Джианетта/ДО

Джианетта
авторъ Английская_литература, пер. Английская_литература

Оригинал: англійскій, опубл.: 1901. — Источникъ: az.lib.ru • Дневник маленькой художницы.
Перевод Эмилии Пименовой.
Текст издания: журнал «Юный Читатель», № 21, 1901.

ДЖІАНЕТТА

Дневникъ маленькой художницы. Съ англійскаго Э. Пименовой.

ГЛАВА I.
Первое важное событіе въ моей жизни.

Я родилась въ итальянскихъ Альпахъ. Помню, какъ я любила стоять на скалѣ, на одной изъ альпійскихъ вершинъ, и смотрѣть внизъ на крестьянъ, которые косили траву на склонѣ горы, у подножія скалъ. Мнѣ такъ хотѣлось, чтобы и меня тоже спустили туда на веревкѣ, какъ другихъ, и я бы могла, какъ они, косить траву серпомъ, карабкаясь по краю пропасти. Я припоминаю теперь, что наша хижина походила отчасти на орлиное гнѣздо. Мы были очень бѣдны; я была одѣта плохо и мнѣ часто приходилось бѣжать съ протянутою рукой за каретою путешественниковъ, прося милостыни, какъ это дѣлали и другія дѣти у насъ по сосѣдству.

Однажды, когда я бѣжала за коляскою какихъ то путешественниковъ, сидящій въ ней господинъ остановилъ лошадей и подозвалъ меня. Онъ долго, молча смотрѣлъ на меня, потомъ, спросивъ, откуда я и какъ меня зовутъ, обратился къ сидящей возлѣ него дѣвочкѣ со словами: — «Она совсѣмъ такая, какою могла бы быть твоя сестра».

Я сказала ему, гдѣ я живу. Онъ далъ мнѣ денегъ и хотѣлъ выйти изъ коляски, чтобы пойти за мною въ нашу хижину, но кучеръ остановилъ его, сказавъ, что приближается буря и для его маленькой дочери это можетъ быть не совсѣмъ безопасно. Они уѣхали, а я, въ восторгѣ отъ своей удачи, побѣжала назадъ къ тому мѣсту, гдѣ дожидалась меня Санта, чтобы показать ей полученныя мною серебрянныя монеты. Санта была моя двоюродная сестра, такихъ же лѣтъ, какъ и я, но слабенькая и болѣзненная. Я ее очень любила и почти замѣняла ей мать, несмотря на то, что сама была ребенкомъ. Я всегда о ней заботилась, ласкала ее и дѣлилась съ нею всѣмъ, что доставала. Я утѣшала и цѣловала ее, когда она плакала, вытирая ей слезы кончикомъ своей юбки. Санта была похожа на ангеловъ, которыхъ изображаютъ въ церкви, на стѣнной живописи, между тѣмъ какъ я была «маленькій черный чертенокъ» — какъ меня называла женщина, которую мы обѣ считали своею бабушкой.

Когда, полгода спустя, Санта умерла, то я почувствовала себя страшно несчастной и одинокой. Мнѣ сказали, что Санта ушла на небо, и мнѣ такъ хотѣлось попасть туда же, чтобы быть вмѣстѣ съ нею. Я старалась отыскать самое высокое мѣсто по сосѣдству нашей хижины, въ горахъ, чтобы быть ближе къ небу и взобраться на облака, гдѣ находилась Санта. Но увы! такого мѣста я не могла найти и, опечаленная, возвращалась домой.

Все это живо запечатлѣлось въ моей памяти. Затѣмъ я вижу себя съ выпачканными глиной руками, усиленно занятою вылѣпливаніемъ разныхъ фигурокъ. Я дѣлала изъ глины фигуры разныхъ животныхъ, собакъ, барашковъ и птицъ и головы людей, которыхъ видѣла передъ собою, сидящими внизу на краю дороги. Но моею главною мечтой было изобразить во всю величину ангела, котораго я видѣла въ соборѣ, въ Комо, куда меня однажды повелъ мой дядя, ѣздившій въ этотъ городъ по дѣлу и бравшій меня съ собою, чтобы носить за нимъ корзину.

Я помню себя стоящей на краю дороги, въ платьѣ, совершенно перепачканномъ глиной, когда тотъ самый господинъ, который нѣкогда спросилъ у меня мое имя и далъ мнѣ денегъ, снова повстрѣчался мнѣ. Онъ велъ за руку прелестную маленькую дѣвочку; ея широкая шляпа свалилась съ головы и волосы разсыпались по плечамъ. Я смотрѣла на нее съ бьющимся сердцемъ и мнѣ казалось, что передо мною моя милая, любимая Санта!

Это была моя первая встрѣча съ моею сестрою Маргаритой. Но не буду забѣгать впередъ. Въ ту минуту она была для меня постороннею дѣвочкой, дочерью незнакомаго мнѣ господина.

Господинъ этотъ ласково взялъ меня за руку и, притянувъ къ себѣ, приподнялъ мои густые черные кудри спускавшіеся на глаза; открывъ такимъ образомъ мое лицо, онъ посмотрѣлъ на меня долгимъ пристальнымъ взглядомъ. Я съ удивленіемъ взглянула на него и была очень разочарована, что онъ не обратилъ никакого вниманія на мои глиняныя фигурки, разставленныя на скамьѣ. Но когда онъ попросилъ меня проводить его къ моимъ роднымъ, то я очень обрадовалась, такъ какъ мнѣ хотѣлось подольше побыть возлѣ маленькой дѣвочки, которая напоминала мнѣ Санту. Мой дядя вступилъ въ разговоръ съ пришедшимъ господиномъ и такимъ образомъ мы, я и Маргарита, были предоставлены самимъ себѣ. Я была въ восторгѣ. Мнѣ казалось, что Санта вернулась къ намъ. Дѣвочка сказала мнѣ:

— Мы ищемъ мою маленькую сестру. Папа думаетъ, что можетъ быть это ты.

— Но какъ же я могу быть вашею сестрой? — сказала я, — вы маленькая барышня изъ чужой страны и вашъ отецъ знатный господинъ. А мои родные живутъ вонъ въ той хижинѣ.

— Я и сама не понимаю хорошенько, какъ это можетъ быть, — созналась Маргарита — но папа такъ думаетъ. — Онъ говоритъ, что твоя мать родомъ отсюда и что ты какъ то потерялась. Ты очень похожа на мать моей пропавшей сестры, говоритъ папа. Моя же мать была англичанка.

— Ахъ!.. я бы желала, чтобы это была правда. Я такъ бы хотѣла быть вашею сестрой. Но я на васъ совсѣмъ непохожа. Еслибъ эта была Санта…

— Кто это Санта?

Я не успѣла, отвѣтить, потому что въ дверяхъ показалась голова моей бабушки, повязанная желтымъ платкомъ. Бабушка кивнула намъ, чтобы мы шли въ домъ.

Отецъ Маргариты вышелъ къ намъ на встрѣчу, вмѣстѣ съ моимъ дядей.

— Удивительное сходство, — сказалъ онъ, снова посмотрѣвъ на меня пристально.

— Тѣмъ не менѣе то, что я вамъ сказалъ уже — истинная правда, — возразилъ мой дядя. — Ваша дочь Санта, какъ мы называли ее, умерла, а это ея двоюродная сестра Джіанетта. Тутъ только фамильное сходство.

— Въ такомъ случаѣ пойдемъ, милая, и посѣтимъ могилу твоей сестры, — сказалъ отецъ Маргариты, беря ее за руку.

«Да, да, это должно быть была Санта», подумала я, и мнѣ стало очень грустно; я знала, что это была только мечта — я не могла быть сестрою Маргариты. Я только во снѣ видала себя счастливой; когда же я просыпалась, то передо мною были все тѣ же непривѣтливые люди, все тѣ же ледники, спускавшіеся по склонамъ, все тѣ же угрюмыя скалы.

— Я поведу васъ на могилу, — вызвалась я. — Я часто хожу туда.

Но дядя удержалъ меня за руку.

— Нѣтъ, — сказалъ онъ. — Мы вовсе не хотимъ отдавать вамъ нашу дѣвочку. Она намъ также дорога какъ и вамъ ваша дочь.

— Вы заблуждаетесь, — замѣтилъ ему чужой господинъ. — Если моя дочь умерла, то я вовсе не хочу замѣнять ее чужою дочерью.

У меня сжалось сердце и я грустными глазами проводила господина съ его дочерью, когда они ушли. Въ этотъ день я долго и горько плакала, припавъ лицомъ къ землѣ. Даже мое обычное занятіе, лѣпка фигуръ изъ глины, не могло развлечь меня. И только, когда мнѣ вдругъ пришло на мысль вылѣпить ангела, лицо котораго напоминало бы вмѣстѣ и Маргариту, и Санту, я усердно принялась за работу. Когда она была кончена, я отыскала въ скалѣ маленькую нишу и поставила въ ней вылѣпленную мною фигуру ангела. Это была моя тайна, которую я свято хранила, и я постоянно ходила въ гротъ, чтобы посмотрѣть на моего ангела.

ГЛАВА II.
Лучъ солнца.

Прошелъ мѣсяцъ послѣ посѣщенія чужого господина. Однажды утромъ бабушка разбранила меня за лѣнь. Она строго сказала мнѣ, что я должна бросить свою пачкотню съ глиной и начать работать, какъ всѣ прочіе. Меня спустятъ съ горы на длинной веревкѣ и я также должна буду косить траву, какъ другіе.

Слезы, вызванныя у меня упреками и бранью моей бабушки, тотчасъ же высохли; мнѣ улыбалась мысль быть спущенной внизъ на длинной веревкѣ и я радостно воскликнула: «Пустите меня туда сейчасъ же, сію минуту; мнѣ давно хочется попробовать косить траву». Но бабушка сказала, что я слишкомъ мала для этого, что для меня найдется какое нибудь дѣло въ домѣ и что я должна бросить возню съ глиной. Однако, мой дядя на этотъ разъ заступился за меня и замѣтилъ бабушкѣ:

— У дѣвчонки есть способности къ этому дѣлу. Я хочу взять ее съ собою въ Комо и думаю, что фигурки, которыя она дѣлаетъ изъ глины, найдутъ тамъ покупателей среди иностранцевъ.

Мнѣ велѣли итти спать, и я отправилась на чердакъ, гдѣ была моя постель. Но я долго не могла заснуть. Я думала о томъ, что дядя возьметъ меня въ Комо и я снова увижу соборъ и прекрасныя статуи. Мои родные въ эту ночь разговаривали внизу и до меня доносились ихъ голоса.

— Вотъ увидишь, — сказалъ мой дядя. — Она заработаетъ намъ больше денегъ, чѣмъ сколько бы намъ далъ за нее этотъ господинъ.

— Ты дуракъ, — возражала ему бабушка. — Ты бы могъ сразу избавиться отъ хлопотъ съ этой дѣвчонкой, да еще вдобавокъ получилъ бы за это деньги.

— Какіе нибудь пустяки, — съ презрѣніемъ замѣтилъ на это дядя. — Говорю тебѣ, что этотъ господинъ бѣденъ, какъ церковная крыса… Впрочемъ, вѣдь я могу устроить эту сдѣлку и позднѣе, послѣ того, какъ выручу все-таки нѣсколько денегъ изъ таланта дѣвчонки.

— Но вѣдь ты поклялся, что она не его дочь.

— Эка важность! Я могу сказать, что солгалъ и теперь раскаиваюсь. Лучше поздно, чѣмъ никогда. Ты не слишкомъ нападай на нее: кто знаетъ, что можетъ выйти современемъ изъ этой дѣвчонки; еще неизвѣстно, какое счастье она можетъ намъ принести.

Всѣ эти слова долетали до меня какъ бы сквозь сонъ, и на другой день утромъ я уже не думала о нихъ, но впослѣдствіи событія напомнили мнѣ объ этомъ разговорѣ.

Мои родственники, сколько я помню, обращались со мною очень сухо. Но теперь дядя былъ со мною ласковѣе обыкновеннаго и постоянно поощрялъ меня лѣпить изъ глины разныя статуэтки. Онъ выставлялъ ихъ на дорогѣ и случалось, что проходящіе путешественники обращали на нихъ вниманіе, хвалили мою работу и покупали ихъ. Это всегда приводило въ восторгъ моего дядю и поддерживало въ немъ надежду, что въ Комо, куда онъ намѣревался отправиться со мною во время съѣзда путешественниковъ, ему удастся выгодно распродать мои глиняныя фигурки и выручить за нихъ изрядную сумму денегъ.

Я съ удовольствіемъ исполнила приказаніе дяди и принялась за работу, но вылѣпленныя мною статуэтки не понравились мнѣ, а когда я увидѣла, что дядя собирается выкрасить ихъ, чтобы придать имъ большую красоту, то пришла въ отчаяніе и чуть не со слезами умоляла дядю не дѣлать этого. Дядя былъ увѣренъ, что статуэтки гораздо больше привлекутъ вниманіе покупателей, если онѣ будутъ разукрашены всѣми цвѣтами радуги. Мое противорѣчіе вывело его изъ себя, и онъ побилъ меня въ первый разъ за послѣдніе полгода.

Съ стѣсненнымъ сердцемъ и заплаканными глазами спустилась я съ горъ, слѣдуя за моимъ дядей въ Комо.

Дядя несъ въ корзинѣ пестро раскрашенныя статуэтки, заранѣе радуясь мысли, что онъ устроитъ выгодную сдѣлку и загребетъ денежки. Но врожденное художественное чувство подсказывало мнѣ, что его ждетъ полное разочарованіе. Мои статуэтки, грубо раскрашенныя, казались мнѣ такими безобразными, что я стыдилась своей работы. Однако, дядя былъ доволенъ и шелъ, весело напѣвая, но тропинкѣ, извивающейся по склону горы. Мало по малу красота окружающей природы начала дѣйствовать на меня успокоительнымъ образомъ и я забыла свое горе.

Мы вошли въ деревню, хорошенькіе домики которой такъ привѣтливо выглядывали изъ за зелени фруктовыхъ деревьевъ. Счастливыя, веселыя дѣти играли и рѣзвились подъ тѣнью каштановыхъ деревьевъ, сквозь листву которыхъ виднѣлся сверкающій на солнцѣ шпицъ маленькой колокольни. Даже люди, которыхъ мы встрѣчали, казались мнѣ другими: добрѣе и красивѣе, нежели тѣ, которыхъ я видѣла обыкновенно около себя. Я забыла свое горе, — забыла, что я была одинокимъ ребенкомъ, котораго никто не любилъ, и вполнѣ наслаждалась путешествіемъ. Я радовалась тому, что вижу деревья, зелень, веселыя лица людей, и на сердцѣ у меня становилось легко.

Когда мы пришли въ Комо, дядя повязалъ мнѣ розовый платокъ вокругъ головы и, разставивъ передо мною мои статуэтки, сталъ зазывать покупателей. Громкимъ голосомъ и размахивая руками, дядя приглашалъ проходящихъ обратить вниманіе на работу маленькой двѣнадцатилѣтней дѣвочки, которая никогда ничему не училась.

— Это природный геній! — кричалъ онъ. — Ее вдохновляли горы, среди которыхъ она родилась. Откуда взялся у нея такой талантъ? — Этого никто не знаетъ Но и вамъ, добрые господа, нѣтъ до этого дѣла; вы только развязывайте свои кошельки и покупайте удивительныя вещицы, которыя сдѣланы этимъ ребенкомъ.

Вокругъ дяди собрался народъ; всѣ слушали его и смѣялись, но никому не пришло въ голову похвалить мою работу, какъ это дѣлали прежде путешественники, случайно видѣвшіе мои статуэтки, когда я забавлялась ими въ горахъ. Теперь никто не хотѣлъ покупать ихъ и только дѣти, привлеченныя радужными красками раскрашенныхъ статуэтокъ, купили нѣсколько штукъ, заплативъ за нихъ бездѣлицу. Мой дядя, разсчитывавшій на хорошій сбытъ, былъ внѣ себя отъ негодованія. Но хотя онъ и постарался сорвать на мнѣ свою злобу, я все-таки не чувствовала себя слишкомъ несчастной въ Комо. Мнѣ доставляло величайшее удовольствіе стоять на берегу озера и смотрѣть на его прозрачныя голубыя воды, въ которыхъ отражались облака. Маленькіе хорошенькіе пароходики скользили по зеркальной поверхности озера, спѣша отъ одной пристани къ другой. Они были переполнены нарядною и, какъ мнѣ показалось, веселою толпой. Но самыя счастливыя минуты своей жизни я проводила въ соборѣ, гдѣ могла просиживать цѣлыми часами, не отрывая глазъ отъ статуй и картинъ. Все это вознаграждало меня съ избыткомъ за дурное обращеніе со мною дяди и время для меня шло незамѣтно. Я была очень огорчена, когда въ одинъ прекрасный осенній день, онъ объявилъ мнѣ, что мы должны отправиться въ обратный путь.

Дядя всю дорогу ворчалъ и бранился. Всѣ его разсчеты рухнули и вырученныя за продажу статуэтокъ деньги едва-едва только покрыли расходы на жизнь въ городѣ. Онъ совершенно разочаровался, во мнѣ и въ возможности извлечь какую либо пользу изъ моего таланта. Въ самомъ дѣлѣ, куда я годилась, когда я не могла даже заработать столько, чтобы купить себѣ одежду? Я была обузой для него, лишнимъ ртомъ въ домѣ. Все это я выслушивала съ стѣсненнымъ сердцемъ, глотая слезы, и съ грустью смотрѣла, какъ постепенно исчезали въ туманѣ красивыя долины, привѣтливыя деревушки и веселыя лица людей, населявшихъ ихъ. По мѣрѣ того, какъ мы поднимались по тропинкѣ, растительность становилась болѣе скудной и передо мною все ближе и ближе тѣснились обнаженныя мрачныя скалы, среди которыхъ должна была протекать моя жизнь.

ГЛАВА III.
Счастливая перемѣна.

Послѣ возвращенія изъ Комо я замѣтила, что мой дядя и бабушка постоянно разговариваютъ обо мнѣ и искоса поглядываютъ на меня. Я догадалась по этимъ признакамъ, что они что-то замышляютъ, и предположила, что меня собираются отправить куда нибудь для того, чтобы я зарабатывала себѣ кусокъ хлѣба.

Однажды, ложась спать, я услышала, что дядя съ бабушкой разговариваютъ о чемъ то и упоминаютъ мое имя. Я сползла потихоньку съ своего соломеннаго тюфяка и стала прислушиваться, но до меня долетали только обрывки ихъ разговора, изъ которыхъ я могла все таки вывести заключеніе, что меня хотятъ куда то отослать.

Я не могла удержаться отъ слезъ при мысли объ отъѣздѣ, но не потому, что мнѣ было жалко разставаться съ домомъ и съ моими родными, къ которымъ я не могла чувствовать особенной привязанности. Меня огорчала мысль, что я должна буду разстаться съ большой статуей, изображающей ангела съ чертами лица Санты, которую я вылѣпила изъ глины и спрятала въ каменной нишѣ.

На другое утро дядя позвалъ меня и сказалъ:

— Джіанетта, ты скоро уѣдешь отъ насъ, но я надѣюсь, что ты никогда не забудешь нашихъ попеченій о тебѣ, не забудешь того, что мы кормили и одѣвали тебя, когда ты была простою нищенкой.

— Куда же я поѣду? — спросила я робко.

Дядя слегка откашлялся, словно у него что застряло въ горлѣ, и отвѣтилъ:

— Видишь-ли, твой отецъ нашелся. Это тотъ самый господинъ, Джіанетта, который пріѣзжалъ сюда годъ тому назадъ. Тогда мы не могли рѣшиться разстаться съ тобой; такъ велика была наша привязанность къ тебѣ! Мы солгали ему, что ты не его дочь, но съ тѣхъ поръ насъ все время мучила совѣсть и теперь мы написали ему правду. Отъ него получено письмо, я долженъ отвезти тебя къ нему тотчасъ же.

Слова дяди такъ меня поразили, что я стояла какъ ошеломленная.

— Она не понимаетъ, — замѣтила моя бабушка. — Я всегда говорила, что она дурочка, эта Джіанетта!

— Слышишь, Джіанетта, — сказалъ мой дядя, — завтра ты поѣдешь со мной и затѣмъ я передамъ тебя твоему отцу и мы больше не увидимся. Для тебя это большое счастье, помни это.

На другой день утромъ я навсегда простилась съ хижиной и ея обитателями. Я не особенно горевала, разставаясь съ бабушкою, такъ какъ я никогда не видѣла отъ нея никакой ласки. Мы отправились. По дорогѣ дядя снова повторилъ мнѣ свои наставленія:

— Помни, Джіанетта, — говорилъ онъ, — что у тебя есть старый дядя, который взялъ тебя къ себѣ, когда ты стала сиротой и воспиталъ тебя какъ дочь. Не забывай этого, когда сдѣлаешься богатою особой. Твоя мать, моя сестра, убѣжала изъ дому и вышла замужъ за этого англичанина. Но его родные смотрѣли на нее свысока, она умерла съ горя и когда тебя всѣ бросили, то я взялъ тебя къ себѣ и сдѣлалъ все, что могъ для тебя.

— Да, — отвѣчала я. — Я никогда этого не забуду.

Въ эту минуту я чувствовала себя счастливой; мнѣ даже было жаль дядю и я отъ всей души обняла его и обѣщала никогда его не забывать.

Было уже темно, когда мы пришли къ большому великолѣпному зданію, въ которомъ помѣщалась гостинница, гдѣ жилъ мой предполагаемый отецъ съ съ моею сестрой Маргаритой. Мы вошли въ переднюю, ярко освѣщенную и теплую, и остановились у дверей, словно нищіе, пришедшіе просить милостыню. Мнѣ уже не разъ случалось стаивать такимъ образомъ на порогѣ роскошныхъ отелей въ ожиданіи подачки. И я еще никакъ не могла свыкнуться съ мыслью, что теперь я пришла сюда не за милостыней и что мнѣ больше не придется возвращаться въ прежнюю обстановку. Я почему-то была увѣрена, что лакей, который пошелъ доложить о нашемъ приходѣ, вернется со словами, что тутъ произошла какая нибудь ошибка и что насъ никто не звалъ.

Но вотъ лакей вернулся и велѣлъ намъ итти за нимъ. Я точно во снѣ поднялась по лѣстницѣ, покрытой коврами и украшенной прекрасною рѣзьбой. На порогѣ одной изъ комнатъ, въ открытыхъ дверяхъ, стоялъ какой-то пожилой мужчина, и я тотчасъ же узнала въ немъ того самаго господина, который разговаривалъ со мною годъ тому назадъ на дорогѣ, вблизи нашего дома, но только теперь онъ казался взволнованнымъ, не такимъ спокойнымъ и серьезнымъ, какъ тогда. Онъ пригласилъ насъ войти въ комнату, гдѣ стоялъ большой письменный столъ.

— Піетро Моро? — спросилъ онъ коротко, обращаясь къ моему дядѣ.

— Да, синьоръ — отвѣчалъ дядя, низко кланяясь, со смиренною улыбкою.

— Вы говорите, что привели ко мнѣ мою дочь, но какъ я могу повѣрить вашимъ словамъ? Годъ тому назадъ вы поклялись мнѣ, что это не мой ребенокъ, а теперь вы готовы уступить ее мнѣ за извѣстную сумму. Имѣя дѣло съ такимъ плутомъ, какъ вы, я поневолѣ долженъ остерегаться обмана.

— Это какъ вамъ будетъ угодно, сударь, — отвѣтилъ дядя, комкая свою шапку въ рукахъ. — Я вѣдь вамъ написалъ, какъ было дѣло. Я разсказалъ вамъ въ своемъ письмѣ всю исторію, какъ мы украли у васъ вашего ребенка, чтобы отомстить за то, что вы не хотѣли взятъ на свое попеченіе семью моей сестры, ея братьевъ и сестеръ. Потомъ мы привязались къ ребенку и не хотѣли разстаться съ нимъ. Сознаюсь, что въ прошломъ году я хотѣлъ удержать у себя Джіанетту, потому что у меня были свои виды на нее: я надѣялся получить денежки за ея фигурки. Но совѣсть мучила меня и я рѣшилъ разстаться съ нею, хотя, конечно, я отъ этого въ накладѣ. Во всякомъ случаѣ, я предлагаю вамъ или взять ее и дать мнѣ деньги или оставить у себя деньги и тогда я увезу ее обратно.

— Но развѣ вы не знаете, что я могу взять ее у васъ безъ всякаго вознагражденія, если только это вѣрно, что она — моя дочь. Я не обязанъ вамъ платить ни гроша за то, что вы возвращаете ее мнѣ.

— Это возможно, сэръ, но это будетъ большою несправедливостью. Я же кормилъ и одѣвалъ вашу дочь въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ, а вѣдь я очень бѣдный человѣкъ, тогда какъ вы богаты.

Пожилой господинъ повернулся къ столу и сталъ перебирать какія то бумаги. Я видѣла, что руки у него дрожали.

— Мое дитя! — сказалъ онъ. — Какъ я могу увѣриться въ этомъ?

— Взгляните на ея личико, сударь — замѣтилъ дядя. Если вы не найдете сходства съ моею покойною сестрой Джуліей, то я не возьму отъ васъ ни одного гроша.

Пожилой господинъ медленно повернулся въ мою сторону и пристально сталъ смотрѣть на меня. Я тоже въ первый разъ рѣшилась прямо взглянуть ему въ глаза. Онъ глубоко вздохнулъ и что-то тихо проговорилъ, но я не разслышала его словъ. Затѣмъ онъ улыбнулся и сказалъ, обращаясь ко мнѣ:

— Иди сюда, маленькая Джіанетта… Да, я думаю, что ты дочь моей бѣдной Джуліи.

Въ голосѣ его звучала нѣжность, и онъ ласково притянулъ меня къ себѣ.

— Я такъ и зналъ! — воскликнулъ мой дядя торжествующе, но мой найденный отецъ холодно прервалъ его словами:

— Вотъ вамъ деньги. Убирайтесь и никогда больше не смѣйте показываться мнѣ на глаза.

Онъ протянулъ дядѣ мѣшечекъ съ золотыми, который тотъ схватилъ жадными руками.

— Очень хорошо, сударь, — отвѣтилъ онъ, пряча мѣшечекъ, — но я надѣюсь, что Джіанетта не забудетъ своего дяди. Прощай, Джіанетта.

— Прощай, дядя, — сказала я, подставляя ему свое лицо для поцѣлуя. Въ эту минуту я забыла его дурное обращеніе, его побои, и мнѣ хотѣлось, чтобы онъ приласкалъ меня на прощаніе. Но онъ не понялъ моего желанія и, нахлобучивъ на голову шапку, вышелъ изъ комнаты.

ГЛАВА IV.
Отецъ и я.

Когда мы остались одни, мой отецъ притянулъ меня къ себѣ и, ласково гладя меня по головѣ, сказалъ:

— Мое бѣдное, бѣдное дитя, моя бѣдная дѣвочка! Во взорѣ его свѣтилась какая то серьезная, грустная нѣжность, когда онъ это говорилъ, но онъ не сдѣлалъ никакой попытки обнять и поцѣловать меня. Я стояла, безмолвная и смущенная, не смѣя сдѣлать перваго шага и приласкаться къ нему. Я чувствовала себя неловко, когда мой отецъ смотрѣлъ на меня и мнѣ казалось почему-то, что онъ вовсе не радъ моему появленію.

Отецъ первый прервалъ тягостное молчаніе.

— Иди, милая, — сказалъ онъ, цѣлуя меня въ лобъ. — Тамъ, въ комнатѣ, ты найдешь платье, которое прислала тебѣ твоя сестра. Переодѣнься и потомъ сойди внизъ; мы съ тобой поужинаемъ.

— Моя сестра Маргарита! — невольно воскликнула я, всплеснувъ руками.

— Да, — отвѣчалъ онъ, улыбаясь, — Маргарита. Ты развѣ ее помнишь?

— О, я помню, я такъ хорошо помню ее! — восторженно вскричала я. — Мы тогда разговаривали съ нею на дорогѣ.

— Ну, такъ иди и одѣнься.

Отецъ провелъ меня въ маленькую комнату, въ которой стояла кровать подъ бѣлымъ покрываломъ. На кровати лежало приготовленное для меня платье, такое, какое носятъ обыкновенно дѣти богатыхъ родителей. Я быстро переодѣлась и заплела свою длинную косу, затѣмъ аккуратно сложила снятую съ себя плохенькую одежду. Я теперь смотрѣла на нее съ нѣкоторымъ любопытствомъ, какъ будто прежняя Джіанетта умерла и передо мною лежатъ ея бренные остатки. За ужиномъ отецъ былъ очень внимателенъ ко мнѣ, но въ его вниманіи я не чувствовала ни любви, ни нѣжности и мнѣ было очень тяжело. Я никогда не испытывала ни чьей привязанности и теперь какъ то особенно нуждалась въ ней.

На слѣдующій день мы уѣхали въ Англію. Я какъ во снѣ помню все это путешествіе; мнѣ было рѣшительно все равно, куда мы ѣдемъ и только, когда мы сѣли въ Лондонѣ въ другой вагонъ и быстро понеслись мимо зеленыхъ полей и садовъ Англіи, отецъ обернулся ко мнѣ съ улыбкой и, замѣтивъ мой вопрошающій взглядъ, сказалъ:

— Мы ѣдемъ теперь въ Пичъ Блоссомъ, это имѣніе моей двоюродной сестры мистриссъ Девоншайръ. Тамъ мы найдемъ Маргариту.

ГЛАВА V.
Моя сестра и новые друзья.

Окна дома мистриссъ Девоншайръ блестѣли точно свѣтляки въ темнотѣ, когда мы ѣхали по аллеѣ, ведущей къ дому. На порогѣ насъ ожидалъ какой-то очень чопорный пожилой господинъ. Я думала, что это самъ хозяинъ дома, но это былъ дворецкій. Двери раскрылись, и какая-то маленькая фигурка бросилась въ объятія моего отца.

— Дорогая моя, — сказалъ отецъ, приподнимая ее на воздухъ своими сильными руками и цѣлуя ее.

— Я привезъ тебѣ твою сестру. — Онъ спустилъ ее на полъ и подвелъ ко мнѣ, такъ какъ я стояла поодаль въ тѣни и боялась пошевельнуться.

— Гдѣ же ты, Джіанетта? Поди сюда, не бойся. Всѣ любятъ Маргариту и ты также должна любить ее.

Напрасно было говорить мнѣ это. Я и такъ любила Маргариту, которая напоминала мнѣ мою покойную сестру Санту. Но со времени нашего послѣдняго свиданія, мы обѣ выросли и стали старше. Мы сдѣлались застѣнчивыми и уже не могли такъ безпечно болтать другъ съ другомъ, какъ тогда, на дорогѣ. Въ особенности я чувствовала въ себѣ перемѣну: новая одежда и новая обстановка совершенно подавляли меня.

Когда мы пріѣхали, колоколъ прозвонилъ къ обѣду и мой отецъ поспѣшно ушелъ въ свою комнату, чтобы переодѣться. Маргарита ласково взяла меня за руку и повела по лѣстницѣ наверхъ. Когда мы поднялись въ первый этажъ и слуги, находившіеся внизу въ передней, уже не могли насъ видѣть, Маргарита обернулась ко мнѣ и спросила:

— Могу я обнять и поцѣловать тебя?

— О, Маргарита! — прошептала я, цѣлуя ее. Вѣдь меня никто никогда не цѣловалъ и не обнималъ. Я разрыдалась. Долго сдерживаемыя слезы вырвались наружу. Я и не подозрѣвала до какой степени я — бѣдный, заброшенный ребенокъ, никогда не испытавшій любви и ласки, буду чувствительна къ первой ласкѣ, которую окажетъ мнѣ моя сестра.

Маргарита привела меня въ хорошенькую комнату и объявила, что мы тутъ будемъ помѣщаться вдвоемъ. Я начала переодѣваться, но руки у меня такъ дрожали, что я едва могла разстегнуть платье. Маргарита позвала горничную, чтобы она помогла мнѣ.

— Миссъ Фицъ Джеральдъ сойдетъ внизъ? — спросила меня горничная.

Мнѣ было такъ странно слышать это непривычное для меня имя и я не сразу сообразила, что она ко мнѣ обращается. Маргарита пояснила мнѣ, что она спрашиваетъ, сойду ли я внизъ, въ столовую, гдѣ собрались всѣ. взрослые обитатели замка. Мысль очутиться среди совершенно незнакомыхъ мнѣ людей испугала меня.

— Маргарита, позволь мнѣ остаться лучше съ тобой, сказала я.

— Я пойду внизъ, чтобы повидаться съ папой, но я могу отвести тебя въ дѣтскую, если ты хочешь. Многіе изъ дѣтей остаются и не идутъ внизъ, къ взрослымъ. Пойдемъ, я познакомлю тебя съ ними.

