1904. править
ДЕСЯТЬ ЛѢТЪ.
(Варіація на тему изъ діалоговъ Provins’а).
Посмертное произведеніе.
править
Онъ, — красивый господинъ лѣтъ сорока, съ большой лысиной. Производитъ впечатлѣніе свѣтскаго и въ то-же время солиднаго человѣка.
Она, — красивая дама лѣтъ тридцати, со вкусомъ одѣтая.
Первый лакей.
Второй лакей.
Управляющій гостиницей, Носильщики. — За сценой.
Народъ нынче народился! Особливо, у котораго, значитъ, большая деньга… Порченые они, что-ли, либо съ жиру… не знаютъ, что ужъ и придумать — только-бы эту самую деньгу, словно она у нихъ горитъ въ карманѣ, на вѣтеръ вышвырнуть.
Н-да! Это точно! Поди, у васъ тутъ, въ разгаръ-то, всякаго наглядишься.
Я тебѣ говорю! Пожди малость! А ужъ барыни!.. Иная… ровно ерцогиня: не пройди мимо! А такое на виду у всѣхъ вытворяетъ!.. И, вѣдь, ни стыдинки у нея въ глазу!
Отъ такихъ-то нашему брату, чай, и пожива?
Ну, ты этого не скажи… бываютъ прижимистыя… у! у!.. Стыдъ она потеряла — ей что! На выдумку какую несообразную и сотню, и тысячу броситъ, особливо ежели деньги-то у нея вольныя, чужія, а прислугѣ ей рубля жаль. Развѣ вотъ которыя почетъ любятъ, что ей, значитъ, за каждымъ словомъ «превосходительство» либо «сіятельство»… ну — тѣ, извѣстное дѣло, даютъ не мало.
Каковы-то эти вотъ окажутся!
А кто ихъ знаетъ! Что съ дурью онъ — это ужъ видно… Ну гдѣ-жъ таки слыхано, чтобы телеграмму въ двѣсти словъ!.. (вынимаетъ изъ кармана телеграмму на нѣсколькихъ листкахъ). Вѣдь, вотъ она! Управляющій далъ, чтобы все по ней было въ исправности… (читаетъ) «приготовить № 6, состоящій изъ большой гостинной и спальни, съ балкономъ на море, поставить мебель…» вотъ, вотъ, все тутъ: какъ, что и куда поставить… и чтобъ букетъ на столѣ, непремѣнно, вишь ты, изъ розъ, гіацинтовъ и маргаритокъ… Маргаритки понадобились!.. Телеграфировать отвѣтъ въ Кіевъ… Пора-бы имъ ужъ и пріѣхать, давно пора… букетъ-то у тебя гдѣ?
А тамъ онъ, въ спальнѣ.
Такъ ты его сюда тащи.
На сколько было возможности, по телеграммѣ вашей все исполнено… Пожалуйте.
Не провожайте, не надо… мы знаемъ дорогу… Только, пожалуйста, намъ багажъ скорѣе…
Вотъ! Даже и цвѣты! Какъ тогда… какъ десять лѣтъ тому назадъ… Тѣ-же самые цвѣты!
Ну, положимъ… не тѣ-же самые! Только похожіе на нихъ… да, розы, гіацинты, маргаритки… Вы довольны, что я не забылъ объ этомъ букетѣ?
Еще-бы!.. Только что-жъ это значитъ, что ты говоришь мнѣ «вы»?
Это значитъ, что, десять лѣтъ тому назадъ, пріѣхавъ сюда, въ 9 часовъ утра, прямо изъ Севастополя, гдѣ насъ обвѣнчали, мы были еще на «вы» благодаря необыкновенной строгости вашихъ родителей и нашей собственной непреоборимой благовоспитанности.
Правда! Правда! Мы стали говорить на «ты» только за завтракомъ.
Да и то вы осмѣлились лишь послѣ того, какъ мы выпили по стакану шампанскаго, которое вообще сразу придало намъ храбрости… Я велю подать и шампанскаго!
Конечно! Вѣдь, мы должны пережить снова все, какъ есть все!
