1879 править
Двѣсти тысячъ. править
1-е сентября. Часъ первый дня. На дворѣ государственнаго банка, у подъѣзда, толпится народъ. Одни пришли справиться насчетъ тиража выигрышей 2-то пятипроцентнаго займа и жаждутъ попасть въ корридоръ, а затѣмъ въ зало, гдѣ производится тиражъ; другіе такъ остановились, потому что народъ стоитъ и что-то смотритъ. Настоящихъ капиталистовъ тутъ нѣтъ. Все это по большей части владѣльцы одного, двухъ билетовъ. Явились и по двое, по трое съ однимъ билетомъ, купленнымъ въ складчину. Народъ разный: десятникъ по строительной части, жаждущій выбиться въ купцы-подрядчики, отставной военный, вдова чиновница съ Петербургской стороны, графскій поваръ, дворецкій, вахтеръ казеннаго зданія, «дочь благородныхъ, но бѣдныхъ родителей», получившая билетъ въ наслѣдство отъ «благодѣтельницы». Изъ подъѣзда выходятъ и входятъ туда артельщики, выскакиваютъ чиновники. Изрѣдка протискается туда кто-нибудь изъ толпы и выйдетъ, отирая обильный потъ.
— Богъ знаетъ, гдѣ этотъ самый тиражъ происходитъ, говоритъ онъ. Кого не спрашивалъ, никто не знаетъ.
— Не вывѣшивали еще въ корридорѣ номеровъ-то? — спрашиваютъ его.
— Нѣтъ еще, но говорятъ, что уже вынули главный выигрышъ. Артельщикъ какой-то двѣсти тысячъ выигралъ.
— Опять артельщикъ! — восклицаютъ всѣ хоромъ. Поди жъ ты, какое счастье артельщикамъ! Прошлый разъ артельщикъ, нонѣ опять артельщикъ! Что-жъ это такое? Ужъ нѣтъ-ли тутъ обману какого?
— Одно остается — въ артельщики поступать, произноситъ, разводя руками, кафтанъ со сборами. Можетъ, тогда и выиграешь.
— Вамъ-то, милый, хорошо, вы мущины, — говоритъ старушка съ ридикюлемъ, который она держитъ, прижавъ къ груди. Вы мущины и завсегда можете въ артельщики поступить, а каково намъ, женщинамъ-то? Насъ и въ артельщики не примутъ, ну, значитъ, и сиди на бобахъ.
— А вы отдайте свой билетъ артельщику, онъ и выиграетъ, подшучиваетъ гладкобритый, полный, пожилой мущина, съ круглымъ брюшкомъ и съ толстой палкой въ рукахъ.
— Вотъ еще что выдумали! Копила, копила, да и отдай. Вѣдь, я изъ-за него подчасъ однѣми кофейными переварками питалась. Ну, отдамъ я артельщику, выиграетъ онъ, а мнѣ-то какая будетъ польза?
— Вы на томъ свѣтѣ воздаяніе получите. Артельщикъ за васъ Богу помолится. Наконецъ, вы съ нимъ завсегда можете уговориться, чтобъ, въ случаѣ выигрыша двухъ сотъ тысячъ, онъ вамъ далъ пятьдесятъ тысячъ.
— Вишь, ты, какой! Нѣтъ, ужъ женщинамъ завсегда несчастье! — восклицаетъ старуха.
— Успокойтесь, сударыня, и мущинамъ не слаще, уговариваетъ ее отставной военный, въ фуражкѣ съ краснымъ околышкомъ. Вотъ я отставной маіоръ, а на чинъ-бы свой не посмотрѣлъ и поступилъ-бы въ артельщики, а что изъ этого? Поступишь въ артельщики, а тутъ, какъ на зло, повара начнутъ выигрывать.
— А что-жъ такое, что повара? — обидчивымъ голосомъ откликается изъ толпы пальто. Повара нешто не люди? И поварамъ ѣсть хочется.
— Я ничего объ этомъ не говорю, а только не поступать-же мнѣ потомъ изъ артельщиковъ въ повара.
— Отчего-же и не поступать? Есть такіе повара, что любаго барина за поясъ заткнутъ.
— Ты зачѣмъ грубишь? Какъ ты смѣешь? — наступаетъ на него военный.
— Я не грублю, а только зачѣмъ-же поваровъ обижать?
