Десятилѣтіе смерти Н. И. Костомарова.
править7-го апрѣля текущаго года исполнилось десять лѣтъ со времени смерти H. И. Костомарова, и эта годовщина вызвала появленіе въ печати новыхъ матеріаловъ для біографіи и характеристики историка. Въ апрѣльской книжкѣ «Кіевской Старины» цѣлыхъ четыре статьи посвящены воспоминаніямъ личныхъ друзей и родственниковъ Костомарова; сообщаемый ими біографическій матеріалъ представляетъ интересъ для характеристики ученаго профессора въ его личной и общественной жизни. Въ статьѣ «Къ біографіи H. И. Костомарова» Ф. Щербина даетъ крайне любопытный портретъ отца историка, помѣщика Воронежской губерніи, типичнаго представителя крѣпостничества, бездушнаго деспота съ желѣзнымъ характеромъ, грозы крестьянъ и, въ концѣ-концовъ, ихъ жертвы. Съ подлинныхъ словъ юрасовскихъ старожиловъ (слобода Юрасовка была родиной историка и его семьи) Щербина разсказываетъ о чудачествахъ и о жестокости «стараго Костомарова», отца Николая Ивановича; онъ "сажалъ на цѣпь крестьянъ за всякую провинность, засѣкалъ до полусмерти мужиковъ, пріѣзжавшихъ позже другихъ на поле, и всячески проявлялъ свой крутой нравъ до тѣхъ поръ, пока выведенные изъ терпѣнія юрасовцы не покончили съ своимъ тираномъ въ «Рахминовскомъ лѣсу». Убійцы помѣщика были уличены лишь много лѣтъ спустя и потерпѣли обычную кару, но освобожденная Юрасовка вздохнула свободнѣе, повторяя: «слава Богу! Теперь буде хоть и гиршый та иншый!»
Въ противоположность «старому Костомару», симпатичная личность его жены, крестьянки по происхожденію, оставила у юрасовскихъ крестьянъ самыя теплыя воспоминанія. Ту-же любовь они перенесли на молодого помѣщика, хотя онъ жилъ на родинѣ только ребенкомъ, и придя въ возрастъ, «утикъ», убѣжалъ съ матерью изъ Юрасовки, гдѣ все ему напоминало убійство отца и обстоятельства, приведшія къ нему. Впослѣдствіи Николай Ивановичъ пріѣзжалъ на родину, записывалъ народныя пѣсни, общался съ крестьянской молодежью, но это непривычное для крестьянъ поведеніе со стороны помѣщика казалось имъ страннымъ, слишкомъ «панибратскимъ». Они думали, что Николай Ивановичъ «немного дурненькій (юродивый) бувъ», какъ сами сознавались впослѣдствіи, когда до стариковъ дошли слухи о томъ, что ихъ помѣщикъ «великій человѣкъ» и разсказы о немъ получили нѣсколько легендарную окраску.
Другая изъ посвященныхъ Костомарову статей въ «Кіевской Старинѣ», «Изъ воспоминаній объ H. И. Костомаровѣ» г. Вашкевича, переноситъ читателя въ періодъ профессорской дѣятельности историка и заключаетъ въ себѣ нѣкоторыя характерныя подробности. Авторъ статьи вспоминаетъ, какими шумными оваціями сопровождалась первая лекція Костомарова въ петербургскомъ университетѣ, гдѣ онъ получилъ каѳедру русской исторіи въ 1859 г., благодаря вліянію Кавелина. Въ вступительномъ чтеніи профессоръ доказывалъ необходимость всесторонне изучать психологію народа для пониманія историческихъ судебъ страны. Страстно преданный изученію народной жизни, увлекающійся красотами народной поэзіи, онъ сумѣлъ заразить слушателей своимъ отношеніемъ къ народу и его роли въ исторіи; лекція вызвала всеобщій энтузіазмъ, выразившійся въ шумныхъ оваціяхъ, несмотря на принятое студентами до лекціи рѣшеніе держаться спокойно въ интересахъ самого же. профессора, съ трудомъ добившагося права читать. По окончанію лекціи всякія предосторожности были забыты. «При оглушительныхъ аплодисментахъ и восторженныхъ крикахъ», пишетъ г. Вашкевичъ, «всѣ шумно оставили свои мѣста и тѣсной толпой окружили Николая Ивановича. Не прошло нѣсколькихъ секундъ, какъ онъ очутился надъ головами толпы сидящимъ, точно на щитѣ, на высоко поднятыхъ рукахъ. При непрерывномъ громѣ аплодисментовъ и крикахъ нѣсколькихъ сотенъ голосовъ, толпа двинулась изъ зала по длинному коридору, чрезъ всѣ двѣнадцать Петровскихъ коллегій, къ Невскому подъѣзду, который тогда служилъ главнымъ для профессоровъ и студентовъ. Я стоялъ близко къ профессору и, разъ взглянувъ на его лицо, не могъ оторвать отъ него глазъ. Возбужденное, съ выраженіемъ глубокаго страданія, ни мало не напоминавшее лицо тріумфатора, оно и теперь стоитъ предо мною, какъ живое…. Какъ разстался Николай Ивановичъ съ своими восторженными слушателями и уѣхалъ домой, не знаю; хорошо помню, что на всѣ привѣтственные крики студентовъ онъ отвѣчалъ полнѣйшимъ молчаніемъ».
