Гугеноты вне Франции (Полонский)/ДО

Гугеноты вне Франции
авторъ Леонид Александрович Полонский

Опубл.: 1868. Источникъ: «Вѣстникъ Европы», № 1, 1868; az.lib.ru • The Huguenots, their settlements, churches and industries in England and Ireland, by Samuel Smiles. London, John Murray. 1868.

ГУГЕНОТЫ ВНѢ ФРАНЦІИ.

The Huguenots, their settlements, churches and industries in England and Ireland, by Samuel Smiles. London, John Murray. 1868.

Въ большомъ кэнтрберійскомъ соборѣ, соборѣ англиканской метрополіи, позади большого алтаря, находится кирпичная гробница, въ формѣ саркофага. Здѣсь лежитъ кардиналъ Оде де-IIIатильонъ, братъ знаменитаго адмирала Колиньй, вождя французскихъ гугенотовъ, павшаго въ постыдную ночь си, Варѳоломея. Есть преданіе, что кардиналъ былъ жертвою той же мрачной силы, того же изувѣрства, которое поразило его брата. Кардиналъ пріѣхалъ въ Англію въ царствованіе королевы Елисаветы, повидимому, съ намѣреніемъ остаться въ этой странѣ. Его подозрѣвали даже въ намѣреніи перейти въ протестантство, за что, какъ говорятъ, онъ умеръ отъ яда. Его положили въ кирпичный саркофагъ, за престоломъ кентрберійскаго собора, съ тѣмъ, чтобы перевезти останки во Францію. Но въ это время пришло извѣстіе о погибели семейства Колиньи, и временная гробница кардинала утвердилась въ нѣдрахъ англиканской церкви навсегда, обратившись въ живой памятникъ католическаго изувѣрства съ одной стороны и всеобъемлемости гуманныхъ идей протестантства, въ храмѣ котораго нашлось убѣжище для «князя» такъ-называемой римско-вселенской церкви папъ: эта римско-вселенская церковь оказалась тѣсною даже и для могилы своего собственнаго князя.

Но посѣтителю, осматривающему древній соборъ, объясняютъ, что этой краснорѣчивой гробницей не ограничиваются слѣды, оставленные французскими гугенотами въ метрополитанскомъ соборѣ англиканской церкви. Посѣтителя ведутъ въ обширный склепъ, подъ главнымъ алтаремъ, и здѣсь, въ полумракѣ, онъ видитъ нѣчто въ родѣ придѣла, съ окнами изъ этихъ оконъ виднѣется внутренность придѣла, скамьи вѣрующихъ, амвонъ для проповѣдника, мѣсто для пѣвчаго или кюстера. Это — протестантская французская церковь. Въ ней до сихъ поръ собираются потомки французскихъ гугенотовъ и поютъ" на французскомъ языкѣ псалмы, древнимъ гугенотскимъ напѣвомъ. Надъ этимъ склепомъ раздаются въ соборѣ звуки торжественнаго англиканскаго богослуженія и звуки эти достигаютъ скромнаго, полутемнаго убѣжища послѣднихъ гугенотовъ {Членовъ этой древней общины остается теперь всего 20 чел., изъ которыхъ шестеро принадлежатъ къ причту. Церковь эта поддерживается фондомъ, изъ кото- раго она получаетъ ежегоднаго пособія 200 фунтовъ.}. Такимъ образомъ, англиканская церковь продолжаетъ до сихъ поръ покровительствовать той диссидентской капеллѣ, которую прикрываетъ собою соборъ, а горсть французскихъ гугенотовъ, молящихся о благоденствіи Великобританіи въ самомъ фундаментѣ ея митрополитанскаго храма, символизируетъ въ себѣ ту огромную силу, которую нѣкогда принесли Англіи французскіе выходцы, то могущественное содѣйствіе, которое они оказали своимъ искусствомъ, трудолюбіемъ и своимъ духомъ свободы религіозному освобожденію, политическому и промышленному развитію пріютившей ихъ страны.

I.

Франція, можно сказать, два раза полагала основаніе Англіи. Въ 1066 г., армія Вильгельма-Завоевателя, эта громадная колонія въ 60,000 человѣкъ одного мужескаго пола, и притомъ однихъ взрослыхъ, уничтожила саксонскую Англію и построила Англію феодальную и католическую, со всѣми ея аттрибутами, рабствомъ внутри, предпріимчивостью и страстью къ завоеваніямъ извнѣ. Это была Англія Ричардовъ, Эдуардовъ! Въ XVI вѣкѣ, изъ той же Франціи начинаютъ являться новыя арміи, во главѣ которыхъ стоятъ не Вильгельмы-Завоеватели, но иногда искусный ткачъ, иногда опытный суконный Валяльщикъ; ихъ оружіе — не мечъ и не бердышъ, а ткацкій челнокъ и другіе подобные ему инструменты. Этимъ-то мирнымъ завоевателямъ и обязана Англія своимъ современнымъ величіемъ, — та Англія, которую можно назвать Англіею Уаттовъ, Стеффенсоновъ, въ противоположность Англіи Ричардовъ и Эдуардовъ феодальной эпохи.

Но эта важная доля, принадлежащая эмигрантамъ съ материка Европы, во всей судьбѣ британскаго государства, до послѣдняго времени не всѣми историками была справедливо признаваема. Даже Маколей умалчиваетъ многое, и тѣмъ лишаетъ насъ возможности поучительно прослѣдить, какимъ образомъ на Англіи отразилась та истина, что болѣе гуманные принципы протестантства не только соотвѣтствуютъ теоретической справедливости, но и заключаютъ въ себѣ плодотворныя государственныя начала, источники нравственной и матеріальной силы страны, условія неизбѣжной побѣды надъ тѣми политическими аггломераціями, которыхъ охраненіе въ странахъ католическихъ было довѣрено духу фанатизма и притѣсненія, какъ напр. въ Испаніи, гдѣ преслѣдовали еретиковъ, или въ Польшѣ, гдѣ страдали диссиденты, и гдѣ сращиваніе разнородныхъ частей было поручено силѣ грубой, механической, не имѣвшей корней ни въ организмѣ, ни въ духѣ учрежденій.

Представьте себѣ съ одной стороны громадное и богатое государство Филиппа II, а съ другой — небольшую и бѣдную Англію при вступленіи на престолъ Елисаветы. Въ испанской монархіи не заходитъ солнце; туда обильными ручьями течетъ чрезъ океанъ золото Новаго Свѣта, тамъ стоятъ въ распоряженіи короля несмѣтныя арміи; и все это, всѣ эти силы и богатства принадлежатъ королю; самыя убѣжденія, самая совѣсть его подданныхъ принадлежитъ ему, такъ какъ въ странѣ господствуетъ государственная совѣсть — инквизиція. Ея угрызенія не безсильны, ее нельзя отстранить отговорками, ея полное господство несомнѣнно. Все разсчитано на безусловное сосредоточеніе силъ въ государствѣ, на безусловное его единство; никто даже думать и вѣрить не смѣетъ иначе, какъ король. Какая, повидимому, идеально-могущественная государственная машина! Тутъ нѣтъ «партій, ведущихъ въ безначалію», тутъ нѣтъ «пагубнаго разлада нравственныхъ силъ». Подданные, которые дерзнутъ думать несогласно съ оффиціяльной совѣстью, должны возстать, иначе они будутъ просто сожжены, какъ сѣмена пагубнаго разномыслія. А если они возстанутъ, то на нихъ есть Альба, есть сила достаточная, чтобы, если не истребить ихъ всѣхъ, то разорить въ конецъ гнѣзда этихъ вредныхъ вольнодумцевъ. Дерзнетъ ли иностранное государство изъ-за моря противодѣйствовать всесильному Филиппу — онъ вышлетъ на него сто-тридцать большихъ кораблей, съ 2,650 пушками и 33,000 солдатъ и матросовъ, съ 180 монахами, съ самимъ генеральнымъ викаріемъ святой инквизиціи, съ цѣпями и орудіями пытокъ. Мало того, — онъ съ другой стороны, съ другого берега соорудитъ громадный флотъ изъ транспортныхъ судовъ и посадитъ на него 100,000 человѣкъ, вооруженныхъ такъ, какъ люди могутъ быть вооружены только въ странѣ лучшаго оружія.

Что видимъ мы съ другой стороны? Два небольшіе острова, надъ которыми царствуетъ женщина; двѣ трети ея подданныхъ рознятся съ ней въ вѣрѣ {При восшествіи Елисаветы на престолъ, еще около двухъ третей англійскаго народа были католики.}, цѣлая половина ея народа отрицаетъ законность ея царствованія, не признаетъ даже законности ея рожденія. Арміи въ этой странѣ вовсе нѣтъ, а флотъ ея ничтоженъ; вліянія на дѣла свѣта она не имѣетъ никакого. Казна этого государства совершенно пуста; оно бѣдно и ремеслами. И это-то государство, обуреваемое безъ того уже внутренними партіями, еще рѣшается давать у себя убѣжище буйнымъ выходцамъ изъ-за границы, бунтовщикамъ изъ Франціи и фламандскихъ земель, подвергаетъ себя, изъ-за этихъ сомнительныхъ гражданъ равныхъ толковъ, опасности страшной войны, вводитъ у себя новый элементъ раздора, и передъ всѣмъ свѣтомъ являетъ соблазнъ покровительства духу разномыслія и мятежа!

А посмотрите, что сдѣлала изъ такихъ данныхъ исторія; уже въ концѣ царствованія Филиппа II, испанская монархія находится въ упадкѣ; она побѣждена и разорена; Голландія освободилась. Между тѣмъ, Англія, при концѣ царствованія Елисаветы, представляетъ сильную державу, властительницу морей, страну, въ которой народъ разныхъ толковъ и убѣжденій самъ постоялъ за государство, и въ которой положено прочное основаніе колоссальному промышленному развитію. Посмотрите — что Испанія теперь, и что теперь Англія.

Эту поучительную параллель проводитъ Смайльсъ, англійскій писатель, извѣстный у насъ по переводу одного изъ послѣднихъ его сочиненій: Self-Help, «Самодѣятельность», — и посвятившій всего себя на прославленіе главнаго героя человѣческой исторіи, имя которому — трудъ! Сочиненія Смайльса: Lifes of Engineers, Industrial Biography, Lifes of Boulton and Watt, Story of the life of Georg Stephenson — составили славу автора, а новѣйшій его трудъ: «Гугеноты, ихъ поселеніе, церковь и промыслы въ Англіии и Ирландіи», указалъ на истинное происхожденіе величія Англія, которое не было еще достаточно оцѣнено даже лучшими историками этой страны. Смайльсъ предпосылаетъ своему труду очеркъ возникновенія протестантизма, его борьбы съ католичествомъ, картину преслѣдованій, которымъ были подвергнуты гугеноты во Франціи и протестанты въ Нидерландахъ, описаніе ихъ бѣгства въ Англію и ихъ поселеній и дѣятельности въ Англіи и Ирландіи, съ біографическими эскизами замѣчательнѣйшихъ изъ ихъ представителей. Этотъ эпизодъ исторіи XVI и XVII вѣка останется на вѣки поучительнымъ примѣромъ побѣды принципа протестантской свободы надъ принципомъ католическаго деспотизма, которая должна была представляться невѣроятною современникамъ, соображавшимъ только громадность средствъ и страшную энергію насилія. Свобода совѣсти, которую Англія основала у себя, привлекла къ ней все лучшее изъ испанскихъ Нидерланды и изъ Франціи, и спасенныя ею жертвы католическаго фанатизма отплатили ей за это образованностью, политическимъ развитіемъ и матеріальнымъ обогащеніемъ. На эту-то малоизвѣстную и любопытную сторону исторіи, на участіе призрѣнныхъ Англіею гугенотовъ, во всестороннемъ развитіи могущества Великобританіи, мы обратимъ особенно вниманіе читателя, при ознакомленіи его съ сочиненіемъ Смайльса. По счастливому выраженію одного историка XVII вѣка, англичане до гугенотовъ «столько же пользовались, напримѣръ, шерстью овецъ и барановъ, сколько пользовались ею сами овцы и бараны». Не прошло съ того времени и ста лѣтъ, какъ всѣ забыли, что Англія есть государство исключительно земледѣльческое, и намъ кажется, что въ Англіи промыслы и торговля процвѣтаютъ цѣлыя тысячелѣтія.

II.

