѣдь Шивы. Они захотятъ переправиться на тотъ берегъ Инда и ты предложишь свои услуги. Но такъ какъ лодка твоя мала, ты возьмешься ихъ переправить по двое. Младшій изъ мужчинъ, юноша, сядетъ съ младшей изъ дѣвушекъ, съ той, что поменьше ростомъ. Вотъ эти-то двое и обречены совѣтомъ браминовъ Эллора на погибель. Понялъ ты меня?
— Да саибъ. Будь спокоенъ. Все будетъ сдѣлано, какъ ты приказалъ. Ты съ избыткомъ заплатилъ мнѣ за лодку и за трудъ. Воля твоя будетъ исполнена.
— Въ случаѣ, если путешественники, о которыхъ я говорю, не прибудутъ сюда до слѣдующей ночи, то знай, что они никогда не будутъ переправляться черезъ Индъ. Тогда оставь себѣ деньги и продолжай спокойно свое ремесло.
Съ этими словами браминъ поднялся на ноги, прошелъ мимо куста за которымъ притаился Тимотео, и быстро зашагалъ по направленію къ зеленой равнинѣ, простиравшейся отъ берега внутрь страны. Гаканъ, со свойственнымъ индусамъ равнодушіемъ къ вопросамъ жизни и смерти, спокойно улегся на прежнее мѣсто, съ очевиднымъ намѣреніемъ продолжать прерванный сонъ.
IX.
правитьТимотео со всевозможными предосторожностями вернулся къ голубой палаткѣ маленькой маркизы и снова растянулся у ея входа. Но на этотъ разъ, не смотря на усталость, сонъ упорно бѣжалъ отъ его глазъ. У него волосы становились дыбомъ при воспоминаніи о страшномъ заговорѣ, который ему удалось подслушать и ему до боли было жаль этого юношу и молоденькую дѣвушку, обреченныхъ браминами на страшную смерть. Онъ рѣшилъ дождаться этихъ путешественниковъ, чтобы предупредить о грозящей имъ опасности.
Онъ сѣлъ около голубой палатки и сталъ терпѣливо ожидать пробужденія хорошенькой Граціэллы. Такъ прошла ночь. Настало утро. Изъ палатки раздался протяжный голосъ итальянки.
— Тимотео! Гдѣ же костеръ, чтобы мы могли сварить себѣ кофе.
— Простите, mia cara, я забылъ…
— Забыли! — съ досадой воскликнула маленькая маркиза, — такъ вотъ какъ mio cavalière servante заботился обо мнѣ!
Тимотео проворно принялся раскладывать съѣстные припасы, поджегъ костеръ и черезъ четверть часа все было готово. Но негодующая Граціэлла не унималась.
— Когда-же мы тронемся въ путь? Изъ-за вашей небрежности мы ужасно запоздаемъ сегодня, — ворчала она.
— Мы можетъ быть вовсе не тронемся отсюда сегодня, — спокойно возразилъ молодой человѣкъ.
— Что такое? — воскликнула Граціэлла, — оставайтесь вы здѣсь, а я отправлюсь дальше одна.
— Нѣтъ, спокойно отвѣчалъ Тимотео, — никуда вы не пойдете, а останетесь здѣсь со мною, чтобы переговорить съ 4-мя путешественниками, которые прибудутъ сюда сегодня вечеромъ. И вы не только останетесь со мной, но еще похвалите меня за мое рѣшеніе, — добавилъ итальянецъ.
— Я, я?! — воскликнула Граціэлла, не находя словъ отъ удивленія при видѣ такъ энергично выступившаго противъ нея Тимотео, вѣчно покорнаго и послушнаго раба, — да что съ вами, вы съ ума сошли?
— Нисколько, — спокойно возразилъ студентъ, я сейчасъ все вамъ объясню.
И, пользуясь тѣмъ, что Граціэлла на минуту замолчала, онъ разсказалъ ей весь подслушанный имъ разговоръ.
— О, да вы герой, carino, я горжусь вами, mio amico! — восторженно воскликнула Граціэлла, сжимая въ своихъ объятіяхъ жениха и покрывая его лицо страстными поцѣлуями, — о вы правы, мы должны остаться здѣсь, чтобы спасти этихъ несчастныхъ молодыхъ людей. Можетъ быть, это женихъ и невѣста. О какой негодяй этотъ браминъ Аркабадъ! Какъ я ненавижу, какъ презираю его; — пылко продолжала она. — Но, Тимотео, вы все время не спали и, навѣрно, смертельно устали? — спохватилась она.
— Это святая истина, cara Граціелла, — отозвался Тимотео,
Граціэлла всплеснула руками и воскликнула:
— О santa Мадонна! И онъ стоитъ на ногахъ, мой милый Тимотео, онъ разводитъ огонь и приготовляетъ мнѣ завтракъ!.. О вы герой, carino, вы настоящій герой!.. Но вамъ нужно отдохнуть, ложитесь сейчасъ въ моей палаткѣ, mio dolce amico! Ложитесь скорѣй! — ласково уговаривала она его, — а я приготовлю все сама и все подамъ и принесу вамъ въ палатку, а вы отдохните, mio bravo cavalière! Засните, а я посижу возлѣ васъ.
И, не взирая на сопротивленія растроганнаго молодого итальянца, маленькая маркиза принялась настойчиво ухаживать за нимъ
И вотъ, растянувшись въ тѣни голубой палатки на мягкой шелковой подушкѣ, Тимотео отдыхалъ, провожая любовнымъ взглядомъ за суетившейся молодой дѣвушкой. Растроганный до глубины души, онъ шепталъ въ какомъ-то сладкомъ забытьѣ.
— O mia cara, mia dioma! (моя дорогая, моя божественная!).
Женихъ и невѣста впервые переживали часы тихаго истиннаго счастья. Они наконецъ узнали другъ друга. Граціелла изъ взбалмошнаго маленькаго тирана превратилась въ нѣжную, любящую женщину, она уже не видѣла въ Тимотео послушной игрушки, покорнаго раба, онъ сдѣлался для нея чѣмъ-то вродѣ героя. И молодымъ людямъ казалось, что никогда еще не было такъ хорошо на Божьемъ свѣтѣ.
Послѣ завтрака, Граціэлла уговорила своего жениха лечь въ палаткѣ и заснуть на нѣсколько часовъ, а сама, присѣвъ подлѣ него, держа свою руку на его головѣ, стала тихонько напѣвать одну изъ ея родныхъ итальянскихъ пѣсенъ.
— О если это сонъ, — прошепталъ счастливый женихъ, то пусть никогда не наступитъ пробужденіе, — и онъ задремалъ…
Прошло нѣсколько часовъ. Молодые люди пообѣдали, убрали съѣстные припасы въ чемоданчикъ и усѣлись въ тѣни палатки. Вдругъ чуткій слухъ итальянки уловилъ отдаленный конскій топотъ.
— Они ѣдутъ, они ѣдутъ! Caro Тимотео! — воскликнула она.
Однимъ прыжкомъ молодой человѣкъ былъ у своего ружья, которое онъ тщательно осмотрѣлъ.
— О, вы отважны, какъ самъ богъ Марсъ! — восторженно воскликнула дѣвушка.
Въ это время вдали показалось нѣсколько всадниковъ.
Молодые люди побѣжали навстрѣчу Безымянному и его друзьямъ.
— Стойте, стойте, если вамъ жизнь дорога! — крикнула Граціэлла, не переправляйтесь черезъ Индъ, смерть ожидаетъ васъ въ его быстринахъ, браминъ Аркабадъ былъ здѣсь!
При имени Аркабада Безымянный вздрогнулъ.
— Что вы изволили сказать? — освѣдомился онъ.
— Я вамъ говорю, что челнокъ перевернется. Тимотео слышалъ весь conspiratione (заговоръ). Но вы не знаете, кто такой Тимотео! Это мой женихъ, за котораго я съ радостью выйду замужъ, потому, что онъ храбрый и смѣлый герой. Но вы, кажется меня не понимаете! Тимотео, разскажите по порядку все, что вы видѣли и слышали.
И молодой итальянецъ, не спѣша, разсказалъ все, что ему удалось узнать.
Всадники печально переглянулися, лица ихъ омрачились, а Безымянный крѣпко пожалъ руку итальянцамъ и сказалъ:
— Мы вамъ отъ души благодарны за то, что вы не побоялись остаться здѣсь, въ этой пустынной мѣстности, чтобы предупредить насъ объ опасности. Мы теперь будемъ насторожѣ, но переправиться черезъ Индъ намъ необходимо, такъ какъ враги наши преслѣдуютъ насъ по пятамъ.
Слова эти были сказаны съ такой тоской, что всѣ невольно умолкли.
Вдругъ раздался какъ всегда веселый и задорный голосъ Сигаля.
— Ну что жъ! Дѣло еще не такъ плохо, какъ оно кажется съ перваго взгляда. Намъ нужно переправиться черезъ Индъ, и мы это сдѣлаемъ во что бы то ни стало. Я надѣюсь, что милая Анноръ довѣритъ мнѣ свою драгоцѣнную жизнь.
— О конечно, — отвѣчала дѣвушка, — я ничего не боюсь, когда вы со мной.
— Ну и отлично! Докторъ переправится съ Наидрой первые, а затѣмъ мы съ Анооръ.
— Но что ты намѣренъ дѣлать, — спросилъ Безымянный.
— А это ужъ мое дѣло, — отрѣзалъ маленькій парижанинъ.
Зная находчивость и ловкость отважнаго юноши, Безымянный воздержался отъ дальнѣйшихъ разспросовъ, вполнѣ довѣряя своему молодому другу.
Между тѣмъ Граціэлла нѣкоторое время совѣщалась со своимъ женихомъ.
— Я имѣю къ вамъ большую просьбу, — наконецъ обратилась она къ Безымянному.
— Послѣ оказанной вами услуги вы въ правѣ требовать все, что хотите.
— О нѣтъ! Я хочу васъ просить принять насъ въ свою компанію. Тимотео отваженъ, какъ левъ, у насъ превосходныя ружья и мы можемъ оказаться вамъ полезными, а намъ будетъ пріятно продолжать путешествіе съ вами.
Напрасно Безымянный перечислялъ ей все опасности, которыя ожидали ее и ея жениха, если они присоединятся къ людямъ, навлекшимъ на себя гнѣвъ браминовъ, уговорить взбалмошную и упрямую Граціэллу было невозможно. Пришлось согласиться.
Голубая палатка была быстро разобрана, вещи уложены — и вся маленькая группа направилась къ берегу, гдѣ, на днѣ своей лодки, спокойно спалъ старый Гаканъ.
Приготовляя весла, онъ внимательно посмотрѣлъ на путешественниковъ, въ особенности на маленькаго медвѣдя.
— Это они, — подумалъ онъ.
Безымянный замѣтилъ это внимательное разглядываніе. Сердце его болѣзненно сжалось, при мысли объ Анооръ и Сигалѣ. Но онъ ничѣмъ не выдалъ своего волненія и спокойно вошелъ въ лодку вмѣстѣ съ Наиндрой. Перевозчикъ взялся за весла и перевезъ путешественниковъ цѣлыми и невредимыми. Высадивъ первую пару на противоположный берегъ, Гаканъ вернулся за второй парой. На этотъ разъ въ лодку сѣли Граціэлла и Тимотео и снова переѣздъ совершился вполнѣ благополучно. Настала очередь Анооръ и Сигаля.
Безъ малѣйшаго колебанія или страха вошла дѣвушка въ лодку, за ней вошелъ Сигаль съ неразлучнымъ Людовикомъ.
Съ противоположнаго берега за ними слѣдили съ замирающимъ сердцемъ. Едва владѣя собою отъ страшнаго волненія, Наиндра опиралась на руку молодого ученаго.
Между тѣмъ Гаканъ весломъ оттолкнулъ лодку отъ берега, и легкій челнъ понесся по лѣнящимся волнамъ рѣки, то колеблясь, то вращаясь въ водоворотахъ, то мчась по быстринамъ. Болѣе половины пути было сдѣлано благополучно.
Вдругъ перевозчикъ поднялся въ лодкѣ. Съ берега раздался одинъ общій крикъ ужаса и отчаянія.
Быстрѣе молніи Сигаль протянулъ руку по направленію къ лодочнику. Послышался звукъ заглушеннаго выстрѣла. Смертельно раненый индусъ еще нѣсколько мгновеній держался на ногахъ, потомъ покачнулся, рискуя опрокинуть лодку. Но Сигаль предупредилъ эту катастрофу, подхвативъ его за ноги и выкинувъ изъ челнока, который остался неподвижно на своемъ мѣстѣ и началъ кружиться, подхваченный однимъ изъ круговоротовъ потока.
Сигаль взялся за весла, стараясь удержать лодку въ должномъ направленіи, но это было далеко не легко для человѣка совершенно незнакомаго съ бурнымъ потокомъ, гдѣ стремнины и водовороты, омуты и пороги, безъ счету чередовались на всемъ протяженіи. Достигнуть противоположнаго берега было чрезвычайно трудно. Ловко избѣгая опасныхъ мѣстъ, не спуская, глазъ съ рѣки, Сигаль ободрялъ свою спутницу, но та, вѣря въ него безгранично, не испытывала ни малѣйшаго страха. Вотъ ужъ берегъ совсѣмъ близокъ. Вдругъ быстрина подхватила легкую лодку и съ головокружительной быстротой понесла ее на утесъ. Сигаль сумѣлъ во время предовратить опасность, быстро оттолкнувшись весломъ, но теченіе уносило ихъ лодку все дальше и дальше отъ праваго берега. Оттуда доносились отчаянные голоса перепуганныхъ путешественниковъ, но Сигаль ободрялъ Анооръ.
— Вспомните, милая сестричка, — говорилъ онъ, — я вытащилъ васъ изъ яростныхъ волнъ океана, я и здѣсь, если не на лодкѣ, то вплавь сумѣю васъ доставить на берегъ.
Дѣвушка мягко улыбнулась.
— Вы знаете, что съ вами мнѣ ничего не страшно, довѣрчиво отвѣчала она.
Видя, что лодку уноситъ потокомъ, Безымянный, Наиндра и Граціэлла съ женихомъ попытались было бѣжать за ней вдоль берега, но вскорѣ дремучій лѣсъ, непроходимой стѣной преградилъ имъ дорогу. Пришлось вернуться назадъ.
Путешественники кинули послѣдній взглядъ на рѣку; лодка виднѣлась вдали слабой черной точкой. Вотъ теченіе сдѣлало крутой поворотъ и челнокъ совсѣмъ скрылся изъ глазъ оставшихся на берегу.
Ночь была близка, солнце уже склонилось къ горизонту. Всего какой-нибудь часъ и Сигаль и Анооръ заблудятся во мракѣ, въ этой странѣ ужасовъ, населенной хищными животными и подстерегающими всюду врагами.
Что будетъ съ ними?
И не будучи долѣе въ силахъ сдерживать душившихъ ее рыданій, Наиндра бросилась на землю и въ безконечномъ отчаяніи воскликнула:
— Брама всесильный, Брама могучій! Зачѣмъ ты покинулъ насъ, слабыхъ рабовъ твоихъ!..
X.
правитьЛодку уносило теченіемъ все дальше и дальше; но вотъ рѣка сдѣлала излучину и пловцы приблизились къ берегу.
Сигаль однимъ прыжкомъ выскочилъ изъ лодки, осторожно высадилъ дѣвушку на землю и снова оттолкнулъ челнокъ, предоставивъ его волнамъ, которыя умчали его за собой.
Сигаль и Анооръ были теперь одни, въ незнакомой имъ мѣстности, только вѣрный Людовикъ, выскочившій вслѣдъ за Сигалемъ изъ лодки, былъ имъ спутникомъ и товарищемъ.
Кругомъ темной стѣной стоялъ дремучій лѣсъ, только узкая тропинка начиналась отъ того мѣста, гдѣ находились молодые люди и вела въ глубь лѣса. То была, очевидно, тропа, проложенная четвероногими лѣсными обитателями, являющимися сюда поутру утолять свою жажду.
— Отыскивать нашихъ друзей теперь слишкомъ поздно, — замѣтилъ Сигаль, — сейчасъ совсѣмъ стемнѣетъ и мы можемъ заблудиться въ лѣсу, а вотъ не мѣшало бы намъ подумать о подходящемъ ночлегѣ. Пойдемте по этой тропѣ, сестричка, быть можетъ она приведетъ насъ къ мѣсту, удобному для ночевки. Въ крайнемъ случаѣ, намъ придется забраться на деревья. Хотя это и не особенно удобный ночной пріютъ, но все же мы будемъ въ безопасности отъ дикихъ звѣрей.
Анооръ, не говоря ни слова, довѣрчиво взяла своего товарища за руку и пошла рядомъ съ нимъ. Жутко было ей въ этомъ темномъ, мрачномъ лѣсу. Кругомъ сплошной стѣной тѣснились громадныя деревья, перевитыя ліанами. Какіе-то страшные тревожные звуки доносились время отъ времени до слуха подростковъ. Но вотъ деревья стали рѣдѣть и они вышли на поляну.
Надъ ними, подобно темному пологу, повисло потемнѣвшее небо; вдали угасли послѣдніе лучи заходящаго солнца, а луна еще не взошла. Тѣмъ не менѣе Сигаль и Анооръ различили какое-то строеніе, стоявшее посреди поляны. Подойдя ближе, они убѣдились въ томъ, что это была одна изъ тѣхъ небольшихъ хижинъ, куда индусы прячутъ свои запасы хлѣба и риса; на четырехъ столбахъ, вышиной отъ 2-хъ до 2 1/2 саженъ, настилается бревенчатый или досчатый полъ, а надъ нимъ навѣсъ изъ сухого бамбука. Въ стѣнѣ оставляется одно единственное отверстіе, служащее въ одно время и окномъ и дверью.
Эта рига являлась удобнымъ и надежнымъ убѣжищемъ для Анооръ и Сигаля и они не замедлили воспользоваться ею.
При помощи приставной лѣстницы, оставшейся около риги, молодые люди взобрались въ нее. Сигаль предусмотрительно втащилъ лѣсницу за собой и, воспользовавшись густымъ слоемъ соломы и сухихъ листьевъ, валявшихся на полу, устроилъ удобное ложе для своей маленькой пріятельницы.
Тѣмъ временемъ взошла луна, и ея мягкій, ласковый свѣтъ залилъ своими блѣдными лучами всю окрестность.
Въ воздушной хижинѣ, въ которой поселились на эту ночь Сигаль и Анооръ, сдѣлалось свѣтлѣе.
Молодая дѣвушка съ облегченіемъ вздохнула и протянулась на соломѣ, служившей ей постелью.
— А вы развѣ не будете спать, мой другъ? — послѣ короткой паузы спросила она.
— Нѣтъ, мы французы, люди нервные и не нуждаемся во снѣ и отдыхѣ, — шутливо отозвался Сигаль.
— Какой вы добрый, Сигаль, заботитесь только о другихъ, а про себя совсѣмъ забываній. Право, вы лучшій изъ мужчинъ… и, знаете-ли что, — послѣ минутнаго молчанія добавила она, — обѣщайте мнѣ, что вы никогда не разстанетесь со мной.
— Никогда? А какъ же быть, если вы выйдете замужъ? Я останусь у васъ въ качествѣ слуги.
— О, что вы говорите, Сигаль! — со слезами на глазахъ воскликнула дѣвушка, — такъ значитъ это правда, что европейцы не женятся на дѣвушкахъ нашей страны! О Сигаль, это жестоко. Развѣ вы не знаете, что у насъ такое-же сердце, какъ и у вашихъ бѣлолицыхъ европейскихъ дѣвушекъ, только солнце нашей родины золотитъ наши лица. Такъ неужели-же мы должны страдать за вину солнца! — и бѣдная дѣвушка залилась слезами.
— О нѣтъ, моя ненаглядная сестричка, нѣтъ, дорогая Анооръ, — съ живостью возвразилъ Сигаль, — вы меня не поняли. Я васъ считаю лучшей и достойнѣйшей любви дѣвушкой, но дѣло въ томъ, что вы богаты, а я бѣденъ.
— Ну такъ что же. Мы будемъ оба богаты. Вѣдь это то же самое было-бы, если-бы вы были богаты, а я бѣдна.
— Конечно, но…
— Ну нѣтъ, это дѣло рѣшеное: вы будете моимъ мужемъ, а я вашей женой, и мы никогда не разстанемся.
— Хорошо, — отвѣчалъ юноша, — пусть это будетъ рѣшено, но только теперь на время забудемъ объ этомъ. Послѣ мы вернемся опять къ этому разговору въ присутствіи доктора и Наиндры, пусть они рѣшатъ.
— Нѣтъ, мы уже сами рѣшили, — упрямо отвѣчала дѣвушка, а минуту спустя добавила: — спокойной ночи Сигаль!
— Спите спокойно, сестричка — отозвался юноша и отойдя въ сторону, сѣлъ у открытой двери и сталъ всматриваться въ темную чащу лѣса.
Вдругъ этотъ мрачный и угрюмый лѣсъ точно ожилъ, будто по немъ промчался бѣшенный ураганъ, ночная тишина огласилась какимъ-то зловѣщимъ воемъ и стономъ. Вслѣдъ за тѣмъ странное, непонятное зрѣлище предстало глазамъ юноши.
Сквозь чащу кустовъ, обрамлявшихъ поляну, точно потокъ чрезъ прорвавшуюся плотину, хлынули на полянку, точно войска обращенныя въ бѣгство преслѣдованіями непріятеля, самые разнородные обитатели этого дѣвственнаго лѣса, — тигры, пантеры, быстроногія лани, антилопы, могучіе гиганты — слоны. Все это мчалось впередъ безъ оглядки, точно за испугашніми животными гнался огонь лѣсного пожара. Все съ быстротой молніи проносилось черезъ поляну и исчезало въ противоположной части лѣса. Прошло нѣсколько мгновеній и въ лѣсу снова воцарилась тишина.
— Что это такое? — подумалъ Сигаль, — неужели мнѣ все это приснилось или почудилось?
Но вотъ до его слуха стали доноситься какіе-то подавленные, затаенные звуки, какъ будто кто-то крадучись пробирался по слѣдамъ обезумѣвшихъ животныхъ.
Вскорѣ Сигаль различилъ шелестъ сухихъ листьевъ подъ ногами осторожно ступавшихъ людей. Дрожь пробѣжала по всѣмъ членамъ юноши. Почуявъ опасность, Сигаль осторожно выбрался изъ хижины, вылѣзъ черезъ окно и спустился на землю по одному изъ столбовъ.
Пригнувшись къ землѣ, прячась за кустами, сталъ онъ пробираться къ тому мѣсту, откуда доносился этотъ подозрительный шумъ. Притаившись въ кустахъ, онъ приложилъ ухо къ землѣ и прислушался. Дѣйствительно, онъ не ошибся: въ нѣсколькихъ саженяхъ отъ него шли люди. Это было довольно многочисленная толпа индусовъ, не принадлежавшихъ, повидимому, къ простому рабочему классу. Сигаль догадался, что это были приверженцы какой-нибудь дикой религіозной касты, которыхъ такъ много въ Индіи и которые, подъ покровомъ темной ночи, совершаютъ свои дикіе, кровавые обряды. При мысли объ этомъ, жуткое чувство суевѣрнаго ужаса закралось въ душу одинокаго юноши. Не за себя боялся Сигаль, о себѣ онъ и не думалъ, онъ опасался за безопасность своей маленькой подруги Анооръ. Сигаль вспомнилъ, что фанатики-дееристы преслѣдуютъ по приказанію Аркабада, Безымяннаго, Наиндру и всѣхъ ихъ друзей. Еще болѣзненнѣе заныло сердце молодого француза, когда онъ увидѣлъ какъ по тропѣ, слабо освѣщенной луной, цѣлая толпа страннаго вида людей, съ величайшей осторожностью ползущихъ на четверинкахъ, медленно пробиралась по направленію къ ригѣ. Впереди туземцевъ шелъ ихъ предводитель. Это былъ высокій худощавый старикъ, съ тѣлодвиженіями и глазами безумнаго. У этого страшилища, напоминавшаго ужасныхъ чудовищъ, изображаемыхъ на каменныхъ барьерахъ индійскихъ храмовъ, были длинные развѣвающіеся по плечамъ, всклокоченные волосы, а лицо темно-бронзоваго цвѣта было испещрено прямыми и кривыми бѣлыми мѣловыми линіями, придававшими его кривлявшемуся, нервно подергивающемуся лицу по истинѣ ужасный видъ. Верхняя часть его туловища и костлявыя руки были также испещрены мѣловыми линіями.
— Кого преслѣдуютъ эти чудовища? — спрашивалъ себя Сигаль и не находя отвѣта на свой вопросъ, рѣшилъ прослѣдить за ними, пробираясь крадучись параллельно съ этимъ ползучимъ отрядомъ.
Чудовища, какъ окрестилъ ихъ молодой французъ, направлялись къ ригѣ, слѣдуя тропой, только что проложенной обезумѣвшими отъ страха животными.
Дойдя до поляны, предводитель шайки остановился и, проговоривъ нѣсколько словъ своимъ спутникамъ, указалъ имъ на воздушную хижину, въ которой мирно спала Анооръ. Сигаль поблѣднѣлъ отъ ужаса.
Онъ готовъ былъ уже вскочить на ноги и ринуться на враговъ дѣвушки, но съ быстротой молніи въ его мозгу блестнула мысль, что это было бы безполезно и даже опасно. Что могъ онъ одинъ, безоружный, подѣлать съ толпой дикихъ, вооруженныхъ людей?
Его, безъ сомнѣнія, убьютъ и тогда бѣдная Анооръ останется въ рукахъ этихъ изверговъ и навѣки исчезнетъ безъ вѣсти. Нѣтъ здѣсь нужно было прибѣгнуть къ хитрости. И изобрѣтательный юноша рѣшился на это послѣднее средство. Вдругъ какое то черное мохнатое существо подкралось къ нему и стало лизать ему руки. Сигаль обернулся и увидѣлъ около себя Людовика, незамѣтно послѣдовавшаго за нимъ и притаившагося вмѣстѣ съ нимъ на краю полянки, подъ прикрытіемъ густыхъ кустовъ и деревьевъ. Эта неожиданная ласка, эта близость преданнаго ему существа, въ такой страшный моментъ, ободрили Сигаля, вернули ему самообладаніе и присутствіе духа. Онъ понялъ, что Анооръ не грозитъ пока никакой опасности, такъ какъ эта толпа фанатиковъ дѣйствуетъ по волѣ Аркабада, задумавшаго, вѣроятно, новое испытаніе для несчастной Наиндры.
— Если такъ, то мнѣ необходимо остаться въ живыхъ и на свободѣ, чтобы предупредить нашихъ друзей и предпринять что-нибудь для спасенія Анооръ, — рѣшилъ Сигаль и тутъ-же вспомнилъ о томъ ужасѣ и отчаяніи, которое испытаетъ несчастная дѣвушка, очутившись во власти этихъ ужасныхъ людей.
— Бѣдная, бѣдная моя сестренка, прошепталъ юноша, — и я ничѣмъ не могу подбодрить ее, не могу помѣшать этимъ извергамъ похитить и увлечь ее въ какое-нибудь потайное мѣсто.
Нѣтъ, надо спрятаться и ни единымъ звукомъ не выдавать своего присутствія, рѣшилъ Сигаль, лежа за кустомъ и не спуская тревожнаго взгляда съ риги.
Толпа между тѣмъ окружила ее и стала искать лѣсенку. Отсутствіе послѣдней немного задержало этихъ людей, но затѣмъ нѣкоторые изъ нихъ ловко и проворно, какъ обезьяны, взобрались на верхъ по столбу и скрылись въ ригѣ.
Мертвая тишина длилась еще съ минуту. Вдругъ раздался испуганный крикъ проснувшейся Анооръ. Очевидно негодяи подкрались къ ней во время сна, когда она тихо спала, не чуя приближающейся опасности.
Затѣмъ послышался легкій шумъ, возня; минуту спустя одинъ изъ туземцевъ вытащилъ лѣстницу и установилъ ее подъ окномъ, — и вотъ двое заговорщиковъ, держа Анооръ за руки и за туловище, стали осторожно спускаться внизъ. Несчастная дѣвушка боролась и выбивалась изо всѣхъ силъ, наконецъ изъ груди ея вырвался отчаянный крикъ;
— Сигаль, Сигаль, помогите!
