Джэк, король Таллакский (Сетон-Томпсон)/ДО

Джэк, король Таллакский
авторъ Эрнест Сетон-Томпсон, переводчикъ неизвѣстенъ

Оригинал: катал. Monarch, The Big Bear of Tallac, опубл.: 1904. — Источникъ: az.lib.ru • Текст издания: журнал «Юный Читатель», № 18, 1906

Джэкъ, король Таллакскій.

Разсказъ Эрнеста Сетонъ-Томпсона. Переводъ съ англійскаго Ад. Острогорской. Съ рисунками.

I.

Высоко надъ вершинами Сіерры величаво царитъ гора Таллакъ^[1]. Горделиво возноситъ она свою главу на десять тысячъ футовъ надъ уровнемъ моря. Любо ей съ этой высоты оглядѣться кругомъ: на сѣверѣ сверкаетъ дивной бирюзой обширное водное пространство, которое люди называютъ озеромъ Тахо; съ сѣверо-запада, черезъ море сосенъ, ей шлютъ свой братскій привѣтъ бѣлоснѣжныя вершины горъ; со всѣхъ сторонъ яркія краски, чудеса одно другого величественнѣе и красивѣе, сосны, стройныя, какъ мачты, горные потоки, которые буддистъ чтилъ бы какъ святыню, холмы, куда арабъ приходилъ бы на поклоненіе. Но острый взглядъ сѣрыхъ глазъ Лэна Келліана былъ обращенъ на другое. Способность радоваться жизни и свѣту ради самой жизни и свѣта притупилась въ немъ, какъ должна она притупиться у человѣка, все воспитаніе котораго клонится къ тому, чтобы обезцѣнить въ его глазахъ эти драгоцѣнныя блага. Къ чему дорожить травой? на всемъ свѣтѣ растетъ трава. Чего ради цѣнить воздухъ, когда всюду кругомъ такъ много его и конца ему нѣтъ? Какой смыслъ дорожить жизнью, когда онъ самъ только тѣмъ и существовалъ, что лишалъ жизни другія существа? Всѣ чувства Лэна Келліана были постоянно насторожѣ; но не на чудную радугу красокъ, не на пестрый коверъ холмовъ, не на искрящуюся поверхность водъ было направлено его вниманіе, а на живыя существа, ради которыхъ онъ ежедневно рисковалъ своею жизнью. Лэнъ Келліанъ былъ охотникъ; объ этомъ ясно говорили его кожаная одежда, его смуглое лицо, его гибкіе, мускулистые члены; это было написано и въ его ясныхъ сѣрыхъ глазахъ.

Новая расщелина, образовавшаяся въ гранитномъ утесѣ, могла ускользнуть отъ его вниманія, но крошечное углубленіе въ почвѣ не могло остаться незамѣченнымъ имъ.

Самое точное измѣреніе, можетъ быть, не опредѣлило бы ничтожнаго расширенія у одного конца этого углубленія, но глаза охотника увидали его. Внимательно разглядывая почву, онъ открылъ и другой такой же отпечатокъ, затѣмъ два меньшихъ слѣда; теперь онъ зналъ, что большой медвѣдь и два медвѣженка прошли здѣсь. Они были, повидимому, недалеко, потому что трава подъ ихъ стопами не успѣла еще выпрямиться. Лэнъ направилъ свою небольшую охотничью лошадку по слѣдамъ. Она фыркала и сопѣла и проявляла большую нервность — она знала не хуже всадника, что семья сѣрыхъ медвѣдей — Гризли — была недалеко. Лошадь и всадникъ приблизились къ террасѣ, ведущей къ открытому плоскогорью. Въ двадцати футахъ отъ него Лэнъ соскользнулъ на землю, отпустилъ поводья, что было для лошади хорошо знакомымъ признакомъ, что она должна оставаться неподвижно на мѣстѣ, потомъ взвелъ курокъ у своей винтовки и полѣзъ наверхъ. Наверху онъ двигался съ еще большими предосторожностями и скоро увидалъ старую медвѣдицу съ двумя медвѣжатами. Она лежала на землѣ въ разстояніи пятидесяти ярдовъ^[2] отъ Лэна, что чрезвычайно затрудняло выстрѣлъ. Онъ прицѣлился, какъ ему казалось, въ плечо. Прицѣлъ былъ вѣренъ, но пуля задѣла только мясо. Медвѣдица вскочила и устремилась къ тому мѣсту, гдѣ виднѣлся голубой дымокъ. Ей надо было пробѣжать пятьдесятъ ярдовъ, а человѣку только пятнадцать, и все таки онъ едва успѣлъ вскочить на лошадь, какъ раненый звѣрь очутился внизу. Лошадь въ ужасѣ понеслась впередъ, почти рядомъ съ ней бѣжала медвѣдица. На разстояніи ста ярдовъ продолжалась эта бѣшеная скачка, во время которой медвѣдица нѣсколько разъ едва не настигала лапой своей добычи. Но на большихъ разстояніяхъ Гризли рѣдко въ состояніи выдержать до конца наибольшую быстроту своего бѣга. Медвѣдица скоро начала отставать и, наконецъ, прекративъ преслѣдованіе, вернулась къ своимъ дѣтенышамъ.

Эта старая медвѣдица имѣла своеобразную наружность. На груди у нея было большое бѣлое пятно, на щекахъ и плечахъ бѣлая шерсть только кой-гдѣ перемѣшивалась съ темной, и Лэнъ, благодаря этимъ бѣлымъ пятнамъ, хорошо запомнилъ ее. Она едва не поймала его на этотъ разъ, и охотникъ былъ почти увѣренъ, что пріобрѣлъ въ ней врага.

Прошла недѣля. Однажды, бродя среди скалъ, подымавшихся двумя почти непрерывными, отвѣсными стѣнами по обѣ стороны узкой, глубокой долины Покетъ-Гэльча, Лэнъ Келліанъ увидалъ вдали ту же медвѣдицу, которую сейчасъ же узналъ по бѣлымъ пятнамъ на груди, щекахъ и плечахъ; съ нею были ея два бурые медзѣженка. Она пересѣкала долину, спустившись въ нее въ томъ мѣстѣ, гдѣ скалистая стѣна была невысока, и собиралась взобраться наверхъ съ другой стороны, представлявшей легкій подъемъ. Проходя мимо прозрачнаго ручейка, она остановилась напиться. Въ эту минуту Лэнъ выстрѣлилъ. Услыхавъ выстрѣлъ, медвѣдица моментально устремилась къ своимъ дѣтенышамъ и, схвативъ сначала одного, потомъ другого, укрыла ихъ на ближайшемъ деревѣ. Второй выстрѣлъ задѣлъ ее; сомнѣнія въ значеніи этихъ выстрѣловъ для нея больше не оставалось, и она яростно кинулась къ отлогой части стѣны съ одной цѣлью — уничтожить охотника. Фыркая отъ бѣшенства и боли, раненое животное стало взбираться на крутой подъемъ, когда раздался третій выстрѣлъ; на этотъ разъ пуля попала въ мозгъ, и мертвое тѣло медвѣдицы покатилось обратно на дно Покетъ-Гэльча. Подождавъ съ минуту, охотникъ приблизился къ краю утеса и для большей вѣрности сдѣлалъ еще одинъ выстрѣлъ; затѣмъ, вновь зарядивъ ружье, онъ тихо спустился къ дереву, на которомъ все еще сидѣли оба медвѣженка. Пока онъ подходилъ къ нимъ, они не сводили съ него серьезнаго и вмѣстѣ съ тѣмъ дикаго взгляда, но когда онъ полѣзъ на дерево, они стали быстро карабкаться наверхъ; одинъ испускалъ при этомъ жалобные стоны, а другой сердито ворчалъ.

Лэнъ Келліанъ вытащилъ изъ кармана крѣпкую веревку, накинулъ петлю сначала на одного медвѣженка, потомъ на другого и стащилъ ихъ на землю. Одинъ изъ медвѣжатъ бросился на него; ростомъ не многимъ больше кошки, маленькое животное проявило, однако, при этомъ такую ярость, что Лэнъ долженъ былъ защититься отъ него длинной раздвоенной вѣткой. Привязавъ медвѣжатъ къ крѣпкой и гибкой вѣткѣ, онъ отправился къ своей лошади, досталъ изъ-подъ сѣдла шерстяной мѣшокъ и, заключивъ въ него своихъ плѣнниковъ, вернулся съ ними къ себѣ въ хижину. Тамъ онъ надѣлъ каждому изъ нихъ ошейникъ съ цѣпью, прикрѣпивъ ее въ свою очередь къ столбу, по которому медвѣжата лазили вверхъ и внизъ или, сидя на верхушкѣ его, издавали то жалобные стоны, то сердитое ворчанье, смотря по настроенію. Въ теченіи первыхъ нѣсколькихъ дней можно было опасаться, что они погибнутъ голодной смертью; понемногу, однако, ихъ удалось пріучить пить коровье молоко, для каковой цѣли была изловлена арканомъ дикая корова. Еще черезъ недѣлю они, повидимому, нѣсколько примирились со своей участью и уже всегда давали понять своему хозяину, когда имъ хотѣлось ѣсть или пить.

II.

Охотникъ далъ медвѣжатамъ имена Джэка и Джилли. Джилли, маленькая фурія, ничего не дѣлала для того, чтобы заставить Лэна измѣнить составившееся у него при первомъ же знакомствѣ съ нею дурное мнѣніе о ея характерѣ. Когда въ опредѣленные часы Лэнъ Келліанъ приносилъ ѣду, она взбиралась на самую верхушку столба и оттуда сердито ворчала или, въ угрюмомъ молчаніи, бросала пугливые взгляды. Джэкъ-же, завидя своего хозяина съ ѣдой, сползалъ внизъ и, тихонько визжа, шелъ ему на встрѣчу, насколько позволяла длина его цѣпи; затѣмъ съ жадностью набрасывался на ѣду и быстро уничтожалъ ее, проявляя при этомъ столько же увлеченія, какъ и дурныхъ манеръ. У него были свойственныя ему одному ужимки и забавныя выходки, и онъ являлся живымъ опроверженіемъ того мнѣнія, что животнымъ не свойственно чувствою мора. Черезъ мѣсяцъ онъ сталъ уже настолько ручнымъ, что ему была возвращена полная свобода движеній. Онъ слѣдовалъ за своимъ хозяиномъ, какъ собака, и его проказы и забавныя выходки доставляли всегда одинаковое удовольствіе Келліану и немногимъ друзьямъ, которыхъ онъ имѣлъ въ горахъ.

Вдоль берега рѣки тянулся лугъ, дававшій Лэну каждый годъ достаточно сѣна для прокормленія его двухъ лошадей въ теченіе всей зимы. Въ этомъ году, когда пришло время косить траву, Джэкъ ежедневно сопровождалъ Лэна на лугъ, то слѣдуя за нимъ шагъ за шагомъ, не взирая на опасную близость косы, то часами просиживая, свернувшись клубкомъ, на его курткѣ и усердно охраняя ее отъ нападенія бѣлокъ и тому подобныхъ злонамѣренныхъ существъ. Пріятное разнообразіе въ это времяпрепровожденіе вносили пчелиныя гнѣзда, которыя Келліанъ находилъ отъ времени до времени въ землѣ. Джэкъ, само собою разумѣется, любилъ медъ и прекрасно зналъ, что такое пчелиное гнѣздо; поэтому услышавъ зовъ — «Медъ, Джэки, медъ!» — онъ сейчасъ же отправлялся, спѣша и переваливаясь, туда, куда его звали. Поводя носомъ въ знакъ удовольствія, онъ приближался съ большой осторожностью, такъ какъ хорошо зналъ, что у пчелъ есть жала. Съ величайшей старательностью онъ сначала прицѣливался лапой и затѣмъ ловко отпускалъ ударъ, продолжая такой маневръ до тѣхъ поръ, пока всѣ пчелы, одна за другой, не были раздавлены. Потомъ, пыхтя и сопя, онъ начиналъ ворошить гнѣздо, чтобы убѣдиться, что въ немъ не осталось больше ни одной пчелы. Отдѣлавшись такимъ образомъ отъ десятка — другого насѣкомыхъ, составлявшихъ рой, Джэкъ тщательно выкапывалъ изъ земли все гнѣздо и съѣдалъ сначала медъ, потомъ личинокъ и восковыя ячейки и, наконецъ, убитыхъ пчелъ, шумно чавкая, какъ поросенокъ у корыта; при этомъ его длинный, гибкій и красный языкъ безпрестанно находился въ движеніи, слѣдя за тѣмъ, чтобы ни одна крошечка воска, ни одна капелька меда не минули его жадной пасти.

Ближайшимъ сосѣдомъ Лэна былъ Лу Бонэми, бывшій пастухъ, бродившій нѣкогда съ большими стадами коровъ и овецъ, а теперь намѣревавшійся стать рудокопомъ. Онъ жилъ со своей собакой въ небольшой хижинѣ на разстояніи мили отъ Келліана. Бонэми былъ разъ свидѣтелемъ зрѣлища, какъ Джэкъ «справлялся съ пчелами». Однажды, придя къ Келліану, онъ крикнулъ:

— Лэнъ, тащи сюда Джэка, мы сейчасъ славно позабавимся!

Онъ направился внизъ по рѣкѣ въ лѣсъ. Келліанъ послѣдовалъ за нимъ, а Джэкъ немного спустя заковылялъ по слѣдамъ Келліана, отъ времени до времени втягивая ноздрями воздухъ, чтобы убѣдиться, что онъ идетъ по вѣрнымъ слѣдамъ.

— Сюда, Джэкъ, медъ! медъ! — крикнулъ ему Бонэми, указывая вверхъ на дерево, на которомъ виднѣлось громадное осиное гнѣздо.

Джэкъ наклонилъ голову въ одну сторону и повелъ носомъ въ другую. Несомнѣнно, насѣкомыя, носящіяся съ жужжаніемъ вокругъ дерева, выглядятъ, какъ пчелы, хотя ему, Джэку, никогда раньше не приходилось видѣть пчелинаго гнѣзда такой формы и на такомъ мѣстѣ.

Однако онъ сталъ карабкаться вверхъ по стволу. Мужчины стояли внизу и ждали, что будетъ — Лэнъ еще колебался, слѣдуетъ ли ему пускать своего любимца на такую опасность, Бонэми же настаивалъ, говоря, что это будетъ страшно весело такъ подшутить надъ маленькимъ лакомкой. Джэкъ добрался до вѣтки, надъ которой, высоко надъ водой, висѣло громадное гнѣздо; но по мѣрѣ того, какъ онъ подвигался впередъ, осторожность его все увеличивалась. Онъ никогда раньше не видалъ подобнаго пчелинаго гнѣзда; оно и не имѣло вовсе настоящаго запаха. Онъ дѣлаетъ шагъ впередъ по вѣткѣ — какой громадный рой пчелъ! — еще одинъ шагъ — это все таки несомнѣнно пчелы — онъ осторожно подымаетъ лапу — а гдѣ пчелы, тамъ и медъ — еще шагъ впередъ — его отдѣляетъ теперь разстояніе не больше четырехъ футовъ отъ громаднаго бумажнаго мѣшка, привѣшеннаго къ дереву. Пчелы такъ сердито жужжатъ, что Джэкомъ овладѣваютъ сомнѣнія и онъ отступаетъ назадъ. Тогда Бонами тихимъ, полнымъ лицемѣрія голосомъ говоритъ ему:

— Медъ — Джэки — медъ!

Все еще колеблясь, медвѣженокъ однако снова подвигается впередъ, къ счастью для него, чрезвычайно осторожно. Онъ не дѣлаетъ ни одного быстраго, порывистаго движенія и долго ждетъ, хотя нетерпѣніе обуреваетъ его, пока не убѣждается, что весь рой насѣкомыхъ, которыхъ онъ принимаетъ за пчелъ, скрылся въ гнѣздѣ. Тогда Джэкъ поводитъ носомъ и тихонько подвигается опять впередъ. Очутившись какъ разъ надъ роковымъ бумажнымъ мѣшкомъ, онъ одной своей маленькой мозолистой лапой прикрываетъ отверстіе его, а другой схватываетъ все гнѣздо — въ то же мгновеніе онъ вмѣстѣ съ мѣшкомъ летитъ внизъ и погружается съ головой въ воду. Но онъ не теряется; задними лапами онъ проворно разрываетъ въ куски гнѣздо и, оставивъ его въ водѣ, самъ выбирается на берегъ. Истерзанные остатки гнѣзда плывутъ внизъ по рѣкѣ, Джэкъ бѣжитъ вдоль берега рядомъ съ ними и, улучивъ минуту, когда мѣшокъ съ сотомъ останавливается въ мелкомъ мѣстѣ, онъ снова погружаетъ его въ воду. Когда осы всѣ оказываются мертвыми или промокшими настолько, что уже не представляютъ опасности, онъ съ торжествомъ вытаскиваетъ свою добычу на берегъ. Увы! меду въ сотахъ не оказалось. Конечно, это было разочарованіе; но за то тамъ оказались цѣлыя кучи жирныхъ бѣлыхъ личинокъ — почти такихъ же вкусныхъ — и Джэкъ съ наслажденіемъ принялся ихъ уничтожать, пока его брюхо не приняло вида маленькаго, туго набитаго барабана.

— Ну, что? — спросилъ Лэнъ, смѣясь.

— Въ дуракахъ-то оказались мы, — отвѣтилъ Бонами съ гримасой.

III.

Джэкъ развивался быстро и въ короткое время значительно окрѣпъ и сталъ отважнымъ, живымъ и смѣлымъ медвѣженкомъ. Скоро онъ былъ въ состояніи провожать Кэлліана до самой хижины Бонами. Однажды, глядя, какъ онъ кувыркался въ припадкѣ неудержимой веселости, Кэлліанъ сказалъ своему другу:

— Я боюсь, что какой-нибудь охотникъ набредетъ на него въ лѣсу и подстрѣлитъ, принявъ его за дикаго медвѣдя.

— Но въ такомъ случаѣ почему бы тебѣ не продѣть ему въ уши кольца, какъ дѣлаютъ съ овцами? — предложилъ бывшій пастухъ.

Келліанъ послѣдовалъ этому совѣту; Джэку, правда противъ его воли, прокололи уши и вдѣли огромныя серьги, какъ премированному барану. Лэномъ, безъ сомнѣнія, руководило при этомъ хорошее намѣреніе, но крупныя кольца, вдѣтыя въ уши Джэка, отнюдь не отличались ни красотой, ни удобствомъ. Джэкъ въ теченіе нѣсколькихъ дней отчаянно воевалъ съ ними и когда однажды онъ притащилъ домой цѣлую вѣтку, застрявшую въ его лѣвой серьгѣ, Келліанъ рѣшился избавить его отъ непріятнаго и неудобнаго украшенія и вынулъ серьги изъ ушей его.

Въ жилищѣ Бонэми Джэкъ пріобрѣлъ два новыхъ знакомства — драчливаго и сварливаго барана, который на вѣки вѣчные внушилъ ему враждебное чувство ко всему, что по запаху напоминало барановъ — и собаки Бонэми.

Это была живая, подвижная, вѣчно лающая овчарка, отличавшаяся весьма непріятнымъ нравомъ. Ей казалось, что нѣтъ на свѣтѣ большаго удовольствія, какъ поймать Джэка зубами за пятку и вслѣдъ затѣмъ сейчасъ же удрать за предѣлы досягаемости. Шутка-шуткой, и Джэкъ самъ очень хорошо понималъ шутки; но эта мерзкая собаченка никогда не знала предѣловъ своимъ проказамъ. Такимъ образомъ первое и второе посѣщеніе хижины Бонэми было совершенно отравлено для Джэка тираніей собаченки. Если бы онъ могъ поймать ее, онъ бы раздѣлался съ ней къ полному своему удовлетворенію; но онъ не обладалъ достаточнымъ для этого проворствомъ. Единственнымъ его спасеніемъ было взобраться на дерево. Скоро онъ убѣдился, что чувствуетъ себя счастливѣе вдали отъ хижины Бонэми, и съ этихъ поръ, какъ только онъ замѣчалъ, что его покровитель направляется въ сторону жилища рудокопа, онъ бросалъ на него взглядъ, въ которомъ ясно можно было прочесть: «нѣтъ, спасибо за такое удовольствіе!» — и поворачивалъ домой, гдѣ развлекался собственными средствами.

Но его врагъ часто приходилъ со своимъ хозяиномъ въ хижину охотника и здѣсь принимался за свое любимое развлеченіе — дразнить маленькаго медвѣженка. Это занятіе представлялось овчаркѣ настолько интереснымъ, что она скоро научилась приходить къ Келліану одна всякій разъ, когда чувствовала потребность порѣзвиться и позабавиться. Въ концѣ концовъ Джэкъ ни одной минуты не чувствовалъ себя въ безопасности отъ своего врага. Но всему этому скоро насталъ довольно неожиданный конецъ.

