ДАЧНЫЙ СОСѢДЪ.
правитьВъ окрестностяхъ Парижа, лѣтомъ, когда солнце склоняется за холмы, — нѣжная тѣнь разливается по полянамъ и придаетъ очаровательный видъ фермамъ, тропинкамъ, рѣшоткамъ парковъ, берегамъ рѣкъ, крышамъ замковъ, подернутымъ какъ бы зеленою плесенью, мирному горизонту, перерѣзанному рядомъ тополей, неподвижность которыхъ свидѣтельствуетъ о спокойствіи, ясности воздуха. Ничего не можетъ-быть прелестнѣе вида живой картины, одушевляющей, такъ сказать, эту натуру, когда съ лѣстницъ станціи желѣзной дороги сбѣгаетъ цѣлый караванъ молодыхъ женщинъ и мужчинъ, спѣшащихъ стряхнуть парижскую пыль на сосѣднихъ лугахъ и населяющихъ, до слѣдующаго дня, маленькій городокъ изъ бѣленькихъ домиковъ, разбросанныхъ по равнинѣ, точно длинная улица, измѣнившая прямой линіи, чтобы украситься холмиками и садами.
Іюня 1-го, 1814 года, въ то самое время, когда версальскій поѣздъ остановился у станціи Виль д’Овре, молодая женщина вышла изъ вагона и произвела сильное движеніе восторга въ толпѣ, находившейся въ залѣ пассажировъ.
Молодая женщина выдержала движеніе изумленія очень ловко и спокойно, она не удѣлила восхищавшимся даже признательность, выражающейся одною изъ улыбокъ, бросаемыхъ мраморными богинями на поклонниковъ, толпящихъ у ихъ пьедестала. Она сошла съ лѣстницы въ проѣздь, гдѣ стоятъ рядомъ плебейскій омнибусъ и аристократическая коляска, общее назначеніе которыхъ, — развозка пассажировъ по дачамъ Виль-д’Овре, удаленнымъ отъ станціи желѣзной дороги.
Около дюжины молодыхъ людей бросились къ омнибусу, въ пріятной надеждѣ проѣхаться хоть пять минутъ, на одной скамьѣ, съ очаровательною женщиною, за которою слѣдовала горничная; одѣта она была въ чорномъ, что заставляло предполагать въ ней вдову.
Молодая женщина остановилась на минуту, въ десяти шагахъ отъ деревенскаго омнибуса; маленькіе агатовые пальцы ея, оттѣненные шолковыми полу-перчатками, болѣе граціозными чѣмъ глупыя, завистливыя перчатки, открыли зонтикъ и она стала любоваться видомъ, съ выраженіемъ, изобличавшимъ сильную внутреннею радость.
Одинъ мыслитель сказалъ:
При видѣ прекраснаго мѣстоположенія, мы невольно ищемъ вокругъ-себя кого-нибудь, кому могли бы сказать:
— Какое прекрасное мѣстоположеніе!
Молодая женщина опустила зонтикъ на правое плечо, и слегка коснувшись китайскимъ вѣеромъ руки горничной, сказала ей съ выраженіемъ удовольствія и счастія:
— Делія, какъ хорошъ этотъ видъ!
— Да, небрежно отвѣчала Делія, смотря на поѣздъ, быстро летѣвшій къ Парижу, — видъ очень не дурень, но я предпочитаю ему улицу Сент-Оноре.
Печальная улыбка мелькнула на лицѣ молодой женщины.
— Делія, сказала она, мнѣ кажется, что кучеръ мой еще не пріѣхалъ.
— Вотъ онъ ѣдетъ, сударыня. Старый Антонъ не знаетъ еще дороги. Вѣдь онъ въ первый разъ пріѣзжаетъ за вами на станцію.
Кондукторъ омнибуса очень фальшиво протрубилъ какую-то арію, надѣясь склонить тѣмъ молодую женщину сѣсть къ нему; но, увидѣвъ красивую коляску, скоро приближавшуюся, онъ подалъ сигналъ къ отъѣзду.
Коляска скоро удалилась съ молодою женщиною и ея спутницею, и остановилась у рѣшотки одного сада; молодая женщина. выскочила и вступила на порогъ своего дома или, лучше, на крыльцо храма цвѣтовъ.
Тамъ молодая и прекрасная вдова, графиня Клотильда де Фонтальбъ, скрывала свою красоту, свой умъ и свои богатства. Будучи только двадцати-шести лѣтъ отъ роду, она испытала уже всѣ страданія, изобрѣтенныя для женщинъ французскою мужскою любезностью; а потому, новое намѣреніе, принятое ею, и созрѣвшее подъ трауромъ, внушало ей радость, составлявшую счастіе ея будущности. Она рѣшилась жить пустынницей, вдали отъ мірскихъ козней, отъ обольщеній Парижа. Планъ ея былъ прекрасенъ и соотвѣтствовалъ чистой простотѣ ея наклонностей: она любила цвѣты, музыку, живопись, вышиванье, чтеніе; этого было достаточно, чтобы бороться со скукою дня; что-же касается до часовъ ночи, то ихъ сокращалъ здоровый сонъ.
Съ какою прелестью дѣтской радости осмотрѣла она всѣ подробности своего благоухающаго жилища! Сколько улыбокъ расточила она прекраснымъ цвѣтамъ, распускавшимся со всѣхъ сторонъ! Сколько ласкательныхъ взглядовъ подарила она фонтанамъ, лужайкамъ, кіоскамъ и мирному горизонту, обрамливавшему жизнь ея рамкой счастія!…
Вечеромъ этого перваго дня она уснула, вслушиваясь въ музыку, превосходившую музыку Россини…. въ природную мелодію лѣтнихъ ночей.
Проснувшись, Клотильда де Фонтальбъ позвонила, Делія пошла съ тѣмъ пасмурнымъ видомъ, которымъ обыкновенно отличаются горничныя, когда ихъ будятъ въ шесть часовъ утра.
— Позвольте спросить васъ, сударыня…. сказала Делія, одѣвая свою госпожу.
— Спрашивай, отвѣчала Клотильда улыбаясь.
— Неужели вы не находите, сударыня, что на дачѣ, просто невозможно жить, и что въ Парижѣ гораздо лучше?
— Я этого не нахожу, Делія…. Подыми шторы, я хочу видѣть восходъ солнца; лучи его должны бросать дивные отливы на вершины деревьевъ.
Делія хотѣла исполнить приказаніе своей госпожи, но вдругъ вскрикнула.
— Невозможно поднять, сударыня! вотъ непріятно-то!… Мы вчера вечеромъ этого и не замѣтили…. Стоило уѣзжать изъ Парижа, чтобы имѣть сосѣдей и за-городомъ…. Куда не повернешься вездѣ сосѣди!… Точно, какъ и дворники….
Молодая женщина посмотрѣла по направленію пальца Деліи и, дѣйствительно, увидѣла сосѣда въ саду, находившемся но другую сторону дороги.
Сосѣдъ былъ молодой человѣкъ лѣтъ двадцати четырехъ или двадцати шести и хотя онъ сидѣлъ, но все-таки можно было замѣтить его высокій и стройный ростъ; на всемъ на немъ лежалъ какой-то особенный отпечатокъ благородства и хорошаго общества. Несмотря на то, что было только шесть часовъ утра, одежда его годилась-бы въ полдень и казалось, что то былъ какой-нибудь бальный посѣтитель, отдыхавшій на зарѣ отъ усталости вальса, чтобы снова возвратиться на балъ; каменная его неподвижность пугала взгляды; онъ сохранялъ положеніе человѣка восторженнаго, задумавшагося и погруженнаго въ глубокія размышленія. Съ балкона Клотильды, можно было разсмотрѣть только часть его лица, но и этого было достаточно, чтобы составить выгодное мнѣніе о цѣлой его физіономіи. Волосы его были чорны и волнисты, рука, совершенно женская, прекрасная и блѣдная. Торсъ его напоминалъ торсъ Антиноя, только въ черномъ фракѣ.
Это случайное сосѣдство, какъ оно странно не было, первоначально очень мало заняло госпожу де Фонтальбъ. Она даже не высказала ни какихъ предположеній предъ своею горничною., молодою ловкою дѣвушкою, лукавою и предпріимчивою во всѣхъ отношеніяхъ, истинною субреткою старинной комедіи.
Госпожа де Фонтальбъ ушла съ балкона, произнеся нѣсколько безсвязныхъ словъ, которыя поясняли, что эта внѣшняя картина не стоила труда, чтобы терять для нее болѣе времени, и продолжала заниматься своимъ тоалетомъ, къ великому сожалѣнію Деліи. Молодая дѣвушка, кажется, готова была вѣчно продолжать наблюденія и чтобы заставить свою госпожу подойти снова къ окну, очень ловко оборвала два снурка. Это обстоятельство положило конецъ одѣванью и обѣ женщины подошли къ окну, близь котораго Делія старалась поправить спою оплошность и какъ-нибудь зашнуровать корсетъ.
— Очень непріятно, начала она, связывая свои гордіевы узлы, быть въ темнотѣ по милости сосѣдей…. Онъ все еще тамъ, на своей земной табуреткѣ, безъ всякаго движенія!… Я готова спорить, что это какая-нибудь статуя, одѣтая въ мужское платье… О, я не хочу скрывать, что онъ меня очень занимаетъ и если вы позволите, заведу такой шумъ, который навѣрно оживитъ эту модную статую.
— Не смѣй даже думать объ этомъ, отвѣчала Клотильда, не должно никогда подавать сосѣдямъ случай къ мысли, что ими занимаются и особливо тогда, когда о нихъ совершенно не думаютъ.
— Но и буду чистосердечна, сказала Делія и признаюсь, что мнѣ всегда нужны для забавы, какіе-нибудь сосѣди, съ-тѣхъ-поръ, какъ я одѣта. Вы не повѣрите, какъ пріятно видѣть, что дѣлаютъ другіе, не будучи сама ни кѣмъ замѣчена. Вчера я съ большою неохотой пріѣхала въ деревню, полагая, что кромѣ деревьевъ мы не будемъ имѣть иныхъ сосѣдей; а нынче я уже чувствую себя гораздо веселѣе. Это сосѣдство обѣщаетъ много. Всякій гонитъ скуку но своему.
Госпожа де Фонтальбъ отвѣтила на болтовню хорошенькой горничной самою одобрительною улыбкою и сѣла передъ балкономъ, скрываемая сторою. Делія расплела прекрасные волосы своей госпожи и начавъ убирать ихъ, съ искусствомъ и ловкостію ученика Маристона или Рюттера, не теряла изъ виду ни чего, что происходило вокругъ. Каждый локонъ упадалъ изъ подъ ея руки чорною змѣйкой, съ какимъ-нибудь новымъ замѣчаніемъ.
