Деревенская бурса (Калистов)/ОЗ 1881 (ДО)

Деревенская бурса
авторъ Флавиан Александрович Калистов

Изъ цикла «Изъ памятной книжки народнаго учителя». Опубл.: 1881. Источникъ: az.lib.ru

ДЕРЕВЕНСКАЯ БУРСА.

I.
Отчего въ деревенской школѣ выросла бурса?

«Деревенская бурса» есть дитя горя и нужды и тѣхъ невозможныхъ, диковинныхъ условій, которыми обставлена жизнь деревенской школы.

Первою причиною появленія на свѣтъ Божій деревенской бурсы, мнѣ кажется, слѣдуетъ признать малолюдность селеній и ихъ разбросанность на значительномъ пространствѣ другъ отъ друга. На сѣверѣ, сѣверо-западѣ и въ средней полосѣ Россіи бурса явленіе почти повсемѣстное, она встрѣчается чуть ли не при каждой школѣ въ томъ или другомъ видѣ. Чѣмъ ближе къ югу, тѣмъ селенія обширнѣе и многолюднѣе, и тѣмъ рѣже встрѣчается бурса въ деревенской школѣ. Въ южныхъ казацкихъ степяхъ, въ Новороссіи, въ Малороссіи, гдѣ села иногда равняются или даже превышаютъ многіе уѣздные города Россіи по населенности, бурса явленіе исключительное, можетъ быть, даже вовсе не существующее.

Въ появленіи на свѣтъ Божій «отдѣленій народныхъ школъ» малолюдность и разбросанность деревень играли очень важную роль, какъ я уже указывалъ прежде, а въ зарожденіи и развитіи бурсы онѣ представляютъ причину еще болѣе рѣшительную.

Завести школу и даже отдѣленіе народной школы при каждой деревнюшкѣ, напримѣръ, въ двухъизбушечной или трехъизбушечной, немыслимо; бѣгать ежедневно въ школу за нѣсколько верстъ, а иногда даже за десятки, при нашей деревенской безпутицѣ, при нашихъ вьюгахъ, холодахъ, короткихъ зимнихъ дняхъ и при деревенской наготѣ и голодѣ тоже невозможно. Отвозить дѣтей ежедневно въ школу родители-крестьяне ни за что не согласятся, такъ какъ и согласиться на такое дѣло они не въ силахъ. И такъ, чтобы выучить граматѣ своихъ дѣтей, для нашего крестьянина средней и сѣверной полосы Россіи остаются двѣ возможности: первая — помѣстить учащихся на квартирахъ въ тѣхъ деревняхъ, гдѣ имѣются школы; вторая — оставлять дѣтей при самой школѣ на рукахъ учителя, т. е. завести на деревнѣ бурсу.

Для того, чтобы помѣстить всѣхъ учащихся непремѣнно въ деревнѣ, требуется устраивать школы все-таки при сравнительно крупномъ селеніи, что въ вышеуказанной полосѣ Россіи встрѣчается крайне рѣдко, да при томъ такое селеніе всегда наполнитъ школу одними своими дѣтьми. Затѣмъ необходимо, чтобы родители учащихся не затруднялись платой за постой своихъ дѣтей въ чужой семьѣ; а, наконецъ, требуется, чтобы всѣ крестьяне пришкольной деревни имѣли охоту держать при своей семьѣ школьниковъ, и чтобы каждый школьникъ непремѣнно нашелъ себѣ въ такой деревнѣ хозяина, что допустить тоже не особенно легко.

Сверхъ того, не слѣдуетъ забывать, что капризъ людей, въ значительномъ большинствѣ случаевъ, соединилъ школу съ волостнымъ правленіемъ и, вмѣстѣ съ послѣднимъ, изгналъ ее далеко за предѣлы селъ и деревень, въ глубь полей и даже въ глушь лѣсовъ. Заправители школьнымъ дѣломъ на Руси — мировые посредники, земскіе дѣятели, инспекторы народныхъ училищъ, законоучители сельской школы — хлопотали объ осуществленіи своихъ сомнительныхъ идеаловъ, а главное, о собственныхъ удобствахъ. И вотъ, въ результатѣ всѣхъ этихъ условій является бурса.

Но есть и еще двѣ причины, вліяющія на развитіе бурсацкой жизни при деревенской школѣ. Приходится иногда встрѣчать родителей, желающихъ отдѣлаться отъ своихъ дѣтей, засадивъ ихъ на зиму подъ крылышко учителя. Случается это, понятно, рѣдко, но все-таки въ каждой школѣ случается. Кто здѣсь виноватъ, родители или дѣти — трудно разобрать; всего вѣрнѣе — горе, нужда и темнота. При опросѣ же родителей получаешь всегда такіе отвѣты:

— Да какъ сказать? Тѣсно и безъ него у насъ… Авось посвободнѣе безъ него станетъ!

Или:

— Коли правду-то говорить, такъ ужь баловникъ онъ несусвѣтимый, вздыху не даетъ… Вотъ сократить къ тебѣ его и привели. Не жалѣй ты его, выучи ради Христа.

Былъ у меня и такой случай. Приходитъ разъ мать съ сыномъ. Спрашиваю: что нужно? Мальчику 8 лѣтъ; отца не имѣетъ; учится въ старшемъ отдѣленіи.

— Уйми парнишку, Христа-ради!.. возьми ты его къ себѣ и выпори хорошенько.

— Я не имѣю такого обычая.

— На то ты и учитель! Ему восемь лѣтъ, а онъ бабамъ проходу не даетъ… Нѣтъ, какъ хошь, а уйми…

Былъ случай и еще интереснѣе и характернѣе. Старикъ-отецъ приводитъ ко мнѣ 18—19-лѣтняго сына, здоровеннаго малаго, и проситъ взять къ себѣ въ школу. Малый смотритъ изъ-подлобья. Спрашиваю отца: что такъ поздно надумался?

— Отъ рукъ отбился, вотъ тебѣ и сказъ весь! отвѣчаетъ старикъ.

— Что такъ?

— Да что… дѣло извѣстное… Вотъ ему приходится на будущую зиму въ солдаты идти; семья большая… тройники… Спозналъ онъ это и задурилъ! Что хошь, то и дѣлай! Работать — и пальцемъ шевельнуть не хочетъ; всяко я ужь его… не беретъ!

— Что же я-то съ нимъ сдѣлаю? Здѣсь учатся граматѣ… Не маленькій онъ, не захочетъ — не выучишь.

— Ну-ну! она ему тоже пригодится. Не дома на печи лежать, а въ солдаты идти!

— А ты будешь учиться? спрашиваю я взрослаго уже парня.

— Чего не учиться, буду…

Есть и такіе родители, которые отдаютъ на руки учителю своихъ дѣтей, въ виду болѣе успѣшныхъ занятій. Они разсуждаютъ такъ: «учитель за дѣтьми будетъ постоянно присматривать, шалить не дастъ и въ свободное отъ общихъ занятій время заставитъ призаняться; смотришь, въ зиму-то онъ уйдетъ дальше другихъ». Разсужденіе довольно правильное и въ дѣйствительности почти всегда оправдывающееся.

Замѣтнѣй всего составъ бурсаковъ тамъ, гдѣ школа устроена въ надлежащемъ мѣстѣ, т. е. не въ пустомъ полѣ или лѣсу, а въ большомъ селеніи. Въ такихъ школахъ бурса всегда въ зачаточномъ состояніи, т. е. крайне малочисленна. Наоборотъ, въ школахъ, устроенныхъ, благодаря энергіи и усердію администраціи, не среди полей и лѣсовъ дремучихъ, усердствующіе въ ученіи совсѣмъ пропадаютъ въ массѣ невольниковъ горя и нужды.

И такъ, разбросанность, малолюдность селъ и деревень, отдаленность школы отъ селеній, нищета крестьянская и, наконецъ, желаніе родителей отдать своихъ дѣтей на руки учителю, то ради исправленія ихъ, а то и ради пущихъ успѣховъ въ обученіи — вотъ причины, породившія въ деревенской школѣ бурсу.

II.
Бурса № 1.

Деревенская бурса, какъ я уже сказалъ, дитя тѣхъ диковинныхъ условій, въ которыя была поставлена наша начальная деревенская школа. Но не во всякой деревенской школѣ условія школьной жизни вполнѣ одинаковы, а потому и бурсацкая жизнь имѣетъ свои степени развитія. Бурса, въ тѣхъ школахъ, гдѣ давленіе извѣстныхъ, мною уже отмѣченныхъ условій было не особенно сильно, встрѣчается въ малоразвитомъ состояніи. Гдѣ же неблагопріятныя обстоятельства давали себя чувствовать школѣ съ большею силою, тамъ и бурсацкая жизнь развилась полнѣе. Хуже всего приходилось тѣмъ школамъ, гдѣ къ гнету естественныхъ неблагопріятныхъ обстоятельствъ присоединился еще гнетъ искуственныхъ, т. е. гдѣ сказался полнѣе всего капризъ администраціи и иныхъ заправителей школьнымъ дѣломъ.

Деревенскую бурсу и въ ея зародышѣ, и въ ея первичномъ развитіи мнѣ привелось наблюдать у себя, въ той школѣ, въ которую впервые меня забросила судьба въ чинѣ учителя. Какъ и слѣдовало ожидать, бурса выросла у меня на глазахъ совсѣмъ неожиданно, сложилась какъ-то сама собой. Новичекъ въ школьномъ дѣлѣ, ничего не разумѣя въ тѣхъ пружинахъ, которыми движется школьная жизнь, я непремѣнно долженъ былъ многое просмотрѣть въ самомъ началѣ.

Нужно сказать, что школа, въ которую я поступилъ, была только что открыта. Стало быть, школьныхъ традицій здѣсь еще не было; новичекъ учитель, новички ученики, мы, казалось, должны были, если не во всемъ, то во многомъ стать на особую дорогу, проторить нѣсколько своеобразный путь къ граматѣ и школьной жизни. Притомъ же насъ никто не руководилъ въ устроеніи внутреннихъ порядковъ, никто не стѣснялъ. Правда, дѣтей въ школу почти сплошь пригнали силой, но въ стѣнахъ школы насилія уже не было: здѣсь, казалось намъ, мы идемъ по тому пути, который представлялся самымъ разумнымъ при данныхъ условіяхъ. И все-таки мы пришли и къ бурсѣ, и ко многому другому, что практикуется во множествѣ другихъ деревенскихъ начальныхъ школъ.

Когда я пріѣхалъ въ назначенное мнѣ село для исполненія учительской обязанности, въ волости поднялся шумъ и гвалтъ. Оказалось, что волость не желаетъ учителя и школы, что для школы нѣтъ ни мѣста, ни необходимыхъ принадлежностей, то есть ни мебели, ни учебныхъ пособій, ни денегъ; оказалось, что посредникъ открылъ школу безъ воли, согласія и даже безъ предувѣдомленія волости. Но посредникъ — великая сила, и строптивая волость подчинилась. Отвели мнѣ классную комнату и комнату для моего жилища — «холодную», «карцеръ», «кутузку», при волостномъ правленіи. Въ классную комнату и въ комнату-кутузку ходы шли черезъ присутственную комнату волостного правленія. Ни сторожа, ни кухни не полагалось. Казалось, гдѣ бы тутъ развиться бурсѣ? А развилась…

Въ школу мною принято было всего 27 человѣкъ, больше посадить было некуда, потому что классная комната была всего въ одно окно и вмѣщала только пять не особенно большихъ классныхъ столовъ. Изъ 27 человѣкъ учащихся, человѣкъ 10—12 какимъ-то образомъ очутились у меня на рукахъ при волостномъ правленіи; остальные же или бѣгали домой — одни на село, «на мѣстечко» по мѣстному выраженію — что было въ полуверстѣ за рѣкой, или размѣщались по ближайшимъ деревнямъ, въ двухъ-трехъ верстахъ отъ школы. Стало быть, условія для развитія бурсацкой жизни были не особенно благопріятны. Мѣста при школѣ для учащихся почти совсѣмъ не было, рядомъ находилось большое село-мѣстечко и невдалекѣ нѣсколько деревень, гдѣ всѣ учащіеся могли бы найти себѣ жилище.