«Послѣ римлянъ, весь міръ — пустота», сказалъ Сенъ-Жюстъ. Знаменитый дѣятель французской революціи говорилъ какъ представитель ея. Она отрицала все предшествовавшее себѣ, она съ себя начала лѣтосчисленіе. Могло ли быть что-нибудь до «провозглашенія правъ человѣка?» Что такое для революціи возрожденіе? --Пустяки, литературное событіе. Что для революціи реформація? — Видоизмѣненіе рабства духа. — Все это отрицалось, все отмѣнялось, революція не хотѣла имѣть «отцовъ». Она считала себя Минервой, рожденной во всеоружіи, видѣла въ себѣ* откровеніе человѣческаго разума, вдохновеніе разума и одному разуму установила культъ. Немудрено, что великій переворотъ, великое изверженіе не помнило прошлаго; оно вскорѣ, по живописному выраженію Ламартина, преслѣдуя творца Марсельезы, не узнало, наконецъ, и собственнаго своего голоса.

Но въ метрикѣ исторіи записано родословное древо французской революціи, указаны источники ея идей; и потому-то сама она со степени эры низводится на степень эпизода.

Реформація была предтечею политическихъ революцій во имя свободы, могущественнымъ орудіемъ духа свободы въ его борьбѣ. Реформація оказала свободѣ огромную услугу не потому, что она очистила вѣру, не потому, что католическій матеріализмъ былъ потрясенъ протестантскимъ спиритуализмомъ. Нѣтъ; эта очищенная вѣра, этотъ спиритуализмъ самъ по себѣ, какъ совокупность вѣрованій, не сдѣлали бы для свободы того, что сдѣлала реформація, потому что очищенная вѣра въ Германіи, своемъ отечествѣ, еще не стала врагомъ политическаго деспотизма; напротивъ того, германскіе государи укрѣпились нѣкоторыми ея непосредственными результатами; въ Англіи этотъ спиритуализмъ самъ создалъ деспотическую церковь, между тѣмъ какъ во Франція явился страшнымъ врагомъ королевской власти, а въ Голландіи спокойно жилъ среди республиканскихъ формъ. При такихъ разнообразныхъ условіяхъ дѣйствовалъ протестантизмъ. И, однакожъ, нѣтъ "мнѣнія, что именно реформація овивала дѣлу свободы величайшую услугу. Но почему? Она освободила разумъ; она заключила союзъ съ знаніемъ и, провозгласивъ принципъ свободы отъ религіознаго рабства, расчистила дорогу для торжества человѣческой личности.

Сама реформація была также только эпизодомъ великой борьбы, эпизодомъ- сравнительно короткимъ. Отъ возникновенія ея до ея торжества, отъ Лютера до англійской революціи 1688 г., прошло всего 140 лѣтъ. Но человѣчеству она дала громадный толчокъ, именно потому, что основалась на знаніи, вступила съ нимъ въ союзъ, воспользовалась его средствами и, провозгласи свободу религіозной мысли, подкопала невѣжество, этого могущественнаго и безусловнаго врага свободы. Достаточно напомнить нѣсколько числъ. Послѣ паденія западной римской имперіи, цѣлую тысячу лѣтъ въ мірѣ была, въ самомъ дѣлѣ, если не «пустота», то темнота. Въ половинѣ XV вѣка является печать; католичество ополчается противъ печати и сожигаетъ печатныя библіи; въ концѣ того же вѣка является Америка; католичество, устами саламанкскихъ теологовъ, отрицало ея существованіе, на основаніи твореній отцевъ церкви; въ первой четверти XVI в., является реформація и объявляетъ войну самому врагу успѣховъ мысли, переноситъ войну на его собственную территорію; первые печатники не слушались лады; Лютеръ его отрицаетъ; Колумбъ былъ ослушникъ отцевъ церкви; Лютеръ отбрасываетъ ихъ авторитетъ. Послѣ того, какъ открытіе Америки сдѣлалось плодомъ грѣховнаго ослушанія священному, до того времени, авторитету, надобно было отказаться отъ убѣжденія въ грѣховности такого ослушанія, которое открыло міру — міръ, или усомниться въ святости авторитета, противившагося открытію. Лютеръ ко дверямъ виттенбергской церкви прибиваетъ манифестъ, которымъ не только отвергается право папѣ разрѣшать грѣхи, но и устанавливается разрѣшеніе свободы мысли. 31 октября 1517 года, можно сказать, были протестованы папскіе векселя — индульгенціи, былъ потрясенъ, кредитъ римскаго религіознаго банка, основаннаго на монополіи. Двадцать шесть, лѣтъ спустя (1543 г.) принесли умирающему Коцернику печатные листы его De orbium coelestium revolutionibus, которые папство прокляло за тѣмъ въ лицѣ Галилея, проповѣдника новаго ученія. Итакъ, революція, начатая на землѣ станкомъ Гуттенберга, компасомъ Колумба и хораломъ Лютера, какъ-бы проникла въ самое небо. Еще чрезъ сто лѣтъ (1649 г.) реформація въ Англіи, возставая противъ собственной своей реакціи, казнивъ Лоуда, производитъ уже полную политическую революцію: несчастный Карлъ I только слѣдуетъ на эшафотъ за своимъ министромъ. Еще сорокъ лѣтъ (1688 г.) спустя, реформація изгоняетъ изъ Англіи, по слѣдамъ Стюарта, Якова II и утверждается окончательно въ лицѣ Вильгельма III Оранскаго. Во Франціи отмѣна нантскаго эдикта (1685 г.) крайній актъ самовластія, вершина безусловнаго правленія Людовика XIV, служитъ однимъ изъ предвѣстій и одною изъ причинъ громадной политической революціи, послѣдовавшей чрезъ сто четыре года. Какъ прежде принуждено било эмигрировать до полумилліона гугенотовъ, такъ тутъ эмигрировала вся аристократія; какъ гугенотовъ, бѣжавшихъ изъ Франціи, хватали по дорогамъ и казнили, такъ были схвачены на дорогѣ и казнены бѣжавшіе король и королева. Какъ барабанъ билъ при казни пастора Рея, въ Бокерѣ, заглушая его прощальную рѣчь, такъ онъ покрылъ слова стоявшаго на эшафотѣ Людовика XVI, преемника и вмѣстѣ жертвы Великаго Людовика.

III.

Побѣду новаго времени надъ средневѣковыми порядками обыкновенно оцѣниваютъ по тѣмъ плодамъ, которыми мы наслаждаемся отъ этой побѣды въ настоящее время. Но оцѣнить эту побѣду во всемъ ея объемѣ можно не иначе, какъ припомнивъ оба могущества враговъ свободы мысли въ средніе вѣка, когда эти гигантскія силы, поочередно враждуя другъ съ другомъ, пытались вылить въ свою форму все общественное устройство.

Развитіе человѣческаго общества совершается не такъ просто, какъ ростъ отдѣльнаго организма. Въ жизни растительной качества сѣменъ, свойства почвы и атмосферическія условія только усиливаютъ или ослабляютъ ростъ, совершающійся по безусловному, опредѣленному закону и оказываютъ вліяніе въ степени плодотворности новыхъ особей. Жизнь обществъ только тогда слѣдуетъ опредѣленному закону и развивается логично, когда она сознательна. Свѣтъ знанія еще болѣе необходимъ для логичнаго естественнаго развитія общества, какъ свѣтъ солнца для развитія ростковъ выступающихъ изъ земли. Безъ этого свѣта — мысль человѣческая или не управляетъ судьбою — и тогда въ судьбѣ его отражается темная игра случайностей, или по недостатку свѣта заблуждается — и тогда въ развитіи его видны увлеченія въ сторону, увлеченія безплодныя, и даже увлеченія назадъ, внизъ, во мракъ — гибельныя-реакціи. Такъ называемый «постепенный, правильный и спокойный прогрессъ» общества въ полномъ смыслѣ этого слова никогда не существовалъ. Консерваторы, возстающіе противъ такъ называемыхъ ими скачковъ впередъ, защищаютъ по преимуществу именно тѣ политическіе девизы, во имя которыхъ были совершены въ равныя времена колоссальные скачки назадъ. Языческіе консерваторы назвали бы христіанство великимъ «скачкомъ впередъ»; въ западной церкви, это же христіанство, изъ котораго можно было вывесть идею свободомыслія, равенства людей, отмѣны рабства, общественнаго самоуправленія и взаимнаго вспоможенія, вступивъ въ союзъ съ идеею римско- цесарскою, произвело въ средніе вѣка, повидимому, неожиданные два результата: идея вселенской власти Рима сказалась во вселенской власти римскаго епископа; двойственность власти императора, который былъ, по большей части, Augustus и Pontifex Maximus, перешла въ католичество, съ тою только разницею, что Pontifex подчинилъ свѣтскую власть себѣ; унаслѣдовавъ отъ Рима идею государственности, католицизмъ стремился подчинить государство «намѣстнику Бога».

Но не одно христіанство, подъ вліяніемъ союза съ римскими идеями, пришло къ реакціи. Римская идея о верховной власти императоровъ сама видоизмѣнилась подъ вліяніемъ христіанства. Въ принципѣ римскаго цесаризма лежало народное избраніе. Императоръ считался какъ-бы делегатомъ народовластія. Но подъ вліяніемъ христіанства верховная власть является уже имѣющею отвлеченное, безусловное начало, какъ то представляютъ собою германскіе императоры и короли. Понятно, что безусловная верховная власть, имѣющая сама въ себѣ свое происхожденіе, должна была смотрѣть на все находившееся внѣ ея, на всѣ общественныя формы, будь то личныя или общинныя, какъ на незаконныя препятствія для своего дѣйствія. И въ самомъ дѣлѣ, сперва она была въ союзѣ съ ленниками противъ городовъ, потомъ въ союзѣ съ городами противъ великихъ ленниковъ, сперва въ борьбѣ съ двойственной властью папства, когда оно было для нея опасно, и потомъ въ союзѣ съ инквизиціею, когда опасность миновалась со стороны папства и явилась со стороны народовъ, — идя такими путями къ устраненію всякихъ преградъ и въ установленію полнаго самовластія, деспотизма Людовика XIV.

Такимъ образомъ, на западѣ сѣмена свободы заключавшіяся въ христіанствѣ не взошли, заглушенныя реакціею. Послѣдній поборникъ платоническаго зачатка христіанства, Абеларъ, учившій въ ХИ вѣкѣ, что Сынъ Божій — не «любовь», какъ утверждало средневѣковое католичество, а разумъ и слово, былъ побѣжденъ. Въ концѣ ХИ вѣка, мы видимъ уже полное торжество двойственной власти папства, мы видимъ созданіе Григорія VII — попытку подчиненія Европы теократіи. Монархія вступаетъ съ нимъ въ борьбу, не за свободу человѣка, конечно, а за преобладаніе. Тринадцатый вѣкъ проходитъ въ этой борьбѣ. Въ началѣ XIV вѣка, примѣры Филиппа-Прекраснаго французскаго и Эдуарда I англійскаго показываютъ намъ, что монархія возьметъ верхъ надъ теократіею. И въ самомъ дѣлѣ, въ концѣ XIV и въ XV вѣкѣ великій западный расколъ, послѣдствіе перенесенія папской столицы въ Авиньонъ, потомъ совершаетъ это дѣло. Въ XV вѣкѣ уже мы видимъ Людовика XI, Фердинанда-Католическаго, а въ XVI — Карла V и Филиппа II. Монархія беретъ перевѣсъ надъ всѣми политическими формами, и силу клерикальную уже употребляетъ какъ орудіе для огражденія государственнаго единства и безусловности верховной власти. Далѣе, въ XVII вѣкѣ дѣло это продолжаетъ Ршпельё (во внутренней политикѣ), и наконецъ, на рубежѣ XVII и XVIII побѣдоноснымъ представителемъ его является, король-солнце, «великій Людовикъ.»

Кромѣ христіанства, среднимъ вѣкамъ предоставленъ былъ судьбою другой важный матеріалъ для политическаго развитія — Римъ завѣщалъ имъ свое муниципальное право. Но и съ этимъ либеральнымъ элементомъ побѣдоносно совладала реакція. Христіанство она переиначила и исказила въ папизмъ, — муниципальныя свободы, могущество вольныхъ общинъ, которыя мѣстами, въ Италіи, южной Франціи, сѣверной Испаніи, во Фландріи, въ Швейцаріи, въ Ганзѣ, явили блестящіе примѣры республиканскаго развитія, реакція или задавила, или стѣснила въ желѣзномъ кругѣ, предотвративъ всякое распространеніе ихъ.

