ДВЕРЬ ИЗЪ СЛОНОВОЙ КОСТИ *).
править- ) По Гомеру, сны приходятъ сквозь двоякія двери: одна роговая, другая изъ слоновой кости. Сновидѣнія, выходящія изъ роговой двери, вѣщаютъ истину, а проникающія черезъ двери изъ слоновой кости — обманчивы и суетны. Перев.
ПРОЛОГЪ.
Кто такой Эдмундъ Грей?
править
Мистеръ Эдвардъ Дерингъ въ рѣдкіе промежутки между работой занимался разсматриваніемъ своей кассовой книги. Тѣ скромныя личности, которыя на языкѣ Сити, опредѣляющемъ нравственную и умственную оцѣнку человѣка по его доходу, называются «мелкой сошкой», часто и тревожно пересматриваютъ свои кассовыя книги, подводятъ и провѣряютъ итоги вписанныхъ суммъ. Мистеръ Дерингъ, который былъ не мелкой сошкой, а крупнымъ дѣльцомъ съ точки зрѣнія Сити, очень рѣдко заглядывалъ въ свою кассовую книгу; во первыхъ, потому, что у него, какъ и у другихъ стряпчихъ съ большой практикой, для этого рода работы были клерки и бухгалтеры; затѣмъ, потому что, подобно многимъ стряпчимъ, занимаясь съ неусыпной заботливостью чужими дѣлами, онъ былъ въ состояніи пренебречь своими собственными. Къ счастью, когда имѣешь нѣсколько тысячъ доходу, то собственныя дѣла по временамъ сами даютъ о себѣ знать своему хозяину самымъ пріятнымъ образомъ. Они навязываются ему сами собой. Они настойчиво требуютъ вниманія къ себѣ. Они заставляютъ своего хозяина взглянуть на нихъ съ почтеніемъ: вывести ихъ изъ цифрового оцѣпенѣнія и помѣстить ихъ въ какія нибудь выгодныя предпріятія.
И такъ мистеръ Дерингъ открылъ книгу, не имѣя въ данную минуту никакого другого дѣла, посмотрѣлъ на балансъ, остался имъ доволенъ, а затѣмъ сталъ перебирать цифры назадъ, т. е. снизу вверхъ, читать вписанныя суммы. Вотъ онъ остановился передъ одной изъ нихъ, придержавъ указательный палецъ на имени.
Это имя было вписано съ правой стороны книги, съ той стороны, которая такъ страшна для мелкотравчатыхъ дѣльцовъ, потому что она всячески стремится уничтожить денежный балансъ и словно пытается превратить сложеніе въ умноженіе, до такой степени изумительны бываютъ результаты. Имя, которое прочиталъ мистеръ Дерингъ, было «Эдмундъ Грей». Сумма, вписанная въ ту же графу на сторонѣ противоположной имени, была 720 фунт. стерлинговъ. Слѣдовательно, онъ выдалъ чекъ предъявителю Эдмунду Грею на 720 ф. стерлинговъ.
Конечно, дѣловому человѣку не легко упомнить перебивающую у него массу кліентовъ, но если, подобно мистеру Дерингу, онъ знаетъ подробности всякаго дѣла, поступающаго въ вѣдѣніе фирмы, то, разумѣется, онъ будетъ помнить и выдачу чека на 720 ф. стерл., и мотивъ выдачи, и лицо, которому чекъ былъ выданъ, особенно когда этотъ чекъ выданъ всего три недѣли назадъ. Семьсотъ двадцать фунтовъ. Это такая сумма, взамѣнъ которой должны были быть оказаны многія и весьма существенныя услуги.
— Эдмундъ Грей! — пробормоталъ онъ. — Удивительное дѣа! не могу припомнить имени Эдмунда Грея. Кто такой Эдмундъ Грей? Зачѣмъ я ему далъ 720 фунт. стерлинговъ?
Ему сперва показался забавнымъ странный фактъ, что онъ могъ забыть о такой большой суммѣ. Тутъ же возлѣ него лежала другая книга — его собственный дневникъ. Онъ раскрылъ и пересмотрѣлъ его за три прошлые мѣсяца. Нигдѣ въ немъ не упоминалось имени Эдмунда Грея. Еще разъ — онъ зналъ всѣ детали каждаго дѣла, поступившаго въ вѣдѣніе фирмы; онъ подписывалъ всѣ чеки; память у него была необыкновенно хорошая и ясная; однако, какъ онъ ни напрягалъ своихъ усилій, онъ не могъ вспомнить ни объ Эдмундѣ Греѣ, ни о чекѣ, выданномъ ему на 720 ф. стерлинговъ.
Существуетъ извѣстная стадія мозговой усталости, когда человѣкъ не въ состояніи запоминать имена; это явный и вѣрный признакъ переутомленія. Благоразумный человѣкъ принимаетъ такой симптомъ за спасительное предостереженіе и повинуется ему. «Мнѣ надо отдохнуть денекъ-другой, — подумалъ онъ. Въ шестьдесятъ пять лѣтъ нельзя пренебрегать малѣйшей потерей памяти. Эдмундъ Грей! Забыть Эдмунда Грея и 720 фунтовъ! Мнѣ необходимо проѣхаться къ морю недѣли на двѣ».
Онъ закрылъ кассовую книгу и попробовалъ вернуться къ своей работѣ Но имя это опять вернулось къ нему. — Эдмундъ Грей, — бормоталъ онъ, — Эдмундъ Грей. Что это за личность Эдмундъ Грей? И зачѣмъ былъ ему выданъ чекъ на 720 фунтовъ стерлинговъ?
Штука эта перестала его забавлять; она начала раздражать его. Черезъ двѣ минуты она начала мучить его. Онъ облокотился на кресло, забарабанилъ пальцами по столу, затѣмъ взялъ книгу и снова началъ просматривать приходъ и расходъ. Онъ всталъ и началъ прохаживаться по комнатѣ — долговязый, худощавый, въ узкомъ сюртукѣ. Прохаживаясь по комнатѣ и размахивая руками, вы зачастую возбуждаете дѣятельность памяти. Однако, въ данномъ случаѣ не послѣдовало благопріятнаго исхода. Названный Эдмундъ Грей оставался по прежнему пустымъ звукомъ — тѣнью имени. Мистеръ Дерингъ принялся стучать костянымъ ножомъ по столу, словно заклиная эту тѣнь выступить изъ мрака неизвѣстности. Тщетное суевѣріе! Тѣнь не появилась. Но какимъ образомъ могла тѣнь имени — неизвѣстнаго имени — унести 720 золотыхъ совереновъ?
— Я чувствую, что схожу съ ума — пролепеталъ онъ. — Семьсотъ двадцать фунтовъ уплачено мною самимъ, сразу, всего три недѣли назадъ, и я ничего не помню объ этомъ. У меня нѣтъ между кліентами Эдмунда Грея. Слѣдовательно деньги, должно быть, я уплатилъ за какого нибудь кліента этому неизвѣстному лицу. Однако же, деньги были уплачены мною по моему чеку, а я этого не помню. Странно! Я никогда прежде по забывалъ такого факта.
На столѣ стоялъ звонокъ. Онъ нажалъ его пуговку. Клеркъ — пожилой клеркъ, старый клеркъ явился на зовъ. Клеркъ этотъ занимался въ комнатѣ рядомъ съ конторой мистера Деринга; клеркъ этотъ писалъ чеки, которые подписывалъ принципалъ, приносилъ письма, когда послѣднія были переписаны, отправлялъ письма на почту, принималъ посѣтителей и ихъ визитныя карточки. Словомъ, это былъ секретарь мистера Деринга, его правая рука (въ каждой профессіи нужна правая рука) или довѣренный клеркъ. Какъ и подобаетъ отвѣтственному лицу, онъ былъ одѣтъ во все черное, а его служебное платье лоснилось, какъ зеркало, на рукавахъ и плечахъ. Въ силу долгой привычки платье это висѣло на немъ извѣстными складками или изгибами, которые никогда не распрямлялись; лицо у него было гладко выбрито и выскоблено; клочки его сѣдыхъ волосъ были коротко подстрижены. Глаза у него были проницательные и лукавые, губы тонкія, и общее выраженіе его физіономіи показывало человѣка себѣ на умѣ. На своего хозяина онъ глядѣлъ съ почтительнымъ вниманіемъ слуги; когда же онъ посматривалъ на кого либо другого, то съ такимъ выраженіемъ, словно подстерегалъ плута, котораго не прочь былъ бы провести и самъ. Въ нѣкоторыхъ коммерческихъ сдѣлкахъ низшаго сорта, въ которыхъ честность и нравственность заключаются въ успѣшныхъ попыткахъ взаимнаго надувательства, такого рода выраженіе встрѣчается нерѣдко. Но каково бы ни было выраженіе его лица, — хорошее или дурное, — онъ былъ отличнымъ клеркомъ: онъ всегда являлся въ контору въ девятомъ часу утра и никогда не уходилъ ранѣе семи часовъ, а такъ какъ мистеръ Дерингъ работалъ безъ устали, то старшій клеркъ оставался иногда безъ ропота до восьми и даже до девяти часовъ. Чиклэй находился на службѣ въ конторѣ «Дерингъ и Сынъ» уже пятьдесятъ пять лѣтъ, поступивъ сюда разсыльнымъ мальчикомъ двѣнадцати лѣтъ.
— Чиклэй, — сказалъ его хозяинъ. — Посмотрите-ка эту кассовую книгу. Тамъ, гдѣ записывается выдача денегъ. Четвертая графа. Нашли вы ее?
— Эдмундъ Грей, 720 фунт. стерл., — прочиталъ клеркъ.
— Да. На что понадобился этотъ чекъ? Кто этотъ Эдмундъ Грей?
Клеркъ оказался удивленнымъ. — Не знаю, — проговорилъ онъ.
— За что заплатилъ я эту сумму?
Клеркъ отрицательно покачалъ головой.
— Заглядываете вы въ эту книгу, когда кладете ее на столъ?
Клеркъ утвердительно кивнулъ головой.
— Ну… что же вы подумали объ этомъ?
— Да совсѣмъ объ этомъ не думалъ. Этотъ чекъ не былъ изъ тѣхъ, по которымъ я получалъ, по вашему приказанію, за послѣднее время. Еслибъ я подумалъ что нибудь, то развѣ то, что эта сумма пошла на ваше личное дѣло.
— Насколько мнѣ извѣстно, Чиклэй, у меня нѣтъ частныхъ дѣлъ, которыхъ вы бы не знали.
— Такъ… но такія дѣла могли быть у васъ.
— Вѣрно. Они могли быть у меня. А такъ какъ ихъ нѣтъ… опять спрашиваю у васъ… Кто этотъ Эдмундъ Грей?
— Не знаю.
— Слыхали вы когда нибудь о какомъ-то Эдмундѣ Греѣ?
— Никогда, насколько мнѣ извѣстно.
— Вы теперь въ первый разъ слышите это имя? — настаивалъ стряпчій.
— Рѣшительно въ первый разъ.
— Подумайте хорошенько. Нѣтъ ли какого нибудь Эдмунда Грея въ родствѣ съ моими кліентами?
— Нѣтъ, насколько мнѣ извѣстно.
— Нѣтъ, насколько вамъ извѣстно. Не состоялъ ли когда нибудь при конторѣ какой нибудь Эдмундъ Грей?
— Нѣтъ… навѣрное нѣтъ.
— Недавно у насъ производился генеральный ремонтъ, перекрашивали полъ, перемѣняли обои, бѣлили потолки и обновляли ковры, что обошлось очень дорого и причинило массу неудобствъ. Не завѣдывалъ ли одной изъ этихъ операцій Эдмундъ Грей?
— Нѣтъ.
— Не упоминалось ли объ Эдмундѣ Греѣ въ какомъ ни будь изъ писемъ, получающихся здѣсь?
Въ конторѣ было завѣдомо извѣстно, что Чиклэй читалъ всѣ получавшіяся письма и что онъ никогда не забывалъ содержанія какого бы то ни было изъ нихъ. Достаточно было указать на то или другое письмо, чтобы онъ вамъ сейчасъ же сказалъ, что въ немъ заключается, хотя бы двадцать лѣтъ прошло со времени полученія этого письма.
— Мнѣ никогда не попадалось имя Эдмунда Грея ни въ письмахъ, ни въ связи съ чѣмъ бы то ни было, — отвѣчалъ клеркъ съ увѣренностью.
— Я задалъ вамъ всѣ эти вопросы, Чиклэй, потому что съ самаго начала отлично зналъ отвѣты на нихъ, мнѣ хотѣлось только убѣдиться вполнѣ. Я подумалъ, что тутъ мнѣ могла измѣнить память. Ну, посмотрите повнимательнѣе на имя. — (Клеркъ сильно прищурилъ глаза, чтобы хорошенько удержать въ представленіи это имя). Какъ видите, я далъ ему чекъ на 720 фунт. стерл. всего три недѣли назадъ. Я же не такой человѣкъ, чтобы выдать 720 фунт. стерл. ни съ того, ни съ сего. И вотъ я совсѣмъ забылъ въ настоящее время объ этомъ дѣлѣ.
Разумѣется, онъ не былъ похожъ на человѣка, который способенъ забыть такую простую вещь, какъ выдача 720 фунт. стерл. Совсѣмъ наоборотъ. Его серьезное лицо, его сѣдые волосы со стальнымъ отливомъ, его плотно сжатыя губы, его проницательные, спокойные глаза, уже не говоря о методичномъ порядкѣ, съ какимъ были разложены его бумаги, — все это, очевидно, говорило, что онъ былъ далеко не такой человѣкъ.
— Вы не изволите полагать, сэръ, началъ Чиклэй — и выраженіе лица его изъ выжидательнаго перемѣнилось въ испуганное — вы не можете полагать…
— Я полагаю это, Чиклэй. Я не знаю никакого Эдмунда Грея и если только банкъ не сдѣлалъ ошибки, тутъ совершенъ… какъ это называется въ законѣ?
Клеркъ держалъ въ рукѣ приходо-расходную книгу, вперивъ въ своего патрона широкооткрытый взоръ. — Какъ? — повторилъ онъ. — Какъ это называется? Великій Боже! Это называется подлогомъ… и на 720 фунт. стерлинговъ! И это сдѣлано съ вами, ни съ кѣмъ другимъ, какъ съ вами! И въ этой конторѣ! Въ нашей конторѣ… нашей конторѣ! Какая ужасная вещь, право! О, поистинѣ ужасная вещь! Въ нашей конторѣ… Здѣсь! — Клеркъ, казалось, не находилъ достаточно сильныхъ словъ, чтобы выразить свое изумленіе.
— Прежде всего, передайте-ка мнѣ оплаченные чеки.
Мистеръ Дерингъ никогда собственноручно не подписывалъ чековъ и не писалъ писемъ. Онъ только подписывалъ ихъ. Одинъ клеркъ писалъ письма, другой подписывалъ чеки по его указанію и подъ его диктовку.
Чиклэй ушелъ къ себѣ въ комнату и вернулся съ пучкомъ оплаченныхъ чековъ.
Затѣмъ онъ заглянулъ въ большой несгораемый шкафъ, стоявшій открытымъ въ углу комнаты, и вынулъ оттуда чековую книжку на текущій счетъ.
— Вотъ онъ, — сказалъ онъ. — Чекъ, подписанный вами самимъ, собственною рукою, и за вашей подписью, уплачиваемый по предъявленіи… не перечеркнутый… и съ подлежащей подписью на оборотѣ. Теперь вы понимаете, почему мнѣ объ этомъ ничего неизвѣстно. Эдмунду Грею, эсквайру, или предъявителю. Семьсотъ двадцать фунтовъ. Подписанъ: Дерингъ и сынъ. Вашъ собственноручный почеркъ и ваша собственноручная подпись.
— Дайте, я посмотрю. — Мистеръ Дерингъ взялъ документъ и внимательно осмотрѣлъ его. Глаза его становились жесткими, по мѣрѣ того, какъ онъ разглядывалъ чекъ. — Вы называете это моимъ почеркомъ, Чиклэй?
— Я… я… я думалъ, что это вашъ почеркъ, — пробормоталъ клеркъ. Позвольте — мнѣ еще разъ посмотрѣть. И я все еще думаю это, — прибавилъ онъ съ большей увѣренностью.
— Ну, такъ вы дуракъ. Посмотрите еще разъ. Развѣ я когда нибудь подписываюсь такъ?
Почеркъ мистера Деринга былъ таковъ, что разбирать его руку могли только его клерки, да и то лишь въ томъ случаѣ, когда они знали, о чемъ шла рѣчь. Такъ, напр., когда онъ составлялъ планъ инструкцій на профессіональномъ языкѣ стряпчаго, онъ изображалъ существенныя слова начальной буквой, а всѣ промежуточныя слова обозначалъ черточками; впрочемъ, его клерки отлично разбирали его руку. Еслибъ онъ написалъ любовное письмо, или шутку, или балладу, или разсказъ, то никто — ни его клерки, ни друзья его, ни наборщики — не разобралъ бы ничего въ написанномъ, кромѣ отдѣльныхъ словъ то тамъ, то здѣсь. Что же касается до его подписи, тутъ было совсѣмъ иное. Эта была подпись фирмы, эта была подпись, существовавшая уже сто двадцать лѣтъ, это была подпись восемнадцатаго столѣтія: смѣлая, широкая и отчетливая, въ которой каждая буква была ясно выражена.
— Двѣ точки не на своемъ мѣстѣ, — сказалъ Чиклэй, — и росчеркъ не вполнѣ таковъ, каковъ долженъ быть. Но самъ чекъ словно написанъ вашей рукой, — прибавилъ онъ рѣшительно. — Мнѣ бы слѣдовало замѣтить, что въ подписи чего-то не достаетъ, хотя очень немногаго.
— Я съ этимъ согласенъ. Но почеркъ совсѣмъ вашъ, я бы въ этомъ побожился.
— И такъ, это совсѣмъ не моя рука. Гдѣ корешокъ оторваннаго чека?
Чиклэй принялся перебирать корешки.
— Какого числа выданъ чекъ? — спросилъ онъ. — 4-го марта? но нѣтъ его. Тутъ находятся чеки отъ 3-го и отъ 6-го. Я не нахожу чека отъ 4-го марта.
— Дайте мнѣ взглянуть. Странное дѣло!
— Нѣтъ-ли у васъ другой чековой книжки, — какъ вы думаете?
— Нѣтъ, разумѣется, нѣтъ.
Мистеръ Дерингъ сидѣлъ съ чекомъ въ рукѣ, погруженный въ разсматриваніе его. Затѣмъ онъ сравнилъ его съ чековымъ бланкомъ. — Ну, — сказалъ онъ, — этотъ чекъ взятъ изъ старой чековой книжки, выданной мнѣ два года назадъ… когда еще банкъ не перемѣнялъ своего названія и формы чековъ… правда, перемѣна небольшая, но… какъ могли мы быть такими дураками, Чиклэй, что не замѣтили разницы?
— И такъ, кто-то бралъ старую чековую книгу. Срамъ! Разбрасывать старыя чековыя книги для всякаго мошенника или вора!
Мистеръ Дерингъ задумался. Затѣмъ онъ поднялъ глаза и сказалъ:
— Поищите-ка еще въ шкафу. Въ лѣвомъ отдѣленіи надъ выдвижнымъ ящикомъ, мнѣ кажется, вы найдете старую чековую книгу. Она относится къ особому счету… по довѣренности. Счетъ этотъ былъ закрытъ. Книга должна быть тамъ. А! вотъ она. Не удивительно ли, что я таки вспомнилъ объ этой книгѣ? Прошло болѣе двухъ лѣтъ съ тѣхъ поръ, какъ она была у меня въ рукахъ, я даже ни разу о ней не подумалъ. Въ другой разъ память сыграла со мною штуку. Въ дѣйствительности же мы ничего не забываемъ, рѣшительно ничего. Дайте мнѣ ее сюда. Странно, что я вспомнилъ о такомъ пустякѣ. Ну… вотъ тутъ чеки, какъ видите тотъ же цвѣтъ — та же печать, — тотъ же размѣръ… Разница только въ стилѣ и названіи банка. Субъектъ нашъ, должно быть, завладѣлъ старой книгой, брошенной по нерадивости, какъ вы говорите, тутъ на столѣ. А! (Онъ измѣнился въ лицѣ). Вотъ недостающій корешокъ! Смотрите! Соотвѣтствующая дата! Чекъ дѣйствительно былъ выкраденъ именно изъ этой книги! Изъ книги, находящейся въ моемъ собственномъ шкафу! Въ этой конторѣ! Чиклэй, что бы это значило?
Чиклэй взялъ книгу изъ рукъ патрона дрожащей рукой, и слабымъ голосомъ прочелъ написанныя на корешкѣ слова: «4-го марта 1883 г. Эдмундъ Грей, 720 ф. стерл.».
— Одному Господу извѣстно, что все это значитъ, — сказалъ онъ. — Никогда еще ничего подобнаго мнѣ не приходилось видѣть въ своей жизни!
— Въ высшей степени необычайный случай! Вотъ уже два года, какъ я совершенно забылъ объ этой книгѣ. Однако, въ нужную минуту я вспомнилъ о ней. Ну, Чиклэй, что можете вы сказать? Говорите?
— Ничего… ничего… Ахъ, Боже мой, да что же могу я сказать? Если вы не выдавали этого чека своей рукой..
— Я не выдавалъ этого чека своей рукой.
— То… то… онъ выданъ чьей нибудь другой рукой.
— Именно такъ.
— Можетъ быть, онъ написанъ подъ вашу диктовку.
— Не говорите вздора, Чиклэй. Постарайтесь хорошенько сообразить, хотя это не по вашей части. Уголовные законы не относятся къ вашей спеціальности. Неужели вы полагаете, что я могу продиктовать свой почеркъ, какъ слова?
— Нѣтъ. Но я бы побожился… право, побожился бы… что это ваша рука.
— Покончимъ игру въ вопросы и отвѣты. Это подлогъ. Подлогъ. Подлогъ изъ ряду вонъ. Онъ совершенъ у меня, въ конторѣ. Кто могъ это сдѣлать? Дайте мнѣ подумать… (Онъ положилъ чекъ и старую чековую книгу передъ собою). Книга эта хранилась у меня въ шкафу два года. Я забылъ о самомъ существованіи ея. Въ шкафу этомъ хранятся только мои личные документы. Я отпираю его каждое утро самъ въ десять часовъ. Я запираю его, когда ухожу наверхъ завтракать. Отворяю его снова по возвращеніи. Запираю передъ уходомъ. Я никогда не отступалъ отъ этого обыкновенія втеченіи тридцати лѣтъ. Я бы не могъ сидѣть въ этой комнатѣ съ запертымъ шкафомъ, не могъ бы уйти, не заперевъ шкафа, какъ не могъ бы прогуливаться по улицамъ безъ сюртука, въ одномъ жилетѣ. Слѣдовательно, подлогъ совершенъ лицомъ, имѣвшимъ доступъ къ моему сохранному шкафу, лицомъ, укравшимъ чекъ въ моемъ присутствіи и у меня на глазахъ. Соображеніе это значительно съуживаетъ поле догадокъ. (Онъ снова взглянулъ на чекъ). Чекъ помѣченъ 4 марта. Число не даетъ никакого указанія. Но онъ былъ представленъ къ уплатѣ 5-го. Кто приходилъ ко мнѣ въ комнату 4-го или въ предшествовавшій день? Пойдите узнайте.
Чиклэй вышелъ и вернулся со своимъ журналомъ.
— Вы имѣете въ виду 4-е… — Онъ прочиталъ списокъ посѣтителей.
— Это не разъясняетъ дѣла, — сказалъ мистеръ Дерингъ.
— 1, 2, 3 и 4-го у васъ въ комнатѣ работалъ мистеръ Арендель каждый день съ десяти до двѣнадцати часовъ.
— Мистеръ Арендель? Да, помню. Кто же другой?
— Никто другой.
— Вы забываете о себѣ самомъ, Чиклэй, — сказалъ мистеръ Дерингъ. — Вы, по обыкновенію, то входили, то уходили въ разное время.
— О, Господи! сэръ… я надѣюсь, вы не думаете, — простоналъ клеркъ, блѣднѣя.
— Я ничего не думаю. Я хочу открыть истину. Идите въ банкъ. Повидайтесь съ директоромъ. Постарайтесь разузнать отъ него, кто получилъ по чеку. Если уплата произведена кредитными билетами… по всей вѣроятности кредитными билетами… Пусть безотлагательно задержатъ эти билеты. Чекъ не перечеркнутъ, слѣдовательно, естественнѣе всего предположить, что онъ представленъ былъ въ Клирингъ-Гоузъ. Сходите туда сейчасъ же и разузнайте, какъ было дѣло.
Исторія съ чекомъ случилась около половины одиннадцатаго часа. Банкъ былъ на разстояніи не болѣе пяти минутъ отъ конторы стряпчаго. Однако, клеркъ возвратился только въ двѣнадцать часовъ.
— Ну, что удалось вамъ разузнать? — спросилъ патронъ.
— Я узналъ довольно много, — торопливо заговорилъ Чиклэй. — Во первыхъ, я повидался съ директоромъ и повидался съ кассиромъ. Чекъ былъ ему врученъ коммиссіонеромъ. Коммиссіонеру всякій вѣритъ. Кассиръ знаетъ вашу подпись, и ему показался чекъ вполнѣ правильнымъ. Я показалъ чекъ директору. Онъ знаетъ вашу руку и сказалъ, что готовъ побожиться, что чекъ надписанъ вами самимъ. Слѣдовательно, я не такъ глупъ, какъ вы думаете.
— Продолжайте.
— Коммиссіонеръ сказалъ клерку, что ему приказано получить всю сумму десятифунтовыми билетами. Онъ ихъ взялъ, положилъ въ карманъ и ушелъ. У него была только одна рука и ему пришлось долго возиться съ этимъ, но онъ, повидимому, и не думалъ спѣшить.
— А что же относительно билетовъ?
— Директоръ сейчасъ же ихъ задержитъ. Но онъ говоритъ, что если это продѣлка опытнаго мошенника, то тутъ навѣрно есть сообщники и не обойдется безъ затрудненій. Тѣмъ не менѣе билеты будутъ задержаны. Съ этой стороны намъ нечего безпокоиться. Затѣмъ я пошелъ въ Страндъ, гдѣ квартируютъ коммиссіонеры. Полицейскій очень скоро розыскалъ человѣка, котораго мнѣ было надо, и я съ нимъ объяснился. Онъ говоритъ, что къ нему обратился старый джентльменъ изъ гостинницы Сесиль въ Страндѣ. Старый джентльменъ послалъ его въ банкъ, приказавъ получить деньги десятифунтовыми билетами; и что особенно странно, онъ ни на минуту не терялъ его изъ виду, шелъ по его пятамъ. Съ другой стороны, онъ вовсе не спѣшилъ. Взялъ билеты у коммиссіонера и положилъ въ бумажникъ. Это происходило въ кофейной, въ присутствіи полудюжины другихъ джентльменовъ. Но тотъ джентльменъ, повидимому, не принадлежалъ къ ихъ компаніи.
— Гм! прехладнокровно обработанное дѣльцо, честное слово! Безъ торопливости, вполнѣ обдуманно. Потому что было извѣстно, что старая чековая книга не возбудитъ вниманія.
— Зачѣмъ же чекъ записанъ на корешкѣ? Зачѣмъ чековая книга положена обратно на свое мѣсто… послѣ того, какъ ее вынимали?
— Не знаю. Продѣлки мошенническаго ума не входятъ въ кругъ моей опытности. Продолжайте, Чиклэй.
— Коммиссіонеръ говоритъ, что онъ убѣжденъ, что признаетъ джентльмена въ лицо.
— Это было бы отлично въ самомъ дѣлѣ, если бы только мы могли найти этого джентльмена.
— Затѣмъ я пошелъ въ гостинницу Сесиль и вызвалъ старшаго гарсона, прислуживающаго въ кофейнѣ. Онъ вспомнилъ, что коммиссіонера посылали въ банкъ; онъ видѣлъ пачку банковыхъ билетовъ, принесенныхъ изъ банка и отлично помнитъ стараго джентльмена. Говоритъ, что призналъ бы его въ лицо.
— Описалъ онъ вамъ его?
— Повидимому, ничѣмъ особеннымъ онъ не отличался. Онъ былъ средняго роста, въ сѣрыхъ брюкахъ и черномъ сюртукѣ, съ просѣдью. Я бы могъ этими же словами описать васъ.
— О! банковые билеты будутъ задержаны. Хотя втеченіи трехъ недѣль вполнѣ достаточно времени, чтобы размѣнять ихъ всѣ. Втеченіи трехъ недѣль можно было размѣнять каждый билетъ на золото. Пожилой джентльменъ, съ сѣдыми волосами, средняго роста — это недостаточные ключи къ совершившемуся факту. Чиклэй, эта штука сдѣлана кѣмъ-то, кто имѣлъ или и теперь имѣетъ еще, доступъ къ моему сохранному шкафу. Быть можетъ, такъ или иначе, были добыты ключи. Въ такомъ случаѣ…
Онъ подошелъ къ шкафу и отперъ выдвижной ящикъ.
— Посмотрите, Чиклэй, этотъ ящикъ нетронутъ: въ немъ хранятся брилліанты и другія вещи, принадлежащія моей матери. Все цѣло. Вотъ еще кошелекъ съ гинеями прежняго чекана — ни одна не взята. Что вы объ этомъ думаете? Если бы у мошенника были ключи, то прежде всего онъ забралъ бы всѣ вещи, которыя можно обратить въ деньги безъ всякихъ затрудненій и почти ничѣмъ не рискуя. Ничего не взято, за исключеніемъ чека, и чековая книга положена опять на свое мѣсто. Что вы скажете на это? А?
— Не знаю, что и сказать. Не могу прійти въ себя отъ ужаса. Никогда ничего подобнаго я не слыхивалъ.
— Я также не слыхивалъ. Ну, дѣло должно быть сдѣлано въ этой комнатѣ, пока шкафъ былъ открытъ, пока я находился тутъ же. Это единственно возможное рѣшеніе. Еще разъ: кто былъ въ этой комнатѣ?
— Всѣ посѣтители — я уже вамъ прочиталъ ихъ имена… ваши кліенты.
— Всѣ они садятся вотъ на это кресло. Они не встаютъ съ этого кресла, пока находятся у меня. — Онъ указалъ на кресло, стоявшее у большого письменнаго стола, съ лѣвой стороны отъ стряпчаго. Шкафъ же помѣщался въ дальнемъ углу на другомъ концѣ комнаты. — Невозможно, чтобы… Чиклэй, только два человѣка могутъ имѣть доступъ къ сохранному шкафу — вы и мистеръ Арендель.
— Милосердый Боже! сэръ… вы вѣдь не думаете… не предполагаете въ самомъ дѣлѣ…
— Я ничего не думаю. Я такъ и сказалъ вамъ заранѣе. Я ничего не предполагаю. Я требую фактовъ.
Комната была скорѣе длинная, чѣмъ широкая; она освѣщалась двумя большими окнами, выходившими на сады Нью-Сквера, въ Линкольнъ-Иннѣ. Стряпчій сидѣлъ спиною къ окну, за большимъ столомъ, заслоненнымъ бамбуковымъ экраномъ. По лѣвую его руку, у стола, стояло кресло для кліентовъ. По правую его руку, въ промежуткѣ у окна, помѣщался небольшой столъ съ двумя выдвижными ящиками. А въ углу, слѣва отъ того, кто писалъ за маленькимъ столомъ и справа отъ стряпчаго, находился вышеупомянутый открытый сохранный шкафъ. Изъ комнаты вели двѣ двери, одна — въ комнату клерка, другая открывалась прямо на лѣстницу. Послѣдняя запиралась извнутри.
— Позовите мистера Аренделя! — сказалъ патронъ.
Когда Чиклэй вышелъ, Дерингъ подошелъ къ окну и замѣтилъ, что человѣку, сидящему за маленькимъ столомъ, подавшись немного въ сторону, легко взять изъ шкафа какую угодно вещь и положить ее туда обратно, не будучи замѣченнымъ, если только самъ хозяинъ будетъ занятъ, или глаза его обращены въ другую сторону. Его серьезное лицо омрачилось. Онъ вернулся на свое мѣсто, сѣлъ въ раздумьи, между тѣмъ какъ лицо его становилось мрачнѣе, а глаза сдѣлались жестче, пока не появился мистеръ Арендель.
Этельстанъ Арендель былъ недавно принятъ въ члены почтенной, не слишкомъ многочисленной семьи стряпчихъ. Это былъ высокій и красивый юноша двадцати двухъ, двадцати трехъ лѣтъ, мужественнаго вида. Онъ состоялъ сверхштатнымъ клеркомъ при фирмѣ и только что былъ назначенъ главнымъ клеркомъ, пока для него не пріищется что нибудь другое. Арендели имѣли нѣкоторое значеніе въ Сити; быть можетъ, въ настоящее время въ Сити можно добиться положенія при совмѣстномъ вліяніи имени и денегъ. А тѣмъ временемъ онъ находился тутъ, трудясь, зарабатывая насущный хлѣбъ и пріобрѣтая опытность. Чиклэй, — который съ своей стороны ревновалъ своего патрона, какъ имѣетъ право ревновать только старый слуга или юная любовница, — вообразивъ по нѣкоторымъ признакамъ или даннымъ, что у мистера Деринга явилось предпочтеніе или благосклонность къ этому юному джентльмену. Дѣйствительно, мистеръ Арендель находился большей частью въ распоряженіи мистера Деринга, который давалъ ему работу самаго конфиденціальнаго характера. Кромѣ того, мистеръ Дерингъ былъ душеприкащикомъ и повѣреннымъ матери молодого Аренделя, старымъ другомъ и школьнымъ товарищемъ его отца и зналъ молодаго человѣка и его двухъ сестеръ съ ранняго дѣтства.
— Мистеръ Арендель, — началъ стряпчій. У себя дома онъ называлъ своего молодого клерка прямо по имени, но въ конторѣ онъ обращался къ нему, какъ къ оффиціальному лицу, въ формѣ, установленной вѣжливостью. — Здѣсь случилась чрезвычайно непріятная исторія. Короче сказать — подлогъ. Не перебивайте меня, пожалуйста, — молодой человѣкъ, повидимому, собирался произнести какое-то междометіе. — Я согласенъ, что это самая изумительная штука. Однако, объ этомъ не будемъ говорить. Это пустая трата времени. Подлогъ 5-го текущаго мѣсяца; три недѣли назадъ въ банкъ былъ представленъ и оплаченъ чекъ, якобы надписанный мною и за моей подписью, поддѣланный такъ искусно, что были обмануты даже Чиклэй и директоръ банка. Сумма… велика… 720 ф. стерл…. и деньги эти были уплачены десятифунтовыми банковыми билетами, которые теперь задержаны… если только изъ нихъ осталось что нибудь. — Онъ пристально смотрѣлъ на молодого человѣка, лицо котораго выражало лишь естественное изумленіе. — Мы, безъ сомнѣнія, выслѣдимъ эти билеты и, разумѣется, по нимъ откроемъ преступника, совершившаго подлогъ. Мы уже имѣемъ свѣдѣнія о лицѣ, представившемъ чекъ. Вы слѣдите за моимъ разсказомъ?
— Разумѣется. Тутъ сдѣланъ подлогъ. По подложному чеку получены деньги. Билеты задержаны. Есть ли у васъ данныя относительно преступника… подозрѣваете вы кого нибудь?
— Пока нѣтъ. Мы только начали собирать факты. — Стряпчій говорилъ чрезвычайно холоднымъ, суровымъ голосомъ. — Я излагаю ихъ передъ вами, одинъ за другимъ.
Молодой Арендель наклонилъ голову.
— Замѣтьте притомъ, что поддѣланный чекъ принадлежитъ къ чековой книгѣ, которая уже два года лежала въ шкафу, заброшенная мною. Вотъ эта книга. Поверните послѣдній корешокъ. Вотъ чекъ, поддѣланный чекъ, соотвѣтствующій корешку. Вы понимаете меня?
— Вполнѣ. Книга два года находилась въ шкафу. Она была оттуда вынута кѣмъ-то — по всей вѣроятности, мошенникомъ; чекъ былъ поддѣланъ; на корешкѣ была сдѣлана отмѣтка и книга снова положена въ шкафъ. Зачѣмъ столько ненужныхъ хлопотъ? Если чекъ взятъ, то къ чему было дѣлать отмѣтку на корешкѣ? Зачѣмъ вору понадобилось положить книгу на мѣсто? Прошу извиненія.
— Вопросы ваши основательны. Перехожу къ ближайшему проэкту. Никто, кромѣ меня самого, не отворяетъ этого шкафа. Онъ остается открытымъ все время, пока я въ комнатѣ, и только въ это время.
— Разумѣется. Мнѣ это извѣстно.
— Очень хорошо. Человѣкъ, взявшій изъ шкафа чековую книгу, поддѣлавшій чекъ и снова положившій книгу на мѣсто, долженъ былъ все это продѣлать въ моемъ присутствіи.
— О! Развѣ не могъ кто нибудь… Какъ нибудь… достать ключъ?
— Я думалъ объ этомъ. Это возможно. Но въ ящикахъ хранится масса цѣнныхъ вещей, — брилльянтовъ, рѣдкостей… всякаго рода вещей, которыя легко обратить въ деньги. А онѣ не тронуты. Ну, еслибы шкафъ былъ отворенъ ключомъ, то вещи эти непремѣнно исчезли бы.
— Такъ, повидимому, должно было случиться.
— Вотъ главные факты, мистеръ Арендель. О! еще одинъ. Мы нашли коммиссіонера, который предъявилъ чекъ къ уплатѣ. Быть можетъ, имѣется еще одно или два болѣе или менѣе значительныхъ обстоятельства. Я же хочу обратить ваше вниманіе еще лишь на одинъ пунктъ. Разумѣется… я не обвиняю… не намекаю ни на кого. Но не слѣдуетъ забывать, что только два лица имѣли доступъ къ шкафу такимъ образомъ, что получалась для нихъ возможность взять оттуда что либо… Чиклэй…
— Нѣтъ… нѣтъ… нѣтъ! — закричалъ старикъ.
— И вы. Во время совершенія кражи вы работали за столомъ, шкафъ былъ открытъ, и до него можно было достать вашей лѣвой рукой. Это фактъ, помните… одинъ изъ фактовъ всего случившагося… не обвиненіе.
— Какъ? — вскричалъ юноша, и щеки его вспыхнули яркимъ румянцемъ. — Вы думаете…
— Я ничего не думаю… рѣшительно ничего. Я хочу, чтобъ вы… и Чиклэй… который одинъ заходилъ въ эту комнату, не считая кліентовъ, которые садятся на это кресло… это все факты.
— Факты… да… разумѣется. Факты… хорошо… — Онъ заговорилъ быстро и нѣсколько сбивчиво. — Правда, я здѣсь занимался… но… о! это нелѣпо! Я ничего не знаю о какой-то книгѣ, лежавшей у васъ въ шкафу. Я работалъ за этимъ столомъ — онъ подошелъ къ столу, — сидя на этомъ стулѣ. Какъ могъ я встать и искать въ шкафу неизвѣстную и невѣдомую мнѣ чековую книгу у васъ на глазахъ?
— Я не знаю. Это кажется невозможнымъ. Я хочу только, чтобы вы разсмотрѣли со мною факты.
Еслибъ мистеръ Дерингъ говорилъ чуточку менѣе холодно, еслибы въ обращеніи его было чуточку менѣе сухости, быть можетъ то, что затѣмъ послѣдовало, приняло бы совсѣмъ иной оборотъ.
— Да… Факты, — повторилъ молодой человѣкъ. — Хорошо… обратимся къ фактамъ. Главный фактъ тотъ, что взявшій чекъ — кто бы онъ ни былъ — и надписавшій его, зналъ о существованіи этой чековой книги, которая у васъ находится болѣе двухъ лѣтъ.
— Казалось бы, что такъ должно быть.
— Кто же могъ знать объ этой чековой книгѣ? Только тотъ, кто служитъ въ вашей конторѣ болѣе двухъ лѣтъ, или тотъ, кому представлялись удобные случаи разглядывать шкафъ. Ну, вы сидѣли тамъ, а я сидѣлъ здѣсь — онъ усѣлся, повернувъ только стулъ. — Есть ли какая либо возможность для человѣка, который сидитъ здѣсь, взять что нибудь изъ шкафа, не будучи вами замѣченнымъ?
— Все возможно, — сказалъ мистеръ Дерингъ, по прежнему холодно. — Не будемъ говорить о вѣроятностяхъ. У насъ есть въ рукахъ достовѣрные факты. Съ помощью послѣднихъ я надѣюсь раскрыть другіе.
— Въ пять часовъ ежедневно я кладу свою работу въ ящикъ этого стола и ухожу. — Онъ выдвинулъ ящикъ, словно желая сдѣлать нагляднѣе этотъ важный фактъ. Онъ увидѣлъ два или три клочка исписанной бумаги. Онъ вынулъ эти кусочки бумаги. — Великій Боже! — вскричалъ онъ, — Это подражаніе вашему почерку!
Чиклэй быстро перешелъ черезъ комнату, выхватилъ бумажки изъ его рукъ и положилъ ихъ передъ своимъ хозяиномъ,
— Подражаніе вашему почерку, — сказалъ онъ. — Подражаніе — упражненія въ подлогѣ — практика доводитъ до совершенства. Найдены въ ящикѣ. Вотъ!
Мистеръ Дерингъ взглянулъ на бумажки и положилъ ихъ рядомъ съ подложнымъ чекомъ, — Добавочный фактъ, — сказалъ онъ. — Очевидно, это подражанія. Отсюда можно вывести вѣроятное заключеніе, что они сдѣланы тою самою рукой, которая поддѣлала этотъ чекъ,
— Они найдены въ ящикѣ, — сказалъ Чиклэй, — которымъ пользуется мистеръ Арендель. Я въ него и не заглядываю. А! насъ только двое, не такъ ли? Подражанія эти докажутъ, что я тутъ не причемъ.
— Фактъ, что эти подражанія найдены въ ящикѣ, — сказалъ мистеръ Дерингъ, — такого рода, что можетъ или не можетъ имѣть значенія.
— Какъ? — вскричалъ молодой человѣкъ, вспыхнувъ снова. — Вы думаете, что эти подражанія сдѣланы мною?
— Я не позволяю себѣ — до поры до времени — дѣлать никакихъ заключеній. Все, впрочемъ, возможно.
Тутъ безумный юноша потерялъ хладнокровіе.
— Вы знали меня всю жизнь, — кричалъ онъ. — Вы знали меня и всѣхъ моихъ родныхъ. Однако, съ первой минуты вы готовы повѣрить, что я совершилъ отвратительнѣйшій подлогъ! Вы — самый старый другъ моего отца… повѣренный моей матери! Мой опекунъ! Вы!
— Извините меня. Въ этомъ дѣлѣ есть нѣсколько фактовъ. Я изложилъ ихъ передъ вами. Я показалъ…
— Подозрѣвать меня, — повторилъ Арендель, — а все время другой человѣкъ… этотъ человѣкъ… вашъ клеркъ… которому извѣстно все, что только ни дѣлается въ этой конторѣ, впродолженіи цѣлаго дня находится въ ней безвыходно.
— Подражанія, — сказалъ спокойно Чиклэй, — были найдены въ его собственномъ ящикѣ имъ самимъ.
— Кто положилъ ихъ сюда? Кто ихъ сдѣлалъ? Вы — подлецъ и негодяй!
— Тише, тише, — холодно сказалъ Дерингъ. — Мы черезъ чуръ торопливы. Докажемъ сперва наши факты. Затѣмъ мы перейдемъ къ заключеніямъ.
— И такъ, сэръ, вы увѣрены, что я совершилъ подлогъ вашимъ именемъ и укралъ у васъ всѣ эти деньги. У меня нѣтъ и десяти фунтовъ стерлинговъ; но полагаю, что этотъ фактъ не идетъ къ дѣлу. Вы думаете, что у меня гдѣ-то есть семьсотъ фунтовъ стерлинговъ. Очень хорошо. Думайте такъ, если вамъ угодно. А я все-таки не останусь служить у человѣка, который способенъ подумать подобную вещь обо мнѣ. Я сейчасъ же оставляю вашу контору. Поищите кого нибудь другого, кого нибудь, кому понравится быть обвиняемымъ въ подлогѣ и воровствѣ! — Онъ вылетѣлъ изъ комнаты и захлопнулъ за собою дверь.
— Онъ убѣжалъ, — сказалъ Чиклэй. — Прямо-таки убѣжалъ, не давъ вамъ договорить! Что вы теперь думаете?
— Я ничего не думаю. Я надѣюсь, что мы въ скоромъ времени откроемъ истину. Тѣмъ временемъ документы эти останутся у меня на храненіи.
— Только я надѣюсь, сэръ, — началъ клеркъ, — что послѣ всего вами видѣннаго и слышаннаго, послѣ такой дерзости и бѣгства и всего…
— Не будьте осломъ, Чиклэй. Насколько вопросъ касается внѣшнихъ обстоятельствъ дѣла, никто не могъ добраться до шкафа, кромѣ васъ и Аренделя. Насколько же дѣло касается достовѣрныхъ фактовъ, ничто не указываетъ на участіе кого либо изъ васъ въ случившемся. Онъ — глупый юноша; и если онъ невиновенъ, чему мы, полагаю, должны вѣрить, — но взглядъ его не выражалъ твердой увѣренности — онъ вернется къ намъ, какъ только успокоится.
— Подражанія вашему почерку въ его ящикѣ…
— Человѣкъ, поддѣлавшій чекъ, — сказалъ мистеръ Дерингъ, — кто бы онъ ни былъ, легко могъ написать эти подражанія. Я повидаюсь съ матерью этого взбалмошнаго мальчика и образумлю его… А теперь, Чиклэй, мы примемся вновь за работу. И пожалуйста, ни слова объ этомъ дѣлѣ кому бы то ни было. Помните, что вамъ объ этомъ также слѣдуетъ подумать. Вы, какъ и этотъ мальчикъ, имѣли доступъ къ шкафу. Довольно… довольно.
Этельстанъ Арендель, идя домой, всю дорогу кипѣлъ и бѣсновался. Омнибусы, кэбы, строенія не могли сдержать страшнаго гнѣва юноши. Мать его жила въ Кембриджъ-Скверѣ, отстоящемъ на добрыхъ четыре мили отъ Линкольнъ-Инна. Онъ прошелъ все это разстояніе черезъ толпы народа, такъ и норовя попасть подъ телѣгу, карету или повозку, не обращая на нихъ ни малѣйшаго вниманія. Когда онъ дошелъ до дому, онъ ворвался въ гостиную, гдѣ нашелъ своихъ двухъ сестеръ — Гильду и Эльзи — одну восемнадцати, а другую тринадцати лѣтъ. Съ пылающими щеками и горящими глазами онъ выпалилъ всю свою исторію; онъ прокричалъ ее надъ ихъ головами; онъ призывалъ ихъ раздѣлить его негодованіе, гнѣвъ и презрѣніе въ отношеніи человѣка — ихъ мнимаго лучшаго друга, повѣреннаго, опекуна, совѣтника — лучшаго друга ихъ отца, который сдѣлалъ эту вещь… который обвинилъ его на основаніи двухъ или трехъ незначительныхъ фактовъ въ такомъ преступленіи!
Есть что-то магнетическое во всѣхъ сильныхъ волненіяхъ; одно изъ доказательствъ ихъ реальности заключается въ томъ, что они дѣйствуютъ магнетически. Только актеръ можетъ придать магнетизмъ искусственному волненію. Эльзи, младшая дѣвушка, сочувственно пришла въ такой же гнѣвъ. Она въ этомъ случаѣ не уступала брату: она питала пламя его гнѣва своимъ. Но — вѣдь не всѣ подвержены дѣйствію магнетизма — старшая сестра оставалась хладнокровной. Отъ времени до времени она выражала желаніе узнать, что именно сказалъ мистеръ Дерингъ, но братъ ея былъ слишкомъ разсерженъ, чтобъ это помнить. Она была огорчена и смущена. Она не успокоивала его и не сочувствовала ему.
Затѣмъ возвратилась мать, и вся исторія была разсказана съизнова, при помощи Эльзи. А миссисъ Арендель была очень разумная женщина, практическая женщина, женщина съ яснымъ, здоровымъ смысломъ. Она гордилась, что обладаетъ качествами, которыя вообще не считаютъ присущими женской природѣ. Она выслушала разсказъ съ тревогой во взглядѣ, нахмуривъ брови.
— Разумѣется, — сказала она, — то, что ты мнѣ говоришь, Этельстанъ, просто невѣроятно. Мистеръ Дерингъ менѣе, чѣмъ кто либо, станетъ обвинять тебя… тебя… въ подобной вещи. Это невозможно.
— Я бы и самъ желалъ, чтобы это было невозможно. Онъ обвиняетъ меня, будто я поддѣлалъ чекъ на 720 ф. стерл. Онъ говоритъ, что когда я работалъ у него въ конторѣ недѣли двѣ назадъ, я вынулъ какую-то чековую книгу изъ шкафа, поддѣлалъ на чекѣ подпись его почеркомъ и опять уложилъ книгу въ шкафъ. Вотъ, что онъ говоритъ. Что это — обвиненіе по вашему или нѣтъ?
— Конечно, если онъ говоритъ это. Но развѣ это похоже на него, на мистера Деринга, самаго точнаго и аккуратнаго изъ людей? Я сейчасъ же отправлюсь въ Линкольнъ Иннъ и все узнаю толкомъ. Мой милый мальчикъ, прошу тебя успокоиться. Здѣсь… здѣсь должно быть страшное недоразумѣніе.
Она тотчасъ же отправилась въ Линкольнъ Иннъ и долго бесѣдовала со стряпчимъ.
Мистеръ Дерингъ, очевидно, былъ очень встревоженъ тѣмъ, что случилось. Онъ принялъ ее такъ, какъ обыкновенно принималъ кліентовъ, т. е. сидя въ креслѣ. Онъ отодвинулъ кресло и всталъ передъ нею опершись рукою о спинку, такой высокій, худой, сѣдой, съ суровымъ лицомъ. Лицо это не выражало ничего успокоительнаго для матери. Его смущенное выраженіе заставило сердце ея сжаться.
— Конечно, я не обвинялъ Этельстана, — сказалъ онъ. — Однако, совершенная правда, что здѣсь совершено воровство и на большую сумму… а именно, на 720 ф. стерл.
— Но какое же отношеніе имѣетъ это къ моему сыну?
— Мы навели предварительныя справки. Я изложу передъ вами, миссисъ Арендель, то, что уже говорилъ вашему сыну, и вы сами поймете, какую связь эти справки могутъ имѣть съ нимъ.
Онъ приступилъ къ изложенію фактовъ хладнокровно и безъ всякихъ комментаріевъ. По мѣрѣ того, какъ онъ говорилъ, слова его ложились тяжелымъ свинцомъ на сердце матери. Онъ еще не окончилъ своей рѣчи и уже успѣлъ убѣдить ее. Какъ видите, есть способъ излагать дѣло безъ комментаріевъ, который дѣйствуетъ убѣдительнѣе длинныхъ доказательствъ, и миссисъ Арендель поняла — какъ оно и было на самомъ дѣлѣ — что стряпчій въ это время почти не сомнѣвался въ виновности ея сына.
— Я считалъ своимъ долгомъ, — продолжалъ онъ, — изложить передъ нимъ всѣ эти факты съ самаго начала. Если онъ не виновенъ, то, мнѣ казалось, онъ съумѣетъ, какъ нельзя лучше, доказать свою непричастность къ дѣлу и, быть можетъ, найти преступника. Если же онъ виновенъ, то онъ долженъ сознаться и возвратить взятое. Факты относительно чековой книги и шкафа ясны, какъ Божій день. Я навѣрно знаю, что шкафъ не былъ отпертъ другимъ ключомъ. Единственныя лица, имѣвшія доступъ къ этому шкафу — Чиклэй и вашъ сынъ Этельстанъ. Что касается до Чиклэя — онъ бы не могъ этого сдѣлать, онъ рѣшительно не могъ бы этого сдѣлать. Онъ неспособенъ на такую ловкую штуку.
Миссисъ Арендель тяжело вздохнула. — Это ужасно, — сказала она.
— Притомъ банковыхъ билетовъ очень много, и они будутъ выслѣжены; уже отдано приказаніе задержать ихъ. Нѣтъ сомнѣнія, что мы найдемъ преступника посредствомъ этихъ билетовъ.
— Мистеръ Дерингъ, — миссисъ Арендель встала и положила на его руку свою, — вѣдь вы нашъ старинный другъ. Скажите мнѣ… если несчастный мальчикъ уѣдетъ… если онъ возвратитъ оставшіяся у него деньги… если я раздобуду остальную сумму… вы не станете поднимать дальнѣйшаго слѣдствія по этому дѣлу?..
— Входить съ воромъ въ сдѣлку — преступно. Однако, это одно изъ тѣхъ преступленій, которыя люди совершаютъ порой безъ раскаянія или стыда. Дорогая лэди, если онъ сознается и возвратитъ деньги… мы какъ нибудь уладимъ это дѣло.
Миссисъ Арендель отправилась домой. Она ушла изъ конторы стряпчаго въ полномъ убѣжденіи, что ея сынъ — ея единственный сынъ, а никто другой, — былъ именно этимъ преступникомъ. Она хорошо знала комнату мистера Деринга, она сиживала тутъ сотни разъ: она знала шкафъ, знала стараго Чиклэя. Она понимала чудовищную несообразность предполагать, чтобы это сдѣлалъ старый клеркъ. Она знала также, какимъ искушеніямъ подвергается въ Лондонѣ юноша; она замѣтила, что объ этомъ думалъ и ея повѣренный, и согласилась съ его заключеніемъ, что сынъ ея — и никто другой — былъ виновнымъ лицомъ. Она даже поняла, какъ онъ долженъ былъ это сдѣлать: она какъ будто видѣла быстрый взглядъ, брошенный имъ на шкафъ въ то время, какъ мистеръ Дерингъ отвернулся въ сторону; вотъ онъ торопливо хватаетъ чековую книгу и такъ же торопливо кладетъ ее на мѣсто. Убѣдиться въ этомъ помогла ей ясность ея здраваго смысла. Менѣе умныя женщины не повѣрили бы такъ скоро. Позорный, жалкій конецъ всѣмъ ея надеждамъ насчетъ карьеры ея мальчика! Но объ этомъ она еще подумаетъ впослѣдствіи. Теперь же единственное, чего она желала, — это удалить его, заставить его сознаться — и удалить.
Сынъ немного успокоился, когда она вернулась домой, но все еще говорилъ объ этомъ дѣлѣ. Онъ будетъ ждать, пока найдется настоящій преступникъ; а тогда старый Дерингъ будетъ у ногъ его. Все разъяснится черезъ нѣсколько дней. Онъ и не думалъ, что дѣло можетъ затянуться. Онъ былъ вполнѣ увѣренъ, что это сдѣлалъ Чиклэй — этотъ старый негодяй. О! разумѣется, онъ не могъ это сдѣлать самостоятельно — никто этому не повѣритъ. У него были сообщники — соучастники. Чиклэй только укралъ чековую книгу, отдалъ чекъ своимъ сообщникамъ и подѣлилъ добычу.
— Ну, матушка? — спросилъ онъ.
Мать его опустилась на стулъ. Она была блѣдна и казалась несчастной.
— Мама, — закричала Гильда, старшая сестра. — Разсказывай поскорѣе! что случилось? Что говоритъ мистеръ Дерингъ?
— Онъ никого не обвиняетъ, — отвѣчала она жесткимъ, сухимъ тономъ. — Но…
— Но что? — спросила Гильда.
— Онъ разсказалъ мнѣ все… все… и… и… О! — она разразилась рыданіями и слезами, хотя презирала плачущихъ женщинъ. — Это ужасно… Это ужасно… Это невѣроятно. Однако, что я должна думать? Что станетъ думать каждый на моемъ мѣстѣ? Оставь насъ, Гильда. Оставь насъ, Эльзи.
Обѣ дѣвушки съ неудовольствіемъ вышли изъ комнаты.
— О, сынъ мой… какъ могу я этому повѣрить? И однако, съ одной стороны — мальчикъ двадцати двухъ лѣтъ, подверженный соблазнамъ большого города; съ другой стороны — старый клеркъ испытанной честности, имѣющій за собою пятьдесятъ лѣтъ службы. А когда передъ вами обоими стали излагать факты — спокойно и хладнокровно — ты приходишь въ ярость и убѣгаешь, тогда какъ Чиклэй спокойно ожидаетъ разслѣдованія дѣла…
Миссисъ Арендель привыкла всю свою жизнь считать мистера Деринга мудрѣйшимъ изъ людей. Она инстинктивно чувствовала, что онъ подозрѣвалъ ея сына, она выслушала всѣ факты, она пришла къ заключенію, что онъ мотъ и кутила, что онъ попалъ на дурную дорогу и тратитъ деньги на безпутства; она пришла къ заключенію, что онъ совершилъ это преступленіе, чтобы добыть побольше денегъ на кегли и фрукты.
— Этельстанъ, — она положила руку на его плечо, но не рѣшалась поднять глаза и посмотрѣть на это виноватое лицо, — Этельстанъ, сознайся… исправь сдѣланное, насколько можешь… сознайся… о мой сынъ, — мой сынъ! Тебя посадятъ въ тюрьму, будутъ судить и обвинятъ и… ахъ! я не могу выговорить этого!.. благодаря билетамъ, которые ты размѣнялъ. Вѣдь они всѣ извѣстны и задержаны.
Гнѣвъ мальчика теперь обратился въ изступленіе.
— Ты! — закричалъ онъ. — Ты? моя родная мать? Ты этому повѣрила, такъ ли я говорю? О! мы всѣ сошли съ ума. Какъ? слѣдовательно, я долженъ уйти изъ дому, какъ ушелъ съ мѣста? Я ухожу… ухожу! Я никогда, никогда… никогда не вернусь въ родной домъ, пока ты сама не прійдешь просить у меня прощенія… ты… моя родная мать!
Рядомъ, въ залѣ стояли его сестры, дрожа отъ неизвѣстности.
— Этельстанъ, — вскричала старшая — ради Бога, что ты сдѣлалъ?
— Иди, спроси у матери. Она тебѣ скажетъ. Она это знаетъ, повидимому, лучше меня самого. Меня выгоняетъ изъ дому моя родная мать. Она говоритъ, что я виновенъ въ… въ… въ подлогѣ.
— Если она это говоритъ, Этельстанъ, — холодно возразила его сестра, — то у нея должны быть на это причины. Она не стала бы тебя гнать изъ дому безъ всякой вины. Не дѣлай такихъ страшныхъ глазъ. Докажи свою невиновность.
— Какъ? И ты тоже? О! меня выгоняютъ изъ дому мои сестры также…
— Нѣтъ, Этельстанъ, нѣтъ! — закричала Эльзи, схвативъ его за руку. — Не обѣ твои сестры.
— Бѣдное дитя мое, — остановился онъ, чтобы поцѣловать ее. — Онѣ и тебя заставятъ повѣрить тому, чему повѣрили сами. Боже мой! какъ онѣ торопились повѣрить этому! Онѣ рады были повѣрить этому.
— Нѣтъ… нѣтъ. Не уходи, Этельстанъ. — Эльзи обняла его своими руками. — Оставайся и покажи имъ, что онѣ неправы передъ тобой. О! ты не виноватъ. Я никогда… никогда… никогда этому не повѣрю.
Онъ еще разъ поцѣловалъ ее и вырвался изъ ея объятій. Выходная дверь тяжело захлопнулась за нимъ. Онѣ услышали его шаги, когда онъ ступилъ на улицу. Онъ ушелъ.
Тутъ Эльзи принялась громко плакать и жаловаться. А Гильда пошла утѣшать мать.
— Мама, — сказала она, — въ самомъ ли дѣлѣ, правда-ли, что онъ это сдѣлалъ?
— Что же могу я думать другое? Либо онъ, либо тотъ старый клеркъ. Гдѣ онъ?
— Онъ ушелъ совсѣмъ. Онъ говоритъ, что вернется тогда, когда невинность его будетъ доказана. Мама, если онъ не виноватъ, зачѣмъ ему бѣжать? Глупо говорить, будто онъ уходитъ потому, что мы этому повѣрили. Я сказала только, что ты не могла повѣрить безъ причинъ. Невиновный юноша не станетъ убѣгать изъ дому, когда его обвиняютъ въ воровствѣ. Онъ останется и будетъ защищаться. Этельстану слѣдовало остаться.
Позднѣе, когда онѣ обѣ немного успокоились, Гильда попробовала разсмотрѣть это обстоятельство съ болѣе хладнокровной точки зрѣнія. Она не обладала прозорливостью своей матери, но она не была дурой. Слѣдующія замѣчанія, сдѣланныя восемнадцатилѣтней дѣвочкой, доказываютъ это слишкомъ ясно.
— Мама, — сказала она, — быть можетъ это лучше, что его не будетъ здѣсь, пока на немъ лежитъ подозрѣніе. Конечно, мы будемъ знать, гдѣ онъ находится: ему понадобятся деньги, и онъ напишетъ объ этомъ. Если бы оказалось, что дѣло сдѣлано кѣмъ нибудь другимъ, мы легко могли бы вернуть его, какъ невинно пострадавшаго, — что до меня касается, я такъ бы обрадовалась, что охотно попросила бы у него прощенія на колѣняхъ — и разумѣется намъ будетъ легко опять его устроить въ конторѣ мистера Деринга. Если же будетъ доказано, что это сдѣлалъ онъ — а ты понимаешь, что они навѣрно узнаютъ это — то мистеръ Дерингъ изъ уваженія къ тебѣ затушитъ это дѣло… можетъ быть намъ удастся раздобыть банковые билеты — вѣдь не могъ же онъ ихъ всѣ истратить; во всякомъ случаѣ большое облегченіе чувствовать, что онъ скрылся; имѣть брата, котораго обвиняютъ въ преступленіи… судятъ публично… приговариваютъ… о! — Она вздрогнула. — Мы бы этого не перенесли, никогда, никогда не перенесли! Это была бы самая ужасная вещь для Эльзи и для меня! Что касается до его ухода, то если насъ станутъ спрашивать знакомые, зачѣмъ и куда онъ уѣхалъ, мы что нибудь придумаемъ., легко сочинить какую нибудь исторію, намекнуть, что онъ велъ безпутную жизнь, — къ счастью, не считается безчестнымъ для юноши вести безпутную жизнь — только это одно и примиряетъ съ ужаснымъ эгоизмомъ безпутныхъ юношей — а если, уйдя въ притворномъ гнѣвѣ, Этельстанъ далъ намъ возможность избѣжать ужаснѣйшаго скандала… Ну, мама, въ такомъ случаѣ… надо признаться, что Провидѣніе очень милостиво смягчило ударъ, обрушившійся на насъ… очень милостиво. Мы должны принять все это во вниманіе.
— Да, милочка, да. Но онъ ушелъ. Этельстанъ ушелъ. И будущее его, повидимому, разрушено. Для него все пропало. Я не вижу, на что можно надѣяться. Дорогая моя, онъ такъ много обѣщалъ. Я возлагала на него всѣ упованія нашего семейства — у насъ въ роду еще не было ни единаго стряпчаго въ Сити. Я считала его такимъ умницей и такимъ честолюбивымъ; и онъ такъ энергично пробивался впередъ, я думала, что онъ разбогатѣетъ и станетъ опорою семьи. Нерѣдко стряпчіе — особенно стряпчіе въ Сити — становятся очень, очень богатыми; а теперь все потеряно и погибло… не осталось никакой надежды, кромѣ жалкаго желанія избѣжать скандальной огласки.
— Правда, это ужасно. Но все-таки… подумайте только — не будетъ скандальной огласки. Мама, мнѣ кажется, намъ бы слѣдовало узнать что нибудь о его частной жизни, если возможно… узнать, какъ онъ жилъ. Онъ очень часто возвращался домой только поздно вечеромъ.. Не было ли… какой нибудь особы… на которую ему понадобилось издерживать деньги… не игралъ-ли онъ… не держалъ-ли пари… не занимался-ли какими нибудь другими вещами въ родѣ тѣхъ, о которыхъ я читала… — Эта юная лэди, благодаря чтенію нѣкоторыхъ романовъ, была достаточно знакома съ жизнью молодыхъ людей и соблазнами, которымъ они подвергаются.
Не такъ-то легко вообще узнаютъ лэди, въ семействѣ которыхъ есть «безпутный» молодой человѣкъ, о безпутствахъ послѣдняго: товарищи не выдадутъ его. Нельзя было узнать ничего о какомъ бы то ни было безпутствѣ Аренделя — совсѣмъ наоборотъ. Повидимому, насколько можно было узнать, онъ велъ очень спокойный и правильный образъ жизни. Впрочемъ — сказалъ восемнадцатилѣтній философъ въ юбкѣ, заимствуя цитату изъ романа — мужчины покрываютъ одинъ другого. Они всѣ одинъ хуже другого.
Но… только бы не было скандала.
Всѣмъ извѣстно, что бываютъ такіе братья и сестры, которые разсматриваютъ всѣ семейныя событія съ точки зрѣнія вѣроятности скандала и личнаго вреда, могущаго произойти для нихъ въ подобномъ случаѣ, либо зависти и личныхъ выгодъ, которыя могутъ быть въ результатѣ отъ этого событія. Что братъ ея, быть можетъ, совершилъ позорное преступленіе — было для Гильды вопросомъ второстепенной важности; въ первое время она могла видѣть лишь то, что этотъ ужасный фактъ не въ состояніи повредить ей вещественнымъ образомъ, пока братъ ея будетъ скрываться и хранить молчаніе.
Она почти естественнымъ движеніемъ граціозно сложила свои ручки и слегка наклонила на бокъ свою хорошенькую головку — что придало ей видъ кроткой покорности, какъ на изображеніяхъ праведницъ и святыхъ женщинъ. Гильда умѣла принимать много разнообразныхъ позъ. Итакъ, совершенно естественно она взглянула на себя въ зеркало, висѣвшее тутъ же на стѣнѣ, и замѣтила, что поза ея выражаетъ скорбь, смягченную христіанскимъ смиреніемъ.
Не слѣдуетъ осуждать ни Гильду, ни ея мать. Исторія съ чекомъ въ томъ видѣ, какъ ее изложилъ мистеръ Дерингъ, т. е. въ формѣ очевиднаго факта безъ всякихъ комментаріевъ, дѣйствительно, бросала очень мрачную тѣнь на поведеніе Этельстана. Въ каждомъ семействѣ первое ощущеніе въ подобномъ случаѣ — инстинктъ самосохраненія — замять, если возможно, дѣло, избѣжать скандала.
Такой скандалъ, какъ преслѣдованіе по суду родного брата за подлогъ, признаніе его виновности — самая ужасная, самая прискорбная, худшая вещь въ мірѣ. Такой скандалъ лишаетъ семейство его респектабельности, быть можетъ, въ самый критическій моментъ, когда семейство только что облеклось въ мантію респектабельности; такой скандалъ разрушаетъ надежды молодыхъ дѣвушекъ составить хорошую партію; губитъ будущую карьеру юношей, удаляетъ знакомыхъ, является чернымъ пятномъ, котораго никогда не смыть никакими, хотя бы самыми пресловутыми мылами. Такимъ образомъ, между тѣмъ какъ мать надѣялась прежде всего, что мальчику ея удастся ускользнуть изъ когтей закона, Гильда прежде всего была довольна, что не будетъ скандальной огласки. Мистеръ Дерингъ не станетъ объ этомъ разглашать. Событіе это не станетъ поперегъ ея собственныхъ завѣтныхъ надеждъ. Это было горе, это было несчастье; но все же не скандалъ. Съ какимъ глубокимъ, глубокимъ вздохомъ довольства юная лэди повторяла, что по всей вѣроятности скандала не будетъ!
Что же касается Эльзи, то у дѣвочки этой втеченіи нѣсколькихъ дней были заплаканные глаза, красныя щеки и распухшій носъ. Съ матерью она была непокорна и рѣзка. А съ сестрой перестала говорить. Дни шли за днями. Они обратились въ недѣли, мѣсяцы, годы. Въ противномъ случаѣ они не были бы днями. Ничего не было слышно объ Этельстанѣ. Онъ никому не посылалъ писемъ; онъ не писалъ даже о деньгахъ. Родные его не знали, гдѣ онъ и что съ нимъ. Онъ исчезъ. Въ свѣтѣ полагали, что онъ повелъ распутную жизнь.
Однако — что весьма замѣчательно — хотя человѣкъ, совершившій подлогъ, впродолженіи трехъ недѣль могъ свободно пускать украденныя имъ деньги въ оборотъ, не было дознано, чтобы въ банкъ представили какой либо изъ извѣстныхъ десятифунтовыхъ билетовъ. Можетъ быть они были отправлены заграницу, — однако, иностранные и колоніальные банки узнали бы номера билетовъ и задержали бы послѣдніе. И къ открытію преступника не было сдѣлано дальнѣйшей попытки. Какъ уже читателю извѣстно, коммиссіонера, которому былъ порученъ размѣнъ чека, легко отыскали: онъ сказалъ, что признаетъ во всякое время стараго джентльмена, передавшаго ему подложный чекъ на полученіе денегъ. Онъ сказалъ при вторичномъ допросѣ, что Чиклэй не имѣетъ ни малѣйшаго сходства съ тѣмъ старымъ джентльменомъ. Что же оставалось предположить въ такомъ случаѣ? Этельстанъ долженъ былъ «разыграть» стараго джентльмена; онъ любилъ частныя театральныя представленія и очень хорошо гримировался; разумѣется, онъ загримировался. И такъ, покончивъ съ этимъ вопросомъ, перестали разсуждать объ этомъ предметѣ.
Произошли другія событія — важныя событія, которыя совсѣмъ изгладили память о блудномъ сынѣ. Во первыхъ, рѣшилась судьба Гильды. Она была изящная, молодая особа съ очень правильными чертами лица; правда, выраженіе его было холодное, глаза у нея были жесткіе и губы нѣсколько сухія, но вещи эти въ восемнадцать лѣтъ не бросаются въ глаза. Она, казалось, была создана именно для того, чтобы носить роскошные, дорого стоющіе наряды и сидѣть въ великолѣпномъ экипажѣ. Она казалась тѣмъ красивѣе, чѣмъ изящнѣе была одѣта. Она смотрѣла настоящей королевой въ богатой каретѣ. Въ лохмотьяхъ ея холодность леденила бы, ея жесткость показалась бы каменной; въ шелку же и въ бархатѣ она уподоблялась богинѣ. Слѣдовательно, ей какъ нельзя болѣе шло выйти замужъ за богатаго человѣка. Въ наше время, чтобы стать богатымъ, надо стать старымъ. Такой цѣной покупается богатство. Иногда цѣна уплачена, старость подошла, а все-таки человѣкъ не добился того, за что отдалъ всю свою молодость. Это случается весьма часто. Былъ одинъ богачъ — младшій братъ мистера Деринга, Самуэль Дерингъ, членъ палаты общинъ, одинъ изъ самыхъ вліятельныхъ людей въ Сити, владѣлецъ дома въ Кенсингтонѣ, яхты, имѣнія въ графствѣ Суссэксъ и большихъ капиталовъ, помѣщенныхъ въ выгодныя предпріятія. Онъ былъ бездѣтный вдовецъ пятидесяти семи лѣтъ, еще довольно бодрый; ему нужна была жена, которая распоряжалась бы въ его домѣ и придавала блескъ его званымъ обѣдамъ. Разумѣется, человѣкъ, которому вздумалось жениться на старости лѣтъ, ищетъ себѣ молодую жену. Гильда Арендель, опекуномъ которой былъ его братъ, повидимому, отлично могла выполнить обязанности его будущей жены. Онъ поручилъ устройства этого дѣла своему брату, который и повелъ переговоры.
Переговоры длились довольно долго, миссисъ Арендель показала, что знаетъ цѣну своей дочери, но въ благопріятномъ результатѣ нечего было сомнѣваться. Свадьба была отпразднована съ подобающей пышностью; на бракосочетаніи присутствовали всѣ богатые Арендели, и ни одного изъ бѣдныхъ родственниковъ не было среди приглашенныхъ. Мистеръ Дерингъ, опекунъ юной лэди, выдалъ ее замужъ. Гильда превратилась въ лэди Дерингъ и съ этой минуты зажила въ свое удовольствіе. Эльзи осталась съ матерью. Между ними никогда не было произнесено ни слова о братѣ Эльзи. Но она его не забывала и была твердо убѣждена, что невинность его будетъ доказана рано или поздно.
Спустя пять лѣтъ, такъ какъ о пропавшихъ билетахъ не было ни слуху, ни духу, мистеръ Дерингъ обратился въ Англійскій банкъ съ просьбой выдать ему эти деньги, и получилъ изъ банка сполна 720 ф. стерл. новенькими билетами взамѣнъ у него украденныхъ, такъ что его дѣйствительная потеря, считая по 4 % съ означенной суммы, составляла не болѣе 155 ф. 19 шил. и 9¾ пенс.; конечно, никто не пожелаетъ потерять столько денегъ, однако такая потеря была не особенно тяжела для человѣка, доходъ котораго превышаетъ десять тысячъ ф. въ годъ. Онъ совсѣмъ пересталъ думать о случившемся и отнесъ это событіе къ непріятнымъ эпизодамъ своихъ конторскихъ занятій.
Этельстанъ Арендель былъ тоже совершенно забытъ. Его старые друзья, молодые люди, съ которыми онъ игралъ или занимался спортомъ, вспоминали о немъ отъ времени до времени, какъ о человѣкѣ, съ которымъ приключилась какая-то невѣдомая бѣда и который поэтому покинулъ Англію. Въ каждомъ кругу молодыхъ людей всегда найдется какой нибудь юноша, который попадаетъ въ бѣду; онъ удаляется отъ своихъ товарищей и совершенно исчезаетъ изъ виду. Въ мірѣ все продолжаетъ идти по прежнему безъ него, и рѣдко долго помнятъ о такомъ человѣкѣ. Такъ ужь на свѣтѣ ведется споконъ вѣку: намъ нѣкогда останавливаться на сожалѣніяхъ о павшемъ; мы должны проталкиваться впередъ; другіе падаютъ — сомкните ряды, протискивайтесь впередъ. Время все сглаживаетъ, и память о павшихъ быстро вывѣтривается.
Черезъ четыре года, или около того, послѣ таинственной продѣлки Эдмунда Грея, мистеръ Дерингъ получилъ письмо съ американскимъ штемпелемъ и словами «частное и конфиденціальное». Онъ отложилъ письмо это въ сторону и вскрылъ его только по прочтеніи своихъ дѣловыхъ писемъ. Прежде всего онъ взглянулъ на подпись: «А!» сказалъ онъ. «Этельстанъ Арендель! Наконецъ-то. Посмотримъ, что онъ пишетъ. Посмотримъ».
Онъ ожидалъ полнаго признанія въ содѣянномъ преступленіи. Намъ бы никогда не слѣдовало ждать — говоритъ мудрецъ — того, чего мы желаемъ, потому что никогда мы не получаемъ того, на что надѣемся. Мистеръ Дерингъ почувствовалъ бы себя гораздо спокойнѣе, еслибы въ письмѣ заключалось признаніе. Разумѣется, это было сдѣлано Этельстаномъ. Никто другой не могъ бы этого сдѣлать. Однако же, всякій разъ, какъ онъ думалъ объ этомъ, ему становилось не по себѣ отъ смутнаго сознанія, что, быть можетъ, съ мальчикомъ поступили несправедливо. Было бы гораздо благоразумнѣе не предъявлять ему фактовъ, — хотя послѣдніе такъ рѣзко свидѣтельствовали противъ него, — пока не получились дополнительныя доказательства. Наоборотъ, было бы лучше изложить передъ нимъ факты съ нѣсколькими словами довѣрія, даже если бы довѣрія этого не существовало. Время только укрѣпило подозрѣнія мистера Деринга относительно молодого человѣка. Кражу долженъ былъ совершить либо Чиклэй, либо Этельстанъ Арендель. Чиклэй же былъ неспособенъ — если бы и пожелалъ — поддѣлать почеркъ. Нѣтъ!, это сдѣлалъ Арендель. Зачѣмъ онъ это сдѣлалъ, какая ему отъ этого была корысть, разъ банковые билеты не были пущены въ оборотъ, никто не могъ бы объяснить. Но онъ сдѣлалъ это… онъ это сдѣлалъ. Въ этомъ не могло быть никакого сомнѣнія.
И такъ мистеръ Дерингъ принялся за чтеніе письма съ интересомъ. Оно начиналось безъ обычныхъ словъ уваженія или дружества. И никоимъ образомъ письмо это не было письмомъ безчестнаго человѣка, который почувствовалъ отвращеніе къ своему безчестному поступку. Ни слова раскаянія отъ начала до конца.
«Четыре года назадъ — читалъ мистеръ Дерингъ, — вы меня согнали съ мѣста, которое я у васъ занималъ, и измѣнили всю мою жизнь, по подозрѣнію — граничившему съ обвиненіемъ — самаго тяжкаго рода. Вы предположили безъ всякаго объясненія или разслѣдованія, вслѣдствіе нѣкоторыхъ фактовъ, которые будто бы указывали въ извѣстномъ направленіи, что я совершилъ гнусное преступленіе, что я обокралъ старѣйшаго друга моего отца, повѣреннаго моей матери, моего собственнаго опекуна, моего хозяина, на большую сумму денегъ. Вы ни разу не задались вопросомъ, оправдывалось ли такое подозрѣніе какимъ нибудь моимъ поступкомъ, — вы прямо ухватились за него».
— Совершенная неправда. Намѣренная ложь, — сказалъ мистеръ Дерингъ. — Я изложилъ ему факты. Одни только факты. Я не высказалъ обвиненія.
«Я надѣюсь, что за это время уже давно найденъ преступникъ. Останься я у васъ, я бы заставилъ его сознаться. Вѣдь, разумѣется, это могло быть только дѣломъ рукъ вашего клерка. Я передумалъ о случившемся тысячу разъ. Человѣкъ, поддѣлавшій чекъ, могъ быть одинъ изъ двухъ — либо вашъ клеркъ, т. е. Чиклэй, либо я самъ. Полагаю, что вамъ не трудно было узнать истину. Вы открыли ее, вѣроятно, посредствомъ билетовъ, представленныхъ въ банкъ».
— Очень хитрое письмо, — сказалъ мистеръ Дерингъ, — вѣдь онъ никогда не размѣнивалъ билетовъ. Очень хитрое. — Онъ снова принялся за чтеніе письма. «Довольно объ этомъ предметѣ. Однако, я разсчитываю — рано или поздно, — надѣюсь, прежде, чѣмъ вы умрете — вернуться, чтобы услышать отъ васъ выраженіе сожалѣнія, если вы устыдитесь своего поступка со мною».
— Разумѣется нѣтъ, — сказалъ съ убѣжденіемъ мистеръ Дерингъ.
"А пока я хочу попросить васъ оказать мнѣ услугу ради моихъ родныхъ. Мнѣ не къ кому обратиться, кромѣ васъ. Вотъ причина моего письма къ вамъ.
«Я уѣхалъ изъ Англіи съ десятью фунтами — это все, что у меня было въ карманѣ. А не съ семью стами двадцатью фунтами, какъ вы воображали или подозрѣвали. Только съ десятью фунтами. Съ этимъ скуднымъ капиталомъ я переплылъ черезъ Атлантическій океанъ. Теперь я заработалъ двѣнадцать тысячъ фунтовъ. Я заработалъ ихъ въ очень короткое время, благодаря необыкновенной удачѣ». Мистеръ Дерингъ положилъ письмо на столъ и задумался. Двѣнадцать тысячъ фунтовъ можно получить — быть можетъ, при весьма большой удачѣ — пустивъ въ оборотъ семьсотъ двадцать ф. стерл., но едва-ли посредствомъ десяти ф. Серебряная залежь… гораздо правдоподобнѣе, зеленый столъ или другое преступленіе, или цѣлый рядъ преступленій. Слѣдуетъ замѣтить, что мнѣніе Деринга о молодомъ человѣкѣ теперь было очень дурное: въ противномъ случаѣ онъ бы поразмыслилъ, что такъ какъ ни одинъ изъ украденныхъ билетовъ не былъ пущенъ въ обращеніе, то ни одинъ изъ нихъ не могъ быть утилизированъ. «Необыкновенная удача». Онъ перечиталъ снова написанное и покачалъ головою. «Вотъ я и хочу попросить васъ позаботиться объ этихъ деньгахъ, совсѣмъ никому о нихъ не говорить, сохранить это дѣло въ глубокой тайнѣ, устроить деньги или положить ихъ въ какое нибудь безопасное мѣсто, куда бы до нихъ не могли добраться довѣренные клерки, имѣющіе наклонность къ подлогу, и отдать ихъ моей сестрѣ Эльзи, когда ей исполнится двадцать одинъ годъ. Не говорите ни ей и никому другому, откуда эти деньги. Не говорите никому, что вы имѣете извѣстія обо мнѣ. Когда я уходилъ изъ дому, только она одна изъ всѣхъ моихъ друзей и родныхъ открыто сказала, что она мнѣ вѣритъ. Теперь я отнимаю у самого себя все, что имѣю, чтобы дать ей это доказательство моей любви и благодарности къ ней. Отсылая вамъ эти деньги, я снова возвращаюсь къ десяти фунтамъ — моему главному фонду».
Мистеръ Дерингъ положилъ письмо на столъ. Какъ бы то ни было, слова письма отзывались правдой. Неужели же мальчикъ былъ правъ… несмотря ни на что? — Онъ покачалъ головой и продолжалъ чтеніе. "Вы отдадите Эльзи эти деньги въ полное ея распоряженіе и на ея имя, въ тотъ день когда ей исполнится двадцать одинъ годъ.
На письмѣ было выставлено число, но адреса не было. Почтовая марка была изъ города Айдего, который, какъ извѣстно, находится въ одномъ изъ западныхъ штатовъ.
Онъ заглянулъ въ конвертъ. Изъ него выпала бумага съ векселемъ на одинъ изъ самыхъ извѣстныхъ банкирскихъ домовъ, съ уплатою при предъявленіи двѣнадцати тысячъ пятидесяти фунтовъ.
— Это сдѣлано весьма недѣловымъ способомъ, — подумалъ мистеръ Дерингъ. — Онъ кладетъ всѣ эти деньги въ мои руки и исчезаетъ. Этому способу дѣлать дѣла онъ, по всей вѣроятности выучился, въ Америкѣ. Вручаетъ эти деньги мнѣ съ закрытыми глазами, не давая мнѣ возможности писать ему. Затѣмъ онъ исчезаетъ. Чѣмъ могъ бы онъ доказать, что это ввѣренныя деньги? Ну, еслибъ я только могъ думать… но я не могу… очевидность слишкомъ велика… что мальчикъ былъ невиновенъ — меня бы должно огорчить его положеніе. Что же касается до Эльзи, — ей теперь восемнадцать, около восемнадцати. — она получитъ это нежданное наслѣдство черезъ три года, или около того. Это будетъ для нея удивительно кстати. Какъ знать, можетъ быть, это измѣнитъ всю ея будущность! Если бы я только могъ думать, что этотъ мальчикъ невиновенъ… умный малый, къ тому же… что дѣлаетъ его виновность еще болѣе вѣроятною. Но я не могу… нѣтъ… не могу. Либо Чиклэй, либо этотъ мальчикъ… А Чиклэй не смогъ бы этого сдѣлать. Еслибъ и захотѣлъ, то не смогъ бы. Къ чему этотъ мальчикъ сдѣлалъ это! А что же онъ сдѣлалъ съ билетами?
ГЛАВА I.
Вверхъ по рѣкѣ.
править
— Ты не можешь быть довольнымъ, Джорджъ? — спрашивала молодая дѣвушка, сидѣвшая у руля. Кажется, мнѣ ничего не надо болѣе того, что есть. Еслибы мы только могли все плыть, все плыть, вотъ какъ теперь. — Она сняла перчатку съ правой руки и опустила свои пальцы въ студеную воду рѣки, между тѣмъ какъ лодка тихо неслась внизъ по теченію. — Все какъ теперь, — нѣжно повторила она. — Чтобъ ты былъ возлѣ меня… такъ, чтобъ я могла коснуться тебя по желанію… такъ, чтобъ я почувствовала, что мнѣ нечего бояться, понимаешь… а позади насъ солнышко, горячее и великолѣпное, надъ нами такой мягкій и душистый вѣтерокъ, со всѣхъ сторонъ деревья и сады, и поля, и луга… а мы оба всегда юные, Джорджъ, и… чтобъ на насъ всегда было мило смотрѣть, а передъ нами простирался бы весь широкій міръ Божій…
Что касается до нея, то она была не только молода и миловидна, но красива, настоящая красавица. Даже молодыя особы ея пола, строгія цѣнительницы и спеціалистки-критики въ области искусства и науки красоты, а равно ея соперницы — должны были признать, что Эльзи была очень хороша собой. Думаю, что немногія изъ такихъ критиковъ идутъ далѣе въ своихъ сужденіяхъ. Начать съ того, что она была довольно высокаго роста въ такую эпоху, когда маленькія толстушки потеряли всякую цѣну, а высокій ростъ считался первымъ условіемъ изящной граціи; черты лица ея вполнѣ соотвѣтствовали ея двадцатой веснѣ и, подобно стройному стану ея, находились въ строгой гармоніи съ требованіями этого конца столѣтія. Быть можетъ, главная прелесть ея заключалась въ глазахъ ея, болѣе темной лазури, чѣмъ обыкновенно. Они были нѣжны, но безъ томности; они были полны свѣта; они были очень велики, но въ то же время живы и проницательны. Измѣнчивую подвижность лица ея можно было сравнить съ весеннимъ небомъ, которое то разражается ливнемъ, то сверкаетъ радугой и солнечнымъ сіяніемъ. Волоса у нея были обыкновеннаго каштановаго цвѣта, ни темные, ни свѣтлые. Въ этотъ вечеръ на ней было надѣто простое сѣрое платье изъ тонкаго муслиндлена, а къ лѣвому плечу приколотъ пучокъ бѣлыхъ розъ.
Если мы скажемъ, что товарищъ ея былъ молодой человѣкъ, то этими словами мы почти все сказали, такъ какъ молодые люди нашего времени всѣ на одинъ ладъ. Тысячи молодыхъ людей похожи, какъ двѣ капли воды, на Джорджа Аустина; всѣ они славные ребята; относительно нѣкоторыхъ вопросовъ держатся гораздо болѣе высокихъ принциповъ, чѣмъ ихъ отцы; они не выдаются особыми способностями, если судить по ихъ школьнымъ отмѣткамъ, но у нихъ достаточно ума и прилежанія, чтобы сдать благополучно свои экзамены; большинство изъ нихъ выдерживаютъ экзамены съ умѣреннымъ успѣхомъ они не честолюбивы и не гонятся за школьными наградами, которыя, какъ они сами сознаютъ, не про нихъ писаны, но они всегда имѣютъ передъ собою въ идеалѣ подгородную виллу и жену; вотъ для обезпеченія именно этого двойнаго благополучія за собою, они всегда усидчиво работаютъ, хотя безъ лихорадочнаго жара; они постоянно питаютъ надежду обезпечить за собою извѣстный доходъ, который дастъ имъ возможность наряжать эту жену — вмѣстѣ съ вѣроятной серіей дѣтворы (по воскреснымъ днямъ) въ шелкъ и ленты; въ хозяйствѣ у нея должна быть полная чаша и вообще она должна располагать такими средствами, которыя бы дали ей возможность не краснѣть въ церкви передъ сосѣдками.
Міръ биткомъ набитъ подобными людьми, изъ нихъ состоятъ цѣлые ряды и имя имъ легіонъ, мнѣніе ихъ о трудѣ чисто библейскаго характера: а именно, они смотрятъ на трудъ, какъ на наказаніе и не питаютъ особаго расположенія ни къ какому занятію. Если бы ихъ воля, они предпочли бы совсѣмъ ничего не дѣлать. Они усердно бездѣльничаютъ по цѣлымъ днямъ въ лѣтніе праздники. Къ работѣ своей они относятся исключительно съ точки зрѣнія хлѣбнаго заработка, занимаются ли они ремесломъ или торговлею — ихъ взгляды на свою профессію касаются только денежной ея стороны. Если такой молодой человѣкъ попадаетъ въ клерки, ему не приходитъ въ голову пополнить пробѣлы своего школьнаго образованія, и онъ пассивно принимаетъ свое положеніе: онъ клеркъ и слуга и останется клеркомъ и слугою. Если онъ занялся торговлею, то отдается этому дѣлу ни больше, ни меньше, сколько нужно, чтобъ сохранить свои связи съ торговымъ міромъ. Пусть другіе парятъ въ облакахъ, пусть другіе мечтаютъ стать поставщиками вселенной — что касается до него, ему вполнѣ довольно его лавочки и воскреснаго отдыха. Если онъ занялся спеціально какимъ нибудь ремесломъ, онъ нейдетъ далѣе обыденныхъ свѣдѣній по своей профессіи. Стряпчій, по выдержаніи экзаменовъ, кладетъ въ сторону свои учебники, — вѣдь онъ знаетъ достаточно для своей профессіи; докторъ перестаетъ читать, — онъ знаетъ достаточно для того, чтобы писать рецепты; школьный учитель перестаетъ интересоваться педагогіей и наукой, — онъ имѣетъ достаточно знанія, чтобы обучать мальчиковъ; викарій не пускается въ дальнѣйшія историческія и церковныя изслѣдованія, — онъ учился довольно. Однимъ словомъ, средній молодой человѣкъ не честолюбивъ, его неудержимо тянетъ къ праздности, онъ любитъ настоящее гораздо сильнѣе будущаго, и дѣйствительно, всѣ старые люди дружно увѣряютъ его, что онъ живетъ въ самое завидное время, онъ хочетъ наслаждаться всѣмъ, что только въ состояніи доставить себѣ, и весьма часто онъ прокучиваетъ все свое жалованье. Онъ не любитъ читать слишкомъ много, онъ не любитъ думать слишкомъ много; онъ не желаетъ мучительно бередить свою душу задачами жизни — болѣе крупными или маленькими задачами — онъ предпочитаетъ брать ихъ готовое рѣшеніе изъ газетъ и соглашается съ выводами послѣдней передовой статьи. Онъ принимаетъ безъ разсужденій религіозныя, политическія, нравственныя и соціальныя системы и постановленія, исторію настоящаго, прошлаго и будущаго, словно бы (что совершенно вѣрно!) ему до всего этого нѣтъ ни малѣйшаго дѣла, и какъ бы дурно ни шли вещи на свѣтѣ, ему съ этимъ ничего не подѣлать. У него никогда не является желанія что либо измѣнять, онъ убѣжденъ, что всѣ британскіе законы и постановленія построены на твердой скалѣ и выдѣланы изъ крѣпчайшаго гранита, а если и встрѣчаются печальныя исключенія изъ общаго правила, то, по его мнѣнію, ужъ такъ угодно самому праведному Небу.
Замѣтьте, что этого сорта молодой человѣкъ споспѣшествуетъ величайшему преуспѣянію страны. Если почести имѣютъ какое либо значеніе, то онъ заслуживаетъ быть произведеннымъ по меньшей мѣрѣ въ баронеты. Его неподвижная очевидность предохраняетъ насъ, англичанъ, отъ безпрерывныхъ перемѣнъ, которыя смущаютъ покой нѣкоторыхъ націй; явное отсутствіе въ немъ честолюбія облегчаетъ возвышеніе для неугомонныхъ умовъ; если бы Англія была переполнена честолюбивою молодежью, у насъ бы не переводились изъ года въ годъ гражданскія войны, революціи, соціальные кавардаки, новые эксперименты, новыя религіи, новыя правительства, новыя раздѣленія собственности. Съ другой стороны, именно этотъ типъ молодого человѣка, — благодаря его упорной дѣловитости, его готовности работать, сколько требуется, но отнюдь не болѣе; благодаря его равнодушію къ теоретическимъ и умозрительнымъ мечтаніямъ и непоколебимости его убѣжденій; благодаря его честности, его прямодушію, его мужеству и энергіи, — прославилъ британское имя такими прочными и существенными добродѣтелями, которыми не можетъ похвалиться никакое другое имя.
Итакъ, будучи вполнѣ современнымъ молодымъ человѣкомъ, Джорджъ Аустинъ естественно ничѣмъ не отличался отъ большинства молодежи по платью, наружности, разговору и манерамъ. И если бы въ его жизни не случилось удивительнаго событія, онъ остался бы по сей день такимъ, какъ всѣ другіе молодые люди. Онъ былъ красивѣе большинства, — съ пріятнымъ лицомъ, хорошо очерченной головою и правильными чертами, а глаза его обѣщали гораздо больше успѣха и удачи, чѣмъ обыкновенно выпадаетъ ихъ на долю молодыхъ людей. Коротко говоря, это былъ симпатичный малый, и даровитость его выражалась въ смѣлыхъ очертаніяхъ рта, въ полныхъ щекахъ, энергичномъ подбородкѣ и рѣшительной осанкѣ. Изъ него вышелъ бы отличный солдатъ; но, быть можетъ, плохой генералъ, такъ какъ ему не доставало того качества, которое поэты называютъ геніемъ. Точно также онъ съумѣлъ бы хорошо повести дѣло въ скромныхъ размѣрахъ, но ему не удалось бы пріобрѣсти большое состояніе, опять таки по неимѣнію вышеупомянутаго качества. Что касается до его возраста, то ему было двадцать семь лѣтъ.
— Все, какъ теперь, — продолжала молодая дѣвушка, — все бы плыть внизъ по теченію въ ясный лѣтній день. Все бы милые взгляды, и любовь, и молодость. Кажется, въ такой вечеръ, какъ этотъ, мы никогда не могли бы почувствовать себя несчастными, усталыми, обездоленными. — Она. повернулась и взглянула на рѣку, залитую пышнымъ заревомъ заходящаго солнца… она вздохнула. — Хорошо выйти на воздухъ въ такой вечеръ, чтобы только помечтать о томъ, что должно бы быть. Когда въ мірѣ прекратятся безумныя распри и онъ соединитъ свои усилія, чтобы сдѣлать счастливыми всѣхъ людей?
Они, между прочимъ, бесѣдовали объ общественныхъ вопросахъ по поводу послѣдней передовой статьи.
— Когда хорошихъ вещей будетъ достаточно, чтобы ихъ хватило на всѣхъ, — отвѣчалъ Джорджъ; — когда люди придумаютъ способы, чтобы каждый могъ также легко добывать свою долю, какъ поглощать ее; когда люди съумѣютъ сдѣлать каждаго довольнымъ своей участью.
Эльзи покачала головкою, которая была полна смутныхъ идей, — идей тревожнаго и скептическаго времени. Затѣмъ она вернулась къ своему первоначальному предположенію. — Всегда, какъ теперь, Джорджъ… и чтобы никогда не чувствовать утомленія. Отдохнуть на мгновеніе… но чтобы ничто не измѣнялось. Чтобы никогда не почувствовать утомленія, никогда не желать чего нибудь другого. Мнѣ кажется, въ этомъ райское блаженство.
— Но мы на землѣ, Эльзи, — сказалъ ея возлюбленный. — А на землѣ все мѣняется. Если мы будемъ все плыть по теченію, мы наткнемся на запруду. Лодка опрокинется, и всѣ твои мечты будутъ прерваны пренепріятнымъ образомъ, не такъ ли? Да и солнышко скоро сядетъ, а рѣка покроется мглою; берега станутъ безобразными. Но главная суть въ томъ, что мы сами состаримся. А намъ надобно сдѣлать такую массу дѣла прежде, чѣмъ мы состаримся.
— Намъ предстоитъ сдѣлать все, — сказала Эльзи, — мнѣ кажется, что мы до сихъ поръ еще ничего не дѣлали.
— Первая вещь, которую намъ предстоитъ сдѣлать — это пожениться прежде, чѣмъ мы состаримся.
— Ты бы не могъ любить старуху, Джорджъ?
— Не такъ сильно, Эльзи, — отвѣчалъ откровенно ея милый. — По крайней мѣрѣ, думаю, что нѣтъ. Ахъ, Эльзи, какъ только я начинаю думать о будущемъ, мною овладѣваетъ страшное отчаяніе. Будущее мое представляется мнѣ все мрачнѣе и мрачнѣе.
Эльзи вздохнула. Она слишкомъ хорошо знала, что онъ хотѣлъ этимъ сказать. Въ наше время многія дѣвушки понимаютъ безъискусственную рѣчь.
— Мрачнѣе день ото дня, — повторилъ онъ. — Профессія стряпчихъ продолжаетъ переполняться массами желающихъ, словно она можетъ вмѣстить въ своихъ предѣлахъ какое угодно число работающихъ. Люди не хотятъ понять, что при упадкѣ доходности земли и городовъ, при сокращеніи издержекъ и работы, выпадающей на долю счетчиковъ, дѣла на половину стало меньше противъ прежняго. Вступить съ кѣмъ нибудь въ товарищество нельзя, повидимому, ни за какія коврижки, такъ какъ немногіе счастливцы, которымъ удалось хорошо устроить свои дѣла, имѣютъ какъ разъ столько, чтобы самимъ не нуждаться. А новичкамъ начинать какое нибудь предпріятіе самостоятельно не годится; вотъ и приходится хвататься за то, что перепадаетъ, и радъ радешенекъ, для начала, поступить даже на сто ф. стерл. въ годъ… а мнѣ двадцать семь лѣтъ, Эльзи, и я зарабатываю двѣсти фунтовъ въ годъ.
— Терпѣніе, Джорджъ, авось, что нибудь подвернется. Ты найдешь товарища.
— Ребенокъ, это похоже на то, какъ если бы ты увѣряла Робинзона Крузэ, что на его пустынномъ островѣ отыщется жареная баранина подъ соусомъ изъ каперсовъ. На невозможное разсчитывать не слѣдуетъ. Мнѣ кажется, я долженъ быть благодаренъ своей судьбѣ, — у другихъ и этого нѣтъ. Я заручился работой въ хорошей солидной фирмѣ. Она будетъ твердо стоять, пока будетъ жить ея старый хозяинъ.
— А затѣмъ?
— Ну чтожъ, мистеру Дерингу семьдесятъ пять лѣтъ. Но онъ еще проживетъ долго. Онъ крѣпокъ, какъ гранитъ. Онъ никогда не бываетъ боленъ, онъ никогда не отдыхаетъ, онъ работаетъ больше всѣхъ своихъ служащихъ и просиживаетъ за дѣломъ цѣлые дни. Разумѣется, если онъ умретъ, не взявъ себѣ компаньона… ну… въ такомъ случаѣ всему наступитъ конецъ, таково мое мнѣніе… Эльзи, вотъ сущность положенія дѣлъ.
Она знала все это слишкомъ хорошо, но имъ обоимъ нравилось перебирать эти факты, словно они были совершенною новинкою для нихъ.
— Посмотримъ на дѣло прямо. — Они постоянно смотрѣли на него. — Я состою старшимъ клеркомъ въ конторѣ Деринга и Сынъ… получаю въ годъ двѣсти фунтовъ… въ будущемъ у меня не предвидится ничего лучшаго. Всю свою жизнь я долженъ остаться въ роли подчиненнаго. Эльзи, такая перспектива не блестяща; еще на школьной скамьѣ я понялъ, что гораздо лучше не быть слишкомъ честолюбивымъ. Но… быть въ подчиненіи всю жизнь… признаюсь, съ этимъ я не въ силахъ примириться. Если бы я зналъ какой нибудь выходъ, я не задумался бы бросить все это дѣло. Если бы въ мірѣ было что-нибудь такое, что бы я могъ повести самостоятельно, я бы по пыталъ свои силы. Но ничего такого нѣтъ. Передо мною только одна дорога. Я не могу писать романы или передовыя статьи; я не играю ни на какомъ инструментѣ; я не могу быть ни художникомъ, ни актеромъ, ни пѣвцомъ, ни кѣмъ бы то ни было… я только адвокатъ — и больше ничего. Только адвокатъ, не имѣющій будущности, — клеркъ, Эльзи. Не удивительно, если ея милость отвернетъ свой носикъ… Клеркъ!
Онъ опустилъ подбородокъ свой на руки и засмѣялся условнымъ смѣхомъ молодого человѣка, поставленнаго въ затрудненіе.
— Бѣдный Джорджъ! — вздохнула она.
Въ этихъ случаяхъ утѣшеніе выражается только двумя фразами. Одна изъ нихъ — «Бѣдный Джорджъ», а другая «Терпѣніе!» Ничего другого не находишь сказать. Эльзи сперва попробовала одинъ способъ, потомъ другой, словно врачъ, пробующій сперва одно лекарство, а затѣмъ другое, когда природа упорно отказывается помочь выздоровленію больного.
— И — продолжалъ онъ, завершая перечень своихъ бѣдъ, — я люблю самую прелестную дѣвушку въ цѣломъ свѣтѣ… и она любитъ меня!
— Бѣдный Джорджъ! — повторила она съ улыбкою. — Въ самомъ дѣлѣ, это ужасное несчастіе.
— Я трачу твою молодость, Эльзи, точно также, какъ и свою.
— Если только она тратится ради тебя, Джорджъ, то получаетъ отличное назначеніе. Быть можетъ, когда нибудь…
— Нѣтъ, нѣтъ!.. не когда нибудь, а немедленно… теперь же! — Молодой человѣкъ измѣнился въ лицѣ, и глаза его сверкнули. Уже не въ первый разъ онъ заявлялъ это мятежное предложеніе. Пусть благоразуміе идетъ къ чорту!..
— Нѣтъ, Джорджъ, не туда, о! не туда! пожалуй, пусть оно идетъ себѣ на вѣтеръ, или въ пресловутую Палестину. Только не туда. А то намъ болѣе никогда его не увидать — бѣдное благоразуміе! И было бы очень плохо лишиться его на всю нашу жизнь. Если тебѣ угодно, мы попросимъ его отправиться на нѣкоторое время въ путешествіе ради его разстроеннаго здоровья. Мы дадимъ ему шестимѣсячный отпускъ; но намъ снова понадобятся его услуги послѣ окончанія его вакацій… если ты думаешь, что мы можемъ обойтись безъ него такъ долго.
— Цѣлый годъ, Эльзи. Бросимъ всѣ колебанія, обвѣнчаемся теперь же, заживемъ на чердакѣ и будемъ роскошествовать — цѣлый годъ — на мои двѣсти фунтовъ.
— А я должна бросить свое рисованье?
— Но, милочка, вѣдь ты же знаешь, у тебя до сихъ поръ не было никакихъ заказовъ.
— Что ты говоришь, Джорджъ? Я написала твой портретъ, портреты — моей сестры, моей матери, твоихъ сестеръ. Я убѣждена, что даже мастерскія Королевской академіи художествъ не могутъ хвастаться болѣе красивой выставкой произведеній. Хорошо… я бросаю свое рисованье… пока не вернется благоразуміе. А этотъ чердакъ? онъ настоящій, съ косыми стѣнами, гдѣ можно стоять прямо только посрединѣ?
— Мы называемъ это чердакомъ. Онъ приметъ видъ крошечнаго домика въ дешевомъ кварталѣ. Тамъ будетъ шесть комнатъ, а спереди и сзади садъ. Квартирная плата — тридцать фунтовъ. Цѣлый годъ тутъ будетъ клочокъ земного рая, Эльзи, а ты въ немъ будешь Евой.
Эльзи засмѣялась.
— Это будетъ ужасно весело. Мы сдѣлаемъ такъ, чтобы нашъ рай продолжался долѣе года. Мнѣ бы этого хотѣлось. Разумѣется, я должна буду дѣлать все сама. Чистить лѣстницу все равно, что гулять на свѣжемъ воздухѣ; мести полы — нѣчто вродѣ вечернихъ танцевъ или игры въ лаунъ-теннисъ; мыть чашки и блюдца будетъ только новой забавой. Только одна вещь, Джорджъ… одна вещь… — Она стала очень серьезна. — Думаю, ты никогда… видѣлъ ли ты когда нибудь, какъ чистятъ сковороды? Не думаю, чтобы я съумѣла это дѣлать. А видалъ ли ты бифштексы прежде, чѣмъ они зажарены? Они самымъ ужаснымъ образомъ напоминаютъ животное. Я не могу себѣ представить, чтобы я могла взять въ руки эти кровавые куски!
— Тебѣ не придется касаться до сковороды, и у насъ не будетъ ничего жаренаго или печенаго. Мы будемъ питаться холодными мясными консервами прямо изъ жестяной коробки, а картофель варить въ мундирахъ. И можетъ быть… не знаю… съ двумя стами фунтовъ въ годъ мы можемъ взять прислугу… очень маленькую служанку… дѣвочку, которая не станетъ слишкомъ много ѣсть.
— А что станемъ мы дѣлать, когда износится наша одежда?
— Дѣвочка, мнѣ кажется, можетъ сдѣлать нѣсколько платьевъ для тебя. Конечно, мы не будемъ въ состояніи покупать новыя платья, т. е. изящныя платья, — а вѣдь ты должна имѣть изящныя платья, не правда ли?
— Мнѣ нравится быть изящно одѣтой, — отвѣчала она, нѣжно поглаживая своей красивой рукой свое хорошенькое платье. — Джорджъ, гдѣ сыщемъ мы этотъ домъ — нѣкогда бывшій деревенской виллой Евы, пока она… не отказалась отъ найма ея, понимаешь?
— Въ Лондонѣ масса улицъ, наполненныхъ семьями, живущими на сто пятьдесятъ фунтовъ въ годъ. Чиклэй — честный секретарь патрона — живетъ именно въ такомъ мѣстѣ — онъ самъ сказалъ мнѣ это. Онъ говоритъ, что въ его приходѣ никто не получаетъ больше его; онъ словно царекъ между ними, потому что зарабатываетъ въ годъ четыреста фунтовъ: вмѣстѣ съ тѣмъ, что у него отложено про черный день — огромныя сбереженія. Эльзи, голубка, мы должны распроститься съ нашей теперешней обстановкой и удовлетвориться самою дешевою формою приличной жизни.
— Развѣ мы не можемъ продолжать жить среди нашихъ друзей? Джорджъ степенно покачалъ головою. — Это невозможно! Дружба обозначаетъ равенство въ доходѣ. Нельзя жить съ людьми и не дѣлать того, что они дѣлаютъ. Понятно, что люди съ одинаковыми средствами живутъ вмѣстѣ. Рядомъ съ лэди Дерингъ живетъ другая богатая барыня, но не жена клерка. Что касается до меня, я продамъ свое щегольское платье, чтобы выручить его стоимость… ты можешь взамѣнъ вечернихъ нарядовъ пріобрѣсти утренніе. Это вовсе не важно. Кому дѣло до того, гдѣ мы живемъ и какъ мы живемъ, разъ мы живемъ вмѣстѣ? Что скажешь ты на это, дорогая Эльзи?
— Я не боюсь чердака… ни лѣстницы… и такъ какъ ты нашелъ средство обойти чистку сковороды…
— На будущей недѣлѣ ты совершеннолѣтняя и можешь располагать собою.
— Гильда не дастъ мнѣ ни минуты покоя. Она говоритъ, что безъ денегъ нѣтъ счастія. Она увѣрила маму, что я обрекаю себя на жизнь впроголодь. Она обѣщаетъ устроить мою судьбу самымъ великолѣпнымъ образомъ, если только я послушаюсь ея совѣтовъ.
— И выйдешь замужъ за человѣка на пятьдесятъ лѣтъ старше себя, который уже стоитъ одною ногою въ…
— Она говоритъ, что была всегда вполнѣ счастлива. Ну, Джорджъ, ты все это хорошо знаешь. Въ будущую среду мое рожденіе, и у меня будетъ длинный разговоръ съ моимъ опекуномъ. Мама надѣется, что онъ образумитъ меня. Гильда говоритъ, что она вполнѣ довѣряется здравому смыслу мистера Деринга. Я же вооружусь всею силою своего упорства. Можетъ быть, Джорджъ, — какъ знать? — мнѣ удастся убѣдить его увеличить твое жалованье.
— Нѣтъ, Эльзи. Даже тебѣ не убѣдить мистера Деринга платить старшему клерку болѣе двухъ сотъ фунтовъ въ годъ. Но вооружись всѣмъ, что у тебя есть… не забудь ни одного довода, дитя. Защити хорошенько свою грудь — вѣдь одна бѣдная дѣвушка, забывшая это сдѣлать, попалась въ ловушку, когда обратились къ ея сердцу… Не забудь шлема — другая бѣдная дѣвушка сдалась, когда обратились къ ея разуму, послѣ того, какъ она забыла шлемъ. Разумѣется, ты не забудешь щита. Твоими орудіями, моя дорогая, будутъ твои нѣжные глаза, твое прелестное лицо и твой плѣнительный голосъ… и я клянусь, что ты побѣдишь даже самого мистера Деринга, эту старую заскорузлую мумію.
Такія бесѣды вела между собою эта влюбленная парочка всякій разъ, какъ сходилась вмѣстѣ. Джорджъ былъ бѣденъ — отецъ его былъ клерджименъ, отдавшій послѣднія свои средства на образованіе сына. Джорджъ былъ только клеркомъ и впереди не видѣлъ для себя никакихъ шансовъ сдѣлаться чѣмъ нибудь инымъ. Эльзи не могла ничего принести въ свое брачное гнѣздышко, если только мать ея не обезпечитъ ея. А на это нельзя было разсчитывать. На ея увлеченіе смотрѣли съ чувствомъ презрительной жалости; бракъ при такихъ обстоятельствахъ былъ чистѣйшимъ безуміемъ. Вѣдь Гильда такъ хорошо устроила свою судьбу и могла такъ много сдѣлать для такой очаровательной красавицы-сестры, какою была Эльзи! О! она пренебрегла всѣми счастливыми шансами. Слышалъ-ли кто либо что нибудь прискорбнѣе этой исторіи? Ни малѣйшаго уваженія къ семьѣ; ни малѣйшаго честолюбія; никакого понятія о томъ, чѣмъ обязана дѣвушка передъ собою; ни малѣйшаго сознанія цѣнности красоты, ни малѣйшей благодарности за даръ прекрасной наружности, — какъ будто красота была дана дѣвушкѣ только для того, чтобы плѣнять нищаго влюбленнаго. Броситься на шею клерку безъ гроша!
— Джорджъ, — сказала она серьезно, — я передумала обо всемъ этомъ. Если ты въ самомъ дѣлѣ этого хочешь… если ты въ самомъ дѣлѣ не боишься бѣдности… подумай… мужчинѣ тяжелѣе… гораздо тяжелѣе перенести бѣдность, чѣмъ женщинѣ…
— Я ничего не боюсь, — съ тобою, Эльзи, — отвѣчалъ ей женихъ. — Развѣ онъ былъ бы достоинъ любви, если бы не далъ такого отвѣта? И, право, онъ думалъ такъ, какъ всякій влюбленный на его мѣстѣ.
— Въ такомъ случаѣ, Джорджъ… чего мнѣ больше желать на свѣтѣ, разъ я могу сдѣлать счастливымъ моего милаго мальчика? Я выйду за тебя замужъ, когда тебѣ угодно, богатъ ты или бѣденъ, чтобы раздѣлить съ тобою радость и горе… что бы ни говорили мои родные… Доволенъ ли ты, Джорджъ?
Такъ какъ мужчина устроенъ такимъ образомъ, что счастіе его зависитъ отъ преданности женщины, то, полагаю, едва ли кому улыбалась больше надежда на счастіе, чѣмъ Джорджу Аустину — только старшему клерку — съ его Эльзи. Итакъ исторія наша начинается именно съ того, чѣмъ обыкновенно кончаются исторіи — съ обрученія.
ГЛАВА II.
Въ конторѣ.
править
— Я запишу имя вашей милости. Въ эту минуту у него нѣтъ никого. О, да, милэди, — снисходительно улыбнулся Чиклэй. — Мы всегда заняты. Мы занимаемся въ этой конторѣ слишкомъ пятьдесятъ лѣтъ. — Но я увѣренъ, онъ приметъ васъ. Пожалуйста, присядьте, милэди. Я сейчасъ доложу ему.
При Чиклэѣ, старомъ клеркѣ, находились другіе, болѣе молодые клерки; но онъ удержалъ за собою обязанность или привилегію входить въ кабинетъ принципала. Ему было шестьдесятъ семь лѣтъ, когда мы видѣли его въ послѣдній разъ. Слѣдовательно, теперь ему было семьдесятъ пять; онъ слегка подался въ плечахъ, слегка опустился, но въ другихъ отношеніяхъ не измѣнился. Съ лѣтами люди либо съеживаются, либо расплываются. Наиболѣе долговѣчны тѣ, которые съеживаются; это съеживаніе имѣетъ свой предѣлъ, послѣ котораго оно прекращается, а именно по достиженіи девяноста лѣтъ. Чиклэй сгорбился, согнулся и высохъ; лицо его было изборождено морщинами; щеки его осунулись, но не болѣе, чѣмъ восемь лѣтъ тому назадъ. Онъ записалъ имя посѣтительницы — лэди Дерингъ — на квадратномъ кусочкѣ бумаги и отворилъ дверь съ видомъ чрезвычайной осторожности, какъ бы не потревожить нервовъ принципала рѣзкимъ звукомъ поворачиваемой ручки; вошелъ онъ такъ, словно было въ высшей степени важно, чтобъ никому не удалось заглянуть въ комнату, и тихо притворилъ дверь за собою. Онъ тотчасъ же снова появился и широко растворилъ двери, приглашая лэди пожаловать. Она была молода, прекраснаго роста и вида, необыкновенно красива лицомъ; красота ея была такъ называемаго классическаго типа и одѣта она была очень богато. Изъ окна можно было увидѣть ея карету, ожидавшую въ скверѣ.
— Лэди Дерингъ, сэръ, — сказалъ Чиклэй, — Затѣмъ онъ быстро исчезъ, притворивъ тихонько дверь за собою.
— Я радъ, что вижу васъ, Гильда. — Старый стряпчій всталъ, высокій и величественный, и поклонился, предложивъ ей руку съ тою изящною старосвѣтскою любезностью, которая заставляла дамъ прощать ему его холостое положеніе. — Зачѣмъ вы пришли сегодня утромъ? Надѣюсь, что вы пришли не по дѣлу. Если у дамъ, имѣющихъ богатыхъ мужей, оказывается дѣло, то обыкновенно оно обозначаетъ какую нибудь непріятность. Вѣдь вы, напримѣръ, не задолжали своей портнихѣ?
— Нѣтъ, нѣтъ. Сэръ Самуэль не допускаетъ, чтобы я имѣла такого рода затрудненія или непріятности. Я пришла сюда не для себя, а поговорить о моей сестрѣ, Эльзи.
— Да? Что же вы мнѣ скажете о ней? Присядьте, я васъ слушаю.
— Вѣдь вы знаете, что Эльзи всегда была для насъ мученіемъ, благодаря ея упрямству и своеволію. Она не желаетъ смотрѣть на вещи съ точки зрѣнія здраваго смысла. Вы знаете, что матушка небогата въ томъ смыслѣ, какъ я научилась понимать богатство, хотя, конечно, у нея достаточно средствъ для скромной жизни, чтобы имѣть лакея и брумъ въ одну лошадь. Знаете-ли, — задумчиво присовокупила она, — часто трудно воздержаться отъ ропота на Провидѣніе, которое отнимаетъ отца какъ разъ въ тотъ моментъ, когда передъ нимъ открылась широкая дорога къ богатству.
— Разумѣется, трудно понять философію такихъ разочарованій и несчастій. Мы должны покориться, Гильда, тому, что неизбѣжно и необъяснимо.
— Да… и вотъ у матушки нѣтъ ничего, кромѣ жалкой тысячи годового дохода!.. Хотя я убѣждена, что она значительно поправила свои дѣла, принявъ участіе въ торговыхъ сдѣлкахъ Сити. Ну… я сдѣлала все, что могла, — увѣщаніемъ и примѣромъ, — чтобы вернуть мысли моей сестры на прямую дорогу. Мистеръ Дерингъ, — вслѣдствіе долгой привычки Гильда продолжала называть своего опекуна, ставшаго ея шуриномъ, по фамиліи, — вы не повѣрите, какъ глупо Эльзи разсуждаетъ о деньгахъ.
— Можетъ статься, оттого, что у нея ихъ нѣтъ. Люди, не имѣющіе собственности, не понимаютъ ея значенія. Молодость не знаетъ ея важности и требованій. Есть или нѣтъ деньги у молодости, она не знаетъ, что пріобрѣтеніе собственности значитъ — трудолюбіе, предусмотрительность, осторожность, самоотверженіе. Итакъ Эльзи судитъ глупо о деньгахъ… ладно, ладно… — Онъ снисходительно улыбнулся — мы посмотримъ.
— Она не только говоритъ, она дѣлаетъ глупости, мистеръ Дерингъ, она приводитъ насъ въ отчаяніе. Вы знаете Родинговъ?
— Братья Родинги? Всѣ знаютъ братьевъ Родинговъ.
— Альджи Родингъ, старшій сынъ старѣйшаго хозяина фирмы — страшный богачъ — влюбленъ до безумія въ Эльзи. Онъ уже разъ двѣнадцать обращался ко мнѣ по поводу ея. Онъ приходилъ къ намъ въ домъ, чтобы только взглянуть на нее. Ему рѣшительно все равно, что у нея нѣтъ гроша за душой. А она не хочетъ даже слышать его имени. Между нами будь сказано, онъ, кажется, не былъ очень добропорядочнымъ юношей; ну да, конечно, онъ остепенится! въ этомъ отношеніи слѣдуетъ вполнѣ положиться на вліяніе жены, а прошлое можетъ быть легко забыто… Въ сущности, Эльзи не надо и знать объ этомъ; а положеніе ея было бы великолѣпное. Даже мое не выдерживаетъ съ нимъ сравненія.