— Молодой сосѣдъ все въ томъ же положеніи…. онъ по прежнему смотритъ на то же дерево; можно подумать, что онъ считаетъ листья. Это будетъ очень продолжительно. Нѣтъ сомнѣнія, что онъ не сидѣлъ-бы такъ спокойно, еслибъ зналъ, что у него сосѣдкою самая хорошенькая женщина. Вотъ еще новость…. вышелъ слуга, прекрасно одѣтый…. онъ положилъ книгу…. молодой человѣкъ беретъ ее…. оказывается, что онъ не статуя…. Онъ открылъ ее и читаетъ…. Сосѣдъ нашъ долженъ быть очень порядочнымъ молодымъ человѣкомъ: я узнаю это по прекрасному жилету его слуги…. Сударыня, довольны-ли вы вашей прической?
— Какая-бы она не была, отвѣчала госпожа до Фонтальбъ, улыбнувшись самодовольно предъ зеркаломъ, она всегда будетъ хороша для деревни, гдѣ всякій одѣвается только для себя самого.
— Позвольте мнѣ не согласиться съ вами, прервала Делія; въ этой деревнѣ нужно обращать на себя вниманія больше, чѣмъ въ Парижѣ. Когда вы выйдете въ садъ, всѣ окружныя окна тотчасъ отворятся и изъ нихъ сотни глазъ станутъ наблюдать за вами.
— Мнѣ это совершенно равно, сказала Клотильда, призадумываясь предъ множествомъ платьевъ, какое-бы изъ нихъ ей надѣть; мнѣ все равно, я умерла для свѣта… Я здѣсь заключилась какъ въ могилу и мало забочусь, будутъ-ли пренебрегать мною или удивляться въ Вилль-д’Овре.
— Я вижу, что вы затрудняетесь въ выборѣ платья, замѣтила Делія съ легкимъ признакомъ насмѣшливости; правда, что всѣ они отличны, особливо это…. Еслибъ я имѣла честь быть модной женщиной, я бы предпочла для деревни бѣлый цвѣтъ. Какъ бѣлое платье хорошо и бросается въ глаза, между зеленью деревъ! Къ этому я надѣла бы черную кружевную мантилью и легкую шляпку…. Я увѣрена, что вы со мной согласитесь….
Клотильда равнодушно пожала плечами и указала на бѣлое платье.
— Первое, какое попадется подъ руку, отвѣчала она; мнѣ, право, все ровно.
Кончивъ уборъ госпожи де-Фонтальбъ, Делія сложила на груди руки и съ видомъ удивленія окинула Клотильду съ головы до ногъ.
— Боже мой! вскричала она, какъ счастливы мужчины, которые имѣютъ случай встрѣчать подобныхъ женщинъ.
— Бѣдная Делія, отвѣчала Клотильда, какое ты дитя!
— Я буду всѣмъ, чѣмъ вамъ угодно, сударыня…. теперь я не нижу никакого препятствія поднять стору….
Вѣроятно вамъ будетъ пріятно подышать на балконѣ утреннимъ воздухомъ?…
— Нѣтъ Делія, я сойду въ садъ.
— Молодой человѣкъ все на томъ же мѣстѣ, продолжала Делія, подымая рукою стору; онъ продолжаетъ читать…. Онъ долженъ быть какой-нибудь сочинитель…. впрочемъ нѣтъ, еслибъ онъ быль сочинитель, онъ не читалъ-бы, а писалъ…
Делія обернулась; она была одна и только одинъ шумъ отъ платья госпожи де Фонтальбъ, сходящей съ лѣстницы, долеталъ до ея слуха; минута была благопріятна. Она съ шумомъ отворила окно и вышла на балконъ, освѣщаемая полными лучами утренняго солнца, хорошенькая какъ грація, послѣ окончанія убранство Венеры.
Делія разсчитывала на сценическій ефектъ, но обманулась въ ожиданіи. Несмотря на произведенный ею страшный шумъ, сосѣдъ остался въ томъ же положеніи. Онъ продолжалъ читать и даже слуга не мелькнулъ предъ ней.
Тогда она начала пѣть одинъ изъ самыхъ живыхъ, водевильныхъ куплетовъ, полила два горшка герани, уронила на севрскую дорогу лейку, била по стекламъ, какъ по клавишамъ, но всѣ эти маленькія хитрости пропадали безъ всякой пользы. Сосѣдъ сохранялъ свое равнодушіе, свое спокойствіе и неподвижность.
Въ эту минуту во всемъ Виль д’Оноре произошло всеобщее движеніе; его живописные домики оживились, кіоски и бесѣдки наполнились хорошенькими женщинами; садовыя рѣшотки заскрипѣли на своихъ петляхъ; дѣти взобрались на деревья и всѣ стѣны покрылись, какъ большими плодами, головами любопытныхъ. Делія, видѣвшая это движеніе и полагавшая, что она уже слишкомъ много успѣла въ своемъ желаніи, хотѣла уже изъ скромности удалиться съ балкона, когда топотъ лошадей, шумъ каретъ, и всадники въ блестящихъ одеждахъ, показавшіеся на севрской дорогѣ, приковали се къ мѣсту. Проѣзжали придворные. Но Делія мало обратила на нихъ вниманія, ея глаза не отрывались отъ ея таинственнаго и раздражавшаго ея любопытство сосѣда. Читавшій не переставалъ читать, слуга непоказывался. Вскорѣ шумъ блестящаго поѣзда смолкъ въ отдаленіи, и только слышался лай деревенскихъ собакъ, встревоженныхъ незнакомыми имъ лошадьми.
Внезапный приходъ разносчика отвлекъ Делію отъ мѣста наблюденій и доставилъ ей случай имѣть предлогъ сойдти на севрскую дорогу въ надеждѣ, что можетъ-быть неподвижный молодой сосѣдъ самъ выйдетъ за принесенными къ деревню газетами и журналами.
Она съ легкостію серны сбѣжала по лѣстницѣ.
— Есть-ли у тебя что для насъ? спросила служанка разносчика, останавливая его у дверей ихъ дома; что-нибудь для графини де-Фонтальбъ? Нашъ слуга оставилъ вчера въ Парижѣ нашъ новый адрессъ.
Лицо разносчика просвѣтлѣло предъ молодою и полненькою служанкою, ея розовыми щеками, зеленоватыми глазами и бѣлокурыми кудрями. Онъ сняло шляпу, отеръ лобъ и отвѣчалъ какъ отголосокъ:
— Графинѣ де Фонтальбъ? Именно, вотъ пакетъ съ журналами по этому адрессу.
— А писемъ нѣтъ? спросила Делія.
— Нѣтъ, сударыня.
— Поищи получше, любезный.
— О, я уже все переискалъ, сударыня.
— Покажи мнѣ, пожалуйста, твою сумку и дай я поищу сама. Я люблю читать имена, написанныя на адресахъ. Это все нашимъ сосѣдамъ. Каково! стало-быть около насъ живутъ все самыя порядочные люди; все лучшее общество… я полагаю, что у тебя есть или письма, или журналы всѣмъ жителямъ?
— Да, почти ко всѣмъ.
— Нѣтъ ли у тебя чего въ 21-й померъ…. вотъ, который напротивъ меня. Но, кажется, что этотъ номеръ ни кѣмъ ненанятъ.
— Нѣтъ, онъ нанятъ однимъ….
— Однимъ?…
— Однимъ медвѣдемъ, сударыня.
— Ахъ, Боже мой, что это ты говоришь?
— Да, и еще я льщу, называя того, кто нанялъ 21 номеръ, этимъ именемъ. Медвѣди, которые находятся въ ботаническомъ саду, гораздо образованнѣе и ласковѣе его.
— А что онъ молодъ или старъ, этотъ медвѣдь? спросила Делія съ притворнымъ равнодушіемъ.
— Ему лѣтъ двадцать пять или тридцать, и хотя онъ всегда одѣтъ какъ герцогъ, только въ отношеніи къ вѣжливости совсѣмъ иной.
— Что же онъ такое сдѣлалъ тебѣ?
— Да вотъ что…. Во первыхъ онъ не получаетъ ни писемъ, ни журналовъ, что заставляетъ меня предполагать, что онъ неумѣетъ читать. Согласитесь сами, всякій да получаетъ хоть отъ кого нибудь письмо на свѣтѣ…. Медвѣдь 21 номера ни отъ кого. Да вотъ что случилось еще недавно. Кто-то сдѣлалъ ошибку на адрессѣ; это не новость; бываетъ столько разсѣянныхъ! Письмо было написано въ 21 номеръ; повинуясь своей обязанности, я прихожу, звоню, мнѣ отворяютъ, и я вижу предъ собою молодаго человѣка, лежащаго на скамьѣ, какъ самый ужасный лѣнтяй. Я готовился вручить ему письмо, какъ явился слуга, прекрасно одѣтый, который сказалъ мнѣ очень грубо:
— Это не сюда.
— Но, возразилъ я, вотъ вашъ номеръ.
— Я тебѣ говорю, что баринъ мой не получаетъ ни какихъ писемъ, накричалъ онъ мнѣ указывая на дверь. Иди въ 31 номеръ.
— Но 31 номера не существуетъ.
— Такъ иди куда хочешь!
Въ эту минуту раздался звонокъ, которымъ госпожа де-Фонтальбъ звала Делію и горничная, простившись съ разносчикомъ, заперла дверь и побѣжала къ своей госпожѣ, передать новости о 21 номерѣ.
Клотильда развернула журналы, казалось выслушала съ терпѣливою благосклонностію расказъ Деліи, и потомъ сказала ей строгимъ голосомъ:
— Право, Делія, я вижу, что ты не тратишь даромъ времени, живучи въ деревнѣ, но этотъ родъ занятій мнѣ не нравится, и можетъ меня компрометировать. Ты молода, вѣтрена и неопытна, я тебѣ прощаю много проступковъ, потому что они неразлучны съ твоими лѣтами, но совѣтую на будущее время быть предусмотрительнѣе.
Послѣ этихъ деликатныхъ наставленій, Делія поспѣшила почтительно поклониться, благодаря этимъ за добрый совѣтъ.
Госпожа де Фонтальбъ поселилась въ Вилль д’Овре безъ всякаго намѣренія и тѣмъ менѣе, чтобы взойти въ тѣсныя сношенія съ первыми попавшимися ей сосѣдями; напротивъ, она упорно желала отдалиться отъ всѣхъ, но очень свойственное человѣчеству любопытство занимало ея съ самаго утра, и хотя она наружно и старалась показать Деліи, что слушаетъ ее только изъ снисхожденія, а между тѣмъ слушала съ настроеннымъ вниманіемъ все, что только пересказывала ей сосѣдка о молодомъ сосѣдѣ.