Она повела меня въ большую, прекрасно освѣщенную комнату. Въ каминѣ пылалъ огонь, а на столѣ былъ приготовленъ чай со всевозможными вкусными явствами, тартинками, пирожками, фруктами и сладостями. Въ комнатѣ находились три дѣвочки и мальчикъ, весело болтавшіе между собой.

— Вотъ моя сестра Джіанетта, — сказала Маргарита, вводя меня въ комнату. — А вотъ это Джульета и Эдита Граклей и Тильда Гаррингтонъ, а это Джимъ Кирвенъ, такой же уроженецъ Ирландіи, какъ и мы всѣ. Мы всѣ тутъ находимся въ гостяхъ, — прибавила она, обращаясь ко мнѣ. — Мать Эдиты и Джульеты внизу, Тильда гоститъ одна, а Джимъ пріѣхалъ сюда со своимъ дядей, сэромъ Рупертомъ. Ты пойдешь внизъ, Джимъ?

Худанькій мальчикъ, казавшійся гораздо моложе своихъ лѣтъ, слегка сгорбленный, взглянулъ своими большими задумчивыми глазами на Маргариту и отвѣтилъ:

— Нѣтъ, я не люблю туда ходить. Мнѣ гораздо пріятнѣе оставаться здѣсь, — прибавилъ онъ, придвинувъ кресло къ камину и подперевъ голову своими худыми тонкими руками.

— Съ тобою пойдетъ только Джульета, — сказала Эдита, — а мы останемся здѣсь и будемъ занимать твою сестру.

Мы усѣлись пить чай. Мои собесѣдники были веселы и шутливы, я же была молчалива и никакъ не могла побѣдить своей застѣнчивости. Меня стѣсняло то, что я такъ плохо говорила по-англійски. Меня научила этому языку одна молодая англичанка, жившая нѣсколько лѣтъ подрядъ по сосѣдству отъ насъ, въ горахъ. Новизна обстановки также дѣйствовала на меня и мнѣ хотѣлось больше слушать и наблюдать, нежели разговаривать. Притомъ же мои товарищи говорили о вещахъ, которыя были мнѣ совершенно чужды, о своихъ знакомыхъ и друзьяхъ, о своихъ прогулкахъ и развлеченіяхъ. Я чувствовала себя очень одинокой безъ Маргариты. Я не могла подавить тяжелаго сознанія, что я всѣмъ чужая и что во мнѣ никто здѣсь не нуждается. Я оставалась прежнею нищенкой, непрошеною гостьей, которая втерлась въ чужой домъ. Громкій смѣхъ, раздавшійся въ комнатѣ, оторвалъ меня отъ моихъ невеселыхъ мыслей.

— Я два раза обращалась къ вамъ и вы меня не слышали, — сказала мнѣ Эдита.

— Я задумалась, — отвѣтила я запинаясь.

— Это видно. — Что жъ вы часто такъ улетаете на луну?

— Что-же, хорошо тамъ, на лунѣ? — спросилъ меня Джимъ съ насмѣшливой улыбкой.

— Я никогда не была на лунѣ, — отвѣчала я, — но я жила высоко, въ Альпахъ, близко отъ луны. И теперь я мыслями была тамъ. Лѣтомъ тамъ хорошо, но зимою все такъ печально, скалы кажутся такими суровыми и зловѣщими…

— Вамъ, значитъ, пришлось спуститься сюда съ большой высоты, — замѣтилъ Джимъ.

— Я бы хотѣла такъ говорить по англійски, какъ вы, — сказала Эдитъ. — Мнѣ нравится, какъ вы говорите. — Я покраснѣла отъ удовольствія и отвѣчала:

— Я бы такъ хотѣла научиться говорить по англійски быстро и хорошо…

— О, это придетъ само собою. — Есть у васъ желаніе учиться разнымъ предметамъ?

— Право, не знаю, — отвѣчала я нерѣшительно.

— Я думаю, во всякомъ случаѣ вы будете имѣть право поступать такъ, какъ вамъ захочется. Богатыя наслѣдницы, вѣдь, всегда могутъ дѣлать то, что хотятъ. Неправда-ли, хорошо быть наслѣдницей большого состоянія?

— Почемъ я знаю! — возразила я, чувствуя большое смущеніе, такъ какъ мнѣ пришло въ голову, что она смѣется надо мной, зная, что я нищенка. Я еще не освоилась со своимъ положеніемъ и на своего отца смотрѣла, какъ на человѣка, желавшаго оказать мнѣ благодѣяніе.

— О, — воскликнула Эдита, — вѣдь вы же знаете, что вы богатая наслѣдница! — Всѣ это знаютъ. Зачѣмъ же вы дѣлаете видъ, будто вамъ это все равно?

— Я не понимаю, о чемъ вы говорите, — отвѣчала я, приходя въ болѣе и болѣе сильное замѣшательство.

— Вы хотите насъ увѣрить, что вы не знаете, что вы очень богаты?

— Откуда же у меня можетъ быть богатство? — Я слышала, что мой отецъ совсѣмъ не богатъ.

— Такъ! Вамъ, значитъ, никто ничего не говорилъ. Я не знаю, богатъ ли вашъ отецъ, но знаю, что вы будете очень богаты, когда станете совершеннолѣтней. Братъ мистриссъ Девоншайръ завѣщалъ большое состояніе старшей дочери вашего отца, т. е. вамъ. Ваше будущее имѣніе очень недалеко отсюда.

— Какъ хорошо это со стороны Маргариты, что она нисколько не завидуетъ вамъ, — замѣтила Тильда.

— О, Маргарита неспособна на что-нибудь нехорошее! — вскричалъ Джимъ.

— Но все-таки для Маргариты это большая перемѣна, — сказала Эдита. — Вѣдь пока вы не отыскались, всѣ считали ее наслѣдницей, а теперь все измѣнилось.

У меня сжалось сердце. Такъ вотъ что случилось! Богатство, которое должно было принадлежать Маргаритѣ, было отнято отъ нея и отдано мнѣ! Вотъ почему отецъ мой не могъ особенно радоваться моему появленію. Вѣдь Маргарита была бы гораздо счастливѣе безъ меня. Это былъ слишкомъ тяжелый ударъ для меня; мнѣ казалось, будто я ограбила Маргариту, а между тѣмъ она была такъ добра со мною!

Должно быть у меня былъ очень невеселый видъ въ эту минуту, такъ какъ Тильда, взглянувъ на меня, выразила удивленіе, что я такъ грустна. Вѣдь я должна радоваться, что я богатая наслѣдница.

— А между тѣмъ она какъ будто горюетъ объ этомъ, — сказалъ Джимъ. — Право, какія вы всѣ потѣшныя, альпійскія дѣвочки!

— Развѣ мнѣ можетъ быть пріятно отнимать что-нибудь у Маргариты, — замѣтила я съ негодованіемъ. — Что же вы думаете, что мы, альпійскія дѣвочки, не имѣемъ сердца!

— Какой вздоръ! — воскликнула Эдита. — Вы можете дарить Маргаритѣ все, что вамъ будетъ угодно. Васъ будутъ даже любить за то, что вы не скупитесь и тратите деньги, не жалѣя. Вотъ если бы вы стали скупиться тогда другое дѣло.

Джимъ, облокотившись локтями на столъ, посмотрѣлъ на меня и сказалъ: — значитъ, и я также долженъ огорчаться по поводу Пирса!

Я не знала, кто такой Пирсъ, и потому не поняла, о чемъ онъ говоритъ.

— Если человѣку улыбнется счастье, то онъ не долженъ отъ него отказываться, — прибавила Эдита наставительнымъ тономъ. — Моя мама такъ говорила мнѣ, когда я жалѣла Маргариту и обвиняла васъ въ томъ, что вы отняли отъ нея богатство. Она находитъ, что вы поступили бы очень глупо, если бы отказались отъ этого богатства, которое свалилось вамъ съ неба. Ахъ, Джіанетта, какъ много хорошихъ вещей вы можете имѣть! Вѣроятно для васъ выписаны изъ Лондона прелестныя платья, лучше чѣмъ для Маргариты.

Вмѣсто всякаго отвѣта, я припала головой на руки и зарыдала. Каждое слово Эдиты точно ножомъ рѣзало меня по сердцу. Развѣ моя сестра, мой отецъ могутъ любить меня послѣ того, что случилось? Богатство было для меня пустымъ звукомъ. До сихъ поръ я жила въ бѣдности, почти въ нищетѣ и не имѣла понятія о жизни богатыхъ людей. Маленькая сумма денегъ представлялась мнѣ огромнымъ богатствомъ и мои желанія были очень скромны. Но я жаждала ласки, любви, которой я была лишена съ дѣтства; я была всегда одинокой и такъ страдала отъ этого. Перемѣна въ моей жизни обрадовала меня только потому, что я надѣялась испытать теперь отцовскую ласку и любовь сестры, а это богатство, которое мнѣ было совсѣмъ не нужно, должно было лишить меня того, о чемъ я такъ мечтала! Я не могла сдержать своихъ слезъ, но я чувствовала, что было бы напрасно объяснять другимъ, отчего я плачу — они все равно меня не поймутъ. Эдита съ величайшимъ изумленіемъ смотрѣла на меня, не зная какъ меня утѣшить, а Джимъ дергалъ меня за косу, стараясь заставить меня взглянуть на него и улыбнуться.

— Вотъ какія странныя эти альпійскія дѣвочки! — сказалъ онъ. — Кажется, онѣ больше любятъ плакать, нежели смѣяться. Ну, Джіанетточка, будетъ плакать, улыбнитесь! Мы затѣемъ какую-нибудь веселую игру.

Но я не въ состояніи была успокоиться и продолжала прятать свое заплаканное лицо, припавъ головою къ столу, на который я облокотилась руками. Наконецъ Тильда подошла ко мнѣ и, обнявъ меня, заговорила со мною вдругъ на «ты».

— Пойдемъ со мною, — сказала она, — посидимъ вмѣстѣ у камина. Ты устала. Пусть они играютъ одни.

Я съ благодарностью послѣдовала за Тильдой и мы усѣлись съ нею, обнявшись, у камина.

— Разскажи мнѣ, что съ тобою, — сказала Тильда. — Это облегчаетъ душу. Тебѣ жалко было разставаться съ домомъ, поэтому ты плачешь?

— О, нѣтъ, — отвѣчала я, слегка всхлипывая. — Тамъ меня никто не любилъ. Я никогда не была такъ счастлива, какъ другія дѣти. Вы… ты, вѣдь, знаешь мою исторію? Меня украли у моего отца и теперь я возвращена ему, но я остаюсь чужая и ему, и моей сестрѣ и вотъ, оказывается…. что я… отнимаю у нихъ богатство!… О!…

— Ты не должна такъ относиться къ этому, — сказала мнѣ Тильда, обнимая меня. — Слушать то, что говоритъ Эдита, тебѣ нечего. Твой отецъ и Маргарита совсѣмъ не такіе, какъ ея родные. Видишь ли, бываютъ разные люди на свѣтѣ. Я не могу хорошенько объяснить тебѣ, въ чемъ заключается разница, но только я знаю, что она существуетъ. Твой отецъ и Маргарита совсѣмъ не думаютъ о деньгахъ. Моя мать много разъ говорила это… Ахъ, — прибавила она, — я бы желала имѣть деньги, чтобы помочь матери. Я бы запрыгала отъ радости, еслибы мнѣ свалилось богатство.

— Да, но вѣдь у тебя нѣтъ сестры, у которой ты бы его отняла.

— У меня шесть сестеръ и всѣмъ намъ надо будетъ работать, чтобы имѣть средства къ жизни.

— Ахъ ты моя бѣдная, — воскликнула я, вздохнувъ глубоко и невольнымъ движеніемъ прижимаясь къ ней. Тильда поцѣловала меня и съ этой минуты мы стали друзьями.

ГЛАВА VI.
Я начинаю вѣрить, что я богатая наслѣдница.

Маргарита все время весело болтала со мною, пока мы раздѣвались, ложась спать; она показывала мнѣ разныя хорошенькія вещицы, которыя были ей подарены отцомъ и вообще, повидимому, была такъ рада мнѣ, что я постаралась скрыть отъ нея свое грустное настроеніе. Маргарита такъ напоминала мнѣ Санту, что я не могла глазъ оторвать отъ нея и долго смотрѣла на нее, когда она уже заснула.

Въ эту ночь я видѣла во снѣ Альпы. Я опять сидѣла на краю дороги и суровыя, мрачныя скалы возвышались передо мной. Санта была возлѣ меня и мы вмѣстѣ съ нею разводили огонь для обжиганія вылѣпленныхъ мною глиняныхъ фигуръ. Я проснулась, потому что чей-то голосъ позвалъ меня, и, открывъ глаза, увидала передъ собою Маргариту.

— Санта! — воскликнула я невольно, протягивая къ ней руки и еще не вполнѣ очнувшись отъ сна.

— Кто это Санта? — спросила Маргарита.

— Эта была моя двоюродная сестра, которая умерла, — отвѣчала я, окончательно приходя въ себя.

— Всѣ дѣти уже давно готовы къ завтраку и ты должна поторопиться, — сказала Маргарита. — Я помогу тебѣ. Мы не будемъ звать горничную, неправда ли, и одѣнемся сами. Это гораздо интереснѣе. Когда мы поѣдемъ домой, въ Ирландію, — говорила она, пока я помогала ей застегивать платье, — у насъ будетъ время поговорить обо всемъ и ты разскажетъ мнѣ про Санту. Я очень люблю Ирландію. Тамъ есть море, горы, водопады и народъ такой славный. Но мы два года уже не были тамъ. Мы должны были оставаться здѣсь, все время, пока искали тебя.

— А скоро мы туда поѣдемъ? — спросила я.

— Вѣроятно черезъ нѣсколько мѣсяцевъ. У папы тутъ есть дѣла. Мистриссъ Девоншайръ разскажетъ тебѣ про это. Но и въ Англіи очень хорошо и у насъ такъ много здѣсь друзей… Пойдемъ, Джіанетта.

Мы побѣжали въ дѣтскую, гдѣ уже былъ приготовленъ завтракъ. Вскорѣ туда пришла горничная и объявила мнѣ, что мистриссъ Девоншайръ ждетъ меня въ своей комнатѣ.

Мы съ Маргаритой на минуту остановились у балкона, который выходилъ въ прелестный цвѣтникъ, и я невольно залюбовалась на красивыя клумбы цвѣтовъ и на группы деревьевъ, возвышавшихся между ними.

— Какъ все это красиво! — вырвалось у меня. — Маргарита, помнишь хижину на Альпахъ?

— Помню, но точно во снѣ, — отвѣчала Маргарита.

— А мнѣ такъ, наоборотъ, все, что теперь происходитъ, представляется точно во снѣ. Уколи меня чѣмъ нибудь, Маргарита, да хорошенько, чтобы я поняла, что я не сплю.

Маргарита расхохоталась и такъ больно ткнула меня булавкой, что я вскрикнула. Мнѣ вдругъ стало весело и мы обѣ, смѣясь, сбѣжали по лѣстницѣ внизъ.

Никогда даже въ своемъ воображеніи я не могла представить себѣ такого красиваго и богатаго убранства, какое я увидѣла въ комнатѣ мистриссъ Девоншайръ. Я чуть не вскрикнула отъ восторга, увидѣвъ художественную мебель изъ темнаго дуба, прекрасныя картины, зеркала и т. п. Мой отецъ стоялъ у окна и разговаривалъ съ очень красивою пожилою женщиной, совершенно бѣлые волосы которой были высоко зачесаны, что придавало ея наружности особенно величественный видъ.

Маргарита бросилась на шею къ своему отцу, а я остановилась въ сторонѣ, не рѣшаясь подойти къ нему, но онъ самъ обернулся ко мнѣ и, взявъ меня за руку, подвелъ къ величественной дамѣ, съ которой разговаривалъ.

— Вотъ моя потерянная дочь, Джорджіана, — сказалъ онъ.

Дама взяла меня за подбородокъ и, приподнявъ мою голову, замѣтила:

— Она не въ нашу семью, неправда ли?

— Нѣтъ, она настоящая итальянка. — Она похожа на свою мать, — сказалъ мой отецъ.

— Ну что жъ — возразила мистриссъ Девоншайръ. — Такъ пожалуй лучше. — Вовсе не нужно, чтобы всѣ члены нашей семьи были на одно лицо. Джіанетта внесетъ своимъ смуглымъ цвѣтомъ лица и черными глазами нѣкоторое разнообразіе въ нашу семью. Оставь ее со мною, — я хочу поговорить съ нею.

— Хорошо, — отвѣчалъ отецъ. Мы съ Маргаритой пойдемъ посмотрѣть пони, который повредилъ себѣ ногу.

Они вышли изъ комнаты и я осталась одна съ мистриссъ Девоншайръ. — Она усадила меня возлѣ себя на очень мягкій, удобный диванъ и отъ нея пахнуло какими то удивительно пріятными духами, которыми былъ надушенъ ея вышитый платокъ.

— Милая моя, не надо быть такой застѣнчивой, — сказала она. — Ты должна научиться держать себя съ достоинствоимъ. Конечно, сразу ты не можешь измѣниться, но я надѣюсь, что это придетъ современемъ и ты будешь настоящая леди. Но ты должна слушаться меня во всемъ и поступать такъ, какъ я тебя научу. — Черезъ нѣсколько лѣтъ ты будешь совсѣмъ взрослая дѣвица и богатая наслѣдница, наслѣдница моего бѣднаго брата, и поэтому то я и хочу, чтобы ты научилась держать себя, какъ подобаетъ дѣвушкѣ въ этомъ положеніи. Я чувствую себя обязанной позаботиться о тебѣ, исполняя волю моего покойнаго брата.

Я слушала ее въ большомъ смущеніи, не зная что сказать. Мнѣ очень хотѣлось разспросить ее насчетъ наслѣдства, мысль о которомъ такъ пугала меня, но я не рѣшалась. Наконецъ, собравшись съ мужествомъ, я ее спросила:

— Я буду богаче Маргариты?

— Моя милая, ты будешь очень богата современемъ и у тебя будетъ прекрасное имѣніе. Я повезу тебя туда и покажу тебѣ твои будущія владѣнія; это недалеко отсюда. Твой отецъ ежегодно получаетъ хорошую сумму на твое воспитаніе и такъ будетъ продолжаться до твоего совершеннолѣтія. Для него это составляетъ большую помощь, такъ какъ онъ не богатъ. Я уговаривала его жить въ твоемъ имѣніи и управлять имъ до твоего совершеннолѣтія, но онъ не согласенъ; онъ, предпочитаетъ свою Ирландію. Можетъ быть тебѣ удастся! уговорить его остаться, такъ какъ здѣсь онъ будетъ пользоваться всѣми удобствами жизни, Ирландія же почти дикая страна.

— Мнѣ все равно, гдѣ ни жить, — возразила я; — скажите, развѣ я не могу раздѣлить мое богатство съ Маргаритой?

— Ты не можешь этого сдѣлать, — сказала она и въ голосѣ ея послышалось неудовольствіе. — Мой покойный братъ вовсе не желалъ, чтобы его состояніе было раздроблено. Судьба устроила такъ, что ты получаешь это состояніе и ты должна имъ пользоваться. Такъ какъ ты наслѣдница моего брата, то отчасти находишься на моемъ попеченіи, а у Маргариты есть отецъ, который позаботится о ней. Никогда не говори мнѣ объ этомъ больше.

Послѣднія слова мистриссъ Девовшайръ больно затронули меня. У Маргариты есть отецъ, который позаботится о ней! Мистриссъ Девоншайръ должно быть замѣтила по моему лицу, что я чѣмъ то огорчена, и начала разказывать, какъ хорошо устроенъ домъ въ имѣніи ея покойнаго брата, которое будетъ мнѣ принадлежать современемъ. Она думала развеселить меня упоминаніемъ о моемъ будущемъ богатствѣ, но меня только угнетала мысль о немъ.

Послѣ завтрака меня снова позвали къ мистриссъ Девоншайръ, которая хотѣла показать мнѣ мои будущія владѣнія. Прелестная коляска ждала насъ у подъѣзда. Мистриссъ Девоншайръ посадила меня рядомъ съ собою. Хотя я въ первый разъ въ жизни сидѣла на такихъ мягкихъ подушкахъ и въ такомъ прекрасномъ экипажѣ, запряженномъ парою кровныхъ лошадей, но я съ завистью думала о Маргаритѣ, которая поѣхала кататься верхомъ вмѣстѣ съ отцомъ.

Экипажъ покатился по дорогѣ, обсаженной деревьями, и вскорѣ домъ мистриссъ Девоншайръ скрылся изъ виду. Путешествіе это казалось мнѣ безконечнымъ, хотя оно продолжалось не болѣе полутора часовъ. Наконецъ на поворотѣ дороги показалось большое старинное зданіе изъ краснаго кирпича, обвитое шлющемъ.

Мы остановились у широкаго подъѣзда съ колоннами и поднялись по каменной лѣстницѣ, украшенной вазами съ тропическими растеніями. Съ тѣхъ поръ я видѣла много красивыхъ и роскошныхъ помѣщеній, но никогда я не была такъ восхищена какъ въ ту минуту, когда переступила порогъ моего будущаго дома. Убранство комнатъ не поражало богатствомъ, но отличалось необыкновенно художественнымъ вкусомъ. Мистриссъ Девоншайръ была очень довольна, увидѣвъ на моемъ лицѣ искреннее восхищеніе.

— Я очень рада, что тебѣ такъ нравится этотъ домъ, — сказала она мнѣ. — Пойдемъ, я покажу тебѣ картины и другія художественныя произведенія, которыя мой братъ собиралъ въ теченіе многихъ лѣтъ.

Я пошла за нею въ большую галлерею, по стѣнамъ которой висѣли картины и поставлены были витрины съ различными произведеніями искусства и древностями. Тутъ была цѣлая коллекція очень цѣнныхъ старинныхъ картинъ. Полъ былъ покрытъ дорогимъ ковромъ, а двери завѣшаны очень красивыми драпировками. Мнѣ такъ понравилась эта галлерея, что я не хотѣла уходить и просила мистриссъ Девоншайръ остаться еще минуточку.

— Хорошо, хорошо, — сказала мистриссъ Девоншайръ, видимо очень довольная тѣмъ, что я оказалась такою цѣнительницей произведеній искусства, собранныхъ ея братомъ. — Я велю подать сюда чай и разскажу тебѣ, кто изображенъ на этихъ фамильныхъ портретахъ.

Она позвонила и вскорѣ въ галлерею былъ принесенъ хорошенькій низенькій столикъ, на которомъ стоялъ чайный приборъ и на тарелкахъ были разложены разныя вкусныя вещи, лакомства и тартинки. Мы принялись пить чай и закусывать и въ это время мистриссъ Девоншайръ разсказывала мнѣ про своего брата и его картины. Когда мы кончили пить чай, то мистриссъ Девоншайръ сказала мнѣ.

— Теперь пойдемъ посмотрѣть статуи. Пожалуй, это для тебя не такъ интересно, потому что дѣти, вообще, любятъ больше яркія краски. Но я все-таки хочу показать тебѣ коллекцію статуй моего покойнаго брата, такъ какъ она очень хороша.

Она подняла портьеру, отдѣлявшую картинную галлерею отъ другой, маленькой галлереи, уставленной статуями и освѣщенной лампочками. Я не могу выразить словами глубокаго впечатлѣнія, испытаннаго мною, когда я увидала чудныя произведенія того самаго искусства, которое меня такъ привлекало съ самаго ранняго дѣтства, Я была не въ силахъ пошевелиться и словно очарованная стояла на мѣстѣ. Ахъ, еслибъ въ эту минуту у меня была подъ рукой глина! Мнѣ такъ хотѣлось попробовать вылѣпить которую нибудь изъ этихъ статуй. Въ первый разъ я сознательно ощутила перемѣну, которая произошла во мнѣ. Передо мною какъ будто открывался какой то новый, невѣдомый для меня міръ и я испытывала необыкновенную радость и восторгъ. То самое чувство, которое всегда охватывало меня, когда я посѣщала соборъ въ Комо, овладѣло мною и теперь, только еще сильнѣе, Никогда никто не объяснялъ мнѣ красоты произведеній скульптуры, но я инстинктивно понимала эту красоту и не могла теперь глазъ оторвать отъ статуй, такъ что мистриссъ Девоншайръ должна была взять меня за руку, чтобы нарушить очарованіе.

— Пора ѣхать — сказала она, — но если тебѣ такъ нравится здѣсь, то ты можешь часто пріѣзжать сюда. Всѣ эти произведенія искусства современемъ будутъ принадлежатъ тебѣ.

— Мнѣ! — Мое сердце забилось отъ восторга и я въ первый разъ ощутила радость при мысли, что я богатая наслѣдница.

ГЛАВА VII.
Обида сэра Руперта

Въ этотъ вечеръ мы съ Маргаритой сошли въ гостиную, гдѣ находился отецъ.

— О, о, какая ты нарядная! — сказалъ онъ, улыбаясь и цѣлуя меня.

— Эта дѣвочка моя собственность, — возразила ему мистриссъ Девоншайръ, — и я сама буду одѣвать ее. Повѣрь, Морицъ, я въ этомъ смыслю больше, чѣмъ ты. Наслѣдница моего брата должна быть хорошо одѣта, поэтому я и выбрала ей это платье, которое ты находишь такимъ наряднымъ.

— Конечно, конечно, Джорджіана, — сказалъ отецъ, улыбаясь, — я и не думаю оспаривать этого. Можешь ее наряжать какъ угодно. Я даже не считаю себя вправѣ вмѣшиваться въ это дѣло.

При этомъ онъ съ любовью взглянулъ на Маргариту, одѣтую въ простенькое платье, и я позавидовала счастью моей сестры. Можетъ быть на моемъ лицѣ отразились эти чувства, потому что отецъ вдругъ притянулъ меня къ себѣ и ласково спросилъ, понравился ли мнѣ домъ, который современемъ будетъ принадлежать мнѣ?

— Да, — отвѣтила я — мнѣ понравились статуи.

— У Джіанетты повидимому есть врожденная любовь къ искусствамъ и художественный вкусъ, — замѣтила мистриссъ Девоншайръ.

— О да, — воскликнулъ отецъ. — Я и забылъ совсѣмъ: у нея не только вкусъ, но и врожденный талантъ, если я не ошибаюсь. Когда я увидѣлъ ее въ первый разъ, она сидѣла на дорогѣ и лѣпила статуетки изъ глины. Я былъ пораженъ ея искусствомъ. Ты развѣ не захватила съ собой ни одной изъ этихъ статуетокъ, Джіанетта?

— Нѣтъ, — отвѣчала я, запинаясь и краснѣя отъ удовольствія, что отецъ похвалилъ меня.

— Пусть она теперь что-нибудь вылѣпитъ намъ, для того чтобы мы могли судить объ ея искусствѣ, — сказала мистриссъ Девоншайръ. — Я въ восторгѣ, что наслѣдница моего брата обладаетъ какимъ-нибудь талантомъ. Джіанетта, попробуй вылѣпить чей-нибудь бюстъ.

— Не желаетъ ли миссъ Джіанетта сдѣлать мой бюстъ? — спросилъ сэръ Рупертъ Кирванъ входя въ комнату

Преодолѣвъ на этотъ разъ свою робость, я рѣшилась взглянуть въ лицо человѣку, сдѣлавшему мнѣ это предложеніе. Это былъ очень красивый, хотя и довольно уже пожилой мужчина, одѣтый элегантно, по послѣдней модѣ. Но мнѣ онъ почему-то не понравился; что-то такое въ его наружности тталкивало меня. Не умѣя скрывать своихъ чувствъ не имѣя понятія о свѣтскихъ приличіяхъ, я совершени откровенно отвѣтила, что мнѣ не хочется дѣлать его бюстъ.

— Это очень нелюбезно съ твоей стороны, — замѣтилъ сэръ Рупертъ, видимо недовольный моимъ отвѣтомъ.

— Ну, конечно, она попробуетъ, — вмѣшалась мистриссъ Девоншайръ. — Она должна быть довольна, что вы выразили желаніе служить для нея моделью, сэръ Рупертъ.

Мистриссъ Девоншайръ видимо желала дать мнѣ урокъ вѣжливости и хорошаго обращенія.

Когда мы вернулись въ дѣтскую, всѣ меня обступили и начали допрашивать.

— Правда ли, что ты умѣешь лѣпить, Джіанетта?

— Кто тебя научилъ этому?

— Что ты умѣешь лѣпить?

— Какую глину ты употребляешь?

Я старалась отвѣчать на эти вопросы, такъ скоро, какъ могла.

— Вотъ какъ! Ты будешь дѣлать бюстъ дяди Руперта, — воскликнулъ Джимъ. — Сумѣешь ли ты изобразить въ его лицѣ презрѣніе ко мнѣ и недоброе отношеніе къ Пирсу?

— Какъ тебѣ не стыдно такъ отзываться о своемъ дядѣ! замѣтила ему Эдита. — Мама говоритъ, что онъ настоящій джентлеменъ и вполнѣ свѣтскій человѣкъ, — замѣтила ему Эдита.

— Ну, пусть Джіанетта и изобразитъ эти качества на томъ бюстѣ, который она собирается лѣпить, — возразилъ Джимъ своимъ обычнымъ насмѣшливымъ тономъ. — Я ничего не имѣю противъ этого.

— Я могу дѣлать только то, что я вижу, — сказала я. — Но я не знаю, кто такой Пирсъ и не замѣтила у сэра Руперта презрѣнія къ тебѣ.

— Неужели? Ну такъ присмотрись хорошенько.

— Я увѣрена, что онъ всегда добръ къ тебѣ, — замѣтила Джульета.

— Ну, да, разумѣется! — повторилъ Джимъ и при этомъ слегка свиснулъ.

— Онъ помѣстилъ тебя въ Итонскую школу, одѣваетъ тебя всегда хорошо и даетъ тебѣ все, что нужно. Мои братья далеко не такъ хорошо обставлены, какъ ты.

— Все это Джіанетта изобразитъ, когда будетъ лѣпить его бюстъ; я вовсе не хочу лишать дядю Руперта его великихъ достоинствъ.

Джимъ, проговоривъ это, засмѣялся такъ рѣшительно, что и мы послѣдовали его примѣру. Этимъ кончился споръ о достоинствахъ дяди Руперта.

Какъ только была принесена глина, изъ которой я должна была лѣпить бюстъ дяди Руперта, меня позвали въ гостиную мистриссъ Девоншайръ и я должна была въ присутствіи всѣхъ показать свое искусство. Мнѣ дали все что нужно для работы, но я чувствовала большое смущеніе и только съ трудомъ побѣдила свою робость. На меня надѣли большой передникъ, а коверъ гостиной покрыли холстомъ, чтобы предохранить его отъ порчи. Сэръ Рупертъ помѣстился противъ меня и пріятно улыбался, но прежнее чувство отвращенія къ нему еще сильнѣе овладѣло мною, когда я пристально посмотрѣла на него и принялась мѣсить глину руками. Вскорѣ работа увлекла меня и я совсѣмъ забыла окружающую обстановку. Но когда я кончила, то увидѣла, что сэръ Рупертъ недоволенъ. Мистриссъ Девоншайръ также замѣтила это и, стараясь сгладить непріятное впечатлѣніе, произведенное на него моею работой, сказала, обращаясь къ сэру Руперту:

— Вѣдь, это только проба. Работа еще не отдѣлана. Притомъ же Джіанетта не училась этому искусству.

Однако это объясненіе не удовлетворило сэра Руперта. Сама не знаю какъ, но мнѣ, дѣйствительно, удалось изобразить на его лицѣ тѣ душевныя качества, которыя скрывались у него подъ внѣшнимъ лоскомъ хорошо воспитаннаго человѣка.

— Я не вижу никакого сходства, — сказалъ онъ, смотря на свое изображеніе. Никто не возражалъ ему и я видѣла, что всѣмъ стало неловко, но въ тоже время я чувствовала, что всѣ находятъ его изображеніе очень похожимъ. Дѣти стояли позади меня и я знала, что ихъ очень забавляетъ то, что я не угодила дядѣ Руперту. Я боялась взглянуть на Джима, но чувствовала, что онъ смотритъ на меня съ обычною усмѣшкой.

— Ну ты была не очень любезна съ дядей Рупертомъ, моя милая дѣвочка, — сказалъ мой отецъ, улыбаясь, когда я отошла въ сторону, предоставивъ всѣмъ осматривать мою работу. — Ты нисколько не польстила ему.

— Я вовсе не хотѣла льстить. Я могу изображать только, то, что вижу и угадываю.

— О! это очень опасный талантъ, — замѣтилъ онъ, шутя, — пожалуй даже лучше не развивать его.

