Два короля Лира.
правитьВеличайшій англійскій писатель Шекспиръ заимствовалъ содержаніе своей знаменитой драмы «Король Лиръ» изъ одной старинной англійской легенды.
Но великій мастеръ облекъ простой и безыскусственный народный разсказъ въ живую плоть и кровь, придалъ ему болѣе широкій розмахъ, а также и больше глубины.
Вотъ въ краткихъ чертахъ содержаніе драмы Шекспира.
Состарившись и желая пользоваться благами жизни и почетомъ, не имѣя на себѣ бремени государственныхъ заботъ — король Лиръ рѣшилъ раздѣлить свое королевство между тремя дочерьми. Старшую изъ нихъ герцогиню Альбанскую звали Гонерильей, вторую — герцогиню Корнвалльскую — Реганой, а младшую, еще незамужнюю — Корделіей.
Какъ разъ въ это время къ ней сватались два жениха: французскій, король и герцогъ Бургундскій, тоже могучій повелитель, хотя онъ и считался вассаломъ французскаго короля.
Когда дошло до раздѣла, старый король имѣлъ слабость объявить дочерямъ, что дастъ большую долю королевства той изъ нихъ, которая больше другихъ его любитъ и съумѣетъ свою великую любовь выразить подходящими словами.
Двѣ старшія дочери — Гонерилья и Регана — начали состязаться другъ передъ другомъ въ выраженіяхъ пламенной дочерней любви своей къ королю Лиру.
Гонерилья сказала, что любитъ отца такъ сильно, что нѣтъ словъ высказать силу ея чувства; тѣмъ не менѣе она нашла такія слова, объявивъ, что любитъ отца больше свѣта очей, больше свободы, счастья, чести, красоты, здоровья и самой жизни. И еще много наговорила она разныхъ словъ въ томъ же родѣ.
Регана не могла превзойти своей сестры. Поэтому она ограничилась тѣмъ, что ловко объявила: «Сестра выразила все то, что было у меня на умѣ». — Только Регана пошла еще дальше и прибавила, что она ненавидитъ всѣ остальныя радости жизни, кромѣ той, которую ей доставляетъ ея любовь къ отцу,
Король повѣрилъ всѣмъ этимъ разглагольствованіямъ своихъ старшихъ дочерей и обратился потомъ къ своей любимой младшей дочери, Корделіи.
Лиръ (къ Корделіи). Ну, мое дитя[1].
Меньшое — не послѣднее, предметъ
Любви и спора двухъ владыкъ могучихъ!
Что скажешь ты, чтобъ заслужить отъ насъ
Часть лучшую, чѣмъ сестры? Говори!
Корделія. Государь, ничего.
Лиръ. Ничего?
Корделія. Ничего,
Лиръ. Изъ ничего не выйдетъ ничего.
Подумай и скажи.
Хотя Корделія и боялась отчасти вызвать гнѣвъ отца; но она отвѣтила лишь одно: любитъ она отца такъ, какъ дочь должна это дѣлать, т. е. повинуется ему, любитъ его, почитаетъ, считая все это не заслугой съ своей стороны, а прямой лишь обязанностью.
Лиръ. Отъ сердца рѣчь твоя?
Корделія. Да, государь.
Лиръ. Такъ молода и такъ черства ты сердцемъ?
Корделія. Я молода, но не боюсь я правды.
Лиръ. Пусть будетъ такъ. Пускай же эта правда. Тебѣ приданымъ служитъ.
Разгнѣванный король Лиръ отрекся отъ Корделіи и велѣлъ ей уйти съ глазъ его долой. Затѣмъ онъ съ двумя старшими дочерьми, съумѣвшими такъ поддѣлаться къ нему, уговорился насчетъ условій, на которыхъ онъ отдаетъ имъ свое королевство т. е. какая у него должна быть свита, какой доходъ, и гдѣ онъ будетъ жить въ качествѣ бывшаго короля.
Покончивъ съ этимъ, онъ послалъ за Корделіей и за ея женихами. Когда всѣ пришли, король объявилъ, что лишаетъ младшую дочь свою наслѣдства. При этомъ онъ бранилъ ее, но не объяснилъ за что. Тогда Корделія, молчавшая все время, теперь обратилась къ чувству справедливости короля и просила его объяснить ея женихамъ, за что собственно она лишилась его расположенія, — что это случилось не вслѣдствіе какого нибудь предосудительнаго поступка съ ея стороны, но вслѣдствіе недостатка въ ней чувства алчности и умѣнія льстить.
Лиръ ничего не отвѣтилъ на просьбу дочери и снова обрушился на нее. Но объясненія Корделіи не пропали даромъ для ея жениховъ. Герцогъ Бургундскій объявилъ, что готовъ жениться на ней, но только лишь въ томъ случаѣ, если она получитъ обѣщанное за нею приданое. А такъ какъ король рѣшительно отказался это сдѣлать, герцогъ отступился отъ руки Корделіи.
Однако вслѣдъ за этимъ недостойнымъ поступкомъ герцога Бургундскаго выступилъ король французскій. И онъ тоже явился ко двору короля Лира для полученія богатаго приданаго вмѣстѣ съ рукой невѣсты. Но теперь въ сердцѣ его воспылало болѣе благородное чувство, и онъ сказалъ, что готовъ взять ее въ жены безъ всякаго приданаго, безъ какихъ бы то ни было денегъ и земель.
Принцесса!
Какъ ты богата въ нищетѣ своей,
Какъ ты мила въ немилости отцовской!
Я радостно беру тебя — съ богатствомъ
Души твоей, отвергнутую всѣми.
Я брошенное поднялъ — и законна
Моя добыча, и любовь моя
Отъ общаго презрѣнья разгорѣлась.
Король, твоя отверженная дочь
Теперь царица Франціи прекрасной.
