Губернская Перикола (Авсеенко)/ДО

Губернская Перикола
авторъ Василий Григорьевич Авсеенко

Опубл.: 1880. Источникъ: az.lib.ru

В. АВСѢЕНКО

ПОВѢСТИ и РАЗСКАЗЫ ТОМЪ ВТОРОЙ ОЧАРОВАННЫЕ. — МИСХОРСКАЯ САКЛЯ. — ЗИМНЯЯ НОЧЬ. — МГНОВЕНЬЕ, — ГУБЕРНСКАЯ ПЕРИКОЛА. — ИСПАНСКІЙ ДВОРЯНИНЪ. С.-ПЕТЕРБУРГѢ. Типографія В. В. Комарова, Фонтанка, № 74.

1885.

ГУБЕРНСКАЯ ПЕРИКОЛА

РАЗСКАЗЪ

I.

Нынѣшнимъ лѣтомъ мнѣ привелось прожить двѣ недѣли въ губернскомъ городѣ, гдѣ у меня не было ни одной души знакомой. Впрочемъ, городъ былъ южный, слѣдовательно мнѣ предоставлялось наслаждаться природою; кромѣ того, въ немъ оказались очень порядочныя гостинницы, приличный театръ и хорошіе извозчики — удобства, способныя совсѣмъ очаровать неприхотливаго русскаго путешественника.

Поѣздъ пришелъ къ вечеру. Разобравъ чемоданъ и напившись чаю, я почувствовалъ себя охваченнымъ тѣмъ слегка возбуждающимъ и вмѣстѣ какъ бы грустнымъ чувствомъ, которое овладѣваетъ въ первыя минуты въ незнакомомъ мѣстѣ, передъ неизвѣстностью ожидающихъ васъ встрѣчъ, удачъ или разочарованій, передъ неизвѣстностью самаго города. Я позаботился получить отъ прислуживавшаго мнѣ нумернаго кое-какія свѣдѣнія о мѣстномъ обществѣ, и о томъ, гдѣ можно провести здѣсь незанятое время. Но въ провинціи, и особенно на югѣ, лакеи отличаются угрюмостью. На мои вопросы нумерной отвѣчалъ съ такимъ видомъ, который явно показывалъ, что онъ совсѣмъ не сочувствуетъ никакимъ общественнымъ увеселеніямъ.

— Больше все въ «Шато» господа гуляютъ, объяснилъ онъ кратко.

Я пытался узнать, что это за «Шато» и что тамъ дѣлаютъ, но номерной отозвался только: «А кто его знаетъ, я тамъ не былъ. Представляютъ должно что-нибудь». Я оставилъ его въ покоѣ и вышелъ на улицу, предпочитая лично ознакомиться съ городомъ и съ его лѣтнею жизнью.

«Шато», или точнѣе «Шато-де-Флеръ», оказался въ нѣсколькихъ шагахъ отъ моей гостинницы. Онъ занималъ часть городскаго сада, красиво разбитаго на крутомъ берегу большой южно-русской рѣки. Огромная афиша, налѣпленная на воротахъ, извѣщала объ увеселительномъ вечерѣ съ Фейерверкомъ и инструментально-вокальнымъ концертомъ, въ коемъ примутъ участіе въ первый разъ извѣстная е исполнительница" г-жа Славская и г. Громовъ. Объ извѣстности послѣдняго афиша умалчивала, но вершковыя буквы, какими было напечатано это звучное имя, свидѣтельствовали сами по себѣ, что въ лицѣ дебютанта предстояло имѣть дѣло съ знаменитостью.