Если все, такъ позвольте мнѣ поцѣловать васъ… Я тогда съ этого началъ.
Хорошо, только надо-же прежде всего умыться съ дороги и привести себя въ порядокъ… Вѣдь, мы въ пыли съ вчерашняго дня…
Десять лѣтъ тому назадъ мы цѣловались, не думая о пыли.
Ну, на этотъ разъ воздержимся и умоемся… Слава Богу у насъ времени довольно впереди.
А сколько его у насъ позади! Вѣдь, намъ на десять лѣтъ жить меньше осталось.
Куда прикажете?
Сундуки поставьте тамъ, въ спальнѣ, а все остальное вотъ здѣсь, мы разберемъ сами. (Указываетъ).
Благодаримъ покорн!о (Низко кланяются и уходятъ).
У тебя ключи. Дай мнѣ ихъ пожалуйста…
Мы еще не завтракаемъ и шампанское еще не подано…
Я говорю: «у тебя» и «дай», потому что говорю о вещахъ, о которыхъ тогда не говорилось… это внѣ нашей программы… Мы перейдемъ на «вы», когда умоемся и сюда вернемся… Дай-же ключи!
У меня нѣтъ ключей… вѣдь, ты-же самъ взялъ ихъ у меня вчера.
Когда-же это? Ну что за вздоръ? Это ты ихъ взяла и хотѣла положить ихъ въ сакъ-вояжъ.
Я? Скажите пожалуйста! Я отлично помню…
Ну еще-бы! Я тоже отлично помню… вотъ мой портфель!. Вотъ мои карманы! (роется въ портфелѣ и карманахъ). Ну… гдѣже это ключи? Гдѣ? Конечно у тебя!
Это, наконецъ, возмутительно! Я говорю, что ихъ у меня нѣтъ и что они у тебя!
Нѣтъ, у тебя! Чортъ возьми! Я еще не рехнулся!
Такъ, значитъ, это я рехнулась? Покорно благодарю, вы очень любезны…
Да поищи-же хорошенько! Трудно тебѣ что-ли заглянуть въ твой сакъ-вояжъ?
Вотъ!.. Вотъ!.. И вотъ!.. Гдѣ-же тутъ ключи? Гдѣ?
Оба хороши! Да, вѣдь, мы-же ихъ связывали вмѣстѣ и положили въ мой несессеръ! (бросается къ своему несессеру и выхватываетъ изъ него связку ключей).
Еще немного — и десятилѣтняя годовщина нашей свадьбы началась-бы со «сцены»!
Эти желѣзныя дороги… пароходы… все путешествіе… оно не могло не разстроить намъ нервы. Поцѣлуй-же меня, чтобы все это на смарку!
На смарку! Отлично!… Богъ съ ней и съ пылью! (цѣлуются).
Однако… послушай… вотъ штука-то! — Тогда эта комната казалась мнѣ гораздо, гораздо лучше.
И мнѣ тоже… дай вся гостиница… Помнишь, мы восхищались ею и потомъ всѣмъ ее расхваливали, какъ нѣчто необыкновенное…
Безвкусная, пошлая меблировка… потертый коверъ… какой-то приторный, противный, въѣвшійся во все запахъ… (подходитъ къ камину), А эта бронза!
А между тѣмъ… я отлично, отлично помню… и канделябры тѣ-же, и часы…
Да… Сатурнъ, сидящій на земномъ шарѣ!
Знаешь… когда ты въ первый разъ поцѣловалъ меня… здѣсь вотъ… за правымъ ухомъ… тогда, послѣ шампанскаго… я случайно взглянула на эти часы… и съ тѣхъ поръ, если я вспоминаю тотъ поцѣлуй, который… ну… я непремѣнно вспоминаю и Сатурна, сидящаго на земномъ шарѣ… Эти два воспоминанія слиты у меня въ одно…
Какъ все здѣсь постарѣло! (вздыхаетъ).
Да, вѣдь, и мы тоже!
И мы тоже!… Однако, что-жъ это мы начинаемъ впадать въ меланхолію!… Когда мы приведемъ себя въ порядокъ, передъ завтракомъ, чтобы остаться вѣрными нашей программѣ, мы сдѣлаемъ маленькую прогулку по морскому берегу…
Но, вѣдь, ужасная погода!