Когда молодая и прекрасная вдова окончила перелистывать журналы, записки и фельетоны, когда она осмотрѣла всѣ свои цвѣты, клѣтки, свои ноты и книги она столкнулась лицо съ лицомъ съ тѣмъ ужаснымъ врагомъ, который издавна тревожитъ все человѣчество — со скукою, и вдругъ усомнилась въ принятомъ намѣреніи оставаться затворницею.
Грусть мрачитъ не только людей, но и цвѣтъ неба, и зелень деревъ. Такъ-то сталось и съ Клотильдою. Она безсознательно сорвала цвѣтокъ, и бросила его на землю, уныло прошептавъ слѣдующіе стихи какого то неизвѣстнаго поэта:
«Пожалѣйте о смертномъ, который, одинокій съ своею скукою, идетъ за цвѣткомъ и хранитъ его для одного себя.»
Потомъ мысли ея невольно перенеслись къ таинственному молодому человѣку, котораго случай даровалъ ей сосѣдомъ и который съ такимъ упорствомъ и твердостію переносилъ одиночество и его томительную скуку.
Проходя аллею, въ которой мечтала Клотильда, Делія остановилась и какъ бы ни чего не замѣчая сказала:
— Если у васъ нѣтъ для меня особыхъ приказаніи, я стану продолжать мое вышиванье.
— Да, отвѣчала Клотильда ласковымъ голосомъ и съ нѣжною улыбкою, какъ бы желая ими загладить строгость недавняго выговора, да, Делія, иди работать и не теряй напрасно времени съ сосѣдями и разносчиками.
— Ахъ, сказала вздыхая Делія, по отвращенію, которое я чувствую къ работѣ, мнѣ кажется, что мнѣ суждено было родиться не иначе какъ для-того, чтобъ быть свѣтскою женщиной.
— Хорошо, по-крайней-мѣрѣ, что ты откровенна, Делія, замѣтила госпожа де Фонтальбъ.
— О нѣтъ, отвѣчала Делія, но если бы я не призналась въ этомъ, вы бы угадали.
— А что…. не видишь ничего новаго…. тамъ… напротивъ? спросила Клотильда голосомъ, который отзывался сколько угрозою, столько и какимъ-то поощреніемъ къ болтовнѣ.
— У сосѣда, сударыня?… О, ничего, или почти ничего…. то есть, если позволите признаться, то убирая кое что, сейчасъ, въ верхней комнатѣ и совсѣмъ не желая, я видѣла, какъ нашъ сосѣдъ завтракалъ съ книгою въ одной рукѣ и съ вилкою въ другой — онъ, кажется читаетъ постоянно и завтракалъ не болѣе пяти минутъ… потомъ онъ началъ гулять, не покидая книги… наконецъ, я могла разсмотрѣть его лицо. Оно совсѣмъ не замѣчательно. Онъ блѣденъ, съ большими чорными блестящими глазами, съ тонкими усиками. Судя но выраженію, онъ долженъ принадлежать къ хорошей фамиліи.
— И ты разсмотрѣла все это, совсѣмъ того не желая? спросила улыбаясь Клотильда.
— Безъ всякаго желанія, сударыня. Согласитесь, я не виновата, что имѣю глаза.
— Хорошо, хорошо, Делія; иди, и принимайся за работу.
— Ахъ, я забыла сказать вамъ еще про одну странность, которую также не желала видѣть. Слуга принесъ блѣдному нашему сосѣду новую книгу, вѣроятно потому-что первая, не смотря на свою непомѣрную толщину, была уже прочитана Это заставляетъ полагать, что чтеніе продолжится до вечера. Я пойду работать, сударыня.
— Но неисправимая, прервала Клотильда съ строгимъ выраженіемъ, которое никакъ не согласовалась съ удерживаемою улыбкою; еще разъ какая мнѣ нужда во всемъ этомъ?
— Это справедливо, отвѣчала Делія, я забыла, что вамъ совершенно не нужны такія подробности. Впередъ этаго со мною не случится.
Госпожа де Фонтальбъ хотѣла посвятить все остальное время вечера испытанію, можетъ ли она перенесть совершенное уединеніе и занялась положительными и глубокими думами. Она повторила въ памяти печальную потерю своего прошедшаго, какъ превосходное средство, чтобы защитить себя отъ опасностей и потерь, которыя могли ее ожидать въ будущемъ. Она отпустила Делію, и желая освѣжить комнату, открыла окно. Сонъ всегда ослушивается тѣхъ, кто его ищетъ. Не имѣя силъ заснуть, Клотильда прислушивалась къ всякому шуму, ко всякому шороху, раздававшемуся въ окрестности среди лѣтней ночи, когда звукъ фортепіано заглушилъ всѣ прочіе звуки. Прелюдія раздалась, торжественно, величественно какъ звукъ храмоваго органа. То не былъ какой-нибудь наивный романсъ или каватина, готовая вылетѣть изъ губъ артиста. То было самое чудное гармоническое вдохновеніе, которое когда либо-развѣ можетъ слышать человѣкъ, и то если ему будутъ доступны гимны небесные….
Молодая женщина тихонько сошла съ постели и, скользя по ковру, подошла къ окну.
Комнаты сосѣдняго дома, ярко освѣщенныя, допускали видѣть все, что находилось въ нихъ. Молодой человѣкъ, таинственный сосѣдъ, сидѣлъ за фортепіано и пѣлъ самымъ чистымъ контральто анданте изъ квинтета celeste non piacere, высокую мелодію Россини, которой выраженіе заключаетъ въ себѣ радости, какія только можетъ таить въ себѣ человѣческое сердце.
Голосъ пѣвца имѣлъ невыразимую прелесть. Клотильда слушала съ какою то восторженностію этотъ гимнъ, который казалось подымался надъ вершинами деревъ мелодическимъ снопомъ и потомъ падалъ золотою росой, при блескѣ звѣздъ на землю, усыпанную цвѣтами.
Послѣ анданте, музыка прекратилась, комнаты потемнѣли и окна затворились. Госпожа де Фонтальбъ не слыхала ни чего болѣе. Она окинула еще разъ маленькій городокъ съ его домиками, разбросанными но долинѣ и сѣла у окна, опустивъ голову, все еще прислушиваясь къ умолкшему голосу сосѣда.
Странная жизнь сосѣда госпожи де Фонтальбъ ни сколько не измѣнилась и на другой день. Казалось, что таинственный молодой человѣкъ рѣшился постоянно заниматься. Слѣдующіе за этимъ дни не представляли ни какой значительной перемѣны и только была измѣнена программа ночнаго концерта, который молодой сосѣдъ давалъ самому себѣ передъ сномъ грядущимъ.
Такое сосѣдство сдѣлалось наконецъ невыносимо и раздражительно. Нѣжные нервы госпожи де Фонтальбъ и Деліи поминутно волновались, при мысли объ этой живой загадкѣ, которая мелькала передъ ними, въ полномъ свѣтѣ, отъ утренной зари до поздней ночи. Однажды даже нетерпѣливая Делія, выведенная изъ себя молодымъ незнакомцемъ въ пятнадцатый разъ открывавшимъ одну и туже книгу каждодневно, въ пять часовъ вечера, рѣшилась разбить стекло, которое съ трескомъ разсыпалось на каменной мостовой.
Головы всѣхъ сосѣдей, ожидающія только какого-нибудь случая, чтобы показаться наружу, толпою высунулись изъ оконъ и съ балконовъ, и только одна голова молодого сосѣда осталась наклоненною и неподвижною надъ книгою.
Клотильда рѣшилась принять самыя дѣйствительныя мѣры, какія принимаютъ только въ крайнихъ случаяхъ. Она приказала затворить всѣ ставни въ верхнемъ этажѣ съ самымъ симетрическимъ шумомъ, который могъ дать время всякому увидать отъѣздъ ихъ. Она заключилась съ Деліею въ низу, закрыла фортепіано и прекратила всякія сношенія извнѣ.
Такая новая система существованія продолжалась три дня и всѣ сосѣди, въ продолженіи трехъ недѣль дѣлавшіе въ свою очередь, разныя заключенія о госпожѣ де Фонтальбъ и наблюдавшіе за нею, не менѣе какъ она за своимъ сосѣдомъ, наконецъ не стали болѣе сомнѣваться въ отъѣздѣ ихъ красивой дачницы и начали толковать ея отсутствіе не слишкомъ благопріятно для репутаціи молодой женщины.
На четвертый день вечеромъ Клотильда и Делія рѣшились покинуть свой притонъ, и переселившись въ верхній этажъ, сдѣлать рекогносцировку въ земляхъ сосѣда. Молодой человѣкъ сидѣлъ на томъ же мѣстѣ съ тою же книгою; это конечное обстоятельство убѣдило обѣихъ женщинъ, что ихъ непостижимый сосѣдъ не перемѣнялъ своего образа жизни даже въ то время, когда онъ не могъ подозрѣвать, чтобы за нимъ наблюдали.
— Это уже слишкомъ! сказала Делія, сжимая надъ головою руки; есть отъ чего сойти съ ума! Сосѣдямъ не позволительно такъ вести себя; намъ нужно будетъ на него жаловаться…. Онъ ведетъ себя очень странно и даже, можно сказать, сумасбродно, графиня….
— Но кажется, Делія, замѣтила смѣясь госпожа де Фонтальбъ, что каждый можетъ распоряжаться у себя какъ хочетъ. Почему ты думаешь, что онъ не имѣетъ права жаловаться въ свою очередь и на насъ. У себя онъ властенъ дѣлать что хочетъ.
— Да, сударыня, если только то, что онъ хочетъ, не безпокоитъ сосѣдей. На это есть постановленія. Въ Батиньолѣ рядомъ съ моей прежней госпожой, жилъ сосѣдъ, пускавшій каждый вечеръ фейрверкъ на заднемъ дворѣ. Она пожаловалась меру и тотъ запретилъ такое увеселеніе.
— Ты говоришь нелѣпости, Делія; между нашимъ сосѣдомъ и вашимъ прежнимъ нѣтъ ничего общаго.
— Но, графиня, прервала Делія, я бы предпочла въ этотъ разъ, чтобы онъ пускалъ два раза въ день фейрверкъ, игралъ на трубѣ, читалъ вовсе горло провинціальную газету, чѣмъ такіе поступки. Тогда бы мы имѣли по-крайней-мѣрѣ удовольствіе и право жаловаться на эту язву, знать его имя и осыпать его упреками изъ нашихъ оконъ; между-тѣмъ какъ теперь, въ продолженіи трехъ недѣль, мы тратимъ лишь напрасно воображеніе, разгадывая тайну, которая мѣшаетъ намъ веселиться днемъ и спать ночью, не имѣя никакого права нарушить съ своей стороны спокойствія нашего сосѣда.