Я вошелъ въ садъ. Публики было очень много — той скромной, нѣсколько какъ бы запыленной и обязательно чѣмъ-то недовольной публики, какую обыкновенно встрѣчаешь на провинціальныхъ общественныхъ гуляньяхъ. На скромно-освѣщенной террасѣ, за маленькими столиками, пили чай и ужинали. Передъ эстрадою толпились мѣстные дилеттанты, наслаждаясь увертюрою изъ «Цампы», вяло исполняемою подъ командою мрачнаго и тоже какъ будто запыленнаго капельмейстера. Жиденькіе звуки оркестра казались еще жиже, задыхаясь въ могучей зелени вязовъ и тополей, обступавшихъ садикъ. Доигравъ «Цампу», музыканты скромно понурились надъ своими пюпитрами, а впереди эстрады появился какой-то толстоватый господинъ во фракѣ и бѣлыхъ перчаткахъ, и прочиталъ, покачиваясь и какъ-то неестественно выпячивая одно плечо, «Убогую и Нарядную». Ему немножко похлопали. Затѣмъ появились возвѣщенные афишею дебютанты и спѣли извѣстный «испанскій» дуэтъ изъ «Периколы». Исполненіе этого дуэта не въ костюмахъ вызвало въ началѣ на многихъ лицахъ улыбку недоумѣнія, но Пикилло во фракѣ съ первыхъ нотъ обнаружилъ очень порядочный голосъ, и по окончаніи куплета раздались оживленные апплодисменты и «браво». Толпа передъ эстрадою росла. Перикола сдѣлала шагъ впередъ, повела своими худенькими плечиками и запѣла. Я съ любопытствомъ глядѣлъ на нее. Тонкое, интересное личико ея выражало странную смѣсь плутовства и наивности. Можно было недовѣрять ея улыбкѣ, ея подвижнымъ, выразительнымъ бровкамъ, поднимавшимся съ видомъ недоумѣнія на красиво-вкрадчивыхъ нотахъ голоса — но большіе, сѣрые, хрустальные глаза внушали довѣріе. Казалось, что это поетъ ребенокъ, случайно потерявшій невѣдѣніе зла и оставшійся въ недоумѣніи передъ этою случайностью…

Толпа все больше тѣснилась передъ эстрадою, хлопала, заставила повторить. Перикола, улыбаясь и какъ-то радостно обжимая складки своего наряднаго, но уже не совсѣмъ свѣжаго платья, опять пробѣжала между музыкантами, повела блистающими глазами и запѣла:

Какой обѣдъ мнѣ подавали!

Какимъ виномъ тамъ угощали!

Что-то лукаво-вакхическое звучало въ ея голосѣ, чувствовалось въ лѣнивомъ колебаніи ея стройнаго стана. Я оглянулся: всѣ лица осклабились одною и тою же противною улыбкою, всѣ глаза говорили одно и то же. Мнѣ почему-то сдѣлалось обидно и досадно за мою Периколу. А она съ непередаваемымъ выраженіемъ запрокинула свою маленькую, изящную головку, и чуть-чуть пошатываясь всѣмъ станомъ, доканчивала гривуазный куплетъ подъ взрывъ рукоплесканій.

Молодой офицеръ въ гвардейской формѣ, слѣдившій за нею задумчивымъ и пристальнымъ взглядомъ, протянулъ обѣ руки и въ тактъ, медленно и звонко, ударилъ ладошами. Въ толпѣ громко кричали имя дебютантки, радостный гулъ какъ будто стоялъ надъ цѣлымъ садомъ. Я отошелъ отъ эстрады, но оглянувшись, опять увидѣлъ медленный взмахъ бѣлыхъ перчатокъ, ударявшихъ одна о другую.

II.

Во утру я былъ разбуженъ разговоромъ, слышавшимся изъ сосѣдней комнаты, какъ разъ за моею кроватью.

— Олеся, машь пенцьдзесенць копѣекъ, повѣдьзь чи пани менжатка, чи нѣ?^[1] говорилъ совершенно незнакомый мнѣ мужской голосъ.

— Невѣмъ, панъ грабе, прошу мнѣ заставиць!^[2] отвѣчалъ другой голосъ, по которому я узналъ хорошенькую корридорную горничную, научившуюся по польски вѣроятно отъ наѣзжавшихъ въ городъ помѣщиковъ «забранего краю».

— Олеся, машь пенць злотыхъ! спокойно продолжалъ первый голосъ, — повѣдьзь чи то менжъ, чинѣ?^[3] — Але нихъ панъ дастъ мнѣ покуй! возразила уже съ нетерпѣніемъ Олеся, и добавила со смѣхомъ: — на шлюбу не быламъ!^[4]

Тотъ, кого называли графомъ, продолжалъ разспрашивать, и по нѣкоторымъ его вопросамъ я догадался, что дѣло идетъ о вчерашней дебютанткѣ, и что она живетъ въ этой же самой гостинницѣ, какъ разъ противъ моего нумера. Потомъ онъ сталъ уговаривать Олесю, чтобы она поскорѣй несла «бутики», и очень безпокоился готовъ-ли самоваръ, потому что пани спроситъ «гербаты»^[5]. Когда Олеся наконецъ ушла, онъ все-таки не успокоился, и какъ только раздастся звонокъ, выбѣгалъ въ корридоръ и кричалъ съ забавною озабоченностью:

— Олеся! Олеся! идзь прендзе до пани!^[6]

Скоро однако въ сосѣднемъ нумеръ все замолкло — должно быть мой графъ ушелъ. Но за то едва только я напился чаю и присѣлъ къ столу, чтобы написать кое-какія дѣловыя бумаги, которыя надо было въ тотъ же день подать въ присутственныя мѣста, какъ въ другомъ нумеръ раздалось громкое пѣнье подъ аккомпаниментъ совершенно разбитаго піанино. Это моя Перикола повторяла къ вечеру шансонетки. Затѣмъ мужской голосъ запѣлъ «фонарики».

