(*) И лучшая естьли не ошибаюсь. По крайней мѣрѣ всякой, прочитавъ ее, въ самомъ слабомъ переводѣ, можетъ судитъ о талантѣ, краснорѣчіи и слогѣ Греческаго Оратора.
Почти во всѣхъ вашихъ собраніяхъ, Аѳиняне, говорятъ вамъ о преступленіяхъ Филипповыхъ, какъ въ разсужденіи васъ, такъ и другихъ Грековъ, вопреки миру и торжественнымъ условіямъ. Вы сами чувствуете, что намъ совокупными силами должно искать средствъ остановитъ и наказать дерзость сего Монарха. Но видя, до чего довело васъ небреженіе ваше, осмѣлюсь сказать съ чувствомъ прискорбія, что естьли бы Ораторы ваши и вы согласились: они давать намъ самые гибельные совѣты, a вы избирать самые гибельные способы, то положеніе наше не могло бъ бытъ хуже настоящаго. — Найдемъ многія причины сему нещастія; но разсматривая ихъ въ подробности, и судя, какъ должно, увидимъ, что главная есть лицемѣріе вашихъ чиновниковъ, которые болѣе льстятъ, нежели служатъ вамъ. Одинъ, довольствуясь талантомъ своимъ и пріобрѣтенною ими довѣренностію, ни о чемъ иномъ не думаютъ, и хотятъ, чтобы вы также ни о чемъ не думали; другіе, безпрестанно судя и обвиняя людей, входящихъ въ дѣла, вооружаютъ только гражданъ противъ гражданъ, отводятъ ваше вниманіе отъ истиннаго предмета, и чрезъ то даютъ Филиппу свободу дѣлать, что ему угодно. — Сіе злоупотребленіе есть главный источникъ вашихъ заблужденій и бѣдствій.
Именемъ боговъ заклинаю васъ, Аѳиняне! заклинаю не осуждать моей искренности, но размыслить и почувствовать истину. Издревле Аѳины были отечествомъ вольности; не только иностранцамъ, живущимъ въ нашихъ стѣнахъ, но и самымъ невольникамъ дали вы право говоритъ свободно — право, которому и граждане въ другихъ земляхъ могутъ завидовать. Въ однихъ вашихъ собраніяхъ не терпится вольность; по гордому самолюбію хотите вы, чтобы вамъ льстили и говорили только пріятное; хотите, не думая о пагубныхъ слѣдствіяхъ. Естьли и теперь таковы будете, то мнѣ остается молчатъ; но естьли откровенность вамъ не противна, то я готовъ сказать истину.
Такъ, граждане: не взирая на бѣдствіе Республики, которому виною ваша безпечность, вы еще можете все исправитъ. Скажу, хотя бы и назвали такое мнѣніе страннымъ — скажу, что самая вина бѣдствій нашихъ въ прошедшемъ должна быть для насъ главною надеждою въ разсужденіи будущаго. Зло произошло отъ того, что вы не взяли ни одной изъ надлежащихъ мѣръ; естьли бы мы не могли обвинятъ себя безпечностію, a Республика была всегда въ нещастномъ положеніи, въ такомъ случаѣ не оставалось бы намъ никакой надежды вывести ее изъ онаго, Но Филиппъ обязанъ торжествомъ своимъ не изнуренію силъ Аѳинскихъ, a вашей нѣгѣ, вашему бездѣйствію. И какъ было ему побѣдитъ васъ? Вы съ нимъ не сражались!
Когда бы всѣ мы согласно думали, что сей Государь нарушаетъ миръ и ведетъ съ нами войну, тогда оставалось бы только искать лучшихъ средствъ остановитъ его дерзость. Но въ то самое время, какъ онъ беретъ города, занимаетъ своими войсками принадлежащія намъ мѣста, и всѣхъ Грековъ угнетаетъ — въ то самое время легкомысленные люди слушаютъ здѣсь Ораторовъ, безпрестанно твердящихъ, что мы сами хотимъ возобновитъ войну. И такъ прежде надобно объяснить заблужденіе и перемѣнитъ ваши мысли, чтобы ревностнаго гражданина, совѣтующаго вамъ обороняться, не назвали когда нибудь виновникомъ напраснаго кровопролитія.