— Я никогда не буду лѣпить изображеніе злыхъ людей, — сказала я съ жаромъ. — Сэръ Рупертъ — злой, я это чувствовала и поэтому его бюстъ вышелъ такимъ… такимъ…

Но отецъ не далъ мнѣ кончить и шутя закрылъ мнѣ ротъ рукой. Затѣмъ меня отослали въ дѣтскую вмѣстѣ съ другими дѣтьми и я чувствовала, что впала въ немилость, потому что обидѣла сэра Руперта.

— Ты настоящая колдунья, Джіанетта, — сказалъ мнѣ Джимъ, когда мы пришли въ дѣтскую. — Какъ это ты догадалась?

— Догадалась? о чемъ? — спросила я въ недоумѣніи.

— О томъ, что ты изобразила на бюстѣ. Это прелесть! Но я долженъ тебѣ сказать, голубушка, что теперь ты создала себѣ врага на всю жизнь.

— Мнѣ все равно! — воскликнула я съ жаромъ. — Я не хочу имѣть съ нимъ никакого дѣла. Я изобразила только то выраженіе, которое видѣла на его лицѣ. Я не виновата, что такъ вышло.

Весь этотъ вечеръ я провела въ томъ, что лѣпила разныя фигуры для Маргариты и другихъ дѣтей. Маргарита была въ восторгѣ отъ моего искусства; когда намъ всѣмъ это занятіе, наконецъ, надоѣло, Тильда сказала мнѣ:

— Я бы хотѣла чтобы ты пріѣхала къ намъ, Джіанетта, и поступила бы въ нашу художественную школу, гдѣ учатся мои сестры. Одна изъ нихъ тоже лѣпитъ, а другая рисуетъ.

— Я никогда ничему не училась — отвѣчала я, — мнѣ бы такъ хотѣлось поступить въ школу, чтобы научиться чему-нибудь.

ГЛАВА VIII.
У Баррингтоновъ.

Счастливую недѣлю провела я въ Пичъ Блоссомѣ. Всѣ были удивительно добры ко мнѣ и, повидимому, принимали большое участіе во мнѣ. Мистриссъ Девоншайръ старалась уговорить меня остаться у нея и не ѣхать въ Ирландію съ отцомъ и Маргаритой. Ирландію она изображала мнѣ совсѣмъ дикою страной и говорила, что мнѣ тамъ трудно будетъ получить то образованіе, въ которомъ я нуждалась, въ качествѣ богатой наслѣдницы. Но уговоры мистриссъ Девоншайръ на меня не дѣйствовали. Мнѣ были только непріятны постоянные ея разговоры, что отецъ и Маргарита во мнѣ не нуждаются и что имъ отлично живется и. безъ меня. Но въ послѣднее время я стала замѣчать перемѣну въ обращеніи моего отца, которая очень радовала меня — мнѣ казалось, что онъ начинаетъ любить и меня.

Я очень подружилась съ Тильдою Баррингтонъ и обрадовалась, когда отецъ и мистриссъ Девоншайръ разрѣшили мнѣ поѣхать съ ней въ Лондонъ, погостить у ея матери.

Былъ прекрасный апрѣльскій вечеръ, когда я впервые переступила порогъ Варрингтонскаго дома. Въ моей жизни это составило крупное событіе.

Домъ, въ которомъ жила семья Баррингтоновъ, былъ старый и невзрачный на видъ. «Мы вынуждены жить въ такомъ некрасивомъ домѣ, сказала мнѣ Тильда, взбѣгая по лѣстницѣ. — Но мы постарались сдѣлать его уютнымъ внутри».

Тильда привела меня въ большую, очень свѣтлую и веселую комнату; въ ней находились три дѣвочки. Одна изъ нихъ была моихъ лѣтъ. Она стояла на колѣняхъ у окна и перевязывала лапу какой-то черной собаченкѣ. Не повертывая къ намъ головы, и всецѣло поглощенная своимъ занятіемъ, молодая дѣвушка крикнула:

— Погоди минуточку, Тильда, дай мнѣ кончить операцію. Поговори пока съ Розеттой и Доротеей.

— Это Розета, — сказала Тильда, подводя меня къ другой дѣвочкѣ, которая сидѣла у фортепіано.

— Какъ я рада, что ты пріѣхала! воскликнула она вскакивая. — Я думаю, я могу бросить теперь свои упражненія, неправда-ли?

— О, конечно, — сказала, смѣясь, Тильда. — Изъ чувства милосердія къ нашей гостьѣ тебѣ надо прекратить игру. Ну, а теперь, Джіанетта, пойдемъ, я тебя познакомлю съ Доротеей.

На низенькомъ диванѣ, въ отдаленномъ углу комнаты, сидѣла третья дѣвочка, нагнувшись надъ рабочею корзиной. Увидѣвъ насъ, она бросила работу, которая была у нея въ рукахъ и съ крикомъ радости кинулась на шею Тильдѣ. Она показалась мнѣ самою интересною изъ всѣхъ сестеръ со своимъ блѣднымъ худенькимъ личикомъ и большими задумчивыми сѣрыми глазами.

— Доротея — это наша общая штопальница; она чинитъ чулки для всѣхъ насъ, — сказала Мэбъ, окончившая перевязку собаки и присоединившаяся къ намъ, — Доротея считаетъ себя очень слабаго здоровья и, такъ какъ я исполняю обязанности доктора, то и раздѣляю свое вниманіе между нею и собаками и кошками, а иногда лѣчу и птицъ, пораненныхъ кошками. Я даже вылѣчила однажды больную лисичку.

— Перестань проказница, — замѣтила Тильда — скажи-ка мнѣ лучше, гдѣ Руфь?

— Она въ кухнѣ, приготовляетъ чай для мамы.

— Ну Джіанетта, пойдемъ пока наверхъ и приведемъ себя въ порядокъ послѣ дороги.

Тильда повела меня по лѣстницѣ въ самый верхній этажъ, въ длинную, узкую комнату, стѣны которой были завѣшаны разными рисунками, эскизами и полками книгъ, а у большого окна, дававшаго много свѣта, стоялъ мольбертъ и стулъ. Въ нишахъ, находившихся по бокамъ комнаты, стояли двѣ небольшія кровати, подъ бѣлыми покрывалами, а у дверей поставленъ шкафъ для платьевъ, наверху котораго красовался бюстъ Аполлона. Очевидно, эта комната служила вмѣстѣ и спальней и кабинетомъ и мастерской художника. Окно было широко раскрыто и на подоконникѣ стоялъ большой горшокъ съ цвѣткомъ.

— Развѣ тутъ не хорошо? спросила Тильда, вводя меня въ эту комнату. — Тутъ я живу вмѣстѣ съ Руфью. Тутъ мы пишемъ, питаемъ, рисуемъ и разговариваемъ о разныхъ вещахъ. Я далеко не чувствую себя такъ хорошо въ Пичъ Блоссомѣ, какъ здѣсь. Богатство еще не все составляетъ!

— Добро пожаловать въ наше старинное жилище! — раздался чей то голосъ. — Я пожму вашу руку, какъ только умоюсь. О, Тильда, какъ я рада, что ты вернулась наконецъ!

Говорившая это, высокая черноволосая дѣвушка, сняла огромный передникъ, покрывавшій ее всю, и принялась мыть руки и причесывать свои волнистые, густые волосы. Я догадалась, что эта была Руфь, о которой мнѣ такъ много разсказывала Тильда.

— Ты знаешь, Джіанетта вѣдь также поступаетъ въ художественную школу, — сказала Тильда. — Ахъ Руфь, ты и не подозрѣваешь, какъ она хорошо лѣпитъ! Еслибъ она не была богатой наслѣдницей, то навѣрное сдѣлалась бы скульпторшей.

— Ну, для меня богатство не послужило бы препятствіемъ, — замѣтила Руфь.

— Мы всѣ тутъ желаемъ быть знаменитыми женщинами, заявила Тильда, обращаясь ко мнѣ.

— Ну, будущія знаменитости, пожалуйте-ка внизъ, крикнула Мэбъ, появляясь въ дверяхъ. — Мама уже вернулась и ждетъ чаю.

Въ маленькой комнаткѣ, оклеенной коричневыми обоями и довольно скудно меблированной, на столѣ приготовленъ былъ чай и печенія. Тамъ уже находилась мать моихъ новыхъ подругъ.

— Такъ вотъ эта Джіанетта, — сказала она, притягивая меня къ себѣ. И когда она ласково обняла меня и погладила мои волосы, то я въ первый разъ почувствовала, что значитъ имѣть мать! Сознаніе, что я была одинокой, что я никогда не знала материнской ласки, съ особенною силой проснулась въ моемъ сердцѣ.

Послѣ чая мы отправились въ садъ. Мистриссъ Баррингтонъ должна была почти цѣлый день проводить въ комнатѣ за работой, и поэтому она была рада хоть вечеромъ подышать свѣжимъ воздухомъ. Конечно, этотъ маленькій садикъ, поросшій травой, совсѣмъ не походилъ на выхоленный и расчищенный садъ мистриссъ Девоншайръ съ подстриженными деревьями, красивыми причудливыми клумбами и т. п., но для меня онъ представлялъ особенную прелесть. Ни за что бы я не промѣняла эти развѣсистыя старыя яблони на стройныя деревья въ паркѣ мистриссъ Девоншайръ!

ГЛАВА IX.
Въ художественной школѣ.

Я проснулась на разсвѣтѣ, но Руфь и Гильда уже встали. Я также поторопилась одѣться и, спустившись внизъ, увидала, что обѣ дѣвочки заняты уборкою комнатъ и приготовленіями къ завтраку. Когда явилась Мэбъ, то Руфь отправилась въ кухню и мнѣ было разрѣшено помогать дѣвочкамъ въ ихъ приготовленіяхъ. Мы очень быстро убрали столовую и я спустилась въ садъ, чтобы сдѣлать свѣжій букетъ къ завтраку. Когда вошла мистриссъ Гаррингтонъ, то ея дочери встрѣтили ее веселыя и улыбающіяся и мы всѣ усѣлись за накрытый къ завтраку столъ.

За завтракомъ было рѣшено, что я поступлю въ художественную школу, хотя бы только-на двѣ недѣли.

— Видишь ли, милая, — сказала мнѣ Тильда, если бы ты была бѣдна, то бы не могла заплатить за все время, а учиться всего двѣ недѣли. Но такъ какъ ты богата, то не все ли равно, какъ ты будешь тратить свои деньги, никто не станетъ возражать противъ этого.

Дѣйствительно, это было такъ. — Я могла тратить деньги, какъ мнѣ хочется, но все-таки мнѣ было такъ странно слышать постоянныя замѣчанія о моемъ богатствѣ, къ которому я никакъ не могла еще привыкнуть.

Спустя два часа мы уже находились въ большомъ залѣ, увѣшанномъ рисунками и моделями. Къ нему примыкали небольшія комнаты, которыя были переполнены женщинами и дѣвушками всѣхъ возрастовъ.

Сначала я только присматривалась, какъ другія работали, но затѣмъ учитель разрѣшилъ мнѣ заняться лѣпкой и далъ мнѣ модель руки. Я была разочарована: мнѣ такъ хотѣлось сдѣлать снимокъ съ живого существа.

Лѣпить руку съ гипсовой модели было вовсе не трудно и я быстро выполнила заданную мнѣ работу. Мнѣ даже показалось страннымъ слышать похвалы моей работѣ.

Въ то время, когда я занималась своимъ дѣломъ, въ комнату вошли нѣсколько другихъ дамъ; онѣ начали разсматривать рисунки, висѣвшіе на стѣнахъ. Изъ ихъ разговора я узнала, что при школѣ существуютъ вечерніе классы для ученицъ, уже значительно подвинувшихся въ рисованіи и лѣпкѣ. Разъ въ мѣсяцъ имъ задается тема, надъ которою онѣ и работаютъ. На этотъ разъ было задано изобразить «горе». Рисунки, висѣвшіе на стѣнѣ, были сдѣланы на эту тему, — фигура, изображенная на нихъ, должна была олицетворять человѣческое горе.

Но мнѣ ни одинъ изъ этихъ рисунковъ не понравился. Вдругъ я вспомнила сцену, которую я однажды видѣла въ храмѣ, въ Комо: къ мраморному изваянію умирающаго Христа подошла какая-то женщина — крестьянка съ ребенкомъ на рукахъ и тихо опустилась на колѣни. Я замѣтила тогда же выраженіе страшной усталости и тоски на ея лицѣ. Казалось, она дѣлала нечеловѣческія усилія, чтобы держаться на ногахъ. Ребенокъ спалъ, улыбаясь, завернутый въ лохмотья. Женщина устремила свой взоръ на мраморный ликъ Спасителя. Она не шевелилась и даже не произносила никакой молитвы; глаза ея были сухи, но лицо и вся поза изображали такое безъисходное горе, такую тоску, что я долго не могла забыть этой женщины, стоящей на колѣняхъ, съ ребенкомъ на рукахъ, въ пустомъ храмѣ. Эта сцена такъ живо вспомнилась мнѣ теперь и такъ завладѣла моимъ воображеніемъ, что я чувствовала, что пока не вылѣплю фигуры, изображающей «горе», до тѣхъ поръ не успокоюсь.

Возвращаясь домой изъ школы, я добыла скульптурной глины и, посвятивъ Руфь въ свое намѣреніе, я уговорила ее вставать каждое утро пораньше и до ухода въ школу служить мнѣ моделью для моей статуи.

Цѣлую недѣлю я работала, не переставая, и, наконецъ, мнѣ удалось воплотить въ вылѣпленной мною фигурѣ тотъ образъ женщины, который не давалъ мнѣ покоя. Руфь и Г’ильда были въ восторгѣ и устроили между собою заговоръ, въ который посвятили и меня. Онѣ рѣшили выставить мою статуэтку въ школѣ, въ числѣ работъ, которыя были сдѣланы на заданную тэму. Меня никто не зналъ въ классѣ и такъ какъ я скромно лѣпила въ своемъ уголкѣ модель руки, которую мнѣ далъ учитель, то на меня никто не обращалъ вниманія. Мою статуэтку поставили рядомъ съ работами другихъ ученицъ, Ея появленіе удивило всѣхъ, такъ какъ никто не зналъ, откуда она взялась. Осмотръ работъ происходилъ во время вечернихъ классовъ, на которыхъ мы не присутствовали, и когда, на другое утро, мы пришли въ школу, то замѣтили, что ученицы находились въ какомъ то волненіи и перешептывались другъ съ другомъ.

— Что случилось? — спросила Тильда одну изъ молодыхъ дѣвицъ.

— Да вотъ, учитель непремѣнно хочетъ знать, кто сдѣлалъ статуэтку, которая выставлена съ ученическими работами.

— Вотъ она — виновница, — замѣтила Тильда, указывая на меня.

— Какой вздоръ! — воскликнула дѣвушка. — Учитель сказалъ, что тутъ видна рука мастера.

— Пойдемте къ нему, — возразила Тильда и, схвативъ меня за руку, потащила въ классъ, гдѣ учитель занимался со старшими ученицами.

— Вотъ, сэръ, — воскликнула Тильда, — та ученица, которая сдѣлала статуэтку «горе».

Ученицы побросали свою работу и уставились на меня съ удивленіемъ, а учитель, поправивъ очки, оглядѣлъ меня съ ногъ до головы.

— Сколько вамъ лѣтъ? — спросилъ онъ.

— Мнѣ почти 14 лѣтъ, — отвѣчала я, прибавивъ себѣ годы и чувствуя, что краснѣю.

— Она итальянка, — замѣтила Гильда — и занималась лѣпкой самоучкой съ самыхъ дѣтскихъ лѣтъ. — Правда, Джіанетта?

— Правда, — пробормотала я, все болѣе и болѣе смущаясь.

Учитель посмотрѣлъ на меня недовѣрчиво.

— Заставьте ее сдѣлать что нибудь при себѣ, — не унималась Гильда; — она работаетъ очень быстро.

— Хорошо, — сказалъ учитель. — Ну вотъ, попробуйте-ка теперь сдѣлать другую фигуру. Вы изобразили горе, теперь изобразите радость.

— Я не сумѣю, пожалуй, — отвѣчала я. — Мнѣ такъ трудно представить себѣ радость, а горе я знаю хорошо; — его я видала.

— Вотъ какъ, — замѣтилъ учитель, ласково улыбнувшись. — Но я надѣюсь не всегда такъ будетъ. А вы все-таки попробуйте.

— Но у меня нѣтъ модели….

— Мы постараемся найти модель.

На слѣдующее же утро я принялась за работу. Я представила себѣ лицо Маргариты, бѣгущей на встрѣчу отцу, и она явилась для меня воплощеніемъ радости. Я все думала о ней, во время своей работы, представляла себѣ выраженіе ей лица и оно такъ живо рисовалось мнѣ, что работа у мня быстро подвигалась.

Учитель остался очень доволенъ и хвалилъ мои способности. Какъ разъ въ тотъ моментъ, когда онъ разсматривалъ мою оконченную работу и дѣлалъ мнѣ нѣкоторыя указанія, въ классъ вошла мистриссъ Девоншайръ.

— Такъ вотъ ты гдѣ, малютка, — сказала она, увидѣвъ меня въ передникѣ и выпачканную глиной. — Вижу, что ты довольна. Это очень хорошо. Значитъ теперь и рѣчи не можетъ быть о томъ, чтобы ѣхать въ Ирландію, неправда-ли?

Инструментъ, которымъ я сглаживала неровности глины, выпалъ у меня изъ рукъ.

— Когда отецъ уѣзжаетъ въ Ирландію? — спросила я дрожащимъ голосомъ.

— Въ концѣ недѣли.

Она ушла, оставивъ меня въ большомъ смущеніи. Я сказала учителю, что мой отецъ уѣзжаетъ въ Ирландію и что я должна съ нимъ ѣхать

— Это очень жаль, — замѣтилъ онъ. — У васъ есть талантъ, который надо развивать. Отецъ вашъ не долженъ былъ бы увозить васъ; вамъ надо учиться.

— Да онъ и не хочетъ увозить меня, — возразила я грустно. — Это я хочу ѣхать съ нимъ.

— Вы не хотите работать?

— Нѣтъ, не оттого! — воскликнула я, съ трудомъ сдерживая слезы и снова принимаясь за работу. Мнѣ не хотѣлось, чтобы учитель видѣлъ, что я плачу, какъ маленькая дѣвочка, но у меня было такъ тяжело на душѣ. Я знала, что отцу все равно, поѣду ли я съ нимъ или нѣтъ, лишь бы Маргарита была съ нимъ! Что мнѣ было дѣлать? Мысль сдѣлаться настоящею художницей привлекала меня. Искусство нравилось мнѣ и я могла цѣлые дни проводить за работой. Но какъ мнѣ не хотѣлось разставаться съ отцомъ! И слезы капали у меня изъ глазъ на фигуру «радости», которую я лѣпила.

Въ одно утро въ школу явился отецъ и Маргарита.

— Мы пріѣхали проститься съ тобою, Джіанетта, — объявилъ онъ мнѣ. — Мистриссъ Девоншайръ сказала мнѣ, что ты остаешься здѣсь и будешь учиться. Это благоразумное рѣшеніе. Мистриссъ Девоншайръ будетъ заботиться о тебѣ. Ну, а когда тебѣ можно будетъ, ты пріѣдешь къ намъ погостить.

Маргарита ничего не сказала, но я видѣла по тому, какъ она поздоровалась со мной, что она недовольна.

Когда учитель вышелъ изъ комнаты и оставилъ насъ однихъ, она обняла меня и сказала, что я должна часто писать ей. Отецъ погладилъ меня по головѣ и поцѣловалъ въ лобъ. Но я чувствовала себя ужасно несчастной и когда отецъ и Маргарита вышли изъ комнаты, я съ тоскою посмотрѣла имъ вслѣдъ. Неужели они такъ покидаютъ меня? Вдругъ у меня сердце сжалось и слезы хлынули изъ глазъ. Я бросила инструменты и какъ была, въ передникѣ, съ выпачканными въ глинѣ руками, пустилась бѣжать вонъ изъ класса, чтобы догнать Маргариту и отца. Они уже были у наружной двери, когда я быстро спустившись съ лѣстницы, бросилась къ нимъ.

— О, не оставляйте меня, не покидайте! — кричала я, захлебываясь отъ рыданій. — Возьмите меня съ собою въ Ирландію.

Я бы бросилась отцу, на шею но его взглядъ остановилъ меня. Онъ посмотрѣлъ на меня съ удивленіемъ, но потомъ ласково сказалъ:

— Хорошо, успокойся-же моя маленькая дикарка.

Въ тотъ-же вечеръ я простилась съ Баррингтонами, а на слѣдующій день мы уѣхали въ Ирландію.

ГЛАВА X.
Наконецъ я счастлива!

Кажется, на свѣтѣ не было болѣе счастливой дѣвочки, чѣмъ я, когда мы съ отцомъ сѣли въ ирландскую телѣжку, на станціи желѣзной дороги, и покатили по шоссе, вдоль котораго тянулись луга и холмы, покрытые лѣсомъ. Я съ наслажденіемъ подставляла свое лицо свѣжему вѣтерку, пропитанному запахомъ зелени, и любовалась красивыми видами. Конечно, это не были Альпы, на которые я привыкла смотрѣть съ дѣтства; это не были величественныя горныя вершины, грозныя и угрюмыя, покрытыя снѣгами, а лишь небольшіе зеленые холмы и утесы, возвышающіеся надъ зелеными же равнинами, но они выглядѣли такъ привѣтливо, что невольно манили къ себѣ.

— Это у васъ самыя высокія горы? — спросила я у Маргариты.

— Нѣтъ, — отвѣчала она, — Изъ нашего дома видна большая гора, какъ разъ за Гленнамуркомъ. Конечно, и она покажется тебѣ маленькой, послѣ того, какъ ты жила у самыхъ облаковъ, но для меня это самая лучшая гора на свѣтѣ.

— А что это Гленнамуркъ?

— Это имѣнье сэра Руперта. Я тамъ была одинъ разъ. Это очень непріятное мѣсто.

— Неудивительно, вѣдь это имѣнье сэра Руперта, — замѣтила я.

Я видѣла, что отецъ улыбнулся про себя, хотя онъ не вмѣшивался въ нашу бесѣду и сидѣлъ, надвинувши шапку на самые глаза.

Дорога свернула въ сторону и нашимъ глазамъ открылся чудный видъ на зеленый оврагъ, въ которомъ протекала рѣчка, сверкавшая тысячами брильянтовъ на солнцѣ. У самой дороги находилась зеленая площадка, на которой собралась группа мальчугановъ, занятыхъ какою то веселой игрой. Но крики и громкій смѣхъ развеселившихся мальчугановъ, внезапно раздавшіеся возлѣ насъ, перепугали нашу лошадь. Она взвилась на дыбы и ринулась въ сторону. Еще минута, и наша повозка свалилась бы внизъ, въ оврагъ; намъ угрожала страшная опасность. Но въ эту минуту изъ группы веселившихся дѣтей отдѣлился какой то высокій мальчикъ и бросился навстрѣчу взбѣсившейся лошади. Прежде чѣмъ мы успѣли опомниться, онъ уже схватилъ ее за уздцы и повисъ на ней, заставивъ ее остановиться.

— Это Пирсъ Кирванъ! — сказалъ отецъ, выскочивъ изъ повозки и подходя къ мальчику, который продолжалъ держать храпѣвшую и дрожавшую всѣмъ тѣломъ лошадь

— Здравствуйте, мистеръ Фицъ Джеральдъ! — воскликнулъ мальчикъ, когда отецъ подошелъ къ нему.

— Это счастье, что ты случился тутъ, Пирсъ, — сказалъ ему отецъ. — Ты спасъ намъ жизнь. Но только скажи, мой милый, что ты тутъ дѣлаешь? Развѣ у тебя такъ много времени, что ты проводишь его подобнымъ образомъ?

— Да что же мнѣ больше дѣлать! — сказалъ Пирсъ смѣясь.

— Это жаль, голубчикъ, — замѣтилъ мой отецъ. — Приходи ка завтра ко мнѣ, мы поговоримъ съ тобою. Еще разъ благодарю тебя за твою храбрость и находчивость, которой мы обязаны спасеніемъ.

Когда мы снова тронулись въ путь, Пирсъ остался стоять на краю дороги и смотрѣлъ намъ вслѣдъ.

— Славный мальчуганъ, — сказалъ отецъ, — но совсѣмъ дикарь. — Кому придетъ въ голову, что это сынъ джентльмена!

Пирсъ, дѣйствительно, былъ не похожъ на сына помѣщика. Онъ былъ одѣтъ очень плохо; куртка на локтяхъ была продрана, башмаки также изорваны, но несмотря на это онъ имѣлъ гордую осанку и точно красовался въ своихъ лохмотьяхъ.

— Бѣдный, бѣдный Пирсъ! — воскликнула Маргарита. — Какъ не стыдно сэру Руперту?

— Да это грустно, — замѣтилъ отецъ. — Но я боюсь что онъ не придетъ къ намъ. Онъ также гордъ, какъ и всѣ Кирваны, и больше другихъ чувствуетъ свое униженіе. Это ужасно грустно.

Дальнѣйшій путь мы проѣхали молча, погруженные въ свои мысли. Дорога съуживалась и пролегала словно въ ущельѣ, между холмами. До насъ донесся шумъ водопада, струи котораго сверкали сквозь зелень кустовъ и деревьевъ, а въ концѣ дороги я увидала старый домъ, окруженный вѣковыми дубами.

На порогѣ дома насъ встрѣтила няня Маргариты, Гонора Коркъ и старикъ Тимъ, служившій въ семьѣ моего отца съ самаго его рожденія.

Мы вошли въ огромныя сѣни, съ каждой стороны которыхъ открывались двери въ комнаты. Въ сѣняхъ царилъ зеленоватый сумракъ, такъ какъ два небольшихъ четырехъ-угольныхъ окна, освѣщавшія ихъ, были покрыты плющемъ. Въ большомъ старинномъ мраморномъ каминѣ горѣлъ яркій огонь, такіе же старинные дубовые стулья стояли по сторонамъ и, вообще, все тутъ напоминало о давно минувшихъ временахъ и дышало какимъ-то спокойствіемъ и величавостью.

Маргарита бросилась на шею къ Гонорѣ, которая тотчасъ же повела насъ въ старинную дѣтскую, стѣны которой были увѣшаны яркими картинками, а на полкахъ разставлены были игрушки.

— Я сохранила всѣ ваши игрушки, миссъ Маргарита, все, чѣмъ вы забавлялись. Даже ваши старые башмачки, дорогая моя, — сказала Гонора, цѣлуя мою сестру.

Я стояла въ дверяхъ, смотря на эти ласки, и невольно вспомнилась мнѣ хижина на Альпахъ, сѣнникъ въ углу, на которомъ я спала, и старуха, которая постоянно бранила меня и била. Какъ часто я плакала, забившись въ уголъ! Какъ различно прошло мое дѣтство и дѣтство моей сестры Маргариты. Гонора привѣтливо поздоровалась со мною, но все-таки я замѣтила въ ея обращеніи нѣкоторую сдержанность, какъ будто я была гостьей, а не дочерью моего отца, по праву находящейся въ его домѣ.

Старый домъ имѣлъ множество всякихъ ходовъ, закоулковъ и лѣстницъ. Мы отправились бродить по комнатамъ, то поднимаясь, то опускаясь на нѣсколько ступенекъ и подходя къ окнамъ, откуда открывался видъ на озеро, красиво отсвѣчивавшее разноцвѣтными красками въ лучахъ заката. Мы зашли въ комнату матери Маргариты. Въ ней все оставалось такъ, какъ было при ея жизни; стѣны были увѣшаны красивыми картинами и полками, на которыхъ аккуратно были разставлены любимыя книги покойной. Войдя въ эту комнату, я почувствовала, что Гонора была права — я была здѣсь пришелицей, гостьей. Тутъ все принадлежало Маргаритѣ и все было тѣсно связано съ ея жизнью; я же была тутъ чужая.

Изъ этой комнаты мы прошли въ другую, находившуюся рядомъ. И эта комната имѣла такой видъ, какъ будто только вчера владѣлица покинула ее.

— Это комната тети Евы, — сказала Маргарита. Она теперь въ Америкѣ.

Маргарита разсказала Гонорѣ, какой мы подвергались опасности, когда наша лошадь понесла, и какъ Пирсъ храбро остановилъ лошадь.

— Пирсъ Кирванъ, племянникъ сэра Руперта? — воскликнула Гонора. — Вы знаете, онъ круглый сирота; сэръ Рупертъ вынужденъ былъ взять его къ себѣ, когда умеръ его отецъ, братъ сэра Руперта. Но сэръ Руперть никогда не любилъ мальчика, какъ не любилъ и его отца, и бѣдный Пирсъ растетъ какъ травка полевая…

— Джіанетта терпѣть не можетъ сэра Руперта, — замѣтила Маргарита…

— Да? — переспросила Гонора и мнѣ показалось, что она особенно ласково посмотрѣла на меня. — Она права, потому что сэръ Рупертъ нехорошій человѣкъ, — прибавила она. — Онъ сюда рѣдко пріѣзжаетъ изъ Англіи, но вытягиваетъ деньги изъ своихъ бѣдныхъ фермеровъ, выгоняя ихъ изъ дому и заставляя умирать съ голоду или сажая ихъ въ тюрьму, если они не уплатятъ ему въ срокъ арендныхъ денегъ.

— О, какъ я все это угадала! — воскликнула я невольно. — Все это изобразила глина. Вотъ почему онъ такъ и разсердился на меня, когда я вылѣпила его бюстъ.

Гонора посмотрѣла на меня съ удивленіемъ. Она не поняла, о чемъ я говорю.

— Мы всѣ сотворены изъ глины, дорогая, — замѣтила она наставительнымъ тономъ. — Дурныя качества всегда видны въ нашемъ лицѣ, если мы сами дурные, даже въ такомъ красивомъ лицѣ, какъ лицо сэра Руперта. Но вы когда же его видѣли, дѣти?

— Мы видѣли его у госпожи Девоншайръ. Джимъ былъ съ нимъ. Но почему же онъ иначе обращается съ Джимомъ? Вѣдь это такой же его племянникъ, какъ Пирсъ?

— Джимъ его наслѣдникъ, дорогая. Джимъ — сынъ его старшаго брата и все состояніе сэра Руперта должно перейти къ нему. Поэтому сэръ Рупертъ помѣстилъ Джима въ школу и вообще заботился о немъ какъ должно. Ну, а бѣдный Пирсъ, у того вѣдь нѣтъ никого; онъ самъ никому не нуженъ и съ нимъ обращаются не лучше, чѣмъ еслибъ онъ былъ сыномъ конюха. Онъ живетъ въ этомъ старомъ полуразвалившемся замкѣ Гленнамуркѣ и никто, кромѣ старой мистриссъ Беркъ, которая уже выжила изъ ума, объ немъ не заботится. Иногда мнѣ кажется, что еслибъ миссъ Ева это знала…

Въ этотъ моментъ намъ объявили, что отецъ уже пообѣдалъ и ждетъ насъ къ дессерту. Мы, какъ это принято во всѣхъ богатыхъ англійскихъ семьяхъ, уже по обѣдали раньше въ дѣтской.

Отецъ сообщилъ намъ, что съ завтрашйяго дня онъ будетъ съ нами заниматься, и мы были этимъ очень довольны.

Намъ очень нравилась наша новая жизнь. Мы вставали въ шесть часовъ, пили молоко и гуляли съ Гонорой, которая показывала намъ всѣ прелестные уголки въ окрестностяхъ. Въ восемь часовъ мы завтракали съ отцомъ и затѣмъ шли въ классъ, гдѣ онъ занимался съ нами до часу.

Нельзя сказать, чтобы Маргарита и я очень любили учиться, но отецъ сумѣлъ все-таки возбудить нашу любознательность. Притомъ же мы обѣ не хотѣли огорчать его своимъ невниманіемъ и лѣностью и поэтому усердно учили даже такіе предметы, которые казались намъ очень неинтересными. Мнѣ въ особенности было трудно, такъ какъ пришлось хорошенько изучить англійскій языкъ, который до сихъ поръ я знала все-таки плохо. Послѣ нашего обѣда, который совпадалъ съ его завтракомъ, мы гуляли и слушали безконечныя разсказы Гоноры, пока отецъ не присылалъ за нами къ дессерту.