Бѣдный юноша долженъ былъ сдѣлать сверхъественное усиліе, чтобы сдержаться и не броситься къ ней на помощь, не отозваться на ея призывъ, онъ припалъ къ землѣ и кусалъ себѣ руки, чтобы осилить свой порывъ. Въ эту минуту воздухъ огласился пронзительнымъ свистомъ. Толпа дееристовъ заволновалась, чудовища стали одинъ за другимъ исчезать во мракѣ ночи, точно рой привидѣній.
Тогда Сигаль вскочилъ на ноги, не спуская глазъ съ того мѣста, гдѣ скрылись похитители со своей жертвой.
Онъ ласково провелъ по спинѣ своего четвероногаго друга и пробормоталъ:
— Надо прослѣдить за этими негодяями и узнать куда они тащатъ бѣдную Анооръ.
Умное животное какъ будто поняло своего хозяина: медвѣжонокъ уткнулся мордой въ землю и, обнюхивая каждый шагъ, пустился впередъ.
Вскорѣ онъ попалъ на слѣдъ и, уже не задумываясь, пошелъ по нему, служа надежнымъ путеводителемъ для Сигаля, которому трудно было-бы одному оріентироваться въ этихъ незнакомыхъ ему темныхъ лѣсныхъ дебряхъ.
Юноша слѣдовалъ за медвѣдемъ, не уклоняясь въ сторону ни на шагъ. Такимъ образомъ, пройдя лѣсъ, они стали спускаться по крутому спуску, который привелъ ихъ въ узкую каменистую ложбину, усѣянную камнями. Мѣстные жители называютъ ее рвомъ Десрутъ — Пифума. Дальше дорога пошла вверхъ крутымъ подъемомъ по изсохшему руслу потока.
Наконецъ они вышли на высокое плато, представлявшее собою безплодную каменистую равнину, со взрытой почвой, усѣянной громадными обломками скалъ, напоминавшими фантастическихъ чудовищъ.
На каждой глыбѣ, на каждомъ камнѣ луна оставляла нѣсколько свѣтящихся пятенъ, подобно глазамъ дикихъ звѣрей, горѣвшихъ во мракѣ ночи.
Мало по малу до слуха юноши сталъ доноситься шумъ потока.
Сигаль прошелъ еще нѣсколько шаговъ и очутился на широкой, открытой площадкѣ, которая крутымъ обрывомъ, вышиной въ 60 фут., спускалась въ пѣнящійся потокъ,
— Это Индъ, — догадался Сигаль, вспомнивъ, что на картѣ этой части страны нѣтъ другой подобной рѣки.
Слѣдуя дальше по краю обрыва, Сигаль замѣтилъ спускъ, ведущій уступами книзу.
Этотъ спускъ, не имѣвшій сначала и полутора аршинъ ширины, постепенно расширялся и, наконецъ, образовалъ обширную площадь, вступивъ на которую, Сигаль очутился передъ входомъ въ храмъ Тифума, производящимъ впечатлѣніе громадной разинутой черной пасти, надъ которой, выдѣляются каменные барельефы, изображающіе Тифума и подлѣ него Раму, еще ребенкомъ.
Хотя изображеніе послѣдняго не дало имени храму, тѣмъ не менѣе оно являлось предметомъ общаго поклоненія, такъ какъ преданіе утверждало что во время одного изъ нашествій афганцевъ, Таубъ, царь Пенджаба былъ захваченъ въ плѣнъ. Непріятели привели Тауба сюда, чтобы подвергнуть его пыткѣ и казни, но неожиданное чудо спасло ему жизнь: каменное изображеніе Рамы внезапно ожило и, простерши руки, остановило афганцевъ.
Послѣдніе пришли въ ужасъ отъ такого чуда, освободили своего плѣнника и вернулись къ себѣ въ горы.
Сюда, въ этотъ каменный храмъ, цѣликомъ высѣченный внутри скалы, и была приведена своими похитителями бѣдная Анооръ.
Прежде чѣмъ войти подъ темные своды каменнаго храма, дѣвушка окинула грустнымъ прощальнымъ взглядомъ всю окрестность. Считая себя уже вычеркнутой изъ списка живыхъ, она прощалась навѣки со своей родиной, съ Наиндрой, съ докторомъ, вернувшимъ ей сестру, съ Сигалемъ, спасшимъ ей жизнь.
— Куда онъ могъ дѣваться? — спрашивала себя несчастная дѣвушка, — быть можетъ этотъ отважный, преданный другъ тщетно отыскиваетъ мой слѣдъ и придумываетъ какое нибудь средство вырвать меня изъ рукъ дееристовъ. Но нѣтъ, что онъ можетъ одинъ сдѣлать противъ этихъ людей? Ничего! Развѣ умереть за меня безъ всякой пользы.
И любящая дѣвушка начинала всей душой желать, чтобы ея другъ не попалъ на слѣдъ похитителей и остался живъ и невредимъ, забывая, что тѣмъ самымъ она безповоротно обрекала себя на погибель.
Потерявъ всякую надежду, со смертельной тоской и отчаяніемъ въ душѣ, вступила дѣвочка въ мрачный храмъ Тифума, это жилище убійства, кровопролитія и смерти.
Больше получаса вели дееристы свою жертву по темнымъ, узкимъ ходамъ и подземельямъ. Наконецъ передъ Анооръ заскрипѣла на ржавыхъ петляхъ тажелая дверь, и чей-то грубый, сильный голосъ сказалъ:
— Войди!
Дѣвушка повиновалась, но, переступивъ порогъ, остановилась боясь идти дальше. Тяжелая дверь захлопнулась за ней, и Анооръ почувствовала себя еще болѣе несчастной, покинутой и одинокой. Долго стояла она на одномъ мѣстѣ боясь пошевелиться, сдѣлать шагъ впередъ изъ страха упасть въ одну изъ бездонный пропастей, которыхъ такъ много въ индійскихъ храмахъ и въ которыя сталкиваютъ несчастныхъ, обреченныхъ на погибель и откуда уже нѣтъ возврата.
Страшная картина такой смерти обдала ее холодомъ; она боялась сдѣлать шагъ, но и оставаться на мѣстѣ становилось нестерпимымъ.
— Брама могучій! — простонала она, — защити невидимую дочь твою!
Вдругъ изъ глубины темницы чей-то голосъ окликнулъ ее:
— Анооръ, милая сестра, ты-ли это?
— Наиндра! Неужели это ты?
— Всѣ мы здѣсь! — отозвалась Наиндра, — подойди къ намъ, не бойся, никакая ловушка не грозитъ тебѣ.
Анооръ пошла на голосъ сестры и вскорѣ очутилась въ ее объятьяхъ.
Анооръ поспѣшила разсказать о томъ, какимъ образомъ она попала сюда и узнала въ свою очередь о томъ, что случилось съ ея друзьями послѣ того, какъ она разсталась съ ними.
XI.
правитьНастала ночь. Путники расположились на ночлегъ невдалекѣ отъ рѣки.
Любезная итальянка предложила Наиндрѣ прилечь съ ней вмѣстѣ въ ея голубой палаткѣ.
Но среди ночи какіе-то чудовища вытащили ихъ изъ палатки, связали имъ руки и куда-то повлекли. Безымянный и Тимотео отчаянно сопротивлялись. Нѣсколько злодѣевъ было убито, двое ранено, но въ концѣ концовъ путешественники все-же попали въ плѣнъ къ врагамъ, которые, скрутивъ имъ руки, повели ихъ вмѣстѣ съ дѣвушками
Анооръ чувствовала себя теперь почти счастливо, и забывая обо всемъ, что ждало ее впереди, она искренно радовалась встрѣчѣ со своими друзьями
Но вотъ снова скрипнула дверь и мрачная зала освѣтилась пламенемъ факела.
Высокій, угрюмый индусъ внесъ большой тростниковый подносъ съ плодами и овощами и поставилъ на полъ нѣсколько глиняныхъ кувшиновъ со свѣтлой ключевой водой. По просьбѣ Безымяннаго имъ оставили свалку сучьевъ смолистаго дорева, замѣнявшихъ факелы.
— Теперь, по крайней мѣрѣ мы будемъ избавлены отъ всѣхъ ужасовъ мрака. Мы можемъ разговаривать и смотрѣть другъ на друга, — замѣтилъ Безымянный послѣ ухода тюремщика.
По настоянію молодого ученаго всѣ принудили себя поѣсть.
Это подбодрило заключенныхъ и возстановило ихъ силы.
— Но скажите, какимъ образомъ эти люди рѣшились наложить руки на Наиндру? — спросила Анооръ, — вѣдь безумные священны для всѣхъ.
— Да я самъ не понимаю, что это значитъ, — отозвался Безымянный, — но я предчувствую, что для Наиндры готовится страшное испытаніе.
Всѣ невольно смолкли и пріуныли.
Эти служители Дееры, подвергающіе страшнымъ пыткамъ своихъ ни въ чемъ неповинныхъ жертвъ, въ данномъ случаѣ, когда они желали отомстить за смерть нѣсколькихъ товарищей, убитыхъ Безымяннымъ и Тимотео во время нападенія, должны были измыслить для нихъ нѣчто поистинѣ ужасное.
Разговоръ смолкъ и день прошелъ томительно медленно и только для этихъ людей обреченныхъ на пытки и смерть.
За это время два раза тюремщики приносили фрукты и питье.
— Теперь, вѣроятно, часовъ девять, — сказалъ Безымянный, — въ это время тигры и сектанты чуютъ кровь и выходятъ на добычу.
Безымянному все это было отлично извѣстно, такъ какъ онъ зналъ Индію какъ свои пять пальцевъ, зналъ нравы и обычаи этой страны, какъ будто-бы провелъ въ ней всю свою жизнь. И теперь онъ чутко прислушивался къ малѣйшему звуку, доносившемуся извнѣ.
Вдругъ сильная нервная дрожь пробѣжала по всѣмъ его членамъ: кто-то крадучись подходилъ къ двери; зазвенѣли желѣзные засовы, дверь отворилась, и цѣлый потокъ свѣта ворвался въ помѣщеніе заключенныхъ.
Плѣнники разомъ поднялись на ноги. Вошла толпа дееристовъ, вооруженныхъ длинными кривыми кинжалами. Они кольцомъ окружили плѣнниковъ. За ними появился Аркабадъ. Онъ медленно и торжественно подошелъ къ доктору и громко сказалъ:
— Привѣтъ тебѣ, Безымянный, любимецъ Вишну!
Лицо его исказилось злобной усмѣшкой, а въ голосѣ слышалась насмѣшка.
Безымянный ничего не отвѣтилъ на его слова.
— Ты путешествуешь съ дѣвушкой, лишенной разума, — сказалъ браминъ, — и, пользуясь покровительствомъ, оказываемымъ себѣ безумной, позволилъ себѣ возстать противъ мудрыхъ и святыхъ служителей Брамы, которые въ уединеніи храмовъ изучаютъ страшныя тайны безконечности.
— Я полагалъ, что брамины уважаютъ законъ, который сами-же называютъ божественнымъ и научаютъ людей уважать, — отвѣчалъ Безымянный пожавъ плечами, — я думалъ, что безумные священны въ глазахъ каждаго индуса, такъ какъ Брама грозитъ страшнымъ наказаніемъ каждому, кто осмѣлится не только коснуться ихъ, но даже прекословить имъ. А между тѣмъ ея безуміе, — тутъ онъ указалъ на Наиндру, — не помѣшало твоимъ сеидамъ схватить ее во время сна и заключить въ тюрьму. Бойтесь всѣ страшнаго гнѣва Брамы, онъ жестоко караетъ ослушниковъ своихъ.
Безымянный поднялся, устрашить дееристовъ, но въ отвѣтъ на его слова послышался насмѣшливый смѣхъ Аркабада.
— Напрасно ты стараешься внести трепетъ и смущеніе въ этихъ дееристовъ, — сказалъ онъ, — я, Аркабадъ, исполнитель приговоровъ священной коллегіи браминовъ Эллора принялъ на себя всю отвѣтственность передъ Творцомъ вселенной за этотъ поступокъ.
— Вотъ какъ? И такія сдѣлки съ небомъ допустимы? — насмѣшливо уронилъ докторъ Безымянный.
— Я рѣшился на этотъ поступокъ, чтобы доставить торжество справедливости, чтобы не позволить негодяямъ и мошенникамъ посредствомъ обмана злоупотреблять священными словами Веды. Я не безъ основанія думаю, что Наиндра притворяется безумной, чтобы обманомъ пользоваться тѣми преимуществами, которыя полагаются лишеннымъ разсудка.
— Это очень легко сказать «у меня есть основанія» и удовольствоваться этимъ, чтобы нарушить законъ и обойти его.
— Заключеніе этой дѣвушки на короткое время въ тюрьму было необходимо для того, чтобы превратить мои подозрѣнія въ увѣренность. Я хочу подвергнуть Наиндру еще одному испытанію.
— Ну, а если ты принужденъ будешь сознаться, что твои подозрѣнія неосновательны.
— Въ такомъ случаѣ, — съ увѣренностью возразилъ Аркабадъ, — Наиндра и вы всѣ, сопровождающіе ее будете свободны. Я доставлю вамъ лошадей и принесу жертву Деерѣ и Брамъ, чтобы искупить свою вину. Не такъ ли, братья, я обѣщалъ вамъ поступить по совѣсти и чести, когда просилъ васъ помочь мнѣ въ этомъ дѣлѣ? — докончилъ хитрый браминъ, обращаясь къ сектантамъ.
— Да, да, ты такъ и говорилъ намъ! — отозвалось нѣсколько десятковъ голосовъ.
Очевидно, Аркабадъ былъ вполнѣ увѣренъ въ томъ, что на этотъ разъ его замыселъ осуществится. Какое же страшное испытаніе готовилъ онъ для несчастной жертвы своей ненависти, чѣмъ разсчитывалъ потрясти Наиндру, чтобы заставить ее выдать себя.
— Насталъ часъ испытанія, — торжественно провозгласилъ Аркабадъ, — братья! Ведите плѣнниковъ къ указанному мѣсту и передъ наступленіемъ утра они или будутъ свободны, или поплатятся за свой обманъ.
Въ одну минуту заключенныхъ разлучили и повели къ выходу. Медленно двинулось это шествіе черезъ главный залъ храма, среди котораго возвышалось уродливое изображеніе кровожадной Дееры четверорукой съ головой крокодила, и направилось къ обрыву надъ рѣкой.
Возвышенное плато и вся площадь передъ храмомъ были залиты мягкимъ серебристымъ свѣтомъ луны. Но теперь площадь имѣла совершенно другой видъ, чѣмъ наканунѣ.
Высокая желѣзная рѣшетка, на подобіе металлической арматуры, оранжереи, возвышалась теперь передъ входомъ, а въ двадцати шагахъ отъ этой ограды небольшое пространство въ двѣ сажени длины и ширины также было обнесено рѣшеткой, которая однако, не сходилась сверху, въ видѣ сводчатаго потолка, а оставляла часть, обращенную къ небу, открытой.
Анооръ и Безымяннаго ввели въ клѣтку передъ входомъ, затѣмъ провели черезъ неогороженное пространство и, наконецъ, втолкнули во вторую клѣтку. Здѣсь ихъ заперли снаружи надежными засовами.
Дееристы, брамины и остальные плѣнники остались въ первой клѣткѣ.
Безымянный напрасно ломалъ себѣ голову надъ вопросомъ: что намѣрены были сдѣлать съ нимъ и Анооръ?
Ничего не было легче, какъ перелѣзть черезъ желѣзную рѣшетку и уйти на свободу.
Вдругъ гдѣ-то близко раздался крикъ козленка.
Анооръ смертельно поблѣднѣла и схватила Безымяннаго за руку:
— Отецъ! Отецъ! — въ страшномъ волненіи воскликнула она. — Слышишь крикъ козленка? Это онъ тянетъ его, чтобы заставить кричать.
— Кто? Зачѣмъ? Я не понимаю!
— Этотъ козленокъ вѣдь приманка тигра! — поблѣднѣвшими губами прошептала она.
Теперь только молодой ученый вспомнилъ о существованіи въ Индій оригинальной манеры охотиться на тигровъ изъ за ограды.
Гдѣ-нибудь въ джунгляхъ, на открытомъ мѣстѣ, сооружается желѣзная клѣтка, въ родѣ той, въ которой были заперты Безымянный и Анооръ; туда приводятъ козленка, привязываютъ его къ колу, вбитому въ землю, посреди огороженнаго пространства, въ которое входитъ и самъ охотникъ, вооруженный длинной пикой.
Чтобы приманить тигра, охотникъ принимается тянуть козленка за уши; тотъ пищитъ отъ боли и его жалобный крикъ слышенъ очень далеко. Это приманиваетъ тигра.
Хищникъ сначала бродитъ вокругъ клѣтки, обнюхивая рѣшетку и стараясь найти способъ проникнуть внутрь ограды.
Но, когда все усилія его остаются напрасными, то, разгнѣванный этой неудачей, онъ, наконецъ, однимъ могучимъ прыжкомъ перескакиваетъ черезъ ограду.
Но тутъ его уже ожидаетъ отважный охотникъ. Онъ ловко принимаетъ звѣря на свое длинное копье и пропарываетъ ему брюхо, и, прежде, чѣмъ раненный тигръ успѣетъ подняться и броситься на своего противника, охотникъ, либо выкидываетъ его съ помощью своей пики за ограду, либо приканчиваетъ тутъ-же кинжаломъ.
Теперь только докторъ понялъ ужасное испытаніе, придуманное Аркабадомъ для несчастной хранительницы тайны «Сокровище свободы».
Безымянный и Анооръ были обречены на ужасную, неминуемую смерть, такъ какъ у нихъ не было никакого оружія.
Прошло нѣсколько секундъ томительнаго ожиданія.
— Послушай, Анооръ — сказалъ молодой ученый; — намъ во чтобы то ни стало нужно выбраться изъ этой клѣтки.
— Поздно! — отозвалась дѣвушка, указывая на огромнаго тигра, осторожно подкрадывавшагося къ клѣткѣ.
Хищникъ вплотную подошелъ къ оградѣ и остановился, высматривая себѣ добычу и мѣрно ударяя себя хвостомъ по бокамъ.
Наиндра съ выраженіемъ смертельной тоски слѣдила за двумя жертвами, обреченными на погибель.
Между тѣмъ тигръ, убѣдившись, что ему не грозитъ никакой опасности, раскрылъ пасть и издалъ громкій торжествующій крикъ.
Заключенные догадались, что страшное животное созываетъ своихъ товарищей.
И дѣйствительно! Не успѣлъ еще замереть этотъ густой басойой аккордъ, какъ показалось вдали три громадныхъ тигра.
Всѣ они остановились въ нѣсколькихъ шагахъ отъ клѣтки и, уставясь на заключенныхъ, огласили воздухъ радостнымъ рычаньемъ, привѣтствуя предстоящій имъ пиръ.
Ползкомъ, со всевозможными предосторожностями, подошли они къ самой рѣшетки и, поднявшись на заднія лапы, пытались потрясти желѣзную изгородь. Но рѣшетка была прочна и не поддавалась. Это еще болѣе разсердило тигровъ, оглашавшихъ воздухъ своимъ яростнымъ воемъ.
Вдругъ старый самецъ, сообразивъ, что единственное средство проникнуть внутрь клѣтки — это перескочить черезъ ограду, пригнулся къ землѣ.
Настала роковая минута… Присутствующіе замерли въ ожиданіи.
Безымянный заступилъ собой Анооръ, стараясь защитить ее своей грудью.
Въ этотъ страшный моментъ сила притворства Наиндры не выдержала. Забывъ о томъ, что Аркабадъ, стоя около нея, не спускаетъ съ нее глазъ, дѣвушка выхватила изъ рукъ близъ нея стоявшаго деериста ружье, и выстрѣлила въ свирѣпаго хищника.
Страшный ревъ раненнаго звѣря потрясъ воздухъ. Тигръ покачнулся, но тотчасъ съ новымъ приливомъ бѣшенства бросился на клѣтку, царапая ее когтями. Рѣшетка готова была уже поддаться его усиліямъ.
Въ это время Браминъ, взявъ Наиндру за руку, громко сказалъ:
— Наиндра! Ты выдала себя. Ты не безумная.
Браминъ торжествовалъ. Наконецъ-то его жертва была въ его рукахъ и онъ имѣлъ право отомстить своимъ врагамъ.
Когда раздался выстрѣлъ, остальные звѣри разбѣжались, только старый самецъ съ бѣшенствомъ потрясалъ рѣшетку.
Вдругъ раздался слабый свистящій звукъ. Громадный тигръ пошатнулся, нѣсколько мгновеній продержался еще на ногахъ, затѣмъ грузно рухнулъ на землю и испустилъ духъ.
Недовѣрчивые индусы нѣсколько минутъ держались въ отдаленіи, потомъ, видя, что звѣрь не шевелится, огласили воздухъ радостными криками.
Аркабадъ вывелъ плѣнниковъ изъ клѣтки и направился съ ними въ храмъ Тифума, откуда имъ не суждено было болѣе выйти живыми.
Но вдругъ онъ остановился какъ вкопанный.
Дееристы, объятые ужасомъ, бросились ницъ передъ изображеніемъ Рамы.
Оттуда слышалось страшное рычаніе. Статуя ожила, простерла руки впередъ и гнѣвный голосъ властно приказалъ освободить плѣнниковъ.
О ужасъ! Чудо съ каменнымъ изображеніемъ повторилось!
— Приведите чужеземцамъ коней и идите въ храмъ молиться! — кричало каменное божество — Вишну гнѣвается на васъ за то, что вы осмѣлились поднять руку на возлюбленныхъ его!
Чутьемъ угадывая здѣсь какую-нибудь ловкую ловушку, браминъ хотѣлъ было воспротивиться повелѣнію Рамы, но дееристы, вѣря всей силой слѣпаго фанатизма, несмотря на всѣ его просьбы и даже угрозы, увлекли его съ собой въ храмъ Тифума. Нѣсколько человѣкъ поспѣшно привели коней и затѣмъ безъ оглядки побѣжали за остальными.
Путешественники съ удивленіемъ глядѣли другъ на друга.
— Скорѣй, скорѣй на коней! — кричала имъ каменная статуя, махая руками.
— Сигаль! — съ радостнымъ изумленіемъ воскликнула Анооръ.
Сердце ее не обмануло: это былъ дѣйствительно ея вѣрный и преданный другъ.
Въ два прыжка онъ уже былъ возлѣ нихъ. Посадивъ двухъ сестеръ на одного коня и вскочивъ на остальныхъ, путешественники помчались бѣшенымъ галопомъ по направленію къ западу, къ Афганистану, гдѣ они надѣялись быть сравнительно въ безопасности отъ мести и преслѣдованія браминовъ.
Только тогда, когда страшный храмъ Тифума, дикіе дееристы и браминъ Аркабадъ остались далеко позади, Сигаль разсказалъ своимъ друзьямъ, какимъ образомъ ему удалось узнать мѣсто заключенія несчастныхъ плѣнниковъ и что онъ придумалъ для ихъ спасенія.
— Слѣдуя на нѣкоторомъ разстояніи за похитителями милой сестрички, — началъ юноша, — я дошелъ до храма Тифума, убѣжища дееристовъ. Желая узнать все, что возможно, не будучи самъ замѣченъ заговорщиками, я притаился въ расщелинѣ за барельефомъ, вмѣстѣ съ Людовикомъ, не покидавшимъ меня ни на минуту.
Такимъ образомъ я слышалъ отъ слова до слова весь разговоръ между Аркабадомъ и дееристами и незримо присутствовалъ во время испытанія Наиндры.
Внезапно меня осѣнила счастливая мысль. Я вспомнилъ легенду объ ожившей статуи Рамы и рѣшилъ воспользоваться этимъ единственнымъ возможнымъ средствомъ для вашего спасенія.
Я обвалялся въ сѣрой каменистой пыли, скопившейся позади барельефа, всталъ передъ изображеніемъ Рамы, заслонивъ собой статую и въ темнотѣ совершенно сливаясь съ ней, и отъ имени Рамы приказалъ дееристамъ привести вамъ коней и вернуть вамъ свободу.
— А тигръ?.. — началъ было докторъ Безымянный.
— Тигръ? Ахъ, да, извините докторъ, я не послушался васъ, когда по возвращеніи изъ пещеры Заполаки, вы велѣли намъ убрать въ магазины тѣ сумочки, которыя вы намъ дали, когда мы отправились туда.
— Сумочка осталась при мнѣ. Въ ней была коробочка съ какимъ то порошкомъ, который, можетъ быть, намъ еще пригодится и пистолетъ съ пулями, наполненными синильной кислотой. Вотъ при помощи этого пистолета я и прикончилъ раненаго тигра. Вы не сердитесь на меня за мое непослушаніе?
Вмѣсто отвѣта молодой ученый съ улыбкой взглянулъ на изобрѣтательнаго юношу.
XII.
править— Вильгельмина! Посмотрите на этого господина! Узнаете вы его?
— Ахъ, Боже мой! Да вѣдь это хозяинъ электрической гостинницы!
— Да, да! Это несомнѣнно онъ! — подхватило двѣнадцать звонкихъ молодыхъ голосовъ.
Такими восклицаніями встрѣтили Сандерсы появленіе Безымяннаго и его спутниковъ во дворцѣ форта Марковеръ на берегу Кабула, притока Инда, въ нѣсколькихъ сотняхъ метровъ отъ Афганской границы.
Но что занесло сюда семейство Сандерсъ-ванъ-Стоонъ?
Послѣ того, какъ молоденькая миссъ и фрейлейнъ узрѣли лорда Фатсена и Теобальда въ такихъ костюмахъ, въ какихъ принято ложиться въ постель, шокированные родители сочли неудобнымъ оставаться долѣе въ домѣ губернатора и рѣшили покинуть дворецъ.
Лордъ Фатсенъ, всецѣло занятый мыслью отомстить дерзкимъ незнакомцамъ, такъ безцеремонно надругавшимся надъ нимъ, не особенно удерживалъ своихъ нежданныхъ гостей. Поэтому Сандерсы съ достоинствомъ удалились изъ дворца губернатора Пенджаба и покинули Амритзиръ. Рѣшено было вернуться въ Европу черезъ Афганистанъ и Персію.
Согласно этому маршруту семейство Сандерсъ-ванъ-Стоонъ доѣхало до конечной станціи Гангской ж. д. Пешавера, и вотъ ужъ два дня какъ находилось въ пограничномъ фортѣ Марковеръ, гдѣ ихъ задерживали различныя сложныя административныя формальности, придуманныя правительствомъ Индіи для пропуска путешественниковъ за границы своихъ земель.
То были бурные, неспокойные дни. Раздосадованные происшествіемъ въ домѣ лорда Фатсена, задержкой близь границы и бездѣйствіемъ, Вильгельмина и Іеровоамъ вернулись къ своимъ безконечнымъ англо-бурскимъ спорамъ.
— О, англичане жестоко ошибаются, торжествуя уже теперь побѣду, — желчно смѣялась голландка, — война только теперь начинается. Храбрые буры покинули свои города и начали безпощадную партизанскую войну. Ихъ мелкіе отряды будутъ преслѣдовать и добивать отсталыхъ, уничтожать обозы, отбивать съѣстные припасы. А тутъ еще подымутся африкандеры и отъ этихъ невидимыхъ враговъ, при содѣйствіи различныхъ эпидемій, англійская армія будетъ таять, какъ кусокъ масла на горячей сковородѣ.
Такъ пророчествовала гордая голландка, къ великому гнѣву своего шарообразнаго супруга.
Трудно предвидѣть, чѣмъ могли окончиться подобные споры между Вильгельминой и ея мужемъ, такъ какъ послѣдній тоже не оставался въ долгу и въ восторженныхъ выраженіяхъ восхвалялъ кротость и доброту своей покойной супруги, что выводило изъ себя воинственную голландку.
И въ самый критическій моментъ, когда всѣ двѣнадцать барышень готовы были вмѣшаться въ споръ между двумя враждующими сторонами, появленіе Безымяннаго и его спутниковъ произвело необходимую диверсію.