Изъ какого же контингента учащихся образовалась бурса? Прежде всего у меня явился непрошенный сторожъ, ученикъ лѣтъ 18—19, молодой, взрослый хлопецъ, почти единственный доброволецъ моей школы. Появленіе взрослаго молодца среди малютокъ учащихся меня нѣсколько удивило.

— Что, и васъ^[1] пригнали учиться? спрашиваю я въ недоумѣніи.

— Нѣ… меня не пригнали… я самъ пришелъ, отвѣчаетъ мнѣ, улыбаясь во весь ротъ, юноша.

— Что же это вы такъ поздно надумали учиться?

— Да такъ, не пришлось; негдѣ было и не на что…

— А теперь есть на что?

— Maбыть, будетъ. Въ солдаты пойду, ну такъ и даютъ.

— Кто даетъ?

— Братья!

— А прежде не давали?

— Нѣ. Вотъ какъ подросъ, да въ солдаты гожусь, ну такъ и даютъ.

— Гдѣ же вы жить будете?

— Тутъ…

— Гдѣ? переспрашиваю я съ удивленіемъ.

— Тутъ и буду, невозмутимо отвѣчаетъ хлопецъ.

— Гдѣ же это тутъ? Я не понимаю.

— Панъ старшина сказалъ: ходи за научителемъ, самоваръ ставь, сапоги чисти, мети полъ, печь топи, будь замѣсто сторожа; ну, и пущу, говоритъ, тебя въ волисть жить.

— А кормить васъ кто-жь станетъ?

— Самъ буду.

— Какъ это самъ?

— Я бульбы съ собой захватилъ: буду печь. Хлѣбъ у меня есть.

— Гдѣ-жь вы будете картофель печь?

— А какъ буду печи топить, такъ и печь стану.

— Ну, а когда выйдетъ весь хлѣбъ и картофель, тогда что станете дѣлать?

— Привезутъ; пріѣдутъ братья и привезутъ.

— Кромѣ картофеля и хлѣба, вы, стало быть, и ѣсть ничего не будете.

— Нѣ… а кто его знаетъ, мабыть, и стану. Братья обѣщали, когда что… Да тутъ вотъ и еще будутъ жить, такъ съ ними устроюсь.

— Еще станутъ жить? Кто же еще?

— Да другіе два хлопца изъ нашей же вёски. И изъ другихъ, я слыхалъ, вёсокъ тоже придутъ. Всѣ вмѣстѣ и будемъ жить. Старшина пускаетъ: только, говоритъ, тихо живите. Изъ нашей-то вёски богатырь (богатый) пріѣдетъ. Отецъ-то вотъ и проситъ меня, чтобы я приглядѣлъ за его сыномъ; кашу, капусту, что другое варить буду, бульбу печь. И горшки привезетъ. Послѣ Калядъ колбасы жарить стану, а то и ранѣ, на дѣды привезутъ… Вотъ погодите, и васъ угостимъ!

— Спасибо! Только я все-таки не понимаю, какъ вы здѣсь устроитесь. Тутъ жить негдѣ.

— Эва! Мѣста сколь, а жить негдѣ. Въ одной канцеряліи сколько человѣкъ умѣстится, да вотъ здѣсь, въ училищѣ… Всѣмъ мѣсто будетъ, вотъ увидите.

— Ну, хорошо, вы умѣститесь сами, а кухни-то у васъ все-таки нѣтъ?

— На что намъ кухня? Намъ и этой галанки будетъ, и въ ней все сготовимъ.

Открылись классы. Учащіеся, мало-по-малу, собрались въ школу. И вотъ, въ одинъ вечеръ я вижу, что въ сборной и присутственной комнатѣ правленія около печи на корточкахъ сидитъ и печетъ картофель не одинъ мой сторожъ-ученикъ, а цѣлая пятерка маленькихъ хлопцевъ, а черезъ день или черезъ два набралась и дюжина. Послѣднимъ прибылъ тотъ 18—19-лѣтній малый, готовящійся въ солдаты, съ которымъ не могли сладить дома родители.

Изъ дюжины жившихъ со мною въ правленіи дѣтей, человѣкъ 6 было неимущихъ. Имъ нечѣмъ было платить за квартиру хозяевамъ, нечѣмъ отплатить за хлопоты и безпокойство. Не пусти ихъ жить въ правленіе, упрись старшина — ихъ и въ школѣ не было бы. Деревни ихъ отстояли далеко, такъ что объ ежедневномъ путешествіи въ школу и думать было невозможно. А два-три мальчика изъ дюжины отданы были отцами въ правленіе, чтобы вертѣлись постоянно на глазахъ учителя. Отцы ихъ говорили мнѣ обыкновенно слѣдующее:

— Мы, значитъ, вамъ ихъ на руки оставимъ; авось на вашихъ глазахъ поменьше баловства будетъ. Ну, вы ихъ, гдѣ слѣдствуетъ, и пугните, я вамъ свою руку даю; какъ моей рукой, пугните. Мальчишка у меня шустрый, учиться долженъ, то есть и вотъ какъ. Посмотрите-ка, какъ онъ казака отдергиваетъ! пойдетъ въ присядку и ногъ не замѣтишь… Что ему не учиться! А вы его, ужь не въ примѣръ другимъ… приглядите! Тамъ коли что… мы васъ и сами не оставимъ. Тоже вы холостой, вамъ и яичко надоть, и поросеночка, колбаску — сами знаете.

Остальные человѣка три были оглашенные, изгнанные изъ семьи за невозможностью держать ихъ дома и въ надеждѣ, что школа и учитель укротятъ буяновъ. Одинъ, какъ я уже упоминалъ, задурилъ отъ предстоящей ему солдатчины, но въ школѣ онъ, впрочемъ, много смирился и не доставилъ мнѣ особенныхъ хлопотъ. Второй, хлопецъ лѣтъ десяти-двѣнадцати, избалованный малый, живой, подвижной, не дающій покоя никому изъ окружающихъ, ни роднымъ, ни чужимъ. Среди школьниковъ и онъ стихъ. Третій мальчуганъ лѣтъ восьми, сынъ священника, ребенокъ талантливый, но, благодаря семейной неурядицѣ, сдѣлавшійся скрытнымъ, злымъ. Однако, школа и на этого ребенка подѣйствовала спасительно.

И такъ, шесть невольниковъ нужды и бѣдности и шесть невольниковъ иного горя поселились вмѣстѣ со мною подъ одною кровлею и составили то, что я называю деревенскою бурсою въ зародышѣ, въ первой стадіи ея развитія.

Съ понятнымъ любопытствомъ я слѣдилъ за жизнью моей своеобразной семьи. Дюжина юныхъ, отъ 8 до 12 лѣтъ, человѣкъ, случайно брошенныхъ въ одну хату, принуждены были существовать по своему усмотрѣнію, самостоятельно установить правила общежитія, заботиться, хлопотать о своемъ обѣдѣ и ужинѣ, о чистотѣ и опрятности. Положимъ, среди дѣтей были два совершенно взрослыхъ хлопца, которые въ случаѣ нужды могли бы для неопытныхъ замѣнить руководителей; но девятилѣтніе молодцы и сами по себѣ оказались достаточно подготовленными для самостоятельной жизни въ чужой хатѣ и деревнѣ. Они могли обойтись нетолько безъ руководителя, но и безъ стряпухи-кухарки. Руководительство же болѣе взрослыхъ товарищей ихъ тяготило, и при внимательномъ наблюденіи это стало мнѣ скоро понятнымъ. Взрослые хлопцы немножко эксплоатировали своихъ юныхъ товарищей и въ трудѣ, и въ харчахъ. Замѣтивъ или почувствовавъ не совсѣмъ добросовѣстное поведеніе старшихъ, младшіе энергично отказались отъ поддержки ихъ и принялись жить исключительно своимъ умомъ.

Жить своимъ умомъ и своими руками питаться — дѣло далеко не легкое для ребенка; но для нашего деревенскаго парнишки это оказывается возможнымъ и не труднымъ. Съ самыхъ малыхъ лѣтъ, съ трехъ, съ четырехъ, онъ уже учится ходить на своихъ ногахъ, и родители, отцы деревни, такъ привыкли къ самостоятельной жизни своихъ дѣтей, что удивились бы, еслибы имъ сказали, что такъ жить трудно и опасно.

— Э, отстань-ка пустое болтать! отвѣтитъ крестьянинъ тому, кто вздумаетъ подойти къ нему съ соболѣзнованіемъ объ участи его дѣтей. — У насъ съ поконъ вѣковъ такъ дѣется, съ измалечества мелюзга живетъ промежъ ногъ да промежъ рукъ на своей волѣ. Урветъ, ухватитъ что отъ матки, ну и дышитъ… А то забота! Гдѣ намъ заботу на эту мелюзгу класть, до нея-ли бываетъ! Въ ину пору, какъ угорѣлый, изо дня въ день живешь, и въ домъ-то не заглянешь… Вотъ сѣнокосъ къ примѣру: тутъ, братъ, съ недѣлю и дома не бываешь! самому дышать нечѣмъ, самъ себѣ смерти просишь, а про мелюзгу денно и нощно Господа просишь: прибери-де Ты ихъ поскорѣе! Матки — тѣ жалостливѣе насъ мужиковъ; а и тѣ рвутся-рвутся да головами коровѣ подъ хвостъ и уткнутся.

И привыкли крестьянскіе малолѣтки ухаживать сами за собой, т. е. жить съ Богомъ и подъ Богомъ. Лѣтомъ они питаются гдѣ ни попало и чѣмъ ни попало; ѣдятъ «жильникъ», «галанку», рѣпу, горохъ, морковь, земляные орѣхи, рыбу, почти сырую, раковъ, грибы, картофель, всевозможныя ягоды и плоды, не исключая и отвратительно-гадкихъ по вкусу, какъ, напримѣръ, крушина, калина, волчьи ягоды и т. п. Заберутся въ поле, особенно, когда гурьбой пасутъ скотъ, въ лѣсъ, на рѣку, разведутъ огонекъ, и пошла самодѣльная стряпня всевозможныхъ яствъ. Провизія является на мѣсто дѣйствія чрезвычайно быстро и пріобрѣтается то законнымъ образомъ на охотѣ въ лѣсу и въ рѣкѣ, то воровствомъ въ поляхъ и огородахъ и даже въ чуланахъ и кладовыхъ своихъ родителей. И какая удивительная сноровка и находчивость развивается въ крестьянскихъ дѣтяхъ при ихъ ежедневной охотѣ! Безъ снастей у нихъ ловятся и раки, и рыба, и звѣрьё малое, и птицы. Раннимъ утромъ выхватитъ у матери краюху хлѣба, хлѣбнетъ молока или чего-нибудь худшаго и пропалъ на весь день до поздняго вечера, а иногда и на нѣсколько дней.