Такое времяпрепровожденіе намъ чрезвычайно нравилось и мы нисколько не скучали, хотя кромѣ Гоноры у насъ не было никакого другого общества. Но Гонора умѣла заинтересовать насъ своими разсказами. Больше всего она намъ разсказывала о Гленнамуркѣ, который возбуждалъ наше любопытство. Мы смотрѣли на него изъ своихъ оконъ; онъ виднѣлся вдали, словно огромное черное пятно, окруженный громадными темными соснами, образующими густую рощу; тотчасъ же около парка поднимались высокіе утесы и скалы, громоздившіеся другъ на друга и придававшіе всей этой мѣстности очень угрюмый видъ. Глядя на этотъ непривѣтливый замокъ, мы думали о томъ, каково тамъ жить бѣдному Пирсу.

— Папа, — сказала разъ Маргарита, — отчего это Пирсъ Кирванъ не проходитъ сюда? Вѣдь мы же позвали его.

— Я думаю, онъ стѣсняется, — отвѣтилъ отецъ. — Я зайду надняхъ въ Гленнамуркъ и посмотрю, что онъ тамъ дѣлаетъ. Прежде чѣмъ привести его сюда, я долженъ ближе познакомиться съ нимъ.

ГЛАВА XI.
Пирсъ въ Гленнамуркѣ.

— Я думаю, что господинъ не разсердится, если мы зайдемъ въ Гленнамуркъ, — сказала намъ Гонора. — А то насъ можетъ здѣсь застигнуть гроза и мало ли что можетъ случиться!

Это было въ одинъ прекрасный солнечный день, когда мы, соблазнившись погодой, слишкомъ далеко зашли отъ дома во время своей обычной прогулки съ Гонорой. Мы не замѣтили, какъ внезапно измѣнилась погода, начали собираться зловѣщія тучи и вдругъ стало темно. Все указывало на приближеніе грозы, а мы были далеко отъ своего дома и ближайшимъ жилищемъ былъ мрачный замокъ Гленнамуркъ.

Вдругъ раздался ударъ грома и сверкнула молнія. Сдѣлалось совсѣмъ темно и окружающія насъ скалы и деревья приняли особенно зловѣщій видъ. Маргарита вскрикнула: она страшно боялась грозы, но я столько разъ видала грозу въ Альпахъ, что не ощущала никакого страха, а скорѣе какое то странное возбужденіе.

Новый ударъ грома заставилъ Гонору схватить насъ за руки и повести за собою по кратчайшей дорогѣ въ Гленнамуркъ. Но мы все-таки промокли насквозь, прежде чѣмъ достигли воротъ замка, въ которомъ разсчитывали укрыться отъ грозы. Мы дернули за ручку колокола, стоя подъ крытымъ входомъ, и раздался глухой дребезжащій звонъ. Спустя нѣкоторое время открылось слуховое окно и оттуда выглянуло чье то испуганное лицо.

— А я то думала, что это мистеръ Пирсъ, — послышался чей то голосъ, — а бы я ни за что не рѣшилась пройти по двору въ такую грозу. Вы бы могли простоять здѣсь до утра, Ну, Гонора, входи. А это должно быть барышни мистера Фицъ Джеральда. О! бѣдняжки, какъ онѣ вымокли.

— Кто бы могъ подумать сегодня утромъ, что будетъ такая ужасная гроза! — говорила мистриссъ Беркъ, вводя насъ въ огромную кухню. — Какой ужасный вѣтеръ. Онъ можетъ причинить много бѣдъ…. Какъ поживаетъ господинъ? Не имѣли ли вы извѣстій отъ миссъ Евы, Гонора? Ахъ это чужая леди, это сейчасъ видно! — прибавила болтливая мистриссъ Беркъ. — Ну, а это миссъ Маргарита, какая она стала большая! А теперь, милыя барышни, снимайте-ка ваши башмаки и платья, я поищу для васъ сухую одежду. У насъ тутъ много всякихъ вещей въ сундукахъ и кладовыхъ, но не знаю, будутъ ли онѣ для васъ годиться.

Она подбросила торфу въ каминъ и скоро запылалъ огонь, придавшій нѣкоторую уютность угрюмому помѣщенію. Гонора сняла съ насъ мокрое платье и повѣсила его сушить, а мистриссъ Беркъ принесла намъ цѣлый ворохъ всякой одежды. Ничего изъ того, что она принесла, для насъ не годилось, все было слишкомъ длинно и широко, но дѣлать нечего, приходилось съ этимъ мириться.

Буря продолжалась съ такой силой, что о возвращеніи домой нечего было и думать. Гонора рѣшила отправить къ нашему отцу посланнаго, чтобы извѣстить его, гдѣ мы находимся. Но мнѣ было очень непріятно думать, что изъ за насъ человѣкъ отправляется въ путь въ такую ужасную погоду, и я удивлялась безцеремонности Гоноры.

Мистриссъ Беркъ приготовила намъ чай въ маленькой комнатѣ, украшенной однѣми только рыболовными принадлежностями.

— Тутъ мистеръ Пирсъ обыкновенно обѣдаетъ и вообще проводитъ время, когда онъ бываетъ дома, бѣдняжка! — сказала со вздохомъ мистриссъ Беркъ.

Мы съ Маргаритой съ любопытствомъ разсматривали эту комнату. Пирсъ былъ единственнымъ молодымъ существомъ въ нашемъ сосѣдствѣ, и мы мечтали о томъ, что онъ могъ бы стать нашимъ товарищемъ. Мы думали о томъ, какъ онъ живетъ здѣсь совершенно одинъ, безъ родныхъ и близкихъ людей, въ этомъ угрюмомъ старомъ домѣ, к намъ становилось безконечно жаль его.

Когда стемнѣло, Маргарита начала плакать и просить, чтобы ее отвели домой — такъ ей было страшно оставаться въ большихъ, пустыхъ и неуютныхъ комнатахъ стараго дома, который, казалось, былъ наполненъ привидѣніями. Но о возвращеніи домой нечего было и думать, молнія не переставала сверкать и буря не прекращалась. Что же касается меня, то я была рада оставаться въ Гленнамуркѣ: я все надѣялась, что Пирсъ вернется; мнѣ такъ хотѣлось познакомиться съ нимъ.

— Мистеръ Пирсъ, вѣроятно, не вернется домой — сказала намъ мистриссъ Беркъ. — Напрасно вы ожидаете его, милыя мои. Очень часто случается, что онъ не ночуетъ дома, а проводитъ ночь гдѣ придется, въ лѣсу, у костра или у кого нибудь изъ своихъ друзей, въ деревнѣ, если ему это придетъ въ голову. Онъ, вѣдь, такой же дикій, какъ заяцъ и дѣлаетъ, что захочетъ, но все таки онъ не дурной мальчикъ, мой голубчикъ! у него золотое сердце.

Но я все таки надѣялась, что онъ вернется и поэтому старалась задержать мистриссъ Беркъ и заставила ее разсказывать намъ разныя исторіи про старый домъ и семью Кирвановъ, что она исполнила очень охотно. Въ концѣ концовъ Маргарита крѣпко заснула подъ ея разсказы, сидя на старинномъ стулѣ, въ кухнѣ, и прислонившись къ плечу Гоноры.

Мы ночевали въ огромной, пустой и угрюмой комнатѣ, всѣ втроемъ. Гонора и Маргарита спали крѣпко, не я не могла заснуть. Мнѣ все слышались какіе-то странные звуки, тихіе шаги, шелестъ, и я напряженно всматривалась въ темноту, ожидая увидѣть привидѣніе. Когда, наконецъ, разсвѣло, я осторожно сошла съ большой старинной кровати, на которой мы съ сестрой лежали, тихо одѣлась и вышла изъ комнаты.

Меня разбирало нетерпѣніе. Мнѣ такъ хотѣлось узнать поскорѣе, вернулся Пирсъ или нѣтъ? Я подумала, что можетъ быть увижу его грязные сапоги въ кухнѣ, и направилась туда. Но нѣтъ, никакихъ признаковъ его присутствія не было видно нигдѣ. Домъ былъ погруженъ въ безмолвіе. Мнѣ надоѣло бродить по пустымъ; унылымъ и заброшеннымъ комнатамъ, и я снова вернулась въ кухню. Отчего бы мнѣ не выйти на дворъ? — подумала я. Очутиться на свѣжемъ воздухѣ было бы такъ пріятно. Я отворила дверь кухни и пришла въ восторгъ, увидѣвъ деревья и траву, на которой блестѣли и искрились въ лучахъ восходящаго солнца капли вчерашняго дождя.

Я нерѣшительно сдѣлала нѣсколько шаговъ впередъ, спугнувъ голубей, которые спокойно разгуливали по травѣ. Кругомъ было страшное запустѣніе; старинный паркъ совершенно заросъ и дорожки нигдѣ не было видно. Однако, мнѣ показалось, что между густо растущими деревьями виднѣется тропинка, и я смѣло направилась по ней.

Тропинка шла въ гору и я скоро очутилась на вершинѣ холма, откуда открывался прелестный видъ на долину. Кругомъ меня были нагромождены скалы и я рѣшила взобраться на нихъ, чтобы хорошенько осмотрѣть окрестности; не успѣла я привести своего намѣренія въ исполненіе, какъ увидѣла передъ собою высокого мальчика, медленно спускавшагося со скалы. Я сразу сообразила, что это былъ Пирсъ Кирванъ. Онъ шелъ мнѣ на встрѣчу, босой. Шапка у него была сдвинута на затылокъ, а сапоги привязаны къ палкѣ, которая служила ему удочкой.

Я остановилась. Такъ какъ меня скрывалъ большой камень, то онъ увидѣлъ меня только, когда подошелъ совсѣмъ близко.

— Ай! — вскрикнулъ онъ въ удивленіи, очутившись лицомъ къ лицу со мной.

— Ну чего вы испугались? — сказала я. — Вы меня не узнаете?

— Нѣтъ, — отвѣчалъ онъ, оглядывая меня съ ногъ до головы.

Я забыла сказать, что я, вѣроятно, представляла изъ себя довольно странную фигуру, такъ какъ была одѣта въ какое то старинное платье, очевидно, принадлежавшее женщинѣ, которая была гораздо выше и полнѣе меня.

— Я не знаю, кто вы такая! — прибавилъ онъ, продолжая разсматривать меня съ удивленіемъ.

— Я Джіанетта Фицъ-Джеральдъ. Помните, вы остановили нашихъ лошадей, когда они понесли нашу таратайку?

— Ахъ, да, помню, — проговорилъ Пирсъ. Онъ такъ посмотрѣлъ на меня, что мнѣ показалось, какъ будто встрѣча со мною была ему непріятна.

— И вы ни разу не навѣстили насъ! — прибавила я недовольнымъ тономъ.

— Еще бы, — насмѣшливо замѣтилъ Пирсъ. — Я какъ разъ гожусь для того, чтобы дѣлать визиты.

Онъ бросилъ взглядъ на свои босыя ноги и оборваную куртку.

— А еще говорятъ, что дѣвочки больше думаютъ о нарядахъ, нежели мальчики! — сказала я ему наставительно. — Смотрите, я, вѣдь, нисколько не конфужусь, что вы меня видите въ такомъ странномъ костюмѣ.

Онъ посмотрѣлъ на меня, какъ будто желая убѣдиться, что я не насмѣхалась надъ нимъ, и, наконецъ, расхохотался.

— А, вѣдь, и въ самомъ дѣлѣ, хороши мы оба! Скажите мнѣ, вы нарочно такъ нарядились, чтобы пристыдить меня?

— Нѣтъ! — отвѣчала я. — Насъ застигла вчера гроза и мистриссъ Беркъ дала намъ какія то платья, пока наши сохнутъ. Мы ночевали тамъ, въ домѣ, и всю ночь я слышала, какъ расхаживали привидѣнія. Я все думала, отчего вы не приходите и встала рано утромъ, чтобы посмотрѣть, не вернулись-ли вы. Знаете, мнѣ очень хочется посмотрѣть, какъ вы ведете себя дома, гдѣ вамъ нечего стыдиться, что на васъ старая одежда.

Я посмотрѣла на него вызывающе.

— Кажется, вы недурная дѣвочка, — вдругъ объявилъ онъ. — Я думалъ, мои босыя ноги заставятъ васъ презирать меня. Мало ли что! Впрочемъ, съ дѣвочками вашего круга я встрѣчаюсь очень рѣдко и совсѣмъ ихъ не знаю; да и знать не хочу.

— Вамъ не зачѣмъ говорить такія вещи мнѣ, — возразила я. — Еще и году нѣтъ, какъ я сама ходила въ такомъ же изодранномъ платьѣ, какъ вы. Вѣдь я этого еще не забыла, да и не хочу забыть!.. знаете, мнѣ бы хотѣлось, чтобъ вы не думали дурно обо мнѣ и чтобы мы были друзьями — прибавила я нерѣшительно.

— Въ самомъ дѣлѣ? — спросилъ онъ съ выраженіемъ сомнѣнія въ голосѣ. — Впрочемъ, чтожъ, я не прочь подружиться съ вами. Но я думаю все-таки будетъ лучше, если я надѣну сапоги. Это будетъ приличнѣе!.

— Право не знаю. Мнѣ бы самой хотѣлось снять ботинки и походить по травѣ босикомъ. Это должно быть ужасно пріятно.

— Камни будутъ рѣзать вамъ ноги, лучше не дѣлайте этого. Вы славная дѣвочка, право! Даже Джимъ, и тотъ отвернулся бы отъ меня, еслибъ я вздумалъ босой гулять съ нимъ. Видите, я долженъ сказать вамъ, что я дѣлаю это отчасти для того, чтобы беречь свои сапоги, а отчасти оттого, что мнѣ нравится ходить босымъ…. Да и сапоги то мои очень нуждаются въ бережливомъ къ нимъ отношеніи, — прибавилъ въ, показывая мнѣ протертыя подошвы и носки своихъ сапогъ.

— Развѣ у васъ нѣтъ лучшихъ сапогъ? — спросила я.

— Кто же мнѣ купитъ ихъ? Ужъ не сэръ ли Рупертъ?

Лицо его на мгновеніе приняло злое выраженіе. Я видѣла, что ему непріятно говорить о сэрѣ Рупертѣ и поэтому перемѣнила разговоръ.

— Гдѣ вы провели ночь? — спросила я. — Мнѣ кажется, должно быть очень интересно проводить ночь въ горахъ. Вѣроятно вы остались тамъ изъ за грозы?

— Нѣтъ, — сказалъ Пирсъ. — Я часто ночую на открытомъ воздухѣ въ хорошую погоду. Не разъ также я возвращался домой, вымокшій до костей, подъ проливнымъ дождемъ. Но теперь было не то. Одинъ изъ моихъ пріятелей заболѣлъ, ну я и остался при немъ эту ночь. Видите ли, онъ очень старъ и всякій разъ, когда я ухожу отъ него, мнѣ кажется, что я уже не застану его въ живыхъ, когда вернусь.

— Отчего онъ боленъ?

— О, отъ разныхъ причинъ! Онъ уже старикъ, а голодъ и вѣчный страхъ, что ему нечѣмъ будетъ заплатить аренду сэру Руперту, и мысль о томъ, что станется съ его дѣтьми, когда онъ умретъ, подтачиваютъ его силы. Дѣло въ томъ, что его семья уже получила увѣдомленіе, что она должна покинуть свое жилище, ну а куда же они пойдутъ?

— Ахъ, такъ это и есть выселеніе фермеровъ? — воскликнула я.

— Да, да. И еслибъ вы знали, какъ это ужасно!

— Развѣ нельзя помѣшать этому? Вѣдь ихъ выгоняютъ изъ ихъ жилищъ, этихъ фермеровъ?

— Да, ихъ выгоняютъ прямо на улицу, если они не заплатили въ срокъ аренды. Но какъ помѣшать этому? Развѣ, если кто нибудь заплатитъ за нихъ?

— У меня много денегъ, — сказала я. Ахъ, еслибъ я могла получить ихъ въ свои руки, я бы знала что дѣлать!

— Да, и ваши деньги перешли бы въ карманъ сэра Руперта. Онъ и такъ, вѣдь, очень богатъ. Но это не мѣшаетъ ему выгонять бѣдняковъ на улицу и тянуть съ нихъ послѣдніе гроши… Онъ ихъ моритъ голодомъ и отнимаетъ у нихъ послѣднее достояніе, чтобы тратить все въ Лондонѣ.

Мнѣ вспомнилось красивое, самодовольное лицо сэра Руперта и жестокое выраженіе, которое я невольно уловила въ его лицѣ, когда дѣлала съ него слѣпокъ.

— Но что же онъ станетъ дѣлать съ землей, когда выгонитъ всѣхъ фермеровъ? — спросила я.

— Что? Я не знаю. Быть можетъ онъ поселитъ вмѣсто людей скотъ, который будетъ разводить здѣсь. Но скотъ поколѣетъ; я надѣюсь, что онъ поколѣетъ, — и сэръ Рупертъ потерпитъ огромные убытки. Посмотримъ, такъ ли онъ будетъ важничать тогда!… Вы гдѣ видѣли его? — спросилъ онъ послѣ минуты молчанія.

— У мистриссъ Девоншайръ, вмѣстѣ съ Джимомъ; меня заставили вылѣпить его бюстъ и онъ очень разсердился, потому что…. потому что я невольно изобразила его жестокость. Мнѣ кажется, при взглядѣ на его лицо можно сейчасъ догадаться, что онъ дѣлаетъ что нибудь дурное….

— Вы дѣлали съ него бюстъ? Какже вы ухитрились?

— Право не знаю. Я всегда любила лѣпить изъ глины и часто дѣлала бюсты и разныя фигурки. Мнѣ такъ хотѣлось сдѣлать какую нибудь прекрасную статую, но только разумѣется не сэра Руперта. О нѣтъ! Я мечтала о другихъ изображеніяхъ и статуяхъ и видѣла ихъ въ своемъ воображеніи. Я знаю, что мнѣ надо еще много учиться, прежде чѣмъ я въ состояніи буду дѣлать такія хорошія статуи, какія бы мнѣ хотѣлось, но я не могла оставаться въ Лондонѣ безъ отца и сестры; отцу же надо было пріѣхать сюда.

— Я и не подозрѣвалъ, что дѣвочки могутъ дѣлать такія вещи. Я думалъ, что только скульпторы дѣлаютъ статуи.

— Ну что-жъ, я могла бы сдѣлаться скульпторомъ и мнѣ очень этого хотѣлось.

— Такъ отчего же вы не остались въ Лондонѣ?

— Я вамъ говорю: не могла оставаться безъ отца и Маргариты; мнѣ хотѣлось жить съ ними. И я бросила художественную школу, которую посѣщала, и уѣхала съ ними. Теперь отецъ занимается науками со мною и Маргаритой и я очень счастлива. Какъ бы мнѣ хотѣлось, Пирсъ, чтобы и васъ училъ мой отецъ, вмѣстѣ съ нами.

Пирсъ покраснѣлъ до корня волосъ.

— Кто вамъ сказалъ, что я неучъ? — спросилъ онъ, пытливо взглянувъ на меня. — Но положимъ, это правда. Я долженъ былъ бы находиться въ школѣ, вмѣстѣ съ Джимомъ. Но, вы видите, меня оставили тутъ. Все, что я могу сдѣлать, это читать книги изъ библіотеки сэра Руперта, такъ что, конечно, я не буду такимъ невѣждой, какъ онъ думаетъ. Все-таки, я не буду знать очень многаго, что долженъ былъ бы знать. Но что подѣлаешь.

— Отецъ знаетъ такъ много! — воскликнула я и тутъ же во время спохватилась, что отецъ не уполномочивалъ меня приглашать Пирса къ нему въ качествѣ ученика. Но Пирсъ словно угадалъ мою мысль.

— Вашъ отецъ не захочетъ учить меня и воспитывать вмѣстѣ съ вами, — сказалъ онъ не то грустно, не то насмѣшливо. Онъ наслушался обо мнѣ разныхъ ужасовъ. Онъ считаетъ меня босоногимъ, оборваннымъ бродягой, который годенъ лишь на то, чтобъ остановить взбѣсившуюся лошадь, но никакъ не на то, чтобъ сидѣть въ гостиной…. И этимъ я обязанъ сэру Руперту. Что же мнѣ остается дѣлать? Я иду къ такимъ же несчастнымъ, какъ я самъ, и чѣмъ больше я сближаюсь съ бѣднымъ людомъ, тѣмъ болѣе вооружаю противъ себя другихъ…

— Пойдемъ домой. Пора завтракать, — сказала я, чтобы прервать этотъ непріятный разговоръ. — Гонора и мистриссъ Беркъ навѣрное уже сокрушаются о нашей участи; притомъ же я думаю, что вы должны быть очень голодны.

— Я, дѣйствительно, голоденъ, да и вы вѣрно тоже. Надѣюсь, мистриссъ Беркъ приготовила вамъ приличный завтракъ. Хорошо ли вы бѣгаете? Мы могли бы сбѣжать внизъ по этой крутой тропинкѣ къ самому парку. Возьмите меня за руку, я не дамъ вамъ упасть.

Мы взялись за руки и сбѣжали внизъ прямо къ калиткѣ Гленнамурка.

— Вотъ я привела къ вамъ Пирса, — закричала я старухѣ, которая отворила намъ дверь и съ удивленіемъ смотрѣла на насъ. — Онъ страшно голоденъ и я также. Я надѣюсь, вы дадите намъ позавтракать.

— Хорошо, хорошо, моя золотая дѣвочка! — воскликнула старая мистриссъ Беркъ. — Я ужъ постараюсь найти для васъ что нибудь поѣсть, сокровище мое. И какъ это вы ухитрились поймать мистера Пирса?… Быть можетъ, мистеръ Пирсъ, вы не откажитесь пойти поискать, нѣтъ ли на сѣновалѣ только что снесенныхъ яичекъ! Я бы вамъ приготовила славную яичницу.

Намъ только этого и нужно было. Мы снова взялись за руки и побѣжали. Весело смѣясь, мы полѣзли на сѣновалъ. Послѣ долгихъ исканій, намъ удалось найти три яичка, которымъ мы такъ обрадовались, какъ будто мы нашли золото. Но мы продолжали болтать и не сходили внизъ, пока не услышали голосъ мистриссъ Беркъ говорившей:

— Гонора, не можете ли вы крикнуть дѣтямъ, чтобы они шли скорѣе сюда, все равно съ яйцами или безъ яицъ; жаркое пережарится и весь завтракъ испортится; чай ужъ давно готовъ.

Эти слова напомнили намъ, что мы голодны. Мы такъ поторопились спуститься, что чуть-чуть не разбили яицъ. Въ маленькой комнатѣ, гдѣ хранились рыболовныя принадлежности, горѣлъ въ каминѣ яркій огонь и Гонора накрывала на столъ, стараясь придать насколько возможно болѣе приличный видъ этой импровизированной столовой. Маргарита, только что собиравшаяся откусить кусокъ печенья, вскочила съ своего мѣста, какъ только увидала Пирса.

— Гдѣ ты нашла его? — спросила она, съ забавнымъ любопытствомъ разглядывая Пирса. — Говорятъ, онъ совсѣмъ сталъ дикаремъ….

Ея слова привели въ смущеніе бѣднаго Пирса и онъ навѣрно убѣжалъ бы, если бы я не удержала его за руку. Онъ вдругъ присмирѣлъ и покорно далъ подвести себя къ столу. Но когда онъ взглянулъ на Маргариту, то его гнѣвъ и смущеніе прошли.

— Вы видите, я вымылъ руки, — сказалъ онъ, обращаясь къ ней, — надѣлъ сапоги и даже…. причесался. Чтобы вы сказали, если бы вы увидали меня такимъ, какимъ увидѣла меня она? — прибавилъ онъ, кивнувъ въ мою сторону.

— Я вовсе не хотѣла сказать… — пробормотала Маргарита съ замѣшательствомъ, но Пирсъ не далъ ей договорить.

— Ну, я знаю, что вы хотѣли сказать! — воскликнулъ онъ. — Вообразите себѣ, что я людоѣдъ, живущій въ этомъ замкѣ, куда теперь попали прекрасныя принцессы. Я думаю, что онѣ должны меня бояться… но давайте-ка лучше ѣсть. Мистриссъ Беркъ, если чай готовъ, будемъ его пить.

Мы со смѣхомъ усѣлись за столъ и завтракъ прошелъ очень весело. Всякая натянутость исчезла и къ концу его мы съ Пирсомъ были уже такими друзьями, какъ будто всю жизнь провели вмѣстѣ.

ГЛАВА XII.
Я попадаю въ затруднительное положеніе.

Мистриссъ Беркъ была въ восторгѣ, что ея «голубчикъ» — какъ она называла Пирса — развеселился. Она такъ забавно поднимала руки отъ удивленія, когда раздавался взрывъ нашего веселаго смѣха, словно никогда не слышала ничего подобнаго.

— Я думала, онъ и смѣяться-то разучился. Да это было бы не удивительно…. начала она, но ея разсужденія были прерваны сильнымъ звонкомъ, который пробудилъ эхо во всѣхъ углахъ стараго зданія и долго гудѣлъ въ воздухѣ. Мистриссъ Беркъ бросилась въ кухню, чтобы посмотрѣть, кто звонитъ такъ громко.

Мы также побѣжали къ наружнымъ дверямъ и когда ихъ отворили, то увидѣли ірехъ дѣвочекъ; одна изъ нихъ была меньше меня, другая меньше Маргариты, а третья совсѣмъ ребенокъ; она стояла, держа пальчикъ во рту, и крупныя капли слезъ еще висѣли у нея на рѣсницахъ.

— Это кто изъ васъ произвелъ такой шумъ? — спросилъ Пирсъ.

— Извините, мистеръ Пирсъ, — сказала старшая дѣвочка. — Это я подняла Нонни къ звонку и вотъ она потянула его. Но право, мистеръ Пирсъ, я не ожидала, что колоколъ будетъ такъ сильно звонить…

Дѣвочка видимо была сконфужена и старалась оправдаться.

— Сейчасъ устроимъ судъ и рѣшимъ, кто виноватъ, колоколъ или Нонни, — замѣтилъ важно Пирсъ. Онъ поднялъ малютку на руки и спросилъ: — ну, Нонни, говори, кто звонилъ, ты или колоколъ?

— Ко… ло-колъ, — пролепетала малютка.

— Значитъ, колоколъ виноватъ, — объявилъ Пирсъ. Мы его накажемъ. Мистриссъ Беркъ, не осталось ли тамъ кусочка печенья? Угостимъ- Нонни…. Скажите же мнѣ теперь, что привело васъ сюда всѣхъ троихъ, такъ рано утромъ? — спросилъ онъ, обращаясь къ старшей дѣвочкѣ.

— Простите мистеръ Пирсъ. Меня послала мать.. Знаете, эти люди уже явились…. чтобы выгнать всѣхъ насъ. Мы получили повѣстки.

Пирсъ поставилъ Нонни на полъ. Онъ выпрямился и глаза его сверкнули гнѣвомъ.

— Начинается! Пришло вмѣстѣ съ бурей! — воскликнулъ онъ. — Ну, а что думаетъ ваша мать; развѣ я могу помѣшать этому?

— Я не знаю, сэръ, — отвѣчала дѣвочка, потупивъ глаза. Она была худая и блѣдная. Ея костюмъ состоялъ изъ короткой красной фланелевой юбки и полинявшей ситцевой кофты, такой же полинявшій бумажный платокъ спустился у нея съ головы. Обуви у нея не было, также какъ и у ея сестеръ. Но, несмотря на этотъ убогій костюмъ, въ наружности ея было что то особенно трогательное и привлекательное, когда она стояла съ потупленнымъ взоромъ и держала за руку свою младшую сестренку.

— Чтожъ мы будемъ дѣлать, Пастинъ? — спросилъ ее Пирсъ.

— Я не знаю сэръ, — повторила дѣвочка. — Мы проѣли всѣ деньги, присланныя Мери изъ Америки, — прибавила она съ виноватымъ видомъ. — Надо было этими деньгами заплатить аренду, но мы не могли, мистеръ Пирсъ, никакъ не могли меньше ѣсть!

— Я думаю, что вы съ самаго рожденія не доѣдали, — замѣтилъ Пирсъ угрюмо. — Но еслибъ вы даже совсѣмъ отучили себя отъ пищи, то все же это ни къ чему бы не повело.

Пастина ничего не отвѣтила и только крутила кончикъ своей кофты.

— Ну, чтожъ, Пастина, я пойду съ вами въ селеніе и помогу пронести Нонни по камнямъ, хотя, быть можетъ, это единственное, въ чемъ я могу вамъ помочь, — сказалъ Пирсъ.

Онъ нахлобучилъ фуражку и протянулъ намъ руку на прощаніе.

— Я пойду съ ними, — сказала я Гонорѣ, которая крѣпко держала Маргариту за руку. Ей кажется было все равно, что я буду дѣлать, такъ какъ она заботилась только о Маргаритѣ, и поэтому я могла отправляться куда хотѣла.

Мы вышли всѣ вмѣстѣ. Впереди шелъ Пирсъ и несъ на рукахъ Нонни, а за нимъ шла Пастина рядомъ со мною и своею сестренкой. На этотъ разъ мы не пошли по той тропинкѣ, по которой я взбиралась утромъ. Пирсъ направился черезъ темный густой запущенный паркъ, гдѣ насъ оглушили крики грачей.

— Мнѣ кажется они тоже голодны, — замѣтила Пастина — оттого они такъ и кричатъ.

Мнѣ тогда и въ голову не приходило, что я поступаю дурно и что я не имѣла права дѣйствовать по своему произволу. Когда мы вышли изъ парка и стали пробираться по болоту, перепрыгивая черезъ лужи, то я совсѣмъ не думала о томъ, что отецъ дожидается насъ дома. Я шла туда, куда меня влекло чувство глубокаго состраданія, и когда мы стали карабкаться по скаламъ, во мнѣ внезапно проснулись бродяжническіе инстинкты моего дѣтства. Тутъ среди горъ и среди бѣдняковъ, голодныхъ и несчастныхъ, я почувствовала себя точно на своей родинѣ; мнѣ казалось, что между мною и этими бѣдняками существуетъ родственная связь, что они меня понимаютъ и я ихъ понимаю.

Послѣ довольно долгаго и утомительнаго лазанія по скаламъ, мы вдругъ увидали въ просвѣтѣ между скалъ деревню Гленмалоркъ, домики которой были разсѣяны между скалистыми холмами неправильной формы. По срединѣ протекалъ небольшой потокъ. Скалы и откосы были словно окутаны разноцвѣтной дымкой, мѣстами окрашенной въ ярко-красный или оранжевый цвѣтъ и окаймленной нѣжными зеленоватыми полосами.

Дома были выстроены изъ камня и покрыты соломой. Они были разсѣяны вездѣ, гдѣ только въ этой безплодной мѣстности виднѣлся хотя бы клочекъ зеленѣющаго поля.

— Вотъ и Гленмалоркъ, — сказалъ Пирсъ. — Тамъ въ долинѣ находится около ста домовъ. Всѣ они выстроены руками бѣдняковъ, которые живутъ въ нихъ. И вотъ теперь ихъ оттуда выгоняютъ!

Мы пошли дальше и очутились передъ маленькою каменною хижиной, потемнѣвшая соломенная крыша которой совсѣмъ нависла и покривилась.

— Бѣдность, голодъ и грязь, — сказалъ тихо Пирсъ, когда мы стали пробираться по камнямъ, разбросаннымъ въ лужѣ, очевидно съ цѣлью облегчить переходъ.

— Но почему же они живутъ въ такой грязи? — спросила я Пирса.

— Чистота стоитъ дорого въ Гленмалоркѣ, — отвѣчалъ онъ; — знаешь ли, во что бы обошлось бѣднымъ жителямъ устройство стоковъ и мощеніе улицъ? На это не хватило бы даже тѣхъ денегъ, которыя имъ присылаютъ изъ Америки или Австраліи ихъ родственники, отправившіеся туда, чтобы попытать счастья.

Мы уже подходили къ хижинѣ, гдѣ жила мать Пастины, и разговоръ прекратился. Насъ встрѣтила страшно исхудалая женщина съ выраженіемъ страданія на лицѣ. Она поздоровалась съ нами и тотчасъ же принялась ласкать своихъ дѣвочекъ, какъ только умѣютъ ласкать матери. Я посмотрѣла кругомъ и опять вспомнила свое дѣтство и убогую хижину въ Альпахъ. Чѣмъ то роднымъ повѣяло на меня отъ этой жалкой обстановки и я почувствовала себя здѣсь гораздо больше дома, чѣмъ въ богато убранной гостиной мистриссъ Девоншайръ.

— Плохія вѣсти, мистриссъ Ганлонъ, — сказалъ Пирсъ.

Мистриссъ Ганлонъ взглянула на него своими большими черными глазами и грустно покачала головой.