— Почему она отвергаетъ этого господина?
— Говоритъ, что онъ противный, ничтожный выскочка. Нечего сказать, приличное поведеніе для молодой дѣвушки относительно такого богатаго жениха! Но это далеко не все. Быть можетъ, она бы и пошла за него, еслибы выбирала себѣ жениха, но она отдаетъ предпочтеніе одному изъ вашихъ клерковъ… въ самомъ дѣлѣ, одному изъ вашихъ клерковъ.
— Я что-то слышалъ объ этомъ отъ вашей матушки. Мнѣ говорили, что она дала слово молодому Аустину, одному изъ моихъ старшихъ клерковъ.
— Котораго весь доходъ составляетъ двѣсти фунтовъ въ годъ. О! подумайте только объ этомъ! она отказываетъ жениху, у котораго годового доходу, по крайней мѣрѣ, десять тысячъ фунтовъ, и желаетъ выйти замужъ за человѣка съ двумя стами фунтовъ!
— Полагаю, они не намѣрены пожениться при такомъ… такомъ жалкомъ доходѣ въ двѣсти фунтовъ въ годъ?
— Они дали слово другъ другу; она отказывается порвать съ нимъ, а у него нѣтъ денегъ, чтобы вступить въ товарищество, и поэтому онъ долженъ пребывать въ клеркахъ на жалованьи въ двѣсти фунтовъ.
— Иногда старшіе клерки получаютъ больше; но, разумѣется, положеніе ихъ незавидное, и заработокъ никогда не бываетъ особенно великъ.
— Матушка не хочетъ принимать этого господина, и Эльзи видится съ нимъ на сторонѣ; о, это въ высшей степени неприлично. Я сгорю отъ стыда, если это дойдетъ до свѣдѣнія сэра Самуэля. Она теперь каждый вечеръ уходитъ изъ дому, и они гуляютъ въ скверѣ или въ паркѣ, пока не стемнѣетъ. Точь въ точь, какъ какая нибудь горничная, которая идетъ на свиданіе со своимъ дружкомъ.
— Разумѣется, оно будто не совсѣмъ, какъ слѣдуетъ, впрочемъ, я не судья въ томъ, что приличествуетъ молодой лэди.
— Но… ей не слѣдуетъ вести себя, какъ горничной, — сказала ея сестра. — Конечно, дома мы всѣ чувствуемъ себя неловко, и я, право, не знаю, что можетъ случиться въ одинъ прекрасный день. Эльзи говоритъ, что на слѣдующей недѣлѣ ей исполнится двадцать одинъ годъ, и тогда она намѣревается поступить по собственному уразумѣнію. Она говоритъ даже объ устройствѣ мастерской съ тѣмъ, чтобы писать портреты за деньги. Нечего сказать, пріятная перспектива для меня! моя родная сестра, зарабатывающая себѣ насущный хлѣбъ рисованіемъ…
— Что же, по вашему мнѣнію, я могу сдѣлать въ этомъ дѣлѣ? Въ этомъ кабинетѣ мы не занимаемся разрѣшеніемъ любовныхъ ссоръ или любовныхъ недоразумѣній.
— Мистеръ Дерингъ, кромѣ васъ, она никого не боится въ цѣломъ мірѣ. Она дорожитъ только вашимъ мнѣніемъ. Не повидаетесь-ли вы съ нею? Поговорите съ нею, распеките ее!
— Ну, Гильда, я уже пригласилъ ее зайти ко мнѣ въ день ея рожденія, когда кончается моя опека надъ нею. Я поговорю съ нею, если вамъ угодно. Какъ знать, можетъ быть вы останетесь довольны результатомъ моего разговора съ нею.
— Да… я убѣждена въ этомъ.
— Постойте, выскажитесь яснѣе. Вы хотите видѣть свою сестру замужемъ за человѣкомъ, который, не будучи богатымъ, стоялъ бы на пути къ благосостоянію. Вѣдь не можете вы заставить принять предложеніе хотя бы первѣйшаго лондонскаго богача, если онъ ей не по душѣ? а, какъ вы думаете?
— Нѣтъ. Разумѣется, нѣтъ. Да мы и не можемъ разсчитывать, чтобы она нашла себѣ мужа, какъ я, который уже составилъ себѣ положеніе, если только она не выйдетъ замужъ за Альджи Родинга.
— Очень хорошо. Но онъ долженъ имѣть извѣстный доходъ, который бы далъ имъ возможность жить безбѣдно.
— Да. Ей незачѣмъ жить въ Palace Gardens, но она должна жить… напр., въ Пэмбриджъ Скверѣ.
— Прекрасно. Напримѣръ, съ доходовъ въ полторы тысячи фунтовъ или около этого на первое время. Если я вразумлю ее на столько, останетесь-ли вы довольны?
— Вполнѣ. Дорогой мистеръ Дерингъ, право я начинаю думать, что у васъ на готовѣ отличный женихъ для Эльзи. Но, какъ уговорите вы ее отказать настоящему дерзкому искателю ея руки?
— Я ничего не обѣщаю, Гильда, ничего. Я только употреблю всѣ свои усилія, чтобы все устроилось къ лучшему.
Гильда встала и откинула ногой свой шлейфъ.
— Вы сняли огромную тяжесть съ моей души, — сказала она. — Я желаю только счастія этой дорогой дѣвочки. Быть можетъ, если вы немедленно прогоните съ позоромъ этого юношу и откажетесь дать ему аттестатъ вслѣдствіе того, что онъ добивался любви со стороны дѣвушки несравненно выше его по положенію, это повліяетъ на Эльзи, такъ какъ наглядно покажетъ ей, что вы думаете объ этомъ… да и для него и его друзей послужитъ отличнымъ урокомъ. У прогнаннаго со службы клерка не можетъ быть романовъ. Что вы скажете объ этомъ, мистеръ Дерингъ? Достаточно будетъ, я думаю, простой угрозы, чтобы онъ оставилъ ее въ покоѣ; да и ее самое это заставитъ вернуть его къ его интересамъ.
— Я объ этомъ подумаю, Гильда. — А пока не хотите ли съ моимъ братомъ отобѣдать у меня, если только вы никуда не званы? Тогда мы обсудимъ это маленькое дѣльце на досугѣ.
— Съ удовольствіемъ. Мы приглашены только на вечеръ. А теперь не стану васъ задерживать долѣе. — Прощайте.
Она вышла, прелестно улыбаясь клеркамъ, сидѣвшимъ въ конторѣ, и сошла внизъ, гдѣ ее ожидала карета.
Мистеръ Дерингъ вернулся къ своимъ дѣловымъ бумагамъ. Онъ не измѣнился за эти восемь лѣтъ со времени бурнаго объясненія съ братомъ этой молодой лэди: его рѣдкія бакенбарды слегка посѣдѣли, его волосы стальнаго сѣраго цвѣта не измѣнились, губы его были также сжаты, ноздри также тонки, глаза также проницательны, какъ въ былое время.
Изъ комнаты открывался пріятный видъ на Новый скверъ, гдѣ горячее солнышко весело играло своими лучами на ранней листвѣ деревьевъ. И въ солнечные, и въ дождливые дни, втеченіе круглаго года, стряпчій сидѣлъ на креслѣ съ высокой спинкой за своимъ большимъ письменнымъ столомъ. Такъ просидѣлъ онъ здѣсь, прилежно работая, все утро, пока не довелъ до конца своихъ занятій. Затѣмъ онъ посмотрѣлъ на часы. Былъ третій часъ въ началѣ. Онъ дотронулся до колокольчика, стоявшаго у него на столѣ, и въ комнату вошелъ его старый клеркъ.
Хотя послѣдній былъ однихъ лѣтъ со своимъ господиномъ, однако Чиклэй выглядѣлъ гораздо старѣе. Онъ былъ совсѣмъ лысый и только за ушами у него торчало по бѣлому клоку жидкихъ волосъ; онъ весь сгорбился, и руки его дрожали. Выраженіе лица его было лукавое, хитрое, себѣ на-умѣ. Онъ сталъ съ почтительнымъ видомъ слуги, опустивъ руки по швамъ, наклонивъ слегка голову.
— Клерки ушли всѣ уже, кажется? — сказалъ мистеръ Дерингъ.
— Всѣ ушли. Какъ прійдутъ утромъ, только и думаютъ, скоро-ли имъ можно будетъ улепетнуть. Никакого рвенія къ дѣлу у нихъ нѣтъ.
— Пусть себѣ уходятъ. — Чиклэй, я уже давно хочу поговорить съ вами.
— Въ чемъ дѣло? — Старый клеркъ говорилъ съ фамильярностью продолжительной службы, дающей право на выраженіе мнѣній.
— Пришло время, Чиклэй, сдѣлать кое-какія измѣненія.
— Измѣненія?.. Зачѣмъ?.. Я исполняю свою службу также хорошо, какъ прежде… лучше всякаго изъ молодыхъ людей. Измѣненіе?
— Измѣненіе это не касается васъ.
— Значитъ, касается васъ. Ну, ужъ навѣрно вы не думаете оставить дѣла!
— Нѣтъ… я намѣренъ работать, пока хватитъ силъ. Самое большее годъ — два. Вѣдь мнѣ семьдесятъ пять, Чиклэй!
— Что же такое? Мнѣ столько же. Но вѣдь не скажете же вы, что я жалуюсь на работу, не такъ ли? Вы кушаете на славу. Здоровье у васъ хоть куда.
— Да, я здоровъ. Но меня смущаетъ, Чиклэй… меня безпокоитъ моя память!
— Да и съ молодыми случается тоже, — возразилъ клеркъ упрямо.
— Иногда я совсѣмъ не могу припомнить утромъ, что я дѣлалъ наканунѣ вечеромъ.
— Пустое. Совсѣмъ пустое.
— Вчера я взглянулъ на свои часы и увидалъ, что находился въ безсознательномъ состояніи ровно три часа.
— Вы спали… Я входилъ сюда и видѣлъ, что вы крѣпко спали.
Это была неправда, но клеркъ хотѣлъ ободрить своего принципала.
— Заснуть утромъ — вѣдь это показываетъ нѣкоторый упадокъ силъ. Все же я думаю, что еще могу хорошо работать. Кліенты не оставляютъ меня, Чиклэй. Ни въ комъ не видно недовѣрія, а? никто не подозрѣваетъ, будто наша сила падаетъ?
— Да вамъ вѣрятъ больше, чѣмъ когда либо прежде.
— Думаю, что такъ, Чиклэй.
— Всѣ васъ называютъ главою стряпчихъ.
— Думаю, Чиклэй, что это такъ… Разумѣется, я старѣйшій между ними. Тѣмъ не менѣе, семьдесятъ пять лѣтъ — старость, и дѣла не могутъ долго продолжаться въ такомъ видѣ.
— Иные доживаютъ до восьмидесяти и даже до девяноста лѣтъ.
— Немногіе, — весьма немногіе. — Стряпчій вздохнулъ. — Надѣяться не запрещено никому, но не слѣдуетъ обольщать себя. Чѣмъ старѣе я становлюсь, Чиклэй, тѣмъ болѣе я дорожу жизнью, въ особенности тою единственною вещью, которою была красна моя жизнь — этою работою. Я приросъ къ ней, — онъ положилъ руки свои на бумаги, — я приросъ къ ней. Я не въ силахъ даже подумать бросить ее.
— Ее… и ваши прибыли, — отозвался, какъ эхо, клеркъ.
— Я, кажется, былъ бы радъ продолжать еще сто лѣтъ это дѣло, которое мнѣ никогда не надоѣдало. А я долженъ оставить его скоро… черезъ годъ… два года… какъ знать? Жизнь ужасно коротка… не имѣешь времени сдѣлать и половины того, что было бы желательно. Ну… — онъ вздохнулъ тяжело, — будемъ работать, пока хватитъ силъ. Однако, лучше самому убраться съ честью, чѣмъ дожидаться, чтобъ тебя вышвырнули силою. Я хочу приготовиться къ отступленію, Чиклэй.
— Приготовиться? Вѣдь не думаете вы посылать за попомъ, или я ошибаюсь?
— Нѣтъ. Не къ этому хочу я приготовить себя. Не надо мнѣ также врача. Не надо и адвоката для составленія завѣщанія. Всѣ эти вещи будутъ сдѣланы своевременно. Я рѣшился, Чиклэй, взять себѣ компаньона.
— Вамъ? взять компаньона? вамъ? въ ваши годы?
— Я возьму себѣ компаньона. И вы первый, кому я сказалъ о своемъ намѣреніи. Держите это пока въ секретѣ.
— Взять компаньона? раздѣлить на двѣ части вашъ великолѣпный доходъ!
— Да, Чиклэй Я дамъ часть этого великолѣпнаго дохода молодому человѣку.
— Что можетъ сдѣлать компаньонъ, чего бы я не былъ въ состояніи сдѣлать для васъ. Развѣ мнѣ незнакома вся конторская работа? Есть ли хоть одинъ компаньонъ на свѣтѣ, который бы лучше меня зналъ всю процедуру нашего дѣла?
— Вы очень полезны, Чиклэй, какъ и были всегда полезны. Но вы не компаньонъ и никогда не можете стать компаньономъ.
— Я это отлично знаю. Но какая вообще польза отъ компаньона?
— Если у меня будетъ компаньонъ, у него будетъ своя отдѣльная комната, и онъ не станетъ у васъ на дорогѣ. Вамъ не приходится завидовать ему.
— Что касается до зависти… ну… послѣ болѣе шестидесяти лѣтъ службы въ этой конторѣ, тяжеленько быть вытѣсненнымъ какимъ нибудь выскочкой. Но я не о томъ говорю… Какая вамъ польза отъ компаньона?
— Главная польза та, что фирма наша не прекратитъ своего существованія. Ей уже сто двадцать лѣтъ. Признаться, мнѣ непріятно было бы думать, что съ моей смертью наступитъ и ея конецъ. Вотъ самая важная выгода, которой я жду отъ компаньона. Слѣдующая выгода та, что я могу возложить на него извѣстную часть работы. А въ третьихъ, онъ внесетъ молодую жизнь и новыя связи. Я уже все это обдумалъ, Чиклэй. Я беру себѣ компаньона.
— А вы уже нашли его?
— Да, нашелъ. Но я не скажу вамъ его имени, пока все не будетъ улажено.
Чиклэй проворчалъ что-то про себя.
— Не будь я такъ заваленъ работой, — продолжалъ мистеръ Дерингъ, — я бы женился и передалъ бы фирму одному изъ своихъ сыновей. Но такъ или иначе, я не подумалъ объ этомъ ранѣе и упустилъ золотое время. Даже въ молодые годы меня мало привлекали любовь и молодыя женщины. Ихъ очарованіе, по моему, исключительно зависитъ отъ ихъ нарядовъ.
— Если снять съ нихъ ихъ тряпки, — сказалъ Чиклэй, — всѣ онѣ станутъ похожи одна на другую, какъ двѣ капли воды. Я самъ былъ женатъ… Женщины — дорого-стоющія обольщенія.
— И такъ… При настоящемъ положеніи вещей, Чиклэй, я беру себѣ компаньона.
— Дѣлайте, какъ знаете. Только попомните мои слова: васъ хватитъ еще болѣе, чѣмъ на десять лѣтъ, и втеченіе этихъ десяти лѣтъ вы пожалѣете, что взяли себѣ компаньона. Вѣдь изъ каждыхъ ста фунтовъ вамъ придется отчислять его долю. Подумайте объ этомъ!
— Восемь лѣтъ назадъ, помнится, — продолжалъ мистеръ Дерингъ, — я впервые подумывалъ взять себѣ компаньона. Восемь лѣтъ назадъ… и почти по той же причинѣ, какъ теперь. Память стала измѣнять мнѣ. Въ ней были пробѣлы — я не могъ припомнить, что дѣлалъ цѣлыми днями или отрывками дней. Меня это страшно испугало. Я подумывалъ сдѣлать своимъ компаньономъ молодого Аренделя, но вотъ…
— Который поддѣлалъ вашу подпись. Слава Богу, что онъ не у васъ.
— Который убѣжалъ въ ярости, что нѣкоторыя обстоятельства, какъ будто бы, ставили его въ соотношеніе съ преступленіемъ.
— Какъ будто бы? Навѣрно.
— Затѣмъ симптомы эти исчезли. А теперь снова вернулись, какъ я уже сказалъ вамъ. Я всегда сожалѣлъ о потерѣ Аренделя. Онъ былъ умница и способный работникъ.
— Онъ былъ мошенникъ, — упрямо сказалъ клеркъ. — Я вамъ больше не нуженъ?
— Нѣтъ; благодарю васъ.
— Ну, такъ я уйду. Въ субботу я соберу свою маленькую ренту. Она невелика… съ вашей точки зрѣнія. А для меня это цѣлое богатство. Надѣюсь, вашъ компаньонъ будетъ вамъ по душѣ. Надѣюсь, я не доживу до того момента, когда онъ будетъ здѣсь хозяиномъ, а вы его подчиненнымъ. Надѣюсь, онъ не отвадитъ кліентовъ фирмы.
— Надѣюсь, вы не увидите такихъ прискорбныхъ послѣдствій, Чиклэй. — Прощайте.
Старый клеркъ вышелъ, притворивъ за собою наружную дверь. Тогда стряпчій остался одинъ-одинешенекъ въ своихъ покояхъ. Онъ былъ единственнымъ жильцомъ во всемъ этомъ домѣ, быть можетъ, во всемъ скверѣ. Пробило три часа.
Онъ сидѣлъ, откинувшись, на креслѣ, посматривая въ открытое окно на деревья сквера. Теперь на лицѣ его произошла странная перемѣна. Словно все его разумное выраженіе оставило его: глаза его неподвижно были устремлены въ пространство, безъ всякаго выраженія; губы слегка открылись, голова запрокинулась назадъ; душа и умъ покинули его, оставивъ машину, продолжавшую дышать.
Часы явственно тикали у него въ карманѣ: другихъ звуковъ не было въ комнатѣ, — старикъ сидѣлъ совершенно безъ движенія.
Пробило четыре часа на Башнѣ Часовъ въ зданіи суда, на церкви св. Клемента, въ Уэстмюнстерскомъ аббатствѣ, еще на полудюжинѣ часовъ, которые можно было слышать въ тишинѣ субботняго дня. Но мистеръ Дерингъ не слышалъ ничего.
Онъ все еще сидѣлъ на своемъ мѣстѣ съ праздно свѣсившимися руками, съ лицомъ, застывшимъ словно маска, безъ мысли.
Часы пробили пять.
Онъ не двигался, не говорилъ.
Часы пробили шесть… семь… восемь.
Вечернія тѣни стали сгущаться въ уголкахъ комнаты по мѣрѣ того, какъ солнце все ниже опускалось къ западу. Въ лѣтніе мѣсяцы въ комнатахъ некого бояться — ни мужчины, ни женщины, ни кошки — и въ этотъ часъ выходятъ мышки изъ своихъ норъ. Онѣ не ѣдятъ ни пергамента, ни писчей бумаги, ни красныхъ тесемокъ, а поѣдаютъ крошки отъ завтрака, упавшія со стола. Мистеръ Чиклэй, напримѣръ, всегда приносилъ свой обѣдъ, завернувши въ бумагу, въ карманѣ своего фрака; онъ съѣдалъ свой обѣдъ, разбрасывая крошки на полъ — единственная расточительность, въ которой его могли бы упрекнуть. Младшіе клерки приносили себѣ сдобныя булки и бисквиты, даже яблоки, и потихоньку поѣдали ихъ. Самъ мистеръ Дерингъ завтракалъ у себя въ кабинетѣ — оставляя крошки. Ихъ было вдоволь для цѣлой колоніи мышекъ. И вотъ онѣ, по обыкновенію, вышли изъ своихъ норъ; онѣ пріостановились при видѣ необычайнаго человѣка въ креслѣ. Но онъ не двигался, онъ спалъ, онъ былъ мертвъ; и мышки безъ страха принялись бѣгать взапуски по комнатамъ.
Былъ десятый часъ, и въ комнатахъ совершенно стемнѣло, когда мистеръ Дерингъ пришелъ въ себя.
Онъ выпрямился, удивленно озираясь кругомъ. Въ комнатѣ стоялъ мракъ. Онъ посмотрѣлъ на часы. Половина десятаго. «Что со мною?» спросилъ онъ себя. «Неужели я спалъ семь часовъ? семь часовъ? Вѣдь я не спалъ, когда ушелъ Чиклэй. Какъ это я уснулъ? Мнѣ кажется, что я гдѣ-то былъ! что-то дѣлалъ… Что? не могу припомнить. Это странное ощущеніе наступаетъ все чаще. Пора взять себѣ компаньона, прежде, чѣмъ случится что нибудь похуже. Я старъ… старъ…» Онъ всталъ и прошелся по комнатѣ, выпрямившись, твердымъ шагомъ. «Я старъ, истощенъ и никуда болѣе не гожусь. Пора дать мѣсто другимъ… моя пѣсенка спѣта».
ГЛАВА III.
Избранный кружокъ.
править
Въ половинѣ десятаго, въ этотъ субботній вечеръ, зала трактира «Добро пожаловать» въ Бай-Голборни вмѣщала въ себѣ больше посѣтителей, чѣмъ въ обычное время. Каждый вечеръ они собирались здѣсь въ восемь часовъ, просиживая до одиннадцати за выпивкой и разговорами. Въ былое время при каждомъ трактирѣ, пользовавшемся извѣстностью, имѣлась такая комната для своего избраннаго кружка, нѣчто вродѣ клуба или общества завсегдатаевъ, которые сходились здѣсь каждый вечеръ выкурить трубочку или выпить стаканчикъ хмѣльного. Такимъ образомъ проводили свои вечера всѣ почтенные граждане лѣтъ за пятьдесятъ назадъ. Чужимъ не воспрещался входъ, но имъ давали чувствовать, что ихъ присутствіе только терпимо: завсегдатаи держали себя съ ними холодно и съ недовѣріемъ. Большинство постоянныхъ посѣтителей знало другъ друга; а если и были незнакомые, то трактирная вѣжливость не допускала разспросовъ. Разсказываютъ о четырехъ закадычныхъ пріятеляхъ, которые впродолженіе тридцати лѣтъ ходили въ трактиръ «Пѣтуха» въ Флитъ-Стритъ; никто изъ нихъ не зналъ ни имени, ни занятій трехъ другихъ. А когда одинъ изъ нихъ умеръ, остальные разбрелись въ разныя стороны. Этотъ хорошій, старый обычай нынѣ оставленъ. Почтенный горожанинъ сидитъ у себя дома, что представляетъ гораздо больше однообразія. Но все-таки, то здѣсь, то тамъ, можно отыскать трактиръ, гдѣ одни и тѣ же люди встрѣчаются по вечерамъ впродолженіе круглаго года.
Зала трактира «Добро пожаловать» была просторная комната, со стѣнами, обшитыми панелями, и съ поломъ, усыпаннымъ пескомъ. Мебель ея составляли дюжина деревянныхъ стульевъ да три небольшихъ круглыхъ стола; стулья были разставлены кругомъ, для предупрежденія секретныхъ переговариваній или партіознаго духа въ разговорахъ. Братство, свобода и равенство свято соблюдаются въ трактирныхъ залахъ. Комната была низкая, и по вечерамъ въ ней было всегда жарко до духоты отъ двухъ пылающихъ газовыхъ рожковъ безъ абажуровъ; окно растворялось только по утрамъ, и комната была насквозь пропитана запахомъ табаку, пива и спиртныхъ напитковъ, стараго и новаго происхожденія.
Между завсегдатаями, которые, слѣдуетъ признаться, представляли нѣсколько поблекшее и обветшалое сборище — находился, во первыхъ, (такъ какъ онъ былъ самымъ богатымъ изъ нихъ) великій мистеръ Робертъ Геллайеръ, изъ Барнардъ Инна, ростовщикъ или лихоимецъ-процентщикъ. Неизвѣстно почему, никто не любитъ людей этой профессіи. Огромныя состоянія наживались ими, и тѣ же состоянія быстро проматывались наслѣдниками ростовщиковъ. Такъ или иначе, подобныя богатства не отличаются прочностью. Напримѣръ, мистеръ Геллайеръ слылъ за страшнаго богача. Про него говорили также, на ушко, съ завистливымъ шопотомъ, что тотъ, кому понадобилось бы занять у него пять фунтовъ, можетъ считать себя счастливымъ, если отдѣлается потерею семидесяти пяти фунтовъ; вообще же ему слѣдовало ожидать потери всего своего домашняго имущества и половины дохода на всю остальную жизнь. Конечно, и у мистера Геллайера случались убытки, какъ онъ самъ говорилъ, съ недовольнымъ ворчаніемъ; напримѣръ, когда какой нибудь недобросовѣстный кліентъ освобождался изъ его цѣпкихъ лапъ, заплативъ ему не болѣе пятидесяти фунтовъ на первоначально занятые пять фунтовъ или когда какой нибудь негодяй тайкомъ успѣвалъ продать свои пожитки, не взирая на закладную, и ловко скрывался изъ Англіи, забравъ съ собою жену и дѣтей. Но въ общемъ дѣла его преуспѣвали. Старые его кліенты говорили даже, что вмѣсто сердца у него въ груди кусокъ гранита, совсѣмъ ему ненужный, и что онъ добываетъ изъ него также деньги, отдавая его въ ростъ по часамъ, какъ молотокъ для мощенія мостовыхъ.
Мистеръ Робертъ Геллайеръ не былъ человѣкомъ находчивымъ, веселымъ или пріятнымъ. Онъ не любилъ и не понималъ шутокъ, онъ никогда не улыбался; умъ его постоянно былъ занятъ соображеніями его профессіи. Каждую ночь — да простится ему эта печальная слабость! — онъ напивался, сколько влѣзетъ. Съ виду онъ былъ румяный, коренастый, полный. Языкъ у него заплетался даже утромъ, хотя не было побудительной причины къ тому. Знавшіе его люди полагали, что онъ не получилъ вполнѣ хорошаго образованія; быть можетъ потому именно, что онъ никогда не подавалъ повода думать, что, вообще, получилъ какое либо образованіе. Для такихъ людей, которые, какъ мистеръ Робертъ Геллайеръ, всякую ночь пьютъ очень много и мало дѣлаютъ движенія, шестьдесятъ лѣтъ — предѣльные годы. Годъ назадъ ему было пятьдесятъ девять. Увы! онъ не дожилъ даже до предѣльнаго года. Онъ уже умеръ. Въ прошлое Рождество его доканало воспаленіе легкихъ или сразилъ апоплексическій ударъ. Тѣ, кому довелось видѣть печальный похоронный кортежъ, наполнявшій узкія улицы Барнардъ Инна, съ прискорбіемъ замѣтили, что онъ не взялъ съ собою ни единаго гроша изъ своихъ денегъ. Спрашивалось, въ чемъ же найдетъ онъ себѣ счастіе въ той сторонѣ, куда онъ вступалъ безо всего… такъ таки безо всего… даже безъ кредита… какъ настоящій нищій.
Мистеръ Робертъ Геллайеръ сидѣлъ по одну сторону пустого камина; а на противоположной сторонѣ, представляя рѣзкій контрастъ его грубому и вульгарному лицу, пріютился пожилой мужчина, высокій, худой, одѣтый въ сюртукъ, рукава котораго были до такой степени изношены, что лоснились. Лицо у него было унылое, но черты все еще красивы: очевидно, онъ былъ джентльменъ. Человѣкъ этотъ былъ присяжный повѣренный, которому страшно не повезло: онъ жилъ на чердакѣ въ Грей Иннѣ. Въ адвокатскомъ сословіи встрѣчается не мало неудачниковъ, но не много бываетъ такихъ безпомощныхъ, какъ этотъ бѣдный старикъ. Онъ все еще продолжалъ практиковать, и отъ времени до времени ему перепадала гинея за защиту преступниковъ. На эти-то случайныя средства онъ кое-какъ перебивался. Одежда его была такъ потерта, что нитки виднѣлись; прошли долгіе годы съ тѣхъ поръ, какъ онъ сдѣлалъ себѣ пальто; въ дождливые и холодные дни онъ накидывалъ на плечи легонькій, коротенькій плащъ. Одному Богу было извѣстно, какъ онъ обѣдалъ и завтракалъ; калідый вечеръ, кромѣ жаркихъ лѣтнихъ дней, онъ приходилъ сюда посидѣть при газовомъ освѣщеніи и погрѣться. Исключая большой крайности, онъ спрашивалъ себѣ пинту слабаго пива и пробѣгалъ утреннюю газету. Иногда онъ разговаривалъ, но не часто; иногда тотъ или другой изъ собравшихся завсегдатаевъ угощалъ его какимъ нибудь болѣе дорогимъ напиткомъ, онъ всегда принималъ угощеніе со всей вѣжливостью, сохранившейся у него отъ былого времени. У него не было друзей; всѣ они забыли его или умерли, — такъ легко позабыть бѣднаго человѣка. У него не было родныхъ — всѣ они поумирали, покинули родину и разсѣялись по бѣлу свѣту; родные неудачниковъ легко теряются изъ виду. Въ разговорѣ онъ иногда оживлялся, разсказывая анекдоты изъ жизни адвокатовъ, и вспоминалъ о томъ времени, когда его пригласили — лѣтъ пятьдесятъ назадъ — старшины Грей Инна. Что сталось съ надеждами и честолюбивыми мечтами этого юноши, вступившаго въ среду адвокатовъ, которыя привели его въ залу трактира «Добро пожаловать» и въ собиравшуюся здѣсь компанію… и завершились для него, забытаго, одинокаго, голымъ, нищенскимъ чердакомъ въ Грей Иннѣ.
Другой человѣкъ, тоже пожилой, сидѣвшій возлѣ адвоката, былъ джентльменъ, который продалъ чудесное дѣло, а самъ ретировался, чтобы полнѣе предаться пьянству. Онъ пилъ въ трехъ трактирахъ впродолженіе дня. Одинъ изъ нихъ находился на Флитъ Стритѣ, — тутъ онъ выпивалъ кружку пива въ три часа; другой былъ недалеко отъ Дрюрилэнскаго театра — тамъ онъ пробавлялся уиски отъ пяти до девяти часовъ; а это былъ третій трактиръ. Это былъ спокойный, счастливый, проникнутый самоуваженіемъ, благородный старикъ. Вечеромъ онъ совсѣмъ не говорилъ по уважительнымъ причинамъ; но онъ благосклонно наклонялъ голову, если къ нему обращались.
Возлѣ него сидѣлъ болѣе молодой человѣкъ, стряпчій, занимавшійся защитою арестантовъ при полицейскомъ судѣ. Съ нимъ было двое пріятелей и онъ обладалъ самоувѣреннымъ нахальствомъ, которое замѣняло ему дарованіе. Возлѣ него и его друзей сидѣлъ парламентскій дѣятель, когда-то бывшій депутатъ отъ одного ирландскаго городка; тутъ же находился джентльменъ, жена котораго пѣла въ концертныхъ залахъ, что давало возможность этому счастливцу проводить цѣлые дни въ трактирахъ. Онъ имѣлъ видъ кутилы-клерка изъ Сити, чѣмъ и былъ въ дѣйствительности. Не считая другихъ членовъ этой компаніи, Чиклэй находился тутъ же, занявъ стулъ возлѣ ростовщика.
Здѣсь его звали мистеръ Чиклэй. Онъ приходилъ каждый вечеръ въ девять часовъ, не исключая воскресеній. Подобно ростовщику, онъ чувствовалъ потребность въ маленькихъ развлеченіяхъ и доставлялъ ихъ себѣ этимъ путемъ. Здѣсь же, кромѣ того, онъ находился среди тѣхъ, кто уважалъ его не столько за его общественныя, или личныя добродѣтели, или за его юридическія познанія, сколько за его деньги. Клерку стряпчаго рѣдко удается сколотить себѣ кругленькій капиталецъ, но въ то же время рѣдко кто либо изъ этого званія задается въ молодые годы обдуманной цѣлью скопить себѣ деньжонокъ и доживаетъ до семидесяти пяти лѣтъ, неотступно слѣдуя по намѣченному пути. Если читатель искусенъ въ цифровыхъ выкладкахъ, то онъ легко пойметъ, какимъ образомъ мистеру Чиклэю удалось составить себѣ состояніе. Отъ восемнадцати до двадцати пяти лѣтъ онъ получалъ въ среднемъ около семидесяти пяти фунтовъ въ годъ. Онъ проживалъ не болѣе пятидесяти фунтовъ въ годъ. Отъ двадцати пяти до тридцати пяти лѣтъ онъ получалъ въ среднемъ сто пятьдесятъ фунтовъ, а тратилъ на себя, по старому, пятьдесятъ фунтовъ въ годъ. Тридцати пяти лѣтъ, на основаніи практически благоразумныхъ соображеній, онъ рѣшился жениться: лэди, избранная имъ, значительно старше его, имѣла тысячу фунтовъ. Она была еще скупѣе его и черезъ годъ, или около этого, послѣ ихъ брака схватила чахотку, благодаря недостаточному питанію, и скоро умерла. Короче сказать, онъ остался въ выигрышѣ отъ этой женитьбы на тысячу фунтовъ. Отъ тридцати пяти до сорока пяти лѣтъ доходъ его увеличился до двухсотъ фунтовъ: такимъ образомъ, за двадцать пять лѣтъ доходъ его представлялъ триста фунтовъ въ годъ; когда Чиклэю стукнуло семьдесятъ лѣтъ, м-ръ Дерингъ назначилъ ему четыреста фунтовъ. Слѣдовательно, коротко говоря, онъ отложилъ изъ своего заработка сумму въ 11,675 ф. стерл., — не считая процентовъ на проценты, постоянно возроставшихъ отъ помѣщенія капиталовъ въ самыя вѣрныя предпріятія: наемъ домовъ, которыхъ у него было нѣсколько; акціи строительныхъ обществъ; денежныя ссуды подъ векселя или подъ закладныя. У себя дома м-ръ Чиклэй жилъ въ нижнемъ этажѣ одного изъ своихъ собственныхъ домовъ — онъ становился все скупѣе и скупѣе съ годами. На пятьдесятъ фунтовъ въ годъ не пороскошествуешь; но въ послѣднее время онъ пытался сократить даже эту скромную цифру своихъ расходовъ. Онъ занимался своими дѣлами по вечерамъ, между служебными часами и девятью въ своемъ собственномъ домѣ, либо въ томъ мѣстѣ, гдѣ находились его дома. Это былъ малолюдный кварталъ, къ востоку отъ Грей-Иннъ-Рода; домикъ его находился въ маленькомъ скверѣ и большая половина близь лежавшихъ домовъ принадлежала ему же.
Въ девять часовъ онъ являлся въ трактиръ. Тутъ его выпивки не стоили ему ничего. Съ теченіемъ лѣтъ у ростовщика вошло въ привычку совѣтоваться съ нимъ по различнымъ труднымъ вопросамъ, вытекавшимъ изъ сдѣлокъ его профессіи. Онъ былъ одинъ изъ тѣхъ людей, которые, обходя законъ, всегда ищутъ какую нибудь лазейку на случай бѣды. Иными словами, онъ постоянно старался угадать, какъ далеко можетъ простираться терпимость закона относительно его дѣйствій и гдѣ роковой предѣлъ. Съ этою цѣлью онъ безпрестанно составлялъ планы, по которымъ кліенты его подписывали долговыя обязательства въ томъ заблужденіи, что обязательства эти представляютъ сотую часть своего дѣйствительнаго значенія. А такъ какъ, подобно всѣмъ невѣжественнымъ людямъ, онъ питалъ глубокую вѣру въ могущество крючкотворной изворотливости, то ему было очень пріятно пользоваться совѣтами Чиклэя и взамѣнъ этого угощать его напитками.
Компанія находилась въ полномъ сборѣ. Старый клеркъ пришелъ послѣднимъ; онъ съ пріятнымъ чувствомъ услышалъ, какъ бывшій членъ парламента шепнулъ своимъ друзьямъ, что у новоприбывшаго чистоганомъ двадцать тысячъ фунтовъ. Онъ пріосанился, преисполненный благородной гордости. Да-съ. Двадцать тысячъ фунтовъ! И болѣе… гораздо болѣе. Кто бы подумалъ, когда онъ поступилъ на службу мальчишкой, что ему удастся такъ много скопить?
Ростовщикъ, находясь подъ гнетомъ новаго дѣла, дѣйствительнаго или воображаемаго, вынулъ изо рта трубку и сталъ передавать его хриплымъ шопотомъ.
— Предположимъ!.. — началъ онъ.
— Ну, — отвѣчалъ Чиклэй, когда дѣло было налажено, — вы такъ таки прямо подвергаете себя уголовному преслѣдованію. Нечего и думать объ этомъ. Двадцать пять лѣтъ назадъ былъ точно такой же случай. Судья отнесся чрезвычайно строго и приговорилъ виновнаго къ тяжкому наказанію.
— А! — красное лицо ростовщика стало еще краснѣе. — Итакъ, объ этомъ нечего и думать. Жаль, очень, очень жаль. Домъ полонъ мебели, а въ лавкѣ масса товару. А молодому человѣку это дастъ возможность снова выпутаться изъ бѣды. Жаль. Что прикажете предложить вамъ, мистеръ Чиклэй?
— Рому. Горячаго. Съ лимономъ, — отвѣчалъ тотъ. — Въ ромѣ больше, чѣмъ въ какомъ либо другомъ напиткѣ, смаку для рта, онъ больше веселитъ сердце, такъ сказать, больше возбуждаетъ аппетитъ, словомъ, больше стоитъ заплаченныхъ за него денегъ.
Въ эту минуту, прежде чѣмъ половой успѣлъ исполнить приказаніе, у входа въ комнату послышались голоса и шаги. То были два мужскихъ голоса. Одинъ изъ нихъ — громкій, нетерпѣливый, шумный. Другой — спокойный, мѣрный и тихій.
Чиклэй выпрямился быстрымъ движеніемъ и сталъ прислушиваться.
— Это молодой студентъ Кэмбриджскаго университета, — молвилъ старый адвокатъ. — Я полагалъ, что онъ будетъ здѣсь… въ субботу ночью. — Онъ улыбнулся, словно въ ожиданіи чего-то, и выпилъ залпомъ остатокъ своего пива.
— Весьма замѣчательный молодой человѣкъ, — пояснялъ шопотомъ бывшій членъ парламента своимъ друзьямъ. — Способнѣйшій изъ кэмбриджскихъ студентовъ. Очень ученый. Украшеніе всякаго кружка. Пьетъ за десятерыхъ. Сынъ епископа вдобавокъ… сынъ ирландскаго епископа… Говоритъ по гречески, какъ на родномъ языкѣ. Онъ сейчасъ войдетъ сюда. Онъ чѣмъ-то занятъ. Вначалѣ онъ всегда вполпьяна, а въ концѣ совсѣмъ пьянъ. Но онъ отъ этого становится только краснорѣчивѣе… будучи ирландцемъ. Весьма замѣчательная личность.
Голосъ этой замѣчательной особы былъ знакомъ Чиклэю. Но другой голосъ! И онъ былъ ему также хорошо знакомъ. А между тѣмъ, онъ не могъ припомнить, чей это голосъ. Правда, онъ отлично помнилъ звукъ этого голоса. Иные люди никогда не забываютъ лица, другіе никогда не забываютъ формы или фигуры; третьи никогда не забываютъ голоса; четвертые никогда не забываютъ почерка. Впрочемъ, голосъ — простѣйшая вещь и менѣе всего подвергается перемѣнѣ. Отъ восемнадцати до восьмидесяти лѣтъ мужской голосъ не измѣняется, за исключеніемъ уменьшенія въ объемѣ въ послѣднее десятилѣтіе, отличительныя же черты голоса остаются тѣ же до конца жизни.
— Выпей что-нибудь, дружище. — То былъ голосъ украшенія Кэмбриджскаго университета.
— Спасибо. Мнѣ не хочется пить.
Чей же былъ этотъ голосъ? Чиклэя разбирало нетерпѣніе, чтобы поскорѣе отворилась дверь и разрѣшились его сомнѣнія.
Дверь отворилась. Двое мужчинъ вошли, наконецъ; впереди шелъ кэмбриджскій ученый. Это былъ красивый, безбородый мужчина, лѣтъ тридцати двухъ или около того, съ яркими голубыми глазами — слишкомъ яркими — съ тонкимъ изящнымъ и подвижнымъ лицомъ, съ высокимъ узкимъ лбомъ и выразительными, чувственными губами; человѣкъ этотъ нуждался, чтобы кто нибудь взялъ его въ свои руки: онъ былъ одинъ изъ тѣхъ людей, у которыхъ нѣтъ своей воли и которые, естественно, поддаются всякому соблазну. Главнѣйшій соблазнъ, смущавшій Фредди Карстона, — весь человѣкъ обрисовывался въ томъ, что всѣ его знакомые называли его просто «Фредди» — Фредди — значитъ милый, слабый, любимый, которому суждено заблуждаться, оступаться, падать и подаваться — заключался въ его пристрастіи къ выпивкѣ. Онъ, въ самомъ дѣлѣ, былъ очень образованъ и ученъ, онъ былъ членомъ ученаго общества своего факультета, но не попалъ въ профессора именно вслѣдствіе этого порока, о которомъ всѣ знали. Затѣмъ онъ переѣхалъ въ Лондонъ, поселился въ Грей Иннѣ и бралъ себѣ на домъ учениковъ. Говорили, что онъ отличный репетиторъ, если только находится въ трезвомъ видѣ. Обыкновенно онъ былъ трезвъ по утрамъ, часто слегка навеселѣ послѣ обѣда; но постоянно остроумно — но не глупо — пьянъ по вечерамъ.
— Ты долженъ выпить, — повторялъ Фредди. — Не желать пить? Чортъ возьми, старина, дѣло не въ томъ, что ты хочешь, а что ты любишь. Если бы я только бралъ то, что хотѣлъ, я былъ бы… ну чѣмъ былъ бы я? Адъюнктомъ въ университетѣ, весьма вѣроятно, магистромъ. Очень можетъ быть, архидіакономъ… безъ сомнѣнія, епископомъ. Развѣ отецъ мой не былъ епископомъ? Ну, а если ты берешь то, что любишь, точно также, какъ то, что хочешь, — что получается въ итогѣ? Ты легко и удобно катишься внизъ… внизъ… внизъ… вотъ, какъ я… Возьми же, что тебѣ нравится.
— Нѣтъ… нѣтъ, Фредди; спасибо.
— Какъ? ты все еще питаешь честолюбивыя мечты? Ты хочешь подниматься въ гору? Господи Боже! слишкомъ поздно хватился. Ты слишкомъ далеко отсталъ отъ своихъ товарищей. Тебѣ не догнать ихъ. Не лучше ли присоединиться къ намъ въ клубѣ «Добро пожаловать». Пойдемъ-ка туда со мной. Я тебя введу въ наше общество. Такъ всѣ тебѣ будутъ рады. По ночамъ ведутся умные разговоры. Изъ задняго окна открывается романтическій пейзажъ. Самый отборный салонъ въ Лондонѣ. Пойдемъ туда и попробуемъ шотландскаго горлодера. Не хотѣть выпить? Видѣлъ-ли когда кто человѣка, который не хочетъ выпить?
Другой человѣкъ слѣдовалъ неохотно — и при взглядѣ на него Чиклэй привскочилъ на стулѣ. Затѣмъ онъ вырвалъ газету изъ рукъ стараго адвоката и закрылся ею. Движеніе было весьма знаменательное, и ошибиться въ его значеніи было невозможно. Онъ спрятался за газетой. Потому что человѣкъ, котораго кэмбриджскій ученый притащилъ въ комнату, былъ никто иной, какъ Этельстанъ Арендель — тотъ самый, о которомъ м-ръ Дерингъ говорилъ какъ разъ сегодня; тотъ самый, о потерѣ котораго онъ сожалѣлъ; человѣкъ, обвиненный имъ самимъ въ подлогѣ. Такъ великъ былъ его ужасъ при видѣ этого человѣка, что онъ поторопился спрятаться за газетой.
Да, это былъ тотъ самый человѣкъ: хорошо одѣтый и, очевидно, благоденствующій — въ бархатной визиткѣ и бѣломъ жилетѣ, съ большой черной бородой, попрежнему держащій себя съ дерзкой гордостью, словно никогда не совершалъ никакого подлога; онъ не постарѣлъ ни на одинъ день, несмотря на протекшія восемь лѣтъ. Что ему здѣсь понадобилось?
— Пойдемъ же, голубчикъ, — сказалъ опять Фредди. — Выпей, по крайней мѣрѣ, одинъ стаканчикъ, а затѣмъ, сколько пожелаешь самъ. Робертъ, два стакана шотландской водки и зельтерской воды. Мы не видались цѣлыхъ восемь лѣтъ. Сядемъ и исповѣдуемся въ содѣянныхъ нами прегрѣшеніяхъ за эти восемь лѣтъ. Гдѣ ты пропадалъ?
— Большей частью заграницей.
— Не похоже что-то. Кто отправляется искать счастья заграницу, тотъ всегда возвращается домой въ лохмотьяхъ, съ пистолетомъ въ карманѣ сюртука и съ большимъ ножомъ за поясомъ. По крайней мѣрѣ, такова молва. А на тебѣ бархатъ и тонкое бѣлье. Ты не былъ заграницей. Я не вѣрю, чтобы ты ѣздилъ далѣе Камберуэлля. Дѣйствительно, Камберуэлль былъ твоей главной резиденціей. Ты жилъ въ Камберуэллѣ… Въ Камберуэллѣ, который представляетъ кусочекъ земного рая, съ… быть можетъ, кажется, хорошенькая Полли Перкинсъ живетъ въ Камберуэлль-Гринѣ?.. втеченіе этихъ долгихъ восьми лѣтъ.
— Позволь мнѣ зайти къ тебѣ на квартиру, чтобы побесѣдовать.
— У меня нѣтъ квартиры. Я въ меблированныхъ комнатахъ… Я живу самъ по себѣ въ Грей Иннѣ. Заходи ко мнѣ. Я всегда дома по утрамъ… Только для учениковъ… и вообще дома послѣ полудня для учениковъ, питуховъ и веселыхъ собутыльниковъ. Вотъ твоя уиски. Садись же. Дай, я тебя представлю честной компаніи. Это высоко-интеллегентное общество… не такое, какъ въ Голборнскихъ залахъ. Это клубъ, гдѣ собираются каждый вечеръ… Первоклассный клубъ. Никакихъ взносовъ. Никакой платы за входъ. Можешь спрашивать, что твоей душѣ угодно. Не отговаривайся тѣмъ, что не знаешь своихъ братьевъ-сочленовъ. Джентльмены, это мой старый пріятель, м-ръ Этельстанъ Арендель, который былъ заграницей… въ Камберуэлль-Гринѣ… ради Полли Перкинсъ… втеченіе восьми лѣтъ, а теперь вернулся.
Экс-парламентскій дѣятель подтолкнулъ локтемъ своихъ пріятелей, желая обратить ихъ вниманіе на нѣчто интересное. Остальные выслушали въ молчаніи представленіе и замѣчанія, которыя служили къ нему приправою.
— Арендель, джентльменъ, что сидитъ у камина, вонъ тотъ съ трубкой, — нашъ Шейлокъ, иногда называемый лордомъ Шейлокомъ. — Ростовщикъ бросилъ на говорившаго мрачный и безсмысленный взглядъ: намекъ былъ ему рѣшительно непонятенъ. — Возлѣ него сидитъ м-ръ Vulpes — вонъ тотъ, что зарылся въ газету — ты его сейчасъ увидишь. Мистеръ Vulреs старъ лѣтами, но отлично сохранился и знаетъ каждую черточку закона: онъ, право, украшеніе своего «вида». Vulpes отдастъ тебѣ свой домъ въ наймы — у него масса прелестнѣйшихъ резиденцій — или снабдитъ тебя деньгами подъ закладную. Онъ знаетъ процедуру поземельной собственности и аренды и процедуру закладныхъ и векселей. Рекомендую Vulpes твоему дружескому вниманію. А вотъ Senex Bibulus Benevolens! — Старый джентльменъ ласково наклонилъ голову, такъ какъ отъ хмѣля языкъ у него не поворачивался для рѣчи. — Вотъ весьма свѣдущій адвокатъ, который — если бы людей цѣнили по достоинству — былъ бы уже теперь лордомъ-канцлеромъ, главнымъ судьей, хранителемъ государственнаго архива, или, по крайней мѣрѣ, совѣтникомъ королевы. А пока онъ только junior, но мы надѣемся, что онъ быстро пойдетъ впередъ. — Сэръ, честь имѣю предложить вамъ выпить стаканчикъ болѣе крѣпительнаго. — Робертъ, ирландской уиски и лимонъ для этого джентльмена. — А это — онъ указалъ на экс-парламентскаго дѣятеля, который снова подтолкнулъ своихъ пріятелей локтемъ и засмѣялся, оскаливъ зубы, — нашъ законодатель и дипломатъ, гордость своихъ избирателей, любимецъ олухократіи, пока его не уволили. — Это — онъ указалъ на гуляку клерка — членъ великой современной профессіи, джентльменъ, обществомъ котораго поистинѣ можно гордиться. Онъ — monsieur le mari: monsieur le mari complaisant et content.
— Я не знаю, что вы хотите сказать, — возразилъ указанный джентльменъ. — Если вы желаете говорить по гречески, говорите въ другомъ мѣстѣ.
— Я не могу оставаться, — сказалъ Этельстанъ, окинувъ комнату не очень почтительнымъ взглядомъ. — Я зайду повидаться съ тобой въ твои меблированныя комнаты.
— Пожалуйста… пожалуйста заходи, дорогой другъ! — Этельстанъ пожалъ ему руку и вышелъ вонъ.
— Ну-съ, джентльмены, этотъ человѣкъ должно быть что нибудь натворилъ… что нибудь да натворилъ. Сразу повернулъ свою ладью. Бросилъ все восемь лѣтъ назадъ и уѣхалъ — никому неизвѣстно, по какой причинѣ. Грустно видѣть, какъ много упованій погибло даромъ. Грустно… грустно. Онъ даже не дотронулся до своего стакана. Ну такъ… я самъ выпью.
И онъ выпилъ.
Замѣтьте, читатель, никто такъ не сокрушается о неудачахъ много обѣщавшаго юноши, какъ тотъ, кто также оказался несостоятельнымъ. Вслѣдствіе милосердія судьбы, несостоятельность рѣдко сознаетъ сама свое положеніе.
— Ну, м-ръ Чиклэй, — сказалъ адвокатъ, — онъ ушелъ и вамъ теперь не для чего прятаться… и вы можете возвратить мнѣ газету.
М-ръ Чиклэй ни слова не сказалъ болѣе въ этотъ вечеръ. Онъ выпилъ до капли свой ромъ съ водою и вышелъ изъ трактира сильно потрясенный. Возвращеніе Этельстана предвѣщало нѣчто особенное. И онъ не могъ предсказать, что именно.
ГЛАВА IV.
Непокорная дочь.
править
Эльзи разсталась со своимъ возлюбленнымъ у дверей своего дома. Наиболѣе жалуемые женихи сопровождаютъ своихъ милыхъ во святую святыхъ семейства — въ гинекей — въ гостиную, какъ у насъ принято называть его. Не то было съ Джорджемъ Аустиномъ. Съ того дня, какъ молодые люди дали другъ другу слово — жалкое обязательство! — было рѣшено, что онъ не дерзнетъ войти въ домъ. Ромео, должно быть, съ тѣмъ же успѣхомъ посылалъ свою карточку къ мамашѣ Джульетты. Въ самомъ дѣлѣ, эта лэди едва-ли съ большимъ недоброжелательствомъ относилась къ ухаживанію Ромео, чѣмъ миссисъ Арендель къ сватовству Джорджа Аустина. И не вслѣдствіе какого нибудь фамильнаго неравенства, такъ какъ его родня принадлежала рѣшительно не больше ея собственной къ среднему классу. Иначе говоря, въ ней насчитывалось столько же презентабельныхъ членовъ, сколько и непрезентабельныхъ. Нашъ большой средній классъ въ этомъ отношеніи представляютъ удивительное однообразіе. Въ каждой семьѣ есть вещи, которыми можно кичиться, и вещи, о которыхъ слѣдуетъ помалчивать: одни ея члены преуспѣли, другіе потерпѣли неудачу, третьи — опозорили себя. Весь свѣтъ знаетъ все, что должно быть шито и крыто; и мы всѣ знаемъ, что это извѣстно цѣлому свѣту, но мы все-таки дѣлаемъ видъ, будто такихъ вещей нѣтъ, и поддерживаемъ фамильное достоинство. Не могла также вдова Арендель поставить ему въ вину его религіозныя убѣжденія, въ которыхъ онъ покорно слѣдовалъ по стопамъ своихъ предковъ, или придраться къ его способностямъ, манерамъ, нравственнымъ и культурнымъ понятіямъ, образованію или внѣшности, такъ какъ во всѣхъ этихъ отношеніяхъ онъ былъ, какъ подобаетъ быть молодому человѣку, пробивающему себѣ дорогу собственными силами. Богатому молодому человѣку нѣтъ никакой надобности въ манерахъ, нравственныхъ понятіяхъ, способностяхъ или образованіи. Возраженіе лэди состояло просто на просто въ томъ, что у этого молодого человѣка не было гроша за душой, да и въ будущемъ ничего не предвидѣлось: вѣдь онъ былъ просто клеркъ и не могъ купить себѣ доли въ предпріятіи, гдѣ всѣ мѣста были уже переполнены. Несогласіе въ данномъ случаѣ усиливалось тѣмъ обстоятельствомъ, что онъ заслонилъ собою двухъ въ высшей степени выгодныхъ жениховъ, которые, повидимому, готовы были просить руки Эльзи, еслибы только она крошечку ободрила ихъ. То были — богатый старикъ, которому оставалось такъ мало жить, что на его нравственныя качества можно было преспокойно махнуть рукою; и богатый юноша, который, безъ сомнѣнія, женившись, остепенится — если только ему, вообще, надо было остепениться, потому что по такому щекотливому вопросу дамамъ трудно собирать достовѣрныя справки. Да притомъ высокое положеніе старшей сестры должно было бы служить примѣромъ и путеводной звѣздой. Кто изъ васъ, mesdames, согласилась бы смотрѣть терпѣливо на подобную жертву — молодая и прелестная дочь, со всѣми своими очарованіями и шансами на успѣхъ, бросается въ объятія человѣка съ двумя стами фун. годового доходу и безъ малѣйшей надежды на что-либо лучшее въ будущемъ? Подумайте только: двѣсти фунтовъ въ годъ — для барыни!
Есть такія семейства — много семействъ! — въ которыхъ поклоненіе богатству наслѣдственно. Арендели принадлежали къ сословію купечества Сити, заключали браки въ томъ же сословіи купечества Сити втеченіе двухъ сотъ лѣтъ слишкомъ: всѣ они были членами торговыхъ товариществъ Сити; между ними встрѣчались лордъ-мэры и шерифы: многіе изъ нихъ богаты; нѣкоторые очень богаты; одинъ или два очень, очень богаты, а тѣ, которымъ не везетъ и которые становятся банкротами, быстро погружаются въ рѣку забвенія. Всѣ ихъ традиціи сводятся къ наживѣ денегъ; ихъ оцѣнка успѣха, достоинства и права на уваженіе опредѣляется тѣмъ капиталомъ, который человѣкъ оставляетъ послѣ себя — вотъ эта добрая старая традиція. Они говорятъ о деньгахъ; они никоимъ образомъ не являются вульгарными, горластыми, непріятными крикунами, но они открыто, безъ утайки, поклоняются великому богу Плутусу и думаютъ, что онъ, и только онъ одинъ есть истинный Богъ. Они обладаютъ такимъ же культурнымъ развитіемъ, какъ и другіе люди, по крайней мѣрѣ съ внѣшней стороны; они съ такимъ же художественнымъ вкусомъ, какъ и другіе люди, убираютъ свои дома; они покупаютъ картины и книги, — но идеи не затрогиваютъ ихъ души; если же они и читаютъ новыя идеи, то послѣднія не оказываютъ на нихъ никакого вліянія, какъ бы умно онѣ не были выражены; они ходятъ въ церковь и слушаютъ притчу о зломъ богачѣ и удивляются, какъ могъ быть этотъ богачъ такимъ жестокосердымъ. Затѣмъ они идутъ домой и говорятъ о деньгахъ.
Отецъ Эльзи, младшій сынъ самой богатой отрасли этой фамиліи, началъ свою карьеру съ порядочнымъ состояніемъ въ качествѣ младшаго товарища фирмы. Дѣла его въ самомъ дѣлѣ шли очень хорошо; онъ съ самаго начала проявилъ стойкую, прочную энергію и неутомимую дѣятельность; онъ предвкушалъ успѣхъ и удачу и разсчитывалъ оставить послѣ себя, когда пройдутъ многіе, многіе годы, три четверти милліона. Ему было только тридцать пять лѣтъ, когда съ нимъ случился ударъ, и онъ отдалъ Богу душу. Вдова его получила немногимъ больше первоначальнаго капитала своего мужа; это было ничто въ сравненіи съ тѣмъ, чего она ожидала, выходя замужъ, но этого было достаточно, чтобы жить ей съ тремя дѣтьми въ Пембриджъ Гардэнсъ. Читатель уже знаетъ судьбу ея сына. Онъ ушелъ въ величественномъ гнѣвѣ, и съ того момента о немъ не было ни слуху, ни духу. Читателю извѣстно также, что старшая дочь, Гильда, въ двадцать два года искала счастія обратить на себя восхищенные взоры весьма богатаго вдовца, брата ея опекуна. Онъ былъ на сорокъ лѣтъ старше ея, но онъ былъ богатъ, даже чрезвычайно богатъ. Кажется, что своимъ громаднымъ состояніемъ онъ былъ обязанъ широкимъ торговымъ операціямъ съ джутомъ. Онъ былъ возведенъ въ званіе баронета за нѣкоторыя услуги, когда состоялъ директоромъ своей компаніи, такъ что принесъ своей молодой женѣ титулъ вмѣстѣ съ огромнымъ доходомъ, великолѣпный отель въ Palace Gardens'ѣ, роскошную обстановку, кареты и лошадей и все другое, чего только можетъ пожелать женское сердце.
Вдова, вскорѣ послѣ смерти своего мужа, нашла жизнь ужасно скучною безъ повседневнаго возбужденія сутолокой Сити, съ которой она такъ сроднилась. Ей не съ кѣмъ было обсуждать состояніе денежнаго рынка. Вѣдь всю свою жизнь она привыкла толковать объ акціяхъ и фондахъ, о реализированіи капиталовъ и о биржевыхъ колебаніяхъ, о денежныхъ операціяхъ, о скупкѣ и перепродажѣ разныхъ бумагъ. Поэтому она принялась слѣдить за дѣлами биржи за свой собственный счетъ. Затѣмъ она взялась за гешефты; затѣмъ все свое время и всѣ свои мысли посвятила изученію, выслѣживанію, высматриванію и придумыванію денежныхъ спекуляцій. Ну, разумѣется, она потеряла свои деньги и очутилась въ затруднительномъ положеніи? Ничуть не бывало: она нажила деньги. На безумцевъ, отваживающихся играть на биржѣ, всегда обрушивается добродѣтельное негодованіе. Они — подобно завзятымъ картежникамъ, — не знаютъ мѣры и постоянно проигрываютъ во время наплыва различныхъ бумагъ; всѣмъ намъ это извѣстно и объ этомъ свидѣтельствуютъ биржевыя записи. Если два лица ставятъ на карту соверены — теряютъ ли они оба? Кто же выигрываетъ? Куда уходятъ деньги? Даже отчаянный игрокъ не всегда теряетъ отъ переполненія биржи бумагами, какъ это извѣстно всѣмъ такимъ игрокамъ. La Veuve Arundel не была игрокомъ въ этомъ смыслѣ слова, въ ея дѣйствіяхъ не была широкой азартности. Она была серьезнымъ и разсчетливымъ спекулаторомъ. Она занялась одною отраслью великаго денежнаго рынка и сосредоточила все свое вниманіе именно на этой отрасли, которую она изучила съ такимъ тщаніемъ и прилежаніемъ, что стала знатокомъ своего дѣла; т. е., она вложила въ это занятіе всѣ свои силы, всѣ свои помышленія и всѣ свои умственныя способности. Когда какой либо молодой человѣкъ ведетъ такимъ образомъ свои биржевыя операціи, онъ можетъ разсчитывать на успѣхъ. Миссисъ Арендель не была зауряднымъ молодымъ человѣкомъ; она была проницательная и умная женщина; путемъ неусыпнаго труда она выучилась всему, что ей слѣдовало узнать, и пріобрѣла нѣкоторую долю предвѣдѣнія, которое является слѣдствіемъ знанія, — вѣдь, что ни говорите, пророкомъ будущаго является именно тотъ, кто знаетъ и можетъ обсудить силы и факты настоящаго: Сивилла въ наше время попала бы въ журналисты. Миссисъ Арендель обладала свѣтлымъ умомъ, быстрымъ пониманіемъ и способностью смѣло дѣйствовать; она была живого темперамента и соображала быстро; притомъ была рѣшительна. Такія качества изъ большинства женщинъ создаютъ неограниченныхъ царицъ въ ихъ семейномъ кругу. Миссисъ Арендель не имѣла неограниченной власти, частью оттого, что она мало заботилась о своемъ семейномъ житьѣ-бытьѣ, частью же оттого, что дѣти ея отличались именно тѣми же качествами и подчинить ихъ было весьма трудно, даже почти невозможно.
Это былъ послѣдній домъ, гдѣ можно было бы ожидать найти молодую дѣвушку, готовую пренебречь богатствомъ и ищущую счастья въ бѣдности. Между Эльзи и ея родными было полное отсутствіе гармоніи. Въ наше время въ обращеніи находится порядочная доза симпатіи къ идеалу простой жизни: многія молодыя дѣвушки заразились соціализмомъ настолько, что считаютъ накопленіе богатства не желательнымъ и не заслуживающимъ уваженія; многія изъ нихъ охотнѣе выйдутъ замужъ за человѣка съ ограниченными средствами, имѣющаго какую нибудь профессію, чѣмъ за богача, занятаго торговыми спекуляціями; многія молодыя дѣвушки находятъ, что искусство благороднѣе богатства. Эльзи познакомилась съ этими пагубными идеями въ школѣ: онѣ сразу привлекли ее своею новизною; она нашла ихъ прославленія въ лучшихъ произведеніяхъ литературы; въ ней пробудилась естественная склонность къ искусству, она прослушала курсъ въ школѣ художествъ, она установила для себя мольбертъ, стала рисовать пастелью, обратила свою комнату въ мастерскую. Она приводила своихъ знакомыхъ въ крайне неловкое положеніе своими маніями; она, какъ уже видѣлъ читатель, закончила тѣмъ, что дала слово юношѣ безъ гроша за душой. Какъ могла родиться такая дѣвушка отъ такихъ родителей?
Прійдя въ субботу вечеромъ домой, она застала мать свою за игрой въ vingt et un съ кузеномъ, Сиднэемъ Аренделемъ. Игра эта очень хороша, благодаря быстрому обмѣну между партнерами денегъ: вы можете играть въ эту игру по часамъ, — закончить ее въ полчаса, въ одинъ часъ, въ два часа и въ концѣ вы увидите, что это была настоящая денежная игра. Миссисъ Арендель ничего на свѣтѣ такъ не любила, какъ играть въ карты — если только ставки были достаточно велики, чтобы придать игрѣ интересъ. Въ самомъ дѣлѣ, нелѣпо играть въ карты даромъ; это похоже на обѣдъ изъ холодной вареной баранины и на сандвичи изъ телятины. Эта лэди играла во что угодно — въ пикетъ, въ экартэ, съ болваномъ, а дочь ея, Эльзи, ненавидѣла карты. Что касается до кузена, онъ принадлежалъ къ биржевымъ дѣльцамъ; онъ приходилъ зачастую пообѣдать и потолковать о торговыхъ дѣлахъ послѣ обѣда: онъ былъ точно шарманка въ разговорѣ, такъ какъ могъ наигрывать только одинъ мотивъ. Всѣ дѣла его и наслажденія сводились къ денежному рынку.
— Итакъ ты пришла домой, Эльзи? — сказала холодно миссисъ Арендель.
— Да, я пришла домой. — Эльзи присѣла къ окну и замолчала.
— Ну, Сиднэй, — мать ея взялась за карты. — Мнѣ сдавать… вы не возьмете еще нѣсколько картъ?
Она была еще красивая женщина, хотя ей стукнуло за пятьдесятъ; ея густые волосы сдѣлались прелестнаго сѣдого цвѣта; черты ея были хороши, темные глаза живы и ясны; губы у нея были энергичныя, а подбородокъ прямой. Она была высока и стройна, одѣта въ черное шелковое платье, съ большой золотой цѣпочкой на шеѣ, и на плечи ея была накинута богатая кружевная косынка. Руки ея были въ кольцахъ и браслетахъ. Она любила выставку богатства точно также, какъ и обладаніе имъ. На этомъ основаніи она всегда одѣвалась въ дорогія платья; обстановка ея дома была богатая и солидная: на всемъ, даже на переплетахъ книгъ ея, лежалъ отпечатокъ великолѣпія. Единственный служитель ея имѣлъ видъ дворецкаго милліонера, а ея одна лошадь казалась словно взятой изъ цѣлой дюжины.
Игра продолжалась. Но вотъ часы пробили десять. — Пора — сказала лэди. — Мы должны оставить игру. Ну, будетъ. Посмотримъ… я выиграла семьдесятъ три шиллинга. — Спасибо. Три фунта тринадцать шиллинговъ… вечеръ не пропалъ даромъ. — А теперь, Сиднэй, закурите вашу сигару. Мнѣ нравится, когда вы курите. Сейчасъ вамъ подадутъ уиски съ зельтерской водой и мы потолкуемъ о дѣлахъ. Мнѣ надобно посовѣтоваться съ вами о двадцати вещахъ. Боже мой! отчего я не могу быть допущена на биржу? женщины — умныя женщины, какъ я, Сиднэй, — оживили бы васъ.
Они проговорили о дѣлѣ цѣлый часъ; лэди заносила свои отмѣтки въ маленькую книжку, задавая вопросы и высказывая свои мысли и соображенія. Наконецъ, кузенъ всталъ — было одиннадцать часовъ — и ушелъ. Тогда мать обратилась къ Эльзи.
— Какъ жаль, — сказала, она, — что ты не интересуешься этими вещами.
— Тебѣ извѣстно, что я ихъ терпѣть не могу, — возразила Эльзи.
— Да… ты ихъ терпѣть не можешь именно потому, что онѣ-то имѣютъ дѣйствительное значеніе. Что же… не будемъ объ этомъ говорить. Ты, вѣроятно, гуляла съ этимъ молодымъ человѣкомъ?
— Да… мы вмѣстѣ катались по рѣкѣ.
— Я такъ думала. Точно горничная, которая якшается съ половымъ безъ согласія своихъ родныхъ.
— Нѣтъ ничего предосудительнаго въ томъ, что я провела вечеръ съ Джорджемъ. Что тутъ особеннаго? Вѣдь вы не желаете, чтобы я пригласила его къ намъ.
— Нѣтъ, — съ твердостью заявила мать. — Этотъ молодой человѣкъ никогда и ни при какихъ обстоятельствахъ не переступитъ порога этого дома съ моего вѣдома! Что же касается до остального, — прибавила она, — дѣлай, какъ знаешь.
Такого рода пріятная бесѣда происходила на другой день послѣ того, какъ Эльзи дала слово Джорджу.
Есть много способовъ обсуждать вопросъ о неблагоразумныхъ и неровныхъ бракахъ. Можно дѣйствовать насмѣшкою, ласкою, убѣжденіями, бранью, задабриваньемъ; можно высказать голую правду, какъ она есть, или облечь ее льстивыми покровами. Если вы имѣете дѣло съ закоснѣлой, упрямой, несговорчивой, непокорной, своевольной, сдержанной дѣвчонкой, то вы только напрасно потратите всѣ свои усилія. Мать обращалась съ Эльзи съ презрѣніемъ, только съ презрѣніемъ. Это было ея единственное оружіе. Старшая сестра пробовала употребить другую тактику: она смѣялась на тему, что «голь на выдумки хитра»; она уговаривала, пуская въ ходъ золотыя обѣщанія; она убѣждала съ безжалостной логикой; она ругалась словно рыбная торговка; она упрашивала со слезами и поцѣлуями; она описывала привлекательность богатыхъ мужчинъ и могущество красивыхъ женщинъ. И все это пропадало даромъ. Ничѣмъ нельзя было тронуть эту черствую, упрямую, несговорчивую, непокорную, своенравную Эльзи. Она уперлась на своемъ: она обвѣнчается со своимъ милымъ, хотя бы ей пришлось имѣть дѣло съ бѣдностью весь свой вѣкъ.
— Неужели ты такъ одурѣла, — продолжала мать, — что не видишь, что онъ ли крошечки не заботится о твоемъ счастьѣ? Она думаетъ только о самомъ себѣ. Если бы онъ думалъ о тебѣ, то понялъ бы, что онъ слишкомъ бѣденъ, чтобы сдѣлать тебя счастливой, и оставилъ бы тебя въ покоѣ. Какъ видно, ему надо только одно — жениться на тебѣ.
— Правда, ему только этого и надо. Онъ никогда и не скрывалъ этого.
— Онъ предлагаетъ тебѣ половину сухой корки.
— Раздѣливъ корку пополамъ, мы удвоимъ ее.
— Ахъ! съ тобой потеряешь всякое терпѣніе. Но надобно положить этому конецъ. Ты знаешь мое мнѣніе и пренебрегаешь имъ. Я не могу запереть тебя на замокъ или отколотить тебя за твое безуміе. А я бы, пожалуй, сдѣлала это. Я больше не стану ни урезонивать тебя, ни отговаривать. Поступай по своему.
— Еслибы ты только захотѣла меня понять. Мы станемъ жить очень просто. Несчастіе останется на сторонѣ роскошной жизни. А мы будемъ идти впередъ, если даже и не разбогатѣемъ никогда. Я бы хотѣла, чтобы ты поняла нашъ образъ мыслей. Я чувствую себя очень несчастной, что ты держишься такого превратнаго взгляда.
— Меня радуетъ, что ты еще можешь чувствовать себя несчастной, вслѣдствіе такой причины, какъ мое неудовольствіе.
— Ну, мама, сегодня вечеромъ мы пришли къ окончательному рѣшенію.
— Могу я узнать, въ чемъ дѣло?
— Да, я хочу сказать это тебѣ сейчасъ же. Мы обѣщались другъ другу ждать два года. Обѣщаніе это принесло мнѣ только одни огорченія дома. Но я была бы еще несчастнѣе… я была бы несчастна всю жизнь… если бы я отказалась отъ него. Черезъ день или два я буду совершеннолѣтняя и могу поступить по собственному усмотрѣнію.
— Ты и теперь дѣйствуешь по собственному усмотрѣнію.
— Я обѣщала Джорджу выйти за него замужъ, когда онъ пожелаетъ, т. е. во второй половинѣ августа, когда у него вакаціи.
— О! значитъ, несчастіе бѣдности уже не за горами? Мнѣ прискорбно слышать это. Какъ я уже сказала тебѣ раньше, мнѣ нечего возражать тебѣ — ни убѣждать, ни отговаривать тебя я не стану… дѣлай, какъ тебѣ угодно.
— У Джорджа есть своя профессія, и онъ уже хорошо зарекомендовалъ себя. Онъ пойдетъ впередъ. А тѣмъ временемъ намъ обоимъ не мѣшаетъ пожить, немного постѣснившись. Неужели ты не можешь представить себѣ, что наше скромное положеніе можетъ впослѣдствіи улучшиться? Деньги, деньги, деньги! Охъ! неужели ни о чемъ другомъ мы не въ состояніи думать?
— Да о чемъ же и думать, какъ не о деньгахъ? Оглянись кругомъ, глупое дитя. Что даетъ мнѣ этотъ домъ, эту мебель, словомъ, всю эту обстановку? Деньги. Что кормитъ и одѣваетъ тебя? Деньги. Что даетъ положеніе, почетъ, силу, достоинство? Деньги. Чины безъ денегъ ничего не стоятъ. Жизнь безъ денегъ жалка, горька, невыносима. Кто сталъ бы дорожить жизнью, если бы пришлось отказывать себѣ въ малѣйшей роскоши, въ малѣйшихъ удобствахъ изъ-за недостатка денегъ? Даже искусство, о которомъ ты такъ много толкуешь, становится почтеннымъ только тогда, когда располагаетъ деньгами. Ты не можешь освободиться отъ болѣзни безъ денегъ; ты не можешь воспитать дѣтей своихъ безъ денегъ; въ будущемъ самымъ ужаснымъ для тебя наказаніемъ явится судьба твоихъ дѣтей, которыя опустятся до положенія прислуги. Дитя мое! — страстно заговорила она, — мы должны быть хозяевами или слугами, — болѣе того… господами или рабами. Ты оставляешь положеніе господина и выходишь замужъ, чтобы попасть въ положеніе раба. Разницу положеній составляютъ деньги, деньги, деньги, которыя ты имѣешь претензію презирать. Деньги сдѣлали для тебя все. Твой дѣдушка наживалъ ихъ, твой отецъ наживалъ ихъ, я наживаю ихъ. Продолжай свои безумства, свою дурь. Въ концѣ концовъ, когда будетъ слишкомъ поздно, ты станешь жаждать денегъ, молить о деньгахъ, ты будешь готова сдѣлать все за деньги — для своего мужа и своихъ дѣтей!
— Я надѣюсь, что намъ хватитъ на жизнь. Мы будемъ трудиться, чтобы хватало… не болѣе.
— Ну, дитя мое, — продолжала мать спокойно, — я сказала, что не скажу ничего. Я увлеклась. Не будемъ болѣе говорить объ этомъ. Дѣлай, что тебѣ угодно. Ты знаешь мое мнѣніе, мнѣніе твоей сестры, твоихъ кузинъ…
— Я не намѣрена пѣть подъ дудку моихъ кузинъ.
— Очень хорошо. Ты останешься здѣсь до дня своей сватьбы. А когда выйдешь замужъ, ты оставишь этотъ домъ… и меня, и твою сестру, и всю нашу родню. Отъ меня не жди себѣ никакой помощи. Не предполагай, чтобы ты получила отъ меня что нибудь въ наслѣдство. Деньги мои — моя неотъемлемая собственность, и я могу располагать ими, какъ захочу. Коли ты желаешь быть бѣдной, ты будешь бѣдной. Гильда говоритъ, что въ понедѣльникъ ты хочешь повидаться со своимъ опекуномъ. Быть можетъ, ему удастся образумить тебя. А я… я не скажу больше ни слова.
Съ этими послѣдними словами лэди вышла изъ комнаты и отправилась къ себѣ почивать. Сколько разъ она заявляла, что не скажетъ болѣе ни слова!
Такъ какъ слѣдующій день было воскресенье, то съ утра начался звонъ въ колокола и обѣ лэди отправились, по обыкновенію, къ обѣднѣ. Онѣ шли рядомъ въ молчаніи. Нѣжная, ласковая красавица, христіанская любовь, не была съ ними, когда онѣ заняли свои мѣста въ церкви. Старшая лэди, съ виду такая равнодушная, была полна злобы и горечи; младшая, болѣе обыкновеннаго, была взволнована разрывомъ, который произошелъ наканунѣ вечеромъ. Однако, она и не думала сдаваться. По странному совпаденію, въ проповѣди шла рѣчь о тлѣнности земныхъ благъ и о суетѣ мірскихъ желаній той безразсудной личности, которую обыкновенно опредѣляютъ словомъ «корыстолюбецъ». Названіе вышло изъ употребленія, но такіе люди продолжаютъ существовать въ безчисленномъ множествѣ въ каждомъ большомъ центрѣ. Духовные пастыри постоянно, но вполнѣ безуспѣшно, громятъ «корыстолюбца». Какъ разъ въ этой проповѣди одно или два пламенныхъ изреченія были направлены по адресу породы «корыстолюбцевъ». Эльзи понадѣялась, что слова эти не пропадутъ даромъ. Ничуть не бывало. Они упали на сердце ея матери, словно сѣмя на камень. Она услыхала ихъ, но не поняла ихъ. Видите ли, читатель, «корыстолюбецъ» никогда не сознаетъ, что онъ «корыстолюбецъ». Вѣдь и злой богачъ евангельской притчи не ставитъ себя выше Лазаря, такъ велика его скромность.
По окончаніи службы онѣ въ молчаніи пошли домой. Въ молчаніи же онѣ позавтракали, между тѣмъ какъ имъ прислуживалъ степенно-важный лакей. Затѣмъ Эльзи удалилась къ себѣ въ мастерскую. И здѣсь — такъ какъ никто не могъ ее видѣть — она покорилась первому закону ея пола, наплакавшись досыта. Даже самыя рѣшительныя дѣвушки не могутъ одержать громадную побѣду надъ великими препятствіями, не отдавшись утѣшенію слезъ.
На столѣ лежала записка отъ м-ра Деринга:
«Дорогая Эльзи, я вспомнилъ, что въ понедѣльникъ день твоего совершеннолѣтія. Гильда передала мнѣ также, что ты намѣреваешься сдѣлать очень важный шагъ противъ желанія твоей матери. Не зайдешь ли ты ко мнѣ въ десять часовъ, чтобы намъ переговорить объ этомъ? Любящій тебя твой опекунъ».
Письмо это обѣщаетъ мало надежды. Сухая записка отъ сухого человѣка. Едва ли можно сомнѣваться относительно его образа мыслей. Однако же, это не жестокое письмо. Она положила его обратно на конторку и вздохнула. Ей предстоитъ новое, длинное объясненіе. Нѣтъ, объясненія не будетъ — она выслушаетъ его и затѣмъ опредѣленно выскажетъ ему свои намѣренія. Она опять выслушаетъ его и еще разъ выскажетъ свои намѣренія.
На мольбертѣ стоялъ почти оконченный портретъ пастелью съ фотографіи. То былъ портретъ ея опекуна. Она прекрасно передала, что было нетрудно на такомъ типичномъ лицѣ, застывшее выраженіе, сжатыя губы, проницательные глаза и привычный взглядъ, осторожный и наблюдающій, — всѣ эти типичныя черты стряпчаго-знатока своего дѣла. Это былъ хорошій портретъ. Но зато суровое лицо. Эльзи нѣсколькими мазками своего большого пальца и карандаша смягчила линіи рта, придала глазамъ болѣе жизни, а лицу выраженіе доброты, котораго, разумѣется, никто не видалъ на этомъ лицѣ до того времени.
— Вотъ! — сказала она. — Если бы вы только смотрѣли завтра этакъ, а не такъ, какъ на фотографіи, я бы совсѣмъ не боялась того, что вы скажете. Я бы ластилась къ вамъ, уговаривала и ласкала васъ до тѣхъ поръ, пока вы не удвоили бы жалованіе Джорджа и не дали бы мнѣ обѣщанія уломать маму. Ну же, дорогой старичокъ! добрый старичокъ! милый старичокъ! И я бы поцѣловала васъ за вашу доброту!
ГЛАВА V.
Случилось нѣчто.
править
Поистинѣ веселое воскресенье. Сидѣть въ церкви возлѣ сердитой матери, причемъ обѣ лэди продѣлали обрядъ раскаянія, милосердія и всепрощенія; завтракать вмѣстѣ, причемъ пришлось выполнить обычную процедуру добрыхъ отношеній, между тѣмъ какъ одна изъ нихъ, по крайней мѣрѣ, пылала гнѣвомъ. Онѣ почти не прикоснулись ни къ прекрасной жареной телятинѣ, ни къ сладкому пирогу изъ крыжовника.
Эльзи провела время послѣ полудня у себя въ мастерской, гдѣ никто ея не безпокоилъ. Были гости, но ихъ принимала ея мать. Теперь, когда ею было принято окончательное рѣшеніе, теперь, когда она дала своему милому обѣщаніе смѣло начать самую простую жизнь ради прелестей любви, она узнала то чувство унынія, которое овладѣваетъ самыми мужественными сердцами, когда корабли сожжены. Такимъ образомъ любовь подготовляетъ любящія сердца къ страданію.
Однако, вечеръ принесъ облегченіе. Эльзи вышла навстрѣчу своему милому и въ его обществѣ забыла всѣ свои страхи. Они пошли вмѣстѣ въ церковь. Здѣсь они сѣли рядышкомъ, такъ какъ эта церковь не послѣдовала варварскому обычаю раздѣленія половъ — обычаю, который относится къ тому времени, когда женщины считались съ монашеской точки зрѣнія нечистыми существами и источникомъ вѣчнаго страданія, часть котораго весьма справедливо падала на нихъ самихъ. Парочка наша сидѣла рука объ руку; богослуженіе было полно славословія, надежды и вѣры; псалмы дышали ликованіемъ, торжествомъ радости; коротенькая проповѣдь являлась порывистымъ выраженіемъ веселія и благодарности; былъ крестный ходъ съ хоругвями, чтобы ободрить сердца вѣрующихъ. Утѣшеніе снова прокралось въ смущенную душу Эльзи; она чувствовала себя менѣе отверженной, она вышла изъ церкви съ обновленными упованіями.
Было еще совершенно свѣтло. Они нѣсколько разъ обошли вокругъ ближайшаго сквера. Горничная Дженъ и ея возлюбленный совершали ту же прогулку. Они говорили съ радостнымъ довѣріемъ о будущемъ, которое открывалось передъ ними. Но вотъ пошелъ дождь, и духъ унынія снова охватилъ Эльзи.
— Джорджъ, — сказала она, — не эгоисты мы оба съ тобой? Хорошо ли съ моей стороны тащить тебя внизъ?
— Ты этого не сдѣлаешь. Ты будешь моей поддержкою и сохранишь мои силы. А я эгоистъ, потому что допускаю тебя принести мнѣ такую громадную жертву.
— О, нѣтъ… нѣтъ. Это для меня не жертва. Ты долженъ придать мнѣ мужества, Джорджъ, потому что каждый день я слышу отъ Гильды и мамы самыя ужасныя вещи. Я цѣлый день чувствовала себя несчастной. Я думаю, это отъ того, что вчера между мною и матерью произошла цѣлая баталія.
— Твоя мать успокоится совершенно, какъ только все будетъ кончено. Гильда тоже утихомирится. Ей захочется пощеголять передъ тобою новой каретой, моднымъ платьемъ. Вѣдь никто такъ не восхищается, никто такъ не завидуетъ богатымъ родственникамъ, какъ бѣдные родственники. Вотъ почему въ каждой богатой семьѣ такъ ласкаютъ и балуютъ бѣдныхъ родственниковъ. Вѣдь ты знаешь, Эльзи, мы станемъ въ положеніе бѣдныхъ родственниковъ.
— Думаю, что такъ. Назвался груздемъ, полѣзай въ кузовъ. — Она говорила весело, но это стоило ей усилія.
— Она дастъ тебѣ нѣкоторыя изъ своихъ старыхъ платьевъ. И станетъ приглашать насъ на свои шумные вечера, но мы не будемъ ходить. О! Гильда положитъ гнѣвъ на милость. А что касается до твоей матери… — онъ удержался отъ тѣхъ словъ, которыя просились у него на языкъ, — что же касается до твоей матери, Эльзи, то самое отчаянное упорство поддается съ теченіемъ времени. Ты вѣдь знаешь пословицу о постоянномъ долбленіи камня каплей воды. Дай ей время одуматься. А если она откажется измѣнить свой взглядъ… ну… тогда… — опять онъ во время спохватился, чтобъ не сказать рѣзкости, — дорогая дѣвочка, мы должны будемъ сами позаботиться о своемъ участіи, безъ помощи нашихъ родныхъ.
— Да, мы такъ и сдѣлаемъ. Но въ то же время, Джорджъ, какъ я ни храбрюсь на словахъ, въ душѣ я чувствую страхъ школьника, который ждетъ, что его высѣкутъ.
— Моя дорогая Эльзи, — сказалъ Джорджъ съ легкимъ раздраженіемъ, — если они не желаютъ одуматься, пусть ихъ злятся и бѣсятся, сколько душѣ ихъ угодно. Нельзя же требовать, чтобы я очень безпокоился о томъ, перемѣнится ли настроеніе людей, которые говорили такъ много жестокихъ вещей обо мнѣ. Завтра, голубка, ты выдержишь бесѣду съ мистеромъ Дерингомъ. Онъ — кремень, но онъ человѣкъ справедливый и разумный. Вечеромъ я зайду къ тебѣ въ девять часовъ, и ты разскажешь мнѣ, что онъ тебѣ будетъ говорить.. Черезъ шесть недѣль мы можемъ пожениться. Я позабочусь объ оглашеніи. Мы найдемъ себѣ гдѣ нибудь квартирку, уложимъ наши чемоданы, обвѣнчаемся и переберемся къ себѣ. Боюсь, что у насъ не будетъ медоваго мѣсяца. Мы отпразднуемъ его впослѣдствіи, когда дѣла устроятся.
— Да. Съ тобою я ничего не боюсь. Мнѣ страшно, когда тебя нѣтъ; когда я сижу одна-одинешенька у себя въ комнатѣ и знаю, что тутъ же, рядомъ, мама предается своему гнѣву и мучается, — тогда я чувствую себя такой преступницей. Сегодня вечеромъ я не чувствую за собою никакой вины; совсѣмъ напротивъ. Но я предчувствую, что должно что-то случиться.
— Что-то случится, дорогая. Я скоро надѣну обручальное колечко на этотъ хорошенькій пальчикъ.
— «Что-то» на языкѣ суевѣрія имѣетъ значеніе чего-то дурного, чего-то ужаснаго, что станетъ между нами и заставитъ насъ разлучиться. Что-то нежданное-негаданное…
— Дитя мое, — никакія силы всѣхъ чертей, вмѣстѣ взятыхъ, не заставятъ насъ разлучиться.
Она тихонько засмѣялась, успокоенная столь мужественными словами.
— Вотъ мы и пришли, милый, — сказала она, когда они очутились у ея дома. — Кажется, дождь усиливается. Иди лучше скорѣй домой. Завтра вечеромъ въ девять часовъ я тебя жду къ себѣ.
Она быстро вбѣжала по ступенькамъ и позвонила: дверь отворилась. Она обернула свою головку, засмѣялась, махнула ручкой на прощанье и скрылась за дверью.
На тумбѣ подъ уличнымъ фонаремъ стоялъ человѣкъ, повидимому, намѣревавшійся закурить сигару. Когда молодая дѣвушка обернулась, свѣтъ отъ фонаря упалъ прямо на ея лицо. Человѣкъ этотъ посмотрѣлъ ей вслѣдъ, вытаращивъ глаза отъ удивленія; онъ совсѣмъ забылъ о сигарѣ, которая выпала у него изъ рукъ прямо въ выемку на мостовой. Когда дверь захлопнулась за молодою дѣвушкой, онъ вперилъ пристальный взоръ на Джорджа, который, съ своей стороны, уставился на дверь, за которой исчезла его возлюбленная.
Вся описанная сцена продолжалась около полуминуты. Затѣмъ Джорджъ отвернулся и пошелъ прочь отъ дома; упомянутый человѣкъ, закуривъ другую сигару, также пошелъ прочь по тому же направленію. Онъ быстро догналъ Джорджа и опустилъ свою руку ему на плечо.
— Постойте, сэръ, — грубо сказалъ онъ, — мнѣ надо сказать вамъ два слова прежде, чѣмъ мы пойдемъ дальше.
Джорджъ свирѣпо обернулся къ нему. Никому не можетъ быть пріятно ощущать тяжелую руку на своемъ плечѣ. Въ былыя времена это движеніе обыкновенно обозначало арестъ и много другихъ непріятныхъ вещей.
— Кто вы, чортъ бы васъ побралъ? — спросилъ онъ.
— Этотъ вопросъ я только что хотѣлъ… — онъ остановился и засмѣялся. — Нѣтъ, я теперь васъ узналъ. Я не хотѣлъ задавать вамъ такого вопроса. Вѣдь вы Джорджъ Аустинъ, не такъ-ли?.
— Да, меня такъ зовутъ. Но кто вы-то и что вамъ отъ меня надо?
Человѣкъ, говорившій съ нимъ, былъ ему незнакомъ. Онъ былъ въ бархатной визиткѣ и въ бѣломъ жилетѣ; на головѣ у него была мягкая войлочная шляпа; бархатная визитка, войлочная шляпа и пышная борода придавали ему видъ художника. Въ концѣ іюня въ половинѣ девятаго еще свѣтло. Джорджъ догадался, что человѣкъ этотъ былъ джентльменъ: черты его лица, энергичныя и тонкія, напомнили ему что-то, хотя смутно; словно онъ когда-то, давно-давно, видѣлъ и зналъ это лицо. Человѣку этому можно было дать около тридцати лѣтъ — лучшіе годы мужского возраста; онъ былъ довольно высокаго роста, статный и крѣпко сложенный. Несомнѣнно, онъ принадлежалъ къ міру художниковъ или желалъ казаться принадлежащимъ къ этому міру. Потому что, видите ли, сами художники не обладаютъ такою картинностью, какъ тотъ, кто желалъ бы стать художникомъ, если бы для него это было возможно. Художникъ-неудачникъ, дѣйствительно, подчасъ имѣетъ чрезвычайно картинный видъ. Таковъ, напр., натурщикъ. Лохмотья и оборванность въ значительной степени составляютъ элементъ живописнаго. Напримѣръ, обѣдъ мальчиковъ-пахарей подъ заборомъ, либо субботній вечеръ мужика-бѣдняка. И деревенская пивная должна представлять чрезвычайно красивую картину; но самъ художникъ не принимаетъ участія въ такихъ простыхъ удовольствіяхъ.
— Итакъ, сэръ, кто вы такой? — повторилъ Джорджъ, такъ какъ незнакомецъ не отвѣчалъ ему.
— Развѣ вы меня не помните? Я ожидаю, чтобы вы меня признали.
— Нѣтъ, — разумѣется, нѣтъ.
— Подумайте хорошенько. Домъ этотъ, куда вы проводили мою… юную лэди… развѣ это само по себѣ не даетъ вамъ связующую нить?
— Нѣтъ? Почему бы тутъ было такое соотношеніе?
— Слѣдовательно, полагаю, обо мнѣ совершенно забыли?
— Очень странно. Мнѣ кажется, я помню вашъ голосъ.
— Я скажу вамъ, кто я, предложивъ другой вопросъ.. Джорджъ Аустинъ, какое вамъ дѣло до моей сестры, чортъ, васъ побери?
— Вашей сестры? — Джорджъ подскочилъ и остановился какъ вкопанный. Вашей сестры. Неужели вы… вы Этельстанъ, вернувшійся на родину? Взаправду, Этельстанъ!
— Я Этельстанъ, самъ своей особой. Я вернулся въ Англію около двухъ недѣль.
— Вы — Этельстанъ? Джорджъ окинулъ его любопытнымъ взглядомъ. Когда овца, признанная паршивою, возвращается домой, то обыкновенно въ лохмотьяхъ и съ длиннымъ перечнемъ преслѣдовавшихъ ее превратностей судьбы. Этотъ же человѣкъ ни крошки не былъ похожъ на оборванца. Наоборотъ онъ имѣлъ видъ счастливца. Что такое надѣлалъ онъ? Вѣдь, несмотря на страстную увѣренность Эльзи въ невиновности своего брата, всѣ другіе думали, что онъ убѣжалъ во избѣжаніе непріятныхъ послѣдствій, и Джорджъ раздѣлялъ это мнѣніе.
— Борода ваша сильно васъ измѣняетъ. Я бы васъ не узналъ. Правда, вѣдь восемь лѣтъ прошло съ тѣхъ поръ, какъ, я васъ видѣлъ въ послѣдній разъ, — я только что началъ свою службу, когда вы… оставили насъ. — Онъ чуть-чуть не сказалъ «когда вы убѣжали».
— Мнѣ надо обо многомъ поговорить съ вами. Не хотите ли отправиться со мною на квартиру ко мнѣ? Я живу въ. улицѣ Полумѣсяца.
Этельстанъ крикнулъ кэбъ, и они поѣхали.
— Вы уже двѣ недѣли въ Лондонѣ, — сказалъ Джорджъ, — а между тѣмъ еще не повидались со своими родными.
— Я пробылъ восемь лѣтъ заграницей, а между тѣмъ не написалъ ни одного письма своимъ роднымъ.
Джорджъ не спросилъ у него болѣе ничего. Подъѣхавъ къ дому, гдѣ жилъ Этельстанъ, они вошли въ его квартиру и усѣлись. Этельстанъ предложилъ гостю зельтерскую воду, уиски и сигары.
— Почему я не пошелъ къ своимъ роднымъ? — повторилъ Этельстанъ вопросъ. — Да потому, что, оставляя домъ свой, я поклялся, что не возвращусь въ него, пока они не попросятъ у меня прощенія. Вотъ почему. Всякій вечеръ я прохаживался возлѣ дома въ надеждѣ увидать кого нибудь изъ нихъ такъ, чтобы они меня не увидѣли. Потому что, — понимаете, — я бы радъ былъ вернуться домой; но я не хочу войти туда, какъ ушелъ, покрытый позоромъ. Прежде всего надо покончить съ этимъ. Сейчасъ я узнаю, кончено ли это дѣло. А затѣмъ я буду знать, какъ мнѣ поступать. Сегодня вечеромъ я былъ вознагражденъ тѣмъ, что увидѣлъ сестру мою Эльзи, шедшую домой съ вами. Я тотчасъ же узналъ ее. Она выше, чѣмъ я ожидалъ ее увидать, когда я ушелъ изъ дому. Впрочемъ, лицомъ она мало перемѣнилась. Она всегда обладала даромъ очарованія, что не совсѣмъ совпадаетъ съ красотой. Сестру мою Гильду, напримѣръ, всегда считали красавицей, но она никогда не обладала очарованіемъ Эльзи.
— Эльзи самая прелестная дѣвушка въ мірѣ.
— Что такое у васъ съ нею, Джорджъ Аустинъ, спрашиваю опять?
— Мы должны пожениться.
— Пожениться? Эльзи выходитъ замужъ? Какъ… она… ну да… вѣдь она, должно быть, за это время стала взрослой дѣвушкой.
— Эльзи почти двадцать одинъ годъ. Завтра ей будетъ двадцать одинъ годъ.
— Эльзи выходитъ замужъ. Это кажется мнѣ нелѣпымъ. Ей сравняется двадцать одинъ годъ завтра. Ахъ! — Онъ быстро всталъ. — Скажите мнѣ, стала ли она богаче? Не завѣщалъ ли ей кто нибудь наслѣдства?
— Нѣтъ. Откуда могла она ждать наслѣдство? Приданое ея — ея собственное очарованіе, что достаточно для любого мужчины.
— А вы, Аустинъ, мнѣ помнится, вы опредѣлились клеркомъ восемнадцати или девятнадцати лѣтъ, когда я уѣхалъ заграницу… есть у васъ состояніе?
Аустинъ покраснѣлъ.
— Нѣтъ, — сказалъ онъ, — у меня ничего нѣтъ. Я старшій клеркъ въ вашей прежней конторѣ. Я зарабатываю двѣсти ф. въ годъ, и мы женимся, имѣя въ виду эти средства.
Этельстанъ покачалъ головой.
— Смѣлый шагъ. Впрочемъ… завтра ей двадцать одинъ годъ… посмотримъ, что будетъ.
— И мнѣ грустно сказать, что существуетъ самое упорное сопротивленіе… со стороны вашей матери и вашей другой сестры. Мнѣ отказано отъ дому, а съ Эльзи обращаются, какъ съ бунтовщицей.
— О, ладно. Если вы хорошо обсудили свое положеніе, мой милый, женитесь и будьте счастливы, а они пускай себѣ одумаются на досугѣ. У Эльзи золотое сердце. Она умѣетъ довѣриться человѣку. Она одна изъ моихъ родныхъ взяла мою сторону, когда меня обвинили безъ малѣйшихъ доказательствъ въ… Только она одна… Я не могу этого забыть… и мнѣ трудно, — прибавилъ онъ, — простить то другое. — Сестра моя Гильда все еще живетъ дома?
— Нѣтъ. Она вышла замужъ за сэра Самуэля, брата вашего мистера Деринга. Онъ гораздо старше своей жены, но онъ очень богатъ.
— О!.. А моя мать?
— Думаю, что она въ добромъ здоровьѣ. Я лишенъ чести бывать у нея.
— А мой старый принципалъ?
— Онъ также вполнѣ здоровъ.
— Ну, а теперь, разъ мы выяснили главное, перейдемъ къ дѣловой сторонѣ. Что узнали объ этомъ воровствѣ?
— О какомъ воровствѣ?
Это давнишнее дѣло случилось въ то время, когда Джорджъ былъ совсѣмъ юнымъ и только что поступилъ въ контору. Онъ совсѣмъ позабылъ объ этомъ инцидентѣ.
— О какомъ воровствѣ? Господи! — Этельстанъ вскочилъ со своего мѣста, — меня интересуетъ только одно воровство въ цѣлой исторіи міра, отъ сотворенія человѣка до начала воровства. О какомъ воровствѣ? Послушайте, мистеръ Джорджъ Аустинъ, когда человѣка убиваютъ, для этого человѣка въ цѣлой исторіи міра имѣетъ значеніе только одно убійство. Всѣ остальныя убійства, даже убійство самого Авеля, не касается до него нисколько… ну даже ни на іоту. Они для него не представляютъ ни малѣйшаго интереса. Онъ не ставитъ ихъ ни въ грошъ. Точно также и я. Кража, случившаяся восемь лѣтъ назадъ, лишила нѣсколькихъ сотъ фунтовъ богатаго человѣка и перевернула всю мою жизнь: она бросила меня въ міровой водоворотъ, она заставила меня жить среди мотовства, свиней и отрубей. Она отдала меня во власть тысячи діавольскихъ бѣдствій, а вы меня спрашиваете: «о какомъ воровствѣ?».
— Мнѣ очень жаль. Теперь объ этомъ совсѣмъ позабыли. Никто и не вспоминаетъ объ этомъ болѣе. Едва-ли самъ мистеръ Дерингъ думаетъ объ этомъ.
— Ну, что же открыли въ концѣ концовъ? Кто сдѣлалъ это?
— Ничего рѣшительно не открыли. Никто и по сей день не знаетъ, кто это сдѣлалъ.
— Рѣшительно ничего? — Я просто ошеломленъ. Развѣ старый Чиклэй не позаботился объ этомъ? Такъ таки ничего не нашли?
— Ровно ничего. Обращеніе билетовъ было пріостановлено во время и никогда они не были представлены въ банкъ. По истеченіи пяти или шести лѣтъ англійскій банкъ выдалъ мистеру Дерингу новые билеты, взамѣнъ украденныхъ. Вотъ все, что можно сказать объ этой исторіи.
— Ничего не открыли и билеты никогда не были представлены въ банкъ! Какую же выгоду получилъ воръ отъ своей продѣлки?
— Не знаю. Только ничего не открыли.
— Ничего не открыли! — повторилъ Этельстанъ. — Ну, а я разсчитывалъ, что истина уже давнымъ давно раскрыта. Я намѣревался было зайти къ старому Дерингу. Теперь же и не подумаю идти къ нему. И сестра моя Гильда не прійдетъ сюда выразать свое раскаяніе. Надежды мои разрушены.
— Если желаете, вы можете повидаться съ Эльзи.
— Да… я могу повидаться съ ней, — повторилъ онъ. — Джорджъ… — вернулся онъ къ предмету своихъ мыслей, — знаете-ли вы точныя подробности этого воровства?
— Поддѣлали чекъ, а банкъ уплатилъ по этому чеку деньги.
— Чекъ, — началъ объяснять Этельстанъ, — былъ сдѣланъ на имя неизвѣстнаго лица, по имени Эдмунда Грея. На оборотѣ была надпись отъ имени этого лица. Чтобы доказать подлогъ, слѣдовало предъявить чекъ и изслѣдовать надпись на оборотѣ. Вотъ, что надо было сдѣлать прежде всего, разумѣется. Не могу постичь, какъ повели это дѣло.
— Не знаю. Я въ это время поступилъ въ число учениковъ и до насъ доходили только смутные слухи. Вы не должны были уходить съ мѣста. Вамъ слѣдовало остаться, чтобъ вывести дѣло на свѣжую воду.
— Я имѣлъ право бросить мѣсто послѣ того, что сказалъ принципалъ. Могъ ли я оставаться, получать отъ него плату и заниматься его дѣлами, когда онъ преспокойно далъ мнѣ понять, что подлогъ былъ дѣломъ двухъ рукъ и что онъ сильно подозрѣваетъ мое участіе въ этомъ дѣлѣ?
— Развѣ м-ръ Дерингъ дѣйствительно сказалъ это? Неужели онъ зашелъ такъ далеко?
— Ну, я и ушелъ отъ него. Я бы остался дома и подождалъ, пока не разъяснится это дѣло, если бы не мои родные… которые… знаете ли вы… И вотъ я ушелъ взбѣшенный.
— И вы вернулись… какъ ушли… въ сердцахъ?
— Ну… какъ видите. Огонь этого рода разгорается самъ собою.
— Кажется, дѣлались попытки сыскать этого Эдмунда Грея; но я не знаю, какъ долго они продолжались и кому именно было поручено это дѣло.
— Тутъ ничего не подѣлаешь съ сыщиками. Можетъ быть, принципалъ не желаетъ спѣшить съ раскрытіемъ этой продѣлки. Быть можетъ, онъ узналъ уже настолько, чтобъ убѣдиться, что это работа Чиклэя. Быть можетъ, ему тяжело погубить стараго слугу. Быть можетъ, негодяй самъ ему во всемъ сознался. Все это въ моей памяти такъ свѣжо и ясно, хотя я ни съ кѣмъ не говорилъ объ этомъ втеченіе долгихъ восьми лѣтъ.
— Скажите мнѣ, — молвилъ Джорджъ, слегка охлажденный въ своемъ сочувствіи къ этому забытому и похороненному подлогу, — скажите мнѣ, гдѣ вы были… что вы дѣлали… и что дѣлаете теперь?
— Сейчасъ… сейчасъ, — нетерпѣливо отвѣчалъ онъ. — Теперь я убѣдился, что поступилъ не такъ, какъ слѣдовало. Я не долженъ былъ оставлять Англію. Я долженъ былъ поселиться открыто на квартирѣ и слѣдить за ходомъ дѣла. Да, такъ было бы лучше. И я бы увидалъ стараго мошенника Чиклэя на скамьѣ подсудимыхъ. Быть можетъ, и теперь еще не слишкомъ поздно. Однако же… восемь лѣтъ! Статочное-ли дѣло, чтобъ коммиссіонеръ запомнилъ объ одномъ единственномъ порученіи спустя восемь лѣтъ?
— Ладно… а теперь, скажите мнѣ — снова спросилъ Джорджъ, чѣмъ вы занимались?
— Блудный сынъ всегда возвращается во-свояси, не такъ-ли? Дома узнаютъ, что онъ очутился въ Скалистыхъ Горахъ; но вотъ онъ покидаетъ ихъ и отправляется въ Мельбурнъ, гдѣ находитъ себѣ дѣло; оно ему надоѣдаетъ, и онъ переѣзжаетъ въ Новую Зеландію, наконецъ, возвращается назадъ на родину. Это точный маршрутъ.
— Очевидно, блудному сыну повезло — вы, повидимому, благоденствуете.
— Нѣсколько лѣтъ назадъ я, дѣйствительно, имѣлъ въ рукахъ порядочныя деньги. Затѣмъ снова сталъ бѣднякомъ. Послѣ массы приключеній я сталъ журналистомъ. Профессія эта въ Америкѣ прибѣжище образованныхъ неудачниковъ и надежда невѣждъ, которымъ не повезло. Я дѣлаю то, что обыкновенно дѣлаютъ журналисты въ Америкѣ: я состою здѣсь представителемъ одной газеты, издающейся въ Сан-Франциско. И намѣренъ пробыть здѣсь нѣкоторое время… пока могу быть полезенъ своему народу. Вотъ и вся моя исторія.
— Что жь… Могло быть несравненно хуже. А не хотители пройтись со мною въ Пембриджъ Кресцентъ?
— Когда пятно будетъ уничтожено: не раньше. И… Джорджъ… ни слова обо мнѣ. Не говорите… пока… даже Эльзи.
ГЛАВА VI.
Случается нѣчто большее.
править
Чиклэй широко распахнулъ двери конторы и пригласилъ пожаловать. Видъ этой комнаты — съ крѣпкой мебелью, съ ея строгимъ убранствомъ, съ громаднымъ столомъ, заваленнымъ бумагами — навелъ на Эльзи нѣкотораго рода ужасъ. За столомъ сидѣлъ ея опекунъ, съ суровымъ выраженіемъ лица.
Все время, пока она шла сюда, она воображала себѣ ихъ разговоръ вдвоемъ. Онъ заговоритъ съ ней въ такихъ-то именно выраженіяхъ. Она же отвѣтитъ ему съ почтительной твердостью такими-то словами. Онъ будетъ продолжать свое. А она будетъ возражать свое. И такъ далѣе. Каждый знаетъ, какое утѣшеніе доставляютъ эти воображаемые разговоры въ минуты переживаемаго безпокойства. Разговоры эти никогда не бываютъ именно такими. Начинаются они совершенно не такъ, какъ предполагалось, а слѣдовательно, и продолженіе ихъ совершенно другое. Эльзи ошиблась относительно обстановки этого свиданія. Начало его было совершенно не такое, какъ она ожидала. Опекунъ ея, вмѣсто того, чтобы встрѣтить ее съ насупленнымъ челомъ и пригрозить ей пальцемъ, принялъ ее гораздо привѣтливѣе, чѣмъ она могла когда нибудь вообразить себѣ относительно его, предложилъ ей присѣсть и, откинувшись назадъ, ласково взглянулъ на нее.
— Итакъ, — сказалъ онъ, — тебѣ сегодня сравнялось двадцать одинъ… двадцать одинъ годъ… Моя опека надъ тобою кончена.. Тебѣ двадцать одинъ годъ. Кажется, будто все прошлое случилось только вчера. Такъ что излишне говорить, что еще вчера ты была ребенкомъ.
— Да; мнѣ въ самомъ дѣлѣ двадцать одинъ годъ.
— Поздравляю тебя. Я думаю, что двадцать одинъ годъ — для молодой лэди, по крайней мѣрѣ, пріятное время жизни. Что касается до меня, я почти совсѣмъ позабылъ о дняхъ молодости. Быть можетъ, я не имѣлъ времени быть молодымъ. Разумѣется, я никогда не понималъ, почему люди такъ страстно сожалѣютъ о своей минувшей молодости. Что касается до твоего пола, Эльзи, я съ нимъ очень мало знакомъ, исключая дѣловыхъ столкновеній съ нимъ. Съ этой стороны, не допускающей романическихъ идей, я долженъ сказать, что подчасъ находимъ дамъ несносными, назойливыми, требовательными, неотвязчивыми и даже мстительными.
— О! — произнесла Эльзи съ плѣнительной улыбкой, выражавшей согласіе. Это было только начало… прелюдія… передъ непріятнымъ объясненіемъ.
— Таковъ, Эльзи, несчастный опытъ моего знакомства съ женщинами… все въ дѣловыхъ сношеніяхъ, въ которыхъ, разумѣется, выказываются ихъ худшія качества. Въ обществѣ, — въ немъ я мало свѣдущъ — онѣ, безъ сомнѣнія… очаровательны… очаровательны. — Онъ повторилъ это слово, какъ бы находя, что значеніе этого прилагательнаго не вполнѣ для него ясно. — Трудно ожидать, чтобы старый холостякъ семидесяти пяти лѣтъ былъ свѣдущъ по этому предмету. Вопросъ заключается въ томъ, что сегодня день твоего совершеннолѣтія. Это, во первыхъ, и я тебя поздравляю. Во первыхъ!..
— Хотѣлось бы мнѣ знать, — робко подумала Эльзи, — когда же заговоритъ онъ о главномъ дѣлѣ… о настоящемъ дѣлѣ.
Передъ нимъ на столѣ лежалъ листъ бумаги съ замѣтками. Онъ взялъ его, заглянулъ въ него и снова положилъ его на. столъ. Затѣмъ повернулся къ Эльзи и улыбнулся — въ самомъ, дѣлѣ улыбнулся — несомнѣнно улыбнулся.
— Въ двадцать одинъ годъ, — сказалъ онъ, — иныя молодыя дѣвушки — наслѣдницы вступаютъ въ свои права.
— Да, наслѣдницы. Къ несчастію, я не наслѣдница.
— Вступаютъ въ права собственности… своей собственности. Прекрасная вещь для дѣвушки получить неожиданно собственность въ двадцать одинъ годъ. Для мужчины — это искушеніе сложить руки и перестать добывать деньги. Дурно!.. скверно! Но для дѣвушки, притомъ невѣсты, для дѣвушки, которой нужны деньги, которая собирается выходить замужъ… Э?.. за молодаго стряпчаго, не имѣющаго гроша…
Эльзи вся вспыхнула. Этого-то она ожидала.
— При такихъ условіяхъ, говорю я, подобное богатство, свалившееся съ неба, было бы чудеснымъ дѣломъ Провидѣнія, не правда-ли?
Она покраснѣла, затѣмъ поблѣднѣла и снова покраснѣла. Она ощущала при этомъ ужасное желаніе заплакать… но она удержалась отъ этого.
— Напримѣръ, въ твоемъ положеніи такое нежданное наслѣдство было бы чрезвычайно кстати. Твое положеніе удивительно, необычайно. Ты не изъ такой семьи, которая бы вообще презирала деньги — совсѣмъ наоборотъ! — ты бы должна была наслѣдовать эту любовь къ деньгамъ — и, однако, ты имѣешь намѣреніе отказаться отъ весьма хорошей перспективы въ будущемъ, какъ мнѣ кажется, и…
— Моя единственная перспектива — выйти замужъ за Джорджа Аустина.
— Ты такъ думаешь. Я узналъ объ этомъ отъ твоей матери и говорилъ о томъ же съ твоей сестрой Гильдой. Онѣ сильно противятся этому браку.
— Разумѣется, я знаю, что онѣ могли сказать.
— Слѣдовательно, мнѣ нечего повторять это, — сухо возразилъ м-ръ Дерингъ. — Итакъ я узнаю, что ты не только дала слово этому молодому джентльмену, но намѣреваешься также выйти замужъ за него при томъ небольшомъ заработкѣ, которымъ онъ нынѣ располагаетъ.
— Да… мы хотимъ начать нашу жизнь съ этимъ заработкомъ.
— Мать твоя спрашивала у меня, на что можетъ онъ разсчитывать въ своей профессіи. Въ этой конторѣ онъ не можетъ разсчитывать на большое увеличеніе своего жалованья на должности клерка. Если бы у него были деньги, онъ могъ бы купить себѣ долю въ товарищеской фирмѣ. Но онъ безъ гроша и друзья его тоже. А профессія переполнена желающими. Всю свою жизнь онъ долженъ оставаться въ положеніи, мало чѣмъ отличающемся отъ нынѣ имъ занимаемаго. Перспектива твоего будущаго, Эльзи, не блестящая.
— Нѣтъ… мы отлично это понимаемъ. И однако же…
— Постой, дорогое дитя мое. Ты сама — скажемъ въ данную минуту — не имѣешь никакихъ средствъ.
— У меня нѣтъ ничего.
— Ни надежды на полученіе наслѣдства, кромѣ отъ твоей матери, которой еще нѣтъ и шестидесяти лѣтъ.
— Я вовсе не разсчитываю на смерть моей матери. Да притомъ, она говоритъ, что если я поставлю на своемъ, она не оставитъ мнѣ ничего.
— Это же самое я слышалъ отъ нея лично. Она имѣетъ намѣреніе вычеркнуть твое имя изъ своего завѣщанія, если ты не откажешься отъ предполагаемаго брака.
— Мать моя вольна поступить, какъ ей заблагоразсудится, со своимъ имуществомъ, — сказала Эльзи. — Но если она думаетъ, что я остановлюсь передъ подобной угрозой, то она не знаетъ меня.
— Не станемъ говорить объ угрозахъ. Я излагаю передъ тобою лишь факты. Они тутъ всѣ налицо. У молодого Аустина весьма незначительный заработокъ и весьма мало шансовъ добиться болѣе существеннаго заработка. У тебя — насколько тебѣ извѣстно — нѣтъ ни гроша, и, насколько тебѣ извѣстно, — въ будущемъ не предвидится ничего. Вотъ факты, или я неправъ?
— Да… положимъ, это факты. Мы будемъ совершенными бѣдняками… весьма вѣроятно, останемся навсегда бѣдняками.
Слезы выступили у нея на глазахъ. Но здѣсь было не мѣсто плакать.
— Я хочу только, чтобы ты вполнѣ уяснила себѣ эти факты, — настаивалъ мистеръ Дерингъ. — Право же, я не хочу огорчать тебя.
— Все это — сказала Эльзи, и въ глазахъ ея засвѣтилось фамильное упорство, — я отлично понимаю. Мнѣ черезчуръ часто ставили все это на видъ.
— Я знаю также отъ твоей сестры, лэди Дерингъ, что если ты оставишь мысль объ этомъ бракѣ, то она съ радостью сдѣлаетъ для тебя все, что въ ея власти. Домъ ея, карета, слуги ея — все это она предоставитъ въ твое распоряженіе, если ты пожелаешь. Ты это знаешь. Хорошо-ли ты взвѣсила значеніе того, что предполагаешь взять на себя?
— Думаю, что мы все это серьезно обдумали.
— Съ одной стороны, бѣдность — не то, что называется небольшимъ состояніемъ. Масса людей живетъ очень хорошо съ такъ называемымъ небольшимъ состояніемъ, — но гнетущая, тяжелая бѣдность, съ настоящими лишеніями, бѣдность, которая ложится нежданнымъ бременемъ на существованіе человѣка. Дорогая моя дѣвочка, ты выросла, ни въ чемъ себѣ не отказывая, въ довольствѣ, если не въ роскоши. Считаешь-ли ты возможнымъ обойтись безъ удобствъ и достатка?
— Если Джорджъ можетъ обойтись безъ нихъ, то и я могу.
— Можешь-ли ты взять на себя роль прислуги, ставъ кухаркою, судомойкою, горничною… точно также, какъ истинною… кормилицей и нянькою, точно также, какъ и матерью?
— Если я могу сдѣлать Джорджа счастливѣе всѣмъ этимъ… я сама буду отъ этого только счастливѣе. Мистеръ Дерингъ, я вѣрю, вы желаете мнѣ добра, вы старый другъ моего отца… вы всегда были совѣтникомъ моей матери въ ея затрудненіяхъ, братъ мой былъ у васъ въ конторѣ… но… — Она остановилась, вспомнивъ, что онъ не былъ другомъ ея брата.
— Я желаю тебѣ всего лучшаго. Въ то же время, ты вполнѣ и твердо рѣшила свою судьбу. Это ясно, какъ день. Взглянемъ на дѣло съ другой стороны. Мнѣ кажется, ты, главнымъ образомъ, желаешь сдѣлать счастливымъ человѣка, котораго любишь. Тѣмъ лучше для него. Неужели же ты думаешь, что твой милый будетъ счастливъ, видя, какъ ты станешь нести на себѣ всю тяжелую работу ради него, чувствуя собственную безпомощность и не предвидя исхода изъ гнетущей бѣдности… наконецъ… видя, что сыновья его займутъ мѣста въ нижнихъ слояхъ общества, а дочери его изъ барышень превратятся въ служанокъ?
— Я отвѣчу другимъ вопросомъ. Джорджъ служитъ въ вашей конторѣ въ клеркахъ уже восемь лѣтъ. Развѣ онъ не энергичный человѣкъ съ свѣтлымъ умомъ, который хорошо знаетъ, что ему надо, и которому можно довѣриться во всѣхъ дѣлахъ?
— Быть можетъ, — сказалъ м-ръ Дерингъ, наклонивъ голову. — Но вѣдь это нисколько не измѣняетъ его положенія.
— Если вы имѣете къ нему довѣріе, почему же мнѣ не довѣриться ему? Я навсегда ввѣряю свою судьбу Джорджу, навсегда. Если ему не будетъ удачи, это не будетъ его вина. Мы будемъ нести нашу тяжелую долю, мистеръ Дерингъ, мужественно, повѣрьте мнѣ. Вы не услышите жалобъ ни отъ него… ни отъ меня… Притомъ, сердце мое полно упованій. О! невозможно, чтобы у насъ, въ Англіи, человѣкъ работящій, энергичный, не пробилъ себѣ дороги. Затѣмъ, я немножко рисую… конечно, не очень хорошо. Но я думаю — пожалуйста, не смѣйтесь надо мною… что могу писать портреты: это дастъ мнѣ маленькій заработокъ.
— Вполнѣ возможно, что онъ можетъ имѣть успѣхъ и вашъ заработокъ увеличится. На свѣтѣ нѣтъ ничего невозможнаго. Но не забывай, что ты строишь свое благополучіе на вѣроятностяхъ, а я опираюсь на факты. Весьма хорошіе и легко задуманные планы при выполненіи часто оказываются трудно выполнимыми. Мои свѣдѣнія о бракахъ основываются на пятидесятилѣтнемъ изученіи, не на воображаемыхъ, а на практическихъ данныхъ. Я узналъ, что безъ соотвѣтствующихъ средствъ не можетъ быть счастливаго брака. То есть, никогда мнѣ не доводилось видѣть, чтобы при бѣдности мужъ или жена, или оба, не пожалѣли о томъ днѣ, когда они вздумали взглянуть въ лицо бѣдности вмѣстѣ, а не въ отдѣльности. Таковъ, говорю, мой опытъ относительно подобныхъ браковъ. Такъ легко говорить, будто рука объ руку можно встрѣтить и перенести бѣдствія, которыя стали бы невыносимы для каждаго порознь. Но тутъ дѣло идетъ не о двухъ только, Эльзи. Руки нужны для младенца, и бѣдствія падаютъ на дѣтей еще не рожденныхъ.