Зимой деревенскія дѣти больше дома водятся; оно и понятно, — лѣсъ, поле, луга зимой закрыты ребенку, осталась на его долю одна улица. Но и тутъ привычка къ самостоятельной жизни не перестаетъ развиваться въ ребенкѣ. Изъ подъ рукъ и ногъ матери рветъ онъ большіе сапоги, рукавицы, шапку или платокъ, кушакъ и шубнякъ, такъ какъ своего у него по большей части не имѣется, и летитъ на улицу устраивать себѣ ледянку, салазки, гору и т. п. Отморозитъ носъ, руки, уши, щеки, — снѣгъ близко, три снѣгомъ отмороженное мѣсто! Отморозитъ ноги — домой на печь, и суй въ чашку съ холодной водой ноющія ступни. Это пустяки, что отецъ и мать бранятъ, — это они такъ, ради показу, что исполняютъ родительскія обязанности, — въ сущности, это не ихъ дѣло, а твое дѣтское дѣло распоряжаться своей дѣтской судьбой и какъ разъ до той поры, пока твои силы не подростутъ, не погодятся отцу или матери въ помогу.

Привыкши жить самостоятельною жизнью у себя дома, крестьянскія дѣти переносятъ свое умѣнье и въ деревенскую бурсу. Смѣшно и любо смотрѣть на ребенка, лѣтъ 8—10—12, съ серьёзной миной снующаго рано по утру или поздно по вечеру около печи, съ напряженнымъ вниманіемъ наблюдающаго за своимъ варевомъ или печеньемъ, а еще смѣшнѣе видѣть, какъ онъ приготовляетъ въ печь горшокъ съ капустой, крупой, свинымъ саломъ, картофелемъ и т. п. снадобьями. Странная жизнь у насъ: съ одной стороны, вы видите взрослыхъ, не умѣющихъ и пальцемъ шевельнуть, а съ другой — малолѣтнихъ дѣтей, живущихъ самостоятельно, умѣющихъ сдѣлать почти все и около себя, и около другихъ.

Въ одной изъ школъ, гдѣ я былъ учителемъ, жилъ 12-лѣтній мальчуганъ Шафаровичъ. Деревня его отстояла отъ школы за 80 верстъ. Рано осенью отецъ привезъ его въ школу и сдалъ ему на руки всю провизію на полгода впередъ: живи и распоряжайся, какъ хочешь и какъ умѣешь. Нужно замѣтить, что провизія была не въ особенно достаточномъ количествѣ; распорядись мальчуганъ неумѣло, и онъ насидѣлся бы голодомъ, такъ какъ отецъ не посѣщалъ его совсѣмъ всю зиму и даже не справлялся. Но Шафаровичъ вышелъ съ честью изъ труднаго опыта. Другой случай на моихъ глазахъ былъ еще интереснѣе. Десятилѣтній ученикъ Карповичъ, во время двухнедѣльнаго отсутствія кухарки и сторожа, отправлялъ у меня ту и другую должность и отправлялъ съ замѣчательнымъ для его лѣтъ искуствомъ. Допустивъ его, согласно его просьбѣ, къ исполненію должности только на день или на два, я убѣдился, что работа ему по силамъ, если не тянуть её долго, и рѣшилъ продолжить опытъ до конца. Признаюсь, я не могъ не любоваться малолѣткомъ рабочимъ. Игривая, подвижная его фигурка вдругъ стала неимовѣрно дѣловитою и серьёзною; день тому назадъ первый шалунъ изо всей школы, задира, полководецъ, не могущій никоимъ образомъ спуститься до роли простого солдата, онъ сразу осѣлъ по своей волѣ, бросилъ всѣ игры, смотрѣлъ на шалуновъ какъ на помѣху серьёзному дѣлу и работалъ съ ранняго утра до поздней ночи. Разумѣется, я предоставилъ моему повару и сторожу полную свободу распоряжаться по его усмотрѣнію моимъ и школьнымъ хозяйствомъ и рѣшился придти къ нему на помощь только въ крайнемъ случаѣ. Но такого случая, сколько мнѣ помнится, не представилось. Бывая очень часто у меня ранѣе, проводя даже нерѣдко дни и ночи, онъ зналъ и порядки моего небольшого холостого хозяйства, и распорядки школы, а потому могъ командовать самостоятельно. Поднимаясь раннимъ утромъ, онъ шелъ на рынокъ и закупалъ въ лавочкѣ мясо и хлѣбъ, потомъ топилъ печи и приметалъ въ квартирѣ. Къ 8-ми часамъ онъ шелъ вмѣстѣ со всѣми на урокъ. Въ 12 часовъ, т. е. по окончаніи уроковъ, онъ принимался за стряпню и т. д. Словомъ, въ продолженіи двухъ недѣль Карповичъ командовалъ, какъ слуга и хозяинъ, всѣмъ довольно большимъ домомъ. При сдачѣ своихъ должностей, онъ получилъ благодарность и заслужилъ даже великое уваженіе кухарки-сторожа, — но я замѣтилъ, что сдача ему пришлась не совсѣмъ по-нутру: онъ какъ будто почувствовалъ себя разжалованнымъ въ солдаты.

Для большей наглядности сравните, читатель, Карповича съ нашими интеллигентными дѣтьми-барчуками. Положимъ, бурса, съ которой я познакомилъ читателя, состояла не вся изъ Карповичей, — Карповичъ ребенокъ очень талантливый, выдающійся, — но тѣмъ не менѣе изъ дѣтей, не во многомъ отличающихся отъ нихъ. Помню, съ какимъ интересомъ и удовольствіемъ я слѣдилъ за жизнью моей семьи, какъ я удивлялся крестьянскому ребенку, отличающемуся отъ своихъ отцовъ почти единственно недоразвитіемъ своихъ физическихъ силъ.

Утро, часовъ шесть, а иногда и пять; темно еще такъ, что хоть глазъ выколи. Сонъ долитъ меня съ непреодолимою силою, но и сквозь сонъ я слышу, что въ сосѣдней комнатѣ, за стѣной, уже поднимается возня, сначала легкая, едва замѣтная, но постепенно усиливающаяся. Это дѣти начинаютъ подниматься. Спали они всѣ на полу, на легкихъ подстилкахъ, кто изъ войлока, кто изъ соломенника, а больше всего изъ своего или отцовскаго верхняго платья, въ родѣ армяка, кафтана, тулупа и т. п. Постели стлались въ рядъ и плотно одна къ другой, чтобы было теплѣе спящимъ въ холодной обширной комнатѣ волостного правленія. Поднимается всегда кто-нибудь одинъ изъ спящихъ, по возможности тихо и незамѣтно для другихъ, и прямо къ печкѣ. Здѣсь уже припасены съ вечера дрова, стоитъ только ихъ наложить въ печь и затопить. И вотъ, проснувшійся мальчуганъ принимается за дѣло. Слышу, у меня подъ ухомъ гремятъ вьюшки. Проходитъ нѣсколько минутъ въ полнѣйшей тишинѣ, только изрѣдка сквозь сонъ доносится до меня усиленное раздуванье слабо горящихъ дровъ. Но вотъ, должно быть, огонь веселѣе принялся за дѣло и освѣтилъ темную комнату правленія, такъ какъ я слышу уже голоса дѣтей. Живой огонекъ пробудилъ и поднялъ на ноги понемногу всѣхъ.

Каждый поднявшійся прежде всего устремляется къ веселому огоньку, потягивается, опускается на корточки и, слегка прикрывая глаза, начинаетъ дремать. Но вмѣстѣ съ развитіемъ жара въ печи развивается жаркая дѣятельность и около нея, — и горе задремавшему вплотную! Вотъ чья-то рука, крадучись, приближается ко лбу «сони» и даетъ сильный толчокъ, — мальчуганъ «соня» теряетъ равновѣсіе и падаетъ на полъ, возбуждая смѣхъ товарищей. Иногда продѣлываются и иныя шутки, менѣе безобиднаго свойства, напримѣръ, поджигаютъ углемъ волоса «сонѣ», хватаютъ его смаху за плечи и показываютъ видъ, что толкаютъ его въ горящую печь. Чтобы избѣжать продѣлокъ товарищей, мальчуганы стараются не поддаваться соблазну дремоты, а торопятся скорѣе выбѣжать на дворъ и здѣсь умыться ледяной водой, а то и просто снѣгомъ. Послѣ такой операціи сонъ какъ рукой сниметъ.

Разъ большинство бурсаковъ поднялось, меньшинству спать уже не приходится. Упорный «сонуля» подвергается всевозможнымъ воздѣйствіямъ бодрствующихъ товарищей до тѣхъ поръ, пока не вскочитъ, какъ ужаленный, отъ чьего-нибудь усерднаго щелчка или отъ лишенія одѣяла, подушки, подстилки. Когда всѣ поднялись и умылись, принимаются за уборку постели. Каждый свертываетъ свое добро и относитъ въ холодныя сѣни. Постель убрана, очередной мететъ полъ, а другіе принимаются за приготовленіе обѣда и завтрака. Припасы, изъ которыхъ приготовляется завтракъ, обѣдъ и ужинъ, находятся въ тѣхъ же сѣняхъ, гдѣ хранится и постель — разумѣется, для нихъ не приготовлено ни шкафа, ни иного хранилища. Кто изъ учащихся захватилъ съ собою сундучекъ, тотъ въ него и прячетъ свое имущество, а у кого сундучка не оказывалось, тотъ хранилъ свою благостыню въ «торбочкѣ», т. е. въ мѣшечкѣ. Сундучекъ можно было запереть, торбочку не запрешь, — но, сколько мнѣ помнится, воровство не было распространено. Разъ или два упомянутый уже сынъ священника пробовалъ стащить кусокъ хлѣба у своихъ товарищей, — но, кажется, иныхъ случаевъ «проявленія злой воли» не было. Впрочемъ, и таскать изъ сундучковъ и торбочекъ было нечего. «Бѣлый хлѣбъ», т. е. ржаной, но безъ примѣси мякины, «бульба», «бульбяникъ», т. е. картофельный хлѣбъ, иногда еще крупа гречневая и овсяная, соль, нѣсколько яицъ, масло, капуста кислая, молоко, преимущественно творогъ, да на верху полотенце, шапка, рукавички или варежки, — вотъ и все имущество школьника-бурсака. Ни бумаги, ни книгъ, ни чернильницъ, ни перьевъ, ни карандашей у большинства учащихся не водится, — все это дается безплатно школой и только для школьныхъ занятій. Если же появится у мальчугана пара копеекъ, перочинный ножикъ, карандашъ, перо стальное, то онъ считаетъ своею обязанностію хранить такую святыню лично при себѣ, въ карманѣ, за пазухой, въ кошелькѣ и т. п.

Такъ какъ въ правленіи печь топилась всегда два или три раза въ сутки, и такъ такъ печь была «голанка», очень небольшая и тѣсная, то дѣти раздѣлялись на двѣ равныя половины: готовящихъ себѣ обѣдъ утромъ и готовящихъ вечеромъ, т. е. послѣ уроковъ. Впрочемъ, такое дѣленіе относилось только къ дѣтямъ, готовящимъ настоящій обѣдъ изъ хлёбова; тѣ же, которыя набивали животы въ «сухомятку», такого дѣленія не признавали. Картофель же имъ удавалось испечь и утромъ, и вечеромъ, и въ полдень, а хлѣбъ привозился изъ дома печенымъ на недѣлю.

