Двѣ эпохи конгрессовъ
правитьМногократныя въ минувшее царствованіе свиданія трехъ императоровъ и ихъ министровъ не на русской, а на германской или австрійской почвѣ не могли быть, конечно, по сердцу русскому человѣку. Несмотря на обычную при такихъ свиданіяхъ дипломатическую таинственность, чуялось что-то недоброе, замѣчалось какое-то ухаживаніе съ двухъ сторонъ за Россіею, и, въ то же время, не въ Россію шли друзья-сосѣди за желанными уступками, а Россія несла имъ сама эти уступки. Положеніе, принятое Россіею въ это время при кн. Горчаковѣ, представляло, мало отраднаго. Послѣдствія оправдали это. Переговоры, ведшіеся между тремя имперіями послѣ франко-прусской войны, и договоры, заключенные тогда на иноземной почвѣ, обнаружились въ совершившихся вскорѣ затѣмъ событіяхъ. Возстаніе въ Герцеговинѣ и Босніи было началомъ, а берлинскій конгрессъ былъ концомъ этой дипломатической игры, которую тотчасъ послѣ провозглашенія Германской имперіи кн. Бисмаркъ затѣялъ въ исключительныхъ выгодахъ новой имперіи и въ которую вовлекъ и Россію. Въ этой игрѣ два товарища, Германія и Австро-Венгрія, били навѣрняка по предварительному взаимному сговору, Россія же исполняла служебное назначеніе и должна была принять на себя одна всю тягость и весь рискъ войны съ Турціею для того, чтобы свой же вѣковой и унаслѣдованный отъ прошлыхъ царствованій кругъ вліянія на Балканскомъ полуостровѣ ограничить и открыть широкій входъ австрійскому вліянію и преобладанію въ этомъ заповѣдномъ полуостровѣ. Цѣлыя столѣтія судьба берегла этотъ непочатый уголъ Европы отъ иноземщины, какъ бы обрекая его, въ силу исторической подготовки, единовѣрія и племеннаго родства для Россіи, для ея политическаго и торговаго господства. Но властная воля людей, которая по природѣ человѣческой свободна въ своихъ наклонностяхъ и дѣйствіяхъ, часто не согласуется съ указаніями исторіи и требованіями правильнаго народно-государственнаго развитія. Есть сотни примѣровъ уклоненія свободной воли политическихъ дѣятелей отъ законнаго пути — и за этотъ грѣхъ исторія караетъ дѣятеля своимъ правдивымъ приговоромъ, а за нарушенный историческій законъ роковое возмездіе постигаетъ цѣлый народъ, цѣлое государство. Вмѣсто того, чтобы держаться охранительной политики въ балканскихъ областяхъ, предоставляя времени и зрѣющимъ туземнымъ народностямъ сдѣлать свое дѣло самостоятельно и независимо, Россія вдалась въ политику искусственныхъ переворотовъ, затѣянныхъ Германіею исключительно въ собственныхъ выгодахъ. Своими руками она отворила ворота въ Балканскій полуостровъ, и мгновенно нахлынули туда австрійскіе солдаты и нѣмецкіе колонисты, католическіе попы и монахи, эксплуататоры-евреи, разношерстное чиновничество, нѣмецкіе учителя, — совершилось нашествіе чуждой власти, истребляющей православіе, развращающей народные нравы, высасывающей народное богатство, насилующей свободную волю и умы народные, истребляющей народный языкъ, дѣйствую щей то соблазномъ совѣсти, то кознями и пускающей далѣе и далѣе въ глубь народнаго существа свои тлетворные отростки чрезъ тайныхъ агентовъ и іезуитскую пропаганду.
Время семидесятыхъ годовъ можно назвать временемъ конгрессовъ, хотя нѣсколько своеобразныхъ и не получившихъ оглашенія, но, тѣмъ не менѣе, имѣвшихъ характеръ установленнаго соглашенія между тремя императорскими дворами. Вѣроятно, кн. Горчаковъ не составилъ себѣ предварительно яснаго понятія о свойствѣ тѣхъ цѣлей, для которыхъ съѣзжались имперскіе министры, и не въ его средствахъ было устоять противъ ловушки, въ которую вовлекли его хитроумные кн. Бисмаркъ и гр. Андраши. Цѣль же этихъ конгрессовъ, въ концѣ-концовъ, была революціонная, потому что задумывалось совершеніе переворота въ европейскихъ владѣніяхъ султана и коренное измѣненіе порядка вещей на Балканскомъ полуостровѣ. Мы не можемъ не вѣрить въ этомъ случаѣ такимъ свѣдущимъ людямъ, какъ лордъ Дерби и герцогъ Аргайль, которые публично приписывали эту цѣль имперскимъ свиданіямъ. Самая поѣздка императора Франца-Іосифа, передъ герцеговинскимъ возстаніемъ, въ Далмацію ничѣмъ инымъ объяснена быть не можетъ, какъ первымъ шагомъ къ осуществленію предположеннаго переворота. Вы отъ кого не укрылось, что императоръ во время этой поѣздки держался болѣе боснійско-герцеговинской границы и расточалъ свое милостивое вниманіе подданнымъ султана, располагая ихъ къ будущей оккупаціи.
Послѣдствія этихъ конгрессовъ извѣстны. По берлинскому трактату Австрія захватила себѣ Боснію и Герцеговину, размежевалась и разсчиталась своими интересами съ Германіею и обѣ, вполнѣ довольныя своими пріобрѣтеніями, полученными чрезъ русско-турецкую войну, вошли между собою въ оборонительный и наступательный союзъ 1879 года.
Послѣ всего этого нельзя было не порадоваться тому, чти свиданіе двухъ сосѣднихъ императоровъ съ нынѣ царствующимъ русскимъ императоромъ состоялось не на чужбинѣ, а въ предѣлахъ Россійской имперіи — въ Скерневицахъ. Народное самолюбіе удовлетворено.
Правда, двукратная поѣздка г. Гирса заграницу и посѣщеніе имъ Бер я на и Вѣны даютъ поводъ предполагать, кто и на этотъ разъ не обошлись безъ подготовительныхъ переговоровъ на иностранной почвѣ; но это, быть можетъ, объясняется замѣчаніемъ одного изъ наблюдателей придворной жизни, что русскій дворъ предпочитаетъ вести переговоры не у себя дома съ иностранными представителями, а непосредственно чрезъ своихъ чрезвычайныхъ уполномоченныхъ съ самими иностранными дворами. Если это дѣйствительно такъ, что, впрочемъ, подтверждается нѣсколькими случаями передъ войною съ Турціею и берлинскимъ конгрессомъ, то великолѣпные пріемы, оказанные русскому министру иностранныхъ дѣлъ въ Берлнѣ и особенно въ Вѣнѣ, свидѣтельствуютъ, что г. Гирсъ пріѣзжалъ съ пріятными для обоихъ дворовъ предложеніями.
О скерневицкомъ свиданіи, несмотря на то, что оно тамъ сильно занимало общественное вниманіе какъ въ Россіи, такъ и за границею, нашъ Правительственный Вѣстникъ не промолвился ни словомъ. За то полуоффиціальныя Journal de St. Petesrbourg, Le Nord, Norddeutsche Zeitung, Premdenlatt и Pester Loyd, какъ бы по уговору, въ одинъ голосъ утверждаютъ, что переговоры въ Скерневицахъ привели къ взаимному установленію общихъ взглядовъ съ цѣлью сохраненія status quo и обезпеченія продолжительнаго мира для Европы. Ничего другаго, конечно, нельзя было и ожидать отъ газетъ, получающихъ внушенія откуда слѣдуетъ. естественно, что при представившемся благопріятномъ случаѣ и министръ Тисса въ рѣчи своей въ венгерской палатѣ депутатовъ и передъ бюджетными делегаціями истолковалъ скерневицкое свиданіе въ томъ же смыслѣ.
Напротивъ, нѣкоторыя англійскія газеты и во главѣ ихъ близко стоящая къ компетентнымъ лицамъ Path Mall Gazette утверждаегь, что въ Скерневмцахъ шла рѣчь также q возможныхъ случайностяхъ: такъ, если бы, говоритъ она, Австрія очутилась въ Салоникахъ и присоединила окончательно Боснію и Герцеговину, то Восточная Румелія соединилась бы съ Болгаріей, Россія пріобрѣла бы Дарданеллы, Франція — Триполи.
Другимъ предметомъ скерневицкихъ переговоровъ, по общему отзыву, было установленіе согласнаго и совокупнаго образа дѣйствій имперскихъ правительствъ противъ анархистовъ, расплодившихся почти во всѣхъ европейскихъ государствахъ.
Несомнѣнно, что скерневицкое свиданіе является крупнымъ современнымъ событіемъ, отъ котораго зависитъ направленіе европейскихъ дѣдъ, по крайней мѣрѣ, въ ближайшемъ будущемъ. Едва ли бы одно только сохраненіе существующаго положенія, т.*е. status quo, могло привлечь на скерневицкіе переговоры самолично императора австрійскаго, а кодьми паче императора германскаго. Тѣмъ менѣе заслуживали бы того анархисты. Не вѣрнѣе ли предполагать, что сосѣдніе императоры по обоюдному между собою договору прибыли въ Скерневицы съ какими-нибудь новыми важными предложеніями въ смыслѣ дальнѣйшаго развитія своей восточной политики въ тонъ наступательномъ направленіи, какое дано было ей въ протоколахъ берлинскаго конгресса. Слѣдовательно, имъ вновь оказалось безусловно необходимымъ содѣйствіе Россіи, а это содѣйствіе есть ничто иное, какъ рядъ новыхъ уступокъ со стороны Россіи. Въ такомъ случаѣ приведенное выше извѣстіе, сообщенное въ Pall-Mall Gazette и подтверждаемое отчасти изъ другихъ источниковъ, получаетъ нѣкоторую степень правдоподобія. Представляется наиболѣе вѣроятнымъ, что въ Скерневицахъ было постановлено: окончательно присоединить Боснію и Герцеговину къ Австріи, Сербію и Черногорію предоставить вліянію Австрія, Болгарію соединить съ Румеліею, настоять у Порты на безотложномъ соединеніи турецкихъ желѣзныхъ дорогъ съ болгарскими и Сербскими по плану, выработанному «конференціею четырехъ» (conférence à quatre). Если это такъ, то за этимъ стоило пріѣхать въ Россію. Сверхъ того, египетскія дѣла, тонкинское столкновеніе Франціи съ Китаемъ, нейтрализація средне-африканскихъ рѣкъ Конго и Нигера, требующая европейской конференціи, увеличивали матеріалъ для взаимныхъ совѣщаній. А тутъ же кстати и установленіе совокупныхъ дѣйствій противъ анархистовъ. По словамъ Schlesische Zаüuhg, ссылающейся на свѣдѣнія, полученныя итальянскимъ министерствомъ иностранныхъ дѣлъ отъ берлинскаго кабинета, эти дѣйствія будутъ состоять въ совмѣстномъ со стороны Россіи, Австріи и Германіи наблюденіи за преступными обществами, причемъ суды во всѣхъ трехъ имперіяхъ будутъ самостоятельно разслѣдовать и рѣшать дѣла о виновныхъ. Нѣтъ поэтому причины не признавать за скерневицкимъ свиданіемъ значенія конгресса, хотя и состоявшагося при закрытыхъ дверяхъ и безъ письменныхъ протоколовъ. Для несогласныхъ съ этимъ опредѣленіемъ сдѣлаю уступку: назову императорскія свиданія малыми конгрессами.
Итакъ, въ текущемъ столѣтіи мы уже вторично встрѣчаемъ эпоху конгрессовъ. Первая эпоха имѣла мѣсто послѣ низверженія Наполеона I, вторая эпоха началась послѣ низверженія Наполеона III. Въ первую эпоху главное вниманіе конгрессовъ было устремлено на западную Европу, во вторую эпоху оно направлено на восточную Европу. Въ первую эпоху, несмотря на видимое первенство Россіи, главною дѣйствующею силою являлся кн. Меттернихъ, окончательно овладѣвшій русскою политикою на послѣднемъ, веронскомъ конгрессѣ, во вторую эпоху открыто и безусловно преобладающею силою является кн. Бисмаркъ. Будемъ надѣяться, что придетъ же когда нибудь и третья эпоха конгрессовъ, чтобы и нашей улицѣ не остаться безъ праздника. Подождемъ, не народится ли и у насъ дипломатъ, который совмѣститъ въ себѣ и Меттерниха, и Бисмарка.
Такія крупныя событія, какъ политическія свиданія государей, представителей цѣлой половины наличныхъ силъ Европы, дѣлаютъ исторію; поэтому и значеніе ихъ должно быть освѣщено историческимъ свѣтомъ. Ихъ нельзя разсматривать только подъ впечатлѣніемъ одной настоящей минуты. Исторія должна указать ихъ связь съ предшествующимъ и выяснить, независимо отъ ожиданій и увлеченій настоящей минуты, ихъ неизбѣжныя послѣдствія въ будущемъ. Говорю неизбѣжныя потому, что никакая свобода человѣческой воли не въ состояніи отвратить силу человѣческаго развитія или — что то же — исполненіе историческаго закона.
Какое значеніе въ жизни европейскихъ народовъ имѣла первая эпоха конгрессовъ?