Въ одинъ жаркій день, въ то время, какъ мужчины спокойно курили свои трубки передъ хижиной Келліана, собака, обративъ Джэка въ бѣгство и заставивъ его влѣзть на дерево, растянулась въ тѣни его вѣтвей, почувствовавъ желаніе соснуть. Черезъ нѣсколько минутъ она задремала, забывъ о Джэкѣ и обо всемъ на свѣтѣ. Медвѣженокъ сначала сидѣлъ на деревѣ совершенно спокойно; но вотъ взглядъ его блестящихъ маленькихъ глазъ упалъ на ненавистное животное и въ его маленькой головѣ зародилась мысль. Безшумно и медленно онъ сталъ ползти по вѣткѣ, на которой сидѣлъ, пока не очутился надъ своимъ врагомъ. Собачонка дремала, изрѣдка потягиваясь во снѣ и издавая слабые звуки, свидѣтельствовавшіе о томъ, что она видитъ пріятные сны; ей снилась, по всей вѣроятности, какая-нибудь удачная охота, а, можетъ быть, что еще вѣроятнѣе, она во снѣ дразнила какого-нибудь маленькаго безпомощнаго медвѣженка. Конечно, Джэкъ ничего этого не зналъ. Единственнымъ его сознательнымъ ощущеніемъ, безъ сомнѣнія, было то, что онъ ненавидитъ эту собаченку и что настала минута, когда онъ можетъ вымѣстить на ней свою ненависть. Очутившись какъ разъ надъ своимъ тираномъ, онъ взглядомъ измѣрилъ разстояніе и прыгнулъ прямешенько на туловище своего врага. Какое ужасное пробужденіе для собаки! но она не издала ни одного звука по той простой причинѣ, что не могла вздохнуть. Хотя ни одна косточка у нея не была сломана, но, когда медвѣженокъ выпустилъ ее, наконецъ, изъ своихъ лапъ, у нея едва хватило силы поплестись прочь отъ побѣдителя въ молчаливомъ признаніи своего пораженія. Джэкъ же торжествующе похлопывалъ ей вслѣдъ своими лапами, на которыхъ виднѣлись клочья мяса побѣжденнаго врага.

Очевидно, это была превосходная мысль. Съ этихъ поръ, когда Джэкъ отправлялся со своимъ хозяиномъ къ Бонами, на что онъ снова счелъ возможнымъ рѣшиться, или рудокопъ приводилъ свою собаку къ Келліану, она не отваживалась больше дразнить медвѣженка и хватать его за пятки; занятіе это потеряло для нея интересъ и скоро этотъ родъ развлеченія былъ совершенно забытъ.

IV.

Джэкъ былъ веселъ и шаловливъ; Джилли была угрюма. Джэка баловали, онъ пользовался полной свободой и благодаря этому становился все веселѣе и шаловливѣе; Джилли же били и держали на цѣпи, и она поэтому становилась все угрюмѣе. Она пользовалась дурной репутаціей и часто бывала бита только за это. Въ жизни обыкновенно такъ бываетъ.

Однажды, когда Лэна не было дома, Джилли порвала свою цѣпь и присоединилась къ брату. Она проникли въ маленькую кладовую Лэна и среди запасовъ провизіи предались самому безудержному кутежу. Они наѣлись отборнѣйшихъ вещей; болѣе обыкновенныя вещи, какъ крупу, масло, муку, привезенныя на лошадяхъ за пятьдесятъ миль, они сочли достаточнымъ разсыпать и размазать по полу. Джэкъ только что разорвалъ послѣдній мѣшокъ съ мукой, а Джилли стояла въ недоумѣніи надъ ящикомъ съ порохомъ, не зная, что съ нимъ начать, какъ какая то тѣнь заслонила свѣтъ и въ дверяхъ кладовой появился Келліанъ, изображая на своемъ лицѣ, точно на картинѣ, изумленіе и гнѣвъ. Маленькимъ медвѣжатамъ ничего не было извѣстно о картинахъ, но они имѣли нѣкоторое представленіе о томъ, что такое гнѣвъ. Повидимому, они понимали, что нагрѣшили, или по крайней мѣрѣ, что имъ грозитъ опасность. Джилли, перепачканная и угрюмая, забилась въ темный уголъ, откуда, сверкая глазами, недовѣрчиво смотрѣла на охотника. Джэкъ же, склонивъ голову на бокъ и совершенно повидимому забывъ о своемъ дурномъ поведеніи, издалъ ворчаніе полное восторга и восхищенія; затѣмъ поспѣшивъ навстрѣчу Лэну, онъ сталъ визжать, поводить носомъ и, поднявъ кверху свои грязныя, масляныя лапы, очевидно ждалъ, что его возьмутъ на руки и станутъ ласкать, точно онъ былъ самымъ добродѣтельнымъ медвѣженкомъ на свѣтѣ.

Лицо охотника разгладилось и выраженіе гнѣва исчезло съ него, когда перепачканный маленькій наглецъ сталъ карабкаться по его ногѣ.

— Маленькій чертенокъ! — пробормоталъ онъ, — я тебѣ расквашу твою негодную морду!

Но онъ этого не сдѣлалъ. Онъ взялъ на руки грязное и липкое маленькое животное и сталъ его по обыкновенію ласкать, между тѣмъ какъ Джилли — не болѣе виноватая, чѣмъ Джэкъ, скорѣе заслуживающая большаго снисхожденія въ виду того, что ее меньше приручали — Джилли перенесла на себѣ всѣ ужасы его гнѣва и была привязана къ столбу двойной цѣпью; такимъ образомъ она на будущее время была лишена возможности снова такъ дурно себя вести.

Это былъ день неудачъ для Келліана. Утромъ этого дня онъ упалъ и сломалъ свою винтовку. Вернувшись домой, онъ нашелъ свои съѣстные припасы уничтоженными. Но это было еще не все. Новое испытаніе ждало его.

Вечеромъ того же злополучнаго дня въ хижину Келліана явился какой-то незнакомецъ съ лошадьми и поклажей и попросилъ позволенія переночевать у него. Джэкъ былъ въ самомъ веселомъ и игривомъ настроеніи и забавлялъ хозяина и гостя своими уморительными выходками. На утро, собираясь въ дальнѣйшій путь, незнакомецъ сказалъ Лэну:

— Послушай, берешь двадцать пять долларовъ (долларъ — около 2 рублей) за обоихъ медвѣжатъ?

Лэнъ колебался; но, вспомнивъ объ уничтоженной провизіи, своемъ пустомъ кошелькѣ и сломанномъ ружьѣ, онъ отвѣтилъ:

— Давай пятьдесятъ и дѣло въ шляпѣ.

— Идетъ!

Сдѣлка была заключена, деньги уплочены и четверть часа спустя незнакомецъ уѣхалъ съ двумя медвѣжатами въ корзинкахъ по обѣ стороны сѣдла.

Джилли была мрачна и молчалива; Джэкъ испустилъ визжаніе, отозвавшееся укоромъ въ сердцѣ Лэна. Но дѣло было сдѣлано, и скоро сосновый лѣсъ укрылъ въ своей глубинѣ незнакомца, его трехъ вьючныхъ лошадей и обоихъ маленькихъ медвѣжатъ.

— Что жъ, я радъ, что его нѣтъ больше, — повторялъ Лэнъ самому себѣ съ дѣланной свирѣпостью, хотя чувствовалъ, какъ червякъ раскаянія начинаетъ уже терзать его. Онъ принялся приводить въ порядокъ свою хижину. Онъ отправился въ кладовую и сталъ собирать остатки провизіи. Въ концѣ концовъ, тамъ осталось еще порядочно таки. Онъ прошелъ мимо ящика, въ которомъ Джэкъ обыкновенно спалъ. Какъ тихо въ немъ было! Взглядъ его упалъ на дверь, какъ разъ на то мѣсто, гдѣ Джэкъ обыкновенно царапался въ дверь, требуя, чтобы его впустили въ хижину. Лэнъ вздрогнулъ при мысли, что онъ больше не услышитъ этого звука; но въ ту же минуту онъ сказалъ себѣ съ проклятіемъ, что онъ «чертовски радъ этому». Онъ пробродилъ вокругъ хижины часъ или два, принимаясь то за одно, то за другое, но въ сущности не сдѣлалъ ничего; потомъ вдругъ вскочилъ на свою лошадь и поскакалъ, какъ сумасшедшій, по слѣдамъ незнакомца. Онъ замучилъ лошадь, но черезъ два часа догналъ незнакомца при переходѣ черезъ рѣку.

— Послушай, я ошибся. Я не долженъ былъ продавать ихъ этихъ маленькихъ медвѣжатъ, по крайней мѣрѣ, Джэка… Я… я… ну, словомъ, я беру свое слово назадъ. Вотъ твои деньги.

— Я вполнѣ доволенъ сдѣлкой, — сказалъ незнакомецъ холодно.

— Да, но я недоволенъ, — сказалъ Лэнъ горячо, — и я хочу получить обратно своихъ медвѣжатъ.

— Если ты для этого только явился сюда, то потерялъ напрасно время, — послѣдовалъ отвѣтъ.

— Ну, это мы еще увидимъ. — И бросивъ всаднику золотыя монеты, Лэнъ направился прямо къ корзинкѣ, откуда слышалось радостное визжаніе Джэка узнавшаго голосъ своего покровителя.

— Прочь! — произнесъ незнакомецъ короткимъ, рѣзкимъ тономъ человѣка, привыкшаго повелѣвать. Лэнъ обернулся и увидѣлъ направленное на него дуло пистолета.

— Ты хочешь стрѣлять, — сказалъ онъ; — я безоруженъ. Но послушай, этотъ маленькій медвѣжонокъ моя единственная радость; онъ мой постоянный товарищъ и мы очень привязаны другъ къ другу. Я не зналъ, что мнѣ такъ будетъ не хватать его. Теперь послушай: вотъ тебѣ твои пятьдесятъ долларовъ, ты отдашь мнѣ Джэка, а Джилли оставишь себѣ.

— Если ты можешь выложить пятьсотъ золотыхъ, тогда бери его; если же нѣтъ, то ты станешь у того дерева и будешь стоять не оглядываясь и не шевеля рукой; при первомъ твоемъ движеніи я выстрѣлю. Выбирай.

Горные законы чрезвычайно суровы, и такъ какъ у Лэна не было никакого оружія, то ему ничего не оставалось, какъ повиноваться. Онъ сталъ у указаннаго дерева на разстояніи пистолетнаго выстрѣла. Жалобное визжаніе Джэка рѣзало его по сердцу, но онъ слишкомъ хорошо зналъ обычаи горцевъ, чтобы повернуться или сдѣлать еще какое-нибудь предложеніе. Незнакомецъ уѣхалъ.

Случается, что человѣкъ тратитъ тысячу долларовъ на то, чтобы стать обладателемъ какого-нибудь дикаго звѣря, и считаетъ свою добычу достойной такой цѣны — но не надолго. Черезъ нѣкоторое время онъ уже готовъ продать ее за полъ-цѣны, потомъ за четверть и кончаетъ тѣмъ, что отдаетъ ее даромъ. Смѣшные медвѣжата вначалѣ очень забавляли ихъ новаго обладателя, и онъ соотвѣтственно и цѣнилъ ихъ; но спустя короткое время они стали ему казаться съ каждымъ днемъ все болѣе безпокойными и все менѣе забавными. Когда черезъ недѣлю онъ остановился въ гостинницѣ, гдѣ обыкновенно находили пріютъ черные охотники, и владѣлецъ гостинницы предложилъ ему лошадь въ обмѣнъ на обоихъ медвѣжатъ, онъ съ радостью согласился. Для Джэка и Джилли насталъ конецъ путешествію въ корзинахъ.

Новый хозяинъ ихъ не отличался ни кротостью и мягкостью характера, ни терпѣніемъ. Уже Джэку, не смотря на все его добродушіе, пришлось убѣдиться въ этомъ, когда его вынимали изъ корзины. Но когда очередь дошла до своенравной маленькой Джилли, когда надо было ее вытащить изъ корзины и надѣть на нее ошейникъ, то разыгралась весьма непріятная сцена, окончившаяся тѣмъ, что въ ошейникѣ больше не оказалось нужды. Хозяинъ гостинницы двѣ недѣли носилъ руку на перевязи, а Джэку пришлось одному бродить по двору на цѣпи.

V.

Въ теченіе слѣдовавшихъ затѣмъ восемнадцати мѣсяцевъ жизнь Джэка не была богата пріятными и интересными впечатлѣніями. На всемъ пространствѣ земного шара въ его распоряженіи была окружность всего лишь въ двадцать футовъ въ поперечникѣ вокругъ кола на дворѣ. Синѣющія горы на горизонтѣ, близкія сосновыя рощи, даже самая гостинница были для него далекими неподвижными звѣздами, вся красота и великолѣпіе которыхъ лишь слабо отражались въ его небольшихъ свѣтлыхъ глазахъ. Даже люди и лошади были внѣ сферы его существованія и находились приблизительно въ такомъ же отношеніи къ нему, какъ кометы къ землѣ. Всѣ забавныя выходки, благодаря которымъ его такъ цѣнили, были мало по малу забыты вслѣдствіе того, что онъ росъ въ цѣпяхъ.

Вначалѣ маленькая кадочка изъ-подъ масла составляла вполнѣ просторное помѣщеніе для него, но онъ росъ быстро и въ короткое время перемѣнилъ нѣсколько квартиръ, перейдя послѣдовательно всѣ промежуточныя стадіи, въ видѣ маленькаго боченка изъ-подъ гвоздей, боченка большей величины изъ-подъ муки, кадки изъ подъ деревяннаго масла и т. д.

Послѣднимъ его жилищемъ была большая бочка, въ которой онъ могъ двигаться очень свободно.

Гостинница была расположена какъ разъ въ томъ мѣстѣ, гдѣ горная цѣпь Сіерра со своими дубовыми лѣсами, понижаясь, спускалась къ золотымъ долинамъ Сакраменто. Природа щедро надѣлила эту мѣстность своими чудеснѣйшими дарами. Здѣсь было все — роскошные ковры цвѣтовъ, обиліе плодовъ, свѣтъ и тѣнь, сухія пастбища, быстро текущія рѣки и журчащіе ручейки. Громадныя деревья разнообразили ландшафтъ, а на востокѣ надъ лѣсомъ горныхъ сосенъ надвигались огромными каменными глыбами величественныя вершины Сіерры. Позади дома протекалъ благороднаго происхожденія горный потокъ; онъ былъ скованъ въ настоящее время шлюзами и плотинами, но его родоначальникъ, горный ручей, зародился въ мрачныхъ ущельяхъ стараго Таллака.

Всюду кругомъ, куда ни глянетъ глазъ, разлита красота, богатая жизнь, яркія краски. Но тѣмъ низменнѣе и грязнѣе казались люди, появлявшіеся въ этой гостинницѣ. Глядя на нихъ, невольно приходило въ голову сомнѣніе въ томъ, что человѣкъ дѣйствительно — царь природы, вѣнецъ творенія. Ни одна самая глухая, грязная городская улица никогда не видѣла такого грубаго, грязнаго сброда, и Джэкъ, если бы мозгъ его былъ способенъ къ такимъ разсужденіямъ, долженъ былъ бы тѣмъ ниже цѣнить двуногихъ, чѣмъ ближе онъ ихъ узнавалъ. Жестокость была долей Джэка въ этотъ періодъ его жизни и ненависть — его отвѣтомъ на нее.

Почти единственной забавной выходкой Джэка теперь была его манера пить пиво. Онъ очень любилъ этотъ напитокъ, и люди, собиравшіеся въ гостиницѣ, часто давали ему бутылку пива только для того, чтобы посмотрѣть, съ какой ловкостью онъ примется снимать проволоку и раскупоривать бутылку. Какъ только пробка хлопала, онъ хваталъ бутылку обѣими передними лапами и выпивалъ содержимое до послѣдней капли.

Иногда однообразное теченіе его жизни прерывалось сраженіемъ съ собаками. Его мучители приводили съ собой своихъ собакъ и науськивали ихъ на медвѣженка. Повидимому, и люди, и собаки находили это чрезвычайно веселымъ развлеченіемъ, покуда Джэкъ не научился справляться со своими врагами. Вначалѣ онъ обыкновенно сразу бросался съ бѣшенствомъ на ближайшаго изъ своихъ четвероногихъ мучителей, забывая о своей цѣпи, которая не давала ему возможности настигнуть врага, а въ это время сзади на него нападала другая собака. Но черезъ мѣсяцъ или два онъ совершенно измѣнилъ свой методъ. Онъ пріучилъ себя сидѣть неподвижно, прислонясь къ бочкѣ, и спокойно смотрѣть на скачущихъ вокругъ него съ шумомъ и лаемъ собакъ, дѣлая, однако, видъ, что онъ не обращаетъ на нихъ никакого вниманія, какъ бы близко онѣ ни подходили къ нему. Но какъ только онѣ собирались въ одну кучу, онъ вскакивалъ и стремительно бросался на нихъ. При этомъ неизбѣжно находившіяся сзади собаки мѣшали переднимъ во-время улизнуть и Джэку всякій разъ удавалось поймать одного или двухъ изъ своихъ враговъ. Такимъ образомъ это развлеченіе скоро потеряло для собакъ всякую привлекательность.

Когда Джэку было около полутора года, произошелъ случай, не поддающійся никакому объясненію. Джэкъ пріобрѣлъ славу опаснаго звѣря, потому что разъ онъ ударомъ своей лапы искалѣчилъ человѣка, а другой разъ едва не убилъ пьянаго дурака, вздумавшаго вступить съ нимъ въ борьбу. Однажды вечеромъ какой-то пастухъ, зашедшій въ гостиницу, напился до пьяна и оскорбилъ нѣсколько бывшихъ тамъ странствующихъ фокусниковъ. Такъ какъ онъ былъ безоруженъ, то они рѣшили, что самымъ лучшимъ удовлетвореніемъ для нихъ будетъ поколотить его хорошенько. Фако Тампико счелъ за лучшее обратиться въ бѣгство и, выскочивъ за дверь, устремился къ задней части дома, на дворъ. Преслѣдователи его были еще болѣе пьяны, чѣмъ онъ, но, охваченные злобой, пустились за нимъ въ погоню. Впрочемъ, у нихъ хватило еще сообразительности не подходить на близкое разстояніе къ Джэку. Не найдя Фако, они пошли за огнемъ и только, убѣдившись при свѣтѣ фонарей, что его нѣтъ на дворѣ, они къ большому своему удовлетворенію рѣшили, что онъ упалъ въ рѣку, протекавшую за гумномъ, и безъ сомнѣнія утонулъ. Съ грубыми шутками они вернулись въ домъ.

На слѣдующее утро поваръ, выйдя на дворъ, услыхалъ какіе-то странные звуки, исходившіе изъ помѣщенія медвѣдя; казалось, будто кто-то спросонья произноситъ какія-то слова, въ отвѣтъ на которыя раздалось глухое медвѣжье ворчаніе.

Поваръ приблизился настолько, насколько хватило у него смѣлости, и заглянулъ внутрь бочки. Тотъ же самый сонный голосъ пробормоталъ опять: «чего толкаешься, дьяволъ!» и человѣческій локоть на мгновеніе высунулся изъ бочки; и опять отвѣтомъ было нетерпѣливое медвѣжье ворчаніе.

Когда солнце взошло, то къ всеобщему удивленію оказалось, что въ берлогѣ медвѣдя находился исчезнувшій наканунѣ вечеромъ пастухъ, который самымъ спокойнымъ образомъ проспалъ свой хмѣль, можно сказать, въ самой пасти смерти. Мужчины хотѣли было вытащить его изъ бочки, но маленькій Гризли ясно показалъ, что имъ удастся это сдѣлать только, переступивъ черезъ его трупъ. Съ дикимъ бѣшенствомъ онъ бросался на каждаго, кто отваживался приблизиться, и только, когда мужчины оставили эту безплодную попытку, онъ улегся у входа въ свое жилище съ явнымъ намѣреніемъ никого не пропускать къ своему плѣннику. Пастухъ, наконецъ, пришелъ въ себя; слегка приподнявшись на локтяхъ и осмотрѣвшись кругомъ, онъ увидалъ, что былъ во власти юнаго Гризли; не долго думая, онъ тихонько переступилъ черезъ спину своего охранителя и удралъ что было мочи, даже не сказавъ «спасибо» за гостепріимство.

