Грозный Царь Иванъ Васильевичъ
править
Иванъ Васильевичъ, извѣстный подъ именемъ Грознаго, сынъ царя Василія Ивановича и Елены Глинской, вступилъ на престолъ въ 1533 году, ребенкомъ. Мать его Елена Глинская происходила отъ знатнаго литовскаго рода, который, въ ссорѣ съ поляками, перешелъ на русскую сторону. Царь Иванъ Васильевичъ очутился на престолѣ малолѣткомъ; а Россіею управляла его мать. Любимцемъ матери его былъ князь Иванъ Ѳедоровичъ Овчина-Телепневъ Оболенскій, который былъ уже при покойномъ царѣ конюшимъ бояриномъ, или, какъ теперь говорится, оберъ-шталмейстеромъ. Овчина-Телепневъ-Оболенскій и его приближенные, въ особенности дядя правительницы, Михаилъ Глинскій, взяли въ свои руки бразды правленія, совершенно не обращая вниманія на малолѣтняго государя.
Онъ выросъ въ полномъ загонѣ. Ему позволяли баловаться, кататься на коняхъ по улицамъ, давить людей, выкидывать изъ оконъ собакъ, и въ то же время входившіе въ его царскую опочивальню, клали ноги ему на постель и обращались съ нимъ грубо, не то какъ съ мальчишкой, не то какъ съ дворовымъ человѣкомъ. Иванъ Васильевичъ былъ мальчикъ впечатлительный, нервный, все это неуваженіе къ нему, къ несовершеннолѣтнему царю, его раздражало — и въ душѣ его накипала месть на бояръ. Онъ выросъ окруженный придворными интригами и въ душѣ его зародилось глубокое недовѣріе къ боярамъ, которые хотѣли играть въ Россіи ту же роль, какую играли въ Польшѣ магнаты. Въ душѣ у него зародилась мысль о равенствѣ подъ эгидою самодержавія. Народъ былъ въ рабствѣ у бояръ: «лучше-жь ему быть въ рабствѣ у меня у одного, рѣшилъ Иванъ Васильевичъ, — нежели у этихъ бояръ, которые вредны и государству и народу».
Скончалась Елена Глинская. Палъ Овчина-Телепневъ-Оболенскій. Иванъ торжественно вѣнчался на царство и женился на Анастасіи Романовнѣ Захарьиной, происходившей отъ Андрея Кобылы, выѣхавшаго къ намъ отъ поморскихъ славянъ въ XIV вѣкѣ, при Александрѣ Невскомъ.
Анастасія Романовна была женщина кроткая, но въ тоже время чрезвычайно умная и подходила вполнѣ подъ-стать своему царственному супругу. Изъ раздраженнаго и негодующаго на окружающихъ человѣка — она съумѣла сдѣлать изъ Ивана Васильевича существо кроткое, смирное, домасѣдливое. Онъ принялся за государственныя дѣла, сталъ работать, — но помощниковъ у него не находилось.
Въ 1547 году 12-го апрѣля загорѣлись въ Китаѣ лавки и казенные дворы. Высокая башня съ порохомъ взлетѣла на воздухъ съ частію городской стѣны, упала въ рѣку и запрудила ее кирпичами. Обитель Богоявленская и множество домовъ отъ Ильинскихъ воротъ до Кремля и Москвы-рѣки погорѣли. 20-го апрѣля погорѣли всѣ улицы за Яузой, гдѣ жили гончары и кожевники. 24-го іюня около полудня при сильномъ вѣтрѣ начался пожаръ за Неглинною, на Арбатской улицѣ, огонь полился рѣкою, вспыхнулъ Кремль, Китай, Большой посадъ, насилу митрополита вытащили изъ Успѣнскаго собора и едва живымъ отвезли въ Ново-Спасскій монастырь. Сгорѣло 1700 человѣкъ, а сколько дѣтей сгорѣло — неизвѣстно.
Народъ приписалъ въ эти ужасы проискамъ Глинскихъ и началъ ихъ избивать.