Итальянскія общины, южныя и срединныя, могли развиться, въ особенности благодаря отдаленности своихъ верховныхъ владыкъ — императоровъ византійскихъ; сѣверно-итальянскія общины были спасены отъ порабощенія варваровъ (лонгобардовъ) разрушеніемъ Лонгобардскаго царства (Карломъ-Великимъ). Но, обратясь въ богатыя и славныя республики, эти общины, подъ вліяніемъ двухъ постороннихъ силъ боровшихся между собою — папъ и императоровъ, и иностранныхъ: испанскаго и французскаго вторженій, никогда не могли свободно развиваться. Внутренняя исторія ихъ, подъ вліяніемъ вѣчной мысли объ оборонѣ, представляетъ не развитіе въ смыслѣ демократизма, а напротивъ — постепенное отступленіе къ олигархіи и даже къ единовластію. Вмѣстѣ съ тѣмъ, раздираемыя раздорами и междоусобіемъ, которые искусно поддерживали папы, эти «измѣнники Италіи», общины не могли создать національнаго единства Италіи, которое положило бы конецъ иностраннымъ вторженіямъ и предохранило бы ихъ самихъ отъ гибели, отъ той судьбы, которая выпала на долю всей Италіи.

Отдѣльныя реформаторскія попытки не могли спасти этихъ республикъ, и, за двадцать лѣтъ до реформаціи, когда на римскомъ престолѣ сидѣлъ Александръ Борджіа, — Савонарола, предвидя свою гибель и гибель своего дѣла, восклицалъ въ отчаяніи: «Вся торжествующая церковь говоритъ Христу — Ты умеръ напрасно!»

Общины на югѣ Франціи были побѣждены двумя мрачными силами, соединившимися вмѣстѣ: феодализмъ соединился съ клерикализмомъ, и истребленіе альбигойцевъ было настоящимъ крестовымъ походомъ рыцарей и жрецовъ противъ свободы. Эта побѣда не дала общинамъ южной Франціи, сестрамъ общинъ итальянскихъ, развиться въ независимыя республики. На сѣверѣ Франціи общины были слишкомъ стѣснены феодализмомъ, а во Фландріи и въ Германіи (разумѣя собственно Ганзу) онѣ были заключены въ желѣзныхъ кругахъ феодальной системы, среди которой играли роль убѣжищъ; онѣ только защищались, но распространиться не могли, не могли влить Европу въ свою форму, не могли дать въ ней преобладанія единственному благотворному наслѣдію древняго Рима. Могущественные представители феодализма, герцоги бургундскіе не успѣли разрушить фландрскихъ общинъ, ни покорить Швейцарію, потому что сами были сломлены возвышавшимся уже надъ всѣми политическими элементами началомъ централизаціоннаго монархизма.

Въ XV вѣкѣ, надъ всѣми этими элементами, бродившими въ средніе вѣка, уже господствуютъ два начала: непогрѣшимаго папства и безотвѣтственнаго монархизма. Мысль и совѣсть скованы папствомъ, которое устранило контроль соборовъ; самоуправленіе и голосъ народный подавлены централизирующею верховною властью, которая возвысилась надъ общинами, союзами городовъ и генеральными чинами.

Что освободитъ мысль, опираясь на знаніе? Что потрясетъ авторитетъ папства, оживитъ остатки общинной оппозиціи противъ феодальныхъ королей, возстановитъ многихъ свѣтскихъ повелителей противъ европейскаго микадо, что положитъ прочнее основаніе подчиненію церкви государству? — Реформація. Какимъ образомъ революція чисторелигіозная, въ своемъ началѣ, вступитъ въ союзъ съ знаніемъ? Для этого ей стоитъ только найти снова мысль брошенную еще великимъ Роджеромъ Бэкономъ въ темноту XIII вѣка: «Христіанинъ только тотъ, кто читаетъ св. писаніе!»

III.

Но кто могъ въ средніе вѣка читать св. писаніе? На этотъ вопросъ мы найдемъ подробный отвѣтъ у Смайльса; онъ показываетъ намъ, до какой степени было затруднительно распространеніе знанія до изобрѣтенія Гуттенберга. Рукописный экземпляръ библіи стоилъ 40—60 фунтовъ стерлинговъ. Чтобы, дать понятіе о цѣнности, какую представляла эта цифра въ XV столѣтіи, Смайльсъ сообщаетъ, что въ то время приходскій священникъ въ Англіи получалъ около 5 ф. 10 шилл. (35—40 р.) въ годъ. Стало быть, цѣна библіи представляла для образованнаго человѣка 7—10-лѣтнее содержаніе. Вслѣдствіе того, за немногими исключеніями, никто не имѣлъ доступа къ тѣмъ документамъ вѣры, на которыхъ духовенство утверждало свое господство. Если являлся человѣкъ ученый, способный даже быть возбудителемъ и вождемъ умственнаго движенія, онъ былъ лишонъ сообщенія съ массами; изобрѣтенія, сдѣланныя отдѣльными личностями, терялись для всего человѣчества, какъ потерялась бы теперь какая нибудь и великая мысль, осѣнившая человѣка за минуту его погибели среди полюсныхъ льдовъ.

Замѣчательно, что первая книга, отпечатанная Гуттенбергомъ и его товарищами была именно латинская библія. Она состояла изъ 641 листа, и отпечатаніе ея потребовало 7—8-лѣтней работы, такъ какъ, при несуществованіи еще словолитнаго искусства, приходилось вырѣзывать руками, при помощи несовершенныхъ инструментовъ, каждую букву, нужную для цѣлой страницы in-folio. Смайльсъ не сомнѣвается, что цѣль предпріятія Гуттенберга и его товарищей была чисто-промышленная: ихъ соблазняла именно высокая цѣнность рукописей. Ни у Гуттенберга, ни у Шёффера денегъ не было; вотъ почему они обратились въ Іогану Фаусту, богатому майнцскому ювелиру, который и сдѣлался капиталистомъ книгопечатанія. Первое изданіе печатной библіи было продано товарищами но цѣнѣ рукописей. Второе изданіе, вначалѣ, продавалось ими по тѣмъ же цѣнамъ, т. е. по 750—900 руб. за экземпляръ. Въ Парижѣ, куда Фаустъ повезъ часть изданія, люди платили эти деньги и не видѣли въ самомъ изданіи, ничего чудеснаго, пока платили за него какъ за обыкновенныя рукописи. Но когда Фаустъ, желая сбыть скорѣе оставшіеся у него экземпляры, понизилъ цѣну и сталъ продавать ихъ по 90, а потомъ даже по 45 рублей, то тотчасъ возникло подозрѣніе, что онъ дѣлаетъ рукописи посредствомъ волшебства; у него произвели обыскъ, нашли еще экземпляры чудесныхъ рукописей, въ красныхъ заглавныхъ буквахъ заподозрили кровь и заключили его въ тюрьму, изъ которой онъ освободился, только выдавъ вполнѣ секретъ печатанія.

Гуттенбергъ и Шефферъ отпечатали, кромѣ библіи, еще нѣсколько книгъ: латинскій псалтырь и De officiis Цицерона. По эти изданія, также какъ и первыя изданія библіи, были отпечатаны въ маломъ числѣ экземпляровъ и продавались по цѣнамъ рукописей; печатныя книги сдѣлались доступными массѣ только послѣ того, какъ Шёфферъ вырѣзалъ буквы въ матрицахъ и сталъ отливать во множествѣ каждый типъ. Только тогда явилось настоящее типографское искусство, но для удобнаго примѣненія его потребовалось еще усовершенствованіе бумаги. Взятіе и разореніе Майнца архіепископомъ Адольфомъ, въ 1462 году, разсѣяло рабочихъ Гуттенберга и Шёффера по всей Европѣ, и искусство печатанія перестало быть тайною.

Первые печатники во всѣхъ странахъ Европы главнымъ образомъ занимались воспроизведеніемъ библіи, потому что она расходилась всего болѣе. Да и что имъ было печатать, кромѣ библіи и нѣсколькихъ классическихъ, именно: латинскихъ авторовъ? Печатаніе библіи тотчасъ вызвало необходимость ея перевода, для большаго распространенія ея. Въ теченіе первыхъ десяти лѣтъ по разореніи Майнца, въ Германіи были отпечатаны всего 24 книги; изъ нихъ 5 были латинскія библіи, а 2 нѣмецкія. Въ 1471 году уже является итальянскій переводъ, въ 1475 — чешскій, въ 1477 — голландскій, въ 1477 — французскій въ 1478—испанскій, и польскій только въ 1556 году. Экземпляръ перваго изданія библіи Гуттенберга (1450—1455) извѣстенъ водъ названіемъ «мазариновой библіи» (онъ найденъ въ библіотекѣ этого кардинала въ Парижѣ, въ половинѣ XVIII в.). Въ библіотекѣ лорда Спенсера есть 20 изданій латинской библіи, вышедшихъ между первымъ изданіемъ Гуттенберга (второе было въ 1462 году) и 1480 включительно.

Духовенство скоро встревожилось новымъ изобрѣтеніемъ; оно поняло, что* распространеніе библіи ведемъ ко всенародной повѣркѣ тѣхъ документовъ, на которыхъ оно утвердило свою власть. Къ чему была эта повѣрка, когда авторитетъ церкви былъ непогрѣшимъ? Значеніе средневѣкового католичества, какъ силы мрачной, краснорѣчиво проявилось въ мѣрахъ, которыя духовенство поспѣшило принять для стѣсненія распространенія печатной библіи. Въ самомъ вѣкѣ «инкунабулъ», т. е. первичныхъ печатныхъ изданій, уже является духовная цензура надъ типографщиками. Первый примѣръ былъ данъ архіепископомъ майнцскимъ, въ 1486 году. Въ началѣ слѣдующаго столѣтія папа Александръ VI буллою воспретилъ типографщикамъ Кёльна, Майнца, Трира и Магдебурга, издавать какія-либо книги безъ особаго разрѣшенія мѣстныхъ архіепископовъ. Въ Англіи, втеченіе XV вѣка, не было допущено ни одной переводной библіи, а чтеніе виклефова перевода ея было воспрещено подъ карою отлученія отъ церкви и смерти.

Печатники однако продолжали издавать библіи и — что было всего опаснѣе для оффиціальнаго толкованія христіанства — стали печатать ветхій завѣтъ на еврейскомъ языкѣ, и новый — на греческомъ. Извѣстно, что знаніе еврейскаго и греческаго языковъ въ западной церкви къ XV столѣтію пришло въ полный упадокъ, позднѣйшее распространеніе эллинизма было уже плодомъ возрожденія. Но пока еврейскій и греческій языки были мертвою буквою для массы духовенства, печатаніе библіи на этихъ языкахъ, распространеніе въ свѣтскихъ школахъ подлинныхъ текстовъ должно было приводить духовенство въ страхъ. Вотъ слова одного монаха того времени: — «Нынѣ открыли новый языкъ, называемый греческимъ. Этотъ языкъ станетъ матерью всякихъ ересей. Я вижу въ рукахъ многихъ людей книгу написанную на этомъ языкѣ и называющуюся „Новый Завѣтъ“; эта книга преисполнена тернистыхъ кустарниковъ, въ коихъ скрываются ехидны.»

Чтеніе св. писанія, въ самомъ дѣлѣ, неизбѣжно вело къ ереси, въ томъ смыслѣ, что, будучи, по употребленному нами уже выраженію, «повѣркою документовъ» церковной власти, вносило критику въ понятіе о ея непогрѣшимости. Духовенство болѣе и болѣе убѣждалось, что печать — его опаснѣйшій врагъ; Смайльсъ приводитъ слова произнесенныя кройдонскимъ викаріемъ въ проповѣди: «Мы должны искоренить печать, или она искоренитъ насъ».

Народъ съ жадностью бросился на открытый ему источникъ познанія. Когда печатныя библіи были еще рѣдки въ Англіи, то въ соборахъ выставляли по экземпляру ихъ, прикрѣпляя книгу цѣпью къ стѣнѣ, и около этихъ библій толпился народъ, «жаждущій испить отъ живой истины». Библію читали съ энтузіазмомъ, и распространеніе ея скоро оказало вліяніе на самый языкъ общества, сообщивъ ему примѣсь библейскихъ оборотовъ и подобій. Лютеръ, въ своихъ «застольныхъ бесѣдахъ», говоритъ: — «Мнѣ было двадцать лѣтъ, и я еще не видалъ библіи, не подозрѣвалъ даже существованія иныхъ евангелій или посланій, кромѣ тѣхъ, которые были употребляемы при богослуженіи. Въ Эрфуртской библіотекѣ (во время новиціата Лютера), я впервые встрѣтился съ библіею и часто читалъ ее д-ру Штаупицу, съ постоянно возраставшимъ удивленіемъ». Докторъ Штаупицъ былъ прелатъ, пріѣхавшій въ Эрфуртъ для ревизіи монастыря, въ которомъ находился Лютеръ; онъ полюбилъ Лютера и приблизилъ его къ себѣ. Передъ отъѣздомъ своимъ, онъ подарилъ Лютеру экземпляръ библіи. Лютеръ говоритъ, что онъ впродолженіи нѣсколькихъ лѣтъ прочитывалъ всю библію ежегодно дважды. — «Д-ръ Узингеръ, августинскій монахъ», пишетъ онъ, "бывшій моимъ наставникомъ въ монастырѣ, часто говаривалъ мнѣ: — «Ахъ, братъ Мартынъ, къ чему ты трудишься надъ библіею? Читалъ бы ты лучше древнихъ учителей, которые собрали для тебя всю ея суть и весь ея медъ. А сама библія — причина всѣхъ нашихъ замѣшательствъ». Почтенный монахъ не могъ предвидѣть, до какой степени ученикъ его оправдаетъ его католическое мнѣніе.