Приближалось четвертое Іюля^[3]. Владѣлецъ гостиницы, которому его свирѣпый плѣнникъ во дворѣ успѣлъ уже порядкомъ надоѣсть, объявилъ, что онъ отпразднуетъ день Свободы и Независимости большимъ сраженіемъ между дикимъ Быкомъ и свирѣпымъ калифорнскимъ Гризли. Извѣстіе это съ необыкновенной быстротой.облетѣло всѣ ближнія и дальнія окрестности. Въ горной гостиницѣ начались приготовленія къ празднику. На крышѣ конюшни были устроены сидѣнія по пятидесяти центовъ каждое. Громадный возъ былъ до половины нагруженъ сѣномъ и поставленъ у самаго загона; съ него можно было великолѣпно все видѣть и на немъ мѣста продавались по доллару. Старый загонъ былъ приведенъ въ порядокъ, гдѣ нужно поставлены новые столбы, кой-гдѣ починена ограда. Въ утро торжественнаго дня первымъ дѣломъ поймали злого стараго быка, котораго мучили до тѣхъ поръ, пока не увидали, что онъ «готовъ» и въ достаточной степени опасенъ.

Между тѣмъ Джэка поймали съ помощью аркана, заключили въ его бочку и заколотили ее. Его цѣпь была крѣпко припаяна къ ошейнику, поэтому послѣдній пришлось съ него снять; впрочемъ, хозяинъ не сомнѣвался, что его и такъ легко будетъ поймать, если это понадобится, послѣ того, какъ быкъ раздѣлается съ нимъ по своему.

Бочку прикатили къ калиткѣ забора, и всѣ приготовленія были окончены.

Со всѣхъ сторонъ стали стекаться пастухи въ самыхъ пышныхъ своихъ нарядахъ, а не надо забывать, что калифорнскіе пастухи — величайшіе франты среди пастуховъ всего міра. Съ ними явились самыя красивыя дѣвушки изъ окрестностей. Фермеры и хозяева гостиницъ прибыли издалека, чтобы посмотрѣть борьбу между быкомъ и медвѣдемъ. Общество собралось чрезвычайно разнообразное. Тутъ были рудокопы изъ горныхъ мѣстностей, мексиканскіе владѣльцы стадъ, мелкіе торговцы изъ Плэсервилля, чужестранцы изъ Сакраменто; городъ и деревня, горы и равнины имѣли здѣсь своихъ представителей. На мѣста на возу съ сѣномъ былъ такой спросъ, что пришлось притащить еще одинъ возъ. На крышѣ конюшни всѣ мѣста были распроданы. Зловѣщій трескъ то здѣсь, то тамъ въ бревнахъ крыши, правда, слегка повліялъ на цѣны, понизивъ ихъ, но нѣсколько крѣпкихъ подпорокъ вполнѣ поправили дѣло. Все было готово къ великому сраженію. Люди, жившіе среди стадъ рогатаго скота, держали пари на быка.

— Я вамъ говорю, нѣтъ ничего на свѣтѣ, что бы могло устоять противъ хорошаго дикаго быка.

Горцы же стояли за медвѣдя.

— Экъ, куда хватилъ! Что значитъ быкъ въ сравненіи съ Гризли? Я вамъ скажу, я видѣлъ, какъ Гризли справился съ лошадью однимъ ударомъ своей лапы. Подумаешь, быкъ! Держу пари, что второй разъ ему не появиться въ такомъ сраженіи.

Такъ они спорили, горячились и бились объ закладъ. Женщины же между тѣмъ, стараясь превзойти одна другую напыщенностью и чопорностью, дѣлали видъ, что имъ «все это надоѣло, и что шумъ и суета дѣйствуютъ имъ на нервы»; въ дѣйствительности же онѣ были заинтересованы предстоящимъ зрѣлищемъ не меньше мужчинъ.

Все было готово, и хозяинъ далъ сигналъ начинать.

Фако Тампико ухитрился привязать къ хвосту быка пучекъ древесныхъ иглъ и колючекъ, и дикое животное, исхлеставъ самого себя до крови, буквально привело себя въ бѣшенство.

Бочку съ Джэкомъ предварительно катали по двору съ тѣмъ, чтобы привести медвѣженка въ состояніе крайняго возбужденія. Подкативъ ее однимъ концомъ къ самому входу на арену, Фако, по знаку хозяина, удалилъ дно. Теперь ничто не мѣшало Джэку выскочить и наброситься на быка. Но онъ этого не сдѣлалъ. Шумъ и суета, видъ толпы подѣйствовали на него такъ, что онъ рѣшилъ не двигаться съ мѣста. Державшіе пари на быка уже стали издавать насмѣшливые крики. Быкъ сталъ приближаться, ревя и пыхтя, поминутно останавливаясь и ударяя копытомъ въ землю. Онъ держалъ голову очень высоко и приближался медленно, пока не подошелъ на разстояніе десяти футовъ отъ мѣстонахожденія Гризли; тогда, испустивъ фырканье, онъ повернулся и убѣжалъ прочь. Теперь насталъ чередъ торжествовать стоявшимъ за медвѣдя.

Но толпа жаждала борьбы, и Фако, забывъ, чѣмъ онъ обязанъ Джэку, кинулъ къ нему въ бочку нѣсколько маленькихъ петардъ, какія чрезвычайно въ ходу въ этотъ день въ Соединенныхъ Штатахъ. «Кракъ!» — Джэкъ внезапно подскочилъ. «Фикъ — кракъ — к-р-р-раа-к-къ, кр-к-крк-къ!» — и Джэкъ, ошеломленный, бросился изъ бочки на арену. Быкъ въ величественной позѣ стоялъ посреди арены, но, увидѣвъ медвѣдя, выскочившаго ему на встрѣчу, онъ коротко фыркнулъ разъ и другой и удалился въ самый дальній уголъ среди свиста и торжествующихъ криковъ.

Быть можетъ, двѣ наиболѣе характерныя особенности сѣраго медвѣдя заключаются въ быстротѣ, съ какой онъ составляетъ планъ дѣйствій, и въ рѣшительности, съ какою онъ выполняетъ его. Раньше еще, чѣмъ быкъ достигъ противоположнаго угла загона, въ головѣ Джэка уже сложился цѣлый планъ дѣйствій. Его маленькіе, какъ у поросенка, глаза съ быстротой молніи обѣжали ограду загона и замѣтили въ ней одно поврежденное мѣсто, черезъ которое можно было перескочить. Въ три секунды онъ былъ тамъ, въ двѣ секунды онъ очутился за оградой, въ одну секунду пробился сквозь перепуганную, бросившуюся бѣжать, толпу и пустился по направленію къ горамъ со всей быстротой, на какую были способны его сильныя и гибкія ноги. Женщины кричали, мужчины вопили, собаки лаяли; наконецъ, часть гостей кинулась къ лошадямъ, которыхъ привязали далеко отъ мѣста, гдѣ должна была происходить борьба, изъ опасенія, чтобы онѣ не испугались. Но на сторонѣ Гризли былъ перевѣсъ въ триста, даже пятьсотъ ярдовъ, и раньше, чѣмъ изъ празднично разряженной толпы отдѣлилась безпорядочная и шумная группа всадниковъ, Джэкъ бросился въ рѣку, стремительный потокъ, который ни одна собака не рѣшалась переплыть, и скоро добрался до холмистой мѣстности, ведущей къ поросшимъ соснами горамъ. Часъ спустя гостиница съ ея тяжелой и унизительной цѣпью, съ ея жестокостями и грубыми двуногими существами была дѣломъ прошлаго, оттѣсненнаго назадъ высокими цѣпями горъ, отрѣзаннаго отъ настоящаго бурною рѣкою, той самой рѣкой, которая образовалась изъ маленькаго ручейка, берущаго начало на его далекой родинѣ, среди сосенъ Таллака.

Это четвертое Іюля было славнымъ днемъ, днемъ Свободы и Независимости для Гризли Джэка.

VI.

Джэкъ не зналъ мѣстности, которая лежала передъ нимъ, но онъ хорошо зналъ, что ему нужно уйти какъ можно дальше отъ человѣческой толпы, а потому выбиралъ наиболѣе недоступныя мѣста, карабкаясь все выше и выше.

Нѣсколько часовъ уже онъ странствовалъ такимъ образомъ въ полномъ одиночествѣ, подымаясь съ уступа на уступъ. Равнина давно исчезла изъ виду. Онъ находился теперь среди гранитныхъ скалъ; его окружали ели и сосны, да кусты съ мелкими ягодами, которыя онъ съ большой ловкостью собиралъ на ходу лапами и языкомъ. Онъ остановился для отдыха лишь тогда, когда горячее полуденное солнце сдѣлало невозможнымъ дальнѣйшій путь.

Была темная ночь, когда онъ проснулся; но медвѣди не боятся темноты — напротивъ, ихъ скорѣе пугаетъ дневной свѣтъ. Онъ сталъ продолжать свой путь, гонимый все тѣмъ же стремленіемъ уйти отъ опасности. Въ концѣ концовъ онъ добрался такимъ образомъ до самой высокой цѣпи, области его родного Таллака.

Онъ росъ и воспитывался не такъ, какъ растутъ и воспитываются обыкновенно молодые медвѣжата, и не имѣлъ того опыта, какой имѣютъ его братья, выросшіе на свободѣ. Но у него были врожденные инстинкты, выручавшіе во всѣхъ трудныхъ случаяхъ, а носъ его былъ самымъ лучшимъ его руководителемъ. Такъ протекала жизнь Джэка, а ежедневный опытъ этой дикой, свободной жизни далъ возможность его уму развиться.

Факты и лица Джэкъ запоминалъ довольно плохо, но за то, что касается запаховъ, то въ этой области память его была замѣчательна и никогда не измѣняла ему. Онъ забылъ собаку Бонэми, но запахъ собаки Бонэми несомнѣнно пробудилъ бы въ немъ старыя чувства. Онъ забылъ стараго, сердитаго барана, но запахъ его въ мгновеніе ока возбудилъ бы въ немъ гнѣвъ и ненависть; и когда однажды вечеромъ вѣтеръ принесъ откуда-то запахъ барана, то казалось, будто давно забытая прошлая жизнь снова встала передъ Джэкомъ. Онъ много недѣль подрядъ питался исключительно кореньями и ягодами — и вдругъ почувствовалъ страстное желаніе мяса, желаніе, которое отъ времени до времени съ опасной силой овладѣваетъ каждымъ строгимъ вегетаріанцемъ. Бараній запахъ, казалось, былъ отвѣтомъ на эти желанія. Поэтому онъ въ ту же ночь (ни одинъ умный медвѣдь не путешествуетъ днемъ) пустился въ путь, спускаясь съ горъ до тѣхъ поръ, пока обоняніе не привело его къ окруженнной скалами долинѣ. Но еще гораздо раньше, чѣмъ онъ добрался до нея, онъ увидалъ въ ней свѣтъ. Онъ зналъ, что это такое: онъ не разъ видѣлъ, какъ двуногіе устраивали такой свѣтъ вокругъ гостиницы съ непріятными запахами и непріятными воспоминаніями, и потому нисколько не испугался теперь. Онъ продолжалъ свой путь отъ выступа къ выступу тихо и торопливо, потому что запахъ овецъ становился сильнѣе съ каждымъ шагомъ. Остановившись надъ тѣмъ мѣстомъ, гдѣ горѣлъ огонь, онъ прищурилъ глаза, стараясь разглядѣть овецъ. Овечій запахъ чувствовался теперь очень рѣзко, но овецъ нигдѣ не было видно. Вмѣсто нихъ онъ увидалъ въ долинѣ подъ собою пространство сѣрой воды, въ которомъ, казалось, отражались звѣзды; но эти звѣзды не мерцали и вода не журчала. Снизу, правда, доносились какіе-то неясные звуки, но они совершенно не походили на обычный шумъ воды въ горныхъ озерахъ.

Звѣзды эти главнымъ образомъ сосредоточивались неподалеку отъ огня. Джэкъ сталъ снова приближаться и наконецъ приблизился настолько, что даже его глаза могли разглядѣть, что тамъ было. Большое, сѣрое озеро было ничто иное, какъ стадо овецъ, а сверкающія звѣзды — ихъ глаза. У самаго огня виднѣлось нѣчто въ родѣ бревна или низкой, неправильной формы, скамьи — при ближайшемъ разсмотрѣніи оказалось, что это пастухъ и его собака. Оба они представляли собою существа, противъ которыхъ многое можно было имѣть, но овцы растянулись на довольно далекое разстояніе отъ нихъ. Джэкъ зналъ, что ему дѣлать.

Онъ подошелъ совсѣмъ близко къ мѣсту, гдѣ расположились овцы, и увидѣлъ, что оно окружено низенькой оградой; какими маленькими онѣ показались ему по сравненію съ тѣмъ огромнымъ, свирѣпымъ бараномъ, о которомъ у него сохранилось смутное воспоминаніе! Жажда крови охватила его. Онъ перескочилъ черезъ низенькую ограду, ринулся въ стадо, бросившееся прочь отъ него съ тревожнымъ блеяніемъ, ударомъ лапы свалилъ одну овцу, схватилъ ее и, пустившись тѣмъ же путемъ обратно, скрылся въ горахъ.

Пастухъ вскочилъ на ноги и выстрѣлилъ изъ ружья; собака съ громкимъ лаемъ обѣжала все большое стадо. Но Джэка уже не было. Пастухъ удовольствовался тѣмъ, что сдѣлалъ еще нѣсколько выстрѣловъ и сталъ бормотать молитвы.

Это была первая овца въ жизни Джэка, но не послѣдняя. Съ этихъ поръ всякій разъ, когда ему хотѣлось овечьяго мяса — а это сдѣлалось у него частой потребностью — онъ зналъ, что ему надо только спокойно итти вдоль горнаго кряжа, пока его обоняніе не скажетъ ему: «повернись и ступай въ ту сторону»; потому что для медвѣдя почуять носомъ значитъ знать навѣрняка.

VII.

Петро Тамнико и его братъ Фако въ своемъ отношеніи къ овцамъ не признавали никакихъ глупыхъ сантиментальностей. Они не шли впереди своихъ «возлюбленныхъ овечекъ», размахивая своимъ пастушескимъ посохомъ, какъ священнымъ жезломъ, и не будили въ нихъ художественныхъ инстинктовъ звуками свирѣли. Для управленія своимъ стадомъ они употребляли попросту дубину. Они не смотрѣли на своихъ овецъ, какъ на существа, связанныя съ ними крѣпкими узами взаимной привязанности, а видѣли въ нихъ лишь капиталъ на четырехъ ногахъ; каждая овца означала долларъ. Они берегли ихъ только, какъ берегутъ деньги, и подсчитывали ихъ послѣ каждой тревоги или дневного перехода. Пересчитать три тысячи овецъ составляетъ для каждаго не легкую задачу, для мексиканскаго же пастуха это вещь совершенно невозможная. Но у него есть простое средство, которое выручаетъ его въ такомъ затруднительномъ положеніи. Въ обыкновенномъ стадѣ на каждыя сто овецъ приблизительно приходится одна черная. Если часть стада сбилась съ пути, то почти навѣрное можно сказать, что въ ней есть одна черная овца. Такимъ образомъ, подсчитывая каждый вечеръ свои тридцать черныхъ овецъ, Тампико велъ счетъ всему стаду.

Въ эту первую ночь Гризли Джэкъ убилъ только одну овцу. При слѣдующемъ своемъ посѣщеніи онъ убилъ двухъ, а на третью ночь опять только одну, но эта одна случайно оказалась черной. Найдя при вечернемъ подсчетѣ только двадцать девять черныхъ овецъ вмѣсто тридцати, Тампико рѣшилъ, на основаніи такого признака, что изъ стада его пропало сто овецъ.

«Если мѣстность не безопасна, оставь ее» учитъ старинное мудрое правило. Тампико пополнилъ карманъ камнями и, браня и кляня свое стадо въ прошедшемъ, настоящемъ и будущемъ на всѣ лады, онъ погналъ его изъ этой мѣстности, гдѣ очевидно поселился какой-нибудь любитель овецъ. Къ ночи онъ нашелъ замкнутое со всѣхъ сторонъ, окруженное скалами, мѣсто, въ нѣкоторомъ родѣ естественный загонъ, и вся масса овецъ устремилась въ это ущелье, подгоняемая разумно собакой и по идіотски человѣкомъ. У входа въ ущелье Тампико разложилъ своей костеръ. На разстояніи тридцати футовъ отъ него подымалась отвѣсная скалистая стѣна.

Переходъ въ десять миль для маленькихъ овечекъ составляетъ, пожалуй, путешествіе, требующее цѣлаго дня, медвѣдю же для такого перехода понадобится не многимъ больше двухъ часовъ. Такое разстояніе, конечно, внѣ предѣловъ зрѣнія, но оно вполнѣ въ предѣлахъ обонянія, и Джэкъ, почувствовавъ аппетитъ къ овечьему мясу, не видѣлъ никакихъ затрудненій въ томъ, чтобы послѣдовать за своей добычей. Ужинъ его поспѣлъ сегодня нѣсколько позднѣе, чѣмъ обыкновенно, но зато и аппетитъ у него былъ лучшій.

Въ лагерѣ все было тихо и Тампико спокойно уснулъ. Ворчаніе собаки разбудило его. То, что представилось его глазамъ, было страшнѣе всего, что онъ когда-либо видѣлъ или воображалъ — чудовищный медвѣдь, футовъ въ тридцать ростомъ, стоялъ на заднихъ лапахъ. Собака въ ужасѣ бросилась въ сторону, но она была олицетвореніемъ храбрости и мужества по сравненію съ Педро. Онъ былъ такъ перепуганъ, что даже не могъ произнести молитвы, переполнявшей сердце: «Святые угодники, дайте ему всѣхъ черныхъ овецъ изъ стада, но пощадите жизнь вашего бѣднаго раба». Онъ въ страхѣ зарылся головой въ землю и благодаря этому обстоятельству отъ него навсегда осталась скрытымъ, что онъ видѣлъ не тридцатифутоваго звѣря на разстояніи тридцати футовъ отъ себя, а только семифутоваго медвѣдя недалеко отъ костра, отбросившаго тридцатифутовую тѣнь на отвѣсную скалистую стѣну позади себя.

Когда онъ поднялъ голову, гигантскій медвѣдь исчезъ. Среди овецъ произошло движеніе. Небольшая часть ихъ бросилась прочь изъ ущелья, а за ними слѣдовалъ обыкновенной величины медвѣдь, безъ сомнѣнія, какъ полагалъ Педро, дѣтенышъ того чудовища.

Въ теченіе послѣднихъ мѣсяцевъ Педро очень часто забывалъ читать молитвы, но за то въ эту ночь, какъ онъ увѣрялъ впослѣдствіи своего духовника, онъ не только наверсталъ все упущенное за нѣсколько мѣсяцевъ, но къ утру у него оказался еще излишекъ. Съ восходомъ солнца онъ оставилъ свое стадо на попеченіи собаки, а самъ отправился на поиски за бѣглецами, зная во-первыхъ, что днемъ никакая опасность ему не угрожаетъ, а во-вторыхъ, что часть овецъ безъ сомнѣнія спаслась. Исчезнувшія овцы составляли изрядное количество, потому что ему снова не хватало двухъ черныхъ. Какъ это ни странно, но бѣглецы не разсѣялись, и Педро цѣлую милю, если не больше, шелъ по ихъ слѣдамъ среди самой дикой мѣстности, пока не добрался до второго, но очень маленькаго ущелья. Здѣсь онъ нашелъ своихъ овецъ; онѣ сидѣли въ разныхъ мѣстахъ, уцѣпившись за острые выступы скалъ на такой высотѣ, на какую только могли взобраться. Онъ былъ къ восторгѣ и въ первую минуту вознесъ къ небу еще нѣсколько благодарственныхъ молитвъ; но каково было его разочарованіе, когда оказалось, что онъ ничѣмъ не могъ заставить овецъ покинуть свои безопасныя убѣжища на высотѣ и выйти изъ ущелья. Одну или двухъ ему удалось привлечь къ выходу, но онѣ сейчасъ же бросились обратно въ ужасѣ передъ чѣмъ-то страшнымъ на землѣ, что по ближайшемъ изслѣдованіи оказалось — онъ готовъ поклясться въ этомъ — глубокими, свѣжими слѣдами медвѣжьихъ лапъ, тянувшимися поперекъ ущелья отъ одной его стѣны къ другой. Всѣ овцы снова полѣзли наверхъ. Педро наконецъ началъ бояться за свою собственную шкуру и предпочелъ вернуться для большей безопасности къ главному стаду. Положеніе его теперь было хуже чѣмъ когда бы то ни было. Первый Гризли былъ медвѣдь обыкновенныхъ размѣровъ, пожиравшій по одной овцѣ каждую ночь; новый же, во владѣнія котораго онъ попалъ, представлялъ собою настоящее чудовище, какого-то великана, употреблявшаго навѣрное сорокъ или пятьдесятъ овецъ на одинъ обѣдъ. Чѣмъ раньше онъ уйдетъ отсюда, тѣмъ лучше.