Во-первыхъ изслѣдуемъ, зависитъ ли отъ насъ избраніе войны или мира? можемъ ли въ настоящемъ положеніи сохранить миръ? Кто скажетъ: можемъ, пустъ представитъ ясныя доказательства, не обольщая насъ пустою надеждою. Но естьли Монархъ, вооруженный мечемъ, ведя за собою сильное войско, только говоритъ намъ о мирѣ, a въ самомъ дѣлѣ воюетъ съ нами: то не должно ли Аѳинамъ обороняться? Развѣ и мы, слѣдуя его примѣру, скажемъ, что Республика въ мирѣ? Согласимся; но когда человѣкъ, играя словами, подходитъ ближе и ближе къ нашимъ стѣнамъ, a нѣкоторые люди говорятъ, что онъ не имѣетъ злаго умысла, въ такомъ случаѣ утверждаю, что они безумствуютъ, и хотятъ, чтобы не Филиппъ съ нами, a мы съ Филиппомъ были въ мирѣ. Вотъ дѣйствіе его золота! Монархъ купилъ выгоду напасть на безоружныхъ. Терпѣливо ждать времени для обороны — ждать, чтобы Филиппъ объявилъ намъ свой злой умыселъ, есть верхъ безумія. Нѣтъ, никогда онъ не объявитъ его; не объявитъ и тогда, когда войдетъ въ Аттику и въ Пирей. Какъ поступилъ сей Царь съ другими народами? Будучи только за сорокъ стадій отъ Олинѳа, Филиппъ объявилъ жителямъ, что изъ двухъ надобно бытъ одному: или имъ оставитъ юродъ, или ему лишиться Македонской короны. До того времени онъ молчалъ; — сердился, когда приписывали ему пагубное намѣреніе въ разсужденіи Олинѳійцевъ, и старался посольствами разсѣять такіе слухи. И къ Фокеянамъ шелъ онъ, говоря о дружбѣ и союзѣ; самые ихъ посланники были съ нимъ, и многіе изъ насъ утверждали, что сей походъ можетъ имѣть опасныя для Ѳивянъ слѣдствія. Не давно еще Филиппъ овладѣлъ Ферами, вошедши въ Ѳессалію, какъ другъ и союзникъ, a нещастнымъ Ореянамъ говорилъ, что онъ по своей милости посылаетъ къ нимъ войско; что, узнавъ о ихъ домашнихъ распряхъ, хочетъ возстановить миръ и тишину въ ихъ городѣ; что ему, какъ нѣжному другу и вѣрному союзнику, не должно оставлять ихъ въ такомъ случаѣ. И вы еще думаете, что онъ, употребивъ хитрость съ такими народами, которые не могли бытъ ему вредны, но которые могли осторожностію защититься отъ вреда съ его стороны — думаете, говорю, что Филиппъ съ вами одними не будетъ воевать безъ торжественнаго объявленія войны; что онъ не захочетъ обманутъ васъ, когда вы сами хотите обманываться? Ошибаетесь.
Безъ сомнѣнія не будетъ онъ такъ малоуменъ, и — между тѣмъ, какъ вы, отвращая глаза отъ его несправедливостей, взаимно обвиняете другъ друга — не вздумаетъ самъ прекратитъ вашихъ споровъ, извѣститъ васъ объ истинной опасности съ его стороны, вооружитъ всѣхъ противъ себя, и наложитъ молчаніе на своихъ подкупленныхъ рабовъ, которые, желая усыпитъ насъ, доказываютъ, будто Царь Македонской не врагъ Республикѣ! Но какой благоразумной человѣкъ судитъ по словамъ, a не дѣламъ, съ кѣмъ мы въ войнѣ, съ кѣмъ въ мирѣ! Прежде нежели Діопитъ принялъ начальства надъ вашимъ войскомъ, прежде отправленія нашей колонны въ Херсонесъ, Филиппъ овладѣлъ Серріею и Дорискомъ, выгналъ Аѳинскій отрядъ, оставленный нашимъ военачальникомъ въ Серріи и на Горѣ Священной и въ какое время? когда онъ торжественно заключилъ миръ. Никто, не говори мнѣ: «для чего упоминать о сихъ мѣстахъ? для чего думать о такихъ неважныхъ предметахъ?» естьли вы не хотите думать, мнѣ остается молчатъ; но то истина, что самое малѣйшее нарушеніе мира есть все нарушеніе. И посылая войско въ Херсонесъ, о которомъ ни Персидскій Царь, ни Греки никогда съ нами