Всѣ взоры и рѣчи разомъ обратились на него, на немъ сосредоточился весь гнѣвъ семейства Сандерсъ-вамъ-Стоонъ.
Безымянный былъ виновникъ всѣхъ бѣдъ и заключеній, преслѣдовавшихъ англо-голландское семейство.
Обрадовавшись возможности излить на комъ-нибудь гнѣвъ и злобу, накопившіеся въ душѣ каждаго изъ Сандерсовъ, всѣ разомъ закричали, завизжали, загоготали, такъ что ничего нельзя было понять.
Докторъ и его друзья хотѣли было бѣжать изъ этого ада, но тяжелыя ворота пограничнаго поста уже захлопнулись за ними и путешественники очутились запертыми въ его крѣпкихъ стѣнахъ. Бѣгство было немыслимо.
Кромѣ того, такого рода попытка могла окончиться весьма печально для бѣглецовъ, такъ какъ они были призваны на постъ для визированія ихъ бумагъ и установленнаго опроса.
Малѣйшее поползновеніе уклониться отъ этихъ формальностей могло возбудить подозрѣнія и повлечь за собой задержаніе и слѣдствіе.
Между тѣмъ Сандерсы грозно обступили новоприбывшихъ, осыпая ихъ бранью и угрозами.
Неизвѣстно чѣмъ кончилось-бы эта сцена, если-бы громовой голосъ не заставилъ смолкнуть эту шумящую рать.
— Если вы всѣ не замолчите, я васъ всѣхъ посажу въ тюрьму! крикнулъ рослый старикъ съ сѣдымъ волосами, длинной бородой и смуглымъ загорѣлымъ лицомъ.
То былъ Аръ-Винду, потомокъ пешаверскихъ бегумовъ, начальникъ пограничнаго поста Марковеръ.
— Въ чемъ тутъ дѣло? Отвѣчайте, — спросилъ онъ.
Всѣ разомъ заволновались и закричали.
— Молчать! — заоралъ начальникъ поста, — чего дерете глотки!
— Вы милостивый государь, говорите первый, — обратился онъ къ Іеровоаму, вѣроятно изъ уваженія къ его шарообразной фигурѣ, придававшей ему солидный видъ.
Весьма польщенный такимъ предпочтеніемъ, бывшій членъ парламента подробно разсказалъ о своемъ знакомствѣ съ хозяиномъ электрической гостиницы, о судебной ошибкѣ, жертвой которой сдѣлался онъ и его семейство, о томъ какъ наконецъ, была доказана его полная невинность и непричастность къ дѣлу и т. д.
— Несомнѣнно, — закончилъ онъ свою длинную рѣчь, — этотъ докторъ Безымянный и его друзья — преступники, скрывающіеся отъ преслѣдованія англійской полиціи.
Комендантъ выслушалъ все это молча.
— Я ровно ничего не понялъ изъ вашихъ словъ, — глубокомысленно изрекъ онъ свое рѣшеніе, — поэтому я обо всемъ сообщу лорду Фатсену, губернатору Пенджаба, а до полученія отвѣта я всѣхъ васъ арестую. Кто осмѣлится выразить свое неудовольствіе будетъ мигомъ заключенъ въ карцерѣ. Я такъ рѣшилъ и кончено! Никакихъ возраженій. Два раза въ день васъ будутъ выводить на прогулку по двору.
Съ этими словами Аръ-Винду удалился, а арестованныхъ повели въ предназначенныя для нихъ помѣщенія.
Это была большая комната съ чисто выбѣленными столами и перегородкой, раздѣлявшей ее, пополамъ.
Въ одной половинѣ помѣстили Сандерсовъ, въ другой Безымяннаго и его друзей.
— Гнѣвъ Брамы преслѣдуетъ насъ, --печально сказала Наиндра, когда стража удалилась, — еще одинъ часъ пути, и мы были бы по ту сторону границы. Передъ нами лежалъ-бы открытый путь къ «Сокровищу свободы», а теперь неизвѣстно, чѣмъ все это кончится.
Безымянный молча поникъ головой; лицо его было печально озабоченно. Онъ не сомнѣвался, что онъ и его друзья будутъ отправлены къ лорду Фатсену. Тотъ обрадуется случаю отомстить имъ за ихъ скверную шутку. Онъ и Сигаль, несомнѣнно, будутъ заключены въ тюрьму, а Анооръ и Наиндра попадутъ въ руки браминовъ.
Вдругъ Сигаль поднялъ голову.
— Наиндра, я бы очень васъ просилъ сказать мнѣ, далеко-ли отъ границы до того мѣста, гдѣ зарытъ кладъ? Вы можете этимъ дать мнѣ нѣкоторыя полезныя свѣдѣнія.
— Скажи ему, сестра, — воскликнула Анооръ, — онъ добрый, честный, ему можно вѣрить.
— О, я въ этомъ не сомнѣваюсь, — отозвалась Наиндра, — я задумалась только потому, что соображала разстояніе. Намъ придется перейти горы, затѣмъ направиться въ городъ Кабулъ, потомъ мы спустимся къ Кандагару, гдѣ нашъ господинъ, — тутъ она взглянула на Безымяннаго съ восторженнымъ благоговѣніемъ, — приказалъ своимъ слугамъ ожидать его. Тутъ хотя наше путешествіе не будетъ окончено, но труднѣйшая часть пройдена.
— Какъ странно, — задумчиво прошепталъ докторъ, — что всѣ эти поиски «сокровища свободы» увлекаютъ насъ какъ разъ по тому пути, по которому будутъ слѣдовать освободители Индіи! Арійцы, монголы и татары всегда проникали въ Индію черезъ долину Кабула. Русскіе, которымъ суждено быть союзниками возставшихъ индусовъ, тоже пройдутъ тѣмъ же путемъ.
— Все это очень хорошо, — замѣтилъ Сигаль, но, такъ какъ намъ предстоитъ проститься съ гостепріимнымъ Аръ-Винду и путь ждетъ насъ дальній, то не мѣшало бы позаботиться о томъ, чтобы и кони наши одновременно могли покинуть этотъ пограничный постъ.
— О, я знала, что онъ придумаетъ средство освободить насъ! — восторженно воскликнула Анооръ.
— Нѣтъ, милая Анооръ, но я надѣюсь придумать что-нибудь подходящее. Мы должны выбраться отсюда. И мы это сдѣлаемъ! Посмотримъ-ка, какимъ оружіемъ располагаемъ мы въ настоящее время. У меня есть пистолетъ съ капсюлями, наполненными синильной кислотой и вотъ эта коробочка съ порошкомъ.
— Все это намъ не можетъ пригодиться, — печально замѣтилъ Безымянный, — стрѣлять въ бѣдныхъ сипаевъ, служащихъ по неволѣ англійскому правительству, будучи сами индусами, было бы преступленіемъ, а порошокъ твой не болѣе, какъ лѣкарство.
— Отъ какой болѣзни?
— Это анти-этилинъ, излечивающій пьянство.
— А, а, отличное средство, заставляющее пьяницъ не писать «мыслете» по паркету и улицѣ.
— Не шути, Сигаль, пьянство страшный недугъ. Подъ вліяніемъ алкоголя человѣкъ тупѣетъ, теряетъ способность управлять своими движеніями и поступками. Мозгъ атрофируется, человѣкъ, самъ того не замѣчая, поддается импульсамъ нервовъ, приходитъ безо всякой причины въ ярость, или впадаетъ въ уныніе, онъ можетъ даже убить человѣка, самъ того не желая. Но самое ужасное это то, что этотъ недугъ оставляетъ послѣдствія на дѣтяхъ алкоголика, которыя родятся больными, хилыми, часто идіотами и эпилептиками.
— Хмъ! А я то думалъ, что спиртъ придаетъ силы!
— Это заблужденіе. Рабочіе думаютъ, что спиртъ поддерживаетъ ихъ силы, а между тѣмъ это только временное средство; затѣмъ слѣдуетъ реакція, т. е. упадокъ силъ. Спиртъ дѣйствуетъ на усталаго человѣка какъ ударъ кнута на измученнаго коня. А вѣдь никто не будетъ утверждать, что ударъ кнута придаетъ силы лошади.
— И этотъ порошокъ, излечивающій отъ пьянства, придуманъ вами?
— Нѣтъ, я только усовершенствовалъ методъ, изобрѣтенный ужъ раньше тремя французскими учеными: Тэбо, Брока и Саппелье. Они пріучили одну лошадь къ спирту, смачивая овесъ водкой. Опытъ блестяще удался, такъ какъ лошади отличаются склонностью къ спиртнымъ напиткамъ и вину. При помощи кровяной сыворотки этой лошади, удалось излечить отъ пьянства множество алкоголиковъ, причемъ на 100 чел. излѣчивалось совершенно 60, остальные же, не поддававшіеся леченію были люди или невоспріимчивые къ дѣйствію сыворотки, или не пожелавшіе серьезно лечиться. Анти-этилинъ внушаетъ больному непреодолимое отвращеніе къ спиртнымъ напиткамъ и такимъ образомъ предупреждаетъ новое заболѣваніе. Я воспользовался открытіемъ этихъ ученыхъ и превратилъ сыворотку въ сухой порошокъ, что еще болѣе усилило дѣйствіе этого лѣкарства. Достаточно растворить въ стаканѣ воды щепотку этого порошка и сдѣлать подкожное вирыскиваніе больному, для того, чтобы моментально протрезвить больного и привести его въ нормальное состояніе.
— О, это прекрасно, — почти съ горечью воскликнулъ Сигаль, — но мы теряемъ драгоцѣнное время, а между тѣмъ надо спѣшить выбраться отсюда.
— Да, да! — послышалось со всѣхъ сторонъ, — надо совмѣстно придумать средство!
Всѣ размѣстились на простыхъ деревянныхъ табуретахъ, усѣлись въ кружокъ и приготовились приступить къ совѣщанію, какъ вдругъ надъ ихъ головами разразился цѣлый потокъ ругательствъ по ихъ адресу.
Путешественники оглянулись и, понявъ въ чемъ дѣло, несмотря на далеко не веселое настроеніе, разразились дружнымъ смѣхомъ.
Глазамъ путешественниковъ представилось необыкновенно забавное зрѣлище: надъ перегородкой, не доходившей до потолка, торчалъ цѣлый рядъ головъ.
Озадаченные тѣмъ, что ихъ лишили свободы, Сандерсы, кипя злобой и негодованіемъ на Безымяннаго и его друзей, приносившихъ имъ всюду несчастіе, и желая хоть нѣсколько излить свою злость, взобрались на свои табуреты, придвинувъ ихъ къ перегородкѣ и осыпали своихъ враговъ дружнымъ хоромъ ругательствами и упреками. Смѣхъ недруговъ еще болѣе озлилъ семейство Сандерсъ-ванъ-Стоонъ, положительно задыхавшееся отъ бѣшенства.
Воспользовавшись минутой затишья, пока Сандерсы набирались силы для новаго нападенія, Сигаль громко обратился къ нимъ со слѣдующими словами:
— Почтенный джентльмэнъ, сударыня и милыя барышни! Дайте минуту отдыха вашимъ глоткамъ и перестаньте болтать языками. Я хочу вамъ сказать, что намъ вовсе не доставляетъ удовольствія сидѣть въ этой конурѣ и мы только что приступили къ изысканію средствъ вырваться отсюда. Своей бранью вы только помѣшали нашему совѣщанію, клонившемуся къ тому, чтобы вернуть свободу и намъ и вамъ всѣмъ.
— И намъ? — въ одинъ голосъ воскликнули Сандерсы.
— Да, — отвѣчалъ юноша, — такъ какъ я одинъ могу воспрепятствовать англійскимъ властямъ казнить васъ!
— Казнить насъ! За что? Что мы сдѣлали дурного? — ужаснулся Іеровоамъ, а за нимъ и все его семейство.
— Какъ, вы не понимаете? Вѣдь вы же были нашими сообщниками въ электрической гостинницѣ; вы одновременно съ нами находились въ домѣ лорда Фатсена, а теперь вы опятъ вмѣстѣ съ нами. Что намъ стоитъ сказать, что вы наши друзья и сообщники и тѣмъ самымъ заставить васъ раздѣлить нашу участь?
Все англо-голландское семейство окаменѣло отъ ужаса, лица вытянулись и поблѣднѣли.
— Итакъ, — невозмутимо продолжалъ юноша, — намъ нужно какъ можно скорѣй бѣжать и вамъ совѣтую сдѣлать тоже самое.
Члены почтенной семьи молча переглянулись.
— Теперь я вамъ скажу, за что полиція насъ преслѣдуетъ.
И Сигаль въ нѣсколькихъ словахъ разсказалъ со всевозможными эффектными прикрасами драму въ заливѣ Одіернъ, поиски Наиндры и бѣгство изъ Амритзира.
Сандерсы внимательно слушали разсказъ юноши и въ душѣ каждаго изъ членовъ семьи совершался цѣлый переворотъ. Итакъ эти люди, которыхъ они приняли за разбойниковъ и негодяевъ, оказывались симпатичными, благородными людьми, посвятившими свою жизнь на спасеніе и охраненіе двухъ несчастныхъ сиротъ.
— О, какъ прекрасно! Какъ благородно! — восклицали юныя слушательницы, — поставимъ на очередь вопросъ: не стать-ли намъ союзниками этихъ благородныхъ людей!
Сандерсъ вытащилъ изъ чемодана урну и вопросъ былъ подвергнутъ голосованію.
— Четырнадцать голосовъ, — торжественно провозгласилъ бывшій членъ парламента, — и всѣ 14 — за, — внѣ себя отъ удивленія воскликнулъ онъ, самъ едва вѣря такому странному обстоятельству. Впервые всѣ члены его семейства, несмотря на рѣзкое различіе во взглядахъ и вкусахъ, выразились съ полнымъ единодушіемъ заодно.
И это до того растрогало бѣднаго Іеровоама Сандерса, уже привыкшаго къ вѣчнымъ раздорамъ между многочисленными членами его семейства, что онъ совершенно забылъ о всѣхъ непріятностяхъ, предшествовавшихъ этому благополучію.
XIII.
правитьОколо трехъ часовъ пополудни дежурные сипаи повели плѣнниковъ на постовой дворъ для прогулки. Дворъ этотъ былъ обнесенъ кругомъ высокой каменной стѣной; тяжелыя дубовыя двери были замкнуты на желѣзные засовы и задвижки.
Плѣнникамъ было предложено прогуливаться попарно подъ надзоромъ часовыхъ. Самъ Аръ-Винду явился на минуту во дворъ и объявилъ заключеннымъ, что онъ послалъ нарочнаго къ лорду Фатсену съ просьбой рѣшить какъ можно скорѣй, что ему дѣлать съ плѣнниками. Такимъ образомъ ихъ участь всецѣло зависѣла отъ воли и настроенія губернатора Пенджаба.
Но едва успѣлъ онъ договорить послѣднюю фразу, какъ до слуха всѣхъ присутствующихъ донеслись какіе-то странные вопли и стоны, похожіе на крики раненаго животнаго.
Заслышавъ ихъ, начальникъ поста поспѣшно удалился. Безымянный, расхаживавшій въ это время подъ руку съ Сигалемъ, остановился и внимательно прислушался.
— Что это такое? — задумчиво произнесъ онъ.
— Это оретъ парень, у котораго легкія какъ у быка и здоровенная глотка, — отозвался Сигаль, — онъ, положительно, кричитъ какъ звѣрь подъ ножомъ.
Дежурный сипай отрицательно покачалъ головой.
— Это больной человѣкъ, онъ жестоко страдаетъ, — сказалъ онъ, — это кричитъ Аккаръ, сынъ нашего начальника Аръ-Винду; въ него вселились Джины (духи зла) и они терзаютъ его.
— А раньше Аккаръ былъ здоровъ, или онъ съ дѣтства страдаетъ отъ Джиновъ?
— О, нѣтъ! Раньше онъ былъ силенъ какъ левъ и ѣлъ какъ голодный тигръ, а пилъ онъ, какъ приличествуетъ доброму воину за десятерыхъ. При видѣ вина имъ овладѣвала безумная жажда. О, Аккаръ былъ лихой воинъ, саибъ!
— Этотъ Аккаръ, какъ видно пьянчуга, допившійся до бѣлой горячки, — замѣтилъ Сигаль Безымянному, когда они отошли отъ сипая.
— Да, онъ былъ раньше пьяницей, но теперь это несчастный алкоголикъ. Ты слышишь, какъ онъ стонетъ и бѣснуется? Аккаръ невыносимо страдаетъ. Несчастный бьется въ страшныхъ припадкахъ падучей, длящихся иногда двое и трое сутокъ; подъ вліяніемъ страшныхъ конвульсій и галлюцинацій онъ извивается, корчится и можетъ умереть отъ délirium tremens!
— И вы думаете, что Аккаръ алкоголикъ и что въ настоящую минуту онъ страдаетъ отъ припадка падучей? — съ живостью спросилъ Сигаль.
— Я въ этомъ вполнѣ увѣренъ.
— Урра! Мы спасены! Я нашелъ средство выбраться отсюда.
— Въ умѣ-ли ты, Сигаль?
— О, не извольте безпокоиться и займитесь пока другими. Передайте нашимъ, что я прошу ихъ быть готовыми по первому моему знаку вскочить на коней и мчаться къ границѣ. Сейчасъ мнѣ дорога каждая секунда; я все объясню вамъ послѣ, — и, подойдя къ часовому, съ которымъ они только что разговаривали, Сигаль попросилъ его позвать сюда начальника поста.
— Онъ не придетъ, отвѣчалъ солдатъ, пожавъ плечами, — Аръ-Винду сидитъ теперь у изголовья своего больного сына.
— Онъ придетъ, если ты ему скажешь, что я умѣю изгонять Джиновъ, — съ неподражаемой увѣренностью отвѣчалъ Сигаль.
Сипай отшатнулся, но въ слѣдующій моментъ усмѣхнулся.
— Джины смѣются надъ всѣми усиліями человѣка, они непобѣдимы, — съ увѣренностью произнесъ онъ.
— Слушаю, саибъ; слѣдуй за мной; я проведу тебя къ Аръ-Винду, только, позволь тебя предупредить, онъ человѣкъ очень горячій и, если ты обманешь его, онъ застрѣлитъ тебя на мѣстѣ.
Сигаль скорчилъ презрительную мину.
— Только-то? Ну, голубчикъ, напрасно ты стараешься запугать меня такими пустяками. Лучше веди меня скорѣй къ начальнику поста.
Сипай, безъ дальнѣйшихъ возраженій, повернулся на каблукахъ и мѣрнымъ шагомъ зашагалъ впередъ.
Миновавъ зданіе, въ которомъ плѣнники помѣщались часъ тому назадъ, часовой и Сигаль вышли на другой дворъ и затѣмъ, пройдя сотни двѣ шаговъ по узкому, темному корридору, очутились въ саду, содержавшемся въ замѣчательномъ порядкѣ.
Въ глубинѣ сада виднѣлась зеленая бесѣдка, окруженная тѣнистыми деревьями. Отсюда то и доносились отчаянные стоны и крики алкоголика.
Слыша эти ужасные, нечеловѣческіе вопли, бѣдный сипай дрожалъ отъ страха.
— Слышишь, саибъ? — пролепеталъ онъ.
— Конечно, слышу, на то у меня и уши, — насмѣшливо отозвался Сигаль.
— Не смѣйся, саибъ; подожди меня здѣсь; я сейчасъ доложу о тебѣ коменданту.
Съ этими словами сипай скрылся въ бесѣдкѣ.
Вскорѣ онъ вышелъ оттуда и ужъ издали сталъ дѣлать знаки юношѣ, чтобы тотъ подошелъ ближе.
Аръ-Винду уже ожидалъ француза на порогѣ бесѣдки.
— Ты слышишь, — спросилъ онъ Сигаля, такъ какъ въ этотъ моментъ стоны больного усилились.
— Что вы всѣ меня спрашиваете, слышу ли я? Развѣ у васъ въ Индіи такъ много глухихъ, — насмѣшливо отозвался Сигаль, — твой сынъ кричитъ такъ, какъ будто ему за это платятъ деньги. Мудрено не услышать.
— А ты знаешь на что онъ жалуется?
— Ну конечно! Въ него вселились Джины.
— Да, это вѣрно.
— Но ты не бойся, я изгоню Джиновъ и они оставятъ твоего сына въ покоѣ. Но прежде ты долженъ загладить одинъ несправедливый поступокъ: ты удерживаешь здѣсь безобидныхъ путешественниковъ, которымъ по дѣламъ нужно продолжать свой путь.
— Я жду распоряженій г. губернатора!
— Нѣтъ надобности ждать чьихъ-либо распоряженій, чтобы загладить несправедливый поступокъ. Впрочемъ, дѣлай какъ хочешь. Только помни, что, когда ты дождешься распоряженій своего губернатора, можетъ быть твой сынъ уже будетъ мертвъ. Тогда будешь сожалѣть, что не послушалъ меня.
Старикъ весь содрогнулся при этихъ словахъ.
— А ты увѣренъ, что это ни въ чемъ неповинные люди?
— О я сейчасъ докажу тебѣ это, — отвѣчалъ юноша, увидавъ въ нѣсколькихъ шагахъ отъ себя превосходнаго павлина, раскинувшаго колесомъ- свой великолѣпный хвостъ. — Эти люди хотятъ, чтобы ты добровольно вернулъ имъ свободу и если бы не это, они давно могли бы уйти отсюдѣ, безъ твоего разрѣшенія и никто не осмѣлился бы удержать ихъ.
Комендантъ недовѣрчиво усмѣхнулся.
— Ты сомнѣваешься, потому, что не знаешь, что мы всесильные чародѣи. Стоитъ только кому-нибудь изъ насъ протянуть руку по направленію къ тебѣ или къ твоимъ солдатамъ, какъ тотчасъ сердца ваши перестанутъ биться и вы упадете мертвыми къ нашимъ ногамъ. Видишь ли ты эту горделивую птицу? Она жива, здорова, весела, не правда ли?
Комендантъ утвердительно кивнулъ головой.
— Такъ смотри. Я протяну къ ней руку, не касаясь ея, и она упадетъ мертвой.
И дѣйствительно, мальчуганъ вытянулъ руку, птица пронзительно вскрикнула, затрепетала и упала на землю.
Аръ-Винду подошелъ ближе, пощупалъ павлина и убѣдился, что онъ былъ мертвъ. Это такъ поразило старика, что его обычная неукротимость и надменность разомъ исчезли и онъ съ полнымъ смиреніемъ обратился къ юному чародѣю:
— Приказывай, я готовъ повиноваться тебѣ.
— Въ такомъ случаѣ, обѣщаю тебѣ, твой сынъ будетъ здоровъ. А теперь вели вернуть твоимъ плѣнникамъ ихъ коней, оружіе и багажъ.
— Всѣмъ, даже тѣмъ, которые оскорбляли тебя?
— Да. Они были въ заблужденіи, которое теперь разъяснилось. Передай имъ, чтобы всѣ они садились на коней и ждали меня у воротъ. Безъ меня они не уѣдутъ, но, какъ только я къ нимъ вернусь, мы тронемся въ путь.
Аръ-Винду ударилъ въ гонгъ. На зовъ явился рослый туземецъ и начальникъ передалъ ему свое приказаніе.
— Теперь веди меня къ Аккару, — торжественно сказалъ Сигалы и, съ помощью Вишну, я изгоню Джиновъ изъ тѣла твоего сына.
Комендантъ ввелъ юношу въ полутемную комнату со спущенными занавѣсками. На полу были разостланы мягкія цыновки, а на нихъ лежалъ еще не старый, богатырски-сложенный человѣкъ; съ искаженнымъ болѣзнью лицомъ. Онъ судорожно корчился, стоналъ, вылъ, кричалъ непрерывно, такъ что не было возможности сказать слова.
Къ счастью Сигаль замѣтилъ въ глубинѣ комнаты бамбуковый столикъ, на которомъ стоялъ кувшинъ съ водой и нѣсколько стакановъ.
Наливъ воды въ одинъ изъ нихъ, Сигаль, съ видомъ опытнаго врача, всыпаетъ туда немного своего порошка, который почти тотчасъ же растворился. Послѣ этого юный «профессоръ» приступилъ къ подкожному вспрыскиванію при помощи миніатюрнаго ширица, находившагося въ коробкѣ, и сдѣлалъ больному нѣсколько наколовъ.
Можетъ быть Сигаль вонзилъ шприцъ слишкомъ глубоко, или усилилъ дозу анти-этилина, но дѣйствіе лѣкарства было поразительное.
Больной сразу пересталъ волноваться и кричать, члены туловища расправились, индусъ вытянулся, закрылъ глаза и черезъ нѣсколько минутъ забылся тяжелымъ сномъ.
Аръ-Винду съ недоумѣніемъ смотрѣлъ на сына, онъ былъ пораженъ случившимся чудомъ и не вѣрилъ своимъ глазамъ.
— Неужели Джины покинули его тѣло, — бормоталъ онъ, — неужели мой сынъ спасенъ!.. Чужестранецъ, требуй отъ меня что хочешь, я все сдѣлаю тебя.
— Мнѣ ничего не надо, Аръ-Винду; я хочу только вернуться къ своимъ путникамъ и продолжать свой путь.
— Ты уѣзжаешь? — съ горестью воскликнулъ старикъ, — а безъ тебя Джины снова вселятся въ моего сына и будутъ мучить его.
— Не печалься, Аръ-Винду, этого не случится, и вотъ почему: Джины скрываются въ спиртныхъ напиткахъ, которые такъ любилъ твой сынъ и чрезъ нихъ проникали въ мозгъ и тѣло Аккара…
— О, неужели? Въ такомъ случаѣ они снова вселятся въ него, такъ какъ не успѣетъ онъ проснуться, какъ тотчасъ потребуетъ вина или водки.
— Да, это было раньше, но теперь, изгоняя Джиновъ, я внушилъ Аккару отвращеніе къ спиртнымъ напиткамъ. Будь спокоенъ, старикъ, твой сынъ навсегда излѣченъ отъ пьянства.
— Какъ? Неужели ты могъ сдѣлать даже это? — воскликнулъ Аръ-Винду, внѣ себя отъ радости.
— Да, старикъ, можешь мнѣ повѣрить, я, кажется, не обманулъ тебя.
— О, нѣтъ, великій человѣкъ, — восторженно воскликнулъ комендантъ, — я вѣрю тебѣ, но твоя наука мнѣ незнакома и мой слабый умъ не въ состояніи понять ее, прости меня, великодушный юноша.
И старикъ въ умиленіи преклонился передъ бывшимъ гаменомъ.
— Полно, полно, — не безъ лукавства отвѣчалъ Сигаль, — веди меня теперь къ моимъ спутникамъ, я больше не нуженъ твоему сыну.
Сигаль вернулся къ своимъ друзьямъ. Тѣ уже верхами ожидали его возвращенія. Анооръ держала въ поводу лошадь своего молодого друга. Людовикъ важно сидѣлъ на сѣдлѣ.
Путники простились съ Аръ-Винду, низко кланявшимся молодому французу, и выѣхали изъ пограничнаго поста въ сопровожденіи англо-голландскаго семейства. Нѣсколько километровъ они проскакали по направленію къ западу, какъ будто за ними гнались фуріи.
Но вотъ сердце каждаго радостно забилось: на краю дороги возвышался высокій столбъ, окрашенный въ британскіе цвѣта, и надъ нимъ крестомъ расходились, точно два крыла, надписи, на одной Индія, на другой — Афганистанъ.
Еще нѣсколько шаговъ, и наши путешественники были уже по ту сторону границы Афганистана. Всѣ ужасы, преслѣдовавшіе ихъ въ Индіи, этой несчастной странѣ, угнетаемой браминами, остались позади.
XIV.
правитьНаши путешественники ѣхали теперь по долинѣ рѣки Кабула, по узкой полосѣ, тянущейся болѣе, чѣмъ на 2000 километровъ въ длину, которая какъ бы предназначена самой судьбой для. того, чтобы облегчить народамъ вторженіе съ высокихъ плоскогорій Афганистана въ долину, орошаемую водами Инда и Ганга.