Было уже поздно, слишкомъ поздно, да и овцы были черезчуръ утомлены для дальнѣйшаго путешествія, поэтому Педро рѣшилъ провести здѣсь еще эту ночь и сталъ приготовляться къ ней. Это были необычныя приготовленія: у входа въ ущелье онъ разложилъ два большихъ костра, а самъ взобрался на дерево и устроилъ себѣ на немъ нѣчто вродѣ постели. Собакѣ онъ предоставилъ самой позаботиться о себѣ.

VIII.

Педро зналъ, что исполинскій медвѣдь снова явится, потому что полъ-сотни овецъ въ маленькомъ ущельи могли быть для подобнаго существа не болѣе, какъ возбуждающей аппетитъ закуской. Онъ тщательно зарядилъ ружье и поднялся наверхъ въ свою воздушную спальню. Какіе недочеты ни представляла эта импровизированная спальня, но вентиляція въ ней была очень хороша, и у Педро скоро зубъ на зубъ пересталъ попадать. Онъ съ завистью посмотрѣлъ внизъ на свою собаку, лежавшую, свернувшись, у самаго огня, затѣмъ началъ молить святыхъ, чтобы они помогли ему и направили стопы медвѣдя на стадо какого-нибудь сосѣда, причемъ, во избѣжаніе всякихъ недоразумѣній, онъ озаботился точно обозначить этого сосѣда. Онъ попробовалъ усыпить самого себя молитвами. Это ему всегда удавалось въ церкви, почему-жъ бы и не теперь? Но на этотъ разъ его средство оказалось недѣйствительнымъ. Страшная полуночная пора прошла; приближался холодный, сѣрый предразсвѣтный часъ. Тампико чувствовалъ это и протяжный вздохъ вырвался сквозь его стучавшіе отъ холода зубы. Вдругъ собака вскочила и начала дико лаять, овцы заволновались, послышался быстрый топотъ ногъ перепуганныхъ животныхъ, и во мракѣ обрисовалась громадная, черная тѣнь. Тампико схватилъ ружье и собирался уже выстрѣлить, какъ вдругъ съ ужасающей ясностью всталъ передъ нимъ тотъ фактъ, что медвѣдь былъ тридцати футовъ росту, а онъ самъ находился всего лишь на высотѣ пятнадцати футовъ, какъ нельзя болѣе удобной для такого чудовища. Только съумасшедшій могъ бы выстрѣлить въ эту минуту, чтобы попасть на завтракъ къ страшному животному. Поэтому Педро уткнулся на своемъ древесномъ ложѣ лицомъ въ вѣтку и сталъ снова шептать молитвы къ своимъ небеснымъ покровителямъ, жалѣя только о своей мало подобающей для этого позѣ и глубоко надѣясь, что въ виду исключительныхъ обстоятельствъ къ этому отнесутся на небѣ снисходительно и что молитвы его, пробравшись сквозь вѣтви дерева, все таки достигнутъ мѣста назначенія.

На утро онъ имѣлъ доказательство, что молитвы его приняты благосклонно. Въ почвѣ дѣйствительно виднѣлись свѣжіе медвѣжьи слѣды, но число черныхъ овецъ осталось нетронутымъ. Педро наполнилъ свои карманы камнями и принялся сгонять стадо, сопровождая это обычнымъ потокомъ любезностей и вѣжливыхъ замѣчаній.

— Эй, капитанъ — ахъ, ты дьяволъ, — собака въ эту минуту остановилась напиться — гони сюда это чортово отродье! — и камень подкрѣпилъ это приказаніе, которое собака тотчасъ же въ точности исполнила. Летая какъ стрѣла, то въ одну, то въ другую сторону, она согнала и двинула въ путь все стадо, въ то время, какъ Педро довольствовался ролью большого, шумливаго и суетливаго помощника ея.

Проходя по открытой мѣстности, пастухъ замѣтилъ вдали человѣческую фигуру, мужчину, сидѣвшаго высоко на скалѣ налѣво отъ него. Педро обратилъ на него пытливый взглядъ; мужчина замахалъ рукой и закивалъ головой. Это означало «другъ»; если бы онъ жестомъ далъ ему понять, чтобы онъ проходилъ мимо, то это означало бы «ступай прочь или я буду стрѣлять». Педро прошелъ ему на встрѣчу нѣкоторое разстояніе и сѣлъ. Незнакомецъ спустился къ нему. Это былъ Лэнъ Келліанъ, охотникъ.

Оба были рады случаю «поговорить съ человѣческимъ существомъ» и узнать новости. Разговоръ вертѣлся вокругъ послѣднихъ цѣнъ на шерсть, исторіи неудавшейся борьбы быка съ медвѣдемъ и, главнымъ образомъ, гигантскаго медвѣдя, убивавшаго овецъ Тампико.

— Охъ, это заколдованный медвѣдь — настоящее исчадіе ада — говорю тебѣ, ничего подобнаго никогда не видано на свѣтѣ.

Когда пастухъ сталъ расписывать необыкновенныя качества этого медвѣдя, имѣющаго свой собственный овечій загонъ, и размѣры чудовища, ростомъ теперь уже въ сорокъ или пятьдесятъ футовъ — вѣдь извѣстно, что такіе медвѣди увеличиваются въ ростѣ непрерывно и очень быстро — Келліанъ хитро прищурилъ глаза и сказалъ:

— Послушай-ка, Педро, мнѣ кажется, ты когда-то жилъ довольно близко отъ Хассанампы, не правда-ли?

Читатель не долженъ думать, что Келліанъ имѣлъ въ виду мѣстность, гдѣ водятся особенно большіе медвѣди; нѣтъ, это былъ только намекъ на народное повѣрье, что кто попробуетъ хоть одну каплю воды изъ рѣки Хассанампы, тотъ никогда больше въ жизни не скажетъ правды. Но Педро клялся всѣми святыми, что говоритъ сущую правду. Онъ досталъ изъ своей сумки маленькую бутылочку съ кусочками граната, которые онъ находилъ у подошвы горъ; потомъ спряталъ ее обратно въ сумку и вытащилъ другую бутылочку съ небольшимъ количествомъ золотого песку, собраннаго тоже въ рѣдкіе моменты, когда онъ не спалъ и овецъ не надо было погонять, поить, швырять въ нихъ камнями или ругать.

— Вотъ, держу пари, что все это правда.

Золото краснорѣчивый свидѣтель.

Келліанъ помолчалъ.

— Мнѣ нечѣмъ поддержать пари, Педро, — сказалъ онъ минуту спустя, — но я берусь убить твоего медвѣдя взамѣнъ того, что находится въ этой склянкѣ.

— Ладно, — сказалъ пастухъ, — я согласенъ, если ты вернешь мнѣ моихъ овецъ, что теперь умираютъ съ голоду на утесахъ Бакстэрскаго ущелья.

Глаза мексиканца засверкали, когда охотникъ согласился на его предложеніе. Количество золота въ бутылкѣ составляло сущую бездѣлицу, но и этой бездѣлицы было достаточно, чтобы побудить охотника отправиться на розыски, — а это все, что было нужно. Педро зналъ, съ кѣмъ имѣетъ дѣло: взявшись за это предпріятіе, Лэнъ Келліанъ доведетъ его до конца, чего бы ему это ни стоило; онъ былъ неспособенъ отступить. И снова Лэнъ Келліанъ пошелъ по слѣдамъ Гризли Джэка, бывшаго нѣкогда его «единственнымъ утѣшеніемъ», выросшаго съ тѣхъ поръ до неузнаваемости.

Охотникъ отправился прямо въ Бакстэрское ущелье. Овцы, по-прежнему, сидѣли высоко на выступахъ скалъ. У входа въ ущелье Лэнъ увидалъ остатки двухъ овецъ, недавно съѣденныхъ, а вокругъ нихъ слѣды средней величины медвѣдя. Ничто не указывало на какія-нибудь особыя мѣры, принятыя медвѣдемъ для того, чтобы удержать овецъ въ плѣну, пока онѣ не понадобятся ему. А между тѣмъ овцы въ тупомъ ужасѣ неподвижно сидѣли на своихъ мѣстахъ, очевидно, предпочитая умереть съ голоду, чѣмъ спуститься внизъ.

Лэнъ стащилъ одну изъ нихъ; но она сейчасъ же полѣзла обратно. Тогда, сообразивъ положеніе вещей, онъ устроилъ изъ дубовыхъ вѣтокъ небольшой загонъ близъ ущелья и, стащивъ сверху тупыхъ животныхъ одно за другимъ, перевелъ ихъ всѣхъ, за исключеніемъ одной овцы, изъ плѣна смерти въ новое убѣжище. Затѣмъ онъ торопливо загородилъ входъ въ ущелье и, выгнавъ овецъ изъ загона, медленно погналъ ихъ къ остальному стаду Педро Тампико.

Было уже поздно, когда Лэнъ прибылъ на мѣсто, хотя ему пришлось пройти всего шесть или семь миль.

Обрадованный Тампико отсыпалъ ему половину обѣщаннаго золотого песка. Эту ночь они провели вмѣстѣ, но медвѣдь, конечно, не появлялся.

На утро Лэнъ снова отправился въ Бакстэрское ущелье и убѣдился, какъ и слѣдовало ожидать, что медвѣдь ночью вернулся туда и убилъ оставленную тамъ овцу.

Собравъ остатки сдѣланнаго имъ наканунѣ плетня, охотникъ сложилъ ихъ въ кучу на открытомъ мѣстѣ, слегка замелъ сухимъ хворостомъ слѣды Гризли, затѣмъ устроилъ себѣ на деревѣ, на высотѣ пятнадцати футовъ, постель и, завернувшись въ свое одѣяло, легъ и заснулъ.

Старый медвѣдь рѣдко приходитъ на одно и то-же мѣсто три ночи подрядъ; хитрый медвѣдь избѣгаетъ слѣда, заметеннаго наканунѣ; опытный медвѣдь ходитъ безъ всякаго шума, въ абсолютной тишинѣ. Но Джэкъ не былъ ни старъ, ни хитеръ, ни опытенъ. Онъ въ четвертый разъ явился въ овечье ущелье и пошелъ по своимъ старымъ слѣдамъ прямо къ тому мѣсту, гдѣ лежали столь плѣнительныя для его сердца овечьи косточки. Онъ увидалъ слѣды человѣка, но въ этихъ слѣдахъ было что-то, что скорѣе притягивало его къ себѣ. Онъ зашагалъ впередъ по сухимъ вѣткамъ. Кракъ! — затрещала одна вѣтка; кракъ-кракъ! — затрещала другая. Лэнъ приподнялся на своемъ древесномъ ложѣ и устремилъ напряженный взглядъ въ темноту; черезъ минуту темная фигура показалась у входа въ ущелье, въ томъ мѣстѣ, гдѣ лежали овечьи косточки. Ружье охотника поднялось, курокъ щелкнулъ, раздался выстрѣлъ; медвѣдь фыркнулъ, бросился въ кусты и, съ трескомъ ломая ихъ, скрылся.

IX.

Это было боевое крещеніе Джэка, потому что пуля попала ему въ спину, оставивъ глубокую рану въ мясѣ. Фыркая отъ боли и бѣшенства, онъ больше часу бѣжалъ, продираясь сквозь кусты; наконецъ, онъ присѣлъ и попробовалъ зализать рану, но не могъ достать до нея. Онъ могъ только потереться спиной о бревно. Онъ продолжалъ путь, пока не добрался до Таллака; тамъ онъ могъ отдыхать въ пещерѣ, которую образовала упавшая скала. Солнце стояло уже высоко на небѣ, а онъ все еще ворочался отъ боли въ ранѣ. Вдругъ обоняніе его паразилъ странный запахъ огня, пронесшійся по пещерѣ; вслѣдъ затѣмъ показались клубы дыма; они становились все гуще и удушливѣе. Въ концѣ концовъ оставаться дольше въ пещерѣ стало невыносимо, и Джэкъ выскочилъ вонъ черезъ другой выходъ. Выходя, онъ замѣтилъ издали неясныя очертанія человѣка, подбрасывавшаго дерево въ огонь, и запахъ, который донесло до него порывомъ вѣтра, сказалъ ему; «это тотъ самый человѣкъ, который прошлой ночью караулилъ овцу». Въ лѣсу совершенно не было дыма, за исключеніемъ слабой полоски, пробивавшейся между деревьевъ, и Джэкъ спокойно направился туда. По дорогѣ онъ нашелъ ягоды — и это была первая пища, попавшая ему въ ротъ съ тѣхъ поръ, какъ онъ убилъ послѣднюю овцу. Такъ онъ прошелъ часъ или два, собирая ягоды и выкапывая корни, когда дымъ сталъ вдругъ чернѣе и запахъ огня сильнѣе. Онъ неторопливо уклонился въ сторону. Птицы, дичь, лѣсные зайцы показались теперь, быстро обгоняя его. Въ воздухѣ поднялось движеніе. Оно все усиливалось, подходило все ближе, и Джэкъ пустился вслѣдъ за бѣгущими лѣсными обитателями.

Весь лѣсъ былъ въ пламени; вѣтеръ становился сильнѣе и огненные языки, распространяясь съ минуты на минуту, неслись, какъ дикіе кони. Въ мозгу Джэка не было представленія о подобномъ явленіи, но инстинктъ заставлялъ его бѣжать прочь отъ этой приближавшейся бури, которая распространяла черныя облака дыма, цѣлый вихрь огненныхъ искръ и все усиливающійся жаръ. И онъ бѣжалъ отъ нея, какъ бѣжали и прочіе лѣсные обитатели. Но какъ быстро онъ ни двигался — а немного есть животныхъ, которыя могутъ обогнать Гризли въ неровной мѣстности — горячій ураганъ настигалъ его. Чувство опасности возросло въ немъ почти до ужаса, до такого ужаса, какого онъ никогда раньше не зналъ, потому что здѣсь онъ не имѣлъ передъ собою ничего, съ чѣмъ онъ могъ бы бороться, чему могъ бы сопротивляться. Огненные языки окружали его теперь сзади, справа, слѣва; безчисленныя стаи птицъ, зайцы, лѣсная дичь — все бѣжало, спасаясь отъ краснаго ужаса. Онъ бѣшено мчался, прорываясь сквозь лѣсную чащу, сквозь молодыя дубовыя заросли, въ которыхъ болѣе слабыя существа безпомощно застревали; шерсть на немъ была опалена, рана его была забыта, единственной его мыслью была мысль о спасеніи.

Вдругъ кусты исчезли, передъ нимъ оказалось отрытое пространство и Гризли, почти не разбирая ничего отъ ѣвшаго глаза дыма, полуиспеченный, устремился въ небольшой, чистый прудъ. Шерсть на спинѣ его зашипѣла, когда онъ окунулся въ воду. Погрузившись глубоко внизъ, онъ жадно глоталъ холодную жидкость, наслаждаясь безопасностью и прохладой. Онъ оставался подъ водой столько времени, сколько могли выдержать его легкія, потомъ медленно и осторожно высунулъ голову. Надъ нимъ небо представляло громадный огненный куполъ. Горящія вѣтки и пепелъ шипящимъ дождемъ падали въ воду. Воздухъ пылалъ, но минутами можно было дышать, и Джэкъ вбиралъ воздухъ въ легкія, чтобы имѣть возможность какъ можно дольше оставаться подъ водой. Прудъ былъ полонъ еще и другими существами, частью обожженными, частью мертвыми; одни, поменьше, держались въ менѣе глубокихъ мѣстахъ, другія, покрупнѣе, заходили глубже, а одно изъ нихъ находилось совсѣмъ близко отъ него. О, онъ зналъ этотъ запахъ; никакое пламя — хотя бы всѣ лѣса Сіерры были объяты огнемъ — не могло заглушить его, этотъ запахъ охотника, который выстрѣлилъ въ него съ дерева, который, хотя Джэкъ этого не зналъ, слѣдовалъ за нимъ цѣлый день и дымомъ рѣшилъ выгнать его изъ берлоги, вызвавъ такимъ образомъ лѣсной пожаръ.

Теперь они стояли лицомъ къ лицу въ самомъ глубокомъ мѣстѣ маленькаго пруда; ихъ отдѣляло разстояніе всего въ десять футовъ и они не могли отдалиться другъ отъ друга больше, чѣмъ на двадцать футовъ. Жаръ становился невыносимымъ. Оба, человѣкъ и медвѣдь, быстро втянули въ себя воздухъ и скрылись подъ водою, занятые оба, каждый по своему, мыслью о томъ, что предприметъ сейчасъ другой. Черезъ полъминуты оба опять высунули головы и каждый изъ нихъ почувствовалъ облегченіе, увидя, что другой не подошелъ ближе. Оба они старались держать надъ водою носъ и одинъ глазъ. Но воздухъ былъ невыносимо жгучъ и имъ ничего не оставалось, какъ нырнуть поскорѣе и оставаться какъ можно дольше подъ водою.

Пламя неслось, какъ ураганъ: громадная горящая сосна свалилась въ прудъ, едва не задѣвъ человѣка. Взбрызги воды въ нѣкоторыхъ мѣстахъ погасили огонь: но на человѣка пахнуло такимъ зноемъ, что ему пришлось отодвинуться немного ближе къ медвѣдю. Вслѣдъ затѣмъ немного поодаль упало второе дерево, добивъ при паденіи волка и свалившись на первое. Ударъ былъ настолько силенъ, что оба дерева воспламенились больше прежняго. Медвѣдь былъ вынужденъ придвинуться немного ближе къ человѣку. Теперь разстояніе, отдѣлявшее ихъ, было такъ мало, что они могли бы коснуться другъ друга. Ружье охотника, въ настоящую минуту безполезное, было спрятано въ мелкомъ мѣстѣ у берега, и онъ держалъ наготовѣ ножъ — въ цѣляхъ самообороны. Но его не пришлось пустить въ ходъ — огненная стихія своею властью водворила между ними миръ. Они провели такимъ образомъ часъ или больше, то высовываясь изъ воды, то снова ныряя, держа носъ надъ поверхностью пруда и устремивъ взглядъ на врага. Красный ураганъ промчался мимо. Лѣсъ былъ полонъ дыму, но онъ не былъ болѣе такъ невыносимъ. Когда медвѣдь высунулся изъ воды и повернулъ къ берегу, чтобы уйти въ лѣсъ, человѣкъ замѣтилъ струйку крови, стекавшую съ его косматой спины и окрашивавшую воду. Кровь въ лѣсу вдоль по слѣдамъ медвѣдя не ушла отъ его вниманія въ это утро. Теперь онъ зналъ, что это былъ медвѣдь изъ Бакстэрскаго ущелья, что это былъ заколдованный медвѣдь; но онъ не зналъ, что это былъ въ то же время его старый любимецъ — Гризли Джэкъ. Онъ выкарабкался изъ пруда со стороны противоположной той, откуда вылѣзъ Гризли, и оба, преслѣдователь и преслѣдуемый, пошли каждый своей дорогой.

Вся мѣстность къ западу отъ Таллака стала жертвою огня, и Келліанъ перекочевалъ въ другую сторону на восточномъ склонѣ хребта, гдѣ сохранились еще покрытыя растительностью мѣста; такъ-же поступили и тетерева и кролики, и горные волки; то-же самое сдѣлалъ и Гризли Джэкъ. Его рана быстро заживала, но воспоминаніе о запахѣ ружейнаго дыма осталось въ его памяти. Это былъ опасный запахъ, совершенно новый для него и страшный; это былъ запахъ, который ему суждено было узнать слишкомъ хорошо, запахъ, съ которымъ ему очень скоро пришлось снова встрѣтиться.

Джэкъ спускался внизъ по склону Таллака, влекомый какимъ-то сладкимъ ароматомъ, вызывавшимъ въ его памяти воспоминанія о радостяхъ минувшихъ дней. Это былъ запахъ меда, но Джэкъ этого не зналъ. Стая тетеревовъ не спѣша поднялась изъ подъ его ногъ и опустилась на ближайшее дерево; въ ту же минуту Джэкъ почуялъ запахъ человѣка и вслѣдъ за тѣмъ раздался трескъ, подобный тому, который поразилъ его въ овечьемъ ущельи; одинъ изъ тетеревовъ упалъ съ дерева на землю. Джэкъ приблизился къ нему и сталъ его обнюхивать; въ это же время съ противоположной стороны изъ-за кустовъ показался человѣкъ. Между ними было разстояніе не больше десяти футовъ, и они сейчасъ же узнали другъ друга. Охотникъ увидалъ передъ собою медвѣдя съ знакомой раной на спинѣ, а медвѣль узналъ запахъ ружья и кожаной одежды. Съ быстротой Гризли, т. е. быстрѣе стрѣлы — медвѣдь устремился впередъ. Человѣкъ отскочилъ назадъ и бросился на землю. Гризли очутился около него. Повернувшись лицомъ къ землѣ, охотникъ лежалъ, какъ мертвый, и Джэкъ уже поднялъ лапу для удара, когда какой-то запахъ заставилъ его остановиться. Онъ наклонился надъ своею жертвой и сталъ обнюхивать ее — словно какая-то завѣса вдругъ раздвинулась передъ нимъ и чья-то волшебная рука стала разворачивать картины далекаго прошлаго. Дни, проведенные въ хижинѣ охотника, были забыты, но ощущенія тѣхъ дней, послушныя зову обонянія, вновь пробуждались въ его душѣ. Носъ его глубоко втягивалъ въ себя этотъ запахъ, усмирявшій его злобу. Настроеніе Джэка измѣнилось. Онъ повернулся и ушелъ не тронувъ охотника.