Отстраняя все прочее, что сюда не относится, я скажу, что опредѣленія конгрессовъ двадцатыхъ годовъ касались двухъ сторонъ народной жизни: народнаго самосознанія или чувства національности и политическихъ правъ.
Осенью 1814 г. завязался любопытный споръ между англійскимъ посланникомъ Касльри и русскимъ министромъ иностранныхъ дѣлъ Чарторижскимъ по поводу раздѣла Польши. Онъ любопытенъ тѣмъ, что тогда никому и въ голову не приходило принять во вниманіе, что между тремя разнородными правительствами дѣлится одно живое, цѣльное народное существо. Никому и дѣла не было до того, удобно ли это, возможно ли это въ смыслѣ человѣчности, прочно ли въ корнѣ своемъ? Высчитывали доли раздѣла по числу душъ и по количеству дохода. А что такое были эти души: имѣли ли онѣ свою единую природу, свой языкъ, свою единую цѣльную духовную жизнь — объ этомъ не было и рѣчи. Точно также окончился общій споръ четырехъ державъ о раздѣлѣ Саксоніи. Шла торговля между кабинетами о той или другой части, о томъ или другомъ городѣ одной народности, одного національно-государственнаго цѣлаго; предлагались сдѣлки: то брали такую часть въ такомъ-то размѣрѣ, то брали другую въ иномъ размѣрѣ, то одну замѣняли другою, пока окончательно не договаривались о дѣлежѣ. Какъ будто народъ былъ бездушнымъ веществомъ безъ мысли, памяти, чувствъ и страстей, которое можно было по произволу расчленять, дробить, предоставлять въ пользованіе тому или другому изъ европейскихъ владѣльцевъ. Польша была окончательно распредѣлена между Россіею, Австріей и Пруссіей; Саксонія была урѣзана и часть ея отошла къ Пруссіи. Точно также относились и къ другимъ народностямъ: славянской, итальянской. Далмація съ славянскимъ населеніемъ, Тироль съ итальянскимъ населеніемъ подчинились нѣмецкой Австріи. Ей же подчинили и Ломбардо-Венеціанскую область въ вознагражденіе за Бельгію. Отличавшаяся отъ Голландіи въ религіозномъ и національномъ отношеніи Бельгія слита съ Голландіею. Италія, населенная единымъ цѣльнымъ народомъ, раздроблена, попрежнему, на нѣсколько отдѣльныхъ государствъ, и, кромѣ савойской династіи, подчинена опять чуждымъ династіямъ — габсбурго-лотаригисной, т.-е. членамъ австрійскаго дома, и бурбонской. Даже у Швейцаріи нарушено было политическое единство и ея невшательскій кантонъ поставленъ подъ верховную власть Пруссіи. Очевидно, вопросъ о народности и о народномъ единствѣ еще былъ чуждъ европейской политикѣ того времени: дѣлили Европу по душамъ, по квадратнымъ милямъ, дѣлили по династіямъ, а на народную почву не обращали вниманія, не подозрѣвая, что она-то и составляетъ главную, одухотворяющую суть государства. Если созданіе или возстановленіе искусственныхъ государствъ было тогда возможно, потому что народное самосознаніе еще не возрасло до политической силы, то, все-таки, въ принципѣ, въ смыслѣ абсолютной правды это была ошибка. Законъ, человѣческаго развитія взялъ свое. Послѣдующіе перевороты доказали, что это дѣйствительно была ошибка, которую непреложный историческій законъ завершилъ исправленіемъ.
Отрицаніе права народности, — вотъ ближайшее опредѣленіе этой стороны дѣйствій вѣнскаго конгресса 1814 г.
Другая, сюда относящаяся сторона конгрессовъ первой эпохи, касается, политическихъ правъ народонаселенія западно-европейскихъ государствъ.
Германія, сильно развитая въ умственномъ отношеніи наукой и поэзіей, возбужденная только что окончившеюся великою борьбою, сплотившая для. этой борьбы воедино духовныя и матеріальныя силы нѣмецкаго народа, естественно, съ водвореніемъ мира, задалась мыслью о свободѣ, самостоятельности и значеніи общаго отечества. Еще ранѣе того, прусскій король, изъ Калита, призывалъ своихъ подданныхъ къ оружію, обѣщая возстановленіе «единой свободной имперіи въ коренномъ, исконномъ духѣ германскаго народа». Нѣмцы ждали, что вѣнскій конгрессъ объединитъ ихъ; мысль о національномъ единствѣ наполняла умы патріотовъ и въ особенности молодежи; вмѣстѣ съ тѣмъ, ожидали и обѣщанныхъ нѣмецкими государями въ трудную минуту политическихъ правъ. Но вѣнскій конгрессъ только на половину объединилъ нѣмецкій народъ, создавши германскій союзъ; внутри, этого союза оставались, попрежнему, независимыя государства, которыхъ, начиная съ двухъ имперій и заканчивая вольными городами, насчитывалось до 38. Дать политическія права своимъ подданнымъ предоставлено4 было каждому правительству порознь. За небольшими мелкими исключеніями, какъ то: Саксенъ-Веймара, Бадена, Нассау, Гессенъ-Дармштата, въ которыхъ введены были болѣе или менѣе правильныя конституціи, въ другихъ государствахъ, какъ и въ Австріи и Пруссіи, политическія права населенія были ограничены земскимъ совѣщательнымъ представительствомъ или земскими чинами, призываемыми къ участію въ совѣщаніяхъ безъ права рѣшающаго голоса. За наибольшее ограниченіе политическихъ правъ стоялъ Меттернихъ, вовлекая мало-по-малу въ свои взгляды другія нѣмецкія правительства и Россію. Пруссія не уступала Австріи въ реакціи. Въ § 13 акта объ учрежденіи германскаго союза обѣщано было введеніе конституціи съ земскими чинами. Меттернихъ далъ такое толкованіе этому параграфу: "Конституція съ земскими чинами противуполагается конституціи представительной. Первая болѣе сходна древнимъ обычаямъ германскимъ, болѣе національна, чѣмъ вторая, занесенная изъ-за границы, какъ плодъ революціи. Первая состоитъ въ правѣ членовъ существующихъ корпорацій участвовать въ законодательной дѣятельности правительства; вторая даетъ представительнымъ лицамъ прямое участіе въ законодательствѣ важнѣйшихъ правительственныхъ дѣлахъ, какъ представителямъ цѣлаго народа. Конституція съ земскими чинами, защищая всѣ права и вольности, оставляетъ неприкосновенными всѣ прерогативы государей; конституція представительная основана на «ножномъ началѣ народнаго полновластія; она постоянно стремится къ тому, чтобы призракъ мнимой народной свободы, т.-е. общественной води, поставить на мѣсто общественнаго порядка и подчиненности, химеру общаго равенства передъ закономъ на мѣсто различія правъ и сословій, установляемыхъ самимъ Богомъ». Не такъ, однако, думали нѣмецкіе патріоты-либералы. Они добивались конституціи представительной на манеръ англійской. Возникла между правительствами и народомъ глухая борьба. Впереди демократической партіи шли университеты съ ихъ «всеобщимъ союзомъ» и гимнастическими обществами. Ученые, писатели, чиновники, ремесленники, — все среднее сословіе было на сторонѣ этой партіи. Однако, правительственная власть, руководимая Меттернихомъ и поддерживаемая Россіею, вскорѣ заглушила эти конституціонныя стремленія народа. На съѣздѣ министровъ отъ разныхъ германскихъ правительствъ въ Карлсбадѣ, въ сентябрѣ 1819 г., по предложенію Меттерниха было постановлено: 1) ограничить полновластіе отдѣльныхъ державъ; 2) увеличить значеніе сейма; 3) ввести цензуру на пять лѣтъ; 4) установить надзоръ за университетами; 5) учредить въ г. Майнцѣ слѣдственную коммиссію для открытія демагогическихъ заговоровъ. Такъ какъ въ нѣкоторыхъ второстепенныхъ государствахъ введенныя конституціи были нѣсколько либеральны, то вѣнскимъ заключительнымъ актомъ 15 мая 1820 года признано было единственно правильнымъ толкованіе конституціи, предложенное Меттернихомъ, и установлено различіе между земскими сеймами и представительною системою для обузданія приверженцевъ послѣдней. Вся свободомыслящая часть нѣмецкаго народа, не желавшая ничего болѣе, какъ политическихъ правъ, названа была демагогическою и революціонною, за, крыты гимнастическія общества, запрещенъ всеобщій университетскій союзъ и даже члены тугенбунда признаны неблагонадежными въ политическомъ отношеніи. Такъ въ Германіи приглушено было въ силу взаимнаго единомыслія европейскихъ государей всякое стремленіе народа къ пріобрѣтенію политическихъ правъ. Россія, какъ участница вѣнскаго конгресса, служила для Меттерниха одною изъ главныхъ опоръ; петербургскій дворъ мало-по-малу подчинялся вліянію Меттерниха. Въ іюнѣ 1819 года русскіе уполномоченные при германскихъ дворахъ получили инструкцію слѣдующаго содержанія: «Если таковы результаты ученій, преподаваемыхъ въ германскихъ университетахъ, если осмѣливаются употреблять во зло религію, благодѣтельницу человѣчества; если такова, наконецъ, цѣль, указываемая свободѣ, то не настоитъ ли нужда задушить зло при его рожденіи? Не надлежитъ ли общими мѣрами утверрть господство принциповъ, которыхъ государи и народы не могутъ забывать безнаказанно? Во время своего пребыванія въ Веймарѣ императоръ обратилъ вниманіе великаго герцога на эти великія и спасительныя истины. Продолжайте эти внушенія, поддерживайте вашимъ кредитомъ мѣры, которыя Австрія предложитъ въ этомъ отношеніи, сообща съ другими нашими союзниками».
Во Франціи при слабомъ и болѣзненномъ Людовикѣ XVIII, посаженномъ на престолъ союзниками по низверженіи Наполеона, крайніе легитимисты, ультра-роялисты, поддержанные братомъ короля, графомъ Артуа, и палатою, — которая подъ вліяніемъ переворота въ пользу Бурбоновъ и узаконенія королевской власти, наполнилась крайними реакціонерами, — стремились къ возстановленію прежней Франціи, какою она была до революціи и попирали ногами данную королемъ хартію. Въ «завѣтной» палатѣ — chambre introuvable, какъ называлъ ее король, слышались голоса, нежелавшіе присягать конституціи. Жестокому преслѣдованію всюду и въ общественной жизни, и въ администраціи, и въ войскахъ подверглись тѣ, кто не принадлежалъ къ крайнимъ роялистамъ. Палата провозгласила: «конецъ милосердію». Начался бѣлый терроръ. Въ департаментахъ были учреждены превотальные (военные) суды. Кто не за реакцію, тотъ былъ якобинцемъ. Республиканцы, бонапартисты и вообще стоявшіе за права, обезпеченныя конституціею, были преслѣдуемы палатою, одолженною своимъ бытіемъ той же конституціи. Изувѣрство, вновь внесенное католическимъ духовенствомъ, въ связи съ иступленнымъ роялизмомъ, возбуждало до неистовства. Въ южной Франціи происходили кровавые ужасы въ обратномъ смыслѣ съ ужасами революціи. Фуше, только что оставившій постъ министра полиціи, писалъ къ лорду Касльрли:ь"не дай Богъ, чтобы слово «легитимистъ» стоило намъ такъ же дорого, какъ слово «равенство». Зло происходить почти всегда подъ священными предлогами". «Тронъ и алтарь!» — стало лозунгомъ роялистовъ, которые послѣ распущенія «завѣтной» палаты еще болѣе напали на существующую государственную власть, желая подчинять себѣ и министерство, и короля. Они добились того, что лучшій и искуснѣйшій министръ Деказъ, умѣвшій держаться спасительной середины въ это бурное время борьбы двухъ противуположныхъ направленій, былъ смѣщенъ, и, вслѣдъ затѣмъ, послѣдовали указы объ ограниченіи личной свободы чрезъ аресты по усмотрѣніи администрацію, объ ограниченіи свободы печати и выборнаго права. Наслѣдовавшій умершему 16 октября 1824 г. Людовику XVIII братъ его графъ Артуа подъ именемъ Карла X далъ окончательное торжество крайнимъ роялистамъ. Для возстановленія значенія трона, пошатнутаго революціей, Карлъ торжественно короновался и принялъ помазаніе на царство въ Реймсѣ; для возстановленія святости алтаря, онъ ввелъ во Францію тайно іезуитовъ, возвратилъ духовенству его прежнее вліятельное положеніе, отдалъ въ его руки воспитательную и учебную часть, возобновилъ учрежденіе женскихъ общинъ, провелъ законъ о вознагражденіи эмигрантовъ милліардомъ франковъ за отнятое у нихъ имущество, ввелъ разныя запретительныя мѣры. Королевскіе приближенные, а за ними и другіе, подъ руководствомъ іезуитовъ, вдались въ святошество и устроили «конгрегаціи» или общества благочестія для тайныхъ доносовъ и преслѣдованія вольномыслящихъ, подъ которыми тогда разумѣлись всѣ стоявшіе за конституціонныя права. На улицахъ показались вновь духовныя процессіи и толпы покаянниковъ. Франція была и есть страна моды. Теперь мода обратилась на богомолье. Съ водворенія на французскомъ престолѣ династіи Бурбоновъ внутреннее положеніе Франціи не переставало быть тревожнымъ вслѣдствіе того, что изъ одной крайности страна перешла въ другую крайность. Тѣмъ не менѣе, главнымъ итогомъ реакціи — подавленіемъ народной свободы, опредѣленной политическими правами, которыми французскій народъ дотолѣ уже пользовался, союзные монархи были довольны и потому на ахенскомъ конгрессѣ въ 1818 г. рѣшено было уменьшить стоявшее во Франціи союзное войско до 30 тысячъ; а затѣмъ оно было окончательно выведено изъ Франціи.