— Мутовка-то и обозначила себя сейчасъ, киваетъ на пальто сибирка въ серебряной цѣпочкѣ черезъ шею. Всѣ про человѣка думали, что господинъ, анъ оказывается, что поваръ.
— Поваръ, да, а ругать поваровъ не позволю! Ну, что-жъ что поваръ? Каждому свой удѣлъ положенъ. Не карманникомъ мнѣ быть.
— А ты видалъ, что я карманникъ? — вламывается въ амбицію, въ свою очередь, сибирка.
— Господа, оставьте! что это? Пришли за такимъ важнымъ дѣломъ и вдругъ ругаться! останавливаютъ ихъ со всѣхъ сторонъ.
Къ толпѣ подходитъ кучеръ, въ сѣрой, нанковой безрукавкѣ съ стеганнымъ задомъ.
— Не слыхать, почтенный, кто выигралъ-то? — обращается онъ съ вопросомъ къ сибиркѣ.
— Да, говорятъ, что артельщикъ выигралъ, а, впрочемъ, Богъ вѣсть, отвѣчаетъ сибирка, и смѣривъ кучера взглядомъ съ головы до ногъ, говоритъ: «да у тебя билетъ-то есть-ли»?
— У меня-то нѣтъ, а только наша экономка говорила, у нея билетъ есть: «Какъ, говоритъ, двѣсти тысячъ выиграю, сейчасъ, говоритъ, Захару пять тысячъ на извозъ, чтобы закладки покупалъ». Это мнѣ, то-есть.
Въ толпѣ смѣхъ.
Изъ подъѣзда выбѣгаетъ сторожъ безъ шапки. Его осаждаютъ вопросами.
— Ну, что, дѣйствительно артельщикъ двѣсти тысячъ выигралъ?
— Какое артельщикъ! — портной. Простой портной, штучникъ, двѣсти тысячъ выигралъ. Какъ узналъ, такъ сейчасъ въ кабакъ и побѣжалъ. Даже наши чиновники за нимъ сзади пустились, наскоро разсказываетъ сторожъ и протискивается сквозь толпу.
— Портной выигралъ, портной, простой портной, штучникъ, слышится въ толпѣ.
— А говорили артельщикъ! — разводитъ руками сибирка. Портнымъ завсегда счастье! Тутъ какъ-то въ Лѣтнемъ саду, въ лотерею, портной большіе часы выигралъ.
— Корову, а не часы, поправляетъ кто-то.
— Ну, такъ что-жъ, что корову? Иная корова почище часовъ.
— Вотъ видите, сударыня, портной выигралъ, а не артельщикъ, обращается къ старушкѣ отставной военный. Въ портные и нашему брату, мущинѣ, поступить невозможно, потому тутъ надо съ малолѣтства учиться.
— Да. Ужъ и не говорите! А представьте, какъ я живо видѣла во снѣ, что я выиграю. Вижу я, что разверзлись небеса, и выходитъ оттуда Анна Петровна, — это одна наша знакомая покойница. Вся въ бѣломъ, волосы распущены, и на животѣ у нея крупными буквами: «двѣсти тысячъ».
— Что дѣлать, сударыня, не судьба! — разводитъ руками отставной военный.
— Свѣчку, говорятъ, кверху ногами хорошо ставить, замѣчаетъ кто-то.
— У насъ князь Голицынъ на прошлой недѣлѣ обѣдалъ, — разсказываетъ гладкобритый, пожилой мужчина съ просѣдью. Нашъ графъ и говоритъ ему о двухъ-стахъ тысячахъ, а князь Голицынъ ему въ отвѣтъ: «двѣсти тысячъ такое-же точно вѣроятіе выиграть, какъ если бы вы, говоритъ, шли мимо дома, и вдругъ отвалился-бы карнизъ и убилъ-бы васъ».
— Нѣтъ, карнизомъ скорѣе убьетъ, чѣмъ выиграетъ, откликается кучеръ. У насъ, лѣтось, на Васильевскомъ островѣ, во какой кусокъ карниза отвалился.
— Пятьсотъ рублей, я полагаю, также легко выиграть, какъ ежели, къ примѣру, задавить на конно-желѣзкѣ человѣка, говоритъ сибирка.