Подвластны ей я самъ и мой народъ,
И герцогамъ Бургони многоводной
Ужъ не купить красавицы — дѣвицы,
Которой не умѣютъ здѣсь цѣнить…
Даже и этотъ благородный порывъ французскаго короля не могъ смягчить короля Лира. Единственной изъ своихъ дочерей, которая искренно любила его, онъ приказалъ уйти, говоря:
Отъ насъ вы не дождетесь
Благословенія и ласкъ прощальныхъ.
А французскій король былъ настолько же радъ взять съ собой Корделію, насколько отецъ ея былъ радъ разстаться съ ней.
Условія, которыя король Лиръ поставилъ двумъ старшимъ своимъ дочерямъ при передачѣ имъ королевства, были слѣдующія: за Лиромъ оставался титулъ короля и свита изъ ста человѣкъ рыцарей на иждивеніи его дочерей; самъ король Лиръ со своей свитой долженъ былъ жить поочередно то у одной, то у другой дочери.
Новый свой образъ жизни король началъ во дворцѣ старшей дочери Гонерильи. Но ей король и его свита вскорѣ показались тяжелымъ бременемъ, и она рѣшила заставить короля поскорѣй перебраться къ сестрѣ Реганѣ. Съ этою цѣлью она дала искусныя наставленія своему дворецкому.
И ты и слуги всѣ не будьте слишкомъ
Внимательны къ его приказамъ. Если
Ему здѣсь не понравится житье,
То можетъ онъ къ сестрѣ моей уѣхать.
Однѣхъ мы съ нею мыслей, и не любимъ
Подъ властью быть чужой. Пустой старикъ.
Самъ отдалъ власть, а хочетъ всѣмъ ворочать.
Нѣтъ, старики глупѣй ребятъ бываютъ,
И строгостью обуздывать ихъ надо.
Эти предательскія наставленія принесли тотчасъ же плоды. Управитель Гонерильи началъ дѣлать дерзости королю Лиру. Вспыльчивый король не выдержалъ и ударилъ его. Тотчасъ же послѣ того явилась передъ нимъ его дочь, которая, къ удивленію его, стала въ холодныхъ, рѣзкихъ выраженіяхъ выговаривать королю и упрекать его за безпокойство и буйное поведеніе его свиты. Она прямо потребовала отъ короля, чтобы онъ убавилъ ее на половину. Грубость, проявленная дочерью такъ скоро послѣ ея пламенныхъ заявленій въ горячей къ нему любви, привела Лира въ бѣшенство.
Проклятье! Духи тьмы!
Сѣдлать коней! созвать мою прислугу!
Проклятое отродье! Прочь отсюда!
Еще у насъ осталасъ дочь!
Вы бьете моихъ людей, а злая челядь ваша
Повелѣвать вездѣ и всюду хочетъ.
Эти нѣсколько словъ, сказанныя королемъ и отвѣтъ его дочери ясно показывали, кто возметъ верхъ въ этой возмутительной стычкѣ — горячій ли, вспыльчивый, но одаренный добрымъ, любящимъ сердцемъ король или его жестокосердная дочь.
Бѣшенство Лира излилось въ проклятіяхъ и завершилось слезами. Наконецъ онъ отвернулся отъ неблагодарной дочери, и уѣхалъ ко второй дочери, къ Реганѣ.
Но Гонерилья послала сестрѣ письмо съ гонцомъ, и это письмо дошло до Реганы раньше, чѣмъ къ ней прибылъ король. Ему пришлось преодолѣть даже нѣкоторое затрудненіе, чтобы быть принятымъ собственной дочерью. Наконецъ она и ея мужъ вышли къ королю, но только за ворота дворца.
Увидѣвъ дочь, горе бѣднаго короля прорвалось наружу слезами, и онъ сообщилъ Реганѣ, что сестра ея Гонерилья чудовище неблагодарности. Регана спокойнымъ тономъ отвѣтила, что слѣдуетъ быть терпѣливымъ, и сказала, что онъ не понялъ сестры, которая для собственной же его пользы принялась за укрощеніе его свиты. Регана напомнила Лиру, что онъ старъ, и старалась дать ему понять, что онъ впалъ въ дѣтство и нуждается въ руководствѣ болѣе благоразумныхъ чѣмъ онъ, людей. Въ заключенье она холодно посовѣтовала ему вернуться къ Гонерильѣ и попросить у нея извиненія.
— Какъ — крикнулъ король — мнѣ же извиняться за то, что она отняла у меня половину моей свиты, съ черной злобой оскорбила меня и вонзила свое змѣиное жало мнѣ прямо въ сердце? — И король въ бѣшенствѣ сталъ всячески проклинать старшую дочь свою.
Регана сказала: — Что же? послѣ этого вы начнете проклинать и меня.
Между тѣмъ пріѣхала вдругъ въ гости къ Реганѣ и Гонерилья съ своей свитой. Регана немедленно приняла ее съ такою сердечностью, какой вовсе не выказала по отношенію къ своему отцу, который, однако, отдалъ все свое имущество дочерямъ.
Лиръ, изумившись этому сердечному пріему Реганы послѣ всего того, что онъ разсказывалъ о Гонерильѣ, воскликнулъ:
«И неужели, неужели
Моя Регана, ты подашь ей руку?»
— А почему жъ и не подать? Не знаю я за собой вины. Не все то зло, что кажется виной для сумасбродовъ.
Услыхавъ эти слова, бѣдный король обратился къ небу, моля даровать ему побольше терпѣнія.
Регану это ни мало не тронуло, и она холодно стояла на своемъ, совѣтуя отцу согласиться на предложенныя Гонерильей условія, — держать вмѣсто 100 человѣкъ свиты всего 50 и дожить остатокъ мѣсяца у Гонерильи.
Лиръ, негодуя, отказался:
— Какъ вамъ угодно, — проговорила холодно Гонерилья.
Регана снова настаивала, добавивъ, что въ сущности и 50 человѣкъ свиты слишкомъ много въ чужомъ домѣ. Немыслимо, чтобы столько народу жило мирно тамъ, гдѣ надъ ними двое господъ.