Въ Испаніи, когда плѣненный Наполеономъ король Фердинандъ VII, вернувшійся изъ Франціи на мѣсто короля Іосифа Бонапарта въ 1814 г., разогналъ кортесы и отмѣнилъ конституцію 1812 года, наступилъ старый порядокъ неограниченной власти. Духовенство и аристократія, выдѣлившія изъ себя придворную камарилью и съ ея помощію совсѣмъ опутавшіе короля, достигли возстановленія своихъ прежнихъ льготъ и свободы отъ податей, монастыри были возстановлены, іезуиты возвратились, опять явилась инквизиція съ ея пытками и казнями. Все, что носило отпечатокъ французскаго вліянія, все, что сочувствовало конституціи, подверглось страшному гоненію. Даже доблестные вожди народнаго ополченія, сражавшіеся противъ французовъ за свободу отечества, — и тѣ, коль скоро не подчинялись неограниченной королевской власти, были казнимы или спасались бѣгствамъ. Либералы или такъ называемые испанскіе франкмасоны были безпощадно преслѣдуемы и истребляемы за то, что стояли на сторонѣ конституціонной свободы. Вдругъ 1 января 1820 года въ войскѣ, со бранномъ въ Кадиксѣ для отправки въ возмутившіяся испанскія колоніи, подъ главнымъ предводительствомъ Одонеля. вспыхнулъ, бунтъ. Сначала Одонель открылъ въ войскахъ какой-то заговоръ, потомъ узнали, что онъ самъ сталъ во главѣ заговора. Его отставили; но мятежное войско, руководимое полковникомъ Рафаэлемъ Ріэго и Квирогою, провозгласило конституцію 1812 года съ возстановленіемъ кортесовъ. Кадикскій бунтъ отозвался въ Галиціи, Наваррѣ, Аррагоніи, Каталоніи. 7 марта король вынужденъ былъ присягнуть конституціи въ присутствіи созванныхъ кортесовъ. Три года длилась борьба конституціонистовъ съ королевскою властью. Кортесы впали въ другую крайность, преслѣдуя духовенство, продавая церковныя имущества, лишая привилегій аристократію, нанося удары стариннымъ народнымъ обычаямъ и набожнымъ обрядамъ На сторонѣ короля образовалось новое войско: «армія вѣры». Возбуждаемый духовенствомъ, народъ сталъ принимать сторону королевской власти. За короля образовалась партія «апостолическая». Въ виду этой смуты союзные государи, съѣхавшіеся на конгрессъ въ Веронѣ, въ октябрѣ 1822 года, получивши отъ кортесовъ отказъ на требованіе предоставить больше власти королю, пригласили короля французскаго Карла X усмирить Испанію оружіемъ. Подъ предводительствомъ герцога Ангулемскаго французскія войска, одолѣвши сопротивленіе отдѣльныхъ храбрыхъ вождей гверильи, взяли Мадридъ, а затѣмъ подъ стѣнами Кадикса заставили бѣжавшіе съ королемъ въ этотъ городъ кортесы объявить себя распущенными и предоставить вновь неограниченную власть королю. Тысячами бѣжали изъ Испаніи сторонники конституціи, многіе изъ вожаковъ и въ томъ числѣ Ріэго были казнены, другіе брошены въ тюрьмы. Таково было дѣйствіе полномочія, даннаго Франціи веронскимъ конгрессомъ.
Въ Италіи, шесть мѣсяцевъ спустя послѣ возмущенія испанскаго войска, въ Кадиксѣ, вспыхнулъ первый мятежъ въ королевствѣ Обѣихъ Сицилій. гдѣ возстановленный король бурбонской династіи Фердинандъ правилъ хотя и абсолютно, но, слѣдуя совѣтамъ императора -Александра, довольно кротко. 2 іюля 1820 офицеръ Морелли и священникъ Миникини, принадлежавшіе къ обществу карбонаровъ, вышли изъ города Полы съ отрядомъ кавалеріи и національной гвардіи и при возгласахъ: «Богъ, король и конституція» направились къ Неаполю. Королевское войско оказалось на ихъ сторонѣ. Области стали подыматься одна за другой. Ночью съ 5 на 6 іюля пять карбонаровъ проникли въ королевскій дворецъ и отъ имени войска и гражданъ потребовали отъ короля конституціи по образцу испанской 1812 года. Король согласился. Тревога поднялась въ Вѣнѣ. Меттернихъ спѣшилъ пригласить союзныхъ императоровъ на новый конгрессъ, а итальянскимъ владѣтелямъ писалъ, чтобы они не давали конституцій, потому что того не допустятъ союзные монархи, которые возстановятъ и въ Неаполѣ старый порядокъ управленія. Изъ Варшавы императоръ Александръ, въ письмѣ къ императору австрійскому Францу, напоминалъ, что еще по поводу испанской революціи онъ предлагалъ общее совѣщаніе о мѣрахъ для одержанія дальнѣйшихъ революціонныхъ риженій; а русскій посланникъ въ разговорахъ съ лордомъ Касльри" выразилъ мысль своего правительства, что итальянское дѣло есть дѣло общее, которое поэтому нужно рѣшить сообща, объявить Европѣ общую волю монарховъ и бороться со зломъ общими силами. 20 октября 1820 г. прибыли въ Опаву (Троппау) императоры Алек сандръ и Францъ; король прусскій прибылъ 5 ноября. 23 октября открылся конгрессъ подъ предсѣдательствомъ Меттерниха. Обнаружена была секретная статья договора, заключеннаго въ 1815 г. между королемъ Фердинандомъ и Австріею, въ которой сказано было, что король не допуститъ въ своемъ королевствѣ никакой перемѣны, которая была бы противна древнимъ монархическимъ учрежденіямъ и началамъ, принятымъ Австріею во внутреннемъ управленіи ея итальянскими областями. Какъ нежданная новинка, статья эта открыла собравшимся дипломатамъ, что Австрія, имѣвшая членовъ своей царствующей династіи на разныхъ итальянскихъ престолахъ, втянула въ свои сѣти и королевство Обѣихъ Сицилій съ династіей бурбонскою. Протоколъ 19 ноября вполнѣ опредѣлилъ тотъ основный взглядъ, которымъ руководились съѣхавшіеся монархи и ихъ министры. Въ немъ сказано: «Государства, входящія въ европейскій союзъ, подвергшись измѣненію своихъ правительственныхъ формъ посредствомъ мятежа, — измѣненію, которое будетъ грозить опасными послѣдствіями для другихъ государствъ. перестаютъ чрезъ это самое быть членами союза и остаются исключенными изъ него до тѣхъ поръ, пока ихъ внутреннее состояніе не представитъ ручательства за порядокъ и прочность. Союзныя государства не ограничиваются провозглашеніемъ этого исключенія, но обязываются другъ передъ другомъ не признавать перемѣнъ, совершонныхъ незаконнымъ путемъ. Когда государства, гдѣ совершились подобныя перемѣны, будутъ грозить сосѣднимъ странамъ явною опасностью и когда союзныя державы могутъ оказать на нихъ дѣйствительное и благодѣтельное вліяніе, въ такомъ случаѣ онѣ употребляютъ для возвращенія первыхъ въ нѣдра союза сначала дружескія увѣщанія, а потомъ и принудительныя мѣры, если употребленіе силы окажется необходимо». Протоколъ этотъ подписанъ уполномоченными Россіи, Австріи и Пруссіи.
Старикъ-король Фердинандъ былъ приглашенъ на конгрессъ; для облегченія ему пути конгрессъ послѣ Опавы былъ назначенъ въ Люблянѣ (Лайбахѣ). Въ Неаполѣ вооруженныя толпы карбонаровъ кричали на улицахъ: "испанская конституція или смерть! «Испуганный король обѣщалъ, что въ Люблянѣ будетъ имѣть единственною цѣлью защищать конституцію. На его платьѣ виднѣлись карбонарскіе знаки. Но въ Ливорны знаковъ этихъ уже не было. Конгрессъ открылся въ первыхъ числахъ января 1821 года. Въ февралѣ король Фердинандъ письмомъ изъ Любляны увѣдомилъ регента принца Калабрійскаго, что конгрессъ постановилъ отмѣнить въ Неаполѣ порядокъ, созданный революціею, и въ случаѣ надобности сокрушить его силою; гарантіею будетъ служить пребываніе австрійскаго войска въ Неаполѣ. Съ своей стороны, русскій, австрійскій и прусскій уполномоченные объявили регенту, что австрійская армія получила приказъ выступить въ походъ, что она займетъ королевство или дружественно, или силою, а если австрійскія войска будутъ отражены, то на помощь имъ придутъ русскія. Регентъ и парламентъ признали такое рѣшеніе конгресса несогласнымъ съ достоинствомъ страны; герцогъ Калабрійскій отвѣчалъ отцу, что онъ не можетъ считать письма его изложеннымъ безъ посторонняго принужденія и что рѣшился раздѣлить опасность и судьбу народа и пожертвовать собою и семействомъ для защиты правъ, независимости и чести родной страны. Австрійскія войска вступили въ предѣлы королевства. Разговаривая съ французскимъ повѣреннымъ Ла-Фероннэ, императоръ Александръ такъ опредѣлилъ свое участіе въ постановленіи конгресса: „Австрія и Пруссія всегда хотѣли войны; такъ какъ Австрія въ этомъ дѣлѣ естественно призвана къ такой роли, то я не могъ отдѣлиться отъ нея иначе, какъ разорвавши великій союзъ, что повело бы къ переворотамъ въ Италіи, а, можетъ быть, и въ Германіи, и я счелъ своею обязанностью скорѣе пожертвовать своимъ личнымъ взглядомъ, чѣмъ допустить до подобныхъ явленій. Притомъ, это вѣрный способъ, по крайней мѣрѣ, на нѣкоторое время сдержать революціонеровъ и не дать свободы духу анархіи и нечестія, представляемому тайными обществами, подрывающими основы общественнаго порядка“. Австрія же въ лицѣ Меттерниха не хотѣла никакихъ примирительнымъ мѣръ, хотя бы онѣ и устраняли всякій безпорядокъ въ странѣ: ей нужно было вовсе не допускать конституціоннаго порядка въ Италіи. Когда русскій посланникъ гр. Каподистрія произнесъ въ засѣданіи конгресса слово „конституція“, Меттернихъ не вытерпѣлъ и сказалъ: „Это слово не должно быть, произносимо на конгрессѣ. Австрія не потерпитъ, чтобы въ Неаполѣ была конституція“. — „Но если тамъ король дастъ ее?“ — спросилъ Каподистрія. — „Тогда мы объявимъ войну королю, — отвѣчалъ Меттернихъ, — чтобы заставитъ его отказаться отъ конституціи, ибо она для насъ всегда опасна, какимъ бы путемъ ни возникла. И это рѣшеніе не одной Австріи, но всѣхъ государей итальянскихъ“. 26 февраля люблянскій конгрессъ былъ закрытъ. Два императора оставались здѣсь въ ожиданіи дальнѣйшихъ событій. Австрійскія войска двигались по королевскимъ владѣніямъ, выдерживая стычки съ карбонарскими волонтерами и мѣстными войсками; 24 марта австрійцы вступили въ Неаполь. Парламента и конституція были упразднены.
А, между тѣмъ, изъ Піемонта пришло извѣстіе, что 10 марта гарнизонъ Алессандріи и партія итальянскихъ федератовъ провозгласили конституцію. Затѣмъ повторилось то же въ самой столицѣ Туринѣ при крикахъ: „Да здравствуетъ король! Да здравствуетъ испанская конституція! Война австрійцамъ!“ За отказомъ отъ престола короля Виктора-Эммануила, регентъ принцъ Кариньянскій уступилъ требованіямъ народа и провозгласилъ конституцію. Въ Люблянѣ это извѣстіе произвело страшное смущеніе Но императоръ Александръ успокоилъ своего союзника, императора Франца: „Мои войска въ распоряженіи вашего величества, — сказалъ онъ, — если вы считаете ихъ содѣйствіе полезнымъ для себя“. Посланъ былъ приказъ, чтобы сто тысячъ русскаго войска выступили въ Галицію; чрезъ два мѣсяца они должны были прибыть въ Италію. Приказано было готовить еще двѣ другія арміи. Обстоятельства, однако, сложились благопріятнѣе, чѣмъ можно было ожидать. Народъ раздѣлился на двѣ партіи: умѣренную за конституцію и крайнюю за итальянскую федерацію и войну съ Австріею. Началась междоусобная война. Австрійскій корпусъ явился при Наваррѣ на помощь регенту, крайніе были разсѣяны и 10 апрѣля генералъ Латуръ съ одними піемонтскими войсками вступилъ въ Туринъ. Члены революціоннаго правительства ночью бѣжали изъ города, и брать отрекшагося короля, герцогъ Генуэзскій Карлъ-Феликсъ, вступилъ на престолъ.
