Въ номерѣ 2149 вашей газеты, въ отдѣлѣ «Судебная хроника», помѣщена копія письма г.г. должносныхъ попечителей при дѣтскомъ судѣ, разосланнаго гласнымъ городской думы.
Въ письмѣ этомъ упоминается, между прочимъ, о безплатной попечительницѣ, прекратившей работу въ дѣтскомъ судѣ, причемъ отказъ ея отъ этой работы, мотивированный ею самой принципіальнымъ несогласіемъ съ г. судьей, авторами письма приводится въ связь съ просьбой этой попечительницы о платномъ мѣстѣ въ судѣ и съ полученнымъ ею на эту просьбу отказомъ. Кромѣ того, указывается на одинъ факть изъ жизни дѣтскаго суда, «будто-бы» сообщенный этой попечительницей г.г. гласнымъ думы и получившій, благодаря ея неосвѣдомленности, «превратное толкованіе».
Оба эти упрека, очевидно, относятся ко мнѣ, какъ къ единственной попечительницѣ, отказавшейся отъ работы въ судѣ.
Имѣя въ виду не только цѣли личной реабилитаціи, но главнымъ образомъ то общественное значеніе, которое въ настоящій моментъ имѣетъ правильное освѣщеніе дѣятельности дѣтскаго суда, я хотѣла бы представятъ по данному поводу нѣкоторыя объясненія.
Интересуясь вопросомъ борьбы съ дѣтской преступностью, я стала работать въ патронатѣ при дѣтскомъ судѣ съ самаго возникновенія его; весной же т. г. мнѣ удалось стать в попечительницей при судѣ (безплатной). Считая, съ одной стороны, что должность штатной попечительницы поставитъ меня въ болѣе близкое и прочное отношеніе къ дѣтскому суду, съ другой — нуждаясь, въ то же время, въ заработкѣ и находя, что дѣятельность въ дѣтскомъ судѣ является для меня, какъ для юристки, наиболѣе подходящей, я обратилась къ г. Файсту съ вопросомъ о томъ, могу ли я разсчитывать когда-нибудь получить мѣсто платной попечительницы. Единственная бесѣда на эту тему имѣла мѣсто не въ сентябрѣ, какъ утверждаютъ г.г. попечители, а гораздо раньше, въ іюлѣ мѣсяцѣ, въ Брюсселѣ, во время нашего совмѣстнаго съ Э. Ф. Файстомъ пребыванія тамъ, на конгрессѣ по призрѣнію дѣтей.
Бывшее у меня въ то время желаніе получить платную работу въ судѣ не находится въ противорѣчіи съ моей теперешней оцѣнкой дѣятельности г. дѣтскаго судьи, и вотъ почему: при моей первоначальной работѣ секретаря патроната, я, къ сожалѣнію, довольно далеко стояла отъ самого дѣтскаго суда, а позднѣе, въ теченіе тѣхъ трехъ мѣсяцевъ (апрѣль—іюнь), когда я была уже попечительницей, не успѣла, какъ слѣдуетъ, ознакомиться съ постановкой дѣла, и, во всякомъ случаѣ, не видѣла еще въ ней тѣхъ коренныхъ недостатковъ, которые замѣтила впослѣдствіи. Напротивъ, въ этотъ періодъ, въ разговорахъ съ лицами, интересовавшимися дѣтскимъ судомъ, я всегда хорошо отзывалась о дѣятельности г. судьи.
Въ отвѣть на мой вопросъ о мѣстѣ, г. Файстъ сказалъ, что онъ будетъ имѣть меня въ виду, но что въ настоящее время вакансіи платной попечительницы нѣтъ и не предвидятся. Несмотря на это, я, конечно, продолжала свою посильную работу: кромѣ обязанности попечительницы при судѣ и секретаря патроната, съ осени т. г. я взяла на себя организацію библіотеки при камерѣ и приняла участіе въ устройствѣ «дня незабудки» — все это заставило меня проводить вь дѣтскомъ судѣ гораздо больше времени, чѣмъ раньше, и потому дало мнѣ возможность ближе ознакомиться съ его дѣятельностью. Тогда то я и натолкнулась на факты, которые показались мнѣ нарушающими основныя идеи дѣтскаго суда.