Говоря о профессорской дѣятельности Костомарова, авторъ «Воспоминаній» вкратцѣ передаетъ и исторію знаменитаго диспута съ Погодинымъ, не давая, однако, новаго освѣщенія и отмѣчая только неподготовленность публики къ подобнаго рода ученымъ диспутамъ. «Кромѣ диспутантовъ, въ залѣ едва-ли было десять человѣкъ, понимавшихъ всю тонкость аргументаціи обоихъ оппонентовъ, которая въ большинствѣ случаевъ представляла филологическія экскурсіи въ область литовскаго языка и его грамматики. Публика ловила общій смыслъ и аплодировала удачнымъ выраженіямъ».
Костомаровъ принималъ участіе въ такъ наз. «подвижномъ университетѣ», т. е. въ публичныхъ лекціяхъ, которыя стали читать многіе университетскіе профессора послѣ закрытія университета въ началѣ 60-хъ годовъ; лекціи имѣли громадный успѣхъ въ обществѣ, но неожиданно оборвались въ 1862 г. вслѣдствіе запрещенія читать и высылки въ Ветлугу профессора Павлова. Всѣ профессора рѣшили изъ чувства товарищества прекратить свои чтенія и единственнымъ исключеніемъ среди нихъ оказался Костомаровъ. Въ этой исторіи проявилась одна изъ характерныхъ чертъ Костомарова — крайняя настойчивость и то почти религіозное отношеніе къ наукѣ, которое заставляетъ фанатиковъ-ученыхъ ставить интересы чисто научные выше политическихъ, общественныхъ и какихъ-бы то ни было другихъ. Считая какое-нибудь дѣло нужнымъ и истиннымъ само но себѣ, онъ не соглашался поступиться имъ ради какихъ-бы то ни было соображеній. Несмотря на открытыя просьбы прекратить лекціи, на анонимныя письма, угрозы скандала, Костомаровъ не отступалъ отъ объявленнаго имъ рѣшенія прочесть лекцію 8-го марта. Аудиторія собралась большая, но враждебно настроенная, принявшая рѣшеніе препятствовать лекціи шумомъ. При первыхъ словахъ профессора однако всѣ притихли, увидѣвъ, что онъ начинаетъ рѣчь, а не лекцію. «Не могу передать дословно рѣчи», говоритъ авторъ, "съ которою Николай Ивановичъ обратился къ своей буйной аудиторіи, но я какъ теперь вижу его возбужденное, блѣдное лицо и слышу, какъ взволнованнымъ голосомъ, гнѣвно отчеканивая слова, онъ упрекалъ расходившееся юношество за неуваженіе къ наукѣ, сравнивъ съ Репетпловымъ за легкость, съ какой интересы знанія приносились въ «жертву охотѣ пошумѣть и, наконецъ, объявилъ, что прекращать лекціи онъ не намѣренъ». Этой рѣчью и шумными протестами публики завершилась лекція; слѣдующая не состоялась за отсутствіемъ помѣщенія, и этимъ закончилась профессорская дѣятельность Костомарова.
Говоря о личной жизни Костомарова и о его характерѣ, г. Вашкевичъ отмѣчаетъ значеніе, которое онъ придавалъ музыкѣ, его любовь къ духовному пѣнію. Очень любопытны, напр., нѣкоторыя сужденія его о современныхъ ему писателяхъ. Несмотря на всеобщее увлеченіе "гражданской музой* Некрасова, онъ не считалъ его истиннымъ поэтомъ.