Библія, которую читалъ Лютеръ, была библія латинская, Vulgata. Нѣмецкій переводъ, какъ извѣстно, онъ предпрималъ самъ во время пребыванія своего въ Вартбургскомъ убѣжищѣ, въ 1521 году. Въ слѣдующемъ году, онъ издалъ переводъ новаго завѣта, а черезъ два года — переводъ ветхаго завѣта. Лютеръ самъ лучше всѣхъ выразилъ значеніе печати для реформаціи: — «Печать», говоритъ онъ, «это — послѣдній и величайшій даръ, коимъ Богъ сподобляетъ насъ къ торжеству евангелія». Библія Лютера съ необыкновенною быстротою распространились не только по Германіи, но и въ Швейцаріи, Богеміи, Франціи и Англіи. Англійскій переводъ, сдѣланный Тиндэлемъ, былъ напечатанъ въ Антверпенѣ, въ 1526 году. Втеченіи 10 лѣтъ его вышло уже 14 изданій, а между тѣмъ, употребленіе его въ Англіи было запрещено. Антверпенъ былъ центромъ печатанія переводовъ библій. Въ теченіи первыхъ 36 лѣтъ XVI вѣка, тамъ вышло не менѣе 13 изданій библіи и 24 изданій новаго завѣта на фламандскомъ языкѣ; сверхъ того, тамъ же вышли изданія на языкахъ: французскомъ, датскомъ и испанскомъ. Замѣчательно, что въ числѣ первыхъ типографщиковъ было очень много славянъ, судя по сохранившимся именамъ ихъ, именно чеховъ и поляковъ, особенно же чеховъ. Отсюда возникла догадка славянофиловъ, что самъ Гуттенбергъ былъ славянинъ — Янъ Крутогорскій.

Реформація, опираясь на печать, давала массамъ практическое основаніе нравственнаго освобожденія. Имѣя у себя дома священное писаніе, на своемъ родномъ языкѣ, каждый вѣрующій былъ вполнѣ уволенъ отъ произвола земныхъ правителей и судей. Имѣя у себя сводъ священныхъ законовъ, онъ имѣлъ и верховнаго своего судью и могъ вступать съ нимъ въ бесѣду, безъ посредства всякихъ руководителей, кромѣ тѣхъ, которые сами учили его читать библію и размышлять надъ нею. Сознаніе нравственной свободы мгновенно озарило людей; значеніе же этого факта въ примѣненіи къ дальнѣйшему развитію политическому и соціальному указывается уже тѣмъ, что однимъ изъ первыхъ отраженій реформаціи было возстаніе крестьянъ на Рейнѣ. Понятно, что Римъ строго воспретилъ печатаніе библій, проклиная и осуждая на смерть всѣхъ печатавшихъ и всѣхъ читавшихъ ихъ.

IV.

Во Франціи, преслѣдованіе реформаціи выразилось въ самой оригинальной формѣ: въ 1536 году, Сорбонна исходатайствовала королевскій декретъ, воспрещавшій книгопечатаніе вообще. Понятно, что этотъ декретъ не имѣлъ иного дѣйствія, какъ только усиленіе, при его помощи, преслѣдованій. Избіеніе вальденцовъ въ 1545 году было первымъ актомъ той трагедіи, которая длилась болѣе ста лѣтъ и окончилась драгонадами Лувуа, предшествуя въ свою очередь революціи.

Относительно названія «гугенотовъ», Смайльсъ приводитъ слѣдующія мнѣнія: слово huguenot производятъ отъ huguon, названіе усвоенное въ Турени ночнымъ бродягамъ (такъ какъ протестанты, подобно первымъ христіанамъ, собирались для богослуженія ночью); другіе видятъ въ немъ искаженіе Eidgenossen, т. е. «союзники», слова будто бы проникшаго изъ Швейцаріи; наконецъ, происхожденіе слова huguenot объясняютъ еще именемъ одного женевскаго проповѣдника Hugues. Замѣтимъ, что существуетъ еще одно мнѣніе, по которому «гугеноты» были названы такъ въ окрестностяхъ города Тура, гдѣ въ тѣ времена будто бы являлась по ночамъ тѣнь Гуго Капета.

Преемникъ Франциска 1, Генрихъ И продолжалъ преслѣдованіе гугенотовъ, хотя Францискъ, умирая, и выражалъ сожалѣніе объ ужасахъ сопровождавшихъ избіеніе вальденцовъ. Неразлучно съ реформа діею находилась подъ преслѣдованіемъ или враждебнымъ надзоромъ и печать. Въ 1599 году, наконецъ, папа Павелъ VI издалъ первый «индексъ», исчислявшій запрещенныя церковью книги. Въ этотъ индексъ были внесены всѣ библіи, напечатанныя на живыхъ языкахъ; ихъ было исчислено 48 изданій. Вмѣстѣ съ тѣмъ, отлучены были отъ церкви 61 типографщикъ, и были запрещены всѣ книги напечатанныя ими.

Во Франціи, въ числѣ первыхъ послѣдователей реформаціи, были люди знаменитые своими познаніями и искусствомъ, философы: Петръ Рамусъ и Іосифъ Скалигеръ, юристъ Карлъ Дюмуленъ, врачъ Амвросій Пирё, скульпторъ Жанъ Гужодъ, земледѣлецъ Оливье де-Серръ, художникъ — эмальщикъ Бернардъ де-Палисси и др.

Смайльсъ посвятилъ цѣлую главу одному эпизоду изъ жизни Бернарда де-Палисси, въ видѣ иллюстраціи къ своему изложенію распространенія протестантизма во Франціи. Въ сочиненіяхъ Палисси находится живое изображеніе духа и судьбы первыхъ гугенотовъ. Вотъ какъ описываетъ Палисси обычаи своихъ единовѣрцевъ: — «Въ тѣ дни, можно было видѣть, по воскресеньямъ, толпы рабочихъ, удалявшихся на луга, въ рощи и поля, и пѣвшихъ тамъ псалмы и духовныя пѣсни или занимавшихся чтеніемъ и поучавшихъ другъ друга. Въ садахъ сидѣли группами дѣвушки и также пѣли священныя пѣсни; можно было видѣть группы мальчиковъ, сопровождаемые ихъ духовными наставниками, которыхъ поученіе на этихъ мальчикахъ сказывалось уже не только мужественною поступью и осанкою, но и стойкостью въ поведеніи. Въ самомъ дѣлѣ, совмѣстное дѣйствіе всѣхъ этихъ вліяній произвело уже тотъ добрый плодъ, что не только люди измѣнили къ лучшему нравы и обычаи общежитія, но и самый видъ ихъ казался измѣненнымъ и улучшеннымъ». Что протестантизмъ, не смотря на бывшіе примѣры жестокаго преслѣдованія, — проявлялся во Франціи открыто, явствуетъ уже изъ того факта, что въ 1558 году, во время затишья въ преслѣдованіяхъ въ Парижѣ на такъ называемомъ pré aux clercs собирались тысячи народу, чтобы слушать, какъ пѣли псалмы торжественно проходившіе гугеноты. Но вскорѣ преслѣдованія возобновились съ большею силою, и самое пѣніе псалмовъ было запрещено подъ карою смерти.

Усиливаясь съ необыкновенною скоростью, протестанты во Франціи при Генрихѣ II составляли уже почтенную политическую силу, такую силу, въ которой обращались уже люди политическіе за помощью, которая уже принималась въ разсчетъ во всѣхъ политическихъ комбинаціяхъ. Съ своей стороны, гугеноты во Франціи должны были обратиться въ политическую партію для самосохраненія. Точно также какъ въ Англіи и въ Нидерландахъ, они должны были возстать съ оружіемъ въ рукахъ. — «Что имъ оставалось дѣлать», говоритъ Мишлё {Guerres de Religion, р. 152—154.}: «христіане скажутъ пожалуй — принять мученичество; отвѣтъ всегда пріятный тиранамъ, желанный для нихъ отвѣтъ. Но ужъ сорокъ лѣтъ принимали мученичество. Рабочіе, купцы, горожане, эти мирные христіане предоставляли себя на бойню; мало того — не говоря ни слова, они смотрѣли, какъ жгли ихъ женъ и дѣтей. Ихъ покорность властямъ, бичу Божію, чрезмѣрная, неестественная, виновная, была измѣною передъ семьею, бросала въ жертву не только смерти, но искушенію, развращенію, погибели невинныя души слабыхъ, защищать которыхъ было самой священной ихъ обязанностью. Да, говорятъ, — первоначальные христіане побѣдили именно терпѣніемъ, упорствомъ въ мученичествѣ. Старая поговорка! прибавьте къ этому силу: большую соціальную революцію въ нисшихъ классахъ, да еще завоеваніе: мечъ Константина». — «Нѣтъ», говоритъ тотъ же писатель далѣе, «если бы протестанты не взялись за мечъ, если бы они не обратились въ большую вооруженную партію, которая съ осужденнаго континента спаслась на свободу острововъ, въ Англію, въ Нидерланды; если бы непобѣдимый мечъ, побѣдоносные корабля Голландіи не охранили на крайнемъ островкѣ Европы убѣжище человѣческой мысли, — вы никогда не увидѣли бы новаго луча свѣта… На порогѣ той великой войны, которою протестантизмъ спасъ свободу человѣчества, позвольте мнѣ, съ сердцемъ исполненнымъ благоговѣнія, привѣтствовать священное трехцвѣтное знамя голландской республики, которая защитила міръ противъ Филиппа II, противъ Людовика XIV».

Гизы видѣли опасность той силы, на которую готовы были опереться ихъ противники. Всемогущій кардиналъ сказалъ Генриху II: «Если свѣтская власть не исполнитъ своего долга, всѣ недовольные въ государствѣ пристанутъ къ этой ненавистной сектѣ. Они сперва разрушатъ власть духовенства, а потомъ наступитъ очередь и для власти королевской.» Эдиктъ 1559 года, объявлявшій еретикамъ смертную казнь, и «огненныя палаты» (chambres ardentes), присуждавшія еретиковъ къ смерти на кострахъ, были послѣдствіемъ этого совѣта. Но огнемъ нельзя было сжечь духа свободы, точно такъ, какъ въ дожигаемыхъ печатныхъ станкахъ оставалось невредимымъ великое изобрѣтеніе, — печать, союзница свободы.

Генрихъ II, лично привязанный къ Бернарду Палисси, убѣждалъ его, заключеннаго въ Бастиліи, обратиться, и говорилъ ему: «Теперь меня такъ понуждаютъ Гизы и мой собственный народъ, что я не могу извлечь васъ изъ ихъ рукъ, и завтра они сожгутъ васъ, если вы не обратитесь.» Палисси отвѣчалъ ему: — «Государь, вы не разъ мнѣ говорили, что жалѣете меня; теперь я сожалѣю о васъ, за то, что вы произнесли слова — „меня понуждаютъ.“ Вы говорите не такъ, какъ подобаетъ королю, и гизарды, съ ихъ клевретами, которые принуждаютъ васъ, никогда не сдѣлаютъ того со мною, ибо я знаю, какъ умирать.» (Палисси не былъ казненъ, но умеръ въ Бастиліи, послѣ годичнаго заключенія.)