«Это однако чортъ знаетъ что такое!» подумалъ я съ досадою, чувствуя, что всѣ дѣловыя соображенія мои какъ-то странно путаются и точно стараются улечься подъ музыку. Вдругъ дверь въ мою комнату тихонько растворилась, и на порогѣ появилась вчерашняя Перикола. На ней была накинута красная блуза съ кружевами; волосы, связанные узенькою бархаткою и переброшенные черезъ плечо, доходили до пояса.

— Pardon, я хочу васъ спросить — мы не мѣшаемъ вамъ? бросила она мнѣ съ порога тономъ вызывающей фамильярности.

— Вѣдь я не могу запретить вамъ пѣть! отвѣтилъ я совсѣмъ не любезно.

Она, улыбаясь, прищурила на меня свои хрустальные глаза.

— Такъ мы будемъ пѣть когда вы уйдете, сказала она.

Я молча поклонился. Она помедлила на порогѣ, какъ будто ожидая не скажу-ли я чего-нибудь, чтобы загладить свой нелюбезный отвѣтъ, и наконецъ затворила дверь. Мнѣ показалось, что она сконфузилась.

Пѣніе тотчасъ прекратилось, но черезъ нѣсколько минутъ вниманіе мое было снова развлечено негромкимъ разговоромъ въ корридорѣ. Незнакомый молодой голосъ спрашивалъ гдѣ живетъ Славская, и затѣмъ полюбопытствовалъ узнать, кто живетъ въ сосѣднихъ нумерахъ, Олеся назвала графа Хлапскаго и меня.

— И долго они будутъ тутъ стоять? спросилъ съ лѣнивою оттяжкою все тотъ же неизвѣстный голосъ.

— А не знаю жь, отвѣтила Олеся, — впрочемъ графъ кажется завтра съѣдетъ.

— Такъ я беру его комнату.

Мнѣ захотѣлось узнать, кто будетъ моимъ ближайшимъ сосѣдомъ,;и выйдя въ корридоръ, я увидѣлъ того -самаго петербургскаго офицера, который вчера съ такимъ задумчивымъ видомъ хлопалъ Периколѣ, взмахивая въ тактъ руками въ бѣлоснѣжныхъ перчаткахъ. Онъ уже уходилъ, и я замѣтилъ только лѣнивую, какъ бы избалованную походку, какъ нельзя болѣе отвѣчавшую его голосу. Олеся шла за нимъ и за что-то благодарила его — вѣроятно за перешедшую въ ея руки ассигнацію.

III.

Въ тотъ же день, за обѣдомъ въ общей залѣ.

Но мнѣ привелось опять встрѣтиться съ моими сосѣдями, Когда я пришелъ, Пери кола и Пики я до уже сидѣли за столикомъ, и около нихъ, со своею всегдашнею забавною озабоченностью, увивался графъ Хлапскій. Онъ ужасно хлопоталъ, кричалъ на прислугу, рекомендовалъ то или другое блюдо, упрашивалъ взять еще — совершенно какъ будто угощалъ у себя въ домѣ,

— Але прошу рыбы, досконале! От-то слична палендвица! Гей, малецъ, давай пани прендзе!^[7] суетился онъ, успѣвая, впрочемъ, и самъ ужасно много ѣсть.

Перикола, какъ только я вошелъ, что-то сказала смѣясь своему спутнику и кивнула мнѣ головою.

— Сосѣдъ, садитесь къ намъ, пригласила она просто.

Пикило, онъ же Громовъ, былъ еще очень молодой человѣкъ, съ маленькою русою бородкою, неглупыми сѣрыми глазами и какою-то блуждающею улыбкою на красивыхъ губахъ, — улыбкою, которая бываетъ или у очень счастливыхъ, или у очень плутоватыхъ молодыхъ людей. Вообще наружность изъ тѣхъ, какія нравятся женщинамъ. Одно только было дурно — огромныя, совсѣмъ мужицкія руки, съ короткими и толстыми ногтями.