— Да, на этотъ разъ мы очутились на большой дорогѣ, въ этомъ не можетъ быть сомнѣнія. — Она откашлялась, чтобы прочистить голосъ, который у нея хрипѣлъ, и продолжала. — Повѣстки были получены сегодня утромъ всѣми сразу. Одинъ и тотъ же вихрь снесетъ насъ всѣхъ… Да, тутъ черезъ нѣсколько дней будутъ хозяйничать дикія птицы. Куда мы преклонимъ свои головы, что ожидаетъ насъ? — я не знаю. Рабочіе дома переполнены и не могутъ вмѣстить насъ всѣхъ, а сэръ Рупертъ, конечно, не допуститъ, чтобы мы умерли тутъ на его землѣ, вѣдь ему тогда пришлось бы хоронить насъ….

— Это ужасно!.. Скажите, сколько семействъ подлежитъ изгнанію?

— Пятьдесятъ семействъ и всего около трехсотъ человѣкъ. О, мистеръ Пирсъ, я такъ старалась сберечь деньги для уплаты аренды сэру Руперту. Я морила дѣтей голодомъ, чтобы имѣть возможность откормить свиней… для сэра Руперта! И все-таки это не помогло. Бѣдняга Томъ присылалъ намъ все, что зарабатывалъ въ Англіи, но этого оказывалось мало; теперь мы очутились безъ крыши надъ головами. Земля тутъ плохая; все только скалы! Откуда же намъ добыть средствъ, чтобы платить то, что отъ насъ требуютъ? Мы и такъ голодаемъ до послѣдней возможности…

У нея оборвался голосъ и слезы брызнули изъ глазъ. Концомъ передника она вытерла ихъ. Вдругъ старуха, лежавшая въ углу на соломѣ, приподнялась и, облокотившись на локоть, повернула къ намъ свое изможденное старческое лицо.

— О дорогіе! — проговорила она дрожащимъ разбитымъ голосомъ. — Помолитесь, чтобы я умерла раньше чѣмъ меня вышвырнутъ на дорогу, гдѣ я должна буду лежать какъ старое, никуда негодное полѣно и ждать смерти!

Пирсъ подошелъ къ старухѣ и присѣлъ возлѣ нея на табуреткѣ; взявъ ея изсохшую руку и ласково поглаживая ее въ своихъ рукахъ, онъ началъ утѣшать больную старуху. Дѣти столпились около него и на ихъ личикахъ выражался испугъ, а въ глазахъ были слезы.

Я тоже чувствовала, что у меня слезы подступаютъ къ глазамъ, и поэтому обрадовалась, когда Пирсъ поднялся, чтобы итти. Я пошла вслѣдъ за нимъ, хотя онъ повидимому совершенно забылъ о моемъ существованіи, до такой степени онъ былъ поглощенъ своими мыслями. Онъ сталъ взбираться по очень крутой тропинкѣ и мнѣ было бы трудно за нимъ слѣдовать, еслибъ я не привыкла лазить по горамъ. Но вдругъ въ одномъ мѣстѣ, гдѣ было особенно трудно карабкаться по камнямъ, онъ вспомнилъ обо мнѣ и тотчасъ же обернулся, протягивая мнѣ руку для помощи. Однако я видѣла, что онъ думаетъ только о томъ, какъ бы поскорѣе добраться до мѣста.

Слѣдующій домъ, къ которому мы подошли, былъ гораздо больше того, гдѣ жила мать Пастины, но обстановка была такая же убогая. Въ дверяхъ стоялъ сѣдой какъ лунь старикъ со строгимъ, полнымъ рѣшимости, лицомъ. Онъ былъ бѣдно, но чисто одѣтъ. Завидя насъ, онъ сдѣлалъ намъ навстрѣчу нѣсколько шаговъ, опираясь на палку.

— Ну что жъ, Дэнъ? — спросилъ Пирсъ.

— Ничего — отвѣчалъ старикъ, очевидно понявъ, что подразумѣвалъ Пирсъ. — Я твердо рѣшилъ остаться здѣсь.

— Вы уплатили аренду?

— Я собралъ все, что только могъ собрать и, по моему, это даже превышаетъ стоимость фермы! Я предлагалъ управляющему все, что имѣю, но повидимому сэръ Рупертъ твердо рѣшилъ всѣхъ насъ прогнать; онъ ошибается, я не выйду изъ этого дома.

— Что же вы будете дѣлать?

— Я думаю объ этомъ все время, но еще не знаю, что буду дѣлать.

— Но не дѣлайте ничего, пока я не переговорю съ управляющимъ Стаунтономъ.

Старикъ горько засмѣялся.

— Дитя! сказалъ онъ. — Развѣ что нибудь можетъ растрогать этихъ кровожадныхъ людей? И откуда у васъ взялось такое сердце, мистеръ Пирсъ? Вы не похожи на Кирвановъ; у тѣхъ, вѣдь, сердца нѣтъ!

Пирсъ ничего не отвѣтилъ на это. Онъ прошелъ въ домъ, гдѣ у окна въ соломенномъ креслѣ сидѣла старушка, такая чистенькая на видъ. Голова у нея слегка дрожала и повидимому ей стоило большихъ усилій сказать намъ привѣтствіе, но она и не пыталась подняться съ кресла когда мы вошли.

— Неужели вы думаете, что я допущу, чтобы ее бросили въ богадѣльню, въ нищенскій пріютъ? Вы полагаете, что я допущу, чтобы меня лишили крова послѣ того, какъ я всю жизнь свою честно работалъ?

У старика глаза сверкнули гнѣвомъ изъ подъ густыхъ нависшихъ сѣдыхъ бровей, когда онъ это говорилъ, и я подумала, что онъ, дѣйствительно, сдѣлаетъ такъ, какъ говоритъ.

Распрощавшись съ нимъ, мы посѣтили еще нѣсколько бѣдныхъ хижинъ. Вездѣ мы находили стариковъ и дѣтей. Въ большинствѣ случаевъ оказывалось, что наиболѣе здоровые члены семьи уѣхали «за море», чтобы тамъ заработать кое что, такъ какъ изъ скалистой почвы здѣшнихъ мѣстъ трудно было добыть что нибудь на пропитаніе. Появленіе Пирса вездѣ производило такое впечатлѣніе, какъ будто онъ являлся ангеломъ-спасителемъ, хотя и трудно было надѣяться, чтобы его вмѣшательство могло что нибудь сдѣлать. Мы съ нимъ цѣлый день обходили долину Гленмалоркъ, переходя изъ одной хижины въ другую, и вездѣ видѣли однѣ и тѣ же картины и слышали одинъ и тотъ же печальный разсказъ о горькой судьбѣ, горѣ и лишеніяхъ. Когда солнце начало склоняться къ западу, мы вышли къ противоположному концу отъ того мѣста, гдѣ спустились въ долину, и тутъ только я вспомнила, что приближается вечеръ и что я нахожусь очень далеко отъ дома.

Пирсъ почти не разговаривалъ со мною во время нашей печальной прогулки. Когда мы остановились, чтобы въ послѣдній разъ взглянуть на долину, освѣщенную заходящимъ солнцемъ, которое позолотило своими лучами верхушки холмовъ и окрасило въ пурпуровый цвѣтъ зеленую долину, то я замѣтила, что Пирсъ былъ смертельно блѣденъ. Онъ долго стоялъ и смотрѣлъ внизъ, не говоря ни слова, потомъ вдругъ сѣлъ на камень и, закрывъ лицо руками, зарыдалъ какъ дитя.

Мнѣ стало такъ жалко Пирса и всѣхъ тѣхъ людей, которыхъ я видѣла, что я тоже начала плакать, но тутъ мнѣ пришло въ голову, что Пирсъ вспомнитъ о моемъ присутствіи и будетъ недоволенъ, что я видѣла его слезы. Вѣдь мальчики не любятъ, чтобы дѣвочки видѣли ихъ плачущими! Они, вѣдь, всегда говорятъ, что дѣвочки — плаксы и смѣются надъ ихъ плаксивостью. Мнѣ такъ не хотѣлось доставлять Пирсу хоть бы малѣйшую непріятность, что я рѣшила спуститься потихоньку внизъ къ рѣкѣ и сдѣлать видъ, что я ничего не замѣчаю.

Я начала собирать цвѣты на берегу рѣки и когда, спустя нѣкоторое время, я рискнула взглянуть назадъ, то увидѣла, что Пирсъ всталъ и высматриваетъ меня. Я окликнула его.

— Ахъ, Джіанетта! — воскликнулъ онъ. — Мнѣ совѣстно, что я повелъ васъ туда! Чего только вы не насмотрѣлись!

— Я рада, что видѣла все это, — возразила я. — Вамъ нечего сожалѣть объ этомъ. А теперь покажите мнѣ дорогу и я побѣгу домой.

Хотя онъ и не вспоминалъ обо мнѣ весь день, занятый своими мыслями, но теперь сталъ заботливо помогать мнѣ взбираться по камнямъ въ трудныхъ мѣстахъ. Мы шли очень быстро, ни разу не отдыхая, и я очень обрадовалась, когда, наконецъ, послѣ долгихъ странствованій, онъ показалъ мнѣ внизу, у подножія холма, домъ моего отца; мнѣ оставалось только спуститься по тропинкѣ, чтобы очутиться тамъ. Пирсъ хотѣлъ проводить меня до самыхъ дверей дома, но я не позволила. Ему предстоялъ еще длинный путь домой, а онъ и такъ очень усталъ послѣ своихъ странствованій. Притомъ же я опасалась, что мой отецъ неласково встрѣтитъ его. Я вдругъ поняла, что вела себя совсѣмъ не такъ, какъ слѣдуетъ, и рѣшительно не знала какъ оправдаться передъ отцомъ. Я знала только одно, что я ни за что не позволила бы бранить Пирса.

Я тихо шла, опустивъ голову, по аллеѣ, ведущей къ дверямъ дома, чувствуя себя страшно виноватой и не зная, какъ я буду говорить съ отцомъ. Вдругъ я увидѣла отца передъ собой. Достаточно было одного взгляда на его лицо, чтобы понять, что онъ былъ очень разгнѣванъ. Я остановилась въ нѣсколькихъ шагахъ отъ него и проговорила умоляющимъ голосомъ:

— О, отецъ! не бей меня! Я знаю, я виновата. Дядя прибилъ бы меня за это очень сильно, но ты не такой, какъ онъ! Я разскажу тебѣ все, что я видѣла и что узнала. Отецъ, я убѣдилась, что Пирсъ хорошій, очень хорошій мальчикъ!

По лицу отца пробѣжала точно судорога, но взглядъ его смягчился.

— Хорошій мальчикъ! — воскликнулъ онъ. — Уводитъ тебя безъ спросу, неизвѣстно куда, на цѣлый день и заставляетъ прогуливаться съ нимъ по его любимымъ трущобамъ.

— Онъ не уводилъ меня, — возразила я. — Онъ даже не смотрѣлъ, иду ли я за нимъ или нѣтъ. Я пошла потому, что мнѣ самой хотѣлось… Отецъ, какъ ты думаешь, вѣдь Господь долженъ наказать сэра Руперта?

— Я не судья ему, — замѣтилъ отецъ сурово.

— Развѣ ты выгонялъ когда-нибудь бѣдняковъ на улицу?

— Я не выгонялъ никого, Джіанетта. Да и не могъ бы сдѣлать этого. По счастью мой отецъ оставилъ мнѣ слишкомъ мало земли и я не могу отдавать ее въ аренду.

— О, какъ я рада! Милый папа. Какъ я рада!

Я бросилась къ нему на шею, совершенно забывъ, что я нахожусь въ немилости. Но отецъ уже смягчился. Онъ обнялъ меня, говоря: «моя бѣдная, непослушная дикарка»!

Я залилась слезами.

— Теперь накажи меня, накажи! — говорила я, захлебываясь отъ рыданій. — Пусть я останусь безъ ужина! Поставь меня въ уголъ, сдѣлай со мною все, что тебѣ угодно, только не будь недобрымъ къ Пирсу!…

ГЛАВА XIII.
Пирсъ объявляетъ войну.

Вечеромъ я разсказала отцу всю исторію своихъ дневныхъ похожденій. Я сидѣла возлѣ него, рядомъ съ Маргаритой, въ его рабочей комнатѣ, послѣ ужина, съѣденнаго мною съ большимъ аппетитомъ. Вѣдь я цѣлый день ничего не ѣла и была очень голодна!

Мой разсказъ, повидимому, произвелъ сильное впечатлѣніе на отца.

— Я повидаюсь съ повѣреннымъ сэра Руперта, но боюсь, что это принесетъ мало пользы, — сказалъ онъ. — Ну, а что касается Пирса, то я позову его сюда и поговорю съ нимъ. Я приглашу его къ обѣду.

— Онъ будетъ пожалуй стѣсняться, замѣтила я. — Онъ, вѣдь, такъ плохо одѣтъ-. Лучше будетъ, если мы его пригласимъ пить чай со мною и Маргаритой. А потомъ послѣ; чая мы можемъ придти сюда и ты съ нимъ поговоришь.

— Хорошо, — сказалъ отецъ, улыбаясь. — Устраивайтесь какъ знаете.

На другой день, за завтракомъ, отецъ сказалъ намъ, что онъ поѣдетъ въ Глейнъ, ближайшій базарный городокъ, и повидается тамъ съ довѣреннымъ сэра Руперта; если мы хотимъ, то онъ возьметъ насъ съ собой, по дорогѣ мы можемъ заѣхать въ Гленнамуркъ и сказать слова два Пирсу.

Нечего и говоритъ, что мы были въ восторгѣ отъ этого предложенія и скоро мы катили по солнечной дорогѣ, съ нетерпѣніемъ ожидая, когда, наконецъ, покажется мрачное зданіе Гленнамурка и его паркъ.

Мистриссъ Беркъ стояла на порогѣ дома и съ удивленіемъ смотрѣла на насъ. Гости, спрашивавшіе мистера Пирса, представляли небывалое являніе въ Гленнамуркѣ.

— О! его давно нѣтъ — сказала она. — Онъ куда то ушелъ, можетъ быть въ горы, а можетъ быть забрался съ книгой на крышу. Онъ любитъ тамъ читать. Она отправилась отыскивать Пирса; въ ожиданіи ея возвращенія мы съ Маргаритой съ любопытствомъ разглядывали пустынныя парадныя комнаты, въ которыхъ все говорило объ упадкѣ и запустѣніи. Эти комнаты всегда были закрыты и никто не входилъ туда На всемъ лежалъ густой слой пыли, ясно доказывавшей что никому эти комнаты не нужны, и только со стѣнъ смотрѣли старинные, потемнѣвшіе фамильные портреты, безмолвные свидѣтели давно минувшихъ временъ.

Наконецъ явился Пирсъ. Онъ имѣлъ смущенный видъ и явно былъ недоволенъ, что его позвали.

— Что вамъ угодно, мистеръ Фицъ Джеральдъ? — спросилъ онъ, поклонившись отцу. — Могу я чѣмъ ни будь служить вамъ?

— Да, Пирсъ, — сказалъ отецъ ласково. — Перестань дичиться и разскажи мнѣ все, что тебѣ извѣстно о выселеніи ирландцевъ.

Выраженіе лица Пирса сразу измѣнилось. Онъ взглянулъ на отца блестящими глазами.

— Что-жъ о нихъ говорить! — воскликнулъ онъ. — Выгоняютъ людей на улицу и только… — Видите ли, — прибавилъ онъ, понизивъ нѣсколько тонъ — я не могу говорить объ этомъ хладнокровно. Сэръ Рупертъ позаботился о томъ, чтобы я не былъ джентльменомъ, ну вотъ я и не могу теперь сочувствовать ему, а сочувствую тѣмъ людямъ, которыхъ онъ выгоняетъ изъ ихъ жилищъ!

— Какъ тебѣ не стыдно, Пирсъ! Чтожъ ты думаешь, что джентльменъ не можетъ быть добрымъ и сострадательнымъ и непремѣнно долженъ быть высокомѣрнымъ?

— Я другихъ не видалъ, — замѣтилъ Пирсъ упрямо.

— Мнѣ очень жаль тебя въ такомъ случаѣ. Что это у тебя за книга? — спросилъ отецъ, указывая на томъ, который Пирсъ держалъ въ рукахъ.

— Это книга о войнѣ. Она принадлежала моему отцу; онъ, вѣдь, былъ военнымъ.

— Чѣмъ же тебя могла заинтересовать книга о военномъ искусствѣ?

— Я хочу научиться по ней, какъ вести войну. Мы объявимъ войну въ Гленнамуркѣ и завоюемъ себѣ право жить. Всѣ народы поступали такъ, когда ихъ притѣсняли завоеватели, — объявилъ онъ, смѣло глядя въ глаза отцу.

— Это безуміе, голубчикъ, и притомъ опасное безуміе. Если бы ты былъ болѣе образованъ, ты бы понялъ это.

Пирсъ покраснѣлъ какъ макъ при намекѣ отца на его необразованность и гнѣвно воскликнулъ:

— Тотъ самый человѣкъ, который лишаетъ людей крова, лишилъ и меня образованія. Поэтому-то я и сочувствую такъ этимъ несчастнымъ людямъ.

Отецъ понялъ, что онъ задѣлъ чувствительное мѣсто въ душѣ мальчика и, желая смягчить впечатлѣніе, ласково замѣтилъ:

— Ты такъ много читалъ, Пирсъ, что должно быть все таки пополнилъ недостатокъ своего образованія. Ну, мы объ этомъ еще поговоримъ. Приходи къ намъ завтра вечеромъ.

— Да, Пирсъ, приходи завтра къ намъ пить чай, — сказала Маргарита.

Я замѣтила, что Пирсъ украдкой взглянулъ на свои рваные сапоги, и поспѣшно прибавила:

— Чай будемъ пить въ нашей дѣтской. Приходи къ намъ, пожалуйста, Пирсъ. Мы покажемъ тебѣ много интереснаго, а потомъ ты пойдешь гулять съ отцомъ въ садъ.

Я старалась говорить съ Пирсомъ какъ можно болѣе убѣдительнымъ и товарищескимъ тономъ, чтобы побѣдить его нерѣшительность и боязнь.

— Я постараюсь придти, — сказалъ, наконецъ, Пирсъ, — но если не приду, то вы не должны сердиться.

— Ты придешь, конечно, если только не предпочтешь провести вечеръ надъ изученіемъ военной тактики, не такъ ли, Пирсъ? — замѣтилъ отецъ.

Пирсъ опять покраснѣлъ, но ласковое обращеніе все таки взяло верхъ надъ его упрямствомъ. Онъ посмотрѣлъ на отца и сказалъ:

— О, мистеръ Фицъ Джеральдъ, если бъ вы только знали, что у меня происходитъ на душѣ!

— Я догадываюсь объ этомъ, дружокъ. Но не надо давать волю своему раздраженію. Ты можешь надѣлать такихъ вещей, за которыя тебѣ потомъ придется расплачиваться дорогой цѣной. Приходи же и мы обо всемъ поговоримъ. А теперь прощай. Я ѣду въ Глейнъ, чтобы повидаться съ Стаунтономъ и переговорить съ нимъ.

— Это безполезно, мистеръ Фицъ Джеральдъ. Это не человѣкъ, а камень.

— Возможно, что онъ ничего не можетъ самъ рѣшать.

— Наша экономка приготовляетъ такіе славные горячіе пирожки, и она дастъ намъ жирныхъ цыплятъ и желе изъ земляники. Это такъ вкусно, — приходи-же, — сказала Маргарита, стараясь соблазнить Пирса этими лакомствами.

— Въ самомъ дѣлѣ! — воскликнулъ Пирсъ и глаза его блеснули. Очевидно, онъ давно не присутствовалъ на такомъ пирѣ; его серьезность исчезла и онъ превратился въ мальчика, который не прочь полакомиться вкусною ѣдою.

— Да, да, Пирсъ, приходи! — сказала я. — Мы будемъ вмѣстѣ пировать. Ты можешь принести съ собою книгу о войнѣ и разскажешь намъ что нибудь интересное. Вчера папа читалъ намъ, какъ здѣшнія женщины сражались въ былое время за свою независимость. Мы съ Маргаритой тоже могли бы быть хорошими солдатами, я думаю!

Пирсъ расхохотался.

— Вотъ такъ была бы война! — воскликнулъ онъ.

Мы всѣ трое начали смѣяться, глядя другъ на друга, и разстались самыми лучшими друзьями. Когда нашъ экипажъ покатился по дорогѣ, то мы привстали и послали поцѣлуй Пирсу, который стоялъ на крыльцѣ въ своей потертой курткѣ и драныхъ сапогахъ и попрежнему крѣпко сжималъ въ рукахъ свою книгу о войнѣ, глядя намъ вслѣдъ.

Мы поѣхали въ Глейнъ и отецъ переговорилъ съ Стаунтономъ, но отвѣтъ его былъ неутѣшительный.

— Я написалъ сэру Руперту, — сказалъ онъ, — и если хотите я еще разъ напишу и сообщу ему, что вы принимаете большое участіе въ этомъ дѣлѣ. Но онъ не такой человѣкъ, чтобы принимать чьи нибудь совѣты, и я знаю, что онъ рѣшилъ выселить всѣхъ отсюда.

— Я вовсе не требую, чтобы онъ обращалъ вниманіе на мои доводы, — возразилъ отецъ, — но вы можете передать ему, что даже моя маленькая дочь страшно огорчена этимъ и всѣ жалѣютъ ирландцевъ, которыхъ выселяютъ и лишаютъ такимъ образомъ крова. Кстати, былъ у васъ молодой Пирсъ Кирванъ?

— Да, это настоящій маленькій безумецъ. Онъ цѣлый часъ тутъ призывалъ на меня громы и молнію, такъ что я, наконецъ, потерялъ терпѣніе и долженъ былъ попросить его уйти. Онъ выросъ безъ всякаго призора и ему позволяли бѣгать по горамъ и проводить время какъ угодно; онъ надѣлаетъ сэру Руперту не мало хлопотъ впослѣдствіи.

— И по дѣломъ! — замѣтилъ мой отецъ строго. — Такой хорошій мальчикъ и остается безъ всякаго образованія, совершенно на произволъ судьбы. Сэръ Рупертъ самъ будетъ виноватъ, если этотъ мальчикъ погибнетъ. И это можетъ случиться, если его не спасетъ его хорошая натура.

Я замѣтила, что Стаунтонъ поглядѣлъ съ удивленіемъ на моего отца.

— Мнѣ онъ всегда казался настоящимъ молодымъ бездѣльникомъ, — сказалъ Стаунтонъ. — Я думаю, что сэръ Рупертъ вообще знаетъ, что дѣлаетъ.

— Разумѣется, но это къ дѣлу не относится. Тутъ идетъ рѣчь о томъ, согласится ли сэръ Рупертъ поступить снисходительно съ людьми, которые такъ долго жили на его землѣ. Правда ли, что онъ постоянно возвышалъ арендную плату, такъ что она теперь стала вдвое больше прежней?

— Да, это была его система. Это его земля и онъ хочетъ извлечь изъ нея какъ можно больше пользы. «Вѣдь, они раньше платили, такъ почему же теперь они не хотятъ платить?» говоритъ сэръ Рупертъ, и такъ какъ онъ терпѣть не можетъ ирландцевъ, то и рѣшилъ не давать имъ пощады, а выгнать всѣхъ.

— Приходило ли ему въ голову, что будетъ со всѣми этими людьми, когда онъ лишитъ ихъ крова?

— Нѣтъ, онъ вѣроятно объ этомъ и не задумывается. Это не его дѣло. Землю эту получили его предки въ даръ отъ Кромвеля^[1], поэтому онъ считаетъ себя вправѣ распоряжаться на ней, какъ ему вздумается.

— Однако, все таки, куда же дѣнутся эти люди?

— Это меня не касается. Я агентъ сэра Руперта и поступаю такъ, какъ онъ прикажетъ. До остального мнѣ нѣтъ дѣла; скажу вамъ откровенно, я очень радъ, что я не ирландскій ландлордъ и что у меня нѣтъ тутъ земли. Право, она тутъ доставляетъ больше хлопотъ и непріятностей, нежели пользы.

— Вы увѣрены, что всякое вмѣшательство въ это дѣло будетъ безполезно и что на сэра Руперта повліять нельзя?

— Почти увѣренъ. Но, разумѣется, я все таки напишу ему о томъ, что вы говорили и о двухъ маленькихъ барышняхъ которыя такъ горячо сочувствуютъ ирландцамъ, — прибавилъ Стаунтонъ, глядя на насъ.

Когда онъ распрощался и мы выѣхали изъ Глена, то мы съ Маргаритой долго спорили о томъ, оправдываетъ ли Стаунтонъ поступки сэра Руперта или же онъ въ душѣ осуждаетъ его и только повинуется ему находясь у него на службѣ?

ГЛАВА XIV.
Нашъ скромный гость.

На другой день мы съ Маргаритой занялись приготовленіемъ чая въ дѣтской, въ ожиданіи нашего гостя.

Мы разставили чайную посуду и тарелочки для пирожнаго и украсили столъ букетами цвѣтовъ. Затѣмъ мы съ нетерпѣніемъ стали поджидать Пирса.

Пирсъ пришелъ, когда солнце уже начало спускаться къ закату. Мы замѣтили, что онъ пріодѣлся, стараясь придать себѣ болѣе приличный видъ для предстоящаго визита.

Онъ замѣтилъ, что мы со вниманіемъ оглядываемъ его костюмъ и, разсмѣявшись, сказалъ.

— Вы видите, какъ я прифрантился? А сколько мнѣ было съ этимъ хлопотъ! Надо было починить куртку во чтобы то ни стало. Вѣдь не могъ же я явиться въ такомъ ужасномъ видѣ въ гости, да еще къ молодымъ барышнямъ, и пить съ ними чай. Но задача прежде всего состояла въ томъ, гдѣ бы раздобыть иглу и нитки. Мистриссъ Беркъ, вѣдь, не беретъ иголки въ руки. Ну и пришлось изобрѣсти способъ починки.! Я нашелъ рогожную иглу, выдернулъ нѣсколько нитокъ изъ ковра и починилъ локти на своей курткѣ. Голь на выдумки хитра!

— Каковъ молодецъ! — воскликнули мы. — Но ты напрасно такъ безпокоился. Гонора починила бы тебѣ куртку.

— Ну, а теперь поглядите на мои сапоги. Подошвы прорванной не видно, не правда ли? Я заклеилъ ее картономъ и намазалъ ваксой сапоги. Такъ какъ погода мнѣ благопріятствовала и дождя не было, то подошва моя уцѣлѣла, какъ видите. Каково!

— Ты теперь настоящій лондонскій франтъ, — объявила Маргарита и Гонора подтвердила это, входя въ комнату съ большимъ подносомъ, уставленнымъ всякими вкусными яствами.

Мы принялись угощать Пирса, который совсѣмъ пересталъ насъ стѣсняться и весело болталъ, уплетая пирожки и жэле.

— Да, насъ въ Гленнамуркѣ не кормятъ такими кушаньями, — сказалъ онъ. — Мы къ такой роскоши не привыкли! — Онъ вдругъ нахмурился, какъ будто что то вспомнилъ, и я тотчасъ же догадалась, что онъ подумалъ о голодающихъ жителяхъ Гленмалорка. Но мы употребляли всѣ усилія, чтобы развеселить его.

— Какъ хорошо тутъ у васъ! — воскликнулъ онъ. — Какъ хорошо вамъ живется въ вашихъ хорошенькихъ комнатахъ. Такъ бы и не ушелъ отсюда!

— Ты долженъ приходить къ намъ какъ можно чаще. Вѣдь у насъ нѣтъ брата и ты бы могъ замѣнить намъ его.

Пирсъ весело улыбнулся на эти слова. Мы повели его осматривать всѣ комнаты и подъ конецъ Гонора открыла комнату тетки Евы и ввела насъ туда, Пирсъ былъ въ восторгѣ.

— Вотъ еслибъ миссъ Ева вернулась сюда! — сказала Гонора. — Она бы заступилась за бѣдныхъ ирландцевъ.

Когда мы осмотрѣли всѣ комнаты, Пирсъ хотѣлъ уходить, но мы воспротивились этому.

— Подожди, Пирсъ, папа еще не кончилъ обѣдать, а вѣдь ты знаешь, что онъ желалъ съ тобою поговорить. Хочешь итти съ нами въ столовую? Онъ ожидаетъ насъ.

— Я готовъ итти съ вами куда угодно! — объявилъ онъ.

Отецъ былъ повидимому очень доволенъ, что Пирсъ постарался придать себѣ такой приличный видъ. Онъ ласково поздоровался съ нимъ, и когда мы сѣли за столъ, спросилъ его:

— Ну, а какъ насчетъ войны, Пирсъ?

— Я забылъ о ней. Вотъ онѣ заставили меня забыть о ней, — прибавилъ онъ, указывая на насъ.

Отецъ улыбнулся.

— Я говорилъ съ Стаунтономъ — сказалъ отецъ. — Онъ разсказалъ мнѣ, что уже писалъ сэру Руперту и готовъ написать ему опять.

— Мнѣ онъ этого не говорилъ! — воскликнулъ Пирсъ.

— Вотъ видишь, спокойный и хладнокровный разговоръ бываетъ лучше всякихъ угрозъ войны.

— Разумѣется. Въ особенности, если говоритъ какой нибудь уважаемый джентельменъ, а не такой оборванецъ, какъ я… Но какъ вы думаете, есть какая нибудь надежда, что сэръ Рупертъ пожалѣетъ людей въ Гленмалоркѣ?

— Не знаю, можетъ быть. Во всякомъ случаѣ, мы должны теперь дѣйствовать съ осторожностью и подождать результатовъ письма. О войнѣ надо позабыть, не такъ ли Пирсъ?

Въ эту минуту Пирсъ готовъ былъ позабыть о ней. Онъ снова сдѣлался веселымъ, беззаботнымъ мальчикомъ. Мы гуляли по саду, бѣгали, рѣзвились и Пирсъ не отставалъ отъ насъ.

Съ этого дня началась наша дружба и Пирсъ часто приходилъ къ намъ. Отецъ занимался съ нимъ латинскимъ языкомъ, потомъ онъ гулялъ съ нами въ саду и мы радовались, видя его веселымъ и счастливымъ.

Стаунтонъ увѣдомилъ отца, что сэръ Рупертъ согласился отсрочить выселеніе своихъ фермеровъ на время и всѣ мы успокоились. Гуляя, мы съ Пирсомъ строили разные планы, какъ улучшить положеніе жителей Гленмалорка и сдѣлать ихъ болѣе счастливыми.

Отецъ позволилъ намъ взять Пастину въ домъ, на подмогу къ Гонорѣ, которая собиралась сдѣлать изъ нея прекрасную горничную, научить ее шить, гладить и т. д. Иногда къ намъ приходили въ гости маленькая Нонни и ея сестра Бриджетъ и мы угощали ихъ.

Отецъ не только не запрещалъ намъ, но даже поощрялъ насъ ходить почаще въ деревню. Ирландцы сначала не довѣряли нашей дружбѣ, но затѣмъ у насъ установились такія же добрыя отношенія, какія существовали между ними и Пирсомъ.

Съ разрѣшенія отца мы пригласили гостить къ намъ Руѳь и Тильду Баррингтонъ, которыя ни разу въ жизни не выѣзжали изъ Лондона, за исключеніемъ короткихъ посѣщеній къ мистриссъ Девоншайръ. Разумѣется, дѣвочки были въ восторгѣ отъ нашего приглашенія и радовались предстоящему путешествію по морю и по горамъ.

Мы не сказали Пирсу, когда онѣ пріѣдутъ, такъ какъ боялись, что онъ испугается пріѣзда лондонскихъ барышень и перестанетъ къ намъ ходить. И вотъ, однажды, когда онъ пришелъ какъ обыкновенно къ чаю, онъ увидалъ Руѳь и Тильду, которыя хлопотали за чайнымъ столомъ. Меня и Маргариты не было въ комнатѣ. Потомъ Пирсъ разсказывалъ намъ, что онъ остолбенѣлъ въ дверяхъ и порывался было бѣжать, какъ можно скорѣе въ Гленмалоркъ. Хорошо, что мы подошли во время и перехватили его! Однако онъ скоро подружился съ нашими гостями и мы впятеромъ прекрасно проводили время.

Однажды Тильда сказала намъ:

— Какъ вы думаете, не устроить ли намъ пикникъ для дѣтей Гленмалорка?

— А, въ самомъ дѣлѣ! — воскликнули мы. Мысль эта привела насъ въ восторгъ и мы немедленно приступили къ приготовленіямъ, такъ какъ приближалась осень и надо было пользоваться послѣдними хорошими днями.