Смайльсъ видитъ въ конференціи между протестантами и католиками, оффиціально устроенной въ Пуасси, въ 1561 году, въ присутствіи короля Карла IX и его матери, Катерины Медичи, примирительное усиліе со стороны средней партіи, которую представлялъ въ то время канцлеръ Лопиталь, и признакъ склонности королевы-матери къ гугенотамъ. Съ этимъ нельзя согласиться. Изъ конференціи съ гугенотами, бывшей въ Пуасси (le Colloque), не могло выйти ничего путнаго, потому что она непремѣнно должна была превратиться въ религіозное словопреніе. Напрасно думаетъ Смайльсъ, что если бы въ то время французскіе гугеноты имѣли представителемъ не де-Беза, честнаго, но ограниченнаго проповѣдника, а Лютера или Нокса, то изъ этой конференціи что нибудь бы вышло. Являясь въ Пуасси, какъ орудіе въ игрѣ партій, и Лютеръ бы ничего не сдѣлалъ. Это было не то, что въ Вормсѣ. Скорѣе всего можно принять догадку Мишлё, что Гизы сами устроили эту конференцію, единственно съ цѣлью компрометтировать французскихъ гугенотовъ въ лютеранской Германіи, такъ какъ словопреніе было тотчасъ направлено именно на вопросъ о «дѣйствительномъ присутствіи» въ дарахъ, — догматѣ, который, какъ мы уже сказали, лютеранр принимаютъ, а реформаты отвергаютъ.

Что касается собственно примирительной попытки Лопиталя, то она обнаружилась не конференціею въ Пуасси, а сборомъ въ Сенъ-Жерменѣ депутатовъ отъ всѣхъ парламентовъ для обсужденія вопроса, который Лопиталь самъ опредѣлилъ такъ (по словамъ Де-Ту): «Можно ли быть вѣрнымъ подданнымъ короля, не будучи католикомъ», и «выгодно ли, при настоящихъ обстоятельствахъ, дозволять сборища кальвинистовъ?» Послѣдствіемъ этого-то собранія и былъ относительно толерантный эдиктъ 1562 г., который, однакоже, такъ скоро былъ самымъ вопіющимъ образомъ нарушенъ избіеніемъ гугенотовъ Гизомъ въ Басси. Замѣтимъ еще, что Смайльсъ смѣшалъ этотъ послѣдній городъ съ Пуасси, и ошибочно говоритъ, что упоминаемая имъ конференція происходила въ Басси.

Относительно же склонности самой Катерины Медичи къ протестантамъ, замѣтимъ, что эта склонность вовсе не имѣла значенія, такъ-какъ Катерина постоянно колебалась между Гизами и ихъ соперниками, и кончила тѣмъ, что черезъ нѣсколько лѣтъ сама назначила день св. Варѳоломея для избіенія гугенотовъ. Письмо къ папѣ, которое приводитъ Смайльсъ и въ которомъ Катерина какъ-бы оправдываетъ гугенотовъ необходимостью реформъ въ церкви, въ которомъ она заходитъ даже далѣе, чѣмъ видно изъ извлеченія, заимствованнаго Смайльсомъ изъ «Исторіи французской реформаціи» Пюо, потому что допускаетъ, напримѣръ, даже, что богослуженіе могло бы обходиться безъ образовъ, — письмо это было составлено, по мнѣнію французскихъ историковъ, Монлюкомъ, епископомъ валенцскимъ {Anquetil, Histoire de France, t. I. 634.}.

Мы вдались на минуту въ критическую провѣрку фактовъ, относящихся къ первымъ преслѣдованіямъ гугенотовъ во Франціи, упоминаемыхъ Смайльсомъ для того только, чтобы показать, что это самая слабая часть его труда. Но мы и не будемъ долѣе останавливаться на ней, такъ какъ событія во Франціи, въ царствованіи Карла IX, изъ всей исторіи гугенотовъ наиболѣе извѣстны. Замѣтимъ еще толькр, по поводу убіенія Колиньи, что Смайльсъ ошибочно утверждаетъ, будто Мореверъ покусился на жизнь адмирала, чтобы заслужить награду, обѣщанную королемъ, который, между тѣмъ, выразилъ негодованіе, когда Колиньи былъ раненъ и обѣщалъ наказать убійцу. Это бросаетъ на Карла IX лишнюю тѣнь, безъ которой и такъ довольно мрачна память этого полу-безумца. По наиболѣе достовѣрнымъ источникамъ, и именно, по разсказу самой Маргариты Валуа, который подтверждаетъ разсказъ, приписываемый брату короля, Генриху анжуйскому, Мореверъ былъ, орудіемъ Катерины Медичи и любимаго ея сына Генриха, и что они уже потомъ, черезъ бывшаго воспитателя Карла IX — Реца, признались въ этомъ королю (именно 23 августа, т. е. на другой день послѣ покушенія Моревера). Это ясно вообще изъ всѣхъ отношеній между дѣйствовавшими лицами: Колиньи былъ именно врагъ Катерины и Генриха, онъ былъ причиною того, что Генрихъ долженъ былъ принять польскій престолъ, и раненый, Колиньи предупреждалъ короля объ опасности со стороны Генриха анжуйскаго.

V.

Въ то время, какъ во Франціи король Генрихъ II началъ серьёзное преслѣдованіе гугенотовъ, Филиппъ II испанскій ввелъ инквизицію во Фландрію. Тамъ вскорѣ вспыхнуло возстаніе. Богатства этой страны разсматривались Филиппомъ просто какъ добыча; его система правленія была настоящая система убійства и грабежа. Онъ грабилъ съ Нидерландовъ въ пять разъ больше, чѣмъ сбиралъ въ Америкѣ, а именно по 20 милліоновъ талеровъ въ годъ. И замѣтимъ, что, при этомъ, испанская казна все-таки была пуста, такъ что королю приходилось иногда просто захватывать деньги или слитки, пересылаемые частнымъ лицамъ, выдавая имъ взамѣнъ обязательства въ полученіи ренты. Дѣло въ томъ, что подъ вліяніемъ клерикализма и именно инквизиціи, въ самой Испаніи народъ просто пересталъ заниматься дѣломъ: кто не былъ занятъ по сыскной части, тотъ ничего не дѣлалъ, не будучи увѣренъ въ завтрашнемъ днѣ.

Фландрскіе города наполнились нищими и ворами. Чрезъ 11 лѣтъ, по введеніи инквизиціи, по донесенію самой правительницы, герцогини пармской, писанномъ въ 1567 году, народъ бѣжалъ въ такомъ числѣ, что въ теченіи нѣсколькихъ дней убывало изъ страны по сту тысячъ жителей; они уносили съ собою все, что могли. Герцогъ Альба, какъ извѣстно, хвалился, что онъ казнилъ 18 тысячъ человѣкъ. Страна разорилась, но Филиппъ утѣшалъ себя торжествомъ своей воли. Герцогъ пармскій, Фарнезе, сообщалъ ему, что духовенство замѣчаетъ на Пасхѣ большее число исповѣдающихся, чѣмъ прежде, и Филиппъ отвѣчалъ на это: — «Вы не можете себѣ представить моего удовольствія по поводу вашихъ извѣстій относительно послѣдней. Пасхи».

Смайльсъ исчисляетъ въ нѣсколько сотъ тысячъ человѣкъ тотъ цвѣтъ населенія Фландріи, все славные ремесленники, которыхъ она лишилась въ это время. Они бѣжали преимущественно въ Голландію, но многіе изъ нихъ переселились и въ Англію.

Оставимъ въ сторонѣ войны лиги съ Генрихомъ IV, и исторію преслѣдованій протестантовъ во Франціи, окончившуюся на время изданіемъ нантскаго эдикта, и обратимся въ эмиграціи протестантовъ съ материка въ Англію. Много бѣжало туда и фламандцовъ, и французовъ. Преслѣдовавшія правительства запрещали это переселеніе подъ страхомъ казни и отъ Англіи требовали выдачи переселенцевъ. Филиппъ II убѣдилъ папу посредничать между нимъ и Елисаветою по этому дѣлу. Въ своемъ письмѣ къ ней, папа увѣрялъ, что люди, переселившіеся въ ея владѣнія, не только еретики, но еще и пьяницы (sectarii et ebriosi). Но епископъ Джюэль хорошо отвѣчалъ на это письмо; онъ упрекалъ папу въ томъ, что онъ самъ держитъ въ Римѣ 6 тысячъ ростовщиковъ и 20 тысячъ продажныхъ женщинъ, а возстаетъ противъ великодушія, оказаннаго королевою англійскою несчастнымъ людямъ, лишившимся имущества въ наказаніе не за поровъ, а единственно за приверженность къ евангелію.

Смайльсъ нѣсколько преувеличиваетъ значеніе отказа Елисаветы не допускать въ Англію бѣжавшихъ подданныхъ французскаго и испанскаго королей, объясняя этимъ обстоятельствомъ и интриги Гизовъ, направленныя на жизнь «дѣвственной королевы», и даже самую войну съ Испаніею. Вообще, Смайльсъ смотритъ несправедливо на отношенія между Елисаветою и Маріею Стюартъ, смотритъ на нихъ съ полнымъ предубѣжденіемъ протестанта, отъ котораго писателю въ наше время пора тоже освободиться. Не могли же Гизы, которые сами играли въ Шотландіи издалека роль предводителей католической партіи, да еще, сверхъ того, были близкіе родственники Маріи, оставить безъ мести захвата и заключенія ея Елисаветою. Ходатайства Маріи при дворахъ французскомъ и испанскомъ о помощи онъ называетъ «интригами», какъ будто королева шотландская, заботясь о сохраненіи своей власти, не дѣйствовала совершенно естественно. Хотя бы даже и было несомнѣнно доказано, что Марія принимала участіе въ замыслахъ противъ жизни Елисаветы, что мы допускаемъ, все-таки это можетъ быть признано только преступнымъ средствомъ защиты, а не интригою. Прибавимъ, что выставляя поведеніе Елисаветы относительно Маріи, какъ внушенное только политическими соображеніями, Смайльсъ опускаетъ важныя, чисто-личныя побужденія, и наконецъ, проходитъ молчаніемъ вѣроломство Елисаветы въ исполненіи казни надъ Маріею. Марію нельзя, конечно, оправдывать, ни какъ женщину, ни какъ правительницу; хитрость и жестокость она имѣла сообща съ Гизами, и была еще болѣе непредусмотрительна, чѣмъ они, не смотря на всю ихъ хитрость. Но одна изъ непріятнѣйшихъ сторонъ историческаго разсказа, бываетъ именно, если онъ стремится оправдать лицемѣрную чистоту сильнаго, которому удалось поразить личнаго врага во имя высокихъ цѣлей и съ общимъ одобреніемъ окружающихъ.

VI.

«Первоначально англичане» говоритъ Смайльсъ, «были народъ пастушескій и земледѣльческій и нисколько не мануфактурный. Въ тринадцатомъ и четырнадцатомъ столѣтіяхъ, большая часть предметовъ служащихъ для одежды, за исключеніемъ тѣхъ, которые изготовлялись простою домашнею работою, привозились туда изъ Фландріи, Франціи и Германіи». Кромѣ одежды, всѣ главные предметы роскоши, продукты усовершенствованной фабрикаціи, напримѣръ зеркала, шелкъ, кружева, иголки, ножи, шпаги, хрусталь, фарфоръ — все это ввозилось въ Англію изъ Фландріи, Франціи, Италіи и Испаніи. Сама Англія производила шерсть, но эта шерсть вывозилась за границу для обработки въ сукно. Когда началась война между Англіею и Испаніей), то во Фландріи фабриканты сукна, за непривозомъ англійской шерсти были поставлены точно въ такое положеніе, какъ ланкаширскіе фабриканты во время послѣдней американской войны вслѣдствіе прекращенія привоза хлопка. Въ то же время, англійскіе производители шерсти бѣдствовали за недостаткомъ сбыта. Короли англійскіе давно обратили вниманіе на выгодность привлечь обработку шерсти въ самую страну ея производства, и старались съ этой цѣлью привлечь въ Англію фламандскихъ рабочихъ. Еще въ царствованіе Эдуарда III было вызвано въ Англію много фламандцевъ, которые и поселились въ Лондонѣ, Кентѣ, Норфольвѣ, Йоркшейрѣ, Ланкашейрѣ и т. д. Всѣ короли слѣдовали этой политикѣ. При Генрихѣ VIII были вызываемы въ Англію искусные ремесленники разныхъ спеціальностей: оружейники, ткачи, поженщики, пивовары, корабельные мастера. При Эдуардѣ VI началось уже переселеніе въ Англію бѣжавшихъ съ материка протестантовъ, такъ что уже не настояло надобности въ особыхъ вызовахъ. Въ 1550 году, король даже предоставилъ фламандскимъ эмигрантамъ особую церковь, «для избѣжаніи разныхъ сектъ анабаптистовъ и тому подобныхъ».