Тутъ и Гонерилья вставила свое словечко: отчего королю Лиру не распустить и всей своей свиты, — служить могутъ ему люди его дочерей.
— Совершенно вѣрно, — объявила Регана. — Если бы служащіе выказали неуваженіе къ вамъ, мы бы могли ихъ тогда тотчасъ же сдержать. Во всякомъ случаѣ, когда наступитъ мѣсяцъ вашего пребыванія у меня, прошу пріѣхать со свитой, состоящей не болѣе, чѣмъ изъ 25 человѣкъ.
Король спросилъ, послѣднія ли это ея слова, она отвѣтила: «да».
Тогда бѣдный старый король объявилъ, что Гонерилья все-таки лучше Реганы. Да, онъ согласенъ вернуться къ старшей дочери, имѣя при себѣ свиту въ 50 человѣкъ.
Отецъ, послушайте: зачѣмъ вамъ брать
Пятьдесятъ, двадцать пять людей съ собою
Въ тотъ домъ, гдѣ вамъ дадутъ число двойное
Служителей?
Такимъ образомъ дочери Лира старались одна перещеголять другую въ безсердечіи и злобѣ.
Онъ плакалъ отъ негодованія и мукъ, но это не смягчало ихъ. Послѣ такихъ неслыханныхъ терзаній, бѣдный старый король той же ночью въ бурю, дождь, громъ и молнію отправился въ дикую степь. Онъ лишился разсудка и, какъ нищій, скитался по своему королевству.
Но, наконецъ, дошла во Франціи до Корделіи вѣсть, какъ поступили ея сестры со старымъ королемъ. Полная негодованія, Корделія вторглась въ Англію во главѣ французскаго войска, чтобы прійти на помощь отцу.
Разосланные ею слуги отыскали, наконецъ, бѣднаго короля въ самомъ ужасномъ состояніи, въ лохмотьяхъ, спящаго въ лѣсу, на голой землѣ.
Его перенесли въ безсознательномъ состояніи къ французской королевѣ въ шатеръ. Она преданно ухаживала за отцомъ, дожидаясь съ величайшей тревогой, когда онъ наконецъ придетъ въ себя.
Какъ все теперь измѣнилось! Корделія, которая въ пору власти и могущества короля Лира сказала ему, что любитъ его только такъ, какъ всякая дочь должна любить отца, теперь расточала ему слова самой пылкой и нѣжной ласки. Сѣдую голову его она положила себѣ на грудь и горько плакала.
Когда-бъ ты не былъ ихъ отцомъ, на жалость
Твои сѣдины вызвать ихъ могли!
Неужли эта голова встрѣчала
И буйный вѣтеръ, и удары грома?
Неужели надъ нею, беззащитной,
Змѣились молній стрѣлы? и всю ночь
Безъ крова оставался старецъ бѣдный?
Собака моего врага — собака,
Кусавшая меня, въ такую ночь,
Стояла бы у моего огня. А ты,
Отецъ мой бѣдный, въ эту ночь былъ долженъ
Искать убѣжища въ соломѣ смятой,
Въ норѣ, съ плутами, свиньями. О, боги!
Какъ жизнь его съ умомъ не отлетѣла?
Пока Корделія такъ горевала надъ вынесшимъ столько мукъ отцомъ, король, наконецъ, проснулся, но память его все еще не проснулась. Онъ вообразилъ себѣ, что умеръ, и сталъ жалѣть, зачѣмъ его вынули изъ гроба, зачѣмъ вырыли изъ могилы, гдѣ онъ отдыхалъ отъ всѣхъ бѣдъ и горестей. Счастливая перемѣна его положенія въ первую минуту ни мало не обрадовала его; она только его смутила и удивила. Онъ посмотрѣлъ на Корделію, увидѣлъ, что она королева и захотѣлъ встать передъ нею на колѣни. По она удержала его отъ этого и вмѣсто того сама встала на колѣни передъ нимъ, прося его положить ей на голову руки и благословить ее.
Видя ее на колѣняхъ передъ собой, въ головѣ короля блеснулъ нѣкоторый просвѣтъ, онъ заговорилъ съ ней такъ нѣжно, что трудно было удержаться отъ слезъ, слушая его.
Увидѣвъ, что Корделія плачетъ, бѣдный король сталъ просить ее не проливать слезъ и предложилъ выпить яду, если она этого пожелаетъ, говоря, что она имѣетъ гораздо больше причинъ, чѣмъ ея сестры, — которымъ онъ дѣлалъ одно только добро, — ненавидѣть его.
Но она скоро убѣдила отца въ своей къ нему любви, и съ этого времени Лиръ уже не разставался больше съ милой дочерью, которая на словахъ высказала ему такъ мало горячей любви, а на дѣлѣ доказала ему такъ много ея.
Между тѣмъ наказаніе постигло Гонерилью и Регану, — обѣ умерли насильственною смертью, и такимъ образомъ онѣ поплатились за свое преступленіе.
Есть еще и другой разсказъ, почти такой же старый, какъ и легенда о королѣ Лирѣ, разсказъ о другомъ отцѣ, съ которымъ дѣти его обошлись такъ же, какъ Гонерилья и Регана обошлись съ королемъ Лиромъ. Только конецъ этого второго разсказа совсѣмъ другой.
Въ одной изъ мѣстностей Ирландіи, очень, очень много лѣтъ тому назадъ, жилъ богатый старый фермеръ по имени Бріанъ Таафъ. Трое его сыновей, Гильомъ, Шамусъ и Гарретъ тоже работали на фермѣ. Старикъ горячо любилъ всѣхъ трехъ своихъ сыновей.
Чувствуя, что онъ становится старъ и уже неспособенъ къ работѣ, онъ думалъ передать все свое имущество сыновьямъ, а самъ рѣшилъ отдыхать отъ трудовъ долгой жизни, спокойно грѣясь у камелька.
