Двое Фоскари (Байрон; Зарин)/ДО

Двое Фоскари
авторъ Джордж Гордон Байрон, пер. Ефим Фёдорович Зарин

Оригинал: англійскій, опубл.: 1821. — Перевод опубл.: 1861. Источникъ: az.lib.ru

Это произведение было опубликовано до 7 ноября 1917 года (по новому стилю) на территории Российской империи (Российской республики), за исключением территорий Великого княжества Финляндского и Царства Польского, и не было опубликовано на территории Советской России или других государств в течение 30 дней после даты первого опубликования.

Поскольку Российская Федерация (Советская Россия, РСФСР), несмотря на историческую преемственность, юридически не является полным правопреемником Российской империи, а сама Российская империя не являлась страной-участницей Бернской конвенции об охране литературных и художественных произведений, то согласно статье 5 конвенции это произведение не имеет страны происхождения.

Исключительное право на это произведение не действует на территории Российской Федерации, поскольку это произведение не удовлетворяет положениям статьи 1256 Гражданского кодекса Российской Федерации о территории обнародования, о гражданстве автора и об обязательствах по международным договорам.

Это произведение находится также в общественном достоянии в США (public domain), поскольку оно было опубликовано до 1 января 1929 года.

ДВОЕ ФОСКАРИ,
ТРАГЕДІЯ БАЙРОНА.

Лица:

ФРАНЧЕСКО ФОСКАРИ, венеціанскій дожъ.

ДЖАКОПО ФОСКАРИ, сынъ его.

ЛОРЕДАНО, патрицій, членъ совѣта Десяти.

МАРКО МЕММО, президентъ совѣта Сорока.

БАРБАРИГО, патрицій и одинъ изъ Десяти.

МАРИНА, жена молодого Фоскари.

СЕНАТОРЫ, СОВѢТЪ ДЕСЯТИ, СТРАЖА, СЛУЖИТЕЛИ и проч.

Мѣсто дѣйствія — дожескій дворецъ, въ Венеціи.

АКТЪ ПЕРВЫЙ.

Сцена — зала въ дожескомъ дворцѣ. Лоредано и Барбариго. (Входятъ съ разныхъ сторонъ,)

Лоредано.

Гдѣ арестантъ?

Барбариго.

Отъ пытки отдыхаетъ.

Лоредано.

Не долго ли, — часъ новаго допроса,

Назначенный вчера, уже прошолъ.

Войдемъ въ Совѣтъ и отдадимъ приказъ —

Позвать его.

Барбариго.

Дадимъ ему хоть малость

Истерзанные члены укрѣпить;

Его допросъ вчерашній былъ ужасенъ.

Онъ можетъ умереть подъ пыткой.

Лоредано.

Ну?

Барбариго.

Я знаю самъ не меньше твоего

Всю цѣну правосудья; я и этихъ

Честолюбивыхъ Фоскари — отца,

И дѣтище, и весь зловредный родъ ихъ —

Не меньше ненавижу, чѣмъ ты самъ.

Но этотъ злополучный вынесъ больше,

Чѣмъ въ силахъ человѣка —

ЛОРЕДАНО.

Не признавшись,

Однако, въ преступленьи.

Барбариго.

Можетъ быть,

Не сдѣлавъ преступленья. — Если онъ

Признался въ перепискѣ съ иностраннымъ

Правителемъ, то слѣдуетъ принять

Въ разсчетъ его страданья —

Лоредано.

Поглядимъ.

Барбариго.

Ты слишкомъ далеко ужь простираешь

Наслѣдственную ненависть.

Лоредано.

А какъ?

Барбариго.

До истребленья рода.

Лоредано.

Это ты

Сказать мнѣ будешь въ правѣ — вотъ когда

Онъ будетъ истребленъ. — Войдемъ въ Совѣтъ.

Барбариго.

Не торопись; чтобъ приступить къ допросу,

Тамъ, кромѣ насъ, не достаетъ двухъ членовъ.

Лоредано.

И главнаго судьи, конечно, дожа?

Барбариго.

Нѣтъ, новый Брутъ всегда приходитъ первый

На этотъ судъ противу своего

Послѣдняго, единственнаго сына.

Лорідано.

Послѣдняго — да, правда.

Барбариго.

Ну, и ты

Не тронешься?

Лоредано.

А онъ? ты полагаешь,

Онъ чувствуетъ?

Барбариго.

Судя по виду, нѣтъ.

Лоредано.

Я это самъ замѣтилъ въ немъ. — Злодѣй!

Барбариго.

Но, говорятъ, вчера, при возвращеньи

Въ свой дожескій дворецъ, старикъ, едва

Переступивъ порогъ, упалъ безъ чувствъ.

Лоредано.

Такъ на него подѣйствовало, значитъ.

Барбариго.

Тутъ половина дѣйствія — твоя.

Лоредано.

Оно мнѣ все должно принадлежать.

Я потерялъ отца и дядю.

Барбариго.

Я

Читалъ ихъ эпитафіи; ихъ смерть

Приписана тамъ яду.

Лоредано.

Этотъ дожъ

Однажды объявилъ, что онъ себя

Не будетъ признавать за государя,

Покуда живъ Піэтро Лоредано, —

И мой отецъ и дядя умираютъ

Въ одинъ и тотъ же день: онъ — государь.

Барбариго.

Злосчастный государь.

Лоредано.

А что ты скажешь

О тѣхъ, кого онъ сдѣлалъ сиротами?

Барбариго.

Да онъ ли это сдѣлалъ?

Лоредано.

Да.

Барбариго.

И ты

Способенъ доказать?

Лоредано.

Нѣтъ, государи

Рѣшаются на тайну не за тѣмъ,

Что бы она доказана могла быть,

Иль возбудить процессъ; но у меня

Такъ иного есть уликъ, что о процессѣ

Я не хочу и думать.

Барбариго.

Отчего-жь?

Я призвалъ бы законъ на помощь.

Лоредано.

Я

Готовъ призвать ихъ всѣ, какіе только

Онъ намъ оставилъ.

Барбариго.

Въ этомъ государствѣ

Они такого свойства, что расправа

Здѣсь получается скорѣе, чѣмъ во всѣхъ

Другихъ странахъ. — А правда-ль будто ты

Въ своей торговой книгѣ записалъ

(Вѣдь здѣсь живутъ первѣйшіе дворяне

Торговлею): «Дожъ Фоскари — должникъ мой

За Марко и Піэтро Лоредано,

Двухъ мертвецовъ: за дядю и отца»?

Лоредано.

Я это записалъ.

Барбариго.

И не сотрешь?

Лоредано.

Пока не расквитаюсь.

Барбариго.

Какъ?

(Два секатора проходятъ черезъ сцену въ залу совѣта Десяти).

Лоредано.

Ты видишь —

Всѣ на лицо. — Иди за мною вслѣдъ.

(Лоредано уходитъ).

Барбариго. (Одинъ).

Идти вслѣдъ за тобой! я долго шолъ

Путемъ опустошенья, какъ волна

Вслѣдъ за волной, несущейся предъ нею,

Чтобъ поглотить колеблемый вѣтрами

Свирѣпыми корабль — и бѣдняка,

Вопящаго внутри его разбитыхъ,

Водою заливаемыхъ досокъ.

Но этотъ сынъ съ отцомъ своимъ способны

Разжалобить стихіи… и на нихъ

Я долженъ налегать, какъ эти волны…

О, еслибъ я былъ холоденъ и слѣпъ

Подобно имъ! Но, чу! его ведутъ.

Не надрывайся, сердце! вѣдь они

Твои враги; они должны твоими

Быть жертвами: ужель ты будешь биться

За тѣхъ, кто такъ разбилъ тебя?

(Входитъ стража съ молодымъ Фоскари, съ арестантомъ.)

Стражъ.

Позволимъ

Ему вздохнуть. — Синьоръ, повремените.

Д. Фоскари.

Благодарю, мой другъ; я точно слабъ.

Но ты рискуешь.

Стражъ.

Это можетъ быть.

Д. Фоскари.

Ты добрый человѣкъ; я замѣчалъ

Къ себѣ порою жалость; но пощады

Я не видалъ; и это въ первый разъ.

Стражъ.

И быть могло бъ въ послѣдній, еслибъ насъ

Изъ нашихъ самодержцевъ кто увидѣлъ.

Барбариго. (Подходя къ стражу).

Одинъ изъ нихъ васъ видитъ; но не бойся;

Я ни твоимъ судьей быть не хочу,

Ни обвинителемъ. Совѣтъ открытъ,

Но васъ еще не требуютъ: я самъ

«Изъ Десяти»; ты подождешь, пока

Дадутъ приказъ ввести его; мы вмѣстѣ

Тогда войдемъ. — Смотри за арестантомъ.

Д. Фоскари.

Ктобъ это былъ? Ахъ, это Барбариго!

Врагъ нашего семейства, изъ числа

Судей моихъ.

Барбариго.

Противъ врага такого, —

Пусть это врагъ, — въ числѣ твоихъ судей

Отецъ твой засѣдаетъ.

Д. Фоскари.

Засѣдаетъ,

Дѣйствительно.

Барбариго.

Такъ не вини законы

Въ жестокости; иначе твой отецъ

Не могъ имѣть-бы голоса въ столь важномъ,

Въ столь чрезвычайномъ дѣлѣ, какъ спасенье

Республики —

Д. Фоскари.

И собственнаго сына.

Я ослабѣлъ; позвольте подышать

Мнѣ воздухомъ, — вонъ у того окна,

Что на воду выходитъ.

(Входитъ офицеръ и говоритъ на ухо Барбариго.)

Барбариго. (Къ стражѣ).

Подведите

Его къ окну: я больше не могу

Съ нимъ говорить; я даже этой краткой

Бесѣдою переступилъ свой долгъ,

И долженъ объясниться предъ Совѣтомъ.

(Барбариго уходитъ, стража подводите Фоскари къ окну).

Стражъ.

Вотъ я его открою. — Какъ синьоръ

Теперь себя находитъ?

Д. Фоскари.

Какъ дитя.

Венеція!

Стражъ.

А ваши члены?

Д. Фоскари.

Члены!

О, сколько разъ они меня носили

Надъ этою синѣющей волной,

Когда дитёй за дѣтскій призъ я мчался,

Одѣтый гондольеромъ молодымъ,

Въ гондолѣ межь соперниковъ веселыхъ,

Такихъ же благородныхъ, какъ и я,

Подобно мнѣ желавшихъ отличиться

Ребяческою силой, между тѣмъ —

Какъ свѣтлый рой столпившихся красавицъ,

Плебеекъ и дворянокъ, вдохновлялъ

Насъ хохотомъ веселымъ, развѣвая

Платки для насъ, крича, рукоплеща —

До самаго барьера! — Сколько разъ

Я, болѣе окрѣпнувшей рукою

И грудью возмужалой, разсѣкалъ

Волну неукротимую, — такъ дерзко

Отбрасывая кудри за плечё,

Отъ устъ моихъ руками отгребая

Соленый валъ, который ихъ лобзалъ,

Какъ чаша искрометная; какъ гордо

На гребнѣ волнъ я вылеталъ съ волной,

Тѣмъ больше упиваясь, чѣмъ бурнѣе

Волна была; какъ часто безъ ума

Восторженный — я опускался въ бездну

Зеленую хрустальныхъ этихъ водъ,

До самой ихъ травы горькосоленой

И раковинъ, — и между тѣмъ какъ страхъ

Сжималъ сердца у зрителей, я съ шумомъ

Вдругъ выплывалъ, держа въ моей горсти

Залоги очевидные, что бездну

Измѣрилъ я; и только успѣвалъ

Меня привѣтъ громовый встрѣтить, только

Грудь облегчить я успѣвалъ, какъ вновь

Надъ пѣнистой волной летѣлъ, какъ чайка

Проворная! — я былъ дитя тогда.

Стражъ.

Теперь явитесь мужемъ; большей нужды

Вы въ этомъ не встрѣчали никогда.

Д. Фоскари. (въ окно).

Красавица! родная, дорогая

Венеція! о, это ты дохнула!

Я чувствую, что это ты своей

Морской, адріатической прохладой

Лицо мнѣ освѣжила; кровь моя

Родимый вѣтеръ узнаетъ и льется

Прохладнѣе. — О, какъ онъ не похожъ

На знойный вѣтръ цикладскій, что ревѣлъ

На мой острогъ кандійскій и больную

Мнѣ грудь щемилъ!

Стражъ.

Я снова вижу краску

Въ лицѣ у васъ: пошли Господь вамъ силы

Перенести — что ждетъ васъ: я боюсь

Объ этомъ и подумать.

Д. Фоскари.

Но они,

Конечно, не сошлютъ меня! нѣтъ, нѣтъ —

Пусть истязаютъ: я еще здоровъ.

Стражъ.

Сознайтеся — и вашимъ истязаньямъ

Тогда конецъ.

Д. Фоскари.

Я прежде сознавался

Въ двухъ случаяхъ: мнѣ каждый случай стоилъ

Изгнанія.

Стражъ.

Но третій — васъ убьетъ.

Д. Фоскари.

О если бы! тогда меня схоронятъ

На родинѣ: я предпочту скорѣй

Здѣсь прахомъ быть, чѣмъ — кѣмъ иль чѣмъ нибудь

Живымъ въ другихъ странахъ.

Стражъ.

Любить такъ землю,

Которая такъ ненавидитъ васъ!

Д. Фоскари.

Земля! ахъ, нѣтъ; меня земное племя

Преслѣдуетъ: родимая-жь земля,

Какъ мать, меня въ свои объятья приметъ.

Я требую немногаго: могилы,

Или тюрьмы, — чего угодно, только

Въ Венеціи.

Входитъ офицеръ.

Офицеръ.

Введите арестанта.

Стражъ.

Вы слышите приказъ, синьоръ.

Д. Фоскари.

Да, слышу;

Я къ этому привыкъ: меня пытаютъ

Ужь въ третій разъ. — Дай руку мнѣ.

Офицеръ.

Вотъ вамъ

Моя, синьоръ; и я сопровождать васъ

Обязанъ самой службой.

Д. Фоскари.

Вы! — но вы

Вчера моей распоряжались пыткой.

Посторонитесь! я пойду одинъ.

Офицеръ.

Какъ вамъ, синьоръ, угодно: приговоръ

Не мною былъ подписанъ; а совѣта

Ослушаться не могъ я, если онъ —

Д. Фоскари.

Велѣлъ тебѣ вытягивать мнѣ жилы.

Пожалуйста, подальше отъ меня.

Твоя пора придетъ еще; ты снова

Приказъ такой получишь; но пока

Не получилъ — не подходи ко мнѣ.

При видѣ рукъ, терзавшихъ эти члены,

Имъ чувствуется близость палача,

Ихъ обнимаетъ холодомъ, какъ будто..

Но я иду; что можно выносить —

Я вынесу. — Какъ смотритъ мой отецъ?

Офицеръ.

Да-какъ обыкновенно.

Д. Фоскари.

Такъ! ничто

Не измѣнило вида, — ни земля,

Ни синій океанъ, ни это небо,

Ни этотъ свѣтлый городъ, ни верхи

Дворцовъ его, ни шумъ его Піаццы; —

Вотъ и теперь веселый этотъ гамъ

Племенъ разноязычныхъ проникаетъ

Подъ эти даже своды, гдѣ царятъ

Невѣдомыя власти, гдѣ безъ счета

Невѣдомыя жертвы погибать

Должны втиши; — все въ мірѣ сохраняетъ

Все тотъ же видъ — и даже мой отецъ!

Для Фоскари ни въ комъ нѣтъ чувства, даже

И въ Фоскари. — Синьоръ, я вашъ слуга.

(Уходятъ всѣ). Входятъ Меммо и другой сенаторъ.

Меммо.

Здѣсь нѣтъ его; мы, значитъ, опоздали.

А какъ ты полагаешь: долго будетъ

Сегодня засѣданье?

Сенаторъ.

Говорятъ,

Что арестантъ все въ первомъ показаньи

Упорствуетъ; а больше ничего

Я не могу сказать тебѣ.

Меммо.

Довольно

И этого: нашъ грозный трибуналъ

Такая-жь точно тайна для первѣйшихъ

Патриціевъ, какъ я для черни.

Сенаторъ.

Мы

Живемъ одними слухами, которыхъ,

Какъ розказней о мертвецахъ, никто

Не могъ еще вполнѣ ни опровергнуть,

Ни доказать: о состояньи дѣлъ

Въ республикѣ — мы всѣ тутъ знаемъ столько-жь,

Какъ о загробныхъ тайнахъ.

Меммо.

Но придетъ

И наше время — знать ея дѣла.

Когда нибудь могу же быть и я

Однимъ изъ децемвировъ.

Сенаторъ.

Или дожемъ.

Меммо.

Нѣтъ, этого я менѣе всего

Могу желать.

Сенаторъ.

Но это главный постъ

Въ республикѣ, и онъ открытъ для всѣхъ

Законныхъ домогательствъ — благородныхъ

Искателей.

Меммо.

Желаю имъ успѣха.

Мой знатный родъ излишнимъ честолюбьемъ

Не заражонъ: на взглядъ мой единица

Въ союзѣ полновластныхъ Десяти

Почтительнѣй, чѣмъ одинокій нуль,

Хоть будь онъ раззолоченъ. — Это кто?

Супруга Фоскари?

(Входитъ Марина съ служанкою.)

Марина.

Какъ! ни души?

Ахъ, виновата, даже двѣ; но только

Сенаторскихъ.

Меммо.

Высокая синьора,

Что будетъ вамъ угодно приказать?

Марина.

Мнѣ приказать! Увы! моя вся жизнь

Была молитвой долгой… и молитвой

Напрасною.

Меммо.

Я понимаю васъ;

Но отвѣчать вамъ не могу

Марина. (Запальчиво).

Ты правъ:

Здѣсь отвѣчаютъ только палачу,

А спрашивать имѣютъ власть —

Меммо. (Прерывая ее).

Синьора,

Опомнитесь, — гдѣ вы?

Марина.

Гдѣ я? тутъ былъ

Дворецъ отца супруга моего.

Меммо.

Дворецъ, — съ тѣмъ вмѣстѣ, — дожа.

Марина.

И острогъ

Его родного сына, — не забыла

Я этого; и еслибъ для меня

Тутъ не было другихъ воспоминаній

И горше и свѣжѣе, то меня

Ты очень обязалъ бы, объяснивъ мнѣ

Высокое значенье этихъ стѣнъ.

Меммо.

Синьора, успокойтесь.

Марина. (Возводя глаза и руки къ небу).

Я спокойна.

Но ахъ, какъ Ты, какъ можешь Ты, о Боже!

Подобный міръ спокойно выносить?

Меммо.

Но вашъ супругъ быть можетъ признанъ правымъ.

Марина.

И праведнымъ… у Бога. Но оставимъ,

Синьоръ сенаторъ, этотъ разговоръ,

Я васъ прошу. — Вы человѣкъ служебный;

И дожъ обязанъ службой: у него

Теперь вотъ, въ этотъ мигъ, въ застѣнкѣ сынъ,

А у меня супругъ; они за этой

Стѣною вотъ, по крайней мѣрѣ, были

Тамъ часъ назадъ, — судья и подсудимый, —

Лицомъ къ лицу: что, онъ его осудитъ?

Меммо.

Конечно, нѣтъ.

Марина.

Но если нѣтъ, — то тамъ

Такіе господа есть, что осудятъ

Обоихъ ихъ.

Меммо.

Тѣ могутъ.

Марина.

А для нихъ

Возможность зла — есть вмѣстѣ и желанье

Злодѣйствовать: мой мужъ погибъ.

Меммо.

Синьора,

Въ Венеціи другого нѣтъ судьи,

Какъ только правосудье.

Марина.

Еслибъ это

Была не ложь, — Венеціи давно бы

Ужь не было. Желаю процвѣтать

Ей много лѣтъ; но для чего же десять

Созданій кровожадныхъ не даютъ

Здѣсь людямъ умирать своею смертью?

