Дипломатия и любовь (Кюне)/ДО

Дипломатия и любовь
авторъ Август Кюне, переводчикъ неизвѣстенъ

Оригинал: нѣмецкій, опубл.: 1882. — Источникъ: az.lib.ru • Текст издания: журнал «Наблюдатель», №№ 7-11, 1882.

Дипломатія и любовь.

Романъ Іоганна фонъ-Деваля.

I.

Резиденцію X. можно назвать однимъ изъ древнѣйшихъ городовъ германской имперіи. Некрасивый, съ узкими неправильными улицами, густо-населенный Старый городъ окруженъ новыми кварталами, поднимающимися къ сѣверу на нѣкоторое возвышеніе, съ котораго видны окрестности, далеко кругомъ, и которое спускается къ желѣзнодорожной станціи и къ недавно появившимся фабрикамъ. Тамъ, наверху, царствуетъ аристократическій покой, красуются парки съ желѣзными рѣшетками, красивыя дачи съ прелестными садами, а внизу, у полотна желѣзной дороги, лежатъ груды угля, дворы полны бочекъ, желѣзныхъ полосъ и разныхъ матеріаловъ, проконченныхъ дымомъ, и жизнь кипитъ ключемъ. Звонъ фабричныхъ колоколовъ свистъ машинъ смѣняютъ другъ друга, повсюду снуютъ рабочіе съ засученными рукавами и въ кожаныхъ фартукахъ; женщины, съ ребятишками на рукахъ, приносятъ въ полдень въ жестяныхъ судкахъ обѣдъ своимъ мужьямъ, а тачки и таратайки ѣздятъ тамъ цѣлый день. Отъ станціи желѣзной дороги ведетъ въ городъ дорога, обсаженная деревьями, въ родѣ бульвара, подъ названіемъ «Новой Променады», и обходитъ кругомъ Старый городъ, отдѣляя его отъ предмѣстій.

Резиденція эта прежде была просто укрѣпленнымъ замкомъ, выстроеннымъ при одномъ изъ предковъ нынѣ царствующаго дома. Онъ былъ выстроенъ въ красивой мѣстности у рѣки, для того чтобы этотъ предокъ могъ изъ него править своимъ крошечнымъ владѣніемъ и удовлетворять своей главной страсти: любви къ охотѣ.

Какъ постройки между Старымъ и Новымъ городомъ не имѣли между собою ничего общаго, такъ и жители обѣихъ частей представляли сильный контрастъ: около замка съ паркомъ, театра и собора съ громадной площадью, около дворца принца и арсенала стояли дома старыхъ дворянскихъ фамилій и высшей бюрократіи, большая часть которой, впрочемъ, жила въ наемныхъ квартирахъ. Около же рынка и ратуши жили мелкіе торговцы, и вообще промышленный и рабочій народъ. Въ этой части города никто не думалъ о томъ, что происходило въ замкѣ и около него.

Разсказъ нашъ начинается въ новый 1866-й годъ.

— Вы, конечно, слышали, что произошло въ замкѣ? спросилъ владѣлецъ одного изъ крупнѣйшихъ чугунно-литейныхъ заводовъ своего сосѣда, хозяина химической фабрики.

— Акціи отъ появленія тѣни принцессы Мехтильды не упадутъ. Я, впрочемъ, не знаю хорошенько этой легенды, отвѣчалъ химикъ.

— Тѣнь принцессы, какъ говорятъ, должна являться передъ какой нибудь перемѣной въ нашемъ царствующемъ домѣ, которая можетъ произвести и паденіе курса. Госпожа Мехтильда, впрочемъ, вела себя очень прилично. Кажется, она показалась въ послѣдній разъ въ тридцатыхъ годахъ?

— Да, во времена хорошенькой Агнесы фонъ Бишофгеймъ. Тогда умеръ, если я не ошибаюсь, маленькій принцъ Эмиль?

— Да, онъ умеръ отъ жабы, продолжалъ чугунно-литейный заводчикъ: — но тогда Мехтильда могла бы, пожалуй, и не появляться. Шила въ мѣшкѣ не утаишь, не правда-ли?

— Совершенно вѣрно. Не мѣшало бы такія привидѣнія хорошенько оттрепать.

— Ахъ вы старый демагогъ! смѣясь, замѣтилъ заводчикъ. — Впрочемъ, нельзя не признаться, что особа эта лакомый кусочекъ, достойный короля.

— Молчите, старый ловеласъ, сказалъ химикъ. — Еще, пожалуй, услышитъ ваша жена.

Жена моя еще болѣе меня восхищается баронессой. Не будь она такъ чертовски тщеславна, она давно подцѣпила бы себѣ хорошаго мужа.

— И тогда ей не пришлось бы являться привидѣніемъ или, по крайней мѣрѣ, навлекать на себя подозрѣніе, что она можетъ являться имъ… Впрочемъ, я самъ не дѣлаю никакихъ предположеній; я передаю только то, что говорятъ, а у насъ злыхъ языковъ и безъ меня довольно. Очень можетъ быть, что гордая Валерія, подобно Маріи Стюартъ, гораздо лучше своей репутаціи.

II.

Почти неслышно катились по мягкому снѣгу одна карета вслѣдъ за другой и исчезали за высокими воротами замка. Ѣхали и старинныя тяжелыя кареты: — желтая карета графини Феличиты фонъ-Вольфскеленъ, изъ Вибельсбаха, возвышалась еще, напримѣръ, на круглыхъ рессорахъ, съ высокими козлами, обитыми широкой бахромой, съ ливрейными лакеями на запяткахъ, — ѣхали четверней и парой, и хотя такія кареты двигались тихо, но внушали необыкновенное почтеніе толпѣ. Между ними стрѣлой проносились модныя блестящія кареты съ зеркальными стеклами и фонарями, съ лакеями, одѣтыми егерями съ развѣвающимися султанами и съ серебряными перевязями, и шмыгали большіе ландо и дрожки.

На дворѣ, въ прихожей и по широкой лѣстницѣ была масса военныхъ, спѣшившихъ въ герцогскіе покои поздравить герцога съ новымъ годомъ. Внизу на дворѣ красовались на коняхъ жандармы, не столько для порядка, сколько для парада. По лѣстницѣ, устланной пунцовымъ сукномъ и съ вызолоченными перилами, стояли въ извѣстномъ разстояніи гвардейцы въ величественныхъ медвѣжьихъ шапкахъ и въ мундирахъ, вышитыхъ галунами; стояли старые сѣдые инвалиды, никогда однако же не нюхавшіе пороха. Они держали ружья на караулъ, какъ куклы, не моргая даже глазами. Между такой живой изгородью шла толпа въ самыхъ разнообразныхъ костюмахъ. Между военными и безобразными гражданскими мундирами мелькали дипломаты въ своихъ національныхъ костюмахъ. Графъ Зальцка-Гондремаркъ, австрійскій посланникъ, въ богатомъ нарядѣ венгерскихъ магнатовъ, въ усѣянномъ драгоцѣнными камнями поясѣ и съ кривой турецкой саблей, обращалъ на себя всеобщее вниманіе и служилъ предметомъ непріятно бросающагося въ глаза низкопоклонства. Старые и сѣдые генералы и министры наперерывъ спѣшили поклониться юному дипломату и пожать ему руку.

Молодому французскому посланнику, маркизу де-Балабрегу, одѣтому въ простой изящный фракъ, съ маленькой поярковой шляпой, украшенной бѣлымъ плюмажемъ, подъ мышкой, присутствующіе кланялись тоже съ нѣкоторой поспѣшностью; и въ залахъ безпрестанно раздавалась фраза: «je souhaite une bonne année à votre excellence!»

За посланниками тянулась надушенная и расфранченная толпа attachés, въ лакированныхъ сапожкахъ и вышитыхъ жабо. За дипломатическимъ корпусомъ стоялъ ректоръ университета и бургомистръ, съ депутаціей отъ города. Большая часть присутствующихъ выражала озабоченность и, пожимая другъ другу руки, поздравляла съ новымъ годомъ не такъ весело, какъ бывало обыкновенно. На всѣхъ лицахъ можно было прочесть вопросъ: «Вы, конечно, слышали! Какъ это подѣйствовало на его высочество? Появилась сѣрая принцесса Мехтильда, да и къ тому же на новый годъ».

— Господа! герцогиня изволила выразить желаніе, чтобы никто не упоминалъ о сегодняшнемъ роковомъ ночномъ событіи! проговорилъ гофмаршалъ фонъ-Гесницъ, при входѣ въ залъ.

Это заявленіе разнеслось съ быстротою молніи между всѣми присутствующими, какъ разнеслось и извѣстіе, что старый герцогъ узналъ о появленіи привидѣнія, при видѣ котораго бѣжалъ караулъ, отъ неосторожнаго своего цырюльника.

Въ новый годъ вся семья герцога собиралась вмѣстѣ. Принцъ Александръ, младшій братъ и наслѣдникъ герцога, у котораго были только двѣ дочери, находился тоже въ замкѣ.

Если сѣрая прародительница явилась на этотъ разъ предвѣстницей чьей нибудь кончины, то, конечно, старику естественнѣе было умереть, чѣмъ молодому. Въ силу такихъ соображеній, мало любимый въ герцогствѣ принцъ Александръ пріобрѣлъ вдругъ большое значеніе.

Присутствующіе, перешептываясь, становились въ порядкѣ въ парадныхъ залахъ и въ галереяхъ. Сначала размѣстился дипломатическій корпусъ, затѣмъ генералитетъ и министры, потомъ офицеры и такъ далѣе до фрачниковъ, городскихъ депутатовъ. Взоры всѣхъ были устремлены на двери, въ которыхъ должно было показаться солнце и у которыхъ стоялъ гофмаршалъ въ красномъ шитомъ мундирѣ, съ золотымъ жезломъ въ рукахъ.

Послѣ троекратнаго стука жезломъ по полу, всѣ спины согнулись и головы наклонились. Въ дверяхъ появился старый герцогъ подъ руку съ своей супругой. Пріемъ начался.

Герцогъ поклонился и проговорилъ тихимъ, но яснымъ голосомъ:

— Поздравляю съ новымъ годомъ и съ новымъ счастьемъ васъ, господа члены дипломатическаго корпуса; васъ, генералы и министры; васъ, моихъ чиновниковъ, офицеровъ и всѣхъ присутствующихъ представителей моего добраго города и арміи, служителей церкви и все мое государство!

Всѣ спины снова согнулись, и въ залѣ еще сильнѣе распространился запахъ камфары и мускуса отъ мундировъ, доставаемыхъ изъ сундуковъ только два раза въ годъ. Его высочество подошелъ сначала къ дипломатическому корпусу и милостиво поговорилъ съ каждымъ изъ членовъ. Герцогиня же особенно была любезна съ графомъ Зальцка-Гондремаркомъ, маркизомъ де-Балабрегомъ и посланниками сосѣднихъ державъ. Герцогъ долго говорилъ съ новымъ прусскимъ посланникомъ, тайнымъ совѣтникомъ-докторомъ фонъ-Бессингомъ, къ которому очень холодно относились герцогиня, ея старшая дочь Агнеса, и въ особенности графиня Вольфскеленъ.

Графиня Вольфскеленъ, не имѣвшая никакого опредѣленнаго положенія при дворѣ и находившаяся въ свитѣ герцога въ качествѣ близкой подруги герцогини, закрывъ вѣеромъ свое толстое некрасивое лицо, обернулась къ обершталмейстеру, и, съ насмѣшливо-ядовитой улыбкой, довольно громко прошептала: «Настоящій проходимецъ»!

— Пожалуйста, не такъ громко, дорогая графиня, съ испугомъ проговорилъ обершталмейстеръ, въ то время, какъ окружающіе злорадно засмѣялись.

Герцогъ затѣмъ подошелъ къ генераламъ и министрамъ, и подалъ обѣ руки своему любимцу генералу Зандревскому; искусственное спокойствіе его исчезло, и онъ ослабѣлъ. Въ его глазахъ армія была олицетворена въ лицѣ этого одного человѣка, а армія была его конькомъ, предметомъ его нѣжнѣйшихъ и постоянныхъ заботъ. Если привидѣніе явилось за нимъ, то вѣдь, слѣдовательно, ему придется разстаться и съ арміей, и со всѣми присутствующими. Минута была тяжелая.

— Мой милѣйшій генералъ! проговорилъ герцогъ съ нескрываемымъ волненіемъ. Генералъ наклонился къ рукѣ своего государя и губами прикоснулся къ ней.

— Ваше высочество, желаю вамъ счастья и благополучія… побѣды и славы! проговорилъ генералъ, выпрямляясь со свойственной ему военной осанкой и, раздувая ноздри, отбросилъ назадъ голову, — желаю вамъ еще много, много лѣтъ жизни для блага страны и арміи!

Эти послѣднія слова были съ восторгомъ повторены всѣми, около стоявшими. «Для блага страны и арміи…. еще много, много лѣтъ жизни!» пронеслось со всѣхъ концовъ, надъ головами лицъ, стоявшихъ въ сосѣднихъ залахъ, на цыпочкахъ, и вытягивавшихъ шеи.

Герцогиня, хорошо знавшая своего мужа и боявшаяся, что онъ можетъ растрогаться до смѣшнаго, энергически увлекла его далѣе, какъ-то особенно назвавъ его по имени.

Герцогъ выпрямился, надѣлъ маску приличія и прошелъ дальше. Блестящій дворъ особенно немилостиво прошелъ мимо городской депутаціи, съ которой герцогъ былъ не въ ладу, и только принцъ Александръ, — на сурово холодномъ лицѣ котораго не было замѣтно ни тѣни торжества, хотя въ этотъ день всѣ были особенно къ нему внимательны, — остановился и поговорилъ любезно съ нѣкоторыми изъ депутатовъ, въ особенности съ бургомистромъ.

Ровно въ двѣнадцать часовъ, по давнишнему обычаю, герцогъ вышелъ на балконъ, чтобы выслушать привѣтствіе собравшихся на площади войскъ. Вдругъ онъ пошатнулся и, отступивъ на шагъ, поблѣднѣлъ, какъ мертвецъ. Съ крыши дворцовой церкви поднялась цѣлая стая воронъ, каркая, закружилась надъ балкономъ и цѣлой черной тучей полетѣла за замокъ.

Всѣ видѣли это дурное предзнаменованіе, и со страхомъ, инстинктивно, взглянули на балконъ. Привѣтствіе войска въ эту минуту смолкло и слышалось только карканье воронъ, отъ котораго герцогъ зашатался.

Капельмейстеръ, чтобы поскорѣе прекратить эту тяжелую сцену, взмахнулъ жезломъ; оркестръ грянулъ и заглушилъ воронъ.

Въ эту минуту, по странной случайности, выглянуло солнце и ярко освѣтило балконъ и стоявшаго на немъ герцога. Этотъ солнечный свѣтъ, какъ электричество, подѣйствовалъ на всѣхъ, и по площади пронесся радостный крикъ.

Черезъ нѣсколько минутъ залы стали пустѣть. Кареты загремѣли и начали выѣзжать изо всѣхъ воротъ замка; толпа, глазѣвшая на пріѣзжихъ, начала по маленьку расходиться.

Въ это время, съ лѣстницы замка спускался ректоръ университета, въ странной бархатной шапочкѣ на маленькой круглой головкѣ и въ форменномъ плащѣ, который онъ надѣвалъ только въ самые торжественные дни и который былъ сшитъ въ прошломъ столѣтіи. Плащъ этотъ былъ изъ чернаго бархата и подбитъ краснымъ сукномъ, какъ плащъ палача, а изъ подъ него выглядывали: двѣ тоненькія ножки въ черныхъ шелковыхъ чулкахъ и башмакахъ съ пряжками, и кончикъ безобразной неуклюжей шпаги. Ректоръ въ большихъ черепаховыхъ очкахъ и въ своей уродливой шапочкѣ походилъ на жука, а когда вѣтеръ раздувалъ его плащъ, то на дьявола. Подлѣ него шелъ каммерратъ Вердеръ, тоже въ форменномъ коричневомъ фракѣ съ вышитыми воротникомъ, обшлагами и карманами, со шпагой и въ трехъугольной шляпѣ.

Этотъ форменный мундиръ пережилъ, вѣроятно, много поколѣній, потому что острыя фалды, въ видѣ ножницъ, были въ модѣ лѣтъ сто тому назадъ, какъ были въ модѣ и короткая талья, и узкіе рукава. Шитье уже мѣстами позеленѣло, а сукно, не смотря на сильный запахъ камфары, было съѣдено молью. Шпага висѣла съ боку. Въ такомъ костюмѣ, самый красивый мужчина лишался всякой привлекательности.

— Очень радъ, что наконецъ нашелъ васъ, дорогой другъ, проговорилъ маленькій, веселый ректоръ, отводя каммеррата къ окну. Я васъ не выпущу, пока вы мнѣ не скажете, что вы намѣрены дѣлать съ деньгами, предназначенными на ремонтъ храма науки? Вы постыдитесь! Вѣдь у меня всѣ студенты скоро разбѣгутся, такъ какъ потолки обваливаются, а печи всѣ дымятъ.

Каммерратъ многозначительно пожалъ плечами.

— Я желаю, отвѣчалъ онъ, — чтобы для новаго года это было единственнымъ для васъ разочарованіемъ.

— Что вы! что вы! вскричалъ ректоръ, драпируясь въ свой плащъ, какъ римлянинъ въ тогу. Необходимость ремонта очевидна, и ландтагъ изъявилъ согласіе…

— Деньги эти уже упрятаны въ доброе мѣстечко.

Ректоръ отпрыгнулъ назадъ.

— Вы шутите! вскричалъ онъ.

— Тише! тише! вы не забывайте, гдѣ мы. Идите; я вамъ разскажу дорогой.

Ректоръ, не переставая горячиться и волноваться, вышелъ изъ замка.

— Вотъ куда упекли денежки, двадцать одну тысячу, продолжалъ каммерратъ, указывая на арсеналъ.

— Да это низко, подло! кричалъ ректоръ.

— Не горячитесь такъ! Неужели вы до сихъ поръ не привыкли къ нашимъ порядкамъ? Точно вы не знаете, что у насъ за конституція… и все другое? что у насъ всѣмъ распоряжаются Зандревскіе, Барденштейны, Тесницы и Феличиты… Потерпимъ и подождемъ лучшихъ временъ…

— Потерпимъ! Долго ли еще мы будемъ терпѣть? Нѣтъ, чортъ возьми, я прибѣгну къ общественному суду и обо всемъ напишу въ газетахъ.

— Бросьте это, сказалъ каммерратъ. — Оно принесетъ больше вреда, чѣмъ пользы.

— Господи! университетскихъ двадцать одну тысячу упекли на пушки! двадцать одну тысячу! Подѣломъ имъ, горячился ректоръ, — я очень радъ, что явилась сѣрая принцесса!

— Что вы! что вы! можно-ли говорить такимъ образомъ на улицѣ?

— Не прикажете-ли мнѣ молчать? Неужели это государственное преступленіе?..

— Не горячитесь! Идемте выпить и закусить къ Боцци.

Въ это самое время, по Новой Променадѣ шла юная чета: франтовато одѣтый молодой человѣкъ и нарядная дама. Это были Фрицъ Санновъ и его невѣста Эрнестина Вердеръ.

Фрицъ Санновъ былъ извѣстный уже ученый и племянникъ ректора, а невѣста его — дочь Вердера, который въ эту минуту закусывалъ съ ректоромъ у Боцци.

III.

Одинъ изъ древнѣйшихъ домовъ резиденціи назывался «Рыцаремъ» и стоялъ въ углу дворцовой площади. Внизу, въ первомъ этажѣ этого дома помѣщался архивъ, въ среднемъ этажѣ находились городская библіотека и музей, а верхній этажъ былъ раздѣленъ на квартиры, которыя отдавались въ наемъ.

Кромѣ того, по угламъ «Рыцаря» шли пристройки, въ видѣ флигелей, выдававшіяся впередъ на площадь и состоявшія изъ различныхъ башенъ, террасы и отдѣльнаго подъѣзда. Въ такой-то пристройкѣ жила съ начала предшествовавшей зимы вдова гофмаршала барона фонъ-Боденштейнъ-Трахенбургъ, урожденная графиня Болѣе, съ своей дочерью Валеріей. Мужъ вдовы служилъ прежде у герцога и пользовался въ герцогствѣ большимъ значеніемъ. Вслѣдствіе мелкихъ придворныхъ интригъ, онъ, въ пятидесятыхъ годахъ, подалъ въ отставку, которую и получилъ. Покойный гофмаршалъ хотя былъ и консерваторомъ, но недостаточно клерикаловъ; онъ, какъ человѣкъ благородный и честный, былъ точно бѣльмомъ на глазу у графини Феличиты, мѣшая ей сплетничать и интриговать, и потому она подставила ему ножку, увѣривъ герцога, что баронъ фонъ-Боденштейнъ клонится къ Пруссіи, и что у него большія связи въ Берлинѣ. Этого было достаточно, чтобы спихнуть заслуженнаго человѣка. Когда же отставной гофмаршалъ переѣхалъ въ Берлинъ, то вина его не подлежала сомнѣнію.

Онъ умеръ въ Берлинѣ, оставивъ семью свою далеко не въ блестящемъ положеніи. Вдова его оставалась въ Берлинѣ до тѣхъ поръ, пока, съ годъ тому назадъ, туда не пріѣхалъ принцъ Александръ — въ сущности только для того, чтобы побѣсить своего брата, для виду же, подъ предлогомъ изученія нѣкоторыхъ военныхъ нововведеній; онъ и уговорилъ гофмаршальшу переѣхать въ резиденцію.

Въ душѣ очень добрый и легко увлекающійся герцогъ былъ глубоко тронутъ свиданіемъ со вдовой, вспоминалъ старыя, давно прошедшія времена, простилъ ея покойному мужу всѣ предполагаемыя вины, ради его прежней службы, и обѣщалъ ей пенсію изъ своихъ собственныхъ средствъ. Все это сдѣлалось безъ вѣдома случайно отсутствовавшей Феличиты. Принцъ Александръ устроилъ все такъ, что злой духъ узналъ объ этомъ уже слишкомъ поздно; но, тѣмъ не менѣе, подъ ея вліяніемъ пенсія оказалась гораздо меньше, чѣмъ ожидали, а дарованное, въ видѣ милости, право жить безвозмездно въ казенномъ домѣ «Рыцарь», — не могло уже быть отнято.

Мать съ дочерью переѣхали во флигель «Рыцаря», были милостиво приняты герцогиней и стали съ тѣхъ поръ придворными дамами, но правомъ своимъ являться ко двору онѣ почти не пользовались, вслѣдствіе разстроеннаго здоровья гофмаршальши, почти никогда не выѣзжавшей со двора. Не являясь ко двору, онѣ поступали весьма благоразумно: всѣмъ было извѣстно, что мать съ дочерью переѣхали изъ Берлина въ X. по желанію принца Александра, точно такъ же, какъ ни для кого не было тайной, что онѣ находились подъ его высочайшимъ покровительствомъ. Наслѣдникъ престола часто бывалъ у нихъ въ домѣ, хотя вообще онъ былъ нелюдимъ и человѣкъ не свѣтскій. Сначала и его прелестная супруга сошлась съ Валеріей. Такое близкое знакомство съ принцемъ весьма естественно поставило мать и дочь въ оппозиціонный лагерь и породило множество враговъ.

Дворъ раздѣлялся на двѣ враждебныя партіи, какъ и вся страна раздѣлялась на два лагеря. Всѣхъ принадлежавшихъ ко двору называли сервилистами, а все остальное населеніе называлось демократами.

Лѣтомъ гофмаршальша отправилась на воды въ Швальбахъ, куда уѣхалъ и принцъ, и послѣ этого всѣмъ стало извѣстно, что отношенія между Валеріей и принцессой стали замѣтно холоднѣе. Злые языки начали вслухъ поговаривать, что прелестная, гордая Валерія, такъ сильно задиравшая носъ передъ жителями X., тайная любовница принца. Весь свѣтъ зналъ, какой принцъ былъ развратникъ, и несчастная его жена, принцесса Генріета, стала еще несчастнѣе, чѣмъ была прежде.

Съ этой поѣздки на воды, дѣло считалось рѣшеннымъ, и подробности и доказательства передавались изъ устъ въ уста. Гофмаршальша хотѣла, вслѣдствіе этихъ толковъ и подпускаемыхъ ей шпилекъ, переѣхать обратно въ Берлинъ, но не переѣхала только для того, чтобы не задѣть гордости Валеріи и принца.

— Не уѣзжайте, говорилъ принцъ: — я доставлю вамъ удовлетвореніе; графиню и ея партію надо побить ихъ же оружіемъ. Открытое вмѣшательство только повредитъ вамъ. Вы знаете эту несчастную слабость моего брата, изъ-за которой онъ вступилъ въ разладъ съ своими подданными. Когда нибудь, я расчищу все это желѣзной метлой.

— Ваше высочество, для насъ это будетъ уже слишкомъ поздно, рѣшилась замѣтить гофмаршальша.

— Конечно, слишкомъ поздно, чтобы вырвать у этой кошки добычу и залѣчить раны, нанесенныя ею странѣ, но не поздно, чтобы съ позоромъ выгнать ее за границу.

Лицо принца Александра пылало, и глаза злобно сверкали, въ то время, какъ гофмаршальша сидѣла въ уголку дивана и съ тревогой смотрѣла на принца. Нѣжныя, худыя руки свои она согрѣвала около собачки, лежавшей у нея на колѣняхъ.

Валерія фонъ-Боденштейнъ сидѣла на стулѣ съ высокой спинкой, сильно нахмуривъ свои тонкія, изящныя брови. Принцъ нетерпѣливо взглянулъ сначала на мать, потомъ на дочь, и продолжалъ:

— Вамъ слѣдуетъ отдаться въ мои руки, потому что я одинъ только знаю эту своеобразную и неровную почву, на которой мы ходимъ. Я могу вамъ сказать только, чтобы вы успокоились, что эти злые языки умолкнутъ, что госпожа Феличита будетъ дрожать и со всей свой кликой спрячется въ дыру. Кто сидитъ самъ подъ стеклянымъ колпакомъ, тому нечего бросать камнями.

Блѣдное лицо гофмаршальши покрылось нѣжной краской.

— Ваше высочество! съ оскорбленнымъ достоинствомъ прошептала она.

Валерія серьезно и обиженно подняла свои черные глаза на принца.

— Вы меня извините, я не краснорѣчивъ, и въ дипломаты не гожусь, возразилъ тотъ съ смущеніемъ и досадой. — Меня называютъ рѣзкимъ… но я, по крайней мѣрѣ, искрененъ… и вы знаете, что я хочу сказать. Позвольте мнѣ не распространяться въ объясненіяхъ, и довѣрьтесь въ этомъ дѣлѣ мнѣ. Главная сущность въ томъ, что я вамъ гарантирую полный покой, и доставлю вамъ возможность свободно дышать здѣсь. Если насъ не любятъ, такъ пусть же, по крайней мѣрѣ, боятся. Мнѣ ужасно больно думать, прибавилъ онъ послѣ нѣкотораго молчанія, — что вы можете раскаяться, что перебрались сюда, послушавшись моего совѣта, и обидно, что друзей моихъ оскорбляютъ.

— Ваше высочество очень милостивы, прошептала гофмаршальша, въ то время, какъ дочь ея молча устремила умные глаза свои на принца.

Принцъ всталъ, раскраснѣвшись отъ досады и своихъ рѣчей, и распрощался. Что онъ намѣревался предпринять, не знали ни мать ни дочь, и узнали только спустя нѣкоторое время, когда бичъ началъ безжалостно хлестать придворныхъ сплетниковъ.

IV.

Въ одной изъ самыхъ распространенныхъ беллетристическихъ газетъ, до сихъ поръ безъ всякой цензуры присылавшейся изъ-за границы, появился разсказъ, озаглавленный: «Злая фея». Редакція этого листка никакъ не подозрѣвала, что въ живомъ забавномъ разсказѣ заключался болѣе глубокій смыслъ, и что онъ произведетъ такую бурю въ стаканѣ воды.

Повидимому невинный разсказъ былъ образцовымъ памфлетомъ, наполненнымъ самыхъ ядовитыхъ разоблаченій, преимущественно касающихся Феи-Личиты. Старыя, давно забытыя исторіи, юношескія слабости и самыя отвратительныя интриги, — какъ эта фея, напримѣръ, обращалась съ своей матерью, какъ оттягала отцовское наслѣдство отъ своихъ братьевъ и сестеръ, — все всплыло наверхъ. Принцъ Самаркандъ, котораго злая фея водила за носъ, всѣ паразиты, облѣпившіе его, и вся грязь были описаны въ нѣсколькихъ штрихахъ, ядовитымъ и мстительнымъ перомъ, но описаны такъ, что ихъ легко было узнать. Очевидно, что авторъ до тонкости зналъ всю подноготную, а угрозы были понятны только тѣмъ, къ кому онѣ относились.

Впечатлѣніе и волненіе, произведенныя этимъ разсказомъ въ X. и во всемъ герцогствѣ, были необыкновенныя и безконечныя. Кто приходилъ въ негодованіе и ужасъ, а кто хохоталъ и злорадно подтрунивалъ. Газету вырывали изъ рукъ, всѣ бросились въ кондитерскія и въ публичныя мѣста, гдѣ листокъ этотъ получался. Люди знающіе объясняли все незнающимъ и называли всѣхъ по фамиліямъ. Однимъ словомъ, разсказъ этотъ имѣлъ баснословный успѣхъ: мертвые возстали изъ гробовъ, а съ живыхъ были сорваны маски. Тріумвиратъ, извѣстный-при дворѣ, пришелъ въ неописанную ярость. Онъ кричалъ, что это государственное преступленіе, и требовалъ мести, въ то время, какъ всѣ ненавидѣвшіе графиню Вольфскеленъ втихомолку подсмѣивались.

Это была месть, обѣщанная принцемъ Александромъ. Конечно, ее нельзя было назвать благородной и достойной высокопоставленнаго лица, что въ особенности почувствовала Валерія фонъ-Боденштейнъ, и потому не поблагодарила за нее своего покровителя.

Этотъ разсказъ попалъ въ самую цѣль, и дѣйствіе его усилилось еще болѣе поведеніемъ лицъ, противъ которыхъ онъ былъ направленъ. Вмѣсто того, чтобы молчать, какъ въ свое время молчалъ принцъ Александръ, они кричали и требовали удовлетворенія. Оскорблена святыня, величіе низвергнуто въ прахъ, взывали они: этотъ принцъ Самаркандъ — неслыханно наглая насмѣшка надъ самимъ герцогомъ!

Графиня Вольфскеленъ пріѣхала въ замокъ въ своей желтой каретѣ, съ напудренными лакеями, со всей подобающей ей пышностью и съ двумя орденами на жирномъ плечѣ, и поднесла преступный памфлетъ.

Перепуганный герцогъ позвалъ своего генерала Зандревскаго, который забылся до того, что въ присутствіи своего государя произнесъ страшное ругательство. Весь дворъ настаивалъ на томъ, чтобы было назначено строжайшее слѣдствіе, произносились различныя фамиліи, высказывались подозрѣнія и предлагались мѣры.

Фактотумъ двора во всѣхъ щекотливыхъ вопросахъ, совѣтникъ Фоглеръ, былъ тайнымъ образомъ посланъ въ Л., чтобы переговорить съ редакціей газеты, и постараться найти автора.

Къ немалому ужасу всѣхъ, редакція, не подозрѣвая ничего, дала отвѣты на всѣ вопросы совѣтника, и вручила ему даже письма и рукопись. Нагруженный такой добычей, фактотумъ вернулся въ резиденцію и, не смотря на поздній часъ, былъ принятъ герцогомъ. Близкіе придворные всѣ были въ замкѣ, и съ тревогой выжидали результатовъ.

Къ рукописи было приложено письмо изъ «X. отъ 14 іюля», въ которомъ редакціи сообщалось, что прилагаемый разсказъ написанъ одной высокопоставленной дамой, что это ея первое произведеніе, и что она будетъ очень рада, увидавъ его на столбцахъ уважаемой газеты. Гонорара, конечно, не требовалось. Письмо было подписано: «камергеромъ фонъ-Вальвицемъ».

Все собраніе въ одинъ голосъ крикнуло: Ахъ!

Господинъ фонъ-Вальвицъ былъ камергеръ герцогини, формалистъ, съ душой безобидной, какъ душа ребенка. Ясно, что это была насмѣшка!

— Позовите мнѣ сюда Вальвица! сердито закричалъ герцогъ, забывъ совершенно обратиться къ женѣ за позволеніемъ.

— Ah!.. le traître! шипѣла Феличита, выпучивая свои наглые черные глаза и сжимая кулаки.

Взоры всѣхъ съ нетерпѣніемъ обратились къ двери. Наконецъ вошелъ камергеръ, смущенный, удивленный и очевидно встревоженный. Его подняли съ постели. «Нечистая совѣсть!» думали присутствующіе, и взорами своими пронизывали грудь пришедшаго.

— Ваше высочество изволили приказать, началъ каммергеръ, низко кланяясь.

— Страхъ написанъ у него на лицѣ, прошепталъ гофмаршалъ фонъ-Гесницъ графинѣ Вольфскеленъ, такъ безсовѣстно громко, что слова эти услыхалъ г. Фонъ-Вальвицъ. Онъ вдругъ прервалъ свой низкій поклонъ и вопросительно взглянулъ на говорившаго. Что тутъ происходило? зачѣмъ его призвали? Неужели эти оскорбительныя слова относились къ нему?

Добродушный герцогъ чувствовалъ себя въ высшей степени неловко. Еслибы зависѣло отъ него, то онъ жилъ бы со всѣми въ мирѣ, но въ настоящемъ важномъ случаѣ онъ былъ принужденъ дѣйствовать.

— Я приказалъ васъ позвать, господинъ фонъ-Вальвицъ… то есть жена моя, и я… Гей! (онъ взялъ письмо), чтобы спросить васъ, началъ герцогъ.

Господинъ фонъ-Вальвицъ поклонился, сильно покраснѣвъ; очевидно, только уваженіе къ герцогу не допускало его потребовать объясненія у гофмаршала.

— Вашей-ли рукой написано это письмо?

Камергеръ взялъ письмо, пробѣжалъ его и еще сильнѣе покраснѣлъ; онъ понялъ, что его приплетаютъ къ этой исторіи, и невольно съ упрекомъ взглянулъ сначала на герцога, потомъ на герцогиню, и затѣмъ на всѣхъ присутствующихъ. Послѣ этого онъ выпрямился и просто, но убѣдительно сказалъ:

— Тутъ есть какая-то мистификація, письма этого я не писалъ. Не угодно-ли вашему высочеству внимательнѣе посмотрѣть на этотъ почеркъ… это рука не моя… а подписано подъ мою руку.

На этотъ разъ покраснѣли герцогъ и герцогиня. Дѣйствительно они поторопились: ребенокъ могъ увидѣть, что рука была другая. Лица придворныхъ выражали удивленіе и недовѣріе.

Господинъ фонъ-Вальвицъ оказался вовсе не такимъ безобиднымъ, какимъ его считали: онъ потребовалъ назначенія слѣдствія, и обратился къ гофмаршалу за удовлетвореніемъ съ такой настойчивостью, что чуть не лишился своего мѣста.

Всѣ юмористическіе листки Германіи стали потѣшаться надъ отношеніями и личностями резиденціи X.

Такъ какъ автора открыть никакъ не могли, то подозрѣніямъ не было конца. Конечно, подозрѣніе прежде всего пало на вдову гофмаршала фонъ-Боденштейна, а затѣмъ на всѣхъ враговъ гофмаршала фонъ-Гесница, генерала Зандревскаго и графини Феличиты, а враговъ этихъ было не мало.

Вообще же исторія эта принесла ту пользу, что толки объ отношеніяхъ Валеріи къ принцу Александру на нѣкоторое время смолкли, хотя отношенія принца къ его женѣ все болѣе ухудшались.

V.

У высокихъ стекляныхъ дверей, на полу, обитомъ толстымъ ковромъ, стояла Валерія фонъ-Боденштейнъ и задумчиво смотрѣла на дворцовую площадь.

Мягкіе ковры, тяжелыя драпировки лиловаго бархата, и съ такой же обивкой богатая рѣзная мебель, все кокетливое и вмѣстѣ съ тѣмъ строгое убранство комнаты — вполнѣ гармонировало со стройной бѣлокурой дѣвушкой, напоминавшей придворную даму пятнадцатаго столѣтія. Облокотившись на высокую спинку стула, съ нѣкоторой досадой и нетерпѣніемъ смотрѣла она на опустѣвшую площадь между «Рыцаремъ» и замкомъ.

Нѣсколько картинъ масляными красками, копій съ извѣстныхъ мастеровъ, висѣли по стѣнамъ въ золотыхъ рамахъ, а около высокаго окна стоялъ мольбертъ съ начатой картиной, подлѣ котораго, на низенькій табуретъ, были положены кисти и палитра, точно обитательница этой комнаты только что оставила работу. У другаго табурета, съ вызолоченными ножками, стояла прислоненной великолѣпная Эрардовская арфа. Эти орудія искусства придавали комнатѣ необыкновенно пріютный видъ, еще болѣе увеличивавшійся огонькомъ, трещавшимъ въ каминѣ. На столѣ лежала цѣлая масса визитныхъ карточекъ, говорившихъ безъ всякихъ словъ. Кто считалъ своей обязанностью «сдѣлать визитъ», на новый годъ вдовѣ и ея дочери, кого привлекали дружескія чувства, кого приличія.

Множество лицъ пріѣзжало и не было принято; на карточкахъ красовались знатныя фамиліи и короны, а на столикѣ, сбоку, стоялъ въ вазѣ роскошный букетъ. Въ это утро онъ былъ принесенъ лакеемъ принца. Человѣкъ, знакомый съ мѣстными обстоятельствами, вывелъ бы изъ этихъ карточекъ и изъ букета самое положительное заключеніе, покачалъ бы головой и, наконецъ, воскликнулъ: «Ахъ ты Мехтильда! Мехтильда! Все это надѣлала ты!.. Чуткіе носы пронюхали, куда можетъ повернуть вѣтеръ, и скорѣе сами поворачиваются съ нимъ!»

То же самое пришло въ голову и вспыхнувшей Валеріи, когда утромъ къ подъѣзду ихъ стала подъѣзжать карета за каретой, и сердце матери ея замерло отъ удовлетвореннаго тщеславія и отъ странной боязни. Старуха сама не смѣла себѣ признаться, на что она разсчитывала, но сегодня она убѣдилась, что и другіе не считали этого несбыточнымъ, хотя для этого надо было совершить страшную несправедливость.

Сердце матери не знаетъ препятствій, въ особенности такой честолюбивой и влюбленной въ свою дочь матери, какъ гофмаршальша. Всѣмъ было извѣстно, въ какихъ дурныхъ отношеніяхъ принцъ жилъ съ своей женой; разрывъ былъ неизбѣженъ, и мать втихомолку мечтала, что мѣсто принцессы Генріеты займетъ ея дочь и раздавитъ всѣхъ, желавшихъ ей зла.

Нѣчто подобное волновало и сердце ея дочери, унаслѣдовавшей отъ своей матери гордость и честолюбіе. Чувства эти служили ей побудительной причиной во всѣхъ ея дѣйствіяхъ; они заставляли ее учиться, избѣгать удовольствій и вести уединенную жизнь, и не сталкиваться съ людьми не одинаковаго рожденія. Панцырь этотъ она твердо носила, хотя онъ до крови ранилъ ее.

Она не сняла его даже и тогда, когда послѣ смерти отца увидала нужду, не сняла его, когда девятнадцатилѣтнее сердце ея сгарало отъ любви. Она осталась вѣрна своимъ принципамъ, работала съ ранняго утра до поздней ночи у своего мольберта, и, лишенная таланта, терпѣніемъ и прилежаніемъ добивалась своего, чтобы потихоньку зарабатывать деньги и имѣть возможность хоть по внѣшности жить согласно своему положенію; осталась вѣрна себѣ, и отдалила человѣка, для котораго билось ея гордое сердце, о которомъ она плакала цѣлыми ночами, — только потому, что его имя, происхожденіе и средства не могли удовлетворить ея честолюбія, и отдалила такъ, что великое слово любви не было и произнесено.

Эта-то дѣвушка смотрѣла теперь въ дверь, выходившую на узенькій балкончикъ, черезъ которую была видна вся площадь. Она стояла неподвижно въ продолженіе четверти часа, и до такой степени задумалась, что не замѣчала, какъ летѣло время.

Ея благородное небольшое личико, съ тонкимъ нѣсколько горбоватымъ носикомъ, съ прелестнымъ умнымъ ротикомъ, съ густыми пепельнаго цвѣта волосами, которые мелкими кольцами падали на лобъ и густыми массами спускались на плечи и на грудь, съ темносиними, почти черными глазами, окаймленными густыми рѣсницами, точно окаменѣло, и только платье ея волновалось на груди отъ сильнаго біенія сердца, да бѣлая тонкая ручка, которой могла бы гордиться королева, и которая лежала на спинкѣ стула, вздрагивала по временамъ. Вниманіе ея было устремлено на площадь. Тамъ стояла желтая карета графини Вольфскеленъ; четверка тяжелыхъ лошадей, казалось, дремала, не смотря на холодъ, а рядомъ съ этой каретой стояла открытая коляска, нетерпѣливые кони которой такъ и фыркали. Эта-то коляска и интересовала дѣвушку.

Еслибы въ свое время Валерія послушалась голоса сердца, а не разсчета, то мѣсто по правую сторону въ этой коляскѣ теперь принадлежало бы ей, и она была бы женою прусскаго посланника, госпожею фонъ-Бессингъ. Она думала, что никогда болѣе не увидитъ его, а между тѣмъ судьба привела его въ ея старую родину.

Не спуская глазъ съ горячившихся лошадей, Валерія мысленно перебрала все свое прошедшее, затѣмъ рукою провела по глазамъ и по лбу, точно хотѣла прогнать тяжелыя мысли, и опустившись на стулъ за драпировкой, склонила голову на правую руку и снова стала смотрѣть. Тяжело было на душѣ у Валеріи.

— Какъ онъ долго не выходитъ! прошептала она.

Она съ презрѣніемъ посмотрѣла на карточки. Сколько народу пріѣзжало, а его все-таки не было! Пріѣзжали лица, вѣрившія въ ея позоръ и разсчитывавшія, какую пользу могутъ они изъ него извлечь, и эти лица сегодня безъ устали звонили у ихъ подъѣзда. Тотъ же, кого она ждала, кого страстно желала видѣть, какъ гордость ея ни возмущалавь противъ сердца, тотъ не явился: Гуго фонъ-Бессингъ не пріѣхалъ поздравить ее съ новымъ годомъ. «Онъ еще пріѣдетъ, коляска его еще у дворца», утѣшала она себя, точно съ мольбой поднимая глаза къ небу.

Сегодня она страшно страдала, сегодня сердце и женщина взяли перевѣсъ въ ея груди: Валерія чувствовала раскаяніе.

Три года тому назадъ, она познакомилась въ Берлинѣ съ сестрой Бессинга. Онѣ учились живописи у одного профессора, мольберты ихъ стояли рядомъ, и талантливая Марія нерѣдко являлась къ ней на выручку, когда она безпомощно стояла передъ полотномъ и не знала, что ей дѣлать.

Зимою Бессинги давали вечера, на одинъ изъ которыхъ была приглашена и Валерія. Желаніе потанцовать преодолѣло на этотъ разъ другія соображенія, и она приняла приглашеніе. Такимъ образомъ она увидала молодаго совѣтника въ первый разъ въ домѣ его родителей. Валерія произвела на него сильное и глубокое впечатлѣніе. Ему казалось, что онъ въ жизни не видывалъ дѣвушки привлекательнѣе Валеріи, и съ перваго же взгляда онъ полюбилъ ее. Она инстинктивно поняла, что нравилась ему, а сердце билось сильнѣе при его приближеніи.

Гуго фонъ-Бессингу было тогда около тридцати лѣтъ; онъ былъ красивый мужчина, съ хорошимъ состояніемъ и большими надеждами на будущее. Полюбивъ Валерію съ перваго же взгляда, онъ сталъ добиваться ея взаимности. Съ удовольствіемъ замѣтилъ онъ, что она тоже неравнодушна къ нему, и уже мечталъ о счастьѣ обладать ею. Но вдругъ онъ замѣтилъ, что дѣвушка стала къ нему холоднѣе, перестала бывать въ домѣ его родителей, и прекратила дружескія отношенія къ Маріи. Даже уроки живописи не стала она брать и перешла къ другому профессору. Глубоко оскорбленный въ своей любви и въ своей гордости, Гуго отошелъ, съ сердцемъ, постоянао болѣвшимъ отъ полученной раны.

Собственно упрекать Викторію ему было не въ чемъ: онъ ухаживалъ за нею… а она отошла отъ него. Оба они были правы. Но тѣмъ не менѣе образъ дѣйствій Валеріи задѣлъ не только Гуго, но и родственниковъ его. Всѣ замѣтили, что молодой человѣкъ нравится Валеріи, слѣдовательно причиной ея отдаленія было что-то непонятное. Сестра Гуго предположила, что существуетъ какое нибудь недоразумѣніе, и потому написала Валеріи письмо, но затѣмъ убѣдилась, что недоразумѣнія нѣтъ никакого, а что Валерія не желаетъ продолжать знакомства.

Ни Бессингамъ, ни самому Гуго никакъ въ голову не приходило, чтобы гордой своимъ происхожденіемъ, честолюбивой матери и ею воспитанной дочери казался не парой совѣтникъ, отецъ котораго получилъ дворянство только при Фридрихѣ Вильгельмѣ, — человѣкъ, съ хорошимъ состояніемъ и достойный уваженія.

Гофмаршальша мѣтила гораздо выше, и такимъ образомъ дѣйствовала на свою дочь.

— Дитя мое! не бросайся очертя голову! Подумай, какая будущность тебѣ предстоитъ! Внучка Болѣе будетъ женою человѣка, дѣдъ котораго ходилъ съ котомкой за плечами!

Послѣднее заявленіе было ложью, потому что прадѣдъ Гуго былъ лѣсничимъ и никогда съ котомкой не ходилъ, а ходилъ съ ружьемъ и ягташемъ. Валерія тоже стала мечтать о болѣе высокомъ положеніи, не смотря на то, что сердце ея возставало противъ этихъ мечтаній.

Между герцогомъ и его братомъ отношенія стали натянутыми, потому что принцесса Генріета заявила о своемъ намѣреніи развестись съ мужемъ. Впослѣдствіи мы вернемся къ этому вопросу, и увидимъ, какъ принцесса была права, рѣшаясь на такой смѣлый шагъ.

Принцъ Александръ уѣхалъ тогда въ Берлинъ, и избавился такимъ образомъ отъ упрековъ и надутыхъ лицъ. Только для того, чтобы уколоть своего брата и тетку, въ рукахъ которой онъ находился, сдѣлалъ онъ визитъ вдовѣ подпавшаго подъ немилость гофмаршала..

Но гордая бѣлокурая красавица Валерія произвела такое впечатлѣніе на вообще холоднаго принца, что онъ остался довольно долго въ Берлинѣ — во враждебномъ лагерѣ, какъ говорили придворные въ X., и бывалъ у вдовы и дочери ея гораздо чаще, чѣмъ предполагалъ прежде. Знакомство это кончилось тѣмъ, что гофмаршальша, уступая желаніямъ принца, пріѣхала въ X. Остальное намъ извѣстно, и извѣстно также, что о Валеріи и принцѣ ходило очень много толковъ. Даже появленіе призрака Мехтильды объясняли, преступной связью Валеріи съ принцемъ, увѣряя, что отъ «Рыцаря» шелъ подземный ходъ въ замокъ, въ сѣверный флигель, гдѣ находится канцелярія и отдѣльное помѣщеніе принца, въ которое онъ переселялся послѣ каждой домашней сцены.

VI.

По странному стеченію обстоятельствъ, черезъ нѣсколько мѣсяцевъ послѣ переѣзда гофмаршальши, Гуго былъ назначенъ прусскимъ посланникомъ въ X.

Назначеніе совершилось весною. Въ X. юный дипломатъ долженъбылъ впервые испробовать свои силы. Дворъ и всѣ бывшіе при дворѣ были противниками Пруссіи, только одинъ принцъ Але ксандръ составлялъ исключеніе. Но зато вся образованная частьнаселенія стремилась къ Пруссіи и желала ближе сойтись съ сѣверной державой. Новому посланнику пришлось быть очень осторожнымъ, и поэтому онъ сдѣлалъ только самые необходимые визиты.

Валерія изъ газетъ узнала о назначеніи своего, когда-то отвергнутаго, поклонника. Первымъ впечатлѣніемъ, по прочтеніи этого извѣстія, было — грустное удивленіе; въ Берлинѣ можно было не встрѣчаться, но въ маленькомъ X. придется непремѣнно столкнуться.

Когда мать съ дочерью вернулись осенью изъ Швальбаха, онѣ встрѣтились съ Бессингомъ въ дворцовомъ паркѣ. Холодная дѣвушка невольно покраснѣла, встрѣтившись вдругъ съ молодымъ человѣкомъ, и сердце ея сильно забилось при видѣ его красиваго, умнаго лица; какъ мать, такъ и дочь были одинаково задѣты, когда тоже покраснѣвшій посланникъ только вѣжливо снялъ шляпу и прошелъ мимо, ни слова не сказавъ имъ.

— Молодой человѣкъ, кажется, возгордился, насмѣшливо сказала гофмаршальша, на что Валерія молча кивнула головой.

Будь она менѣе горда, теперь она могла бы вернуться въ рай, изъ котораго когда-то была изгнана, и вернуться въ качествѣ уважаемой и любимой жены красиваго и всѣми почитаемаго мужа. Эта мысль пришла и матери, и дочери, только онѣ не высказали ее. Въ душѣ Валеріи эта мысль подняла цѣлую бурю, и внутренній голосъ шепталъ ей, что тогда ее не называли бы любовницей принца Александра и никто не указывалъ бы на нее пальцами.

Мать была очень недовольна, что посланникъ не сдѣлалъ имъ визита, и называла его невѣжей. Огонь не разгарается въ плотно запертомъ мѣстѣ, но стоитъ только допустить струю воздуха, и тотчасъ же покажется пламя. Такъ было и съ Викторіей: она гордостью заглушила свое сердце, но теперь, увидавъ холодность Бессинга, она не могла болѣе сдержать его порывовъ.

Встрѣчаясь съ молодымъ человѣкомъ, она зорко слѣдила за нимъ, думая, не мститъ-ли онъ ей напускной холодностью, но съ каждымъ разомъ убѣждалась, что человѣку съ такимъ благороднымъ и честнымъ лицомъ подобная месть не доступна, и что юнъ просто не замѣчаетъ ее.

У вдовы и дочери ея было мѣсто въ ложѣ перваго яруса, и онѣ ходили въ театръ поочередно. Это было ихъ единственнымъ развлеченіемъ и, кромѣ того, онѣ считали своей обязанностью посѣщать театръ.

Однажды вечеромъ Валерія вернулась домой въ страшномъ волненіи. Случай столкнулъ ее съ Генрихомъ: подлѣ нея сидѣла какая-то пожилая дама, по произношенію пруссачка; въ антрактѣ къ ней пришелъ посланникъ. Въ ложѣ было три мѣста въ первомъ ряду; пожилая дама сидѣла въ одномъ углу, а Валерія — въ другомъ; мужчина, сидѣвшій между ними, всталъ и уступилъ мѣсто Бессингу. Валерія замѣтила его только тогда, когда онъ уже сѣлъ подлѣ нея.

На этотъ разъ Бессингу невозможно было не поклониться и не заговорить съ нею. Она замѣтила, какъ онъ былъ сконфуженъ, или, лучше сказать, взволнованъ, несмотря на свое умѣніе владѣть собою; они обмѣнялись нѣсколькими вѣжливыми словами, причемъ онъ избѣгалъ встрѣчаться съ нею глазами. Но противъ воли онъ по прежнему сталъ ощущать очарованіе, и потому взоры его встрѣтились со взорами дѣвушки, и нѣсколько секундъ не могли оторваться отъ нея. Когда вѣки его опустились, Валерія покраснѣла.

Какъ можно было сравнить съ принцемъ Александромъ или вообще съ знакомыми ей мужчинами высокаго, статнаго человѣка, съ благородной, краѣ вой головой, съ благороднымъ челомъ, съ серьезными, умными, нѣсколько глубоко лежащими глазами, съ красивой бородой и шелковистыми бѣлокурыми волосами? Тогда онъ былъ низокъ для нея по своему положенію, теперь же онъ является восходящей звѣздой, прусскимъ посланникомъ, представителемъ короля.

Она оскорбила его, оказавъ ему пренебреженіе; теперь же, при видѣ его волненія, сердце у нея затрепетало отъ радости; она инстинктивно поняла, что онъ еще любитъ ее!

— Такъ вы еще не совсѣмъ забыли вашихъ старыхъ знакомыхъ, господинъ фонъ-Бессингъ? сказала она съ большей задушевностью, чѣмъ говорила обыкновенно.

Молодой дипломатъ не нашелъ, что отвѣтить, но она ловко явилась къ нему на помощь.

— Здорова-ли ваша сестра Марія, и какъ поживаетъ ваша матушка? съ участіемъ спросила она.

Такимъ образомъ начался разговоръ, во время котораго взоры ея были устремлены на его лицо и въ нихъ читалось: «Будемте друзьями, и забудемъ прошедшее».

Разговоръ былъ коротокъ и натянутъ. Бессингъ скоро поборолъ свое первое волненіе, и былъ сдержанъ. Онъ обернулся къ пожилой дамѣ и, уходя, только раскланялся. Музыка заглушила его послѣднее привѣтствіе, а поклонъ его былъ церемонный. Онъ не протянулъ Валеріи руки и не представилъ ее своимъ знакомымъ, которые потомъ съ ней заговорили сами, и упомянули даже ея фамилію. Валерія была разсѣяна, и вслѣдствіе этого врядъ-ли произвела благопріятное впечатлѣніе на своихъ сосѣдей. Идя изъ театра домой, въ сопровожденіи своего лакея, она вдругъ остановилась и слабо вскрикнула. Лицо ея вспыхнуло и изъ глазъ брызнули даже слезы.

— Несчастная! въ душѣ проговорила она: — человѣкъ, которымъ я пренебрегла и принесла когда-то въ жертву своей гордости… человѣкъ этотъ презираетъ меня!.. До него дошли слухи, распускаемые моими врагами, о моихъ отношеніяхъ къ принцу, и онъ повѣрилъ имъ!

Она заплакала отъ острой боли, и передъ нею ясно представилась картина, заставившая ее задрожать. Эта ночь была самой тяжелой ночью въ ея жизни: она лежала, не смѣя пошевельнуться, чтобы не разбудить мать, и подушкою заглушала свои рыданія.

— Бессингъ презираетъ меня… онъ нарочно отдаляется!.. я компрометирую его! въ душѣ повторяла она, чувствуя, что кора на ея сердцѣ проломлена и что пламя любви разгорается. Съ этой ночи она страстно любила Бессинга, и мысль о немъ ни на минуту не покидала ее.

Мать, замѣтивъ то, что Валерія скрывала отъ нея, тотчасъ же начала искать средствъ сойтись съ посланникомъ. Сближеніемъ съ Бессингомъ тщеславная мать хотѣла заставить вѣчно колеблющагося принца дѣйствовать рѣшительнѣе; она была твердо убѣждена, что дочери ея стоило только шевельнуть пальцемъ, чтобы посланникъ былъ у ея ногъ. Пока Валерія раздумывала, что ей дѣлать, гофмаршальша уже съ своей стороны, черезъ знакомыхъ, послала Бессингу приглашеніе, отъ котораго отказаться ему было невозможно, и потому-то Валерія, въ утро новаго года, ждала его съ такимъ нетерпѣніемъ.

VII.

Валерія быстрымъ движеніемъ вдругъ откинулась отъ окна и задернула занавѣску, чтобы не быть замѣченной. На подъѣздѣ замка показались двое мужчинъ и остановились, чтобы поговорить. Это былъ принцъ Александръ, находившій особенное удовольствіе бѣсить людей этимъ открытымъ вниманіемъ, и Бессингъ, прусскій посланникъ.

Сухой, узкоплечій принцъ, съ некрасивымъ краснымъ лицомъ, окаймленнымъ рыжеватою общипанною бородою, казался еще неуклюжѣе передъ высокимъ статнымъ посланникомъ, спокойныя манеры котораго казались гораздо изящнѣе манеръ принца.

Кровь прилила къ сердцу Валеріи, она не могла не замѣтить, что Бессинга и сравнивать нельзя съ принцемъ. Ей сдѣлалось грустно, обидно за себя, и раскаяніе такъ и зажгло ея сердце.

— Какое ребячество! думала она, — съ какой стати онъ задерживаетъ Бессинга, только чтобы позлить своихъ противниковъ?

Разговаривающіе снова вошли на крыльцо, и только спустя нѣкоторое время, появился Бессингъ одинъ; быстро пошелъ къ своей коляскѣ, предшествуемый бѣжавшимъ лакеемъ, который затѣмъ вскочилъ на козла, и нетерпѣливыя лошади понеслись по направленію къ «Рыцарю».

Сердце Валеріи радостно забилось, наконецъ-то онъ пріѣхалъ! Она быстрымъ взоромъ окинула комнату, услыхавъ звонокъ, и сказала появившемуся лакею: «Просите»!

Сегодня, теперь же она съумѣетъ оправдаться передъ нимъ, она съумѣетъ навести на разговоръ и все объяснитъ ему.

Тяжелыя драпировки поднялись, Валерія чуть не упала отъ волненія: вмѣсто страстно ожидаемаго посланника, въ комнату вошелъ старый баронъ фонъ-Гримменштейнъ; за нимъ лиловыя драпировки закрылись.

— Parbleu, прелестная фрейленъ! тихимъ, мягкимъ голосомъ проговорилъ старикъ, съ испугомъ глядя на поблѣднѣвшую

Валерію. Неужели и вы тоже. И у васъ разстроены нервы? H вы такая развитая, передовая дѣвушка тоже вѣрите въ привидѣнія?

Валерія преодолѣла себя и оправилась, но ей было такъ тяжело обмануться въ ожиданіи, что изъ глазъ ея выкатилась горячая слеза, и она едва прикоснулась къ протянутой ей рукѣ. Разговоръ сейчасъ же начался о принцессѣ Мехтильдѣ.

Баронъ фонъ-Гримменштейнъ былъ уроженцемъ южной Германіи и могъ служить образцомъ вельможъ прошлаго столѣтія. Онъ поселился въ V только для того, чтобы не разлучаться съ своей единственной дочерью, вышедшей замужъ за графа Билау, служившаго у герцога.

Баронъ страстно любилъ театръ и очень любилъ общество, которое съ своей стороны тоже платило ему любовью. Но только въ настоящую минуту онъ не былъ пріятнымъ гостемъ.

— Вижу, что явился слишкомъ поздно! вскричалъ баронъ Гримменштейнъ, указывая на массу лежавшихъ визитныхъ карточекъ, которыя онъ сталъ разсматривать, надѣвъ свой золотой пэнснэ.

На губахъ Валеріи появилась принужденная улыбка.

— Да, сегодня къ намъ были очень любезны, и многіе пріѣхали поздравить насъ съ новымъ годомъ.

— Ого! даже тайный совѣтникъ Фоглеръ пріѣзжалъ, насмѣшливо прибавилъ старикъ, прямо взглянувъ на дѣвушку.

Валерія поняла насмѣшку, но проглотила ее, зная, что баронъ былъ другомъ ея отца, и дѣйствительно желалъ ей добра.

— Да, онъ очень рѣдко бываетъ у насъ, отвѣчала она, пожимая плечами.

— Сегодня всѣ летаютъ, даже вороны, весело продолжалъ старикъ, снова взглянувъ на дѣвушку.

— Я видѣла, проговорила Валерія. — А вы тоже были въ замкѣ?

— Какъ же! былъ и все видѣлъ, и трепеталъ вмѣстѣ съ другими. Я только-что оттуда. Меня удержалъ мой зять, и онъ-то виноватъ въ томъ, что я пріѣхалъ такъ поздно. Но все-таки я могу сообщить вамъ кое-какія новости. Генералъ Зандревскій сегодня самъ своей персоной стоитъ на караулѣ.

— Въ самомъ дѣлѣ? проговорила Валерія.

— Легенда вамъ, конечно, извѣстна? А событіе произошло въ длинномъ коридорѣ, во-второмъ этажѣ замка, гдѣ находятся покои и канцелярія принца Александра. Ночью коридоръ этотъ слабо освѣщается, и на караулѣ тамъ стоятъ обыкновенно два солдата. Прошлою ночью, на караулѣ стояли два лейбъ-гренадера. Одинъ караульный стоитъ обыкновенно у главной, или парадной лѣстницы, а другой — у черной. Понимаете теперь распредѣленіе мѣстности?

Валерія молча кивнула головой.

— Ну, такъ я продолжаю: въ часъ пополуночи, когда городской шумъ совершенно утихъ, гренадеръ, стоявшій у черной лѣстницы, увидѣлъ двигавшуюся женскую фигуру въ длинномъ одѣяніи, съ блѣдно-желтымъ лицомъ, безъ глазъ и съ руками, скрещенными на груди. Фигура эта появилась въ полумракѣ и прямо шла на него. На головѣ юцаго воина волосы поднялись дыбомъ, онъ отскочилъ отъ привидѣнія, но потомъ, вспомнивъ, какой подвергается опасности, онъ снова выступилъ и крикнулъ: кто идетъ? Караульный у парадной лѣстницы тоже увидалъ это явленіе и бросился на помощь къ своему товарищу. Оба они повторили окликъ, но привидѣніе все болѣе и болѣе приближалось къ нимъ, и когда оно было шаговъ за пятьдесятъ, второй караульный прицѣлился и выстрѣлилъ. Онъ увѣряетъ, что цѣлился хорошо, но пуля прошла насквозь и ударилась въ стѣну. Послѣ этого солдатики растерялись, скатились съ лѣстницы, бросили ружья и съ крикомъ прибѣжали на гауптвахту.

— Бѣдняги! я слышала, что за это они будутъ строго наказаны.

— Да, за побѣгъ съ поста солдатъ наказывается пятнадцатилѣтнимъ заключеніемъ въ тюрьмѣ; но при настоящихъ смягчающихъ обстоятельствахъ, они будутъ помилованы и отдѣлаются арестомъ на нѣсколько недѣль. Въ этой исторіи есть, однако же, для меня непонятная вещь.

Валерія взглянула на него.

— Вы, конечно, понимаете, баронесса, что выстрѣлъ не могъ остаться незамѣченнымъ, и поэтому произошли нѣкоторыя вещи, совершенно неожиданныя. Прелестная фрейленъ фонъ-Рошъ, придворная дама принцессы Агнесы, напримѣръ…

— Знаю, знаю! замахавъ руками, вскричала Валерія, и въ первый разъ улыбнулась.

— И знаете про караульнаго офицера?

— Знаю.

— Слѣдовательно знаете, что господинъ фонъ-Рейхертъ спасъ ее отъ простуды и провелъ въ ея комнаты. Это все понятно, но непонятенъ феноменъ, подмѣченный однимъ изъ служителей.

Старикъ потеръ руки и смахнулъ табакъ съ своего изящнаго жабо.

— Вы возбуждаете мое любопытство, баронъ.

— Этотъ служитель — человѣкъ далеко не трусливый: услыхавъ выстрѣлъ, онъ тотчасъ же выскочилъ въ коридоръ и слышалъ еще шаги убѣгавшихъ солдатъ. Не подозрѣвая о случившемся, онъ бросился къ лѣстницѣ и клянется, и божится, что привидѣніе было не сѣрое, а бѣлое, и что оно едва убѣжало отъ него.

Валерія съ удивленіемъ взглянула на барона.

— Какъ видите, дѣло выходитъ житейское, а не сверхъестественное, хитро улыбаясь, продолжалъ старикъ.

— Вы полагаете? спросила Валерія. — А пуля-то?

— Ну, что значитъ пуля, посланная впопыхахъ? Вы знаете, что изъ шестисотъ-восьмисотъ пуль попадаетъ только одна.

— Удивительно! сказала Валерія, не замѣчая, какъ старикъ пристально смотрѣлъ на нее. — Такъ вы дѣйствительно полагаете, что тутъ скрывается простая любовная интрига?

— Я скептикъ, въ привидѣнія не вѣрю, а въ силу любви — вѣрю. Впрочемъ слѣдствіе раскроетъ все, хотя теперь весь городъ встревоженъ.

Валерія слушала его внимательно.

— Да кто же живетъ тамъ наверху, и на кого падаетъ подозрѣніе? Такая штука мнѣ кажется ужь черезчуръ смѣлою, проговорила она, точно сама съ собою.

— Тамъ наверху находится канцелярія командира арміи, плацмайора и интенданта, затѣмъ нѣсколько помѣщеній, и между прочимъ помѣщеніе принца Александра.

Валерія невольно покраснѣла при имени принца Александра.

— Этотъ коридоръ, пересѣченный легкими рѣшетками, идетъ кругомъ всего замка, и лѣстницами соединяется съ другими этажами, — прежде всего, съ покоями принцессъ и ихъ фрейлинъ, а затѣмъ съ другими. Вслѣдствіе выстрѣла, ихъ высочества были сегодня очень перепуганы, и принцесса Агнеса, несмотря на бѣлила и румяна, сегодня казалась очень разстроенной.

— А вороны? проговорила Валерія.

— Да ужь все къ одному. Надо сказать, что вороны вообще начинаютъ покрикивать въ Германіи. Я говорю не о нашихъ безобидныхъ воронахъ, живущихъ на крышахъ церквей, а о Пруссіи, которой становится тѣсно… А, вотъ и ваша матушка.

Баронъ всталъ и почти съ юношескою живостью подошелъ къ гофмаршальшѣ. Онъ поцѣловалъ у нея руку и пожелалъ ей счастья на новый годъ.

— Вы явились какъ разъ кстати, чтобы прекратить черезчуръ скучный разговоръ.

— Вѣрно говорили о принцессѣ Мехтильдѣ, какъ и всѣ сегодня, сказала гофмаршальша, предлагая сѣсть.

— Нѣтъ, мы говорили о высшей политикѣ.

— Вы хотите сказать, что говорили о томъ, что его высочество — чего Боже упаси — можетъ покинуть насъ, и что принцъ вступитъ на престолъ? опустивъ глаза, сказала гофмаршальша.

— Нѣтъ, мы говорили не о бурѣ въ стаканѣ воды, а говорили о распрѣ, могущей возникнуть между Пруссіей и Австріей.

Гофмаршальша прикусила языкъ.

