Добродушный (Жанлис)/ВЕ 1804 (ДО)
| Добродушный |
| Оригинал: французскій. — Перевод опубл.: 1804. Источникъ: az.lib.ru со ссылкой на журналъ «Вѣстникъ Европы», 1804, ч. XIII, № 4, с. 247—292 и ч. XIV, № 5, с. 3—60. |
Добродушный.
правитьГоспожа Бевиль, оставшаяся вдовою послѣ богатаго сборщика податей; пила въ одно утро чай съ любезною Изорою, племянницею своею, и съ блистательнымъ Кавалеромъ д’Озамбри, за котораго хотѣла она выдать ее. Кавалеръ не смотрѣлъ почти на Изору, и казался быть занятъ одною только теткою, довершая побѣду свою надъ нею всѣмъ тѣмъ, что лесть имѣетъ привлекательнаго для 58-лѣтней женщины, которая была еще кокетка, философка и сверхъ того слыла, или желала прослыть умницею. Гжа. Бевиль была твердо увѣрена, что Кавалеръ хотѣлъ жениться на прекрасной и богатой осьмнадцати-лѣтней дѣвушкѣ единственно для нея. Разговоръ между Кавалеромъ и Гжею. Бевиль становился очень жарокъ, какъ вдругъ вошелъ оффисіантъ и подалъ письмо, принесенное съ почты. Гжа. Бевиль взяла его и, взглянувъ на надпись, сказала съ небреженіемъ: «это отъ брата!» — Сдѣлайте милость, тетушка, прочитайте! вскричала съ живостію Изора, обожавшая отца своего. — Онъ вѣрно пишетъ, что скоро къ намъ будетъ, отвѣчала Гжа. Бевиль, которой не хотѣлось перервать интереснаго для нея разговора съ Кавалеромъ. Изора! Ты можешь разпечатать письмо и прочесть его сама. Изора повинуется, но черезъ минуту содрогается, краснѣетъ: ее спрашиваютъ о причинѣ сего смущенія; она не въ силахъ отвѣчать: встаетъ, подаетъ письмо теткѣ и уходитъ. Гжа. Бевиль, до крайности изумленная, пробѣгаетъ глазами письмо и хохочетъ. Это дурачество братца моего только что смѣшно и ни мало не страшно: послушайте! — Сказавъ сіе, Гжа. Бевиль прочитала Кавалеру слѣдующее:
"Послѣ многихъ скучныхъ хлопотъ, продолжавшихся три мѣсяца, кончилъ я свои дѣла. Извѣстная тебѣ прекрасная деревня, не подалеку отъ Доля, теперь моя, и купчая на нее уже совершена. — Ты знаешь, любезная сестрица, что, послѣ невозвратимой потери моей, Бургонія сдѣлалась мнѣ ненавистною: тамъ лишился я несравненной супруги; тамъ Изора моя пролила первыя слезы сердечной горести…. Я никогда не возвращусь туда и навсегда намѣренъ оставаться въ купленной мною деревнѣ, во Франш-Конте.
"Я читалъ, любезная сестрица, со всѣмъ вниманіемъ, котораго ты отъ меня требовала, то мѣсто письма твоего, гдѣ ты говоришь о Кавалерѣ д’Озамбри. Ты помнишь, думаю, что, ввѣряя тебѣ Изору за восемь мѣсяцевъ передъ симъ, я объявилъ тебѣ мое намѣреніе не отдавать ее за Придворнаго, и что главное желаніе моего сердца есть то, чтобъ найти ей достойнаго мужа, въ той Провинціи, гдѣ я живу и гдѣ расположенъ кончить дни мои. Я увѣренъ, что Г. д’Озамбри имѣетъ всѣ отличныя качества, которыя ты въ немъ находишь; но, по моему мнѣнію, женихъ этомъ слишкомъ блистателенъ для моей дочери. У меня есть на примѣтѣ другой, котораго состояніе гораздо сходнѣе съ нашимъ: это одинъ изъ новыхъ моихъ сосѣдей Г. Феріоль; онъ служилъ съ отличною храбростію въ Корсикѣ и въ Америкѣ; ему тридцать лѣтъ. Воспитанъ будучи въ деревнѣ, изъ которой отлучался только по службѣ, сохранилъ онъ все добродушіе и честность старинныхъ временъ. Удовлетворивъ благородное честолюбіе и получа хорошій чинъ, намѣренъ онъ жить всегда въ Провинціи. Онъ очень не глупъ, имѣетъ отмѣнно пріятное лицо, на которомъ ясно изображаются превосходныя свойства рѣдкой его души. Наконецъ Г. Феріоль очень хорошій дворянинъ; дѣла его въ созершенномъ порядкѣ: онъ имѣетъ 12 тысячь ливровъ доходу и прекрасную деревню въ двухъ миляхъ отъ моей. Вотъ, признаюсь тебѣ, зять, котораго предпочелъ бы я первому вельможѣ въ Государствѣ! Но выборъ зависитъ отъ моей дочери; a для этого надобно ей видѣть и узнать Гна. Феріоля. — Дѣла мои удержатъ меня въ Парижѣ мѣсяца три или четыре, почему я и склонилъ Гна. Феріоля ѣхать со мною. Надѣюсь, любезная сестрица, что ты примешь его благосклонно, естьли не такъ, какъ будущаго твоего племянника, то по крайней мѣрѣ какъ моего друга. Я скоро поѣду и въ первыхъ числахъ Іюля буду имѣть удовольствіе обнять тебя.
Что скажешь, Кавалеръ? сказала смѣючисю Гжа. Бевиль: этотъ страшной совмѣстникъ вѣрно очень тебя тревожитъ? — Посвятить вамъ жизнь есть такое щастіе, что вещь, и гораздо маловажнѣе этой, можетъ легко встревожить меня. — Подумай, что Изора можетъ предпочесть… — Мнѣ кажется, что главное достоинство этаго Феріоля состоитъ въ простодушіи и невинности; a я, признаюсь, не таковъ. — Невинный тридцати-лѣтній любовникъ!…. Можно ли устоять противъ такой рѣдкой прелести? — Естьли я не столько добродушенъ и мягкосердеченъ, какъ Г. Феріоль, то ласкаю себя, что вы почитаете меня по крайней мѣрѣ искреннимъ. — Мнѣ такъ выгодно въ этомъ не сомнѣваться! — Однакожь съ вами не можно быть совершенно искреннимъ. — По чему? — Естьли вамъ сказать все, что думаешь и чувствуешь къ вамъ, то вы осердитесь… — Это мнѣ обидно…. — Не уже ли? — Конечно. Какъ далекъ ты, Кавалеръ, отъ простодушія Гна. Феріоля!…. Однакожь возвратимся къ моей племянницѣ. — Возвратимся! это легко сказать; но кто преданъ вамъ, тотъ ни къ кому уже не возвращается. — Теперь не о томъ дѣло чтобъ говорить замысловатыя вѣжливости... — Какъ! вы это называете только вѣжливостями? — Шутки въ сторону… Ты знаешь напередъ, что я сдѣлаю Гну. Феріолю естьли не совсѣмъ холодной, то по крайней мѣрѣ очень свѣжій пріемъ. — О! нѣтъ, сударыня! я не этого мнѣнія: напротивъ вамъ должно его ласкать и стараться привязать къ себѣ: надобно непремѣнно, чтобъ Изора могла его порядочно разсмотрѣть и узнать…. — И чтобъ эта было при тебѣ — не такъ ли? Вотъ богатая идея! Я соглашаюсь. — Какого характера вашъ братецъ? — Ты слышалъ, какъ онъ ко мнѣ пишетъ; a это письмо изображаетъ весьма живо настоящій его характеръ, и ты самъ можешь заключишь…. — Но вѣроятно ли, чтобъ братецъ вашъ не имѣлъ ни капли ума? — Не знаю: меня отдали замужъ пятнадцати лѣтъ, и съ тѣхъ поръ я жила безпрестанно въ Парижѣ. Брать мой провелъ весь свой вѣкъ въ Провинціи. Жена его была женщина довольно простая, благодѣтельная и сверхъ того добрая хозяйка: вотъ всѣ ея таланты! Братъ мой очень доброй и совершенно честной человѣкъ, но безъ тону, безъ знанія большаго свѣта и безъ Философія... — Слѣдовательно я безъ богатыхъ идей! — О! со всѣми предразсудками 17-го столѣтія. Впрочемъ хотя онъ и не въ состояніи цѣнить тебя, однакожь будь увѣренъ, что ты вскружишь ему голову… — Но естьли между тѣмъ Феріоль вскружитъ голову Изорѣ?… — Какъ тебѣ не стыдно! Изора тебя любитъ; кромѣ того, проживъ восемь мѣсяцевъ въ столицѣ, она придетъ въ отчаяніе, услышавъ, что ее повезутъ опять въ деревню. Удивительно, какъ она стала умнѣе съ тѣхъ поръ, какъ живетъ со мною! Естьли бы ты видѣлъ ее съ начала пріѣзда ея ко мнѣ!… — Конечно, она теперь столько любезна, сколько можетъ быть женщина въ сравненіи въ вами. — Намъ должно избавить ее отъ страха, которой навело на нее отцовское намѣреніе; я съ ней поговорю. Пріѣзжай къ намъ обѣдать. Послѣ сихъ словъ, Кавалеръ всталъ, поцѣловалъ два или три раза руку y Гжи. Бевиль, и вышелъ, давъ слово быть къ обѣду.
Изора была дѣйствительно очень огорчена. Она ввѣрила печаль свою Кларѣ, горничной дѣвкѣ, которую доставила ей тетка; a Клара, удивляющаяся всегда рѣдкимъ достоинствамъ Кавалера д’Озамбри, раздѣляла всѣ ея безпокойства. Однакожь не льзя статься, говорила она; чтобъ батюшка вашъ могъ предпочесть деревенскаго дворянина Кавалеру д’Озамбри. Сверьхъ того, сударыня, не писалъ ли онъ къ тетушкѣ, что предоставляетъ вамъ волю выбирать? — Конечно; но я такъ люблю батюшку! мнѣ такъ было бы несносно огорчить его! — Это все правда; однакожь вы также любите и Кавалера д’Озамбри? — Безъ сомнѣнія; я была бы очень неблагодарна, естьли бы чувствованія его ко мнѣ не трогали меня; онъ совсѣмъ не для богатства ищетъ моей руки; отъ него только зависитъ жениться на самой богатой дѣвушкѣ во всей Франціи…. — О! сударыня! онъ такъ великодушенъ, нѣженъ, чувствителенъ!… — Правда; и естьли бы я согласилась вытти за этого незнакомаго, то увѣрена, что онъ умеръ бы съ печали. — Это самое говорилъ мнѣ и Соловей, скороходъ его: естьли свадьба эта не совершится, сказалъ онъ, то баринъ мой вѣрно застрѣлится…. — Застрѣлится! Боже мой! какъ это ужасно! — Долго ли выстрѣлить изъ пистолета?… — Какой страхъ! бѣдной д’Озамбри!… Нѣтъ, надобно быть твердою, имѣя такого любовника
Разговоръ этотъ перервала, или, лучше сказать, начала продолжать оной Гжа Бевилъ. Черезъ полчаса явился Кавалеръ. Стали совѣтоваться и, по долгомъ словопрѣніи, положено, чтобъ Изора, не подвергаясь опасности раздражить Барона отказомъ вытти за Гна. Феріоля, и спросила y него нѣсколько времени на то, чтобъ узнать покороче предлагаемаго ей жениха, и чтобъ обѣщала она дать рѣшительной отвѣтъ черезъ три или четыре мѣсяца. Еще согласились, чтобъ Изора, такъ какъ въ Комедіи: Притворная Агнеса, всячески старалась отвратить отъ себя Провинціала, однакожь съ мѣрою и тонкимъ искуствомъ. Сей планъ, изобрѣтенный Кавалеромъ, казался нѣсколько противенъ Изорѣ, которая была съ природы откровенна; но эта разборчивость ея показалась такъ странною, и за оную столько надъ нею шутили, что и сама она наконецъ почла ее смѣшного.
Изора, хотя была воспитана и въ Провинціи, но получила совершенное образованіе. Одаренная умомъ и прекрасною душею, воспользовалась она наилучшимъ образомъ попеченіями добродѣтельныхъ своихъ родителей; но, будучи шестнадцати лѣтъ, лишилась нѣжной и разумной матери. Горесть ея была столь сильна и продолжительна, что имѣла вліяніе на ея здоровье, которое черезъ нѣсколько мѣсяцевъ такъ разстроилось что Баронъ принужденъ былъ везти ее въ Ліонъ и тамъ ввѣрить стараніямъ искуснѣйшихъ Врачей. Въ семъ городѣ Изора выдержала продолжительную болѣзнь. Она пробыла три мѣсяца въ Лионѣ. Послѣ чего Баронъ, имѣвъ надобность съѣздить во Франш-Конте, отвезъ Изору въ Парижъ, и поручилъ ее сестрѣ своей, Гжѣ. Бевиль, полагая, что кончитъ дѣла свои недѣль въ шесть; но вмѣсто того, какъ мы уже видѣли, Изора прожила въ Парижѣ восемь мѣсяцевъ. Сіе долговременное пребываніе въ столицѣ перемѣнило нѣсколько нравъ ея. Изора всё еще была добродѣтельна, но правила ея начали колебаться; суетность и легкомысліе, обольщая часъ отъ часу болѣе умъ ея и сердце, заглушали природную ея чувствительность такъ, что даже склонности ея перемѣнились. Блистательныя зрѣлища, представляемыя искуствомъ, помрачали въ ея воображеніи прелести сельскихъ упражненій и забавъ, которыя до того составляли все ея блаженство; наконецъ стала она предпочитать щастію, быть любимою, новое для нея удовольствіе блистать и быть замѣчаемою. Она не имѣла не только страсти, но даже и склонности къ Кавалеру д’Озаибри, хотя онъ былъ очень хорошъ собою. Сначала она обходилась съ нимъ холодно, потому что умѣла еще здраво разсуждать, и что щастливый инстинктъ внушалъ ей омерзѣніе къ притворству и глупому вертопрашеству; но Кавалеръ посредствомъ тонкой лести, достигъ до того, что естьли не тронулъ ея сердца, то по крайней мѣрѣ поработилъ его себѣ будучи увѣрена, что Кавалеръ обожаетъ и жертвуетъ ей всѣми своими побѣдами надъ другими женщинами, Изора почитала упоеніе тщеславія нѣжнѣйшими чувствами благодарности и любви. Сверхъ того Кавалеръ былъ въ такой модѣ, умѣлъ такъ искусно хвалить самъ себя, былъ такъ великолѣпенъ, имѣлъ столько друзей, что Изора изумленная, или, лучше сказать, ослѣпленная его блистательностію, не только отмѣнно его уважала, но даже удивлялась ему.
Гжа. Бевиль всячески старалась съ своей стороны вскружить голову племянницѣ своей; она страстно желала сего союза, которой доставилъ бы ей свойство и дружбу съ одною знатною, сильною и случайною фамиліею. Она и сама питала тайную склонность, къ Кавалеру; но, принявъ твердое намѣреніе выдать за него Изору, старалась изгнать изъ сердца своего сіе раждающееся чувство: она понимала, что 56-лѣтняя женщина, вдова сборщика, гораздо меньше годится въ невѣсты Кавалеру, которому было только 26 лѣтъ, нежели молодая и знатнаго роду дѣвушка. Сверхъ того Гжа. Бевиль, до крайности тщеславная, ни за что бы въ свѣтѣ не подвергла себя опасности бытъ посмѣшищемъ столицы Кавалеръ посредствомъ хитрой лести умѣлъ склонять ее на всѣ свои преднамѣренія; находилъ способы давать ей чувствовать, что онъ страстно въ нее влюбленъ, и что намѣренъ жениться на племянницѣ только для тетки; a чтобъ избѣжать прямаго изъясненія, показывалъ онъ большую признательность за чувствованія къ нему Изоры, и казался быть увѣреннымъ, что Гжа. Бевиль нѣжно ее любитъ; при чемъ хвалилъ родственническую ея чувствительность. Такимъ образомъ Гжа. Бевиль, прельщенная славою играть роль великодушной благодѣтельницы, находила въ самолюбіи столько утѣшенія, что безъ всякаго почти труда жертвовала своею склонностію. Между тѣмъ Баронъ Рисдаль сдержалъ слово. Онъ пріѣхалъ въ Парижъ въ началѣ Іюля. Изора, не взирая на извѣстной страхъ, безмѣрно обрадовалась отцу своему. Баронъ обнялъ ее съ восхищеніемъ; нашелъ, что она стала любезнѣе и прекраснѣе, и не могъ на нее наглядѣться. Послѣ первыхъ восторговъ родительской горячности, обратился онъ къ Гжѣ. Бевиль. Какъ много обязанъ я тебѣ, любезная сестрица, сказалъ онъ ей, за всѣ твои попеченія о моей Изорѣ, которой здоровье такъ примѣтно поправилось! Я привезъ ей жениха, мною выбраннаго, продолжалъ онъ усмѣхаясь, и обѣихъ васъ прошу смотрѣть на Гна. Феріоля безъ предубѣжденія… Я не способна къ предубіжденіямъ, отвѣчала Гжа. Бевиль: повѣрь, братецъ, что я ничего такъ не желаю, какъ щастія Изоры и твоего; и очень буду рада Гну. Феріолю, зная, что онъ тебѣ другъ…. — Я больше ничего не требую, сказалъ Баронъ: мнѣ извѣстны благоразуміе и характеръ моей Изоры, и я увѣренъ, что ей точно такой мужъ надобенъ, каковъ Г. Феріоль.