Да, правда… смотри, теперь ужъ льетъ какъ изъ ведра! Небо обложилось со всѣхъ сторонъ… и это въ Ялтѣ, въ Ялтѣ, которую не иначе представляешь себѣ, какъ залитой солнцемъ!
А, помнишь, какой десять лѣтъ тому назадъ былъ чудный день? Эта дверь на балконъ была тоже отперта, и мы, взявшись за руки, только глядѣли въ глаза другъ-другу, только цѣловались, а когда взглядывали туда — и это море, и это небо обливали насъ потоками свѣта… Мы всей грудью вдыхали въ себя и солнце, и счастье… Боже мой… Боже, Боже, какъ мы были тогда счастливы!
Да, мы кажется, можемъ сказать, что на долю нашу все-же выпало извѣдать — какое бываетъ счастье… а многимъ-ли это дается? Иной искренно воображаетъ, что любилъ — и съ годами приходитъ къ такому убѣжденію, будто любовь гораздо ниже того, что она обѣщаетъ. Но это значитъ, что онъ не испыталъ настоящей любви, а только искалъ и не нашелъ такой женщины, которая была-бы дѣйствительно создана для него…
Очень можетъ быть, что и я была не для тебя создана?…
Нѣтъ, именно я хочу сказать, что ты была создана для меня. До тебя я и искалъ, и ошибался, и не зналъ настоящаго счастья любви. Съ тобою я испыталъ его, потому что все, какъ есть все, въ тебѣ подходило ко мнѣ, нравилось мнѣ, восхищало меня… и притомъ я сразу въ тебя повѣрилъ, въ твою любовь, въ то, что не можешь, не можешь измѣнить мнѣ… (Смотритъ передъ собою на небо и море). Однако, какъ природа умѣетъ хорошо акомпанировать чувству!
Нельзя сказать, чтобы сегодня ея акомпаниментъ былъ веселъ.
Онъ минорный и… и… вѣрный! Это мы фальшивимъ, желая воспроизвести новобрачное allegro мотивами супружескаго andantino…
Ты ужъ меня не любишь?
Нѣтъ, я люблю тебя… мое чувство живо… оно доставляетъ мнѣ такъ много тихихъ, сладкихъ минутъ… Но все-же мы, можетъ быть, сдѣлали большую ошибку, желая вернуть ту нашу весну, которая сіяла надъ нами десять лѣтъ тому назадъ…
Перестань философствовать! Намъ не по себѣ просто потому, что мы устали съ дороги… Пойдемъ, помоги мнѣ отпереть сундукъ.
Сундукъ! Вотъ видишь — сундукъ! Развѣ мы тогда думали о сундукѣ у этой двери? Оставь покуда сундукъ въ покоѣ… сначала позавтракаемъ — это насъ подбодритъ.
Хорошо, только, пожалуйста, запри скорѣе эту дверь.
Еще-бы! И такъ: въ комнатѣ сыро, да и холодъ собачій.
Да, я просто дрожу… того гляди еще простудимся, у меня ужъ, кажется, насморкъ начинается… И это Ялта весною!
Въ Петербургѣ теперь теплѣе!… Такъ, значитъ, сейчасъ заказать завтракъ и точно такой, какъ тогда?
Разумѣется… точь въ точь… и шампанское.
Шампанское? Безъ него никакъ невозможно… Ну, а только, какъ-же твой желудокъ? Ты знаешь, что тебѣ шампанское запрещено строжайшимъ образомъ… Да и для моей начинающейся подагры…
Куда ни шло! Одинъ только разъ…
Нѣтъ, лакей еще перепутаетъ — я самъ пойду въ буфетъ — это здѣсь рядомъ… и закажу старшему буфетчику, такъ будетъ вѣрнѣе. (Уходитъ).
Нѣтъ, это не то… совсѣмъ не то!
Дѣло не сложное… все, что намъ надо, у нихъ есть, почти готово, черезъ десять минутъ мы будемъ завтракать. (Садится рядомъ съ нею и глядитъ на ея поблѣднѣвшее лицо). Ты здорова? Неужели ужъ чувствуешь простуду?