Государь удалился въ село Воробьево, куда явился къ нему священникъ Сильвестръ родомъ изъ Новгорода. Онъ подошелъ къ Ивану съ грозящимъ перстомъ и сказалъ ему: «что судъ Божій гремитъ надъ главою царя легкомысленнаго и злостнаго, что огнь небесный изпепелилъ Москву, что силы вышнія волнуютъ народъ и льютъ фіялъ гнѣва въ сердца людей».
Онъ потрясъ душу и сердце Иваново, и Иванъ искренно призналъ, что Москва за его грѣхи горитъ. Онъ тутъ же сблизился съ отцомъ Сильвестромъ, сдѣлалъ его своимъ духовникомъ, а черезъ него сошелся съ Алексѣемъ Ѳедоровичемъ Адашевымъ, молодымъ человѣкомъ, чистымъ и честнымъ. Сильвестръ и Адашевъ, да Анастасія Романовна, стали правою рукою государя, который дѣлалъ все, чтобы быть полезнымъ государству. Онъ созвалъ выборныхъ ото всей русской земли и издалъ судебникъ. Онъ обуздалъ мѣстничество. Онъ созвалъ духовенство на соборъ и издалъ Стоглавъ. Казанскіе татары, при его царствованіи, стали послушными слугами Россіи и почти не смѣли дѣлать на насъ набѣговъ.
Но дѣла съ казанцами, привыкшими властвовать надъ Россіей, не могли кончиться миромъ: нужно было стереть съ лица земли татарское царство, и царь Иванъ Грозный двинулся на нихъ совсѣмъ своимъ русскимъ воинствомъ. По дорогѣ онъ много молился и приступалъ къ дѣлу окончательнаго освобожденія отъ татаръ благочестиво и съ молитвою.
Татары въ Казани окопались и приняли всѣ мѣры, дабы защищаться противъ русскихъ, а русскіе тѣмъ временемъ вели подкопы подъ казанскія стѣны.
Перваго октября 1532 года, царь обьявилъ войску, чтобъ оно готовилось пить общую чашу крови, велѣлъ всѣмъ исповѣдаться и причаститься. Самъ государь былъ у обѣдни въ походной церкви и все удивлялся, что еще не происходитъ взрыва, но когда діаконъ, читая евангеліе, произнесъ: «да будетъ едино стадо и единъ пастырь», земля затряслась, грянулъ будто громъ и съ паперти оказалось, что казанскія стѣны взлетѣли на воздухъ. Иванъ Васильевичъ воротился въ церковь дослушать литургію, какъ земля опять встряхнулася, за самой эктеніей, когда діаконъ поминалъ его здравіе: — это взлетѣлъ на воздухъ другой подкопъ. Въ эту минуту русскіе полки бросились въ проломъ, несмотря на то, что татары кидали на нихъ бревна, обливали ихъ кипяткомъ и дрались отчаянно на улицахъ. Къ окончанію обѣдни, Казань была уже наша, и государь спокойно въ нее въѣхалъ, хотя на улицахъ продолжалась еще драка. Татары выдали Ивану Васильевичу даже царя своего Едигера со всѣми его приближенными.
Завоеваніе какой-нибудь Казани теперь можетъ казаться намъ дѣломъ неважнымъ, мы вообще плохо цѣнимъ дѣянія нашихъ предковъ. Иванъ Васильевичъ потребовалъ отъ казанцевъ, чтобы они ему платили то самое, что платили ханамъ.
3-го октября похоронили мертвыхъ и торжественно вступили въ городъ. Поволжье присоединилось къ Россіи.
Иванъ Васильевичъ, не дождавшись окончательнаго покоренія Казани, поспѣшилъ въ Москву, и за Яузой встрѣтилъ его митрополитъ, духовенство и бояре, и поклонились ему земно. Царь сказалъ рѣчь, митрополитъ ему отвѣчалъ, — его принимали какъ освободителя Россіи отъ позорнаго, чужеземнаго ига. Онъ тутъ же снялъ съ себя военные доспѣхи, облачился въ царское торжественное одѣяніе и пошелъ за святыми иконами въ Кремль; отслушалъ молебенъ въ Успенскомъ соборѣ, поклонился мощамъ русскихъ угодниковъ, поклонился могиламъ своихъ родителей и прародителей, посѣтилъ всѣ церкви познаменитѣе и тогда только вернулся домой во дворецъ посмотрѣть на больную жену Анастасію Романовну Захарьину, да на новорожденнаго сына Дмитрія Ивановича. Затѣмъ задалъ царь пиръ горой въ кремлевскомъ дворцѣ, московскимъ боярамъ и князьямъ.
