Далида (Ясинский)/ДО
См. также одноимённые страницы.
| Далида |
| Дата созданія: январь 1881 года. Источникъ: Ясинскій І. І. Полное собраніе повѣстей и разсказовъ (1879—1881). — СПб: Типографія И. Н. Скороходова, 1888. — Т. I. — С. 246. |
Въ синемъ небѣ вспыхнули звѣзды. Брызнулъ лунный блескъ, разсыпавшись на листвѣ серебряными пятнами. Отъ дома выросла тѣнь; садикъ дремалъ, и все погружалось въ сонъ…
И городъ заснулъ…
А молодая дѣвушка сидѣла у низенькаго окна, въ своей комнаткѣ, и ей не спалось. Опираясь на локоть и держа бочкомъ голову, въ ладони, она смотрѣла въ глубину садика, туда, гдѣ лунный свѣтъ бѣлѣлъ въ узкихъ прогалинахъ, межъ кустами, межъ деревьями, спокойно простершими сонныя, причудливо изогнутыя вѣтки. Тревожныя мысли были у нея.
«Придетъ ли? Что задержало? Не отложилъ ли? Или ужъ уѣхалъ? И забылъ? Меня, меня забылъ??. Господи, если-бъ отложилъ! — Зачѣмъ идти туда?.. Ну, конечно, онъ честный… Однако… Мы могли бы быть счастливы… И мирно прожили бъ и даже приносили бы пользу… Онъ бы служилъ по земству… Мировымъ судьею… А я открыла бъ мастерскую или тамъ что-нибудь… Или просто мы жили бы въ благодатной Песчанкѣ… на хуторѣ… И такъ состарѣлись бы, любя другъ друга, всѣми уважаемые, довольные скромной долей»…
Она вздохнула.
«Ахъ, этотъ Гвоздевъ!.. Это онъ подбилъ Гришу… Помогутъ?.. Разбудятъ спящихъ?.. Что съ тобой будетъ, Гриша, голубчикъ?!»
На подоконникъ упала слезинка, тихо, какъ дождевая капля.
«Что-жъ онъ не идетъ?.. Хоть поговорилъ бы на прощаньи… Или боится?»
Она вспомнила о своемъ отцѣ. Врагъ молодежи, онъ блѣднѣлъ и билъ себя въ грудь, когда Гриша спорилъ съ нимъ. А замѣтивъ, что тотъ въ дружбѣ съ его дочерью, пересталъ принимать его.
«Боится… или презираетъ… вотъ что!! Гриша презираетъ дочь исправника!»
Она усмѣхнулась обиженно. Но ей стало стыдно этой усмѣшки. Лице ея загорѣлось.
«Не то, не то! Гриша знаетъ меня… Прости меня, голубь мой, что я такъ подумала о тебѣ!.. Нѣтъ! Ему… дѣйствительно, опасно… Не ходи, Гриша, не ходи!.. Лучше я къ тебѣ приду… Только скажи!.. Да подожди хоть два денька… Ахъ, что это за ужасъ такой!.. Неужели мы разстанемся навсегда? И не увидимся?.. Гриша, милый, и не увидимся?!»
Она печально покивала головой, и снова упала ея слезинка на подоконникъ.
Но шелестъ раздался въ садикѣ. Дѣвушка встрепенулась. Шелестъ повторился, она высунулась изъ окна до половины, и онъ увидѣлъ ее. Онъ увидѣлъ ея свѣтлое платье и маленькій овалъ лица, черные локоны, и тихо подошелъ, улыбаясь.
Дѣвушка прошептала: «Гриша!» Руки ея, тонкія и круглыя, голыя до локтей, обвили его шею, а горячія губы, прижались къ его губамъ, до половины прикрытымъ мягкими усами.
— Гриша! Дорогой мой соколикъ! — говорила она радостно, задыхаясь. — Милый, милый! Ты пришелъ-таки? Гриша!
Смуглое лицо ея сіяло красотой въ прозрачномъ сумракѣ ночи, любовно глядѣли ея большіе глаза, полные слезъ, узкія плечи были чуть приподняты, голова склонена на бокъ.
