Г. Алексѣевъ. Макіавелли, какъ политическій мыслитель. Москва, 1880,
Не смотря на то, что Макіавелли посвящено безчисленное множество сочиненій; труды этого мыслителя до сихъ поръ подвергаются самой разнообразной оцѣнкѣ, для которой, отъ времени до времени, отыскиваются и новые матеріалы. Книга съ вышеприведеннымъ заглавіемъ представляетъ попытку свести всѣ высказанные Макіавелли взгляды въ стройную систему міросозерцанія, освободить его окончательно отъ горькихъ упрековъ въ безнравственности.
«Макіавелли нигдѣ не излагаетъ своего міросозерцанія и не развиваетъ своихъ воззрѣній на мораль, религію и государство, говоритъ г. Алексѣевъ, а выставляетъ лишь отдѣльныя положенія и практическія, правила». Только сопоставляя и вдумываясь въ эти положенія и правила, разбросанныя по многочисленнымъ сочиненіямъ Макіавелли, можно возстановить основныя философскія воззрѣнія, на которыхъ покоится все ученіе флорентинскаго секретаря.
«Міръ, по воззрѣнію Макіавелли, не гармоническій порядокъ, созданный любящимъ Творцомъ, это — Хаосъ силъ, враждующихъ съ человѣкомъ. И среди этого міра, стоитъ одиноко человѣкъ, самая безпомощная тварь: плачемъ привѣтствуетъ онъ этотъ міръ страданій, отвратительнымъ хрипѣніемъ заканчиваетъ свое жалкое существованіе». Безотрадное основное положеніе Макіавелли, такъ формулированное г. Алексѣевымъ, должно было бы безповоротно опредѣлять въ ученіи Макіавелли отношеніе человѣка къ міру. Но, черезъ нѣсколько страницъ русскій авторъ останавливается на роли судьбы въ исторіи. «Судьба, какъ ее понимаетъ Макіавелли, — какая-то стихійная сила, вмѣшивающаяся въ дѣла людей лишь въ эпохи броженія, въ эпохи всеобщихъ переворотовъ». Эта судьба не есть факторъ, постоянно присущій міровымъ явленіямъ, а лишь, по временамъ, нарушаетъ она естественное теченіе событій. Мы не будемъ настаивать на противорѣчіи между двумя вышеприведенными мѣстами изъ сочиненій Макіавелли, такъ какъ противорѣчіе это ясно само собою. Макіавелли, по справедливому замѣчанію г. Чичерина, не возвышался до сонанія философскихъ началъ.[1] Его сила въ области въ области политической мысли.
Макіавелли чуждо понятіе племени, какъ цѣлаго, связаннаго единствомъ происхожденія. Заставила людей соединиться въ общежитіе исключительно общность интересовъ. Государство не выросло изъ семьи: люди первоначально жили разрозненно. Не безсознательный мотивъ родства, а свободная воля людей соединила людей въ государство. Нѣтъ, разумѣется, никакой нужды подвергать разбору этотъ взглядъ Макіавелли. Соединившись въ группы, люди остаются тѣ же, какое бы историческое прошедшее они мы имѣли за собою, подъ какимъ бы политическимъ строенъ они не жили, на какомъ бы языкѣ не говорили, какую бы религію не исповѣдывали (36—37). Человѣчество не движется впередъ, а постоянно возвращается къ своей первоначальной исходной точкѣ. Государство само по себѣ не имѣетъ цѣли. Созданное всѣми и для всѣхъ, оно должно служить интересамъ всѣхъ. Цѣль государства — общее благо. Въ условіяхъ государственной жизни заключается сила, которая въ состояніи обуздать страсти людей и воспитать въ нихъ гражданскія добродѣтели (51). Однако «своекорыстныя влеченія людей коренятся въ самой природѣ человѣка, измѣнять которую не въ состояніи ни законы, ни учрежденія».