Прежде всего выступали на сцену люди заправскаго обѣда. Едва печь достаточно разгорѣлась, мальчуганы принимаются за мытье, заполосканье своихъ глиняныхъ «горшечковъ», «кашничковъ» и т. п. Выполоскавши посудину, стремятся къ своимъ сундучкамъ и мѣшечкамъ и здѣсь договариваются — что сегодня варить и какъ варить. Въ компаніи и удобнѣе, и спорѣе, и веселѣе готовить.

Компаніи на обѣдъ и ужинъ составляются по большей части добровольно, по взаимному соглашенію самихъ дѣтей. Изрѣдка отцы навязываютъ своему сыну компаньоновъ, то ради родственныхъ связей, то изъ хозяйственныхъ видовъ. Богатый отецъ ищетъ сыну богатаго товарища, чтобы компанія вышла ровнѣе, сподручнѣе, чтобы «какимъ случаемъ» бѣдный не объѣлъ богатаго; бѣднякъ ищетъ бѣдняка, чтобы не тянуться за богатымъ, и не тратиться на сына «сверхъ мочи». Иногда, компаніи составляются ради руководительства: неопытнаго ребенка связываютъ съ другимъ болѣе опытнымъ и взрослымъ товарищемъ. Случается и нерѣдко, что компаніи, связанныя стороннею силою, идутъ дурно; но компаніи, основанныя на добровольномъ соглашеніи самихъ бурсаковъ, идутъ всегда прочнѣе.

Компаніи бываютъ разныя. Однѣ составляются на неопредѣленное время — пока любится, или пока нужда не разгонитъ участниковъ противъ ихъ воли по разнымъ угламъ. Другія — составляются на опредѣленное время, чаще всего на одинъ обѣдъ, ужинъ, завтракъ. Тѣ и другія встрѣчаются одинаково часто. Замѣтно, что компаніи перваго типа чаще всего устраиваются лицами болѣе состоятельными; компаніи второго типа — бѣдняками. Состоятельные хозяева могутъ давать своимъ дѣтямъ приварокъ почти постоянно и, во всякомъ случаѣ, гораздо правильнѣе и постояннѣе, чѣмъ бѣдняки; стало быть, и дѣти состоятельныхъ родителей имѣютъ возможность организовать болѣе прочную и продолжительную ассоціацію. У бѣдняковъ чаще всего обѣдъ состоитъ изъ «сухомятки»; поэтому, и входить въ ассоціацію съ другими при подобныхъ же условіяхъ рѣдко требуется. Но случается, что и бѣдняку выпадаетъ счастье. Вдругъ родители, ни съ того, ни съ сего, пришлютъ сынишкѣ масла, крупы, молока, капусты, свиного сальца или чего-нибудь подобнаго; разумѣется, счастливецъ ищетъ себѣ компаньона осуществить свое счастье — и вотъ, является компанія на день, на два и много-много на недѣлю.

Нужно замѣтить, что компаніи того и другого типа устраиваются только для уничтоженія «варева», «.хлебова», а хлѣбъ всегда составляетъ «особь статью»: хлѣбъ у каждаго ученика свой и только для себя. Кто помнитъ, что для крестьянъ хлѣбъ самая дорогая и существенная пища, что часто онъ однимъ хлѣбомъ только и сытъ, кто помнитъ это, тотъ пойметъ, почему дѣти придерживаются смысла пословицы: «хлѣбъ, соль вмѣстѣ, а табачекъ врознь». Присмотритесь къ хлѣбу учащихся, и васъ поразитъ разность въ достоинствѣ его. У одного ребенка хлѣбъ чистый, «бѣлый», безъ подмѣси и хорошо просѣянный; у другого чистота въ хлѣбѣ уже сомнительнаго достоинства; у третьяго, подмѣсь настолько рѣзко бросается въ глаза, что вы въ состояніи сразу опредѣлить, какая она и сколько ея пущено въ ржаную муку; у четвертаго, наконецъ, подмѣсь ячменя, картофеля, овса или даже мякины является уже и не подмѣсью, а главною составною частію хлѣба. При такихъ обстоятельствахъ, обмѣнъ хлѣбомъ, натурально, не выгоденъ для нѣкоторыхъ.

Число лицъ, участвующихъ въ компаніи, рѣдко превышаетъ два-три человѣка. Въ школахъ, гдѣ бурса развилась полнѣе, встрѣчаются компаніи и изъ четырехъ-пяти лицъ; но въ большинствѣ случаевъ, если я не ошибаюсь, и тамъ норма два-три человѣка для столовой ассоціаціи. Чѣмъ меньше лицъ для устройства ассоціаціи, тѣмъ легче составляется и самая ассоціація.

Но вотъ небольшая печь биткомъ набита горшечками и «кашничками» и кое-гдѣ между ними прячется картошка, брошенная какимъ-то нетерпѣливымъ мальчуганомъ до поры до времени. Кругомъ печи, съ раскраснѣвшимися отъ жара лицами, на полу сидятъ повара, кто на корточкахъ, кто «по-турецки»; нѣкоторые не сидятъ, а лежатъ на животѣ, подперши голову обѣими руками и уставившись глазами прямо въ огонь. Раннее утро, а потому лица поваровъ еще нѣсколько хмуры, рѣчей мало, а басней и совсѣмъ не слыхать. Вотъ начинаютъ въ печи горшки шумѣть, а на лицахъ дѣтей появляется легкая тѣнь волненія. Одинъ изъ бурсаковъ придвигается ближе къ печи и старается унять шумящіе горшки, отодвинувъ ихъ подальше отъ огня. Орудіе, при помощи котораго приходится расправляться съ горшками, простая палка; ухвата не заведено, несмотря на всѣ мои старанія и хлопоты передъ старшиной, замѣняющимъ у насъ попечителя школы. Пламя въ печи становится спокойнѣе, дрова по немногу превращаются въ крупные огненные угли, и между дѣтьми-поварами замѣчается усиленное движеніе.

Минутъ черезъ двадцать или черезъ полчаса, печь тухнетъ и закрывается; въ комнатѣ начинаетъ свѣтать, и при слабомъ свѣтѣ утреннихъ сумерекъ дѣти прибираются въ классной комнатѣ и въ правленіи. Чрезъ полчаса или чрезъ часъ откроется ученіе и учащіеся соберутся въ школу. Изъ дальнихъ домовъ дѣти уже и подбѣжали.

Начался и кончился первый урокъ, и бурсакъ-поваръ бѣжитъ къ печи «понюхать свое варево». Въ рукахъ его откуда-то мигомъ явилась тряпка и ложка — тряпка за тѣмъ, чтобы вынуть горшокъ и не ожечь рукъ, а ложка — чтобы помѣшать щи, кашу или похлебку и попробовать — уварилась ли она. Если «варево» готово, то поваръ отставляетъ его къ устью и уже не возвращается къ нему до обѣда; если же не готово, то въ слѣдующую перемѣну новая справка.

Въ двѣнадцать часовъ наступаетъ время настоящаго обѣда. Всѣ дѣти — и бурсаки, и приходящіе — принимаются за ѣду, кто и чѣмъ богатъ. Приходящіе издалека приносятъ съ собой обѣдъ, который обыкновенно состоитъ изъ одного хлѣба, иногда съ прибавкой картофеля; приходящіе изъ сосѣднихъ къ школѣ домовъ или расположенныхъ невдалекѣ отъ нея бѣгаютъ обѣдать по домамъ. Бурсаки-бѣдняки ѣдятъ хлѣбъ съ солью да картошку; бурсаки состоятельные или счастливые принимаются за щи, кашу, похлебку и т. п.

Тотчасъ вслѣдъ за послѣобѣденными занятіями, бурсаки отправляются на улицу, въ поле, на часъ, на два погулять, побѣгать, поиграть въ снѣжки или проводить своихъ приходящихъ товарищей. Очень часто и я съ ними принималъ участіе въ прогулкахъ и играхъ, чему дѣти всегда были чрезвычайно рады. Но еще чаще, почти ежедневно, я проводилъ вечера вмѣстѣ съ дѣтьми, съ сумерекъ до ночи, т. е. часовъ до 10, до 11.

Возвращаются съ прогулки дѣти всегда живыя, веселыя, хотя нерѣдко промерзшія до костей, и сейчасъ же принимаются за топку печей и за приготовленіе себѣ «вечери», т. е. ужина. Въ комнатѣ полумракъ, такъ какъ она освѣщается лишь пламенемъ печи. Бурсаки всѣ сгруппировались около свѣта и тепла, какъ

и раннимъ утромъ, но уже не съ хмурыми и сонными лицами, а съ веселымъ огонькомъ въ глазахъ, съ задорнымъ выраженіемъ всего лица. То и дѣло раздается крикъ и хохотъ, слышится быстрый трескъ пощечины, толчки такъ и сыплются во всѣ стороны, одинъ успѣлъ надрать за уши своего пріятеля за какую-то необъяснимую провинность, другой «нашелъ» свою руку въ волосахъ своего сосѣда и никакъ не въ состояніи объяснить, какимъ образомъ она забралась въ непоказанное мѣсто…

— Дядинька, а дядинька! разскажи намъ что-нибудь! приступаетъ ко мнѣ вся орава бурсаковъ.

— А не почитать ли что-нибудь лучше?

— Ой, нѣтъ! лучше разскажи что-нибудь.

Я знаю хорошо, что дѣти предпочитаютъ разсказы устные письменнымъ, именно въ силу большей доступности, примѣнительности ихъ къ данному случаю и состоянію духа; но разсказовъ на всякій часъ не наберешься и всего больше потому, что не всегда бываетъ человѣку легко разсказывать. Очень часто гораздо легче принудить себя читать, чѣмъ разсказывать что-нибудь.

— Ты, дядинька, теперь разскажи намъ, а потомъ, вотъ какъ мы съ печкой управимся, ты и почитай.

Разумѣется, не согласиться на такую просьбу невозможно. И разсказы, и чтеніе при такихъ условіяхъ приносятъ огромную пользу учащимся, если ведутся съ толкомъ и разумѣніемъ. Во время каждаго разсказа дѣти платили мнѣ особеннымъ вниманіемъ и расположеніемъ.

— Дядинька! говоритъ одинъ хлопецъ, вынимая изъ горшка въ блюдо гречневую кашу. — Дядинька, попробуй-ка моей каши!