— Право, Делія, ты кажется принимаешь все это уже слишкомъ близко къ сердцу, замѣтила Клотильда, съ принужденною улыбкою, худо скрывавшею сильную озабоченность; не желая, чтобы это сосѣдство свело тебя совершенно съ ума я, чтобы сохранить тебѣ послѣдній разсудокъ, намѣрена уѣхать отъ сюда на двѣ недѣли и поселиться въ Сеи-Клу, въ какой-нибудь гостинницѣ.
— А послѣ двухъ недѣль, сударыня?
— Мы вернемся опять сюда, и будемъ жить также, какъ жили до-сихъ-поръ.
— И увидимъ опять тоже самое, я готова прозакладывать голову. Если бы кто захотѣлъ со мною спорить, я готова жертвовать всѣмъ своимъ имуществомъ, сохраняющимся въ сберегательной кассѣ, и утверждать что даже въ послѣдній лѣтній вечеръ, этотъ противный молодой человѣкъ будетъ читать туже самую книгу. Нѣтъ, графиня, какъ вы не старайтесь казаться хладнокровною, вы тоже женщина, и такой случай долженъ наконецъ истощить ваше терпѣніе!
— Совсѣмъ напротивъ, Делія; правда, что мое любопытство очень сильно, но между-тѣмъ я отнюдь не раздражена и это сосѣдство только занимаетъ меня. До-этихъ-поръ мнѣ случалось видѣть только вѣтреныхъ, праздныхъ, себялюбивыхъ людей, и вотъ я встрѣчаю случайно подъ моимъ окномъ, исключеніе — молодого человѣка совершенію противуположнаго, всегда прекрасно одѣтаго, только для собственнаго достоинства, который разсуждаетъ, учится, между-тѣмъ какъ другіе въ его лѣта стараются позабыть даже то, чему когда либо учились. Подобное открытіе рѣдко и достойно моего вниманія, и я бы желала узнать только имя нашего сосѣда, чтобы включить его въ мои записки какъ особенное чудо.
— Если это такъ, сказала Делія съ улыбкою, смѣшанною со вздохомъ, то дѣло важнѣе, нежели я предполагала.
— Берегись за свои слова, Делія, замѣтила графиня съ кроткою строгостію; моя снисходительность придаетъ тебѣ уже слишкомъ много смѣлости.
Делія посмотрѣла на потолокъ, повертѣла руками и закусила губы, какъ бы опасаясь высказать что нибудь болѣе.
Два дипломата могутъ иногда обмануть одинъ другаго, двѣ женщины никогда. Живое участіе, которое возбуждалъ въ графинѣ таинственный сосѣдъ, не ускользнуло отъ Деліи. Клотильда также отгадала быстрое молчаніе Деліи, и не желая продолжать далѣе разговора съ своею служанкою, отнустила се, сдѣлавъ нѣсколько незначительныхъ вопросовъ.
Мы уже сказали, что молодой сосѣдъ разнообразилъ пѣніе и вмѣсто высокихъ торжественныхъ гимновъ, пѣвалъ аріи изъ разныхъ оперъ. Твердо увѣренная въ самой себѣ, графиня между-тѣмъ, нѣсколько дней сряду, отказывала себѣ въ удовольствіи слушать страстные напѣвы, которые каждый вечеръ звучали въ ушахъ ея. Быть можетъ, несмотря на всю свою твердость, Клотильда, видѣла какую нибудь опасность и страшилась плѣняться голосомъ, имѣвшимъ для нея тѣмъ большую прелесть, что онъ всегда раздавался только въ тѣ часы, когда душа бываетъ особенно настроена, молчаливостію ночи, ко всему, что ускользаетъ отъ нее въ шумѣ дня.
Когда въ этотъ вечеръ сосѣдъ началъ прелюдировать, графиня отошла отъ окна съ твердымъ намѣреніемъ не слушать пѣвца. Одно самое естественное разсужденіе остановило ее на срединѣ комнаты:
— Бѣжать, значитъ сознаваться въ своей слабости, предполагать опасность, подумала она. Нѣтъ сомнѣнія, что еслибъ я не случилась здѣсь, я бы не пришла его слушать; но такъ какъ я случилась въ этой комнатѣ, останусь и послушаю.
Музыка, поразившая въ этотъ вечеръ слухъ ея, не принадлежала къ репертуару оперы и гостиныхъ; то были мелодическіе звуки, полные страсти и нѣжности, слова, въ которыхъ каждый слогъ составляетъ слово любви, говоритъ о тоскѣ одиночества, манитъ счастіемъ обоюдности чувства.
Графиня ждала что пѣвецъ повторитъ свой романсъ, но никто въ окружности не требовалъ повторенія концерта. Фортепіано издало нѣсколько финальныхъ нотъ и умолкло. Темнота скрыла жилище пѣвца.
Солнце давно уже ходило по небу, когда графиня закрыла глаза. Деревенскій разносчикъ уже стоялъ предъ дверьми ея дома и отдавалъ Деліи послѣднее, оставшееся у него письмо.
— Ну, поработалъ таки я сегодня, сказалъ онъ горничной, отирая лобъ. Кромѣ обычныхъ писемъ и пакетовъ, я долженъ былъ разнести тридцать циркуляровъ, по-крайней-мѣрѣ верстъ на шесть въ окружности. Я измучился какъ волъ и только потому не похожъ на него, что не впряженъ въ телѣгу.
— Тридцать циркуляровъ, замѣтила Делія, это просто мученье въ такой жарь!
— Вотъ и вамъ, сударыня; это послѣдній.
— Я знаю эти циркуляры. Это должно быть просьба участвовать въ какомъ нибудь базарѣ для благотворительной цѣли.
— Не могу вамъ сказать; я уважаю тайну писемъ; это моя обязанность.
— А скажи мнѣ пожалуста… сосѣдъ, который живетъ здѣсь, этотъ медвѣдь, по прежнему не получилъ ни одного письма?
— О нѣтъ, нынче я имѣлъ удовольствіе принесть первое письмо въ его номеръ. Онъ также получилъ циркуляръ.
— Вотъ неожиданная новость. Какъ же принялъ тебя нынче его слуга? раскажи пожалуста.
— Нынче меня приняли съ тѣмъ уваженіемъ, котораго заслуживаетъ моя должность. Я позвонилъ; слуга отперъ мнѣ дверь. — Письмо къ господину Мишелю де Розану, сказалъ я.
— Сколько слѣдуетъ заплатить, спросилъ меня слуга этого медвѣдя.
— Заплачено впередъ, отвѣчалъ я. Вотъ все, что я могу сообщить вамъ новаго.
— Мишель де Розанъ, вскрикнула Делія, стараясь сколько возможно скрыть свою радость. По-крайней-мѣрѣ, добавила она шопотомъ, намъ извѣстно его имя; и этого достаточно для начала.
Проститься съ разносчикомъ, прыгнуть на лѣстницу, запереть дверь, подняться на верхъ и разбудить графиню, было для Деліи мгновеннымъ подвигомъ.
Первый взоръ госпожи де Фонтальбъ, кинутый на горничную, былъ грозенъ, потомъ онъ немного смягчился.
— Мнѣ показалось, графиня, что вы звонили, сказала Делія, подавая почтительно журналы и письмо.
— Делія, прервала графиня, ты очень хорошо знаешь, что я не звонила; не извиняйся впередъ этимъ, когда будешь приносить ко мнѣ письма, добавила она съ упрекомъ, происходившимъ быть можетъ отъ сладкаго прерваннаго сновидѣнія.
— Простите, графиня, отвѣчала Делія, складывая руки такъ кротко и такъ значительно что невольно должна была укротить негодованіе всякаго разбуженнаго не впопадъ; но вы не будете имѣть нужды читать это письмо. И знаю его содержаніе. Это приглашеніе участвовать въ базарѣ для благотворительной цѣли. Его получили всѣ сосѣди, даже господинъ Мишель де Розанъ.
— Кто это Мишель де Розанъ, котораго имя ты объявляешь мнѣ чуть не задыхаясь? спросила Делію госпожа де Фонтальбъ. Что это за лицо?…
— Это нашъ сосѣдъ…. тайна, загадка, все это одинъ и тотъ же Мишель де Розанъ; какъ объяснилъ мнѣ разносчикъ, принесшій сюда всѣ циркуляры.
— Послушай, Делія, сказала графиня строгимъ голосомъ, котораго служанка старалась показать видъ, будто испугалась; ты ужасно легкомысленна и безразсудна; ты готова меня компрометировать каждую минуту.
— Графиня, отвѣчала почтительно Делія, вы напрасно упрекаете меня, я ничего не спрашивала сама у разносчика, но вы знаете, какъ эти люди болтливы. Они готовы первые отвѣчать на все, даже на то, о чемъ никакъ не думаютъ ихъ спрашивать. Это не моя вина, какъ вы видите.
— Хорошо, хорошо, сказала графиня, худо скрывая улыбку. Дай мнѣ журналы и прочитай этотъ циркуляръ сама.
Делія взяла пакетъ, прочла нѣсколько строкъ и вскрикнула.
Потомъ она передала циркуляръ графинѣ. Она пробѣжала его въ минуту и передала Деліи.
— Что же тутъ такого особеннаго? спросила она. Отчего ты закричала?
— Я никакъ не могла скрыть своего удивленія, графиня, отвѣчала скромно Делія.
— Удивленія? удивленія о томъ, что меръ Вилль д’Овре приглашаетъ меня на балъ? Что тутъ чрезвычайнаго?
— Если бы, графния, вамъ было угодно понять лучше слова мои, то можетъ-быть….
— Не смотря на все мое желаніе, это мнѣ невозможно, отвѣчала госпожа де Фонтальбъ.
— Въ-самомъ-дѣлѣ, вы правы сударыня, я очень вѣтрена, и позабыла сказать, что разносчикъ принесъ также приглашеніе и нашему несносному сосѣду Мишелю де-Розану.
— Ну, что же изъ этого?
— То, что вырвавшійся у меня крикъ означалъ: вотъ наконецъ, неожиданный, благопріятный случай узнать кое-что положительное о нашемъ сосѣдѣ. Его отрываютъ отъ уединенія, размышленій и таинственности. Онъ будетъ разговаривать съ женщинами, приглашать ихъ на танцы, играть на фортепіапо, разсуждать съ меромъ. Читая приглашеніе на балъ, я поняла все это въ одну минуту и крикъ мой былъ очень естественъ.