Разговоръ зашелъ о городѣ, о мѣстномъ обществѣ и о вчерашнемъ вечерѣ въ «Шато». Графъ, бывавшій здѣсь раньше, тотчасъ заговорилъ о своихъ знакомствахъ и засыпалъ насъ именами. Славская вспомнила Одессу, откуда она только-что пріѣхала и гдѣ ей больше нравилось.

— Если бы не онъ (она указала на Громова), я бы не выѣхала оттуда. Тамъ насъ очень любили. Но онъ выстрѣлилъ изъ ружья въ саду, и ему запретили пѣть.

Я съ удивленіемъ взглянулъ на Громова. Онъ улыбнулся своею блуждающею улыбкою и произнесъ какъ бы въ поясненіе:

— Пьянъ очень былъ, — и провелъ по лицу огромною рукою.

Графъ между тѣмъ продолжалъ хлопотать я угощать, и окончательно присталъ съ пирожнымъ.

— Але прошу! досконале! Дзисей таки цястечки, же нигды не были!^[8] убѣждалъ онъ.

Славская поднялась, чтобы вернуться въ нумеръ и взглянула на Громова.

— Я посижу еще съ графомъ, отвѣтилъ онъ.

— А мнѣ надо приготовиться. Пойдемте, сосѣдъ, обратилась она ко мнѣ, какъ будто мы были уже сто лѣтъ знакомы.

— Да вы зайдите, пригласила она, когда я остановился передъ ея дверью.

Я зашелъ. Нумеръ состоялъ изъ двухъ комнатъ. Въ первой еще сохранялся нѣкоторый порядокъ, если не считать разбросанныхъ повсюду нотъ и газетныхъ листовъ; но черезъ непритворенную дверь въ другую комнату можно было видѣть груду всевозможнаго платья, наваленнаго на кроватяхъ, разрозненныя принадлежности туалетнаго столика, картонки отъ шляпокъ, чемоданы съ оторванными крышками. Кувшинъ отъ умывальника стоялъ на полу, какъ разъ посреди комнаты.

— Вы извините, если вамъ иногда придется услышать какъ мы разучиваемъ; но мы постараемся когда васъ не бываетъ дома, сказала Славская, садясь и указывая мнѣ мѣсто подлѣ себя.

Я постарался увѣрить, что занятій у меня не много, что я большею частью не бываю дома. Мнѣ было совѣстно стѣснять ихъ въ томъ, что очевидно было для нихъ дѣломъ насущнаго хлѣба.

— Если вамъ и теперь нужно что-нибудь прорепетировать, то пожалуйста не обращайте на меня вниманія, прибавилъ я.

— Нѣтъ, мнѣ теперь некогда, я должна вотъ это привести въ порядокъ, возразила Славская, и быстро сбросивъ съ ноги голубую атласную туфельку, показала мнѣ распоротый шовъ.

— Надо заштопать! объяснила она со своею дѣтскою улыбкою.

На столѣ, въ растрепанной корзинкѣ, стояли принадлежности шитья. Славская схватила голубую катушку, вдѣла нитку, откусила и принялась старательно затачивать лопнувшій шовъ. Наклоненное лицо ея при этомъ сдѣлалось совершенно серьезно, какъ будто она не руками только, а всѣмъ существомъ своимъ участвовала въ этой работѣ.

— Ничего, что я такъ безъ церемоній? Нельзя, публика тѣснится къ самой эстрадѣ, замѣтятъ, извинялась она, продолжая быстро и ловко дѣйствовать иголкою, и не глядя на меня, бросать вопросы и разсказывать про свою артистическую карьеру, про какого-то грека, у котораго она воспитывалась, про одесскій бульваръ и про лѣтніе праздники на Ланжероновой дачѣ. Этотъ скользящій, разсыпающійся разговоръ производилъ такое же странное впечатлѣніе, какъ я она сама, — впечатлѣніе очаровательной наивности и вмѣстѣ преждевременнаго знакомства съ самыми острыми сторонами жизни и какого-то почти циническаго равнодушія къ нимъ, которое ставило втупикъ.

Когда туфелька была заштопана, Перикола спокойно сунула въ нее маленькую, узкую, обутую въ прозрачный чулокъ ножку, потомъ приподняла другую и осмотрѣла ее со всѣхъ сторонъ. Громовъ появился наконецъ изъ обѣденной залы и объявилъ, что пора переодѣваться. Перикола потянула его за обѣ руки, посмотрѣла ему въ глаза, и убѣдившись, что онъ не пьянъ, ущипнула его за ухо, поцѣловала въ самыя губы, и захвативъ всѣми десятью пальцами его длинные волосы, съ хохотомъ заволокла ими его лицо, какъ будто хотѣла закрыть слѣды только-что сорваннаго поцѣлуя.