Политическое ученіе Макіавелли извѣстно русскимъ читателямъ изъ переводовъ двухъ сочиненій самого Макіавелли, изъ вышеупомянутой «Исторіи политическихъ ученій» г. Чичерина, изъ небольшой монографіи г. Жуковскаго (Томасъ Моръ и Макіавелли). Излагать, слѣдовательно, это ученіе здѣсь, даже въ краткихъ чертахъ, представляется излишнимъ. Въ книгѣ г. Алексѣева воззрѣнія италіанскаго мыслителя переданы съ замѣчательною полнотою и отчетливостью.
Вторая часть сочиненія молодаго московскаго ученаго посвящена разрѣшенію въ высокой степени важнаго вопроса: какъ и при какихъ условіяхъ сложились философскія и политическія воззрѣнія Макіавелли?
Макіавелли провелъ лучшую пору своей жизни на государственной службѣ. Возвращеніе во Флоренцію Медичи заставило его покинуть общественную дѣятельность. Но Макіавелли тяготился невольнымъ досугомъ. Всѣ помыслы его и въ изгнаніи были заняты государственными дѣлами. «Потребность его души — заниматься государственными дѣлами, мыслить и думать (?) о нихъ, натолкнула его на путь теоретическихъ размышленія о государствѣ» (111). Макіавелли — государственный дѣятель и Макіавелли — историкъ и политическій мыслитель воодушевлены однимъ и тѣмъ-же чувствомъ — любовью къ отечеству. "Макіавелли не является въ своихъ политическихъ трактатахъ ученымъ, изучающимъ политическую жизнь независимо отъ какихъ бы то ни было практическихъ видовъ, онъ выступаетъ въ нихъ гражданиномъ и патріотомъ, пишущимъ свои трактаты въ виду тѣхъ вопросовъ, которые волновали современную ему политическую жизнь Италіи (114). Цѣль изслѣдованія Макіавелли — выяснитъ причины недуговъ, которыми страдало его отечество, и отыскать тѣ средства, съ помощью которыхъ они могли бы бытъ устранены. «Потребности политической жизни Италіи вообще и Флоренція въ особенности были для Макіавелли исходными точками его теоретическихъ изслѣдованій и эти потребности опредѣляютъ задачу его политическихъ трактатовъ» (115). Въ нѣкоторомъ противорѣчіи съ столь категорическимъ заявленіемъ г. Алексѣева, находится слѣдующее мѣсто въ его сочиненіи. «Въ Il Principe Макіавелли изучаетъ, а не проповѣдуетъ, онъ нигдѣ не высказываетъ своихъ политическихъ убѣжденій и его субъективное отношеніе къ выставляемымъ имъ правиламъ остается скрытымъ» (320—321).
Наперекоръ господствующему мнѣнію, г. Алексѣевъ утверждаетъ, что Макіавелли ближе къ сердцу принималъ интересы Флоренціи, чѣмъ интересы Италіи. Доказательство этому представляютъ самыя сочиненія флорентинскаго секретаря,, гдѣ такъ много и часто говорится объ этой республикѣ. «Все ученіе Макіавелли о государствѣ есть ни что иное, какъ отвѣтъ на вопросъ, какъ должно быть устроено и управляемо государство, чтобы оно не впало въ тѣ ошибки, которыя погубили Флоренцію» (120).
Макіавелли, говоритъ г. Алексѣевъ, по самому складу своего ума былъ скептикомъ и трезво, и безпристрастно относился къ окружавшимъ его явленіямъ. Въ одномъ письмѣ Макіавелли, отъ 8 мая 1498 года, передается содержаніе проповѣдей Саванароллы и разсказывается о ловкихъ продѣлкахъ знаменитаго доминиканца. Г. Алексѣевъ не говоритъ намъ прямо, раздѣляетъ-ли онъ мнѣніе автора «Князя» въ данномъ случаѣ, но судя по вышеприведеннымъ словамъ, въ этомъ едва-ли можно сомнѣваться, и, на нашъ взглядъ, по этому г. Алексѣевъ впадаетъ здѣсь въ ошибку[2].