Въ этомъ бѣгломъ очеркѣ событій первой эпохи конгрессовъ и слѣдовалъ исключительно объективному изложенію, чтобы каждый самъ могъ вывести для себя заключеніе, съ какого рода стремленіями тогдашнихъ либераловъ конгрессъ имѣлъ дѣло. Стремленія эти не шли далѣе конституціи или пріобрѣтенія народомъ такихъ политическихъ правъ, при которыхъ народу обезпечено бы было выборное представительство, защищена личная свобода, упразднены сословныя привилегіи, введено равенство передъ закономъ. Чрезъ двадцать, тридцать лѣтъ позднѣе никто въ Западной Европѣ и не подумалъ бы пугаться сторонниковъ конституціоннаго правленія или называть ихъ заговорщиками, тайными обществами, революціонерами; но въ то время только что незадолго передъ тѣмъ въ одной только Франціи изъ числа континентальныхъ державъ введенная конституція представлялась правительствамъ другихъ державъ опасною новинкой, несмотря общее въ то время стремленіе къ ней западно-европейскихъ народовъ.
Въ Германіи и отчасти въ Италіи къ этому стремленію присоединялось и желаніе національнаго объединенія. Кромѣ Франціи, въ другихъ государствахъ на представительной конституціи лежалъ страшный запретъ. о ней можно было говоритъ только тайкомъ. Вотъ почему вся Западная Европа покрылась тайными обществами: Тевтонія въ Германіи, франкмасоны въ Италіи и Португаліи, карбонары въ Италіи казались тогда страшилищемъ; члены этихъ обществъ изображались не иначе, какъ демагогами, революціонистами, заговорщиками, нечестивцами. Противъ нихъ-то Меттернихъ придумывалъ разныя полицейскія мѣры. Онъ предлагалъ, чтобы въ Вѣну прислано было по. одному довѣренному лицу отъ Россіи и Пруссіи; Австрія назначитъ третьяго отъ себя. Эти три делегата составятъ секретный комитетъ, который и будетъ центральнымъ мѣстомъ, куда отовсюду будутъ доставляться тайныя сообщенія. Каждое правительство съ этою цѣлью приметъ мѣры для указанія комитету слѣдовъ заговоровъ, которые она откроетъ. Центральная слѣдственная коммиссія въ Майнцѣ будетъ продолжать свою дѣятельность согласно почти единодушному желанію всѣхъ германскихъ правительствъ. Въ Италіи должна учредиться подобная коммиссія изъ членовъ, назначенныхъ всѣми правитель етвами итальянскими; работы этихъ двухъ коммиссій будутъ доставляться въ центральный секретный комитетъ. Между тѣмъ, всѣ тогдашнія тайныя общества ничего большаго или худшаго не имѣли въ виду, какъ только добиться конституціи. Ни соціализмъ нынѣшній, ни анархизмъ еще не существовали по той причинѣ, что постепенность развитія и созрѣванія общественныхъ идей, какъ полезныхъ, такъ и вредныхъ, еще не привела до соціалистическаго ученія и его крайняго выраженія — анархизма. Если и былъ случай въ Мангеймѣ, гдѣ студентъ Зандъ закололъ Коцебу, то въ этомъ случаѣ Зандъ дѣйствовалъ одиноко и открыто: никакого тайнаго общества крови и желѣза не было, да и самый поводъ къ убійству, — насмѣшка Коцебу, какъ писателя, надъ политическими замыслами германскихъ студентовъ, — не выступалъ далѣе предѣловъ національнаго единства и общей конституціи. Не далѣе тѣхъ же политическихъ предѣловъ борьбы изъ-за конституціонной свободы выходило изувѣрство сѣдельнаго подмастерья Лувеля, поразившаго герцога Беррійскаго. Лувель увлекся въ этомъ случаѣ общимъ говоромъ, что Бурбоны — виновники всѣхъ внутреннихъ смутъ во Франціи.
И такъ, противъ чего же дѣйствовали конгрессы? Они заглушали чувство національности, имѣвшее своимъ естественнымъ движеніемъ на политической почвѣ стремленіе къ національному объединенію. Такъ было въ Польшѣ, Далмаціи, Боккѣ Которской, Италіи и Германіи. Затѣмъ они не допускали конституціонной свободы и истекающихъ изъ нея политическихъ правъ для народа.
Какое же мѣсто по степени участія занимала Россія на этихъ конгрессахъ? Императоръ Александръ, воспитанникъ Лагарпа и живой очевидецъ самыхъ бурныхъ событій, во Франціи, гдѣ быстро чередовались всѣ виды и формы правленія, не могъ быть крайнимъ консерваторомъ, потому что видѣлъ всю неправду и весь вредъ „бѣлаго террора“; онъ не могъ быть и крайнимъ либераломъ, потому что видѣлъ всѣ безобразія, всю разнузданность страстей и насилія, вызываемыя революціями; онъ былъ умѣреннымъ и либераломъ, и консерваторомъ. Русскій посланникъ въ Парижѣ, Поццо-ди-Борго, постоянно поддерживалъ либеральное министерство Деказа, котораго другіе обвиняли въ популязированіи и націонализированіи правительства до такой степени, что считали возможнымъ подозрѣвать Деказа въ заговорѣ съ Лувелемъ. Русскій посланникъ въ Туринѣ, графъ Мочениго, дѣйствовалъ примирительно во время революціи и въ самый воинственный азартъ Австріи. Русскіе посланники при германскихъ дворахъ получили инструкцію: 1) удерживаться отъ всякаго участія во внутреннихъ дѣлахъ Германіи; 2) отзываться самымъ благосклоннымъ, искреннимъ и честнымъ образомъ о тѣхъ внутреннихъ дѣдахъ, которыя надѣются уладить чрезвычайными мѣрами, и не отдавать предпочтенія никакой системѣ; 3) что касается самыхъ этихъ чрезвычайныхъ мѣръ и вопросовъ, съ ними связанныхъ, то не высказывать никакого мнѣнія, пока не будутъ спрошены, и въ послѣднемъ случаѣ высказывать мнѣніе, основанное на принципахъ права, достоинства государей и благосостоянія народовъ, ибо истинное благосостояніе народовъ истекаетъ исключительно изъ нравственной силы правительствъ. И это предписывалось въ то самое время, когда въ Карлсбадѣ Меттернихъ упразднялъ всякую нравственную силу правительствъ и замѣнялъ ее внѣшними полицейскими-мѣрами: цензурою, полицейскимъ надзоромъ, слѣдственною коммиссіею и арестами. Императоръ Александръ не испугался того, что Меттернихъ чуть только не называлъ его подстрекателемъ демагоговъ. „Демагоги въ Баваріи и Баденѣ часто употребляли во зло августѣйшее имя императора, безстыдно проповѣдуя, что конституція, дарованная имъ Польшѣ, есть самая либеральная, какую только можно придумать“. Ни на эти слова, ни на сильнѣйшія представленія вѣнскаго и берлинскаго дворовъ противъ правительственнаго учрежденія Царства Польскаго императоръ Александръ не обратилъ ни малѣйшаго вниманія. Въ разговорѣ съ Ла-Ферроннэ въ Люблянѣ, императоръ выразился: „Чѣмъ я былъ, тѣмъ и остаюсь теперь и останусь навсегда. Я люблю конституціонныя учрежденія и думаю, что всякій порядочный человѣкъ долженъ ихъ любить; но можно ли вводить ихъ безразлично у всѣхъ народовъ? Не всѣ народы готовы въ равной степени къ ихъ принятію“. Основной взглядъ императора Александра, проводимый имъ всюду, безусловно заключался въ томъ, что народы могутъ получить себѣ форму правленія лишь законнымъ путемъ, отъ самого правительства, а не чрезъ революцію. Отъ этого взгляда императоръ не уклонился и въ дѣлѣ грековъ. Когда молодой Ипсиланти, оставивши русскую службу, пожертвовавши милліоннымъ своимъ богатствомъ, отдался всецѣло завѣтной мысли освобожденія православнаго христіанскаго народа отъ мусульманскаго ига и для этого, разумѣется, долженъ былъ сначала дѣйствовать въ сторонѣ отъ Греціи, въ княжествѣ Молдавіи, чрезъ тайное общество Гетерію, то императоръ Александръ приказалъ отвѣтить ему: „Развѣ какой-нибудь народъ можетъ подняться, воскреснуть и получить независимость темными путями заговоровъ? Не таково мнѣніе императора. Онъ старался обезпечить грекамъ свое правительство договорами, заключенными между Россіею и Портою; теперь эти мирныя выгоды не признаны, законные пути оставлены; вы соединили свое имя съ событіями, которыхъ его императорское величество никакъ не одобряетъ. Какъ вы смѣли обѣщать жителямъ княжества поддержку великаго государства? Если вы разумѣли здѣсь Россію, то ваши соотечественники увидятъ ее неподвижною и скоро ихъ справедливый упрекъ обрушится на васъ; на васъ всею своею тяжестью ляжетъ отвѣтственность за предпріятіе, которое могли присовѣтовать только безумныя страсти. Никакой помощи — ни прямой, ни косвенной не получите вы отъ императора, ибо мы повторяемъ, что не достойно его подкапывать основанія Турецкой имперіи постыдными и преступными дѣйствіями тайнаго общества“. Этотъ взглядъ, примѣненный ко всякому случаю, безъ исключеній и безъ разбора, императоръ положилъ въ основу священнаго союза. Свято соблюдать существующіе договоры и трактаты, охранять все законно существующее, — вотъ цѣль священнаго союза. Наоборотъ, все, что хочетъ возникнуть и проявить себя незаконнымъ путемъ, должно быть заглушаемо, хотя бы на то понадобилась матеріальная сила. На конгрессѣ въ Веронѣ имаераторъ говорилъ Шатобріану: „Существуетъ только одна политика — общая, которая должна быть принята и народами, и государями для общаго счастія. Я первый долженъ показать вѣрность началамъ, на которыхъ я основалъ союзъ. Представилось испытаніе — возстаніе Греціи: религіозная война противъ Турціи была въ моихъ интересахъ, въ интересахъ моего народа, требовалась общественнымъ мнѣніемъ моей страны. Но въ волненіяхъ Пелопоннеза мнѣ показались признаки революціонные — и я удержался“. Затѣмъ императоръ прибавилъ: „должно дозволить государямъ заключать явные союзы для защиты отъ тайныхъ обществъ“. Въ этихъ словахъ, произнесенныхъ на послѣднемъ конгрессѣ при жизни императора Александра, сказалась вся сущность внѣшней политики Россіи. Императоръ, не ограничиваясь священнымъ союзомъ между тремя государствами, мечталъ объ общеевропейскомъ союзѣ, который основывался бы на точномъ и ясномъ опредѣленіи началъ международнаго права; это было бы нѣчто похожее на вѣчный миръ. Въ этомъ союзѣ семья европейскихъ государствъ оставалась бы блюстительницею договоровъ и трактатовъ, и никакіе порывы народныхъ стремленій, если они не узаконены собственными правительствами и союзниками ихъ, не должны быть терпимы; для началъ этого идеальнаго союза императоръ Александръ готовъ былъ жертвовать интересами Россіи. Намъ вполнѣ понятны слова: „не вложу шпаги въ ножны, пока ни одинъ непріятельскій воинъ не останется въ землѣ русской“; но непонятно это всецѣлое, безъ всякой связи съ Россіею, погруженіе въ политическую жизнь Западной Европы. Благодаря ряду конгрессовъ, русскій императоръ сдѣлался непремѣннымъ членомъ между западно-европейскими правительствами, принимая горячо къ сердцу чужіе интересы, готовый двинуть арміи для поддержанія неограниченной власти котораго-либо изъ государей, отрекающійся отъ собственныхъ личныхъ убѣжденій, жертвующій интересами своей страны ради сохраненія того порядка, который по мысли всемогущаго Меттерниха казался необходимымъ для примѣненія къ западнымъ государствамъ, гдѣ преобладающая сила возвратила на престолы и такихъ неограниченныхъ правителей, которые были ненавистны народу своими порочными качествами или абсолютною нетерпимостью. Разница между положеніемъ Россіи и Западной Европы была громадная. Послѣ изгнанія полчищъ Наполеона, Россія предоставлена самой себѣ и собственнымъ силамъ возрожденія; ея государь крѣпокъ на своемъ престолѣ любовью народною и не нуждается ни въ чьей поддержкѣ. На Западѣ возстановленные съ прежними династіями престолы шатаются, народы вырасли изъ прежнихъ пеленокъ, имъ нужны болѣе просторныя формы управленія, а, между тѣмъ, ихъ вгоняютъ въ прежнія тѣсныя рамки абсолютизма. Это было домашнимъ дѣломъ Западной Европы. Принципъ, который оставался отвлеченнымъ для Россіи, получалъ практическое примѣненіе на почвѣ Западной Европы, и надъ примѣненіемъ его, сознавая ущербъ собственнымъ интересамъ, трудился тамъ, на Западѣ, императоръ русскій. Злой геній Меттерниха, ловко пользуясь шумомъ быстро чередующихся революцій, не переставая держать передъ его глазами призракъ тайныхъ обществъ, все глубже и дальше вовлекалъ его въ эти домостроительства въ чужихъ земляхъ для своей лишь собственной пользы и въ явный ущербъ Россіи.