Пожалуетъ ли онъ къ намъ сего дня? спросила Гжа. Бевиль. — Нѣтъ! онъ остался въ нашемъ трактирѣ, a завтра я вамъ его представлю… — Не ужели, братецъ, ты не у меня жить будешь? — Благодарю; но позволь мнѣ остаться съ этимъ добрымъ Феріолемъ, которой въ Парижѣ никого не знаетъ… — Какъ! онъ здѣсь въ первой разъ? — Нѣтъ, лѣтъ съ восемь тому назадъ прожилъ онъ въ Парижѣ недѣли двѣ. — Пригласи его, чтобъ онъ y меня всякой день обѣдалъ и ужиналъ. Баронъ снова качалъ благодарить сестру свою; послѣ чего она встала и вышла. Баронъ, оставшись наединѣ съ дочерью своею, сказалъ ей слѣдующее: «Послушай, моя милая Изора! я не хочу ничего отъ тебя скрывать, и такъ знай, что теткѣ твоей очень хочется отдать тебя за одного Придворнаго, котораго зовутъ Кавалеромъ д’Озамбри: она писала ко мнѣ, что тебѣ это совсѣмъ не извѣстно; но я не стану никогда съ тобою притворяться, будучи увѣренъ, что ложной блескъ и пустыя титла не могутъ прельстить тебя, и что ты изберешь себѣ мужа не блистательнаго, но чувствительнаго и добродѣтельнаго. Бѣдная мать твоя, какъ тебѣ извѣстно, была богатая невѣста, отъ нея только зависѣло вытти за Придворнаго: однакожь она предпочла меня за то, что характеръ мой ей понравился, и послѣ ни разу въ этомъ не раскаевалась…. Ты имѣешь все ея благоразуміе и такое же превосходное сердце; ты послѣдуешь ея примѣру, и конечно разсудишь, что для щастія твоего должно тебѣ вытти за добродушнаго человѣка.»
Въ продолженіе сей рѣчи Изора чувствовала тягостное волненіе; родительская откровенность и нѣжность возбуждали въ душѣ ея всѣ прежнія добродѣтельныя чувства, усыпленныя суетностію. Смущенная и тронутая Изора наклонилась на плечо Барона и заплакала. Онъ, подумавъ, что одно напоминаніе о матери было причиною ея огорченія, обнялъ ее съ горячностью и перемѣнилъ разговоръ. «Это правда, сказалъ онъ, что Кавалеръ д’Озамбри произходитъ отъ знатной и почтенной фамиліи; но какъ ни хвалитъ его сестра моя, я все однакожь увѣренъ, что онъ большой негодяй.» Какъ, батюшка! вскричала Изора, удивленная до крайности симъ выраженіемъ. — «Такъ, милая моя! я обыкновенно этимъ именемъ называю игроковъ и надутыхъ спѣсью шалуновъ и хвастуновъ. У меня есть въ Парижѣ старинной другъ, къ которому я писалъ и освѣдомлялся». Кто этотъ другъ? «Старикъ Мальянъ.» Изора улыбнулась. Этотъ Мальянъ былъ прежде банкиръ, но, оставя свой промыселъ, жилъ уединенно. Изора думала, что свидѣтельство человѣка, которой не обращается въ большомъ свѣтѣ и при Дворѣ, не заслуживаетъ ни какого вниманія. Сверхъ того она имѣла столь высокое мнѣніе о характерѣ Кавалера, что сіе не могло сдѣлать ни малѣйшаго надъ нею впечатлѣнія; но не желая прекословить отцу своему, она отвѣчала только, что Кавалеръ д’Озамбри пользуется въ кругу свѣтскихъ людей самымъ лестнымъ уваженіемъ. «Однакожь, продолжалъ Баронъ, старикъ Мальянъ совсѣмъ не легкомысленъ и ненавидитъ злословіе; а онъ думаетъ, что Кавалеръ д’Озамбри повѣса, которой погубилъ уже двухъ или трехъ женщинъ; что онъ игрокъ, мотъ, и что дѣла его въ крайней разстройкѣ. Впрочемъ мы разсмотримъ все это на досугѣ. Завтра привезу я къ тебѣ друга моего Феріоля и бьюсь объ закладъ, что онъ тебѣ понравится.» Изора вторично усмѣхнулась; отецъ простился съ нею и поѣхалъ въ свой трактиръ.
Въ слѣдующее утро Изора проснулась ранѣе обыкновеннаго и чувствовала сильное безпокойство: отецъ ея обѣщалъ привезти съ собою Гна. Феріоля, котораго она воображала самымъ неловкимъ, страннымъ и смѣшнымъ Провинціаломъ. «О! какъ бы я желала ему не понравиться, говорила она своей горничной, и какъ бы стала надъ нимъ смѣяться, естьли бы не было здѣсь батюшки!»… — Неуже ли вы думаете, что батюшка вашъ всегда съ нимъ будетъ? — «О! тогда я не стану себя принуждать, и какъ можно постараюсь его разсердить»… Въ два часа Изора пришла въ залу, гдѣ увидѣла тетку свою, Кавалера д’Озамбри и Дюшессу д’Озамбри, родственницу его, которая была старая кокетка, короткая пріятельница Гжи. Бевиль и Кавалера, и слѣдовательно знала всѣ ихъ тайны. Ни о чемъ болѣе не говорили, какъ о Гнѣ. Феріолѣ, и безъ жалости и стыда смѣялись надъ нимъ, хотя никто его не зналъ и не видалъ; но не довольно ли было того, что онъ во всю свою жизнь пробылъ только двѣ недѣли въ Парижѣ, и что ни одинъ Феріоль не служилъ никогда при Дворѣ? Кавалеръ безпрестанно шутилъ и заставлялъ хохотать Дюшессу и Гжу. Бевиль. Изора также смѣялась, но не совсѣмъ отъ добраго сердца. Чѣмъ болѣе приближалась минута свиданія ея съ отцемъ, тѣмъ задумчивѣе она становилась, и робость заступала мѣсто прежней неустрашимости. Тщетно старалась она выгнать изъ головы мысль, напоминающую ей о должностяхъ ея, и которая давала ей смѣшенно чувствовать, сколь непристойно дурачишь отцовскаго друга. Наконедъ, въ изходѣ третьяго часа услышали стукъ подъѣхавшей къ крыльцу кареты, Дюшесса бросилась къ окну и увидѣла Барона и Гна. Феріоля. Имѣю честь вамъ донести, сказала она съ гроикимъ смѣхомъ, что на Гнѣ. Феріолѣ люстриновой кафтанъ…… Люстриновой! повторила Гжа Бевиль, смѣючись: повѣрите ли, что я этого ожидала, потому что восемь лѣтъ тому назадъ носили еще люстриновые кафтаны, и это вѣрно самой тотъ, въ которомъ онъ въ первой разъ былъ въ Парижѣ. — Это доказываетъ, сказалъ Кавалеръ, очень похвальную бережливость и экономію. — Молчите! перервала Гжа. Бевиль: они вошли уже въ переднюю: вотъ они! Сказавъ сіе, перемѣнила она лицо, такъ какъ и Кавалеръ; оба они приняли вдругъ видъ кроткой, вѣжливой и важную осанку. Такая скоропостижная перемѣна поразила Изору и не понравилась ей. Дверь въ залу отворилась, и Баронъ вошелъ, держа за руку Гжа. Феріоля, котораго онъ представилъ прежде сестрѣ, a потомъ дочери. Г. Феріоль былъ и дѣйствительно очень странно одѣтъ: кафтанъ его былъ изъ такой матери, какой мущины уже не носили, притомъ нѣсколько полинялъ и сшитъ такимъ покроемъ, которой почитался уже Готическимъ. (Въ Парижѣ не много лѣтъ надобно на то, чтобы платье вышло изъ моды.) Старинный сей костюмъ былъ тѣмъ примѣтнѣе, что дѣлалъ удивительной контрастъ со стройнымъ станомъ, молодостію и рѣдкою ловкостію Гна. Феріоля; ибо во всѣхъ земляхъ скромные военные люди имѣютъ сію отмѣнную ловкость, и не походятъ ни мало на Провинціаловъ. Г. Феріоль былъ не красавецъ, но имѣлъ такую интересную физіонозмію, которая съ перваго взгляда остается навсегда въ памяти, потому что она изображаетъ всѣ добродѣтели. Кротость и ясность взоровъ возвѣщали тишину и доброту души его; видно было, что сильныя страсти никогда не отравляли чистоты его сердца, но что одна только чувствительность могла возмутить спокойствіе онаго: наконецъ милая простота обхожденія, при благородной смѣлости всѣхъ тѣлодвиженій, довершала его любезность. Изора, ожидавшая найти въ немъ совсѣмъ противное, съ изумленіемъ на него смотрѣла и шепнула сама въ себѣ: «какъ жаль, что онъ въ люстриновомъ кафтанѣ!»….
Разговоръ былъ общій и неважный, Г. Феріоль очень мило въ ономъ участвовалъ, но много смотрѣлъ на Изору. Пошли обѣдать: Изорѣ случилось сѣсть между отцемъ своимъ и Гм. Феріолемъ. Она скоро замѣтила, что Кавалеръ и Дюшесса взглядывали другъ на друга съ насмѣшливымъ видомъ — это оскорбило ее; и какъ глаза ихъ устремлялись на Гна. Феріодя, то она оглянулась и увидѣла за его стуломъ самую странную каррикатуру: это былъ слуга его, малорослой, толстой, увальчивой, и словомъ, отмѣнно нерасторопной и смѣшной человѣкъ. Однако же Изора не почувствовала ни малой охоты смѣяться: она находила столько добродушія и чистосердечія въ Гнѣ. Феріолѣ, что чѣмъ болѣе на него смотрѣла и слушала его разговоры, тѣмъ прискорбнѣе было для нея, что надъ нимъ смѣются. Въ сію минуту глаза ея устремились на блистательнаго скорохода, стоявшаго за стуломъ y Кавалера; и въ первой еще разъ, вмѣсто того, чтобъ удивляться щегольскому его наряду, сдѣлала она нѣкоторыя смѣшенныя размышленія о толь безразсудной роскоши…
Послѣ стола Баронъ отвелъ дочь свою къ сторонѣ и спросилъ y нея, каковъ показался ей Г. Феріоль. — Батюшка! онъ очень хорошій человѣкъ; но скажите ему, что никто не носитъ люстриновыхъ кафтановъ, и чтобъ онъ одѣвался впредь не такъ странно. — Ты меня очень обрадовала; это доказываетъ, что ты занимаешься имъ. У него только и былъ этотъ кафтанъ: онъ велѣлъ себѣ сшить другой, и завтра ты въ немъ его увидишь. — Это увѣреніе было пріятно Изорѣ, Пошли въ залу, и черезъ часъ Баронъ и другъ его простились съ Гжею. Бевиль и поѣхали. Лишь только вышли они изъ комнаты, какъ Дюшесса начала опять смѣяться надъ кафтаномъ Гна. Феріоля; a Кавалеръ, обращаясь къ Изорѣ, спросилъ y нея, замѣтила ли она чудака, которой стоялъ за Гм. Феріолемъ. — Нѣтъ, отвѣчала она: но мнѣ показалось, что Г. Феріоль съ удивленіемъ смотрѣлъ на вашего скорохода, и правду сказать — слуга, одѣтой въ такое неприличное мущинѣ платье, облитой золотомъ, наряженной въ цвѣты и перья, долженъ показаться Провинціалу гораздо страннѣе и смѣшнѣе, нежели намъ лакей, одѣтой просто, безъ всякихъ затѣй. Сей отвѣтъ, сдѣланный хотя съ усмѣшкою, но тономъ нѣсколько сухимъ, заключалъ весьма тонкую критику, которую Кавалеръ понялъ; однакожь скрылъ свою досаду и прибѣгнувъ къ обыкновенному своему притворству, сказалъ Изорѣ: "Вы очень справедливо разсуждаете, и я за столомъ говорилъ Дюшессѣ почти то же. Мы смѣемся надъ Провинціалами, которые легко бы могли отплачивать намъ тѣмъ же естьли бы не удивляло и не ослѣпляло ихъ всѣми признанное наше превосходство надъ ними. Впрочемъ, сударыня, прошу васъ вѣрить, что я взялъ къ себѣ скорохода по особливому случаю. Вы знаете, продолжалъ онъ, обратясь къ Дюшессѣ, что Соловей служилъ бѣдному Виконту! — Знаю, знаю! прервала Дюшесса: вотъ прекрасная черта, которая дѣлаетъ честь Кавалеру! Послѣ смерти нещастнаго Виконта, онъ изъ дружбы къ нему принялъ къ себѣ этого скорохода. — Точно такъ, сказалъ Кавалеръ: Соловей пришелъ ко мнѣ — вамъ извѣстно, въ какомъ я тогда былъ состояніи…… Этотъ доброй слуга оплакивалъ своего господина; я сказалъ ему: «останься y меня — мы станемъ вмѣстѣ оплакивать его.»… Вотъ по какому случаю держу я y себя теперь скорохода!… Это безподобно! вскричала Гжа. Бевиль. — О! напротивъ, очень обыкновенно! отвѣчалъ Кавалеръ съ видомъ скромности и чувства. Изору это тронуло: она внутренно упрекала себя за колкое намѣреніе, съ которымъ говорила о скороходѣ. Разговоръ принялъ важной оборотъ: разсуждали о дружбѣ, и Кавалеръ умѣлъ показать столько героическихъ чувствъ, что все прежнее уваженіе къ нему Изоры возобновилось.
На другой день, въ восемь часовъ вечера, пріѣхалъ Г. Феріоль: на немъ былъ новой кафтанъ, и хотя не богатой, но модной и со вкусомъ. Изора была очень рада, что не видитъ болѣе люстриноваго кафтана, и въ этомъ костюмѣ Г. Феріоль имѣлъ видъ отмѣнно благородный и пріятный. y Гжи. Бевиль было множество гостей: она давала большой ужинъ и пригласила къ оному и Гна. Феріоля, которой долженъ былъ исполнить ея прозьбу. A какъ онъ былъ совершенно незнакомъ всѣмъ собесѣдникамъ, то обратилъ на себя общее вниманіе, которое имѣло слѣдствіемъ своимъ то, что наружный видъ его и поступки всѣмъ очень понравились. Будучи ни мало не тщеславенъ, не примѣтилъ онъ, что взоры всѣхъ и каждаго устремлены были на него, и слѣдовательно ни мало несмѣшался, но сохранилъ тотъ спокойной и непринужденной видъ, которой придаетъ всѣмъ нашимъ движеніямъ отличную ловкость. Онъ часто взглядывалъ на Изору, и глаза ихъ не рѣдко встрѣчались. Когда пошли ужинать, Изора вспомнила съ безпокойствомъ о слугѣ Гна. Феріоля.
Кавалеръ былъ въ сей вечеръ въ Версаліи; но Изора думала, что всѣ станутъ смѣяться надъ такою странною фигурой, и эта мысль тревожила ее. Дѣйствительно Яковъ — такъ назывался слуга — былъ еще смѣшнѣе въ этотъ вечеръ, занявшись весьма важно разсматриваніемъ гостей и филейныхъ досокъ, разставленныхъ по столу; однакожь его примѣтили не прежде, какъ въ половинѣ ужина, въ очень нещастливую. Для него минуту, когда онъ, принявъ, не глядя, отъ барина своего тарелку, уронилъ ее на полъ. Тарелка была серебреная и загремѣла такъ, что всѣ невольнымъ образомъ взглянули на Якова. Изора покраснѣла; Г. Феріоль замѣтилъ это и былъ тѣмъ чувствительно тронутъ. Онъ пожурилъ тихонько Якова, не показавъ ни малѣйшей перемѣны въ лицѣ и оскорбленія. Не имѣя склонности къ злобнымъ насмѣшкамъ, онъ думалъ, что нѣтъ ее и въ другихъ, и слѣдовательно не могъ тѣшиться отъ того, что такъ легко и часто приводитъ въ смятеніе людей большаго свѣта. Всѣ мѣлочи, подающія поводъ къ насмѣшкамъ, казались ему тѣмъ, что онѣ суть въ самомъ дѣлѣ, то есть, бездѣлками, не заслуживающими никакого вниманія. Здравый разсудокъ и щастливое невѣденіе пустыхъ свѣтскихъ обычаевъ не нарушали ни мало въ подобныхъ случаяхъ его равнодушія, которое не было слѣдствіемъ ни правилъ его, ни размышленій. Онъ не имѣлъ нужды преодолѣвать опасенія, показаться смѣшнымъ, и не могъ даже вообразить, чтобъ умные люди придавали какой нибудь вѣсъ такимъ вещамъ, которыя сами по себѣ ничего не значатъ: однакожь ему было тридцать лѣтъ — онъ имѣлъ проницательной умъ, но старался замѣчать только то, что его интересовало, или что находилъ онъ достойнымъ замѣчанія; мѣлочи же всѣ отъ него ускользали; онъ или совсѣмъ ихъ не видалъ, или смотрѣлъ на оныя безъ всякаго вниманія. Онъ жилъ всегда въ деревнѣ, или въ арміи; ревностное усердіе къ военной службѣ, рѣдкое въ молодомъ человѣкѣ удаленіе отъ всякаго разпутства, величайшее почтеніе къ Религіи, плодъ глубокихъ размышленій, предохраняли его отъ тѣсныхъ связей съ товарищами, которые называли его философомъ, не въ насмѣшку, но изъ уваженія къ его характеру. Онъ рѣдко участвовалъ въ ихъ забавахъ, но старался одолжать ихъ: ссужалъ деньгами, никого не злословилъ и, не смотря на строгость нравовъ, былъ любимъ. Вышедъ въ отставку, жилъ онъ въ деревнѣ за четыре ста верстъ отъ Парижа, среди добродѣтельнаго семейства; слѣдовательно выгодныя мысли его о всѣхъ людяхъ вообщ, внушаемы ему собственнымъ сердцемъ, утверждались въ такомъ уединеніи со дня на день болѣе и болѣе.
