I править
Есть люди, к которым с первого взгляда начинаешь питать непобедимую симпатию и самое широкое доверие. В них всё — голос, манеры, ясный взгляд- располагает к откровенности, дружеской общительности и, познакомившись с таким человеком, через час уже начинаешь испытывать чувство, будто знаком с ним десять лет.
Однажды я столкнулся с таким именно человеком, и у меня на долго останется о нём воспоминание.
Дело происходило в купе второго класса вечернего поезда. Я ехал в город Пичугин, где мне предстояло на другой день прочесть лекцию о воздухоплавании, по вызову какого-то «Пичугинского авиационного общества завоевания воздуха».
В купе, кроме меня, находился ещё один юный господин, и не успел я сесть, как мы оба почувствовали друг к другу самое искреннее расположение.
Он приветливо улыбнулся мне, кивнул головой и добродушно сказал:
— Кажется, нас здесь только двое! Это самое удобное, не правда ли?
— Да, — весело сказал я. — Терпеть не могу тесноты. А где же ваши вещи?
Он рассмеялся и юмористически развёл руками:
— Всё моё при мне. Далеко едете?
— В Пичугин. Вызвали меня какие-то чудаки прочесть лекцию о воздухоплавании. Моя фамилия Воробьёв.
— Я очень рад, — приветливо сказал мой спутник. — Я тоже еду в Пичугин по делу и с удовольствием побываю на вашей лекции. Где она будет?
— Понятия не имею. Я еду туда в первый раз по приглашению какого-то «Пичугинского авиационного общества».
Он улыбнулся.
— Воображаю Пичугинскую авиацию!..
— Да, уж, действительно. Хотя обещают за лекцию двести рублей.
— Ого! Эта сумма, — сострил мой спутник, — может всё их общество поднять на воздух.
Мы расхохотались.
Я взглянул на часы, зевнул и сказал:
— Пора бы и на боковую. Чего это кондуктор не идёт?
— А зачем он?
— Да билеты-то-должен же он отобрать. Смерть не люблю, когда меня, сонного будят.
— Да вы и ложитесь, — сказал мой сосед, вынимая из кармана газеты. — А я почитаю. Хотите, я кондуктору билет за вас покажу, чтобы не беспокоить вас…
— Мне право совестно, — тронутый его заботливостью возразил я.
— Пустяки! Всё равно я не буду спать.
Я расположился на верхней койке, вручил своему соседу билет, снял чемодан и, раскрыв его, вынул подушку.
Молодой человек с простодушным любопытством взглянул на чемодан и, восхищённый, воскликнул:
— Какая любопытная вещь!
— Да… чемоданчик хороший… Я его в Дрездене покупал. Вот это отделение для белья, это несессер, здесь верхнее платье, здесь дорожный погребец, а это отделение для денег и паспорта.
Он улыбнулся.
— Что же это — самое главное отделение — и пусто?
— Я без паспорта. Ведь в вашем Пичугине на этот счёт не строго?
— Ну, знаете… при нашем режиме… всего можно ожидать. Я не расстаюсь с паспортом. Вот оно, моё имущество!
Он вынул из кармана паспорт и, со смехом, подбросил его кверху.
В нём было что-то наивно детское, привлекательное своею жизнерадостностью и непосредственностью.
— Смотрите, — потеряете, — пошутил я. — Вы сущий ребёнок. Нужно бы отобрать его, да спрятать.
Лицо его сразу стало озабоченным.
— Потерять-то я его не потеряю, а украсть ночью могут. Что я тогда буду делать?..
— Давайте, я спрячу его в свой чемодан. В отделение для денег, а? Хотите? Деньги-то у вас есть?
— Денег-то у меня и нет, — рассмеялся он. — А паспорт спрячьте.
Он снова с детским любопытством осмотрел внутренность чемодана и заявил, что когда будет богатым, поедет в Дрезден и купит такой чемодан.
— Славный вы парень! Весёлый, — сказал я, укладываясь. Он застенчиво улыбнулся.
— Это потому, что вы мне понравились. С другими я диковат. А вам вон даже паспорт доверил.
— Да и я вам билет доверил, — расхохотался я. — Отцу бы родному не доверил! О-хо-хо!
Я зевнул, повернулся на другой бок, пожелал моему спутнику спокойной ночи и моментально заснул.
II править
Очень скоро я почувствовал, что меня кто-то тихо, но упорно будит, дёргая за ногу и приговаривая:
— Послушайте, послушайте!..
Я еле раскрыл сонные глаза, поднял голову и увидел кондуктора.
— Что вам? — сердито сказал я.
— Билет пожалуйте!
— Да ведь…
Я встал, спустил ноги и увидел своего спутника, мирно сидевшего напротив и углублённого в чтение газеты.
— Послушайте! — сказал я. — Вы ему показывали мой билет…
Он поднял своё милое, детски удивлённое лицо и взглянул на меня с недоумением. «Какой билет?» — «Да который я вам дал!» — «Вы мне дали? Когда?» — «Ну как! Давеча вы сами вызвались показать кондуктору мой билет, чтобы меня не беспокоить».
Удивлению его не было границ.
— Я? Взял? Ничего не понимаю! У меня был свой билет — я его и предъявил кондуктору. Единственный у меня билет и есть… Может вы кому-нибудь другому его передали?
Лицо моего спутника перестало мне нравиться.
— Послушайте, — сказал я. — Но ведь это же гадость!
— Да вы поищите в карманах, — участливо посоветовал он, принимаясь снова за газету. — Может быть, в кармане где-нибудь.
По лицу кондуктора я видел, что он не верит мне ни на грош, считая мои слова неудачной уловкой безбилетного пассажира. Не желая затевать неприятной истории я вынул деньги и сказал:
— Вероятно, я потерял билет. Возьмите с меня доплату и оставьте меня в покое.