Приливъ эмигрантовъ особенно увеличился въ началѣ царствованія Елисаветы. Узнавъ, въ 1561 году, что значительная партія фламандцевъ пристала къ англійскому берегу и поселилась въ городѣ Сандвичѣ, королева предписала мэру и городскому совѣту допустить ихъ къ производству ихъ ремеслъ, предоставляя имъ всю пользу, какую могутъ несть эти иноземцы городу, «утверждая въ ономъ людей знающихъ по разнымъ ремесламъ»; при чемъ она особенно озабочивалась, чтобы эти «весьма искусные иноземцы» вводили именно «the makinge of says, bays, and other cloth, which hath not been used to be made in this our rjealme of Englonde» (дѣланіе матерій, непроизводимыхъ въ Англіи). За этимъ поселеніемъ фламандцевъ въ то же время послѣдовало нѣсколько другихъ. Черезъ годъ, мѣстныя береговыя начальства уже начинаютъ сообщать министерству о прибытіи переселенцовъ изъ Франціи.

Англійскій народъ и власти принимали бѣглецовъ съ сочувствіемъ и оказывали имъ всякую помощь, что впрочемъ не исключало жалобъ, въ нѣкоторыхъ мѣстахъ, мастеровъ туземныхъ на лишеніе ихъ заработковъ иностранцами. Въ пользу несчастныхъ жертвъ континентальнаго фанатизма производились денежные сборы по церквамъ въ Англіи и Шотландіи, и прежде-прибывшіе иноземцы помогали сами вновь прибывавшимъ. Въ послѣдующіе года этотъ приливъ эмигрантовъ продолжался безъ перерыва. "Прибывали бѣжавшіе изъ. разныхъ мѣстностей Франціи и Фландріи — суконщики и ткачи изъ Антверпена и Брюгге, кружевники изъ Валансьена, дѣлатели батиста изъ Камбрё (батистъ до сихъ поръ по англійски называется cambric), зеркальные мастера изъ Парижа, ткачи изъ Мо, купцы изъ Руана, корабельщики и моряки изъ Діеппа и Гавра. Такъ какъ прибытіе бѣглецовъ было непрерывно, то ихъ посылали, какъ можно скорѣе, вовнутрь страны, чтобы очищать мѣсто для новыхъ, такъ какъ средства маленькихъ городовъ вдоль англійскаго берега были ограниченныя. Изъ Рея (Rye) многіе направлялись въ Лондонъ, для соединенія съ поселившимися здѣсь земляками, другіе отправлялись въ Кэнтрбэри, Соутгемптонъ, Норвичъ и другіе города, въ которыхъ уже были основаны валлонскія поселенія. Часть ихъ поселилась въ Вничельси, древній и нѣкогда очень значительный прибрежный городъ, нынѣ лежащій уже на сухой мѣстности, внутри страны.

Въ числѣ переселенцевъ были и пасторы, и врачи, и адвокаты, и школьные учителя и т. д. Сандвичское поселеніе вскорѣ сдѣлалось цвѣтущимъ. Тамошніе поселенцы кромѣ выдѣлки разныхъ видовъ матерій, какъ-то: шерстяной пряжи, валенаго сукна и т. п., занялись мельницами, гончарнымъ дѣломъ, пивоварствомъ, плотничествомъ, судостроеніемъ. Сандвичъ превратился почти въ фламандскій городъ, и теперь еще видъ его отличенъ отъ обыкновеннаго вида англійскихъ городовъ. Изъ Сандвича распространилось по Англіи, въ числѣ другихъ искусствъ — садовничество и огородничество. Искусство огородничества въ Англіи совсѣмъ было исчезло, такъ что Екатерина аррагонская, чрезъ Генриха VIII, выписывала себѣ саладъ изъ Нидерландовъ. Сандвичскіе огородники пріобрѣли себѣ славу своей капустою, морковью и селдереемъ, на которые въ самомъ Лондонѣ оказался большой запросъ; вслѣдствіе того, фламандскіе огородники заложили огороды въ окрестностяхъ столицы, и до сихъ поръ самые производительные огороды въ окрестностяхъ Лондона именно тѣ, которые были устроены фламандцами изъ Сандвича.

Въ самомъ Лондонѣ поселилось множество переселенцевъ — которые не увеличили собою населенія празднаго и нищаго, и оказались людьми трудолюбивыми и почтенными. Большей частью, они сосредоточились по разнымъ предмѣстьямъ Лондона, въ группахъ по народности, но многіе поселились и въ самомъ Сити, и уже въ царствованіе Елисаветы нѣкоторые изъ нихъ были первостепенными купцами. Они внесли въ англійскую торговлю новый духъ предпріимчивости. Когда Елисавета открыла заемъ по добровольной подпискѣ въ Сити, то изъ этихъ купцовъ-иноземцовъ 38 человѣкъ подписались на сумму 5,000 фунтовъ.

Перепись населенія Лондона, сдѣланная въ 1571 году, т. е. за годъ до Варѳоломеевой ночи, показываетъ въ одномъ Сити иностранцевъ, принадлежавшихъ въ англиканской церкви 889; къ церквамъ голландской, французской и итальянской — 1.763 и т. д., а всего 9.704 человѣка. Перепись 1621 года доказываетъ, что приливъ иностранныхъ ремесленниковъ въ Лондонъ продолжался; иностранцовъ она показываетъ въ одномъ Сити 10 тысячъ человѣкъ, раздѣленныхъ на 121 различныя ремесла и занятія. Въ приведенныхъ числахъ преобладаютъ ткачи, купцы и портные.

Иноземные поселенцы распространились по Англіи съ расчетливостью, такъ чтобы не вредить другъ другу. Вообще изъ всего ихъ образа дѣйствій въ Англіи явствуетъ громадная сила ассоціаціи, которая и поддерживала ихъ противъ препятствій и давала всей ихъ дѣятельности направленіе раціональное, и вмѣстѣ съ тѣмъ сдерживала ихъ въ границахъ порядка и осторожности. Нѣкоторые города, какъ Сандвичъ и Норвичъ, положительно обязаны иностраннымъ поселенцамъ тѣмъ значеніемъ, какимъ они пользовались. Въ Норвичѣ было значительное поселеніе фламандцевъ, которые ввели тамъ неизвѣстное до того времени въ Англіи приготовленіе бобровыхъ и поярковыхъ шляпъ, а также занимались огородничествомъ и гончарнымъ дѣломъ. Но въ Норвичѣ именно былъ примѣръ зависти туземныхъ жителей къ переселенцамъ, зависти, которая повела даже къ составленію настоящаго заговора (1570) объ изгнаніи иноземцевъ силою. Елисавета энергически защитила переселенцевъ. Предводитель заговорщиковъ, Джонъ Срогмортонъ и еще двое зачинщиковъ были схвачены и казнены, и королева, въ письмѣ норвичскимъ гражданамъ, сильно порицала ихъ за обнаруженную ими зависть, напоминая имъ, что городъ возрожденіемъ своимъ обязанъ именно этимъ трудолюбивымъ пришельцамъ, и требуя, чтобы жители сообразовались съ ея, королевы, желаніемъ помочь пострадавшимъ въ своемъ отечествѣ за правую вѣру и полезнымъ гостямъ Англіи. Въ то время въ Норвичѣ было 4.000 иностранцевъ.

До поселеній въ Англіи протестантовъ, спасавшихся съ континента, сукна и ткани если и выдѣлывались въ Англіи, то только самыхъ несшихъ сортовъ. Фламандскіе ткачи, распространясь по всей странѣ, первые подняли это производство на удовлетворительную степень. Они ввели льняно-прядильное производство, а переселенцы изъ Валансьена и Алансона — кружевное. До сихъ поръ, въ Девоншейрѣ, въ городахъ гдѣ производятся плетёныя кружева, очень распространены имена Раймундсовъ, Жераровъ, Кеттелей, Жене, Рошеттовъ и т. п. Фламандскія и французскія имена, принадлежащія чистымъ англичанамъ.

Производство металлическихъ издѣлій въ Англіи и Шотландіи тоже обязано своимъ развитіемъ, переселившимся съ континента протестантамъ. Приготовленіе стальныхъ издѣлій было введено изъ Литтиха, тогдашними эмигрантами, поселившимися близь Ньюкэстля-на-Тейнѣ. Славная стальная и чугунная фабрикація въ Шеффильдѣ была основана колоніею иностранцевъ, поселенныхъ тамъ подъ покровительствомъ графа Шрюсбэри. Онъ вмѣнилъ имъ въ условіе, чтобы они принимали учениковъ изъ англичанъ. Въ то время во всей Германіи только нюрембергцы равнялись съ фламандцами по искусству въ стальной и чугунной работѣ.

Переселенцы не ограничились основаніемъ своихъ колоній въ Великобританіи. Они перешли и въ Ирландію, гдѣ поселялись въ Дублинѣ, Уотерфордѣ, Лимерикѣ, Бельфастѣ и другихъ городахъ.

Приливъ иностранныхъ протестантовъ въ Англію возобновлялся каждый разъ, какъ гдѣ либо на континентѣ усиливалось преслѣдованіе ихъ. Въ 1567 году, въ Лондонѣ считалось 4.851 фламандецъ и 512 французовъ, а черезъ 10 лѣтъ, числа эти утроились; чрезъ столѣтіе же въ одномъ Лондонѣ считалось однихъ французовъ до 13,500 человѣкъ. Англійское правительство вообще держалось по отношенію къ переселенцамъ покровительственной политики королевы Елисаветы. Въ 1622 году, правда, епископъ Лаудъ, министръ Карла I, замыслилъ принудить переселившихся протестантовъ въ переходу въ англиканскую церковь. Переселенцы обратились съ представленіями въ королю, напоминая о привилегіяхъ, дарованныхъ имъ Эдуардомъ VI, подтвержденныхъ Елисаветою, Яковомъ I и самимъ Карломъ I, обезпечивавшимъ имъ свободу вѣроисповѣданія. Но король истолковалъ привилегіи такъ, что ими могли пользоваться только тѣ члены иностранныхъ колоній, которые сами родились за границею, и предоставивъ этимъ свободу исповѣданія, онъ требовалъ, чтобы дѣти ихъ, рожденныя въ Англіи, принадлежали въ англиканскимъ приходамъ. Затѣмъ и то исключеніе, которое было сдѣлано въ пользу диссидентовъ, родившихся внѣ предѣловъ королевства, было ограничено одною вэнтрбэрійскою конгрегаціею.

Фанатикъ Лаудъ доказывалъ королю, что лучше пусть Англія останется совсѣмъ безъ этихъ иностранныхъ гостей, чѣмъ имѣть въ нихъ примѣръ, опасный для церкви, господствующей въ государствѣ. Эта неестественная реакція протестантизма противъ основной его мысли была сметена первою англійскою революціею. Но въ нѣсколько лѣтъ господства, реакція побудила нѣсколько тысячъ иностранныхъ переселенцевъ спасаться изъ Англіи, для охраненія того блага, которое они полагали обезпечить себѣ навсегда прибытіемъ въ Англію. Изъ Норвича 140 семействъ отправились въ Голландію, гдѣ были приняты со всевозможными облегченіями. Большинство же переселенцевъ-диссентеровъ, оставляя во второй разъ пріобрѣтенное имущество, во имя религіозной свободы, отправилось въ Сѣверную Америку, гдѣ и положило основаніе Новой-Англіи.

VII.

Преслѣдованіе гугенотовъ возобновилось во Франціи при Людовикѣ XIII. Ришельё, этотъ созидатель королевскаго могущества на послѣднихъ развалинахъ феодализма, сломилъ ихъ, какъ политическую партію.

Кольберъ держался политики благопріятной гугенотамъ. Но логическій ходъ исторіи къ тѣмъ крайностямъ, которыя должны были разрушить всемогущество одного лица, былъ неудержимъ. Кольберъ умеръ въ немилости. Фаворитизмъ, фанатизмъ и вакханалія грубой военной силы — вотъ тѣ неизбѣжные спутники всемогущества, которые въ лицахъ г-жи Ментенонъ, іезуитовъ, и Лувуй увлекли, Людовика XIV къ одному изъ безумнѣйшихъ его дѣйствій — къ отмѣнѣ нантскаго эдикта 1685 г. «Драгонады» внутри государства довершили дѣло разорительныхъ внѣшнихъ войнъ.

Протестантовъ во Франціи въ то время/было около полутора милліона. Въ теченіи нѣсколькихъ недѣль, послѣ отмѣны эдикта, было разорено около 800 протестантскихъ храмовъ. Протестанты снова бросились въ бѣгство къ берету Ламанша, къ фландрской и германской границамъ. Но эмиграція была запрещена, подъ опасеніемъ каторги. И вотъ, на границахъ начались страшныя сцены ловли и избіенія бѣглецовъ. Запрещеніе бѣгства, однакоже, не остановило его. Множество французскихъ эмигрантовъ переселилось въ Германію, особенно въ Пруссію. Англійскія суда подбирали въ Ламаншѣ съ лодокъ бѣжавшихъ гугенотовъ. Въ Пруссіи они много способствовали и къ развитію промышленности, и къ устройству арміи. Въ самомъ дѣлѣ, въ числѣ ихъ было множество испытанныхъ солдатъ и искусныхъ офицеровъ, которыми курфирстъ бранденбургскій, Фридрихъ-Вильгельмъ, съумѣлъ воспользоваться. Эдиктъ потсдамскій, даровавшій протестантскимъ эмигрантамъ привилегіи, былъ отвѣтомъ на отмѣну нантскаго эдикта.