— Однако-жъ, смѣю быть увѣренъ, вѣдь вы, до сихъ поръ, не выиграли и пятисотъ рублей? — спрашиваетъ его отставной военный.
— Нѣтъ, не выигралъ; да вѣдь меня и конно-желѣзкой не задавили.
— Изъ-за пятисотъ рублей не стоитъ, чтобы и давили, отвѣчаетъ кучеръ. Вотъ за двѣсти тысячъ, ну, можно-бы рукой или ногой пожертвовать. Съ капиталомъ можно и безъ руки жить.
Изъ подъѣзда протискивается на дворъ чуйка и отираетъ платкомъ потъ со лба. Онъ запыхавшись.
— Господа, вотъ диво-то! Сейчасъ двѣсти тысячъ, кто-бы вы думали, выигралъ? — восклицаетъ онъ.
— Портной?
— Нѣтъ.
— Артельщикъ?
— Нѣтъ. Нищій двѣсти тысячъ выигралъ. Тамъ, въ корридорѣ, стоитъ. Одеженка — заплата на заплатѣ, изъ себя — голенищу подобенъ. Сейчасъ два генерала его поздравляли.
— Какъ, нищій, а говорили портной?
— Нѣтъ, не портной, а нищій! На Пескахъ живетъ. По грошамъ на папертяхъ на билетъ насбиралъ. Ахъ, ты, Господи! Вотъ ужъ подлинно, что счастье! А тутъ свѣчи ставишь!
— Но скажите, пожалуйста, какъ-же его сейчасъ не задержали? спрашиваетъ, ни къ кому особенно не обращаясь, военный. Развѣ нищій, просящій подаяніе, можетъ билетъ имѣть?
— Ну, ужъ тамъ можетъ, или не можетъ, а вотъ выигралъ! — продолжаетъ чуйка.
— Вотъ ужъ въ нищіе, изъ-за выигрыша, я-бы ни за-что не пошелъ, вставляетъ слово сибирка. Потому, попросишь у человѣка, а онъ тебѣ сейчасъ: «сами семерыхъ собирать послали!». Окромя того, каждаго городоваго бойся. Сейчасъ схватитъ за шиворотъ честью, да и пойдемъ въ участокъ.
— Это не токма что съ нищимъ, а завсегда съ каждымъ можетъ случиться, откликается купеческое пальто. Объ этой зашиворотной рекогносцировкѣ каждый завсегда долженъ памятовать. А только какой нищій? Иной нищій слаще купеческаго куска ѣстъ-то.
— Скажите, пожалуйста, — обращается къ гладкобритому, полному мущинѣ съ тростью желто-лимонная старая дѣва. Со мной былъ такой случай. Генеральша Алтынова мнѣ подруга по институту приходится. Очень онѣ богаты. И видѣла я во снѣ, что онѣ мнѣ два билета, за мои домашнія услуги, отдали. Могу я съ нихъ теперь эти билеты судебнымъ порядкомъ требовать?
— Нѣтъ, сударыня, этого, кажется, нельзя требовать. Про сны въ законѣ ничего не говорится, — отвѣчаетъ тотъ.
— А навѣрное не знаете? Вы развѣ не адвокатъ?
— Никакъ нѣтъ-съ. Я главный дворецкій графа Ольдендорфа.
— Скажите, пожалуйста, а у васъ лицо такое адвокатское.
— Это бываетъ-съ, — улыбается всѣмъ лицомъ дворецкій. Меня разъ, въ одномъ мѣстѣ, даже за самого графа приняли.
Изъ подъѣзда выбѣгаетъ полная дама. Лицо у нея раскраснѣвшись, шляпка свернута на сторону, сборки у платья оторваны.
— Господи! да что-же это такое? Когда-же этому будетъ конецъ. Вѣдь, это скандалъ! Двѣсти-то тысячъ опять банковскій чиновникъ выигралъ! — восклицаетъ она.
— Не можетъ быть, гудитъ толпа. Какъ чиновникъ? Сейчасъ говорили — портной, а потомъ нищій. Ну, а семьдесятъ пять тысячъ?
— Тоже чиновникъ — отвѣчаетъ дама.
Въ толпѣ недоумѣніе полное.
— Боже мой, Боже мой, до чего мы дожили! — вздыхаетъ до сего времени стоявшій тутъ-же и молчавшій священникъ.