— Гриша! Почему-жъ ты меня не забылъ? — продолжала она шутливо и робко.
Онъ гладилъ ея руки, смотрѣлъ на нее и молчалъ.
Это былъ юноша средняго роста, грудастый и стройный. Изъ-подъ его темной шапочки падали свѣтлые волосы. Взглядъ блестѣлъ, жидкая бородка шла клиномъ. Углы губъ, при улыбкѣ, поднимались.
— Гриша, такъ неужели завтра? — спросила она, нагибаясь къ нему.
— Завтра!
— И тебѣ не жаль?
— Тебя жаль, да…
Она нѣжно положила обѣ руки на его плечи.
— Гриша!
— Что, Соня?
— Гриша, хочу тебя попросить…
Онъ улыбнулся.
— Знаю о чемъ. Не проси!..
— Нѣтъ, вотъ что…
Она приблизила къ нему лицо, такъ что онъ почувствовалъ тепло ея дыханія.
— Останься на недѣльку… Обдумай, Гриша! На недѣльку!..
— Я ужъ обдумалъ, — отвѣчалъ онъ, ловя ея поцѣлуй. — Соня, я все обдумалъ. Не можетъ быть возврата! Я крѣпкая, здоровая особь. У меня — и смѣтка, и сильныя мышцы. Не жить мнѣ безмятежно, Соня, когда стонъ кругомъ. Нѣтъ! Надо отдать себя дѣлу. Судьба, Соня! Погибнуть придется — и погибну… Солдатъ, ратникъ… А ты не смущай…
Онъ осыпалъ ее новыми поцѣлуями.
— Гриша, подожди! — начала Соня, кладя его руку себѣ на грудь. — Помнишь, что ты говорилъ прежде?.. Гришуха… Какъ же… Вѣдь ты… Ахъ, Гриша! Ты даже…
Она показала ему на мизинцѣ колечко съ темнымъ камешкомъ.
— Вспомнилъ теперь?.. Тогда мы еще на вы были… ты говорилъ о томъ, какъ мы заживемъ славно… я все думала съ тѣхъ поръ… Какое дѣло, что отецъ не согласится?.. Фактъ налицо — такъ тутъ ужъ ничего не скажешь… Правда, Гриша?
— Правда, правда… Только ты не смущай, говорю! — сказалъ онъ, улыбаясь, чувствуя біеніе ея сердца. — А я виноватымъ себя не признаю. Да, хотѣлось бы… Отчего-жъ! Это вѣрно, Соня, что были бъ мы счастливы… Мы молоды, и хочется намъ жить… Да имѣемъ ли право? Соня, объ этомъ думала ты?
— Думала, голубь… — отвѣчала дѣвушка дрожащимъ шепотомъ. — Милый! что сразу сдѣлаешь, что понемножку — не все ли равно?.. Отчего-жь ты избираешь такую дорогу?
— Э, стара́ пѣсня, Соня! — произнесъ молодой человѣкъ, глянувъ въ сторону.
— Ты недоволенъ? — спросила она робко. — Не слѣдовало бы, можетъ, говорить такое на прощанье? Ахъ, Гришуха, милый! Не могу я… болитъ душа… въ груди точно ледъ… Дорогой!.. Прошу тебя… на недѣльку!..
Она посмотрѣла ему въ глаза. Локонъ ея волосъ — мягкій и душистый — пробѣжалъ по его лицу. Губы его загорѣлись, умъ помутился. Онъ съ тоской отвѣчалъ на поцѣлуи…
— Останешься? — спросила она.
— Нѣтъ! — прошепталъ онъ, не выпуская ея стана, любуясь ею. — Что говорить! Кончено!
Тогда она отстранилась отъ него и стояла неподвижно, потупивъ рѣсницы.
— Прощай, Соня! — горестно сказалъ молодой человѣкъ. — Милая, дорогая, не сердись на меня!.. Прощай, Соня!.. Эхъ, Соня!.. Послушай, Соня, что я тебѣ скажу… Послушай!
Она повернулась къ нему и протянула руку.