Ахъ, — крики! — стонъ!

(Слышенъ слабый крикъ).

Сенаторъ.

Позвольте —

Меммо.

Это крикъ —

Марина.

Не Фоскари, — не моего супруга, — нѣтъ!

Меммо.

Но этотъ голосъ —

Марина.

Не его. Чтобъ онъ —

Кричать сталъ… нѣтъ! Скорѣе это стонетъ

Его отецъ: мой Фоскари умретъ

Безъ крику, молча.

(Снова слышно стенаніе).

Меммо.

Стойте —

Марина.

Это онъ!

Мнѣ трудно ошибиться — и однако

Я все еще не вѣрю. — Перестать

Любить его, конечно, я не въ силахъ

И послѣ этой слабости; но нѣтъ, — "

Какая же должна быть это мука,

Которая способна вырвать стонъ

Изъ устъ его!

Сенаторъ.

Вы въ странномъ ослѣпленьи

Находитесь. Нельзя, чтобъ вашъ супругъ

Могъ оставаться молча въ истязаньяхъ

Почти не человѣческихъ.

Марина.

Мы всѣ

Родимся для мученій. Если я

Не сдѣлала безплоднымъ благородный

Домъ Фоскари, который долженъ вдругъ

Утратить дожа съ сыномъ, то вѣдь я,

Давая жизнь наслѣдникамъ ихъ блеска,

Перенесла не меньше, чѣмъ они,

Ее теряя, могутъ перенесть.

Но я свои переносила скорби

Съ веселіемъ: конечно, я могла

Стенать въ изнеможеньи, я имѣла

Права на то; но я была тверда.

Я думала родить на свѣтъ героевъ —

И встрѣтить ихъ слезами не хотѣла.

Меммо.

Все, кажется, умолкло.

Марина.

Можетъ быть,

Все кончено. Но мнѣ отраднѣй думать,

Что онъ собрался съ силами и терпитъ

Въ молчаніи.

Входитъ поспѣшно офицеръ.

Меммо.

Что тамъ такое вышло?

Куда вы, другъ, спѣшите?

Офицеръ.

За врачомъ.

Съ преступникомъ припадокъ.

(Уходитъ).

Меммо.

Вамъ, синьора,

Не лучше ли уйти?

Сенаторъ. (Предлагая ей услуги).

Я даже васъ

Прошу объ этомъ.

Марина.

Дальше! — Я иду

Помочь ему.

Меммо.

Какъ, вы! Синьора, что вы?

Да въ эти двери, кромѣ Десяти

И нужныхъ имъ людей, не проникаетъ

Ничья нога другая.

Марина.

Хорошо;

Я знаю, что оттоль не выходилъ

Еще никто — какимъ входилъ туда,

Что многіе совсѣмъ не выходили;

Я это знаю и хочу войти.

Меммо.

Ахъ, это только значитъ — добиваться

Дурного обхожденья.

Марина.

Кто же смѣетъ

Со мной такъ обойтись?

Меммо.

Да тѣ, кому

Такъ съ вами поступить велитъ ихъ долгъ.

Марина.

Такъ это даже долгъ ихъ — издѣваться

Надъ чувствами людскими, разрывать

Всѣ связи, — человѣка къ человѣку

Влекущія, — и въ этомъ превзойти

Всѣхъ дьяволовъ, которые за это

Современемъ надъ ними истощатъ

Все, все разнообразье мукъ. — Но и

Войду туда.

(Она хочетъ идти. Меммо слегка загораживаетъ ей дорогу).

Меммо.

Синьора, это будетъ

Напрасный трудъ.

Марина.

Я это испытаю.

Отчаянье способно презирать

И самый деспотизмъ, а то, что я

Въ груди теперь имѣю, — легіоны

Заставитъ разступиться предо мной.

Такъ нѣсколько тюремщиковъ безсильны

Меня остановить. — Посторонись.

Я во дворцѣ у дожа; этотъ дожъ

Отецъ супруга моего, — супруга

Невиннаго. — Я выскажу имъ это.

Меммо.

Вы этимъ раздражите лишь судей.

Марина.

Какіе жь это судьи, если имъ

Доступенъ гнѣвъ? Тогда — они убійцы.

Посторонитесь!

(Уходитъ).

Сенаторъ.

Бѣдная синьора!

Меммо.

Она совсѣмъ въ отчаяньи; но ей

Переступить порога не дадутъ.

Сенаторъ.

Дадутъ, иль нѣтъ, — но дѣло въ томъ, что мужа

Ей не спасти: гляди, тотъ офицеръ

Идетъ назадъ.

(Проходитъ офицеръ съ постороннимъ лицомъ.)

Меммо.

Однако я не думалъ

Такую жалость встрѣтить въ Десяти,

Чтобъ пригласить врача къ бѣднягѣ —

Сенаторъ.

Жалость!

Да развѣ это жалость — привести

Въ сознаніе несчастнаго, который

Такъ радъ бы умереть былъ, чтобъ найти

Послѣднее убѣжище — хоть въ смерти —

Отъ этой тиранніи?

Меммо.

Удивляюсь —

Зачѣмъ они не порѣшатъ съ нимъ разомъ.

Сенаторъ.

Такая ужь политика: хотятъ,

Чтобъ онъ былъ живъ, затѣмъ — что онъ за счастье

Считаетъ смерть; хотятъ его сослать —

И все-таки за тѣмъ, что, исключая

Венеціи, онъ видитъ въ цѣломъ мірѣ

Обширную тюрьму; что самый воздухъ

Чужой земли считаетъ онъ за ядъ,

Тѣмъ болѣе убійственный, что онъ

Медлительный.

Меммо.

Замѣть, что этотъ фактъ

Противъ него, — хоть онъ и продолжаетъ

Упорствовать…

Сенаторъ.

Во всемъ, кромѣ письма,.

Имъ писаннаго къ герцогу Милана,

И будто бы — и писаннаго съ тѣмъ,

Чтобъ именно оно попалось въ руки

Сенаторовъ и чтобъ изъ-за него *

Быть позваннымъ въ Венецію.

Меммо.

Къ отвѣту.

Сенаторъ.

Къ отвѣту, но на родину: вотъ все,

Чего онъ домогался, — если вѣрить

Его словамъ.

Меммо.

Въ принятіи подарковъ

Онъ тоже уличенъ.

Сенаторъ.

Не очень; но

Въ убійствѣ онъ оправданъ совершенно.

Что президентъ совѣта Десяти

Убитъ не имъ, такъ Николай Эриццо

Признался въ этомъ дѣлѣ на духу,

Въ предсмертный часъ.

Меммо.

Да въ чемъ же, въ самомъ дѣлѣ,

Онъ виноватъ?

Сенаторъ.

Объ этомъ ужь поди —

Спроси у нихъ: но только всѣмъ извѣстно,

Что Альмора Донато былъ убитъ,

Какъ я ужь объяснилъ, рукой Эриццо,

По чувству личной мести.

Меммо.

Мудрено…

Я думаю, что этимъ непонятнымъ

Процессомъ достигаютъ не того,

О чемъ его затѣяли… Вотъ двое

Изъ Десяти: оставимъ ихъ въ покоѣ.

(Меммо и Сенаторъ уходятъ. Барбариго и Лоредано входятъ.)

Барбариго.

Нѣтъ, это было слишкомъ: согласись,

Что мы могли не продолжать — при ней

Пытать его.

Лоредано.

Остановить Совѣтъ —

Замедлить правосудье — потому,

Что въ наше засѣданье ворвалась

Вдругъ женщина?

Барбариго.

Нѣтъ, не объ этомъ рѣчь:

Ты видѣлъ положенье арестанта.

Лоредано.

Онъ былъ безъ чувствъ; но онъ ихъ возвратилъ —

Барбариго.

Чтобъ потерять отъ новыхъ истязаній.

Лоредано.

Ну, — ихъ и прекратили.

Барбариго.

Ты и этимъ

Обидѣлся: однако большинство

Тебя не поддержало.

Лоредано.

Этимъ я,

Синьоръ, обязанъ вамъ и этой старой,

Безсмысленной фигурѣ дожа: я

Вамъ очень благодаренъ.

Барбариго.

Я — судья;

Но я признаться долженъ, что та часть

Суровой нашей службы, по которой

Мы прибѣгаемъ къ пыткамъ и слѣдимъ

За тѣмъ, какъ тянутъ жилы, заставляетъ

Меня желать —

Лоредано.

Чего?

Барбариго.

Чтобъ иногда

Ты чувствовалъ то-жь самое, что я

Всегда при этомъ чувствую.

Лоредано.

Поди! —

Такъ чувствуютъ лишь дѣти, отъ дыханья

Готовые погнуться, отъ слезы —

Расплакаться, отъ вздоха — умилиться.

Безцѣнный для Венеціи судья!

Сановный мужъ, достойный мой товарищъ

Въ политикѣ!

Барбариго.

Ты о слезахъ напрасно

Мнѣ говоришь: онъ слезъ не проливалъ.

Лоредано.

Онъ вскрикивалъ два раза.

Барбариго.

При такомъ

Изысканномъ искусствѣ истязаній,

Святой бы могъ взмолиться; впрочемъ онъ

Кричалъ не о пощадѣ; этотъ крикъ

Былъ вырванъ только болью.

Лоредано.

Онъ все время

Ворчалъ сквозь зубы что-то.

Барбариго.

Я не слышалъ.

Ты около него стоялъ.

Лоредано.

Да, близко.

Барбариго.

Мнѣ кажется, — хоть это очень странно, —

Ты тронутъ былъ и самъ: когда упалъ

Онъ въ обморокъ, ты первый предложилъ —

Подать ему врачебное пособье.

Лоредано.

Я полагалъ, что это былъ послѣдній

Съ нимъ обморокъ.

Барбариго.

Давно ли эту смерть,

Равно какъ смерть отца его, ты ставилъ

Предметомъ всѣхъ желаній?

Лоредано.

Если мы,

Допустимъ умереть его невиннымъ,

То есть, неуличеннымъ, — онъ умретъ

Оплаканнымъ.

Барбариго.

Ты хочешь даже память

Его убить!

Лоредано.

А вамъ, синьоръ, угодно,

Чтобъ онъ оставилъ дѣтямъ весь почетъ

Высокаго рожденья?

Барбариго.

Враждовать

Противъ дѣтей!

Лоредано.

Противъ всего ихъ рода,

Покуда въ немъ, иль въ собственномъ моемъ,

Есть хоть душа живая.

Барбариго.

И тебя

Ни блѣдная жена его, съ своею

Печалью безнадежной, ни старикъ

Отецъ его, который при наружномъ

Спокойствіи высокаго чела

Такъ часто измѣнялъ себѣ, — то дрожью

Внезапною, то градомъ крупныхъ слезъ

Мгновенно высыхавшихъ, — такъ тебя

Не тронуло при этомъ ничего?

(Лоредано уходить).

Онъ такъ же молчаливъ въ своей враждѣ,

Какъ Фоскари въ своемъ терпѣньи. Бѣдный!

Его молчанье тронуло меня,

Какъ самые отчаянные вопли

Не въ силахъ были тронуть. — Этотъ мигъ,

Когда его жена предъ требу на ломъ

Явилась какъ безумная, и вдругъ

Увидѣла — чего и мы не можемъ

Безъ содраганья видѣть — мы, со всей

Привычкой къ этимъ видамъ — этотъ мигъ

Ужасовъ былъ! — Однако, это значитъ

Жалѣть своихъ враговъ, позабывать

Ихъ старыя обиды, отрекаться

Отъ плановъ Лоредано, по которымъ

Онъ мститъ за насъ обоихъ… только я

Не думалъ ни желать, ни добиваться

Столь тяжкаго возмездія, какъ онъ;

Я и его желалъ бы видѣть склоннымъ

Къ какимъ нибудь уступкамъ. Я такъ радъ,

Что Фоскари дана отсрочка: этимъ

Онъ одолженъ, безспорно, появленью

Своей жены въ Совѣтѣ. — Чу! Они? —

Какъ слабы! какъ убиты! а не въ силахъ

Глядѣть на нихъ. Пойду и попытаюсь

Смягчить и Лоредано наконецъ.

АКТЪ ВТОРОЙ.

Сцена — внутренняя комната во дворцѣ . Дожъ и Сенаторъ.

Сенаторъ.

А эту вотъ бумагу — вамъ угодно

Скрѣпить теперь, иль до утра ее

Отложите?

Дожъ.

Теперь. Я просмотрѣлъ

Ее вчера: подъ ней не достаетъ

Лишь подписи. — Подайте мнѣ перо.

(Дожъ садится и подписываетъ бумагу).

Вотъ вамъ, синьоръ.

Сенаторъ.

Вы, государь, забылись,

Бумага не подписана.

Дожъ.

Какъ такъ? —

Ахъ, у меня глаза ужь начинаютъ

Отъ старости слабѣть; я не замѣтилъ,

Что слабо обмакнулъ перо.

(Опускаете перо въ чернильницу и кладетъ передо собой бумагу).

Сенаторъ.

У васъ

Рука трясется, государь: позвольте —

Вамъ слѣдуетъ —

Дожъ.

Благодарю, я кончилъ.

Сенаторъ.

Вотъ наконецъ тотъ актъ, скрѣпленный вами

И Десятью, который миръ даетъ

Венеціи.

Дожъ.

Она его не знала

Такъ много лѣтъ: дай Богъ, чтобъ онъ продлился

Такой же срокъ.

Сенаторъ.

Вотъ тридцать три ужь года,

Иль около, какъ мы ведемъ войну

То съ турками, то противъ итальянскихъ

Владѣтелей: республика нуждалась

Въ спокойствіи.

Дожъ.

Да, это правда. Я

Нашолъ ее царицей океана,

И я ее покину госпожой

Ломбардіи: алмазы, — какъ Равенна

И Брешія, — горятъ въ ея вѣнцѣ

Все по моей же милости; ты знаешь,

Что ей принадлежатъ Пергамъ и Крымъ.

Пока я правилъ ею, власть ея

На сушѣ — возрасла, а на моряхъ

Осталась столь же славной, какъ была.

Сенаторъ.

Все это справедливо, государь;

Отечество обязано къ вамъ быть

Признательнымъ.

Дожъ.

Быть можетъ — что и такъ.

Сенаторъ.

Оно должно бы выразить вамъ это.

Дожъ.

Но я, синьоръ, не жалуюсь —

Сенаторъ.

Простите,

Мнѣ государь.

Дожъ.

Чего?

Сенаторъ.

Я всей душою

Скорблю о васъ —

Дожъ.

О мнѣ?

Сенаторъ.

И вашемъ —

Дожъ.

Стойте!

Сенаторъ.

Нѣтъ, государь, я долженъ вамъ открыться:

Я столько одолженій получилъ

Отъ дома вашей свѣтлости, что быть

Безчувственнымъ къ тому, что терпитъ сынъ вашъ,

Я не могу.

Дожъ.

Вамъ это поручили?

Сенаторъ.

Что, государь?

Дожъ.

Болтать о томъ, чего вы

Не знаете. Однако, я трактатъ

Вамъ подписалъ: васъ могутъ ждать въ Совѣтѣ,

Отколѣ васъ прислали.

Сенаторъ.

Я иду.

Но мнѣ Совѣтъ велѣлъ еще просить васъ

Назначить часъ — когда ему открыть

Присутствіе.

Дожъ.*

Когда ему угодно —

Теперь, — сейчасъ, — сію минуту, --!

Всегда слуга республики.

Сенаторъ.

Но онъ

Желаетъ дать вамъ время для покоя.

Дожъ.

Какой покой! то есть какой покой,

Когда вредить онъ можетъ государству.

Пускай Совѣтъ сбирается, какъ хочетъ,

Я буду, гдѣ я долженъ быть, — такимъ,

Какъ я всегда былъ.

(Сенаторъ уходить; Дожъ остается въ молчаніи. Входитъ служитель.)

Служитель.

Государь —

Дожъ.

Ну, дальше —

Служитель.

За этими дверьми стоитъ ихъ свѣтлость,

Синьора Фоскари.

Дожъ.

Пускай войдетъ.

Ахъ, бѣдная Марина!

(Служитель уходить; Дожъ, по прежнему, остается въ молчаніи. Входитъ Марина.)

Марина.

Я, отецъ мой,

Быть можетъ, одиночество твое

Нарушила.

Дожъ.

Дитя, ты никогда здѣсь

Не лишняя. Располагай моимъ

Всѣмъ временемъ, когда оно не нужно

Республикѣ.

Марина.

Я говорить съ тобой

Хочу о немъ.

Дожъ.

О вашемъ мужѣ?

Марина.

Да.

О вашемъ сынѣ.

Дожъ.

Дочь моя! — Ну, что же?

Марина.

Мнѣ было позволеніе дано

Отъ Десяти — заботиться о мужѣ

Въ его тюрьмѣ.

Дожъ.

Да, это позволенье

Дано тебѣ.

Марина.

Оно отмѣнено.

Дожъ.

Кѣмъ?

Марина.

Десятью. Я съ Фоскари хотѣла

Взойти на «Мостъ Стенаній;» но меня

Стоящій тамъ угрюмый часовой

Не пропустилъ: послали къ Десяти;

Но такъ какъ ихъ въ Совѣтѣ не застали,

А мнѣ отъ нихъ бумага никакой

Не выдано, — мнѣ такъ и отказали.

При томъ мнѣ объяснили, что пока

Верховный судъ не соберется снова,

Я буду все въ разлукѣ.

Дожъ.

Это правда.

Въ совѣтѣ позабыли, второпяхъ,

Формальность соблюсти; и ты едва ли

Успѣешь въ чемъ, пока онъ не открытъ.

Марина.

Пока онъ не открытъ! а онъ открытъ

Лишь для того и будетъ, чтобы снова

Его терзать; и я такой цѣною

Должна купить святѣйшее изъ правъ,

Какія только есть подъ небомъ, — право

Женѣ увидѣть мужа… Боже! Боже!

Ты видишь ли все это?

Дожь.

Дочь моя,

Дитя мое.

Марина.

Не говори, что я

Твое дитя: ты скоро перестанешь

Имѣть дѣтей; ты никогда имѣть ихъ

Достоинъ не былъ, — ты, который можешь

Такъ холодно о сынѣ говорить,

Тогда какъ онъ кровавыя бы слезы

Могъ вызвать у спартанцевъ! Да, они

Не плакали о дѣтяхъ, умиравшихъ

Въ сраженіяхъ, но писано-ли гдѣ,

Чтобъ на дѣтей, терзаемыхъ на части,

Они могли глядѣть, не попытавшись

Избавить ихъ?

Дожъ.

Я весь передъ тобой;

Я плакать не могу; я и хотѣлъ бы,

Да не могу; но еслибъ каждый волосъ

На этой головѣ сѣдой былъ жизнью;

А этотъ тотъ всемірною короной,

А это вотъ кольцо, — которымъ я

Съ волнами обручался, — талисманомъ,

Способнымъ усмирить ихъ, я бы все,

Все отдалъ за него.

Марина.

Его спасти

Гораздо меньше стоитъ.

Дожъ.

Это знакъ,

Что ты, дитя, Венеціи не знаешь.

Да какъ тебѣ и знать ее? Увы!

Она сама всѣхъ тайнъ своихъ не знаетъ/

Пойми меня: тѣ, что ведутъ подкопы

Подъ Фоскари, — и подъ его отца

Подводятъ ихъ; такъ точно какъ съ паденьемъ

Родителя сынъ все — таки погибъ.

Они идутъ различными путями

Къ единой цѣли, — это… Но, вѣдь, я

Еще не побѣжденъ.

Марина.

Но ты раздавленъ.

Дожъ.

И этого покуда нѣтъ, — я живъ.

Марина.

А сынъ твой, — онъ какъ долго проживетъ?

Дожъ.

Надѣюсь, что не меньше, — и гораздо

Счастливѣе, — чѣмъ жилъ его отецъ.