— Какъ ты все хорошо устроиваешь въ своей головѣ, сказала графиня, съ такою невнимательностію, которая ни сколько не показывала внутренняго волненія. Одно слово разрушитъ всѣ твои воздушные замки.
— Я бы желала услышать его, сударыня.
— Я не поѣду на этотъ балъ!
— Ахъ! вскрикнула Делія, съ насмѣшливымъ сомнѣніемъ. Я никакъ неожидала этаго слова.
— Развѣ я для того пріѣхала въ эту глушь, чтобы показываться въ толпѣ? ты, кажется, знаешь это.
— Но деревенскій балъ не можетъ считаться свѣтомъ, графиня, замѣтила Делія.
— Да, если бы во время лѣта, эта деревня не обращалась въ шумный Парижъ.
— Вы раздражите и огорчите мера, вы рискуете поссориться съ нимъ, сударыня….
— Я лучше соглашусь поссориться съ меромъ, чѣмъ съ своею совѣстію. Притомъ же мое отсутствіе не будетъ ни кѣмъ замѣчено,
— Отсутствіе самой красивой парижской дамы не будетъ замѣчено! Это только вы можете такъ думать, сударыня.
— Замолчи, Делія, я совершенно неизвѣстна въ этой деревнѣ я желаю исполнить обязанности, которыя сама на себя наложила.
— Вы неизвѣстны въ деревнѣ, вскрикнула Делія; ахъ, графиня, если бы вы хоть одинъ день побыли на моемъ мѣстѣ, вы бы усомнились въ вашей неизвѣстности. Вы только три раза выходили въ церковь, а между-тѣмъ уже всѣ кричатъ о вашемъ имени, о вашей красотѣ о прекрасныхъ пріемахъ; и повѣрьте, не-смотря на простоту вашей одежды, всякій узнаетъ въ васъ женщину большаго свѣта. Видящіе васъ издали, угадывая вашу красоту ускоряютъ шаги, чтобы хоть минуту взглянуть на васъ вблизи и потомъ проходятъ мимо нашего балкона съ выраженіемъ восторга и удивленія. Существуетъ только здѣсь одинъ домъ, въ которомъ не говорятъ о вашихъ прелестяхъ и въ которомъ вы до-сихъ-поръ неизвѣстны, этотъ домъ передъ вами….
— Делія, сказала графиня, прерывая служанку, откуда ты знаешь все…. Каково, продолжала госпожа де Фонтальбъ, она успѣла открыть даже, что человѣкъ, о которомъ я совсѣмъ не желаю думать, называется Мишелемъ де-Розаномъ.
Графиня произнесла эти слова въ полголоса, будто про себя, какъ бы желая этимъ поощрить Делію къ дальнѣйшимъ разсказамъ, не роняя между-тѣмъ своего достоинства.
— О, я бы узнала его имя въ первый день, продолжала Делія, еслибы хотѣла, но я знаю, сколько должна дорожить вашимъ именемъ. И только нечаянно воспользовалась такимъ открытіемъ, отъ болтуна, который ни сколько не можетъ васъ компрометировать.
— Это значитъ, сказала графиня, развертывая обертку журналовъ, что ты и еще узнаешь что нибудь случайно.
— Да, отвѣчала Делія, я увѣрена, что узнаю что нибудь больше, чѣмъ одно имя.
— Вотъ какъ, сказала госпожа де-Фонтальбъ, читая заглавіе журнала.
— Этотъ молодой человѣкъ влюбленъ, продолжала Делія, съ увѣренностію, и я открою предметъ его страсти.
— Какъ ты еще молода, Делія, замѣтила графиня, принимаясь смотрѣть на другое заглавіе; нашла же ты влюбленнаго, должно быть, самаго новаго рода.
— Вы правы, графиня, это влюбленный совершенно новаго рода. Вѣроятно этотъ молодой человѣкъ готовится жениться и приготовляется къ супружеской жизни уединеніемъ. Дома онъ занимается серьезными предметами, а ночью воспѣваетъ свою любовь и, должно признаться, такимъ голосомъ, который долетаетъ не до одного слуха, но и до сердца. Если онъ не влюбленъ, то никто не любилъ и не будетъ любить. И какъ должна быть счастлива любимая имъ женщина!… Вотъ я полагаю въ чемъ состоитъ его тайна, но мы скоро узнаемъ все, я посомнѣваюсь…. Если сосѣдъ нашъ приметъ приглашеніе мера, это будетъ значить, что онъ будетъ не одинъ; ихъ будетъ двое; я заранѣе почитаю себя счастливою, что буду издали смотрѣть на этотъ балъ и подмѣчать тайну его сердца.
— Делія, сказала графиня, взявъ журналъ въ руки, скажи кучеру, чтобы онъ закладывалъ тотчасъ коляску, и приходи поскорѣе одѣвать меня. Я ѣду на нѣсколько дней въ Парижъ.
— Въ Парижъ, сударыня?
— Право, Делія, мнѣ кажется ты поминутно готова теперь вскрикивать отъ удивленія. Что же ты находишь чрезвычайнаго въ этомъ отъѣздѣ?…
— Право, ничего! вы вѣроятно не всѣ ваши дѣла окончили въ Парижѣ…. Поѣду ли я съ вами, графиня?…
— Нѣтъ, я пробуду въ Парижѣ только нѣсколько дней…. и посмотрю, могу ли тамъ обойдтись безъ горничной хоть однѣ сутки…. Делія, я кажется, что-то тебѣ приказывала?
Делія почтительно кивнула головою и вышла.
Чрезъ нѣсколько часовъ вся садовая улица, на которой жила госпожа де-Фонтальбъ была въ сильномъ движеніи отъ любопытства. Двѣ красивыя лошади и богатая коляска заставили высунуться изъ оконъ всѣхъ сосѣдей. Графиня скоро показалась на порогѣ и вспрыгнула въ екипажъ.
Кучеръ наклонился къ Деліи, стоявшей у подножки коляски.
— На станцію, что ли? спросилъ онъ ее.
— Нѣтъ, по севрской дорогѣ, въ Парижъ, отвѣчала она.
Делія проводила глазами графиню и побранивъ сквозь зубы Мишеля ле-Розана, который одинъ изъ всѣхъ живущихъ, не занялся отъѣздомъ госпожи ея, заперла дверь и пошла въ садъ ломать себѣ голову и отгадывать таинственную причину, которая, вдругъ, повлекла графиню въ Парижъ, куда прекрасная, добровольная отшельница не хотѣла никогда возвращаться.
Делія думала два дня, строила разныя предположенія и ничего не отгадала.
Въ то самое время, когда графиня спѣшила въ Парижъ, около девяти часовъ вечера, въ одной изъ многолюдныхъ улицъ этаго города собралось у молодаго Вильфрида Граціо нѣсколько молодыхъ людей. Когда общество составило довольно значительный кружокъ, Вильфридъ Граціо, считавшійся въ модномъ свѣтѣ за богача, артиста и литератора, сѣлъ въ кресло и развернувъ рукопись, связанную зелеными лентами, просилъ позволенія сказать нѣсколько словъ. Потомъ, окинувъ внимательнымъ взглядомъ собравшихся, началъ такъ:
— Господа, драматическое произведеніе, которое я буду имѣть честь вамъ читать, носитъ заглавіе «Нур-Іеганъ». Содержаніе его заимствовано изъ исторіи королевства Лагорскаго или Пенджабскаго. Дѣйствіе происходитъ въ правленіе Короля Іеганджира.
Всѣ вы знаете, господа, храбрую супругу Іеганджира, Нур-Іеганъ, амазонку, которая переплыла на слонѣ рѣку Іеллисъ, дала огромное сраженіе Емиру Мохабету, чтобы возвести на престолъ своего сына и сама растрѣляла стрѣлы изъ пяти колчановъ. Вы всѣ знаете эту епопею борьбы бронзовыхъ гигантовъ, согрѣтую солнцемъ тропиковъ, которая, въ продолженіи многихъ вѣковъ, разоряла самую цвѣтущую страну свѣта и наполняла развалинами и воплями.
Изъ этой-то плодовитой земли, этой огромной книги былаго, извлекъ я мое драматическое произведеніе Нур-Іеганъ. Я поручаю себя вашему вниманію, не требуя отъ васъ снисходительности.
Въ глубинѣ сцены, рѣка Іеллисъ, окруженная пятью кирпичными пирамидами, воздвигнутыми воинами Александра. Налѣво, на первомъ планѣ, палатка Нур-Іегана. На право пальмовый лѣсъ. При поднятіи занавѣсы, начинаетъ заниматься заря. Два воина играютъ въ шахматы передъ палаткою. Камни замѣняютъ имъ шахматы.
— Это очень хорошо, сказалъ одинъ изъ присутствующихъ, я люблю поднятіе занавѣсы.
— И тѣмъ болѣе правдоподобно, прибавилъ другой, свѣсивъ голову на спинку креселъ, что всѣ Сипаи и носильщики паланкиновъ играютъ въ шахматы на протяженіи четырехъ-сотъ льё отъ Калкуты до Лагора.
Граціо поблагодарилъ наклоненіемъ головы, взглянулъ въ окно, выходившее на дворъ, выказалъ какое-то безпокойство и продолжалъ:
Старикъ Факиръ, играющій всегда съ бонзой Тобліемъ,
И всякій разъ изъ дюжины игоръ одну ему дающій,
Мнѣ говорилъ однажды: Слушай сынъ
Слова всегда ты ставь предъ Королевой
Иль будешь матъ. То мудрый былъ совѣтъ:
Нур-Іеганъ его примѣнитъ къ дѣлу
И Лагора врата откроетъ Королевѣ
И юный сынъ ея на утро будетъ царь.
Въ эту минуту дверь отворилась и какой-то молодой человѣкъ, очень хорошо одѣтый, скорыми шагами вошелъ въ комнату. Чтеніе тотчасъ прекратилось.
— Какъ, это ты! вскричалъ читавшій, положа рукопись на столъ; вотъ ужъ я никакъ неожидалъ тебя.
— Я поѣхалъ въ девять часовъ съ половиною, отвѣчалъ прибывшій и ночую въ Парижѣ, а съ восходомъ солнца опять уѣду завтра въ свою Вилль-д’Оврескую пустыню.
— Ну, а какъ наши дѣла? спросилъ тихо хозяинъ.
— До-сихъ-поръ, отвѣчалъ прибывшій, я ничего еще немогу сказать, кромѣ того, что ужасно скучаю.
— Бѣдный де-Розанъ, сказалъ Граціо.