Эльзи понурила свою голову. Затѣмъ робко возразила: — И объ этомъ я подумала. Это значитъ только, что мы станемъ ниже на общественной лѣстницѣ.
— Только? Однако, въ этомъ заключается все. Люди, твердо стоящіе на высотѣ общественной лѣстницы, слишкомъ часто поднимаютъ на смѣхъ тѣхъ, кто путемъ борьбы силится подняться выше. Смѣяться надъ этимъ большое безуміе или большое невѣжество. Общественное положеніе въ такой странѣ, какъ наша Англія, обозначаетъ независимость, самоуваженіе, достоинство и всякаго рода цѣнныя вещи. Ты отъ всего этого откажешься, а между тѣмъ твои прадѣды завоевали все это для тебя тяжелымъ трудомъ. Ты сама барышня — почему? Потому что они поднялись и дали возможность сыновьямъ своимъ продолжать подниматься. Такимъ образомъ составляются семьи — неустаннымъ поднятіемъ въ гору по меньшей мѣрѣ трехъ поколѣній.
Эльзи грустно покачала головою. — Мы можемъ только надѣяться — прошептала она.
— Еще одно слово и я больше ничего не скажу. Не забывай, что — есть ли любовь или нѣтъ ея, есть ли покорность судьбѣ или нѣтъ ея, есть ли терпѣніе или нѣтъ его — физическая бодрость есть начало и основаніе счастія всей жизни. Если ты и мужъ твой будете въ состояніи удовлетворить требованіямъ физической бодрости — вы съумѣете быть счастливыми… или, по крайней мѣрѣ, покорными своей долѣ. Если же нѣтъ… Ну, Эльзи, больше мнѣ нечего тебѣ сказать. Я бы и не говорилъ такъ много на эту тему, если бы не далъ обѣщанія твоей матери и твоей сестрѣ. Признаюсь, я тронутъ твоимъ мужествомъ и твоею рѣшимостью.
— Мы не будемъ никогда жалѣть о прошломъ и оглядываться назадъ, а постоянно надѣяться и трудиться, — молвила Эльзи. — Вѣдь вы останетесь нашимъ другомъ, м-ръ Дерингъ?
— Разумѣется, разумѣется… А теперь…
— Теперь, — Эльзи поднялась съ своего мѣста, — я не стану задерживать васъ долѣе. Вы сказали мнѣ то, что хотѣли сказать, очень ласково, и я вамъ благодарна за это.
— Нѣтъ. Присядь еще немного; я еще не кончилъ съ тобою, дитя. Посиди еще. Ни слова больше объ этомъ негодномъ юношѣ — Джорджѣ Аустинѣ. — Онъ говорилъ съ такимъ добродушнымъ юморомъ, что Эльзи исполнила его желаніе, изумленная, но уже безъ страха. — Ни слова болѣе о вашей женитьбѣ. А теперь, выслушай меня со вниманіемъ, потому что это самое важное. Три или четыре года назадъ я получилъ письмо отъ одного лица. Лицо это увѣдомляло меня, что онъ — ради удобства мы будемъ говорить о немъ, какъ о мужчинѣ — желаетъ помѣстить извѣстную сумму денегъ въ мои руки на сохраненіе — для тебя.
— Для меня? Вы говорите… на храненіе? Что такое храненіе?
— Онъ вручилъ мнѣ эту сумму для того, чтобы я передалъ ее тебѣ въ день твоего совершеннолѣтія.
— О! — Эльзи уставилась на него, широко раскрывъ глаза. — Сумму денегъ?.. И для меня?
— Съ однимъ или двумя условіями. Первое условіе состояло въ томъ, чтобы проценты причислялись къ капиталу; далѣе, чтобы я ни въ какомъ случаѣ — понимаешь, ни въ какомъ случаѣ — не говорилъ ни тебѣ и никому другому о существованіи дара или объ имени дателя. Теперь тебѣ исполнилось двадцать одинъ годъ. Я тщательно старался не давать тебѣ до поры, до времени ни малѣйшаго подозрѣнія относительно счастливаго наслѣдства, нежданно свалившагося къ тебѣ. Ни твоя мать, ни сестра твоя, ни твой женихъ — ничего не знаютъ, не вѣдаютъ объ этомъ.
— О! — молвила Эльзи еще разъ. Междометіе можетъ быть опредѣлено, какъ продолженное односложное слово, — обыкновенно гласная буква — произносимое въ такой моментъ, когда нѣтъ словъ для точнаго выраженія ощущенія.
— И вотъ здѣсь, моя юная лэди, — Эльзи вскрикнула еще разъ: «О!», потому что случилось нѣчто невѣроятное — серьезное лицо м-ра Деринга внезапно смягчилось и линіи этого лица приняли то выраженіе доброты, которое она наканунѣ придала его портрету и хотѣла увидать! — Вотъ, моя юная лэди, — онъ положилъ руку на бумагу, — списокъ фондовъ, куда я помѣстилъ эти деньги. У тебя есть деньги въ корпоративныхъ обществахъ — Ньюкестля, Ноттингэма, Уольвергамптона. У тебя есть акціи водянаго, газоваго обществъ, все это вѣрныя предпріятія, приносящія по средней покупной цѣнѣ около трехъ съ двумя третями процентовъ.
— Предпріятія? Но… сколько же было всего денегъ? Я думала, когда вы заговорили о небольшой суммѣ, что дѣло шло, можетъ быть, о десяти фунтахъ.
— Нѣтъ, Эльзи, не о десяти фунтахъ. Деньги, которыя мнѣ были переданы для тебя, составляли болѣе двѣнадцати тысячъ фунтовъ. Съ процентами теперь ихъ немного менѣе тринадцати тысячъ.
— О! — вскрикнула Эльзи въ третій разъ, и по той же причинѣ. Никакими словами невозможно было выразить ея удивленіе.
— Да; капиталъ этотъ дастъ около четырехъ сотъ восьмидесяти фунтовъ въ годъ. Быть можетъ, въ случаѣ поднятія какихъ нибудь акцій, ихъ можно будетъ продать и помѣстить на лучшихъ условіяхъ. Мы можемъ довести ежегодный доходъ до пятисотъ фунтовъ.
— Вы хотите сказать, м-ръ Дерингъ, что у меня теперь пятьсотъ фунтовъ въ годъ… моихъ собственныхъ денегъ?
— Разумѣется, я хочу сказать именно это. У тебя около пятисотъ фунтовъ въ годъ твоихъ собственныхъ, исключительно тебѣ принадлежащихъ денегъ, безусловно твоихъ собственныхъ.
— О! — Она сидѣла въ молчаніи, стиснувъ свои руки. Затѣмъ на глазахъ ея выступили слезы
— О! Джорджъ! — прошептала она, — какъ бы то ни было, ты не будешь такимъ ужаснымъ бѣднякомъ…
— Вотъ все, что мнѣ надобно было тебѣ сказать въ настоящее время, Эльзи, — сказалъ мистеръ Дерингъ. — Теперь ты можешь уйти и оставить меня. Приходи обѣдать сегодня вечеромъ. Твоя мать и твоя сестра придутъ. Я приглашу также Аустина. Быть можетъ, намъ удастся устранить нѣкоторыя препятствія. Обѣдъ ровно въ семь часовъ, Эльзи. А теперь ты можешь оставить меня.
— Я говорила въ прошлый вечеръ, — сказала Эльзи, складывая свои руки съ женскимъ суевѣріемъ, — что должно случиться нѣчто. Но я думала, что это будетъ нѣчто ужасное. О, мистеръ Дерингъ, если бы вы только знали, какъ вы меня осчастливили! Я не знаю, что мнѣ сказать. У меня голова пошла кругомъ. Пятьсотъ фунтовъ въ годъ! О, это настоящее чудо! Что мнѣ сказать? Что сказать?
— Ты ничего не скажешь. Уходи теперь и приходи обѣдать. Уходи, моя юная наслѣдница. Иди и составляй планы, какъ ты устроишься на увеличившійся доходъ. Дай Богъ, чтобы его хватило на все.
Эльзи поднялась съ своего мѣста. Затѣмъ она снова вернулась.
— О, я въ самомъ дѣлѣ забыла о чемъ-то. Пожалуйста, передайте человѣку… женщинѣ, — который далъ вамъ эти деньги для меня, что я благодарю его отъ всего моего сердца. Не потому, чтобы я очень любила деньги, но Боже мой! это ужасное безпокойство моихъ родныхъ оттого, что у Джорджа ихъ нѣтъ… вѣдь онѣ заставятъ маму успокоиться. Не правда ли, теперь будетъ совсѣмъ другое?
— Я надѣюсь, что ранѣе наступленія вечера всѣ несогласія будутъ устранены, — сдержанно вымолвилъ ея опекунъ.
Она пошла домой точно во снѣ. Она очутилась въ Линкольнъ Иннъ Фильдсъ: она обошла кругомъ большой скверъ, тоже словно во снѣ. Привидѣніе бѣдности исчезло. Она будетъ богата! она будетъ богата! У нея будетъ пятьсотъ фунтовъ въ годъ. Вмѣстѣ они будутъ имѣть семьсотъ фунтовъ въ годъ! семь… семь… семьсотъ фунтовъ въ годъ!
Она вышла на улицу Гольборнъ и сѣла въ скромный омнибусъ, она — наслѣдница несказаннаго богатства. Какъ велико оно было? Тринадцать милліоновъ или тринадцать тысячъ? Одно казалось такимъ же большимъ, какъ другое. Двѣнадцать тысячъ съ процентами… центами… центами. Колеса омнибуса всю дорогу выкрикивали эти музыкальныя слова. По утрамъ омнибусъ этотъ биткомъ набитъ молодыми дѣвушками, отправляющимися завтракать домой, набѣгавшись по магазинамъ и насмотрѣвшись на разложенныя тамъ новинки. Эльзи посматривала на дѣвушекъ, сидѣвшихъ на узкихъ скамейкахъ. «Милыя мои, — хотѣлось ей страстно сказать имъ, но она не сказала, — надѣюсь, что каждая изъ васъ нашла себѣ славнаго женишка и всѣ вы получили по двѣнадцати тысячъ фунтовъ… съ процентами… по двѣнадцати тысячъ фунтовъ… съ процентами… центами… центами… приносящими четыреста восемьдесятъ фунтовъ въ годъ, а быть можетъ, немного болѣе».
Она бѣгомъ бросилась къ дому и взошла на лѣстницу, напѣвая. При звукѣ ея голоса, мать ея, погруженная въ необыкновенно трудныя выкладки, остановилась въ изумленіи. Когда она разслышала, что это былъ голосъ ея дочки, а не мелодія шарманщика, она разсердилась. Какъ смѣла эта дѣвчонка гулять, распѣвая? Ужь не былъ ли это съ ея стороны дерзкій вызовъ?
Эльзи отворила дверь въ гостиную и вбѣжала туда. Холодное лицо ея матери заставило ее съежиться. Она готова была сказать радостную новость, но такъ и замерла на мѣстѣ въ молчаніи.
— Ты повидалась съ мистеромъ Дерингомъ? — спросила у нея мать.
— Да, я съ нимъ повидалась.
— Если онъ образумилъ тебя…
— О! да… да… Я вполнѣ благоразумна.
Миссисъ Арендель удивилась. Щеки молодой дѣвушки пылали, глаза сіяли; она быстро дышала, губы ея были раскрыты. Она казалась совершенно счастливой.
— Милая мама — продолжала она, — я буду обѣдать у него сегодня вечеромъ. Гильда приглашена къ нему сегодня на обѣдъ. Ты приглашена къ нему сегодня на обѣдъ. Это будетъ семейный праздникъ. Онъ всѣхъ насъ урезонитъ… цѣлой массой резоновъ.
— Эльзи, мнѣ кажется неумѣстнымъ это веселье.
— Нѣтъ… нѣтъ… оно вполнѣ умѣстно… всѣ резоны установлены подъ рядъ на трехъ полкахъ, помѣчены ярлычками, занумерованы и классифицированы.
— Ты говоришь загадками.
— Милая мама, — однако, въ это утро милая мама не хотѣла говорить съ милой дочкой, — я говорю загадками и пою каламбуры, я чувствую себя словно оракуломъ или дельфійской старушкой для разговора загадками.
Она убѣжала, захлопнувъ за собою дверь. Мать слышала, какъ она распѣвала одна одинешенька у себя въ мастерской. — Ужь не сошла-ли она съ ума? — подумала миссисъ Арендель съ тревогой. — Выходить замужъ за нищаго, получить нагоняй отъ своего опекуна… и какого опекуна! — и вернуться домой, напѣвая. Было бы болѣе кстати запереть ее на замокъ, чѣмъ дозволить ей выйти замужъ.
ГЛАВА VII.
Случается еще что-то другое.
править
М-ръ Дерингъ откинулся на спинку своего кресла, смотря на дверь своей конторы, въ которую только что вышла Эльзи. Я думаю, что даже самый закоренѣлый изъ старыхъ холостяковъ и стряпчихъ можетъ смягчиться при видѣ молодой дѣвушки, сдѣлавшейся нежданно-негаданно счастливою. Быть можетъ, простое появленіе прелестной дѣвушки, изящной, нѣжной и привлекательной, изящно и прелестно одѣтой, что дѣлало ее болѣе похожей на богиню или лѣсную нимфу, чѣмъ на земное существо, пробудило въ немъ старыя, давно забытыя думы, прежде, чѣмъ инстинкты юности были задушены подъ тяжестью накоплявшагося вороха бумагъ. Чтеніе мыслей составляетъ особенную и неоспоримую привиллегію разсказчика, но излагать ихъ на бумагѣ не всегда необходимо.
Онъ всталъ и вздохнулъ. — Я не сказалъ ей всего, — пробормоталъ онъ. — Она бы обрадовалась еще больше. Онъ позвонилъ. — Чиклэй, — сказалъ онъ, — попросите мистеръ Аустина зайти ко мнѣ. — День сюрпризовъ, веселыхъ сюрпризовъ для обоихъ.
Дѣйствительно, день этотъ былъ счастливымъ днемъ, какъ читатель увидитъ сейчасъ.
Онъ открылъ ящикъ и вынулъ оттуда свернутый и перевязанный документъ, который положилъ на столъ передъ собою.
Джорджъ выслушалъ переданное ему приглашеніе не безъ непріятнаго предчувствія, такъ какъ онъ зналъ, что въ это время Эльзи должна была выдержать свое ужасное интервью, слѣдовательно, приглашеніе это имѣло нѣкоторое отношеніе къ его собственной долѣ участія въ великой кутерьмѣ. Неудовольствіе его патрона въ связи съ этимъ событіемъ должно было повести къ серьезнымъ послѣдствіямъ.
Удивительное дѣло. Мистеръ Дерингъ принялъ его съ видомъ, который, такъ сказать, преобразилъ его. Онъ благосклонно улыбнулся молодому человѣку. Онъ даже засмѣялся. Онъ улыбнулся, когда Джорджъ отворилъ дверь; онъ засмѣялся, когда, повинуясь приглашенію, выраженному жестомъ, Джорджъ присѣлъ на стулъ. Онъ, дѣйствительно, засмѣялся: не обиднымъ или глупымъ смѣхомъ, а какъ смѣются энергичные люди.
— Я задержу васъ десять минутъ, Джорджъ Аустинъ, — онъ, дѣйствительно, назвалъ его по имени, — десять минутъ или четверть часа, быть можетъ, полчаса. — Онъ опять засмѣялся. Итакъ — лицо его приняло свое обычное суровое выраженіе, но губы его то и дѣло раскрывались непривычной улыбкой, — итакъ, сэръ, я только что бесѣдовалъ съ дѣвушкой, бывшей подъ моею опекой — теперь она совершеннолѣтняя — и я узналъ… ну… все, что только можно было узнать.
— Я не сомнѣваюсь, сэръ, что все услышанное вами отъ Эльзи была совершенная правда.
— Я въ этомъ увѣренъ… Вопросы, которые я задалъ ей, задамъ я также и вамъ. Какъ полагаете вы прожить? На свое жалованье? Вы стали женихомъ молодой дѣвушки, не спросясь позволенія у ея опекуновъ, т. е. у ея матери и у меня самого.
— Не совсѣмъ такъ. Мы увидали, что ея мать была противъ нашего брака, а, слѣдовательно, не было необходимости просить вашего дозволенія. Мы условились оставить все это дѣло до ея совершеннолѣтія. Въ то же время, мы открыто переписывались и видѣлись другъ съ другомъ.
— Это различіе не важно. Эльзи Арендель не находится болѣе подъ моею опекою; но, въ качествѣ друга, я позволяю себѣ спросить васъ, какъ думаете вы прожить? жена и хозяйство стоятъ денегъ. Можете-ли вы содержать жену и домъ на свое жалованье? Есть-ли у васъ какіе-либо другіе рессурсы?
Есть нѣсколько способовъ предлагать эти щекотливые вопросы. Есть особый способъ обвиненія, которымъ вы громите преступнаго молодого человѣка, что онъ по собственной винѣ одинъ изъ членовъ многочисленной семьи, не имѣя ни денегъ, ни надеждъ въ будущемъ, вполнѣ ничто, пока не пробьетъ себѣ дороги. Такой манеры вообще придерживаются родители и опекуны. Однако же, мистеръ Дерингъ, задавши свой вопросъ, весело улыбнулся и потеръ свои руки — движеніе до того необычайное, что само по себѣ могло навести ужасъ, — словно онъ высказалъ шутку, чего еще ни разу въ жизни съ нимъ не было. Тѣмъ не менѣе, вопросъ этотъ, даже предложенный въ самой ласковой формѣ, одинъ изъ самыхъ щекотливыхъ для каждаго молодого человѣка, въ особенности же для молодого человѣка, принадлежащаго къ какой либо отрасли сословія юристовъ, и въ особенности для молодого человѣка, начавшаго свое поприще съ низшей отрасли.
Пусть читатель замѣтитъ, что изъ всѣхъ профессій, переполненныхъ дѣльцами, самая переполненная именно эта отрасль юридической профессіи. «Что мнѣ дѣлать съ моимъ мальчикомъ?» тревожно спрашиваетъ себя полный тяжелаго раздумья отецъ. «Я издержу на его обученіе тысячу фунтовъ и сдѣлаю его стряпчимъ. Разъ онъ выдержитъ требуемый экзаменъ, передъ нимъ откроется широкое поприще». «Какъ мнѣ провести моего сына впередъ?» спрашиваетъ себя честолюбивый коммерсантъ. «Я сдѣлаю изъ него адвоката; когда онъ выдержитъ экзаменъ, то откроетъ контору, пріобрѣтетъ кліентовъ и разбогатѣетъ. Онъ станетъ джентльменомъ и дѣти его будутъ джентльменами отъ рожденія». Очень хорошо; въ высшей степени похвальный обычай въ королевствѣ Великобританскомъ, что молодыхъ людей подталкиваютъ кверху, хотя тѣ, кому уже удалось взобраться наверхъ, дѣлаютъ видъ, будто они забыли, какъ они карабкались, и осыпаютъ насмѣшками тѣхъ, кто продолжаетъ еще подниматься. Но по отношенію къ юридической профессіи, повидимому, восхожденіе не можетъ долѣе практиковаться. Этотъ путь движенія впередъ долженъ быть оставленъ въ недалекомъ будущемъ.
Пусть читатель обратитъ далѣе вниманіе на слѣдующіе факты. Всякая профессія обогащается изъ своихъ собственныхъ рессурсовъ. Существуютъ источники богатствъ духовнаго сословія, источники богатствъ медицинскаго сословія, артистическаго сословія, юридическаго сословія. Источниками богатствъ этого послѣдняго сословія являются: договоры, контракты, условія, завѣщанія, денежныя обязательства, закладныя, тяжбы, товарищескія условія, трансферты, иски, гражданскіе процессы и другія сокровища, которыя могутъ быть извлекаемы путемъ юридическихъ сдѣлокъ. Но — что забывается слишкомъ часто — изъ упомянутыхъ источниковъ сокровища могутъ быть извлечены каждый годъ только въ извѣстномъ ограниченномъ количествѣ, и распредѣляются они лишь въ очень небольшихъ доляхъ на каждаго. А такъ какъ — пока мы не станемъ въ душѣ соціалистами — всякій изъ насъ продолжаетъ желать для себя такъ называемой львиной доли, и такъ какъ всѣ никоимъ образомъ не въ состояніи получить эту львиную долю, которою мистеръ Дерингъ пользовался впродолженіе всей своей жизни, — или что-либо похожее на эту долю, то наиболѣе юные стряпчіе приходятъ въ великое уныніе духа, — опускаютъ свои головы, сморщиваютъ свои лбы, пишутъ отчаянныя письма къ молодымъ дѣвицамъ, которыхъ они оставили позади себя, и съ ворчливой благодарностью берутъ сто или двѣсти фунтовъ въ годъ, предложенные имъ за ихъ услуги въ качествѣ управлятощихъ конторою. Кромѣ того, источники юридическихъ богатствъ въ послѣдніе годы, повидимому, не приносятъ такихъ большихъ доходовъ, какъ въ прежнее время. Дѣла ужасно сократились во всей странѣ, особенно въ провинціальныхъ городахъ: горячка сооруженій, повидимому, пришла къ концу; упадокъ земледѣлія увлекъ за собою громадную массу людей, которые въ былое время процвѣтали наравнѣ съ адвокатами и, благодаря сбереженіямъ, помѣщеніямъ своихъ капиталовъ, договорамъ, товарищескимъ условіямъ и спорамъ, обогатили и осчастливили не одного стряпчаго. Но все это прошло и быльемъ поросло. Прежде было легко при небольшомъ капиталѣ купить долю въ какой нибудь фирмѣ. Теперь это стало невозможнымъ, или, по меньшей мѣрѣ, нелегкимъ дѣломъ. Ни у кого нѣтъ избытка дѣла, а какъ разъ на столько, чтобы самому управиться, и каждый имѣетъ сына, который долженъ заступить его впослѣдствіи.
Эти соображенія показываютъ, почему на вопросъ было трудно отвѣтить.
Джорджъ возразилъ съ легкимъ смущеніемъ:
— Мы заранѣе приготовились прожить на небольшія средства. Мы не думаемъ о безумныхъ тратахъ; Эльзи выдержитъ характеръ. Притомъ, она рисуетъ…
— Но своимъ рисованіемъ она до сихъ поръ не заработала ничего.
— Но заработокъ придетъ… и я могу надѣяться, имѣю основаніе надѣяться современемъ на увеличеніе моего настоящаго заработка.
— Вы можете надѣяться… вы можете надѣяться. Но положеніе далеко не надежное! фактически говоря, Джорджъ Аустинъ, вы бы должны жениться при заработкѣ въ десять разъ большемъ, чѣмъ ваше теперешнее жалованье, или не жениться совсѣмъ.
— Но увѣряю васъ, сэръ, желанія наши очень скромны, и мы рѣшили, какъ намъ жить и устроиться.
— Это вамъ только кажется. То есть, вы приготовили реестръ издержекъ, показывающій, какъ, сберегая грошъ, вы можете отлично прожить на двѣсти фунтовъ въ годъ. Разумѣется, въ этомъ реестрѣ не оставили мѣста для тысячи маленькихъ нежданныхъ вещей, за которыя каждый съ вашимъ воспитаніемъ и вашими привычками расплачивается ежедневно.
— Мы обсудили все это заранѣе, насколько умѣли.
— Ну, это не поведетъ ни къ чему. Разумѣется, я не могу запретить молодой дѣвушкѣ выдти за васъ замужъ. Она совершеннолѣтняя. Я не могу запретить вамъ… но я могу сдѣлать это невозможнымъ… невозможнымъ для васъ, мистеръ Аустинъ… невозможнымъ.
Онъ стучалъ по столу. Слова были суровыя, но голосъ звучалъ ласково, и онъ снова улыбнулся, сказавъ: — А! вы думали, что обойдетесь безъ меня, не такъ ли? Хорошо… мы… увидимъ… мы увидимъ…
Джорджъ выслушалъ эту угрозу безмолвно, но съ краснымъ лицомъ и съ чувствомъ возраставшаго негодованія. Тѣмъ не менѣе, когда служишь, приходится поневолѣ терпѣть выговоръ своего господина. Поэтому онъ не сказалъ ничего, ожидая, что будетъ далѣе.
— Я обдумывалъ втеченіе нѣкотораго времени, — продолжалъ мистеръ Дерингъ, какъ тутъ быть, чтобы все устроилось къ общему удовольствію. Наконецъ, я рѣшилъ задачу. И если вы прочитаете эту бумагу, юный джентльменъ, то увидите, что я сдѣлалъ ваше безумное намѣреніе жениться только съ одной любовно и ни съ чѣмъ другимъ — совершенно невозможнымъ… совершенно невозможнымъ, сэръ.
Онъ хлопнулъ бумагою по столу и перебросилъ ее къ Джорджу.
Джорджъ взялъ бумагу и принялся за чтеніе ея. Вдругъ онъ вскочилъ со стула, какъ угорѣлый.
— Что? — закричалъ онъ.
— Продолжайте… продолжайте, — ласково сказалъ мистеръ Дерингъ.
— Товарищество? товарищество? — Джорджъ едва переводилъ дыханіе. — Что все это значитъ?
— Это, какъ вы сказали, товарищеское условіе между мною и вами. Условія товарищества изложены надлежащимъ образомъ, — надѣюсь вы найдете для себя подходящимъ принять ихъ. Товарищеское условіе. Не знаю, сколько сотъ фунтовъ придется на вашу долю, но полагаю, что вы можете разсчитывать по крайней мѣрѣ на двѣ тысячи втеченіе перваго года и на большее, гораздо большее… въ весьма недалекомъ будущемъ.
— Болѣе тысячи?
— Вы не дочитали этого акта до конца. А еще называетесь юристомъ? Садитесь и читайте отъ слова до слова.
Джорджъ повиновался, читая, словно бумага эта была дана ему на разсмотрѣніе, словно бумага эта принадлежала кому нибудь другому.
— Ну? прочитали вы?
— Да; я прочиталъ все съ начала до конца.
— Замѣтьте, что товарищество это можетъ быть расторгнуто въ случаѣ смерти, банкротства или съ общаго согласія. Я получаю пожизненно двѣ трети всего дохода. Это — увы! — не будетъ продолжительно… Ну, юноша, принимаете-ли вы это предложеніе?
— Принимаю-ли? О! принимаю-ли? Да что же другое могу я сдѣлать? что могу я сказать, какъ не принять?..
Онъ подошелъ къ окну и взглянулъ на улицу; полагаю, онъ любовался деревьями сквера, которыя, конечно, были очень красивы въ первыхъ числахъ іюля. Затѣмъ онъ обернулся, глаза его были влажны.
— Ага! — судорожно засмѣялся мистеръ Дерингъ. — Не сказалъ ли я вамъ, что сдѣлаю невозможнымъ для васъ жениться при доходѣ въ двѣсти фунтовъ въ годъ? Я дожидался рожденія Эльзи. Ну, теперь вы будете въ состояніи пересмотрѣть небольшой бюджетъ вашъ въ двѣсти фунтовъ. Э?
— Мистеръ Дерингъ, — сказалъ Джорджъ прерывающимся голосомъ, — я едва вѣрю своимъ ушамъ; я просто теряюсь. Я не заслужилъ этого.
— Дайте мнѣ вашу руку, товарищъ.
Они пожали другъ другу руки.
— Теперь присядьте и потолкуемъ маленько, — сказалъ мистеръ Дерингъ. — Я старъ. Мнѣ перевалило за седьмой десятокъ. Я старался убѣдить себя, что я еще такой же хорошій работникъ, какъ въ былое время. Но я получилъ предостереженія. Теперь я начинаю понимать, что то были предостереженія. Иногда это — легкое разстройство памяти, я не въ состояніи отдать себѣ отчетъ въ пустякахъ, я забываю то, что дѣлалъ вчера вечеромъ. Полагаю, что всѣ старые люди подвержены этимъ предвѣстникамъ наступающаго разрушенія. Вотъ почему я долженъ сократить свою работу и снять съ себя часть отвѣтственности. Я бы могъ совсѣмъ прекратить дѣла и удалиться на покой; у меня денегъ и сбереженій довольно; но моя контора успѣшно существуетъ уже при третьемъ поколѣніи и мнѣ было бы тяжело закрыть контору свою и думать, что фирма навсегда должна прекратить свое существованіе. Итакъ я задумалъ взять себѣ компаньона и сталъ подыскивать его. Ну… коротко говоря, я пришелъ къ заключенію, что мнѣ не найти молодого человѣка болѣе способнаго, чѣмъ вы, что касается умѣнія и таланта вести дѣла и всѣхъ качествъ, необходимыхъ для поддержанія успѣха такой фирмы, какъ эта. Въ особенности я придаю значеніе хорошимъ манерамъ. Я рано узналъ отъ своего отца, что величайшее подспорье для успѣха заключается въ хорошемъ воспитаніи. Надѣюсь, что въ этомъ отношеніи я воздалъ должное наставленіямъ того, кто былъ образцомъ изящной вѣжливости своего времени. Вы принадлежите къ вѣку, въ которомъ церемоніи соблюдаются съ меньшей строгостью и сословнаго уваженія гораздо меньше. Но, вѣдь, мы не постоянно находимся въ казармѣ или въ клубѣ. Мы не всѣ товарищи или равные между собою. Намъ приходится имѣть дѣло съ низшими себя и съ высшими себя. У насъ бываютъ женщины; бываютъ старые люди; вы — мой компаньонъ — доказали мнѣ свое умѣніе относиться къ каждому кліенту съ тѣмъ вниманіемъ, уваженіемъ и разборчивостью, какихъ онъ заслуживаетъ. Распознаваніе индивидуальнаго характера дѣло хорошаго воспитанія. Вы заботитесь о мелочахъ, которыя сглаживаютъ шероховатыя стороны дѣла. Ни въ одной профессіи, не исключая даже профессіи врача, не оказываютъ такой пользы хорошія манеры, какъ въ нашей. А вы ими обладаете. Притомъ мнѣ пріятно, — прибавилъ онъ послѣ минутнаго молчанія, — что, сдѣлавъ васъ своимъ компаньономъ, я также содѣйствую счастью молодой лэди, которую знаю съ ранняго ея дѣтства.
Джорджъ пробормоталъ что то невнятное. Онъ имѣлъ скорѣе видъ нашалившаго школьника, чѣмъ человѣка, только что достигшаго въ высшей степени завиднаго положенія. Щеки его такъ и пылали, а руки его дрожали. Мистеръ Дерингъ нажалъ пуговку звонка.
— Чиклэй, — сказалъ онъ, — когда показался его вѣрный слуга. — Я уже говорилъ вамъ о своемъ намѣреніи взять себѣ компаньона. Вотъ мой новый компаньонъ.
Чиклэй измѣнился въ лицѣ. Его старые глаза — или Джорджъ ошибся? — сверкнули недоброжелательствомъ при взглядѣ на молодого человѣка. Послѣдній почувствовалъ неловкость, но только на одно мгновеніе.
— Мой компаньонъ, Чиклэй, — повторилъ мистеръ Дерингъ.
— О! — голосъ его звучалъ сухо и рѣзко. — Такъ какъ мы не можемъ продолжать работать попрежнему… Ну, я надѣюсь, вы не пожалѣете объ этомъ.
— Вы засвидѣтельствуете подпись условія, Чиклэй. Позовите-ка клерка. Такъ… оно готово, написано, подписано и засвидѣтельствовано. Еще разъ, вашу руку, мой компаньонъ.
Эльзи ушла къ себѣ послѣ выговора, полученнаго ею за ея мятежное настроеніе духа. Она скоро снова запѣла, будучи слишкомъ счастлива, чтобы огорчиться отъ такого пустяка. Она занялась начатымъ портретомъ, оставивъ отчасти, хотя не сполна, выраженіе мягкости и добродушія, которыя придала ему; такимъ образомъ у нея получился по общепринятому понятію превосходный портретъ, хотя слегка польстившій оригиналу. Сама она отлично знала, что въ немъ не было ни малѣйшей лести, что онъ былъ даже ниже дѣйствительности, но другимъ не удавалось никогда видѣть мистера Деринга въ минуту изліянія чувствъ.
И вотъ, въ то время какъ она была такимъ образомъ занята, постоянно возвращаясь мысленно къ своему только что полученному наслѣдству, кэбъ подъѣхалъ къ дому… дверь распахнулась настежъ… и ея возлюбленный, ея Джорджъ бросился въ ея объятія.
— Ты здѣсь… Джорджъ? Въ самомъ дѣлѣ въ этомъ домѣ? О! но вѣдь ты знаешь…
— Я знаю… знаю… Но я не въ состояніи дожидаться до вечера. Моя дорогая дѣтка, самая удивительная вещь… самая удивительная вещь… самая необычайная вещь… во всемъ свѣтѣ случилась… вещь, на которую мы не могли даже разсчитывать, которой никогда не смѣли бы просить…
— Значитъ, мистеръ Дерингъ сказалъ тебѣ?
— Что? развѣ ты знаешь?
— Мистеръ Дерингъ сказалъ мнѣ сегодня утромъ… О Джорджъ! ну, не чудо ли это?
— Чудо? это похоже на послѣднюю главу въ романѣ!
Онъ сказалъ это, какъ безумный, потому что единственная послѣдняя глава въ жизни есть та, въ которой Азраэль переступаетъ порогъ.
— О Джорджъ!.. Я гуляла… я бѣжала… я пѣла и плясала… Мнѣ кажется, будто еще никогда до этого я не знала, что значитъ быть счастливой. Мистеръ Дерингъ сказалъ что-то о томъ, что онъ устроилъ его… понимаешь… все это твое, Джорджъ… твое точно также, какъ мое.
— Да, — сказалъ Джорджъ, немного удивленный, — Я думаю, что передъ закономъ это принадлежитъ мнѣ, но затѣмъ также принадлежитъ и тебѣ. Вѣдь все, что есть у меня, — твое.
— О! мистеръ Дерингъ сказалъ, что это принадлежитъ мнѣ по закону. Что бы это значило, Джорджъ? что говоритъ глупый законъ?
— Ничего, дорогая моя… совсѣмъ таки ничего.
— Это приноситъ около пятисотъ фунтовъ въ годъ. А это, съ твоими двумя стами фунтами въ годъ, дастъ намъ очень хорошія средства послѣ всѣхъ пережитыхъ нами треволненій.
— Пять сотъ фунтовъ въ годъ? Надѣюсь, это дастъ намъ въ четыре раза больше.
— Въ четыре раза? О, нѣтъ!.. это невозможно. Но мистеръ Дерингъ сказалъ мнѣ, что возможно получить, пожалуй, до четырехъ процентовъ, а я вычислила всю сумму. Правило простыхъ процентовъ: умножить капиталъ на число процентовъ, а затѣмъ на время и раздѣлить на сто. Ясно какъ Божій день. А еще проще взять лишь одинъ годъ!
— Какой капиталъ, Эльзи, на какіе проценты? Ты ломаешь свою головку надъ ариѳметическими правилами. Тутъ нѣтъ ни капитала, ни процентовъ. Тутъ все дѣло въ доходахъ и затѣмъ въ раздѣлѣ.
— Пусть это называется доходами, Джорджъ, если тебѣ такъ нравится; но онъ сказалъ, что это процентъ. Какъ бы то ни было, это составляетъ почти пятьсотъ фунтовъ въ годъ; а съ твоими двумя стами фунтовъ…
— Не знаю, откуда ты взяла эти пятьсотъ фунтовъ въ годъ. Что же касается моихъ двухъ сотъ фунтовъ, если только я не ошибся, они скоро обратятся въ двѣ тысячи.
— Твои двѣсти обратятся?.. Джорджъ, мы говоримъ о различныхъ вещахъ.
— Да. О какихъ своихъ деньгахъ говоришь ты?
— Я говорю о тѣхъ двѣнадцати тысячахъ фунтахъ, которые хранятся у мистера Деринга для меня… съ процентами…
— Двѣнадцать тысячъ фунтовъ? Да это волшебный кладъ? Двѣнадцать тысячъ?.. У меня кружится голова… подкашиваются ноги… я умираю… Возьми меня за руки… за обѣ руки, Эльзи… поцѣлуй меня нѣжно… это лучше всего… нѣжно поцѣлуй меня. Двѣнадцать тысячъ фунтовъ!
— Никогда ранѣе, Джорджъ, я не понимала привлекательности и силы денегъ. Онѣ были переданы мистеру Дерингу безымянною личностью на сохраненіе для меня… въ тайнѣ. Никто объ этомъ не знаетъ… не исключая даже моей матери.
— О! черезчуръ много удачи: была себѣ бѣдная влюбленная парочка, и вотъ фортуна повернула къ ней свое колесо… Ты не знаешь, не вѣдаешь… маленькая дурочка… Ты не догадываешься… О, Эльзи, я компаньонъ… компаньонъ мистера Деринга!
Они схватились снова за руки, затѣмъ опустили ихъ… Затѣмъ сѣли и взглянули другъ на друга.
— Эльзи, — сказалъ Джорджъ.
— Джорджъ, — сказала Эльзи.
— Теперь мы можемъ жениться, какъ другіе люди… даже гораздо лучше. Теперь у насъ будетъ мебель.
— Мебель, какую только пожелаемъ, и домъ, гдѣ намъ понравится. Кончены стѣсненія… Кончены урѣзыванія.
— Кончено самопожертвованіе другъ для друга, моя дорогая.
— Вотъ это жаль, не правда ли?.. Но, Джорджъ, не жалѣй объ этомъ. Выгоды перевѣшиваютъ непріятности. Я мысленно вижу коттэджъ, въ которомъ мы съ тобой должны были поселиться. Онъ находится въ Ислингтонѣ или по близости оттуда, ну хоть въ Барнсбери; съ маленькимъ садомъ спереди и съ садомъ позади дома. Тамъ можно будетъ развѣшивать бѣлье для сушки. Я не люблю запаха мыльной воды. На обѣдъ, ради экономіи, а не по желанію, подаются холодные мясные консервы въ оловянныхъ коробкахъ. Комнаты малюсенькія, мебель подержанная, потому что стоила дешево. А когда ты приходишь домой… о, Джорджъ! — она захватила на свой указательный пальчикъ мѣлу и провела по его лицу двѣ или три линіи, — у тебя будетъ точь въ точь такой видъ, — такой недовольный, брезгливый, мрачный. О, мой дорогой, выгоды, онѣ такъ сильно перевѣшиваютъ непріятности; и Джорджъ, — ты будешь любить свою жену еще больше… я въ этомъ увѣрена… потому что она можетъ быть всегда одѣта, какъ слѣдуетъ, и у нея будетъ изящный видъ, и она приготовитъ тебѣ обѣдъ, который подкрѣпитъ твои силы послѣ трудовъ дня.
И снова сумасшедшая парочка упала въ объятія другъ друга съ поцѣлуями, слезами, улыбками и смѣхомъ.
— Кто, — спросила миссисъ Арендель, позвонивъ въ колокольчикъ, — кто у миссъ Эльзи внизу?
Услышавъ, что это былъ Джорджъ Аустинъ, которому былъ воспрещенъ входъ въ домъ, миссисъ Арендель торжественно и гнѣвно встала и отправилась внизъ. Она ясно понимала, что ей предстояло совершить. Когда она широко растворила двери, любовники, держась за руки, кружились по комнатѣ, хохоча, но слезы текли по щекамъ Эльзи.
— Эльзи! — сказала ея мать, остановившись въ растворенныхъ дверяхъ, — не угодно ли тебѣ объяснить это.
— Позвольте мнѣ объяснить вамъ, — сказалъ Джорджъ.
— Джентльмену этому, Эльзи, было отказано отъ дому.
— Одну минуточку… — началъ онъ.
— Уходите, сэръ. Она величественно указала ему на окно.
— О, — вскричала Эльзи. Разскажи ей, Джорджъ… разскажи ей, — я не въ силахъ. Она смѣялась и плакала, продолжая держать своего милаго за руку.
— Я не желаю никакихъ разговоровъ съ тѣмъ, кто отнимаетъ у меня дочь, — сказала эта римская матрона. — Оставите-ли вы этотъ домъ, наконецъ, сэръ?
— Мама — ты должна выслушать его.
— Ничто, — сказала миссисъ Арендель, — ничто и никогда не заставитъ меня говорить съ нимъ… ничто!
— Мама, не глупи, — закричала Эльзи; — вѣдь ты не знаешь, что случилось. Ты не должна говорить такихъ вещей. Тебѣ самой будетъ непріятно послѣ за нихъ.
— Никогда… никогда. Можно простить такому человѣку, но никогда нельзя говорить съ нимъ, никогда… Что бы ни случилось — никогда! — Эта лэди смотрѣла почти героиней, протянувъ правую руку по направленію къ молодому человѣку.
— Я уйду, — сказалъ Джорджъ, — но только послѣ того какъ вы меня выслушаете. Я богатъ… Эльзи богата… мы не останемся бѣдняками. Наше положеніе совершенно измѣнилось.
— Измѣнилось, — повторила Эльзи, взявъ Джорджа подъ руку.
— Мой дорогой Джорджъ, — сказала миссисъ Арендель, выслушавъ всю исторію и убѣдившись, благодаря перекрестному допросу, что все это была чистая правда, вы знаете, на чемъ основывались мои справедливыя возраженія. Иначе, я была бы въ восторгѣ съ самаго начала. — Поцѣлуй меня, Эльзи. — Вы имѣете, дѣти, мое полное согласіе. Эти удивительныя событія посланы самимъ Провидѣніемъ. По смерти или удаленіи мистера Деринга, у васъ будетъ громадная практика. Слѣдуйте его примѣру. Не берите себѣ компаньона, пока не принудитъ васъ къ этому старость. Оставляйте всю прибыль для себя… всю… Мой милый Джорджъ, вы будете очень счастливымъ человѣкомъ. Не такимъ богатымъ, быть можетъ, какъ мой другой зять, сэръ Самуэль, но все же гораздо богаче обыкновеннаго уровня. А что касается до прошлаго… Пойдемъ теперь завтракать. — Вотъ уже звонятъ. Эти волненія утомляютъ меня.
ГЛАВА VIII.
Въ честь свершившагося.
править
Что можно сказать о такой простой вещи, какъ небольшой семейный обѣдъ? Обыкновенно тутъ нѣтъ ничего драматичнаго или необычайнаго; обыкновенно на немъ даже не подается ни новаго блюда, ни бутылки рѣдкаго вина. Однако, въ умѣ каждаго человѣка долго остается воспоминаніе о пріятныхъ обѣдахъ. Я бы охотно написалъ книгу обѣдовъ, не книгу для лакомокъ, а книгу воспоминаній. Вышелъ бы въ высшей степени заманчивый томъ. Въ него вошло бы описаніе обѣда школьниковъ. Я помню одинъ обѣдъ, по восемнадцати пенсовъ съ человѣка, въ Ричмондѣ, когда мы еще не принимали участія въ прогулкахъ на шлюпкахъ, когда мы ссорились и разбивали весла о головы друга друга и чуть что не опрокидывали лодку: то былъ обѣдъ подростковъ-гимназистовъ, въ которомъ принимало участіе четверо человѣкъ, — трое изъ нихъ теперь уже въ царствѣ тѣней — то былъ обѣдъ, состоявшій изъ бараньихъ котлетъ, нѣсколькихъ бутылокъ эля и беззавѣтнаго молодого веселья. Потомъ обѣдъ парочками въ отдѣльной комнатѣ, вкусный обѣдъ изъ сладкой молодой баранины, сладкаго хлѣба, сладкаго горошка, сладкихъ взглядовъ, сладкаго вина и сладкихъ словъ. Неужели же правда, что никогда… никогда… не повторяется молодость? Я увѣренъ, что нѣкоторымъ людямъ удается стать вновь молодыми, но они никому не могутъ разсказать объ этомъ. А я думаю, еслибы молодость вернулась вновь, обѣды эти показались бы такими же прекрасными, какъ когда-то въ былое время. Бываетъ оффиціальный обѣдъ — пышный и холодный, — городской обѣдъ, который обыкновенно достается человѣку тогда, когда пищевареніе послѣдняго далеко не то, какимъ оно было; семейный обѣдъ, въ которомъ умъ играетъ такъ мало значенія, потому что никому не хочется тратить свое остроуміе на своихъ родственниковъ; обѣдъ, на которомъ кому нибудь приходится сказать спичъ. Право, Книга Обѣдовъ обѣщаетъ быть въ высшей степени увлекательной книгой. Я бы взялся написать ее, хотя не безъ трепета, такъ какъ, чтобы написать эту книгу, дѣйствительно, хорошо, автору пришлось бы прежде всего быть школьникомъ, — вѣдь надобно вѣрно оцѣнить все, что говорилось и произносилось, какую связь имѣло это славное прошлое съ тѣмъ, что кушалось и выпивалось. Притомъ, авторъ долженъ быть еще молодъ; онъ долженъ имѣть врожденную склонность къ вину и понимать, въ чемъ состоитъ заслуга хорошаго повара. Онъ долженъ быть въ прошломъ или въ настоящемъ мастеромъ въ искусствѣ любви и дамскимъ кавалеромъ; онъ долженъ умѣть вести разговоры; онъ долженъ, выражаясь старымъ языкомъ, быть поклонникомъ Бахуса, Венеры, Феба Аполлона, девяти музъ и трехъ грацій. Онъ не долженъ быть бѣднымъ хилымъ существомъ, неспособнымъ наслаждаться разнообразіемъ яствъ — мясомъ, дичью, рыбою и виномъ; онъ не долженъ быть неотесаннымъ мужикомъ или бревномъ безчувственнымъ къ очарованію прелестныхъ женщинъ.
Обѣдъ давно значится въ числѣ изящныхъ искусствъ. А какъ намъ всѣмъ извѣстно, каждое изящное искусство имѣетъ свои формы и свои капризы. Тѣ изъ насъ, которые довольно пожили на бѣломъ свѣтѣ, чтобы помнить обѣды, дававшіеся двадцать, тридцать или сорокъ лѣтъ назадъ, въ состояніи также припомнить многія формы и капризы такихъ обѣдовъ. Въ тридцатыхъ годахъ, къ которымъ относилась молодость мистера Деринга, все прямо распредѣлялось на столѣ. Требовалось крѣпкое здоровье, чтобы задавать обѣдъ. По счастью, обѣдъ состоялъ изъ немногихъ блюдъ. За обѣдомъ пили хересъ, а послѣ обѣда — портвейнъ. Шампанское, тамъ, гдѣ оно подавалось, было легкое. Гости съѣзжались въ половинѣ седьмаго часу; за обѣдъ садились немного ранѣе семи часовъ. Въ восемь часовъ дамы уходили наверхъ, а въ половинѣ одиннадцатаго къ нимъ присоединялись мужчины. Лица ихъ были красны, плечи ихъ раскачивались, языкъ ихъ слегка заплетался. Странно сказать, водку съ водою этимъ питухамъ обыкновенно сервировали тутъ же въ гостиной.
Мистеръ Дерингъ мало что измѣнилъ въ своихъ обѣденныхъ привычкахъ. Гости его принадлежали, главнымъ образомъ, къ шестидесятымъ годамъ, съ немногими лицами, принадлежавшими къ тридцатымъ годамъ. Кушанья разрѣзывались и накладывались на буфетѣ: это дѣлалось изъ уваженія къ новѣйшимъ обычаямъ; шампанское составляло непремѣнную часть обѣда, но самый обѣдъ отличался сытностью. По окончаніи обѣда скатерть убирали со стола и по старинной модѣ оставляли открытымъ столъ изъ краснаго дерева, отполированный въ темный цвѣтъ. Убранство комнаты было также въ старинномъ стилѣ: стулья были тяжелые и прочные; стѣны были обиты темно-красными обоями подъ бархатъ; гардины и ковры были краснаго цвѣта; картины изображали дичь и фрукты. Буфетъ былъ такой же массивный, какъ и столъ.
Клеркъ Чиклэй, котораго пригласили въ качествѣ вѣрнаго слуги фирмы для празднованія новаго товарищества, пришелъ первымъ. Одѣтый въ пару, взятую на прокатъ, онъ имѣлъ видъ помощника гробовщика, а мрачное выраженіе его физіономіи еще болѣе усиливало это сходство. Почему товарищество вызвало такое мрачное настроеніе у Чиклэя, я не берусь объяснить. Разумѣется, онъ никоимъ образомъ не могъ разсчитывать самъ попасть въ компаньоны. Быть можетъ, это было нѣчто вродѣ зависти, наполнявшей его душу.
Джорджъ же явился съ тещей и невѣстой. Прощеніе, миръ, милосердіе, христіанская любовь — были написаны на челѣ старшей лэди. Она была великолѣпна въ темнокрасномъ бархатномъ туалетѣ, а руки и шея ея были обвѣшены золотыми украшеніями. Говорятъ, что еврейскія дамы богатствомъ своихъ золотыхъ уборовъ стараются наглядно показать успѣшное веденіе торговыхъ оборотовъ. Почему бы не такъ? Это одна изъ формъ наслажденія успѣхомъ. Есть много формъ наслажденія: одинъ покупаетъ книги — и пусть себѣ покупаетъ; другой собираетъ коллекцію картинъ. Почему бы не такъ? женщина носитъ красное бархатное платье. Почему ей не носить его? Этимъ способомъ она наслаждается своимъ богатствомъ и провозглашаетъ его. Опять таки, почему бы ей не дѣлать этого? Философу кажется глупымъ и пустымъ разряживаніе въ пухъ и прахъ во всѣ годы, а въ особенности глупымъ, когда женщина уже не молода и не хороша собой. Но вѣдь не всѣмъ же быть философами. Есть много мужчинъ почтеннаго возраста, которые полагаютъ все свое счастіе въ ношеніи мундира, медалей и блестящей каски. Миссисъ Арендель носила бархатное платье, словно наслаждаясь его цвѣтомъ, его пышностью, переливающимся блескомъ его складокъ и мягкимъ шелестомъ его. Кромѣ того, она надѣла его въ знакъ великаго торжества. Дочь ея, лэди Дерингъ, пришла также разодѣтая въ роскошное шолковое платье янтарнаго цвѣта, въ головномъ уборѣ изъ перьевъ. Видно было, что она послѣ обѣда собирается куда-то на вечеръ. Эльзи была одѣта въ платье молочнаго цвѣта, какъ подобаетъ невѣстѣ; но она имѣла гораздо болѣе счастливый видъ, чѣмъ большинство невѣстъ. Мужъ Гильды, сэръ Самуэль, на шесть-семь лѣтъ моложе своего брата, былъ типомъ богатаго человѣка. Теперь богачъ не можетъ, какъ во времена добраго стараго сэра Томаса Грэшама, выставлять свое богатство на показъ, облачаясь въ дорого стоющіе мѣха, въ расшитыя золотомъ куртки, въ тяжелыя цѣпочки. Ему приходится одѣваться въ черное тонкое сукно. Однако, есть что-то въ манерахъ, въ поступи, въ осанкѣ, что составляетъ отличительную черту богача. Сэръ Самуэль былъ высокаго роста, какъ и братъ его, но не худой, какъ онъ: онъ былъ тученъ, съ багровымъ лицомъ, съ лысымъ черепомъ и носилъ большія бакенбарды, выкрашенныя въ черный цвѣтъ. Недавнія несогласія были совершенно забыты. Гильда нѣжно поцѣловала сестру. — Милочка, — шепнула она ей, — мы уже слышали обо всемъ. Все… все измѣнилось, благодаря этимъ счастливымъ событіямъ. Они дѣлаютъ тебѣ величайшую честь, — Джорджъ, — она взяла его руку и нѣжно удержала въ своей: — не умѣю выразить вамъ, какъ насъ всѣхъ обрадовали эти извѣстія. Вы современемъ будете богаты. Сэръ Самуэль только говорилъ, когда мы шли…
— Я говорилъ, молодой джентельменъ, — перебилъ ее баронетъ, — что самое прекрасное въ деньгахъ, это ихъ вліяніе на развитіе характера. Отъ бѣдняка мы требуемъ немногихъ добродѣтелей — только честности и трудолюбія. Когда же человѣкъ пріобрѣтаетъ богатство, мы обращаемъ вниманіе на его лучшія качества.
— Да, правда, — прошептала Гильда. — Его лучшія качества выступаютъ наружу. — Эльзи, милочка, на тебѣ прехорошенькое платьице. Я, кажется, прежде его не видала. Нравится ли тебѣ мой туалетъ?
Джорджъ принялъ эту внезапную перемѣну мнѣній съ улыбками. Впослѣдствіи онъ надъ этимъ посмѣялся. Въ данную же минуту онъ испыталъ такое ощущеніе, словно его вознаградили за какой-то подвигъ добродѣтели.
Обѣдъ былъ сервированъ въ семь часовъ, — по старинному обычаю у этого стараго джентльмена. Онъ подалъ руку миссисъ Арендель и усадилъ Эльзи съ лѣвой стороны возлѣ себя. Вначалѣ обѣдъ, повидимому, обѣщалъ быть безмолвнымъ вкушеніемъ яствъ. Двое влюбленныхъ не были расположены къ разговорамъ, они еще не могли прійти въ себя отъ ошеломляющихъ и поразительныхъ событій дня. Сэръ Самуэль никогда не говорилъ въ началѣ обѣда, — тѣмъ болѣе, что былъ черепашій супъ, красный головль и уклейка — и было бы грѣшно отвращать свое вниманіе отъ этихъ прекрасныхъ созданій кулинарнаго искусства. Жена его никогда не говорила за обѣдомъ, да и ни въ какое другое время болѣе того, что нужно было для приличія. Красавицы, напоминающія мраморныхъ богинь, рѣдко бываютъ разговорчивы. Разговоры вызываютъ улыбки, даже смѣхъ, что искажаетъ линіи лица. Женщина должна поощрять мужчинъ къ бесѣдѣ, а это она можетъ дѣлать, почти не принимая участія въ разговорѣ.
Вдругъ мистеръ Дерингъ всталъ и заговорилъ о постороннихъ вещахъ, съ очевиднымъ усиліемъ, сперва обратившись къ миссисъ Арендель, затѣмъ къ Эльзи, а затѣмъ къ своему брату, но все съ очевиднымъ усиліемъ, словно онъ думалъ о другихъ вещахъ. И гости почувствовали какое-то стѣсненіе.
Когда убрали скатерть и на темный, блестящій столъ поставили вина и фрукты, онъ налилъ себѣ полную рюмку вина и сказалъ маленькое привѣтствіе.
— Мой компаньонъ, я пью за ваше здоровье. Пусть ваше вступленіе въ товарищество фирмы будетъ удачно! Для меня большое счастіе, что я отыскалъ себѣ такого компаньона. — Эльзи, я присоединяю тебя къ моему компаньону. Желаю вамъ обоимъ полнаго счастія.
Онъ осушилъ свой бокалъ и сталъ подчивать всѣхъ своихъ гостей.
Затѣмъ онъ заговорилъ, и рѣчь его звучала въ высшей степени странно. Если бы то были — говорилъ впослѣдствіи братъ его — праздныя бредни какого-нибудь полуумнаго писателишки, я бы нисколько не удивился; но съ его стороны… со стороны солиднаго стараго солиситора, со стороны человѣка, за которымъ никогда не водилось никакихъ глупостей… несомнѣнно онъ самъ сказалъ, что это были только призраки. Надѣюсь, это не размягченіе мозга. Слыханное-ли дѣло, чтобы у такого человѣка бывали грезы и призраки?
Разумѣется, никому прежде не приходилось слышать отъ мистера Деринга столь непривычныя рѣчи. Обыкновенно даже у себя за столомъ, какъ хозяинъ, онъ былъ молчаливъ и важенъ. Онъ говорилъ мало и въ серьезномъ тонѣ. Съ наступленіемъ вечера и рѣчь, и лицо его измѣнились. Кто бы могъ подумать, что мистеръ Дерингъ станетъ признаваться въ склонности къ иллюзіямъ, станетъ разсказывать грезы, и что именно такія грезы посѣщаютъ его? Не забывайте, что нашему оратору было отъ роду семьдесятъ пять лѣтъ и до этой минуты никто отъ него не слыхалъ рѣчей о благотворительности. Тогда вы поймете, какъ велико было изумленіе всей честной компаніи.
Онъ приподнялъ свою голову и сталъ улыбаться непривычной добродушной улыбкой, напомнившей Эльзи ея портретъ, — Мы всѣ здѣсь составляемъ одну семью, — сказалъ онъ, — и я могу говорить по душѣ. Я хочу разсказать вамъ объ одной весьма замѣчательной вещи, недавно случившейся со мною. Началось это, какъ я теперь догадываюсь, нѣсколько лѣтъ назадъ. Но теперь это овладѣло мною не на шутку, и вотъ почему я такъ сильно желалъ передать дѣла фирмы въ руки болѣе молодого человѣка. Потому что въ этомъ я вижу признакъ близости смерти. Въ семьдесятъ пять лѣтъ всякое необычайное явленіе — предвѣстникъ смерти.
— У васъ прекрасный видъ, мистеръ Дерингъ, и вамъ никто не дастъ больше шестидесяти, — сказала миссисъ Арендель.
— Можетъ быть. Я чувствую себя здоровымъ и бодрымъ. Дѣло въ томъ, что меня безпокоитъ… или радуетъ… или мною владѣетъ… иллюзія.
— У тебя — иллюзія? — сказалъ его братъ.
— У меня самого. Я во власти иллюзіи. Онѣ нашептываютъ мнѣ отъ времени до времени, что моя жизнь всецѣло проходитъ въ устройствѣ благосостоянія другихъ людей.
— Ну, сказалъ его братъ, — такъ какъ ты первоклассный солиситоръ и ведешь дѣла массы людей къ вящшей выгодѣ для нихъ, то несомнѣнно ты содѣйствуешь ихъ благосостоянію.
— Да, да… полагаю, что это такъ. Затѣмъ моя иллюзія состоитъ въ томъ, что это совершается внѣ моихъ дѣловыхъ занятій… безъ какого бы то ни было вознагражденія впослѣдствіи. — Чиклэй взглянулъ на говорившаго широко раскрытыми глазами — она заставляетъ меня думать, что я работаю и живу для блага другихъ. Ну, не курьезная-ли это иллюзія?
Тузъ Сити покачалъ головою. — По моему — сказалъ онъ — всегда и при всякихъ условіяхъ иллюзія, чтобы какой бы то ни было человѣкъ могъ жить для блага другихъ. При настоящемъ положеніи общества — а положеніе это заслуживаетъ почтительнаго удивленія — онъ раскачивалъ своею лысою головою, произнося эти слова и голосъ его звучалъ, какъ барабанная дробь — первая обязанность человѣка, вторая его обязанность, третья его обязанность… сотая его обязанность — касается его самого. Въ Сити заботы его состоятъ въ накопленіи богатства… Въ обращеніи его… въ обращеніи его — онъ произнесъ эти слова съ чувствомъ — въ прибыльномъ помѣщеніи его… въ неусыпномъ наблюденіи за нимъ, въ извлеченіи изъ него выгоды, чтобы оно приносило плоды… приносило плоды. Впослѣдствіи, когда онъ будетъ достаточно богатъ — если только можетъ человѣкъ стать когда нибудь достаточно богатымъ! — пусть себѣ занимается дѣлами христіанскаго милосердія, сколько его душѣ угодно… сколько его душѣ угодно. Милосердіе услаждаетъ иныхъ людей, какъ стаканъ дорогого вина — онъ наглядно показалъ свое сравненіе — услаждаетъ нашъ вкусъ… услаждаетъ нашъ вкусъ.
Стряпчій учтиво выслушалъ рѣчь своего брата, и наклонилъ голову.
— Въ моей иллюзіи есть, по крайней мѣрѣ, извѣстная послѣдовательность, — продолжалъ онъ. — Ты указалъ на нее. Солиситоръ постоянно занятъ веденіемъ чужихъ дѣлъ. Это установленный фактъ. Онъ всегда погруженъ въ соображенія, какъ бы ему лучше провести своего ближняго черезъ лабиринтъ мірскихъ отношеній. Онъ принимаетъ своего ближняго на порогѣ вступленія въ жизнь — подъ свою опеку; выростая, этотъ ближній становится его кліентомъ; онъ руководитъ каждымъ его шагомъ и во всѣхъ критическихъ обстоятельствахъ его жизни. Вступаетъ-ли кліентъ въ дѣловое товарищество, женится-ли онъ, покупаетъ-ли, или строитъ себѣ домъ, попадаетъ-ли въ затруднительное положеніе — солиситоръ помогаетъ и подаетъ ему совѣты. Когда кліентъ становится старикомъ, солиситоръ составляетъ его завѣщаніе. Когда кліентъ умираетъ, солиситоръ становится его душеприкащикомъ и кураторомъ и управляетъ его имѣніемъ за него. Такимъ образомъ, какъ я сказалъ, вся жизнь солиситора уходитъ на дѣла другихъ людей. Я не знаю никакой другой профессіи — исключая развѣ профессіи врача — о которой можно сказать то же самое. А подумайте только какіе ужасы, какія треволненія, какія разочарованія приходится видѣть и умиротворять солиситору! Подумайте о семейныхъ скандалахъ, которые ему приходится тушить и держать въ тайнѣ! Создатель! еслибы солиситору, имѣющему обширную практику, вздумалось разсказать все, что онъ знаетъ, — получились бы страшныя разоблаченія! Онъ знаетъ все. Онъ знаетъ больше, чѣмъ католическій патеръ, потому что его духовныя дѣти открываютъ ему не только свои собственные грѣхи и прегрѣшенія, но также грѣхи своихъ женъ, сыновей, друзей и компаньоновъ. И скажу вамъ, что душевное безпокойство, скорѣе раскаяніе, заставитъ человѣка сознаться въ содѣянныхъ имъ дурныхъ поступкахъ. Иногда мы представляемъ дѣла въ судъ, получаемъ исполнительные листы и такъ далѣе. И что же: эта часть нашей работы, которая такъ непріятна для насъ, — на самомъ дѣлѣ самая благотворная изъ всѣхъ. Потому что, благодаря дѣламъ, представленнымъ въ судъ, мы напоминаемъ міру, что законъ долженъ быть на стражѣ. Чтобы пріобрѣсти уваженіе, законъ долженъ сперва возбудить страхъ. Сила предшествуетъ порядку. Должно поддерживать память о силѣ. Присутствіе силы должно давать себя чувствовать. Напримѣръ, у меня возникло дѣло о диффамаціи. Это довольно скверная диффамація. Мой пасквилянтъ пострадаетъ; онъ изойдетъ кровью; но это послужитъ къ общественному благу, потому что тысячи людей, которые жаждутъ поносить, чернить, клеветать и злословить своихъ сосѣдей, остановятся въ своихъ злыхъ намѣреніяхъ передъ страхомъ наказанія. О! самымъ благотворнымъ дѣломъ — идущимъ прямо къ цѣли — будетъ возбужденіе страха въ сердцахъ злотворныхъ людей. Ну… въ этомъ, друзья мои, состоитъ моя иллюзія. Думаю, это одна изъ многихъ иллюзій, которыми мы обманываемъ свою старость и стараемся отрѣшиться отъ ея ужасовъ. Для всѣхъ другихъ людей я жестокосердый законовѣдъ, вымогающій фунтъ мяса у несчастнаго должника и обогащающійся насчетъ кредитора…
— Сущій вздоръ, какъ человѣкъ обогащается, — сказалъ богачъ. — Разбогатѣть можетъ только тотъ, у кого есть на это способности. Истинная правда. Пусть слабые погибаютъ. Пусть безпечные и лѣнивые умираютъ съ голоду.
— А между тѣмъ, — мягко замѣтила Эльзи, — не все иллюзія. Рядомъ съ безпечными и лѣнивыми есть другіе…
— Иногда, — продолжалъ старый законовѣдъ, — эта моя иллюзія… о! я знаю, что это лишь иллюзія! принимаетъ форму грезы — до такой степени жизненной, что впослѣдствіи я вспоминаю о ней, какъ о дѣйствительности. Во время этого сновидѣнія — всегда одного и того же — мнѣ кажется, что я занятъ какимъ то великимъ проектомъ практической благотворительности.
— Практической… что такое? Ты занятъ практической благотворительностью? — переспросилъ его тузъ изъ Сити съ глубокимъ удивленіемъ. Иллюзія была довольно удивительная; но слышать, какъ его братъ говорилъ о практической благотворительности, было еще удивительнѣе.
— Практической благотворительностью, — повторилъ мистеръ Дерингъ. Голосъ его упалъ. Глаза его смотрѣли въ пространство, — онъ, казалось, разсказывалъ сказку. — Это замѣчательно постоянное сновидѣніе. Оно проходитъ черезъ постоянные промежутки времени; мнѣ пріятно, когда оно продолжится. О! вечеромъ, послѣ обѣда, когда усаживаешься въ мягкое кресло вздремнуть часокъ-другой, оно является, какъ я сказалъ, такъ живо, такъ ярко. Мѣсто дѣйствія этого сновидѣнія всегда въ одной и той же комнатѣ, — въ большой комнатѣ, съ простой обстановкой и выходящей на открытую площадь… Я бы узналъ эту комнату, еслибы увидѣлъ ее, — и мнѣ доставляетъ такое наслажденіе — во снѣ — именно сознаніе, что я — я не могу выразить это иными словомъ — распространяю счастіе. Какъ я совершаю это распространеніе счастія — я никогда не помню; но это прочное счастіе, оно такого рода, что въ минуты бодрствованія его считаешь рѣшительно невозможнымъ.
— Распространяешь счастіе — ты! — произнесъ его братъ.
— Прекрасное сновидѣніе, — молвила Эльзи. Но никто не рѣшился обмѣняться взглядомъ
— Это странное сновидѣніе мое — продолжалъ мистеръ Дерингъ, — не составляетъ части той маленькой иллюзіи, хотя, повидимому, имѣетъ съ нею соотношеніе. И, какъ я уже говорилъ, оно большей частью бываетъ у меня по вечерамъ. Прошлый разъ, однако, оно было у меня втеченіе дня, кажется, я заснулъ въ конторѣ. — Вы застали меня спящимъ, Чиклэй? Это было въ пятницу.
— Нѣтъ; въ пятницу днемъ, послѣ двѣнадцати часовъ, вы ушли изъ конторы.
— А! ну такъ это было, когда я вернулся… я забылъ, что я выходилъ. Выходилъ-ли я? Странно! Все равно. Это непрерывное сновидѣніе открываетъ передо мною міръ новыхъ идей и вещей, которыя не имѣютъ въ себѣ ничего реальнаго и представляютъ сплошную иллюзію, что я сознаю, какъ только просыпаюсь. Однако, идеи эти мнѣ нравятся. Я вижу себя самого расточающимъ благоденствіе щедрою рукою. Міръ, который, такимъ образомъ, становится счастливѣе, состоитъ исключительно изъ бѣдняковъ. Я движусь между ними невидимкой; я прислушиваюсь къ ихъ рѣчамъ, — я вижу, что они дѣлаютъ, слышу, что они говорятъ. Поймите — все это для меня такъ реально и вѣрно, словно это совершается въ дѣйствительности. И это наполняетъ душу мою восхищеніемъ передъ блаженнымъ состояніемъ бѣдности. Во снѣ я сожалѣю богачей отъ всей души. Чтобы стать богатымъ, думаю я… въ этомъ снѣ… они должны были совершить такую массу обмановъ…
— Братъ! братецъ! — Сэръ Самуэль поднялъ кверху обѣ руки.
— Въ моемъ сновидѣніи… только въ сновидѣніи. Тѣ, кому достается въ удѣлъ богатство, гнутся подъ тяжестью своихъ сокровищъ, которыя не дозволяютъ имъ избрать себѣ поприще дѣятельности; не даютъ имъ возможности развить и упражнять свои дарованія и поражаютъ ихъ умственными и тѣлесными недугами, которые порождаетъ праздность. Съ другой стороны, бѣдняки, живущіе изо дня въ день, порой сидящіе безъ работы по цѣлымъ недѣлямъ, охотно выполняютъ простую заповѣдь братской любви, милосердія и взаимной помощи. Они научились соединять усилія на благо всѣхъ, а не бороться, одинъ противъ другого, ради эгоистической корысти. Это единственный міръ, гдѣ всѣ даютъ и помогаютъ другъ другу.
— Братъ, твой сонъ похожъ на соціалистическій трактатъ.
— Можетъ быть. Однако же, ты видишь, какъ онъ крѣпко засѣлъ во мнѣ; даже сознавая всю нелѣпость предмета, я не безъ удовольствія передаю свои воспоминанія о немъ. Ну… не знаю, что меня заставило заговорить объ этомъ сновидѣніи.
Улыбка исчезла съ его лица, оно снова стало серьезно. Онъ смолкъ и весь остальной вечеръ онъ опять сталъ старымъ солиситоромъ, удрученнымъ заботами о чужихъ дѣлахъ.
— Чиклэй, — это было сказано у выходной двери, гдѣ сэръ Самуэль ожидалъ свою жену, которая ласково разговаривала съ своею сестрой, — кой чортъ дернулъ моего брата за языкъ сегодня вечеромъ?
— Я, право, не знаю, сэръ Самуэль. Я никогда не слышалъ отъ него прежде такихъ словъ. Дѣлать имъ добро? Намъ гораздо способнѣе велѣть ихъ взять подъ арестъ. Просто ушамъ своимъ не вѣришь. Блаженство быть бѣднякомъ! Ну, сэръ Самуэль, я на своей шкурѣ испыталъ это блаженство и знаю, чѣмъ оно пахнетъ. Говорить бы такія пустяшныя рѣчи какому деревенскому проповѣднику, но вашему высокопочтенному братцу, сэръ Самуэль, такому законовѣду, какъ онъ… говорить такую ерунду… если осмѣлюсь такъ выразиться о словахъ моего ученаго господина… вѣдь это же такъ, сэръ Самуэль… вѣрное слово, такъ!
— Онъ сказалъ, что это былъ сонъ, не забывайте. Впрочемъ, я съ вами согласенъ, Чиклэй. Это поразительно.
— Гмъ! Блаженство быть бѣднякомъ! И еще попивая такой портвейнъ! Я думалъ, что подо мной перевернется стулъ… право, думалъ. Вотъ ваша супруга, сэръ Самуэль.
— Эльзи, — сказала миссисъ Арендель въ каретѣ. — По моему, мистеру Дерингу давно слѣдовало взять себѣ компаньона. Онъ грезитъ о дѣлахъ благотворительности! Онъ расточаетъ благоденствіе щедрою рукою! О! говорю, это въ высшей степени прискорбный фактъ. Впрочемъ, условіе подписано и все обстоитъ, какъ слѣдуетъ. Что бы ни случилось, утѣшительно думать, что положеніе Джорджа можетъ отъ этого только улучшиться.
ГЛАВА IX.
У воротъ рая.
править
Многія женщины говорятъ, что лучшее время ихъ жизни, когда онѣ бываютъ невѣстами. Разумѣется, ни одинъ мужчина не въ состояніи понять эту теорію; но съ женской точки зрѣнія теорія эта имѣетъ за себя аргументы, потому что для нѣкоторыхъ дѣвушекъ самая прелестная вещь въ мірѣ — когда за ними ухаживаютъ; пока не былъ совершенъ церковный обрядъ и обручальное кольцо не надѣто на пальчикъ, — невѣста царица и повелительница; а затѣмъ — не всегда. Но счастіе тутъ зависитъ отъ отсутствія препятствій при ухаживаніи. Въ исторіи нашей парочки было много любви и прелестнаго ухаживанія; но браку ихъ противилось все племя Аренделей такъ, что невѣста видалась со своимъ возлюбленнымъ всякій разъ противъ воли своей матери, какъ открытая бунтовщица. Не весело возвращаться домой послѣ прогулки съ нимъ для того только, чтобы найти дома гнѣвное молчаніе. Затѣмъ мы видѣли, что они представляли себѣ свою брачную жизнь бѣдною, даже полною лишеній. Госпожа Нищета со своими мелочными дрязгами и заботами и сварливымъ языкомъ должна была стать ихъ постоянной жилицей. Да и молодому человѣку нельзя было не задаваться вопросомъ — не былъ ли онъ себялюбивымъ животнымъ, вырывая молодую дѣвушку изъ среды довольства, чтобы обречь ее на лишенія. А молодая дѣвушка невольно спрашивала себя, не было ли эгоистично съ ея стороны взвалить такую громадную тяжесть на плечи своего милаго. Къ такой перспективѣ никто не можетъ оставаться равнодушнымъ. Никто не станетъ съ удовольствіемъ созерцать передъ собою сухія корки сыру и жалкую экономію подобной жизни; никому не будетъ по вкусу изъ гроша выгадывать двугривенные, никому не доставитъ удовольствія спускаться все ниже и ниже по общественной лѣстницѣ, никого не порадуетъ утрата благовоспитанности для дочерей и утрата соотвѣтствующаго воспитанія для сыновей.
— Ты дашь мнѣ счастье, — говорилъ Джорджъ, — цѣною всего, что дѣлало твою жизнь счастливою.
— Если я дамъ тебѣ счастіе, — говорила дѣвушка, — мнѣ не надо ничего болѣе. Но, Боже! Я буду тяжелымъ бременемъ для тебя — въ состояніи ли ты вынести его? Не обвинишь ли ты меня впослѣдствіи, если бремя окажется тебѣ не по силамъ?
А теперь всѣ тревоги исчезли, словно облако съ утренняго неба — исчезли такъ полно, что отъ нихъ не осталось никакихъ слѣдовъ. Мрачное лицо матери обратилось въ улыбающееся и дышало радостнымъ довольствомъ материнской любви: упреки обратились въ слова нѣжности, сердитые взгляды — въ подарки и ласки. А что касается до сестры, то вы могли бы подумать, что вся эта удача дѣйствительно дѣло рукъ Эльзи, — иначе чѣмъ объяснить похвалы и лесть, которыми Гильда осыпала ее? Она задала большой обѣдъ — нѣчто вродѣ оффиціальнаго принятія жениха въ члены семьи; она устроила также вечеръ съ танцами, на которомъ она сама была прелестнѣйшей женщиной — она весь вечеръ простояла на видномъ мѣстѣ, великолѣпно разодѣтая, богоподобная, восхитительная; а Эльзи была самой хорошенькой дѣвушкой изъ всѣхъ присутствовавшихъ. Но между прелестнѣйшей женщиной и самой хорошенькой женщиной была большая разница! Ничто такъ не обнаруживаетъ хорошихъ качествъ дѣвушки, какъ богатство: у Эльзи всегда были друзья, а теперь она могла насчитать ихъ сотнями. Фортуна создаетъ друзей, словно солнечный свѣтъ — цвѣты. Ее поздравляли, ласкали, ей льстили, такъ что у нея закружилась голова. Теперь дѣвушки созданы такъ, что любятъ восхищеніе собою — это своего рода привязанность даже въ то время, когда оно принимаетъ форму лести. Неудивительно, что головы у нихъ могутъ легко закружиться; но онѣ также легко отрезвляются. И домъ — вдовій домъ — который втеченіе многихъ лѣтъ былъ такимъ скучнымъ и молчаливымъ убѣжищемъ, превратился въ мѣсто веселія. Недоставало ему лишь разноцвѣтныхъ лампъ, чтобы стать совершенно похожимъ на вокзалъ: каждый вечеръ въ немъ собиралась толпа друзей невѣсты и жениха. У Джорджа было много друзей. Онъ по природѣ былъ стаднымъ животнымъ: онъ былъ отличнымъ гребцомъ и силачомъ: онъ былъ любителемъ такихъ упражненій, какъ игра на бильярдѣ, стрѣльба, рыбная ловля, и отличался въ нихъ ловкостью. А такіе вкусы помогаютъ созиданію дружбы.
Эти друзья — молодежь одинаковаго образа мыслей — приходили въ домъ миссисъ Арендель толпами, чтобы собраться вокругъ человѣка, который покидалъ ихъ ряды. Юноши легко прощаютъ: Джорджъ не будетъ болѣе участвовать въ ихъ гонкахъ на лодкахъ; онъ потерянъ для бильярда и даже для клуба; и все же они простили ему, приняли его приглашеніе и пришли посмотрѣть на невѣсту. Они увидали ее окруженной подругами ея возраста. Боже! до какой степени смѣлость одного мужчины, выхватывающаго дѣвушку изъ толпы, поощряетъ къ тому же другихъ! Здѣсь разыгралось шесть любовныхъ исторій, по крайней мѣрѣ, — всѣ эти исторіи явились послѣдствіемъ этихъ вечеровъ и всѣ онѣ чрезвычайно интересны, если бы хватило времени ихъ описать. Въ нихъ есть и горе, и радость; въ каждой изъ нихъ есть слезы; истинная любовь протекаетъ безмятежно развѣ только въ сказкѣ.
Все это продолжалось около трехъ недѣль. Было рѣшено, что счастливая парочка обвѣнчается во второй половинѣ августа; влюбленные рѣшили провести свой медовый мѣсяцъ во Франціи, остановиться на нѣсколько дней въ Парижѣ, а затѣмъ осмотрѣть города и окрестности по р. Луарѣ, вмѣстѣ съ стариннымъ городомъ Туромъ. Они предполагали питаться исключительно плодами, виномъ и поцѣлуями. Нѣтъ мѣста болѣе подходящаго, чѣмъ Турэнь для тѣхъ, кто такъ молодъ, такъ страстно влюбленъ и такъ полно готовъ довольствоваться столь незатѣйливой діэтой. Даже для тѣхъ, кто кушаетъ котлетку вдобавокъ къ фруктамъ и вину, нѣтъ мѣста равнаго Турэни. Въ то же время, для возвращенія домой было обезпечено помѣщеніе, не маленькое, простенькое помѣщеніе изъ гостиной и двухъ-трехъ клѣтушекъ для спаленъ, а громадное и нарядное, со всѣми новѣйшими приспособленіями, съ большими комнатами и подъемной машиной, достаточно просторное для званыхъ обѣдовъ и пріемовъ, которые предстояли Эльзи. Прислуга была нанята. Мебель была заказана, вся во вкусѣ fin de siècle, — ковры, гардины, картины, каминныя рѣшетки, рѣдкія бездѣлушки, экраны и ширмы. Эльзи каждый день заходила въ свое новое жилище и находила тамъ какое нибудь упущеніе, затѣмъ садилась здѣсь, задумываясь надъ вопросомъ, какова-то будетъ эта новая жизнь, въ которую она готовилась вступить. О, это было горячее время! — Затѣмъ ей надо было заниматься своимъ приданымъ — всякому извѣстно, какой массы соображенія и заботливости требуетъ приготовленіе приданаго; оно было почти окончено, и всякому вѣдомо то особое удовольствіе, не похожее ни на какое другое, съ которымъ молодая дѣвушка любуется массою своихъ собственныхъ «вещей». Мнѣ кажется, она можетъ испытывать это удовольствіе только въ моментъ свадьбы, такъ какъ послѣ нея «вещи» эти уже не ея собственность, а собственность семьи. Подвѣнечное платье — вещь тоже огромной важности — Эльзи также примѣривала, хотя за нимъ оставалось еще много, очень много работы. Подружки невѣсты, двѣ сестренки Джорджа, также уже примѣряли свои платья. Онѣ приходили каждый день; двѣ прелестныя дѣвчоночки, обѣ замѣшанныя въ эти шесть любовныхъ исторій, которыя, боюсь, никогда не будутъ разсказаны, — чтобы поболтать о томъ, о семъ и посмотрѣть на подарки. Послѣдніе получались ежедневно и раскладывались въ отдѣльной комнатѣ, представляя великолѣпное зрѣлище; ихъ великолѣпіе доказывало богатство и положеніе парочки, потому что богатые подарки преподносятся только богатымъ людямъ.
Однимъ словомъ, всѣ выказывали сердечную, искреннюю симпатію, какъ бы желая возмѣстить прежнюю грубость и холодность. Четыре недѣли продолжалось это счастіе! Въ понедѣльникъ 29 іюня на нихъ скатился золотой дождь; 20 іюля въ понедѣльникъ золотой дождь прекратился и новая туча собралась надъ ними, обратившись скоро въ сильную бурю съ дождемъ, инеемъ, градомъ, снѣгомъ и льдомъ.
Посмотримъ на нихъ въ воскресный день. Передъ бурей обыкновенно покажется на мгновеніе ясное солнышко, теплое и прекрасное; послѣ бури наступаетъ затишье — время смятенія, безъ словъ и безъ слезъ. Воскресенье предшествовало бурѣ: это былъ день безмятежно ясный, солнечный. Влюбленные цѣлый день провели вмѣстѣ, рука объ руку. Они отправились вмѣстѣ въ церковь: они сѣли рядомъ и пѣли гимны по одному и тому же молитвеннику. Они чувствовали внутреннее успокоеніе, потому что никогда религія не возвышаетъ такъ душу, какъ въ минуты ея полнаго счастія. Голоса хора, пѣвшіе псалмы, наполняли ихъ сердца радостью; радости этой не помѣшали бы даже грустные покаянные напѣвы и сокрушенія грѣшника. Сердца ихъ все выше и выше возносились горѣ — угрожалъ ли имъ проповѣдникъ ужасами суда Божія или провозглашалъ передъ ними милосердое обѣщаніе Евангелія, — потому что въ это время наша вѣрная парочка витала въ тѣнистыхъ рощахъ, въ душистыхъ лугахъ и цвѣтущихъ долинахъ Рая Любви.
Въ каждой церкви, за каждой службой, но въ особенности за вечерней, вы встрѣтите много такихъ влюбленныхъ. Вы признаете ихъ по нѣкоторымъ безошибочнымъ примѣтамъ. Они сидятъ очень близко, рядышкомъ; они поютъ по одному и тому же молитвеннику; лица, ихъ выдаютъ ихъ тайну, благодаря ихъ старанію казаться внимательными, благодаря разсѣянному выраженію ихъ глазъ и отсутствію какого бы то ни было наружнаго признака волненія или сочувствія къ словамъ проповѣдника. Мыслителю подчасъ доставляетъ удовольствіе, отрывая его отъ однообразія вялой проповѣди, обозрѣвать собравшихся на молитву и отыскивать среди нихъ влюбленныхъ — здѣсь парочку, тамъ — другую. Какъ видите, читатель, даже въ церкви любовь — побѣдительница и царица.
Итакъ, наши влюбленные отправились въ церковь поистинѣ въ божественномъ настроеніи духа: никто изъ собравшихся не молился съ такимъ набожнымъ чувствомъ; каждый отвѣтъ былъ славословіемъ, каждая молитва — благодареніемъ, каждый гимнъ — личнымъ выраженіемъ признательности. Подъ наружнымъ спокойствіемъ этихъ лицъ бурнымъ вихремъ носился рой надеждъ, воспоминаній, плановъ, проектовъ. Тотъ, кто вздумаетъ оглянуться на тѣ дни, которые непосредственно предшествовали дню свадьбы (большинство людей такъ же мало помнятъ пережитыя ими волненія, какъ маленькія дѣти вчерашнюю боль уха), будетъ пораженъ отъ удивленія, какъ онъ могъ пережить это время перемѣны, когда все, о чемъ онъ молился, было ему дано, но подъ условіемъ произвести полнѣйшій переворотъ во всѣхъ своихъ привычкахъ, свычаяхъ и обычаяхъ.
Вокругъ нихъ сидѣли люди, безъ сомнѣнія, душою вполнѣ отдавшись молитвѣ и славословію. Но хотя овцы въ стадѣ кажутся съ виду всѣ одинаковыми, однако у каждаго животнаго есть свои желанія и маленькія честолюбивыя стремленія, свойственныя только ему. Тоже самое можно сказать и о собраніи молящихся. Каждый человѣкъ, отправляющійся съ женою и дѣтьми въ церковь, несетъ съ собою на душѣ дѣловыя заботы, о которыхъ думаетъ во время проповѣди.
— Джорджъ, — сказала Эльзи, когда они вышли изъ церкви, пойдемъ въ сады, сядемъ подъ деревомъ и поговоримъ. Уйдемъ отъ всѣхъ на полчаса.
Кенсигтонскіе сады наполняла обычная толпа людей, которые подобно имъ вышли изъ церкви. Тутъ были массы красивыхъ дѣвушекъ, разряженныхъ въ пухъ и прахъ, множество юношей, а съ ними уже не совсѣмъ молодые, не молодые, совсѣмъ немолодые, люди средняго возраста, старше средняго возраста, старики, не говоря о дѣтворѣ. Эльзи провожала гуляющихъ глазами. — Мы нигдѣ не бываемъ; такъ одиноки, какъ среди толпы, — молвила она съ тѣмъ видомъ, какой принимаютъ иныя дѣвушки, высказывая оригинальную мысль — что женщинѣ удается развѣ случайно.
Они присоединились къ теченію. Скоро Джорджъ вывелъ молодую дѣвушку черезъ лужайку на площадку, гдѣ подъ деревьями стояло два или три стула. Они сѣли. Затѣмъ случилось чудо, происходящее въ этихъ садахъ ежедневно и втеченіе цѣлаго дня. Изъ подъ земли выскочилъ человѣкъ — такимъ онъ казался, хотя несомнѣнно, то былъ посланникъ духа — и потребовалъ два пенса. Когда они были ему уплочены, онъ исчезъ тѣмъ же путемъ. Затѣмъ они разговорились.
— Джорджъ, — сказала дѣвушка, — всякій день теперь, гдѣ бы я ни находилась, даже въ церкви, мнѣ хочется прыгать, пѣть и плясать. Въ это утро мнѣ бы хотѣлось, чтобы богослуженіе было всецѣло для насъ: ты бы читалъ, а я пѣла, ты бы молился, а я славословила. Желала бы я знать, была ли здѣсь дѣвушка такая счастливая, какъ я… или такая несчастная, какъ я три недѣли назадъ.
— Эльзи, — сказалъ Джорджъ простое слово, но оно имѣло тысячу значеній.
— Мы не заслужили этого. Право, право, не заслужили. За что насъ судьба отмѣтила такою радостью? У насъ уже было величайшее благо — у насъ была любовь. Этого счастія достаточно для нѣкоторыхъ женщинъ. Намъ надобно было только немного болѣе денегъ, а теперь у насъ цѣлое громадное состояніе.
— Это удивительно, Эльзи!
Она положила свою руку на его руку и заговорила своимъ нѣжнымъ, тихимъ голосомъ, глядя вверхъ.
— Джорджъ, я такъ счастлива, что желала бы видѣть всѣхъ такими же счастливыми. Мнѣ жаль всѣхъ бѣдныхъ дѣвушекъ, у которыхъ нѣтъ любимаго человѣка; всѣхъ бѣдныхъ женатыхъ людей, которые живутъ въ бѣдности; всѣхъ несчастныхъ, которые стремятся къ тому, чего не могутъ достигнуть, всѣхъ, кто плачетъ у воротъ рая. Джорджъ, міръ прекрасенъ и могъ бы стать такимъ счастливымъ міромъ; отчего бы въ немъ не быть только радостямъ втеченіе всей жизни. Въ немъ такое обиліе возможнаго счастія. Горе — только мимолетная туча; безпокойство — только порывъ восточнаго вѣтра. Зло и страданіе — только летучія тѣни.
Она вздохнула, сложила свои руки, а слезы набѣжали на ея глаза.
— Мы состарѣемся вмѣстѣ, Джорджъ, — продолжала она, — скорѣе нашептывая, чѣмъ говоря (я выпускаю восклицанія и междометія ея возлюбленнаго). Ты всегда будешь любить меня, долго послѣ того, какъ моя красота — вѣдь ты называешь это красотой, Джорджъ, — пройдетъ и увянетъ, даже тогда, когда я буду бѣдной старенькой старушкой, скорченной на креслѣ; ты всегда будешь меня любить. Жизнь моя будетъ полна, полна, полна любовью. Быть можетъ… — Тутъ лицо ея вспыхнуло и она остановилась. — У насъ не будетъ денежныхъ заботъ. Мы будемъ все больше и больше пріобрѣтать познаній, становясь все умнѣе, умнѣе и умнѣе. Ты будешь умнымъ и добрымъ человѣкомъ, думающимъ и заботящемся о благѣ другихъ людей, какъ воображалъ мистеръ Дерингъ три недѣли назадъ. Всѣ будутъ тебя любить и уважать. Затѣмъ ты станешь сѣдымъ старичкомъ, бѣдный, дорогой мальчикъ; и всѣ будутъ говорить, какой ты умный и крѣпкій; а я стану гордиться моимъ старымъ мужемъ еще больше даже, чѣмъ гордилась своимъ молодымъ женихомъ. Мы будемъ жить тою жизнью, о которой грезили другіе. Каждый день будетъ приносить свою радость, такъ что, если бы мы даже могли, мы не захотимъ, чтобы онъ ушелъ.
Голосъ ея зазвучалъ глубже, задрожалъ и понизился, а глаза ея наполнились слезами.
— Жизнь будетъ вся счастіемъ, какъ Богъ назначилъ для насъ. Даже смерть будетъ ничтожной горестью, потому что разлука будетъ такъ коротка. — Она еще разъ положила свою руку на его руку.
Даже, у самыхъ легкомысленныхъ людей перспектива брачной жизни пробуждаетъ серьезныя и торжественныя мысли; для тѣхъ же, у кого есть глаза, чтобы видѣть, уши, чтобы слышать, и мозги, чтобы понимать — нѣтъ перспективы, въ которой было бы столько случайностей и вѣроятностей, какъ та, гдѣ даже сама жизнь можетъ стать смертью въ жизни.
Разставшись вечеромъ съ Эльзи, Джорджъ поѣхалъ къ Этельстану.
— Итакъ, — сказалъ послѣдній, — вы, по всей вѣроятности, цѣлый день провели въ ухаживаніи. Вы, должно быть, порядкомъ устали. Присядьте и возьмите трубку… сигару. Ну… полагаю, вы теперь очень довольны своей судьбой. Маленькій капиталъ Эльзи пригодится вамъ, не правда-ли?
— Разумѣется.
— Да… Я былъ очень радъ, когда вы мнѣ сказали, что дѣвочкѣ посчастливилось. Не могу представить себѣ, кто бы подарилъ ей эти деньги? Конечно, у Аренделей найдется не мало капиталовъ. Многіе изъ насъ обладаютъ инстинктомъ накопленія денегъ. Поставьте насъ гдѣ угодно, среди массы людей какого нибудь города, и мы сейчасъ же начнемъ переводить изъ ихъ кармановъ деньги въ наши собственные.
— А пока забудьте старую обиду. Вернитесь къ своимъ роднымъ. Приходите на нашу свадьбу.
— Я, право, не могу, пока вы мнѣ не скажете, кто поддѣлалъ чекъ. Какъ же мнѣ вернуться къ тѣмъ людямъ, которые все еще считаютъ меня виновнымъ? Когда вы поженитесь, я приду повидаться съ Эльзи, что могу сдѣлать съ легкимъ сердцемъ. Вы никому не говорили о моемъ возвращеніи?
— Конечно, не говорилъ. Никто не подозрѣваетъ, никто не говоритъ и не думаетъ о васъ.
Этельстанъ слегка засмѣялся.
— Это несомнѣнная справка. Долженъ-ли я радоваться или плакать, что обо мнѣ такъ полно забыли и выбросили меня изъ памяти? Это очень унизительно, не правда-ли?
— Васъ вовсе не забыли. Это совсѣмъ не то. О васъ только не говорятъ.
— Ладно, Джорджъ, все это пустое. Я радъ, что вы сегодня вечеромъ зашли ко мнѣ. У меня есть нѣчто новое для васъ. Я отыскалъ того коммиссіонера, который относилъ чекъ въ банкъ — въ самомъ дѣлѣ, отыскалъ этого человѣка.
— Не можетъ быть! Послѣ столькихъ-то лѣтъ?
— Я вкратцѣ описалъ подробности извѣстнаго казуса. Вчера я передалъ газету въ руки коммиссіонеровъ въ Страндѣ, и предложилъ награду тому, кто мнѣ отыщетъ человѣка, размѣнявшаго чекъ. Въ тотъ же вечеръ ко мнѣ явился онъ самъ и потребовалъ награду. Онъ очень хорошо помнилъ все дѣло, вотъ по какой причинѣ: джентльменъ, давшій ему чекъ, сперва послалъ его съ мѣшкомъ въ контору выдачи посылокъ. Онъ не посмотрѣлъ на адресъ. Джентльменъ стоялъ въ гостинницѣ Сесиль. Коммиссіонеръ этотъ притомъ имѣетъ только одну руку. Такъ какъ у него лишь одна рука, то джентльменъ — ласковый, обходительный джентльменъ, — далъ ему десять шиллинговъ за безпокойство, что на девять шиллинговъ превышало его заработную плату. Джентльменъ послалъ его въ банкъ съ чекомъ и онъ вернулся съ семью стами двадцатью фунтами въ десятифунтовыхъ билетахъ. Тогда-то джентльменъ, — который, повидимому, человѣкъ щедрый, — далъ ему десять шиллинговъ. Человѣкъ этотъ говоритъ, что признаетъ этого джентльмена, гдѣ бы то ни было. Онъ старикъ съ сѣдыми волосами. Онъ говоритъ, что признаетъ его, какъ только увидитъ. Что вы объ этомъ скажете?
— Ну… хорошо было бы, кабы удалось вамъ найти старика.
— Да, разумѣется, это былъ Чиклэй — сѣдой Чиклэй. Мы теперь поймаемъ эту старую лису. Берегитесь Чиклэя. Онъ — лиса. Онъ — червякъ. Онъ — пресмыкающаяся стоножка. Когда старика не будетъ, вы должны прогнать Чиклэя.
ГЛАВА X.
Таинственное открытіе.
править
Нежданное-негаданное случилось въ понедѣльникъ утромъ. Оно пришло съ какимъ-то необычайнымъ коварствомъ. Въ самомъ дѣлѣ, для лицъ, которыхъ, главнымъ образомъ, касалась бѣда, не могло случиться ничего ужаснѣе этого, хотя они сперва, къ счастію для себя, не поняли всего его значенія. Существуетъ широко-распространенное суевѣріе — до такой степени распространенное, что въ немъ, несомнѣнно, должна быть правда, — что въ тѣ рѣдкія мгновенія, когда человѣкъ чувствуетъ себя безумно счастливымъ, въ мирѣ со всѣмъ свѣтомъ, въ мирѣ со своею собственною совѣстью, когда онъ простилъ всѣ свои обиды и будущее стелется передъ нимъ, словно гладкое озеро, озаренное солнечными лучами, — ему неминуемо угрожаетъ какое нибудь маленькое или большое несчастіе. «Не считайте себя слишкомъ счастливымъ» — гласитъ міровая мудрость. Боги мстятъ за счастіе человѣка. Притворитесь слегка встревоженнымъ. Возъмите на себя нѣсколько грустный видъ. Сдержите эти ноги, что такъ и просятся въ плясъ. Если вамъ надо поразмять ихъ, то сдѣлайте это какъ бы невзначай или со страху — лучше всего поразомните ихъ надъ открытымъ гробомъ на церковномъ кладбищѣ. Перестаньте распѣвать эту пѣсню ликованія; запойте вмѣсто нея пѣснь сокрушенія о грѣхахъ. Такимъ образомъ, боги будутъ обмануты. Больше всего, никогда не позволяйте себѣ думать, что діаволъ умеръ. Онъ даже не заснулъ. Если бы люди соблюдали эти предосторожности, то они бы избѣжали огромной массы несчастій. Если бы, напримѣръ, Джорджъ степенно отправился къ себѣ домой въ воскресенье, вмѣсто того, чтобы мчаться, словно школьникъ, видимо счастливый, такъ и напрашиваясь на бѣду, быть можетъ, ему бы никогда не стать причастнымъ къ несчастію, какъ это случилось впослѣдствіи.
Читатель уже знаетъ, что мистеръ Дерингъ былъ человѣкъ аккуратный. Каждое утро онъ приходилъ къ себѣ въ контору въ десять безъ четверти; онъ вѣшалъ пальто и шляпу въ нишѣ за дверью, а затѣмъ отпиралъ собственноручно свой шкафъ, гдѣ хранились его бумаги. Чиклэй уже разложилъ на столѣ чистый листъ пропускной бумаги, перья и почтовую бумагу; онъ положилъ также только что полученныя письма на бюваръ. Чтеніемъ писемъ начинался рабочій день, стряпчій прочитывалъ ихъ, дѣлалъ на нихъ отмѣтки, звонилъ своего стенографа и диктовалъ отвѣты на нихъ. Отправивъ отвѣты, онъ обращался къ старымъ дѣламъ. Въ это утро, слѣдуя обычной рутинѣ, онъ внимательно пересмотрѣлъ полученныя письма, одно за другимъ, прочитывая ихъ полу-машинально. Но вотъ онъ вскрылъ одно письмо и взглянулъ на заголовокъ. Эллисъ и Норткотъ — произнесъ онъ. Что имъ понадобилось? — Затѣмъ онъ вдругъ остановился и вздрогнулъ. Онъ снова принялся читать письмо и снова остановился въ недоумѣніи. Письмо это было отъ его маклеровъ въ Сити, и въ немъ они предлагали ему выгодное помѣщеніе для его капиталовъ. Само по себѣ предложеніе это не представляло ничего необычайнаго. Но въ письмѣ находились слѣдующія замѣчательныя строки: «За послѣдніе нѣсколько мѣсяцевъ вы сдѣлали такіе большіе трансферты и продали такъ много бумагъ, что, по всей вѣроятности, получили большія выгоды. Но если вы располагаете въ настоящую минуту нѣсколькими тысячами, представляется самый благопріятный случай»…
— Большіе трансферты и множество продажъ? — спросилъ пораженный мистеръ Дерингъ. — Какіе трансферты? о какихъ продажахъ говоритъ онъ?
Онъ сталъ пересматривать страницы своего дневника. Ни о какого рода сдѣлкахъ тамъ не упоминалось ни слова. Затѣмъ снова впалъ въ раздумье. — Не могу вспомнить никакихъ трансфертовъ, — пробормоталъ онъ про себя. — Ужь не новую-ли штуку подстраиваетъ мнѣ память?
Наконецъ, онъ позвонилъ.
— Чиклэй, — сказалъ мистеръ Дерингъ, когда появился его старый клеркъ, — я получилъ письмо, въ которомъ ничего не понимаю. Я говорилъ вамъ, что память начала измѣнять мнѣ. Теперь взгляните сюда. Вотъ письмо о трансфертахъ и продажахъ бумагъ. Какіе трансферты? Не понимаю ни одного слова изъ этой чепухи. Память моя не только измѣняетъ мнѣ, — ее совсѣмъ отшибло у меня.
— Память измѣняетъ вамъ? Пустое, — покачалъ старикъ головой. — Нѣтъ… нѣтъ; память у васъ совсѣмъ здоровая. Моя же ясна, какъ Божій день. Точно также и ваша. Кушаете вы съ аппетитомъ. И я также. Спите вы прекрасно. И я также. Оба мы крѣпки и бодры, хоть куда.
— Нѣтъ… нѣтъ. Память моя не та, что была. Я уже сотни разъ говорилъ вамъ объ этомъ. Я самъ себя не сознаю по временамъ. Вчера, когда на часахъ пробило двѣнадцать, я думалъ, что только десятый часъ. Я проморгалъ два часа. А по временамъ, когда я иду домой, я теряю память о томъ, что шелъ.
— Фуй, фуй! никто въ ваши годы не смотритъ такимъ молодцомъ, какъ вы. Да вы ходите пѣшкомъ, словно вамъ двадцать пять лѣтъ. И кушаете съ аппетитомъ, съ большимъ аппетитомъ.
Слова его были ободряющія, но онъ тревожно смотрѣлъ на своего господина. Право же, на видъ въ мистерѣ Дерингѣ не замѣчалось упадка умственныхъ силъ. Онъ сидѣлъ прямо, какъ стрѣла; взглядъ его былъ острый, какъ всегда, рѣчь ясная, какъ всегда.
— Ну… поговоримъ объ этомъ письмѣ. Другъ мой Эллисъ, изъ Эллисъ и Норткотъ, пишетъ мнѣ о томъ-то и о томъ-то и говоритъ, что въ послѣднее время я занимаюсь большими трансфертами, продажами бумагъ. Что хочетъ онъ этимъ сказать?
— Въ послѣднее время, насколько мнѣ извѣстно, вы не покупали и не продавали никакихъ бумагъ.
— Ну, конечно, вы бы знали объ этомъ. Не было-ли у насъ недавно какихъ-либо помѣщеній капиталовъ для нашихъ кліентовъ? Тутъ у насъ на рукахъ было помѣстье Дальтонъ-Смита.
— Уже съ тѣхъ поръ прошло одиннадцать мѣсяцевъ.
— Думаю, что онъ говоритъ именно объ этомъ… онъ не можетъ имѣть въ виду ничего другого. Да, это такъ и есть. Что жь… у меня теперь компаньонъ, — если память моя и съиграла со мною штуку, тутъ нѣтъ такой большой важности, какъ прежде, когда я былъ только одинъ отвѣтственнымъ лицомъ.
— Вамъ не надобно было брать себѣ компаньона, — сказалъ Чиклэй съ завистью. — Вы имѣли меня.
— Онъ хочетъ сказать именно это, — повторилъ мистеръ Дерингъ. — Онъ не могъ ничего другого сказать. Однако… просматривали вы мою банковую книгу за послѣднее время?
— Вотъ она. Провѣрена въ прошлую пятницу. Ничего не поступило и ничего не взято съ того дня.
Мистеръ Дерингъ не заглядывалъ въ свою книгу три или четыре мѣсяца У него были хорошіе конторщики, — на нихъ-то и лежала забота о его банковой книгѣ. Вотъ онъ раскрылъ ее и принялся пальцемъ пробѣгать страницы.
— Чиклэй. — сказалъ онъ, что сдѣлалось съ акціями Ньюкзстельскаго общества? Дивиденды должны быть получены оттуда уже нѣсколько недѣль назадъ, а между тѣмъ они до сихъ поръ не уплочены. Ужь не обанкрутился-ли городъ? А… Э? Гдѣ же Уольвергэмптонскіе дивиденды? А… а… — Онъ быстрымъ движеніемъ повернулъ страницу. — Чиклэй, въ этой книгѣ что-то неладно. Ни единаго дивиденда ни откуда не было получено за послѣдніе четыре мѣсяца. За это время тутъ бы должно уже получиться около шести сотъ фунтовъ.
— Странная ошибка, — сказалъ Чиклэй. — Сейчасъ же отнесу книгу въ банкъ и все будетъ исправлено.
— Очень большое и нерадивое упущеніе, вотъ какъ я называю такую ошибку. Передайте директору банка мои слова. Пусть сейчасъ же исправятъ все, какъ должно… сейчасъ же… пока вы тамъ будете. И принесите мнѣ книгу обратно.
Банкъ находился въ Ченсэри-Лэнъ, неподалеку отъ конторы. Старый клеркъ ушелъ исполнить приказаніе своего принципала.
— Весьма нерадивое упущеніе, — повторилъ стряпчій; — если бы кто изъ моихъ клерковъ сдѣлалъ такое упущеніе, ему сейчасъ же было бы отказано отъ мѣста.
Въ самомъ дѣлѣ, строгая и быстрая расправа поддерживала клерковъ мистера Деринга на высотѣ исполненія взятыхъ ими на себя обязанностей.
Онъ снова занялся письмами, повидимому, совершенно успокоенный.
Черезъ десять минутъ, такъ какъ отсутствіе Чиклэя продолжалось долѣе, чѣмъ онъ ожидалъ, мистеръ Дерингъ замѣтилъ, что вниманіе его перебѣгаетъ отъ одного предмета къ другому. — Большіе трансферты и много продажъ — повторилъ онъ. — Какъ бы то ни было, онъ долженъ подразумѣвать помѣщеніе денегъ съ имѣнія Дальтонъ-Смита. Однако же, тутъ была лишь одна сдѣлка. Что бы такое значили его слова? Онъ, по всей вѣроятности, ошибся. Онъ, должно быть, думалъ о другомъ кліентѣ. Не моя, а его память спуталась. Такъ оно и есть… его память.
Огромный открытый несгораемый шкафъ въ углу былъ биткомъ набитъ массами бумагъ, связанныхъ и помѣченныхъ. Въ бумагахъ этихъ, между прочимъ, находились документы, касавшіеся всего личнаго состоянія мистера Деринга, которое было теперь очень значительно. Даже перворазрядный тузъ изъ Сити почувствовалъ бы къ мистеру Дерингу уваженіе, должное богатству, если бы узналъ сумму, которую представляло содержимое этого шкафа. Тутъ были — арендаторскіе договоры, денежныя соглашенія, ипотеки, записи, закладныя, передаточныя записи, акціи, всѣ документы, посредствомъ которыхъ законъ препятствуетъ порочному человѣку захватить и присвоить себѣ сбереженія богача. Въ былое время богачъ хранилъ свои деньги въ шкатулкѣ, окованной желѣзомъ. Онъ запиралъ эту шкатулку на замокъ и держалъ ее въ углубленіи, продѣланномъ въ каменной стѣнѣ. Если богачъ былъ только буржуа, то это была крошечная шкатулка; онъ ставилъ ее въ потайное мѣсто (но всѣ знали этотъ тайникъ), у изголовья кровати. Если богачъ былъ крестьянинъ — онъ завязывалъ свои деньги въ тряпицу и пряталъ свою казну подъ печь. И въ томъ, и въ другомъ случаѣ воры врывались и обкрадывали этихъ богачей. Нынѣ, богачъ поумнѣлъ и совсѣмъ не держитъ шкатулокъ для своей казны: онъ всю ее отдаетъ въ ростъ въ различныхъ направленіяхъ и различнымъ обществамъ и компаніямъ. Каждый богачъ есть въ то же время ростовщикъ: онъ — либо Шейлокъ большой, либо Шейлокъ меньшой, смотря по суммамъ, отдаваемымъ имъ въ ростъ. Воры ничего не могутъ у него украсть, кромѣ безполезныхъ для нихъ бумагъ. А когда мы еще болѣе поумнѣемъ, то ни въ одномъ домѣ у насъ рѣшительно ничего не будетъ, чѣмъ бы могъ воспользоваться воръ, такъ какъ на каждую мало-мальски цѣнную вещь будетъ документъ, безъ предъявленія котораго нельзя будетъ купить или продать ничего цѣннаго. А все золото и серебро, будь то вилки или кружки, будутъ уложены въ банкѣ. Тогда-то всѣ станутъ честными и позабудутъ восьмую заповѣдь.
Между бумагами мистера Деринга были свидѣтельства на акціи и всевозможныя квитанціи, въ общемъ представлявшія многія и многія тысячи. Изъ этихъ денегъ около тринадцати тысячъ фунтовъ принадлежали Эльзи, но и эта сумма была записана на имя ея опекуна. Это было цѣлое состояніе, такъ неожиданно свалившееся въ руки молодой дѣвушки. Остальныя деньги, около двадцати пяти тысячъ фунтовъ, были его личной собственностью. Но само собою разумѣется, то была лишь часть, лишь незначительная часть его огромнаго состоянія.
Мистеръ Дерингъ, несмотря на ослабленіе памяти, помнилъ, однако, очень хорошо нѣкоторыя вещи; онъ окинулъ взглядомъ открытый шкафъ и сталъ перебирать въ умѣ бумаги, которыя представляли его капиталы. Онъ отлично помнилъ всѣ свои разнообразные фонды: всѣ акціи водопроводныхъ, газовыхъ и желѣзнодорожныхъ обществъ, акціи индійскаго и колоніальнаго обществъ, акціи самыхъ разнообразныхъ торговыхъ компаній. — Какъ глупо было — думалъ онъ — разстраивать себя изъ-за простой оплошности маклера! — Недавніе промахи памяти сдѣлали его нервнымъ, но тутъ не могло быть ничего дурного; только слѣдовало бы прогнать этого банковаго клерка за его небрежность. Тутъ не могло быть никакой бѣды, а для своего полнаго успокоенія онъ сейчасъ же пересмотритъ бумаги, хотя все должно обстоять благополучно.
Онъ прекрасно зналъ, гдѣ лежали эти бумаги; все у него въ конторѣ имѣло свое опредѣленное мѣсто: онѣ были связаны вмѣстѣ въ объемистый пакетъ, хранившійся въ одномъ изъ отдѣленій шкафа. Онъ отодвинулъ свое кресло, всталъ и направился къ шкафу.
Странное дѣло! Бумагъ этихъ не было на своемъ мѣстѣ. Опять имъ овладѣло прежнее раздраженіе, что онъ позабылъ что-то. Забывчивость эта постоянно давала о себѣ знать: каждый день онъ что нибудь забывалъ. Но документы эти должны же быть въ шкафу! Онъ стоялъ, нерѣшительно поглядывая на груды бумагъ, стараясь припомнить, куда бы онѣ могли быть переложены. Въ то время, какъ онъ такимъ образомъ соображалъ и раздумывалъ, вернулся Чиклэй съ банковой книжкой въ рукѣ.
— Тутъ что-то неладно, — сказалъ онъ. — Въ послѣдніе три мѣсяца по вашему счету не было уплочено никакихъ дивидендовъ. Банкъ здѣсь не при чемъ. Я говорилъ съ директоромъ, онъ пересмотрѣлъ книжку и сказалъ, что въ ней все въ совершенномъ порядкѣ.
— Никакихъ дивидендовъ? Что бы это значило, Чиклэй? Никакихъ дивидендовъ? Но вѣдь тутъ акцій на тридцать восемь тысячъ фунтовъ. Здѣсь въ шкафу лежатъ документы на эту сумму; только, по той или другой причинѣ, я не могу ихъ отыскать въ данную минуту. Они гдѣ-нибудь здѣсь въ шкафу. А теперь вы поможете мнѣ ихъ найти, — не такъ-ли?
Онъ принялся рыться въ бумагахъ, сначала съ легкимъ нетерпѣніемъ, затѣмъ съ раздраженіемъ, затѣмъ съ лихорадочнымъ безпокойствомъ.
— Куда они дѣвались? — кричалъ онъ, швыряя связки бумагъ. — Они должны быть тутъ. Они должны быть тутъ. Надо перерыть все, что находится въ шкафу. Мы должны ихъ найти. Они никогда не выходили изъ этого шкафа. Никто, кромѣ меня, ихъ не трогалъ и не видалъ.
Старый клеркъ вынулъ всѣ бумаги, бывшія въ шкафу, и нагромоздилъ ихъ въ кучу на столѣ. Когда въ шкафу не осталось ничего, они принялись систематически перебирать вою эту массу бумагъ. Пересмотрѣвъ ихъ всѣ до единой, они посмотрѣли другъ на друга въ смущеніи.
Тутъ были всѣ документы, исключая тѣхъ, которые представляли капиталъ въ тридцать восемь тысячъ фунтовъ. Этихъ бумагъ какъ небывало. Они пересматривали каждый пакетъ поодиночкѣ; они раскрывали каждую связку бумагъ; они разворачивали каждый сложенный листъ пергамента и бумаги малаго формата. Искомыхъ свидѣтельствъ не было въ шкафу.
— Ну, — сказалъ, наконецъ, клеркъ, — ихъ тутъ нѣтъ, сами видите. Что же это такое!
Въ самый моментъ ихъ недоумѣнія случилось нѣчто, почти столь же удивительное и совершенно такое же неожиданное, какъ потеря тѣхъ свидѣтельствъ. Между бумагами находился маленькій круглый свертокъ, перевязанный красной тесемкой. Чиклэй развязалъ его. — Банковые билеты, — молвилъ онъ и отложилъ ихъ въ сторону. Въ данную минуту они были заняты не банковыми билетами, а свидѣтельствами. Убѣдившись, что послѣднихъ не было въ шкафу и предоставивъ своему принципалу ломать голову надъ причиной ихъ отсутствія, Чиклэй опять принялся за этотъ свертокъ. Какъ онъ сказалъ, то была пачка банковыхъ билетовъ, свернутыхъ въ трубку и перевязанныхъ тесемкой. Онъ развязалъ узелъ, расправилъ билеты, отогнулъ ихъ уголки и пересчиталъ ихъ. Курьезная штука, — сказалъ онъ: — тутъ все десятифунтовые билеты… все по десяти фунтовъ; ихъ больше пятидесяти. А тотъ, что сверху, покрытъ пылью. Что это за билеты?
— Почемъ я знаю? — раздраженно заявилъ мистеръ Дерингъ. — Дайте мнѣ ихъ сюда. Банковые билеты? У меня въ шкафу нѣтъ банковыхъ билетовъ.
— Забыли! — пробормоталъ клеркъ. — Можетъ быть, это деньги кліентовъ. Но кліенты потребовали бы ихъ. Пятьсотъ или шестьсотъ фунтовъ. Какъ можно позабыть о пятистахъ фунтахъ? Даже Ротшильдъ не забылъ бы о пятистахъ фунтахъ. Позабыли!
Онъ подозрительно взглянулъ на своего господина и покачалъ головою, смущенно шаря въ бумагахъ.
Мистеръ Дерингъ вырвалъ пачку изъ рукъ своего клерка. Правда, то были банковые билеты… десятифунтовые билеты; и онъ о нихъ забылъ. Клеркъ сказалъ правду. Ни въ одной фирмѣ въ цѣломъ свѣтѣ невозможно забыть о пачкѣ билетовъ въ пятьсотъ фунтовъ и притомъ забыть безслѣдно. Мистеръ Дерингъ уставился на нихъ крайне смущенный. — Билеты! — закричалъ онъ.
— Билеты! Десятифунтовые билеты. Какіе билеты? Чиклэй, какимъ образомъ очутились эти билеты здѣсь?
— Если вы не знаете, — отвѣчалъ клеркъ, — такъ кому же знать. Вѣдь ключъ отъ шкафа у васъ.
— Великій Боже! — Если бы мистеръ Дерингъ былъ на двадцать лѣтъ моложе, онъ подпрыгнулъ бы. Но семидесятилѣтнимъ старцамъ не полагается прыгать. Почтенный возрастъ не допускаетъ прыжковъ. — Это какое-то чудо! Чиклэй, тутъ какая-то тайна!
— Что такое?
— Эти билеты… сегодня самъ діаволъ у меня въ шкафу, вотъ что я думаю. Во первыхъ, пропали свидѣтельства, т. е. ихъ невозможно найти… а тутъ вдругъ вернулись эти билеты.
— Какіе это билеты?
— Да это тѣ самые банковые билеты, которые были уплочены по тому подложному чеку восемь лѣтъ назадъ. О! въ этомъ не можетъ быть ни малѣйшаго сомнѣнія… ни самомалѣйшаго. Я помню номера… послѣдовательные номера… семьдесятъ два номера… семьсотъ двадцать фунтовъ. Какъ они сюда попали? Кто ихъ сюда положилъ? Чиклэй, спрашиваю у васъ, какъ очутились эти билеты здѣсь въ шкафу?
Онъ держалъ билеты въ рукахъ и бросалъ эти вопросы просто въ порывѣ удивленія, не ожидая получить на нихъ отвѣтъ.
— Билеты, выданные банкомъ этому молодому джентльмену, который поддѣлалъ чекъ, — сказалъ Чиклэй, — положены были, вѣроятно, имъ же обратно въ шкафъ. Другого объясненія не подъискать. Онъ побоялся пустить ихъ въ оборотъ. Онъ слышалъ, что вы ихъ велѣли задержать и положилъ ихъ обратно въ шкафъ. Мнѣ кажется, я самъ видѣлъ, какъ онъ это сдѣлалъ. Когда онъ тутъ метался, какъ угорѣлый, онъ это сдѣлалъ, — я убѣжденъ, что я видѣлъ это своими глазами.
Мистеръ Дерингъ выслушалъ этотъ наговоръ, не сдѣлавъ замѣчанія. Онъ положилъ билеты на столъ и пристально посмотрѣлъ на своего клерка. Оба старика стояли другъ противъ друга, блѣдные и удивленные. Быть можетъ, лицо Чиклэя выражало еще большее изумленіе.
— Какимъ образомъ эти билеты очутились въ шкафу? — повторилъ стряпчій. — Это, пожалуй, еще чуднѣй, чѣмъ перемѣщеніе свидѣтельствъ. Вы ихъ вынули. Покажите мнѣ, гдѣ именно они лежали.
— Позади этихъ книгъ. Смотрите! Верхній билетъ покрытъ пылью.
— Они тутъ лежали, вѣроятно, всѣ эти годы! Въ моемъ шкафу! Тѣ самые билеты, что были уплочены коммиссіонеру поддѣлывателя! Въ моемъ шкафу! Что бы это значило? Мнѣ кажется, я схожу съ ума. Спрашиваю васъ… Что все это значитъ, Чиклэй?
Клеркъ отвѣтилъ тихо, повторивъ свой прежній наговоръ.
— Такъ какъ молодой Арендель поддѣлалъ чекъ, молодой Арендель же и получилъ билеты. Такъ какъ молодой Арепдель получилъ билеты, молодой Арендель же долженъ былъ положить ихъ обратно въ шкафъ. Никто другой этого не могъ сдѣлать. А молодой Арендель положилъ ихъ обратно, потому что испугался, что вы ихъ розыщите. Онъ положилъ ихъ украдкой въ тотъ день, какъ вы обвинили его въ преступленіи.
— Я не обвинялъ его. Я никого не обвинялъ.
— Ну, такъ я его обвинялъ, а вы не возражали. Я бы снова обвинилъ его, будь онъ здѣсь.
— Каждый человѣкъ можетъ взваливать на другого человѣка, что ему угодно. Тутъ же не было никакихъ уликъ, и дѣло не уяснилось и по сю пору.
— Вы все говорите объ уликахъ, которыя могутъ быть опровергнуты. Я же только говорю, что никто другой не могъ этого сдѣлать. А что до того, какъ билеты были положены обратно въ шкафъ, теперь я начинаю думать… — лицо его приняло лукавое и коварное выраженіе, — я отлично помню… да… о! да… ясно помню.., совершенно ясно помню… вижу это такъ же отчетливо, словно бы это происходило сейчасъ передо мною. Онъ бокомъ подвигался все ближе и ближе къ шкафу, пока мы говорили: вотъ онъ подошелъ къ нему совсѣмъ вплотную… вотъ такъ… онъ сунулъ туда пачку, когда полагалъ, что я не смотрю на него. Я припоминаю… я бы могъ побожиться.