Пиръ этотъ длился съ 8-го ноября по 12-е, т. е. трое сутокъ, стоилъ онъ на наши деньги нѣчто около милліона. Государь праздновалъ окончательное паденіе казанскаго царства, съ тою искреннею радостію, съ какой мы празднуемъ паденіе каждаго мусульманскаго государства, владѣющаго христіанами. Пиръ этотъ былъ образцомъ дѣйствительной царской щедрости: начиная съ митрополита и кончая рядовымъ, отличившимся въ битвѣ, всѣмъ досталось отъ царя на память. Тогда не ордена раздавались въ награду; государь жаловалъ золотыми кубками и ковшами, одежами съ своего плеча, бархатами, соболями, конями, ратными доспѣхами, и даже деньгами. Три дня сыпалъ онъ вольной рукою подарки и завершилъ тѣмъ, что поставилъ въ Кремлѣ храмъ въ честь Покрова Пресвятыя Богородицы, по просту называемый Василіемъ Блаженнымъ, образчикъ самостоятельнаго русскаго зодчества.
У мощей святаго Сергія крестилъ двадцати-двухъ-лѣтній государь своего сына-первенца Дмитрія; затѣмъ окрестилъ онъ взятыхъ имъ въ плѣнъ двухъ царей казанскихъ Едигера и малолѣтняго Утемишъ-Гирея. Едигера онъ тутъ же и женилъ на Марьѣ Кутузовой, а Утемиша сдѣлалъ себѣ пріемышемъ.
Язва, подъ названіемъ желѣза, пошла по Россіи; Казань надо было держать въ ежевыхъ руковицахъ, и наконецъ случилось происшествіе, котораго царь Иванъ всю жизнь забыть не могъ, и которое сдѣлало его дѣйствительно грознымъ и отняло у него нравственныя силы. Онъ расхворался, и въ его опочивальнѣ бояре подняли споръ, кто будетъ его наслѣдникомъ, сынъ ли его Дмитрій, или двоюродный братъ Владиміръ Андреевичъ. При самомъ полуумирающемъ царѣ, этотъ Владиміръ Андреевичъ пригрозилъ князю Воротынскому, что ему зубы вышибетъ, если онъ ему будетъ мѣшать вступить на престолъ, вмѣсто сыновей Ивана Васильевича, Ивана Ивановича и Дмитрія Ивановича. Князь Воротынскій преспокойно отвѣчалъ, что и самъ сдачу дастъ. Въ опочивальнѣ большаго государя каждый день происходили такіе случаи. Съ нимъ обращались невѣжливо — и на московскихъ площадяхъ, для возмущенія народа, стали показываться его приближенные люди, которымъ онъ вполнѣ вѣрилъ, и которые требовали возведенія на престолъ князя Владиміра Андреевича.
Наслушавшись всего этого, царь Иванъ Васильевичъ выздоровѣлъ, и въ душу его запало страшное подозрѣніе, что на приближенныхъ положиться нельзя; но онъ ни кого не сталъ преслѣдовать. Онъ покорилъ царство Астраханское, и къ нему стали являтся послы изъ Хивы, изъ Бухты, отъ Шавкала, отъ тюменцевъ, отъ грузинъ, и, наконецъ, явились посольства отъ черкесовъ съ просьбою принять ихъ въ наше подданство.