— Не произноси такъ громко моего имени, замѣтилъ де-Розанъ, таинственный сосѣдъ, госпожи де Фонтальбъ, и, какъ тебѣ извѣстно, сохраняю здѣсь инкогнито и не желаю добровольно потерять то, что имѣю право купить за мѣсячное отчужденіе отъ васъ и отъ всѣхъ удовольствій.
— Да, да, подтвердилъ Граціо, бѣдный де-Розанъ; но раскажи намъ, почему пришла тебѣ охота преслѣдовать графиню такъ странно! Надѣяться успѣть тогда, когда ты не обращаешь на нее никакого вниманія — вотъ новый родъ Дои-Жуанства!
— Отъ этаго-то поведенія я и жду вѣрнаго успѣха, отвѣчалъ де-Розанъ; вы знаете, какъ графиня была избалована. Всѣ мужчины начали казаться ей вѣтреными, не стоющими вниманія. Она въ отчаяніи удалилась изъ Парижа и кажется поклялась, что Гименъ никогда не будетъ имѣть на нее права. Это мнѣ стало досадно за весь, мужскій полъ вообще и за себя въ особенности, тѣмъ болѣе, что госпожа де-Фонтальбъ премилая женщина, хотя и оригинальна до крайности. Я встрѣчалъ ее иногда въ свѣтѣ и не будучи примѣченъ ею, замѣчалъ, любилъ прислушиваться къ ея разсужденіямъ. Остальное вамъ извѣстно; я поселился въ Виль-д’Овре и съ тѣхъ поръ неизмѣняю своей тактикѣ. Мое упорное одиночество, странность моихъ поступковъ раздражали любопытство графини; воображеніе докончитъ остальное. Нынче я узналъ, что госпожа де-Фонтальбъ ухала въ Парижъ отъ бала, на которомъ могла быть лучшимъ украшеніемъ. Это меня испугало и разстроило, но къ счастію, свѣденія, собранныя мною, оказались благопріятными и я спѣшу возвратиться въ свое уединеніе. Прощайте, теперь уже поздно; я вамъ буду писать о всемъ, что случится, изъ Виль-д’Овре, а въ замѣнъ прошу только одного — не пишите мнѣ сами ни строчки. Это необходимо. графиня кажется поклялась полюбить только нелюдима и чудака. До свиданія.
Молодые друзья разстались…
На колокольнѣ Виль-д’Овре пробило десять часовъ вечера. Опершись рукою на балконъ, Делія, съ слезами на глазахъ, слушала отдаленные звуки бала и отъ чистаго сердца бранила графиню, которая такъ неожиданно уѣхала въ Парижъ, безъ сомнѣнія изъ страха не пасть предъ искушеніями такого веселаго праздника
Въ то время, когда молодая горничная предавалась отчаянію, видя, что ей не удастся полюбоваться живописною картиною Виль-д’Оврескаго бала, предъ домомъ графини остановилась знакомая уже коляска и слуга почтительно высаживалъ изъ нея госпожу де-Фонтальбъ.
Делія едва удержалась, чтобы не вскрикнуть отъ радости; какъ безумная бросилась она стремглавъ съ лѣстницы на встрѣчу графинѣ, которая перебѣгала съ ступени на ступень въ одеждѣ, не представлявшей никакихъ сомнѣній о томъ, какъ она желала провести вечеръ.
— Ступай и одѣвайся скорѣе, Делія, сказала графиня, входя въ комнату.
— Мнѣ одѣваться! вскрикнула Делія, прыгая отъ радости. Если вы графиня удостоите окинуть меня взглядомъ, вы увидите, что я уже почти готова и могу сопровождать до двери бала такую красавицу какъ вы!
— Она права, прошептала графиня, осматривая горничную съ удивленіемъ, смѣшаннымъ съ какимъ-то страхомъ… Развѣ ты угадала, Делія?…
— Я ничего не угадала, отвѣчала Делія, я только предполагала. О, сударыня, позвольте еще разъ осмотрѣть васъ…. Боже, какъ вы хороши, и по всей справедливости только въ Парижѣ умѣютъ убирать молодыхъ ламъ, какъ слѣдуетъ…. Прекрасная мысль мелькнула у васъ… Васъ просятъ на деревенскій балъ; ничего не готово… вы ѣдете въ Парижъ и возвращаетесь отъ туда, какъ слѣдуетъ, въ самый часъ начала праздника!
— Делія, ты можешь болтать что хочешь. Нынче въ полдень, я еще не думала быть на балу…. но потомъ перемѣнила намѣреніе. Такъ какъ я поселилась въ этой деревнѣ, то имѣю ли право быть невѣжливою противъ мира, который не позабылъ о моемъ уединеніи. Эта мысль рѣшила меня согласиться на его обязательное приглашеніе.
— Я тоже думала, что вы покончите такъ, а не иначе, подтвердила Делія… какъ можно, чтобы вы рѣшились огорчить кого-нибудь, особливо мера, человѣка почтеннаго и гостепріимнаго…. Быть-можетъ и кто-нибудь другой, по этому же случаю, будетъ на балѣ….
— Кто же, этотъ другой?… что за странное слово, Делія, лучше поспѣшимъ на балъ и, пожалуйста, не болтай ничего лишняго съ горничными…. слышишь?
— Мало того, что слышу, — понимаю.
Когда слуга доложилъ о пріѣздѣ графини де-Фонтальбъ, меръ самъ поспѣшилъ къ ней на встрѣчу и ввелъ ее въ залу, при звукахъ Штраусова вальса. Въ круженіи его вихря никто незамѣтилъ вновь прибывшей, но графиня однимъ быстрымъ взглядомъ окинула всѣхъ посѣтителей и увѣрившись, что всѣ были ей незнакомы, не остановила вниманія ни на одномъ лицѣ.
За то всеобщее вниманіе сосредоточилось на Клотильдѣ послѣ вальса, и толпа молодыхъ людей спѣшила составить вокругъ нее тѣсную рамку. Каждый спрашивалъ своего сосѣда и получалъ въ отвѣтъ только жестъ молчаливаго удивленія. Двадцать танцовщиковъ устремились приглашать госпожу де Фонтальбь, но ни одинъ изъ нихъ не отважился подойти первымъ. Такъ величественна и недоступна была она въ красотѣ своей. Между-тѣмъ какъ состязатели переглядывались и ожидали въ кругу своемъ смѣльчака, какой-то молодой человѣкъ, стоявшій въ отдаленіи отъ всѣхъ, приблизился къ креслу госпожи де Фонтальбъ и почтительно произнесъ обычное приглашеніе на танцы.
Молодая женщина легкимъ наклоненіемъ головы изъявила свое согласіе, не видя между-тѣмъ лицо того, кто приглашалъ ее, потому что онъ стоялъ за спинкою ея креселъ. Оркестръ заигралъ; въ эту минуту только графиня взглянула на своего кавалера и невольный трепетъ пробѣжалъ по ней. То былъ ея таинственный сосѣдъ, отшельникь Видь д’Овре, денди-трапистъ, котораго странная жизнь давно занимала любопытное воображеніе обѣихъ женщинъ.
Съ какою ловкостію, съ какими изящными пріемами, какими гармоническими словами началъ онъ разговоръ, которымъ каждый кавалеръ, волею или неволею обязанъ занимать свою даму.
Мишель де Розанъ пріѣхалъ на этотъ балъ съ рѣшительнымъ намѣреніемъ.
— Если я встрѣчу госпожу де Фонтальбъ, думалъ онъ: — если только я встрѣчу эту женщину, которая мѣсяцъ тому назадъ прощалась со всѣмъ свѣтомъ, то она пріѣдетъ на балъ для одного меня. Мои невинныя тенёта, поставленныя противъ нее въ саду, подъ ея балкономъ, стало-быть не пропали даромъ, и тогда я могу рѣшиться на нее, не переходя черту приличій и тѣ условія, которыя требуются отъ почтительной и робкой любви.
Воспользовавшись нѣсколькими минутами отдыха въ антрактѣ кадриля, Мишель де Розанъ началъ разговаривать съ госпожою де Фонтальбъ.
— На балъ пріѣзжаютъ всегда съ такою радостію, сказалъ онъ, и оставляютъ залу вѣчно съ грустью. Этотъ опытъ долженъ бы кажется всякаго удерживать дома и тѣмъ избавлять отъ такихъ воспоминаній, которыя сглаживаютъ пріятныя впечатлѣнія.
— По чему же это? спросила графиня, поднявъ глаза на люстру: — можетъ ли кто это доказать, и на всѣхъ ли равно дѣйствуетъ такъ балъ?
— О, я не говорю про всѣхъ, возразилъ де Розанъ: — я включаю въ это число не много избранныхъ.
— То-есть такихъ, замѣтила графиня: — которые понимаютъ поэзію удовольствій.
— Такіе-то люди и суть мои избранные, графиня; они съ восторгомъ наслаждаются своею жизнію. Несмотря на то, что разсудокъ долженъ удалять насъ отъ такихъ роковыхъ случаевъ, которые доставляютъ намъ счастіе страдать, мы все-таки бѣжимъ за ними.
— Стало-быть вы и себя причисляете къ этимъ немногимъ? спросила графиня съ притворною разсѣянностію и невнимательностію, играя своимъ китайскимъ опахаломъ.
— Къ счастію или несчастію, только да, сударыня!
— И пріѣхали на балъ искать благопріятнаго случая быть завтра несчастливымъ?
— Да, завтра, а можетъ быть и всегда!
— Всегда! Вотъ какъ вы честолюбивы и постоянны въ вашихъ удовольствіяхъ. Впрочемъ я понимаю васъ, и кажется, могу истолковать нашу мысль. Балъ сильно раздражаетъ и кружитъ голову: все носится въ вихрѣ движенія, все въ немъ веселье и радость, потомъ слѣдуетъ безмолвіе, скука и уединеніе. Это еще болѣе испытываемъ мы, женщины, между-тѣмъ какъ мужчины всегда имѣютъ возможность разсѣяться, даже послѣ бальнаго шума и вы, также какъ и прочіе молодые люди нашихъ лѣтъ забудете круженіе этого кадрили среди круженій и шума Парижа.
— О, никогда никогда, сударыня…. для этого бала я покинулъ свое уединенное убѣжище, которое мнѣ всегда было драгоцѣнно, а завтра быть-можетъ будетъ почтенно и славно. То, что происходитъ со мною нынче вечеромъ, не имѣетъ ничего общаго съ обыкновенною жизнью. Я, оставивъ Парижъ, бѣжалъ не отъ толпы, но отъ одной преслѣдовавшей меня мысли. Я похоронилъ себя въ цвѣточную могилу, но далеко отъ сюда, не имѣя, въ теченіи двухъ мѣсяцевъ другихъ товарищей, кромѣ науки и искуства; мой умъ быль спокоенъ и я быть-можетъ позабылъ бы….
