Замѣтки о Пушкинѣ и другихъ поэтахъ
Кіевъ, 1897
Къ великому изумленію тѣхъ, кто считаетъ стихи безполезными побрякушками, до сихъ поръ стихи у насъ не только пишутся, но нерѣдко даже и читаются, то-есть перечитываются до заучиванія наизустъ. Какъ извѣстно изъ Тургенева, стихи бываютъ двухъ родовъ, сладкіе и несладкіе. Сладкихъ большинство нашихъ читателей терпѣть не можетъ; у насъ очень распространенъ такого рода вкусъ, для котораго, какъ бы хороши ни были сладкіе стихи, они кажутся невыносимо приторными. Поэтому, всего охотнѣе читаются несладкіе стихи, напримѣръ произведенія г. Некрасова, старающагося обыкновенно вмѣстить въ свою поэзію сколь возможно больше прозы и горечи. Иногда въ силу такихъ стараній у него и выходитъ одна проза; но это еще не составляетъ никакой бѣды: проза идетъ за поэзіею безъ всякихъ затрудненій. Гораздо хуже бываетъ, когда онъ не въ мѣру подпуститъ горечи: тогда, вмѣсто грустнаго впечатлѣнія, онъ производитъ забавное. Такъ, напримѣръ, въ одномъ стихотвореніи, описывая жалкую участь какого-то чиновника, поэтъ говоритъ:
Петербургъ ему солонъ достался:
Въ наводненье жену потерялъ,
Цѣлый вѣкъ по квартирамъ таскался
И четырнадцать разъ погаралъ.
Четырнадцать разъ! Вотъ ужъ подлинно несчастная судьба! Куда ни переѣдетъ, непремѣнно погоритъ! Четырнадцать разъ! Кто не сжалится надъ столь плачевною участью, тотъ, конечно… расхохочется.
Но не одинъ г. Некрасовъ читается у насъ. Между прочимъ очень большой успѣхъ имѣли нѣкоторыя стихотворенія гр. А. K. Толстаго. Для доказательства приведемъ одно стихотвореніе, которое всякій знаетъ, а если кто не знаетъ, то, конечно, не забудетъ, прочитавъ его здѣсь:
Ой кабъ Волга матушка да вспять побѣжала!
Кабы можно, братцы, начать жить сначала!
Ой кабы зимою цвѣты расцвѣтали!
Кабы мы любили, да не разлюбляли!
Кабы дно морское достать да измѣрить!
Кабы можно, братцы, краснымъ дѣвкамъ вѣрить!
Ой кабы всѣ бабы были молодицы!
Кабы въ полугарѣ поменьше водицы!
Кабы всегда чарка доходила до рту!
Да кабы приказныхъ по боку да къ чорту!
Да кабы звѣнели завсегда карманы!
Да кабы намъ, братцы, да свои кафтаны!
Да кабы голодный всякій день обѣдалъ!
Да батюшка-бъ нашь царь всю правду бы вѣдалъ!
Судьба гр. А. K. Толстаго, какъ поэта, именно тѣмъ и замѣчательна, что никто не замѣтилъ его выступленія на поэтическое поприще, никто не слѣдилъ за его дѣятельностію, никто не принималъ его въ разсчетъ, когда говорилъ о современныхъ русскихъ поэтахъ, а между тѣмъ нѣкоторыя его стихотворенія, подобно приведенному, затвердились читателями не хуже чьихъ бы то ни было произведеній. Еще въ недавнее время большой успѣхъ имѣли два его стихотворенія: Пантелей-цѣлитель и Чужое горе.
Но вотъ это загадочное явленіе должно разъясниться. Является наконецъ полное собраніе стихотворныхъ произведеній графа А. К. Толстаго, большой томъ подъ принятымъ въ такихъ случаяхъ простымъ заглавіемъ: Стихотворенія графа А. К. Толстаго. С.-Петербургъ. 1867. Съ большимъ любопытствомъ принялись мы за книгу, и нѣкоторое время, признаемся, были подъ очень дурнымъ впечатлѣніемъ. Какіе плохіе стихи! Какое отсутствіе звучности и силы! То высокопарныя слова ее ладятъ съ прозаическимъ теченіемъ стиха; то выраженія просты, но не видать и искры поэзіи, и кажется читаешь рубленную прозу. И, ко всему этому, безпрестанныя неловкости и ошибки въ языкѣ. Возьмемъ хоть первыя строки изъ посланія къ И. С. Аксакову, перваго стихотворенія въ въ сборникѣ:
Судя меня довольно строго,
Въ моихъ стихахъ находишь ты,
Что въ нихъ торжественности много
И слишкомъ мало простоты.