Въ 1553 году случилось другое обстоятельство, гораздо важнѣе: — мы въ первый разъ вошли въ сношеніе съ Европою — англичане затѣяли отыскать сѣверный путь въ Индію и снарядили морскую экспедицію подъ начальствомъ капитана Ченслера. Капитанъ Ченслеръ, слѣдуя берегами сѣверныхъ полярныхъ морей, обогнулъ Норвегію и напалъ въ Архангельскъ, городъ до тѣхъ поръ совершенно неизвѣстный въ Европѣ. Русскіе удивились на Ченслера, Ченслеръ удивился на русскихъ. Приняли его ласково и вѣжливо, а у Ченслера была грамота отъ короля Эдуарда VI слѣдующаго содержанія:
«Эдуардъ VI вамъ, цари, князья, властители, судіи земли, во всѣхъ странахъ подъ солнцамъ, желаемъ мира, спокойствія, чести, вамъ и странамъ вашимъ! Господь всемогущій даровалъ человѣку сердце дружелюбное, да благотворитъ ближнимъ и въ особенности странникамъ, которые, пріѣзжая къ намъ изъ мѣстъ отдаленныхъ, ясно доказываютъ тѣмъ превосходную любовь свою къ братскому общежитію. Такъ думали отцы наши, всегда гостепріимные, всегда ласковые къ иноземцамъ, требующимъ покровительства. Всѣ люди имѣютъ право на гостепріимство, но еще болѣе купцы, презирая опасности и труды, оставляя за собой моря и пустыни, для того чтобы благословенными плодами земли своей обогатить страны дальнія и взаимно обогатиться ихъ произведеніями: ибо Господь вселенныя разсѣялъ дары Его благости, чтобы народы имѣли нужду другъ въ другѣ, и чтобы взаимными услугами утверждалась пріязнь между ними. Съ симъ намѣреніемъ нѣкоторые изъ нашихъ подданныхъ предпріяли дальнее путешествіе моремъ, и требовали отъ насъ согласія. Исполняя ихъ желаніе, мы позволили мужу достойному, Гугу Виллоби, и товарищамъ его, нашимъ вѣрнымъ слугамъ, ѣхать въ страны, донынѣ неизвѣстныя, и мѣняться съ ними избыткомъ: брать чего не имѣемъ и давать чѣмъ изобилуемъ, для обоюдной пользы и дружества. И такъ молимъ васъ, цари, князья, властители, чтобы вы свободно пропустили сихъ людей чрезъ свои земли: ибо они не коснутся ничего безъ вашего позволенія. Не забудьте человѣчества. Великодушно помогите имъ въ нуждѣ, и пріймите отъ нихъ, чѣмъ могутъ вознаградить васъ.
Поступите съ ними, какъ хотите, чтобы мы поступили съ вашими слугами, если они когда-нибудь къ намъ заѣдутъ. А мы клянемся Богомъ, Господомъ всего сущаго на небесахъ на землѣ и въ морѣ, клянемся жизнію и Богомъ нашего царства, что всякаго изъ вашихъ подданныхъ встрѣтимъ какъ единоплеменника и друга, изъ благодарности за любовь, которую окажете нашимъ. За симъ молимъ Бога Вседержителя, да сподобитъ васъ земнаго долголѣтія и мира вѣчнаго. Дано въ Лондонѣ, нашей столицѣ, въ лѣто отъ сотворенія міра 5517, царствованія нашего въ седьмое».
Государь принялъ англичанъ въ золотой палатѣ, кормилъ и поилъ ихъ изъ золотыхъ сосудовъ, причемъ полтораста человѣкъ прислугъ были одѣты въ золотую парчу. Когда Ченслеръ воротился въ Англію, тамъ всѣ съ удивленіемъ заговорили о Московіи, какъ о вновь открытой землѣ. Короля Эдуарда уже не было на свѣтѣ. Вмѣсто его царствовала Марія. Іоаннъ разрѣшилъ англичанамъ устроить факторію въ Холмогорахъ и торговать безданно безпошлинно. Англичане стали возить къ намъ сукна и сахаръ.
Такимъ образомъ произошло наше первое сближеніе съ Европой.
Затѣмъ мы съ тѣмъ же Ченслеромъ отправили въ Англію посланника Осипа Нипѣя Вологжанина. Бури разметали англійскій флотъ — и хотя самъ Ченслеръ утонулъ, но Осипъ Нипѣй Вологжанинъ спасся, торжественно въѣхалъ въ Лондонъ и былъ роскошно принятъ англійскимъ дворомъ. Въ Лондонѣ сложилась русская компанія (Russian Company). Эта компанія взяла на себя всѣ издержки прибыванія Нипѣя въ Лондонѣ, подарила ему золотую цѣпь въ 100 фунт. стерлинговъ и дорогую посуду. Нипѣй воротился на англійскомъ кораблѣ, и привезъ съ собою ремесленниковъ, рудокоповъ и врачей. Въ грамотѣ отъ королевы Маріи, царь Иванъ Васильевичъ былъ признанъ Великимъ Императоромъ и дружба между Россіей и Англіей завязалась крѣпкая.