Авось нѣтъ… Я устала… Ахъ, еслибы я могла…
Что такое?
Позволь мнѣ снять корсетъ и надѣть блузу… Да и тебѣ я совѣтую переодѣться по утреннему… вѣдь, я вижу, что твой высочайшій крахмальный воротничекъ тебя безпокоитъ.
Такъ-то оно — такъ… только это выйдетъ ужъ очень значительное отступленіе отъ нашей программы.
Зато намъ будетъ удобно, тепло и уютно… Надѣнемъ туфли… увѣряю тебя, у меня съ дороги, кажется, даже затекли и распухли ноги — ботинки жмутъ невыносимо… Конечно, оно выйдетъ совсѣмъ не такъ, какъ десять лѣтъ тому назадъ… но, вѣдь, это потому, что сегодня дождь идетъ.
Правда… потому что дождь идетъ…
Спозаранку — и ужъ шампанскаго! И навѣрное это она все мудритъ, привередничаетъ…
А можетъ онъ изъ любителевъ, чтобы, значитъ, съ утра за галстухъ, для куражу… Жена она ему что ли?.. Какъ тебѣ сдается?
Эхъ ты, простота! Ишь, что сказалъ: жена! Гдѣ-же это видано, чтобы человѣкъ съ женою по утрамъ пилъ шампанское! Да жена-то въ жисть этого не позволитъ, да и ему интересу мало…
Такъ ты думаешь…
Извѣстно дѣло… жена она, да только чужая. Изъ бѣглыхъ она — сразу ужъ видно.. Нынче жены отъ мужей съ мужниными, значитъ, пріятелями то и дѣло сюда бѣгаютъ.
Баловство! Да ужъ и не молоденькіе — видѣлъ, какъ у него лысина-то свѣтится.
Лысина что, лысина ничего… лысину барыни нынче даже любятъ… ей Богу!..
Завтракать готово-съ.
Хорошо. (Идутъ къ столу).
Шампанское откупорить прикажете?
Откупори, налей въ стаканы, бутылку опять поставь въ холодильникъ… и больше ничего не нужно.
Ну, вотъ, теперь чудесно, я сразу согрѣлась. (Беретъ изъ букета маргаритку и ощипываетъ ея лепестки).
Да… да… очень хорошо… этотъ проклятый воротничекъ меня дѣйствительно измучилъ. (Видя, что она ощипываетъ лепестки маргаритки, нѣсколько мгновеній молчитъ, ѣстъ и съ улыбкой на нее поглядываетъ). Вотъ! Ты вспомнила… и я тоже отлично помню, какъ ты тогда ощипала маргаритку… за неимѣніемъ полевой ромашки… что сказалъ тебѣ тогда «цвѣточекъ томнымъ, сердцу внятнымъ языкомъ?»
Онъ сказалъ: «страстно»… и сказалъ правду.
А этотъ?
Этотъ на мой вопросъ отвѣчаетъ: «немного».
Ты ужъ, кажется, начинаешь вѣрить языку цвѣтовъ?
Однако, вѣдь, онъ тогда не обманывалъ.
Ну, вотъ! Не хочешь-ли ты мнѣ сдѣлать сцену ревности? Она будетъ не первая…
Ты начинаешь сердиться?
Я?.. Нисколько.
Кажется, все соединилось для того, чтобы привести насъ въ самое печальное настроеніе!
Да… усталость, холодъ, дождь, противная банальность этой гостиничной обстановки… и, наконецъ, эта маргаритка, которая лжетъ и подсмѣивается надъ нами, и, наконецъ, этотъ завтракъ, который, поистинѣ, вовсе не аппетитенъ.
Да мнѣ и ѣсть-то совсѣмъ не хочется. (Лѣниво завтракаетъ, потомъ взглядываетъ на мужа и улыбается).
Ты вспомнила что-нибудь веселое, смѣшное?
Да, знаешь… ассоціація идей…
Какъ Сатурнъ на земномъ шарѣ?