— Вздоръ, — сказалъ стряпчій. — Память ваша черезчуръ ясна. Перевяжите эти билеты, Чиклэй, и положите ихъ обратно на свое мѣсто. Можетъ, когда нибудь съ помощью ихъ мы найдемъ нашего мошенника. А пока поищемъ-ка снова. Надо сыскать эти документы.
Они пересмотрѣли теперь каждую пачку въ шкафу; они перебрали каждую бумажку; они открывали каждую книгу и искали между ея листами. Сомнѣваться болѣе было невозможно: документовъ не было въ шкафу.
Чиклэй принялся вновь перевязывать бумаги. Принципалъ его усѣлся въ кресло, стараясь что-то вспомнить — все то, что могло относиться къ исчезновенію документовъ.
ГЛАВА XI.
Таинственное открытіе.
править
Когда шкафъ былъ прибранъ, оставался еще буфетъ, два стола съ массою ящиковъ — двадцать или тридцать жестяныхъ ящиковъ. Чиклэй пересмотрѣлъ каждый изъ нихъ. Напрасно. Въ нихъ не было и слѣдовъ искомыхъ документовъ.
— Однако же, — сказалъ мистеръ Дерингъ, — должны же они гдѣ нибудь находиться. Все утро мы ихъ искали и не могли найти. Ихъ нѣтъ въ этой комнатѣ. Но гдѣ нибудь они должны же быть. Документы такого рода не могутъ улетучиться. Они не могутъ пригодиться никому. Свидѣтельствъ не воруютъ. Должно быть, я съ ними сдѣлалъ что нибудь.
— Не унесли-ли вы ихъ къ себѣ домой?
— Зачѣмъ бы я это сдѣлалъ? вѣдь у меня дома нѣтъ ни несгораемаго шкафа, ни денежнаго сундука.
— Не отдали ли вы ихъ на сохраненіе въ банкъ для большей сохранности, чѣмъ здѣсь.
— Ступайте и узнайте. Повидайтесь съ директоромъ. Спросите, нѣтъ-ли у него какихъ нибудь моихъ бумагъ.
Клеркъ повернулся, чтобы исполнить приказаніе.
— Нѣтъ, — остановилъ его мистеръ Дерингъ. — Къ чему? Если бы бумаги эти были у него, мы бы получили дивиденды. Однако, что же мнѣ дѣлать?
Въ первый разъ въ жизни стряпчій испытывалъ то волненіе, которое ему зачастую приходилось наблюдать у своихъ кліентовъ въ минуты дѣйствительнаго несчастія. Ему показалось, что нѣтъ ничего вѣрнаго: даже собственность являлась какой-то химерой. Ему показалось, словно самъ законъ, именно законъ, не имѣлъ никакого значенія. Мозгъ его кружился, почва ускользала у него изъ подъ ногъ, онъ катился ничкомъ черезъ столъ — ничкомъ и внизъ… внизъ… внизъ. — Что же мнѣ дѣлать? — повторилъ онъ. — Чиклэй, ступайте. Повидайтесь съ директоромъ. Тутъ что-то кроется. Я не въ состояніи ничего придумать. Ступайте.
Когда клеркъ удалился, мистеръ Дерингъ опустилъ голову на руки, стараясь уяснить себѣ все случившееся. — Гдѣ бы могли находиться эти бумаги? — спрашивалъ онъ себя, двадцать разъ повторяя этотъ вопросъ. Онъ вполнѣ ясно сознавалъ, что обратись къ нему за совѣтомъ по такому дѣлу какой нибудь изъ его кліентовъ, онъ отвѣтилъ бы ему съ величайшею находчивостью и далъ бы ему вполнѣ практическій совѣтъ. Самому себѣ онъ не могъ дать никакого совѣта. — Гдѣ же находятся эти бумаги? Никто не станетъ воровать акціи обществъ или газовыхъ компаній. Кража этихъ бумагъ не принесетъ вору ни гроша, они не могутъ быть проданы безъ вѣдома владѣльца: онъ долженъ сдѣлать передаточную надпись; если онѣ украдены, дивиденды все равно будутъ по прежнему уплачиваться ихъ владѣльцу. Притомъ же…
Тутъ онъ вспомнилъ о банковой книжкѣ. Если акціи проданы, то деньги будутъ значиться у него на приходѣ. Онъ схватилъ книгу и сталъ ее просматривать. Нѣтъ, въ ней не было взносовъ, которые могли бы представлять проданныя акціи. Онъ зналъ, что означалъ каждый взносъ и когда уплачивалась та или другая сумма: относительно этого пункта память его была ясна, какъ Божій день.
Ему пришло на мысль предположеніе Чиклэя. Не взялъ ли онъ свидѣтельства эти къ себѣ на домъ? Онъ, должно быть, сдѣлалъ это съ какой нибудь цѣлью, а теперь объ этомъ забылъ. Да, это было единственно возможное объясненіе казуса. Онъ, должно быть, сдѣлалъ это. На мгновеніе онъ вздохнулъ съ облегченіемъ, но только на одно мгновеніе: онъ тотчасъ же подумалъ, что никоимъ образомъ не могъ отнести къ себѣ на домъ эти вклады, такъ какъ дома онъ никогда не держалъ никакихъ дѣловыхъ бумагъ. Затѣмъ къ нему вернулись его недоумѣніе и ужасъ. Что же сталось съ ними? Куда онъ ихъ дѣвалъ?
И почему по этимъ акціямъ ему не было уплочено никакого дивиденда? Почему? Онъ весь поблѣднѣлъ отъ ужаса, понявъ, что разъ онъ не получалъ дивидендовъ, у него не было болѣе и акцій.
Втеченіе своей долгой пятидесятилѣтней практики на поприщѣ юриста мистеръ Дерингъ ни разу не сдѣлалъ промаха, по крайней мѣрѣ, онъ такъ думалъ. Если онъ и не всегда помѣщалъ свои капиталы съ наибольшей выгодою, за то помѣщалъ ихъ въ вѣрныя руки. Онъ не получалъ такихъ огромныхъ процентовъ, которые составляютъ завѣтную мечту нѣкоторыхъ дѣльцовъ въ Сити, но онъ не испытывалъ и потерь. Поэтому, онъ считалъ себя человѣкомъ весьма проницательнымъ въ тѣхъ случаяхъ, когда выказывалъ лишь большую осторожность. Такимъ-то образомъ, втеченіе этого долгаго періода онъ всегда пользовался значительнымъ доходомъ. Слѣдовательно, ему были невѣдомы денежныя треволненія. Однако же, всю свою жизнь онъ былъ занятъ обсужденіемъ подобныхъ треволненій у своихъ ближнихъ. Съ нимъ случилось нѣчто совершенно похожее на то, что испытываетъ спеціалистъ-врачъ, когда самъ становится жертвой какой нибудь смертельной болѣзни. Онъ походилъ на боцмана, обязанность котораго наблюдать за тѣмъ, какъ сѣкутъ другихъ, и котораго вдругъ связали самого по рукамъ и ногамъ.
Онъ не припомнилъ ничего, — ни единый лучъ не озарилъ его памяти. Тогда, въ отчаяніи, онъ подумалъ, что можетъ быть ему удастся прійти къ какому нибудь рѣшенію, если онъ вообразитъ себѣ, какъ кто либо другой, — только не онъ — пришелъ бы и попросилъ бы у него совѣта по точно такому же казусу. И что было бы, если бы онъ самъ обратился къ себѣ, какъ къ солиситору, изложивши все дѣло.
Вернувшись, Чиклэй засталъ своего господина лежащимъ въ креслѣ съ широко раскрытыми глазами, неподвижно устремленными на него, когда онъ отворялъ дверь, — но глаза эти не видѣли ничего. Чиклэй остановился, словно прикованный взглядомъ этихъ глазъ, которые его не видѣли. — Великій Боже! — пробормоталъ онъ. — Неужели пришелъ его послѣдній часъ? Неужели онъ умираетъ?
Лицо мистера Деринга было блѣдно, какъ полотно. Казалось, онъ къ чему-то прислушивался. Губы его были раскрыты. — У него что-то вродѣ припадка — подумалъ про себя клеркъ.
Онъ остановился въ выжидательной позѣ. Быть можетъ, ему слѣдовало бы позвать людей на помощь. Онъ объ этомъ не подумалъ. Онъ стоялъ и ждалъ, а лицо его было такъ же блѣдно, какъ лицо его господина. Не смерть ли пришла? Если да, — мы всѣ прежде всего думаемъ о своемъ я, — то, что станется съ его насиженнымъ мѣстомъ и жалованьемъ?
Вдругъ глаза его господина закрылись; голова его поникла, онъ испустилъ глубокій вздохъ, затѣмъ повернулъ голову и открылъ глаза. Сознаніе вернулось къ нему. Припадокъ — какой бы онъ ни былъ — прошелъ.
— Чиклэй, — сказалъ онъ, — я попробовалъ представить себѣ это дѣло такъ, словно какой другой человѣкъ — кліентъ — передавалъ мнѣ свой казусъ. Сначала все шло, какъ по маслу. Явился тотъ другой человѣкъ, т. е. я самъ пожаловалъ къ себѣ. Я сѣлъ и выслушалъ свою собственную исторію. Я забываю, во всякомъ случаѣ, что это за исторія, — онъ нетерпѣливо тряхнулъ головою, — забываю… забываю… вѣчно забываю. Но помню, что это было совсѣмъ не то, что я намѣревался разсказать. Это была совсѣмъ другая исторія. Онъ такъ и не сказалъ мнѣ то, что мнѣ надобно было узнать. То есть… что сталось съ бумагами. Я ни на іоту не подвинулся впередъ. Онъ доказывалъ, что я, дѣйствительно, самъ продалъ эти бумаги.
— Вы чуточку не въ себѣ, — молвилъ Чиклэй, тревожно наблюдая за нимъ. — Вотъ и все. Но вы оправитесь скоро. Это приключеніе съ бумагами, съ записями, вся эта чертовщина васъ чуточку встряхнула; будь я на вашемъ мѣстѣ, я бы хватилъ стаканчикъ водочки.
— Нѣтъ… нѣтъ. Я успокоюсь теперь. Да… это такъ. Меня порядкомъ перевернуло это дѣло. Такъ или иначе, я, повидимому, не въ состояніи уяснить себѣ его сущность. Постойте… онъ тяжело вздохнулъ, — вы, кажется, куда-то пошли… куда-то… для меня, прежде… прежде… прежде, чѣмъ пришелъ тотъ другой человѣкъ.
— Ради Бога, не говорите о какомъ-то другомъ человѣкѣ. Никого такого здѣсь нѣтъ. Да… я уходилъ по вашему приказанію. Я ходилъ къ директору банка, чтобы узнать, нѣтъ ли у него на храненіи какихъ нибудь вашихъ вкладовъ.
— Къ директору банка. Правда. Ну, что же, есть у него что-нибудь?
— Ни одного клочка. Да никогда и не было.
— Итакъ, Чиклэй, — мистеръ Дерингъ уныло опустилъ руки, — что же дѣлать?
— Не знаю, право, — отвѣчалъ клеркъ также уныло. — Никогда въ своей жизни не слыхивалъ я о чемъ либо подобномъ. Тридцать восемь тысячъ фунтовъ! Просто умъ за разумъ заходитъ. Они навѣрно гдѣ нибудь тутъ лежатъ. Поищемъ опять.
— Нѣтъ… нѣтъ. Это ни къ чему не поведетъ. Но… вѣдь я не получалъ дивидендовъ. Всѣ акціи были переведены, и по нимъ не было уплочено ничего. Акціи украдены. Чиклэй, я не въ силахъ думать. Въ первый разъ въ моей жизни я не въ силахъ думать… я нуждаюсь въ совѣтѣ какого нибудь другого лица. Я долженъ отдать это дѣло въ чьи нибудь другія руки.
— Да вѣдь у васъ же есть вашъ молодой компаньонъ… вотъ и случай для него доказать, что онъ не даромъ получаетъ деньги. Почему бы вамъ не посовѣтоваться съ нимъ, а затѣмъ не лучше ли вернуться къ старому порядку, когда были вы да я? Эта штука сбила насъ съ панталыку спервоначала; но помаленьку мы отыщемъ къ ней разгадку. У васъ есть теперь компаньонъ… ничего не подѣлать вамъ безъ него — былъ бы компаньонъ. Нашъ малый теперь у себя въ комнатѣ, сидитъ тамъ, словно король на тронѣ, а клерки кружкомъ на колѣнкахъ передъ нимъ — важничаетъ, точно ни вѣсть какая птица. Позовите его.
Мистеръ Дерингъ кивнулъ въ знакъ согласія.
Компаньонъ засталъ принципала прохаживающимся по комнатѣ въ неописанномъ волненіи. На столѣ лежали груды бумагъ — все, что было въ шкафу. Насупротивъ стоялъ старый клеркъ; голова, руки, колѣна и плечи его дрожали, онъ слѣдилъ за движеніями своего господина глазами полными тревоги и ужаса. Этотъ странный припадокъ, эта забывчивость, этотъ безсвязный разсказъ о другомъ человѣкѣ, этотъ новый приступъ безпокойной дѣятельности испугали его не на шутку.
— Наконецъ-то вы пришли.
Мистеръ Дерингъ притихъ и бросился въ кресло. — Ну, товарищъ, выслушайте-ка нашъ казусъ и, коли можете, разрѣшите наши сомнѣнія. Разскажите ему, Чиклэй… или… стойте: я самъ разскажу. Либо я сошелъ съ ума и потерялъ память, либо меня обокрали.
Джорджъ сталъ у стола и слушалъ внимательно. Случилось нѣчто до чрезвычайности важное. Никогда еще не видѣлъ онъ принципала потрясеннымъ до такой степени: его обычнаго ледянаго спокойствія какъ не бывало. Онъ былъ крайне возбужденъ: глаза его безпокойно бѣгали; онъ говорилъ быстро, безтолково. Онъ нѣсколько разъ принимался разсказывать съ начала. Онъ излагалъ факты безсвязно, безпорядочно; въ его рѣчи не было и тѣни присущей ему ясности. Пятьдесятъ лѣтъ онъ собиралъ факты и приводилъ въ систему дѣла, а въ собственномъ дѣлѣ оплошалъ.
— Кажется, я понимаю общую суть дѣла, — сказалъ Джорджъ, когда принципалъ остановился, а Чиклэй пересталъ поправлять и добавлять его рѣчь. — У васъ были бумаги на сумму 38,000 фунтовъ, бумаги эти пропали, пропали непонятнымъ манеромъ, вамъ уже нѣсколько мѣсяцевъ не уплачивалось дивидендовъ, а вашъ маклеръ упоминаетъ о какихъ-то большихъ трансфертахъ.
— Это еще не все, — сказалъ Чиклэй. — Разскажите ему о банковыхъ билетахъ.
— Да. Фактъ этотъ имѣетъ какое-то отношеніе къ случившемуся. Въ то время, какъ мы искали пропавшія бумаги, словно для того, чтобы меня окончательно сбить съ толку, мы нашли въ шкафу тѣ самые банковые билеты — дайте-ка сюда эту пачку, Чиклэй, — которые были выданы банкомъ человѣку, поддѣлавшему мое имя восемь лѣтъ назадъ.
— Какъ? Это то дѣло, по которому обвинили Этельстана?
— Именно. Вотъ они… они у васъ въ рукахъ… Тѣ самые билеты! Какъ разъ въ тотъ день, когда мнѣ угрожаетъ другое, худшее воровство! Да, да! это тѣ самые билеты!.. тѣ самые билеты! Это какое-то колдовство. Кто ихъ сюда положилъ?
— Почемъ же я знаю?
— Хорошо… но тутъ одно ясно во всякомъ случаѣ. Имя Этельстана, наконецъ, очистилось отъ подозрѣнія. Вы можете сказать это его матери.
— Ничуть не бывало, — возразилъ Чиклэй. — Почему бы ему самому не положить ихъ въ шкафъ? Я видѣлъ, какъ онъ исподтишка прокрался къ шкафу и…
— Видѣли, какъ онъ прокрался… какая ерунда! Непричастность его къ этому дѣлу доказана. Это будетъ радостнымъ извѣстіемъ для его матери и сестеръ.
— Аустинъ, отдайте мнѣ эти бумаги, — сказалъ мистеръ Дерингъ; — теперь мнѣ не до банковыхъ билетовъ и не до радостныхъ извѣстій. И съ оправданіемъ Этельстана можно повременить. Мысль о немъ и о старомъ подлогѣ только сбиваетъ меня съ толку въ данномъ случаѣ. Я не въ состояніи ничего сообразить. У меня какой-то сумбуръ въ головѣ. Дѣйствуйте за меня… думайте за меня… работайте за меня. Будьте моимъ солиситоромъ, Джорджъ, точно также, какъ моимъ компаньономъ.
— Я постараюсь сдѣлать все, что въ моихъ силахъ. Во первыхъ, трудно понять… что именно случилось. Вы не находите… вы куда-то затеряли извѣстные документы. Извѣстные дивиденды, которые вамъ слѣдовали, повидимому, не были уплочены; а ваши маклера, Эллисъ и Норткотъ, употребили въ своемъ письмѣ выраженіе, которое ставитъ васъ втупикъ. Не пригласить ли ихъ пожаловать сюда? или не пойти ли мнѣ самому въ Сити и разспросить у нихъ хорошенько, что именно хотѣли они сказать и что было сдѣлано?
— Если бы мнѣ только вспомнить сдѣлки, которыя я съ ними имѣлъ за послѣднее полугодіе. Но я ничего не припоминаю, кромѣ небольшой покупки акцій въ прошломъ мѣсяцѣ — всего на нѣсколько сотъ фунтовъ! Вотъ и бумаги, касающіяся этого дѣла.
— Съ кѣмъ изъ компаньоновъ имѣете вы дѣло?
— Со старымъ Эллисомъ… Онъ постоянно былъ моей правой рукою. Я съ нимъ друженъ добрыхъ пятьдесятъ лѣтъ.
— Хорошо, я пошлю за нимъ и попрошу его придти въ контору какъ можно скорѣе и захватить съ собою всѣ письма и бумаги, какія у него имѣются.
— Отлично, отлично, — сказалъ мистеръ Дерингъ, немного ободренный. — Это умно придумано. Мнѣ бы слѣдовало подумать объ этомъ съ самаго начала. Теперь у насъ дѣло пойдетъ на ладъ. Прежде всего надобно добраться до фактовъ, а тамъ мы можемъ дѣйствовать. Будь это дѣло посторонняго человѣка, я бы зналъ, что мнѣ дѣлать. Но своя бѣда — совсѣмъ иная штука… потерять вклады, да еще на сумму почти въ сорокъ тысячъ фунтовъ — вѣдь это словно потерять самыя деньги… притомъ чувство неизвѣстности…
— Все это вмѣстѣ можетъ хоть кого привести въ уныніе. Разумѣется, я охотно бы пересмотрѣлъ копіи съ писемъ; пробѣжавъ послѣднія, мы, быть можетъ, что-нибудь откроемъ. Какъ знать — не найдемъ ли мы между ними и самихъ документовъ.
Присутствіе этого молодого человѣка, энергичнаго, рѣшительнаго, сразу выказавшаго практическую смѣтливость, ободрило стряпчаго и успокоило его расшатавшіеся нервы. Но Чиклэй смотрѣлъ мрачнѣе тучи. Онъ снова уложилъ бумаги въ шкафъ и сталъ возлѣ, словно сторожъ, оберегающій сокровище. Онъ подсматривалъ за движеніями новаго компаньона подозрительными глазами и сердито ворчалъ сквозь зубы.
Тотчасъ же Джорджъ послалъ телеграмму въ Сити маклеру. Затѣмъ, въ то время, какъ старый клеркъ все еще продолжалъ стоять возлѣ несгораемаго шкафа, а мистеръ Дерингъ продолжалъ выказывать признаки неудержимаго волненія, то расхаживая по комнатѣ, то присаживаясь къ столу, то поглядывая на пустыя полки шкафа, молодой компаньонъ занялся просмотромъ копій съ писемъ, т. е. съ тѣхъ писемъ, которыя посылались изъ конторы мистера Деринга. Джорджъ перечиталъ всю эту корреспонденцію за шесть протекшихъ мѣсяцевъ.
— Ничего не имѣется, — сказалъ онъ. — Чиклэй, дайте-ка мнѣ полученныя письма.
Онъ пересмотрѣлъ и ихъ. То были письма, полученныя въ конторѣ; всѣ они были подшиты, занумерованы съ обозначеніемъ, откуда и отъ какого числа. Ни одно изъ этихъ писемъ не имѣло ничего общаго съ продажей вкладовъ и акцій.
— Еслибы, — сказалъ Джорджъ, — вы писали Эллису и Норткоту, то здѣсь нашлась бы копія съ вашего письма. Если бы они писали вамъ, ихъ письма были бы въ этихъ кипахъ. Чудесно. Но такъ какъ такихъ писемъ не имѣется, то ясно, что они не были написаны. А, слѣдовательно, и продажъ не было.
— Итакъ, — сказалъ мистеръ Дерингъ, — гдѣ же мои вклады? Гдѣ мои дивиденды?
— А вотъ мы увидимъ. Теперь же мы устанавливали лишь факты.
Въ эту минуту появился мистеръ Эллисъ, старшій компаньонъ фирмы Эллисъ и Норткотъ, съ небольшой связкой бумагъ. Всѣ знаютъ мистера Эллиса, одного изъ самыхъ почтенныхъ маклеровъ въ Лондонѣ. Онъ вполнѣ принадлежитъ къ такъ называемымъ именитымъ особамъ: джентльменъ стараго покроя, безукоризненно одѣтый, благообразный, пріятный въ обращеніи, высокой честности. Мистеръ Эллисъ по виду воплощенная честность и въ частной жизни онъ оправдываетъ свою репутацію и внѣшность. Подбородокъ и губы его таковы, словно не могутъ выносить тяжести бороды или усовъ. Съ перваго же взгляда вы замѣтите, что мысли и чувства его соотвѣтствуютъ его гражданской респектабельности.
— Вотъ онъ я, дорогой сэръ, — весело сказалъ онъ, — вотъ онъ я, готовый безъ замедленія повиноваться вашимъ приказаніямъ. Надѣюсь, что у васъ все обстоитъ благополучно; однако же, требованіе ваше, чтобы я принесъ съ собою нѣкоторыя бумаги, привело меня въ легкое недоумѣніе.
— Боюсь, что тутъ порядкомъ неладно, — сказалъ мистеръ Дерингъ. — Присядьте, старый дружище. Чиклэй, подайте кресло мистеру Эллису. Аустинъ, передайте ему то, что ему надобно знать.
— Вы написали вчера мистеру Дерингу и совѣтовали ему сдѣлать извѣстное помѣщеніе…
— Конечно. Это поистинѣ благопріятный случай и обѣщаетъ очень большія выгоды.
— Въ письмѣ вы упоминали о какихъ-то трансфертахъ и продажахъ, которые, судя по вашему письму, не такъ давно были имъ сдѣланы.
— Разумѣется.
— Что это за продажи?
Мистеръ Эллисъ заглянулъ въ свои бумаги. — Въ прошломъ февралѣ — продажа различныхъ вкладовъ, перечисленныхъ здѣсь должнымъ образомъ, на сумму 6,500 фунтовъ. Въ прошломъ мартѣ продажа различныхъ вкладовъ, также подробно перечисленныхъ, на сумму 12,000 фунтовъ въ розницу. Въ прошломъ апрѣлѣ продажа вклада стоимостью въ 20,000 фунтовъ — болѣе или менѣе — что составляетъ…
— Вы записываете сроки и суммы, Аустинъ? — спросилъ мистеръ Дерингъ.
— Разумѣется. Впрочемъ, сейчасъ мы еще точнѣе узнаемъ сроки и суммы. Ну, мистеръ Эллисъ, конечно, вы получали инструкціи вмѣстѣ съ бумагами. Были ли онѣ вамъ сообщены письменно или на словахъ?
— Письменно. Въ собственноручныхъ письмахъ мистера Деринга.
— Вы принесли эти письма съ собою?
ГЛАВА XII.
Таинственное открытіе.
править
— Здѣсь все и какъ слѣдуетъ, въ порядкѣ.
Онъ положилъ руку на бумаги.
— Вотъ, напримѣръ, первое письмо, отъ 14 февраля, относящееся къ этимъ сдѣлкамъ. Безъ сомнѣнія, вы его припомните, мистеръ Дерингъ?
Онъ взялъ письмо и прочиталъ его громко:
— «Дорогой Эллисъ. Прилагаю при семъ пачку вкладовъ и акцій. По рыночной цѣнѣ они представляютъ около 6,500 фунтовъ. Пожалуйста, переведите эту сумму на имя Эдмунда Грея, джентльмена, Южный скверъ, № 22, въ Грэй-Иннѣ. Мистеръ Грэй — мой кліентъ и я получу отъ него слѣдуемую сумму. А мнѣ вы пришлете трансферты и счетъ на сумму, должную мнѣ имъ вмѣстѣ съ вашими коммиссіонными. — Съ почтеніемъ вашъ Эдуардъ Дерингъ». Вотъ письмо. Способъ трансферта не обычный, однако же; и не противный закону. Если бы, напримѣръ, мы получили приказъ купить какія нибудь акціи для мистера Деринга… Но, разумѣется, вамъ это хорошо извѣстно.
— Извините, — возразилъ Джорджъ, — я не привыкъ покупать акціи, какъ мой компаньонъ. Не угодно ли вамъ объясниться далѣе?
— Мы бы сдѣлали также и послали бы нашему кліенту квитанцію на извѣстную сумму съ коммиссіонными. Еслибы намъ было приказано продать акціи, мы бы внесли въ банкъ на имя мистера Деринга вырученную нами сумму за вычетомъ коммиссіонныхъ. Трансфертъ дѣло другого рода. Мистеръ Дерингъ перевелъ эти акціи на имя Эдмунда Грея, своего кліента. Поэтому онъ самъ долженъ былъ сговориться со своими кліентами объ издержкахъ по трансферту и цѣнности акцій. Мы же послали счетъ этихъ издержекъ. Онъ былъ посланъ черезъ руки, а взамѣнъ былъ полученъ чекъ съ посыльнымъ.
Джорджъ взялъ у него изъ рукъ письмо, внимательно осмотрѣлъ его и положилъ передъ своимъ компаньономъ.
Мистеръ Дерингъ прочиталъ письмо, подержалъ его на свѣтъ, очень тщательно осмотрѣлъ его, а затѣмъ перебросилъ къ Чиклэю.
— Если кто знаетъ мой почеркъ, — сказалъ онъ, — то, разумѣется, вы. Чей это почеркъ?
— Онъ ужасно похожъ на вашъ. Но тутъ замѣтно дрожаніе въ буквахъ. Почеркъ не такой твердый, какъ обыкновенно. Я бы сказалъ, что это писано вами; но по лицу вашему вижу, что вы этого не писали.
— Нѣтъ! это не мой почеркъ. Я не писалъ этого письма. Я въ первый разъ слышу о содержаніи этого письма. — Взгляните на подпись, Чиклэй. Не достаетъ двухъ точекъ послѣ слова Deriug, а росчеркъ послѣ послѣдняго «и» наполовину короче обычныхъ размѣровъ. Развѣ вы когда либо видѣли, чтобы я измѣнялъ свою подпись простымъ изгибомъ?
— Ни разу, — отвѣчалъ Чиклэй. Не хватаетъ двухъ точекъ и половины росчерка. — Продолжайте, сэръ — мнѣ сейчасъ что-то подумалось. Продолжайте.
— Ужь не думаете ли вы, что письмо это подложное? — спросилъ мистеръ Эллисъ. Ну… тогда… О! это невозможно! Въ такомъ случаѣ оно есть начало цѣлаго ряда подлоговъ. Рѣшительно невозможно этому повѣрить. Письмо пришло изъ этой конторы: почтовая марка доказываетъ, что оно отправлено на почту въ этомъ кварталѣ; отвѣтъ былъ посланъ сюда же. Трансферты — обратите вниманіе! трансферты были отправлены въ эту контору. Они вернулись къ намъ подписанные и засвидѣтельствованные — изъ этой же конторы. Я препроводилъ свидѣтельство, сдѣланное на имя Эдмунда Грея — въ эту же контору и получилъ удостовѣреніе изъ этой же конторы. Я послалъ счетъ издержекъ по трансферту съ коммиссіонными въ эту же контору и получилъ чекъ изъ этой же конторы. Какъ могла бы такая сложная работа — хотя бы только первая изъ этихъ сдѣлокъ — быть подложной? Да вамъ бы понадобилась, по крайней мѣрѣ, дюжина сообщниковъ для такой штуки.
— Я никакъ еще не возьму этого въ толкъ, — сказалъ Джорджъ, незнакомый съ процедурой перевода фондовъ и акцій.
— Ну, я не могу продать извѣстныя бумаги безъ заявленія со стороны ихъ владѣльца: послѣдній долженъ подписать трансфертъ. Но если мнѣ поручено стряпчимъ перевести его фонды на имя его кліента, то не мое дѣло спрашивать, получилъ ли онъ деньги или нѣтъ.
— Да… да. И здѣсь не имѣется ничего, что бы доказывало продажу этихъ бумагъ на 6,000 фунтовъ? — обратился Джорджъ къ мистеру Дерингу.
— Рѣшительно ничего. Письма и все остальное подлогъ.
— А вы, мистеръ Эллисъ, получили чекъ за коммиссію?
— Разумѣется.
— Передайте мнѣ старые чеки и чековую книжку, — сказалъ мистеръ Дерингъ.
Чекъ былъ написанъ, какъ и письмо, почеркомъ мистера Деринга, только съ легкимъ различіемъ въ подписи, на которое онъ указалъ.
— Вы вполнѣ убѣждены, — спросилъ Джорджъ, — что не подписывали этого чека?
— Я навѣрно знаю, что не дѣлалъ этого.
— Ну, а объ этомъ Эдмундъ Грей, проживающемъ въ Южномъ скверѣ, № 22, въ Грей-Иннѣ, — что знаете вы о немъ?
— Ничего… рѣшительно ничего.
— Я кое-что знаю, — сказалъ Чиклэй. — Но продолжайте, продолжайте.
— Его личность должна быть фикціей по тому, что вы знаете.
— Конечно. Мнѣ неизвѣстно ничего ни о какомъ Эдмундѣ Греѣ.
— Погодите немножко, — проговорилъ про себя Чиклэй.
— Хорошо, — продолжалъ мистеръ Эллисъ, — но вѣдь это было только начало. Въ мартѣ вы обратились къ мнѣ снова съ письмомъ, т. е. я получилъ письмо, какъ бы исходившее отъ васъ. Въ письмѣ этомъ — вотъ оно — вы приказывали мнѣ перевести извѣстную сумму — бумаги на нее были приложены къ письму — приблизительно 12,000 фунт. — на имя вышеупомянутаго Эдмунда Грея. Какъ и прежде, бумаги на переводъ были отправлены къ вамъ для подписи и возвращены, и какъ въ предыдущемъ случаѣ издержки по коммиссіи были уплочены вами. Эта сдѣлка была точь въ точь такая же, какъ предыдущая, только на сумму вдвое большую, чѣмъ та, что переведена въ февралѣ.
Мистеръ Дерингъ взялъ второе письмо и посмотрѣлъ на него съ какой-то страдальческой покорностью.
— Я ничего не знаю объ этомъ, — сказалъ онъ, — рѣшительно ничего.
— Былъ еще третій и послѣдній трансфертъ, — возвразилъ маклеръ. — А именно въ апрѣлѣ. Вотъ и письмо ваше съ тѣми же инструкціями, какъ въ двухъ предшествовавшихъ заказахъ; только въ данномъ случаѣ переводъ былъ на 19,000 фунтовъ, которые мы надлежащимъ образомъ препроводили кому слѣдуетъ и получили чекъ отъ васъ за коммиссію.
— Всѣ эти письма, всѣ эти подписи подъ мою руку на переводахъ и чекахъ — подлогъ, — медленно произнесъ мистеръ Дерингъ. — У меня нѣтъ кліента по имени Эдмунда Грея; я никого не знаю, кто бы носилъ это имя; слѣдовательно, вклады эти украдены.
— Позвольте мнѣ еще разъ взглянуть на эти письма, — сказалъ Джорджъ.
Онъ тщательно разсматривалъ ихъ, сравнивая ихъ между собою.
— Подлогъ сдѣланъ такой искусной рукой, что можетъ провести кого угодно. Да я бы самъ, не задумываясь, побожился, что это почеркъ мистера Деринга.
Мы уже говорили ранѣе, что почеркъ мистера Деринга отличался свойствами почерка тѣхъ людей, которымъ приходится много писать. Незначительныя слова обозначались кривою съ удлиненіемъ или безъ него, а слова, имѣвшія существенную важность, писались отчетливо. Подпись же его была крупная, ясная, съ красивымъ росчеркомъ, подпись фирмы, процвѣтавшей болѣе ста лѣтъ, подпись, остававшаяся неизмѣнною.
— Посмотрите, — настаивалъ Джорджъ, — кто бы не побожился, что это почеркъ мистера Деринга?
— Я первый побожился бы, — молвилъ мистеръ Эллисъ. — А, вѣдь, почеркъ этотъ я знаю болѣе сорока лѣтъ. — Если это написано не вами, Дерингъ, это искуснѣйшая поддѣлка, какую мнѣ доводилось видѣть.
— Не могу же я предположить, что у меня отшибло всю память, — Чиклэй, былъ ли у насъ когда нибудь кліентъ по имени Эдмундъ Грей?
— Нѣтъ… никогда. Но вы забыли объ одномъ. Тотъ подлогъ восемь лѣтъ назадъ… чекъ на 720 фунтовъ… былъ уплоченъ по ордеру Эдмунда Грея.
— А! Именно такъ. Это, повидимому, имѣетъ важное значеніе.
— Чрезвычайно важное, — сказалъ Джорджъ. — Едва ли поддѣлыватель случайно выбралъ то же самое имя. Тутъ не можетъ быть простое совпаденіе. У васъ ли подложный чекъ?
— Я сохранилъ его, — отвѣчалъ мистеръ Дерингъ, въ надеждѣ воспользоваться имъ для открытія преступленія и уличенія преступника. — Вы найдете его, Чиклэй, въ ящикѣ несгораемаго шкафа справа! — Благодарю. Вотъ онъ. Уплатить по ордеру Эдмунда Грея, а вотъ и его подпись на оборотѣ. Такимъ образомъ у насъ имѣется его почеркъ.
Джорджъ взялъ чекъ.
— Странно, — сказалъ онъ, — я бы рѣшительно побожился, что и это вашъ почеркъ. Посмотрите сами — подпись на чекѣ совершенно та же въ этихъ буквахъ. Не достаетъ двухъ точекъ послѣ имени и росчеркъ послѣ послѣдняго «и» укороченъ.
Это была правда. Почеркъ чека и буквъ былъ тотъ же: подписи были измѣнены слегка, но послѣдовательно, совершенно одинаковымъ образомъ въ обѣихъ буквахъ и въ чекѣ.
— Это также едва ли можетъ быть совпаденіемъ, — сказалъ Джорджъ. — Я думаю, что то самое лицо, которое написало чекъ, написало также и письма.
Подпись на оборотѣ была написана почеркомъ, который также можно было принять за собственный почеркъ мистера Деринга.
— Но, вѣдь, бумаги о трансфертѣ должны быть засвидѣтельствованы помимо подписи — сказалъ Джорджъ.
— Онѣ были засвидѣтельствованы, — отвѣчалъ маклеръ, — клеркомъ по имени Лорри.
— Да, у насъ есть въ конторѣ человѣкъ этого имени. — Чиклэй, пошлите за Лорри.
Лорри состоялъ клеркомъ по сношеніямъ конторы. Когда его стали распрашивать, онъ отвѣчалъ, что не помнитъ, приходилось ли ему свидѣтельствовать подпись на трансфертѣ. Онъ свидѣтельствовалъ массу подписей, но ему не сообщали, что это были за бумаги. На вопросъ, помнитъ ли онъ именно о засвидѣтельствованіи какой-нибудь подписи въ февралѣ, мартѣ или апрѣлѣ, онъ отвѣчалъ, что не помнитъ ни одной, хотя свидѣтельствовалъ цѣлую массу подписей; что иногда мистеръ Дерингъ давалъ ему свидѣтельствовать свою собственноручную подпись, иногда же подпись своихъ кліентовъ. Если бы ему показали его подпись, онъ, по всей вѣроятности, вспомнилъ бы. Поэтому Лорри отпустили во-свояси.
— Тутъ не можетъ быть болѣе никакого сомнѣнія, — сказалъ Джорджъ, — было сдѣлано покушеніе на воровство въ очень широкихъ размѣрахъ.
— Только покушеніе? — спросилъ мистеръ Дерингъ. — А гдѣ же мои вклады?
— Я называю это покушеніемъ, потому что на самомъ дѣлѣ нельзя украсть акціи. Дивиденды уплачиваются только тѣмъ, кому они принадлежатъ по закону. Мы найдемъ этого Эдмунда Грея, если онъ только существуетъ. По моему мнѣнію, однако, такого лица нѣтъ. По всей вѣроятности, поддѣлыватель принялъ подложное имя. И думаю также, что онъ поторопился продать свои акціи. Такъ или иначе, вы безъ сомнѣнія отыщете свое имущество. Украсть акціи также невозможно, какъ украсть земельный участокъ.
— Мы легко узнаемъ, — сказалъ мистеръ Эллисъ, — что сталось съ вашими бумагами.
— Если воры оставили бы ихъ у себя, — продолжалъ Джорджъ, — то они могли бы воспользоваться только дивидендами за пять мѣсяцевъ. Да и то лишь потому, что банковую книгу вы не просматривали за такое долгое время. Но имъ трудно было бы разсчитывать на такую счастливую случайность. Почти несомнѣнно, что они поспѣшили отдѣлаться отъ акцій при первой возможности. Предположимъ, что имъ удалось реализировать всю сумму. Вѣдь это громадныя деньги. Уплата послѣднихъ должна была произойти въ банки по чеку: владѣлецъ акцій могъ получать деньги только постепенно. Нѣтъ сомнѣнія, что онъ долженъ былъ отправиться въ Америку и перевести туда весь капиталъ, но и это оказалось бы безполезнымъ, развѣ ему удалось бы заполучить эту сумму по частямъ, которыя уплачивались его сообщникамъ. Въ дѣйствительности же, воровство это, на мой взглядъ, обставлено почти непреодолимыми препятствіями.
— Это самое необычайное покушеніе на воровство изъ когда-либо существовавшихъ, — замѣтилъ мистеръ Эллисъ. — Тридцать восемь тысячъ фунтовъ въ акціяхъ! Ну, я ужь розьищу, были-ли они проданы и кому именно. А пока, мой старый другъ, не падайте духомъ. Мистеръ Аустинъ говоритъ правду, вы несомнѣнно получите свои деньги обратно. Помилуйте! вѣдь мы живемъ въ цивилизованной странѣ. Немыслимо, чтобы такія огромныя суммы, какъ 40,000 фунтовъ, могли быть украдены безслѣдно. Теперь уже не обращаютъ имущество въ золото. А банковые билеты, банки, вклады — всѣ эти вещи дѣлаютъ невозможнымъ крупное воровство. Ободритесь! вы вернете свои деньги.
Мистеръ Дерингъ съ сомнѣніемъ покачалъ головою.
— Тутъ можетъ представиться и другой случай, — настаивалъ Джорджъ. — Всѣмъ приходилось слышать о воровствахъ, совершенныхъ съ цѣлью шантажа. Представьте себѣ, что мы вдругъ получили письмо съ предложеніемъ возвращенія капитала за извѣстную сумму.
— Нѣтъ… нѣтъ. Прошло уже четыре мѣсяца со времени этой штуки. Акціи проданы, а мошенники исчезли… уѣхали въ Америку, какъ вы сказали. Да вѣдь у нихъ было довольно времени, чтобы десять разъ продать и перепродать бумаги. Вотъ въ чемъ бѣда. Предположимъ, что бумаги были проданы десять разъ. Вотъ, напр., акція Великой Западной дороги. Я передаю эту акцію отъ А къ В. Прекрасно. Акція принадлежитъ теперь B, все равно, честнымъ или мошенническимъ путемъ она къ нему перешла. И отсылаетъ ее къ другому маклеру, который продаетъ ее С. А послѣдній перепродаетъ ее Д. Каждая изъ этихъ сдѣлокъ правильна и. законна, исключая первой. Вы можете прослѣдить переводъ акціи изъ рукъ въ руки, шагъ за шагомъ. B исчезъ. А говоритъ С: — вы купили акцію у вора. — C отвѣчаетъ: — Очень жаль. Но развѣ я могъ это знать? Теперь она въ рукахъ у Д. — Д. утверждаетъ, что она его собственность и ни за что не хочетъ уступить ее. Мы обращаемся къ законамъ объ акціяхъ. Что же будетъ далѣе? Честное слово, я не знаю. Ну… это только предположеніе. Намъ надобно сперва дознаться, что сталось съ акціями. Разумѣется, у насъ имѣется памятная книга, которую мнѣ остается только пересмотрѣть. Если будетъ возможно, я вамъ дамъ знать обо всемъ завтра утромъ.
Когда ушелъ мистеръ Эллисъ, Джорджъ для ясности вкратцѣ резюмировалъ факты, которые удалось собрать.
— Во-первыхъ, — сказалъ онъ, — письма къ Эллису и Норткоту написаны на вашихъ бланкахъ. Очевидно, слѣдовательно, что писавшій ихъ имѣлъ доступъ въ эту контору. Кромѣ того, онъ зналъ и могъ скопировать вашъ почеркъ. Въ третьихъ, онъ имѣлъ возможность задерживать доставку писемъ, которыя не должны были доходить до васъ, потому что переписка велась открыто черезъ почтамтъ. Это весьма важное обстоятельство, по моему. Въ четвертыхъ, всѣ письма съ виду написаны вашимъ почеркомъ, поддѣланнымъ, и чрезвычайно искусно, а не продиктованы и затѣмъ подписаны. Въ пятыхъ, поддѣлыватель долженъ былъ, по крайней мѣрѣ, знать о прежнемъ подлогѣ, иначе зачѣмъ бы ему назваться Эдмундомъ Греемъ? И не изъ наглой ли дерзости, не изъ насмѣшки-ли назвался онъ снова этимъ именемъ? Въ шестыхъ, онъ долженъ былъ имѣть доступъ къ несгораемому шкафу, гдѣ хранилась чековая книга (а также и бумаги на вклады и акціи). Въ седьмыхъ, онъ долженъ былъ отлично знать порядки конторы, иначе какъ могъ бы онъ догадаться объ имени вашего маклера? Въ восьмыхъ, почеркъ, повидимому, тотъ же самый, что и въ прежнемъ подлогѣ.
— Тотъ-же, что въ прошлый разъ, — сказалъ Чиклэй. — Подлогъ этотъ былъ сдѣланъ въ конторѣ, если только такія вещи могли быть сдѣланы здѣсь. Точь въ точь тоже… точь въ точь тоже… Хорошо… поживемъ, увидимъ. То же самое…
Онъ посматривалъ изъ подъ широкихъ бровей на молодого компаньона фирмы, словно подозрѣвалъ, что этотъ юный джентльменъ могъ бы при желаніи открыть кое-что большее въ этой тайнѣ.
— Мы достаточно долго предоставляли времени открытіе автора прежней продѣлки, — сказалъ мистеръ Дерингъ, — но по сей день оно намъ ничего не открыло. Потерять имущество, — простоналъ онъ, — потерять чуть не сорокъ тысячъ фунтовъ.
— Не думаю, чтобы эти деньги совсѣмъ пропали для васъ, — сказалъ Джорджъ. — Онѣ не могутъ пропасть. Вѣдь это частица желѣзной дороги… водопровода… уголокъ газоваго завода… Такія вещи не могутъ пропадать… Развѣ въ томъ случаѣ, если встрѣтятся затрудненія, на которыя указалъ мистеръ Эллисъ.
Тутъ мистеръ Дерингъ отодвинулъ свое кресло и снова зашагалъ по комнатѣ въ неудержимомъ волненіи. Онъ уже не былъ болѣе степеннымъ и серьезнымъ стряпчимъ; онъ попалъ въ разрядъ кліентовъ, какіе у него были, жалующійся подобно тому, какъ жаловались они сплошь и рядомъ въ этой комнатѣ на свою великую бѣду. Съ языка у него шли общія мѣста, которыя свойственны людямъ въ минуты унылаго отчаянія — существуетъ страшное однообразіе въ жалобахъ на горе-злосчастіе. Мы всѣ знакомы съ этимъ состояніемъ: какъ жестокъ, какъ несправедливъ ударъ судьбы и предотвратить его паденіе было невозможно. Вся прозорливость, всѣ предосторожности оказались безсильными и не ужасно ли, что одному изъ всѣхъ людей быть обречену на исключительное несчастіе. Самъ мистеръ Дерингъ, разсудительный, спокойный, сдержанный старый стряпчій, который казался отлитымъ изъ гранита, сломился подъ тяжестью удара и обратился въ обыкновеннаго смертнаго. Люди низшей сферы плачутъ въ этихъ случаяхъ. Чиклэй заплакалъ бы. А мистеръ Дерингъ разразился потокомъ яростныхъ словъ, горькихъ насмѣшекъ. Джорджъ слушалъ, ничего не возражая. Это было урокомъ для него. У самаго сильнаго человѣка имѣется Ахиллесова пята. Невозможно закалить себя противъ стрѣлъ злой судьбы.
Но вотъ онъ немного утихъ и присѣлъ.
— Простите меня, Джорджъ, — мягко сказалъ онъ, — простите меня за эту вспышку. Въ этомъ дѣлѣ есть то, чего вы не знаете. Мнѣ представляется, будто мнѣ извѣстно объ этомъ дѣлѣ что-то такое, чего я никакъ не могу разсказать. Я становлюсь до такой степени забывчивымъ… Я забываю всѣ дни… Меня томитъ сознаніе, что я долженъ знать объ этомъ дѣлѣ. Что же касается до потери, я сказалъ правду. Вы еще не испытали, что такое собственность. Вы слишкомъ молоды: у васъ еще не было никакой собственности. Погодите, черезъ нѣсколько лѣтъ вы будете въ состояніи согласиться со мною, что нѣтъ ничего тяжелѣе на свѣтѣ, какъ потерять свое имущество… имущество, которое вы создали себѣ… своими собственными усиліями…
— Ну, вотъ вы заговорили, какъ вамъ подобаетъ, — сказалъ Чиклэй. — Это дѣло. Ничего нѣтъ ужаснѣе потери имущества. Это можетъ свести человѣка въ могилу. Многихъ свело.
— Собственность заключаетъ въ себѣ все. Чѣмъ старѣе становишься, тѣмъ лучше понимаешь эту аксіому.
— Истинная правда, — поддакнулъ Чиклэй. — Въ мірѣ кромѣ собственности нѣтъ ничего, что бы заслуживало людского вниманія.
— Помните, въ собственности заключаются всѣ добродѣтели: осторожность, мужество, проницательность, самообузданіе, настойчивость — словомъ, всѣ качества для борьбы. Мы хорошо поступаемъ, оказывая почтеніе богатымъ людямъ. Я самъ разсчитывалъ на почетъ въ качествѣ богатаго человѣка. Когда вамъ удалось накопить нѣсколько тысячъ фунтовъ… благодаря вышеназваннымъ высочайшимъ достоинствамъ, такъ что мысль объ этомъ наполняетъ васъ самоуваженіемъ…
— Ахъ! — вскричалъ Чиклэй, выпрямляясь.
— Ужасно сознавать, что эти тысячи пропали… погибли… безвозвратно. Джорджъ, вы этого не поймете. Вы молоды: да притомъ у васъ пока нѣтъ денегъ. Чиклэй, вы сдѣлали сбереженія?
— Бездѣлицу, сущую бездѣлицу.
Но онъ прикрылъ себѣ ротъ рукою, чтобы скрыть довольную улыбку.
— Говорятъ, что вы богаты.
— Нѣтъ… нѣтъ… Вовсе я не богатъ. У меня было мало шансовъ, но я ими воспользовался. Но до богатства мнѣ далеко.
— Какъ бы отнеслись вы къ пропажѣ… къ похищенію вашего имущества, Чиклэй?
Старый клеркъ только покачалъ головою. Онъ не находилъ достаточно сильныхъ словъ для выраженія своихъ чувствъ.
— Помимо пропажи, продолжалъ мистеръ Дерингъ, — тутъ еще это чувство неувѣренности въ завтрашнемъ днѣ. Разъ я уже испыталъ его, когда случился тотъ подлогъ. Нѣтъ, повидимому, нигдѣ ничего надежнаго. Бумаги, которыя я прячу въ своемъ шкафу, отъ котораго имѣю ключъ только я одинъ, который я никогда не оставляю отпертымъ, если даже вхожу въ сосѣднюю комнату — выкрадены. Чековыя книги, которыя хранятся здѣсь же, взяты изъ шкафа и чеки украдены. Наконецъ въ шкафъ положены другія вещи, напр., свертокъ банковыхъ билетовъ. Говорю вамъ, мною овладѣло чувство безпомощности, словомъ у меня можетъ быть отнято все, а я буду безсиленъ сопротивляться!
— Дайте намъ только заполучить обратно свидѣтельства, — сказалъ Джорджъ, — тогда мы розыщемъ и накроемъ всю эту шайку мошенниковъ, — если только существуетъ такая шайка. Да, вы правы, говоря, что почва ускользаетъ изъ подъ ногъ, когда подумаешь, что ваши собственные вклады проданы ни съ того, ни съ сего, благодаря письму, почеркъ котораго такъ похожъ на вашъ, что всякій пойдетъ на удочку.
— Продѣлано въ конторѣ, — пробурчалъ Чиклэй, — въ этой конторѣ. Тоже, что въ прошлый разъ. Хорошо же… онъ намъ попадется… попадется…
Онъ принялся убирать кипы бумагъ обратно въ шкафъ, ворча про себя.
— То же, что въ прошлый разъ… продѣлано въ конторѣ… ужь попадись онъ намъ… Нашли же мы его прежде, найдемъ и теперь.
ГЛАВА XIII.
Первая находка.
править
— Да, — сказалъ Джорджъ задумчиво, — потребуется день — два, чтобы распутать это дѣло. Однако, прежде чѣмъ обращаться къ полиціи, мы должны, насколько возможно, разобраться своими средствами. Предоставьте это дѣло въ мои руки на нѣкоторое время.
— Нѣтъ… нѣтъ, — заворчалъ Чиклэй. Сначала полиція. Арестовать сначала того человѣка.
— Отложите все въ сторону, — сказалъ принципалъ, — отложите все дѣла, Джорджъ Забудьте о немъ бы то ни было, пока не разыщите этихъ таинственныхъ злоумышленниковъ.
— Мнѣ представляется, что тутъ какая-то фирма мошенниковъ, — продолжалъ Джорджъ. — Мошенническая фирма съ позорнымъ именемъ и респектабельнымъ адресомъ. Разумѣется, на самомъ дѣлѣ нѣтъ тутъ никакого Эдмунда Грея.
— Тутъ не одна пропажа… Богъ дастъ, только временная пропажа, — вздохнулъ мистеръ Дерингъ, — если же дѣйствительно бумаги эти пропали, тѣмъ ужаснѣе ударъ… и не только это, но еще чувство ненадежности въ будущемъ. Вѣдь намъ ничего не удалось узнать о подлогѣ этого чека, а вотъ банковые билеты, лежавшіе все это время тутъ же въ шкафу…
— Онъ сунулъ ихъ туда, — возразилъ Чиклэй.
— Это уже второй разъ… и то же самое имя опять… Эдмундъ Грей. Это тревожитъ меня не на шутку… Я просто въ ужасѣ, Джорджъ. Не знаю, что еще на меня должно обрушиться… что еще у меня будетъ отнято… мои закладныя… мои дома… мои земля… словомъ, все мое состояніе. Дѣйствуйте. Я могу заниматься дѣлами конторы… всѣми дѣлами… всѣми одинъ. Но этого дѣла мнѣ не одолѣть. Я не въ состояніи думать о немъ, отъ этихъ мыслей я самъ не свой и разумъ мой помутился.
— Хорошо, — сказалъ Джорджъ, — я сдѣлаю все, что въ моихъ силахъ. Я рѣшительно не вѣрю въ существованіе какого-то Эдмунда Грея, но все-таки надо попытаться розыскать его. Вѣдь никакой бѣды не случится, если мы навѣдаемся въ Грей-Иннъ. Случись эта кража вчера, намъ бы необходимо было сейчасъ же явиться туда съ предписаніемъ объ арестѣ названнаго Эдмунда Грея. А такъ какъ со времени послѣдней кралей прошло четыре мѣсяца, то не бѣда переждать еще день или два. Я отправлюсь туда и кое-что поразвѣдаю.
Навести требуемыя справки было въ высшей стѣпени легко. У него имѣлся адресъ этого человѣка: всѣ знаютъ Грей-Иннъ и Южный Скверъ. Мѣсто это находится въ десяти минутахъ ходьбы отъ Линкольнъ-Инна. Джорджъ взялъ свою шляпу, прошелъ въ Грей-Иннъ и направился прямо въ 22 No, заранѣе увѣренный, что не найдетъ такого имени на дверяхъ. Однако же оно какъ разъ тутъ оказалось. «2-й этажъ, мистеръ Эдмундъ Грей» значился среди другихъ жильцовъ дома. Джорджъ поднялся на лѣстницу. Во второмъ этажѣ, прямо противъ него на двери стояло: мистеръ Эдмундъ Грей. Но наружная дверь была плотно заперта, что обозначало, что постояльца нѣтъ дома, либо онъ не принимаетъ. Въ первомъ этажѣ находилась контора фирмы солиситоровъ. Джорджъ передалъ туда свою карточку. Имя «Дерингъ и Сынъ» внушаетъ всякому солиситору въ Лондонѣ почтительное вниманіе къ себѣ. Его принялъ одинъ изъ компаньоновъ фирмы. «Фирма Дерингъ и Сынъ» очень желала бы повидать мистера Эдмунда Грея, который занимаетъ комнаты наверху. Въ которомъ часу бывалъ обыкновенно мистеръ Эдмундъ Грей у себя дома? Никто не зналъ — ни компаньоны, ни клерки. Его вѣроятно встрѣчали на лѣстницѣ, но никто не зналъ его въ лицо, никто не зналъ о немъ ничего. Это сперва показалось подозрительнымъ; затѣмъ Джорджъ подумалъ, что люди нерѣдко живутъ цѣлые годы по одной и той же лѣсницѣ и совсѣмъ не знаютъ другъ друга. Обитатели Грей-Инна не посѣщаютъ одинъ другого: духъ сосѣдства мало развитъ среди дѣловитыхъ жильцовъ этихъ комнатъ и здѣсь царитъ скорѣе какое-то необяснимое недовѣріе.
— Но, — сказалъ компаньонъ, — я могу дать вамъ адресъ его домохозяина. Онъ, какъ и мы, нанимаетъ комнаты изъ вторыхъ рукъ, у арендатора, снимающаго нѣсколько этажей на долгій срокъ и отдающаго комнаты жильцамъ. Въ конторѣ управляющаго, по ту сторону Сквера, вы быть можетъ узнаете что нибудь объ этомъ господинѣ. Но лучше всего обращаться къ домохозяину.
Джорджъ спросилъ, не переѣхалъ ли Эдмундъ Грей сюда недавно. Нѣтъ. Онъ, повидимому, живетъ въ этомъ домѣ уже съ давнихъ поръ.
— Впрочемъ, — прибавилъ передававшій эти свѣдѣнія, — онъ могъ бы прожить тутъ сто лѣтъ, а мы все-таки ничего бы не узнали о немъ: мы нисколько не интересуемся нашими сосѣдями. Напротивъ нашей конторы живетъ человѣкъ, имя котораго стоитъ на двери такъ давно, какъ только я себя помню. А я не знаю ни кто онъ, ни чѣмъ онъ занимается. Я даже не знаю его въ лицо. То же самое и относительно мистера Эдмунда Грея. Если бы я повстрѣчался съ нимъ на лѣстницѣ, я бы не узналъ его. Вѣдь я бываю здѣсь только днемъ. Вотъ о другомъ жильцѣ второго этажа мнѣ кое-что извѣстно, потому что онъ репетиторъ и былъ членомъ нашей коллегіи въ университетѣ. И о человѣкѣ, что живетъ въ мансардѣ, я иногда слышу, такъ какъ онъ старый адвокатъ и изрѣдка защищаетъ арестантовъ.
Въ конторѣ управляющаго Джорджъ задалъ тѣ же вопросы.
— Я солиситоръ, — отрекомендовался онъ. — Вотъ моя карточка. Мнѣ необходимо повидать мистера Эдмунда Грея, № 22. Не будете ли такъ добры сказать мнѣ, въ которомъ часу могу я застать его дома?
Тамъ ничего объ этомъ не знали. Мистеръ Грей не жилъ постоянно здѣсь. По всей вѣроятности, онъ приходилъ домой вечеромъ по окончаніи своихъ занятій.
Какъ ни скудны были эти свѣдѣнія, все же они являлись шагомъ впередъ. Былъ ли Эдмундъ Грей личностью или фирмою — имя это многіе годы стояло на двери. Однако… многіе годы?.. возможно ли было, чтобы шайка мошенниковъ могла безмятежно продолжать свое существованіе, обдѣлывая такія крупныя мошенничества, какъ данная продѣлка?
Тотчасъ же онъ пошелъ къ домохозяину. Это былъ агентъ по продажѣ и найму домовъ въ Блумсбери, имѣвшій весьма респектабельную наружность.
— Не можете ли сообщить мнѣ, — обратился къ нему Джорджъ съ тѣмъ же вопросомъ, — въ которомъ часу могу я застать вашего жильца? или, быть можетъ, вы дадите мнѣ адресъ его конторы, чѣмъ премного насъ обяжете. Намъ необходимо сейчасъ же — сегодня же — разыскать его по очень важному дѣлу.
— Ну, мнѣ жаль, очень жаль… но… право же, я совсѣмъ не знаю пріемныхъ часовъ моего жильца и не могу указать вамъ, гдѣ онъ занимается своими дѣлами. Мнѣ кажется, у него нѣтъ никакихъ занятій.
— О! Но, вѣдь, вы же взяли его въ жильцы. У васъ должны же быть какія-нибудь свѣдѣнія объ его личности.
— Разумѣется. Съ этой стороны я могу удовлетворить васъ въ очень короткихъ словахъ.
Онъ раскрылъ большую книгу и перевернулъ нѣсколько страницъ.
— Вотъ — № 22, Южный Скверъ, Грей Иннъ, второй этажъ, на сѣверной сторонѣ — Эдмундъ Грей, джентльменъ. Годовая плата — 40 фунтовъ. Нанялъ комнаты въ февралѣ 1882 года. Рекомендація — гг. Дерингъ и Сынъ, солиситоръ, Новый Скверъ, Линкольнъ-Иннъ.
— Какъ!.. вы хотите сказать, что онъ просилъ обратиться за рекомендаціей къ намъ, къ гг. Дерингъ и Сынъ… въ 1882 г.
— Именно. Не желаете ли взглянуть на письмо, полученное нами по этому предмету? Одну минуточку.
Онъ позвонилъ въ колокольчикъ и отдалъ приказаніе вошедшему клерку.
— Я долженъ сказать, — продолжалъ домохозяинъ, — что не сыскать болѣе удобнаго, жильца, чѣмъ мистеръ Грей. Онъ платитъ исправно деньги за квартиру черезъ почту по четвертямъ, за день до срока.
— О! Я изумленъ…
Но онъ прикусилъ свой языкъ, потому что изумляться всегда глупо, въ особенности въ самомъ началѣ разслѣдованія. Когда же фактовъ накопится много, — не ранѣе, — изумленіе обращается въ собраніе во-едино всѣхъ частей загадки.
— Ну, вотъ вамъ письмо. «Мм. Гг.» — читалъ агентъ письмо, полученное въ отвѣтъ на запросъ о личности мистера Грея: — «На ваше письмо отъ 13 сего мѣсяца спѣшимъ васъ увѣдомить, что мистеръ Эдмундъ Грэй нашъ кліентъ, человѣкъ съ независимыми средствами и въ состояніи платить подходящую сумму за квартиру или за помѣщеніе для своихъ занятій. — Съ почтеніемъ Дерингъ и сынъ». — Полагаю, — прибавилъ онъ, — что лучше вашей рекомендаціи и не требуется?
— Нѣтъ, конечно, нѣтъ.
Джорджъ заглянулъ въ письмо. Почеркъ послѣдняго представлялъ совершенно то же сходство и тѣ же различія, что и почеркъ всѣхъ другихъ писемъ этого удивительнаго дѣла: все письмо, повидимому, было написано самимъ мистеромъ Дерингомъ, — сходство было такъ велико, что каждый легко обманулся бы; въ подписи были одно или два незначительныхъ отклоненія.
— Разумѣется, нѣтъ, — повторилъ Джорджъ. — Съ такою рекомендаціей вы, конечно, приняли его безъ колебаній. А видали ли вы когда нибудь мистера Грея?
— Ну, разумѣется. Я видалъ его часто. Во-первыхъ, когда онъ занимался устройствомъ своихъ комнатъ, а затѣмъ при различныхъ обстоятельствахъ.
— Что это за человѣкъ, каковъ онъ съ виду?
— Пожилыхъ лѣтъ. Не совсѣмъ подходитъ къ типу обитателей этихъ комнатъ. Большинство изъ нихъ молодежь, все люди холостые. Онъ пожилой джентльменъ, пріятный въ обращеніи, улыбающійся, привѣтливый, съ сѣдыми волосами.
— О!
Итакъ, существовалъ дѣйствительный Эдмундъ Грей, квартировавшій десять лѣтъ въ Иннѣ, жившій именно въ томъ номерѣ, который значился въ поддѣланныхъ письмахъ.
— Надѣюсь, — сказалъ агентъ, — что мой достоуважаемый постоялецъ не совершилъ ничего дурного.
— Н-нѣтъ… нѣтъ, насколько мнѣ извѣстно. Имя его случайно попало въ одно весьма непріятное дѣло. Не будете ли вы такъ добры передать ему, если вы его увидите… но разумѣется, мы напишемъ ему… что мы очень бы желали повидаться съ нимъ.
Домохозяинъ охотно обѣщался.
— Есть тутъ другое лицо, — сказалъ онъ, — которое можетъ дать вамъ гораздо болѣе подробныя свѣдѣнія, чѣмъ кто-либо. Это — его прислуга. Не знаю, кто присматриваетъ за его комнатами, но вы узнаете это въ Иннѣ. Полисменъ навѣрно знаетъ. Пойдите, спросите у него.
Когда играютъ въ ракету и воланъ, тотъ, у кого воланъ, не долженъ горячиться и терять терпѣніе, если желаетъ имѣть удачу. Джорджу достался воланъ. Онъ отправился искать счастья обратно въ Грей-Иннъ и на этотъ разъ вступилъ въ бесѣду съ полисменомъ.
— Что жь, сэръ, — заявилъ блюститель порядка, — мнѣ самому ровно таки ничего неизвѣстно объ этомъ джентльменѣ. Если бы онъ буянилъ или шумѣлъ, ну, тогда бы я зналъ его. Но онъ человѣкъ смирный, поэтому мнѣ ни разу не приходилось слышать о немъ. Но если онъ живетъ въ 22 No, я могу сказать вамъ, что его комнаты убираетъ старая миссисъ Криписъ, проживающая въ Лизеръ-Лэнѣ.
Названная улица, которая, сравнительно говоря, теперь дезинфецирована и очищена, все же далеко не представляетъ идеальнаго мѣста для того, кто ищетъ свѣжаго воздуха и опрятности, а также благоприличія въ обращеніи. Однако, индивидуальная свобода нигдѣ не имѣетъ такого широкаго и безконтрольнаго простора, какъ въ Лизеръ-Лэнѣ.
Миссисъ Криписъ жила на самомъ верху, прямо подъ небесами, къ которымъ должны были бы возноситься ея помыслы, такъ какъ она была уже стара и жить ей оставалось недолго. Она была такъ стара, что перестала совсѣмъ работать и только присматривала за комнатами мистера Грея, такъ какъ онъ никогда не ночевалъ у себя; ей не доставляла ея обязанность никакого другого безпокойства, кромѣ того, что по-утру она шла туда съ метелкой и часокъ-другой засыпала тамъ сномъ праведницы. Притомъ, она жила только на то, что получала за услугу отъ своего барина.
Хотя было теплое утро, она сидѣла у огня, посматривая, какъ въ маленькой кострюлькѣ тушится ея вкусный обѣдъ изъ луку, моркови и рѣпы. Быть можетъ, она думала, бѣдная старая старушка, о безвозвратно ушедшихъ дняхъ, умершихъ уже пятьдесятъ лѣтъ назадъ, когда она была молода и носила шляпу съ перьями. Старымъ лэди ея пошиба мало дѣла до исчезнувшей красоты, но онѣ порядкомъ сожалѣютъ объ исчезнувшихъ перьяхъ и исчезнувшихъ шляпахъ: имъ вспоминается былая привольная уличная жизнь съ молодыми «душеньками» и беззаботный смѣхъ и веселыя шутки.
Миссисъ Криписъ услыхала шаги на узенькой лѣстницѣ, которая вела въ ея комнату, — мужскіе шаги. Шаги поднимались все выше и все медленнѣе, потому что лѣстница была темная и очень узкая. Затѣмъ гость постучался въ дверь. Онъ открылъ ее и остановился на порогѣ, заглядывая въ комнату. Джентльменъ! Не попечитель бѣдныхъ или сестра милосердія, старающаяся уговорить ее идти къ заутренѣ, не клерджименъ даже, а молодой джентльменъ!
— Это вы миссисъ Криписъ? — спросилъ онъ. — Меня направилъ къ вамъ полисменъ Грей-Инна. Вы, кажется, прислуга мистера Эдмунда Грэя, проживающаго въ 22 No?
— Положимъ, что вы правы, сэръ, — недовѣрчиво отвѣтила она. — Прислуга все равно, что швейцаръ клуба, у нея не слѣдуетъ распрашивать объ ея господахъ.
— Я пришелъ, чтобы повидаться съ мистеромъ Греемъ по весьма важному дѣлу. Дверь его оказалась запертою на ключъ. Скажите мнѣ, пожалуйста, въ какіе часы бываетъ онъ у себя для пріема?
Она отрицательно покачала головою, во тутъ же протянула руку для подачки.
Молодой джентльменъ положилъ ей на ладонь полсоверена. Она зажала пальцами монету. Она жадно обхватила ее и спрятала въ потайныя складки платья, въ которое была одѣта. Какъ бы ни была оборвана женщина, хотя бы вся ея одежда состояла изъ лоскутьевъ и лохмотьевъ, у нея всегда найдется гдѣ нибудь въ ея рубищѣ укромное мѣстечко для денегъ или для какой нибудь маленькой цѣнной вещи.
— Я никогда не развожу сплетенъ о своихъ господахъ, — сказала она, — въ особенности, когда они такъ молоды и такіе красавцы, какъ вы. У бѣдной служанки есть глаза, уши и руки, но она нѣма, какъ рыба. Заговори она, чертямъ стало бы тошно. Охъ, Господи, право такъ. Но мистеръ Грей баринъ не молодой. Онъ старикъ, а это совсѣмъ иная статья.
— Итакъ, — спросилъ Джорджъ, — какъ и когда могу я застать его?
— Дайте же мнѣ досказать. Вамъ его не застать. Иногда онъ приходитъ, иногда не приходитъ.
— О? слѣдовательно, онъ не живетъ въ этихъ комнатахъ?
— Нѣтъ. Онъ не живетъ въ комнатахъ. Онъ изрѣдка бываетъ въ этихъ комнатахъ.
— Зачѣмъ же онъ въ нихъ бываетъ?
— А почемъ же я знаю? Всѣ господа что-то дѣлаютъ съ перьями и съ бумагою. А развѣ я знаю, что они дѣлаютъ? Они добываютъ деньги перьями и бумагою. А вѣдь я не знаю, какъ они это дѣлаютъ. Кажись, и мистеръ Грей, какъ всѣ остальные господа, добываетъ деньги.
— О! онъ идетъ къ себѣ и пишетъ?
— Рѣдко когда, цѣлыми недѣлями и мѣсяцами его совсѣмъ не бываетъ. Но всегда мои деньги аккуратно и впередъ присылаются мнѣ въ конвертѣ и черезъ почтамтъ.
— Ну, а его частный адресъ? Навѣрно онъ живетъ въ деревнѣ?
— Я не знаю, гдѣ онъ живетъ. Я ничего не знаю о немъ, прихожу туда каждое утро и убираю комнату. Вотъ все, что я знаю.
Больше отъ нея нельзя было добиться ни слова. Иногда онъ приходилъ въ Иннъ; иногда же отсутствовалъ по цѣлымъ недѣлямъ и мѣсяцамъ.
— Я могла бы сказать вамъ больше, молодой джентльменъ, — бормотала старуха, — и могла бы сказать меньше. Можетъ, вы еще вернетесь.
Онъ пошелъ назадъ въ Линкольнъ-Иннъ и занялся приведеніемъ въ порядокъ фактовъ.
Во первыхъ, въ 1882 году былъ совершенъ подлогъ, въ которомъ было употреблено имя Эдмунда Грея. Затѣмъ въ цѣломъ рядѣ только что обнаруженныхъ подлоговъ было не только употреблено имя Эдмунда Грея, но почеркъ писемъ и чековъ былъ совершенно тотъ же, что въ первомъ чекѣ, съ тѣми же особенностями въ подписи. Едва-ли тутъ могло играть роль только совпаденіе. Одно и то же лицо было авторомъ всѣхъ этихъ подлоговъ.
Итакъ, кто же былъ Эдмундъ Грей?
Онъ былъ дѣйствительной личностью — живымъ человѣкомъ, а не фирмою; его зналъ домохозяинъ, знала и прислуга, быть можетъ, знали и другіе люди. Онъ не жилъ въ нанимаемыхъ имъ комнатахъ, по бывалъ въ нихъ для какихъ-то занятій; онъ изрѣдка приходилъ туда и писалъ. Что же писалъ онъ? Гдѣ онъ пребывалъ и что дѣлалъ, когда не находился въ Иннѣ? Онъ, вѣроятно, былъ однимъ изъ членовъ тайной шайки — ея вожакомъ можетъ быть. Всякому приходилось читать о подобныхъ шайкахъ, въ особенности во французскихъ романахъ, гдѣ вожаками являются благородные герцоги перваго разряда и принцессы — молодыя, прелестныя, самаго высшаго полета. Почему бы не быть такой шайкѣ и въ Лондонѣ? Ловкіе плуты могутъ обдѣлать множество дѣлъ прежде, чѣмъ возбудятъ подозрѣніе добрыхъ людей. Въ нашъ цивилизованный вѣкъ чековъ и занесенныхъ въ книги акцій и конторскихъ трансфертовъ собственность каждаго охраняется такъ ревниво, что весьма трудно проникнуть въ ея броню. Но и въ послѣдней должны быть слабыя мѣста. Изворотливость человѣческаго ума способна придумать какія нибудь комбинаціи, благодаря которымъ можетъ быть сдѣлано нарушеніе чужой собственности. Ужь не напалъ ли онъ на такое гнѣздо мошенниковъ?
Такъ. Человѣкъ, назвавшись Эдмундомъ Греемъ, занимаетъ помѣщеніе въ Иннѣ при помощи подложнаго письма въ отвѣтъ на справку о немъ. Мошенникамъ выгодно получить адресъ, хотя бы они никогда не могли имъ воспользоваться. Они открыли свои дѣйствія поддѣлкою чека на имя Эдмунда Грея, на 720 фунтовъ. Это была ихъ первая проба, когда они еще не пріобрѣли достаточной опытности. Они нашли свою продѣлку опасной, а потому снова положили банковые билеты въ несгораемый шкафъ. Сдѣлано это было, вѣроятно, съ помощью ключа, вечеромъ, по закрытіи конторы, либо кѣмъ нибудь изъ шайки, кто цѣлый день находился при конторѣ.
Очень хорошо. Постоянныя сношенія одного изъ членовъ названной мошеннической фирмы съ фирмой «Дерингъ и Сынъ» доказаны послѣдующими дѣйствіями первой. По прошествіи восьми лѣтъ, товарищество, зрѣло обдумавъ планъ своихъ махинацій, быть можетъ, успѣшно обдѣлавъ нѣсколько другихъ мошенническихъ предпріятій, возвращается къ своей первой добычѣ, представляющей преимущество удобнаго доступа къ письмамъ и надзора за ихъ распредѣленіемъ. Такимъ образомъ, ворамъ была доставлена возможность послѣдовательно совершить свои плутовства, одно обширнѣе другого. И втеченіе четырехъ мѣсяцевъ продѣлки ихъ оставались нераскрытыми. Разъ свидѣтельства были у нихъ въ рукахъ, что могло помѣшать имъ продать всѣ акціи и подѣлить между собой вырученныя деньги? Рѣшительно ничто. Однако, въ подобномъ случаѣ они бы скрылись, а между тѣмъ здѣсь находился, безстрашно разгуливая на свободѣ, Эдмундъ Грей. Почему онъ не уничтожилъ свой слѣдъ?
Далѣе — вся переписка, касающаяся Эдмунда Грея, велась между конторою и биржевыми маклерами. Отъ самого Эдмунда Грея не было ни одного письма. Положимъ, что окажется невозможнымъ соединить личность Эдмунда Грея съ биржевыми сдѣлками, которыя велись отъ его имени. Положимъ, дѣйствительный Эдмундъ Грей станетъ отрицать, что ему было извѣстно что либо обо всѣхъ этихъ сдѣлкахъ. Положимъ, онъ скажетъ, что десять лѣтъ назадъ принесъ рекомендательное письмо къ мистеру Дерингу и затѣмъ не имѣлъ никакихъ свѣдѣній о послѣднемъ. Ну, въ такомъ случаѣ… но что же сталось съ самими бумагами? Вѣдь надобно же выяснить, кому онѣ достались. Такимъ образомъ, онъ на всѣ лады переворачивалъ это дѣло и не пришелъ ни къ какому результату, не зная далге, за что же ему взяться теперь.
Онъ пошелъ къ принципалу и передалъ ему все, что узналъ: существованіе нѣкоего Эдмунда Грея, рекомендательное письмо къ домохозяину.
— Новый подлогъ, — простоналъ мистеръ Дерингъ.
— Онъ сдѣланъ въ конторѣ, — сказалъ Джорджъ. — Все оборудовано въ конторѣ, письма, чеки, словомъ все.
— Въ конторѣ — повторилъ Чиклэй. — Не можетъ быть сомнѣнія на этотъ счетъ.
— Бросьте все остальное, Джорджъ, — пылко замѣтилъ мистеръ Дерингъ, — все остальное. Найдите… разыщите… Обратитесь къ сыщикамъ. Тратьте столько денегъ, сколько вамъ заблагоразсудится. Я стою на вулканѣ… Я не знаю, что у меня отнимутъ вскорѣ. Только найдите, мой компаньонъ, мой дорогой компаньонъ… Найдите.
По уходѣ Джорджа, Чиклэй послѣдовалъ за нимъ и открылъ дверь таинственно, чтобы убѣдиться, что никто не подслушиваетъ за нею.
— Что вы тамъ высматриваете, Чиклэй, — спросилъ съ раздраженіемъ его господинъ. — Ужь не новый ли подлогъ? Ихъ тутъ видимо-невидимо.
— Нѣтъ… нѣтъ. Послушайте. Не безпокойтесь такъ много о томъ, что было. Не старайтесь додуматься, какъ это сдѣлано. Не говорите о другомъ человѣкѣ. Послушайте меня. Вы поручили молодому дисентльмену раскрыть это дѣло. Хорошо же… попомните мои слова: онъ не сдѣлаетъ этого. Говорю вамъ, не сдѣлаетъ. Онъ натворитъ массу кутерьмы и все-таки останется съ носомъ. Кто открылъ прошлую штуку?
— Вы увѣряли, будто бы вы это сдѣлали. Но вѣдь ничего не было доказано.
— Я раскрылъ это дѣло. Какихъ доказательствъ еще больше! Послушайте, — его маленькіе глазки заблестѣли подъ его косматыми бровями, — эту продѣлку я вамъ также обнаружу, увидите, сказалъ ли я правду. Почему?.. — Онъ потеръ свои руки, — Хо! хо! Я догадался, въ чемъ тутъ штука. Не спрашивайте, не задавайте мнѣ ни единаго вопроса. Но… Я ихъ поймалъ… о! я ихъ держу въ рукахъ… они всѣ голубчики у меня… какъ говорится… на ладони.
ГЛАВА XIV.
Еще болѣе удивительныя вещи.
править
Послѣ столь поразительнаго казуса, какъ разсказанное въ предъидущихъ главахъ открытіе неслыханныхъ подлоговъ, никакія другія событія не могли обратить на себя вниманіе. Потрясенный мозгъ людей въ подобныхъ случаяхъ видитъ, слышитъ все, но относится ко всему безучастно. Послѣ землетрясенія безплотные духи могутъ расхаживать, неодушевленные предметы летать по собственному влеченію, хорошіе люди совершать убійства, богачи ходить съ пустыми руками, и никого не удивляютъ такія несообразности.
Посмотримъ, что случилось на слѣдующій день въ конторѣ у Новаго Сквера. Прійдя утромъ, Джорджъ увидалъ, что старшій компаньонъ фирмы еще не приходилъ. Онъ запоздалъ. Въ первый разъ за пятьдесятъ лѣтъ слишкомъ онъ запаздывалъ. Джорджъ прошелъ къ своему мѣсту, а пустое кресло придавало комнатѣ видъ какого-то унылаго запустѣнія. Чиклэй убиралъ столъ; т. е. онъ уже четверть часа какъ прибралъ его, но все еще продолжалъ копаться: ему ни за что не хотѣлось отойти отъ стола до прихода его господина; онъ приподнялъ бюваръ и снова положилъ его; онъ приводилъ въ порядокъ перья, онъ всячески оттягивалъ время.
— Еще не приходилъ? — вскричалъ Джорджъ, удивляясь. — Не думаете-ли вы, что вчерашнее потрясеніе слишкомъ сильно на него подѣйствовало?
— Думаю, что оно его убило, — сказалъ старый клеркъ, — убило его. Вотъ, что оно сдѣлало съ нимъ.
И онъ забормоталъ про себя что-то неразборчиво.
— Не трогайте, — закричалъ онъ, видя, что Джорджъ взялъ письма со стола. — Можетъ, онъ еще не померъ… а вы ужь взяли, да и сѣли на его мѣсто. Не троньте писемъ.
— Еще не померъ. Надѣюсь, что нѣтъ.
Джорджъ принялся открывать письма, пропустивъ мимо ушей грубыя, непочтительныя слова клерка. Можно простить многое вѣрному слугѣ.
— Онъ протянетъ еще долгіе годы послѣ того, какъ мы выручимъ тѣ деньги для него.
— Послѣ того, какъ кто-то изъ насъ — поправилъ его Чиклэй, — выручитъ эти деньги для него.
Онъ повернулся было, чтобы уйти въ свою контору, затѣмъ снова вернулся и подошелъ къ столу. Онъ положилъ на него обѣ руки, наклонился корпусомъ впередъ, покачивая головою, и сказалъ дрожащимъ голосомъ:
— А вы не подумали, мистеръ Аустинъ, о черной неблагодарности малаго? Того, что сдѣлалъ то, что вы знаете… того, что ѣстъ его хлѣбъ и взялъ его деньги. — Когда Чиклэй былъ сильно взволнованъ, грамматика его возвращалась вспять къ раннимъ днямъ его службы, когда онъ еще не былъ довѣреннымъ клеркомъ своего господина.
— Полагаю, это было неблагодарно. Я думалъ все это время даже о болѣе сильныхъ прилагательныхъ.
— Ну… мы порѣшили… всѣ мы… вѣдь порѣшили мы, а? что это было сдѣлано тутъ же, въ конторѣ… нѣкто въ конторѣ сдѣлалъ это съ помощью кого-то посторонняго; кого-то, кто знаетъ его вдоль и поперекъ — онъ указалъ на пустое кресло — кого-то, кто зналъ всѣ его дѣла съ давнихъ поръ, по крайней мѣрѣ десять лѣтъ.
— Факты, разумѣется, указываютъ, повидимому, въ этомъ направленіи… «и указываютъ на васъ», — едва не прибавилъ онъ, но сдержалъ себя.
Старикъ снова закачалъ головою и продолжалъ:
— Они ѣли его хлѣбъ и дѣлали его работу; и… и… неужели вы не назовете это, мистеръ Аустинъ, спрашиваю васъ безъ обиняковъ… неужели не назовете это черной неблагодарностью?
— Ну, само собою да. Я и не думаю сомнѣваться относительно неблагодарности. Но, видите ли, Чиклэй, порокъ этотъ не изъ тѣхъ, которые подвѣдомственны уголовному суду. Онъ не упоминается въ десяти заповѣдяхъ. Тутъ еще многое нужно обсудить въ дѣйствительности, прежде чѣмъ перейдемъ къ неблагодарности. Тутъ, вѣроятно, преступный умыселъ, уголовное дѣло; а такія вещи наказываются долгосрочными каторжными работами. Вотъ, когда мы докопаемся до всего этого и посадимъ нашихъ мошенниковъ въ кутузку на хлѣбъ, на воду, мы, пожалуй, займемся разсужденіями о ихъ неблагодарности. Самая скверная форма послѣдней есть отсутствіе настоящаго сознанія ея и непониманіе хлопотъ, причиняемыхъ въ данномъ случаѣ. Терпѣніе! Мы скоро займемся этимъ дѣломъ и съ вашей точки зрѣнія.
— Я бы не сталъ подсмѣиваться, да отпускать шуточки, мистеръ Аустинъ, будь я на вашемъ мѣстѣ. Смѣшки да шутки не ведутъ къ добру. Потому что, вы знаете, тутъ и другіе рядомъ съ вами намѣрены вывести это дѣло на свѣжую воду.
Джорджъ положилъ бумаги на столъ и окинулъ взглядомъ назойливаго собесѣдника. На что намекалъ онъ? Старикъ съежился, скорчился и сократился моментально. Онъ весь затрясся. Но онъ продолжалъ стоять, опершись руками о столъ, перегнувшись впередъ.
— Восемь лѣтъ назадъ, — продолжалъ онъ, — когда случилось то другое дѣло… когда мистеръ Арендель задалъ стречка…
— Не смѣйте при мнѣ дурно говорить о мистерѣ Аренделѣ. Уходите въ свою комнату.
— Одно словечко… Я скажу его. Если онъ умеръ, я больше не останусь здѣсь. Но я останусь пока онъ живъ, хотя вы и компаньонъ его. Только одно слово, сэръ. Если бы мистеръ Арендель… не убѣжалъ тогда… онъ былъ бы компаньономъ замѣсто васъ.
— Ну?
— Ну, сэръ… Коли бы его накрыли послѣ того, какъ сдѣлали его компаньономъ, вмѣсто того, чтобы раньше?
Джорджъ указалъ ему на дверь. Старикъ видимо потерялъ голову — не отъ страха ли? Чиклэй повиновался. Но у двери онъ обернулся и усмѣхнулся, оскаливъ зубы. Точь въ точь какъ улыбаются на сценѣ. Усмѣшка его выражала лукавство и удовольствіе предвкушенія чего-то. Что случилось съ старымъ клеркомъ? Очевидно, его обуялъ страхъ. Кто, какъ не онъ, въ конторѣ присматривалъ за письмами? Кто другой могъ поддѣлать этотъ чекъ? Конечно, онъ испугался не на шутку.
Мистеръ Дерингъ пришелъ въ контору только въ половинѣ двѣнадцатаго. Обыкновенно онъ проходилъ черезъ контору клерка, находившуюся снаружи; въ это же утро онъ вошелъ черезъ свою отдѣльную дверь, которая открывалась на лѣстницу. Отъ этой двери ни у кого, кромѣ него, не было ключа. Обыкновенно онъ методически вѣшалъ свою шляпу и пальто, снималъ перчатки, клалъ зонтикъ на полку, отворялъ несгораемый шкафъ, усаживался въ кресло, устраивался на нѣкоторомъ разстояніи отъ стола, надѣвалъ себѣ на носъ очки и затѣмъ, не спѣша и не теряя времени на пустяки, принимался за повседневную свою работу. Сущая истина, что постоянная систематичность въ работѣ предохраняетъ нервы отъ истощенія. Безпорядочный работникъ является въ свою контору въ различные часы, употребляетъ различные способы передвиженія — сегодня ѣдетъ въ омнибусѣ, а завтра идетъ пѣшкомъ; ничего не дѣлаетъ сегодня такъ, какъ дѣлалъ вчера. Онъ рано утомляется отъ занятій. Въ шестьдесятъ лѣтъ говоритъ объ удаленіи отъ дѣлъ, а въ семьдесятъ онъ уже распростился съ ними.
Въ это же утро мистеръ Дерингъ ничего не сдѣлалъ по обычному порядку. Во первыхъ, онъ запоздалъ почти на два часа. Затѣмъ, вошелъ черезъ свою частную дверь. Джорджъ всталъ, чтобы поздороваться съ нимъ, но такъ и замеръ на мѣстѣ, потому что — удивительнѣйшая вещь! компаньонъ его сдѣлалъ видъ, словно не замѣчаетъ его присутствія. Глаза мистера Деринга пронизали Джорджа медленно, словно глаза привидѣнія. Младшій компаньонъ застылъ въ безмолвномъ изумленіи. Доводилось ли видѣть кому что-либо подобное — человѣка расхаживающаго въ полуденную пору во снѣ! Да притомъ и видъ у него былъ совсѣмъ необычайный: шляпа, сдвинутая слегка на затылокъ, придавала суровому старому стряпчему безпечный видъ — въ самомъ дѣлѣ безпечный; глаза его ласково свѣтились, а на лицѣ его — на этомъ серьезномъ и степенномъ лицѣ — была веселая и довольная улыбка: онъ казался счастливымъ, заинтересованнымъ, благосклоннымъ, но только не… не мистеромъ Эдвардомъ Дерингомъ. Кромѣ того, сюртукъ его, всегда плотно застегнутый на всѣ пуговицы, теперь былъ надѣтъ нараспашку; на улицѣ онъ раздувался вѣтеркомъ во всѣ стороны на удивленіе обитателей Линкольнъ Инна; но что замѣчательнѣе всего, — на рукахъ у него не было перчатокъ. Онъ оглянулъ комнату, наклонилъ голову и заперъ за собою дверь.
— Либо онъ въ припадкѣ лунатизма, — пробормоталъ Джорджъ, — либо я сталъ невидимкой: должно быть, самъ того не зная, я наѣлся папоротниковаго сѣмени[1].
Мистеръ Дерингъ, продолжая весело улыбаться, подошелъ къ шкафу и открылъ его. Въ рукѣ у него былъ темный бумажный пакетъ, перевязанный красной тесемкой; онъ положилъ его въ шкафъ, затворилъ послѣдній и опустилъ ключи къ себѣ въ карманъ. Окно возлѣ шкафа было открыто. Онъ присѣлъ и сталъ смотрѣть на сѣверъ.
Въ эту минуту Чиклэй по своему обыкновенію потихонько отворилъ дверь, неся новыя письма. Онъ остановился, какъ вкопанный, увидя своего господина сидящимъ такимъ образомъ, положивъ голову на руку у окна. Онъ узналъ вчерашніе симптомы — блуждающій взглядъ, открытые, ничего не видящіе глаза. Онъ на ципочкахъ прошелъ въ комнату.
— Шш! — прошепталъ онъ. — Не шевелитесь. Не говорите. Онъ пришелъ такъ же и вчера. Не дѣлайте ни малѣйшаго шума. Онъ скоро придетъ въ себя.
— Что съ нимъ такое?
— Вродѣ припадка, вотъ что. Безпокойство — причина. Га! Неблагодарность. Вчерашное безпокойство. Вотъ отчего это у него.
Они стояли въ безмолвномъ ожиданіи минутъ десять. Контора походила на дворецъ Спящей Красавицы. Затѣмъ Чиклэй чихнулъ. Мистеръ Дерингъ, вѣроятно, принялъ это чиханіе за поцѣлуй, потому что на мгновеніе онъ закрылъ глаза, открылъ ихъ снова и всталъ, какъ ни въ чемъ не бывало, серьезный и степенный.
Онъ весело поклонился, снялъ шляпу, повѣсилъ ее на гвоздь, застегнулъ свой сюртукъ и отворилъ настежъ шкафъ. Очевидно, онъ ничего не помнилъ изъ того, что только что произошло.
— Вы рано поднялись, Джорджъ, — сказалъ онъ. Вы пришли раньше меня, чего обыкновенно не случается. Впрочемъ, мы знаемъ, что вы — ранняя птица.
— На этотъ разъ я васъ опередилъ. Хорошо ли вы себя чувствуете сегодня утромъ? Вамъ не стало хуже отъ вчерашняго кавардака?
— Онъ всегда здоровъ, — сказалъ Чиклэй съ притворной веселостью. — Никому еще не довелось видѣть его больнымъ… онъ да чтобы захворалъ? Только ужь не онъ. Кушаетъ на славу, словно двадцатипятилѣтній юноша, и ходитъ также прямо.
— Я совершенно здоровъ, насколько мнѣ извѣстно. Вчерашнее дѣло взволновало меня на этотъ разъ… но оно не помѣшало мнѣ выспаться, хотя, разумѣется, это весьма большая непріятность. Нѣтъ ли у васъ чего новенькаго, что привело васъ сюда раньше обычнаго часа?
— Ничего новаго со вчерашняго дня.
— И вы не сомнѣваетесь въ успѣхѣ?
— Я все равно, что ищейка. Я понимаю наслажденія охоты. Меня такъ и тянетъ снова къ выслѣживанію звѣря. Что же касается до Эдмунда Грея, ему отъ насъ не уйти.
— Хорошо. Меня выбило это дѣло изъ колеи. Оно ошеломило меня, сдѣлало неспособнымъ хладнокровно обсудить всѣ обстоятельства. Въ первый разъ въ моей жизни мнѣ понадобился совѣтъ другого лица. Ну, вотъ я и понялъ теперь великое значеніе нашей профессіи, которая существуетъ для облегченія людскихъ заботъ. Что бы сталось съ міромъ, если бы солиситоровъ совсѣмъ не было?
Онъ занялъ свое обычное мѣсто у стола и сталъ перебирать свои письма.
— Сегодня утромъ, — продолжалъ онъ, — я чувствую въ себѣ больше самоувѣренности; голова у меня снова въ порядкѣ. Я могу говорить о случившемся. Итакъ, къ дѣлу. Посмотримъ — Эдмундъ Грей не тѣнь, а живой человѣкъ. Онъ заручился моей рекомендаціей къ своему домохозяину. Онъ человѣкъ умный и смѣлый. Не торопитесь арестовать его. Прежде, чѣмъ нанести ударъ, разслѣдуйте дѣло до конца. Только не откладывайте въ долгій ящикъ.
— Ни за что. И вы будете знать о ходѣ дѣла день за днемъ, часъ за часомъ.
Оставшись одинъ, мистеръ Дерингъ вернулся къ своимъ бумагамъ и занятіямъ.
Въ половинѣ второго часа Чиклэй заглянулъ къ нему въ кабинетъ.
— Что же вы не завтракаете сегодня?
— Завтракать? Да я только что принялся за дѣло. — Мистеръ Дерингъ посмотрѣлъ на свои часы. — Боже мой! Вотъ удивленіе! Это утро вышло у меня вонъ изъ памяти. Мнѣ казалось, что я только что сѣлъ за работу. Вѣдь часа полтора, не больше, какъ мистеръ Аустинъ ушелъ отсюда. Ну, а я было совсѣмъ позабылъ о завтракѣ, а время шло себѣ, да шло… Для человѣка моихъ лѣтъ нѣтъ ничего хуже, какъ ѣсть въ нерегулярные часы.
— Слава Богу, что я у васъ есть, — сказалъ его клеркъ. — Цѣлый десятокъ компаньоновъ не сталъ бы заботиться о томъ, въ какое время вамъ слѣдуетъ кушать… А! — продолжалъ онъ, когда его господинъ отправился на верхъ, въ ту комнату, гдѣ ему постоянно подавался завтракъ, — онъ таки ровнехонько ни о чемъ не помнитъ. Въ одинъ изъ такихъ деньковъ, когда онъ будетъ разгуливать, поглощенный своими мыслями, ему не сдобровать. Забылъ все до-чиста, вотъ какъ. Садится во снѣ; разгуливаетъ взадъ и впередъ во снѣ: не сегодня, завтра надѣлаетъ онъ дѣловъ во снѣ. Тогда быть бѣдѣ.
Онъ затворилъ дверь и вернулся къ своей конторкѣ; онъ очутился одинъ, такъ какъ младшіе клерки ушли обѣдать. Его же обѣдъ лежалъ у него наготовѣ въ карманѣ сюртука. Это были бутерброды изъ тоненькихъ ломтиковъ плохой колбасы съ горчицей. Онъ съѣлъ это лакомое кушанье до послѣдней крошки. Затѣмъ, такъ какъ мистеръ Дерингъ въ это время уже позавтракалъ и сошелъ внизъ, Чиклэй поднялся наверхъ и допилъ пинту клэрэта, котораго господинъ его выпилъ всего одну рюмку.
— Кислятина, — сказалъ онъ. — На нутро человѣка совсѣмъ не такъ подѣйствуетъ, какъ слѣдуетъ настоящему вину. Отъ нея онъ ни крошечки не повеселѣетъ. А и смѣшно же. Почему не пьютъ они портвейна, — настоящаго хорошаго вина — коли могутъ пить его, — понять не могу.
Въ четвертомъ часу пополудни Джорджъ вернулся; въ немъ уже не было прежней самоувѣренности, хотя онъ принесъ кучу новостей.
— Если вы расположены выслушать меня, — сказалъ онъ, — у меня есть не мало чего пересказать вамъ. Прежде всего я вздумалъ еще разокъ навѣдаться въ Грей-Иннъ. Я прошелъ къ дому, наружная дверь была открыта, словно нашъ пріятель былъ у себя. Я постучался во внутреннюю дверь, которую отперла служанка — та старуха, что я видѣлъ наканунѣ. — Ну, сэръ, — сказала она, — вамъ не везетъ. Баринъ былъ здѣсь все утро сегодня. Онъ только что ушелъ отсюда. Приди вы получасомъ или немного раньше, вы бы его здѣсь застали. — Я спросилъ у нея, не вернется-ли онъ сегодня, но она ничего не знала. Затѣмъ я спросилъ у нея, нельзя-ли мнѣ написать и оставить ему записку. Она согласилась на это весьма неохотно. Итакъ, я вошелъ въ квартиру и написалъ свою записку на столѣ мистера Грея. Я просилъ его пожаловать къ намъ въ контору по важному дѣлу и на запискѣ сдѣлалъ отмѣтку «крайне нужное». Полагаю въ этомъ нѣтъ никакой бѣды. Тутъ я оглянулъ всю комнату. Она въ старомъ стилѣ, съ панелями, съ простою, но прочною и хорошею мебелью: длинный столъ, почти такой же величины, какъ одинъ изъ вашихъ здѣшнихъ столовъ, массивные стулья, массивный диванъ. На стѣнѣ — три-четыре гравюры и шкафъ, сверху до низу наполненный книгами. Никакихъ признаковъ занятій: ни писемъ, ни цвѣтовъ. Все покрыто пылью, хотя старуха была тамъ. Мнѣ хотѣлось пересмотрѣть бумаги на столѣ, но присутствіе старухи не дозволяло совершить этотъ безчинный поступокъ. Я, однако же, обратилъ вниманіе на книги и сдѣлалъ прекурьезное открытіе: мистеръ Эдмундъ Грей — соціалистъ. Всѣ его книги трактуютъ о соціализмѣ; тутъ есть французскія, нѣмецкія и англійскія изданія и всѣ эти книги относятся къ соціализму. А гравюры на стѣнкѣ представляютъ изображенія знаменитыхъ соціалистовъ. Ну, не удивительно-ли это? Развѣ когда-нибудь соціализмъ и подлогъ шли рука объ руку?
— Не дѣлайте слишкомъ спѣшныхъ заключеній. Вѣдь мы еще не знаемъ, имѣетъ-ли Эдмундъ Грей какое нибудь отношеніе къ совершенному подлогу. Пока намъ извѣстно только, что воспользовались его именемъ.
— Погодите чуточку. Я какъ разъ подхожу къ этому предмету. Выйдя изъ его квартиры, я прошелъ въ Сити и повидался съ мистеромъ Эллисомъ. Прежде всего, ни одна изъ акцій не была продана.
— О! воры имѣли передъ собою три мѣсяца и не воспользовались ими? По всей вѣроятности, представились непредвидѣнныя затрудненія. Дайте мнѣ подумать.
Мистеръ Дерингъ теперь совершенно оживился. Утренней вялости какъ не бывало.
— Какія же затрудненія? Честное слово, не могу понять, что-бы это могло быть. Они получили бумаги отъ всѣми уважаемаго солиситора черезъ посредство не менѣе уважаемаго маклера. Нѣтъ… нѣтъ. У нихъ все должно было идти какъ по маслу. Но мошенники зачастую остаются въ дуракахъ вслѣдствіе неспособности хорошенько взвѣсить собственныя силы.
— Затѣмъ, мистеръ Эллисъ увѣрялъ меня, что нѣкоторые изъ дивидендовъ были получены вашимъ банкомъ. Поэтому я отправился къ директору банка. А теперь приготовьтесь къ новому сюрпризу.
— Новый подлогъ?
— Да… новый подлогъ. Девять или десять лѣтъ назадъ вы послали письмо къ директору вашего банка — я видѣлъ это письмо — рекомендуя своего кліента, Эдмунда Грея, джентльмена, который желалъ, чтобы банкъ открылъ ему текущій счетъ. Онъ внесъ тогда же небольшую сумму, которая съ тѣхъ поръ лежитъ въ банкѣ нетронутой. Въ прошломъ февралѣ директоръ получилъ другое письмо отъ васъ, а затѣмъ въ мартѣ и апрѣлѣ со вложеніемъ свидѣтельства и съ просьбою о полученіи дивидендовъ. Вы собственноручно положили эти бумаги въ банкъ. Я видѣлъ письма. Я готовъ побожиться, что это вашъ почеркъ.
— Людей этихъ Богъ не обидѣлъ ни сметкой, ни смѣлостью.
— Письмо это до малѣйшей черточки исходитъ отъ васъ — самый искусный экспертъ скажетъ, что это ваша рука. Имя ваше является покровомъ и ручательствомъ всего дальнѣйшаго.
— Разсказали вы директору все случившееся?
— Разумѣется, я сказалъ ему рѣшительно все. А вотъ вкратцѣ его точка зрѣнія, которой онъ намѣренъ держаться. — Компаньонъ вашъ, — заявилъ онъ, — утверждаетъ, что бумаги эти подложны. Онъ говоритъ, что и рекомендательное письмо — подлогъ. Очень хорошо. Можетъ быть это и такъ. Но я открылъ этотъ счетъ кліенту, который принесъ мнѣ рекомендацію отъ лучшаго солиситора въ Лондонѣ, чья рука мнѣ отлично извѣстна, и почеркъ его я признаю въ письмѣ. Простого утвержденія, будто здѣсь подлогъ, недостаточно для того, чтобы я сталъ дѣйствовать въ этомъ же духѣ: пока не будетъ начато гражданское или уголовное преслѣдованіе, пока оно не будетъ доказано, я не могу перестать относиться къ этому кліенту, какъ ко всѣмъ другимъ. Въ то же время я постараюсь по возможности разузнать о прежней жизни моего кліента.
— Совершенно вѣрно, — замѣтилъ мистеръ Дерингъ.
— Я тогда же спросилъ у него, что онъ сдѣлаетъ, если кліентъ пришлетъ за бумагами? Онъ отвѣчалъ, что въ случаѣ процесса, кліентъ, по всей вѣроятности, получитъ удовлетвореніе съ обязательствомъ представить эти бумаги въ судъ впредь до окончательнаго рѣшенія дѣла.
— Такъ, такъ; директору извѣстны законы.
— Что же касается до чековъ, — продолжалъ онъ, — я буду платить по нимъ или принимать ихъ, пока судъ не наложитъ своего запрещенія.
— Другими словами, онъ сказалъ то, что мы ожидали. Ну, а теперь обсудимъ, какъ намъ дѣйствовать самимъ.
— Мы можемъ подать прошеніе судьѣ о заарестованіи его или о предписаніи пріостановить уплату. Это должно быть сдѣлано до окончательнаго рѣшенія дѣла, какъ предварительная судебная мѣра. Пока мы еще совсѣмъ не начинали иска.
— Товарищъ мой, — мистеръ Дерингъ весело потеръ свои руки, — мнѣ кажется, мы до сихъ поръ очень хорошо ведемъ это дѣло. Какъ бы то ни было, эти мошенники выказали себя порядочными дураками. Они разсчитывали отвлечь подозрѣніе, воспользовавшись моимъ именемъ. Они разсчитывали дѣйствовать подъ прикрытіемъ моего имени. Но вѣдь имъ слѣдовало бы продать бумаги и реализировать капиталъ безъ промедленія. Очень хорошо. А теперь мы открыли существованіе этихъ самыхъ бумагъ. Дѣло страшно бы осложнилось, вздумай они продать или передать въ третьи руки эти бумаги. Пока намъ не о чемъ безпокоиться. Вѣдь вы понимаете, что банкъ, послѣ всего имъ слышаннаго, не отдастъ ворамъ этихъ бумагъ, не предупредивъ насъ. Банкъ выдастъ намъ вора головой и допроситъ его о его личности. О! я думаю мы въ безопасности… въ полной безопасности.
Мистеръ Дерингъ испустилъ глубокій вздохъ.
— Я думалъ нынѣшней ночью, — продолжалъ онъ, — о томъ безпокойствѣ, которое надѣлали бы намъ эти бумаги, попади они въ третьи руки. Вѣдь ихъ можно было продать и перепродать десять разъ втеченіе четырехъ мѣсяцевъ; ихъ можно было продать по частямъ, и тогда пришлось бы заручаться предписаніемъ суда относительно каждаго отдѣльнаго случая. Теперь же намъ предстоитъ для рѣшенія лишь несложный вопросъ: какимъ образомъ Эдмундъ Грей завладѣлъ этимъ имуществомъ?
Онъ просидѣлъ нѣсколько минутъ въ молчаніи, затѣмъ спокойно продолжалъ:
— Потеря этихъ денегъ была бы тяжелымъ ударомъ для меня… тутъ не все мое состояніе, не четвертая даже часть его, но порядочная сумма. Послѣ меня останется огромное наслѣдство. У меня нѣтъ жадныхъ и нетерпѣливо ожидающихъ своей доли наслѣдниковъ: всѣ родные мои богаты. Но все же это была бы тяжелая потеря. Да притомъ… быть обворованнымъ… Меня всегда удивляло, какъ это мы не вѣшаемъ воровъ. Слѣдовало бы вѣшать каждаго изъ нихъ. Тотъ, кто нарушаетъ священное право собственности, заслуживаетъ смерти — смерти безъ надежды на помилованіе.
Онъ говорилъ съ суровымъ убѣжденіемъ искренности.
— Потеря этого имущества не разорила бы меня; но она была бы ужасна. Словно изъ моей прошлой жизни у меня кто отнялъ много, много лѣтъ. Каждый годъ представляетъ собою извѣстную сумму сбереженій. Сорокъ тысячъ фунтовъ равняются десяти годамъ моей прошлой жизни… вѣдь это не значитъ, чтобы я сталъ на десять лѣтъ моложе, а что уничтожены десять лѣтъ труда. Могъ-ли бы я простить человѣку, который такъ жестоко обидѣлъ бы меня? Никогда.
— Я васъ понимаю, — сказалъ Джорджъ. — Къ счастью, мы получимъ эти бумаги обратно. Фактъ нахожденія ихъ въ извѣстныхъ рукахъ долженъ указать на связь владѣльца ихъ съ подлогомъ. Кто же онъ? Не былъ-ли онъ уже предупрежденъ? Впрочемъ, кто бы могъ сказать ему? Кто знаетъ о томъ, что мы раскрыли всю эту мошенническую работу? Вы… вашъ другъ, мистеръ Эллисъ… директоръ банка… никто болѣе. Да… вотъ еще Чиклэй… Чиклэй, — повторилъ онъ. Онъ все еще не рѣшался высказать своихъ подозрѣній относительно этого стараго преданнаго служителя. — Чиклэй также знаетъ.
Какъ разъ въ этомъ мѣстѣ его рѣчи самъ Чиклэй отворилъ дверь и подалъ карточку директора банка.
— Я пришелъ, — поспѣшно заявилъ гость, — сказать вамъ нѣчто важное, случившееся сегодня утромъ. Я не зналъ объ этомъ, когда мы обсуждали это дѣло, мистеръ Аустинъ. Это случилось въ десять часовъ, какъ только открылась контора банка. Посыльный принесъ письмо отъ мистера Деринга…
— Опять подлогъ! Да когда же они остановятся?
--… просившаго вручить эти свидѣтельства подателю письма… свидѣтельства мистера Эдмунда Грея. Они уже отданы. Ихъ болѣе нѣтъ въ банкѣ.
— О! значитъ, мошенниковъ кто-то предупредилъ! — вскричалъ Джорджъ. — Кто былъ посланъ съ письмомъ?
— Мальчикъ. Что-то вродѣ конторскаго мальчика на посылкахъ.
— Сейчасъ же наведу справки, не изъ нашихъ ли мальчиковъ. Продолжайте.
— Такимъ образомъ разрѣшено затрудненіе, какъ намъ слѣдовало дѣйствовать, если бы бумаги эти были вытребованы вами. У насъ ихъ больше не имѣется. Что-же касается до дивидендовъ, мы будемъ по прежнему получать ихъ на текущій счетъ мистера Эдмунда Грея, впредь до формальнаго судебнаго предписанія или увѣдомленія.
— Затрудненіе заключается въ томъ, — сказалъ Джорджъ, — какъ на самомъ дѣлѣ доказать причастность мистера Эдмунда Грея къ этому дѣлу. Пока у насъ нѣтъ иныхъ доказательствъ, кромѣ писемъ. А вдругъ настоящій Эдмундъ Грей скажетъ, что онъ ничего не знаетъ объ этомъ? Что мы тогда должны сдѣлать? Вы говорите, что получали дивиденды для него. Онъ присылалъ вамъ чекъ?
— Нѣтъ; мы никогда не получали отъ него чековъ.
— Видали-ли вы его?
— Нѣтъ; я никогда его не видалъ.
— Это самая странная загадка. Во всякомъ случаѣ, бумаги эти вытребованы изъ банка, повидимому, вслѣдствіе рѣшенія продать ихъ. Онъ долженъ дать кому нибудь свои инструкціи и проявить свое существованіе.
— Онъ можетъ дать свои инструкціи другому лицу тѣмъ же способомъ, какъ далъ ихъ мнѣ — т. е. отъ имени мистера Деринга.
— Новый подлогъ.
— Да, — сказалъ Джорджъ. — Мы должны подстеречь и накрыть этого таинственнаго Эдмунда Грея. Какъ бы то ни было, мы ничего не можемъ съ нимъ подѣлать, пока не будетъ у насъ въ рукахъ фактическихъ доказательствъ его участія въ этомъ дѣлѣ. А вотъ именно ихъ-то до сихъ поръ у насъ не имѣется. Что же предстоитъ намъ сдѣлать теперь?
Очевидно, слѣдовало прежде всего доискаться, не носилъ-ли письма въ банкъ одинъ изъ конторскихъ мальчиковъ. Оказалось, что никто изъ нихъ не исполнялъ этого порученія.
ГЛАВА XV.
Дѣло Чиклэя.
править
Въ этотъ вечеръ мистера Чиклэя не было на его обычномъ мѣстѣ въ трактирѣ «Добро пожаловать», гдѣ его присутствіе было весьма желаннымъ. Онъ пришелъ поздно, когда уже пробило три четверти одиннадцатаго часа. Усталый адвокатъ сидѣлъ одиноко въ комнатѣ, вяло просматривая дневную газету, а возлѣ него стоялъ пустой стаканъ. Мистеръ Чиклэй вошелъ съ видомъ торжества, и его старыя ноги неслись съ упругой силою побѣдоносныхъ шаговъ. Онъ кликнулъ Роберта и заказалъ ему на свой счетъ, для самого себя, дорогой напитокъ — смѣсь ямайскаго рома, горячей воды, сахара и лимона, несмотря на то, что стоялъ жаркій іюльскій вечеръ. Онъ не остановился на этомъ, но съ видомъ человѣка, который разъ въ жизни, на радостяхъ, хочетъ кутнуть во всю, онъ звякнулъ деньгами въ карманѣ и заказалъ другой стаканъ для адвоката.
— Вѣдь сегодня вечеромъ мнѣ удалось хорошее дѣльцо, — сказалъ онъ, — и я намѣренъ отмѣтить этотъ день.
Когда стаканы были поставлены на столъ, онъ приподнялъ свой и закричалъ: «Пожалуйте, выпьемъ-ка за сокрушеніе всѣхъ мошенниковъ, маленькихъ и большихъ. Долой ихъ всѣхъ, къ чорту!»
— Вашъ тостъ, мистеръ Чиклэй, — возразилъ адвокатъ, — сдѣлалъ бы мою профессію безполезной: если бы не было мошенниковъ, не было бы и закона. Впрочемъ, мои интересы пострадали бы менѣе интересовъ многихъ изъ моихъ собратовъ. Поэтому я пью за сокрушеніе малыхъ и большихъ мошенниковъ. Ну, ихъ всѣхъ къ чорту! Какой славный грогъ. Къ чорту ихъ всѣхъ!
Говоря такимъ образомъ онъ выпилъ свой стаканъ до конца и отправился къ себѣ въ мансарду, гдѣ, благодаря грогу, заснулъ богатырскимъ сномъ и видѣлъ себя въ грезахъ адвокатомъ совѣстнаго суда.
Причиной же этого необычайнаго ликованія было слѣдующее. Чиклэй тѣмъ временемъ вполнѣ пришелъ въ душѣ своей къ заключенію, что первымъ двигателемъ въ этомъ дѣлѣ былъ, никто иной, какъ новый компаньонъ, свѣжеиспеченый выскочка, котораго онъ возненавидѣлъ всѣмъ пыломъ неутолимой ненависти. Онъ былъ также увѣренъ относительно Джорджа Аустина, какъ былъ увѣренъ относительно Этельстана Аренделя и большей частью по тѣмъ же причинамъ. Очень хорошо. Пока онъ не смѣлъ открыто высказаться: старшій книжникъ царя Фараона испытывалъ ту же нерѣшительность, взявшись высказать свои мысли объ Іосифѣ. Однако же, въ этотъ вечеръ…. Но читатель узнаетъ объ этомъ скоро.
Въ половинѣ восьмого всѣ уже разошлись изъ конторы, когда онъ ушелъ. Онъ ходилъ взадъ и впередъ по опустѣвшимъ, комнатамъ, заглядывая въ незапертые ящики конторокъ и столовъ — одному Богу извѣстно, что онъ разсчитывалъ въ нихъ найти. Онъ заглянулъ въ комнату мистера Аустина и, мрачно оскаливъ зубы, погрозилъ кулакомъ пустому креслу.
— Попадешься ты мнѣ, — молвилъ онъ. — Охъ, ты пронырливая бестья! Ужь я тебя упеку, хоть бы мнѣ пришлось ждать тридцать лѣтъ!
Новое страданіе прибавляется къ старческому возрасту, когда человѣкъ девяноста лѣтъ или около того начинаетъ раздумывать, что если смерть унесетъ его преждевременно, то мщеніе останется неоконченнымъ. Я всегда завидовалъ умирающему герою, которому не приходилось прощать своимъ врагамъ, такъ какъ онъ всѣхъ ихъ убилъ.
Уйдя изъ трактира, Чиклэй прошелся по Инну вплоть до Чансери-Лэна; онъ перешелъ черезъ эту улицу и вошелъ въ Грей-Иннъ черезъ Голборнскую арку. Онъ немного замѣшкался въ Южномъ Скверѣ и обошелъ вокругъ него два раза; онъ прочиталъ имена на дверныхъ косякахъ, не спуская все время глазъ съ № 22. И вотъ терпѣливое ожиданіе его было достойно награждено. Фигура человѣка, котораго онъ отлично зналъ, — высокая и статная, съ запрокинутой назадъ головой, прошла въ Иннъ и прямо направилась къ 22 No. Это былъ никто иной, какъ Этельстанъ Арендель. Старикъ прокрался къ выходу и притаился здѣсь; онъ могъ видѣть все, оставаясь самъ въ тѣни. Этельстанъ прошелъ въ домъ и поднялся на лѣстницу. Кругомъ была тишина, и Чиклэй слышалъ звуки его шаговъ по деревяннымъ ступенямъ: онъ услышалъ, какъ Этельстанъ постучался въ дверь, услышалъ, какъ дверь отворилась и заговорили мужскіе голоса.
— А! — сказалъ Чиклэй, — теперь-то они у насъ…
Но этимъ дѣло не кончилось. Сейчасъ же, вслѣдъ за Этельстаномъ, прошелъ въ Иннъ самъ молодой Аустинъ.
— О! — молвилъ Чиклэй, заканчивая свою фразу… — въ рукахъ. Вотъ и другой. Они тутъ оба.
Дѣйствительно, Джорджъ тоже вошелъ въ домъ подъ 22 No и поднялся на лѣстницу.
Чиклэй счелъ излишнимъ продолжать свои наблюденія далѣе. Онъ вышелъ изъ Инна и кликнулъ кэбъ.
Подожди онъ немного долѣе, онъ бы увидалъ, какъ юный компаньонъ фирмы вышелъ вонъ изъ дома и отправился обратно домой; а если бы Чиклэй послѣдовалъ за нимъ на лѣстницу, то увидалъ бы, какъ онъ стучался въ запертую наружную дверь мистера Эдмунда Грея. А если бы Чиклэй постучался въ противоположную дверь, то нашелъ бы мистера Этельстана Аренделя въ комнатѣ у его же, Чиклэя, знакомаго, мистера Фрэдди Карстона, кэмбриджскаго ученаго и украшенія ихъ кружка въ трактирѣ «Добро пожаловать». Но онъ поторопился сдѣлать заключеніе и кликнулъ кэбъ.
Онъ проѣхалъ къ Дворцовымъ садамъ, гдѣ у сэра Самуэля былъ свой городской домъ. Сэръ Самуэль еще не отобѣдалъ. Онъ присѣлъ въ передней въ смиренномъ ожиданіи. Спустя нѣкоторое время слуга соблаговолилъ спросить, не желаетъ-ли онъ, чтобы о немъ доложили сэру Самуэлю.
— Отъ его брата… изъ конторы мистера Деринга, пожалуйста, такъ ему и скажите. Изъ конторы его брата… по самому важному дѣлу… чрезвычайно важному… скажите.
Сэръ Самуэль принялъ его ласково, заставилъ его сѣсть и угостилъ его стаканомъ вина.
— А теперь, — сказалъ онъ, — разскажите мнѣ, что все это значитъ. У моего брата была совершена покража… бумагъ, свидѣтельствъ и имущества. Разумѣется, все это будетъ задержано. Онъ не потеряетъ ничего. Но такія вещи все же доставляютъ много хлопотъ.
— Онъ уже потерялъ дивидендъ за четыре мѣсяца, за четыре мѣсяца, сэръ, на тридцать восемь тысячъ фунтовъ. И вы въ самомъ дѣлѣ думаете, что онъ получитъ обратно свои бумаги?
— Ну, безъ сомнѣнія, или же другія. Вѣдь это же не болѣе какъ удостовѣренія. Какъ здоровье моего брата?
— Въ лучшемъ видѣ, сэръ Самуэль, вы бы даже не повѣрили. Сегодня утромъ, правда… — Онъ смолкъ, не желая разсказывать о безсознательномъ состояніи своего господина.
— А я, сэръ, думалъ, что имущество пропало безвозвратно, и изъ того, что мнѣ извѣстно о тѣхъ, кто причастенъ къ этой продѣлкѣ, я думалъ, что очень мало надежды получить его обратно. Мысли эти не давали мнѣ спать спокойно. Охъ! вѣдь это ужасъ, какъ много денегъ. Чуть что не сорокъ тысячъ фунтовъ! Онъ могъ ихъ устроить и получить вдвое…
— И снова удвоить всю сумму, — сказалъ сэръ Самуэль. — Я въ этомъ не сомнѣваюсь.
— Конечно, сэръ. Но это такой ударъ… я за него чувствую. Я только клеркъ; но я отложилъ кое-что на черный день и пріумножилъ малую толику, сэръ Самуэль. Ничтожныя крохи, скажете вы; а мнѣ было наслажденіемъ ихъ копить, о, громаднымъ наслажденіемъ. По моему нѣтъ на свѣтѣ большаго наслажденія, какъ копить деньги, наблюдать, какъ они ростутъ, ростутъ, ростутъ — словно какой прекрасный цвѣтокъ, не такъ ли? — и прибавлять къ нимъ. Ахъ! — Онъ вздохнулъ и выпилъ свое вино. — Сэръ Самуэль, еслибы я потерялъ свои маленькія сбереженія, у меня бы душа пошла врозь. Я уже старикъ, да и онъ также… это бы доканало меня, право же такъ. Съ самаго вчерашняго утра я все думаю, а ну какъ что случится и пропадутъ мои деньги. Думка эта — смерть моя. Сэръ Самуэль, для стараго человѣка… и такого маленькаго человѣка, какъ я… думка эта сущая смерть.