Гроза накипала въ душѣ выздоровѣвшаго царя, а тутъ захворала царица Анастасія Романовна и отдала Богу душу. Враги Селивестра и Адашева шепнули раздраженному царю, что эти два человѣка извели его любимую супругу, дабы никто кромѣ ихъ двоихъ не могъ имѣть на нихъ вліянія.
Страстная натура царя Ивана Васильевича развернулась по всемъ своемъ блескѣ.
Адашевъ кстати умеръ, а Селивестръ отправился въ Соловецкій монастырь. Государь окружилъ себя новыми людьми и принялся управлять государствомъ совсѣмъ иначе. Прежде всего начались казни. Неизвѣстно насколько были виновны эти первыя жертвы его гнѣва; но сѣкиры палача стали ходить по шеямъ тогдашнихъ сановниковъ Данилы Адашева, Сатиныхъ, Шишкиныхъ, князя Дмитрія Оболенскаго-Овчинина и другъ за другомъ стали погибать представители лучшихъ московскихъ родовъ, и другъ за другомъ стали пропадать всемогущіе бояре представители русской аристократіи, имѣвшіе значеніе, англійскихъ лордовъ: — начинало входить въ обычай равенство всѣхъ сословій. Казни шли, боярство гибло, а простому народу давались все льготы да льготы, и царь видимо только на него хотѣлъ опираться. Онъ избивалъ аристократію, но въ то же время подымалъ простонародіе..
Случилась у него война съ Ливонцами, то есть съ нынѣшними Остзейцами, и первый разъ послѣ долгаго промежутка времени, русскія знамена, опять появились на берегахъ Финскаго Залива, со временъ Владиміра и Ярослава. Войной этой рухнулъ Орденъ Меченосцевъ и царь подчинилъ ихъ земли Польшѣ, потому что управлять ими изъ Москвы было-бы хлопотливо.
Задумалъ государь опять жениться. Хотѣлось ему жениться на сестрѣ тогдашняго польскаго короля Сигизмунда; но Сигизмундъ и вообще поляки относились къ нему враждебно и онъ женился на черкешенкѣ Марьѣ Темрюковнѣ, которую въ Москвѣ покрестили. Пошла война съ Литвой и война была опять-таки счастливая. Былъ взятъ Полоцкъ, а между тѣмъ подозрительный царь Иванъ Васильевичъ казнилъ да казнилъ представителей высшихъ сословій, и всякій изъ нихъ кто могъ — бѣжалъ въ Литву, гдѣ и отдавался подъ власть польскаго короля. Изъ такихъ бѣглецовъ особенно замѣчателенъ одинъ изъ лучшихъ воеводъ, князь Андрей Михайловичъ Курбскій. Бѣжавши за границу, онъ хотѣлъ оправдаться передъ царемъ и послалъ къ нему своего слугу съ письмомъ, въ которомъ излагалъ, въ весьма рѣзкихъ выраженіяхъ, обличеніе государя. Государь принялъ письмо — и читая его, какъ будто нечаянно вонзилъ посохъ свой въ ногу посланца, слугѣ Курбскаго, Шибанова, и затѣмъ велѣлъ его пытать, добиваясь, кто научилъ или подстрекнулъ Курбскаго бѣжать.
Курбскій сдѣлался измѣнникомъ, потому-что онъ съ польскими войсками находилъ на Русь. Между тѣмъ, нервный, нравственно растроенный Иванъ Васильевичъ усталъ отъ управленія государствомъ и торжественно заявилъ, что онъ уѣзжаетъ куда ему Богъ путь укажетъ. Подобное заявленіе, значило что русское государство уничтожается, и что ему предстоитъ революція, или отыскиваніе новаго государя. Москва перепугалась. «Я съ вами знаться не хочу, сказалъ царь своимъ подданнымъ, — справляйтесь какъ знаете, а мнѣ дорога вольная». Затѣвать новое государственное устройство не приходилось, потому что государственные перевороты легко не дѣлаются, и потому что старый порядокъ мѣнять на новый неизвѣстный было опасно. Все что было лучшаго и умнѣйшаго въ Москвѣ кинулось вслѣдъ за государемъ въ село Александрово, гдѣ онъ поселился, и стало молить его о возвращеніи.
