Деревенскіе типы и картинки. Очерки и разсказы Н. Астырева. Москва, 1891 г. Цѣна 1 руб. 20 к., съ пересылкою 1 р. 40 к. За всѣми извѣстными намъ произведеніями г. Астырева должно признать въ высшей степени важное достоинство: всѣ они вполнѣ правдивы. Но это правда — не «фотографическая», и это — не тотъ реализмъ, который нерѣдко сбиваетъ съ толку даже очень талантливыхъ писателей. Въ этикъ Очеркахъ и разсказахъ мы находимъ настоящую литературную правду, какою она желательна въ описаніяхъ быта какого бы то ни было класса, общества и народа. «Выдумки» и «сочинительства» нѣтъ въ разсказахъ г. Астырева. Читая ихъ, никто не усомнится въ томъ, что переданное въ нихъ на самомъ дѣлѣ было и что авторъ видѣлъ это своими глазами. Изъ этого, однако же, отнюдь не слѣдуетъ, чтобы можно было г. Астыреву отказать въ творчествѣ. Онъ ничего не выдумалъ, и, тѣмъ не менѣе, все видѣнное и слышанное прошло черезъ творчество писателя такъ же точно, какъ изображенная на полотнѣ жанровая или бытовая картина, взятая изъ дѣйствительной жизни, представляетъ собою художественное произведеніе, если она написана человѣкомъ талантливымъ. Художникъ и писатель, берущіеся воспроизводить жизнь такъ называемаго простаго народа, должны относиться къ своей задачѣ съ очень большою осторожностью, именно потому, что очень «просто» взятое ими для изображенія, — просто настолько, что такъ не выдумать и проще не сочинить. А въ этой-то простотѣ и заключается весь смыслъ крестьянскаго быта, и ею обусловливаются интересъ и вся прелесть повѣствованій о житьѣ-бытьѣ деревни. Мы недавно говорили (въ февралѣ и мартѣ нынѣшняго года) о погонѣ нѣкоторыхъ талантливыхъ авторовъ за «интересными» сюжетами для разсказовъ изъ деревенской жизни. Такая ловля сюжетовъ кончается, по большей части, выхватываніемъ всякой уголовщины изъ судебныхъ хроникъ и газетныхъ сообщеній о разныхъ злодѣяніяхъ. Въ результатѣ получаются картины не такой жизни, какова она есть въ повседневной дѣйствительности, а изображеніе казусовъ, можетъ быть, и происходившихъ гдѣ-либо, но совершенно случайныхъ, часто нисколько не характерныхъ и потому совсѣмъ не типичныхъ. Такимъ образомъ добытыя повѣствованія производятъ почти всегда совсѣмъ не такое впечатленіе, на какое разсчитываютъ ихъ авторы. Читатель видитъ въ подобныхъ разсказахъ не жизнь, а только ей уродливости и болѣзненныя явленія, ничего не доказывающія и не выясняющія сущности деревенскаго быта. Г. Астыревъ иначе отнесся къ увлекавшему его дѣлу; онъ пошелъ въ деревню и въ народъ понастоящему. Онъ не только пошелъ, но и вошелъ въ этотъ народъ, не наблюдалъ его только, но жилъ съ нимъ его жизнью. Какъ писатель, онъ не искалъ и не ловилъ сюжетовъ. Сама жизнь темнаго деревенскаго люда захватила его, вела, тащила и толкала, иногда очень больно, и показывала ему на немъ самомъ, какова она такова есть изо дня въ день и изъ года въ годъ. При такихъ лишь условіяхъ и можно узнать и уразумѣть сущность такой простой и, вмѣстѣ съ тѣмъ, мудреной вещи, какъ бытъ деревенскаго люда.
Лучшимъ изъ помѣщенныхъ въ книжкѣ г. Астырева мы считаемъ разсказъ Слѣпые и зрячіе (былъ напечанъ Въ Русской Мысли 1886 г., кн. VI). Передать его содержаніе весьма трудно, если не пересказывать его своими словами отъ начала до конца. Суть же дѣла состоитъ въ изображеніи безпомощности крестьянъ передъ такою бѣдой, какъ падежъ лошадей. Темный, «слѣпой» народъ не знаетъ, какъ избавиться отъ несчастія; «зрячіе», мѣстная интеллигенція, не умѣютъ помочь народу. Получается рядъ живыхъ и яркихъ «картинокъ». Почти равный по достоинству первому, третій разсказъ Первые опыты передаетъ исторію двухъ деревенскихъ обывателей-кумовьевъ, соблазнившихся возможностью скорой наживы одинъ на счетъ другаго. Обоихъ, разумѣется, «слопалъ чумазый». Въ разсказѣ Сельскіе министры авторъ даетъ два любопытныхъ типа сельскихъ писарей. Затѣмъ въ Вымершемъ типѣ г. Астыревъ изображаетъ стариннаго, крѣпкаго мужика, хозяина своему дому и владыки своей семьи, разросшейся до нѣсколькихъ десятковъ душъ, живущей въ нѣсколькихъ избахъ, но на одномъ нераздѣльномъ дворѣ, при общемъ хозяйствѣ, въ полномъ подчиненія единой воли «старика». Писатели «изъ господъ» склонны идеализировать такой видъ деревенскаго «державства» по старинѣ. Господа, заставшіе еще въ живыхъ этотъ нынѣ «вымершій типъ», съ сожалѣніемъ вспоминаютъ о немъ и приписываютъ его исчезновенію многія деревенскія неурядицы, въ особенности обѣднѣніе крестьянъ, происходящее отъ семейныхъ раздѣловъ. Здѣсь не мѣсто вдаваться въ обсужденіе очень сложнаго вопроса о томъ, насколько правы или неправы идеализирующіе такой патріархальный видъ крѣпостнаго права. И мы ограничимся лишь тѣмъ, что отмѣтимъ разсказъ г. Астырева въ качествѣ правдиваго и подлиннаго «документа», съ которымъ полезно ознакомиться всѣмъ, воздыхающимъ о крестьянской старинѣ, отодвинутой самою жизнью въ невозвратное прошлое. Во всѣхъ разсказахъ г. Астырева всего дороже ихъ безъискусственность, отсутствіе какой-либо натяжки или фальши. Написаны они хорошимъ, живымъ литературнымъ языкомъ, безъ ненужной ни на что поддѣлки подъ крестьянскій говоръ. Книжка прочитывается легко и съ неослабѣвающимъ интересомъ.