И предложеніе за предложеніемъ такъ и раздаются со всѣхъ сторонъ. Да не подумаетъ читатель, что я своимъ присутствіемъ при «вечери» какъ бы вынуждалъ дѣтей на угощеніе. Признаюсь, эта мысль мнѣ и самому приходила иногда въ голову, но, при добросовѣстномъ изслѣдованіи дѣла, я принужденъ былъ отогнать ее, какъ не имѣющую ни малѣйшаго основанія. Нужно быть слѣпымъ, чтобы не видѣть, изъ какого источника подносились мнѣ дары: изъ глубины ли душевной или подъ вліяніемъ давленія извнѣ. Въ первую же недѣлю нашихъ занятій въ бурсѣ дѣти стали приносить мнѣ въ мою комнату всякое особенно удавшееся «ѣдево», и несмотря на то, что я почти всегда отказывался отъ приношеній, они не переставали угощать меня…

Разсказы наши имѣли мѣсто предъ огнемъ пылающей печи только тогда, когда въ волостномъ правленіи не было ни единой души. Во время же сходовъ и засѣданій волостного суда ни сказки, ни разсказы не шли намъ на умъ. Да и гдѣ тутъ сравниться интересу сказки съ интересомъ бытовой картины, развертывавшейся передъ нами со всѣми неподражаемыми подробностями! Насильно втянутые въ водоворотъ жизни, мы съ дѣтской страстностью отдавались теченію…

Во время сходовъ и засѣданій волостного суда, правленіе полнымъ-полно народомъ съ ранняго утра. Уже въ нашихъ классныхъ занятіяхъ мы стѣснены шумомъ и гамомъ сосѣдней комнаты, несмотря на плотно прикрытую дверь; во время же приготовленія обѣда или ужина, дѣти притиснуты къ своей печи такъ, что ихъ и не замѣтишь въ громадной присутственной комнатѣ. Таская горшки, ворочая ихъ въ пылающемъ огнѣ, дѣти чутко прислушиваются ко всему, что творится кругомъ, въ средѣ ихъ отцовъ. Вотъ одинъ изъ мальчугановъ, изготовивши свое «ѣдево», протискивается сквозь толпу къ своему отцу и приглашаетъ его раздѣлить съ нимъ жалкую трапезу. И отецъ почти никогда не отказывается отъ услуги сына; онъ радъ ей, разсчитываетъ на нее еще дома, отправляясь на сходъ. Весь вспотѣвшій среди давки и подъ гнетомъ тяжелой одежды, онъ съ невозмутимымъ спокойствіемъ располагается подъ огнемъ печи и ѣстъ то, что сготовитъ ему сынишка. Угостивши отца, сынишка прислушивается и приглядывается къ тому, что будетъ дѣлать и говорить его тятька, его родные, знакомые, или что будетъ дѣлать съ ними вся эта толпа собравшагося въ волостное правленіе народа. И Боже, какъ дрожитъ ребенокъ, чтобы его тятьку не обидѣли, не выпороли! Я помню одну дикую сцену, когда пороли на нашихъ глазахъ сына за отца… Отецъ старъ, пороть его «не подобало», пусть же сынъ отвѣчаетъ за вину отца. И сынъ безпрекословно повинуется голосу общества, безмолвно снимаетъ съ себя штаны и валится на полъ. Были и другія сцены, едва ли лучшія, и много ихъ было, за одну зиму не перечтешь. Напримѣръ, одинъ крестьянинъ откусилъ другому палецъ въ дракѣ. Волостной судъ рѣшаетъ дѣло такимъ образомъ: уплатить пострадавшему двѣнадцать рублей за леченіе, но такъ какъ палецъ уже давно залеченъ, то деньги слѣдуетъ пропить всѣмъ міромъ. И мы видѣли, какъ въ сосѣднемъ кабакѣ штрафныя деньги пропивались судьями, волостнымъ начальствомъ, истцомъ и отвѣтчикомъ. Но особенно памятна всѣмъ намъ одна длинная-длинная безпокойная зимняя ночь во время рекрутскаго набора. Дѣло было еще до новаго положенія о воинской повинности. Одному нашему обществу приказано было поставить нѣсколько рекрутовъ; общество было слабосемейное, въ хозяйствѣ всего по два, по три работника, «однорешники», да «двойники», за исключеніемъ отцовъ; «тройниковъ» не находилось совсѣмъ. Въ другихъ обществахъ шли одни «четверники» да «тройники», а тутъ извольте сдавать всѣхъ двойниковъ! Общество въ недоумѣніи замерло на нѣсколько часовъ, ни одного слова не подавало въ отвѣтъ на требованія старшины приступить къ выборамъ. Выведенный изъ себя, старшина прикрикнулъ и пригрозилъ, что не выпуститъ ни одного человѣка изъ правленія, пока выборы не окончатся. Но ни крикъ, ни угроза не дѣйствовали; общество словно потеряло разумъ. Пробило у писаря 10 часовъ, пробило и 12, и часъ, и два, а молчаніе не нарушается. Вотъ кто-то набилъ люльку и хочетъ выйти покурить, но старшина не даетъ выхода, приказываетъ запереть дверь. Дѣти, заинтересованныя въ участи своихъ братьевъ, тоже томятся, вздыхаютъ и не спятъ, несмотря на то, что глаза ихъ, кажется, сами слипаются отъ усталости. Наконецъ, около 3 часовъ ночи кто-то нарушилъ молчаніе, сдѣлавъ предложеніе какъ-нибудь да порѣшить дѣло. Отъ простого, безобиднаго слова поднялась буря, заставившая и насъ встрепенуться. «Порѣшить? Да какъ ты порѣшишь? Не хошь ли самъ первымъ записаться, али своего племянника сдать?..» И полился обильный потокъ горевыхъ словъ. Долго мы съ волненіемъ прислушивались къ горячему наболѣвшему слову, но уразумѣть ничего не могли. Догадывались только, что передъ нами происходитъ «мука-мученская», что отцовъ нашихъ давитъ какая-то судьба. Наконецъ, къ утру выборы состоялись, полилась рѣкой водка, и мы, одурманенные, съ сонными глазами, отправились въ классъ на урокъ.

И всегда, когда міръ врывался въ нашу бурсацкую жизнь, всегда онъ производилъ въ насъ переполохъ. Мы были счастливы, когда міръ уходилъ отъ насъ и давалъ намъ время приступить къ изученію явленій, не столь сложныхъ, какъ онъ. Тогда всѣ мы собирались въ классной комнатѣ и читали, бесѣдовали, думали сообща о многомъ. Почти постоянно приходили къ намъ дѣти изъ ближайшихъ домовъ мѣстечка и проводили вмѣстѣ съ нами время часовъ до десяти ночи. Въ эти вечерніе часы мнѣ удавалось больше сообщить моимъ ученикамъ познаній о мірѣ видимомъ, физическомъ, дать болѣе нравственныхъ уроковъ, чѣмъ во время классныхъ занятій, сплошь посвященныхъ изученію азбуки, письма, счисленія и т. п. предметовъ. Вечернія бесѣды сроднили меня съ дѣтьми; мы стали лучше понимать другъ друга, почувствовали взаимную симпатію и такъ привыкли другъ къ другу, что порознь намъ становилось скучно.

Выпадали для дѣтей вечера, когда они оставались дома одни одинехоньки. Въ такіе вечера они, управившись съ печкой, зажигали лучину и принимались за сказки вплоть до сна. Бурсакъ-сторожъ обыкновенно щепаетъ лучину въ какомъ-нибудь углу и разсказываетъ «небылицы въ лицахъ», остальные бурсаки окружаютъ его и внимательно слушаютъ, пока не заснутъ или не захотятъ спять. Заниматься безъ меня, читать, напримѣръ, что-нибудь имъ не удавалось. Во-первыхъ, у насъ почти не было книгъ въ школѣ; во-вторыхъ, для насъ не полагалось освѣщенія. Лучина, которую дѣти сами добывали изъ дровъ, не могла замѣнить ни свѣчекъ, ни лампъ. Въ школахъ, гдѣ нѣтъ для бурсаковъ освѣщенія, много пропадаетъ даромъ драгоцѣннаго времени для учащихся.

III.
Бурса № 2-й и 3-й.

Я останавливаюсь такъ долго на описаніи той бурсы, которую я имѣлъ возможность наблюдать лично и во всѣхъ подробностяхъ ея жизни, во-первыхъ, потому, что она можетъ считаться образцомъ для всѣхъ другихъ бурсъ въ первый періодъ ихъ развитія, и во-вторыхъ, что такой типъ бурсы у насъ пока самый распространенный и, наконецъ, въ-третьихъ, потому, что остальные типы нашей деревенской бурсы заключаютъ въ себѣ всѣ основныя черты перваго типа, такъ что при описаніи ихъ мнѣ не нужно будетъ вдаваться во многія излишнія подробности.

Бурса № 2-й развивается преимущественно, если не исключительно, при тѣхъ школахъ, которыя отличаются или своею многолюдностью, или же особенною изолированностію отъ крестьянскихъ поселеній. Какъ въ многолюдной школѣ, такъ и въ школѣ, особенно отдаленной отъ селеній, школьниковъ-бурсаковъ по необходимости является больше, чѣмъ въ школахъ, устроенныхъ вблизи большихъ селеній или малолюдныхъ. Чѣмъ больше число школьниковъ-бурсаковъ, тѣмъ труднѣе имъ жить такъ, какъ живутъ ихъ товарищи въ бурсѣ № 1-й. Разъ число бурсаковъ превыситъ число 15, бурсакамъ уже нѣтъ мѣста въ волостномъ правленіи или въ классной комнатѣ, для нихъ уже требуется особое помѣщеніе, отдѣльная большая комната съ русской печкой или даже и отдѣльное зданіе, принаровленное къ бурсацкой жизни спеціально. Точно также при большомъ количествѣ бурсаковъ становится затруднительнымъ приготовленіе обѣда учащимися безъ руководителя или распорядителя. Нужно замѣтить, что во многихъ школахъ число учащихся бурсаковъ очень значительно; въ среднемъ оно колеблется между 20-го и 30-го, но нерѣдко достигаетъ 40 и даже 50-ти.

И вотъ, въ тѣхъ школахъ, гдѣ учащихся бурсаковъ много, отводятся для нихъ особыя комнаты съ русскою печкой и доставляются кухарки или распорядители надъ кухней.

Разнообразіе отдѣльныхъ комнатъ для учениковъ-бурсаковъ зависитъ не отъ разнообразія потребностей, которымъ комнаты должны удовлетворять, а отъ разнообразія силъ, способности волости или общества къ удовлетворенію народившейся потребности. Тамъ, гдѣ школа строится за-ново, и когда при этой школѣ бурса или общежитіе предполагается какъ нѣчто неизбѣжное, тамъ и комнаты для общежитій строятся, примѣняясь къ потребности, которой онѣ должны удовлетворять. Въ такихъ комнатахъ есть русская печь, а иногда отдѣльная кухня съ русской печкой, есть столъ для обѣда и приготовленія кушаній, есть нары для спанья бурсаковъ, есть шкафы и для посуды, и для храненія припасовъ, есть, наконецъ, рукомойникъ и кадка съ водой. Величина такихъ комнатъ хотя всегда неудовлетворительна, но она все-таки разсчитана на извѣстное количество учащихся. Стѣны ихъ большею частію капитальныя, чтобы ни шумъ, ни пыль, ни духота классная не проникали въ нихъ, или наоборотъ. Впрочемъ, и при устройствѣ новой школы во множествѣ встрѣчаются отступленія отъ разумнаго устроенія комнаты для общежитія. Такъ, въ нѣкоторыхъ новыхъ школахъ вы увидите, вмѣсто капитальныхъ стѣнъ, между классною комнатою и комнатою для общежитія тонкую, щелистую перегородку, не достигающую на аршинъ или на полъ-аршина потолка. При такомъ устройствѣ, духота, пыль и шумъ въ обѣихъ комнатахъ постоянны, и дѣтямъ, желающимъ въ свободные часы отъ обязательныхъ занятій приняться за какую-нибудь работу, почти нѣтъ возможности выполнить это. Нерѣдко во вновь устроенныхъ комнатахъ для общежитій вы встрѣтите только нары, стало быть, устроители такія комнаты предназначали исключительно для спанья учащихся. Въ такомъ случаѣ, комнаты бываютъ всегда очень маленькія, такія, что въ нихъ съ трудомъ можно дышать, въ особенности ночью. Готовить кушанья и умываться тогда уже приходится въ кухнѣ учителя, что стѣсняетъ и учителя, и учениковъ; все же время дня и ночи, когда дѣти бодрствуютъ, они должны проводить въ классной комнатѣ, что изъ классной комнаты дѣлаетъ какую-то казарму или вонючую, пыльную и душную конюшню. Такія отступленія отъ разумнаго устроенія комнатъ для общежитія иногда обусловливаются нуждою, бѣдностію волости или общества, которому принадлежитъ, школа, а чаще всего неразуміемъ или скупостію устроителей школы.