Но такъ какъ передача всего имущества была вещью не шуточной и сдѣлать все это слѣдовало хорошенько обдумавъ и не спѣша, Бріанъ Таафъ рѣшилъ произвести сначала испытаніе своимъ сыновьямъ.
Онъ захотѣлъ посмотрѣть прежде всего, хорошо ли они умѣютъ обращаться съ деньгами, а послѣ того убѣдиться въ силѣ ихъ любви къ нему.
Съ этой цѣлью старикъ далъ каждому изъ сыновей по 100 фунтовъ стерлинговъ (700 руб.) и сталъ поджидать, какъ они распорядятся этими деньгами. Гильомъ и Шамусъ пустили свои 100 фунтовъ до послѣдней копѣйки въ оборотъ. Когда же старикъ спросилъ Гаррета, куда онъ дѣлъ свои 100 фунтовъ, молодой человѣкъ отвѣтилъ:
— Я истратилъ ихъ.
— Истратилъ! — негодуя крикнулъ старикъ. — Неужели же всѣ деньги до послѣдней копѣйки?
— Вѣдь ты же, отецъ, сказалъ, что мы въ правѣ употребить эти деньги, какъ вздумается.
— А развѣ это давало тебѣ право истратить всѣ 100 фунтовъ въ одинъ годъ, — этакій ты мотъ! — воскликнулъ Бріанъ Таафъ. И онъ задрожалъ при мысли, что заработанное имъ долгой трудовою жизнью состояніе попадетъ въ такія расточительныя руки.
Нѣсколько мѣсяцевъ спустя старикъ приступилъ ко второму задуманному имъ испытанію. Онъ созвалъ своихъ сыновей и обратился къ нимъ съ слѣдующими словами.
— Я уже старъ, дѣти мои, волосы на головѣ у меня бѣлые, какъ лунь; пора мнѣ бросить дѣла и уйти на покой. — Двое старшихъ сыновей стали осыпать отца выраженіями своей нѣжности. Тогда старикъ передалъ молочную ферму и ближайшій къ нему участокъ земли Шамусу, а всѣ луга Гильому.
Другъ передъ другомъ оба сына стали изливаться отцу въ чувствахъ безпредѣльной любви и благодарности.
Но Гарретъ все время молчалъ, и это его молчаніе въ соединеніи съ истраченными имъ безъ пользы ста фунтами стерлинговъ вызвали въ старомъ Бріанѣ такой порывъ негодованія, что онъ и часть Гаррета, именно домъ и домашнюю ферму — отдалъ въ общее владѣніе двумъ старшимъ сыновьямъ. Гаррета отецъ лишилъ наслѣдства, узаконивъ это слѣдующимъ образомъ: онъ преподнесъ торжественно Гаррету маленькую котомку и посохъ. Бѣдный Гарретъ хорошо понялъ смыслъ этого преподношенія. — Онъ надѣлъ себѣ на плечи котомку, взялъ въ руки посохъ и пошелъ скитаться по далекому свѣту съ печалью на сердцѣ и молчаніемъ на устахъ. Сабака Гаррета — Лерчеръ — хотѣла бѣжать за своимъ хозяиномъ, но онъ отогнать ее камнемъ.
Ставъ собственниками, Гильомъ и Шамусъ тотчасъ же поженились, и всѣ вмѣстѣ зажили въ домѣ отца.
Впрочемъ, старый фермеръ не захотѣлъ окончательно отказаться отъ всякаго вмѣшательства въ дѣла — онъ давалъ сыновьямъ совѣты и указывалъ имъ на ошибки, которыя они дѣлали.
Молодые люди стали все болѣе и болѣе тяготиться этимъ вмѣшательствомъ старика въ ихъ дѣла. Жены же ихъ съ обычной женской настойчивостью еще больше раздували пламя ихъ недовольства.
Такимъ образомъ въ домѣ воцарились разладъ и ссоры, которые принимали все большіе и большіе размѣры, пока, наконецъ, въ одинъ зимній вечеръ Шамусъ открыто, на глазахъ всей семьи, сталъ сопротивляться отцу, говоря: «Хотѣлъ бы я знать, чего тебѣ надо отъ насъ? Можетъ быть ты желаешь насъ выгнать изъ дому, какъ ты выгналъ Гаррета?»
Старый фермеръ отвѣтилъ съ большимъ достоинствомъ:
— Если бы я отнялъ у васъ все, то отнялъ бы лишь то, что самъ-же далъ вамъ.
— Что за польза намъ отъ того, что ты все отдалъ намъ, сказалъ Гильомъ. — Намъ ни въ чемъ нѣтъ радости, пока ты самъ у насъ въ домѣ.
— Вотъ какъ ты говоришь со мной, — воскликнулъ отецъ, глубоко огорченный. Если бъ бѣдный Гарретъ былъ здѣсь, онъ не сталъ бы обращаться такимъ образомъ съ отцомъ.
— Много хорошаго видѣлъ отъ тебя бѣдняга, — вмѣшалась жена Шамуса, желая уколоть старика-отца ядовитыми словами.
Вслѣдъ за ней и жена Гильома, чувствуя поддержку мужа, посовѣтовала тестю взять посохъ въ руки и котомку на плечи и идти слѣдомъ за своимъ любимымъ Гарретомъ. — Навѣрно ты гдѣ-нибудь встрѣтишься съ Гарретомъ, просящимъ милостыню въ окрестныхъ селахъ, — сказала она.
Эти уколы женщинъ довели старика до изступленія, и онъ въ свою очередь набросился на нихъ съ гнѣвными словами.
Потокъ краснорѣчія старика Бріана достигъ своей цѣли. Жены его сыновей принялись кричать.
— Не обращай на него вниманія, — пытался успокоить расходившуюся жену Шамусъ, — отецъ старый человѣкъ.
Но она ни за что не хотѣла успокоиться. Что же касается жены Гильома, то она напрямикъ объявила, что убѣжитъ изъ дому.