Сгарая нетерпѣньемъ возвратиться,

Безумный сорванецъ испортилъ все

Письмомъ несчастнымъ этимъ: — преступленье

Открытое, котораго — какъ дожъ —

Я не могу отвергнуть, — какъ отецъ —

Не въ правѣ извинить. Но потерпи,

Еще немного потерпи, онъ ссылку

Кандійскую — я могъ имѣть надежды…

Онѣ прошли, — онъ долженъ возвратиться.

Марина.

Въ изгнанье?

Дожъ.

Да.

Марина.

А и могу съ нимъ тоже

Отправиться?

Дожъ.

Тебѣ два раза въ этомъ

Отказывали Десять: мудрено,

Чтобъ въ третій разъ ты той же неудачи

Не встрѣтила, — тѣмъ больше, что твой мужъ,

Своей виной послѣдней увеличилъ

Обычную ихъ строгость.

Марина.

Строгость? Звѣрство!

Враги людей, одной ногой въ могилѣ

Стоящіе, съ трясучкою въ рукахъ,

Съ безчувствіемъ сердецъ своихъ холодныхъ,

Съ глазами недоступными для слезъ,

Съ позорной сѣдиной полуплѣшивыхъ

Головъ своихъ — они весь родъ людской

Отдать подъ судъ, закабалить готовы,

Въ гробъ уложить его, какъ будто жизнь —

Такая же негодность, какъ ихъ души

Проклятыя.

Дожъ.

Ты знаешь —

Марина.

Знаю, — знаю

Не менѣе, чѣмъ знать ты долженъ самъ,

Что это демоны: будь это люди,

Которые отъ женщинъ рождены,

Ихъ грудію питались, ихъ любили,

Иль про любовь хоть говорили имъ;

Которые священные обѣты

Пожатьемъ рукъ скрѣпляли, иль порой

Своихъ дѣтей качали на колѣняхъ,

И плакали надъ ними изъ-за ихъ

Болѣзни или смерти; будь у нихъ

Хоть образъ человѣческій, — могли ль

Они такъ поступить съ твоимъ рожденьемъ,

Съ самимъ тобой, тобой, который ихъ

Горою защищаешь?

Дожъ.

Ты не знаешь,

Что говоришь: я не виню тебя.

Марина.

Ты знаешь все; но чувствуешь ли ты

Хоть что-нибудь?

Дожъ.

Я перенесъ такъ много,

Что ужь слова не трогаютъ меня.

Марина.

Я думаю! Ты видѣлъ — какъ въ своей

Крови твой плавалъ сынъ — и не былъ тронутъ.

Что передъ этимъ женскія слова,

Чтобъ ты могъ ими тронуться? — не больше,

Чѣмъ женскія — и слезы.

Дожъ.

Женщина!

Я говорю тебѣ, твой громкій плачъ

Предъ этою безмолвною печалью,

Которая… но, бѣдная Марина,

Мнѣ жаль тебя.

Марина.

А моего супруга?

Жалѣй о немъ, — жалѣй о сынѣ! Ты

Сжалишься! — нѣтъ, это слово чуждо

Твоей душѣ: — какъ вырвалось оно

Изъ устъ твоихъ?

Дожъ.

Я долженъ выносить

Всѣ эти укоризны, какъ ни больно

Мнѣ слушать ихъ: когда бы ты могла

Лишь прочитать…

Марина.

Конечно, не въ твоихъ

Дѣлахъ, отецъ; ни на твоемъ челѣ,

Ни у тебя во взорахъ: гдѣ же это

Могла бы иль могу я прочитать

Такое чувство?

Дожъ.

(Указывая на землю).

Тамъ!

Марина.

Въ землѣ?

Дожъ.

Къ которой

Склоняюсь я; когда вотъ эта грудь

Заснетъ подъ ней* и мраморомъ тяжолымъ

Притиснется, и все-таки себя

Почувствуетъ вольнѣе, чѣмъ подъ гнетомъ,

Ее теперь давящимъ, то ты лучше

Поймешь меня.

Марина.

Подумаешь, что ты

И въ самомъ дѣлѣ жалокъ.

Дожъ.

Жалокъ! нѣтъ; —

И самые враги мои едва ли

Презрѣннымъ этимъ словомъ захотятъ

Мое унизить имя; это имя

Останется возвышеннымъ, какъ я

Носилъ его, какимъ оно досталось

Отъ предковъ мнѣ.

Марина.

Но еслибы несчастный,

Котораго не хочешь ты спасти,

Не покидалъ сиротъ — ты это имя

Носить бы могъ послѣдній.

Дожъ.

И я могъ

Благодарить судьбу. Да, не родиться

Ему бы было лучше. Онъ нашъ домъ

На вѣки обезславилъ.

Марина.

Это ложь!

Вѣрнѣй, честнѣй, открытѣй, благороднѣй

И искреннѣй еще не билось сердце

Ни въ чьей груди; нѣтъ, я бъ не захотѣла

Гонимаго супруга моего,

Униженнаго, ссыльнаго, всѣхъ правъ

Лишоннаго, затоптаннаго въ землю,

Ни въ жизни, ни по смерти — промѣнять

Ни на какого въ мірѣ паладина,

Иль сказочнаго принца, хоть бы онъ

Повелѣвалъ вселенной.

Oнъ обезславилъ домъ твой! нѣтъ, скорѣй

Навѣки обезславила себя

Венеція. Я говорю тебѣ: —

Онъ для ней тягчайшей укоризной

Останется, но лишь за то, что онъ

Въ ней перенесъ, а не за то, что сдѣлалъ.

Измѣнники, тираны — это вы!

Одни лишь вы! Когда бъ свою отчизну

Любили вы настолько же, какъ онъ, —

Изъ-подъ цѣпей идущія на пропятье,

Все перенесть готовый, чтобъ не быть

Лишь сосланнымъ, — вы пали бъ на колѣни

Тогда передъ нимъ; вы о своей винѣ

Чудовищной, въ слезахъ,

Молились бы.

Дожъ.

Ты не ошиблась: онъ

Былъ этимъ всѣмъ. Я потерялъ двоихъ

Ужъ сыновей: мнѣ это было легче

Джакопова безславья.

Марина.

Это слово

Ты повторилъ?

Дожъ.

Да развѣ въ первый разъ

Онъ судится?

Марина.

Да развѣ судятъ только

Преступниковъ?

Дожъ.

Я очень бы хотѣлъ,

Чтобъ время оправдало мнѣ его!

Онъ былъ моею гордостью, на немъ…

Но это безполезно. — Я къ слезамъ

Наклоненъ очень мало; но я плакалъ

Отъ радости, въ тотъ день, когда онъ былъ

Рожденъ на этотъ свѣтъ: то были слезы

Зловѣщія.

Марина.

Отецъ! онъ не виновенъ;

Но пусть ужъ онъ преступникъ: — неужель

Въ минуты роковыя — отступиться

Отъ насъ должна и собственная кровь?

Дожъ.

Я отъ него не отступаюсь; но

На мнѣ лежатъ обязанности, кромѣ

Родительскихъ; республика не хочетъ

Ихъ снять съ меня; объ этомъ я просилъ

Два раза, — мнѣ отказано: я долженъ

Ихъ исполнять.

Входитъ Служитель.

Служитель.

Къ вамъ, государь, съ докладомъ

Отъ Десяти.

Дожъ.

А кто его принесъ?

Служитель.

Патрицій Лоредано.

Дожъ.

Онъ! — а впрочемъ

Прими его.

Марина.

А я уйти должна?

Дожъ.

Ты можешь и остаться, если дѣло

Идетъ о немъ, а если нѣтъ…

(Къ Лоредано, который входитъ).

Синьоръ,

Что вамъ угодно?

Лоредано.

Я отъ Десяти.

Дожъ.

Я нахожу ихъ выборъ превосходнымъ.

Лоредано.

Меня сюда приводитъ этотъ выборъ.

Дожъ.

Онъ дѣлаетъ большую честь и ихъ

Учтивости и ихъ благоразумью —

Но къ дѣлу.

Лоредано.

Мы рѣшили.

Дожъ.

Мы?

Лоредано.

Въ Совѣтѣ.

Дожъ.

Такъ онъ ужь собирался — и ни слова

Объ этомъ мнѣ?

Лоредано.

Онъ пощадить хотѣлъ

Лѣта и чувства ваши.

Дожъ.

Это новость; —

Когда щадилъ онъ тѣ или другія?

Но, несмотря на это, я ему

Признателенъ.

Лоредано.

Вы знаете, что Десять

Имѣютъ власть — дѣла рѣшать безъ дожа,

Иль вмѣстѣ съ нимъ, по усмотрѣнью.

Дожъ.

Я

Объ этомъ зналъ гораздо прежде, — прежде,

Чѣмъ сдѣлался я дожемъ, иль мечталъ

Объ этомъ возвышеньи; вамъ, синьоръ,

Не слѣдуетъ учить меня; я въ этомъ

Совѣтѣ засѣдалъ, когда вы были

Лишь молодымъ патриціемъ.

Лоредано.

Когда

Былъ живъ еще мой дядя — адмиралъ —

И братъ его — отецъ мой — я объ васъ

Отъ нихъ еще наслышанъ; ваша свѣтлость,

Конечно, не забыли ихъ: они

Скоропостижно померли, какъ тотъ,

Такъ и другой.

Дожъ.

Такъ умереть, синьоръ,

Какъ умерли они, гораздо лучше,

Чѣмъ какъ нибудь иначе.

Лоредано.

Несравненно!

Но многіе желаютъ дни свои

Прожить сполна.

Дожъ.

А вашъ отецъ и дядя

Не прожили?

Лоредано.

Про то могила знаетъ:

Я говорю, что смерть скоропостижно

Ихъ унесла.

Дожъ.

Да что-же тутъ такого,

Чтобъ вамъ на этомъ словѣ ударять?

Лоредано.

Я ничего не вижу тутъ; напротивъ,

Ихъ смерть была такой простою вещью,

По моему, какъ только можетъ быть.

А вы иначе думали?

Дожъ.

Что думать

О смертныхъ мнѣ иначе?

Лоредано.

Что у нихъ

Смертельные враги есть.

Дожъ.

Я васъ понялъ:

Вашъ родъ съ моимъ вражду имѣлъ, а вы

Всему теперь наслѣдникъ.

Лоредано.

Вамъ вѣрнѣй

Объ этомъ знать.

Дожъ.

Я знаю. Вашъ отецъ

И дядя вашъ со мной считались местью;

Я слышалъ про нелѣпую молву,

Читалъ и эпитафію, въ которой

Причиною ихъ смерти ставятъ ядъ.

Въ ней, можетъ быть, ни чуть не меньше правды,

Чѣмъ въ надписяхъ надгробныхъ вообще;

Но это не мѣшаетъ быть ей — сказкой.

Лоредано.

Кто бъ это могъ сказать мнѣ?

Дожъ.

Я! — Вы правы,

Родитель вашъ столь заклятымъ врагомъ

Былъ для меня, какъ никогда не можетъ

Быть сынъ его; такъ точно какъ и я

Былъ врагъ ему; но я ему врагомъ

Открытымъ былъ: я никогда въ Совѣтѣ

Не поджигалъ, не распускалъ клеветъ

Въ республикѣ; тутъ не было, синьоръ,

Ни яду, ни кинжала; ваша жизнь

Порукой въ этомъ служитъ.

Лоредано.

Я не трусъ.

Дожъ.

Я человѣкъ такой, что вамъ быть трусомъ

Причины нѣтъ; но будь я тѣмъ, чѣмъ вы

Считать меня хотѣли — вы, конечно,

Теперь бы ужь давно ни передъ чѣмъ

Не трусили. — Мнѣ все равно, враждуйте.

Лоредано.

Я этого не зналъ, чтобъ дворянинъ

Въ Венеціи могъ опасаться дожа

За жизнь свою, — конечно, если дожъ

Ведетъ себя открыто.

Дожъ.

Но вѣдь я

Но просто дожъ; я означаю

По крайней мѣрѣ прежде, означалъ, —

По крови, по связямъ, и напослѣдокъ

Самъ по себѣ: объ этомъ хорошо

Извѣстно всѣмъ, которые боялись

Избрать меня, и влѣдствіе того,

Все сдѣлали, что смѣли, чтобъ меня

Отсторонить: такъ вѣрьте, если бъ и

Тогда, теперь, иль хоть когда-нибудь —

Такъ много вамъ значенья придавалъ,

Чтобы желалъ отъ васъ освободиться,

То я однимъ дыханьемъ могъ создать

Такихъ духовъ, которые могли бы

Васъ обратить въ ничто! Во я во всѣхъ

Дѣлахъ моихъ проникнутъ былъ строжайшимъ

Вниманіемъ не только къ тѣмъ законамъ,

Которые обязываютъ васъ

Имѣть ко мнѣ вниманье, — и я вамъ

Могъ доказать бы это, опираясь

На власть мою, когдабъ а захотѣлъ

Васъ вразумить (я говорю о васъ,

Какъ объ одномъ изъ многихъ), — нѣтъ, я былъ,

Какъ я сказалъ, проникнутъ уваженьемъ,

Какъ жрецъ предъ алтаремъ святымъ, къ правамъ,

Къ величію, довольству, процвѣтанью

Республики; я этимъ чувствомъ къ ней

Проникнутъ былъ до жертвы ей здоровьемъ,

Спокойствіемъ и кровью… Ну, синьоръ,

Скажите мнѣ въ чемъ дѣло.

Лоредано.

Рѣшено, —

Не повторяя пытки и допроса,

Которые лишь клонятся къ тому,

Чтобъ обличить въ преступникѣ упорство,

А также во вниманье взявъ законъ

О прекращеньи пытокъ вслѣдъ за полнымъ

Сознаніемъ, и примѣнивъ къ нему,

Что арестантъ отчасти ужь сознался,

Отнюдь не отвергая, что письмо

Въ Миланъ на имя герцога писалъ онъ, —

Вернуть Джакопо Фоскари опять

Въ изгнаніе, взявъ для того галеру

Ту самую, которая его

И привезла.

Марина.

Благодарю, мой Боже!

Его не станутъ болѣе влачить

На этотъ судъ ужасный. Еслибъ онъ, —

Подобно мнѣ, — и не одинъ онъ, — всякій,

Живущій здѣсь, — могъ только разсудить…

Онъ высшаго не пожелалъ бы счастья,

Какъ быть вдали отъ родины такой.

Дожъ.

Такая мысль, дитя мое, не можетъ

Быть названа венеціанской.

Марина.

Нѣтъ;

Она бы не могла быть названа

Въ то время человѣческой. — А я

Могу, сеньоръ, съ нимъ раздѣлить изгнанье?

Лоредано.

Совѣтъ объ этомъ умолчалъ.

Марина.

Я такъ

И думала, — вѣдь это былъ бы тоже

Поступокъ человѣческій. — Но онъ

Не запретилъ?

Лоредано.

Объ этомъ и помину

Тамъ не было.

Марина. (Къ Дожу).

Такъ ты, отецъ, конечно,

На это мнѣ получишь или дашь

Согласіе; а что до васъ, синьоръ, —

Вы только не противьтесь моему

Ходатайству.

Дожъ.

Я буду домогаться.

Марина.

А вы, синьоръ?

Лоредано.

Могу ли я, синьора,

Противиться любезности Совѣта?

Марина.

Любезности! — избрать такое слово,

Чтобы назвать…

Дожъ.

Дитя мое, подумай,

При комъ ты говоришь!

Марина.

При государѣ

И подданномъ его.

Лоредано.

И подданномъ?

Марина.

Ахъ, это вамъ обидно, — хорошо:

Вы равные, какъ вы хотите думать;

Хоть этого, и нѣтъ и никогда

Не можетъ быть, — будь онъ простолюдиномъ; —

Но хорошо: вы дворянинъ, вы принцъ,

Вы равные; — а что же я, синьоръ?

Лоредано.

Вы отрасль благороднаго семейства.

Марина.

И нахожусь въ неменьше благородномъ

Въ замужествѣ. Такъ чье же бы теперь

Присутствіе моей свободной рѣчи

Могло мѣшать?

Лоредано.

Присутствіе судей

Супруга вашего.

Дожъ.

И уваженье,

Котораго малѣйшія слова

Правителей Венеціи достойны.

Марина.

Храните эти правила для робкихъ

Поденьщиковъ, для вашихъ торгашей

И данниковъ, невольниковъ изъ грековъ

И изъ далматъ, для вашихъ шутовскихъ

Патриціевъ, для безъязычныхъ гражданъ,

Для сбировъ и шпіоновъ, для своихъ

Галерныхъ и другихъ рабовъ, — которыхъ

Полночные аресты ваши съ ихъ

Короткою расправой, ваши тюрьмы

Подъ крышами, въ подвалахъ, подъ водой,

Ночныя ваши сходбища, безгласность

Таинственныхъ рѣшеній, произволъ

И беззаконность казней, "Мостъ Стенаній, "

Застѣнокъ вашъ и въ немъ хранимый адъ

Орудій мукъ — въ васъ заставляютъ видѣть

Какихъ-то исполиновъ зла! — но я

Васъ не боюсь; я знаю васъ, — ахъ, знаю —

По адскому процессу надъ моимъ

Несчастнымъ Фоскари. — Вамъ остается

Ту-жь самую любезность показать

На мнѣ самой; но я ужь этотъ опытъ

Перенесла при видѣ — какъ ему

Вытягивали жилы: такъ чего же

Бояться остается мнѣ omъ васъ,

Будь даже я изъ робкихъ, хоть я вовсе

Не такова?

Дожъ.

Все это такъ безумно,

Вы слышите.

Марина.

Быть можетъ, безразсудно;

Но отчего жь безумно?

Лоредано.

Я, синьора,

Не вынесу съ собою за порогъ,

Что слышалъ здѣсь, конечно, кромѣ дѣлъ

Республики, которыхъ мы касались

Съ ихъ свѣтлостью. Имѣетъ ли что долъ

Мнѣ поручить?

Дожъ.

Да, кое-что отъ дожа

И отъ отца, быть можетъ.

Лоредано.

Я сюда

Былъ присланъ только къ дожу.

Дожъ.

Такъ скажите,

Что дожъ найдетъ особаго посла,

Иль передастъ, что будетъ нужно, лично;

Что до отца —

Лоредано.

Я помню о своемъ. —

Счастливый день, — цѣлую ваши ручки,

Свѣтлѣйшая синьора; мой поклонъ

Примите, дожъ.

(Лоредано уходитъ).

Марина.

Ну, — ты теперь доволенъ?

Дожъ.

Ты можешь это видѣть.

Марина.

Это тайна.

Дожъ.

Все въ человѣкѣ тайна: кто постигнетъ

Ее кромѣ создавшаго его?

И если есть отважные ума,

Которые стараются проникнуть

Въ столь гнусный Фоліантъ, какъ "Человѣкъ, «

Корпятъ въ поту надъ этими листами

Кровавыми и чорными, — надъ сердцемъ

И мозгомъ человѣческимъ, — они

Опасною и гибельной для нихъ

Увлечены наукой: мы творимъ

Гнуснѣйшія дѣла на этомъ свѣтѣ;

Всѣ наши преимущества — дары

Случайности: рожденіе, богатство,

Здоровье, красота — все это случай.

И если мы порою вопіемъ

Противъ судьбы, то намъ одно безумье

Мѣшаетъ вразумиться, что судьба

Не въ силахъ ничего отнять у насъ,

Кромѣ того, что намъ дала; за тѣмъ

Все остальное — наша нагота,

Желанія, наклонности, пороки

Да суетность, — всеобщій нашъ удѣлъ

Тѣмъ болѣе тяжолый, чѣмъ мы дальше

Стоимъ отъ скромной доли, гдѣ нужда,

Свирѣпствуя всей силою проклятья,

Велѣвшаго ѣсть человѣку хлѣбъ

Въ поту лица, — смиряетъ въ немъ всѣ страсти,

Кромѣ боязни голода! — Вездѣ

Фальшивость, ложь, ничтожность; наша слава

Зависятъ отъ дыханія людей,

Жизнь — отъ чего-то меньшаго, чѣмъ даже

Дыханіе, длина ея — отъ дней,

Дни — отъ временъ годичныхъ; словомъ, все въ насъ

Зависитъ отъ чего-то, кромѣ насъ!