Будучи личнымъ другомъ Шевченки и сочувствуя его малороссійскому патріотизму, онъ признавалъ въ немъ, однако, только всѣ достоинства ораторской рѣчи, но мало поэзіи. Точно также онъ не раздѣлялъ общаго восторга по отношенію къ художественной сторонѣ произведеній Щедрина, но зато неизмѣримо высоко ставилъ Пушкина. Любовь къ музыкѣ, восторгъ лередъ народной пѣснью дополняетъ представленіе о высокомъ эстетическомъ развитіи историка.
Въ личныхъ отношеніяхъ Костомаровъ представляется помнящему его біографу человѣкомъ рѣдкой доброты и незлоблизости. Онъ мирно уживался съ матерью, нерѣдко выводившей его изъ себя мелочностью и стремленіемъ впутать сына въ житейскіе дрязги. Съ литературными противниками онъ ухитрялся тоже ладить послѣ первой личной встрѣчи.
Въ 1875 г. у Костомарова умерла мать; тяжесть этой утраты была смягчена только послѣдовавшей вскорѣ женитьбой на Алинѣ Леонтьевнѣ Кисель. Она была его невѣстой въ молодости, до перваго брака, и, овдовѣвъ, вышла за него замужъ. Послѣднія десять лѣтъ жизни Костомаровъ провелъ безмятежно среди неустанныхъ заботъ преданной жены, но его расшатанное болѣзнью здоровье состарило его преждевременно и омрачило его послѣдніе годы. Въ небольшой статейкѣ подъ заглавіемъ «Послѣдніе дни жизни Николая Ивановича Костомарова», г-жа Костомарова разсказываетъ исторію его послѣдней болѣзни и трогательно описываетъ кротость и не покидающую больного до смерти бодрость и ровность духа. Изъ разсказываемыхъ вдовой фактовъ за время болѣзни Костомарова одинъ изъ самыхъ трогательныхъ — посѣщеніе художественной выставки умирающимъ историкомъ. Въ то время, какъ консиліумы врачей отчаивались въ возможности спасти больного, онъ съ невѣроятнымъ напряженіемъ силъ и при помощи жены и сидѣлки поѣхалъ на Невскій, въ домъ Бенардаки, гдѣ была выставлена привлекавшая его картина Рѣпина «Іоаннъ Грозный при убитомъ имъ сынѣ».
«Время избрано было раннее», пишетъ А. Костомарова, "пока нѣтъ наплыва публики на выставкѣ. Пріѣхали, втащили изнеможеннаго посѣтителя, ввели и усадили передъ картиной Рѣпина. Николай Ивановичъ сталъ закрывать отъ себя сбоку свѣтъ, чтобы лучше вглядѣться: зрѣніе давно уже ему измѣняло. Въ это время кто-то проговорилъ позади насъ: «посадите Н. И, правѣе» — и, замѣтивши, что онъ слабъ, помогъ передвинуть его. «Какого мнѣнія вы объ этой картинѣ, Н. И.»? спросилъ тотъ-же господинъ, не выставляясь впередъ. — «Да вотъ такого, что не хотѣлъ умереть, не взглянувши еще разъ! А я ужъ былъ здѣсь недавно». — «Какая высокая похвала! и какъ я высоко цѣню ее! Это несравненная оцѣнка для меня. Я авторъ картины; вы не узнали меня, Н. И., а я имѣлъ честь быть у васъ года три назадъ или четыре». — Такъ произошло знакомство Костомарова съ Рѣпинымъ въ мартѣ 1885 г., а черезъ мѣсяцъ, 7-го апрѣля, днемъ, Рѣпинъ сталъ писать съ покойнаго историка портретъ, который къ вечерней панихидѣ былъ уже законченъ. Описаніе послѣдняго праздника Пасхи, встрѣченнаго умирающимъ въ полномъ сознаніи близости конца, страданія послѣднихъ дней, самой смерти — всѣ эти подробности читаются съ большимъ интересомъ въ запискахъ вдовы и представляютъ цѣнный матеріалъ для біографа, который захочетъ освѣтить нравственную личность писателя характеристикой его отношеній къ жизни и къ людямъ.