Въ назначенный день мы всѣ отправились въ экипажѣ вмѣстѣ съ Гонорой, а за нами ѣхала повозка со всякою провизіей и палаткой. Выбравъ мѣсто, откуда открывался чудный видъ на долину, мы разбили палатку, потомъ развели костеръ и подвѣсили надъ нимъ котелокъ съ водой, точь въ точь какъ въ цыганскомъ таборѣ. Вскорѣ пришли и наши гости, босоногіе мальчики и дѣвочки всѣхъ возрастовъ. Смѣхъ и веселье раздавались въ долинѣ и пиръ вышелъ на славу. Намъ доставляло величайшее удовольствіе угощать всѣхъ этихъ ребятишекъ, но мы набрали такъ много всякой провизіи, что могли напослѣдокъ устроить угощеніе и для взрослыхъ. Сначала эти люди какъ будто стыдились принять наше приглашеніе и не хотѣли итти на нашъ зовъ, но Пирсъ уговорилъ ихъ, и тогда старики и молодые, отцы и матери, застѣнчиво заняли мѣста около своихъ ребятъ, личики которыхъ раскраснѣлись отъ удовольствія. Мы хозяйничали и Пирсъ помогалъ намъ угощать старшихъ чаемъ и всякими вкусными яствами. Когда наши гости насытились, мужчины отошли нѣсколько поодаль и, усѣвшись на скалѣ, закурили трубки, потомъ затянули свои любимыя пѣсни. Когда они запѣли плясовую пѣсню, дѣти принялись танцовать и вскорѣ къ нимъ присоединились взрослые. Началось такое веселье, какого, вѣроятно, давно не бывало здѣсь и, казалось, всѣ на время забыли о грозящемъ имъ изгнаніи. И тутъ въ первый разъ я подумала о томъ, что хорошо быть богатой, такъ какъ это даетъ возможность доставлять радость людямъ, дѣлать ихъ счастливыми, хоть на время. Я припомнила всѣ наши планы какъ устроить судьбу обитателей Гленмалорка, которые мы придумывали вмѣстѣ съ Пирсомъ и для осуществленія которыхъ нужно много денегъ. Я радовалась мысли, что у меня будутъ эти деньги, когда я стану совершеннолѣтней и я получу право распоряжаться ими.

Солнце стало склоняться къ западу, и Гонора напомнила намъ, что пора возвращаться домой. Но намъ не хотѣлось уходить. Къ тому же еще оставалось кое что изъ провизіи, и такъ какъ не стоило же ее опять укладывать въ корзины, то мы предложили нашимъ гостямъ повторить угощеніе. Всѣ усѣлись въ кружокъ, и Пирсъ, хлопотавшій больше всѣхъ и дѣятельно угощавшій старыхъ и молодыхъ, предложилъ, чтобъ кто нибудь изъ стариковъ разсказалъ какую нибудь исторію на прощанье.

— Денъ Рейльи, — сказалъ онъ, обращаясь къ бодрому статному старику, — разскажите намъ, какъ вы выстроили свою ферму.

Денъ Рейльи былъ тотъ самый старикъ, который въ первое мое посѣщеніе Гленмалорка такъ энергично заявилъ, что онъ ни за что не допуститъ, чтобы его старуха-жена, разбитая параличемъ, умерла въ богадѣльнѣ.

Мы всѣ хоромъ присоединились къ просьбѣ Пирса.

— Я готовъ разсказать вамъ исторію моей фермы, — объявилъ старикъ, — но я думаю, что вы всѣ ее знаете. Однако, если Мистеръ Пирсъ этого желаетъ….

Онъ умолкъ на минуту и потомъ вдругъ, выпрямившись во весь ростъ, указалъ рукой на Гленмалоркъ и началъ свой разсказъ:

— Вонъ тамъ, гдѣ стоитъ моя ферма, жилъ прежде мой отецъ, Недъ Рейльи. Въ Гленмалоркѣ найдутся люди постарше меня, которые еще помнятъ, какъ мой отецъ, съ женою и дѣтьми, былъ изгнанъ изъ дома, въ которомъ жилъ, потому что не могъ уплатить требуемой аренды. Изъ камня, вѣдь, трудно добыть средства къ существованію, а тутъ почва вездѣ каменистая и хлѣбъ родитъ плохо. Я былъ тогда маленькимъ ребенкомъ, когда это случилось. Я помню, какъ отецъ мой покинулъ свое жилище, ведя за руку двоихъ дѣтей, а мать шла возлѣ него, держа самаго младшаго ребенка на рукахъ и горько плача. Я не зналъ, куда мы идемъ, но зналъ, что у насъ нѣтъ крова, что мы стали бездомными бродягами. Отецъ переселился въ Америку, но тяжелая жизнь подточила его силы. Я вскорѣ остался сиротой. Не буду разсказывать, какъ я жилъ на чужбинѣ, но скажу лишь, что, какъ только я выросъ, у меня была одна только мысль — вернуться въ Ирландію и купить тотъ клочокъ земли и домъ, который принадлежалъ нѣкогда моимъ родителямъ. У меня была невѣста, но намъ обоимъ пришлось очень долго ждать, прежде чѣмъ мы могли пожениться. Мери работала также усердно, какъ и я, и, наконецъ, намъ удалось скопить нужную сумму денегъ. Это были деньги, которыя достались очень тяжелымъ трудомъ; я работалъ до изнеможенія, но зато мнѣ удалось построить славный домикъ, въ которомъ мы зажили съ Мери. Мнѣ стоило не мало усилій обработать землю и превратить ее изъ каменистой и безплодной въ плодородную почву. Я развелъ садъ и огородъ и могъ бы теперь отдыхать. Но срокъ моей аренды кончился и теперь ландлордъ требуетъ, чтобы я заплатилъ ему вдвое, такъ какъ земля, благодаря моимъ усиленнымъ трудамъ, стала лучше и мой участокъ поэтому повысился въ цѣнѣ. Но откуда мнѣ взять денегъ; да это и несправедливо. Вѣдь ландлордъ ничего не сдѣлалъ для улучшенія земли и не истратилъ на нее ни копѣйки, а я-то сколько труда положилъ на нее! За что же я долженъ платить теперь? Но…. ему не выселить меня изъ моего дома, я далъ клятву, что моя Мери кончитъ дни свои въ томъ самомъ домѣ, который она мнѣ помогала строить, а не въ богадѣльнѣ, и ни сэръ Рупертъ, ни Стаунтонъ не заставятъ меня измѣнить этой клятвы!

Довольно было этого напоминанія, чтобы сразу исчезло все веселье; даже дѣти присмирѣли. Гонора стала торопить насъ домой. Дѣйствительно, солнце уже спустилось очень низко и мы стали поспѣшно собираться. Дѣти помогали намъ и снова веселый смѣхъ раздался въ долинѣ и разогналъ мрачныя мысли, навѣянныя словами старика Дэна.

ГЛАВА XV.
Неожиданныя вѣсти.

На другой день отецъ мой получилъ письмо отъ Стаунтона, который сообщилъ ему, что сэръ Рупертъ самъ пріѣзжаетъ въ Ирландію и намѣренъ лично уладить дѣло со своими фермерами.

Отецъ передалъ намъ это извѣстіе и сказалъ:

— Боюсь, что это ни къ чему хорошему не поведетъ. Впрочемъ, не будемъ загадывать, что будетъ впереди. Можетъ быть сэръ Рупертъ измѣнитъ свои взгляды, когда ближе познакомится съ положеніемъ своихъ фермеровъ.

— Быть можетъ, сэръ Рупертъ пріѣзжаетъ сюда для того, чтобы сдѣлать всѣхъ счастливыми, какъ это бываетъ въ сказкахъ. Дурные люди подъ конецъ раскаиваются и становятся хорошими, — замѣтила Маргарита.

— Развѣ это бываетъ? усумнился Пирсъ.

— Сверхъ того, можетъ быть съ нимъ пріѣдетъ Джимъ, а онъ вѣдь славный мальчикъ, — продолжала Маргарита.

Я боязливо посмотрѣла на Пирса. Мнѣ было бы очень грустно, если бы Пирсъ выразилъ неудовольствіе по поводу пріѣзда Джима, который былъ въ качествѣ наслѣдника сэра Руперта, находился въ гораздо лучшемъ положеніи, нежели Пирсъ.

— Да, Джимъ славный малый, — сказалъ Пирсъ, — но если онъ пріѣдетъ сюда, то сэръ Рупертъ не позволитъ ему водить со мною компанію. И онъ также не сможетъ помѣшать изгнанію фермеровъ.

Съ этого дня мы только и говорили, что о пріѣздѣ сэра Руперта. Наконецъ мы узнали, что онъ пріѣхалъ въ Гленнамуркъ, въ сопровожденіи цѣлой свиты слугъ и множества всякихъ запасовъ. Спустя нѣсколько дней получено было приглашеніе обѣдать въ замкѣ. Сэръ Рупертъ звалъ не только отца, но и насъ дѣтей.

Это приглашеніе привело насъ въ сильное волненіе. Мы не знали, какъ сэръ Рупертъ будетъ вести себя съ Пирсомъ которому, пожалуй, не позволитъ участвовать въ обѣдѣ. Только одна Маргарита была довольна и увѣряла насъ, что она непремѣнно постарается пробудить добрыя чувства въ душѣ дядюшки и расположить его въ пользу Пирса и жителей Гленмалорка.

Былъ темный ноябрьскій вечеръ, когда мы пріѣхали въ Гленнамуркъ. Такъ странно было видѣть освѣщеннымъ старый мрачный замокъ, блиставшій теперь огнями. Всѣ парадныя комнаты были открыты и приведены въ порядокъ по случаю пріѣзда хозяина, но все таки онѣ оставались такими же мрачными, какъ и прежде, несмотря на свое убранство и освѣщеніе.

Сэръ Рупертъ ожидалъ насъ на порогѣ и очень любезно поздоровался со всѣми нами, но я главнымъ образомъ обрадовалась тому, что увидала Пирса съ Джимомъ.

По окончаніи обѣда мы удалились въ маленькую гостиную, куда намъ подали дессертъ, а отецъ съ сэромъ Рупертомъ остались въ столовой. Когда служанка, принесшая намъ дессертъ, вышла, Джимъ вскричалъ:

— Ура, Пирсъ! Троекратное ура! Молодыя дѣвицы, извѣстно ли вамъ, что онъ сначала отказался обѣдать съ нами и если-бъ не я, то онъ такъ бы и остался сидѣть наверху со своею ручною совой и мышью.

— Какъ? Пирсъ отказался съ нами обѣдать! — воскликнули мы.

— Ну, да! Ни вы, ни я, мы бы, конечно, не осмѣлились не принять приглашенія сэра Руперта, но мой высокочтимый Пирсъ все можетъ, коли захочетъ.

Джимъ сдѣлалъ преуморительное лицо и всталъ подбоченившись передъ Пирсомъ, который сидѣлъ молча среди насъ. Немного погодя, онъ спросилъ:

— Что все это означаетъ? Объясни мнѣ, Джимъ.

— Что такое?

— А то, что я нахожусь тутъ среди васъ и одѣтъ въ новое платье. Почему я превратился изъ бродяги въ лохмотьяхъ въ джентльмена?

— Сэръ Рупертъ вдругъ сдѣлался добрымъ, — сказала Маргарита.

— Маргарита, ты маленькій ангелъ — это рѣшено, но соображаешь плохо, — замѣтилъ Джимъ. — Отчего сэръ Рупертъ вдругъ почувствовалъ себя обязаннымъ позаботиться о Пирсѣ? Очень просто. Онъ видитъ здѣсь передъ собою четырехъ хорошо одѣтыхъ дѣвочекъ и мистеръ Фицъ-Джеральда и поэтому испугался, что его осудятъ, если онъ будетъ продолжать по прежнему относиться къ Пирсу.

— Испугался? Какой вздоръ! Онъ ничего не боится, — воскликнулъ Пирсъ. — Нѣтъ, ты мнѣ скажи, чѣмъ все это кончится?

— Подожди конца, дружище, а пока ѣшь свой виноградъ, — наставительно возразилъ Пирсъ. — Намъ тутъ хорошо всѣмъ вмѣстѣ и мы можемъ провести время пріятно, не обращая вниманія на настроеніе сэра Руперта.

Совѣтъ Джима былъ принятъ, и мы затѣяли игру. Потомъ мы усѣлись у камина и завели свою любимую тему, о фермерахъ Гленмалорка. Приближается Рождество; какъ то наши бѣдные друзья проведутъ его?

Отецъ и сэръ Рупертъ просидѣли очень долго въ столовой, такъ что было уже совсѣмъ поздно, когда они встали изъ за стола, и намъ пора было отправляться домой. Насъ позвали въ пріемную и когда мы вошли туда, то у меня какъ то сжалось сердце: отецъ и сэръ Рупертъ оба стояли и молчали, но въ этомъ молчаніи было что то зловѣщее. По лицу отца я догадалась, что онъ чѣмъ то сильно взволнованъ. Выраженіе лица сэра Руперта показалось мнѣ еще болѣе непріятнымъ и злымъ, чѣмъ когда либо.

Всю дорогу домой отецъ молчалъ и казался до такой степени поглощеннымъ своими мыслями, что я не рѣшалась заговаривать съ нимъ. Только на другой день, за утреннимъ завтракомъ, я собралась съ духомъ и спросила его, какъ думаетъ сэръ Рупертъ поступить со своими фермерами?

— Я думаю, что надо приготовиться къ худшему, — сказалъ отецъ. — Сэръ Рупертъ упрямъ и онъ здѣсь хозяинъ. Я видѣлъ, что мои слова и совѣты нисколько на него не дѣйствуютъ.

— И Пирсъ? Какже относительно Пирса? Вѣдь онъ же ста;ъ добрѣе къ нему? — спросила Маргарита.

— Я знаю. Плохо вѣрится, чтобы онъ перемѣнилъ свое отношеніе къ нему.

— Но развѣ ты не замѣтилъ, какъ онъ былъ одѣтъ? Вѣдь онъ обѣдалъ вмѣстѣ съ нами. Если сэръ Рупертъ сдѣлался добръ къ Пирсу, то онъ будетъ добръ и къ другимъ, это навѣрно, — объявила Маргарита.

Отецъ ласково погладилъ ее по головѣ, говоря: «Дай Богъ, дай Богъ!», но я отлично видѣла, что онъ не раздѣляетъ ея увѣренности.

Послѣ завтрака пріѣхалъ Джимъ на своемъ красивомъ пони. Мы удивились, что съ нимъ нѣтъ Пирса, такъ какъ наканунѣ было рѣшено, что они оба пріѣдутъ къ намъ.

— Ну, вы Пирса не скоро увидите, — отвѣчалъ намъ Джимъ на наши разспросы.

— Какъ! что такое случилось?

— Была гроза, да еще какая. Пирсъ поссорился съ сэромъ Рупертомъ. Утромъ между ними произошло какое то объясненіе и сэръ Рупертъ до такой степени вышелъ изъ себя, что заперъ Пирса въ чуланъ, а ключъ взялъ къ себѣ. Пожалуй, онъ его уморитъ съ голода, если только мистриссъ Беркъ не ухитрится покормить своего любимчика сквозь замочную щель.

Мы не могли выговорить ни слова отъ ужаса. Бѣдный Пирсъ! Неужели Джимъ не пробовалъ заступиться за него?

Джимъ угадалъ наши мысли и сказалъ:

— Я знаю, что не долженъ былъ бы находиться здѣсь съ вами, въ то время, какъ Пирсъ сидитъ подъ замкомъ. Меня тоже слѣдовало запереть вмѣстѣ съ нимъ и я добивался, чтобы сэръ Рупертъ сдѣлалъ это, но онъ и не подумалъ! Онъ велѣлъ мнѣ убираться съ его глазъ и не надоѣдать ему своими глупостями; и я былъ радъ, что могу отъ него уйти. Я поговорилъ съ Пирсомъ черезъ замочную щелку и рѣшилъ побѣжать сюда, чтобы разсказать вамъ о случившемся.

Мы ничего не говорили, но слезы текли у насъ изъ глазъ.

ГЛАВА XVI.
Надежда на спасеніе.

Послѣ этого мы долго ничего не слыхали о Пирсѣ. Даже посѣщенія Джима прекратились; очевидно сэръ Рупертъ и его держалъ взаперти. Но, однажды, онъ къ намъ явился и сказалъ что воспользовался отсутствіемъ сэра Руперта и улизнулъ изъ Гленнамурка. Съ Пирсомъ дѣло плохо; сэръ Рупертъ обращается съ нимъ очень дурно и держитъ его въ заключеніи. Мы видѣли по лицу Джима, что и ему также живется плохо; онъ сильно похудѣлъ и веселость его исчезла.

Внѣ себя я бросилась къ отцу:

— Папа, — воскликнула я. — Можетъ быть вы бы поѣхали въ Гленнамуркъ и заставили сэра Руперта освободить Пирса?

Къ моему великому удивленію и огорченію отецъ отвѣчалъ:

— Я не имѣю права вмѣшиваться въ дѣла сэра Руперта, да и навѣрно мое вмѣшательство только повредитъ Пирсу и Джиму. Я знаю, вѣдь, что Пирсъ дерзокъ подчасъ; онъ могъ многое наговорить сэру Руперту. Если мы не будемъ вмѣшиваться, то дѣло уладится скорѣе.

Меня ужасно огорчилъ разговоръ съ отцомъ. Отчего всѣ благоразумные люди такіе безсердечные? — думала я и тутъ же рѣшила, что я ни за что не хочу быть благоразумной.

— У него ужасный видъ, — сказалъ намъ Джимъ про Пирса. — Исхудалъ и почти ничего не ѣстъ. Я не удивлюсь, если онъ заболѣетъ и умретъ. Его держатъ въ холодной и пустой коморкѣ; одѣтъ онъ очень плохо и хотя не жалуется, но я знаю, что онъ страдаетъ отъ холода. Онъ говоритъ мнѣ, что онъ не такой нѣженка, какъ я и, конечно, можетъ вынести гораздо больше меня, но все-таки…

Я чувствовала, какъ у меня въ душѣ закипаетъ негодованіе и къ горлу подступаютъ слезы. Я не могла больше выдержать и опять побѣжала къ отцу и стала умолять его поѣхать въ Гленнамуркъ и заступиться за Пирса, но онъ снова отказалъ мнѣ.

Всю ночь я горько проплакала. Но къ утру меня осѣнила мысль. Я рѣшила, что взрослые мужчины всѣ или черезъ чуръ жестоки или черезъ чуръ благоразумны и что только мы, дѣвочки и женщины, можемъ сочувствовать и понимать страданія такихъ мальчиковъ, какъ Пирсъ. Мнѣ пришло тогда въ голову, что если бы тетя Ева знала, что здѣсь происходитъ, то она сумѣла бы намъ помочь. Она тамъ за океаномъ облегчаетъ страданія чужихъ людей, а между тѣмъ здѣсь также страдаютъ люди и притомъ близкіе ей. Гонора говорила, что она уѣхала, потому что у нея было сильное горе. Но можетъ быть чужое горе заставитъ ее вернуться? Я рѣшила написать ей и умолять ее вернуться. Вѣдь въ томъ, что я напишу ей, не можетъ быть ничего дурного?

Еще не начало свѣтать, когда я потихоньку встала съ постели, зажгла лампу и, пробравшись въ кабинетъ отца, написала слѣдующее посланіе:

«Дорогая тетя Ева!

Вы меня не знаете, но я ваша племянница Джіанетта. Я пишу вамъ, потому, что вы намъ нужны здѣсь и мы хотимъ, чтобы вы вернулись домой, особенно ради Пирса. Сэръ Рупертъ погубитъ Пирса и Гонора сказала намъ, что вы будете жалѣть объ этомъ, потому что вы знали его отца. Онъ сирота и сэръ Рупертъ больше всего преслѣдуетъ его за то, что онъ не хочетъ покинуть своихъ друзей ирландцевъ, которыхъ сэръ Рупертъ собирается выгнать изъ ихъ жилищъ. Мнѣ кажется, что вы могли бы что нибудь сдѣлать, если бы были здѣсь. Гонора говоритъ, что вы очень добрая и жалѣете всѣхъ несчастныхъ, а мы тутъ всѣ очень несчастны теперь. Я надѣюсь, вы пріѣдете!

Любящая васъ племянница Джіанетта.

P. S. Мы часто смотримъ на вашъ портретъ въ вашей комнатѣ и вы намъ очень нравитесь, а также Пирсу».

Когда я уже написала это письмо и собралась запечатать его, мнѣ вдругъ пришло въ голову, что я совершаю ужасный поступокъ, пишу тайкомъ важное письмо безъ вѣдома отца. Эта мысль была для меня смертельнымъ ударомъ. Что я дѣлаю? Мои надежды на тетю Еву разлетѣлись, такъ какъ я сознавала, что не имѣю право посылать ей письмо тайкомъ.

Я положила голову на столъ и горько заплакала. Голосъ отца заставилъ меня очнуться.

— Что съ тобою, Джіанетта? Какъ ты здѣсь очутилась? Что значатъ эти слезы?

Онъ погладилъ меня по головѣ. Я подняла къ нему лицо, залитое слезами, и проговорила:

— О папа! Я написала письмо и я знаю, вы не будете этимъ довольны. Вы, вѣдь, говорите, что вмѣшиваться въ чужія дѣла нельзя, а я написала тетѣ Евѣ, прося ея вернуться. Я знаю, вы не позволите мнѣ послать это письмо.

Отецъ взялъ со стола конвертъ, въ которомъ лежало письмо. Адресъ, написанный на конвертѣ, совсѣмъ испортился отъ моихъ слезъ, но письмо уцѣлѣло. Отецъ вынулъ его и прочелъ. Я со страхомъ ждала, что будетъ. Мнѣ казалось, что рѣшается моя судьба и боялась взглянуть на отца. Но онъ поднялъ мою голову за подбородокъ и я увидала, что онъ улыбается.

— Я ничего не имѣю противъ того, чтобы ты послала это письмо, — сказалъ онъ. — Я тоже очень бы желалъ, чтобъ тетя Ева вернулась домой. Можетъ быть она послушается твоего призыва.

Я бросилась на шею къ отцу.

— О, папа! папа! Какой вы добрый, какъ я рада!.. Вы напишите сами адресъ, а то я опять все размажу.

Итакъ письмо было послано. Въ тотъ же день всѣ въ домѣ узнали объ этомъ и вопросъ, захочетъ или не захочетъ тетя Ева вернуться, съ жаромъ обсуждался всѣми.

Когда письмо было отправлено, мы принялись считать дни. Мы знали, что должно было пройти не мало времени, прежде чѣмъ она получитъ это письмо и отвѣтитъ на него. Время, казалось, тянулось безконечно. Дни проходили за днями, а отвѣта не было!

Между тѣмъ изъ Гленмалорка приходили тревожныя вѣсти. Сэръ Рупертъ готовился выгонять своихъ фермеровъ, а Пирсъ все еще находился въ заточеніи.

Наконецъ, въ одно прекрасное утро, получено было письмо съ американскимъ штемпелемъ.

— Отъ тети Евы, наконецъ, — сказалъ, улыбаясь, отецъ. — Видите, она отвѣчаетъ немедля, а вы тутъ выходили изъ терпѣнія, дожидаясь письма.

Письмо было вскрыто. Оно было слѣдующаго содержанія:

"Дорогая Джіанетта!

Благодарю тебя отъ души за довѣріе, оказанное теткѣ, которую ты никогда не видала. Я спѣшу домой, но у васъ все-таки будетъ время приготовить къ моему возвращенію мою старую комнату. Я совсѣмъ не похожа теперь на портретъ, который виситъ тамъ, но вы должны меня любить такою, какая я теперь.

Поцѣлуй Маргариту и кланяйся Гонорѣ.

Твоя тетя Ева".

Я была въ восторгѣ, что тетя Ева отвѣтила мнѣ.

Насъ особенно заинтересовали ея слова, что она теперь не похожа на свой портретъ. Какою же она стала теперь?

Мы жили теперь въ ожиданіи пріѣзда тети Евы. Изъ Гленмалорка получено было извѣстіе, что выселеніе начнется 15-го декабря, такъ какъ сэръ Рупертъ хотѣлъ покончить съ этимъ дѣломъ къ Рождеству. Значитъ, эти несчастные должны будутъ встрѣтить Рождество подъ открытымъ небомъ, не имѣя ни хлѣба, ни крова!

ГЛАВА XVII.
Она пріѣзжаетъ.

Въ тотъ день, когда мы ждали пріѣзда тети Евы, наше возбужденіе дошло до крайнихъ предѣловъ. Съ утра мы занялись убранствомъ ея комнаты. Ея портретъ, украшенный цвѣтами, смотрѣлъ на насъ со стѣны и улыбался; казалось, онъ хотѣлъ сказать намъ: «Глупенькіе дѣти! Вѣдь я же совсѣмъ не та тетя Ева, что на портретѣ»!

Нѣсколько разъ въ теченіе дня, мы подбѣгали къ окну и подолгу всматривались въ даль. Но изъ оконъ виднѣлась только пустынная дорога и мы не могли разглядѣть вдали ни одной движущейся точки, которую можно было бы принять за экипажъ. Наступили сумерки и скоро темнота покрыла всѣ окрестности. «Неужели она не пріѣдетъ сегодня?» думали мы съ тоскою и постоянно подбѣгали къ дверямъ, прислушиваясь, не раздастся-ли шумъ колесъ подъѣзжающаго экипажа.

Въ каминѣ горѣлъ яркій огонь, бросая красноватый отблескъ на мебель въ комнатѣ. Въ своемъ нетерпѣніи мы не могли найти себѣ мѣста и то усаживались возлѣ камина, то снова бѣжали къ дверямъ. Наконецъ раздался желанный звукъ: колеса прогремѣли по замерзшей землѣ, и мы увидали въ окна синій фонарь экипажа, остановившагося у крыльца. Дверь раскрылась настежь и на порогѣ показалась высокая закутанная фигура женщины, которая бросилась въ объятія отца. Слезы застилали мнѣ глаза, а между тѣмъ мнѣ такъ хотѣлось разглядѣть тетю Еву.

Тетя Ева подошла къ намъ и поочереди перецѣловала всѣхъ. Я не могла глазъ оторвать отъ нея, и мнѣ показалась она еще красивѣе, чѣмъ тамъ на портретѣ. Гонора говорила, что она ея ровесница. Какъ это могло быть? Гонора выглядѣла старше тети Евы по крайней мѣрѣ на нѣсколько лѣтъ. А тетя Ева такая красивая!…

— Посмотри, тетя Ева, какъ мы разукрасили тебя! — воскликнула Маргарита, поворачивая тетю и указывая ей на ея портретъ въ вѣнкѣ изъ искусственныхъ цвѣтовъ.

— О! — вскричала тетя Ева. — Развѣ это я? Развѣ я могла быть когда-нибудь такой.

— Ты гораздо красивѣе, чѣмъ на портретѣ, тетя Ева! — возразила я, беря ее руку, ласково потрепавшую меня по щекѣ.

— Ахъ ты маленькій льстецъ! — сказала она. — Но мнѣ все равно какая я, лишь бы вы меня любили.

Мы увели ее къ себѣ въ дѣтскую и усадили въ кресло. Тамъ было такъ уютно. Маргарита хлопотала надъ приготовленіемъ чая; я придвинула низенькую табуретку къ тетѣ Евѣ и усѣлась поближе, положивъ голову къ ней на колѣни.

— Милая тетя Ева, — сказала я. — Я думаю, что ты вернулась домой ради Пирса, что ты интересуешься его судьбой.

— Да, — отвѣчала тетя, задумчиво глядя на огонь. — Отчасти это правда; я вернулась ради Пирса. Я постараюсъ повидать Пирса, но не знаю какъ это сдѣлать.

— Можетъ быть отецъ пригласитъ его къ намъ и тогда сэръ Рупертъ отпуститъ его, — замѣтила я.

— Ну, на это трудно разсчитывать. Я хорошо знаю сэра Руперта. Конечно, можно будетъ послать приглашеніе, это ничему не повредитъ, но и добра отъ этого не будетъ.

На другой же день отецъ написалъ сэру Руперту, прося его отпустить къ нимъ мальчиковъ на цѣлый день, въ виду пріѣзда тети Евы, которая желаетъ ихъ видѣть. Отвѣтъ не заставилъ себя ждать. Сэръ Рупертъ извинялся, что не можетъ исполнить желаніе миссъ Фицъ Джеральдъ, но Пирсъ велъ себя такъ дурно, что онъ не можетъ отпустить его. Его дурной примѣръ повліялъ и на Джима, который до сихъ поръ былъ примѣрнымъ мальчикомъ, такъ что я онъ подвергнутъ теперь легкому наказанію. Сэръ Рупертъ очень огорченъ, что вынужденъ такъ поступать съ мальчиками, которые провинились и не заслуживаютъ оказываемаго имъ вниманія.

— Ну, что-жъ! — сказала тетя Ева, прочтя письмо. — Отправимся сами въ логовище льва.

— Что ты хочешь сдѣлать, Ева? — спросилъ отецъ.

— Я пойду повидать Пирса Кирвана.

Когда она произносила имя Пирса, то мнѣ всегда казалось, что въ голосѣ ея слышалось какое то особенное выраженіе.

На другое же утро тетя Ева отправилась въ Гленнамуркъ. Я была въ ея комнатѣ, когда она одѣвалась, и видѣла, что она была блѣдна и руки ея дрожали, когда она прикалывала шляпу. Тетя Ева была вся въ черномъ, она никогда не носила другого цвѣта и Гонора сказала намъ, что она носитъ вѣчный трауръ. Ея женихъ умеръ. Но кто онъ былъ? я не спрашивала тогда Гонору, но тутъ мнѣ вдругъ пришло въ голову, что можетъ быть это былъ отецъ Пирса Кирвана.

Тетя Ева отказалась отъ экипажа и пошла пѣшкомъ въ Гленнамуркъ. Я долго смотрѣла ей вслѣдъ, пока ея фигура не исчезла вдали за поворотомъ. Она вернулась, когда уже начало смеркаться. Я дожидалась ея на лѣстницѣ и когда она прошла мимо меня, то по ея шагамъ я догадалась, что она очень разстроена. Какъ тѣнь я пробралась вслѣдъ за нею въ комнату и какъ только она сѣла въ кресло, я немедленно опустилась передъ нею на колѣни.

— Это ты, Джіанетта? Какъ ты здѣсь очутилась?

— О, тетя! — сказала я, — Я чувствую, что ты огорчена чѣмъ-то и не могла удержаться, чтобы не придти къ тебѣ.

— Дѣйствительно, я огорчена. Мнѣ такъ и не удалось видѣть Пирса. Меня провели въ гостинную, гдѣ мнѣ пришлось вытерпѣть очень длинную бесѣду съ сэромъ Рупертомъ, но…. я ничего не могла добиться.

Зная сэра Руперта, я могла себѣ представить, какъ было непріятно тетѣ Евѣ разговаривать съ нимъ.

Сэръ Рупертъ повторилъ всѣ свои обвиненія противъ Пирса и сказалъ, что онъ очень сожалѣетъ, но никакъ не можетъ дозволить Пирсу видѣться съ ней.

Мы долго сидѣли молча и обѣ думали вѣроятно объ одномъ и томъ же: какъ помочь Пирсу? Тетя Ева ничего не говорила, но я почувствовала, что на душѣ у нея очень тяжело.

Вдругъ кто то дернулъ ручку двери и въ комнату ворвалась Маргарита. Она была въ сильнѣйшемъ возбужденіи.

— Джіанетта! — вскричала она, едва переводя духъ. — Пирсъ стоитъ тамъ внизу. Онъ убѣжалъ изъ Гленнамурка и явился сюда, чтобы повидать тетю Еву. Что мы будемъ дѣлать съ нимъ?

— Пирсъ, здѣсь? воскликнула тетя и въ голосѣ ея слышалась дрожь. — Приведи его сюда, скорѣе!

Мы опрометью бросились внизъ. Пирсъ стоялъ въ сѣняхъ, блѣдный, исхудалый, одѣтый въ старую изношенную куртку, которая совсѣмъ превратилась въ лохмотья.

— Я хочу ее видѣть, — сказалъ онъ, даже не здороваясь съ нами. — Я знаю, что у меня неприличный видъ, но что за бѣда! Она не обратитъ на это вниманія.

— Конечно, — подтвердила я. — Пойдемъ Пирсъ, она сама желаетъ тебя видѣть.

Пирсъ пошелъ за мною наверхъ. Онъ остановился на порогѣ комнаты, не смѣя войти въ нее. Мнѣ тяжело было смотрѣть на него; у него былъ такой страдальческій, несчастный видъ.

— Пирсъ, подойди же ближе, — послышался ласковый голосъ тети Евы.

Онъ поднялъ къ ней свое измученное лицо и взглянулъ на нее страдальческими глазами. Я едва удерживалась отъ слезъ, глядя на него. Бѣдный Пирсъ!

— Я узналъ, что вы приходили, чтобы видѣть меня, проговорилъ онъ, — и вотъ теперь я пришелъ поблагодарить васъ за это.