Ничто не въ нашей волѣ: мы рабы

Отъ малыхъ до великихъ; нашей волей

Былинка управляетъ точно такъ же,

Какъ ураганъ; въ тотъ мигъ, какъ мы вождями

Мечтаемъ быть, мы болѣе всего

Идемъ вслѣдъ за другими, и идемъ

Еще навстрѣчу смерти… этой гостьи,

Которая, какъ множество другихъ

Случайностей, какъ самое рожденье,

Приходитъ къ намъ безъ вѣдома для насъ,

Безъ выбора… Вотъ почему порой

Я думаю, что вѣрно согрѣшили

Мы гдѣ нибудь — въ другомъ, отжившемъ мірѣ,

А этотъ — только адъ; чѣмъ онъ хорошъ —

Такъ тѣмъ, что онъ не вѣченъ.

Марина.

Мы объ этихъ

Вещахъ судить не можемъ на землѣ.

Дожъ.

Такъ какъ же намъ судить другъ друга, если

Мы всѣ — земля, и какъ же мнѣ судьей

Надъ сыномъ быть? Я управлялъ моей

Отчизною побѣдоносно, честно;

Я это доказать могу ея

Ландкартою: я увеличилъ вдвое

Республику, и вотъ, взамѣнъ того,

Признательной Венеціи обязанъ

Я только тѣмъ, что сдѣланъ одинокимъ.

Марина.

А Фоскари? но эти размышленья

Касаются тебя лишь; — я хочу

Быть всюду съ нимъ.

Дожъ.

И будешь; въ этомъ трудно

Имъ отказать.

Марина.

Пускай откажутъ — я

Могу бѣжать.

Дожъ.

Ты этого не можешь,

Да и куда?

Марина.

Не знаю, — все равно —

Ну, въ Сирію, въ Египетъ, къ оттоманамъ

Или еще куда-нибудь, гдѣ воздухъ

Не огороженъ тюрьмами, гдѣ жить

Возможно безъ шпіоновъ, гдѣ не знаютъ

Указовъ инквизиторскихъ, какъ здѣсь.

Дожъ.

Такъ неужель ты хочешь, что бы мужъ твой

Былъ ренегатъ? потерпишь, чтобъ онъ сталъ

Измѣнникомъ?

Марина.

Не онъ измѣнникъ, нѣтъ!

Измѣнница страна, что отвергаетъ

Такого изъ сыновъ своихъ, какъ онъ.

Дожъ.

Я за невѣрность родинѣ моей

Не заслужилъ укоровъ.

Марина.

Нѣтъ, ты вѣренъ

Законамъ остаешься, — хоть такимъ,

Что древніе драконовы предъ ними —

Лишь кодексъ милосердья.

Дожъ.

Я законовъ

Не составлялъ; я ихъ засталъ. Будь я

Простымъ здѣсь гражданиномъ — я бы въ нихъ

Могъ предложить поправки, но какъ дожъ.

Я не рѣшусь, въ видахъ семейной пользы,

На перемѣну хартіи, дошедшей

Къ намъ отъ отцовъ.

Марина.

Ужель они ее

Для гибели дѣтей своихъ писали?

Дожъ.

Венеція возвысилась такими

Законами до этого, чтобъ быть

Соперницей дѣяній, долголѣтья,

Могущества, и — я добавлю — славы

(Мы съ римскою душою знали гражданъ

Между себя), и наконецъ всего,

Что только Римъ и Карѳагенъ имѣли

Великаго въ цвѣтущіе ихъ дни,

Когда народъ державствовалъ посредствомъ

Сенаторовъ.

Марина.

Скорѣй — скажи — стоналъ

Подъ гнетомъ олигарховъ.

Дожъ.

Можетъ быть,

Но покорялъ вселенную; въ подобной

Республикѣ — будь частный человѣкъ

Первѣйшимъ гражданиномъ но богатству

И знатности, иль вовсе пищимъ будь,

Безъ имени, — онъ все равно ничто.

Правительство, стремясь къ великой цѣли,

Должно держать политику въ рукахъ.

Марина.

Ты болѣе правитель, чѣмъ отецъ.

Дожъ.

Я больше гражданинъ, чѣмъ что-нибудь.

Не будь подобныхъ гражданъ между нами,

Какъ тысячи ихъ было, — и они

Всегда, надѣюсь, будутъ, — этотъ городъ

Могъ ничего не значить на землѣ.

Марина.

Будь проклятъ этотъ городъ, гдѣ законы

Природу заглушаютъ.

Дожъ.

Еслибъ я

Такъ много сыновей имѣлъ, какъ много

Имѣю лѣтъ, я отдалъ бы ихъ всѣхъ,

Хоть съ горестью, но я бы отдалъ ихъ

Отечеству, чтобъ исполнять его

Желанія во флотѣ иль на сушѣ,

И если суждено (увы! и это

Ужь суждено), въ изгнаньи, въ кандалахъ,

Подъ остракизмомъ — всюду, гдѣ оно

Имъ только указать могло.

Марина.

И это

Патріотизмъ? я вижу тутъ одно

Лишь варварство. Позволь мнѣ видѣть мужа.

При всемъ своемъ усердіи, Совѣтъ,

Конечно, съ слабой женщиной не будетъ

Такъ враждовать, чтобъ запретить ей входъ,

Минутный входъ — въ темницу мужа.

Дожъ.

Я

Берусь тебѣ доставить разрѣшенье

На этотъ входъ.

Марина.

Что Фоскари сказать

Могу я отъ отца его?

Дожъ.

Чтобъ онъ

Смирился предъ закономъ.

Марина.

А потомъ?

Ужель ты съ нимъ не хочешь предъ отъѣздомъ

Увидѣться? Быть можетъ, это будетъ

Въ послѣдній разъ.

Дожъ.

Въ послѣдній! сынъ мой! сынъ!

Въ послѣдній разъ съ послѣднимъ изъ дѣтей

Увидѣться! — Скажи, что я зайду.

(Уходятъ.)

АКТЪ ТРЕТІЙ.

Сцена — тюрьма Джакопо Фоскари.

Фоскари. (Одинъ.)

Все сумрачно; чуть брезжетъ слабый свѣтъ

Вдоль этихъ стѣнъ, гдѣ нѣтъ другого эха,

Какъ вздохъ тюремной скуки, шумъ шаговъ,

Звенящихъ кандалами, стонъ печали,

Предсмертное томленье, или крикъ

Отчаянья! Межь тѣмъ я возвратился

Въ Венецію за зтимъ, — не совсѣмъ,

Конечно, безъ надежды, чтобы время,

Стирающее мраморъ, не могло

Стереть вражды съ сердецъ людскихъ: я мало

Ихъ зналъ тогда; — и здѣсь вотъ схоронить

Теперь обязанъ собственное сердце,

За то, что въ немъ другого чувства нѣтъ

Къ Венеціи, какъ то, съ какимъ голубка,

Досыта накружившись въ высотѣ,

Спѣшитъ къ гнѣзду далекому — привѣтить

Свою неоперенную семью.

(Подходитъ къ стѣнѣ.)

Что за слова на этой непреклонной

Стѣнѣ тутъ нацарапаны? — темно —

Не разберешь. Ахъ! имена несчастныхъ,

Здѣсь до меня сидѣвшихъ, числа, — дни

Отчаянья, — слова сердечной муки, *

Для многихъ слишкомъ тяжкой. Этотъ листъ

Гранитный — ихъ исторія, такъ точно,

Какъ ихъ и эпитафія; онъ мнѣ

Передаетъ сказанья о несчастныхъ,

Какъ мощный дубъ, съ нарѣзкой на своей

Корѣ сѣдой, передаетъ счастливцу

Любовную исторію. — Я вижу

Здѣсь имена знакомыя, увы!

Не менѣе покрытыя позоромъ,

Какъ и мое, которое внести

Хочу я въ эту лѣтопись, что пишутъ,

Равно какъ и читаютъ, лишь одни

Несчастные.

(Вырѣзываетъ свое имя. Входитъ тюремный смотритель.)

Тюр. Смотритель.

Я вамъ принесъ обѣдъ.

Фоскари.

Поставьте тутъ; со мной прошолъ ужь голодъ;

Но мнѣ палитъ уста, — воды!

Тюр. Смотритель.

Извольте.

Фоскари. (Напившись.)

Благодарю; мнѣ лучше.

Тюр. Смотритель.

Я имѣю

Вамъ сообщить, что вашъ допросъ отсроченъ.

Фоскари.

Надолго ли?

Тюр. Смотритель.

Не знаю. У меня

Въ приказѣ также значится, чтобъ вашу

Свѣтлѣйшую супругу пропустить.

Фоскари.

Они-таки смягчились! А ужь я

На это и надежду потерялъ;

Да и пора.

(Входить Марина.)

Марина.

Мой милый! милый мой!

Фоскари.

Подруга неизмѣнна!, — мой другъ

Единственный!

Марина.

Мы больше разставаться

Не будемъ ужь.

Фоскари.

Какъ, неужель ты хочешь

Здѣсь раздѣлять тюрьму со мною?

Марина.

Да,

Застѣнокъ и могилу, — хоть могилу

Позднѣй всего: вѣдь мы другъ другу будемъ

Чужіе тамъ, — но только и ее

Я раздѣлю съ тобою, — все на свѣтѣ,

Кромѣ разлуки; я перенесла

Ихъ двѣ уже: довольно! — Какъ, мой милый,

Ты переносишь это, — какъ твои

Изъязвленные члены? — Ахъ, о чемъ

Тутъ спрашивать? Такая блѣдность —

Фоскари.

Это

Отъ радости свиданія съ тобой;

Я ждалъ тебя такъ мало, что во мнѣ

Вся кровь прильнула къ сердцу; ну, — а ты? —

Да ты блѣднѣй меня, Марина.

Марина.

Это

Отъ темноты; — твой вѣчный казематъ,

Не знавшій никогда дневного свѣта,

Печальный этотъ факелъ — твоего

Приставника — съ своимъ огнемъ смолистымъ, —

Скорѣе приходящимся сродни

Полночной тьмѣ, чѣмъ свѣту, — и міазмы

Тюрьмы твоей, здѣсь застилаютъ все,

Не исключая глазъ твоихъ; — ахъ, нѣтъ! —

Они горятъ, ахъ, какъ горятъ, мой милый!

Фоскари.

Отъ этого я факела ослѣпну,

Мнѣ кажется.

Марина.

А я — такъ безъ него.

Ужель ты можешь видѣть тутъ?

Фоскари.

Сначала

Почти не могъ; но время и привычка

Со тьмой меня освоили, и мнѣ

Вотъ этотъ свѣтъ, похожій на мерцанье

Дневныхъ лучей сквозь трещину стѣны,

Былъ веселѣй полуденнаго блеска,

Горѣвшаго на шпицахъ… не на шпицахъ

Венеціи, конечно; я какъ разъ

Предъ тѣмъ, какъ ты вошла сюда, писалъ здѣсь.

Марина.

Что?

Фоскари.

Собственное имя. Погляди

Оно вотъ тутъ занесено на память,

Близь имени того, кто здѣсь сидѣлъ

Передо мной.

Марина.

А что же съ нимъ случилось?

Фоскари.

Конецъ людей межь этихъ стѣнъ есть тайна,

Доступная, быть можетъ, имъ однимъ.

Такія стѣны строютъ надъ землей

Лишь мертвецамъ, да тѣмъ, кого готовятъ

Отправить къ нимъ. Ты спрашиваешь — что

Случилось съ нимъ? Такъ точно скоро спросятъ

И обо мнѣ и, можетъ быть, въ отвѣтъ

Одинъ намекъ двусмысленный, ужасный

Получатъ точно такъ же, если только

Ты не разскажешь повѣсти моей.

Марина.

Мнѣ о тебѣ разсказывать?

Фоскари.

Такъ что-жь?

Вѣдь обо мнѣ въ то время будетъ можно

Всѣмъ говорить

За память о себѣ

Я поручусь; за жизнь — съ трудомъ… а впрочемъ

Я не боюсь за обѣ.

Марина.

Жизнь твоя

Пощажена.

Фоскари.

Ну, — а свобода?

Марина.

Пусть

Душа создастъ свою.

Фоскари.

Прекрасный звукъ!

Но это — звукъ! гармонія его

Властительна, но скоропреходяще.

Душа, конечно, много, но не все.

Я рисковалъ опасностію смерти,

И болѣе, чѣмъ смерти, — если смерть

Есть только сонъ глубокій, — я безъ стона

Подъ пыткою лежалъ, а если крикъ

Внезапный издавалъ, то онъ безславилъ

Моихъ судей скорѣе, чѣмъ меня:

Вотъ чѣмъ душѣ обязанъ я; но это

Еще не все; есть вещи несравненно

Ужаснѣе, — какъ напримѣръ вотъ эта

Громадная тюрьма, гдѣ я могу

Быть брошенъ навсегда.

Марина.

Увы! и эта

Огромная тюрьма есть все, чѣмъ ты

Владѣешь въ государствѣ, гдѣ отецъ твой

Поставленъ государемъ.

Фоскари.

Эта мысль

Меня не утѣшаетъ. Я несу

Судьбу довольно общую; въ темницахъ

Не мало есть людей, хотя и точно

Межъ ними никого нѣтъ, кто-бъ такъ близко

Сидѣлъ къ дворцу отцовскому, какъ я.

И все-таки я будто воскресаю

По временамъ, и будто предо мной

Сквозь этотъ лучъ темничный, засоренный

Мирьядами пылинокъ, вдругъ мелькнетъ

Какая-то надежда, — хоть всѣ виды,

Которые я вижу здѣсь — вотъ эта

Свѣтящаяся муха, да вонъ тотъ

Большой паукъ въ своей мудреной сѣти

Гнѣздящійся, да иногда ночникъ

Тюремщика. — Увы, я очень знаю,

Способна-ль насъ поддерживать душа;

Я самъ имѣю душу, — и на это

Свидѣтеля найдутся… но она

Въ уединеньи чахнетъ: я не созданъ

Затворникомъ.

Марина.

Я буду жить съ тобою.

Фоскари.

Ахъ, еслибы! но этого доселѣ

Тебѣ не разрѣшали, и конечно

Не разрѣшатъ: я буду все одинъ

Вдали людей, безъ книгъ, — безъ этихъ копій

Обманчивыхъ съ обманчивыхъ людей.

Я спрашивалъ недавно самыхъ скромныхъ

Вещей у нихъ:сказаній лѣтописныхъ,

Исторіи, — иль назови какъ хочешь

Тѣ очерки, которые людей

Передаютъ, какъ будто бы портреты,

Изъ рода въ родъ, — и получилъ отказъ,

Я долженъ былъ предметомъ изученья

Поставить свой острогъ и эти стѣны,

Которыя съ ихъ плѣсенью и мракомъ

Въ сто разъ вѣрнѣй изображаютъ намъ

Исторію Венеціи, чѣмъ эти

Палаты недалекія отсель,

Хранящія портреты сотни дожей

Съ подробнымъ описаніемъ ихъ дѣдъ.

Марина.

Но я хочу сказать тебѣ рѣшенье

Твоей судьбы въ совѣтѣ Десяти.

Фоскари.

Я зналъ его заранѣй — погляди!

(Показываетъ свои раны съ тѣмъ, чтобы напомнить о мукахъ, которымъ его подвергали).

Марина.

Ажъ, нѣтъ, — не это, — нѣтъ! они устали

Свирѣпствовать.

Фоскари.

Такъ что же?

Марина.

То, что ты

Вернуться долженъ въ Кандію.

Фоскари.

Тогда —

Я потерялъ послѣднюю надежду.

Я могъ терпѣть тюрьму: она била

Въ Венеціи; я выносить могъ пытку: —

Здѣсь воздухъ стороны родной меня

Поддерживалъ: корабль, гонимый бурей,

Еще не унываетъ, если онъ

Путь продолжать способенъ и бороться

Съ свирѣпствомъ волнъ; но тамъ, вдали, на этомъ

Невольничьемъ, проклятомъ острову,

Тамъ и душа подобная вотъ этой

Казалась сокрушонной — какъ ладья

Забитая волнами. — Если снова

Меня сошлютъ, я буду изсыхать

По каплѣ тамъ.

Марина.

А здѣсь?

Фоскари.

Здѣсь могутъ разомъ

Покончить все; и чѣмъ скорѣй, тѣмъ лучше.

Какъ, неужель мнѣ такъ же и въ гробницѣ

Отцовъ моихъ откажутъ, какъ въ наслѣдствѣ

И въ домѣ отказали?

Марина.

Другъ мой! я

Надѣюсь исходатайствовать право —

Сопутствовать тебѣ. Твоя любовь

Къ странѣ неблагодарной и жестокой

Не есть патріотизмъ, а только страсть.

Что до меня, то мнѣ равны всѣ страны

И климаты, лишь былъ бы только ты

Спокоенъ и свободенъ. Эта груда

Дворцовъ и тюрьмъ не есть, конечно, рай;

Венеція начальнымъ основаньемъ

Обязана несчастнымъ бѣглецамъ.

Фоскари.

Я знаю мало они несчастны были!

Марина.

Ты видишь, между тѣмъ, какъ отъ татаръ

На этихъ островахъ пустыхъ скрываясь,

Они съ античной твердостью души,

Единственнымъ наслѣдствомъ ихъ отъ Рима,

Создали постепенно этотъ Римъ

Океаническій; ужели зло,

Которое къ добру ведетъ такъ часто,

Убить тебя способно?

Фоскари.

Еслибъ я

Отчизну покидалъ какъ патріархи

Старинные, ища своимъ стадамъ

Земли другой, иль еслибъ изъ Сіона

Былъ нагнанъ, какъ евреи, иль какъ наши

Прапрадѣды, Италію свою

Оставить принужденные Аттилой

Для этихъ острововъ, то я своей

Покинутой отчизнѣ посвятилъ бы

Слезъ нѣсколько и много, много думъ…

Ну, а за тѣмъ, такъ точно какъ другіе,

Я принялся бы строить новый домъ

И государство новое: быть можетъ, — —

Я бъ въ силахъ былъ все это перенесть…

А можетъ быть и нѣтъ.

Марина.

Зачѣмъ же нѣтъ?

Таковъ удѣлъ мильоновъ былъ, и снова

Мірьяды ждетъ такая участь.

Фоскари.

Мы знаемъ лишь о тѣхъ, что уцѣлѣли

Въ своихъ отчизнахъ новыхъ, ихъ трудахъ,

Количествѣ, успѣхахъ, но никто

Не исчислялъ сердецъ, разбитыхъ молча, —

При самой ли разлукѣ иль потомъ, —

Болѣзнію, въ которой предъ глазами

Изгнанника надъ бездною морской

Такъ живо представляются родныя,

Зеленыя поля, что онъ готовъ

Ходить по нимъ, когда бъ его насильно

Не берегли. Ты слышала ль про эту

Мелодію, которую во всемъ

Несчастный житель горъ воображаетъ, —

Томясь вдали отъ скалъ своихъ родныхъ

И облаковъ узорныхъ, — до того,

Что, сладкою отравой упиваясь,

Онъ съ тѣмъ и умираетъ. Это слабость,

Ты говоришь! О, вѣрь, что это сила.

Тотъ ничего не любитъ, кто не любитъ

Страны родной.

Марина.

Такъ повинуйся ей:

Она тебя къ изгнанью присудила.

Фоскари.

Да, это такъ: мысль эта тяготѣетъ

Проклятьемъ материнскимъ надо мной.

Изгнанники, которыхъ ты на память

Мнѣ привела, въ путь отправлялись свой

Народами, сцѣпившись на дорогу

Рука съ рукой; они свои палатки

Раскидывали вмѣстѣ: я одинъ.