Его застали въ подрясникѣ съ нѣсколькими приближенными. Онъ горько плакался на боярскія крамолы и заявилъ, что требовалъ одного условія, чтобы духовенство не упрекало его въ томъ что онъ станетъ казнить измѣнниковъ опалою, смертію, лишеніемъ достоянія, — и только подъ этимъ условіемъ согласился взять свое государство.
Собою онъ былъ красавецъ: онъ былъ очень высокъ и хорошо сложенъ; грудь у него была широкая, прекрасные волосы, длинный усъ, носъ римскій и маленькіе сѣрые свѣтлые и проницательные глаза. Но въ Александровѣ онъ измѣнился; ни свѣтлаго взгляда не осталось; даже волосы съ головы и изъ бороды полѣзли. Великій человѣкъ, которому судьба назначила родиться царемъ и передѣлать русское государство на новый ладъ, изнемогалъ подъ бременемъ тяжелой работы, — и тутъ-то ему пришла страшная мысль объ опричникахъ или кромѣшникахъ, то-есть объ людяхъ, которые были бы оправь или кромѣ всего Государства, которые не подчинялись бы никакимъ законамъ кромѣ его царской воли, — при помощи которыхъ онъ могъ бы передѣлать старый строй русскаго государства на новый.
Короче сказать, онъ сталъ управлять русскимъ государствомъ, какъ землей завоеванной. Чтобы развлекать себя въ этой Александровской слободѣ, прозванной «Неволею», онъ завелъ почти монастырь, 300 человѣкъ опричниковъ назвалъ «братіею», себя игуменомъ, князя Аѳанасія Вяземскаго — келаремъ, Малюту Скуратова — параклисіархомъ; понадѣвалъ на нихъ скуфейки и черныя рясы, самъ на колокольню ходилъ, на клиросѣ стоялъ и за братской трапезой читалъ житія и поученія святыхъ отцовъ. Затѣмъ онъ разъѣзжалъ по государству, посѣщалъ монастыри, не отказывался отъ охоты и водился пуще всего съ иностранцами. Онъ былъ реформаторомъ; все старое русское ему было противно. Даже самого себя онъ производилъ не отъ русскихъ, а отъ брата Кесаря Августа; а бояръ — отъ баварцевъ (Baiern). Онъ силился пересоздать Россію и ничего не могъ сдѣлать. Въ трудныхъ дѣлахъ онъ однако собиралъ постоянно земскій соборъ изъ духовенства, бояръ, окольничихъ казначеевъ, дьяковъ, дворянъ первой и второй статьи, гостей купцовъ и помѣщиковъ иногороднихъ, и отдавалъ на ихъ рѣшеніе какъ дѣла внутреннія, такъ и чисто дипломатическія; при этомъ всякая опричина забывалась. Съ честью и съ великимъ почетомъ принялъ государь челобитье волжскихъ казаковъ, которые безъ его воли и безъ его вѣдома пошли да и завоевали ему Царство Сибирское, то-есть третье татарское царство, подпавшее подъ нашу власть въ царствованіе Ивана Грознаго. Къ нему явился посланецъ отъ Ермака, знаменитый разбойничій атаманъ Иванъ Кольцо, уже нѣсколько разъ приговоренный къ смертной казни за свои похожденія. Царь принялъ его не только милостиво, но еще и жаловалъ шубою съ своего плеча. На помощь волжскимъ разбойникамъ, завоевавшимъ Сибирь, онъ не замедлилъ послать своихъ воеводъ и принялъ въ этомъ дѣлѣ самое горячее участіе. Онъ казнилъ бояръ, но во всемъ поддерживалъ простонародіе. Обладанье Сибирью осталось за нами; при Петрѣ Великомъ, мы добрались до Тихаго Океана; въ нынѣшнее царствованіе завелось уже Ташкентское и Туркестантское генералгубернаторство, и Ташкентская и и Туркестантская епархіи.