не спорили; помогая тамъ мятежникамъ, признаваясь въ томъ откровенно въ письмѣ своемъ, что говоритъ Филиппъ? утверждаетъ, что не думаетъ быть нашимъ врагомъ! Но я, видя его умышленіе противъ Мегары; видя, что онъ вводитъ тиранское правленіе въ Эвбеѣ, вступаетъ во Ѳракію, тайно питаетъ раздоры въ Пелопонезѣ, силою оружія достигаетъ во всемъ до своей цѣли — видя то, говорю, что онъ ведетъ съ вами войну. Приготовляются осаждать городъ; но только машины еще не подвезены къ стѣнѣ: скажете ли, что надобно ихъ дожидаться и называть непріятеля другомъ, пока онъ не разрушилъ стѣнъ градскихъ? Нѣтъ конечно и человѣкъ, умышляющій погубитъ меня, есть мой непріятель, хотя еще и не язвитъ меня ни копьемъ, ни стрѣлами. Что будетъ, естьли Филиппъ успѣетъ? Вы лишитесь Геллеспонта; Эвбея и Мегара отворятъ ему ворота; весь Геллеспонтъ возьметъ его сторону. И человѣкъ, имѣющій такое намѣреніе, есть другъ Аѳинской Республики? Нѣтъ, нѣтъ! Онъ объявилъ вамъ войну въ самый тотъ денъ, какъ возсталъ противъ нещастныхъ Фокеянъ; и вамъ должно, должно обороняться, или будетъ поздно; захотите, но не найдете уже способовъ.
Мысли мои совсѣмъ не согласны съ мыслями другихъ Ораторовъ. Мнѣ кажется, что, не терля времени въ спорахъ о Херсонесѣ и Византіи, мы должны летѣть къ нимъ на помощь, привести ихъ въ безопасное состояніе, доставитъ все нужное нашимъ войскамъ, тамъ находящимся; однимъ словомъ, взятъ мѣры для спасенія Греціи отъ величайшаго бѣдствія. Я скажу вамъ причину моего страха. Когда найдете, что мысли мои справедливы, то воспользуйшесь ими для собственнаго вашего блага, естьли благо другихъ васъ не занимаетъ. Когда же мои чаянія покажутся вамъ ложными и слѣдствіемъ разстроеннаго воображенія, то не слушайте меня ни теперь, ни послѣ, и скажите, что я не имѣю права называться здравомыслящимъ человѣкомъ.
Не буду говоритъ о томъ, что силы Филипповы, въ началѣ столъ ограниченныя и слабыя, безпрестанно возрастали и возрастаютъ; что Греки нынѣ въ страхѣ, въ безпокойствѣ, въ раздорѣ; и что ему не мудрено покоритъ теперь и остатокъ Греціи, когда онъ изъ ничего умѣлъ возвыситься до такой степени. Оставляю сіе, чтобы говоритъ объ одномъ предметѣ. Всѣ Греки, начиная съ васъ, дали Филиппу то право, которое искони было источникомъ войны: право дѣлать все, что ему угодно — братъ города, земли, порабощать народы. Вы, Аѳиняне, были властелинами Греціи въ теченіе семидесяти трехъ лѣтъ; Спартанцы господствовали около тридцати лѣтъ; Ѳивяне имѣли нѣкоторый перевѣсъ въ наше время, послѣ Левктрскаго сраженія. Однакожъ ни намъ, ни Спартанцамъ, ни Ѳивянамъ, народы не давали безпредѣльной власти. Напротивъ того всѣ Греки, и даже не имѣвшіе никакихъ причинъ жаловаться на Аѳины, вооружились вмѣстѣ съ тѣмъ, которые почитали себя оскорбленными — вооружились противъ васъ или отцевъ вашихъ, не дружелюбно поступавшихъ съ нѣкоторыми городами. Когда же Лакедемонцы, лишивъ насъ власти, присвоили ее себѣ, тогда всѣ Греки противъ нихъ возстали, и тѣ, которымъ они не сдѣлали никакого зла, для того, что Лакедемонъ хотѣлъ вводить новыя правленія въ Республикахъ. Но то, чѣмъ обвиняли Спартанцевъ въ ихъ тридцатилѣтнее, a вашихъ предковъ въ семидесятилѣтнее господство, была совсѣмъ не важно, было ничто въ сравненіи съ насильственными поступками тирана Филиппа въ теченіе его тринадцатилѣтнихъ успѣховъ: что въ немногихъ словахъ могу доказать ясно.