Баронъ распрощался, и мать съ дочерью, проводивъ его, сами поѣхали сдѣлать кое-какіе визиты. Черезъ полчаса визиты ихъ были кончены, и онѣ снова вернулись домой. Валерія поспѣшно вбѣжала наверхъ по лѣстницѣ, въ надеждѣ, что найдетъ, по крайней мѣрѣ, карточку Бессинга. Съ досадой узнала она, что посланника не было, но что принцъ Александръ прислалъ прелестную вазу съ фруктами и записочку, въ которой увѣдомлялъ, что будетъ вечеромъ. Съ досадой бросила Валерія записку въ каминъ, куда съ удовольствіемъ побросала бы и фрукты. Затѣмъ она удалилась къ себѣ въ комнату, и съ заплаканными глазами вышла къ обѣду.

— Побольше сдержанности, дитя мое, побольше сдержанности! сказала ей мать. Чѣмъ ты становишься старше, тѣмъ лучше надо тебѣ умѣть владѣть собою. Господинъ посланникъ изволитъ чваниться, ну что же, ему надо извинить, онъ намъ отплачиваетъ.

Валерія сѣла за столъ, блѣдная и безмолвная.

VIII.

Во второмъ часу, улицы резиденціи опустѣли, такъ какъ по патріархальному обычаю городъ въ это время обѣдалъ. Пользуясь этой пустотой, начальство препроводило въ замокъ двухъ арестованныхъ гренадеръ, такъ какъ герцогъ самъ на мѣстѣ хотѣлъ произвести слѣдствіе.

Въ длинномъ сѣверномъ коридорѣ втораго этажа съ массою глубокихъ дверей и нишъ, и днемъ весьма слабо освѣщенномъ, стояли блѣдные и сконфуженные арестанты, не скованные, но въ арестантской одеждѣ. Передъ ними стояла высокая, но уже нѣсколько сгорбленная фигура герцога. Подлѣ герцога стоялъ генералъ Зандревскій, за нимъ плацмайоръ и, такъ далѣе, разные офицеры. Кромѣ того, тутъ же стоялъ начальникъ гренадеръ, офицеръ, бывшій въ караулѣ, поручикъ фонъ-Рейхертъ, и тотъ служитель, который видѣлъ бѣлое привидѣніе.

— Ну, сынъ мой… разскажи мнѣ теперь, что ты видѣлъ сегодня ночью… что съ тобою случилось? не бойся! говорилъ герцогъ мягкимъ, ласковымъ голосомъ, пристально глядя на солдата.

— Говори, не бойся! приказалъ генералъ.

— Какъ прикажете, ваше высочество, началъ гренадеръ и разсказалъ то, что баронъ сообщилъ Валеріи. Вслѣдъ за нимъ разсказалъ и тотъ солдатъ, который сдѣлалъ выстрѣлъ.

Въ коридорѣ резонансъ былъ такъ силенъ, что всякій возгласъ басистаго генерала повторялся во всѣхъ концахъ, и невольно всѣмъ становилось страшно. Во время допроса поручикъ Рейхертъ безпрестанно отходилъ и не могъ скрыть улыбки, съ которой часто посматривалъ на плацмайора.

— Ну, ребята, теперь идите, покажите мнѣ то мѣсто, гдѣ прежде всего вамъ явилось привидѣніе, сказалъ герцогъ.

— Слушаю, ваше высочество, сказалъ первый солдатъ, и пошелъ вдоль коридора.

Шаги гренадера громко раздавались по коридору.

— Еслибы это былъ обманъ, то слышны были бы шаги, милѣйшій генералъ, слышите, какъ они отдаются, съ серьезнымъ лицомъ обратился къ своему любимцу его высочество.

— Можно вѣдь ходить и въ чулкахъ, или въ чемъ-нибудь такомъ, возразилъ генералъ, непремѣнно желавшій доказать, что тутъ ничего сверхъестественнаго нѣтъ.

Гофмаршалъ позволилъ себѣ замѣтить:

— Да въ этомъ коридорѣ и днемъ можетъ почудиться.

Генералу и гофмаршалу очень хотѣлось запутать въ это дѣло принца Александра.

— Дѣйствительно… дѣйствительно, милѣйшій гофмаршалъ, замѣтилъ герцогъ: — и, кромѣ того, тутъ особенно непріютно.

Онъ потеръ себѣ руки и съ дѣтской улыбкой посмотрѣлъ на своихъ приближенныхъ.

— Я думаю, здѣсь не мѣшало бы перегородить коридоръ почаще рѣшетками, такъ и тѣни не стали бы появляться, заискивающимъ голосомъ сказалъ гофмаршалъ.

Капитанъ фонъ-Ротвейль насторожился и внимательно посмотрѣлъ на говорившаго.

— Но для этого надо перевести канцелярію и помѣщеніе принца Александра, замѣтилъ генералъ.

— Да, вѣдь у брата тутъ канцелярія!

— Вотъ здѣсь! вдругъ раздался громкій голосъ солдата такъ неожиданно и громко, что его высочество замѣтно вздрогнулъ.

— Поручикъ фонъ-Рейхертъ! крикнулъ генералъ, предварительно испросивъ позволеніе у герцога.

Поручикъ былъ статный молодой человѣкъ, въ мундирѣ, который сидѣлъ на немъ, какъ вылитый.

— Милѣйшій мой Рейхертъ, обратился герцогъ отеческимъ тономъ къ красивому офицеру: — пойдите туда и посмотрите, чьи комнаты, гдѣ стоитъ солдатъ.

— Я самъ пойду, съ готовностью вскричалъ генералъ, точно не желалъ передать кому нибудь другому такой опасный постъ, — но герцогъ удержалъ его.

— Нѣтъ, не ходите, милѣйшій генералъ. Останьтесь со мною. Поручикъ доложилъ, что направо комната № 5, а налѣво № 8.

— Кто можетъ объяснить? осматриваясь, спросилъ герцогъ.

— Я, ваше высочество. Моя канцелярія находится тутъ, и потому я знакомъ съ мѣстностью.

— Отлично, отлично!

— № 5 занятъ подъ интендантство, тамъ лежатъ документы прошлаго столѣтія, а подъ № 8 двѣ комнаты канцеляріи его высочества принца Александра, занимаемыя днемъ, а ночью пустыя.

— Гм! гм! проговорилъ герцогъ, качая головою: — какъ выдумаете, генералъ Зандревскій, не вышелъ-ли оттуда кто нибудь?

— Рѣшить это трудно, ваше высочество, и сначала надо узнать, какія комнаты примыкаютъ къ этимъ NoNo; вѣдь солдатъ могъ и ошибиться, глубокомысленно замѣтилъ генералъ.

— Ну, конечно, конечно, отвѣчалъ герцогъ. — А вы что скажете на это Ротвейль?

— Ваше высочество, отвѣчалъ фонъ-Ротвейль; — я не вѣрю въ привидѣнія.

— Какъ? вскричалъ герцогъ, отступая. — Развѣ вы отрицаете?

— Ваше высочество изволите милостиво спрашивать меня, и потому я откровенно отвѣчаю, что считаю басней появленіе сѣрой принцессы. Священное писаніе тоже запрещаетъ вѣрить въ появленіе духовъ.

— Милѣйшій генералъ! вскричалъ герцогъ. — Слышите, Ротвейль отрицаетъ.

— И я, ваше высочество, тоже отрицаю, лукаво улыбаясь, отвѣчалъ генералъ.

— Съ вашего высочайшаго позволенія, продолжалъ фонъ-Ротвейль: — полагаю, что появленіе привидѣнія прикрывало или любовную интригу, или же тенденціозную наглость.

— Вотъ какъ! проговорилъ герцогъ.

— Совершенно вѣрно, подтвердилъ генералъ.

— Я прошу позволенія продежурить сегодня ночью здѣсь одному, заявилъ Ротвейль.

Поручикъ какъ-то особенно насмѣшливо посмотрѣлъ на говорившаго.

— Вы серьезно такъ полагаете? спросилъ герцогъ, частью обракованный, но частью все еще вѣрившій въ семейное преданіе: — въ такомъ случаѣ, господа, тутъ совершено преступленіе.

— Позвольте ваше высочество, продолжать тайное изслѣдованіе, съ низкимъ поклономъ сказалъ плацмайоръ.

IX.

Герцогъ тихо спустился съ лѣстницы, въ сопровожденіи генерала и гофмаршала, которыхъ милостиво отпустилъ около покоевъ принцессъ, своихъ дочерей.

Старикъ шелъ, сильно задумавшись, и ошибся дверью. Вмѣсто того, чтобы отворить двери въ покои своей старшей дочери Агнесы, онъ попалъ въ комнату придворной фрейлины, прелестной Елены фонъ-Рошъ.

Дѣвушка лежала на диванѣ и читала какой-то романъ. Увидавъ герцога, она вскочила, выронивъ книгу, и въ страшномъ испугѣ смотрѣла на старика.

— Ваше высочество! шептала она.

— Извините, тысячу разъ извините! ошибся дверью, сказалъ герцогъ, уходя.

— Вотъ что значитъ имѣть нечистую совѣсть: всего пугаешься! прошептала дѣвушка по уходѣ герцога.

Она подошла къ окну и увидала проходившаго поручика фонъ-Рейхерта, который, приложивъ палецъ къ губамъ и не глядя на нее, исчезъ между деревьями парка.

Между тѣмъ герцогъ пришелъ къ своей старшей дочери.

Принцессѣ Агнесѣ было лѣтъ подъ тридцать, но лицо ея сохранило юношескую свѣжесть. Она была высокой статной блондинкой, не красавицей, но хорошенькой и стройной. Глаза ея могли считаться опасными для мужчинъ. Принцесса, кромѣ того, была особа начитанная и музыкантша, и будь она простою смертною, то была бы счастливой женой хорошаго мужай положительно счастливѣе, чѣмъ теперь, будучи дочерью мелкаго герцога, съ небольшимъ состояніемъ, огромными претензіями и родовыми предразсудками.

Въ качествѣ чистокровной дочери царствующаго принца, она, изъ честолюбія и гордости, отказалась отъ нѣсколькихъ партій и ждала, но напрасно, что ей предложитъ руку, корону и престолъ кто нибудь изъ королей, а въ ожиданіи этого сдѣлалась старой дѣвой. Ея неудовлетворенное сердце однажды взбунтовалось, отмстило за себя, и женщина взяла верхъ надъ принцессой: — принцесса Агнеса влюбилась въ гвардейскаго офицера. Любовь началась на льду, во время катанья въ конькахъ; двадцати-двухъ-лѣтняя дѣвушка до такой степени влюбилась въ смѣлаго офицера, что, отбросивъ въ сторону всякую осторожность, не только переписывалась съ нимъ и вызывала на свиданія, но непремѣнно хотѣла выйти за него замужъ. Влюбленные встрѣчались потихоньку по вечерамъ въ замкѣ, въ длинныхъ темныхъ коридорахъ или на нѣсколько минутъ въ паркѣ… Поцѣлуй, пожатіе руки, слово или какой нибудь знакъ, и влюбленная чета боязливо разбѣгалась. У офицера лошадь стояла въ конюшнѣ не разсѣдланной, и когда принцесса выѣзжала верхомъ съ берейторомъ въ одни ворота, офицеръ выѣзжалъ тотчасъ же въ другія, берейторъ отсылался, и влюбленные уходили въ лѣсъ.

Эти золотые дни шли такимъ образомъ, пока наконецъ преступленіе не было открыто. Проболтался объ этомъ какой-то лѣсничій, неслыханная вещь дошла до свѣдѣнія герцога: влюбленный офицеръ былъ изгнанъ изъ страны, принцесса Агнеса получила отъ руки взбѣшеннаго папаши двѣ самыя обыкновенныя пощечины, была посажена на двѣ недѣли у себя въ комнатѣ, и три мѣсяца караулъ не отдавалъ ей чести.

Бѣдная принцесса и плакала, и горевала, слегла въ постель, не хотѣла вставать, и говорила, что отказывается отъ всего и выдетъ замужъ за своего поручика; но затѣмъ успокоилась, съѣздила въ Италію и вернулась прежней принцессой. Она отказала еще нѣсколькимъ женихамъ, находя, что они ей не пара, читала, занималась музыкой и прозябала.

Герцогъ наклонился къ своей любимицѣ и поцѣловалъ ее въ лобъ. Онъ сталъ утѣшать ее, позволилъ ей не являться къ обѣду и обѣщалъ произвести строжайшее слѣдствіе и раскрыть, кто такъ сильно напугалъ его любимицу. При этомъ онъ разсказалъ, что попалъ къ Еленѣ фонъ-Рошъ и что генералъ и плацмайоръ не вѣрятъ въ привидѣніе.

На слѣдующій день мигрень принцессы прошелъ, гренадеры были освобождены изъ подъ ареста, мѣсто въ стѣнѣ, куда попала пуля, заново замазано и закрашено, и члены герцогской фамиліи перестали говорить о привидѣніи. Только въ городѣ еще толковали о немъ.

X.

Неподалеку отъ площади, въ старинномъ, но заново отдѣланномъ домѣ, съ высокими зеркальными окнами, жилъ въ первомъ этажѣ тайный совѣтникъ фонъ-Бессингъ, прусскій посланникъ.

Къ вечеру 1-го января, когда весь городъ былъ взволнованъ сенсаціонными происшествіями, въ уютной красивой комнатѣ этого дома сидѣли около камина Бессингъ и Санновъ.

Сапновъ и Бессингъ были старыми пріятелями, и нерѣдко бесѣдовали за чашкой кофе и сигарой.

— Моя брошюра, продолжалъ Бессингъ: — о положеніи политическихъ партій въ Германіи обратила на меня вниманіе графа

Бисмарка. Онъ послалъ меня сюда съ тѣмъ, чтобы я только наблюдалъ, что тутъ дѣлается; но сколько ни наблюдаю, я многаго понять не могъ. Герцогъ, имѣя подъ бокомъ палату, содержитъ свой личный полкъ; онъ бѣденъ и разоряется еще болѣе; онъ протестантъ, а между тѣмъ католической церкви предоставляетъ большую свободу, чѣмъ протестантской, самъ никогда не охотится, а платитъ за содержаніе охоты безумныя суммы, и разоряетъ ради этого крестьянъ.

— И такъ далѣе, со вздохомъ заключилъ Санновъ: — понять это можетъ только тотъ, кто здѣсь выросъ. Ты очень ошибаешься, если думаешь, что страною здѣсь управляетъ герцогъ. Ничуть не бывало! всѣмъ управляетъ Феличита, злая фея Личита. Сюда ко двору она пріѣхала въ пятидесятыхъ годахъ и не привезла съ собою и дюжины рубашекъ. Она говорила чистымъ вѣнскимъ нарѣчіемъ и потому произвела глубокое впечатлѣніе на герцога и его дворъ. Герцогъ всегда былъ расположенъ къ Австріи, а потому особенно расположенъ и къ сторонницѣ ея. Дѣло безъ ревности, конечно, не обошлось, но герцогинѣ съумѣли доказать, что ревность ея не имѣетъ основанія. Спустя нѣкоторое время, Феличита выписала себѣ изъ Вѣны кузена фонъ-Барденштейна, постоянно катавшагося верхомъ съ герцогиней и дорого обходившагося странѣ, а потомъ выписала втораго кузена фонъ Гесница, весь багажъ котораго былъ завернутъ въ носовомъ платкѣ. Сама Феличита испугалась его крайней бѣдности, и постаралась принарядить кузена и пересадить его поближе къ герцогу, гдѣ новое растеніе тотчасъ же пустило корни и начало процвѣтать. Феличита — природная интриганка, суетъ носъ свой во всѣ горшки, и не пренебрегаетъ никакими средствами. Тогда былъ отставленъ достойный гофмаршалъ фонъ-Боденштейнъ и многіе другіе. Пріѣзжіе австрійцы забрали въ руки всѣ бразды правленія и прямо стали высказываться противъ Пруссіи.

— Князь Бисмаркъ, отправляя меня сюда, сказалъ, чтобы я больше обращалъ вниманія на настроеніе народа, чѣмъ на толки при дворѣ, замѣтилъ Бессингъ.

— А народъ расположенъ къ Пруссіи и ненавидитъ все австрійское. Я вполнѣ сочувствую народу въ его любви къ Пруссіи, хотя мнѣ нерѣдко приходится терпѣть отъ этого.

— Ты съ какой-то грустью говоришь объ этомъ, Фрицъ, сказалъ Бессингъ.

— Еще бы, семейство моей невѣсты — приверженцы герцогскаго двора, и мнѣ приходится слушать много нелѣпостей.

— Противъ этого я знаю только одно средство: женись скорѣе и вырви свою невѣсту изъ консерваторскаго гнѣзда.

Разговоръ о невѣстѣ Фрица заставилъ Гуго задуматься. Онъ задумался о Валеріи. Онъ не забылъ еще прелестной, гордой дѣвушки, свиданіе съ которой было для него вещью въ высшей степени тягостной, такъ какъ въ немъ вспыхнули всѣ старыя чувства и старая обида. Она пренебрегла имъ изъ какихъ-то узкихъ предразсудковъ, и жила теперь здѣсь, возбуждая презрѣніе и боязнь, какъ любовница принца Александра, для него на вѣки потерянная!

Бессингу легче было бы, еслибы она изъ любви предпочла ему кого нибудь другаго. Но онъ не могъ не замѣтить, какъ она покраснѣла при видѣ его, какъ она взволновалась, когда онъ заговорилъ съ нею. Его душевная рана снова открылась. Она отвергла его, не смотря на то, что любила, и это казалось ему непонятнымъ. Но всего болѣе убивала его мысль, что Валерія предпочла блестящій позоръ тихому счастью.

Онъ нашелъ Валерію очаровательнѣе, чѣмъ когда либо, и сердце его замирало при видѣ ея. Неужели она могла предпочесть грубаго и къ тому же женатаго человѣка только потому, что онъ принцъ крови?

Бессингъ сильно сталъ мѣшать щипцами въ каминѣ, точно на невинныхъ угляхъ хотѣлъ выместить свою досаду.

Санновъ, не замѣчая задумчивости Бессинга, продолжалъ между тѣмъ:

— Что это за комедія съ сегодняшнимъ появленіемъ сѣрой принцессы и воронъ! Вѣдь вся Германія расхохочется надъ нами. Повѣришь-ли, что при дворѣ вѣрятъ въ эти предсказанія? Тотчасъ же послѣ пріема, во дворцѣ производилось слѣдствіе, и одинъ изъ придворныхъ лакеевъ прямо сказалъ, что это было не привидѣніе, а кто-то въ бѣломъ платьѣ сбѣжалъ съ лѣстницы. Моя будущая теща говоритъ, что такое заявленіе — настоящая профанація.

— Что же можетъ быть проще такого объясненія, замѣтилъ Бессингъ.

— Конечно, но я все-таки не вѣрю тому, что говорятъ въ городѣ, что это бѣлое привидѣніе была прелестная Валерія, приходившая на свиданіе къ принцу Александру.

Щипцы вывалились изъ рукъ Бессинга и кровь бросилась ему въ лицо.

— Какая отвратительная клевета! вскочивъ, крикнулъ онъ.

Санновъ никакъ не подозрѣвалъ, какую бурю подняли слова его въ груди друга, такъ какъ онъ не зналъ о склонности его къ Валеріи фонъ-Боденштейнъ. Не замѣчая его страшнаго волненія, онъ продолжалъ:

— Принцъ Александръ имѣетъ обыкновеніе, послѣ домашнихъ сценъ между имъ и его жалкой женой, переселяться на нѣкоторое время въ другое помѣщеніе. Съ этимъ обыкновеніемъ и соединяютъ ночное явленіе. Но я справлялся и узналъ, что принцъ въ послѣднее время, то. есть, вчера вечеромъ, не выходилъ изъ своего замка.

— Жалкая сволочь, съ отчаяніемъ проговорилъ посланникъ, подходя къ. окну и прислоняясь горячей головой къ холодному стеклу. Валерія точно живая представилась ему такой, какой онъ видѣлъ ее у сестры на балѣ, скромной, застѣнчивой… Неужели въ нѣсколько лѣтъ она дошла до этого?… Неужели онъ обманывался въ ней? Сердце его подсказывало ему, что она невинна, и онъ готовъ былъ уничтожить всякаго, кто осмѣливался оскорблять даму его сердца.

— Я знаю, кто распускаетъ такую клевету, продолжалъ Санновъ: — и всѣ это знаютъ, но тѣмъ не менѣе находятъ удовольствіе грязнить дѣвушку. Хотя, надо сказать правду, она сама подаетъ поводъ къ толкамъ, и всѣ, кто зналъ покойнаго гофмаршала, жалѣютъ объ этомъ. Тебѣ, какъ посланнику, не мѣшало бы интересоваться Валеріей, такъ какъ многіе считаютъ ее будущей второй женой принца Александра. Принцъ до такой степени дурно обходится съ своей женой, что принцесса Генріета поклялась, что, при первомъ же благопріятномъ случаѣ, она потребуетъ развода. Тебѣ не мѣшало бы сойтись съ будущей герцогиней, тѣмъ болѣе, что принцъ изъ чувства противорѣчія клонится къ Пруссіи.

— Я уже слышалъ объ этомъ, сквозь зубы проговорилъ Бессингъ, не отходя отъ окна. — Я тебѣ никогда не говорилъ, медленно продолжалъ онъ, — что я знакомъ съ фрейленъ фонъ-Боденштейнъ, и видѣлся съ ней нерѣдко въ Берлинѣ.

— Въ первый разъ слышу, отвѣчалъ Санновъ.

— Я встрѣчался съ нею на балахъ три года тому назадъ; тогда она была совсѣмъ еще молоденькой дѣвушкой. Я слышалъ о томъ, что про нее говорятъ… поведеніе ея во всякомъ случаѣ странно. Ей бы слѣдовало прекратить частыя посѣщенія принца, это слѣдовало бы сдѣлать въ особенности матери… Между нами будь сказано, я не возобновилъ здѣсь знакомства только вслѣдствіе этихъ странныхъ толковъ. Но въ одномъ только будь увѣренъ; Валерія не могла упасть такъ низко.

— Говорятъ, что она очень умная дѣвушка и очень развитая… и, кромѣ того, она хороша собою… Жаль, если это такъ.

— Тогда она была еще только распускавшимся цвѣткомъ… Но у нея честолюбивая мать… Будемъ надѣяться, что обѣ такъ поступаютъ только по необдуманности.

Онъ отошелъ отъ окна и, снова сѣвъ къ камину, сталъ мѣшать угли.

— Мнѣ иногда страстно хочется вернуться въ Берлинъ. Мнѣ душно здѣсь. Князь Бисмаркъ совершенно вѣрно называетъ это герцогство «маленькимъ Китаемъ».

— Это правда, что здѣсь душно, и что, кромѣ оперы, ничего нѣтъ хорошаго.

Въ это время лакей доложилъ, что карета готова.

— Ты ѣдешь въ оперу? спросилъ Санновъ.

— Да.

— Вотъ что я хотѣлъ еще спросить у тебя. Познакомился-ли ты съ придворнымъ парикмахеромъ, фаворитомъ герцога? Если нѣтъ, то непремѣнно познакомся; тебѣ, какъ посланнику, это необходимо. Мосье Кюкопфъ можетъ оказать тебѣ необыкновенныя услуги, если ты съумѣешь взяться за него.

— Да, я уже слышалъ о немъ.

— Вамъ, господамъ дипломатамъ, нельзя всегда ходить прямымъ путемъ, и не мѣшаетъ приглашать иногда придворнаго парикмахера для того, чтобы онъ вырѣзАлъ тебѣ мозоли и въ это время разсказывалъ что нибудь.

— Къ сожалѣнію, у меня нѣтъ мозолей.

— Во всякомъ случаѣ сведи съ нимъ знакомство, то есть съ отцомъ и съ дочерью Сеппи, за которой постарайся ухаживать, и въ особенности не жалѣй денегъ.

— Благодарю тебя, и непремѣнно исполню твой совѣтъ.

Они пожали другъ другу руки и вышли на улицу. Въ ту минуту, какъ Бессингъ садился въ карету, мимо прошелъ плацмайоръ, закутанный въ плащъ.

— Вотъ идетъ настоящій-то мазурикъ, проговорилъ Санновъ настолько громко, что можно было слышать. — Онъ ужь и въ школѣ-то никуда не годился.

Дверца захлопнулась и карета понеслась по ярко освѣщеннымъ улицамъ.

XI.

Герцогъ былъ страстный любитель театра, и потому въ X. былъ дѣйствительно хорошенькій театръ. Субсидія на него шла изъ личныхъ суммъ герцога, и потому герцогъ не пропускалъ ни единаго представленія. Вслѣдствіе этого, при дворѣ считалось неприличнымъ не имѣть ложи или мѣста въ театрѣ.

Цѣна мѣстамъ была баснословно низкая, но зато герцогъ требовалъ, чтобы въ театръ являлись въ парадныхъ туалетахъ, чтобы не смѣли апплодировать, пока онъ не подастъ знака, и никогда не смѣли бы шикать или свистать.

Когда прусскій посланникъ вошелъ къ себѣ въ ложу, театръ уже былъ полонъ. Онъ подошелъ къ эстрадѣ, сдѣлалъ нѣсколько поклоновъ, которые тщательно были замѣчены, и сѣлъ на свое мѣсто.

Замѣтивъ свою милую Валерію, онъ не могъ не вспомнить о словахъ Саннова, и сердце у него заныло. Ему очень хотѣлось еще разъ посмотрѣть на дѣвушку, но зная, что каждое движеніе его здѣсь подмѣчается, онъ не взглянулъ, а только въ душѣ далъ себѣ слово завтра же побывать у оскорбленной дѣвушки и хоть вниманіемъ своимъ доставить ей удовлетвореніе. Сегодня онъ не хотѣлъ быть у гофмаршальши, потому что визитъ посланника, въ первый день новаго года, всегда носитъ на себѣ оффиціальный характеръ, и потому неблагоразумно было бы подвергать Валерію еще большимъ толкамъ, при ея и безъ того неловкомъ положеніи.

Когда поднялся занавѣсъ и началось уже представленіе, въ одну изъ ложъ шумно вошли австрійскій посланникъ, графъ Зальцка, и обершталмейстеръ фонъ-Барденштейнъ. Они явились сюда прямо съ обѣда.

— А принцеса Агнеса вѣрно еще не оправилась послѣ своего испуга, проговорилъ австрійскій посланникъ, увидавъ въ герцогской ложѣ вмѣсто нея графиню Вольфскеленъ, въ сильно декольтированномъ платьѣ. — Ну, эту Феличиту никакъ нельзя назвать красавицей.

— Но зато маленькая принцесса Тильда будетъ скоро такъ же хороша, какъ была хороша ея мать-герцогиня. Кто бы сказалъ это прежде, замѣтилъ фонъ-Барденштейнъ.

— Взгляните-ка, дорогой графъ, насмѣшливо проговорилъ гофмаршалъ: — нѣсколько повыше, тамъ тоже сидитъ красавица.

— Дѣйствительно, Сеппи красивѣйшая женщина изъ всего X..! съ жаромъ возразилъ Зальцка. — Но что вамъ до нея за дѣло?

Фонъ-Гесницъ толкнулъ обершталмейстера подъ бокъ и какъ-то странно улыбнулся.

Наверху, въ ложѣ, сидѣла Жозефина Кюкопфъ, дочь знаменитаго придворнаго парикмахера. Всѣмъ было извѣстно, что графъ Зальцка сильно строилъ ей куры. Многіе даже говорили, что онъ и господинъ фонъ-Ротвейль, плацмайоръ, оба сильно влюблены въ эту красавицу, не обращавшую на нихъ вниманія.

Въ маленькомъ городишкѣ съ его сплетнями разсказывались всевозможныя исторіи объ этомъ графскомъ увлеченіи.

— Какой красивый мужчина этотъ фонъ-Бессингъ, замѣтила герцогиня, взглянувъ на ложу посланника.

— Потсдамскій гвардеецъ, грубымъ, почти мужскимъ голосомъ возразила Феличита: — настоящій выскочка.

Нѣсколько поодаль, въ углу ложи, сидѣла принцесса Тильда. Младшая дочь герцога Франца была прелестная дѣвушка, довольно высокая, стройная, свѣженькая, съ прелестными темными волосами и темными глазами.

Когда графиня произнесла свое замѣчаніе, она взглянула на нее, и ясно увидала, что принцесса несогласна съ ея замѣчаніемъ.

— Во всякомъ случаѣ, мы должны быть благодарны князю Бисмарку, задорно продолжала графиня, — что онъ прислалъ къ намъ такое красивое ничтожество… большой пустой футляръ… настоящаго статиста.

Затѣмъ она взглянула на другую ложу и многозначительно прибавила:

— А вотъ и его высочество, принцъ! и одинъ.

— Посмотрите, какъ онъ глядитъ на нее, прошептала герцогиня.

— Да, да, онъ пожираетъ ее глазами, злобно сказала графиня, глядя на принца Александра, дѣйствительно не спускавшаго глазъ съ Валеріи. — А принцесса Генріета опять нездорова?

— Она, говорятъ, посылала за докторомъ.

Въ верхнемъ ярусѣ рыжая Сеппи непремѣнно хотѣла показать графу Зальцка, что она не обращаетъ на него вниманія, и не сводила своего бинокля съ прусскаго посланника, не подозрѣвавшаго даже, что онъ обратилъ на себя вниманіе рыжей красавицы въ черномъ вырѣзномъ платьѣ, съ короткими рукавами и съ зеленой лентой на рыжихъ волосахъ.

Во время втораго акта, въ ложѣ прусскаго посланника появился синій фракъ барона фонъ Гримменштейна и до конца спектакля оставался тамъ.

— Посмотри-ка наверхъ, сказалъ Бессингу Санновъ, тоже сидѣвшій у него въ ложѣ: — тамъ сидитъ рыжая Сепни.

— Та, о которой ты мнѣ говорилъ сегодня?

— Она и есть. Дочь парикмахера. Вишь, плутовка, она замѣтила, что мы говоримъ о ней. Не мудрено, что она такъ опытна: весь свѣтъ ухаживаетъ за ней; твой коллега, графъ Зальцка, говорятъ, сильно вздыхаетъ, только тщетно.

— Какое оригинальное лицо! отвѣчалъ Бессингъ, посмотрѣвъ въ бинокль на Сеппи.

— Поздравляю тебя, возразилъ ему на это пріятель, — ты положительно произвелъ на нее впечатлѣніе.

XII.

На слѣдующее утро прусскій посланникъ явился къ принцессѣ Генріетѣ, и на этотъ разъ былъ принятъ ею.

Бессингъ почувствовалъ глубокое сожалѣніе при видѣ блѣдной и разстроенной принцессы. Всѣмъ были извѣстны ея отношенія къ мужу, который, вовсе не стѣсняясь, отвратительно обращался съ нею.

Принцесса выразила сожалѣніе, что вчера не могла, по нездоровью, принять посланника.

— Новый годъ начался скверно, продолжала она: — кажется, со всѣхъ сторонъ скопляются тучи и начинаетъ гремѣть громъ.

Дипломатъ прямо посмотрѣлъ въ лицо принцессы.

— Громъ точно начинаетъ гремѣть, возразилъ онъ; — но будь те увѣрены, ваше высочество, что со стороны моего короля все будетъ сдѣлано для сохраненія мира, все, что можетъ быть сдѣлано, не оскорбляя чести Пруссіи.

— Я охотно вѣрю вамъ, отвѣчала принцесса Генріета: — я увѣрена въ добрыхъ намѣреніяхъ короля Вильгельма, но у васъ въ странѣ есть врагъ, а именно оппозиція. Всѣ думаютъ, что Пруссія слаба, такъ какъ у нея открытыя внутреннія распри.

Не успѣлъ Бессингъ отвѣтить на это, какъ отворилась дверь и вошелъ принцъ въ панталонахъ, обшитыхъ внизу кожей и замазанныхъ грязью, съ хлыстомъ въ рукахъ.

Его худое, некрасивое лицо, мало украшаемое рѣдкой бородой, было сегодня краснѣе обыкновеннаго, а глаза казались еще свѣтлѣе, чѣмъ всегда. Бессингъ всталъ и низко поклонился, принцесса Генріета бросила на мужа быстрый взоръ, невольно сверкнувшій ненавистью. Она, зная этого человѣка лучше другихъ, не могла не презирать и не ненавидѣть его. Нѣсколько сгорбившись и согнувъ колѣни, но гордо закинувъ голову назадъ, подошелъ онъ къ посланнику, подозрительно глядя на него.

— Ахъ! это вы, тайный совѣтникъ! а я думалъ, что кто нибудь изъ скучныхъ гостей… Вы… это дѣло другое.

Онъ говорилъ отрывисто и картавя.

— Садитесь… не безпокойтесь!.. Вотъ тебѣ письма… поздравленія съ новымъ годомъ. Все глупости!

Онъ досталъ изъ задняго кармана своего зеленаго, сильно поношеннаго, сюртука кучу бумажекъ и конвертовъ, и положилъ ихъ на столъ около жены.

Съ изумленіемъ замѣтилъ Бессингъ, что большая часть писемъ была распечатана.

— Благодарю, отвѣчала принцесса, и переложила письма на диванъ.

— Ну, что новенькаго? продолжалъ принцъ Александръ, безъ церемоніи развалясь въ креслѣ. — Прошу извинить за мой костюмъ, но грязь такая, что и сказать нельзя… Гдѣ же дѣти?

— У себя въ комнатѣ. Графиня Дингельштетъ можетъ привести ихъ?

— Нѣтъ, зачѣмъ же. Ну что же, еще ничего не слыхали, что думаютъ о знаменитомъ привидѣніи въ Берлинѣ?.. Diable, вздумало прогуливаться около моихъ комнатъ. Вотъ я ему покажу! Узнаетъ меня… Въ будущую субботу навѣрное попадемъ всѣ въ Кладдерадачъ!.. А графъ Бисмаркъ… Что надо?

— Баронъ фонъ-Гримменштейнъ покорнѣйше проситъ позволенія освѣдомиться о высочайшемъ здоровьѣ принцессы, доложилъ лакей.

— Просите сюда барона, поспѣшно сказала принцесса, прежде чѣмъ мужъ ея успѣлъ отвѣтить.

Съ свойственной ему непріятной манерой, откинулъ принцъ назадъ голову и грозно взглянулъ на жену. Онъ долженъ былъ сдержаться въ присутствіи посланника, но быстро всталъ.

— Скучный старый болтунъ!.. Извините… je me sauve.

Онъ милостиво протянулъ посланнику два пальца, кивнулъ женѣ и вышелъ въ дверь въ ту самую минуту, какъ въ другую входилъ баронъ.

У Бессинга точно камень свалился съ души, когда вышелъ противный мужъ такой очаровательной жены. Принцесса тоже перевела духъ и пошла на встрѣчу старому барону.

Бессингъ воспользовался этимъ случаемъ, чтобы откланяться. Принцесса осталась вдвоемъ съ Гримменштейномъ.

Старикъ поцѣловалъ руку принцессы, и съ искреннимъ чувствомъ посмотрѣлъ на прелестную женщину.

— Позвольте, ваше высочество, поздравить васъ съ новымъ годомъ, проговорилъ онъ, — и пожелать вамъ новаго счастья.

— Счастья? съ горечью повторила молодая женщина.

Старикъ носилъ принцессу на рукахъ, онъ зналъ ее съ дѣтства, и теперь не могъ безъ волненія смотрѣть на ея лицо, по которому потекли слезы.

— Ваше высочество! вскричалъ онъ. — У васъ здоровыя, прелестныя дѣти, сами вы пользуетесь здоровьемъ, уваженіемъ; совѣсть у васъ спокойна… вы уважаете себя.

— Позвольте… замолчите!.. вы сами не знаете, что вы говорите… Уважаю себя… уважаю! вскричала принцесса, зарыдавъ.

— Ваше высочество! ваше высочество! шепталъ растерявшійся старикъ.

— Уважаю себя!.. да вѣдь это насмѣшка, баронъ Гримменштейнъ. Будь я мужчиной, такъ я знала бы, что дѣлать.

Не успѣлъ растерявшійся баронъ отвѣтить что либо, какъ принцессы уже не стало въ комнатѣ, и вмѣсто нея на порогѣ появилась графиня Дингельштетъ.

— Ради Бога, графиня, сказалъ онъ, быстро подходя къ ней: — что я надѣлалъ, что тутъ происходитъ?

Графиня пристально посмотрѣла на него, и точно колебалась, но наконецъ рѣшительно сказала:

— Можетъ быть, вы можете посовѣтовать что нибудь, баронъ.

— Приказывайте, графиня, я къ вашимъ услугамъ, отвѣчалъ онъ отъ души. — Я зналъ ея мать, принцессу Марію, былъ молодъ вмѣстѣ съ ея бабушкой… Присутствовалъ на ея крестинахъ, не разъ носилъ ее на рукахъ! За счастье ея я готовъ пролить кровь свою. Говорите же… чѣмъ могу я помочь?

Графиня перестала колебаться и позвала барона въ смежную комнату.

— Слушайте, сказала она: — и судите сами.

— Слушаю, графиня!

Они сѣли и графиня начала вполголоса.

— Это было третьяго дня, во время обѣда. Принцъ былъ страшно не въ духѣ… можетъ быть, онъ поссорился съ фрейленъ фонъ-Боденштейнъ.

Фонъ-Гримменштейнъ хотѣлъ что-то возразить, но откашлялся и замолчалъ.

— Онъ приказалъ, чтобы дѣти были приведены къ столу, и началъ браниться, зачѣмъ маленькая принцесса не захотѣла говядины… при этомъ, конечно, посылалъ шпильки своей женѣ. Такъ какъ принцесса молчала, то онъ сердился все болѣе и болѣе. За десертомъ маленькій принцъ употребилъ какое-то самое вульгарное выраженіе, вѣроятно услышанное имъ у прислуги… Принцъ заявилъ, что ребенокъ могъ выучиться такому выраженію только у матери, которая, какъ извѣстно, выросла безъ всякаго призора.

— Ужасно! невѣроятно! вскричалъ старикъ.

— На это принцесса Генріета отвѣтила только: «Не теряйте своего достоинства, ваше высочество». Тутъ онъ вышелъ изъ себя!… Мы увели поскорѣе дѣтей, а онъ прибилъ ее! Мы съ гофмаршаломъ слышали, какъ онъ билъ, и затѣмъ, красный отъ злости, выбѣжалъ вонъ.

— А принцесса Генріета? едва слышно отъ волненія проговорилъ старикъ.

— Когда я вошла, она сидѣла блѣдная у камина и смотрѣла на огонь. Она не плакала и ни слова не говорила, только не велѣла мнѣ уходить.

— Надо положить этому конецъ! сказалъ баронъ: — это вѣдь ужь слишкомъ.

— Конецъ… да… Но какимъ же образомъ? Она молчитъ, но я вижу, что она рѣшилась на что-то.

— Надо положить конецъ… Въ бракѣ всего священнѣе дѣти… невинныя маленькія созданія… Необдуманный поступокъ можетъ отозваться на будущемъ поколѣніи. Разрыва допускать не слѣдуетъ…

— Молчите… Принцесса идетъ…

Оба бесѣдующіе встали и подошли къ окну.

— Надо полагать, что нынче будетъ плодородный годъ, заговорилъ баронъ.

Въ это время въ комнату вошла принцесса.

XIII.

— Баронъ Гримменшейнъ.

— Вашъ покорнѣйшій слуга, ваше высочество.

Старикъ ушелъ вслѣдъ за принцессой, а графиня Дингелыптетъ сѣла у окна и стала смотрѣть на улицу. Звукъ голосовъ чуть-чуть доносился до нея. Въ сосѣдней комнатѣ стоялъ старый баронъ передъ принцессой, сидѣвшей въ креслѣ. Онъ видѣлъ, какъ блѣдной принцессѣ трудно было рѣшиться говорить съ нимъ.

— Баронъ фонъ-Гримменштейнъ!

— Ваше высочество?

Она повернулась и посмотрѣла на него; глаза ея были полны слезъ.

— Вы были другомъ моего покойнаго отца, — едва слышно начала она.

— Да, я горжусь тѣмъ, что былъ его другомъ, — сказалъ старикъ.

— Хотите быть и моимъ другомъ, хотите?

Она взяла его за руку.

— Хочу, ваше высочество, я готовъ отдать жизнь свою, только бы вы были счастливы, проговорилъ глубоко тронутый старикъ.

— Баронъ! у васъ есть дочь… Мнѣ нуженъ вашъ совѣтъ".. Помогите мнѣ… Скажите, что мнѣ дѣлать?… Клянусь вамъ Богомъ, такъ жестоко наказующимъ меня, что несчастнѣе меня нѣтъ на свѣтѣ женщины! Я не могу болѣе выносить такой жизни!

Послѣднія слова точно невольно вырвались у нея изъ груди, которая стала высоко подниматься.

— Не волнуйтесь такъ… не говорите болѣе, я все знаю. Еслибы вы были моей дочерью, я по чистой совѣсти спросилъ бы васъ: все-ли вы дѣлали, что можно было сдѣлать, чтобы улучшить ваше положеніе?

— Все… все!… съ отчаяніемъ вскричала принцесса Генріета.

— Ну, такъ вотъ что я скажу вамъ, ваше высочество, продолжалъ онъ: — чѣмъ выше человѣкъ стоитъ въ жизни, тѣмъ болѣе обязанностей несетъ онъ на себѣ; стоя на возвышеніи, человѣкъ виденъ со всѣхъ сторонъ. Все будущее, спокойствіе цѣлой жизни, счастье дѣтей зависитъ отъ сознанія своей невинности… отъ терпѣнія…

Принцесса подняла руки и съ жаромъ проговорила:

— Я терпѣла долго, но далѣе терпѣть не могу.

— Ваше высочество! не волнуйтесь. Вы, конечно, терпѣли, прощали, но противодѣйствовали-ли вы?

— Я не понимаю васъ. Я обращалась къ своему деверю, герцогу; я, не теряя женскаго достоинства, объяснилась съ мужемъ, но повѣрьте мнѣ, что тигръ не можетъ быть такъ жестокъ, какъ принцъ.

— Но вѣдь у васъ дѣти, ваше высочество!

— Бѣдныя, бѣдныя дѣти! несчастныя созданья! рыдая, говорила принцесса.

— Ну, такъ вотъ видите: ради этихъ дѣтей, вы не должны и помышлять о разводѣ до тѣхъ поръ, пока не испробуете всѣхъ средствъ жить хорошо и безъ него. Вы подумайте о ихъ будущемъ… о вашемъ будущемъ, объ уваженіи…

— И это… это вашъ совѣтъ, баронъ Гримменштейнъ? закричала несчастная женщина, внѣ себя отъ горя и гнѣва. — Какъ, баронъ Гримменштейнъ, вы совѣтуете мнѣ, какъ посовѣтовали бы своей дочери, остаться съ такимъ музеемъ, послѣ всего того, что здѣсь случилось? Нѣтъ, никогда! И будь я послѣдняя женщина…

— Прошу васъ, ваше высочество, успокойтесь, почти съ испугомъ проговорилъ старикъ.

— Такъ вы не знаете всего, что я терплю!

— Знаю, ваше высочество, знаю все. Но повторяю, что бѣжать отъ мужа еще рано. Правило прощать обиды — не всегда удобоисполнимое правило. Отчего вы не дѣйствуете, когда жизнь становится вамъ уже невыносимой?

— Что же мнѣ дѣлать?

— Не забывайте, ваше высочество, что теперь я говорю съ своей дочерью. Вы сильнѣе своего мужа.

Молодая женщина въ недоумѣніи посмотрѣла на старика.

— Вы совѣтуете мнѣ не уступать? прошептала она.

— Ни въ чемъ. Я знаю, что вы сильнѣе его.

Черезъ нѣсколько минутъ принцесса осталась одна и въ изнеможеніи опустилась на кресло.

XIV.

— Тайный совѣтникъ фонъ-Бессингъ!

Валерія, сидѣвшая у своего мольберта и до такой степени углубившаяся въ свою работу, что не слыхала, какъ вошелъ лакей, обернулась къ нему, и, услыхавъ его слова, быстро встала съ табурета. Пріятно удивленная, но вмѣстѣ съ тѣмъ и испуганная, взглянула она на него, положила палитру и кисть, и бросилась къ зеркалу. Изъ устъ ея вырвалось едва слышное: «наконецъ-то!» Она быстро поправила волосы, еще болѣе испугалась, увидавъ, какъ блѣдна, и, стараясь заглушить біеніе своего сердца, проговорила:

— Просите тайнаго совѣтника и доложите о немъ гофмаршальшѣ.

Съ этими словами она ушла въ сосѣднюю комнату, чтобы хоть немного оправиться. Комната была пуста, когда Бессингъ вошелъ въ нее и, остановившись, съ удивленіемъ осмотрѣлся.

Онъ исполнилъ свое рѣшеніе сдѣлать визитъ, но желая придать ему частный характеръ, онъ пришелъ пѣшкомъ. У него тоже страшно билось сердце, вслѣдствіе двоякой причины; а именно: чѣмъ дольше смотрѣлъ онъ на богатое убранство комнатъ, тѣмъ мрачнѣе становился.

Онъ никогда не переставалъ любить ее, и теперь эта роскошь огорчала его. Валерія развязно вышла къ своему бывшему поклоннику; она успѣла только снять передникъ и почистить свое простое, черное рабочее платье, которое очень шло къ ней, въ особенности теперь, когда она была такъ блѣдна и взволнована. Бессингъ поклонился съ извиненіемъ, что явился только сегодня, но что раньше онъ не могъ, такъ какъ слишкомъ былъ занятъ на службѣ.

— Лучше поздно, чѣмъ никогда, отвѣчала Валерія, стараясь принять веселый, беззаботный тонъ. — Прошу садиться, мать моя сейчасъ выйдетъ.

Бессингъ опустился на указанный ему стулъ противъ свѣта, въ то время, какъ Валерія сѣла въ тѣни.

— А я то думала, что посланнику при здѣшнемъ дворѣ совсѣмъ ужь нечего дѣлать, улыбаясь, продолжала она: — видите, какъ можно иногда ошибаться.

Она замѣтила, что онъ смущенъ и мѣняется въ лицѣ.

— Какъ ни ничтоженъ мой постъ, но дѣла мнѣ все-таки довольно, въ особенности, если серьезно смотрѣть на свою обязанность, отвѣчалъ онъ, ставя шляпу около себя на коверъ. Взоръ его упалъ на роскошный букетъ въ вазѣ, стоявшей на столикѣ какъ разъ противъ него. На этотъ разъ покраснѣла Валерія.

— Прошу извинить меня, что я принимаю васъ въ такомъ простомъ рабочемъ туалетѣ, торопливо продолжала она: — не смотря на то, что мы такъ давно ждемъ васъ, вы все-таки застали меня врасплохъ.

— Вы очень любезны, фрейленъ, отвѣчалъ Бессингъ, не переставая пристально смотрѣть на букетъ.

— Я сидѣла за своимъ ежедневнымъ занятіемъ, и сняла только свой фартукъ, чтобы достойнымъ образомъ принять васъ; поэтому-то я невольно и заставила васъ ждать.

— Вамъ не слѣдовало церемониться со мною.

— Когда въ слѣдующій разъ вы сдѣлаете намъ честь и пожалуете къ намъ, то обѣщаю вамъ болѣе не церемониться.

— Вы рисуете цвѣты? спросилъ Бессингъ и въ смущеніи раз сматривалъ свои перчатки.

— Ахъ, нѣтъ! Я не думала, чтобы вы до такой степени забыли художественныя попытки дѣвочки, которую удостоивали когда-то вашимъ вниманіемъ. Впрочемъ, это было уже такъ давно.

— Позвольте, покраснѣвъ, проговорилъ Бессингъ. — Тогда вы еще учились… и, кромѣ того, говоря откровенно, я только одинъ разъ видѣлъ ваше произведеніе…

— Ахъ, знаю, знаю… вы видѣли ту ужасную картину, что я подарила Маріи къ праздникамъ, копію пастуха изъ Кампаніи. Ахъ, пожалуйста, не говорите объ этомъ, а скажите мнѣ лучше, нравится-ли вамъ здѣсь?

Бессингъ отвѣчалъ какъ-то сухо, холодно. Богъ знаетъ отчего, дипломату никакъ не удавалось говорить свободно и весело, какъ говорила Валерія, которая снова навела разговоръ на изящныя искусства и наконецъ на живопись.

— Этотъ букетъ, сказала она, присланъ къ новому году; еслибы я была въ состояніи воспроизвести его во всей красѣ, то могла бы считать себя великой художницей. Но я, къ сожалѣнію, простая копировщица.

Говоря это, она взглянула на него не только серьезно, но даже печально; въ ея взорѣ и голосѣ послышался даже какой-то упрекъ.

— Такъ какъ я, послѣ того пастуха, не видалъ вашихъ произведеній, то…

— То вы сомнѣваетесь въ моихъ словахъ… Вы думаете, что я черезъ чуръ скромна.

— Нѣтъ, нѣтъ, только я лишенъ возможности судить.

— Ну, такъ потрудитесь взглянуть, отвѣчала она, вставая и приглашая его за собой.

Бессингъ подошелъ къ мольберту… Валерія не спускала съ него глазъ. На мольбертѣ стояла большая, почти оконченная картина, копія съ прелестной венеціанки Джіованни Савольдо, изъ берлинскаго музея.

— Дѣйствительно, вскричалъ Бессингъ, съ удивленіемъ глядя на картину: — вы несправедливы къ себѣ, вы, фрейленъ, настоящая художница!

Въ его возгласѣ слышалась радость и искренность; Валерія была такъ довольна, что покраснѣла. Юная улыбка озарила ея лицо, тотчасъ же принявшее снова серьезное выраженіе.

— Нѣтъ, нѣтъ, я не художница, герръ фонъ-Бессингъ. Рисуя по стольку разъ одно и то же, нарисуешь наконецъ и хорошо.

Онъ посмотрѣлъ на нее, не понимая ни тона ея голоса, ни словъ.

— Вы смотрите вопросительно… и точно удивлены? Я не стану скрываться отъ васъ. Я думаю, вы отъ сестры своей слышали, какъ плохи наши обстоятельства. Тогда, конечно, я была еще ребенкомъ… слишкомъ гордымъ, чтобы сознаться въ этомъ, такъ какъ бѣдность казалась мнѣ позоромъ и конфузила меня… или, лучше сказать, она заставляла меня заноситься… но съ годами я убѣдилась, что трудиться не позорно.

Говоря такимъ образомъ, Валерія прямо и осмысленно глядѣла на покраснѣвшаго посланника, страшно взволнованнаго и ловко обойденнаго ею. Она очень хорошо видѣла и въ душѣ радовалась, что двусмысленныя слова, объясняющія ея прежнюю холодность, прямо проникли ему въ душу.

— Хотите, я покажу вамъ свою мастерскую? улыбаясь, продолжала она.

— Я дѣйствительно не совсѣмъ понимаю, фрейленъ. Тогда я, конечно, слышалъ нѣчто въ этомъ родѣ… но теперь, когда герцогъ милостиво принимаетъ вашу матушку ко двору… проговорилъ Бессингъ, съ холоднымъ потомъ на лбу.

— Ну, эта милость намъ только въ тягость, рѣзко возразила Валерія, принимая шуточный тонъ: — надѣяться на себя гораздо спокойнѣе.

Она пошла впередъ, взоромъ приглашая его слѣдовать за собою, и вошла въ смежную комнату.

— Вотъ, можете увидѣть сами, сказала она, указывая рукой,

— Бессингъ нерѣшительно заглянулъ и остановился, какъ прикованный на порогѣ.

— Да… въ самомъ дѣлѣ! невольно проговорилъ онъ.

По стѣнамъ почти пустой, и только однимъ узкимъ окномъ освѣщенной комнаты, стояло отъ шести до восьми еще не совершенно оконченныхъ венеціанокъ; а двѣ оконченныя были уже въ рамахъ. Бессингъ совершенно смутился при видѣ этой галлереи, или мастерской; то, что онъ ощущалъ, было ясно видно на его лицѣ.

— Живопись кажется мнѣ привлекательнѣе другихъ женскихъ работъ, привлекательнѣе, интереснѣе и выгоднѣе. Не смотря на то, что въ настоящемъ случаѣ она является ремесломъ, я все-таки занимаюсь ею съ наслажденіемъ и, кромѣ того, могу не сидѣть сложа руки.

Все это Валерія говорила тихо, ласково и довѣрчиво, а Бессингъ то смотрѣлъ на нее, то на картины, и не находилъ словъ, чтобы отвѣтить.

— Для дѣвушки, воспитанной въ такомъ баловствѣ, въ какомъ была воспитана я, трудно лишать себя извѣстнаго, весьма дорогаго комфорта — хорошей уютной комнаты, напримѣръ, прислуги, мѣста въ театрѣ, продолжала она: — и на все на это я имѣю съ своихъ картинъ… Да… мнѣ вѣдь платятъ недурно… я получаю отъ тридцати до пятидесяти талеровъ за одну головку, а въ мѣсяцъ я пишу двѣ, иногда и три головки.

— Да можетъ-ли это быть? сказалъ наконецъ Бессингъ и еще болѣе сконфузился.

— Очень просто, отвѣчала Валерія, нарочно не желавшая его понять. Когда я ходила въ Берлинѣ къ своему профессору, то черезъ одну изъ ученицъ я узнала, что «Подъ Липами» есть купецъ, покупающій этюды начинающихъ художниковъ. Такимъ образомъ можно было, по крайней мѣрѣ, окупать полотно и краски. Потомъ онъ начиналъ платить подороже, но мѣрѣ того, какъ художникъ совершенствовался. Эти картины идутъ сотнями въ Россію и Америку; какъ мнѣ говорили, бывали примѣры, что знаменитые мастера, на вѣсъ золота, покупали свое мазанье, только бы оно не гуляло по свѣту.

Грудь Бессинга высоко поднималась отъ стыда и сожалѣнія… несомнѣнно онъ вдвойнѣ напрасно обвинялъ Валерію. Объясненіе, высказанное ею, почему она отдалялась прежде отъ него, не произвело на него такого впечатлѣнія, какъ это доказательство, что гордая дѣвушка работала изъ-за денегъ. Онъ былъ тронутъ, и упрекалъ себя въ глубинѣ своего добраго сердца. Кромѣ того, въ этомъ обстоятельствѣ онъ усматривалъ еще оправданіе другаго рода. Будь Валерія дѣйствительно любовницей принца Александра, то ей, конечно, не нужно было бы рисовать дюжинами картины; вслѣдствіе этого, доброе сердце его находилось въ большой опасности. Бессингу и въ голову, конечно, не приходило, что она могла обманывать его. Онъ хотѣлъ, въ теплыхъ словахъ, высказать ей свое уваженіе и пріязнь, какъ вошла госпожа фонъ-Боденштейнъ и помѣшала ему.

Мать прелестной дочери приняла гостя очень натянуто и очень сухо, и сильно нахмурила брови, увидавъ, что Валерія съ перваго же раза отнеслась къ нему такъ довѣрчиво. Она въ послѣднее время замѣтила, что дочь обращаетъ на стараго знакомаго больше вниманія, чѣмъ было бы желательно; она боялась, что Валерія, знакомствомъ этимъ, хочетъ положить непреодолимую преграду между принцемъ и собою. Вчера, во время визита принца, она была замѣтно холодна, а принцъ какъ разъ вчера сказалъ матери нѣсколько словъ, оживившихъ вновь ея честолюбивыя надежды. Ея холодный, чопорный пріемъ, какъ холодная ванна, подѣйствовалъ на Бессинга, который и самъ тотчасъ же сталъ холоднымъ дипломатомъ, явившимся съ визитомъ.

Баронесса тотчасъ же прекратила разговоръ о картинахъ и заговорила о городскихъ дѣлахъ, о театрѣ и тому подобныхъ вещахъ, и заговорила такъ церемонно, что Бессингъ, смутившись, взялся за шляпу и откланялся.

Баронесса высказала ему, что вполнѣ чувствуетъ, какую онъ сдѣлалъ имъ честь своимъ посѣщеніемъ, и надѣется, что онъ у нихъ не въ послѣдній разъ… хотя двѣ женщины, живущія вдали отъ свѣта, врядъ-ли могутъ быть интересны. Валерія протянула ему руку. Онъ спустился съ каменной лѣстницы и направился къ себѣ.

— Господинъ посланникъ не удостоилъ насъ пріѣхать къ намъ. Видишь, дитя мое, какъ надо быть осторожными съ такими людьми, съ горечью говорила гофмаршальша, глядя вслѣдъ за уходившимъ: — Ну да и чего можно ожидать отъ человѣка, дѣдъ котораго ходилъ съ котомкой за плечами.

Валерія не отвѣчала ни слова, но подвязала передникъ, и съ тяжелымъ сердцемъ принялась за работу.

XV.

Тайный совѣтникъ Бессингъ, идя по площади, былъ совершенно поглощенъ мыслью о Валеріи. Сердце его сильно билось, когда онъ перебиралъ, что ему въ ней нравилось и что не нравилось. Онъ почти прошелъ уже всю площадь, какъ вспомнилъ, что ему надо зайти къ придворному парикмахеру, вовсе не для того, чтобы познакомиться съ его хорошенькой дочерью, а для того, чтобы постричься и сдѣлать кое-какія покупки. Онъ свернулъ съ площади въ узенькій переулокъ, гдѣ ему встрѣтился офицеръ, занявшій своей, закутанной въ шинель, фигурой почти всю улицу. Бессингъ, какъ человѣкъ благоразумный, отодвинулся къ сторонкѣ, — и мимо него, не поклонившись, прошелъ плацъ-маіоръ фонъ-Ротвейль. Съ улыбкой вспомнилъ онъ, что Санновъ разсказывалъ ему о несчастной любви плацъ-маіора къ рыжей Сеппи, и пошелъ дальше.

Когда Бессингъ вошелъ въ изящный магазинъ любимца герцога, изъ-за конторки поднялась женщина, предварительно позвонивъ, и сказала вышедшему изъ сосѣдней комнаты ливрейному лакею:

— Францъ, снимите пальто съ господина тайнаго совѣтника.

Бессингъ вѣжливо раскланялся съ Сеппи, которая, улыбаясь, ждала, пока Францъ снималъ пальто. Сеппи стояла за конторкой въ черномъ модномъ платьѣ, съ розою у вырѣзнаго лифа и съ нѣсколько напудренными волосами, что придавало ей особенно пикантный видъ, вслѣдствіе чего она непремѣнно должна была производить впечатлѣніе на мужчинъ съ нѣжнымъ сердцемъ. Бессингъ никакъ не думалъ, что дочь Жана Кюкопфа такъ хороша, и что вблизи она гораздо лучше, чѣмъ издали. Онъ не замѣтилъ, что она покраснѣла и обрадовалась его посѣщенію.

— Прошу васъ погодить съ минуту, тамъ сейчасъ освободится мѣсто, заговорила Сеппи, очаровательно улыбаясь и опершись своими прелестными пухлыми ручками о прилавокъ.

Бессингъ не удивился, что его знаютъ, но посмотрѣлъ еще разъ на прелестную дѣвушку и, не садясь на стулъ, подставленный ему Францомъ, сказалъ, нѣсколько смущаясь отъ зоркихъ взглядовъ Сеппи:

— Это время, фрейленъ, я могу употребить на то, чтобы купить, что мнѣ надо.

— Чѣмъ могу служить, господинъ посланникъ? спросила Сеппи съ заискивающей любезностью, на которую однакоже Бессингъ не обратилъ должнаго вниманія.

— Я попрошу у васъ мыла и головную щетку.

Дѣвушка обернулась, съ минуту обдумывала, какой ящикъ ей слѣдовало выдвинуть, и затѣмъ поставила предъ Бессингомъ картонъ.

— Тутъ вы найдете то, что вамъ надо… Понравилась-ли вамъ вчерашняя опера? спросила Сеппи.

Бессингъ нѣсколько удивился такой безцеремонности. Онъ былъ человѣкъ серьезный, и, кромѣ того, въ этотъ день нѣсколько разстроенъ; но, вспомнивъ о совѣтѣ Саннова, отвѣчалъ гораздо любезнѣе, чѣмъ желалъ.

— Очень. Фрейленъ Берингеръ была вчера особенно въ голосѣ.

— Я страстно люблю театръ.

— И, кажется, не пропускаете ни одного представленія?

Сеппи покраснѣла отъ удовольствія.

— Вы очень любезны, что замѣчаете такую незначительную особу, какъ я, отвѣтила она и скромно опустила глаза.

Бессинга начинала забавлять задорная дѣвушка, или, можетъ быть, самолюбіе его было нѣсколько польщено, только онъ, не смотря на всю свою серьезность, опустился на кресло и сталъ поддерживать разговоръ, въ которомъ дѣвушка дѣйствительно выказала и остроуміе, и наблюдательность. Въ это время, изъ парикмахерской выходили мужчины, и съ улицы приходили тоже, и всѣ считали долгомъ поговорить съ дѣвушкой, которая однакоже сегодня мало обращала на нихъ вниманія.

Минутъ черезъ десять, Бессингъ всталъ, любезно простился и ушелъ въ сосѣднюю комнату, чтобы отдать себя въ руки самого Кюкопфа, тоже выразившаго удовольствіе при видѣ посланника, котораго онъ, не смотря на возраженія Бессинга, постоянно называлъ «превосходительствомъ».

По выходѣ изъ парикмахерской въ магазинъ, онъ получилъ отъ Сеппи свертокъ со своими покупками и, развертывая его дома, къ немалому своему удивленію, увидалъ голубую шелковую подушечку съ вышитыми цвѣтами, которую онъ вовсе не покупалъ. Улыбаясь, отложилъ онъ въ сторону подарокъ и, взглянувъ на цвѣты, невольно сталъ думать о Валеріи. Нѣкогда такъ горячо любимая дѣвушка, точно живая, стояла передъ нимъ съ своимъ правильнымъ лицомъ и бѣлокурыми, пепельнаго цвѣта, волосами. Онъ такъ задумался о прошедшемъ, припоминая каждое ея слово, что забылъ объ обѣдѣ, и только вошедшій лакей напомнилъ ему о томъ.

Французскій посланникъ, такъ же, какъ австрійскій и прусскій, былъ человѣкъ холостой, и потому они всѣ трое обѣдали въ гостинницѣ «Лебедь».

Французскій посланникъ былъ очень знающій человѣкъ, бредилъ искусствомъ и музыкой, и жилъ преимущественно въ кругу артистовъ. Онъ былъ особенно любимъ при дворѣ и, въ особенности, принцессой Агнесой, но не обращалъ ни малѣйшаго вниманія на сплетни, и потому не пользовался особенной милостью графини Феличиты.

Графъ же Зальцка былъ истымъ, горячимъ мадьяромъ, со всѣми недостатками и всѣми достоинствами своего племени: онъ былъ вспыльчивъ, чистосердеченъ, великодушенъ. Одаренный прекрасной наружностью, онъ любилъ пожить, и не очень разбиралъ средства для удовлетворенія своихъ прихотей. Онъ былъ положительнымъ фаворитомъ двора, и всѣ дамы точно сговорились, чтобы совсѣмъ вскружить ему голову. Вслѣдствіе этого, молодой человѣкъ бывалъ иногда заносчивъ и воображалъ, что весь свѣтъ къ его услугамъ, но, въ сущности, былъ человѣкъ дѣйствительно хорошій, и потому, не смотря на политическое соперничество, сошелся съ Бессингомъ такъ близко, что возбуждалъ этимъ неудовольствіе придворной троицы.

Его, конечно, предостерегали противъ Бессинга, какъ противъ шпіона Бисмарка, но великодушный австрійскій посланникъ былъ убѣжденъ, что человѣкъ всегда имѣетъ перевѣсъ надъ дипломатомъ, и нерѣдко доходилъ до того, что подсмѣивался надъ своимъ же правительствомъ.

Обершталмейстеръ фонъ-Барденштейнъ, въ свободные дни, тоже обѣдалъ въ «Лебедѣ», для того чтобы съ извѣстной цѣлью слушать, что говорятъ посланники. Когда же онъ отсутствовалъ, то слушалъ за него старшій лакей. Графъ Зальцка открылъ это и разсказалъ своимъ собесѣдникамъ, вслѣдствіе чего они были очень осторожны въ присутствіи этихъ двухъ особъ. Зальцка никакъ не могъ отказать себѣ въ удовольствіи сообщать, съ самымъ невиннымъ видомъ, въ присутствіи того или другаго, какую-нибудь болѣе или менѣе невѣроятную новость, и затѣмъ радовался и забавлялся, узнавая, что новость эта уже сообщена двору.

— А вы опоздали! вскричалъ графъ Балабрегъ, любезно здороваясь съ Бессингомъ, извѣстнымъ своей акуратностью.

— Я готовъ внести штрафъ! отвѣчалъ Бессингъ, — и поставить бутылку шампанскаго, которую мы разопьемъ за здоровье одной молодой особы, съ которой я имѣлъ честь сегодня познакомиться.

Обершталмейстеръ пристально посмотрѣлъ на Бессинга и сказалъ:

— Ага! сегодня въ первомъ часу вы были у Жана Кюкопфа и стриглись!

Бессингъ и другіе присутствующіе съ удивленіемъ посмотрѣли на обершталмейстера. Графъ Зальцка, съ насмѣшливымъ добродушіемъ, обратился къ Бессингу.

— Какъ видите, милѣйшій тайный совѣтникъ, въ здѣшней прокл… дырѣ ничего скрыть нельзя! Но, пожалуйста, вы не очень отбивайте у меня Сеппи… я и безъ того не знаю, какъ отвлечь отъ васъ дѣвушку.

Лицо обершталмейстера приняло багровый оттѣнокъ.

— Да, вы правы, графъ, отвѣчалъ Бессингъ; — въ здѣшнемъ маленькомъ городишкѣ можно, не выходя на улицу, узнать всѣ новости въ свѣтѣ.

Бессингъ въ тотъ же день написалъ въ Берлинъ обо всемъ случившемся на новый годъ, но написалъ просто, безъ всякой ироніи, а чрезъ нѣсколько дней получилъ изъ Берлина бумагу съ совѣтомъ хорошенько запирать свои замки и присматривать за своей прислугой. Въ конвертѣ была вложена копія съ его замѣтокъ, по которымъ онъ составлялъ отчетъ. Вслѣдствіе этого, онъ тотчасъ же отказалъ своей прислугѣ и выписалъ новую изъ Берлина.

— Точно, графъ правъ, что это проклятая дыра.

XVI.

6-го января, въ крещеніе, въ X. обыкновенно давался первый маскарадъ въ театрѣ. Приготовленія къ этому маскараду заставили дамъ забыть даже о происшествіяхъ новаго года. Появленіе сѣрой принцессы занимало только капитана фонъ-Ротвейля, принцессу Агнесу и ея прелестную фрейлину, Елену фонъ-Рошъ.

Фонъ-Ротвейль еще болѣе попалъ въ милость: онъ производилъ неустанно дальнѣйшее слѣдствіе, и принесъ герцогу вещественное доказательство, найденное имъ на лѣстницѣ: жемчужную булавку.