Это изгнаніе протестантовъ нанесло страшный ударъ народному богатству Франціи. По исчисленію Вобана, Франція лишилась тогда не менѣе 100 тысячъ полезнѣйшихъ гражданъ, милліоновъ 60 ливровъ денегъ, которыя они унесли съ собою, и наиболѣе цвѣтущихъ своихъ мануфактуръ. Людей же военныхъ, по тому же исчисленію, Франція потеряла: 12 тысячъ отличныхъ солдатъ, 600 офицеровъ и 9 тысячъ матросовъ. Рядомъ съ этими бѣжавшими, упомянемъ о тысячахъ, посланныхъ въ каторжную работу за попытки въ бѣгству.

Въ Англію, французскихъ протестантовъ, вслѣдствіе новыхъ преслѣдованій, переселилось, какъ полагаетъ Смайльсъ, около 120 тысячъ (цифра Вобана была гораздо ниже дѣйствительности). Эти переселенцы были люди не только промышленные, но и военные; въ числѣ ихъ было много принадлежавшихъ въ высшимъ классамъ. Естественно, что они должны были принять участіе не только въ промышленномъ развитіи Великобританіи, не только обогатить ее, но и участвовать также въ ея политическомъ развитіи. И въ самомъ дѣлѣ, имъ прежде всего представился случай содѣйствовать освобожденію ея самой отъ торжества тѣхъ началъ, которыя были причиною ихъ бѣгства, изъ Франціи.

Яковъ II былъ подражатель Людовика XIV. Въ оксфордской университетской коллегіи капелланомъ былъ уже іезуитъ, и Яковъ не скрывалъ своего намѣренія уничтожить протестантскую церковь въ Англіи. Въ революціи 1688 года французскіе гугеноты приняли участіе, какъ главная сила, ядро войска Вильгельма Оранскаго, который заботливо собралъ этихъ сподвижниковъ Шомберга, Тюрення и Кондё. Въ экспедиціонномъ войскѣ Вильгельма было три полка французской пѣхоты, составленные изъ старыхъ солдатъ. Французскихъ офицеровъ было 736, сверхъ тѣхъ, которые командовали въ собственно французскихъ полкахъ. Мишле основательно жалуется, что Маколей прошолъ молчаніемъ важное участіе, принятое французами въ экспедиціи Вильгельма Оранскаго. Въ самомъ дѣлѣ, именно французскіе офицеры пользовались у Вильгельма наибольшимъ довѣріемъ. Знаменитый маршалъ Шомбергъ, сподвижникъ Конде, сложившій съ себя свои званія во Франціи, вслѣдствіе отмѣны нантскаго эдикта, и служившій затѣмъ у Фридриха-Вильгельма бранденбургскаго, откликнулся на призывъ Вильгельма Оранскаго, къ защитѣ дѣла протестантизма. Отвергнувъ званіе министра, генералъ-губернатора и члена тайнаго совѣта, которыя предлагалъ ему Фридрихъ-Вильгельмъ, чтобы удержать его у себя, этотъ семидесятилѣтній старикъ перешолъ въ голландскую службу, чтобы служить протестантизму, и былъ главнымъ помощникомъ Вильгельма Оранскаго. Довѣріе къ нему было таково, что жена претендента дала ему тайныя инструкціи дѣйствовать независимо отъ воли Вильгельма, въ случаѣ, еслибы онъ поколебался. Въ собственномъ конномъ полку Вильгельма служили 54 французскихъ дворянина, въ конвоѣ его — 34. Всѣ три его адъютанта (Летанъ, Ламелоньеръ и маркизъ Арзилльё) были французы. Французы же командовали артиллеріею и инженерами.

Яковъ II бѣжалъ, и гугеноты вступили съ Вильгельмомъ въ Лондонъ. Здѣсь они нашли уже не мало своихъ соотечественниковъ и единовѣрцевъ. Въ Гринвичѣ образовалась аристократическая гугенотская колонія, которой центромъ былъ маркизъ Рювиньи, бывшій генераломъ и дипломатомъ во Франціи и не захотѣвшій остаться въ отечествѣ, несмотря на то, что ему лично была обѣщана полная безопасность. Высадка Якова II въ Кинсалѣ, въ Ирландіи, въ 1689 году, подняла на его защиту 40 т. ирландцевъ, для которыхъ оружіе и деньги были доставлены изъ Франціи. Пришлось повторить покореніе Ирландіи. Въ этомъ случаѣ, французскіе гугеноты не могутъ быть разсматриваемы вполнѣ, какъ воины свободы, но это противорѣчіе только кажущееся, нерѣдкое въ такихъ вопросахъ, гдѣ замѣшаны разнородныя начала Возставая на защиту Якова И, ирландцы являлись не только воинами своей національной независимости, но и союзниками религіознаго и политическаго порабощенія Великобританіи. Защищая династію, которую привѣтствовалъ англійскій народъ, династію революціонную, преданную конституціоннымъ свободамъ, солдаты Вильгельма III въ Ирландіи были воинами свободы въ этомъ смыслѣ.

Лучшіе англійскіе и голландскіе полки Вильгельма находились въ это время во Фландріи. Для подкрѣпленія небольшой оранской арміи, находившейся въ Ирландіи, наскоро были собраны французскіе полки. Маркизъ Рювиньи поставилъ пѣхоту, въ которой, послѣ его смерти, случившейся вскорѣ, остались его сыновья — маркизъ Генрихъ Рювиньи и братъ его, Петръ Рювиньи, болѣе извѣстный подъ прозвищемъ Ла-Кайллемота. Шомбергъ поставилъ конный полкъ, составленный исключительно изъ дворянъ. Командованіе надъ оранжистами въ Ирландіи принялъ онъ. Но ни Яковъ,, со своимъ генераломъ Розеномъ, ни Шомбергъ, долго не вступали въ битву; между тѣмъ болѣзни страшно пожирали обѣ стороны, а для Якова изъ Франціи отправлялось подкрѣпленіе въ 7,300 человѣкъ пѣхоты, подъ начальствомъ Лозёна. Вильгельмъ сталъ призывать гугенотовъ изо всѣхъ странъ континента. Въ іюлѣ 1690 года, оранжистское войско въ Ирландіи составляло уже 36 тысячъ человѣкъ, въ томъ числѣ англичанъ, французовъ, голландцевъ, нѣмцевъ и датчанъ. Самъ Вильгельмъ принялъ начальство надъ ними. При Бойнѣ, французскіе гугеноты увидѣли на шляпахъ своихъ противниковъ тотъ самый бѣлый крестъ, который носили убійцы въ варѳоломеевскую ночь, еще далеко не забытую. Сынъ маршала Шомберга, Менаръ, получилъ приказаніе обойти лѣвый флангъ непріятеля. Когда двинулся центръ, Ла-Байллемотъ былъ поверженъ на землю пулею. Когда его несли, покрытаго кровью, по наступавшимъ рядамъ товарищей, онъ кричалъ имъ: А la gloire, mes enfans, à la gloire! Сильный отрядъ ирландской пѣхоты ударилъ на наступавшихъ и отразилъ ихъ. Тогда, старикъ Шомбергъ, видя критическую минуту, сталъ во главѣ своей конницы и, показывая ей шпагою на непріятеля, сказалъ: Allons, mes amis, rappelez votre courage et vos ressentiments: voilà nos persécuteurs! Затѣмъ онъ бросился въ рѣку, отдѣлявшую его. отъ мѣста главной Охватки. Выйдя на поле, онъ жестоко ударилъ на непріятеля. Голландская и гугенотская пѣхота построилась снова, и Вильгельмъ, явясь съ другой стороны, со своей кавалеріею, рѣшилъ дѣло. Ирландцы ударились въ бѣгство, впереди всѣхъ самъ Яковъ И. Потеря Вильгельма была не велика числомъ: онъ лишился всего 400 чел. Но она была все-таки велика, потому что въ числѣ убитыхъ былъ старикъ Шомбергъ, павшій въ кавалерійской схваткѣ. Оставшійся въ живыхъ сынъ маркиза Рювиньи, Генрихъ, былъ сдѣланъ полковникомъ шомбергова коннаго полка. Гугенотамъ же принадлежала честь побѣды при Ауримѣ, надъ французскимъ генераломъ Сенъ-Рютомъ. За это дѣло Вильгельмъ III пожаловалъ маркизу де-Рювиньи ирландское пэрство, съ титуломъ графа Гальуай. Сынъ маршала Шомберга, Херцогъ Карлъ Шомбергъ, былъ посланъ Вильгельмомъ съ помощью въ Савоію противъ французовъ, которыми командовалъ Батина, но былъ тамъ разбитъ и умеръ отъ ранъ. Мы не будемъ описывать судьбы всѣхъ французскихъ гугенотовъ, занявшихъ высокій должности въ Англіи. Достаточно было показать, что они, весьма дѣйствительною помощью, протестантской династіи, отблагодарили Англію за данное имъ убѣжище. Упомянемъ только имена Жана Кавальё, который былъ генералъ-майоромъ и губернаторомъ на Джерси, Ранена — воина-историка, Жана де-Бадта — инженера, Жана-Луи-Лигоньё, который былъ сдѣланъ лордомъ и фельдмаршаломъ (онъ былъ сподвижникъ Мальборо) и адмирала Гамбьё.

Изъ числа переселившихся въ Англію ученыхъ гугенотовъ, остановимся на Денисѣ Папенѣ, одномъ изъ изобрѣтателей паровой машины и первомъ изобрѣтателѣ парохода. Папенъ былъ врачъ. Въ 1681 году послѣдовали во Франціи постановленія, сильно стѣснявшія возможность практики для врачей-протестантовъ. Тогда Папенъ уѣхалъ сперва въ Голландію, потомъ въ Англію, гдѣ былъ принятъ королевскимъ обществомъ наукъ и получилъ въ немъ мѣсто лаборанта, съ жалованьемъ по 30 фунтовъ въ годъ. Обязанностью его было дѣлать опыты въ каждомъ засѣданіи общества. Во время пребыванія своего въ Англіи, онъ и сдѣлалъ свое великое открытіе — устроилъ паровую машину. Оставивъ Англію въ 1687 году, для занятія каѳедры математики въ марбургскомъ университетѣ, онъ послалъ изъ Марбурга своимъ друзьямъ въ Лондонѣ модель колеснаго парохода, для испытанія его на Темзѣ. Объ этомъ пароходѣ онъ писалъ Лейбницу, въ 1707 году: — «Очень важно, чтобы судно моей постройки было испытано именно въ морской гавани, какъ Лондонъ, гдѣ довольно глубины, для примѣненія моего изобрѣтенія, которое, при помощи огня, дастъ возможность одному или двумъ человѣкамъ производить болѣе дѣйствія, чѣмъ нѣсколько сотъ гребцовъ». Къ несчастью, лодочники на Везерѣ, увидавъ эту машину, разломали модель, а Папенъ умеръ, черезъ три года, не построивъ новой.

Другой французскій гугенотъ, д-ръ Дезагюльё, авторъ «Курса опытной философіи», напечатаннаго въ Англіи, также занимался, повидимому, устройствомъ паровой машины. Онъ сдѣлалъ улучшеніе въ механизмѣ Савери, и говоритъ въ названномъ сочиненіи, что съ 1717 г. онъ построилъ три «огненныя машины», и именно первую изъ нихъ — «для покойнаго царя Петра Великаго, для его сада въ Петербургѣ, гдѣ она и была установлена». Онъ умеръ въ 1747 г. Интересно бы знать, нѣтъ ли у насъ какого-нибудь подтвержденія объ этой паровой машинѣ, дѣйствовавшей въ Петербургѣ въ первой четверти XVIII вѣка?

Много ученыхъ доставила эмиграція Англіи, и они не мало оказали ей пользы. Въ числѣ ихъ назовемъ еще только математика де-Муавра, друга Ньютона, и Соломона изъ Ко, который также былъ изъ первыхъ изслѣдователей силы пара.