Свиданія государей и конгрессы первой эпохи затянули Россію въ сферу чужихъ интересовъ, сдѣлали ее слугою Запада. Она работала на другихъ и, какъ само собою разумѣется, преимущественно на членовъ священнаго союза — Австрію и Пруссію. Австрія, по системѣ Метерниха, должна была держать свои народы въ желѣзныхъ тискахъ; чтобы не было и по сосѣдству соблазна, она должна была въ такихъ же тискахъ держать Италію и Германію. Пруссія брала съ нея примѣръ и не хуже ея выдерживала своихъ подданыхъ подъ давленіемъ полнаго абсолютизма власти. Но въ виду всеобщаго возбужденія народовъ, пытавшихся революціями прорвать этотъ правительственный гнетъ, имъ необходима была помощь Россіи. Принципъ императора Александра, что законно только то, что исходитъ отъ правительства, вполнѣ согласовался съ этою системою. И вотъ Россія, спокойная у себя дома, въ тревогѣ и тупой борьбѣ западныхъ народовъ съ правительствами, является блюстительницею порядка и сторожемъ въ чужомъ дому. Если конгрессы первой эпохи не причинили ей ущерба, территоріальнаго, какъ это случилось послѣ второй эпохи конгрессовъ, то нанесли ей ни за что, ни про что громадный нравственный ущербъ единственно потому, что она, завлеченная священнымъ союзомъ, далеко шла за предѣлы собственныхъ, ради чужихъ, выгодъ. Съ той поры общественное мнѣніе на Западѣ все повернулось противъ нея: ее стали величать жандармомъ, страною кнута и грубой силы, виновницею всякаго застоя. Можно бы было высшимъ политическимъ средамъ не обращать вниманія на это всеобщее ожесточеніе противъ Россіи; но дѣло въ томъ, что при постепенномъ водвореніи на Западѣ представительной конституціи мнѣніе общественное неизбѣжно вошло въ законодательныя палаты, отсюда въ министерства — и, такимъ образомъ, западныя правительства должны были волей-неволей считаться съ общественнымъ мнѣніемъ и до извѣстной степени подчиняться ему. Нѣкоторые полагаютъ, и не безъ основанія, что возникновеніе подпольнаго движенія въ русской Польшѣ въ послѣдніе годы царствованія императора Александра, несмотря на то, что эта Польша превосходила всѣ государства, даже саму Францію, своими свободными учрежденіями, — было слѣдствіемъ вліянія западныхъ тайныхъ обществъ, которыя, не истребленныя, но сдавленныя у себя дома, какъ бы искали своему ученію выхода наружу въ болѣе свободной странѣ. Послѣдній актъ священнаго союза — помощь Австріи противъ венгерцовъ въ 1849 г. — прибавила къ враждебнымъ элементамъ Запада еще новаго врага Россіи — цѣлый народъ мадьярскій. На сторонѣ Россіи оставались съ первой эпохи конгрессовъ только одни турецкіе и австрійскіе славяне. Западъ сталъ противъ нея благодаря конгрессамъ. Она испытывала на чужомъ пиру похмѣлье.
Можетъ быть, Россія вознаградила себя за эту жертву искренностью и безкорыстною преданностью, двухъ членовъ священнаго союза въ той же мѣрѣ, въ какой относился къ нимъ императоръ Александръ. Ни чуть не бывало! Австрія въ соглашеніи съ берлинскимъ кабинетомъ старалась вездѣ, гдѣ только она не нуждалась въ Россіи, помѣшать ей дѣйствовать, умалить ея значеніе, понизить ея первенство. Не стану перечислять всѣ случаи въ многосложной политикѣ того времени, когда потаенная враждебность Австріи къ Россіи то одиноко, то въ союзѣ съ Англіею или Пруссіею дѣйствовала противъ Россіи; ограничусь словами Генца, въ которыхъ вѣрно отражается общая черта австрійской политики. Генцъ пишетъ: „Пока Австрія и Пруссія въ союзѣ, Россія не можетъ предать предпріятіямъ. Вначалѣ она не встрѣтитъ большихъ препятствій, но мало-по-малу противодѣйствіе организуется, вся Германія подвинется на помощь Австріи и Пруссіи, и равновѣсіе въ силахъ установится, не считая содѣйствія Англіи. Россіи останется союзъ съ Франціею, союзъ возможны! и самый страшный; но оба эти государства не въ состояніи причинить вредъ, пока не будетъ разорвана серединная полоса, состоящая изъ государствъ. которыя желаютъ мира“. Въ Пруссіи была громадная аристократическая или генеральская партія, которая твердила объ опасности, грозящей со стороны Россіи, и о необходимости во время принять мѣры къ ея предупрежденію. „Берлинскій кабинетъ, по словамъ Генца, къ счастію, убѣдился, что для него нѣтъ спасенія, кромѣ тѣснаго союза съ Австріей“, — союза, который дастъ этимъ обоимъ государствамъ средства сообща располагать силами остальной Германіи. Эта система восторжествовала надъ системою русскаго союза, который основывался только на временныхъ нуждахъ и обстоятельствахъ. Русскій союзъ не имѣетъ теперь ни одного приверженца въ Пруссіи; самъ король, хотя лично преданный императору Александру, кажется, оттолкнулся отъ русскаго союза безповоротно».
Такова была обстановка, которую сама русская политика создала для Россіи, вовлекши ее въ сдѣлки, договоры и союзы, вовсе не нужные въ истинно русскихъ интересахъ. Помогъ ли явный союзъ государей противъ тайныхъ обществъ въ русской Польшѣ? Искреннему, прямодушному усмирителю революцій на Западѣ не принесли ли вреда его священно-союзники, когда, недовольные слишкомъ свободною и соблазнительною конституціею въ русской Польшѣ, они чрезъ тайныя козни подготовляли польское возстаніе съ цѣлью отвлечь Россію отъ войны съ Турціею, отъ которой съ опасеніемъ ожидали новаго усиленія могущества Россіи?
Чѣмъ же, въ концѣ-концовъ, завершились труды и самопожертвованіе Россіи, столь безкорыстно принесенной въ служеніе Западу и началамъ «братской любви, неразрывной дружбы и взаимной помощи», положеннымъ въ основу священнаго союза? Припомнимъ, что конгрессы, во-первыхъ, подчинили право національности и идею національнаго единства преобладанію географическаго дѣленія и династическимъ притязаніямъ; во-вторыхъ, политическія права народовъ подчинялись правительственному самовластію въ лицѣ неограниченныхъ государей, исключеніемъ была и оставалась только Франція. Но не прошло полныхъ восьми лѣтъ послѣ послѣдняго веронскаго конгресса, который посылалъ французкія войска усмирять революцію въ Испанію и отказалъ въ содѣйствіи грекамъ, какъ въ самой Франціи вспыхнула іюльская революцію 1830 года. Низвергнута была бурбонская династія съ ея «конгрегаціею», устроенною въ противодѣйствіе либераламъ, и народъ, призвавшій на французскій престолъ династію Орлеановъ, получилъ либеральную конституцію. Возстала Бельгія и послѣ кровавой развязки съ Голландіею добыла себѣ національную и политическую самостоятельность. Греки уже открыто бились съ своими повелителями турками и освободили Морею. Вспыхнулъ бунтъ въ русской Польшѣ. Въ Германіи не проходило года безъ того, чтобы тамъ или тутъ не прорвалось наружу внутреннее напряженное состояніе недовольства народнаго. Въ Испаніи и Португаліи продолжались постоянныя смуты и народу не разъ приходилось получать болѣе свободныя конституціи. Въ Италіи, Австріи и Пруссіи было, повидимому, спокойно. Полицейская система Меттерниха и ея подражатели пригнетали всякое проявленіе мысли о политической свободѣ или національномъ единствѣ. Произошло, однако, то, что должно было произойти. Сильная власть, твердо увѣренная въ самой себѣ, принимающая во вниманіе интересы народа и общее его благосостояніе, могла бы удовлетворить справедливымъ желаніямъ и насущнымъ нуждамъ народа соотвѣтственными измѣненіями и при этомъ отстранить всякія излишества и крайности. Но, Вмѣсто того, чтобы избрать этотъ серединный путь, на который указывалъ русскій императоръ, говоря, что народамъ надобно давать столько, сколько они могутъ по своей развитости воспринять, правительства средней Европы соединились между собою подъ руководительствомъ Австріи и Пруссіи и противупоставили требованіямъ времени систему рѣшительнаго, безусловнаго отказа во всякой перемѣнѣ. Императоръ Александръ, мечтавшій о братскомъ союзѣ всѣхъ европейскихъ государствъ и желавшій поддержать законный порядокъ и внутреннее спокойствіе въ Австріи, Германіи, Пруссіи, Италіи, Испаніи, Франціи и даже въ Турціи, былъ незамѣтно противъ своихъ личныхъ убѣжденій увлеченъ священнымъ союзомъ до тождества съ меттерниховскою политикою нетерпимости. Чѣмъ больше, послѣ него, подъ спудомъ этой политики скоплялось въ Западной Европѣ горючихъ матеріаловъ, тѣмъ сильнѣе послѣдовалъ взрывъ 1848 года. Несомнѣнно, 48-й годъ былъ слѣдствіемъ того, что на конгрессахъ и послѣ нихъ не хотѣли знать двухъ началъ: народности и истекающаго оттуда стремленія къ народному объединенію и политическихъ правъ народа. Первымъ началомъ пренебрегали, второму противудѣйствовали; на нихъ тяготѣла главнѣйше вся дѣятельность конгрессовъ. 48-й годъ далъ первому господствующее положеніе между двигателями политической жизни Европы и узаконилъ другое согласно историческимъ особенностямъ западно европейскаго общества. Но чего же стоило это упраздненіе зданія, сооруженнаго трудами конгрессовъ и на средства Россіи! Грозный ураганъ послѣдняго мятежа пронесся надъ Западной Европою, оставивъ за собою обломки старыхъ учрежденій, низвергнутые престолы, потоки крови, вопли старческаго разочарованія, крики новонарождающагося дѣтища. Долго потомъ пришлось и правительствамъ, и народамъ разбираться въ этой грудѣ стараго и новаго, пока, наконецъ, не удалось въ теченіе долгихъ лѣтъ установить существующій порядокъ.
Такъ конгрессы двадцатыхъ годовъ вызвали 48-й годъ.
Прошло около двадцати пяти лѣтъ послѣ этого міроваго по значенію урока. исторіи — и мы видимъ повтореніе стараго. Только мѣсто дѣйствія перенесено на Востокъ. Свиданія иди, въ сущности, тѣ же конгрессы семидесятыхъ годовъ съ берлинскимъ конгрессомъ въ заключеніе также полновластно распоряжаются народностями и правами народными. Для нихъ ничего не значитъ частицу одного и того же сербскаго народа отдать Черногоріи, другую отдать Австріи, третью отдать Болгаріи, четвертую оставить за Турціею. На берлинскомъ конгрессѣ гр. Шуваловъ торгуется съ гр. Андраши за полосу земли между Болгаріею и Сербіею: одинъ старается оттянуть побольше къ Болгаріи, другой къ Сербіи, не обращая вниманія, на то, чѣмъ населена эта полоса и въ какую сторону клонится ея населеніе по своему происхожденію и языку. Съ удивительною легкостью пренебреженія одну часть Болгаріи дѣлаютъ почти независимою съ княземъ и конституціею, другую часть оставляютъ за Турціею, ограничивая генералъ-губернаторскимъ управленіемъ. Самодержавное право независимой Черногоріи на прибрежное море подчиняютъ австрійскому полицейскому дозору; навязываютъ народамъ вѣротерпимость исключительно въ видахъ еврейскаго племени, обязываютъ срочною постройкой желѣзныхъ дорогъ. Но самый вопіющій грѣхъ противъ человѣчества, самое грубое преступленіе противъ историческаго закона, это — отдача Босніи и Герцеговины въ безотчетное управленіе Австріи. Здѣсь подъ необузданнымъ произволомъ самовластія преслѣдуется народный языкъ, истребляется православіе, грабятся общественныя деньги для цѣлей противуположныхъ тѣмъ, для которыхъ онѣ были собраны: такъ, на учебныя средства православнаго населенія учреждаютъ католическія школы; пришлый католицизмъ издѣвается, ругается надъ туземнымъ православіемъ; политическія права, за которыя народъ сражался и которыя ему обѣщаны по санъ-стефанскому договору, отняты у народа; тяжкіе и несправедливые налоги и поборы, взыскиваемые съ безпощадною строгостью, гнетутъ населеніе; насилуется совѣсть рекрутъ присягою непризнанному государю; введенъ полный произволъ администраціи, въ судахъ нѣтъ защиты; жестокость, грубость, наглость, самоуправство низшихъ властей царятъ надъ безправнымъ народомъ; даже придумана средневѣковая мѣра противъ гайдуковъ — этихъ мстителей народа, расправляющихся своимъ судомъ надъ зломъ и насиліемъ — поголовная пеня со всего населенія, въ окрестностяхъ котораго появится гайдукъ. Далѣе этого уже не куда идти безправію.