Эти крещенскіе маскарады носили на себѣ патріархальный характеръ, такъ какъ на нихъ нѣсколько забывались мѣстныя китайскія церемоніи, и ихъ посѣщалъ дворъ, полгорода и въ особенности богатые бюргеры.

Бессингъ вначалѣ не хотѣлъ быть на этомъ балу, такъ какъ мысли его слишкомъ были заняты Валеріей, и ему вовсе не хотѣлось веселиться; но Санновъ до того уговаривалъ его, что онъ наконецъ послалъ за маской и домино. На рѣшеніе его повліяла, можетъ быть, еще и другая причина: онъ получилъ массу раздушенныхъ записочекъ съ просьбою быть непремѣнно въ маскарадѣ

Серьезный дипломатъ былъ сильно заинтересованъ такимъ вниманіемъ прекраснаго пола. Кто бы могъ такъ интересоваться имъ? Можетъ быть, рыжая Сеппи? (Онъ улыбнулся). Но вѣдь не могла же она написать всѣ эти письма. Кто же еще?

Онъ рѣшился наконецъ отправиться на балъ и не надѣвать никакого значка. Въ душѣ ему, можетъ быть, очень хотѣлось испытать какое нибудь приключеніе, которое могло бы служить развлеченіемъ при невыносимомъ однообразіи его жизни въ X. Но болѣе всего ему хотѣлось встрѣтить на балѣ особу, заставлявшую биться его сердце, — встрѣтить Валерію.

Утромъ, 6-го числа, Бессингъ получилъ по почтѣ маленькій свертокъ и записку незнакомаго почерка. Въ бумагѣ былъ завернутъ небольшой букетъ прелестныхъ пармскихъ фіалокъ и записка, написанная на полулисточкѣ почтовой бумаги, съ обрѣзаннымъ угломъ, на которомъ было или имя, или гербъ. Написано было слѣдующее:

"Если сегодня вечеромъ ты будешь съ этими фіалками, то я сообщу тебѣ важную тайну. Остаюсь конфиденціально

Дамой съ фіалками".

Бессингъ посмотрѣлъ на цвѣты и на записку, покачалъ головой, прочелъ еще разъ и отложилъ все въ сторону.

— Странно. Мнѣ никакъ не приходило въ голову, чтобы здѣсь такъ мною занимались, прошепталъ онъ. — Во всякомъ случаѣ, хоть все это и шутки, но не мѣшаетъ быть осторожнымъ!

Онъ принялся читать газеты, но бросилъ, и еще разъ прочелъ записку.

— Въ моемъ будущемъ отчетѣ, конечно, я не упомяну объ этомъ, улыбаясь, подумалъ Бессингъ. — Санновъ говорилъ мнѣ, что эта Сеппи большая озорница, и она вѣрно выкидываетъ эти штуки.

Въ девять часовъ, предметъ всѣхъ этихъ интригъ стоялъ въ черномъ фракѣ и шелковомъ домино, и ждалъ доцента Саннова, чтобы ѣхать съ нимъ въ маскарадъ.

— Здѣсь такое обыкновеніе, говорилъ ему Санновъ, услышавъ отъ Бессинга о фіалкахъ: — дѣвушки любятъ подтрунивать. Ты, милый Гуго, красивый мужчина и, кромѣ того, хорошая партія!

— Ты шутишь!

— Нимало!.. Но я не хочу конфузить тебя. Да, кстати, и невѣста моя Эрнестина тоже будетъ тамъ, въ розовомъ домино, такъ какъ она считаетъ, что невѣстѣ неприлично надѣть что нибудь черное.

— Ну такъ, съ твоего позволенія, я буду ходить съ твоими будущими родственниками; вообще я боюсь, что соскучусь. Признаюсь, много лѣтъ не былъ я въ маскарадѣ.

— Напрасно боишься, не соскучишься, объ этомъ позаботятся тѣ, кто писалъ тебѣ записочки.

Хотя для посланниковъ и двора была отведена большая герцогская ложа и фойе, но Бессингъ предпочелъ остаться внизу съ будущей тещей Саннова. Не успѣли они войти въ залъ, какъ на рукѣ Бессинга повисла маленькая маска, и пальцемъ написала ему на ладони Б. Бессингъ съ удивленіемъ и досадой пристально посмотрѣлъ на нее.

— Почемъ вы меня знаете? спросилъ онъ, не соображая, что выдалъ себя. Онъ былъ совсѣмъ неопытный человѣкъ въ дѣлахъ маскарадныхъ интригъ.

— Зачѣмъ не надѣлъ ты пунцоваго банта? вмѣсто отвѣта спросила незнакомка, — Развѣ ты не получилъ моего письма?

— Онъ получилъ столько писемъ, что, исполняя требованіе писавшихъ, долженъ бы былъ облачиться во всѣ цвѣта радуги, отвѣчалъ за него Санновъ.

— Не знаешь-ли ты, кто эта маска? обратился Санновъ къ своей невѣстѣ.

— А! это ты, ученый Санновъ, скромный племянникъ ректора Магнификуса и женихъ моей подруги Эрнестины? Здравствуй, прелестная маска… Ты отъ своей учености порядочно потолстѣлъ въ Гейдельбергѣ, проговорила юркая маленькая маска.

Въ это время оркестръ заигралъ тушъ, и всѣ взоры обратились на герцогскую ложу, куда вошелъ герцогъ съ своей фамиліей. Герцогъ былъ въ полной парадной формѣ, а княгиня безъ маски и въ коротенькой шелковой пелеринкѣ, весь же дворъ былъ замаскированъ.

Принца Александра, являвшагося обыкновенно въ мундирѣ, на этотъ разъ не было, или онъ, можетъ статься, былъ, но тоже замаскированный.

Герцогъ поклонился во всѣ стороны; всѣ встали, отвѣчая на поклонъ его, и затѣмъ оркестръ заигралъ «польскій»; весь дворъ спустился внизъ и принялъ участіе въ танцѣ. Не успѣлъ Бессингъ предложить руки своей дамѣ, какъ маленькая маска увлекла его къ танцующимъ.

Во время перемѣны дамъ, Бессингъ былъ взятъ подъ руку другой маской, которой темные глаза какъ-то особенно пристально смотрѣли на него.

У дамы были свѣтло-рыжіе волосы, и къ груди приколотъ букетъ пармскихъ фіалокъ… Бессингъ улыбнулся, на этотъ разъ онъ зналъ, съ кѣмъ имѣетъ дѣло. Съ нимъ шла Жозефина Кюкопфъ, и фіалки, приколотыя у него подъ домино, были слѣдовательно присланы ею?.. Онъ улыбнулся и обрадовался, что наконецъ нашелъ знакомую.

— Съ вашей стороны, фрейленъ Жозефина, было очень любезно прислать мнѣ такой же букетикъ, какой приколотъ у васъ, проговорилъ онъ.

Маска нѣсколько вздрогнула и глаза ея сверкнули; маленькая ручка, лежавшая на его рукѣ, стала гораздо легче, точно приготовилась выскользнуть.

— Вы ошибаетесь, сударь, отвѣтила маска.

Бессингъ находилъ совершенно естественнымъ, что Сеппи отпиралась, и поэтому продолжалъ въ прежнемъ тонѣ.

— Я хочу обвинить васъ еще въ томъ, что вчера вы приложили къ моимъ покупкамъ хорошенькую голубую подушечку, а вотъ сегодня опять прислали мнѣ въ подарокъ букетъ.

Рука стала опираться сильнѣе, и маска ближе придвинулась къ нему.

— Я очень интересуюсь обѣщанной тайной, фрейленъ Сеппи, продолжалъ Бессингъ, очень довольный тѣмъ, что молодая дѣвушка, повидимому, отказалась отъ намѣренія остаться неузнаваемой. — Кажется, на свѣтѣ нѣтъ города, больше набитаго тайнами, какъ X. Здѣсь я блуждаю впотьмахъ. Съ вашей стороны было бы очень гуманно освѣтить мнѣ нѣсколько путь.

— Надо еще узнать, стоите-ли вы такого довѣрія, отвѣчала маска, очевидно измѣняя голосъ. — Если я не ошибаюсь, то вы — ^герръ фонъ-Бессингъ.

Послѣднія слова были произнесены почти шепотомъ.

— Да, я Бессингъ, вотъ и знакъ моего достоинства.

Онъ приподнялъ свое домино и показалъ букетъ фіалокъ.

— Я имѣю вамъ передать кое-что, продолжала незнакомка тихимъ, измѣненнымъ голосомъ. — Но польскій утомилъ меня… если вы согласны, то уйдемте изъ толпы.

«Какъ она умѣетъ притворяться! но ея вѣнское нарѣчіе выдаетъ ее, думалъ Бессингъ, отходя отъ толпы. — Что хочетъ она мнѣ сказать?»

Онъ еще разъ внимательно посмотрѣлъ на свою даму, которая была одѣта просто, но изящно.

— Кажется, вы очень интересуетесь извѣстной Сеппи? спросила его маска, быстро поднимая на него глаза и махая вѣеромъ.

— Я всегда любезенъ съ тѣми, кто любезенъ со мной, фрейленъ Жозефина, отвѣчалъ Бессингъ, кланяясь. — Вы знаете поговорку…

— Вы выражаетесь совершенно дипломатически, перебила его маска.

— Да, фрейленъ Сеппи: — то есть, я говорю прямо и правильно, какъ считаю нужнымъ говорить. Представитель моей родины есть олицетвореніе правды, а съ правдой человѣкъ вездѣ выиграетъ и останется честнымъ человѣкомъ.

Ласка улыбнулась.

— Но правду не всѣ любятъ, возразилъ онъ; — и здѣсь, какъ мнѣ кажется, она не пользуется большимъ уваженіемъ.

— Къ сожалѣнію! Но если вамъ угодно, то мы оба останемся ей вѣрны.

— Извольте. Когда же я узнаю тайну!

— А!.. Вы часто смотрите ко мнѣ въ ложу.

— Говоря по правдѣ, очень рѣдко…

— Отчего же вы не смотрите чаще? это мнѣ очень непріятно, я могу за это разсердиться!

— Опять таки, по правдѣ сказать, потому что я не нахожу этого приличнымъ.

— Но развѣ вы не можете, какъ другіе, сдѣлать мнѣ какой нибудь знакъ?

Бессингъ нѣсколько нахмурился.

— Вы удивляете меня, холодно отвѣчалъ онъ.

— Отчего? Неужели вы такой щепетильный?

— Хотя я имѣлъ счастіе встрѣтить васъ только разъ, и то мимолетно, и такъ сказать по дѣламъ, но мнѣ говорили…

— Что же вы не продолжаете?.. Прошу васъ, не выбирайте непремѣнно изысканныхъ выраженій, вѣдь я просто пошутила.

— Тѣмъ лучше, фрейленъ Жозефина.

— Не думайте обо мнѣ дурно. Что же касается до тайны… Но вотъ танецъ кончился и меня могутъ хватиться, поэтому я попрошу васъ, мейпъ герръ, немножко потерпѣть… Потомъ я, конечно, найду случай… А теперь до свиданія!

Она высвободила руку и быстро исчезла въ толпѣ.

— Шутка… и больше ничего! прошепталъ Бессингъ, глядя ей вслѣдъ.

XVII.

По окончаніи «польскаго», дворъ удалился въ большую ложу и въ фойе. Герцогиня, нѣсколько утомленная, сѣла въ глубинѣ ложи, въ то время какъ герцогъ смотрѣлъ на публику и забавлялся. Многіе изъ придворныхъ сняли маски. Графиня Вольфскеленъ, одѣтая придворной дамой временъ Людовика XIV, не отличалась привлекательностью въ высокой прическѣ съ пудрой и въ длинномъ глубоковырѣзанномъ корсажѣ. Обѣ принцессы были въ розовыхъ домино. Принцесса Агнеса казалась все еще несовсѣмъ здоровой, но зато младшая сестра ея блистала свѣжестью и красотой, какъ и фрейленъ Рошъ, одѣтая венеціанкой и живо, шопотомъ, разговаривавшая съ графомъ Зальцка, который былъ одѣтъ цыганомъ.

Въ углу фойе, сидѣли съ чашками чая въ рукахъ баронъ Гримменштейнъ, графъ Балабрегъ, фонъ-Вальвицъ и нѣсколько придворныхъ, въ то время какъ неподалеку отъ нихъ фонъРотвейль, одѣтый туркомъ, и гофмаршалъ фонъ-Гесницъ, въ костюмѣ царедворца восемнадцатаго столѣтія, тихо и съ дѣловымъ видомъ разговаривали другъ съ другомъ.

Когда Бессингъ вошелъ съ маскою въ рукѣ, чтобы раскланяться съ ихъ высочествами, оба они, точно по уговору, замолчали и обмѣнялись многозначительными взорами, въ то время какъ графъ Балабрегъ издали рукой привѣтствовалъ своего коллегу, а баронъ дружески кивалъ ему.

— Добро пожаловать, серьезный другъ, къ намъ, шалопаямъ, весело вскричалъ графъ, пожимая ему руку. Бессингъ улыбнулся на это привѣтствіе и тѣмъ скрылъ, какъ ему непріятно исполнять при дворѣ свои обязанности. Вообще человѣку честному и прямому не легко являться въ общество тайныхъ враговъ.

— Если я не ошибаюсь, то я видѣлъ васъ въ толпѣ съ какой-то очаровательной сильфидой подъ руку, добродушно подшучивая, сказалъ ему графъ Балабрегъ. Юность пользуется массою привилегій, недоступныхъ потомъ съ годами.

— Тѣмъ любезнѣе со стороны юности, что она ради насъ забываетъ объ этихъ привилегіяхъ. Впрочемъ, вамъ слѣдовало прійти сюда. Графиня Феличита горитъ желаніемъ выслушать ваши восторги, шепнулъ Бессингу баронъ.

— Или желаніемъ сказать мнѣ какую нибудь любезность, отвѣчалъ тотъ. Вслѣдствіе этого, я намѣренъ тотчасъ же направиться къ ней.

— Отлично, другъ мой. Смѣлость города беретъ.

Баронъ прошелъ съ посланникомъ до дверей ложи.

— По окончаніи этой-пріятной обязанности, вы, я надѣюсь, снова явитесь къ намъ?

Бессингъ поклонился и осторожно пробрался между придворными и между дамскими шлейфами къ герцогу. Тамъ онъ остановился, дожидаясь, чтобы герцогъ замѣтилъ его и заговорилъ съ нимъ. Онъ былъ замѣченъ, такъ какъ графиня Вольфскеленъ съ насмѣшкой тотчасъ же указала на него герцогу, но затѣмъ никто не обратилъ на него вниманія; а любимецъ-генералъ былъ даже настолько добръ, что спиной своей закрылъ отъ глазъ герцога такое непріятное явленіе. Такимъ образомъ, прусскій посланникъ служилъ нѣкоторое время мишенью насмѣшливыхъ взоровъ и злобныхъ замѣчаній, но стоялъ спокойно, дѣлая видъ, что не замѣчаетъ уколовъ и злыхъ физіономій. Когда же игнорированіе показалось ему унизительнымъ для его достоинства и положенія, то онъ обратился къ дежурному камергеру и заявилъ, что онъ желаетъ поклониться герцогу и герцогинѣ.

Это желаніе было выражено такимъ образомъ, что дежурный тотчасъ же исполнилъ его.

Преодолѣвъ свою досаду, Бессингъ низко поклонился герцогу и герцогинѣ, и съ достоинствомъ отвѣчалъ на ихъ холодныя любезности. Въ его глазахъ невольно свѣтилась угроза, испугавшая герцога, но еще болѣе подзадорившая герцогиню и въ особенности графиню Вольфскеленъ.

— Очень радъ васъ видѣть, тайный совѣтникъ фонъ-Бессингъ, заговорилъ герцогъ, и со страху чуть не сдѣлалъ неслыханную вещь — чуть не протянулъ посланнику руки. — Я надѣюсь, что вамъ будетъ весело у насъ въ маскарадѣ.

— Ваше высочество очень милостивы, отвѣчалъ Бессингъ, низко кланяясь.

— Глаза его блеснули еще большей злобой, когда онъ услыхалъ около себя замѣчаніе графини Вольфскеленъ, довольно громко сказавшей герцогинѣ: «effronté». Онъ обернулся къ Феличитѣ и встрѣтилъ ея взоръ. Красивое лицо его вспыхнуло, и онъ едва сдержалъ свой гнѣвъ. Оскорбленіе было нанесено публично. Онъ снова обернулся къ герцогу и увидалъ, что тотъ порицательно взглянулъ на герцогиню и графиню, и весьма рѣзко проговорилъ:

— Дамы временъ великаго Людовика славились вѣжливостью, графиня Вольфскеленъ!

Графиня побагровѣла отъ стыда и досады, и глаза ея заметали искры. Герцогиня тоже покраснѣла, такъ какъ это замѣчаніе касалось и ея, и сдѣлано было совершенно громко. Послѣ него наступило тяжелое, непріятное молчаніе.

Графиня Вольфскеленъ хотѣла уже, отбросивъ всѣ церемоніи, встать и отвѣтить что нибудь, но пожатіе руки герцогини и взоръ, брошенный ей генераломъ, удержали ее.

Слабый герцогъ тотчасъ же почувствовалъ раскаяніе и страхъ, и захотѣлъ смягчить свои слова.

— Пожалуйста, г. посланникъ, похвалите костюмъ графини, и замѣтьте, какъ онъ вѣренъ, шутливо обратился герцогъ къ Бессингу, забывъ при этомъ, что такое требованіе должно было подѣйствовать на оскорбленнаго, какъ щепотка перцу, посыпанная на рану.

Съ изъисканной любезностью обратился Бессингъ къ своему врагу и безъ малѣйшей насмѣшки замѣтилъ, что Ла-Ваньеръ нарисована въ Версальскомъ дворцѣ совершенно въ такомъ же костюмѣ, какой надѣтъ на графинѣ.

Феличита засмѣялась.

— Этотъ портретъ, кажется, писанъ Пеномъ? сказала ему герцогиня, желавшая помочь своему другу.

— Ваше высочество правы, какъ и всегда, любезно отвѣчалъ Бессингъ.

— Вы сами видѣли этотъ портретъ?

— Въ послѣдній разъ я видѣлъ его два года тому назадъ, возвращаясь изъ Испаніи.

Разговоръ коснулся еще Парижа и Испаніи, и затѣмъ Бессингъ былъ отпущенъ.

Когда онъ обернулся, еще не оправившись отъ смущенія, онъ встрѣтился съ умными глазами принцессы Гильды, пристально смотрѣвшей на него.

— Вы были въ Испаніи, господинъ посланникъ? спросила она, любезно улыбаясь.

Бессингъ вздрогнулъ. Звукъ этого голоса и выраженіе большихъ темныхъ глазъ поразили его… но то, что мелькнуло у него въ головѣ, было невѣроятно, немыслимо. И то и другое напомнили ему о рыжей маскѣ. Вслѣдствіе этого, онъ отвѣчалъ съ сильнымъ смущеніемъ.

— Нѣсколько разъ, тихо проговорилъ онъ.

Конечно, присутствующіе тотчасъ же замѣтили, что принцесса Гильда заговорила съ посланникомъ, но только отецъ ея остался доволенъ, что дочь его старалась поправить невѣжливость другихъ относительно посланника великой державы, безъ нужды оскорбленнаго. Но это особенно не нравилось фонъ-Барденштейну, къ немалому удовольствію графа Зальцка, старавшагося вызвать улыбку принцессы Генріеты, сидѣвшей въ глубинѣ ложи.

— Я возмущена тѣмъ, какъ здѣсь относятся къ господину фонъ-Бессингу, довольно громко проговорила принцесса.

— А я въ восторгѣ, что онъ оскалилъ на нихъ зубы, быстро отвѣчалъ Зальцка, принявъ серьезный видъ: — такъ какъ это дѣйствительно милѣйшій, прелестнѣйшій человѣкъ, котораго уважать можетъ даже врагъ.

— Я рада слышать это отъ васъ, графъ Зальцка; впрочемъ, кто знаетъ васъ, тотъ инаго и ожидать не можетъ, горячо отвѣчала принцесса.

— И вы нашли, что дѣйствительно отечество Сервантеса такъ хорошо, какъ мы, люди, не видавшіе его, представляемъ себѣ? спрашивала между тѣмъ принцесса Гильда.

— Долженъ признаться, ваше высочество, что вначалѣ я страшно былъ разочарованъ. Я представлялъ себѣ Испанію въ такомъ видѣ, что не могъ не разочароваться.

— Со мною тоже было относительно Италіи, и мнѣ до сихъ поръ жаль, что я разочаровалась. Продолжайте же, пожалуйста.

— Но впослѣдствіи, когда я сталъ изучать ее, я нашелъ Испанію въ высшей степени интересною страной.

Во время разговора, у Бессинга изъ-подъ домино упалъ букетъ.

— Вы потеряли цвѣты, сказала ему принцесса Гильда: — ахъ, какія прелестныя фіалки, какъ онѣ пахнутъ.

— Это, если я не ошибаюсь, пармскія фіалки.

— Да, очень рѣдкія въ настоящее время года. Гдѣ вы купили ихъ?

Бессингъ сильно покраснѣлъ, тѣмъ болѣе, что онъ только что замѣтилъ, что у принцессы Генріетты былъ пришпиленъ точно такой же букетикъ и такіе же букетики онъ увидалъ у фрейленъ Рошъ и у другихъ придворныхъ дамъ.

— Я получилъ его въ подарокъ, уклончиво отвѣчалъ онъ.

— Въ подарокъ? Въ самомъ дѣлѣ? вы возбуждаете мое любопытство… Пожалуйста… если только это не нескромно…

Она взглянула на него своими большими, выразительными глазами какъ-то странно, не то съ мольбой, не то съ задоромъ. Такое вниманіе со стороны особы герцогской фамиліи показалось даже страннымъ молодому красивому дипломату, который, вслѣдствіе этого, смутился. Кромѣ того, онъ сегодня въ первый разъ открылъ, какъ очаровательна принцесса Гильда, какъ взоры ея проникаютъ въ глубину души и какъ улыбка ея прелестна. Все это смущало его до того, что онъ только краснѣлъ и молчалъ.

— Вы простите меня за мое любопытство, проговорила она, кокетливо наклоняя голову.

— Право, ваше высочество, мнѣ не хотѣлось бы явиться передъ вами въ дурномъ свѣтѣ… и придавать этимъ цвѣтамъ значеніе, котораго они не стоютъ, проговорилъ Бессингъ. Маскарадная интрига, и больше ничего. Сегодня утромъ я получилъ письмо и эти фіалки. Меня просили взять цвѣты съ собою и обѣщали сообщить мнѣ тайну. Вся эта шутка обставлена весьма остроумно, и почеркъ хотя и измѣненъ, но все-таки обличаетъ, что имъ пишетъ особа развитая.

— Ого! герръ фонъ-Бессингъ! проговорила принцесса, взглянувъ съ лукавой угрозой.

— Мнѣ любопытно узнать тайну… и потому я пріѣхалъ сюда.

— Только потому?

— И только потому я взялъ эти фіалки.

— А открыли-ли вы писавшую вамъ письмо? Живо евро сила принцесса.

— Она сама подошла ко мнѣ въ залѣ, во время танцевъ.

— Ну, какая же она… хорошенькая… умная?

— Не знаю… она была подъ маской… въ черномъ домино, съ рыжими волосами и темными, живыми… можно даже сказать, поразительно-красивыми глазами, и пріятнымъ, хотя измѣненнымъ голосомъ.

— Ого! господинъ посланникъ! вы, какъ я вижу, совсѣмъ пылаете!… И вы дѣйствительно никого не подозрѣваете?

— Смутно подозрѣваю… одинъ мой пріятель внушилъ мнѣ это подозрѣніе… Я вѣдь здѣсь чужой… и не очень терпимый.

На этотъ разъ покраснѣла принцесса Гильда и опустила глаза. Послѣднія слова, очевидно, произвели впечатлѣніе на ея доброе сердце. Она точно хотѣла сказать ему слово утѣшенія, но поборола въ себѣ это желаніе и продолжала:

— Такъ вы говорите рыжая?.. Вы увѣрены, что это была порядочная женщина?.. а иначе можно было бы предположить…

— Она произвела на меня впечатлѣніе порядочной женщины, хотя я имѣю основаніе думать, судя по рыжимъ волосамъ…

— Тише! тише!.. А то вы задѣнете графа Зальцка, который, какъ я съ удовольствіемъ узнала, принадлежитъ къ числу вашихъ почитателей.

— Ваше высочество конфузите меня, проговорилъ фонъ-Бессингъ.

— Да, онъ уважаетъ ваше терпѣніе и миролюбивый характеръ, продолжала принцесса.

Бессингъ весь вспыхнулъ. Съ нимъ происходило что-то непонятное. Сочувствіе, высказанное дѣвушкой, являлось ему какимъ-то драгоцѣннымъ камнемъ, найденнымъ въ пустынѣ.

Во взорѣ его блеснула благодарность, и онъ прямо устремилъ его на принцессу. Глаза ихъ встрѣтились и тотчасъ же опустились. Наступило короткое, знаменательное молчаніе.

Не успѣлъ еще Бессингъ произнести слово благодарности, какъ принцесса продолжала:

— Ну, а та тайна?

— Мнѣ ее до сихъ поръ не сообщили. Я подозрѣваю даже, что все это было безобидной шуткой, мистификаціей.

— Почемъ знать! можетъ быть, это былъ предлогъ завести съ вами знакомство, а, можетъ быть, дѣйствительно какая нибудь добрая душа хотѣла подъ маской сообщить вамъ что нибудь важное… А рыжіе волосы?..

— Несовсѣмъ рыжіе… бѣлокурые… напудренные…

— Вотъ они нѣсколько удивляютъ меня. У насъ имѣется только одинъ экземпляръ такихъ волосъ, и я думаю, имѣя дѣло съ ними, вы можете пріобрѣсти себѣ враговъ.

— Вашему высочеству угодно шутить!

— Я не говорю, что эта особа произведетъ на васъ такое же впечатлѣніе, какое она производитъ на другихъ лицъ, фамиліи которыхъ я не упомяну, но я считаю, что тайной ея пренебрегать нельзя… Тамъ бываетъ много народа… разнаго народа… и, какъ я слышала, тамъ говорится многое. Кромѣ того, отецъ этой рыжей красавицы — человѣкъ вліятельный.

Говоря это, принцесса такъ многозначительно взглянула на Бессинга, что еще болѣе смутила его.

— Боюсь, церемонно продолжала принцесса, — что лишаю васъ удовольствія маскарада и бесѣды съ таинственной маской. Кромѣ того, я и сама намѣрена сойти внизъ. До пріятнаго свиданія.

Принцесса поклонилась, опустивъ вѣеръ; Бессингъ былъ милостиво отпущенъ и удалился.

Въ фойе онъ незамѣтно прошелъ мимо трилистника: Ротвейля, Гесница и Барденштейна, и изъ устъ одного изъ нихъ ясно услыхалъ имя Валеріи. Онъ чуть было не остановился, такъ какъ это слово обдало его точно холодной водой. Но онъ вспомнилъ, гдѣ находился, и, не обращая никакого вниманія, прошелъ дальше. Гармоническіе звуки въ его душѣ кончились фальшивымъ аккордомъ.

Въ герцогской ложѣ герцогъ обратился къ своей женѣ, зная очень хорошо, что она на него дулась за сдѣланное замѣчаніе. Онъ же былъ увѣренъ, что поступилъ по совѣсти, хотя въ то же самое время боялся домашней сцены. Герцогиня едва отвѣчала на его вопросы.

— Неблагоразумно было оскорблять посланника сильной сосѣдней державы, оправдываясь, говорилъ онъ: — Я самъ не люблю этого фонъ-Бессинга, но обязанъ зорко слѣдить, чтобы у меня съ нимъ были вѣжливы. — Онъ энергически покачалъ головой, и тихо прибавилъ: — при настоящемъ положеніи дѣлъ, это вдвойнѣ неполитично, графиня Вольфскеленъ!

Взоръ, сопровождавшій эти слова, придалъ имъ еще болѣе значенія. Онъ намекалъ на тайный пріѣздъ австрійскаго довѣреннаго, который ждалъ въ замкѣ въ высшей степени важнаго отвѣта герцога.

Скозырявъ такимъ образомъ, онъ всталъ и перешелъ въ другой конецъ ложи къ своимъ дѣтямъ. По старому обычаю, въ ложу герцога являлись всѣ, имѣвшіе пріѣздъ ко двору, чтобы поклониться и высказать привѣтствіе, и такія лица впускались, конечно, только снявъ предварительно маски.

XVIII.

Съ перваго дня новаго года, баронъ фонъ-Гримменштейнъ зналъ уже, что политическія отношенія становятся натянутыми, и это тревожило старика. Вчера, гуляя въ сумеркахъ по парку замка, онъ услыхалъ знакомый ему голосъ, и такъ былъ пораженъ присутствіемъ этого человѣка въ замкѣ, что остановился, какъ вкопанный. Кромѣ того, принцесса Генріета, очевидно, избѣгала съ нимъ разговора, а сцена, бывшая въ герцогской ложѣ съ Бессингомъ, тотчасъ же съ коментаріями была передана ему. Все это поднимало въ немъ желчь и лишало его хорошаго расположенія духа. Чтобы не разстраивать себя еще болѣе, онъ ушелъ съ графомъ Балабрегомъ и Бессингомъ изъ фойе въ театральный ресторанъ, гдѣ они втроемъ усѣлись въ уголокъ.

Напротивъ нихъ, въ нишѣ сидѣли офицеры съ своими дамами, конечно, всѣ переодѣтые, вслѣдствіе чего они были особенно веселы и, не стѣсняясь, опоражнивали бутылки. Нѣкоторые изъ нихъ сняли маски, и поручикъ Рейхертъ оказался между ними запѣвалой.

— Bon soir et bonne chance, la joyeuse compagnie, вскричалъ графъ Балабрегъ, привѣтствуя веселую компанію и подни мая свой стаканъ:

— А la santé de monsieur le comte! отвѣчалъ юный офицеръ, залпомъ опоражнивая бокалъ шампанскаго.

— Vive l’amour! вскричалъ еще кто-то.

— Vive l’amour! отвѣчали всѣ, чокаясь бокалами.

Бессингъ и баронъ тоже подняли стаканы.

— Часто мнѣ кажется, что я далъ бы Богъ знаетъ что, чтобы хоть на часъ сдѣлаться такимъ, какъ они, проговорилъ старикъ, глядя на шипѣвшее вино и не прикасаясь къ нему. — Куда ни взглянешь, вездѣ запрещенный плодъ!

— Да, юность хороша, если есть какая нибудь привязанность, если человѣкъ не одинокъ, отвѣчалъ Бессингъ.

— Ну, въ этомъ человѣкъ самъ виноватъ. Впрочемъ вы, можетъ быть, слишкомъ разборчивы или мѣтите слишкомъ высоко, сказалъ графъ.

Бессингъ покачалъ головой.

— Или, можетъ быть, въ глубинѣ вашего сердца сидитъ зазноба, вслѣдствіе которой вы слѣпы ко всему кругомъ? лукаво погрозивъ пальцемъ, спросилъ баронъ.

— Зачѣмъ мнѣ скрываться?.. было время, когда мнѣ казалось, что… я любилъ, отвѣчалъ Бессингъ.

— А затѣмъ? перебилъ его графъ.

— А затѣмъ, когда я хотѣлъ ближе сойтись съ этой особой, она отвернулась отъ меня.

— Это меня удивляетъ. У этой особы немного вкуса. Можетъ быть, вы ошиблись или были слишкомъ робки… il faut prendre un peu en assaut les femmes!

— Я поступалъ такъ, какъ поступаютъ обыкновенно влюбленные молодые люди… но мнѣ не дали возможности признаться въ любви… Въ настоящемъ случаѣ меня огорчаетъ всего болѣе сомнѣніе.

— Если особа эта еще свободна, то попробуйте счастья, сказалъ баронъ: — по крайней мѣрѣ, вы узнаете, въ чемъ дѣло.

— Нѣтъ, теперь мнѣ этого уже не надо… Это дѣло пережитое, серьезно отвѣчалъ Бессингъ, — Я, къ сожалѣнію, имѣю поводъ сомнѣваться, достойна-ли меня теперь эта дѣвушка; мнѣ это больно… хотя я надѣюсь… что ошибаюсь. Но на женщину не должна падать и тѣнь подозрѣнія.

Баронъ фонъ-Гримменштейнъ угадалъ, что Бессингъ, нечаянно высказавшись, говорилъ о Валеріи фонъ-Боденштейнъ.

Бессингъ, не зная, что мать Валеріи разсказывала кое-что барону, никакъ не предполагалъ, что тотъ могъ понять его. Ему, впрочемъ, не хотѣлось продолжать этого разговора, и онъ только что хотѣлъ перемѣнить его, какъ къ ихъ столу подошла маска, и прямо обратилась къ Бессингу.

— А гдѣ же вѣтка плюща, которую я приказала тебѣ пришпилить? грозно спросила она.

— Смотрите, пожалуйста, какой хитрецъ! вскричалъ баронъ фонъ-Гримменштейнъ. — А еще жалуется на одиночество.

Съ удивленіемъ посмотрѣлъ Бессингъ на маску. Не Валерія ли это, которую онъ тутъ тщетно отъискивалъ. Ростъ напоминалъ Валерію.

— Позволь, прелестная маска, выпить за твое здоровье и просить тебя чокнуться съ нами? любезно проговорилъ графъ.

— Съ большимъ удовольствіемъ, господа, возразила женщина въ домино, и взяла стаканъ, причемъ показала руку въ кружевахъ… Бессингъ тотчасъ же убѣдился, что онъ ошибся. На самомъ дѣлѣ это была одна изъ посѣтительницъ театра, издали знавшая Бессинга. Маска едва коснулась губами къ стакану и потребовала, чтобы Бессингъ пошелъ съ нею танцовать. Бессинга она завертѣла до того, что онъ едва переводилъ духъ. Только что онъ остановился, къ нему тотчасъ же подошла еще маска, написала ему на рукѣ Б и начала такъ остроумно болтать, что Бессингъ тотчасъ же бросилъ свою прежнюю даму. Изъ подъ маски, на него смотрѣли большіе синіе бархатные глаза, а туалетъ былъ самый изъисканный.

— А гдѣ вы были въ ночь подъ новый годъ? спросила у него маска.

Бессингъ удивился и не нашелся, что отвѣтить.

— Я надѣюсь, что не предлагаю нескромнаго вопроса, продолжала она.

— Нисколько, прелестная маска, вопросъ твой меня только удивляетъ.

— Эге! я такъ и думала… Совѣсть-то вѣрно не чиста? Мечталъ, бесѣдуя съ маской?

— Ужь вовсе нѣтъ!

— Вѣдь про васъ говорятъ, что вы ловеласъ.

— Вы, должно быть, принимаете меня за кого нибудь другаго, сурово отвѣчалъ Бессингъ.

— Нѣтъ, тайный совѣтникъ, докторъ фонъ-Бессингъ, кавалеръ различныхъ орденовъ.

— Въ такомъ случаѣ вы шутите. Еслибы я былъ такимъ, какимъ вы и другіе считаете меня, то мнѣ жилось бы на свѣтѣ гораздо легче.

— Вы вздыхаете… Какъ это забавно! Но я думаю, что вы хотите только уклониться отъ моего вопроса. Ну, говорите же по чистой совѣсти, гдѣ вы были въ ночь подъ новый годъ?

— Говоря по совѣсти, въ своей постели, прелестная маска.

— Такъ я и повѣрила! Цѣлую ночь въ постели подъ новый годъ пролежать нельзя!

— Я легъ спать въ десять часовъ. Произаичнѣе, недипломатичнѣе, буржуазнѣе и быть нельзя.

— Дѣйствительно!… Только кто этому повѣритъ! Это еще что такое?…

Послѣднія слова относились къ другому домино, только что подошедшему. Бессингъ обернулся и увидалъ даму съ рыжими волосами. Онъ не замѣтилъ, какъ первая маска почтительно уступила свое мѣсто, и не замѣтилъ жеста, выражавшаго изумленіе.

Первая маска, кивнувъ головой, ушла и скрылась въ толпѣ.

— Знаете вы эту даму? спросила рыжая Сеппи.

— Даже не подозрѣваю, кто она такая, отвѣчалъ Бессингъ: — знаю только одно, что она предлагаетъ въ высшей степени странные вопросы.

— Не хотите-ли пройтись по заламъ? Не желаете-ли протанцовать? продолжала дѣвушка.

«Какъ она странно говоритъ, думалъ Бессингъ, — есть у нея немного простонароднаго нарѣчія, но вообще говоритъ она, какъ важная дама». — Съ удовольствіемъ, фрейленъ, вѣжливо отвѣчалъ онъ.

Они вышли въ залъ и начали танцовать.

— Настоящая вѣнка, продолжалъ размышлять тайный совѣтникъ, съ наслажденіемъ танцуя. Нѣсколько лѣтъ тому назадъ онъ былъ страстнымъ танцоромъ. Свое удовольствіе онъ выразилъ Сеппи.

— И что же васъ спрашивали? продолжала она начатый разговоръ.

— Меня спрашивали, гдѣ я провелъ ночь на новый годъ… Да, кстати, прелестная незнакомка, узнаю-ли я наконецъ драгоцѣнную тайну?

Послѣ нѣкотораго молчанія, ему отвѣчали гораздо серьезнѣе, чѣмъ можно было предполагать:

— Не знаю, какъ бы мнѣ сказать вамъ. Для того, чтобы оказать вамъ дѣйствительную пользу, я должна убѣдить васъ, что желаю вамъ добра.

— Какимъ же образомъ вы убѣдите меня?

— Если я довѣрюсь вамъ, то вѣдь и вы будете вѣрить мнѣ, въ особенности услыхавъ то, что я скажу вамъ.

Съ еще большимъ удивленіемъ взглянулъ Бессингъ на маску. Какая рѣчь, какія манеры!.. И къ чему такое серьезное вступленіе? Онъ имѣлъ совсѣмъ иное понятіе о дочери придворнаго парикмахера.

— Выйдемте изъ толпы, и отвѣтьте мнѣ на одинъ вопросъ, продолжала маска.

— Я слушаю, фрейленъ.

Она серьезно и пристально посмотрѣла на него.

— Правда-ли, сказала она: — что вы прежде знали фрейленъ Валерію фонъ-Боденштейнъ, и что между вами существуютъ какія-то отношенія?

— Кто вы такая? вскричалъ Бессингъ, вдругъ остановившись, и почувствовалъ, что лицо его вспыхнуло подъ маской, такъ онъ былъ испуганъ и въ то же время непріятно пораженъ.

— Вы вовсе не дипломатъ… и не умѣете хорошо представляться, качая головой, отвѣчала незнакомка, съ горечью глядя на него. Голосъ ея вдругъ сдѣлался совсѣмъ другимъ, и она забыла измѣнить его.

— Скажите мнѣ, кто вы такая, и по какому праву спрашиваете меня…

Бессингъ остановился и еще болѣе смутился. Конечно, онъ былъ плохимъ дипломатомъ, такъ какъ незнакомка, не получивъ еще его отвѣта, знала уже то, что хотѣла знать.

— Не останавливайтесь, мейнъ герръ, и успокойтесь. Развѣ я не сказала вамъ, что желаю добра?

Голосъ ея былъ пріятный и задушевный, и казался ему то знакомымъ, то незнакомымъ. Бессингъ все болѣе и болѣе смущался

— Мое смущеніе, въ сущности весьма естественное, могло быть ложно перетолковано вами, фрейленъ, нѣсколько принужденно сказалъ онъ: — и могло повредить особѣ, которую я цѣню и уважаю.

— Идемте же! Живо заговорила она: — подайте мнѣ вашу руку, не стойте тутъ!

— Поэтому-то, я за лучшее считаю быть совершенно откровеннымъ. Нѣсколькими словами все будетъ объяснено. Мнѣ нечего скрывать, я только конфужусь немного. Я убѣжденъ, что вы не употребите во зло моего довѣрія, и мы будемъ въ состояніи опровергнуть ложные слухи.

— Обѣщаю вамъ глубочайшее молчаніе… Даю вамъ слово честной дѣвушки, господинъ фонъ Бессингъ, серьезно отвѣчало домино.

— Вѣрю вамъ, и благодарю.

Онъ началъ простой разсказъ о своей любви, и причиною разрыва привелъ мотивы, недавно высказанные ему Валеріей. Черезъ пять минутъ разсказъ былъ конченъ.

Задумчиво стояла передъ нимъ рыжая Сеппи, и не зная, что ей говорить и спрашивать, опустила глаза внизъ, не замѣчая, какъ Бессингъ пристально смотрѣлъ на нее.

Она подняла наконецъ глаза и горячо отвѣчала:

— Очень рада, что вы мнѣ это разсказали — и я буду въ состояніи опровегнуть ложные слухи — вы дали мнѣ средство и позволеніе.

— Ложные слухи? спросилъ Бессингъ, гордо выпрямляясь и сверкнувъ глазами.

— Вы ходите здѣсь не по розамъ, г. Фонъ-Бессингъ, серьезно возразила домино. Шиповъ тутъ довольно, и шиповъ колючихъ, и языковъ ядовитыхъ… Зло копошится во мракѣ.

По тѣлу Бессинга точно пробѣжала дрожь: этотъ голосъ, этотъ въ душу западающій тонъ… эта странная встрѣча… здѣсь въ залѣ… способъ, какимъ у него вырвали признаніе! Но не успѣлъ онъ произнести слово, какъ домино заговорило:

— Прошу васъ, послышался голосъ Сеппи: — отвѣтьте мнѣ еще на одинъ вопросъ: зачѣмъ вы только недавно сдѣлали визитъ госпожѣ фонъ-Боденштейнъ.

— Я медлилъ по многимъ причинамъ.

— Понимаю. Старыя чувства начали играть роль.

— Можетъ быть, и поэтому… я отрицать не стану.

— Вы говорили… о прежнемъ времени?

— Да.

— И сговорились?

Бессингъ, молча, покачалъ головой и нахмурилъ брови.

— Или между вами и ей осталась нѣмая тѣнь?

— Этого сказать незнакомой особѣ я не могу, значительно холоднѣе отвѣчалъ Бессингъ.

— Вы правы. Но я, можетъ быть, угадываю. А теперь слушайте меня, такъ какъ времени у меня немного: здѣсь узнали, что въ Берлинѣ вы были прежде знакомы съ этой дамой и ухаживали за ней. Отношенія ея къ другому высокопоставленному лицу, стороннику Пруссіи, — ненавистной Пруссіи, представителемъ которой служите вы, — тоже извѣстны. Теперь предполагается устроить крупную интригу, — съ какой цѣлью, понять я не могу, — но вслѣдствіе этого составленъ отвратительный планъ. Избавьте меня отъ необходимости, называть людей по фамиліямъ. Вашихъ враговъ вы знаете не хуже меня, и потому будьте осторожны при каждомъ вашемъ шагѣ. Здѣсь есть люди, которые стараются дер жать герцога въ постоянной нервной тревогѣ, для того чтобы извлекать свою пользу и держать его въ сѣтяхъ интригъ.

— Такъ это-то и есть ваша тайна? съ удивленіемъ спросилъ Бессингъ. Фрейленъ! какъ прусскій посланникъ, такъ и Гуго фонъ-Бессингъ презираютъ мелкія дрязги!.. Они, кромѣ того, могутъ встрѣтить враговъ своихъ съ открытымъ забраломъ, а змѣй могутъ раздавить, гордо отвѣчалъ онъ.

— Не такъ громко! не такъ громко! проговорило домино, сжимая его руку. Но не смотря на все, еслибы вы могли доказать, что были дома въ ночь подъ новый годъ, тогда… не разспрашивайте, но дайте этому факту возможно больше значенія… если не ради себя… то ради другихъ!

Послѣднія слова были произнесены глухо и какъ бы нехотя, и вслѣдъ затѣмъ, быстро пожавъ руку, таинственная маска исчезла.

Бессингъ остановился, глядя на толпу. Губы его стиснулись и кулаки сжались. Затѣмъ онъ презрительно улыбнулся, подумавъ, какъ ничтожна эта буря въ стаканѣ воды.

XIX.

Подойдя къ Саннову и его невѣстѣ, онъ сообщилъ имъ, что его интриговала рыжая дама въ маскѣ, на что тѣ положительно заявили ему, что это Сеппи, и болѣе никто.

Въ двѣнадцать часовъ дворъ удалился, и въ маскарадѣ стало еще свободнѣе. Большая часть присутствующихъ сняли маски. Въ боковыхъ залахъ публика разсѣлась ужинать, и нерѣдко слышалось щелканье откупориваемыхъ бутылокъ шампанскаго.

Въ ресторанѣ или буфетѣ Бессингъ нашелъ барона Гримменштейна, графа и нѣсколькихъ другихъ за бутылками, но подлѣ стараго царедворца сидѣли теперь двѣ замаскированныя дамочки, заигрывавшія съ нимъ. Старикъ раскраснѣлся и съ юношескимъ жаромъ поддерживалъ любезный разговоръ.

— А, вотъ на помощь мнѣ является и подкрѣпленіе! вскричалъ онъ, увидавъ Бессинга: — теперь держите крѣпче ваши сердца! Мой юный герой… подсядьте же къ намъ… будьте моимъ союзникомъ въ неровномъ бою.

Бессингъ налилъ всѣмъ присутствующимъ по стакану вина.

— А мнѣ-то что же? воскликнула подошедшая маска.

Онъ обернулся и увидалъ то бѣлокурое домино, которое первое подошло къ нему, и съ которымъ онъ танцовалъ полонезъ.

— А, прекрасная маска, это ты! вѣжливо проговорилъ Бессингъ, приказавъ подать еще стаканъ и еще бутылку. — Я надѣюсь, что ты веселилась?

— Не очень, отвѣчала маска.

Графъ Зальцка тоже приказалъ подать новую бутылку вина.

— А ты кто такая? обратился онъ къ знакомой маскѣ Бессинга.

— Я тебя не знаю, на чистомъ мѣстномъ діалектѣ отвѣчала маска.

— Вкусъ у тебя хорошъ, ты придерживаешься солидности.

Домино въ смущеніи опустило голову.

— Я завидую вамъ, коллега. Вы одержали побѣду! смѣясь, вскричалъ графъ, показавъ свои чудные зубы.

— Не конфузьте ее, сказалъ баронъ.

— Ура, защитникъ невинности!

Всѣ чокнулись и разговоръ продолжался въ еще болѣе оживленномъ тонѣ. Графъ постоянно посматривалъ на домино, сидѣвшее около Бессинга, а старый баронъ посматривалъ на графа и удивлялся, что онъ слишкомъ веселъ, зная, какъ застилается политическій горизонтъ. Графъ, между тѣмъ, перешелъ къ сосѣдкѣ Бессинга.

— За твое здоровье, бѣлокурая красавица, началъ онъ, близко вглядываясь въ нее своими огненными глазами. — Ну, теперь я узналъ тебя! вдругъ вскричалъ онъ, вскакивая. — Сеппи! милая голубка! какъ ты ловко нарядилась, и зачѣмъ ты отъ меня скрываешься?

Всѣ присутствующіе захохотали, а маска, очевидно, осталась очень недовольна этими словами. Она сильно наклонилась къ Бессингу, точно ища его покровительства. Глаза ея сверкнули, и она повелительно проговорила: «Милостивый государь!»

Графъ нѣсколько отодвинулся.

— Позвольте просить васъ… здѣсь такъ жарко! съ достоинствомъ важной дамы обратилась незнакомка къ Бессингу. Бессингъ всталъ и подалъ домино руку. Они быстро вышли.

Графъ пристально посмотрѣлъ вслѣдъ за удалявшимися.

— А все-таки это она! вскричалъ онъ, такъ хлопнувъ стаканомъ по столу, что стаканъ разлетѣлся.

Въ другомъ углу сидѣли между собою придворные, и хозяинъ буфета и старшій кельнеръ старались, чтобы имъ кто нибудь не помѣшалъ. Они говорили съ такой таинственностью, что ихъ безъ труда можно было принять за заговорщиковъ.

Съ большимъ жаромъ, чѣмъ другіе, говорилъ г. Фонъ-Гесницъ, громче всѣхъ ратовалъ обершталмейстеръ, а болѣе другихъ волновался, хотя и молчалъ, плацъ-маіоръ. Всѣ трое были встревожены и разгнѣваны: публичный выговоръ, полученный могущественной графиней, изумилъ всѣхъ, но еще болѣе изумляло то обстоятельство, что герцогъ колебался дать положительный отвѣтъ вѣнскому уполномоченному, пребывавшему въ замкѣ. Они увѣрили своихъ вѣнскихъ друзей, что герцогъ до такой степени у нихъ въ рукахъ, что поворотъ для него болѣе невозможенъ. Колебаніе же герцога лишало ихъ всякаго кредита въ Вѣнѣ. Кромѣ того, куманьки эти не понимали образа дѣйствій графа Зальцка, открыто заступавшагося за прусскаго посланника.

Они съ жаромъ толковали о тѣхъ мѣрахъ, которыя слѣдовало принять, и поэтому всѣ другія мелкія дрязги отступали на задній планъ. Имъ очень хотѣлось обвинить принца Александра въ тайныхъ сношеніяхъ съ его возлюбленной и прусскимъ посланникомъ, и сообщить объ этомъ герцогу, но Ротвейль только что положительно объявилъ, что объ этомъ и рѣчи быть не можетъ, такъ какъ невозможно имѣть какія либо доказательства, потому что ни посланникъ, ни принцъ, ни Валерія не выходили изъ дому въ ночь подъ новый годъ.

Слѣдовательно, надо было найти что либо другое.

Ротвейль умолчалъ при этомъ, что случилось съ нимъ въ тотъ вечеръ: въ толкотнѣ, какая-то маска сунула ему въ руку записочку, написанную, очевидно, второпяхъ карандашомъ. Онъ сначала думалъ, что это какая нибудь маскарадная шутка, но страшно испугался, прочитавъ слѣдующее:

«Берегись, лицемѣръ! Кто другимъ копаетъ яму, тотъ самъ въ нее попадетъ. Такъ будетъ и съ тобой. Какимъ образомъ изъ-за тебя попали подъ арестъ два невинныхъ солдата и кто бродилъ тамъ наверху — знаю я! Если ты будешь пытаться другихъ втянуть въ бѣду, то я заговорю. Ты меня не знаешь, но я тебя знаю и держу въ рукахъ! Ни Б., ни П. А. не выходили въ эту ночь изъ дому. А гдѣ былъ ты клеветникъ, и съ кѣмъ?.. Трепещи!»

Письмо это поразило его, какъ обухомъ по лбу, и тщетно ломалъ себѣ Ротвейль голову, кто могъ написать это таинственное посланіе и кто могъ знать тайну, отъ которой зависѣла его будущность? Тщетно ломалъ онъ себѣ голову, соображая, кто могъ быть таинственнымъ авторомъ письма, но догадаться никакъ не могъ.

Когда Барденштейнъ заговорилъ о томъ, что англійскій посланникъ слишкомъ любезенъ съ прусскимъ посланникомъ, онъ поднялъ голову и глазами искалъ компанію, ужинавшую съ масками. Въ эту минуту графъ Зальцка подошелъ къ заговорщикамъ, которые вдругъ замолчали.

— Какой скандалъ… онъ пьянъ! прошепталъ Ротвейль.

Это было несправедливо, потому что графъ далеко не былъ пьянъ, а только веселъ и остеръ, и прошелся весьма остроумно насчетъ таинственнаго разговора царедворцевъ, за что тѣ страшно обозлились, но не рѣшились высказать этого.

Баронъ фонъ-Гримменштейнъ, не смотря на поздній часъ — было уже два часа — изъ маскарада не уѣзжалъ. Такъ какъ австрійскій посланникъ ушелъ, то дама Бессинга снова охотно сѣла за столъ и такъ мило стала болтать по-французски съ графомъ Балабрегомъ, что Бессингъ не могъ прійти въ себя отъ изумленія, а всѣ ютъ души хохотали надъ ея остроуміемъ.

Баронъ зналъ, что при дворѣ рѣшался серьезный вопросъ. Онъ, какъ человѣкъ умный, видѣлъ опасность, грозившую Германіи вслѣдствіе неестественныхъ отношеній между крупными и средними государствами. Страхъ передъ поднимающей голову Пруссіей заставлялъ всѣхъ бросаться въ противный лагерь. Онъ зналъ мѣстныя отношенія и странный характеръ герцога… Что еслибы онъ намекнулъ кое-что Бессингу? — намекнулъ бы ему о пріѣздѣ австрійскаго уполномоченнаго, на что онъ имѣлъ полное право, такъ какъ открылъ это самъ. Что еслибы онъ намекнулъ ему, а тотъ, подъ предлогомъ фразы, сказанной графиней Вольфскеленъ, попросилъ бы у герцога аудіенціи и рѣшительно поговорилъ бы съ нимъ? Тогда, вѣроятно, австрійскій уполномоченный уѣхалъ бы, не получивъ никакого отвѣта.

Желаніе поговорить объ этомъ такъ было въ немъ сильно, что онъ не могъ совладать съ собою.

— Не дадите-ли вы мнѣ руку, чтобы пройтись по залѣ? обратился баронъ къ Бессингу. — Мои старыя ноги измѣняютъ мнѣ.

— За особенную честь почту, услужливо отвѣчалъ Бессингъ, подавая руку.

— Пройдемтесь подальше, сказалъ баронъ, войдя въ залъ: — мнѣ хотѣлось бы потолковать съ вами.

Они прошли черезъ весь залъ, въ одну изъ пустыхъ ложъ. Осмотрѣвшись кругомъ, старикъ сказалъ:

— Скажу вамъ по секрету, что я сдѣлалъ открытіе, которое сильно меня безпокоитъ.

Бессингъ, молча, съ удивленіемъ посмотрѣлъ на него.

— Вы знаете мои взгляды на вещи, знаете, что я по принципу держусь въ сторонѣ отъ малыхъ и великихъ дѣлъ міра сего, и только въ самыхъ крайнихъ случаяхъ рѣшаюсь говорить… И въ такихъ случаяхъ старикъ нерѣдко можетъ дать добрый совѣтъ…

— Мнѣ нечего и говорить вамъ, баронъ, что вашъ совѣтъ всѣми будетъ съ благодарностью принятъ, кланяясь, отвѣчалъ Бессингъ.

— Я это зналъ напередъ. Высказывая то, что лежитъ у меня на сердцѣ, я надѣюсь оказать услугу не только вамъ, но и цѣлой Германіи. Вы не поймете меня ложно. Такъ слушайте. Съ нѣкоторыхъ поръ въ Вѣнѣ появилось сильное желаніе оказать на Пруссію извѣстное давленіе, изолировать ее отъ другихъ государствъ и, на случай нужды, обезпечить за собою ихъ содѣйствіе… Я вижу, что вамъ это извѣстно. Но, вѣроятно, вамъ неизвѣстно, что вчера сюда прибылъ изъ Вѣны графъ Л. и тайно живетъ въ замкѣ, и, вѣроятно, выжидаетъ обѣщанія герцога.

Тутъ баронъ замолчалъ и съ нѣкоторымъ удивленіемъ посмотрѣлъ на Бессинга, лицо котораго оставалось совершенно спокойнымъ.

— Право, вы замѣчательно хладнокровны! съ нѣкоторой досадой вскричалъ онъ.

— Этотъ уполномоченный ѣдетъ изъ Дессау и отсюда проѣдетъ въ Вѣну черезъ Ганноверъ, Кассель, Бибрихъ и Дармштадтъ, спокойно проговорилъ Бессингъ.

— Вы это знали? чуть не обиженно проговорилъ баронъ.

— Узналъ сегодня утромъ.

— Честное слово вы умѣете устраивать дѣла лучше, чѣмъ я предполагалъ.

— Не я умѣю, а умѣетъ кое-кто повыше меня. Болѣе этого сказать вамъ я не имѣю права. Но тѣмъ не менѣе, я пользуюсь этимъ случаемъ, чтобы высказать вамъ свою глубокую благодарность и просить позволенія быть у васъ, чтобы докончить начатый разговоръ.

— Очень буду радъ видѣть васъ у себя, милѣйшій другъ мой!

---

Графъ Зальцка, по своему соціальному положенію, долженъ былъ имѣть дѣло съ мѣстными царедворцами, но въ душѣ онъ глубоко презиралъ этихъ интригановъ и эгоистовъ.

Пословица говоритъ: «что у трезваго на умѣ, то у пьянаго на языкѣ». Въ маскарадѣ, будучи на-веселѣ и подъ маской цыгана, онъ, ничуть не стѣсняясь, выскзывалъ, что у него было на умѣ, и особенно побивалъ плацъ-маіора, который до такой степени покорно сносилъ его удары, что австрійцу сдѣлалось противно, и онъ всталъ, чтобы уйти.

Въ нишѣ ресторана, какъ мы уже говорили, сидѣли офицеры за длиннымъ столомъ. Сначала съ ними ужинали ихъ знакомыя и родственницы, но затѣмъ, когда нарядное общество разъѣхалось, дамы эти были замѣнены другими, болѣе привѣтливыми и беззастѣнчивыми; бутылки безпрестанно смѣнялись, и всѣ маски были сняты. На одномъ концѣ этого стола сидѣлъ одѣтый Валленштейномъ поручикъ фонъ-Рейхертъ. Онъ сидѣлъ безъ маски, со стаканомъ въ одной рукѣ, откинувъ назадъ голову и обнявъ другой рукой талію пажа, сидѣвшаго подлѣ него. Пажъ облокотился обѣими руками о столъ и сидѣлъ тщательно замаскированный. Это была особа высокаго роста и, очевидно, женщина. Изъ-подъ берета съ длиннымъ перомъ виднѣлись бѣлокурые локоны, а въ ушахъ блестѣли серьги. Весь костюмъ былъ изъ темномалиноваго бархата. За кушакомъ торчалъ кинжалъ и сбоку висѣла шпага.

Пажъ этотъ присоединился къ драгуну въ часъ ночи, а передъ тѣмъ мѣсто его было занято другими, такъ какъ смѣлый поручикъ, точно такъ же, какъ и графъ Зальцка, пользовался особеннымъ расположеніемъ дамъ. Сначала пажъ возбуждалъ всеобщее любопытство, и; затѣмъ было порѣшено, что это актриса Бернгардъ, которую узнали по надѣтымъ серьгамъ, и всѣ успокоились, и не приставали съ требованіемъ, чтобы она сняла маску.

Но это не была актриса, а одна придворная дама Только одна изъ придворныхъ могла рѣшиться на такую смѣлую штуку, а именно Ея: на фонъ-Рошъ, страстно любившая такія приключенія. Она была увѣрена въ своей безопасности, именно потому, что никто никогда не заподозрилъ бы ее.

Какъ костюмъ, такъ и серьги, достала она у актрисы Бернгардъ, которая была ей чѣ ъ-то обязана. Изъ маскарада она уѣхала въ придворномъ экипажѣ не въ замокъ, а къ своей теткѣ, гдѣ потихоньку переодѣлась и вышла пѣшкомъ. На углу, ее ждалъ поручикъ фонъ-Рейхертъ. Подъ руку пошла она къ театру съ молодымъ человѣкомъ, который былъ очень доволенъ тѣмъ, что она рѣшилась для него на такую смѣлую затѣю.

— Тише! тише! успокоивалъ пажъ поручика, — будь разсудителенъ, Бодо! Ты опять выпилъ лишнее; это вѣдь противъ условія… очень глупо!

— Пусть глупо! Могу-ли я думать о благоразуміи, когда ты со мною, дорогая? нетвердымъ языкомъ отвѣчалъ поручикъ.

Пажъ со страхомъ посмотрѣлъ на него.

— Право, я боюсь, что ты пьянъ! съ ужасомъ проговорила дѣвушка.

— Это отъ холоднаго воздуха, и кромѣ того… Клянусь честью, мнѣ хочется еще разъ поцѣловать тебя, Елена… а то жажда моритъ.

— Ну, полно, успокойся и будь благоразуменъ! Я страшно боюсь за тебя. Ты много слишкомъ болтаешь.

— Клянусь душой… не скажу ни слова! Что мнѣ задѣло… я боюсь только, чтобы мы съ тобой не пострадали за другихъ.

— Я дурно сдѣлала, что сказала тебѣ, потому что вѣдь это не моя тайна. Знаешь-ли ты, что собственно страхъ заставилъ меня рѣшиться на такой легкомысленный поступокъ?

— Страхъ! Экія глупости! Чего же ты боишься?

— Какое-нибудь твое неосторожное слово, и всѣ мы пропали! Поэтому, прошу тебя, сдѣлай мнѣ одолженіе, не пей больше, Бодо… Я буду все время съ тобой, чтобы останавливать тебя.

— Хорошо, дорогая! отвѣчалъ драгунъ и горячо обнялъ пажа. Они остановились около фонаря на снѣгу, смѣялись, цѣловались и смотрѣли другъ другу прямо въ глаза. Они сильно любили другъ друга.

— Замѣтилъ-ли ты, какъ мраченъ сегодня Ротвейль?

— Да, и онъ. точно пронизывалъ меня своими взорами!

— Тебя? съ испугомъ вскричалъ пажъ.

— Да, меня… Что было написано въ запискѣ?

— Не сдѣлала-ли я глупости? продолжалъ пажъ, вдругъ остановившись. Ты знаешь, онъ хотѣлъ затѣять крупную исторію и воспользоваться этимъ происшествіемъ въ свою пользу.

— Воспользоваться привидѣніемъ! Славно!

— Да, привидѣніемъ. Я же полагала, что лучше было не трогать болѣе этого дѣла, и мнѣ досадно, что страдаютъ невинные люди. Какъ я хорошенько подумаю, я вижу, что это мошенническая продѣлка, весьма похожая на Ротвейля. Конечно, ради другихъ, надо было его предупредить.

— А что же было въ запискѣ? еще разъ спросилъ Рейхартъ.

— Только угроза, и больше ничего. Указаніе, чтобы онъ не раздувалъ этого дѣла. Еслибы я хорошенько обдумала, я, можетъ быть, этого бы и не сдѣлала, потому что теперь онъ, конечно, въ умѣ отъискиваетъ, кто могъ знать это. Прошу тебя, Бодо, избѣгай его; онъ опасный противникъ, и какъ разъ нападетъ на настоящій слѣдъ.

— Ну, мы съумѣемъ постоять за себя.

— Пожалуйста, безъ бахвальства, милый! Ей Богу, я страшно боюсь. Обѣщай мнѣ держать языкъ за зубами… хоть только сегодня!

— ты, должно быть, хочешь разсердить меня, Елена? Я вѣдь не маленькій!

— Нѣтъ, конечно, не маленькій, но все-таки я не буду отходить отъ тебя.

— Хорошо, смѣясь, сказалъ драгунъ: — за это я поцѣлую тебя.

Они вмѣстѣ вошли въ театръ, но не въ залъ, куда пажъ пришелъ потомъ и сѣлъ около Рейхерта. Пажъ сидѣлъ очень тихо, маски не снималъ и не танцовалъ, но, повидимому, наслаждался, глядя на то, какъ веселились другіе, и сидя рядомъ съ поручикомъ.

Спустя нѣкоторое время, мимо проходилъ Ротвейль, мрачный и недовольный; онъ остановился, посмотрѣлъ сначала на Рейхерта, потомъ на пажа, и затѣмъ сдѣлалъ знакъ поручику, что онъ хочетъ говорить съ нимъ.

Послѣ долгихъ размышленій, плацъ-маіоръ пришелъ къ тому заключенію, что фактъ, о которомъ писалось въ письмѣ, могъ быть узнанъ только черезъ одно лицо. А съ этимъ лицомъ поручикъ былъ въ хорошихъ отношеніяхъ. Эта мысль заставила его прійти сюда и вылить на комъ нибудь душившій его гнѣвъ. Съ недовольнымъ лицомъ увидалъ онъ, что на зовъ его идетъ поручикъ не одинъ, а вмѣстѣ съ пажемъ.

— А, мадмуазель Бернгардъ! съ противной улыбкой заговорилъ плацъ-маіоръ. — Хоть я и поклонникъ вашего таланта и вашей особы, но все-таки я попросилъ бы васъ отойти на минуту, такъ какъ мнѣ надо переговорить съ фонъ-Рейхертомъ объ очень серьезномъ дѣлѣ.

— Ахъ, мой милѣйшій плацъ-маіоръ, нѣжнымъ, ласковымъ голосомъ отвѣчалъ пайсъ, не трогаясь съ мѣста; — хотя я тоже ваша поклонница, но, къ сожалѣнію, очень рѣдко васъ вижу, и потому желаю подольше побыть съ вами. Серьезнымъ разговорамъ никакъ не мѣсто здѣсь.

— На этотъ разъ извините, довольно грубо и нетерпѣливо возразилъ Ротвейль, отводя поручика въ сторону, — Я хотѣлъ спросить у васъ кое-что, продолжалъ онъ, входя въ нишу. — Знакома вамъ, эта рука?

Говоря это, онъ вынулъ записочку изъ кармана и подалъ ее свернутой въ такомъ видѣ, что можно было прочесть только нѣсколько строкъ.

«То я заговорю. Ты меня не знаешь, но я тебя знаю», прочелъ поручикъ, принимая невинный видъ любопытнаго, во, встрѣтивъ испытующій взоръ Ротвейля, онъ тотчасъ же омрачился самъ.

— Эта рука мнѣ совершенно незнакома, проговорилъ онъ твердо и съ увѣренностью.

— А не замѣтили-ли вы сѣрое, довольно невидное домино?.. Лицо, передавшее эту записку, было въ сѣромъ домино? сердито спросилъ Ротвейль, съ самымъ нахальнымъ видомъ.

— Здѣсь въ залѣ много сѣрыхъ домино. Но я не понимаю, почему это дѣло меня касается!.. Я надѣюсь, что для васъ будетъ достаточно, если я скажу вамъ, что совершенно чуждъ этой интриги — если только это интрига. Не впутывайте меня вообще въ ваши дѣла.

— Это дѣло слишкомъ важно для того, чтобы я могъ довольствоваться простымъ словомъ, — съ прежней наглостью и заносчивостью отвѣчалъ фонъ-Ротвейль. — Потрудитесь подойти ко мнѣ поближе, нѣтъ надобности, чтобы насъ слышали. Вамъ извѣстно, что его высочество поручилъ мнѣ произвести слѣдствіе насчетъ ночнаго происшествія подъ новый годъ.

Тутъ онъ бросилъ на него такой взоръ, который бы сдѣлалъ честь великому инквизитору, и еще болѣе взволновалъ и безъ того взволнованнаго поручика.

— Позвольте, капитанъ, вспыхнувъ, отвѣчалъ послѣдній: — я думаю, что тутъ не мѣсто говорить объ этомъ.

— Пожалуйста, не такъ громко… я приказываю! Понимаете меня? грубо перебилъ его плацъ-маіоръ. — Рѣшать это могу я, а не вы!.. Вамъ остается только отвѣчать… и ничего болѣе!