— Не говорите никому, гдѣ помѣщены ваши деньги и держите бумаги подъ замкомъ, Чиклэй. — Ну, что же вы хотите, чтобы я для васъ сдѣлалъ?
— Мнѣ надобно, чтобы вы меня выслушали полчасика времени, сэръ Самуэль, и дали бы совѣтъ по одному дѣлу, которое мнѣ не подъ силу.
— Говорите же. Я слушаю васъ.
— Очень хорошо. Ужь не знаю, сэръ, съумѣю ли я объяснить вамъ свой случай… попробую все-таки. Я нахожусь возлѣ мистера Деринга пятьдесятъ лѣтъ не даромъ, надѣюсь. Вотъ мой случай. Девять лѣтъ назадъ человѣкъ, назвавшій себя Эдмундомъ Греемъ, занялъ комнаты въ Грей-Иннѣ близь Южнаго Сквера, за сорокъ фунтовъ въ годъ. По слухамъ это пожилой человѣкъ. Онъ платилъ исправно за квартиру, но захаживалъ въ нее въ очень неправильные промежутки. Восемь лѣтъ назадъ въ конторѣ вашего брата былъ сдѣланъ подлогъ. Чекъ былъ написанъ на имя Эдмунда Грея, обратите на это вниманіе. Деньги были уплочены.
— Помню. Въ этомъ дѣлѣ обвинили или заподозрѣли Этельстана Аренделя.
— Именно его. А онъ удралъ, чтобы избавиться отъ тюрьмы. Помните это. И съ тѣхъ поръ его слѣдъ простылъ. Ну, вотъ вамъ цѣлый рядъ подлоговъ, посредствомъ которыхъ выкрадены акціи, принадлежащія мистеру Дерингу, и всѣ эти подлоги сдѣланы тѣмъ же самымъ почеркомъ, что и первый, и всѣ составлены на имя и по ордеру Эдмунда Грея. Вы бы признали это сразу, если бы увидѣли бумаги эти; тутъ тѣ же черточки и загибы въ буквахъ…
— Что доказываетъ, скажу, что Этельстанъ тутъ совсѣмъ не при чемъ.
— Погодите минуточку. Не торопитесь. Мошенники сами по себѣ не могли бы ничего уладить. Имъ нужно было имѣть кого нибудь въ конторѣ, кто бы тамъ постоянно находился; кто бы имѣлъ доступъ къ несгораемому шкафу; кто бы могъ раздобыть изъ конторы, что было нужно его сообщнику на сторонѣ; кто бы могъ перехватывать письма…
— Ну?
— Этого человѣка, сэръ Самуэль, я сыскалъ.
Сэръ Самуэль поднялся съ своего мѣста.
— Вы его сыскали?
— Точно такъ. И въ этомъ-то моя помѣха. Потому что, сэръ Самуэль, человѣкъ этотъ — новый компаньонъ вашего брата; а если мы не упремъ его въ тюрьму, онъ станетъ вашимъ своякомъ.
Сэръ Самуэль перемѣнился въ лицѣ и пошелъ посмотрѣть, плотно ли заперта дверь за ширмами.
— Такими словами шутить нельзя, Чиклэй, нельзя шутить.
— О! Я докажу это, какъ на ладони. Первое, что ему это было сподручно; второе, что у него были къ тому поводы, а третье, факты. Въ послѣднее время, впродолженіе шести мѣсяцевъ онъ почти по цѣлымъ днямъ работалъ въ конторѣ хозяина. Тамъ онъ сидѣлъ у маленькаго стола промежду оконъ, въ полуоборотѣ, чтобы ему было свѣтло, а до шкафа отъ него рукой подать; когда хозяинъ не смотрѣлъ, либо когда мистеръ Дерингъ относилъ бумаги въ мою контору — вѣдь онъ не всегда звонитъ въ колокольчикъ — и оставлялъ его одного — охъ! одного около шкафа. Вотъ вамъ и удобные моменты для кражи. Теперь перейду къ поводамъ. Уже два года онъ былъ женихомъ, хочу я сказать, одной молодой лэди.
— Сестры лэди Дерингъ.
— Вотъ-вотъ, сэръ. И кажется, если не ошибаюсь, пока ему не улыбнулось неслыханное счастіе стать компаньономъ фирмы, противъ воли родныхъ лэди Дерингъ.
— Правда.
— Онъ получалъ двѣсти фунтовъ въ годъ. А впереди у него не предвидѣлось ничего — ни надеждъ, ни шансовъ. Итакъ, я думаю, вы согласитесь, что тутъ для него было достаточно повода попытать удачи тѣмъ или другимъ путемъ.
— Ну, если бѣдность считать поводомъ, то безъ сомнѣнія, такой поводъ былъ у него.
— Бѣдность была тутъ поводомъ. Ужь чего вамъ крѣпче этого повода… хотя я допускаю, что иные молодые люди, которые бѣдны, остаются честными. Я, напримѣръ. Мистеръ Аустинъ, по моему мнѣнію, одинъ изъ тѣхъ, кто не остается честнымъ. Вотъ вамъ и поводъ. А теперь факты. Мистеръ Аустинъ не причастенъ къ подлогу восемь лѣтъ назадъ; тогда онъ былъ еще новичкомъ въ конторѣ. Но помните, онъ зналъ молодаго Аренделя, который обдѣлалъ ту штуку. Тотъ чекъ былъ написанъ молодымъ Аренделемъ, который удралъ. Письма этого года написаны тою же рукою, вашимъ зятемъ, сэръ Самуэль, т. е. мистеромъ Этельстаномъ Арендель.
— Да, вѣдь, онъ же пропалъ безъ вѣсти. Никто не знаетъ, гдѣ онъ теперь.
Чиклэй засмѣялся. То была минута торжества.
— Онъ воротился, сэръ Самуэль. Я видѣлъ его.
— Гдѣ? Этельстанъ вернулся назадъ?
— Сейчасъ разскажу вамъ. Во всѣхъ этихъ подлогахъ употреблено имя Эдмунда Грея, проживающаго въ 22 No, въ Грей-Иннѣ, близъ Южнаго Сквера. Я уже говорилъ вамъ это раньше. Когда продѣлка обнаружилась, молодой Аустинъ уходитъ и дѣлаетъ видъ, будто его сильно заботитъ какъ бы выслѣдить и накрыть вора, корчитъ изъ себя сыщика и пр., и пр. О! онъ просто изъ кожи лѣзетъ! Разузналъ, что Эдмундъ Грей старикъ — какъ вамъ это нравится? А сегодня утромъ опять такой веселый и радостный, что любо-дорого смотрѣть, не сегодня-завтра однимъ махомъ рѣшитъ все. Га! а я то давно раскусилъ всѣ его выверты! Слава Богу! Я старый воробей, меня не поддѣнешь! Всѣ эти плутни и извороты мнѣ хорошо знакомы, и я спрашиваю, что же будетъ дальше, если только вы не положите этому конца? Первое — мы услышимъ, что мистеръ Эдмундъ Грей уѣхалъ за-границу, либо провалился сквозь землю, либо что другое въ этомъ родѣ. А когда онъ будетъ далеко, мы узнаемъ, что онъ то и заварилъ всю эту кашу — онъ и никто другой. А тамъ, коли нельзя будетъ выжать денегъ, сохраняя бумаги, онѣ всѣ появятся назадъ — отъ раскаявшагося Эдмунда Грея — о! ужь я знаю.
— Но при чемъ тутъ Этельстанъ Арендель?
— Это какъ Богъ святъ. Я старый человѣкъ, сэръ Самуэль, и слишкомъ много говорю. Ну, вотъ по вечерамъ захаживаю въ харчевню въ Голборнѣ — зовется она «Добро пожаловать» — тамъ все народъ хорошій и вкусные напитки. Тутъ я его видѣлъ съ недѣлю назадъ. Его привелъ туда одинъ изъ нашей компаніи. Я его сразу призналъ, да и онъ не таился. Называлъ себя прямо по имени. Только онъ меня не видалъ. Нѣтъ… кажется, нѣтъ. Я прикрылся газетой. Онъ жилъ въ Камберуэллѣ въ послѣднія восемь лѣтъ, кажется, все время.
— Въ Камберуэллѣ? Почему въ Камберуэллѣ?
— Въ дурномъ обществѣ, какъ я могъ понять. Словно блудный сынъ.
— Вы не думаете этого, Чиклэй? Неужели это правда?
— Истинная правда, сэръ Самуэль. Я видѣлъ его. Онъ былъ одѣтъ словно принцъ какой — въ бархатной визиткѣ, въ пунцовомъ галстухѣ, въ бѣломъ жилетѣ. И вошелъ туда съ прежнимъ нахальнымъ видомъ — задравъ носъ кверху, осматривая насъ такъ, какъ будто бы намъ не подобало находиться въ одной комнатѣ съ нимъ… совсѣмъ, какъ прежде.
— Чортъ возьми! — произнесъ сэръ Самуэль, заложивъ руки въ карманы. — Что скажетъ Гильда… т. е., я хочу сказать — лэди Дерингъ, когда узнаетъ все это?
— Тутъ еще не то услышите, сэръ Самуэль; но я вѣрю и надѣюсь, что имъ не сдобровать, попадутъ въ яму, что рыли.
— Говорите дальше. Я хочу узнать все до конца.
— Вы поняли, не правда-ли, все что я говорилъ объ Эдмундѣ Греѣ изъ дома № 22, возлѣ Южнаго Сквера, — о томъ человѣкѣ, что упоминался восемь лѣтъ назадъ… и о томъ, что почеркъ тотъ-же, что теперь, что тогда?
— Да.
— Такъ что та самая рука, что поддѣлала чекъ тогда, поддѣлала письма теперь?
— Вполнѣ понятно.
— Я сказалъ тогда и говорю теперь, что молодой Арендель поддѣлалъ тотъ чекъ. Я говорю теперь, что онъ же поддѣлалъ и эти письма, а Аустинъ былъ съ нимъ заодно и былъ его сообщникомъ. Что вы думаете объ этомъ? Сегодня вечеромъ, какъ закрыли контору, я рѣшилъ пойти посмотрѣть, что дѣлается въ 22 No у Южнаго Сквера. Такъ я прохаживался взадъ и впередъ по другой сторонѣ; у меня еще очень хорошіе глаза и я подумалъ, что, можетъ, увижу вдругъ что нибудь необычайное. Такъ я и сдѣлалъ. Кто же пришелъ въ Скверъ, какъ бы вы думали, выступая, по старому, козыремъ, словно ему самъ чортъ не страшенъ — мистеръ Этельстанъ Арендель! Онъ прямехонько двинулся въ № 22—понимаете-ли: 22 No! Номеръ Эдмунда Грея! Онъ поднялся по лѣстницѣ — я самъ слышалъ — во второй этажъ — этажъ Эдмунда Грея!
— Боже мой! — вскричалъ сэръ Самуэль. — Да это чертовски подозрительно!
— О! я не пошелъ за нимъ. Я остался тамъ, гдѣ былъ, подумывая, если онъ сойдетъ внизъ, ужь не подойти-ли мнѣ къ нему и не спросить-ли у него, что ему понадобилось отъ Эдмунда Грея. А тутъ — ожиданіе мое было вознаграждено… о! щедро вознаграждено, потому что, кто бы вы думали, пришелъ въ Скверъ — самъ молодой Аустинъ! Онъ тоже поднялся на лѣстницу въ 22 No. И тутъ я ихъ оставилъ обоихъ, а самъ отправился, чтобы передать это дѣло въ ваши руки.
— Что же хотите вы, чтобы я сдѣлалъ?
— Я хочу, чтобы вы дали мнѣ совѣтъ, какъ тутъ быть? Тутъ все мое дѣло сполна — вѣдь, надѣюсь, вы не можете желать болѣе полнаго дѣла — для уголовщины.
— Ну… что до этого… я не стряпчій. По нашимъ порядкамъ въ Сити, очутись кто-нибудь изъ моихъ клерковъ въ такомъ подозрительномъ положеніи, какъ молодой Аустинъ, я бы потребовалъ отъ него подробныхъ объясненій. Вы понимаете, у васъ нѣтъ фактическихъ доказательствъ, чтобы онъ или самъ Этельстанъ сдѣлали это дѣло.
— Извините, сэръ Самуэль. Я только клеркъ, а вы важный баринъ, но ужь не знаю, какихъ вамъ еще лучшихъ доказательствъ? Развѣ я не слыхалъ, какъ молодой Аустинъ дѣлалъ видъ, будто не знаетъ, кто таковъ Эдмундъ Грей, а тутъ идетъ въ его комнаты на свиданіе со своимъ сообщникомъ Этельстаномъ Аренделемъ? Развѣ это не доказательство? Не говорилъли я вамъ, что одна и та же рука работала въ обоихъ подлогахъ? Развѣ это не рука молодого Аренделя?
— Чиклэй, я вижу, вы сильно заинтересованы въ этомъ дѣлѣ…
— Я бы далъ… охъ! двадцать фунтовъ… да, двадцать тяжело заработанныхъ фунтовъ, лишь бы мнѣ увидѣть этихъ двухъ молодыхъ джентльменовъ на скамьѣ подсудимыхъ… и имъ не миновать ея… не миновать, — повторилъ онъ.
Его дрожащій голосъ, разбитый отъ старости, какъ-то не вязался съ жестокой злобою его словъ и съ выраженіемъ его лица.
— Одинъ изъ этихъ молодыхъ джентльменовъ, — возразилъ сэръ Самуэль, — мой зять. Другой, если только это дѣло не станетъ помѣхою, будетъ на дняхъ моимъ своякомъ. Поэтому, вы поймете, что я постараюсь уберечь ихъ обоихъ отъ скамьи подсудимыхъ.
— Безъ этого моя работа будетъ сдѣлана только наполовину; но все же… увидѣть, какъ Аустина выгонятъ… со срамомъ… все равно, какъ того… — что-жь, это что нибудь да значитъ… будетъ что вспомянуть.
Чиклэй ушелъ. Сэръ Самуэль сталъ обдумывать, какъ ему лучше поступить. Какъ и всякій другой, онъ вполнѣ повѣрилъ виновности Этельстана. Согласно этому, для него стало ясно, что тутъ оказалось еще и другое весьма темное дѣло противъ Этельстана и противъ Джорджа Аустина. Какъ же тутъ быть? Онъ посовѣтуется съ женой. Онъ такъ и сдѣлалъ.
— Что-то скажетъ Эльзи? — спросила она. — Однако, рано или поздно, придется сказать ей. Я думаю взять на себя эту тяжелую обязанность. Но это дѣло терпитъ. Ступай завтра утромъ къ мистеру Дерингу и разскажи ему. Чѣмъ скорѣе онъ узнаетъ объ этомъ, тѣмъ лучше.
Теперь читатель понимаетъ, почему Чиклэй былъ такъ веселъ по приходѣ въ харчевню «Добро пожаловать» и почему онъ предложилъ свой тостъ.
Утромъ сэръ Самуэль повидался съ братомъ и разсказалъ ему на ухо все дѣло по редакціи Чиклэя.
— Что ты скажешь? — спросилъ онъ по окончаніи разсказа.
— Ровно ничего.
Мистеръ Дерингъ выслушалъ всѣ пункты, выставленные одинъ за другимъ, безъ малѣйшаго волненія.
— Тутъ нечего сказать.
— Но, милый братъ, вѣдь это явное дѣло!
— Ничего явнаго здѣсь нѣтъ. Все это предположенія. Если Этельстанъ совершилъ первый подлогъ — нѣтъ доказательства, что онъ его совершилъ; если онъ прожилъ всѣ эти годы безпутнымъ образомъ въ Англіи — у меня же самого имѣется какъ разъ обратное доказательство; если его ввела въ искушеніе бѣдность, если молодого Аустина тоже искусила бѣдность, если оба они вмѣстѣ, или каждый порознь, могли взяться, подъ вліяніемъ искушенія, за такое страшно рискованное дѣло… Ты видишь, все это построено на «если».
— Однако, всѣ пункты вяжутся одинъ съ другимъ. Это вполнѣ обстоятельное дѣло. Кто же другой сдѣлалъ бы это? Ужь разумѣется, не Чиклэй. Этотъ старикъ… Этотъ старый слуга.
— Согласенъ съ тобою, что Чиклэй не могъ бы этого сдѣлать. Не потому, что онъ слишкомъ старъ: возрастъ не причемъ въ преступленіи, и не потому, что онъ старый слуга. Онъ не могъ бы этого сдѣлать, потому что не хватило бы у него на это ума. Такого рода вещи требуютъ смѣтливости и воображенія. Чиклэю Богъ не далъ ни того, ни другого качества. Онъ могъ быть сообщникомъ. Онъ можетъ перехватывать письма. Онъ скупъ, его могли соблазнить деньги. Однако же, я не считаю это возможнымъ.
— Нѣтъ… я не могу подумать на него, — сказалъ сэръ Самуэль.
— Однако же, совершенно такъ же трудно подумать что-либо подобное и о молодомъ Аустинѣ. О! я знаю, все возможно. Онъ изъ хорошей семьи; у него родня, о которой ему приходится думать; онъ собирается жениться, онъ всегда велъ безупречный образъ жизни. Однако… однако… все случается.
— Я зналъ въ Сити примѣръ, гдѣ безупречная съ виду жизнь служила лишь ширмою и отводомъ для глазъ… самые ужасные примѣры, увѣряю тебя… а за ширмою скрывались развратъ и безпутство.
— Думаю, что будь это въ данномъ случаѣ, мнѣ бы не обмануться. Тутъ не бываетъ недостатка во внѣшнихъ признакахъ. Я хорошо знакомъ съ наружностью развратниковъ явныхъ или тайныхъ. Въ молодомъ Аустинѣ все говоритъ за правильную, безупречную жизнь. Но всѣмъ этимъ причинамъ, говорю я, мы должны считать его неспособнымъ къ какому бы то ни было безчестному поступку. Но я занимаюсь веденіемъ дѣлъ уже пятьдесятъ лѣтъ… цѣлыхъ пятьдесятъ лѣтъ… втеченіе этого долгаго періода у меня въ рукахъ перебывало многое множество такъ называемыхъ семейныхъ дѣлъ. Здѣсь, въ этой комнатѣ, передо мною стоялъ, трепеща отъ страха, старый семидесятилѣтпій развратникъ, готовый заплатить бѣшеныя деньги, лишь бы о его безобразныхъ дѣяніяхъ не узнали — его старая жена, вѣрившая въ него, какъ въ Бога, и его дочери, обожавшія его. Передо мною стоялъ человѣкъ среднихъ лѣтъ, занимавшій высокое положеніе въ Сити, умоляя, чтобы я далъ ему возможность выкупить за какую угодно цѣну бумагу, которая наложила бы на него клеймо позора. Передо мною стоялъ на колѣняхъ юноша, прося меня не доводить до свѣдѣнія его отца его подлогъ, воровство, подлость, развратъ — ужь и не знаю что только. И я видѣлъ также женщинъ всѣхъ возрастовъ, — онѣ сидѣли вотъ тутъ, въ креслѣ, исповѣдуясь передо мною въ своихъ гнусностяхъ, что онѣ дѣлали большей частью съ суровыми лицами и холодными глазами, а не со слезами стыда, какъ мужчины. Мужчины совершаютъ преступленія подъ вліяніемъ искушенія, вслѣдствіе неимѣнія денегъ, что для нихъ равняется потерѣ гордости, самоуваженія, положенія и комфорта. Къ молитвѣ слѣдовало бы прибавить изреченіе: «отъ нужды въ деньгахъ во всѣ возрасты и при всѣхъ условіяхъ, Господи, избави насъ».
— Правда… величайшая правда, — сказалъ сэръ Самуэль. — «Отъ нужды въ деньгахъ» — въ первый же разъ, какъ пойду въ церковь скажу эти слова: «отъ нужды въ деньгахъ во всѣ возрасты, а въ особенности когда кто становится старымъ и долженъ поддержать свой титулъ, — Господи, избави насъ». Право, очень хорошо, братъ. Я приведу это, какъ цитату, въ Сити. Завтра мнѣ надобно сказать спичъ въ обществѣ фабрикантовъ. Я введу въ свой спичъ это самое твое прекрасное изреченіе.
Мистеръ Дерингъ степенно улыбнулся.
— На самомъ дѣлѣ простое изреченіе. Величайшее искушеніе каждаго человѣка происходитъ отъ нужды въ деньгахъ. Вѣдь средній человѣкъ готовъ сдѣлать, что угодно, лишь бы не быть безъ денегъ. Безъ денегъ онъ безпомощенъ, онъ рабъ, онъ презираемъ. Ты говоришь, что Аустина соблазнила нужда въ деньгахъ. Думаю, это невѣрно. Онъ былъ бѣденъ, но у него было довольно на его потребности; онъ былъ экономенъ; потребности у него были простыя, онъ никогда не испытывалъ нужды. Нѣтъ… не думаю, чтобы его соблазнила бѣдность. Все случается на свѣтѣ, могло случиться и это. Но, братъ, ни слова объ этомъ. Если ты станешь объ этомъ говорить, то оскорбишь этого юношу, если предположить, что онъ не виновенъ. Если же онъ виновенъ, ты заставишь его скрыть концы въ воду. И помни, я не выкажу глупой пощады — ни ни! — когда мы найдемъ виновныхъ. Поэтому, тѣмъ болѣе причинъ у насъ сохранить молчаніе.
Сэръ Самуэль обѣщался. Но онъ разстался съ этой тайной — отдавъ ее на храненіе женщинѣ.
ГЛАВА XVI.
Кто такой Эдмундъ Грей?
править
Этельстанъ засмѣялся, когда впервые узналъ объ этомъ дѣлѣ; это было вечеромъ, во вторникъ, на другой день послѣ сдѣланнаго открытія. Джорджъ обѣдалъ съ нимъ. Онъ смѣялся громкимъ и продолжительнымъ смѣхомъ и съ оттѣнкомъ старой горечи.
— Итакъ, банковые билеты все это время лежали въ шкафу, такъ, что ли? Кто же положилъ ихъ туда? «Я — думаетъ про себя старый Чиклэй, — своими милыми пальчиками — я ихъ туда положилъ».
— Какъ только покончимъ съ этимъ другимъ дѣломъ, принципалъ обязательно скажетъ вашей матери, Этельстанъ. Я пока ничего не скажу Эльзи. Она узнаетъ за разъ, что вы опять на родинѣ и съ имени вашего снято пятно.
— Сознаюсь, мнѣ было бы пріятно заставить ихъ всѣхъ сознаться, что подозрѣнія ихъ были поспѣшны и неосновательны. Въ то же время, я поступилъ нелѣпо, уѣхавъ изъ Англіи. Мнѣ слѣдовало цѣпко держаться на своемъ посту. Что же касается до этого другого дѣла, то думаешь съ какимъ-то чувствомъ удовлетворенія о потерѣ мудрымъ старымъ юристомъ сорока тысячъ фунтовъ. Не спитъ по ночамъ, я думаю. Если такой человѣкъ не спитъ по ночамъ, это признакъ глубокаго волненія. Потерялъ сорокъ тысячъ фунтовъ! Онъ, который такъ крѣпко поддерживаетъ святую неприкосновенность собственности! Сорокъ тысячъ фунтовъ!
— Такъ; но вѣдь свидѣтельства будутъ намъ возвращены, не то мы вытребуемъ новыя вмѣсто нихъ.
— Я думаю то же. Акціи нельзя ни потерять, ни украсть, въ самомъ дѣлѣ, вѣдь нельзя же? Въ то же время тутъ могутъ представиться затрудненія, и вамъ необходимо постараться найти поддѣлывателя. Не приходило ли вамъ въ голову, однако, что только одинъ Чиклэй имѣетъ надзоръ за письмами и во всякое время вхожъ въ контору?
— Приходило.
— Чиклэй не совсѣмъ похожъ на лисицу; онъ шакалъ; поэтому онъ исполняетъ чью-то грязную работу за извѣстную плату. Вѣдь вамъ извѣстно, такъ поступаютъ шакалы. Восемь лѣтъ назадъ онъ пытался было раздобыть деньжонокъ съ помощью мелкаго подлога — я убѣжденъ, что онъ не совершилъ самъ подлога, но онъ поступилъ по обычаю шакала; только онъ забылъ, что билеты имѣютъ номера, а вспомнивъ объ этомъ, положилъ ихъ обратно въ шкафъ. Ну, а его пріятель-поддѣлыватель, который всенепремѣнно занимается составленіемъ просительскихъ писемъ, придумалъ хорошо обработанный планъ для захвата акцій, въ невѣдѣніи, что онѣ не будутъ имѣть въ его рукахъ никакой цѣны.
— Да вѣдь онъ получилъ дивиденды за четыре мѣсяца.
— Какъ видите, это нѣчто; но онъ разсчитывалъ завладѣть тридцатью восемью тысячами фунтовъ. Работу исполняла та же самая рука, какъ вы заключаете по почерку. А въ этомъ вы совершенно увѣрены?
— Тутъ не можетъ быть тѣни сомнѣнія. Возможно ли, чтобы двѣ различныя руки представляли точь въ точь однѣ и тѣ же курьезныя особенности?
— И всѣ письма, чеки и трансферты на имя одного и того же лица. Какъ его зовутъ?
— Нѣкто Эдмундъ Грей, проживающій въ домѣ № 22, близь Южнаго Сквера, въ Грей-Иннѣ.
— № 22? О, да это тамъ же, гдѣ живетъ Фредди Карстонъ. Вы что нибудь знаете объ этомъ такъ называемомъ Эдмундѣ Греѣ?
— Я наводилъ о немъ справки. По словамъ домохозяина комнатъ и прислуги, онъ пожилой джентльменъ.
— Пожилой. Чиклэй пожилой.
— Да, разумѣется, я подумалъ на Чиклэя. Но другіе признаки не подходятъ къ нему. Тѣ, кто мнѣ далъ эти указанія, говорятъ о джентльменѣ. Никому, при самой снисходительной и благосклонной оцѣнкѣ личности Чиклэя, не придетъ въ голову назвать его джентльменомъ.
— Слово «джентльменъ», — сказалъ Этельстанъ, — представляетъ растяжимое понятіе. Оно пріобрѣтаетъ то или другое значеніе, смотря по тому, кѣмъ употреблено. Все равно, что слово «истина» въ устахъ политика. Оно каждымъ понимается различно. Невозможно установить какое бы то ни было опредѣленіе слова «джентльменъ». Развѣ вамъ ничего болѣе неизвѣстно о немъ?
— Не многое. Онъ уже девять лѣтъ нанимаетъ комнаты въ названномъ домѣ и платитъ исправно квартирныя деньги за день до срока. Я заходилъ къ нему прошлый разъ, когда служанка убирала его комнаты, и оставилъ у него на столѣ записку. Комната биткомъ набита книгами и брошюрами соціалистическаго направленія. А, слѣдовательно, онъ по всей вѣроятности одинъ изъ вожаковъ партіи соціалистовъ.
— Я знаю всѣхъ ея вожаковъ, — сказалъ Этельстанъ. — Я перезнакомился почти со всѣми ими для моихъ работъ. Мнѣ пришлось перечитать всю соціалистическую литературу и перезнакомиться съ ея главнѣйшими представителями. Между ними нѣтъ Эдмунда Грея. Постойте-ка… въ сегодняшнемъ номерѣ Times’а помѣщено письмо одного соціалиста… навѣрное… Человѣкъ (они обѣдали въ клубѣ, гдѣ Этельстанъ былъ временнымъ членомъ), дайте мнѣ сегодняшній Times. Да, я такъ и думалъ. Вотъ письмо соціалистическаго характера, подписанное Эдмундомъ Греемъ… и… и… да… взгляните-ка сюда… прекурьезная вещь!.. съ тѣмъ же самымъ адресомъ: 22, Южный Скверъ… длинное письмо, набранное петитомъ и помѣщенное въ прибавленіи къ Times’у. Да вотъ оно. — Посмотрите: подписано Эдмундъ Грей. Какъ вамъ нравится такое нахальство въ поддѣлывателѣ?
Джорджъ прочелъ все письмо очень внимательно. Это былъ цѣлый длинный столбецъ въ защиту чистаго и простого соціализма. Удивительно было, какъ это издатель согласился его напечатать. Вѣроятно, его подкупилъ тонъ письма — великодушный, веселый тонъ оптимиста. Въ немъ не было ни малѣйшаго звука горечи. «Мы, ожидающіе въ близкомъ будущемъ исчезновенія собственности, — говорилось въ письмѣ, — не путемъ насилія и революціи, а благодаря быстрому развитію процесса упадка и растраты ея, смотримъ съ величайшимъ удовольствіемъ на настоящее положеніе собственниковъ. Повсюду замѣтны ободряющіе признаки. Деньги, которыя въ былое время давали пять процентовъ, теперь приносятъ не болѣе половины этой цифры. Акціи, прежде приносившія десять, двѣнадцать и двадцать процентовъ, теперь постоянно падаютъ. Торговыя компаніи, пускавшіяся въ спекуляціи ежедневно съ отчаяннымъ рискомъ, уповая на былыя огромныя прибыли, кончаютъ банкротствомъ и ликвидаціей. Цѣнность земли, поднявшаяся вслѣдствіе прежнихъ войнъ до необычайныхъ размѣровъ, въ настоящее время такъ страшно упала, что многіе землевладѣльцы потеряли три четверти и даже болѣе своего дохода. Всѣ тѣ предпріятія, которыя требуютъ для своего выполненія массы рукъ, — каковы доки, желѣзныя дороги, типографіи, всякаго рода мануфактуры — быстро приходятъ въ такое положеніе, что не въ состояніи платить никакого дивиденда, такъ какъ плата рабочимъ и издержки по предпріятію поглощаютъ всѣ средства. Когда предѣлъ этотъ будетъ достигнутъ, весь капиталъ — цѣлые милліоны, положенные въ эти предпріятія, будутъ потеряны навсегда. Денежныя бумаги не продаются, потому что онѣ ничего не приносятъ: онѣ исчезли изъ обращенія. Другими словами, сэръ, я желаю доказать вашимъ читателямъ, что въ то время, какъ опровергаютъ и громятъ соціализмъ, въ мірѣ наступаетъ въ дѣйствительности то состояніе, которое одно только и дѣлаетъ возможнымъ и необходимымъ соціализмъ, — а именно уничтоженіе капитала. Почему во всѣ вѣка люди не соединяли своихъ силъ, чтобы трудиться для самихъ себя? Потому что имъ мѣшалъ капиталъ. Когда же не станетъ капитала, который эксплоатируетъ, подзадориваетъ ихъ, создаетъ законы противъ ихъ общихъ усилій, или подкупаетъ ихъ, люди начнутъ работать сообща и для самихъ себя, иначе имъ придется умереть съ голоду. Такое положеніе вещей станетъ для нихъ роковой необходимостью. Каждый будетъ обязанъ работать: привиллегированнаго класса болѣе не будетъ; всѣ, кто работаетъ, будутъ получать вознагражденіе по одинаковой оцѣнкѣ за свой трудъ, а тѣ, кто откажется трудиться, сами себя осудятъ на голодную смерть».
Въ письмѣ были далѣе приведены наглядныя доказательства огромныхъ потерь капитала втеченіе послѣднихъ пятнадцати лѣтъ, когда началось сокращеніе его прибылей. Оно заканчивалось слѣдующими словами: «Что до меня касается, признаюсь, перспектива будущаго представляется мнѣ весьма желанной. Не будетъ болѣе праздношатающихся юношей, пресыщенныхъ людей зрѣлаго возраста, стариковъ, вздыхающихъ по безпутно растраченной жизни; никто не станетъ дѣлать сбереженія на „черный день“, такъ какъ о будущемъ стариковъ, вдовъ, дѣтей, разслабленныхъ и безпомощныхъ станутъ заботиться сильные и молодые — т. е., юноши, работники государства. Не будетъ болѣе воровства; не будетъ болѣе непроизводительныхъ классовъ. Да не подумаютъ, что не станетъ болѣе людей науки, людей съ высшимъ образованіемъ. И на этихъ людей также станутъ смотрѣть, какъ на работниковъ. Или же, что не будетъ болѣе поэтовъ, драматурговъ, художниковъ, романистовъ. На нихъ также станутъ смотрѣть, какъ на работниковъ. Не слѣдуетъ страшиться наступленія этой эры. Она придетъ незамѣтно, но также вѣрно, также непреложно, какъ упадокъ силъ въ старости. Не слѣдуетъ сомнѣваться, что когда наступитъ эта эра, мы уже будемъ къ ней хорошо подготовлены. Тѣ изъ насъ, кто старъ, должны сожалѣть, что не доживутъ и не увидятъ того дня, когда послѣднія крохи собственности поступятъ въ общую сокровищницу. Тѣ же изъ насъ, кто молодъ, имѣютъ тѣмъ больше основанія радоваться своей молодости, такъ какъ они доживутъ, чтобы увидѣть, наконецъ, разсвѣтъ Великаго Дня Человѣчества. — Эдмундъ Грей, 22, Южный Скверъ, Грей-Иннъ».
— Вы читали это? — спросилъ Джорджъ.
— Да; я прочелъ это сегодня утромъ прежде, чѣмъ узналъ значеніе подписи. Письмо мечтателя. Онъ понимаетъ, что должно было бы случиться, и думаетъ, что оно такъ и будетъ. Однако же, капиталъ имѣетъ еще слишкомъ большую силу.
— Ну, развѣ письмо это могло быть написано поддѣлывателемъ, мошенникомъ, воромъ?
— Оно не произвело на меня такого впечатлѣнія. Хотя масса великихъ воровъ самый симпатичный народъ въ своей частной жизни. Нѣтъ основанія, почему бы этому мечтателю съ его грезами не быть также поддѣлывателемъ и воромъ. Впрочемъ, согласенъ, что такое совпаденіе было бы курьезнымъ явленіемъ.
— Нѣтъ-ли тутъ двухъ Эдмундовъ Греевъ — отца и сына?
— Нѣтъ-ли тутъ клерка у Эдмунда Грея, легкомысленно злоупотребляющаго именемъ своего господина и способнаго распечатывать всѣ приходящія письма? Положимъ — клеркъ пріятель стараго Чиклэя и клеркъ этотъ придумываетъ весь планъ дѣйствій. А Чиклэй является соучастникомъ. Впрочемъ, намъ легко получить болѣе полныя свѣдѣнія объ этомъ человѣкѣ, такъ какъ мой старый пріятель, Фредди Карстонъ, занимаетъ комнаты на той же площадкѣ. Мы отправимся къ нему послѣ обѣда, и если на наше счастье Фредди будетъ въ своемъ видѣвъ эти часы онъ только бываетъ навеселѣ, а не до безчувствія пьянъ, по своему обыкновенію — то онъ разскажетъ намъ, что ему извѣстно объ его сосѣдѣ.
— Мнѣ бы надобно повидаться съ Эльзи сегодня вечеромъ, но это дѣло важнѣе.
— Гораздо важнѣе. Пошлите ей телеграмму. — Человѣкъ, мы будемъ пить кофе здѣсь. Отлично. Вамъ поручено вести это дѣло самостоятельно. А что было поручено Чиклэю?
— Ничего. Мнѣ кажется, онъ относится ко мнѣ недовѣрчиво: не понимаю, почему. Но не стоитъ обращать вниманіе на мнѣніе подобнаго старикашки.
— Даже старикашка можетъ заварить такую кашу, что ее не расхлебать. Чиклэй зловредный старикашка. Онъ вполнѣ способенъ взвалить на васъ эту продѣлку. Удивительно, какъ онъ до сихъ поръ не сдѣлалъ этого. Не забывайте моей исторіи, старый дружище.
Лицо Этельстана омрачилось при воспоминаніи объ этомъ.
— Грязь подчасъ прилипчива. Посмотрите на меня: я перепачканъ ею съ головы до ногъ.
— Обращеніе его было очень странно сегодня утромъ… дерзко и странно. Онъ завелъ сбивчивую рѣчь о неблагодарности поддѣлывателя…
— Ну, вотъ онъ уже проговорился! Развѣ вы не понимаете его прозрачныхъ намековъ, что вы и есть этотъ поддѣлыватель?
— О! неужели это правда? Ладно, Этельстанъ, — Джорджъ допилъ свой кофе и поднялся съ мѣста, — чѣмъ скорѣе мы раскроемъ таинственную личность Эдмунда Грея, тѣмъ лучше. Пойдемъ-ка, сдѣлаемъ нашествіе на вашего ученаго пьяницу.
Они пошли изъ Пикадилли въ Голборнъ, перебирая въ умѣ своемъ это дѣло и составляя десятки предположеній: было два Эдмунда Грея — отецъ и сынъ; отецъ — желающій уничтоженія собственности, соціалистъ; сынъ — стремящійся обворовать собственность, индивидуалистъ. Эдмундъ Грей-кузены: одинъ — кроткій философъ, радовавшійся паденію богатства; другой — бандитъ, воръ и мошенникъ. Эдмундъ Грей — отецъ и дочь; молодая лэди новѣйшей формаціи, которая не только пренебрегла законами религіи, но также и принципами нравственности. Эдмундъ Грей — господинъ и клеркъ. Эдмундъ Грей, попавшій въ руки подлеца. Во всѣхъ этихъ положеніяхъ представлялось великолѣпное поле для игры воображенія. Джорджъ проявилъ способность, которой въ немъ нельзя было заподозрить: изъ него могъ бы выйти романистъ. Гипотеза постоянно была обработана на диво; но ей не доставало лишь одного — правдоподобія. Высказывая и защищая эту гипотезу, человѣкъ чувствовалъ отсутствіе въ ней вѣроятія.
Они повернули ко входу въ Иннъ и прошли въ Скверъ.
— Взгляните! — Этельстанъ схватилъ своего товарища за руку. — Кто это?
— Самъ Чиклэй своей особой. Онъ вышелъ изъ 22 No.
— Да, изъ 22. Что ему тутъ понадобилось? Э? Зачѣмъ онъ сюда пожаловалъ?
То былъ Чиклэй. Старикъ разслабленной походкой, опустивъ голову, вышелъ изъ сѣней дома № 22 и повернулъ въ Фильдъ-Кортъ. Они подождали, подсматривая за нимъ, пока онъ не вышелъ изъ Сквера.
— Что ему тутъ понадобилось? — повторилъ свой вопросъ Джорджъ. — Пойдемъ. Эдмундъ Грей должно быть дома. Поднимемся на верхъ.
Наружная дверь оказалась запертою. Они постучались въ нее своими палками: отвѣта не послѣдовало,
— Что онъ тутъ дѣлалъ? — спросилъ Этельстанъ.
Дверь кэмбриджскаго ученаго была отворена. Самъ хозяинъ на этотъ разъ былъ совершенно трезвъ и встрѣтилъ гостей веселыми и шумными привѣтствіями.
— Мы пришли сюда по дѣлу, Фредди, — сказалъ Этель-станъ.
— Садитесь, поболтаемъ, запивая бесѣду содовой водой съ уиски до полуночи, до двухъ часовъ утра. Вы получите понятіе о всѣхъ прелестяхъ Инна не ранѣе двухъ часовъ утра. Тутъ, словно въ школѣ, жизнь течетъ по-монастырски, вдали отъ свѣта, мирно.
— Ну, такъ прежде всего о дѣлѣ. Вы знаете своего сосѣда, мистера Эдмунда Грея?
— Разумѣется. Мы обмѣниваемся обычными привѣтствіями и новостями о погодѣ, встрѣчаясь другъ съ другомъ на лѣстницѣ. Онъ захаживалъ сюда, но не часто. Человѣкъ, ничего не пьющій, приведетъ хоть кого въ уныніе. Повѣрьте мнѣ, именно такой человѣкъ, а не другой, былъ скелетомъ на пиру.
— Дѣло наше касается вашего сосѣда, мистера Эдмунда Грея. Намъ надо, чтобы вы разсказали намъ, что вамъ о немъ извѣстно.
— Ну, начинайте. Спрашивайте, а я стану отвѣчать, если смогу.
— Живетъ-ли мистеръ Эдмундъ Грей въ этихъ комнатахъ?
— Нѣтъ. Онъ иногда спитъ здѣсь, но, кажется, не часто. Онъ приходитъ сюда въ разное время. Иногда послѣ полудня, иногда утромъ, иногда же его не бываетъ по цѣлымъ недѣлямъ. Застать его очень трудно.
— Много народу бываетъ у него?
— У него никогда никого не бываетъ.
— Есть у него клерки? Не ведетъ-ли онъ большой корреспонденціи?
— Я ни разу не слыхалъ, чтобы къ нему стучался почтальонъ.
— Есть ли у него сынъ, или братъ, или компаньонъ или какое другое лицо?
— Не знаю. Можетъ быть у него и есть эти помѣхи, только онѣ невидны.
— Какое его занятіе или дѣло?
— Онъ соціалистъ. Онъ жаждетъ уничтоженія собственности. Въ то же время, мнѣ кажется, онъ проживаетъ свое собственное имущество. Быть можетъ, его собственность будетъ сбережена до конца. Онъ старый джентльменъ, привѣтливый въ обращеніи и добродушнаго вида. Старухи просятъ у него милостыню; дѣти спрашиваютъ у него, который часъ; люди въ затруднительномъ положеніи обращаются къ нему за совѣтомъ. Онъ все время паритъ въ облакахъ; онъ живетъ въ несбыточномъ мірѣ грезъ. О! въ совершенно невозможномъ мірѣ! Вѣдь, если бы всѣ стали соціалистами, я самъ сдѣлался бы невозможнымъ. Меня бы они не потерпѣли въ своей средѣ. Мой старый пріятель сказалъ мнѣ намедни, что я не могу быть терпимъ въ обществѣ соціалистовъ. А все потому что я ничего не дѣлаю… т. е. почти ничего.
Джорджъ посмотрѣлъ на Этельстана.
— Мы ни на іоту не подвинулись къ истинѣ, — молвилъ онъ.
— Мистеръ Эдмундъ Грей думаетъ, что царствіе небесное есть нѣчто вродѣ пчелинаго улья, гдѣ всякому приходится трудиться съ громаднѣйшимъ рвеніемъ и гдѣ никто не имѣетъ никакой личной собственности. Притомъ онъ увѣренъ, что это царствіе не за горами, и увѣренность эта дѣлаетъ его весьма счастливымъ старымъ джентльменомъ.
— Это не можетъ быть Чиклэй, — сказалъ Джорджъ.
— Что-то не похоже на него, — замѣтитъ Этельстанъ. — Не видали ли вы здѣсь, на верху, другого старика — мы видѣли, какъ онъ только-что вышелъ отсюда — нѣкоего Чиклэя, служащаго въ клеркахъ у стряпчаго?
— Нѣтъ, онъ здѣсь не бываетъ. Есть одна пожилая личность — особа, называющаяся этимъ именемъ, которая появляется въ сборной трактира «Добро пожаловать», гдѣ я и самъ иногда… Человѣкъ нуждается въ отдыхѣ… Порсонъ любилъ таверну, да и Джонсонъ также… я самъ, говорю я, иногда забываю, что принадлежалъ къ членамъ университетскаго салона въ Кэмбриджѣ, и сижу вмѣстѣ съ Чиклэемъ и его товарищами. Только я не думаю, чтобы онъ былъ пріятелемъ мистера Грея. Мистеръ Грей — джентльменъ и человѣкъ образованный; онъ человѣкъ съ великодушными стремленіями и развитой. Онъ не можетъ быть другомъ Чиклэя.
— Однако же мы видѣли, что Чиклэй спускался именно съ этой лѣстницы.
Они заговорили о другихъ вещахъ. Они проболтали до полуночи; когда они ушли, кэмбриджскій ученый былъ въ наилучшемъ видѣ: еще одинъ стаканчикъ крѣпительнаго, выпитый имъ, когда пріятели его ушли, — и наилучшій видъ обратился въ наихудшій.
— Мы такъ же далеки отъ разгадки, какъ прежде, — сказалъ Джорджъ.
— Нѣтъ… мы къ ней гораздо ближе, такъ какъ знаемъ, что Эдмундъ Грей не Чиклэй. У него нѣтъ клерковъ. У него никто не бываетъ. Онъ приходитъ къ себѣ на квартиру рѣдко. Джорджъ, мнѣ кажется это подозрительнымъ. Мы видѣли, какъ Чиклэй тайкомъ пробирался отсюда. Зачѣмъ Эдмундъ Грей снимаетъ эти комнаты? Тутъ у него нѣтъ никакого дѣла; писемъ ему сюда не приносятъ; никто къ нему не приходитъ; человѣкъ этотъ не живетъ здѣсь. Соціализмъ можетъ въ данномъ случаѣ быть — долженъ быть — отводомъ для глазъ. Зачѣмъ человѣкъ этотъ нанимаетъ эти комнаты?
Въ это самое время въ трактиръ «Добро пожаловать» собрались его обычные завсегдатаи.
— Боюсь, — сказалъ адвокатъ, — что нашъ другъ, кэмбриджскій стипендіатъ, не придетъ сюда сегодня вечеромъ. Когда я спускался по лѣстницѣ, я видѣлъ, какъ онъ отворялъ дверь свою двумъ джентльменамъ — молодымъ джентльменамъ. Онъ будетъ по своему обыкновенію угощать ихъ сегодня вечеромъ вмѣсто того, чтобы придти сюда.
Адвокатъ вздохнулъ и спросилъ себѣ стаканъ дешеваго горлодера, такъ какъ ему было нечѣмъ заплатить за что-нибудь получше. Если бы Фредди Карстонъ былъ здѣсь, онъ, разумѣется, угостилъ бы его стаканчикомъ болѣе благороднаго и болѣе цѣннаго напитка. Онъ взялъ со стола газету и принялся за чтеніе ея.
Разговоръ продолжался вяло и съ перерывами. Глупый разговоръ; разговоръ людей безъидейныхъ; разговоръ, что велся три дня назадъ; вялый обмѣнъ краткихъ и тяжеловѣсныхъ сентенцій, выхваченныхъ изъ газеты, либо подслушанныхъ случайно и принятыхъ на вѣру. Мы подчасъ восхваляемъ былую трактирную жизнь и высказываемъ сожалѣніе о трактирныхъ бесѣдахъ. Намъ бы не слѣдовало дѣлать этого: бесѣды эти были глупы, грубы, невѣжественны и плоски, полны общихъ мѣстъ и условности; и потому именно, что онѣ были такъ глупы, люди были вынуждены пѣть пѣсни и придумывать тосты, и пить больше, чѣмъ слѣдовало бы. Почему и когда люди пьютъ больше, чѣмъ слѣдовало бы? Во первыхъ, когда и потому, что ихъ одолѣваетъ безпросвѣтная скука: нѣтъ ничего, чтобы ихъ интересовало. Дайте имъ одушевленіе, идеи, развлеченія, и они не станутъ больше пить. А разъ они начали пить, они будутъ продолжать пить. Разъ они дошли до извѣстной стадіи, пусть себѣ напиваются, сколько влѣзетъ, пусть такимъ образомъ погибаютъ, потому что имъ никогда не исправиться, и они только безполезно обременяютъ собою землю. Тутъ, какъ видитъ читатель, рѣшеніе, краткое рѣшеніе всего вопроса о пьянствѣ. Рѣшеніе это не будетъ принято, потому что мы любимъ длинныя разглагольствованія, трехстолбцовыя рѣшенія вопросовъ.
Адвокатъ приподнялъ голову.
— Тутъ напечатано письмо, — сказалъ онъ, прерывая эксъ-парламентскаго дѣятеля, который объяснялъ то, что онъ называлъ содержаніемъ рѣчи, посредствомъ обычнаго предварительнаго введенія къ ней. «Между тѣмъ, какъ съ одной стороны, — говорилъ онъ, — я открыто признаюсь…»
— Тутъ помѣщено письмо, — повторилъ адвокатъ, возвысивъ голосъ. Адвокатъ былъ уже старъ, но еще умѣлъ по временамъ принимать величественный тонъ адвокатскаго краснорѣчія, — которое стоитъ, чтобы его прочли. Это письмо касается соціализма
— Тьфу! — возразилъ ростовщикъ. — Соціализмъ! Они хотятъ уничтожить собственность. Соціализмъ! И слышать не желаю о немъ, сэръ.
— Это мечты о томъ, что должно бы быть, — благородное, великодушное письмо.
Онъ окинулъ присутствующихъ взглядомъ. Въ ихъ безсмысленныхъ рыбьихъ глазахъ слова его не вызвали ни единой отвѣтной искорки.
— Я забылъ, — сказалъ онъ, — васъ не можетъ интересовать такое письмо. Прошу извинить, сэръ.
Онъ съ изысканной вѣжливостью поклонился въ сторону эксъ-парламентскаго оратора.
— Я прервалъ ваши почтенныя замѣчанія. Мы выслушаемъ ихъ, я убѣжденъ, съ величайшимъ…
И онъ снова зарылся съ головой въ газету.
Законодатель началъ снова:
— Какъ я говорилъ, джентльмены, когда меня прервали по поводу образованія и плательщиковъ налоговъ, будучи самъ плательщикомъ налоговъ, какъ и мы всѣ, и будучи обязаны платить налоги, что составляетъ единственную выгоду, которую мы когда либо получали отъ того обстоятельства, что мы плательщики налоговъ, между тѣмъ, съ другой стороны, я открыто признаюсь…
— Вотъ какъ! — снова прервалъ адвокатъ краснорѣчиваго оратора, — письмо это написано человѣкомъ съ нашей лѣстницы, № 22 (Чиклэй подскочилъ) — моимъ знакомымъ, если я могу его такъ назвать, и знакомымъ нашего друга изъ Кэмбриджскаго университета. Весьма способнаго человѣка, теперь уже въ лѣтахъ. По имени Эдмунда Грея.
— Что-о? — сказалъ Чиклэй. — Эдмундъ Грей? Вы знаете Эдмунда Грея?
— Разумѣется. Я зналъ его всѣ эти девять лѣтъ. Все время, съ тѣхъ поръ, какъ онъ поселился въ Иннѣ.
— К-к-какого сорта этотъ человѣкъ? — вымолвилъ, заикаясь отъ волненія, Чиклэй.
— Весьма хорошаго сорта. Зачѣмъ вы меня объ этомъ спрашиваете?
— Я желаю знать… ради его пользы… о! да… да… его собственной пользы.
— Да.
Адвокатъ закрылся своей газетой. — О, да, — прибавилъ онъ, — именно такъ.
— Ради его большой личной пользы, — повторилъ Чиклэй. — Робертъ, я думаю, джентльменъ выпьетъ стаканъ, если вы его принесете, — горячаго, Робертъ, крѣпкаго… съ лимономъ и сахаромъ… большой стаканъ вина, Робертъ.
Голова стараго адвоката, закрытая газетой, замѣтно задрожала.
Робертъ вернулся съ полнымъ стаканомъ вина, привѣтливо позвякивая ложечкой. Обѣдъ, былъ сегодня совсѣмъ плохой — пришлось только на время заморить червячка; бѣдняга не въ силахъ былъ побѣдить искушенія. Онъ протянулъ руку, взялъ стаканъ и отпилъ изъ него. Затѣмъ, обернувшись къ Чиклэю, сказалъ:
— Вы подкупили мой языкъ, сэръ. Вы спрашивали меня о мистерѣ Эдмундѣ Греѣ. Что же хотите вы знать о немъ?
— Все — его занятія, его частную жизнь… все, что его касается.
— Что касается до его занятій — у него нѣтъ никакихъ занятій; онъ — джентльменъ, живущій на свои средства… какъ я самъ; только его средства больше моихъ; онъ имѣетъ постоянную квартиру въ другомъ мѣстѣ, — не знаю, гдѣ; онъ рѣдко бываетъ въ своихъ комнатахъ въ Иннѣ; у него тутъ коллекція книгъ и онъ занимается ихъ изученіемъ.
— Онъ каждый день приходитъ туда?
— Нѣтъ. Только въ различные промежутки. Иногда его тамъ не бываетъ по цѣлымъ недѣлямъ.
— Бываютъ ли у него знакомые?
— Я бы сказалъ, что у него совсѣмъ нѣтъ знакомыхъ… по крайней мѣрѣ такихъ, которые ходили бы въ Иннъ. Я ни разу не слыхалъ и не видалъ, чтобы къ нему кто нибудь зашелъ въ комнату. Онъ — человѣкъ спокойный. Не буянъ. Отличный постоялецъ для сосѣдства. Не топотунъ; не стучитъ ногами вверхъ и внизъ по лѣстницѣ, словно медвѣдь. Его не отвозятъ домой пьянымъ.
— Каковъ онъ изъ себя?
— Онъ человѣкъ уже въ лѣтахъ… этакъ семидесяти… пріятной наружности… очень бодрый: высокаго роста и все еще статный… Одѣвается въ длиннополый сюртукъ. И это, я думаю, все, что мнѣ о немъ извѣстно.
— Это все, что вы имѣли сказать мнѣ, такъ что ли?
— Это все, мистеръ Чиклэй, за исключеніемъ того, что онъ написалъ очень замѣчательное письмо въ Times'ѣ отъ сегодняшняго утра.
— Ну, сэръ, если это все, то это не много за вашъ пуншъ, позвольте мнѣ сказать вамъ.
Адвокатъ всталъ и вылилъ недопитый до половины напитокъ въ каминъ.
— Такъ позвольте мнѣ не пить больше того, что стоитъ мое сообщеніе, — сказалъ онъ, и при видѣ такого величія души содрогнулась вселенная, а мистеръ Чиклэй такъ и застылъ въ ужасѣ.
Эксъ-политическій дѣятель прочистилъ себѣ горло и снова заговорилъ:
— Послѣ третьяго перерыва, джентльмены, я надѣюсь, что меня выслушаютъ. Между тѣмъ, слѣдовательно, какъ съ одной стороны…
ГЛАВА XVII.
Голосъ долга.
править
Эльзи работала у себя въ мастерской. Она писала фантастическій портретъ. Читатель уже знаетъ, какъ, до своего разговора съ мистеромъ Дерингомъ, она превратила его изъ суроваго и положительнаго стряпчаго, изъ олицетворенія фактическаго матеріала, въ веселаго, благодушнаго стараго джентельмена. Теперь она была занята детальной отдѣлкой этого превращенія. Каждому портретисту-художнику знакомъ чудный процессъ, посредствомъ котораго вѣрно воспроизведенное лицо становится лицомъ другого человѣка, или тѣмъ лицомъ, какимъ бы оно могло быть, такъ что суровое и строгое лицо, какъ, напр., у мистера Деринга, становится лицомъ облагороженнымъ душевнымъ величіемъ, благостью, милосердіемъ и сердечною добротою. А въ другомъ случаѣ, безъ малѣйшаго измѣненія въ чертахъ, это суровое и строгое лицо можетъ стать, посредствомъ изгиба какой нибудь линіи или посредствомъ прибавочной тѣни, лицомъ жестокаго и безжалостнаго инквизитора. Или, наоборотъ, лицо, искаженное и обезображенное жизнью своего владѣльца, можетъ снова получить образъ и подобіе божіе, т. е., стать благороднымъ и серьезнымъ лицомъ. Велико въ самомъ дѣлѣ могущество, дивна тайна портретиста-художника.
— Теперь, — прошептала Эльзи, — вы похожи на какого-то великаго филантропа… филантропа-мыслителя, а не на безумца; вашъ высокій лобъ и ваши тонкія ноздри свидѣтельствуютъ, что вы не безалаберный любитель трескучихъ фразъ; ваши кроткіе глаза свѣтятся сердечной добротой; губы ваши энергично сжаты, потому что вы ненавидите несправедливость. О, мой милый опекунъ, какъ я сильно измѣнила васъ въ лучшую сторону! Вы немножко походили на этотъ портретъ, когда разсказывали мнѣ о моемъ приданомъ… и вы были похожи на него, когда говорили о своихъ грезахъ и о своихъ иллюзіяхъ… вы походили чуточку на него.
Она продолжала работать, слѣдуя своей фантазіи, напѣвая про себя простую пѣсенку, сложенную изъ нѣсколькихъ мелодій, которыя сливались въ одну, какъ это обыкновенно дѣлаютъ молодыя дѣвушки, когда онѣ вполнѣ счастливы. Стояла послѣполуденная жара. Окна Эльзи выходили на купы маленькихъ лондонскихъ садиковъ, гдѣ настурціи обвивались, переплетаясь, по веревкамъ вдоль стѣнъ; мальвы и подсолнечники, которые любятъ лондонскую копоть, поднимали свои головки; ползучія растенія взвивались на крыши домовъ. Лондонскіе садики иногда принимаютъ веселый, нарядный видъ въ золотистыхъ лучахъ іюльскаго послѣполуденнаго солнца. Окно было открыто и въ комнатѣ было почти такъ же жарко, какъ на улицѣ; на нашу долю перепадаетъ такъ мало жаркихъ дней, что одинъ два такихъ дня не могутъ быть слишкомъ жаркими. На столѣ лежала фотографическая карточка ея милаго; надъ каминомъ висѣлъ портретъ этого юноши пастелью, сдѣланный ею самой; на ея пальчикѣ было его кольцо, вокругъ ея шеи обвивалась его цѣпочка. Она весь день-деньской вспоминала о немъ и едвали на мгновеніе переставала о немъ думать. Была пятница; прошло четыре дня послѣ великаго открытія. Эльзи было передано о случившемся, и она выслушала извѣстіе объ этомъ чисто по женски — съ взрывомъ удивленія и междометіемъ сочувствія. Но нельзя было ожидать, чтобы молодая дѣвушка наканунѣ своего выхода замужъ сильно огорчилась потому только, что ея опекунъ, богатый человѣкъ, обезпокоенъ временною потерею какихъ-то акцій. А найти преступника и вернутъ обратно эти самыя акціи было мужскимъ дѣломъ. Вся безпокойная и непріятная часть міровой работы принадлежитъ мужчинѣ.
Было около пяти часовъ. Эльзи стала подумывать, что поработала достаточно и что послѣ чаю не дурно бы пройтись въ садъ. Какъ вдругъ, безшумно и такъ, что не слышно было приближавшихся шаговъ, дверь въ ея комнату отворилась и появилась сестра ея, Гильда. Но женское соображеніе такъ быстро, что Эльзи въ тоже мгновеніе поняла, что случилось нѣчто — нѣчто скверное… нѣчто скверное для нея. Во первыхъ дверь отворилась тихо, словно въ домѣ, гдѣ лежитъ покойникъ; и затѣмъ Гильда была одѣта въ платье цвѣта лавенды и геліотропа, дорогое, приличное случаю, сочувственно грустное полутраурное платье; на мгновеніе она остановилась у двери со сложенными руками, склонивъ слегка долу и влѣво свою классическую голову и опустивъ глаза — художественная поза горя. Гильда не только говорила то, что подобало, и придерживалась приличествующихъ случаю мнѣній, но она любила также принимать подобающій видъ и разыгрывать подобающее волненіе. А женщина обладаетъ даромъ, и только она одна, разъ она молода, высока и красива, выражать своимъ видомъ всѣ или нѣкоторыя душевныя волненія, которыми она восхищаетъ или терзаетъ своихъ ближнихъ. Гильда, какъ видите, была въ своемъ родѣ художница.
— Войди, милочка, — сказала Эльзи. — Я убѣждена, что ты собираешься сказать мнѣ мнѣ что-то непріятное.
Гильда поцѣловала ее въ лобъ.
— Бѣдное дитя мое, — прошептала она. — Если-бы это могъ сказать тебѣ кто-нибудь другой!
— Что-жь… скажи, въ чемъ дѣло. Это что-нибудь очень непріятное?
— Это ужасно. Я дрожу… я не рѣшаюсь сказать тебѣ. Но я должна сказать. Ты должна узнать объ этомъ.
— Пожалуйста, договаривай. Гораздо ужаснѣе, когда тебя держатъ въ недоумѣніи.
— Это касается Джорджа.
— О? вспыхнула Эльзи, — Я уже вынесла столько мученій по поводу Джорджа, что мнѣ казалось…
— Моя милая, какъ тебѣ извѣстно, мы покончили со всѣми прежними препятствіями. Это нѣчто совершенно другое. Худшее, — прибавила она глухимъ голосомъ, — гораздо худщее.
— Ради Бога, досказывай.
— Онъ говорилъ тебѣ объ ужасномъ воровствѣ. Разумѣется, у васъ не могло быть и рѣчи о чемъ либо другомъ послѣ случившагося. Матушка вся поглощена этимъ дѣломъ.
— Да… Джорджу поручено вести это дѣло. Онъ говоритъ, что все должно быть возвращено, и въ концѣ концовъ мистеру Дерингу не будетъ другого убытка, кромѣ безпокойства.
— Это такъ и должно быть. Эльзи — я право не рѣшаюсь сказать тебѣ… У насъ имѣется руководящая нить. Чиклэй нашелъ эту нить и все разсказалъ сэру Самуэлю. Я содрогаюсь, думая объ этомъ. Человѣкъ этотъ безжалостенъ, какъ ищейка.
— Развѣ нить эта касается меня? — Щеки Эльзи поблѣднѣли, потому что она догадывалась… сама не зная о чемъ.
— Сэръ Самуэль противъ воли убѣжденъ, что Чиклэй нашелъ руководящую нить. Онъ разсказалъ мнѣ все. Онъ согласился, чтобы я разсказала эту ужасную исторію матушкѣ и тебѣ… а теперь мнѣ страшно говорить. Однако, я должна это сдѣлать.
Эльзи сдѣлала нетерпѣливое движеніе.
— Вернись, Эльзи, за восемь лѣтъ назадъ, коли можешь. Вспомни о гнусномъ поступкѣ нашего недостойнаго брата.
— Помню. Не недостойнаго, Гильда, а нашего глубоко-несчастнаго брата. Вѣдь тѣ самые банковые билеты, которые будтобы онъ укралъ, нашлись. Развѣ тебѣ не говорили объ этомъ?
— Чиклэй сказалъ сэру Самуэлю. Онъ помнитъ также, что видѣлъ, какъ Этельстанъ положилъ свертокъ въ шкафъ.
— О! Неужели онъ осмѣливается говорить это? Вѣдь подозрѣніе въ воровствѣ лежало и на немъ… Если онъ видѣлъ это, почему не сказалъ тогда-же? Онъ хранитъ молчаніе втеченіе долгихъ восьми лѣтъ, а затѣмъ говоритъ!
Гильда грустно покачала головою.
— Боюсь, — сказала она, — что мы не можемъ признать невиновность нашего несчастнаго брата. Впрочемъ Этельстанъ былъ обвиненъ въ поддѣлкѣ почерка и подписи мистера Деринга. Въ новомъ подлогѣ тотъ же почеркъ… совершенно тотъ же…
— Ясно, слѣдовательно, что это не Этельстанъ. Вопросъ разрѣшается самъ собою.
— Да… къ несчастью… онъ разрѣшается самъ собою. Потому что, понимаешь-ли, Этельстанъ въ Лондонѣ. Говорятъ, что онъ все это время жилъ въ Лондонѣ — въ какомъ-то дурномъ мѣстѣ, называемомъ Кэмберуэллемъ, гдѣ живетъ, кажется, всякій сбродъ. Его видѣли недавно неподалеку отъ Грей-Инна, куда онъ, повидимому, приходилъ подъ своимъ собственнымъ именемъ. Чиклэй видѣлъ его. Другая личность видѣла его.
— И ты пришла сказать мнѣ, что Этельстана обвиняютъ въ этой новой гадости?
— Поддѣлыватель долженъ былъ имѣть сообщника въ конторѣ, человѣка, который пользовался свободнымъ доступомъ къ шкафу, который могъ перехватывать письма, которому были извѣстны всѣ привычки мистера Деринга: такой человѣкъ, какъ, напр… Чиклэй… или… единственно возможный другой… Джорджъ.
Гильда остановилась.
— О! это слишкомъ нелѣпо. Ты теперь намекаешь, что Джорджъ… мой Джорджъ, — гордо сказала Эльзи, — былъ сообщникомъ Этельстана… т. е… поддѣлывателя.
— Ихъ видѣли обоихъ вмѣстѣ. Ихъ видѣли вмѣстѣ въ домѣ, откуда поддѣлыватель пересылаетъ свои письма. Сказалъ-ли тебѣ Джорджъ, что онъ зналъ все это время — втеченіе восьми лѣтъ — о мѣстопребываніи Этельстана въ Лондонѣ?
Замѣтьте, какъ простое замѣчаніе, сдѣланное въ сборной «Добро Пожаловать», что Этельстанъ должно быть поселился въ Камберуэллѣ, превратилось тѣмъ временемъ въ законченный протоколъ объ скрывательствѣ и о разгульной жизни втеченіе восьми лѣтъ одного и о восьмилѣтнемъ преступномъ пособничествѣ другого. У Гильды не явилось ни малѣйшаго сомнѣнія на этотъ счетъ. Для нея было вполнѣ достаточно того, что сказалъ Чиклэй. Половина свѣдѣній, составляющихъ содержаніе нашихъ газетъ, имѣютъ въ основѣ тотъ-же принципъ довѣрія.
— Если Джорджъ не сказалъ мнѣ объ этомъ — отвѣчала, Эльзи, — то, вѣроятно, у него была какая нибудь серьезная причина. Быть можетъ, онъ далъ слово сохранить это въ тайнѣ.
— Моя милая, — Гильда встала, трогательная, съ роковымъ выраженіемъ въ лицѣ, — рука, поддѣлавшая письма, та самая, что поддѣлала чекъ, — т. е., рука твоего брата. Рука, взявшая свидѣтельства изъ шкафа, — она положила свою руку на руку Эльзи, — рука сообщника, моя бѣдная сестра, есть рука твоего жениха.
— Я знала, — сказала дѣвушка, — что ты придешь къ этому заключенію. Я предчувствовала это съ самаго начала.
— Не забывай, штука эта была продѣлана въ февралѣ, мартѣ и апрѣлѣ. Прежде всего, Этельстанъ былъ и тогда, и теперь въ страшной нуждѣ: жизнь, которую онъ велъ за послѣднія восемь лѣтъ, жизнь… кэмберуэлльскаго бродяги — разумѣется, уничтожила въ немъ все, что еще оставалось у него чести и принциповъ. Я читала гдѣ-то, что въ жизни каждаго безнравственнаго человѣка наступаетъ эпоха, когда онъ безъ колебаній прибѣгаетъ ко всякимъ способамъ, лишь-бы раздобыть денегъ. Этельстанъ — такъ полагаютъ — придумалъ весь планъ дѣйствій, который оказался настолько-же удачнымъ, насколько онъ безчестенъ. Милая моя Эльзи, это самый ужасный позоръ, какой когда либо обрушивался на мою фамилію; самое страшное и самое неожиданное несчастіе для тебя.
Эльзи схватила сестру свою за руку.
— Именемъ Бога, Гильда, заклинаю тебя, скажи мнѣ: то, что ты говоришь, доказанная истина или только одно предположеніе?
— Я говорю тебѣ то, что можно считать доказаннымъ. Тутъ больше чѣмъ предположеніе.
— Можно считать доказаннымъ. О! — Изъ груди Эльзи вылетѣлъ глубокій вздохъ. — Можно считать доказаннымъ. Этого довольно. Все равно какъ Этельстанъ, котораго сочли виновнымъ въ преступленіи восемь лѣтъ назадъ, — она вдругъ вся вспыхнула, вскочила съ своего мѣста и быстро заходила по комнатѣ. — Это поразительно! — кричала она, — поразительно! Нечего сказать, мы — примѣрная семья! У насъ былъ братъ и мы вѣрили, что онъ честный джентельменъ. Явилось обвиненіе, глупое обвиненіе, ни на чемъ не основанное, но которое могло… должно было… Мы повѣрили обвиненію…
— Потому что у насъ не оставалось другого выбора, Эльзи, — перебила ее сестра. — Неужели ты думаешь, что мы желали вѣрить этому обвиненію?
— Мы должны были бы вѣрить, что онъ невиновенъ, пока не была доказана его вина. Но мы этого не сдѣлали. Мы прогнали, оттолкнули его отъ себя, а теперь, черезъ восемь лѣтъ, онъ вернулся назадъ бѣднымъ, какъ ты говоришь, и павшимъ такъ низко, что стыдится повидать своихъ родныхъ, и вотъ мы снова готовы повѣрить другому обвиненію, основаному на «можетъ быть» и «должно быть». Нѣтъ, Гильда. Я этому не повѣрю… не повѣрю. И затѣмъ тутъ еще Джорджъ. Если я перестану вѣрить его чести и честности, то я перестану вѣрить во что-бы то ни было. Но вѣдь сердце его непричастно этому дѣлу; онъ не тревожится, онъ смѣется надъ безумными инсинуаціями старика. Инсинуаціи? Если Этельстанъ чистъ въ этомъ дѣлѣ, то его рукою сдѣлано все это… его рукою… Гильда, Чиклэй принималъ участіе въ обоихъ преступленіяхъ…
Гильда отрицательно покачала головою.
— Нѣтъ, Эльзи, нѣтъ. Старикъ этотъ выше подозрѣнія.
— Почему же онъ выше подозрѣнія, а не Джорджъ? А ты требуешь, чтобы я по первому слову обвиненія отнеслась къ Джорджу, какъ вы отнеслись къ Этельстану. Ну, Гильда, этого я не сдѣлаю.
— Я имѣю къ тебѣ, Эльзи, всевозможное снисхожденіе. Это въ высшей степени ужасное дѣло, душу раздирающее дѣло. Ты можешь представлять себѣ въ дурномъ свѣтѣ мои дѣйствія сколько тебѣ угодно… Я же буду по прежнему снисходительна къ тебѣ. А пока, что намѣрена ты дѣлать?
— Дѣлать? Что я стану дѣлать? Ничего, ничего, ничего. Все будетъ по прежнему, какъ если-бы ничего такого никогда не было.
— Сэръ Самуэль приказалъ мнѣ предостеречь тебя самымъ серьезнымъ образомъ. Если ты согласишься видаться съ нимъ снова…
— Соглашусь? соглашусь? А почему бы мнѣ не видаться съ нимъ? Черезъ двѣ недѣли онъ станетъ моимъ мужемъ и моимъ господиномъ, которому я должна повиноваться. Онъ называетъ меня теперь своей владычицей, но я его раба. Соглашусь-ли я видаться съ нимъ?
Она опустилась на стулъ и залилась слезами.
— Если ты увидишь его, — продолжала ея сестра, — посовѣтуй ему оставить Англію. Дѣло это такъ очевидно, что черезъ день или два всѣ улики будутъ на лицо, и тогда будетъ слишкомъ поздно. Заставь его уѣхать изъ Англіи. Будь тверда, Эльзи. Еще лучше совсѣмъ его не видать и предоставить его на волю рока. Что за судьба! Что за безуміе!
— Мы допустили Этельстана оставить родину. А ему слѣдовало остаться. Если мнѣ придется давать совѣты Джорджу, то я посовѣтую ему крѣпко стоять на своемъ посту и сначала до конца слѣдить за ходомъ этого дѣла. Если же ему придется покинуть родину, я послѣдую за нимъ.
— Ты совсѣмъ одурѣла, Эльзи. Я могу только надѣяться, что онъ скроется изъ Англіи по собственному побужденію. Тутъ есть еще другое обстоятельство…
— Что такое? Пожалуйста, не щади меня, Гильда. Послѣ всего уже сказаннаго тобою, ничто меня не поразитъ.
— Ты груба, Эльзи, а я не заслужила этого. Но это пустяки. Въ подобный моментъ все должно быть прощено и дозволено. Дѣло касается твоей свадьбы. Она назначена на 12-е будущаго мѣсяца, менѣе чѣмъ черезъ три недѣли отъ нынѣшняго дня. Ты должна приготовиться отложить ее.
— Въ самомъ дѣлѣ? Потому что, по твоему, невозможная вещь можетъ считаться доказанной! Разумѣется, нѣтъ, Гильда.
— Я пришла сюда сегодня, Эльзи, по настоятельному желанію сэра Самуэля, для того, чтобы смягчить ударъ и предостеречь тебя. Скажешь ты этому несчастному юношѣ или нѣтъ — тебѣ рѣшать. Быть можетъ, если ты ему скажешь, онъ послѣдуетъ примѣру нашего недостойнаго брата и уѣдетъ изъ Англіи. Если же нѣтъ, ударъ обрушится завтра… сегодня… послѣзавтра… не знаю, когда именно. Его. арестуютъ; его проведутъ къ слѣдователю; его отдадутъ на поруки. О, Эльзи, подумай, какой ужасъ выйти замужъ за человѣка, отданнаго на поруки! О! это ужасно!
— Я охотнѣе выйду за Джорджа — подсудимаго, чѣмъ за всякаго другого, ни въ чемъ не заподозрѣннаго. Потому что, еще разъ — эта вещь немыслима.
— Ты питаешь безграничное довѣріе къ своему жениху, Эльзи. Разумѣется, дѣвушка имѣетъ право вѣрить въ честь мужчины. Это гораздо утѣшительнѣе и дѣйствуетъ ободряющимъ образомъ. Да кромѣ того, намъ всегда пріятно думать, что насъ любитъ лучшій изъ мужчинъ. Это заставляетъ насъ считать себя лучшей изъ женщинъ. Но въ данномъ случаѣ, разъ я тебѣ говорю, что сэръ Самуэль — человѣкъ, всегда жившій, такъ сказать, посреди денегъ и знающій, какимъ постояннымъ нападеніямъ подвергаются деньги — твердо убѣжденъ въ соучастіи Джорджа, думаю, тебѣ слѣдовало бы признать извѣстную долю человѣческой слабости. По дѣлу Этельстана что сказалъ мистеръ Дерингъ? Все возможно. Такъ и я говорю о Джорджѣ Аустинѣ — все возможно.
— Не все. Не это.
— Да, даже это. Что знаешь ты объ его частной жизни? Зачѣмъ скрылъ онъ фактъ пребыванія Этельстана въ Лондонѣ? Зачѣмъ онъ никогда намъ не говорилъ о своей дружбѣ съ этимъ несчастнымъ отверженнымъ?
— Не знаю. У него есть на то свои причины.
— Это ужаснѣйшая вещь для тебя. Повѣрить въ человѣка и… ну… привязаться къ нему… хотя подобныя привязанности вздоръ и скоро забываются — а затѣмъ назначить день свадьбы, заказать платье и свадебный кэкъ, и получить оглашеніе въ церкви… О! это печальное дѣло… ужасное несчастіе. Одно можно сказать, что въ подобномъ случаѣ, если фактъ станетъ извѣстенъ всѣмъ и каждому — никто не осудитъ дѣвушки и, быть можетъ, будущность ея не пострадаетъ отъ этого. Нашъ кругъ, напр., до такой степени отличается отъ круга друзей этого молодого человѣка, что объ этомъ дѣлѣ никто даже не узнаетъ среди нашихъ знакомыхъ.
— Мнѣ кажется, Гильда, ты сведешь меня съ ума.
— Милая моя, кто-нибудь долженъ подумать о будущемъ. И помни, что я забочусь только о твоемъ будущемъ. Что касается до этого молодого человѣка, отнынѣ я отдѣляю судьбу его отъ твоей. Мнѣ нѣтъ дѣла до того, что онъ сдѣлаетъ и куда онъ дѣнется; я также мало безпокоюсь о немъ, какъ о безчестномъ братѣ. Иные поступки лишаютъ мужчину его возлюбленной, его сестеръ, его положенія въ свѣтѣ.
— Не говори болѣе ни слова, — сказала Эльзи. — Бѣдный Джорджъ! который во всю свою жизнь не имѣлъ и десяти фунтовъ, пока не сдѣлался компаньономъ…
— Именно такъ. И вотъ въ этомъ-то и заключается настоящій мотивъ преступленія. Отыщите причину, говоритъ сэръ Самуэль, и преступникъ будетъ найденъ. На этомъ основано его тайное соучастіе съ Этельстаномъ. Бѣдность его искуситель, Этельстанъ — подстрекатель.
Эльзи нетерпѣливо тряхнула головой.
— Мистеръ Дерингъ долженъ былъ выдать тебя замужъ. Кто же сдѣлаетъ это теперь? Этельстанъ? Какъ можемъ мы — сэръ Самуэль и я — присутствовать на свадьбѣ, когда на жениха взведено такое позорное обвиненіе? Какъ можетъ быть на этой свадьбѣ твоя мать? Эльзи, подумай хорошенько!
Эльзи еще разъ тряхнула головой съ большимъ нетерпѣніемъ.
— Подумай, какую горькую участь ты себѣ готовишь! Подумай, если у тебя будутъ дѣти, какимъ пятномъ это ляжетъ на нихъ!
— Я думаю только о благородномъ и неповинномъ человѣкѣ.
— Я пришла къ тебѣ прямо отъ матушки. Она положительно говоритъ, что, если противъ него будетъ возбуждено дѣло, свадьбу слѣдуетъ отложить, пока онъ не будетъ оправданъ. А до того времени она не чувствуетъ себя достаточно сильной, чтобы встрѣчаться съ нимъ. Ты можешь принимать его здѣсь, если тебѣ угодно. И она желаетъ, чтобы по этому предмету не было никакихъ споровъ или разговоровъ.
— Это поистинѣ поразительно! — Эльзи прошлась къ открытому окну; она задыхалась. — Поразительно! — повторила она. — Та же роковая судьба, тѣмъ же путемъ, что обрушилось на Этельстана, угрожаетъ Джорджу. И мы также охотно готовы повѣрить обвиненію и прогнать его отъ себя. — Ну, Гильда, пойди къ матушкѣ и скажи ей, что, хотя бы весь свѣтъ сталъ называть Джорджа, моего Джорджа, подлецомъ, я выйду за него замужъ. Скажи ей, что, хотя бы мнѣ пришлось взять его у дверей тюрьмы, я обвѣнчаюсь съ нимъ. Потому что, видишь ли, не все возможно на свѣтѣ…
— Намъ будетъ много хлопотъ съ Эльзи, — заявила лэди Дерингъ своей матери. Ее называютъ кроткой и уступчивой! Дорогая мама, да она упрямѣе всякаго осла. Она говоритъ, что обвѣнчается со своимъ арестантомъ даже у дверей тюрьмы.
ГЛАВА XVIII.
Былъ-ли онъ въ лохмотьяхъ?
править
Упряма, какъ оселъ. Да, бываютъ на свѣтѣ такія дѣвушки. Мужчина, по сравненію съ женщиной, мягокъ, какъ воскъ, мужчина соглашается, входитъ въ компромисы, дѣлаетъ уступки, покоряется; женщина стоитъ на своемъ и если только избранный ею путь вѣренъ — она становится жемчужиной, не имѣющей равной по цѣнѣ.
Эльзи, когда дверь затворилась за ея уходившей сестрой, замерла на мѣстѣ, безмолвная, неподвижная. Красныя пятна горѣли на ея щекахъ; глаза ея сверкали неестественнымъ блескомъ, губы раскрылись, она приняла великое рѣшеніе: она стала тигрицей, которая борется за своего возлюбленнаго. Между тѣмъ все измѣнилось вокругъ нея: солнышко закатилось; жара спала; работа ея, которая такъ нравилась ей часъ назадъ, казалась ей ничтожной вещью, о которой не стоило и думать. Все стало пустяками, о которыхъ не стоило думать — детали ея свадьбы, ея подарки, ея медовый мѣсяцъ, ея хорошенькая квартира — все стало ничтожнымъ въ сравненіи съ этимъ обвиненіемъ, угрожавшимъ ея милому. Какъ слѣдовало отнестись къ этому? Если это было лишь подозрѣніе, порожденное воображеніемъ сэра Самуэля и стараго Чиклэя, лучше всего ничего объ этомъ не говорить. Если же, въ самомъ дѣлѣ, противъ него будетъ начато судебное преслѣдованіе, не лучшели предостеречь его заранѣе? И относительно ея брата…
Она сѣла и изложила всѣ факты на бумагѣ. Занятіе это возвратило ясность ея мысли. Въ мартѣ 1882 года по чеку на 720 фунтовъ, выданному на имя нѣкоего Эдмунда Грея, была получена изъ банка эта сумма десятифунтовыми банковыми билетами коммиссіонеромъ, посланнымъ изъ гостинницы на Арендель-Стритѣ, въ Страндѣ. Никто не нашелъ этого Эдмунда Грея. Заподозрили Этельстана. Самые же банковые билеты никогда не были предъявлены и найдены на-дняхъ въ несгораемомъ шкафу мистера Деринга, покрытые пылью, за книгами. Въ февралѣ, мартѣ и апрѣлѣ, посредствомъ подложныхъ писемъ, множество акцій было переведено отъ имени мистера Деринга на имя этого Эдмунда Грея. Письма были написаны тѣмъ же почеркомъ, что и поддѣланный чекъ.
Таковы были необычайные факты. Все же остальное основывалось на умозаключеніяхъ и догадкахъ. Этельстана видѣли въ Лондонѣ, Этельстанъ все время проживалъ въ Лондонѣ. Этельстана видѣли, какъ онъ входилъ въ тотъ домъ, гдѣ будто бы жилъ Эдмундъ Грей. Ну… прежде всего ей надобно увидѣть Этельстана. Далѣе этого пункта она не могла идти. Она позвонила, приказала, чтобы ей подали чай въ ея комнату, а затѣмъ надѣла шляпку и ушла къ Садамъ, гдѣ она прохаживалась подъ деревьями, встревоженная и несчастная. Если противъ васъ хотятъ начать судебное преслѣдованіе, то, будучи самымъ невиннымъ человѣкомъ въ мірѣ, вы все-таки испытаете тревожное чувство, пока не узнаете, въ чемъ именно заключаются улики противъ васъ. Какія улики могутъ выставить противъ Джорджа?
Она вернулась домой въ восьмомъ часу. Она не пошла обѣдать домой, а въ кондитерской спросила себѣ пирожокъ и чашку кофе — обычную замѣну женскаго обѣда.
Когда Джорджъ пришелъ въ девятомъ часу, его провели въ мастерскую, гдѣ его встрѣтила Эльзи съ заплаканными глазами.
— Что съ тобою, Эльзи? — вскричалъ онъ, — Что случилось? Отчего ты плачешь, моя дорогая? и почему ты одна въ этой комнатѣ?
— Я задыхаюсь въ этомъ домѣ, Джорджъ. Уведи меня отсюда… уведи меня совсѣмъ. Пойдемъ пройтись по Скверамъ и потолкуемъ. Мнѣ надо сказать тебѣ очень многое.
Они вышли.
— Ну, милочка, что ты хотѣла сказать мнѣ? Что случилось?
— Мнѣ кажется, я не должна говорить тебѣ именно теперь… все.
— Ну хоть что-нибудь — остальное разскажешь потомъ.
— Тебѣ совсѣмъ хорошо, Джорджъ? Никто не говорилъ тебѣ чего-нибудь такого, что могло разсердить тебя — ни въ конторѣ, ни гдѣ-нибудь въ другомъ мѣстѣ?
— Никто. У насъ все то же, что было. Мистеръ Дерингъ ни о чемъ другомъ не думаетъ и. не говоритъ, какъ только объ этомъ воровствѣ. И я тоже. Да и всѣ другіе тоже. Думаю, что Чиклэй разсказалъ всѣмъ, потому что всѣ клерки наши толкуютъ объ этомъ.
— Мой милый Джорджъ, Гильда была здѣсь сегодня подъ вечеръ. Ты знаешь… иногда… Гильда не всегда бываетъ добра въ своихъ сужденіяхъ о людяхъ.
— Не всегда. Я помню, какъ она написала мнѣ письмо, спрашивая, неужели я думаю, что клеркъ изъ конторы стряпчаго подходящій претендентъ на руку ея сестры. Она не всегда добра въ своихъ сужденіяхъ. Но мнѣ казалось, мы всѣ были въ самыхъ дружескихъ отношеніяхъ и все прошлое было вычеркнуто. Она говорила обо мнѣ въ очень ласковомъ тонѣ. Въ чемъ же я теперь провинился? Вѣдь денежныя затрудненія разрѣшены?
— Я разскажу тебѣ когда-нибудь въ другой разъ… не теперь… что она сказала. А въ эту минуту я хочу задать тебѣ вопросъ. Если у тебя есть какія-нибудь причины не отвѣчать на него, скажи мнѣ прямо, и мнѣ будетъ вполнѣ довольно твоего слова; если же можешь — отвѣчай. Гильда говоритъ, что Этельстанъ скрывается въ Лондонѣ, что тебѣ это извѣстно и что тебя съ нимъ видѣли добрые люди. Правда-ли это?
— Ну… Эльзи… единственная причина, почему я не сказалъ тебѣ, что Этельстанъ здѣсь, это — взятое имъ съ меня обѣщаніе не говорить тебѣ объ этомъ. Этельстанъ въ Лондонѣ. Я часто съ нимъ видаюсь. Я увижусь съ нимъ и сегодня вечеромъ, когда уйду отъ тебя. Онъ въ Лондонѣ и не думаетъ скрываться. Да и зачѣмъ? Но онъ не можетъ войти въ домъ своей матери, пока не будетъ признано, что взведенное на него обвиненіе было пустой химерой. Что же касается до тебя, онъ первый придетъ къ тебѣ и будетъ самымъ частымъ твоимъ гостемъ, какъ только ты выйдешь замужъ. Онъ постоянно говоритъ о тебѣ. Онъ ждетъ не дождется того дня, когда ему можно будетъ открыто повидаться съ тобою. Но ничто не заставитъ его придти сюда. Онъ все еще раздраженъ противъ своей матери и Гильды.
Эльзи вздохнула.
— Это ужасно… а теперь… Но продолжай.
— Я отвѣтилъ на твой вопросъ, Эльзи.
— Охъ, нѣтъ. Это только начало вопроса. Ты говоришь, что Этельстанъ въ Лондонѣ; но ты не сказалъ мнѣ, что онъ дѣлаетъ и какъ онъ поживаетъ.
— Онъ живетъ очень хорошо и дѣла его идутъ прекрасно.
— Гильда говоритъ, что всѣ эти долгіе годы онъ жилъ въ какомъ-то нищенскомъ кварталѣ Лондона; что онъ вращался въ дурной компаніи и еще нѣсколько недѣль тому назадъ его видѣли оборваннаго и безъ гроша.
Джорджъ громко расхохотался.
— Изъ какого источника Гильда изволила почерпнуть эти драгоцѣнныя свѣдѣнія? Этельстанъ въ жалкомъ кварталѣ? Этельстанъ мотъ и развратникъ? Этельстанъ оборванецъ? Моя непаглядная Эльзи, не будь лэди Дерингъ твоей сестрой, я бы сказалъ, что она просто помѣшалась отъ бѣшеной ненависти къ родному брату, котораго такъ поспѣшно признала виновнымъ.
— О! разскажи мнѣ скорѣе, Джорджъ. Пожалуйста, ничего не говори о Гильдѣ. Я уже… Разскажи мнѣ скорѣе всю правду.
— Ну, милочка, вся правда — вотъ она. Этельстану живется очень хорошо. Можно сказать, ему повезло. Когда онъ уѣхалъ изъ Англіи, у него было всего на все десять фунтовъ стерлинговъ. Добрые люди ссудили его кругленькой суммой въ 720 фунтовъ, добытой яко-бы подлогомъ. Теперь мы знаемъ, что деньги эти лежали въ несгораемомъ шкафу все это время — какъ онѣ туда попали, аллахъ вѣдаетъ — быть можетъ, Чиклэю также это не безъизвѣстно. Онъ пробрался въ Америку самымъ дешевымъ способомъ, испыталъ много приключеній. На его долю выпало много хорошаго и худого, и все это онъ скоро самъ тебѣ разскажетъ. Разъ онъ получилъ огромное состояніе, благодаря серебряному руднику или чему-то въ этомъ родѣ; у него въ рукахъ очутилось нѣсколько тысячъ фунтовъ стерлинговъ. Затѣмъ онъ потерялъ всѣ эти деньги — просадивъ ихъ въ какомъ то предпріятіи — и снова остался при своихъ десяти фунтахъ. Все это время онъ сотрудничалъ въ газетахъ и теперь продолжаетъ этимъ заниматься. Онъ состоитъ здѣсь, въ Лондонѣ, въ качествѣ корреспондента большой газеты въ Санъ-Франциско. Вотъ, милая моя Эльзи, вкратцѣ исторія твоего брата съ того времени, какъ онъ покинулъ родину.
— И ты вполнѣ въ этомъ увѣренъ, Джорджъ?.. вполнѣ-вполнѣ увѣренъ? Потому что, если только это можетъ быть доказано…
— Нѣтъ ничего легче, какъ доказать это. Онъ привезъ съ собою рекомендательныя письма въ Лондонскій банкъ въ качествѣ корреспондента, дающія ему право на полученіе извѣстныхъ денежныхъ суммъ.
— А давно ли Этельстанъ въ Англіи?
Она припомнила число недавнихъ подлоговъ и достовѣрный фактъ, что всѣ они были сдѣланы однимъ и тѣмъ же почеркомъ.
— Ты такъ настойчиво разспрашиваешь, Эльзи, что я увѣренъ, у тебя что-то серьезное на умѣ… не хочешь-ли сказать мнѣ, что именно?
— Нѣтъ, Джорджъ… не сегодня. Но… какъ давно находится Этельстанъ въ Англіи?
— Я скажу тебѣ это въ точности. Помнишь, три недѣли назадъ, тотъ воскресный вечеръ, когда мы были такъ счастливы и такъ несчастны… рѣшившись пойти наперекоръ всему, рѣшившись прожить всю свою жизнь въ любви и горькой бѣдности? Ты, моя бѣдная, дорогая, мужественная дѣвочка! Я всегда останусь признательнымъ этой переспективѣ бѣдности, такъ какъ она выказала мою возлюбленную во всемъ ея очарованіи любви, вѣрности и душевной бодрости.
— О, Джорджъ, ты меня захваливаешь. Но вѣдь я знаю самое себя лучше.
— Ну, вотъ въ этотъ вечеръ мы отправились вмѣстѣ въ церковь; а послѣ церкви, такъ какъ меня не принимали въ этомъ домѣ, то мы прохаживались по скверу, пока не пошелъ дождь и не заставилъ насъ вернуться домой. Ну, ты ничего не замѣтила, а между тѣмъ, когда ты остановилась на лѣстницѣ, ожидая, чтобы тебѣ отворили дверь, подъ фонаремъ, какъ разъ у твоего дома, стоялъ человѣкъ. Когда дверь затворилась за тобой, я повернулъ къ себѣ домой. Человѣкъ этотъ послѣдовалъ за мною и ударилъ меня по плечу. Это и былъ Этельстанъ.
— А я видѣла и не узнала его!
— Онъ теперь отростилъ себѣ большую бороду и носитъ войлочную шляпу. У него очень живописный видъ. Онъ находился въ Англіи ровно недѣлю и каждый день бродилъ возлѣ этого дома въ надеждѣ увидать тебя, — не говоря съ тобою, — онъ былъ увѣренъ, что ты его не узнаешь.
— О, бѣдный Этельстанъ! Около трехъ недѣль прошло съ того времени. Онъ въ Англіи четыре недѣли, мѣсяцъ, а три… четыре… пять мѣсяцевъ назадъ… гдѣ же онъ былъ?
— Я сказалъ тебѣ — въ Калифорніи.
— Слѣдовательно, онъ не могъ… Какимъ бы то ни было образомъ… никоимъ образомъ… и это можно доказать… Джорджъ… Джорджъ… я такъ рада… такъ рада.
Она выказала свою радость цѣлымъ потокомъ слезъ.
— Что съ тобою, моя голубка, — сказалъ онъ, лаская ее, — почему ты такъ встревожена и такъ рада?
— Ты совсѣмъ не понимаешь, Джорджъ. Ты не знаешь, что тутъ было сказано. Всѣ эти подлоги сдѣланы однимъ и тѣмъ же почеркомъ.
— Разумѣется.
— Одинъ и тотъ же человѣкъ написалъ всѣ эти письма и чеки — восемь лѣтъ назадъ и въ мартѣ нынѣшняго года.
— Совершенно вѣрно.
— Итакъ, развѣ ты не догадываешься? Этельстана не было въ Англіи, когда были совершены эти подлоги. Слѣдовательно, онъ къ нимъ непричастенъ. Слѣдовательно, также, и въ томъ прежнемъ подлогѣ онъ не принималъ участія. Вѣдь ты вполнѣ удостовѣрилъ его невиновность. Теперь ты понимаешь, что это одна изъ причинъ, почему я такъ рада.
Другую причину — что фактъ этотъ уничтожилъ сразу все великолѣпное зданіе, построенное на доказательствѣ пребыванія Этельстана въ Лондонѣ — Эльзи скрыла. Слѣдуетъ признаться, душа ея успокоилась. Какъ бы глубоко вы ни вѣрили въ невиновность данной личности, вѣра ваша становится еще крѣпче благодаря фактамъ.
— Что до меня касается, — сказалъ Джорджъ, — я такъ привыкъ къ мысли, что съ нимъ поступили самымъ сквернымъ образомъ, что мнѣ даже въ голову не пришло такое заключеніе. Разумѣется, если почеркъ тотъ же, а онъ, повидимому, навѣрно тотъ же, весьма искусное подражаніе почерку мистера Деринга — то теперь ничего не остается возразить. Этельстанъ былъ весною въ Калифорніи. Это разрѣшаетъ всѣ сомнѣнія. А банковые билеты были въ шкафу. Два убѣдительныя доказательства. Но для иныхъ умовъ подозрѣніе есть улика.
— Джорджъ, ты долженъ отвести меня къ Этельстану. Дай мнѣ его адресъ.
— Онъ живетъ въ улицѣ Полумѣсяца. Я спрошу у него, желаетъ-ли онъ повидаться съ тобою.
— Нѣтъ… нѣтъ; я пойду къ нему. Такъ гораздо лучше. Ты его сейчасъ увидишь. Скажи ему, что я приду къ нему завтра утромъ въ одиннадцать часовъ. И скажи ему, Джорджъ, что случилось нѣчто… нѣчто, сдѣлавшее невозможнымъ мое дальнѣйшее пребываніе въ родномъ домѣ, даже на короткій срокъ до нашей свадьбы.
— Эльзи! это очень серьезная вещь.
— Да, очень серьезная. Скажи ему, что я прошу его принять меня къ себѣ до моей свадьбы или до того времени, какъ совершатся нѣкоторыя вещи. Но во всякомъ случаѣ… о! онѣ должны совершиться именно такъ… должны… это слишкомъ нелѣпо.
— Эльзи, моя дорогая, ты становишься загадочной.
— Да… да. Я хочу сказать, Джорджъ, что если все пойдетъ такъ, какъ я надѣюсь, я вернусь опять домой. Если же нѣтъ, то мы отправимся къ вѣнцу изъ квартиры Этельстана.
— И ты не хочешь сказать мнѣ, что это за ужасная вещь?
— Не сегодня, Джорджъ. Это очень серьезное дѣло, и я чувствую себя очень несчастной, такъ какъ моя мать и моя сестра…
— Тутъ что-то касается меня, Эльзи, это очевидно. Все равно. Ты мнѣ скажешь, скажешь, когда тебѣ будетъ угодно. Я знаю, что все, сдѣланное тобою, будетъ хорошо. Съ нимъ я увижусь сегодня вечеромъ.
— Спасибо тебѣ, Джорджъ. Я хочу быть съ тобою и съ Этельстаномъ. Скажи ему, что, какъ онъ покинулъ этотъ домъ восемь лѣтъ назадъ, такъ я покидаю его теперь.
— Ты? Но, моя дорогая дѣтка, какіе же подлоги совершила ты?
— Никакихъ. И однако же… Ну, Джорджъ, будетъ говорить обо мнѣ и моихъ тревогахъ. Разскажи мнѣ теперь о своихъ розыскахъ по этому дѣлу. Что еще удалось тебѣ открыть?
— Новаго ничего нѣтъ. Я говорилъ тебѣ, что оставилъ записку на столѣ Эдмунда Грея. Никакого отвѣта не получилъ на нее. Банкъ написалъ, чтобы ему передали, что его рекомендательное письмо было подложное. Ни слова въ отвѣтъ. Дивиденды накопились: онъ не пишетъ чековъ, онъ не подаетъ знака своего существованія. Ну, словомъ, хотя деньги эти лежатъ на его имя, акціи переведены на его имя, и въ письмахъ стоитъ его адресъ, у насъ не имѣется въ рукахъ никакихъ данныхъ для уличенія самого этого человѣка. Мы не можемъ доказать, что это его подпись, а денегъ онъ не бралъ никакихъ. Въ одинъ прекрасный день онъ можетъ явиться къ намъ и сказать, что ничего не зналъ объ этомъ. Удивляюсь, какъ онъ еще этого не сдѣлалъ до сихъ поръ. Когда онъ это сдѣлаетъ, намъ опять придется съизнова начинать все дѣло. А что касается до бѣдняги, стараго Чиклэя, то я, дѣйствительно, начинаю думать, что онъ сходитъ съ ума. При встрѣчѣ со мною, онъ страшно сверкаетъ глазами; въ комнатѣ своего господина онъ слѣдитъ за мною съ такимъ злобнымъ выраженіемъ, котораго мнѣ еще не доводилось видѣть на картинахъ. А словами я не въ состояніи описать этого. Онъ, повидимому, считаетъ, что финалъ неизбѣженъ. Право, Эльзи, человѣкъ этотъ убилъ бы меня, если бы только у него хватило на это смѣлости.
— Человѣкъ этотъ такъ же опасенъ, Джорджъ, какъ золъ. Но я думаю, онъ не въ состояніи повредить тебѣ въ успѣшномъ ходѣ дѣла. Ты разсказалъ Этельстану, что у васъ происходитъ?
— Разумѣется. Онъ слѣдитъ за ходомъ дѣла съ величайшимъ интересомъ. Онъ думаетъ, какъ и я, что дѣло это обдѣлано внѣ конторы съ помощью одного изъ служащихъ въ ней лицъ. Главная суть въ томъ, что конторскій пособникъ несомнѣнно завѣдывалъ отправкою и полученіемъ писемъ. Вся переписка непремѣнно должна была проходить черезъ его руки. Кто же этотъ человѣкъ? Никто иной, какъ Чиклэй. На это соображеніе наводитъ весь ходъ дѣла. Есть и еще у насъ одна счастливая случайность. Одинъ старый пріятель Этельстана живетъ въ комнатахъ по той же лѣстницѣ и на той же площадкѣ. Онъ знаетъ этого мистера Эдмунда Грея. Мы заходили къ нему, чтобы разспросить его.
— Не къ этому-ли старому пріятелю ходитъ Этельстанъ въ № 22?
— Именно. Его зовутъ Карстонъ, — попросту Фредди Карстонъ, — премилый человѣкъ съ маленькой слабостью, за которую, повидимому, всѣ друзья его крѣпко любятъ.
— И вотъ какъ всѣ эти факты извратились въ умѣ клеветника! Хорошо. Что сказалъ вамъ этотъ джентльменъ объ таинственномъ Эдмундѣ Греѣ?
— Ничего опредѣленнаго. Что онъ нѣкоторымъ образомъ соціалистъ, — это мы знали и раньше; что онъ нанимаетъ комнаты десять лѣтъ или около того, — это мы знали и раньше. Затѣмъ, что онъ пожилой джентльменъ добродушнаго вида, и что онъ приходитъ въ свои комнаты въ неправильные промежутки времени. Кажется, далѣе этого мы не подвинемся. Мы видѣли, какъ Чиклэй вышелъ изъ этого дома. Но вѣдь это не много. Никакой связи между Эдмундомъ Греемъ и подлогами. Очевидно, если бы возможно было захватить этого загадочнаго пожилаго джентльмена, мы бы шибко подвинулись впередъ.
— Ты говорилъ, что его хотѣли арестовать.
— Ну… вѣдь никакого доказательства его виновности. Воспользовались его именемъ — вотъ и все. Порой голова идетъ кругомъ отъ недоумѣнія, что все это значитъ. Во время этихъ розысковъ мнѣ удалось кое-что узнать о Чиклэѣ. Онъ важная персона, Эльзи: вѣщій оракулъ трактира, домовладѣлецъ, арендаторъ и рантье, капиталистъ и скряга. Но только онъ не Эдмундъ Грей, какъ я думалъ сначала.
Они во время этого разговора вернулись снова къ дому.
— Уходи теперь, Джорджъ, — сказала Эльзи. — Повидайся сегодня же вечеромъ съ Этельстаномъ. Скажи ему, что мнѣ необходимо быть у него завтра, я скажу ему, почему.
— Если я не застану его въ клубѣ, я зайду къ нему на квартиру. Если же и тамъ его нѣтъ, то подожду, пока онъ вернется домой. И прежде, чѣмъ уйду къ себѣ, я опущу въ почтовый ящикъ письмецо къ тебѣ. Спокойной ночи, моя радость, спокойной ночи.
ГЛАВА XIX.
Блудный сынъ у себя на родинѣ.
править
Эльзи встала въ семь часовъ утра и собрала тѣ вещи, которыя ей могли понадобиться впродолженіе трехъ недѣль до свадьбы, если бы ей пришлось провести этотъ промежутокъ времени подъ кровомъ своего брата. Въ восемь часовъ ей подали письма, почеркъ одного изъ нихъ былъ ей незнакомъ. Она разорвала конвертъ. «Дорогая Эльзи» — говорилось въ этомъ письмѣ — «приходи ко мнѣ сейчасъ же. Приходи пораньше. Приходи къ завтраку въ девять часовъ. Я буду ждать тебя до десяти, до какого угодно часу. Любящій тебя братъ Этельстанъ».
— А я даже не знала его почерка, — подумала Эльзи. — Мнѣ двадцать одинъ, а ему тридцать одинъ годъ, а у меня еще никогда не было ни одного письма отъ него!
Чемоданы ея были уложены. Она надѣла жакетку и шляпу и сошла въ столовую, гдѣ застала свою мать за чтеніемъ писемъ въ ожиданіи утренняго завтрака.
— Ты уходишь, Эльзи? — холодно спросила она дочь.
— Да. Вѣроятно, Гильда сказала тебѣ, для чего она приходила сюда вчера. Притомъ же она передала мнѣ твои слова.
— Надѣюсь, что она сказала тебѣ сущую правду.
— Она сказала, что ты не дашь своего согласія на мою свадьбу, пока Джорджъ будетъ находиться подъ этимъ обвиненіемъ или подозрѣніемъ. И что ты не хочешь его видѣть, пока оно не будетъ съ него снято или разъяснено.
— Разумѣется. Въ данномъ случаѣ принимать его по дружески было бы хуже лицемѣрія.
— Слѣдовательно, ты раздѣляешь мнѣніе Гильды?
— Я не въ состояніи придти къ какому нибудь заключенію. Если нѣтъ, пусть онъ объяснится. Надѣюсь, мы не станемъ тратить время на формальное обвиненіе. Сущая жестокость по отношенію ко всѣмъ заинтересованнымъ лицамъ, глупое потворство оставлять подобное дѣло висѣть грозою надъ нашими головами. Я говорю надъ нашими головами, а не надъ твоею только, Эльзи, потому что вѣдь ты знаешь, что сюда замѣшанъ и твой братъ, быть можетъ, настоящій виновникъ этого ужаснаго плана.
— Повѣрила ли бы ты мнѣ, если бы я тебѣ сказала, что Этельстанъ не можетъ быть замѣшанъ въ это дѣло?
— Милочка, повѣрить тебѣ? Разумѣется, я бы повѣрила, если бы это было возможно. Къ несчастью, улики слишкомъ велики.
Эльзи вздохнула.
— Очень хорошо; я не скажу болѣе ни слова. Ты выгнала изъ дому моего жениха, какъ выгнала моего брата, по той же самой причинѣ и по тому же обвиненію. Я послѣдую за моимъ женихомъ и за моимъ братомъ.
— Эльзи! — мать ея вскочила съ своего мѣста, испуганная. — Прошу тебя, не поступай опрометчиво. Помни, скандалъ… даже тѣнь скандала можетъ тебѣ страшно повредить въ будущемъ. Сиди себѣ смирно и жди. Все, чего я отъ тебя требую, это — ждать.
— Нѣтъ, я не стану ждать. Если на тѣхъ двухъ лежитъ пятно подозрѣнія, то я хочу, чтобы оно легло и на меня, и буду ждать, пока оно не будетъ снято. Я останусь жить у своего брата до дня свадьбы, т. е. до 12-го числа.
— Нѣтъ… нѣтъ… мое бѣдное дитя. Не бывать свадьбѣ двѣнадцатаго!
— До того времени все успѣетъ разъясниться, и я отправлюсь къ вѣнцу изъ этого дома, поэтому оставляю здѣсь всѣ свои вещи, свои подарки… словомъ все.
Мать ея покачала головою.
— Постарайся не думать такъ жестоко о Джорджѣ и Этельстанѣ, матушка. Тебѣ будетъ потомъ самой жалко. Постарайся повѣрить, что какъ ни странно все случившееся, тутъ долженъ быть выходъ.
— Я сказала тебѣ, что пришла къ этому заключенію на основаніи уликъ. Если молодой человѣкъ можетъ объяснить все случившееся, пусть сдѣлаетъ это. Не бывать свадьбѣ двѣнадцатаго, Эльзи. Ты можешь вернуться домой, Эльзи, какъ только убѣдишься, что молодой лэди неприлично жить съ такой личностью, какъ твой братъ, и какъ только узнаешь всю правду о другомъ молодомъ человѣкѣ. То есть, этимъ я хочу сказать, что приму тебя при этихъ печальныхъ обстоятельствахъ, если только имя твое останется непричастнымъ скандалу.
Эльзи повернулась и вышла изъ комнаты.
Когда мужчина узнаетъ, что его сестра, — его любимая сестра, съ которой онъ былъ въ разлукѣ цѣлыхъ восемь лѣтъ, которая одна изъ всѣхъ его родныхъ отстаивала его, когда его ложно обвинили въ безчестномъ поступкѣ, — собирается придти завтракать съ нимъ, то, естественно, онъ старается внести какъ можно больше поэзіи въ эту обыкновенно простую ѣду. Этельстанъ обыкновенно завтракалъ чашкой кофе и лондонскимъ яйцомъ. Въ это же утро у него на столѣ красовались цвѣты, на подстилкѣ изъ зеленыхъ листьевъ лежала малина, нѣсколько запоздалая клубника, въ изящныхъ блюдечкахъ были варенья разныхъ сортовъ, поджареный хлѣбъ и сладкій кэкъ, рыба и котлетки — словомъ, совсѣмъ праздничное угощеніе. Онъ убралъ изъ комнаты связки газетъ, запряталъ трубки и ящики съ сигарами и всѣ табачныя принадлежности — только табачный запахъ давалъ о себѣ знать. Въ четверть десятаго пришла Эльзи. Этельстанъ поспѣшилъ отворить ей дверь и принялъ ее съ распростертыми объятіями и нѣжными поцѣлуями. Затѣмъ, въ то время какъ домовая прислуга занялась ея багажемъ, онъ по велъ сестру въ комнату, находившуюся въ нижнемъ этажѣ.
— Эльзи! — сказалъ онъ, взявъ обѣ ея руки въ свои, — восемь лѣтъ, какъ мы разстались, и вотъ ты, которую я оставилъ маленькой дѣвочкой, стала взрослою молодою лэди. Мнѣ такъ странно держать тебя за руку… цѣловать тебя послѣ такой долгой разлуки.
Онъ снова поцѣловалъ ее въ лобъ. Она смотрѣла на этого высокаго красиваго мужчину съ какимъ-то страхомъ. Ей почти казалось, будто она бросилась подъ защиту чужого человѣка.
— Я помню твой голосъ, Этельстанъ, но твоего лица не помню. Ты еще больше измѣнился, чѣмъ я.
— И я помню твой голосъ, Эльзи, всегда нѣжный, чарующій голосъ, не правда-ли? соотвѣтствовавшій нѣжнымъ и милымъ рѣчамъ. Я никогда не видалъ ребенка болѣе привлекательнаго и любящаго, чѣмъ ты… никогда.
— О! ты сталъ настоящимъ красавцемъ, Этельстанъ. Какая у тебя великолѣпная борода! а темный бархатный жакетъ, бѣлый жилетъ и пунцовый галстухъ дѣлаютъ тебя похожимъ на художника. Мнѣ бы хотѣлось, чтобы всѣ мужчины одѣвались, какъ художники. Я только вчера узнала, что ты въ Лондонѣ. Мнѣ сказала Гильда.
— Не по этой-ли причинѣ ты не захотѣла оставаться дома?
— Отчасти да. Но прежде позавтракаемъ. Ты можешь помѣстить меня у себя безъ особыхъ хлопотъ?
— Дорогая моя дѣточка, я несказанно радъ, что ты будешь жить у меня. Здѣсь есть комната позади, гдѣ тебя никто не будетъ безпокоить; у насъ только одна гостиная, вотъ эта комната, и мнѣ кажется, для насъ будетъ удобнѣе обѣдать внѣ дома. Это насъ не стѣснитъ, а Джорджъ будетъ приходить каждый вечеръ. Теперь, Эльзи, садись вотъ тутъ, а я… нѣтъ… я совсѣмъ забылъ. Ты будешь разливать чай. Ну вотъ ты позавтракаешь хорошенько и… и… Не плачь же, дорогая дѣтка.
— Нѣтъ… Этельстанъ. — Она сдержала слезы. — Это пустяки. Мнѣ будетъ очень хорошо съ тобою. Но отчего ты не въ родномъ домѣ? И отчего я здѣсь? О! это слишкомъ жестоко… слишкомъ дурно съ ихъ стороны!
— Не лучше-ли облегчить свое сердце до завтрака? Слезы плохая приправа къ клубникѣ — какъ, ты думаешь? Варенье также нейдетъ къ горькимъ рѣчамъ. Скажи, Эльзи, отчего ты должна уйти изъ дому?
— Потому что, въ двухъ словахъ, они поступили съ Джорджемъ такъ же, какъ поступили съ тобою. Я тогда была ребенкомъ, а то бы ушла съ тобою.
— Поступили съ Джорджемъ? А! понимаю. Они подозрѣваютъ его. Ну, я предвидѣлъ, что такъ будетъ. Готовъ побожиться, что это козни стараго Чиклэя.
— Да… Чиклэй разсказалъ сэру Самуэлю свое, какъ онъ его называетъ, вполнѣ законченное «дѣло». Онъ доказалъ, къ ихъ общему удовольствію, что никто не могъ сдѣлать этого, кромѣ Джорджа, которому помогалъ ты.
— Ого! помогалъ я!
— Да… въ то время, какъ ты былъ въ Калифорніи, кажется. Они говорятъ, что черезъ нѣсколько дней будетъ получено предписаніе объ арестованіи тебя — тебя и Джорджа. Гильда передала эти извѣстія матушкѣ. Обѣ онѣ вѣрятъ этому и хотятъ, чтобы я порвала съ женихомъ. Матушка отказывается принимать Джорджа, пока на немъ будетъ это обвиненіе, какъ она выражается. Ну, вотъ я и ушла.
— Ты поступила умно. Ну… Ну… возбудить подозрѣніе можетъ каждый, а стереть пятно подозрѣнія не такъ-то легко. Слѣдовательно, мы должны употребить всѣ усилія, чтобы открыть настоящаго преступника. А пока намъ надобно успокоиться. Не можетъ быть ни ареста, ни какого бы то ни было обвиненія, а тутъ просто ложная тревога, которую натворилъ старый негодяй. Непріятно только то, что свои кровные родные такъ легковѣрны.
— Отчего ты не увѣдомилъ меня о своемъ возвращеніи?
— Налей себѣ кофе, Эльзи, и принимайся за завтракъ. Я приберегалъ возвращеніе блуднаго сына къ тому времени, какъ ты вернешься домой послѣ своего медоваго мѣсяца. Я намѣревался явиться къ тебѣ, какъ таинственный незнакомецъ, въ сумерки, прежде, чѣмъ Джорджъ будетъ дома. Я хотѣлъ закутаться въ длинный плащъ. Я сказалъ бы тебѣ: «сударыня, у васъ когда-то былъ братъ». — «Былъ». (Это ты говоришь). — На ложѣ смерти. — Мой братъ умеръ? — (Это ты говоришь). — Вотъ онъ — я! — О! мы потеряли прехорошенькую маленькую комедію. Могу-ли простить это тебѣ?
Они продолжали завтракать, разговаривая и смѣясь; прежде чѣмъ окончился завтракъ, ихъ неловкость прошла, и они снова стали братомъ и сестрой.
Послѣ завтрака Этельстанъ закурилъ папироску и усѣлся въ покойное кресло.
— Я посвящаю тебѣ весь этотъ день. Мнѣ нечего дѣлать съ моей газетой, которая не можетъ ждать до завтра. Все это утро мы проведемъ въ разговорахъ — пока не устанемъ. Мы пойдемъ посмотрѣть на картины. Въ седьмомъ часу придетъ Джорджъ, мы пообѣдаемъ и пойдемъ на морскую выставку. А потомъ вернемся домой и опять побесѣдуемъ. Завтра мнѣ придется оставить тебя одну съ твоими планами отъ десяти до шести часовъ или около того. Я очень занятъ въ иные дни; а въ другіе у меня хватаетъ времени на все. — Ну, теперь все это выяснилось. Я буду твоимъ банкиромъ и всѣмъ, чѣмъ ты пожелаешь.
— Нѣтъ, Этельстанъ, ты не будешь моимъ банкиромъ. Вѣдь ты не знаешь, — я получила огромное наслѣдство.
— Въ самомъ дѣлѣ? Какъ же это случилось? — спросилъ онъ, и глаза его заблестѣли.
— Мистеръ Дерингъ сказалъ мнѣ объ этомъ, когда мнѣ исполнился двадцать одинъ годъ, три недѣли назадъ. Кто-то подарилъ мнѣ огромную сумму — тринадцать тысячъ фунт. стерл.
— Это очень хорошенькая сумма. Кто подарилъ ее тебѣ?
— Въ томъ-то и секретъ. Мистеръ Дерингъ отказывается сказать мнѣ. А мнѣ бы хотѣлось знать.
— На твоемъ мѣстѣ я бы не захотѣлъ узнавать. Благодарность во всѣ времена — тягостное и скучное бремя. Притомъ же, быть можетъ, это вульгарная личность безъ всякихъ высшихъ стремленій. Лучше бы не спрашивать, кто это. Тринадцать тысячъ фунтовъ по три съ половиною процента составляетъ четыреста пятьдесятъ фунтовъ въ годъ. Недурное прибавленьице къ вашему доходу. Поздравляю тебя, Эльзи; сегодня же вечеромъ мы выпьемъ за здоровье этого скромнаго благодѣтеля, за скрытнаго и безъимяннаго цѣнителя дѣвичьей добродѣтели. Храни его, Боже!
— А теперь, Этельстанъ, разскажи мнѣ свои приключенія. Скажи мнѣ все съ того дня, какъ ты насъ оставилъ, до нынѣшняго. Мнѣ кажется, я все бы тебя слушала и говорила бы не наговорилась съ тобою. Прежде, чѣмъ начнешь, спроси у меня, что хочешь, о матери и Гильдѣ. Затѣмъ уже насъ ничто не смутитъ.
— Мнѣ ни о комъ нечего спрашивать. Я уже узналъ отъ Джорджа, что обѣ онѣ въ добромъ здоровьѣ и что Гильда вышла замужъ за человѣка съ громаднымъ состояніемъ. Думаю, что этого достаточно для ея счастія. Ну, Эльзи, боюсь, какъ бы я тебѣ не надоѣлъ: я разскажу тебѣ всѣ свои похожденія.
Онъ сталъ разсказывать. Подобную повѣсть могли бы разсказать тысячи юныхъ англичанъ за послѣднія двадцать пять лѣтъ. То была исторія юноши съ нѣсколькими фунтами стерлинговъ въ карманѣ, безъ друзей, безъ рекомендательныхъ писемъ и безъ опредѣленныхъ занятій. Этельстанъ высадился въ Нью-Іоркѣ при такихъ условіяхъ. Онъ искалъ себѣ занятія и не нашелъ ничего. Онъ поспѣшилъ убраться изъ переполненнаго города; онъ отправился на западъ и получилъ работу въ дѣлѣ, открытомъ для всякаго, кто обладаетъ смѣтливостью и умомъ — а именно, въ газетномъ дѣлѣ. Онъ работалъ въ разныхъ органахъ, постепенно подвигаясь все болѣе и болѣе на западъ, пока не очутился въ Санъ-Франциско, гдѣ его приняла къ себѣ большая газета, сдѣлавшая его теперь своимъ лондонскимъ корреспондентомъ. Такова была сущность его исторіи; но столько эпизодовъ, столько событій, такая масса людей, о которыхъ онъ вспоминалъ, такое множество анекдотовъ наполняли этотъ восьмилѣтній періодъ жизни человѣка, обладавшаго наблюдательностью, умомъ и памятью, что Этельстанъ прервалъ свой разсказъ тогда, когда прошло уже время второго завтрака, сказавъ, что слѣдующую главу оставляетъ до другаго времени.
— А что же сталось съ этой массой долларовъ, которую тебѣ принесла серебряная руда, Этельстанъ?
— Что съ ней сталось? Вотъ видишь ли, Эльзи, въ иныхъ частяхъ Соединенныхъ Штатовъ деньги такъ же скоро уходятъ, какъ и приходятъ. Всѣ эти доллары провалились сквозь землю и вернуть ихъ не пришлось.
Она засмѣялась.
— Ты мнѣ когда нибудь разскажешь — когда тебѣ вздумается — какъ потерялъ ты свое богатство. О! какъ хорошо быть мужчиной и испытать всѣ эти приключенія! Подумай только, Этельстанъ, не случись съ тобою несчастія, тебѣ бы никогда не видать всѣхъ этихъ удачъ.