Голосъ у него пресѣкся и я боялась, что онъ разрыдается. Видно и тетя Ева подумала это. Она’подошла и обняла его.

— Ты хорошо сдѣлалъ, милый мой мальчикъ. Мнѣ такъ пріятно тебя видѣть.

Пирсъ бросился на грудь тетѣ Евѣ и громко зарыдалъ.

— О, будьте моей матерью!… говорилъ онъ прерывающимъ отъ рыданія голосомъ: — Я такъ несчастливъ, такъ одинокъ. Мнѣ говорили, что вы когда-то должны были сдѣлаться моею матерью, но отецъ мой умеръ… и я остался одинъ, одинъ! Не презирайте меня… У меня нѣтъ никого!… Я, вѣдь еще мальчикъ и долженъ бороться со взрослымъ человѣкомъ, который ненавидитъ меня, я это знаю. О, не покидайте меня! Позвольте мнѣ называть васъ матерью!

Тетя Ева была совсѣмъ не подготовлена къ такому взрыву. Она поблѣднѣла и губы ея дрожали. Приподнявъ голову рыдающаго мальчика, она сказала:

— Я буду твоей матерью, Пирсъ. Да поможетъ мнѣ Богъ!

Пирсъ продолжалъ плакать какъ дитя, уткнувшись головой въ ея колѣни. Но то были облегчающія слезы. Онъ изливалъ въ нихъ свое наболѣвшее сердце. Я подошла къ нему и вмѣстѣ съ тетей Евой старалась его успокоить. Когда онъ пересталъ плакать, то невольно подумала, что онъ совсѣмъ не похожъ на другихъ мальчиковъ. Ему, пятнадцатилѣтнему мальчику, нисколько не было стыдно того, что онъ плакалъ и что я была свидѣтельницей его слезъ.

Тетя Ева усадила возлѣ себя Пирса и начала разспрашивать его. Онъ разсказалъ ей всю свою исторію. Матери онъ не зналъ совсѣмъ, отца едва помнилъ. Онъ помнитъ, какъ его привезли въ Гленнамуркъ, гдѣ онъ провелъ все свое грустное дѣтство въ обществѣ старой мистриссъ Беркъ и гдѣ единственнымъ его развлеченіемъ были скитанія по горамъ и долинамъ. Сэръ Рупертъ сначала нанялъ ему учителя и это было единственное свѣтлое его воспоминаніе. Но потомъ учитель уѣхалъ и Пирсъ остался бы совсѣмъ одинокимъ, еслибъ не бѣднякъ фермеръ въ Гленмалоркѣ, съ которымъ онъ близко сошелся. Въ ихъ бѣдномъ жилищѣ онъ всегда былъ желаннымъ гостемъ. Но все таки онъ понималъ отлично, что такъ жить нельзя, что онъ остается неучемъ, но не зналъ, что ему предпринять, какъ выйти изъ этого положенія? Тетя Ева слушала его съ большимъ участіемъ и состраданіемъ и съ любовью смотрѣла на бѣднаго мальчика.

— А теперь, голубчикъ, ты сталъ моимъ сыномъ, — сказала она, а я тебя оставляю здѣсь. — Ты не пойдешь больше въ Гленнамуркъ.

— Я долженъ итти туда, — сказалъ Пирсъ мрачно,

— Ты долженъ прежде всего слушаться своей матери. Я не хочу отпускать тебя къ сэру Руперту.

— Я не хочу вовлекать въ непріятность мистера Фицъ-Джеральда и васъ. Я вернусь, но… когда улажено будетъ все въ Гленмалоркѣ, А теперь я долженъ исполнить свою обязанность.

Тетя Ева посмотрѣла на него и вздохнула.

— Во всякомъ случаѣ не уходи, пока я не вернусь, сказала она. — Я переговорю объ этомъ съ братомъ. Побудь тутъ съ Джіанеттой.

Какъ только дверь затворилась за нею, Пирсъ обернулся ко мнѣ и быстро проговорилъ:

— Я ухожу, Джіанетта. Я рѣшился бѣжать пока ея нѣтъ, а то я не уйду вовсе.

— О, Пирсъ, не уходи! Прошу тебя, останься съ нами! молила я.

Но онъ стоялъ уже у дверей.

— Я не хочу доставлять непріятности мистеру Фицъ-Джеральду. Если я останусь здѣсь, то онъ долженъ будетъ отвѣчать за мои поступки, а этого не должно быть. Наступаютъ тяжелыя времена и мало ли, что я могу сдѣлать!

— Но ты не сдѣлаешь ничего дурного, Пирсъ? — вскричала я съ тревогой.

— Я не знаю, будетъ ли это дурно, Джіанетта. Я сдѣлаю то, что мнѣ приказываетъ моя совѣсть. Теперь пусти меня, я долженъ уйти.

Я старалась удержать дверь, но онъ сильною рукой, открылъ ее и быстро сбѣжалъ по лѣстницѣ. Я такъ и осталась стоять передъ открытою дверью, не смѣя позвать никого и помѣшать Пирсу. Когда тетя Ева пришла, я бросилась къ ней.

— О, тетя Ева, онъ ушелъ! Онъ не хотѣлъ оставаться, чтобы не навлекать непріятностей на другихъ не пробуйте звать его назадъ. Онъ уже далеко. Онъ, вѣдь, мчится какъ вѣтеръ!

Тетя Ева остановилась посреди комнаты и закрыла лицо руками. Мнѣ показалось, что она плакала.

ГЛАВА XVIII.
Блестящая идея.

Вскорѣ для всѣхъ уже стало очевиднымъ, что сэръ Рупертъ пріѣхалъ въ Ирландію только для того, чтобы при себѣ выселить всѣхъ своихъ фермеровъ изъ Гленмарлока, старыхъ и молодыхъ, мужчинъ, женщинъ и дѣтей. Онъ пользовался тѣмъ, что фермеры не въ состояніи были въ срокъ уплачивать ему высокую арендную плату, и поэтому считалъ себя вправѣ лишить ихъ крова. Говорили, что-ему не нравилась близость селенія къ замку и что на этомъ мѣстѣ онъ хотѣлъ устроить луга и пасти скотъ, но было ли это такъ, этого никто не зналъ навѣрное. Во всякомъ случаѣ сэръ Рупертъ былъ достаточно богатъ, чтобы позволять себѣ всякія прихоти и къ тому же по англійскимъ законамъ онъ имѣлъ право поступать по своему усмотрѣнію со своими неаккуратными фермерами.

Мы съ тетей Евой почти каждый день бывали въ Гленмалоркѣ. Когда она ходила изъ дома въ домъ, и держа на колѣняхъ дѣтей, выслушивала и утѣшала всѣхъ, то я чувствовала какую то смутную увѣренность, что она все устроитъ, все сдѣлаетъ! Я вѣрила въ ея могущество.

Однажды ночью, когда я плохо спала, мнѣ вдругъ пришла въ голову блестящая мысль, и я удивлялась, что раньше не додумалась до этого. Утромъ я сказала тетѣ Евѣ:

— Тетя Ева, вы знаете, вѣроятно, что у меня много денегъ, т. е. будетъ много, когда я выросту. Но скажите мнѣ, не могу ли я теперь же получить достаточную сумму, чтобы купить Гленмалоркъ у сэра Руперта? Вѣдь, еслибы эта земля стала моей собственностью, то сэръ Рупертъ не имѣлъ бы права выгонять оттуда людей?

— Милая ты моя дѣвочка, — отвѣчала тетя Ева, цѣлуя меня. — Мысль у тебя хорошая, но, боюсь, неисполнимая. Наконецъ твои опекуны не дадутъ столько денегъ на это, такъ какъ купить Гленмалоркъ при такихъ условіяхъ, это все равно, что выбросить за окно деньги. Сэръ Рупертъ, конечно, заломитъ страшную цѣну.

— Но все таки, тетя Ева, могу я спросить объ этомъ? Могу я поговорить съ отцомъ?

— Конечно, дорогая. Еслибы я была богата, то сдѣлала бы то же самое.

Вечеромъ я просунула голову въ дверь кабинета, гдѣ отецъ сидѣлъ за письменнымъ столомъ у лампы и читалъ:

— Это ты, Джіанетта? Вижу по твоему серьезному виду, что ты имѣешь сообщить мнѣ что то очень важное.

— Папа, я хочу купить Гленмалоркъ у сэра Руперта, — заявила я рѣшительно.

— Скромное желаніе, нечего сказать!

— Но развѣ у меня нѣтъ денегъ?

— У тебя ихъ нѣтъ. Ты не можешь располагать ими, пока не будешь совершеннолѣтней.

— Но, вѣдь, я могу обратиться къ своимъ опекунамъ и попросить ихъ объ этомъ?

— Можешь, но только врядъ ли изъ этого что-нибудь выйдетъ. Твои деньги вложены въ разныя предпріятія и твои опекуны не захотятъ вынимать ихъ оттуда.

— О папа! — вскричала я. — На что же мнѣ богатство, если я ничего не могу сдѣлать! Я хочу купить землю, чтобы имѣть право отдать каждому фермеру домъ и клочокъ земли, который онъ обрабатываетъ. Я не хочу брать съ нихъ деньги за камень и глину, на которыхъ ничего не растетъ. Я хочу, чтобы люди трудились не напрасно, обрабатывая эту землю и чтобы трудъ давалъ имъ возможность жить.

— О, ты маленькая благотворительница, подожди, пока выростешь. Тогда будешь дѣлать, что хочешь. А до тѣхъ поръ ты должна подчиняться правиламъ и законамъ.

— Но, пока, я могу все таки написать опекунамъ и изложить мою просьбу?

— Пиши. Я тоже прибавлю нѣсколько словъ, но не думаю, чтобы это привело къ чему нибудь.

Письмо было написано и отвѣтъ полученъ былъ такой, какъ предсказывалъ отецъ. Я должна была отказаться отъ надежды спасти жителей Гленмалорка. Но въ душѣ я твердо рѣшила, что когда достигну совершеннолѣтія, то помогу имъ. Какъ долго еще ждать!

Жители Гленмалорка еще разъ обратились къ сэру Руперту съ просьбою пощадить ихъ. Были собраны всѣ деньги, какія только можно было собрать, но этого все таки оказывалось мало. Сэръ Рупертъ объявилъ имъ, что онъ не проститъ ни копѣйки изъ того, что долженъ получить.

А между тѣмъ Рождество приближалось!…

ГЛАВА XIX.
Потерянная надежда.

За нѣсколько дней до срока, назначеннаго для выселенія фермеровъ, Пастина вошла въ нашу комнату и принесла подносъ съ чаемъ. Мы замѣтили, что руки у нея дрожали, когда она устанавливала чайный приборъ, и на рѣсницахъ повисли слезы.

— Что съ вами, Пастина? спросила я.

— О, Миссъ! Ничего, только… — Она прижала кончикъ передника къ глазамъ. —… Только мать заболѣла. Въ пятницу ее выгонятъ изъ дома, а она не въ силахъ ступить ногою за порогъ. Она не доберется до богадѣльни, и умретъ среди дороги.

Мертвая тишина, прерываемая только вздохами Пастины, была отвѣтомъ на ея слова. Что же мы могли сказать ей? Мы сидѣли въ теплой, уютной комнатѣ, гдѣ топился каминъ и на столѣ приготовленъ былъ ужинъ, а тамъ!…. Мы ничего не въ силахъ были сдѣлать, ничѣмъ не могли помочь и намъ было стыдно своего безсилія.

Мать Пастины была только одною изъ безчисленнаго множества несчастныхъ жертвъ. Въ Гленмалоркѣ было много больныхъ, стариковъ, куда имъ дѣваться? Маргарита склонила голову на столъ и проливала слезы надъ чужимъ горемъ, которое она была не въ силахъ облегчить. Русь и Гильда отвернулись къ окну, чтобы скрыть свои слезы, я же чувствовала себя неизмѣримо, несчастной; я была богаче ихъ всѣхъ и ничего не могла сдѣлать!

— Многіе изъ нашихъ поклялись, что они ни за что не покинутъ свои дома, — говорила Пастина, — и теперь они закладываютъ окна своихъ хижинъ каменьями и задѣлаваютъ двери. Старый Денъ руководитъ всѣми, онъ уговариваетъ всѣхъ не уступать сэру Руперту. Но, мнѣ кажется, что лучше уходить, чѣмъ погибнуть такъ. Сэръ Рупертъ не остановится ни передъ чѣмъ.

Долго, въ тотъ вечеръ, сидѣли мы съ тетей Евой, придумывая, какъ помочь несчастнымъ жителямъ Гленмалорка, но ничего не могли придумать.

Рано утромъ, на другой день, мы отправились съ тетей въ деревню.

Ночью выпало немного снѣга, покрывшаго тонкимъ слоемъ землю. Небо было свинцоваго цвѣта и тяжелыя мрачныя облака повисли такъ низко, какъ будто собирались свалиться на землю. Грустную картину представляла вся мѣстность со своими обнаженными угрюмыми скалами и деревьями, лишенными листьевъ. Сама природа точно сочувствовала нашему унылому настроенію въ этотъ день.

Въ Гленмалоркѣ царило уныніе. Никто не выбѣжалъ намъ на встрѣчу, какъ бывало прежде. Въ первой хижинѣ, куда мы вошли, мать возилась съ новорожденнымъ младенцемъ, не зная, какъ его успокоить, такъ какъ онъ кричалъ не переставая. У очага неподвижно сидѣлъ старикъ, разбитый параличемъ. Онъ былъ такъ погруженъ въ свои невеселыя мысли, что на нашъ приходъ не обратилъ никакого вниманія. Но за то въ другой хижинѣ шла дѣятельная работа: дѣти носили камни, которыми задѣлывали окна, и цѣлый ворохъ большихъ древесныхъ сучьевъ былъ приготовленъ, чтобы задѣлать двери. Очевидно, хозяева твердо рѣшили не уступать безъ боя и не покидать свое жилище.

Около дома стараго Дена толпились жители Гленмалорка и онъ, стоя на порогѣ, давалъ имъ указанія. Вокругъ этого дома, который былъ самымъ большимъ зданіемъ въ деревнѣ, шла кипучая работа. Денъ превращалъ его въ настоящее укрѣпленіе.

— Я не уступлю его сэру Руперту; я не позволю выгнать себя какъ собаку, — повторялъ онъ. — Въ потѣ лица я выстроилъ его; тутъ каждый камень положенъ мною, каждый кирпичъ выдѣланъ моими руками. Я трудился надъ тѣмъ, чтобы добыть пропитаніе изъ этой безплодной почвы, я обработалъ ее и теперь меня хотятъ выгнать! Этому никогда не бывать!

Мы ушли изъ Гленмалорка еще болѣе прежняго опечаленные и встревоженные. Наше собственное безсиліе мучило насъ и намъ было стыдно возвращаться въ наше теплое и удобное жилище. Сколько людей останется безъ крова! думали мы. На утро назначено было выселеніе жителей Гленмалорка; всю ночь передъ тѣмъ шелъ снѣгъ, а къ утру сдѣлался довольно сильный морозъ. Мы не рѣшались итти въ Гленмалоркъ и съ ужасомъ ждали вѣстей оттуда. И, дѣйствительно, эти вѣсти превзошли наши самыя тревожныя ожиданія!.. Отца не было дома въ это время; онъ уѣхалъ на двѣ недѣли и поэтому тетя Ева взяла на себя право распоряжаться безъ него и пріютила въ обширныхъ помѣщеніяхъ нашего дома больныхъ, стариковъ и дѣтей; однако для всѣхъ несчастныхъ лишенныхъ крова, не хватало мѣста.

Мы, дѣти, собрались въ столовой, пока тетя Ева распоряжалась размѣщеніемъ больныхъ и дѣтей, и дрожа и плача, прислушивалась къ голосамъ, которые доносились къ намъ со двора. Вдругъ Руѳь вскрикнула.

— Пожаръ! сказала она, указывая на окна.

Окна освѣтились краснымъ заревомъ. Нечаянно или нарочно кто то поджегъ дома въ Гленмалоркѣ.

Когда тетя Ева вошла въ комнату, мы всѣ бросились къ ней; она была блѣдна и тяжело опустилась на стулъ.

— Я сдѣлала, что могла, — проговорила она — но всѣхъ размѣстить было невозможно. И сколько еще осталось на дорогѣ, безъ крова, въ такую холодную ночь!

На другое утро, когда мы спустились въ столовую, то были очень удивлены, увидѣвъ, что столъ къ завтраку не былъ накрытъ.

Но Гонора поспѣшно вошла съ подносомъ и сказала намъ:

— Ну, дѣточки, сами ужъ устраивайте завтракъ; мнѣ некогда возиться съ вами. Въ домѣ столько народу, что мы сбились съ ногъ. Кухарка, не переставая, плачетъ и ничего не можетъ дѣлать. Ея семью выгнали и ея маленькій домикъ сгорѣлъ. А ужъ про Пастину и говорить нечего, она ходитъ какъ безумная. Я не знаю, кто и обѣдъ то будетъ готовить.

Съ этими словами она вышла изъ комнаты.

— Можно обойтись и безъ обѣда, — сказала Маргарита, усаживаясь за столъ.

— Я себя ненавижу за то, что у меня такой хорошій аппетитъ, замѣтила я.

— И я, и я! — воскликнули всѣ хоромъ и Маргарита посмотрѣла на свою чашку съ чаемъ, съ такимъ озлобленіемъ, какъ будто въ ней находился ядъ.

Но голодъ все таки взялъ верхъ надъ нашими чувствами и мы съѣли все, что принесла Гонора. Вскорѣ пришла тетя Ева и молча сѣла у камина. Мы видѣли, что она задумалась, опустивъ руки на колѣни, и не смѣли ее тревожить. Вдругъ она повернула къ намъ голову и спросила:

— Кто нибудь изъ васъ видѣлъ Пирса?

— Нѣтъ! — тревожно отвѣчали мы.

— Я думаю, сэръ Рупертъ опять заперъ его, прибавила Маргарита.

— Врядъ ли, замѣтила тетя Ева. — Я думаю, это не удалось ему. Пирса ничто не удержитъ дома, когда онъ узнаетъ, что происходитъ въ Гленмалоркѣ.

— Мистеръ Пирсъ былъ среди тѣхъ, которые защищали домъ стараго Дена — вдругъ послышался чей то голосъ.

Это говорилъ Ганлокъ, старый буфетчикъ, семья котораго также была въ числѣ пострадавшихъ.

— Вы въ этомъ увѣрены, Титъ? — спросила тетя Ева.

— Да, миссъ, его всѣ видѣли тамъ. И не мало хлопотъ доставилъ онъ агентамъ сэра Руперта. Тамъ, у насъ на гумнѣ, пріютилось нѣсколько семействъ. Вотъ они и разсказали это.

Разумѣется, мы бросили свой завтракъ и, накинувъ на себя платки, побѣжали къ гумну, чтобы разузнать въ чемъ дѣло. Тамъ, на соломѣ, сидѣли безпріютные люди.

— Что вы думаете дѣлать теперь? — спросила ихъ тетя Ева, усаживаясь на куль соломы.

— Мы пойдемъ искать работы, но прежде намъ надо устроить женщинъ и дѣтей, больныхъ и стариковъ, а это, вѣдь, не легко. Вотъ мы и разсуждаемъ объ этомъ, — отвѣтилъ одинъ изъ мужчинъ.

Тетя Ева вступила съ ними въ бесѣду. Поговоривъ объ ихъ дѣлахъ, она спросила про Пирса и они подтвердили разсказъ Тита.

— Тетя Ева, пойдемъ туда! — вскричала я. — Пирсъ можетъ быть въ опасности. Можетъ быть…

И недожидаясь позволенія, не оглядываясь, идутъ ли за мною другіе, я бросилась бѣжать по дорогѣ въ Гленмалоркъ.

Но на встрѣчу мнѣ двигалась какая то процессія. Нѣсколько человѣкъ несли кого-то и когда увидѣли меня, то положили свою ношу на снѣгъ. Страшное предчувствіе охватило меня. Я подбѣжала къ этому мѣсту и увидала лежащаго на снѣгу Пирса, блѣднаго съ закрытыми глазами; его изодранная куртка была испачкана кровью.

Съ страшнымъ крикомъ, я упала на колѣни.

— Не бойтесь миссъ, онъ только безъ чувствъ; я сейчасъ сбѣгаю за докторомъ — сказалъ мнѣ одинъ изъ принесшихъ Пирса людей.

Пока я рыдала надъ Пирсомъ, подошла тетя Ева; привычною рукой она принялась дѣлать ему перевязку и приводить его въ чувство.

— Тетя Ева, какъ ты думаешь, онъ умретъ? — спрашивала я, заливаясь слезами.

Наконецъ послышался стукъ колесъ экипажа. Это былъ докторъ. Вслѣдъ за нимъ появились и носилки. Осторожно положили на нихъ безчувственнаго Пирса и понесли его въ домъ. Какъ ужасно долго тянулись для насъ часы, когда мы сидѣли въ дѣтской и ждали первыхъ извѣстій о Пирсѣ.

— Онъ пришелъ въ себя, — сказала намъ тетя Ева, войдя на минутку въ дѣтскую. — Докторъ сказалъ, что нѣтъ опасности для жизни, но нуженъ очень заботливый уходъ за нимъ.

Прошло много дней прежде чѣмъ намъ позволено было увидать Пирса. Сэръ Рупертъ вернулся въ Лондонъ, предоставивъ своимъ агентамъ улаживать дѣла въ Гленмалоркѣ. Тамъ уже ничего не оставалось, кромѣ обгорѣлыхъ столбовъ; часть жителей, наиболѣе здоровые и молодые, нашли себѣ кое-какую работу въ окрестностяхъ, а старыхъ и больныхъ пріютили богадѣльни и больницы..

Я не чувствовала подъ собою ногъ отъ радости, когда тетя Ева позволила намъ, наконецъ, войти къ Пирсу. Съ сильно бьющимся сердцемъ я остановилась на порогѣ его комнаты. Неужели это Пирсъ, этотъ блѣдный, худой мальчикъ, съ восковымъ лицомъ и огромными глазами, который полулежитъ на кровати, обложенный подушками?

Я подошла на ципочкахъ къ кровати.

— Пирсъ, ты меня узнаешь?

На лицѣ больного появилась знакомая мнѣ смѣшливая гримаса.

— Какая ты потѣшная, Джіанетта! Почему же ты думаешь, что я тебя не узналъ. Ужъ не воображаешь ли ты, что сдѣлалась совсѣмъ взрослой дѣвицей, пока я здѣсь лежалъ больной, — сказалъ Пирсъ.

— Н… нѣтъ, отвѣчала я, радуясь, что вижу опять прежняго Пирса — хотя…. Гонора удлинила мою юбку вчера на цѣлый дюймъ.

— Ого! Оттого у тебя и видъ такой важный; но и я выросъ, лежа тутъ на постели..Гонора говоритъ, что во время болѣзни люди всегда выростаютъ. Какъ это смѣшно! Я лежу здѣсь на постели и росту, точно огурецъ на грядкѣ.

Мы оба весело болтали, но вдругъ Пирсъ сдѣлался серьезенъ.

— Скажи мнѣ, Джіанетта, что сдѣлалось съ моими товарищами, съ которыми я вмѣстѣ защищалъ домъ Дена Кейльи?

— Они въ тюрьмѣ, — сказала Маргарита раньше чѣмъ я успѣла что нибудь отвѣтить.

— Тогда и я долженъ быть въ тюрьмѣ, вмѣстѣ съ ними! — вскричалъ Пирсъ. — А Гонора говорила мнѣ тутъ, будто они всѣ нашли работу и пристроились! Она хотѣла меня успокоить, точно я малый ребенокъ! О, еслибъ мое плечо скорѣе зажило.

Пирсъ очень взволновался и я боялась, что намъ достанется за нашу неосторожность отъ тети Евы. Но Маргариту удержать было трудно.

— Зачѣмъ ты хочешь въ тюрьму? спросила она.

— Развѣ я могу тутъ оставаться, гдѣ мнѣ такъ хорошо, когда мои товарищи, которые послушались моихъ же совѣтовъ, страдаютъ! Нѣтъ, я не могу этого вынести! Я пойду въ тюрьму и когда отсижу свой срокъ, то наймусь на корабль и уйду въ море…. если только рука позволитъ мнѣ таскать канаты. Во всякомъ случаѣ я никогда больше не буду ѣсть кусокъ хлѣба сэра Руперта!

Гонора вошла въ комнату и, увидѣвъ, что Пирсъ взволнованъ, сдѣлала намъ выговоръ и увела насъ.

Какая была радость, когда Пирсъ, наконецъ, настолько поправился, что могъ совершать съ нами небольшія прогулки! Но въ особенности насъ радовало то, что Пирсъ останется у насъ въ домѣ. Для него была приготовлена хорошенькая комната, которую мы сами убирали. Тетя Ева объявила намъ, что она никогда съ нимъ не разстанется; зимою онъ долженъ будетъ поступить въ школу, туда же, гдѣ находится Джимъ. Гуляя съ Пирсомъ, мы строили планы о томъ, какъ онъ будетъ пріѣзжать къ намъ на вакаціи и какъ мы весело будемъ проводить время.

Однажды, когда мы, сидя въ дѣтской, ожидали появленія Гоноры съ подносомъ и предвкушали лакомыя блюда, которыя она должна была принести намъ, въ корридорѣ послышались чьи-то тяжелые шаги. Это не могла быть Гонора, шаги были мужскіе, въ сапогахъ.

— Это пришли за мной, — сказалъ Пирсъ.

— Что ты говоришь, Пирсъ! Какія глупости! — вскричали мы.

Пирсъ былъ нѣсколько блѣденъ, но казался совершенно спокойнымъ. Въ комнату вбѣжала взволнованная Гонора.

— Мистеръ Пирсъ!… вскричала она, но Пирсъ не далъ ей договорить:

— Я знаю, Гонора, приведите сюда сержанта.

Черезъ нѣсколько минутъ вошелъ ожидаемый Пирсомъ гость. Мы, дѣвочки, со страхомъ смотрѣли на него, но онъ вовсе не имѣлъ устрашающаго вида. Напротивъ, видъ у него былъ самый добродушный и онъ повидимому былъ очень смущенъ.

— Добрый вечеръ, сержантъ, — сказалъ ему Пирсъ. — Вы пришли за мной?

— Богъ видитъ, мистеръ Пирсъ, какъ мнѣ это непріятно, но я получилъ бумагу….

— Я знаю, сержантъ. Гонора, предложите-ка ему чашку чая.

— Чаю? Чтобы я поила чаемъ этого человѣка, который пришелъ, чтобы увести васъ въ тюрьму? Какъ бы не такъ!

— Я не виноватъ, — замѣтилъ сержантъ. — Я только исполняю приказаніе. Мистеръ Пирсъ самъ знаетъ это.

— Вѣдь вы ирландецъ, какъ же вамъ не стыдно? — не унималась Гонора. — Мистеръ Пирсъ заступался за васъ. Развѣ вы этого не знаете?

— Я обязанъ повиноваться приказаніямъ начальства.

— Вы бы могли бросить службу и уѣхать изъ этой страны, какъ дѣлаютъ другіе ирландцы.

— А что же тогда будутъ съ моею женой и дѣтьми?

— Все равно, это стыдно! стыдно! кричала Гонора, рыдая. — Вы налагаете руку на мальчика, который былъ другомъ бѣдныхъ ирландцевъ…. Это не принесетъ счастья вашимъ дѣтямъ, нѣтъ!

Несчастный сержантъ не зналъ, что ему дѣлать. Онъ видимо растерялся и мялъ въ рукахъ бумагу, заключающую въ себѣ приказъ объ арестѣ Пирса. Пирсъ выручилъ его.

— Пойдемте, — сказалъ онъ, рѣшительно. — Прощайте, дѣвочки.

И съ этими словами онъ скрылся въ корридорѣ.

Нечего и говорить, въ какомъ мы находились состояніи, когда увели Пирса. Но онъ выросъ въ нашихъ глазахъ и представлялся намъ какимъ то сказочнымъ героемъ. Въ душѣ я гордилась имъ. Какъ онъ хладнокровно принялъ извѣстіе о томъ, что его ожидаетъ!

Отецъ тотчасъ же отправился въ городъ хлопотать о смягченіи участи Пирса. Намъ позволили видѣться съ нимъ и доставлять ему все необходимое, чтобы сдѣлать болѣе сноснымъ его пребываніе въ тюрьмѣ. На судѣ Пирсъ и не подумалъ запираться; онъ прямо объявилъ, что уговаривалъ стараго Дена и другихъ не исполнять приказаній сэра Руперта и не покидать своихъ жилищъ. Въ заключеніе онъ прибавилъ, что поступалъ такъ, какъ велитъ ему его совѣсть, и всегда такъ будетъ поступать.

Его присудили на два мѣсяца въ тюрьму.

Какъ ужасно было думать, что бѣдный Пирсъ томится въ заключеніи! Мы всѣ грустили, но я просто не находила себѣ мѣста и отецъ всячески старался успокоить меня. По счастью тюремный докторъ былъ ирландецъ и поэтому очень сочувствовалъ Пирсу. Онъ всячески старался облегчить ему его заключеніе и въ концѣ концовъ настоялъ на томъ, чтобы Пирса помѣстили въ лазаретъ, гдѣ, конечно, ему было гораздо лучше, нежели въ самой тюрьмѣ.

Деревья были уже давно въ цвѣту, когда, наконецъ, наступилъ день освобожденія Пирса. За недѣлю передъ этимъ умеръ въ тюрьмѣ старикъ Денъ и мы всѣ были на его похоронахъ. Возвращаясь съ похоронъ, мы прошли мимо развалинъ Гленмалорка и остановились нѣсколько минутъ передъ разрушеннымъ домомъ стараго Дена — домомъ, который онъ выстроилъ собственными руками и защищалъ до послѣдней крайности. «Неужели сэръ Рупертъ можетъ спать спокойно, послѣ всего того, что онъ совершилъ»? подумала я невольно, глядя на разрушенную крышу, на поломанныя и обгорѣлыя двери и окна нѣкогда лучшаго домика въ Гленмалоркѣ. А кругомъ опустѣлой, разоренной деревни, цвѣли деревья и разстилались, зеленые луга. Въ воздухѣ пахло цвѣтами и травой, пѣли птицы и природа казалась такою прекрасной! Какъ хорошо было бы жить если бы не было на свѣтѣ злыхъ людей!

ГЛАВА XIX.
Новые планы.

Наконецъ наступилъ желанный день, когда тетя Ева съ отцомъ отправились за Пирсомъ и привезли его домой. Но Пирсъ, нашъ бѣдный Пирсъ совсѣмъ былъ непохожъ на себя. Онъ былъ такъ худъ и блѣденъ, что мы, вмѣстѣ съ Гонорой, не могли удержаться отъ слезъ при видѣ его.

Тетя Ева настояла на томъ, чтобы Пирсъ прилегъ на диванъ, въ ея комнатѣ, такъ какъ онъ едва стоялъ на ногахъ, и она боялась, что съ нимъ сдѣлается дурно. Я сѣла возлѣ него и держала его руку.

— Милая Джіанетта, какъ я радъ, что опять вижу тебя, — сказалъ онъ.

— А я то какъ рада, Пирсъ! Намъ такъ не хватало тебя и мы были такъ несчастливы, когда тебя увели! Но пойдемъ теперь чай пить въ гостинную тети Евы. Тамъ накрытъ столъ и такъ хорошо! Но можетъ быть ты не можешь итти, Пирсъ, тогда мы принесемъ тебѣ чаю сюда?

— Кто сказалъ, что я не могу итти? — воскликнулъ Пирсъ, вскакивая съ дивана. — Вы думаете, что я позволю, чтобы вы натирали мнѣ виски одеколономъ и давали нюхать соль? Пустяки! Я теперь совсѣмъ оправился. Ахъ вы, дѣвочки, вы вообразили, что я такой слабый и вы теперь можете смѣяться надо мной. Какъ бы не такъ!

И чтобы доказать намъ это, онъ бросился бѣгомъ на лѣстницу, но силы ему быстро измѣнили и онъ долженъ былъ прислониться къ стѣнѣ. Въ одну минуту я очутилась возлѣ него.

— Обопрись объ меня, Пирсъ, милый. Вовсе не стыдно быть слабымъ послѣ раны и болѣзни; послѣ всего, что ты испыталъ.

Пирсъ слабо улыбнулся въ отвѣтъ и послушно оперся на мою руку.

Тетя Ева ждала насъ въ своей хорошенькой гостинной. Какъ пріятно было быть опять всѣмъ вмѣстѣ! Мы немного посмѣялись надъ Пирсомъ, который ни за что не хотѣлъ сознаться въ своей слабости, и весело болтали между собой, когда вошелъ отецъ.

— Джіанетта, мнѣ надо кое-что сообщить тебѣ, — сказалъ онъ.