Такъ новѣйшіе копгрессы, задавшіеся преобразованіемъ юго-востока Европы.. по примѣру конгрессовъ первой эпохи, пренебрегли началомъ народности и народнаго объединенія, отказали населенію сербскихъ областей въ политическихъ правахъ, которыхъ такъ долготерпѣливо и съ такого геройскою стойкостью добивались сербы, не щадя своей жизни въ отчаянной борьбѣ съ турками. Въ лицѣ своихъ полномоченныхъ, Россія безпрекословно согласилась на занятіе австрійцами Босніи и Герцеговины; еще о ранѣе того она сама наталкивала Австрію на это занятіе.
Далѣе мы видимъ подобіе священнаго союза — тройственный союзъ императоровъ, и, вмѣстѣ съ тѣмъ, повторяется такая же. какъ и тогда, подпольная интрига со стороны Германіи и Австріи противъ Россіи, но только въ несравненно большихъ размѣрахъ и съ характеромъ уже наступательнымъ. А уже имѣлъ случай подробнѣе изложить всю эту интригу въ статьѣ о раздѣлѣ Турціи[1]. Какъ во времена священнаго союза, въ который Россія въ лицѣ своего императора вносила искреннее чувство братской любви и безкорыстный обѣтъ взаимной помощи, уже говорилось о пользѣ австро-прусскаго союза съ цѣлью ограниченія превосходства Россіи, такъ и теперь, во время свиданій, состоялся тайный уговоръ между Германіею и Австріей" съ цѣлью исторгнуть изъ сферы русскаго вліянія самый важный отдѣлъ Балканскаго полуострова — западный и потомъ въ противность Россіи двигаться далѣе, постоянно вытѣсняя отсюда Россію религіозною и политическою пропагандою. Этотъ секретный уговоръ, когда уже достигнута была главнѣйшая цѣль и заняты были австрійцами Боснія и Герцеговина, выразился въ формальномъ оборонительно-наступательномъ австро-германскомъ союзѣ 1879 года. Какъ въ первую эпоху конгрессовъ Россія вовлечена была въ интересы союзниковъ до самопожертвованія, такъ во вторую эпоху конгрессовъ она съ такимъ же самоотрицаніемъ вытаскивала своими руками для своихъ союзниковъ каштаны изъ пылающаго балканскаго очага, подожженнаго для этой цѣли австрійскими агентами.
Прошлое, какъ видно, ничему не научило; уроки исторіи забыты или же остались невѣдомыми.
Говорятъ, что скерневицкое свиданіе надолго упрочило миръ Европы. Не касаясь пока Запада, спросимъ, относительно Востока, — на какихъ основаніяхъ? Если на прежнихъ, statu quo, то самое свиданіе не имѣло-бы своего raison d'être. Напротивъ, есть извѣстія и существуютъ признаки, что соглашеніе между тремя правительствами состоялось для дальнѣйшаго развитія программы, начертанной на берлинскомъ конгрессѣ; поэтому скерневицкое свиданіе можно признать заключительнымъ актомъ второй эпохиконгрессовъ. Но какія это основанія? Если, какъ увѣряютъ, Россія предоставила Австріи окончательно присоединить себѣ Боснію и Герцеговину, то въ этомъ случаѣ повторяется капитальная ошибка прежнихъ конгрессовъ: народъ славянскій и православный лишается, подъ напоромъ чужеродной власти и нашествіемъ разнаго сброда иноплеменниковъ, своей народной самостоятельности, отдѣляется насильственно отъ своихъ кровныхъ братьевъ, утрачиваетъ свои политическія права. Здѣсь совершается то же, что прежде было въ Италіи. Страна по усмотрѣнію совершенно посторонняго для нея ореопага подчиняется чуждой ей династіи; этою страною распоряжаются единственно по праву сильнаго: отдаютъ ее тому, кому заблагоразсудили по высшимъ соображеніямъ, до которыхъ, однако, самой этой странѣ нѣтъ никакого дѣла, потому что ея ближайшее желаніе: или слить" съ сосѣдними однородными государствами, или получить самоуправленіе.
Напротивъ того, для Восточной Румеліи допущено политическое сліяніе съ Болгаріею; здѣсь совершенно обратное явленіе: начало народности и народнаго объединенія торжествуетъ; весь народъ болгарскій получаетъ политическія права. Утѣшительно, что такое согласное съ историческимъ закономъ явленіе происходитъ тамъ, гдѣ до поры до времени предоставлено Россія имѣть свое преобладающее вліяніе. Тѣмъ не менѣе, прямо бросается въ глаза такая странная противуположность: на одномъ и томъ же полуостровѣ дѣйствуютъ два принципа — отрицаніе и признаніе народности и народнаго объединенія, отрицаніе и признаніе за народомъ политическихъ правъ.
Естественно послѣ того рождается вопросъ: прочно ли такое зданіе? Какой залогъ мира усматриваемъ въ немъ русская политика, вся сосредоточенная въ рукахъ дипломатовъ?
Очевидно, Австрія становится крѣпкою ногою на Балканскомъ полуостровѣ. по поводу окончательнаго присоединенія къ ней Босніи и Герцеговины не мѣшаетъ припомнить, что съ самаго начала занятія этихъ областей вѣнскій дворъ и цислейтанское правительство весьма не двусмысленно выражали желаніе этого присоединенія, да и по секретному уговору на берлинскомъ конгрессѣ самое занятіе было предложено маркизомъ Салисбери въ видахъ послѣдующаго присоединенія. Странное было тогда положеніе Россіи. Ей напоминаютъ, что срокъ вывода ея войскъ изъ Болгаріи приближается, ей говорятъ, чтобы она не пропустила этого срока; войска ея дѣйствительно очищаютъ въ срокъ Болгарію, чтобы никогда уже туда не возвращаться, а въ это самое время войска австрійскія насильственно входятъ въ Боснію и Герцеговину, подавляя на каждомъ шагу сопротивленіе жителей, и остаются тамъ, чтобы никогда оттуда не уходить. Въ 1880 году докладчикъ бюджетной австрійской делегаціи Грохольскій въ засѣданіи австро-венгерскихъ делегацій, отвѣчая доктору Штурму, восклицаетъ: «Австрійскій императорскій орелъ никогда не долженъ покидать горъ Босніи и Герцеговины!» Въ слѣдующемъ году въ коммиссіи четырехъ венгерской делегаціи графъ Кальноки, не задолго передъ тѣмъ перемѣнявшій постъ посланника при петербургскомъ дворѣ на званіе австро-венгерскаго министра иностранныхъ дѣлъ, толкуетъ о привлеченіи (Anzug) Боснія и Герцеговины къ австро-венгерской монархіи. Шмерлингъ, бывшій министръ, въ засѣданіи венгерской палаты настаиваетъ на присоединеніи. Этихъ компетентныхъ голосовъ достаточно, чтобы понять, какъ всегда смотрѣлъ вѣнскія дворъ на цѣль занятія областей. Но можно было ожидать, что ужь если русская политика въ лицѣ своихъ новѣйшихъ дипломатовъ сдѣлала величайшую ошибку, допустивши дѣлежъ Балканскаго полуострова и, вслѣдствіе того, занятіе Босніи и Герцеговины австрійцами, то русская дипломатія, внимая общественному голосу и авторитетнымъ отзывамъ, указывавшимъ на весь вредъ, происходящій отсюда для государственныхъ интересовъ Россіи, особливо на будущее время, приметъ мѣры къ тому, чтобы ослабить дѣйствіе этой ошибки. Ни чуть не бывало! Русскій дипломатическій агентъ г. Хитрово, въ Софіи, оффиціально созываетъ русскихъ и запрещаетъ имъ отъ имени своего правительства не только дѣломъ, но и словомъ обнаруживать сочувстіе возставшимъ противъ австрійскаго правленіи герцеговинцамъ. Гр. Кальноки публично даетъ похвальный аттестатъ дипломатическому агенту русскаго правительства г. Іонину въ томъ, что онъ хорошо держалъ себя во время этого возстанія. Вѣроятно, похвалою иностраннаго министра были польщены тѣ, до кого она относилась, а вопросъ о томъ, согласовался ли такой поступокъ иностраннаго министра съ достоинствомъ русскаго правительства, едва ли кому пришелъ на мысль. Все свидѣтельствуетъ, что и послѣ берлинскаго конгресса, когда за границей громко ликовали, что провели Россію въ самомъ существенномъ для нея вопросѣ, и торжествовали побѣду надъ нею, дипломатія наша благожелательно относилась къ занятію австрійцами Босніи и Герцеговины, которымъ австро-германская политика рѣшительно выбивала насъ изъ самой крѣпкой на полуостровѣ позиціи, занятой не тѣми, кто такъ легко уходилъ изъ нея, а знаменитыми дѣятелями минувшихъ славныхъ царствованій. Увѣряютъ, что послѣ данцигскаго свиданія, въ августѣ 1881 г., когда Вѣна была смущена этимъ событіемъ, петербургскій кабинетъ поспѣшилъ успокоить Вѣну и, вслѣдствіе личныхъ дружескихъ отношеній представителей двухъ кабинетовъ, состоялся въ Петербургѣ протоколъ, подписанный г. Гирсомъ и гр. Калькони. Приведу дословно этотъ любопытный актъ въ томъ видѣ, какъ онъ получилъ извѣстность: «§ 1. Непрерывно дѣйствующее (permauant) полномочіе, Данное Австро-Венгріи на занятіе Босніи и Герцеговины и примѣненіе его въ формѣ наиболѣе благопріятной для сохраненія внутренняго порядка и развитія благосостоянія сихъ областей. § 2. Утвержденіе (consolidation) независимости княжествъ Сербіи и Черногоріи чрезъ развитіе ихъ экономическихъ средствъ и отстраненіе возбужденій, которыя могли бы нарушить безопасность какъ внутри, такъ и внѣ сихъ государствъ. Императорско-королевскій дворъ (т.-е. вѣнско-пештскій) изъявляетъ готовность (et disposé) оказать помощь княжескимъ правительствамъ въ этомъ дѣлѣ. § 3. Выполненіе статьи берлинскаго трактата относительно согласованія желѣзнодорожныхъ линій австро-венгерскихъ съ турецкими въ ихъ направленіи чрезъ Сербію и Болгарію. § 4. Регламентація плаванія по Дунаю въ интересѣ прибрежныхъ государствъ. § 5. Кабинеты вѣнскій и петербургскій признаютъ высокое значеніе полной независимости Румыніи, лучшее обезпеченіе которой состоитъ въ подержаніи добрыхъ отношеній между этимъ королевствомъ и двумя сосѣдними имперіями и въ удаленіи революціонныхъ происковъ, которые могли бы испортить характеръ этихъ отношеній. § 6. Императорское русское правительство будетъ продолжать поддерживать своими совѣтами (assister de ses conseils) правительство болгарское въ дѣлѣ устройства княжества на основаніяхъ охранительныхъ. Въ случаѣ, если сліяніе Восточной Румеліи съ Болгаріей сдѣлается необходимымъ, оно должно произойти такъ, чтобы не произошло никакого сотрясенія въ сосѣднихъ областяхъ, и съ устраненіемъ всякаго участія революціонныхъ элементовъ. § 7. Долженъ быть -положенъ конецъ непрекращающемуся анархическому состоянію, въ которомъ находится Албанія, посредствомъ областнаго учрежденія, указаннаго въ берлинскомъ трактатѣ и удовлетворяющаго благоразумнымъ желаніямъ албанскаго народа. § 8. Обѣ договаривающіяся стороны, одинаково проникнутыя заботами какъ вообще въ интересахъ мира, такъ и въ особенности спокойствія на Балканскомъ полуостровѣ, входятъ во взаимное соглашеніе для противодѣйствія честолюбивымъ видамъ всякой другой державы относительно этого полуострова. § 9. Въ случаѣ важныхъ усложненій, которыя угрожали бы безопасности путей сообщенія на полуостровѣ или чрезъ проливы, соединяющіе Черное море съ Средиземнымъ, а равно и порядку, господствующему въ столицѣ оттоманской имперіи, — дворами вѣнскимъ и петербургскимъ будутъ съ общаго согласія приняты необходимыя мѣры охраненія (de protection). § 10. Оба правительства полагаютъ, что Суэцкій каналъ и Египетъ должны и впредь находиться подъ покровительствомъ, обезпеченнымъ сообща всѣми великими державами. § 11. Правительство Германской имперіи будетъ приглашено познакомиться съ настоящимъ протоколомъ и принять участіе въ переговорахъ объ основаніяхъ для послѣдующихъ соглашеній и о мѣрахъ, которыя оказались бы нужными въ выше предвидѣнныхъ случаяхъ. § 12. Развитіе и видоизмѣненіе, которыя силою обстоятельствъ были бы внесены въ порядокъ вещей, установленный берлинскимъ трактатомъ, должны быть подвергнуты на одобреніе державъ, подписавшихся подъ этимъ трактатомъ. По всему вѣроятію, этотъ протоколъ или подобный ему былъ принять въ основаніе уговоровъ, состоявшихся въ Скерневицахъ. Есть уже признаки, какъ мы сейчасъ увидимъ, что онъ отчасти приводится въ исполненіе Съ перваго же раза видно, что онъ составленъ графомъ Кальноки въ интересахъ одной но Австро-Венгріи.
И вотъ почему:
Не Россіи нужна и выгодна безсрочность занятія Босніи и Герцеговины, но Австро-Венгріи.