IV.

На другое утро графъ Хлапскій выѣхалъ изъ города, оставивъ меня въ недоумѣніи — изъ за чего же собственно онъ такъ хлопоталъ? — а въ нумеръ его тотчасъ поселился уже извѣстный читателю гвардейскій офицеръ. Изъ разговора съ Олесею оказалось, что его уже знаютъ въ отелѣ, что фамилія его Сохотовъ, что въ губерніи у него есть большое имѣніе, что вообще онъ очень богатъ и держитъ себя въ мѣстномъ обществѣ очень гордо, такъ-что даже на губернаторскомъ журъ-фиксѣ показался только на полчаса. Не знаю насколько все это было справедливо, только въ тотъ же день я съ нимъ встрѣтился за завтракомъ въ общей залѣ, и онъ произвелъ на меня впечатлѣніе совсѣмъ милаго и общительнаго человѣка. Узнавъ во мнѣ сосѣда, онъ тотчасъ разговорился, сообщилъ что скучаетъ, такъ какъ дѣлать ему рѣшительно нечего, а между тѣмъ надо подождать еще съ недѣлю какого-то судебнаго рѣшенія — и къ величайшему моему удивленію тутъ же за завтракомъ объяснилъ, что очень заинтересовался Периколою и нарочно взялъ нумеръ подлѣ нея.

— Нравится она мнѣ ужасно! добавилъ онъ. глядя мнѣ прямо въ глаза своими голубыми, спокойно блистающими зрачками. — Дохленькая она такая, и глаза ядовитые!

Бываетъ, что иногда слово получаетъ совсѣмъ не тотъ колоритъ, какой мы въ немъ чувствуемъ обыкновенно. Такъ и въ настоящемъ случаѣ, слово «дохленькая» удивительно пришлось къ своеобразной, недоразвившейся и уже чуть-чуть привявшей красотѣ Периколы.

— А Пикилло васъ не обезкураживаетъ? спросилъ я смѣясь.

Сохотовъ молча вытеръ усы. Блескъ его глазъ мгновенно сдѣлался какъ бы стекляннымъ, и въ губахъ выразилось что-то надменное к натянутое. Онъ точно обидѣлся за мой вопросъ, за это сопоставленіе его, Сочотова, съ какимъ-то провинціальнымъ пѣвцомъ — и въ ту минуту показался мнѣ именно такимъ, какъ описывала его Олеся. Но онъ тотчасъ перемѣнилъ разговоръ и опять сталъ милъ и любезенъ по прежнему.

Вечеромъ, когда я зашелъ въ «Шато», концертъ уже кончился, и въ саду оставались только ужинавшіе.

Ни Периколы съ ея спутникомъ, ни Оохотова я не повстрѣчалъ, но вернувшись въ отель, узналъ, что еще никого изъ нихъ нѣтъ дома. Уже засыпая, я услышалъ шаги по корридору, звяканье сабли и шпоръ, и какъ будто пьяненькій голосъ, напѣвавшій:

Я просто готова! готова!

Но тсс!

Объ этомъ ни слова!

Я догадался, что они ужинали вмѣстѣ, и подивился быстрымъ успѣхамъ моего новаго сосѣда. Признаюсь, эти успѣхи меня совсѣмъ не обрадовали, потому что въ обстановкѣ моихъ «птичекъ пѣвчихъ» была какая-то своеобразная идиллія, что-то даже любопытно-нелѣпое, тогда какъ ухаживанья заѣзжаго гвардейскаго Офицера не представляли уже ровно никакого интереса.

Мнѣ даже хотѣлось предостеречь Периколу, заставить ее съ самаго начала взглянуть въ глаза опасности. Дня черезъ два, когда мнѣ привелось быть съ нею вдвоемъ, я нарочно завелъ разговоръ о Сохотовѣ. Мнѣ было любопытно узнать, встрѣчала-ли она раньше такихъ какъ онъ, догадывается-ли она о характерѣ его улаживаній. Но она почти при первыхъ моихъ словахъ закинула голову и взглянула на меня изумленными, встревоженными глазами.

— Что вы! что вы такое говорите! воскликнула она съ разлившеюся по лицу краскою. — Сохотовъ? да это такой человѣкъ, какого я думаю еще не было никогда! Это жь прелесть что такое! Это — богъ!

Я въ свою очередь съ изумленіемъ взглянулъ на нее.