Марина

На этотъ разъ ты не одинъ, и я

Иду съ тобою.

Фоскари.

Добрая Марина!

А наши дѣти?

Марина.

Дѣти… я боюсь,

Что гнусная политика Совѣта, —

Которая желаетъ разрывать

Всѣ связи, будто нитки, — не потерпитъ

Чтобъ мы съ собой ихъ взяли.

Фоскари.

И ты можешь

Оставить ихъ?

Марина.

Могу. Мнѣ это будетъ

Мучительно; они еще такъ малы;

Но я могу оставить ихъ, чтобъ ты

Былъ менѣе дитёю. Научись

Изъ этого владѣть самимъ собою,

Когда къ тому обязываетъ долгъ;

А на землѣ нашъ первый долгъ — терпѣть.

Фоскари.

Я не терпѣлъ еще!

Марина.

О, слишкомъ — слишкомъ

Довольно для того, чтобъ научиться

Свой настоящій жребій перенесть:

Въ сравнены съ тѣмъ, что перенесъ ты, это —

Лишь благодать.

Фоскари.

Ахъ! ты не покидала

Венеціи ни разу, никогда

Не видѣла ея прекрасныхъ башенъ,

Отъ взора убѣгающихъ, межъ тѣмъ

Какъ бѣгъ кормы, — какъ я извѣдалъ это, —

При каждой бороздѣ своей, тебѣ

Надрѣзывалъ бы сердце; ты ни разу

Не видѣла, какъ догараетъ день,

И золотомъ и пурпуромъ блистая,

На нашихъ колокольняхъ, и потомъ,

Увидѣвъ ихъ во снѣ, не просыпалась

Съ тѣмъ, чтобъ найти, что это былъ лиши сонъ.

Марина.

Я это испытаю. Намъ пора

Готовиться оставить этотъ городъ

Возлюбленный (ты, кажется, никакъ

Не въ силахъ разлюбить его) и этихъ

Правителей, которые тебѣ

Признательность его такъ выражаютъ*

Здѣсь дяди позаботятся мои

И дожъ о нашихъ дѣтяхъ: мы должны

На кораблѣ быть къ ночи.

Фоскари.

Это скоро.

Ужель отца я не увижу?

Марина.

Нѣтъ, —

Увидишь.

Фоскари.

Гдѣ?

Марина.

Иль здѣсь, иль во дворцѣ,

Онъ не сказалъ. — Я очень бы желала»

Чтобъ ты свою могъ ссылку выносить,

Какъ онъ ее выноситъ.

Фоскари.

Ты его

Не осуждай. Я самъ ропщу порою;

Но онъ не въ состояньи былъ иначе

Вести себя: видъ жалости, иль чувства

Привлечь могъ подозрѣнье Десяти

На старческую голову его, —

А на мою — сугубыя гоненья.

Марина.

Сугубыя! да развѣ есть у нихъ

Еще какія муки, отъ которыхъ

Они тебя избавили?

Фоскари.

Я могъ

Венецію покинуть, не простившись

Съ отцомъ, какъ и съ тобою: мнѣ могли

И это запретить, какъ поступили

Со мной при первой ссылкѣ.

Марина.

Это правда.

И я теперь должница государства;

Но я вполнѣ одолжена имъ буду

Въ то время лишь, когда мы по волнамъ

Свободнымъ будемъ мчаться дальше-дальше,

Хотя-бъ на самый край земли, — отъ этой

Неправедной, безчеловѣчной, и —

Фоскари.

Не проклинай ее. Какъ скоро я

Молчанье сохраняю, кто мою

Отчизну обвинять посмѣетъ?

Марина.

Люди

И ангелы! кровь цѣлыхъ миріадъ,

Дымящаяся къ небу, плачъ и стоны

Рабовъ въ цѣпяхъ, людей сидящимъ въ тюрьмахъ,

Мужей и жонъ, отцовъ и матерей,

И подданныхъ, зависящихъ такъ рабски

Отъ десяти безумныхъ стариковъ,

Твое молчанье, наконецъ. — Кто можетъ

Такое порицанье ей оказать,

Какимъ должно считать твою защиту?

Фоскари.

Тикъ будемъ же сбираться, если намъ

Такъ суждено. Кто тамъ идетъ?

Входитъ Лоредано съ двумя тюремщиками.

Лоредано. (Къ тюремщикамъ.)

Уйдите,

А факелъ здѣсь оставьте.

Фоскари.

Вы, синьоръ.

Пріятный посѣтитель. Я никакъ

Не могъ предполагать, чтобъ вы своимъ

Присутствіемъ почтили это мѣсто

Несчастное.

Лоредано.

Не думайте, что въ этихъ

Мѣстахъ я въ первый разъ.

Марина.

И не въ послѣдній

Конечно бы вы были въ нихъ, — когдабъ

Всѣ люди награждались по заслугамъ.

Вы оскорблять пришли насъ, иль шпіонить,

Иль въ качествѣ заложника за насъ?

Лоредано.

Нѣтъ, я съ другою цѣлью здѣсь, синьора;

Я къ вашему супругу — съ объявленьемъ

Рѣшенья Десяти.

Марина.

Вы опоздали,

При всей своей любезности: оно

Извѣстно.

Лоредано.

Какъ?

Марина.

Я объявила мужу,

Не такъ, конечно, ласково, какъ вы

Могли-бъ при вашихъ чувствахъ это сдѣлать,

Но только онъ ужь знаетъ — чѣмъ обязанъ

Онъ валимъ сослуживцамъ: если вы

Пришли за благодарностью, — примите

Ее отъ насъ и згиньте съ нашихъ глазъ!

Темничный мракъ здѣсь, кажется, безъ васъ

Довольно густъ и полонъ всякихъ гадъ,

Не меньше отвратительныхъ, хоть жало

У никъ честнѣй.

Фоскари.

Я умоляю — будь

Спокойнѣе: что пользы намъ съ тобою

Въ такихъ словахъ?

Марина.

Онъ долженъ знать, что знаютъ

Кто онъ такой.

Лоредано.

Прекрасный полъ имѣетъ

Свои права.

Марина.

Я сыновей имѣю:

Со времененъ они еще не такъ

Признательны вамъ будутъ.

Лоредано.

Вы имъ очень

Похвальное дадите воспитанье.

Такъ приговоръ вамъ, Фоскари, извѣстенъ?

Фоскари.

Я въ Кандію, — обратно?

Лоредано.

Да, по жизнь.

Фоскари.

Ненадолго.

Лоредано.

Я вамъ сказалъ по жизнь.

Фоскари.

Ненадолго — я повторяю вамъ.

Лоредано.

Съ годичнымъ содержаніемъ въ тюрьмѣ,

И съ полною свободою потомъ

На цѣломъ острову.

Фоскари.

Такъ двѣ тюрьмы —

Съ свободою и безъ нея: мнѣ обѣ

Равны, синьоръ. Жена мнѣ тоже будетъ

Сопутствовать?

Лоредано.

Да, если пожелаетъ.

Марина.

Кто оказалъ мнѣ эту справедливость?

Лоредано.

Одинъ изъ тѣхъ, кто въ женщинахъ не видитъ

Враговъ своихъ.

Марина.

И потому тиранитъ

Однихъ мужчинъ; однако за подарокъ —

Единственный, какой мнѣ сдѣлать могъ

Подобный человѣкъ — я выражаю

Ему мою признательность.

Лоредано.

Конечно,

Онъ такъ ее и приметъ, какъ она

Приносился.

Марина.

О, если бы онъ такъ же

Могъ съ ней и благоденствовать!

Фоскари.

Синьоръ,

Вы кончили со мной? — Намъ дали срокъ

Не слишкомъ продолжительный для сборовъ.

А между тѣмъ вы видите, что ваше

Присутствіе тревожитъ ату даму,

Которой домъ настолько же дворянскій

Какъ вашъ, синьоръ.

Марина.

Нѣтъ, болѣе дворянскій.

Лоредано.

Какъ болѣе дворянскій?

Марина.

Такъ какъ онъ

Породистѣй. Вѣдь мы же называемъ

«Породистымъ» коня, чтобъ отличить

Всю чистоту его высокой крови.

Зачѣмъ же не назвать и человѣка

«Породистымъ?» Какъ скоро мы хотимъ

Давать значенье роду, то скорѣе

По свойствамъ, чѣмъ но давности; а мой,

Бывъ столько же стариннымъ, какъ и вашъ,

Гораздо знаменитѣй превосходствомъ

Своихъ дѣтей; — не хмурьтесь на меня

Такъ пасмурно, — подите хмурьтесь лучше

Надъ родословнымъ деревомъ своимъ,

Созрѣвшимъ для погибели, — поди

И покраснѣй, что ты найдешь тамъ предковъ,

Которыхъ бы краснѣть заставилъ сынъ

Такой, какъ ты, холодный ненавистникъ,

Ты, злобная душа!

Фоскари.

Опять, Марина…

Марина.

Опять! еще Марина! онъ сюда

Пришолъ пресытить ненависть свою,

Въ послѣдній разъ взглянуть на наши скорби:

Такъ пусть онъ ихъ раздѣлитъ —

Фоскари.

Это трудно.

Марина.

Нѣтъ ничего, напротивъ, легче: онъ

Ужь ихъ и раздѣляетъ; да, онъ можетъ

Подъ мраморнымъ челомъ своимъ, подъ этой

Улыбкой ядовитою скрывать

Всѣ роды мукъ, но онъ ихъ раздѣляетъ.

Святое слово истины смущаетъ

Слугъ дьявольскихъ такъ точно, какъ и ихъ

Властителя. Я надъ его душою

Минутный опытъ сдѣлала предъ тѣмъ,

Какъ ей горѣть огнемъ неугасимымъ.,

Гляди, онъ отступаетъ отъ меня

Со смертью, съ кандалами, съ заточеньемъ

Въ своихъ рукахъ; онъ видитъ въ нихъ свое

Оружіе, но не свою кольчугу:

Мои слова проникли вплоть до сердца

Его холодной груди. Пусть теперь

Онъ хмурится еще грознѣй, — мы можемъ

Съ тобой лишь умереть, а онъ — лишь жить,

И для него нѣтъ ничего ужаснѣй

Такой судьбы: въ немъ дьяволъ съ каждымъ днемъ

Вѣрнѣй свою добычу будетъ видѣть.

Фоскари.

Ты вовсе — какъ безумная —

Марина.

Быть можетъ,

Но кто же обезумилъ насъ?

Лоредано. (Къ Фоскари).

Оставьте,

Меня не обижаетъ это.

Марина.

Ложь.

Вы думали свой леденящій взоръ

Порадовать здѣсь тысячью печалей;

Вы думали побѣдой безсердечной

Упиться здѣсь, услышать наши просьбы

Напрасныя, увидѣть наши слезы,

Подслушать наши вздохи, посмотрѣть

На бѣдняка, какимъ теперь сталъ мужъ мой

Изъ сына государя, словомъ, вы

Пришли сюда за тѣмъ, чтобъ поругаться

Надъ падшими, — поступокъ, предъ которымъ

Палачъ бы отступилъ, какъ передъ нимъ

Самимъ всѣ отступаютъ. Много-ль вы

Успѣли въ этомъ дѣлѣ? Мы несчастны,

Мы такъ, синьоръ, несчастны, какъ могли

Насъ сдѣлать ваши козни, какъ того

Могло желать лишь мщенье; ну а вы

Какъ чувствуете это?

Лоредано.

Какъ скала.

Марина.

Грозою опаленная! она

Нечувствуетъ, но тѣмъ не меньше громомъ

Раздроблена. Ну, Фоскари, идемъ.

Пусть этотъ ненавистникъ остается

Одинъ тутъ въ казематѣ; онъ одинъ

Такой тюрьмы достоинъ, и покуда

Онъ самъ не сядетъ на цѣпь въ ней, ей будетъ

Недоставать достойнаго жильца.

(Входитъ Дожъ).

Фоскари.

Отецъ!

Дожъ.

Джакопо! сынъ мой, сынъ!

Фоскари.

Отецъ!

Я такъ давно не слышалъ, какъ мое

Ты произносишь имя, наше имя.

Дожъ.

Дитя мое! Когдабъ ты зналъ —

Фоскари.

Синьоръ,

Я не ропталъ, иль рѣдко.

Дожъ.

Я и это

Все чувствовалъ.

Марина.

Дожъ, оглянись!

(Указываетъ на Лоредано).

Дожъ.

Я вижу

Того синьора. — Что же?

Марина.

Осторожность!

Лоредано.

Синьора восхваляетъ добродѣтель,

Въ которой вмѣстѣ съ тѣмъ могла-бъ служить

И образцомъ.

Марина.

Гдѣ добродѣтель? это

Простое поведеніе людей,

Съ порокомъ обращаться принужденныхъ;

Я точно такъ могла бъ предостеречь

И всякаго, подъ чьими бы ногами

Увидѣла ехидну.

Дожъ.

Дочь моя,

Ты слишкомъ увлекаешься; я знаю

Давно ужь Лоредано.

Лоредано.

Онъ, конечно,

Для васъ извѣстенъ лучше.

Марина.

Да, онъ хуже

Не можетъ быть извѣстенъ.

Фоскари. (Къ женѣ).

Перестань

Прощальные часы терять на эти

Упреки безполезные. — Отецъ

Я не могу повѣрить, — неужели

Мы видимся въ послѣдній разъ?

Дожъ.

Ты видишь

Сѣдые эти волосы.

Фоскари.

И знаю,

Кромѣ того, что до такихъ волосъ

Не доживу я. — Поцѣлуй меня.

Я никогда не могъ тебя сильнѣе

Любить, чѣмъ въ этотъ часъ; но я всегда

Любилъ тебя, родитель. Береги

Дѣтей моихъ. Пускай они замѣнятъ

Все для тебя, чѣмъ былъ когда-то я,

И никогда не будутъ — чѣмъ я дынѣ

Сталъ для тебя. Конечно, я и съ ними

Прощусь?

Марина.

Постой — не здѣсь.

Фоскари.

Имъ все равно

Родителя увидѣть гдѣ нибудь.

Марина.

Но только не въ такомъ проклятомъ мѣстѣ,

Гдѣ бъ въ жилахъ ихъ младенческихъ могла

Застыть вся кровь, а ихъ любовь — смѣшаться

Съ боязнію. Я вовсе не затѣмъ

Лѣлѣяла ихъ сонъ, всегда держала-

Ихъ въ сытости, чтобъ вдругъ теперь открыть имъ

Что ихъ отецъ — лишонный нравъ изгнанникъ,

Его судьба, конечно, можетъ быть

Наслѣдствомъ ихъ, но пусть оно покуда

Наслѣдствомъ остается, пусть владѣнье

Придетъ позднѣй. Ихъ чувства точно такъ-же

Доступны для любви, какъ и для отряда;

А этотъ смрадъ и плѣсень этихъ волнъ

Съ ихъ тиною зеленой, что надъ этой

Тюрьмой подвальной плещутъ и сюда

Заразой проникаютъ, — въ состояньи

Ихъ поразить: нѣтъ, эта атмосфера

Имъ пагубна, — хотя при этомъ, ты,

И ты, и вы, достойный Лоредано,

Вы даже особливо, здѣсь могли бъ

Безъ всякаго вреда для васъ дышать.

Фоскари.

Я съ этимъ соглашаюсь. — Такъ я ихъ

Оставлю не простившись?

Дожъ.

Нѣтъ, ты съ ними

Простишься во дворцѣ, — тамъ, — у меня.

Фоскари.

Ужель я ихъ оставить долженъ всѣхъ?

Лоредано.

Да, вы должны.

Фоскари.

Зачѣмъ же всѣхъ?

Лоредано.

Они

Принадлежатъ республикѣ.

Марина.

А я

Считала ихъ своими.

Лоредано.

И считайте

Во всемъ, къ чему обязываетъ васъ

Долгъ матери.

Марина.

То есть, во всемъ — что есть

Печальнаго. Они больны — такъ я

Обязана ухаживать за ними;

Они умрутъ — я ихъ должна оплакать

И схоронить; — но ежели они

Останутся въ живыхъ, такъ ихъ назначатъ

Въ сенаторы, въ невольники, въ солдаты,

Въ изгнанники — во что лишь захотятъ;

А если это дочери — съ приданымъ,

Ихъ отдадутъ, иль продадутъ въ невѣсты

Патриціямъ! И вотъ- въ чемъ всѣ заботы

Республики о сыновьяхъ своихъ

И матеряхъ!

Лоредано.

Вамъ надо поспѣшить,

Пока попутный вѣтеръ —

Фоскари.

Какъ, вы вѣтеръ

Узнали здѣсь, гдѣ никогда своею

Прохладой онъ не вѣетъ?

Лоредано.

Я замѣтилъ,

Какъ шолъ сюда; а на полетъ стрѣлы

Отъ Рива Скіавони ждетъ галера.

Фоскари.

Я думаю, родитель, что дѣтей

Заранѣе бы нужно приготовить

Къ свиданью съ ихъ отцомъ.

Дожъ.

Будь твердъ, мой сынъ!.

Фоскари.

Отецъ, я постараюсь.

Марина.

Такъ — прощай,

Проклятая темница, какъ и тотъ,

Кому онъ былъ минувшимъ заточеньемъ

Такъ много одолжонъ.

Лоредано.

И настоящей

Свободою.

Дожъ.

Онъ правду говоритъ.

Фоскари.

Вотъ всякаго сомнѣнья; онъ съ меня

Снялъ кандалы, чтобы надѣть другія

Тягчайшія; онъ это зналъ: иначе

Онъ и мѣнять не сталъ бы ихъ. Но я

Не жалуюсь.

Лоредано.

Синьоръ, пора.

Фоскари.

Увы!

Я никогда не думалъ, что такое

Убѣжище я буду оставлять

Съ исчадію; но чувствуя, что каждый

Мой шагъ отсель есть въ то же время шагъ

И изъ Венеціи, я озираюсь

На мрачныя, сырыя стѣны, и —

Дожъ.

Дитя! безъ слезъ —

Марина.

Нѣтъ, пусть онѣ прольются;

Онъ ихъ не лилъ подъ пыткой, изъ боязни

Безславія; теперь онѣ ему

Не сдѣлаютъ безславья, — а дадутъ,

Быть можетъ, облегченье этой груди

Незлобивой; придетъ пора, когда

Я осушитъ могу ихъ, или съ ними

Смѣшать свои; я-бъ и теперь готова

Съ нимъ зарыдать, но это былъ бы слишкомъ

Любезный видъ для этого синьора.

Пойдемте. Дожъ, веди насъ.

Лоредано. (Къ тюремщику).

Факелъ!

Марина.

Да,

Свѣти намъ къ погребальному костру.

Межъ тѣмъ какъ Лоредано съ сокрушеньемъ

Наслѣдника пойдетъ за нами въ слѣдъ.

Дожъ.

Мой сынъ, ты слабъ; возьмись за «ту руку.

Фоскари.

Увы! за эту руку, для которой

Я долженъ бы опорою служить!

Лоредано.

Вотъ вамъ моя.

Марина.

Не прикасайся къ ней,

Она тебя ужалитъ. Прочь, синьоръ!

Я васъ могу увѣрить, — еслибъ этой

Рукой вы захотѣли насъ извлечь

Изъ пропасти, въ которую насъ ввергли,

Мы и тогда-бъ не прикоснулись къ ней.

Вотъ, Фоскари, рука, предъ алтаремъ

Врученная тебѣ; она не въ силахъ

Спасти тебя, но быть поддержкой — можетъ.

(Уходятъ).

АКТЪ ЧЕТВЕРТЫЙ.

Сцена — одна изъ дворцовыхъ залъ, какъ первомъ актѣ. Входятъ Лоредано и Барбариго.

Барбариго.

Ты думаешь, что этотъ планъ успѣетъ?

Лоредано.

Я думаю.

Барбариго.

Въ его лѣта!

Какое испытанье

Лоредано.