Покинувъ земли, принадлежащія англійскому правительству, наши путники облегченно вздохнули.
Безымянный предался воспоминаніямъ прошлаго.
— Вотъ здѣсь, по этому самому пути, гдѣ мы слѣдуемъ теперь, — задумчиво сказалъ онъ, — уже въ теченіе 10 тыс. лѣтъ подвигались на Индію разныя орды и племена, зарившіяся на богатства этой злополучной страны. Видите вы эту груду камней? Это надгробный памятникъ воинственныхъ вождей сейковъ Уаверъ и Ранджии, которые, какъ сказано въ Ведахъ, обрушились въ 3000 году до P. X. на богатѣйшія провинціи Индіи, Пенджабъ, Синди и Раджпутанъ. А этотъ монолитъ, — продолжалъ молодой докторъ, указывая на большую каменную глыбу, — былъ воздвигнутъ здѣсь въ память завоеванія Раджпутана жителями южной Сибири и Туркестана.
Повидимому, Безымянному были извѣстны мельчайшія подробности этой дороги и онъ охотно дѣлился этими свѣдѣніями со своими молодыми спутниками.
Время отъ времени имъ попадались навстрѣчу небольшіе караваны афганцевъ, недовѣрчиво оглядывавшихъ путешественниковъ.
Нѣкоторые изъ афганцевъ имѣли на своемъ головномъ уборѣ по крупному аметисту, отличительному признаку сердаря (главы рода) или же по гранату, признаку хана, начальника извѣстнаго округа. Караваны эти почти всегда разспрашивали доктора и его друзей о цѣли ихъ путешествія и часто говорили насмѣшливымъ тономъ:
— Поѣзжайте въ Кабулъ! Иностранцамъ полезно тамъ побывать, тамъ они услышатъ о бѣдствіяхъ 1842 г.
Въ 1842 г. цѣлая британская армія была уничтожена афганцами, и жители этой страны не мало гордятся этимъ военнымъ подвигомъ, примѣшивая къ этому самодовольному чувству, чувства непримиримой ненависти къ англичанамъ.
Очевидно, Безымяннаго и его спутниковъ принимали за представителей этой націи, такъ какъ по ихъ мнѣнію существуютъ только двѣ европейскія народности: англичане на востокѣ и русскіе на западѣ. И, смотря по тому, съ какой стороны иностранцы въѣзжаютъ въ Афганистанъ, съ запада или съ востока, туземцы принимаютъ ихъ за русскихъ или друзей, или за враговъ — англичанъ.
Несмотря на то, что наши путешественники ѣхали изъ Индіи, путешествіе ихъ совершилось вполнѣ благополучно. На четвертый день они достигли селенія Арицахадъ и сердарь, согласно существующему въ странѣ обычаю, пригласилъ ихъ въ свой домъ, такъ какъ гостепріимство къ иностранцамъ вмѣняется въ обязанность должностнымъ лицамъ.
Приказазъ отвести лошадей путешественниковъ въ конюшни, хозяинъ предложилъ своимъ гостямъ сытный обѣдъ съ мѣстнымъ кисло сладкимъ виномъ, получающимся изъ винограда, растущаго на вершинахъ афганскихъ горъ.
Послѣ того, какъ Безымянный и его спутники утолили голодъ, сердарь подалъ знакъ и въ комнату вошло около десяти молодыхъ людей и дѣвушекъ и исполнили народныя характерныя пляски Апстамъ и Гумбу. Собравшись въ кружокъ, танцующіе подъ мѣрный темпъ выдѣлывали различныя фигуры танца, представлявшія собой живую пантомиму охоты, войны, рыбной ловли, — сопровождая эти движенія гортанными возгласами, хлопаньемъ въ ладоши и прищелкиваніемъ пальцевъ.
Послѣ ухода танцоровъ сердарь любезно обратился къ своимъ гостямъ:
— Самое интересное зрѣлище я приберегъ для конца. Надѣюсь, что вы останетесь довольны этимъ развлеченіемъ.
— Можно узнать, въ чемъ оно будетъ состоять? — полюбопытствовалъ Безымянный, уловивъ въ голосѣ сердаря нотку ироніи и враждебности.
— Представленіе нашей національной пьесы «Великая побѣда», — торжественнымъ тономъ произнесъ сердарь и хлопнулъ въ ладоши.
На его зовъ явились слуги и стали разставлять скамейки поперекъ комнаты, передъ небольшимъ деревяннымъ ящикомъ, нѣсколько напоминавшимъ театръ маріонетокъ.
Когда гости размѣстились на скамейкахъ, а всѣ слуги дома встали позади нихъ, сердарь громко и торжественно сказалъ:
— «Великая побѣда», драматическое представленіе въ 5 картинахъ, правдивая повѣсть о томъ, какъ благородные воины Афганистана наказали дерзость англійскихъ завоевателей.
Вслѣдъ за этимъ сѣрый холщевый занавѣсъ взвился, и маленькая сцена представила зрителямъ грубо намалеванную декорацію залы дворца. На сценѣ появились деревянныя куклы, одѣтыя въ англійскіе мундиры.
Туземцы встрѣтили ихъ появленіе оскорбительнымъ и презрительнымъ «xy!» «ху!»
Пропуская излишнія подробности, мы постараемся воспроизвести эту любопытную пьесу, какъ нельзя болѣе ясно характеризующую положеніе англичанъ въ Афганистанѣ.
Робертъ Сэль, — Что вы думаете о нашемъ положеніи милордъ?
Эльфингстонъ.-- Оно весьма печально, генераллисимусъ. Эти афганцы — настоящіе черти!
P. С.-- Надо ихъ образумить силою оружія. Верховный повелитель афганцевъ, Достъ-Могаммедъ, пріемникъ Футтахъ-хана, имѣетъ среди своихъ приближенныхъ одного русскаго офицера, который совѣтуетъ ему уступить Гератъ Персіи и отнять у насъ провинцію Пейншаверъ. Магометъ согласенъ на это. Но мы должны во что бы то не стало помѣшать этому. Войска наши въ сборѣ. Завтра же мы двинемся на Кандагаръ черезъ горы Белуджистана.
Э.-- Давно пора разгромить это разбойничье гнѣздо!
Э. — Мы взяли Кандагаръ и разбили войска этихъ горцевъ.
P. С.-- Достъ-Магоммедъ бѣжалъ въ горы и мы вмѣсто него поставили Суджака, преданнаго намъ тѣломъ и душой.
Теперь мы наведемъ страхъ и ужасъ на жителей этой страны, чтобы навсегда отбить у нихъ охоту къ неповиновенію. Приведите сюда нашихъ плѣнныхъ.
P. С. (Обращаясь къ афганцамъ) — Вы, разбойники, какъ вы осмѣлились стрѣлять въ англійскихъ солдатъ?
Афганецъ.-- Зачѣмъ они пришли и разграбили нашу страну, сожгли наши жилища и уничтожили наши посѣвы!
P. С.-- Какъ! Ты еще смѣешь разсуждать! Снять ему голову. (Подходитъ палачъ и отрубаетъ голову афганцу).
Э. Вотъ и прекрасно! Когда люди не умѣютъ быть благоразумными съ головой на плечахъ, то тѣмъ самымъ теряютъ право на сохраненіе головы
P. С.-- Всѣ эти плѣнные были неблагоразумны. Палачъ отруби имъ всѣмъ головы и отдай эти головы нашимъ солдатамъ для игры въ мячъ.
Афганка (бросаясь на колѣни). Пощадите.
Одинъ изъ плѣнныхъ. (Гнѣвно). Встань женщина. Афганка не должна унижаться передъ англичанами!
P. С.-- Палачъ, дѣлай свое дѣло! (Палачъ отрубаетъ головы всѣмъ плѣннымъ).
Э.-- Ну, а теперь идемте завтракать!
P. С.-- Съ большимъ удовольствіемъ! Эта маленькая комедія придала мнѣ аппетита! Вы, господа офицеры, отправьтесь въ домъ этой женщины, заберите ея дѣтей; ихъ можно продать въ рабство: не слѣдуетъ упускать изъ виду никакихъ выгодъ, которыя можно извлечь изъ нашихъ побѣдъ надъ этимъ негоднымъ народомъ. (Въ III-ей картинѣ англичане-побѣдители внезапно узнаютъ, что афганцы возстали и окружили лагерь англичанъ).
Магоммедъ.-- Ну что? Какія извѣстія съ поля битвы?
Одинъ изъ хановъ.-- Наши воины побѣждаютъ на всей боевой линіи, могущественный эссаимъ. Англичане попытались было проникнуть чрезъ ущелье, но были отброшены обратно въ Кабулъ.
Магоммедъ.-- Мы побѣждаемъ! Значитъ небо сжалилось надъ угнетаемымъ народомъ и родина отцовъ станетъ вновь свободной и независимой, а надменный побѣдитель не будетъ попирать ее своей ногой!
Ханъ.-- Да! И ты, нашъ царственный изгнанникъ, снова вернешься на престолъ, отнятый у тебя врагами, и опять ты будешь во главѣ нашего славнаго народа.
Магоммедъ.-- Возвращеніе власти не принесетъ мнѣ столько радости, какъ сознаніе, что мой народъ снова независимъ и счастливъ.
Афганскій воинъ (входя). Высокочтимый эссаимъ, пресвѣтлый повелитель, чело котораго касается небесныхъ звѣздъ, начальникъ англичанъ прислалъ къ тебѣ своего генерала для переговоровъ.
М.-- Пусть войдетъ сюда, приведите его. (Входитъ Эльфингстонъ въ сопровожденіи двухъ афганскихъ воиновъ).
Э.-- Привѣтъ тебѣ, государь!
М.-- Прежде чѣмъ отвѣтить тебѣ тѣмъ же, я хочу узнать, какія вѣсти ты принесъ и съ какимъ предложеніемъ ко мнѣ явился.
Э.-- Берегись!
М.-- Чего? Развѣ я не воленъ двинуть мои войска на Кабулъ и перерѣзать вамъ со всѣхъ сторонъ путь къ отступленію. Время угрозъ прошло. Счастье повернулось въ нашу сторону. Проси пощады для твоихъ солдатъ, которые противъ воли повиновались тебѣ. Они и отвѣтчики за твои злодѣянія.
Э.-- Вотъ какъ! Выходитъ, что я одинъ виноватъ во всемъ!
М.-- Не ты-ли ихъ начальникъ? Не ты-ли привелъ сюда англійскія войска? Не ты-ли заставлялъ солдатъ грабить и разорять нашу страну, убивать нашихъ женъ и дѣтей, жечь дома, скотъ и посѣвы? Простить тебя не въ моей власти, даже если бы я хотѣлъ это сдѣлать. Тебя будетъ судить судъ хановъ и, что они рѣшатъ, тому и быть!
Э.-- Ну что тебѣ за выгода лишать меня жизни?
М.-- Судья казнитъ преступниковъ не изъ за выгодъ и приговоръ суда не можетъ обогатить судью.
Э.-- Я богатъ и всѣ свои сокровища отдамъ тебѣ, если ты даруешь мнѣ жизнь.
М.-- Въ нашей странѣ не принимаютъ сокровищъ, нажитыхъ грабежомъ и обманомъ!
Э.-- (Умоляя). Нѣтъ, нѣтъ! У меня въ Индіи есть богатыя земли, слоны, скотъ, огромныя поля риса и другихъ растеній. Я все отдамъ тебѣ, только отпусти отсюда живымъ.
M. — Вы слышите, ханы, что предлагаетъ мнѣ этотъ англичанинъ.
Ханы. (Всѣ въ одинъ голосъ). — Онъ убивалъ нашихъ братьевъ, казнилъ женъ и дѣтей. Смерть ему!
Э. (Въ отчаяніи). — Неужели вы не хотите пощадить меня?
М.-- Ты видишь, намъ не нужны твои богатства. Если бы ты сражался, какъ храбрый воинъ, мы-бы пощадили тебя, но ты, помимо требованій твоего правительства, мучилъ нашихъ плѣнныхъ братьевъ, женъ и дѣтей. Этого мы не можемъ тебѣ простить!
Э. — Ничего я этого не дѣлалъ! Клянусь вамъ честью.
М.-- Не старайся ввести насъ въ обманъ, тебѣ это не удастся. Эй, позвать сюда колдуна, онъ откроетъ намъ всю правду.
Колдунъ.-- Ты звалъ меня, государь?
Могаммедъ.-- Да. Посмотри на этого человѣка. Знаешь ты его?
Колдунъ.-- Знаю. Это генералъ Эльфингстонъ, главнокомандующій англійской дѣйствующей здѣсь арміей.
М.-- Онъ проситъ помилованія за себя и своихъ солдатъ и клянется честью, что никакихъ невинныхъ не казнилъ. Правда ли это? Узнай сейчасъ.
Колдунъ повелительно протягиваетъ руки впередъ и шепчетъ какія то заклинанія.
Колдунъ. (Громко). — Пусть глаза твои увидятъ всѣхъ невинно казненныхъ тобою, пусть кровь ихъ возопіетъ къ тебѣ!
Э. (Шатаясь и закрывая лицо руками). Ахъ, что со мной дѣлается! Моя душа какъ бы отдѣляется отъ тѣла. Что я вижу?… Могилы… Онѣ разверзаются… Изъ нихъ выходятъ мертвецы. О, ужасно! Уберите этихъ казненныхъ, умоляю васъ!..
(Входитъ процессія обезглавленныхъ мужчинъ, женщинъ и дѣтей. Всѣ они несутъ головы въ рукахъ).
Э. — О сжальтесь! Пощадите! Отгоните эти видѣнія.
Видѣнія (хоромъ). Пусть тебя пощадятъ, какъ ты насъ пощадилъ! (Исчезаютъ).
М.-- Встань, генералъ! Ты явился сюда парламентеромъ и личность твоя неприкосновенна. Вернись съ миромъ въ Кабулъ, но помни мое слово: не пройдетъ и недѣли, какъ ты и твои солдаты всѣ будете убиты.
М. (Обращаясь къ англичанину). — Видишь ты всѣ эти мертвыя тѣла?
Солдатъ.-- Да.
М. — Изъ всѣхъ надменныхъ англичанъ, пришедшихъ сюда, остался только ты въ живыхъ. Иди же. Ты свободенъ. Вернись къ себѣ на родину и разскажи о томъ, какъ афганцы расправляются со своими притѣснителями.
Страшнѣйшій шумъ и гамъ привѣтствовали окончаніе пьесы туземцы торжествовали, не помня себя отъ восторга.
Это воспроизведеніе славной компаніи 1842 года дорого сердцу каждаго афганца.
И вотъ, къ великому ихъ удивленію, Безымянный и его друзья стали раздѣлять шумную радость туземцевъ.
— Да развѣ ты и твои спутники — не англичане? — спросилъ сердарь молодого ученаго.
— Нѣтъ, — отозвался тотъ, — мы люди другой націи, дружественной съ великимъ Бѣлымъ царемъ (Русскимъ императоромъ).
— Вы — друзья Бѣлаго царя? — радостно воскликнулъ сердарь, — значитъ друзья афганцевъ?
— Ну да, разумѣется!
Чрезвычайно довольный этимъ обстоятельствомъ, сердарь всталъ со своего мѣста и восторженно объявилъ своимъ людямъ, что онъ имѣетъ счастье принять подъ кровомъ иностранцевъ, сердца которыхъ бьются за одно съ сердцами афганцевъ и русскихъ.
Это извѣстіе вызвало новый взрывъ радости и энтузіазма; пляска и веселье возобновились и закончились лишь поздно ночью, послѣ чего усталыхъ путешественниковъ отвели въ заранѣе приготовленныя помѣщенія; самъ сердарь провожалъ своихъ гостей до дверей.
XV.
правитьПроспавъ отлично ночь подъ кровомъ гостепріимнаго сердаря, Безымянный и его друзья проснулись на другое утро свѣжими и бодрыми.
Послѣ завтрака имъ привели осѣдланныхъ коней и наши путешественники пустились въ путь, провожаемые на нѣкоторое разстояніе сердаремъ и его воинами, которые стрѣляли въ воздухъ на полномъ скаку, чтобы оказать этимъ честь своимъ гостямъ, какъ это вообще принято у афганцевъ.
Путешественники направлялись теперь къ Кабулу, гдѣ Безымянный приказалъ своимъ людямъ ожидать его прибытія.
Подъ вечеръ путники расположились подъ сѣнью небольшой группы деревьевъ вблизи рѣки.
Барышни Сандерсъ-ванъ-Стоонъ, подъ предводительствомъ Вильгельмины, направились къ рѣкѣ совершать омовеніе. Наиндра и Анооръ увлекли за собой Граціэллу; Тимотео и Сигаль, взявъ съ собой Людовика, углубились въ чащу лѣса, охотясь за дикими пчелами. Безымянный остался одинъ стеречь лошадей.
Доставъ свою записную книжку, молодой ученый сталъ заносить въ нее какія-то замѣтки, которыя началъ дѣлать съ перехода черезъ афганскую границу. Спеціалистъ безъ труда узналъ-бы топографическую съемку пройденнаго пути, съ обозначеніемъ градусовъ широты и долготы.
Вдругъ за спиной Безымяннаго раздался дрожащій старческій голосъ. Докторъ быстро обернулся и увидѣлъ передъ собой сгорбленнаго старика, въ афганской одеждѣ, тянувшаго за собой великолѣпнаго коня.
— Привѣтъ тебѣ, саибъ, — сказалъ незнакомецъ, — у меня къ тебѣ просьба.
— Здравствуй старикъ, — привѣтливо отозвался молодой ученый, — говори, въ чемъ твоя просьба?
— Я старъ и слабъ, чужестранецъ, — прошамкалъ старикъ, — дальній путь истощилъ мои силы. Позволь мнѣ провести эту ночь въ твоемъ лагерѣ. Одинъ въ этой глуши, я легко могу сдѣлаться жертвой дикихъ звѣрей или недобрыхъ людей, которые захотятъ увести моего скакуна.
— Добро пожаловать, старикъ, — съ улыбкой отвѣчалъ Безымянный, — будь гостемъ въ нашемъ лагерѣ, стреножь коня и пусти его съ нашими, а когда вернутся мои друзья, ты раздѣлишь съ нами трапезу, а затѣмъ можешь спокойно спать эту ночь, никто тебя не потревожитъ.
Старикъ разсыпался въ благодарностяхъ, и, бормоча себѣ подъ носъ какіе-то молитвенные стихи, отправился поставить своего коня вмѣстѣ съ остальными.
Въ это время къ Безымянному приблизилась Наиндра.
Она покинула своихъ подругъ, чтобы вернуться къ любимому человѣку, который, какъ она знала, остался одинъ.
Занятый своими вычисленіями, онъ не замѣтилъ ея прихода, а она, не желая ему мѣшать, остановилась въ нѣсколькихъ шагахъ, любовно слѣдя за его работой.
— Красавица, — обратился къ ней старикъ, — твой другъ занятъ, ему нельзя мѣшать. Онъ позволилъ мнѣ переночевать въ вашемъ лагерѣ, я теперь одинъ. Займи меня какимъ-нибудь разсказомъ, услади старика чудной музыкой твоего молодого голоса.
— Я охотно разскажу тебѣ что-нибудь, отецъ, — ласково отвѣчала дѣвушка, — хочешь услышать чудную легенду о Рамѣ, завоевавшемъ царство лотосовъ, чтобы всѣ цвѣты принадлежали его невѣстѣ Анпутрѣ.
— Благодарю, добрая красавица, но прежде чѣмъ ты начнешь свой разсказъ, позволь мнѣ наградить тебя за твое ласковое слово къ старику. У меня тамъ, въ дорожной сумкѣ у сѣдла, есть рѣдкія жемчужины, хотя и менѣе красивыя, чѣмъ ты сама, но все-же достойныя служить украшеніемъ въ твоихъ черныхъ кудряхъ. Позволь мнѣ подарить тебѣ одну изъ нихъ! — и старикъ съ усиліемъ поднялся съ земли и дрожащей, старческой походкой направился къ тому мѣсту, гдѣ стоялъ его засѣдланный конь.
Наидра довѣрчиво пошла за старикомъ, который потихоньку ловко и незамѣтно растреножилъ коня и затѣмъ, порывшись въ переметной сумѣ досталъ оттуда крупную жемчужину рѣдкой красоты и громадной цѣнности.
— Возьми эту жемчужину отъ меня на память, — сказалъ старикъ, передавая дѣвушкѣ драгоцѣнный перлъ.
Дѣвушка нѣсколько мгновеніи молча любовалась жемчужиной.
Вдругъ чья-то сильная рука крѣпко обхатила ея станъ и, прежде чѣмъ она успѣла очнуться отъ неожиданности и крикнуть, она очутилась поперекъ сѣдла на лошади незнакомца, вскочившаго на коня съ проворствомъ юноши.
Старикъ пришпорилъ коня и тотъ стрѣлой помчался впередъ. Недоумѣвая, Наиндра подняла глаза на незнакомца. Крикъ ужаса замеръ у нея на устахъ. Длинной сѣдой бороды старика не было и слѣда, а злобное и жестокое лицо Аркабада смотрѣло на нее съ торжествующимъ злорадствомъ.
— Безымянный! Дорогой другъ! Спасите меня! — крикнула Наиндра, обезумѣвъ отъ ужаса и едва чувствуя, какъ нѣжное молодое тѣло ея билось о сѣдло на бѣшеномъ скаку.
На отчаянный зовъ дѣвушки молодой ученый быстро обернулся и разомъ понялъ въ чемъ дѣло.
Однимъ прыжкомъ онъ очутился возлѣ лошадей, растреножилъ лучшаго изъ скакуновъ и, вскочивъ на него, помчался какъ вихрь въ погоню за похитителемъ.
Аркабадъ, повидимому хорошо знакомый съ мѣстностью, избралъ совершенно недоступную тропу, прегражденную всякаго рода препятствіями. По крутому скату онъ спустился въ горную равнину, гдѣ его превосходный скакунъ могъ показать всю быстроту своего бѣга.
Наиндра не переставала кричать и звать на помощь.
— Молчи! — грубо прикрикнулъ на нее Аркабадъ, — не то кинжалъ заставитъ тебя на вѣки замолчать.
Она обернулась и безстрашно взглянула ему прямо въ лицо.
— Что-жъ, убивай! — холодно сказала дѣвушка, — но помни, что тогда ты навсегда потеряешь ключъ къ «Сокровищу свободы».
Она ожидала вызвать взрывъ бѣшенства, но браминъ лишь насмѣшливо улыбнулся.
— О теперь смерть тебѣ не такъ безразлична, какъ раньше! Или ты до сихъ поръ не прочла въ своемъ сердцѣ того, что уже извѣстно другимъ людямъ?
— Я не понимаю тебя, — краснѣя отвѣчала Наиндра.
Ударомъ кинжала въ мякоть крупа, Аркабадъ заставилъ своего коня, споткнувшагося о камень, дать бѣшенный скачекъ впередъ, причемъ браминъ нагнулся къ своей жертвѣ и прошепталъ.
— Ты все еще упорствуешь въ своемъ отказѣ указать мѣсто, гдѣ зарыты клады.
— Да, я готова пожертвовать жизнью за тайну «Сокровища свободы», — твердо отвѣчала дѣвушка.
— То было раньше, но теперь обстоятельства перемѣнились, — продолжалъ браминъ, оглянувшись назадъ. Безымяннаго нигдѣ не было видно и Аркабадъ не могъ удержать торжествующаго восклицанія: — Ну, Тадгири, — проговорилъ онъ, пришпоривая своего коня, — еще послѣднее усиліе и мы уйдемъ отъ погони.
Добрый конь, какъ будто понявъ, въ чемъ дѣло, напрягъ всѣ свои силы, несмотря на то, что давно былъ въ пѣнѣ.
— То было раньше, — снова началъ браминъ, но теперь ты уже не та. Теперь жизнь тебѣ дорога и тебѣ тяжело будетъ разстаться съ нею…
— Нѣтъ, ты ошибаешься!..
— О нѣтъ, теперь ты боишься смерти, потому, что тогда въ твоихъ чудныхъ черныхъ глазахъ не отразится образъ человѣка, котораго ты любишь и котораго ты звала на помощь!
При этихъ словахъ вся кровь дѣвушки отхлынула къ сердцу, въ глазахъ затуманилось, она вся помертвѣла. Да, жестокій браминъ былъ правъ, онъ угадалъ тайну ея сердца и его слова сразили ее, подобно удару кинжала. Да, теперь смерть для нея была ужасна! Вѣдь это значило навѣки отрѣшиться отъ всего, что ясно, свѣтло и заманчиво въ жизни, всему, на что втайнѣ надѣялась ея душа. Дѣвушкой овладѣло глухое отчаяніе и безнадежность. Но вдругъ раздался оружейный выстрѣлъ и она всѣмъ тѣломъ ощутила сильное сотрясеніе.
Лошадь похитителя вдругъ бросилась въ сторону, потомъ снова понеслась впередъ, но дѣвушка замѣтила, что хотя скакунъ и мчался съ невѣроятной быстротой, онъ истекалъ кровью и постепенно терялъ силы.
Инстиктивно Наиндра стала искать глазами того, кто ранилъ бѣдное животное и въ какихъ-нибудь 50-ти саженяхъ увидѣла Безымяннаго, который, несясь съ быстротой урагана, нагонялъ теперь Аркабада.
Видя, что скакунъ брамина много лучше его собственнаго коня, Безымянный понялъ, что нагнать похитителя будетъ невозможно. Оставалось только задержать бѣгъ его лошади. И онъ схватился за ружье и тотчасъ-же снова опустилъ ружье. Отъ волненія рука его дрожала; онъ не рѣшался выстрѣлить. А что, если онъ промахнется и ранитъ ту, которую хотѣлъ спасти, даже цѣной своей собственной жизни.
И вотъ въ то самое время, когда безжалостный браминъ открывалъ глаза бѣдной дѣвушки на проснувшееся въ ней чувство къ этому человѣку, послѣдній вдругъ ясно понялъ, что въ душѣ его народилось новое сильное чувство, захватившее все его существо, онъ почувствовалъ, что безумно любитъ эту отважную дѣвушку, находящуюся въ этотъ моментъ во власти Аркабада. Сердце доктора усиленно билось, взоръ туманился…
Не опасность, которой подвергалась хранительница тайны «Сокровища Свободы», волновала его. Нѣтъ! Ему безконечно жаль было самой Наиндры и онъ отдалъ-бы жизнь, чтобы ей, Наиндрѣ, не грозило ничего.
— Если она погибнетъ, умру и я! — шептали блѣдныя губы молодого доктора, — я не могу жить безъ Наиндры.
Однако съ нечеловѣческимъ усиліемъ воли онъ принудилъ себя къ спокойствію.
— Надо во что бы то ни стало остановить бѣшеный бѣгъ его коня, — рѣшилъ Безымянный и прицѣлился въ лошадь Аркабада.
Выждавъ удобный моментъ, онъ нажалъ курокъ, грянулъ выстрѣлъ, лошадь брамина шарахнулась въ сторону и снова бѣшено понеслась впередъ.
— Неужели я промахнулся! — съ тоской подумалъ Безымянный, — нѣтъ, не можетъ быть!
Онъ пришпорилъ коня и скоро доскакалъ до того мѣста, гдѣ находился Аркабадъ въ моментъ выстрѣла. Здѣсь чернѣло огромное кровяное пятно на землѣ, а дальше шелъ по всему пути кровавый слѣдъ.
— Если даже рана не смертельна, — разсуждалъ Безымянный, — то все же лошадь должна вскорѣ пасть отъ усталости и истощенія. Это было несомнѣнно, и докторъ готовъ былъ торжествовать. Наконецъ-то онъ будетъ держать за горло этого подлаго негодяя, который такъ мучилъ Анооръ и въ особенности Наиндру. его дорогую Наиндру.
Вдругъ крикъ смертельнаго ужаса вырвался изъ груди доктора.
— Боже! Что это!