Среди язвительныхъ усмѣшекъ и топота, произведенныхъ страннымъ видомъ и неосторожностію Якова, Г. Феріоль замѣтилъ только, что Изора покраснѣла, и когда общій разговоръ, прерванный симъ приключеніемъ, опять возобновился, то онъ сказалъ ей: «Никогда не забуду, сударыня, того движенія, вынужденнаго добродушіемъ, которое заставило васъ покраснѣть отъ неосторожности моего слуги. — Я думаю, отвѣчала Изора, что вамъ бы лучше нанять здѣшняго слугу на то время, которое вы пробудете въ Парижѣ. — Я итакъ уже нанялъ. — Для чего же вы его не берете съ собою? а этотъ мнѣ кажется, такъ еще новъ!… — Ваша правда; онъ всему удивляется, любопытенъ и невнимателенъ… — Я совѣтовала бы вамъ оставлять его на квартирѣ… — Это не возможно. — По чему? — Ему было бы скучно. Изорѣ показался сей отвѣтъ такъ страннымъ, что она устремила взоры свои на Гна. Феріоля, думая, что онъ шутитъ; но откровенный видъ его удостовѣрилъ ее, что онъ дѣйствительно находится въ таковыхъ мысляхъ. Такая рѣдкая черта добродушія, сопряженнаго съ милою простотою, удивила и тронула Изору… Помолчавъ нѣсколько: „видно, сказала она, что этотъ человѣкъ очень къ вамъ усерденъ.“ — Онъ меньшой братъ добраго крестьянина изъ моей деревни, которой былъ со иною въ Америкѣ, гдѣ по нещастію я его лишился. — „Этому лучше бы остаться въ деревнѣ.“ — Онъ самъ захотѣлъ мнѣ служить и никогда не оставлять меня, куда бы я ни поѣхалъ. — „Это дѣлаетъ ему честь, что онъ умѣетъ цѣнить такого господина.“ — Онъ очень хорошій малой. — Разговоръ сей перервалъ Кавалеръ, возвратясь изъ Версаліи… Встали изъ за стола, и всѣ бросились къ нему, стараясь одинъ передъ другимъ наперерывъ осыпать его вѣжливостями. Онъ началъ разсказывать Версальскія новости, и въ одну минуту всѣ узнали, что Король, Королева й Принцы ощастливили его, произнеся съ нимъ нѣсколько словъ; но въ сей части повѣствованія употреблялъ онъ великое искуство, упоминая слегка о томъ, что собственно до него касалось, и показывая видъ, что не придаетъ этому большой цѣны, но что единственно для того приводить черты, Показывающій случайность его при Дворѣ, чтобы сказать что нибудь странное или забавное; ибо Придворный никогда не пропуститъ случая объявить, что Король съ нимъ бесѣдовалъ, но не хвастаетъ этимъ и упоминаетъ о томъ эпизодически. Изора, выслушавъ всѣ сіи вѣсти, повторила сама въ себѣ, что очень лестно имѣть любовника, толико уважаемаго Дворомъ и ведущаго такую блистательную жизнь. Занявшись совершенно предметомъ общаго вниманія, не только не смотрѣла уже она на Гна. Феріоля, смиренно въ уголокъ удалившагося, но даже совсѣмъ забыла, что онъ находится въ одной съ нею комнатѣ. — Однакожь оставшись одна, вспомнила слова его объ Яковѣ: ему было бы скучно! вообразила, съ какимъ чувствомъ, съ какимъ видомъ произнесъ онъ ихъ, и грустила, сама не зная отъ чего.
На другой день Гжа. Бевиль поѣхала съ племянницею въ Театръ, дозволивъ Гну. Феріолю притти къ ней въ ложу, гдѣ онѣ его и нашли. Ему хотѣлось видѣть начало піесы; a Гжа. Бевиль пpіѣхала уже въ продолженіе втораго дѣйствія. На этотъ разъ представляли Ифигенію: Гжа. Бевиль разговаривала, какъ бы то было въ ея гостиной, со всѣми знакомыми, которые приходили съ нею видѣться; но Г. Феріоль, чувствительностію одушевляемый, слушалъ актёровъ съ провинціальнымъ вниманіемъ, котораго ничто не могло развлечь. Это показалось такъ странно, что всѣ спрашивали на ухо у Гжи. Бевиль, что это за чудакъ? Изора смотрѣла на него съ удовольствіемъ, хотя ей нѣсколько и прискорбно было видѣть его въ такомъ положеніи, которое показывало незнаніе свѣта, но она чувствовала несказанную пріятность и даже влеченіе разсматривать трогательную физіономію, на которой вся его душа начертавалась. Кавалеръ вошелъ въ ложу въ концѣ пятаго дѣйствія; онъ въ тотъ вечеръ долженъ былъ ѣхать со Дворомъ въ Шуази:[1], и на немъ былъ особливаго рода кафтанъ, какіе обыкновенно Придворные употребляли въ то время для сихъ недальнихъ поѣздокъ. Г. Феріоль, занимаясь единственно Ахилломъ, Ифигеніею и Клитемнестрою, не примѣтилъ Кавалера, и слѣдовательно не поклонился ему. Кавалеръ, желая позабавить на его щетъ Изору и Гжу. Бевиль, сдѣлалъ ему съ полдюжины поклоновъ. Г. Феріоль, не спуская глазъ съ актеровъ; ничего этаго не видалъ, и Кавалеръ продолжалъ его дурачить такъ, что наконецъ преступилъ границы благопристойности, будучи ободренъ смѣхомъ Гжи. Бевиль и другихъ двухъ или трехъ особъ. Изора почувствовала отъ сего великое негодованіе и едва не вышла изъ терпѣнія. По окончанію большой піэсы, Г. Феріолъ, пришелъ въ себя, отеръ глаза свои, наполненные слезами, и оглянувшись наконецъ, увидѣлъ Кавалера и поклонился ему съ весьма ласковымъ видомъ, которой тронулъ Изору и раздражилъ ее еще болѣе противъ Кавалера. Г. Феріоль счелъ зеленой кафтанъ, обложенной позументомъ, въ которомъ былъ тогда Кавалеръ, военнымъ мундиромъ, и спрашивалъ его объ этомъ; но въ отвѣтъ получилъ одну только презрительную улыбку. Изора сказала ему: „Это, сударь, не мундиръ, a ливрея.“ Сіи колкія слова смѣшали Кавалера и, подобно дѣйствію быстрой молніи, дали ему почувствовать, что этотъ Провинціалъ, къ которому онъ старался показывать такое пренебреженіе, можетъ скоро сдѣлаться опаснымъ для него соперникомъ; но Кавалеръ, слѣдуя своему обыкновенію, искусно скрылъ досаду и показалъ видъ, что не только не понялъ, но даже и не слыхалъ отвѣта Изоры. Въ тогдашнее время въ большемъ свѣтѣ никто не сердился за эпиграммы, естьли не могъ тотчасъ отвѣчать на нихъ еще язвительнѣе, a въ случаѣ недостатка остроумія отдѣлывался отъ нихъ благоразумнымъ молчаніемъ. Въ важныхъ и ничего не значущихъ дѣлахъ ни одинъ Придворной не показывалъ своей досады иначе, какъ вмѣстѣ съ отмщеніемъ; и всѣ сіи на сердцѣ лежащія неудовольствія составляли въ послѣдствіи тѣ непримиримыя вражды и ненависть, которыхъ причины были часто никому неизвѣстны, и которыя обнаруживались наконецъ при первомъ удобномъ случаѣ сдѣлать вредъ, очернить или погубить того, противъ котораго питали долго тайную злобу.
Баронъ вошелъ въ ложу къ началу малой піесы, a Кавалеръ откланялся съ тѣмъ, чтобъ ѣхать въ Шуази. Послѣ спектакля, Гжа. Бевиль, братъ ея, племянница и Г. Феріоль сѣли всѣ въ одну карету, и поѣхали въ загородной домъ Гжи. Бевиль, гдѣ располагались пробыть дни три или четыре. Гжа. Бевиль, не видя никакого предмета, удобнаго возбудить въ ней желаніе нравиться, во всю дорогу очень скучала, мало говорила и часто зевала. Изора и Г. Феріоль задумывались; одинъ Баронъ говорилъ за всѣхъ и былъ веселъ. По пріѣздѣ въ домъ, Гжа. Бевиль легла на софу, жалуясь на головную боль. Вечеръ прошелъ довольно скучно. Изора молчала и вздыхала; въ одиннадцать часовъ всѣ пошли спать Глубокая задумчивость не дозволяла Изорѣ слышать, что говорила ей горничная ея дѣвушка Клара, раздѣвая ее. Сія послѣдняя, желая развеселить госпожу свою, вздумала разсказать ей нѣкоторыя черты глупости слуги Гна. Феріоля; но при имени Якова Изора опомнилась, сдѣлалась внимательною, и вдругъ перервавъ разговоръ Клары, приказала ей молчать, сказавъ съ примѣтнымъ неудовольствіемъ, что она не можетъ терпѣть злобныхъ насмѣшекъ.
Клара очень удивилась такому сильному припадку добродушія въ госпожѣ своей, которую она прежде толь часто смѣшила подобными шутками. Изора, будучи очень разстроена и грустна, спѣшила лечь; спала мало, и проснувшись очень рано, одѣлась, не позвавъ къ себѣ Клары; и пошла въ садъ. Тамъ сѣла она на скамью въ небольшомъ огороженномъ мѣстѣ, представляющемъ кладбище и Готическую церковь, Черезъ полчаса услышала она позади себя свистъ, и обернувшись, увидѣла Якова, которой держалъ небольшую кружку сливокъ и внимательно смотрѣлъ на гробницы, окружающія Изору. „Что ты смотришь, Яковъ?“ спросила она y него. — Сударыня! отвѣчалъ онъ: я хотѣлъ бы знать, настоящее ли это кладбище. — „Нѣтъ, оно сдѣлано только для украшенія.“ — Вотъ очень чудное украшеніе! это такъ печально!… a въ этой церкви служатъ ли когда обѣдню? — „Нѣтъ! она не освящена.“ — Ну! такъ я угадалъ, что эта церковь построена только для смѣху, да и весь садъ такой же: въ прудахъ нѣтъ ни пискарика; въ крестьянскихъ домикахъ ни души; я думаю, что и горы нарочно же сдѣланы; посмотрите, какъ онѣ размалеваны!… — „Вотъ прекрасное описаніе Англійскихъ садовъ!… И такъ, Якобъ, тебѣ вѣрно лучше кажется садъ твоего господина?“ — О! конечно, сударыня! тамъ нѣтъ никакого обмана… — „Я думаю… A баринъ твой?… Онъ такъ чистосердеченъ!“.. * — И такъ добръ, сударыня, такъ милостивъ!…. — „Ты любишь его?“ — Да ктожъ его не любитъ? — „Я увѣрена, что крестьяне его щастливы“… — О! сударыня!… Тутъ Яковъ поставилъ на скамью кружку со сливками, чтобъ удобнѣе было ему говорить, и продолжалъ: У моего барина въ деревнѣ нѣтъ ни бѣдныхъ, ни сиротъ, ни больныхъ… — „Ни сиротъ, ни больныхъ!“… — Да, сударыня! баринъ отецъ всѣмъ сиротамъ; онъ вылѣчиваетъ больныхъ, бѣднымъ даетъ работу и денегъ, печется о робятахъ; a старики — о! старики!…. Яковъ, не находя словъ для описанія благоволенія господина своего къ старикамъ, замолчалъ, сдѣлавъ такое выразительное, но притомъ смѣшное тѣлодвиженіе, что Изора была чрезвычайно тѣмъ тронута и усмѣхнулась. Въ сію минуту показался Г. Феріоль. Ахъ, Боже мой! вскричалъ Яковъ, увидя его: я забылъ приготовить ему завтракъ, ходилъ за сливками къ коровницѣ, a послѣ совсѣмъ у меня изъ ума вышло, что баринъ меня дожидается… Сказавъ сіе, взялъ онъ съ печальнымъ видомъ кружку, и когда Г. Феріоль подошелъ, онъ началъ просить y него прощенія въ своемъ забвеніи. Г. Феріоль, не давъ ему кончить, сказалъ только: въ этомъ нѣтъ большой бѣды, впередъ ты лучше станешь помнить. Яковъ пошелъ съ видомъ крайняго прискорбія и смущенія. „Я увѣрена, сказала Изора, что естьли бы вы его побранили, то онъ не былъ бы огорченъ больше теперешняго.“ — О! гораздо меньше. — „Однакожь можетъ ли слуга имѣть столько природнаго великодушія, чтобъ не употреблять никогда во зло такой рѣдкой тихости и снизхожденія?“ — Можно ли имѣть довольно снизхожденія къ неумышленнымъ проступкамъ, которые суть ничто иное, какъ мѣлочи? Можно ли въ самомъ дѣлѣ сердиться? можно ли огорчать, обижать ближняго за неисполненіе бездѣлицъ?.. — „Однакожь долгъ его требуетъ точности“…. — Главной его долгъ есть — быть вѣрнымъ, правдивымъ, усерднымъ; и онъ все это исполняетъ. — „Дивлюсь вашему образу мыслей; но думаю, что, зная ваши правила, вамъ гораздо хуже служатъ, нежели строгому и взыскательному господину.“ — Извините; строгой господинъ не часто ли бранится? — „Безъ сомнѣнія.“ — Слѣдовательно ему подаютъ къ тому причины; слѣдовательно слуги его, такъ какъ и мои, забываютъ его приказанія, бываютъ часто недогадливы и впадаютъ во всѣ такіе неизбѣжные проступки. Онъ сердится, кричитъ, бранится, заставляетъ себя ненавидѣть, обманывать: вотъ что выигрываетъ онъ строгостію въ мѣлочахъ! — „Но какимъ способомъ можно достигнуть до такого хладнокровія и терпѣнія?“ — Способомъ очень простымъ — надобно только разсудить, что человѣку не льзя сдѣлаться добрымъ, естьли онъ станетъ предаваться вспыльчивости и нетерпѣливости. — „Я постараюсь воспользоваться этимъ правиломъ“… Чувствую, что добродушіе имѣетъ въ себѣ такую прелесть!»… — Добродушіе есть ничто иное, какъ справедливость, природное свойство разумнаго и чувствительнаго существа. Безъ строгости очень легко можно обойтись, и естьли не оправдываетъ ее какое нибудь важное обстоятельство, то она ничто иное, какъ противная и малодушная жестокость. Я знаю, что строгость часто бываетъ притворная и что вообще она больше произходитъ онъ дурной привычки и недостатка разсужденія, нежели отъ жестокосердія. Но, примолвилъ Г. Феріоль, улыбаясь, посмотрите, куда насъ завела кружка сливокъ, забытая Яковомъ. — Я съ удовольствіемъ васъ слушаю, отвѣчала Изора. — Получивъ отъ батюшки вашего дозволеніе, поговорить съ вами наединѣ, я воспользовался первымъ случаемъ, но никогда не воображалъ, что предметомъ нашего разговора будетъ Диссертація о добродушіи. — Вы мнѣ говорили только о себѣ…. Сдѣлать опредѣленіе добродушія, есть то же, что описать васъ. — Будьте столько же откровенны, сколько вы обязательны; скажите мнѣ, сударыня, могу ли я надѣяться… — Вотъ батюшка! перервала Изора, закраснѣвшись: пойдемъ къ нему. Сказавъ сіе, она встала, и Г. Феріоль слѣдовалъ за нею въ молчаніи. Баронъ подошелъ и предложилъ итти прогуляться въ поле, Проходя черезъ дворъ, увидѣли они Якова, которой смотрѣлъ, какъ играютъ въ кегли, и пошелъ за господиномъ своимъ издали, такъ что никто этого не примѣтилъ. Изора, опасаясь изъясненія, всячески старалась избѣжать онаго, говоря о разныхъ постороннихъ и неважныхъ предметахъ. Тщетно Баронъ покушался заводить рѣчь объ интересной для него матеріи: женщины имѣютъ особливое искуство избѣгать затруднительныхъ отвѣтовъ и отклонятъ разговоры, которыхъ онѣ боятся.