Но случай имѣетъ всегда роковую предусмотрительность…. Я прибылъ сюда на балъ изъ одного приличія и что-же…. встрѣчаю здѣсь женщину, точь въ точь живой призракъ той, которую я долженъ забыть навсегда по долгу и обязанности.
— Но мнѣ кажется, что вы мнѣ высказываете сердечную исповѣдь, замѣтила графиня, стараясь скрыть улыбкою и опахаломъ, внутренное волненіе.
— Простите, если я какъ-нибудь оскорбилъ ваше вниманіе, сударыня, отвѣчалъ Мишель де Розанъ; я готовъ стать предъ вами на колѣна….
— Признаніе не можетъ никого оскорбить, сказала молодая женщина, ободрительнымъ голосомъ. Балы кажется изобрѣтены только для признаній, и ихъ по неволѣ принимаютъ точь въ точь, какъ будто они вырываются какъ какіе-нибудь невольные вздохи. Итакъ вы нашли здѣсь чрезвычайно сходную женщину, съ….
— Да, сударыня, я люблю одну благородную даму и люблю ее безнадежно, почтительно, молча, такъ что она и не подозрѣваетъ моего чувства. То, что я узналъ объ этой женщинѣ, заставило меня покинуть Парижъ. Она прекратила всѣ связи, соединяющія се съ обществомъ, сказала вѣчное прости свѣту и ея вдовство не будетъ имѣть окончанія.
— О, сударь, прервала графиня, возвышая голосъ, молодая женщина, часто даетъ такія обѣщанія, но послѣ нѣкотораго времени….
Тутъ графиня замолчала.
— Но, сударыня, продолжалъ де Розанъ съ жаромъ, она кажется намѣрена сдержать свое слово.
— Теперь для этой исповѣди недостаетъ только имени, замѣтила своему кавалеру госпожа де Фонтальбъ.
— Имя это я долженъ вырывать изъ сердца, сударыня….
— Какое же оно?
— О, я не могу произнести его; на языкѣ человѣческомъ нѣтъ такихъ гармоническихъ звуковъ….
— Однакоже?
— Это, — графиня Клодильда де Фонтальбъ, а ея живой двойникъ…. вы….
Послѣдній звукъ смычка прервалъ разговоръ и госпожа де Фонтальбъ не имѣла случая выказать свое удивленіе.
Де Розанъ подвелъ ее къ креслу и удалился въ садъ, чтобы подышать прохладою вечера.
Отдыхъ не былъ продолжителенъ, танцы слѣдовали за танцами и графиня получила столько приглашеній, что потеряла надежду возобновить разговоръ съ своимъ первымъ кавалеромъ. Между-тѣмъ Мишель ле Розанъ выбралъ себѣ приличное мѣсто, чтобы незамѣтно наблюдать за молодою грифинею и угадывать, по выраженію ея лица, что происходитъ, послѣ ихъ разговора, въ ея сердцѣ.
Это наблюденіе требовало опытнаго взора, потому-что всякая женщина умѣетъ искусно скрывать передъ толпою самыя сильныя ощущенія. Де Розанъ проникъ эту маску и подъ видомъ равнодушія и безпечной веселости замѣтилъ большую озабоченность. Онъ сталъ въ свою очередь ждать случая снова сойдтись съ графинею и помѣстился какъ бы нечаянно на порожнее кресло, стоявшее рядомъ съ тѣмъ, на которомъ должна была сѣсть Клотильда.
Въ-самомъ-дѣлѣ, она скоро очутилась рядомъ съ нимъ.
— Сударыня, началъ опять де Розанъ, я покину этотъ балъ, съ глубокою грустью въ сердцѣ; я чувствую, что въ глазахъ вашихъ, я ничто иное какъ преступникъ, незаслуживающій прощенія, а между-тѣмъ…. Ваше милое имя звучитъ во всѣхъ устахъ, слѣдовательно оно не можетъ быть здѣсь тайною. Я дѣлалъ вамъ не признаніе въ любви къ другой, я желалъ высказать свою страсть вамъ, и прошу у васъ какъ милости забыть, что я имѣлъ несчастіе совершить такое огромное преступленіе.
— Какое же преступленіе? отвѣчала графиня, я увѣрена вы такъ воспитаны, что не захотите съ намѣреніемъ оскорбить женщину; впрочемъ, я вамъ прощаю отъ всего сердца воображаемое зло. Я отнюдь не желаю быть причиною нашей завтрашней грусти.
— Ваше равнодушіе, графиня, причиняетъ мнѣ больше грусти, чѣмъ вашъ гнѣвъ. Вы поступаете со мною какъ съ вѣтренымъ ребенкомъ и смотрите на меня съ состраданіемъ, съ высоты вашего величія. О, еслибъ вы знали, что нѣтъ ничего убійственнѣе женскаго состраданія! Ненависть можетъ еще породить въ насъ надежду; состраданіе никогда.
— Это кажется мнѣ очень страннымъ, замѣтила госпожа де Фонтальбъ. Что же вы желаете? чтобы я обидѣлась о разсердилась на васъ?…
— Да, я бы предпочелъ это. Вы незнаете меня, вы первый разъ меня видите и поступаете такъ великодушно, какъ не поступили бы съ самымъ искреннимъ своимъ другомъ. Тутъ скрывается для меня такая задача, которой я не понимаю…. Ваша доброта заставляетъ меня трепетать. Она убійственнѣе самаго сильнаго равнодушія….
Мишель де Розанъ придалъ лицу своему выраженіе глубокаго отчаянія. Графиня старалась показаться хладнокровною и искала случая покончить какъ нибудь этотъ разговоръ, который приводилъ ее въ смущеніе.
— Скажите откровенно, спросила она; когда видѣли вы меня въ первый разъ?
— Три года тому назадъ, отвѣчалъ де Розанъ утвердительно: 12 апрѣля, на балу у герцогини де Клозанъ, въ улицѣ Анжу-Сент-Оноре, № 39.
— Да, это правда, я была на этомъ балу…. тѣмъ болѣе, что на немъ былъ почти весь Парижъ.
— Я видѣлъ тамъ только васъ, графиня, и съ той минуты вы сдѣлалось единственною мечтою моей жизни. Я васъ увидѣлъ въ полномъ сіяніи вашей красоты, потомъ я встрѣтилъ васъ въ одеждѣ вдовы и съ грустію узналъ о вашемъ намѣреніи удалиться отъ свѣта и заключиться въ глушь провинціи. Тогда я самъ обрекъ себя также на уединеніе и поклялся жить одною мыслію о васъ и о моей безнадежности.
На лицѣ графини мелькнула самодовольная улыбка; въ эту минуту раздались звуки фортепіано и какая-то молодая, шестнадцати лѣтняя дѣвушка запѣла романсъ.
Мишель до Розанъ всталъ, показывая видъ, что хочетъ раскланяться съ графинею; но она остановила его благосклонною улыбкою.
— Мнѣ кажется, сказала она, что вы не слишкомъ большой любитель музыки и пѣнія?
— Подлѣ васъ, графиня, отвѣчалъ де Розанъ, можно полюбить самаго злаго врага. Впрочемъ, чтобы подтвердить ваши догадки, признаюсь вамъ, что въ музыкѣ и въ пѣніи я люблю только серьозныя вещи.
— Въ такомъ случаѣ, сказала графиня съ такимъ взглядомъ, который заставилъ вспыхнуть де Розана: — я увѣрена, что вы мнѣ не откажете въ томъ, о чемъ я намѣрена просить васъ.
Де Розанъ почтительно поклонился.
— Вы вправѣ приказывать мнѣ, графиня, а не просить, отвѣчалъ онъ: — ваше слово для меня законъ.
— И такъ, продолжала госпожа де Фонтальбъ: — вы видите, балъ превратился въ концертъ. Я васъ прошу сѣсть за фортепіано и спѣть намъ какую-нибудь мелодію.
— Какую-же, графиня?
— О, первую, какая придетъ вамъ въ голову, Напримѣръ, хоть эту:
Я слушала его прекрасный голосъ,
Когда луна сребрила даль полей.
Де Розанъ поднялъ голову и на лицѣ его выразилось притворное удивленіе. Онъ всплеснулъ руками:
— Какъ, вскричалъ онъ: — вы знаете эту мелодію, графиня? Но эта мелодія сочинена мной, какъ музыка, такъ и слова! Я сочинилъ ее для себя собственно, и никогда, ни въ какомъ случаѣ, не дѣлался съ публикою. Вы приводите меня въ удивленіе!
— А я прошу спѣть эту мелодію, повторила графиня, съ очаровательною улыбкой. Вы мнѣ сказали, что мое слово для васъ законъ. Вспомните это и повинуйтесь.
Де Розанъ поклонился.
— Ваша воля — и мое желаніе и мой обѣтъ, отвѣчалъ онъ подойдя къ фортепіано.
Онъ ударилъ по клавишамъ и началъ пѣть мелодію, которую требовала отъ него графиня.
Успѣхъ его превзошелъ всѣ ожиданія; общее браво огласило комнаты бала, но де Розанъ желалъ только одного — улыбки госпожи де Фонтальбъ. Но напрасно искалъ онъ ее глазами; она уѣхала, не дождавшись окончанія послѣдняго куплета. Графиня даже позабыла поблагодарить пѣвца.
— Нужды нѣтъ, думалъ де Розанъ, уѣзжая съ бала, во всякомъ случаѣ она прекрасная и прелюбезная женщина. Она ясно показала мнѣ, что не только ничего между нами не кончено, но что все еще остается на будущее время, какъ окончаніе журнальнаго фельетона на слѣдующій день.
И онъ радостно отправился на свою дачу и цѣлую ночь ему грезилась госпожа де Фонтальбъ и ея богатое состояніе.
На другой день онъ не выходилъ изъ комнаты; напрасно и графиня и Делія ждали его въ саду.
Нѣсколько дней графиня была задумчива. Привыкнувъ видѣть предъ собой де Розана, ей становилось какъ-то не ловко. Она начала справляться. Сосѣдъ ея переѣхалъ въ Парижъ.
— Вотъ вамъ и музыка, твердила Делія, раздѣвая вечеромъ госпожу де Фонтальбъ; не правдали: несмотря на всю странность нашего сосѣда, присутствіе его все-таки оживляло немного?
Графиня задумчиво перелистывала книгу и не отвѣчала ни слова.