— Гриша, родной…
— Вотъ слушай же! — сказалъ онъ, хватая ея руку. — Ты думаешь, можетъ, иду я съ ясной душой, радостный? Нѣтъ! Болитъ сердце… Знаю: не сладко тамъ. Знаю, чѣмъ это кончается. Вотъ я теперь крѣпкій, бодрый… А черезъ два-три года могу сдѣлаться хилымъ, дряблымъ! Видѣлъ я разъ въ судѣ такого старика: ему было всего двадцать пять лѣтъ, а онъ былъ глухъ и сѣдъ… Не могу забыть его! Такъ вотъ, Соня, что-жъ ты меня еще смущаешь? Значитъ, сила есть повыше всякихъ личныхъ соображеній, и она толкаетъ. Соня, простимся по-братски…
Она поцѣловала его, и оба они замолчали подъ наплывомъ печальныхъ мыслей.
Луна взошла. Клубами палеваго дыма висѣли тамъ и сямъ прозрачныя облака. Издалека доносился шумъ водяной мельницы.
— А хорошо было бы! — тихо начала Соня.
— Да…
— Знаешь… Мнѣ отъ бабушки достался хуторъ… — продолжала дѣвушка, поправляя волосы и обнажая локоть кокетливымъ движеніемъ руки вверхъ, — Песчанка… Въ пяти верстахъ отъ желѣзной дороги… лѣсъ… рѣчка, съ желтымъ дномъ… Отлично купаться!.. Мебель такая пузатая, смѣшная… Но уютно. А на стѣнахъ картинки. Есть модныя — тридцатыхъ годовъ… или двадцатыхъ… Милая старушка была бабушка! Угощала отличнымъ вареньемъ и грибами въ сметанѣ… Есть тамъ еще садъ… большой!.. Много фруктовыхъ деревьевъ… Вотъ какая я собственничка! Розъ много, сирени, черемухъ, всего. Соловьи такъ и гремятъ — всю весну… Такъ вотъ, Гришуха! Мнѣ снилось вчера, что мы тамъ съ тобой поселились… Я такъ живо это видѣла! Идемъ мы съ тобою, радостные, по опушкѣ лѣса, а солнце заходитъ… Свѣтъ розовый… Гриша, милый! — заговорила она, встрепенувшись, — не сердись, что я болтаю такъ… Но вѣдь пріятно помечтать… хоть во снѣ… Правда?..
Онъ вздохнулъ задумчиво.
— Гришечка! — сказала она вкрадчиво, садясь на подоконникъ, обнимая молодаго человѣка за шею и наклоняясь къ нему. — Ну, вообрази, милый!.. Ну, ты только себѣ вообрази!..
— Да что, Соня… — произнесъ онъ, пьянѣя отъ ея прикосновенія и припадая къ ней, сжигаемый стыдомъ…
— Въ самомъ дѣлѣ, Гришечка…
Она смотрѣла на него съ неподвижной улыбкой.
— Прощай, Соня!..
— Не пущу! — страстнымъ шопотомъ крикнула она.
Онъ понурилъ голову.
— Голубчикъ! — начала она, — вѣдь что же тебѣ? Только недѣльку… Вѣдь можно бы… А то и не увидимся больше!.. Ну?.. что же ты?.. Дорогой, прошу тебя, милый, прошу тебя!
— Слово далъ… — пробормоталъ онъ.
— О, милый!..
Онъ поднялъ глаза. Волоса ея разсыпались по плечамъ. Лобъ блѣднѣлъ, облитый луннымъ сіяньемъ. Длинныя рѣсницы кидали на щеки мягкія тѣни. Губы алѣли соблазнительно надъ маленькимъ подбородкомъ — изящнымъ и нѣжнымъ. И поворотъ ея тѣла — стройнаго, воздушнаго, змѣинаго — будилъ желаніе.
— Я тебя крѣпко люблю!
— Любишь?.. Крѣпко?..
Онъ поцѣловалъ ее.
— Такъ ты мой?
— Твой…
— И я твоя…
Онъ молчалъ.
— Слышишь? — сказала она.