О, жалкій слѣпецъ съ ружьемъ въ рукахъ! Единственное объясненіе, которое онъ могъ придумать для поведенія медвѣдя, заключалось въ слѣдующемъ: никогда нельзя знать, какъ Гризли поступитъ въ слѣдующую минуту, но во всякомъ случаѣ хорошо притвориться мертвымъ, если ужъ никакъ нельзя улизнуть отъ него. Ему и въ голову не пришло заподозрить у лохматаго звѣря доброе побужденіе. Онъ сталъ разсказывать пастуху свои приключенія — какъ онъ преслѣдовалъ медвѣдя, какъ они встрѣтились въ пруду, какъ онъ потерялъ его слѣдъ въ лѣсу. «Когда онъ вдругъ бросился на меня, я подумалъ, что послѣдній мой часъ насталъ. Почему онъ меня не тронулъ, я не знаю. Но скажу тебѣ одно, Педро: это тотъ самый медвѣдь, что таскалъ твоихъ овецъ съ верхняго пастбища и ихъ овечьяго ущелья. Нѣтъ другого медвѣдя, у котораго заднія лапы оставляли бы такіе слѣды въ землѣ».

— Ну, а что съ пятидесятифутовымъ медвѣдемъ, котораго я видѣлъ собственными глазами?

— Ну, въ тотъ вечеръ ты вѣрно очень сдружился со своей фляжкой и хватилъ лишняго. Но не безпокойся, я его поймаю.

Келліанъ предпринялъ теперь долгое преслѣдованіе, пуская въ ходъ всѣ хитрости, какія онъ только могъ придумать, чтобы обмануть бдительность медвѣдя. Онъ пригласилъ къ участію въ этой охотѣ и Лу Бонэми, рыжая собака котораго могла быть имъ очень полезна. Они нагрузили четырехъ лошадей всѣмъ необходимымъ для такой продолжительной охоты и повели ихъ черезъ вершину хребта на восточный склонъ Таллака; потомъ, спустившись съ Джэкова Пика, который Келліанъ назвалъ такъ въ честь своего любимаго медвѣженка, они направились къ озеру Поблекшихъ Листьевъ. Охотникъ былъ увѣренъ, что онъ встрѣтитъ здѣсь не только Гризли, главную цѣль задуманной охоты, но найдетъ еще много другой добычи, потому что эта мѣстность совершенно уцѣлѣла отъ огня.

Они скоро расположились лагеремъ, поставили свою парусиновую палатку больше ради тѣни, чѣмъ въ защиту отъ дождя; привязавъ лошадей на ближнемъ лугу, они отправились на охоту. Бродя вдоль озера, они получили представленіе о дикомъ населеніи этой мѣстности; здѣсь было много оленей, нѣсколько черныхъ медвѣдей, одинъ или два Гризли. Обративъ вниманіе на одинъ слѣдъ, тянувшійся вдоль берега, Келліанъ произнесъ кратко:

— Это онъ!

— Ты говоришь про Гринго Педро Тампико?

— Да. Это пятидесятифутовый Гризли. Я думаю, что при дневномъ свѣтѣ онъ будетъ футовъ семи росту, но, конечно, медвѣди ночью вытягиваются въ длину.

Рыжую собаку сейчасъ же пустили по слѣду. Она побѣжала впередъ, со смѣшнымъ короткимъ лаемъ, а оба охотника, спѣша и спотыкаясь, послѣдовали за ней такъ скоро, какъ только могли, отъ времени до времени отзывая назадъ собаку для того, чтобы она не убѣгала слишкомъ далеко отъ нихъ. Все это производило изрядный шумъ, который Гризли Джэкъ, бродившій вдоль склона горы выше ихъ, услыхалъ за милю. Его обоняніе говорило ему о близости многихъ вкусныхъ съѣдобныхъ вещей, и онъ шелъ по вѣтру. Но шумъ позади него показался ему настолько страннымъ, что ему захотѣлось изслѣдовать его обоняніемъ. Онъ повернулъ назадъ въ ту сторону, откуда раздавался этотъ шумъ, затѣмъ спустился и скоро напалъ на слѣдъ охотниковъ и ихъ собаки.

Его носъ въ одну минуту сказалъ ему, въ чемъ дѣло. Здѣсь былъ тотъ самый охотникъ, который разъ вызвалъ въ немъ добрыя чувства; но кромѣ того здѣсь было еще два запаха изъ далекаго прошлаго — оба ненавистные. Всѣ три запаха теперь означали опасность и изъ горла Джэка вырвалось характерное фырканье.

Больше всего его раздражалъ запахъ собаки, хотя онъ, конечно, забылъ все, что касалось ея; лапы его быстро и неслышно задвигались по непріятельскимъ слѣдамъ.

По неровной скалистой почвѣ собака едва-ли можетъ двигаться быстрѣе медвѣдя, а такъ какъ охотники къ тому же безпрестанно останавливали ее, то Джэку не составляло никакого труда догнать ихъ. На разстояніи приблизительно ста ярдовъ отъ нихъ онъ замедлилъ шагъ, продолжая частью изъ любопытства слѣдовать за собакой, которая преслѣдовала его. Это продолжалось до тѣхъ поръ, пока порывъ вѣтра не донесъ до собаки сзади запаха медвѣдя. Она повернулась — само собою разумѣется, что ни одно разумное существо не станетъ ходить по запаху слѣда, имѣя передъ собою запахъ живого тѣла — и, ощетинившись и громко лая, помчалась по указанію своего носа.

— Я ничего не понимаю, — бормоталъ Бенэми.

— Медвѣдь тамъ, вотъ и все, — послѣдовалъ отвѣтъ. Собака бѣшеными прыжками неслась прямо навстрѣчу непріятелю.

Джэкъ услыхалъ ее, затѣмъ почуялъ и, наконецъ, увидалъ ее — но она издавала запахъ, который раздражалъ его, запахъ забіяки и мучителя его ранней юности. Все возмущеніе, весь гнѣвъ тѣхъ давно забытыхъ дней вновь овладѣли имъ. Онъ пустился на хитрость, чтобы поймать собаку въ западню; отойдя въ сторону отъ тропинки и скрывшись за деревомъ, онъ сталъ ждать, и когда маленькій рыжій тиранъ приблизился, онъ бросился на него совершенно такъ, какъ сдѣлалъ это уже разъ нѣсколько лѣтъ тому назадъ, съ тою разницей, что теперь онъ пустилъ въ дѣло всю свою силу взрослаго медвѣдя. Собака не издала ни одного звука. Во второмъ ударѣ не было больше надобности.

Цѣлыхъ полъ-часа охотники молча бродили, разыскивая собаку, пока не набрели на роковое мѣсто, гдѣ по многимъ нѣмымъ, но краснорѣчивымъ признакамъ узнали, что здѣсь произошло.

— Я былъ бы радъ умереть вмѣстѣ съ нею, — пробормоталъ Бенэми, который былъ очень привязанъ къ этой маленькой собаченкѣ.

— Это Гринго Педро, это несомнѣнно, — сказалъ Келліанъ. — Но теперь онъ будетъ нашимъ во что бы то ни стало.

И они дали клятву убить медвѣдя или погибнуть самимъ.

Лишившись собаки, они должны были составить новый планъ дѣйствій. Они выбрали два или три подходящихъ для ловушекъ мѣста, послѣ чего Келліанъ вернулся въ лагерь за нужными инструментами, а Бонэми тѣмъ временемъ занялся расчисткой почвы.

Когда Келліанъ приблизился къ открытому мѣсту, гдѣ они расположились лагеремъ, онъ по обыкновенію остановился на минуту и сталъ осматривать простиравшуся у его ногъ мѣстность. Онъ сталъ уже спускаться, какъ вдругъ какое то движеніе поразило его глазъ. Тамъ, на холмѣ, напротивъ него, сидѣлъ на заднихъ лапахъ Гризли и спокойно обозрѣвалъ лагерь. Цвѣтъ шерсти на головѣ и шеѣ и бѣлыя пятна по обѣимъ сторонамъ спины не оставляли сомнѣнія въ томъ, что Келліанъ снова находился лицомъ къ лицу съ Гринго пастуха Педро. Разстояніе для выстрѣла было велико, однако ружье поднялось, и Келліанъ уже готовился спустить курокъ, когда медвѣдь вдругъ наклонилъ голову и, поднявъ заднюю лапу, сталъ лизать какую-то царапину у себя на тѣлѣ. Голова и грудь звѣря оказались на одной линіи съ ружьемъ охотника. Раздался выстрѣлъ. Лэнъ былъ такъ увѣренъ въ правильности прицѣла, что спустилъ курокъ слишкомъ поспѣшно. Онъ не попалъ ни въ голову, ни въ плечо, но — странное дѣло — пуля задѣла пасть медвѣдя и заднюю лапу, вышибивъ ему одинъ зубъ и оторвавъ кусокъ пальца. Гризли вскочилъ съ громкимъ фырканьемъ и въ бѣшенствѣ устремился внизъ на встрѣчу охотнику. Келліанъ быстро взобрался на дерево и приготовился отразить нападеніе, но между нимъ и медвѣдемъ находился лагерь и на него-то и устремился бѣшеный Гризли. Одного взмаха лапы было достаточно, чтобы парусиновая палатка очутилась, изорванная, на землѣ. Но это не успокоило взбѣшеннаго звѣря и лапы его пошли гулять по всему, что имъ попадалось, оглашая воздухъ трескомъ и звономъ. Разъ! и оловянная посуда полетѣла въ одну сторону. Два! и мѣшки съ мукой полетѣли въ другую. Три! мука разсыпалась и разсѣялась въ воздухѣ, какъ дымъ. Четыре! ящикъ, наполненный всякой всячиной, полетѣлъ въ огонь. Пять! мѣшокъ съ патронами послѣдовалъ за нимъ. Шесть! ведро для воды оказалось сломаннымъ. Семь — восемь — девять! и всѣ чашки и кувшины превратились въ безполезные осколки.

Келліанъ, сидя на деревѣ въ безопасности, уже не думалъ стрѣлять и только ждалъ, чтобы этотъ разрушительный ураганъ утихъ немного. Медвѣдь между тѣмъ наткнулся на бутылку съ какой-то жидкостью; пробка неплотно закупоривала ее. Онъ проворно схватилъ ее въ лапы, вытащилъ пробку и опрокинулъ бутылку себѣ въ пасть съ комической ловкостью, свидѣтельствовавшей о значительной опытности и многократныхъ упражненіяхъ. Но содержимое бутылки не понравилось ему; онъ сталъ отплевываться и отбросилъ отъ себя бутылку передъ глазами изумленнаго Келліана. Вдругъ со стороны очага раздался характерный трескъ! Кракъ! кракъ! кракъ! одинъ за другимъ стали взрываться въ огнѣ патроны. Гризли вздрогнулъ. Онъ не любилъ этихъ звуковъ четвертаго іюля и бросился бѣжать прочь по направленію къ лугу, гдѣ спугнулъ лошадей. Но здѣсь онъ, въ первый разъ, самъ сталъ подъ выстрѣлъ охотника. Пуля задѣла его бокъ, и Гризли, рыча, крупными прыжками пустился въ сторону лѣса и скрылся за деревьями.

Охотники потерпѣли чувствительное пораженіе. Прошла цѣлая недѣля раньше, чѣмъ они успѣли исправить всѣ поврежденія, причиненныя имъ ихъ косматымъ посѣтителемъ, починить палатку, сдѣлать новые запасы боевыхъ и съѣстныхъ припасовъ и привести свой лагерь у озера Поблекшихъ Листьевъ въ прежній видъ. О своей клятвѣ убить медвѣдя они почти не говорили. По молчаливому соглашенію они считали, что имъ предстоитъ рѣшительная борьба на жизнь и смерть. Съ этихъ поръ они никогда больше не говорили «если мы поймаемъ его», но «когда мы поймаемъ его».

X.

Опустошивъ лагерь, Джэкъ сталъ взбираться по склону горы. Далеко на южномъ откосѣ онъ отыскалъ себѣ въ чащѣ кустовъ логовище, гдѣ онъ могъ лечь, залечить свои раны и дать покой своей головѣ, испытавшей жестокое сотрясеніе при потерѣ зуба. Здѣсь онъ пролежалъ цѣлый день и цѣлую ночь, по временамъ испытывая сильныя боли и не чувствуя ни малѣйшей склонности встать. Но на слѣдующій день голодъ выгналъ его; онъ покинулъ свой пріютъ и, добравшись до края обрыва, пошелъ по бѣжавшей вдоль него тропинкѣ на встрѣчу вѣтру. Черезъ нѣкоторое время вѣтеръ донесъ до него запахъ горнаго охотника. Не зная, что ему предпринять, онъ рѣшилъ ничего не предпринимать и усѣлся въ ожиданіи дальнѣйшаго. Запахъ становился сильнѣе, въ тоже время до него донесся топотъ копытъ, который съ каждой минутой приближался; затѣмъ кусты раздвинулись и показался человѣкъ верхомъ на лошади. Лошадь начала фыркать и пятиться назадъ, но край обрыва былъ близокъ и одинъ неосторожный шагъ могъ стать роковымъ. Всадникъ сильной рукой удержалъ лошадь на мѣстѣ; при немъ было ружье, но онъ не сдѣлалъ ни малѣйшей попытки выстрѣлить въ преградившее ему путь и угрюмо смотрѣвшее на него животное. Это былъ старый, опытный горецъ, и онъ пустилъ теперь въ ходъ уловку, употребляемую въ такихъ случаяхъ индѣйцами, отъ которыхъ онъ и перенялъ ее. Онъ принялся заговаривать медвѣдя.

— Послушай, Гризли, — заговорилъ онъ громко, — я ничего не намѣренъ тебѣ сдѣлать. У меня нѣтъ никакой злобы на тебя, и ты не имѣешь никакого права питать злобу ко мнѣ.

— Гро-о-о-у, — произнесъ Джэкъ низкимъ и глубокимъ тономъ.

— Послушай, я вовсе не желаю ссориться съ тобой, хотя мое ружье при мнѣ. Единственное, что мнѣ отъ тебя нужно, это чтобы ты отошелъ въ сторону и далъ мнѣ проѣхать по этой тропинкѣ и отправиться по своимъ дѣламъ.

— Гроу-уоо-оо-уоу, — проворчалъ Джэкъ снова.

— У меня самыя честныя намѣренія, увѣряю тебя. Ты меня не трогай и я тебя не трону; все, что мнѣ нужно, это свободный пропускъ на пять минутъ.

— Гроу-уоо-уоу-оо-уф-фъ, — былъ отвѣтъ.

— Ты видишь самъ, здѣсь нѣтъ другого проѣзда, только эта одна дорога, и ты какъ разъ усѣлся на ней. Я долженъ проѣхать здѣсь, потому что мнѣ никакъ нельзя вернуться назадъ. Ну, послушай — по рукамъ и дѣло въ: шляпѣ?

Весьма вѣроятно, что Джэкъ видѣлъ въ немъ только человѣческое существо, издающее смѣшные, миролюбивые и однообразные звуки. Поэтому, испустивъ заключительное «Гр-р-у-уфъ!», онъ прищурилъ глаза, медленно поднялся со своего мѣста и отошелъ прочь. Довольный такимъ исходомъ, всадникъ съ трудомъ заставилъ своего коня двинуться впередъ и проѣхать по тому мѣсту, гдѣ только что сидѣлъ медвѣдь.

— Я такъ и зналъ, — смѣялся онъ про себя, — еще не бывало, чтобы это средство но дѣйствовало. Всѣ медвѣди одинаковы.

Если бы Джэкъ былъ способенъ облекать свои ощущенія въ ясныя мысли, онъ, быть можетъ, сказалъ бы:

— Вотъ это, безъ сомнѣнія, новый типъ двуногихъ существъ.

XI.

Джэкъ долго шелъ, держа носъ по вѣтру. По пути ему встрѣчались безчисленные запахи: ягодъ, корней, тетеревовъ, оленей. Но вотъ обонянія его коснулся какой-то новый, сильный и пріятный запахъ.

Это не были овцы и не дичь и не падаль. Пахло живымъ мясомъ. Джэкъ пошелъ по указанію своего носа, который привелъ его скоро къ небольшой прогалинѣ. Здѣсь онъ увидѣлъ то, что издавало такой пріятный запахъ. Это были телята. Ихъ было пять штукъ, совершенно рыжихъ или рыжихъ съ бѣлыми пятнами — крупныя животныя, такой же величины, какъ онъ самъ; но онъ не чувствовалъ страха. Имъ овладѣлъ инстинктъ охотника и вмѣстѣ съ тѣмъ чисто охотничья отвага и любовь къ опаснымъ предпріятіямъ. Онъ сталъ тихонько пробираться поближе къ нимъ, держась такъ, что вѣтромъ доносило до него ихъ запахъ, они же не могли его почуять. Онъ добрался такимъ образомъ до самой опушки лѣса. Здѣсь онъ долженъ былъ остановиться, рискуя иначе быть замѣченнымъ. Около него была лужа воды. Онъ тихонько напился и залегъ въ кусты, откуда ему удобно было наблюдать за тѣмъ, что происходитъ на лугу. Такъ прошелъ часъ. Солнце стало садиться, и маленькое стадо поднялось и начало щипать траву. Одна небольшая телушка отдѣлилась отъ другихъ и направилась къ лужѣ. Джэкъ насторожился и въ ту минуту, какъ телушка вошла въ воду и наклонила голову, онъ поднялся и изо всей силы ударилъ ее, направивъ ударъ прямо въ лобъ. Но ему еще не приходилось имѣть дѣло съ рогами. Молодой, острый, завитой кверху рогъ встрѣтилъ ударъ его лапы и сломался; ударъ потерялъ половину своей силы. Теленокъ свалился, но Джэкъ, пришедшій въ ярость отъ боли въ своей раненой лапѣ, продолжалъ наносить удары. Остальное стадо разбѣжалось при видѣ этой сцены. Схвативъ телушку въ зубы, Гризли поднялся съ ней вверхъ по холму и залегъ въ своей берлогѣ, гдѣ съ такимъ запасомъ пищи снова могъ спокойно залечивать свои раны. Онѣ были не серьезны, хотя довольно болѣзненны, и недѣлю спустя Гризли Джэкъ былъ здоровъ попрежнему, и снова неустанно бродилъ по лѣсамъ, окружавшимъ озеро Поблекшихъ Листьевъ, заходя все дальше на югъ и востокъ. По мѣрѣ того, какъ онъ росъ, онъ все расширялъ область своихъ экспедицій — король вступалъ во владѣніе своимъ королевствомъ. По временамъ онъ встрѣчался съ другими животными своей породы и мѣрялся съ ними силами. Иногда онъ выходилъ побѣдителемъ изъ этихъ сраженій, случалось ему и терпѣть пораженія, но въ теченіе всѣхъ этихъ мѣсяцевъ онъ не переставалъ увеличиваться въ ростѣ, а вмѣстѣ съ ростомъ увеличивались его опытъ и могущество.

Келліанъ все время не терялъ слѣдовъ Джэка, и въ концѣ концовъ, по одному или двумъ признакамъ, на которыхъ онъ основывалъ свои наблюденія, онъ ознакомился съ важнѣйшими событіями его жизни. Внимательное изученіе слѣдовъ медвѣдя убѣдило его въ существованіи круглой раны на передней лапѣ и раны на задней. Но было еще кое-что: около лагеря, гдѣ онъ произвелъ выстрѣлъ въ медвѣдя, охотникъ нашелъ обломокъ кости; послѣ долгихъ сомнѣній, онъ пришелъ къ заключенію, что выстрѣломъ сломалъ животному клыкъ. Однако, онъ не рѣшался разсказывать о томъ, какъ однимъ выстрѣломъ попалъ одновренно въ зубъ и заднюю лапу, пока самъ не убѣдился окончательно въ вѣрности своего предположенія.

Нѣтъ двухъ животныхъ, которыя были бы совершенно одинаковы. Тѣ породы, которыя ходятъ стадами, представляютъ большое сходство между собою; Гризли же, какъ живущіе въ одиночку, проявляютъ значительную индивидуальность. Большинство Гризли любятъ тереться задомъ о стволы деревьевъ, оставляя на корѣ слѣды, по которымъ можно судить обѣ ихъ ростѣ: нѣкоторые ходятъ вокругъ дерева, цѣпляясь за него передними лапами; другіе опять таки обхватываютъ стволъ передними лапами, царапаясь объ него въ то же время когтями заднихъ лапъ. У Джэка же была привычка сначала потереться объ дерево, а потомъ обойти вокругъ него, покусывая зубами кору.