— Слѣдовательно, какъ на службѣ? отвѣчалъ Рейхертъ, сдвигая каблуки и брякнувъ шпорами.

— На службѣ!.. какъ вы сами говорите, поручикъ. — Въ этомъ письмѣ упоминается о событіяхъ той ночи…

— Это касается васъ, капитанъ, а никакъ не меня! отвѣчалъ сильно разгоряченный любовникъ прелестной придворной дамы, забывая вдругъ все, что только обѣщалъ ей.

Не то съ злорадствомъ, не то съ худо скрываемымъ смущеніемъ, посмотрѣлъ плацъ-маіоръ прямо въ лицо поручику и поднялъ руку, точно хотѣлъ схватить его.

— Меня, господинъ фонъ-Рейхертъ? Отвѣтъ этотъ я нахожу двусмысленнымъ… Прошу васъ говорить пояснѣе… Полусловами говорить нечестно…

Онъ нарочно раздражалъ его. При послѣднихъ словахъ, кровь бросилась въ лицо молодому человѣку, и онъ схватился за эфесъ шпаги.

— Двусмысленнымъ? крикнулъ онъ. — Сударь… еслибы весьма важныя причины не заставляли меня молчать, то я выразился бы очень ясно — онъ показалъ кулакъ — гораздо яснѣе, чѣмъ бы вы того желали.

— Ого!

— Если вы меня принуждаете… ну такъ хорошо!.. Въ ту ночь я стоялъ на караулѣ… и я знаю очень хорошо, кто ходилъ наверху, и если вы осмѣливаетесь оскорблять меня, сударь…

— Болѣе ничего знать мнѣ не надо, отвѣчалъ плацъ-маіоръ съ холоднымъ поклономъ и съ роковой улыбкой. — Теперь я знаю, съ кѣмъ мнѣ нужно имѣть дѣло. И если хотя что либо станетъ извѣстнымъ…

— Это угроза? внѣ себя вскричалъ Рейхертъ, забывая все на свѣтѣ.

— Я вамъ кое-что скажу, господинъ поручикъ, прошипѣлъ онъ ему на ухо. — Если объ этомъ дѣлѣ что нибудь узнается… Впрочемъ, зачѣмъ намъ горячиться, прибавилъ онъ съ лживой улыбкой: — вѣдь для насъ обоихъ очень важна тайна, и, наконецъ, меня надо будетъ пощадить, вы знаете почему — а васъ и другихъ можно безжалостно принести въ жертву… Поэтому, горячиться нечего, другъ мой. Болѣе удерживать васъ я не стану… Веселитесь, пажъ уже теряетъ терпѣніе.

— Негодяй! прошепталъ Рейхертъ, глядя ему вслѣдъ: — презрѣнная тварь! Позоръ всего нашего сословія! Интриганъ.

— Господи помилуй! что случилось, Бодо? тихо и торопливо спросилъ подошедшій пажъ.

— Еслибы можно было уничтожить эту гадину, не… я пустилъ бы ему пулю въ лобъ!

— Прошу, умоляю тебя, Бодо… успокойся! говори тише, тебя могутъ услыхать, вѣдь драпировка не стѣна. Развѣ Ротвейль что нибудь подозрѣваетъ?

— Какъ подозрѣваетъ? Да онъ все знаетъ!.. Онъ спрашивалъ у меня, знаю-ли я писавшую ему письмо? Онъ принялъ самый безсовѣстный начальническій тонъ!.. Но я ему не поддался. Ей Богу!

Поручикъ, заикаясь отъ волненія, разсказалъ пажу весь разговоръ, происходившій между нимъ и плацъ-маіоромъ. Не произнося ни слова, выслушала его Елена фонъ-Рошъ, затѣмъ вздохнула и, подумавъ, рѣшительно сказала:

— Ну, что же дѣлать!.. Нельзя сказать, чтобы я поступила благоразумно, но сдѣланнаго не воротишь… и почемъ знать, можетъ быть, оно къ лучшему… Онъ грозитъ намъ? Ноя его близко знаю. Постой! отъ страху у тебя поджилки затрясутся! То, чего я хотѣла добиться, того я добилась!.. Пойдемъ, Бодо, пройдемся по залѣ, мнѣ душно!

— Сначала поцѣлуй меня! шепталъ тотъ, удерживая ее.

— Господи! ты въ самомъ дѣлѣ пьянъ. Стыдись!

Послѣ поспѣшныхъ объятій, молодые люди вышли изъ ниши.

Бессингъ одержалъ полнѣйшую побѣду надъ своей бѣлокурой незнакомкой, но онъ, зная свое дипломатическое положеніе, постоянно былъ на-сторожѣ. Кромѣ того, онъ вовсе не имѣлъ намѣренія заводить любовной интриги съ незнакомой особой, а образъ Валеріи слишкомъ живо стоялъ передъ нимъ и изгонялъ всякую мысль о другой женщинѣ. Онъ ясно видѣлъ, что она, стараясь понравиться ему, довольно ловко ударяла иногда по камню и выбивала искру. Она хорошо знала придворный кружокъ, и о каждой дамѣ могла разсказать что нибудь пикантное, о куманькахъ же и о старой графинѣ она говорила такъ, что Бессингъ не могъ удержаться отъ смѣха.

Пройдясь по залѣ, оба они сѣли въ глубину ниши. Бессингъ взглянулъ украдкой на часы и подавилъ зѣвоту, думая, что пора уже и ложиться спать. Вдругъ, посреди разсказа о графинѣ Феличитѣ, маска замолчала, стала прислушиваться и затѣмъ, схвативъ Бессинга за руку, приложила палецъ къ губамъ.

Рядомъ въ пустой нишѣ начался шумъ и оживленный разговоръ. Это разговаривалъ плацъ-маіоръ съ драгуномъ.

Бессингъ былъ такъ смущенъ, что хотѣлъ встать, но домино, сверкая глазами, взглянула на него и удержала.

— А! господинъ Ротвейль! я такъ и думала! прошептала она.

Бессингъ понялъ, что случайно онъ узналъ весьма важную тайну, частію касающуюся его. То, чего онъ не понималъ прежде, онъ узналъ изъ разговора драгуна съ пажемъ.

И онъ, и дама его немало были удивлены, узнавъ сразу двѣ тайны и увидавъ цѣлую вереницу сплетенъ и интригъ.

— Славныя исторіи! прошепталъ онъ. Затѣмъ онъ вдругъ живо повернулся къ бѣлокурому домино и живо схватилъ ее за руку.

— Я надѣюсь, фрейленъ, кто бы вы ни были, вы будете молчать о томъ, что теперь случайно узнали. Было бы несправедливо и даже опасно разсказывать объ этомъ.

— Не тревожьтесь, сударь, отвѣчала она, снимая маску: — рыжая Сеппи умѣетъ молчать, но только потому, что вы этого желаете.

Пораженный неожиданностью, Бессингъ даже отшатнулся, увидавъ оживленное личико дочери парикмахера въ бѣлокуромъ парикѣ.

— Вы, фрейленъ? вскричалъ онъ.

— Развѣ я дурно съиграла свою роль? спросила, она проводя рукой по лбу.

— Ей-Богу… я никакъ не думалъ!.. вы совсѣмъ обманули меня.

Жозефина засмѣялась, и потомъ, потупила взоръ.

— Но кто же то другое домино, съ рыжими волосами?

— Вы и съ нимъ говорили? съ любопытствомъ спросила Сеппи.

— И говорилъ, и танцовалъ.

— И что же она вамъ сказала?

— Странно! Я былъ увѣренъ, что говорилъ съ вами… Вы знаете то домино? пожалуйста, скажите мнѣ, кто она?

— Я только подозрѣваю, но не увѣрена, уклончиво отвѣчала Сеппи.

— Пожалуйста, скажите мнѣ правду! горячо упрашивалъ Бессингъ.

— Я думаю, что не имѣю на это права. Сегодня вечеромъ только одна была съ рыжими волосами…. но это тайна нашей коммерціи, и мнѣ не хотѣлось бы….

Она замолчала и поспѣшно надѣла маску, такъ какъ замѣтила между драпировками ниши барона Гримменштейна, который глазами кого-то отъискивалъ.

— Извините, если я мѣшаю! лукаво сказалъ онъ, увидавъ парочку.

Бессингъ, нѣсколько сконфузившись, всталъ.

— У меня есть къ вамъ просьба, прошепталъ ему на ухо старикъ. — Нашъ общій другъ Зальцка находится несовсѣмъ въ нормальномъ состояніи. Онъ задираетъ своихъ союзниковъ. Не будете ли вы такъ добры и не попытаетесь-ли увезти его домой? Я думаю, что завтра онъ скажетъ вамъ за это спасибо.

Бессингъ тотчасъ же шепнулъ что-то на ухо домино, и пошелъ вслѣдъ за старикомъ къ столу, у котораго графъ Зальцка только что вступилъ въ горячій споръ съ обершталмейстеромъ, — споръ, сильно волновавшій послѣдняго. Увидавъ Бессинга, онъ тотчасъ же бросилъ разговоръ съ обершталмейстеромъ.

— А! Бессингъ! вскричалъ онъ, протягивая ему руки. — Левъ приближается, волки трепещите! Идите сюда, ваше мѣсто около меня!

— Я хотѣлъ только проститься съ вами, любезный графъ, отвѣчалъ Бессингъ съ нѣкоторымъ смущеніемъ, — и вмѣстѣ съ тѣмъ спросить васъ, не поѣдете-ли и вы со мной? Вѣдь уже четыре часа.

— Счастливые часовъ не наблюдаютъ! смѣясь, отвѣчалъ Зальцка, качая головой. — Ну, идите же, садитесь подлѣ меня.

Присутствующіе, недовольные появленіемъ такого собесѣдника, нахмуривъ брови, посмотрѣли на Бессинга. Бессингъ съ перваго же взгляда понялъ положеніе; церемонно поклонившись куманькамъ, — омъ подсѣлъ къ австрійцу и выпилъ съ нимъ стаканъ вина, нехотя отвѣчая на его шутки. Вдругъ на губахъ его появилась улыбка; онъ вспомнилъ объ ухаживаніи своего собесѣдника за рыжей Сеппи. Ему пришло кое-что въ голову. Онъ тотчасъ же всталъ я пошелъ вт тотъ уголокъ, гдѣ сидѣла дѣвушка и ждала его. Бессингъ быстро прошепталъ ей что-то на ухо.

— Отъ души готова, отвѣчала она, завязала маску и пошла. Она шла въ нѣкоторомъ разстояніи отъ Бессинга и остановилась около стола.

— А… вотъ она! вскричалъ Зальцка, замѣчая ее. — Сюда, сюда, голубка!.. Вотъ онъ покоритель.

— О комъ это ты говоришь? измѣненнымъ голосомъ проговорила Сеппи, нерѣшительно подходя.

— О комъ же, какъ не объ этомъ львѣ… Да подойди же, милочка, тебя никто не укуситъ.

— Я стара и безобразна; кто пожелаетъ укусить меня, тотъ долженъ имѣть крѣпкіе зубы, присѣдая, отвѣчала Сеппи.

— Ну, или выпей! за твое здоровье! Сеппи взяла бокалъ и только приложилась къ нему губами, затѣмъ пристально посмотрѣла цыгану въ глаза и быстро сказала что-то.

Зальцка вскочилъ точно отъ электричества, и хотѣлъ схватить ее, но она вывернулась и убѣжала. Онъ нахмурилъ брови, взглянулъ на Бессинга и побѣжалъ вслѣдъ за домино; Бессингъ отправился вслѣдъ за нимъ.

Рыжую Сеппи они нашли уже въ швейцарской, гдѣ она издала своего пальто.

— Такъ это была ты? Я такъ и думалъ, и все-таки позволилъ себя надуть! задыхаясь, мрачно вскричалъ Зальцка.

— Спокойной ночи, графъ, смѣясь, отвѣчала дѣвушка: — хорошо-ли повеселились?

— И теперь змѣя, когда я только что нашелъ тебя, ты уходишь домой?

— Если вамъ будетъ угодно проводить меня, то я за честь почту, вѣжливо отвѣчала Сеппи.

— Слѣдовательно, конецъ дня будетъ лучше всего. Шубу мою! Гдѣ моя карета?

— Если вамъ угодно ѣхать, то ѣхать вы можете одни! сказала Сеппи, закутывая себѣ голову.

— Хорошо! хорошо!

Онъ помогъ ей одѣться, съ жаромъ что-то нашептывая ей, и точно сразу отрезвившись.

— Объ этомъ и разговору быть не можетъ!… Сегодня вы хоть и цыганъ, но я вамъ скажу правду, что вы слишкомъ много выпили шампанскаго! весело вскричала Сеппи.

— Съ отчаянія… право съ отчаянія! комично отвѣчалъ Зальцка.

— Такъ вамъ и повѣрили! Смотрите, не простудитесь, здѣсь такъ сквозитъ.

Графъ закутался въ шубу и надѣлъ калоши.

— Ну, вотъ, душа моя, я и готовъ…. хоть на край свѣта!

Онъ любезно подалъ ей руку.

— А тайный совѣтникъ? спросила Сеппи, оборачиваясь къ Бессингу. — Развѣ вы не съ нами?

— Если позволите, и если позволитъ мой коллега.

— Убѣдительно прошу объ этомъ, отвѣчала Сеппи, не обращая вниманія на омрачившагося венгерца, котораго она взяла подъ руку.

На улицѣ было очень холодно. По знаку Бессинга, карета его поѣхала за ними, что было очень кстати, такъ какъ на холоду графа разобрало еще болѣе. Они, впрочемъ, дошли до дверей парикмахерской, и Бессингъ помогъ дѣвушкѣ отворить дверь.

Холодъ подѣйствовалъ на цыгана, такъ что ноги отказывались служить ему; Бессингъ взялъ его къ себѣ въ карету, свезъ домой и посидѣлъ даже у его постели.

— Добрый другъ!… и хорошій товарищъ! съ жаромъ говорилъ сильно поблѣднѣвшій Зальцка. — Право, я люблю васъ… Чортъ съ ней, съ этой Сеппи…. Жаль…. Жаль, что вы не венгерецъ.

Бессингъ улыбнулся, пожалъ ему еще разъ руку и уговорилъ его уснуть. Выйдя на цыпочкахъ изъ комнаты, онъ сѣлъ въ карету и уѣхалъ домой.

XX.

На слѣдующій день Бессингъ былъ нѣсколько удивленъ. Часовъ въ одиннадцать онъ сидѣлъ за письменнымъ столомъ и писалъ бумаги, которыя ему надо было составлять лично. Въ это время новый лакей его принесъ письмо, говоря, что его подала какая-то дама.

Письмо было отъ Сеппи. Вотъ что она писала:

«Благодарю васъ, милостивый государь, за ваше вчерашнее вниманіе къ такой незначительной особѣ, какъ я. Чрезъ нѣсколько дней, я надѣюсь узнать что либо положительное относительно того разговора, случайными слушателями котораго мы были. Кромѣ того, я узнала кое-что для васъ очень важное. Мое глубокое уваженіе къ вамъ заставляетъ меня рѣшиться на весьма смѣлый поступокъ, и потому я прошу васъ быть передъ началомъ спектакля въ паркѣ около статуи Минервы, гдѣ я буду ждать и гдѣ сообщу вамъ то, что вамъ нужно знать. Я надѣюсь, что настоящее мое письмо останется для всѣхъ тайной. Остаюсь глубоко уважающей васъ Жозефиной Кюкопфъ».

— Странно! прошепталъ Бессингъ: — эта дѣвушка, дѣйствительно, точно ухаживаетъ за мною. Это ставитъ меня въ неловкое положеніе? Что мнѣ дѣлать?

Онъ вдругъ остановился въ своихъ размышленіяхъ, замѣтивъ вошедшаго лакея, подававшаго ему карточку.

— Этотъ господинъ проситъ позволенія поговорить съ вами.

— Гофратъ Фоглеръ? Просите, отвѣчалъ Бессингъ, съ недоумѣніемъ глядя на карточку.

Онъ заперъ письмо Сеппи въ ящикъ и закрылъ чистымъ листомъ бумаги то, что писалъ.

— Что это за особенная честь? Можетъ быть, пришелъ вывѣдать что нибудь? Тамъ меня начинаютъ считать силой.

Въ комнату вошелъ господинъ небольшаго роста, весьма приличный, во фракѣ, въ бѣлыхъ перчаткахъ и съ орденомъ въ петличкѣ.

— Извините, что я позволилъ себѣ безпокоить васъ въ такой ранній часъ, вѣжливо кланяясь, сказалъ Фоглеръ, прямо глядя на Бессинга.

— Я тоже прошу извинить меня, что безъ церемоніи принимаю васъ у себя въ кабинетѣ, отвѣчалъ Бессингъ. — Прошу покорно садиться.

— Явиться къ вамъ меня заставили многія причины. Позволите мнѣ быть съ вами откровеннымъ? началъ Фоглеръ.

— Я къ вашимъ услугамъ.

— Я приступаю прямо къ дѣлу, полагая, что вамъ извѣстно мое положеніе при дворѣ, для котораго я, такъ сказать, мою грязное бѣлье. Такое занятіе и гадко, и невыгодно, такъ какъ за него платятъ неблагодарностью.

— Позвольте спросить, почему именно меня вы удостоиваете вашего довѣрія? съ удивленіемъ спросилъ Бессингъ.

— Вы хотите сказать, что васъ это удивляетъ, такъ какъ я интригую вмѣстѣ со всѣми противъ Пруссіи? На это я могу отвѣтить поговоркой: съ волками жить по волчьи выть. Но теперь я нашелъ нужнымъ обратиться къ покровительству Пруссіи. Я надѣюсь, что она спасетъ насъ отъ безурядицы.

— Я смѣю просить васъ выражаться осторожнѣе, благоразумно замѣтилъ Бессингъ.

— Я говорю съ вами откровенно, потому что знаю, съ кѣмъ говорю. Вы, вѣроятно, слыхали о памфлетѣ, появившемся въ одной иллюстрированной газетѣ? Меня посылали развѣдывать, кто былъ авторомъ этой статьи. Но я ничего не узналъ.

— Вѣдь подозрѣніе, кажется, падаетъ…

— На принца Александра и одну даму, какъ говорятъ, весьма къ нему близкую.

Бессингъ невольно нахмурилъ брови, что не укрылось отъ зоркаго взгляда Фоглера.

— Я убѣжденъ, поспѣшно сказалъ тотъ: — что это вздоръ. Эта исторія заставила меня явиться къ вамъ и предложить Пруссіи свои услуги. Я буду очень вамъ благодаренъ, если вы примете на себя посредничество. Я близко знаю дѣла нашего герцогства, ближе, чѣмъ кто либо. Я думалъ служить герцогу, а не шайкѣ разбойниковъ и мошенниковъ!

— Убѣдительно прошу васъ выражаться осторожнѣе.

— Извольте, хотя это весьма трудно, когда кровь такъ и кипитъ, а слова такъ и просятся на языкъ.

— Не скрою отъ васъ, что найти вамъ мѣсто въ Пруссіи будетъ не легко, но тѣмъ не менѣе я напишу о васъ, и затѣмъ дамъ отвѣтъ. Затѣмъ я, какъ посланникъ державы, подъ покровительство которой вы отдаете себя, можетъ быть, не имѣю и права отказываться отъ вашихъ услугъ, тѣмъ болѣе, что вы близко знаете отношенія при здѣшнемъ дворѣ, и потому, когда мнѣ нужно будетъ разъяснить что либо, то я обращусь къ вамъ.

— Я жажду начать честную, а не позорную службу, и для начала позвольте мнѣ вручить вамъ эту записку; завтра или послѣ завтра я приду за ней.

Съ этими словами будущій прусскій чиновникъ поднялся съ своего мѣста и откланялся.

XXI.

Холодъ былъ жестокій. Снѣгъ валилъ и кололъ лица прохожихъ ледяными иглами. Пѣшеходы шли, закутанные по уши, и поспѣшно переходили площадь, направляясь въ театръ.

Высокая фигура, тоже закутанная по уши, отдѣлилась отъ толпы и исчезла за рѣшеткой дворцоваго сада.

Бессингъ согласился отправиться на назначенное ему свиданіе по той же причинѣ, по которой принялъ утромъ предложеніе гофрата. Сапповъ когда-то указалъ ему на гофрата и на Сеппи, какъ на единственныхъ лицъ, которыя дѣйствительно могутъ быть ему полезными, и какъ разъ оба эти лица сами предложили ему свои услуги.

Мысль о Валеріи не покидала Бессинга, но мысль эта была теперь тяжелая и горькая. Онъ ясно сознавалъ, что она не должна была допускать, чтобы про нее дурно говорили. Какое бы ни имѣла на нее вліяніе мать, Валерія должна была понять, что отношенія ея къ мужу другой женщины не могли не возбуждать порицанія, и потому отношенія эти она должна была тотчасъ же прервать. Если же она дѣйствительно разсчитывала на что либо, то ее можно было назвать вполнѣ виновной. Вслѣдствіе подобныхъ мыслей, онъ одно понималъ совершенно ясно, что Валерія никогда не можетъ быть его женою, что она навѣки для него погибла.

Точно также и теперь, идя въ дворцовый садъ на первое свиданіе съ рыжей Сеппи, онъ думалъ о Валеріи. Графъ Зальцка не съ такой грустью шелъ бы на это свиданіе, какъ его прусскій коллега.

Войдя въ садъ, онъ увидалъ ѣхавшую въ театръ герцогскую карету и быстро повернулъ въ боковую аллею, гдѣ наткнулся на темную фигуру, въ которой, по звуку шпоръ, онъ тотчасъ же узналъ офицера. Около бѣлой мраморной статуи, его ждала уже Сеппи.

— Фрейленъ Жозефина, вы? спросилъ онъ.

— Ради Бога, не называйте по имени! прошептала Сеппи.

Дѣйствительно онъ увидалъ свѣженькое личико дѣвушки.

— Какъ это мило съ вашей стороны, что вы пришли, живо проговорила дѣвушка.

— Прошу васъ, не перетолкуйте въ другую сторону моего прихода, отвѣчалъ Бессингъ, желая удержать Сеппи въ границахъ и сохранить свое достоинство. Но дѣвушка быстро перебила его.

— Господинъ тайный совѣтникъ… какого вы обо мнѣ мнѣнія?

— Пожалуйста, безъ титулованія, съ испугомъ проговорилъ Бессингъ.

Онъ боялся, чтобы его не увидали тутъ на свиданіи съ Сеппи.

— Ахъ, ты Господи! вотъ я и провинилась! со страхомъ прошептала она.

— Позвольте мнѣ сдѣлать вамъ предложеніе такого рода: вы будете называться Церерой, а я Меркуріемъ. Угодно?

— Хорошо. Такъ Церера и Меркурій. Ухъ, какъ холодно. Хорошо ли вы себя чувствуете послѣ бала, господинъ Меркурій?

— Благодарю васъ. Мнѣ слѣдовало бы ранѣе спросить васъ объ этомъ.

— Не все ли равно. Я боюсь, что вчера я выпила лишнее и наболтала всякаго вздора.

— Ну, этого я не замѣтилъ, милая фрейленъ.

— Я еще должна поблагодарить васъ за то, что вы проводили меня…

— А я за вашу готовность помочь мнѣ увезти цыгана.

— Ахъ, того!.. быстро и нѣсколько презрительно проговорила Сеппи.

— Какъ я вижу, онъ у васъ въ немилости; но прошу васъ, не говорите ничего противъ него, потому что я глубоко уважаю его и считаю своимъ другомъ.

— Въ самомъ дѣлѣ? Ну, въ такомъ случаѣ это обоюдно, бы стро проговорила она.

Они, говоря такимъ образомъ, прошли по аллеѣ и подошли къ гроту, въ которомъ лѣтомъ фонтанъ билъ изо рта у льва и падалъ въ раковину. Въ гротѣ можно было укрыться отъ вѣтра; и оба они, точно сговорившись, повернули туда.

— Вы обѣщали мнѣ что-то сообщить, сказалъ Бессингъ, которому положеніе его было не по вкусу.

— Да, но сначала вы должны дать мнѣ обѣщаніе…

— Что я никому не передамъ…

— Ну, это мнѣ рѣшительно все равно, господинъ тайн… господинъ Меркурій, отвѣчала Сеппи, сконфуженно поднявъ выразительные глаза свои на Бессинга; — а я хочу просить васъ вѣрить мнѣ, что все, что я дѣлаю, я дѣлаю только по дружбѣ.

Она съ особеннымъ удареніемъ произнесла послѣднія слова, и какъ-то, точно нечаянно, ея маленькая ручка очутилась у него въ рукѣ и все время лежала тамъ.

— Вы повѣрить не можете, какіе здѣсь дурные люди, шопотомъ продолжала она, — и чѣмъ они выше по положенію, тѣмъ они хуже… Иногда мнѣ кажется, что вы сюда проданы!.. И кромѣ того, вѣдь вы совсѣмъ покинуты, такъ что нуждаетесь въ другѣ — женщинѣ.

— Право, Церера… вы очень добры, очень милы! съ жаромъ проговорилъ Бессингъ, пожимая ея крошечную ручку.

— Всѣ они въ заговорѣ противъ васъ, противъ ненавистнаго пруссака.

— Я ужь слышалъ объ этомъ. Меня хотятъ запутать въ дурацкую исторію… но я презираю такія исторіи.

— Вы совершенно правы, и я не объ этомъ хотѣла говорить, а о другомъ… Здѣсь по секрету живетъ графъ Л. изъ Вѣны, еще тише прибавила она.

— Да, политическій агентъ.

— Вы знаете объ этомъ?

— Думаю, что знаю.

— Графа Л. я знала въ Вѣнѣ. Они хотятъ уговорить герцога… Я знаю это отъ отца, съ которымъ герцогъ очень откровененъ. Говорятъ, что Менсдорфъ и Бисмаркъ непремѣнно хотятъ подраться.

— Очень можетъ быть… Но милая Церера, не знаете ли вы, какой отвѣтъ получилъ агентъ?

— Конечно, знаю! Всѣ они пристаютъ къ герцогу, вообще слабохарактерному, но онъ на этотъ разъ не поддается. Графъ Л. уѣхалъ, съ порученіемъ сообщить въ Вѣнѣ, что въ скоромъ времени его высочество самъ будетъ тамъ и привезетъ отвѣтъ.

— Вы это точно знаете? спросилъ Бессингъ.

— Ротвейль сегодня говорилъ это у насъ гофмаршалу фонъ-Гесницу, и увѣрялъ, что вы тутъ приложили руку. Что вы уговаривали герцога и ведете заговоръ съ принцемъ Александромъ и фрейленъ Боденштейнъ. Вѣдь послѣднее вздоръ, не правда ли?

— Чистѣйшая выдумка, милая Церера, съ увѣренностью сказалъ Бессингъ.

— Говоря откровенно, это меня радуетъ, отвѣчала Сеппи, пожимая руку, — такъ какъ я терпѣть не могу эту Боденштейнъ; она хороша, только зла, и воротитъ отъ всѣхъ носъ; я не хотѣла бы, чтобы вы были съ нею знакомы.

— А вы хорошо ее знаете? съ волненіемъ спросилъ Бессингъ.

— Кого же я не знаю; мнѣ волей-неволей приходится всѣхъ знать. Она хороша съ принцемъ.

— Съ его высочествомъ?

— Да… Это тоже хорошій господинъ, нечего сказать! Съ сегодняшняго утра ходятъ такіе слухи, что чудо!

Она тихо засмѣялась, но вдругъ остановилась, увидавъ двѣ фигуры, прямо направлявшіяся къ гроту.

— Тише, тише! прошептала она, прижимаясь къ Бессингу. Бессингу положеніе его показалось до крайности непріятнымъ. Дрожь пробѣжала у него по спинѣ. Онъ стоялъ, не шевелясь и затаивъ дыханіе, а Сеппи такъ прижалась къ нему, что ему стало жарко отъ ея тѣла.

— Можетъ быть, Бодо, проговорилъ женскій голосъ, при звукѣ котораго Сеппи сжала руку Бессинга; — но все-таки въ настоящую минуту вліяніе его слишкомъ велико; обѣщай мнѣ избѣгать его и не раздражать.

— Какъ хочешь, Елена, хотя мнѣ это непріятно.

— Безъ всякихъ хотя. А я съ своей стороны попрошу принцессу Агнесу, чтобы она поговорила съ Ротвейлемъ; я ей разскажу кое-что…

— Только не разсказывай ей, гдѣ мы съ тобой были, Елена.

— Ни за что на свѣтѣ! Я упрошу ее, чтобы тебѣ поручили осмотръ коридора.

— Но вѣдь Ротвейлю извѣстно, что я знаю всю исторію…

Тутъ голоса, стали неслышными.

— Какая неосторожность! съ испугомъ повторилъ Бессингъ, — это продолженіе того разговора, что мы слышали въ маскарадѣ.

— Не проучить ли мнѣ ихъ?.. не спугнуть ли? быстро спросила Сеппи, всегда готовая на шалость.

— Нѣтъ, нѣтъ!… Но что все это значитъ, милая Сеппи, для меня это загадка… непонятныя слова!

— Еслибы я вамъ сказала то, что я давно подозрѣвала, и въ чемъ теперь увѣрена, вы бы удивились!… Можетъ быть, когда мы съ вами покороче познакомимся. Они ведутъ крупную игру! Еслибы Ротвейль зналъ, до какой степени онъ теперь у меня въ рукахъ, лицемѣръ, онъ запѣлъ бы другую пѣсню, даже перемѣнился бы къ вамъ, хотя онъ вашъ злѣйшій врагъ.

— Мой? съ удивленіемъ спросилъ Бессингъ.

— Да… вашъ.

— Странно… почти невѣроятно, потому что съ тѣхъ поръ, какъ я здѣсь, я трехъ словъ съ нимъ не сказалъ. Но, милая Церера, я боюсь, не холодно ли вамъ здѣсь. Я провожу васъ до выхода изъ парка. Вѣдь вы идете вѣрно въ театръ?

— Ну, конечно, въ театръ, задумчиво отвѣчала Сеппи. — Да, дѣйствительно намъ лучше идти. Черезъ нѣсколько дней мы снова увидимся, и тогда я разскажу вамъ все подробно, тогда Ротвейль запляшетъ по нашей дудкѣ.

— Какъ же вы это сдѣлаете?

— Это пока моя тайна… извините, господинъ фонъ-Бессингъ.

— Ну, такъ до свиданья, и большое вамъ спасибо, милая Сеппи. Будемте хранить втайнѣ нашъ союзъ.

— Я то ужь не болтушка, серьезно отвѣчала дѣвушка, прямо глядя ему въ глаза.

Они подошли къ фонарю. Сеппи еще разъ посмотрѣла на Бессинга, и затѣмъ, взявъ его руку въ обѣ свои, прижала ее къ своей груди и потомъ выпустила.

— Спокойной ночи! проговорила она, быстро убѣгая отъ него.

Бессингъ, не трогаясь съ мѣста, смотрѣлъ ей вслѣдъ.

— И запутался я вдругъ въ интригу, и погрязъ въ нее по самыя уши, прошепталъ онъ, и тихо поплелся домой.

XXII.

Вслѣдствіе сильнаго мороза, продолжавшагося нѣсколько дней, вода на прудахъ замерзла, къ немалой радости любителей катанья на конькахъ. На прудахъ тотчасъ же были поставлены лавки и домики для надѣванія коньковъ, и началось сильное оживленіе.

Нѣсколько въ сторонѣ, у конца дворцоваго сада, находился большой павильонъ, надъ которымъ развѣвались красный и зеленый флаги, въ извѣстные часы дня, причемъ прохожіе знали, что въ это время на конькахъ катался дворъ, и публика изъ уваженія не шла въ это время кататься.

На третій или на четвертый день послѣ вечерняго свиданія, Бессингъ шелъ въ сопровожденіи французскаго посланника по дворцовой площади и повернулъ въ дворцовый садъ. Онъ прошелъ неподалеку отъ статуи Минервы и извѣстнаго грота, и такимъ образомъ могъ при дневномъ свѣтѣ осмотрѣть мѣстность.

Въ своемъ послѣднемъ отчетѣ въ Берлинъ, онъ сообщилъ о томъ, что тутъ слышалъ. Оттуда же онъ получилъ порученіе, предложить герцогу постройку желѣзной дороги, для чего и былъ въ это утро въ замкѣ. Конечно, ему не дали никакого положительнаго обѣщанія, въ разговорѣ съ нимъ ничего прямо не было сказано, а все только полусловами, но онъ замѣтилъ одну перемѣну, а именно, что принятъ онъ былъ совсѣмъ не такъ, какъ прежде. Не только самъ герцогъ, но и всѣ его приближенные были съ нимъ необыкновенно вѣжливы и предупредительны. Бессингъ очень хорошо понималъ, что вѣжливы съ нимъ только потому, что затѣваютъ что нибудь противъ него.

Во дворцѣ онъ узналъ, что дворъ предполагаетъ кататься въ этотъ день на конькахъ. Въ юности онъ былъ страстнымъ любителемъ катанья на конькахъ, и потому теперь отправился на прудъ, гдѣ для двора было устроено отдѣльное мѣсто.

Появленіе его среди придворныхъ произвело сильное впечатлѣніе. Тутъ, точно такъ же, какъ и во дворцѣ, всѣ были съ нимъ особенно любезны. Даже герцогиня улыбнулась ему, и графиня показала свои вставные зубы.

Бессингу было невообразимо тяжело отъ этихъ любезностей, и онъ успокоивалъ себя мыслью, что ему надо пріучаться ко лжи, какъ солдату къ пороху. Его красивая статная фигура казалась еще красивѣе, бѣгая и раскатываясь по льду. Онъ очень былъ радъ увидѣть тутъ принцессу Генріетту, искренно ему улыбнувшуюся. Принцесса же Гильда смѣло, ври всемъ дворѣ, подала ему руку.

Прелестная супруга принца Александра, въ изящномъ темносинемъ костюмѣ, отдѣланномъ сѣрымъ мѣхомъ, считалась прежде превосходной конькобѣжицей. Въ послѣдніе же года, она не появлялась на каткахъ, вслѣдствіе того, какъ говорили, что мужъ ея находилъ катанье на конькахъ неприличнымъ. Появленіе ея на каткѣ заставило всѣхъ обратить на это вниманіе, тѣмъ болѣе, что всѣ знали о супружескихъ раздорахъ высочайшей четы.

Тутъ же около принцессы каталась Елена фонъ-Рошъ окруженная толпою поклонниковъ. Принцесса Агнеса каталась нѣсколько поодаль съ капитаномъ фонъ-Ротвейлемъ, а младшая сестра ея, только съ предъидущаго года въ первый разъ начавшая кататься, тихо прокатывалась, поддерживаемая поручикомъ фонъ-Маршалькомъ.

Принцесса Гильда встрѣтила прусскаго посланника съ задушевной искренностью, доставившей ему большое удовольствіе. Увидавъ теперь устремленные на него темные глаза принцессы и услыхавъ ея голосъ, онъ почувствовалъ, что съ глазъ его спадаетъ завѣса. То, что онъ осмѣливался подозрѣвать, была истинная правда. Лицо его вспыхнуло, такъ какъ кровь отъ сердца хлынула въ голову. По раскраснѣвшемуся лицу принцессы онъ увидалъ, что онъ не ошибся. Другъ вчерашняго маскарада стоялъ теперь передъ нимъ!

Какъ обыкновенно, и тутъ женщина заговорила первая. Она заговорила, лукаво улыбаясь, что къ ней очень шло, и особенно нравилось Бессингу, такъ какъ пўдъ этой улыбкой скрывалась тайна, извѣстная только имъ двоимъ.

— Какъ я завидую той ловкости, съ какой вы летаете по льду! заговорила она.

— Ваше высочество слишкомъ милостивы, отвѣчалъ Бессингъ, едва скрывая свое волненіе.

— Можетъ быть, вы будете такъ снисходительны и такъ добры, что поможете мнѣ выучиться трудному искусству. Господинъ фонъМаршалькъ, я не желаю болѣе утруждать васъ, благодарю васъ, и до свиданья.

Бессингъ низко поклонился, высказывая въ то же время свою благодарность. Офицеръ удалился.

— Прежде всего, ваше высочество, вы не должны держаться за кресло, а иначе вы никогда не выучитесь.

— Вы правы. Впрочемъ, я не совсѣмъ неумѣлая, я только мало практиковалась, возразила принцесса: — надо попробовать, не привыкну ли я, при вашемъ содѣйствіи. Иногда мнѣ кажется, что у меня недостаетъ только рѣшимости.

Онъ взялъ ее сначала подъ руку, а потомъ за обѣ руки и вывелъ изъ толпы.

— Хорошо ли вамъ, ваше высочество? спросилъ Бессингъ, глядя на дѣвушку.

— Превосходно! Вы сами держитесь такъ твердо, что не дадите и мнѣ поскользнуться.

— Я надѣюсь.

Наступило молчаніе, затѣмъ принцесса Гильда подняла голову и спросила:

— Весело ли вамъ было въ маскарадѣ, господинъ фонъ-Бессингъ?

Она смотрѣла на него и немало смущала своимъ взоромъ, въ которомъ онъ видѣлъ какое-то чистое, довѣрчивое добродушіе и, вмѣстѣ съ тѣмъ, желаніе ему нравиться. Кровь бросилась ему въ голову, и онъ не тотчасъ могъ отвѣтить ей.

— Я очень веселился, сказалъ онъ наконецъ; — и познакомился тамъ… Онъ замолчалъ, вспомнивъ, какъ близко касается принцессы Гильды то, что онъ открылъ тамъ. Она предупредила его отъ опасности, теперь не слѣдовало ли и ему предупредить ее?

— Я объ этомъ слышала, улыбаясь, быстро сказала она.

— Ваше высочество!

— Вспомните, что здѣсь, въ X., ничего скрыть нельзя, господинъ фонъ-Бессингъ.

Лукавый взоръ, сопровождавшій эти слова, привелъ Бессинга въ восторгъ, и вмѣстѣ съ тѣмъ смутилъ его. Со времени послѣдняго rendez-vous совѣсть у него была нечиста.

— Эге!.. какъ вы покраснѣли!.. Графъ Зальцка разсказывалъ мнѣ, что одно рыжее домино не отходило отъ васъ въ продолженіе цѣлаго вечера…

— И, можетъ быть, онъ тоже разсказывалъ вамъ, что дама съ золотистыми волосами говорила мнѣ замѣчательныя вещи, и потомъ вдругъ исчезла? спросилъ Бессингъ.

— Ледъ былъ проломленъ, и обѣ стороны заинтересовались другъ другомъ, говорилъ мнѣ графъ.

— Заинтересовались… я почувствовалъ благодарность, ваше высочество. Но откуда графъ Зальцка могъ это знать? Я ему вѣдь не говорилъ о домино съ рыжими волосами.

На этотъ разъ принцесса Гильда опустила глаза; она даже чуть было не споткнулась, но Бессингъ удержалъ ее.

— Рыжеволосые коварны, господинъ тайный совѣтникъ, шутливо проговорила она.

— Эти рыжіе волосы были фальшивые, но не выражали коварства; напротивъ, ваше высочество, подъ тѣмъ домино билось дружеское сердце, а изъ подъ маски смотрѣли чудные умные глаза… добрые и благородные глаза.

— О, какой энтузіазмъ! Я никакъ не думала, что вы на него способны, хотя вѣдь пословица говоритъ, что въ тихомъ омутѣ черти водятся.

— Извините, ваше высочество! Я увлекся, это со мною бываетъ очень рѣдко. Предположите, что мною руководитъ благодарность.

— Благодарность, конечно, вещь хорошая, замѣтила принцесса, не глядя на него. — Посмотрите-ка туда… тамъ, кажется, Валерія фонъ-Боденштейнъ, эта дама въ сѣромъ платьѣ?

Бессингъ невольно вздрогнулъ.

— Кажется, да… это точно она! отвѣчалъ онъ, взглянувъ на прелестную дѣвушку, граціозно прокатившуюся мимо нихъ.

— Какъ она хорошо и твердо бѣгаетъ.

— Да, это вѣрно, что твердо.

Принцесса Гильда тихонько, украдкой посмотрѣла на своего кавалера и увидала, что онъ какъ-то странно, пристально смотрѣлъ вслѣдъ за убѣгавшей Валеріей. На лицѣ ея явилось недовольное выраженіе и она опустила глаза.

— Мнѣ никогда не научиться такъ бѣгать, сказала она.

— Это отчего?.. отчего не научиться? навѣрное научитесь, ваше высочество.

— Вы разсѣяны, господинъ фонъ-Бессингъ, и это вы говорите только для того, чтобы утѣшить меня.

— Извините, ваше высочество… Конечно, въ настоящую минуту я взволнованъ, и, говоря откровенно, мнѣ хотѣлось бы продолжить разговоръ, начатый подъ маской, здѣсь на каткѣ. Я боюсь, что другаго случая мнѣ не представится… Это была бы особенная милость.

— Вы и удивляете меня, и возбуждаете мое любопытство до такой степени…

Она точно заколебалась, но затѣмъ рѣшительно проговорила:

— Что я попрошу васъ начать.

— Я разсчитываю на скрытность вашего высочества, и, въ то же время, прошу вѣрить мнѣ, что я только въ силу необходимости, повинуясь голосу сердца, скорѣе чѣмъ голосу разсудка, хочу сообщить вамъ нѣчто, имѣющее отношеніе къ разсказанному мнѣ тогда рыжей маской.

— Вы говорите серьезно? спросила принцесса Гильда, съ испугомъ глядя на Бессинга.

— Совершенно серьезно, ваше высочество.

— Въ такомъ случаѣ, будьте такъ добры, господинъ фонъ-Бессингъ, отбѣжимте подальше для того, чтобы намъ не мѣшали. Ну, теперь начинайте.

Бессингъ осторожно передалъ ей весь разговоръ, слышанный имъ въ нишѣ, не упоминая однакоже о бѣлокуромъ домино. Онъ видѣлъ, что слушательница его пришла въ страшное волненіе и смотрѣла на него сначала съ недовѣріемъ, а потомъ съ испугомъ, отъ котораго у нея высоко поднималась грудь.

— Вы все передали мнѣ? А знаете ли вы, кто это говорилъ и о комъ шла рѣчь, господинъ фонъ-Бессингъ? спросила она, когда онъ кончилъ, и при этомъ пристально и тревожно посмотрѣла на него.

— Да, я подозрѣваю, кто говорилъ, и потому именно я рѣшился сообщить вамъ. Извините, если я дѣлаю вамъ непріятность… но я думаю, что это моя обязанность.

— Господи! какая отвратительная мистификація! Бѣдный отецъ мой!… И объ этомъ говорятъ публично, на балу! прошептала она. — Вѣдь вмѣсто васъ могли это услышать другіе, менѣе расположенные люди!.. Что вы скажете насчетъ этого?

Она вздрогнула и глаза ея точно помутились.

— Теперь я только кое-что подозрѣваю… а черезъ нѣсколько дней буду уже знать навѣрное, сказалъ онъ.

— Господи! да это просто невѣроятно! прошептала въ высшей степени взволнованная и пораженная принцесса… Бѣдная моя глупая сестра!.. Въ какія руки она попала! А этотъ пажъ? Такъ это не была Бернгардъ? Вы ясно слышали, что они называли другъ друга Бодо и Еленой?

— Нѣсколько разъ самъ слышалъ.

— Благодарю васъ. Кромѣ того, я имѣю къ вамъ большую просьбу, сказала принцесса, помолчавъ немного и сжимая руку Бессинга. Здѣсь васъ недолюбливаютъ… не васъ лично, конечно… Не знаю, извѣстно ли вамъ это?.. Будьте великодушны… вотъ о чемъ хотѣла я просить васъ…

— Я знаю это!.. перебилъ ее Бессингъ. За это я ни на кого не претендую. Но вѣдь не всѣ были несправедливы ко мнѣ. А вы, ваше высочество, можете распоряжаться мною, я весь къ вашимъ услугамъ.

Посланникъ проговорилъ послѣднюю фразу съ такимъ жаромъ, что принцесса вспыхнула и на минуту опустила глаза, а затѣмъ съ удивленіемъ посмотрѣла въ него.

— Отъ души благодарю васъ, съ волненіемъ проговорила она. Я не знаю почему, но я увѣрена, что съ вами могу быть совершенно откровенной. Случай открылъ вамъ кое-что… интригу… цѣлую пропасть!.. И я хотѣла просить васъ быть великодушнымъ, никому объ этомъ не говорить… и помочь мнѣ…

— Ваше высочество!.. слезы? проговорилъ удивленный Бессингъ.

— Ахъ! еслибы вы знали! уже рыдая, говорила она, и Бессингъ съ трепетомъ и восторгомъ почувствовалъ, что нѣжный станъ дѣвушки наклонился къ нему и оперся на него.

— Ваше высочество… Успокойтесь, я весь къ вашимъ услугамъ! шепталъ онъ. — Я подумаю, что тутъ можно сдѣлать… и что узнаю, то сообщу вамъ. Позвольте мнѣ только дѣйствовать!.. Дорогая принцесса, не разстраивайтесь!

— Злые!.. а она вѣтряница! продолжала дѣвушка, тщетно стараясь удержать свое волненіе. Бѣдный мой отецъ! и моя бѣдная, увлекающаяся сестра! продолжала принцесса Гильда, не скрывая своего горя передъ человѣкомъ, которому она безсознательно отдала свое сердце.

— Успокойтесь! еще разъ проговорилъ Бессингъ, увлекая ее съ этого мѣста, такъ какъ подходили посторонніе…

XXIII.

Спустя нѣкоторое время, принцесса Гильда успокоилась. Они съ Бессингомъ слова не сказали о томъ, что до глубины души волновало ихъ, но глаза ихъ говорили такъ краснорѣчиво, что ошибиться было трудно: встревоженное лицо дѣвушки выражало въ то же время счастье зарождавшейся новой жизни. А посланникъ созналъ тутъ, во враждебномъ лагерѣ, въ первый разъ, истинную любовь. Для него тоже взошло солнышко, но оно взошло, окруженное темными тучами. Чѣмъ могла кончиться его любовь? и не смотря однако же на это, онъ точно плавалъ въ безконечномъ морѣ счастья и свѣта. Онъ любилъ и былъ любимъ, и весь міръ сразу для него измѣнился.

По совѣту принцессы, онъ вслѣдъ затѣмъ прокатилъ въ креслѣ, сначала герцогиню, а потомъ графиню Феличиту, и такъ мило болталъ и острилъ съ послѣдней, что развеселилъ и ее, и заставилъ разговориться. У выскочки оказались хорошія, легкія и крѣпкія ноги, что на каткѣ было очень пріятно, да и разговоръ его былъ занимателенъ. Графиня дважды взглянула на потсдамскаго гвардейца, и нашла, что онъ статенъ и прелестно катаетъ кресло. Послѣ графини, Бессингъ подошелъ и къ принцессѣ Агнесѣ, но былъ встрѣченъ съ такимъ холоднымъ высокомѣріемъ, что отошелъ съ болью въ душѣ.

Дворъ въ четыре часа удалился.

— Пойдемте и мы. Вы бѣгаете на конькахъ, какъ гренландецъ. Parole d’honneur!.. Ледъ — ваша стихія… вы летаете надъ страшнѣйшими пропастями. Графиня Вольфскеленъ совсѣмъ очарована вами!

Такъ говорилъ баронъ Гримменштейнъ тайному совѣтнику, дружески беря его подъ руку.

— Позвольте мнѣ опереться на васъ?

— Съ удовольствіемъ, отвѣчалъ Бессингъ.

— Графинѣ, должно быть, особенно пріятно, чтобы покатали ее, продолжалъ старикъ.

— Это отчего, позвольте спросить?

— А оттого, что во время катанья она можетъ обдумывать, какъ бы получше подставить вамъ ножку.

— Такъ она опять что нибудь замышляетъ?

— Я только подозрѣваю… Вы отправляетесь теперь домой?… Не дадите ли вы мнѣ выкурить сигару… и не побесѣдуете ли со мной!

— Я ждалъ васъ каждый день. Вы обѣщали пріѣхать ко мнѣ.

— Я нарочно не ѣхалъ, малѣйшій другъ, отвѣчалъ баронъ, кивнувъ головой; потомъ онъ вдругъ остановился и, ткнувъ въ землю тростью, прямо глядя на Бессинга, прибавилъ: — А пока я собиралъ матерьялъ. Какой странный свѣтъ! Пора мнѣ и умирать. Здѣсь я ничего по себѣ не нахожу.

— Это чувствуютъ иногда и другіе. Здѣсь ужь такой воздухъ, баронъ, живо отвѣчалъ Бессингъ; — и все-таки, въ сущности, воздухъ здѣсь хорошій и здоровый.

— И это говорите вы? И говорите еще съ такимъ сіяющимъ лицомъ?… Впрочемъ, вы такъ тверды на ногахъ, и такъ славно бѣгали на конькахъ… Отличное развлеченіе! Къ сожалѣнію, я никогда не испытывалъ его. Въ мое время не доставало главной прелести катанья, а именно дамъ. Тогда это не было въ модѣ.

— Неужели вы считаете удовольствіемъ прокатывать графиню Вольфскеленъ?

— Все это шелуха, ядро-то не тутъ. А зато можно побыть и съ другими. Ахъ да, а propos, вы не знаете, что принцъ Александръ ѣдетъ въ Италію?

— Въ первый разъ слышу! вскричалъ удивленный Бессингъ.

— Это пока еще глубокая тайна, и потому я попрошу васъ не говорить объ этомъ. Его высочество нездоровъ… у него разстроены нервы. Врачи предписываютъ ему болѣе теплый климатъ.

— Это рѣшено какъ-то неожиданно… А принцесса Генріетта?

— Остается съ дѣтьми, которымъ нельзя ѣхать зимою. Такъ, по крайней мѣрѣ, сказала мнѣ графиня Дингельштетъ.

Бессингъ внимательно взглянулъ на старика и замѣтилъ, что тотъ необыкновенно взволнованъ.

— И въ доказательство своего освобожденія принцесса Генріетта была сегодня на каткѣ?

— Можетъ быть… можетъ быть!

Бессингъ хотѣлъ еще что-то спросить, но остановился, взглянувъ на взволнованное лицо старика.

— Такъ принцъ Александръ ѣдетъ въ Италію, а герце.ъ въ Вѣну? сказалъ онъ, помолчавъ немного.

— Какъ?… Такъ вы и это знаете? быстро спросилъ старикъ. — Parbleu! Вы имѣете хорошихъ развѣдчиковъ.

— Не я. Въ Берлинѣ знаютъ, что здѣсь дѣлается, лучше меня… посланника. Оттуда я узнаю все, что здѣсь дѣлается, весело отвѣчалъ Бессингъ.

— Вы, кажется, довольно холодно относитесь къ этой поѣздкѣ, милѣйшій другъ, замѣтилъ онъ; — а между тѣмъ она можетъ имѣть такое значеніе, которымъ пренебрегать нельзя. Я не могу разсказывать, но тамъ… на Дунаѣ, приготовляютъ скверный напитокъ, который хотятъ преподнести Пруссіи. Держите ухо востро!… смотрите.

— Позвольте. Мнѣ сегодня такъ весело, какъ давно не бывало. Катанье на конькахъ принесло мнѣ пользу и взволновало кровь, возразилъ Бессингъ: — хоть я не могу упрекнуть себя въ вѣтряности.

— Счастливая молодость! прошепталъ старикъ, покачивая головою.

— Во всякомъ случаѣ, чтобы ни случилось, совершенно серьезно сказалъ Бессингъ, — Пруссія съумѣетъ защитить свои права.

— Я въ этомъ убѣжденъ… вполнѣ убѣжденъ. Только зачѣмъ же не. дѣйствовать одинаковымъ оружіемъ?

XXIV.

Во дворцѣ принца Александра царствовала непріятная, зловѣщая тишина. Не смотря на то, что супругъ прелестной принцессы Генріетты жилъ уже нѣсколько дней въ своемъ имѣніи, Шенау, всѣ ходили на цыпочкахъ и говорили шопотомъ, только дѣти иногда весело бѣгали по корридорамъ.

Принцесса Генріетта вела себя на этотъ разъ какъ-то странно. Вообще она всегда бывала веселѣе безъ мужа, а теперь постоянно молчала и нерѣдко даже плакала. Можно было предполагать, что произошло что-то странное.

И дѣйствительно, въ жизни супруговъ произошло нѣчто необыкновенное. Средство, предлагаемое барономъ фонъ-Гримменштейномъ, было примѣнено и подѣйствовало поразительно успѣшно, вслѣдствіе чего принцесса Генріетта не только была поражена, но и встревожена.

— Неужели женщинѣ позволительно прибѣгать ко всѣмъ средствамъ, даже къ физической силѣ? спрашивала она сама себя, чувствуя въ то же самое время, что баронъ правъ, что иногда необходимы и такія средства.

Она схватила тяжелый стулъ и быстро подняла его, но потомъ, точно смутившись, опустилась на кресло и горько заплакала. Она знала только одно, что переносить позора болѣе не намѣрена.

Принцъ потребовалъ, чтобы жена его появилась въ маскарадѣ, и нашелъ, что платье, которое она примѣряла, сшито не по его вкусу.

— Я этого требую! повелительно крикнулъ принцъ, раздраженный молчаніемъ принцессы.

— Если вы этого требуете, то мнѣ остается только повиноваться, презрительно отвѣчала принцесса.

— Какъ вы смѣете такъ со мною говорить!… не выводите меня изъ себя! змѣя! кричалъ принцъ, совершенно забываясь.

Затѣмъ наступило молчаніе, во время котораго стоявшая въ дверяхъ графиня фонъ-Дингелыптетъ не смѣла перевести духу. Вдругъ принцъ кинулся на жену съ поднятымъ кулакомъ, но не успѣлъ онъ опустить его, какъ произошло нѣчто странное. Онъ пошатнулся и упалъ на рѣшетку камина, о которую разбилъ себѣ лицо. Графиня Біанка невольно бросилась поднять его, и онъ, трусливо озираясь, вышелъ изъ комнаты.

Въ эту минуту принцесса Генріетта съ ужасомъ поняла, что, кромѣ всего остальнаго, отецъ ея дѣтей трусъ, — и безъ чувствъ упала на полъ.

Паденіе тѣла и звонъ упавшихъ щипцовъ заставили одного изъ лакеевъ выглянуть изъ-за драпировки, и такимъ образомъ сдѣлаться свидѣтелемъ страннаго происшествія. Онъ увидалъ, какъ принцъ всталъ и ушелъ, поджавъ хвостъ.

Съ этой минуты принцесса Генріетта совершенно измѣнилась и сдѣлалась еще несчастнѣе, чѣмъ была, а принцъ уѣхалъ на охоту въ Шенау, и оттуда, не простившись съ женой и дѣтьми, уѣхалъ въ Италію, вслѣдствіе разстроеннаго здоровья.

Между тѣмъ и при дворѣ, и въ городѣ разнесся слухъ, что принцесса Генріетта въ кровь разбила мужа щипцами. Придворные съ особеннымъ злорадствомъ шептались объ этой пикантной исторіи.

Конечно, гофмаршальша фонъ-Боденштейнъ была болѣе другихъ взволнована извѣстіемъ о скандалѣ, совершившемся во дворцѣ принца Александра. За такимъ скандаломъ, по ея мнѣнію, конечно, долженъ послѣдовать полнѣйшій разрывъ, и принцъ Александръ уѣхалъ, вѣроятно, для того, чтобы начать дѣло о разводѣ. Ее однако тревожило, что принцъ Александръ уѣхалъ, не написавъ ни строки ни ей, ни дочери. Она ходила въ сильномъ безпокойствѣ по своимъ комнатамъ, въ то время, какъ дочь ея была очень рада, избавившись отъ докучливыхъ визитовъ принца.

Въ силу такихъ соображеній, мать нашла нужнымъ вообще не принимать гостей, но вмѣстѣ съ тѣмъ пригласила на чашку чая фонъ-Бессинга, барона фонъ-Гримменштейна и еще кое-кого. Валерія была очень довольна, услыхавъ объ этомъ.

XXV.

Бессингу казалось, что весь міръ перемѣнился, точно какимъ то волшебствомъ. Имъ овладѣла любовь, и онъ самъ не понималъ, какъ это все случилось. Въ сердцѣ его началась весна, запѣли птички, разцвѣли розы. Здѣсь, въ отвратительномъ городѣ, среди ненавидящихъ его людей, онъ нашелъ любящее сердце и сдѣлался счастливѣйшимъ изъ смертныхъ.

Съ тѣхъ поръ, какъ въ прелестныхъ глазахъ принцессы Гильды онъ прочелъ то, что она ощущаетъ къ ненавистному для всѣхъ пруссаку, въ душѣ у него взошло солнышко! Да, это была настоящая, истинная любовь! Валерія ему только нравилась, но онъ никогда такъ не любилъ ее. Гильду же онъ любилъ такъ сильно, что даже страшная пропасть между имъ, прусскимъ посланникомъ, и ею, дочерью герцогской фамиліи, не казалась ему непроходимой.

Съ этого дня онъ бывалъ вездѣ, гдѣ могъ встрѣтить принцессу, и измѣнился такъ, что даже врагамъ своимъ готовъ былъ броситься на шею.

Перемѣна въ дипломатѣ была такъ очевидна, что всѣ знакомые замѣтили ее и высказывали всевозможныя предположенія.

— Другъ нашъ Бессингъ совершенно измѣнился съ нѣкоторыхъ поръ, замѣтилъ за столомъ графъ Балабрегъ барону.

— Онъ измѣнился по политическимъ причинамъ, вмѣсто барона отвѣчалъ обершталмейстеръ; — но рано пташечка запѣла, какъ бы кошечка не съѣла.

— Онъ измѣнился съ тѣхъ поръ, какъ въ маскарадѣ побесѣдовалъ съ бѣлокурымъ домино, отвѣчалъ баронъ. — Графъ Зальцка могъ бы многое поразсказать намъ, жаль что его нѣтъ.

Въ это самое время герцогиня говорила своей дочери:

— Ты ужь черезъ чуръ любезна съ прусскимъ посланникомъ. Напрасно.

— Я нахожу господина фонъ-Бессинга очень пріятнымъ собесѣдникомъ, прямо отвѣчала принцесса Гильда. На конькахъ же онъ катается лучше другихъ, и потому я вовсе не намѣрена справляться, какой онъ національности, а просто хочу повеселиться и выучиться кататься.

— А я все-таки желала бы, чтобы ты выбрала себѣ другаго кавалера. Этотъ Бессингъ можетъ вновь перетолковать твое вниманіе.

— Ну, этого-то я нисколько не боюсь! быстро и рѣшительно отвѣчала принцесса Гильда, гордо взглянувъ на мать. Вы ненавидите его только потому, что онъ пруссакъ, а я этого не понимаю. Въ господинѣ фонъ-Бессингѣ я вижу образованнаго, порядочнаго человѣка, и мнѣ этого довольно, а политикой заниматься я вовсе не намѣрена.

— Ты слишкомъ молода, чтобы правильно судить обо всемъ, возразила, пожимая плечами, мать.

— Ахъ, мама! даже враги его признаютъ это! въ особенности графъ Зальцка.

— Ахъ, не говори мнѣ о немъ. Боже мой, какъ онъ велъ себя въ маскарадѣ!

— Такъ не лучше ли мнѣ придерживаться фонъ-Бессинга?

— Какъ хочешь!.. Вѣдь и онъ не безъ грѣха… Мнѣ разсказывали, что онъ всю ночь проболталъ съ какимъ-то незнакомымъ домино… Можетъ быть, съ Валеріей фонъ-Боденштейнъ, съ этой притворной скромницей. Онъ ушелъ пьянымъ, съ ней и съ цыганомъ, домой… и ушелъ въ четыре часа!

— Ахъ, мама! покраснѣвъ и нахмуривъ лобъ, возразила Гильда: — источники, изъ которыхъ ты это почерпнула, несовсѣмъ чисты.

— Это правда, дитя мое, и тебѣ этого знать не слѣдуетъ. Я хотѣла только предостеречь тебя… больше ничего.

Тѣмъ разговоръ и кончился. Черезъ полчаса, не смотря на материнское предостереженіе, молодая дѣвушка снова училась, кататься у прусскаго посланника. Она дѣлала замѣчательные успѣхи, и движеніе это, повидимому, приносило ей такую же пользу, какъ и ему, потому что она разцвѣтала, какъ пышная майская роза.

XXVI.

Лакей подалъ Бессингу письмо.

— Скажите пожалуйста, Фридрихъ, обратился къ нему посланникъ; — дорого ли вамъ предлагали за то, чтобы вы шпіонили за мною?

— А вамъ развѣ это извѣстно? вспыхнувъ, спросилъ Фридрихъ. — Двухъ ужь я отдулъ за такое предложеніе, а если явится еще кто нибудь, то я его запру и покажу вамъ; я впрочемъ надѣюсь, что они оставятъ меня въ покоѣ.

— Я ловлю васъ на словѣ, Фридрихъ, отвѣчалъ Бессингъ, не выказывая того, что онъ очень доволенъ.

Бессингъ, взглянувъ на адресъ, съ досадой разорвалъ конвертъ. Онъ началъ читать письмо небрежно, но по мѣрѣ чтенія становился все внимательнѣе и внимательнѣе, и наконецъ, подойдя къ окну, совершенно углубился.

Письмо это было отъ Сеппи Кюкопфъ и имѣло слѣдующее содержаніе:

"Любезный тайный совѣтникъ!

"Нелегко мнѣ было исполнить обѣщаніе, данное въ маскарадѣ, но наконецъ таки мнѣ удалось узнать все. Я ждала каждый день, что вы придете къ намъ, и надѣялась увидать васъ на каткѣ, но тщетно, и потому рѣшаюсь писать вамъ. Я узнала отвратительную исторію, которую прежде только подозрѣвала.

"Вы, можетъ быть, уже слыхали, что принцесса Агнеса была въ связи съ однимъ господиномъ, который будто бы живетъ теперь въ Вѣнѣ. Эту исторію можетъ вамъ разсказать здѣсь каждый ребенокъ… Хоть я давно знала, что Агнесѣ нравился Ротвейль, но хитрецъ принималъ такой видъ, что провелъ всѣхъ. Не провелъ онъ только одну женщину, отъ которой я все узнала, и пишу вамъ, но съ тѣмъ, чтобы вы, прочтя это письмо, тотчасъ же сожгли его и никому ничего не разсказывали.

"Оказывается, что Агнеса давно уже находится въ близкихъ отношеніяхъ съ Ротвейлемъ, и такъ какъ имъ трудно видѣться наединѣ, то принцесса горитъ страстный!, желаніемъ устроить гдѣ нибудь свиданіе, гдѣ бы они могли побыть одни. Въ тайну этой интриги посвящена только Елена фонъ-Рошъ, въ комнатѣ которой они устраивали нѣсколько разъ свиданіе. Но Елена фонъ-Рошъ болѣе не позволила имъ видѣться у себя, боясь отвѣтственности, тѣмъ болѣе, что она знаетъ, что за человѣкъ Ротвейль, и не довѣряетъ ему. Ротвейлю пришла мысль, что видѣться они могутъ этажемъ выше, гдѣ у Ротвейля находится контора, и гдѣ они, въ случаѣ нужды, могутъ объяснить все появленіемъ сѣрой принцессы. Все это было очень хитро придумано, но на дѣлѣ вышло не такъ, такъ какъ принцесса совершенно растерялась. Когда всѣ въ замкѣ улеглись, оба отправились туда, наверхъ, въ ночь подъ новый годъ. Ротвейль былъ у себя въ конторѣ, Агнеса пробралась туда, а Елена стояла внизу на караулѣ, но не одна, а кое съ кѣмъ.

«Но кто-то изъ ординарцевъ, поздно возвратившись домой, затворилъ одну изъ дверей, на что влюбленные не разсчитывали. Когда Агнеса хотѣла отправиться къ себѣ, дверь была заперта, и внизъ можно было пройти только въ ту дверь, у которой стояли солдаты. Какимъ образомъ Ротвейль съигралъ роль привидѣнія — осталось для меня тайной, но я знаю только, что послѣ выстрѣла принцесса Агнеса убѣжала внизъ, легла въ постель и всю ночь впадала въ безпамятство. Вотъ вся исторія, какъ она есть. Вслѣдствіе этого, на поручика Рейхерта и обрушилась злоба Ротвейля, такъ какъ поручикъ, узнавъ тайну отъ Елены, никакъ не можетъ не болтать».

---

— Славная исторія! Обманъ и грязь! прошепталъ Бессингъ, дочитавъ до конца. Что если я, пользуясь этимъ письмомъ, отправился бы къ герцогу и разсказалъ ему все?

Кровь бросилась ему въ голову, при мысли о возлюбленной, о Тильдѣ!

— Нѣтъ, мнѣ не вырвать герцога изъ этихъ сѣтей! И имѣю ли я право выдавать ту, которая написала мнѣ все это?

Онъ покраснѣлъ. Какой мотивъ руководилъ ею? думалъ онъ, и одно могъ только отвѣтить: «Любовь!»

Принимая ея любовь, онъ бралъ на себя обязательства, исполнить которыхъ не могъ. Онъ питалъ въ ней ложныя надежды, и невольно ставилъ себя въ ложное положеніе, пользуясь слабостью женщины. Этой исторіи надо положить конецъ. Но какимъ образомъ?

Съ другой стороны, имѣлъ ли онъ право, какъ дипломатъ, не пользоваться всѣми представляющимися ему средствами? Мысли его становились все тяжелѣе и тяжелѣе, когда онѣ коснулись дочери герцога. Онъ любилъ принцессу Тильду и былъ любимъ взаимно. Не слѣдовало ли ему во-время отказаться отъ нея? удалиться, прежде чѣмъ роковое признаніе слетѣло съ ея устъ?

Тяжелыя мысли его были прерваны Фридрихомъ, подавшимъ ему приглашеніе гофмаршальши фонъ-Боденштейнъ на чашку чая.

Когда Фридрихъ вышелъ, Бессингъ не могъ болѣе оставаться въ комнатѣ: онъ взялъ шляпу, надѣлъ пальто и отправился на катокъ, въ то отдѣленіе, гдѣ каталась обыкновенно Сеппи. Дѣвушка точно предчувствовала, что Бессингъ подойдетъ къ ней, и одѣлась съ особенной тщательностью.

Увидавъ Бессинга, Сеппи тотчасъ же побѣжала къ нему на встрѣчу и, улыбаясь, поклонилась ему. Бессингъ подалъ ей руку, и они понеслись въ такое мѣсто, гдѣ могли безпрепятственно разговаривать.

Для города X. это было, конечно, событіе: прусскій посланникъ катался на льду съ дочерью парикмахера!

— Я вамъ очень благодаренъ за ваше письмо, фрейленъ Жозефина, тихо сказалъ Бессингъ. — Я получилъ его, и не знаю, чѣмъ выразить вамъ благодарность.