Какъ и предвидѣлъ Безымянный, конь Аркабада началъ за-мѣтно ослабѣвать отъ потери крови. Браминъ понялъ, что черезъ нѣсколько минутъ врагъ его нагонитъ и тогда онъ, Аркабадъ, всесильный исполнитель приговоровъ браминовъ Эллора, долженъ будетъ вернуться къ своимъ братьямъ и объявить имъ, что Безымянный, Наиндра и Анооръ снова ушли у него изъ-подъ рукъ, что они живутъ на свободѣ и обладаютъ тѣми несмѣтными богатствами, которыя въ надлежащихъ рукахъ могли-бы перевернуть весь существующій строй.
О нѣтъ! Онъ не допуститъ этого! Если эти сокровища не попадутъ въ руки браминовъ, то пусть они не достанутся никому.
Этими словами онъ изрекъ смертный приговоръ Наиндрѣ. Съ ея смертью исчезнетъ и ключъ къ «Сокровищу свободы»; кромѣ того какая великолѣпная месть по отношенію къ этому дерзновенному Безымянному, который осмѣлился возстать противъ всесильныхъ браминовъ.
Аркабадъ оглянулся назадъ. Безымянный былъ уже совсѣмъ близко. Тогда онъ проворно выхватилъ изъ-за пояса длинный кривой кинжалъ и занесъ надъ своей жертвой.
Наиндра ничего этого не замѣтила. Она не сводила глазъ съ Безымяннаго, который нагонялъ ея похитителя. Еще двѣ, три минуты и онъ отобьетъ ее у этого негодяя.
Но вдругъ онъ смертельно поблѣднѣлъ, крикъ ужаса вырвался изъ его груди, невольнымъ жестомъ онъ предупредилъ ее о какой-то страшной опасности, глаза его съ напряженнымъ отчаяніемъ смотрѣли на брамина. Дѣвушку осѣнила мысль, что Аркабадъ, можетъ быть, рѣшилъ сейчасъ раздѣлаться съ ней. Она подняла глаза на брамина и увидѣла занесенный надъ собой кинжалъ, лезвіе котораго ослѣпительно сверкало на солнцѣ.
Бросивъ поводья, негодяй старался лѣвой рукой схватить дѣвушку за шею, чтобы нанести ей смертельный ударъ, но Наиндра не хотѣла теперь умирать, когда она ощутила блаженство любить. Нѣтъ, ни за что! Она рѣшила отбиваться, защищаться до послѣдней возможности. И въ тотъ моментъ, когда браминъ готовъ былъ схватить ее за горло, она укусила его руку съ такой силой, что Аркабадъ откинулся назадъ.
Въ это мгновеніе отважная дѣвушка, забывая всякую опасность и желая только вырваться изъ рукъ негодяя, невѣроятнымъ усиліемъ рванулась впередъ и бросилась съ коня на землю, рискуя разбить себѣ голову объ острые камни.
Ошеломленный браминъ затянулъ поводъ и готовъ былъ вернуться назадъ, но въ этотъ моментъ Безымянный налетѣлъ какъ ураганъ и Аркабадъ едва только успѣлъ пришпорить коня, чтобы уйти отъ вѣрной смерти.
Умный браминъ зналъ, что Безымянный не станетъ преслѣдовать его, а займется мертвой или безчувственной дѣвушкой; и, дѣйствительно, не ошибся.
Доскакавъ, какъ безумный, до того мѣста, гдѣ лежала Наиндра, Безымянный соскочилъ съ лошади и подбѣжалъ къ безчувственной дѣвушкѣ.
При паденіи она разбила себѣ голову о камень и алая струйка крови сочилась изъ подъ ея черныхъ кудрей.
— Неужели она убилась? Неужели она умерла, — безпомощно твердилъ молодой ученый, не сводя глазъ съ поблѣднѣвшаго лица любимой имъ дѣвушки.
Одна мысль, что Наиндра умерла, убивала его; и въ эту минуту энергичный и находчивый Безымянный былъ безпомощнѣе малаго ребенка.
Трудно сказать, сколько времени прошло въ этомъ безмолвномъ созерцаніи. Но вотъ, наконецъ, онъ ощутилъ біеніе пульса, слабый вздохъ вырвался изъ полуоткрытыхъ устъ дѣвушки, она на мгновеніе открыла глаза.
Обезумѣвъ отъ радости, Безымянный вскочилъ на ноги и задыхающимся голосомъ проговорилъ:
— Она жива! Боже, какое счастье!
Затѣмъ онъ осмотрѣлъ ея рану и убѣдился, что она была совершенно неопасна и единственнымъ послѣдствіемъ ея могъ быть болѣе или менѣе продолжительный обморокъ.
Только теперь Безымянный вспомнилъ объ Аркабадѣ, но его и слѣдъ простылъ.
Правда, негодяй ушелъ отъ наказанія, но зато и намѣреніе его не осуществилось, ни сокровища не достались ему, ни дѣвушка не погибла отъ его руки, словомъ, несмѣтное «Сокровище свободы» опять ушло у него изъ рукъ.
Молодой ученый принялся ухаживать за Наиндрой съ заботливостью нѣжной матери, но здѣсь, въ этой каменистой мѣстности, не было даже воды. Тогда осторожно приподнявъ дѣвушку, докторъ бережно перенесъ ее на сѣдло своей лошади и потомъ, взявъ ее подъ уздцы, повелъ по направленію къ лагерю, старательно выбирая дорогу, чтобы избѣжать сотрясеній.
Спустя нѣкоторое время слабый румянецъ вернулся на лицо Наиндры и, полуоткрывъ губы, она стала тихо шептать какія-то слова. Безымянный жадно ловилъ каждый звукъ.
— …Да, это не лазурь неба отражается въ моихъ глазахъ не голубое озеро съ его нѣжными лотосами. Это онъ… Всюду и вездѣ онъ со мной!.. Да и какой другой образъ могъ бы сравниться съ нимъ? Онъ мнѣ дороже и милѣй всего на свѣтѣ… Самъ мудрый Брама послалъ его на моемъ пути, чтобы я сдѣлалась его вѣрной и нѣжной подругой.
Безымянный поблѣднѣлъ и шагъ его замѣтно отяжелѣлъ. Какъ, неужели Наиндра любитъ другого, и въ тотъ моментъ, когда въ душѣ его проснулось сильное чувство, ему суждено узнать, что сердце ея уже занято.
Блѣдный, со сжатыми бровями, продолжалъ онъ шагать, полный самыхъ грустныхъ мыслей.
Вдругъ Наиндра открыла глаза и взглянула на него.
— Все онъ и вездѣ онъ! — прошептала она, глядя на него съ блаженной улыбкой.
— Наиндра! Дорогая! Неужели это правда; я не ослышался?
— Такъ это не сонъ? — отвѣчала дѣвушка, широко открывая глаза.
Ученый остановилъ лошадь и приблизился къ Наиндрѣ; она протянула ему руку, въ онъ не рѣшался взять ее.
— Возьмите мою руку, я отдаю вамъ ее навѣкъ, — сказала она, улыбаясь.
Онъ, страстно заключилъ ее въ свои объятья.
— Теперь вернемся скорѣй къ нашимъ друзьямъ, а то они безпокоятся о нашемъ продолжительномъ отсутствіи, — проговорила она.
И оба, довольные, счастливые, вернулись обратно въ лагерь.
Тамъ уже давно дожидались ихъ.
— Что такое случилось? — спросилъ Сигаль, идя имъ навстѣчу.
— Я слышала выстрѣлъ! — сказала Анооръ.
— Мы ужасно боялись, думали, что готовится нападеніе! — защебетали барышни Сандерсъ-ванъ-Стоонъ.
— Да ты ранена, Наиндра! — воскликнула Анооръ.
— Ранены? — разомъ закричали присутствующіе, — что случилось?
Безымянный хотѣлъ разсказать все, что произошло, но Наиндра предупредила его.
— Сестра, — растроганнымъ голосомъ начала она, — ты знаешь, какъ я была несчастна, а теперь, благодаря этой ничтожной ранѣ, на душѣ у меня свѣтло и отрадно. Легенда говоритъ, что однажды Брама создалъ нѣчто столь чистое и прекрасное, что онъ самъ, творецъ міра, боготворимый всѣми, преклонился передъ этимъ лучезарнымъ созданіемъ, считая его лучше и совершеннѣе, чѣмъ онъ самъ. Имя этого созданія, которое мы сегодня встрѣтили на нашемъ пути, слаще всякаго другого имени, обликъ свѣтлѣе солнца, это созданіе — взаимная любовь.
Съ этими словами она нѣжно посмотрѣла на Безымяннаго.
И всѣ присутствующіе почувствовали, какъ въ сердцахъ ихъ шевельнулось то-же чувство, тѣмъ болѣе, что Анооръ, Ситаль и итальянцы уже встрѣтили чудное созданіе Брамы, а остальные съ нетерпѣніемъ ожидали этой встрѣчи.
XVI.
править— Какая печальная мѣстность!
— Да, это страна ужасовъ!
Такими восклицаніями обмѣнивались путешественники подъ впечатлѣніемъ окружающаго ихъ пейзажа.
Пробывъ нѣсколько дней въ Кабулѣ, путешественники направились къ Кандагару, гдѣ Безымянный приказалъ своимъ людямъ ожидать его возвращенія.
Путники ѣхали теперь по безплоднымъ плоскогорьямъ восточнаго Афганистана. Повсюду, куда ни падалъ взоръ, встрѣчались все тѣ-же красноватые холмы и курганы; нигдѣ ни клочка тѣни, ни кустика, ни деревца. Даже трава была выжжена до тла. Нигдѣ ни рѣчки, ни ручья. Только камень да песокъ! Ничто не нарушало тишины этой мрачной, безотрадной природы.
Порой Безымянный и его спутники натыкались на каменистое русло какого-нибудь горнаго потока, несущаго свои воды въ долину въ теченіе одного только мѣсяца въ году, и затѣмъ совершенно пересыхающаго, такъ что даже и на самомъ днѣ русла не остается и слѣда влаги.
Приходилось дѣлать громадные переходы, чтобы дойти до колодца съ обычнымъ бревенчатымъ срубомъ и высокимъ журавлемъ, на которомъ болталось кожаное ведерко. Жителей нигдѣ не было видно.
Вѣроятно, кочевники, пасущіе здѣсь свои стада, покинули теперь эти выжженныя солнцемъ пастбища, откочевавъ въ цвѣтущія, зеленѣющія долины центральнаго Афганистана.
Никогда еще наши путешественники не находились въ такой унылой, безотрадной мѣстности, какъ въ этотъ день. Между двумя глубокими оврагами, служившими когда-то русломъ двухъ большихъ потоковъ, раскинулась безплодная, каменистая долина. Въ самомъ центрѣ ея возвышался небольшой холмъ, на котиромъ тянулся рядъ экба, или сложенныхъ изъ камня грудокъ, означающихъ присутствіе могилъ на этомъ мѣстѣ.
У афганцевъ, а также и у большинства азіатскихъ народовъ, существуетъ обычай воздвигать на могилахъ усопшихъ груды камней. Каждый прохожій считаетъ своей священной обязанностью добавить камней къ наложенной уже кучѣ камней, произнося при этомъ краткую молитву, и затѣмъ идетъ дальше своей дорогой, не справляясь о томъ, кто этотъ покойникъ, котораго онъ почтилъ своимъ скромнымъ даромъ и молитвой.
При видѣ холма, на которомъ возвышался цѣлый рядъ экба, путешественники невольно обмѣнялись замѣчаніями относительно мрачнаго характера этой мѣстности. Только одинъ Безымянный не проронилъ ни слова. Какая-то щемящая тоска сжимала ему сердце, ему грустно и больно было смотрѣть на эти могильные памятники.
Наиндра своимъ чуткимъ сердцемъ поняла настроеніе своего друга.
— Ты знавалъ тѣхъ, чей прахъ покоится здѣсь? — спросила она.
Онъ отрицательно покачалъ головой.
— Нѣтъ, дорогая, я ихъ не знаю, но мнѣ жаль этихъ усопшихъ, погребенныхъ здѣсь вдали отъ людей и человѣческаго жилья. Мнѣ жаль этихъ покойниковъ, забытыхъ и покинутыхъ.
Онъ низко опустилъ голову и тяжело вздохнулъ.
— Гдѣ-то покоятся тѣ, кого я любилъ, кто былъ дорогъ и близокъ моему сердцу? Въ какомъ безвѣстномъ углу зарыты они, тѣ, кто до сихъ поръ еще ждетъ отмщенія?
Наиндра почуяла, что у ея возлюбленнаго какое-то тяжелое горе на душѣ.
— Брама, соединившій наши пути и позволившій, чтобы мы оба, одинокіе и несчастные, шли рука объ руку на трудномъ жизненномъ пути, хочетъ, чтобы когда тоска гнететъ твое сердце, мои глаза плакали вмѣстѣ съ тобой.
Съ чувствомъ невыразимой нѣжности Безымянный поднесъ руку дѣвушки къ своимъ губамъ.
— Наиндра, — растроганнымъ голосомъ произнесъ молодой ученый, — ты для меня яркій лучъ солнца, озарившій мракъ моей жизни, Я не хочу ничего скрывать отъ тебя. Скоро ты узнаешь печальную повѣсть моей жизни, но теперь этотъ часъ еще не на сталъ… Ужъ поздно, — добавилъ онъ послѣ короткой паузы, — намъ придется провести ночь здѣсь…
Спустя нѣкоторое время былъ разбитъ лагерь; женщины принялись готовить ужинъ, мужчины занялись кормленіемъ лошадей. Только Безымянный, побуждаемый какой-то невѣдомой силой, отошелъ въ сторону отъ другихъ и, почти машинально, сталъ взбираться на вершину холма, гдѣ возвышались могильныя груды, Наиндра слѣдовала за нимъ въ нѣсколькихъ шагахъ разстоянія, встревоженная и озабоченная его душевнымъ состояніемъ. Она, вынесшая столько горя въ своей жизни, чутьемъ угадывала, что ея другъ страдаетъ.
— Кто были тѣ усопшіе, о которыхъ скорбѣла его душа и кровь которыхъ до сихъ поръ ждала еще отмщенія? Какой невѣдомый врагъ сразилъ или погубилъ ихъ?
Мысленно ставя себѣ эти вопросы, дѣвушка медленно взбиралась на вершину холма, вслѣдъ за Безымяннымъ, который шелъ понуря голову, весь погруженный въ свои печальныя мысли и не замѣчая присутствія Наиндры.
Такъ дошли они до вершины холма. Передъ ними тянулось семь экба въ рядъ; для кого-то была приготовлена восьмая могила и, расположенныя, вокругъ нея грудки камней свидѣтельствовали о томъ, что восьмая могила еще ожидала своего жильца.
Безымянный остановился, какъ-бы пораженный чѣмъ-то необычайнымъ, и взволнованное лицо его поблѣднѣло еще болѣе.
— Семь могилъ… — прошепталъ онъ, — и восьмая могила уже готова и какъ-будто ждетъ того, кто остался въ живыхъ… Какое странное совпаденіе! Почему судьбѣ угодно было, чтобы эти могилы попались на моемъ пути? Неужели дорогіе усопшіе опасались, что воля моя ослабнетъ и смерть ихъ останется неотмщенной? Нѣтъ, нѣтъ, этого не будетъ!.. Вы, которые покоитесь здѣсь, подъ этими камнями, кто-бы вы ни были, примите мою клятву! Любовь моя къ Наиндрѣ, какъ сильна они ни была-бы, не заставитъ меня забыть моего священнаго долга, забыть того, чѣмъ я обязанъ памяти прошлаго.
Стоя неподвижно, какъ вкопанная, Наиндра слышала каждоеслово, произнесенное ея женихомъ. Съ чувствомъ суевѣрнаго ужаса смотрѣла она на могильные памятники, какъ-бы ожидая, что вотъ-вотъ могилы раскроются И изъ нихъ выйдутъ таинственные мертвецы. Вдругъ вся она вздрогнула; невольный крикѣ ужаса замеръ у нея на губахъ: мимо нея прошмыгнула какая-то тощая фигура. Наиндра разглядѣла маленькаго старичка, съ темнымъ, высохшимъ лицомъ и до того худыми руками и ногами, что онѣ казались лапами паука, а обхватывающее его бедра опоясаніе еще болѣе выдѣляло его страшную худобу.
Сгорбленный старецъ, напоминавшій собой выходца изъ могилъ, невѣрными, дрожащими шагами направился къ Безымянному и слегка дотронулся до его плеча.
— Чужестранецъ, — разбитымъ голосомъ произнесъ онъ, — положи свои камень на эти могилы и добрый даръ твои будетъ пріятенъ тѣнямъ усопшихъ.
Выведенный изъ своего глубокаго раздумья, Безымянный быстро обернулся.
— Кто, ты такой? — удивленно спросилъ онъ.
— Сторожъ. Я охраняю эти могилы и живу въ расщелинѣ вонъ той скалы, откуда мнѣ видны эти экба!
— Здѣсь, вѣроятно, погребены члены знатной и могущественной семьи?
— Да, когда-то она была могущественна и сильна, а теперь никто изъ ея представителей не остался въ живыхъ. Когда я умру, ни одна душа не вспомнитъ о томъ, что эта семья когда-то существовала.
— Ни одна душа! — сдавленнымъ отъ волненія голосомъ пвторилъ ученый, потомъ, послѣ короткаго молчанія, спросилъ.
— Старикъ, ты индусъ?
— Да, — пробормоталъ сторожъ.
— Что-же заставило тебя разстаться съ родными и друзьями и поселиться здѣсь, въ этой пустынѣ, вдали отъ города и людей?
— Меня загнали сюда угрызенія совѣсти… Я зналъ, что тѣ, которые покоятся здѣсь, должны были погибнуть, и изъ подлой трусости не предупредилъ ихъ о грозящей опасности… И вотъ ту преданность, которую я не могъ и не смѣлъ проявить къ живымъ, я проявляю теперь по отношенію къ умершимъ. Я посвятилъ всю свою жизнь уходу за могилами тѣхъ, по отношенію къ которымъ поступилъ такъ низко и подло. Искуплю-ли я этимъ свой тяжкій грѣхъ и Простятъ-ли меня покойники? Не знаю. Всю жизнь я молился объ этомъ; буду-ли я прощенъ? — и въ голосѣ старика зазвучали ноты такого глубокаго отчаянія, что Безымянному стало безконечно жаль стараго сторожа и, желая дать другое направленіе его мыслямъ, онъ спросилъ, указывая на восьмую могилу:
— А эта могила приготовлена для кого-нибудь, оставшагося въ живыхъ?
Старикъ уныло покачалъ головой.
— Нѣтъ, и онъ, какъ всѣ члены его семьи, вернулся въ лоно Брамы. Но только я не могъ розыскать его праха, не могъ убрать его тѣла и сдѣлать для него то, что сдѣлалъ для другихъ. Гдѣ покоятся его кости — неизвѣстно. И это безконечно мучаетъ и терзаетъ меня. Я много лѣтъ уже молю Творца вселенной, въ знакъ прощенія, помочь мнѣ отыскать тѣло послѣдняго и предать его землѣ, похоронивъ рядомъ съ остальными. Но до сихъ поръ Брама не внялъ моимъ мольбамъ; видно мой грѣхъ слишкомъ великъ и нѣтъ ему прощенія.
Наиндра точно во снѣ внимала словамъ старика. Она уже не боялась его; чувство страха смѣнилось безконечной жалостью и участіемъ къ этому несчастному существу. Очевидно, Безымянный тоже испытывалъ подобное чувство, такъ какъ неожиданно спросилъ:
— Скажи, старикъ, тебѣ было-бы легче умирать, если-бы ты зналъ, что послѣ твоей смерти другой человѣкъ будетъ заботливо охранять эти могилы?
— Ахъ, господинъ, не оставить эти экба заброшенными и забытыми среди этой пустыни, было-бы для меня большой отрадой. Но кто согласится заботиться о могилахъ, за которыхъ некому платить?
— Ты спрашиваешь, кто?
— Я!
— Ты?
— Да я! Скажи мнѣ, какъ звали тѣхъ, которые погребены здѣсь, и я обѣщаю тебѣ, что могилы ихъ не будутъ заброшены и забыты.
— Нѣтъ, это невозможно, — грустно отвѣчалъ старикъ, — я не могу тебѣ сказать это, имена ихъ преданы забвенію (и это лучше для нихъ), это забвенье оградитъ ихъ прахъ отъ поруганія и святотатственнаго обращенія. Тѣ, что погубили эту семью, сильны и могучи. Если-бы они узнали правду, они бы разметали ихъ прахъ по вѣтру.
Безымянный въ отвѣтъ только улыбнулся и протянулъ къ старику свою руку, на ладони которой стояла золотая статуэтка тигра, нѣкогда приводившая въ повиновеніе его волѣ товарищей «Шивы и Кали» и факировъ.
— Именемъ Золотого Тигра, — медленно и строго произнесъ ученый, — я требую, чтобы ты открылъ мнѣ ихъ имена и сказалъ правду.
Впечатлѣніе, произведенное этимъ жестомъ на стараго инджа, было необычайное: старикъ отступилъ на нѣсколько шаговъ назадъ и не сводилъ глазъ съ золотого изображенія. Колѣни его подгибались, онъ весь дрожалъ съ головы до ногъ. На лицѣ появлялось выраженіе ужаса, недоумѣнія, радости и удивленія.
— Князь… Принцъ… Саибъ… — лепеталъ старикъ, — онъ вышелъ изъ могилы, чтобы сказать старому Ахмеду, что молитвы его услышаны и онъ прощенъ!..
Наиндра жадно прислушивалась къ словамъ дряхлаго инджа. Очевидно, старикъ узнавалъ въ чертахъ ея друга давно забытыя черты. Дѣвушка взглянула на Безымяннаго, тотъ былъ очень блѣденъ.
— Зачѣмъ ты называешь меня принцемъ? — угрюмо сказалъ онъ, — ни князей, ни принцевъ не существуетъ въ той странѣ, гдѣ чужеземное иго и козни враговъ лишило ихъ жизни и сдѣлало изгнанниками.
Но Ахмедъ не слушалъ его. Бросившись на колѣни, онъ цѣловалъ край одежды молодого ученаго и продолжалъ бормотать:
— Рама-Саибъ, послѣдній изъ принцевъ Руиджи стоитъ теперь передъ могилами своей семьи… О, этого, всемогущій Брама, я даже не смѣлъ просить у тебя!..
Рама-Саибъ — это имя врѣзалось въ самое сердце Наиндры. Рама-Саибъ, послѣдній изъ рода принцевъ Руиджи, имя которыхъ чтится во всемъ Индостанѣ, какъ символъ свободы и патріотизма, какъ покровителя несчастныхъ угнетенныхъ и порабощенныхъ — и этимъ славнымъ именемъ Ахмедъ называлъ ея друга! Весь Пенджабъ, Синди и Раджпутанъ считаютъ исторію этого рода своей родной исторіей. Вездѣ, гдѣ только сражались за свободу, противъ англичанъ, афганцевъ, персовъ или браминовъ, этотъ славный родъ былъ впереди и щедро жертвовалъ деньгами и своей кровью, ради освобожденія родной страны и народа.
Но вдругъ ужасное несчастье постигло эту семью; въ нѣсколько мѣсяцевъ изъ восьми представителей рода Руиджи не осталось ни одного. Первымъ погибъ старый дѣдъ, за нимъ отецъ семьи, славный воинъ, вскорѣ сошла въ могилу и его жена, мать четырехъ сыновей. За ними пали одинъ за другимъ и сыновья, младшій изъ нихъ, Рама-Саибъ, таинственно исчезъ переживъ ужасную кончину своей молодой жены, испустившей послѣдній вздохъ въ его объятіяхъ, послѣ года счастливаго супружества.
Все это было извѣстно Наиндрѣ. Неужели-же она видѣла передъ собой Раму-Саиба? Неужели это онъ, ея другъ, чье сердце полно скорби и печали
— Слушай, старикъ, — строго и твердо сказалъ Безымянный, — ты сказалъ ужъ слишкомъ много и потому я требую, чтобы ты открылъ мнѣ все. Ты говоришь, что здѣсь погибли Руиджи. Какимъ-же образомъ они очутились здѣсь, за сотни километровъ отъ того мѣста, гдѣ настигла ихъ смерть.
— О не грози, Саибъ! Я твой покорный рабъ и разскажу тебѣ все, если ты того требуешь. Но прежде позволь мнѣ уничтожить эту могилу, предназначенную для тебя. Ты вѣдь живъ, мой дорогой господинъ! И сердце мое ликуетъ,: что живъ мститель, что усопшіе не будутъ забыты. Тебѣ я обязанъ разсказать все; долженъ покаяться въ своемъ преступленіи.
Наиндра вдругъ почувствовала, что она не имѣетъ права долѣе слушать этотъ разговоръ безъ вѣдома ея друга.
Дрожа и замирая, она выступила впередъ, приблизилась къ Безымянному и слегка дотронулась до его плеча. Тотъ быстро обернулся и, встрѣтясь съ ея молящимъ взглядомъ, понялъ ея.
— Останься здѣсь, Наиндра, — мягко сказалъ онъ, — ты мнѣ разсказала все о себѣ, теперь тебѣ суждено узнать о моемъ прошломъ, — съ этими словами онъ усадилъ ее на землю рядомъ съ собой.
Сумерки сгущались и окутывали всю окрестность прозрачной мглой, но первые серебристые лучи робко выглядывали изъ-за горъ, обѣщая ясную лунную ночь.
XVII.
правитьДвѣнадцать лѣтъ тому назадъ Ахмедъ былъ въ числѣ слугъ братства браминовъ при храмахъ Эллора. На его обязанности лежало принимать пожертвованія и дары богомольцевъ и складывать въ обширные склады и погреба, въ которыхъ брамины скопляютъ свои несмѣтныя сокровища.
Однажды, оставшись долѣе обыкновеннаго въ одной изъ часовенъ въ нѣдрахъ горы, онъ задремалъ. Смутный шумъ нѣсколькихъ голосовъ вывелъ его изъ забытья. Зная, что за свой проступокъ онъ можетъ быть жестоко наказанъ браминами, Ахмедъ не рѣшился выйти изъ своей засады и, притаившись въ темномъ углу, за массивной гранитной колоной, гдѣ его не могли замѣтить, онъ сталъ чутко прислушиваться. Шаги приближались. Ахмедъ безъ труда узналъ въ одномъ изъ ночныхъ посѣтителей страшнаго вершителя приговоровъ совѣта браминовъ Эллора.
Здѣсь, во мракѣ подземелій, эти всесильные брамины обвиняли безъ суда и защиты кого-нибудь, а иногда и цѣлыя семьи въ преступномъ пренебреженіи божества или въ поступкахъ, противныхъ интересамъ браминовъ, и тутъ-же произносили свой неумолимый приговоръ,: послѣ чего исполнитель приговоровъ обязанъ былъ во что-бы то ни стало, и тѣмъ или инымъ путемъ привести этотъ приговоръ въ исполненіе.
Такимъ образомъ гибли и исчезали цѣлыя семейства, сраженныя рукой невидимыхъ убійцъ.
— Руиджи поселились въ Низамѣ, — грозно говорилъ вершитель приговоровъ, — они не чтутъ и не уважаютъ браминовъ и находятся въ сообщничествѣ съ враждебнымъ намъ обществомъ «Шивы и Кали», но мы, несмотря на это, пока щадили ихъ, полагая, что они наконецъ одумаются и оцѣнятъ нашу снисходительность.
— И они, конечно, цѣнятъ ее, — отвѣчалъ нѣжный женскій голосъ.
— Ты такъ думаешь? Нѣтъ, ты ошибаешься, дѣвушка! Руиджи утверждаютъ, что мы сообщники англичанъ, что мы препятствуемъ всѣмъ попыткамъ индусовъ избавиться отъ чужеземнаго ига и вернуть независимость Индіи.
— О, не можетъ быть, чтобы Руиджи такъ думали. А если это дѣйствительно правда, то къ чему, святой браминъ, ты говоришь мнѣ это, мнѣ слабому существу, которое ничѣмъ не можетъ помочь?
— Ты знаешь, что священнослужители храмовъ Эллора блюдутъ за тобой и поэтому не хотятъ допустить, чтобы ты вступила въ эту нечестивую семью.