— Вѣрно. Но вѣдь несчастье-то пришло въ такой гнусной формѣ. Исторія моя имѣетъ свою темную сторону. Какъ могъ я разсказать людямъ, почему я покинулъ свою родину? Я не могъ ни съ кѣмъ дружиться. При первомъ проявленіи дружбы я становился холоденъ, изъ боязни, какъ бы меня не спросили, откуда я родомъ и почему покинулъ родной домъ.
Эльзи молчала.
Они исполнили часть своей программы. Они пошли посмотрѣть на картины — втеченіе восьми лѣтъ Этельстанъ не видалъ картинъ — а затѣмъ погуляли въ паркѣ. Потомъ вернулись домой и ждали Джорджа, который не замедлилъ явиться. Тогда они отправились въ одинъ изъ ресторановъ въ Реджентъ-стритъ и устроили тамъ маленькій пиръ. Затѣмъ Эльзи попросила ихъ отправиться домой и провести вечеръ въ разговорахъ.
Съ общаго согласія они избѣгали одного предмета: ни объ Эдмундѣ Греѣ не упоминалось, ни на злобныя выходки Чиклэя не дѣлалось намека. Они говорили о былыхъ дняхъ, когда Этельстанъ былъ уже юношей, Джорджъ маленькимъ мальчикомъ, а Эльзи — ребенкомъ. Они говорили о давнишней привязанности Джорджа и Эльзи и о томъ печальномъ времени, когда они предполагали пожениться, имѣя всего на все двѣсти фунтовъ въ годъ, и о томъ днѣ чудесныхъ событій, когда мистеръ Дерингъ далъ одной цѣлое состояніе, а другого сдѣлалъ своимъ компаньономъ. Они говорили о своемъ медовомъ мѣсяцѣ и о маленькомъ путешествіи, которое имъ предстояло въ перспективѣ, и о тѣхъ прекрасныхъ мѣстахъ, которыя они хотѣли посѣтить, и о своемъ возвращеніи, и о прелестномъ гнѣздышкѣ, гдѣ такъ пріятно будетъ принимать друзей. Этельстанъ былъ симпатичный малый. Эльзи говорилось съ нимъ также свободно, какъ съ Джорджемъ. Бесѣда ихъ продолжалась до полуночи.
Затѣмъ Эльзи поднялась съ своего мѣста.
— Что бы ни случилось, Этельстанъ, — сказала она, — помни, что бы ни случилось, — 12-го числа ты передашь меня моему мужу.
— Теперь мы одни, — сказалъ Джорджъ, — и вы можете сказать мнѣ, почему она отказалась остаться въ домѣ своей матери.
— Хорошо… мнѣ кажется, вамъ надобно знать это. Отчасти по той же причинѣ, по которой я ушелъ изъ дома своей матери. Родные сразу порѣшили, что я ни съ того, ни съ сего изъ честнаго человѣка превратился въ глупаго и нелѣпаго мошенника. А теперь имъ вздумалось повѣрить… мнѣ совѣстно выговорить это… матери и сестрѣ вздумалось повѣрить, будто бы вы и я, вмѣстѣ, составили и обдѣлали весь этотъ рядъ подлоговъ. Въ виду такихъ соображеній нашли необходимымъ пустить въ обращеніе кое-какія милыя басенки, напр., что я проживалъ всѣ эти восемь лѣтъ въ Лондонѣ, пуская въ ходъ свои таланты, т. е. занимаясь плутовскими продѣлками; и что, состоя въ положеніи нищаго бродяги, я подговорилъ и васъ принять участіе въ этомъ изящномъ ремеслѣ присвоителей чужой собственности.
— О! Это черезчуръ нелѣпо! Но я подозрѣвалъ нѣчто въ этомъ родѣ. Хорошо… вѣдь нѣтъ ничего легче, какъ положить этому конецъ.
— Да, это не трудно. Но въ то же время было бы недурно положить этому конецъ какъ можно скорѣе, прежде чѣмъ дѣло приметъ крупные размѣры и обратится въ отвратительное пятно, котораго не стереть во всю жизнь. Вамъ приходится бороться съ коварнымъ человѣкомъ, злоба котораго граничитъ, повидимому, съ остервенѣніемъ. Онъ постарается дать широкое распространеніе этому навѣту. Вотъ почему и намъ необходимо дѣйствовать энергично.
— Такъ… но что же можемъ мы еще сдѣлать, чего бы уже не сдѣлали раньше? Какъ можемъ мы доказать, что это — дѣло рукъ Чиклэя?
— Не знаю. Объ этомъ слѣдуетъ подумать… слѣдуетъ найти какой-нибудь исходъ. Мы примемся за это дѣло всѣ трое, сообща. Эльзи будетъ превосходнымъ сыщикомъ. А работать мы должны втайнѣ. Я очень радъ, несказанно радъ, что Эльзи съ нами.
ГЛАВА XX.
Шопотъ клеветы.
править
Слова, сказанныя на ухо, всегда дѣйствуютъ, сильнѣе, чѣмъ слова, произнесенныя во всеуслышаніе. Если завистливый человѣкъ громогласно обзоветъ порядочнаго человѣка воромъ, записнымъ картежникомъ, отцеубійцей, братоубійцей, — никто не обратитъ вниманія на эти слова, хотя бы голосъ поносителя былъ подобенъ трубѣ: люди выразятъ только свое изумленіе, — вѣдь это слова безумца или завистника. Но попробуйте нашептывать тѣ же рѣчи на ухо вашему сосѣду; нашептывайте ихъ тихо, тихо; скажите при этомъ, что пока это глубокая тайна. И вотъ, крылатая молва разнесетъ во всѣ четыре стороны ваши навѣты, пока, наконецъ, весь городъ не станетъ коситься на жертву клеветы; а когда наступитъ время подачи голосовъ, бѣднягу прокатятъ на вороныхъ, потому что никто не захочетъ имѣть его педелемъ, дьячкомъ, приставомъ, школьнымъ учителемъ, полисмэномъ, участковымъ докторомъ, альдермэномъ, городскимъ головою или членомъ парламента. И всему причина — глухая молва. Чиклэй настроилъ эту глухую молву, которая въ этотъ моментъ облетала контору сверху до низу, волновала всѣ сердца, занимала всѣ умы, составляла суть всѣхъ разговоровъ.
Служитель царя Мидаса, охваченный непобѣдимымъ желаніемъ шепнуть кому-нибудь ввѣренную ему тайну, выкопалъ въ землѣ яму и скрылъ свой шопотъ на днѣ ея. Но вотъ выросла трава и прошептала тайну мимолетному вѣтерку, такъ что рыночныя торговки услышали тѣ слова, проходя мимо: «У Мидаса ослиныя уши, ослиныя уши, ослиныя уши». Старый и вѣрный слуга фирмы Дерингъ и сынъ похоронилъ свою тайну на страницахъ своей копировальной книги. Тайна эта была открыта мальчикомъ, который приводилъ въ движеніе копировальный прессъ. Переворачивая страницы, мальчикъ подслушалъ змѣиный, коварный, мстительный шопотъ: «Кто укралъ акціи? Новый компаньонъ. — Кто поддѣлалъ письма? Новый компаньонъ. — Кто похитилъ бумаги изъ шкафа? Новый компаньонъ». Нечего сказать, славныя вещи узналъ наивный конторскій мальчуганъ! Разумѣется, его такъ и подмывало поскорѣе подѣлиться съ кѣмъ нибудь своимъ открытіемъ: когда пришло обѣденное время, онъ разсказалъ другому мальчику подъ строгимъ секретомъ то, что узналъ. Этотъ мальчикъ разсказалъ мальчику постарше, который пересказалъ другому, еще постарше, и такимъ образомъ «секретъ» прошелъ черезъ всю длинную вереницу конторскихъ служителей и клерковъ, пока каждый изъ нихъ не узналъ, что новый компаньонъ, счастливѣйшій изъ юношей, когда либо занимавшихся въ конторѣ стряпчаго, однимъ прыжкомъ перескочившій съ двухъ сотъ фунтовъ, по крайней мѣрѣ, на тысячу фунтовъ, — этотъ любимчикъ фортуны, поддѣлалъ имя своего компаньона, выкралъ бумаги изъ шкафа своего компаньона, мошеннически распорядился собственностью своего компаньона! Кому же, послѣ этого можно было довѣрять!
Но были тутъ другіе, отказывавшіеся вѣрить этимъ навѣтамъ. Они возражали, что новый компаньонъ продолжалъ находиться несомнѣнно въ самыхъ лучшихъ отношеніяхъ съ старымъ компаньономъ; они доказывали, что такія дѣла повели бы къ разрыву дружбы и къ расторженію товарищества. Они заходили въ своихъ заключеніяхъ даже такъ далеко, несмотря на свою принадлежность къ той великой профессіи, которая не вѣритъ въ людскую честность, — что считали положительно немыслимымъ, чтобы Джорджъ могъ пойти на такое дѣло. И были здѣсь другіе, указывавшіе на тотъ фактъ, что эти навѣты распустилъ мальчикъ, стоявшій за копировальнымъ прессомъ; мальчику же ихъ подсказали летучіе листки; а листкамъ этимъ ихъ сообщилъ Чиклэй, старый Чиклэй, котораго ненависть къ новому компаньону била въ глаза всѣмъ и каждому; ненависть не въ силу какихъ либо личныхъ качествъ новаго компаньона или обидъ, нанесенныхъ особѣ Чиклэя, а вслѣдствіе зависти, такъ какъ онъ смотрѣлъ на принципала, какъ на свою неотъемлемую собственность, а теперь лишился своихъ прежнихъ конторскихъ полномочій — права назначать и смѣщать служащихъ и пересталъ быть правою рукою своего господина. Чиклэй былъ низложенъ. Поэтому Чиклэй и распустилъ эти слухи. Другіе, наоборотъ, говорили, что если и взаправду слухи эти исходили отъ Чиклэя, — что доказать было невозможно, такъ какъ всѣ слухи и тайные навѣты происходатъ невѣдомо откуда, такъ сказать, сверхъестественнымъ путемъ, — то у Чиклэя, по всей вѣроятности, были весьма серьезныя основанія говорить такія вещи.
Такимъ образомъ, мнѣнія раздѣлились, и контора приняла выжидательное положеніе. Выжиданіе — такое состояніе, которое даетъ о себѣ знать тѣмъ или инымъ способомъ: во всѣхъ комнатахъ перешептываются; каждый становится заговорщикомъ или партизаномъ, или союзникомъ; мирная контора раздѣляется на враждебные лагери; возникаетъ масса выдумокъ, лжи, преувеличенія. Въ этой конторѣ образовались двѣ партіи — одна нашептывала обвиненія, другая ихъ отвергала. А между этими партіями сновали «флюгарки», которые говорили, что, хотя, съ одной стороны… за то съ другой стороны… и что хотя они готовы допустить… однако, должны признать… Въ шести комнатахъ этой конторы происходила такая же процедура борьбы партій, какъ во время выбора президента, за исключеніемъ окончательнаго вота, — но велась она шопотомъ, втихомолку. И въ совершенномъ невѣдѣніи относительно бури, бушевавшей вокругъ него — бури перешептываній — гражданской войны втихомолку — объектъ всѣхъ этихъ треволненій шелъ себѣ своей дорогой, ни въ чемъ неповинный и безмятежный.
Однако же, узнавъ теперь, что старый клеркъ, дѣйствительно, старается взвалить тяжесть обвиненія на него, Джорджъ догадался о смыслѣ перешептываній. Проходя черезъ первую или наружную контору утромъ, онъ замѣтилъ, что всѣ клерки пытливо смотрѣли на него, притворяясь при этомъ, будто бы не обращаютъ на него вниманія и усердно строчатъ бумаги. На лѣстницѣ ему попался навстрѣчу клеркъ-новичокъ, который вспыхнулъ до ушей — ему, молъ, все извѣстно; проходя въ свою комнату черезъ комнату клерковъ, бывшихъ въ его личномъ распоряженіи, онъ почувствовалъ на себѣ ихъ любопытные испытующіе взгляды, а когда онъ затворилъ за собою дверь, онъ понялъ, что они перешептываются на его счетъ. Это страшно разсердило его. Какъ! его… даже его, человѣка съ твердыми убѣжденіями и правилами, могутъ подозрѣвать? Неужели же ни его личныя достоинства, ни его безукоризненная репутація не имѣютъ никакого значенія? Или пришелъ уже конецъ міра?
Джорджъ заперъ свою дверь и сѣлъ за свой столъ въ самомъ свирѣпомъ, неистовомъ настроеніи духа. И пока гнѣвъ его кипѣлъ и разгорался, словно пламя, переходя отъ краснаго каленія къ бѣлому каленію, ему подали визитную карточку.
— Я сейчасъ же приму сэра Самуэля, — сказалъ онъ.
Слава Богу, что намъ не приходится слышать замѣчаній и пересудовъ, носящихся въ комнатѣ клерковъ и въ лакейской. Прислуга на самомъ дѣлѣ представляетъ собраніе критиковъ, и еслибы мы только могли слышать ея сужденія — не сдобровать бы нашему самоуваженію! Великій филантропъ, великій дипломатъ, святой проповѣдникъ — еслибы вы только знали, что говоритъ о васъ прислуга, вы были бы уничтожены въ конецъ!
Въ ту минуту, какъ сэръ Самуэль — съ важнымъ до торжественности лицомъ, входилъ въ комнату новаго компаньона, клерки стали шептаться между собою: «Вотъ онъ ужо покончитъ съ нимъ. Быть бѣдѣ нынѣшій вечеръ. — По дѣломъ ему, лицемѣру! — И вѣдь въ усъ себѣ не дуетъ!!! — Наконецъ-то попался молодчикъ. — Его не станутъ водить по судамъ, вотъ увидите, что не станутъ. — А еслибы это былъ кто-нибудь изъ насъ! — Сэръ Самуэль пришелъ предостеречь его, — попомните мое слово». И другія предположенія и догадки въ томъ же родѣ.
Сэръ Самуэль, надменный и важный, холодно кивнулъ головою и усѣлся въ кресло.
— Позвольте, сэръ, сказать вамъ нѣсколько словъ, — произнесъ онъ, — нѣсколько серьезныхъ словъ.
— Сдѣлайте одолженіе, говорите.
Джорджъ выпрямился и приготовился слушать. Онъ зналъ, что будетъ далѣе. Сэръ Самуэль покраснѣлъ и запутался. Да и въ самомъ дѣлѣ, весьма трудно объявить молодому человѣку, вполнѣ порядочному и занимающему весьма почтенное положеніе, что его готовятся обвинить въ преступленіи необычайно гнусномъ.
— Я нахожусь здѣсь, — заговорилъ онъ послѣ двухъ или трехъ сбивчивыхъ маневровъ, — безъ вѣдома моего брата. Посѣщеніе это имѣетъ личный, неоффиціальный характеръ. Я пришелъ дать совѣтъ.
— Не мѣшаетъ спросить прежде всего, обращались-ли къ вамъ за совѣтомъ?
— Въ подобномъ дѣлѣ, какъ это, я рѣшился самъ навязаться со своимъ совѣтомъ, — возразилъ сэръ Самуэль съ достоинствомъ, — Бываютъ обстоятельства, когда человѣкъ долженъ высказаться, обязанъ высказаться. Вспомните, что я долженъ былъ стать вашимъ своякомъ…
— Вы и будете моимъ своякомъ. Ладно, сэръ Самуэль, продолжайте. Я выслушаю то, что вы имѣете сказать мнѣ.
— Васъ, какъ вы безъ сомнѣнія догадываетесь и опасаетесь, хотятъ обвинить совмѣстно съ другимъ въ сообщничествѣ по этому длинному ряду подлоговъ.
— Вотъ какъ. Въ прошлый вечеръ я слышалъ отъ Эльзи, что была какая-то болтовня о подобномъ обвиненіи. Ну, а затѣмъ, сэръ Самуэль, человѣкъ вашей опытности долженъ бы знать, что еще недостаточно для обвиненія словъ стараго клерка, выжившаго изъ ума.
— Великій Боже! да тутъ крѣпкая цѣпь уликъ безъ малѣйшаго слабаго звена.
— Въ самомъ дѣлѣ? Ну, мы не станемъ заниматься разсматриваніемъ вашей цѣпи уликъ. Допустимъ, что это реальный фактъ. Переходите къ слѣдующему пункту.
— Я желалъ бы, юный джентльменъ, самымъ искреннимъ образомъ желалъ бы, ради васъ самихъ и ради счастія злополучной дѣвушки, отдавшей вамъ свое сердце, чтобы цѣпь моя разбилась въ дребезги, какъ стекло. Но она не такова. Тутъ все, какъ дважды два четыре. Мотивъ, соблазнъ, замыселъ, его приведеніе въ исполненіе, видимый успѣхъ — все сполна налицо. Мотивъ — неимѣніе денегъ.
— Неимѣніе денегъ? Да, я былъ съ этой стороны въ довольно таки плохомъ положеніи. Этого нельзя отрицать. Дальше-съ.
— У васъ не было денегъ — у васъ обоихъ денегъ не было. Въ девяносто случаяхъ изъ ста причина — нужда въ деньгахъ. Ну, вотъ вы взяли, да и сдѣлали это. Постоянно въ Сити этотъ способъ… нѣтъ денегъ… и вотъ люди возьмутъ, да и сдѣлаютъ это… возьмутъ и сдѣлаютъ.
— Понимаю. Ну, оставимъ соблазнъ и все прочее. Съ этимъ можно пока подождать. Перейдемъ къ вашему совѣту.
— Вотъ именно. Я пришелъ сказать вамъ слѣдующее. Вы попали въ чертовски скверное положеніе, юный джентльменъ; всѣ ваши продѣлки открыты и пытаться идти на проломъ — ни къ чему не поведетъ. Лучше заблаговременно убраться по добру, по здорову изъ Лондона.
Джорджъ кивнулъ головою съ такимъ веселымъ видомъ, какой только возможно было принять при данныхъ обстоятельствахъ.
— Заблаговременно убраться вонъ, — повторилъ сэръ Самуэль. Этакъ всегда лучше въ виду послѣдствій. Въ вашемъ дѣлѣ по многимъ причинамъ слѣдуетъ избѣжать скандальной огласки. Оно еще не сдѣлалось достояніемъ газетной прессы; мы еще только въ первой инстанціи открытія того, что было дѣйствительно украдено; и не такое это дѣло, чтобы вмѣшивать въ него полицію. Притомъ братъ мой не мстительный человѣкъ. Я же, съ своей стороны, вовсе не желаю, чтобы брата моей жены, — не говоря уже о васъ, — обвинили въ подлогѣ. А! скверная вещь пойти утромъ въ Сити и услышать, какъ всѣ перешептываются за твоей спиной: «Въ сегодняшнихъ газетахъ напечатано о братѣ его жены. Сосланъ на пятнадцать лѣтъ». Пятнадцать лѣтъ непремѣнно, этого не миновать, мой любезнѣйшій.
— Пятнадцать лѣтъ непремѣнно, — повторилъ Джорджъ.
— Дайте я вамъ помогу выбраться изъ этой каши, которую вы заварили. Не возражайте мнѣ. Перестаньте упрямиться. Подумайте объ Эльзи!
Джорджъ едва не потерялъ самообладанія.
— Подумать объ Эльзи! — вскричалъ онъ. — Прошу васъ, сэръ Самуэль, лучше не упоминать ея имени.
— Она будетъ въ отчаяніи, если дѣло зайдетъ такъ далеко. А если оно покончится на этомъ, она скоро утѣшится въ своихъ обманутыхъ надеждахъ.
— Переходите къ слѣдующему пункту.
— Ладно, я къ этому какъ разъ и подбираюсь. Я вызволю васъ обоихъ… Этельстана и васъ… ну, да… я вызволю Этельстана. Чортъ бы побралъ этого молодчика! Зачѣмъ онъ не оставался себѣ въ Кемберуэллѣ? Кому какое дѣло до него и до его шайки, лишь бы онъ не лѣзъ на глаза своихъ родственниковъ? Теперь слушайте. Отдайте мнѣ назадъ деньги. Вѣдь вы ничего не взяли изъ банка. Отдайте мнѣ бумаги. Тогда я улажу это дѣло съ братомъ. Я дамъ вамъ сто или двѣсти фунтовъ: вы уберетесь изъ Англіи съ тѣмъ, чтобы никогда больше не возвращаться. А затѣмъ, хотя это и значитъ войти съ воромъ въ соглашеніе, мы примемъ отъ васъ все, что вами взято, и о случившемся не будетъ больше рѣчи.
— О! вы очень милостивы.
— Да, знаю. Но мнѣ хочется уладить все, какъ слѣдуетъ. Я не желаю скверныхъ толковъ и скандальной огласки. Что же касается до Этельстана, не думаю, чтобы я узналъ его, если бы когда нибудь встрѣтился съ этимъ молодчикомъ. Я совсѣмъ его не помню. Но къ вамъ я всегда питалъ расположеніе, пока не случились эти вещи.
— Въ самомъ дѣлѣ, это большая милость съ вашей стороны.
— Когда дѣло вышло наружу, я сказалъ лэди Дерингъ: «Дорогая моя, — сказалъ я, — мнѣ очень грустно за твою сестру, потому что это огорчитъ ее не на шутку. Разумѣется, свадьба разстроится, но у насъ не будетъ скандала. Мы не можемъ допустить этого. Мы не можемъ» — онъ улыбнулся, — «для этого мы положительно недостаточно богаты. Только самые богатые люди могутъ не побояться такого скандала. Я попробую и, быть можетъ, улажу это дѣло, — сказалъ я, — ради всѣхъ насъ». Вотъ, что я сказалъ лэди Дерингъ. Ну же, послушайтесь моихъ увѣщаній. Сдѣлайте, что слѣдуетъ. Передайте Этельстану то, что я вамъ сказалъ. Приказъ объ арестованіи названнаго Эдмунда Грея будетъ отданъ завтра, либо послѣзавтра. А уже затѣмъ, васъ ничто не спасетъ.
— Ничто не спасетъ меня, — повторилъ Джорджъ. — И это все, что вы имѣли мнѣ сказать, сэръ Самуэль?
— Все… мы требуемъ только полнаго признанія по совѣсти.
— Итакъ, сэръ Самуэль, — Джорджъ всталъ и взялъ со стола пачку бумагъ, — пойдемъ къ моему компаньону. Вы услышите, что я ему скажу.
— А! вотъ это дѣло… разумное дѣло. Я зналъ, что вы разсудительный малый. Идемъ. Мы его застанемъ навѣрно одного въ такую раннюю пору. Пойдемъ къ нему сейчасъ же.
Они вышли вмѣстѣ. Клерки переглянулись. Очевидно, произошло нѣчто весьма серьезное. Но главное лицо драмы продолжало высоко поднимать голову. «Храбритесь, сэръ, храбритесь до послѣдней минуты. Ну, да выведутъ васъ на свѣжую воду».
Мистеръ Дерингъ сидѣлъ на своемъ обычномъ мѣстѣ, а передъ нимъ лежали все еще нераспечатанныя письма. Онъ казался больнымъ, утомленнымъ и встревоженнымъ.
— Братъ, — заговорилъ сэръ Самуэль, — я привожу къ тебѣ юнаго джентельмена, который имѣетъ сдѣлать тебѣ весьма важное сообщеніе.
— Это все по тому дѣлу? что же… наконецъ… открыли вы что нибудь новаго? — Тонъ мистера Деринга звучалъ крайней раздражительностью.
— Боюсь, что нѣтъ. Ты знаешь, я думаю, что мы все уже открыли. А теперь, — произнесъ сэръ Самуэль, потирая руки, — теперь должно наступить давно ожидаемое…
— То, что я имѣю сказать, займетъ не много времени. Я слышу отъ сэра Самуэля, что онъ и Чиклэй придумали между собою такую постановку дѣла, по которой припутали меня къ этимъ подлогамъ.
— Совершенно вѣрно, — возразилъ сэръ Самуэль. — Вы замѣшаны въ это дѣло безповоротно.
— И что вещи зашли такъ далеко, что меня не сегодня-завтра арестуютъ. Этимъ, какъ онъ правильно полагаетъ, будетъ учиненъ великій скандалъ. Оно такъ и будетъ… непремѣнно будетъ. Поэтому онъ предлагаетъ, чтобы я по чистой совѣсти разсказалъ обо всемъ и возвратилъ бы украденныя акціи. Мнѣ очень жаль, что я не могу этого сдѣлать, именно по той весьма простой причинѣ, что мнѣ не въ чемъ признаваться. Но я долженъ сдѣлать одно. Вы отдали веденіе этого дѣла въ мои руки…
— Я это сдѣлалъ, я просилъ васъ разслѣдовать это дѣло. Я не взводилъ на васъ обвиненій. Раскрыли вы это дѣло?
Мистеръ Дерингъ говорилъ словно школьный учитель въ моментъ самаго дурного расположенія духа.
— Весьма неподходящее дѣло поручать раскрытіе преступленія человѣку, котораго обвиняютъ въ этомъ преступленіи. Поэтому я слагаю съ себя веденіе этого дѣла… вотъ бумаги.
— Вздоръ и ерунда! — закричалъ мистеръ Дерингъ.
— Сэръ, вы меня обманули. — Лицо сэра Самуэля постепенно вытянулось въ свою обычную длину. Вы обѣщались сознаться и не сознались. Ну, да теперь все равно, что вы сознались. — Человѣкъ этотъ, очевидно, неопровержимо виновенъ, — прибавилъ онъ, обращаясь къ своему брату.
— Я не просилъ васъ, мой компаньонъ, — продолжалъ мистеръ Дерингъ нѣсколько мягче, — оставлять это дѣло. Я слышалъ, что говорили. Я возразилъ, что все дѣло сполна построено на предположеніяхъ.
— Нѣтъ… нѣтъ, — сказалъ сэръ Самуэль. — Тутъ прочное зданіе, совершенное во всѣхъ своихъ деталяхъ.
— А между тѣмъ тутъ нѣтъ ничего, что бы связывало съ этимъ дѣломъ кого бы то ни было… ни даже Эдмунда Грея.
— Совершенно не вѣрно… совершенно не вѣрно, — возразилъ сэръ Самуэль. — Мы въ Сити не законовѣды, но понимаемъ, когда есть улики.
— Мнѣ ничего другого не остается, какъ оставить это дѣло, — заявилъ Джорджъ. — Подумайте только. Даже миссисъ Арендель потребовала, чтобы дочь ея отказалась отъ меня; мнѣ запрещено бывать въ домѣ у нихъ; Эльзи оставила мать и ушла къ брату. Нѣтъ, сэръ, возьмите эти бумаги и передайте ихъ кому нибудь другому.
Мистеръ Дерингъ взялъ машинально бумаги и положилъ на нихъ свою руку.
— Позвольте мнѣ вамъ напомнить, — продолжалъ Джорджъ, — какъ далеко мы подвинулись съ этимъ дѣломъ. Мы доказали, что Эдмундъ Грей реальная личность, извѣстная многимъ. Мы не доказали связи между нимъ и кражами, совершенными его именемъ. Онъ, повидимому, личность вполнѣ почтенная. Передъ вами все еще лежитъ задача найти преступника. Я буду радъ, когда узнаю, что вамъ удалось разрѣшить этотъ вопросъ.
— Радъ? — переспросилъ сэръ Самуэль. — Вы будете рады? Это поразительно!
— Восемь лѣтъ назадъ, мистеръ Дерингъ, на этомъ самомъ мѣстѣ стоялъ другой человѣкъ, и его обвиняли въ томъ же преступленіи. Онъ отказался оставаться на службѣ у фирмы подъ тяжестью такого обвиненія. Это было глупо. Время показало его невиновность. Я же останусь. Я вашъ компаньонъ. Товарищество можетъ быть расторгнуто только по обоюдному согласію. Я остаюсь.
Мистеръ Дерингъ опустилъ голову на руку и вздохнулъ.
— Я, кажется, скоро съ ума сойду отъ этого дѣла, — молвилъ онъ жалобно. Рѣчь его уже не звучала увѣренно. — Хорошо, я поручу это дѣлу кому нибудь другому. А пока взгляните-ка сюда. Скажите мнѣ, какъ попали сюда эти вещи?
«Вещи» эти были два конверта съ письмами. Они были адресованы къ Эдмунду Грею и вскрыты. Одно изъ нихъ была собственноручная записка Джорджа, приглашавшая его зайти въ контору. Другое — было письмо отъ директора банка, который обращался къ нему за справками.
— Какъ они попали сюда? — повторилъ мистеръ Дерингъ свой вопросъ.
— Не лучше-ли вамъ спросить у Чиклэя? — Джорджъ позвонилъ въ колокольчикъ.
— Я нашелъ вотъ это наверху моихъ писемъ, Чиклэй, — сказалъ мистеръ Дерингъ — Вы первый вошли въ эту комнату. Вы положили письма на столъ. Я нашелъ ихъ наверху всей кучки. Никто не заходилъ въ комнату, кромѣ васъ и меня. Вы должны были положить ихъ сюда.
Чиклэй взглянулъ на конверты и задрожалъ.
— Не знаю, — сказалъ онъ, — я положилъ письма на столъ. Ихъ не было между ними. Ихъ кто нибудь подложилъ сюда, — онъ взглянулъ на новаго компаньона, — какой-нибудь пріятель мистера Эдмунда Грея въ то время, какъ я уходилъ изъ комнаты, а васъ еще не было.
— Я вошелъ въ комнату, — возразилъ мистеръ Дерингъ, — какъ разъ въ ту минуту, какъ вы изъ нея выходили.
— Замѣтьте, — сказалъ Джорджъ, — что за все время, какъ ведутся дѣла фирмы, только одинъ человѣкъ имѣетъ наблюденіе за перепиской. Человѣкъ этотъ, единственный человѣкъ въ этой конторѣ, мнѣ кажется, именно тотъ, что стоитъ передъ нами, — вашъ клеркъ, — Чиклэй.
— Какъ попали сюда эти письма? — повторилъ сердито мистеръ Дерингъ.
— Не знаю, — отвѣчалъ Чиклэй и указалъ на Джорджа, — онъ, должно быть, положилъ ихъ сюда.
— Мнѣ кажется, въ конторѣ у насъ сидитъ чортъ. Какъ попадаютъ сюда вещи? Какъ исчезаютъ онѣ? Кто положилъ банкноты въ шкафъ? Кто вынулъ свидѣтельства изъ шкафа? Вы только стоите и обвиняете одинъ другого. Какая отъ васъ польза… отъ каждаго изъ васъ? Найдите, найдите! Вчера въ шкафу было найдено объявленіе объ Эдмундѣ Греѣ. По-за-вчера тутъ очутилась цѣлая пачка соціалистическихъ брошюръ или писемъ. Говорю вамъ, разгадайте загадку.
— Отдайте дѣло это въ руки сыщиковъ, — сказалъ Джорджъ.
— Позволь мнѣ, братъ, взяться за это дѣло.
Сэръ Самуэль положилъ свои руки на бумаги.
— Льщу себя надеждой, что молодчикъ у меня живо очутится подъ замкомъ. А тогда, сэръ, — онъ обернулся къ Джорджу, — будетъ или не будетъ скандалъ, не ждите ни жалости… ни пощады… ни-ни!
Джорджъ засмѣялся.
— Ладно, сэръ Самуэль, черезъ двѣ недѣли или около того, я буду вашимъ своякомъ. А пока, честъ имѣю откланяться.
Онъ вышелъ изъ конторы и вернулся къ себѣ въ комнату; смѣхъ блуждалъ на его губахъ и свѣтился въ его глазахъ, такъ что клерки не могли надивиться, а довѣріе тѣхъ, кто ему вѣрилъ, окрѣпло.
— Прежде, чѣмъ это случится, молодой пѣтухъ, — крикнулъ ему въ догонку сэръ Самуэль, — я тебя засажу въ кутузку.
— Мнѣ кажется, дѣло это меня доканаетъ, — сказалъ мистеръ Дерингъ, опять вздохнувъ и проведя рукой по лбу. — Ни днемъ, ни ночью оно мнѣ покоя не даетъ. Словно я самъ не свой. Я не могу вспомнить, что было часъ тому назадъ. Постой… Я завтракалъ, какъ и всегда, дома. Помню, какъ всталъ изъ-за стола… Ходьбы сюда всего десять минутъ… а я шелъ полтора часа… Не понимаю… Что я дѣлалъ прошлый вечеръ?.. Не помню… Меня преслѣдуетъ этотъ воръ… дьяволъ. Онъ кладетъ разныя вещи въ мой шкафъ! вчера — объявленіе о лекціи Эдмунда Грея, по-за-вчера — связку брошюръ Эдмунда Грея… Что же это такое?
ГЛАВА XXI.
Онъ приходитъ отъ Эдмунда Грея.
править
— Ничего не могло случиться болѣе удачнаго для насъ, — сказалъ Этельстанъ. — Мы обратили тайно перешептывающихся заговорщиковъ въ открытыхъ враговъ. Теперь вы можете производить разслѣдованіе, не отдавая отчета въ каждомъ днѣ.
— Что касается этого новаго казуса съ письмами и другими вещами въ шкафу, — сказала Эльзи, — тутъ точно какая-то чертовщина. Чиклэй не могъ этого сдѣлать. Никакой колдунъ въ мірѣ этого не сдѣлаетъ. Въ конторѣ есть кто-то другой, кто продѣлываетъ эти штуки. Онѣ имѣютъ значеніе вызова. Поддѣлыватель говоритъ: «Смотрите — я дѣлаю съ вами, что мнѣ угодно. Я возвращаю вамъ письма, адресованныя къ Эдмунду Грею. Я кладу въ вашъ шкафъ, отъ котораго ключъ находится только у васъ, афиши объ Эдмундѣ Греѣ. Найдите меня, коли можете».
— Да, это очень загадочно.
— Тутъ должно орудовать лицо о двухъ помощникахъ. Сдѣлать это могъ бы также мальчикъ, спрятанный подъ столомъ. У мистера Деринга такой громадный столъ, что подъ него легко можно укрыться и подстерегать благопріятный случай для потѣхи.
— Хотѣлось бы мнѣ изловить этого шутника, — сказалъ Джорджъ. — Ужь я бы проучилъ его такъ, что отбилъ бы у него охоту къ шуткамъ.
— Если же тутъ не замѣшаны мальчикъ или лицо о двухъ помощникахъ, — продолжала Эльзи, — то мы опять должны вернуться къ Чиклэю. Повидимому, только онъ одинъ получаетъ письма и цѣлый день бываетъ въ конторѣ. Но… я не думаю, чтобы это было дѣломъ Чиклэя. По моему это немыслимо. — Джорджъ, ты засталъ какъ-то мистера Деринга въ очень странномъ видѣ, безъ сознанія, расхаживающимъ по комнатѣ съ открытыми глазами, не замѣчая никого. Не думаешь ли ты, что это случалось съ нимъ уже не разъ?
— Что ты хочешь сказать, Эльзи?
— Не думаешь ли ты, что нѣкоторыя изъ этихъ вещей… напримѣръ, вещи, положенныя въ шкафъ, были туда положены самимъ мистеромъ Дерингомъ? Ты видѣлъ, какъ онъ отворялъ шкафъ. А затѣмъ, онъ ничего объ этомъ не помнилъ. Развѣ онъ не могъ продѣлать это и въ другіе разы… не могло ли это войти у него въ привычку?
— Пожалуй… но если онъ кладетъ эти вещи въ шкафъ… вещи, принадлежащія Эдмунду Грею, то онъ долженъ знать Эдмунда Грея. Ихъ долженъ былъ передать ему самъ Эдмундъ Грей.
— Либо какой-нибудь знакомый Эдмунда Грея. Да, это совершенно вѣрно.
— Послушайте, — сказалъ Этельстанъ. — Этотъ проклятый Эдмундъ Грей надоѣлъ. Перестанемъ говорить о немъ на-время. Оставимъ его въ покоѣ на этотъ вечеръ. Эльзи, одѣвайся. Мы пойдемъ куда нибудь пообѣдать, а затѣмъ отправимся въ театръ.
Они такъ и сдѣлали. Они отобѣдали въ скромномъ маленькомъ ресторанѣ. Послѣ обѣда пошли въ театръ, взяли мѣста въ балконѣ, откуда, если имѣешь хорошіе глаза, то видишь сцену такъ же хорошо, какъ изъ креселъ, за полцѣны. А изъ театра они вернулись домой. То были очень пріятные дни въ квартирѣ въ Пикадилли, за вычетомъ непріятностей, о которыхъ они говорили между собою. Этельстанъ былъ самый милый изъ братьевъ и всякій вечеръ угощалъ своимъ смѣхомъ и увлекательнымъ разговоромъ. Но впродолженіе всего вечера, впродолженіе всей пьесы въ театрѣ, Эльзи видѣла передъ собою только мистера Деринга, въ моментъ его дневнаго сомнамбулизма. Онъ представлялся ей такимъ, какъ его описывалъ ей Джорджъ — открывающимъ шкафъ, запирающимъ его снова, а затѣмъ совершенно забывающимъ о томъ, что онъ дѣлалъ.
Она продумала объ этомъ всю ночь. Если же у васъ является проблескъ или слабый лучъ какой-нибудь мысли, если вы хотите высвободить одну единственную мысль изъ миріады мыслей, пробѣгающихъ въ вашемъ мозгу, опредѣлить и уяснить эту мысль себѣ, то самымъ лучшимъ средствомъ для вашей цѣли служитъ разговоръ объ этой мысли. Усилія въ подыскиваніи выраженій для того, чтобы формулировать ее, дѣлаютъ ее болѣе ясной для васъ. Каждому романисту хорошо извѣстно, что простой разговоръ о сюжетѣ его романа обращаетъ задуманные имъ типы, бывшіе сперва простыми безформенными тѣнями, въ живыя существа, облеченныя въ плоть и кровь. Поэтому она заговорила утромъ о мысли, неотступно преслѣдовавшей ее.
— Этельстанъ, — спросила она, — не знаешь ли ты чего нибудь о сомнамбулизмѣ?
— Я знавалъ разъ въ Калифорніи человѣка, который застрѣлилъ стараго старика, когда находился въ состояніи лунатизма. По крайней мѣрѣ, онъ это говорилъ. Вотъ всѣ мои свѣдѣнія по этому предмету.
— Мнѣ бы хотѣлось знать, часто ли встрѣчаются люди, которые ходятъ, какъ лунатики, днемъ?
— Ихъ не мало. Ихъ называютъ пустыми фантазерами.
— Кромѣ шутокъ, Этельстанъ, подумай хорошенько. Джорджъ видѣлъ, какъ мистеръ Дерингъ пришелъ въ безсознательномъ состояніи. Онъ не замѣтилъ ничьего присутствія въ комнатѣ. Онъ отворилъ шкафъ, положилъ туда какія-то бумаги. А потомъ заперъ шкафъ. Затѣмъ сѣлъ на стулъ у окна. Вдругъ онъ проснулся и сталъ опять самимъ собою. Если это случилось съ нимъ разъ, то можетъ случиться и въ другой.
— Ну? Что же изъ этого?
— Ты слышалъ вчера о письмахъ, и объ афишѣ, и о соціалистическихъ брошюрахъ. Да, вѣдь, Чиклэй не могъ этого сдѣлать. Не могъ и не сдѣланъ бы.
— Ну?
— А мистеръ Дерингъ могъ это сдѣлать. Если у него былъ уже разъ припадокъ лунатизма, то припадокъ этотъ могъ повторяться снова и снова. Вѣдь онъ постоянно жалуется, что память ему измѣняетъ.
— Но, вѣдь, вчерашнія письма были адресованы къ Эдмунду Грею. Какую связь видишь ты между Эдмундомъ Греемъ и Эдуардомъ Дерингомъ?
— Не знаю. Но, милый братъ, чѣмъ больше я думаю объ этомъ дѣлѣ, тѣмъ болѣе убѣждаюсь, что Чиклэй не главный дѣятель и даже не сообщникъ.
— Одна и та-же рука продѣлала всю работу. Если не Чиклэй помогалъ возможному успѣху этой руки, то кто же другой? Развѣ ты не видишь, съ какимъ злорадствомъ онъ старается взвалить это на кого-нибудь другого.
— Это можетъ происходить оттого, что онъ боится, какъ бы не заподозрѣли его самого. Обрати вниманіе на обстоятельства касательно просмотра писемъ. Эта часть работы могла быть сдѣлана только тѣмъ лицомъ, черезъ чьи руки проходятъ всѣ письма.
— Тутъ возможно только участіе Чиклэя.
— Да, онъ это хорошо понимаетъ. Это-то и ужасаетъ его. Вотъ почему онъ вретъ про всѣхъ, чтобы набросить тѣнь подозрѣнія на кого нибудь другого. Ты и Джорджъ считаете его виновнымъ, ну, а я этого не думаю. Еслибы я вздумала сыскать преступника, я бы послѣдовала совершенно другому плану дѣйствій.
У ея брата было дѣло, которое заставило его выдти изъ дому послѣ утренняго чаю. Эльзи, оставшись одна, снова задумалась надъ страннымъ дневнымъ лунатизмомъ мистера Деринга, надъ его постоянными приступами забывчивости, надъ странными вещами, найденными у него на столѣ и въ шкафу, которыя всѣ имѣли отношеніе къ Эдмунду Грею. Чиклэй не могъ положить эти письма на столъ; не могъ онъ положить въ шкафъ и тѣ вещи.
Эльзи посмотрѣла на часы. Стрѣлка только что перешла за девять часовъ. Она побѣжала къ себѣ въ комнату, надѣла жакетъ и шляпу и кликнула кэбъ.
Она пріѣхала въ контору въ половинѣ десятаго. Чиклэй былъ уже въ комнатѣ своего господина и убиралъ письменный столъ для обычныхъ его дневныхъ занятій. Молодую дѣвушку тронула преданность и ревнивая заботливость стараго слуги, исполнявшаго эти обязанности втеченіе шестидесяти лѣтъ. Она остановилась въ смежной конторѣ, наблюдая за нимъ черезъ открытую дверь. Когда онъ окончилъ уборку стола, онъ вышелъ туда и увидалъ ее.
— Ого! — проворчалъ онъ. — Это вы? Ну… его еще нѣтъ здѣсь. Если вамъ угодно повидать мистера Деринга, то вы пожаловали раненько. Если же хотите повидать новаго компаньона, то его нѣтъ здѣсь. Онъ не торопится приходить. Можетъ, вы присядете на минуту и почитаете газету. Вотъ «Times». Онъ будетъ здѣсь въ четверть десятаго.
Онъ усѣлся за свою конторку и взялся за перо, затѣмъ отложилъ его въ сторону и заговорилъ:
— У насъ большое разстройство, миссъ. Вы тутъ не примемъ — я не про васъ это говорю. У насъ большое разстройство. И чѣмъ дальше, тѣмъ все хуже. Мало того, что хозяина обокрали. Но, надъ нимъ еще издѣваются и глумятся. На его столъ кладутъ письма, адресованныя къ человѣку, котораго якобы называютъ Эдмундомъ Греемъ. Шкафъ его открываютъ и кладутъ туда вещи, принадлежащія Эдмунду Грею. Мы уже не такъ молоды, какъ были прежде, въ этомъ наше горе. Мы не такъ исправны, какъ бы намъ слѣдовало быть. Иногда мы запаздываемъ… а иногда мы, кажется, не знаемъ въ точности, кто мы и что мы дѣлали. О! это ничего… все это пройдетъ, какъ только мы избавимся отъ безпокойства. Но, подумайте, миссъ, о черной неблагодарности… о! черной, пречерной! Я васъ не виню; но мнѣ думается, вамъ бы слѣдовало знать, въ какомъ мы безпокойствѣ… въ виду того, кто надѣлалъ это и все прочее.
Эльзи не возражала ему. Ужъ, конечно, она не станетъ входить въ разсужденія съ этимъ человѣкомъ относительно какого либо участія въ этомъ дѣлѣ новаго компаньона фирмы. Затѣмъ Чиклэй сдѣлалъ видъ, будто весь ушелъ въ писаніе. Утро было жаркое; кругомъ стояла тишина; рука старика мало-по-малу ослабѣла, перо остановилось; глаза его закрылись, голова откинулась на спинку кресла — онъ заснулъ. Старики зачастую забываются мертвымъ сномъ при такихъ условіяхъ.
Эльзи продолжала сидѣть, не шевелясь. Въ одиннадцать часовъ она услышала шаги на лѣстницѣ. Шаги поднимались, затѣмъ остановились: отдѣльная дверь въ кабинетъ отворилась, и вошелъ мистеръ Дерингъ. Онъ на мгновеніе остановился въ дверяхъ, бросая взгляды по сторонамъ. Тутъ молодая дѣвушка, взглянувъ на него, поняла, что онъ снова находился въ состояніи, описанномъ Джорджемъ — дѣйствительно, въ этомъ состояніи мистеръ Дерингъ обыкновенно являлся теперь по утрамъ. Сюртукъ его былъ растегнутъ, лицо выражало веселое добродушіе, которое вообще мы не привыкли наблюдать у стряпчихъ, занимающихся своей профессіей втеченіе полувѣка; то были глаза мистера Деринга, но они измѣнились, — не цвѣтомъ или формою, а выраженіемъ. Эльзи они напомнили портретъ, написанный ею. Фантастическій образъ, начертанный ею, былъ никто иной, какъ мистеръ Дерингъ, стоявшій теперь передъ нею.
Онъ притворилъ за собою дверь и прошелъ черезъ комнату къ окну.
Тогда Эльзи, неслышно, чтобы не разбудить задремавшаго стараго клерка, вошла въ контору мистера Деринга и тихо затворила за собою дверь.
Лунатикъ стоялъ у окна, смотря на улицу. Эльзи прокралась и стала позади него. Затѣмъ она прикоснулась къ его рукѣ. Онъ вздрогнулъ и обернулся къ ней.
— Молодая лэди, — сказалъ онъ ей, — чѣмъ могу я служитъ вамъ?
Во взглядѣ его глазъ совсѣмъ не было сознанія, что передъ нимъ знакомый человѣкъ: онъ не узналъ ее.
— Могу ли я сдѣлать что нибудь для васъ? — повторилъ онъ
— Боюсь, что ничего, — отвѣчала она.
Онъ посмотрѣлъ на нее недоумѣвая; затѣмъ, вспомнивъ, повидимому, о какой-то еще неисполненной обязанности, отошелъ отъ окна, отворилъ шкафъ и положилъ туда рукопись, связанную красной тесемкой. Эльзи заглянула въ шкафъ и прочитала заглавіе: «Новое человѣчество» Эдмунда Грея, — заглавіе было написано большими буквами на оберткѣ. Затѣмъ онъ затворилъ и заперъ шкафъ, а ключъ положилъ къ себѣ въ карманъ. Окончивъ съ этимъ, онъ вернулся къ окну и сѣлъ, не обращая ни малѣйшаго вниманія на свою гостью… Все это онъ продолжалъ точь въ точь какъ тогда, въ присутствіи Джорджа и своего стараго клерка.
Такъ онъ просидѣлъ минутъ съ десять. Затѣмъ онъ вздрогнулъ, выпрямился, поднялся со стула и осмотрѣлся кругомъ, ставъ снова мистеромъ Дерингомъ.
— Эльзи! — вскричалъ онъ. — Я не зналъ, что ты тутъ. Давно ли ты здѣсь?
— Не очень давно. Можетъ быть нѣсколько минутъ.
— Я должно быть задремалъ. Утро жаркое. Ты должна, простить, дитя, слабость старика. Притомъ я плохо спалъ ночью. Я долго не могъ заснуть, все думалъ объ этихъ непріятностяхъ и безпокойствахъ. Не могутъ найти, Эльзи, того, кто меня обокралъ.
Онъ говорилъ жалобно, безпомощно.
— Обвиняютъ одинъ другого вмѣсто того, чтобы вмѣстѣ, хорошенько подумать, какъ быть. Вздоръ! Чиклэй не могъ этого сдѣлать. Джорджъ не могъ этого сдѣлать. Эта штука сдѣлана кѣмъ-то другимъ. Братъ мой приходилъ сюда съ такой нелѣпой сказкой, построенной цѣликомъ на предположеніяхъ и умозаключеніяхъ. Еслибы только нашли того, кто это сдѣлалъ!
— Я мучаюсь не меньше васъ, мистеръ Дерингъ. Я должна была покинуть домъ моей матери, гдѣ мнѣ приходилось слушать пріятныя предсказанія относительно моего жениха и моего брата. Я желаю, какъ и вы, чтобы нашли того, кто это сдѣлалъ!
Онъ снялъ свою шляпу и повѣсилъ ее на вѣшалку. Онъ застегнулъ свой сюртукъ и занялъ свое мѣсто у стола, — прямой и аккуратный. Однако, въ глазахъ его выражалось тоскливое безпокойство.
— Вдобавокъ меня дразнятъ. Надо мною издѣваются. Вчера положили на мои письма два письма, адресованныя къ этому человѣку, къ Эдмунду Грею. Чего ради? чтобы посмѣяться надо мною, показать мнѣ, что не найти мнѣ вора. Чиклэй клянется, божится, что не клалъ этихъ писемъ. Я вошелъ какъ разъ въ ту минуту, когда онъ выходилъ изъ этой комнаты. Ужъ не нечистая ли сила тутъ дѣйствуетъ? А за день до того… за день до этого… въ шкафъ были положены вещи…
— Въ шкафъ? О! да вѣдь ключа ни у кого нѣтъ, кромѣ васъ. Какъ можно что нибудь положить въ шкафъ?
— Не знаю. Я ничего не знаю. Не знаю, что еще у меня будетъ отнято. Мои дома… мои закладныя, мои земли, даже мои кліенты…
— Да нѣтъ же, это невозможно. Нѣтъ ли чего нибудь сегодня утромъ?
Онъ пересмотрѣлъ свои письма.
— Кажется, ничего. Постой, я не заглядывалъ еще въ шкафъ.
Онъ всталъ и открылъ шкафъ настежъ. Затѣмъ онъ вынулъ оттуда свертокъ.
— Опять! — вскричалъ онъ, почти застонавъ. — Опять! Вотъ посмотри!
Онъ швырнулъ на столъ тотъ самый свертокъ, который только за десять минутъ передъ тѣмъ своими собственными руками положилъ въ шкафъ.
— Вотъ взгляни! Такъ-то надо мною издѣваются… Такъ-то мучатъ меня!
Онъ отшвырнулъ свертокъ на другой конецъ, комнаты, вернулся къ своему креслу и, опустивъ голову на руки, глубоко вздыхалъ.
Эльзи подняла свертокъ. То была довольно объемистая рукопись. Заглавіе ея уже извѣстно читателю. Она развязала тесемку и стала перелистывать страницы. Оказалось, что это была автобіографія Эдмунда Грея. И написана она была почеркомъ мистера Деринга!
Она снова положила рукопись въ шкафъ.
— Положите сюда все, — сказала она, — что вамъ прислано.. Все. Извѣстно ли вамъ что нибудь объ этомъ Эдмундѣ Греѣ?
— Ничего, моя дорогая дѣвочка, рѣшительно ничего. Я никогда не видалъ этого человѣка. Я никогда не слыхалъ о немъ. А онъ сѣлъ мнѣ на шею. Онъ занимаетъ комнаты по рекомендательному письму отъ меня. Я же отрекомендовалъ его директору банка… я… моимъ будто бы собственноручнымъ письмомъ… Онъ написалъ чекъ на 720 фунтовъ стерл. отъ моего имени восемь лѣтъ назадъ. И онъ же перевелъ на свое имя акціи и фонды стоимостью на тридцать восемь тысячъ фунтовъ стерл.
— Къ этому слѣдуетъ прибавить, что онъ былъ причиною подозрѣнія и гнуснаго обвиненія, обрушившихся на моего жениха и на моего брата, и чтобы простить это, потребуется не мало терпѣнія. Дорогой мистеръ Дерингъ, мнѣ такъ жаль васъ. Это самая удивительная и самая необъяснимая загадка. Предположимъ, — она положила свою руку на его руку, — предположимъ, что я разгадаю вамъ ее…
— Ты, дѣтка? Да что можешь ты сдѣлать, когда другимъ ничего не удалось?
— Но я могу попробовать.
— Попробуй, ради Бога. Попробуй, милочка. Если ты разгадаешь эту загадку, тебя сожгутъ, какъ колдунью.
— Нѣтъ. Если я разгадаю эту загадку, вы будете у меня на свадьбѣ. Вы должны были передать меня будущему мужу. Но теперь… теперь… Этельстанъ передастъ меня ему, а вы будете тутъ же свидѣтелемъ. И это будетъ свадьба, полная слезъ, — какъ бы въ подтвержденіе этихъ словъ, на глазахъ ея показались слезы, — потому что всѣмъ и каждому будетъ такъ стыдно за сказанныя гадкія вещи. Сэръ Самуэль всю службу простоитъ на колѣняхъ, а Чиклэю придется спрятаться подъ скамейкой. — Прощайте, мистеръ Дерингъ. Я вѣщунья. Я могу предсказывать. Черезъ нѣсколько дней вы все узнаете объ Эдмундѣ Греѣ.
Она убѣжала безъ дальнѣйшихъ объясненій. Мистеръ Дерингъ покачалъ головою и улыбнулся. Что молодость ставитъ свои собственныя дѣлишки — свои любовныя затѣи и свадьбы — выше дѣлъ старшихъ, въ этомъ не было ничего удивительнаго. Что же касается до него самого, какъ онъ вспоминалъ порою, — всегда, когда эта дѣвушка была съ нимъ, со своимъ милымъ обращеніемъ и нѣжной рѣчью, — ея посѣщеніе развеселяло его. Онъ вскрылъ свои письма и занялся своей обычной работой.
Что же касается Эльзи, улыбка исчезла въ ея глазахъ, пока она спускалась по лѣстницѣ. Будь она сама стряпчимъ, лицо ея не могло бы стать болѣе утомленнымъ и мрачнымъ.
Она установила связь между мистеромъ Дерингомъ и Эдмундомъ Греемъ. Онъ и никто другой клалъ эти письма на столъ, пряталъ эти вещи въ шкафъ. Разъ это было такъ, онъ же самъ и никто другой писалъ всѣ письма, подписывалъ чеки и творилъ всю эту кутерьму. Онъ самъ! Но какимъ образомъ? Эльзи читала кое-что о гипнотизмѣ. Удивительныя вещи ежедневно продѣлываются месмеристами и магнетизерами подъ ихъ новымъ именемъ. Мистеръ Дерингъ былъ загипнотизированъ тѣмъ человѣкомъ, что называлъ себя Эдмундомъ Греемъ, для его личныхъ гнусныхъ цѣлей. Ну, — она отыщетъ этого Эдмунда Грея. Она накроетъ этого негодяя въ его собственномъ притонѣ.
Она смѣло направилась въ Грей-Иннъ. Она нашла № 22 и поднялась на лѣстницу. Наружная дверь была заперта. Она постучалась, но не получила отвѣта. Она вспомнила, какъ Джорджъ отыскалъ служанку Грея и заходилъ къ ней на квартиру, — она рѣшилась сдѣлать то же. Но, сходя внизъ по лѣстницѣ, она столкнулась съ такою грязною, дряхлою и хворою старухой, что та показалась ей вполнѣ соотвѣтствующей описанію Джорджа.
— Вы служанка мистера Грея? — спросила она.
— Я, миссъ, именно я.
Женщина казалась удивленною при видѣ такой посѣтительницы.
— Мнѣ надо его видѣть, по весьма важному дѣлу. Чрезвычайно важному для него самого. Когда я могу его застать?
— Не знаю, миссъ. Онъ бываетъ въ разное время. Вчера вечеромъ онъ былъ здѣсь. Онъ сказалъ, что не придетъ сегодня вечеромъ. Но я не знаю.
— Посмотрите-ка сюда. — Эльзи вынула свой кошелекъ. — Скажите мнѣ, когда по вашему онъ будетъ здѣсь, и если я застану его, я вамъ дамъ два фунта, два золотыхъ соверена. Если вы мнѣ скажете правду, я вамъ дамъ два соверена.
Она показала ихъ старухѣ. Та жадно посмотрѣла на деньги.
— Вотъ что, миссъ, онъ бывалъ здѣсь всякую субботу подъ вечеръ за послѣдніе шесть мѣсяцевъ. Я это знаю по разбросаннымъ бумагамъ, которыя онъ тутъ оставляетъ. Всякую субботу подъ-вечеръ.
— Очень хорошо. Вы получите свои деньги, если я его застану.
Вечеромъ Эльзи ни слова не сказала о мистерѣ Дерингѣ и о своемъ странномъ открытіи. Молодые люди говорили, не попробовать ли то или другое средство, имѣя постоянно въ виду виновность Чиклэя. Но она не сказала ни слова.
ГЛАВА XXII.
«Я Эдмундъ Грей».
править
Въ субботу, послѣ полудня, неподалеку отъ южнаго квартала Грей-Инна, стоялъ полисменъ, бесѣдуя съ малымъ, который разноситъ газеты изъ склада у восточной части этой арки. Часы показывали половину четвертаго и погода была великолѣпная, что было рѣдкостью въ этомъ сезонѣ (августъ) и въ этомъ году. Солнце обдавало своими горячими лучами мрачные старые дворы, отчего они казались еще мрачнѣе. Тамъ, гдѣ окраска оконъ и дверныхъ косяковъ выцвѣла и загрязнилась, гдѣ оконныя и дверныя стекла большей частью не вымыты, гдѣ на окнахъ нѣтъ цвѣтовъ, а въ скверахъ нѣтъ ни деревьевъ, ни листвы, гдѣ въ каменныхъ стѣнахъ осыпался цементъ, а сажа заполнила всѣ трещины и затушевала всѣ щели — тамъ лѣтнее солнышко только рѣзче выставляетъ ветхую убогость мрачнаго зданія. Грей-Иннъ въ іюлѣ и въ августѣ (за исключеніемъ развѣ такихъ мѣсяцевъ, какъ августъ 1891 года) выглядитъ старымъ, но не почтеннымъ. Старости подобаетъ чисто и опрятно одѣваться; старости слѣдовало бы носить парикъ, чтобы скрыть свои лысины; старости слѣдовало бы вставить себѣ фальшивые зубы, чтобы прикрыть пустыя десны. Это думалось и полисмену. «Не мѣшало бы помыть, да поприбрать намъ это старое мѣстечко» — замѣтилъ онъ газетчику. «Не мѣшало бы намъ здѣсь кого помоложе, чѣмъ эти старыя служанки», — молвилъ малый. Не успѣлъ онъ произнести это желаніе, какъ въ ворота вошла молодая лэди и прошла въ Иннъ.
Это была молодая лэди съ прелестнымъ лицомъ и станомъ; красота ея превосходила самыя смѣлыя мечтанія полисмена и газетчика, которые оба обладали истиннымъ поэтическимъ темпераментомъ. На ней было платье воздушнаго, чуднаго цвѣта, который рѣдко доводится встрѣчать въ предѣлахъ Грей-Инна, — что-то сѣрое или серебристо-сѣрое, открытое спереди, и родъ жакета. Она быстро прошла мимо нихъ и черезъ проходъ вступила въ скверъ.
— № 22, — сказалъ полисменъ. — Кого бы ей это понадобилось въ 22 No? Кто тамъ въ нижнемъ этажѣ 22 No?
— Справа — «архитекторы и землемѣры». Слѣва — «универсальные переводчики».
— Можетъ она «универсальная переводчица». Теперь онѣ всѣ уже разошлись. Первый этажъ занимаютъ стряпчіе. Они тоже уже разошлись. Я видѣлъ, какъ клерки вышли гурьбой въ два часа. Во второмъ этажѣ — мистеръ Карстонъ — налѣво и мистеръ Эдмундъ Грей — направо. Можетъ она къ мистеру Карстону. Дай Богъ, чтобы не къ нему. Онъ джентльменъ пріятнаго обращенія и, говорятъ, очень ученый, но онъ крѣпко любитъ чарочку и такому прелестному юному существу не пристало выходить замужъ за человѣка, который черезъ вечеръ является домой, еле держась на ногахъ. Но тутъ и мистеръ Грей — старый джентльменъ — можетъ, она его дочь. Чѣмъ занимается мистеръ Эдмундъ Грэй, Джо?
— Кто его знаетъ. Онъ рѣдко здѣсь бываетъ. Старый джентльменъ… Уже давно, цѣлые годы его видятъ въ Иннѣ. Мнѣ кажется, онъ живетъ постоянно въ деревнѣ и ничего не дѣлаетъ, живетъ насчетъ труда другихъ людей… насчетъ моего труда… честнаго труда рабочихъ, — сказалъ газетчикъ, который былъ соціалистъ.
— А! тутъ что-то есть… О мистерѣ Греѣ справляются. Сначала приходилъ молодой джентльменъ — онъ былъ такой ласковый… и такой щедрый… похоже, что на чужія деньги. Ему хотѣлось поразвѣдать многое о мистерѣ Греѣ, больше того, что я могъ ему сказать… хотѣлось знать, часто ли онъ сюда захаживаетъ и что онъ тутъ дѣлаетъ… и чтобы я ему разсказалъ все, что знаю. Онъ пошелъ потомъ къ старой служанкѣ. Затѣмъ, приходилъ маленькій старичокъ, я его знаю съ виду… бываетъ вечеромъ въ пивной «Добро пожаловать»… Ему тоже хотѣлось узнать всю подноготную о мистерѣ Греѣ. Только съ этой стороны ни полкроны. Онъ подглядываетъ и подсматриваетъ за нимъ — идетъ и прячется въ проходъ, по другую сторону сквера. Онъ точно паукъ. Готовъ побиться объ закладъ, что не къ добру подстерегаетъ его. Можетъ, молодая лэди также желаетъ поразвѣдать о немъ. Джо, тутъ что-то есть въ 22 No. Кажется, стараго джентльмена нѣтъ дома. Она сейчасъ вернется оттуда и начнетъ: «Охъ, мистеръ полисменъ, будьте такъ добры, скажите мнѣ, какъ бы мнѣ застать мистера Эдмунда Грея?» Можетъ, дастъ шиллингъ, а можетъ нѣтъ. Удивляюсь, что ей надобно отъ мистера Грея? Иногда эти старикашки откалываютъ такія колѣнца, что просто диву даешься. Джо, если ты когда нибудь попадешь къ намъ на службу, то узнаешь какая это тяжелая работа и какъ плохо оплачивается. Но за то многому можно и научиться. Коли хочешь узнать человѣческую природу, поступай на службу въ тюрьму.
— На самомъ верху живетъ старый мистеръ Лангхорнъ.
— Такъ. Только ни одна лэди не пожелаетъ навѣстить этого бѣднаго старика. У него нѣтъ знакомыхъ, ни молодыхъ, ни старыхъ — нѣтъ ни знакомыхъ, ни денегъ. Какъ разъ въ эту минуту онъ ужасно нуждается. Призанялъ у меня шиллингъ въ прошлое воскресенье, чтобы купить себѣ чего нибудь поѣсть. Хорошая вещь — неправда ли, Джо? — быть джентльменомъ и присяжнымъ повѣреннымъ всю свою жизнь и подъ конецъ очутиться въ такомъ положеніи? Помирать съ голоду на чердакѣ… Э?… Попомни мое слово: она сейчасъ вернется сюда.
Но она не вернулась. Прошло болѣе двухъ часовъ, а ея все не было.
Эльзи Арендель — это была она — поднялась во второй этажъ. Здѣсь она остановилась. Передъ ней направо и налѣво были запертыя двери. На одной двери стояло имя мистера Ф. У. Карстона, на другой — имя мистера Эдмунда Грея. Эльзи постучала зонтикомъ въ послѣднюю дверь. Отвѣта не послѣдовало.
— Старая служанка — прошептала она — сказала мнѣ, что въ субботу подъ вечеръ я скорѣе всего могу застать его. Я подожду.
Она съ нѣкоторой нерѣшительностью присѣла на ступенькахъ, которыя вели въ третій этажъ, — на нихъ было не слишкомъ чисто — и стала ждать.
Она взялась за весьма смѣлое дѣло — опасное дѣло. Она открыла, что между мистеромъ Дерингомъ и этимъ Эдмундомъ Греемъ есть непосредственная связь. Она узнала, что онъ приходитъ въ контору въ странномъ гипнотическомъ состояніи, принося вещи отъ Эдмунда Грея. Теперь у нея явилось подозрѣніе, что единственное лицо, совершившее подлоги отъ имени мистера Деринга, былъ самъ мистеръ Дерингъ, подъ внушеніемъ и контролемъ Эдмунда Грея, и ей надобно было узнать, кто такой этотъ Эдмундъ Грей. Она уличитъ его. Это было рискованно, но вѣдь не убьетъ же онъ ее. Къ тому же, по описанію, онъ былъ пожилой человѣкъ. Его описывали также, какъ человѣка добраго, благотворительнаго, ласковаго въ обращеніи; а письма, которыя онъ писалъ, дышали совсѣмъ веселымъ оптимизмомъ. Однако же, онъ совершилъ цѣлый рядъ сложныхъ подлоговъ. Она рѣшилась подождать его. Она будетъ ждать его, пока не наступятъ сумерки, если это окажется необходимымъ.
Тутъ было очень тихо. Всѣ конторы были заперты и клерки разошлись по домамъ. Обитатели Грей-Инна большею частью отсутствовали, отправляясь ради праздничнаго дня за городъ, покидая Лондонъ съ субботы до понедѣльника. Вездѣ царила полная тишина, только въ Гольборнѣ шла торговля, доносясь словно непрерывный ропотъ. Полисменъ, высказавъ все, что ему надо было сказать разносчику газетъ, совершалъ свой круговой обходъ медленными и тяжелыми шагами. Въ Иннѣ было совсѣмъ пусто, безлюдно и тихо. Только наверху слышались шаги человѣка, который безостановочно ходилъ взадъ и впередъ по комнатѣ, не измѣняя темпа, словно маятникъ. Эльзи скоро заинтересовалась: кто бы могъ быть этотъ человѣкъ и неужели у него нѣтъ лучшаго времяпровожденія, кромѣ вымѣриванія комнаты втеченіе цѣлаго дня, когда солнышко сіяетъ такъ ярко?
Часы пробили четыре. Эльзи прождала полчаса, но мистера Деринга все еще не было; наверху же все еще продолжался непрерывный стукъ шаговъ.
Часы пробили пять. Шаги раздавались по прежнему. По прежнему Эльзи сидѣла на лѣстницѣ въ терпѣливомъ ожиданіи.
Когда часы пробили шесть, шаги остановились, либо перемѣнили направленіе. Затѣмъ отворилась дверь наверху и тотчасъ же захлопнулася, а шаги стали спускаться по лѣстницѣ. Эльзи приподнялась съ своего мѣста и стала къ сторонкѣ. По лѣстницѣ спускался старикъ, — высокій и худой, остриженный подъ гребенку, блѣдный, въ черномъ сюртукѣ, износившемся въ лоскъ во всѣхъ тѣхъ мѣстахъ, которыя могутъ лосниться, — жалкій старикъ, шляпа котораго едва держалась на головѣ отъ ветхости. И въ то же время по его виду и манерамъ въ немъ вы бы сразу признали джентльмена, джентльмена, дошедшаго до послѣднихъ предѣловъ бѣдности и упадка силъ.
Онъ остановился удивленный при видѣ молодой лэди на лѣстницѣ.
— Вы ожидаете мистера Карстона? — спросилъ онъ. — Онъ уѣхалъ за городъ. Онъ не вернется до понедѣльника. Никто не возвращается сюда ранѣе понедѣльника. Отъ субботы до понедѣльника Иннъ въ моемъ распоряженіи. Все это время тутъ никто не хлопаетъ дверями и не бываетъ постороннихъ. Это уютный уголокъ, если только…
Онъ покачалъ головой и смолкъ.
— Я не жду мистера Карстона. Я поджидаю мистера Эдмунда Грея.
— Онъ очень неаккуратенъ. Никто не можетъ сказать, когда онъ приходитъ или куда уходитъ. Я бы не сталъ ждать, будь я на вашемъ мѣстѣ. Можетъ, онъ придетъ сегодня, а можетъ, завтра, а то и въ другое время. Онъ часто приходитъ въ воскресенье утромъ. Я слышу, какъ онъ поднимается по лѣстницѣ, когда замолкнетъ церковный звонъ. Онъ спокойный сосѣдъ… не хлопаетъ дверью, не стучитъ ногами. Право, я не сталъ бы ждать его, будь я на вашемъ мѣстѣ.
— Я подожду еще немного. Мнѣ ужасно нужно повидать мистера Грея.
— Ему бы слѣдовало подождать вашего прихода, — любезно возразилъ мистеръ Лангхорнъ. — Лѣстница совсѣмъ не подходящее для васъ мѣсто. Старый Иннъ слишкомъ тихое мѣсто для такихъ, какъ вы. Радость и веселье вашъ удѣлъ, безмолвіе и покой удѣлъ такихъ, какъ я. Я думаю, даже стукъ и грохотъ не слишкомъ непріятны для молодости и красоты. Комнаты эти не для молодыхъ лэди. Красота ищетъ жизни, любви и восторговъ. Здѣсь же ихъ нѣтъ. Уходите, молодая лэди, оставьте Иннъ такимъ жалкимъ старикамъ, какъ я, которымъ некуда уйти отсюда, если бы даже они захотѣли.
— Благодарю васъ. Я должна видѣть мистера Грея.
— Вы хотите повидать Эдмунда Грея. Вотъ и я также. И я также. Вы изъ его друзей. Поэтому, можетъ быть, вы сдѣлаете-то, что онъ бы сдѣлалъ. Друзья его походятъ на него добротою сердца. Тѣ, которые хотятъ быть его друзьями, должны стараться походить на него. Молодая лэди, я хочу къ вамъ обратиться, какъ къ друту этого добраго человѣка. Вы можете дѣйствовать за него…
— Что могу я сдѣлать, дѣйствуя за него?
Въ глазахъ этого человѣка свѣтилось пламя голода, заставившее ее угадать, что могла она сдѣлать для него.
— Сегодня суббота. — Онъ отвѣчалъ ей, не глядя на нее. — Завтра воскресенье. Ранѣе, разъ или два, я очутился, какъ и теперь, безъ гроша. Я занималъ у мистера Карстона и у мистера Эдмунда Грея. Иногда я возвращалъ свой долгъ… не всегда. Одолжите мнѣ… ради мистера Эдмунда Грея… если вы не богаты, онъ отдастъ вамъ эти деньги… сумму въ пять шиллинговъ… слышите, пять шиллинговъ. Иначе мнѣ нечего будетъ ѣсть до понедѣльника, пока не вернется мистеръ Карстонъ.
— Нечего ѣсть? Совсѣмъ нечего ѣсть?
Уличные нищіе часто дѣлаютъ такое же признаніе, но словамъ ихъ какъ-то недостаетъ убѣдительности. Однако же, мистеръ Лангхорнъ, очевидно, говорилъ правду.
— Вчера я немного закусилъ въ это время. Но съ тѣхъ поръ я еще ничего не ѣлъ. У меня дома не было ни чаю, ни хлѣба на завтракъ. Когда часы пробили шесть, мой обѣденный часъ, я рѣшился пройтись по улицѣ, посмотрѣть на кушанья, разставленныя на окнахъ въ лавкахъ. Это немного замариваетъ голодъ. Но завтра мнѣ будетъ худо… очень худо. Я слягу. О! я уже и прежде испытывалъ эти страданія. Порой, — голосъ его понизился — на меня нападало жестокое искушеніе стащить что-нибудь… Нѣтъ… нѣтъ; не думайте, что я поддался ему. Нѣтъ… Нѣтъ пока… Пока нѣтъ.
Эльзи открыла свой кошелекъ. Въ немъ было два соверена и одинъ или два шиллинга.
— Возьмите все, — сказала она съ жаромъ. — Возьмите все золото, а мнѣ оставьте серебро. Возьмите сейчасъ же.
Она топнула ножкой.
Онъ колебался. — Все? — спросилъ онъ. — Все? А вы можете лишить себя такой суммы? Я никогда не въ состояніи выплатить…
— Возьмите! — повторила она повелительно.
Онъ повиновался: онъ вынулъ изъ кошелька золото дрожащими пальцами. Затѣмъ приподнялъ свою ветхую, готовую развалиться, шляпу и медленно поплелся внизъ по лѣстницѣ, придерживаясь за перила. Несчастный бѣднякъ ослабѣлъ съ голодухи.
Эльзи снова присѣла на ступенькахъ.
Было половина седьмого, когда другіе шаги послышались у входа въ домъ. Эльзи вскочила на ноги; она поблѣднѣла, сердце замерло у нея въ груди, потому что она поняла, что если это были дѣйствительно шаги человѣка, котораго она поджидала, то она должна стать лицомъ къ лицу съ закоренѣлымъ преступникомъ, способнымъ, вѣроятно, на всякую низость. Шаги поднимались все выше по лѣстницѣ; отъ входной двери до верха лѣстницы это восхожденіе заняло только одну минуту, но Эльзи она показалась получасомъ, такъ быстро чередовались ея мысли. Вотъ человѣкъ поднялся на послѣдній рядъ ступенекъ. Боже мой! Эльзи невольно закричала отъ изумленія. Она закричала и схватилась за перила: передъ ней, вынимая ключъ отъ комнатъ мистера Грея изъ кармана своего жилета, былъ никто иной, какъ самъ мистеръ Дерингъ!
Да. Пожилой человѣкъ добродушнаго вида, съ развѣвающимися фалдами растегнутаго сюртука, съ лицомъ кроткимъ, ласковымъ, улыбающимся и лучезарнымъ, въ шляпѣ, чуточку сдвинутой на затылокъ, опустивъ лѣвую руку въ карманъ. Эльзи вспомнился опять портретъ ея, тамъ дома, и вотъ здѣсь онъ стоялъ во плоти, преображенный согласно ея портрету!
Она глядѣла на него, отъ изумленія безмолвная и неподвижная. Она могла только смотрѣть на него во всѣ глаза. Если бы въ эту минуту раздался внезапно окрикъ ея матери, что невѣжливо со стороны дѣвчонокъ пялить глаза, и тогда бы она не могла оторвать отъ него своего изумленнаго взора. Потому что мистеръ Дерингъ смотрѣлъ на нее съ тѣмъ удивленіемъ, которое обозначаетъ: «Чего хочетъ отъ насъ здѣсь прекрасная молодая лэди?» Не было ни малѣйшаго признака, чтобы онъ узналъ ее. Онъ смотрѣлъ на нее тѣмъ безучастнымъ взоромъ, какой мы останавливаемъ на мгновеніе на постороннемъ и случайномъ прохожемъ на улицѣ.
Онъ отворилъ наружную дверь и уже входилъ въ нее, когда къ ней вернулось присутствіе духа… хотя не вполнѣ. Она сдѣлала нѣсколько шаговъ впередъ.
— Пожалуйста, скажите мнѣ, какъ мнѣ найти мистера Эдмунда Грея?
— Конечно, — улыбнулся онъ, — нѣтъ ничего легче этого. Я Эдмундъ Грей.
— Вы!.. вы… Эдмундъ Грей? О! Нѣтъ… нѣтъ. Вы не можете быть Эдмундомъ Греемъ… вы сами?
— Всеконечно. Почему бы нѣтъ? Почему бы человѣку не быть самимъ собою.
— О! я не понимаю. Міръ перевернулся. Я приняла васъ… приняла за другое лицо?
Онъ ласково засмѣялся.
— Право же я никто другой, какъ Эдмундъ Грей, — всегда Эдмундъ Грей. Мое первое имя я не могу перемѣнить, если бы и хотѣлъ, такъ какъ это имя дано мнѣ при крещеніи. А послѣднее имя я не хочу мѣнять, потому что это имя моихъ предковъ.
— Я спросила, потому что… потому что… я вообразила въ васъ сходство съ другимъ лицомъ. Не слыхали ли вы когда-нибудь, что вы очень похожи на кого-то другого?
— Нѣтъ; не думаю. Впрочемъ, сходства бываютъ въ высшей степени поверхностны. Не найдется двухъ живыхъ существъ похожихъ между собою. Мы одиноки, каждый живетъ своей жизнью въ великомъ космосѣ, совершенно единичною жизнью… непохожею на жизнь другого живого существа. Какъ бы то ни было, я Эдмундъ Грей, молодая лэди. Меня рѣдко навѣщаютъ молодыя лэди въ этихъ комнатахъ. Если у васъ не осталось болѣе сомнѣній насчетъ этого пункта, позвольте мнѣ спросить васъ еще разъ, чѣмъ могу я служитъ вамъ? Не захотите ли вы зайти ко мнѣ и посидѣть?
— О! Это удивительно! — вскричала она, — удивительно! въ высшей степени удивительно! Вѣдь вы тотъ самый мистеръ Эдмундъ Грей, который написалъ недавно письмо въ Times'ѣ?
— Разумѣется. Думаю, что у насъ въ Иннѣ нѣтъ другого лица, носящаго это имя. А вы читали это письмо?
— Да… о, да.
— И вы пришли сюда поговорить со мною объ этомъ письмѣ?
— Да… да. — Она ухватилась за эту мысль. — Именно для этого я пришла… поговорить объ этомъ письмѣ. Я пришла, надѣясь, что застану дома автора этого письма.
Онъ отворилъ настежь дверь въ гостиную.
— Не хотите-ли пожаловать сюда? Мы можемъ совершенно спокойно побесѣдовать здѣсь. Въ этотъ часъ въ субботу въ Иннѣ нѣтъ почти ни души.
Онъ заперъ наружную дверь и прослѣдовалъ за своей гостьей въ гостиную.
— Тутъ, — продолжалъ онъ, — самое спокойное мѣсто во всемъ Лондонѣ. У насъ въ скверѣ нѣтъ величественныхъ вязовъ, какъ въ старомъ саду, но все же у насъ есть маленькія преимущества — просторныя комнаты, гдѣ всегда тихо по вечерамъ и въ воскресные дни. Можетъ и попадается нѣсколько шумливыхъ молодыхъ людей; но для того, кто занимается чтеніемъ и размышленіями, не найдется въ Лондонѣ болѣе подходящаго мѣста. Итакъ, молодая лэди, возьмите себѣ кресло и усаживайтесь. Мы побесѣдуемъ. Очень мало людей, которые вступали бы со мной въ бесѣду по поводу моихъ теорій. Это происходитъ оттого, что я старъ, такъ что потерялъ своихъ друзей, и оттого, что цѣли мои опередили міръ. Никто не бываетъ такъ одинокъ, какъ человѣкъ, родившійся раньше своего времени. Онъ пророкъ, понимаете ли, который долженъ быть побитъ каменьями, потому что онъ вѣщаетъ непонятныя, а, слѣдовательно, неудобныя, даже ужасающія вещи. Я буду очень радъ немного отвести душу съ вами. Позвольте же мнѣ сначала распечатать эти письма.
Эльзи сѣла и осмотрѣлась кругомъ. Она находилась въ большой комнатѣ, два окна ея выходили въ скверъ. Убранство комнаты было совершенно простое, но вполнѣ приличное. Тутъ стоялъ объемистый столъ для занятій, съ ящиками; маленькій столикъ между оконъ; нѣсколько стульевъ, кушетка и кресло, и большой книжный шкафъ, биткомъ набитый книгами — книгами соціалистическаго содержанія, какъ ей сказывалъ Джорджъ. Изъ гостиной открывалась дверь въ комнату меньшихъ размѣровъ: то была, вѣроятно, спальня, выходившая во дворъ. Простой коверъ былъ разостланъ на полу. Надъ высокимъ каминомъ въ старинномъ стилѣ висѣли два или три портрета извѣстныхъ представителей соціализма. Если бы вся мебель не была покрыта слоемъ пыли, то комната имѣла бы холодно-опрятный видъ: всѣ стулья были разставлены по своимъ мѣстамъ; сторы на окнахъ были спущены до половины, какъ это надлежало, по мнѣнію служанки, убиравшей комнаты, — милліоны лондонцевъ постоянно держатъ сторы спущенными до половины; гардины были аккуратно подхвачены на шнурахъ.
Мистеръ Эдмундъ Грей распечаталъ съ полдюжины писемъ, лежавшихъ у него на столѣ, и пробѣжалъ ихъ.
— Всѣ они отъ людей, прочитавшихъ мое письмо, — сказалъ Грей. — Они раздѣляютъ мою вѣру въ новое человѣчество. Счастливъ человѣкъ, которому удалось въ должный моментъ высказать передовое слово. Счастливъ тотъ, кто зажигаетъ свѣточъ какъ разъ во время, когда люди почувствовали, что ходятъ во тьмѣ. Да, молодая лэди, вы не единственная, которую привлекли доктрины этого письма. Но у меня нѣтъ времени писать ко всѣмъ. Письмо обращаетъ въ послѣдователи одного, а небольшая газетная статья обращаетъ цѣлую тысячу.
Эльзи поднялась съ кресла. Она уже намѣтила свой образъ дѣйствій. Я говорилъ читателю, что у нея былъ замѣчательно нѣжный и симпатичный голосъ, — чарующій голосъ — голосъ, который укротилъ бы дикаря и наполнилъ бы сердце юноши тою страстью, которую она захотѣла бы возбудить въ немъ. Притомъ у нея были тѣ прелестные глаза, которые заставляютъ людей выдавать свои тайны, разставаться со своей силой и мощью. Знала ли она, что обладаетъ такой властью? Весь ея опытъ заключался въ любви только одного человѣка, и притомъ въ самой обыкновенной, отнюдь не романической любви: оба влюбленные воспитывались вмѣстѣ и видались другъ съ другомъ ежедневно, и скоро должны были взяться за руки и пойти отнынѣ по жизненному пути рука объ руку. Однако, и сама Далила, опытная, коварная, искусная и ловкая очаровательница, не смогла бы дѣйствовать съ большимъ умомъ и лукавствомъ, чѣмъ эта чистосердечная молоденькая дѣвушка.
— О, — нѣжно заговорила она, — будетъ позорно, если вы станете терять свое драгоцѣнное время на переписку съ этими людьми. Вы не должны этого дѣлать. Время ваше нужно для всего свѣта, а не для отдѣльныхъ личностей.
— Такъ, — отвѣчалъ онъ, — такъ. Вы сказали правду.
— Вы учитель… вождь… князь во Израилѣ… проповѣдникъ… пророкъ.
— Я — онъ самый… онъ самый. Вы сказали вѣрно. Я бы не дерзнулъ высказать это самъ. Но я — онъ самый.
— Въ этомъ не усомнится никто изъ тѣхъ, кто прочиталъ ваше письмо. Будьте же моимъ учителемъ… Точно также… какъ вы учитель всѣхъ… всѣхъ этихъ людей, которые пишутъ вамъ.
— Быть вашимъ учителемъ?
Онъ покраснѣлъ, какъ мальчикъ.
— Могу ли я пожелать чего нибудь лучшаго?
— Моимъ отцомъ и моимъ учителемъ, — прибавила она, слегка измѣнившись въ лицѣ. — Молодыя дѣвушки очень легко пугаются, — быть можетъ, этотъ старый джентельменъ понялъ ея предложеніе… нѣсколько въ иномъ смыслѣ.
Онъ протянулъ ей руку. Она взяла ее въ свои, въ обѣ свои прелестныя ручки, и наклонила свою головку.
— Я пришла сегодня только съ намѣреніемъ, — о Далила! — поблагодарить васъ за ваши великія, благородныя, честныя слова, которыя внесли въ мою душу освѣжающую бодрость. А теперь, поблагодаривъ васъ, я рѣшаюсь попросить у васъ одной милости…
— Все, что угодно, все.
— Вы будете моимъ учителемъ… вы будете учить меня. Позвольте мнѣ взамѣнъ освободить васъ отъ этого занятія.
Она положила свою руку на груду писемъ. — Позвольте мнѣ отвѣчать на нихъ вмѣсто васъ. Позвольте мнѣ быть вашимъ личнымъ секретаремъ. У меня нѣтъ никакого дѣла. Позвольте мнѣ работать для васъ.
Она смотрѣла ему въ лицо своими чудными глазами и улыбалась ему своей очаровательной улыбкой, и голосъ ея ласкалъ слухъ старика, словно нѣжная музыка.
— Теперь, когда я васъ увидѣла, позвольте мнѣ стать вашей ученицей, вашей самой преданной ученицей и болѣе чѣмъ ученицей, Эдмундъ Грей — я не могу говорить «мистеръ Грей».
Она положила свою хорошенькую изящную ручку въ мягкой перчаткѣ на его руку, и это движеніе произвело на него дѣйствіе легкаго электрическаго тока.
— Позвольте мнѣ быть вашимъ секретаремъ.
Пробило десять часовъ прежде, чѣмъ Эльзи въ этотъ вечеръ вернулась къ себѣ домой; она отказалась разсказать своему родному брату и своему возлюбленному жениху, гдѣ она была и какъ провела вечеръ.
ГЛАВА XXIII.
Учитель и ученица.
править
Было воскресенье; время подвигалось къ вечеру. Новая ученица сидѣла у своего учителя, она сидѣла на низенькомъ стулѣ, сложивъ на колѣняхъ руки, съ серьезнымъ интересомъ наблюдая за своимъ учителемъ, который ходилъ взадъ и впередъ по комнатѣ, проповѣдуя и поучая.
— Учитель, — спросила она, — вы всегда проповѣдывали эти доктрины и держались ихъ?
— Не всегда. Было время, когда я коснѣлъ во мракѣ…. какъ остальные люди.
— Какъ узнали вы эти вещи? Читая книжки?
— Нѣтъ. Я открылъ ихъ самъ. Я пришелъ къ нимъ самъ путемъ логическаго размышленія и наблюденія. Все хорошее и истинное должно быть открыто самимъ человѣкомъ для себя.
— Во что вы вѣрили въ былое время?
— Моя дорогая юная ученица, тотъ, кто вѣритъ, какъ я, не на-половину, а всѣмъ своимъ сердцемъ, охотно забываетъ то время, когда онъ бродилъ во мракѣ или при невѣрномъ освѣщеніи. Ему хочется забыть это время. Да и нѣтъ никакой пользы вспоминать объ этомъ времени. Я такъ вышколилъ себя, что не помню былого, не помню, что я думалъ или говорилъ, или съ кѣмъ знался въ то время. Это забвеніе — величайшее блаженство. Думаю, что я могъ бы воскресить память о быломъ, пожелай я этого, но такое усиліе причинило бы мнѣ страданіе. Пощадите меня. Воспоминаніе объ этой части моей жизни унизило бы меня. Пощадите меня, ученица моя. Однако, если вы этого желаете…
— О, нѣтъ, нѣтъ! Простите меня.
Эльзи прикоснулась къ его рукѣ. Онъ взялъ ея руку и удержалъ въ своей. Радовала ли или нѣсколько пугала молодую дѣвушку эта власть, которую она имѣла надъ нимъ?
— Я не хочу причинять вамъ страданіе. Однако…
— Вы знаете, дитя мое, когда монахъ принимаетъ постриженіе и опоясывается тройной веревкой, онъ покидаетъ всѣ мірскія блага — честолюбіе, любовь, роскошь, блескъ… все… рѣшительно все и зарывается въ свою келью. Онъ забываетъ всѣхъ и вся. Онъ отрекается отъ всего. Онъ оставляетъ все для того, чтобы предаться размышленію и молитвѣ. Проводя дни и ночи въ размышленіи, я не знаю, что было со мною прежде, да это ни мало не заботитъ меня. Когда человѣкомъ овладѣваетъ новая вѣра, онъ словно родится во второй разъ, и вѣра эта охватываетъ его такъ полно, что до всего остального ему нѣтъ дѣла. О, дитя и съ вами совершится то же — вы очутитесь подъ властью этого навожденія. Есть вещи, которыя каждый изъ насъ долженъ дѣлать, чтобы жить — завтракать, обѣдать — объ этихъ вещахъ я ничего не помню. Большое счастіе и большая награда для меня, что я не помню о ненужныхъ вещахъ… о низменныхъ и обыденныхъ вещахъ. Къ чему сталъ бы я стараться припоминать о нихъ?
— Нѣтъ… нѣтъ, — прошептала ученица, увлеченная его пылкою рѣчью. — Лучше забыть о нихъ. Лучше жить непрерывно мыслью о дѣлѣ и ради дѣла.
Однако — спрашивала она себя — какимъ образомъ удастся ей довести его до сознанія, если она не заставитъ его припомнить? Онъ былъ безумцемъ одинъ часъ, а въ слѣдующій разсуждалъ здраво. Какимъ образомъ заполнитъ она эту бездну?
Учитель взялъ ея руку и отечески удержалъ въ своей.
— Намъ была необходима такая послѣдовательница, какъ вы, — продолжалъ онъ, слегка наклонивъ свою голову надъ нею. — У моихъ приверженцевъ много пылу, но мало разумѣнія. Они вѣрятъ въ хорошее время, но они нетерпѣливы. Они хотятъ революціи, которая ужасна и разрушительна. Я же хочу убѣжденія. Бываютъ эпохи, когда великая идея охватываетъ міръ, словно пламя. Но сперва надобно подготовить человѣческіе умы для воспринятія этой идеи. Міръ еще не созрѣлъ для моей идеи, а я старъ и могу умереть слишкомъ скоро, такъ что не увижу внезапнаго прилива этого мощнаго потока. Намъ нужны ученики. А болѣе всего, намъ нужны женщины. Меня удивляетъ, почему женщины теряютъ свои силы на подраженіе мужчинѣ, когда есть тысячи вещей, которыя онѣ могутъ сдѣлать лучше любого мужчины? Мнѣ нужно женщинъ — молодыхъ, прекрасныхъ, преданныхъ. Я могу найти работу для массы женщинъ. Дитя, вашъ чудный голосъ, ваше прелестное лицо, ваши прелестные глаза мнѣ нужны. Я возьму ихъ и… истрачу ихъ для великаго дѣла. Быть можетъ, вамъ суждено стать первой мученицей этого дѣла…
Странно! Она, которая предложила себя ему въ ученицы, съ намѣреніемъ провести его, думая только улучить удобную минуту, чтобы добиться своей цѣли, она, которая знала, что слушаетъ рѣчи и грёзы безумца, — была, однако, увлечена имъ. Она задрожала, но душа ея ликовала: глаза ея заблестѣли новымъ свѣтомъ, она прошептала: «Да… да. Дѣлайте со мною, что хотите. Я ваша ученица и, если вы пожелаете, я буду вашей мученицей»…
Велика и чудесна сила энтузіазма. Она создаетъ оратора, поэта, художника, романиста, драматурга; она создаетъ вождя людей: она создала перваго короля, перваго жреца, перваго завоевателя.
— Идемъ, — сказалъ мистеръ Грей; — время уходитъ. Я долженъ показать вамъ мой районъ.
Они пошли по улицамъ вмѣстѣ. Человѣкъ, который былъ безумцемъ, шелъ беззаботно и легкимъ шагомъ, растегнутое пальто его развѣвалось во всѣ стороны, одна рука его была заложена въ карманъ, другая — размахивала тростью, голова была откинута назадъ, лицо сіяло, рѣчи его, хотя энергичныя, дышали добротою. А здравомыслящій человѣкъ, человѣкъ изъ Линкольнъ-Инна, носилъ свое пальто плотно застегнутымъ, ходилъ твердымъ, степеннымъ шагомъ, смотрѣлъ прямо передъ собою и выраженіе лица его показывало, что онъ всецѣло поглощенъ мыслями о своихъ личныхъ дѣлахъ. Въ мистерѣ Дерингѣ жилъ человѣкъ безумецъ и человѣкъ здравомыслящій; и разумѣется, безумный человѣкъ былъ интереснѣе.
Дорогой мистеръ Грей продолжалъ развивать свое ученіе. Его спутница отъ времени до времени съ любопытствомъ вглядывалась въ него. Что станется, если онъ внезапно придетъ въ себя? Что онъ подумаетъ? Какъ объяснитъ она ему все это? «Мистеръ Дерингъ, вы были внѣ себя. Вы говорили самыя ужасныя вещи. Вы бы ни за что не повѣрили, что даже въ минуту безумія можете говорить подобныя вещи». Нѣтъ, онъ ни за что бы этому не повѣрилъ, ни за что. Онъ бы не могъ этому повѣрить. Что если бы братъ его, сэръ Самуэль, услышалъ эти слова? А тѣмъ временемъ апостолъ новаго ученія продолжалъ идти безсознательно, весь отдавшись своей миссіи.
Учитель остановилъ проѣзжавшій мимо трамвай. «Поднимемся наверхъ» — молвилъ онъ. — «Тутъ мы можемъ разговаривать и дышать свободно, и осмотрѣться кругомъ себя, а порой и услышать что-нибудь интересное».
На скамьѣ, прямо противъ нихъ, сидѣло двое юношей — почти мальчиковъ, горячо разговаривая между собою. Эдмундъ Грей наклонился впередъ и беззастѣнчиво сталъ вслушиваться въ ихъ рѣчи.
— Это два юныхъ атеиста, — сказалъ онъ. — Они ругаютъ религію. Сегодня вечеромъ будетъ диспутъ между христіаниномъ и атеистомъ у Арокъ Сраженія и вотъ они идутъ послушать спорящихъ. Имъ бы слѣдовало заняться вопросомъ дня; но они не могутъ этого сдѣлать, они служатъ въ клеркахъ у стряпчаго. Они бѣдны и рабы; всю жизнь они останутся рабами и бѣдняками. Вмѣсто того, чтобы бороться противъ рабства и бѣдности, которыя имъ хорошо знакомы по личному опыту, они борятся противъ невѣдомаго и непостижимаго. Какая жалость!
Трамвай проѣхалъ мимо станцій и подъ широкими желѣзнодорожными арками, называемыми Арками Сраженія — здѣсь два юные атеиста сошли, томимые нетерпѣливой жаждой этой схватки, постоянно возобновляющейся каждое воскресенье вечеромъ, въ которой обнаруживается масса интеллектуальной ловкости и масса невѣжества. Изъ этого поединка сражающіеся удаляются, усталые и разгоряченные, гордясь, что имъ удалось выказать такую массу тонкаго остроумія, окруженные восхищенными послѣдователями, и никто изъ нихъ не убитъ на-повалъ, никто изъ нихъ не раненъ даже, и они готовы снова сразиться въ слѣдующее воскресенье.
Трамвай снова остановился и въ него вошли двѣ дѣвушки, — работницы лучшаго типа, т. е., не изъ тѣхъ, что носятъ модное пальто и огромную шляпу съ яркими перьями, а дѣвушки-работницы, одѣтыя скромно и опрятно. Имъ бы слѣдовало быть бодрыми и даже веселыми, потому что обѣ онѣ были молоды, обѣ были прехорошенькія, обѣ были мило одѣты, а воскресный вечеръ былъ такой теплый и ясный. Однако, имъ было совсѣмъ не до веселья. Онѣ громко разговаривали между собою на тумбочкѣ въ ожиданіи трамвая, онѣ не прерывали своей бесѣды, взбираясь на лѣстницу, и продолжали свой разговоръ, усаживаясь, не обращая ни малѣйшаго вниманія на то, что сосѣди ихъ могли или захотѣли бы подслушать ихъ рѣчи.
— Ну, вотъ я и сказала ей — пошла и сказала, право же такъ. «Да, — говорю, вы заставляете насъ корпѣть надъ работой по пятнадцати часовъ въ день, да еще въ неурочное время, — говорю, — да еще выгадываете, какъ бы урѣзать у бѣдныхъ дѣвушекъ ихъ заработокъ, да въ вашу вонючую каморку, гдѣ и двумъ-то не повернуться, запихиваете насъ по дюжинѣ… а вашъ газъ, отъ котораго глаза слѣпнутъ, — говорю, — отъ него задохнуться, помереть впору! а ужъ кушанье ваше, фу! ваше кушанье, — говорю, — словно для свиней готовлено; а вашъ мужъ-то, скотина онъ этакая, чего пристаетъ съ глазками, да съ подмигиваньями»… «Оставьте моего мужа въ покоѣ», говоритъ она… «А чего онъ ластится, да подмигиваетъ, — говорю я. Ужъ когда нибудь дѣвушки возьмутъ, да окунутъ его головою прямо въ канаву, — говорю. Да и по дѣломъ ему!»
— Неужто ты все это сказала, Лиза? — спросила другая восхищеннымъ тономъ. — Господи! А что она тебѣ?
— Такъ-таки напрямки и выложила. О! ужъ я заставила ее выслушать всю правду до-чиста. Хоть разъ въ жизни пусть узнаетъ, какова-то эта правда. Потомъ взяла свои деньги да и маршъ. Пусть себѣ ругаетъ меня, мнѣ все равно. Хоть разъ ей сказала правду.
— Что вы думаете объ этомъ, ученица моя? — спросилъ учитель.
— Кажется, эта дѣвушка поссорилась со своею хозяйкою. Одной изъ нихъ отказано въ работѣ. Что станется съ нею? Найдетъ ли она себѣ другое мѣсто?
— Не знаю. Что дѣлается съ молодыми? Трудно рѣшить этотъ вопросъ. — Никто этого не знаетъ. Кто говоритъ одно, а кто — другое. Мы знаемъ, что дѣлается со старыми, когда имъ отказываютъ въ работѣ. Они умираютъ. А про молодыхъ я не знаю. Вы молоды и вы женщина. Пойдите, поразспросите молодыхъ женщинъ, которымъ отказано въ работѣ, и узнайте для себя… для міра… что съ ними бываетъ…
Онъ остановилъ трамвай и они вышли.
Къ востоку отъ Гампстэдъ Родъ и отъ Камденъ Гай-Стритъ, окаймленное съ одной стороны каналомъ, находится большое пространство подъ товарной станціей внутренняго сообщенія и великой сѣверной дороги, газовыми заводами, пристанями и желѣзнодорожными арками; здѣсь цѣлая сѣть улицъ, о которыхъ мало кто знаетъ, кромѣ приходскаго духовенства. Это самая неинтересная часть Лондона. Ее называли когда-то городомъ Сомерса[2], но, кажется, это старое названіе почти совершенно вышло изъ употребленія. Уже болѣе ста лѣтъ, какъ тутъ живутъ люди: здѣсь, по крайней мѣрѣ, три церкви, два рабочихъ дома, одна богадѣльня и три кладбища, обращенныя въ сады. Кварталъ этотъ оживляется также присутствіемъ каменноугольнаго депо. Въ этомъ кварталѣ масса мелкихъ промышленныхъ заведеній; нѣсколько отелей съ меблированными комнатами. Улицы чуточку грязны, дома чуточку бѣдны, люди чуточку неряшливы. Они отнюдь не дурные люди, они въ извѣстномъ смыслѣ почтенные люди, т. е. посредственно порядочные люди. Предмѣстье это не живописно, — въ немъ царитъ какое-то оцѣпенѣніе. Это скучный, до безнадежности скучный кварталъ. Тутъ есть дѣти, но имъ недостаетъ дѣтскаго оживленія; встрѣчаются и молодыя дѣвушки, но имъ недостаетъ оживленія молодости; на всемъ лежитъ какой-то отпечатокъ низкопробности. Мѣсто это имѣетъ болѣе привлекательный видъ зимою, чѣмъ лѣтомъ. Въ этотъ день отъ яркаго солнечнаго свѣта жалкія улицы казались еще болѣе жалкими.
— Такъ это здѣсь вашъ районъ? — спросила Эльзи.
— Да, здѣсь. Васъ изумляетъ, почему я выбралъ именно это мѣсто. Вѣдь тутъ не все рабочіе. Нѣкоторые изъ этихъ людей мелкіе хозяева, — они стоятъ на самой низшей ступени лѣстницы. Рабочій въ сравненіи съ этими людьми великодушенъ и щедръ къ своимъ ближнимъ. Я устроилъ себѣ мѣстечко какъ разъ посреди нихъ. Но вы увидите… вы увидите.
Это былъ словно сонъ. Эльзи шла за своимъ проводникомъ. Вчера она познакомилась съ этимъ человѣкомъ впервые: она знала его раньше, только въ его здоровомъ состояніи. Онъ былъ сумасбродъ — въ самомъ дѣлѣ, опасный сумасбродъ, — и уже заразилъ ее своимъ сумасшедшимъ бредомъ: онъ велъ ее Богъ знаетъ куда, въ какое-то странное мѣсто, къ страннымъ людямъ, а она шла за нимъ безъ малѣйшаго страха. Она, которая убѣжала бы при видѣ самаго безобиднаго лунатика, шла за нимъ, какъ его ученица.
— Джорджъ, — говорила она впослѣдствіи, — я и сама не знаю, какъ это случилось. Я ничего не могла подѣлать съ собою. Я помимо своей воли стала его ученицей: онъ овладѣлъ моей волей и я потеряла ее. Я даже забыла, что онъ съумасшедшій, я утратила способность разсуждать и все остальное: я пошла за нимъ и повѣрила всему, что онъ мнѣ говорилъ. Откуда взялась у него такая сила? А какъ только я его оставила, я снова стала сама собою. Я поняла, что онъ сумасбродный энтузіастъ. Я увидѣла мистера Деринга въ каррикатурѣ, провозглашающаго безумныя вещи. Но въ его присутствіи я была его покорной служанкой, его рабою.
— Вотъ, мы и пришли, — сказалъ онъ. — Тутъ мое мѣсто. Войдемъ же сюда.
ГЛАВА XXIV.
Въ собраніи.
править
«Мѣсто» мистера Грея, какъ онъ выразился, была постройка смиреннаго и незатѣйливаго вида. Мы намѣренно употребляемъ слово «постройка», потому что никто не придумалъ бы другого названія. Своимъ треугольнымъ фасадомъ она была обращена на улицу, дверь находилась внизу, а окно было наверху. Это была очень обыкновенная, простая постройка изъ сѣраго камня, крытая сланцемъ. По всей вѣроятности, тутъ была когда-то старинная церковь методистовъ, — эта секта любила такія чистенькія постройки безъ всякихъ вычурностей; либо это помѣщеніе принадлежало арміи спасенія, а можетъ быть, это была одна изъ тѣхъ залъ, гдѣ секуляристы любятъ собираться, одна изъ такъ называемыхъ залъ для научныхъ чтеній. На дверномъ косякѣ былъ прибитъ небольшой билетикъ, извѣщавшій, что всякое воскресенье, въ семъ часовъ вечера, Эдмундъ Грей будетъ говорить, и затѣмъ на билетикѣ было вкратцѣ изложено содержаніе лекціи.
Учитель указалъ на билетикъ. — Прочитайте, что тутъ написано, — сказалъ онъ. — Тутъ моя миссія ясно выражена. Недоразумѣнія не можетъ быть. Смѣлое заявленіе, которое говоритъ само за себя. Я стою почти одиноко въ мірѣ, потому что послѣдователи мои люди слабые и не имѣющіе власти. Всѣ интересы, всѣ предразсудки, всѣ интеллигентные люди — весь свѣтъ противъ меня. Я одинокъ, какъ перстъ. Но я не боюсь ничего, потому что будущее принадлежитъ мнѣ и моему дѣлу… хотя мнѣ не дожить и не увидѣть дня побѣды.
Онъ отворилъ дверь и Эльзи вошла. Она очутилась въ высокой комнатѣ, имѣвшей около шестидесяти футовъ въ длину и около двадцати въ ширину. Посреди стоялъ длинный и узкій столъ, а вокругъ него нѣсколько скамеекъ. Другой мебели не было. Столъ былъ покрытъ бѣлой скатертью и уставленъ блюдами ветчины и мяса, холодныхъ сосисокъ, крутыхъ яйцъ, кэковъ, поджареннаго хлѣба, булокъ для чая, бутербродовъ; мармеладомъ, вареньемъ, креветками, крессалатомъ и чайными чашками.
Въ комнатѣ собралось человѣкъ тридцать-сорокъ, большей частью молодежь, хотя было тутъ и нѣсколько пожилыхъ мужчинъ. Между послѣдними Эльзи замѣтила горемычнаго адвоката изъ Грей-Инна. Быть можетъ, его привлекало угощеніе не менѣе самой проповѣди. Три четверти присутствующихъ были молодые люди, съ оживленными лицами и рѣзкими манерами. Они принадлежали къ воинствующей церкви. Они горѣли желаніемъ борьбы. Когда появился ихъ проповѣдникъ, они столпились вокругъ него, пожимая его руки, разспрашивая о его здоровьи.
— Друзья мои, — сказалъ Грей, — я привожу къ вамъ новую ученицу. Она теперь только «новобранецъ». Она пришла послушать и поучиться. Она теперь «новобранецъ», а впослѣдствіи будетъ «вожакомъ».
Люди эти приняли Эльзи съ любопытствомъ. Они не были изъ высшихъ слоевъ общества, не отличались мягкостью обращенія и между ними еще ни разу не встрѣчалось молодой лэди. Они посторонились передъ ней; мужчины съ болѣе высокимъ положеніемъ стали бы ей поклоняться, эти же юноши только глядѣли на нее во всѣ глаза. Такой дѣвушкѣ не мѣсто въ ихъ сѣрой жизни.
Очевидно, прихода учителя ждали, потому что въ ту же минуту толстая женщина и дѣвочка внесли подносы съ чайниками и съ кувшинами горячей воды и поставили все это на столъ. Мистеръ Эдмундъ Грей взялъ себѣ стулъ. Эльзи показалось, что она очутилась въ странѣ чудесъ. Она пришла посмотрѣть «собраніе»; ожидала услышать проповѣдь или лекцію, а увидала чаепитіе!
— Сядьте возлѣ меня, — сказалъ учитель. — Мы открываемъ нашъ воскресный вечеръ маленькимъ угощеніемъ, котороо я беру на себя. Оно есть знакъ братства. Всякое воскресенье мы начинаемъ возобновленіемъ этого братскаго союза. Тѣ, кто вмѣстѣ преломляютъ хлѣбъ, братья и сестры, ѣшь и пей съ нами, дочь моя, и ты поймешь, что принадлежишь къ братскому союзу.
— Попробуйте вотъ этихъ креветокъ, миссъ, — сказалъ ея сосѣдъ справа, пожилой человѣкъ, бывшій подмастерьемъ у подрядчика по строительной части.
Все равно, что кушала Эльзи на этомъ вечерѣ. Она нашла ужинъ очень кстати послѣ долгой бесѣды, разсужденій и волненія. Она была молода и голодна. Чай былъ вкусенъ, всѣ яства — вкусны, кэки и тартинки — объяденье. Эльзи ѣла и пила и все удивлялась, что же будетъ дальше?
Понемногу она принялась осматриваться и наблюдать собравшееся общество. Она насчитала сорокъ пять человѣкъ — сорокъ пять учениковъ мистера Эдмунда Грея. Сидѣвшій возлѣ нея подмастерье принялся толковать ей объ эгоизмѣ.
— Эгоизмъ — шепталъ онъ горячо, — вотъ, что слѣдуетъ вырвать съ корнемъ. Уберите эгоизмъ и въ мірѣ станетъ лучше. А убрать его никакъ нельзя, пока человѣкъ не пойметъ, что не можетъ больше работать для себя, а долженъ работать для всѣхъ, нравится это ему или не нравится. Не давайте ему ни выбора, ни случая, говорю я. Послушайте-ка мистера Грея объ этомъ. О, онъ дока въ этомъ дѣлѣ! Что говорятъ добрые люди? Голыми мы родились на свѣтъ. Голыми мы входимъ въ царствіе небесное. Тутъ пропасть удивительныхъ вещей. Подождите, ужо услышите, какъ мистеръ Грей заговоритъ на эту тему.
— Въ нашемъ дѣлѣ — молвила сидѣвшая насупротивъ дѣвушка съ умнымъ личикомъ, блѣдная и худенькая, — мы работаемъ съ восьми до восьми, а подчасъ и дольше, за двѣнадцать шиллинговъ въ недѣлю. Я знаю, что стоятъ вещи и за что онѣ продаются. Я бы могла вырабатывать достаточно, чтобы содержать себя — о, гораздо лучше, чѣмъ я живу теперь — если бы только я могла продавать сама выработанныя мною вещи, работая по четыре часа въ день. Ну, а я работаю по восьми часовъ въ день, не считая обѣденнаго часа.
Эльзи захотѣлось возражать. Но она мужественно поборола въ себѣ этотъ порывъ, — она обуздала себя: она ученица, она должна слушать.
— Я рабъ, какъ и всѣ мы — весело замѣтилъ другой юноша. — Хозяинъ мой владѣетъ мною. Онъ можетъ продать меня, коли захочетъ, только онъ называетъ это другимъ именемъ. Онъ не можетъ взять плеть и отхлестать меня, хотя бы ему этого и хотѣлось; потому что сдѣлай онъ это, я переломаю ему всѣ ребра, но онъ можетъ оставить меня безъ работы и денегъ. Я работаю въ редакціи и состою репортеромъ въ одной мѣстной газетѣ. Тридцать шиллинговъ въ недѣлю. Изъ этого собственникъ газеты дѣлаетъ десять фунтовъ въ недѣлю. А я не смѣю сказать правду изъ опасенія конкуррентовъ…
Эльзи замѣтила, что лица этихъ людей имѣли два рода выраженія, — только два. У большинства были глаза мечтателей, фантазеровъ, энтузіастовъ. То были кроткіе глаза, а въ спокойномъ состояніи унылые, и глядѣли они куда-то далеко, въ пространство сквозь каменныя стѣны, — въ пространство, гдѣ ихъ грезы становились дѣйствительностью. Въ минуты же энтузіазма и страсти глаза эти загорались яркимъ пламенемъ. Большинство присутствующихъ обладало такими глазами. Остальные — меньшинство — были тѣ, кто яростно, неугомонно и пылко стремится къ практическому примѣненію доктрины. Люди эти чувствуютъ на самихъ себѣ несправедливости и угнетенія, которыя энтузіасты чувствуютъ за другихъ; первые всегда озлоблены, послѣдніе всегда полны упованій; первые желаютъ обратить міръ сразу тяжелой дубиною и ору лаемъ, послѣдніе убѣждены, что въ недалекомъ будущемъ міръ обратится путемъ размышленія. Одни въ своемъ отчаяніи разсчитываютъ только на силу, другіе не хотятъ и знать о силѣ. Одни ненавидятъ своихъ враговъ, у нихъ нѣтъ достаточно сильныхъ ругательствъ для этихъ людей. Энтузіасты же смотрятъ на своихъ враговъ съ сожалѣніемъ, они въ каждую данную минуту готовы встрѣтить враговъ своихъ радушно, простить имъ и… ну, напримѣръ, пригласить ихъ къ братскому чаепитію, если только они покинуть враждебный лагерь и перейдутъ на сторону доктрины. И въ каждой партіи есть эти двѣ группы.
Братское чаепитіе окончилось, «братья» убрали все со стола, причемъ каждый помогалъ. Было почти семь часовъ, — время назначенное для бесѣды. Дверь отворили настежь, но не пришелъ ни одинъ человѣкъ. Эльзи узнала впослѣдствіи, что публикѣ внѣ обычныхъ завсегдатаевъ собранія давнымъ давно наскучилъ предметъ девятилѣтной пропаганды мистера Грея. Тѣ, кто приходилъ къ чаепитію, составляли тѣсный кружокъ вѣрующихъ или учениковъ, не большое, но вѣрное товарищество, число членовъ котораго рѣдко увеличивалось новыми прозелитами.
Въ семь часовъ мистеръ Эдмундъ Грей поднялся съ своего мѣста, чтобы начать бесѣду, ставъ у верхняго конца стола, словно собирался произнести послѣобѣденный спичъ. На улицѣ было жарко и свѣтло, воздухъ былъ чистый. Въ залѣ же стояли смѣшанные запахи и испаренія отъ продолжительнаго и усерднаго братскаго чаепитія, воздухъ былъ тяжелый и въ комнатѣ стало темно. Когда учитель заговорилъ, какой-то юноша — изъ пылкихъ и озлобленныхъ — вытащилъ изъ кармана памятную книжку и сталъ записывать; всѣ слушали съ почтеніемъ, иные съ восторженнымъ интересомъ. Одни одобрительно поддакивали, другіе вздыхали, третьи говорили тихонько «слушайте!», чтобы ободрить проповѣдника и показать свое сочувствіе.
Эльзи сидѣла по правую руку отъ оратора. Рѣчи его трогали ее гораздо менѣе въ этомъ общественномъ мѣстѣ, чѣмъ у него въ комнатѣ. У него былъ тотъ же убѣдительный голосъ, но голосъ этотъ не убѣждалъ ее, болѣе того, она не могла встрѣтиться съ глазами говорившаго. Тѣмъ лучше для нея, потому что она могла слушать, хладнокровно обсуждая, и наблюдать присутствующихъ.
— Друзья мои, — началъ онъ, — братья мои и сестры мои, мы всѣ такъ полно признаемъ наше основное положеніе, что рѣдко и только въ исключительныхъ случаяхъ находимъ необходимымъ доказывать эту истину. Однако, случай этотъ на-лицо, когда посреди насъ явилась посторонняя, хотя и ученица; душа ея открыта вліянію разума; она страстно желаетъ освободиться отъ предразсудковъ и нелѣпостей, которые были ей привиты съ дѣтства. Поэтому, для ея поученія и для укрѣпленія нашей собственной вѣры, мы позволимъ себѣ высказать вкратцѣ тѣ аргументы, на которыхъ держится это положеніе. Для насъ оно — аксіома. Но общество все еще требуетъ доказательствъ.
Онъ продолжалъ развивать свое ученіе. Оно было не ново; многіе доказывали раньше мистера Эдмунда Грея то же самое.
— Спрашивали, чѣмъ мы отличаемся отъ соціалистовъ? — говорилъ, между прочимъ, Эдмундъ Грей. — Тѣмъ, что мы не строимъ никакихъ теоретическихъ плановъ: пусть каждый человѣкъ отдастъ всю свою силу, всю свою душу, весь свой умъ на благо общества, не имѣя ни малѣйшей возможности обогащаться, накоплять деньги — да, впрочемъ, денегъ не будетъ — не имѣя средствъ лучше питаться, лучше одѣваться, чѣмъ остальные, — и міръ спокойно можетъ быть предоставленъ самому себѣ. Зачѣмъ, братья мои, зачѣмъ, сестры мои, стали бы мы, бѣдныя, близорукія существа, неспособныя ясно представить себѣ то славное будущее, которое ожидаетъ міръ, зачѣмъ, говорю я, станемъ мы предрѣшать цѣли или придумывать системы для этого просвѣтленнаго человѣчества? Предоставимъ его самому себѣ. Оно будетъ настолько же выше насъ, насколько мы выше теперешняго общества…
Эльзи взглянула на крошечное собраніе — сорокъ пять человѣкъ, — съ легкой улыбкой, и снова ей подумалось: «Что было бы, еслибы слова эти услышались въ Линкольнъ-Иннѣ».
Эдмундъ Грей разгорячился по мѣрѣ того, какъ говорилъ, голосъ его сталъ мелодичнѣе, лицо его оживилось. Наконецъ, онъ опустился на стулъ и положилъ голову на руку, словно уйдя въ молитву. Слушатели хранили молчаніе, пока онъ не поднялъ головы. Тогда заговорилъ юноша, который заявилъ о своемъ рабствѣ… Но скоро разговоръ оборвался и одни за другимъ всѣ разошлись потихоньку.
Учитель и ученица вернулись въ трамваѣ до Грей-Инна.
Учитель впалъ въ глубокое молчаніе за четверть часа до окончанія пути. Когда они вышли изъ трамвая, Эльзи замѣтила, во-первыхъ, что онъ застегнулъ свой сюртукъ на всѣ пуговицы; затѣмъ надѣлъ перчатки; въ-третьихъ, надвинулъ шляпу свою на лобъ и, наконецъ, позабылъ о ея присутствіи. Онъ выпрямился и пошелъ твердымъ и увѣреннымъ шагомъ по направленію къ Бедфордъ Роу, находящемуся на другомъ концѣ Грей-Инна.
Онъ опять сталъ мистеромъ Эдвардомъ Дерингомъ.
— Желала бы я знать, — подумала Эльзи, — вспомнить ли онъ что нибудь изъ того, что было, завтра утромъ?
ГЛАВА XXV.
Можетъ-ли онъ вспомнить.
править
Въ этотъ воскресный вечеръ Эльзи вернулась домой въ одиннадцатомъ часу. Этельстанъ и Джорджъ поджидали ее.
— Опять таинственное рандеву? — спросилъ первый. — Скажешь ли ты намъ что нибудь?
Эльзи отрицательно покачала головой.
— У тебя утомленный видъ, Эльзи.
— Я устала, голубчикъ. И… и я думаю, лучше намъ не говорить сегодня вечеромъ. Я пойду въ свою комнату. Имѣйте оба терпѣніе еще на одинъ день или на два. Повѣрьте мнѣ, все идетъ хорошо. Я не могу сказать вамъ, что я сдѣлала, только потому, что это такъ странно… такъ чудно… что я даже не была бы въ состояніи оформить это словами въ своемъ, умѣ. Какой сегодня день? 1-е августа?
— Еще одиннадцать дней… одиннадцать долгихъ дней, — сказалъ Джорджъ, — но въ то же время короткихъ одиннадцать, дней.
— Я не забываю этого. Ну… вы оба можете сидѣть себѣ спокойно и заниматься своимъ дѣломъ… Что до меня касается, мнѣ кажется, вамъ придется всѣ вечера этой недѣли проводить безъ меня. Но будьте вполнѣ спокойны. Дѣло сдѣлано.
И съ этими словами, смѣясь и кланяясь, она выбѣжала изъ комнаты.
— Дѣло сдѣлано, — повторилъ Джорджъ. — Какое дѣло?
— Дѣло сдѣлано, — повторилъ Этельстанъ. — Что сдѣлано? Какъ это было сдѣлано? Кто сдѣлалъ?