Скорѣй — благодѣянье:

Онъ будетъ облегченъ отъ всѣхъ заботъ

Общественникъ.

Барбариго.

Я думаю, — въ немъ сердце

На части разобьется.

Лоредано.

Ты въ немъ сердце

Нашолъ еще? — Онъ видѣлъ сердце сына

Разбитымъ предъ собою — я смотрѣлъ,

Какъ истуканъ.

Барбариго.

Наружно, — я согласенъ, —

Онъ, точно, твердъ. Но этотъ строгій видъ

Казался мнѣ порой столь безотраднымъ,

Что самая крикливая печаль

Ему бы позавидовать не смѣла.

Онъ гдѣ теперь?

Лоредано.

Тамъ, въ собственныхъ покояхъ,

Со всей породой Фоскари — и съ сыномъ.

Барбариго.

Прощаются?

Лоредано.

Въ послѣдній разъ, какъ онъ

И съ дожествомъ проститься долженъ скоро.

Барвариго.

Сынъ отплываетъ нынѣ?

Лоредано.

Вслѣдъ за этимъ

Прощаньемъ безконечнымъ; имъ не худо

Напомнить бы объ этомъ.

Барбариго.

Потерпи.

Ты очень ужь торопишься.

Лоредано.

Не я,

А нужды государства: этотъ день

Назначенъ быть послѣднимъ днемъ правленья

Изношеннаго дожа, какъ и первымъ

Послѣдняго изгнанья для его

Наслѣдника и сына: вотъ мое

И мщеніе.

Барбариго.

По моему, ужь слишкомъ

Жестокое.

Лоредано.

Нисколько; даже легче,

Чѣмъ жизнь за жизнь, какъ это искони

Считается закономъ; мнѣ они

Должны еще за жизнь отца и дяди.

Барбариго.

Дожъ называлъ все это клеветой —

Тебѣ въ лицо.

Лоредано.

Да, называлъ.

Барбариго.

И ты

И этимъ все не разувѣренъ?

Лоредано.

Нѣтъ.

Барбариго.

Но если ужь на этомъ низложеньи

Мы настоять рѣшились, — то оно

Должно произойти со всѣмъ вниманьемъ

Къ его лѣтамъ, его дѣламъ, заслугамъ

И званію.

Лоредано.

Располагай какъ хочешь

По части церемоній; этимъ я

Не огорчусь. Пускай Совѣтъ къ нему

Отправится, пожалуй, на колѣнахъ,

Какъ Барбаросса къ папѣ, только бъ онъ

Былъ такъ учтивъ и сдѣлалъ отреченье.

Барбариго.

Но если онъ не сдѣлаетъ его?

Лоредано.

Мы изберемъ другого; онъ за штатомъ

Останется.

Барбариго.

Но будетъ ли за насъ

Законъ стоять?

Лоредано.

Какой законъ? законъ

Весь въ Десяти; а еслибъ это было

Иначе-какъ, — то я на этотъ случай

Явлюсь законодателемъ.

Барбариго.

И примешь

Всю на себя отвѣтственность?

Лоредано.

Ея

Не можетъ быть: я говорю, что мы

Не превышаемъ правъ своихъ.

Барбариго.

Но онъ

Два раза ужь просилъ объ удаленьи;

Ему отказъ два раза сдѣланъ былъ.

Лоредано.

Тѣмъ лучшая причина — уступить

На этотъ разъ.

Барбариго.

Безъ просьбы?

Лоредано.

Это знакъ,

Что прежнія ходатайства его

Произвели вліянье: если онъ

Былъ искрененъ, онъ будетъ благодаренъ;

А если нѣтъ, пусть лицемѣрье будетъ

Наказано. — Пойдемъ; а полагаю,

Теперь пора. Такъ будьте же тверды

На этотъ разъ. Я доводы такіе

Несу съ собой, что трону весь Совѣтъ;

И такъ какъ мнѣ расположенье членовъ

И мысля ихъ извѣстны, — такъ ужь вы

Не будьте хоть чувствительны, какъ это

Вамъ свойственно; васъ просятъ объ одномъ,

Не вмѣшиваться въ дѣло.

Барбариго.

Еслибъ я

Былъ убѣжденъ, что это не преддверье

Такого же гоненья на отца,

Какое вы обрушили на сына,

Я былъ бы вамъ поддержкой.

Лоредано.

Но вѣдь я

Вамъ говорю, что восемьдесятъ пять

Годовъ его тянуться могутъ столько,

Какъ только онъ способенъ ихъ влачить.

Пусть здравствуетъ, и если отъ него

Хотятъ чего, такъ это только трона.

Барбариго.

Властители низложенные рѣдко

Бываютъ долговѣчны.

Лоредано.

Старики

Почти ста лѣтъ еще гораздо рѣже.

Барбариго.

Зачѣмъ же намъ не подождать бы этихъ

Немного лѣтъ?

Лоредано.

Затѣмъ, что мы ужь ждали

Довольно съ насъ; онъ дольше жилъ — чѣмъ сколько

Довольно бы съ него. — Идемъ въ Совѣтъ.

(Лоредано и Барбариго уходятъ). Входятъ Меммо и Сенаторъ.

Сенаторъ.

Какую бы Совѣтъ имѣлъ въ насъ нужду?

Чтобъ это означать могло?

Меммо.

Спроси

У Десяти: у нихъ такого нѣтъ

Обычая, чтобъ извѣщать заранѣй

О предстоящемъ дѣлѣ. Насъ зовутъ —

И все тутъ, — и довольно.

Сенаторъ.

Да, для нихъ,

Но не для насъ; я-бъ знать хотѣлъ — зачѣмъ.

Меммо.

Мы это и узнаемъ, если будемъ

Покорными; а нѣтъ, такъ мы узнаемъ,

Зачѣмъ бы намъ тутъ слѣдовало быть —

Покорными.

Сенаторъ.

Я имъ сопротивляться

Не думалъ, но…

Меммо.

Въ Венеціи измѣной;

Считаютъ „Но“; оставьте эти „Но“;

Иль можетъ быть, вамъ нравится прогулка

Чрезъ этотъ „Мостъ“, котораго обратно

Почти не переходятъ?

Сенаторъ.

Я молчу.

Меммо.

Къ чему такъ колебаться? Десяти

Угодно приказать, чтобъ въ засѣданье

На помощь имъ явились двадцать пять

Патриціевъ сенатскихъ; — мы съ тобою

Изъ ихъ числа; случайность вамъ обоимъ

Тутъ помогла, иль выборъ, я считаю

Попасть въ совѣтъ столь царственный — за честь.

Сенаторъ.

Все это справедливо: я ни слова.

Меммо.

И такъ какъ мы надѣемся и сами, —

Такъ какъ и всѣ надѣются, синьоръ,

(То есть, всѣ тѣ, чей родъ дворянской крови) —

Быть тоже децемвиромъ, то для насъ,

Избранниковъ сената, безъ сомнѣнья,

Здѣсь истинная школа мудрецовъ.

Мы будемъ новичками между ними,

Однакоже мы можемъ увидать

Ихъ таинства.

Сенаторъ.

И поглядѣть на нихъ, —

Чего они, конечно, стоютъ.

Меммо.

Да;

Рѣшись мы разболтать ихъ — это стоить

Намъ будетъ нашей жизни; такъ они

Чего нибудь да стоютъ, — безъ сомнѣнья, —

По крайней мѣрѣ, намъ съ тобою.

Сенаторъ.

Я

Въ святилище попасть не добивался;

Но бывъ почтенъ избраньемъ, я съумѣю

Исполнить долгъ.

Меммо.

Мы можемъ опоздать

Явить свою покорность Десяти.

Сенаторъ.

Я съ вами соглашаюсь, хоть и знаю,

Что мы придемъ едва-ль не раньше всѣхъ.

Меммо.

На важныхъ совѣщаньяхъ никогда

Не худо быть изъ рано-приходящихъ.

(Уходятъ). Входятъ Дожъ, Джакопо и Марина.

Фоскари.

Родитель! я обязанъ, я согласенъ

Отправиться, но я тебя молю

Добейся позволенья мнѣ — вернуться

На родину. Пусть самый длинный срокъ

Назначатъ мнѣ, какой угодно длинный,

Но только бъ срокъ урочный, какъ маякъ,

Мнѣ вдалекѣ виднѣлся; пусть они

Прибавятъ наказанья мнѣ, но только

Позволятъ возвратиться.

Дожъ.

Сынъ, Джакопо,

Исполни приговоръ своей страны:

Заглядывать впередъ — не наше дѣло.

Фоскари.

Однако же я не могу, родитель,

Назадъ не бросить взгляда. Умоляю,

Подумай обо мнѣ.

Дожъ.

Увы! ты былъ

Дражайшимъ изъ дѣтей моихъ и прежде,

Когда ихъ было много; и теперь, —

Послѣдній между ними, — ты не меньше

Любезенъ мнѣ. Но еслибъ отъ меня

Республика потребовала ссылки

Костей твоихъ трехъ братьевъ, что теперь

Въ землѣ лежатъ, и если бы ихъ тѣни

Въ отчаяньи летали вкругъ меня,

Чтобъ помѣшать разрытію ихъ праха,

Я все-таки исполнилъ бы свой долгъ,

Превосходящій всякій долгъ…

Марина.

Мой другъ!

Отправимся: мы этимъ лишь продолжимъ

Печаль свою.

Фоскари.

Но насъ еще никто

Не требуетъ; я парусовъ не вижу

Распущенныхъ: кто знаетъ? самый вѣтеръ

Перемѣниться можетъ.

Марина.

Только онъ

Ни ихъ сердецъ перемѣнить не можетъ,

Ни участи твоей: насъ повезутъ

Изъ пристани на веслахъ.

Фоскари.

Вы, стихіи!

Гдѣ ваши бури?

Марина.

У людей въ сердцахъ.

Ужель тебя ничто не успокоитъ?

Фоскари.

Нѣтъ, никогда къ святителю-патрону

Морякъ не возсылалъ такихъ молитвъ,

Прося вѣтровъ попутныхъ и пріятныхъ,

Какъ я теперь взываю къ вамъ, святые

Хранители моей отчизны! къ вамъ,

Которые не болѣе святою

Ее любовью любите, чѣмъ я!

Взволнуйте Адріатику до самыхъ

Глубокихъ безднъ, заставьте ураганъ,

Владыку бурь, проснуться и ревѣть,

Пока мой трупъ не выброситъ волною

На мой родимый берегъ, гдѣ лежитъ

Пустынный Андо, гдѣ меня засыплетъ

Пескомъ страны, которую люблю

И никогда ужь не увижу больше!

Марина.

И итого желаешь ты въ то время,

Когда и я на томъ же кораблѣ

Плыву съ тобой?

Фоскари.

Нѣтъ, нѣтъ, — не для тебя

Я этого желаю, — не тебѣ,

Столь ласковой, столь доброй! долго, долго

Будь матерью дѣтей, которыхъ ты

Изъ-за твоей любви ко мнѣ, столь вѣрной,

На время покидаешь безъ своей

Опоры материнской. — Я молю

Лишь одному себѣ того… пусть всѣ,

Всѣ вѣтры поднебесные задышутъ

На нашъ заливъ, взревутъ на мой корабль, —

До той поры, пока его матросы

Смущенные въ отчаяньи своемъ

Но взглянутъ на меня, какъ финикійцы

Когда-то на Іону, и меня

Не выбросятъ, какъ жертву, чтобы волны

Утихнули. Пусть поглотитъ меня

Соловый валъ; онъ будетъ милосерднѣй,

Чѣмъ человѣкъ; онъ понесетъ меня,

Хоть мертвецомъ, но понесетъ… въ могилу

Родимую, которую рыбакъ

Мнѣ выроетъ на берегу пустынномъ,

На берегу, который изъ своихъ

Безчисленныхъ осколковъ никогда

Не видѣлъ столь разбитаго, какъ эта

Въ то время будетъ грудь… Но отчего жь

Она не разобьется? для чего

Мнѣ жить еще?

Марина.

Чтобъ быть самимъ собою

Со временемъ, и побѣдить свою

Тоску по этой родинѣ… Несчастнымъ

Ты былъ всегда, но никогда такимъ

Стенающимъ: и что же это значитъ

Передъ тюрьмой и пыткой? а межь тѣмъ

Ты перенесъ ихъ молча.

Фоскари.

Вдвое, втрое,

Въ сто разъ больнѣе пытку!… Впрочемъ, ты

Всегда права: я долженъ покориться, —

И я — Отецъ! твое благословенье.

Дожъ.

Ахъ, еслибы оно могло тебѣ

Доставить только пользу! Тѣмъ не меньше,

Мое благословенье надъ тобой.

Фоскари.

Прости.

Дожъ.

Кого?

Фоскари.

Мать бѣдную мою

За то, что я родился, и меня

За то, что жилъ, и самого себя

За то, что ты низвелъ, какъ ной родишь,

Даръ жизни на меня.

Марина.

Но, милый мой,

Что жь ты такое сдѣлалъ?

Фоскари.

Ничето.

На совѣсти моей нѣтъ никакого

Пятна, кромѣ печали; но я былъ

Такой судьбой необщею наказанъ

И посѣщенъ, что долженъ допустить,

Что я злодѣй. И если это правда,

Дай Богъ, чтобъ то, что перенесъ я здѣсь

Спасло меня отъ мукъ подобныхъ

Марина.

Не бойся; тамъ приготовляютъ это

Мучителямъ твоимъ.

Фоскари.

Позволь мнѣ думать,

Что нѣтъ.

Марина.

Что нѣтъ?…

Фоскари.

Я не могу желать

Имъ всѣмъ подобной кары.

Марина.

Всѣмъ! сторицей

Проклятымъ этимъ извергамъ! И пусть

Тамъ червь неумирающій ихъ точитъ

Безъ устали.

Фоскари.

Они, придти способны

Въ раскаяніе.

Марина.

Пусть придутъ: небеса

Отъ демоновъ не примутъ покаянья.

Входитъ офицеръ и стража.

Офицеръ.

Синьоръ! галера съ якоря снята,

Встаетъ попутный вѣтеръ; мы готовы

Вамъ предложить услуги.

Фоскари.

Я готовъ

Ихъ принимать. Отецъ, еще разъ, руку!

Дожъ.

Пожми ее. Увы! ты чуть владѣешь

Рукой своей —

Фоскари.

Нѣтъ, это ты, родитель,

Самъ ослабѣлъ. Прощай!

Дожъ.

Прощай, а больше

Ты ничего не скажешь?

Фоскари.

Ничего.

(Къ офицеру).

Позвольте опереться мнѣ, синьоръ.

Офицеръ. (Подавая ему руку).

Я вашъ слуга. Вы блѣдны, очень блѣдны,

Ахъ, помогите! поскорѣй! воды!

Марина.

Онъ при смерти.

Фоскари.

Ну, — я готовъ; ведите —

Я ничего почти не вижу.

(Опускается на полъ).

Марина. (Къ офицеру).

Прочь!

Позвольте мнѣ смѣнить васъ.

(Наклоняется къ Фоскари).

Милый, милый!

Какъ слабо бьется — Боже! — этотъ пульсъ

И это сердце.

Фоскари.

Свѣту! Дайте свѣту!

Я ослабѣлъ.

Офицеръ. (Подавая воду, принесенную однимъ изъ стражи).

Ему, быть можетъ, лучше

Поможетъ вольный воздухъ.

Фоскари.

Я надѣюсь.

Жена, родитель, ваши руки!

Марина.

Боже!

Онъ умираетъ. Фоскари! Мой милый!

Скажи мнѣ, милый, какъ ты —

Фоскари.

Хорошо.

(Умираетъ).

Офицеръ.

Онъ умеръ.

Дожъ.

Онъ свободенъ.

Марина.

Умеръ! нѣтъ.

Я говорю, что въ этомъ сердцѣ жизнь

Должна еще таиться: онъ меня

Не можетъ такъ покинуть.

Дожъ.

Дочь!

Марина.

Старикъ!

Храни свое спокойствіе. Я больше

Не дочь тебѣ, ты не имѣешь сына

О, Фоскари!

Офицеръ.

Намъ остается тѣло

Перенести.

Марина.

Не подходить къ нему,

Тюремщики! для вашей подлой службы

Тутъ больше ничего нѣтъ: для нея

Убійство есть предѣлъ, по вашимъ даже

Убійственнымъ законамъ. Предоставь

Останки эти тѣмъ, кто знаетъ лучше —

Какъ ихъ почтить.

Офицеръ.

Я долженъ извѣстить

Синьорію, узнать ея рѣшенье.

Дожъ.

Такъ отъ меня, отъ дожа, извѣсти

Синьорію, что никакой дальнѣйшей

Нѣтъ власти у нея на этотъ прахъ.

Пока онъ жилъ, онъ былъ ея, какъ всякій

Изъ подданныхъ, теперь онъ мой съ своимъ

Небьющимся, разбитымъ сердцемъ… сынъ мой!

(Офицеръ уходитъ).

Марина.

И я должна тутъ жить еще!

Дожъ.

Марина,

Ты для дѣтей должна жить.

Марина.

Для дѣтей!

Да, правда, я должна жить для того,

Чтобъ приготовить ихъ служить отчизнѣ

И умереть, какъ умеръ ихъ отецъ.

Увы! какимъ въ Венеціи блаженствомъ

Безплодность бы служить могла! За чѣмъ

Ты не была такою, мать моя?

Дожъ. (Обращаясь къ тѣлу сына)

Несчастное дитя мое!

Марина.

Ужели?

Такъ стало быть ты чувствуешь? и ты?

Гдѣ жь непреклонный стоикъ?

Дожъ. (Повергаясь землю подлѣ тѣла).

Здѣсь.

Марина.

Да, плачь;

Я думала тебѣ ужь отъ природы

Слёзъ не дано; а ты ихъ все копилъ

Пока онѣ не стали безполезны.

Такъ плачь же, плачь! онъ больше никогда,

Ахъ, никогда не будетъ плакать больше!

(Входятъ Лоредано и Барбариго).

Лоредано.

Что это тутъ?

Марина.

Ахъ! это надругаться

Надъ мертвецомъ приходитъ дьяволъ. Згинь!

Люциферъ воплощенный! это мѣсто

Теперь святое: мученика прахъ

Лежитъ на немъ; оно теперь все тоже,

Что и алтарь. Згинь, згинь въ свой адъ!

Барбариго.

Синьора,

Мы ничего не знали о такомъ

Печальномъ приключеньи. Мы зашли

Сюда лишь- потому, что изъ Совѣта

Тутъ проходили мимо.

Марина. (Дѣлая жестъ, чтобъ они убирались).

Мимо!

Лоредано.

Намъ

Здѣсь нуженъ дожъ.

Марина. (Указывая на дожа, распростертаго подлѣ тѣла).

Онъ занятъ; поглядите

Какимъ онъ вамъ занятіемъ обязанъ.

Довольны вы?

Барбариго.

Родительскихъ печалей

Мы прерывать не будемъ.

Марина.

Ваше дѣло —

Ихъ только причинять; такъ и оставьте

Въ покоѣ ихъ.

Дожъ. (Вставая).

Синьоры, я готовъ.

Барбариго.

Нѣтъ, не теперь

Лоредано.

Но дѣло слишкомъ важно.

Дожъ.

Какъ скоро такъ, я только повторю,

Что я готовъ.

Барбариго.

Нѣтъ, утопай хоть въ безднѣ

Венеція, какъ гибнущій корабль,

Я этого теперь не допущу.

Я ваши огорченья уважаю.

Дожъ.

Благодарю васъ. Если вы съ собой

Мнѣ принесли дурныя вѣсти, вы

Ихъ можете сказать: меня ужь тронуть

Ничто не можетъ болѣе, ничто,

Какъ и его. (Указываетъ на труnъ сына).

А если это вѣсти

Хорошія, опять скажите ихъ:

Вамъ нечего бояться, чтобъ они

Могли мнѣ дать отраду.

Барбариго.

Я душевно

Желалъ бы, чтобъ могли.