Всѣ эти факты Лэнъ Келліанъ открылъ, изслѣдуя однажды одно изъ такихъ деревьевъ. Онъ шелъ все утро по слѣдамъ медвѣдя; слѣды эти отчетливо выдѣлялись на пыльной дорогѣ и ясно говорили опытному глазу охотника о томъ, что на одномъ изъ пальцевъ задней лапы у медвѣдя была рана, причиненная ружейной пулей, а что на передней лапѣ была большая, круглая рана, происхожденіе которой могло быть приписано только коровьему рогу. Потомъ Келліанъ наткнулся на дерево, на которомъ Джэкъ вырѣзалъ свои иниціалы. На корѣ ясно виднѣлись слѣды медвѣжьихъ зубовъ; одинъ изъ верхнихъ клыковъ былъ сломанъ. Теперь Лэнъ зналъ все, что ему было нужно.

— Это нашъ Гринго, — сказалъ онъ своему товарищу.

Однако, во все это время имъ ни разу не удалось встрѣтиться съ медвѣдемъ, хотя они безпрестанно наталкивались на его слѣды. Чтобы положить конецъ такому безплодному преслѣдованію, они рѣшили приняться за сооруженіе цѣлаго ряда медвѣжьихъ капкановъ. Такой капканъ дѣлался изъ тяжелыхъ бревенъ и былъ снабженъ опускной дверью изъ толстыхъ досокъ. Приманка привѣшивалась на крючкѣ въ дальнемъ углу западни такимъ образомъ, что достаточно было дернуть ее для того, чтобы дверь быстро опустилась. Понадобилась цѣлая недѣля тяжелой работы для того, чтобы соорудить четыре такихъ капкана. Но охотники не сразу поставили ихъ, такъ какъ ни одинъ медвѣдь не подойдетъ близко къ предмету, имѣющему такой подозрительно-новый видъ. Нѣкоторые медвѣди приблизятся не раньше, чѣмъ онъ не почернѣетъ отъ вѣтра и времени. Охотники удалили всѣ стружки, замазали грязью свѣже-спиленныя части дерева; затѣмъ натерли внутреннія стѣнки капкановъ несвѣжимъ мясомъ и подвѣсили въ углу каждаго капкана по куску старой дичины.

Въ теченіи трехъ дней Келліанъ и Бонэми держались вдали отъ ловушекъ, зная, что медвѣдь не приблизится къ нимъ, покуда не вывѣтрится человѣческій запахъ. Черезъ три дня только въ одной западнѣ оказалась добыча — дверь ея была опущена. Бонэми пришелъ въ сильнѣйшее возбужденіе, потому что около самого капкана виднѣлись слѣды Гризли. Но Келліанъ, внимательно изслѣдовавъ почву, вдругъ громко расхохотался.

— Вотъ такъ штука! — проговорилъ онъ, указывая на слѣдъ, похожій на медвѣжій, но не болѣе двухъ дюймовъ въ длину, — вонъ какой медвѣдь намъ попался, медвѣдь съ пушистымъ хвостомъ.

Бонэми тоже расхохотался, убѣдившись, что въ большомъ капканѣ сидѣлъ, вмѣсто медвѣдя, маленькій хорекъ.

— Въ слѣдующій разъ надо будетъ повѣсить приманку повыше, чтобы не такъ легко было ее достать всякому звѣрю, — рѣшилъ Келліанъ.

Нѣкоторые медвѣди питаются почти исключительно корнями и ягодами; другіе любятъ больше всего большихъ черныхъ лососей, которыхъ они искусно выуживаютъ по временамъ изъ прудовъ; но есть и такіе, которые чувствуютъ особое пристрастіе къ мясу. Эти послѣдніе встрѣчаются рѣдко; они способны проявлять необыкновенную жестокость и большей частью погибаютъ преждевременной смертью. Джэкъ былъ именно одинъ изъ такихъ медвѣдей; онъ развивался подобно сильнымъ, мускулистымъ, взрощеннымъ на мясной пищѣ гладіаторамъ старинныхъ временъ и былъ крупнѣе, сильнѣе и свирѣпѣе своихъ соплеменниковъ, питавшихся плодами и корнями. Странный контрастъ съ этимъ представляла его любовь къ меду. Шедшіе по пятамъ его охотники скоро замѣтили, что онъ никогда не упускалъ случая разрыть пчелиное гнѣздо, гдѣ бы оно ни встрѣчалось ему, а если онъ не находилъ пчелиныхъ гнѣздъ, то поѣдалъ маленькіе цвѣточки медоцвѣта, точно бубенчики, висящіе на вѣткахъ вереска.

— Намъ надо достать меду, — обратился Келліанъ къ своему спутнику.

Черезъ нѣсколько дней они повѣсили въ каждой западнѣ по мѣшку изъ тонкой тростниковой рогожи, наполненному сотомъ. Въ эту ночь, въ то время какъ Джэкъ всегда бродилъ по горамъ своимъ обычнымъ широкимъ неутомимымъ шагомъ, незамѣтно проходя милю за милей, вдругъ его носъ, исполнявшій у него обязанности часового, доложилъ ему о близости восхитительнаго запаха, запаха, который больше всѣхъ другихъ запаховъ на свѣтѣ олицетворялъ въ себѣ для Джэка радость и наслажденіе. Нашъ пріятель быстро отправился по указанію своего часового. Ему пришлось пройти цѣлую милю раньше, чѣмъ онъ добрался до страннаго бревенчатаго сооруженія. Тамъ онъ остановился и глубоко втянулъ въ себя ноздрями воздухъ. Тутъ несло охотничьимъ духомъ, это было несомнѣнно; но такъ же несомнѣнно было и присутствіе другого запаха, сулившаго радость и наслажденіе. Онъ обошелъ вокругъ сооруженія и, убѣдившись, что запахъ исходить изнутри его, осторожно вошелъ внутрь. Передъ носомъ его быстро проскользнулъ мышенокъ. Джэкъ обнюхалъ приманку, лизнулъ ее, пожевалъ и обслюнилъ; войдя во вкусъ, онъ потянулъ ее сильнѣе, чтобы достать побольше меду, какъ вдругъ — бумъ! — дверь позади его упала и Джэкъ оказался пойманнымъ. Онъ быстро обернулся, бросился къ двери и тутъ только у него появилось сознаніе опасности. Онъ отскочилъ и съ разбѣгу снова налегъ на дверь; но она была крѣпка. Тогда онъ принялся изслѣдовать свою тюрьму; онъ осмотрѣлъ всѣ бревна, пытаясь въ наиболѣе удобныхъ мѣстахъ разгрызть ихъ зубами. Но они не поддавались. Онъ перепробовалъ все: запустилъ зубы и въ крышу, и въ полъ западни, но всюду онъ встрѣчалъ лишь тяжелыя твердыя бревна, скрѣпленныя и прилаженныя, точно изъ одного куска.

Пока онъ бѣсновался въ безсильной ярости, солнце встало и лучи его проникли сквозь узкія щели двери. Тогда Джэкъ направилъ всѣ свои усилія на дверь. Она была совершенно гладка, не за что было ухватиться, но онъ до тѣхъ поръ колотилъ лапами и работалъ зубами, пока доски не поддались одна за другою. Джэкъ былъ снова на свободѣ.

На слѣдующее утро охотники прочитали, точно по печатному, о событіяхъ минувшей ночи; даже лучше, чѣмъ по печатному, потому что обломки досокъ не могутъ лгать и слѣды, шедшіе къ капкану и отъ капкана, показывали лапы крупнаго медвѣдя, съ оторваннымъ кускомъ пальца на задней лапѣ и съ страннымъ круглымъ, похожимъ на головку большого деревяннаго гвоздя, рубцемъ на передней, а слѣды зубовъ на внутренней сторонѣ досокъ ясно говорили объ одномъ обломанномъ зубѣ.

— На этотъ разъ это былъ онъ, — произнесъ Келліанъ, — но онъ перехитрилъ насъ. Ну, да ладно, мы еще посмотримъ!

Они снова стали выжидать, и Джэкъ таки попался опять въ западню, потому что противъ такого искушенія, какъ медъ, онъ не могъ устоять. Но все, что охотники нашли на слѣдующее утро, были опять лишь обломки западни.

Братъ Педро Тампико зналъ когда-то человѣка, который часто ловилъ медвѣдей въ капканы; пастухъ вспомнилъ, что главное условіе при этомъ, болѣе важное, нежели крѣпость двери, заключается въ полной непроницаемости ея для свѣта.Выслушавъ этотъ совѣтъ, охотники обмазали дверь капкана снаружи смолой. Но Джэка не такъ легко было провести. Не видя щелей въ доскахъ двери, онъ не ломалъ ихъ; но, покончивъ съ медомъ, онъ просунулъ лапу подъ дверь и поднялъ ее. Такимъ образомъ онъ разстраивалъ всѣ планы своихъ преслѣдователей, сдѣлавъ себѣ изъ разставленныхъ для него капкановъ нѣчто въ родѣ забавы, пока Келліанъ не догадался устроить дверь западни такъ, чтобы она опускалась въ глубокій и узкій ровъ, вырытый въ землѣ, настолько узкій, чтобы медвѣдь не могъ запустить своей лапы. Но между тѣмъ наступили холода. Горы Сіерры покрылись густымъ снѣжнымъ покровомъ. Слѣды медвѣдя исчезли. Охотники поняли, что Гринго заснулъ своимъ зимнимъ сномъ.

XII.

Насталъ апрѣль. Весеннее солнце растопило снѣга на вершинахъ Сіерры, обративъ ихь въ шумно бѣгущіе ручьи и потоки; они заполнили всѣ ущелья и долины и стремительно понеслись обратно къ своему родоначальнику синему морю. Калифорнскіе лѣса наполнились веселымъ шумомъ и гамомъ. Вся природа ликовала. Это была радость бытія, наполнявшая всѣ живыя существа до послѣдней былинки, и проявленіе ея составляло для нихъ такую же естественную потребность, какъ пѣніе для дрозда, возгласы ликованія для человѣка. Олени въ опьяненіи носились съ мѣста на мѣсто, тетерева съ шумомъ подымались на воздухъ, ручьи неумолчно журчали — все кругомъ было полно шумной радости.

Лэнъ Келліанъ и Лу Бонэми снова стали готовиться къ охотѣ на медвѣдя, такъ какъ ему пора было покинуть свое зимнее убѣжище. Все было готово къ продолжительному преслѣдованію — медъ для приманки, большія, крѣпкія новыя западни, ружья и патроны. Лучшій изъ старыхъ бревенчатыхъ капкановъ былъ починенъ и снабженъ свѣжей приманкой и нѣсколько черныхъ медвѣдей попались въ него. Но Гринго, если только онъ не покинулъ этой мѣстности, научился, очевидно, избѣгать капкановъ.

Дѣйствительно, онъ бродилъ снова по старымъ мѣстамъ и охотники скоро убѣдились въ этомъ. Его зимній сонъ окончился. Они нашли въ снѣгу отпечатокъ круглаго, похожаго на головку гвоздя, рубца, но рядомъ съ нимъ или нѣсколько впереди виднѣлись медвѣжьи слѣды меньшей величины.

— Глянь-ка, — сказалъ Келліанъ, указывая на меньшій слѣдъ, — онъ не одинъ, съ нимъ медвѣдица. Нашъ Гринго празднуетъ свой медовый мѣсяцъ.

И онъ пошелъ по этимъ слѣдамъ; не потому, чтобы онъ ожидалъ встрѣтить здѣсь свою добычу, а просто для того, чтобы ознакомиться съ движеніями и намѣреніями медвѣдя. И дѣйствительно, эти слѣды разсказали ему много интересныхъ вещей. Здѣсь виднѣлся слѣдъ третьяго медвѣдя, шедшаго слѣдомъ за медвѣжьей четой. Тамъ были слѣды борьбы, и въ этомъ мѣстѣ было ясно написано, что врагъ былъ отраженъ и Гринго со своей подругой спокойно продолжалъ путь. Далѣе отпечатки ногъ привели Лена къ одному мѣсту подъ крутыми нависшими скалами, гдѣ медвѣдь устроилъ себѣ пиршество: здѣсь лежалъ полусъѣденный трупъ молодого бычка и сплетница-почва разсказала охотнику о борьбѣ, предшествовавшей пиршеству. Какъ бы для того, чтобы показать свою силу, медвѣдь схватилъ быка за морду и нѣкоторое время держалъ его въ такомъ положеніи; какъ говорили слѣды въ почвѣ, несчастное животное боролось, отбивалось, безъ сомнѣнія мыча изо всѣхъ силъ къ большому удовольствію медвѣдицы, пока Гринго не счелъ своевременнымъ уложить его ударомъ своихъ стальныхъ лапъ.

Разъ только охотникамъ удалось увидать медвѣжью чету — на мгновеніе передъ глазами ихъ промелькнулъ медвѣдь такихъ размѣровъ, что они готовы были повѣрить разсказу Педро Тампико, и медвѣдица меньшей величины, съ пушистой шерстью, сверкавшей и переливавшейся на солнцѣ серебристыми отливами.

— О, это самый красивый звѣрь, какого я когда либо видѣлъ! — вырвалось у Бонэми, и оба охотника не сводили глазъ съ великолѣпнаго животнаго, пока оно не скрылось въ дубовой заросли. Кусты занимали небольшое пространство; животныя должны были черезъ минуту появиться изъ-за нихъ съ другой стороны, и охотники приготовились къ выстрѣлу; но по какой-то необъяснимой причинѣ медвѣжья чета больше не показывалась изъ-за кустовъ, и раньше, нѣмъ охотники догадались, что они напрасно ждутъ, животныя ушли далеко отъ этого мѣста. Келліанъ и Бонами больше ихъ не видали.

Но Фако Тампико видѣлъ ихъ. Онъ со своимъ стадомъ пришелъ навѣстить брата. Однажды, охотясь въ горахъ въ надеждѣ поймать оленя, онъ увидалъ пару медвѣдей, медленно бродившихъ среди деревьевъ. Они находились гораздо ниже его. Будучи самъ въ полной безопасности, Фако Тампико направилъ въ животныхъ выстрѣлъ, отъ котораго медвѣдица свалилась; пуля раздробила ей спинной хребетъ. Рыча отъ боли, она упала и тщетно пыталась подняться. Джэкъ бросился сначала въ одну сторону, потомъ въ другую, обнюхивая воздухъ и ища врага. Фако выстрѣлилъ вторично. На этотъ разъ звукъ выстрѣла и облако дыма указали медвѣдю, гдѣ скрывался человѣкъ. Онъ полѣзъ вверхъ по крутому утесу, но Фако взобрался на дерево и Джэкъ сталъ снова спускаться внизъ къ своей раненой подругѣ, когда Фако выстрѣлилъ въ третій разъ. Джэкъ попытался было снова отыскать его, но, не найдя никого, вернулся къ своей «Сереброшерстной».

Неизвѣстно, произошло ли это случайно или намѣренно, но когда Фако снова выстрѣлилъ въ медвѣдицу, Джэкъ оказался между нею и выстрѣломъ и пуля задѣла его. Это была послѣдняя пуля въ сумкѣ Фако, поэтому ему ничего не оставалось больше, какъ постараться уйти какъ можно скорѣе. Когда Джэкъ снова бросился туда, откуда раздался выстрѣлъ, онъ не нашелъ и слѣда охотника. Стрѣлокъ исчезъ, перескочивъ въ такомъ мѣстѣ, черезъ которое ни одинъ медвѣдь не въ состояніи перескочить, и скоро былъ уже за милю отъ опасности. Огромный медвѣдь, хромая, вернулся къ своей подругѣ, но она больше не отвѣчала на его зовъ. Джэкъ оставался еще нѣкоторое время, охраняя мертвую подругу, но никто не являлся и ничто не возмущало послѣдняго сна «Сереброшерстной». Осиротѣлый медвѣдь покинулъ эту мѣстность.

Весь міръ былъ теперь полонъ охотниковъ, ловушекъ, ружей. Джэкъ спустился въ нижнія области, гдѣ паслись стада овецъ и гдѣ онъ нѣкогда производилъ набѣги на стадо Педро Тампико. Онъ шелъ хромая, потому что его послѣдняя рана еще не зажила. Неожиданно Джэкъ наткнулся на запахъ своего врага, убившаго его «Сереброшерстную», и пошелъ по запаху, но онъ вдругъ исчезъ въ одномъ мѣстѣ, гдѣ виднѣлись слѣды лошадиныхъ копытъ. Однако, въ ту же ночь Джэкъ встрѣтилъ этотъ запахъ, перемѣшанный съ запахомъ овецъ, столь привлекательнымъ для него въ былыя времена. Полный разныхъ разнорѣчивыхъ чувствъ, Джэкъ пошелъ по запаху, который привелъ его къ горной хижинѣ, жилищу родителей Фако и Педро Тампико. Когда огромный медвѣдь появился передъ хижиной, двѣ человѣческія фигуры выскочили черезъ заднюю дверь ея.

— Мужъ! — вопила женщина, — молись! Будемъ молить святыхъ, чтобы они спасли насъ!

— Гдѣ мой пистолетъ? — кричалъ мужъ.

— Положись на святыхъ, — повторяла охваченная страхомъ женщина.

— Да, если бы у меня была пушка или если-бы предо мною была кошка, я бы положился на святыхъ; но когда съ такой перечницей въ рукахъ, вмѣсто ружья, приходится встрѣчать горнаго медвѣдя, такъ ужъ лучше положиться на дерево.

Съ этими словами старый Тампико полѣзъ на сосну.

Джэкъ заглянулъ въ хижину, потомъ прошелъ въ свиной хлѣвъ, убилъ самую большую свинью и, утащивъ ее съ собою, поужиналъ ею. Это было для него совершенно новое блюдо. Въ этотъ хлѣвъ онъ сталъ возвращаться часто. Здѣсь онъ безъ всякаго труда находилъ себѣ пищу, покуда его рана заживала. Но противъ него былъ составленъ заговоръ и однажды надъ самой головой его раздался выстрѣлъ. Но Джэкъ остался невредимымъ, изъ чего пастухи вывели заключеніе, что имѣютъ дѣло съ дьяволомъ. Джэкъ же вывелъ другое заключеніе: что человѣческій запахъ всегда и во всѣхъ видахъ означаетъ опасность. Онъ покинулъ маленькую долину, гдѣ находилась хижина Тампико, и спустился еще ниже, въ равнину. Однажды ночью ему случилось проходить мимо большого дома. Приблизившись къ нему, онъ замѣтилъ какой-то пустой внутри предметъ, испускавшій восхитительный запахъ. Это былъ боченокъ изъ-подъ сахара, остатки котораго виднѣлись еще на днѣ. Джэкъ просунулъ въ него свою огромную голову, но края боченка были усажены гвоздями, которые впились въ голову медвѣдя. Онъ пришелъ въ ярость, дергалъ боченокъ во всѣ стороны, но не могъ освободить изъ него головы; съ дикимъ ревомъ онъ въ безсильной злобѣ вертѣлся на мѣстѣ, какъ вдругъ изъ верхнихъ оконъ дома раздался выстрѣлъ. Бѣшенство Джэка достигло высшей степени онъ напрягъ свои послѣднія силы — и боченокъ разлетѣлся въ мелкіе куски, а Джэкъ былъ снова свободенъ.

Такъ понемногу въ его мозгу зародилось и укрѣпилось сознаніе, что приближеніе къ человѣческому логовищу всегда связано съ волненіями, непріятностями и опасностями. Съ этихъ поръ онъ сталъ искать свою добычу въ лѣсахъ или равнинахъ, подальше отъ человѣческаго жилья. Но однажды носъ его почуялъ тотъ самый запахъ, съ которымъ связанъ былъ памятный для него день, когда онъ лишился своей «Сереброшерстной». Онъ пошелъ по указанію своего носа; осторожно и безшумно онъ пробирался сквозь дубовыя заросли и высокіе, густые тростники, пока не добрался до открытаго ровнаго мѣста. Запахъ не исчезалъ, онъ былъ теперь даже сильнѣе. Далеко впереди виднѣлись бѣлыя пятна — какія-то движущіяся точки. Онѣ ничего не говорили воображенію Джэка, потому что запахъ дикихъ гусей былъ ему незнакомъ и онъ едва-ли когда нибудь раньше видалъ ихъ. Но тутъ пахло слѣдами, которые съ неудержимой силой влекли его впередъ. Онъ все такъ же быстро и безшумно подвигался дальше, какъ вдругъ тростникъ впереди его слегка зашелестѣлъ, и Джэкъ почуялъ запахъ живого тѣла.Одинъ могучій прыжокъ, одинъ ударъ — и охота за дикими гусями окончилась раньше, чѣмъ успѣла начаться, а стада Фако перешли въ наслѣдство къ его брату.