Вышедъ изъ деревни, пошли они по дорогѣ, обсаженной съ обѣихъ сторонъ терновникомъ, и увидѣли страшную, большую собаку, которая бѣжала прямо на нихъ; въ самую ту минуту множество крестьянъ, вооруженныхъ вилами и палками, перебѣжали черезъ дорогу и скрылись въ кустарникѣ; но они кричали и можно было очень ясно слышать страшныя слова: бѣшеная собака!… Боже мой! вскричала Изора, бросясь въ объятія къ отцу своему… Собака была въ двадцати шагахъ отъ нихъ. Г. Феріоль, не имѣя другаго оружія, кромѣ толстой палки, подбѣгаетъ къ собакѣ, и однимъ ударомъ повергаетъ ее на землю; но она, вставъ, хотѣла броситься на него, какъ вдругъ подоспѣлъ Яковъ съ ножемъ, и вонзилъ его въ горло собакѣ, которая однакоже успѣла укусить ему руку. Все это сдѣлалось почти въ одинъ мигъ. Баронъ, вырвавшись наконецъ изъ рукъ Изоры, прибѣжалъ и увидѣлъ убитую собаку; a Г. Феріоль проливалъ слезы и прижималъ къ груди своей Якова, повторяя съ отчаяннымъ видомъ: онъ укушенъ! онъ укушенъ!... Устрашенная Изора подходитъ…. Въ сію минуту услышали выстрѣлъ изъ ружья и отголосокъ многократно повторяемыхъ словъ: убили! убили! Является крестьянинъ. Баронъ спрашиваетъ y него, кого убили? — Бѣшеную собаку… — Но мы сей часъ убили ее. — Нѣтъ, вы убили Петрову собаку. — Не укусила ли ее та? — Нѣтъ! бѣшеная вырвалась изъ сарая, гдѣ хотѣли ее убить; она была тамъ заперта двое сутокъ; мы хотѣли узнать, вправду ли она взбѣсилась; мальчишка ее выпустилъ, и мы ее сей часъ застрѣлили. — Ты точно знаешь, что убитая нами собака не была укушена бѣшеною? — Она съ нею и не встрѣчалась, — Доброй и честной Яковъ! вскричалъ Г. Феріоль, рыдая: собака, которая тебя укусила, была не бѣшеная…. — Однакожь, сударь, она проклятая такъ меня напугала… — Она была не бѣшеная, повторилъ Г. Феріоль съ восторгомъ: любезной Баронъ! примите участіе въ моей радости!… и обнялъ тотчасъ Барона и трепещущую Изору, которая смѣшала слезы свои съ его слезами. Послѣ сего немедленно обратился онъ къ Якову, которой, сѣвъ на камень, протянулъ руку, чтобъ вытекла кровь изъ раны….. Г. Феріоль сталъ на колѣна, чтобъ удобнѣе перевязать ее; Изора въ такомъ же положеніи стала подлѣ него, и вынувъ изъ кармана ножницы, разрѣзывала платки для перевязокъ…. Баронъ съ несказаннымъ удовольствіемъ смотрѣлъ на сію трогательную картину…. Слезы катились по его почтенному лицу: чета милая! вскричалъ онъ наконецъ… Сіи слова заставили содрогнуться Гна. Феріоля, котораго до сего ничто не могло отвлечь отъ Якова; глаза его встрѣтились съ глазами Изоры, и онъ, посмотрѣвъ на нее съ минуту, сказалъ съ чувствомъ живѣйшей благодарности: «ахъ, сударыня!»… и болѣе не могъ продолжать. — Обними ее! вскричалъ Баронъ. — Естьли она дозволитъ…. — A сей часъ не обнялъ ли ты ее безъ всякихъ церемоній? — Я былъ внѣ себя, и признаюсь, что занимался не ею!…. — что скажешь, Изора? продолжалъ Баронъ. Изора потупила глаза; Г. Феріоль схватилъ ея руку и прижалъ къ сердцу своему…. Услышали опять шумъ: это были поселяне, и въ числѣ ихъ Петръ, крайне недовольной, что убили его собаку; но его тотчасъ утѣшили нѣсколькими луидорами. Г. Феріоль пожелалъ возвратиться домой, чтобы послать за Лѣкаремъ для Якова. Дорогою ни о чемъ болѣе не говорили, какъ объ немъ. Яковъ, совсѣмъ не думая хвастать своимъ дѣяніемъ, находилъ очень страннымъ, что ему такъ удивляются. Вошедъ на дворъ, увидѣли фаэтонъ Кавалера и еще другую карету. Тѣмъ лучше, сказалъ Баронъ: я разскажу гостямъ наше приключеніе. Г. Феріоль пошелъ съ Яковомъ въ свою комнату; a Изора также въ свою. Баронъ вошелъ въ гостиную съ торжествующимъ видомъ въ самое то время, какъ подавали чай. Онъ немедленно началъ свое повѣствованіе, которое слушали болѣе съ видомъ холодной важности, нежели съ участіемъ, пока думали, что встрѣтившаяся собака была подлинно бѣшеная; но при развязкѣ Кавалеръ захохоталъ и началъ дѣлать язвительныя насмѣшки надъ боязнію, причиненною кроткимъ животнымъ, невинною жертвою пустаго страха. Баронъ, не живъ никогда при Дворѣ, не искалъ острыхъ словъ, когда былъ сердитъ, но умѣлъ очень хорошо выражать свое негодованіе. Кавалеръ принялъ опять тонъ чувствительности; Баронъ не удостоивалъ его болѣе отвѣтами. Гжа. Бевиль перемѣнила разговоръ. Черезъ полчаса послала она позвать свою племянницу. Изора пришла блѣдная и въ великомъ смятеніи. Ей напомянули слегка о приключившемся съ нею, и Гжа. Бевиль обошлась съ Изорою весьма сухо. Баронъ ходилъ по комнатѣ. Изора была очень разсѣяна, однакожь начала разговоръ съ нѣкоторыми пріѣзжими особами единственно изъ благопристойности, a болѣе для того, чтобъ имѣть предлогъ сидѣть почти спиною къ теткѣ и къ Кавалеру, на которыхъ не смѣла она глядѣть. Услышали стукъ кареты. Гжа. Бевиль позвонила, чтобъ узнать, кто пріѣхалъ. Офисіантъ отвѣчалъ, что это Г. Феріоль спѣшитъ какъ можно скорѣе въ Парижъ со слугою своимъ, которой очень занемогъ. Баронъ вышелъ, Г. Феріоль, сказала Гжа. Бевиль съ видомъ презрѣнія, желаетъ избавить насъ отъ горести прощанія… Это верхъ учтивости… — Виватъ деревенская свобода! отвѣчалъ Кавалеръ, допивая свой чай: сверхъ того, сударыня, можетъ быть такъ водится въ Долѣ и въ Безансонѣ... — Вотъ непонятное дурачество, сказала Гжа. Бевиль, везти лакея своего въ Парижъ для того, чтобъ собака оцарапила ему руку! — Не сдѣлался ли Якову нервической припадокъ?… — Якову нервической припадокъ! это безподобно! При сихъ словахъ постельная собачка Гжи. Бевилъ, оттолкнутая госпожею своею, заворчала, Боже мой! вскричалъ Кавалеръ: Фолетка вѣрно взбѣсилась!... Гжа. Бевиль засмѣялась, a Kaвалеръ, схватя ножикъ, сказалъ: берегите свою Фолетку, потому что мнѣ очень хочется сдѣлать геройской подвигъ…. Смѣхъ удвоился; Изора встала. — «Куда идешь ты, Изора?» — Въ садъ, тетушка. — «Въ садъ? Не льзя ли остаться съ нами?» — Извините? тетушка, теперь мнѣ не льзя. Изора отвѣчала это твердымъ и смѣлымъ голосомъ, и вышла съ поспѣшностію. Самые робкіе люди дѣлаются неустрашимыми, по крайней мѣрѣ на нѣсколько минутъ, когда отважились они сказать примѣтную грубость.
Во всякомъ дѣлѣ важенъ одинъ только первой шагъ. Поступокъ Изоры очень удивилъ всю бесѣду. Свѣтскіе люди такъ проницательны, что ничто отъ нихъ не можетъ укрыться; они все замѣчаютъ, или угадываютъ: одно тѣлодвиженіе, одинъ взглядъ, одно слово часто открываютъ имъ важныя тайны; и то, что называется въ большомъ свѣтѣ сценами, не требуетъ шумныхъ движеній. Это есть нѣжная игра, которой тонкости могутъ видѣть одни только весьма опытные зрители.
Всѣ пошли гулять, кромѣ Кавалера и Гжи. Бевиль, которые остались наединѣ. «Что скажешь, Кавалеръ?» спросила Гжа. Бевиль съ видомъ таинственнымъ и печальнымъ. — Ничего, сударыня! отвѣчалъ онъ тономъ глупаго самодовольствія, — «Перестанемъ обманываться: рѣдкія добродѣтели Гна. Феріоля овладѣли сердцемъ Изоры.»… — Не вѣрьте этому! — «Не гораздо ли было бы чуднѣе, естьли бы такого разбора человѣкъ овладѣлъ умомъ ея?» — Будьте увѣрены что онъ не овладѣлъ ни сердцемъ ея, ни умомъ. Это одно робячество, которое не долго продолжится. — «Она имъ чрезвычайно занимается.» — Робячество, говорю я вамъ, a сверхъ того можетъ быть хочетъ она узнать, не встревожитъ ли, это меня; такіе умыслы часто забавляютъ женщинъ, и обыкновенно онѣ бываютъ первыми опытами кокетства. — «Тебѣ должно съ нею изъяснитъся.» — Ничего не бывало!… — «Что же дѣлать?» — Показывать спокойствіе, довѣренность, и завтра везти ее на скачку. Дюшесса возметъ ее съ собою…
Разговору сему помѣшали. Кавалеръ пошелъ въ садъ. Онъ искалъ тамъ Изору, и нашелъ ее одну. Она, увидѣвъ его, встала и хотѣла уйти; но онъ догналъ ее, и не показывая, что примѣтилъ ея смущеніе, началъ говорить съ нею страстными выраженіями, которыя всегда и прежде употреблялъ тогда, когда не было Гжи. Бевиль, ибо при сей послѣдней онъ казался быть занятъ одною только ею. Гораздо труднѣе притвориться чувствительнымъ, нежели страстнымъ, и отъ сего-то въ наши времена любовники и актёры такъ стремительны и пламенны. Изора, удостовѣренная, что Кавалеръ обожалъ ее, не могла иначе слушать его, какъ съ великою чувствительностію; сверхъ того, сдѣлавъ съ нимъ нѣкоторую связь, она думала, что размолвка доведетъ его до бѣдственнѣйшей крайности. Какъ жить ему безъ нея? и чего должна она ожидать отъ толь чувствительнаго характера и такой сильной страсти? Отчаянный сей любовникъ принесетъ на жертву мщенію своему Гна. Феріоля; покусится, можетъ быть, на жизнь Барона и наконецъ непрѣменно умертвитъ самъ себя… — Вотъ какъ разсуждаетъ осмнадцатилѣтняя дѣвушка, способная любить, читавшая много романовъ и отъ безпрестанной тонкой лести имѣющая много тщеславія! Страхъ и сожалѣніе погубили гораздо болѣе женщинъ, нежели любовь. Многія безъ дальняго усилія дѣлаютъ безразсудныя предположенія, которыя льстятъ самолюбію ихъ. Думать, или быть увѣренной, что нещастный любовникъ сойдетъ съ ума, или умретъ отъ чахотки, есть почти то же, что выставлять себя за божество. Не довольно ли этого, чтобъ учинить молодую женщину легковѣрною?
Изора вздыхала, слушая Кавалера; отвѣтствовала ему односложными словами, но, продолжая съ нимъ ходить, старалась приближиться къ дому и, подошедъ къ оному, оставила Кавалера и удалилась въ свою комнату.
Положеніе Изоры было достойно сожалѣнія, хотя по наружности и казалось оное весьма щастливымъ; ибо чувства ея согласовались съ должностію; сердце ея предпочитало того, котораго бы и разсудку избрать надлежало; истинная чувствительность, рѣдкія правила и совершенное добродушіе Гна. Феріоля сдѣлали надъ нею глубокое впечатлѣніе: но испытавъ къ Кавалеру всѣ сильнѣйшія движенія, которыя можетъ только произвесть тщеславіе, почитала она спокойное и кроткое чувство свое къ Гну. Феріолю простымъ уваженіемъ. Трудно узнать любовь, когда она совершенно согласна съ разсудкомъ; когда ничто съ нею не борется, то самая чувствительная женщина бываетъ меньше другихъ способна отличить ее отъ дружбы. Между тѣмъ Изора внутренно признавалась, что характеръ Гна. Феріоля былъ несравненно сходнѣе съ ея нравомъ, нежели Кавалера д’Эзамбри; склонность же, говорящая въ его пользу, давала ей чувствовать болѣе, нежели когда нибудь, сколько любитъ она родителя своего и сколь должна уважать его совѣты; но съ другой стороны представлялся воображенію ея знаменитый союзъ; слава — покорить себѣ блистательнѣйшаго молодаго человѣка и — самой блистать при Дворѣ… Разсматривая издали сію прелестную картину, какъ можно было ей подумать безъ отвращенія о скучной, единообразной и никѣмъ не замѣчаемой жизни Провинціалки?…. Притомъ не надобно забывать и того, что она, подавъ уже нѣкоторую надежду Кавалеру, знала жестокость его страсти, и должна была страшиться его мщенія: сколько важныхъ побудительныхъ причинъ представлялось для нея пожертвовать Гм. Феріолемъ!… Однакожь какъ ни старалась она обманывать, ослѣплять сама себя, сердце ея страдало, и послѣ всѣхъ сихъ размышленій повторяла она печально: бѣдной Феріоль!… повторяла и — горько плакала. Ее позвали обѣдать: сошедъ въ гостиную, увидѣла она тамъ многочисленную бесѣду. Дюшесса д’Озамбри только-что пріѣхала и тотчасъ объявила, что слѣдующимъ утромъ будетъ на Саблонскомъ полѣ скачка, на которую приглашала она Изору, никогда не видавшую еще сего увеселенія. Изора не знала, что отвѣчать; но Гжа. Бевилъ совѣтовала ей ѣ;хать, и она дала слово.
На другой день Гжа д’Озамбри, ночевавшая въ домѣ Гжи. Бевиль, принялась очень рано за туалетъ Изоры, и въ одиннадцать часовъ отправилась съ нею на Саблонское поле. Пріѣхавъ, увидѣли они тамъ множество собравшихся зрителей, Дюшесса пошла съ Изорою въ павильйонъ къ Королевѣ, которая изволила прибыть черезъ четверть часа послѣ нихъ. Изора, одѣтая щегольски, прекрасная собою, Изора, которую никто еще не видалъ, обратила на себя взоры всѣхъ и каждаго. Королева благоволила вопрошать ее нѣсколько разъ въ самыхъ милостивѣйшихъ выраженіяхъ…. Извѣстно, какое восхитительное впечатлѣніе производитъ благоволительный отзывъ Государыни. Кавалеръ д’Озамбри входилъ также въ павильйонъ — и Королева бесѣдовала съ нимъ…… Королева держала пари за его лошадей….. Скачка началась. Волненіе Изоры было чрезмѣрно, когда увидѣла она Кавадерова жокея: она покраснѣла; смущеніе ея примѣтили, и Королева улыбнулась, бросивъ значительной взглядъ на Дюшессу. Изора увидѣла, что Королева знаетъ ея тайну; знаетъ, что она любитъ Кавалера, и сверхъ того одобряетъ сей союзъ!…. упоенная Изора теряетъ совершенно разсудокъ…. она такъ возгордилась склонностію своею, что не только перестала скрывать ее, но старалась еще обнаруживать, сколько пристойность дозволяла, Въ продолженіе скачки всѣ смотрѣли на нее; она это примѣтила и была чрезвычайно довольна. Устремивъ глаза на гордую лошадь своего любовника, слѣдовала она за всѣми движеніями ея и показывала величайшее нетерпѣніе видѣть успѣхъ. Грудь ея сильно поднималась: она едва могла дышать…..Какъ натурально казалось ея волненіе! какъ сильная страсть заставляла ее забывать, въ какомъ знаменитомъ обществѣ она находится!… Изора до сего никогда не притворялась — это былъ первой ея опытъ. Кто бы этому повѣрилъ, видя ее? Но ничто такъ не удобно научить притворству, какъ нѣсколько минутъ придворнаго упоенія.
Между тѣмъ лошади приближались къ цѣли и — согласно съ желаніемъ всѣхъ дамъ, сидѣвшихъ въ павильйонѣ, скакунъ Кавалеровъ выигралъ призъ! Естьли бы судьба цѣлаго Государства зависѣла отъ сей побѣды, то и тогда Изора не могла бы столько быть щастлива: невольное восклицаніе вырывается изъ устъ ея. Дюшесса тихонько выговариваетъ ей за сію нескромность; но Королева, милостиво усмѣхнувшись, говоритъ: не укоряйте ее, это такъ мило! Подходитъ Кавалеръ и шепчетъ ей: какое щастіе быть такъ любимымъ!…. Любимымъ! это мало сказано: въ сію минуту Изора обожаетъ его, или, по крайней мѣрѣ, такъ думаетъ.
Кавалеръ торжествуетъ съ холоднымъ и равнодушнымъ видомъ, которой въ глупомъ гордецѣ несравненно отвратительнѣе кажется и самаго хвастовства; но Изора въ сихъ обстоятельствахъ, смотря на все съ выгоднѣйшей стороны, находила, что скромность и простота довершали славу его.
Дюшесса, возвратясь къ Гжѣ. Бевиль, начала ей съ жаромъ разсказывать всѣ сіи подробности. Она была отъ того въ восхищеніи и, взявъ къ сторонѣ племянницу свою, сказала ей: «Теперь, любезная Изора, ты сдѣлала такой шагъ, что не льзя уже тебѣ никакъ возвратиться; ты публично обнаружила съ трогательнымъ простодушіемъ чувствованія свои къ Кавалеру. Честь не дозволяетъ тебѣ — я не говорю, колебаться — ты къ этому не способна — но оставлять даже и тѣнь надежды Гну. Феріолю. При Дворѣ теперь ни о чемъ больше не говорятъ, какъ о наступающей свадьбѣ твоей съ Гм. д’Озамбри. Королева спрашивала y Дюшессы, скоро ли тебя представятъ ко Двору, и удостоила примолвить: надобно непремѣнно, чтобъ она могла съ нами ѣхать въ Фонтенебло! Какая милость!… Ты такъ благородно мыслишь, что безъ сомнѣнія живо почувствуешь всю цѣну такого отличія: ни одна молодая женщина не вступала въ свѣтъ такъ пріятно и блистательно. Королева чрезвычайно отличаетъ жениха твоего; ты ей понравилась, ты любезна, и отъ тебя только будетъ зависѣть играть важную роль…. Но перестань ребячиться, имѣй духъ вывести Гна. Феріоля изъ заблужденія; открой ему истинныя свои чувствованія.» — Ваша правда, тетушка! я должна это сдѣлать; но мы условились, чтобъ я не прежде, какъ черезъ нѣсколько мѣсяцовъ, дала рѣшительной отвѣтъ батюшкѣ; a вы знаете, что еще только двѣ недѣли, какъ я знакома съ Гм. Феріолемъ… — «Очень хорошо; но мы также условились, чтобъ ты старалась удалять его отъ себя: исполнила ли ты это?» — Признаюсь, тетушка, что добродушіе его лишаетъ меня силы обходиться съ нимъ грубо. — «Отъ тебя не требуютъ грубостей; есть на это очень вѣжливыя средства…. a ты вмѣсто того ободряешь его, заманиваешь….. — Я тетушка?.. — „Конечно безъ умыслу, я увѣрена; но какъ Г. Феріоль совсѣмъ не знаетъ свѣта и не имѣетъ ни капли ума.“… — Г. Феріоль!… Извините, онъ очень не глупъ… — „Я не говорю, чтобъ онъ былъ совершенной дуракъ: онъ можетъ имѣть здравой смыслъ; я хочу только сказать, что въ немъ нѣтъ никакой тонкости, и отъ этого онъ можетъ почесть снизхожденіе твое къ нему самою важною склонностію. Естьли бы онъ былъ половчѣе, то можно бы легко получить подозрѣніе, что ты иногда съ нимъ кокетствуешь.“ — О! нѣтъ, тетушка! это совсѣмъ не кокетство, божусь вамъ… — „Вѣрю — и кому придетъ въ голову, чтобъ Г. Феріоль могъ возбудить въ женщинѣ желаніе нравиться, a особливо въ женщинѣ, которую любитъ Кавалеръ д’Озамбри?“… — Какъ же мнѣ поступить, чтобъ удалить его отъ себя безъ шуму? — „Это очень легко. Скажи ему, что тебѣ противна деревенская жизнь, что ты желаешь быть представлена ко Двору и остаться навсегда въ Парижѣ. Въ этомъ не будетъ никакого притворства; ты откроешь только ему истинныя свои мысли.“ — Но деревенская жизнь мнѣ не противна: я очень люблю ее. — „Однакожь ты желаешь остаться въ Парижѣ?“ — Конечно. — „И такъ не скрывай отъ него этого.“ — Признаюсъ, что долгъ мой требуетъ открыть ему все, и я сдѣлаю это при первомъ случаѣ». Изора была увѣрена, что она говоритъ то, что чувствуетъ. Пораженная сценою, происходившею на скачкѣ — удостовѣренная, что сдѣлала неразрывную связь съ Кавалеросъ — наконецъ обольщенная блистательною будущностію, которую представляли ей въ прелестнѣйшемъ видѣ, рѣшилась она отнять немедленно всю надежду у Гна. Феріоля. Онъ въ самой тотъ день возвратился изъ Парижа съ Барономъ, которой за нимъ ѣздилъ; привезли также Якова совершенно здороваго, хотя рана его еще не зажила. Гжа. Бевиль, будучи увѣрена, что Г. Феріоль получитъ скоро отъ Изоры отказъ, приняла его очень ласково. Кавалеръ, пріѣхавъ въ самое то время, какъ садились за столъ, обошелся наилучшимъ образомъ съ Гм. Феріолемъ, котораго онъ уже не боялся.