— Разъ Эльзи говоритъ, что дѣло сдѣлано, я обязанъ повѣрить ея словамъ. Вѣроятно, она накрыла стараго Чиклэя въ Южномъ Скверѣ на мѣстѣ преступленія. Все равно! Я вполнѣ убѣжденъ, что Эльзи знаетъ, что говоритъ…
У себя въ комнатѣ Эльзи сѣла и стала обдумывать положеніе дѣлъ. А обдумывать ей было надо многое. У нея въ рукахъ грозное орудіе — словно восьмидесятитонная пушка; съ такой штукой надо обращаться осторожно, чтобы, разряжая ее, не произвести всеобщаго избіенія. Всѣ тѣ, кто злорадствовалъ, или говорилъ и замышлялъ злое противъ ея брата и ея милаго, по ея мнѣнію, падутъ ницъ, едва раздастся выстрѣлъ. Чиклэй упадетъ навзничь и встанетъ съ громадной шишкой на затылкѣ. Сэръ Самуэль и Гильда будутъ сражены самымъ позорнымъ образомъ. А мать принуждена будетъ заявить во всеуслышаніе, что она была виновата и необдуманна въ своихъ заключеніяхъ.
У нея было въ рукахъ ни больше, ни меньше, какъ средство разрушить сполна все это зданіе подозрѣній и злостныхъ козней. Ни больше, ни меньше. Она могла вернуть своему брату то, что онъ потерялъ во мнѣніи своихъ родныхъ, которые должны были бы наиболѣе ревниво охранять это. Большей услуги нельзя было оказать ему. И она могла очистить имя своего жениха отъ всякой тѣни клеветы, злословія, которыя скопились вокругъ этого имени, благодаря зловредному дыханію Чиклэя.
Кромѣ того Эльзи открыла то, что другіе никакъ не могли открыть, и это ей удалось самымъ простымъ образомъ. Она выпытала у единственнаго человѣка, знавшаго часъ, когда вѣроятнѣе всего можно было ей застать таинственнаго Эдмунда Грея, и дожидалась на лѣстницѣ, пока онъ не пришелъ. Проще такого способа ничего не могло быть; однако, кромѣ нея, никто и не подумалъ объ этомъ. Итакъ, она сдѣлала это, а въ результатѣ овладѣла тайной. Человѣкъ, поддѣлавшій первый чекъ, человѣкъ, писавшій эти векселя и проч., былъ, какъ всѣ они думали, съ самаго начала, Эдмундъ Грей и никто другой. А Эдмундъ Грей и Эдуардъ Дерингъ одно и то же лицо; и Эдуардъ Дерингъ не въ своемъ умѣ — вотъ, что произвело на нее такое глубокое впечатлѣніе. Сообщниковъ не было въ этомъ дѣлѣ; никто не перехватывалъ писемъ; никто не лазилъ тайно въ шкапъ: принципалъ самъ получалъ эти письма и велъ переписку по временамъ, то какъ Эдмундъ Грей самъ своею особою, то какъ Эдмундъ Грей, безсознательно дѣйствующій за Эдуарда Деринга.
Совершенно невозможно… совершенно просто… совершенно понятно. Эльзи не была психологомъ или психіатромъ и ничего не знала о болѣзняхъ мозга. Она только сказала себѣ на основаніи видѣннаго и слышаннаго: «Человѣкъ этотъ сумасшедшій».
Затѣмъ она стала обдумывать, какъ ей поступить лучше. Слѣдовало установить тождество мистера Деринга и Эдмунда Грея. Это была единственно необходимая вещь. Очень хорошо. Сдѣлать это легко и просто. Стоитъ ей придти въ контору во главѣ небольшой кучки свидѣтелей и сказать: «Вы хотѣли, чтобы мы вамъ нашли Эдмунда Грея? Я нашла его. И вотъ этотъ именно человѣкъ!»
Онъ сталъ бы отрицать это. Тутъ-то она и сослалась бы на свидѣтелей. Во-первыхъ, коммиссіонеръ Этельстана, заявившій, что онъ и черезъ восемь, и черезъ восемьдесятъ лѣтъ вспомнитъ джентльмена, пославшаго его размѣнять чекъ. «Кто этотъ человѣкъ, коммиссіонеръ?»
— Это мистеръ Эдмундъ Грей.
Затѣмъ хозяинъ комнатъ въ Грей-Иннѣ. «Кто этотъ человѣкъ?»
— Это мистеръ Эдмундъ Грей, мой квартирантъ втеченіе девяти лѣтъ.
Потомъ она обратится къ почтенному адвокату, мистеру Лангхорну. «Знаете ли вы этого человѣка?»
— Это мой сосѣдъ, мистеръ Эдмундъ Грей.
И Фредди Карстонъ, репетиторъ:
— Это мой сосѣдъ, мистеръ Эдмундъ Грей.
Да и служанка то же скажетъ:
— Девять лѣтъ я служила этому джентльмену. Онъ очень хорошій джентльменъ и щедрый… а зовутъ его мистеръ Эдмундъ Грей.
И слушатели его воскресныхъ бесѣдъ въ той залѣ покажутъ, какъ одинъ человѣкъ: «Это мистеръ Эдмундъ Грей, нашъ учитель».
Сама она также заявитъ ему: «Я сидѣла съ вами въ вашихъ комнатахъ; я слушала вашу лекцію въ вашей залѣ, а вокругъ меня были всѣ эти добрые люди, и вы Эдмундъ Грей».
Все это совершенно легко сдѣлать. Она могла сейчасъ же привести всѣ эти неопровержимыя улики, которыя убѣдили бы даже сэра Самуэля.
Только одно обстоятельство дѣлало эту задачу трудной.
Разоблаченіе этой тайны будетъ ужаснымъ открытіемъ для того, кто считалъ себя самымъ почтеннымъ солиситоромъ во всемъ Лондонѣ, кто пользовался безусловнымъ довѣріемъ, кто обладалъ въ высшей степени яснымъ и проницательнымъ умомъ. И вотъ онъ узнаетъ безъ малѣйшаго предварительнаго намека, безъ подготовки, безъ смягченія удара, что уже многіе годы онъ… что? есть ли какое нибудь слово… болѣе мягкое слово… слово менѣе ужасное или менѣе унизительное, которымъ возможно было бы дать ему понять, что онъ сумасшедшій… сумасшедшій! Боже! какое страшное слово!
Такъ или иначе, необходимо сказать это слово. На первый взглядъ это казалось единственнымъ выходомъ изъ затруднительнаго положенія. Какъ же могла эта дѣвушка сообщить ужасное извѣстіе своему опекуну, который былъ всегда къ ней внимателенъ, даже ласковъ? Она отступала передъ этой задачей. Она подумала передать это дѣло въ руки Этельстана. Но для послѣдняго было гораздо важнѣе вывести на свѣжую воду все это противное дѣло, чѣмъ заботиться о смягченіи удара для мистера Деринга. Ужъ не сообщить ли ей Джорджу. Что ей дѣлать? Мистеръ Дерингъ сумасшедшій. Не постоянно, но по временамъ, иногда каждый день, иногда съ промежутками.
Для мистера Деринга, гордившагося своимъ умомъ, самоувѣреннаго и энергичнаго, безъ сомнѣнія, будетъ невыносимо униженіе отъ такого открытія, быть можетъ, даже позоръ приведетъ его къ смерти. Какъ… о! какъ сдѣлать, чтобы уберечь его отъ этой казни?
Чѣмъ болѣе Эльзи размышляла объ этихъ затрудненіяхъ, тѣмъ болѣе возрастали они въ ея глазахъ. Уже далеко за полночь она закрыла книгу своихъ думъ и въ туже минуту сомкнулись ея глаза.
Утромъ Этельстанъ поцѣловалъ ее съ серьезнымъ видомъ.
— Ты помнишь, что ты сказала вчера вечеромъ, Эльзи? Ты сказала, что мы можемъ успокоиться, такъ какъ дѣло сдѣлано.
— Послушай, Этельстанъ, вѣдь слова эти могутъ имѣть только одно значеніе, не такъ-ли? Дорогой братъ, я все знаю теперь. Я знаю, кто подписалъ первый чекъ, кто послалъ комиссіонера въ банкъ, кто получилъ банковые билеты… кто положилъ ихъ въ шкафъ… кто получалъ письма и велъ все это дѣло. Я могу, если понадобится, сегодня же указать его.
— Въ самомъ дѣлѣ? И у тебя есть доказательства? Настоящія доказательства?
— Въ этомъ не можетъ быть ни малѣйшаго сомнѣнія… у меня имѣется масса свидѣтелей. Дорогой братъ, не сомнѣвайся во мнѣ. Однако… вслѣдствіе одного обстоятельства… чтобы пощадить одного человѣка, котораго это дѣло касается главнымъ образомъ… изъ состраданія… если бы ты зналъ… дай мнѣ нѣсколько дней, быть можетъ, недѣлю, чтобы я придумала, какъ это сдѣлать. Если же я ничего не придумаю, то жестокая истина будетъ высказана напрямикъ, что бы ни случилось.
— Не забывай все зло, которое причинилъ старый негодяй.
— Старый негодяй! Ты говоришь о Чиклэѣ?
— Разумѣется. О комъ же другомъ сталъ бы я говорить?
— Ни о комъ… ничего. Братъ, если ты прикажешь мнѣ разсказать тебѣ все сегодня же, я разскажу. Никто не имѣетъ большаго права приказывать мнѣ. У меня такія полныя улики, что онѣ не допускаютъ никакихъ сомнѣній. Да, даже мать моя, какъ это ни ужасно высказать, но, вѣдь, она такая несправедливая и такая упрямая! даже мать моя должна будетъ признать, что никакія сомнѣнія невозможны.
Этельстанъ наклонился и поцѣловалъ ее.
— Поступай, какъ тебѣ нравится, моя дѣточка. Вѣдь, ждалъ же я цѣлыхъ долгихъ восемь лѣтъ, могу подождать еще одну недѣлю. Одну недѣлю! Понимаешь-ли ты вполнѣ, что значитъ это открытіе для меня?
Онъ тотчасъ же оставилъ ее и ушелъ къ своимъ занятіямъ. Въ углу комнаты стоялъ ея мольбертъ съ портретомъ, фантастическимъ портретомъ мистера Деринга-добряка, мистера Деринга-оптимиста, мистера Деринга, какимъ онъ могъ быть, съ тѣми же чертами лица и съ самыми незначительными измѣненіями его обычнаго выраженія.
Эльзи остановилась передъ картиной, съ любопытствомъ вглядываясь въ нее.
— Да, — прошептала она, — вы милый, сердечный, добродушный, простой старичекъ! Вы вѣрите въ человѣческую природу. Но какъ сообщу я вамъ, что вы — Эдмундъ Грей? Прежде всего я должна васъ увидѣть… я должна открыть вамъ это потихоньку… я должна какъ нибудь заставить васъ припомнить все, какъ можно скорѣе.
Она обѣщала зайти къ мистеру Эдмунду Грею сегодня вечеромъ, въ пять часовъ. Онъ выказалъ ей свое довѣріе, вручивъ ей ключъ отъ входной двери для того, чтобы она могла войти въ его комнаты, еслибы онъ еще не пришелъ къ назначенному часу. Итакъ она попытается привести его въ его нормальное состояніе. Она представляла себѣ его изумленіе, его стыдъ, когда онъ увидитъ самаго себя въ чужихъ комнатахъ подъ другимъ именемъ, проповѣдующимъ чуждыя ему ученія. Для него это будетъ слишкомъ тяжелый ударъ. Лучше пойти къ реальному мистеру Дерингу и постараться у него въ конторѣ вызвать въ немъ воспоминаніе того, что было. Видите-ли, читатель, Эльзи, незнакомая съ этими темными формами болѣзней мозга, воображала, что она можетъ хитростью и намеками прояснить эту затуманенную память…
Она подождала до послѣ-полуденнаго времени. Она пришла въ Новый скверъ около трехъ часовъ, за два часа до назначеннаго ею свиданія въ Грей-Иннѣ.
Мистеръ Дерингъ принялъ ее съ обычной ласковостью. Онъ былъ сурово благосклоненъ.
— Я зашла было къ вамъ вчера вечеромъ, — она сказала неправду, такъ какъ слова эти должны были произвести впечатлѣніе, которое она желала въ немъ вызвать.
— Нѣтъ… нѣтъ. Я былъ… Кажется, меня не было дома. Я пошелъ… — Лицо его нахмурилось и онъ вдругъ смолкъ.
— Да… Вы сказали, мистеръ Дерингъ, что пошли изъ дому.
— Прошлый вечеръ было воскресенье, такъ что-ли? Да, я выходилъ изъ дому. Куда ходилъ я? — Онъ раздражительно за барабанилъ пальцами по столу. — Куда же я ходилъ? Куда?.. Что бы это значило?
— Ровно ничего. Только странно, что вы не помните.
— Я уже говорилъ тебѣ раньше, Эльзи, — я страдаю, я мучаюсь… курьезными припадками забывчивости. Теперь, въ эту минуту я… въ самомъ дѣлѣ это нелѣпо!.. я не могу припомнить, гдѣ я былъ прошлый вечеръ. Я человѣкъ старый. Забывать, что было вчера, и помнить, что происходило пятьдесятъ лѣтъ назадъ, есть привиллегія старости.
— Прошлый вечеръ я разговаривала съ однимъ старымъ джентльменомъ, который говоритъ точь въ точь то же. У него есть особыя комнаты, куда онъ ходитъ писать; у него есть залъ для чтеній, гдѣ онъ поучаетъ народъ…
Мистеръ Дерингъ взглянулъ на нее съ кроткимъ изумленіемъ. Что хотѣла она сказать? Эльзи покраснѣла.
— Разумѣется, — сказала она, — это совсѣмъ не можетъ васъ интересовать.
— Я знаю очень хорошо, какъ я провелъ этотъ вечеръ, — продолжалъ мистеръ Дерингъ. — Однако я забываю. Въ томъ-то моя бѣда. Въ воскресенье вечеромъ экономка моя не готовитъ мнѣ обѣда и я иду въ этотъ день въ свой клубъ. Я бываю тамъ въ пятомъ либо въ шестомъ часу; до семи я читаю журналъ. Иногда я начинаю дремать, — ты должна знать, что мы, старые люди, легко засыпаемъ, а въ седьмомъ часу мнѣ подаютъ обѣдать. Послѣ обѣда я пью кофе и читаю, либо бесѣдую, если тутъ случится кто-нибудь изъ знакомыхъ. Въ девятомъ часу я иду домой. У меня вошло это въ привычку впродолженіе многихъ лѣтъ. Слѣдовательно, также провелъ я и вчерашній вечеръ. Но ты видишь, я не могу припомнить того, что было. Завтракъ я помню, а затѣмъ церковную службу. Помню и второй завтракъ. Домой я пошелъ въ десятомъ часу. Но я не припомню промежутка времени между этими двумя дѣйствіями.
— Вы забываете и другія вещи? помните-ли вы, напримѣръ, что было въ субботу пополудни?
— Да… отлично помню. Я ушелъ изъ конторы въ пять часовъ. Я отправился прямо домой. Нѣтъ… нѣтъ… неправда. Я пришелъ домой почти въ восемь часовъ. Я припоминаю. Обѣдъ былъ конченъ… Нѣтъ… я не прямо домой пошелъ…
— Можетъ быть, вы оставались здѣсь до восьмого часу?
— Нѣтъ… нѣтъ. Я помню, что посмотрѣлъ на часы, когда надѣвалъ шляпу. Было половина шестого, когда я вышелъ отсюда… Что же дѣлалъ я въ промежутки отъ половины шестого до восьми? Я не помню. Ты видишь мое горе, Эльзи… я не помню. Можетъ, я пошелъ въ свой клубъ; можетъ, я безцѣльно бродилъ по улицамъ; можетъ, я вернулся сюда. Три часа счетомъ, о которыхъ я рѣшительно ничего не помню…
ГЛАВА XXVI.
Вспомнитъ-ли онъ?
править
Сказать ли ему? Эльзи не могла этого сдѣлать. Надобно было подготовить его понемногу. Нѣтъ, она… она не могла взять да выпалить все сразу. Что бы съ нимъ сталось, скажи она ему: «Я раскрыла эту тайну. Вы — Эдмундъ Грей. Въ тѣ часы, о которыхъ у васъ не сохранилось памяти, вы энергично пропагандируете доктрины, которыя считаете опасными и пагубными». Что почувствовалъ бы онъ, узнавъ правду?
На столѣ лежалъ No «Times’а», полученный двѣ недѣли назадъ, раскрытый въ томъ мѣстѣ, гдѣ было напечатано извѣстное письмо извѣстнаго Эдмунда Грея. Эльзи указала на это письмо. Мистеръ Дерингъ вздохнулъ.
— Опять, — сказалъ онъ, — меня преслѣдуютъ. То на моемъ столѣ лежитъ письмо, адресованное къ Эдмунду Грею; то объявленіе о лекціи Эдмунда Грея; сегодня — газета, гдѣ появилось письмо его недѣля или двѣ недѣли назадъ. Кто принесъ ее сюда? Чиклэй говоритъ, что не приносилъ.
Эльзи не отвѣчала. Безполезно было бы прибѣгать къ ея прежней теоріи о мальчикѣ подъ столомъ.
— А человѣкъ, написавшій это письмо, — продолжалъ мистеръ Дерингъ, — носитъ имя нашего поддѣлывателя и у него тотъ же адресъ. Однако, онъ не тотъ, кого мы ищемъ. Въ этомъ я убѣжденъ. Человѣкъ этотъ глупецъ, потому что вѣритъ въ честность человѣческаго рода; онъ благородный глупецъ, потому что вѣритъ, что люди скорѣе склонны къ хорошему, чѣмъ къ дурному. Вздоръ! они скорѣе станутъ красть одинъ у другого тарелки, чѣмъ открыто подѣлятся между собою. У него, какъ говорится, доброе сердце, т. е. онъ мягкосердечная тварь, и полонъ состраданія къ бѣднымъ. Это такой предметъ, относительно котораго у меня уже давно сложились очень прочные взгляды.
Эльзи одно мгновеніе не отвѣчала ему. Бесѣда приняла неожиданный оборотъ. Къ тому же, что могла возразить молоденькая дѣвушка двадцати одного года относительно такого вопроса, въ которомъ она почти ничего не смыслила, человѣку продумавшему о немъ цѣлые пятьдесятъ лѣтъ? Притомъ, она все время думала о другомъ человѣкѣ. И теперь не могло быть ни малѣйшаго сомнѣнія въ томъ, что мистеръ Дерингъ ничего не зналъ, рѣшительно ничего объ Эдмундѣ Греѣ. Онъ ничего не зналъ и ничего не подозрѣвалъ. И чему же оставалось ей вѣрить? Человѣку ли, который былъ полонъ состраданія къ бѣднымъ и видѣлъ лишь ихъ страданія, или человѣку, котораго всѣ симпатіи принадлежали богачамъ и который въ бѣдныхъ видѣлъ лишь ихъ пороки? Всѣ ли работящіе люди угнетены и обижены? или же угнетенныхъ совсѣмъ нѣтъ, а есть только лѣнивые да глупые и способные?
— Вы мнѣ разскажете въ другой разъ болѣе, — сказала она, вздохнувъ. — А теперь вернемся къ этому дѣлу, — къ воровству. Открыто ли что нибудь еще?
— Я ничего не слыхалъ. Джорджъ отказывается продолжать это дѣло вслѣдствіе какого-то недоразумѣнія, такъ какъ…
— О! Я знаю, почему. Про него сказали такія ужасныя вещи. Неужели вы не намѣрены поддержать своего собственнаго товарища, мистеръ Дерингъ?
— Поддержать его? Ну, что же я-то могу сдѣлать?
— Вы знаете, что о немъ говорили… Что говорятъ о немъ… Почему я была вынуждена уйти изъ родного дома…
— Я знаю, что говорятъ, разумѣется. Все это сущіе пустяки. Одно лишь важно: открыть преступника… а вотъ этого-то и не могутъ сдѣлать.
— Хотятъ найти связь между Эдмундомъ Греемъ и этими подлогами, а идутъ по ложному пути. Чиклэй къ этому не причастенъ… не причастенъ и Джорджъ.
— Ты говоришь загадками, дитя.
— Можетъ быть. Думаете ли вы сами, что Джорджъ такъ или иначе замѣшанъ въ это дѣло?
— Если ты ставишь вопросъ такимъ образомъ, — я не думаю. Если же ты спросишь, что я имѣю право думать, — скажу, что все возможно.
— Тоже самое вы сказали и объ Этельстанѣ. Однако же, теперь доказана его невиновность.
— То есть виновность его не доказана. Найди мнѣ человѣка, поддѣлавшаго чекъ, и я признаю, что Этельстанъ невиновенъ. А до тѣхъ поръ, онъ такъ же виновенъ, какъ и другой… Чиклэй… котораго также называютъ соучастникомъ въ этомъ дѣлѣ. Пойми, говорю, я не думаю, чтобы мой товарищъ могъ сдѣлать такую вещь. Я готовъ сказать ему это. Я такъ, и сказалъ ему. Если бы пришлось начинать съизнова, я попросилъ бы его стать моимъ товарищемъ. Но все на свѣтѣ возможно. Мой братъ горячо принялъ это дѣло къ сердцу, ну и пусть себѣ ищетъ, если ему это нравится. Я говорилъ ему только сейчасъ, утромъ (онъ у меня завтракалъ), что онъ на невѣрномъ пути… но онъ твердитъ все свое. Пусть себѣ дѣлаетъ, какъ знаетъ.
— Да… пусть онъ ссоритъ семью… пусть продолжаетъ поддерживать озлобленіе между матерью и сыномъ… разлучать на всю жизнь тѣхъ, которые должны были любить другъ друга больше всего на свѣтѣ… это позорно! это гнусно! И вы не сдѣлаете усилія, чтобы прекратить это?
— Что же я могу сдѣлать? Что могу я сказать болѣе того, что сказалъ? Если бы они только не обвиняли одинъ другого, а открыли бы хоть что нибудь!
— Мистеръ Дерингъ… простите мнѣ… за то, что я хочу сказать… — начала она, поминутно останавливаясь. — Честь моего брата… моего жениха… поставлена на карту.
— Говори, дитя, что тебѣ хочется сказать.
— Я думаю, что можетъ быть… — она не смѣла глядѣть на него, — если бы вы могли припомнить иногда эти исчезнувшіе изъ вашей памяти, забытые вами вечера… эти часы, когда вы не знаете, что говорили и дѣлали… если бы вы только могли крошечку припомнить… мы бы узнали больше.
Онъ всматривался въ ея вспыхнувшее лицо, въ ея смущенные глаза и вслушивался въ ея прерывистую рѣчь; онъ понялъ, что тутъ что-то кроется, что она намекаетъ на что-то, чего не хочетъ или не можетъ высказать. Онъ насторожился, охваченный тревожнымъ подозрѣніемъ.
— Скажи мнѣ, что у тебя на душѣ, дитя.
— Я не могу… если вы ничего не помните. Вы приходите поздно утромъ, иной разъ запаздываете часа на два. Вы думаете, что только десять часовъ, когда уже двѣнадцать. Вы не знаете, гдѣ вы были два часа передъ тѣмъ. Постарайтесь вспомнить это. Вы опоздали въ субботу утромъ. Можетъ быть сегодня утромъ… Гдѣ вы были?
Онъ страшно поблѣднѣлъ. Онъ понималъ, что что-то скоро должно случиться.
— Я не знаю, Эльзи… право… я не могу припомнить. Гдѣ я былъ?
— Вы отсюда уходите въ пять часовъ. Вы заказали себѣ обѣдъ и ваша экономка говоритъ мнѣ, что вы приходите домой въ десять или въ одиннадцать часовъ. Гдѣ же вы были все это время?
— Въ клубѣ.
— Можете ли вы припомнить? Подумайте… были ли вы въ клубѣ вчера вечеромъ? Джорджъ приходилъ сюда за вами, но васъ здѣсь не было… и дома не было. Гдѣ вы были?
Онъ пробовалъ заговорить — и не могъ. Онъ покачалъ головою и дважды перевелъ духъ.
— Вы не можете вспомнить? О, постарайтесь… мистеръ Дерингъ, постарайтесь! ради всѣхъ насъ… чтобы положить конецъ этому ужасному состоянію… постарайтесь!
— Я не могу вспомнить, — слабо вымолвилъ онъ снова.
— Возможно… вполнѣ возможно… что, пока васъ нѣтъ… во время этихъ промежутковъ… вы сами въ дѣйствительности… находитесь въ обществѣ… этого Эдмунда Грея.
— Эльзи… что ты хочешь сказать?
— Я хочу сказать… развѣ вы не можете вспомнить?
— Ты думаешь больше, дитя! Понимаешь ли ты, что ты думаешь? Если твои намеки вѣрны, то я должно быть сумасшедшій… сумасшедшій. Это ли ты хочешь сказать? Понимаешь ли ты, что ты говоришь?
— Постарайтесь… постарайтесь вспомнить, — вотъ все, что я хочу сказать. Дорогой опекунъ мой, есть ли въ мірѣ человѣкъ, къ которому я чувствую большую признательность, чѣмъ къ вамъ? Вы дали мнѣ богатство, а моему жениху обезпеченное положеніе. Постарайтесь… постарайтесь вспомнить…
Она оставила его, не сказавъ больше ни слова.
Онъ сидѣлъ, а передъ его глазами вставалъ ужасъ самой страшной вещи, какая только можетъ обрушиться на человѣка. Вдругъ онъ коснулся до звонка; вошелъ его старый клеркъ.
— Чиклэй, — произнесъ онъ, — скажите мнѣ всю правду.
— Я всегда говорю вамъ правду, — мрачно отвѣтилъ ему клеркъ.
— Я страдалъ припадками забывчивости. Не замѣтили-ли вы какого-нибудь недочета въ моихъ способностяхъ? Когда умственныя силы человѣка падаютъ, онъ забываетъ, что происходитъ, теряетъ способность работать, былая сообразительность покидаетъ его, онъ не можетъ отличить хорошую работу отъ плохой. Упадокъ его умственныхъ силъ выражается, я думаю, физическими явленіями, онъ едва волочитъ ноги на ходу; онъ останавливается и оступается, а когда говоритъ, то рѣчь его сбивчива, онъ повторяетъ сказанное… и во время ѣды, въ манерѣ, какъ онъ ѣстъ… Не замѣчали-ли вы такихъ симптомовъ у меня, Чиклэй?
— Ни единаго. Вы держитесь прямо, какъ стрѣла; кушаете, словно двадцатипятилѣтній юноша, и рѣчь ваша, и работа такъ же хороши, какъ когда вамъ было сорокъ. Не думайте такихъ вещей. Правда, вы чуточку забываете. Только не свою работу. Вы только забываете, что дѣлали внѣ конторы. Ужъ будто это такъ важно! А помните то дѣльце, что вы оборудовали вчера послѣ полудня?
— Ну, конечно.
— Пусть-ка кто-нибудь, на сорокъ лѣтъ моложе васъ, подготовитъ этакое дѣло ловче вашего? Не безпокойтесь, все какъ слѣдуетъ!
Чиклэй вернулся къ себѣ въ контору.
— Что же хотѣла она сказать этимъ? — проговорилъ про себя мистеръ Дерингъ. — Кто навелъ ее на такое подозрѣніе? Разумѣется, это вздоръ.
Однако, какъ онъ ни разувѣрялъ себя, тревожное чувство не оставляло его, потому что онъ не могъ вспомнить…
Въ половинѣ шестого или около того мистеръ Эдмундъ Грей явился къ себѣ въ Грей-Иннъ. Наружная дверь была заперта, но его ученица уже поджидала его. Она сказала ему, что сидитъ тутъ часъ или болѣе. Она читала одну изъ книгъ, на которыя онъ ей указывалъ. Слова мистера Деринга еще звучали у нея въ ушахъ, и она читала, словно прислушиваясь къ двумъ голосамъ, которые переговаривались передъ нею между собою.
Она отложила книгу въ сторону и встала, чтобы поздороваться съ нимъ.
— Учитель, — сказала она, — я пришла отъ мистера Деринга. Вы говорили мнѣ, что онъ вашъ стряпчій.
— Совершенная правда. Онъ ведетъ мои дѣла.
— Странно… я у него спросила, знаетъ-ли онъ васъ, и онъ сказалъ мнѣ, что совсѣмъ васъ не знаетъ.
— Конечно, это странно. Мой стряпчій… за много лѣтъ. Должно быть, онъ не понялъ имени. Либо… онъ становится старъ… можетъ, онъ забываетъ людей.
— Вы часто съ нимъ видаетесь?
— Я видѣлъ его сегодня утромъ. Я отнесъ ему свое письмо, напечатанное въ Times`ѣ. Онъ человѣкъ ограниченный… очень ограниченный въ своихъ взглядахъ. Мы чуточку поспорили съ нимъ. Но, право же, спорить съ Дерингомъ, когда дѣло идетъ о собственности, все равно, что бросать въ стѣну горохомъ. Такъ онъ забываетъ, не такъ-ли? Бѣдный старикъ! Онъ забываетъ… чтожь… всѣ мы состаримся… — Онъ вздрогнулъ. — Сегодня его часъ пробилъ, а завтра пробьетъ мой часъ. Ученица моя, побесѣдуемъ…
Ученица простилась со своимъ учителемъ въ семь часовъ. На улицѣ она столкнулась съ Чиклэемъ, который расхаживалъ вокругъ двора.
— Вы? — закричалъ онъ. — Вы? Ага! я таки подстерегъ васъ! Въ субботу подъ вечеръ мнѣ показалось, что вы вошли въ 22 No. Вотъ теперь я подсмотрѣлъ, какъ вы оттуда вышли, правду ли я говорю?
— Чиклэй, — сказала она, — если вы будете такъ говорить, я пожалуюсь на васъ мистеру Дерингу, — и она прошла мимо него.
— Изъ той же шайки! — проворчалъ Чиклэй, глядя ей вслѣдъ. — На все готова для своего любовника и для своего брата. А еще называется лэди!..
ГЛАВА XXVII.
«Я знаю этого человѣка».
править
— Еще одинъ таинственный вечеръ, Эльзи? — спросилъ Этельстанъ.
— Да. Еще одинъ, быть можетъ, еще другой. Но мы приближаемся быстро къ развязкѣ. Я буду въ состояніи разсказать тебѣ все не сегодня-завтра. Дѣло становится мнѣ не по силамъ.
— Ты разскажешь намъ, когда сама захочешь. Пока, мнѣ кажется, ничего новаго не было открыто. Джорджъ говоритъ, что Чиклэй по прежнему ходитъ сентябремъ. Но ему сдается, что мнѣніе клерковъ вообще измѣнилось въ благопріятную сторону. Однако, ему трудно судить объ этомъ.
— Они всѣ будутъ выгнаны вонъ, — вскричала Эльзи. — Какъ смѣютъ они такъ дерзко разсуждать…
Весь день Эльзи словно веревками тянуло въ контору мистера Деринга. Возможно ли было, чтобы послѣ цѣлаго длиннаго вечера, проведеннаго въ поученіяхъ, онъ такъ-таки и не вспомнитъ ничего? Какъ-то она приступитъ къ нему, какъ дастъ ему понять или заставитъ его повѣрить тому, что онъ продѣлалъ? Съумѣетъ ли она сдѣлать что-либо такое, что послужило бы рѣшительнымъ доказательствомъ тождества мистера Деринга съ Эдмундомъ Греемъ? Она всегда могла выставить цѣлый рядъ своихъ свидѣтелей; но ей хотѣлось большаго, ей хотѣлось заставить мистера Деринга уразумѣть, что онъ былъ Эдмундъ Грей.
Она придумала предлогъ, чтобы зайти къ нему. Она зашла къ нему въ четыре часа пополудни. Она нашла его состарѣвшимся, лицо его осунулось, щеки поблѣднѣли, глаза смотрѣли съ тоскливымъ безпокойствомъ.
— Дѣло это изводитъ меня, — сказалъ онъ. — Ни днемъ, ни ночью оно не даетъ мнѣ покою. Меня преслѣдуетъ, словно навожденіе, этотъ Эдмундъ Грей. А они не пошевельнутъ и пальцемъ. Только обвиняютъ другъ друга, а дѣла не дѣлаютъ.
— Терпѣніе, — мягко сказала Эльзи. — Только нѣсколько деньковъ, одинъ, два… тогда… съ вашей помощью… мы разрѣшимъ всѣ эти затрудненія. Вы ничего не потеряете.
— Вырвусь ли я изъ лапъ этого дьявольскаго насмѣшника, этого Эдмунда Грея?
— Я не могу этого обѣщать вамъ. Какъ знать. Вотъ что, мой дорогой опекунъ, въ слѣдующую среду я выхожу замужъ. Я хочу, чтобы вы были у меня на свадьбѣ.
— Почему же нѣтъ?
— Потому что насчетъ Джорджа говорили разныя гадости; а ваше присутствіе докажетъ воочію, что вы не вѣрите этимъ наговорамъ.
— О, вѣрю-ли я наговорамъ? Я ничему не вѣрю. Однако же, моя житейская опытность такова, что нѣтъ поступка, хотя бы низкаго, на который не пошелъ бы въ минуту искушенія каждый изъ насъ.
— Къ счастью, — возразила Эльзи, — моя житейская опытность такова, что нѣтъ даже маленькой низости, которую могли бы совершить извѣстные мнѣ люди. Итакъ, вы придете ко мнѣ на свадьбу. Этельстанъ передастъ меня моему мужу.
— Этельстанъ? Ахъ, да, припоминаю. Мы отыскали эти банковые билеты, не правда-ли? Не могу понять, кто положилъ ихъ въ мой шкафъ? Этельстанъ! Да. Онъ жилъ въ дурномъ обществѣ, какъ я слышалъ, въ Камбэруэллѣ. Оборванный, обтрепанный…
— О! — Эльзи нетерпѣливо топнула ножкой. — Вы вѣрите всякому… всякому вздору. Этельстанъ имѣетъ мѣсто при одной большой американской газетѣ. Оборванный, обтрепанный!
— Американской? Ахъ, да. — Мистеръ Дерингъ выпрямился и лицо его выразило участіе. — Ну да, разумѣется. Какъ могъ я забыть объ этомъ. Случись это вчера вечеромъ, я бы забылъ это. Но это было четыре года назадъ. Онъ написалъ мнѣ откуда-то изъ Америки. Откуда бы это было? Я получилъ его письмо. Оно тутъ, въ шкафу. Принеси-ка мнѣ нижній ящикъ справа. Оно тамъ, я знаю.
Онъ взялъ ящикъ, принесенный Эльзи, и принялся рыться въ бумагахъ.
— Оно здѣсь между бумагами этого подлога. Вотъ это письмо. — Онъ передалъ письмо Эльзи. — Прочитай его. Ты видишь, онъ пишетъ изъ Америки. Онъ былъ тамъ четыре года назадъ и… и… Что съ тобою?
— О! — вскричала Эльзи, вдругъ вскочивъ съ своего мѣста. — О! Знаете-ли вы, что вы мнѣ дали? знаете-ли вы, что вы мнѣ сказали? Это тайна… тайна моего богатства. Этельстанъ далъ мнѣ состояніе… Этельстанъ, братъ мой!
Мистеръ Дерингъ взялъ у нея изъ рукъ письмо и пробѣжалъ его.
— Мнѣ бы не слѣдовало показывать тебѣ это письмо, — сказалъ онъ. — Я нарушилъ оказанное мнѣ довѣріе. Я позабылъ. Я думалъ о своемъ безпокойствѣ и позабылъ. Я забываю теперь все, что было вчера и что дѣлается сегодня. Да, это правда, дитя: твое маленькое состояніе пришло къ тебѣ отъ твоего брата. Но это была тайна, которую онъ одинъ только имѣлъ право открыть тебѣ.
— А теперь я знаю это… я это знаю, что я скажу ему? — На глазахъ ея выступили слезы. — Онъ отдалъ мнѣ все… все, что имѣлъ… потому что… за такой пустякъ! потому что я не сочла его за подлеца. О, братъ мой! мой бѣдный братъ! Онъ снова вернулся къ бѣдности. Онъ отдалъ мнѣ все, потому что… о, за такую бездѣлицу!.. Мистеръ Дерингъ! — Она обратилась къ нему почти съ яростью. — Послѣ такого письма, неужели вы могли считать этого человѣка подлецомъ? Неужели вы могли это? Скажите мнѣ! Послѣ такого поступка и такого письма!
— Однако, моя житейская опытность подсказываетъ мнѣ, что каждый, кто бы онъ ни былъ, можетъ при извѣстныхъ, обстоятельствахъ совершить…
— Нѣтъ! я не хочу, чтобы вы это повторили. А теперь выслушайте меня, мистеръ Дерингъ. Подозрѣніямъ этимъ надобно положить конецъ. Съ этимъ необходимо покончить. Этельстанъ возвратился въ Англію уже полтора мѣсяца или около этого. Это можетъ быть доказано. Въ то время, какъ были совершены здѣсь эти подлоги, въ которыхъ его открыто обвиняютъ, онъ находился за границею. Я не прошу васъ вѣрить или невѣрить, или ссылаться на вашъ опытъ… охъ! такой опытъ, — словно вы всю свою жизнь состояли полицейскимъ чиновникомъ.
— Нѣтъ, Эльзи. — Мистеръ Дерингъ улыбнулся ужасною улыбкою. — Полицейскому чиновнику не приходится слышать и десятой доли того, что узнаютъ люди моей профессіи. Милая моя, докажи невинность своего брата, найди того, кто это сдѣлалъ. Какъ бы то ни было, это единственно возможная вещь. Рѣшительно все равно, что я думаю, — вѣдь невинность его не доказана, подозрѣвать въ этомъ можно всякаго, пока не найденъ преступникъ. Другого средства не имѣется.
— Хорошо же. Я найду преступника, разъ никто другой не можетъ этого сдѣлать.
Мистеръ Дерингъ продолжалъ, не обращая вниманія на ея слова:
— Хотятъ получить приказъ объ арестованіи Эдмунда Грея. А я, съ своей стороны, думаю, что Эдмундъ Грей тутъ рѣшительно не причемъ. Говорятъ, что онъ пожилой и почтенный человѣкъ, — джентльменъ, занимающій уже десять лѣтъ комнаты.
— О приказѣ насчетъ ареста нечего безпокоиться, — возразила Эльзи. — Скажите вашему брату, мистеръ Дерингъ, что это будетъ совершенно безполезно. Въ то же время… сомнѣваюсь, будетъ-ли мнѣ какая польза просить васъ… но… если намъ понадобится ваша помощь, окажете-ли вы намъ всю зависящую отъ васъ помощь?
— Само собою разумѣется. Все, что могу. Почему бы нѣтъ? Вѣдь я здѣсь главное заинтересованное лицо.
— Вы дѣйствительно, — серьезно сказала Эльзи, — главное заинтересованное здѣсь лицо! Очень хорошо, мистеръ Дерингъ. А теперь я скажу вамъ нѣчто большее. Я знаю преступника. Я могу задержать его во всякую данную минуту. Одинъ и тотъ же человѣкъ продѣлалъ все, начиная съ чека, относительно котораго заподозрили Этельстана… Одинъ и тотъ же человѣкъ!
— Ну, дитя, что же ты узнала объ этомъ дѣлѣ? Какъ ты могла это узнать?
— Вы никогда не были влюблены, мистеръ Дерингъ, — иначе вы бы поняли, что дѣвушка можетъ сдѣлать очень многое… о! гораздо болѣе, чѣмъ вы себѣ воображаете — ради своего возлюбленнаго. Нѣтъ большей заслуги, какъ думать о немъ, оберегать его и брата, брата, который лишилъ себя всего, чтобы отдать своей сестрѣ!
Она была принуждена замолчать, потому что слезы душили ее.
— Но, Эльзи… что все это значитъ? Какъ могла ты узнать то, чего никому не удалось узнать и открыть?
— Ужъ это мое дѣло, мистеръ Дерингъ. Быть можетъ, мнѣ это привидѣлось во снѣ.
— Ты хочешь сказать, что ты вернешь назадъ всѣ бумаги, которыя были у меня взяты… все?
— Все цѣло. Все будетъ вамъ возвращено. Дорогой опекунъ, это длинная и грустная исторія. Я не могу разсказать вамъ ее теперь. Скоро, быть можетъ. Или завтра. Не знаю, какъ я буду въ состояніи разсказать вамъ. Но будьте спокойны относительно вашего имущества. Все къ вамъ вернется, все, исключая того, что не можетъ сохраняться въ кладовыхъ банка.
Послѣднихъ словъ ея онъ не слышалъ или не понялъ ихъ.
— Я получу все обратно! — Глаза мистера Деринга заблестѣли и блѣдныя щеки его вспыхнули. — Я могу перенести все, если мнѣ вернутъ мою собственность. А что до этого мошенника… этого негодяя… ты отдашь его въ руки правосудія…
— Да… да. Мы потомъ поговоримъ, какъ намъ быть съ этимъ злодѣемъ. Прежде всего намъ надобно найти этого человѣка и вернуть ваши деньги, а также снять подозрѣніе съ невинныхъ. Если я сдѣлаю первое, вы можете мнѣ сдѣлать второе.
— Ну разумѣется. Я не отступлю передъ этою обязанностью.
— Очень хорошо. А теперь разскажите мнѣ о себѣ. Порой полезно говорить о своихъ безпокойствахъ. Разскажите мнѣ подробно объ этихъ припадкахъ забывчивости. Они все еще васъ безпокоятъ?
Глаза и голосъ ея были нѣжны, полны очарованія. Устоять противъ такого голоса и такихъ глазъ могъ бы развѣ камень.
— Голубчикъ, — сказалъ растроганный мистеръ Дерингъ, — ты очень добра, что интересуешься немощью старика. Со мною обычная исторія старости. Припадки забывчивости только симптомы, самый же недугъ неизлечимъ. Спроси у дуба, отчего листья его пожелтѣли. Это рука зимы. Въ томъ же и мое горе: тамъ — рука зимы, здѣсь — рука смерти.
— Въ такомъ случаѣ разскажите мнѣ о симптомахъ. Вы попрежнему забываете разныя вещи?
— Постоянно. Все болѣе и болѣе. Я забываю обо всемъ.
— Гдѣ, напримѣръ, были вы вчера вечеромъ?
— Не знаю. Я не въ состояніи припомнить. Я даже пересталъ стараться припоминать. Одно время я по цѣлымъ часамъ терзалъ свой мозгъ надъ этимъ и изъ этого ничего не выходило. Теперь я ничего не помню. Я никогда не знаю, какъ на меня нападаетъ эта забывчивость. Во всякій данный часъ. Напримѣръ… ты спрашиваешь меня о вчерашнемъ вечерѣ. Я заказалъ себѣ обѣдъ дома… Моя экономка сегодня утромъ заявила мнѣ, что въ прошлый вечеръ я пришелъ домой только въ одиннадцать часовъ. Гдѣ же я былъ? Гдѣ провелъ я вечеръ?
— Въ клубѣ?
— Нѣтъ… сегодня утромъ я нанялъ кэбъ и поѣхалъ туда подъ предлогомъ спросить, нѣтъ ли ко мнѣ писемъ. Я спросилъ, не былъ ли я въ клубѣ прошлый вечеръ. Швейцаръ вытаращилъ на меня глаза. Итакъ я тамъ не былъ. Я подумалъ, не заснулъ ли я здѣсь. Это со мною бывало и раньше. Чиклэй сказалъ мнѣ, что я ушелъ отсюда прежде него. Гдѣ же я былъ?.. Дитя!.. — онъ наклонился впередъ и прошепталъ весь блѣдный: — я читалъ о людяхъ, которые въ помѣшательствѣ дѣлаютъ такія вещи, о которыхъ потомъ забываютъ. Не одинъ ли я изъ этихъ несчастныхъ? Не хожу ли я по улицамъ, помѣшанный? О, какой ужасъ! Я представляю себѣ старика — такого же, какъ я самъ, — незапятнанной репутаціи и безупречной жизни, — бродящаго по улицамъ въ изступленіи безумія… безъ сознанія… безъ достоинства… безъ самоуваженія… совершающаго глупости… позорныя вещи… даже такія вещи, которыя приводятъ людей на скамью подсудимыхъ… — Онъ содрогнулся. Онъ поблѣднѣлъ.
— Нѣтъ… нѣтъ… — пролепетала Эльзи. — Вы бы не могли этого сдѣлать. Вы бы никогда…
— Такія вещи встрѣчаются. Онѣ случались. Могутъ случиться вновь. Я читалъ о такихъ случаяхъ. Жилъ, однажды, человѣкъ, — онъ былъ, какъ и я, солиситоръ, — который ходилъ по лавкамъ и покупалъ вещи, самъ не зная, что онъ дѣлалъ. Онъ покупалъ новыя шляпы, — каждый день двадцать новыхъ шляпъ, — палки для сшибанія шаровъ въ крокетѣ, хотя давно уже перешелъ за тотъ возрастъ, когда играютъ въ крокетъ; разъ онъ купилъ шесть огромныхъ роялей — шесть штукъ! хотя не игралъ ни на какомъ инструментѣ. Затѣмъ къ нему приставили компаньона, и онъ узналъ, что надѣлалъ. Стыдъ и потрясеніе убили его. Я недавно думалъ объ этомъ человѣкѣ. Более мой! Подумай, можетъ ли быть что нибудь хуже такого несчастія. Пусть я умру, лишь бы не страдать такой роковой напастью… Вотъ меня приводятъ въ судъ… меня, въ моихъ лѣтахъ, по обвиненію въ томъ-то и въ томъ; что скажу я въ свою защиту? Ничего, кромѣ того, что я не помнилъ…
— Это не можетъ никогда случиться, — смѣло возразила Эльзи, такъ какъ ей были извѣстны факты. — Если бы такая вещь и произошла съ вами, ваша личность не измѣнилась бы отъ этого. Вы могли бы говорить и думать иначе, но остались бы навсегда хорошимъ человѣкомъ. Развѣ мыслимо для васъ вести компанію съ низкими людьми? О, даже во снѣ вы бы не могли это сдѣлать. Я увѣрена, что и во снѣ люди всегда остаются сами собою, какія бы странныя вещи они ни продѣлывали. Развѣ возможно было бы для васъ послѣ такой жизни, какъ ваша, стать посѣтителемъ дурного общества? Быть можетъ, объ Этельстанѣ составили понятіе, будто онъ живетъ среди безпутныхъ людей, потому что онъ молодъ и неопытенъ… но вы?.. вы? о нѣтъ! Если у васъ и бывали такіе сны на яву… быть можетъ, у васъ бываютъ они, — то вы бы стали… вы бы стали… я въ самомъ дѣлѣ думаю, что вы бы стали, — она пристально наблюдала за его лицомъ, — такимъ… такимъ человѣкомъ, какъ… какъ… мистеръ Эдмундъ Грей, который такъ похожъ на васъ и однако же такъ отличается отъ васъ…
Онъ вздрогнулъ. — Опять Эдмундъ Грей? Господи! Всегда Эдмундъ Грей!
— Онъ теперь мой другъ. Я познакомилась съ нимъ только недѣлю или двѣ недѣли. Онъ совсѣмъ не держится вашего образа мыслей. Но онъ хорошій человѣкъ. Такъ какъ во снѣ мы дѣлаемъ удивительныя вещи, то вы должны дѣйствовать, разсуждать и думать, какъ Эдмундъ Грей.
— Я разсуждаю и думаю, какъ… Но… развѣ я грежу? Развѣ я снова въ припадкѣ забывчивости? Или я сплю? Эдмундъ Грей тотъ человѣкъ, котораго намъ надобно найти.
— Я нашла его, — спокойно сказала Эльзи.
— Поддѣлыватель… если онъ и есть поддѣлыватель…
— Нѣтъ… нѣтъ. Не заблуждайтесь болѣе. Вы узнаете всю правду черезъ день или два. Не хотите ли повидать Эдмунда Грея? Не пойдете ли вы со мною къ нему на квартиру? Когда бы вы къ нему ни пришли, вы… вы, слышите ли? всегда застанете его дома.
— Нѣтъ… нѣтъ. Я знаю его доктрины… пустыя, вредныя доктрины. Я не хочу съ нимъ встрѣчаться. Что хочешь ты сказать словомъ «заблуждаться»? Тутъ его письма… его подлоги. Развѣ есть два Эдмунда Грея?
— Нѣтъ… только одинъ. Его-то и не могутъ найти. Я вамъ покажу, если желаете, что онъ за человѣкъ.
— Нѣтъ. Я не желаю видѣть соціалиста. Я бы оскорбилъ его. Ты говоришь загадками, Эльзи. Ты знаешь этого человѣка, этого зловреднаго доктринера. Ты говоришь, что онъ хорошій человѣкъ, ты хочешь, чтобы я съ нимъ повидался. Спрашиваю тебя, что все это значитъ?
— Это значитъ многое, дорогой мой опекунъ. Прежде всего это значитъ, что вамъ будетъ возвращена ваша собственность и подозрѣніе будетъ снято съ невинныхъ, и все это, надѣюсь, совершится раньше будущей среды, когда я выхожу замужъ. Всѣ мы должны быть счастливыми въ день моей свадьбы.
— А… а мистеръ Эдмундъ Грей будетъ также здѣсь?
— Онъ обѣщался. А теперь, дорогой опекунъ, не пройдетесь ли со мной въ Грей-Иннъ, я покажу вамъ комнаты мистера Грея.
— Нѣтъ… нѣтъ. Спасибо тебѣ, Эльзи… Я не хочу заводить знакомства съ соціалистомъ.
— Комнаты его во второмъ этажѣ. Главная комната такая большая и хорошо меблирована. Эта комната съ двумя окнами, выходящими въ скверъ. Скверъ не особенно красивъ, потому что въ немъ нѣтъ деревьевъ и газона, а дома вокругъ имѣютъ очень мрачный видъ. Онъ сидитъ тамъ по вечерамъ. Онъ пишетъ и размышляетъ. Иногда онъ поучаетъ меня, но это съ недавнихъ поръ. По утрамъ онъ бываетъ тамъ между девятью и двѣнадцатью часами. У него старая служанка, которая увѣряетъ, будто убираетъ его комнаты.
Она тихо говорила эти слова, думая вернуть его память и заставить его понять то, что случилось.
— Это веселыя комнаты, не правда ли? — Онъ не отвѣчалъ, глаза его выражали безпокойство. Она подумала, что то были тревожныя усилія памяти. — Онъ сидитъ здѣсь одинъ и работаетъ. Онъ думаетъ, что работаетъ для блага людей. Я думаю, нѣтъ человѣка добрѣе Эдмунда Грея.
Онъ вдругъ отодвинулъ кресло и вскочилъ на ноги.
— Ученица моя! вы говорите обо мнѣ?
Это было такъ неожиданно, что Эльзи вскрикнула и упала на кресло. Она своими словами привела его въ извѣстное состояніе, стараясь вызвать у него наглядное представленіе комнатъ. Но безпокойство не было усиліемъ памяти, которая старается овладѣть ускользающими изъ нея фактами.
— Что это, дитя мое, — пожурилъ онъ ее, — какъ вы блѣдны. Ужъ не отъ жары ли? Пойдемъ, на улицѣ прохладнѣе. Отправимся въ Грей-Иннъ. Этотъ старикашка… этотъ Дерингъ сидитъ здѣсь цѣлый день деньской. Здѣсь почва вымощена золотомъ, которое онъ знай себѣ собираетъ. Здѣсь — скажемъ это другъ другу на ушко — вѣдь онъ должно быть находится въ наружной конторѣ… здѣсь дурная нравственная атмосфера…
Онъ взялъ шляпу и перчатки. — Ученица моя, пойдемъ отсюда!
Въ силу привычки онъ заперъ шкафъ на замокъ и опустилъ связку ключей къ себѣ въ карманъ.
ГЛАВА XXVIII.
Открытіе Этельстана.
править
Вечеромъ того же дня то же самое открытіе было сдѣлано другимъ изъ лицъ, замѣшанныхъ, главнымъ образомъ, въ эту исторію.
Читатель знаетъ, что Этельстанъ, возвратившись на родину, поспѣшилъ розыскать коммиссіонера, представившаго въ банкъ поддѣланный чекъ. Къ счастью, человѣкъ этотъ помнилъ не только самое обстоятельство, но и того, кто поручилъ ему размѣнять чекъ. Щедрое вознагражденіе, гораздо большее того, что обыкновенно даютъ тѣ, кому требуются услуги этой корпораціи, запечатлѣлось у него въ памяти объ этомъ днѣ. Въ самомъ дѣлѣ, онъ получилъ полсоверена за восемьнадцатипенсовую работу; коммиссіонеръ не то, что извощикъ, на долю котораго частенько выпадаютъ такія удачи.
Память этого человѣка получила себѣ награду спустя восемь лѣтъ. Эта трижды благословенная работа принесла ему опять золотые плоды. Слышалъ ли кто либо о болѣе выгодномъ дѣлѣ?
Послѣ завтрака Этельстану доложили, что его хочетъ видѣть какой-то коммиссіонеръ. Это и былъ его однорукій пріятель.
— Прошу извиненія, сэръ, — молвилъ онъ, поклонившись на солдатскій манеръ, — вы сказали, чтобы я пришелъ къ вамъ и сказалъ вамъ, во-первыхъ, нашелъ ли вашего человѣка.
— Ну да. Я сказалъ вамъ также, что дамъ вамъ въ награду пять фунтовъ, если вы сыщите моего человѣка, какъ вы его называете. Ну… я не измѣню своему слову, если только вы его нашли.
— Я видѣлъ его вчера. Того самаго стараго джентльмена, что послалъ меня въ банкъ тотъ разъ. Онъ постарѣлъ, не смотритъ такимъ бодрымъ и ходитъ медленно; но я призналъ его сразу.
— О! вы въ этомъ совершенно увѣрены? Потому что, вы понимаете, сходство…
— Ну, сэръ, я готовъ побожиться, что это онъ. Я помню его какъ нельзя лучше. Онъ сидѣлъ въ креслѣ и улыбнулся, и сказалъ: «Скоренько же ты сдѣлалъ свою работу, любезный. Это преудивительная штука, — вѣдь ты могъ обронить деньги, либо убѣжать съ ними, либо выкинуть что нибудь другое, — говоритъ онъ. Вотъ тебѣ полсоверена, голубчикъ, — говоритъ онъ; надѣюсь ты можешь съ нимъ управиться». — «Могу, сэръ, разумѣется, говорю я, будь такихъ штучекъ столько, сколько мнѣ впору захватить». Тутъ онъ засмѣялся и я засмѣялся, и оба мы засмѣялись. Вотъ этого самого человѣка я видѣлъ вчера вечеромъ.
— О! это очень любопытно. А вы вполнѣ увѣрены въ этомъ?
— Чѣмъ хотите побожусь, что это онъ. Другого такого человѣка не сыщешь.
— Нѣтъ… какъ вы говорите… другого такого не легко найти, а? какъ вы думаете? Ну, а теперь разскажите, когда вы его видали?
— Такъ между шестью-семью часами. У меня было порученіе отъ одного джентльмена въ Страндѣ, джентльмена, трактирщика по профессіи, къ джентльмену въ Голборнъ, колбаснику по профессіи, и я шелъ оттуда съ письмомъ и проходилъ черезъ Линкольнъ-Иннъ, такъ какъ тутъ ближняя дорога. Только что я очутился возлѣ прохода въ Фильдсъ, какъ увидѣлъ выходящимъ изъ дома № 12 того самого человѣка, что вамъ нуженъ. Я и ни крошечки о немъ не думалъ, я ровнешенько ни о чемъ не думалъ, когда онъ вышелъ изъ дверей дома и началъ сходить по ступенькамъ внизъ. Тутъ я его и призналъ. Господи! сразу призналъ его. «Ты тотъ самый человѣкъ, — говорю самъ себѣ, — что далъ мнѣ полсоверена замѣсто восемнадцати пенсовъ!» Ну, вотъ, я сталъ за уголкомъ и смотрѣлъ, не замѣтитъ ли онъ меня, не припомнитъ ли. Ни чуточки. Онъ строго уставился на меня глазами, но видно было, что ни крошечки меня не помнитъ. Да и зачѣмъ бы ему меня помнить? Тотъ самый старый джентльменъ; только онъ постарѣлъ и ужъ не такъ весело смотритъ. Можетъ, онъ потерялъ свой капиталъ.
— Вышелъ изъ дома № 12, неужели? Да, вѣдь, это контора «Дерингъ и Сынъ». Что бы это значило?
— Я подумалъ, хорошо было бы узнать о немъ что нибудь побольше; и подумалъ я тоже, что пять фунтовъ куда лучше восемнадцати пенсовъ… ну, думаю себѣ, письмо колбасника можетъ полежать чуточку, и я пошелъ слѣдомъ за моимъ старымъ джентльменомъ на далекомъ разстояніи.
— Ого! вы пошли за нимъ! Чудесно. Узнали вы, гдѣ онъ живетъ? Я могу сказать вамъ это. Онъ отправился въ № 22 близь Южнаго Сквера, въ Грей-Иннъ.
— Нѣтъ, сэръ, онъ туда не ходилъ. Но неподалеку отъ того мѣста. Онъ пошелъ черезъ Большой Перекрестокъ, затѣмъ прошелъ черезъ Голборнъ и повернулъ къ Физерстонъ Бильдингсъ, гдѣ все меблированныя комнаты. Только онъ не живетъ тамъ. Онъ прошелъ мимо и прямо въ Бедфордъ Роу и тутъ остановился у дома…
— Что такое! въ Бедфордъ Роу?
— Да, въ Бедфордъ Роу… и вынулъ изъ кармана дверной ключъ и вошелъ въ домъ. Тамъ онъ и живетъ. № 49, Бедфордъ Роу, на западной сторонѣ, совсѣмъ у конца. Онъ живетъ въ Бедфордъ Роу. Ну, сэръ, я не люблю дѣлать дѣло наполовину и вотъ я прошелъ въ трактиръ «Добро пожаловать», въ Голборнѣ, гдѣ есть адресъ-календарь, и я отыскалъ тамъ его имя. Джентльмена, который живетъ въ Бедфордъ Роу № 49, зовутъ Эдуардъ Дерингъ… и между именами № 12, Новый Скверъ, Линкольнъ Иннъ, стоитъ имя «Дерингъ и Сынъ». Итакъ, сэръ, я полагаю, что не совру, сказавъ, что вашъ человѣкъ — мистеръ Дерингъ, который проживаетъ въ Бедфордъ Роу и въ Линкольнъ Иннѣ, вмѣстѣ. Онъ — тотъ человѣкъ, что послалъ меня въ банкъ восемь лѣтъ назадъ.
Этельстанъ посмотрѣлъ на него изумленными глазами.
— Онъ — тотъ человѣкъ? — вскричалъ онъ. — Выговорите небылицы. Онъ не можетъ быть этимъ человѣкомъ.
— Никто другой, сэръ. Если я видѣлъ вчера мистера Деринга по пути отъ Новаго Сквера въ Бедфордъ Роу, — то онъ тотъ человѣкъ, что послалъ меня за деньгами.
Комиссіонеръ твердо стоялъ на своемъ. Его не поколебали никакія убѣжденія, что такое положеніе дѣлъ невозможно.
— Вѣдь, голубчикъ, — сказалъ Этельстанъ, — человѣкъ, пославшій васъ съ чекомъ, былъ воръ, обокравшій мистера Деринга.
— Ничего тутъ не подѣлаешь, сэръ. Если джентльменъ, что я видѣлъ вчера по дорогѣ изъ Линкольнъ Инна въ Бедфордъ Роу, былъ мистеръ Дерингъ, ну, значитъ, онъ обокралъ самого себя.
— Какая нелѣпость. Тутъ что нибудь не такъ. Послушайте! Мистеръ Эдуардъ Дерингъ уходитъ изъ конторы каждый вечеръ между шестью-семью часами. Сегодня вечеромъ въ шесть часовъ я буду въ Новомъ Скверѣ на западной сторонѣ. Вы должны тоже быть тамъ. Постарайтесь не показывать вида, что вы ждете кого нибудь. Держитесь, какъ ни въ чемъ не бывало.
— Я буду словно бы на караулѣ, сэръ, — сказалъ старый солдатъ. — Буду себѣ прохаживаться передъ дверью, какъ иные изъ нашихъ молодцовъ передъ магазинами. Ужъ повѣрьте мнѣ, сэръ, и виду не подамъ, что васъ знаю.
Этотъ маленькій заговоръ былъ приведенъ въ исполненіе. Въ шесть часовъ Этельстанъ началъ свою прогулку передъ воротами, открывающимися въ Линкольнъ Иннъ Фильдсъ, а комиссіонеръ въ это же время стоялъ на караулѣ у дома № 12 въ Новомъ Скверѣ. Когда пробило шесть часовъ, поднялся шумъ и топотъ торопливыхъ шаговъ: то были клерки, очутившіеся на волѣ послѣ дневной работы. Въ Новомъ Скверѣ немного солиситорскихъ конторъ, а потому, какъ только упомянутые клерки разошлись, все опять затихло. Въ половинѣ десятаго на лѣстницѣ послышались шаги медленно спускавшагося человѣка. Онъ тотчасъ же вышелъ изъ дверей, — старая сгорбленная фигура, съ бѣлыми, какъ лунь, волосами и сморщеннымъ лицомъ. Не обративъ никакого вниманія на караульнаго, человѣкъ этотъ поплелся вялымъ шагомъ по направленію къ Чансери Лэнъ. То былъ Чиклэй — онъ шелъ собирать дань съ обитателей своихъ домовъ.
Этельстанъ посмотрѣлъ ему вслѣдъ. Затѣмъ подозвалъ, къ себѣ стараго солдата. «Видите вы того человѣка? — спросилъ онъ. — Онъ-то и послалъ васъ размѣнять чекъ въ банкѣ.»
— Нѣтъ, это не онъ. — Коммиссіонеръ упорно стоялъ на своемъ. — Ни чуточки на него не похожъ. Этотъ старикъ слуга, а не джентльменъ. Посмотрите, какъ онъ держитъ руки. Джентльменъ никогда еще не держалъ своихъ рукъ такимъ образомъ. Вы всегда ихъ узнаете по ихъ рукамъ. Встрѣчаю я какъ-то стараго товарища… дѣлаетъ онъ видъ, будто забылъ меня. Все хотѣлъ меня увѣрить, что никогда не служилъ въ солдатахъ. Ну, я бросилъ съ нимъ спорить объ этомъ. Ну, вотъ идетъ онъ себѣ, иду и я. «Во фрунтъ!» говорю я, и онъ такъ и сталъ голубчикъ руки по швамъ, какъ заправскій старый служивый. Смотрите хорошенько на руки, что бы они вамъ ни говорили о себѣ. Всегда узнаете ихъ по рукамъ. Старикъ этотъ — слуга. Онъ не джентльменъ. Онъ не сядетъ за одинъ столъ съ господами и не съумѣетъ отдавать приказанія прислугѣ. Онъ этому дѣлу не обучался. Коли ему прикажете, онъ самъ встанетъ, возьметъ салфетку подъ мышку и подастъ вамъ рюмку хересу. Онъ не мой человѣкъ. Вы должны маленечко повременить.
Въ четверть седьмого раздались, словно эхо по опустѣлому зданію, другіе шаги. Затѣмъ изъ дверей показался старикъ высокаго роста, худой, въ застегнутомъ до верху пальто, въ изящныхъ перчаткахъ, съ зонтикомъ въ рукѣ. Лицо его было жестко, даже сурово, походка тверда. Когда человѣкъ этотъ вышелъ вонъ, нашъ часовой послѣдовалъ за нимъ на нѣкоторомъ разстояніи. Очутившись возлѣ Этельстана, онъ шепнулъ: Вотъ онъ, этотъ человѣкъ. Я въ этомъ готовъ присягнуть, когда угодно. Это тотъ человѣкъ, что послалъ меня въ банкъ.
Этельстанъ слушалъ его слова въ неописанномъ удивленіи. Этотъ человѣкъ… Вѣдь это былъ самъ мистеръ Дерингъ!
— Пойдемъ за нимъ, — шепнулъ онъ. — Не вмѣстѣ. По разнымъ сторонамъ дороги. Господи! Это что-то невѣроятное! Не теряйте его изъ виду.
Слѣдовать за нимъ было очень легко, такъ какъ мистеръ Дерингъ не оборачивался ни направо, ни на лѣво, а шелъ себѣ прямо черезъ Большой Перекрестокъ, черезъ Голборнъ, черезъ Физерстонъ Бильдингсъ въ Бедфордъ Роу, къ номеру 49, его собственному дому. Развѣ онъ могъ остановиться въ другомъ мѣстѣ?
Этельстанъ вынулъ бумажникъ и вручилъ коммиссіонеру пять фунтовъ.
— Не понимаю, что бы это значило, — сказалъ онъ. — Не могу понять ни единаго словечка. Но думаю, что высказали правду… Я не понимаю тутъ ровно ничего. Ну… у меня записанъ вашъ номеръ и ваше имя. Если вы мнѣ опять понадобитесь, я пошлю за вами.
Солдатъ поклонился и пошелъ прочь. Полсоверена за восемнадцатипенсовую работу и спустя восемь лѣтъ пять фунтовъ за то же дѣло. Воровство — да полно такъ-ли? Воровство… и старикъ, сдѣлавшій видъ, что ограбилъ самого себя. Но что же все это значитъ? Свалилъ это на какого-нибудь бѣднаго безобиднаго невиннаго малаго, догадывался солдатъ, свалилъ это на кого-нибудь, противъ кого у него былъ зубокъ… старый негодяй… весьма вѣроятно, противъ этого молодого директора банка… весьма вѣроятно… Подарки по одному и тому же дѣлу, весьма просто… ахъ, онъ старый негодяй!
Что же касается до Этельстана, то онъ вернулся въ Линкольнъ Иннъ Фильдсъ; вечеръ былъ чудесный, и солнышко грѣло, и кромѣ игравшихъ дѣтей здѣсь стояла тишина. Онъ сталъ ходить взадъ и впередъ по солнечной сторонѣ, перебирая все случившееся въ умѣ.
Вѣдь, если мистеръ Дерингъ самолично обворовалъ себя, замысливъ это воровство, и хладнокровно допустилъ обвинить его, Этельстана, то мистеръ Дерингъ долженъ быть чудовищемъ гнусности. А если мистеръ Дерингъ обворовалъ самого себя и не вѣдалъ объ этомъ, то, значитъ, мистеръ Дерингъ сумасшедшій.
Съ другой стороны, если такого рода дѣло могло быть сдѣлано въ малыхъ размѣрахъ, то его можно сдѣлать съ тѣмъ же результатомъ и въ большихъ размѣрахъ — а именно, свалить подозрѣніе на честнаго человѣка; покрыть его имя пятномъ клеветы, потому что въ иныхъ случаяхъ обвиненіе бываетъ равносильно осужденію, а себѣ обезпечить полнѣйшую безнаказанность. Простое подозрѣніе становится увѣренностью въ умахъ тѣхъ, которые были когда-то друзьями этого человѣка. И вся жизнь его испорчена на разсвѣтѣ ея. Онъ сталъ думать о своей личной жизни, о горькихъ годахъ отчужденія и изгнанія. Ни разу за всѣ эти долгія восемь лѣтъ онъ не могъ разъяснить себѣ причины своего изгнанія. Долги, безумный разгулъ, провалъ на экзаменахъ — все это могло бы стать такой причиной, только отнюдь не подозрѣнія въ подлогѣ. Этельстанъ былъ юноша энергичный и бодрый. Онъ рѣдко позволялъ себѣ склоняться подъ ударами судьбы. Тѣмъ не менѣе втеченіе всѣхъ этихъ лѣтъ изгнанія капля горечи, отравившая его чашу, не давала ему возможности разсказать всю исторію, — вѣдь, добрые люди повѣрили бы только половинѣ ея, а именно, той половинѣ, которая заключала въ себѣ обвиненіе.
Если ходишь и думаешь, то наступаетъ моментъ, когда становится не въ моготу думать. Умъ за одинъ присѣстъ можетъ обсудить только извѣстное количество обстоятельствъ. А разъ это количество воспринято умомъ, благоразумнѣе всего перейти къ чему нибудь другому. Этельстанъ отправился обѣдать. Онъ оставилъ сестру свою на попеченіи ея молодого друга, а самъ пошелъ обѣдать. Онъ спросилъ себѣ въ одномъ изъ Голборнскихъ ресторановъ бифштексъ и газету, которую пробѣжалъ въ качествѣ работника прессы. Послѣ обѣда онъ снова занялся интересовавшимъ его предметомъ. Быть можетъ, ему удастся еще сдѣлать шагъ по пути къ раскрытію тайны. Нѣтъ… быть можетъ, подъ вліяніемъ вкуснаго обѣда онъ совсѣмъ ничего не придумалъ. Фактъ былъ поистинѣ изумителенъ, — какъ слѣдовало отнестись къ нему? Тутъ было одно изъ двухъ: или невообразимая злоба, или сумасшествіе человѣка, который, благодаря своему спокойному и холодному здравому смыслу, представлялся друзьямъ своимъ по уму выше обычныхъ слабостей людскихъ. Мистеръ Дерингъ сумасшедшій? Въ такомъ случаѣ и канцлеръ казначейства, и спикеръ палаты общинъ, и предсѣдатель королевскаго общества, и предсѣдатель института гражданскихъ инженеровъ, и профессора математики въ Кэмбриджскомъ университетѣ — всѣ эти люди могутъ быть точно также сумасшедшими. И никто не знаетъ, не подозрѣваетъ этого. Мистеръ Дерингъ сумасшедшій!
Этельстанъ вышелъ изъ ресторана и пошелъ обратно, попытать снова счастья въ Южномъ скверѣ, въ Грей-Иннѣ. Можетъ быть, мистеръ Эдмундъ Грей будетъ у себя дома.
Его тамъ не было. Дверь была заперта. Но противоположная ей дверь была открыта, дверь отъ комнатъ Фредди Карстона. Этельстанъ постучался къ нему и хозяинъ пригласилъ его войти.
— Вотъ такъ кстати пожаловалъ, — сказалъ репетиторъ. — Я только-что получилъ новую уиски прямо изъ Глазгова. Ты ее попробуешь. А ты уже отобѣдалъ? И я тоже. Садись-ка. Поболтаемъ и выкуримъ трубочку, да запьемъ уиски съ содовой водою.
— Я во всякомъ случаѣ готовъ поболтать и покурить.
— Я люблю добродѣтель, — молвилъ Фредди. — Она очаровательная богиня. У нея только одинъ недостатокъ. Ея голосъ выражаетъ упрекъ, ея глаза выражаютъ упрекъ, ея поведеніе дышетъ упрекомъ. Она непокладистая богиня. Къ счастью, въ этомъ достопочтенномъ учрежденіи она не изволитъ пребывать. Не подражай Добродѣтели, старый дружище. Позволь мнѣ… Вотъ такъ расчудесно. Итакъ мы помчимся по веселой дорогѣ, по широкому пути, усѣянному цвѣтами, хотя я могу пропустить этой жидкости больше, чѣмъ ты, Этельстанъ скиталецъ, Мельмотъ скиталецъ… Чайльдъ Гарольдъ странникъ — пей и будь человѣкомъ, какъ мы грѣшные. — Онъ первый подалъ примѣръ. — Хорошая уиски, очень хорошая уиски. Этельстанъ, тутъ на верху живетъ бѣднякъ, почти всегда полуголодный… Позовемъ его къ намъ за компанію. Это будетъ милосердно.
Онъ побѣжалъ наверхъ и тотчасъ же вернулся вмѣстѣ съ захирѣвшимъ адвокатомъ, который смотрѣлъ не такимъ голоднымъ, какъ обыкновенно, и не такимъ обтрепаннымъ горемыкою, какъ всегда. Читатель видѣлъ, какъ онъ занялъ денегъ у мистера Эдмунда Грея черезъ посредство Эльзи.
— Вотъ, — сказалъ хозяинъ, — это я называю комфортомъ: теплый августовскій вечеръ; открытое окно, а изъ садовъ чуть-чуть доносится свѣжее дыханіе вѣтра; сода и уиски и два собесѣдника. Большей частью вечера приходится просиживать въ одиночку. Ну, вотъ и является искушеніе… закончить вечеръ поскорѣе.
— Фредди, мнѣ бы хотѣлось побольше узнать о твоемъ сосѣдѣ. Недѣлю или двѣ назадъ, если помнишь, ты мнѣ говорилъ о немъ кое-что.
— Престранное дѣло! Старый Чиклэй въ трактирѣ «Добро пожаловать» постоянно надоѣдаетъ разспросами о мистерѣ Эдмундѣ Греѣ. Что можетъ быть у него общаго съ мистеромъ Эдмундомъ Греемъ? хотѣлось мнѣ отвѣтить на его разспросы.
— А я, — сказалъ мистеръ Лэнхорнъ, — я отвѣтилъ ему на нихъ.
— Ну… мистеръ Эдмундъ Грей… Кто онъ? — старый джентльменъ пріятнаго вида, повидимому, соціалистъ. У всѣхъ у насъ есть свои маленькія слабости. Этотъ старый джентльменъ серьезнѣйшимъ образомъ вѣритъ въ свои излюбленныя фантазіи. Я говорилъ съ нимъ на этотъ счетъ.
— Я слышалъ его рѣчь въ Кэмденъ-Тоунѣ, — сказалъ адвокатъ. — Я бываю тамъ иногда по субботнимъ вечерамъ. Пьютъ чай съ ветчиной, пирожками и поджареннымъ хлѣбомъ. Прекрасное собраніе. Напоминаетъ вамъ первые вѣка христіанской церкви.
— Ну, Этельстанъ, что же еще мнѣ сказать тебѣ? Постой! (Послышались шаги, поднимавшіеся по лѣстницѣ вверхъ). Кажется, это идетъ нашъ старичокъ своею персоной. Если я не ошибся, ты увидишь его. Я сейчасъ его притащу сюда.
Онъ вышелъ навстрѣчу неизвѣстнымъ шагамъ, на площадку. Онъ поздоровался съ обладателемъ этихъ шаговъ; онъ остановилъ его и уговорилъ зайти въ комнату напротивъ.
— Вамъ должно быть скучновато, мистеръ Грей, все сидѣть одному. Зайдите ко мнѣ и поболтаемъ часокъ. Заходите. Вотъ сюда. Въ комнатѣ темнотища. Это мистеръ Ленгхорнъ, вашъ сосѣдъ сверху, котораго вы знаете; а вотъ это мистеръ Этельстанъ Арендель, котораго вы не знаете. Кто его узнаетъ хорошо, полюбитъ его, исключая его добродѣтели, которая рѣжетъ глазъ въ столь юномъ субъектѣ.
Было около девяти часовъ. Лампа еще не была зажжена и въ комнатѣ стоялъ полумракъ. Привидѣнія любятъ полумракъ. Передъ Этельстаномъ стояло привидѣніе и пожимало ему руку — тѣнь мистера Деринга.
— Я радъ, — привидѣніе протянуло свою руку, — познакомиться съ вами, мистеръ Арендель. Такому старику, какъ я, дозволено заводить знакомства, только не друзей. Его время для новой дружбы ушло безвозвратно. Тѣмъ не менѣе, міръ полонъ пріятными знакомствами.
Онъ усѣлся на кресло у окна; тѣнь отъ гардины падала на его лицо.
— Дай-ка намъ свѣту, Фредди, — попросилъ хозяина Этельстанъ.
— Всенепремѣнно. — Фредди зажегъ лампу на столѣ и двѣ свѣчи на каминѣ. При этомъ освѣщеніи черты и фигуры привидѣнія выступили отчетливо. Этельстанъ смотрѣлъ во всѣ глаза: у него закружилась голова, онъ закрылъ глаза, онъ старался собраться съ духомъ.
Онъ всталъ, выпилъ полстакана содовой воды съ уиски, впился въ лицо, котораго не видѣлъ втеченіе восьми лѣтъ, съ тѣхъ поръ, какъ… Милостивый Боже! И человѣкъ этотъ сдѣлалъ это самъ!
Мистеръ Эдмундъ Грей глядѣлъ на него съ яснымъ спокойствіемъ. Онъ откинулся на спинку кресла, вытянувъ и скрестивъ ноги; локти его покоились на ручкахъ кресла, кончики пальцевъ его соприкасались между собою, все лицо улыбалось; у него былъ спокойный, довольный видъ.
Этельстанъ не слышалъ, что говорилось. Его старый другъ, Фредди Карстонъ, болталъ по своему обыкновенію въ легкомъ оживленномъ тонѣ, какъ ни въ чемъ не бывало. Отъ него не ожидали рѣчей. Фредди охотно говорилъ за всѣхъ, а тѣмъ временемъ Этельстанъ сидѣлъ, наблюдая за человѣкомъ во власти такой необычайной иллюзіи, которая дѣлала его совершенно другимъ. Въ немъ ничто не измѣнилось, — ни черты, ни голосъ, ни платье и, однако, онъ былъ совсѣмъ другимъ человѣкомъ.
— Зачѣмъ, — спрашивалъ себя Этельстанъ, — зачѣмъ написалъ онъ тотъ чекъ на семьсотъ двадцать фунтовъ?
Вдругъ Фредди пересталъ говорить, а мистеръ Грей овладѣлъ бесѣдой. Что онъ говорилъ — его доктрины — мы уже знаемъ.
И такія вещи, — думалъ про себя Этельстанъ, — изъ этихъ устъ! Возможно ли это?
Въ десять часовъ мистеръ Эдмундъ Грей поднялся съ своего мѣста. Ему надобно было написать письмо, онъ просилъ извинить его. Еще разъ онъ подалъ руку Этельстану.
— Спокойной ночи, сэръ, — сказалъ онъ. — Надѣюсь имѣть удовольствіе опять васъ увидѣть.
— Развѣ мы никогда съ вами не встрѣчались прежде? — спросилъ Этельстанъ.
— Думаю, нѣтъ. Иначе я бы васъ помнилъ, мистеръ Арендель, я въ этомъ увѣренъ, — вѣжливо отвѣчалъ мистеръ Грей. — Я никогда не забываю лицъ. А ваше лицо для меня совершенно ново. Спокойной ночи, сэръ.
ГЛАВА XXIX.
Чиклэй видитъ привидѣніе.
править
Рано или поздно то же открытіе неминуемо должно было наступить и для Чиклэя, который каждый вечеръ, хотя не всегда въ одинъ и тотъ же часъ, подстерегалъ свою добычу. Это открытіе состоялось въ пятницу вечеромъ, на другой день послѣ того, какъ Этельстанъ обмѣнялся рукопожатіями съ мистеромъ Эдмундомъ Греемъ. Въ этотъ вечеръ онъ вышелъ изъ конторы между шестью-семью часами, пошелъ къ себѣ на квартиру въ Клеркенуэллѣ, приготовилъ самъ себѣ чашку чаю и поспѣшилъ обратно въ Грей-Иннъ. Тутъ онъ, какъ всегда, сталъ у входа съ сѣверо-восточной стороны въ Южный Скверъ, такъ что во всякую данную минуту могъ легко проскользнуть и стушеваться. Подобно многимъ изъ племени сыщиковъ, или подобно страусу, послужившему предметомъ многихъ басней, онъ воображалъ, что, благодаря избранному имъ убѣжищу, онъ совершенно укрылся отъ постороннихъ наблюденій. Результатъ получился совершенно обратный. Полисменъ смотрѣлъ на него съ живѣйшимъ любопытствомъ, прачки каждый день подсматривали за нимъ, разносчикъ газетъ приходилъ всякій вечеръ поглядѣть, что дѣлаетъ старый шпіонъ и какъ онъ, притаясь въ проходѣ, подозрительно озирается по сторонамъ. Чиклэй былъ однимъ изъ маленькихъ событій или эпизодовъ, которые нарушаютъ повседневное скучное однообразіе жизни въ Иннѣ. Масса такихъ событій случается каждый годъ, люди, приходящіе въ свои конторы въ десять и уходящіе домой въ пять часовъ, ничего о нихъ не вѣдаютъ; не вѣдаютъ также о нихъ обитатели, уходящіе въ десять и возвращающіеся въ шесть, семь или двѣнадцать часовъ. Но слуги знаютъ, они толкуютъ промежъ собою и дѣлаютъ свои умозаключенія. Передъ ними находился пожилой человѣкъ, даже болѣе, — старый-престарый человѣкъ, на видъ лѣтъ этакъ восьмидесяти. Чего понадобилось ему приходить сюда, вечеръ за вечеромъ, и прятаться въ проходѣ, и шмыгать украдкою въ скверъ? Зачѣмъ продѣлываетъ онъ все это? Полисменъ, который служилъ въ Гайдъ-Паркѣ, могъ поразсказать поучительныя исторіи изъ своего личнаго опыта объ игривыхъ проказахъ этого возраста; прачки припоминали джентльменовъ, на которыхъ онѣ «работали», и продѣлки, которыми эти джентльмены развлекались; но ни одна изъ нихъ не знала случая, подобнаго этому. Для чего сталъ бы старый человѣкъ стоять на углу и тайкомъ посматривать въ скверъ? Обыкновенно онъ являлся въ половинѣ седьмого, а въ девять часовъ оставлялъ свой постъ, когда вслѣдствіе наступавшихъ сумерокъ въ Паркѣ ничего нельзя было разглядѣть. Оттуда онъ шелъ въ трактиръ «Добро пожаловать» и здѣсь, какъ читатель уже знаетъ, его ожидали собесѣдники, разговоры и стаканъ бодрящаго напитка.
Онъ выбралъ для своихъ цѣлей самое неудачное время, потому что мистеръ Эдмундъ Грей въ тѣ дни, когда отправлялся въ свои комнаты, обыкновенно дѣлалъ это въ половинѣ шестого или седьмого, по пути въ Залу Науки, въ Кентъ-Тоунъ. А, слѣдовательно, Чиклэй могъ ждать и высматривать, сколько угодно, но совершенно безуспѣшно. Но тутъ случилось нѣчто, что вознаградило его сторицею за его безпокойство. Это было въ пятницу. Эльзи, у которой имѣлся входной ключъ отъ комнатъ мистера Грея, пришла въ Грей-Иннъ въ шесть часовъ. Она должна была провести вечеръ съ учителемъ. Она вошла и поднялась на лѣстницу (мистеръ Грей еще не приходилъ), отворила дверь, затворила ее за собою и вошла въ комнату.
Теперь въ общемъ убранствѣ комнаты была видна женская рука. Окна были вымыты на чисто; обложенныя панелями стѣны были вычищены; потолокъ выбѣленъ; коверъ и мебель вытряхнуты. На столѣ стояли цвѣты; здѣсь же находился и мольбертъ, на которомъ стоялъ фантастическій портретъ мистера Деринга, написанный Эльзи, такъ поразительно похожій на мистера Грея, что, казалось, вотъ онъ сейчасъ заговоритъ; книги лежали на столѣ, все это были сочиненія по рабочему вопросу, по соціальному вопросу, по вопросамъ дня; всевозможныя книги по всѣмъ вопросамъ, которыми мучатся теперь люди. На окнахъ были повѣшены новыя занавѣси, изящныя, кружевныя; и даже шторы были новыя, чистыя. Эльзи оглянулась вокругъ себя съ довольнымъ видомъ: это было ея собственное дѣло, работа ея рукъ, такъ какъ старая служанка довольствовалась тѣмъ, что сидѣла сложа руки и смотрѣла. «По крайней мѣрѣ, — думала она, — у бѣднаго дорогого старичка будетъ чистая комната». Тутъ она вспомнила, что черезъ день или два она должна будетъ оставить его прежнему одиночеству и вздохнула, подумавъ, какъ онъ къ ней привязался и довѣрился, и смотрѣлъ уже на нее, какъ на свою преемницу. — «Чистая комната, думала она. Когда я разстанусь съ нимъ, можетъ быть, онъ также разстанется съ этой комнатой и по цѣлымъ днямъ будетъ такимъ, какимъ бываетъ. Здоровымъ или безумцемъ?»
Столъ былъ заваленъ рукописями. Онѣ составляли часть того труда, который онъ собирался подарить міру.
Эльзи еще никогда не видала слѣдующей комнаты. Ею овладѣло преступное любопытство. Она испытывала состояніе самой молодой изъ женъ Синей Бороды. Ее такъ и подмывало заглянуть въ эту комнату; она боролась, но скоро уступила своему желанію: открыла дверь и заглянула въ комнату.
Комната эта была почти такая же большая, какъ гостиная. Окна почернѣли отъ пыли и копоти. Она открыла одно изъ нихъ и выглянула на небольшую зеленую площадку, устланную обрывками бумаги, бутылками и хламомъ всякаго рода. Полъ комнаты былъ покрытъ слоемъ пыли толщиною въ два дюйма; стулья и туалетный столъ были всѣ въ пыли. Постель была постлана, но шерстяныя одѣяла были дочиста съѣдены молью: не осталось ни единаго цѣлаго мѣстечка шерстяной ткани. Видно было, что сюда принесена была новая постель, ее покрыли простынями и одѣялами, да такъ и забросили. Комната не отпиралась, постель оставалась нетронутой за всѣ десять лѣтъ пребыванія мистера Эдмунда Грея.
Между гостиной и спальной находилась маленькая темная комнатка; тутъ были ванна, умывальный столъ, ножи и вилки въ корзинѣ, чайныя чашки и блюдечки.
— Кладовая, — подумала Эльзи, — и чуланъ, каморка для служанки, все вмѣстѣ. И какъ подумаешь, что люди живутъ въ такихъ ужасныхъ вертепахъ… и засыпаютъ безропотно всякую ночь въ такомъ заброшенномъ, мрачномъ, старомъ мѣстѣ. Ужасно!
Стукотня за стѣною напомнила ей, что привидѣнія могутъ появляться даже днемъ. Она вздрогнула и удалилась въ гостиную. Здѣсь она взяла книгу и сѣла у окна, не заботясь о томъ, что ее можно было увидѣть изъ сквера.
Мистеръ Эдмундъ Грей пришелъ только въ семь часовъ.
— Ахъ, дитя моя! — нѣжно воскликнулъ онъ, — вы пришли сюда раньше меня. Меня задержало… какое-то дѣло. Что бы это было? Ну, его! я забываю обо всемъ. Все равно, я здѣсь; прежде чѣмъ мы возьмемъ кэбъ, мнѣ бы хотѣлось еще разъ пройти съ вами главныя положенія моего катехизиса. Готовы ли вы?
— Вполнѣ готова, учитель!
Въ половинѣ седьмого пришелъ Чиклэй въ свой уголокъ и сдѣлалъ предварительный осмотръ скверу. «Вотъ онъ», — сказалъ полисменъ. «Вотъ опять онъ тутъ», — замѣтили двѣ прачки, болтавшія между собою у порога. «Онъ здѣсь по своему обыкновенію» — молвилъ разносчикъ газетъ. «Да что же ему тутъ понадобилось?» спрашивали они всѣ хоромъ.
Мистеръ Чиклэй осмотрѣлся кругомъ изъ-за своего угла, не замѣтилъ никого въ скверѣ и ретировался въ проходъ. Тутъ онъ опять осмотрѣлся и опять ретировался. Если кто нибудь проходилъ мимо, Чиклэй всякій разъ шелъ отважно, какъ бы въ противоположномъ направленіи.
Вдругъ, во время одного изъ его подсматриваній, ему случилось поднять взоры вверхъ. Онъ остановился, какъ вкопанный, — онъ прикрылъ глаза рукою, онъ смотрѣлъ изо всей мочи. Такъ! у открытаго окна, широко распахнутаго, безъ малѣйшей попытки къ укрывательству, онъ увидалъ головку и личико миссъ Эльзи Арендель. Ага! попались голубчики! Чего еще надо больше? Эдмундъ Грей есть Этельстанъ Арендель или Джорджъ Аустинъ, а можетъ, оба вмѣстѣ и Эльзи Арендель ихъ сообщница. Вотъ она въ чемъ штука! Онъ ретировался въ укромное мѣсто прохода, потирая руки. Онъ порадуетъ этимъ сэра Самуэля. Сегодня же вечеромъ. Это придется сэру Самуэлю весьма по душѣ, такъ какъ наконецъ-то выведетъ все дѣло на свѣжую воду. Она тутъ, наверху, въ комнатахъ мистера Эдмунда Грея, въ его комнатѣ. Вотъ такъ разчудесно!
Можетъ быть онъ ошибся. Но у него было очень хорошее зрѣніе для отдаленныхъ предметовъ. Онъ снова посмотрѣлъ наверхъ. Заходящее солнышко освѣщало окно съ той стороны, гдѣ онъ стоялъ — восточная сторона отражалась на окнахъ 22 No — и изящная головка Эльзи (она сняла свою шляпу) была облита отраженными лучами солнышка. Несомнѣнно, это она. Она здѣсь. Здѣсь! Здѣсь! Здѣсь! Старикъ съ радостью прошелся вплоть до зданій Бэкона Веруламскаго и вернулся назадъ, стараясь скрыть восторгъ свой отъ сдѣланнаго имъ открытія. Онъ шелъ, смѣясь прерывисто-судорожнымъ смѣхомъ и хрустя пальцами, такъ что прохожіе — хотя ихъ попадается не много въ августовскій вечеръ въ этихъ мѣстахъ — принимали его за нѣсколько помѣшаннаго, либо за пьяненькаго или придурковатаго. Но никто не интересуется дѣйствіями и поступками стараго человѣка. Обращаютъ вниманіе только на сильныхъ, а старикъ, который имѣетъ видъ бѣдняка, не возбуждаетъ интереса даже своимъ безумствомъ или глупымъ хохотомъ. Чиклэй вернулся въ свой уголъ. Охъ! что же это такое? Онъ снова протеръ глаза. Онъ поблѣднѣлъ, зашатался и схватился за дверной косякъ. Что это такое? Онъ снова прикрылъ рукою глаза, согнувшись и трепеща съ головы до ногъ. Полисменъ сказалъ: «Онъ словно собирается опять ихъ подстерегать». Прачки сказали: «Онъ словно увидѣлъ привидѣніе». Разносчикъ газетъ остановился на полпути черезъ скверъ: «Онъ подсматриваетъ за мистеромъ Эдмундомъ Греемъ и за молодою лэди. Ревнуетъ — можетъ; зная молодую лэди, просто не повѣрилъ бы».
Да, Чиклэй смотрѣлъ на это окно. Въ этомъ не могло быть никакого сомнѣнія. Онъ не былъ въ силахъ скрыть свое изумленіе: онъ болѣе не старался прятаться. Вѣдь онъ увидѣлъ сидящей у окна молодую лэди, которую онъ считалъ сообщницей въ преступленіи, а за ея стуломъ стоялъ съ выраженіемъ отеческой любви никто другой, какъ самъ мистеръ Дерингъ.
Да… мистеръ Дерингъ. Поразительно! Что бы это значило? Не рѣшился ли мистеръ Дерингъ выяснить тайну Эдмунда Грея? Не проникъ ли онъ въ эти комнаты и не нашелъ ли здѣсь не Эдмунда Грея, а Эльзи Арендель?
— Другъ мой, — сказалъ полисменъ, становясь передъ нимъ такъ, что закрылъ видъ на окно, — вы, кажется, интересуетесь тѣмъ, что дѣлается тамъ, черезъ дорогу?
— Именно, именно. О, да! весьма интересуюсь.
— Такъ… а не достаточно ли долго вы изволили смотрѣть на этого стараго джентльмена? Можетъ, ему не понравилось бы такое продолжительное высматриваніе его. Притомъ же тутъ находится молодая лэди. Непригоже разсматривать молодую лэди, какъ какую нибудь колотую свинью.
— Нѣтъ… нѣтъ, полисменъ… я не стану больше смотрѣть… спасибо вамъ.
— А говоря подружески, неужели вы думаете, что мистеру Эдмунду Грею было бы пріятно, коли бы онъ узналъ, что сыщикъ или шпіонъ подсматриваетъ за нимъ здѣсь каждый вечеръ? Что значитъ это подглядываніе, почтенный? Что нибудь по нашему ремеслу? Надѣюсь, не по отношенію къ этому достопочтенному старому джентльмену… хотя иной разъ… Ну же, что тутъ такое? Потому что мы не можемъ дозволить, чтобы вы продолжали свои дѣйствія, вы понимаете.
— Полисменъ, — Чиклэй оттащилъ его въ сторону и указалъ ему на маленькую группу у окна, — вы видите вонъ того стараго джентльмена… знаете ли вы его?
— Разумѣется. Зналъ его всегда съ тѣхъ самыхъ поръ, какъ состою въ Грей Иннѣ, уже два года. А въ Иннѣ его знаютъ лѣтъ десять, кажется. Это мистеръ Эдмундъ Грей. Онъ тутъ не живетъ постоянно. Приходитъ сюда въ разное время, когда ему вздумается, — мистеру Эдмунду Грею, то есть. Хорошо было бы, коли бы всѣ джентльмены въ Иннѣ были такъ щедры, какъ онъ.
— О! это немыслимо! Повторите-ка еще разъ, полисменъ. Можетъ, я немного оглохъ… вѣдь я очень старъ… можетъ, я немного оглохъ. Повторите, что вы сказали.
— Что съ этимъ старикомъ?
Чиклэя всего трясло, какъ въ лихорадкѣ, а глаза его выражали ужасъ.
— Разумѣется, это мистеръ Эдмундъ Грей.
— Что дѣлаетъ эта дѣвушка у него? Зачѣмъ они тутъ вмѣстѣ?
— Почемъ я знаю, зачѣмъ она приходитъ сюда къ нему? Она молодая лэди, да притомъ премиленькое молодое созданіе. Онъ словно бы ея дѣдушка.
Чиклэй застоналъ.
— Мнѣ надо куда нибудь уйти и обдумать это, — проговорилъ онъ. — Прошу извиненія, полисменъ. Я старый человѣкъ и… и… меня чуточку встряхнуло и… Добрый вечеръ, полисменъ.
Онъ еще разъ прикрылъ глаза рукою и взглянулъ наверхъ.
Да, они здѣсь, разговариваютъ… Затѣмъ Эльзи встала и онъ. увидѣлъ, какъ она надѣла шляпу. Затѣмъ она удалилась въ глубь комнаты. А онъ все стоялъ и смотрѣлъ.
— Вамъ все еще мало, почтенный? — спросилъ у него полисменъ.
— Только минуточку. Я хочу увидѣть, какъ она выйдетъ оттуда. Да… вотъ они… выходятъ вмѣстѣ. Это какъ бы то ни было… Охъ! тутъ нѣтъ обмана.
— Тутъ нѣтъ никакого обмана, почтенный, — сказалъ полисменъ. Вонъ это идетъ мистеръ Эдмундъ Грей, а вонъ идетъ эта миленькая молоденькая дѣвушка за нимъ… Ахъ! недурная вещь быть джентльменомъ. Повторяю, это положительно вѣрно, что я сказалъ о нихъ. Ну, старина, васъ словно ударило обухомъ. Не лучше ли вамъ пойти къ себѣ домой и хватить рюмочку чего нибудь крѣпительнаго?
Чиклэй не заходилъ обыкновенно такъ рано въ «Добро Пожаловать». Но онъ не медлилъ долѣе. Онъ поплелся черезъ скверъ, шатаясь и едва держась на ногахъ, не озираясь ни направо, ни налѣво, весь блѣдный, съ блуждающими глазами. Люди смотрѣли ему вслѣдъ, ожидая, что вотъ онъ упадетъ. Но онъ не упалъ. Онъ завернулъ въ трактиръ, проковылялъ черезъ корридоръ и опустился въ кресло въ залѣ.
— Боже мой, мистеръ Чиклэй, — закричала конторщица, когда онъ шелъ мимо нея, — что случилось?
Нѣкоторые изъ обычныхъ завсегдатаевъ уже собрались, хотя еще только что пробило восемь. Ростовщикъ былъ тутъ, сидя въ уголку, покуривая трубочку и запивая грогомъ въ молчаніи. Неудачникъ-адвокатъ былъ тутъ; передъ нимъ стоялъ стаканъ плохого вина и онъ читалъ утреннюю газету. Былъ тутъ и экс-представитель ирландскій въ парламентѣ. Когда Чиклэй ввалился въ комнату, они удивленно посмотрѣли на него. Когда онъ сталъ дико озираться кругомъ, тяжело дыша, они совсѣмъ изумились, такъ какъ онъ имѣлъ видъ человѣка, съ которымъ сейчасъ случится припадокъ.
— Дайте мнѣ чего нибудь, Робертъ… дайте мнѣ чего нибудь, — закричалъ онъ. — Поскорѣе… чего нибудь крѣпкаго. Поскорѣе… поскорѣе!
Робертъ подалъ ему рюмку водки, которую онъ поспѣшно проглотилъ.
— Охъ! — простоналъ онъ, — я видѣлъ… я видѣлъ…
— Вы смотрите такъ, какъ будто вамъ померещилось привидѣніе, — сказала конторщица, которая вошла, неся стаканъ съ водою. — Не хотите ли, я помочу вамъ лобъ?
— Нѣтъ, нѣтъ… Мнѣ теперь лучше… Я совсѣмъ оправился. Джентльмены — онъ печально оглянулся кругомъ себя, — я увидѣлъ сегодня вечеромъ хорошаго человѣка… стараго человѣка… богатаго человѣка, джентльмены, погибшимъ и выброшеннымъ за бортъ, убитымъ, раззореннымъ! И маленькую чертовку, которая смѣялась надъ нимъ!
— Онѣ обыкновенно не смѣются надъ мужчинами, когда тѣ раззорены, — возразилъ мистеръ Лэнгорнъ. — Онѣ смѣются, пока раззоряютъ ихъ. Имъ это смѣхъ да шутки. Да и мужчинамъ тоже. Это очень забавно, пока продолжается. Полагаю, что маленькая женщина въ дѣйствительности не смѣялась надъ нимъ. Въ моемъ случаѣ…
Случай его остался не разсказаннымъ, потому что онъ смолкъ и снова зарылся съ головой въ газету.
Затѣмъ заговорилъ Шейлокъ. Онъ вынулъ трубку изо рта и заговорилъ, совершенно на подобіе ястреба, который расправляетъ крылья, когда чуетъ смерть.
— Увидѣть богатаго человѣка погибшимъ и раззореннымъ, мистеръ Чиклэй, дѣло не диковинное. Дѣло въ томъ, какъ не остаться въ проигрышѣ черезъ такую гибель, какъ выковать изъ нея деньги. Богатые люди всегда погибали и раззорялись. Чего другого можете вы ждать, коли люди отказываются платить проценты и платить по своимъ векселямъ? Печаль… ахъ! истинная горесть!.. Это раззореніе человѣка, который довѣрялъ своимъ ближнимъ и попался въ просакъ за свои же хлопоты. Только еще сегодня утромъ я узналъ, что меня надулъ мошенникъ… простой мошенникъ, джентльмены! который приходитъ ко мнѣ и безъ обиняковъ объявляетъ, что не можетъ платить… не можетъ платить… А я будь ему за это благодаренъ! Какого сорта человѣкъ вашъ другъ, мистеръ Чиклэй; человѣкъ, который повѣрилъ своему ближнему и потерялъ свое, или ближній, который оболванилъ человѣка, повѣрившаго ему?
— Тутъ совсѣмъ не въ деньгахъ дѣло, — возразилъ Чиклэй.
— Въ такомъ разѣ, сэръ, если тутъ рѣчь не о деньгахъ, то не понимаю, чего вы такъ испугались и разстроили эту честную компанію. Если рѣчь не о деньгахъ, то какого чорта можетъ раззориться и погибнуть этотъ джентльменъ?
Два часа просидѣлъ мистеръ Чиклэй въ молчаніи, очевидно, не внимая тому, что говорилось. Затѣмъ, онъ обратился къ адвокату, мистеру Лэнгорну:
— Вы, кажется, давно знакомы съ мистеромъ Эдмундомъ Греемъ?
— Девять лѣтъ… десять лѣтъ… съ того самаго времени, какъ онъ появился въ Иннѣ.
— Все это одинъ и тотъ же человѣкъ, я полагаю? — спросилъ Чиклэй. Никогда другого человѣка… иногда молодого человѣка… или двухъ молодыхъ людей… одинъ очень молодой человѣкъ, смотритъ такимъ козыремъ… такая гордая бестія?
— Никогда болѣе одного человѣка сразу, — отвѣчалъ адвокатъ, блеснувъ юридическимъ остроуміемъ. Онъ, можетъ быть, состоялъ изъ двухъ молодыхъ людей, сплоченныхъ воедино, только я этого не знаю; всегда я видѣлъ одного и того же человѣка, насколько мнѣ извѣстно, и съ однимъ и тѣмъ же человѣкомъ говорилъ.
— Охъ! да, да. Нѣтъ никакой надежды… ни малѣйшей. Онъ раззоренъ и погибъ, и нѣтъ ему спасенія.
Онъ всталъ и вышелъ вонъ. Компанія посмотрѣла ему вслѣдъ и покачала головами. Затѣмъ собесѣдники придвинули тѣснѣе свои стулья, и пустое мѣсто, оставленное его уходомъ, было заполнено.
ГЛАВА XXX.
На другой день послѣ появленія привидѣнія.
править
Когда мистеръ Дерингъ прибылъ въ свою контору на слѣдующее утро, онъ увидалъ, что столъ его остался неприбраннымъ. Вообразите себѣ изумленіе хозяйки дома, сошедшей внизъ къ завтраку и увидавшей ветчину, тартинки и чай на столѣ, не покрытомъ чистою скатертью! Точно такими глазами мистеръ Дерингъ глядѣлъ на груду вчерашнихъ писемъ, лежащихъ на его бюварѣ, на перья, разбросанныя въ безпорядкѣ, на бумаги, нагроможденныя какъ попало, на пыль, остававшуюся повсюду со вчерашняго дня. Подобной вещи не случалось еще ни разу за всю его пятидесятипятилѣтнюю практику. Онъ рѣзко позвонилъ въ электрическій колокольчикъ.
— Почему, — спросилъ онъ, вѣшая свое пальто и не оборачиваясь, — почему столъ мой не приведенъ въ порядокъ? — Онъ обернулся и увидалъ своего клерка, который стоялъ въ открытыхъ дверяхъ. — Боже милостивый! Чиклэй, что съ вами?
Старый слуга стоялъ, повѣся голову, съ печальнымъ лицомъ и весь съеженный. Руки его были опущены внизъ съ видомъ человѣка, готоваго служить. Но онъ не служилъ. Онъ продолжалъ стоять и не отвѣчалъ ни слова.
Онъ теперь понялъ. Со времени того видѣнія въ Южномъ Скверѣ онъ могъ обдумать многое. Теперь онъ уразумѣлъ все это дѣло съ самаго начала до конца. Тутъ была одна рука, только одна единая рука, замѣшанная въ это дѣло. Теперь-то онъ понялъ значеніе тѣхъ частыхъ припадковъ разсѣянности, долгихъ молчаній, той странной забывчивости, которая заставляла его господина перепутывать дни и часы и не давала ему вспомнить, что онъ дѣлалъ и гдѣ провелъ тотъ или другой вечеръ. И объ этомъ узналъ кто-то другой. Узнала та дѣвушка. Она сказала своему жениху. Она сказала своему брату. Вотъ почему новый компаньонъ фирмы такъ вызывающе смѣялся надъ ними. По его обвиненію молодой Арендель былъ вынужденъ покинуть родину. Онъ же заявилъ, что видѣлъ его прячущимъ въ шкапъ украденные банкноты. Онъ же обвинялъ молодого Аустина и наушничалъ на него сэру Самуэлю. Теперь истина должна обнаружиться, и всѣ они возстанутъ противъ него и разскажутъ объ немъ его господину. Кто же скажетъ ему объ этомъ? И что сдѣлаютъ они съ завистливымъ слугою? И какъ можетъ старый стряпчій, узнавъ такое о самомъ себѣ, продолжать работать у себя въ конторѣ. Всему пришелъ конецъ. Его выгонятъ вонъ. Господинъ его отправится къ себѣ домой и останется тамъ… подъ присмотромъ служителя. Какъ станетъ онъ жить безъ своего дѣла? Что станетъ онъ дѣлать по цѣлымъ днямъ? Съ кѣмъ будетъ онъ говорить? Все кончено, все погибло. Все…
Вотъ почему онъ стоялъ, онѣмѣвъ отъ горя, смиренный, ожидая выговора.
— Не больны-ли вы, Чиклэй? — спросилъ мистеръ Дерингъ. У васъ больной видъ. Что такое съ вами?
— Я не боленъ, — отвѣчалъ онъ глухимъ голосомъ, мрачно покачавъ головою. — Я не то, чтобы боленъ… Да, я боленъ. Я пробовалъ привести вашъ столъ въ порядокъ сегодня утромъ, но я никакъ не могъ, право, не могъ. Мнѣ сдается, что я не смогу болѣе никогда ничего сдѣлать для васъ… никогда болѣе. Послѣ шестидесяти лѣтъ службы тяжело чувствовать это.
Онъ приблизился къ столу и принялся машинально раскладывать бумаги.
— Никто кромѣ меня не прикасался къ вашему столу впродолженіе шестидесяти лѣтъ. Тяжело думать, что другая рука будетъ дѣлать для васъ это… и дѣлать также хорошо, подумаете вы. Вотъ, что ожидаетъ насъ за вѣрную службу.
Онъ разложилъ бумаги прескверно, такъ какъ его старые глаза заволоклись непривычною влагою. Чиклэй уже давно разучился плакать надъ горестями своихъ ближнихъ, даже при самыхъ трогательныхъ обстоятельствахъ, когда, напримѣръ, онъ самъ получалъ удары вмѣсто платы отъ своихъ квартирантовъ. Но какъ бы ни былъ старъ человѣкъ, онъ съумѣетъ плакать надъ своими собственными несчастьями. Итакъ, глаза Чиклэя затуманились слезою состраданія, которая сродни христіанской любви.
— Я не понимаю васъ сегодня, Чиклэй. Не вышли ли у васъ непріятности съ мистеромъ Аустиномъ?.. съ кѣмъ нибудь изъ служащихъ?
— Нѣтъ… нѣтъ. Только лучше ужъ я самъ уйду прежде, чѣмъ меня выгонятъ вонъ. Вотъ и все. Вотъ и все, — повторилъ онъ безнадежно. — Только это, ничего болѣе.
— Кто васъ выгоняетъ? Что хотите вы сказать, Чиклэй? Какого чорта вздумали вы все это говорить? Развѣ не я здѣсь хозяинъ? Кто можетъ васъ выгнать?
— Вы можете, сэръ, и вы это сдѣлаете… а я лучше уйду, коли вы позволите, по добру, по здорову. Я маленькій человѣкъ… только маленькій человѣкъ… но, благодареніе Господу! у меня есть кое какія крохи про запасъ на черный день.
— Вотъ что я вамъ скажу, Чиклэй: идите лучше себѣ домой, ложитесь въ постель и отдохните немного. Вы внѣ себя. А въ наши годы не годится волноваться. Идите съ Богомъ домой и успокойтесь. Старые друзья не такъ-то легко разстаются, какъ вы думаете.
Мистеръ Дерингъ говорилъ ласково и добродушно. Слѣдуетъ быть терпѣливымъ со старымъ слугой.
Чиклэй зарыдалъ и захлебнулся отъ слезъ. Онъ рыдалъ, всхлипывалъ и фыркалъ, словно четырехлѣтній ребенокъ.
— Вамъ не понять, — сказалъ онъ. — Охъ, нѣтъ… не понять вамъ. Я про то, что увидалъ прошлымъ вечеромъ.
— Это очень странно. Что же вы увидѣли? Привидѣніе?
— Хуже чѣмъ привидѣніе… Кто обращаетъ вниманіе на привидѣніе? Привидѣнія не могутъ выгнать человѣка съ мѣста и раззорить его. Нѣтъ… нѣтъ. Я увидалъ человѣка, а не привидѣніе.
— Если вы въ состояніи говорить толкомъ, — мистеръ Дерингъ сѣлъ на кресло и разорвалъ конвертъ — если вы въ состояніи говорить толкомъ, я васъ выслушаю. Тѣмъ не менѣе, я, дѣйствительно, думаю, что вамъ лучше бы пойти домой да полежать часокъ — другой. Нервы ваши потрясены; едва-ли вы понимаете, что говорите.
— Я былъ въ Грей-Иннѣ вчера вечеромъ. Случайно, въ восемь часовъ.
Онъ говорилъ съ перерывами, съ любопытствомъ наблюдая за своимъ господиномъ.
— Случайно… не потому, чтобы я шпіонилъ. Нѣтъ… случайно. По пути въ мой клубъ… въ пивную «Добро Пожаловать». Проходя черезъ Южный Скверъ. Не думая ни о чемъ такомъ. Смотря передъ собою… безо всякаго умысла.
— Южный Скверъ, Грей-Иннъ. Это то мѣсто, гдѣ живетъ Эдмундъ Грей: человѣкъ, котораго мы ищемъ и никакъ не можемъ найти.
— Охъ! Господи! Господи! — воскликнулъ клеркъ. Возможно-ли это?
Онъ приподнялъ голову, возвелъ очи горѣ и застоналъ. Затѣмъ продолжалъ свое повѣствованіе.
— Идя черезъ проходъ, я взглянулъ на окна 22 No — комнаты мистера Эдмунда Грея, понимаете.
— Я такъ думаю. — Лицо мистера Деринга не выказывало никакого волненія. — Продолжайте, мнѣ говорили, что это такъ.
— У окна я увидалъ мистера Эдмунда Грея самого… самого.
— Курьезно. Вы его увидали… что же тутъ особеннаго?
— Человѣка, котораго мы всѣ такъ сильно желаемъ отыскать. Человѣка, который сдѣлалъ надпись на оборотѣ того чека и написалъ тѣ письма, и получилъ тѣ бумаги… онъ былъ тамъ.
— Вопросъ подлинности личности. Какъ вы его узнали, разъ вы никогда прежде не видали его?
Чиклэй напрашивался на этотъ вопросъ.
— Онъ пришелъ снизу пять минутъ спустя, когда я все еще смотрѣлъ на тѣ окна. Пришелъ снизу и вышелъ изъ сквера… словно бы идя по дорогѣ отъ Раймондсъ Бильдингсъ… ну, точно ему надо было идти къ Бедфордъ Роу.
— Подробности эти не имѣютъ значенія. Еще разъ — какъ признали вы его?
— Я спросилъ у полисмена, кто этотъ джентльменъ. Онъ сказалъ, что это мистеръ Эдмундъ Грей. Я спросилъ у разносчика газеты возлѣ Голборнскихъ воротъ. Онъ сказалъ, что то былъ мистеръ Эдмундъ Грей и что его знаютъ всѣ…
— Итакъ, его знаютъ всѣ. Ну, Чиклэй, я не нахожу ничего удивительнаго въ томъ, что вы увидали человѣка, такъ хорошо извѣстнаго всѣмъ и каждому въ Иннѣ. Это ровно ничего не прибавляетъ къ нашимъ свѣдѣніямъ. Что онъ существуетъ, намъ уже извѣстно. Какова была его доля участія (если только она была) въ этомъ близкомъ для насъ дѣлѣ, и по сей день остается тайною. То есть, если вы не открыли чего нибудь другого.
Чиклэй посмотрѣлъ на своего господина въ какомъ-то остолбенѣніи.
— Нѣтъ… нѣтъ… — прошепталъ онъ. — Я не могу.
— Что вы сдѣлали, когда узнали, что это тотъ самый человѣкъ?
— Ничего.
— Вы не сдѣлали ничего. Ну… при данныхъ обстоятельствахъ я не знаю, что бы вы могли сдѣлать.
— И онъ ушелъ оттуда!
— О! онъ ушелъ оттуда. Весьма важный фактъ, право. Но, Чиклэй, исторія эта не имѣетъ ни малѣйшаго отношенія къ вашему странному волненію въ это утро. Имѣете-ли вы сказать мнѣ что-либо еще? Я вижу, что у васъ есть что-то на языкѣ, но вы, повидимому, испытываете болѣе, чѣмъ обыкновенное, затрудненіе высказаться.
Клеркъ стоялъ въ нерѣшимости. — А вы, — спросилъ онъ, наконецъ, — а вы… случаемъ… знаете Грей-Иннъ?
— Вѣроятно, я тамъ бывалъ… много лѣтъ тому назадъ. Ну?
— Вы тамъ не были за послѣднее время, не такъ-ли?
— Нѣтъ. Ну?
— Я полагалъ, что вы сами могли встрѣтить мистера Эдмунда Грея, могли захаживать къ нему.
Мистеръ Дерингъ выпрямился и положилъ свою руку на письма.
— Чиклэй, — сказалъ онъ, — я всегда готовъ оказать снисхожденіе людямъ въ моментъ ихъ душевнаго разстройства, но я думаю, я былъ достаточно снисходителенъ. Говорите прямо, въ чемъ дѣло. Вы потеряли какія нибудь денежныя суммы?
— Нѣтъ… нѣтъ; не такъ худо, какъ это… но достаточно худо. Нѣтъ, я не могу позволить себѣ терять деньги. Я не достаточно получалъ, чтобы располагать какими нибудь суммами. Но я получилъ потрясеніе… нѣчто вродѣ удара… отчасти изъ-за того человѣка, что я увидѣлъ, отчасти изъ-за особы, которая была съ нимъ.
— О! кто же это былъ? Пришли ли мы, наконецъ, къ какому нибудь результату?
— Я вамъ не говорилъ этого. Особа, которая сидѣла у открытаго окна съ нимъ, которая пришла съ нимъ и ушла изъ сквера съ нимъ, была никто другая, какъ та именно, опекуномъ которой вы были, сама миссъ Эльзи Арендель!
— Что же тутъ такого? — безпечно спросилъ мистеръ Дерингъ. — Она говорила мнѣ вчера, вчера ли? что знаетъ его.
— Если бы это былъ кто либо другой, она была съ кѣмъ, — возразилъ Чиклэй, путая свою грамматику, — если бы это былъ кто либо другой, кто былъ съ нею… я бы не удивился! Но увидѣть ихъ двухъ вмѣстѣ… Это перевернуло меня такъ, что я не могу опомниться.
— Еще разъ… что же тутъ такого? Миссъ Эльзи уже говорила мнѣ, что она знакома съ мистеромъ Эдмундомъ Греемъ.
— Что? Она говорила вамъ… она, дѣйствительно, говорила вамъ? Охъ! что говорила она вамъ? Охъ! Господи! Господи! Кто же скажетъ, кто сдѣлаетъ это?
Онъ ломалъ свои руки въ отчаяніи, не зная, что ему предпринять.
— Я не могу понять, Чиклэй, — сказалъ мистеръ Дерингъ, отчеканивая каждое слово, — причины этого проявленія возбужденія. Почему бы не сказала она мнѣ или всякому другому объ этомъ? Не предполагаете ли вы, что дѣвушка, опекуномъ которой я былъ, дѣлаетъ что нибудь предосудительное? Она говорила мнѣ, что знакома съ этимъ человѣкомъ. Она увѣряетъ далѣе… что мы сдѣлали большую ошибку относительно его. Что она этимъ хочетъ сказать, я не понимаю. Дѣло въ томъ, что, по ея словамъ, этотъ джентльменъ вполнѣ почтенная личность. Весьма возможно, что онъ обманулъ ее. Возможно также, что имя Эдмунда Грея было употреблено лживымъ образомъ въ бумагахъ, относящихся къ нашему дѣлу. Разумѣется, былъ Эдмундъ Грей, который сдѣлалъ надпись на первомъ чекѣ; и Эдмундъ Грей, проживающій въ 22 No Южнаго Сквера, чье имя замѣшано въ позднѣйшія продѣлки. Хорошо, мы скоро это увидимъ. Когда достанете вы приказъ о заарестованіи этого человѣка? Между прочимъ, Эльзи Арендель упрашиваетъ меня не допускать этого. Когда намѣрены вы это сдѣлать?
— Этимъ утромъ я хотѣлъ сдѣлать это. Все готово… но…
— Но что?
— Я не могу сдѣлать это теперь!
— Человѣкъ этотъ ускользнулъ изъ нашихъ рукъ.
— Оставьте до завтра… только до завтра или до понедѣльника. До того времени быть непремѣнно какой нибудь перемѣнѣ.
— Навѣрно есть что то у васъ на умѣ, Чиклэй. Что же… подождите до понедѣльника. Сегодня суббота. Онъ не можетъ намъ крѣпко напакостить въ такой короткій промежутокъ. Ну, будетъ объ Эдмундѣ Греѣ. Вотъ другой вопросъ, на который я прошу у васъ прямого отвѣта. Братъ мой увѣряетъ, кажется, основываясь на вашихъ словахъ, что Этельстанъ Арендель велъ низкій и распутный образъ жизни въ одномъ изъ Лондонскихъ предмѣстій, что онъ былъ жалкимъ оборванцемъ въ началѣ этого года. На чемъ основываете вы эти ваши слова?
— Ну, я слышалъ, какъ онъ признавался… или не отрицалъ… что онъ жилъ въ Кэмберуэллѣ въ дурномъ обществѣ. Слышалъ я это въ пивной «Добро Пожаловать». Онъ меня не видалъ. Меня прикрывала газета. Онъ и не думалъ отрицать это.
— Гм!.. А насчетъ «оборванца въ лохмотьяхъ»?
— О лохмотьяхъ я ничего не знаю.
— Весьма вѣроятно, тутъ столько же основаній для одного, какъ и для другого обвиненія. Три или четыре года назадъ онъ былъ въ Америкѣ, какъ мнѣ завѣдомо извѣстно. Онъ писалъ ко мнѣ изъ Америки. Теперь я узнаю, по свидѣтельству его сестры, что въ Англіи онъ всего съ мѣсяцъ и что онъ находился и все еще находится на службѣ у одной американской газеты. Что скажете вы на это?
— Ничего. Я не чувствую себя такъ, чтобы я могъ сказать что либо. Все перевернулось вверхъ дномъ.
— Но, другъ мой, если это правда, то ваша теорія объ умыслахъ и замыслахъ, на которую вы потратили столько труда и усилій, разрушается въ конецъ, что касается до Этельстана.
— Да. Я не имѣю ничего сказать.
— Такъ какъ Этельстана не было въ Лондонѣ втеченіе марта и апрѣля, то онъ не могъ принимать никакого участія въ позднѣйшихъ подлогахъ. А достовѣрно дознано, что одна и та же рука замѣшана какъ въ прежнюю, такъ и въ позднѣйшую продѣлку.