Предоставленіе Австро-Венгріи права оказать содѣйствіе правительствамъ Сербіи и Черногоріи въ устраненіе возможныхъ тамъ агитацій открываетъ для Австро-Венгріи полную возможность постояннаго нравственнаго давленія на Сербію и Черногорію. Если высказано опасеніе, что эти агитаціи могутъ быть вредны внѣ этихъ государствъ, то, ясное дѣло, что подъ этимъ „внѣ“ разумѣются Боснія и Герцеговина. За нихъ боится вѣнско-пештскій кабинетъ. Россія успокоиваетъ ее правомъ тушить волненія въ сосѣднихъ независимыхъ владѣніяхъ. И дѣйствительно, вслѣдъ за скерневицкимъ свиданіемъ мы узнаемъ, что князь Николай, по настоятельному требованію изъ Вѣны, удалилъ всѣхъ герцеговинскихъ воеводъ, вождей послѣдняго возстанія противъ Австріи, и съ ними до сотни другихъ бѣглецовъ, проживавшихъ до сихъ поръ въ Никшичѣ, — въ Улцинъ и Подгорицу, приказавши объявить остальнымъ перебѣжчикамъ, что если они будутъ заводить смуты въ Герцеговинѣ, то онъ выдастъ ихъ австрійскимъ властямъ. Это распоряженіе Гласъ Черногорца сопровождаетъ отъ себя замѣчаніемъ, что князь далъ чрезъ это доказательство, какъ высоко цѣнитъ онъ дружбу Австріи, оказавшей такъ много доброжелательства и пользы для Черногоріи. Газета цетиньская не писала бы такъ, если бы не чуяла, что и Черногорія вводится въ сферу австрійскаго вліянія. Гр. Каллай, общеимперскій министръ финансовъ, которому поручено верховное завѣдываніе Босніею и Герцеговиною, уже поспѣшилъ въ делегаціяхъ сдѣлать одобрительный отзывъ о такомъ поступкѣ князя Николая.
Устройство непрерывной сѣти желѣзныхъ дорогъ на Балканскимъ полуостровѣ къ соединеніи съ австро-венгерскими необходимо, конечно, уже не для Россіи, а для Австро-Венгріи, которая, имѣя въ своемъ полномъ владѣніи безсрочно занятыя Боснію и Герцеговину, съ этого базиса будетъ постоянно дѣйствовать далѣе въ глубь полуострова, подрывая вездѣ, гдѣ только можно, значеніе Россіи. Сербія уже въ безусловной покорности у нея; начинаетъ покоряться ей и Черногорія; ловкіе и многочисленные агенты ея въ Софіи и другихъ болгарскихъ городахъ только и заняты тѣмъ, что внушаютъ народу и особенно интеллигенціи враждебныя чувства къ Россіи. Владѣя сѣтью желѣзныхъ дорогъ на всемъ Балканскомъ полуостровѣ до Константинополя и Салоникъ, — потому что онѣ строятся на австрійскія деньги, — Австро-Венгрія будетъ полнымъ здѣсь господиномъ и въ политическомъ, и въ торговомъ, и въ экономическомъ отношеніяхъ. При чемъ же останется тутъ Россія? Желѣзныя дороги на Балканскомъ полуостровѣ ей не нужны, ея сообщенія съ Сербіею и Болгаріею идутъ Дунаемъ и Чернымъ моремъ. Напротивъ, въ связи съ австро-венгерскими дорогами онѣ будутъ вредны ей въ политическомъ отношеніи. Между тѣмъ, послѣ скерневицкаго свиданія, по словамъ National Zeitung, русскій посланникъ въ Константинополѣ, г. Нелидовъ, настоятельно совѣтовалъ Портѣ поспѣшить сооруженіемъ желѣзныхъ дорогъ, какъ рѣшила конференція à quatre, т.-е. конференція уполномоченныхъ Австро-Венгріи, Сербіи, Болгаріи и Турціи, назначившая направленіе и соединительные узлы желѣзныхъ дорогъ четырехъ означенныхъ государствъ.
Регулированіе плаванія по Дунаю уже окончено на лондонской конференціи и такъ, что Австро-Венгрія получила въ международной коммиссіи преимущество предъ другими прибрежными государствами, хотя ея владѣнія кончаются на Дунаѣ именно тамъ, откуда начинается вѣдомство международной коммиссіи (у Желѣзныхъ Воротъ), и, слѣдовательно, на основаніи принципа прибрежности, говоря строго, она не могла бы имѣть даже никакого мѣста въ международной коммиссіи. Россія и тутъ поддерживала ее.
Румынія не имѣетъ повода воевать съ Россіею; напротивъ: она съ жадностью взираетъ на австро-венгерскую Седмиградію, гдѣ значительное большинство населенія составляютъ румыны. Не съ Россіею, а съ Австро-Венгріей могутъ встрѣтиться у нея важныя недоразумѣнія и столкновенія. Не революціонные элементы могутъ возникнуть между румынами, а чисто народная партія можетъ склониться къ Россіи; поэтому протоколъ возлагаетъ на Россію грустную обязанность усмирять румынскихъ народниковъ во вредъ самой себѣ.
Въ Болгаріи Россіи предоставляется поддерживать своими совѣтами болгарское правительство. Мудрено сказать, что изъ этого выйдетъ, и если что хорошее выйдетъ, то не надолго. Новоустановленный порядокъ вещей на Балканскомъ полуостровѣ, вслѣдствіе дѣлежа, разсчитанъ, по всей вѣроятности, не на короткое время, потому что если часть западной или сербской половины полуострова поступили въ безсрочное, т.-е. всегдашнее владѣніе Австріи, чрезъ что и королевство сербское, и княжество черногорское на столько же времени вошли въ сферу австрійскихъ интересовъ, т.-е. подчинились неизбѣжному вліянію Австро-Венгріи, то для уравновѣшенія выгодъ дѣлежа Болгарія должна бы оставаться столько же времени въ сферѣ интересовъ Россіи. Но до сихъ поръ торговля съ Болгаріею не въ русскихъ рукахъ; въ политическомъ же отношеніи болгарское правительство и его выдающіяся личности не разъ уже обнаруживали полное отвращеніе отъ Россіи. Припомнимъ, что совѣты Россіи не исправили правительственныхъ безпорядковъ въ 1880 году. Князь Александръ, по возвращеніи изъ Петербурга, произвелъ 1 іюля 1881 года coup d’etat. Тогда же Journal de St.-Petersburg привѣтствовалъ этотъ государственный переворотъ какъ предвѣстникъ водворенія прочнаго порядка, — разумѣется, въ интересахъ Россіи. Но оказалось, что, несмотря на поддержку совѣтами со стороны Россіи, Баттенбергъ и двухъ лѣтъ не выдержалъ своей роли. Не говоря о внутренней неурядицѣ, онъ ясно склонился на сторону Германіи и Австріи, послѣ того какъ посѣтилъ Берлинъ и Вѣну. Его министерство дѣйствовало враждебно Россіи. Русскіе военные были притѣснены на службѣ и почти всѣ удалились изъ Болгаріи. Генералъ Соболевъ и приближенные князя изъ русскихъ также были уволены. Доходило до того, что противъ генерала Соболева составился въ прошломъ году заговоръ въ Софіи: положено было убить его на 8 сентября; сербы, черногорцы, далматинцы, босняки, герцеговинцы, хорваты и др., постоянные посѣтители своей гостинницы „Искра“, куда нѣтъ входа болгарину, узнавши про этотъ заговоръ, объявили, что они всѣ пойдутъ охранять Соболева, и если хотя малѣйшая попытка будетъ сдѣлана болгарами, то они перерѣжутъ ихъ всѣхъ. Извѣстенъ заносчивый приказъ Баттенберга по поводу увольненія русскихъ, оскорбившій все русское общество. Въ палатѣ мы слышали, какъ Панковъ заявлялъ, что пришло время избавиться отъ иностранцевъ и иностраннаго вліянія, подразумѣвая здѣсь Россію и русскихъ. Если дерзкія выходки противъ русскихъ, которыхъ Панковъ назвалъ „вагабондами“, довели до того, что министръ Начевичъ получилъ двѣ пощечины, то можно заключить, прочно ли будетъ совремснемъ положеніе Россіи въ Болгаріи. Нѣтъ нужды, что Journal de St.-Petersburg разочарованный поведеніемъ самодержавнаго Баттенберга, писалъ уже совсѣмъ не то, что въ 1881 году, и опять ссылался на интересы Россіи; интересы эти не могутъ долго дѣйствовать, несмотря даже на военную конвенцію, потому, что иностранный элементъ господствуетъ въ княжескомъ дворцѣ, болгарскій простой народъ ничего не значитъ, да и не способенъ ни къ какому политическому чувству, а тѣмъ менѣе къ столь отвлеченному, какъ благодарность. Если это чувство еще кое-гдѣ слышится между среднею интеллигенціею, то оно слабѣетъ съ каждымъ годомъ и скоро улетучится. Другая же и большая часть высшей интеллигенціи только въ силу необходимости мирится съ Россіею, и если бы еще не свѣжая память объ освободительной войнѣ, то все русское было бы изгнано изъ Болгаріи. Цанковыхъ, Начевичей многое множество въ Болгаріи. Они составляютъ во всякомъ случаѣ силу, къ которой какъ скоро дѣло коснется Россіи, пристанутъ и всѣ другія партіи. Уже и теперь, вообще говоря, ощущается натянутость и только внѣшнее приличіе въ отношеніяхъ Болгаріи къ Россіи. Пройдутъ года, Австро-Венгрія, съ своимъ управленіемъ, съ своими войсками, въ мѣстности, укрѣпленной самою природою, станетъ твердою ногою на всей западной половинѣ полуострова и отсюда будетъ командовать всѣмъ Балканскимъ полуостровомъ, располагая желѣзными дорогами и въ той части, которая досталась Россіи — Болгаріи и Восточной Румеліи; а Россія съ своими платоническими совѣтами и съ своими идеальными разсчетами на народную благодарность, не имѣя никакой существенной заручки, отодвинется во свояси. Скандалъ съ Journal de St.-Petersburg показываетъ, что наша дипломатія неустойчива и мало знакома съ людьми, призванными къ управленію княжествомъ, да и вообще съ болгарскою интеллигенціею, которая будетъ поставлять изъ среды своей министровъ и народныхъ представителей.
Анархическое состояніе Албаніи возбуждаетъ заботу Аветро-Венгріи. Но такого состоянія нѣтъ въ Албаніи; напротивъ, католическіе патеры и наемные агенты возбуждаютъ нарочно смуты въ албанцахъ съ цѣлью, чтобы они усвоили себѣ мысль обратиться къ австрійскому императору съ просьбою принять ихъ подъ свое покровительство. Австро-Венгріи уже разъ удалась такая продѣлка въ Босніи: она сама умышленно своими средствами поддерживала борьбу босняковъ съ турками до самаго берлинскаго конгресса и эту смуту выставила, какъ главный предлогъ къ тому, чтобы Боснія и Герцеговина были отданы въ ея управленіе. Тоже самое и тѣмъ же путемъ, какъ видно, ей хочется устроить и съ Албаніею.
Противудѣйствіе честолюбивымъ видамъ всякой другой державы, къ которому обязуется Россія, будетъ полезно лишь для Австро-Венгріи, какъ единственной будущей дѣйствительной обладательницы Балканскаго полуострова. Напротивъ, сближеніе съ гдадстоновскою Англіею дало бы Россіи силу и возможность положить предѣлы австро-венгерскимъ притязаніямъ на Балканскомъ полуостровѣ, а чрезъ это и самую Россію освободить отъ лишнихъ заботъ о Болгаріи. Къ сожалѣнію, бисмарковскій буксиръ тянетъ насъ на всякія непріятности съ лондонскимъ кабинетомъ, руководимымъ такимъ благороднымъ человѣкомъ какъ Гладстонъ, и, что еще прискорбнѣе, заставляетъ огорчать Англію въ такихъ вопросахъ, до которыхъ Россіи вовсе нѣтъ дѣла, Я на этотъ разъ кн. Бисмарку удалось отвлечь Россію отъ сближенія съ кабинетомъ, во главѣ котораго стоитъ мужъ, провозгласившій по адресу Австро-Гермапіи: „руки прочь!“ и который могъ бы принести намъ существенную помощь тамъ, гдѣ страдаютъ наши освященные исторіею жизненные интересы.
Предусмотрѣнныя въ протоколѣ важныя усложненія на Балканскомъ полуостровѣ, которыя стали бы угрожать Константинополю, едва ли можно» понимать иначе, какъ въ смыслѣ кореннаго переворота или упраздненія оттоманской имперіи. Въ такомъ случаѣ охраненіе Россіею австрійскихъ желѣзнодорожныхъ путей сообщенія, безъ сомнѣнія, будетъ полезно для Австро-Венгріи, но приманка, выставленная для Россіи въ вознагражденіе за внутренность полуострова, гдѣ будетъ господствовать Австро-Венгрія, — приманка въ образѣ проливовъ, соединяющихъ Черное море со Средиземнымъ, есть мыльный пузырь, о которомъ не стоитъ и распространяться. Не владѣя Добруджею и соединенными Болгаріею и Восточною Румеліею, не владѣя Ѳракіею и Константинополемъ, Россія не можетъ держать въ своихъ рукахъ и проливы съ противулежащимъ азіатскимъ берегомъ; а владѣть всѣмъ этимъ — это такіе воздушные замки, которые даже не имѣютъ въ себѣ ни чего привлекательнаго. Единственною историческою, здравою и спасительною политикою Россіи должно быть возстановленіе самостоятельности и независимости народовъ, населяющихъ Балканскій полуостровъ, какъ въ духовной, такъ и политической ихъ жизни. Политика приключеній менѣе всего свойственна Россіи, да и не по плечу ея дѣльцамъ; насущные же интересы требуютъ здѣсь строго охранительной политики, и первымъ словомъ этой политики должно быть приглашеніе, чтобы Австро-Венгрія удалилась съ Балканскаго полуострова. Какъ ни страннымъ покажется это нашимъ дипломатамъ, а, все-таки, это единственный согласный съ историческимъ закономъ исходъ всѣхъ нашихъ сношеній по восточному вопросу съ Германіею и Австро-Венгріею. Иначе въ болѣе или менѣе отдаленномъ будущемъ грозятъ намъ страшныя усложненія, которыя должны неминуемо отразиться и на нашимъ западныхъ границахъ.