Прошло двѣ недѣли, и несмотря на то, что погода стояла прекрасная, и начинался только августъ, графинѣ опротивѣлъ Виль д’Овре.
— Делія, сказала она однажды утромъ своей служанкѣ: — я намѣрена нынче же переѣхать въ Парижъ.
Делія вспрыгнула отъ радости.
— Ахъ, вскричала она: — вы оживили меня! Парижскія развлеченія, быть можетъ, принесутъ вамъ пользу. Съ нѣкотораго времени я стала бояться за васъ. Вы сдѣлались блѣдны, задумчивы.
— Свѣтъ томить меня, Делія; бываютъ минуты, когда я право желаю поскорѣе умереть.
— Вы, умереть, Графиня! не-уже-ли ничто не привязываетъ васъ къ жизни?
Госпожа де-Фонтальбъ печально покачала своего красивою головкою.
— Ничто, ничто, отвѣчала она.
— Ни одно воспоминаніе?
Графиня призадумалась.
— Что пользы въ однихъ воспоминаніяхъ, сказала она со вздохомъ.
— Постарайтесь найдти въ существенности что-нибудь, что-бы васъ заняло.
— А гдѣ искать этой существенности?
— Да, вотъ, напримѣръ, нашъ сосѣдъ, замѣтила лукаво Делія: вѣдь онъ занималъ же васъ нѣсколько времени, своею странностію. Постараемся отыскать его въ Парижѣ, познакомтесь съ нимъ для смѣху и вы увидите, что среди невинныхъ шутокъ надъ нимъ, ваше отвращеніе къ жизни мало по малу затихнетъ.
— Да гдѣ же мы отыщемъ въ Парижѣ нашего сосѣда? спросила вдругъ живо г-жа де-Фонтальбъ.
Делія опять радостно вскрикнула.
— О, если за этимъ только дѣло, то надѣйтесь на меня, отвѣчала Делія: я познакомилась съ слугою господина де-Розана и знаю его городскую квартиру…
— Какая ты плутовка, Делія!… Но къ чему послужитъ все это?
— Будто нужно имѣть всегда какую-нибудь цѣль, графиня?
— Я полагаю.
— О, если вы только хотите видѣть кого-нибудь съ цѣлью, отвѣчала Делія, притворно издохнувъ, то мы неизлечимы, вы никого не любите и всѣхъ чуждаетесь.
— Право? спросила г-жа де-Фонтальбъ съ какимъ-то страннымъ выраженіемъ: ты ошибаешься, Делія… но довольно объ этомъ, пора заняться нашимъ переѣздомъ.
Делія ушла, бросивъ на графиню пытливый взглядъ. Она угадала ея сердце.
Шумъ и вѣчная дѣятельность не развлекли госпожу де-Фонтальбъ; она по прежнему жила уединенно, не желала по видимому ни съ кѣмъ сблизиться, а между-тѣмъ призракъ ея вечерняго пѣвца поминутно мелькалъ въ ея воображеніи.
— Что, въ-самомъ-дѣлѣ, сказала она однажды своей горничной, отчего намъ несправиться о… о нашемъ медвѣдѣ, такъ ли странно онъ ведетъ себя, какъ и прежде?
— Я уже справлялась, отвѣчала радостно Делія.
— Ну, что онъ?
— По словамъ его слуги, онъ сдѣлался еще страннѣе, чѣмъ былъ.
— Право, что же онъ дѣлаетъ; зачитался?
— О нѣтъ, графиня, отвѣчала вздохнувъ Делія. Онъ бросилъ все, ни съ кѣмъ не говоритъ ни слова, задумывается и чуть не также, какъ вы, ждетъ смерти, какъ подарка.
— Бѣдненькій, прошептала госпожа де-Фонтальбъ, когда ты увидишь снова его слугу, Делія, скажи ему, чтобы онъ передалъ господину де-Розану, что мы съ тобою иногда вспоминаемъ о томъ удовольствіи, которое онъ доставлялъ намъ своимъ пѣніемъ.
— О, непремѣнно, сударыня, я увѣрена, что это оживитъ его.
— Почему ты это думаешь?
— Эта моя тайна, замѣтила лукаво Делія, потупивъ глаза.
Графиня самодовольно улыбнулась.
— Поди, поди, болтушка, сказала она; мы съ тобою какъ дѣти занимались только одними игрушками.
Дня два госпожа де-Фонтальбъ не упоминала ни слова о де-Розанѣ; наступило время оперныхъ маскерадовъ, про которые всѣ говорятъ, что тамъ очень скучно, а между-тѣмъ, въ которые всѣ сбираются съ самою живѣйшею радостію.
— Графиня, сказала ей однажды Делія.
— Что тебѣ нужно?
— Прежде скажите, что вы меня прощаете.
— Въ чемъ?
— Дайте сперва ваше слово; преступленіе не большое, и сдѣлано мной изъ одного человѣколюбія.
— Ну говори, отвѣчала госпожа де-Фонтальбъ.
— Я обманула господина де-Розана.
— Какъ это?… и почему это мнимое преступленіе касается до меня?
— Потому-что, желая спасти его отъ отчаянія, я употребила наше имя.
— Ахъ, Делія! вскрикнула графиня: опять какая-нибудь новая необдуманность, которая можетъ повредить моей репутаціи.
— О, напротивъ, ни сколько, сударыня; желая, чтобы г-нъ де-Розанъ сколько-нибудь развлекся, я сказала его слугѣ, какъ-бы за тайну, что вы будете въ маскарадѣ.
— Только-то, произнесла графиня съ притворнымъ смѣхомъ; я тебѣ прощаю это преступленіе, но ты жестоко подшутила надъ нимъ.
— Почему жъ это?
— Потому что онъ не встрѣтитъ меня въ маскарадѣ…. да и что я ему!..
— Что вы ему, графиня! покричала Делія: да вы жизнь его…
— Это кто сказалъ тебѣ такую смѣшную новость?
— Если хотите знать кто — такъ онъ самъ. Онъ поминутно бродитъ подъ вашими окнами; желаетъ васъ видѣть, и все напрасно. Неужели у насъ такое каменное сердце, что вы не хотите подарить человѣку хоть одной отрадной минуты?
— Перестань болтать пустяки, Делія, поди прочь.
— Слушаю, графиня.
Делія ушла; госпожа де-Фонтальбъ задумалась; до поздняго вечера просидѣла она одна, не имѣя охоты ни чѣмъ заняться.
Часъ опернаго маскарада наступалъ.
Прошло болѣе часу, какъ Мишель де-Розанъ былъ уже въ маскарадѣ Оперы; онъ совсѣмъ не былъ похожъ на человѣка предавшагося отчаянію, напротивъ: лицо его было свѣжо и румяно, а улыбка выказывала самоувѣренность. Вдругъ кто-то легонько дотронулся до его плеча.
Онъ обернулся; за нимъ стояло богатое, женское домино.
— Ты никого не ждешь? спросила маска.
— Никого, отвѣчалъ де-Розанъ.
— Хочешь дать мнѣ руку?
— Съ удовольствіемъ, если тебѣ не скучно со иною, сказалъ де-Розанъ, подавая руку домино.
— Скажи-же мнѣ, продолжала маска, зачѣмъ ты пріѣхалъ сюда?…
— Видѣть мечту мою.
— Мечту?
— Да, и голосъ твой напоминаетъ мнѣ ее, и потому я забываю грусть мою.
— А ты часто бываешь грустенъ?
— Всегда, особливо буду страдать завтра, потому-что былъ здѣсь и видѣлъ тебя, и слишкомъ много для моего счастія, и слишкомъ мало для него.
— Но ты незнаешь меня, чтобы говорить это, произнесло домино.
— Я знаю только мечту мою, отвѣчалъ де-Розанъ, потому-что оригиналъ мнѣ недоступенъ. Но впрочемъ, лучше намъ поговорить о чемъ нибудь другомъ. Спѣши, если можешь развеселить меня, потому-что близка минута, когда я уѣду.
— Отчего это?
— Оттого, что въ этой толпѣ нѣтъ той, которую я люблю.
— Но ты можешь найдти ее завтра.
— Завтра я уѣзжаю въ Алжиръ, сдѣлаюсь Спагомъ, и, вѣроятно, не увижу болѣе Парижа.
— Почему это?
— Потому-что меня убьютъ; это вѣрно.
Нѣсколько минутъ домино молчало, опершись на руку де-Розана и наконецъ вскрикнуло:
— Нѣтъ, тебя не убьютъ, и ты не покинешь Парижа!
— Ха, ха, ха, засмѣялся де-Розанъ.
— Это вѣрно, добавила маска, если ты говоришь правду и любишь мечту свою. Господинъ де-Розанъ, развѣ вы забыли свою сосѣдку въ Виль-д’Овре, добавила госпожа де-Фонтальбъ своимъ голосомъ.
— Графиня, вскрикнулъ де-Розанъ: вы ли это?
И онъ закрылъ лицо платкомъ.
— О, какъ завтра буду я страдать!… добавилъ онъ.
— Отчего же? Что можетъ сдѣлать васъ веселымъ?
— Я долженъ хоть минуту васъ видѣть.
— Хорошо, вы меня уведите.
— Когда и гдѣ?
— Что вамъ за нужда, только бъ вы меня видѣли.
— А послѣ завтра?
— Можетъ-быть; а теперь прощайте или, лучше сказать, до свиданія.
— Вы ѣдете, графиня; неужели вы не можете пробыть еще хотя минуту….
— Нѣтъ, я чувствую себя нездоровою.
— Въ такомъ случаѣ я провожаю васъ до порога вашего дома, графиня.
— Дитя, прошептала госпожа де-Фонтальбъ.
— Отъ чего графиня?
— Оттого, что это невозможно.
— Отъ чего, позвольте повторить вопросъ?
— Отъ того, отвѣчала госпожа де-Фонтальбъ, ударяя де-Розана слегка вѣеромъ по рукѣ, что я еще не слишкомъ много люблю васъ и можетъ-быть въ эту минуту люблю болѣе, чѣмъ должна.
Де-Розанъ крѣпко сжалъ руку графини, и всѣ сомнѣнія его изчезли.
На другой день лукавая Делія принесла ему записку, онъ распечаталъ ее.
«Имѣющій уши слышитъ, имѣющій глаза видитъ, писала графиня. Что же вы не являетесь, просить извиненія въ вашихъ дерзостяхъ. Объявляю вамъ, что я очень сердита на васъ; постарайтесь оправдаться».
И де-Розанъ постарался оправдаться. Чрезъ нѣсколько недѣль онъ женился на богатой отшельницѣ.
Делія вышла замужъ за его слугу и, благодаря щедрости новобрачнаго, завела модный магазинъ.