— Да… да… та же рука. О! да… та же рука, — повторялъ Чиклэй съ жаромъ, непонятнымъ для его господина. — Та же рука… да… да… въ томъ-то и горе… Та же рука сдѣлала все это.
— Въ такомъ случаѣ, что же станется съ вашимъ обвиненіемъ противъ моего молодого компаньона? Вѣдь вы такъ яростно настаивали. И братъ мой также. У васъ не было доказательствъ… и у него ихъ не было. Если та же рука дѣйствовала въ обоихъ подлогахъ, то это не могла быть рука Джорджа Аустина. А, что вы на это скажете?
— Ничего.
— А вѣдь вы очень яростно отстаивали это обвиненіе, Чиклэй. Вы должны либо найти болѣе вѣскія доказательства, либо отказаться отъ своего обвиненія.
— О! если это все, что я долженъ сдѣлать, то я отказываюсь… я отказываюсь отъ всего.
— Такъ зачѣмъ же вы заварили всю эту кашу, Чиклэй? Вы всячески старались подорвать репутацію моего компаньона. Вы позволили себѣ говорить разныя вещи о немъ въ конторѣ, въ присутствіи клерковъ. Если обнаружится, что онъ совершенно чистъ въ этомъ дѣлѣ, вы очутитесь въ весьма трудномъ положеніи.
— Я отказываюсь… отказываюсь отъ всего.
— Вы зашли такъ далеко, что якобы помнили… прошлый разъ… будто видѣли, какъ онъ опять положилъ банкноты въ шкафъ. Что скажете вы на это?
— Я отказываюсь отъ своихъ словъ.
— Но вѣдь это было прямое утвержденіе… показаніе свидѣтеля. Была ли это правда или нѣтъ? Я васъ не узнаю сегодня, Чиклэй. Во-первыхъ вы появляетесь, шатаясь и дрожа; затѣмъ вы говорите мнѣ вещи, которыя, повидимому, никоимъ образомъ не оправдываютъ такого сильнаго волненія. Далѣе, вы отказываетесь отъ обвиненія, которое никогда не должно было имѣть мѣсто иначе, какъ подъ условіемъ самыхъ сильныхъ уликъ. А теперь вы хотите отказаться отъ факта, который утверждали.
Чиклэй безпомощно покачалъ головою.
— Я признаю, что дѣло это остается такимъ же загадочнымъ, какъ прежде. Ничего не было обнаружено. Но тутъ же остается очевидная и свирѣпая враждебность съ вашей стороны къ двумъ молодымъ джентльменамъ. Отчего? Что они вамъ сдѣлали?
Чиклэй отвѣчалъ дерзкою рѣчью, но все стоя съ опущенными руками:
— Я отказываюсь отъ враждебности. Я отказываюсь отъ. всего. Что касается до молодого Аренделя, онъ былъ надменная скотина. Мы были грязью подъ его ногами. Вся земля принадлежала ему. Онъ постоянно передразнивалъ мою манеру говорить и постоянно заставлялъ клерковъ смѣяться надо мною. Поэтому я ненавидѣлъ его. Я и теперь его ненавижу. Его забавляло, что почти семидесятилѣтній старикъ безъ образованія не умѣетъ говорить, какъ молодой джентльменъ изъ Оксфордскаго или Кембриджскаго колледжа. Онъ обыкновенно заламывалъ шапку на затылокъ, словно то была королевская корона, и хлопалъ дверью, словно былъ компаньономъ. Я ненавидѣлъ его. Никогда я не радовался такъ, какъ когда онъ убѣжалъ въ бѣшенствѣ. Онъ чуть не сталъ между вами и мною, къ тому же, охъ! я это видѣлъ… Хитеръ онъ былъ. Велъ свои подвохи, чтобы стать между вами и мною.
— Что жъ это… вы завидовали ему, Чиклэй?
— Я обрадовался, когда онъ убѣжалъ. И притомъ я всегда думалъ, что онъ сдѣлалъ это. Что до того, видѣлъ-ли я, какъ онъ положилъ чекъ обратно въ шкафъ, я понимаю теперь, что никогда я не видалъ этого. Однако, мнѣ казалось одно время, что я помнилъ, будто видѣлъ его дѣлающимъ что-то вродѣ чего-то подобнаго этому. Теперь же я понимаю, что я ошибался. Онъ никогда не дѣлалъ этого. У него не хватило бы ума для такого дѣла. Этотъ сортъ никогда не бываетъ смѣтливъ. Слишкомъ шикарный баринъ для такой штуки. Охъ! я знаю, что вы скажете сейчасъ. А что же насчетъ того другого молодого повѣсы? Я ненавижу также и его. Я ненавижу его, потому что онъ такая же надменная скотина, какъ тотъ другой, и потому что онъ съумѣлъ васъ обойти. Онъ одурачилъ васъ… стараго человѣка легко провести… и улещивалъ васъ… пока вы не сдѣлали его компаньономъ. Я для васъ изъ кожи лѣзъ, работая больше шестидесяти лѣтъ, а приходитъ этотъ мальчишка и заступаетъ мое мѣсто, прослужа безъ году недѣлю.
— Ну! куда вы хватили, Чиклэй. Вѣдь я не сдѣлалъ бы васъ своимъ компаньономъ.
— Вамъ не нужно было никакихъ компаньоновъ. Вы бы дѣлали свое дѣло, а я свое, да вдобавокъ и ваше, даже если бы вамъ захотѣлось когда поспать послѣ обѣда.
— Однако же это не шуточное дѣло. Вы ненавидѣли мистера Аустина и вслѣдствіе этого взвели на него это гнусно е обвиненіе. Это очень серьезное дѣло, Чиклэй.
— Нѣтъ… я думалъ, что онъ виновенъ. Я въ самомъ дѣлѣ это думалъ. Все указывало въ этомъ направленіи. И я не понимаю насчетъ молодого Аренделя, потому что онъ пришелъ въ «Добро Пожаловать» съ тѣмъ кэмбриджскимъ джентльменомъ, который напивается тамъ пьянымъ всякій вечеръ, и онъ сказалъ, что онъ прожилъ восемь лѣтъ въ Кэмберуэллѣ съ такой дурной компаніей, что я и не рѣшусь назвать передъ вами, сэръ. Я считалъ его виновнымъ. Я, въ самомъ дѣлѣ, думалъ такъ.
— А теперь?
— О! теперь все кончено. Все переворотилось вверхъ дномъ. Никто не виноватъ. Я знаю теперь, что онъ тутъ совсѣмъ не причемъ. Онъ малый съ очень недалекимъ умишкомъ и невысокаго полета. Онъ не могъ бы ничего тутъ сдѣлать. Намъ бы слѣдовало это знать.
— Ну… Кто же это сдѣлалъ въ концѣ концовъ?
— Въ томъ-то и штука. — Чиклэй былъ такъ смущенъ, что опустился на стулъ въ присутствіи своего господина. — Въ томъ-то и вся суть. Кто это сдѣлалъ? Развѣ вы не знаете, кто это сдѣлалъ? Нѣтъ… я вижу, вамъ оно и невдомекъ. Я знаю не больше. Иначе… что дѣлать… что сказать… одному Богу извѣстно!
Онъ повернулся и убѣжалъ изъ комнаты, хлопнувъ за собою дверью.
— Онъ совсѣмъ спятилъ, — сказалъ мистеръ Дерингъ. — Бѣдный старикъ! Старость дѣлаетъ людей забывчивыми, а Чиклэя она довела до потери разума.
ГЛАВА XXXI.
Эльзи и ея мать.
править
— Можешь удѣлить мнѣ нѣсколько минутъ, мама?
Миссисъ Арендель подняла глаза отъ конторки, за которой писала письмо, и увидѣла передъ собою дочь. Она вздрогнула и измѣнилась въ лицѣ, но быстро оправилась и холодно отвѣчала:
— Я не слыхала, какъ ты вошла, Эльзи. Что тебѣ отъ меня понадобилось?
Съ улицы доносился колокольный звонъ, призывавшій въ церковь; было четверть одиннадцатаго: миссисъ Арендель уже одѣлась, чтобы идти въ церковь. Она была изъ тѣхъ людей, которые не полагаютъ ни малѣйшаго противорѣчія между хожденіемъ въ церковь и душою, переполненной враждебными чувствами. Она была ожесточена противъ своей дочери и сурова къ своему сыну, а своего будущаго зятя ненавидѣла всѣми силами своей страстной натуры. Но, братья мои, какой бы длинный рядъ пустыхъ скамеекъ увидѣли мы въ каждомъ мѣстѣ богослуженія, еслибы допускались только тѣ, чьи сердца исполнены милосердія и любви!
— Ты намѣрена долго задержать меня, Эльзи? Если да, то мы присядемъ. Если нѣтъ, то я приготовилась идти въ церковь, а я не люблю опаздывать. Люди нашего пошиба должны подавать хорошій примѣръ.
— Не думаю, чтобы я задержала тебя долго. Но если ты присядешь, то тебѣ будетъ гораздо спокойнѣе.
— Ты изгнала спокойствіе изъ этого дома, Эльзи.
— Ну такъ я верну его назадъ вмѣстѣ съ собою. Въ понедѣльникъ вечеромъ, мама, я возращаюсь домой.
— Что ты хочешь сказать, дитя? Ударъ обрушился въ самомъ дѣлѣ? Я слышала, что онъ угрожаетъ. Что молодой человѣкъ, что онъ… арестованъ?
— Нѣтъ, мама. Ты въ совершенномъ заблужденіи. Ты и все время находилась въ заблужденіи. А все-таки я вернусь къ тебѣ въ понедѣльникъ.
— Одна, слѣдовательно?
— Оставляю тебѣ угадать, вернусь-ли я одна или съ двумя людьми, которыхъ я уважаю болѣе всѣхъ на свѣтѣ, — съ моимъ женихомъ и съ моимъ братомъ.
— Тебѣ извѣстно мое мнѣніе, Эльзи. Оно ничуть не измѣнилось.
— Въ среду моя свадьба.
— Меня не касается это событіе, Эльзи. Послѣ того, какъ ты обвѣнчаешься съ такимъ человѣкомъ противъ желанія, убѣжденія, приказаній всѣхъ, кого ты обязана уважать, я могу только сказать, что ты болѣе не дочь мнѣ.
— Какъ можешь ты такъ упорствовать въ подобномъ мнѣніи? Мама, еще разъ обращаюсь къ твоимъ лучшимъ чувствамъ. Брось ты эти подозрѣнія. Повѣрь мнѣ, они пустые призраки. Нѣтъ и тѣни основанія для того смѣхотворнаго зданія, которое возвели. Подумай. Теперь… сколько?.. три недѣли прошло съ тѣхъ поръ, какъ было взведено это обвиненіе, а между тѣмъ ничего, рѣшительно ничего не доказано. Еслибы ты только согласилась понять, на какихъ ложныхъ взглядахъ построено все это дѣло!
— На прочныхъ основаніяхъ, на вѣскихъ фактахъ, какихъ лучше не надобно.
— Еслибы я могла доказать тебѣ, что Этельстанъ былъ въ Америкѣ съ мѣсяцъ назадъ?
— Несчастная дѣвочка! онъ тебя обманываетъ. Онъ восемь, лѣтъ велъ безпутную жизнь близь Лондона. Эльзи, не заставляй меня терять даромъ время. Съ меня довольно, что мой зять, сэръ Самуэль Дерингъ, человѣкъ въ высшей степени здравый и съ громаднѣйшимъ житейскимъ опытомъ, убѣжденъ въ невозможности вывести какое-нибудь иное заключеніе… Но, мнѣ кажется, у тебя есть что-то еще сказать мнѣ, — миссисъ Арендель застегивала свои перчатки. Часы показывали теперь одиннадцать безъ пяти минутъ.
— Да. Если совершенно напрасно обращаться къ…
— Совершенно излишне, — рѣзко перебила миссисъ Арендель. — Я не расположена къ чувствительному вздору.
— Мнѣ грустно, потому что тебѣ будетъ впослѣдствіи грустно. — Ну, такъ я пришла сказать тебѣ, что у меня съ помощью Джорджа приготовлено все для среды.
— Ого!
— Да. Свадебный пирогъ пришлютъ сюда во вторникъ. Мое подвѣнечное платье — бѣлое атласное, очень красивое — окончено и примѣряно. Его пришлютъ сюда вечеромъ въ понедѣльникъ. Платья подружекъ также принесутъ въ понедѣльникъ. Джорджъ устроилъ все для церкви. Онъ заказалъ экипажи и букеты и позаботился объ обручальномъ кольцѣ. Подарки уже у тебя въ домѣ. Мы будемъ вѣнчаться въ три часа. Послѣ вѣнца тутъ соберется небольшой кружокъ кузинъ и кузеновъ, и ты угостишь ихъ простымъ домашнимъ обѣдомъ; полагаю, что вечеръ закончится танцами. Джорджъ позаботился также и о красномъ сукнѣ для лѣстницы и обо всемъ такомъ. А во вторникъ вечеромъ ты задашь большой обѣдъ всѣмъ нашимъ гостямъ.
— Ты никакъ сошла съ ума, Эльзи?
— Ничуть не сошла съ ума, моя милая мама. Вотъ сэръ Самуэль сошелъ съ ума, да еще свелъ съ ума тебя и Гильду. Все произойдетъ совершенно такъ, какъ я тебѣ говорю. Можетъ, ты мнѣ не вѣришь?
— Ты помѣшалась, Эльзи. Ты навѣрно помѣшалась!
— Нѣтъ, моя милая мама, я не помѣшалась. О! это такъ нелѣпо, не будь это такъ печально. Но мы рѣшили, я и Джорджъ, не дѣлать эту нелѣпость причиною постояннаго озлобленія. Вотъ почему, моя милая мама, я не хочу, чтобы свадьба моя была въ квартирѣ брата, а хочу, чтобы она была у тебя въ домѣ. Предсказываю тебѣ, ты придешь ко мнѣ на вѣнчаніе, полная любви… полная любви… — глаза ея наполнились слезами — ко мнѣ и Джорджу… и къ Этельстану… полная любви и печали, и угрызеній… Меня передастъ мужу братъ мой… ты придешь, повторяю, съ сердцемъ исполненнымъ любви и жалости къ нему.
Миссисъ Арендель посмотрѣла на нее каменнымъ взглядомъ.
— Всѣ соберутся сюда и ты примешь у себя всѣхъ своихъ друзей послѣ свадьбы. Я уже разослала приглашенія. Гильда будетъ также здѣсь, страшно устыдясь самой себя. Это будетъ прелестная свадьба; и мы уѣдемъ съ такими хорошими пожеланіями отъ тебя самой, какихъ ты при твоемъ теперешнемъ настроеніи и вообразить не можешь. Иди теперь въ церковь, моя милая мама, подготовленная къ счастливому и радостному дню.
— Я думаю, Эльзи, — сказала миссисъ Арендель еще болѣе холоднымъ тономъ, — что ты лишилась здраваго смысла. А пока знай, что я не буду у тебя на свадьбѣ. Я не стану препятствовать тебѣ отпраздновать свое бракосочетаніе здѣсь, если тебѣ это угодно; ты можешь назвать въ этотъ домъ своихъ друзей, если тебѣ это нравится. Сама же я укроюсь у моей болѣе почтительной дочери. Я отказываюсь видѣть моего несчастнаго сына, я не дамъ своего согласія на союзъ, который долженъ закрѣпить несчастіе на всю жизнь…
— Моя милая мама, ты сдѣлаешь все такъ точно, какъ я предсказала тебѣ. А теперь не говори больше ничего, вѣдь это только сдѣлаетъ немного тяжелѣе наше примиреніе. Я должна пойти въ церковь передъ свадьбой. Еслибы ты только вернула свое довѣріе къ чести моего жениха, я бы могла пойти въ церковь съ тобою и преклонить колѣни рядомъ съ тобой. Но безъ этого довѣрія… О, иди, моя милая мама! Ты увидишь исполненіе моего пророчества слово въ слово, вѣришь ты мнѣ или нѣтъ…
Миссисъ Арендель пошла въ церковь. Во время богослуженія она испытывала странные уколы предчувствія, угрызенія и страха, тревоги и надежды, смѣшанной съ грустнымъ чувствомъ, которое въ ней вызвали сообщеніе и увѣренія ея дочери. Даже въ такихъ случаяхъ, какъ этотъ, человѣкъ съ злыми мыслями порою бываетъ пристыженъ приходомъ прорицателя добра. Когда миссисъ Арендель вышла изъ церкви, она почувствовала, что не слыхала ни одного словечка изъ проповѣди, и ей было досадно выйти послѣ полуторачасовой рѣчи съ сознаніемъ, что она не помнитъ изъ нея ни единаго звука. Она позавтракала у своей другой дочери, которой передала объ удивительномъ поведеніи Эльзи и ея предсказаніи и приглашеніи. Между ними было рѣшено, что у нея не ладно въ мозгу — безъ сомнѣнія, это пройдетъ! — и что имъ не подобало вмѣшиваться; что это прискорбно, но что отчасти слѣдовало ожидать этого; а тамъ время покажетъ. Между тѣмъ сэръ Самуэль сообщилъ имъ, что онъ рѣшился достать приказъ о заарестованіи человѣка, называющагося Эдмундомъ Греемъ, который до сего часу не давался имъ въ руки.
— Онъ, повидимому, реальная личность, — заключилъ представитель Сити, — пожилой человѣкъ, пользующійся, насколько мы могли узнать, хорошей репутаціей. Однако же, замѣчательно, что ничего не могло быть дознано относительно его профессіи или званія. Это сущая загадка. Что до меня касается, я люблю знать, какъ человѣкъ зарабатываетъ свой насущный хлѣбъ. Я даже совѣтовался съ особою, имѣющей отношеніе къ полиціи. Ничего неизвѣстно о немъ, никакихъ подозрѣній на его счетъ нѣтъ. Но мы все это узнаемъ, какъ только онъ будетъ у судебнаго слѣдователя.
— А среда у насъ на носу! Охъ, дорогой мой сэръ Самуэль, поторопитесь съ ними. Даже въ послѣдній моментъ… даже рискуя громаднымъ скандаломъ… если только можно спасти Эльзи.
— Ну, — сказалъ сэръ Самуэль, — вотъ, что курьезно… я не понимаю этого… мы устроили такъ, чтобы арестъ состоялся въ пятницу утромъ. Можете себѣ представить? этотъ старый оселъ Чиклэй не хочетъ хлопотать объ этомъ… хочетъ, чтобы приказъ отмѣнили… говоритъ, что по его мнѣнію изъ этого ничего не выйдетъ. Этотъ юноша Арендель, вопервыхъ, а затѣмъ этотъ старикъ Чиклэй, повидимому, въ заговорѣ, чтобы отвести глаза правосудію. Но завтра я самъ повидаюсь съ моимъ братомъ. Пора покончить съ этимъ дѣломъ.
— Да… да, — сказала миссисъ Арендель. — И, дорогой мой сэръ Самуэль, до среды… пусть это будетъ сдѣлано до среды, умоляю васъ ради насъ всѣхъ!
Въ полдень Эльзи вернулась въ улицу Полумѣсяца, гдѣ ее ожидалъ Джорджъ.
— Я еще разъ сдѣлала попытку къ примиренію, — сказала она со слезами; — но это ни къ чему не повело. Она такъ же ожесточена противъ тебя, какъ всегда была противъ Этельстана. Непостижимо, что у нея такъ мало довѣрія. Думаю, это происходитъ оттого, что она ходитъ въ Сити и старается копить деньги. Эдмундъ Грей такъ объяснилъ бы это. Я не сказала ей всего только ради этого старика. Онъ ничего не знаетъ, ничего не подозрѣваетъ; а я хочу сдѣлать нашъ казусъ такимъ полнымъ, чтобы не оставалось мѣста сомнѣнію въ умахъ людей самыхъ недовѣрчивыхъ. Даже Чиклэй останется удовлетвореннымъ. Я надѣюсь покончить съ этимъ сегодня до вечера. О, Джорджъ! возможно-ли это? Неужели наша свадьба въ будущую среду? дѣйствительно въ будущую среду? И отвратительное облако будетъ развѣяно, и… и… и…
Конецъ этой главы, какъ читатель самъ можетъ себѣ представить, расплывается въ поцѣлуяхъ.
ГЛАВА XXXI.
Полная исповѣдь.
править
Въ воскресенье послѣ полудня Эльзи отправилась выполнить свою миссію. Она находилась въ тревожномъ состояніи, потому что взяла на себя серьезную задачу, требовавшую величайшей деликатности въ обращеніи съ нею. Было достаточно — болѣе чѣмъ достаточно — чтобы ея свидѣтели, одинъ за другимъ, удостовѣрили тождество мистера Деринга съ мистеромъ Эдмундомъ Греемъ. Но насколько стала бы она чувствовать себя сильнѣе, еслибы могла представить полный и подробный разсказъ всего этого дѣла, написанный рукою, которая все это надѣлала! Задача ея заключалась въ томъ, чтобы получить этотъ разсказъ отъ своего учителя. Она была полна надежды, частью потому, что знала свое вліяніе на философа; частью-же потому, что, подобно всякой женщинѣ, знающей себѣ цѣну, она привыкла достигать всего, чего ей хотѣлось, просьбой, лаской, очарованіемъ.
Учитель ждалъ ее — никогда не слѣдуетъ заставлять учителя ожидать, а она немного опоздала. Онъ былъ раздосадованъ, — ему надо было поговорить съ ней и такъ многому поучить ее; онъ сердился на малѣйшее промедленіе съ ея стороны; онъ ходилъ по комнатѣ, раздраженный, такъ какъ прошло уже пять минутъ послѣ назначеннаго часа. Онъ пожуритъ ее, должна же она пріучиться быть аккуратной: вѣдь у нихъ всего пять короткихъ часовъ для всего, что онъ можетъ сказать ей. Развѣ это можно назвать рвеніемъ учащагося? Но въ эту минуту она отворила дверь и вбѣжала, едва переводя дыханіе, улыбающаяся, живая, протягивая ему обѣ руки, прелестная, нѣжная дѣвушка, столь близкая ему, его ученица, его дочь, дочь Новаго Человѣчества, — и онъ забылъ свое раздраженіе и взялъ ея ручки въ свои руки, и поцѣловалъ ее въ лобъ.
— Дитя, вздохнулъ онъ, — вы опоздали. Но это не бѣда. Вы здѣсь. Вѣдь вы стали мнѣ такъ дороги, что я не въ состояніи стерпѣть, когда вы запаздываете хоть на мгновеніе. Такое счастіе, такая радость въ настоящемъ, такая надежда въ будущемъ, что у меня есть такая ученица! Теперь садитесь… снимите свою шляпку. Я поставилъ кресло для васъ къ окну… и столъ, чтобы вы могли писать. Вотъ ваша памятная книжка. Ну… думали-ли вы о томъ, чему я васъ училъ въ послѣдній разъ? — Хорошо. Вернемся же къ вопросу, на которомъ мы остановились, къ зарѣ кооперативнаго духа…
Онъ говорилъ втеченіе двухъ долгихъ часовъ, онъ расхаживалъ по комнатѣ или останавливался передъ своей ученицей, подкрѣпляя свои доводы поднятіемъ указательнаго пальца, повторяя, иллюстрируя ихъ наглядно анекдотическими примѣрами — память у него была необычайная. Ученица слушала внимательно. Иногда она задавала ему вопросъ, иногда дѣлала замѣтки въ своей памятной книжкѣ. Да не подумаетъ читатель, что она была ученицей только для виду: система ея учителя вызвала у нея непритворный интересъ. Больше всего любила она слушать эту рѣчь, полную энтузіазма. Всякій разъ онъ заставлялъ сердце ея пылать, вызывая передъ ея глазами видѣніе міра, гдѣ не будетъ болѣе ни печали, ни слезъ, ни какихъ либо иныхъ страданій или заботъ.
И вотъ она совершенно позабыла о цѣли своего прихода, она была увлечена, сердце ея стучало, щеки пылали. О, чудное видѣніе! О, великій и славный учитель!
Онъ пересталъ говорить. И видѣніе, вызванное имъ, быстро исчезло. Они снова очутились въ тускломъ старомъ Иннѣ: посреди солиситоровъ и ростовщиковъ, и молодыхъ повѣсъ, занимающихъ здѣсь комнаты. Онъ пересталъ прорицать и началъ разсуждать, приводить логическіе доводы, — что отнюдь не представляло такого интереса. Наконецъ, онъ покончилъ и съ ними.
— Вы слышали теперь, дорогое дитя, — сказалъ онъ, — какъ разъ столько, сколько вы можете воспринять съ пользою для себя. Я замѣтилъ, что впродолженіе послѣднихъ двухъ-трехъ минутъ глаза ваши разсѣянно блуждаютъ и вниманіе ваше истощилось. Прекратимъ же нашу бесѣду; помните только, что я сейчасъ сказалъ вамъ о страданіяхъ общественнаго организма. Они однородны со страданіями, поражающими человѣческій организмъ. Сравнивая ихъ между собою, мы можемъ изучить не только причину, но и дѣйствіе. У насъ есть ревматизмы, подагра, астма, невралгія, насморкъ и кашель, горячки и другіе недуги. То же и у общественнаго организма. Откуда приходятъ наши болѣзни? Отъ невѣжества, отъ безумствъ, отъ пороковъ, отъ жадности и обжорства нашихъ предковъ. Точно также и болѣзни общественнаго организма…
Эльзи слушала и кивала головкой. Ей приходили въ голову возраженія, но она воздерживалась. Учитель былъ изъ тѣхъ, которые не вступаютъ въ пренія. Почти всѣ великіе проповѣдники на свѣтѣ, если читатель вспомнитъ, выражали свои поученія въ формѣ правилъ и афоризмовъ.
Онъ посмотрѣлъ на часы.
— Уже скоро четыре, — сказалъ онъ. — Не пойти-ли намъ на собраніе?
— Нѣтъ еще. Намъ незачѣмъ быть тамъ ранѣе шести. У насъ въ распоряженіи еще добрыхъ два часа. Употребимъ ихъ на что нибудь болѣе пріятное, чѣмъ сидѣть въ залѣ… признайтесь, что тамъ впору задохнуться. Мы поговоримъ о другихъ вещахъ… о насъ самихъ… не обо мнѣ, такъ какъ я не важная птица, а о васъ, дорогой учитель.
Она принялась теперь за выполненіе своего коварнаго замысла. Ей было ужасъ какъ стыдно, но это было необходимо. Она принудила себя, она рѣшилась, она заглушила голосъ совѣсти.
— Обо мнѣ? — спросилъ учитель. — Но что же тутъ такого можно сказать обо мнѣ?
— О! тутъ всегда есть такъ много. — Она взяла его правую руку въ свою и удержала ее, зная, что эта маленькая ласка нравилась ему и трогала его. — Учитель, что за удивительный случай, который привелъ меня сюда! Никогда не могу я достаточно надивиться этому. Я разсказала Джорджу… Джорджу Аустину — моему жениху, вы знаете, и Этельстану — это мой братъ…
Она пристально вглядывалась въ него, но не было ни малѣйшаго признака, чтобы онъ узналъ эти два имени. Эдмундъ Грей никогда не слыхалъ ни одного изъ нихъ.
— Я говорила имъ о васъ и о вашемъ великомъ трудѣ. Но когда они меня спрашиваютъ, кто вы, гдѣ вы живете и все такое, я ничего не могу сказать имъ. О! я знаю, это совсѣмъ не нужно для меня и моихъ друзей; но, дорогой мой учитель, мы должны подумать о будущемъ. Когда дѣло наше расширится, распространится и разовьется такъ, что покроетъ весь міръ, люди захотятъ узнать все о человѣкѣ, который первый далъ эти принципы. Кто сможетъ разсказать имъ объ этомъ? Никто. Вы одиноки: у васъ нѣтъ ни жены, ни дѣтей. Имя ваше навсегда останется связаннымъ съ дѣломъ. Но вы… вы… человѣкъ… чѣмъ будете вы? Ничѣмъ. Останется одно лишь имя. Вы должны написать свою автобіографію.
— Иногда и я подумывалъ сдѣлать это… — лицо его приняло тревожный видъ, — но… но…
— Но вы постоянно заняты работою для людей. Разумѣется, у васъ нѣтъ времени. Я это вполнѣ понимаю; и васъ утомляетъ — не такъ ли? обращать ваши мысли отъ настоящаго къ прошедшему.
— Да, да… это вѣрно; вѣрно. Эльзи, вы вполнѣ точно выразили, въ чемъ тутъ затрудненіе.
— И однако же… вы должны признаться… вы должны исповѣдаться… вполнѣ естественно, что люди захотятъ узнать о васъ всю подноготную. Кто былъ великій Эдмундъ Грей? Ну, они захотятъ узнать всѣ мелочи… всѣ самомалѣйшія подробности: гдѣ вы родились… гдѣ вы воспитывались… кто были ваши учителя… что привело васъ къ изученію человѣчества и его задачъ… гдѣ вы жили; были ли вы женаты и на комъ… что вы читали… кто были ваши друзья. Мірское любопытство безконечно относительно великихъ людей.
— Можетъ быть. — Онъ всталъ и выглянулъ въ окно. Когда люди очень довольны, они должны находиться въ движеніи. — Сознаюсь, никогда я не думалъ объ этихъ вещахъ. Впрочемъ… нѣтъ сомнѣнія, что вы правы.
— Нѣтъ, но я-то думаю о нихъ съ тѣхъ самыхъ поръ, какъ имѣла счастье быть вами принятой. Учитель, хотите довѣриться мнѣ? Могу я стать вашимъ біографомъ? Вамъ не найти такого, который любилъ бы васъ болѣе. Дайте мнѣ только необходимые матеріалы. А теперь… позвольте мнѣ для начала задать вамъ нѣсколько вопросовъ… только для того, чтобы показать вамъ, что именно мнѣ надобно узнать.
Онъ засмѣялся и снова сѣлъ на свое мѣсто.
— Что же, въ моей жизни не было ни единаго случая изъ ряду вонъ, ни единаго эпизода или приключенія. Въ ней не было никакихъ невзгодъ. Въ ней нѣтъ ничего такого, какъ, напримѣръ, болѣзнь. Я всегда былъ совершенно здоровъ. Нѣтъ въ ней даже любовнаго эпизода или простого ухаживанья. Нѣтъ въ ней даже никакихъ религіозныхъ недоразумѣній. Безъ любви, безъ болѣзней, безъ невзгодъ житейскихъ, безъ религіозныхъ сомнѣній — какой интересъ можетъ представлять жизнь и что можно сказать о ней?
— Ну, жизнь, въ которой не было никакихъ случайностей, должна быть жизнью человѣка науки. Только человѣкъ науки никогда не влюбляется.
— Или, — молвилъ философъ, — человѣкъ наживы.
— По счастью, не много людей науки, иначе мы, женщины, оставались бы неутѣшными. Знаете ли, учитель, васъ можетъ извинить за такое ужасное упущеніе въ вашей исторіи только эта отговорка. Присядьте, учитель, — прибавила она, такъ какъ онъ снова принялся расхаживать по комнатѣ, частью встревоженный ея разспросами, частью польщенный и довольный ея доводами.
Она развернула свою памятную книжку и начала задавать ему вопросы о немъ самомъ, очень простые вопросы, такіе, которые не могли возбудить въ немъ тревожныхъ мыслей. Онъ отвѣчалъ ей безъ запинокъ, и она съ удивленіемъ замѣтила, что онъ разсказываетъ ей здраво факты своей собственной исторіи, исторіи мистера Деринга.
Онъ родился, говорилъ онъ, въ такъ называемомъ лучшемъ классѣ общества, т. е. въ богатѣйшемъ. Отецъ его былъ богатый солиситоръ, проживавшій въ Бедфордъ Роу. Онъ родился въ 1815 году, — въ году битвы при Ватерлоо. Онъ былъ старшій изъ пяти человѣкъ — трехъ дочерей и двухъ сыновей. Онъ получилъ воспитаніе въ Уэстминстерской школѣ. Когда онъ вышелъ изъ нея, отецъ предложилъ ему поступить въ университетъ, но онъ отказался, нетерпѣливо стремясь начать какъ можно скорѣе трудовую жизнь — какъ онъ думалъ. Поэтому онъ поступилъ въ контору своего отца, а въ двадцать два года выдержалъ требуемый экзаменъ и былъ принятъ въ сословіе стряпчихъ.
— Въ то время вы были молоды… вы еще не отдались изученію науки… вы бывали въ обществѣ. Однако же вы ни разу не влюбились и никогда не были женаты. Какъ это странно! А я думала, что всякому человѣку необходима любовь. Мнѣ постоянно твердили, что настоящая жизнь человѣка начинается только съ любви и брака. Любовь заключаетъ въ себѣ весь смыслъ жизни.
— Для васъ, дитя мое, это безъ сомнѣнія такъ и есть. Такія, какъ вы, рождены для любви, — прибавилъ онъ любезно. — Сама Венера улыбается вашими глазами и вашими устами. Что же касается до меня, меня всегда тянуло болѣе или менѣе къ кабинетной жизни, хотя я долго не находилъ своего истиннаго призванія. Я работалъ много и въ свѣтѣ бывалъ рѣдко. Быть можетъ, я былъ холоденъ по своей натурѣ. У меня не было времени думать о такихъ вещахъ. Теперь, когда слишкомъ поздно, я сожалѣю, что не испыталъ ничего этого. Безъ сомнѣнія, будь я опытенъ съ этой стороны, я бы имѣлъ большую силу убѣжденія. Я бы имѣлъ болѣе мощное вліяніе на женщинъ среди моихъ слушателей. Если бы я былъ женатымъ человѣкомъ, я пользовался бы у нихъ большей симпатіей.
— Нѣтъ… и нѣтъ. — Эльзи слегка колебалась. — Быть можетъ, женщины… особенно изъ молодыхъ… лучше ладятъ съ неженатыми мужчинами. Однако же, вы не женились.
— Итакъ, вопервыхъ, я былъ солиситоромъ вмѣстѣ съ моимъ отцомъ. Затѣмъ… вдругъ…
Лицо его снова приняло тревожное выраженіе.
— Вы продолжали, — быстро перебила его Эльзи, — заниматься дѣлами своей профессіи, хотя заинтересовались изученіемъ другихъ вопросовъ.
— Нѣтъ… нѣтъ… не совсѣмъ такъ.
— Вы стали изучать соціальные вопросы и постепенно оставили свою профессію.
— Нѣтъ… нѣтъ… не такъ совсѣмъ.
— Вы увидали, что не можете болѣе мирить свою совѣсть съ своей дѣятельностью.
— Нѣтъ… Я позабылъ въ точности, какъ это случилось. Странно, какъ можетъ человѣкъ забыть такую простую вещь. Думаю, это отъ старости. Ну… все равно. Я оставилъ свою профессію. Это единственно важная вещь, о которой слѣдуетъ помнить. Что я это сдѣлалъ, доказываютъ вотъ эти комнаты. Я бросилъ свою профессію. Да, именно такъ. Какъ разъ въ тотъ моментъ, какъ голова моя стала полнымъ полнешенька другими вещами, не могу вспомнить въ точности, когда именно или какимъ образомъ, я оставилъ свою профессію. Я забываю подробности, вѣроятно, оттого, что придаю имъ такъ мало значенія. Сущность заключается въ томъ, что я вышелъ изъ сословія стряпчихъ и предался изученію этихъ вопросовъ…
Она тщательно отмѣтила этотъ важный фактъ и ожидала, что онъ скажетъ дальше.
— Тутъ, дорогое дитя мое, вся моя жизнь передъ вами. Безъ всякихъ приключеній или эпизодовъ. Я родился, я ходилъ въ школу, я сдѣлался солиситоромъ, я бросилъ свою профессію, я изучилъ соціальную экономію, я сдѣлалъ свое великое открытіе, я пропагандировалъ его. Итакъ… неужели я сказалъ, что жизнь моя прошла безъ событій и безъ любви? Нѣтъ, нѣтъ… я былъ неправъ. Дочь моя, я нашелъ, наконецъ, любовь и дитя… и ученицу. Чего же большаго могу я требовать отъ жизни?
— Учитель мой! — Родная дочь не могла бы выразить ему больше сочувствія, чѣмъ эта дѣвушка. — Все это въ высшей степени важно и интересно, — сказала она, — хотя фактовъ такъ мало. Цѣлыя книги напишутъ въ будущемъ по поводу этихъ фактовъ, которые дополнятъ предположеніями и спорными замѣчаніями. Даже вещи, которыя по вашему не имѣютъ ровно никакого значенія, станутъ предметомъ коментаріевъ и критики. Хорошо… но моя біографія будетъ первая и лучшая, и самая важная. Я первая сдѣлаю остовъ изъ фактовъ, а затѣмъ одѣну его въ плоть и кровь, наряжу его въ платье и изображу васъ, дорогой учитель, именно такимъ, какъ вы есть.
— Спрашивайте меня обо всемъ, что хотите, только не слишкомъ часто. Меня утомляетъ припоминать прошедшее. Моя милочка, я словно человѣкъ, который самъ себѣ пробилъ дорогу, который вышелъ изъ поддонковъ. Онъ не можетъ отрицать этого факта, но ему непріятно говорить объ этомъ, и онъ оскорбляется, если кто либо взваливаетъ на него этотъ фактъ или намекаетъ на него, такъ или иначе, въ его присутствіи. Мое дѣло точь въ точь такое же. Я самъ себя вывелъ въ люди. Я вышелъ изъ поддонковъ… Я жилъ обычною недостойною жизнью, пока мнѣ не стукнуло шестьдесятъ лѣтъ съ хвостикомъ. Теперь я ужасно стыжусь этого факта. Я не отрицаю его… вы должны упомянуть о немъ въ моей біографіи… но мнѣ непріятно говорить объ этомъ.
— Вы были когда-то солиситоромъ, а теперь вы учитель. Что за скачекъ! Что за удивительный скачекъ! я просто понять не могу. Но, все-таки иной разъ, изрѣдка, ради любопытнаго неидущаго къ дѣлу слова, оглянитесь назадъ и скажите мнѣ, что вы тамъ видите.
— Мнѣ кажется, именно оттого, что я такъ погруженъ въ свою работу, мнѣ трудно отдаваться воспоминаніямъ. Вѣдь, Эльзи, день за днемъ, съ утра до вечера, я просиживаю здѣсь за своей работой. А вечеромъ я ничего не помню о протекшемъ времени. Часы бьютъ, но я ихъ не слышу. Только книги на столѣ показываютъ мнѣ, чѣмъ я былъ занятъ. А вы хотите, чтобы я вернулся назадъ, не ко вчерашнему дню, а за десять, двадцать, тридцать лѣтъ назадъ. Дорогая моя дѣточка, я не въ состояніи сдѣлать это. Иное изъ прошлаго ясно для меня, я помню отчетливо тотъ или другой день… всѣ свои вечера въ залѣ Науки, свои уроки съ вами, — ихъ я помню. Но припоминать дни, проведенные въ размышленіяхъ и въ занятіяхъ, всецѣло тебя поглотившихъ — невозможно. Нѣтъ… нѣтъ… Я не въ силахъ даже пытаться сдѣлать это.
Онъ говорилъ слегка огорченный, словно самая мысль о необходимости такого усилія смущала его.
— Повѣрьте мнѣ, дорогой мой учитель, — сказала Эльзи, — я бы не стала васъ мучить. Только о нѣкоторыхъ вещахъ, которыя вы навѣрно вспомните… Напр., люди всегда хотятъ знать о личномъ имуществѣ своихъ великихъ дѣятелей. Ваши дѣла, вы какъ-то говорили мнѣ, находятся въ рукахъ мистера… мистера… какъ бишь его имя?
— Дерингъ. — Дерингъ. Очень хорошо извѣстный солиситоръ. Контора его въ Новомъ Скверѣ, въ Линкольнъ Иннѣ… Онъ занимается моими денежными дѣлами. Я, кажется, то, что у людей называютъ богатымъ.
— Это доставило вамъ независимость и силу трудиться для человѣчества, неправда-ли?
— Именно, — сказалъ онъ, не сознавая своей непослѣдовательности. — Дерингъ, мой солиситоръ, кажется, весьма честный человѣкъ. Онъ узокъ въ своихъ воззрѣніяхъ, упорно держится старой школы… совершенно неспособенъ замѣтить приливъ новыхъ теченій мысли. Но заслуживаетъ довѣрія. Онъ принадлежитъ къ группѣ людей, которые пока необходимы.
— Такъ это мистеръ Дерингъ? Ну, мой дорогой учитель, мнѣ кое-что извѣстно о мистерѣ Дерингѣ. Братъ мой Этельстанъ служилъ у него въ конторѣ. Онъ былъ у него старшимъ клеркомъ. Тутъ произошла непріятность съ чекомъ. Какая-то ошибка, что ли. Его несправедливо обвинили или заподозрили и онъ вышелъ изъ фирмы. Теперь мнѣ пришло въ голову, не можете ли вы разъяснить это дѣло о чекѣ?
— Я, дорогая моя дѣточка? Какъ же я могу что нибудь знать объ этомъ?
— Но вы можете припомнить этотъ чекъ, потому что, — я теперь подумала объ этомъ, — имя ваше связано было съ нимъ. Да… было. Я въ этомъ убѣждена. Чекъ былъ выдалъ въ мартѣ 1882 года… чекъ на семьсотъ двадцать фунтовъ, для уплаты по вашему ордеру… по ордеру Эдмунда Грея.
— Чекъ на семьсотъ двадцать фунтовъ? Въ мартѣ 1882 года? Это должно быть такъ и было: да… да… это было въ то самое время. Но въ самомъ дѣлѣ въ высшей степени удивительно, дитя, въ высшей степени удивительно, что вы заговорили о чекѣ, — одномъ изъ тысячи чековъ, вышедшихъ изъ этой конторы, — который я отлично помню. Жизнь полна совпаденій… всегда можешь услыхать странныя вещи, встрѣтить лица, которыя тебѣ знакомы. Ну, это въ высшей степени замѣчательно, потому что я получилъ отъ мистера Деринга чекъ именно на эту сумму и какъ разъ въ упомянутое время. Я отлично это помню. Это было тогда, когда у меня явился планъ… я такъ думалъ въ то время, будучи менѣе опытенъ, чѣмъ теперь… и право весьма недурной планъ… и, если бы не равнодушіе рабочихъ, онъ бы далъ хорошіе результаты. Вы понимаете, рабочіе не были достаточно подготовлены къ нему. Я уже принялся за выполненіе плана, давая впередъ нѣкоторымъ рабочимъ денежныя суммы, которыя бы сдѣлали ихъ независимыми, пока имъ не удастся производить достаточно, чтобы продавать свои продукты непосредственно, на кооперативныхъ началахъ. Я думалъ, если бы мнѣ удалось собрать отборную кучку рабочихъ, напр., человѣкъ семьдесятъ или около того, — подъучить и подготовить ихъ маленько, а затѣмъ дать имъ, напр., по десяти фунтовъ каждому, чтобы поддержать ихъ втеченіе первыхъ нѣсколькихъ недѣль, что бы я могъ вскорѣ открыть для нихъ кооперативные склады и такимъ образомъ сдѣлать первый шагъ къ устраненію коммиссіонера-купца.
— Понимаю; и для этого вы взяли денегъ?
— Да. Но, какъ я уже сказалъ вамъ, я былъ принужденъ бросить этотъ планъ. Люди эти не были достаточно развиты. Они слушали, они выражали большую готовность получить деньги, но не дали мнѣ повода надѣяться, что мой планъ будетъ приведенъ ими въ исполненіе. Такимъ образомъ онъ провалился. Итакъ, — понимаете, — я не истратилъ этихъ денегъ. Помнится мнѣ, я размѣнялъ для сказанной цѣли чекъ на десятифунтовые билеты.
— Что же сталось съ этими билетами?
— Не знаю. Полагаю, что они въ банкѣ… странствуютъ себѣ по бѣлому свѣту. Я ихъ возвратилъ Дерингу.
— О! мой дорогой учитель! — Эльзи вскочила на ноги и положила листъ бѣлой бумаги на столъ — въ этомъ видна рука Провидѣнія! Не могу сказать вамъ, сколько ужаснаго горя причинилъ намъ этотъ чекъ! Онъ порядкомъ испортилъ жизнь моего брата. Ради самаго Бога, напишите все это здѣсь для меня. Скорѣе! скорѣе! пока вы не забыли всего.
ГЛАВА XXXII.
Полная исповѣдь (продолженіе).
править
— Я этого не забуду. Тѣмъ не менѣе, Эльзи, если изложеніе этихъ фактовъ можетъ быть такъ или иначе полезно для васъ, — онъ пересѣлъ къ столу и взялся за перо, — я, разумѣется, запишу это для васъ.
— «Меня просила, — писалъ онъ, — миссъ Эльзи Арендель, моя ученица, разсказать, что мнѣ извѣстно объ одной сдѣлкѣ, имѣвшей мѣсто въ мартѣ 1882 года. Дѣло было такимъ образомъ: мнѣ понадобилась сумма въ семьсотъ двадцать фунтовъ. По нѣкоторымъ соображеніямъ мнѣ надобно было получить ее десятифунтовыми билетами. Я попросилъ моего агента, мистера Деринга, выдать мнѣ чекъ. Онъ написалъ чекъ и выдалъ мнѣ его у себя въ конторѣ. Затѣмъ я пошелъ въ гостинницу, гдѣ я стоялъ, въ улицѣ Норфолькъ, въ Страндѣ, и послалъ за деньгами въ банкъ коммиссіонера. Онъ принесъ мнѣ ихъ, какъ я приказалъ ему, десятифунтовыми билетами. Черезъ нѣсколько дней я увидѣлъ, что задуманное мною дѣло нельзя и начинать, не подвергая величайшей опасности судьбу самаго дѣла. Поэтому я принесъ эти банкноты въ контору мистера Деринга и положилъ ихъ въ его несгораемый шкафъ. Полагаю, что онъ съ того времени уже давно вернулъ ихъ въ банкъ».
— Вотъ, дитя, — сказалъ онъ, — читая вслухъ это заявленіе, — тутъ все, что я помню объ этомъ дѣлѣ.
— Подпишитесь. — Эльзи снова подала ему перо. — Подпишитесь, дорогой учитель. — О! благодарю, тысячу разъ благодарю! Вы не знаете… вы никогда не узнаете, не поймете… я надѣюсь… Какъ дорогъ будетъ для меня этотъ документъ, — она вложила написанное въ конвертъ и положила въ свой ручной мѣшечекъ, — и для моихъ родныхъ… моего брата и всѣхъ. О! мой дорогой учитель!
Она нагнулась и поцѣловала его руку, чтобы скрыть слезы, навернувшіяся у нея на глазахъ. Теперь, что бы ни случилось, имя Этельстана было внѣ опасности. Наконецъ-то онъ докажетъ вполнѣ свою непричастность къ этому дѣлу!
— Что съ вами, моя дорогая ученица, моя дорогая дочь. — Мистеръ Эдмундъ Грей и самъ былъ растроганъ почти до слезъ отъ этого неожиданнаго порыва чувства. — Какъ будто я не сдѣлалъ бы для васъ всего, что только въ моей власти. Я, который никогда не любилъ ни одной женщины, теперь люблю одну изъ нихъ. Она — моя дочь, моя внучка. — Итакъ вашему брату пригодится эта маленькая памятная замѣтка? не правда ли? Едва ли въ моей безцвѣтной жизни найдется что либо другое, что бы я могъ припомнить для васъ…
— О, нѣтъ!.. Это было бы через-чуръ много. Однако, отчего не попробовать… только попробовать… Какъ только мнѣ сказать вамъ? У насъ еще есть время; если мы придемъ на собраніе въ шесть часовъ, мы будемъ какъ разъ во время. Теперь только половина пятаго. Разсказать ли мнѣ вамъ свое горе? О! но это срамъ. А на васъ возложенъ этотъ огромный трудъ! Нѣтъ… нѣтъ… я не должна говорить.
О, Далила! о, Цирцея! вѣдь она глядѣла на него такими глазами, словно, наперекоръ своимъ словамъ, ей страхъ какъ хотѣлось разсказать ему объ этомъ.
— Нѣтъ, милочка. Вы должны сказать мнѣ и сдѣлаете это. Какъ, вы имѣете горе и не хотите разсказать мнѣ, что это такое! Вы, — моя ученица, моя прозорливая послѣдовательница, видящая то, чего эти глупыя бренныя созданія, окружающія насъ, никогда не въ состояніи понять, — вы имѣете горе и не рѣшаетесь разсказать мнѣ его? Фуй, это дурно! Говорите же. Разскажите мнѣ все.
— Я говорила вамъ, что у меня есть женихъ и что я выхожу замужъ.
— Да… да. Вы мнѣ сказали также и его имя. Его зовутъ Джорджъ Аустинъ… Джорджъ Аустинъ. Были Аустины когда-то… Кажется, я припоминаю… но это сюда не относится.
— Мы обвѣнчаемся въ среду.
— Такъ скоро? Но вы обѣщали мнѣ, что я не потеряю мою ученицу.
— Нѣтъ, дорогой учитель. Какъ только мы возвратимся изъ своего свадебнаго путешествія, я приду къ вамъ, я буду навѣщать васъ и учиться у васъ. Не сомнѣвайтесь въ этомъ. Я никогда въ жизни не разстанусь съ вами. Я приведу съ собою и своего… своего мужа.
— Если бы я думалъ, что ваше замужество отдалитъ васъ отъ меня, я сталъ бы несчастнѣйшимъ изъ людей. Но я готовъ лишиться васъ на мѣсяцъ… на два мѣсяца… Какъ долго вы пожелаете. А теперь разскажите мнѣ, что у васъ на душѣ.
— Джорджъ былъ прежде однимъ изъ старшихъ клерковъ у мистера Деринга, знаете, у вашего мистера Деринга. — Мистеръ Эдмундъ Грей серьезно кивнулъ головой. — У него не было денегъ, когда мы обручились, и мы думали, что намъ придется жить въ большой бѣдности. Но фортуна улыбнулась ему, потому что мистеръ Дерингъ взялъ его въ компаньоны.
— Въ самомъ дѣлѣ? вашему другу очень посчастливилось. Но мнѣ всегда казалось, что Дерингу слѣдовало бы имѣть компаньона. Въ его годы это благоразумно… необходимо даже.
— Такъ что намъ было очень хорошо и мы считали себя самою счастливою парочкою въ мірѣ. Но какъ разъ въ это время въ конторѣ сдѣлано было одно открытіе — весьма странное открытіе — я, право, не знаю, какъ вамъ и описать его, потому что для меня оно и до сихъ поръ не вполнѣ ясно. Оно касается покупки или продажи или передачи какихъ-то акцій и фондовъ и купоновъ и тому подобныхъ вещей. Мистеръ Дерингъ, повидимому, не помнитъ, чтобы онъ подписывалъ бумаги, относящіяся сюда. Боятся, не попали ли онѣ въ чьи нибудь чужія руки. Подозрѣваютъ даже подлогъ. Мнѣ стыдно даже упоминать о такой вещи передъ вами, но имя жениха моего припутали къ этому дѣлу; а клеркъ Деринга, Чиклэй… Вы знаете Чиклэя?
— Разумѣется, — старый слуга Деринга.
— Публично обвинилъ Джорджа — само собою разумѣется безъ всякихъ основаній, — въ подлогѣ писемъ или въ принятіи участія въ подлогѣ.
— Это очень серьезное дѣло.
— Очень серьезное; но мы не намѣрены изъ-за этого откладывать нашу свадьбу. Только мы проведемъ нашъ медовый мѣсяцъ дома, чтобы слѣдить за ходомъ дѣла изо дня въ день, если мнѣ не удастся разсѣять всѣ подозрѣнія до среды.
— Покупка или продажа акцій? да, вѣдь, Дерингъ постоянно занятъ этими сдѣлками.
— Оказывается, что эти сдѣлки были единственныя, совершенныя имъ въ этомъ году. То есть, онъ просто на просто отрицаетъ, что совершалъ ихъ.
— Ну, что касается до этихъ единственныхъ сдѣлокъ, то онъ нынѣшней весною устраивалъ не мало такихъ за мой счетъ.
— Въ самомъ дѣлѣ?Помните-ли вы подробно всѣ обстоятельства этого дѣла?
— Ясно помню. Это было, такъ сказать, только вчера.
— Была-ли это покупка или передача фондовъ или акцій?
— Всеконечно. На очень большую сумму. Я говорилъ вамъ о моей промышленной деревнѣ, не правда-ли? Деревня, гдѣ всѣ будутъ работать втеченіе извѣстныхъ часовъ всякій день, но не долѣе, всѣ будутъ получать заработную плату въ формѣ порціоновъ, платья и домовъ… моя идеальная деревня.
— Знаю. Прелестная деревня.
— Вначалѣ весны я закончилъ планъ ея. Затѣмъ мнѣ пришло въ голову, что было бы лучше, вмѣсто того, чтобы постоянно ходить за деньгами къ моему стряпчему, имѣть въ своемъ распоряженіи порядочную сумму, которая бы лежала въ банкѣ на мое имя. Итакъ, я далъ Дерингу инструкцію, чтобы онъ перевелъ на мое имя большую часть фондовъ, лежащихъ въ банкѣ на его имя. Онъ былъ повѣренный или… ну… это довольно необычайно, но я люблю, чтобы всѣ мои дѣловыя операціи устраивались для меня и… но это не представляетъ для васъ интереса…
Это было сказано съ видомъ раздраженія или растерянности, что по временамъ мелькало на его лицѣ.
— Важно то, что это было сдѣлано и что мой банкъ получилъ эти трансферты.
— О! И у него, я полагаю, находятся всѣ эти бумаги?
— Онѣ у него были. Но я подумалъ, что, можетъ быть, моему старому другу покажется это недостаткомъ довѣрія, если я ихъ тамъ оставлю, такъ что я послалъ за ними и отнесъ ихъ къ нему въ контору. Онѣ теперь въ несгораемомъ шкафу. Я ихъ туда положилъ самъ своими руками; или онъ положилъ ихъ своими руками… я забываю. Иногда… это очень странно… когда я думаю о томъ, что дѣлается въ этой конторѣ, мнѣ кажется, будто я сдѣлалъ это самъ; а иногда я думаю, что онъ сдѣлалъ это. Но это ничего не значитъ.
— Рѣшительно ничего. Бумаги эти въ самомъ дѣлѣ опять лежатъ въ шкафу?
— Разумѣется. Я… то есть… онъ… онъ или я… положилъ ихъ туда.
— О! мой дорогой учитель! — Эльзи захлопала въ ладоши, — это даже важнѣе, чѣмъ то, другое. Вы не знаете… вы не можете догадаться… какое зло вы въ состояніи прекратить. Еслибы я только была въ состояніи поговорить съ вами объ этихъ вещахъ раньше! Вы уже написали бумагу для моего брата. Теперь садитесь, учитель мой, и напишите другую, которая пригодится для меня.
— Я сдѣлаю, что бы вы ни попросили у меня… все сдѣлаю. Но почему бы не спросить Деринга объ этомъ? Память никогда ему не измѣняетъ. Умъ его все равно, что ящикъ, который вмѣщаетъ въ себя все и никогда не можетъ наполниться. Можетъ, ему не будетъ пріятно" чтобы эти частныя дѣла… какія бываютъ между солиситоромъ и его кліентомъ… обсуждались посторонними.
— Мы не можемъ пойти къ мистеру Дерингу. На это есть нѣкоторыя причины, которыя для васъ не интересны. Все, чего мы желаемъ — это ясное и вѣрное изложеніе, точное изложеніе случившагося. Садитесь же и напишите мнѣ полный отчетъ о каждой сдѣлкѣ.
— Съ удовольствіемъ, если только это можетъ хоть немного пригодиться для васъ.
«Вначалѣ нынѣшняго года, — началъ онъ, — я нашелъ, что для приведенія въ исполненіе моего плана относительно промышленной деревни мнѣ потребуются всѣ деньги, которыми я могу располагать. Мнѣ пришло на мысль, что хорошо было бы перевести извѣстную сумму изъ рукъ моего агента и помѣстить ее въ мой собственный банкъ, чтобы она была у меня подъ рукой. Поэтому, въ мартѣ, я началъ съ суммы въ шесть тысячъ фунтовъ, которую Дерингъ, по моимъ указаніямъ, передалъ въ мой банкъ въ формѣ фондовъ и акцій. Мнѣ кажется, это были трансферты нѣкоторыхъ фондовъ, положенныхъ на его имя, но составляющихъ часть моего состоянія. Банку было дано увѣдомленіе получать дивиденды съ этой суммы. Черезъ мѣсяцъ или около того, я получилъ отъ Деринга другіе фонды стоимостью на двѣнадцать тысячъ фунтовъ, свидѣтельства на которые были также переданы въ мой банкъ. А послѣ этого я вынулъ бумаги на двадцать тысячъ фунтовъ, такъ что у меня въ рукахъ готово къ обращенію во всякое время не менѣе тридцати восьми тысячъ фунтовъ. Всѣ эти деньги я имѣлъ намѣреніе посвятить на устройство моей промышленной деревни. Проектъ этотъ и понынѣ пользуется моимъ полнымъ довѣріемъ. Но онъ до сихъ поръ еще не былъ приведенъ въ исполненіе, вслѣдствіе трудности найти рабочихъ, стоящихъ на высотѣ положенія. Они понимаютъ работу для человѣка, у котораго есть деньги; они не понимаютъ работы для человѣка, у котораго нѣтъ денегъ, то есть, другъ для друга и для самихъ себя. Что касается до меня, лишь бы мнѣ найти рабочихъ этого закала. Быть можетъ, я слишкомъ кабинетный человѣкъ. Я недостаточно часто бываю среди рабочихъ. Между ними, вѣроятно, найдутся люди, стоящіе на требуемой мною ступени развитія. — Итакъ, за недостаткомъ людей, я не могъ устроить свою деревню и не воспользовался упомянутыми деньгами. Что касается до бумагъ, я вынулъ ихъ изъ банка и положилъ ихъ въ несгораемый шкафъ Деринга».
Эльзи смотрѣла черезъ его плечо, слѣдя за каждымъ словомъ.
— А письма, которыя мистеръ Дерингъ писалъ къ биржевому маклеру, согласно вашимъ указаніямъ? Они были написаны для мистера Деринга… можетъ быть… вами. Это необычайно, но…
— Я сказалъ вамъ, — рѣзко возразилъ онъ, — къ чему повторять одно и то же два раза? Есть вещи, отъ которыхъ голова можетъ пойти кругомъ. Я написалъ ихъ… онъ написалъ ихъ… Онъ дѣйствовалъ за меня… или я дѣйствовалъ самъ за себя… Что за дѣло? Результатъ таковъ, какъ я написалъ здѣсь. — Ну, годится-ли для васъ эта бумага?
— Въ высшей степени годится. Пожалуйста, подпишитесь, дорогой учитель.
Онъ повиновался и подписалъ «Эдмундъ Грей».
— Есть еще одна вещь. — Эльзи замѣтила въ лицѣ его признаки безпокойства и заторопилась. — Банковая книжка у васъ здѣсь?
— Да. Директоръ банка прислалъ мнѣ ее сюда съ дерзкимъ письмомъ относительно справокъ обо мнѣ, которое я отослалъ Дерингу. — Зачѣмъ вамъ понадобилась банковая книжка? Она тутъ въ одномъ изъ ящиковъ. Вотъ… она здѣсь… а съ ней также и чековая книжка.
— Будь я на вашемъ мѣстѣ, учитель, я бы не стала больше обременять себя заботами о деньгахъ. Вы передали мистеру Дерингу бумаги… почему бы не возвратить ему также и деньги? Не ломайте головы надъ денежными дѣлами. Развѣ кто нибудь слышалъ, чтобы пророкъ писалъ чеки? Вы сидите тутъ и размышляете. Вы идете на собраніе и поучаете… друзьямъ вашимъ принадлежитъ обязанность заботиться обо всѣхъ вашихъ потребностяхъ. — Ну, если вы захотите въ этихъ мелочахъ принять совѣтъ вашихъ друзей…
— Конечно. Я буду очень радъ.
— Въ такомъ случаѣ, дорогой учитель, вотъ ваша чековая книжка, а вотъ и ваша банковая книжка. Напишите чекъ съ уплатою по ордеру Эдварда Деринга всѣхъ денегъ, которыя записаны въ ней… тутъ семьсотъ двадцать три фунта, пять шиллинговъ и три пенса. Я позабочусь о чекѣ… вотъ такъ. Ай! вы подписались «Эдвардъ Дерингъ»… разсѣянный учитель! Напишите другой… а теперь подпишитесь «Эдмундъ Грей». Отлично. И не лучше-ли вамъ въ то же время написать письмо директору съ просьбой на будущее время получать дивиденды за счетъ мистера Деринга. Я напишу письмо, а вы его подпишете. Ну… нѣтъ… нѣтъ… не Эдвардъ Дерингъ… Эдмундъ Грей! Мысли ваши разсѣянны. Готово! А теперь, дорогой учитель, вы освободитесь отъ всякихъ хлопотъ.
Учитель нетерпѣливо оттолкнулъ отъ себя бюваръ и поднялся съ кресла. Эльзи завладѣла подписанными чеками, чековой книжкой, банковой книжкой и письмомъ. У нея было все — собственноручное свидѣтельство Эдмунда Грея… все… все… что было нужно для разъясненія дѣла съ начала до конца. Она положила все это вмѣстѣ въ свой ручной мѣшечекъ и посмотрѣла на своего собесѣдника: она подмѣтила въ его лицѣ смущеніе.
— Прошу, — сердито сказалъ онъ, — не мучить меня этими разспросами насчетъ прошедшаго. Они разстраиваютъ меня. Теченіе моихъ мыслей нарушено. Голова моя полна Дерингомъ и его конторой, и его шкафомъ… его шкафомъ… и всѣмъ…
Эльзи задрожала. Лицо его преобразилось: еще мгновеніе, и онъ станетъ вновь мистеромъ Дерингомъ, а ей придется объясняться съ нимъ.
— Учитель, — закричала она, кладя свою руку ему на плечо, — подумайте: мы сейчасъ идемъ въ Залу Науки… вашу Залу Науки… вашу. Народъ ждетъ своего учителя. Вы должны держать къ нему рѣчь. Нынѣшній вечеръ вы должны превзойти самого себя, такъ какъ придутъ посторонніе слушатели. Разскажите намъ, еще разъ, снова, о томъ мірѣ, гдѣ нѣтъ ни преступленія, ни страданія, ни несправедливости — ни грѣха, ни печали… Заставьте сердца наши горѣть въ нашей груди отъ стыда и гнѣва. О, учитель, — (лицо его все еще выражало смущеніе и сомнѣніе, словно онъ виталъ на границѣ между самимъ собою и своимъ другимъ «я»), — никто не съумѣетъ говорить съ ними такъ, какъ вы, ни у кого нѣтъ такой силы слова; дайте имъ почувствовать этотъ новый міръ, дайте имъ увидѣть его…
— Дитя, — вздохнулъ онъ, и лицо его снова стало спокойнымъ, — вы меня поддерживаете. Я едва не впалъ — прежде чѣмъ вы явились ко мнѣ, я часто впадалъ — въ припадокъ меланхоліи… не знаю, почему. Что-то раздражаетъ меня, что-то досаждаетъ мнѣ, словно я долженъ вспомнить… вспомнить… что именно? Не знаю… Теперь мнѣ лучше. Вашъ голосъ, милочка моя, въ подобныя мгновенія для меня все равно, что звуки Давидовой арфы для Саула. Онъ разгоняетъ мрачныя тѣни. О! мнѣ уже лучше. Мнѣ хорошо. Если вы желаете задать мнѣ еще какіе нибудь другіе вопросы, задавайте. Что же касается до этихъ сдѣлокъ… онѣ вполнѣ правильны съ формальной стороны и со всѣхъ сторонъ. Я никакъ не могу понять, почему Дерингъ, будучи человѣкомъ практическимъ…
— Богъ съ нимъ, съ Дерингомъ, мой дорогой учитель… и съ этими сдѣлками. Думайте только о мірѣ Новаго Человѣчества. Предоставьте мнѣ сдѣлки и бумаги. Надѣюсь, вы никогда не узнаете, для чего онѣ понадобились или на что онѣ пригодились. А теперь тронемся въ путь. Мы придемъ какъ разъ во время.
Зала Науки была на половину полна народа, обычными ея посѣтителями, — тѣми, которые приходили каждое воскресенье вечеромъ и раздѣляли простую трапезу братства. Столъ былъ покрытъ бѣлой скатертью, на которой были разложены поджаренный хлѣбъ и булки, ветчина и креветки, и. бутерброды и крессъ-салатъ; а когда появился глава, подали чай и всѣ усѣлись за столъ. Всѣ замѣтили, что со времени вступленія въ собраніе этой молодой лэди рѣчи вождя стали болѣе увѣренными, манера выраженія у него стала яснѣе, его мысли стали энергичнѣе. Это произошло оттого, что впервые у него явилась возможность обсуждать свои собственныя доктрины съ умнымъ существомъ, способнымъ слѣдить за его мыслью. Нѣтъ ничего дороже для проповѣдника новыхъ идей, какъ сочувствіе женщины-слушательницы и ученицы. Итакъ, вождь этого собранія никогда еще не былъ такъ бодръ, такъ полонъ надежды, жизни и молодости, и энергіи. Онъ говорилъ, какъ юноша, хотя волосы его были сѣды. Это происходило оттого, что онъ любилъ женщину, въ первый разъ въ своей жизни; онъ называлъ эту любовь отеческой привязанностью. Какова бы ни была эта любовь, она совершила съ нимъ то же самое чудо, которое любовь совершаетъ всегда съ мужчиной, — будь онъ молодъ или старъ, — она возвратила ему огонь молодости.
Въ этотъ вечеръ онъ сидѣлъ на первомъ мѣстѣ за столомъ, расточая свое безъискусственное радушіе съ живостью и сердечностью, которыхъ за нимъ не знали до прихода этой молодой лэди. Въ то же время онъ говорилъ въ возвышенномъ духѣ, — выше слога и манеръ, присущихъ его слушателямъ, по не выше ихъ пониманія: онъ говорилъ о болѣе достойной жизни, достижимой для человѣка въ его лучшемъ значеніи, когда побѣда надъ природою будетъ полная и всѣ силы ея будутъ подчинены человѣку и порабощены имъ, всѣ недуги будутъ изгнаны, а на землѣ водворится, наконецъ, совершенный человѣкъ, господинъ и владыка всего. Когда настанетъ это время, обновленная жизнь будетъ полна любви и радости: настанетъ продолжительнаи молодость, такъ что никому не придется встать изъ-за пиршества неудовлетвореннымъ; нѣтъ, каждый будетъ продолжать пировать, сколько его душѣ будетъ угодно, пока не насытится и не захочетъ перемѣны. Онъ произнесъ, — онъ, отшельникъ, анахоретъ, холостякъ, не извѣдавшій любви, — похвальное слово красотѣ женщинъ и пожалѣлъ о тѣхъ мужчинахъ, которые лишены своей доли любви.
Сердца тѣхъ, кто его слушалъ, вознеслись высоко, потому что человѣкъ этотъ обладалъ магнетическимъ даромъ вызывать въ своихъ слушателяхъ тѣ чувства, которыя ему хотѣлось въ нихъ пробудить. Большинство изъ нихъ привыкли смотрѣть на своего руководителя, какъ на человѣка ласковаго въ обращеніи, но суровыхъ принциповъ. А теперь онъ былъ нѣженъ и человѣченъ, полонъ сочувствія даже къ тѣмъ слабымъ сосудамъ, которые влюбляются и ради любви готовы на все.
Вскорѣ послѣ начала рѣчи явились два джентльмена — молодые и хорошо одѣтые, — скромно присѣвшіе, какъ разъ у двери, и стали слушать. Присутствующіе обернулись въ ихъ сторону и съ любопытствомъ оглядывали ихъ. Они не совсѣмъ походили на тотъ сортъ молодыхъ людей, которые были свойственны этой улицѣ и этому кварталу.
Когда бесѣда окончилась, а слушатели столпились, чтобы поболтать передъ уходомъ, Эльзи проскользнула къ новоприбывшимъ и подвела ихъ къ проповѣднику.
— Учитель, — сказала она, — вотъ мой братъ Этельстанъ.
Мистеръ Эдмундъ Грей обмѣнялся съ нимъ рукопожатіями.
— Какъ же, Эльзи, — сказалъ онъ, — мы съ вашимъ братомъ уже познакомились въ Грей-Иннѣ.
— А это мой другъ, Джорджъ Аустинъ, компаньонъ мистера Деринга.
— Мистеръ Аустинъ, — сказалъ мистеръ Эдмундъ Грей, — я радъ познакомиться съ человѣкомъ, вступающимъ въ священнѣйшія узы съ тою, которую я осмѣливаюсь любить, сэръ, такъ же сильно, какъ вы ее любите, хотя я люблю ее, какъ свою дочь, а вы ее любите, какъ свою невѣсту. Вы будете счастливѣйшимъ изъ людей. Постарайтесь, сэръ, быть достойнымъ своего счастія.
— Сегодня, — сказала Эльзи, — вы оказали намъ всѣмъ такую услугу, за которую нельзя никогда отблагодарить или отплатить и которую нельзя забыть. Однако, мы надѣемся и молимъ Бога, чтобы такъ или иначе вы никогда не поняли, какъ велика эта услуга.
ГЛАВА XXXIII.
Семейный совѣтъ.
править
— Чиклэй, — сказалъ мистеръ Дерингъ въ понедѣльникъ утромъ, — вотъ записка отъ миссъ Эльзи Арендель. Она хочетъ придти ко мнѣ сегодня въ четыре часа пополудни. Я хочу быть свободнымъ къ этому часу. Братъ ея Этельстанъ придетъ вмѣстѣ съ нею. Да что случилось, любезный?
— Пришла таки напасть. Я зналъ, что придетъ, — простоналъ Чиклэй. — И такъ всему конецъ.
— Чему это конецъ?
— Всему. Только вы-то не вѣрьте этому. Скажите имъ, что все это враки, придуманные, чтобы имъ выгородить самихъ себя. Они не могутъ доказать это. Никому этого не доказать. Я васъ поддержу. Только вы-то не вѣрьте этому. Помните, все это ложь.
— Не знаю, что такое съ вами дѣлается за эти послѣдніе два-три дня, Чиклэй. Чему это я не долженъ вѣрить? Какая такая ложь? Кто придумываетъ ложь, которую нельзя доказать?
— Охъ! я не могу сказать это слово… не могу. Всему конецъ…
Онъ выбѣжалъ изъ комнаты и захлопнулъ дверь за собой. Гильда поѣхала въ Кэмбриджъ-Скверъ тотчасъ послѣ завтрака.
— Милая мамаша, — говорила она. — Я получила прекурьезное письмо отъ Эльзи. Что бы это значило? Она приказываетъ — она не приглашаетъ, она положительно приказываетъ… сэру Самуэлю… можете себѣ представить, приказываетъ сэру Самуэлю! и мнѣ самой явиться въ четыре часа въ контору мистера Деринга. Намъ приказано, — говоритъ она, — присутствовать при разрушеніи столь тщательно возведенной постройки. Что за постройка? Что хочетъ она сказать? Вотъ ея письмо.
— Я также, милочка, получила отъ нея письмо. Она говоритъ, что сегодня въ четыре часа будутъ разсѣяны всѣ несправедливыя и оскорбительныя подозрѣнія, и что если я дорожу любовью моего сына и ея самой… любовью ея самой… я должна быть тамъ. Гильда, что значитъ это? Меня ужасно встревожило это письмо. Въ субботу она приходила сюда и объявила мнѣ, что свадьба ея будетъ въ среду, словно ничего не случилось; и она предсказывала, что всѣ мы будемъ на ея свадьбѣ и что Этельстанъ передастъ ее мужу… Этельстанъ. Это письмо очень меня взволновало, потому что, милочка, подумай — неужели всѣ мы… неужели возможно, что всѣ мы неправы, были неправы съ самаго начала… въ дѣлѣ Этельстана? Неужели сэръ Самуэль могъ быть неправъ въ дѣлѣ Джорджа?
— Милая моя мамаша, это невозможно. Дѣло, къ несчастью, черезчуръ ясно, чтобы допустить какое бы то ни было сомнѣніе. Сэръ Самуэль съ его многолѣтней опытностью не могъ бы ошибиться.
— Въ такомъ случаѣ, дорогая Гильда, что же хочетъ сказать Эльзи?
— Мы проговорили объ этомъ весь завтракъ. Единственное заключеніе, къ которому мы можемъ придти, это — что все дѣло можетъ быть потушено. Мистеръ Дерингъ, котораго страшно разстроилъ этотъ казусъ, должно быть, согласился предать все это забвенію. Мы полагаемъ, что бумаги возвращены вмѣстѣ съ деньгами, полученными въ дивидендахъ и купонахъ; а мистеръ Дерингъ согласился не вести дальнѣйшаго процесса. Ну вотъ, если бы онъ это сдѣлалъ, Этельстанъ, разумѣется, будетъ оправданъ; а такъ какъ онъ не воспользовался банковыми билетами, но возвратилъ ихъ владѣльцу, то становится также легко признать его невиновность, какъ и невиновность другого субъекта. Ты меня понимаешь?
— Да, но вѣдь отъ этого они не сдѣлаются невиновными.
— Конечно нѣтъ. Но это измѣнитъ всю суть дѣла. Охъ! вездѣ есть семьи, которымъ приходится хоронить концы, чтобы избѣгнуть скандала. Что жъ, я надѣюсь, ты согласишься съ нами и примешь приглашеніе.
— Мнѣ кажется, я должна это сдѣлать. А какъ же насчетъ уничтоженія подозрѣній?
— Ахъ! это просто на просто восторженная манера Эльзи выражаться. Пусть себѣ продолжаетъ, если ей угодно, вѣрить, что Джорджъ тутъ не причемъ. У него есть масса причинъ жить честно на будущее время. Намъ легко сдѣлать видъ, будто вѣримъ, что Этельстанъ всегда былъ чистъ въ этомъ дѣлѣ и мы можемъ уговорить его… уѣхать заграницу. Сэръ Самуэль любезно предлагаетъ ссудить ему сто фунтовъ, чтобы отвязаться отъ него. Такимъ образомъ не будетъ никакого скандала и всѣ останутся довольны. Что касается до нашихъ отношеніи съ Эльзи и ея мужемъ, можно уладить ихъ послѣ. Можетъ быть, они согласятся поселиться въ отдаленномъ предмѣстьѣ, напримѣръ, въ Редгиллѣ, или въ Чизльгерстѣ, или въ Уалсамстоу, — такъ что будетъ предлогъ никогда ихъ не видѣть у себя на дому. Потому что… скрывай, не скрывай… Я не могу питать къ Эльзи тѣ чувства, что прежде. Ея упрямое ослѣпленіе относительно этого субъекта злитъ меня даже при одной мысли объ этомъ. Да и нѣтъ у меня ни малѣйшаго желанія стать въ близкія отношенія съ мошенникомъ, который едва избѣжалъ скандала очутиться на скамьѣ подсудимыхъ. Сэръ Самуэль вполнѣ согласенъ со мною.
Мать вздохнула.
— Хотѣлось бы мнѣ, чтобы мы ошиблись. Быть можетъ, что ни говори, Эльзи открыла что нибудь неожиданное…
— То есть, вдругъ какое нибудь чудо, милая моя мамаша. Оно какъ будто и должно случиться.
Первою пришла въ контору послѣ полудня сама Эльзи, неся ручной мѣшечекъ.
— Ты хотѣла привести съ собою своего брата, Эльзи, — сказалъ мистеръ Дерингъ. — Гдѣ же онъ? И что за важное дѣло у тебя ко мнѣ? Полагаю, это что-нибудь относительно этого проклятаго подлога, которому, очевидно, суждено доканать меня. Я ни о чемъ другомъ не слышалъ… ни о чемъ другомъ не думаю… съ того времени, какъ это случилось.
— Во-первыхъ, не открыто ли чего нибудь новаго?
— Я право не знаю, — устало отвѣчалъ мистеръ Дерингъ. — Чиклэй вдругъ охладѣлъ. Прежде онъ безпрестанно требовалъ, чтобы мы, не теряя времени, позаботились о заарестованіи Эдмунда Грея; теперь же онъ хочетъ бросить это дѣло и бросилъ его. Онъ держалъ себя очень странно. Милая моя, мнѣ иной разъ кажется, что у моего старшаго клерка неладно въ головѣ.
— А вы сами… возвращались къ вамъ снова припадки забывчивости?
— Хуже… хуже. Съ каждымъ днемъ все хуже. Теперь я знаю, когда мнѣ ждать возврата этихъ припадковъ. Каждое утро я спрашиваю у себя, что я дѣлалъ за день передъ тѣмъ. Всегда часы забывчивости одни и тѣ же: утро и вечеръ. Прошлый вечеръ гдѣ былъ я? Быть можетъ, кто нибудь узнаетъ это для меня… потому что я не могу вспомнить.
— Хотите, я узнаю это для васъ, мистеръ Дерингъ? Еслибы я вамъ сказала, гдѣ вы провели вчерашній вечеръ, вы бы… вы бы…
— Что? Какъ можете вы это знать?
Эльзи опустила голову. Почти наступила «страшная минута» и она испугалась. Она пришла съ намѣреніемъ оправдать своего брата и своего жениха, давъ понять своему опекуну, что онъ сумасшедшій. Страшной цѣной приходилось ей заплатить за ихъ честь. Но цѣну эту должно было уплатить. И это должно было сдѣлать передъ всѣми, такъ, чтобы не осталось возможности для злобы или подозрѣнія.
— Дѣло это касается, — сказала она, — чести двухъ людей, которые для меня дороже всего міра. Помните, что ничто, кромѣ этого, не заставило бы меня сдѣлать то, что я сдѣлала… и что дѣлаю теперь. Ихъ честь… о, ихъ честь! Подумайте, какое значеніе это для нихъ имѣетъ. Самоуваженіе, достоинство, все: счастіе ихъ семействъ, гордость ихъ дѣтей. Въ сравненіи съ честью человѣка, что значитъ униженіе другого человѣка? Что значитъ потеря самоуваженія этого человѣка? Что значить его потеря достоинства? Ихъ честь, мистеръ Дерингъ, подумайте объ этомъ… ихъ честь!
Онъ съ важностью наклонилъ голову въ знакъ согласія, не понимая, что будетъ дальше.
— Честь мужчины, какъ ты говоришь, Эльзи, для него величайшая вещь въ мірѣ. Въ сравненіи съ этимъ самоуваженіе другого человѣка не должно быть, сказалъ бы я вообще, принято во вниманіе.
— Помните же это, мистеръ Дерингъ, когда вы услышите, что я должна буду сказать. Обѣщайте мнѣ помнить это. Ахъ! если прежде была тысяча причинъ, почему я не огорчила бы васъ ни единымъ словомъ, теперь ихъ десять тысячъ… хотя вамъ ихъ не понять.
— Зачѣмъ, Эльзи, тревожишь ты свою маленькую головку пустяками? Ты не обидишь меня, что бы ты ни сказала.
— Это такъ важно, — продолжала она, — что я попросила мать и сестру, и сэра Самуэля, придти къ намъ сюда въ четыре часа для того, чтобы они также могли услышать, какъ и вы. Этельстанъ у Джорджа. Они должны представить вамъ одну или двухъ личностей.
— Все это, повидимому, обѣщаетъ до извѣстной степени интересное собраніе и, насколько можно судить по твоему вступленію, необычайной важности. Хорошо, Эльзи, я весь отдаюсь въ твои руки. Если ты и твой братъ любезно предъявите поддѣлывателя и вернете мнѣ обратно мою собственность, я буду вамъ премного благодаренъ.
— Вы увидите, мистеръ Дерингъ. Что же касается до благодарности… Ахъ! вотъ и сэръ Самуэль.
Тузъ Сити появился, надменный и важный. Онъ пожалъ руки Эльзи и своему брату, и сталъ на коврѣ у камина, позади кресла своего брата.
— Ну, Эльзи, — сказалъ онъ, — мы пришли выслушать въ самомъ дѣлѣ нѣчто очень важное, судя по тону вашего письма, который выражаетъ положительное приказаніе.
— Дѣйствительно, весьма важное, сэръ Самуэль.
Затѣмъ прибыли миссисъ Арендель и Гильда. Онѣ были подъ густыми вуалями, а Гильда одѣта въ полутраурѣ. Онѣ усѣлись у открытаго окна, между историческимъ шкафомъ и одинаково историческимъ столикомъ. Наконецъ, вошли Джорджъ и Этельстанъ. Ихъ никто не привѣтствовалъ.
Мистеръ Дерингъ всталъ. — Этельстанъ, — сказалъ онъ, — восемь лѣтъ протекло съ тѣхъ поръ, какъ вы насъ оставили. — Онъ протянулъ ему свою руку.
— Сейчасъ, мистеръ Дерингъ, — сказалъ Этельстанъ. Онъ окинулъ взглядомъ комнату. Мать его задрожала, опустила голову и поднесла носовой платокъ къ глазамъ, но ничего не сказала. Сестра его смотрѣла въ окно. Сэръ Самуэль не обратилъ на него никакого вниманія. Этельстанъ взялъ стулъ — стулъ кліентовъ, — и поставилъ его такъ, что мать и сестра его были сбоку. Поэтому онъ не былъ поставленъ въ необходимость смотрѣть на нихъ черезъ столъ. Онъ сѣлъ и ждалъ въ молчаніи, не шевелясь.
Судъ былъ теперь въ полномъ сборѣ. Мистеръ Дерингъ сѣлъ въ свое кресло у стола, ожидающій, готовый покарать. Сэръ Самуэль стоялъ за нимъ. Обѣ лэди, миссисъ Арендель и Гильда, сидѣли у открытаго окна. Эльзи стояла напротивъ мистера Деринга, по другую сторону стола, а передъ ней лежалъ ея ручной мѣшечекъ. Она имѣла видъ адвоката, готоваго приступить къ дѣлу. Этельстанъ естественно помѣстился на стулѣ кліентовъ по лѣвую руку мистера Деринга; а Джорджъ, также естественно, стоялъ за нимъ.
— Ну, Эльзи, прошу тебя, начинай, — молвилъ мистеръ Дерингъ.
— Я хочу, если позволите, чтобы тутъ присутствовалъ и вашъ клеркъ, Чиклэй.
Мистеръ Дерингъ дотронулся до колокольчика. Появился клеркъ. Онъ стоялъ передъ ними, словно преступникъ, блѣдный и дрожащій. Онъ смотрѣлъ на своего господина, какъ бы призывая его во свидѣтели. Руки его висѣли у него по швамъ. Однако, противъ него не было произнесено ни одного слова обвиненія.
— Господи! да встряхнитесь же! — крикнулъ сэръ Самуэль, — что такое съ вами приключилось?
Чиклэй горестно качнулъ головой, но не отвѣтилъ ни слова.
— Я хочу задать вамъ одинъ вопросъ или два, Чиклэй, — спокойно сказала Эльзи. — Вы сказали мистеру Дерингу… вы сказали сэру Самуэлю… что видали, какъ мой братъ положилъ украдкой пакетъ… вѣроятно, украденные банковые билеты, въ шкафъ, какъ разъ въ тотъ моментъ, когда вы обвиняли его въ подлогѣ. Подумайте же хорошенько. Сказать такую вещь дѣло не шуточное. Это равняется прямому заявленію факта. До того, обвиненіе основывалось только на подозрѣніи; но это уже фактъ. Подумайте хорошенько. Вы могли ошибиться. Каждый изъ насъ можетъ ошибиться.
— Это была правда… евангельская правда… я видѣлъ, что онъ положилъ пакетъ… крадучись тихонечко бокомъ… въ шкафъ… пакетъ, найденный нами послѣ въ шкафу, со всѣми этими билетами. — Слова эти были смѣлы, но самый тонъ рѣчи сбивчивъ.
— Очень хорошо. Затѣмъ вы сказали сэру Самуэлю, что мой братъ проживалъ въ какомъ-то жалкомъ предмѣстьѣ Лондона въ низкомъ обществѣ и что даже онъ ходилъ какъ нищій оборванецъ.
— Да, я сказалъ это. Я сказалъ сэру Самуэлю, что самъ слышалъ. Мистеръ Карстовъ сказалъ мнѣ. Вамъ лучше бы спросить у него. Я сказалъ только, что слышалъ.
Джорджъ вышелъ изъ комнаты и вернулся, ведя за собою мистера Фредди Карстона. Онъ осмотрѣлся кругомъ и удивленно уставился на мистера Деринга, но ничего не сказалъ. Его предупредили, чтобы онъ не говорилъ ничего, кромѣ отвѣтовъ на вопросы.
— Мистеръ Карстонъ, — спросила у него Эльзи, — сколько времени прошло съ тѣхъ поръ, какъ вы встрѣтились съ моимъ братомъ послѣ его возвращенія въ Англію?
— Я встрѣтился съ нимъ недѣли три назадъ. Это было въ Голборнѣ. Я пригласилъ его зайти въ трактиръ «Добро пожаловать».
— Говорили-ли вы мистеру Чиклэю тутъ что-нибудь о его образѣ жизни?
— Помню, что я сказалъ, въ шутку, что у него слишкомъ приличный видъ для человѣка, вернувшагося изъ Америки; и шутя прибавилъ, что думаю, что онъ все это время прожилъ въ Кэмберуэллѣ.
— Ни слова о безпутствѣ?
— Ни одного слова.
— Ни слова объ оборванцѣ въ лохмотьяхъ?
— Разумѣется, нѣтъ. Въ сущности я ничего не зналъ о житьѣ-бытьѣ Этельстана втеченіе восьми лѣтъ, что онъ пробылъ за границей.
— Имѣете-ли вы сказать что-нибудь, Чиклэй? Вы все еще настаиваете на исторіи съ пакетомъ, такъ что-ли? Очень хорошо; и на исторіи о Кэмберуэллѣ и о безпутной жизни?
Чиклэй ничего не отвѣчалъ.
— Теперь еще одинъ вопросъ. Вы очень напирали на извѣстныя подражанія почерку мистера Деринга, найденныя въ ящикѣ стола Этельстана?
— Ну, да, онѣ были тамъ, въ рукахъ вашего брата.
— Джорджъ, ты имѣешь нѣчто сказать по этому поводу.
— Только слѣдующее. Я въ то время поступилъ въ контору недавно. Столъ былъ перенесенъ изъ комнаты, гдѣ я сидѣлъ, и поставленъ здѣсь для какой-то спеціальной работы. Ну, а подражанія почерку мистера Деринга были сдѣланы мною и другимъ клеркомъ въ шутку. Я ихъ отлично помню. Онѣ были написаны на оборотѣ письма, адресованнаго ко мнѣ.
Мистеръ Дерингъ подошелъ къ шкафу и досталъ оттуда связку всѣхъ бумагъ по этому дѣлу. Онъ развернулъ связку и разложилъ бумаги на столѣ.
Всѣ теперь приняли серьезный видъ. Лэди Дерингъ перестала смотрѣть въ окно. Миссисъ Арендель пододвинула свое кресло къ столу.
Эльзи вынула бумагу съ подражаніями.
— Скажи мнѣ, — молвила она, — если помнишь, — пусть всѣ знаютъ, что этой связки бумагъ Джорджъ никогда не видалъ, — скажи мнѣ имя своего корреспондента.
— Леопардъ Генрисонъ.
Она подала бумагу мистеру Дерингу.
— Вы видите, — сказала она.
Стряпчій подалъ бумагу своему брату, который передалъ ее своей женѣ, а та подала ее своей матери. Миссисъ Арендель положила ее на столъ и откинула вуаль.
— Слѣдующій пунктъ, — сказала Эльзи, — касается мѣстопребыванія Этельстана втеченіе послѣднихъ восьми лѣтъ. Одно письмо было получено вами, мистеръ Дерингъ, четыре года назадъ. Вы уже показывали мнѣ его. Не позволите-ли мнѣ прочитать письмо это во всеуслышаніе?
Оно находилось въ пачкѣ съ перехваченными билетами. Онъ кивнулъ головой въ знакъ согласія и она его прочитала.
— Двѣнадцать тысячъ фунтовъ! — вскричалъ сэръ Самуэль, — двѣнадцать тысячъ фунтовъ! Все, что у него было! Господи, Боже мой!
— Все, что у него только было, — сказала Эльзи. — И все дѣвочкѣ, которая отказалась повѣрить, что братъ ея могъ быть негодяемъ! Все, что у него только было!
Глаза ея наполнились слезами, но она ихъ сдержала и заговорила опять:
— Онъ былъ въ Соединенныхъ Штатахъ четыре года назадъ. Этого, думаю, нельзя будетъ отрицать долѣе. Слѣдующій вопросъ: когда вернулся онъ въ Англію?
Джорджъ снова вышелъ изъ комнаты и вернулся съ молодымъ джентльменомъ.
— Джентльменъ этотъ, — продолжала Эльзи, — является отъ банкирской фирмы Ченери и Сыновья въ Нью-Іоркѣ и Лондонѣ. Онъ принесъ письмо. Будьте такъ любезны, сэръ, покажите мнѣ его. — Это, — объяснила она, — кредитивъ, привезенный моимъ братомъ изъ Калифорніи. Вы видите число: 20-го іюня этого года.
Мистеръ Дерингъ прочиталъ его, передалъ своему брату, а тотъ женѣ своей, какъ ранѣе.
— Въ немъ говорится, что мистеръ Этельстанъ Арендель, изъ редакціи извѣстной Калифорнійской газеты, уѣзжаетъ изъ Нью-Іорка 21-го на «Шаннонѣ» и что ему дано полномочіе на полученіе извѣстной суммы изъ банкирской фирмы «Ченери и сыновья». — Благодарю васъ.
Молодой джентльменъ удалился.
— Ну, мистеръ Дерингъ, удовольствуетесь-ли вы тѣмъ, что Этельстанъ былъ въ Америкѣ четыре года назадъ, что онъ уѣхалъ изъ Америки два мѣсяца назадъ и что онъ служилъ въ это время въ редакціи Калифорнійской газеты?
— Нѣтъ, повидимому, основанія сомнѣваться въ этихъ фактахъ. Но… — онъ положилъ свой указательный палецъ на чекъ, написанный на имя Эдмунда Грея, — какое отношеніе имѣетъ это къ поддѣлывателю этого чека?
— Я сейчасъ перейду къ этому. Я сейчасъ покажу вамъ всѣмъ, такъ что не останется ни малѣйшаго сомнѣнія, кто именно поддѣлыватель… единственный участникъ… въ этомъ дѣлѣ. Погодите немного.
Довольно странно — всѣ глаза обратились на Чиклэя, который теперь дрожалъ и выказывалъ всѣ признаки страха.
— Сядьте, Чиклэй, — сказалъ его господинъ. — Эльзи, намъ еще понадобится далѣе этотъ джентльменъ? Его имени я не имѣю удовольствія знать.
— О! вотъ какъ! — сказалъ мистеръ Карстонъ, который находился къ нему ближе всѣхъ, — конечно, вы то знаете мое имя.
Джорджъ остановилъ его взглядомъ и онъ снова замолчалъ.
— Думаю, что вы мнѣ понадобитесь, мистеръ Карстонъ, — возразила Эльзи, — не будете-ли такъ добры взять стулъ и подождать. — Ну, сэръ Самуэль, думаю, я была права, сказавъ, что ваша увѣренность въ виновности Джорджа основывалась вполнѣ на предполагавшемся сообщничествѣ Этельстана. Разъ этого нѣтъ, къ чему сводится ваше обвиненіе? Итакъ, нѣтъ сомнѣнія, полагаю, что одна рука и только одна рука учинила весь длинный рядъ писемъ и подлоговъ. Если, слѣдовательно, Этельстанъ не могъ совершить второе дѣло, какимъ образомъ могъ бы онъ сдѣлать первое? Но у меня есть нѣчто большее доводовъ.
Сэръ Самуэль закашлялъ. Миссисъ Арендель вздохнула.
— Что касается до обвиненія противъ Джорджа, помимо его предполагаемой дружбы съ мнимымъ преступникомъ, единственный поводъ къ подозрѣнію, это возможность съ его стороны доступа къ шкафу. Но вѣдь Чиклэй также могъ имѣть этотъ доступъ. — Не пугайтесь, Чиклэй, мы вовсе не думаемъ обвинять васъ въ этомъ. Вы не поддѣлыватель. Въ дѣйствительности было третье лицо, которое имѣло доступъ къ шкафу.
Она открыла свой ручной мѣшечекъ и вынула изъ него пакетъ съ бумагами.
Затѣмъ она сѣла, держа ихъ въ рукахъ, и, перегнувшись черезъ столъ, посмотрѣла прямо и пристально въ глаза мистера Деринга, и медленно заговорила тихимъ, шепчущимъ голосомъ. И теперь, въ самомъ дѣлѣ, всѣ поняли, что сейчасъ будетъ сказано и сдѣлано что-то очень серьезное. Въ послѣднюю минуту Эльзи придумала способъ дѣйствій. Она дастъ имъ всѣмъ понять самимъ, что случилось, и пощадитъ своего опекуна отъ тяжкаго стыда и огорченія стать позорищемъ въ присутствіи всей этой компаніи.
— Мистеръ Дерингъ, — начала она, — странно, какъ это вы позабыли, что вы знаете мистера Эдмунда Грея. Какъ могли вы забыть это? Да вѣдь уже десять лѣтъ, какъ вы съ нимъ познакомились. Онъ знаетъ васъ очень хорошо. Онъ не отговаривается тѣмъ, что забылъ васъ. Вы его солиситоръ. Вы завѣдуете его имуществомъ, его громаднымъ личнымъ состояніемъ… Вы самый закадычный его другъ. Не хорошо забывать старыхъ друзей, не правда-ли? Вы не должны говорить, что забываете Эдмунда Грея.
Мистеръ Дерингъ измѣнился въ лицѣ. Глаза его выражали сильное удивленіе. Онъ не отвѣчалъ ничего.
— Вы знаете, что Эдмундъ Грей оставляетъ свою комнату всякій вечеръ и уходитъ въ Грей-Иннъ: вы помните это. А сюда приходитъ всякое утро, но не ранѣе одиннадцати или двѣнадцати — черезъ два часа послѣ того, какъ вы сами имѣли обыкновеніе приходить сюда. Голова его всегда такъ полна его идеями и его ученіемъ, что онъ забываетъ время отъ двѣнадцати до четырехъ часовъ совершенно такъ же, какъ вы забываете вечеръ и утро. Вы оба такъ углубляетесь въ свои мысли, что не можете помнить другъ друга.
Мистеръ Дерингъ выпрямился. Онъ слушалъ сначала серьезно, хотя съ тревожнымъ выраженіемъ. Скоро въ лицѣ его произошла значительная перемѣна: онъ весь заволновался. Онъ слушалъ, словно силясь припомнить, словно стараясь понять.
— Эдмундъ Грей, — произнесъ онъ медленно. — Да, я помню моего кліента Эдмунда Грея. Мнѣ надобно написать письмо отъ его имени. Что же это такое? Извините меня, одну только минуту: я долженъ написать эту записку отъ его имени.
Онъ взялъ перо и бумагу и быстро написалъ записку, которую Эльзи взяла у него, прочитала и передала сэру Самуэлю.
— Вамъ надобно увѣдомить банкира, что мистеръ Эдмундъ Грей вернулъ вамъ трансферты. Да… Благодарю васъ. Я такъ и думала, что вы не могли бы забыть этого кліента изъ всѣхъ другихъ
Онъ откинулся назадъ, улыбаясь, выраженіе лица его уже не было тревожнымъ, а довольнымъ и счастливымъ. Перемѣна эта его преобразила. То не былъ мистеръ Дерингъ, а другой человѣкъ.
— Продолжайте, дитя.
— Комнаты въ Грей-Иннѣ такія спокойныя цѣлый день. Это мирный пріютъ для занятій, неправда-ли? Вы сидите тамъ со своими книгами, забывая обо всемъ на свѣтѣ.
— Совершенно забывая, — произнесъ мистеръ Дерингъ.
— Нѣтъ… нѣтъ… — вскричалъ Чиклэй, вскочивъ съ своего мѣста. — Я бы не хотѣлъ, чтобы это было сдѣлано. Я…
— Садитесь.
Джорджъ оттолкнулъ его назадъ къ стулу. — Еще одно слово, и вы выйдете вонъ изъ этой комнаты.
ГЛАВА XXXIV.
Семейный совѣтъ. (Продолженіе).
править
— Вы проводите мирно день — продолжала Эльзи, — большей частью одинъ, — вы со своими книгами. Иногда вы заходите сюда повидаться съ вашимъ старымъ другомъ и солиситоромъ, мистеромъ Дерингомъ.
— Иногда, — отвѣчалъ онъ. — Мы съ нимъ очень старинные друзья. Правда, у него узкіе взгляды. Гдѣ же онъ?
Онъ осмотрѣлся кругомъ.
— Вы всѣ ожидаете его? Онъ будетъ здѣсь сейчасъ. Онъ всегда здѣсь бываетъ въ это время.
— Да, сейчасъ. Помните, что я вамъ говорила въ воскресенье относительно нѣкоторыхъ сдѣлокъ? Я сказала вамъ, какъ было важно узнать о нихъ истинную правду.
— Разумѣется, помню. Я написалъ для васъ отчетъ о нихъ.
— Такъ точно. Тѣ-ли это бумаги, что вы написали?
Онъ разсматривалъ ихъ одну минуту.
— Это мои бумаги, — сказалъ онъ. — Тѣ, что я написалъ по вашей просьбѣ. Въ нихъ содержится вполнѣ вѣрный отчетъ о случившемся.
— Теперь, прежде чѣмъ я буду продолжать, вы не испугаетесь… вотъ эти люди не знаютъ мистера Эдмунда Грея, — вы не испугаетесь моей просьбы, чтобы нѣсколько лицъ засвидѣтельствовали, что вы дѣйствительно мистеръ Эдмундъ Грей?
— Дорогое дитя мое, спросите, если хотите, у всего міра, хотя я и не понимаю, почему могутъ сомнѣваться въ подлинности моей личности.
— Не всѣ люди. — Мистеръ Карстонъ, скажите намъ, пожалуйста, какъ зовутъ этого джентльмена?
— Это мистеръ Эдмундъ Грей, сосѣдъ мой въ домѣ № 22, у Южнаго Сквера, въ Грей-Иннѣ.
Мистеръ Эдмундъ Грей кивнулъ головой и улыбнулся.
Джорджъ вышелъ и вернулся, сопровождаемый небольшой толпой свидѣтелей, которые, отвѣчая Эльзи, выступали впередъ, одинъ за другимъ, и давали показанія.
Одинъ сказалъ: «Я хозяинъ комнатъ въ 22 No у Южнаго Сквера, нанимаемыхъ мистеромъ Эдмундомъ Греемъ. Онъ нанимаетъ ихъ уже десять лѣтъ. Джентльменъ этотъ — мой постоялецъ, мистеръ Эдмундъ Грей».
Другой сказалъ: «Я адвокатъ, стою въ комнатахъ надъ комнатами, занимаемыми мистеромъ Эдмундомъ Греемъ. Я зналъ его, болѣе или менѣе, десять лѣтъ. Джентльменъ этотъ — мистеръ Эдмундъ Грей».
Третій сказалъ: «Я коммиссіонеръ. Я помню этого джентльмена очень хорошо, хотя прошло восемь лѣтъ съ того раза, какъ онъ далъ мнѣ занятіе, и то только одну работу. Я ходилъ изъ гостинницы на улицѣ Норфолькъ въ Страндъ, въ банкъ съ чекомъ, который я долженъ былъ обмѣнять для него на десятифунтовые билеты. Онъ далъ мнѣ полсоверена».
— Совершенно такъ, — сказалъ мистеръ Эдмундъ Грей. — Я также васъ помшо. Это былъ чекъ на семьсотъ двадцать фунтовъ; подробности вы имѣете въ моемъ заявленіи, Эльзи. Я хорошо помню этого однорукого коммиссіонера.
А четвертая: «Я прислуга мистера Эдмунда Грея. Я служу у него уже десять лѣтъ. Джентльменъ этотъ — мистеръ Эдмундъ Грей».
А пятый: «Я газетный разносчикъ и у меня лавочка у входа въ Грей-Иннъ. Джентльменъ этотъ — мистеръ Эдмундъ Грей, изъ дома № 22, у Южнаго Сквера. Я видалъ его въ Иннѣ лѣтъ десять».
Каждому поочереди мистеръ Дерингъ кланялся съ привѣтливой улыбкой.
— Этельстанъ, — спросила Эльзи, — пожалуйста, скажи намъ, когда и гдѣ видалъ ты мистера Эдмунда Грея?
— Я видѣлъ его на прошлой недѣлѣ въ комнатахъ Карстона, по той же площадкѣ. Онъ посидѣлъ съ нами часъ или болѣе.
— Это совершенная правда, — сказалъ мистеръ Дерингъ. — Я имѣлъ удовольствіе познакомиться съ мистеромъ Аренделемъ по этому случаю.
— Я также видѣлъ его — продолжалъ Этельстанъ, въ небольшой залѣ для чтеній, въ Кентишъ-Тоунъ, въ воскресный вечеръ, вчера.
— Чтобы дополнить свидѣтельскія показанія, — сказала Эльзи, — я сама провела много часовъ почти ежедневно съ мистеромъ Эдмундомъ Греемъ впродолженіе двухъ послѣднихъ недѣль, или около того. — Правда-ли это, дорогой учитель?
— Совершенная правда, моя ученица.
— Братъ… братецъ… — сэръ Самуэль коснулся его плеча, — умоляю тебя… проснись. Стряхни съ себя эту фантазію.
— Оставьте его въ покоѣ, сэръ Самуэль, — сказалъ Джорджъ, — оставьте его. Мы еще не покончили съ нимъ.
— Да, — вскричала миссисъ Арендель, которая теперь встала съ своего мѣста и наклонилась надъ столомъ, слѣдя за тѣмъ, что говорилось, съ тревожнымъ интересомъ, — дайте намъ покончить съ этой комедіей или трагедіей… какою является это дѣло. Пусть никто не мѣшаетъ.
— Я также видалъ и васъ, сэръ, — мистеръ Дерингъ обратился къ Чиклэю, который только стоналъ и трясся. — Это было возлѣ трактира. Вы меня пригласили войти и угостили меня виномъ. — Чиклэй покачалъ головой, не то отъ печали, не то въ знакъ отрицанія, но ничего не отвѣтилъ, а при мысли, что мистера Деринга угощали виномъ; всѣ засмѣялись, что было облегченіемъ.
— Дорогой учитель, — продолжала Эльзи своимъ нѣжнымъ голосомъ, — я такъ рада, что вы помните всѣ эти вещи. Это облегчаетъ нашъ трудъ. Вѣдь память ваша такъ же хороша, какъ всегда, несмотря на всѣ ваши занятія. А теперь я прочитаю тѣ два заявленія, что вы написали вчера днемъ. Тогда вы припомните все другое, что вамъ хотѣлось бы прибавить къ этому. Помните, что относительно перваго дѣла съ чекомъ на семьсотъ двадцать фунтовъ обвинили моего брата только по подозрѣнію, будто бы онъ его поддѣлалъ. Теперь слушайте.
Она прочитала короткое заявленіе, уже извѣстное читателю, относительно дѣла о первомъ чекѣ.
— Вотъ вашъ разсказъ объ этомъ дѣлѣ.
— Совершенно такъ. Дерингъ выдалъ чекъ по моей просьбѣ. Я получилъ по этому чеку деньги. Я нашелъ, что мнѣ не надобны эти билеты и вернулъ ихъ. Это очень просто.
— Все это такъ просто, что никто не могъ угадать этого прежде. — Теперь мы перейдемъ къ дальнѣйшему. Вы написали второе заявленіе. Я также прочитаю его. Пожалуйста, слушайте, какъ можно внимательнѣе.
Она прочитала и другое заявленіе, которое читателю также извѣстно. Она читала его очень медленно, такъ что не оставалось возможности ошибиться. Во время чтенія этихъ документовъ лицо сэра Самуэля выражало необычайное изумленіе. Миссисъ Арендель; перегнувшись черезъ столъ, слѣдила за каждой строчкой. Гильда плакала, граціозно склонивъ головку надъ носовымъ платкомъ, словно то была урна.
— Вашъ ли это разсказъ о томъ, что было?
— Разумѣется. Къ этому мнѣ нечего прибавлять. Тутъ полное изложеніе фактовъ. Не понимаю, какъ можно въ нихъ найти что-нибудь сомнительное или исказить ихъ.
— Не желаете ли, сэръ Самуэль, предложить мистеру Эдмунду Грею какой нибудь вопросъ?
— Я не понимаю. Онъ говоритъ, что мистеръ Дерингъ написалъ письмо за него…
Эльзи показала ему письмо, которое, какъ они видѣли, писалъ мистеръ Дерингъ; онъ передалъ его всѣмъ присутствующимъ поочередно.
— А гдѣ же бумаги? — продолжалъ серъ Самуэль. — Онъ говоритъ, что они положены имъ самимъ въ шкафъ.
Мистеръ Эдмундъ Грей всталъ и прошелъ къ шкафу. Онъ положилъ руки на какой-то пакетъ и вынулъ его. — Вотъ эти бумаги, — сказалъ онъ.
Сэръ Самуэль раскрылъ пакетъ и пересмотрѣлъ бумаги.
— Онѣ, кажется, тутъ въ цѣлости, — замѣтилъ онъ. — Это преудивительно.
— Удивительно… и грустно… въ высшей степени плачевно, — прошептала лэди Дерингъ.
— Дѣйствительно, удивительно! — повторила какъ эхо миссисъ Арендель. — Въ высшей степени удивительно! въ высшей степени неожиданно!
— Еще одна минута, и я покончила. — Эльзи снова начала разсказывать. — Вотъ чекъ на имя мистера Деринга, подписанный Эдмундомъ Греемъ на полученіе всѣхъ денегъ, которыя положены въ банкъ на его имя. — Вы согласны, учитель, что лучше на будущее время, чтобы всѣ ваши дѣла находились въ рукахъ вашего солиситора?
— Вполнѣ согласенъ.
— Вотъ письмо къ директору банка, съ просьбою уплатить по дивидендамъ Эдмунда Грея мистеру Дерингу. А теперь, полагаю, я доказала свое дѣло. Тутъ въ шкафу находились десятифунтовые билеты, полученные мистеромъ Эдмундомъ Греемъ и положенные имъ же сюда. Тутъ находились трансферты и свидѣтельства, положенные сюда имъ же: вы выслушали свидѣтельство шести человѣкъ о томъ фактѣ, что передъ вами находится Эдмундъ Грей. Его разсказъ о томъ, какъ было дѣло, прочитанъ вамъ. Онъ доказываетъ то, чего не доказали бы никакія теоретическія разсужденія, какъ въ дѣйствительности было сдѣлано это дѣло. Наконецъ, онъ доказываетъ полнѣйшую невиновность моего брата и Джорджа. Не имѣете ли сказать еще что нибудь, сэръ Самуэль?
— Ничего… кромѣ того, что меня ввелъ въ заблужденіе разсказъ о безпутной жизни среди низкихъ товарищей, безъ чего никакое подозрѣніе не могло бы васъ коснуться, джентльмены. Это была, — онъ указалъ на злополучнаго Чиклэя, — подлая и злостная клевета. Вы меня слышите, сэръ? Подлая и злостная. Намъ всѣмъ остается лишь загладить, какъ только мы можемъ… ничто не будетъ достаточно, я знаю, но загладимъ, какъ только мы въ состояніи… выразивъ стыдъ и сожалѣніе, которые мы всѣ чувствуемъ.
— Этельстанъ, — произнесла его мать, — что мнѣ сказать? Охъ! что мнѣ сказать тебѣ?
Этельстанъ всталъ — втеченіе долгаго разбирательства онъ просидѣлъ неподвижно на стулѣ кіентовъ, опустивъ голову на руки. Теперь онъ всталъ и подошелъ къ своей матери.
— Тшъ! — сказалъ онъ. — Ни слова. Все забыто, все прощено.
Но Гильда опустилась на колѣни и схватила его руки.
— Джорджъ, — молвилъ сэръ Самуэль, — простите мнѣ. Одно время дѣло это бросало тѣнь на васъ. Право же. Простите мнѣ.
Онъ протянулъ свою руку.
Затѣмъ послѣдовали крѣпкія рукопожатія, объятія и много слезъ. А Чиклэй незамѣтно прокрался вонъ и исчезъ въ уединеніи своей комнаты.
— Все кончено, — бормоталъ онъ, — все погибло. Я потерялъ четыреста фунтовъ въ годъ. Они мнѣ улыбнулись. Все погибло… все!
Мистеръ Эдмундъ Грей смотрѣлъ на эту счастливую сцену семейнаго примиренія съ благосклонностью и улыбками.
Семейныя примиренія не должны долго продолжаться: вы не можете сидѣть за семейнымъ примиреніемъ какъ за бутылкой портвейна. Оно должно быть продѣлано быстро. Сэръ Самуэль шепнулъ Гильдѣ, не лучше-ли имъ уйти.
— Пойдемъ, — сказала лэди Дерингъ. — Мы всѣ соберемся сегодня вечеромъ въ Пембриджъ-Скверѣ… и завтра вечеромъ… и въ среду послѣ полудня… Эльзи, ты чародѣйка-волшебница и умница. Ты говорила, что тебя выдастъ замужъ Этельстанъ, такъ оно и будетъ. Братецъ, пойдемъ съ нами. Оставь Эльзи Джорджу. Ахъ! Какой же ты красавецъ, мой бѣдный, обиженный братецъ! Постарайся простить намъ, если можешь.
Она обернулась къ мистеру Эдмунду Грею.
— Сэръ, — сказала она, — намъ слѣдуетъ быть очень признательными вамъ… право, мы признательны… за то, что выдали намъ возможность разсѣять ужасное облако подозрѣнія, опутавшее наши головы. Вы были очень добры, давъ эти заявленія моей сестрѣ. Но я думаю, что еслибы мистеръ Дерингъ разсказалъ своимъ старымъ друзьямъ о васъ… объ Эдмундѣ Греѣ… то мы избавились бы отъ большого огорченія и ненужнаго срама. Добраго дня, сэръ.
Сэръ Самуэль замѣшкался на мгновеніе. Онъ, повидимому, хотѣлъ обратиться къ мистеру Эдмунду Грею, какъ къ своему брату.
— Не говорите съ нимъ, — шепнула Эльзи. — Оставьте его въ покоѣ. Онъ сейчасъ придетъ въ себя. Оставьте его въ покоѣ.
Итакъ онъ ушелъ, дверь закрылась, а Эдмундъ Грей остался съ Джорджемъ и своей ученицей.
На слѣдующее утро, вскрывая свои письма, онъ увидалъ одно, помѣченное словомъ «конфиденціально». Оно было отъ сэра Самуэля.
"Дорогой Эдвардъ, — стояло въ этомъ письмѣ, — мы всѣ очень рады сказать тебѣ, что объ акціяхъ и свидѣтельствахъ нынѣ сполна выяснено. Чиклэй ни чуточки не замѣшанъ въ это дѣло, ни Джорджъ Аустинъ. И къ счастью, я могу сказать, что вполнѣ объяснилась прежняя загадка и братъ Гильды совершенно оправданъ. Въ виду этихъ обстоятельствъ мы всѣ полагаемъ, что для тебя будетъ лучше не безпокоить себя дальнѣйшими разслѣдованіями. Ты найдешь у себя въ шкафу трансферты, чекъ на твое имя на всю сумму, полученную Эдмундомъ Греемъ, и письмо въ банкъ относительно дивидендовъ. Ты сталъ жертвою весьма замѣчательной галлюцинаціи. Мнѣ нѣтъ нужды объясняться подробнѣе. Однако же, мистеръ Эдмундъ Грей несомнѣнно сумасшедшій. Я слышу, да и самъ замѣтилъ, что тебя порядкомъ разстроили и огорчили эти загадочныя событія. Теперь, когда все окончательно улажено, — я долженъ сказать, что лишь благодаря счастливой случайности мы напали на настоящій слѣдъ, — всѣ мы надѣемся, что ты удовлетворишься нашими увѣреніями и не станешь болѣе тревожить себя по этому предмету. Любящій тебя братъ
Мистеръ Дерингъ, по прочтеніи этого письма, всталъ и заглянулъ въ шкафъ, гдѣ нашелъ упомянутыя бумаги. Онъ позвонилъ въ колокольчикъ.
— Чиклэй, кто рылся у меня въ шкафу?
— Никто, кромѣ васъ.
— Не врите. Кто положилъ эти бумаги въ шкафъ?
— Ихъ, должно быть, положили туда вчера… вы были въ этой же комнатѣ.
— Вчера… что случилось вчера?
Чиклэй молчалъ.
— Кто былъ здѣсь вчера?.. Ну же, говорите, Чиклэй. Не бойтесь.
— Сэръ Самуэль былъ здѣсь… и лэди Дерингъ… и миссисъ Арендель… и миссъ Эльзи… и вашъ компаньонъ… и мистеръ Этельстанъ. Еще два-три человѣка пришли, а затѣмъ ушли.
— Довольно. Вамъ нечего говорить мнѣ болѣе. Я не желаю знать подробности. Чиклэй, моя повседневная работа покончена. Я думалъ объ этомъ нѣсколько времени назадъ. Теперь я убѣдился, я ретируюсь.
— Нѣтъ… нѣтъ… — вскричалъ Чиклэй, а слезы текли у него по лицу. — Нельзя уходить… послѣ столькихъ лѣтъ… нельзя ретироватѣся.
— Теперь мнѣ извѣстно значеніе моихъ приступовъ забывчивости. Уже давно я боялся и подозрѣвалъ это. Когда я самъ себя не помню, я хожу по свѣту, дѣлая Богъ знаетъ что. И я не хочу спрашивать объ этомъ. Должно быть, я тотъ самый Эдмундъ Грей, который проповѣдуетъ соціализмъ и даритъ мнѣ свои драгоцѣнныя брошюры. Должно быть, я становлюсь кѣмъ-то другимъ. Повторяю, Чиклэй, теперь я знаю, что со мною. Отрицайте это, коли можете… коли можете, говорю вамъ.
Чиклэй не пытался отрицать. Онъ уныло повѣсилъ голову.
— Вотъ что значили странные намеки и чудныя заявленія Эльзи. Половину дня я бываю сумасшедшимъ… сумасшедшимъ… Чиклэй, попросите мистера Аустина зайти ко мнѣ сейчасъ же. Моя пѣсенка спѣта.
Онъ закрылъ свой бюваръ и положилъ тутъ же рядомъ невскрытыя письма. Затѣмъ всталъ и отодвинулъ свое кресло, кресло, на которомъ онъ просидѣлъ болѣе пятидесяти лѣтъ.
— Пѣсенка моя спѣта… пѣсенка моя спѣта.
ГЛАВА XXXV.
Послѣдняя.
править
Итакъ, свадьбу сыграли такъ, какъ говорила Эльзи, со всѣмъ подобающимъ блескомъ и великолѣпіемъ, а нависшая мрачная туча была разсѣяна. Этельстанъ изгнанникъ, Этельстанъ негодникъ, Этельстанъ безпутная голова, Этельстанъ обитатель Камберуэлля, стоялъ у алтаря, стройный и прекрасный, и выдавалъ замужъ невѣсту передъ лицомъ всего свѣта, но никто его не стыдился. Не осталось и тѣни скандала. Онъ былъ тутъ, вернувшійся изъ путешествія, высокій и статный мужчина, счастливый и довольный, на виду у всѣхъ. Мать его смотрѣла на него вмѣсто того, чтобы смотрѣть на невѣсту или въ свой молитвенникъ. Глаза ея были красны, но матери дозволено пролить одну — двѣ слезы, когда дочь ея покидаетъ родное гнѣздышко. А что касается до тѣхъ, кто втихомолку сплетничалъ насчетъ семейныхъ раздоровъ, ссоръ и несогласій, либо говорилъ противъ добраго имени жениха, — они были теперь тише воды ниже травы.
Всѣ болѣе богатые члены дома Аренделей — Аренделей изъ Сити — были тутъ же. Одинъ изъ нихъ, главный компаньонъ именитой фирмы бухгалтеровъ, впослѣдствіи вычислилъ, ради большаго возвеличенія фамильной славы, сколько сотенъ тысячъ фунтовъ было собрано за-разъ въ эту торжественную минуту подъ священнымъ кровомъ. Онъ сосчиталъ членовъ и сдѣлалъ это маленькое сложеніе во время совершенія брачной церемоніи. Тѣ изъ Аустиновъ, которые не были жалкими бѣдняками, — кажется есть нѣсколько вѣтвей этой фамиліи на весьма низкой ступени — также были здѣсь. И все общество послѣ службы отправилось въ Пембриджъ-Скверъ; всѣ восхищались свадебными подарками пили за здоровье невѣсты и жениха, и съ родственнымъ любопытствомъ кружились возлѣ блуднаго сына, вернувшагося во-свояси. Но они ничего не узнали.
Въ числѣ собравшихся въ церкви былъ и мистеръ Дерингъ. Онъ стоялъ, высокій и прямой, въ наглухо застегнутомъ сюртукѣ, съ проницательнымъ и суровомъ выраженіемъ лица, — стряпчій по семейнымъ дѣламъ, на котораго природа и долгая привычка наложили печать его занятій.
Внезапно, когда уже обрядъ былъ на-половину совершенъ, въ немъ произошла перемѣна. Лицо его смягчилось, — линіи его слегка подались, суровость исчезла, глаза заблестѣли. Онъ украдкой снялъ перчатки и растегнулъ сюртукъ. Онъ сталъ Эдмундомъ Греемъ. Въ этомъ состояніи онъ потомъ выпилъ за здоровье невѣсты и пожелалъ ей счастія. И онъ побрелъ черезъ Пембриджъ-Скверъ къ южному скверу, въ Грей-Иннъ…