Именно… Удивительное дѣло какъ, иногда, самыя незначительныя обстоятельства запечатлѣваются въ памяти!.. Сейчасъ вотъ маленькая мушка пролетѣла надъ твоей головою — и я вспомнила, какъ десять лѣтъ тому назадъ такая-же мушка кружилась въ лучахъ солнца надъ твоими волосами.
Что-же тутъ веселаго, смѣшного?
Да, вѣдь, у тебя тогда были такіе густые волосы, а теперь…
А теперь у меня ихъ совсѣмъ нѣтъ!
Почти нѣтъ.
Что-жъ дѣлать… но, милый другъ мой…
Ты хочешь сказать, что и у меня отъ моей прежней густой и длинной косы осталось не больше четверти. Я это прекрасно и безъ тебя знаю…
Я совсѣмъ не хотѣлъ сказать ничего подобнаго, и о твоей косѣ, увѣряю тебя, вовсе не думалъ…
Что-же ты хотѣлъ сказать?
Что не въ нашей власти остановить вліяніе времени на нашъ организмъ, что это очень печально и грустно, но что изъ этого вовсе не слѣдуетъ…
Нѣтъ, именно слѣдуетъ! Я могу видѣть, что ты постарѣлъ, что у тебя вылѣзли волосы; но это не производитъ на меня ровно никакого впечатлѣнія, ты для меня остаешься все тѣмъ-же… между тѣмъ, какъ ты… какъ вы всѣ, мужчины, всѣ, всѣ… для васъ молодость женщины…
Откуда ты взяла это? Какой вздоръ! Увѣряю тебя, что и для меня ты все та-же…
Неправда! Ты самъ говорилъ…
Ничего я никогда не говорилъ… ты вѣчно переиначиваешь мои слова и видишь въ нихъ совсѣмъ не то… Да и, наконецъ, что это за разговоръ для нынѣшняго дня!
Правда!.. (помолчавъ). А, вѣдь, мы должны еще говорить другъ другу «вы!..»
Ахъ, матушка, да не выходитъ что-то!
Дай мнѣ шампанскаго… я сразу выпью весь стаканъ, какъ тогда…
Ты непремѣнно хочешь?
А что?
Да то, что шампанское, знаешь-ли, это вино… такъ сказать… не имѣющее никакихъ опредѣленныхъ собственныхъ убѣжденій. Оно дѣйствуетъ и такъ и этакъ, смотря по обстоятельствамъ: когда человѣку и безъ того весело — оно веселитъ, когда человѣку грустно — оно наводитъ на самыя мрачныя мысли.
Ну, такъ я и совсѣмъ его пить не буду… Богъ съ нимъ…
Милая! Ты плачешь?..
Да, плачу… о себѣ, о насъ обоихъ, обо всѣхъ человѣческихъ впечатлѣніяхъ, прелесть которыхъ такъ кратковременна… и никогда, никогда не возвращается… Развѣ это не ужасно?.. И все-же мы такъ близки… мы привязаны другъ къ другу… и родные наши, и знакомые… всѣ, всѣ считаютъ насъ примѣрными супругами… До сихъ поръ, за всѣ эти десять лѣтъ, мы почти не разлучались, у насъ не было ни разу настоящей, серьезной ссоры… Въ Петербургѣ намъ… можетъ быть… и достаточно казалось этого скромнаго, маленькаго благополучія… а вотъ здѣсь, здѣсь… на что мы похожи!..
Здѣсь слишкомъ рѣзко обнаружилась разница между прошлымъ и настоящимъ! Эта разница ужасаетъ насъ, потому что мы захотѣли вернуть такое счастье, которое не возвращается. Мы окружены прежними вещами, прежней природой; но сами-то, вѣдь, мы не прежніе… Жизнь идетъ все впередъ, впередъ — и старое умираетъ… Мы на кладбищѣ…
Зачѣмъ только мы сюда пріѣхали! Мнѣ страшно… Уѣдемъ скорѣе отсюда!
Куда-же ѣхать?
Все равно куда… въ Италію… въ Египетъ… только, чтобы не шелъ дождь, чтобы свѣтило и грѣло солнце!.. А то мнѣ холодно… понимаешь — холодно, и мрачно, и жутко!