— Гильомъ, — говорила она, — ни одного дня не останусь я больше подъ одной кровлей съ этимъ человѣкомъ.
Всѣ эти слова до того подѣйствовали на Шамуса, что онъ велѣлъ женщинамъ сѣсть и успокоиться, говоря что тотъ, кто ихъ оскорбилъ, долженъ будетъ покинуть ихъ домъ.
Услыхавъ эти слова и желая показать, что онъ раздѣляетъ мнѣніе брата, Гильомъ поднялся съ мѣста и широко открылъ выходную дверь. Собака Лерчеръ выбѣжала на улицу, въ комнату ворвались вѣтеръ и дождевыя струи. На дворѣ стояла ночь и буря.
Тогда старикъ испугался и началъ просить своихъ сыновей.
— Ахъ Шамусъ, — ахъ Гильомъ — дѣти мои, я поступлю, какъ вы хотите, я готовъ извиниться за сказанныя мною слова передъ вашими женами. Только не выгоняйте меня изъ дому на старости лѣтъ. Даю вамъ обѣщаніе, что я и рта не открою больше никогда противъ кого бы то ни было изъ васъ, сколько бы ни пришлось мнѣ еще прожить у васъ. Ахъ, Шамусъ, вѣдь мнѣ уже и безъ того не долго осталось быть съ вами. Со временемъ и ваши головы посѣдѣютъ, такъ же, какъ посѣдѣла и моя голова, и вы еще поблагодарите потомъ Господа за то, что выказали моимъ сѣдинамъ уваженіе въ эту ночь.
Но всѣ они были жестокосерды и настойчивы, и они выгнали старика и заперли за нимъ дверь на крюкъ.
Старикъ сталъ медленно пробираться среди темноты, весь дрожа отъ холода и дождя. Наконецъ онъ добрался до низкой каменной ограды и, остановившись здѣсь, спросилъ себя, выживетъ ли онъ эту ночь?
Вдругъ что то холодное и мягкое дотронулось до его руки: это была большая собака, бѣжавшая за нимъ незамѣтно до тѣхъ, пока онъ не остановился. Онъ узналъ въ ней Лерчера, собаку Гаррета. «Ахъ», сказалъ собакѣ бѣдняга-скиталецъ, ты глупѣе, чѣмъ я думалъ, разъ ты послѣдовалъ за мной!« Когда Бріанъ заговорилъ съ собакой, она стала ласкаться къ нему. И тогда старикъ громко зарыдалъ. „Ахъ, Лерчеръ! И Гарретъ тоже не былъ уменъ, какъ и ты, но онъ никогда не выгналъ бы меня изъ дому въ такую бурную ночь, — и да?ке не выгналъ бы и тебя“.
Такъ рыдалъ, приговаривалъ и жаловался старикъ.
Лерчеръ тащилъ его за одежду, и словно показывалъ, что не слѣдуетъ оставаться здѣсь на всю ночь.
Наконецъ Бріанъ поднялся съ мѣста и поплелся дальше.
Онъ стучался во многія двери, но никто не впустилъ его въ домъ въ эту бурную ночь.
Наконецъ старикъ улегся на соломѣ въ какомъ то дальнемъ сараѣ, а Лерчеръ прижался къ нему, и, быть можетъ, лишь теплота собаки спасла старику жизнь въ эту ночь.
На слѣдующее утро вѣтеръ стихъ, и дождь пересталъ лить, — но несчастнаго старика осаждали и другія огорченія, кромѣ холода и вѣтра. Мысли о неблагодарности сыновей и о собственномъ своемъ безразсудствѣ чуть ни свели его съума. Онъ то грозно начиналъ укорять своихъ сыновей и мечталъ, какъ бы отомстить имъ; то проливалъ слезы, которыя точно обжигали ему изрытыя морщинами щеки.
Потихоньку добрелъ онъ до другого села и сталъ просить здѣсь хлѣба на пропитаніе. Лерчеръ — тотъ не просилъ; онъ но временамъ исчезалъ, иногда на цѣлые часы, но всегда возвращался я, случалось, приносилъ въ зубахъ кролика или даже зайца. Иногда друзья наши промѣнивали добытую собакой дичь на мѣру муки, иногда же они жарили себѣ въ лѣсу зайца или кролика.
Долго скитался Бріанъ Таафъ, наконецъ, снова добрелъ за нѣсколько миль отъ бывшаго своего дома. Здѣсь онъ встрѣтилъ первый рѣзкій отказъ въ помощи, благодаря опять таки жестокосерднымъ его сыновьямъ. Одинъ крестьянинъ узналъ въ старикѣ отца этого „негодяя“, какъ онъ отозвался о Гильомѣ Таафъ, обманувшаго его при продажѣ лошади. Другой призналъ его за отца этого „вора“ Шамуса, продавшаго ему больную корову, которая пала недѣлю спустя.
И вотъ, впервые послѣ того, какъ его выгнали изъ дому, старику пришлось теперь лечь спать голоднымъ.
Бездомный, холодный, голодный и удрученный отъ преслѣдовавшей его мысли, чѣмъ онъ былъ прежде и чѣмъ сталъ теперь, обезсиленный и насквозь промокшій отъ ночной сырости, онъ передъ самымъ разсвѣтомъ упалъ на дорогѣ въ безсознательномъ состояніи и лежалъ тамъ.
Казалось, не избѣжать ему было смерти, но тутъ какъ разъ счастье улыбнулось ему.
При первыхъ же лучахъ разсвѣта дверь ближайшей фермы открылась, и хозяинъ, выйдя изъ дому по своимъ дѣламъ, замѣтилъ что-то лежавшее невдалекѣ на дорогѣ. Онъ направился туда и увидѣлъ Бріана Таафъ въ обморокѣ. Фермеръ былъ человѣкъ съ хорошими средствами, но раньше онъ знавалъ горе, и оно сдѣлало сердце его сострадательнымъ. Онъ позвалъ своихъ людей, и всѣ вмѣстѣ перенесли старика въ домъ.