— Я останусь… на надѣлю…
Она обняла его и шепнула ему въ ухо, горячо дыша:
— Иди сюда… Ко мнѣ… Иди милый…
— Сонечка…
— Иди… иди же…
— Сонечка…
Она крѣпко прижалась къ нему и капризно всхлипнула.
— Иди!
Онъ влѣзъ въ окно.
Ночь смотрѣла въ спальню дѣвушки.
— Знаешь… — начала Соня, — ну, вдругъ… застанутъ… насъ…
— Запри дверь.
— Запереть?
Подкравшись, она повернула ключъ въ дверяхъ съ легкимъ звономъ…
— Тсс…
Звѣзды потухали, мерцая въ рѣдѣющей лазури. Щебетали птицы. Сумракъ становился розовымъ, и вѣтеръ колебалъ волоса на влажныхъ вискахъ Сони, опять стоявшей у окна и прощавшейся съ своимъ Гришей. Лицо его, молодое и блѣдное, смотрѣло кротко и покорно. Глаза сіяли счастьемъ.
— Такъ до завтра?
— Нѣтъ…
— Какъ, Гриша?
— Милая, я съ тобой не разстанусь!..
Соня покраснѣла отъ радости и поправила на груди смятую, съ разорванной петелькой оборку.
— Это измѣна, Соня! — продолжалъ онъ, — знаю… Но, значитъ, я не гожусь на серьезное дѣло. Не могу тебя бросить, не могу… Соня, мы повѣнчаемся… скорѣй… Соня, дай руку!
Она протянула ему обѣ.
— Устрой какъ-нибудь. Отъ тебя зависитъ. Скажи отцу, или и безъ отца… Все равно. Только скорѣй… Соня не могу жить безъ тебя… Прощай! днемъ свидимся. Поцѣлуй же меня, голубочка!
Она подставила ему губы.
— Мы будемъ счастливы, счастливы, Гришечка! — шептала она въ умиленіи.
Онъ ушелъ.
Жизнь вдругъ развернулась передъ нимъ, радужная и сверкающая. Онъ былъ полонъ нѣги, сладкая лѣнь разливалась по его жиламъ. Ему хотѣлось вѣчнаго праздника, непрестаннаго созерцанія красоты. Поцѣлуи и шорохъ объятій звучали для него, какъ музыка… Волшебнымъ сномъ казалось ему случившееся, невѣроятно-блаженнымъ. Очаровательной грезой рисовалась ему эта ночь. Онъ шелъ и любовался природой, вдыхая влагу прозрачнаго утра, глядя на небо, гдѣ розовымъ руномъ разсыпала заря свой бодрящій свѣтъ и гдѣ робко зажигались золотые лучи солнца…
Дома онъ разбудилъ Гвоздева и объяснилъ откровенно, какой оборотъ приняли его дѣла. Тотъ долго скребъ за пазухой, чесалъ лохматую голову и, наконецъ, на увѣреніе пріятеля, что онъ всегда будетъ сочувствовать, отвѣчалъ, блеснувъ рыжими глазками, съ презрѣніемъ:
— Такъ… такъ… Убирайся ты съ своимъ сочувствіемъ… Мерзецъ!
Вставъ и набравъ воды въ ротъ, онъ началъ умываться.
Одѣвшись, онъ расчесалъ волосы мужицкой гребенкой и напился чаю, причемъ съѣлъ цѣлую булку. Онъ вовсе не обращалъ вниманія на пріятеля. Но когда во дворъ въѣхала подвода, Гвоздевъ подошелъ къ другу и произнесъ:
— Не тово?.. Не раздумалъ?.. Эй, ты?
— Прости меня, не могу…
— Ну, счастливо оставаться!
Они поцѣловались. Гвоздевъ на порогѣ сказалъ:
— А я всегда за тебя горой стоялъ! Хоть увѣряли и спорили, что изъ тебя добра не будетъ… Хвастунъ, говорили, краснобай…
Тотъ молчалъ.
— Брехалъ я имъ на тебя… Дескать золото — не человѣкъ… Прощай!
— Прощай. Считай другомъ.
— Ла-дно, — протянулъ Гвоздевъ.
Онъ взялъ котомочку, сѣлъ въ телѣгу и уѣхалъ, не оглянувшись…