XIII.

Какъ въ человѣческой жизни бываютъ періоды, когда берутъ верхъ тѣ или другіе вкусы, точно такъ же у животныхъ той или другой породы могутъ по временамъ проявляться особыя склонности и желанія. Въ этомъ году всѣми взрослыми и сильными Гризли, населявшими горы Сіерры, казалось, овладѣла страсть къ бычачьему мясу. Сыздавна они были извѣстны, какъ безобидныя, покуда ихъ не трогаютъ, животныя, питающіяся корнями и собирающія ягоды, но теперь вдругъ они какъ будто всѣ разомъ спустились на пастбища, гдѣ пасся рогатый скотъ, и выбрали своей исключительной пищей мясо.

Стадо за стадомъ подвергалось нападенію; медвѣди невѣроятной величины, ловкости и прожорливости, казалось, завладѣли всей мѣстностью, раздѣливъ ее между собою. Владѣльцы стадъ назначали большія награды за поимку медвѣдей, все болѣе и болѣе увеличивая ихъ. Нѣсколько медвѣдей было убито, но это нисколько не измѣнило положенія вещей, и скоро отдѣльные участки пастбищъ, въ видѣ горькой шутки, стали называть не по пасшимся на нихъ стадамъ, а по тому или другому медвѣдю, избравшему данный участокъ для своего постояннаго мѣстожительства.

Самыя удивительныя вещи разсказывались о различныхъ медвѣдяхъ этой новой породы… Самый быстрый изъ нихъ былъ Плэсервилльскій Истребитель, который могъ выскочить изъ-за кустовъ на разстояніи тридцати ярдовъ и схватить быка, раньше чѣмъ онъ успѣетъ повернуться и убѣжать, и который могъ даже нагонять лошадей въ открытомъ мѣстѣ. Самый искусный и ловкій изо всѣхъ быль Бринъ, Мокелунскій Гризли, убивавшій по преимуществу породистыхъ животныхъ; среди пятидесяти различныхъ породъ онъ вытаскивалъ самаго лучшаго мериносоваго барана. Онъ убивать каждую ночь по быку, никогда не возвращался, чтобы доѣсть его, и никогда не попадался ни въ ловушку, ни на разставленные для него яды.

Гризли Деревянный Гвоздь рѣдко попадался кому либо на глаза. Его окружалъ какой-то ореолъ таинственнаго ужаса. Онъ двигался и убивалъ только ночью. Любимую его пищу составляли свиньи и поросята, по онъ убилъ также изрядное число людей.

Но Гринго Педро Тампико былъ самый удивительный изъ всѣхъ. «Хассанампа», какъ прозвали пастуха, однажды вечеромъ явился въ хижину Келліана.

— Я пришелъ тебѣ сказать, что онъ еще тутъ. Онъ убилъ у меня съ тысячу овецъ. Ты сказалъ, что убилъ его; ты не убилъ его. Онъ больше этого дерева. Онъ ѣстъ только овецъ — много овецъ. Я говорю тебѣ — этотъ Гризли — дьяволъ, это заколдованный медвѣдь. У меня было три коровы, двѣ жирныя, одна тощая. Онъ поймалъ жирныхъ и убилъ ихъ, тощая убѣжала. Онъ сталъ кататься по землѣ и поднялъ пыль — большую пыль. Корова пришла посмотрѣть, отчего такая пыль; онъ схватилъ ее и убилъ. У моего отца были пчелиные ульи. Дьяволъ Гризли прогрызъ дерево; я узналъ его по сломанному зубу. Онъ вымазалъ себѣ морду и носъ древесной смолой, и пчелы не могли его жалить, и онъ съѣлъ всѣхъ пчелъ. Это — дьяволъ. Онъ наѣдается до отвалу, а потомъ ему приходитъ фантазія и онъ идетъ и убиваетъ овцу, ради забавы. Онъ хватаетъ большого быка за морду и тащитъ его, какъ корову, ради забавы. Онъ — дьяволъ. Ты обѣщалъ мнѣ убить его; но тебѣ никогда его не убить.

Такъ говорилъ Педро Тампико въ сильнѣйшемъ возбужденіи.

Но это еще не все — былъ еще одинъ большой медвѣдь, властвовавшій надъ всѣми пастбищами этой мѣстности, изъ конца въ конецъ. Его прозвали «Королемъ Горныхъ Пастбищъ». Предполагали — даже знали навѣрное, что онъ самый большой изо всѣхъ живущихъ медвѣдей, существо сверхъестестественнаго ума. Онъ убивалъ коровъ ради пищи, а овецъ и быковъ ради удовольствія. Говорили даже, что появленіе какого-нибудь необыкновенно большого быка было самой вѣрной гарантіей, что Король появится въ той же мѣстности только ради удовольствія сразиться съ достойнымъ врагомъ. Этотъ истребитель рогатаго скота, овецъ, свиней и лошадей представлялъ существо, извѣстное только по своему слѣду. Его никогда никто не видалъ. Свои ночные набѣги онъ совершалъ такъ обдуманно и ловко, что никогда не попадался въ западню.

Владѣльцы стадъ образовали союзъ и назначили чрезвычайно высокую награду за каждаго убитаго въ пастбищахъ медвѣдя. Со всѣхъ сторонъ появились охотники на медвѣдей; они поймали нѣсколькихъ медвѣдей, черныхъ и сѣрыхъ, но истребленіе стадъ продолжалось по прежнему. Они разставили лучшіе капканы изъ массивныхъ стальныхъ и желѣзныхъ брусьевъ. Наконецъ, въ нихъ попался было одинъ изъ Истребителей, Моклунскій Гризли; охотники прочитали въ почвѣ, какъ онъ появился и какъ сдѣлалъ роковой шагъ. Да, но сталь гнется и желѣзо ломается. Слѣды, оставленные крупнымъ медвѣдемъ, разсказали слѣдующее: сначала онъ неистовствовалъ, дергая изо всѣхъ силъ крѣпкое, черное чудовище, поймавшее его за лапу; затѣмъ, отыскавъ камень, онъ освободилъ свою лапу, раздробивъ ловушку. Съ этихъ поръ онъ больше не попадался въ западню и съ каждымъ годомъ увеличивались его размѣры, ловкость и прожорливость.

Лэнъ Келліанъ и Лу Бонэми спустились съ горъ, прельстившись большой наградой, назначенной за поимку медвѣдей. Они увидали крупные слѣды и убѣдились, что набѣги на стада производились не одновременно въ разныхъ мѣстахъ. Они шли по слѣдамъ и тщательно изучали ихъ. Въ концѣ концовъ они нашли полные отпечатки ногъ всѣхъ этихъ чудовищъ, наводившихъ ужасъ далеко вокругъ по всей мѣстности; они убѣдились, что всюду животныя убивались однимъ и тѣмъ же способомъ — врагъ разрывалъ своей жертвѣ морду и ломалъ ей шею; наконецъ, и слѣды на деревьяхъ, около которыхъ эти медвѣди терлись, сдирая затѣмъ кору обломаннымъ зубомъ, были одинаковы на всемъ обширномъ пространствѣ пастбищъ. И Келліанъ со спокойной увѣреноостью заявилъ:

— Гринго пастуха Педро, Гризли Деревянный Гвоздь, Плэсервилльскій Истребитель и Король Горныхъ Пастбищъ — это все одинъ и тотъ же медвѣдь.

Маленькій горный охотникъ и высокій обитатель равнинъ принялись составлять планъ охоты на медвѣдя съ напряженной энергіей, которая росла и увеличивалась по мѣрѣ того, какъ передъ ними выяснялись всѣ трудности предпріятія. Такъ запруженная рѣка становится бурнѣе и свирѣпѣе отъ преградъ, поставленныхъ теченію ея.

Всѣ виды ловушекъ оказались для него непригодными и не достигали цѣли. Стальные капканы онъ ломалъ; бревенчатыя западни были недостаточно крѣпки, чтобы удержать этого разъяреннаго слона; приманки больше не завлекали его; наконецъ, онъ никогда не пользовался убитой добычей дважды.

Двое легкомысленныхъ юношей гнались однажды по его слѣдамъ, которые привели ихъ къ скалистому ущелью. Лошадей нельзя было заставить войти въ ущелье, и юноши отправились туда пѣшкомъ. Съ тѣхъ поръ ихъ больше никто не видалъ. Мексиканцамъ этотъ медвѣдь внушалъ какой-то суевѣрный страхъ, они считали его существомъ, которое никто не можетъ убить. Такъ онъ провелъ еще годъ въ пастбищахъ, извѣстный повсемѣстно подъ именемъ «Короля Горныхъ Пастбищъ», внушая всѣмъ ужасъ, убивая среди ночи въ открытыхъ мѣстахъ и скрываясь днемъ въ горныхъ ущельяхъ, куда всадники не могли проникнуть.

Горцамъ пришлось вернуться домой; но все лѣто и всю зиму — Джэкъ больше не уходилъ на зиму въ свою берлогу — Келліанъ неутомимо разыскивалъ его, постоянно, однако, являясь то слишкомъ рано, то слишкомъ поздно. Онъ былъ уже готовъ отказаться отъ этого преслѣдованія — не потому, чтобы онъ отчаялся достигнуть цѣли, но за недостаткомъ средствъ — какъ вдругъ появилось объявленіе отъ имени одного богатаго человѣка, издателя газеты въ большомъ городѣ, предлагавшаго удесятерить назначенную за убійство Короля награду, если ему доставятъ его живымъ.

Келліанъ послалъ за своимъ старымъ товарищемъ, и какъ только до нихъ дошла вѣсть, что въ предыдущую ночь на одномъ изъ пастбищъ были убиты обычнымъ образомъ три быка, они не пожалѣли ни лошадей, ни себя, чтобы, не теряя времени, достигнуть означенной мѣстности. Десятичасовая ѣзда въ теченіе цѣлой ночи изнурила лошадей, но люди были точно изъ желѣза. Смѣнивъ лошадей, они, послѣ минутнаго отдыха, пустились дальше. Вотъ лежатъ остатки убитыхъ быковъ; тамъ дальше виднѣются отпечатки могучихъ лапъ съ характернымъ рубцомъ, заслужившимъ Королю прозвище деревяннаго гвоздя. Ни одна гончая не могла бы выслѣдить его лучше Келліана. Въ пяти миляхъ отъ подножія холмовъ, виднѣлась непроницаемая чаща дубовыхъ зарослей. Крупные слѣды исчезли въ ней и больше изъ нея не появлялись. Оставивъ Бонэми насторожѣ, Келліанъ поскакалъ обратно къ тому мѣсту, гдѣ его ждали выбранные имъ помощники.

— Осѣдлать лучшихъ коней! — былъ отданъ приказъ.

Охотники вытащили ружья и стали привѣшивать патронташи, когда Келліанъ остановилъ ихъ.

— Послушайте, товарищи, онъ теперь отъ насъ не уйдетъ. Онъ не выйдетъ изъ чащи до наступленія ночи. Если мы его застрѣлимъ, мы получимъ премію скотовладѣльцевъ; если же мы его захватимъ живьемъ — а это не трудно будетъ въ открытомъ мѣстѣ, — намъ достанется премія газетчика, вдесятеро большая. Поэтому оставимъ лучше ружья здѣсь; аркановъ съ насъ достаточно.

— Почему намъ не взять ружья на всякій случай?

— Потому что я хорошо знаю вашего брата; вы не устоите противъ искушенія угостить его пулей; такъ ужъ лучше совсѣмъ безъ ружей.

Однако трое изъ нихъ взяли съ собой свои тяжелые, большіе револьверы.

Семь отважныхъ всадниковъ на семи отборныхъ коняхъ въ тотъ же часъ отправились на встрѣчу Королю Горныхъ Пастбищъ. Было еще утро и онъ еще не выходилъ изъ чащи. Чтобы заставить его выйти, они стали бросать въ кусты камни, старались криками извлечь его изъ убѣжища. Все было тщетно. Когда подулъ съ горъ полуденный вѣтеръ, они подожгли траву съ разныхъ сторонъ, и огненные языки и облака дыма потянулись въ кусты. Послышался трескъ, заглушавшій трескъ огня, кто-то ломалъ кусты и на дальнемъ концѣ дубовой чащи показался король Гринго, Гризли Джэкъ. Въ ту же минуту на него устремились всѣ всадники, вооруженные не ружьями, а извивающимися въ воздухѣ, словно змѣи, длинными арканами съ петлями, приносящими неволю или смерть. Люди были спокойны, но лошади фыркали и безпокойно метались въ страхѣ. Гризли бросилъ взглядъ направо и налѣво, на людей, едва взглянулъ на лошадей, повернулся, не спѣша, и крупными шагами направился къ роднымъ холмамъ.

— Гляди въ оба, Билль Мануэль! Дѣло за вами!

Благородные кони, ловкіе охотники съ одной стороны и могучій Гризли съ другой! Защитники скота и истребитель его лицомъ къ лицу другъ съ другомъ!

Три опытныхъ всадника, которыхъ самой дикой лошади еще никогда не удавалось сбросить, взвились, точно соколы; арканы, брошенные ловкой рукой, засвистѣли въ воздухѣ. Король, встревоженный, но еще не разгнѣванный, поднялся на заднія лапы и съ высоты своего огромнаго роста, взглянулъ на лошадь и всадника. Если, какъ говорятъ люди, сила и мощь побѣжденнаго передаются побѣдителю, то, конечно, въ этой могучей груди, въ этихъ широкихъ плечахъ, таилась сила тысячи звѣрей, которыхъ онъ побѣдилъ въ бою.

— Святые угодники! что за медвѣдь! Однако, Педро былъ не такъ далекъ отъ истины, какъ казалось.

— Ззз--ззз--ззз! засвистѣли арканы. Первый арканъ взвился, за нимъ второй, за нимъ третій. Руки, бросившія ихъ, не могли промахнуться. Три ремня обвились вокругъ шеи громаднаго звѣря, три всадника отпрянули назадъ на своихъ коняхъ, чтобы затянуть петли. Но быстрѣе молніи, быстрѣе мысли ихъ предупредили медвѣжьи лапы. Петли оказались сброшенными и пришпоренные кони, ожидавшіе сопротивленія, отскочили назадъ, не встрѣтивъ его и таща за собою длинные ремни.

— Ги-га! Го — Лэнъ! Обгони его! — раздались крики, когда Гризли, не признававшій неравной борьбы, повернулся къ холмамъ. Но ловкій мексиканецъ послалъ ему въ слѣдъ свой свистящій кожаный ремень, и въ ту минуту, какъ петля обернулась вокругъ передняго колѣна Джэка, онъ поднялъ на дыбы своего коня и, сильнымъ движеніемъ потянувъ арканъ, заставилъ медвѣдя остановиться. Испустивъ яростное фырканье, король повернулся; его проворныя лапы сдвинули петлю ближе къ шеѣ и онъ разгрызъ ее, какъ собаченка разгрызаетъ тоненькую вѣтку.

Всадники теперь носились вокругъ него, какъ бѣшеные, выжидая удобнаго момента. Не одинъ разъ петля захватывала его шею, но онъ, точно играя, сбрасывалъ ее всякій разъ. Вотъ онъ снова пойманъ за ногу и двѣ крѣпкія лошади, сильно потянувъ, едва не опрокинули его. Теперь пѣна выступила у него на губахъ отъ бѣшенства. Воспоминаніе о прежнихъ дняхъ, или вѣрнѣе, привычка прежнихъ дней снова вернулась къ нему — тѣхъ дней, когда онъ научился побивать лающую свору, увертывавшуюся отъ его ударовъ. Подожженная дубовая чаща была далеко отъ него, но вблизи находился простой кустъ; прислонившись къ нему своей широкой спиной, онъ ожидалъ враговъ, описывавшихъ вокругъ него все болѣе тѣсные круги. Все ближе и ближе они заставляли подступать испуганныхъ лошадей; Король все ждалъ, незамѣтно наблюдая за ними, какъ нѣкогда за собаками. Но вотъ они сблизились настолько, что почти касаются другъ друга — и, точно горный обвалъ, медвѣдь внезапно обрушился на нихъ. Что можетъ устоять противъ удара Гризли? Земля заколебалась, когда онъ устремился впередъ, и задрожала при первомъ ударѣ его. Передъ нимъ было три человѣка и три лошади, безпрестанно наскакивавшихъ другъ на друга и мѣшавшихъ другъ другу. Вокругъ нихъ стояло густое облако ныли, сквозь которое они ничего не разбирали; они знали только, что на нихъ сыплется ударъ за ударомъ. Лошади больше не поднялись.

— Св. Марія! — раздался крикъ, въ которомъ слышался ужасъ смерти. Остальные всадники понеслись на выручку. Но уже было поздно. Три лошади лежали мертвыя, одинъ человѣкъ мертвый, одинъ при смерти и только одинъ изъ троихъ спасся.

Кракъ! кракъ! кракъ! защелкали пистолеты, когда гигантское тѣло медвѣдя снова заколыхалось по направленію къ холмамъ. Четыре всадника, предводительствуемые Келліаномъ, во всю прыть понеслись за нимъ. Они обогнали его, повернулись и очутились лицомъ къ лицу съ нимъ. Тѣло его въ нѣсколькихъ мѣстахъ было ранено револьверными выстрѣлами.

— Не стрѣляйте — не стрѣляйте! Постарайтесь привести его въ изнеможеніе! — кричалъ Келліанъ.

— Привести его въ изнеможеніе? Оглянись назадъ на Карла и Мануэла. Сколько минутъ потребуется, чтобы и всѣ мы пошли туда же?

И револьверы продолжали щелкать, пока не вышли всѣ заряды, а Король приходилъ все въ большую ярость и челюсти его отъ бѣшенства брызгали пѣной.

— Стой! Спокойно! — крикнулъ Келліанъ.

Его арканъ взвился, когда медвѣдь на мгновеніе поднялъ свою лапу. Петля обвилась вокругъ ноги.

— Ззз! — ззз! — и еще двѣ петли упали на его шею. Быкъ, вокругъ могучей ноги котораго обвилась бы петля аркана, безъ всякаго сомнѣнія, могъ бы считаться пойманнымъ. Гризли же поднялъ свою гибкую, какъ человѣческая рука, съуживающуюся книзу лапу, сильно тряхнулъ ею, и петля соскользнула съ нея. Но теперь двѣ петли затягивали его шею, и онъ не могъ ихъ сбросить. Двѣ лошади, затягивавшія арканы, тянули, душили его; люди носились вокругъ него съ криками, выжидая удобнаго момента. Тогда король, крѣпко уперевшись въ землю передними лапами, наклонилъ назадъ могучія плечи и несмотря на то, что едва дышалъ, налегъ изо всѣхъ силъ спиной на оба аркана, какъ Самсонъ на столбы филистимскаго дворца. Лошади со своими всадниками были увлечены впередъ; налегая все сильнѣе на ремни и таща за собою не имѣвшихъ силы сопротивляться лошадей, онъ все быстрѣе и быстрѣе отступалъ назадъ. Глаза его расширились, языкъ высунулся изо рта.

— Не поддавайся! Держись крѣпче! — раздались крики. Всадники приблизились другъ къ другу, чтобы лучше противостоять; тогда король, увидя, что насталъ удобный моментъ, съ быстротою стрѣлы устремился на нихъ. Лошади отскочили и счастливо избѣгнули удара, только одна лошадь оказалась на какой-нибудь дюймъ слишкомъ близко. Ужасная лапа со стальными когтями коснулась ея туловища. Какъ мягко звучатъ эти слова! Но что они означали въ дѣйствительности — объ этомъ лучше не говорить.

Всадники въ страхѣ выпустили изъ рукъ арканы, и король, фыркая и глухо ворча, таща за собою длинные ремни, большими прыжками пустился по направленію къ холмамъ, гдѣ онъ разгрызъ крѣпкіе арканы на мелкіе куски.

Уцѣлѣвшіе охотники въ самомъ мрачномъ настроеніи отправились въ обратный путь. Горькія слова вырывались изъ ихъ устъ, обвиненія сыпались на Келліана.

— Это онъ виноватъ. Почему онъ не далъ намъ взять ружья?

— Мы всѣ одинаково рисковали, — былъ отвѣтомъ на эти обвиненія. Но они не прекращались, пока Келліанъ, выведенный изъ себя, не потерялъ своего обычнаго хладнокровія и не вытащилъ револьвера, бывшаго у него до сихъ поръ спрятаннымъ. Его путники замолчали.

XIV.

— Что теперь, Лэнъ? — сказалъ Лу.

Это было вечеромъ того же дня; оба охотника въ большомъ уныніи сидѣли у огня.