Если такимъ образомъ устраиваются комнаты для общежитій въ новыхъ школахъ и тамъ, гдѣ общежитія предвидѣлись заранѣе, то что же сказать про тѣ школы, гдѣ общежитія выросли нечаянно, гдѣ требовалось выкроить для нихъ помѣщеніе или изъ комнатъ учителя, или изъ комнатъ волостного правленія, или, наконецъ, изъ классныхъ комнатъ школы? Разумѣется, хорошаго тутъ ждать не приходится, а остается помириться съ самою голою нуждой. Лучше всего, если найдется комната при волостномъ правленіи: по крайней мѣрѣ, тутъ есть возможность разсчитывать на капитальную стѣну между комнатою общежитія и классною комнатою. Хуже всего, если приходится выкроить комнату для общежитія изъ классной комнаты. Классныя комнаты и безъ того всегда и вездѣ въ школахъ тѣсны; онѣ никогда не заключаютъ въ себѣ достаточно воздуха для груди учащихся; а тутъ еще и это недостаточное количество воздуха приходится раздѣлить чуть ли не пополамъ. Жить на кухнѣ учителя или волостного писаря тоже дѣло не шуточное для большой и шумливой толпы мальчугановъ. Мнѣ случалось встрѣчать и такія школы, въ которыхъ дѣти жили по всѣмъ комнатамъ, т. е. и въ классной, и въ учительской, и въ кухнѣ, и въ волостномъ правленіи. Здѣсь многолюдство и нищета гнали дѣтей во всякій свободный уголокъ и научили довольствоваться самымъ малымъ. Понятно, нужно много самоотверженія и со стороны учителя, чтобы выносить безъ отдыха жизнь вмѣстѣ со всей гурьбой его учениковъ. Ученику жить и учиться — годъ, два, три въ подобной обстановкѣ, а учителю предполагается быть тутъ всю жизнь… Въ продолженіи всей долгой зимы, за исключеніемъ праздниковъ, для учителя нѣтъ свободной минуты у себя дома, нѣтъ вольнаго воздуха, нѣтъ и часа безъ шума и крика, нѣтъ ни одной секунды уединенія. Разсудите, чего это должно стоить!…

Объ удобствахъ комнатъ для общежитій говорить не приходится. Какія ужь тутъ удобства, когда дышать нечѣмъ, пошевелиться негдѣ. Но, кромѣ духоты и тѣсноты, нельзя не упомянуть объ ужасномъ изобиліи насѣкомыхъ во всѣхъ комнатахъ общежитія. Клопы, тараканы, вши и блохи безъ устали сосутъ дѣтей днемъ и ночью. Нечистота, неизбѣжная при тѣснотѣ, даритъ дѣтей нетолько насѣкомыми, но еще и иными благами: коростой, чесоткой, паршами. Этому же способствуетъ и спанье всѣхъ дѣтей вмѣстѣ, въ повалку, на нарахъ, на полу и т. п. Паршивыя дѣти заражаютъ своихъ здоровыхъ сосѣдей, а изгонять изъ школы зараженныхъ учениковъ нѣтъ возможности: тогда пришлось бы, пожалуй, прогнать всю школу и закрыть ученье надолго.

Самая характерная черта комнаты для общежитія — нары. Нары устраиваются почти всегда въ нѣсколько этажей, что представляетъ громадныя неудобства. Дѣтямъ ночью приходится нерѣдко отправляться за нуждой на дворъ или въ сѣни; стало быть, приходится имъ слѣзать съ высокихъ наръ соннымъ и въ глубокую темную ночь — отсюда паденія, ушибы, чуть не увѣчья. Въ школахъ, гдѣ есть нары, едва ли духоты и грязи не больше, чѣмъ тамъ, гдѣ ихъ нѣтъ. Гдѣ наръ не имѣется, дѣтямъ приходится ежедневно прибирать свою постель, выносить ее въ сѣни или куда-нибудь изъ комнаты; отъ этого комната хотя нѣсколько освѣжается. Тамъ же, гдѣ устроены нары, постель почти постоянно остается на своемъ мѣстѣ и нерѣдко подмоченная или непросушенная.

И такъ, бурса № 2-й не много лучше поставлена въ отношеніи удобствъ помѣщенія, чѣмъ бурса № 1-й. Ежели прибыло мѣста въ школѣ, ну за то на эту прибыль мѣста прибыло и бурсаковъ, да еще столько, что въ школѣ стало, пожалуй, тѣснѣе и тошнѣе прежняго. Посмотримъ теперь, что выиграла бурса отъ появленія въ ея стѣнахъ распорядителя надъ кухней — кухарки.

Я не знаю, слѣдуетъ ли кухарку деревенской бурсы называть этимъ словомъ; мнѣ кажется, ей болѣе приличествуетъ названіе распорядительницы кухни. Кухарка бурсы № 2-й и 3-й сама очень мало работаетъ; она по большей части наблюдаетъ за работою другихъ, распоряжается, а иногда устраняется даже и отъ роли распорядительницы, а только присутствуетъ въ бурсѣ или въ ея кухнѣ. Очень можетъ быть, что во многихъ мѣстахъ дѣло идетъ не такъ, но тамъ, гдѣ я наблюдалъ бурсацкую жизнь, всю главную работу на кухнѣ ведутъ дѣти-бурсаки сами, а кухарки въ это время стоятъ въ сторонкѣ и командуютъ или еще того хуже — заигрываютъ со стойковыми и взрослыми молодцами бурсы и школы. Вся главная работа падаетъ или на дѣтей, или на сторожа, или на стойковаго. Они приносятъ дрова и воду на кухню, они моютъ горшки, наливаютъ ихъ водой, засыпаютъ различными снадобьями, сами же по большей части заставляютъ ихъ и въ печку, и такъ какъ печь топится всегда очень рано, до уроковъ, то и слѣдятъ за своимъ кушаньемъ во время варки его. Я, впрочемъ, нахожу здѣсь своего рода пользу: дѣти пріучаются къ работѣ, къ хозяйству и самостоятельности, что далеко не пустяки въ ихъ жизни.

Въ нѣкоторыхъ школахъ, даже въ большинствѣ, вмѣсто наемныхъ кухарокъ при бурсѣ, я встрѣчалъ исправляющихъ временно должность ихъ, а именно, дежурныхъ — сестеръ, матерей или родственницъ учащихся. Распоряжаются назначеніемъ дежурныхъ женщинъ при бурсѣ старшина и старосты. Въ большинствѣ случаевъ дежурными являются молодыя женщины, преимущественно же дѣвицы. Срокъ дежурства обыкновенно два-три дня. На дежурство являются, по обычаю, не въ одиночку, а, для охоты, должно быть, или для безопасности — парами. Понятно, что отбываніе такой натуральной повинности не особенно пріятно матерямъ и сестрамъ, и въ особенности дальнимъ родственницамъ бурсаковъ; отсюда же понятно и то равнодушіе къ отправленію обязанностей со стороны этихъ невольницъ. Впрочемъ, эта новая натуральная повинность съ деревенскихъ женщинъ въ пользу деревенской школы въ будущемъ сулитъ нѣчто недурное. Матери, сестры, родственницы волей-неволей знакомятся со школою, съ учениками, съ учителемъ и съ ходомъ обученія въ разсадникѣ деревенскаго просвѣщенія. Очень возможно, что потомъ изъ такого знакомства выростетъ и дѣятельное участіе деревенскаго міра въ дѣлахъ школы, симпатія къ ней, а можетъ быть и еще что-нибудь лучшее, отраднѣйшее…

Во всемъ остальномъ, т. е. за исключеніемъ особой комнаты и кухарки, бурса № 2-й мало чѣмъ отличается отъ бурсы № 1-й. Въ ней то же неустройство, та же тѣснота и давка, то же отсутствіе необходимыхъ приспособленій для жизни большаго числа учащихся, для храненія припасовъ, пожитковъ и т. п.

Естественно, что радѣтели о школахъ, начальствующіе, наконецъ, родители учениковъ и само крестьянское общество, видя непомѣрную тѣсноту и происходящую отъ того безурядицу въ школахъ, послѣ долгихъ потугъ, набрели, наконецъ, на мысль строить бурсу отдѣльно отъ школы, въ особомъ, принаровленномъ для общежитія зданіи. Больше всего мнѣ привелось видѣть бурсъ, устроенныхъ въ особомъ зданіи, въ сѣверо-западномъ краѣ. И это очень естественно: мнѣ кажется, нигдѣ на Руси не встрѣчается такъ много школъ, выброшенныхъ изъ селеній въ лѣсъ, въ поля и на большія дороги, какъ тамъ, въ этомъ благословенномъ краѣ разгула администраціи и въ особенности мировыхъ посредниковъ. Благодаря ли капризу, или, наконецъ, недобросовѣстности, непрошенные радѣтели о школахъ строили училища не на мѣстѣ, а потомъ принуждены были силой обстоятельствъ поправлять свои дѣла, т. е. устраивать для изгнанныхъ на голую улицу дѣтей и особыя жилища. Впрочемъ, золотомъ шитые распорядители ни чуть не думаютъ конфузиться; напротивъ, они съ непреодолимою самоувѣренностію строчатъ высшему начальству красивые отчеты о благоденствіи ввѣренныхъ ихъ попеченію школъ. Одна только грудь да подоплёка крестьянская вѣдаютъ, чего стоютъ красивые отчеты въ общей экономіи всенароднаго труда.

Общежитія въ особомъ зданіи устраиваются вездѣ на одинъ ладъ. Небольшой домикъ, въ три окна по лицу, съ большой казарменной комнатой для спанья и пребыванія дѣтей послѣ и до уроковъ, съ кухней, гдѣ красуется чуть ли не одна русская печь, да съ небольшими сѣнями, гдѣ устроены одинъ или нѣсколько чулановъ для храненія съѣстныхъ припасовъ и иныхъ пожитковъ бурсацкихъ — вотъ и весь нехитрый, незатѣйливый складъ зданія для деревенской бурсы. Въ большой казарменной комнатѣ есть столъ и нары въ нѣсколько этажей, а больше ничего. Если дѣти надумаютъ заниматься, они должны идти въ классную комнату. Полагается ли освѣщеніе для общежитія — не лучина, а настоящее освѣщеніе — не знаю. Большею частію я встрѣчалъ въ общежитіи лучину и только иногда видѣлъ керосинъ, но и то видѣлъ не въ зданіи общежитія, а въ классной комнатѣ. Вѣроятно, въ послѣднее время освѣщеніе улучшилось: керосинъ сталъ доступенъ и по цѣнѣ, и по доставкѣ.