— Вы теперь выразили ее вполнѣ и большей благодарности я и ожидать не могла, покраснѣвъ и опустивъ глаза, отвѣчала Сеппи.

— Тайну, что вы сообщили мнѣ, вы должны глубоко хранить, такъ какъ, въ противномъ случаѣ, вы можете сильно пострадать. Съ тѣхъ поръ, какъ я прочелъ ваше письмо, я только объ одномъ и думаю, сказалъ Бессингъ.

У Сеппи забилось сердце, и она, съ трепетнымъ ожиданіемъ, вопросительно взглянула на него.

— Я думаю, что если вы кому нибудь разскажете о томъ, что знаете, то примете на себя тяжелую отвѣтственность.

— Да, да, проговорила обманутая въ ожиданіяхъ дѣвушка.

Сеппи дѣйствительно ждала отъ него кое-чего побольше нравоученія.

— Герцогъ поступитъ очень строго, если узнаетъ объ этомъ, и вы можете навлечь на себя массу непріятностей.

— Да, да, опять проговорила дѣвушка. — Но вѣдь все это я сдѣлала только для васъ. Я хотѣла опять назначить вамъ свиданіе, но боялась, что насъ могутъ замѣтить, и вамъ будетъ непріятно.

— Вы совершенно правы, фрейленъ Жозефина. Благодарю васъ отъ души. Благодарю васъ болѣе за довѣріе, выказанное мнѣ, чѣмъ за самое извѣстіе… А теперь позвольте мнѣ проститься съ вами, такъ какъ, право, я боюсь своимъ присутствіемъ скомпрометировать васъ. Взгляните, какъ на насъ смотрятъ.

— Ахъ! что за важность! въ смущеніи возразила Жозефина, но сконфузилась еще болѣе, такъ какъ поняла, что подъ этимъ предлогомъ Бессингъ просто хотѣлъ отдѣлаться отъ нея.

Она пылала, а онъ былъ холоденъ, какъ ледъ, и замѣтилъ огорченіе влюбленной въ него дѣвушки.

Проводивъ Сеппи до того мѣста, гдѣ онъ встрѣтился съ нею, онъ вѣжливо поклонился, сказавъ:

— До свиданья, на дняхъ я буду у васъ.

— Полюбезничала съ пруссакомъ, рыжая змѣя! въ ярости прошепталъ ей Ротвейль.

— Поганая лисица… оставьте меня! сердито крикнула ему въ отвѣтъ Сеппи. Она быстро побѣжала за кусты, боясь, что кто нибудь увидитъ ея слезы, сняла тамъ коньки и пошла домой.

XXVII.

Влюбленный человѣкъ становится эгоистомъ; черезъ какія нибудь двѣ минуты Бессингъ уже забылъ о рыжей Сеппи, такъ сильно имъ огорченной, и сталъ думать о принцессѣ Тильдѣ… Дворъ еще не являлся, и Бессингъ на свободѣ такъ и леталъ по льду, точно движеніями тѣла хотѣлъ отдѣлаться отъ душевныхъ тревогъ.

Забѣжавъ далеко въ кусты, онъ вдругъ очутился лицомъ къ лицу съ принцессой Генріеттой.

— А это вы, господинъ фонъ Бессингъ, очень рада васъ видѣть. Вы такъ задумались? я надѣюсь, что мысли у васъ не мрачныя, проговорила она. — Человѣкъ въ вашемъ независимомъ положеніи не можетъ быть несчастливъ.

— Но если человѣкъ находится въ разладѣ съ самимъ собою, то врядъ ли онъ можетъ быть счастливъ, ваше высочество, отвѣчалъ Бессингъ.

— Въ разладѣ? Знаете, что въ нѣкоторыхъ вопросахъ женщина можетъ дать необыкновенно хорошій совѣтъ, а мнѣ вы вполнѣ можете довѣриться.

Бессингъ сильно покраснѣлъ; онъ зналъ, что этой женщинѣ онъ могъ совершенно довѣриться.

— Въ послѣдніе дни, ваше высочество… началъ онъ, — я узналъ многое…

— Я угадываю, вы узнали въ маскарадѣ? лукаво улыбнувшись, спросила принцесса.

— Вашему высочеству извѣстно? въ смущеніи спросилъ Бессингъ.

— Да, я знаю, что вы одержали побѣду надъ бѣлокурымъ и надъ рыжимъ домино…

— Значитъ, на этомъ свѣтѣ скрыть ничего нельзя.

— Здѣсь въ X..? ничего! Будьте въ этомъ совершенно увѣрены.

— Меня въ маскарадѣ предостерегали.

— Кто?

— Домино съ рыжими волосами.

— Вы знаете, кто это?

— Могу сказать вамъ по секрету: дама высокаго положенія.

— И она васъ не спрашивала о другой дамѣ? Вы видите, какъ я вамъ помогаю.

— Ваше высочество! право я начинаю думать, что здѣсь въ X. у стѣнъ есть уши; я теперь ничего не понимаю, съ нѣкоторымъ испугомъ проговорилъ Бессингъ.

— Съ вами говорили о ночи подъ новый годъ и спрашивали, сильно ли вы интересовались когда-то одной дамой.

Бессингъ вспыхнулъ, какъ школьникъ.

— И что же вы отвѣчали?

— Правду, ваше высочество.

— Эта правда и меня интересуетъ, въ нѣкоторомъ родѣ.

Она пристально посмотрѣла на него.

— Ваше высочество такъ много знаете, что знаете, вѣроятно, и остальное.

— Такъ, значитъ, любовь эта умерла? Да развѣ любовь умереть можетъ?

— Истинная любовь никогда не умираетъ! съ жаромъ вскричалъ Бессингъ.

— Господинъ тайный совѣтникъ! вы пылаете такъ, что измѣняете себѣ!.. Обратите на это вниманіе… Ну, а что же вы тамъ еще узнали?

— Услыхалъ два разговора.

— Между кѣмъ?

— Между капитаномъ фонъ-Ротвейлемъ и поручикомъ фонъ-Рейхертомъ, а затѣмъ между этимъ же поручикомъ и пажемъ.

Принцесса вдругъ остановилась и вопросительно посмотрѣла на него.

— Ну, что же дальше? сказала она.

— Я не знаю, что могу вамъ разсказывать и чего не могу.

— Мнѣ вы можете разсказать все, потому что я умѣю молчать и расположена къ вамъ.

— Ваше высочество очень милостивы! Въ такомъ случаѣ я разскажу.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— Вы показали мнѣ какую то отвратительную пропасть, въ волненіи проговорила принцесса, дослушавъ Бессинга до конца. Господи! между какими людьми приходится здѣсь жить! Умоляю васъ, не разсказывайте осъ этомъ никому.

— Ну, конечно. Но, ваше высочество, я не одинъ узналъ это.

— А кто же еще былъ? Домино съ бѣлокурыми волосами?

— Все, что касается меня одного, я могу говорить, но не могу выдавать чужихъ тайнъ.

— Я настаивать болѣе не буду и теперь подумаю, что слѣдуетъ тутъ дѣлать. Рыжее домино предупреждало васъ съ добрымъ намѣреніемъ, потому что противъ васъ дѣйствительно затѣвалась отвратительная интрига. Эта комедія съ привидѣніемъ требуетъ строгаго наказанія.

— Къ сожалѣнію, въ ней замѣшано лицо…

— И этотъ негодяй знаетъ это, и этимъ прикрывается. Но я надѣюсь, что наступитъ наконецъ время, когда его прогонятъ.

— Нельзя ли во время предупредить ея высочество, принцессу Агнесу?

— Со старой дѣвой трудно что нибудь сдѣлать… Тутъ можно дѣйствовать только страхомъ. Я вотъ подумаю, какимъ образомъ можно будетъ удалить интригана Ротвейля. Онъ въ милости у герцога, а герцогъ очень постояненъ въ своихъ привязанностяхъ.

— Да, я объ этомъ слышалъ.

— Такъ это единственная причина вашего разлада съ самимъ собою? послѣ нѣкотораго молчанія спросила принцесса.

— Нѣтъ, не единственная, отвѣчалъ Бессингъ.

— Другую причину я угадываю, съ участіемъ и серьезно сказала она.

Бессингъ не рѣшался говорить; онъ то блѣднѣлъ, то краснѣлъ. Принцесса, видя его смущеніе, поняла, что она права.

Она была очень наблюдательна и, катаясь на конькахъ, не разъ видѣла разговаривающими Бессинга и принцессу Тильду.

— Я очень была бы рада тому, что подозрѣваю, господинъ фонъ-Бессингъ, продолжала она, дѣлая большіе шаги; — еслибы было болѣе надежды на осуществленіе вашихъ желаній…

— Ваше высочество! прошепталъ Бессингъ, смущенный и испуганный тѣмъ, что многіе, можетъ быть, замѣтили его любовь.

— Будь я на вашемъ мѣстѣ, я отказалась бы отъ этихъ плановъ, какъ отъ совершенно безнадежныхъ, хотя этимъ вы сдѣлаете несчастнымъ еще одно существо.

— Никогда! перебивая ее, вскричалъ Бессингъ. — Это такъ же немыслимо, какъ остановить приближеніе весны, заставить солнце потухнуть! Я буду стремиться до послѣдняго вздоха, какъ бы борьба ни была тяжела! Отъ этого рѣшенія я откажусь только въ такомъ случаѣ… если мнѣ это прикажетъ она сама!

Такимъ образомъ, онъ вдругъ невольно высказался принцессѣ Генріеттѣ.

— Я дала вамъ такой совѣтъ только для того, чтобы узнать, что съ вами дѣлается. Теперь я все знаю, и во мнѣ вы пріобрѣли друга и защитницу. Мы объ этомъ поговоримъ еще подробнѣе, потомъ! кивнувъ головой, сказала она.

— Ваше высочество! восторженно вскричалъ Бессингъ.

— Прежде всего, осторожность и самообладаніе; вы знаете, на какой почвѣ вы здѣсь стоите? Но все это измѣнится… конечно, къ лучшему! Вотъ идетъ дворъ, катимте туда. А тамъ я увижу графиню Дингельштетъ и своихъ камергеровъ.

Черезъ четверть часа, Бессингъ уже катался съ принцессой Тильдой. Ему было такъ тяжело, что любящая дѣвушка не могла не замѣтить его подавленности, и только изъ дѣвичьей стыдливости не спросила его объ этомъ.

XXVIII.

Въ знакомой намъ гостиной Валеріи фонъ-Боденштейнъ стояли мать и дочь, и убирали столъ для чая. Свѣчи и лампы ярко освѣщали изящно сервированный столъ.

Не смотря на яркое освѣщеніе, углы большой комнаты оставались въ полумракѣ, и въ нихъ виднѣлись особенно удавшаяся копія венеціанки Савольдо и арфа Эрара.

Все въ комнатѣ было убрано съ кокетливымъ разсчетомъ; точно съ такимъ же разсчетомъ были одѣты и мать, и дочь. Валелерія въ сѣромъ шолковомъ платьѣ, съ розою въ волосахъ, была такъ хороша, что мать не могла скрыть своего восторга, и подумала, что для такой головки корона вовсе не лишнее украшеніе.

Слуга доложилъ о прибытіи барона фонъ Гримменштейнъ, который едва успѣлъ опуститься на стулъ, какъ вошли графъ Балабрегъ и Бессингъ. Бессингъ былъ нѣсколько мраченъ и разсѣянъ, что тотчасъ же замѣтили мать и дочь.

По лицх Валеріи пробѣжала тѣнь, но уста ея тотчасъ же улыбнулись и она радостно привѣтствовала нѣкогда отвергнутаго влюбленнаго.

— Я отъ души рада, что вы приняли наше приглашеніе, проговорила она, протянувъ ему свою маленькую ручку: — очень рада, господинъ фонъ-Бессингъ… извините, господинъ тайный совѣтникъ.

— Пожалуйста!… называйте меня просто по фамиліи, отвѣчалъ Бессингъ, не поднося однако руки ея къ губамъ.

— Ну, такъ хорошо, значитъ по старому, весело сказала Валерія; — по правдѣ говоря, такой длинный титулъ вовсе не къ лицу такому молодому человѣку… Такой титулъ просто пугаетъ!

— Титулъ и остается титуломъ! Никто совѣта моего не спрашиваетъ, въ особенности же тайнаго; скорѣе мнѣ самому зачастую бываетъ нуженъ совѣтъ, шутя, проговорилъ Бессингъ.

— Ну, ну, пожалуйста! Мы тоже кое-что слышали о вашихъ подвигахъ въ маскарадѣ.

— Отчего вы на немъ не были? Живо спросилъ Бессингъ.

— Почемъ вы знаете, что я не была?

— Значитъ, вы видѣли и слышали все сами?

— Все… все… господинъ ловеласъ!

— Ни тоже былъ свидѣтелемъ всего, шутя, замѣтилъ графъ Балабрегъ. — Господинъ фонъ-Бессингъ и графъ фонъ Зальцка пользовались наибольшимъ вниманіемъ дамъ, и вниманіе это не прекращается и на каткѣ, вмѣшался баронъ Гримменштейнъ.

— А на каткѣ, сказала Валерія, — тайный совѣтникъ ни разу не удостоилъ вниманія такую незначительную дѣвушку, какъ я.

— Такой недостатокъ вкуса заслуживаетъ примѣрнаго наказанія, замѣтилъ графъ.

— Господинъ фонъ-Бессингъ былъ занятъ исполненіемъ своего долга, и потому я беру его подъ свою защиту, шутя, сказалъ баронъ.

Бессингъ между тѣмъ, сидѣлъ съ чашкою въ рукахъ подлѣ Валеріи и чувствовалъ нѣкоторую неловкость. Онъ слышалъ, какъ надъ нимъ подтрунивали, и предпочиталъ молчать. Взоры его упорно обращались на ряды освѣщенныхъ оконъ замка. Сидя рядомъ съ дѣвушкой, которую онъ когда-то любилъ и красота которой снова недавно произвела на него глубокое впечатлѣніе, онъ рисовалъ себѣ прелестный образъ Гильды съ нудными любящими глазами, и не могъ не удивиться, какъ онъ не видѣлъ, что въ этой бѣлокурой Валеріи все неестественно: улыбка, рѣчи, взоры; даже туалетъ разсчитанъ на эффектъ. Какъ могъ онъ до такой степени заблуждаться, какъ могъ любить ее?

Всѣ мы испытываемъ то же самое, когда одна звѣзда потухаетъ и всходитъ новое солнышко.

Въ концѣ концовъ, Бессингу однакоже удалось преодолѣть свое мрачное настроеніе и онъ началъ шутить вмѣстѣ съ другими. Онъ даже высказалъ Валеріи нѣсколько комплиментовъ насчетъ ея пѣнія и ея картины. Но Валерія все-таки очень хорошо поняла, что пламя любви Бессинга погасло и что ничѣмъ его болѣе не зажечь… что Бессингъ для нея потерянъ.

Бессингъ вздохнулъ свободнѣе, выйдя на улицу, а Валерія сидѣла въ глубокой задумчивости у потухавшаго камина.

Погребая свои надежды, она вдругъ состарѣлась точно на десять лѣтъ.

— Что же ты нейдешь спать? спросила ее встревоженная мать.

— Сейчасъ, сейчасъ, отвѣчала она, не трогаясь съ мѣста.

Въ комнатѣ было совершенно тихо, и слышалось только постукиванье маятника. Вдругъ пробило два часа; Валерія вздрогнула, точно очнулась, тяжело вздохнула и пошла спать.

XXIX.

Бессингъ, придя отъ Валеріи, тоже долго не могъ заснуть. Ему жаль было дѣвушки, очевидно, дѣйствовавшей подъ вліяніемъ матери.

Утромъ же онъ сѣлъ за работу и, прочитавъ полученный имъ циркуляръ графа Бисмарка, ясно понялъ, что борьба за первенство между Пруссіей и Австріей неизбѣжно должна кончиться войною.

Въ это время слуга доложилъ о приходѣ графа Зальцка.

— Ну, какъ поохотились? спросилъ графа Бессингъ.

— Поохотился?.. Чортъ возьми! да вѣдь я прямо изъ Вѣны. Чортъ бы побралъ эту игру въ прятки! вскричалъ графъ, крѣпко сжимая руку Бессинга. — Знаете ли, милѣйшій мой коллега и другъ, что я охотно бы сдѣлалъ? Я отправилъ бы къ чорту всю эту дипломатію и уѣхалъ бы жить къ себѣ въ имѣніе. Въ настоящее время политика — непріятное занятіе для честнаго человѣка… слишкомъ ужь много грязнаго бѣлья. Во всякомъ случаѣ, отношенія Австріи съ Пруссіей натянуты.

Натянутость этихъ отношеній чувствовалась и при дворѣ, гдѣ всѣ находились въ какомъ-то напряженномъ состояніи. Злая тройка выходила изъ себя, потому что герцогъ, по какой-то странной случайности, не поддавался, и все не давалъ отвѣта въ Вѣну. Всѣ трое съ досадой спрашивали себя, подъ чьимъ вліяніемъ герцогъ могъ поступать такъ? У графини Вольфскеленъ происходили тайныя совѣщанія, на которыхъ возникалъ вопросъ: не доставили ли враги ихъ герцогу какую нибудь изъ газетъ, которую они не пропускали во дворецъ и не позволяли ему читать? Дѣло дошло до того, что они стали обвинять другъ друга въ недостаткѣ рвенія и бдительности.

Изъ Вѣны получались письма, въ которыхъ имъ съ насмѣшкой говорилось, что въ пустякахъ они сильны, а въ серьезномъ вопросѣ пасуютъ. Все это было очень горько, тѣмъ болѣе, что графъ Зальцка былъ секретно вызванъ въ Вѣну, въ чемъ выражалось открытое недовѣріе.

Графъ возвратился далеко не въ дружелюбномъ настроеніи и почти никого не принималъ, такъ что можно было подумать, что онъ дѣйствуетъ въ силу данныхъ ему инструкцій.

Миніатюрные тираны собрались къ графинѣ и до такой степени переругались, что графиня, рыдая, пріѣхала къ герцогинѣ и жаловалась ей на грубаго генерала, котораго та обѣщала побранить.

Въ этотъ день дворъ явился кататься на конькахъ далеко не въ веселомъ расположеніи духа. Графиня, увидавъ ненавистнаго пруссака катающимся съ Тильдой, тотчасъ же ядовито замѣтила объ этомъ герцогинѣ.

— Ахъ, милая! что за важность; не тревожьтесь понапрасну, отвѣчала герцогиня: — онъ отлично катается на конькахъ и Гильда дѣлаетъ замѣтные успѣхи.

— Ну, конечно, нагло захохотавъ, отвѣчала графиня; — она скоро догонитъ свою старшую сестру, если будетъ продолжать.

Герцогиня не обратила вниманія на двусмысленность этой похвалы. Она, помня свои юношескія увлеченія, сквозь пальцы смотрѣла на то, что дѣлали дочери.

— Я нахожу, что это движеніе благодѣтельно дѣйствуетъ на здоровье Гильды и поэтому не хочу мѣшать ей, отвѣчала она, глядя на катающихся.

На зло ядовитой Феличиты, любовь торжествовала и сгладила неравенство происхожденія между Бессингомъ и дочерью герцога. Они оба горѣли любовью и, держась за руки, катались по льду. Гильда была дѣвушка съ добрымъ, нѣжнымъ сердцемъ, но, вмѣстѣ съ тѣмъ, и съ энергіей своей матери. Любовь свою къ Бессингу она вполнѣ сознала только тогда, когда почувствовала жгучую ревность, услыхавъ, что Бессингъ находится въ короткихъ отношеніяхъ къ бѣлокурой красавицѣ Валеріи фонъ-Боденштейнъ и что подъ новый годъ онъ видѣлся съ нею въ замкѣ. Затѣмъ она снова почувствовала уколы ревности, когда ей сказали, что, кромѣ того, онъ ухаживалъ за рыжей Сеппи.

Тутъ же, катаясь на льду, она убѣдилась, что Бессингъ ее любитъ и боялась только выдать себя передъ другими. О будущемъ она не думала, да и думать не хотѣла.

Катались они на другой день послѣ разговора Бессинга съ принцессой Генріеттой, и точно невольно забѣжали въ кусты, гдѣ совершенно скрылись отъ всѣхъ взоровъ. Гильда въ этотъ день была въ мрачномъ расположеніи духа, потому что утромъ узнала, что наканунѣ вечеромъ Бессингъ пилъ чай у Валеріи. Услыхавъ это, она поблѣднѣла, и у нея тотчасъ же мелькнула мысль: «а, можетъ быть, онъ еще любитъ Валерію!» Она горько плакала и, отъ нетерпѣнія, едва дождалась обычнаго времени катанья на конькахъ.

Забѣжавъ въ такое мѣсто, гдѣ ихъ никто не видѣлъ, она слегка повернула голову и посмотрѣла на Бессинга.

— Весело ли вамъ было вчера? почти неслышно спросила она, и тотчасъ же почувствовала досаду, что сдѣлала такой вопросъ.

Бессингъ взглянулъ на нее своими умными глазами, сначала съ удивленіемъ, а затѣмъ добродушно и серьезно.

— Вчера, ваше высочество? спросилъ онъ.

Лицо принцессы покрылось яркой краской.

— Вчера вечеромъ, почти со слезами отвѣчала она.

На этотъ разъ покраснѣлъ Бессингъ, и еслибы его спросили почему онъ покраснѣлъ, то онъ никакъ бы не съумѣлъ отвѣтить на это.

— Вашему высочеству извѣстно?.. Я былъ въ небольшомъ обществѣ у гофмаршальши фонъ-Боденштейнъ, немного помолчавъ, отвѣчалъ онъ.

Сквозь лайковую перчатку онъ почувствовалъ, что рука принцессы изъ холодной вдругъ сдѣлалась горячей, какъ огонь. Онъ взглянулъ на нее. Ея вѣки были опущены, но волненіе было такъ очевидно и она была такъ смущена, что кровь въ немъ точно застыла и онъ измѣнился въ лицѣ.

— Ваше высочество! дрожащими губами прошепталъ онъ. Онъ видѣлъ, какъ она тяжело дышала, какъ голова ея, точно подломленный цвѣтокъ, опустилась на грудь, и вся она наклонилась къ нему и подняла на него глаза… На него былъ обращенъ взоръ, полный любви, нѣжности и боязливаго вопроса… она не говорила ни слова, но губы ея дрожали, и Бессингъ почувствовалъ, что передъ нимъ открывается небо, и сердце его затрепетало отъ восторга… Онъ не вскрикнулъ, а скорѣе простоналъ, и сильныя руки его схватили трепещущую дѣвушку, а уста слились съ ея устами въ первомъ долгомъ, блаженномъ поцѣлуѣ.

На ихъ счастье, кусты были густы и никто изъ придворныхъ не видѣлъ, что здѣсь происходило.

Влюбленные, услыхавъ приближеніе катающихся, выбѣжали на открытое мѣсто. Союзъ былъ заключенъ, и сердца ихъ соединены. Поговорить однакоже имъ не удалось, потому что хитрая графиня, увидавъ, что они забѣжали въ кусты, тотчасъ же послала за Тильдой нѣсколько кавалеровъ. Влюбленнымъ нелегко было не выказать досады непрошеннымъ нарушителямъ ихъ уединенія. Гильда была тотчасъ же приглашена на кадриль, такъ какъ въ этотъ день катокъ предполагалось освѣтить бенгальскими огнями и явилась полковая музыка.

Принцесса Агнеса очень любила катанье на конькахъ, но тѣмъ не менѣе на каткѣ ея не было. Въ послѣдніе дни она была очень блѣдна и жаловалась на нездоровье.

По зато капитанъ фонъ-Ротвейль безпрестанно вертѣлся на глазахъ, катая въ креслѣ герцогиню и придворныхъ дамъ, много говорилъ съ графиней и генераломъ Зандревскимъ, и затѣмъ, полагая, что онъ достаточно показалъ себя, исчезъ. На вопросъ же герцога, гдѣ плацмайоръ, графиня отвѣчала, что, вѣроятно, въ другомъ концѣ пруда: такъ какъ онъ ухаживаетъ за рыжей Сеппи, то, конечно, туда и отправился.

Вслѣдъ затѣмъ, какъ Бессингъ и Гильда вышли, туда быстро вбѣжала еще парочка. Не успѣвъ еще скрыться отъ публики, Елена фонъ-Рошъ и поручикъ фонъ-Рейхертъ бросились другъ другу въ объятія. Хорошенькая дѣвушка и красивый офицеръ вознаграждали себя за долгое воздержаніе и долго стояли, нѣжно обнявшись. Сегодня они прощались надолго, такъ какъ герцогъ бралъ поручика съ собой въ Вѣну.

— Ахъ, Бодо, какъ мнѣ будетъ скучно безъ тебя, говорила Елена, прижимая къ груди своей руку милаго.

Елена очень любила поручика, который съ своей стороны тоже очень любилъ ее, но оба они были бѣдны и потому пока еще жениться не могли.

— Мнѣ очень хочется ѣхать, но все-таки безъ тебя мнѣ тоже будетъ скучно! отвѣчалъ Рейхертъ, нѣжно глядя ей въ глаза.

— А долго ли вы пробудете?

— Недѣли четыре.

— Выйдемъ отсюда и покажемся.

— Ну, полно, милочка! кто обращаетъ на насъ вниманіе?

— Нѣтъ, нѣтъ, выйдемъ, — противный Ротвейль, увидавъ насъ, скорчилъ какую-то гримасу.

— Ну, смотри, чтобы я ему не заткнулъ ротъ! Я много кое-чего узналъ про него. Еслибы это знали офицеры или герцогъ!.. Представь себѣ, онъ беретъ деньги за то, чтобы похлопотать у герцога о тѣхъ, съ кого онъ беретъ.

— Не можетъ быть!… вскричала Елена.

— Не можетъ быть?.. Онъ беретъ даже виномъ и припасами. Да иначе, на что же можно жить такъ, какъ живетъ онъ? Вѣдь въ банкѣ у него лежитъ цѣлое состояніе.

— Ахъ, Бодо, оставь, пожалуйста, что тебѣ до него за дѣло! Будь отъ него подальше, это самое главное, со страхомъ говорила Елена, гладя его рукою по лицу. — Сдѣлай это для меня. Вѣдь ты его очень мало знаешь… Я рада, что развязалась съ ними. Послѣ происшествія подъ новый годъ, я заявила ея высочеству, чтобы на меня она болѣе не разсчитывала… Мало того, что я боюсь навлечь на себя непріятности, но я считаю просто грѣхомъ давать ей возможность видѣться съ этимъ чудовищемъ… Я увѣрена, что сегодняшнее ея нездоровье ничто иное, какъ предлогъ… Вотъ уже нѣсколько дней, какъ отъ ревности она бѣгаетъ, какъ львица въ клѣткѣ… Сегодня у нихъ, навѣрно, гдѣ нибудь свиданіе.

— Да вѣдь Ротвейль здѣсь.

— Это ничего не значитъ, онъ исчезнетъ, когда понадобится.

— Я радъ, что ты раздѣлалась съ ними; если когда нибудь откроется, такъ насъ бы запутали, и тогда прощай наша женитьба.

— Кто-то бѣжитъ, проговорила Елена, быстро скользя по льду. Это бѣжала Валерія. Богъ знаетъ, зачѣмъ она туда явилась одна, но она остановилась, осмотрѣлась кругомъ и отправилась обратно. Густой вуаль закрывалъ ея лицо.

Съ этой же самой стороны, въ кусты прикатила третья парочка, а именно рыжая Сеппи и графъ Зальцка. Хорошенькая дѣвушка ловко убѣгала отъ графа, старавшагося догнать ее.

— Сеппи… голубушка… волшебница… милочка: не огорчай же меня! кричалъ ей вслѣдъ Зальцка, смѣясь, но и вмѣстѣ съ тѣмъ досадуя… Вотъ, погоди! дай мнѣ только поймать тебя!

То, что не удалось ему — удалось другому. При наступившихъ уже сумеркахъ, въ кусты пробралась хищная птица и вцѣпилась въ голубку.

— Отлично! крикнулъ графъ Зальцка: — держите ее крѣпче!

Но желаніе его исполнено не было; плацмайоръ вдругъ ее выпустилъ и схватился за лицо. Онъ произнесъ какое-то ругательство, потому что Сеппи отвѣсила ему полновѣсную пощечину и въ одинъ моментъ скрылась.

Потирая щеку, удалился храбрый воинъ въ другую сторону, а Зальцка направился къ тому мѣсту, гдѣ находился дворъ.

XXX.

«Тройка» ликовала: герцогъ вернулся изъ Вѣны, вернулся ранѣе, чѣмъ его ждали, и превзошелъ даже всякія ожиданія. Онъ снова подышалъ вѣнскимъ воздухомъ, послушалъ вѣнскаго нарѣчія, повидалъ старыхъ друзей и поговорилъ съ ними. Вернулся онъ домой въ совершенномъ восторгѣ.

Со вчерашняго вечера, при дворѣ только и говорили, что о сближеніи съ Австріей, а сегодня офицеры разгуливали уже по городу въ австрійскихъ кепи.

Герцогъ хотя и связалъ себя обѣщаніемъ по рукамъ и по ногамъ, но все-таки чувствовалъ потребность побесѣдовать съ какимъ нибудь безпристрастнымъ и знающимъ положеніе Европы человѣкомъ. Онъ сознавалъ, что наступили серьезныя, крайне серьезныя времена. Если Пруссія не уступитъ, то разрывъ неизбѣженъ, а разрывъ можетъ имѣть для него и для страны крайне серьезныя послѣдствія, такъ какъ ему не безъизвѣстно было, что многіе изъ его подданныхъ — истые сторонники Пруссіи.

Долго раздумывалъ герцогъ Францъ, къ кому обратиться, и наконецъ выборъ его палъ на барона фонъ-Гримменштейна. Не говоря никому ни слова, вышелъ онъ въ боковую дверь, въ паркъ, и направился къ барону, страдавшему подагрой и не выходившему уже нѣсколько дней.

— Пришелъ навѣстить больнаго, сказалъ онъ, прямо входя въ комнату, — пожалуйста, безъ церемоній.

Долго герцогъ говорилъ о постороннихъ предметахъ, не зная, какъ приступить къ дѣлу. Баронъ, видя это, явился къ нему на помощь.

— Горизонтъ, кажется, покрывается тучами и въ воздухѣ появляется такая духота, что никто не можетъ ручаться за будущее.

Герцогъ взялъ больнаго за руку и проговорилъ:

— Вы слишкомъ мрачно смотрите на это. Буря несется — это вѣрно. Но она пронесется мимо насъ, и мы останемся невредимы.

— Я не понимаю, ваше высочество! Вы, впрочемъ, пріѣхали изъ Вѣны…

— Да, я пріѣхалъ изъ Вѣны! гдѣ я многое увидѣлъ и услыхалъ. Теперь я могу сказать, что задорные пруссаки напрасно угрожаютъ намъ своей мобилизаціей.

— Читали-ли вы, ваше высочество, сегодняшнія берлинскія газеты? серьезно спросилъ старикъ.

Герцогъ вспыхнулъ, такъ какъ этотъ вопросъ нѣсколько охладилъ его энтузіазмъ, напомнивъ ему, что онъ находится подъ игомъ, то есть, что читать онъ можетъ только то, что ему даютъ.

— Я пустяковъ не читаю, рѣзко, но въ смущеніи отвѣчалъ онъ.

— А мнѣ думается, что въ такое время слѣдовало бы все читать и обсуживать вопросъ и съ той, и съ другой стороны.

— Вѣдь я пріѣхалъ изъ Вѣны! съ особеннымъ удареніемъ повторилъ герцогъ.

— Въ Вѣнѣ не знаютъ, какъ серьезно смотрятъ въ Берлинѣ на желаніе Австріи подавить Пруссію, какъ серьезно относится къ этому весь прусскій народъ. Я согласенъ, что сильная Пруссія — сосѣдка неудобная, но своя рубашка ближе къ тѣлу, и потому сильную сосѣдку задирать не для чего. У моей дорогой Австріи нѣтъ болѣе злѣйшаго врага, какъ шовинисты, разжигающіе ея слѣпую ненависть къ Пруссіи.

— Вы удивляете меня, баронъ! раздражительно вскричалъ герцогъ… Вы говорите, точно пруссакъ.

— Нѣтъ, я ясный германецъ, но это не мѣшаетъ мнѣ уважать Пруссію и считать графа Бисмарка умнымъ человѣкомъ.

— Но Австріи надоѣло выслушивать берлинскія предписанія! Да и намъ, маленькимъ владѣльцамъ, это тоже надоѣло; но дѣло въ томъ, прибавилъ герцогъ, пододвигаясь къ больному, — что при борьбѣ крупныхъ владѣтелей, намъ, маленькимъ, слѣдуетъ благоразумно примкнуть къ болѣе сильной сторонѣ, въ особенности, если находишься на самой дорогѣ, какъ напримѣръ, я.

— Совершенно вѣрно, ваше высочество, отвѣчалъ герцогъ, — но въ томъ-то и весь вопросъ: кто въ настоящемъ случаѣ сильнѣйшій?

— Вѣдь я пріѣхалъ изъ Вѣны! снова, многозначительно, проговорилъ герцогъ. — Я самъ видѣлъ эти войска, я самъ говорилъ съ ихъ храбрыми вождями, и могу сказать, что это нѣчто получше хваленыхъ игольчатыхъ ружей!.. Я примкнулъ къ своимъ друзьямъ… примкнулъ къ Австріи!

— Въ случаѣ войны, такое рѣшеніе имѣетъ громадное значеніе, помолчавъ, отвѣчалъ баронъ, — Конечно, вы можете и ошибиться, и судьба…

— Могу васъ увѣрить, баронъ, что я не ошибаюсь, вставая, сказалъ герцогъ.

— Ваше высочество видѣли австрійскія войска, но не видали прусскихъ…

Герцогъ вспыхнулъ и нахмурилъ брови.

— Если ваше высочество ошибетесь… то послѣдствія для васъ будутъ печальны…

— Могу васъ увѣрить, баронъ, что я не ошибаюсь, повторилъ герцогъ съ раздраженіемъ и сильно возвысивъ голосъ: — и императоръ возьметъ отъ Пруссіи Шлезвигъ!

— Въ такомъ случаѣ, мнѣ и говорить нечего, сказалъ больной, опускаясь на спинку кресла.

Герцогъ, въ волненіи, прошелся нѣсколько разъ по комнатѣ и затѣмъ, улыбаясь, остановился передъ барономъ.

— Вы хотите сказать, что мнѣ слѣдуетъ быть осторожнымъ, какъ ближайшему сосѣду Пруссіи? Полно-те, любезный другъ! могу вамъ сказать по секрету, что всѣ мѣры приняты, и если Пруссія запуститъ лапу, то вся Германія сразу возстанетъ противъ нея. Ну, а затѣмъ счастливо оставаться, баронъ! Выздоравливайте поскорѣе!

Съ этими словами герцогъ простился и ушелъ.

XXXI.

Герцогъ, пріѣхавъ изъ Вѣны, совсѣмъ лишился сна. Его тревожила мысль, что, приказавъ носить офицерамъ австрійскія кепи; онъ слишкомъ мало сдѣлалъ и недостаточно выразилъ Австріи благодарность за хорошій пріемъ.

За разговоръ свой съ барономъ герцогъ не сердился на старика, но зато тотчасъ же забылъ его благоразумные совѣты. Теперь его занималъ вопросъ: какъ бы ему устроить демонстрацію въ пользу Австріи? и онъ рѣшился назначить торжественный парадъ, хотя въ зимнее время, изъ экономіи, войска распускались, и изъ нихъ оставлялось только необходимое для карауловъ количество. Но воинственное настроеніе герцога было такъ сильно, что онъ забылъ обо всемъ этомъ, и въ одно раннее, утро позвалъ къ себѣ генерала фонъ-Зандревскаго.

Генералъ Зандревскій отнесся съ большимъ сочувствіемъ къ желанію герцога, и обсудилъ съ нимъ всѣ мельчайшія подробности.

Городъ и офицеры были крайне удивлены такой прихотью: парадъ зимою, когда все войско состоитъ только изъ нѣсколькихъ сотъ рекрутъ! Офицеры хохотали, начальство сердилось на предстоящія хлопоты и на неизбѣжный позоръ. Пришлось второпяхъ нанимать лошадей, и нанимать нѣсколько прежнихъ солдатъ, чтобы хотя мало-мальски придать войску воинственный характеръ.

Генералъ Бодманъ тотчасъ же отрапортовался больнымъ. Въ утро высокоторжественнаго дня, герцогъ сидѣлъ у себя въ спальнѣ, въ широкомъ халатѣ и въ бѣломъ шелковомъ колпакѣ. Передъ нишъ стоялъ его любимецъ Кюкопфъ, съ разложенными тутъ же инструментами.

Его высочество, какъ самый простой смертный, всю жизнь страдалъ мозолями, и никто не умѣлъ срѣзать ихъ такъ ловко и безъ боли, какъ Жанъ Кюкопфъ. Голова и ноги вполнѣ отдавались ст. вѣдѣніе искуснаго мастера, а вслѣдствіе этого парикмахеръ и быль такимъ важнымъ лицомъ въ спальнѣ герцога. Кромѣ того, онъ говорилъ на чистѣйшемъ вѣнскомъ нарѣчіи, и потому ему прощалась безцеремонность обращенія съ герцогомъ.

— Кюкопфъ! больно! крикнулъ герцогъ, скорчивъ гримасу.

— Ну, что за нѣжности, высоконькій! возразилъ рыжій маленькій Кюкопфъ, съ умными подвижными глазами, не трогаясь жалобами герцога. Вотъ, когда начнется война, такъ и не такъ еще заноете… Это вѣрно.

Кюкопфъ взглянулъ на герцога, желая узнать, что тотъ ему отвѣтитъ.

— Когда начнется война, такъ мнѣ придется ѣздить, а не ходить.

— Не все ли равно, тономъ проповѣдника отвѣчалъ Кюкопфъ и взялъ склянку съ уксусной кислотой. — Вы, высоконькій, побѣду будете праздновать стрѣльбою и шампанскимъ. Но еслибы вамъ пришлось помучиться такъ, какъ мучатся рядовые, такъ войны вы бы и начинать не стали.

При этихъ словахъ, онъ сталъ рѣшительно мазать кисточкой по мозолямъ.

— Ну, ты этого, Кюкопфъ, не понимаешь, началъ было герцогъ, по вдругъ замолчалъ и хотѣлъ вырвать ногу отъ мучителя. — Кюкопфь… чортъ бы тебя побралъ… да вѣдь это жжётъ, точно огнемъ… пусти же… оселъ!

— Полноте, высочайшенькій… Если ужь отъ такихъ пустяковъ горитъ, то какъ же горитъ, когда фельдшеръ отпиливаетъ цѣлую ногу, флегматически отвѣчалъ парикмахеръ, не выпуская ноги и продолжая мазать.

— Кюкопфъ… мучитель! я… я прикажу тебѣ отрѣзать уши кричалъ герцогъ, энергически отбиваясь.

— Я не мучитель, и уши обрѣзать вы мнѣ не можете, я не вашъ подданный, а императорскій… Ну можно ли такъ кричать, отъ такой незначительной боли!

— Ты настоящій живодеръ! со стономъ проговорилъ старикъ и въ изнеможеніи опрокинулся назадъ въ кресло.

— Отравляясь на парадъ, высоконькій, лукаво улыбаясь, отвѣчалъ Кюкопфъ, — надо же вамъ твердо стоять на ногахъ, чтобы казаться бравымъ.

— Оселъ! проворчалъ герцогъ.

— Параду радуется весь городъ.

— Въ самомъ дѣлѣ? Живо спросилъ герцогъ.

— Нечего и спрашивать. Ко дню рожденія высочайшень каго не дѣлалось такихъ приготовленій!.. Въ цѣломъ городѣ се годвя не найдешь ни единаго фіакра, и путешественники, пріѣзжающіе по желѣзной дорогѣ, могутъ справляться, какъ имъ угодно: идти пѣшкомъ или сидѣть на станціи.

— Вотъ какъ! сказалъ герцогъ, съ гордой улыбкой глядя на парикмахера.

— Майоръ Кольманъ забралъ всѣхъ лошадей для артиллеріи.

— Какъ!? вскричалъ герцогъ, нахмуривъ брови.

— Всѣ лошади отправляются сегодня въ военную службу, отвѣчалъ Кюкопфъ, глядя прямо на герцога. Онѣ наняты по талеру за штуку

— Чортъ тебя возьми!.. дуракъ! оселъ! Что ты взбѣсить меня хочешь что-ли?

Неизвѣстно, забранился ли герцогъ за то, что парикмахеръ говорилъ, или за то, что онъ снова началъ мазать кисточкой.

— И ваше высочество увидите много, много знакомыхъ лицъ, которыя будутъ маршировать какъ разъ впереди, продолжалъ парикмахеръ, не переставая при этомъ мазать мозоль: — такъ какъ сегодня очутились рядовыми всѣ посыльные, извозчики и фонарщики… и многіе другіе, и всѣ они будутъ кричать: «Здравія желаемъ, ваше высочество… ура»!.. Ну, вотъ мы и готовы, заключилъ онъ, лукаво улыбаясь и собирая свои вещи, и, повидимому, не обращая вниманія на воркотню и неудовольствіе герцога. — Теперь мнѣ надо еще покрасить генералу Зандревскому волосы, брови и усы, чтобы придать ему воинственный видъ. А когда. кончу, то самъ отправлюсь на большой парадъ и посмотрю все самъ лично. Имѣю честь кланяться, высоконькій.

— Чортъ бы тебя побралъ… Живодеръ!

— Покорнѣйше благодарю… Желаю веселиться!

Жанъ Кюкопфъ отвѣсилъ низкій поклонъ и, съ почтительной улыбкой, вышелъ въ дверь.

— Сегодня ужь вы его слишкомъ допекали, сказалъ ему за дверью камергеръ.

— Такихъ высокопоставленныхъ господъ не мѣшаетъ немного осадить, это имъ здорово, отвѣчалъ Кюкопфъ, быстро уходя.

Парадъ дѣйствительно состоялся, и на слѣдующій день въ придворной газетѣ появилась длинная статья, восхвалявшая бодрый видъ солдатъ и восхищавшаяся новыми кепи господъ офицеровъ. Въ прибавленіи было сказано, что «каждый рядовой получилъ по пяти, а каждый унтеръ-офицеръ по десяти грошей…. церемоніальный маршъ былъ превосходенъ: чудная погода благопріятствовала всему». Когда парада, окончился, герцогъ охотно далъ бы всѣмъ вдвое, только бы парада не было. Шестьсотъ человѣкъ, по большей части рекрутъ, произвели самое жалкое впечатлѣніе не только на него, но и на цѣлое населеніе. Не смотря на весь энтузіазмъ, не замѣтить этого онъ не могъ. Какъ парикмахеръ сказалъ ему, въ первомъ ряду онъ увидѣлъ массу знакомыхъ физіономій и массу уличныхъ мальчишекъ въ публикѣ, такъ какъ порядочные люди на этотъ парадъ не пошли. Многіе изъ абонированныхъ на этотъ день волонтеровъ, получивъ впередъ деньги, напились до того, что едва волочили ноги. Герцогъ вернулся съ парада въ самомъ отвратительномъ расположеніи духа, недовольный болѣе всего равнодушіемъ горожанъ и взбѣшенный на генерала Зандревскаго за то, что тотъ не отговорилъ его отъ назначенія парада.

При такой обстановкѣ начался военный совѣтъ, кончившійся такимъ же фіаско, какъ и парадъ. По высочайшему повелѣнію, генералъ Бодманъ, не смотря на сильную простуду, долженъ былъ присутствовать на немъ. Совѣтъ назначенъ былъ въ покояхъ герцогини.

На возвратномъ пути герцогъ Францъ слова не сказалъ съ своимъ первымъ любимцемъ; по тотъ зналъ своего государя, и потому сидѣлъ, надувшись, и обдумывалъ, какую пользу могъ онъ извлечь изъ этого фіаско.

Въ комнатахъ герцогини генералъ Бодманъ сидѣлъ, обвязавъ платкомъ горло.

— Вы имѣете способность захварывать не во-время, сказалъ герцогъ, увидѣвъ его.

Генералъ фонъ-Бодманъ съ презрительной улыбкой посмотрѣлъ на герцога. Тотъ замѣтилъ это, покраснѣлъ и сказалъ нѣсколько весьма рѣзкихъ словъ.

Такимъ образомъ начался военный совѣтъ. Не. успѣли члены его собраться, какъ началась настоящая ругань.

Герцогъ, раздраженный парадомъ, осыпалъ всѣхъ справедливыми и несправедливыми упреками, и когда генералъ хотѣлъ что-то возразить, то онъ крикнулъ самымъ грубымъ образомъ: молчать!

По мнѣнію герцога, даже музыка была отвратительна и походила на рожокъ свинопаса, прогонявшаго свиней.

Такимъ сердитымъ герцога никогда еще никто не видывалъ. Когда же первая вспышка гнѣва прошла, то началось настоящее военное совѣщаніе. Герцогъ началъ говорить о безпокойныхъ временахъ, о своей поѣздкѣ въ Вѣну и о кепи, которыя онъ привезъ. Чело его нѣсколько прояснилось и онъ началъ потирать руки, что всегда было у него хорошимъ признакомъ. Онъ началъ ораторствовать, что въ такія времена, какъ нынче, надо быть во всему готовымъ и силы свои содержать въ образцовомъ порядкѣ. По бумагѣ, привезенной имъ изъ Вѣны, онъ началъ предлагать всевозможные вопросы. Вопросы эти касались преимущественно положенія военныхъ силъ.

Тутъ оказалось, что изъ всѣхъ его офицеровъ генералъ Бодманъ былъ единственнымъ человѣкомъ, который могъ отвѣчать ему; другіе же, съ генераломъ Зандревскимъ во главѣ, выказали такое полное незнаніе, что зачастую не знали даже по названіямъ тѣхъ вещей, о которыхъ ихъ спрашивалъ герцогъ.

Существуютъ ли лазаретные… амбулаторные фургоны, и гдѣ они находятся?.. Его превосходительство генералъ, Зандревскій понятія объ этомъ не имѣлъ, и по обыкновенію, придавъ себѣ важности, свалилъ на другихъ.

— Это ваша спеціальность, майоръ, обратился онъ къ майору Кольману.

— Прошу извиненія, эта отрасль находится въ вѣдѣніи военнаго департамента, ваше превосходительство, коротко отвѣчалъ майоръ.

Генералъ въ ярости провелъ рукой по усамъ, слѣдовательно это было въ вѣдѣніи его.

— Милостивый государь!.. Прошу васъ безъ увертокъ; онѣ не умѣстны, майоръ Кольманъ!.. Ваше высочество, четырехфунтовыя баттареи находятся у насъ въ цейхгаузѣ.

Вслѣдъ за этимъ, его превосходительство ловко свернулъ разговоръ на другой предметъ, а генералъ фонъ-Бодманъ приподнялся и громко сказалъ:

— Шестифунтовыя, ваше высочество.

Превосходительный покраснѣлъ, какъ ракъ, и буквально задрожалъ отъ ярости.

— Четырехфунтовыя, сударь, крикнулъ онъ, сверкая глазами. — Ваше высочество, шестифунтовыя, твердо и спокойно сказалъ генералъ герцогу, на челѣ котораго собиралась новая буря.

— Шестифунтовыя, подтвердилъ майоръ Кольманъ.

Генералъ Бодманъ, видя приближеніе грозы, скорѣе постарался отвратить ее. Взглянувъ на обличеннаго паразита, онъ началъ:

— Если ваше высочество позволите, то я представлю вамъ общую картину военныхъ силъ страны.

Сначала онъ говорилъ нѣсколько хриплымъ голосомъ, а затѣмъ, все громче и громче, и представилъ истинно ужасную картину какъ герцогу, такъ и всѣмъ присутствующимъ. Вслѣдствіе излюбленной системы, въ странѣ не было никакихъ резервовъ; вслѣдствіе недостатка въ людяхъ и незначительности арміи, былъ недостатокъ въ. свѣдущихъ офицерахъ; военныхъ же припасовъ или вовсе не было, а если же они и были, то никуда не годились. Слѣдствіе, можетъ быть, могло бы открыть, куда дѣвались суммы, выдаваемыя на это государствомъ. Фургоны для патроновъ, напримѣръ, были сдѣланы еще для войны пятнадцатаго года и теперь, вѣроятно, сгнили ы, конечно, никуда не годны. Полеваго лазарета вовсе не существуетъ, чтобы тамъ его превосходительство ни говорилъ, точно также не существуетъ и понтоновъ и полеваго телеграфа, а у знаменитыхъ шестифунтовыхъ пушекъ не достаетъ ни лафетовъ, ни другихъ принадлежащей.

Во время этой рѣчи герцогъ то блѣднѣлъ, то краснѣлъ. Вполнѣ увѣренный въ своихъ войскахъ, онъ хвастался въ Вѣнѣ… и жестокая рука сняла завѣсу съ его глазъ.

За этимъ разоблаченіемъ послѣдовала ужасная сцена: гдѣ же были суммы, выдаваемыя на военные расходы, и зачѣмъ держали его въ такомъ невѣдѣніи? Генералъ Зандревскій чуть не задыхался отъ гнѣва. Онъ отвѣчать не могъ… а только бормоталъ что-то: — все это онъ уже такъ принялъ, суммъ этихъ никогда не доставало, и ихъ употребляли на другія цѣли, на кепи… ливреи, тайную полицію и прессу…

Тутъ заговорилъ и герцогъ: то что сказалъ теперь генералъ, было уловкой, но вмѣстѣ съ тѣмъ и истинной правдой; генералъ деньги воровалъ, а самъ герцогъ отвлекалъ ихъ отъ нужныхъ цѣлей. Онъ приказалъ генералу молчать, какъ приказалъ молчать и всему собранію. Генералъ же Бодманъ въ заключеніе сказалъ: нужны деньги, и много денегъ, чтобы все это пріобрѣсти; кромѣ того, невозможно дѣлать всѣ эти приготовленія втайнѣ, — и закончилъ такъ: «Вашему высочеству, въ рукахъ котораго находится судьба цѣлаго народа, слѣдуетъ, кромѣ того, тщательно обсудить, прежде чѣмъ начать готовиться, надо ли это дѣлать, и для чего дѣлать: — для того, чтобы дать возможность арміи одержать побѣду, а странѣ обезпечить миръ».

Этотъ военный совѣтъ кончился только въ три часа. Генералъ Зандревскій тотчасъ же бросился за помощью къ графинѣ, потому что чувствовалъ, что почва ускользаетъ у него изъ подъ ногъ. Разговоръ между ними былъ до такой степени горячъ, что содержаніе его не осталось тайною для прислуги, и потому Бессингъ въ тотъ же день узналъ все о знаменитомъ парадѣ и о тайномъ совѣтѣ, и подробно написалъ обо всемъ въ Берлинъ.

XXXII.

Всѣ эти тайно собираемыя свѣдѣнія очень не нравились посланнику, хотя среди массы сплетенъ къ нему нерѣдко доходили весьма интересныя извѣстія. Съ тѣхъ поръ, какъ онъ находился въ такихъ близкихъ отношеніяхъ къ дочери герцога, ему было въ высшей степени тяжело отзываться дурно объ ея отцѣ и о дворѣ.

Окончивъ отчетъ въ Берлинъ, онъ открылъ потайной ящикъ у себя въ письменномъ столѣ и, вынувъ оттуда фотографическій портретъ, поставилъ его передъ собою на столъ, такъ что свѣтъ отъ лампы падалъ прямо на него. Онъ долго, нѣжно смотрѣлъ на этотъ потретъ, а потомъ вынулъ изъ кармана письмо и сталъ читать его Богъ знаетъ въ который разъ.

Все лицо его озарилось счастьемъ, глаза заблистали, а сердце билось отъ радости въ то время, какъ онъ читалъ слѣдующее:

«Рука Господа соединила насъ, и потому о будущемъ тревожиться тебѣ нечего, дорогой мой. Надѣйся, какъ надѣюсь я, что и впредь намъ поможетъ Господь. Ты не ошибся, взоръ твой и все въ тебѣ, съ перваго же взгляда, пробудили во мнѣ любовь. Мнѣ было горько, что всѣ тебя ненавидѣли. Я люблю тебя со всѣмъ пыломъ моей первой любви, дорогой мой Гуго! Безъ тебя міръ показался бы мнѣ пустымъ; я вѣрю твоимъ глазамъ; звукъ твоего голоса затрогиваетъ меня за живое, а мысли твои вызываютъ полнѣйшее сочувствіе всего моего существа. Я приписываю тебѣ все хорошее, высокое и благородное, и большаго счастья я себѣ и представить не могу, какъ счастье принадлежать тебѣ и быть твоей покорной женой! Если ты точно также сильно меня любишь, то Господь услышитъ наши общія молитвы, и все кончится благополучно».

Съ блаженствомъ, сіяющимъ во взорѣ, поцѣловалъ Бессингъ это письмо. Затѣмъ, простоявъ нѣсколько минутъ въ задумчивости, онъ посмотрѣлъ на часы и, взявъ шляпу, вышелъ. Въ концѣ письма было написано, чтобы около восьми часовъ онъ пришелъ въ паркъ, съ задней стороны дворца. Въ этотъ день не было спектакля и принцесса, поэтому, оставалась у себя въ покояхъ.

Какъ въ короткое время все перемѣнилось! Нѣсколько недѣль тому назадъ, жизнь въ X. казалась ему невыносимой, а теперь онъ былъ бы совершенно несчастливъ, еслибы его перевели отсюда не только куда нибудь въ другое мѣсто, но даже въ его возлюбленный Берлинъ.

Онъ прошелъ черезъ дворцовую площадь, направо отъ которой стояло темное зданіе «Рыцарь». Въ окнахъ Валеріи виднѣлся свѣтъ. Надъ дворцомъ же красовался мѣсяцъ и освѣщалъ ему путь къ возлюбленной. Посланника — пруссака страстно ждала прелестная принцесса. Какое странное стеченіе обстоятельствъ! Онъ прошелъ безлюдный паркъ, закутавшись въ плащъ, и остановился между деревьями, глядя на верхнія окна, какъ вдругъ почувствовалъ, что его охватили двѣ мягкія ручки, и среди горячихъ поцѣлуевъ онъ услыхалъ свое имя.

Сначала онъ испугался, а потомъ въ блаженномъ восторгѣ завернулъ дѣвушку своимъ плащемъ и вошелъ въ тѣнь зданія.

— Откуда это ты? Какъ ты рѣшилась? пробормоталъ онъ.

— Я хотѣла тебя видѣть, хоть минуту пробыть съ тобой. Я не могла болѣе утерпѣть, говорила она, страстно глядя на него.

Послѣ новыхъ поцѣлуевъ, объятій и новыхъ увѣреній въ любви, принцесса Гильда вырвалась и бросилась къ маленькой дверцѣ, ведущей прямо въ ея коридоръ.

— Теперь мнѣ пора, сказала она.

Свиданіе это продолжалось не болѣе нѣсколькихъ минутъ. Точно въ бреду простоялъ герой нашъ на мѣстѣ; затѣмъ, увидавъ тѣнь своей возлюбленной въ окнѣ, отправился домой.

Проходя черезъ площадь, Бессингу пришло въ голову, что онъ можетъ зайти теперь къ Сеппи, такъ какъ ему надо было еще купить кое-что. Онъ не зналъ, какъ бы отнеслась къ его визиту Гильда, но онъ ненавидѣлъ неблагодарность, и никакъ не хотѣлъ быть самъ неблагодарнымъ. Путь въ магазинъ былъ такъ коротокъ, что Бессингъ не успѣлъ еще одуматься, какъ стоялъ уже передъ освѣщенными его о.кнами.

Когда онъ вошелъ, въ магазинѣ никого не было; но тѣмъ не менѣе, дойдя до средины, онъ услышалъ какой-то таинственный шопотъ, и изъ-за перегородки вышла Сеппи. Увидавъ Бессинга, она обрадовалась, но вмѣстѣ съ тѣмъ и испугалась, а затѣмъ покраснѣла. Изъ-подъ опущенныхъ вѣкъ, она бросила быстрый и смущенный взоръ на голубую перегородку.

— Господинъ фонъ-Бессингъ, пробормотала она, съ изумлені емъ глядя на него, — какое рѣдкое счастье!

— Здравствуйте, фрейленъ Жозефина, вѣжливо сказалъ Бессингъ, дружески пожимая руку дѣвушки, нерѣшительно ему протянутую. Я пришелъ сдѣлать кое-какія покупки и, вмѣстѣ съ тѣмъ для того, чтобы имѣть счастіе видѣть васъ.

— Вы пришли нѣсколько поздно, съ упрекомъ проговорила Сеппи, снова быстро взглянувъ на перегородку.

Она была по обыкновенію въ черномъ обтянутомъ платьѣ, съ свѣжей розой у пояса. На прилавкѣ, въ нѣкоторомъ отдаленіи, стоялъ прелестный букетъ, но Бессингъ его не замѣтилъ.

— Мнѣ надо выбрать подарокъ ко дню рожденія; къ сожалѣнію, я слишкомъ поздно узналъ, что мнѣ предстоитъ сдѣлать подарокъ, продолжалъ онъ, дружески глядя на Сеппи. — Но лучше поздно, чѣмъ никогда. Я вполнѣ довѣряю вашему вкусу, и потому прошу васъ помочь мнѣ выбрать его.

Сеппи то блѣднѣла, то краснѣла; затѣмъ совершенно обидѣлась и, стиснувъ зубы и скрестивъ на груди руки, отвѣчала:

— Запоздалый подарокъ — все равно, что послѣ ужина горчица, лучше ужь ее не подавать.

Бессингъ, покупая подарокъ для невѣсты Саннова, конечно, не могъ знать, что Сеппи праздновала свое рожденіе; она же вообразила, что Бессингъ настолько безтактенъ, что хочетъ купить ей подарокъ изъ ея же товара. Онъ съ удивленіемъ взглянулъ на нее и сказалъ:

— Ну, нѣтъ; лучше поздно, чѣмъ никогда. Подарокъ мнѣ надо купить невѣстѣ моего пріятеля, и поэтому мнѣ хотѣлось бы купить что нибудь хорошее.

На этотъ разъ онъ опять немало удивился, отчего это Сеппи такъ вспыхнула? «Неужели изъ ревности?» подумалъ онъ.

— Вы на меня сердитесь, фрейленъ Жозефина? спросилъ наконецъ Бессингъ.

Дѣвушка въ одинъ мигъ остановила его, приложивъ палецъ къ губамъ, и глазами указавъ на перегородку.

— Я думаю, что имѣю на это нѣкоторое право, отвѣчала Сеппи, притворно надуваясь: — потому что сегодня день моего рожденія, а вы, господинъ тайный совѣтникъ, не пожелали мнѣ даже счастья.

На этотъ разъ смутился Бессингъ, такъ какъ онъ понялъ теперь, чѣмъ Сеппи обидѣлась.

Въ самомъ дѣлѣ? сказалъ Бессингъ, горячо пожимая ей руку; прошу меня извинить; но, право, я не зналъ! Еслибы я зналъ, то, конечно, не пришелъ бы такъ поздно, такъ какъ я человѣкъ понимающій благодарность. Но хотя и поздно, а я все-таки отъ души желаю вамъ счастья и отъ всего сердца поздравляю васъ!

Какой этотъ посланникъ былъ неловкій человѣкъ! Къ чему это онъ говорилъ Сеппи о благодарности, да еще къ тому же въ присутствіи фонъ-Ротвейля, сидѣвшаго за перегородкой и не проронившаго ни единаго слова изъ того, что говорилось за прилавкомъ.

Конечно, знать этого онъ не могъ!

— Благодарю васъ, въ смущеніи проговорила дѣвушка.

Онъ купилъ массу бездѣлушекъ и просилъ все это завтра прислать ему.

Лишь только онъ вышелъ изъ магазина, какъ плацмайоръ выглянулъ изъ-за перегородки.

— Такъ вотъ какъ! Онъ за что-то благодаренъ? съ насмѣшкою проговорилъ онъ.

Сеппи обернулась и посмотрѣла Ротвейлю прямо въ глаза, затѣмъ повелительно указала на дверь и рѣзко проговорила:

— Сейчасъ же убирайтесь вонъ, господинъ фонъ-Ротвейль, а иначе я позову отца.

— Вотъ какъ!.. Дѣлать глазки и всякія гримаски пруссаку, отлично! отлично! продолжалъ онъ.

Не отвѣчая ни слова, Сеппи прошла прямо къ себѣ въ комнату, и не успѣла еще затворить за собою дверь, какъ Ротвейль вышелъ изъ-за перегородки, посмотрѣлся въ зеркало и ушелъ изъ магазина. Когда Сеппи снова вернулась съ отцомъ, его уже не было.

Бессингъ, вернувшись домой и взглянувъ на счетъ, поданный ему въ магазинѣ рыжей Сеппи, немало удивился, прочитавъ на немъ: «Противъ васъ опять замышляется что-то очень дурное… будьте осторожны.

Бессингъ встревожился и спряталъ счетъ въ столъ.

XXXIII.

Погода перемѣнилась; прудъ, блестѣвшій нѣсколько дней тому назадъ, какъ зеркало, своей ледяной поверхностью, покрылся водой, и вмѣсто бойкихъ, веселыхъ конькобѣжцевъ, на немъ сидѣли вороны и къ вечеру съ крикомъ поднимались на деревья. Съ сѣверо-запада неслись туманы и дожди, и возвѣщали о приближеніи весны. Политическое небо затуманилось и будущее представлялось въ тучахъ.

Темный горизонтъ радовалъ только людей нехорошихъ, старавшихся въ мутной водѣ ловить рыбу; такъ, напримѣръ, радовалась Феличита и ея сторонники. къ ней каждый вечеръ собирались всѣ, ненавидѣвшіе Пруссію и желавшіе войны съ нею.

При дворѣ же было тихо. Увѣренность герцога была поколеблена неожиданными разоблаченіями на военномъ совѣтѣ. Генералъ Бодманъ получилъ приказъ представить записку, что и было сдѣлано. Изъ вывода записки ясно слѣдовало, что герцогство было лишено всякихъ военныхъ средствъ и что только на самыя крайнія необходимости потребуется полмилліона талеровъ и много времени.

Денегъ!.. откуда же взять денегъ?

Генералъ Бодманъ далъ совѣтъ обратиться въ Вѣну за займомъ. По такой совѣтъ можно было назвать насмѣшкой. Обратиться за займомъ въ страну, гдѣ въ бюджетѣ ежегодно оказывается дефицитъ и гдѣ сами готовились къ войнѣ! Герцогъ былъ въ отвратительномъ расположеніи духа въ послѣднее время: какъ онъ ни былъ довѣрчивъ и слѣпъ, но все-таки не могъ же на все закрывать глаза: любимецъ его былъ полнѣйшимъ невѣждой и позорнѣйшимъ образомъ обкрадывалъ и казну, и его; это было несомнѣнно. Онъ готовъ былъ отдать его подъ военный судъ, но боялся, чтобы на судѣ не разоблачились разныя весьма непріятныя вещи.

Въ палатѣ и безъ того пронюхали объ этой исторіи, и ему пришлось прибѣгнуть къ своему авторитету, чтобы заставить молчать злые языки. Въ сущности онъ не читалъ рѣчей, которыя тамъ произносились, а ему передавали ихъ вкратцѣ. Въ руки ему попадалась только придворная газета — такъ какъ его не желали напрасно волновать,

Вмѣсто того, чтобы отставить генерала, онъ надулся на него, но онъ такъ привыкъ къ его присутствію, что огорчался тѣмъ, что генералъ тоже дулся на него. Онъ такъ страстно желалъ быть любимымъ.

Въ первую минуту, конечно, онъ чуть было совершенно не разсорился съ нимъ, но графиня подоспѣла во-время и успокоила герцога.

Страхъ передъ тѣмъ, что скажетъ Австрія, и передъ общественнымъ мнѣніемъ, а вмѣстѣ съ тѣмъ угрызенія совѣсти, что доходы страны употреблялись на другія цѣли, спасли генерала. Слѣдствіе по другимъ дѣламъ, начатое генераломъ Бодмапомъ, разоблачило удивительныя вещи. Обершталмейстеръ во всемъ былъ страшно скомпрометированъ; и не смотря на сотни тысячъ, проходившія ежегодно черезъ его руки, у герцога не было даже своихъ порядочныхъ лошадей и ему приходилось брать почтовыхъ.

Многіе люди положительно не любятъ видѣть правды, потому что она имъ непріятна; къ такимъ людямъ принадлежалъ и герцогъ Францъ. Послѣ того, что онъ накричалъ на виновныхъ, грозилъ ихъ посадить въ крѣпость и такъ далѣе, — онъ же замялъ это дѣло.

Мысль о займѣ не давала покоя бѣдному герцогу, и ему наконецъ удалось достать денегъ у банкировъ, но объ этомъ займѣ не подозрѣвали ни герцогство, ни палаты, а зналъ только гофратъ Фоглеръ, который и поспѣшилъ передать объ этомъ прусскому посланнику. — Такимъ образомъ работы могли начаться.

Всѣ рабочіе были заняты, и всякій могъ видѣть, что тутъ готовятся къ войнѣ, такъ какъ на дворахъ и на площадяхъ стояли лафеты, только что выкрашенные зеленой краской, и лежали колеса.

Положеніе становилось все серьезнѣе и серьезнѣе, тѣмъ болѣе, что въ Берлинѣ былъ созванъ военный совѣтъ и въ военныхъ кружкахъ говорилось о возможности разрыва съ Австріей.

На масляницѣ вернулся вдругъ изъ Италіи принцъ Александръ. Онъ пріѣхалъ въ городъ, явился къ герцогу и затѣмъ его опять не стало видно, такъ какъ онъ поселился въ Шенау. Почему онъ не хотѣлъ жить съ женою и дѣтьми? Злые языки говорили, что жена его избила щипцами, потому онъ и не хотѣлъ жить съ семьей. „Страстное желаніе видѣть жену заставило его пріѣхать въ городъ“, подшучивала графиня Вольфскеленъ.

Въ сущности это было дѣйствительно такъ: графиня угадала. Этотъ человѣкъ по своему любилъ свою жену, и не могъ долго быть безъ нея. Тщетно старался онъ подчинить ее себѣ, по съ перваго же дня брака замѣтилъ, что его юная прелестная жена не любила и не боялась его. Это-то сознаніе и заставило его сдѣлаться тираномъ. До сихъ поръ она, по крайней мѣрѣ, подчинялась ему, но теперь вдругъ подняла голову и уничтожила его. Онъ уѣхалъ и получалъ разъ въ недѣлю письма, въ которыхъ даже не освѣдомлялись о его здоровьѣ. Такихъ отношеній принцъ выдержать не могъ и вернулся. Она не испугалась, когда онъ вдругъ явился къ ней, а только встала, выпрямилась во весь ростъ и гордо откинула назадъ голову.

— Ваше высочество? холодно проговорила она, взглянувъ на него.