При камерѣ послѣдняго имѣются двѣ небольшія комнатки, служащія обычно для временнаго пребыванія дѣтей, привлеченныхъ къ суду. Въ концѣ сентября — въ началѣ октября въ нихъ были посажены, на карцерномъ положеніи, двѣ дѢвочки-подростка. Такъ какъ я имѣла право снабжать книгами изъ библіотеки при камерѣ всѣхъ дѣтей, имѣющихъ то или иное отношеніе къ суду, я посѣтила также и этихъ дѣвочекъ и ознакомилась съ обстановкой ихъ карцерной жизни. Въ комнаткахъ, гдѣ онѣ сидѣли, было очень холодно, мебели никакой, матрацевъ, подушекъ, одѣялъ — ни слѣда; одну изъ дѣвочекъ я всегда заставала стоящей, другая, свернувшись клубочкомъ, какъ собаченка, дрожа въ своемъ грязномъ ситцевомъ платьицѣ, лежала на голомъ полу и при моемъ появленіи, просила ѣстъ: она получала только хлѣбъ и воду. Такъ продолжалось не менѣе 3 дней, а, быть можетъ, и больше, послѣ чего режимъ былъ смягченъ.
Дважды пыталась я поговорятъ съ г. судьей относительно этихъ несчастныхъ; одинъ разъ я получила въ отвѣть ссылку на недостатокъ времени, въ другой — произошелъ слѣдующій характерный эпизодъ. Я несла книга одной изъ наказанныхъ. Встрѣтившій меня въ корридорѣ г. Файстъ закричалъ: «этой дѣвочкѣ книжекъ давать нельзя». Я, разумѣется, спросила его: «почему»? Онъ отвѣтилъ: «это — гадкая дѣвчонка, она оскорбила меня, судъ, начальницу пріюта».
Пусть такъ! Пусть эта дѣвочка оскорбила судью, пусть она — груба, испорчена, развращена, но развѣ возможно въ дѣтскомъ судѣ примѣненіе репрессіи, считающейся жестокой даже въ отношеніи взрослыхъ правонарушителей? Развѣ это — не искаженіе главнаго принципа гуманнаго дѣтскаго суда, задача котораго — не наказывать, а воспитывать, который долженъ трактовать своихъ кліентовъ не какъ преступниковъ, а какъ больныхъ, несчастныхъ, заброшенныхъ дѣтей! Какъ могъ подѣйствовать на психику дѣвочекъ тотъ физическій и душевный голодъ, которому ихъ подвергли? Какое озлобленіе, какую ненависть унесли онѣ съ собой, въ своихъ маленькихъ измученныхъ сердцахъ! Въ томъ же карцерѣ (безъ мебели, по съ тюфякомъ), нѣкоторое время спустя я наблюдала дѣвушку лѣтъ 16. По словамъ г. Файста она — истеричка по ея собственнымъ, — она на свободѣ покушалась на самоубійство. Что бы ни сдѣлала эта дѣвушка, какой бы «гадкой» ни считалъ ее г. судья, на мой взглядъ, онъ обязанъ былъ бережнѣе отнестись къ ея молодой, но уже надломленной жизни и суровымъ наказаніемъ не усиливать ея мрачнаго настроенія.
Нельзя обойти молчаніемъ также, что г. судья — сторонникъ рѣшетокъ въ воспитательно-исправительныхъ пріютахъ что также находится въ непримиримомъ противорѣчіи съ лозунтомъ «долой тюрьму», провозглашеннымъ всѣми прогрессивными дѣятелями въ области борьбы съ дѣтской преступностью.
Затѣмъ, неодпократно присутствуя на разбирательствѣ дѣтскихъ дѣлъ то въ качествѣ попечительницы, когда судились «мои» дѣти, то въ качествѣ просто лица, интересующагося дѣломъ, я сплошь и рядомъ удивлялась рѣзкому, полному раздраженія, обращенію съ простымъ людомъ, которое допускалъ г. судья. Не разъ приходилось, напр., слышать грубые окрики по адресу какой-нибудь женщины, не во время вставившей реплику. Можетъ ли подобное обращеніе популяризовать идею дѣтскаго суда, можетъ ли оно создать представленіе о судьѣ-друтѣ, судьѣ-защитникѣ?
Были у меня, конечно и другія впечатлѣнія, неблагопріятныя для постановки дѣла въ дѣтскомъ судѣ и вынесенныя изъ личныхъ бесѣдъ съ г. судьей, изъ разговоровъ съ судишимися дѣтьми, изъ наблюденій другихъ лицъ, такъ или иначѳ соприкасавшихся съ судомъ, объ этихъ впечатлѣніяхъ я не говорю сейчасъ, потому что рѣшила указать только факты, свидѣтельницей которыхъ была лично я, но они постепенно накоплялись въ душѣ, оставляя въ ней горькій осадокъ неудовлетворенности дѣломъ, которое я всегда считала высокимъ и чистымъ. И все же я колебалась: я была въ нерѣшимости мнѣ не хотѣлось рвать съ работой, глубоко мнѣ симпатичной, къ которой я успѣла привязаться; мнѣ думалось, что я смогу оказать извѣстное хотя бы минимальное вліяніе если не на ходъ всего дѣла, то, по крайней мѣрѣ, въ отдѣльныхъ случаяхъ. Однако, оказалось, что я и въ этомъ заблуждалась.