— О, не говори такъ, святой отецъ, — простонала дѣвушка, — ты не знаешь, какъ сильна моя любовь къ принцу Рамѣ! Вся душа моя отдалась ему и я не могу вернуть ее назадъ. Какъ я ни старалась полюбить стараго раджу, котораго вы предназначили мнѣ въ супруги, этотъ человѣкъ мнѣ гадокъ и противенъ. Онъ возбуждаетъ во мнѣ только отвращеніе… Прошу тебя, не принуждай меня выйти за него замужъ!
— Ты забываешь, что онъ — другъ браминовъ и щедрый жертвователь въ храмы Эллора! Итакъ ты безповоротно рѣшила сдѣлаться женой принца Рамы?
— Да, святой браминъ, я люблю его и онъ одинъ мнѣ по душѣ.
— Въ такомъ случаѣ иди за него, но помни, что скоро ты раскаешься въ своемъ безразсудномъ поступкѣ, будешь проливать жгучія слезы, но тогда будетъ слишкомъ поздно.
— Послушай, — прервалъ старика Безымянный, — кто былъ этотъ вершитель приговоровъ браминовъ?
— Это былъ Аркабадъ.
— Аркабадъ! — въ одинъ голосъ воскликнули Безымянный и и Наиндра, — вездѣ этотъ жестокій, неумолимый, безчеловѣчный злодѣй!..
— А кто была молодая дѣвушка? — замирающимъ голосомъ спросилъ ученый.
— Она была круглая сирота изъ знатнаго рода Феліарди. Звали ее Діармидой.
— Діармида! — душу раздирающимъ голосомъ воскликнулъ Безымянный, роняя тяжкія слезы.
— Другъ, — тихо проговорила Наиндра, прислоняясь къ его плечу, — не отчаивайся, не убивайся надъ прошлымъ! Духъ Діармиды вселился въ меня. Милосердный Брама пожелалъ, чтобы на срѣзанномъ стеблѣ разцвѣлъ пышный цвѣтокъ, чтобы я замѣнила тебѣ все утраченное тобой и чтобы ты былъ для меня всѣмъ на свѣтѣ.
— Да, — растроганно произнесъ ученый, — Діармида и Наиндра — два ангела съ одной душой.. Продолжай, Ахмедъ, — обратился онъ къ старцу, — я хочу все знать. Вѣдь до сихъ поръ мнѣ было неизвѣстно, отъ чьей руки погибли мои родственники.
Старикъ продолжалъ свой разсказъ.
Двѣ недѣли спустя состоялась пышная свадьба Діармиды Феліарди съ принцемъ Рамой Руиджи. Жениха велъ къ вѣнцу старый Дэканъ, его дѣдъ, благородный старецъ, съ длинной сѣдой бородой, а позади шествовали отецъ и мать новобрачнаго Діами Руиджи и его супруга Анооръ, а за ними трое братьевъ жениха, принцы Иглиръ, Баліумъ и Догмаръ. Позади толпились гости званые и незваные и среди послѣднихъ находился Ахмедъ.
Онъ одинъ замѣтилъ облако печали на челѣ новобрачной; онъ, да еще браминъ Аркабадъ, не спускавшій ястребинаго взора съ несчастной молодой дѣвушки.
Ахмедъ отъ души сочувствовалъ семьѣ Руиджи, обреченной на погибель совѣтомъ браминовъ Эллора. Долгъ повелѣвалъ ему пойти въ домъ принцевъ Руиджи и предупредить ихъ о грозящей имъ опасности, но Ахмедъ боялся страшной мести браминовъ за свой доносъ и промолчалъ. Такъ прошло шесть мѣсяцевъ, ничто не нарушало мирной жизни князей Руиджи и счастья молодой четы. Діармида мало-по-малу стала забывать угрозы браминовъ, вся отдаваясь своему молодому счастью.
А между тѣмъ гроза уже готова была разразиться надъ этимъ домомъ. Старый Деканъ имѣлъ обыкновеніе совершать ежедневно прогулку на своемъ боевомъ конѣ и люди почтительно склонялись передъ старикомъ, котораго всѣ уважали, какъ храбраго и славнаго воина. Однажды утромъ, когда Ахмедъ былъ занятъ обычной работой, къ нему подошелъ браминъ Аркабадъ.
— Ахмедъ, ты вѣренъ? — спросилъ онъ.
— Да, господинъ, — не задумываясь отвѣтилъ слуга.
— Обѣщаешь-ли ты мнѣ молчать обо всемъ, что увидишь?
— Обѣщаю!
— Въ такомъ случаѣ захвати заступъ и лопату и слѣдуй за мной. Ахмедъ повиновался. У выхода изъ подземелья Аркабада ожидало двое мужчинъ; одинъ изъ нихъ былъ служитель храма Эллора; въ другомъ, по красному шелковому шнуру, обмотанному вокругъ шеи, не трудно было признать душителя.
— Въ путь! — скомандовалъ браминъ.
Слѣдуя за нимъ, путники отправились въ лѣсъ, лежащій къ сѣверу отъ пещеръ Эллора, и вскорѣ спустились въ глубокое ущелье, по дну котораго протекаетъ ручей.
— Здѣсь! — коротко произнесъ Аркабадъ.
Душитель утвердительно кивнулъ головой и, внимательно оглянувшись по сторонамъ, исчезъ въ окружавшемъ его кустарникѣ. Приказавъ рыть мбгилу, Аркабадъ послѣдовалъ за душителемъ и вскорѣ исчезъ въ чащѣ.
Вырывъ могилу, оба служителя. Ахмедъ и его товарищъ, прилегли въ травѣ, въ ожиданіи дальнѣйшихъ приказаній.
Такъ прошелъ часъ. Вдругъ вдали послышался конскій топотъ, всадникъ, видимо, быстро приближался, вдругъ топотъ затихъ. Съ минуту продолжалась мертвая тишина, за тѣмъ мимо притаившихся слугъ бѣшенымъ галопомъ пронеслась лошадь безъ всадника.
Такъ совершился первый актъ страшной драмы, сгубившей всѣхъ представителей славнаго рода Руиджи: искусно выпытавъ отъ слугъ, въ какомъ-направленіи отправится въ этотъ день на свою обычную прогулку старый Дэканъ, Аркабадъ легъ на землю, притворившись раненымъ и, какъ только показался всадникъ, сталъ отчаянно звать на помощь. Поровнявшись съ браминомъ Дэканъ соскочилъ съ коня и нагнулся къ мнимо-раненому. Въ этотъ моментъ изъ кустовъ выскочилъ душитель, накинулъ ему петлю на шею и тутъ-же запрокинулъ его мертвымъ на себя.
Тогда Аркабадъ позвалъ обоихъ слугъ и приказалъ имъ зарыть старика въ могилу, а самую могилу сравнять съ землей и заложить дёрномъ, чтобы на этомъ мѣстѣ не осталось слѣда.
— Теперь забудьте навсегда о томъ, что случилось, не то при малѣйшемъ воспоминаніи объ этомъ васъ постигнетъ та-же участь, а можетъ быть и худшая, — мрачно произнесъ браминъ, когда его приказаніе было исполнено.
XVIII.
правитьСъ минуту старый индусъ молчалъ. Крупныя капли пота струились по его лбу.
— Вотъ здѣсь, — проговорилъ онъ, указывая на первую могилу, — здѣсь покоится прахъ благороднаго старца Дэкана. Ужъ много лѣтъ я слѣжу, чтобы прохожіе воздавали ему ту почесть, какая подобаетъ умершимъ воинамъ.
— Здѣсь? — удивленно спросилъ Безымянный, но вѣдь вы-же зарыли его неподалеку отъ храмовъ Эллора?
— Да, это такъ и было, Саибъ, а какъ останки благороднаго Дэкана очутились здѣсь, я разскажу вамъ послѣ, а теперь позвольте мнѣ продолжать свою грустную исповѣдь.
— Хорошо, говори, Ахмедъ, я слушаю тебя, — отвѣчалъ молодой ученый.
— Съ того дня я навѣкъ лишился покоя, мучаясь и терзаясь сознаніемъ, что я былъ соучастникъ возмутительнаго преступленія. Я жестоко страдалъ и все-же не находилъ въ себѣ силы воспротивиться намѣреніямъ браминовъ. Я зналъ, что при первой моей попыткѣ выдать ихъ преступленіе, эти жестокіе люди, губившіе десятки вліятельныхъ семействъ, раздавили-бы меня какъ жалкаго червяка.
Между тѣмъ принцы Руиджи назначили крупную награду тому, кто отыщетъ тѣло погибшаго Дэкана: Но, несмотря на самые тщательные поиски мѣстнаго населенія и княжескихъ слугъ, трупъ стараго воина такъ и остался неразысканнымъ. А я, свидѣтель убійства Дэкана, молчалъ изъ страха передъ браминами, изъ страха смерти. Такъ прошло нѣсколько мѣсяцевъ и розыски покойнаго прекратились.
За это время я часто встрѣчалъ брамина Аркабада и замѣтилъ, что его отношенія ко мнѣ измѣнились къ лучшему. Онъ былъ особенно милостивъ и благосклоненъ ко мнѣ, считая меня, повидимому, вѣрнымъ и преданнымъ слугой.
Если-бы я тогда далъ ему понять, какъ мучатъ меня угрызенія совѣсти со дня убійства стараго Дэкана, то, конечно, избавился-бы отъ необходимости присутствовать при другихъ подобныхъ сценахъ. Но я былъ тогда подлый трусъ и, боясь потерять благосклонность брамина, я молчалъ, затаивъ на душѣ терзавшія страданія.
Прошло два мѣсяца со смерти славнаго Дэкана, какъ вдругъ, однажды утромъ, къ воротамъ храма Эллора прискакалъ запыхавшійся гонецъ. Онъ принесъ важную вѣсть. Одинъ индусскій милліонеръ былъ при смерти и просилъ прислать къ себѣ какого-нибудь брамина, чтобы тотъ усладилъ его послѣднія минуты бесѣдой о божественномъ Брамѣ и о надеждахъ на свѣтлое будущее, открывающееся за гробомъ избраннымъ правовѣрнымъ.
Къ немалому удивленію Ахмеда, браминъ Аркабадъ самъ вызвался ѣхать къ умирающему. Онъ позвалъ къ себѣ Ахмеда и сообщилъ ему о своемъ намѣреніи взять его съ собой.
Служитель взялъ съ собой книгу Веда (индусскій переводъ съ санскритскаго подлинника) и они пустились въ путь.
По дорогѣ Аркабадъ преподалъ своему спутнику слѣдущія наставленія:
Когда я тебѣ незамѣтно кивну головой, ты приблизишься къ изголовью умирающаго раджи, я передамъ тебѣ книгу Веда и ты вмѣсто меня будешь продолжать чтеніе. Но помни, что ты долженъ всецѣло погрузиться въ свое занятіе, не видѣть и не слышать ничего изъ того, что произойдетъ вокругъ тебя.
Ахмедъ молчалъ, хотя переживалъ страшную душевную пытку. Онъ предчувствовалъ, что его безконечныя мученія еще только начинаются и что ему, вѣроятно, придется сдѣлаться свидѣтелемъ, а можетъ быть соучастникомъ, цѣлаго ряда преступленій.
Наконецъ путники прибыли въ роскошный дворецъ больного раджи Паома Руиджи. Здѣсь царило смятеніе и скорбь.
Брамина встрѣтила красивая молодая женщина съ распущенными волосами въ разодранной одеждѣ, какъ того требуетъ обычай для выраженія скорби. Это была Сокоумъ, молодая жена раджи. Годъ тому назадъ милліонеръ женился на ней, возведя ее изъ простой рабыни на степень своей жены. Вѣроятно этому немало содѣйствовали брамины, такъ какъ молодая женщина, ставъ женой раджи, сдѣлалась усердной жертвовательницей на храмы Эллора, и Ахмедъ не разъ видѣлъ, какъ она приходила въ святилище на таинственныя совѣщанія съ браминами.
Сокоумъ распростерлась на землѣ передъ Аркабадомъ, когда тотъ вошелъ въ домъ раджи
— Святой отецъ! — простонала она со всѣми признаками безнадежнаго горя, — душа моя полна печали!
— Знаю, дочь моя! — отвѣчалъ лицемѣръ, — оттого-то я и принесъ тебѣ утѣшеніе, ниспосылаемое Брамой своимъ возлюбленымъ чадамъ.
Эти обычныя слова утѣшенія успокоительно подѣйствовали на молодую женщину. Она сразу утихла, тревога исчезла съ ея лица и, странное дѣло, Ахмеду показалось, что въ ея черныхъ глазахъ промелькнулъ лучъ несомнѣнной радости. Очевидно въ словахъ брамина скрывался для нея таинственный смыслъ. Она поспѣшно встала и повела брамина въ роскошную залу, гдѣ умирающій раджа лежалъ на своемъ смертномъ одрѣ,
Блѣдный, измученный, съ печатью близкой смерти на челѣ Паомо слабо улыбнулся при видѣ входящаго къ нему брамина. Послѣдній приблизился къ умирающему, изобразилъ у него на груди знакъ священнаго треугольника, символъ браманической Троицы, затѣмъ сѣлъ у изголовья раджи и сталъ глухимъ груднымъ голосомъ читать стихи книги, Веда повѣствующіе о странствованіяхъ освобожденной отъ земныхъ оковъ души по пустынямъ безпредѣльности.
Въ дальнемъ углу залы Сокоумъ, сидя на подушкахъ, время отъ времени произносила монотоннымъ тоскливымъ голосомъ:
— Брама! Вишну! Шива!
Паомо тяжело дышалъ. Лицо его съ каждой минутой все больше и больше блѣднѣло; жизнь замѣтно угасала въ его измученномъ тѣлѣ; онъ былъ уже безъ сознанія и конецъ былъ нед, алекъ. Тогда Аркабадъ передалъ слугѣ священную книгу. Тотъ сталъ читать. Но мало по малу, не переставая читать, Ахмедъ сталъ разбирать каждое слово разговора брамина съ Сокоумъ.
— И такъ, родственники твоего супруга, презирая твое низкое происхожденіе, намѣрены оспаривать у тебя право на наслѣдство послѣ смерти Паома? — говорилъ Аркабадъ.
— Да, святой отецъ! А между тѣмъ я была яркимъ лучемъ свѣта на склонѣ его жизни. А теперь меня хотятъ изгнать изъ дворца, гдѣ я была полновластной хозяйкой. Сжалься, отецъ, надъ безпомощной женщиной. Вспомни только, что я всегда была послушна волѣ браминовъ и не скупилась на царскіе подарки!
— Успокойся, прекрасная Сокоумъ, не бойся, брамины не оставятъ тебя безъ своей помощи и поддержки. Мы уже подумали о томъ, какимъ способомъ сохранить тебѣ право на наслѣдство, которое ты сумѣешь употребить на пользу Брамѣ. Ты знаешь, законъ Низама гласитъ, что раба, ставъ женой своего господина, наслѣдуетъ его богатства только въ данномъ случаѣ…
— Когда вдова приказываетъ воздвигнуть себѣ вдовій костеръ, — съ живостью подхватила Сокоумъ, — на которомъ должна быть сожжена живой, чтобы не пережить своего мужа. Въ такомъ случаѣ она имѣетъ право завѣщать все состояніе кому-нибудь изъ своихъ родственниковъ.
— Ну да! — насмѣшливо подтвердилъ Аркабадъ.
— Но неужели ты требуешь этого отъ меня! Я не хочу жертвовать жизнью, я хочу жить и наслаждаться жизнью! — воскликнула Сокоумъ.
— Молчи! — прикрикнулъ на нее брамивъ, — слушайся совѣта мудрѣйшихъ! Законъ Низама гласитъ такъ: «Рабыня, ставъ женой своего господина, унаслѣдуетъ его состояніе, если прикажетъ воздвигнуть для себя вдовій костеръ». Но въ законѣ не сказано, что она должна быть сожжена. И вотъ мы воспользуемся этой неточностью, чтобы спасти тебя отъ смерти и сдѣлать наслѣдницей Паома. Ты должна будешь тосковать и убиваться по немъ, увѣряя всѣхъ, что не въ силахъ пережить его смерти, затѣмъ ты прикажешь воздвигнуть себѣ костеръ, исполнивъ такимъ образомъ то, что предписываетъ законъ.
— Да! — прошептала Сокоумъ, видимо не уловивъ вполнѣ смысла словъ брамина.
— Въ назначенный день ты появишься на кострѣ, — продолжалъ браминъ, — но не бойся. Мы съ умѣемъ отвратить отъ тебя пламя, и въ тотъ же день ты будешь благодарить насъ за то, что мы добыли тебѣ наслѣдство раджи.
— Да, но мои враги скажутъ, что воздвигнуть костеръ мало, что нужно быть сожженной, — возразила молодая женщина.
— Возможно. Но судьи подумаютъ, что брамины лучше понимаютъ священное писаніе, чѣмъ простые смертные.
— Неужели, отецъ, брамины согласны засвидѣтельствовать это передъ судомъ.
— Да, дочь моя! Но мы разсчитывали на твою признательность, ты не должна забывать нуждъ храмовъ Эллора и ихъ священнослужителей.
Ахмедъ слушалъ этотъ разговоръ и не могъ понять, почему брамины вздумали помогать Сокоумъ. Вѣдь семья раджи была очень религіозна и не менѣе Сокоумъ щедра на дары и пожертвованія. Конечно, Ахмеду и въ голову не приходило, что покровительство бывшей рабынѣ клонилось къ тому, чтобы нанести новый ударъ принцамъ Руиджи.
Весь этотъ день браминъ и служитель оставались во дворцѣ раджи, который незамѣтно скончался въ то время, какъ браминъ и Сокоумъ обсуждали незаконный способъ завладѣть его имуществомъ. Когда собрались родственники, друзья и слуги покойнаго, молодая вдова объявила, что будучи не въ состояніи перенести столь тяжкую утрату, она рѣшилась на добровольное самосожженіе, чтобы послѣдовать въ райскія страны за своимъ дорогимъ супругомъ. Присутствующіе принимали это подлое притворство за чистую монету и всячески старались заставить ее отказаться отъ мысли пожертвовать своей молодостью и красотой. Но вдова была непоколебима въ своемъ рѣшеніи. Черезъ три дня должна была совершиться торжественная церемонія
Во время обратнаго пути Аркабадъ, не подозрѣвавшій, что его планы извѣстны Ахмеду, сказалъ ему:
— Несмотря на всѣ мои уговоры, Сокоумъ твердо рѣшила умереть. Но дать ей погибнуть такой смертью, какъ сожженіе на кострѣ, было-бы жестоко, поэтому я рѣшилъ ее спасти противъ ея воли. Теперь слушай, что ты долженъ сдѣлать:
Ты отправишься въ Орангабадъ, во дворецъ англійскаго генералъ-губернатора и скажешь ему, что браминъ Аркабадъ извѣщаетъ его, что чрезъ трое сутокъ вдова раджи Паома Руиджи намѣрена сжечь себя на вдовьемъ кострѣ вмѣстѣ со своимъ покойнымъ супругомъ и что Аркабадъ проситъ его принять мѣры, чтобы воспрепятствовать совершенію этого варварскаго обычая. Вотъ тебѣ мое кольцо, — добавилъ Аркабадъ, — покажи его какъ доказательство того, что ты мое довѣренное лицо.
Въ то время англичане старались искоренить этотъ нелѣпый обычай, но въ большинствѣ случаевъ ихъ попытки оставались безуспѣшными передъ фанатизмомъ толпы. Поэтому англичане были весьма признательны браминамъ, когда тѣ имъ оказывали поддержку.
Не подлежало сомнѣнію, что англійскій генералъ-губернаторъ, по просьбѣ брамина, приметъ всѣ мѣры, чтобы помѣшать сожженію вдовы.
Ахмедъ поблагодарилъ брамина за довѣріе, но на душѣ у него было тяжело. Онъ сознавалъ, что у Аркабада была какая-то тайная мысль, скрытая отъ него.
Молча продолжали они путь. Когда-же они достигли дороги, ведущіе въ Орангабадъ, браминъ простился со слугой и приказалъ идти къ губернатору, а затѣмъ, исполнивъ порученіе, вернуться къ нему и обо всемъ ему доложить.
Во дворцѣ Ахмедъ былъ принятъ очень любезно. Вернувшись въ святилище Элдора, слуга обо всемъ донесъ брамину и тотъ остался имъ такъ доволенъ, что даже вручилъ ему нѣсколько рупій, что было съ его стороны необычайной щедростью, такъ какъ брамины, весьма охотно принимающіе деньги, очень неохотно разстаются съ ними.
Насталъ день, назначенный для церемоніи. Брамины, въ бѣлыхъ льняныхъ одеждахъ, въ вѣнкахъ изъ голубыхъ лотосовъ, съ священными статуэтками божества, торжественнымъ шествіемъ направились во дворецъ покойнаго Паома Руиджи.
На большомъ почетномъ дворѣ, окруженномъ старинными деревьями, возвышался гигантскій костеръ.
На богатыхъ коврахъ, настланныхъ на верхней площадкѣ костра, лежало тѣло раджи въ праздничной одеждѣ.
Жадная до всякихъ зрѣлищъ толпа плотнымъ кольцомъ окружала мрачный жертвенникъ. Впереди толпились родственники покойнаго и среди нихъ отецъ Рамы, принцъ Діоми, глаза дома Руиджи. Брамины образовали плотное кольцо вокругъ костра. Съ минуты на минуту должна была разъиграться трагическая сцена. У всѣхъ больно сжималось сердце при мысли о молодой красавицѣ, которая должна была погибнуть на кострѣ. Вдругъ раздались звуки гонговъ, и на терассѣ дома, окруженная рабынями, появилась Сокоумъ.
Она была блѣдна и взволнована. Несмотря на увѣренія брамина, душа ея была полна ужаса и смятенія. Одѣта она была въ длинное бѣлое платье, черные волосы, заплетенные на двѣ косы, темными змѣями вились по спинѣ, надъ каждымъ ухомъ было вколото по алой розѣ. Она шла медленно, не поднимая глазъ, прямо къ костру. Но въ тотъ моментъ, когда она занесла ногу на ступени лѣстницы, устроенной для ея удобстаа сбоку костра, мужество покинуло ее и несчастная откинулась назадъ. Но Аркабадъ поспѣшно шепнулъ ей магическое слово, которое разомъ вернуло ей полное самообладаніе. Съ улыбкой на устахъ вбѣжала Сокоумъ на костеръ, обратившись лицомъ къ толпѣ, окинула ее долгимъ прощальнымъ взглядомъ, простилась со всѣми присутствующими и легла на парчевый покровъ, разосланный для нея на бревнахъ костра.
— Милосердный Брама! Взгляни съ своей небесной высоты, — запѣли брамины, — какъ одно изъ твоихъ созданій возвращается къ тебѣ въ лоно ранѣе назначеннаго тобой часа. Прими ее въ число избранныхъ твоихъ.
Снова зазвучали гонги подобно отдаленному грому.
Четверо слугъ, съ зажженными факелами, приблизились къ костру и сыпали по угламъ. По данному знаку они должны были съ четырехъ концовъ поджечь сухое дерево костра.
Но, прежде чѣмъ брамины подали этотъ знакъ, раздался громкій голосъ съ сильнымъ британскимъ акцентомъ, приказывавшій остановить церемонію.
Дворъ наполнился англійскими солдатами; нѣсколько изъ нихъ вскочили на костеръ и куда-то увлекли Сокоумъ, остальные принялись разгонять толпу.
Между тѣмъ слуги подожгли костеръ и духъ бѣднаго раджи отправился совершать небесное странствованіе одинъ, а не въ спровожденіи своей молодой супруги.
Опомнившись отъ неожиданности и понявъ, что солдатами совершено страшное святотатство — прекращеніе церемоніи сожженія вдовы, толпа яростно кинулась на англичанъ, произошла свалка, среди которой погибло нѣсколько человѣкъ.
Тутъ вмѣшались брамины, заявивъ, что, вѣроятно, самъ Брама пожелалъ, чтобы Сокоумъ осталась жива, и все разомъ успокоилось. Предоставивъ солдатамъ полновластно хозяйничать во дворцѣ раджи, друзья и знакомые раджи дождались, пока сгорѣлъ костеръ и мирно разошлись по домамъ.
Никто не замѣтилъ, какъ наемные убійцы, подкупленые браминами, предательски убили благороднаго Діоми Руиджи и тайкомъ унесли его тѣло.
И въ то время, когда встревоженные родственики тщетно разыскивали главу принцевъ Руиджи, Ахмедъ рылъ въ оврагѣ свѣжую могилу возлѣ той, гдѣ былъ похороненъ старый Дэканъ, безслѣдно исчезнувшаго для всѣхъ, кромѣ браминовъ и Ахмеда….
Закончивъ свой разсказъ о смерти Дэкана и Діоми, старый индусъ со вздохомъ указалъ на вторую могилу.
— Вотъ здѣсь похороненъ принцъ Діоми, — пояснилъ онъ.
Безымянный съ молчаливой скорбью взглянулъ на могилу.
Крупныя слезы катили у него изъ глазъ.
XIX.
править— Все онъ! Все тотъ-же Аркабадъ! — простоналъ молодой ученый, закрывая лицо руками въ порывѣ горькаго отчаянія, — и я десятки разъ держалъ въ рукахъ этого негодяя и не всадилъ ему ножа въ горло!
Наиндра нѣжно склонилась головкой на плечо Безымяннаго.
— Милый мой, — ласково проговорила она, — я до сихъ поръ думала, что никто не перенесъ въ жизни столько страданій, сколько я ихъ пережила, но теперь я вижу, что ты страдалъ еще больше меня. Милосердному Брамѣ было угодно спасти насъ одинъ для другого и вложить въ наши сердца одну общую любовь и одну общую ненависть. Мы были окружены могущественными врагами и сердца наши пылаютъ къ нимъ ненавистью. Но простимъ тѣхъ несчастныхъ, которые изъ слабости и безвблія согласились быть соучастниками преступленій браминовъ.
Ахмедъ, внимавшей дѣвушкѣ съ видимой тревогой, когда она кончила, сказалъ:
— Эта чистая дѣвушка, прекрасная какъ свѣтлый лучъ солнца, поняла своей чуткой душой, что глиняный горшокъ не въ силахъ бороться съ мѣднымъ сосудомъ, и простила глиняному горшку его хрупкость… Но ты, возлюбленный саибъ, котораго я ждалъ долгіе годы съ трепетомъ и надеждой, неужели у тебя не найдется слово утѣшенія для бѣднаго Ахмеда? Неужели ты не скажешь, что я хоть сколько-нибудь загладилъ свою тяжкую вину передъ тобой?
Безымянный сдѣлалъ невѣроятное усиліе, чтобы справиться со своимъ волненіемъ.
— Несчастный старикъ! Я не имѣю зла на тебя, — сказалъ онъ, протягивая Ахмеду руку, которую тотъ благоговѣйно поднесъ къ своимъ губамъ, — я знаю, ты былъ слабымъ орудіемъ въ рукахъ всесильныхъ браминовъ. Утѣшься, дорогіе покойники, души, которыхъ летаютъ вокругъ насъ, безъ сомнѣнія, простили тебя.
Слушая рѣчь молодого принца, старый индусъ неудержимо рыдалъ.
Давъ ему время успокоиться, докторъ попросилъ его продол жать свой разсказъ.
— Я долженъ знать, Ахмедъ, отъ чьей руки погибли остальные мои родственники, — сказалъ молодой ученый, — я убѣжденъ, что убійцей моей матери, троихъ братьевъ и жены былъ тотъ-же преступный Аркабадъ! Но я хочу слышать изъ твоихъ устъ кровавую исторію этого страшнаго прошедшаго.
Старикъ повиновался.
— Несмотря на тщательные розыски, Діоми пропалъ безслѣдно. Въ это время юная Діармида готовилась сдѣлаться матерью; изъ сожалѣнія къ ней, отъ нея скрыли это несчастье.
Наконецъ насталъ счастливый день, когда Діармида родила сына.
Согласно обычаю мальчику дали уменьшительное имя его отца
Ребенка назвали Рамани.
При видѣ новорожденнаго младенца, Леоноръ забыла на время о страшномъ несчастьѣ, постигшемъ семью Руиджи, это крошечное существо какъ-бы заполняло собой пробѣлъ, оставленный въ семьѣ безслѣднымъ исчезновеніемъ Дэкана и Діоми.