Дожъ.

Я говорю

Не вамъ, а Лоредано; мы другъ друга

Съ нимъ поняли.

Марина.

Ахъ! это я заранѣй

Предвидѣла.

Дожъ.

Что хочешь ты сказать?

Марина.

Гляди, гляди! у Фоскари изъ устъ,

Кровь начинаетъ литься — это тѣло

Присутствіе убійцы чуетъ здѣсь.

(Къ Лоредано).

Да погляди-жь, убійца, погляди —

Какъ смерть сама идти противъ тебя

Въ свидѣтели желаетъ!

Дожъ.

Дочь моя!

Все это лишь твое воображенье.

(Къ своимъ собравшимся служителями).

Перенесите тѣло.

(Къ Лоредано и Бабариго).

Ну, синьоры,

Я выслушать могу васъ черезъ часъ,

Не далѣе.

(Дожъ и Марина уходятъ; домашніе ихъ служители уносятъ тѣло. Барбариго и Лоредано остаются).

Барбариго.

Такъ мы теперь не будемъ

Пока его тревожить.

Лоредано.

Онъ сказалъ,

Что ужь его не можетъ потревожить

Ничто теперь.

Барбариго.

Но это, вѣдь, слова;

Печаль не любитъ шуму: прерывать

Ее безчеловѣчно.

Лоредано.

Нелюдимость

Ей служитъ только пищей: мы ничѣмъ

Отвлечь его не можемъ отъ печальныхъ

Картинъ иного свѣта, какъ лишь тѣмъ

Чтобъ не давать забыть ему про этотъ.

Тамъ не до слезъ, гдѣ мы поглощены

Заботами.

Барбариго.

И потому ты хочешь,

Чтобы старикъ избавленъ былъ отъ всѣхъ

Заботъ своихъ?

Лоредано.

Ты знаешь, это дѣло

Рѣшонное. Джіунтой съ Десятью

Ему дано значеніе закона:

Кто-жь этому противиться теперь

Закону будетъ?

Барбариго.

Человѣчество!

Лоредано.

Изъ-за того, что померъ Фоскари?

Барбариго.

Что онъ еще не погребенъ.

Лоредано.

Будь это

Извѣстно намъ въ то время, какъ мы актъ

Готовили; онъ могъ бы быть задержанъ;

Но такъ какъ онъ подписанъ и скрѣпленъ,

То долженъ быть, конечно, и исполненъ.

Барбариго.

Я ни за что не соглашусь.

Лоредано.

Вы были

На главное согласны; остальное —

Оставьте мнѣ.

Барбариго.

Зачѣмъ же непремѣнно

Идти къ нему теперь за отреченьемъ?

Лоредано.

Республика изъ-за семейной скорби

Не можетъ прерывать теченье дѣлъ,

И что она опредѣлитъ сегодня,

Того нельзя, изъ-за такой простой

Случайности, откладывать до завтра.

Барбариго.

Ты самъ имѣешь сына.

Лоредано.

И имѣлъ

Еще отца.

Барбариго.

Неумолимъ?

Лоредано.

Какъ видишь.

Барбариго.

Пусть только бы похоронилъ онъ сына;

Эдиктъ не опоздаетъ.

Лоредано.

Я согласенъ;

Но пусть онъ воскреситъ мнѣ моего

Родителя и дядю. Человѣкъ

И человѣкъ маститый даже, можетъ

Прослыть отцомъ полсотни сыновей,

Но отъ своихъ отцовъ не въ состояньи

Пылинки оживить одной. — Тутъ есть

Еще одна причина: онъ своихъ

Дѣтей лишонъ естественною смертью;

А мой отецъ внезапно былъ сражонъ

Таинственной болѣзнью. — Я ни къ аду

Не прибѣгалъ, ни тонкихъ знатоковъ

Убійственной науки врачеванья

Не подкупалъ къ тѣлъ мѣрамъ, что даютъ

На вѣки исцѣленье; ну — короче.

Его четыре сына (у него

Четыре было сына) всѣ скончались

Безъ всякаго участья моего

Въ презрѣнномъ отравленьи…

Барбариго.

Ты не можешь

Разстаться съ этой мыслью.

Лоредано.

Не могу.

Барбариго.

Онъ кажется такимъ чистосердечнымъ.

Лоредано.

Назадъ тому недавно онъ такимъ

Казался Карманьолѣ.

Барбариго.

Чужестранцу?

Извѣстному измѣннику?

Лоредано.

Пусть такъ.

Когда въ ту ночь, въ которую рѣшалась

Его судьба въ совѣтѣ Десяти

(Гдѣ былъ и дожъ) онъ встрѣтилъ на разсвѣтѣ

Ихъ свѣтлость остротой, — то есть, — спросивъ

Чего ему желать онъ долженъ лучше:

„Дня добраго, иль доброй ночи?“ дожъ

Любезно отвѣчалъ ему: — „что точно

Онъ ночь провелъ недобрую, что въ ней

(Прибавилъ онъ съ улыбкою) нерѣдко

Вопросъ касался васъ“. — Вопросъ былъ въ томъ,

Что гибель Карманьолы порѣшили

За цѣлыхъ восемь мѣсяцевъ, — пока

Съ нимъ кончили, — и старый дожъ, который

Зналъ приговоръ, ему такъ улыбался

Всѣ восемь длинныхъ мѣсяцевъ, съ такой

Убійственною фальшей, до которой

Наукою восьмидесяти лѣтъ

Доходятъ лишь. Отважный Карманьола

Теперь мертвецъ, — не менѣе того,

Какъ Фоскари, какъ и его три брата…

Я имъ не улыбался никогда.

Барбариго.

Но развѣ Карманьола былъ твой другъ?

Лоредано.

Онъ этому былъ городу щитомъ. —

Бывъ въ юности врагомъ ему, потомъ

Спасителемъ, онъ подъ конецъ сталъ жертвой.

Барбариго.

Ахъ, кажется, спасенье городовъ

Всегда ведетъ къ такой наградѣ. Тотъ,

Противъ кого мы дѣйствуемъ, не только

Спасалъ родной свой городъ, но склонялъ

Подъ власть его другіе.

Лоредано.

Римляне

(А мы ихъ обезъянимъ) награждали

Вѣнкомъ того, кто городъ бралъ; вѣнокъ

Давали и тому, кто гражданина

Спасалъ въ бою: награды были равны.

Теперь, когда-бъ исчислить города,

Которые взялъ Фоскари, и гражданъ,

Которые погибли отъ него,

Иль чрезъ него, итогъ бы былъ ужасно

Противъ него. — Ужь онъ не за него,

По цифрѣ только темныхъ дѣлъ, — подобныхъ

Случайности, постигшей моего

Покойнаго отца!

Барбариго.

Такъ ты упорно

Стоишь въ одномъ?

Лоредано.

А что жь поколебать

Могло-бъ меня?

Барбариго.

То, что меня колеблетъ:

Я знаю, что ты мраморъ, — но теперь,

Когда ты до конца дошолъ, когда

Старикъ уже низверженъ; домъ его

Опустошонъ, семья убита, имя

Унижено, — ужели ты, своей

Побѣдой упоенный, можешь спать?

Лоредано.

И очень крѣпко.

Барбариго.

Это заблужденье.

И это ты почувствуешь скорѣй,

Чѣмъ будешь спать между своихъ отцовъ.

Лоредано.

Они не спятъ въ своихъ могилахъ раннихъ,

И не заснутъ, пока не легъ въ свою

Самъ Фоскари. — Нѣтъ ночи, чтобъ они

Вокругъ моей постели не бродили,

Нахмурившись, указывая мнѣ

На дожескій дворецъ и призывая

Къ отмщенію.

Барбариго.

Болѣзнь воображенья!

Нѣтъ ни одной столь суевѣрной страсти,

Какъ ненависть; и самая любовь, —

Обратная ей страсть, — не населяетъ

Такъ воздухъ привидѣньями, какъ это

Сердечное безумье.

Входитъ офицеръ.

Лоредано.

Погоди,

Куда идешь?

Офицеръ.

Ихъ свѣтлость приказали

Поторопить обряды похоронъ

Послѣдняго изъ Фоскари.

Барбариго.

Ихъ склепъ

За эти годы часто открывался.

Лоредано.

Онъ скоро будетъ полонъ и закрытъ

Ужь навсегда.

Офицеръ.

Могу идти я?

Лоредано.

Можешь.

Барбариго.

Какъ дожъ свое несчастье переноситъ?

Офицеръ.

Съ рѣшимостью отчаянья; — онѣ мало

При постороннихъ лицахъ говоритъ;

Но только на устахъ его движенье

Замѣтно постоянно: разъ иль два

Я слышалъ изъ сосѣдняго покоя

Какъ онъ шепталъ чуть слышно: „сынъ мой!“ — Я

Обязанъ поспѣшить.

(Уходитъ.)

Барбариго.

Такой ударъ

Заставитъ всю Венецію принять

Участье въ немъ.

Лоредано.

Ты правъ! намъ ни минуты

Нельзя терять: идемъ же собирать

Назначенныхъ Совѣтомъ депутатовъ

Представиться къ нему — ее опредѣленьемъ.

Барбариго.

Съ этого мгновенья — протестую

Противъ него.

Лоредано.

Какъ хочешь; тѣмъ не меньше

Я соберу объ этомъ голоса

И посмотрю — чей будетъ перевѣсъ.

(Уходитъ.)

АКТЪ ПЯТЫЙ.

Сцена — внутренняя комната во дёорЦЛ Дожъ и слуги.

Служитель.

Вы, государь, забыли депутатовъ».*

Но если бъ вамъ угодно было ихъ

Принять въ другое время, то они

Готовы удалиться.

Дожъ.

Для меня

Всѣ времена равны. Пускай войдутъ.

(Служитель выходитъ.)

Офицеръ.

Я, государь, исполнилъ вашъ приказъ.

Дожъ.

Какой приказъ?

Офицеръ.

Одинъ изъ самыхъ грустныхъ….

Касательно того, чтобъ ускорить

Обряды —

Дожъ.

Такъ — такъ — такъ; я извиненья

Прошу у васъ; я начинаю память

Утрачивать; старъ очень становлюсь.

Старъ такъ же, какъ лѣта мои; доселѣ

Я противъ нихъ боролся; но они

Брать начинаютъ верхъ.

Входитъ депутація, состоящая изъ шести членовъ синьоріи и президента совѣта Десяти.

Дожъ.

Синьоры! ваши

Намѣренья?

Президентъ Десяти.

Одно изъ первыхъ, Десять

Глубоко огорчаются за дожа,

По случаю его семейной скорби.

Дожъ.

Нѣтъ, не объ этомъ — дальше —

Президентъ Десяти.

Дожъ не хочетъ

Принять дань уваженья?

Дожъ.

Принимаю!

Такъ искренно, какъ вы могли ее

Мнѣ только предложить; но дальше —

Презид. Десяти.

Десять

Съ Джіунтою — изъ двадцати пяти

Сенаторовъ высокородныхъ, нынѣ

Имѣвши разсужденье о дѣлахъ

Республики и тягостныхъ заботахъ, —

Которыя отъ сей поры сугубо

Быть трудными должны для вашихъ лѣтъ,

Столь долго посвящаемыхъ отчизнѣ, —

За должное признали отнестись

Теперь же къ вашей мудрости (и съ этимъ

Нельзя не согласиться ей) — и васъ

Со всяческимъ вамъ должнымъ уваженьемъ,

Просить объ отреченьи отъ кольца

Венеціанскихъ дожей, что такъ долго

И вмѣстѣ съ тѣмъ почетно вы носили.

А въ знакъ того, что ваши имъ лѣта

Внушаютъ уваженье, а заслуги

Признательность, — вамъ дѣлаютъ окладъ

Въ двѣ тысячи дукатовъ золотыхъ,

Чтобъ вамъ доставить средства къ удаленью

Столь пышному, какимъ должна лишь быть

Отставка государя.

Дожъ.

Вѣрно-ль я

Разслушалъ васъ?

Презид. Десяти.

Я повторю?…

Дожъ.

Нѣтъ, нѣтъ —

Вы кончили?

Презид. Десяти.

Я все сказалъ. Вамъ сутки

Даются для отвѣта.

Дожъ.

Мнѣ минуты

Достаточно.

Презид. Десяти.

Мы удалимся.

Дожъ.

Стойте!

Того, что я сказать имѣю — сутки

Ни въ чемъ не перемѣнятъ.

Презид. Десяти.

Говорите.

Дожъ.

Я изъявлялъ желанье отреченья

Два раза вамъ: мнѣ дважды было въ немъ

Отказано, и мнѣ не только было

Отказано, я принужденъ былъ дать

Присягу вамъ, что никогда не буду

Возобновлять впередъ подобной просьбы;

Я поклялся, что я умру на службѣ,

Которую я призванъ отправлять здѣсь

Страной моей; а потому — согласно

И съ честію и съ совѣстью моей —

Я не могу переломить присяги

Мной сдѣланной.

Презид. Десяти.

Вы доведете насъ

До новыхъ настояній.

Дожъ.

Провидѣнье

Длитъ дни мои, чтобъ испытать меня

И наказать: но вы меня не въ правѣ

Такъ укорять за долготу моихъ

Печальныхъ дней: въ нихъ каждый часъ отчизнѣ

Былъ посвященъ. — Я положить готовъ

Жизнь за нее, какъ положилъ предметы

Дороже самой жизни; но моимъ

Избраніемъ я былъ обязанъ цѣлой

Республикѣ. Когда она опять

Всеобщее желаніе изъявитъ —

Вы отъ меня получите отвѣтъ.

Презид. Десяти.

Такой отвѣтъ насъ очень огорчаетъ,

Но это не послужитъ ни къ чему.

Дожъ.

Я знаю все, что можетъ быть со мною.

Но я не измѣню себѣ ни въ чемъ.

Теперь опредѣляйте — что хотите.

Презид. Десяти.

Такъ мы должны уйти отсель лишь съ этимъ?

Дожъ.

Вы слышали меня.

Презид. Десяти.

Мы оставляемъ

Васъ съ полнымъ уваженьемъ.

(Депутація уходить). Входить служитель.

Служитель.

Государь,

Свѣтлѣйшая синьора, ваша дочь,

У насъ свиданья проситъ.

Дожъ.

У меня

Нѣтъ для нея отказа.

Входить Марина.

Марина.

Государь,

Могу-ль войти? вы, можетъ быть, хотите

Побыть одинъ.

Дожъ.

Одинъ! одинъ, — вращайся

Хоть цѣлый міръ вокругъ меня, одинъ —

Я навсегда одинъ теперь. — Но мы

Перенесемъ и это.

Марина.

Ради тѣхъ,

Которые должны переносить —

О, мой супругъ!

Дожъ.

Не поминай о немъ;

Я не могу тебя утѣшить.

Марина.

Онъ,

Столь преданный привычкамъ тихой жизни,

Столь любящій и столь любимый, могъ

Жить долго-бы — будь у него другое

Отечество; р кто такъ глубоко

Могъ чувствовать или внушать блаженству,

Какъ ной несчастный Фоскари? Чтобъ быть

Счастливыми, мы все имѣли! — кромѣ

Того, чтобъ онъ венеціанцемъ не былъ.

Дожъ.

И сыномъ государя.

Марина.

Все на свѣтѣ,

Чѣмъ только честолюбіе живетъ,

Что счастіемъ обманчивымъ прельщаетъ

Другихъ людей, все для него въ погибели

Обращено судьбой какой-то было.

Страна, народъ, который онъ любилъ,

И государь, котораго онъ сыномъ

Старѣйшимъ былъ —

Дожъ.

Который перестанетъ

Быть государемъ скоро.

Марина.

Какъ?

Дожъ.

Меня

Хотятъ лишить кольца и діадемы.

Такъ долго мной носимыхъ.

Марина.

О, тираны!

Въ подобный часъ!

Дожъ.

Удобнѣйшаго срока

Нельзя желать; назадъ тому лишь часъ

Я-бъ этимъ огорченъ былъ.

Марина.

А теперь

Ты равнодушенъ къ этому? О, мщенье!

Но тотъ, кто могъ служить тебѣ щитомъ,

Когдабъ онъ самъ нашолъ въ тебѣ защиту,

Не въ силахъ защитить теперь отца.

Дожъ.

И никогдабъ не смѣлъ дерзнуть на ого

Противъ своей отчизны, хоть-бы онъ

Былъ тысячами жизней одаренъ,

На мѣсто той —

Марина.

Которой онъ лишонъ

Подъ пыткою. Быть можетъ это высшій

Патріотизмъ. — Я женщина; мой мужъ,

Мои младенцы были для меня

Моей отчизной. Я его любила —

Какъ я его любила! — онъ прошолъ

Въ моихъ глазахъ такія ордаліи,

Что отъ нихъ

Могли бы отступить: его не стало;

А я вотъ, я, которая отдать

Кровь за него готова бы, — лишь плакать

Могу о немъ! — Будь только въ силахъ я

Воздать имъ по заслугамъ! Погодите;

Я сыновей имѣю; будетъ срокъ —

Они мущины будутъ.

Дожъ.

Ты отъ грусти

Готова помѣшаться.

Марина.

Я ее

Надѣялась перенести въ то время,

Когда онъ представлялся мнѣ — такимъ

Измученнымъ, такимъ унылымъ, — да,

Я думала, что мнѣ на трупъ его

Смотрѣть гораздо легче, чѣмъ на вѣчный

Его острогъ: и вотъ за эту мысль

Я такъ теперь наказана — за чѣмъ

Не я въ его могилу лягу!

Дожъ.

Я

Взглянулъ бы на него.

Марина.

Иди за мной.

Дожъ.

Онъ положонъ —

Марина.

На нашемъ брачномъ ложѣ,

На мѣсто катафалки.

Дожъ.

Онъ и въ саванъ

Уже одѣтъ?

Марина.

Пойдемъ, старикъ, пойдемъ.

(Дожъ и Марина уходятъ). Входятъ Барбариго и Лоредано.

Барбариго.

Гдѣ дожъ?

Служитель.

Сейчасъ былъ здѣсь, и только вышелъ

Съ свѣтлѣйшею вдовицею отсель.

Барбариго.

Куда?

Служитель.

Въ покой, гдѣ почиваетъ тѣло.

Барбариго.

Оставимъ ихъ.

Лоредано.

Мы этого не можемъ;

Намъ сказано, — и очень ясно, — ждать

Джіунты здѣсь, — и раздѣлить потомъ

Посольство съ ней: она за ними слѣдомъ

Должна придти.

Барбариго.

Ужель она захочетъ

Настаивать, чтобъ дожъ ей далъ отвѣтъ?

Лоредано.

Онъ самъ хотѣлъ, чтобъ все такъ быстро шло.

Онъ отвѣчалъ въ два слова, мы не смѣемъ

Остаться передъ нимъ въ долгу; къ нему

Относятся съ почтеньемъ; передъ нимъ

Почти благоговѣютъ, — такъ чего-жь

Желать онъ можетъ больше?

Барбариго.

Умереть

Въ своей почетной мантіи; онъ въ ней

Не долго бы ходить сталъ; — я всѣ мѣры

Употребилъ, хотя и безъ успѣха,

Чтобъ ваше предложенье устранить.

За чѣмъ еще попалъ я въ депутаты?

Я не желалъ.

Лоредано.

Но это было нужно.

Здѣсь долженъ быть свидѣтель изъ людей

Противныхъ съ нами мнѣній, — а не то

Злымъ языкамъ представился бы случай

Разсказывать, что будто большинство

Кого нибудь боялось.

Барбариго.

И меня,

Я думаю, унизить нужно было

За мой протестъ? Ты месть свою ведешь

Причудливо, какъ геній, Лоредано,

И какъ поэтъ, какъ истинный Овидій

Въ наукѣ ненавидѣть: * вѣдь и я

(Конечно я предметъ второстепенный

Но ненависть предвидитъ все) — и я,

Тебѣ же все обязана, что вотъ жду здѣсь

Твоей Джіунты.