Когда пристально всматриваешься въ петербургскій протоколъ, то такъ и кажется, что писалъ его покойный Меттернихъ. Агитація и революція пронизываютъ его насквозь. Ба самомъ же дѣлѣ только съ австрійской точки зрѣнія можно видѣть эти ужасы тамъ, гдѣ проявляется лишь чувства народности и желаніе политической свободы. Въ Вѣнѣ хорошо понимаютъ, что Россія, всегда, когда могла дѣйствовать самостоятельно, какъ и по санъ-стефанскому договору, обезпечивала жителямъ Балканскаго полуострова ихъ народность, вѣру и самоуправленіе; что эти начала дѣйствуютъ на пользу Россіи и, наоборотъ, во вредъ хищнической политикѣ Австро-Венгріи; что на восточной славянской почвѣ народныя движенія могли бы имѣть установленіе правильнаго и прочнаго порядка вещей; и вотъ она старается запугать петербургскій кабинетъ страшными словами: агитація, революція, анархія. Если бы кто рѣшился сказать, что это не такъ, то я спрошу, гдѣ и что такое были революціи на Балканскомъ полуостровѣ послѣ берлинскаго конгресса? Была революція въ Босніи и Герцеговинѣ, когда онѣ съ оружіемъ въ рукахъ возстали на защиту минутно улыбнувшейся имъ политической самостоятельности отъ вторгавшейся чужестранной силы, уполномоченной Европою на ихъ захватъ. Была другая революція тамъ же, когда эта чужестранная власть, насильственно поработившая эти области, лишила народъ свободы слова и всѣхъ политическихъ правъ, стала тѣснить и поносить православную вѣру, изгонять народный языкъ изъ судовъ, школъ и письменности, закрывать народныя православныя училища, похищать имущества церквей и общинъ, запрещать народу даже называться сербскимъ и помышлять о своемъ единствѣ съ остальнымъ сербскимъ племенемъ. Была революція и въ Боккѣ Которской, гдѣ австрійская власть нарушила политическія права населенія, обезпеченныя за нимъ императорскимъ словомъ Александра I при передачѣ Бокки во владѣніе Австріи, потомъ обѣтами австрійскихъ императоровъ и, наконецъ, формальнымъ договоромъ между населеніемъ Бокки и австрійскимъ правительствомъ. Больше нигдѣ не было никакихъ революцій; но вѣроятною становится революція въ Сербіи и опять потому, что правительство сербское дѣйствуетъ въ ущербъ политической самостоятельности королевства и во вредъ народному чувству сербовъ. Вотъ призракомъ какихъ революцій Австро-Венгрія старается объединить свой образъ дѣйствій съ таковымъ же Россіи! къ чему стремился Меттернихъ въ Западной Европѣ въ первую эпоху конгрессовъ, того же домогается вѣнско-пештскій дворъ во вторую эпоху конгрессовъ. Россія втягивается въ исключительные интересы Австро-Венгріи и во вредъ самой себѣ даетъ согласіе на пригнетеніе начала народности, народнаго объединенія и политическихъ правъ народа, — точь въ точь какъ въ первую эпоху конгрессовъ, но только не на Западѣ, какъ тогда, а на Востокѣ.
Послѣ этого самъ собою рождается вопросъ: не вызоветъ ли такая политика Австро-Венгріи новый, но уже не западный, а восточный 48 годъ? Пригнетаемыя ею начала суть общечеловѣческія, которыя могутъ умереть только со смертію самого народа; иначе, по сербской пословицѣ «яче тлаче — више скаче» (сильнѣе ударишь — выше прыгнетъ), они могутъ прорваться изъ-подъ гнета, какъ прорвались тѣ же самыя начала въ 48-мъ году въ За ладной Европѣ, благодаря той же Австріи.
Предвижу, что дипломаты съ усмѣшкою подумаютъ про себя: Боснія и Герцеговина такъ малы и такъ ничтожны, что о нихъ не стоитъ и говорить, не только что принимать ихъ въ разечетъ: іа force majeure все обработаетъ по своему. Нынѣшняя дипломатическая школа не хочетъ знать ни прошедшаго, ни будущаго. Въ настоящую минуту, точно, миръ и спокойствіе обезпечены превосходствомъ силы: такъ думалъ и надѣялся также и Меттернихъ въ свое время. Но взрывы народнаго духа заразительны. Рядомъ съ Босніею и Герцеговиною далматинскіе итальянцы протестуютъ противъ усиленнаго введенія нѣмецкаго языка; сербы далматинцы православнаго исповѣданія возмущены участью своихъ братьевъ въ покоренныхъ областяхъ Босніи и Герцеговины; населеніе Бокки Которской, бѣжавшее въ Черногорію, пылаетъ мщеніемъ; по другую сторону — Сербія склонна къ низверженію нынѣшней владѣтельной династіи и ея сообщниковъ; по ту сторону Сербіи — отмежеванное къ Болгаріи смѣшанное и большею частью сербское. населеніе ждетъ удобнаго случая, чтобы открыть рѣзню съ ненавистными ему болгарами. Въ предѣлахъ самой Австро-Венгріи хорваты уже горячо вступились за свою народность; между ними число противниковъ соглашенія съ Венгріею, установленнаго въ 1867 году, увеличивается постепенно; въ Венгріи между мадьярами слышатся голося противъ всякой другой связи съ Австріею, кромѣ личной. Въ Австріи нѣмцы болѣе чѣмъ когда-нибудь ожесточены противъ славянъ. Въ Галиціи русскій народъ стонетъ подъ насиліемъ поляковъ. Славяне, видимо, отвернулись отъ Россіи со времени берлинскаго конгресса преимущественно за ея поступокъ съ Босніею и Герцеговиною и за отреченіе ея отъ сербскаго народа, а съ нимъ отъ своей славянской политики. Въ ея тѣсномъ сближеніи съ Германіею они видятъ погибель для себя и потому спѣшатъ войти между собою въ болѣе тѣсную политическую связь: хорваты ѣдутъ въ Прагу, чехи ѣдутъ въ Краковъ. Подготовляется взаимный союзъ австрійскихъ славянъ съ цѣлью самозащиты и съ настроеніемъ, враждебнымъ къ Россіи. Нельзя оставить безъ вниманія и Румынію, гдѣ мечтаютъ о возсоединеніи съ Седмиградіею, и Италію, гдѣ все еще не перестаютъ твердить о возсоединеніи съ итальянскимъ Тиролемъ. Все это, вмѣстѣ взятое, представляетъ уже не малую область недовольства, непріязни, раздраженія, стремленія къ болѣе естественному, прочному и спокойному порядку. Такія начала, какъ народность и политическія права народа, сама Пруссія, поддерживающая теперь Австро-Венгрію, признала во всей ихъ силѣ, вырвавши южный Шлезвигъ и Голштинію у Даніи, возвративши Италіи Венеціанскую область, давши нѣмецкому народу политическое единство и конституціонное управленіе. Если скерневицкое свиданіе обезпечило Австро Венгрію со стороны Россіи въ сохраненіи того положенія или status quo, которое мы сейчасъ видѣли, то съ прискорбіемъ должно сознаться, что какъ послѣ 1815 года Россія вооружила противъ себя общественное мнѣніе на Западѣ, такъ теперь она окончательно вооружитъ противъ себя мнѣніе всего славянства на Востокѣ; что какъ ея участіе въ конгрессахъ двадцатыхъ годовъ и учрежденіе священнаго союза ободрили и поддержали Меттерниха — главнаго виновника 48-го года, такъ и теперь ея соглашеніе съ венско-пештскимъ дворомъ можетъ ободрить послѣдній на такой образъ дѣйствій, который приведетъ къ новому перевороту. Послѣ скерневицкаго свиданія, въ рѣчи своей къ представителямъ австро-венгерскихъ делегацій императоръ Францъ!осифъ объявилъ, что миръ и внутреннее спокойствіе обезпечены на долго; но изъ исторіи мы знаемъ, что въ Австріи обезпеченіе этихъ истинныхъ благъ народныхъ понимаютъ иногда очень своеобразно. Меттернихъ восхищался водвореніемъ спокойствія въ Италіи, когда тамъ пытки, казни и военная сила давили подъ произволомъ властей народныя чувства. Нынѣшній верховный правитель Босніи и Герцеговины, министръ Каллай, тоже восхищается спокойствіемъ этихъ областей, когда видитъ удачное дѣйствіе тюремъ и висѣлицъ и истощеніе народа поборами и пенями.
На скерневицкомъ свиданіи, какъ извѣщаютъ газеты, шла рѣчь также объ анархистахъ и, вѣроятно, приняты какія-либо совмѣстныя мѣры къ очищенію общества отъ этой язвы. «Монархамъ дозволительно заключать явные союзы противъ тайныхъ обществъ», — говорилъ Шатебріану въ Веронѣ императоръ Александръ. Но тогдашнія тайныя общества имѣли цѣлью національную и политическую свободу — начала, признанныя и узаконенныя позднѣйшею Европою. И, однако, признаніе этихъ началъ не дешево обошлось Европѣ, начиная съ іюльскихъ дней во Франціи и оканчивая 48-мъ годомъ съ его дальнѣйшими послѣдствіями. Если развитіе и усиленіе господства Австро-Венгріи на Балканскомъ полуостровѣ, по соглашенію въ этомъ съ Россіею и Германіею, грозитъ рано или поздно возбудить взрывъ народнаго недовольства въ границахъ, которыя трудно заранѣе опредѣлить, то этимъ взрывомъ не замедлятъ воспользоваться европейскіе анархисты, чтобы въ политическія страсти влить свою острую отраву. Смуты, предшествовавшія 48-му году и разыгравшіяся во всей силѣ въ этомъ году, имѣли одно политическое свойство. Съ началами, которымъ досталась тогда побѣда, Европа помирилась, сжилась и успокоилась. Не таково разрушающее начало анархіи. Дѣйствіе его въ слитіи съ напряженнымъ политическимъ возбужденіемъ охватитъ по самому свойству своему не только формы управленія, но проникнетъ въ самое-существо общественной среды, внося отрицаніе всѣхъ основъ государственнаго общежитія. Если бы случилось что-нибудь подобное, то представилось бы великое затрудненіе для борьбы съ врагомъ всякаго порядка и спокойствія на почвѣ, возмущенной народнымъ недовольствомъ. Врага этого не было въ 48-мъ году. Теперь онъ уже дѣйствуетъ и извѣстно какимъ орудіемъ.
Поэтому надо желать, чтобы Россія уклонилась отъ всякаго соглашенія съ своими сосѣдями по восточнымъ дѣламъ. Ей нужно обрѣсти въ себѣ достаточную силу духа, чтобы сбросить накинутыя на нее путы и выйти на самостоятельную дорогу. Для нея настаетъ благодарная задача — дать свободный ходъ развитію началъ народности и политической свободы въ странахъ, прямо или косвенно освобожденныхъ ею отъ турецкаго господства. Сана она дала же то и другое Болгаріи. Если въ неподготовленномъ и не развитомъ народѣ начала эти принялись и не произвели даже на первыхъ порахъ ничего разрушительнаго, то болѣе подготовленный, болѣе сдержанный и самообладающій народъ сербскій еще лучше усвоилъ бы себѣ эти начала. Россіи нужно стараться предупредить на будущее время всякую смуту, могущую возникнуть на Востокѣ отъ народнаго неудовольствія единственно потому, что Австро-Венгріи, поддерживаемой Германіею, угодно распространяться и подчинять себѣ такія страны, которыя ни по какому праву ей не принадлежатъ. Только Россія можетъ это сдѣлать, возстановивши Политическую самостоятельность и полную государственную независимость народовъ и государствъ на Балканскомъ полуостровѣ, и если сдѣлаетъ, то устранитъ усложненія и расчистить путь для борьбы съ врагомъ общественнаго порядка и спокойствія, который, не находя себѣ тогда поддержки въ иныхъ источникахъ народнаго недовольства, которыхъ уже не будетъ, окажется въ одиночествѣ. Упрощеніе борьбы съ этимъ врагомъ есть первая и настоятельная задача; но она достижима лишь тогда, когда Россія отрѣшится отъ преданій дружбы и союза, подъ которыми еще со временъ Фридриха Великаго и Маріи-Терезіи кроется затаенная враждебность къ Россіи и которыми въ послѣднее время союзники стараются вовлечь Россію въ качествѣ служебной силы въ свои виды и замыслы, направленныя противъ нея же самой.