3 сентября
Сегодня у нас был не столь трудный, сколь утомительный и надоедливый день, так как у нас было шесть уроков, состоящих из двух химий, двух эволюций и двух физик.
Химия у нас протекала в верхнем классе, где мы когда-то мучились с немецким. Марья Никифоровна осталась ее у нас преподавать, и уроки ее прошли интересно и спокойно.
Эволюции нас начала учить «Труба» — Анна Васильевна. Она попилила нас сначала по привычке, произнесла нам несколько веских фраз, после которых мы не должны были, по ее мнению, плохо учиться и плохо вести себя в школе, а потом уже приступили к уроку.
Но вот наступил долгожданный момент: мы увидели нашего физика. Он был одет в бежевый костюм и что-то творил у себя в кабинете. Когда мы расселись, он долго ходил мимо наших парт и среди неописуемого шума и смеха весело здоровался с нами.
— Вот Сальковский, я вижу, возмужал! — сказал он. — Видно, что набрался сил за лето! Стал более солидным. А вот сосед его не изменился. — И он указал на меня.
— А вы, кажется, новый? — обратился он к Вовке Гуревичу. — Откуда? Из какой школы? Зачем пожаловали?
— Я из Воронежа. Мы сюда переехали, — проревел Володька резким голосом.
Затем В. Т. остановил свое внимание на второй Цветковой:
— А вы откуда, друг мой сердешный?
Та назвала школу и район.
— Переехали сюда, следовательно?
Цветкова № 2 качнула утвердительно головой.
— Что имели по физике?
— М… иной раз «посредственно», а вообще «хорошо».
— М… так! — пробурчал физик. — Плохих отметок не было?
— Нет…
— Жаль! — сочувственно отозвался В. Т. при всеобщем смехе.
Подойдя к столу, где сидели Кухрей и Шлейфер, он спросил у последней с тонким намеком в голосе:
— Ну как, Шлейфер, снова думаете пропускать уроки, болеть, получать неважные отметки?
— Посмотрим! — лаконично ответила та.
— Смотреть-то буду я! — невозмутимо отвесил физик, порождая в классе взрыв хохота своим острым ответом.
Два урока физики пролетели быстро. В. Т. рассказывал нам о теплоте, и мы записали с ним кое-что в свои тетрадки.
После 6-го урока он задержал нас на местах.
— Спокойнее, товарищи! — заявил он. — Убирайте книжки, но оставайтесь на местах. — После того он объяснил нам, что вызвался быть нашим классным руководителем и думает, что мы его не подведем. Он не развозил свои мысли за тридевять земель, как делают многие учителя, когда собираются выяснять с учениками тот или иной вопрос, а говорил просто, спокойно и кратко.
— О дисциплине, друзья мои, я вам говорить не буду, — сказал он. — Мне в этом нет надобности. Народ вы разумный, и сами знаете, что хорошо, что плохо! Во время объяснений преподавателя, если хотите, ведите записи, но это дело хозяйское — как вам будет угодно! К счастью или к несчастью, выбрал я ваш класс — я не знаю, это покажет будущее.
Но я надеюсь, что мне придется радоваться на хороший класс!
После этого он отпустил нас восвояси.
Когда я пришел домой, дома были Лиля и мама. Люся уехал на выставку, чтобы ознакомиться с чудесами природы. Не успел я перевести дух после школы, как вдруг к нам приехал второй Люся — Бетин. Я ему обрадовался несказанно! Ведь я его не видел с 37-го года! Оказывается, завтра он уезжает обратно в Ленинград, и поэтому решил хоть один зайти в нашу харчевню.
Это очень хороший молодой парень. Он был одет в морскую форму. Роста он среднего, с добрым детским лицом со слегка раскосыми глазами, скрытыми за очками, и с очень жиденькими светлыми волосами!
К несчастью, я долго не мог быть дома, так как Мишка уже ждал меня у себя.
У Михикуса я пробыл до самого вечера. Мы все время болтали о своих делах, бичевали школу, говоря, что теперь множество трудных уроков отнимет у нас время на свои домашние дела, и мечтали о том дне, когда мы сможем начать свою трудовую домашнюю жизнь.
Часов в восемь я вернулся домой, так как сегодня вечером уезжала Лиля. Я снял со стены один из моих цветочных рисунков, что Лиле очень нравился (то были анютины глазки) и дал их ей, чтобы она отвезла их дяде Марку. По ее просьбе я на листе бумаги наскоро нарисовал контуры тех же анютиных глазок, чтобы Маня, которой Лиля повезет этот набросок, могла б вышить их на подушке.
— Дай мне волю, — сказала Буба, приехавшая к нам, чтобы вместе с мамой проводить николаевскую племянницу, — я бы каждый день колотила тебя палкой только за то, что ты не желаешь учиться рисовать!
— Мне эта музыка уже давным-давно знакома и успела мне надоесть! — недовольно, но весьма мирным тоном пробурчал я.
Вскоре я остался дома один! Часов в 11-ть вечера вернулся с Выставки Лазарь. Мы с ним поужинали, поговорили о своих делах, он меня расспросил о моем дневнике, я рассказал ему историю последнего и то, как я веду его, и мы решили, не дожидаясь прихода мамы с вокзала, лечь спать!