Овидій написалъ поэму: "Ars amandi, " Наука — любви.

Лоредано.

Какъ! моей Джіунты!

Барбариго.

Твоей, синьоръ. Она твой ловитъ взглядъ,

Слѣдитъ твой каждый жестъ, она твой планъ

Приводитъ въ исполненье, такъ еще

Она бы не твоя!

Лоредано.

Вы говорите

Не слишкомъ осторожно, и для васъ

Полезнѣе, чтобъ этого другіе

Не слышали.

Барбариго.

Ахъ, это имъ услышать

Когда нибудь придется изъ другихъ.

Изъ болѣе громовыхъ устъ: они

Предѣлъ переступили даже ихъ

Ни съ чѣмъ несообразныхъ правъ; а это

Къ добру не приведетъ.

Лоредано.

Ты говоришь

Безсмыслицу.

Барбариго.

Ну, — это подъ сомнѣньеньемъ,

Вотъ и Джіунта.

Входить Депутація.

Презид. Десяти.

Дожъ, конечно, знаетъ

О нашемъ посѣщеньи?

Служитель.

Я ему

Объ этомъ доложу.

Барбариго.

Онъ въ этотъ мигъ

Находится у сына.

Презид. Десяти.

Если такъ,

То мы это не потревожимъ; пусть

Онъ кончитъ погребенье. — Удалимтесь.

Намъ, времени довольно будетъ завтра.

Лоредано. (Тихъ къ Барбариго.)

Огонь бы вамъ геенскій на языкъ

За эту болтовню пустую! Я

Ручаюсь вамъ, что это краснорѣчье

Вамъ не пройдетъ.

(Громко).

Синьоры, вы не будьте

Однако такъ поспѣшны.

Барбариго.

Будьте — люди.

Лоредано.

Но вотъ и дожъ!

Входитъ Дожъ.

Дожъ.

Синьоры, вы желали

Со мною говорить.

Презид. Десяти.

Мы повторить

Пришли къ вамъ нашу просьбу.

Дожъ.

Я пришолъ

Вамъ отвѣчать.

Презид. Десяти.

Отвѣтъ вашъ?

Дожъ.

Мой отвѣтъ —

Единственный! Вы слышали его.

Презид. Десяти.

Такъ я вамъ объявляю нашъ послѣдній,

Рѣшительный, конечный —

Дожъ.

Къ дѣлу! къ дѣлу!

Всѣ нѣжности судейскихъ этихъ формъ,

Всѣ сладости вступленій къ строгимъ актамъ

Я самъ отлично знаю. Продолжайте.

Презид. Десяти.

Вы болѣе не дожъ; васъ разрѣшаютъ

Отъ царственной присяги вашей; вы

Обязаны снять облаченье дожа;

Но, снисходя ко всѣмъ заслугамъ вашимъ,

Республика, какъ мы объ этомъ вамъ,

При первомъ посѣщеньи объявили,

Окладъ вамъ назначаетъ. Вы въ три дня

Обязаны отселѣ удалиться —

Подъ страхомъ конфискаціи всего,

Чѣмъ только вы, какъ частная особа.

Владѣете.

Дожъ.

Насчетъ послѣдней мѣры

Я съ гордостью скажу вамъ, что она

Едва ль собой обогатитъ казну.

Презид. Десяти.

Дожъ! — вашъ отвѣтъ?

Лоредано.

Вашъ отвѣтъ?

Дожъ.

Когда-бъ я могъ предвидѣть, что мое

Отечество вмѣнитъ мнѣ въ преступленье

Преклонность лѣтъ моихъ, то, какъ глава

Республики, никакъ бы не явился

Такимъ неблагодарнымъ, чтобъ свое

Почетное значенье ставить выше

Своей страны; во такъ какъ эта жизнь

Такъ много лѣтъ была не безполезна

Странѣ моей, то я хотѣлъ бы ей

Отдать мои послѣднія минуты. —

Но вами данъ декретъ — я повинуюсь.

Презид. Десяти.

Когда трехъ дней означенныхъ вамъ мало,

То мы, изъ уваженья къ вамъ, охотно

Готовы ихъ продолжить до восьми.

Дожъ.

Ни до восьми часовъ, синьоръ; ни даже

Восьми минутъ.

(Снимаетъ дожескую шапку и кольцо.)

Вотъ діадема дожа,

А вотъ его кольцо. Теперь свободна

Вѣнчаться Адріатика съ другимъ.

Презид. Десяти.

Но вы не выходите такъ поспѣшно.

Дожъ.

Я старъ, синьоръ; съ моей походкой трудно

Поспѣшнымъ быть, — такъ я ужь не могу

Не поспѣшать! Мнѣ кажется межь вами

Я вижу незнакомое лицо. —

Сенаторъ, ваше имя? по одеждѣ

Вы смотрите главою Сорока.

Меммо.

Синьоръ, я Марко Меммо.

Дожъ.

Ахъ! вы сынъ

Отца, что былъ мнѣ другомъ. Но отцы

И сыновья! Гей! — слуги!

Служитель.

Государь!

Дожъ.

Нѣтъ государя.

(Указывая на депутатовъ.)

Вотъ кто государи

Надъ этимъ государемъ. Мы должны

Сейчасъ отселѣ выйти; приготовьтесь.

Презид. Десяти.

За-чѣмъ же такъ поспѣшно? это можетъ

Произвести тревогу?

Дожъ. (Къ депутатамъ)

Ваше дѣло —

Вашъ и отвѣтъ.

(Къ служителямъ.)

Друзья, поторопитесь;

Здѣсь ноша есть одна: я васъ прошу

Нести ее съ особою заботой,

Хоть вредъ, при томъ, теперь ей недоступенъ;

Я, впрочемъ, самъ за этимъ наблюду.

Барбариго.

Онъ говоритъ о переносѣ тѣла.

Дожъ.

И позовите дочь мою, Марину.

(Входитъ Марина.)

Дожъ.

Дитя, приготовляйся. Плакать намъ

Въ другомъ придется мѣстѣ.

Марина.

Всюду.

Дожъ.

Правда;

Но только на свободѣ; не при этихъ

Завистливыхъ къ величію шпіонахъ.

Вы можете, синьоры, отправляться;

Чего еще вамъ нужно? мы идемъ.

Боитесь вы, что эти мы палаты

Возьмемъ съ собой? Да, древнія ихъ стѣны,

Что въ десять разъ древнѣе, чѣмъ какимъ

Считаюсь я, хотя я очень старъ,

Служили вамъ, какъ я служилъ; и я —

Какъ и они — могли бы разсказать

Исторію; но я не заклинаю

Ихъ клятвою — обрушиться на васъ;

Не то-бъ онѣ обрушились такъ точно,

Какъ нѣкогда Дагоновъ тяжкій храмъ,

Поверженный израильскимъ героемъ

На филистимскихъ недруговъ его.

Я думаю, такая сила можетъ

Найтись въ такомъ проклятьи, какъ мое,

Противъ такихъ людей, какъ вы. Но я

Не проклинаю васъ. Прощайте!

Пусть новый дожъ, синьоры, будетъ лучше,

Чѣмъ настоящій.

Лоредано.

Настоящій дожъ

Паскаль Малиніеро.

Дожъ.

Нѣтъ, онъ будетъ,

Когда лишь я черезъ порогъ той двери

Перешагну.

Лоредано.

Но въ честь его избранья

Сейчасъ въ большой ударятъ колоколъ

Святого Марка.

Презид. Десяти.

Да.

Дожъ.

Земля и небо!

Вы повторить хотите этотъ звонъ —

И я его услышу! первый дожъ,

Когда нибудь подобный звонъ слыхавшій,

Въ честь своего преемника. Преступный,

Суровый мой предшественникъ Фальеро *,

Счастливѣе меня былъ: онъ отъ этой

Обиды былъ избавленъ.

Слишкомъ извѣстный Марино Фальеро, казненный въ 1355 году.

Лоредано.

Вы жалѣть

Рѣшаетесь измѣнника?

Дожъ.

Нѣтъ, я

Завидую лишь мертвецу.

Презид. десяти.

Синьоръ,

Какъ скоро вы хотите въ самомъ дѣлѣ

Внезапно такъ оставить вашъ дворецъ,

То выдьте изъ него, по крайней мѣрѣ,

По лѣстницѣ, которая выходитъ

На мостовую вдоль кабала.

Дожъ.

Нѣтъ;

Я тѣми же приступками сойду,

Которыми всходилъ на государство,

Приступками «Гиганта» *, на верху

Котораго-я облеченъ былъ въ дожи.

Я на его ступени призванъ былъ

Заслугами; я съ нихъ схожу по злобѣ

Моихъ враговъ. Съ тѣхъ поръ ужь тридцать пять

Минуло лѣтъ, какъ въ этихъ я палатахъ

Былъ водворенъ; я никогда не думалъ

Чтобы меня могли изъ нихъ прогнать

Сограждане; я думалъ ихъ покинуть

Лишь мертвецомъ, быть можетъ, мертвецомъ

Сражавшимся за нихъ у ихъ дверей.

Но я иду; мы оба съ сыномъ, вмѣстѣ, —

Идемъ отсюда: онъ — въ свою могилу,

Я — о своей молиться.

Названіе лѣстницы; въ русской печати она встрѣчается подъ названіемъ «Лѣстницы великановъ».

Презид. Десяти.

Такъ публично?

Дожъ.

Я былъ публично избранъ и хочу

Быть низложонъ такъ точно. Дочь моя!

Тебѣ угодно?

Марина. (Предлагая ему руку).

Вотъ моя рука.

Дожъ.

И вотъ мой посохъ; вотъ съ какой опорой

Я выхожу.

Презид. Десяти.

Нѣтъ, этого нельзя:

Народъ на это обратитъ вниманье.

Дожъ.

Народъ! Здѣсь нѣтъ народа, это очень

Извѣстно вамъ; иначе никогда

Ни съ нимъ бы, ни со мной такъ обходиться

Не смѣли вы; здѣсь есть простонародье.

Которое способно пристыдить

Васъ взглядами; но ни роптать на васъ,

Ни проклинать не смѣетъ васъ, какъ развѣ

Проклятіемъ сердецъ своихъ и глазъ.

Презід. Десяти.

Въ васъ говорятъ такъ страсти —

Дожъ.

Это правда,

Я черезъ чуръ ужь много говорилъ,

Противъ моихъ привычекъ: эта слабость

Всегда была чужда мнѣ, тѣмъ скорѣй

Она для васъ составитъ извиненье,

Какъ знакъ того, что я впадаю вновь

Въ ребячество, которымъ свой поступокъ

Вы можете оправдывать, хотя

Законъ противъ него! Прощайте!

Презид. Десяти.

Вы

Должны идти со свитой, какъ того

Минувшій вашъ и даже настоящій

Санъ требуетъ. Мы, съ должнымъ уваженьемъ,

Намѣрены въ вашъ собственный дворецъ

Васъ проводить, какъ дожа. Вы согласны,

Синьоры, говорите?

Разные голоса.

Да! да, да!

Дожъ.

Вы не сойдете съ мѣста, вслѣдъ за мною,

По крайней мѣрѣ. Я сюда вошолъ,

Какъ государь, я выхожу отсюда,

Какъ гражданинъ; хоть черезъ тѣ же крыльца,

Но все таки какъ гражданинъ. Всѣ эти

Пустыя церемоніи не больше,

Какъ низкія обиды, что больнѣй

Грудь растравляютъ только; это яды,

Которые имѣютъ видъ одинъ

Противоядій, Пышность создана

Для государей; я — не государь.

Нѣтъ, ложь, я государь, но лишь до этихъ

Дверей, не дальше… Ахъ!

(Раздается большой колоколъ св. Марка).

Лоредано.

Чу!

Барбариго.

Колоколъ!

Презид. Десяти.

Святого Марка; это въ честь избранья

Малипіеро раздается онъ.

Дожъ.

О, этотъ звонъ я узнаю! Я слышалъ

Его одинъ лишь разъ, одинъ лишь разъ,

И этому теперь ужь тридцать пять

Минуло лѣтъ; я и въ то время не былъ

Ужь молодымъ.

Барбариго.

Присядьте, государь;

Вы всѣ дрожите.

Дожъ.

Это похоронный

Звонъ о моемъ несчастномъ сынѣ. Горько!

Какъ горько мнѣ!

Барбариго.

Прошу васъ, сядьте.

Дожъ.

Нѣтъ;

Здѣсь былъ моимъ сидѣньемъ тронъ. Марина!

Идемъ.

Марина.

Идемъ!

Дожъ. (Дѣлаетъ нѣсколько шаговъ и останавливается).

Я ощущаю жажду —

Не можетъ ли быть кто нибудь любезенъ —

Воды подать мнѣ?

Барбариго.

Я.

Марина.

И я.

Лоредано.

И я.

(Подаютъ ему три кубка. Дожъ беретъ у Лоредано).

Дожъ.

Беру изъ вашихъ рукъ, синьоръ, изъ рукъ,

Которыя особенно подходятъ

Подъ этотъ случай.

Лоредано.

Какъ такъ?

Дожъ.

Говорятъ,

Что въ нашемъ хрусталѣ венеціанскомъ

Такая есть чувствительность — къ отравамъ,

Что онъ мгновенно колется, какъ только

Къ нему что ядовитое коснется:

Вы этотъ кубокъ предложили мнѣ,

А онъ не раскололся.

Лоредано.

Ну, синьоръ?

Дожъ.

Такъ это ложь, иль вы не ядовиты.

Что до меня, изъ этихъ двухъ вещей

Я ни одной не вѣрю, это просто

Пустой народный говоръ.

Марина.

Твой языкъ

И разговоръ такъ странны; успокойся,

И подождемъ идти отсюда, — ахъ!

Ты блѣденъ, какъ мертвецъ.

Барбариго.

Онъ упадетъ!

Скорѣе кресло — нужно поддержать! —

Онъ падаетъ!

Дожъ.

Тотъ колоколъ звонитъ —

Звонитъ!… пойдемъ. Мой мозгъ горитъ огнемъ.

Барбариго.

Я умоляю васъ, позвольте намъ

Попридержать васъ.

Дожъ.

Нѣтъ! властитель стоя

Обязанъ умереть. Мой бѣдный сынъ!

Прочь ваши руки!… этотъ колоколъ!

(Дожъ падаете и умираетъ).

Марина.

Мой Богъ! Мой Богъ!

Барбариго. (Къ Лоредано),

Смотрите, ваше дѣло

Совершено.

Презид. Десяти*

Ужель тутъ никакой

Нѣтъ помощи? пусть позовутъ —

Служитель.

Напрасно;

Все кончено*

Презид. Десяти.

Когда уже иначе

Не можетъ быть, по крайней мѣрѣ, прахъ

Его мы похоронимъ, какъ прилично

И имени, и націи его,

И званію, и рвенію о пользахъ

Республики, пока его лѣта

Заботиться о нихъ лишь позволяли

Ему съ такою славой. Такъ иль нѣтъ?

Собратія, рѣшайте.

Барбариго.

Такъ какъ онъ

Не дожилъ до несчастья умереть

Въ подданствѣ тамъ, гдѣ царствовалъ, то пусть

Онъ будетъ погребенъ какъ государь*

Презид. Десяти.

Такъ мы согласны?

Всѣ (кромѣ Лоредано).

Да.

Презид. Десяти.

Да будетъ вѣчный

Покой надъ нимъ.

Марина.

Синьоры, извините:

Я вижу тутъ насмѣшку. Будетъ вамъ

Надъ этимъ бѣднымъ прахомъ издѣваться.

Покуда въ немъ душа была (душа,

Которая раздвинула придѣлы

Республики и сдѣлала ея

Могущество столь гордымъ, какъ онъ самъ

Великимъ былъ), вы изъ его дворца

Его съ такимъ упорствомъ выгоняли;

Вы за полы немилосердно такъ

Его тащили съ трона: это было

Лишь за одну минуту; а теперь, —

Когда онъ этихъ почестей не можетъ

Почувствовать, и еслибъ могъ, то ихъ

Не принялъ бы, — вы неумѣстнымъ блескомъ

Хотите окружить его, парадъ

Устроить изъ того, что вы ногами,

Синьоры, попирали. Этотъ блескъ

Монаршихъ похоронъ скорѣй укоромъ

Послужитъ вамъ, чѣмъ почестью ему.

Презид. Десяти.

Синьора, мы не такъ легко отъ нашихъ

Рѣшеній отступаемся.

Марина.

Я знаю,

Когда идетъ о томъ, чтобъ истязать

Живыхъ людей; но мертвыхъ я считала

Свободными…

Отдайте мнѣ его:

Продлись въ немъ жизнь, которую съ такой

Вы добротой пресѣкли — вы за этимъ

Стоять бы, вѣдь, не стали: это мой

Послѣдній долгъ, и я могу найти —

Хоть грустную — въ немъ для себя отраду.

Печаль такъ суевѣрна, что съ любовью

Глядитъ на мертвецовъ и ихъ гроба.

Презид. Десяти.

Вы все-таки хотите съ нами спорить

О правѣ погребенья?

Марина.

Да, синьоръ.

Хотя свое имущество сполна

Онъ издержалъ на службѣ государству,

Я на мое приданое могу

Зарыть его останки и останки —

(Останавливается отъ волненья).

Презид. Десяти.

Приданое свое поберегите

Вы лучше вашимъ дѣтямъ.

Марина.

Да, они

Вѣдь сироты — благодарю васъ.

Презид. Десяти.

Мы

Не можемъ согласиться съ вашей просьбой;

Его останки будутъ почтены

Обыкновеннымъ блескомъ; новый дожъ

Ихъ будетъ провожать до ихъ могилы,

И не какъ дожъ, а просто какъ сенаторъ.

Марина.

Я слышала, что есть смертоубійцы,

Которые хоронятъ жертвъ своихъ;

Но чтобъ они такимъ притворнымъ блескомъ

Убитыхъ окружали — никогда

Не слышала. Я слышала о горькихъ

Слезахъ вдовицъ — увы! я проливаю

Ихъ и сама! благодаря все вамъ.

Я слышала о траурныхъ одеждахъ

Наслѣдниковъ… покойникъ всѣхъ своихъ

Лишонъ, по вашей милости, такъ вы

Ихъ роль сыграть хотите. Чтожь, синьоры,

Да будетъ ваша воля свершена,

Какъ нѣкогда, надѣюсь, совершится

И Божья воля!

Презид. Десяти.

Знаете ль, синьора,

Кому вы говорите, и весь рискъ

Подобной рѣчи?

Марина.

Первое я знаю

Короче васъ; послѣднее какъ вы,

И ни предъ тѣмъ, ни предъ другимъ не трушу.

Желаете вы новыхъ похоронъ?

Барбариго.

Не взвѣшивайте строго этихъ словъ;

Ея печаль ей служитъ извиненьемъ.

Презид. Десяти.

Такъ мы ихъ позабудемъ.

Барбариго. (Къ Лоредано, который пишетъ на своихъ таблицахъ).

Что такое

Ты на своихъ таблицахъ пишешь тутъ

Съ толь озабоченнымъ челомъ?

Лоредано. (Указывая на тѣло дожа).

Что онъ

Мнѣ заплатилъ!

Презид. Десяти.

Какой же вы за нимъ

Имѣли долгъ?

Лоредано.

Старинный и безспорный;

Настолько жь долгъ природы, какъ и мой.

(Занавѣсъ падаетъ).

Е. Заринъ.

"Библіотека Для Чтенія", № 11, 1861

Двое Фоскари (Байрон; Зарин)/ДО

ДВОЕ ФОСКАРИ, ТРАГЕДІЯ БАЙРОНА.

АКТЪ ПЕРВЫЙ.

АКТЪ ВТОРОЙ.

АКТЪ ТРЕТІЙ.

АКТЪ ЧЕТВЕРТЫЙ.

АКТЪ ПЯТЫЙ.

ДВОЕ ФОСКАРИ,
ТРАГЕДІЯ БАЙРОНА.