Это несомнѣнная проза, которая, вдобавокъ, при переложеніи въ стихи, испорчена вставкою лишнихъ словъ (что въ нихъ, и). Нужно бы такъ: судя меня довольно строго, ты находишь въ моихъ сгихахъ слишкомъ много торжественности, слишкомъ мало простоты. Подобныя вещи, которыя просто не даютъ читать, объ которыя спотыкаешься, какъ объ пень на дорогѣ, попадаются у гр. А. К. Толстаго на каждой страницѣ, да и не по одиночкѣ. Итакъ, мы читали страницу за страницей, продолжая считать гр. А. K. Толстаго за весьма слабаго поэта. Но что же? Вотъ попадается намъ стихотвореніе до того живое, теплое и прекрасно написанное, что вполнѣ увлекаетъ насъ. Черезъ нѣсколько страницъ другое, тамъ третье… Мы приходимъ къ мысли, что это человѣкъ, которому вполнѣ удалось нѣсколько истинно поэтическихъ произведеній, но что они напрасно затеряны въ хламѣ, составляющемъ книгу. Читаемъ дальше — странное дѣло! Подъ впечатлѣніемъ удачныхъ произведеній поэта, въ которыхъ такъ полно высказалась его душа, мы начинаемъ яснѣе понимать его менѣе удачные стихи, находить въ нихъ настоящую поэзію. Книга какъ будто вся озаряется свѣтомъ, выходящимъ изъ нѣсколькихъ, наиболѣе яркихъ точекъ; мы убѣждаемся, наконецъ, что имѣемъ дѣло съ дѣйствительнымъ поэтомъ и начинаемъ сочувствовать ему въ каждомъ его душевномъ движеніи.
Открытіе — по истинѣ неожиданное, но очень пріятное; и такъ у насъ еще лирикъ, и притомъ — скажемъ прямо и сразу — лирикъ глубоко симпатическій.
Безъискусственность — вотъ черта, чрезвычайно выгодно отличающая поэзію гр. А. К. Толстаго; при чемъ мы разумѣемъ именно только его лирическія стихотворенія, а отнюдь не его драмы, романы и пр. Лирическія произведенія представляютъ, безъ сомнѣнія, лучшую сгорону его таланта. Въ силу этой-то безъискусственности вы найдете въ его стихахъ крайнюю небрежность, прозаизмъ, но въ тоже время всегда простоту, искренность и правду. Описываетъ-ли онъ природу, или свои душевныя чувства — читайте смѣло, потому что онъ пишетъ правду, пишетъ то, что видѣлъ, или что было у него на душѣ. Никакой фальши, никакой напряженности и натянутости у него нѣтъ. Онъ иногда выразится неловко и неправильно грамматически, очень часто дурно построитъ стихъ; но онъ никогда — извините за выраженіе — не заврется, какъ Некрасовъ, заставившій чиновника четырнадцать разъ погорѣть, или какъ завирались поэты даже гораздо большіе, напримѣръ Лермонтовъ, написавшій:
И Терекъ прыгаетъ, какъ львица
Съ косматой гривой на хребтѣ.
Львица отличается отъ льва, между прочимъ, и тѣмъ, что не имѣетъ никакого слѣда гривы. Замѣтимъ кстати, что невозможно быть правдивѣе и чище ото всего, похожаго на завиранье, чѣмъ нашъ великій Пушкинъ.
Иногда стихи гр. А. K. Толстаго кажутся высокопарными, то-есть содержащими слишкомъ много громкихъ словъ безъ соотвѣтствующихъ сильныхъ чувствъ и мыслей. Но вглядитесь ближе, и вы увидите, что поэтъ только слишкомъ просто и наивно употребляетъ эти громкія слова, но употребляетъ ихъ въ настоящемъ смыслѣ. Онъ, такъ сказать, запросто говоритъ такія вещи, которыя требуютъ громкаго, яркаго стиха; его-же стихъ часто очень слабъ.