Политическое ученіе Макіавелли открываетъ собою новый фазисъ въ исторіи политической мысли. Писатели среднихъ вѣковъ черпаютъ свою мудрость изъ св. Писанія, твореній святыхъ отцовъ и сочиненій древнихъ писателей. Источникомъ политической мудрости Макіавелли являются: многосторонній личный опытъ, наблюденія надъ дѣйствительною жизнью и исторія. Вопросы политической жизни имѣютъ для него преобладающее значеніе. «Если онъ говоритъ о религіи и морали, то лишь для того, чтобы опредѣлить ихъ отношеніе къ государству; если онъ разсуждаетъ о религіозныхъ интересахъ, то лишь для того, чтобы выяснить ихъ служебную роль въ государствѣ» (174—176). Г. Алексѣевъ сильно преувеличиваетъ значеніе своего любимаго писателя. Закономѣрность соціальныхъ явленій, говоритъ онъ, объясненіе возникновенія государства потребностями человѣческой природы, воззрѣнія на мораль, какъ на результатъ сожительства людей въ государствѣ, взглядъ на государство, какъ на учрежденіе, созданное людьми для защиты ихъ общихъ интересовъ, законъ соціальной борьбы и отношенія государства къ этой борьбѣ, вліяніе климата, почвы, нравственнаго склада народа на его политическій строй, — все это «воззрѣнія, которыя чужды среднимъ вѣкамъ и которыя были впервые выдвинуты Макіавелли» (178—179). Многіе изъ этихъ вопросовъ были выдвинуты писателями древняго міра, многія изъ этихъ воззрѣній были высказаны предшественниками Макіавелли, италіанскими гуманистами[3]. Намъ кажется также нѣсколько смѣлымъ утвержденіе г. Алексѣева, что Макіавелли «первый примѣнилъ къ изученію политической жизни сравнительно-историческую методу», что его должно считать «отцомъ того направленія въ положительной наукѣ о государствѣ, которое породило труды Монтескьё» и его послѣдователей (209). «Макіавелли, совершенно справедливо говоритъ г. Чичеринъ, очевидно не имѣлъ понятія о развитіи человѣчества, о законѣ совершенствованія. Сыну XVI-го вѣка, который идеалъ свой видѣлъ въ древнихъ республикахъ, отклоненіе отъ первоначальнаго устройства представлялось не иначе, какъ упадокъ»[4]. А идея послѣдовательной смѣны общественныхъ формъ и единообразія въ этомъ отношеніи между всѣми народами именно и составляетъ основаніе историко-сравнительнаго метода. Утвержденіе г. Алексѣева, что Макіавелли признаетъ закономѣрность въ послѣдовательномъ развитіи и существованіи соціальныхъ явленій (215) находится въ противорѣчіи со многими мѣстами ученія Макіавелли въ изложеніи самаго русскаго ученаго. «Исторія человѣчества не есть прогрессивное движеніе, разложеніе стараго, нарожденіе новыхъ силъ и ихъ развитіи» (35); «Большинство читателей находятъ удовольствіе въ разнообразіи тѣхъ случаевъ, о которыхъ повѣствуетъ исторія и не думаютъ о подражаніи имъ, считая подражаніе не только труднымъ, но и невозможнымъ, какъ будто Небо, солнце, стихіи, люди измѣнились въ своемъ движеніи, въ своей природѣ и въ своемъ могуществѣ противъ того, чѣмъ они были прежде» (113). «Тотъ, кто этому не вѣритъ, тотъ, пусть обратитъ вниманіи на событія, разыгравшіяся въ Ареццо, и сравнитъ ихъ съ событіями въ Лаціумѣ, о которыхъ надъ повѣствуетъ исторія….» (137—138) и т. д. — Гдѣ же тутъ признаніе послѣдовательнаго развитія общественныхъ явленій?