Я не говорю о Меѳонѣ, Олинѳѣ, Аполлоніи, о тридцати двухъ Ѳракійскихъ городахъ имъ разрушенныхъ, такъ что и мѣсто ихъ едва примѣтно; не говорю о Фокеянахъ, сильномъ народѣ, разоренномъ Филипповою жестокостію: но въ какомъ состояніи теперь Ѳессалійцы? Не разграбилъ ли онъ ихъ городовъ? не перемѣнилъ ли законовъ? не отдалъ ли во власть своихъ Тетраркамъ? не ввелъ ли въ Эвбеѣ тиранскаго правленія? Какая гордость видна въ его письмахъ! Я въ мирѣ единственно съ тѣми, которые мнѣ повинуются: вотъ точныя слова его! Должно признаться, что Филиппъ говоритъ правду. Онъ идетъ къ Геллеспонту; нападалъ на Амвракію, завладѣлъ Элидомъ, городомъ весьма важнымъ въ Пелопонезѣ, и не давно хотѣлъ взятъ Мегару. Однимъ словомъ, ни Греція, ни земли варварскія не могутъ насытитъ его властолюбія. Всѣ, сколько насъ есть Грековъ — всѣ мы видимъ, знаемъ, и ничего не дѣлаемъ! Вмѣсто того, чтобы воспламениться ревностію и гнѣвомъ, отправитъ пословъ къ другимъ Грекамъ, заключитъ общій союзъ противъ общаго непріятеля, мы даемъ ему полную волю умножать силы свои, думая, кажется, что время, употребляемое Филиппомъ на погибель иныхъ народовъ, есть выигранное нами время! Но кому не извѣстно, что Филиппъ, подобно эпидемической болѣзни или язвѣ, внезапно умерщвляетъ и тѣхъ, которые по видимому были далѣе всѣхъ отъ опасности?
Греки, терпя иногда отъ Аѳинъ и Лакедемона, терпѣли по крайней мѣрѣ отъ истинныхъ дѣтей Греціи; и вину нашу! можно было уподобитъ безразсудности законнаго, расточительнаго сына, который хотя и во зло употребляетъ полученное имъ наслѣдство, однакожъ свое, a не чужое имѣніе проживаетъ. Но естьли рабъ презрительный, сынъ ложный расточаетъ не принадлежащее ему имѣніе: то сносно ли его безстыдство? Съ чѣмъ же лучше сравнитъ поступки Филипповы и самого Филлиппа, который во-первыхъ совсѣмъ не Грекъ, во-вторыхъ и между варварами не можетъ хвалиться знатнымъ происхожденіемъ; который есть ничто иное, какъ бѣдный Македонецъ, родомъ изъ такой земли, откуда и хорошихъ невольниковъ не привозятъ? До какой неслыханной крайности доходитъ его дерзость! Не буду уже говоритъ о Греческихъ городахъ, имъ разоренныхъ; но не предсѣдаетъ ли онъ на Пиѳійскихъ играхъ, собственно принадлежащихъ всей Греціи? Не посылаетъ ли вмѣсто себя даже рабовъ своихъ, бытъ тамъ главными судіями? Овладѣвъ Термопилами и другими важными мѣстами въ Греціи, не поручилъ ли хранитъ оныя наемнымъ воинамъ? Не присвоилъ ли себѣ священныхъ правъ[1], отнявъ ихъ y Фокеянъ — правъ, которыми не всѣ Греки пользуются, и которыхъ онъ не хочетъ уступитъ намъ, Ѳессалійцамъ, Доріянамъ и другимъ Амфиктіонамъ? Не предписываетъ ли Ѳессалійцамъ образъ правленія? Не посылаетъ и войска и въ Портмосъ, чтобы выгнать оттуда народъ Эретрійской, и въ Орею, чтобы возстановить тамъ власть тирана Филистида? Греки, какъ праздные зрители, смотрятъ на его дѣла, подобно тѣмъ людямъ, которые видятъ падающій изъ облаковъ градъ, и сложивъ руки, молятъ боговъ, чтобы онъ упалъ не на ихъ землю. Никто не вступается за другихъ, никто и за себя не вступается: вотъ крайняя степень безчувственности! Не нападалъ ли Филиппъ на Аморакію и на Левкадъ, Коринѳскіе города? Не отнялъ ли Навпакта у Ахеянъ, и не обѣщалъ ли его Этолійцамъ? Не отнялъ ли Эсхины у Ѳивянъ, и не идетъ ли теперь противъ Византіи, союзнаго съ нами города? Умалчиваю о прочемъ. Не завладѣлъ ли онъ еще Кардіею, одною изъ важнѣйшихъ Херсонесскихъ крѣпостей? Всѣ равно оскорбленные, мы медлимъ, боимся дѣйствовать, смотримъ другъ на друга, другъ другу не довѣряемъ, между тѣмъ, какъ Филиппъ готовитъ общую погибель. естьли сей человѣкъ презираетъ всю Грецію, что будетъ тогда, какъ онъ поработитъ насъ каждаго въ особенности?