И такъ, смѣло рекомендуемъ эту книгу читателямъ; пусть только онѣ довѣрятся поэту, пустъ подойдутъ къ нему просто, не думая, что ихъ хотятъ чѣмъ-то увлечь, ослѣпить, поразить, — и они найдуть въ книгѣ множество прекраснаго.
Что такое лирическій поэтъ? Это выразитель душевныхъ настроеній, человѣкъ, воплощающій въ слово личныя человѣческія чувства и волненія, часто всѣмъ знакомыя, но неуловимыя въ рѣчь для людей, неимѣющихъ поэтическаго дара. Обыкновенно, впрочемъ, лирическіе поэты бываютъ односторонни, то-есть они любятъ останавливаться только на нѣкоторыхъ настроеніяхъ, касаются только нѣкоторыхъ струнъ души, звуки которыхъ у нихъ выходятъ всего яснѣе и отчетливѣе. Таковъ, напримѣръ, Гейне, таковъ у насъ г. Некрасовъ. Въ такомъ случаѣ мы не получаемъ полнаго душевнаго образа, не видимъ передъ собой души со всѣми ея радостями и печалями. Но есть у насъ несравненный лирикъ, котораго простая и гармоническая душа, такъ сказать, не побоялась высказаться вполнѣ, во всѣхъ своихъ движеніяхъ, начиная отъ такого:
Духовной жаждою томимъ,
Въ пустынѣ мрачной я влачился,
и до такого:
Мнѣ не спится, нѣтъ огня…
Въ лирическихъ стихотвореніяхъ Пушкина мы имѣемъ полный душевный образъ, полный образъ прекрасныхъ мыслей и чувствъ, прекрасной русской души.
Къ какому-же разряду лириковъ мы причислимъ А. K. Толстаго? Есть у него любимыя темы, особенная отзывчивость на особенныя явленія? Оказывается, нѣтъ; онъ свободно отзывается на все; въ немъ не замѣтно однообразія или односторонней напряженности, такъ что и здѣсь мы получаемъ полный образъ, хотя выраженный часто очень слабо и неудачно. Но какъ дорога полнота, даже при слабомъ очеркѣ! Невольно чувствуешь жизнь, теплоту, душевную силу.
Вотъ одно изъ характеристическихъ стихотвореній гр. А. К. Толстаго:
Коль любить, такъ безъ разсудку,
Коль грозить, такъ не на шутку
Коль ругнуть, такъ сгоряча,
Коль рубнуть, такъ ужь силеча,
Коли спорить, такъ ужь смѣло,
Коль карать, такъ ужь за дѣло,
Коль простить, такъ всей душой,
Коли пиръ, такъ пиръ горой!
Какъ это просто и живо! Пусть читатели прочтутъ въ самой книгѣ еще нѣсколько подобныхъ стихотвореній, напримѣръ: «Хорошо тому, братцы, на свѣтѣ жить», «Не божіимъ громомъ горе ударило», «Ты невѣдомое, незнаемое», «Порой, среди заботъ и жизненнаго шума», «Мнѣ въ душу полную ничтожной суеты», и пр.; всѣ эти искреннія пѣсни даютъ намъ черты нѣкотораго душевнаго строя, нѣкотораго образа, къ которому нельзя не отнестись сочувственно.
Важный предметъ для лирическихъ пѣвцовъ составляютъ любовныя пѣсни. Любовь — самое живое и глубокое изъ личныхъ отношеній человѣка, слѣдовательно, по преимуществу предметъ лирики. У полнаго поэта, чуждаго односторонности, должны быть выражены всѣ фазисы этого чувства; такъ это и есть, напримѣръ, у Пушкина, и этого нѣтъ, напримѣръ, у Гейне или г. Некрасова. Пѣсни гр. А. К. Толстаго очевидно представляютъ черты вполнѣ развитаго чувства. Вотъ прелестное стихотвореніе этого рода:
Западъ гаснетъ въ дали блѣдно-розовой,
Звѣзды небо усѣяли чистое,
Соловей свищетъ въ рощѣ березовой,
И травою запахло душистою.