Келліанъ нѣкоторое время молчалъ; потомъ глаза его засверкали и онъ произнесъ медленно и серьезно:

— Лу, это самый большой медвѣдь изъ всѣхъ, какіе только существуютъ. Когда я увидѣлъ, какъ онъ расправлялся съ ними, какъ онъ опрокидывалъ лошадей, словно мухъ, я въ эту минуту полюбилъ его, Лу. Онъ самое великое изъ всѣхъ созданій, которыми Господь населилъ эти горы. До сегодняшняго дня я, конечно, хотѣлъ поймать его; но теперь, Лу, онъ непремѣнно будетъ моимъ, и я поймаю его живымъ, хотя бы мнѣ пришлось положить на это всю жизнь. Я думаю, что справлюсь съ этимъ одинъ, но вдвоемъ съ тобою, Лу, я знаю навѣрное, что мы добьемся своего.

И въ самой глубинѣ маленькихъ глазъ Лэна Келліана опять сверкнулъ какой-то огонекъ.

Они расположились лагеремъ въ горахъ, потому что на пастбищахъ теперь на нихъ начали косо посматривать. Нѣкоторые изъ скотовладѣльцевъ рѣшили даже, что Король хотя и продолжалъ быть бичемъ для овецъ, вмѣстѣ съ тѣмъ представлялъ собою отнюдь не нежеланнаго сосѣда, и они взяли обратно обѣщанную за поимку медвѣдя награду, которая показалась имъ слишкомъ высокой. Премія же, обѣщанная издателемъ газеты, оставалась въ силѣ.

«Я желаю, чтобы мнѣ доставили этого медвѣдя».

Такъ гласило краткое, но выразительное посланіе, которое издатель газеты отправилъ Келліану, услыхавъ о борьбѣ охотниковъ съ медвѣдемъ.

— Какъ ты возьмешься за это, Лэнъ? — спросилъ Лу.

Въ каждомъ мосту есть хоть одна какая-нибудь прогнившая балка, въ каждомъ заборѣ какая-нибудь непрочная доска и каждое сильное существо имѣетъ свою слабую точку.

Перебирая въ памяти все, что произошло, Келліанъ увидалъ, что было чистымъ безуміемъ выступать противъ такого существа, какъ Король, съ одной грубой силой.

— Стальные капканы не годятся; онъ ломаетъ ихъ. Арканами его не взять, а съ деревянными западнями онъ научился хорошо справляться. Но у меня есть въ головѣ планъ. Прежде всего мы должны хорошенько выслѣдить его и ознакомиться со всѣми мѣстами, гдѣ онъ ходитъ. Я считаю, что на это потребуется три мѣсяца.

Оба пріятеля принялись за дѣло. На слѣдующій же день они нашли слѣдъ медвѣдя; они нашли также разгрызанные остатки аркановъ. День за днемъ они шли по слѣдамъ медвѣдя. Они не упускали ни одного случая, чтобы получить какія-нибудь свѣдѣнія о немъ отъ пастуховъ и скотовладѣльцевъ, и не разъ имъ разсказывали больше, чѣмъ можно было повѣрить.

Лэнъ говорилъ о трехъ мѣсяцахъ, а между тѣмъ, полныхъ шесть мѣсяцевъ прошло раньше, чѣмъ они привели свой планъ въ исполненіе. Король же между тѣмъ все убивалъ да убивалъ.

Въ разныхъ частяхъ горнаго хребта, въ которомъ властвовалъ Король, они устроили по одной или по двѣ ловушки изъ скрѣпленныхъ болтами бревенъ. У задняго конца такой ловушки находилась небольшая рѣшетка изъ тяжелыхъ стальныхъ брусьевъ. Дверь, опускавшаяся въ землю, была сдѣлана особенно тщательно. Она была изъ двойныхъ досокъ, между которыми они положили пропитанную смолой бумагу, чтобы сдѣлать ее совершенно непроницаемой для свѣта. Изнутри она была обшита желѣзомъ и, падая, опускалась въ выложенное желѣзомъ же углубленіе въ почвѣ.

Эти западни они оставили открытыми и не налаживали ихъ до тѣхъ поръ, пока онѣ совершенно не обвѣтрились и человѣческій запахъ въ нихъ не выдохся. Послѣ этого оба охотника приготовились къ своей послѣдней ставкѣ. Они положили въ каждую ловушку — не подвѣшивая его на крюкъ — большое количество меду, лакомство, противъ котораго Король еще ни разу не устоялъ; когда весь медъ былъ съѣденъ, они вернулись съ новымъ запасомъ его въ тѣ мѣста, въ которыхъ Король между тѣмъ привыкъ собирать ежедневно свою сладкую дань. Каждую ловушку они наладили, привѣсивъ приманку на крюкъ — но теперь къ меду было примѣшано сильно дѣйствующее усыпляющее средство.

XV.

Въ эту ночь медвѣдь-великанъ покинулъ свое логовище, одно изъ своихъ многочисленныхъ логовищъ, и, исцѣленный отъ всѣхъ полученныхъ ранъ, въ полномъ обладаніи своей могучей силы, сталъ спускаться внизъ, къ равнинамъ. Его носъ, постоянно насторожѣ, доносилъ ему о всѣхъ встрѣчавшихся по пути запахахъ. Вотъ овца, лань, тетеревъ; люди — опять овцы — нѣсколько телятъ; вотъ быкъ — быкъ, съ которымъ можно сразиться — и медвѣжье сердце Короля наполнилось буйной радостью въ ожиданіи предстоящей борьбы. Но вдругъ носъ его донесъ ему о новомъ запахѣ, такомъ нѣжномъ и слабомъ, столь отличномъ отъ грубаго запаха живого мяса, что было удивительно, какъ онъ его почуялъ. Среди прочихъ запаховъ этотъ запахъ былъ, точно серебристый звонъ крохотнаго колокольчика среди раскатовъ грома. Король внезапно остановился. О, что за могучее очарованіе исходило отъ этого запаха! Онъ приводилъ его въ состояніе, близкое къ опъяненію. И весь во власти новыхъ чаръ, Король пустился впередъ, все быстрѣе и быстрѣе туда, куда звалъ его волшебный ароматъ. Вотъ онъ и у источника его, длиннаго, глубокаго помѣщенія. Онъ много разъ уже видѣлъ подобныя сооруженія, не разъ попадался въ нихъ въ плѣнъ; но онъ надѣялся справиться съ ними. Нѣсколько недѣль подрядъ онъ уничтожалъ скрытыя въ нихъ сокровища и запахъ ихъ звалъ и манилъ его все съ прежней силой. Онъ вошелъ въ помѣщеніе, все пропитанное очаровательнымъ ароматомъ. Тамъ находилось желанное сокровище и Король, забывъ всякую осторожность, сталъ лизать его; чтобы достать побольше чуднаго угощенія, онъ сталъ рвать мѣшокъ, въ которомъ оно было заключено, какъ вдругъ дверь съ глухимъ шумомъ спустилась. Король вздрогнулъ, но все кругомъ было тихо и ничто не говорило обонянію объ опасности. Съ подобными дверями онъ справлялся и раньше. Душа его попрежнему жаждала меда, и онъ продолжалъ лизать и лизать, сначала жадно, потомъ спокойнѣе, потомъ медленно, потомъ сонно — и наконецъ, совершенно остановился. Глаза его закрылись, онъ грузно опустился на землю и погрузился въ тяжелый сонъ.

Они были спокойны — эти двое людей, пришедшихъ на разсвѣтѣ по слѣдамъ медвѣдя — но лица ихъ были блѣдны. Отпечатки громадныхъ медвѣжьихъ ногъ съ характернымъ рубцомъ привели ихъ сюда; дверь западни была опущена; они смутно разглядѣли огромную, покрытую шерстью, тушу, наполнявшую внутренность западни и лежавшую въ глубокомъ снѣ.

Они принесли съ собой крѣпкіе ремни и веревки, тяжелыя цѣпи и стальныя кольца, а также хлороформъ на случай, если бы онъ слишкомъ рано очнулся отъ сна. Сквозь отверстія въ крышѣ они съ невѣроятнымъ трудомъ и усиліями заковали его въ цѣпи, связали его — приковали его переднія лапы къ шеѣ, а шею, грудь и заднія ноги прикрѣпили къ скрѣпленнымъ болтами брусьямъ, образовавшимъ нѣчто въ родѣ клѣтки. Потомъ, поднявъ дверь, они вытащили его, не при помощи лошадей, нѣтъ — ни одна лошадь не хотѣла подойти близко — но съ помощью ворота; затѣмъ, опасаясь, чтобы сонъ его не перешелъ въ сонъ смерти, они привели его въ чувство.

Какія слова въ состояніи выразить весь ужасъ, все отчаяніе плѣненнаго Короля, когда, очнувшись, онъ оказался въ цѣпяхъ, закованнымъ, связаннымъ? Обезумѣвшаго отъ безсильной ярости плѣнника положили на розвальни, которыя шесть лошадей медленно потащили внизъ къ желѣзной дорогѣ. По пути его кормили настолько, чтобы поддержать его жизнь.

Паровой механизмъ для подъема тяжестей поднялъ царственнаго плѣнника съ его цѣпями и тяжелыми брусьями, державшими его, какъ въ клѣткѣ, на платформу вагона; всю громадную массу накрыли брезентомъ; локомотивъ запыхтѣлъ и поѣздъ тронулся. Такъ Гризли-Король покинулъ родныя горы.

Его привезли въ большой городъ. Тамъ этого медвѣдя-великана, рожденнаго быть королемъ и теперь закованнаго въ цѣпи, посадили въ клѣтку, достаточно крѣпкую для трехъ львовъ. Одинъ ремень лопнулъ, когда громадное тѣло медвѣдя понатужилось въ усиліи освободиться отъ оковъ.

— Онъ вырвался! — раздался полный ужаса крикъ, и толпа надсмотрщиковъ и сторожей обратилась въ бѣгство. Только маленькій горецъ съ спокойными глазами, да высокій обитатель равнинъ остались на мѣстѣ, и ихъ усиліями была предотвращена возможность несчастія.

Когда съ него сняли оковы, онъ сталъ безостановочно кружиться по клѣткѣ, заглядывая во всѣ углы; затѣмъ сталъ трясти изо всѣхъ силъ стальные прутья клѣтки, такъ что нѣкоторые изъ нихъ начали шататься. Было очевидно, что они не выдержатъ напора его силы. Его перемѣстили въ другую клѣтку, которую сломать было бы не по силамъ и слону; но она не имѣла другого дна, кромѣ земли, на которой стояла, и черезъ часъ громадный звѣрь вырылъ въ почвѣ углубленіе и скрылся въ немъ изъ виду, покуда струя воды, пущенная ему вслѣдъ и наполнившая углубленіе, не заставила его опять подняться наверхъ. Тогда его пересадили въ новую клѣтку, которая готовилась для него съ того дня, какъ его привезли — всю изъ крѣпкой стали, съ очень толстыми стальными брусьями и дномъ изъ твердаго камня.

Неукротимый звѣрь быстро обошелъ ее кругомъ, испробовалъ каждый брусокъ, изслѣдовалъ каждый уголъ, ища какой-нибудь щели въ каменномъ полу. Наконецъ онъ нашелъ бревно толщиною въ шесть дюймовъ — единственную деревянную часть во всей клѣткѣ. Оно было обшито желѣзомъ, но обнажено на одинъ дюймъ по всей длинѣ. Ему удалось просунуть одинъ коготь, которымъ онъ досталъ дерево, и, лежа на боку, онъ принялся его царапать; весь день онъ провелъ въ этомъ занятіи, такъ что цѣлая куча мелкихъ щепокъ образовалась вокругъ него и бревно раскололось на двое. Но поперечные желѣзные болты остались и когда Король попробовалъ просунуть въ образовавшееся углубленіе свое широкое плечо, онъ убѣдился, что весь трудъ, всѣ усилія цѣлаго дня были безполезны. Это была его послѣдняя надежда; теперь и она исчезла, и медвѣдь-великанъ повалился на дно своей клѣтки, обхватилъ передними лапами свою огромную морду и зарыдалъ — протяжнымъ, тяжелымъ рыданіемъ. Это были животные звуки, но не менѣе искренніе и краснорѣчивые, чѣмъ рыданія впавшаго въ отчаяніе человѣка — они означали потерянную надежду и погибшую жизнь. Надсмотрщики явились въ обычное время съ пищей, но медвѣдь даже не пошевельнулся. Они поставили передъ нимъ пищу, но на слѣдующее утро нашли ее нетронутой. Медвѣдь лежалъ попрежнему, его огромное тѣло сохраняло то-же положеніе. Только рыданія уступили теперь мѣсто слабымъ стонамъ, вырывавшимся по временамъ изъ его груди.

Такъ прошло два дня. Нетронутая пища портилась на солнцѣ. Насталъ третій день. Король все лежалъ въ прежней позѣ, держа свою громадную морду между громадными лапами. Глаза его были закрыты; только широкая грудь еще слегка приподымалась.

— Онъ умираетъ, — сказалъ одинъ изъ надсмотрщиковъ. — Онъ не доживетъ до утра.

— Надо послать за Келліаномъ, — сказалъ другой.

Явился Келліанъ, маленькій, худощавый и живой.

Громадный звѣрь, за которымъ онъ столько времени охотился, истративъ столько энергіи, силъ и труда, чтобы лишить этого Короля горъ свободы и заковать въ цѣпи, этотъ звѣрь, всегда порожавшій его своею мощью — теперь лежалъ передъ нимъ безсильный, умирающій. Жизнь угасала въ этомъ огромномъ, сильномъ тѣлѣ вмѣстѣ съ угаснувшей надеждой. Сердце охотника задрожало отъ жалости и состраданія — крупныя и сильныя натуры невольно наполняются любовью ко всему крупному и сильному. Онъ просунулъ руку между прутьями клѣтки и погладилъ его, но Король не шевелился. Тѣло его было холодно. Чуть слышный вздохъ былъ единственнымъ признакомъ жизни, и Келліанъ сказалъ:

— Впустите меня къ нему.

— Вы сошли съ ума, — сказали ему надсмотрщики. Они отказались открыть клѣтку. Но Келліанъ такъ настойчиво стоялъ на своемъ желаніи, что въ концѣ концовъ они открыли ему клѣтку, предварительно просунувъ въ нее рѣшетку, отдѣлявшую медвѣдя отъ входа. Келліанъ приблизился. Сквозь рѣшетку онъ положилъ свою руку на мохнатую голову звѣря, но Король продолжалъ лежать по прежнему. Охотникъ сталъ гладить свою жертву, обращаясь къ ней съ ласковыми словами. Рука его коснулась большихъ, круглыхъ ушей, такихъ маленькихъ по сравненію съ огромной головою. Что-то поразило его при прикосновеніи. Онъ взглянулъ ближе — и вздрогнулъ. Какъ! возможно ли это? Въ обоихъ ушахъ были проколоты круглыя отверстія. Они ясно говорили Келліану, что онъ видитъ передъ собою снова своего стараго маленькаго Джэка.

— О, Джэкъ! я не зналъ, что это былъ ты. Я никогда бы этого не сдѣлалъ, если бы зналъ, что это ты. Джэкъ, старый товарищъ, ты не узнаешь меня?

Но Джэкъ все не шевелился и Келліанъ быстро вышелъ изъ клѣтки. Онъ побѣжалъ въ гостинницу, въ которой онъ жилъ; тамъ онъ надѣлъ свое кожаное охотничье платье, все пропитанное запахомъ ружейнаго дыма и древесной смолы, и, забравъ съ собою большой сотъ меду, вернулся въ клѣтку медвѣдя.

— Джэкъ, Джэкъ! — крикнулъ онъ, — медъ, медъ! И онъ протянулъ къ нему соблазнительный сотъ. Но Король лежалъ, какъ мертвый.

— Джэкъ, Джэкъ! ты не узнаешь меня?

Онъ отбросилъ сотъ и обхватилъ руками громадную морду медвѣдя.

Звуки его голоса исчезли изъ памяти Джэка. Восклицаніе прежнихъ, давно минувшихъ дней потеряло свою власть. Но запахъ меда, кожанаго одѣянія, рукъ, которыя его ласкали когда-то, все это вмѣстѣ таило въ себѣ какую то скрытую притягательную силу.

Бываютъ минуты у человѣка, стоящаго на порогѣ смерти, когда изъ памяти его исчезаетъ вся его жизнь и только сцены изъ давно забытаго дѣтства ясно стоятъ передъ его мысленнымъ взоромъ; онѣ однѣ въ эту минуту дѣйствительны и онѣ однѣ съ могучей силой встаютъ въ воображеніи. Такія минуты могутъ быть и въ жизни животнаго. Знакомые запахи оживили давно забытыя ощущенія и Джэкъ, Гризли-Король, приподнялъ слегка голову — чуть-чуть; глаза его были почти закрыты, но его большой носъ слабо шевельнулся два или три раза — движеніе, которымъ онъ въ былые дни выражалъ свой интересъ. Теперь Келліанъ повалился въ отчаяніи на землю, какъ сдѣлалъ это нѣсколько дней тому назадъ Джэкъ.

— Я не зналъ, что это былъ ты, Джэкъ, иначе я бы этого никогда не сдѣлалъ. О, Джэкъ, прости меня!

Онъ вскочилъ и бросился вонъ изъ клѣтки.

Надсмотрщики стояли кругомъ. Они ничего не понимали во всей этой сценѣ, но одинъ изъ нихъ, точно по внушенію, подвинулъ сотъ съ медомъ ближе къ медвѣдю и крикнулъ:

— Медъ, Джэки — медъ!

Полный отчаянія, онъ былъ уже готовъ умереть, когда вдругъ передъ нимъ мелькнула новая надежда; это было нѣчто неясное, смутное, чего нельзя было бы передать словами — его покоритель неожиданно появился передъ нимъ въ образѣ друга. Надсмотрщикъ, повторяя старый возгласъ «Медъ, Джэки — медъ!» подвигалъ сотъ съ медомъ все ближе и ближе къ нему, пока онъ не коснулся его морды. Запахъ достигъ его обонянія и проникъ въ его сознаніе. Онъ лизнулъ языкомъ медъ, разъ, другой; аппетитъ его оживился и съ этой вновь рожденной надеждой началась новая глава его существованія, полная мрака и унынія.

Опытные надсмотрщики не покидали его ни на минуту, стараясь предупредить всякое его желаніе. Передъ нимъ ставили самую изысканную пищу и пускали въ ходъ всѣ средства, чтобы вернуть ему силы для дальнѣйшей жизни — въ неволѣ.

Онъ сталъ ѣсть и — вернулся къ жизни.

Онъ живъ еще и по сейчасъ, но все ходитъ — ходитъ — ходитъ взадъ и впередъ по своей клѣткѣ. Вы можете его видѣть — взглядъ его устремленъ въ толпу, окружающую клѣтку, но онъ не замѣчаетъ ея, а какъ будто разглядываетъ что-то, находящееся внѣ ея; по временамъ его охватываетъ дикое бѣшенство, но онъ скоро овладѣваетъ собой — и снова величественъ, и все смотритъ и ждетъ, поддерживаемый надеждой, неясной, смутной надеждой, вернувшей его къ жизни. Келліанъ былъ у него разъ, но Король его не узналъ. Взглядъ его былъ устремленъ мимо него, поверхъ его лица, далеко впередъ, къ вершинамъ родного Таллака или къ далекому морю — кто можетъ сказать это съ точностью? И онъ продолжаетъ безъ устали ходить по своей клѣткѣ, осужденный, подобно сказочному Вѣчному Жиду, на безконечное странствованіе — безцѣльное и безрадостное.

Слѣды ранъ на его мохнатомъ тѣлѣ давно исчезли, но отверстія въ ушахъ не заросли, они остались; осталась и его могучая сила, его королевское достоинство. Глаза его мрачны, никогда больше они не свѣтятся живымъ блескомъ, но они не вялы, напротивъ: съ выраженіемъ смутной надежды они устремлены вдаль, туда, гдѣ горный ручей, рожденный среди высокихъ хребтовъ Сіерры, кипя и бурля, стремится впередъ, сквозь лѣса и горы, преодолѣвая всѣ препятствія, поставленныя человѣческой рукой. И кажется, можетъ быть, царственному плѣннику, что оттуда, изъ родныхъ горъ Таллака явится къ нему та надежда, смутно блеснувшая передъ нимъ и возродившая его къ жизни. И онъ ждетъ, и бродитъ, бродитъ взадъ и впередъ по своей клѣткѣ, попрежнему, безцѣльно — и тщетно…

"Юный Читатель", № 18, 1906

---

1. Таллакъ — гора въ Калифорніи.
2. Ярдъ равняется 3 футамъ.
3. Четвертое Іюля — національный праздникъ въ Сѣверо-Американскихъ Штатахъ — въ память того дня, когда Соединенные Штаты отказались отъ подданства Великобританіи и объявили себя независимыми.