Овдовѣлъ государь 151і9 года, и въ душѣ его вновь возникло подозрѣніе, что черкешенка Марія отравлена его лиходѣями. Снова начались лютыя казни; снова полилась кровь старинныхъ боярскихъ родовъ. Государь отправился отыскивать своихъ недруговъ въ Новгородѣ, гдѣ онъ перетопилъ всѣхъ заподозрѣнныхъ имъ въ измѣнѣ и двинулся на Псковъ. Псковичи встрѣтили его съ хлѣбомъ и государь ихъ городъ помиловалъ. Вѣроятно онъ былъ доволенъ, что пригрозилъ примѣромъ бывшаго Государя великаго Новгорода.
Только что царь справился съ новгородцами и съ псковичами, какъ новая бѣда нагрянула на Москву: Татары покоренные въ Казани, Астрахани и Сибири, нагрянули на Москву изъ Крыма. Тогдашній крымскій ханъ Девлетъ Гирей заявилъ, что онъ имѣетъ законное право владѣть Казанью и Астраханью, чего, разумѣется, въ Москвѣ не признавали. Въ отвѣтъ на это, онъ сдѣлалъ набѣгъ на Москву и сжегъ ее.
Выбралъ себѣ государь новую жену Марѳу Васильевну Собакину, дочь новгородскаго купца, но она захворала и снова начались розыски государевыхъ лиходѣевъ, потому что вскорѣ послѣ свадьбы она скончалась[1]. — Онъ женился въ четвертый разъ, на Аннѣ Алексѣевнѣ Колдовской; но боязнь что его хотятъ извѣсти — до такой степени имъ одолѣла, что онъ вошелъ въ сношеніе съ Елисаветой англійской королевой, прося ее дать ему, на всякій случай, прибѣжище въ ея государствѣ, для спасенія отъ его враговъ, — русскихъ бояръ. Тѣмъ не менѣе онъ все таки не выпускалъ изъ виду Новгорода, который очищалъ топленіемъ въ Волховѣ дѣтей боярскихъ, а между тѣмъ крымскій ханъ опять подступилъ; но его отбилъ князь Воротынскій и государь велѣлъ звонить въ колокола, пѣть молебны день и ночь, трое сутокъ сряду, и воротился торжественно въ Москву.
Онъ былъ не просто жестокъ, а былъ подозрителенъ и всюду искалъ своихъ враговъ; казнилъ кого попало, видя повсюду своихъ лиходѣевъ.
Смерть его была странная.
Мнилась въ Москвѣ комета, да еще съ крестообразнымъ знаменемъ.
Царь вышелъ на красное крыльцо, смотрѣлъ на нее долго, наконецъ перемѣнился въ лицѣ, и заявилъ окружающимъ, что это знаменіе его смерти. Тѣ стали его развлекать и говорить, что этого быть не можетъ, но царь сталь справляться у волхвовъ, и занемогъ. Астрологи и волхвы предсказали ему неминуемую смерть 16-го марта. Иванъ велѣлъ имъ молчать подъ страхомъ смертной казни.
Марта 17-го, царю стало легче. Онъ призвалъ къ себѣ закованныхъ волхвовъ и астрологовъ на другой день и приказалъ, своему приближенному князю Бѣльскому, казнить ихъ, ибо ему стало лучше.
«Подожди, Государь, день еще не миновалъ», отвѣчали ему астрологи и волхвы.
Иванъ Васильевичъ просидѣлъ три часа въ ваннѣ, легъ на кровать, даже привсталъ, взялъ шахматную доску, разставилъ на ней шашки, думая играть съ Бѣльскимъ, упалъ и сталъ кончаться. Позвали духовенство, и духовенство постригло царя Ивана Васильевича въ иноческій чинъ.
Тѣмъ и кончилась жизнь страннаго, капризнаго преобразователя Россіи и сокрушителя боярства.
- ↑ Царь женился 28 октября, а Марѳа скончалась 11 ноября.