Кондуктор укоризненно покачал головой, взял деньги и ушёл, оставив нас вдвоём.
— Что это всё значит, — сурово сказал я, пронизывая своего соседа взглядом.
Он снял с вешалки пальто, разостлал его на нижней койке и стал, молча укладываться.
— Что это всё значит?!
Он мелодично засвистал, снял пиджак, положил под голову и, сладко потянувшись, лёг.
— Вы наглец! — закричал я.
Он дружески улыбнулся, сделал прощальный жест и закрыл глаза.
— Я думал, что вы порядочный человек, а вы оказались жуликом. Как не стыдно. Чего ж вы молчите? Негодяй вы, и больше ничего! Обыкновенный поездной вор. В тюрьме вас сгноить бы надо! Чтоб вас черти побрали!
До меня донеслось его ровное дыхание.
— Спишь, румяный идиот? Чтоб тебе завтра в кандалах проснуться! Так бы и плюнул в твою лживую рожу. «Давайте билетик, я за вас покажу»… У, чтоб ты пропал!
Во мне клокотала злоба, и я ещё с полчаса ругался и ворчал, пока не почувствовал смертельной усталости.
Откинувшись на подушку и засыпая, я подумал:
— Ну, обожди же, негодяй-не получишь ты своего паспорта! Попляшешь ты завтра!..
III править
Проснулся я поздно. Мой спутник сидел. уже одетый, умытый, и с аппетитом ел варёную колбасу, запивая её водой из чайника.
— Хотите колбасы? — спросил он, глядя на меня ясными лучистыми глаза ребёнка.
— Убирайся к чёрту.
— Скоро большая станция. Я думаю, там вы сможете напиться чаю и позавтракать.
— Желаю, чтоб тебя переехало поездом на этой станции!
Он посмотрел в окно и приветливо улыбнулся.
— Погодка-то исправляется. Пожалуй, в Пичугине санный путь застанем. Его честное, простое лицо было мне ненавистно. Я сидел в углу и с наслаждением мечтал о том, как он попросить возвратить паспорт, а я сделаю вид, что не слышу, и как он будет бежать за мной и клянчить.
Но он не вспоминал о паспорте. Доел колбасу, вытер руки и снова взялся за свои газеты.
Я нарочно не вышел на той станции, на которой он советовал мне позавтракать, и до обеда ничего не ел. Обедал на другой станции. Потом занялся разборкой материалов для лекции, которую мне предстояло прочесть в тот же день вечером.
— Любопытная это вещь воздухоплавание? — спросил меня покончивший с газетами сосед. — В газетах много теперь об этом пишут.
— Прошу со мной не разговаривать! — закричал я.
— Всё-таки, ещё, как следует, не летают. Все эти авиаторы, аэропланы — детская игра. Так себе, наука простая.
— Эта наука не для мелких поездных жуликов, — с горечью сказал я, чувствуя себя совершенно бессильным перед его спокойным благодушным нахальством.
— Вот сейчас и Пичугин! — сообщил он смотря в окно. — Нам здесь сходить.
— Сейчас попросит паспорт, — подумал я. — Попроси, голубчик, попроси.
Но он надел пальто, собрал свои газеты и, дружески кивнув мне головой, вышел в коридор.
Поезд остановился.
Подсмеиваясь в душе над своим спутником, я оделся, взял чемодан и вышел. Носильщиков не было, вещи пришлось тащить самому.
Неожиданно сзади послышался быстрый топот нескольких ног, кто-то подбежал ко мне и схватил за руки.
— Этот?
— Он самый, — сказал хорошо знакомый мне добрый голос. — Схватил мой чемодан, да, — бежать… Как вам это понравится?!
Я в бешенстве вырвался из рук старого усатого жандарма и вскричал:
— Что вам нужно?! Этот чемодан мой!
— Старая история! Мне вас очень жаль. — соболезнующе сказал мой вагонный сосед, но я принуждён просить о вашем аресте….
— Как вы смеете?! Это мой чемодан! Я расскажу даже что в нём!!!
— Слушайте… не будьте смешным… Я, г. жандарм, раскрывал несколько раз этот купленный мною в Дрездене чемодан-а он, конечно, рассмотрел вещи. Нельзя же так… Ну хорошо… Если это ваш чемодан, то скажите, что это за паспорт лежит в отделении для денег? Чей? На чьё имя? Ведь вы же должны знать всё, что есть в чемодане. Вы молчите? Не хорошо-с, не хорошо, молодой человек.
Его симпатичное лицо было печально.
Он вздохнул, взял мой чемодан и сказал жандарму:
— Вы его пока возьмите в часть, что ли. Только пожалуйста не бейте при допросе. Он, вероятно, и сам жалел о том, что сделал. Бог вас простит, молодой человек!
И ушёл, добрый, благодушный, вместе с моим чемоданом.
IV править
На другой день утром, меня допрашивали в участке. Когда я, томясь в ожидании допроса, взял лежащую на столе газету «Пичугинские ведомости» мне бросилась в глаза заметка:
«Неудавшаяся лекция.
Прочитанная вчера вечером приехавшим из Петербурга г. Воробьёвым лекция о воздухоплавании окончилась скандалом, так как выяснилось, что лектор, не имеет никакого представления о воздухоплавании. Многочисленная публика, не стесняясь, хохотала, когда молодая столичная известность (вот они столичные знаменитости!) путала аэростат с аэропланом и сообщала ценные сведения, вроде того, что воздушный шар надувают кислородом. Да… Надувают. Только публику, а не шар! Очень жаль, что деньги за лекцию были заплачены петербургскому шарлатану вперёд, и всё дело окончилось только бранью публики, да извинениями устроителей лекции».