Будучи чрезмѣрно доволенъ успѣхами своими, былъ онъ отмѣнно веселъ и учтивъ; хотѣлъ даже, чтобъ другіе блистали умомъ — разумѣется, подъ его покровительствомъ. Съ безстыднымъ удивленіемъ подхватывалъ остроумные отвѣты, и находилъ тонкость даже въ самыхъ глупостяхъ, переводя ихъ по-своему; словомъ, онъ былъ занятъ однимъ только собою, показывая, что думаетъ единственно о другихъ. Дюшесса и Гжа. Бевиль безпрестанно твердили, что онъ никогда не 6ывалъ такъ милъ. Слабая голова Гжи. Бевиль совершенно вскружилась. Дюшесса. д’Озамбри, будучи заодно съ Кавалеромъ, сказала Гжѣ. Бевиль за тайну, что Кавалеръ, по высокому предстательству Королевы, получитъ черезъ годъ важное мѣсто. Сіе открытіе было сдѣлано съ таинственнымъ видомъ и съ такимъ пріятнымъ увѣреніемъ, что это мѣсто было уже ему и обѣщано; а какъ особы, имѣющія близкой доступъ къ Государямъ, могутъ, подъ печатію тайны, заставлять ихъ говорить то, чего у Нихъ и въ мысляхъ не бывало: то Дюшесса сообщила Гжѣ. Бевиль, что Королева, говоря объ ней, сказала: я слышала, что эта Гжа. Бевиль предостойная дама. Наконецъ Гжа. д’Озамбри разсказывала слышанное будто бы отъ Маршала N., что наканунѣ скачки въ Королевской спальнѣ было говорено о женитьбѣ Кавалера, и что Король хвалилъ великодушіе Гжи. Бевиль, которая, въ случаѣ сего брака, расположена дать племянницѣ своей 700,000 франковъ. Гжа. Бевиль слушала всѣ сіи анекдоты съ великимъ удовольствіемъ, и они произвели надъ нею желаемое Дюшессою и Кавалеромъ дѣйствіе. Гжа Бевиль Должна была собрать всѣ свои душевныя силы, чтобъ обуздать чрезмѣрную радость и не одурачить себя обнаруженіемъ своихъ восторговъ. Во весь сей день была она такъ довольна и весела, что не показала даже ни одного каприза; всѣ, знавшіе ее, почли это большою рѣдкостію. Обѣдъ былъ очень пріятенъ; и естьли бы случился кто незнакомой, то нашелъ бы въ семъ обществѣ образецъ совершенной довѣренности, согласія и дружбы. Одна только Изора чувствовала нѣкоторое безпокойство; ей часто выговаривали за молчаливость и важный ея видъ. Послѣ обѣда Г. Феріоль, будучи охотникъ до музыки, пожелалъ слышать игру Изоры; но въ прозьбѣ своей о томъ употребилъ, по нещастію, какое-то вышедшее изъ Изоры слово, что подало поводъ Кавалеру къ язвительной и тонкой насмѣшкѣ, которой однакожъ, ни Г. Феріоль, ни Баронъ не замѣтили. Изора покраснѣла; Дюшесса и Гжа. Бевиль кусали себѣ губы, чтобъ не засмѣяться. Изора заиграла на арфѣ, и увидѣла изъ лица Гна. Ферюля, что онъ умѣетъ чувствовать красоты музыки; это было для нее пріятнѣе всякой похвалы. Изора играла, какъ Ангелъ. Кавалеръ, съ видомъ гордаго одобренія и покровительства, билъ фальшиво такту опахаломъ Дюшессы. Изора, потерявъ терпѣніе, перестала играть и сказала: «пожалуйте, бейте правильнѣе!» При сихъ неожидаемыхъ словахъ Баронъ захохоталъ… Кавалеръ хотя и очень чувствительно былъ симъ пораженъ, но также засмѣялся и притомъ немедленно; ибо непонятное искуство скрывать первыя движенія очень обыкновенно въ особахъ, живущихъ въ большомъ свѣтѣ. Кавалеръ тѣмъ не удовольствовался, но началъ еще шутить надъ незнаніемъ своимъ въ музыкѣ съ такимъ развязнымъ и веселымъ видомъ, что Баронъ чрезвычайно симъ оскорбился; ибо онъ надѣялся, что Кавалеръ обидится выговоромъ Изоры, но обманувшись въ своемъ ожиданіи, онъ все однако же былъ очень доволенъ, что Изора отважилась публично пристыдить Кавалера.
Изора, переставъ играть, вышла съ Дюшессою на балконъ, Кавалеръ пришелъ къ нимъ, и увидя Якова, гуляющаго по двору въ одномъ камзолѣ, и которой въ этомъ нарядѣ очень походилъ на Санхо-Пансу — вотъ, сказалъ онъ, жокей Гна. Феріоля! Дюшееса громко захохотала по обыкновенію своему. Изора насильно улыбнулась, желая угодишь Дюшессѣ, которую она довольно любила и сверхъ того боялась оскорбить. Дѣйствительно, сударыня, продолжалъ Кавалеръ, обратясь къ Изорѣ, напрасно вы не посовѣтуете Гну. Феріолю сдѣлать Якова жокеемъ. — Совѣты мои были бы безполезны. — По чему? — По тому, что для скачки надобно бы морить Якова голодомъ и заставлять его потѣть. — Такъ что же? — То, что Г. Феріоль для своей забавы не станетъ никогда мучить людей.
Не взирая на все искуство, владѣть собою, Кавалеръ не могъ не закраснѣться отъ гнѣва. «Слѣдовательно мы варвары, такъ какъ и всѣ Англичане?» отвѣчалъ онъ тономъ неудовольствія и насмѣшливости. — По крайней мѣрѣ вы не очень человѣколюбивы, отвѣчала Изора, когда, въ самые сильные лѣтніе жары, окутываете бѣднаго 14-лѣтняго робенка байковыми одѣялами, и жарите его передъ раскаленною печью, для того, чтобъ привесть его въ надлежащій вѣсъ. — «Однакожь вы смотрѣли на скачку безъ ужаса и, кажется, интересовались ею?» — Тогда не пришло мнѣ этого въ голову…. Дюшесса вмѣшалась въ разговоръ и обратила ссору ихъ въ шутку. Изора смягчилась; Кавалеръ сдѣлался попрежнему веселъ, поцѣловалъ руку y Изоры, и всѣ возвратились въ гостиную послѣ нѣжнаго примиренія, которое однако же произвело въ сердцѣ Изоры большое охлажденіе, a въ Кавалерѣ сильную досаду.
Кавалеръ и Дюшесса возвратились въ Парижъ. Баронъ игралъ съ приходскимъ Пасторомъ въ шахматы, Гжа. Бевиль пошла въ свой кабинетъ, a Изора въ садъ, куда и Г. Феріоль за нею послѣдовалъ. Изора, принявъ твердое намѣреніе отказать ему, не могла смотрѣть на него безъ смятенія. Онъ подошелъ къ ней, съ открытымъ и непринужденнымъ видомъ и, подавая ей руку, сказалъ: «ахъ, сударыня! какъ я желалъ, со времени вчерашняго приключенія найти случай поговорить съ вами на единѣ!»…. Это начало смутило Изору еще болѣе; она съ робостію взглянула на Гна. Феріоля, и увидѣла въ глазахъ его нѣжнѣйшее выраженіе щастія, довѣренности и любви…. Возможно ли y такого добраго, откровеннаго человѣка отнять вдругъ надежду, которая составляла все его блаженство?… И естьли, узнавъ ея склонности и намѣреніе, удалить его, онъ все станетъ продолжать любить ее, то не уже ли надобно будетъ объявить ему, что она предпочитаетъ ему соперника, которому обѣщала свою руку?…. Но пожертвовавъ Гм. Феріолемъ, могла ли она быть увѣрена, что съ Кавалеромъ будетъ щастлива?… Всѣ сіи мысли пересѣкали одна другую въ воображеніи колеблющейся Изоры; она съ печальнымъ умиленіемъ смотрѣла на Гна. Феріоля, которой и самъ былъ очень тронутъ. Помолчавъ не много, сказалъ онъ: «На что это смущеніе? Я ничего не требую отъ васъ: я доволенъ…. Вчера, на этой дорогѣ, гдѣ перевязывали вы рану Якову, вы слышали, что я говорилъ вамъ; вы удостоили меня отвѣтомъ.»…. Изора содрогнется; она живо помнитъ минуту пріятнаго своего смятенія; но въ то же самое время приводитъ себѣ на память, что въ присутствіи всего Двора оказала величайшую склонность къ Кавалеру!…. — "Я объ одномъ только безпокоюсь, " продолжалъ. Г. Феріоль: «вы узнали Парижъ и блестящія его забавы; боюсь не того, чтобъ вы не могли безъ нихъ обойтись, но чтобъ послѣ не сожалѣли иногда, что ихъ лишились.» — Я должна вамъ сказать…. должна признаться….. что, сдѣлавъ привычку жить въ большомъ свѣтѣ… не могла бы я считать себя щастливою, живучи въ Провинціи. — услышавъ сіе признаніе, сдѣланное съ величайшею робостію, Г. Феріоль улыбнулся. "Это не ваши слова, " сказалъ онъ ей: «вы слышали такія выраженія въ свѣтѣ и повторяете ихъ безо всякаго размышленія. Вы, Изора! вы не можете быть щастливы въ прелестномъ обиталищѣ, среди всѣхъ сокровищь Природы, съ лучшимъ изъ отцевъ и съ избраннымъ вами супругомъ?…. Скажите мнѣ: какую связь имѣетъ щастіе съ шумомъ большаго свѣта?… Ахъ, Изора! такое непонятное разсѣяніе удобно разрушить блаженство самое совершенное, отвлекая безпрестанно отъ добродѣтели и дружбы.»… Здѣсь Г. Феріолъ почувствовалъ, что Изора пожала ему руку; онъ взглянулъ на нее: она была блѣдна, и двѣ крупныя слезы, выкатясь изъ потупленныхъ ея глазъ, медленно потекли по лицу ея… «Милая, чувствительная Изора! продолжалъ онъ съ глубокимъ чувствомъ: конечно мнѣ дозволено бояться, чтобъ въ нѣкоторыя праздныя минуты напоминаніе о Парижѣ не заставило васъ невольно грустить. Какъ въ ваши лѣта не сожалѣть, на примѣръ, о томъ очаровательномъ спектаклѣ, гдѣ зрители проливаютъ толь сладостныя слезы, гдѣ видятъ они и слышатъ все, что можетъ плѣнить умъ и тронуть сердце?… Но поставивъ себѣ за правило наблюдать малѣйшія ваши душевныя движенія, когда увижу я хотя самую легкую перемѣну въ вашемъ нравѣ, то скажу: не жалѣй, Изора, о тѣхъ прелестныхъ вымыслахъ, которыхъ самыя сладчайшія впечатлѣнія возбуждаются здѣсь настоящими предметами! Хочешь ли испытать чувство состраданія? послѣдуй за мною подъ кровъ бѣднаго, и слезы, которыя ты прольешь тамъ, не будутъ безполезны: онѣ утѣшатъ нещастнаго. Желаешь ли видѣть занимательную картину тишины и невинности? войди со мною въ хижины, насъ окружающія. Наконецъ хочешь ли разсматривать восхитительной образъ щастія? Взгляни на отца своего и на супруга, и — наслаждайся своимъ дѣяніемъ!».. — Изора, заливаясь слезами, сѣла на скамью. Ахъ! вскричала она: вы лучше самой меня знаете мое сердце. Г. Феріоль бросился къ ногамъ ея, и взявъ ея руку, сказалъ: «Такъ, милая, несравненная женщина! я здѣсь никого не знаю, никого не видалъ, кромѣ одной тебя!»… — Но не ужели вы не примѣтили, отвѣчала Изора, что тетушка не хорошо къ вамъ расположена? — «Вы меня удивляете! она всегда такъ ко мнѣ ласкова!…» — Какъ! вы не видите, что она предпочитаетъ вамъ Кавалера? — «Извините, я это замѣтилъ; но какая намъ до этого нужда?» — Какъ! — «Конечно: пусть онъ на ней женится!» — Не уже ли вы думаете, что она въ него влюблена? — «Безъ сомнѣнія, a Кавалеръ влюбленъ въ нее. Онъ мнѣ кажется очень хорошимъ человѣкомъ, оказываетъ мнѣ дружбу, и я порадуюсь искренно его благополучію». — Развѣ батюшка не увѣдомилъ васъ о тетушкиномъ намѣреніи?… — «Онъ сказывалъ мнѣ, что Гжа. Бевиль желаетъ отдать васъ за Кавалера, однакожь батюшка вашъ ошибся: она сама имѣетъ склонность къ этому молодому человѣку, которой васъ не любитъ, а занятъ только ею.»
Изора улыбнулась и хотѣла отвѣчать; но услышавъ, что кто-то идетъ, встала и, возвращаясь домой, встрѣтилась съ Гжею. Бевиль и Барономъ. Остановясь съ ними на минуту, съ поспѣшностію удалилась она въ свой кабинетъ и заперлась. Боже мой! вскричала она, бросясь въ кресла: что я сдѣлала!…. какъ не извинительны мои поступки!… Я не могу больше обманываться… Такъ, я люблю Гна. Феріоля; онъ заставилъ меня устыдиться моего малодушія, которое я теперь презираю; такъ, одна только эта чистая, чувствительная душа отвѣтствуетъ моей; и однакожь я — сего дня еще — публично обязалась отдать руку мою другому!… Минута упоенія сдѣлала меня кокеткою и лгуньею!… Но что было причиною бѣдственнаго моего умоизступленія? — самое глупое тщеславіе….. Въ одинъ день подала я надежду двумъ любовникамъ! Какъ могла я играть толь подлую и толь противную правиламъ моимъ роль? Вотъ до чего можетъ довести гордость и суетность большаго свѣта!… Ахъ! удалимся отъ этого развращеннаго свѣта, удалимся навсегда!… Но какъ открыть такое намѣреніе? Сколь велико будетъ негодованіе тетушки, и какъ ужасаюсь я мщенія Кавалера д’Озамбри! Въ какую бездну нещастія погрузила меня неосторожность моя и глупая суетность!… Я не могу возвратиться къ добродѣтели, не потерявъ доброй своей славы… не могу послѣдовать сердечной склонности, не преступивъ клятвъ своихъ!… О, батюшка! на что оставлялъ ты меня въ этомъ опасномъ городѣ? Ты положился на мой разсудокъ: но можетъ ли разсудокъ существовать безъ опытности?…
Въ сію минуту Изора услышала стукъ y дверей своихъ; она отперла ихъ, отеревъ прежде слезы свои. Ее пришли звать кататься: она сошла внизъ и сѣла въ коляску съ Гжею. Бевиль, съ двумя другими дамами, съ Барономъ и съ Гм. Феріолемъ. Они поѣхали на мызу, въ верстѣ отстоящую, куда часто ѣзжали ѣсть сливки и ягоды. Дочь мызника была шестнадцатилѣтняя дѣвушка, прекрасная собою; Изора очень ее любила, и Марѳа — такъ ее звали — почти каждое утро. когда Изора была въ городѣ, носила ей ягоды. Изора, возвращаясь домой, поцѣловала ее по своему обыкновенію, и сказала: «после завтра приходи на вечеръ плясать къ Гжѣ. Бевиль: я буду имянинница.» — Какъ, сударыня! мы съ вами въ одинъ день имянинницы? вскричала Марѳа. — "Такъ точно, " отвѣчала Изора. Это причинило великое удовольствіе молодой крестьянкѣ, которая обѣщала непремѣнно придти. По пріѣздѣ домой, Гжа. Бевиль, позвавъ Изору въ кабинетъ, спросила y нее, говорила ли она съ Гм. Феріолемъ? Смущенная симъ вопросомъ, Изора не знала, что ей отвѣчать; но мысль, загладить прежніе свои проступки великодушною откровенностію, въ одинъ мигъ ободрила ее. «Говорила, тетушка!» отвѣчала она. — Чтожь! отказывается ли онъ отъ руки твоей? — «Нѣтъ, тетушка!» — На кого же онъ надѣется? — «На меня, сударыня…. Я люблю Гна. Феріоля и чувствую всю неосновательность своихъ поступковъ… Не знавъ еще Гна. Феріоля, я сдѣлала неосторожную связь: въ этомъ очень я виновата; но молодость моя можетъ служить мнѣ извиненіемъ. Страхъ, стыдъ, а особливо суетность, заставили меня послѣ надѣлать множество глупостей; однакожь наконецъ я узнала сердце свое, и выборъ мой рѣшенъ.»…
Этотъ выборъ доказываетъ твой хорошій вкусъ, отвѣчала Гжа. Бевиль съ презрительною улыбкою… Но подумала ли ты, что не можешь разорвать связи съ Кавалеромъ д’Озамбри, не обезчестивъ себя? — «Г. д’Озамбри не можетъ почитать меня невозвратно съ нимъ обязанною, не получивъ согласія того человѣка, которой одинъ только имѣетъ право располагать мною; a я почитаю себѣ за честь отдать преимущество Гну. Феріолю, какъ другу батюшки моего.»
