1. Ночью
Ты — море плоское в тот час, когда отбой
Валы гудящие угнал перед собой,
А уху чудится прибоя ропот слабый,
И тихо чёрные заворошились крабы.
Ты — Стикс, но высохший, откуда, кончив лов,
Уносит Диоген фонарь, на крюк надетый,
И где для удочек «проклятые» поэты
Живых червей берут из собственных голов.
Ты — щётка жнивника, где в грязных нитях рони
Прилежно роется зловонный рой вороний,
И от карманников, почуявших барыш,
Дрожа, спасается облезлый житель крыш.
Ты — смерть. Полиция храпит, а вор устало
Рук жирно розовых в засос целует сало.
И кольца красные от губ на них видны
В тот час единственный, когда ползут и сны.
Ты — жизнь, с её волной певучей и живою
Над лакированной тритоньей головою,
А сам зелёный бог в мертвецкой и застыл,
Глаза стеклянные он широко раскрыл.
|
|
|
|
Paris nocturne
C’est la mer : — calme plat — et la grande marée,
Avec un grondement lointain, s’est retirée.
Le flot va revenir, se roulant dans son bruit.
Entendez-vous gratter les crabes de la nuit ?
C’est le Styx asséché : le chiffonnier Diogène,
La lanterne à la main, s’en vient errer sans gêne.
Le long du ruisseau noir, les poètes pervers
Pêchent : leur crâne creux leur sert de boîte à vers.
C’est le champ : pour glaner les impures charpies
S’abat le vol tournant des hideuses harpies.
Le lapin de gouttière, à l’affût des rongeurs
Fuit les fils de Bondy, nocturnes vendangeurs.
C’est la mort : la police gît. — En haut, l’amour
Fait la sieste en têtant la viande d’un bras lourd
Où le baiser éteint laisse sa plaque rouge.
L’heure est seule. — Ecoutez : … pas un rêve ne bouge.
C’est la vie : écoutez : la source vive chante
L'éternelle chanson sur la terre gluante
D’un dieu marin tirant ses membres nus et verts
Sur le lit de la morgue… et les yeux grands ouverts !
|
|
|