Ты правду говоришь… въ новыя страны, гдѣ мы никогда еще до сихъ поръ не бывали, гдѣ ничто не станетъ напоминать намъ прошлаго…
Ѣдемъ!.. И завтра-же, скорѣе, какъ можно скорѣе! Вѣдь, передъ нами три свободныхъ мѣсяца… мы успѣемъ еще погрѣться!.. (Вдругъ обрываясь и перемѣняя тонъ оживленія на печальный). Только скажи мнѣ, скажи: ты все еще будешь любить меня?.. Не такъ, какъ прежде… совсѣмъ иначе, если хочешь… но все-же любить… любить! Безъ этого, мнѣ кажется, я и жить совсѣмъ не могу.
Конечно, я буду любить тебя…
Боже мой, какъ ты сказалъ это! Такимъ тономъ говорятъ, такъ успокаиваютъ маленькихъ дѣтей, когда увѣряютъ ихъ надъ свѣжей могилой, что они скоро опять увидятъ папу или маму!
Что ты? Что съ тобою?..
Нѣтъ, молчи! Умоляю тебя объ одномъ: будь искрененъ, не таи, ничего не таи отъ меня въ эту минуту… Вѣдь, это, можетъ быть, самая важная минута во всей нашей жизни…
Хорошо, я скажу тебѣ все, какъ есть все, что у меня на душѣ, что сейчасъ вотъ такъ и ударило мнѣ въ голову и въ сердце… Я скажу тебѣ все…
Что? Что?.. Значитъ, я была права… я давно ужъ…
Успокойся… ты давно ужъ… страшно ошибаешься… ты давно ужъ… начинаешь сворачивать на опасную дорогу. Я въ послѣднее время сталъ замѣчать въ тебѣ всѣ признаки самой жестокой, самой мучительной болѣзни: ты ревнуешь…
Я?..
Да, ты. Будь-же искренна: развѣ это не правда?
Правда… я и сама иногда вижу, что я ревнива… (поднимаетъ глаза и оживляется). Но, скажи, неужели у меня нѣтъ, такъ-таки и нѣтъ никакихъ основаній?
Какія-же основанія? Какія?..
Ты самъ говоришь: прошлое умерло… и мы здѣсь на кладбищѣ… умерла наша прежняя любовь, умерло наше прежнее счастье… Ну, а ты (старается улыбнуться)… хоть у тебя и вылѣзли почти всѣ волосы… ты далеко еще не старъ, у тебя живой характеръ, ты способенъ на всякія увлеченія… и ты, — я знаю, знаю, — можешь многимъ нравиться…
Благодарю за столь лестное обо мнѣ ваше мнѣніе… долженъ, однако, сказать, — и вовсе не изъ скромности, а по чести, что оно пристрастно. Тебѣ я еще могу представляться прежнимъ интереснымъ молодымъ человѣкомъ; но, знаешь, со стороны… это ужъ совсѣмъ не то! Да и, вообще, дѣло тутъ не въ моей внѣшности, а въ томъ, что я вѣрилъ и вѣрю въ тебя, что, несмотря на всю твою красоту и женственность…-- вѣдь, вотъ теперь, сію минуту, если-бы ты только знала, какъ ты хороша!.. Мнѣ и въ голову никогда не пришло усомниться въ тебѣ, испугаться за твою слабость… А ты, значитъ, перестаешь въ меня вѣрить… За что-же? Тутъ права наши должны быть равны… наша вѣра другъ въ друга — это и есть наша любовь, наше счастье… Не оскорбляй меня… слышишь?..
Если я мучаюсь мыслью потерять тебя — значитъ люблю. Любовь не можетъ быть оскорбленіемъ!
Любовь — да; но ревность превращаетъ любовь совсѣмъ въ другое чувство… это во сто разъ хуже, чѣмъ ненависть, это — вѣчный адъ, погибель всего лучшаго въ человѣкѣ… это смерть… смерть!
Такъ пожалѣй меня… старайся не давать никакой пищи моей ревности — и она поневолѣ умретъ съ голоду.