Гнѣвъ заставилъ Гжу. Бевиль безмолвствовать нѣсколько минутъ; но разныя мысли, представившіяся ей въ самой скорости, побудили ее принять тонъ умѣренности. «По крайней мѣрѣ, сказала она наконецъ тихимъ голосомъ, дай мнѣ время приготовить Кавалера къ этой удивительной перемѣнѣ; я не думаю, чтобъ ты хотѣла присоединить ругательство и презрѣніе къ непостоянству.»… — Ахъ, тетушка! я почитаю Гна. д’Озамбри; удивляюсь превосходнымъ его дарованіямъ; чувствую всю цѣну его ко мнѣ расположенія, и хочу не иначе ему отказать, какъ съ изъявленіемъ моей благодарности и дружбы. Удостойте, тетушка, помочь мнѣ въ этомъ; я сдѣлаю все, что вы мнѣ предпишете, и тѣмъ охотнѣе, что я смертельно страшусь досады и мщенія Гна. д’Озамбри. — «Не бойся, отвѣчала Гжа Бевиль съ усмѣшкою пренебреженія: Кавалеръ хотя и предпочиталъ тебя первымъ невѣстамъ въ Парижѣ, но никогда не имѣлъ къ тебѣ страсти; a хотѣлъ на тебѣ жениться по одной только привязанности ко мнѣ, и думалъ сверхъ того, что ты въ него влюблена.» — Вы меня чрезвычайно обрадовали, тетушка! вотъ все, чего я желала! — «Конечно, примолвила Гжа. Бевиль, Кавалеръ очень удивится, что и натурально: но будь увѣрена, что впрочемъ будетъ онъ спокоенъ. Говорила ли ты съ отцемъ?» — Нѣтъ, тетушка. — «Не спѣши же его объ этомъ увѣдомлять; потерпи еще двѣ недѣли; я обѣщаю тебѣ, что по прошествіи этого сроку будешь ты совершенна свободна, безъ сценъ и безъ всякаго шума.» Сіе увѣреніе несказанно обрадовало Изору; она тысячу разъ цѣловала руки y тетки своей, благодаря ее и прося у нее прощенія съ трогательнымъ простодушіемъ. Невинная Изора не знала, что тридцати-осьмилѣтняя кокетка никогда не прощаетъ того, кто хотя мало разстроилъ ея замыслы, или оскорбилъ ея тщеславіе. Гжа. Бевиль углубилась въ размышленія о семъ неожиданномъ ею произшествіи. Она потребовала отъ Изоры времени только для того, чтобъ сдѣлать хорошій планъ, и по оному расположить будущіе свои поступки. Она всегда завидовала прелестямъ и молодости племянницы своей, слѣдовательно никогда ее не любила; но гордость и честолюбіе подали ей мысль выдать ее за знатнаго человѣка; потомъ безпрестанная лесть Кавалера, которой старался увѣрить ее, что чувствуетъ къ ней нѣчто болѣе дружбы, вскружила слабую ея голову. Она думала, что играетъ героическую роль, и хотя раскаявалась въ томъ, для чего не свою собственную руку предложила Кавалеру; однакожь ее такъ умѣли упоить похвалами и честолюбивыми надеждами; она столько была увѣрена, что одна станетъ управлять по желанію своему Кавалеромъ, и что Изора не будетъ надъ нимъ имѣть никакой власти, что въ самомъ дѣлѣ почитала сей бракъ необходимымъ для щастія своей жизни; но теперь надлежало оставить сіе предпріятіе, потому что Изора наконецъ объявила съ твердостію склонность свою къ Гну. Феріолю. Гжа. Бевиль почувствовала, что можетъ извлечь большія для себя выгоды изъ неосторожнаго поведенія Изоры, которую можетъ; она сдѣлать очень виновною, и на этомъ основать новой свой планъ. И такъ она рѣшилась явно жаловаться на Изору и на Барона; рѣшилась поссориться съ ними и вытти за Кавалера, естьли онъ, какъ она не сомнѣвалась, откроетъ ей истинныя свои чувствованія. Она не боялась уже посмѣянія по тому, что Изора сама и одна подала поводъ къ разрыву съ Гм. д’Озамбри. Сверхъ того, имѣя справедливую причину на нее досадовать, она не была уже остановляема мнимою своею къ ней нѣжностію, которой одной, говаривала она прежде, довольно было для удержанія ее отъ вторичнаго замужства. Наконецъ приверженность ея къ Кавалеру была столь сильна, что она забыла неравенство лѣтъ и всѣ другія неудобства, которыя за нѣсколько дней передъ тѣмъ ее устрашали. Но прежде изъясненія съ Кавалеромъ, хотѣла она узнать расположеніе его фамиліи, и вознамѣрилась ввѣрить тайну Изоры Дюшессѣ д’Озамбри.
На другой день всѣ поѣхали въ Парижъ. Гжа. Бевиль не видалась тамъ ни съ Кавалеромъ, ни съ Дюшессою, которые на тотъ разъ были въ Версаліи. Г. Феріоль, по пріѣздѣ въ свой трактиръ, нашелъ письмо, въ которомъ незнакомая Дама, живущая недалеко отъ него и называющаяся Маркизою Мельсанжъ, убѣдительно просила его въ тотъ день къ себѣ. Слогъ письма былъ очень порядоченъ. Г. Феріоль немедленно къ ней поѣхалъ и нашелъ молодую, прекрасную и благовоспитанную женщину, которая, извинясь, что его обезпокоила, разсказала ему, что мужъ ея былъ изъ хорошей дворянской фамилій и имѣлъ Капитанской чинъ; но богатой и сильной при Дворѣ дядя гналъ его единственно за то, что онъ женился по склонности. Признаюсь, продолжала огорченная красавица, что я не богата и незнатнаго рода; но могу увѣришь васъ, что самые злѣйшіе мои враги не найдутъ ничего къ тому, чтобъ опорочить мое поведеніе. Я вышла тайно за Маркиза Мельсанжа тому уже четыре года; наконецъ мы объявили свой бракъ въ прошедшемъ Маѣ, и очень скоро послѣ того посадили мужа моего по Королевскому повелѣнію въ Сомюрскую крѣпость….. — Боже мой! вскричалъ Г. Феріоль. Маркиза, закрыла платкомъ глаза, и нѣсколько минутъ пробыла въ этомъ положеніи; потомъ продолжала: Такъ, сударь! недоброжелатели наши хотятъ уничтожить нашъ бракъ, потому что мужъ мой, будучи Офицеръ, не изпросилъ Королевскаго на женитьбу соизволенія. Я жила всегда въ Провинціи и не имѣю здѣсь ни друзей, ни знакомыхъ и никакого покровительства… Нечаянно дошло до свѣденія моего, что Военной Министръ вамъ родственникъ и, наслышась о рѣдкомъ вашемъ добродушіи, надѣюсь, что вы удостоите подать прозьбу мою Министру… — Не сомнѣвайтесь въ этомъ, сударыня! перервалъ съ живостію Г. Феріоль: и располагайте мною… Я буду имѣть честь представить васъ Министру… — Нѣтъ, сударь, отвѣчала Маркиза: я боюсь дяди мужа моего, сдѣлавъ гласнымъ это дѣло; онъ такъ жестокъ, что въ состояніи и меня посадить въ тюрьму… — Возможно ли? — Онъ на это способенъ, и потому я не хочу показываться въ Версаліи, a прошу васъ только взять мою прозьбу.
Г. Феріоль далъ слово не только подать прошеніе ея, но и всячески стараться о скоромъ рѣшеніи дѣла въ ея пользу, Маркиза сказала ему, что ожидаетъ нѣкоторыхъ важныхъ бумагъ, которыя намѣрена приложить къ своей прозьбѣ, и что черезъ нѣсколько дней ихъ получитъ, о чемъ дастъ ему знать. Она заключила изъявленіемъ ему своей признательности, и Г. Феріоль простился съ нею, будучи чувствительно тронутъ ея состояніемъ.
Гжа. Бевиль возвратилась къ вечеру въ городской свой домъ. На другой день, по утру, то есть въ имянины Изоры, Клара, одѣвая ее, сказала: «Я слышала, сударыня, отъ Якова, что Г. Феріоль привезетъ вамъ сего дня изъ Парижа горшокъ прекрасныхъ розановъ, которые хотя въ этомъ мѣсяцѣ и рѣдки, но онъ, услышавъ, что вы ихъ очень любите, хотѣлъ непремѣнно достать ихъ для васъ, чего бы то ни стоило.» Г. Феріоль пріѣхалъ въ девять часовъ; Изора нетерпѣливо ждала розановъ, но Г. Феріоль подарилъ ей только анемовъ, сорванный въ саду. Она подумала, что онъ отдаетъ ей розы тогда, какъ всѣ домашніе и крестьяне принесутъ ей по обыкновенію букеты, и желая показать, что не ожидаетъ такого подарка, не сказала ему о розанахъ ни слова. Послѣ обѣда на дарили Изорѣ множество цвѣтовъ, но Г. Феріоль не подносилъ ей никакого другаго подарка. Черезъ нѣсколько минутъ входитъ пригожая Марѳа, съ другими молодыми крестьянками, и подноситъ корзинку цвѣтовъ, которую Изора приняла съ холодностію. Одинъ только предметъ обратилъ на себя все ея вниманіе, это былъ великолѣпной букетъ розановъ на груди — у Марѳы… Она скоро примѣтила, что Г. Феріоль поглядывалъ на этотъ букетъ съ улыбкою удовольствія и дѣлалъ Марѳѣ знаки, показывающіе тайное съ нею согласіе. Пошли въ садъ, гдѣ, на пріятномъ зеленомъ лужку, дворовые и крестьяне расположились плясать. Изора подошла къ Марѳѣ, которая отстала нѣсколько отъ прочихъ крестьянокъ, и спросила, гдѣ она взяла такіе прекрасные розаны? Марѳа блѣднѣла, краснѣла и ничего не отвѣчала. Изора отошла отъ нее съ сильнымъ біеніемъ сердца. Она не приняла никакого участія въ пляскѣ; начала жаловаться на жестокую головную боль и сѣла подлѣ тетки. Черезъ часъ Изора, увидя, что Г. Феріоль, Марѳа и еще нѣкоторые другіе люди пошли въ ближнюю рощицу, встала и послѣдовала за ними. Начинало смеркаться: Изора остановилась, услышавъ за густымъ кустомъ сиринги голосъ Гна. Феріоля, которой говорилъ слѣдующее: Естьли мы долѣе здѣсь съ тобою пробудемъ, то это можетъ показаться странно; но будь спокойна, любезная Марѳа! Прости и не забудь, что завтра въ шесть часовъ по утру.... Изора, не желая подслушивать болѣе, поспѣшно выбѣжала изъ рощицы и, встрѣтясь съ Кларою, взяла y нее ключь отъ своей спальни. Клара не могла воздержаться, чтобъ не упомянуть о прекрасныхъ Марѳиныхъ розанахъ. «Я приказываю тебѣ молчать, отвѣчала Изора, и естьли ты хотя слово скажешь объ этомъ Якову, то сошлю тебя со двора!» Послѣ сихъ словъ, ушла она въ свою комнату и заперлась, сказавъ людямъ, что она не здорова и хочетъ лечь. Негодованіе и удивленіе Изоры были чрезмѣрны. Возможно ли, говорила она сама съ собою, чтобъ человѣкъ, котораго я предпочла всѣмъ другимъ мущинамъ, котораго почитала толь добродѣтельнымъ, Въ которомъ предполагала толь нѣжныя ко мнѣ чувствованія, и котораго наконецъ я такъ искренно любила… возможно-ли, чтобъ этотъ человѣкъ былъ разпутной, подлой обманщикъ, обольститель и лицемѣръ?… Я отрекаюсь отъ замужства, возвращаю себѣ свободу, и — никогда ею никому не пожертвую…. Жалуясь такимъ образомъ, Изора плакала: сердце ея жестоко было разтерзано; и могла ли быть болѣе оскорблена молодая, благородно мыслящая и чувствительная дѣвушка, удостовѣренная въ такой измѣнѣ, почти въ ту самую минуту, какъ она призналась въ склонности своей къ невѣрному?…
Изора провела всю ночь въ мучительныхъ размышленіяхъ, которыя съ часу на часъ умножали досаду ея и горесть.
По утру доложили ей, что Марѳинъ отецъ проситъ дозволенія поговорить съ нею. Изора, услышавъ имя Марѳы, почувствовала въ себѣ сильное волненіе; она встала немедленно и, сошедъ въ залу, увидѣла тамъ добраго мызника. Сударыня! сказалъ онъ ей: зная, сколько вы милостивы къ моему семейству, пришелъ я объявить вамъ…. — Напередъ скажи мнѣ, прервала Изора, не будешь ли ты мнѣ говорить чего нибудь о Гнѣ. Феріолѣ?…. — И очень много, сударыня, потому что онъ только одинъ…. — Довольно! я не хочу ничего больше слышать; сдѣлай мнѣ одно только одолженіе, не разглашай этой исторіи! — Это не возможно, сударыня, когда любовь по селится въ голову молодой дѣвки…. — Она видно очень влюблена въ него? — До безумія, да и онъ не меньше. Сначала я очень было разсердился; но Г. Феріоль такъ щедръ! даетъ такъ много денегъ!…. Раздраженная до крайности Изора встала, не сказавъ ни слова, и пошла съ поспѣшностію изъ залы. Отворивъ дверь, отступила она два шага назадъ, увидя Гна. Феріоля, которой усмѣхнулся, взглянувъ на выходящаго крестьянина, и вошедъ въ залу, спросилъ y Изоры: "Что, сударыня, разсказалъ ли онъ вамъ этотъ пріятной маленькой романъ?… Смущенная Изора молчала: слова, произнесенныя Гм. Феріолемъ съ тихимъ и покойнымъ духомъ, служили почти совершеннымъ для него оправданіемъ. Волненіе Изоры столько было сильно, и ноги ея такъ дрожали, что она принуждена была сѣсть… — Вы узнали бы все это вчера ввечеру, продолжалъ Г. Феріоль, естьли бы я могъ найти хотя одну минуту поговорить съ вами на единѣ…. Изора потребовала отъ Гна. Феріоля подробнаго изъясненія; онъ сѣлъ подлѣ нее и сказалъ: "Прежде всего надобно вамъ знать, что я хотѣлъ вамъ подарить кустъ лучшихъ розановъ… — Любезный Феріоль! вскричала Изора, которую слова сіи вывели совершенно изъ заблужденія. Г. Феріоль, изумленный и тронутый симъ восклицаніемъ, остановился; но Изора просила его продолжать, Онъ поцѣловалъ съ нѣжностію ея руку и разсказалъ слѣдующее: «Вчера по утру былъ я почти y всѣхъ лучшихъ садовниковъ, но ни одинъ не согласился продать мнѣ цѣлаго куста, и я принужденъ былъ довольствоваться только нѣсколькими цвѣтами. Я поѣхалъ изъ Парижа въ коляскѣ съ Яковомъ, держа розаны, которыя хотѣлъ вамъ подарить. Въ половинѣ девятаго часа по утру мы поровнялись съ домомъ школьнаго учителя, которой, какъ вамъ извѣстно, не далѣе пяти сотъ шаговъ отъ деревни. Мостовая въ этомъ мѣстѣ такъ дурна, что мы не могли иначе ѣхать, какъ шагомъ. Вдругъ услышалъ я стонъ и рыданіе, и велѣвъ остановить лошадей, увидѣлъ за заборомъ молодаго крестьянина, которой утопалъ въ слезахъ. Лицо его и горесть меня тронули, Вышедъ изъ коляски, я велѣлъ Якову ѣхать къ Гжѣ. Бевиль, и сказалъ, что приду пѣшкомъ. Яковъ поѣхалъ: я подошелъ къ забору, подозвалъ къ себѣ молодаго человѣка, и спросилъ y него: „Что съ тобою сдѣлалось, другъ мой! не прибилъ-ли кто тебя?“ — Нѣтъ, сударь! — „О чемъ же ты такъ горько плачешь?“ — Ахъ! мнѣ не льзя этова сказать. — Я сталъ его такъ усильно просить, что онъ открылъ мнѣ наконецъ причину своей печали, a именно, что кто-то оборвалъ всѣ цвѣты съ розоваго куста, которой берегъ онъ, какъ сокровище. — Это еще не большая бѣда, сказалъ я: вотъ тебѣ луидоръ; ты можешь купить другіе. — Ахъ, сударь! естьли бы вы часомъ ранѣе сюда пожаловали!…. теперь уже поздно…. — По чему? — Я хотѣлъ подарить розаны…. одному человѣку, которой скоро мимо насъ проѣдетъ… — Вѣрно дѣвушкѣ? — Да, сударь, и она севодни имянинница… — Ее зовутъ Марѳою? — Точно такъ, она дочь мызника. Всякой день по утрамъ возитъ она по этой дорогѣ молоко и зелень на продажу въ деревню…. Она поетъ каждой разъ, и я издалека еще слышу голосъ ея, и… — И всѣ твои розаны сорваны? — Злодѣи не оставили ни одного цвѣточка; и я только сей часъ это увидѣлъ…. вчера было ихъ шесть! По крайней мѣрѣ хоть бы одинъ остался, я былъ-бы доволенъ; но подумайте, въ имянины ея… нѣтъ y меня для нее ни цвѣточка! — и молодой человѣкъ началъ опять плакать. Я стоялъ такъ, что за высотою забора не льзя было ему видѣть ничего, кромѣ лица моего, и онъ не примѣтилъ прекрасныхъ моихъ розановъ, которые держалъ я въ рукѣ. Сдѣлаемъ его щастливымъ! сказалъ я самъ въ себѣ: Изора не ждетъ этихъ цвѣтовъ; и естьли бы она была здѣсь, то вѣрно приказала бы мнѣ ими пожертвовать: это все будетъ дань любви…. Между тѣмъ, какъ я думалъ такимъ образомъ, молодой крестьянинъ вскричалъ: Боже мой! вотъ она! послушайте. Дѣйствительно я услышалъ очень пріятной и звонкой голосъ: тогда, поднявъ руку сверхъ забора, показалъ я великолѣпные свои розаны…. Крестьянинъ вскричалъ отъ удивленія, перелѣзъ черезъ заборъ, и бросясь на колѣна: любезный, милостивый господинъ! сказалъ онъ, сложивъ руки. — Я тебѣ дарю ихъ, перервалъ я, подавая ему цвѣты. Онъ принялъ ихъ съ неописаннымъ восторгомъ и осыпалъ меня благословеніями; дѣвушка была уже близко, и я пошелъ. Въ имянины ваши говорилъ я въ саду съ Марѳою о ея любовникѣ, которому только еще семнадцать лѣтъ. Отецъ ея, по причинѣ такой его молодости и недостаточнаго состоянія, запретилъ дочери своей объ немъ думать; но это легче приказать, нежели исполнить: Марѳа все думала о Сильванѣ — имя ея любовника — и увѣряла меня со слезами, что она точно какъ приворожена къ нему. Наконецъ сего дня въ шесть часовъ по утру ходилъ я на мызу, видѣлся со старикомъ и насилу могъ уговорить его, чтобъ онъ согласился отдать дочь свою за Сильвана, съ которымъ я послѣ также видѣлся. Теперь всѣ согласны, всѣ довольны, и свадьба совершится черезъ шесть недѣль.