Бріана положили на согрѣтую постель, и когда онъ немного сталъ приходить въ себя, ему дали напиться горячаго питья и накормили его.
Бріанъ окончательно пришелъ въ сознаніе и началъ благодарить хозяевъ.
Когда онъ вполнѣ оправился, они спросили, какъ его зовутъ. „Ахъ, не спрашивайте этого у меня“ сказалъ старикъ, не „спрашивайте, а то и вы выгоните меня, какъ другіе это дѣлали, — выгоните за вину двухъ моихъ сыновей“.
На это фермеръ отвѣтилъ очень мягко: „Въ такомъ случаѣ и не говорите намъ своего имени, а кушайте себѣ на здоровье“.
Но когда немного спустя мужъ вышелъ въ хлѣвъ, жена не могла устоять противъ своего любопытства: „Ну, вотъ что добрый старикъ“, сказала она, — мнѣ кажется вы слишкомъ порядочный человѣкъ для того, чтобы стыдиться своего имени».
— Я слишкомъ порядочный человѣкъ для того, чтобы не стыдиться моего имени, отвѣтилъ Бріанъ. — Но вы правы, честный человѣкъ обязанъ назвать свое имя, хотя бы его изгнали за это изъ самаго рая. Я — Бріанъ Таафъ т. е. я былъ имъ.
— Неужели вы — Бріанъ Таафъ — богатый фермеръ въ Корракасѣ.
— Да, сударыня, но вѣрьте, я лишь тѣнь прежняго Бріана Таафъ.
— Есть у васъ сынъ по имени Гарретъ?
— Былъ у меня когда-то.
Женщина не стала больше разспрашивать старика, но бѣгомъ, съ крикомъ, бросилась къ дверямъ. «Сюда, Томъ, скорѣй сюда!» кричала она, Томъ! Томъ!«.
— О Томъ, — это мистеръ Таафъ — отецъ Гаррета Таафъ!
— О, Господи, — воскликнулъ фермеръ тоже въ сильномъ волненіи. — Да будетъ благословенъ тотъ день, когда вы переступили порогъ моего дома. — Затѣмъ онъ побѣжалъ къ дверямъ и позвалъ: Скорѣй Морфи, скорѣй Элленъ, идите сюда скорѣй!
Вбѣжали прелестные мальчикъ и дѣвочка.
: -- Смотрите на этого человѣка во всѣ глаза — сказалъ фермеръ — это мистеръ Таафъ, отецъ Гаррета Таафа, который спасъ насъ всѣхъ отъ раззоренія и гибели.
Послѣ того фермеръ обратился къ М-ру Таафу и болѣе спокойнымъ тономъ сообщилъ ему, что нѣсколько лѣтъ тому назадъ, когда все ихъ имущество должно было поступить въ продажу за неуплаченную имъ аренду, Гарретъ Таафъ, который проходилъ мимо, узнавъ объ этомъ, тотчасъ вынулъ изъ кармана 30 фунтовъ стерлинговъ и немедленно заплатилъ весь ихъ долгъ. И пока у него оставались деньги, онъ не однихъ ихъ спасъ, а помогалъ кому только могъ.
Старикъ не дослушалъ до конца послѣднихъ словъ фермера, — онъ плакалъ отъ горя и раскаянія.
— Охъ, Господи, охъ Господи, — всхлипывалъ онъ, — бѣдный мой мальчикъ, а я выгналъ тебя изъ дому безъ всякой твоей вины. — Вслѣдъ затѣмъ онъ добавилъ:
— Охъ, Гарретъ, Гарретъ, что мнѣ дѣлать теперь! Я отдалъ все, что имѣлъ этимъ двумъ негодяямъ. А они выгнали изъ дому меня старика, какъ я выгналъ тебя! О Боже! Боже!
Какъ то разъ, считая старика уже вполнѣ выздоровѣвшимъ, добрый фермеръ принесъ ему туго набитый золотомъ большой кошелекъ. „Другъ“ — сказалъ фермеръ, вскорѣ послѣ того, какъ сынъ вашъ спасъ „ насъ, намъ улыбнулось счастье. Жена моя получила наслѣдство, у насъ былъ чудный урожай льна, и, наконецъ, я нашелъ свинцовую руду у себя въ землѣ, и мнѣ теперь платятъ большія деньги за позволеніе добывать эту руду. Мнѣ даже совѣстно получать столько денегъ. Все это я.вамъ говорю для того, чтобы доказать, что мнѣ ровно ничего не стоитъ уплатить вамъ тѣ 30 фунт. стерлинговъ вашего сына и если вы позволите, я сейчасъ же отсчитаю ихъ вамъ“.
— Нѣтъ, — сказалъ мистеръ Таафъ, — я не возьму денегъ Гаррета. Но если вы хотите мнѣ сдѣлать одолженіе, дайте мнѣ только на недѣльку эти деньги. При видѣ этого золота у меня мелькнула въ головѣ одна мысль.
И затѣмъ старикъ, наклонившись къ фермеру, шопотомъ, прося какъ можно строже хранить тайну, разсказалъ фермеру планъ, пришедшій ему въ голову, какимъ образомъ наказать неблагодарныхъ своихъ сыновей. Онъ взялъ съ него слово хранить это въ тайнѣ отъ всѣхъ, даже отъ жены.» «Такого рода дѣла» — сказалъ старый Бріанъ, «должны дѣлаться крайне осторожно. Къ тому же мои сыновья, и тѣмъ болѣе ихъ жены, въ высшей степени хитрые люди».
На другой день фермеръ далъ старику хорошее платье и отвезъ его по близости отъ бывшаго его дома. Таафъ сошелъ съ телѣжки и разстался съ фермеромъ. Лерчеръ шелъ по пятамъ своего хозяина. Стоялъ полдень и солнце свѣтило очень ярко.