Только теперь Леоноръ рѣшилась разсказать Діармидѣ о гибели Діоми. Это извѣстіе чуть не убило молодую мать. Она вспомнила о разговорѣ съ браминомъ въ святилищѣ Эллора и поняла, что это начало тѣхъ страшныхъ несчастій, о которыхъ грозилъ Аркабадъ.
Это открытіе какъ громомъ поразило несчастную Леоноръ. Теперь, послѣ разговора съ Діармидой, она поняла причину исчезновенія Дэкана и Діоми, поняла что Руиджи навлекла на себя непримиримую ненависть браминовъ. Бороться противъ нихъ не было никакой возможности, значитъ гибель всего рода была неизбѣжна. Обѣ женщины долго обсуждали свою горькую участь, но предупредить своихъ сыновей о грозящей бѣдѣ Леоноръ не рѣшилась, зная, что всѣ Руиджи люди отважные, смѣлые, способные явно возстать на коллегію браминовъ Эллора.
— И это было-бы гораздо лучше! — злобно воскликнулъ Безымянный.
Ахмедъ покачалъ головой въ знакъ сомнѣнія.
— Какъ знать саибъ, — въ раздумьи пробормоталъ онъ, — только ваша матушка была объ этомъ другого мнѣнія. Она поняла, что алчные брамины задумали завладѣть богатствомъ князей Руиджи и Феліарди и для этого рѣшили истребить эти два славныхъ рода, пользовавшіеся большимъ вліяніемъ въ народѣ. Единственнымъ средствомъ избѣгнуть опасности было удаленіе изъ Индіи наслѣдниковъ Руиджи.
— Теперь мнѣ понятна причина упорства, съ которымъ матушка уговаривала насъ ѣхать въ Европу учиться, — замѣтилъ Безымянный, — «близокъ день», говорила она, «когда вамъ придется вести борьбу за независимость вашего народа. Поѣзжайте въ Европу, чтобы пріобрѣсти тамъ познанія, которые обезпечили-бы народамъ Востока знаніе и могущество западныхъ народовъ. Для того, чтобы побѣдить врага, надо сравняться съ нимъ силами и знаніемъ».
— Да, саибъ, планъ вашей матушки былъ-бы очень хорошъ, если-бы о немъ не узнали брамины. Ваши слуги, подкупленные браминами, доносили имъ о каждомъ вашемъ словѣ и шагѣ. Такимъ образомъ ваши враги знали о днѣ назначенномъ для отъѣзда вашихъ трехъ братьевъ и вашей матушки. И вотъ, наканунѣ этого дня, въ святилище Эллора явился одинъ изъ вашихъ корнаковъ (поводильщикъ домашнихъ слоновъ), котораго я зналъ лично. Онъ вызвалъ Аркабада и имѣлъ съ нимъ продолжительную бесѣду, послѣ которой браминъ велѣлъ позвать меня къ себѣ.
Сердце мое замерло отъ тяжелаго предчувствія; неужели мнѣ опять придется быть соучастникомъ преступленія?
— Ты мнѣ сегодня нуженъ, Ахмедъ, — сказалъ браминъ, — одѣнься простымъ пахаремъ и слѣдуй за мной. Служеніе Брамѣ призываетъ меня сегодня въ далекій путь.
О, я понялъ: къ двумъ призракамъ, упрекавшимъ меня по ночамъ за то, что я позволилъ глумиться надъ ними, должны были присоединятся другіе мучительные призраки. Однако я затаилъ свои муки и, не сказавъ ничего, покорно повиновался брамину. Мы отправились съ нимъ въ браманическій монастырь Адигаръ, расположенный въ 30-ти километрахъ отъ города того-же имени, вблизи желѣзнодорожной линіи Феола-Бомбей.
Это богатѣйшее помѣстье браминовъ, роскошный монастырь съ плодородными землями, громадными лѣсами и играми. Здѣсь Аркабадъ былъ принятъ съ почетомъ, подобающимъ высокому положенію исполнителя приговоровъ совѣта браминовъ Эллора. Вскорѣ, по прибытіи, Аркабадъ и Ампаръ, настоятель Адигарскаго монастыря, заперлись и долго о чемъ-то совѣщались. Съ наступленіемъ ночи Аркабадъ призвалъ меня къ себѣ.
— Возьми это и иди за мной, приказалъ онъ, указывая мнѣ на разложенные на столѣ инструменты: отвертки, кирки и заступъ. Я повиновался; мы вышли изъ монастырской ограды и направились въ глубь лѣса. Вскорѣ мы достигли полотна желѣзной дороги.
Браминъ приказалъ мнѣ вывинтить винты, скрѣплявшіе рельсы между собой.
Я съ ужасомъ понялъ, что этотъ негодяй заставляетъ меня подготовлять страшную катастрофу, такъ какъ съ удаленіемъ винтовъ крушеніе поѣзда было неизбѣжно.
Въ моемъ воображеніи уже вставала страшная картина разбитаго поѣзда, я видѣлъ передъ собой груды обломковъ и окрававленныхъ тѣлъ.
Грубый голосъ злодѣя вернулъ меня къ дѣйствительности.
— Ну, чтожъ, намѣренъ ты приняться за дѣло, — сурово спросилъ онъ.
И, вмѣсто того, чтобы однимъ ударомъ кирки уложить на мѣстѣ этого гнустнаго негодяя, я повиновался его грозному голосу, въ душѣ проклиная свою подлую трусость.
Я сталъ послушно разъединять рельсы; когда я кончилъ свою работу, браминъ съ довольнымъ видомъ потрепалъ меня по плечу.
— Я доволенъ тобой, Ахмедъ, милостиво сказалъ онъ, — скоро я возвышу тебя за твои заслуги и ты тоже будешь имѣть свою долю въ тѣхъ богатствахъ, которыя будутъ пріобрѣтены твоими стараніями братствомъ Эллора. Теперь ты мнѣ больше не нуженъ. Можешь идти отдохнуть, а утромъ я призову тебя.
Едва волоча ноги, я вернулся въ свою келью, бросился на полъ и долго беззвучно рыдалъ. Наконецъ усталость взяла свое и я забылся тяжелымъ сномъ.
Въ браминскимъ общинахъ никто изъ братьевъ не имѣетъ право запираться въ своей кельѣ и всякій братъ можетъ, когда ему вздумается, войти въ келью.
Шумъ нѣсколькихъ голосовъ разбудилъ меня.
— Вставай! Уже четыре часа!
Я открылъ глаза. Въ моей кельѣ толпилось нѣсколько браминовъ.
— Четыре часа! — съ ужасомъ подумалъ я, вспомнивъ, что черезъ полчаса должна произойти подготовленная мною катастрофа. Дрожа, я вскочилъ на ноги и послѣдовалъ за браминами. Возлѣ полотна желѣзной дороги насъ ожидалъ уже Аркабадъ.
— Возьмите факелы! приказалъ онъ.
И мои спутники тотчасъ скрылись въ чащѣ лѣса. Тамъ на землѣ лежала цѣлая куча смоляныхъ факеловъ. Каждый изъ насъ взялъ по одному изъ нихъ. Машинально послѣдовалъ я примѣру другихъ, машинально вернулся съ остальными къ рельсамъ. Кругомъ царила торжественная тишина. Присутствующіе нѣкоторое время хранили молчаніе. Вдругъ вдали послышался частый стукъ локомотива и вагоновъ. Поѣздъ на всѣхъ парахъ мчался къ намъ навстрѣчу. У меня тоскливо сжалось сердце. Аркабадъ обернулся къ намъ; на лицѣ его отражалась злобная радость.
— Помните мое распоряженіе? — спросилъ онъ.
Присутствующіе почтительно склонили головы.
Я-же ничего не сознавалъ. Волосы у меня стояли дыбомъ, въ вискахъ стучало; я еле стоялъ на ногахъ.
Между тѣмъ поѣздъ все приближался. Два фонаря локомотива казались мнѣ глазами страшнаго чудовища, увлекавшаго довѣрившихся людей на страшную гибель и смерть.
Еще минута томительнаго ожиданія. Поѣздъ совсѣмъ близко. Вдругъ, о адское зрѣлище! Раздается страшный трескъ. Вагоны стремительно напираютъ другъ на друга, все превращается въ груду обломковъ и человѣческаго мяса и костей, воздухъ огласился человѣческими криками и стонами.
Аркабадъ и его спутники быстро зажгли факелы и бросились бѣжать къ мѣсту катастрофы.
Нѣсколько минутъ спустя между вагонами показались языки пламени, которое, разростаясь, охватило скоро поѣздъ.
У меня тогда-же появилось подозрѣніе, что это браминъ и его сообщники подожгли поѣздъ. Мимо меня бѣжали люди, унося убитыхъ и раненыхъ. Я не въ силахъ былъ вынести этого зрѣлища и лишился чувствъ.
Когда я очнулся, было уже совершенно свѣтло и я ясно увидѣлъ дымящій паровозъ и груду поломанныхъ вагоновъ. Все это пылало какъ громадный костеръ. Не помня себя отъ ужаса, я вскочилъ и бросился бѣжать обратно въ монастырь.
Три дня спустя брамины Адигарскаго монастыря получили отъ Губернатора оффиціальную бумагу, въ которой онъ благодарилъ браминовъ за дѣятельную помощь, оказанную ими раненымъ и пострадавшимъ во время крушенія поѣзда, проходившаго по ихъ землѣ.
Мы вернулись въ Эллора, везя съ собой на повозкѣ четыре трупа. То были тѣла вашей матери и ея трехъ сыновей Иглара Баміума и Догмара.
Всѣ были увѣрены, что несчастные сгорѣли во время пожара, которымъ осложнилась катастрофа, лишь я одинъ зналъ, что бѣглецы, болѣе или менѣе серьозно раненые, были безчеловѣчно задушены браминами.
И теперь я долженъ былъ рыть четыре свѣжихъ могилы возлѣ тѣхъ, гдѣ покоились Діоми и Дэканъ.
XX.
правитьВокругъ могилъ воцарилась глубокая тишина. Блѣдный и убитый горемъ стоялъ принцъ Рама, единственный, оставшійся въ живыхъ изъ всего славнаго рода Руиджи, надъ могилами дорогихъ ему людей. Онъ не плакалъ, лицо его было по обыкновенію спокойно, только глубокая синева вокругъ глазъ свидѣтельствовала о тѣхъ страданіяхъ, которыя перенесъ этотъ человѣкъ за послѣдніе часы.
Вдругъ молодой ученый поднялъ голову.
— Ахмедъ, скажи мнѣ, неужели Аркабадъ былъ главнымъ виновникомъ несчастій, постигшихъ мою семью? — спросилъ онъ.
— Да, господинъ.
— Онъ-же убилъ и мою жену Діармиду.
— Этого я не знаю, саибъ.
— Какъ, развѣ ты не участвовалъ въ этомъ дѣлѣ?
— Нѣтъ, господинъ, я неповиненъ въ этомъ преступленіи, Діармида была задушена въ самомъ храмѣ Эллора, куда привели ее злоумышленники. Кто это сдѣлалъ — не знаю, но надо полагать, что Аркабадъ, такъ какъ по занимаемому имъ положенію — исполнителя приговоровъ браминовъ Эллора — во всѣхъ подобныхъ случаяхъ главнымъ дѣйствующимъ лицомъ является онъ.
— Да, этотъ злодѣй, который, скрывая свое лицо подъ чернымъ покрываломъ, заставилъ меня быть безмолвнымъ свидѣтелемъ страшной сцены, былъ, вѣроятно Аркабадъ, тихо проговорилъ Безымянный, потомъ, обращаясь къ Наиндрѣ, внимавшей ему со слезами на глазахъ:
— Дорогая, я безконечно благодаренъ тебѣ зато, что ты воскресила во мнѣ чувство любви, которое я считалъ навсегда угасшимъ во мнѣ, — растроганнымъ голосомъ произнесъ онъ, — ты должна узнать, какимъ образомъ эти изверги измучили меня, убили во мнѣ душу, какъ они истязали всѣхъ, кто только носилъ имя Руиджи.
Не отвѣчая ни слова, Наиндра положила свою голову на плечо молодого ученаго и устремила на него глубокій взглядъ своихъ черныхъ глазъ, какъ-бы желая ободрить его, помочь ему высказаться и начать, объ руку съ ней, новую, свѣтлую жизнь.
— Я былъ въ отчаяніи, узнавъ о смерти горячо любимой матери и всѣхъ моихъ братьевъ; горе мое было такъ велико, что трудно передать словами, но моя бѣдная Діармида убивалась и тосковала больше меня.
Я и не подозрѣвалъ, что то, что въ моихъ глазахъ было ужасной случайностью, для Діармиды было преднамѣреннымъ злодѣяніемъ.
Съ этого рокового дня моя жена рѣзко измѣнилась, куда дѣлась ея безпечность и живость! Мрачная и убитая ходила она по дому, держа на рукахъ своего сынишку и не довѣряя его никому изъ слугъ. На всѣхъ она смотрѣла подозрительно и ни на шагъ не отходила отъ меня. Куда-бы я ни шелъ, она какъ тѣнь слѣдовала за мной, прижимая ребенка къ своей груди. Когда я старался успокоить ее, разогнать ея опасенія, казавшіяся мнѣ безпричинными, она только отрицательно качала головой, говоря: «Вѣрь мнѣ, дорогой мой Рама, я слѣдую внушенію свыше; я чувствую, что мы въ большей безопасности вмѣстѣ, неразлучные; но первая разлука, хотя-бы самая непродолжительная, непремѣнно убьетъ насъ».
Между тѣмъ въ народѣ стали ходить слухи, что несчастья, постигшія нашу семью, не обошлись безъ участія браминовъ. Это заставило ихъ сдѣлаться осторожнѣе и на время пощадить насъ. Но, конечно, народные слухи не на долго могли помѣшать имъ привести въ исполненіе планъ истребленія всего рода Руиджи.
Всѣ предосторожности бѣдной Діармиды повели только къ тому, что вмѣсто того, чтобы умереть вмѣстѣ съ ней, мнѣ пришлось перенести страшную моральную пытку и быть свидѣтелемъ страданій моей жены.
Однажды, послѣ обѣда, мы удобно размѣстились въ мягкихъ креслахъ и молча любовались прелестью тихаго лѣтняго вечера.
Діармида не спускала глазъ съ ребенка, спавшаго въ колыбели. Мною овладѣла какая-то пріятная усталость, отрадное чувство покоя, давно не испытаннаго мною; я погрузился въ легкую дремоту.
Вдругъ мимо меня проскользнула какая-то черная тѣнь; я вздрогнулъ. Передо мной стоялъ человѣкъ въ одеждѣ брамина, съ лицомъ окутаннымъ чернымъ покрываломъ, въ которомъ были прорѣзаны отверстія для глазъ, называемыя «Littma» или «domam» (литма или домамъ).
Діармида тоже увидѣла незнакомца и, громко крикнувъ, «Рама! Рама»! бросилась впередъ между ребенкомъ и браминомъ. Я хотѣлъ кинуться къ ней на помощь, но тутъ произошло нѣчто ужасное: мои члены отказывались повиноваться; какъ будто окаменѣли, я не могъ двинуть ни рукой, ни ногой, и продолжалъ безпомощно лежать въ креслѣ.
Въ порывѣ отчаянія я сдѣлалъ страшное нечеловѣческое усиліе, чтобы превозмочь силу, парализовавшую мои движенія, и все-же усилія мои оказались тщетными, я не пошевелилъ ни однимъ суставомъ.
А Діармида, обезумѣвъ отъ ужаса, продолжала звать меня на помощь: «Рама! Дорогой! Проснись»! Видя ея отчаяніе, браминъ злобно расхохотался; глаза его сверкнули злобной радостью, сквозь отверстія литма.
— Напрасно ты призываешь его на помощь, онъ не можетъ отозваться на живой призывъ! — наконецъ сказалъ онъ.
Дикій вопль вырвался изъ груди несчастной женщины.
Она склонилась надо мной и прошептала: «Рама! Очнись дорогой мой, отвѣть мнѣ! Бѣда и опасность висятъ у насъ надъ головой!»
Я все слышалъ и не могъ произнести ни слова, не могъ шевельнуть пальцемъ, мой умъ былъ совершенно свѣтелъ, мысли, ясны, но движенія были парализованы.
«Брама! Брама!» въ отчаяніи воскликнула несчастная Діармида, «неужели гнѣвъ твой обрушился, на послѣдняго изъ Руиджи?»
"Нѣтъ еще! отозвался браминъ.
«Какъ понять твои слова? служитель Брамы!»
«Твой возлюбленный Рама еще можетъ быть спасенъ».
«О пусть онъ останется живъ и все мое состояніе достанется тебѣ. Вѣдь я знаю, что брамины давно зарятся на мои богатства. Такъ возьмите-же все отъ меня! Мнѣ не нужно ничего, только позвольте мнѣ жить съ Рамой!»
Браминъ отрицательно покачалъ головой
— Нѣтъ, этого нельзя. Твой мужъ останется живъ, но ты будешь разлучена съ нимъ. Ты вышла за него противъ желанія браминовъ, теперь ты будешь наказана за свое непослушаніе.
Діармида глухо простонала:
— Но, пойми-же, что я не могу жить безъ него; онъ мое счастье, моя жизнь, видѣть его для меня необходимо!
— Страданія грѣшныхъ созданій пріятны богамъ, строго произнесъ браминъ, можетъ быть этимъ ты искупишь свою вину передъ Брамой!
Съ этими словами браминъ выхватилъ изъ-за пояса кинжалъ и занесъ его надо мной. Несчастная женщина громко вскрикнула и хотѣла броситься ко мнѣ, но браминъ удержалъ ее за руку.
— Пойми, что мнѣ стоитъ только опустить руку, а тебѣ надо еще добѣжать до него. Ты слабая женщина и не въ силахъ бороться со мной. Такъ стой и слушай, что я тебѣ скажу.
Діармида молча повиновалась, но въ глазахъ ея, устремленныхъ на мучителя, читалось такое отчаяніе, что больно было смотрѣть.
Въ груди у меня кипѣло бѣшенство; я видѣлъ, какъ браминъ издѣвался надъ страданіями моей жены, мучилъ и терзалъ ее своими жестокими словами и чувствовалъ, что безсиленъ наказать его за это. Я терялъ голову отъ безсильной ненависти и не могъ облегчить душу ни словомъ проклятія, ни крикомъ ярости.
Съ минуту Рама молчалъ; онъ не былъ въ состояніи продолжать свой разсказъ, при одномъ воспоминаніи о страшной сценѣ, нѣкогда имъ пережитой, холодный потъ выступалъ у него на лбу.
— Браминъ торжествовалъ, — послѣ короткой паузы продолжалъ молодой ученый, — Діармида молчала какъ убитая, а браминъ снова заговорилъ: «Наука браминовъ всесильна, она даетъ намъ неограниченную власть и позволяетъ подражать всемогущему Брамѣ, осуществляя то, что для другихъ невозможно. И сокъ растеній, и животный ядъ, и сама молнія являются страшнымъ орудіемъ въ нашихъ рукахъ. Видишь-ли, мы захотѣли, чтобы твой отважный, сильный Рама сдѣлался слабѣе и безпомощнѣе ребенка — и вотъ стоило намъ примѣшать нѣсколько капель одного растительнаго вещества къ его пищѣ и онъ безсиленъ, онъ весь въ моей власти…»
Діармида, закрывъ лицо руками, безнадежно рыдала. Бѣдняжка чувствовала, что все погибло, что мы беззащитны передъ этимъ чудовищемъ въ образѣ человѣческомъ.
Это-же сознавалъ и я!… Боже, чтобы я не далъ въ этотъ моментъ, чтобы владѣть своими руками и раздавить эту подлую гадину, а послѣ умереть, но только отомстивъ за все.
Я сдѣлалъ послѣднее, отчаянное усиліе, кости мои затрещали, мускулы натянулись, но это нервное напряженіе не дало никакихъ результатовъ: всей моей силы воли не было достаточно, чтобы побѣдить силу яда браминовъ. Послѣ этой попытки я окончательно упалъ духомъ. Итакъ, я долженъ присутствовать, точно каменный истуканъ, при пыткѣ, которой подвергалась на моихъ глазахъ моя нѣжнолюбимая жена.
Нашь мучителъ, казалось, читалъ въ моихъ мысляхъ.
«Видишь, Діармида» со злобнымъ хохотомъ сказалъ онъ моей женѣ, «твой возлюбленный мужъ сдѣлалъ сейчасъ невѣроятное усиліе, чтобы стряхнуть съ себя это оцѣпененіе, но вся его энергія безсильна передъ нашей волей!».
Вдругъ нашъ ребенокъ проснулся въ своей колыбели и жалобно закричалъ.
Діармида, точно безумная, бросилась къ нему и прижала его къ своей груди. Въ этомъ движеніи было столько отчаянія, столько безысходной тоски, что это смягчило бы самое черствое сердце, но браминъ остался неумолимымъ. Служителямъ Брамы незнакомы никакія нѣжныя чувства, никакіе человѣческіе порывы кромѣ корыстолюбія и властолюбія. Они не знаютъ чувства привязанности и любви, все это они считаютъ позорными слабостями; ставъ внѣ общества, они ставятъ себя выше него.
"Слушай, Діармида, " сказалъ браминъ, когда несчастная успокоила ребенка, «вотъ условіе, на которомъ твой мужъ останется живъ: ты сейчасъ съ ребенкомъ покинешь дворецъ».
«А онъ?» спросила несчастная, указывая на меня.
"Онъ останется живъ, ты можешь повѣрить моему обѣщанію, вѣдь я достаточно силенъ и могущественъ, чтобы не нуждаться во лжи. Впрочемъ, если ты все еще сомнѣваешься, я уничтожу это условіе и намъ не о чемъ больше говорить.
«Нѣтъ, нѣтъ, я согласна исполнить твое требованіе!»
«Въ такомъ случаѣ, садись къ столу и пиши, что я тебѣ скажу».
Діармида покорно присѣла къ столу.
— «Пиши», приказалъ браминъ, — "Я — Діармида Руиджи — добровольно навѣки покидаю этотъ дворецъ, на который обрушился гнѣвъ Брамы; всѣхъ тѣхъ, которыхъ я любила, постигло горе и несчастье; проклятіе тяготѣетъ надъ всѣмъ, что носитъ мое имя. Я бѣгу, унося моего ребенка, чтобы никогда не возвращаться сюда. Быть можетъ моя покорность судьбѣ смягчитъ гнѣвъ Творца вселенной.
— Теперь подпишись полнымъ именемъ, приказалъ браминъ, когда молодая женщина послушно написала строки, продиктованныя имъ.
Діармида безпрекословно повиновалась.
— Теперь можешь идти, ты свободна! сказалъ браминъ.
— Куда? спросила несчастная.
— Куда хочешь. Брамины, которыхъ ты обвиняешь въ жестокости, когда они исполняютъ волю боговъ, къ тебѣ милостивы: они не только не лишаютъ тебя свободы, не желая, чтобы ты знала нужду, даютъ тебѣ вотъ этотъ кошелекъ. Въ немъ находится алмазовъ самой чистой воды на 12 милліоновъ рупій. Возьми ихъ и знай, что браминамъ не нужны твои богатства.
Діармида машинально протянула руку и взяла кошелекъ.
— А теперь уходи! Если ты будешь медлить, мнѣ, быть можетъ, не придется спасти жизнь Рамы Руиджи.
Зная, насколько жестоки и безпощадны служители Брамы, Діармида не посмѣла ослушаться. Горько рыдая, она нагнулась ко мнѣ и припала къ моимъ губамъ долгимъ, горячимъ поцѣлуемъ.
— Прощай, мой обожаемый супругъ! простонала она, я ухожу навсегда, чтобы тебѣ даровали жизнь, ради тебя я обрекаю себя на вѣчное скитанье. Я никогда не забуду тебя, клянусь тебѣ въ этомъ, и твой сынъ выростетъ, благоговѣя передъ твоимъ именемъ и храня въ душѣ воспоминаніе о тебѣ!
Вдругъ, обернувшись къ брамину, она спросила:
— А Рама будетъ знать, что только изъ любви къ нему я ухожу отъ сюда?
— Къ чему это знать? насмѣшливо спросилъ браминъ.
— Къ тому, чтобы избавить его отъ безполезной муки и и горя. Лучше пусть онъ умретъ и я также, чѣмъ думать, что я покинула его по собственному желанію!
— Пусть такъ, онъ будетъ объ этомъ знать! — согласился браминъ, — видя, что ея рѣшеніе непоколебимо.
— Въ такомъ случаѣ я готова принести жертву, которую ты требуешь отъ меня.
Она еще разъ нагнулась ко мнѣ, потомъ, точно боясь, что у нея не хватитъ силы исполнить свое намѣреніе, она почти опрометью выбѣжала изъ дома.
Это было самое ужасное мгновеніе въ моей жизни. Я думалъ, что у меня сердце разорвется въ моей груди, но отрава браминовъ была сильнѣе моихъ душевныхъ мукъ, и сердце мое продолжало биться также ровно и спокойно, какъ если-бы ничего не случилось.
Нѣсколько минутъ браминъ молча разглядывалъ меня, наконецъ онъ сказалъ мнѣ съ нескрываемой насмѣшкой:
— А теперь, принцъ Рама, настала твоя очередь раскаяться въ томъ, что ты отвернулся отъ служителей Брамы и осмѣлился покровительствовать товарищамъ «Шиви и Кали», этимъ отвратительнымъ патріотамъ и борцамъ этой глупой свободы, которой ты и твой родъ посвятили себя. Я знаю, что ты гордъ и что, хотя ты и сознаешь, что въ моей власти, но не захочешь унизиться. Но мнѣ это безразлично, потому, что въ любой моментъ я могу тебя зарѣзать или раздробить тебѣ черепъ. Слушай-же, эта глупая Діармида вымолила тебѣ пощаду. Я обѣщалъ ей, что ты останешься живъ и сдержу свое слово, но ты будешь влачить самое жалкое существованіе въ подземной темницѣ, куда никогда не проникаетъ лучъ солнца, и ты не разъ пожалѣешь о смерти. Ты будешь жить, зная, что эта глупая Діармида своей безполезной жертвой только ухудшила твое положеніе, вымоливъ тебѣ вмѣсто сравнительно быстрой и легкой смерти самое ужасное существованіе, какое только можетъ влачить человѣкъ. Но можетъ быть ты утѣшаешь себя безумной надеждой, что сынъ твой выростетъ, воспитанный твоей любимой женой, и что съ нимъ вмѣстѣ возродится будущее принцевъ Руиджи. Но знай, что и этого утѣшенія не будетъ тебѣ. Завтра утромъ поселяне, направляясь на свою работу, найдутъ тѣло Діармиды на полѣ близъ ручья Аллимилада. Жена твоя будетъ задушена по приговору браминовъ Эллора. Завтра же слуги наши похитятъ твоего сына и отвезутъ его въ браминскій монастырь. И онъ выростетъ воспитанный нами и подобно намъ сдѣлается ярымъ врагомъ этой смѣшной и глупой свободы, которой ты такъ поклоняешься. Вотъ утѣшеніе, которое тебѣ останется въ твоемъ заключеніи. Я ужъ приготовилъ тебѣ каморку, самый ужасный и мрачный подвалъ, безъ воздуха и свѣта. Слушая слова брамина и чувствуя на себѣ его злобный, упорный взглядъ, я постепенно терялъ сознаніе; звѣзды тускнѣли передъ моими глазами; сердце начинало биться все медленнѣе и медленнѣе, я уже не сознавалъ — живъ ли я или мертвъ. И, наконецъ, сильное потрясеніе и дѣйствіе яда произвели жестокій припадокъ каталепсіи т. е. того состоянія, въ которое себя приводятъ факиры посредствомъ гипнотизма. Пульсъ мой почти пересталъ биться и я погрузился въ сонъ, который трудно было отличить отъ смерти. Я ужъ не думалъ, не страдалъ, я былъ живой мертвецъ, въ которомъ лишь въ слабой степени держалась растительная жизнь.
XXI.
править— Бѣдный, бѣдный другъ! — вздохнула Наиндра, — могу-ли я своей любовью заставить тебя забыть это ужасное прошлое?