Знаю, что къ тебѣ въ думушку вкралося,
Знаю сердца немолчныя жалобы;
Не хочу я, чтобъ ты притворялася
И къ улыбкѣ себя принуждала-бы.
Твое сердце болить безотрадное,
Въ немъ не свѣтитъ звѣзда ни единая —
Плачь свободно, моя ненаглядная,
Пока пѣсня звучить соловьиная,
Соловьиная пѣсня унылая,
Что какъ жалоба катится слезная;
Плачь, душа моя, плачь, моя милая —
Тебя небо лишь слушаетъ звѣздное!
Тутъ слышится та чистая и глубокая нѣжность къ женщинѣ, которая, по справедливому замѣчанію одного критика, свойственна только русской поэзіи. Эта нѣжность не только поглощаетъ сладострастіе, но становится выше самой страсти и переходитъ въ простыя, но высоко-человѣчественныя отношенія къ предмету любви. Вотъ другое не менѣе прелестное и нѣжное стихотвореніе гр. А. K. Толстаго:
Осень. Обсыпается весь нашъ бѣдный садь,
Листья пожелтѣлые по вѣтру летятъ;
Лишь вдали красуются, тамъ, на днѣ долинъ,
Кисти ярко-красныя вянущихъ рябинъ.
Весело и горестно сердцу моему,
Молча твои рученьки грѣю я и жму,
Въ очи тебѣ глядючи, молча слезы лью,
Не умѣю высказатъ, какъ тебя люблю!
Какая чистота чувства и какая сила! Чтобы указать на нѣкоторыя другія стороны таланта графа А. К.. Толстаго, выпишемъ еще одно стихотвореніе.
По греблѣ неровной и тряской
Вдоль мокрыхъ рыбачьихъ сѣтей
Дорожная ѣдетъ коляска;
Сижу я задумчиво въ ней.
Сижу и смотрю я дорогой
На сѣрый и пасмурный день,
На озера берегъ отлогій,
На дальній дымокъ деревень.
По греблѣ, со взглдомъ угрюмымъ,
Проходитъ оборванный жидъ;
Изъ озера съ пѣной и шумомъ
Вода черезъ греблю бѣжитъ;
Тамъ мальчикъ играетъ на дудкѣ,
Забившись въ зеленый тростникъ;
Въ испутѣ взлетѣвшія утки
Надъ озеромъ подняли крикъ;
Близъ мельницы старой и шаткой
Сидятъ на травѣ мужики;
Телега съ разбитой лошадкой
Лѣниво подвозитъ мѣшки…
Мнѣ кажется все такъ знакомо,
Хоть не былъ я здѣсь никогда,
И крыша далекаго дома,
И мальчикъ, и лѣсъ, и вода,
И мельницы говоръ унылый,
И ветхое въ полѣ гумно —
Все это когда-то ужь было,
Но мною забыто давно.
Такъ точно ступала лошадка,
Такіе-жъ тащила мѣшки;
Такіе-жь у мельницы шаткой
Сидѣли въ травѣ мужики;
И такъ-же шелъ жидъ бородатый,
И такъ-же шумѣла вода —
Все это ужъ было когда-то,
Но только не помню когда…
Вотъ картина, нарисованная вѣрными и простыми красками; сверхъ того уловлено весьма тонкое душевное настроеніе, одно изъ тѣхъ странныхъ мгновеній, когда настоящее кажется повтореніемъ чего-то давно бывшаго — притомъ уловлено совершенно просто, безъ всякаго подхода, безъ всякаго напряжнія. Стихъ такъ простъ, что едва поднимается надъ прозою; между тѣмъ поэтическое впечатлѣніе совершенно полно.
И такъ гр. А. К. Толстой обладаетъ драгоцѣнными поэтическими достоинствами, которыя, къ сожалѣнію, не всегда лишь проявляются въ полной силѣ и красѣ. Будемъ надѣяться, что впередъ они будутъ выказываться и чаще и явственнѣе.