Кровь у него закипѣла, губы задрожали… принцесса Генріетта осталась прежней; его отсутствіе, очевидно, не произвело на нее ни малѣйшаго впечатлѣнія, она стала только свѣжѣе и гораздо красивѣе.

— Такъ вотъ какъ?… вотъ какъ вы встрѣчаете меня? проговорилъ онъ, едва сдерживая гнѣвъ свой.

— Ваше возвращеніе удивляетъ меня, отвѣчала она: — Графиня Дингельштедтъ, приведите принца и принцессу.

Принцъ Александръ знакомъ удержалъ ее.

— Я пріѣхалъ, чтобы повидаться съ вами, чтобы спросить у васъ, не имѣете ли вы что либо сказать мнѣ? проговорилъ принцъ, смущаясь присутствіемъ графини.

— Ничего, ваше высочество, кромѣ того, что я надѣюсь, что здоровье ваше поправилось отъ теплаго климата?

Все лицо принца исказилось злобой. Принцесса со страхомъ думала, что онъ выйдетъ изъ себя, но онъ только махнулъ рукой и вышелъ. Послѣ его ухода, къ принцессѣ явился его адъютантъ съ просьбой никому не разсказывать о посѣщеніи принца. Съ тѣхъ поръ принцесса не видала болѣе своего мужа.

Принцъ Александръ возвратился? Какъ извѣстіе это поразило гофмаршальшу фонъ-Боденштейнъ!.. Съ души этой честолюбивой женщины точно камень свалился! Его отношенія къ ней и къ дочери были, конечно, очень странны; онѣ были брошены, и принцъ уѣхалъ, не простившись даже съ ними; когда же наконецъ гофмаршальша рѣшилась написать ему, то письмо ея самымъ унизительнымъ образомъ осталось безъ отвѣта. Теперь онъ вернулся, слѣдовательно что нибудь должно рѣшиться. Отношенія супруговъ были невыносимы, и потому она ждала развода и утѣшала себя тѣмъ, что принцъ Александръ изъ деликатности не желалъ компрометировать ея дочери, а потому не простился и не писалъ. Между матерью и дочерью въ первый разъ произошелъ открытый раздоръ. Въ крупномъ разговорѣ, весьма тягостномъ для той и другой стороны, упоминалось имя Бессинга.

Съ тѣхъ поръ, между Валеріей и гофмаршальшей шла внутренняя борьба, и онѣ находились въ весьма натянутыхъ отношеніяхъ, но тщетно ждали появленія принца.

Посланникъ и баронъ Гримменштейнъ тоже не являлись къ нимъ. Почему у нихъ не бывалъ посланникъ, Валерія подозрѣвала, а старикъ былъ боленъ подагрой.

Вслѣдъ за возвращеніемъ принца, въ горахъ начались безпорядки, немало встревожившіе герцога.

У принца Александра было тамъ нѣсколько стеклянныхъ заводовъ. Мѣстность была бѣдная и суровая; давно уже положеніе рабочихъ было тамъ тяжелое, а въ этомъ году оно сдѣлалось невыносимымъ, потому что задѣльная плата оставалась все прежняя, а жизненные припасы вздорожали; всѣ просьбы о прибавкѣ до сихъ поръ оставались тщетными, и даже вмѣшательство палаты ни къ чему не привело.

Рабочихъ успокоивали надеждою на возвращеніе принца, и они терпѣливо ждали его, но вмѣсто ожидаемаго улучшенія ихъ положенія, на заводахъ было получено распоряженіе разсчитать и выгнать зачинщиковъ, вслѣдствіе чего вспыхнуло возстаніе.

Рабочіе напали на чиновниковъ и начали даже разрушать заводъ. Возстаніе эта было, впрочемъ, самаго невиннаго свойства, такъ какъ одной женщинѣ, женѣ рабочаго, удалось уговорить волнующихся, посовѣтовавъ имъ послать кого нибудь къ герцогу. Рабочіе успокоились и послали депутацію къ герцогу, чтобы она подала ему просьбу. Но депутацію герцогъ не принялъ, а послалъ сказать „мятежникамъ“, чтобы они принимались за работу и ждали заслуженнаго наказанія, вообще же, чтобы они обращались съ своими просьбами къ своему хозяину, принцу Александру.

Вслѣдствіе этого, несчастная депутація направилась къ принцу, за пять миль. Принцъ Александръ накричалъ на пришедшихъ и сказалъ, что всѣ убытки вычтетъ съ нихъ. Въ горѣ и злобѣ вернулись рабочіе домой и открыто возстали, грозя увлечь за собою всю недовольную страну. Рабочіе обратились съ письмомъ къ прусскому королю, и письмо это было напечатано въ газетахъ.

Это было двѣнадцатаго марта. Бессингъ сидѣлъ у окошка и читалъ газеты, какъ вдругъ услыхалъ барабанный бой и увидалъ проходившую мимо роту солдатъ, одѣтую по походному. За ротой бѣжала цѣлая толпа любопытныхъ.

Не дѣлая никакихъ предположеній. Бессингъ подошелъ къ письменному столу и заперъ бумаги, затѣмъ сталъ одѣваться. Вечеромъ онъ намѣревался отправиться въ театръ, на „Лоэнгрина“, свою любимую оперу. Въ театрѣ онъ уже давно не былъ, потому что получилъ отъ Сеппи записочку, въ которой та предостерегала его. Бессингъ отправился къ парикмахеру, но ничего не могъ добиться отъ дѣвушки. Она отвѣчала ему только, чтобы онъ не слишкомъ высоко поднималъ взоры, хотя бы во время спектакля. Не смотря на испугъ, онъ все-таки отвѣчалъ ей, что если онъ и высоко поднимаетъ взоры, то только для того, чтобы глядѣть на нее, и надѣется, что этимъ онъ ея не компрометируетъ.

Она отвѣчала ему, какъ-то странно улыбаясь: что, конечно, онъ ее очень хорошо понимаетъ.

Разумѣется, въ такомъ маленькомъ городишкѣ ничто не могло остаться тайной, и онъ, въ наказаніе себѣ за неумѣнье скрывать свои чувства, въ продолженіе нѣсколькихъ дней не ходилъ въ театръ. Въ паркъ онъ тоже пересталъ ходить, и только проходилъ по вечерамъ мимо дворца, чтобы взглянуть на окна милой.

Въ то время, какъ онъ одѣвался, къ нему вошелъ его лакей и съ испугомъ спросилъ:

— Слышали вы, господинъ тайный совѣтникъ?

Бессингъ съ удивленіемъ посмотрѣлъ на него.

— Что слышалъ ли? спросилъ онъ.

— О несчастій? отвѣчалъ Фридрихъ, подходя къ нему и понижая голосъ: — вѣдь въ народъ… стрѣляли!

Бессингъ тотчасъ же вспомнилъ о солдатахъ, шедшихъ подъ предводительствомъ плац-майора фонъ-Ротвейля. Солдаты были въ грязи и пыли.

— Говорите, Фридрихъ… что случилось? быстро и съ удивленіемъ, спросилъ посланникъ.

— Солдаты стрѣляли въ рабочихъ на стеклянныхъ заводахъ, въ волненіи продолжалъ Фридрихъ: — двое убитыхъ и нѣсколько раненыхъ. Между ранеными есть и женщина.

— Откуда вы это знаете? спросилъ Бессингъ.

— Одинъ изъ солдатъ, бывшихъ тамъ, только что разсказывалъ это внизу кучеру.

Бессингъ быстро одѣлся и взялъ шляпу.

— Капитанъ велѣлъ стрѣлять, потому что рабочіе не расходились. Многіе, конечно, палили на воздухъ…

— Какой капитанъ?

— Капитанъ фонъ-Ротвейль.

Бессингъ остановился отъ изумленія; при такихъ печальныхъ обстоятельствахъ врядъ ли онъ могъ надѣяться увидать сегодня въ театрѣ Тильду.

— Все это приказано еще хранить втайнѣ, продолжалъ словоохотливый Фридрихъ: — и хотя телеграфъ и почтовая контора заняты солдатами, но слухъ все-таки уже разнесся повсюду… При этомъ, какъ говорятъ, были будто бы и прусскіе агенты, и одного поймали на дѣлѣ.

Не отвѣчая ни слова, посланникъ вышелъ. Сказка съ прусскими агентами, конечно, была выдумана злонамѣренными людьми. Волненіе, произвели не агенты, а голодъ и дурное обращеніе… и если это печальное событіе хотѣли хранить втайнѣ, то очень можетъ быть, что дворъ нарочно будетъ въ театрѣ. Стэ этой надеждой онъ вышелъ со двора.

На улицѣ, не смотря на темноту, замѣтно было сильное волненіе; гдѣ въ такое время дня обыкновенно бывало пусто, теперь стояли люди и разговаривали, махая руками. Изъ словъ, долетавшихъ до Бессинга, онъ заключилъ, что всѣ толкуютъ о несчастномъ событіи этого дня.

Въ театрѣ это волненіе было еще замѣтнѣе: на лѣстницѣ стояла мрачная публика и всюду слышался шопотъ, точно жужжаніе пчелъ. Въ партерѣ и въ ложахъ верхнихъ ярусовъ, не переставая, шелъ говоръ.

Не смотря на такое волненіе, дворъ уже сидѣлъ въ своихъ ложахъ. Бессингъ, войдя въ ложу, тотчасъ же увидѣлъ свою милую, и на этотъ разъ пожалѣлъ, что она тутъ.

Взоры всей публики были обращены на придворную ложу. Рядомъ съ гордо сидѣвшей герцогиней, сидѣла, безсовѣстно декольтированная, графиня Вольфскеленъ и разговаривала съ стоявшимъ сзади нея господиномъ фонъ-Гесницемъ. Что ей было за дѣло до другихъ! Нѣсколько поодаль, сидѣла съ сіяющимъ лицомъ принцесса

Агнеса. Бессингъ не могъ не замѣтить ея тревожной радости, что. замѣтили и другіе… Возлюбленный ея вернулся невредимымъ и увѣнчаннымъ славой… чего же могло не доставать для счастья глупой влюбленной дѣвушки!

У самаго барьера сидѣла блѣдная и убитая Гильда; замѣтивъ Бессинга, она вся вспыхнула, и затѣмъ тотчасъ же опять опустила глаза. Она сердилась на Бессинга за то, что онъ столько дней не показывался въ театрѣ.

Герцогъ не могъ видѣть Бессинга, но изъ взоровъ публики заключилъ, что онъ тутъ. Вмѣсто Бессинга, зато онъ увидалъ Валерію. Сеппи тоже была въ театрѣ и сидѣла наверху, въ ложѣ. Глаза у нея были нѣсколько красны, точно она плакала.

Бессингъ вышелъ впередъ, поклонился герцогской фамиліи, и затѣмъ снова сѣлъ сзади. Онъ очень хорошо замѣтилъ насмѣшливую улыбку графини. Говоръ и шумъ въ театрѣ не прекращались и во время спектакля, вслѣдствіе чего герцогиня нѣсколько разъ обмѣнивалась взглядами съ графиней.

Влюбленный дипломатъ сидѣлъ и глазъ не спускалъ съ своей милой дѣвушки. Какъ хотѣлось ему сказать ей ласковое слово, сдѣлать какой нибудь знакъ!

Дворъ не могъ не замѣтить, что слухъ о печальномъ событіи проникъ въ публику. Многіе выходили изъ партера и изъ ложъ, безцеремонно хлопая за собою дверьми.

Такъ прошелъ первый актъ и первый антрактъ. Посреди втораго акта отворилась дверь большой придворной ложи, почти пустой, и къ самой эстрадѣ подошелъ побѣдитель рабочихъ, капитанъ фонъ-Ротвейль. Онъ былъ въ блестящемъ мундирѣ, припомаженный, нафабренный, съ каской подъ мышкой, точно онъ явился съ бала, точно ничего не случилось и кровь не была пролита. Лишь только подошелъ онъ къ барьеру и публика замѣтила его, какъ по всему партеру пронесся свистъ, и всѣ въ театрѣ вскочили съ своихъ мѣстъ.

Свистъ этотъ точно послужилъ сигналомъ къ полнѣйшему безпорядку; по всему театру раздались крики и публика злобно поднимала кулаки.

— Ротвейль!.. убійца!.. Живодеръ!.. слышалось по всему театру.

Музыка замолкла, актеры нерѣшительно остановились на сценѣ… занавѣсъ упалъ.

Множество перепуганныхъ лицъ выбѣжали изъ театра, дамы растерялись и убѣгали. Но дворъ остался на мѣстѣ.

Плацмайоръ, противъ котораго’была направлена эта демонстрація, поблѣднѣлъ и стоялъ въ недоумѣніи, не зная, что ему дѣлать; затѣмъ покрутилъ усы, точно хотѣлъ вступить въ борьбу, и посмотрѣлъ на герцогскую ложу. Но вслѣдъ затѣмъ, онъ быстро отступилъ и исчезъ… онъ ушелъ изъ театра. Герцогъ только что осыпалъ его похвалами, генералъ похлопалъ по плечу… и онъ никакъ не ожидалъ такого пріема отъ публики. Какъ потомъ оказалось, онъ, по знаку герцога, скрылся въ частной квартирѣ одного изъ театральныхъ чиновниковъ, и только поздно ночью пробрался во дворецъ, переодѣвшись въ статское платье. Эту ночь онъ ночевалъ не у себя въ квартирѣ, а въ своей канцеляріи.

Во время демонстраціи, какъ обыкновенно бываетъ, явились сторонники двора, и начали тоже кричать, вслѣдствіе чего гамъ произошелъ страшнѣйшій.

Какой-то долговязый парень наверху, въ райкѣ, кричалъ болѣе всѣхъ и задавалъ тонъ.

— Вонъ этого Ротвейля!.. вонъ живодера! кричалъ онъ, стоя на скамейкѣ и махая руками, какъ изступленный.

— Вольфскеленъ долой, раздавалось ему въ отвѣтъ, — Барденштейна долой! губителей долой!

Графиню и Барденштейна народъ терпѣть не могъ. Графиня поблѣднѣла, услыхавъ свою фамилію, затѣмъ глаза ея заметали искры, а толстыя губы сжались. Еслибы была возможность, она дерзко подошла бы къ барьеру ложи, и жестами и словами выразила бы публикѣ свое презрѣніе, теперь же все это она могла выражать только глазами. Обершталмейстеръ же началъ дрожать и отошелъ назадъ; онъ перетрусилъ.

Въ ту минуту, какъ въ герцогской ложѣ принцесса Агнеса упала въ обморокъ, въ залу вошла полиція для возстановленія порядка. Это на время еще болѣе усилило гвалтъ, крики стали энергичнѣе и только, когда въ залъ вошло еще двадцать человѣкъ солдатъ и произведено было нѣсколько арестовъ, наступило спокойствіе. Долговязый парень былъ арестованъ однимъ изъ первыхъ.

Смертельно перепуганный герцогъ, съ самаго начала демонстраціи, удалился въ комнату за ложей, какъ удалились и дамы. Тамъ всѣ старались привести въ чувство принцессу Агнесу, которая лежала, какъ мертвая. Страхъ за Ротвейля лишилъ ея чувствъ.

При первомъ же свисткѣ, и Бессингъ вскочилъ съ своего мѣста; съ минуту онъ простоялъ у барьера ложи и смотрѣлъ на волнующуюся толпу, затѣмъ, обмѣнявшись быстрымъ взоромъ съ Тильдой, онъ направился въ ложу герцогини. Мимо него пробѣжалъ плацмайоръ, шагая черезъ двѣ ступени.

Графъ Зальцка, только что пріѣхавшій въ театръ, маркизъ (онъ же и графъ) Балабрегъ, бельгійскій посланникъ и еще нѣсколько мужчинъ тоже шли въ герцогскую ложу, и заняли, на всякій случай, мѣста у входа. Только графъ Зальцка вошелъ, чтобы успокоить дамъ. Вслѣдъ за ними, туда пришло еще нѣсколько офицеровъ и придворныхъ. Герцогиня, тронутая такой вѣрностью, вышла на минуту къ дверямъ и высказала свою благодарность. Она была болѣе огорчена, чѣмъ встревожена.

Только когда театръ совершенно опустѣлъ по распоряженію полиціи, и принцесса Агнеса пришла въ себя, дворъ отправился домой.

Бессингъ, направляясь тоже домой, замѣтилъ въ швейцарской закутанную даму. Посмотрѣвъ на нее попристальнѣе, онъ тотчасъ же узналъ Валерію и поспѣшилъ предложить ей свои услуги. Лакея ея тутъ не оказалось, а послѣ такой демонстраціи она не рѣшалась пойти одна по улицѣ. Онъ предложилъ ей руку и довелъ ее до дому.

По возвращеніи домой, посланника ожидала очень непріятная вещь: когда онъ хотѣлъ открыть столъ, то замокъ оказался испорченнымъ. Онъ сталъ звать лакея, но не могъ дозваться. Его не было дома, онъ уходилъ куда-то въ гости или на улицу. Въ честности своего лакея Бессингъ не сомнѣвался. Призванный слесарь заявилъ, что замокъ отворяли отмычкой, и отворяли неумѣло.

Бумаги свои Бессингъ нашелъ въ полнѣйшемъ порядкѣ и очень былъ поволенъ, что частныя его письма и портретъ принцессы спрятаны у него ві» потайномъ ящикѣ, который трудно было открыть. Очевидно, что, во время отсутствія лакея, у него кто-то былъ. Но кто?

Бессингъ, въ страшномъ волненіи, отправился въ дворцовый паркъ, но тамъ не видѣлъ даже тѣни своей возлюбленной. Въ окнахъ нигдѣ не было видно огня.

Бумаги, лежавшія у Бессинга въ столѣ, къ счастью, были все неважныя, и потому онъ былъ совершенно покоенъ. Всѣ же важные документы онъ имѣлъ обыкновеніе запирать въ канцеляріи въ желѣзный шкафъ. Очевидно, что, роясь у него въ бумагахъ, желали узнать: писалъ ли онъ о безпорядкахъ на заводахъ и о способѣ усмиренія ихъ.

XXXIV.

Театральная демонстрація не осталась безъ послѣдствій. Народъ собрался на улицахъ, перебилъ окна у графини, плацмайора и шталмейстера, задалъ имъ кошачьи концерты и разошелся только послѣ нѣсколькихъ арестовъ.

Газеты много говорили объ этихъ событіяхъ. Придворная газета ратовала о мѣрахъ, принятыхъ правительствомъ на заводахъ, какъ о необходимыхъ мѣрахъ, вызванныхъ обстоятельствами. Говорила, что принцъ только что хотѣлъ исполнить желаніе рабочихъ, а тѣ своимъ необдуманнымъ поведеніемъ помѣшали ему. Принцъ пожертвовалъ въ пользу вдовъ и раненыхъ двѣсти пятьдесятъ талеровъ.

Независимыя газеты выражались совершенно иначе: каждый выстрѣлъ называли они ненужной жестокостью, походившей скорѣе на месть, чѣмъ на справедливость или необходимость. Кромѣ того, залпъ былъ произведенъ такъ скоро послѣ приглашенія разойтись, что многіе, желавшіе уйти, не успѣли и опомниться. Преступники, конечно, за это злодѣйство отвѣтятъ передъ Богомъ.

Чѣмъ болѣе узнавалось подробностей, тѣмъ болѣе волновался народъ, и въ палатѣ говорились рѣчи далеко не лестныя для двора. Почти отовсюду высказывалось требованіе отдать капитана фонъРотвейля подъ военный судъ.

Герцогъ былъ страшно не въ Духѣ, Ротвейль боялся показываться на свѣтъ Божій, а Феличита бѣсновалась и требовала того, что она называла справедливостью. Вся полиція была на ногахъ и патруль постоянно ходилъ по городу. Говорили, что герцогиня совершенно спокойна, а принцесса Агнеса больна. Послѣдствіемъ волненія на заводѣ было то, что принцъ Александръ, подъ видомъ желанія разобрать, на основанія актовъ, требованія рабочихъ, а въ сущности изъ боязни быть убитымъ въ Шенау, вернулся въ городъ, и на слѣдующій вечеръ явился въ театрѣ съ своей, сильно поблѣднѣвшей, супругой. Онъ былъ встрѣченъ гробовымъ молчаніемъ.

Герцогъ отдалъ распоряженіе, чтобы всѣ бывали въ театрѣ, для того, чтобы не выказать своего страха. Въ душѣ же добрый старикъ былъ глубоко огорченъ; онъ сѣтовалъ на несчастныя обстоятельства, вслѣдствіе которыхъ государь можетъ невольно возбудить неудовольствіе народа, и выдалъ значительную сумму въ, пользу пострадавшихъ рабочихъ.

Бессингъ отправился по утру къ барону Гримменштейну, и встрѣтилъ тамъ графа Зальцка, по обыкновенію, прямо высказавшаго свое негодованіе насчетъ заводскихъ событій. Старый рейнвейнъ, поданный у барона, еще болѣе разгорячилъ головы. Оттуда оба посланника отправились обѣдать.

— Милѣйшій другъ, говорилъ дорогою графъ: — право, я боюсь, что намъ грозитъ разрывъ. Богъ знаетъ, что изъ этого произойдетъ.

— Къ сожалѣнію, кажется, что такъ! вздохнувъ, отвѣчала. Бессингъ.

— Я очень полюбилъ васъ, продолжалъ Зальцка: — обѣщайте мнѣ, что мы останемся друзьями, что бы тамъ ни случилось.

— Даю вамъ слово, вотъ вамъ рука моя, живо сказалъ Бессингъ. — Если политика и поведетъ насъ въ разныя стороны, то сердце мое все-таки будетъ стремиться къ вамъ, потому что я васъ люблю и уважаю.

Они взглянули другъ на друга и крѣпко пожали другъ другу руки.

Зальцка снова тихо, но съ волненіемъ началъ говорить о заводскихъ событіяхъ. Онъ особенно негодовалъ на принца Александра, на Ротвейля и на графиню, которую, не стѣсняясь, обзы валъ разными нелестными эпитетами.

Къ обѣду они немного опоздали, и застали уже другихъ за вторымъ кушаньемъ. Войдя, графъ Зальцка невольно нахмурился, увидавъ Барденштейна. Разговоръ австрійца, разгоряченнаго рейнвейномъ, безпрестанно выводилъ изъ себя обершталмейстера, но онъ преодолѣвалъ себя и молчалъ; когда же Зальцка началъ подшучивать надъ тѣмъ, съ какой быстротой попрятались нѣкоторые господа, и когда бельгійскій посланникъ, не подозрѣвая или забывая, что случилось съ Барденштейномъ, прибавилъ: «какъ должно быть непріятно, когда въ окошки кидаютъ каменьями», то буря разразилась.

— Будь я на мѣстѣ герцога, я зналъ бы, что дѣлать, злобно вскричалъ обершталмейстеръ, ударивъ по столу кулакомъ.

— А что же бы вы сдѣлали? лукаво спросилъ графъ.

— Я повѣсилъ бы негодяевъ!

— Ну, зачѣмъ же такъ жестоко, милѣйшій другъ, съ улыбкой возразилъ Зальцка, съ упрекомъ глядя на обершталмейстера: — Повѣсить?.. А знаете ли вы, что я вамъ скажу? Какъ ни жестоко наказывайте, а самые-то главные негодяи всегда сухими выйдутъ изъ воды.

Барденштейнъ не сразу понялъ намекъ, но когда раскусилъ его, то вдругъ поблѣднѣлъ, и готовъ былъ уже вскочить съ своего мѣста; но Бессингъ, отбросивъ въ сторону свою привычную осторожность, вмѣшался въ разговоръ.

— Дѣйствительно, мнѣ кажется, что эти люди вовсе не желали производить революцію, а просто хотѣли только жить, и въ такомъ случаѣ наказаніе было бы, по меньшей мѣрѣ, несправедливо, сказалъ онъ совершенно спокойно.

Онъ смотрѣлъ, говоря это, на графа; а затѣмъ взглянулъ на обершталмейстера, отъ злости кусавшаго свои усы. Страхъ передъ графомъ Зальцка заставлялъ Барденштейна молчать, но когда ему стало уже не въ моготу, то онъ всталъ и проговорилъ:

— Если здѣсь критикуютъ распоряженія моего государя, то я, къ сожалѣнію своему, принужденъ оставить это мѣсто.

Вслѣдъ за этимъ, поднялся слегка покраснѣвшій Балабрегъ.

— Поступайте, какъ вамъ угодно, но позвольте мнѣ констатировать фактъ, что если здѣсь зашла рѣчь о политикѣ, и было высказано порицаніе — совершенно противъ нашей воли — то все это начали вы, а никакъ не мы.

Барденштейнъ въ смущеніи пробормоталъ какое-то извиненіе, что онъ не желалъ говорить ничего подобнаго, и выбѣжалъ вонъ.

— Теперь онъ пойдетъ жаловаться на меня графинѣ Вольфскеленъ, сказалъ Зальцка; затѣмъ онъ сердито махнулъ рукой и продолжалъ: — Извините меня, господа, я немного увлекся, но кто можетъ за себя ручаться?

— Еслибы вы только знали! обратился онъ потомъ къ Бессингу, какъ бы продолжая разговоръ.

— Я знаю, отвѣчалъ Бессингъ.

— Конечно, не все!..

— Нѣтъ все!

— Ну, въ такомъ случаѣ вы меня извиняете и оправдываете. Если когда нибудь будетъ судъ… то онъ не долженъ щадить эту голову.

— А такія-то головы и умѣютъ вывертываться, пожимая плечами, отвѣчалъ Бессингъ.

Вернувшись домой, онъ нашелъ тамъ письмо незнакомаго почерка. Пробѣжавъ его, онъ покраснѣлъ и лицо его озарилось радостью; письмо было отъ Тильды, которая, изъ предосторожности, измѣнила почеркъ и написала на простой бумагѣ. Это была маленькая записочка, въ нѣсколько фразъ: сначала упреки, что его совсѣмъ не видно, а затѣмъ и просьба, чтобы въ десять часовъ онъ ждалъ ее у маленькаго крыльца, что ей необходимо съ нимъ поговорить. Какъ ни страстно желалъ Бессингъ видѣть милую и прижать ее къ своему сердцу, но онъ чувствовалъ очень хорошо, что не долженъ уступать влеченію своей любви. Онъ упрекалъ себя и долго колебался, совершенно забывая, что въ этомъ дѣлѣ онъ не одинъ, и что другая сторона имѣетъ такое же право, какъ и онъ, на рѣшеніе вопроса. Наконецъ онъ рѣшился все-таки идти на свиданіе, поговорить съ Тильдой, и просить ее разъ навсегда отказаться отъ свиданій въ паркѣ.

Въ ожиданіи вечера ему не сидѣлось болѣе дома, и потому онъ приказалъ занречь. лошадей и поѣхалъ кататься за городъ. За городомъ онъ вышелъ прогуляться и встрѣтился съ невѣстой Баннова и его родителями. Онъ любезно подошелъ къ дамамъ, но былъ встрѣченъ не только холодно, но даже невѣжливо.

— Можетъ быть, я невольно чѣмъ нибудь задѣлъ вашихъ дамъ? спросилъ Бессингъ у каммеррата, отца невѣсты.

Старикъ сконфузился.

— Не обращайте на это вниманія, отвѣчалъ онъ: — эти заводскія происшествія совершенно сбили ихъ съ толку; онѣ сами не знаютъ, что дѣлаютъ. Онѣ вѣдь были въ театрѣ во время демонстраціи.

— Да я то какое имѣю къ ней отношеніе? съ удивленіемъ спросилъ Бессингъ.

— Извините, все болѣе и болѣе конфузясь, отвѣчалъ каммерратъ: — но вы, вѣроятно, знаете же, что говорятъ въ городѣ?.. Кромѣ того, всѣмъ уже извѣстно, что вы провожали домой подъ руку фрейленъ фонъ-Боденштейнъ…

Онъ въ смущеніи не смѣлъ взглянуть на Бессинга.

— Могу васъ увѣрить, продолжалъ старикъ; — что я не раздѣляю этихъ взглядовъ… что я только не спорю съ бабьемъ и молчу… что же тутъ подѣлаешь?..

Бессингъ не зналъ, сердиться ли ему, или смѣяться.

— Вотъ что я вамъ скажу, сказалъ онъ, помолчавъ немного: — зять вашъ совершенно правъ, говоря, что въ X. надо жить умѣючи. Я, должно быть, не умѣю. Мнѣ только жаль Саннова, жаль, что дамы ваши такъ настроены противъ меня, вообще же…

— Никакъ не противъ васъ лично… нѣтъ, перебилъ его старикъ: — будьте въ этомъ совершенно увѣрены…

— Слѣдовательно, онѣ настроены враждебно противъ пруссака… Извините, господинъ каммерратъ, но я и пруссакъ такъ близки другъ къ другу, что никакъ не можемъ отдѣлиться. Можетъ быть, впослѣдствіи къ намъ будутъ справедливѣе, а теперь позвольте откланяться…

Бессингъ сѣлъ въ карету и поѣхалъ. Онъ, чуть ли не въ первый разъ, наконецъ разозлился, что всякая мерзость приписывалась пруссакамъ! Невыносимо.

XXXV.

День былъ ясный и, можно сказать, теплый. Весна начала свое торжественное шествіе. Вечеръ былъ мягкій и дѣйствительно прелестный, такъ что на душѣ становилось какъ-то особенно отрадно. Кромѣ того, показалась полная луна и облила все своимъ серебристымъ свѣтомъ.

Когда Бессингъ вышелъ изъ дому, закутавшись въ плащъ, народъ, не смотря на поздній часъ, стоялъ у каменнаго городскаго колодца и болталъ. По улицамъ всюду ходили парочки и тихо шептались. Кое-гдѣ слышался громкій смѣхъ и говоръ. На дворцовой площади было особенно оживленно, точно готовилась новая демонстрація, а, мѣстами, стояли таинственныя черныя тѣни и походили на заговорщиковъ.

Бессингъ осторожно обходилъ всѣхъ гуляющихъ и въ тѣни пробрался до рѣшетки парка, предчувствуя, что и въ паркѣ сегодня вѣроятно оживленнѣе, чѣмъ онъ того желалъ. Онъ ходилъ взадъ и впередъ, пока не пробило десять часовъ, затѣмъ онъ еще плотнѣе закутался въ плащъ и скрылся между деревьями:. Тутъ было темно, такъ какъ лучи мѣсяца едва проникали сквозь густыя вѣтки. Влюбленный дипломатъ съ удовольствіемъ увидалъ, что., чѣмъ дальше онъ заходилъ, тѣмъ меньше, было, народу по отдаленнымъ дорожкамъ.

Онъ ясно сознавалъ все, что хотѣлъ сказать, и на ходу обдумывалъ, какъ бы ему лучше выразить свою мысль. Замокъ темной массой возвышался у него съ лѣвой руки, отражая на же лѣзной крышѣ своей мѣсячные лучи. Поднявъ глаза, Бессингъ увидалъ, что окна въ помѣщеніи графини Вольфскеленъ освѣщены, и изъ за опущенныхъ шторъ виднѣлись двѣ тѣни, о чемъ-то съ жаромъ разговаривавшія и махавшія руками. Онъ подошелъ съ задней стороны къ самому замку. На углу караульный солдата, ходилъ взадъ и впередъ. Бессингъ отсчиталъ четырнадцать оконъ перваго этажа, затѣмъ шли пять окопа, комнатъ, занимаемыхъ его милой, а рядомъ съ ея помѣщеніемъ были комнаты фрейленъ Рошъ. Все это онъ зналъ отъ самой Тильды. Тутъ въ кустахъ было такъ темно, что его не было видно. Можно было только слышать шаги, но видѣть проходившихъ не было никакой возможности. Осторожно, чуть не ощупью, пробирался Бессингъ впередъ, какъ вдругъ остановился, замѣтивъ какую-то фигуру, вышедшую изъ кустовъ на ярко освѣщенное мѣсто и поднимавшую что-то съ земли; вслѣдъ затѣмъ онъ услыхалъ звукъ затворявшагося окна и увидалъ въ окнѣ женскую фигуру. Онъ остановился, какъ вкопанный, не смѣя вздохнуть. Окно это было изъ комнаты придворной дамы, но фигура, тотчасъ же исчезнувшая и, тѣни, не напоминала фигуру поручика фонъ-Рейхерта.

Это могъ быть только плацмайоръ въ штатскомъ платьѣ. Бессингъ улыбнулся: плацмайоръ трусилъ; но вслѣдъ за этимъ ему мелькнула еще мысль: если плацмайоръ тутъ будетъ ходить взадъ и впередъ, то легко можетъ встрѣтить Тильду. Какія ужасныя послѣдствія можетъ имѣть такая встрѣча! Какъ ни стремился Бессингъ видѣть свою милую, но теперь началъ желать, чтобы она не приходила.

Въ эту самую минуту, мимо кего прошелъ человѣкъ, въ которомъ онъ, не смотря на костюмъ, тотчасъ же узналъ плацмайора. Только что онъ, обрадовавшись, хотѣлъ двинуться впередъ, какъ изъ кустовъ выдѣлилась еще фигура и, сдѣлавъ какіе то знаки женщинѣ, стоявшей въ окнѣ, исчезла.

— Да тутъ цѣлое общество! подумалъ огорченный Бессингъ и вздохнулъ. Вслѣдъ затѣмъ онъ услыхалъ звонъ шпоръ, и поручикъ фонъ Рейхертъ пошелъ въ ту же сторону, куда направился плацмайоръ.

Неужели тутъ былъ кто нибудь, кромѣ него? А женская фигура стояла, не шевелясь, въ окнѣ и, конечно, могла открыть тайну Тильды, — тѣмъ болѣе, что было уже четверть одиннадцатаго.

Кровь бросилась ему въ голову, Гильда, ничего не подозрѣвая, могла сейчасъ прійти!.. Еслибы онъ могъ предупредить ее?.. Вдругъ въ окнѣ появилась еще тѣнь… это была тѣнь его милой… она отдернула занавѣску и стала смотрѣть въ паркъ… Съ какимъ бы удовольствіемъ показался онъ теперь… Но показаться безъ того, чтобы не быть замѣченнымъ фрейленъ Рошъ было невозможно., и ему не оставалось ничего болѣе, какъ только выжидать спокойно. Тѣнь Тильды исчезла, а съ нею исчезла и другая тѣнь. У Бессинга точно камень свалился съ сердца..

Онъ сталъ тихонько ходить взадъ и впередъ, безпрестанно останавливаясь. Прошло еще полчаса, вдругъ мелькнула чья то тѣнь, — и влюбленные лежали въ объятіяхъ другъ друга. Счастье увидаться было такъ велико, что заглушило на время всѣ другія чувства.

Въ тѣни густыхъ деревьевъ стояла влюбленная чета, крѣпко прижавшись другъ къ другу, и долгимъ поцѣлуемъ вознаграждала себя за долговременное тяжелое лишеніе.

Когда же первый порывъ страсти прошелъ, герцогская кровь Тильды заговорила; она вдругъ откинулась назадъ, и, стараясь разсмотрѣть его лицо, назвала его по имени. Бессингъ хотѣлъ снова прижать ее къ своему сердцу, но она уперлась рукой о его грудь и отстранила его.

— Ты, можетъ быть, не знаешь, сколько я имѣю причинъ сердиться въ тебя, проговорила она, тяягело дыша, и съ горькимъ упрекомъ. — Гдѣ ты былъ все это время?.. Отчего тебя не было видно въ театрѣ?.. отчего ты не искалъ случая меня видѣть? Я ке нахожу это любезнымъ!

— Не сердись на меня… мнѣ лишеніе это вовсе не легко далось, съ жаромъ отвѣчалъ Бессингъ. — Одинъ Богъ знаетъ, какъ я боролся съ собой и какъ скучно мнѣ было безъ тебя… но видишь, милая…

Принцесса Гильда еще больше откинулась, глаза ея сверкали во мракѣ, а рука еще тверже уперлась въ грудь. Она пристально и вопросительно смотрѣла ему въ лицо, хотя не могла разсмотрѣть его выраженія. Не смотря на всю свою гордость, она ревновала его. Чувство ревности было въ ней наслѣдственнымъ.

— Я не вижу никакихъ причинъ для такого геройскаго самоотреченія и старанія избѣгать меня, перебила она Бессинга, въ рукѣ котораго дрожала ея рука. — Конечно, при такихъ занятіяхъ и развлеченіяхъ…

Она вдругъ остановилась, потому что ей сдѣлалось совѣстно.

— Гильда! съ нѣжнымъ упрекомъ перебилъ ее Бессингъ, причемъ ей удалось разсмотрѣть его хорошіе, честные глаза: — неужели ты говоришь серьезно?

Онъ сказалъ это такъ просто и вмѣстѣ съ тѣмъ такъ задушевно, что Гильда наклонила голову и заплакала отъ стыда и досады.

— Когда любишь такъ, какъ люблю я… когда любитъ тебя Гильда… то желаешь только одного… быть съ нею, продолжалъ онъ.

Рука ея перестала дрожать, а голова тихо опустилась къ нему на плечо.

— Но я былъ бы гадкимъ эгоистомъ, продолжалъ Бессингъ, обнимая Гильду, — еслибы думалъ только о себѣ!.. Мы находимся въ странномъ и тяжеломъ положеніи, Гильда.

Онъ началъ высказывать ей свои опасенія, и она слушала его, почти не шевелясь. Когда же онъ сообщилъ ей о томъ, что видѣлъ на этомъ самомъ мѣстѣ, то она испугалась и затѣмъ обняла своего милаго.

— Прости меня, дорогой Гуго, нѣжно проговорила она, — прости, что я несправедлива къ тебѣ. Все это я говорила сгоряча. Но, право… Ждать напрасно такъ тяжело, и при этомъ скрывать, что чувствуешь… а кромѣ того, прибавила она снова, отстраняясь отъ него; — зачѣмъ провожалъ ты фрейленъ Боденштейнъ домой?… да еще подъ руку?.. этого ты не долженъ былъ дѣлать, Гуго.

— Я исполнилъ долгъ вѣжливости, нарушать который мужчина никогда не долженъ, отвѣчалъ Бессингъ съ нѣкоторой досадой, но и съ улыбкой, такъ какъ ревностью она доказывала ему всю свою любовь, — Здѣсь скрыть ничего нельзя, слѣдовательно ты знаешь, что въ этотъ вечеръ улица была полна народа, возбужденнаго народа, и для безопасности я предложилъ руку фрейленъ фонъ-Боденшейнъ.

— Милый, милый Гуго! говорила принцесса, гладя его по щекѣ.

— Ты не должна сомнѣваться въ моей любви, съ жаромъ сказалъ Бессингъ, прняжмая прелестную дѣвушку къ своей груди.

Онъ отошелъ съ ней дальше въ тѣнь и тихо, нѣжно говорилъ въ то время, какъ она крѣпко, крѣпко прижималась къ нему. Онъ говорилъ ей о необходимости быть крайне осторожнымъ, но, вмѣстѣ съ тѣмъ, обѣщалъ ей постоянно бывать въ театрѣ, а она обѣщала возобновить свои занятія живописью, которыя давали бы ей возможность на улицѣ встрѣчаться съ нимъ.

Послѣ многихъ нѣжныхъ словъ и поцѣлуевъ, они наконецъ разстались, и Бессингъ, дождавшись появленія Гильды въ окнѣ, тихо и задумчиво побрелъ домой.

XXXVI.

Въ дверяхъ, Бессинга встрѣтилъ Фридрихъ и, снимая съ него плащъ, съ таинственнымъ видомъ сообщилъ ему, что у него былъ совѣтникъ Фоглеръ и обѣщалъ прійти опять.

— Такъ поздно? разсѣянно и съ досадой спросилъ Бессингъ.

— Да. Совѣтникъ говорилъ, что если мы еще не заявляли полиціи о взломѣ замка, то онъ просилъ, чтобы обождали до завтрашняго утра.

— Откуда онъ могъ узнать о сломанномъ замкѣ? спросилъ Бессингъ, взглянувъ на лакея.

— Мнѣ это тоже показалось страннымъ, съ лукавой улыбкой отвѣчалъ Фридрихъ: — и я едва удержался, чтобы не спросить его; но потомъ подумалъ, что онъ вѣрно вамъ скажетъ.

Бессингъ прошелъ къ себѣ въ кабинетъ, тщательно осмотрѣлъ конторку и легъ въ постель. Онъ заснулъ съ мыслью о Тильдѣ.

Когда онъ проснулся на слѣдующее утро, весь X. находился, въ волненіи: въ полночь загорѣлся цейхгаузъ; но пожаръ, къ счастью, тотчасъ же былъ потушенъ. Случайно, вблизи у ректора Магнификуса было много гостей, а въ числѣ ихъ масса студентовъ, съ особеннымъ рвеніемъ бросившихся спасать старые лафеты и фургоны и знаменитыя шестифунтовыя пушки — насмѣшка судьбы, какъ писали утреннія газеты, или слишкомъ благородная месть.

Нѣкоторые изъ военныхъ фургоновъ сломались, когда ихъ тронули съ мѣста, старыя деревянныя оси не выдержали непривычнаго имъ движенія.

Бессингъ не слыхалъ ночнаго шума, но, проснувшись, тотчасъ же отправился на пожарище. Передній фасадъ зданія остался невредимымъ, а сгорѣла только задняя его часть.

Обгорѣлые остатки военнаго передвижнаго матеріала поспѣшно убирались солдатами. На пожарищѣ Бессингъ встрѣтился кое съ кѣмъ изъ знакомыхъ, узналъ, что цейхгаузъ загорѣлся сразу съ двухъ концовъ, и что караульнаго солдата не оказалось на мѣстѣ. Кое-кто изъ присутствующихъ подсмѣивался надъ тѣмъ, что плацмайоръ, въ полной парадной формѣ, безъ нужды тушилъ и хлопоталъ.

Бессингъ, вернувшись домой, засталъ у себя, дожидавшагося его, совѣтника Фоглера. Какъ Фоглеръ вошелъ незамѣченнымъ въ домъ, казалось непонятнымъ, и только, когда онъ исчезъ черезъ заднюю часть дома, Фридрихъ увидалъ, что дворъ ихъ сообщается съ дворомъ Фоглера.

— Я вчера имѣлъ уже честь… сказалъ совѣтникъ, вскочивъ со стула и низко поклонившись, причемъ очки его сверкнули.

— Очень сожалѣю, что вы напрасно потрудились, съ холодной вѣжливостью отвѣчалъ Бессингъ, — А теперь я былъ на пожарѣ.

— Ахъ! ужь этотъ пожаръ!.. Желательно было похерить счетъ!.. Живо возразилъ Фоглеръ, лукаво улыбаясь и потирая руки.

— Большихъ убытковъ отъ пожара не случилось… вещей сгорѣло немного. Только зданіе попортилось.

— Все равно, этотъ пожаръ можетъ послужить предлогомъ требовать у парламента неограниченнаго кредита за погорѣвшій военный матеріалъ!

— Вы думаете, что пожаръ начался не случайно? спросилъ Бессингъ, приглашая гостя сѣсть.

— Гласъ народа!.. Пожаръ случился что-то ужь очень кстати, многозначительно улыбаясь, отвѣчалъ гость, садясь на кончикъ стула.

— Къ сожалѣнію, умыселъ не удался…

— Частію, по крайней мѣрѣ. Вы плохо знаете здѣшнихъ господъ, если думаете, что они не съумѣютъ воспользоваться и такимъ пожаромъ.

— Да вѣдь тамъ, кромѣ хлама, ничего не было, за исключеніемъ, впрочемъ, нѣсколькихъ новыхъ орудій?

— Именно поэтому-то и необходимо возобновленіе военнаго матеріала.

— Ничего я тутъ не понимаю. У насъ назначено было бы слѣдствіе и виновные были бы наказаны.

— И здѣсь падетъ какая нибудь жертва. Такъ какъ не было караула, то или смотритель арсенала, или какой нибудь унтеръ-офицеръ будутъ отставлены или посажены подъ арестъ за грѣхи цѣлаго поколѣнія; главное дѣло заключается въ займѣ… Я же пришелъ къ вамъ, чтобы поздравить васъ, продолжалъ совѣтникъ, украдкою взглянувъ на Бессинга.

— Съ чѣмъ? съ удивленіемъ спросилъ Бессингъ.

— Съ тѣмъ результатомъ, какое имѣло непрошенное посѣщеніе къ вамъ.

— Ахъ, очень радъ, что вы напомнили мнѣ объ этомъ, живо проговорилъ посланникъ, — Не знаете ли вы, кому обязанъ я этой честью?

— Можетъ быть… я только подозрѣваю. Лишь только я буду въ этомъ убѣжденъ, я не премину сообщить вамъ, а до тѣхъ поръ позвольте мнѣ помолчать, для того чтобы не обвинить какъ нибудь невиновнаго… Вы можете быть вполнѣ довольны бывшимъ у васъ обыскомъ, потому что замѣтки ваши произвели поразительное впечатлѣніе.

— Не понимаю… Какимъ образомъ вамъ это извѣстно?

— Да, поразительное, хотя безпристрастный тонъ не всѣмъ понравился.

— Очень радъ, но все-таки болѣе обысковъ дѣлать у себя я не позволю.

— Объ этомъ-то я и хотѣлъ поговорить съ вами. Будьте такъ добры, не благовѣстите объ этомъ посѣщеніи, потому что могутъ наказать невиннаго, а виновнаго отпустить, а впередъ будьте только осторожнѣе. Теперь ходитъ слухъ, что вы изъ предосторожности Спрятали все, что поважнѣе, и подложили пустяки.

Говоря это, Фоглеръ украдкой взглянулъ, на Бессинга.

— Пусть говорятъ, что хотятъ, махнувъ рукой, сказалъ Бессингъ. — Во всякомъ случаѣ, я желалъ бы избавиться навсегда отъ подобныхъ обысковъ, и для этого заказалъ ужь особенный шкафъ.

— Это самое благоразумное. Позвольте мнѣ узнать, не полученъ ли какой нибудь отвѣтъ относительно моего предложенія вступить на прусскую службу?

— Я виноватъ передъ вами. Отвѣтъ полученъ, вы можете прочесть егодома, отвѣчалъ Бессингъ, вручая непріятному посѣтителю бумагу.

XXXVII.

Освободившись отъ непрошеннаго гостя, Бессингъ отправился къ барону фодъ-Гриммешитейну.

— Вашъ канцлеръ, кажется, хочетъ поджечь весь свѣтъ, вмѣсто привѣтствія сказалъ ему взволнованный баронъ. Я только что прочелъ въ «Кельнской газетѣ» о вашемъ союзѣ съ Италіей.

— Это васъ удивляетъ? спокойно спросилъ Бессингъ, пожимая ему руку, — Впрочемъ, что бы онъ ни сдѣлалъ, онъ ничѣмъ не угодитъ сосѣду, прибавилъ онъ, обращаясь къ сидѣвшему тутъ же бельгійскому посланнику.

— Пруссакъ не любитъ стѣсненій, прибавилъ баронъ.

— А вы развѣ не боитесь, что императоръ Наполеонъ выкинетъ такую штуку, какой вы вовсе и не ожидаете? въ волненіи продолжалъ бельгіецъ.

— Что же дѣлать, вѣдь не мы начали, сказалъ Бессингъ. — Говоря откровенно, меня это безпокоитъ, но что же дѣлать, мы только защищаемся, и разъ, что Австрія вступаетъ въ союзъ со всей Германіей, то и намъ приходится искать себѣ союзника.

— Ахъ, этотъ Наполеонъ! вскричалъ баронъ: — онъ просто влюбленъ въ Бисмарка, и въ восторгѣ отъ него. Если Австрія лишится Венеціи и та отойдетъ къ Италіи, то онъ будетъ смотрѣть на это сложа руки, потому что уважаетъ принципъ національности и исполнитъ, частью, данное друзьямъ своимъ обѣщаніе относительно единства Италіи. Вообще, борьба двухъ соперниковъ можетъ быть ему только полезна, а когда ему надо будетъ остановить драку, такъ онъ однимъ словомъ остановитъ ее.

— Что бы ни было, но при настоящемъ положеніи дѣлъ, Пруссія не можетъ дѣйствовать иначе, не унижаясь. Въ такомъ бурномъ морѣ найти настоящій путь можетъ только опытный рулевой. Пруссіи надо идти впередъ, такъ какъ вернуться ей было бы позорно и опасно!

— Графъ Бисмаркъ постоянно говоритъ о военныхъ приготовленіяхъ, а самъ, подъ шумокъ, тоже готовится.

— Увѣряю васъ, господинъ де Малйнесъ, сказалъ Бессингъ бельгійскому посланнику: — что вы несправедливы къ графу. Миролюбивое настроеніе короля должно было бы служить ручательствомъ, что только крайность можетъ заставить его рѣшиться на войну.

— Я вамъ говорилъ это, вмѣшался баронъ.

— По вѣдь графъ Зальцка положительно это отрицаетъ.

— Оффиціально, конечно, онъ долженъ отрицать.

— Позвольте мнѣ цифрами доказать вамъ, какъ въ настоящемъ случаѣ права Пруссія, сказалъ Бессингъ, доставая изъ кармана записную книжку. — Вотъ цифры: въ мартѣ у австрійцевъ на прусской границѣ стояли стянутыми 42 батальона пѣхоты, 18 батальоновъ резерва, 34 эскадрона и 33 конныя батареи. Не считая полковъ, находившихся въ движеніи, къ концу марта они увеличили эти цифры на Силезской границѣ до 71 полка и 44 эскадроновъ, и 240 орудій, то есть Пруссіи грозила армія въ 80,000 человѣкъ, противъ которой она могла выставить только 25,000 человѣкъ, то есть 38 батальоновъ, 29 эскадроновъ и 18 батарей, находившихся, кромѣ того, на мирномъ положеніи. Только вслѣдствіе этого начали мы усиливать наши войска.

— Ахъ, да! въ самомъ дѣлѣ! вскричалъ, въ высшей степени удивленный, бельгійскій посланникъ.

Баронъ глядѣлъ на Бессинга своими умными голубыми глазами.

— А еврейское движеніе, а поджигательство? спросилъ посланникъ, пропитанный австрійскими идеями.

— Согласитесь, что поводъ всегда найти не трудно, но изъ-за такого повода врядъ ли Австрія рѣшилась бы на эти затраты. Готовясь къ войнѣ, наше правительство въ настоящемъ случаѣ только исполняетъ свою обязанность.

— En effet… en effet! прошепталъ де-Малинезъ.

— $ромѣ того, примите во вниманіе, что половина остальной Германіи вооружается противъ насъ, что Саксонія покупаетъ лошадей…

— Да и здѣсь тоже готовятся, прибавилъ баронъ, вслѣдствіе чего разговоръ перешелъ на пожаръ. Бельгійскій посланникъ слышалъ, что поджигатель-солдатъ изловленъ на границѣ.

— Пожалуй, причину пожара опять взвалятъ на насъ, сказалъ Бессингъ.

— Не безъ того, отвѣчалъ фонъ Гримменштейнъ, тѣмъ болѣе что солдатъ этотъ, какъ говорятъ, поджегъ зданіе изъ какой-то странной мести къ своему офицеру.

— Странно, что здѣсь парламентъ молчитъ, когда дѣло идетъ о деньгахъ, наивно проговорилъ де-Малинесъ.

Зарокъ фонт Гримменштейнъ громко захохоталъ, а Бессингъ улыбнулся.

— Парламентъ молчитъ, потому что не можетъ не молчать, какъ молчатъ и всѣ здѣсь до поры до времени. А теперь, господа, позвольте мнѣ проститься съ вами. Мнѣ надо собрать кое-какія свѣдѣнія о пожарѣ.

— Не преувеличиваетъ ли онъ цифръ? недовѣрчиво спросилъ бельгійскій посланникъ, по уходѣ Бессинга.

— Не думаю, отвѣчалъ баронъ; — цифры эти вѣрны, и для того, чтобы онѣ не разглашались, австрійское правительство запретило говорить въ газетахъ о передвиженіи войскъ.

— Въ самомъ дѣлѣ?

— Хоть я и рѣдко выѣзжаю изъ дому, но все-таки вижу, что и здѣсь готовятся къ войнѣ. Всякій, кто любитъ Австрію, долженъ былъ бы отговаривать ее отъ войны, за которую она когда нибудь горько поплатится.

XXXVIII.

Бессингъ, придя домой, засталъ у себя Фрица Саннова. Друзья крѣпко обнялись.

— У насъ праздники, сказалъ Санновъ, какъ бы въ оправданіе того, что онъ такъ часто пріѣзжаетъ въ X.

— Счастливецъ! счастливецъ! усаживая его, говорилъ Бессингъ. — Отъ одного слова «праздники» человѣкъ молодѣетъ.

— Это совершенно вѣрно.

— Ты сегодня совершенно сіяешь, Фрицъ. Сегодня у тебя видъ настоящаго жениха.

— Не сглазь, пожалуйста, махнувъ рукой, сказалъ Санновъ.

— Слѣдовательно все обстоитъ благополучно?

— Да, и надѣюсь, что навсегда будетъ обстоять благополучно. Мои дамы нѣсколько смущены тѣмъ, что были съ тобой несовсѣмъ вѣжливы.

— Въ самомъ дѣлѣ? возразилъ Бессингъ, роясь въ сигарномъ ящикѣ.

— Вѣрно, вѣрно, повѣрь мнѣ. Что же дѣлать: волосъ дологъ, да умъ коротокъ, говоритъ пословица. Моя будущая теща влюблена въ тебя, какъ въ человѣка, но не какъ въ пруссака.

— Ну, что же, я и тѣмъ доволенъ.

— Значитъ миръ заключенъ?

— Заключенъ.

— Что это у васъ тутъ происходитъ! Революція, демонстрація, поджогъ. Но на этотъ разъ мои дамы твердо вѣрятъ, что пруссаки не принимали участія въ безпорядкахъ на Борискихъ заводахъ.

— Ну и за это спасибо, улыбаясь, отвѣчалъ Бессингъ: — теперь остается только поджогъ.

— По поводу поджога, какъ я слышалъ, приготовляется цѣлая буря въ палатѣ.

Буря бывала нерѣдко и прежде, но всегда успокоивалась очень скоро.

— Это вѣрно, но на этотъ разъ дѣло касается кармана, и война никому не по душѣ. На этотъ разъ палата не скоро успокоится. Завтра въ газетахъ появится очень смѣлая статья. Особенно здѣсь всѣмъ насолили генералъ Зандревскій и Барденштейнъ.

— Ну, они застрахованы, сидятъ за герцогомъ и держатся за графиню. Буря пронесется мимо нихъ.

— Ну, нѣтъ, на этотъ разъ не пронесется. На этотъ разъ противъ нихъ являются люди съ документами въ рукахъ. Противъ нихъ выступитъ мой дядюшка, ректоръ Магнификусъ, который не можетъ забыть, что деньги, назначенныя на ремонтъ университета, ушли на знаменитыя шестифунтовыя пушки. Вся образованная часть населенія стоитъ на его сторонѣ. Кромѣ того, человѣкъ его познаній не можетъ чего либо бояться, онъ всюду найдетъ себѣ хлѣбъ.

— Дай Богъ, чтобы это помогло.

— И надъ головой плацмайора собираются тучи, продолжалъ Санновъ. — Его противники напали на слѣдъ курьезныхъ вещей.

— Какихъ? Живо спросилъ Бессингъ.

— Дядя не хотѣлъ сказать мнѣ, но мнѣ думается, что герой Берны переживетъ тяжелый часочекъ. Ну, мнѣ пора. Приходи же когда нибудь къ моимъ дамамъ.

XXXIX.

Весна началась въ полной красѣ. Луга покрылись первыми весенними цвѣтами, а деревья одѣлись въ яркую зелень. Птички весело порхали и громко распѣвали.

Но жители X. тревожились, а въ замкѣ всѣ ходили на цыпочкахъ.

Въ палатѣ буря разразилась, и ректоръ Магнификусъ высказался; онъ привелъ факты, подтверждаемые документами и буквально поразившіе всѣхъ. Онъ показалъ недостойное, многолѣтнее управленіе страною и обрисовалъ положеніе палаты, на заявленія которой правительство никогда не обращало вниманія, а слушало только пар азитовъ чужестранцевъ.

Тутъ ораторъ былъ въ первый разъ остановленъ.

Послѣ этого онъ подробно коснулся пожара и безпорядковъ въ Борнѣ, особенно упирая на заемъ, для пополненія сгорѣвшаго военнаго матеріала. Чего же смотрѣлъ генералъ Зандревскій? (Отъ рѣзкихъ словъ, упрековъ и неоспоримыхъ доказательствъ генералъ блѣднѣлъ, и не смѣлъ рта разинуть). Куда же уходили деньги, предназначаемыя на армію и на многое другое? — ректоръ разсказалъ тутъ же и, вынувъ изъ кармана бумажку, прочелъ цифры, которыми съ математической вѣрностью доказалъ, что деньги, пріобрѣтаемыя потомъ и кровью народа, бросались на вѣтеръ и попадали въ карманъ извѣстныхъ лицъ, соединявшихъ въ себѣ болѣе чѣмъ по пяти должностей каждый, хотя въ то же время ничего не дѣлавшихъ.

Затѣмъ дошелъ чередъ до злой графини, гофмаршала и благороднаго Барденштейна, съ его придворными конюшнями, на которыя шло по полтораста тысячъ талеровъ въ годъ. Какими пріѣхали они въ X. ничтожными, жалкими, и какъ они отъѣлись теперь и походили на вздувшіеся блины! — Тутъ ораторъ, за такое непарламентское выраженіе, былъ призванъ къ порядку. Какое вредное вліяніе имѣли эти люди на правительство, было доказано, какъ дважды два четыре.

Заявивъ о своей любви и уваженіи къ Австріи и къ императорскому дому, ораторъ показалъ, что по топографическому положенію страны, и въ силу самыхъ ближайшихъ интересовъ, X. необходимо примкнуть къ Пруссіи; вслѣдъ зачѣмъ онъ привелъ такія цифры, отъ которыхъ у всѣхъ самыхъ рьяныхъ противниковъ Пруссіи волосы стали дыбомъ.

Затѣмъ былъ поднятъ вопросъ о займѣ, по случаю пожара, и при этомъ были открыты подробности, вслѣдствіе которыхъ въ займѣ было отказано почти единогласно.

Генералъ, сверкая взорами, вышелъ изъ залы и не слыхалъ, что говорилось объ исторіи на заводахъ и о героѣ того дня; не слыхалъ, какъ почти всѣ въ одинъ голосъ закричали, что цейхгаузъ подожженъ, и потому на караулѣ тамъ не оказалось солдата. Солдатъ этотъ былъ потомъ арестованъ и бѣжалъ изъ-подъ ареста. Буря въ палатѣ встрѣтила отголосокъ во всей странѣ. Конечно, палата была распущена, а заемъ сдѣланъ безъ ея согласія, подъ личною отвѣтственностью герцога.

Министръ и генералъ, подавшіе въ отставку, остались на своихъ мѣстахъ, но зато его высочество сильно вознегодовалъ на своихъ любимцевъ. Онъ оставилъ ихъ только по духу противорѣчія и изъ нежеланія сдѣлать уступку палатѣ. Въ душѣ онъ сильно страдалъ отъ сознанія, что генералъ воровалъ казенныя деньги.

Глаза стараго герцога открылись: онъ увидалъ, что его обманывали, и, кромѣ того, увидалъ, что вовсе не любимъ подданными.

Герцогъ Францъ прочелъ всѣ рѣчи и заперся у себя въ комнатѣ, чтобы обдумать, что ему дѣлать. Поздно вечеромъ призвалъ онъ къ себѣ генерала Бодмана, который вышелъ отъ него уже послѣ полуночи.

На другой день, онъ долго работалъ съ министромъ фонъ Кенигсбахомъ: результатомъ этихъ занятій было распущеніе палаты и отставка ректора. Послѣ этого герцогъ сидѣлъ все одинъ, и только младшая дочь была у него на нѣсколько минутъ. Въ полдень къ герцогу пріѣхалъ принцъ Александръ. Между братьями происходилъ продолжительный и очень горячій разговоръ, вслѣдствіе котораго былъ призванъ дежурный адъютантъ, которому и было дано нѣсколько порученій. Принцъ Александръ непремѣнно хотѣлъ изслѣдовать, справедливы ли слухи о поджогѣ, и, кромѣ того, онъ сообщилъ герцогу извѣстіе, что капитанъ фонъ Ротвейль послалъ ректору вызовъ. Ректоръ вызовъ этотъ принялъ и поручилъ племяннику своему, доценту Саянову, переговорить о подробностяхъ дуэли.

Герцогъ остался въ высшей степени недоволенъ этимъ извѣстіемъ; когда же принцъ Александръ прямо заявилъ ему, что цейхгаузъ подожгли люди, наиболѣе заинтересованные въ этомъ дѣлѣ то онъ даже поблѣднѣлъ.

— На кого ты намекаешь? въ страшномъ волненіи и съ ужасомъ, спросилъ герцогъ.

— Прежде всего, на генерала Зандревскаго, сухо отвѣчалъ принцъ.

— Доказательство!.. доказательство! въ ярости вскричалъ герцогъ, по старой привычкѣ вступаясь за своего любимца.

— Еслибы у меня были положительныя доказательства въ рукахъ, то я потребовалъ бы назначить военный судъ надъ виновнымъ, твердо возразилъ принцъ. — Въ палатѣ на капитана Ротвейля положительно указывали пальцами. Онъ вынесъ нравственные шпицрутены.

Герцогъ стоялъ пораженный, и бормоталъ какія-то несвязныя, слова.

— И ты говоришь, что Ротвейль послалъ вызовъ? тихо спросилъ онъ.

— Да. По моему мнѣнію, плацмайоръ страшно скомпрометированъ: вѣдь онъ производилъ первое слѣдствіе. Развѣ не подозрительно, что солдатъ, бывшій на караулѣ, бѣжалъ изъ подъ ареста?

Герцогъ, между тѣмъ, уже позвонилъ и послалъ дежурнаго адъютанта за плацмайоромъ. При объясненіи съ Ротвейлемъ, ясно выказалось, что принцъ не очень то благодаренъ Борискому герою за его усмиреніе рабочихъ, а герцогъ, по обыкновенію, принялъ любимца подъ свою защиту. Капитанъ не только съумѣлъ оправдаться, но даже разъигралъ роль обиженнаго неблагодарнымъ принцемъ. Онъ былъ милостиво отпущенъ герцогомъ, который приказалъ ему тотчасъ же взять обратно свой вызовъ.

Братья снова остались вдвоемъ. Герцогъ досадовалъ на брата, считая высказанныя имъ подозрѣнія неблагородной местью. Они заговорили о внѣшней политикѣ, и принцъ Александръ умолялъ брата хранить нейтралитетъ. Герцогъ, въ отвѣтъ на это, сталъ доказывать, что Австрія, въ соединеніи со всей Германіей, много сильнѣе Пруссіи. Разговоръ этотъ кончился тѣмъ, что принцъ Александръ, внѣ себя отъ ярости, сказалъ нѣсколько дерзостей и уѣхалъ домой.

Плацмайоръ прямо отъ герцога отправился къ генералу въ его роскошную казенную квартиру за паркомъ. Они стояли въ оконной нишѣ и говорили съ большимъ жаромъ, но не очень громко. Плотныя занавѣски скрывали ихъ отъ взоровъ прохожихъ.

Капитанъ фонъ-Ротвейль, очевидно, находился въ странныхъ отношеніяхъ къ своему начальнику, потому что, говоря съ нимъ, не всегда выражалъ должное почтеніе.

Онъ горько и не совсѣмъ въ приличныхъ выраженіяхъ жаловался на принца, Александра и его подозрѣнія, на что генералъ только пожималъ плечами, а затѣмъ передалъ, что герцогъ приказалъ ему взять обратно его вызовъ.

— Гм! гм! бормоталъ генералъ: — я такъ и думалъ; оно будетъ благоразумнѣе, да и драться то съ ректоромъ честь не велика.

Ротвейль сердито крутилъ свои черные усы.

— Чортъ бы его побралъ!… Я хотѣлъ только попугать, но противъ подозрѣній принца я прошу васъ защитить меня.

Очень надо принимать все такъ горячо къ сердцу, мой другъ, съ гримасою отвѣчалъ генералъ, тоже крутя усы. Когда несется вихрь, надо наклониться и переждать, пока не пролетитъ. Вѣдь теперь и всѣ мы не въ блестящемъ положеніи. Куда дѣвались деньги? спрашиваютъ… Куда?… это всего лучше знать самому герцогу.

При этомъ отвѣтѣ, плацмайоръ съ особенной наглостью посмотрѣлъ на генерала.

— Вы, кажется, сомнѣваетесь? Такъ вотъ тутъ у меня въ шкафу лежатъ записки… Парады, маневры, экстренная выдача солдатамъ пива и вина стоятъ денегъ. А каски, а кепи, ливреи и другія вещи… Я все переношу терпѣливо, и являюсь козломъ отпущенія. Можетъ быть, потомъ меня за это поблагодарятъ.

— Не у всѣхъ такой характеръ, ваше превосходительство, проворчалъ Ротвейль.

— Ну, полноте! полноте, дружокъ! дружески улыбаясь, перебилъ его генералъ. — Въ свое время и вы научитесь терпѣнію. Вѣдь я вотъ сейчасъ же сказалъ, что вы тогда въ горахъ погорячились и раздражили всѣхъ.

— Ну, это разберетъ военный судъ! вспыхнувъ, вскричалъ Ротвейль.

— Ну, лучше обдѣлать все безъ суда; не изъ-за чего пыль то поднимать… ее и безъ того довольно. Что же касается другихъ дѣлъ…

— Сами вы, ваше превосходительство, сказали мнѣ тогда, что вамъ будетъ пріятно, если эта исторія будетъ забыта, съ досадою перебилъ его Ротвейль.

— Развѣ я отпираюсь? Я желаю только, чтобы вы по пустякамъ не шумѣли. Палата распущена, деньги будутъ получены помимо ея, такъ чего же вамъ еще? Что народъ-то толкуетъ кое о чемъ… но вѣдь на чужой ротокъ — не накинуть платокъ… Пусть болтаютъ, только бы все осталось по старому.

— А моя честь? мрачно проговорилъ плацмайоръ.

— Да плюньте вы! вскричалъ генералъ, тоже начинавшій раздражаться. — У меня и безъ того голова кругомъ идетъ! Ну, можно ли претендовать, чтобы съ вами постоянно обращались по салонному? Кто хочетъ сдѣлать себѣ карьеру, тотъ долженъ знать свое мѣсто, другъ мой. На меня вы можете вполнѣ разсчитывать, чего же вамъ больше? Доказать противъ васъ никто ничего не можетъ… и это главное…

Капитанъ стоялъ, опустивъ голову, и по прежнему крутилъ усы.

— Ну, хорошо, проговорилъ онъ тихо, поднимая свой злобный взоръ. — Я буду молчать и все переносить, надѣясь на ваше слово, а принцу, принцу я насолю какъ нибудь.