— Когда жь это онъ успѣлъ такъ очаровать васъ? спросилъ я.

— Ахъ, да съ первой же минуты, отвѣтила Перикола и сложила руки. Что-то задумчиво-страстное заволокло ея хрустальные глаза и покривило уголки губъ. Мнѣ показалось даже, что тонкое личико ея какъ будто похудѣло за эти два дня.

— Да вы влюблены въ него! сказалъ я съ невольнымъ ощущеніемъ не то горечи, не то страха.

Она посмотрѣла на меня, сблизивъ свои выразительныя бровки — и улыбнулась. Столько страданія и какого-то ядовитаго счастья выразилось въ этой улыбкѣ, что мнѣ совѣстно стало моего разговора.

V.

Изъ разговора этаго впрочемъ произошло то удобство, что я совершенно успокоился и предоставилъ дѣлу идти своимъ обыкновеннымъ порядкомъ. Я даже пересталъ заходить къ моимъ сосѣдямъ, но отдѣлявшій насъ корридоръ былъ такой узенькій, и двери такъ плохо притворялись, что я почти всегда зналъ что тамъ дѣлается. Такимъ образомъ привелось мнѣ между прочимъ узнать, что хозяинъ гостинницы требовалъ отъ « птичекъ пѣвчихъ» но счету, а заплатить имъ было нечѣмъ, потому что изъ Одессы они пріѣхали налегкѣ, по захвативъ ничего съ собою и даже оставивъ тамъ долги. Перикола хотѣла достать впередъ у содержателя «Шато», но тотъ высчиталъ что они должны у него въ ресторанѣ за нѣсколько ужиновъ, и подложилъ только десять рублей.

Съ этими десятью рублями Громовъ куда-то ушелъ, и вернулся съ конфектами, сладкимъ пирогомъ и бутылкою какой-то рѣдкостной мальвазіи. Оказалось что онъ ужасный лакомка и можетъ съѣсть даже натощакъ столько сладостей, какъ ни одна женщина. Въ довершеніе всего въ это самое утро пріѣхалъ изъ Одессы какой-то жидокъ, съ спеціальною цѣлью получить отъ нихъ долгъ. Артисты принялись вмѣстѣ съ нимъ пересматривать свой инвентарь, но этотъ инвентарь такъ уже былъ сокращенъ предшествовавшими ревизіями, что найти въ немъ предметы роскоши и излишества оказалось чрезвычайно трудно. У Громова кромѣ пиджака и фрачной пары, да еще какой-то шерстяной накидочки, совсѣмъ ничего не было.

— Гдѣ-жъ твои пальто? слышалъ и какъ удивилась Славская.

— Ну вотъ! отозвался только Громовъ, и въ тонѣ его голоса ясно выражалась мысль, что кто же станетъ держать пальто въ іюлѣ мѣсяцѣ, въ южномъ климатѣ?

Перикола вытащила на средину комнаты чемоданъ и быстро выбросила изъ него нѣсколько платьевъ. Жидъ хотя и отозвался о нихъ критически, но взялъ съ собою, сказавъ что переговоритъ съ антрепренеромъ. Перикола по уходѣ его радостно захлопнула чемоданъ, бросила на столъ принесенный Громовымъ пирогъ и постучала ко мнѣ и къ Сохотову. Послѣдняго не было въ номерѣ.

— Ну идите вы, у насъ конфекты и пирогъ, и еще бутылка мальвазіи, позвала она меня.

— Помилуйте, я еще не обѣдалъ, удивился я.

— Какъ будто непремѣнно надо каждый день обѣдать! возразила ІІерикола, и разрѣзавъ пирогъ на большіе куски, принялась съ наслажденіемъ ѣсть. Громовъ тоже присѣлъ, и очень скоро они вдвоемъ покончили не только съ пирогомъ, но и съ мальвазіей.

«Идиллія!» подумалъ я.

— Ну, вотъ теперь дѣйствительно можно и обѣдать, сказалъ Пиколо, вытирая прямо рукой обсахаренныя губы.

— Разумѣется, лучше я скажу Сохотову, чтобъ онъ послѣ «Шато» опять задалъ намъ ужинъ, докончила Перикола.

А-ахъ, кань я люблю военныхь..

запѣла она, откинувъ на спинку стула свою хорошенькую головку и странно жмуря глаза. Но на первомъ стихѣ она вдругъ оборвала, выпрямилась и съ сердитымъ видомъ отвернулась отъ меня. Громовъ посмотрѣлъ на нее и на меня, пожалъ плечами, ушелъ въ спальную и захлопнулъ за собою дверь.