Жена Шамуса вышла какъ разъ изъ дому, чтобы развѣсить для сушки бѣлье мужа. Вдругъ, на разстояніи около 30 шаговъ отъ себя, она увидѣла старика Таафа, сидящаго на скамейкѣ и считающаго золото, разложенное передъ нимъ на большомъ камнѣ.
Въ первую минуту она не повѣрила своимъ глазамъ, ей казалось, что это какое то волшебство или это ей во снѣ снится! Но нѣтъ! перегнувъ голову влѣво, она ясно различала профиль Бріана Таафа, — онъ считалъ массу золота. Невѣстка старика мигомъ бросилась домой, чтобы сообщить удивительную новость.
— Ты, жена, мелешь вздоръ, — рѣзко объявилъ Шамусъ; — вѣдь это же невозможно.
— Въ такомъ случаѣ пойди и посмотри самъ, — возразила она.
Но не одинъ Шамусъ послѣдовалъ ея совѣту. Всѣ вмѣстѣ вышли на цыпочкахъ, крадучись, подошли къ старику и уставились на него глазами, — Нѣтъ, это не былъ сонъ, цѣлыя кучи золотыхъ монетъ ярко сверкали на солнцѣ, а старый Бріанъ считалъ ихъ, и даже, казалось, Лерчеръ устремилъ глаза свои на сверкавшее золото. Когда семья старика въ достаточной степени упилась этимъ въ высшей степени неожиданнымъ для нея зрѣлищемъ, — они, взволнованные, заговорили другъ съ другомъ, шепотомъ. Но даже и разговаривая, они не разу не взглянули другъ на друга — глаза ихъ были прикованы къ золоту.
Гильомъ объявилъ: «Шамусъ, ты поступилъ тогда нехорошо, что выгналъ стараго нашего отца. Видишь, чего мы теперь всѣ лишились изъ-за тебя. Это вѣрно лишь часть денегъ, скопленныхъ отцомъ, и намъ никогда не придется ужъ видѣть ни гроша изъ нихъ».
Однако женщины стали шептать, что все это можно еще исправить. «Довѣрьте намъ это дѣло, и деньги будутъ когда нибудь нашими».
Всѣ дали свое согласіе, и женщины тихонько съ обѣихъ сторонъ подошли къ старику. Лерчеръ поднялся и заворчалъ на нихъ, а старый Бріанъ быстро, сунулъ золото въ широкій свой карманъ и принялъ оборонительное положеніе.
— «О, отецъ нашъ, наконецъ ты вернулся къ намъ! Благодаримъ за это Господа! Что за грустный былъ день, когда ты покинулъ насъ, все наше счастіе ушло съ тобою»!
Бріанъ отвѣтилъ на эти рѣчи сперва лишь негодованіемъ и упреками. Тогда онѣ принялись плакать и стали просить у него прощенія, проклинали свой длинный языкъ, и корили въ безуміи мужей своихъ, послушавшихъ ихъ. Онѣ льстили старику и всячески ласкались къ нему; наконецъ, онѣ кликнули мужей своихъ, чтобы тѣ подошли къ отцу и попросили бы прощенія и умолили бы его остаться навсегда у нихъ.
Послушные мужья тотчасъ же преисполнились и раскаянія и любви къ отцу. Наконецъ Бріанъ согласился жить у нихъ, но выговорилъ себѣ хорошую комнату, запиравшуюся на ключъ: — «Мнѣ надо позаботиться не только о себѣ, но и о моемъ денежномъ сундукѣ», — сказалъ старикъ.
Сыновья насторожили тотчасъ уши, услышавъ упоминаніе о денежномъ сундукѣ, и спросили, гдѣ же онъ находится.
— О, недалеко отсюда, но я не въ силахъ принести его. Дайте мнѣ двухъ работниковъ, чтобы они его принесли.
— Гильомъ и Шамусъ готовы сами нести все, что тебѣ угодно, лишь бы услужить своему отцу, послѣ долгой разлуки вернувшемуся домой.
Сыновья отправились вмѣстѣ съ отцомъ къ фермеру и перенесли оттуда сундукъ достаточно большихъ размѣровъ, а, главное, очень тяжелый.
Старый Бріанъ сталъ опять королемъ у себя въ домѣ. За нимъ ухаживали теперь и льстили ему всячески, какъ никогда съ той поры, когда онъ отдалъ все свое имущество. Правда, что онъ самъ поддерживалъ вниманіе къ себѣ намеками о томъ, что у него имѣются земли еще въ другихъ мѣстахъ, и что весь объемъ его владѣній будетъ извѣстенъ не ранѣе, какъ во время прочтенія его завѣщанія.
«А завѣщаніе это хранится у меня подъ вѣрнымъ запоромъ въ денежномъ сундукѣ съ другими предметами». Такимъ образомъ Бріанъ проводилъ теперь пріятно свою жизнь, отравленную лишь сожалѣніемъ, горькимъ сожалѣніемъ о полной безвѣстности относительно судьбы Гаррета.
И за Лерчеромъ уже очень ухаживали, и онъ постарѣлъ и разлѣнился.
Но если потрясенія и не убиваютъ сразу, они все таки медленно подкапываются подъ жизнь человѣка. Бріану Таафъ еще не исполнилось 70 лѣтъ, а уже горе и волненія привели его къ раскрытой могилѣ. Онъ это отлично понималъ и самъ объявилъ о томъ, что смерть его близка.
Каждый разъ, что Бріанъ Таафъ упоминалъ объ ожидаемомъ событіи, онъ непремѣнно прибавлялъ: «Не забудьте, дѣти, что завѣщаніе мое въ томъ вотъ сундукѣ».
— Зачѣмъ ты говоришь объ этомъ отецъ? — отвѣчали ему.
Когда онъ сталъ умирать, онъ позвалъ обоихъ своихъ сыновей и сказалъ имъ слабымъ голосомъ: — Я былъ достаточнымъ фермеромъ и принадлежалъ къ приличной семьѣ. Поэтому прошу васъ, дѣти мои устроить мнѣ и подобающія похороны.