Можно представить, какое дѣйствіе произвела сія повѣсть въ сердцѣ Изоры: уваженіе и любовь ея къ Гну. Феріолю столько увеличились, что въ тотъ же день открыла она Барону склонность свою и, разсказавъ ему все произходившее между ей и Гжею. Бевиль, согласилась вытти за Гна. Феріоля, какъ скоро тетка ея предупредитъ Кавалера.
Спустя два дни, Г. Феріоль получилъ записку отъ Гжи. Мельсанжъ, которая просила его къ себѣ на другой день въ шесть часовъ вечера. Хотя онъ былъ щастливѣйшимъ изъ смертныхъ, бесѣдуя только съ Изорою и Барономъ: однакожь вырвался, такъ сказать, изъ нѣдръ блаженства для добраго дѣла, и въ назначенный день и часъ явился къ Маркизѣ,
Кавалеръ д’Озамбри пріѣхалъ къ Гжѣ. Бевиль черезъ часъ послѣ отъѣзда Гна. Феріоля въ щегольскомъ фаэтонѣ, и предложилъ Гжѣ. Бевиль прокатишься въ Елисейскія поля (одно изъ гульбищъ Парижскихъ). Погода была прекрасная: предложеніе принято; и въ фаэтонъ, которой былъ тремѣстный, сѣли: Гжа. Бевиль, Изора и Кавалеръ. Изора была задумчива и молчала; Кавалеръ, по обыкновенію своему, казался быть занятъ только Гжею. Бевиль, которая, горя желаніемъ ему понравиться, всячески старалась прельстить его. Разговоръ ихъ былъ очень живъ, и въ самомъ жару онаго Кавалеръ вдругъ вскричалъ: Ахъ, Боже мой! мнѣ кажется, что я вижу Гна. Феріоля въ этой желтой каретѣ. Изора еще прежде его увидѣла: влюбленная женщина далеко видитъ предметъ склонности своей. Это былъ дѣйствительно Г. Феріоль съ Гжею. Мельсанжъ, которая въ самую ту минуту, какъ онъ къ ней пріѣхалъ, садилась въ карету, чтобъ прогуляться для здоровья, какъ говорила она, и пригласила его съ собою. Г. Феріоль сидитъ съ какою-то красавицею! сказала Гжа. Бевиль. — Это невѣроятно! вскричалъ Кавалеръ: я вѣрно ошибаюсь… Въ сію минуту карета поровнялась съ фаэтономъ: Гжа. Мельсанжъ, прижавшись въ самой уголъ кареты, какъ бы желая спрятаться, сказала съ торопливостію Гну. Феріолю: „Сдѣлайте милость, опустите поскорѣе стору съ вашей стороны: я вижу одного изъ своихъ гонителей, и боюсь, чтобъ онъ меня не примѣтилъ.“ Г. Феріоль немедленно повиновался, хотя и съ неудовольствіемъ; ибо онъ увидѣлъ Изору, которую сей поступокъ удивилъ несказанно, Кавалеръ между тѣмъ безпрестанно повторялъ: это невѣроятно! Гжа, Бевиль спросила y него наконецъ, чему онъ такъ удивляется? — Чудному сходству, отвѣчалъ онъ, женщины, которая сидитъ съ Гн. Феріолемъ, съ…. Естьли бы порядочной человѣкъ могъ отважишься показаться на гульбищѣ съ разпутною женщиною: то я поклялся бы, что это Селія… — Какая Селія? спросила Гжа. Бевиль: не та ли, что два года тому назадъ была Оперною танцовщицею? — Да, она сама. — Вы, безъ сомнѣнія, ошибаетесь! вскричала съ живостію Изора. — Нѣтъ, сударыня! я увѣренъ, что это она, отвѣчалъ Кавалеръ, притворяясь, будто не видитъ смятенія Изоры. Но вотъ Вильмеръ, примолвилъ онъ, которой знаетъ ее гораздо больше меня; онъ рѣшитъ наше сомнѣніе. Вильмеръ былъ верьхомъ; онъ тотчасъ подъѣхалъ къ фаэтону, и на сдѣланной ему вопросъ о женщинѣ, сидѣвшей въ желтой каретѣ, отвѣчалъ немедленно, что это Селія, и примолвилъ: „я говорилъ съ нею; она съ какимъ-то незнакомымъ мнѣ мущиною.“ Послѣ сего объясненія Вильмеръ, сказавъ нѣсколько словъ о другихъ предметахъ, уѣхалъ. Кавалеръ торжествовалъ. Изора наблюдала глубокое молчаніе; Гжа Бевиль задумалась: новой планъ ея недозволялъ ей желать, чтобъ Изора перемѣнила еще разъ свое намѣреніе; напротивъ она очень боялась, чтобъ досада не побудила ее возвратиться опять къ Кавалеру. Такимъ образомъ сіе произшествіе, вмѣсто удовольствія, причинило ей сильное безпокойство. Возвратясь домой, нашли они тамъ Дюшессу д’Озамбри, которая уже съ часъ ихъ дожидалась. Изора пошла въ свою комнату: Кавалеръ вышелъ за нею и, догнавъ ее въ маленькой галлереѣ, просилъ остановиться на минуту и выслушать его, говоря, что хотѣлъ сообщить ей прежде, нежели Гжѣ. Бевиль, важное для него обстоятельство. „Имѣвъ щастіе, сказалъ онъ, быть на приватной аудіенціи у Королевы, получилъ я отъ Ея Величества удостовѣреніе, что очень скоро получу знатной чинъ, какого, признаться, я и ожидать не смѣлъ. Этотъ чинъ доставитъ мнѣ всегдашній входъ во Дворецъ, a будущей женѣ моей всѣ придворныя почести; изъ всѣхъ неожидаемыхъ мною милостей, послѣдняя есть для меня пріятнѣйшая“… сіе сказалъ онъ съ видомъ нѣжнаго умиленія…. Изора смотрѣла на него пристально и холодно: это нѣсколько его смѣшало.
Коварные люди во многихъ случаяхъ могутъ ослѣпишь и обмануть праводушныхъ и чувствительныхъ; но они не знаютъ сердца человѣческаго, или знаютъ однѣ только мѣлочныя движенія онаго; они слишкомъ много полагаются на суетность, или, лучше сказать, на нее одну полагаются, и часто обманываются. Минутное упоеніе Изоры разсѣялось навсегда. Ничто такъ не просвѣщаетъ насъ, какъ истинное чувство; ничто такъ не удобно усовершенствовать характеръ, какъ любовь, основанная на почтеніи и добродѣтели. Изора не презирала Кавалера, но и не удивлялась уже ему съ тѣхъ поръ, какъ почувствовала склонность къ Гну. Фepіoлю. Могла ли она удивляться тому, кто такъ мало сходствовалъ съ ея любовникомъ? Милый намъ предметъ есть образецъ совершенства: все, что не сходно съ нимъ — непріятно; все, что противололожно ему — отвратительно. Изора начинала справедливо судить о Кавалерѣ единственно чрезъ сравненіе его съ любовникомъ своимъ. Начало его изъясненія не понравилось ей; она увидѣла въ немъ очень мало разборчивости; увидѣла намѣреніе обольстить ея самолюбіе и отвѣчала самымъ холоднымъ тономъ. Кадзалеръ хотя и очень удивился, но не отсталъ отъ своего предпріятія. „Я хотѣлъ, продолжалъ онъ, поговорить съ вами о Гнѣ. Феріолѣ. Надежда, которую вы мнѣ подали и послѣ подтвердили публично толь пріятнымъ для меня образомъ, кажется даетъ мнѣ право требовать, чтобъ вы меньше снизхожденія оказывали такому человѣку, которой хочетъ быть моимъ совмѣстникомъ. Уваженіе ваше къ волѣ родительской конечно очень похвально; но какъ Г. Феріоль доказалъ порочнымъ своимъ поведеніемъ, что онъ недостоинъ бытъ вашимъ мужемъ и моимъ соперникомъ: то я думаю, что должность ваша и честь предписываютъ вамъ объявить, безъ всякаго отлагательства и со всею откровенностію, предпочтеніе, которымъ вы меня удостоиваете. Благоразуміе и стыдливость безъ сомнѣнія не дозволяютъ намъ увѣдомить Барона о томъ, что мы видѣли въ Елисейскихъ поляхъ; сверхъ того, подобная причина къ отказу будетъ похожа на жалобу, a преимущество, вами мнѣ отдаваемое, на мщеніе; но я желалъ бы получить вашу руку путемъ достойнѣйшимъ васъ и лестнѣйшимъ для меня. И такъ довольно будетъ, естьли вы сего дня же откроетесь въ истинной вашей склонности, или дозволите мнѣ поговорить вмѣсто васъ съ Гм. Рисдалемъ.“… — Нѣтъ, сударь! сказала наконецъ Изора: всѣ ваши старанія безплодны. Свойство съ вами сдѣлало бы конечно много чести отцу моему, но оно разлучило бы меня съ нимъ; я теперь вижу ясно свои должности и обѣщала батюшкѣ, никогда не оставлять его. — „А обязанности ваши со мною?…“ — Я не могла сдѣлать никакихъ обязанностей безъ родительскаго одобренія. — „Слѣдовательно вы предпочитаете мнѣ разпутнаго Провинціала, у котораго нѣтъ никакихъ правилъ?“. — Воля отца моего разположить моею, которая безъ его совѣтовъ можетъ только ввесть меня въ заблужденіе. Сказавъ сіе, Изора откланялась Кавалеру, оставя его въ чрезвычайномъ изумленіи. Хотя онъ былъ увѣренъ, что Изора никогда его не любила, и примѣтилъ склонность ея къ Гну. Феріолю; но никакъ не воображалъ, чтобъ послѣ сцены, произшедшей на скачкѣ, могла она предпочесть деревенскаго дворянина блистательнѣйшему Придворному, котораго почитала она притомъ и самымъ случайнымъ. Дѣла его были въ крайнемъ безпорядкѣ, и онъ чрезмѣрно увеличилъ честолюбивыя свои надежды; ибо Королева очень слегка обнадежила его въ своемъ покровительствѣ — и вотъ что, подобно многимъ другимъ, называлъ онъ вѣрными обѣщаніями! Онъ возвратился въ залу, гдѣ Гжа. Бевиль дожидалась его съ величайшимъ нетерпѣніемъ и безпокойствомъ; но несказанно обрадовалась, узнавъ по смущенному его виду, что Изора ему отказала… Кавалеръ не имѣя нужды таиться отъ Дюшессы, разсказалъ подробно все произходившее между имъ и Изорою, отважился прямо сказать, что не былъ никогда въ нее влюбленъ, и что однако же онъ въ отчаяніи. Сіе увѣреніе ободрило и тронуло Гжу. Бевиль. Дюшесса, предупрежденная уже ею обо всемъ, сказала: „я давно примѣтила, что вы любите другъ друга; вы оба свободны“… При сихъ словахъ Кавалеръ бросился къ ногамъ Гжи. Бевиль. Сцена была съиграна мастерски; развязка угадывается. Кавалеръ отмстилъ Изорѣ, лишивъ ее богатаго наслѣдства; получилъ нѣжное признаніе отъ Гжи. Бевиль, и черезъ недѣлю положено быть свадьбѣ. Въ тотъ же вечеръ поскакалъ онъ просить дозволенія у Кароля, и началъ готовиться къ сему толь поспѣшно заключенному и неожиданному союзу. Гжа. Бевиль торжествовала и предавалась всѣмъ восторгамъ неограниченной радости. Ввечеру показалось ей въ зеркалѣ, что она пятнадцатью годами стала моложе; ее предпочли юной и прелестной Изорѣ: безподобный д’Озамбри пылаетъ къ ней любовно. что скажутъ объ этомъ въ Парижѣ? какъ удивятся и какъ станутъ ей завидовать всѣ тридцати осьми лѣтнія женщины! Наконецъ будетъ она ѣздить ко Двору въ робѣ!…. будетъ имѣть табуретъ у Королевы!… съ ея умомъ и опытностію мудрено ли сдѣлаться любимицею?… Сими восхитительными мыслями занималась она во всю ночь; по утру провела четыре часа за туалетомъ; надѣла розовыя ленты и нарядилась какъ дама въ двадцать лѣтъ. И дѣйствительно, пожилая женщина, вскружившая голову 26-лѣтнему красавцу, не имѣетъ ли права считать себя помолодѣвшею?
Баронъ, ночевавъ въ Парижѣ, пріѣхалъ къ обѣду. Гжа. Бевиль, возгордившаяся славою блистательной своей побѣды, не показала ни малаго замѣшательства и, отведши къ сторонѣ брата своего, объявила ему, что Кавалеръ ни въ кого не бывалъ влюбленъ, кромѣ ее, и что наконецъ открылъ ей страсть свою. Она примолвила, что, не могши противиться толь истинной и сильной любви, согласилась увѣнчать ее. — Чтожь? тѣмъ лучше, сестрица! сказалъ Баронъ: теперь, думаю, не будетъ тебѣ противно, естьли мой доброй Феріоль женится на Изорѣ; мы всѣ будемъ довольны, и я увѣряю тебя, что Феріоль ни мало не станетъ жалѣть объ имѣніи, которое назначала ты дочери моей: я имѣю 50 тысячь ливровъ доходу, a онъ двенадцать; на чтоже намъ больше? Можно и съ гораздо меньшимъ достаткомъ быть щастливымъ — Гжа. Бевиль, восхищенная такою увѣренностію, обняла Барона, и хотѣла его увѣрить, что этотъ знаменитой союзъ будетъ весьма выгоденъ для всей ихъ фамиліи. Онъ отвѣчалъ, что не имѣетъ никакихъ честолюбивыхъ намѣреній, и пошелъ къ дочери своей.