— Послушайте, въ Петербургѣ весело? веселѣе чѣмъ здѣсь? бросила мнѣ Перикола, не оборачивая лица.

— Не знаю. По моему здѣсь лучше, сказалъ я.

— Зачѣмъ вы всегда вотъ такъ отвѣчаете? вамъ нарочно хочется подразнить меня? проговорила Перикола и вдругъ встала, подошла къ окну и подпершись обѣими руками à la Шнейдеръ, принялась напѣвать вполголоса:

Мы всѣ невинны отъ рожденья..

— До свиданья, сказалъ я съ другаго конца комнаты.

— Прощайте, отвѣтила она не оглянувшись.

VI.

Толкнувшись вечеромъ въ «Шато», я встрѣтилъ тамъ Сохотова, который тотчасъ сталъ убѣдительно звать меня ужинать вмѣстѣ съ нимъ и съ «птичками пѣвчими» тутъ же въ отдѣльномъ кабинетѣ.

— Право, будетъ превесело, убѣждалъ онъ, какъ-то радостно мигая глазами.

Я согласился. Сохотовъ пошелъ въ буфетъ, отыскалъ хозяина, велѣлъ приготовить самую лучшую комнату и затѣмъ приступилъ къ весьма сложнымъ распоряженіямъ насчетъ яствъ и нитей. Онъ это дѣлалъ съ такимъ радостнымъ и лакомымъ видомъ, и обнаруживалъ столько тонкаго пониманія вещей, что слушая его ужасно хотѣлось ѣсть.

Какъ только прошумѣла послѣдняя фейерверочная ракета. мы забрались вчетверомъ въ крошечный кабинетикъ на верху террассы. Въ саду гасли огни, въ открытое окно неслось теплое благоуханіе южной ночи, смѣшанное съ запахомъ еще не разошедшагося пороховаго дыма. Громовъ, успѣвшій еще раньте сходить нѣсколько разъ въ буфетъ, чувствовалъ себя очень весело, пѣлъ и поминутно вскакивалъ съ дивана, угрожая безопасности стола и всего на немъ разставленнаго. Перикола, съ легкими слѣдами румянъ и чуть подведенными рѣсницами---ей негдѣ было сдѣлать послѣ-спектакльный туалетъ — была напротивъ очень молчалива, и мнѣ показалось что подъ театральными румянами похудѣвшее личико ея было блѣднѣе обыкновеннаго. Я очень удивился когда она, меньше пасъ всѣхъ обнаруживавшая въ этотъ вечеръ веселости, толкнула меня подъ столомъ ножкой и сказала тономъ упрека:

— Зачѣмъ вы такой серьезный? это глупо.

— Я нисколько не серьознѣе другихъ, возразилъ я.

— Нѣтъ, я знаю, что вы обо всемъ такомъ очень дурно думаете, и это глупо, глупо, повторила она, и наморщивъ бровки, какъ-то загадочно постучала косточками пальцевъ но столу.

Сохотовъ то и дѣло подливалъ всѣмъ вина, и въ особенности Громову, который очень скоро совсѣмъ напился, и отыскивая себѣ болѣе спокойное положеніе, сперва вытянулъ па диванѣ одну ногу, потомъ и другую. Перикола встала, и облокотившись грудью на окпо, нѣсколько минутъ молча глядѣла въ темную глубину сада, гдѣ замиралъ послѣдній говоръ разбредающейся толпы. Съ улицы, изъ-за ряда высокихъ и тощихъ тополей, доносился отдаленный грохотъ колесъ, а вверху, въ безлунномъ небѣ, трепетали и разсыпались золотыя блестки падающихъ звѣздъ.

Свѣтило солнце средь небесъ,

Прекрасный путникъ шелъ чрезъ лѣсъ.

Прекрасный путникъ… Средъ небесъ…

бормоталъ заплетающимся языкомъ Пикило-Парисъ, силясь взять какую-то ноту сквозь одолѣвавшій его сонъ. Но вмѣсто поты раздался стукъ упавшей на полъ бутылки, и голова самого Париса упала на засаленный валикъ дивана.

— Что теперь съ нимъ дѣлать! сказала Перикола.

Сохотовъ вышелъ изъ комнаты. Я подошелъ къ Громову, потолкалъ его, по безъ всякаго успѣха. Онъ только сталъ свистѣть носомъ.

— Куда еще этотъ Сохотовъ дѣвался! сказала Перикола, и тоже вышла изъ комнаты.