— Что, папа?

— Я устроилъ твое дѣло.

Онъ объяснилъ мнѣ, что скопилъ тѣ деньги, которыя получалъ ежегодно на мое воспитаніе и эти деньги вложилъ въ банкъ. Вмѣстѣ съ процентами это составило порядочную сумму, которую онъ и предоставляетъ теперь въ мое распоряженіе, на покупку земли и устройство моихъ друзей изъ Гленмалорка.

Отъ удивленія и радости я не могла вымолвить ни слова. Мы обѣ съ Маргаритой бросились обнимать отца. Онъ сказалъ еще, что уже присмотрѣлъ хорошенькій участокъ земли, который можно пріобрѣсти за умѣренную цѣну. На этомъ участкѣ можно выстроить около дюжины домиковъ и возлѣ каждаго домика устроить садикъ и лугъ. Затѣмъ, когда все это будетъ сдѣлано, мы можемъ предложить нашимъ пострадавшимъ друзьямъ поселиться въ этихъ домикахъ и при уплатѣ ежегодно небольшой суммы, постепенно пріобрѣсти въ ихъ собственность и землю и дома.

— Но вы должны кромѣ того придумать еще какое-нибудь прибыльное заняне или ремесло для жителей своего поселка, — сказалъ намъ отецъ. — Насчетъ этого вы посовѣтуйтесь съ тетей Евой. Она вамъ скажетъ, чѣмъ могутъ заниматься здѣшніе жители, чтобы имѣть хорошій заработокъ.

Маргарита захлопала въ ладоши и запрыгала по комнатѣ.

— Вотъ чудесно! Мы тоже будемъ работать вмѣстѣ съ нашими друзьями, тетя Ева?

— Чѣмъ могли бы заниматься будущіе обитатели нашего поселенія, какъ ты думаешь, тетя Ева?

— Я думаю, что это очень просто. Женщины могутъ шить, вязать, мужчинъ можно научить рѣзьбѣ по дереву. Эти вещи всегда покупаются. Наконецъ мы можемъ научить дѣвочекъ вышивать

— Да, да, вышивать, приготовлять такія вещи, которыя были бы не хуже японскихъ издѣлій. Тогда за нихъ будутъ платить хорошія деньги, — сказала я.

Тутъ Пирсъ расхохотался, а я сконфузилась и замолчала.

— Прежде всего, — сказалъ отецъ, желая помирить насъ всѣхъ, — надо придумать такое занятіе, которое не требовало бы особенной подготовки, но давало бы заработокъ; что нибудь попроще.

— Если бы здѣсь нашлась глина, то я бы научила ихъ лѣпить статуэтки, — сказала я застѣнчиво.

— Милая моя, для этого надо, чтобы у нихъ былъ твой талантъ, а то въ этой работѣ не будетъ никакого смысла, — замѣтилъ отецъ.

— Вѣдь это вовсе не трудно, папа. Я бы научила ихъ лѣпить по моимъ рисункамъ и моделямъ. Мы бы могли приготовлять какія-нибудь вазы и разную необходимую посуду.

— Въ самомъ дѣлѣ, это мысль не дурная. Можно устроить гончарное производство. Но только это въ такомъ случаѣ, если тамъ найдется глина. А пока надо прежде всего подумать о постройкѣ домовъ.

На другой же день отецъ поѣхалъ со мною въ городъ къ нотаріусу и покупка была сдѣлана. На обратномъ пути мы заѣхали посмотрѣть на мое новое помѣстье. Съ особеннымъ радостнымъ чувствомъ вступала я на зеленую траву луга, который сталъ моею собственностью. Меня радовало сознаніе, что я могу доставить счастье многимъ людямъ. Милый, добрый папа, какъ хорошо онъ все устроилъ, думала я.

Мы прошлись по участку, выбирая мѣста для постройки домиковъ и мысленно представляли себѣ наше будущее поселеніе, здоровыхъ и веселыхъ ребятишекъ, оглашающихъ лугъ своими радостными криками, и счастливыя лица ихъ родителей, которые могли теперь спокойно смотрѣть въ будущее, не опасаясь, что будутъ когда нибудь лишены крова. Я набрала цѣлый букетъ буквицъ и побѣжала на встрѣчу Пирсу, который шелъ задумчиво по лужайкѣ.

— Пирсъ, неправда ли какъ здѣсь хорошо? — закричала я. — Подумай только какую мы тутъ устроимъ прекрасную деревню!

Пирсъ посмотрѣлъ кругомъ и потомъ тихо произнесъ:

— Да, очень хорошо, но… стараго Дена уже нѣтъ, и мы его никогда не увидимъ!

ГЛАВА XX.
За старою работою.

Какъ только все было готово къ постройкѣ, на нашей землѣ закипѣла работа. Строенія быстро воздвигались и одновременно устраивались огороды и отгораживались участки. Недостатка въ рабочихъ у насъ не было. Какъ только выгнанные сэромъ Рупертомъ ирландцы узнали, что у насъ на участкѣ производятся работы, то они явились къ намъ предложить свои услуги.

По мѣрѣ того какъ воздвигались стѣны домовъ, мы приводили въ исполненіе другую часть своего плана: устроивали классы для желающихъ научиться какому нибудь ремеслу. Въ огромномъ сараѣ, который служилъ прежде гумномъ, были поставлены столы и скамейки; это была школа, посѣщаемая очень охотно взрослыми и дѣтьми. Дѣти оказались очень способными учениками. Большинство изъ нихъ были грамотные, такъ какъ раньше обучались въ начальной школѣ, но никто не зналъ никакого ремесла. Особенный успѣхъ имѣла рѣзьба по дереву — занятіе, которое чрезвычайно нравилось мальчикамъ и дѣвочкамъ; они дѣлали такіе быстрые успѣхи, что у меня явилось сильное желаніе обучать ихъ также лѣпкѣ изъ глины. Я не рѣшалась заговорить объ этомъ съ тетей Евой, которая руководила занятіями, хотя мнѣ очень хотѣлось имѣть свой собственный классъ. Хитрый Пирсъ, однако, угадалъ мои мысли.

— Бьюсь объ закладъ, Джіанетта, что ты что то замышляешь, — сказалъ онъ мнѣ, однажды, когда я разсматривала рѣзныя работы дѣтей.

— Съ чего ты взялъ? — отвѣтила я, чувствуя, что краснѣю.

— Если я ошибся, то отчего ты такъ покраснѣла? Я наблюдалъ за тобой и понялъ, что тебѣ очень хочется что-то сказать тетѣ Евѣ, но ты почему то не рѣшается. Ты нѣсколько разъ собиралась говорить и все стоишь въ нерѣшимости и перебираешь руками эти вещицы. Ну, выкладывай скорѣе свою тайну!

— Никакой тайны у меня нѣтъ, — сказала я съ досадой.

— Если ты упрямишься и не хочешь сознаться даже мнѣ, то и я не скажу тебѣ того, что могло бы тебя очень заитересовать. Я сдѣлалъ находку, которая тебѣ можетъ быть очень пріятна.

— Я не желаю, чтобы надо мною смѣялись.

— Я и не думаю надъ тобою смѣяться, а чтобы тебѣ стало стыдно твоихъ словъ, я скажу тебѣ — такъ и быть! Я догадывался, что тебѣ очень бы хотѣлось заняться лѣпкой, но отецъ и тетя Ева говорятъ, что тутъ нѣтъ глины по близости. Ну, вотъ видишь ли, я нашелъ глину недалеко отсюда и объ этомъ хотѣлъ сказать тебѣ.

— Какъ! гдѣ? — воскликнула я, тотчасъ же забывая свою досаду. — О милый Пирсъ, покажи мнѣ, гдѣ эта глина.

— Потише, дѣвочка, какая ты прыткая! — сказалъ Пирсъ, освобождаясь изъ моихъ объятій. — Теперь слишкомъ поздно итти въ горы. Но я тебѣ предложу вотъ что: встань завтра пораньше и приходи къ деревянному мосту. Тогда мы можемъ отправиться къ тому мѣсту, гдѣ, какъ мнѣ кажется, есть хорошая глина. Мы поспѣемъ вернуться къ завтраку, если ты не опоздаешь явиться въ условленное мѣсто.

Конечно, я не опоздала и даже раньше Пирса была уже у деревяннаго моста. Какая это была чудная утренняя прогулка! Дѣйствительно, въ томъ мѣстѣ, куда меня привелъ Пирсъ, была глина и какъ разъ такая, какая мнѣ была нужна. Пирсъ захватилъ съ собою мѣшокъ; въ этотъ мѣшокъ мы наложили глины и принесли ее домой, чтобы немедленно сдѣлать опытъ. Когда мы обожгли куски глины въ печкѣ, она пріобрѣла пріятный для глазъ, красновато-желтый цвѣтъ. Я надѣлала изъ нея цѣлую массу маленькихъ фигурокъ, вродѣ тѣхъ, какія я лѣпила на Альпахъ, только, разумѣется, онѣ были лучше исполнены, такъ какъ я извлекла все-таки пользу изъ своего короткаго пребыванія въ художественной школѣ.

Я скоро устроила свой классъ лѣпки, и Ребятишки были въ восторгѣ отъ этого новаго занятія.

Мало по малу дѣло наладилось и мои ученики стали уже очень недурно приготовлять разныя простыя хозяйственныя вещички изъ глины, а къ концу лѣта кое что изъ работъ женщинъ и дѣтей удалось продать въ городѣ; это были первыя заработанныя деньги, которыя они получили.

Къ началу осени уѣхалъ Пирсъ. Не могу выразить, какъ намъ всѣмъ не хватало его. Но, разумѣется, такъ было лучше для него. Ему надо было приняться за ученіе и я утѣшала себя мыслью, что онъ будетъ современемъ знаменитымъ человѣкомъ. Я часто думала о нашей первой съ нимъ встрѣчѣ въ горахъ. Какой онъ былъ несчастный тогда; одинокій и заброшенный мальчикъ, ходившій въ лохмотьяхъ, точно бродяга. А теперь!..

Я была счастлива, что могла снова предаваться своему любимому занятію. Я сдѣлала бюстъ тети Евы, отца и Маргариты и они были очень довольны. Мною все сильнѣе овладѣвало стремленіе сдѣлаться скульпторомъ. Я подолгу просиживала гдѣ нибудь на уединенной скалѣ, смотря вдаль на разстилавшіеся луга и мечтая о великихъ произведеніяхъ искусства. Въ моемъ воображеніи рисовались разныя статуи, которыя я бы хотѣла сдѣлать, и иногда онѣ представлялись мнѣ такъ ясно, что, казалось, я могла ихъ осязать руками. Но это были только образы, созданные моимъ воображеніемъ. Ахъ, если бы я могла опять поступить въ школу!

Но я никому не говорила о своихъ мечтахъ. Я хранила ихъ глубоко въ своей душѣ и мнѣ казалось, что я не имѣю права думать о своемъ удовольствіи, когда я могу быть полезна дома, какъ помощница тети Евы по устройству новаго поселенія.

Осень прошла въ усиленной работѣ и наступилъ Рождество. Какъ оно было непохоже на прошлогоднее Рождество! Одно воспоминаніе объ этомъ ужасномъ времени вызывало у меня содроганіе.

Наше поселеніе было почти готово и двѣнадцать семействъ изъ Гленмалорка водворилось въ своихъ новыхъ жилищахъ. Насъ огорчала только мысль, что мы не могли пріютить всѣхъ; у насъ не хватало мѣста, и мы должны были поневолѣ дѣлать выборъ. Но во всѣхъ другихъ отношеніяхъ мы могли только радоваться, такъ какъ дѣла нашей колоніи шли хорошо и работы женщинъ и дѣтей успѣшно продавались въ городѣ. Классы вышиванія, лѣпки и рѣзьбы по дереву расширялись и если бы мы могли разсчитывать, что изготовляемыя въ нашемъ поселеніи издѣлія найдутъ сбытъ въ Лондонѣ, то могли бы быть спокойны, что жители нашей деревни никогда не будутъ нуждаться.

Тетя Ева написала мистриссъ Девоншайръ, прося ее прислать образцы вышивокъ для своихъ ученицъ. Мистриссъ Девоншайръ отвѣтила, что будетъ лучше, если тетя Ева сама пріѣдетъ въ Англію и выберетъ образцы. Съ этою же почтой пришло письмо къ отцу отъ мистриссъ Девоншайръ, въ которомъ она настаивала на томъ, чтобы я пріѣхала въ Англію и пожила бы въ своемъ помѣстьѣ. Со мною можетъ пріѣхать и вся моя семья. Мистриссъ Девоншайръ доказывала отцу, что онъ долженъ непремѣнно, хоть на нѣкоторое время, привозить въ Англію своихъ дочерей, а не оставлять ихъ постоянно среди ирландскихъ холмовъ. Во всякомъ случаѣ въ Англіи онѣ лучше могутъ дополнить свое образованіе. Мистриссъ Девоншайръ прибавляла, что у нея есть въ виду прекрасная гувернантка для насъ, которая можетъ потомъ поѣхать съ нами въ Ирландію.

Когда отецъ, улыбаясь, спросилъ меня, приглашаю ли я ихъ всѣхъ гостить въ свое помѣстье, я бросилась къ нему на шею отъ радости.

— Какъ это будетъ чудесно, папа! — вскричала я. — Вѣдь тамъ такъ хорошо. И какъ мы славно проведемъ тамъ время.

У меня осталось чудное воспоминаніе объ этомъ прелестномъ домѣ съ его картинными и художественными галлереями, куда меня возила мистриссъ Девоншайръ два года тому назадъ.

— Однако, что же будетъ съ вашею новою колоніей безъ васъ? Не пострадаетъ ли она отъ вашего отсутствія? — спросилъ отецъ.

— Я не думаю, — отвѣчала тетя Ева. — Дѣло у насъ налажено и тутъ есть одна очень почтенная и умная женщина, которой я могу поручить присматривать за нашими мастерскими. Притомъ же моя поѣздка въ Лондонъ можетъ даже принести пользу нашей колоніи.

Итакъ, все было устроено и въ началѣ апрѣля мы отправились въ Лондонъ. Мистриссъ Девоншайръ встрѣтила насъ съ восторгомъ. Она была преисполнена всевозможныхъ плановъ, касающихся и нашего воспитанія и нашихъ увеселеній, такъ какъ Лондонъ былъ недалеко отъ моего имѣнія.

Когда я теперь проходила по комнатамъ своего красиваго дома, я невольно вспомнила свой первый пріѣздъ сюда. Какой я себя чувствовала тогда несчастной, одинокой! Я нуждалась тогда въ ласкѣ, въ любви, а мнѣ взамѣнъ этого указывали на деньги; развѣ они могли доставить мнѣ счастье? Я не понимала своего положенія богатой наслѣдницы и ненавидѣла его; мнѣ хотѣлось быть на мѣстѣ моей сестры Маргариты, которую всѣ любили. А меня никто не любилъ тогда и никому я не была нужна, даже отцу, для котораго я была чужая. Какая разница теперь! Я пріобрѣла любовь окружающихъ и была счастлива. И я радовалась, что имѣю возможность сдѣлать другихъ счастливыми. Прогуливаясь снова съ мистриссъ Девоншайръ по прекрасной портретной и картинной галлереѣ, я мысленно давала себѣ слово посвятить всю свою жизнь и все свое богатство на то, чтобы сдѣлать счастливыми такихъ несчастныхъ, заброшенныхъ дѣтей, какою я была въ дѣтствѣ.

Но мистриссъ Девоншайръ, конечно, не догадывалась о моихъ мысляхъ. Она все внушала мнѣ, что я должна помнить, что я — богатая наслѣдница и держать себя соотвѣтствующимъ образомъ. Она находила, что я нуждаюсь въ хорошемъ обществѣ, и поэтому возила меня въ разные дома, гдѣ я постоянно слышала одни и тѣ же разговоры о моемъ наслѣдствѣ, что мнѣ было очень непріятно. Какъ я была счастлива, когда меня оставляли въ покоѣ и я могла проводить время съ тетей Евой, ходить съ нею по выставкамъ, выбирать образцы и матеріалъ для работы нашихъ ученицъ и учениковъ въ ирландской деревнѣ. Вскорѣ пріѣхала наша гувернантка и мы начали съ нею заниматься изученіемъ нѣмецкаго языка.

Такъ прошло время до лѣтнихъ вакацій, когда къ намъ явились Пирсъ и Джимъ. Разумѣется, тогда намъ стало еще веселѣе. Пирсъ напускалъ на себя иногда важность, бесѣдуя съ нами, но мы высмѣивали его самымъ безцеремоннымъ образомъ и онъ опять становился прежнимъ славнымъ Пирсомъ.

По вечерамъ, когда мы всѣ собирались за чайнымъ столомъ, Пирсъ говорилъ намъ о своихъ планахъ на будущее.

— Я хочу работать и сдѣлаться независимымъ, — сказалъ онъ; — говоря по правдѣ, я больше всего желалъ бы сдѣлаться членомъ парламента. Мнѣ кажется, я бы могъ быть полезенъ своимъ соотечественникамъ-ирландцамъ, если бы засѣдалъ въ парламентѣ. Я бы заступался за нихъ и старался бы, чтобы издавались такіе законы, которые оказывали бы имъ защиту; а то теперь, вѣдь, они беззащитны и мы видѣли, что могутъ дѣлать такіе злые, безсердечные ландлорды, какъ сэръ Рупертъ. Но прежде чѣмъ попасть въ парламентъ, я долженъ избрать себѣ такую профессію, которая давала бы мнѣ кусокъ хлѣба.

Я съ восторгомъ слушала Пирса, а онъ, откинувъ назадъ свои густые вьющіеся волосы, продолжалъ:

— Я думаю выбрать такую же профессію, какъ и Джимъ, я буду адвокатомъ. Но, разумѣется, Джимъ, опередитъ меня. Я такъ мало знаю и мнѣ надо наверстать такъ много потеряннаго времени.

— Пожалуйста не скромничай, — замѣтилъ Джимъ. — Ты уже почти догналъ меня. Ты въ одинъ день можешь выучить больше, нежели я въ одну недѣлю. Притомъ же ты не даромъ рылся въ библіотекѣ Гленнамурка и проводилъ цѣлые дни на крышѣ съ книгой въ рукахъ. Ты читалъ гораздо больше меня.

Я видѣла, что Пирсъ покраснѣлъ отъ удовольствія, когда Джимъ сказалъ это. Я знаю, что сознаніе своего невѣжества постоянно точитъ Пирса. Ему такъ хотѣлось бы быть образованнымъ человѣкомъ.

Такъ весело и счастливо проходило для насъ лѣто. Я нѣсколько разъ посѣщала Баррингтоновъ и вмѣстѣ съ ними была въ художественной школѣ. Учитель вспомнилъ меня и, улыбаясь, спросилъ, не надоѣла ли мнѣ деревенская жизнь и не хочу ли я снова поступить въ школу?

— Ничуть — отвѣтила я. — Мнѣ нравится деревня. Разумѣется, я была бы счастлива, если-бъ могла продолжать свои занятія въ школѣ, но нельзя совмѣстить и то и другое.

— Однако у васъ, вѣдь, большой талантъ и грѣшно зарывать его въ землю, — сказалъ старый художникъ, глядя на меня въ упоръ. — Я слышалъ, что вы тамъ занимаетесь благотворительностью, но этимъ можетъ заниматься каждый, кто только имѣетъ доброе сердце, а талантъ дается не каждому.

Я чувствовала, какъ у меня забилось сердце отъ его словъ и глаза наполнились слезами.

— Мнѣ нужно было выбирать, и я выбрала то, что мнѣ дороже, — сказала я.

— Вѣрьте мнѣ, дитя, такой талантъ какъ у васъ, рано или поздно заявитъ о своихъ правахъ и вы почувствуете себя несчастной, что не дали ему развиться. Это великій даръ, которымъ надо дорожить и которому можно принести въ жертву свое личное счастье. Вѣдь то хорошее дѣло, которое вы начали въ Ирландіи, не пропадетъ безслѣдно. Его будутъ продолжать другіе безъ васъ, а вы должны повиноваться своему призванію. Иначе, помяните слово старика художника, вы будете очень несчастны!

Тильда видѣла, что меня совсѣмъ разстроилъ этотъ разговоръ, и поскорѣе увела меня.

— Я не понимаю тебя, Джіанетта, — сказала она. — Вѣдь ты любишь свое искусство, ты не можешь безъ замиранія сердца смотрѣть на хорошую статую, а между тѣмъ, ты не хочешь заниматься имъ. Развѣ это занятіе можетъ помѣшать чему нибудь? Я хожу въ школу, но это не мѣшаетъ мнѣ любить свою маму, своихъ сестеръ, друзей и, вообще, быть насколько возможно счастливой.

— Ахъ! я не могу объяснить тебѣ, — воскликнула я съ тоской.

Дѣйствительно, я сама не могла разобраться въ своей душѣ. Временами меня охватывало такое сильное желаніе работать, что я готова была бѣлить изъ дому, но затѣмъ мнѣ становилось страшно. Я думала о томъ, что я лишусь мѣста, которое занимаю въ семьѣ и буду опять одинокой. Къ моему отсутствію привыкнутъ, и, пожалуй, даже не замѣтятъ его. Вѣдь все-таки я была пришлецомъ, обо мнѣ ничто не напоминало въ ирландскомъ домѣ, я тамъ была чужая, не то что Маргарита, которая родилась тамъ и выросла.

Я не выдержала и заплакала. Тильда съ удивленіемъ поглядѣла на меня. «Почему это человѣкъ всегда бываетъ недоволенъ?» — сказала она. — Вотъ, вѣдь, я бы очень желала быть на твоемъ мѣстѣ, т. е, обладать твоимъ талантомъ — поправилась она, очевидно вспомнивъ, что я была лишена самаго главнаго — материнской любви, заботъ и попеченій съ самаго дѣтства.

— Ты бы не помѣнялась со мной, — сказала я. — Не говори этого, Тильда. Деньги и талантъ, вѣдь, не составляютъ еще счастья. Правда, меня теперь любятъ и я счастлива, но мнѣ всегда кажется, что мое счастье виситъ на волоскѣ.

Въ этотъ день у меня былъ разговоръ съ Пирсомъ. Мы оба сидѣли съ нимъ на балконѣ и любовались видомъ заходящаго солнца. Маргарита куда то ушла и мы были одни.

— Что бы ты сказалъ, Пирсъ, если бы я тоже выбрала себѣ профессію, какъ ты? — вдругъ спросила я.

— Какъ, ты тоже хочешь быть адвокатомъ? — воскликнулъ онъ съ изумленіемъ.

Я расхохоталась.

— Ты боишься, что я стану отбивать у тебя кліентовъ. Нѣтъ! нѣтъ!… Но будемъ говорить о дѣлѣ. Должна ли я начать серьезно изучать искусство и сдѣлаться скульпторомъ или же мнѣ слѣдуетъ отказаться отъ этой мысли?

— Быть скульпторомъ! Совсѣмъ это не дѣло дѣвочки. И зачѣмъ тебѣ нужно непремѣнно изучать это искусство? Къ чему оно тебѣ нужно?

— Ты не понимаешь меня, Пирсъ. Вѣдь должна же я имѣть какое нибудь дѣло въ жизни и посвятить себя ему.

— Ты можешь посвятить себя многому другому. Но дѣлать статуи!… Я не думаю, чтобы это сдѣлало тебя счастливой.

— Конечно, одно это не сдѣлаетъ меня счастливой. Но, Пирсъ… говорятъ, у меня есть талантъ, должна ли я принебрегать имъ? Мнѣ бы хотѣлось вернуться въ Ирландію, лазать по скаламъ, жить среди ирландскихъ фермеровъ и помогать имъ. Но иногда мнѣ кажется, что мое мѣсто не тамъ, а въ мастерской художника. Пирсъ ты не понимаешь, какое порой охватываетъ меня сильное желаніе работать, лѣпить! Какъ мнѣ хочется изобразить самой тѣ образы, которые носятся въ моемъ воображеніи и которые я вижу даже во снѣ…

Пирсъ задумчиво поглядѣлъ на меня.

— Можетъ быть и правда, Джіанетта, ты не должна зарывать свой талантъ въ землю, — сказалъ онъ. — Можетъ быть изъ тебя выйдетъ великая художница…

— Я не знаю, что изъ меня выйдетъ, но у меня въ душѣ происходитъ борьба.

— Иди туда, куда тебя влечетъ твой талантъ…

Онъ замолчалъ потомъ, вдругъ, сказалъ:

— Джіанетта, помнишь нашу первую встрѣчу, на разсвѣтѣ, въ горахъ? Я былъ тогда несчастнымъ, одинокимъ мальчикомъ и встрѣча съ тобой была первою счастливою минутою въ моей жизни. Вотъ почему я не могу представить себѣ никакой радости, никакого веселья безъ тебя. Если ты будешь несчастна, и я буду несчастенъ. Я бы хотѣлъ, Джіанетта, чтобы ты поняла, что во мнѣ ты имѣешь такого друга, который готовъ все, все сдѣлать, чтобы тебѣ жилось хорошо.

— Пирсъ, — проговорила я весело — вотъ подожди, я сдѣлаю прекрасную статую, прославлюсь и стану знаменитой художницей, тогда то ты порадуешся за меня, неправда-ли? А пока вы проживете тамъ въ Ирландіи и безъ меня.

— Съ чего ты это взяла, однако! — возразилъ Пирсъ. — Ты думаешь, что ты можешь такъ бросить насъ и мы это допустимъ? Да, коли на то пошло, такъ я самъ явлюсь туда, въ твою школу, гдѣ дѣлаютъ статуи, и, если ты добровольно не поѣдешь со мной въ Ирландію, такъ я готовъ буду за волосы потащить тебя туда.

Онъ имѣлъ такой свирѣпый видъ, когда говорилъ это, что я не могла удержаться и расхохоталась. Меня радовала мысль, что меня любятъ и будутъ желать моего возвращенія домой.

ГЛАВА XXI.
Все устраивается.

Мы прожили начало осени въ моемъ помѣстьѣ и въ ноябрѣ отецъ собрался ѣхать въ Ирландію. Мнѣ предстоялъ рѣшительный шагъ: я должна была объявить отцу, что остаюсь въ Лондонѣ, чтобы учиться скульптурѣ. Я вынесла, однако, немалую душевную борьбу, прежде чѣмъ окончательно приняла такое рѣшеніе.

— Если это твое серьезное желаніе, то я не препятствую тебѣ, — сказалъ отецъ.

Но мнѣ было все таки грустно и я старательно отгоняла отъ себя мысль, что онъ можетъ быть не такъ легко согласился бы разстаться съ Маргаритой.

Рѣшено было, что когда онъ съ сестрой уѣдутъ въ Ирландію, я останусь у Баррингтоновъ и буду посѣщать художественную школу. Маргарита горько плакала, узнавъ, что я не ѣду съ ними.

— Я пріѣду, вѣдь, на вакаціи, — утѣшала я ее. — Потомъ, вѣдь, ты можешь пріѣзжать въ Лондонъ. Время пройдетъ незамѣтно; у тебя много дѣла въ Ирландіи; ты должна помогать тетѣ Евѣ въ ея ремесленной школѣ и заботиться о нашихъ поселенцахъ.

— Я все это буду дѣлать, — говорила Маргарита сквозь слезы, — но… но… я не могу примириться съ мыслью, что тебя не будетъ съ нами.

Кончилось тѣмъ, что и я начала плакать вмѣстѣ съ нею, но тѣмъ не менѣе они уѣхали безъ меня, а я усердно принялась за работу, чтобы заглушить тоску по домѣ и тѣмъ, кого я любила.

Прошло почти десять мѣсяцевъ. Я никого не видала изъ моей семьи за это время и только получала письма изъ дому. Я знала, что тамъ въ Ирландіи все идетъ хорошо.

Мнѣ уже минуло шестнадцать лѣтъ и я чувствовала себя взрослой. Я носила длинныя платья и модную прическу и часто, стоя передъ зеркаломъ, думала, что меня бы не узнали теперь въ Ирландіи. Тильда увѣряла, что я очень перемѣнилась.

— Ты стала такая положительная, Джіанетта, — говорила она. — Куда дѣвалась твоя дикость, твои порывистыя движенія? Ты теперь совсѣмъ солидная особа.

— Еще бы, — отвѣчала я. — Вѣдь мнѣ уже семнадцатый годъ.

Однажды, когда мы были въ школѣ и весело болтали во время перерыва занятій, мнѣ вдругъ доложили, что меня спрашиваетъ какой то господинъ. Первая моя мысль была, что это неожиданно пріѣхалъ отецъ, желая сдѣлать мнѣ сюрпризъ. Я бросилась въ пріемную, но остановилась пораженная. Передъ мною стоялъ высокій молодой человѣкъ въ мундирѣ Итонской школы. Въ первую минуту я его не узнала, но потомъ вскрикнула:

— Пирсъ!

— Да, Пирсъ, но неужели это ты, Джіанетта? — спросилъ онъ, съ удивленіемъ оглядывая меня.

— Ты уже позабылъ меня?

— О нѣтъ, но ты такъ измѣнилась, — сказалъ онъ, какъ то застѣнчиво пожимая мою протянутую руку.

— Измѣнилась только моя прическа и длина моей юбки, возразила я, — а я осталась все та же Джіанетта и нечего тебѣ такъ странно смотрѣть на меня. Вѣдь ты тоже измѣнился. Посмотри, я едва хватаю тебѣ по плечо, у тебя выросли усики и ты имѣешь видъ настоящаго молодого джентльмена.

— Но ты помнишь меня все такимъ, какимъ я имѣлъ честь представиться тебѣ въ одно прекрасное утро, въ ирландскихъ горахъ!

Мы посмотрѣли другъ на друга и расхохотались;

— Я вижу, ты прежняя Джіанетта!

— А ты прежній Пирсъ!

Черезъ минуту всякая неловкость исчезла и мы снова болтали съ нимъ какъ прежде въ Гленнамуркѣ.

— Никогда время не казалось мнѣ такимъ долгимъ, сказалъ онъ. — Я не могъ дождаться вакацій. На Рождество ты не пріѣзжала въ Ирландію. Тетя Ева сказала мнѣ, что ты не захотѣла бросать своихъ занятій; ты хочешь скорѣе кончить школу. Все это хорошо, но неужели ты и теперь не поѣдешь въ Ирландію?

— Надѣюсь, Пирсъ, ты не потащишь меня туда за волосы, какъ обѣщалъ? — спросила я, съ улыбкою глядя на него.

Онъ отвѣчалъ мнѣ такимъ же веселымъ взглядомъ.

— По совѣсти долженъ сознаться, что охотно бы сдѣлалъ это. Но надѣюсь, ты не заставишь меня прибѣгать къ такимъ крайнимъ мѣрамъ. Подумай, Джіанетта, вѣдь я не видѣлъ тебя цѣлый годъ!

Я должна была обѣщать ему, что пріѣду въ Ирландію. Въ теченіе года я по словамъ моего учителя сдѣлала такіе успѣхи, что могу теперь отдохнуть.

— Я долженъ поторопиться, — сказалъ мнѣ Пирсъ, крѣпко пожимая мою руку. — Меня отпустили въ Лондонъ только на нѣсколько часовъ и мнѣ надо еще исполнить много порученій, но я не могъ удержаться и забѣжалъ сюда, чтобы посмотрѣть, какая ты стала! Черезъ три недѣли мы увидимся, неправда-ли? До свиданія въ Ирландіи!

Да, черезъ три недѣли я опять буду среди своихъ! Увижу скалы, которыя замѣнили мнѣ родныя Альпы, увижу долину Гленмалорка, гдѣ столько было пережито всѣми нами, увижу опять нашихъ славныхъ поселянъ, увижу всѣхъ своихъ близкихъ и родныхъ и увижу дорогого Пирса!

Конецъ.

"Юный Читатель", № 21, 1901

---

1. Между ирландцами и англичанами всегда существовала вражда. Англичане-протестанты старались покорить ирландцевъ, католиковъ, и въ Ирландіи нѣсколько разъ возникали возстанія, вызывавшія кровопролитія. Къ концу царствованія королевы Елизаветы вся Ирландія была уже подчинена Англіи. Во время подавленія возстанія много ирландцевъ погибло, а другіе бѣжали изъ своей родной страны; земля же ихъ была роздана англійскимъ колонистамъ. Затѣмъ въ 1649 г., послѣ новаго возстанія въ Ирландіи, Кромвель покорилъ почти весь островъ и, чтобы прекратить вѣчныя распри между католиками и протестантами, сталъ вытѣснять католиковъ, отнималъ у нихъ землю и отдавалъ ее англійскимъ колонистамъ, большею частью своимъ же солдатамъ. Такимъ образомъ англичане сдѣлались крупными землевладѣльцами (ландлордами) въ Ирландіи.