Приключеніе съ розанами научило Изору не вѣрить впредь наружностямъ и не дѣлать заключеній по одному только виду. Сердце и даже самый разсудокъ увѣряли ее, что Г. Феріоль не можетъ быть разпутнымъ и безстыднымъ человѣкомъ: она легко понимала, что рѣдкое его добродушіе могло довести его до того, чтобъ показаться въ Публикѣ съ развратною женщиною, не знавъ, кто она такая; но эта стора, опущенная имъ съ такою поспѣшностію, въ самую ту минуту, какъ онъ увидѣлъ фаэтонъ Кавалеровъ!… это долговременное пребываніе въ Парижѣ!… какъ все это изъяснить?… Изора чрезвычайно безпокоилась… Баронъ нашелъ ее въ такой задумчивости, что она почти безъ всякаго вниманія услышала важное извѣстіе о бракосочетаніи тетки своей: она не сказала ни слова отцу своему о чудной встрѣчѣ въ поляхъ Елисейскихъ; но поминутно вставала и подходила къ окну, когда слышала стукъ кареты, и потомъ садилась опять на свое мѣсто, воздыхая… Наконецъ Г. Феріоль пріѣхалъ и вошелъ. Баронъ спѣшилъ увѣдомить его о близкой свадьбѣ сестры своей. Это меня не удивляетъ, сказалъ Г. Феріоль; я давно вижу, что онъ ее любитъ; онъ всегда такъ ее хвалитъ! — Это значитъ, что онъ ей нагло льститъ: возможно ли такъ влюбишься въ женщину, которой скоро будетъ сорокъ лѣтъ? Дай Богъ, чтобъ сестра моя не раскаялась послѣ въ своемъ дурачествѣ! — Я думаю, отвѣчалъ Г. Феріоль, что она будетъ щастлива: мнѣ кажется, что Кавалеръ очень доброй человѣкъ. Но, продолжалъ онъ, обратясь къ Барону, мнѣ поручено отдать вамъ эту записку: прочтите ее. Баронъ, развернувъ записку, нашелъ въ ней слѣдующее: „Покорнѣйше просятъ Гна. Барона Рисдаля пожаловать немедленно въ домъ, которой укажетъ ему податель сей записки, и гдѣ будетъ сообщено ему очень важное дѣло, не терпящее ни малѣйшаго отлагательства.“
Эта рука мнѣ не знакома, сказалъ Баронъ, и записка никѣмъ не подписана: въ чемъ состоитъ дѣло? — Я этого не знаю, но знаю особу, которая къ вамъ пишетъ; это Маркиза Мельсанжъ, молодая и очень интересная женщина, пріѣхавшая недавно изъ Провинціи. Она усердно меня просила, какъ можно постараться уговорить васъ, чтобъ вы побывали къ ней хотя на одну минуту…. — Не обманщица ли она? — О! напротивъ, очень добродѣтельная женщина… Возьмите мою коляску; поѣзжайте не мѣшкавъ, и вы успѣете возвратиться къ обѣду»… Баронъ, сдѣлавъ еще нѣсколько вопросовъ, согласился ѣхать. Г. Феріоль, оставшись одинъ съ Изорою, спѣшилъ удовлетворить чрезмѣрное любопытство ея въ разсужденіи добродѣтельной Маркизы Мельсанжъ, и разсказалъ ей, какимъ образомъ онъ съ нею познакомился, какъ попалъ съ нею въ Елисейскія поля; опущенная стора была также не забыта. Выслушавъ сіи подробности, восхищенная Изора вскричала: «Наилучшій изъ людей! безстыдный порокъ употребляетъ во зло твое добродушіе; эта мнимая Маркиза есть ничто иное, какъ разпутная женщина, я твердо въ этомъ увѣрена… — Возможно-ли? — Такъ точно; многіе знакомые ей люди назвали ее по имени: она была Оперною танцовщицею, — Повѣрите ли, что это меня не такъ удивляетъ, какъ-бы вы могли себѣ представить? Я люблю удалять отъ себя всѣ невыгодныя мысли и подозрѣнія — какъ-бы онѣ основательны ни были — о тѣхъ людяхъ, въ которыхъ принимаю участіе; я самъ не радъ этой слабости: она часто дѣлала меня посмѣшищемъ плутовъ и подвергала ихъ обманамъ. — Ахъ! не стыдитесь этаго, отвѣчала Изора: такое добровольное легковѣріе есть самое истинное и трогательное доказательство добродушія! — Признаюсь, что я противъ желанія моего замѣтилъ въ этой молодой женщинѣ множество небольшихъ странностей, и очень иногда чудный тонъ: это заставляетъ меня вѣрить, что вамъ сказали объ ней правду. Но выслушайте остатокъ моего приключенія: Въ продолженіе прогулки въ Елисейскихъ поляхъ, она безпрестанно говорила со мною о дѣлахъ своихъ; сказала, что посылала звать меня къ себѣ, для врученія мнѣ всѣхъ своихъ бумагъ; недоставало только одной, но и ту, примолвила она, мы вѣрно найдемъ, возвратясь домой, потому что сего дня ввечеру хотѣли ее непремѣнно ко мнѣ прислать… Съ нами въ каретѣ была прекрасная 4-лѣтняя дѣвочка, дочь ея. Въ сумерки Гжа. Мельсанжъ предложила мнѣ вытти и прогуляться пѣшкомъ — я согласился; но черезъ четверть часа нашла туча и пошелъ проливной дождь: всѣ толкали другъ друга, чтобъ уйти поскорѣе въ кареты, или въ кофейные домы. Въ продолженіе общаго смятенія, дочь Гжи. Мельсанжъ вдругъ отъ насъ пропала. Никогда не видалъ я подобнаго отчаянія: слезы нещастной матери капали, такъ сказать, на мое сердце. Я поклялся сыскать дѣвочку, и безъ нее не возвращаться, a ей присовѣтовалъ дожидаться меня въ каретѣ. Дождь, градъ, вѣтеръ, продолжались съ удивительною жестокостію, что однакожь не помѣшало мнѣ бѣгать цѣлой часъ по полю; но труды мои были безплодны. Наконецъ вздумалось мнѣ войти въ одинъ кофейный домъ, гдѣ къ несказанному удовольствію увидѣлъ я дочь Гжи. Мельсанжъ, которая сидѣла очень спокойно и ѣла бисквитъ. Думаю, что не могъ бы я болѣе обрадоваться, естьли бы нашелъ родную свою дочь. Я представлялъ себѣ восхищеніе бѣдной ея матери, которой сердечной стонъ раздавался еще въ душѣ моей… Взявъ дѣвочку на руки, побѣжалъ я съ нею къ каретѣ и кричалъ издали: вотъ она! вотъ она! ей ничего не сдѣлалось!… Мать — потому что какова бы впрочемъ ни была эта женщина, но все она мать; и какъ трогательна она въ этомъ отношеніи! — мать отворяетъ дверцы и кидается ко мнѣ на встрѣчу, говоря: Богъ да наградитъ васъ! Мы сѣли въ карету, и я проводилъ ее домой. Вошедъ въ залу, велѣла она тотчасъ разложить огонь въ каминѣ, чтобъ посушить хотя не много мое платье, потому что я былъ вымоченъ до чрезвычайности. Она держала на рукахъ дочь свою и смотрѣла на меня съ неизобразимымъ умиленіемъ, и вдругъ, схватя чернильницу, написала записку, запечатала и, отдавая мнѣ, просила какъ можно уговорить Барона побывать y нее на другой день. Говоря со мною, имѣла она слезы на глазахъ и доказывала сильное безпокойство. Я не зналъ, что думать, и сколько ни спрашивалъ о причинѣ ея волненія, но не получилъ отъ нее никакого объясненія. Мы разстались съ нею въ одиннадцать часовъ, и какъ уже было поздно ѣхать въ вашъ домъ, то я я ночевалъ въ своемъ трактирѣ…. Но…. вы плачете…. добрая, несравненная Изора! — Плачу отъ радости и во всю жизнь мою буду благодарить Бога за низпосланіе мнѣ случаевъ узнать толь добродѣтельнаго человѣка…. Не скажу, чтобъ я нашла въ васъ предметъ, котораго искала: нѣтъ! я никогда не воображала себѣ такого рѣдкаго и трогательнаго совершенства. Мудрено-ли, что такой характеръ овладѣлъ моимъ сердцемъ, когда изъ повѣсти вашей вижу, что одно только то безпримѣрное добродушіе обезоружило хитрую и порочную женщину, которая заманила васъ къ себѣ для того, чтобъ обмануть? Не сомнѣваюсь, чтобъ желаніе ея, поговорить съ батюшкою, не произходило отъ честной и выгодной для васъ причины; можетъ быть, оставя коварные умыслы свои и узнавъ связь вашу со мною, хочетъ она оправдать васъ въ томъ, что вы показались съ нею въ Публикѣ. Но я не хочу ничего болѣе таить отъ васъ, продолжала Изора: надобна вамъ знать всѣ мои слабости, отъ которыхъ однакожь я совершенно изцѣлилась. Знайте, что эта женщина очень меня тревожила, и что, прежде ее, Марѳа подала мнѣ поводъ къ сильной ревности. Тогда Изора начала разсказывать подробно всѣ свои безпокойства, и разсказывала долго; ибо, говоря о себѣ съ милыми сердцу, можно-ли соблюсти краткость? Внимательный и чувствительный видъ слушателя ясно доказываетъ, что мы не говоримъ ничего лишняго. Изора не кончила еще повѣсти своей, какъ позвонили къ столу. Она сошла поспѣшно внизъ, и узнавъ, что Гжа. Бевиль была еще въ своей комнатѣ, вошла къ ней съ Ги. Феріолемъ. Гордая радость изображалась на лицѣ Гжи. Бевиль: въ самомъ щегольскомъ нарядѣ стояла она передъ зеркаломъ. Любовники поздравили ее съ наступающимъ бракосочетаніемъ, и добрый Феріоль присоединилъ къ сему искреннюю похвалу Кавалеру: это такъ тронуло и удивило Гжу. Бевиль, что она обняла его дружески и осыпала ласками; потомъ вынувъ изъ ларчика богатыя бриліянтовыя браслеты и такія же серьги, подарила ихъ Изорѣ съ веселымъ видомъ. Пришли сказать, что столъ готовъ. Въ гостиной нашли трехъ, или четырехъ особъ, пріѣхавшихъ изъ Парижа. Гжа. Бевиль каждой изъ нихъ объявила за тайну о своемъ замужствѣ. Наконецъ сѣли обѣдать. Баронъ пріѣхалъ въ концѣ стола, сѣлъ подлѣ Изоры и сказалъ тихонько, что имѣетъ сообщить ей очень странное произшествіе, которое однако же, примолвилъ онъ, надобно какъ можно скрывать отъ добраго Феріоля. Вышедъ изъ-за стола, Баронъ позвалъ сестру свою въ кабинетъ, и тамъ безъ всякаго предисловія сказалъ ей: „Я хочу, сестрица, предостеречь тебя; знай, что Кавалеръ д’Озамбри плутъ и — самой черной и злой человѣкъ.“ Сіе начало произвело сильное негодованіе въ Гжѣ. Бевиль. „Это предостереженіе уже нѣсколько поздно, отвѣчала она съ сердцемъ: и могу ли я легко повѣрить, чтобъ человѣкъ, котораго я такъ люблю и уважаю, былъ бездѣльникъ?“ — Я предвидѣлъ, что ты этому не повѣришь; но естьли я докажу тебѣ…»… Выслушай меня спокойно, естьли можешь. Селія, разпутная дѣвка, прежняя Оперная танцовщица, съ которой ты видѣла Гна. Феріоля въ Елисейскихъ поляхъ, была цѣлой годъ любовницею Кавалера; съ полгода тому назадъ уступилъ онъ ее другу своему Вильмеру; но какъ эта дѣвка очень не глупа и притомъ имѣетъ пріятные таланты: ибо Кавалеръ продолжалъ изрѣдка посѣщать ее и, желая очернить Феріоля въ мысляхъ Изоры, вздумалъ уговоришь Ceлію, чтобъ она заманила его къ себѣ, назвавшись Провинціальною Дамою, претерпѣвшею великія нещастія. Вильмеръ, видя въ этомъ гнусномъ обманѣ только замысловатую и забавную шутку, вымышленную для того, чтобъ одурачить деревенскаго простяка, очень хвалилъ эту выдумку, тѣмъ болѣе, что онъ пересталъ уже любить Селію, которая вступила въ труппу Бордоскихъ комедіантовъ, и черезъ два дни хотѣла отсюда уѣхать: обстоятельство, которое отнимало y Кавалера опасеніе, чтобъ она не сдѣлала какой нескромности и не открыла его плутовства. Сверхъ того нужно было единственно то, чтобъ раздражить Изору и заставить ее объявить мнѣ, что она предпочитаетъ и любитъ Кавалера. Наконецъ, какъ Селія завтра ѣдетъ, то какимъ бы образомъ Г. Феріоль могъ оправдаться, естьли бы открылъ онъ этотъ обманъ? Самое даже признаніе Селіи было бы тогда недостаточно къ совершенному обнаруженію его невинности: могли бы легко подумать, что онъ подкупилъ ее для разглашенія и подтвержденія сплетенной имъ басни; и какъ бы доказать, что Кавалеръ былъ изобрѣтателемъ всего этаго заговора?…. — Но какъ же ты мнѣ и теперь это докажешь? прервала Гжа Бевиль…. — "Выслушай до конца, отвѣчалъ Баронъ. Все шло такъ точно, какъ хотѣлось Кавалеру; Селія очень хорошо играла свою роль. Феріоль дался въ обманъ; но одно произшествіе, котораго злодѣи не ожидали, разстроило всѣ ихъ мѣры. Селія отъ природы чувствительна, сердце ея превосходно; совѣсть начала жестоко ее мучить: она просила меня къ себѣ черезъ записку — я былъ y нее, и она во всемъ мнѣ призналась! Теперь вотъ что совѣтую тебѣ сдѣлать: ты знаешь, что Англійской Посланникъ даетъ сего дня маскерадъ; Селія достала нѣсколько билетовъ; она должна тамъ видѣться въ послѣдній разъ съ Кавалеромъ и съ Вильмеромъ, которымъ назначила тамъ свиданіе. Они думаютъ, что она хочетъ имъ сообщить что нибудь новое о Феріолѣ, и непремѣнно поѣдутъ въ этотъ маскерадъ. Я предлагаю тебѣ ѣхать туда съ нею; ты одного росту съ Марханою, горничною ея дѣвкою; походи вмѣстѣ съ Селіею, и ты услышишь все, что станутъ ей говорить. Я поѣду съ тобою въ этотъ маскерадъ и провожу оттуда; билеты у меня есть. Гжа. Бевиль, начиная безпокоиться, не знала, что отвѣчать; но Баронъ умѣлъ уговорить ее, согласиться на его предложеніе, и въ полночь поѣхали они туда только вдвоемъ. Остановясь у лавки, гдѣ продаются маски и берутся на прокатъ маскерадныя платья, вошли они въ нее, отпустивъ карету и людей Селія дожидалась уже ихъ въ лавкѣ; они надѣли маски и поѣхали въ маскерадъ. Селія, вошедъ, взяла подъ руку Гжу. Бевиль; Баронъ слѣдовалъ за ними издали. Черезъ четверть часа появился Кавалеръ съ Вильмеромъ; они были оба безъ масокъ и ходили вмѣстѣ. Гжа. Бевиль такъ встревожилась, что всѣ члены ея дрожали…. Селія позвала къ себѣ Кавалера, которой немедленно подошелъ къ ней съ другомъ своимъ, и во-первыхъ спросилъ, указывая на Гжу. Бевиль: это Маріана? — Такъ точно, отвѣчала Селія. Послѣ сего Кавалеръ вступилъ въ такой откровенней съ нею разговоръ, что скоро не осталось въ Гжѣ. Бевиль ни малѣйшаго сомнѣнія въ его обманѣ; ибо онъ много шутилъ надъ простотою Г. Феріоля. Но на что, сказала ему Селія, на что всѣ этѣ хитрости, когда дѣвушка отъ васъ ускользнула, и вы на ней не женитесь? — Да, отвѣчалъ Вильмеръ, дѣвушка хотя и ускользнула, но 100,000 ливровъ поиманы и все тетушкино имѣніе. — Клянусь честью, сказалъ Кавалеръ съ разсѣяннымъ видомъ, что я не знаю, какъ все это сдѣлалось!… — Влюблены ли вы въ Гжу. Бевиль? спросила Селія. — Безъ сомнѣнія, отвѣчалъ Кавалеръ зевая, влюбленъ до безумія. — Я готова биться объ закладъ, что вы увѣрили ее въ этомъ ? — Божусь тебѣ, что она и одна въ этомъ себя увѣрила; однакожь надобно сказать правду: я питаю къ ней любовь…… сыновнюю. Но бросимъ это, любезная Селія. О ты завтра непремѣнно ѣдешь къ Бордо? — Непремѣнно. — Сдѣлай одолженіе, не мѣшкай. Сказавъ сіе, Кавалеръ отошелъ отъ нее; но она позвала его опять, и онъ возвратился уже къ ней безъ Вильмера. "Послушайте, сказала Селія Кавалеру: вы меня сего дня подарили за то, что я обманула и одурачила этого добраго Гна. Феріоля; я хочу возвратить вамъ подарокъ вашъ. — Что это за глупость ?… — Мнѣ совѣстно. — Это странно! ты вѣрно помѣшалась? — Все, что я ни сдѣлала, не принесло вамъ никакой пользы; вмѣсто того, чтобъ жениться на этой молодой дѣвицѣ… — Я женюсь на старухѣ — продолжай…. — Я не услужила вамъ, и такъ возьмите назадъ вашъ подарокъ. Сказавъ сіе, подаетъ она ему прекрасную бриліантовую булавку; онъ не беретъ: Селія поспѣшно прикалываетъ ее къ его кафтану и хочетъ уйти. Кавалеръ удерживаетъ ее, и обернувшись назадъ, видитъ себя между ею и мнимою Маріаною, которая, оставя Селію, подаетъ руку Кавалеру. Селія между тѣмъ уходитъ и теряется въ толпѣ. "Сдѣлай одолженіе, Маріана! сказалъ Кавалеръ: отдай ей назадъ эту булавку…. но что съ тобой сдѣлалось? ты вѣрно глуха, или нѣма?…. — По крайней мѣрѣ я уже не слѣпа, отвѣ;чаетъ Гжа. Бевиль, скинувъ маску… Кавалеръ, приведенный въ крайнее замѣшательство, потерялъ на минуту все свое безстыдство; потомъ принудивъ себя улыбнуться, сказалъ: «Подлинно, сударыня! можно сказать, что вы были теперь очень въ честной бесp3;дѣ!» — Нѣтъ безчестнѣе и подлѣе той бесѣды, въ которой я нахожусь теперь, отвѣчала съ негодованіемъ Гжа. Бевиль. Сказавъ сіе, надѣла она маску и пошла искать брата своего. Не нужно сказывать, какія размышленія она сдѣлала: ихъ можно безъ труда угадать; но надобно объявить, что на другой день послала она богатой подарокъ Селіи, которая была такъ великодушна, что отказалась отъ него, отвѣчавъ, что естьли бы она его приняла, то доброе дѣло ея было бы ничто иное, какъ измѣна.
Гжа. Бевиль перестала носить розовыя ленты, отреклась навсегда отъ неприличныхъ лѣтамъ ея слабостей и сдѣлалась женщиною почтенною. Доброй Феріоль женился на любезной Изорѣ, оба они служили образцами супругамъ; и, когда Изора хвалилась благополучіемъ своимъ предъ Барономъ, то сей щастливый отецъ говорилъ ей: "Ты наслаждаешься справедливымъ награжденіемъ за то, что умѣла оцѣнишь и предпочесть добродушнаго человѣка.
Примѣчанія.
править- ↑ Одинъ изъ загородныхъ Замковъ прежнихъ Королей французскихъ.