Они это обѣщали ему.
— А послѣ моихъ похоронъ соберитесь всѣ здѣсь въ моей комнатѣ и откройте мое завѣщаніе. Въ немъ упомянуты вы и ваши дѣти всѣ, за исключеніемъ лишь Гаррета. Ему, бѣдному, я ничего не оставилъ, да онъ наврядъ ли въ живыхъ. Быть можетъ, я встрѣчу его тамъ, куда теперь ухожу…
Похороны старика были очень приличны, но поспѣшны, такъ какъ всѣмъ наслѣдникамъ хотѣлось какъ можно скорѣй ознакомиться съ завѣщаніемъ. Къ похоронному шествію примкнулъ у кладбища какой то незнакомецъ, стоявшій съ закрытымъ лицомъ и проливавшій слезы, единственныя, упавшія на могилу стараго Бріана Тафта.
Послѣ похоронъ этотъ незнакомецъ долго оставался еще на могилѣ, но потомъ присоединился къ семьѣ во время послѣдовавшаго затѣмъ поминальнаго обѣда. Это былъ Гарретъ. Онъ рпоздалъ лишь на одинъ день и не засталъ уже въ живыхъ отца. Братья привѣтствовали его очень нѣжно, такъ какъ его имя не стояло въ завѣщаніи, но его не пригласили, переночевать.
Имъ хотѣлось быть однимъ во время чтенія завѣщанія. Гарретъ просилъ дать ему что нибудь на память объ отцѣ, и ему отдали Лерчера. Онъ взялъ собаку къ себѣ въ телѣжку и направился къ доброму фермеру, вполнѣ увѣренный въ хорошемъ его пріемѣ и лишь моля Бога о томъ, чтобы фермеръ оказался живымъ.
Быть можетъ, братья не отпустили бы Гаррета такъ легко, если бы знали, что онъ нажилъ себѣ большое состояніе въ Америкѣ и намѣренъ купить значительное имѣніе на родинѣ.
По дорогѣ, разговаривая съ Лернеромъ, вспоминая игры и прогулки, которыя они когда-то дѣлали здѣсь вмѣстѣ, Гарретъ добрался до фермы. Сначала всѣ отъ изумленія вытаращили на него глаза, потомъ съ крикомъ радости ввели его къ себѣ въ домъ. Послѣ первыхъ радостныхъ привѣтствій онъ сообщилъ, что пріѣхалъ какъ разъ въ день похоронъ отца, «Эта вотъ старая собака», сказалъ онъ, — все, что дали мнѣ на память объ отцѣ".
— Мы его тоже знаемъ, объявила жена фермера, — Лерчеръ былъ уже у насъ. И она только что намѣревалась обо всемъ разсказать, но мужъ остановилъ ее.
Фермеръ очень ловко перебилъ свою жену, сказавъ что слѣдуетъ скорѣй накормить старую собаку. Ее и накормили и подостлали ей баранью шкуру у огня, на которой она могла бы лечь и заснуть.
Лучшая постель во всемъ домѣ была приготовлена для Гаррета. Когда онъ направился къ ней, умная, старая собака съ усиліемъ поднялась, пошла за нимъ и стала лизать ему руку. Потомъ Лерчеръ снова вернулся на свое мѣсто и улегся здѣсь, будто желая сказать: «Я очень утомился отъ всего этого». «Наконецъ то Лерчеръ узналъ меня» съ радостью подумалъ Гарретъ, «это онъ на ночь вѣрно простился со мной. Онъ всегда былъ необычайно умной собакой».
Но утромъ, на другой день, нашли Лерчера мертвымъ и уже похолодѣвшимъ на подостланной ему бараньей шкурѣ. Онъ навсегда простился вечеромъ съ другомъ своей молодости.
Гарретъ искренно оплакалъ его и сказалъ: — «Еслибъ я зналъ, что онъ умиралъ, я сидѣлъ бы съ нимъ всю ночь до его конца».
Между тѣмъ семья двухъ старшихъ сыновей Бріана Таафъ собралась въ комнатѣ умершаго.
Всякій слѣдъ ложнаго огорченія исчезъ съ ихъ лицъ, и всѣ глаза горѣли радостью и любопытствомъ. Они хотѣли открыть сундукъ, но онъ оказался запертымъ.
Тогда принялись искать ключъ, сначала спокойно, потомъ все болѣе волнуясь.
Наконецъ женщинамъ удалось найти его; онъ былъ зашитъ въ тюфякѣ старика. Они достали его оттуда и отперли сундукъ.
На самомъ верху лежалъ рядъ камней. Съ изумленіемъ смотрѣли они на камни, и вытянувшіяся ихъ лица поблѣднѣли. Что же это за чертовщина?
Затѣмъ на одномъ изъ камней они увидѣли надпись: «Поищите глубже». Тогда въ сердцахъ ихъ явилась снова радость, и они громко стали смѣяться. — Старикъ боялся, что деньги и завѣщаніе могутъ улетѣть и поэтому онъ ихъ придавилъ камнями, — сказали они.
Всѣ принялись вынимать камни, которыхъ оказалось достаточное количество, — пока, наконецъ, не наткнулись на большой камень. Они осторожно подняли его и — открыли завѣщаніе. На немъ стояла надпись, большими, красиво выведенными буквами.
Послѣдняя воля и завѣщаніе Бріана Таафа.
правитьСамый текстъ завѣщанія былъ весь написанъ рукой Бріана Таафа.
"Оставляю всѣ камни, находящіеся въ этомъ сундукѣ, каменнымъ сердцамъ сыновей, которые могли въ бурную холодную ночь выгнать отца, — отдавшаго имъ все, что онъ имѣлъ.
- ↑ Переводъ стиховъ заимствованъ изъ полнаго собранія произведеній Шекспира Гербеля.