Въ женскомъ пріютѣ, приблизительно въ половинѣ октября, произошли какія-то волненія. Пять дѣвушекъ, принимавшихъ въ нихъ участіе, были привезены изъ пріюта въ помѣщеніе суда и здѣсь изолированы (фактъ, которому, по словамъ г.г. попечителей, придано невѣрное освѣщеніе въ приписываемыхъ мнѣ бесѣдахъ съ гласными городской думы). Мнѣ стало извѣстно, что г. судья предполагаетъ измѣнить съ отношеніи ихъ мѣру пресѣченія — именно отправитъ въ арестный домъ. Въ связи съ этимъ фактомъ, я рѣшила выразить г. Файсту все свое недоумѣніе по поводу тѣхъ репрессій, которыя онъ примѣнялъ къ провинившимся дѣтямъ въ извѣстныхъ мнѣ случаяхъ; но на мое замѣчаніе что подобное обращеніе съ дѣтьми нарушаетъ основные принципы дѣтскаго суда, г. Файстъ отвѣтилъ только, что «онъ не позволитъ никому дѣлать себѣ замѣчанія и вмѣшиваться въ его распоряженія».
Въ томъ же разговорѣ я затронула и другой волновавшій меня вопросъ объ отношеніи г. Файста къ состоящему при дѣтскомъ судѣ патронату, въ вѣдѣніи правленія котораго находятся два воспитатольно-исправнтельныхъ пріюта для кліентовъ дѣтскаго суда. Жизнь этихъ пріютовъ, въ одномъ изъ которыхъ какъ разъ въ это время произошли упомянутыя выше волненія, правленію, въ сущности, была совершенно неизвѣстна, за отсутствіемъ какихъ бы то ни было докладовъ о ней. Я обратилась къ г. Файсту, какъ къ предсѣдателю правленія, съ запросомъ о причинахъ подобнаго ненормальнаго положенія патроната. Г. Файстъ ответилъ, что онъ не считаетъ нужнымъ доводить до свѣдѣнія патроната о томъ, что творится въ пріютахъ, а мое недоумѣніе по этому поводу объяснилъ тѣмъ, что мы вообще расходимся во взглядахъ на задачи дѣтскаго суда и пріютовъ.
Этотъ послѣдній разговоръ съ г. судьей уничтожилъ всѣ мои колебанія и заставилъ меня окончательно порвать съ мѣстнымъ дѣтскимъ судомъ. Я убѣдилась въ томъ, что внѣшняя коллегіальность работы въ немъ является лишь пустой иллюзіей, а быть слѣпымъ орудіемъ въ рукахъ г. судьи, безмолвной исполнительницей его распоряженій — я не могла и не хотѣла.
Я нѳ намѣрена, вслѣдъ за моими бывшими товарищами-попечителями, вступать на путь личныхъ выпадовъ и инсинуацій. Надѣюсь, что изъ моего разъясненія видно, насколько не соотвѣтствуетъ дѣйствительно сдѣланное ими допущеніе, будто я измѣнила свое отношеніе къ дѣтскому суду изъ низменнаго побужденія, — вслѣдствіе неполученія въ наемъ платнаго мѣста.
Г.г. попечители посылаютъ мнѣ еще упрекъ въ томъ, что я не подѣлилась съ ними мотивами моего ухода изъ дѣтскаго суда. Я не сдѣлала этого потому, что, какъ мнѣ казалось, они проявляли солидарность съ г. судьей. Что я не ошиблась, — объ этомъ свидѣтельствуетъ столь рѣшительное выступленіе ихъ на его защиту.
Мнѣ скажутъ, быть можетъ, что у меня мало фактическаго матеріла, но мнѣ кажется, что для такого дѣла, какъ дѣтскій судъ, — дѣло, которое должно быть безупречнымъ, — этотъ матеріалъ достаточно характеренъ, — у меня, по крайней мѣрѣ, до сихъ поръ, сжимается сердце при воспоминаніи о маленькомъ грязномъ комочкѣ, брошенномъ на холодный полъ и стонущемъ: «ѣсть хочется, ѣсть хочется»!
Примите увѣреніе въ совершенномъ почтеніи.