Бурса, устроенная въ особо приноровленномъ для нея зданіи, и есть бурса № 3-й. Безъ сомнѣнія, въ особомъ зданіи дѣтямъ лучше живется, и въ особенности тамъ, гдѣ это зданіе устроено со стараніемъ и умѣньемъ, и гдѣ есть истинные радѣтели о деревенской школѣ, а не носящіе только кличку ихъ. Лично мнѣ не привелось видѣть мало-мальски порядочно устроенныхъ бурсацкихъ помѣщеній, но слыхать слыхалъ. Нашлись нѣкоторые богатые и разумные люди, которымъ не жаль было употребить на доброе дѣло нѣсколько тысячъ рублей, которымъ удалось, увѣровать въ разумность затратъ на народное образованіе и почувствовать въ себѣ силу сдѣлать эти затраты…

IV.
Бурса № 4.

Разсказывая о бурсѣ № 1-й, я говорилъ и о томъ, чѣмъ и какъ дѣти въ ней питались. Разумѣется, пища и во всѣхъ другихъ бурсахъ такова же, и хотя нѣсколько мѣняется по мѣстностямъ, но мѣняется скорѣе по формѣ, а не по сущности. Въ одномъ, напримѣръ, мѣстѣ ѣдятъ чаще всего одинъ хлѣбъ, въ другомъ — чаще всего одинъ картофель; здѣсь, напримѣръ, приварокъ состоитъ изъ овсянки, «кашицы», а тамъ — изъ капусты, или гречи, или ячменя и т. д. На сѣверо-западѣ преобладаетъ картофель, греча, сало, калбаса; въ Великороссіи — ржаной хлѣбъ, молоко, овсяная крупа, яйца. Разница, какъ видите, не существенная. Но что бы ни ѣли дѣти — они ѣдятъ плохо и недостаточно. Большинство питается только «въ сухомятку», меньшинство, кромѣ хлѣба или картофеля, получаетъ еще и приварокъ, но приварокъ незавидный, только чтобъ сухой кусокъ ротъ не дралъ. Исключенія, т. е. дѣти богатыхъ, состоятельныхъ родителей имѣютъ хорошій хлѣбъ и порядочный приварокъ.

Съѣстными припасами учащіеся запасаются разъ въ недѣлю, именно въ понедѣльникъ утромъ. Если бываютъ на недѣлѣ праздники, тогда запасы возобновляются дважды, такъ какъ большинство бурсаковъ на праздники отправляются домой «отъѣдаться» и погулять. Послѣ праздниковъ, если бурсаку удастся подъѣхать на лошади къ школѣ, онъ непремѣнно тащитъ съ собой что-нибудь, кромѣ хлѣба или картофеля; а если онъ пѣшъ, то довольствуется и однимъ хлѣбомъ или картошкой съ солью. Хорошо, если случится отцу, родичу или «односёлу» проѣхать на недѣлѣ мимо школы по какой-нибудь нуждѣ, то и ребенокъ получитъ какъ бы въ подарокъ молочка, чаще творогу, яичекъ, грибковъ солененькихъ, мясца кусочекъ или пирожка. Не случится же оказіи — и сухомяткой сытъ будетъ, не умретъ! Если школа сравнительно близко отъ родной деревни или лежитъ по большому проѣзжему тракту, тогда «гостинцы», «домашнички» привозятся или приносятся учащимся довольно часто. Случается и такъ, что родитель, снабдивъ свое дѣтище припасами всего на два, на три дня, пообѣщаетъ подвезти потомъ все потребное на остальные дни недѣли, но не подвезетъ. И нерѣдко такъ случается. Ждетъ ребенокъ день своего «тятьку», ждетъ иногда два, перебиваясь какъ-нибудь то займомъ, то чуть не милостыней, да и бѣжитъ къ учителю съ просьбой:

— Опусти, дядинька, или господинъ учитель! хлѣбъ весь вышелъ еще третьеводни…

— Сегодня пятница, подождалъ бы до завтра.

— Дядинька, ѣсть больно хочется… больно, дядинька! со слезами повторяетъ ребенокъ.

— У товарищей просилъ?

— Просилъ… два дни ужь займовался… говорятъ, у самихъ нѣту болѣ… Опусти!

— Да вѣдь погода-то, посмотри, какая! замерзнешь, пожалуй, дорогой и до дому не добѣжишь…

— Добѣгу! Я сначала до Починку… и согрѣюсь тамъ. Потомъ до Новковъ къ дядѣ, а то нѣтъ и прямо домой, тамъ ужь не далеко, версты съ двѣ останется…

Что дѣлать учителю при такой просьбѣ? Самому накормитъ дѣтей? Но вѣдь разъ накормить дѣтей не трудно, два, три, а кормить постоянно въ такихъ случаяхъ не приходится, животовъ не хватитъ на это. Въ особенности зимой, въ долгую непогоду, эти случаи часты; за непогодой родители все откладываютъ да откладываютъ. «Э, какъ-нибудь перебьется!» толкуютъ между собою они, сами съумѣвшіе перенести и не такія невзгоды. И такъ какъ ребенокъ дѣйствительно не умираетъ съ голода, а перебивается, то надежда на авось у родителей съ каждымъ днемъ все ростетъ и ростетъ, а отсюда все чаще и чаще отлучка дѣтей изъ школы за хлѣбомъ, для утоленія жгучаго голода.

Приходитъ и весна, только приходитъ она куда не въ порядкѣ! Учитель чуетъ приближеніе ея далеко до прибытія скворцовъ: онъ ясно замѣчаетъ, что хлѣбъ и картофель у крестьянъ подходитъ къ концу. Не замѣтить этого нельзя: хлѣбъ на его глазахъ у школьниковъ мѣняетъ свой цвѣтъ и доброту, то блѣднѣетъ, то чернѣетъ, смотря по количеству и качеству подмѣси въ немъ постороннихъ веществъ, а «картошка» становится для дѣтей лакомствомъ, дѣти выпрашиваютъ ее другъ у друга чуть не по крупинкѣ. Да кромѣ того, въ школѣ замѣтно стало убывать и число школьниковъ; значитъ, у нѣкоторыхъ «родителевъ» совсѣмъ хлѣбъ подошелъ, ребятъ ужь положительно не съ чѣмъ гонять въ школу, сиди, значитъ, дома и ѣшь варево безъ хлѣба, да такое варево, которое порой и свиньи ѣсть не станутъ. Къ концу весны дѣло доходитъ до того, что въ школѣ и половины дѣтей нѣтъ на лицо. Положимъ, есть и иныя причины исчезновенія дѣтей изъ школы весною, но недостатокъ хлѣба едва ли не главная. Къ концу весны бѣгаютъ въ школу дѣти состоятельныхъ родителей да бѣдняки той деревни, въ которой находится школа. Послѣдніе только потому бѣгаютъ въ школу, что ихъ изъ дома гонятъ, «чтобы своимъ, значитъ, присутствіемъ не безпокоилъ по пусту родителевъ», и безъ того съ голодухи непомѣрно раздражительныхъ, не таращилъ бы свои непутевые зенки, не мутилъ бы своимъ нытьемъ. Пусть, значитъ, таскается въ школу, все, можетъ, не дарма!.. Только вотъ день-то становится дологъ, а учитель раненько сталъ выпущать поросятъ изъ школы…

И такъ, весна да и вся зима — горе для многихъ дѣтей-бурсаковъ, и очень, очень жаль, что на это дѣтское горе такъ мало обращаютъ вниманія. Слава Богу, однако, что и здѣсь уже починъ сдѣланъ и починъ, обѣщающій въ будущемъ великія милости и щедроты. Какъ и слѣдовало ожидать, починъ пришелъ отъ частныхъ лицъ, надумавшихъ на минутку заглянуть въ школу и не съумѣвшихъ закупорить душу свою отъ наплыва чужого горя.

Вотъ что надумали сдѣлать хорошіе люди для хорошаго дѣла. Одинъ состоятельный крестьянинъ — я буду разсказывать только про тѣ факты, о которыхъ имѣю достовѣрныя свѣдѣнія — заявилъ намѣреніе взять на себя поставку приварка для всѣхъ дѣтей-бурсаковъ, во все время ихъ ученія, безплатно, и вотъ уже нѣсколько лѣтъ онъ выполняетъ добровольно принятое имъ на себя обязательство. Безъ всякаго сомнѣнія, даровая доставка приварка сдѣлаетъ для школы и бурсы чрезвычайно много: она избавитъ дѣтей отъ періодическаго голоданья, дастъ возможность многимъ бѣднякамъ правильно посѣщать школу, а учителю — правильнѣе, систематичнѣе и успѣшнѣе вести дѣло обученія. А всего больше — дастъ возможность многимъ бѣднякамъ попасть въ школу, «въ науку», и стало быть увеличитъ процентъ граматныхъ, увеличитъ приливъ дѣтей въ школу до желательныхъ размѣровъ.

Одинъ изъ моихъ пріятелей былъ учителемъ въ частной школѣ одного графа, и, судя по его словамъ, графъ сдѣлалъ для школы еще болѣе вышеуказаннаго крестьянина. Графъ далъ дѣтямъ-бурсакамъ не только хорошій приварокъ, но и хлѣбъ, стало быть принялъ дѣтей почти сполна на свое попеченіе. Разумѣется, въ школѣ графа дѣтей пропасть, отбоя отъ нихъ нѣтъ, да никогда и не будетъ, если не испортятъ добраго дѣла какой-нибудь невозможной глупостью, что у насъ, впрочемъ, нерѣдко случается. Насколько серьёзна помощь графа школѣ, можно будетъ догадаться, если представить себѣ, что всѣ школы Россіи предложили бы своимъ ученикамъ безплатно пропитаніе во все время ихъ обученія. Не будетъ сомнѣнія, я думаю, и на минуту, что тогда всѣ школы, сколько бы ихъ ни открывали, безъ всякаго принужденія со стороны властей, наполнятся дѣтьми до предѣловъ возможнаго. Бѣдняки будутъ самыми усердными поставщиками дѣтей во всѣ школы, тогда какъ теперь они волей-неволей отгоняютъ «своихъ щенковъ» отъ калашнаго ряда. Граматные люди изъ молодежи сейчасъ же станутъ общимъ правиломъ, а неграматные — исключеніемъ. Уменьшеніе срока отбыванія воинской повинности не въ силахъ сдѣлать для распространенія граматности въ Россіи и тысячной доли того, что способна сдѣлать бурса № 4, т. е. бурса съ даровымъ столомъ для учащихся.

Что это поняли нѣкоторые добрые и дальнозоркіе люди — мы видѣли изъ вышеуказанныхъ примѣровъ. Примѣровъ этихъ всего два, но, я думаю, для нашей цѣли больше и не требуется. Всякій, имѣющій глаза, можетъ самъ видѣть эти примѣры лично, во-очію, или имѣющій уши услышать о нихъ. Вслѣдъ за частными лицами стали хлопотать о таковой же помощи и нѣкоторые служилые люди, преимущественно учителя народныхъ училищъ, конечно, только самые преданные великому дѣлу народнаго просвѣщенія.