Я остался вдвоемъ съ замертво-пьянымъ артистомъ. Прошло нѣсколько минуть--ни Перикола, ни Сохотовъ не появлялись. Въ маленькой комнатѣ слышно было только сопѣнье Громова, и въ раскрытое окно по прежнему плылъ влажный, теплый воздухъ, наполненный запахомъ только-что зацвѣтавшихъ липъ. Мнѣ сдѣлалось очень скучно ждать. Наконецъ вошелъ прислуживавшій намъ лакей и остановился у двери.

— А гдѣ же другіе, что здѣсь ужинали? спросилъ я.

— Да они уѣхали, отвѣтилъ лакей.

«Вотъ это прекрасно!» подумалъ я въ непріятномъ сознаніи своего глупаго положенія. Лакей, вѣроятно понявшій это положеніе по-своему, поспѣшилъ заявить что господинъ Сохотовъ заплатилъ все но счету.

Я тѣмъ не менѣе не зналъ что сдѣлать: оставить Громова одного въ такомъ положеніи было неловко, а возиться съ нимъ--съ какой радости?

— Да вы о нихъ не безпокойтесь, ужъ мы присмотримъ, продолжалъ лакей. — Везти ихъ въ такомъ видѣ никакъ не возможно, и господинъ Сохотовъ обо всемъ распорядились.

Ну, если господинъ Сохотовъ обо всемъ распорядился, то мнѣ тутъ ничего не оставалось дѣлать, и я очень радъ былъ поскорѣе уѣхать.

VII.

Въ отелѣ на нашей половинѣ было совершенно тихо, когда я пробирался по корридору въ свой нумеръ. Ни Славская, ни Сохотовъ не возвращались. Завернувшись въ одѣяло, я еще долго прислушивался къ малѣйшему звуку и шороху, словно ожидая чего-то — и ничего не дождавшись, наконецъ заснулъ и проспалъ очень долго.

Поутру — или лучше сказать днемъ, потому что это было уже около полудня — меня разбудилъ сильный стукъ въ дверь. Я поднялся съ постели и повернулъ ключъ въ замкѣ. Ко мнѣ вошелъ Громовъ. Онъ былъ во фракѣ, очевидно не переодѣвшись со вчерашняго вечера, и имѣлъ очень растерянный видъ.

— Вѣдь ихъ нѣту, заявилъ онъ еще на порогѣ.

Я только пожалъ плечами. Громовъ прошелся по комнатѣ и сѣлъ въ кресло.

— Это свинство, сказалъ онъ. — Она должна была оставить мнѣ денегъ.

Слово «деньги» тотчасъ меня успокоило. Я догадался, что въ событіяхъ, которыя мнѣ привелось наблюдать, не было матеріала для трагедіи и, ни даже для драмы.

— Если бы я не проспалъ чортъ знаетъ до котораго часу, я бы ихъ засталъ еще здѣсь, и ужь тогда была бы игра! продолжалъ Громовъ, какъ-то странно двигая своими огромными ручищами.

— Но у васъ остались ея вещи, напомнилъ я, чтобы его утѣшить.

— Тряпье! отозвался онъ. — Впрочемъ, ихъ надо сейчасъ же снести, а то этотъ проклятый жидъ заберетъ къ себѣ, догадался Громовъ.

Только-что онъ вышелъ изъ моей комнаты, кондукторъ съ желѣзной дороги принесъ мнѣ записку отъ Сохотова. Мой бывшій сосѣдъ извинялся, что обстоятельства заставили его уѣхать не простившись со мною, и просилъ не сердиться за неожиданную развязку вчерашняго ужина. Перикола мнѣ кланялась и жала руку — до встрѣчи въ Петербургѣ.

Черезъ нѣсколько минутъ я видѣлъ какъ Громовъ съ порядочнымъ узломъ шмыгнулъ по корридору.

«Идиллія» больше не существовала.

---

1. Вотъ тебѣ 50 копѣекъ, скажи: она замужняя, или нѣтъ?
2. Не знаю, графъ, оставьте меня пожалуйста.
3. Вотъ тебѣ 75 копѣекъ, скажи — онъ мужъ или нѣтъ!
4. Оставьте меня пожалуйста въ покоѣ, я на свадьбѣ не была.
5. Чай.
6. Иди скорѣе къ барынѣ!
7. Не угодно-ли рыбы? превосходная! А вотъ отличное филе. Эй, человѣкъ, подавай скорѣй барынѣ.
8. Пожалуйста! превосходно! Сегодня такое пирожное, какъ никогда!