Что же виною сего безпорядка? Ибо не безъ причины всѣ Греки, нѣкогда ревностные любители свободы, расположены теперь къ рабству. Тогда, о сограждане! тогда въ сердцѣ народовъ пылало чувство, нынѣ охладѣвшее; чувство, которое торжествовало надъ Персидскимъ златомъ, хранило вольность Греціи, дѣлало ее побѣдоносною на землѣ и на морѣ, и съ которымъ исчезла ея слава. Какое же было сіе чувство? Не слѣдствіе утонченной Политики, но общая ненависть къ тѣмъ людямъ, которые принимали дары отъ тирановъ Греціи, хотѣвшихъ властвовать, угнетать ее. Тогда надлежало единственно обличитъ виновнаго; не было извиненія, пе было прощенія! Ни Ораторы, ни военачальники не продавали тогда выгодъ своего отечества, ни внутренняго согласія, ни того недовѣренія, которое всѣ Греки должны имѣть къ тиранамъ и варварамъ; однимъ словомъ, ничего утверждающаго свободу нашу. Теперь все продается; завидуютъ тому, кто болѣе получаетъ; смѣются, когда недостойный гражданинъ самъ признается во взяткахъ; прощаютъ, когда другіе обличаютъ его; досадуютъ на тѣхъ, которые возстаютъ противъ общаго разврата; подлое корыстолюбіе боготворимо Греками. Когда состояніе Республики было лучше нынѣшняго? У насъ довольно и войска, и кораблей, и денегъ, и всего нужнаго для войны; но (благодаря гнусному корыстолюбію нашихъ измѣнниковъ!) все сіе остается безъ дѣйствія и безъ пользы для Республики.
Нѣтъ нужды изчислять: вы сами видите всѣ опасныя злоупотребленія нынѣшняго времени. Но я докажу вамъ, что отцы наши думали не такъ, какъ мы о докажу надписью, вырѣзанною ими на мѣдномъ столпѣ въ нашей крѣпости, не для оживленія той добродѣтели, которая обитала въ ихъ сердцахъ, но для примѣра потомству. Сія надпись гласитъ: Да будетъ вѣчно въ поношеніи имя Арѳмія, сына Пиѳонаксова, родомъ изъ Зеліи, объявленнаго непріятелемъ Аѳинъ и союзниковъ ихъ за то, что онъ привезъ съ Пелолонезъ Персидское золото. Именемъ Юпитера и всѣхъ боговъ заклинаю васъ войти въ самихъ себя и почувствовать мудрость нашихъ предковъ. Нѣкто Арѳмій, житель Зеліи, рабъ Царя персидскаго (ибо Зелія въ Азіи), объявленъ врагомъ Аѳинянъ и союзниковъ ихъ за то, что онъ, по волѣ своего Государя, привезъ золото къ Грекамъ, и не въ Аѳины, a въ Пелопонезъ! Не довольно, что имя его было предано общему поношенію (ибо житель отдаленнаго города могъ бы и не уважить того), но по силѣ закона всякой имѣлъ право умертвитъ человѣка, объявленнаго врагомъ Республики. — Сіе доказываетъ что отцы наши пеклись о благѣ всей Греціи; иначе какая нужда была имъ до золота, которымъ иностранецъ хотѣлъ развратитъ Пелопонесскихъ гражданъ? За то, въ ихъ время, въ славные дни Аѳинской добродѣтели, варвары страшились Грековъ, a не Греки варваровъ; въ наши дни видимъ противное, ибо мы не слѣдуемъ правиламъ отцевъ нашихъ. Какъ же поступаемъ? нужно ли сказывать? И однихъ ли васъ укорять должно, когда другіе Греки столь же слабы, столъ же безпечны? Скажу единственно то, что обстоятельства наши требуютъ величайшаго вниманія, и что вы имѣете нужду въ полезномъ совѣтѣ. Угодно ли вамъ выслушать? не будете ли досадовать? — Писарь! читай мое предложеніе[2].