Наиболѣе интереснымъ отдѣломъ сочиненія г. Алексѣева, представляется его изложеніе и оцѣнка ученія Макіавелли о нравственности. Но, боясь выйти изъ предѣловъ библіографической замѣтки, мы скажемъ только нѣсколько словъ по поводу этого отдѣла.
«Нравственно поступаетъ, по Макіавелли, не тотъ, кто дѣйствуетъ по началу пользы, а тотъ, кто подчиняется нравственнымъ началамъ, какъ таковымъ» (244). «Основныя положенія утилитаризма, прежде чѣмъ въ защиту ихъ выступили Гельвецій, Гольбахъ, Бентамъ, были провозглашены Макіавелли, котораго и должно считать отцомъ моральныхъ теорій, защищаемыхъ въ наше время послѣдователями Конта. Между ученіемъ Макіавелли, утилитаризмомъ XVIII в. и позитивизмомъ XIX вѣка существуетъ несомнѣнная преемственная связь» (275). Намъ эта связь представляется довольно сомнительною. Положеніе, приведенное на страницѣ 244 труда г. Алексѣева, не согласно съ основнымъ положеніемъ утилитаризма, который не знаетъ нравственныхъ правилъ, какъ таковыхъ. Затѣмъ, альтруизмъ послѣдователей Огюста Конта и ученіе о нравственности Бентама, напримѣръ, находятся между собою не въ преемственной связи, а въ почти враждебномъ отношеніи.
Приведенъ въ заключеніе нѣсколько выдержекъ изъ послѣдней главы сочиненія г. Алексѣева: «Макіавелли — защитникъ политической свободы».
Лишь въ государствѣ, по ученію знаменитаго италіанскаго мыслителя, человѣкъ научается отличать добро отъ зла, любить ближнихъ, родину, дорожить идеальными благами. Но такое перевоспитаніе человѣка возможно только въ свободномъ государствѣ. «Можетъ-ли существовать для государства, восклицаетъ Макіавелли въ своей „Исторіи Флоренціи“, болѣзнь пагубнѣе политическаго рабства? И какое лекарство необходимѣе излечивающаго государство отъ политическаго рабства»? Въ «Князѣ», утверждаетъ г. Алексѣевъ, Макіавелли не отступаетъ отъ этихъ высокихъ принциповъ: Il Principe есть теоретическое изслѣдованіе, а не практическое руководство будущему владыкѣ Италіи.
Съ послѣднимъ мнѣніемъ г. Алексѣева нельзя вполнѣ согласиться, какъ и съ нѣкоторыми прежде указанными. Но трудъ уважаемаго автора отличается такими выдающимися достоинствами, что мы обращаемъ на него особенное вниманіе нашихъ читателей. Начитанность и добросовѣстное, глубокое изученіе всѣхъ произведеній Макіавелли и его переписки, соединяются у г. Алексѣева съ замѣчательнымъ даромъ изложенія. Нѣкоторыя страницы книги читаются съ истиннымъ наслажденіемъ, и вся она согрѣта бодрымъ патріотическимъ одушевленіемъ. Увлеченіе геніальнымъ мыслителемъ такое понятное, хотя, къ сожалѣнію, рѣдкое у насъ явленіе, что самые недостатки разбираемаго сочиненія принимаютъ привлекательный характеръ, такъ какъ большая часть изъ нихъ происходитъ вслѣдствіе желанія освободить память великаго флорентинца отъ полузаслуженныхъ упрековъ.
- ↑ Исторія политическихъ ученій, I, 295.
- ↑ Etienne (Histoire de la littérature italienne, 1875) утверждаетъ, что безъ фанатизма Саванаролы не было бы понятно ученіе Макіавелли «l’excès de mysticisme de l’un produisit l’excès d’immoralité des autres». (Названное сочиненіе, стр. 283).
- ↑ Ср., напримѣръ Georg Voigt: die Wiederbelebung des classischen Alterthums 1859, 411.
- ↑ Ист. пол. ученій, I, 307.