— Солите, да только осторожно, любезный другъ…. знайте это, на всякій случай. А теперь, прежде всего, улаживайте вопросъ о дуэли. Возьмите на нѣсколько дней отпускъ, и когда вернетесь, то все найдете по старому. Дайте только дѣйствовать намъ съ графиней, а если мы ничего не сдѣлаемъ, то явится небольшая статейка, и та образумитъ кого слѣдуетъ.

— Нашъ государь настоящая жемчужина.

Генералъ улыбнулся широкой многозначительной улыбкой, пожалъ мрачному Ротвейлю руку и проводилъ его до дверей.

XL.

Послѣ продолжительнаго разговора съ государственнымъ министромъ фонъ-Кенигсбахомъ, Бессингъ на слѣдующее же утро поѣхалъ въ замокъ. Улицы приняли свой прежній видъ, взволнованный народъ разошелся, и всѣ принялись за свои дѣла. Палата была распущена, газетамъ строго велѣно перемѣнить тонъ подъ страхомъ наказанія, и, дѣйствительно, можно было предположить, что все пойдетъ по старому.

На площади Бессингъ встрѣтилъ карету, изъ окна которой на него, съ наглой насмѣшкой, посмотрѣли черные глаза графини Феличиты.

— Будь я суевѣренъ, я повернулъ бы назадъ, подумалъ Бессингъ, и въ ту же минуту улыбнулся, потому что въ окнѣ дворца стояла его возлюбленная, которая знала, что онъ пріѣдетъ, и потому ожидала его.

Она, въ знакъ привѣтствія, кивнула ему, а онъ приложилъ руку къ сердцу.

Герцогъ принялъ посланника въ присутствіи генерала Зандревскаго и своего министра; онъ заговорилъ съ нимъ совсѣмъ по дружески, освѣдомился о его здоровьѣ и привыкаетъ ли онъ къ ихъ столицѣ; потомъ спросилъ о здоровьѣ короля, что слышно новаго, и отпустилъ даже нѣсколько шутокъ.

Бессингъ надѣялся имѣть возможность говорить съ герцогомъ наединѣ, и теперь увидалъ его окруженнымъ людьми, взгляды которыхъ ему были хорошо извѣстны. Пока герцогъ отпускалъ шуточки, Бессингъ поборолъ въ себѣ досаду. Ему, конечно, было бы гораздо удобнѣе говорить только съ герцогомъ, но не съ отцомъ Тильды.

Наконецъ разговоръ коснулся дѣла. Прусскій посланникъ коротко и ясно объяснилъ положеніе Германіи, и изложилъ тѣ цѣли, къ которымъ стремится Пруссія. Затѣмъ онъ заговорилъ объ образѣ дѣйствій Австріи и объ ея военныхъ приготовленіяхъ, изъ заключеніе съ жаромъ сталъ убѣждать герцога явиться союзникомъ Пруссіи, какъ ближайшей своей сосѣдки, которой сочувствуетъ все его герцогство.

Онъ говорилъ такъ убѣдительно, что герцогъ видимо былъ тронутъ. Бессингъ замѣтилъ это, и уже началъ надѣяться на счастливый результатъ своей миссіи. Но тутъ генералъ наклонился къ герцогу и прошепталъ ему что-то на ухо.

Черты герцога измѣнились точно по волшебству; онъ выпрямился, и съ упрекомъ, отрицательно покачавъ головой, сказалъ:

— А союзъ-то съ Италіей, съ кореннымъ врагомъ австрійскаго императорскаго дома?

— Ваше высочество… да противъ насъ вооружается вся Германія, пора же и вамъ наконецъ поискать себѣ союзника.

— Какъ разъ Италію… ай! ай!… Италію! Гм… гм.! говорилъ герцогъ, въ смущеніи потирая себѣ руки, и не зная, что сказать, пока генералъ не подсказалъ ему. — Да, да, къ чему же служитъ германскій союзъ, если мы, господинъ посланникъ, не придерживаемся его?..

Выйдя на этотъ путь, герцогъ началъ толковать безъ умолку, и Бессингъ ясно увидѣлъ, что дѣло его проиграно, что убѣдить этихъ людей словами — нельзя, и что тутъ можно только дѣйствовать.

Глубоко огорченный поѣхалъ онъ домой, сопровождаемый сочувственными взорами Гильды и злорадными взорами всѣхъ остальныхъ.

Еслибы всѣ эти господа подозрѣвали, какъ все измѣнится черезъ нѣсколько мѣсяцевъ, то, конечно, не ликовали бы такимъ образомъ.

XLI.

Насколько омрачался политическій горизонтъ, настолько же омрачалась и душа Бессинга: положеніе свое онъ находилъ все болѣе и болѣе невыносимымъ. Любя Тильду, онъ еще болѣе страдалъ, видя, какъ отецъ ея губитъ и себя, и страну свою.

Жизнь въ X., которая еще такъ недавно казалась ему блаженствомъ, начала теперь тяготить его, и перестала даже забавлять. Что ему было за дѣло, напримѣръ, что принцъ Александръ съ каждымъ днемъ все болѣе и болѣе привязывался къ своей женѣ, не отходилъ отъ нея ни на шагъ, и, не смотря на то, что она оставалась ему чуждой, онъ ничего не дѣлалъ безъ ея совѣта?

Принцъ, повидимому, и не думалъ, что разрушаетъ чьи-то мечты. Валеріи онъ прислалъ съ своихъ заводовъ цѣлые сервизы, но не написалъ ни строчки. Яснѣе и лучше бывшій поклонникъ Валеріи не могъ напомнить ей о непрочности всего земнаго.

Можетъ быть, объ этомъ подаркѣ никто бы и не узналъ, еслибы гофмаршальша съ досады не пожертвовала его въ какое-то благотворительное общество.

Такимъ образомъ, исторія подарка сдѣлалась всѣмъ извѣстна. Вслѣдствіе этого, Валерія не рѣшалась даже выходить изъ дому. Осыпаемая насмѣшками «любовница», брошенная принцомъ, въ сущности никогда не бывшая его любовницей, Валерія сидѣла дома и горевала о далекомъ прошломъ.

Гостинная ея опустѣла съ тѣхъ поръ, какъ всѣмъ стало извѣстно, что она не любовница принца; на улицѣ на нее смотрѣли съ усмѣшкой, а въ театрѣ — она сидѣла напротивъ загадочнаго принца и серьезной жены его, и чувствовала, что на нее обращены тысячи глазъ. Она страдала невыразимо, и только гордость не позволяла ей выказывать этихъ страданій.

Слѣдствіе вполнѣ оправдало плацмайора, и всѣ сильно скомпрометированныя лица сохранили свои прежнія мѣста и содержаніе; заемъ былъ полученъ; графиня Вольфскеленъ, повидимому, была могущественнѣе прежняго… Только герцогъ и герцогиня были мрачны.

Такъ наступилъ май мѣсяцъ, и Бессингъ видѣлся съ своей возлюбленной только въ театрѣ, или же мимолетно на улицѣ.

Однажды вечеромъ, Бессингъ, съ грустью и тяжестью на душѣ, тихо шелъ по улицѣ, направляясь къ замку, и раздумывалъ, что ему дѣлать.

По всему было совершенно очевидно, что Австрія желала войны и готовилась къ ней, какъ готовилась и остальная часть Германіи. При подобныхъ обстоятельствахъ, не лучше ли для него было проситься на другое мѣсто? Будущее казалось ему мрачнымъ, и онъ боялся, что въ X. онъ совсѣмъ захвораетъ, потому что тутъ ему дышать было нечѣмъ.

Невольно прошелся онъ въ дворцовый паркъ. Ночь была чудная, и на темномъ небесномъ сводѣ ярко свѣтила луна. Кое-гдѣ мелькали влюбленныя парочки, или же стояли, обнявшись, въ кустахъ… Гдѣ-то соловей страстно заливался. Всѣ, кромѣ него, были счастливы.

Бессингъ почувствовалъ острую боль въ груди. Невольно остановился онъ на дорожкѣ и посмотрѣлъ на окна милой… Въ окнахъ было темно!.. Ему стало еще тяжелѣе. Чего бы онъ не далъ, чтобы увидать хоть только тѣнь ея, только свѣтъ, освѣщающій ея комнату!

Онъ сжалъ губы и пошелъ домой, гдѣ долго, долго ходилъ взадъ и впередъ по комнатѣ, затѣмъ сѣлъ и сталъ писать: — онъ просилъ другаго назначенія.

Безъ малѣйшаго колебанія, не смотря на поздній часъ, сошелъ онъ внизъ и опустилъ письмо въ почтовый ящикъ.

Герой нашъ былъ боленъ, совсѣмъ боленъ душой.

И въ такую же майскую ночь, въ концѣ мѣсяца, вся Германія уже стояла подъ ружьемъ. Высокая фигура прусскаго посланника снова тихо двигалась по дворцовой площади. День былъ для него полонъ тревогъ: онъ былъ на прощальной аудіенціи у герцога и откланивался. Герцогъ былъ необыкновенно къ нему милостивъ и выразилъ ему, что сожалѣетъ объ его отъѣздѣ; вслѣдъ затѣмъ генералъ фонъ-Бодманъ привезъ ему отъ герцога орденъ. Герцогиня простилась съ нимъ тоже очень милостиво и пожалѣла, что онъ уѣзжаетъ.

Послѣ этого онъ отправился съ прощальными визитами. Былъ у принцессы Амаліи и у различныхъ придворныхъ, между прочимъ, и у графини Вольфскеленъ. Валерія и ея мать не приняли его. Онъ не забылъ даже побывать и у Сеппи.

Коллеги его, въ особенности графъ Зальцка, разставались съ нимъ очень неохотно. Баронъ же фонъ-Гримменштейнъ далъ ему прощальный обѣдъ, на которомъ, съ стаканомъ въ рукѣ, высказалъ ему свое сожалѣніе. Графъ Зальцка снова повторилъ, что, не смотря ни на какія національныя распри, онъ останется его другомъ. Послѣ обѣда, друзья проводили его до дому, гдѣ, его вещи всѣ уже были уложены, и теперь оставалось только самое трудное: проститься съ возлюбленной. Онъ тихо пошелъ къ парку.

Самъ онъ просилъ своего перевода, и причины, побудившія его просить объ этомъ, не измѣнились; но теперь, когда дѣло дошло до разлуки, она показалась ему невыразимо тяжелой.

Онъ забылъ всѣ непріятности, и видѣлъ только, что въ X. онъ былъ счастливъ, и что теперь ему приходится разставаться и съ этимъ стариннымъ замкомъ, и съ паркомъ. Какъ будетъ онъ жить безъ нихъ? Если ему приходилось тутъ и нехорошо, зато у него было утѣшеніе въ сознаніи, что онъ близко отъ своей милой.

Мысли его были прерваны парочкой, прошедшей мимо него, причемъ онъ услыхалъ знакомый голосъ и знакомое имя: «Бодо».

— Глупости, Бодо! говорила дама, закутанная въ шелковую мантильку и опиравшаяся на руку мужчины въ штатскомъ платьѣ. — Что тебѣ за дѣло?

— Счастливцы! прошепталъ Бессингъ, глядя имъ вслѣдъ.

Бессингъ продолжалъ ходить по парку, и, вскорѣ послѣ одиннадцати часовъ, къ нему на шею бросилась Гильда. Онъ быстро провелъ ее въ глухую улицу и посадилъ трепещущую дѣвушку къ себѣ въ карету.

Она одобрила его намѣреніе уѣхать изъ X., но теперь, когда приходилось разставаться, у нея не доставало силъ. Заливаясь слезами, лежала Гильда въ объятіяхъ Бессинга. И только успокоившись немного, стали они говорить о будущемъ. Развѣ не бывало примѣровъ, чтобы герцогини выходили за простыхъ смертныхъ, отчего же не могли они поступить также? Отчего же ихъ любви не восторжествовать надъ предразсудками?

Цѣлуя и лаская другъ друга, клялись они въ вѣчной любви и дружбѣ. Когда прояснится политическій горизонтъ, тогда и для нихъ взойдетъ солнышко.

Послѣднее прощаніе было для нихъ до крайности тяжело. Бессингъ скорѣе принесъ, чѣмъ привелъ Гильду къ маленькому подъѣзду, и постоялъ внизу, чтобы взглянуть еще разъ, въ послѣдній разъ, на дорогой образъ въ окнѣ.

На слѣдующее утро, прусскій посланникъ, сопровождаемый всѣми своими знакомыми, уѣхалъ на станцію, а оттуда въ Берлинъ.

Взглянувъ въ послѣдній разъ на зданія X., онъ вытеръ покатившуюся изъ глазъ слезу, и, откинувшись на спинку дивана, глубоко задумался. Когда увидитъ онъ опять маленькую резиденцію и дорогую обитательницу ея… когда увидитъ онъ Гильду. Можетъ быть, только черезъ нѣсколько лѣтъ!

Въ тотъ же день онъ пріѣхалъ въ свой родной городъ, и на завтра же узналъ, что, въ ожиданіи новаго мѣста, онъ можетъ воспользоваться отпускомъ.

XLII.

Можно было подумать, что при дворѣ X. акредитована графиня Вольфскеленъ, а не графъ Зальцка: такъ ревностно занималась она австрійскими дѣлами. Даже неодѣтой переходила она въ покои герцогини, и сидѣла въ ея маленькой голубой гостиной, гдѣ читала ей вѣнскую корреспонденцію, сверкая глазами и безпрестанно краснѣя. Черные съ просѣдью локоны въ безпорядкѣ спускались ей на лицо.

«Письма изъ Вѣны!» были слова, дававшія ей право во всякое время дня и ночи являться въ комнаты ея друга, герцогини, которая изъ слѣпой ненависти къ Пруссіи не могла дождаться начала войны. Ей даже и въ голову не приходило, что война могла принять вовсе не тотъ оборотъ, котораго она ждала.

Графиня получила изъ Вѣны толстый пакетъ; ея кузенъ, фельдмаршалъ, увѣдомлялъ ее подробно о положеніи дѣлъ и о громадномъ количествѣ австрійскихъ военныхъ силъ.

Герцогиня громко ликовала, слушая, что въ Вѣнѣ рѣшено было не положить меча до тѣхъ поръ, пока Пруссія не будетъ унижена и не поставлена на ея прежнее, скромное мѣсто. Южная Германія уже готова къ битвѣ, какъ готова и Баварія и Саксонія.

Сигналъ къ битвѣ, вѣроятно, будетъ данъ въ Шлезвигѣ. Трудно передать, съ какимъ напряженіемъ герцогиня слушала эти слова, вылетавшія изъ устъ графини, и съ какимъ восторгомъ ахала и охала.

Въ то время, какъ пріятельницы занимались политикой, въ сосѣднюю комнату пришли принцессы. Гильда, заглянувъ въ голубую гостиную, нахмурила брови и вышла на веранду, гдѣ, съ тоскою по миломъ, стала глядѣть въ даль.

Старшая ея сестра плотнѣе закуталась въ платокъ и, подойдя къ двери, стала прислушиваться, о чемъ говорили въ гостинной.

Влюбленная Агнеса на все смотрѣла глазами Ротвейля, и блѣдныя уста ея радостно улыбнулись, когда она услыхала, что рѣчь шла объ униженіи Пруссіи, которой предвѣщалась гибель. Ей даже не приходило въ голову, что борьба могла стоить жизни ея возлюбленному. Она была увлечена и ослѣплена всеобщей ненавистью.

А герцогинѣ, вмѣсто того, чтобы заниматься политикой, лучше было бы обратить вниманіе на своихъ дочерей. Она давно знала, что Агнеса находилась въ недозволенной связи съ плацмайоромъ. Какъ женщина благоразумная, она утѣшала себя тѣмъ, что старшая дочь ея мало имѣетъ надежды выйти замужъ, и что опасно возстать противъ ея страсти. Главное, надо было стараться скрыть все отъ мужа, который могъ погорячиться и все испортить. Она всегда съ болью въ сердцѣ смотрѣла на блѣдное, изнуренное лицо Агнесы, и на ея лихорадочно горѣвшіе глаза. А Гильда?… Ну, та молода и перенесетъ все. Предметъ ея глупости уѣхалъ и, слѣдовательно, она скорешенько все забудетъ.

Это была старая, вѣчная борьба царствующихъ особъ: борьба между долгомъ и кровью… Долгъ, конечно, долженъ былъ взять перевѣсъ, а главное, и самое важное: все слѣдовало сохранить въ величайшей тайнѣ. Все это она сама испытала въ молодости, и все это она пережила.

Герцогъ же, напротивъ, съ грустью смотрѣлъ на страдальческій видъ своихъ дочерей и даже обращался къ доктору, который прописалъ имъ движеніе и желѣзныя пилюли. Въ то время, какъ герцогиня занималась политикой, мужъ ея въ волненіи ходилъ у себя по комнатѣ.

Жанъ Кюкопфъ только что ушелъ.

На столѣ, сбоку, лежала большая карта Германіи и множество листковъ бумаги, исписанныхъ цифрами. Маленькія знамена съ булавками были натыканы въ разныхъ углахъ карты. Герцогъ иногда останавливался передъ картою, затѣмъ подходилъ къ окну и въ волненіи барабанилъ по стеклу. Чѣмъ ближе былъ онъ къ рѣшенію, тѣмъ болѣе сомнѣвался и думалъ о невѣдомомъ будущемъ.

Онъ начиналъ понимать, что Пруссія сильнѣе другихъ государствъ, но слово уже было дано, и измѣнить ему онъ не могъ.

Онъ останавливался и разсчитывалъ, сколько гдѣ стоитъ войскъ, никакъ не соображая, что цифры почерпнуты имъ изъ австрійскихъ газетъ, и, слѣдовательно, могутъ быть невѣрны. Онъ надѣялся все-таки, что Австрія одержитъ верхъ, и герцогство его будетъ увеличено кускомъ Пруссіи. Въ это время ему доложили о приходѣ генерала Зандревскаго.

Лицо герцога нахмурилось. Довѣріе его къ приближеннымъ было поколеблено послѣдними событіями, пренія въ палатѣ открыли наконецъ глаза добродушному старику… Онъ зналъ, что всѣ кругомъ обкрадывали его, и у всѣхъ руки были замараны.

Только одинъ оказался чистымъ и знающимъ, — это былъ Бодманъ, тотъ самый Бодманъ, котораго онъ не любилъ и противъ котораго его постоянно раздражали.

Все это онъ теперь зналъ и все-таки оставлялъ все по старому, только потому, что боялся сердитыхъ взоровъ жены и графини Феличиты. Онъ оставилъ всѣхъ на прежнихъ мѣстахъ, но постоянно теперь высказывалъ имъ свое неудовольствіе.

Генералъ, принявъ видъ обиженнаго человѣка, вытянувшись, остановился въ дверяхъ; герцогъ холодно поклонился ему и спросилъ:

— Что новаго, ваше превосходительство?

Это былъ его обычный вопросъ, такъ какъ всѣ новости Зандревскій зналъ гораздо лучше другихъ.

Не успѣлъ генералъ отвѣтить, какъ камердинеръ доложилъ о приходѣ министра фонъ-Кенигсбаха, и всѣ сѣли за работу.

Въ сущности, работа эта теперь должна бы быть серьезной, такъ какъ Пруссія подняла перчатку, брошенную ей всей Германіей; но она кончилась черезъ полчаса, и герцогъ уже собирался отправиться на дамскую половину, какъ вдругъ перемѣнилъ намѣреніе и позвонилъ.

— Пошлите къ генералу Бодману и велите сказать, что мнѣ надо поговорить съ нимъ, приказалъ онъ, и снова обратился къ своей картѣ, на которую внимательно сталъ смотрѣть.

Въ эту минуту, герцогу подали письмо изъ Вѣны, отъ котораго лицо его просіяло и онъ обрадовался, какъ ребенокъ.

— Что за милые люди! шепталъ онъ, читая письмо и совершенно смягчаясь.

Въ такомъ-то блаженномъ состояніи засталъ герцога генералъ Бодманъ, котораго старикъ встрѣтилъ, потирая руки.

— А, вотъ и вы! вотъ и вы! мой милѣйшій генералъ! заговорилъ онъ: — ну, что хорошаго… что новаго?.. прелестная погода… какъ разъ для лагерей.

— Да, конечно, ваше высочество, отвѣчалъ генералъ, хорошо знавшій манеру герцога говорить. Затѣмъ умные глаза его увидали карту. Герцогъ, замѣтивъ это, прямо приступилъ къ дѣлу.

— Идитека… посмотрите, милѣйшій генералъ… вѣдь вы знатокъ этого дѣла, живо заговорилъ онъ, подводя генерала къ столу… Вотъ взгляните, вотъ тутъ ганноверцы, а вотъ тутъ прокл… пруссаки съ своимъ Мантейфелемъ!..

— Точно такъ, ваше высочество!

— Я получилъ добрыя вѣсти изъ Вѣны… Все идетъ à merveille.

— Но тамъ, въ Голштиніи, ваше высочество…

— А вотъ видите… дня черезъ два, черезъ три, желтые укажутъ путь пруссакамъ.

— Этому вѣрить нельзя, ваше высочество, твердо отвѣчалъ генералъ.

— Вѣрить нельзя?.. какъ такъ?.. отчего? съ удивленіемъ и даже съ досадою спросилъ герцогъ.

— Позвольте, ваше высочество… у фельдмаршала Габленца только 4,800 человѣкъ, а у Мантейфеля 12,000 и тутъ же вблизи еще 5,000 человѣкъ.

— Это откуда вы знаете?.. а ганноверцы-то! ганноверцы! развѣ вы ихъ ни за что считаете?

— Они еще не готовы и не стянуты въ одинъ пунктъ. И поэтому я не думаю…

— Ахъ!.. да откуда вы это знаете?.. Какъ можете вы это говорить?

— Ваше высочество, я читаю берлинскія газеты!

— Ахъ!.. такъ вы… берлинскія газеты!.. вотъ какъ!.. вскричалъ герцогъ, отступая и сердито глядя на генерала.

— Кто хочетъ знать, что дѣлается на свѣтѣ, тотъ долженъ смотрѣть и слушать…

— Ну, конечно! конечно!.. Тутъ есть частичка правды, это я на себѣ испыталъ, прошепталъ герцогъ, и затѣмъ, помолчавъ, снова обратился къ генералу. — Вотъ видите, я не очень-то долюбливаю эти газеты… Ну, а что же въ нихъ говорится?

— Тамъ на настоящія событія смотрятъ очень серьезно, но надѣятся, что дѣло до войны не дойдетъ, серьезно отвѣчалъ Бодманъ.

— Вотъ какъ! въ самомъ дѣлѣ?.. такъ онѣ надѣятся?

Герцогъ потеръ себѣ руки.

— Ну, посмотримъ-ка, какъ-то онѣ спохватятся въ послѣднюю минуту… Да… да… Что, бишь, я хотѣлъ сказать!.. да, четырнадцатаго, милѣйшій генералъ, четырнадцатаго во Франкфуртѣ будутъ отбираться голоса союза.

Генералъ фонъ-Бодманъ серьезно и вопросительно посмотрѣлъ на герцога.

— А я подамъ голосъ противъ пруссаковъ! проговорилъ герцогъ, кивая головой.

Смуглое лицо генерала омрачилось. Онъ съ безпокойствомъ повернулся.

— Это, ваше высочество дѣйствительно порѣшили? мрачно спросилъ онъ.

— Ну, конечно, порѣшилъ!

— Слѣдовательно, ваше высочество, уже выбрали себѣ другое мѣсто жительства?

Эти слова и энергія, съ которой они были произнесены, произвели необыкновенное дѣйствіе, и герцогъ, широко раскрывъ глаза и разинувъ ротъ, отпрыгнулъ отъ него.

— Что… что? въ недоумѣніи говорилъ онъ. — Генералъ фонъ-Бодманъ… я просилъ бы васъ…

Но генералъ мрачно продолжалъ, не обращая вниманія на герцога.

— Въ такое серьезное время, какъ то, которое мы переживаемъ, ваше высочество, каждый вѣрный подданный обязанъ говорить правду безъ прикрасъ…

— Именно безъ прикрасъ… потому то вы и сказали грубость! перебилъ его обиженный герцогъ, махая руками. На щекахъ у него показалось два красныхъ пятна.

Генералъ поклонился и затѣмъ снова выпрямился.

— Ваше высочество… будьте снисходительны… я говорю изъ желанія добра, сказалъ онъ, приложивъ руку къ груди.

— Другое мѣсто жительства!.. неслыханно! сердито ворчалъ герцогъ.

Тутъ генералъ подошелъ къ картѣ съ маленькими флагами, и, наклонившись надъ нею, продолжалъ:

— Прусская граница идетъ тутъ, около Борны, всего мили за двѣ отъ X. Король Вильгельмъ и князь Бисмаркъ шутить не любятъ, это мы видимъ изъ всего, и потому я твердо убѣжденъ, что если сегодня ваше высочество подадите голосъ противъ Пруссіи, то не позже, какъ завтра прусскія войска двинутся сюда.

— Ого! ну, позвольте, позвольте, генералъ! Я этого и слышать не хочу! въ страшномъ гнѣвѣ вскричалъ герцогъ. — Двинутся сюда?.. А по какому это праву?.. Это было бы нарушеніемъ союза… Зачѣмъ же существуетъ союзъ и наши собственныя войска?

Генералъ покачалъ головой; онъ твердо выдерживалъ бурю.

— Наши войска? отвѣчалъ онъ. — Ваше высочество, знаете сами, что они разсѣяны по всей странѣ.

— Ну, такъ я ихъ стяну… я… отдамъ приказъ…

— Очень хорошо… отдадите приказъ… и стянете, только не сюда, а на нижнюю границу, для того чтобы ихъ можно было, если вы подадите голосъ противъ Пруссіи, двинуть… на югъ.

— Его высочество, принцъ Александръ! доложилъ въ эту минуту камердинеръ.

— Братъ! вскричалъ герцогъ; — что ему надо?

Герцогъ строго посмотрѣлъ на генерала.

— Вы не въ заговорѣ ли ужь? подозрительно спросилъ онъ: — это условленная игра?.. Меня хотятъ принудить силой?

— Ваше высочество… я честный человѣкъ и вѣрный вамъ подданный, возразилъ генералъ, не опуская глазъ…

Герцогъ же опустилъ глаза: — такое достоинство смущало его.

— Просите! сердито крикнулъ онъ камердинеру.

— Прошу меня милостиво уволить, ваше высочество, проговорилъ оскорбленный генералъ.

— Уволить?.. это зачѣмъ?.. Ахъ, да…Ну, полноте, генералъ… нечего сердиться… Мало ли какое вырвалось слово… вы знаете… я не злой… вы сами начали!.. вотъ вамъ моя рука… Я знаю, что вы хорошій, умный человѣкъ… я докажу вамъ… Ахъ, братъ!.. останьтесь генералъ.

Онъ холодно обернулся къ вошедшему.

Принцъ Александръ, вернувшись изъ Италіи, находился въ постоянно возбужденномъ состояніи, а въ этотъ день, повидимому, былъ разстроенъ больше обыкновеннаго. Онъ весь дрожалъ.

— Извините, если я помѣшалъ вамъ, проговорилъ онъ, дойдя до половины комнаты, — Важныя дѣла…

— Пожалуйте, холодно перебилъ его герцогъ.

— А! генералъ фонъ-Бодманъ!

Принцъ Александръ привѣтствовалъ его гримасой, вмѣсто улыбки. Онъ, повидимому, былъ доволенъ, встрѣтивъ его тутъ. Генералъ поклонился.

Герцогъ принялъ гордый видъ, и готовъ былъ на рѣшительный отпоръ. Но отпора никакого не потребовалось, потому что принцъ пришелъ вовсе не затѣмъ, чего ожидалъ герцогъ.

— Я пришелъ съ очень непріятнымъ извѣстіемъ, въ сильномъ волненіи началъ принцъ. — Въ публикѣ распространилось извѣстіе… я получилъ даже анонимное письмо…

— Въ публикѣ?.. Что же тамъ говорятъ? И что мнѣ до этого за дѣло? съ неудовольствіемъ перебилъ его герцогъ.

— Этотъ человѣкъ… этотъ плацмайоръ… господинъ фонъ-Ротвейль, отвѣчалъ принцъ, сильно размахивая правой рукой и дѣлая удареніе на каждомъ словѣ.

— Ахъ!.. опять плацмайоръ? сердито сказалъ герцогъ.

— Во-первыхъ, эта скандальная исторія подъ новый годъ, потомъ исторія въ Борнѣ…

— Въ этой исторіи судъ оправдалъ его, живо перебилъ герцогъ.

— Оправдалъ… ну еще бы!.. Но только что успѣли замять исторію съ пожаромъ цейхауза и онъ взялъ обратно свой смѣшной вызовъ, какъ онъ затѣялъ опять ссору… Этотъ господинъ просто…

— И ты для этого пришелъ сюда? нѣсколько наивно и насмѣшливо спросилъ герцогъ. — Генералъ Бодманъ, извѣстно-ли вамъ то, что говоритъ мой братъ, что говоритъ его высочество? прибавилъ онъ, почти съ нѣжностью, обращаясь къ генералу.

— Точно такъ, ваше высочество… я получилъ оффиціальное донесеніе.

— А!.. такъ зачѣмъ же вы тотчасъ не сообщили мнѣ?

— Ваше высочество не дали мнѣ возможности сообщить.

— Да… да… это вѣрно!.. Благодарю тебя, любезный Алекс…. знаешь, что этотъ мятежникъ только что мнѣ сказалъ сейчасъ? продолжалъ онъ, вдругъ переходя въ дружескій, почти шутливый тонъ и кладя руку на руку принца. — Онъ спрашивалъ меня… подъискалъ ли я себѣ другое мѣстожительства… слыхано-ли это?..

— Я что-то не понимаю, мрачно отвѣчалъ принцъ.

— Такъ какъ четырнадцатаго числа я подамъ голосъ противъ Пруссіи.

— Ты серьезно на это рѣшился; спросилъ принцъ Александръ, отступая на шагъ, и страшно покраснѣлъ, сверкнувъ глазами.

— Совершенно серьезно! Я далъ свое герцогское слово.

— Ну, такъ это другое дѣло… въ такомъ случаѣ и ты, и всѣ мы, и весь народъ должны будемъ отвѣчать за послѣдствія… Конечно, теперь пора уже выбрать другое мѣсто жительства, отвѣчалъ принцъ, въ ярости заскрежетавъ зубами. — Тебѣ слѣдовало бы слушать мнѣнія людей близкихъ тебѣ по крови, а не нанятыхъ обманщиковъ и льстецовъ.

— Молчите, ваше высочество!.. прошу васъ! Я не желаю слышать подобныхъ вещей!.. Здѣсь, у себя въ домѣ, я хозяинъ, такъ какъ государь — я. Когда я умру, тогда ты займешь мое мѣсто… а не ранѣе!

Принцъ, сильно поблѣднѣвъ отъ оскорбленія, отступилъ назадъ.

— Что это, генералъ, за исторія съ плацмайоромъ? послѣ нѣкотораго молчанія спросилъ герцогъ, обращаясь къ генералу.

— Ваше высочество, онъ началъ ссору съ поручикомъ фонъ-Рейхертомъ, отвѣчалъ генералъ въ тяжеломъ смущеніи и съ полнымъ сочувствіемъ къ принцу.

— И больше ничего?.. я это разберу… прекращу!..

— Ваше высочество… весь корпусъ офицеровъ возмущенъ этимъ, и на этотъ разъ дуэль неизбѣжна.

— Такъ и они хотятъ возстать противъ меня?.. Что они могутъ имѣть противъ Ротвейля?.. Иногда онъ заходилъ слишкомъ далеко, но онъ вѣрный, преданный слуга своего государя и повелителя, и храбрый офицеръ.

Генералъ поклонился и замолчалъ, а принцъ съ бѣшенствомъ щипалъ себѣ усы.

Герцогъ, крупными шагами, прошелся нѣсколько разъ по комнатѣ.

— Во всякомъ случаѣ все остается такъ, какъ мною рѣшено было раньше, громко вскричалъ онъ. — Я подаю голосъ, вмѣстѣ съ другими, противъ Пруссіи! И чтобы придать болѣе значенія моему рѣшенію, я… отдамъ приказъ стянуть мои вѣрныя войска… Я отдаю ихъ подъ главное командованіе генерала фонъ-Бодмана!.. Объ этомъ будетъ объявлено. Благодарю, господа!.. До свиданья!

Принцъ и совершенно сконфуженный генералъ поклонились, и въ волненіи вышли изъ замка.

XLIII.

Герцогъ потеръ себѣ руки; онъ досадилъ своему брату, котораго терпѣть не могъ и которому не довѣрялъ, и генералу Зандревскому, своему прежнему любимцу, на котораго дулся. Онъ былъ такъ этимъ доволенъ, что нетерпѣливо желалъ тотчасъ же сообщить о своемъ рѣшеніи герцогинѣ.

Времена, дѣйствительно, были трудныя, и потому главное командованіе онъ передалъ умнѣйшему изъ своихъ генераловъ; другихъ же онъ хотѣлъ оставить у себя въ штабѣ. Даже въ Вѣнѣ, въ-роятно, одобрили бы его рѣшеніе, потому что Зандревскій не способенъ былъ перевести трехъ человѣкъ черезъ ручеекъ, тогда какъ Бодманъ былъ умнымъ и образованнымъ человѣкомъ, и написалъ даже книгу о военномъ дѣлѣ.

Онъ второпяхъ нацарапалъ нѣсколько строкъ и приказалъ отправить. На все герцогство назначеніе это произведетъ благопріятное впечатлѣніе. Послѣ этого онъ направился въ покои герцогини, гдѣ половики заглушали шумъ его шаговъ. Большая гостинная, около голубой комнаты, была совершенно пуста; въ ней не было ни дежурнаго камергера, ни дежурной дамы; только голосъ графини, грубый, почти мужской, громко доносился до его слуха.

— Mais ma bien chérie, c’est le secret du polichinel… Весь городъ говоритъ объ этомъ! восклицала Феличита. — Къ чему же это притворство? Надо прямо смотрѣть на вещи.

— Ну, нѣтъ, я не согласна, въ волненіи возразила герцогиня: — я всегда допускала эту глупость… изъ благоразумія, потому что я знаю Агнесу; у нея, къ сожалѣнію, страшно-вспыльчивый характеръ отца.

— Ага! проговорилъ герцогъ, вдругъ останавливаясь и смущаясь. — Право, для меня это новинка!

— Агнесѣ уже за тридцать лѣтъ, и она понемногу становится старой дѣвой.

— Ну, конечно, конечно! подтвердила графиня.

— Зачѣмъ же лишать ее иллюзіи?.. Жизнь въ нашей сферѣ далеко не привлекательна… Это цѣпь всевозможныхъ лишеній и принужденій.

— Ай! ай! проговорилъ герцогъ, качая головой.

— Именно такъ!.. Я вѣдь объ этомъ и не говорю; отчего же не допускать маленькихъ слабостей… и дай Богъ, чтобы все обошлось благополучно.

— Если я до сихъ поръ молчала… то все-таки я недовольна Ротвейлемъ, съ жаромъ продолжала герцогиня. — Мужъ ему прощаетъ, Агнеса отдалась ему всѣмъ сердцемъ… измѣнить этого я не могу…

— Ого! прошепталъ герцогъ, и вдругъ страшно покраснѣлъ и смутился. — Чортъ возьми!

— Но вѣдь онъ хитрый интриганъ, и грубый, безсовѣстный человѣкъ; вслѣдствіе этого я живу въ постоянной тревогѣ. Его вѣчныя дуэли, его образъ дѣйствій въ Борнѣ… можно вѣдь говорить, что угодно… А въ особенности эта недостойная комедія подъ новый годъ, изъ-за которой, съ его вѣдома, погибло два солдата… все это неслыханно и доказываетъ его низость. Онъ всѣхъ насъ отвратительно обманулъ, одурачилъ… и если мужъ узнаетъ… то Ротвейлю не поздоровится…

— Вотъ какъ!

— Мужъ мой, конечно, слабохарактерный старикъ, милая Феличита.

— Ого!

— Я противъ этого не спорю!.. il n’est pas un aigle…

— Но если его выведутъ изъ терпѣнія, то онъ покажетъ себя. Какъ мнѣ ни противно, но я сама поговорю съ нимъ… и поговорю рѣшительно, потому что мужъ мой нуль, и все можетъ испортить.

— Нуль!.. Это для меня ново! громко сказалъ герцогъ, входя къ перетрусившимъ дамамъ.

Герцогиня встала, покраснѣвъ и смутившись.

— Ты подслушивалъ? нахмуривъ брови, спросила она.

— Да… кое-что! отвѣчалъ герцогъ, въ смущеніи потирая себѣ руки. Нечего сказать! славнаго вы обо мнѣ мнѣнія!… А Ротвейль?.. Сейчасъ говори, въ чемъ вы его обвиняете? Я хочу все знать!.. Полусловъ мнѣ не надо! Что у него съ Агнесой, и что онъ сдѣлалъ подъ новый годъ?

Графиня Феличита, замѣтившая, какъ герцогъ все болѣе и болѣе горячился, незамѣтно подмигнула своей пріятельницѣ.

— Если хочешь, то мы можемъ пройтись съ тобой по парку, сказала герцогиня. Я сейчасъ убѣдилась еще разъ, что здѣсь у стѣнъ есть уши… Позвольте руку…

— Ну, милой женѣ нелегко будетъ успокоить своего супруга, насмѣшливо прошептала графиня, глядя вслѣдъ за удалявшейся четой. Затѣмъ она стала собирать бумаги, и хотѣла уже уходить, какъ въ комнату вошелъ, совершенно убитый, генералъ Зандревскій, и чуть не со слезами на глазахъ сообщилъ ей, что онъ попалъ въ немилость, и потому просилъ ея помощи и защиты.

— Какъ?.. Бодманъ, а не принцъ Александръ? вскричала безцеремонная графиня и отвратительно улыбнулась. — Неужели вы, не шутя, надѣялись, что вамъ поручатъ главное командованіе?.. Вамъ то? презрительно прибавила она.

— Но, дорогая графиня!..

— Отстаньте!.. Не дурите!.. Здѣсь вы еще годились! но тамъ-то… Бодмана я все-таки предпочитаю. Ну, что вы въ такихъ дѣлахъ понимаете?

— Да позвольте же графиня!.. проговорилъ изумленный генералъ.

— Не дурите!.. Оставьте! У меня теперь хлопотъ полонъ ротъ! Такъ не принцъ? Чтожъ!.. Это умно… Это меня радуетъ!

Съ этими словами она быстро пошла къ двери. Съ генераломъ церемониться она не любила и говорила съ нимъ напрямикъ. Въ дверяхъ она остановилась еще разъ, обернулась и сказала:

— Я дамъ вамъ хорошій совѣтъ: убирайтесь-ка вы отсюда по добру, по здорову, и сидите дома; сегодня здѣсь дуетъ не попутный вѣтеръ.

Она многозначительно кивнула и ушла.

Генералъ покрутилъ усы и прикусилъ губы. Долго простоялъ онъ, задумавшись, на одномъ мѣстѣ и затѣмъ шумно ударилъ по паркету брякнувшей саблей.

— Чортъ бы ихъ побралъ! проворчалъ онъ; — не позоръ ли это. Одна только черная неблагородность! Но все-таки! это благополучно не кончится!

Скорчивъ отвратительную гримасу, онъ началъ отступленіе. Въ это самое время принцъ Александръ, въ страшномъ волненіи, писалъ своему царствующему брату письмо, въ которомъ упрекалъ его въ нанесенной ему обидѣ и говорилъ, что слагаетъ съ себя всѣ послѣдствія рѣшенія, принятаго братомъ, помимо его вѣдома. Слагая съ себя отвѣтственность, онъ вмѣстѣ съ тѣмъ, просилъ отпустить его въ имѣніе.

XLIV.

Несчастіе совершилось: капитанъ фонъ-Ротвейль лежалъ тяжело раненый въ гарнизонномъ лазаретѣ.

Въ публикѣ уже давно ходили смутные слухи, что чопорный плацмайоръ нѣсколько причастенъ къ дѣлу о появленіи привидѣнія подъ новый годъ. Это говорили, конечно, скептики; вѣрующіе же крестились при одной мысли о такомъ святотатствѣ. Въ послѣднее время о Ротвейлѣ много говорили, и его имя соединяли съ именемъ принцессы Агнесы; кромѣ того, говорили, что онъ упорно преслѣдуетъ своимъ ухаживаньемъ Сеппи.

Слухи эти, конечно, стали извѣстны и плацмайору; вслѣдствіе ихъ-то онъ сдѣлалъ сцену поручику фонъ-Рейхерту, предполагая, что только онъ одинъ могъ разсказать о ночномъ происшествіи въ замкѣ, такъ какъ находился въ хорошихъ отношеніяхъ съ фрейленъ фонъ-Рошъ, повѣренной принцессы.

Въ X. была настоящая эпидемія на анонимныя письма, и потому всѣ ихъ получали, начиная отъ герцога и герцогини. На этотъ разъ герцогиня получила нѣсколько такихъ писемъ объ отношеніяхъ Ротвейля къ ея дочери. Ей, какъ женщинѣ ловкой, удалось перехватить анонимныя письма къ мужу, и скрыть отъ него связь дочери. Принцесса Агнеса тоже получила анонимное письмо о томъ, что ея возлюбленный ухаживаетъ за другими женщинами, что онъ человѣкъ вѣтряный, и потому не мѣшало бы ей дать ему отставку. Никакія слѣдствія, конечно, ничего не открывали, только плацмайоръ еще болѣе сталъ бояться поручика фонъ-Рейхерта, и не всегда скрывалъ свой страхъ. Въ сущности капитанъ фонъ-Ротвейль былъ трусишка, и, не смотря на всѣ свои предосторожности, страшно боялся, чтобы герцогъ не узналъ объ его отношеніяхъ къ своей старшей дочери; боялся, что поручикъ, презрѣніе котораго къ нему было очевидно, сболтнетъ что-нибудь. Рейхертъ же молчалъ ради Елены.

Но недавно, въ одномъ обществѣ, обоюдная ненависть внезапно проявилась и произвела неожиданный скандалъ.

— Что вы понимаете! раздался грубый, громкій голосъ.

— Извините, капитанъ, я понимаю не хуже васъ, отвѣчалъ другой голосъ, и присутствующіе увидали двухъ раскраснѣвшихся людей, въ ярости стоявшихъ другъ передъ другомъ. Дѣло шло о фактахъ.

— Это не такъ, говорятъ вамъ… Вы ничего не понимаете, да и вообще ведете себя до крайности неприлично! въ совершенной ярости и съ сверкающими отъ гнѣва глазами, вскричалъ плацмайоръ.

— Я не позволю вамъ такъ говорить со мной. Мы тутъ не на службѣ, а въ обществѣ. Если вы это забываете, то я не забываю! отвѣчалъ Рейхертъ, съ трудомъ сдерживая себя.

Затѣмъ послышались такія слова, загладить которыя можно было только кровью. Послѣ такого скандала, дуэль была неизбѣжной, и произошла черезъ нѣсколько дней. Пуля поручика попала въ грудь зачинщику ссоры.

Въ то время, какъ плацмайоръ лежалъ съ тяжелой раной въ груди въ гарнизонномъ лазаретѣ, слѣдствіе открывало его темныя дѣла. И герцогъ, на этотъ разъ не имѣвшій возможности защитить его, по неволѣ узналъ, что за человѣкъ плацмайоръ, и въ какихъ отношеніяхъ находился онъ къ его дочери. Слѣдствіе открыло, что принцесса являлась на свиданіе въ дежурную комнату, и что подъ новый годъ, лишенная возможности пройти къ себѣ, она была участницей недостойнаго обмана, произведеннаго плацмайоромъ посредствомъ простаго волшебнаго фонаря, и такъ напугавшаго солдатъ, да и самого герцога.

Герцогъ выходилъ изъ себя, онъ безпрестанно призывалъ то генерала Зандревскаго, то министра, то гофмаршала, и осыпалъ ихъ не только упреками, но и оскорбленіями. Затѣмъ наступила очередь принцессы, и старикъ съ еще большей яростью бросился къ Дочери, чтобы наказать ее.. Но тамъ онъ засталъ врача и увидалъ огорченныя и заплаканныя лица; несчастная, любящая принцесса Агнеса, узнавъ объ исходѣ дуэли, упала въ обморокъ, и съ плачемъ и стонами требовала, чтобы ее свели къ возлюбленному, съ которымъ она хочетъ умереть.

Несчастный отецъ былъ точно убитъ и ломалъ себѣ руки отъ отчаянія. Такъ и ее, несчастную дѣвушку, провелъ этотъ хитрецъ, на котораго онъ надѣялся, какъ на каменную гору?

Старикъ стоялъ, никѣмъ незамѣченный, и въ ярости сжималъ кулаки. Жена назвала его слабохарактернымъ, что было совершенно справедливо, но теперь онъ покажетъ себя и назначитъ такой судъ, что небу станетъ жарко! Онъ ушелъ къ себѣ, заперся и, какъ левъ въ клѣткѣ, сталъ ходить изъ угла въ уголъ.

— Карету! приказалъ онъ наконецъ.

Карета покатила мимо группъ взволнованнаго народа, стоявшаго по улицамъ и площадямъ, и подъѣхала къ гарнизонному лазарету.

— Что это значитъ… отчего столько народа? разсѣянно спросилъ герцогъ, вовсе не замѣчая, какъ мраченъ стоявшій тутъ народъ.

— Вѣроятно, ваше высочество, народъ ждетъ войска… сегодня тутъ долженъ пройти нейштадтскій батальонъ, весьма находчиво отвѣчалъ ѣхавшій съ нимъ адъютантъ, который очень хорошо зналъ, почему собрался народъ, но вовсе не хотѣлъ говорить.

— Совершенно вѣрно… нейштадтскій батальонъ… съ майоромъ Габлеромъ, не такъ ли?

— Майоръ Габлеръ отрапортовался больнымъ…

— Такъ, такъ, я забылъ… Ну, вотъ мы и пріѣхали; вы посидите здѣсь, а наверхъ я пойду одинъ.

— Слушаю, ваше высочество!

Герцогъ какъ-то странно, особенно разсѣянно взглянулъ на мрачное зданіе и пошелъ, точно въ забытьи.

Всѣ служащіе забѣгали въ страхѣ, при видѣ неожиданно подъѣхавшей герцогской кареты; смотритель натянулъ второпяхъ на неформенные штаны мундиръ, бросилъ только что начатую кружку пива и, схвативъ фуражку, побѣжалъ на парадную лѣстницу. Дежурнаго врача позвали поскорѣе въ лазаретъ. Къ счастью, герцогъ началъ разговаривать съ выздоравливающими, ходившими по двору, и потому служителя успѣли хоть немножко прибрать.

Все лазаретное начальство боялось неожиданной ревизіи, но герцогъ заявилъ прибѣжавшему врачу, что онъ желалъ бы посѣтить плацмайора фонъ-Ротвейля.

— Извините, ваше высочество; видѣть его можно, но говорить съ нимъ нельзя, почтительно проговорилъ врачъ.

— Въ такомъ случаѣ покажите его мнѣ! приказалъ герцогъ.

Изъ сосѣдней комнаты герцогъ увидалъ блѣднаго больнаго, до такой степени перемѣнившагося, что его можно было принять за мертваго.

— И это измѣнникъ! подумалъ герцогъ, на лицѣ котораго выразилась нестерпимая душевная боль.

Затѣмъ онъ повернулся, и тихо, на цыпочкахъ, пошелъ въ другую комнату.

— Есть ли надежда? шопотомъ спросилъ онъ.

— Очень мало, ваше высочество… пуля задѣла лѣвое легкое и осталась въ тѣлѣ.

— Страдаетъ онъ?

— Да… у него жаръ, и затруднено дыханіе.

— Лѣчите его… старайтесь, чтобы онъ ни въ чемъ не нуждался, докторъ. Какъ ваша фамилія?

— Тилау, ваше высочество.

— Да… да… Тилау, Тилау! Пожалуйста, чтобы онъ ни въ чемъ не терпѣлъ недостатка… вы отвѣтите мнѣ за послѣдствія!

Всѣ служащіе съ радостью увидали, что герцогская карета уѣхала. Слѣдовательно, ревизіи не будетъ… Слава Богу!

Смотритель снялъ тѣсный мундиръ и снова усѣлся за пиво.

— Капитанъ фонъ-Ротвейль очень плохъ, сказалъ герцогъ, сидя съ адъютантомъ своимъ въ каретѣ.

— Я слышалъ объ этомъ, ваше высочество.

— А военный судъ… Я говорю про поручика фонъ-Рейхерта?

— Его отправляютъ сегодня во Франценсбургъ, ваше высочество.

— Гм… гм… скверно.

XLV.

14го іюня, когда въ Франкфуртѣ Германія подала голосъ противъ Пруссіи, въ X. происходило такое волненіе, что благоразумные люди укладывали свои вещи и собирались отправлять куда нибудь подальше дѣтей.

Какъ предсказывалъ генералъ Бодманъ, герцогу пришлось подъискивать себѣ другое мѣсто жительства. Въ ночь на пятнадцатое число, прусскіе гусары перешли границу. Война была близка. Въ три часа ночи герцогъ былъ разбуженъ, и только на слѣдующее утро добрые жители резиденціи узнали, что государь ихъ уѣхалъ къ своей храброй арміи.

15го іюня былъ теплый, ясный день. Солнце ярко свѣтило надъ лихорадочно возбужденнымъ городомъ. Все населеніе вскочило на ноги, когда раздалось извѣстіе, что пруссаки идутъ! Извѣстіе это пришло въ городъ по телеграфу и разнеслось съ быстротой молніи. Съ восьми часовъ утра все населеніе высыпало на улицу и выражало неподдѣльный страхъ. Всѣ читали желтые листки съ такими извѣстіями:

"Бургомистръ Борны доноситъ, что сегодня, вскорѣ послѣ полуночи, черезъ границу перешли прусскіе гусары и двинулись въ X. Съ двухъ часовъ двигается пѣхота и артиллерія.

"Его высочество герцогъ Францъ отправился сегодня въ пять часовъ утра въ армію, въ Гольцкирхенъ.

«По словамъ населенія, прусскія войска стягиваются при Билахѣ у подножія горы. Враждебныхъ дѣйствій до сихъ поръ никакихъ не происходило».

Герцогъ слѣдовательно бѣжалъ, покинувъ на произволъ судьбы свою столицу и предоставивъ семейство на великодушіе непріятеля. За нимъ, къ югу, съ самаго утра потянулись жители, уѣзжавшіе и по желѣзной дорогѣ, и на лошадяхъ, и уходившіе даже пѣшкомъ. Болѣе цѣнное достояніе они уносили съ собой, оставляя все остальное непріятелю. Въ замкѣ сидѣла герцогиня около своей больной дочери, и, не смотря на всеобщій переполохъ, казалась довольно спокойной и съ презрѣніемъ смотрѣла, какъ сановники, поблѣднѣвъ и растерявшись, не помнили себя отъ страха и неусыпно умоляли герцогиню бѣжать и не отдаваться въ руки грубымъ солдатамъ. Генералъ Зандревскій, какъ угорѣлый, прибѣжалъ изъ дворцоваго флигеля во дворецъ, посмотрѣлъ, что тамъ дѣлается, и удралъ вонъ изъ города, чтобы не дать пруссакамъ захватить такого важнаго плѣнника.

Среди трусовъ герцогинѣ пришлось видѣть и людей смѣлыхъ. Такъ, напримѣръ, графъ Зальцка, не смотря на видимую для себя опасность, явился предложить герцогинѣ свои услуги, какъ явились многіе простые граждане и умоляли ее не подвергать себя опасности. Суетня въ городѣ была страшная; многіе жители, отправивъ свои семьи, зарывали цѣнныя вещи въ землю, точно ожидали такого же грабежа, какой былъ въ тридцатилѣтнюю войну. Вся молодежь вышла на возвышенность съ сѣверной стороны, откуда было видно приближеніе пруссаковъ, которые заявили, что они ведутъ войну не съ мирными гражданами, а противъ герцога Франца и его арміи. Такое заявленіе, сдѣлавшееся извѣстнымъ только къ вечеру, успокоило большую часть оставшихся горожанъ.

На холмѣ, около большой дороги, стоялъ скромный трактиръ. Неподалеку отъ него, подъ высокимъ дубомъ, сидѣлъ ректоръ Магнификусъ и краснымъ индѣйскимъ платкомъ вытиралъ потъ съ своего лица. Около него, на травѣ, лежали студенты и издали, вѣроятно, походили своими голубыми, красными и желтыми фуражками на цвѣты, разсыпанные по лугу. Къ нимъ потомъ присоединился любимецъ герцога, г. Кюкопфъ, появленіе котораго произвело нѣкоторую сенсацію. Неподалеку отъ нихъ, у опушки ближайшаго лѣсочка, лагеремъ стояли прусскія войска. Въ тѣни высокихъ деревьевъ сверкало ихъ оружіе. Они отдыхали беззаботно и, повидимому, въ совершенномъ покоѣ; только кое-гдѣ взадъ и впередъ ходили караульные солдаты. Подлѣ. сложенныхъ въ козла ружей лежали ранцы, а далѣе горѣли разведенные костры и доносился за. пахъ кофе. По другую сторону шоссе, рядомъ съ лошадьми, ѣвшими сѣно, и съ орудіями, виднѣлись голубые гусары и темные артиллеристы.

Зрѣлище было оживленное и привлекательное: любопытные подходили все ближе и ближе. Все это походило скорѣе на маневры, чѣмъ на войну. Ректоръ Магнификусъ тоже вообразилъ, что это маневры, и пошелъ въ сопровожденіи Кюкопфа и нѣсколькихъ студентовъ по шоссе до голубыхъ гусаръ. У самой дороги стояла маленькая группа, состоявшая изъ генерала и его штаба, за которыми ординарцы держали лошадей. Какой-то капитанъ, съ широкими красными лампасами на штанахъ, удобно сидѣлъ на краю рва и разсматривалъ разложенную рядомъ съ нимъ карту.

— Шуленбургъ, не хотите ли вина? спросилъ кто-то, подходя ко рву.

— Позвольте, сказалъ офицеръ, разсматривавшій карту. Онъ выпилъ стаканъ вина, взялъ снова сигару въ зубы и продолжалъ изучать карту.

Ректоръ поклонился, офицеры вѣжливо отвѣтили на поклонъ. Изъ группы отдѣлился генералъ и подошелъ къ ректору; студенты разступились.

— Вы, господа, пришли изъ X.? спросилъ генералъ.

— Точно такъ… только что оттуда, отвѣчалъ ректоръ.

— Мы вотъ хотимъ сдѣлать вамъ визитъ… и потому сегодня ранехонько вышли изъ Риппаха, добродушно улыбаясь, продолжалъ генералъ.

— Вы являетесь нѣсколько неожиданно, господинъ генералъ! Позвольте мнѣ представиться… ректоръ здѣшняго университета… Магнификусъ Санновъ.

— Генералъ фонъ Шварцъ… Очень радъ познакомиться съ человѣкомъ, имя котораго пользуется такой извѣстностью въ ученомъ мірѣ.

— Вы очень любезны, генералъ, но въ сущности…

— Сегодня я отчасти Hannibal ante portas, но надѣюсь безъ кровопролитія двинуться туда.

Онъ указалъ на городъ, лежавшій внизу.

— Это будетъ вамъ весьма нетрудно, такъ какъ сегодня, вслѣдъ за герцогомъ, изъ города вышли послѣднія войска. Кромѣ караула, въ городѣ нѣтъ ничего.

— Тѣмъ лучше, господа.

— Dum Roma délibérât, Segantum périt! пожавъ плечами, сказалъ ректоръ.

— Но мы вѣдь идемъ къ вамъ не какъ враги, и надѣемся, что насъ встрѣтятъ безъ страха и ужаса. Войну мы ведемъ только противъ вашего правительства, а не противъ мирныхъ подданныхъ… Мнѣ было бы очень пріятно, еслибы эти слова моего всемилостивѣйшаго короля стали всѣмъ извѣстны… Никого не желаемъ мы обезпокоить, и поступаемъ такъ только потому, что принуждены дѣйствовать.

— Жаль, что этого раньше не знали въ городѣ, возразилъ ректоръ: — многихъ это избавило бы отъ непріятностей, такъ какъ сегодня, съ ранняго утра, уѣзжаютъ изъ города.

— Уѣзжаютъ, вѣроятно, только тѣ, у кого совѣсть нечиста.

— Значитъ, совѣсть нечиста у большинства.

Въ эту минуту, къ генералу подошелъ офицеръ съ красными лампасами.

— Уже половина одиннадцатаго, проговорилъ онѣ, отдавая честь.

— Ну, такъ en avant.

— Такъ его высочество уѣхалъ только сегодня поутру? спросилъ офицеръ, обращаясь къ ректору.

— Да, услыхавъ, что вы перешли границу. Его подняли съ постели.

— Гм! проговорилъ генералъ, покручивая усы: — А герцогиня?

— Принцесса Агнеса очень больна… и поэтому герцогиня съ дамами и со всѣмъ дворомъ остались.

— А принцъ Александръ?

— О немъ я ничего не знаю.

Между тѣмъ лагерь ожилъ. Слова: «На лошадей!.. къ оружію!…» съ быстротой молніи обнеслись по маленькому лагерю. Всѣ тихо взялись за оружіе и стали рядами.

Ректоръ и студенты только теперь замѣтили, что на берегу рѣки тоже стояли пруссаки, подходившіе къ шоссе.

— Ну, до свиданья, господа! вскричалъ генералъ, садясь на лошадь и, въ сопровожденіи своего штаба, направляясь къ городу.

Ректоръ увидалъ тутъ быстроту движенія прусскихъ войскъ, обратившуюся въ поговорку. Съ быстротой молніи кавалерія влетѣла въ городъ и заняла всѣ улицы. Пѣхота заняла желѣзнодорожные пути, замокъ и всѣ главные пункты города. Не успѣли жители опомниться, какъ городъ уже былъ въ рукахъ непріятеля.

Все произошло тихо, безъ суетни и въ полнѣйшемъ порядкѣ; и когда перепуганные жители увидали, что никакого грабежа не начинается, то стали понемногу выползать изъ своихъ домовъ и вступать въ разговоры съ такими же нѣмцами, какъ и они. Женщины несли воду и пищу, а мужчины приносили вина и сигаръ.

Молодой гусарскій офицеръ прискакалъ во главѣ патруля въ герцогскій паркъ, и встрѣтился тамъ, на большой аллеѣ, со сторожемъ парка. Сторожъ, отдавъ честь, указалъ на дощечку и сказалъ:

— Господинъ поручикъ, здѣсь запрещено ѣздить на лошадяхъ; мнѣ придется оштрафовать васъ.

— Нѣтъ, ужь не штрафуйте, добродушно отвѣчалъ офицеръ, останавливая лошадь; — вѣдь мы не катаемся, а исполняемъ долгъ службы.

Съ этими словами онъ, какъ вихрь, пронесся къ самому замку, и къ гауптвахтѣ, гдѣ солдаты не успѣли сдѣлать даже на караулъ. Гусары спѣшились и расположились на лужайкѣ около своихъ лошадей. Огорченная и поблѣднѣвшая герцогиня, только что прочитавшая письмо, второпяхъ написанное ей мужемъ передъ отъѣздомъ, увидала изъ своей голубой комнаты прусскихъ гусаръ. Она сначала страшно испугалась, но потомъ вскочила и съ достоинствомъ вскричала:

— Гофмаршалъ фонъ-Вальвицъ!

Придворная дама въ страхѣ бросилась изъ комнаты. Герцогиня была глубоко возмущена. Что случилось въ одну ночь? Мужъ ея бѣжалъ и сама она находится въ рукахъ непріятеля. Гордости ея былъ нанесенъ жестокій ударъ.

— Неужели же Австрія, на которую она такъ надѣялась, могла допустить, чтобы ее… герцогиню взяли въ плѣнъ ихъ враги, пруссаки? и гдѣ же армія, которой такъ гордился герцогъ.

На минуту ей мелькнула мысль о побѣгѣ, но мысль эту она тотчасъ же отвергнула… у нея была больная дочь, не могла же она бросить ее на произволъ грубыхъ солдатъ. И какъ наглы эти гусары! они осмѣливаются привязывать своихъ лошадей къ деревьямъ ея парка!.. и распоряжаются точно у себя дома.

— Господина фонъ-Вальвица нигдѣ найти не могутъ, ваше высочество, со страхомъ проговорила блѣдная и дрожащая дама.

Герцогиня обернулась и вытянулась во весь ростъ.

— Какъ! вскричала она. — Такъ и онъ бѣжалъ?

— Не знаю… его ищутъ, ваше высочество, уклончиво отвѣчала дежурная дама: — но баронъ фонъ-Гримменштейнъ проситъ принять его.

— Баронъ? Просите… такъ нашелся одинъ человѣкъ… одна душа!.. и этотъ человѣкъ никогда не былъ у насъ наемщикомъ!..

Придворная дама съ испугомъ увидала, какъ лицо герцогини исказилось, и какъ она судорожно сжала кулаки.

— Ваше высочество, сказалъ старикъ, войдя въ комнату и опираясь на палку.

Старикъ былъ въ своемъ голубомъ фракѣ, въ бѣломъ галстукѣ и съ бѣлымъ крестомъ на шеѣ. Герцогиня встала передъ нимъ и губы ея судорожно сжались.

— Вы пришли посмотрѣть, какъ непрочно все земное, баронъ Гримменштейнъ, рѣзко проговорила она, точно каждое слово причиняло ей нестерпимую боль.

— Я пришелъ, ваше высочество, спросить васъ, не могу-ли я быть вамъ чѣмъ нибудь полезнымъ, просто и съ достоинствомъ отвѣчалъ старый дворянинъ.

— Въ такомъ случаѣ вы дѣлаете то, чего даже не обязаны дѣлать и чѣмъ могли бы служить примѣромъ для другихъ.

Она указала на паркъ, гдѣ стояли гусары, и на пустыя комнаты.

— Какъ въ такое короткое время все можетъ измѣниться, съ рѣзкой усмѣшкой продолжала она. — До вчерашняго дня здѣсь раздавались напыщенныя фразы, а сегодня я одна съ своими дѣтьми… совершенно одна!

— На безсиліе и терпѣніе Пруссіи слишкомъ понадѣялись, отвѣчалъ старикъ, невольно пожимая плечами, и съ искреннимъ участіемъ глядя на герцогиню: — но вы все-таки не однѣ, хотя, можетъ быть, кое-кто отъ неожиданности и потерялъ голову… Кромѣ того, я позволю себѣ замѣтить, что король Вильгельмъ…

— Знаю… знаю… съ раздраженіемъ, какъ львица, перебила его герцогиня: — такими словами одурачиваютъ народъ и ниспровергаютъ престолы…

Она нѣсколько разъ прошлась по комнатѣ.

— Нѣтъ! нѣтъ! не надо милости отъ враговъ!.. это было бы подаяніемъ… пусть они рѣжутъ, грабятъ… придетъ вѣдь, наконецъ, день возмездія!..

Она вдругъ остановилась, тяжело переводя духъ, и стала прислушиваться въ отворенное окно. Вмѣстѣ съ ароматичнымъ легкимъ вѣтеркомъ, изъ парка доносился какой то гулъ въ родѣ морскаго шума; къ нему примѣшивался стукъ барабана и свистъ. Гусары въ одинъ мигъ вскочили на лошадей, и начали ѣздить взадъ и впередъ.

Герцогиня поблѣднѣла… и, поднявъ глаза къ небу, опустилась на диванъ и залилась слезами…

— Смерть моя!.. простонала она.

Дежурная дама и баронъ съ испугомъ бросились къ ней, и въ ту же минуту услыхали внизу голоса, а въ комнату вбѣжали придворные, пропавшій гофмаршалъ фонъ-Вальвицъ, и затѣмъ принцесса Гильда и нѣсколько придворныхъ дамъ… Всѣ они кричали:

Пруссаки идутъ… пруссаки вошли!

Дѣйствительно непріятель, — то есть главная прусская колонна, — ровно въ двѣнадцать часовъ, вошелъ въ городъ. Часть колонны тотчасъ же пошла далѣе въ страну и заняла ближайшій соединительный желѣзнодорожный пунктъ, а остальная осталась въ резиденціи.

Равномѣрные шаги пѣхоты раздавались по мостовой, а дома дрожали отъ проѣзжавшей тяжелой артиллеріи. Вслѣдъ за вступленіемъ пруссаковъ всѣмъ тотчасъ же стало ясно, что эти люди грабить никого не станутъ; но тѣмъ не менѣе бургомистръ и городскіе депутаты вышли на встрѣчу къ генералу, и просили его пощадить городъ. Генералъ повторилъ имъ то же, что уже говорилъ ректору.

Этотъ разговоръ происходилъ еще въ предмѣстьѣ, передъ большимъ красивымъ домомъ, выходившимъ на бульваръ. Солдаты остановились передъ нимъ, чтобы немного почиститься и обтереть пыль до вступленія въ настоящій городъ.

Изъ окна перваго этажа высунулась толстая фигура графини Феличиты, и въ бинокль смотрѣла, съ свойственной ей наглостью, на непріятельскія войска. Она съ насмѣшливой улыбкой слѣдила за поклонами бургомистра и депутатовъ, а замѣтивъ, что колонна двинулась впередъ, она подняла руку и, повернувшись въ комнату, проговорила:

— Погодите вы… игрушечные солдатики… посмотримъ, что-то будетъ черезъ три недѣли… Что-то будетъ тогда съ вами!

— Хорошо, кабы устами вашей милости да медъ пить, отвѣчалъ человѣкъ, стоявшій въ комнатѣ и оказавшійся парикмахеромъ Кюкопфомъ: — но только не вѣрится что-то.

Пруссаки, между тѣмъ, сверкающимъ потокомъ распространялись по городу. Лицо графини становилось тѣмъ серьезнѣе и мрачнѣе, чѣмъ дальше она смотрѣла на пруссаковъ. Она никогда не видывала прусскаго войска, а слышала только насмѣшки надъ нишъ, и ей вдругъ пришло въ голову: что если это неправда? если пруссаки вовсе не игрушечные солдаты? Лицо ея омрачилось еще болѣе, и, быстро прогнавъ отъ себя сомнѣніе, она громко позвонила

— Запрягать желтую карету… самую нарядную… я ѣду въ замокъ!

— Графиня!.. со страхомъ проговорилъ Жанъ Кюкопфъ.

— Молчи!.. Что ты понимаешь! грубо крикнула она. Я не боюсь… и поѣду!

Изъ наряднаго своего магазина выглядывала Сеппи, одѣтая въ очень изящное платье, но безъ цвѣтовъ, и смѣло смотрѣла на заглядывавшихся на нее голубыхъ гусаръ. Она стояла въ дверяхъ, прислонившись плечомъ къ косяку, скрестивъ на груди руки и выставивъ свои маленькія ножки. Она мысленно сравнивала пруссаковъ съ мѣстными офицерами, какъ Ротвейль и другіе, и выраженіе лица ея мѣнялось ежеминутно.