Впрочемъ удивляюсь простотѣ Ораторовъ, говорящихъ для нашего успокоенія, что силы Филипповы не могутъ еще равняться съ силами Лакедемона, который, будучи въ союзѣ съ Царемъ Персидскимъ, не давно повелѣвалъ на сушѣ и на морѣ, но былъ усмиренъ Аѳинами,
Я думаю, что нынѣ все перемѣнилось; все стало не такъ, какъ было, особливо въ разсужденіи войны. Прежде Спартанцы и другіе Греки выходили въ поле только на четыре или на пятъ мѣсяцовъ, и то въ хорошее время года, вступали въ непріятельскую землю, сражались, побѣждали и распускали войско, состоявшее изъ гражданъ, каждый возвращался домой. Тогда явною силою и храбростію, a не деньгами, пріобрѣталась честь побѣды. Нынѣ, какъ вамъ самимъ извѣстно, все дѣлается измѣною, и сраженія не рѣшатъ ничего, Филиппъ, оставляя тяжелое войско свое, идетъ куда хочетъ съ конницею, легкою пѣхотою и чужеземными стрѣльцами. Является съ подвижнымъ станомъ своимъ подъ стѣною городовъ, которыхъ жители другъ съ другомъ несогласны; — естьли они не смѣютъ вытти, не смѣютъ сразиться, то велитъ дѣйствовать механическимъ орудіямъ, и беретъ города приступомъ. Не говорю о томъ, что ему нѣтъ нужды до времени; онъ въ полѣ зимою и лѣтомъ.
И такъ бойтесь впустить непріятеля въ Аттику, и не думайте, что нынѣшняя война подобна древнимъ. Надобно предвидѣть вещи издалека, держатъ войско въ готовности, окружитъ Монарха со всѣхъ сторонъ въ его землѣ, но удаляться отъ рѣшительнаго сраженія. Вообще имѣемъ мы многія выгоды надъ Филиппомъ, — выгоды, которыми всегда можемъ воспользоваться: можемъ съ разныхъ сторонъ войти въ его государство и разоритъ оное; но за то имѣетъ онъ болѣе опытности въ сраженіяхъ.
Напрасно силою оружія будете воевать съ Царемъ Македонскимъ, естьли не уймете прежде Ораторовъ, его помощниковъ. Вѣрьте, что не можете побѣдитъ внѣшняго врага, когда внутренніе измѣнники остаются безъ наказанія. Чудесное, непонятное ослѣпленіе! Мнѣ часто кажется, что Духъ злобы, какой нибудь враждебный Геній непремѣнно хочетъ нашей погибели. Не знаю, сограждане, не знаю, что въ васъ дѣйствуетъ: вѣтреность, зависть, склонность къ сатирѣ или что другое, но вижу, что вы позволяете всходитъ на каѳедру подкупленнымъ рабамъ, которые не могутъ отереться отъ сего имени; даете имъ полную свободу говоритъ и смѣетесь ихъ ядовитымъ насмѣшкамъ надъ ревностными гражданами. Сего еще не довольно: людей безчестныхъ, явныхъ измѣнниковъ, судите вы въ общественныхъ дѣлахъ не такъ строго, какъ Ораторовъ благонамѣренныхъ! Вспомните, граждане, вспомните, до какихъ бѣдствій доведены были народы коварными измѣнниками! Я буду говоритъ только объ извѣстныхъ примѣрахъ.
Въ Олинѳѣ многіе изъ народныхъ Ораторовъ защищали Филиппа, будучи на его сторонѣ; другіе, любя свободу, хотѣли удалитъ рабство. Которые погубили отечество, и предали Филиппу войско Республики? Защитники Царя Македонскаго, подлые, гнусные корыстолюбцы; они безпрестанно чернили истинныхъ друзей свободы, заставили народъ изгнать Аполлонида, храбраго, ревностнаго военачальника — и Олинѳъ не существуетъ!