Постой… скажи: теперь-то вотъ, сейчасъ, ты въ меня вѣришь?
Да — вѣрю.
Если вѣришь, то и поймешь, почувствуешь, что я говорю правду… Хоть я, несмотря на это (трогаетъ свою лысину), еще и не старъ, хоть ты моложе меня почти на десять лѣтъ и все еще, почти всегда, хороша удивительно, — вѣдь, мы оба сейчасъ, въ этой комнатѣ, навѣрное узнали, что наша весна прошла, что наша страстная влюбленность другъ въ друга умерла. А между тѣмъ мы связаны неразрывно?… Чѣмъ? Дружбой? Какой вздоръ!.. Буду говорить за себя: мое чувство къ тебѣ вовсе не дружба, оно безконечно сильнѣе всякой дружбы… Я пережилъ съ тобой, и только съ тобой одной, счастливую весну, которая повториться не можетъ… другой тебя нѣтъ на свѣтѣ! Если я не могу съ тобою повторить мою молодость — съ кѣмъ-же я могу? Это будешь не ты, да и потомъ: молодость-то — одна, и она уже прошла! Попробуй выростить на моей головѣ мои прежніе, густые, курчавые волосы? Не можешь?.. Ну, такъ вотъ… поняла?
Поняла… Разумѣется ты правъ.
И всегда буду правъ, пока ты въ меня вѣришь. Если-же ты впустишь въ себя ревность — то непремѣнно забудешь все, самыя ясныя и простыя вещи, и тогда каждый мой взглядъ, слово, движеніе станутъ для тебя ядомъ, превратятся въ страшныя привидѣнія, въ улики противъ меня… Если-бы ты даже на цѣпи меня держала всю жизнь рядомъ съ собою — и тогда-бы терзалась: вѣдь, мысли-то мои, мои чувства и на цѣпи останутся для тебя неизвѣстными, невидимыми…
Правда, правда! Нѣтъ, я никогда не стану ревновать тебя, я поборю въ себѣ это злое, адское чувство… обѣщаю тебѣ… клянусь!..
Постой!.. Есть другое обѣщаніе… есть другая клятва, которую я имѣю право отъ тебя требовать — и требую!.. У насъ дѣти… вѣдь, вотъ, черезъ нѣсколько дней, мы навѣрное ужъ станемъ тосковать по нимъ, и безпокоиться, и посылать телеграммы. Я даже почти увѣренъ, что, несмотря ни на какое солнце, ни на какіе Египты, мы не выдержимъ трехъ мѣсяцевъ и раньше срока вернемся домой. Въ нихъ теперь наша новая жизнь, вся наша будущность.
Да! Да!
Такъ вотъ, если намъ суждено несчастье, если ты потеряешь вѣру въ меня, если и отъ чего-либо другого нашъ миръ, наше семейное благополучіе будутъ нарушены, если даже мы возненавидимъ другъ друга — клянись, что наши дѣти никогда объ этомъ не узнаютъ! Клянись, что какихъ-бы усилій и жертвъ это намъ ни стоило, они не услышатъ нашихъ взаимныхъ злыхъ словъ, упрековъ, обвиненій, оскорбленій, всего яда и грязи, которыми такъ легко навсегда истерзать и развратить молодую душу…
Какой ужасъ! Какой позоръ!.. Да, вѣдь, я имъ мать. Я не преступница!.. Клянусь! Клянусь!
Вотъ, теперь я могу отъ всей души сказать тебѣ: милая моя, милая, всегда буду любить тебя, сильно, вѣрно, умру за тебя!
Смотри, какъ будто солнце… тучи начинаютъ расходиться…
Онѣ разойдутся… но все-же мы завтра уѣдемъ… здѣсь не хорошо.
И жутко. Ночью я, пожалуй, буду бояться… мнѣ кажется, что въ этой комнатѣ было… убійство…
Убійство? Нѣтъ, здѣсь только витаетъ призракъ нашей умершей юности.
Но мы живы!
Мы живы! Такъ уйдемъ-же скорѣе и какъ можно дальше отъ всякихъ призраковъ!..