На англійскую промышленность эмиграція изъ Франціи въ концѣ XVII и началѣ XVIII в. имѣла огромное вліяніе. До этого переселенія французскихъ мастеровъ въ Англію, предметы роскоши въ ней выписывались всѣ изъ Франціи. Ввозъ въ Англію изъ Франціи простирался до 2½ милл. фунтовъ, а вывозъ изъ Англіи во Францію не доходилъ и до одного милліона. Правда, англичане умѣли уже дѣлать сукно и шерстяныя ткани, даже ленты, чулки и т. д., но фабрикація ихъ все-таки находилась еще на низкой степени. Англія выписывала изъ Франціи: атласныя и шелковыя матеріи, кружева, ленты, перчатки, пуговицы, саржу, шляпы, желѣзныя издѣлія, кожи и инструменты, льняныя ткани, соль, вина, пухъ, иглы, гребни, мыло, водки, уксусъ, фрукты, матрацы, одѣяла, бумагу всѣхъ сортовъ, — однимъ словомъ, все, относящееся въ комфорту, въ обширномъ смыслѣ.

Замѣчательно, что важная фабрикація поярковыхъ и бобровыхъ шляпъ была не только внесена гугенотами въ Англію, но и унесена ими изъ Франціи. Франція стала сама выписывать англійскія шляпы, и до половины XVIII в. во- Франціи люди, заботившіеся о своемъ туалетѣ, носили только «англійскія» шляпы, пока наконецъ, французъ Матьё, работавшій въ Лоцдонѣ, не привезъ секретъ этой фабрикаціи обратно въ Парижъ и сообщилъ его тамошнимъ мастеровымъ. Англійская шляпная фабрика, основанная гугенотами въ Уандсуортѣ, пріобрѣла большую славу. До сихъ поръ, какъ извѣстно, англійскія поярковыя шляпы (Christine) преобладаютъ на всѣхъ рынкахъ своей добротою и сравнительною дешевизною.

Фабрикація всякаго рода пуговицъ, исключительно принадлежавшая Франціи, была также введена въ Англіи гугенотами. Они же ввели тамъ важную фабрикацію набойки миткалей (первая фабрика была основана въ Ричмондѣ). Другія отрасли набойки были разработываемы въ Эссексѣ, потомъ, въ Ланкашейрѣ. Шпалерная фабрикація была введена въ Англіи гугепотомъ Пассаваномъ, который усовершенствовалъ свои обои при помощи Гобеленовъ. Шелковая фабрикація была самая важная изъ всѣхъ введенныхъ въ Англіи гугенотами. До отмѣны нантскаго эдикта, Англія выписывала изъ Франціи одного люстрину на 200 тысячъ фунтовъ ежегодно. Люстринъ такъ и дѣлался во Франціи спеціально для Англіи и назывался «англійскою тафтою». Послѣ отмѣны эдикта, въ непродолжительное время, ввозъ люстрину въ Англію совсѣмъ прекратился.

Фабриканты изъ Тура и Ліона устроили фабрики шелковыхъ тканей въ Спиталфильдсѣ (въ Лондонѣ) и занялись производствомъ, въ обширныхъ размѣрахъ, бархатовъ, люстриновъ и другихъ смѣшанныхъ тканей, а также чистыхъ шелковыхъ съ разводами или рисунками.

Первые шелковые фабриканты въ Лондонѣ назывались Лансонъ, Мариско и Монсо. Правительство, по преобладавшему въ то время экономическому убѣжденію, незамедлило наложить, вслѣдствіе такого положенія дѣлъ, запретительныя, тройныя пошлины на привозныя изъ Франціи шелковыя матеріи, а потомъ и совсѣмъ запретило ввозъ важнѣйшихъ изъ нихъ по сбыту. — «Странно сказать», замѣчаетъ Смайльсъ, «однимъ изъ доводовъ въ такой протекціи было приводимо именно то, что фабрикація этихъ предметовъ въ Англіи достигла высшей степени совершенства, чѣмъ та, на которой находились иностранные продукты того же рода — доводъ, который, казалось бы, долженъ былъ служить свидѣтельствомъ о безполезности законодательнаго вмѣшательства въ ихъ пользу. Во всякомъ случаѣ, несомнѣнно, что при концѣ столѣтія, французскіе мануфактуристы въ Англіи не только удовлетворяли всей потребности самой Англіи, но и вывозили значительное количество своихъ товаровъ въ тѣ страны, которые прежде выписывали ихъ изъ Франціи.

Въ прошеніи, поданномъ въ парламентъ обществомъ ткачей въ 1713 году, изъяснялось, что благодаря поощренію оказанному правительствомъ и законодательною властью, шелковая фабрикація въ это время производила въ двадцать разъ болѣе, чѣмъ въ 1664 году; что всѣ сорты черныхъ и крашеныхъ шелковыхъ матерій, парчей и лентъ дѣлались здѣсь столь же хорошо, какъ во Франціи; что черный шелкъ для капоровъ и шарфовъ, который 25 лѣтъ тому назадъ привозился весь изъ-за границы, на ежегодную сумму 300 тысячъ фунтовъ, теперь приготовляется весь въ странѣ; наконецъ, что вывозъ шерстяныхъ и другихъ мануфактурныхъ товаровъ въ Турцію и Италію, гдѣ покупался сырой шелкъ, значительно увеличился. Таковы были между прочимъ, заключаетъ Смайльсъ, результаты переселенія въ Лондонъ французскихъ ремесленниковъ». Стеклянное производство и фабрикація писчей бумаги всякого рода также были развиты и поставлены на высокую степень въ Англіи, только гугенотами. Въ стеклянномъ дѣлѣ, техническій языкъ въ Англіи до сихъ поръ сохранилъ французскія названія пріемовъ и орудій. Точно также и въ бумажной фабрикаціи. Кружевное производство, введенное первоначально валлонами, было преобразовано и расширено гугенотами. «Однимъ словомъ», говоритъ Смайльсъ «едва ли какая либо отрасль промышленности въ Великобританіи не ощутила на себѣ немедленно благотворнаго вліянія большого прилива опытныхъ рабочихъ изъ Франціи. Они не только улучшили тѣ мануфактуры, которыя уже существовали, но и ввели много совершенно новыхъ отраслей производства; своимъ искусствомъ, умомъ и трудолюбіемъ, они богато отплатили Англіи за гостепріимство, великодушно оказанное имъ въ то время, когда они находились въ нуждѣ».

Потомки этихъ французскихъ и фламандскихъ гугенотовъ въ Англіи совершенно слились съ англійскимъ обществомъ. Омена ихъ часто встрѣчаются и въ нынѣшнихъ спискахъ англійскихъ политическихъ людей и дворянства Англіи, какъ напр.: Блакіеры, Тренчи, Ронилльи, Гроты и т. д. Но многія гугенотскія фамиліи измѣнили свои имена, переведя ихъ на англійскій языкъ. Такъ Loiseau сдѣлался Bird, Leblanc — White, Lemaur — Brown, Leroy — King, Lemonnier — Miller, Lacroix-- Cross и т. д. Другія только придали англійскую форму своимъ первоначальнымъ именамъ. Такъ: Condé сдѣлался Cundy, De Moulins — Mullins, Pelletier — Pelters, Huyghens — Huggins, Béaufoy — Buffy. Наконецъ, третьи измѣнили свои имена оттого, что получили пэрство; такъ лордъ Нортвикъ происходитъ отъ гугенота Рюшота, лордъ Рендлешэмъ — отъ гугенота Телюсона и т. д.

Англійское дворянство породнилось съ гугенотами. Какъ сама королева Викторія происходитъ по женской линіи отъ внука маркиза д’Ольбрёзъ, гугенота переселившагося въ Бранденбургъ, такъ аристократическія фамиліи въ Англіи болѣе или менѣе всѣ «имѣютъ въ себѣ частицы гугенотской крови». Назовемъ нѣсколько такихъ фамилій, исчисляемыхъ Смайльсомъ, указывая и на титулъ главъ ихъ: Россели (герцогъ Бедфордъ), Кэвендиши (герцогъ Девонгаейрскій) — эти двѣ фамиліи были въ родствѣ съ родомъ Рювиньй; Осборны, (герцогъ Лидсый) въ родствѣ съ Шомбергами; Форбсы (графъ Грэнардъ); Элліоты (графъ Минто); Гай-Дромонды (графъ Кинноуль) и т. д.; изъ новыхъ пэровъ лорды Тоунтонъ, Эверслей и Ромилли — прямые потомки гугенотовъ.

Указывая на плачевные для Франціи послѣдствія эмиграціи гугенотовъ, Смайльсъ съ прискорбіемъ напоминаетъ, что Франція, которая не захотѣла терпѣть протестантскихъ учителей и библейскаго Бога, получила въ надѣлъ учителей такихъ, какъ Вольтеръ, Руссо, Дидро и богиню Разума. Остановимся только на неоспоримомъ фактѣ, что преслѣдованіе не остановило стремленія человѣчества къ свободѣ, и напомнимъ еще разъ, что защитники такъ называемой теоріи «постепеннаго прогресса», столь громко осуждающіе французскую революцію, какъ «насильственный скачекъ впередъ», часто упускаютъ изъ виду, какими «насильственными шагами назадъ», не менѣе покушавшимися на «постепенность прогресса», были обусловлены подобные перевороты. «Eppur si muove» сказалъ Галилей. Но если подъ могущественное колесо той великой машины, которая работаетъ для человѣчества будущность, попадаютъ жертвы, если оно, проходя черезъ поставленные ему на пути препятствія, безжалостно, съ равнодушіемъ механизма, давитъ цѣлыя учрежденія, цѣлыя массы людей, цѣлыя государства, то оно ли виновно въ этомъ, — или тѣ люди, учрежденія и государства, которые думаютъ своими ничтожными усиліями, своимъ жалкимъ сопротивленіемъ, остановить развитіе человѣчества, какъ римскіе инквизиторы пытая Галилея, пытались остановить вращеніе земли за солнцемъ, за свѣтомъ? —

Легко понять, что книга Смайдьса произвела глубокое впечатлѣніе во Франціи, руками которой, въ лицѣ гугенотовъ, была создана вся лучшая сила Англіи. Мы уже закончили нашу статью, когда у насъ явился тотъ апрѣльскій номеръ «Revue des deux Mondes», въ которомъ литературный критикъ этого журнала приводитъ свои размышленія по поводу труда Смайльса. — «Весьма позволительно, говоритъ Альф. Эскиросъ, сожалѣть вмѣстѣ съ г. Смайльсомъ о томъ, что Франція не довершила свою религіозную революцію въ XVI вѣкѣ. Привычка къ изслѣдованію, быть можетъ, приготовила бы насъ лучше къ пользованію политическою свободою. Всматриваясь въ общее состояніе стараго и новаго материка, признаюсь, мы поражаемся печальнымъ сближеніемъ, которое наводитъ насъ на многія размышленія. Группа протестантскихъ народовъ вездѣ достигла благополучія, и въ силу естественнаго родства, — формъ представительнаго правительства. Швейцарія, Голландія, Пруссія, Англія, Сѣверо-американскіе Штаты, пользуются конституціею, которая, хотя и въ различной степени, но допускаетъ участіе страны въ управленіи дѣлами. То-ли представляютъ католическія государства? Не замѣчать ихъ отсталости въ этомъ отношеніи значило бы не, знать исторіи или искажать факты. Франція нѣсколько разъ кидалась къ идеалу свободы, и она это дѣлала съ энтузіазмомъ, увлекавшимъ половину Европы за собою; но за гигантскими усиліями, какое послѣдовало мрачное возвращеніе къ прошедшему, какое горькое разочарованіе!… Конечно, этотъ контрастъ производитъ болѣзненное впечатлѣніе: не слѣдуетъ ли дать католическимъ странамъ совѣтъ обратиться въ протестантство? Но теперь это уже поздно, и въ наше время въ душахъ нѣтъ даже столько вѣры, чтобы перемѣнять религію. Можно сдѣлать одно, а именно отдѣлить въ католическихъ странахъ политическій порядокъ отъ религіознаго, церковь отъ государства, и поставить обязанности гражданина рѣшительно выше, вѣрованій».

Такое громкое признаніе въ своихъ несправедливостяхъ, произнесенное въ бывшемъ отечествѣ гугенотовъ, и притомъ въ виду процвѣтанія ихъ вторичнаго отечества, — процвѣтанія, которымъ Англія обязана этимъ же самымъ гугенотамъ, — весьма краснорѣчиво говоритъ въ пользу книги Смайльса, гдѣ съ такою поразительною ясностью разсказанъ примѣръ, какъ религіозный фанатизмъ можетъ заставлять государство отсѣвать себѣ свои лучшіе члены и обезсиливать свой организмъ на цѣлые вѣка.

Л. А — ВЪ.