Въ Эретріи (когда народъ, выгнавъ Плутарха съ чужеземцами, бывшими у него на жалованьи, снова овладѣлъ своимъ городомъ и Порѳносомъ) нѣкоторые Ораторы держали нашу сторону, другіе сторону Царя Македонскаго. Нещастные Эретрійцы, слушая болѣе послѣднихъ, или, лучше сказать, ихъ однихъ слушая выслали изъ отечества вѣрнѣйшихъ своихъ начальниковъ. Филиппъ, ихъ другъ и союзникъ, послалъ тогда въ Эретрію отрядъ войска, велѣлъ срыть всѣ укрѣпленія, и покорилъ жителей тремъ тиранамъ. Народъ хотѣлъ освободиться отъ ига сей беззаконной власти; но Монархъ нашелъ способъ снова поработитъ гражданъ, и чужестранными войсками выгналъ ихъ изъ отечества.
Нужны ли вамъ еще другіе примѣры? Въ Ореѣ властвуютъ теперь Филистидъ, Мениппъ, Сократъ, Аганей и Ѳоасъ; всѣ они явно служили Филиппу. Нѣкто Эвфрей ревностно стоялъ за вольность своего отечества; но вмѣсто благодарности, народъ ненавидѣлъ и гналъ его. За годъ до взятія Ореи, преданной измѣною Филиспіида и его сообщниковъ, Эвфрей обнаружилъ ихъ злоумышленіе; но люди, подкупленные Монархомъ, назвали сего вѣрнаго гражданина нарушителемъ общаго покоя и заключили въ темницу. Народъ, свидѣтель сего насилія, вмѣсто того, чтобы вступиться за Эвфрея и наказать его гонителей, хвалилъ ихъ, ругался надъ нимъ, и говорилъ, что онъ терпитъ за дѣло, Измѣнники, ободренные успѣхомъ, дѣлали что хотѣли, и могли безъ всякаго противорѣчія губитъ свое отечество. Нѣкоторые видѣли ихъ умыселъ, но молчали, безъ сомнѣнія устрашенные примѣромъ нещастнаго Эвфрея, такъ, что наканунѣ величайшаго бѣдствія никто не смелъ говорить до самаго того часа, какъ непріятель окружилъ городъ. Тогда одни защищались, другіе измѣняли. Орея пала — рабы Монарховы присвояли себѣ правленіе, и будучи единственными властелинами, начали гнать тѣхъ, которые всѣмъ жертвовали и готовы были еще всѣмъ пожертвовать, чтобы спасти начальника ревностныхъ гражданъ и самихъ себя; одни изгнаны, другіе казнены. Что принадлежитъ до Эвфрея, то онъ произвольною смертію доказалъ свою добродѣтель и чистую любовь къ отечеству.
Но для чего Олинѳтцы, Эретріяне, Орейцы слушали прислужниковъ Филипповыхъ охотнѣе, нежели друзей отечества? Вы, можетъ бытъ, съ удивленіемъ ищете причины; но она и въ Аѳинахъ дѣйствуетъ. Ораторы, имѣющіе въ виду благо отечества, не могутъ всегда говорятъ пріятное, ибо имъ надобно предлагать иногда жестокія средства для отвращенія бѣдствій. Напротивъ того измѣнники, служащіе непріятелю, стараются всячески льститъ народу. Одни, на примѣръ, хотѣли новыхъ налоговъ; другіе говорили, что ихъ не надобно. Одни совѣтовали готовиться къ войнѣ; другіе, до самой минуты нещастія, доказывали блаженство мира и возможность наслаждаться онымъ. И такъ одни ласкали слабостямъ, a другіе давали совѣты, которые могли бы спасти отечество, не не могли нравиться. Что сдѣлали народы? Наконецъ все оставили, отъ всего отказались, не по необходимости и невѣжеству, но отъ слабодушнаго отчаянія. Боюсь, чтобы и вы не дошли до такого состоянія, когда увидите истину, но не найдете уже средствъ избавиться отъ бѣды. Для того ненавижу, проклинаю тѣхъ, которые по вѣроломству или безразсудности хотятъ привести васъ въ отчаяніе. Да сохранятъ насъ боги отъ такой крайности! Лучше тысячу разъ умереть, нежели въ угодность Филиппу пожертвовать хотя однимъ изъ вашихъ вѣрныхъ Ораторовъ! Орѳяне достойнымъ образомъ награждены за то, что они вѣрили слугамъ Царя Македонскаго, и