Рама отвѣтилъ ей затѣмъ нѣжнымъ взглядомъ и продолжалъ…
— На темномъ небѣ зажглась лучезарная звѣзда и освѣтила мракъ темной ночи. Эта звѣзда — ты, дорогая Наиндра; ты уврачевала мое сердце, своимъ ласковымъ свѣтомъ озарила жизненный путь того, кто изнемогалъ въ одиночествѣ. Но позволь мнѣ докончить печальную повѣсть моей жизни, я хочу, чтобы ты знала все.
Сколько времени я оставался въ летаргическомъ снѣ — не знаю; когда я очнулся и открылъ глаза я увидѣлъ себя въ каменномъ ящикѣ, сквозь просвѣты котораго проникалъ холодный и сырой воздухъ, а надъ собой, сквозь стеклянную крышку, разглядѣлъ богато изукрашенный золотомъ и покрытый живописью сводъ, въ который упирались верхушки золоченыхъ колоннъ. Послѣ небольшого усилія, я узналъ эти колонны и этотъ сводъ. Я былъ въ святомъ-святыхъ храма Эллора.
Но что значитъ этотъ каменный ящикъ? Отчего на мнѣ роскошныя праздничныя одежды?
Вдругъ я услышалъ чьи-то шаги; ко мнѣ приближались двое людей, въ одеждахъ простолюдиновъ. Какой-то безотчетный инстинктъ подсказалъ мнѣ, что я не долженъ подавать признаки жизни, что каждый человѣкъ здѣсь для меня врагъ. Я легъ на землю, закрылъ глаза и затаилъ дыханіе. На меня разомъ нахлынули воспоминанія прошлаго; я вспомнилъ ужасную гибель всей моей семьи, вспомнилъ всѣ муки, перенесенныя мною, но, вмѣсто жгучей боли, вмѣсто тоски и отчаянія, я не почувствовалъ ничего, какъ будто мое сердце умерло въ моей груди, хотя я и понималъ все окружающее меня. Между тѣмъ одинъ изъ слугъ наклонился ко мнѣ и прошепталъ:
— Прости насъ, бѣдная жертва, что мы до сихъ поръ не схоронили тебя вмѣстѣ съ твоими ближними, но это не такъ-то легко!
Рѣзкій крикъ вырвался изъ груди стараго Ахмеда.
— Какъ, саибъ, ты слышалъ эти слова? Да вѣдь это я ихъ произнесъ. Ты два года спалъ страннымъ сномъ, который мы принимали за смерть. А знаешь-ли ты, что произошло за это время? Нѣтъ? Такъ позволь мнѣ разсказать все по порядку.
Когда ты лишился чувствъ и впалъ въ летаргическій сонъ, Аркабадъ позвалъ своихъ служителей, спрятанныхъ во дворцѣ и приказалъ имъ отнести твое тѣло на телѣгу. Тебя завернули въ простыню, отнесли на повозку, завалили снопами свѣжей кукурузы и отвезли въ святилище Эллора, гдѣ заперли въ подземный казематъ, въ которомъ скончались многіе мученики, имѣвшіе несчастье навлечь на себя гнѣвъ служителей Брамы.
Изъ твоихъ слугъ никто не показывался. Всѣ они заперлись по приказанію Аркабада въ людской, и, когда во дворецъ явилась англійская полиція для слѣдствія по поводу вашего внезапнаго исчезновенія, всѣ эти люди могли подъ присягой показать, что они ничего не видали и не слыхали.
Все это мнѣ потомъ разсказали люди, участвовавшіе въ этомъ дѣлѣ; я же ничего не зналъ, потому что въ это время былъ занятъ: я рылъ въ оврагѣ могилу для Діармиды, которую нашли въ полѣ задушенной палачами святилища.
Такимъ образомъ покинутый ребенокъ и сумочка съ алмазами снова очутились въ рукахъ браминовъ и были увезены въ храмы Эллора. Ребенка поручили кормилицѣ-рабынѣ, и вскорѣ въ его нарождающихся волосахъ духовный цирульникъ выстригъ три тонзуры въ видѣ звѣзды, эмблему браминской троицы. Съ этого момента малютка былъ посвященъ Брамѣ. Но смерть сжалилась надъ этимъ несчастнымъ потомкомъ горячихъ патріотовъ и похитила его изъ рукъ браминовъ, а я схоронилъ его вмѣстѣ съ матерью, думая сдѣлать этимъ пріятное ея душѣ, хотя мнѣ было страшно увидѣть мертвую при блѣдномъ свѣтѣ луны. Каково же было мое удивленіе, когда, разрывая землю, я наткнулся на трупъ Діармиды, совершенно не разложившійся. Покойница была такъ же прекрасна, какъ и при жизни. Оказалось, что почва того мѣста, гдѣ я похоронилъ ее, отличалась сильной примѣсью каменной соли, чѣмъ и объясняется поразившее меня явленіе. Это открытіе показалось мнѣ какъ бы указаніемъ того, что мнѣ слѣдовало сдѣлать. Намъ, слугамъ браминовъ, приходится по ихъ дѣламъ много путешествовать по разнымъ странамъ и вотъ, пользуясь этимъ, мнѣ удалось при помощи товарищей «Шивы и Кали» выкрасть тѣла принцевъ Руиджи и привезти ихъ сюда, гдѣ я собственноручно приготовилъ имъ могилы и гдѣ каждый прохожій воздастъ имъ должную дань. Когда всѣ Руиджи будутъ лежать тутъ, я рѣшилъ самъ бѣжать сюда въ пустыню, чтобы посвятить остатокъ дней тѣмъ, кого не посмѣлъ защитить при жизни. Я разсказалъ о своихъ планахъ одному изъ браминскихъ слугъ Лоаду, бывшему тоже замѣшаннымъ въ страшной исторіи истребленія Руиджи. Онъ обѣщалъ мнѣ бѣжать вмѣстѣ со мной въ пустыню.
Надъ семью могилами мы возвысили семь экба и приготовили восьмую могилу для тебя, Саибъ. Мы рѣшили непремѣнно похоронить тебя вмѣстѣ съ твоими родными, но это было трудно сдѣлать. Брамины, которыхъ народъ обвинялъ въ истребленіи славнаго рода Руиджи, съ цѣлью завладѣть ихъ имуществомъ, стараясь всячески противодѣйствовать этимъ слухамъ. Съ этой цѣлью они вытащили тебя изъ подземелья, одѣли въ лучшія одежды и, привѣсивъ къ твоему поясу тотъ самый кошелекъ съ алмазами, который нѣкогда получила Діармида, они выставили твое тѣло на покоѣ на краю дороги, гдѣ тебя, якобы, нашли приверженцы браминовъ.
Брамины объявили народу, что ты не умеръ, а только погруженъ въ летаргическій сонъ. Съ большимъ трудомъ имъ удалось добиться разрѣшенія губернатора охранять твое тѣло, которое они помѣстили въ храмѣ Эллора, чтобы народъ могъ приходить и во всякое время видѣть тебя, причемъ, я полагаю, брамины искусственнымъ способомъ поддерживали въ тебѣ этотъ сонъ посредствомъ различныхъ, имъ однимъ извѣстныхъ, снадобій.
— Насъ обвиняютъ въ похищеніи богатствъ принцевъ Руиджи, — говорили брамины, — а между тѣмъ драгоцѣнные алмазы при немъ. Когда онъ проснется, то самъ скажетъ вамъ, что всѣ эти обвиненія — клевета!
Втирая очки легковѣрной толпѣ, брамины въ то-же время ловко присваивали себѣ всѣ земли и недвижимыя имущества принцевъ Руиджи, какъ бы въ качествѣ откуповъ, увѣряя народъ, что тотчасъ послѣ твоего пробужденія тебѣ все будетъ возвращено въ цѣлости и неприкосновенности.
Мы съ Лоадомъ знали, что это была гнусная клевета и, считая тебя умершимъ, только о томъ и думали, какъ бы похоронить твое тѣло вмѣстѣ съ остальными Руиджи и избавить тебя отъ поруганія. Наконецъ представился удобный случай: что было во время празднованіе торжествъ Ягернаута. Въ этотъ годъ церемонія совершалась въ священномъ городѣ Дели, и всѣ брамины храмовъ Эллора отправились туда, оставивъ храмы на попеченіи своихъ слугъ.
Такимъ способомъ мы имѣли въ своемъ распоряженіи нѣсколько дней. Мы съ Лоадомъ рѣшили этимъ воспользоваться.
Мы выставили стекла въ помѣщеніи, гдѣ находилось твое тѣло, затѣмъ отправились исполнять свои обязанности, чтобы съ наступленіемъ ночи быть готовыми къ бѣгству. Было рѣшено, что мы вынесемъ твое тѣло къ выходу изъ ущелья, гдѣ насъ будетъ ожидать телѣга, чтобы можно было бѣжать съ похищеннымъ тѣломъ сюда, въ этотъ забытый уголокъ земли, гдѣ мы были-бы въ полной безопасности отъ преслѣдованій браминовъ.
Но увы — ночью, когда мы пришли за твоимъ тѣломъ, гробъ оказался пустымъ. Послѣдній изъ принцевъ Руиджи безслѣдно исчезъ.
— Да, я слышалъ вашъ разговоръ; — вставилъ Безымянный, — передъ наступленіемъ ночи я вышелъ изъ ящика и, притаившись за тяжелой бронзовой дверью святилища, сталъ дожидаться вашего прихода, чтобы бѣжать въ отворенную дверь; затѣмъ съ безсмысленными предосторожностями я пробрался до того мѣста, гдѣ ожидали васъ лошади. Вскочивъ на одну изъ нихъ, я бѣжалъ къ товарищамъ «Шивы и Кали», которые укрыли меня отъ браминовъ, снабдили скромной одеждой и деньгами, чтобы я не возбудилъ подозрѣнія, размѣнивая драгоценные алмазы и благополучно доставили меня на одинъ изъ кораблей, отправлявшихся въ Европу. Прибывъ туда, я съ жадностью принялся изучать всѣ науки, извѣстныя европейцамъ, чтобы при помощи этихъ знаній отомстить браминамъ за угнетеніе родного народа и послужить дѣлу освобожденія. Наконецъ насталъ этотъ желанный часъ. И вотъ, отправляясь сюда, во всеоружіи европейской науки, готовый вступить въ отчаянную борьбу съ притѣснителями моей родины и ихъ союзниками — браминами, я встрѣтилъ твою сестру — Анооръ, а она привела меня къ тебѣ, — докончилъ Безымянный.
— Мы-же, продолжалъ Ахмедъ, найдя гробъ пустымъ, рѣшили, что брамины открыли нашъ заговоръ и, боясь гнѣва служителей Брамы, бѣжали сюда въ пустыню; по дорогѣ Лоадъ умеръ и я очутился здѣсь одинъ. Много лѣтъ провелъ я возлѣ этихъ могилъ; днемъ я сторожилъ эти экба, а ночью мучился угрызеніями совѣсти.
Старикъ смолкъ и грустно понурилъ голову
Вдругъ снизу изъ долины раздался веселый голосъ Сигаля;
— Эй, господа! Ужинъ накрытъ. Пожалуйте къ столу.
Задорный голосъ француза сразу оторвалъ Безымяннаго и Наиндру отъ ихъ мрачныхъ думъ и вернулъ ихъ къ дѣйствительности.
— Надо спуститься внизъ, — сказалъ Рама своей невѣстѣ, — но я васъ попрошу, дорогая, не говорить ни слова нашимъ друзьямъ о томъ, что вы сегодня узнали, мнѣ хочется, чтобы до поры, до времени, вы одна знали правду.
— Хорошо! — отвѣчала дѣвушка, — я никому ничего не скажу, но пусть этотъ бѣдняга раздѣлитъ съ нами нашу трапезу.
— Да, да, дорогая!
Дѣвушка подошла къ Ахмеду, все еще неподвижно сидѣвшему въ той же позѣ и ласково окликнула его.
Тотъ не отозвался.
— Ахмедъ, очнись! — громче сказалъ Безымянный.
Отвѣта не послѣдовало.
Удивленный докторъ подошелъ къ старику и коснулся его плеча; отъ этого прикосновенія старикъ потерялъ равновѣсіе и соскользнулъ на землю.
Рама взялъ его за руку. Рука была холодна.
Молодые люди обмѣнялись долгимъ, многозначительнымъ взглядомъ,
— Умеръ, — послѣ короткой паузы пробормоталъ Рама.
— Умеръ! — повторила Наиндра, — бѣдный старый Ахмедъ, онъ своими руками вырылъ могилы для всѣхъ вашихъ родственниковъ!..
— Вы хотите этимъ сказать, что я долженъ сдѣлать то-же самое для него?
— Да, мой другъ; надѣюсь, вы мнѣ позволите вамъ помочь?
— Да, дорогая! Сегодня же ночью мы положимъ этого бѣдняка въ ту могилу, которую онъ приготовилъ для меня, а теперь спустимся внизъ къ нашимъ друзьямъ.
И молодые люди, рука объ руку, стали спускаться съ холма чтобы послѣ ужина снова подняться на него и исполнить послѣдній долгъ по отношенію къ человѣку, который посвятилъ долгіе годы уходу за этими могилами.
XXII.
править— Надо избить, изрубить этихъ измѣнниковъ! Помните братья, что это враги Бѣлаго царя и афганцевъ, слѣдовательно они недостойны оставаться въ живыхъ!
— Будь спокоенъ, ты, пришедшій изъ далекой Индіи, чтобы предупредить насъ; ты самъ увидишь, какъ афганцы расправляются съ предателями и измѣнниками!
Говорившій это торжественно протянулъ руку впередъ, какъ-бы мысленно давая клятву.
Это былъ красивый молодой человѣкъ, съ отважнымъ и довѣрчивымъ лицомъ, типичный афганскій воинъ; около него стоялъ старый афганецъ. Движеніемъ головы и жестами онъ одобрялъ слова молодого человѣка. Оба они смотрѣли въ глаза третьему, который продолжалъ воодушевленнымъ тономъ:
— Теперь, что я васъ предупредилъ обо всемъ, славные вожди Герата, я не сожалѣю о трудностяхъ и препятствіяхъ, которыя мнѣ пришлось перенести во время моего далекаго путешествія.
— Мы безконечно признательны тебѣ за это! И въ знакъ благодарности, я прикажу воздать тебѣ тѣ почести, какими афганцы награждаютъ героевъ, оказавшихъ услугу нашей родинѣ. Я прикажу ночнымъ сторожамъ, выкликающимъ часы поздней ночи, прибавлять твое имя къ обычному ночному оклику «десять часовъ! Все спокойно кругомъ», «одинадцать часовъ! Все спокойно кругомъ!» Теперь-же они каждый разъ будутъ добавлять: «Вы, кто спите еще, помните такого то и берите примѣръ съ него!» А поэтому скажи намъ твое имя, чужестранецъ.
— Аркабадъ, браминъ Эллора, который возноситъ молитвы о томъ, чтобы афганцы въ союзѣ съ Россіей восторжествовали надъ ненавистной Англіей.
— Когда-же ты думаешь, измѣнникъ, скрывающійся подъ именемъ доктора Безымяннаго, прибудетъ сюда?
— Сегодня вечеромъ или завтра утромъ. Я оставилъ его въ Кандагарѣ, обогнавъ его такимъ образомъ на нѣсколько часовъ.
— Иди-же отдохни съ пути, — сказалъ молодой вождь, — я же созову своихъ храбрыхъ воиновъ и мы здѣсь у развалинъ храма Келатри прикончимъ этого негодяя. Безымяннаго, подосланнаго сюда англичанами для того, чтобы, какъ ты говоришь, измѣнически убить русскаго генерала командующаго войсками, расположенными къ сѣверу отъ Герата. Иди-же, мои слуги принесутъ тебѣ пищи и питья, а вскорѣ и мы всѣ соберемся около тебя.
Простившись съ браминомъ, молодой вождь и его молчаливый спутникъ направились къ зубчатымъ стѣнамъ города, виднѣвшимся на разстояніи 25 саж. отъ того мѣста, гдѣ происходилъ разговоръ.
Черезъ овальную арку Кандагарскихъ воротъ, являвшихся однимъ изъ четырехъ входовъ, дающихъ доступъ въ ограду зубчатаго кремля Герата, виднѣлась узкая, грязная, вымощенная острыми камнями, улица. Здѣсь кипѣло пестрое населеніе этого города, въ нѣсколькихъ километрахъ отъ котораго русскіе построили желѣзнодорожную станцію Кушка, соединенную желѣзной дорогой съ Мервомъ и Асхабадомъ.
Послѣ ухода вождей, браминъ присѣлъ на шаткія ступени полуразрушенной мечети и, весь отдавшійся своимъ размышленіямъ, безсознательно сталъ выражать ихъ вслухъ.
— На этотъ разъ, — проборматалъ онъ, — этотъ человѣкъ будетъ въ моихъ рукахъ и его автомобиль, ожидавшій его въ Кандагарѣ, не спасетъ его. Онъ хочетъ примкнуть къ русскимъ и, вмѣстѣ съ этими варварами избавить индусовъ отъ власти англичанъ и браминовъ. О, во что бы то ни стало надо уничтожить этого опаснаго человѣка!.. И эти дѣвушки должны погибнуть вмѣстѣ съ нимъ!.. Правда мы навсегда потеряемъ ключъ къ "Сокровищу свободы, " но мы богаты и безъ этого. Важно, чтобы этотъ кладъ не попалъ въ руки враговъ и не превратился въ орудіе борьбы противъ насъ!
Съ этой мыслью браминъ лѣниво развалился на землѣ, закрылъ глаза и опустилъ голову на руки, такъ что можно было предположить, что онъ спитъ. Но судорожное сокращеніе мускуловъ лица выдавало умственную работу. Вдругъ Аркабадъ вздрогнулъ и привсталъ: рѣзкій звукъ трубы донесся съ городскихъ стѣнъ. По устамъ брамина скользнула злобная усмѣшка.
— Вожди сзываютъ своихъ воиновъ, — проборматалъ онъ; — эти безмозглыя овцы славно поработаютъ для меня… Да, Безымянный, тебѣ суждено разбиться объ стѣны, на которыхъ кишатъ 50 тысячъ фанатиковъ, простодушныхъ и смѣлыхъ
Часъ спустя, три тысячи афганцевъ въ полномъ вооруженіи выступили изъ города и расположились въ долинѣ, вправо отъ полуразрушенной мечети. Воины раскинули палатки, зажгли костры и стали ожидать прибытія Безымяннаго,
— Наконецъ-то я создалъ непреодолимую преграду моему врагу, — подумалъ Аркабадъ, — наконецъ онъ будетъ въ моей власти!
Онъ сталъ внимательно смотрѣть на бѣлѣвшую въ долинѣ ленту дороги изъ Кандагара, ожидая, что съ минуты на минуту на ней появится домъ-автомобиль. Но настала ночь, а его все не было. Въ долинѣ пылали костры, слышался лязгъ оружія; афганскіе часовыя ходили у своихъ постовъ, время отъ времени перекликаясь. Затѣмъ слышно было какъ вывозили артилерію на позиціи, Аркабадъ злобно потиралъ руки.
Настала полночь. Вотъ вдали появился огонекъ, точнокакая-то таинственная звѣздочка спустилась низко, низко подъ землей. Затѣмъ звѣзда эта проворно скользить по землѣ, описывая страшные зигзаги. Браминъ раньше изслѣдовалъ эту мѣстность и зналъ теперь всѣ излучины Кандагарской дороги. Онъ понялъ что по нимъ и слѣдовала теперь эта ярко свѣтящаяся точка. Эт звѣзда была ничто иное, какъ сильный рефлекторъ; и браминъ зналъ, что это фонарь дома-автомобиля.
Наконецъ то близка минута его торжества! И сердце брамина сжалось отъ злобной радости.
— Вотъ измѣнники и предатели! — крикнулъ онъ афганцамъ, указывая рукой на автомобиль, подъѣзжавшій къ Герату.
Въ Кандагарѣ Безымяннаго ожидалъ его домъ-автомобиль и весь его экипажъ во главѣ съ Керадэкомъ. Всѣ были обрадованы пріятнѣй встрѣчѣ и больше всѣхъ ликовалъ Сигаль. Расположившись на передней площадкѣ аллюминіеваго дома, бывшій гаменъ распѣвалъ свои матроскія пѣсни, какъ нѣкогда на носу «св. Каурентэна». Анооръ, не спускавшая съ него восторженнаго взгляда, сидѣла рядомъ съ нимъ, и тихонько вторила ему.
Семейство Сандерсъ-ванъ-Стоонъ заняло свое прежнее помѣщеніе въ электрической гостинницѣ, а Граціэлла и Тимотео были внѣ себя отъ радости. Имъ предстояло теперь вернуться въ Италію по Закаспійской и Закавказской дорогѣ, по Черному морю и затѣмъ закончить это интересное путешествіе обоюдно желанной свадьбой.
Предупрежденные заранѣе о томъ, что они прибудутъ въ Гератъ, всѣ обитатели аллюминеваго дома рѣшили не спать эту ночь, чтобы полюбоваться окрестностями этого города.
Всѣ собрались на переднемъ балкончикѣ автомобиля и внимательно смотрѣли впередъ, разглядывая пространство, освѣщенное электрическимъ прожекторомъ.
— Ого, — воскликнулъ Сигаль, — а вотъ и зубчатыя стѣны Герата подъ самымъ нашимъ носомъ.
Дѣйствительно, какая-то темная полоса заграждала горизонту; бывшій юнга былъ правъ; на разстояніи километра виднѣлись темныя башни города.
Безымянный всталъ со своего мѣста, намѣреваясь что-то сказать своимъ спутникамъ, но Наиндра, быстро схвативъ его руку, прошептала:
— Рама, мы прибыли въ тотъ городъ, гдѣ хранится сокровище свободы; завтра-же оно будетъ въ нашихъ рукахъ!
Не успѣла она докончить фразу, какъ на стѣнахъ Герата вспыхнули красные огни.
— Эге, да они никакъ зажигаютъ иллюминацію въ честь нашего пріѣзда, — замѣтилъ Сигаль; но шутка замерла у него на устахъ. Въ воздухѣ что-то со свистомъ пронеслось и, пролетѣвъ надъ автомобилемъ, шлепнулось въ нѣсколькихъ шагахъ позади.
— Бомба! Бомба! Въ насъ стрѣляютъ! — закричали Сандерсы.
Въ это мгновеніе второй снарядъ съ трескомъ разорвался впереди автомобиля и обдалъ пассажировъ цѣлымъ градомъ земли и камней.
— Тушите огни! — скомандовалъ Безымянный, понявъ, что электрическій прожекторъ служилъ мишенью для непріятеля.
— Ходъ назадъ! — снова раздалась команда, и автомобиль, подъ прикрытіемъ внезапно воцарившагося мрака, быстро двинулся назадъ, въ тотъ самый моментъ, когда афганцы дали по немъ залпъ изъ ружей. Путешественники ушли отъ преслѣдораній, тѣмъ не менѣе Рама понялъ, что дѣло не обойдется безъ борьбы.
— Къ зеркаламъ! — приказалъ онъ.
Керадэкъ и его люди въ одно мгновеніе были у своихъ зеркалъ.
— Одно направить на стѣны города, другое на долину немного впереди стѣны!
— Есть! — отозвался старый матросъ.
Прошло нѣсколько мгновеній томительнаго ожиданія.
Затѣмъ мракъ прорѣзала яркая молнія, и вдругъ вся долина зажглась страшнымъ пожаромъ. Огненные языки пламенемъ вспыхнули тутъ и тамъ по всей линіи, куда были направлены зеркала. Въ воздухѣ раздались крики, стоны; затѣмъ все смолкло и воцарилась мертвая тишина.
— Довольно! — крикнулъ докторъ и смертоносныя зеркала прекратили свое губительное дѣйствіе
Въ эту ночь никто изъ путешественниковъ не смыкалъ глазъ. Всѣ съ трепетомъ ожидали утра, чтобы узнать результаты этой сказочной битвы при помощи электрическихъ молній, гораздо болѣе опасныхъ, чѣмъ тѣ, которыя до сихъ поръ были исключительно привиллегіей природы.
Наконецъ разсвѣло. Громадное, яркое солнце, точно огненный шаръ, выкатилось изъ-за холмовъ и освѣтило долину, на которой были разбросаны сотни труповъ, въ тѣхъ позахъ, въ которыхъ настигла ихъ смерть. Стѣны Герата были пусты; нигдѣ не было видно его защитниковъ.
Кругомъ было пустынно и уныло.
— Впередъ! — скомандовалъ Рама и автомобиль покатился по направленію къ городу. Вся дорога была изрыта осколками отъ снарядовъ. Что было-бы съ путешественниками, если-бы хоть одинъ изъ снарядовъ попалъ въ автомобиль? Онъ превратился-бы въ груду обломковъ, а его обитатели въ изуродованные трупы. При этой мысли, жалость къ этимъ погибшимъ фанатикамъ отступала на второй планъ. Вѣдь это была только самозащита.
Женщины хотѣли бы не видѣть этой страшной картины, но какая-то невидимая сила влекла ихъ на это поле смерти.
— Что это за полуразрушенный храмъ? — спросилъ Сигаль.
Наиндра внезапно поблѣднѣла.
— Келатри! — прошептала она дрожащими губами.
— Да, это храмъ Келатри! — подтвердилъ Рама, — но что съ вами, Наиндра, вы поблѣднѣли!
— Тутъ, въ этомъ храмѣ находится «сокровище свободы». Золото и серебро, жертвуемое патріотами, размѣнивалось на драгоцѣнные камни, которые свозились сюда.
Безымянный приказалъ остановить автомобиль.
На ступеняхъ храма лежалъ трупъ какого-то человѣка.
Подойдя ближе, путешественники узнали въ немъ брамина Аркабада. Этотъ человѣкъ умеръ, настигнутый неожиданной смертью и, по какому-то странному совпаденію, около того сокровища, ради котораго совершилъ столько звѣрскихъ преступленій.
Не теряя времени, слуги Рамы вырыли изъ подземелья громадный ящикъ, до верху наполненный алмазами. Ихъ было такъ много, что смѣло-бы хватило на выкупъ цѣлаго государства.
Въ то время, какъ всѣ съ удивленіемъ разсматривали сокровища, скопленныя патріотами Пенджаба, послышались стройные звуки военнаго оркестра.
— Европейцы! — радостно воскликнули путешественники.
Дѣйствительно къ стѣнамъ Герата подходилъ съ музыкой русскій полкъ. Солдаты, очевидно, замѣтили автомобиль. Въ тотъ же моментъ всадникъ въ бѣломъ кителѣ во весь опоръ помчался навстрѣчу аллюминіевому дому; въ двухъ шагахъ онъ разомъ осадилъ коня и дружески протянулъ руку принцу Рамѣ.
— А… генералъ! Очень радъ васъ видѣть! — отозвался докторъ.
— Вчера вечеромъ мнѣ сообщили, что афганцы намѣрены расправиться съ какими-то путешественниками, направляющимися въ Гератъ. У меня было предчувствіе, что это вы. Я захватилъ съ собой людей и поспѣшилъ вамъ на помощь, но я вижу, что вы уже раздѣлались съ ними сами.
— Они вынудили меня къ тому, — печальна произнесъ Рама, — повѣрьте, мнѣ ихъ отъ души жаль… А помните, генералъ, оживляясь продолжалъ докторъ, — я вамъ говорилъ, что два пути ведутъ въ Индію: черезъ Кабулъ и черезъ Кандагаръ!
— Да! Да!..
--Ну такъ вотъ! Я подробно изслѣдовалъ оба эти пути и съ удовольствіемъ вручу вамъ топографическія съемки, которыя я сдѣлалъ при помощи изобрѣтеннаго мною автоматическаго аппарата. А пока, надѣюсь, вы не откажетесь зайти въ мой домъ; я буду очень радъ такому дорогому, желанному гостю.
Сандерсъ, слышавшій весь разговоръ, пришелъ въ ужасъ.
— Какъ, я все время путешествовалъ съ людьми, подготовляющими вторженіе русскихъ въ Индію! — воскликнулъ онъ.
— Какъ знать, что готовитъ намъ будущее! — отозвался Рама, входя въ автомобиль, куда за нимъ послѣдовали его гости.