Наверху, на своемъ маленькомъ балкончикѣ, стояла Валерія фонъ-Боденштейнъ и смотрѣла на проходившія войска. Приходу пруссаковъ она была рада, хотя сама не сознавала почему.

— Ахъ! еслибы я была мужчиной! постоянно шептала она, страстно желая хоть какъ нибудь измѣнить свою жизнь.

Все, что она пережила въ X., приходило ей теперь въ голову… Принцъ… лживый, трусливый женскій рабъ… гдѣ онъ теперь?.. и гдѣ всѣ подлыя креатуры, ненавидѣвшія пруссаковъ? Затѣмъ ей представился образъ Бессинга, съ упрекомъ глядѣвшій на нее. Она опустила глаза, и по щекамъ ея покатились слезы.

Какъ разъ въ эту минуту, между толпою проѣзжала четверней желтая карета, съ напудренными кучеромъ и лакеемъ, и повернула къ замку. Ненавистную графиню толпа провожала свистками и шиканьемъ, а она нагло смотрѣла на нее, сидя въ каретѣ на вытяжку. Къ счастью для нея, что толпу сдерживалъ страхъ передъ пруссаками, а то графиня провела бы весьма непріятную четверть часика.

Такимъ образомъ, эта вредная женщина пріѣхала къ своей несчастной, покинутой подругѣ. Гордо поднялась она по лѣстницѣ, въ покои герцогини, гдѣ встрѣтилась съ графомъ Зальцка, только что простившимся съ герцогиней.

— До свиданья, графъ! сказала она, протягивая ему свою жирную руку.

— До свиданья, графиня, оффиціально отвѣчалъ посланникъ, не дотрогиваясь до руки.

— Не болѣе, какъ черезъ три недѣли!.. Дорогая моя… какія времена мы переживаемъ! съ паѳосомъ обратилась она къ герцогинѣ, обнявъ ее и напечатлѣвъ поцѣлуй Іуды.

Нахмуривъ брови отъ негодованія, вышелъ графъ изъ дворца, караулъ котораго уже былъ занятъ пруссаками. Черезъ нѣсколько минутъ, карета его остановилась передъ магазиномъ Сеппи.

— Я пріѣхалъ проститься, быстро заговорилъ онъ, съ грустью глядя на хорошенькую дѣвушку. — Ужь пора… черезъ полчаса я уѣзжаю.

Сеппи подошла къ самой выручкѣ, у которой остановился и графъ.

— Такъ вотъ какъ! почти съ презрѣніемъ проговорила она: — навязавъ все это намъ на шею, вы теперь покидаете насъ?.. Какіе вы всѣ герои!.. на словахъ-то вы были храбры… готовы были проглотить пруссаковъ… Ну, что же, глотайте… они тутъ!

— Молчи, дѣвчонка, много ты понимаешь, сердито продолжалъ Зальцка, — Ну, что же такое? въ Вѣнѣ ошиблись въ разсчетѣ. Мы постараемся прогнать этихъ господъ.

— Вотъ какъ… а между тѣмъ они уже здѣсь, и герцогиня у нихъ въ плѣну.

— И ты тоже, пруссофилка! Развѣ тебѣ Бессингъ не говорилъ, что я тутъ не причемъ?.. Ну, такъ миръ, Сеппи, разстанемся друзьями, я и то слишкомъ промѣшкалъ. Если пруссаки возьмутъ меня, это не будетъ выгодно… Ну, прощай же, душа моя, или, лучше сказать, до свиданья, такъ какъ черезъ нѣсколько недѣль я надѣюсь быть здѣсь, и съ большимъ обществомъ… а до тѣхъ поръ постарайся остаться мнѣ вѣрной.

Дѣвушка долго, пристально глядѣла на красивое лицо Зальцка. Сначала она хотѣла сказать что то хорошее и протянула даже руку, по потомъ глаза ея сверкнули злобой и она сказала:

— Не могу согласиться съ вами, господа дипломаты; хоть я и простая дѣвушка, но все-таки скажу, что вы поступили нехорошо. Если австрійскій императоръ, сидя въ Вѣнѣ, не могъ защитить своихъ друзей, то полагаю я, что ему и не слѣдовало вовлекать ихъ въ непріятность. Когда вы пріѣдете благополучно въ Вѣну и увидите его, то поклонитесь и скажите, что скоро всѣ мы опруссачимся.

— Это послѣднее твое слово, Сеппи… и ничего другаго ты мнѣ не скажешь? съ жаромъ спрашивалъ Зальцка. И ты не дашь мнѣ руки на прощанье?

— Нѣтъ… но если, графчикъ, вы вернетесь, то все будетъ по старому…

— Хорошо же, смотри… будь мнѣ вѣрна, и не засматривайся на пруссаковъ.

— Я то вамъ вѣрна?.. смѣясь, сказала она: — такъ же вѣрна, какъ была прежде. Ну, прощайте, Господь съ вами.

Съ этими словами она убѣжала изъ магазина. Графъ постоялъ немного, затѣмъ тоже ушелъ изъ магазина, сѣлъ въ карету и поѣхалъ. Черезъ полчаса онъ уже выбрался изъ города, гдѣ расположились пруссаки. Городъ какъ будто не чувствовалъ, что онъ занятъ непріятелемъ; къ герцогинѣ никто не являлся и графиня тщетно ждала прихода прусскаго генерала, котораго она хотѣла сразить своимъ презрѣніемъ. Подождавъ, она безпрепятственно поѣхала домой въ своей парадной каретѣ.

Герцогиня и другія дамы могли бѣжать, но предпочли остаться, частью для того, чтобы прослыть жертвами прусскаго варварства, а частью — вслѣдствіе болѣзни принцессы, неустанно просившей, чтобы ее свезли къ раненому.

Это игнорированіе ея особы со стороны прусскаго генерала сильно тревожило герцогиню. Она усматривала въ этомъ уничтожающее презрѣніе, и страшно бѣсилась.

Въ одномъ поѣздѣ съ прусскимъ батальономъ ѣхалъ поручикъ фонъ-Рейхертъ — въ штатскомъ платьѣ — котораго освободили изъ подъ ареста, вслѣдствіе появленія пруссаковъ.

Война началась, но война вовсе не ожесточенная, такъ какъ національной ненависти не было и въ поминѣ.

XLVI.

Король Вильгельмъ до начала войны заявилъ, что онъ гарантируетъ владѣнія мелкимъ владѣтельнымъ принцамъ, если они останутся нейтральными. Герцогъ Францъ нейтральнымъ не остался, и потому мы находимъ его герцогство занятымъ пруссаками. У станціи желѣзной дороги X. стояли лица, все намъ знакомыя. Санновъ, изъ адъюнктовъ попавшій въ офицеры прусскаго ландвера, баронъ Гримменштейнъ и, наконецъ, Бессингъ.

Нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ, Бессингъ принужденъ былъ уѣхать изъ X., куда вернулся теперь гражданскимъ губернаторомъ. Назначеніе это было для него пріятной неожиданностью. Онъ и желалъ ѣхать въ X., чтобы видѣть Гильду, и боялся ѣхать, не зная, каковы будутъ его отношенія къ герцогской фамиліи, тѣмъ болѣе, что герцогство это навсегда присоединялось къ Пруссіи.

Бессингъ былъ встрѣченъ барономъ фонъ-Гримменштейномъ, съ которымъ и поѣхалъ въ гостинницу «Лебедь», гдѣ, пока, намѣренъ былъ поселиться. Относительно герцогской фамиліи онъ не получилъ никакихъ инструкцій, и ему было предоставлено поступить по своему усмотрѣнію. Онъ посовѣтовался съ барономъ фонъ-Гримменштейномъ, и они порѣшили, что Бессингу лучше не являться самому къ герцогинѣ, а черезъ гофмаршала дать ей знать о цѣли своего пріѣзда въ X. Дѣлъ у него было столько, что онъ только къ вечеру освободился и могъ подумать о себѣ. Онъ досталъ портретъ Тильды, долго любовался имъ, и затѣмъ, сложивъ его, вышелъ съ задняго хода гостинницы и пробрался въ паркъ. Стемнѣло такъ, что эти не было видно. Онъ остановился передъ замкомъ и тотчасъ же увидалъ, что окна его милой освѣщены. Она, конечно, уже знала, что онъ въ X.

Гардина въ окнѣ заколыхалась… слѣдовательно окно было отворено, чего онъ прежде не замѣтилъ. Гдѣ-то послышались голоса… Въ то время, какъ онъ прислушивался, онъ увидѣлъ чью-то тѣнь, но не могъ разглядѣть ея. Онъ стоялъ, затаивъ дыханіе, и прислушивался. Потомъ занавѣска вдругъ заколыхалась, и въ окнѣ показалась чья-то женская фигура. У Бессинга сердце замерло отъ восторга… это она… Гильда, его возлюбленная! Онъ хорошо зналъ дорогой образъ.

Донесъ-ли ночной вѣтерокъ его шопотъ, или же онъ произнесъ ея имя громче, чѣмъ хотѣлъ, но только въ окнѣ поднялись двѣ руки, точно обнимая кого-то; Бессингъ услыхалъ свое имя и тихо произнесенное слово: «Иду!» Затѣмъ окно опустѣло, и черезъ какую нибудь минуту счастливые любовники лежали въ объятіяхъ другъ друга, не помня себя отъ блаженства.

XLVII.

Жизнь въ X. пошла своимъ чередомъ, дѣти по прежнему ходили въ школу, отцы ихъ — на службу и на работу, а матери занимались хозяйствомъ.

Герцогиня, дочери ея и дворъ жили въ полнѣйшемъ уединеніи. Бессингъ послалъ одного изъ своихъ чиновниковъ къ гофмаршалу, и черезъ него предложилъ герцогинѣ свои услуги. Она выразила только одно желаніе: не видѣть болѣе прусскихъ солдатъ, поэтому Бессингъ тотчасъ же отдалъ распоряженіе, чтобы караулъ стоялъ за паркомъ, а пруссаки, назначенные на службу въ замкѣ, являлись въ штатскомъ платьѣ. Входъ въ паркъ публикѣ былъ запрещенъ, и потому герцогская фамилія и дворъ могли гулять, не обращая на себя чьего либо вниманія. Принцесса Генріетта и мужъ ея, принцъ Александръ, жили въ Шенау, а герцогъ находился въ Вюрцбургѣ. Онъ трогательнымъ образомъ простился съ своей арміей и поселился въ старомъ епископскомъ городѣ Вюрцбургѣ. Вначалѣ онъ посылалъ изъ Вюрцбурга писанныя графиней прокламаціи своему народу; но затѣмъ, видя, что ожидаемыхъ побѣдъ нѣтъ, пересталъ посылать и прокламаціи.

Графиня Феличита, послѣ неудачной политической дѣятельности, принялась собирать деньги и вещи для раненыхъ; она изъ себя выходила, что пруссаки не обращали на нее никакого вниманія, и позволяли ей дѣлать все, что угодно. Между нею и герцогиней пробѣжала черная кошка, когда сдѣлалось извѣстнымъ, что графиня растранжирила собранныя для раненыхъ деньги.

Графиня была особа хитрая и умѣла плыть по вѣтру. Она взяла къ себѣ на квартиру нѣсколькихъ прусскихъ офицеровъ и солдатъ, и, не смотря на свою скупость, не щадила ни вина, ни пива, ли хорошихъ обѣдовъ, ни сигаръ. При этомъ она дружески разговаривала съ солдатами, обращалась по товарищески съ офицерами, играла съ ними послѣ обѣда на билліардѣ, и, куря папироску, болтала о войнѣ, точно все это была одна шутка.

Она часто ѣздила на ученье и старалась познакомиться съ генералами. Какъ старую графиню ни ругали, какъ надъ ней ни смѣялись, но однако же цѣли своей она достигла, и въ замкѣ стали думать, что она хлопочетъ о герцогѣ въ непріятельскомъ лагерѣ. Мнѣніе же о себѣ жителей города она узнавала черезъ анонимныя письма, неукоснительно къ ней приходившія.

Въ эти тяжелые дни Бессингъ велъ себя безукоризненно, онъ былъ не только благодѣтелемъ страны, но и двора. Онъ управлялъ страною кротко, серьезно и энергично, когда это было нужно. Совѣтнику Фоглеру онъ сказалъ, лишь только тотъ къ нему явился, чтобы онъ жилъ спокойно и не интриговалъ, а иначе онъ тотчасъ же отправитъ его во Франценсбургъ.

Бессингъ занялъ помѣщеніе, когда-то занимаемое генераломъ Зандревскимъ, въ концѣ парка. Это было хорошенькое, отдѣльное, довольно большое зданіе, зачастую служившее помѣщеніемъ различнымъ членамъ герцогской фамиліи. Съ балкона этого флигеля и изъ южныхъ оконъ его, видна была часть парка, и, кромѣ того, тутъ же въ стѣнѣ была маленькая калитка, ведущая прямо въ паркъ. У калитки караула не было; такимъ образомъ, влюбленный Бессингъ могъ безъ затрудненія видѣть Тильду и говорить съ нею. Взаимная любовь ихъ въ эти тяжелыя времена еще болѣе укрѣпилась.

Четвертаго іюля къ Бессингу явилась гофмаршальша фонъ-Боденштейнъ и, отъ имени своей дочери, просила снабдить Валерію рекомендательными письмами, такъ какъ та непремѣнно желала оставить мать и отправиться на театръ войны въ качествѣ сестры милосердія. Бессингу очень хотѣлось отговорить Валерію отъ поѣздки, но онъ хорошо чувствовалъ, что не имѣетъ на это права. Онъ не могъ себѣ представить такой хорошенькой, избалованной дѣвушки съ руками въ крови, и перевязывающей раны; но тѣмъ не менѣе, онъ обѣщалъ снабдить ее письмами къ знакомымъ санитарамъ и врачамъ.

Въ ту минуту, какъ онъ провожалъ гофмаршальшу до лѣстницы, къ нему поспѣшно вошелъ начальникъ телеграфа. Вслѣдъ за нимъ пріѣхалъ баронъ фонъ Гримменштейнъ: третьяго іюля при Кёниггрецѣ была дана рѣшительная битва, кончившаяся полнѣйшей побѣдой прусскаго оружія. Всѣ очень хорошо понимали, что, послѣ такого пораженія австрійцевъ, война должна была кончиться. Въ продолженіе всего разговора съ старымъ барономъ, въ то время, когда въ городѣ началась пальба, возвѣщающая о побѣдѣ, и стѣны начали покрываться газетными извѣстіями о битвѣ, Бессингъ постоянно думалъ о своей возлюбленной и о ея несчастныхъ родителяхъ. Онъ пожалѣлъ стараго герцога, не захотѣвшаго сохранить нейтралитетъ и потому лишившагося престола; но вмѣстѣ съ тѣмъ не могъ не думать, что теперь обстоятельства измѣнились, и пропасть между нимъ и Тильдой стала не такъ велика.

Ему страстно хотѣлось поскорѣе увидать свою милую, поговорить съ нею и утѣшить ее. Извѣстіе объ австрійскомъ пораженіи, конечно, достигнуло уже и герцогскаго дворца, и привело всѣхъ въ сильное уныніе.

Герцогиня была несовсѣмъ здорова и лежала на диванѣ у себя въ комнатѣ, когда раздался первый выстрѣлъ. Она вскочила съ дивана и схватилась за сердце; прежде всего ей пришло въ голову, что освободители близко и что тутъ, передъ городомъ, начинается битва.

Она, съ сильно бьющимся сердцемъ, бросилась въ парадныя комнаты, и въ окно стала смотрѣть на дворцовую площадь. Изъ всѣхъ оконъ выглядывали взволнованныя лица, на балконѣ «Рыцаря» стояла госпожа фонъ-Боденштейнъ и смотрѣла внизъ на толпу, собравшуюся у ея ногъ. Выстрѣлы слѣдовали одинъ за другимъ. Герцогиня стояла и смотрѣла, а сердце у нея такъ и ныло… неужели около нея никого не было, кто объяснилъ бы ей все это?.. Радость, конечно, начала смѣняться тоской и страхомъ. Въ эту минуту, въ соборѣ ударилъ первый колоколъ, затѣмъ начался звонъ и во всѣхъ другихъ церквахъ и смѣшался съ неперестававшей пальбой… на нѣкоторыхъ домахъ и на «Рыцарѣ» появились флаги… черные и бѣлые!

Герцогиня начала понимать… она поблѣднѣла и колѣни подъ ней стали подкашиваться. Обернувшись и едва держась на ногахъ, увидала она за собою гофмаршала, такого же блѣднаго, какъ она, и тоже едва державшагося на ногахъ.

— Ваше высочество! прошепталъ онъ и залился слезами.

При видѣ такой слабости, къ герцогинѣ вернулась вся ея энергія; она подавила рыданіе, готовое уже вырваться у нея изъ груди, и хотя ноги едва держали ее, но она все-таки совершенно справилась съ собой.

— Говорите же, быстро и рѣзко сказала она, нахмуривъ брови и вытянувшись во весь ростъ.

Гофмаршалъ долго не могъ собраться съ силами, чтобы вымолвить слово… она теряла терпѣніе и злилась.

— Да говорите же, господинъ фонъ-Вальвицъ… я приказываю, сказала она.

— Ваше высочество… напечатаны объявленія… эти выстрѣлы… колокольный звонъ, несвязно и едва слышно шепталъ онъ; по, взглянувъ на нее, испугался и быстро договорилъ: — при Кёниггрецѣ… вчера сражались вплоть до ночи… Фельдмаршалъ Бенедекъ проигралъ сраженіе… двѣсти орудій…

Онъ вдругъ остановился и поднялъ руки, увидавъ, что герцогиня закрыла глаза и зашаталась. Но она скоро оправилась и тихо, но повелительно проговорила:

— Объявленіе… я хочу прочесть… принесите мнѣ.

— Ваше высочество!..

— Молчите!.. я приказываю… я требую, господинъ фонъ-Вальвицъ!

Гофмаршалъ вынулъ изъ кармана бумажку и подалъ; она взяла ее, быстро ушла и заперлась у себя въ комнатахъ.

XLVIII.

Извѣстія изъ Кёниггреца произвели въ городѣ, въ странѣ, въ Германіи, въ цѣломъ свѣтѣ, удивленіе, радость и горе: кто торжествовалъ, а кто приходилъ въ отчаяніе и рвалъ на себѣ волосы.

Въ какіе нибудь шесть дней австрійская армія была побита и почти уничтожена, а побѣдитель, стянувъ силы на Эльбу, стоялъ наготовѣ, чтобы двинуться на Вѣну. Такого результата не ожидалъ никто, не ожидали даже сами пруссаки. Это походило на невѣроятную сказку.

Извѣстіе о побѣдѣ пруссаковъ дошло и до деревни, куда уѣхала невѣста Саннова съ матерью. Невѣста доцента, увидавъ его въ военной формѣ, назвала измѣнникомъ и болѣе знать не хотѣла. Мать и дочь, слыша, что въ городѣ палятъ и звонятъ въ колокола, зарыдали отъ отчаянія. Эрнестина въ страшномъ горѣ убѣжала къ себѣ въ комнату и спрятала голову въ подушки. Госпожа Боденштейнъ, напротивъ того, торжествовала: судьба отомстила за нее врагамъ, которыхъ она ненавидѣла до глубины души. Она, не подписывая имени, отдала въ печать всѣ письма, которыя Валерія писала ей съ театра войны, для того только, чтобы уколоть кого-то.

Графиня Вольфскеленъ, рано утромъ, получила письмо и заперлась съ нимъ. Это писалъ ей фонъ Гесницъ изъ Вюрцбурга, и прислалъ съ оказіей. Онъ описывалъ бѣдность въ главной квартирѣ и ту недостойную роль, которую ихъ заставляютъ играть, писалъ, что единства въ арміи нѣтъ никакого, и, самое главное, нѣтъ ни гроша денегъ. Описывая военный планъ союзниковъ, онъ высказывалъ твердое убѣжденіе, что черезъ нѣсколько недѣль они свидятся въ X. Герцогъ находится постоянно въ отвратительномъ расположеніи духа, всѣмъ не довѣряетъ и очень раздраженъ. Всѣ съ нетерпѣніемъ ждали начала дѣйствій. Генералъ Зандревскій два раза такъ опростоволосился, что герцогъ въ страшной ярости послалъ его ко всѣмъ чертямъ. Теперь онъ въ Линцѣ… Барденштейнъ выказалъ страшную безтактность, и оба они попали въ полнѣйшую немилость. Въ свое время надо будетъ подумать, что можно сдѣлать для друзей, а теперь оно и лучше, что они не на глазахъ.

Въ письмѣ была масса разныхъ подробностей и о принцѣ Александрѣ, который тщетно ждалъ, чтобы его назначили главнокомандующимъ, и заканчивалось оно просьбой прислать хоть немного денегъ, которыя съ благодарностью будутъ возвращены въ X.

Во время чтенія этого письма, графиня тоже вздрогнула отъ пушечныхъ выстрѣловъ. Она поспѣшила на лѣстницу, какъ была, въ утреннемъ капотѣ, и встрѣтила унтеръ-офицера, стоявшаго у нея на квартирѣ. На вопросъ, что это за пальба, она узнала извѣстіе о битвѣ при Кёниггрецѣ.

Графиня была такъ поражена, что пошатнулась; но потомъ у нея явилось сомнѣніе: можетъ ли быть, чтобы Бенедекъ былъ побитъ? Но вслѣдъ затѣмъ ей пришлось убѣдиться, что это такъ, потому что ей принесли печатное объявленіе; злая графиня заперлась у себя въ комнатѣ и не выходила оттуда нѣсколько часовъ. Какъ Эрнестина въ своей комнатѣ въ деревнѣ, такъ и въ городѣ многія женщины уткнулись въ подушки, заливаясь въ слезахъ; между прочимъ, плакала и Сеппи. Ея патріотическое австрійское сердце было глубоко уязвлено извѣстіемъ о несчастій. Жанъ Кюкопфъ, ея отецъ, тоже посыпалъ главу свою пепломъ, заперъ магазинъ и никому не показывался. Въ городѣ же ликованье продолжалось до глубокой ночи. Пруссаки праздновали побѣду, пруссофилы тоже пировали, а любопытные собирались въ трактиры, чтобы узнать подробности и, кстати, выпить пива или вина.

XLIX.

Баронъ фонъ-Гримменштейнъ уѣхалъ, главныя спѣшныя дѣла были окончены. Бессингъ вышелъ на балконъ, и, стоя подъ прикрытіемъ маркизы, напряженно смотрѣлъ въ паркъ. Съ тѣхъ поръ, какъ онъ поселился здѣсь во флигелѣ, между влюбленными существовали условные знаки: если въ комнатѣ, рядомъ съ балкономъ, были опущены шторы, то это означало, что Бессингъ желалъ говорить съ Тильдой; если же у одного извѣстнаго дерева въ дорожкѣ лежала вѣтка, это значило, что его ждала милая. — Теперь на дорожкѣ лежала вѣтка; она была положена въ то время, какъ у него былъ Гримменштейнъ, и вотъ онъ стоялъ и ждалъ, чтобы спуститься въ паркъ, куда явится возлюбленная.

Увидавъ между кустами желтое платье, онъ сошелъ внизъ, отворилъ калитку своимъ ключемъ и, черезъ нѣсколько минутъ, уже держалъ Гильду за руки. Руки дѣвушки дрожали и были холодны, какъ ледъ. Она смотрѣла на него съ нѣмымъ вопросомъ: правда ли это? точно спрашивала она. И что же теперь будетъ? Онъ отвелъ ее въ сторону, въ густо заросшую бесѣдку, и прижалъ къ своему сердцу; онъ глядѣлъ ей прямо въ глаза и души ихъ сливались, оба они сознательно чувствовали одно утѣшеніе: какъ бы жизнь ихъ ни сложилась, но они никогда не откажутся другъ отъ друга. Только высказавъ это, начали они говорить о другомъ.

— Получилъ ты извѣстіе… знаешь положительно? тихо спросила она

— Да, Гильда… я получилъ депешу изъ министерства, краткую, но вѣскую…

Онъ замолчалъ, увидавъ, что глаза ея полны слезъ.

— Вчера происходила большая, рѣшительная битва; кронпринцъ разбилъ фельдцехмейстера и принудилъ его отступить къ Ольмюцу. Въ прусской главной квартирѣ, вслѣдствіе этой побѣды, войну считаютъ почти оконченной.

Принцесса Гильда стояла и думала, а слезы такъ и катились во ея щекамъ.

— А мы?.. А другіе всѣ? также тихо спросила она.

— Это одному Богу извѣстно! печально произнесъ Бессингъ: — чѣмъ больше будетъ побѣдъ, тѣмъ скорѣе кончится кровопролитіе и все придетъ въ должный порядокъ!.. Будемъ надѣяться!

Молодая взволнованная дѣвушка смотрѣла внизъ и тихо плакала, потомъ она подняла глаза и зарыдала.

— Отецъ мой!.. мой бѣдный, добрый отецъ!

Она предполагала, что побѣда эта будетъ стоить имъ тяжелой жертвы, но никакъ не думала, что съ нею вмѣстѣ упала и корона отца; она думала объ отцѣ, но не о себѣ. Какъ твердо онъ надѣялся и какъ былъ обманутъ, и въ прошедшемъ, и въ будущемъ!

Бессингъ молчалъ и только крѣпко сжималъ ей руки: что могъ онъ ей сказать! — Она приникла лицомъ къ его груди и онъ чувствовалъ, что она рыдала.

— Будущее въ рукахъ Божіихъ, сталъ онъ утѣшать ее: — не смотри на него такъ мрачно, не теряй мужества!

— Мой добрый отецъ!.. Онъ былъ въ дурныхъ рукахъ… и теперь искупаетъ это, рыдая, говорила она: — сердце у него доброе и хорошее!

— Отъ своихъ дурныхъ совѣтниковъ онъ освободился, какъ я слышу… Этотъ тяжелый урокъ сдѣлаетъ его осторожнѣе… и счастливѣе, я надѣюсь.

— Онъ любитъ императора и его братьевъ, какъ родныхъ… какъ онъ перенесетъ это?.. Ты не знаешь его такъ, какъ знаю я… Это убьетъ его!

— Ну, полно!.. не тревожься такъ, Гильда, пожалуйста!.. Горе твое совершенно естественно, но ты смотришь на все слишкомъ мрачно. Кто начинаетъ войну, тотъ готовится и ко всѣмъ случайностямъ войны.

— Да вѣдь они ни о чемъ другомъ, какъ о побѣдахъ, и не думали!

— Ну, конечно… Это походило на какую то болѣзнь, совершенно ослѣпившую ихъ, и отъ которой они только теперь очнулись.

Онъ привлекъ къ себѣ дѣвушку и, съ грустной нѣжностью, сталъ цѣловать ея темные волосы и ея чистый лобъ. Какъ прелестна, какъ задушевна была она въ горѣ!

— А что твоя мать? спросилъ онъ.

Она тревожно взглянула на него.

— Мать! Живо проговорила она; бѣдная, несчастная мама… Ты подумай только, Гуго, въ какомъ она находится положеніи: покинутая мужемъ и всѣмъ свѣтомъ… хотя она и не въ плѣну, но походитъ на птичку, привязанную на веревочку, которая причиняетъ ей страшную боль, боль ея гордости!.. Она отдана на милостивый произволъ непріятеля… что можетъ она, государыня страны, чувствовать?.. Войска ея выступили, а она слышитъ, какъ побѣда надъ ними празднуется пушечными выстрѣлами и колокольнымъ звономъ? Развѣ это не ужасно?

— Ну, конечно, это тяжело… очень тяжело, горячо возразилъ Бессингъ: — и мнѣ отъ души ее жаль.

— Она заперлась… и никого не хочетъ видѣть, въ волненіи продолжала принцесса: — гордое сердце ея страдаетъ невыразимо, но этого она никому показать не хочетъ… Кромѣ того, ее тревожитъ и будущее. — Она взглянула на Бессинга, затѣмъ точно поколебалась на минуту, а потомъ вдругъ крѣпко сжала его руки, прижала ихъ къ своему сердцу, и съ мольбой посмотрѣла ему прямо въ глаза, — Гуго, продолжала она: — я знаю… мать моя не любитъ тебя, потому что ты врагъ, ты пруссакъ… но она уважаетъ тебя, потому что знаетъ, какъ кротко и какъ справедливо ты дѣйствуешь, и какъ снисходителенъ ко всѣмъ, даже къ своимъ жесточайшимъ врагамъ… Она уважаетъ тебя, я это много разъ слышала отъ нея самой; защищая тебя передъ графиней, она говорила, что ты человѣкъ, достойный уваженія… Но она изъ гордости никогда не заговоритъ первой… а между тѣмъ я думаю, что если теперь ты случайно столкнешься или посѣтишь ее… теперь, когда она оставлена всѣмъ свѣтомъ… теперь, когда ее можно назвать скорѣе несчастной женщиной, а не герцогиней… она, навѣрно… не оттолкнула бы тебя.

Бессингъ сильно покраснѣлъ, не отъ мысли, что ему придется явиться къ герцогинѣ, а отъ того, что ему нельзя будетъ сказать ей что-нибудь въ утѣшеніе.

— Тебѣ тяжело… ты не рѣшаешься? продолжала Гильда, и хотѣла уже въ смущеніи опустить глаза, какъ онъ быстро прервалъ ее.

— Я пошелъ бы съ удовольствіемъ сейчасъ же, еслибъ только зналъ, что не буду назойливымъ, а могу быть полезнымъ; увѣряю тебя Гильда, что я отъ души готовъ все сдѣлать для твоей матери, какъ сдѣлалъ бы для тебя.

— Ахъ, какъ я благодарна тебѣ за такія слова!.. И ты не смутишься ея мрачнымъ видомъ или дАже ея рѣзкимъ словомъ?

— Ничѣмъ, если только этимъ я могу доставить тебѣ удовольствіе.

— Богъ наградитъ тебя за это! вскричала дѣвушка, крѣпко обнявъ его и прижавъ къ своему сердцу. — Я пойду теперь… а ты останься здѣсь, живо продолжала она: — я пойду къ мамѣ и посмотрю, а потомъ опять приду сюда, чтобы сказать тебѣ, что тамъ дѣлается.

— Я подожду тебя здѣсь, Гильда, отвѣчалъ Бессингъ, нѣжно глядя ей вслѣдъ, пока изящная фигура дѣвушки не скрылась въ кустахъ.

— Принцесса Гильда вернулась черезъ нѣсколько минутъ, и издали подзывала къ себѣ Бессинга.

— Иди по большой аллеѣ, потомъ поверни налѣво къ Церерѣ, и тамъ ты встрѣтишь мать, быстро проговорила она… Заговори съ ней… безъ боязни, и будь къ ней поснисходительнѣе. Помни, что это мать моя, Гуго… она такъ несчастлива!

— Я пойду… я и безъ того хотѣлъ быть у нея, отвѣчалъ онъ, уходя и оставляя дѣвушку.

— А потомъ приходи опять сюда ко мнѣ! крикнула она ему.

Онъ обернулся и, улыбаясь, кивнулъ ей головою.

Принцесса Гильда ходила къ матери и сказала ей, что Бессингъ въ паркѣ и желалъ бы говорить съ нею, если она позволитъ. Она не сказала ей, какимъ образомъ онъ туда попалъ, да и герцогиня объ этотъ не спрашивала. Пристально и задумчиво посмотрѣвъ на дочь, она встала и подошла къ окну. Долго смотрѣла она въ паркъ, потомъ тихо повернулась, кивнула головой и сказала:

— Господинъ фонъ-Бессингъ можетъ прійти… я приму его.

— Въ паркѣ, мама? съ радостью спросила дочь.

— Ну, хорошо… въ паркѣ.

— Тамъ около Цереры! вскричала Гильда и, совершенно довольная и счастливая, выбѣжала изъ комнаты. Она была невыразимо рада, что мать ея согласилась говорить съ Бессингомъ.

Невѣроятное совершилось: гордая, глубоко подавленная женщина протянула руку своему врагу. Она долго, пристально смотрѣла на него и была тронута… Этого человѣка ей чернили, унижали; противъ него предостерегали!.. Ахъ, еслибы у ея мужа былъ хоть одинъ такой человѣкъ… человѣкъ, такой преданный и съ такимъ характеромъ!

Въ эту минуту, женщина взяла верхъ надъ гордой герцогиней, и сердце ея было тронуто. Бессингъ видѣлъ, какъ ей тяжело, и, наклонившись къ ея рукѣ, дотронулся до нея губами.

— Скажите мнѣ, начала герцогиня: — вы, нашъ врагъ, такъ какъ всѣ меня покинули… правда ли то, что я узнала… Это объявленіе, господинъ фонъ-Бессингъ, не обманъ?..

— Прошу ваше высочество только объ одномъ: успокойтесь, съ участіемъ проговорилъ Бессингъ, глядя на герцогиню: — рѣшительная битва, точно, происходила въ окрестностяхъ Кёниггреца, и австрійское оружіе потерпѣло пораженіе.

— Были разбиты и бѣжали?.. потерявъ двѣсти орудій… un désastre? ломая руки, вскричала герцогиня.

— Успокойтесь, герцогиня. Какъ оно ни грустно для австрійцевъ, но отрицать я не могу… оффиціальная депеша подтверждаетъ извѣстіе… это совершившійся фактъ.

— Такъ все это было хвастовство?.. все ложь и обманъ?.. Ахъ мы, несчастные! мы вѣдь погибли! внѣ себя вскричала бѣдная женщина. — Такъ какъ всѣ меня покинули… то хоть вы примите участіе въ несчастной развѣнчанной герцогинѣ!

— Ваше высочество! я глубоко, отъ души сочувствую и несчастно и величію, съ какимъ оно переносится, серьезно отвѣчалъ Бессингъ; — распоряжайтесь мною, я весь къ вашимъ услугамъ… а болѣе всего прошу я ваше высочество: не смотрите въ будущее съ болѣе мрачной стороны, чѣмъ слѣдуетъ.

— Вы правы!.. Извините меня… вы благородный человѣкъ! отвѣчала герцогиня, стараясь казаться спокойнѣе. Она протянула ему руку и, кротко глядя на него, сказала: — Когда меня покинули всѣ, даже тѣ, которые еще нѣсколько часовъ тому назадъ питали во мнѣ обманчивыя надежды, то явились вы, чтобы утѣшить меня!

— Я повинуюсь искреннему душевному влеченію. Какъ бы я желалъ видѣть васъ поспокойнѣе… Вѣдь будущее въ руцѣ Божіей… Кромѣ того, военное счастье измѣнчиво.

— Въ самомъ дѣлѣ?.. вы не шутите? Живо вскричала она, и въ глазахъ у нея блеснула надежда.

— Арміи еще стоятъ на полѣ битвы, а итальянцы разбиты при Кустоццѣ!

Герцогиня съ минуту подумала, черты лица ея нервно передернулись, потомъ она выпрямилась, и, точно рѣшившись на что-то, продолжала:

— Пойдемте, герръ фонъ-Бессингъ… покажите мнѣ, гдѣ Кёниггрецъ и гдѣ стоятъ союзныя войска.

Она пошла въ замокъ, прошла длинные коридоры и отворила дверь въ кабинетъ мужа. На столѣ все еще лежала карта съ маленькими флагами.

Герцогиня и Бессингъ наклонились надъ нею и продолжали разговаривать тихо и съ жаромъ. — Еслибы герцогъ видѣлъ это, какъ бы онъ удивился или даже разсердился, что флаги его переставляютъ и мечты разрушаютъ. Какъ въ нѣсколько недѣль все измѣнилось!.

Тонкіе пальцы герцогини въ нѣсколько секундъ отодвинули австрійскую армію отъ границъ имперіи за Эльбу, въ то время какъ Бессингъ слѣдовалъ за нею съ голубыми пруссаками, и вслѣдствіе этого нѣсколько сдвинулъ къ югу, въ окрестности Мейнингена, майнцскую армію. Но передвигая флаги, они, конечно, и подозрѣвать не могли, что при Дермбахѣ уже грохотали пушки, и нападеніе было сдѣлано на баварцевъ. Принцесса Гильда начинала терять терпѣніе, такъ какъ мать ея, увлеченная войной, не замѣчала, какъ летѣло время: она такъ была довольна, что наконецъ могла высказаться сама и узнать правду, хотя бы даже горькую, но все-таки правду. Гофмаршалъ и придворныя дамы не безъ удивленія увидали, что они вышли вмѣстѣ изъ залы и пошли по парку.

— Я осмѣлился бы посовѣтовать вашему высочеству, говорилъ Бессингъ, — выждать здѣсь дальнѣйшихъ событій, которыя и опредѣлятъ ваше положеніе. Здѣсь вамъ легче будетъ.

— Она вопросительно взглянула на него.

— Здѣсь вы живете въ тѣхъ же комнатахъ, къ которымъ привыкли, здѣсь у васъ есть много друзей, и, кромѣ того, здѣсь васъ окружаетъ паркъ и избавляетъ отъ несноснаго городскаго шума.

— Да вѣдь здѣсь я заключенная, герръ фонъ-Бессингъ.

— Позвольте, ваше высочество, ни въ какомъ случаѣ!.. Дорога вамъ совершенно открыта… Ваши приказанія будутъ въ точности исполнены.

Она молчала и думала.

— Въ такомъ случаѣ я пока останусь!.. Если же вы получите извѣстія… то прошу васъ, тотчасъ же дайте мнѣ знать, для того чтобы я знала правду… истинную правду.

Она еще разъ протянула Бессингу руку для поцѣлуя.

Такимъ образомъ разговоръ этотъ кончился. Съ сильно бьющимся сердцемъ стояла Гильда вдали, и ждала. Она видѣла, какъ Бессингъ еще разъ наклонился къ рукѣ матери. Затѣмъ она прошлась съ нимъ нѣсколько разъ по дорожкѣ, и Бессингъ поспѣшилъ домой, потому что работы у него была масса, и каждая минута была дорога.

Когда графиня Феличита, одѣтая въ глубокій трауръ, пріѣхала вечеромъ въ замокъ, то между старинными подругами произошелъ разговоръ, который не обошелся безъ весьма рѣзкихъ словъ, и произвелъ разрывъ между герцогиней и графиней.

Въ страшномъ волненіи и гнѣвѣ уѣхала Феличита изъ замка, гдѣ пробыла не болѣе часа. Многіе, провожая ее глазами, въ душѣ пожелали, чтобы она никогда болѣе не возвращалась.

L.

Пруссаки побѣдоносно двигались къ югу, и скоро, очень скоро, вся сѣверная Германія была присоединена къ Пруссіи. Мелкія державы, отвергнувшія предложеніе короля Вильгельма, вошли въ составъ великой сѣверной державы, и владѣльцы ихъ лишились своихъ престоловъ. Къ числу послѣднихъ принадлежалъ и герцогъ Францъ. Отъ несчастнаго дня, въ который союзники подали свои голоса, и до роковаго трагическаго конца прошло всего семь недѣль. Черезъ нѣсколько мѣсяцевъ, мы находимъ въ X. уже большія перемѣны: страна въ одну ночь сдѣлалась прусскою, но временно, какъ въ хорошемъ, такъ и въ дурномъ, все еще напоминала старое. Маленькая армія тоже стала прусской, и только небольшое количество офицеровъ, старыхъ и неспособныхъ, вышли въ отставку. Герцогъ получилъ отъ побѣдителя значительную пенсію и жилъ съ своей семьей въ полномъ уединеніи за границей, въ Иммендингенѣ. Говоря по правдѣ, о немъ мало кто плакалъ, и плакали развѣ только лица, прежде обиравшія его и боявшіяся прусской службы, на которой надо было работать, а не сидѣть, сложа руки. Въ день рожденія герцога и въ новый годъ, ему были сдѣланы небольшія оваціи; въ замокъ Иммендингенъ были посланы кое-какія рукодѣльныя работы, букеты и стихотворенія; кромѣ того, туда поѣхала и депутація, конечно, въ надеждѣ получить свои путевые расходы даже съ процентами, но вообще же сліяніе съ могущественнымъ сосѣдомъ произошло весьма тихо и естественно. Льстецы и взяточники всѣ куда то разлетѣлись, и между ними нашлись наглецы, бравшіе подаяніе отъ того самаго герцога, который изъ-за нихъ лишился престола. Не будь герцогъ Францъ окруженъ такою дрянью, то, вѣроятно, до сихъ поръ благополучно управлялъ бы своей страною. Австрія не приняла къ себѣ на службу своихъ прежнихъ сторонниковъ, царедворцевъ герцога Франца. «Благородная почва не приняла сорныхъ травъ», какъ писалъ графъ Зальцка Бессингу.

Изъ всей шайки осталась одна — графиня Феличита. Перемѣна обстоятельствъ застала эту благородную даму у нея въ имѣніи Вольфскеленъ, откуда она стала часто ѣздить въ Вѣну и не переставала интриговать. Она играла всевозможныя роли, и богомольной особы, и аристократки, и несчастной покинутой жертвы. Но подъ конецъ Немезида все-таки добралась до нея, и графиня, на старости лѣтъ, влюбилась въ какого-то негодяя, обобравшаго у нея не только деньги, но бѣжавшаго даже со всѣми ея брилліантами въ Италію, куда и она за нимъ отправилась, и гдѣ въ Миланѣ ее разбилъ параличъ.

Нѣкоторые изъ жителей бывшей резиденціи уѣхали изъ X. и, между прочимъ, Жанъ Кюкопфъ съ своей хорошенькой дочерью. Сеппи вскорѣ потомъ вышла въ Вѣнѣ замужъ за какого-то подполковника. Принцъ Александръ, изъ-за брата своего лишившійся престола, живетъ теперь то въ Берлинѣ, то у себя въ Шенау. Принцъ страшно скучаетъ, потому что не умѣетъ ничѣмъ заняться. Отношенія его къ прелестной женѣ прежнія. Гофмаршальша фонъ-Боденштейнъ снова переѣхала въ прусскую столицу; живетъ она одна, потому что дочери ея Бессингъ досталъ мѣсто начальницы какого-то учебнаго заведенія, послѣ того, какъ она выказала и самопожертвованіе и толковость, когда была сестрою милосердія на войнѣ. Повидимому, ее перестало мучить честолюбіе, и она вступила на благородное поприще.

Бессингъ во второй разъ покинулъ X., и былъ назначенъ посланникомъ въ Б. Въ X. былъ назначенъ пожилой человѣкъ.

Въ тѣ немногія недѣли, которыя онъ прожилъ въ одномъ городѣ съ своей возлюбленной, онъ былъ постоянно добрымъ ангеломъ ея семьи. Всѣ онѣ, въ тяжелые дни, особенно привязались къ Бессингу. Даже несчастная принцесса Агнеса, начавшая поправляться въ то время, какъ началъ поправляться и плацмайоръ, не могла не почувствовать признательности къ Бессингу, тѣмъ болѣе, что онъ выхлопоталъ плацмайору, не смотря на назначенное надъ нимъ слѣдствіе, позволеніе уѣхать для поправленія здоровья на югъ. Въ Каирѣ плацмайоръ умеръ. Съ этой минуты принцесса Агнеса стала таять, такъ какъ она никакъ не могла забыть капитана. Она, къ немалому огорченію родныхъ, совершенно перестала интересоваться жизнью.

Однажды, въ пятницу, въ X. получено было извѣстіе объ условіяхъ, на которыхъ заключенъ миръ. Австрія покинула въ Никольсбургѣ своихъ союзниковъ, а Франція спокойно смотрѣла, какъ Пруссія загребала все пріобрѣтенное ею. Въ замкѣ, извѣстіе это страшно всѣхъ поразило. Герцогиня упала въ судорогахъ, и къ ней входили только придворный врачъ и младшая дочь.

Наконецъ отъ герцога явился посланный: поручикъ фонъ-Рейхертъ, въ штатскомъ платьѣ, и привезъ письма и инструкціи. Тутъ начались сборы, укладывались вещи и сожигались письма и бумаги. Елена фонъ-Рошъ увидалась въ эту грустную минуту съ своимъ возлюбленнымъ.

Въ концѣ іюля мѣсяца, вечеромъ, къ замку подъѣхала карета Бессинга. Герцогиня рѣшилась уѣхать; ради слабости ея здоровья, врачъ приказалъ избѣгать всякихъ сценъ. Дамы тихо сѣли въ карету, закрывшись вуалями и платками. Сопровождаемыя слезами и рыданіями оставшихся, поѣхали онѣ въ сопровожденіи Бессинга за городъ, до первой станціи, гдѣ для нихъ былъ уже приготовленъ экстренный поѣздъ. Такимъ образомъ онѣ уѣхали изъ своей страны, и встрѣтились съ герцогомъ въ Аугсбургѣ.

Объ отъѣздѣ ихъ стало извѣстно только на слѣдующее утро изъ газетъ.

LI.

Герцогъ Францъ, поселясь въ своемъ имѣніи Иммендингенѣ, скорѣе чѣмъ можно было ожидать, примирился съ своей судьбой, и изъ дурнаго правителя сдѣлался отличнымъ и веселымъ частнымъ человѣкомъ. Онъ только теперь началъ наслаждаться жизнью: рано вставалъ, рано ложился, избѣгалъ всякаго волненія, ходилъ за цвѣтами и фруктовыми деревьями, завелъ какую-то особенную породу куръ и отпустилъ себѣ кругленькое брюшко.

Подобно всѣмъ другимъ низвергнутымъ владѣтельнымъ принцамъ, онъ, конечно, питалъ въ душѣ слабую надежду, что обстоятельства перемѣнятся вслѣдствіе вмѣшательства запада. При такихъ мысляхъ ему невольно приходило въ голову, что у него нѣтъ мужскихъ наслѣдниковъ и что корона должна перейти къ брату. Воспоминаніе же о братѣ тотчасъ вызывало злорадную улыбку на его уста, и онъ начиналъ радоваться, что у этого пруссака женскаго угодника, интригана, сыновья будутъ небольше, какъ прусскими генералами.

Всѣ его симпатіи, конечно, были на сторонѣ Австріи, хотя за нихъ онъ уже поплатился своей властью.

Въ Иммендингенѣ жизнь велась совершенно патріархальная; дворъ былъ совсѣмъ маленькій и герцогъ готовъ былъ сдѣлаться совершенно счастливымъ, еслибы его не огорчала такъ старшая дочь, со смерти Ротвейля, ни въ чемъ не принимавшая участія. Она увядала, какъ цвѣтокъ, но зато Гильда въ послѣдніе годы разцвѣла и сдѣлалась добрымъ ангеломъ своей семьи. Она выпросила у матери позволеніе вести съ Бессингомъ переписку. Гордая герцогиня по опыту уже знала, какъ трудно бороться съ любовью, и огорчалась только тѣмъ, что Бессингъ — прусскій чиновникъ. Влюбленные, вскорѣ послѣ разлуки, свидѣлись. Герцогъ съ семьей провелъ часть зимы въ М., а Бессингъ неподалеку, въБ., былъ посланникомъ. Ни Бессингъ, ни Гильда не скрывали своихъ чувствъ. Графъ Зальцка былъ посланникомъ въ М. и съ особеннымъ удовольствіемъ встрѣчался съ своимъ старымъ другомъ.

Весною 1868 года поручикъ фонъ-Рейхертъ, вступившій въ прусскую службу, обвѣнчался въ Иммендингенѣ съ Еленой фонъРошъ, не покидавшей герцогскую фамилію, и уѣхалъ съ нею въ Пруссію, къ себѣ въ полкъ, гдѣ пресчастливо зажилъ съ своимъ прелестнымъ паженъ. Осенью того же года, скончалась принцесса Агнеса. Въ эту зиму дворъ не ѣздилъ въ М., а скромно жилъ въ Иммендингенѣ. Это было скучное время, и переписка была оживленнѣе, чѣмъ когда либо. Весною герцогъ въ первый разъ поѣхалъ въ Вѣну, и пріѣхалъ, буквально помолодѣвъ и сдѣлавшись болѣе прежняго черно-желтымъ. Женѣ своей и Тильдѣ онъ привезъ подарки; онъ наговориться не могъ, какъ хорошо былъ тамъ принятъ.

Ко дню рожденія герцогини пріѣхала принцесса Генріетта, а принцъ Александръ лѣчился въ это время въ Карлсбадѣ. Она тотчасъ же замѣтила перемѣну въ Тильдѣ и услыхала, что она кашляетъ. Принцесса Генріетта начала разспрашивать Тильду обо всемъ и, гуляя съ нею по парку, добилась таки отъ нея признанія. Обѣ онѣ стали составлять планы и обдумывать, какъ бы преодолѣть препятствія и Тильдѣ соединиться съ Бессингомъ. Гильда охотно отказывалась отъ всякихъ притязаній на владѣтельныхъ жениховъ и. твердо рѣшилась принадлежать только своему милому. Она настояла на томъ, чтобы призваны были врачи и сдѣланъ консиліумъ. Врачи прописали перемѣну воздуха и морскія купанья. Но ни то, ни другое не только не помогло, по ухудшило положеніе дѣвушки. Герцогиня ясно видѣла, что ей надо или отказаться отъ своей дочери, или же выдать ее за человѣка низшаго происхожденія, да и къ тому же слугу короля, низ вергнувшаго мужа ея съ престола.

LII.

Снова настала буря, еще болѣе сильная, чѣмъ въ 1866 году. Вся Германія возстала противъ Франціи.

Со всѣхъ концовъ Германіи стекались нѣмцы и шли волонтерами черезъ Рейнъ, на границу Франціи. Снова палили пушки и звонили колокола, празднуя побѣду; но на этотъ разъ, вслѣдъ за побѣдой, появились блѣдныя лица раненыхъ, для которыхъ пришлось устраивать лазареты, тотчасъ же перешедшіе въ женскія руки. Затѣмъ явилось извѣстіе, почти невѣроятное: — при Седанѣ была дана большая битва, и императоръ французовъ взятъ въ плѣнъ со всей своей арміей! Это извѣстіе было такое необычайное… Во всемірной исторіи еще не бывало такаго примѣра… сто пятьдесять тысячъ человѣкъ и императоръ… императоръ! Вся Германія и весь міръ были поражены, какъ громомъ. Старый герцогъ Францъ въ задумчивости сидѣлъ у себя въ кабинетѣ, совершенно такъ же, какъ сидѣлъ въ 1866 году въ X., окруженный газетами и военными книгами.

На столѣ у него лежала громаднѣйшая карта. Около нея проводилъ онъ свои счастливѣйшія минуты, передвигая флаги по извѣстіямъ, помѣщеннымъ въ газетахъ. Онъ нерѣдко вставалъ даже по ночамъ и, накинувъ халатъ, пробирался въ туфляхъ къ картѣ, чтобы измѣнить какую-нибудь неточность или посмотрѣть, все ли у него въ порядкѣ. Полки же, сформированные изъ его прежнихъ войскъ, конечно, интересовали его болѣе другихъ, и потому ихъ онъ отмѣчалъ особенно большими флагами — красно-синими, конечно — и номера ихъ оставилъ прежніе, а не прусскіе.

Лучшимъ своимъ другомъ и адъютантомъ онъназывалъ Тильду, отлично знавшую карту и работавшую съ нимъ каждое утро. Кромѣ того, она просила одного стараго знакомаго, находившагося въ корпусномъ штабѣ, прямо телеграфировать ей о каждомъ важномъ событіи.

Рано утромъ, третьяго сентября, адъютантъ этотъ, держа въ рукахъ бумагу и покраснѣвъ отъ волненія, сошелъ внизъ по лѣстницѣ и постучался въ кабинетъ отца.

Въ тепломъ халатѣ и въ бѣломъ шелковомъ колпакѣ на почти лысой головѣ, стоялъ герцогъ, наклонившись надъ картой, и, держа въ лѣвой рукѣ газету, правой переставлялъ флаги. Въ эту минуту онъ услыхалъ стукъ, и съ досадой крикнулъ: войдите! Онъ увидалъ дочь съ бумажкою въ рукахъ.

— Какъ, это ты такъ рано!.. Какая нибудь новость? весело вскричалъ онъ, подходя къ ней и запахиваясь халатомъ.

— Здравствуй папа! Я пришла съ очень важнымъ извѣстіемъ. Теперь война, разумѣется, кончится!

— Дай сюда!.. дай же скорѣе!.. Это отъ Ф? говорилъ герцогъ, протягивая дрожащія руки.

— Да, отъ него. Слушай, я прочту тебѣ.

— Читай же скорѣе!

«Съ половины седьмаго утра, начала она: — мы заняли главную квартиру на горѣ, къ югу отъ Френуа, и оттуда смотрѣли на битву. До пяти часовъ дня французы боролись, но были окружены въ Седанѣ, крѣпость котораго начали обстрѣливать, вслѣдствіе чего пожаръ вспыхивалъ то тамъ, то сямъ. Затѣмъ былъ поднятъ бѣлый флагъ и пальба прекратилась. Его величество, король, послалъ въ Седанъ двухъ офицеровъ генеральнаго штаба, подполковника фонъ-Бронзарта и капитана фонъ-Винтерфельда, для того чтобы его именемъ потребовать отъ французскаго главнокомандующаго сдачи крѣпости. Вскорѣ они возвратились, но не одни… съ ними пріѣхалъ генералъ Рейль, и привезъ королю письмо. Король прочелъ его и затѣмъ передалъ кронпринцу. Это было письмо отъ императора Наполеона».

Гильда взглянула на отца и замѣтила, что онъ весь дрожалъ.

"Братъ мой, продолжала она…

— Что? какъ?.. это императоръ-то?..

«Братъ мой! такъ какъ я не могъ умереть между своихъ войскъ, то мнѣ остается только отдать свою шпагу въ руки вашего величества… Остаюсь добрымъ братомъ вашего величества. Наполеонъ. Седанъ, 1-го сентября 1870 г.».

Гильда прочла письмо Наполеона тихо и отчетливо. Когда она подняла глаза, то увидала отца, стоявшаго передъ нею съ широко раскрытыми глазами, и точно окаменѣлаго.

"Такъ какъ письмомъ этимъ, продолжала Гильда, — императоръ отдавался въ плѣнъ только самъ, то король Вильгельмъ и отвѣчалъ ему:

«Крайне сожалѣя объ обстоятельствахъ, при которыхъ намъ приходится свидѣться, въ то же время принимаю вашу шпагу, и прошу ваше величество прислать мнѣ какого нибудь уполномоченнаго офицера, для переговоровъ о капитуляціи арміи, такъ храбро воевавшей у насъ на глазахъ. Я съ своей стороны назначилъ графа Мольтке».

"Генералъ Гейлъ поѣхалъ съ этимъ отвѣтомъ обратно въ Седанъ. За достовѣрность этого извѣстія, я ручаюсь.

— Такъ вотъ какъ! такъ вотъ какъ! воскликнулъ герцогъ, крупными шагами ходя по комнатѣ: — Господи! кто бы могъ это думать!.. Ахъ, они, хитрые пруссаки… Императоръ… императоръ Наполеонъ… низверженъ съ престола, такъ же, какъ, я!.. Да еще хуже! взятъ въ плѣнъ!

Онъ отъ радости началъ потирать руки и улыбаться. Потомъ онъ вдругъ остановился и взглянулъ на Гильду.

— А мать ужь знаетъ… герцогиня? тихо спросилъ онъ.

— Мама еще спитъ… не надо ее будить.

— Что-то она на это скажетъ!.. Невѣроятно!.. Императоръ въ плѣну!.. Императоръ Наполеонъ въ рукахъ пруссаковъ!.. Ха! ха!.. Что они съ нимъ станутъ дѣлать?.. Содержаніе его имъ станетъ въ копѣйку! А императрица-то!.. а принцъ Лулу!.. Дай-ка я самъ прочту.

Онъ злорадно улыбался, читая это извѣстіе; затѣмъ быстро направился къ герцогинѣ, совершенно не соображая, въ какомъ онъ туалетѣ.

За герцогскимъ столомъ въ этотъ день было какъ-то особенно тихо, шампанскаго не пили и не чокались, а сейчасъ же послѣ обѣда герцогъ призвалъ своего секретаря и приказалъ послать въ пользу раненыхъ десять тысячь талеровъ.

LIII.

Съ однимъ изъ транспортовъ раненыхъ, въ Германію былъ привезенъ и Санновъ. Такимъ образомъ, спустя долгіе, долгіе четыре года, Санновъ въ первый разъ снова пріѣхалъ въ X., гдѣ онъ родился и гдѣ жила невѣста, отвернувшаяся отъ него. Большой герцогскій замокъ, съ высокими большими комнатами, былъ особенно удобенъ для больныхъ и выздоравливающихъ. Онъ уже съ самаго начала войны былъ превращенъ въ лазаретъ. На станціи желѣзной дороги, сегодня было особенно оживленно, такъ какъ пришелъ большой транспортъ раненыхъ, которыхъ встрѣчали и лазаретная прислуга, съ носилками и фургонами, и любопытная публика. Главный докторъ, съ помощниками, распоряжался переноской больныхъ. Онъ ходилъ по вагонамъ и прочитывалъ скорбные листы надъ кроватями больныхъ; затѣмъ тихо отдавалъ приказанія, и больныхъ уносили или же помогали самимъ выйти.

Когда изъ вагона вынесли совершенно блѣднаго больнаго, прикрытаго офицерскимъ пальто, кто-то въ толпѣ узналъ его, и въ какой нибудь часъ всѣ въ городѣ говорили, что въ X. привезенъ племянникъ ректора Санновъ. Это извѣстіе долетѣло и до Эрнестины. Какъ ужаленная, вскочила она съ своего мѣста и залилась слезами. Съ тѣхъ поръ, какъ она отказала Саннову, она много думала и сознавала, что не права передъ нимъ.

Какъ хотѣлось ей пойти къ нему и вымолить у него прощенія, но она знала очень хорошо, что мать ни въ какомъ случаѣ не позволитъ этого. Мать ея, по прежнему, ненавидѣла пруссаковъ и приходила въ отчаяніе, что мужъ ея поступилъ въ прусскую службу, хотя понимала очень хорошо, что надо же чѣмъ нибудь жить.

Эрнестина проплакала всю ночь, наконецъ къ утру любовь взяла верхъ, и она, рыдая, бросилась въ ноги матери и вылила передъ нею душу.

Въ просторныхъ комнатахъ замка рядами лежали блѣдные больные. Всѣ вновь привезенные были уже уложены и перевязаны. Безмолвно и тихо проходили между ними женщины въ темныхъ платьяхъ и въ бѣлыхъ передникахъ, то съ питьемъ, то съ лѣкарствомъ въ рукахъ. Все это были преимущественно молодыя особы разныхъ сословій, добровольно поступившія на службу.

Въ нишѣ высокаго окна стоитъ стройная блондинка, въ простомъ бѣломъ чепцѣ — Валерія фонъ-Боденштейнъ — и разговариваетъ съ врачемъ. Подъ ея присмотръ отданы эти переднія залы, она извѣстна своей опытностью и энергіей. Она убѣдилась, что женщинѣ слѣдуетъ быть не на полѣ сраженія, а въ лазаретѣ. Поэтому, на сей разъ, она осталась дома. Она стала еще красивѣе, чѣмъ была прежде; лицо у нея сдѣлалось? добрѣе и симпатичнѣе. Она тоже заблуждалась, поплатилась за это заблужденіе и перемѣнилась къ лучшему.

Врачъ направился къ постели одного больнаго, и потомъ опять подошелъ къ ней.

— Я думаю, что это желаніе его можно исполнить, прошепталъ онъ.

Валерія почти незамѣтно наклоняетъ голову и выходитъ изъ залы.

Черезъ часъ Эрнестина получила письмо. Почеркъ былъ ей со вершенно незнакомъ; когда же она разорвала конвертъ, то глаза ея наполнились слезами.

"Тяжело раненый, можетъ быть, даже умирающій, находящійся въ лазаретѣ въ замкѣ, поручикъ Санновъ очень желаетъ говорить съ вами, фрейленъ. Съ вашей стороны было бы хорошо, еслибы вы исполнили это желаніе.

Валерія фонъ-Боденштейнъ".

Эрнестина вскрикнула и съ письмомъ въ рукахъ бросилась къ матери.

— Онъ умираетъ! крикнула она, упавъ къ ней на колѣни.

Мать прочла письмо, затѣмъ взглянула на свою дочь, и чувство одержало верхъ надъ принципомъ. Онѣ тотчасъ же пошли въ лазаретъ.

— Кого вамъ угодно? спросила ихъ молодая дѣвушка, тоже, очевидно, сестра милосердія.

— Фрейленъ фонъ-Боденштейнъ, отвѣтила мать.

Ихъ провели въ большую, очень просто убранную комнату, и просили подождать. Черезъ нѣсколько минутъ явилась и Валерія.

— Вы хорошо сдѣлали, что пришли, сказала она Эрнестинѣ.

Эрнестина зарыдала и, рыдая, спрашивала:

— Какъ его здоровье? очень онъ опасенъ?

— Онъ опасенъ, но не безнадеженъ. Вамъ нельзя его видѣть, если вы будете такъ волноваться, отвѣчала Валерія.

— Я не буду волноваться, только пустите меня къ нему, умоляла Эрнестина.

Черезъ нѣсколько минутъ, Валерія вела Эрнестину черезъ большія залы, гдѣ рядами стояли кровати съ блѣдными больными. Сапповъ лежалъ неподалеку отъ окна, и чья-то заботливая рука отгородила ширмами его кровать, такъ что онъ лежалъ точно въ отдѣльной комнатѣ.

Эрнестина подошла къ его кровати и, упавъ передъ нимъ на колѣни, прильнула губами къ его рукѣ. Миръ между ними былъ заключенъ, и Эрнестина болѣе домой не пошла. Она записалась въ число больничныхъ сидѣлокъ, и все время болѣзни не отходила отъ кровати своего жениха. Въ мартѣ онъ былъ уже настолько здоровъ, что уѣхалъ въ полкъ, а въ апрѣлѣ онъ и Эрнестина были уже мужемъ и женой.

Между ранеными, присланными въ эту зиму въ X., находился родственникъ посланника Балабрега, полковникъ Балабрегъ. Во время болѣзни онъ не только влюбился, но и глубоко привязался къ Валеріи, и вскорѣ по окончаніи войны и по выздоровленіи всѣхъ больныхъ, въ X. пришло извѣстіе, что полковникъ женился въ Швейцаріи на Валеріи фонъ-Боденштейнъ.

Такимъ образомъ, и это безпокойное сердце нашло наконецъ успокоеніе и вѣрную пристань въ жизни. Гофмаршальша еще болѣе стала задирать носъ и написала Бессингу, какъ дочь ея счастлива и въ какомъ чудномъ замкѣ она живетъ.

Бессингъ улыбнулся, но безъ малѣйшей горечи. Онъ понялъ очень хорошо цѣль письма. Гофмаршальша хотѣла его упрекнуть, что онъ упустилъ изъ рукъ такую жемчужину. Бессингъ отвѣчалъ ей очень вѣжливымъ письмомъ и высказалъ свою искреннюю радость, что Валерія счастлива.

LIV.

Сѣверное сіяніе, показавшееся еще въ 1866 году, кончилось полнымъ разсвѣтомъ Германіи. Въ Германіи явился императоръ, и она стала великойимперіей.

Вскорѣ по заключеніи мира, Бессингъ, будучи посланникомъ, получилъ письмо отъ принцессы Генріетты, гостившей тогда у своей сестры въ Южной Германіи. Она звала его къ себѣ, говоря, что ей надо сообщить ему нѣчто очень важное. Вслѣдствіе этого, онъ поѣхалъ тотчасъ же. Послѣ короткаго, но интимнаго разговора между ними, принцесса Генріетта уѣхала съ слѣдующимъ же поѣздомъ въ Пммендингенъ, а Бессингъ, пріѣхавъ за ней, поселился неподалеку отъ замка.

Здоровье принцессы Гильды къ веснѣ значительно ухудшилось. Любящая дѣвушка замѣтно таяла отъ разлуки съ любимымъ человѣкомъ. Ея болѣзненное состояніе начало тревожить окружающихъ, тѣмъ болѣе, что врачи многознаменательно покачивали головами.

Гильда была послѣдней единственной дочерью у своихъ родителей; встревоженная мать рѣшилась поговорить съ мужемъ, и разсказать ему о томъ, чего онъ не зналъ, чего не замѣчалъ и чѣмъ остался, очевидно, очень недоволенъ.

Онъ, прежде всего, прямо прошелъ въ комнаты принцессы, и готовъ уже былъ явиться туда Юпитеромъ и разразиться громомъ; но, взглянувъ на дочь, блѣдную, изнуренную и грустную, онъ почувствовалъ, что сердце у него замерло и слезы появились на глазахъ. Герцогъ подошелъ къ Гильдѣ, обнялъ ее, горько заплакалъ и сталъ утѣшать. Затѣмъ между отцомъ и дочерью произошелъ странный разговоръ: она прямо разсказала ему все, что чувствовала, какъ полюбила Бессинга, какъ боролась и какъ страдала.

Съ какимъ-то наивнымъ удивленіемъ слушалъ ее герцогъ: — дочь его любила Бессинга, бывшаго посланника, и онъ объ этомъ не зналъ? Какъ же все это случилось, помимо его вѣдома? Во время разсказа онъ только восклицалъ: ай, ай! и затѣмъ, поцѣловавъ Гильду, назвалъ ее доброй дочерью и обѣщалъ подумать обо всемъ.

— Постой, мы еще поговоримъ объ этомъ съ докторомъ, пробормоталъ онъ, уходя.

Гильда сообщила объ этомъ разговорѣ своей пріятельницѣ, принцессѣ Генріеттѣ, которая нашла нужнымъ дѣйствовать и написала Бессингу. На другой день по пріѣздѣ Бессинга, верховой привезъ ему записку слѣдующаго содержанія:

«Пріѣзжайте сію минуту!»

Нечего и говорить, какъ забилось сердце Бессинга, когда онъ поѣхалъ въ замокъ Иммендингенъ. Онъ нашелъ Гильду такой блѣдной и слабой, что испугался и задрожалъ. Родители замѣтили это, какъ замѣтили и слезы, появившіяся у него на глазахъ, и радость, озарившую Гильду. Тутъ родительская любовь взяла верхъ надъ всѣми предразсудками, и они дали свое согласіе на бракъ. Свадьба была самая скромная и тихая, и въ сентябрѣ Бессингъ увезъ Гильду къ себѣ.

Извѣстіе объ этомъ бракѣ, конечно, произвело сенсацію въ X. Сначала никто не вѣрилъ въ возможность такого неровнаго брака, тѣмъ болѣе, что у всѣхъ еще было свѣжо въ памяти, какъ герцогиня и, въ особенности, графиня Феличита третировали при дворѣ прусскаго посланника!

Но объ этомъ бракѣ было напечатано въ газетахъ, слѣдовательно это неслыханное дѣло было совершившимся фактомъ.

Конецъ.

"Наблюдатель", №№ 7—11, 1882