Прежде всего мнѣ удалось познакомиться съ учителемъ, добивающимся отъ родителей своихъ учениковъ опредѣленнаго взноса харчей для приварка всѣмъ учащимся бурсакамъ. По его предположенію, отцамъ ничего не стоило представить въ общую, такъ сказать, сокровищницу, мѣрку овсяной крупы, или полмѣрки даже, сколько-нибудь гречневой крупы, капусты, муки, соли и т. п. мелочей. «Все равно выйдетъ у нихъ у каждаго порознь, если не больше, то ни въ какомъ случаѣ и не меньше того, что пришлось бы внести въ общую, такъ сказать, сокровищницу», говорилъ мнѣ учитель. «А выигрышъ будетъ, и вотъ какой. Дѣти не будутъ голодать по временамъ за недоставкой припасовъ — это разъ. Не будетъ у меня въ школѣ излишнихъ отлучекъ отъ уроковъ — это два. Дѣти богатыхъ навѣрное прокормятъ нѣсколькихъ товарищей-бѣдняковъ и потому, что гуртовая готовка обѣдовъ выгоднѣе, и потому еще, что богатаго не трудно подзадорить — накинуть лишнюю крупинку, когда ему придется подвозить свою долю взноса харчевыхъ припасовъ; пусть изъ тщеславія, а иной и изъ добрыхъ побужденій — сдѣлаетъ доброе дѣло. Можно будетъ устроиться такъ, что бѣдняки представятъ свою долю припасовъ по осени, а „богатыри“ по веснѣ; у богачей всегда найдется хлѣбъ, у бѣдняковъ же только по осени. А устроивши дѣло такъ, можно будетъ разсчитывать, что по веснамъ дѣти изъ школы преждевременно не вылѣзутъ. Когда есть уже приварокъ, то къ приварку найдется и хлѣбъ или хоть подобіе хлѣба. При сносномъ приваркѣ и дурной хлѣбъ сойдетъ».

Это говорилъ одинъ учитель и, я думаю, говорилъ правильно. Видѣлъ я и другого учителя, который выхлопоталъ уже приварокъ отъ родителей и хлопоталъ передъ волостью о хлѣбѣ для своихъ бурсаковъ. Удайся его хлопоты, и дѣло обученія станетъ на очень прочную почву въ его волости. Разсчеты свои учитель велъ такъ. Я получаю отъ волости ссыпку хлѣбную; писарь волостной ее тоже получаетъ, почему же не можетъ получать этой ссыпки школа крестьянскихъ ребятъ? Если разложить на всю волость ту долю хлѣба, которая необходима для прокормленія во время ученія дѣтей-бурсаковъ, то на каждаго домохозяина выпадаетъ очень маленькое количество хлѣбныхъ зеренъ для взноса въ школу. Хлѣбъ учитель разсчитывалъ получать прямо изъ общественнаго магазина. И онъ былъ твердо убѣжденъ, что его планы осуществятся. «Мнѣ ужь старшина и писарь обѣщали это дѣло оборудовать!» повторялъ онъ мнѣ нѣсколько разъ, захлебываясь отъ восторга. Не знаю, удалось ли выиграть учителю его игру, но я понимаю его восторгъ при одной мысли о возможности подобнаго выигрыша. Мнѣ кажется, въ высшей степени и разумно, и справедливо перенести содержаніе харчевое школьниковъ-бурсаковъ съ однихъ родителей учащихся на всю волость, или, по крайней мѣрѣ, на то общество, которому школа принадлежитъ. Въ тѣхъ выгодахъ, которыя приноситъ школа, нуждается все общество, да оно нетолько нуждается, но и дѣлитъ эти выгоды между всѣми своими членами. Разумѣется, я не скажу, чтобы этотъ дѣлежъ былъ равномѣренъ, но и того достаточно, что онъ производится между всѣми членами общества, чтобы всѣ члены его принимали участіе и въ расходахъ на содержаніе и харчевое довольствіе школьниковъ. Но, кромѣ сейчасъ высказаннаго положенія, можно привести и другія въ доказательство справедливости и разумности распредѣленія на всѣхъ членовъ общества или волости поровну. Напримѣръ, членъ общества или волости, не имѣющій въ настоящее время дѣтей въ школѣ и вносящій тѣмъ не менѣе ежегодно плату на содержаніе школьниковъ — развѣ теряетъ или даритъ свой трудъ кому-нибудь? Нѣтъ, онъ не даритъ и не бросаетъ, а даетъ въ долгъ и на долгъ этотъ всегда получаетъ еще проценты. Сегодня у меня нѣтъ въ школѣ дѣтей, но они будутъ завтра, а если не будутъ лично мои дѣти, то будутъ дѣти моихъ родныхъ, знакомыхъ, или чьи бы тамъ ни было, но только такія, на которыхъ я все равно сочту своимъ долгомъ потратить свои заработки. А если это такъ, то справедливо и требованіе моего участія въ расходахъ на школу. Наконецъ, возьмемъ и того человѣка, который никогда не будетъ нуждаться, повидимому, въ школѣ и тѣхъ выгодахъ, которыя она даетъ обществу, развѣ и такой человѣкъ, жертвуя на школу, бросаетъ даромъ деньги? Но пусть онъ бросаетъ деньги даромъ на общество, за то вѣдь навѣрное и общество бросаетъ на него даромъ никакъ не менѣе того же, хотя и по другому поводу. А ужь, конечно, справедливо подводить только общіе итоги, а не частные…

Мнѣ остается еще упомянуть объ одномъ учителѣ, который добивался отъ волости, чтобъ она приняла на себя всѣ расходы по харчевому довольствію, т. е. отпускала бы изъ своего магазина и рожь на хлѣбъ, и овесъ на крупу, и ячмень на кашу, собирала бы со всѣхъ и капусту, и соль, и картофель, и масло, и другое.

— А не будетъ это тяжелымъ бременемъ для волости? спрашивалъ я учителя.

— То-есть какже? удивился наивный человѣкъ. — Вѣдь содержитъ же волость свою школу? Ужели же содержать легче дѣтей въ разнопряжку, каждому отцу порознь, а не всѣмъ вмѣстѣ? Тутъ только растолковать надо, да толкнуть на дѣло. Вотъ кабы за дѣло мое принялись люди съ инымъ положеніемъ въ обществѣ, оно, конечно, вскипѣло бы въ одну минуту. Разсчитайте сами… Въ моей школѣ 50 человѣкъ. Хлѣба на нихъ потребуется отъ 25 четвертей до 30, никакъ не больше. Ученье продолжается всего пять мѣсяцевъ въ году или и того меньше… Зима вѣдь одна, да еще безъ Рождества, масляницы, Пасхи и другихъ праздниковъ. А если не считать воскресенья да половины субботы… то и 25 четв. не выйдетъ. А 25 четвертей на волость сущіе пустяки! Овсяной крупы, ячменя? Объ этомъ и толковать не стоитъ. Я приведу вамъ сейчасъ примѣръ. Я изъ семинаристовъ. Живя въ уѣздномъ городѣ и учась въ духовномъ училищѣ, я платилъ хозяйкѣ — такъ и всѣ товарищи платили — пудъ муки въ мѣсяцъ, пудъ солоду и пудъ овсяной крупы въ годъ, да деньгами отъ 8 до 10 рублей тоже въ годъ; за эту плату насъ кормили полнымъ обѣдомъ и ужиномъ, мыли бѣлье, давали квартиру, баню и присмотръ. Находили же хозяева выгоду содержать насъ на такихъ условіяхъ? А здѣсь не о выгодахъ хозяйскихъ дѣло идетъ, стало быть, и еще дешевле содержаніе каждаго бурсака обойдется. Для волости хлѣбъ будетъ стоить всего дороже, а остальное — пустяки. Но волость наша имѣетъ 600 дворовъ; стало быть, дворъ внесетъ хлѣба три гарнца и никакъ не больше четырехъ въ годъ. Развѣ это обременитъ? А если это тяжело покажется, можно богатыхъ родителей отговорить отъ дарового хлѣба для ихъ дѣтей. На это богачи деревенскіе согласятся; стало быть, изъ 50 нахлѣбниковъ убудетъ въ моей школѣ, по крайней мѣрѣ, 10, а нѣтъ и всѣ 15. Вотъ вамъ пятая часть хлѣба и вонъ. Можно, наконецъ, сбавить хлѣбную ссыпку съ учителя и писаря. Знаете ли, сколько мы съ писаремъ получаемъ съ волости хлѣба ежегодно? Да какъ разъ столько, сколько требуется, по моему разсчету, для всей школы. Учитель согласится отдать свою долю, а писаря можно и заставить. Потомъ можно бы попросить и поповъ изъ своихъ сборовъ удѣлять частицу. А то бы пора и совсѣмъ славу поповскую прекратить; кажется, ужь давно отжила она свой вѣкъ. Вотъ кабы поповскій славленный хлѣбъ въ школу бы перевести, тогда и школа заговорила бы на иной ладъ…

— Мечты! перебилъ я учителя.

— Мечты? ничего, мечты хорошія, и ничто не мѣшаетъ имъ завтра же стать не мечтами, а дѣломъ. Я, впрочемъ, хлопочу уговорить свою волость безъ мечтаній отпустить 20 или 25 четвертей хлѣба на школу — и шабашъ! Затѣмъ, съ приваркомъ я думаю справиться такимъ образомъ: пусть богатыри деревенскіе отдуваются. Черезъ старостъ съ богатырей по ведру квашенной капусты, по гарнцу крупы и ячной, и овсяной, и гречневой. Также и картофелемъ раздобудемся. Лишь бы хлѣбъ намъ дали, а за хлѣбомъ приварокъ прибѣжитъ самъ собою.

Вотъ какія рѣчи говорилъ мнѣ деревенскій учитель. Я думаю, что онъ говорилъ хорошо. Только бы я прибавилъ къ его словамъ еще кое-что. А именно, я позвалъ бы на помощь школѣ и деревенскому міру кое-кого и не изъ крестьянъ; я пригласилъ бы къ участію въ добромъ дѣлѣ прежде всего помѣщиковъ, землевладѣльцевъ всѣхъ сортовъ, духовенство, промышленниковъ и торговцевъ, и всѣхъ жителей волости. Въ каждой волости найдется не мало людей, для которыхъ помочь школѣ будетъ очень не трудно. Примѣры уже есть на лицо. Ужели еще и сегодня требуется доказывать, что всѣ мы, граждане Россійскаго государства, обязаны, должны идти на помощь темному люду въ его нуждахъ? Насъ вѣдь онъ, этотъ темный людъ, кормитъ — подѣлимся же съ его дѣтьми его же хлѣбомъ!.. Бурса уже завелась на Руси, сама выросла изъ нужды; мнѣ кажется, надо устроить ее — и темныя ея стороны сгладятся, а добрыя опредѣлятся яснѣе для всѣхъ и каждаго. Мучитъ бурса въ настоящую минуту дѣтей, но никто не мѣшаетъ намъ сдѣлать бурсу не тюрьмой, а полезнымъ устройствомъ. Для крестьянскихъ дѣтей не много понадобится для такого превращенія, а въ насъ, учителяхъ, достаточно есть силъ на работу. На западѣ про бурсу деревенскую, можетъ быть, и не слыхали, но это ничего — пусть и у насъ что-нибудь на свой ладъ выростетъ.

Главное, не надо забывать, что бурса уже народилась и ростетъ сама собою, что выдумывать ее не надо, что убить ее нельзя и что, стало быть, лучше хорошую имѣть бурсу, чѣмъ дурную.

К. Листовъ.

"Отечественныя Записки", № 8, 1881

---

1. Въ Бѣлоруссіи всѣ крестьяне говорятъ другъ другу — вы; дѣти поступаютъ, какъ и взрослые. Отступленія встрѣчаются рѣдко.