презрѣли совѣты Эвфреевы! "Эретрійцы много выиграли отъ того, что не приняли вашихъ пословъ и отдались тирану, который обходится съ ними какъ съ рабами, сѣчетъ ихъ и пытаетъ! Олинѳтцы весьма довольны тѣмъ, что выгнали Аполлонида и поручили войско Ласѳену! Безумно для насъ уподобиться въ разсужденіи сего другимъ народамъ, не брать нужной осторожности, и думать, что Аѳинская Республика не должна ничего бояться. Постыдно будетъ вамъ въ случаѣ нещастія сказать: кто могъ вообразить, кто могъ предвидѣть! надлежало бы поступать иначе, чтобы избѣжать бѣдствія! Олинѳійцы знаютъ теперь, что должно, и чего не должно было имъ дѣлать для своего спасенія; знаютъ и Фокеяне, знаютъ всѣ погибшіе народы. Но къ чему служитъ такое знаніе? Плаватели должны думать о цѣлости корабля своего тогда, какъ онъ еще можетъ сражаться съ волнами; когда море поглотитъ его, не время будетъ спасаться. Такъ и мы должны дѣйствовать, пока существуемъ, имѣемъ достаточныя силы, способы, славное имя! Какъ же дѣйствовать? можетъ быть нѣкоторые хотятъ то слышать въ сію же минуту. И такъ я предложу свое мнѣніе, чтобы вы, въ случаѣ одобренія, могли исполнитъ нужное.
Прежде всего надобно вооружиться снарядитъ флотъ, собратъ войско, приготовитъ деньги: ибо Аѳяны должны сражаться за вольность и тогда, когда всѣ другіе Греки согласятся рабствовать. Явивъ сей примѣръ Греціи, возбудимъ другіе народы; отправимъ всюду пословъ, объявимъ наше намѣреніе въ Пелолонезѣ, жителямъ острова Хіо, Царю Персидскму, для котораго такъ же, какъ и для насъ, опасенъ Царь Македонской, естьли наши причины найдутся основательными, то у насъ будутъ союзники, которые въ случаѣ нужды раздѣлятъ съ нами опасность и всѣ убытки; a естьли нѣтъ, то выиграете хотя время. Вѣдь непріятель, дѣйствуетъ одинъ, исполняетъ все гораздо скорѣе, нежели Республика, медленно собирающая силы свои; отсрочка будетъ намъ полезна. Въ прошедшемъ году видѣли вы успѣхъ нашего посольства въ Пелопонезѣ, гдѣ я, Поліевктъ, сей рѣдкій гражданинъ, Эгесипъ, Клитомахъ, Ликургъ и другіе наши товарищи возбудили Грековъ противъ Филиппа, не дали ему взятъ Амвракіи; и напасть на самый Пелопонезъ.
Однакожъ не совѣтую вамъ возмущать другихъ, естьли вы сами не хотите ничего дѣлать: ибо смѣшно безпокоиться о постороннихъ дѣлахъ, когда о своихъ не думаемъ, и стращать другихъ будущимъ временемъ, когда мы сами о настоящемъ не заботимся. Но я говорю, что вамъ должно отправятъ жалованье и помощь нашему Херсонесскому войску вооружиться первымъ, бытъ образцемъ, и потомъ уже сказать другимъ Грекамъ: слѣдуйте нашему примѣру! спасайте oтeчество! Вотъ дѣло достойное Аѳинской славы! Не думайте, чтобы Халкида и Мегара[3] защитили Грецію. Хорошо, естьли сіи два города могутъ и себя защитить! Вамъ должно мыслитъ о благѣ и спасеніи Греціи; вы наслѣдовали честь сію отъ нашихъ предковъ; для васъ они пріобрѣли ее многими славными побѣдами. Когда сами будете праздны въ роскоши и нѣгѣ, то никто не будетъ за насъ дѣйствовать. Впрочемъ боюсь, что бы скоро необходимость не принудила васъ къ тому, что теперь вамъ не нравится. Естьли бы другіе Греки хотѣли взять на себя вашу должность, то они давно бы уже явились на ратномъ полѣ; но желающихъ нѣтъ!
Аѳиняне! я все сказалъ, что, какъ мнѣ кажется, должно поправитъ наши дѣла. Кто можетъ предложитъ лучшій совѣтъ, пусть говоритъ! На что бы вы ни рѣшились, желаю вамъ успѣха; желаю блага и славы моему любезному отечеству!